«Свора - Зов крови»

Юлия Колесникова (Белка) Свора — Зов крови

Луна светит всем одинаково …

Что есть человек, что Ты помнишь о нем,

или сын человека, что Ты печешься о нем?

Ты сделал его немного меньшим богов,

славой и достоинством его увенчал,

дал власть над творениями рук. Твоих

и все положил к ногам его!..

(Ст. 5–7)

За два последних года, я многое поняла о ненависти.

Ненависть никогда не исправит нанесенного ущерба, как бы мы не убеждали себя в обратном. И потом не самоуничтожается, а только переключается на новый объект. Она никогда не просит прощения, если виновата, потому что огонь ненависти сжигает все. Веру, правду и справедливость.

А главное что ненависть это та же любовь, но любовь к злу. Ненависть не боится смерти, и не боится одиночества, и тех несчастий, что оно несет в себе.

Зато ненависть возводит стены, глухие стены между людьми. Она унижает, и переоценивает все. Также истребляет веру человека в ад и рай, добро и зло, ценности меняются, и то, что еще вчера казалось мне, не поддающемуся осуществлению злу, сегодня оказалось удачным выходом.

Я мечтала о том, чтобы, наконец, поравняться с Калебом, перебороть извечное чувство недостойности. Около него я чувствовала себя, как мышь. Вечно виноватая в том, что соседствую с котом, моим извечным охотником, мучимым запахом моей крови. И оттого чувство вины становилось только сильнее, наполняло меня до краев. Я глупая и наивная, потому что думала, что у меня есть силы игнорировать границы установленные им.

Словно могу побороть устоявшиеся правила и зайти на территорию, непредназначенную мне. И я уже не могла выйти из устоявшихся правил, забыть их или запретить. Я могла лишь отдать свою жизнь или стать такой же.

Я стала такой же, так и не потеряв своей человеческой сущности. Оставшись человеком, я стала сильнее всех их вместе взятых. Впервые я не чувствовала себя простой, а такой же особенной как они.

И теперь ненависть не звучала, как простой звук. Я облекла ненависть в ощутимое реальное зрелище. Теперь ненависть казалась мне не неправдоподобным злом, а вполне оправданным средством.

Всматриваясь в изменяющееся тело, я с радостью чувствовала цепкую нить сознания человека передо мной. И спустя мгновение я поняла, что поменялась с ним местами, и уже не могла понять, кто из нас зверь.

Мое сердце наполнила печаль… Ненависть так ничего и не вернула на свои места.… Не только волки и вампиры подвластны зову крови…

Часть І. Подготовка к новой жизни

Плясать на языках огня,

Вступить на лезвие босою –

Вот, что мне значит быть с тобою,

Вот, что мне память про тебя.

Путь стал еще длинней.

Я обогнула поворот.

И то, что шла я от Ворот,

Уже не видно в дымке дней.

(автор неизвестен)

Глава 1. Вести о ненужном и забытом

«Зачем искать пятна на греющем тебя солнце?»

(чья-то мудрая мысль)

Летними вечерами, в то время, когда тени удлинялись и росли, а нашим объятиям должен был прийти конец, Калеб становился еще более внимательным. Он ловил мои ладони и долго сжимал их, а потом медленно, целовал тонкую сетку синих жилок на моих руках. Секунды текли, переходили в минуты, и я была не в силах разорвать сладкую пытку. Мне нужно было домой и все же мы не спешили.

— Сегодня моя очередь купать детей, — я слабо попыталась оторвать губы Калеба от моих рук. Тело предательски задрожало, когда он на миг прервался, и на его лице мелькнула удивленная улыбка. Он медлил, прежде чем что-либо сказать.

— Спешить некуда.

Калеб лениво откинулся назад, мое тело неохотно отходило от прохлады его губ. Его улыбчивые глаза, в которых в последнее время постоянно мелькали довольные искорки, творили с моим сердцем что-то неладное. Я, то вдруг переставала дышать и прислушивалась к нему, то в другую минуту не могла успокоить его дикого ритма. Губы Калеба искривляла ухмылка, и ироничная бровь изгибалась над прекрасным серебристо-серым глазом, когда он улавливал изменения в моем сердцебиении.

Спешить действительно было некуда, если я опаздывала, в ответ не слышала упреков от родителей. Первые три месяца после моего возвращения с острова, расставили все по местам: я снова стала ребенком своих родителей, и мои дети тоже стали их детьми. Мне они нравились, я их любила, и, когда первый ужас перед их схожестью с Логаном отступил, в моем сердце поселилось совершенно новое чувство. Любовь к детям заполнила те углы в душе, которые пустовали даже после появления Калеба в моей жизни, и которых я раньше не знала. Мне нравилось купать их, играться, кормить, и гулять. И самым красивым, что я видела в своей жизни — мой ребенок на руках любимого мужчины. Одно осталось неизменным — дети стали для меня всего лишь любимыми братом и сестрой. Наверное, еще никто не любил так братика или сестричку, как я. И, к сожалению, любила я их недостаточно, чтобы стать им матерью.

Калеб ни слова не сказал мне об этом. Он подозревал о моих мучениях, и все же давал мне шанс и время остыть, собраться с духом, и, если я буду готова, поговорить с ним. Чем ближе становились наши отношения, тем меньше Калеб давил на меня. Он больше не заставлял рассказывать о себе, а предоставлял мне свободу выбора. Я говорила только о том, что считала нужным рассказать.

Рядом с ним время меняло свою структуру, я просто забывалась и теряла счет дням и неделям. Лето наступило для меня неожиданно, так же прошли и экзамены в конце года, и пришло время отдыха. Калеб поступил в Бредфорд, и, мысли о том, что больше мы не будем сидеть на ланче вместе, нагоняли тоску. А кроме Калеба, так же уйдут из школы Теренс и Ева, они оба так же поступили в Бредфорд, каждый выбрал свою специальность.

Больше всего меня смущал выбор Евы. Забыв о нашем прошлогоднем разговоре на дне рождении Бет, я надеялась, что она захочет начать жизнь сначала. И ничего для нее не изменилось с появлением сестры — мать Евы, Ив, родила прекрасную девочку всего за неделю до вступительного экзамена Евы. У нее было время и возможность все обдумать. И когда я ее об этом спросила, Ева не была зла или раздражена. Просто она надеялась, что если мне удалось так влюбить в себя Калеба, у нее теперь тоже появился шанс.

Я не смогла ничего ей ответить. Да кто я такая, чтобы говорить что будет, а что нет? Я и сама еще прошлой осенью не поверила бы, что буду сидеть с Калебом летним вечером, ни от кого не таясь, и млеть каждый раз, когда он просто посмотрит на меня.

— Как на счет маленького путешествия?

— Куда? Домой? — я насмешливо обернулась к нему.

Калеб остался серьезным. Его рука медленно прошлась вдоль моей ключицы, и опустилась на грудь, на то место где отчаянно колотилось сердце. Чем дольше его рука оставалась на месте, тем ближе был момент сердечного удара. Мне почти становилось дурно, когда мы сидели так близко и в то же время расстояние между нами не сокращалось. С того времени, как я и Калеб вернулись из Испании, он усерднее чем раньше соблюдал между нами дистанцию. Совсем не похоже на то, что было между нами даже тогда, когда я была беременна. Проявление его чувств, в то время было таким бурным, как и моя ответная реакция. Что же изменилось теперь? Неужели Калеб чего-то боится?

— Да нет, я говорю о настоящем путешествии.

Он взял мою руку в свою крупную ладонь, и все мысли смешались. Смотреть на него и думать, все еще оставалось для меня непосильной задачей.

— Это как-то неожиданно, — промямлила я.

Дел у меня не было. В отличие от остальных моих ровесников и друзей, мне не нужно было работать, и чувства вины по этому поводу я не испытывала. Все свободное время мы проводили с Калебом вместе. Мы гуляли с детьми, но днем мне приходилось делать это самой — лето вышло не только жарким, но и солнечным. Бывало так, что несколько дней подряд никто из моей семьи, а теперь в ее число входили и Калеб с Гремом, не могли выйти на улицу. Тогда мне удавалось посидеть с Евой на улице около минимаркета, где она подрабатывала, сменяя кассирш уехавших в отпуск.

Соня и Рики, оставались недовольными, если им не давали чего-нибудь сладкого и, когда Соня начинала требовательно кричать, я удивлялась, как могла родиться у меня такая настойчивая дочь. Да и Рики, со своей спокойной рассудительностью, исключающей крики и истерики, тоже меня вовсе не напоминал.

Когда им исполнилось по 4 месяца, я наконец-то смогла разглядеть в них свои черты лица, само собой все сходство с Логаном стерлось из моего сознания. У них росли жиденькие русые волосы, на макушке закручиваясь в кудри, а глаза с каждым днем, казалось, синели. Чем они становились старше, тем сходство между ними становилось заметнее. Если бы Самюель не одевала Рики в синее и зеленое, можно было бы подумать, что он девочка. Таким милым и очаровательным было его лицо с ямочками. Это и было их отличием, у Сони ямочки отсутствовали, при этом она была не менее симпатичной, зато какой капризной.

Со дня на день мы ожидали приезда Ричарда, все еще без Мизери. Он хотел видеть Рики и Соню. Его нетерпение передавалось по телефону. Вестей от Прата по-прежнему не было. Он не давал о себе знать почти год, и родителей его поведение не беспокоило — в отличие от меня. Зная способность Прата находить проблемы там, где их нет, он мог что-то натворить. В страхе я выискивала по интернету новости, сообщающие о странных смертях, особенно в тех странах, где предпочтительно остановился бы Прат. Но ничего не было, и, сначала ощущая радость, я вновь начинала теряться в догадках. О Прате я с Калебом тоже ни разу не говорила. Калеб знал меня достаточно хорошо, чтобы заметить мое непонятное молчание в отношении дяди. А может он и так многое видел в моих воспоминаниях или родителей, чтобы еще расспрашивать. У Калеба и Грема была одна черта, совершенно не свойственная моим родителям, — уважение к моим желаниям. Самюель, желая что-то знать, проигнорировала бы все мои намеки, и сделала бы так, как считает нужным. Терцо согласился бы с ней. И только Грем и Калеб никогда не лезли туда, куда их не просят.

Не смотря на то, что Калеб стал таким внимательным теперь, раньше, когда он думал, что я хочу расстаться с ним, он постоянно смотрел мое прошлое, расспрашивал, и очень откровенно удивлялся, что, зная о нем так много, я продолжаю его любить.

— Слишком неожиданно, я бы даже сказала.

— Столь ли неожиданно, чем приход ночи, или наступление жары?

Самым странным в наших отношениях с Калебом была та напряженность, которую я могла назвать лишь Желанием. Все это выливалось в то, как мы смотрели друг на друга, что говорили один другому, о чем умалчивали и как отводили глаза, смотря перед тем столь откровенно, что мне становилось трудно дышать.

— Я не знаю. Но почему раньше ты мне ничего не говорил о путешествии?

Калеб улыбнулся насмешливо и отстраненно. Раньше я обижалась, замечая такое выражения лица, и только со временем поняла, что Калеб всегда таким становился, когда был чем-то расстроен.

— Думаю пора домой.

Когда Калеб так и не ответил, я не на шутку встревожилась. Он протянул мне руки, и я взяла их машинально. Мы не спеша поплелись в сторону дома, оставляя позади участок леса, где Калеб сделал для нас настил из досок и покрыл его мягким покрывалом. Что я буду делать, когда придет осень и здесь станет слишком холодно, чтобы лежать и наслаждаться ночью в руках Калеба? Таких холодных, напоминающих стекло своей идеальной гладкостью и свежестью, как и его губы, всегда с каким-то отчаянием ищущие мои.

Дом почему-то не встретил нас как всегда радостной возней и причитанием родителей, трясущихся над Соней и Рики. Не было Грема, а также вечных нянек из маминого комитета — самые частые гости, кроме наших с Калебом друзей, в доме.

Я прошла в гостиную, Калеб продолжал медлить, идя вслед за мной. Терцо и Самюель полулежали на диване, рядом в кроватках спали Соня и Рики. Посмотрев на эту умиротворяющую картинку, я вспомнила о своих страхах, что кровь детей, станет для Самюель таким же испытанием, как и моя. Но такой ужас минул наш дом, Соня и Рики, унаследовали достаточно много от Логана, чтобы их запах не был слишком уж похож на мой.

Мои родители могли бы выглядеть спящими со стороны, только не для меня. Я знала, как чутко они следят сейчас за моим дыханием, а мама за ударами моего сердца, перегоняющего, болезненную для нее, сладкую кровь. Чувство вины неосознанно захлестнуло меня, когда я увидела ее судорожный вздох и легкую дрожь, пробежавшую по телу, перед тем как открыть глаза. Терцо тоже на миг стало тяжело, но он справился быстрее мамы.

— Ты немного опоздала, мы уже их искупали. — Терцо, как и я, отметил попытки жены совладать с собой и потому взял разговор на себя, давая Самюель время.

Калеб отодвинул меня немного в сторону, но я насмешливо потянула его к креслу. Я не в первый год жила со своими родителями, и знала, когда стоит опасаться. Самюель немного волновалась, впрочем, я, как и Терцо, лишь теперь это заметила, и потому ей стало вдруг трудно контролировать жажду. Меня накрыло сомнение. Сначала Калеб промолчал на мой вопрос, точнее говоря, очень разумно увильнул от ответа. Теперь родители вели себя очень странно. Что-то явно стряслось, объяснять никто не спешил. Я терпеливо принялась ждать.

Когда я устроилась на коленях у Калеба, лицо Терцо на миг заледенело, но вот он расслабился, перевел дыхание и постарался придать своему лицу миролюбивый вид. Калеб был для него как родной, но видеть и понимать, что твой ребенок вырос настолько, чтобы уже сидеть на коленях у мужчины, выше его сил. Даже несмотря на то, что я родила двух своих детей, мне было только 16 лет, а для него это почти детский садик.

Впрочем, как и для Калеба. В последнее время у нас возникали маленькие стычки относительно моего возраста. Видите ли, я так молода, что он чувствует себя неуютно, вспоминая, сколько мне лет. Даже если бы я захотела замуж, мой возраст этого не позволял. А что, позвольте спросить, делать мне, когда я понимаю, что он старше меня на… даже думать не хочу насколько он меня старше.

Несколько дней назад мы почти поссорились по поводу этой темы.

— Ну и пусть мне 16. — настаивала я, поворачиваясь к Калебу, он не смотрел на меня, а рисовал. Так он поступал всегда, когда не хотел продолжения разговора.

Выводя в маленькой тетрадке невидимое для меня изображение, Калеб на секунду поднял глаза, оценил мое воинственное настроение, и снова опустил, но продолжать рисовать не стал. Он не игнорировал меня, даже если ему очень не нравилось направление разговора.

— Нет, не ну и пусть. Это важно для меня. Мне кажется, я краду твою свободу. Думаю, возможно, придет время, и ты почувствуешь себя моей пленницей, тогда я отпущу тебя, — я нахмурилась, не понимая, о чем он говорит. Я? И его пленница? Я уже год как добровольно стала его рабой, зачем мне статус выше?

— О чем, черт возьми, ты говоришь? — вскипела сразу же.

— Такой момент придет, я знаю это. Даже можно сказать жду его. День ото дня этот кошмар стает для меня явью. Ты меняешься, становишься другой. Однажды ты проснешься и поймешь, что такой старик как я тебе не нужен. — Увидев на моем лице испуг и упрямство, он поспешил мягко добавить. — Может не сегодня. И не завтра. Через год или два, это произойдет, я знаю. Надеюсь, потом ты все же вернешься ко мне. Но я тебе обещаю, что отпущу тебя

Слез было не удержать. Когда Калеб бросился ко мне, я болезненно сжалась. Не могла понять, то ли он так меня придает, то ли обижает. Откуда такое недоверие ко мне? Калеб притянул меня ближе и судорожно вздохнул.

— Ты принимаешь мои слова плохо, значит, у меня еще есть в запасе время, — отстраненно констатировал он. Я заплакала сильнее. Даже и не думала, что новость о воображаемом расставании может приносить такую боль и панический ужас. Я и смогу жить без Калеба? Действительно казалось легче отказаться от воздуха.

— Не стоит плакать. Разве это так страшно, если ты уверена в себе и мне?

— Как я могу быть уверена в себе? — спросила я охрипшим от слез голосом. Подняв на него заплаканное лицо, я пыталась разглядеть в его родных чертах, что он сейчас думает. Его лицо хранило холодность, а вот глаза были печальными. — Посмотри на меня и посмотри на себя.

Калеб неуверенно улыбнулся.

— Неужели смертные девушки все так неуверенны в себе?

— Боюсь что так, — сил ответить на его улыбку не было. Как и попросить больше не заводить таких пугающих разговоров. Что же начнется, когда я заговорю о теме, которая меня довольно давно волнует и интересует? Мне хотелось большего, кроме того что я уже имела. Мне хотелось быть с ним ближе в телесном смысле. Но я уже представляла, что он ответит на мою просьбу. Отказ будет холодным и радикально отрицательным. Хотя в прошлом году все было по-другому. Мы сдерживались, потому что я была беременна. Теперь же его совесть придумала новые причины. А может и не его совесть. Я оставляла надежду, что с ним говорил кто-то из моих родителей.

Возвращаясь из коридоров своих воспоминаний, я неожиданно поняла, что стою возле детских кроваток и разглядываю Соню и Рики. Такие милые и невинные. Они мало чем походили на меня, и в то же время, имели от меня так много черт. Хотя бы синие глаза. Я надеялась, что Логан не оставил на этих детях грязного отпечатка своей сущности. Когда-нибудь мы снова встретимся, и я покажу ему фотографии наших детей, а также сполна верну за то, что он сделал.

Возможно, родители решили, что я полностью оставила все в прошлом. Калеб же догадывался, какие планы были у меня относительно Логана и моего обращения в вампира.

— Так кто же из вас расскажет что случилось? — тихо спросила я, не отрывая взгляда от детей. Глянула мельком на родителей — так и есть, взгляды виноватые, у Калеба — настороженный, и почти отсутствующий.

— На твое имя пришло письмо. — Меня испугало то, как Калеб это сказал. Хотя по какой причине мне пугаться? И все же тон голоса и выражение лица Калеба заставляли думать о чем-то нехорошем.

Может это снова письмо от семьи Дрю? Они прислали несколько, извиняясь за Дрю, но я написала им один короткий ответ: «Мне все равно». Потому что, даже не помня, что случилось, я еще полгода жила в этом кошмаре. Постоянно заботливые взгляды в школе. Снова обязательный поход к психологу, а потом и к психиатру. Обследования в больнице и эти ужасные лиловые шрамы, ставшие теперь почти незаметными.

Тайно от всех, (хотя как от Калеба я могла спрятать свои воспоминания?) я полазила в интернете. И найдя сведения о том случае, с ужасом не только прочитала о том кошмаре, но и обнаружила страшнейшие фотографии себя и Оливье, сфотографированные, каким-то шустрым фоторепортером в ту ночь в больнице. Интересно, оставили ли члены моей семьи его в живых после такого?

Потом меня почти месяц мучили кошмары, и я будто бы вспоминала некоторые кадры из того вечера и тех месяцев, когда я болела. Но на утро воспоминания были расплывчатыми, и я решила больше себя так не мучить. Зачем стараться вспоминать такой ужас? В этом я была полностью согласна с родителями и Калебом. Трудно передать словами удивление Бет и Евы, когда они узнали, что я ничего не помню. Насколько я знала со слов Калеба, у Евы тоже имелись воспоминания о том вечере, но она ни с кем ими не делилась. Я тоже. Прошлое для того оно и прошлое, чтобы не всегда вспоминать его.

Также я так и не узнала, что случилось с Дрю. Я надеялась, на моей душе нет такого кровавого греха, как убийство, хотя разве узнаешь наверняка? В моей семье мне никто не расскажет, а остальные, я думаю, просто не знают. Оставался так же страх, что это сделал Калеб, но я позволяла себе думать, что это только предположение, как и моя вина. Спустя столько времени, я просто не хотела знать. Мне было все равно. Меня не интересовало раскаяние Оливье, в том, что она тогда сделала, что заставило Дрю повести себя именно так. У меня не было к ней жалости. Но и ненависть отсутствовала. Все прошло. Так зачем же ворошить прошлое, которое я и так не помнила?

— Опять Оливье? Или Бред? Может их мама?

— Нет.

Слишком сухо. Голос Калеба заставил меня встревожиться.

Терцо и Самюель сели на диван. Их поза, которую я называла «всегда вместе», напугала меня не меньше, чем голос Калеба. Смотря на них с тревогой, я почувствовала внезапно его руки на своих плечах, и сразу же начала расслабляться. Так было постоянно — стоило Калебу оказаться рядом, мне становилось спокойнее. Но мое сердце билось при этом, как птичка, пойманная в силки.

— Просто скажите! — не выдержала я. — довольно этих кислых похоронных лиц!

— Как раз в точку.

Я обернулась к Калебу.

— И что должны значить твои слова?

Перебрав в уме знакомых. Я не знала никого, о чьей смерти могут сообщить мне, причем письмом.

— Твои дедушка и бабушка умерли неделю назад. Похороны уже состоялись, но тебе не могли сообщить о них, так как частный детектив не сразу нашел, куда ваша семья переехала.

Калеб следил за моим лицом. Терцо и Самюель замерли на диване, и я удивлено оглядывала их. Что они ожидают от меня? Что я буду плакать? По кому? По этим гнусным снобам, которые вполне могли обеспечить мне нормальное детство, но не хотели меня даже знать!

Я медленно улыбнулась.

— Замечательная новость! Не знаю, почему вы делаете из этого трагедию. Если бы они не умерли сейчас, то стань я вампиром, оказались бы на первом месте в моем черном списке.

Лицо Калеба не изменилось, на него моя бравада не произвела впечатление. В отличие от Самюель — она недовольно взметнулась на ноги.

— Не думала, что вырастила тебя такой жестокой!

Калеб, не давая мне оглянуться на маму, продолжал смотреть на меня, и мне не удалось отвертеться и выскочить из комнаты, чтобы скрыть свои слезы. Я лгала им и самой себе — мне стало больно и грустно. Умерли последние люди, которые могли сообщить мне кто же я.

Думаю, наконец, и Самюель заметила, как я затихла.

— О, прости меня девочка, — Самюель хотела подойти ко мне, но ее кто-то не пустил. Был ли это волевой взгляд Калеба, а может мягкие руки Терцо. Но я так и не почувствовала прохладных ладоней мамы. И хорошо. Если бы она сейчас меня пожалела, я бы не выдержала. Я могла смотреть на Калеба, и его взгляд заставлял меня держать себя в руках.

— Тебе нужно поехать в Чикаго, — неумолимо тихо и настойчиво сказал Калеб.

— Я не поеду. Они мне не семья. Моя семья Терцо, Самюель, Грем, дети и Ты!

Я пыталась говорить так же тихо, как и он. Попытка не удалась, к концу фразы я неумолимо переходила на крик.

— Маленькое путешествие.

— Никаких путешествий, — отрезала я.

Темные брови Калеба слегка приподнялись.

— Не хочешь посмотреть на свое наследство, — насмешливо спросил Калеб.

— У меня не может быть никакого наследства, так как они мне не родня, — проворчала я. Мне хотелось противостоять его гипнотическому голосу, но я не смогла. Его глаза неумолимо смотрели на меня, и я уже почти поддалась, когда заявила о себе глупая гордость, так давно молчавшая. Спасибо тебе!

— Нет! — твердо сказала я, только закрыла глаза. Так мне всегда было легче говорить с Калебом, особенно если нужно настоять на своем. А Калеб был властным. Он считал и считает, что всегда знает лучше меня, что мне нужно.

Мягкий смех заставил меня раскрыть один глаз. Калеба передо мной уже не было, и в гостиной его так же не оказалось.

— Мы еще вернемся к этому разговору, — сказал он откуда-то из коридора.

— Неужели, — надменно прошептала я.

— Непременно! — пообещал он. — Встретимся поздно вечером!

Иронический хохот Калеба донесся уже с улицы, и в злости на него и его самоуверенность, я не стала оставаться дома. Ну что меня сейчас будет ожидать? За свое тут же возьмутся родители, которые успели незаметно исчезнуть из комнаты вместе с детьми — видимо боялись, что я стану все бить и крушить. И с каких пор это я считаюсь истеричкой?

Солнце. Думай о солнце, увещевала я себя, выходя на улицу, а на самом деле, никак не могла забыть о том, что сказал Калеб. Маленькое путешествие. Только я и он. К тому же мне интересно, о каком наследстве говорил Калеб, но я заставила разум подавить любопытство. Оно, как все знают, ни к чему хорошему не приведет. И в то же время, а что мне, собственно говоря, терять? Хор в мамином приходе, куда меня заставил записаться Калеб, чтобы мой голос не пропадал зря, начнет работать с началом школьного года. Так же как и спортивные секции, на которые я записалась сама по собственному желанию, чтобы коротать то время, которое Калеб будет проводить в Бредфорде. К моему огромнейшему восторгу Бет согласилась со мной ходить и туда и туда! Было очень странно услышать от нее такое — впервые в жизни я знаю человека, который ненавидел бы любые виды спорта так, как она! Но и ее заставило коротать время поступление Теренса в Бредфорд. Нам остается одна доля на двоих, так как третью нашу подругу, тоже украл Бредфорд.

Но пока что времени было навалом. Я могла бы спокойно выкроить время на поездку, даже с началом учебы, но сможет ли Калеб поехать именно сейчас — в Чикаго обязательно должна стоять жара похуже этой. Неужели он оставит меня одну выяснять дела на счет наследства, или чего там они мне оставили, и будет отсиживаться в номере целый день? Нет, даже не стоит об этом думать!

Когда Калеб заявился, на дворе была уже ночь. Терцо который сначала не одобрял наши ночные прогулки, сегодня был как шелковый, так же как и Самюель — сама внимательность. К тому времени я раз пятнадцать успела передумать, ехать нам или нет. Но увидев его самодовольную улыбку, тут же решила что мы не поедем. Могу я хоть в чем-то настоять? Или постоянно так и буду мямлей возле него. Скорее так не я уйду, а он меня погонит прочь. Мне иногда и самой не хватало ожесточенности наших разговоров, что была в первые месяцы нашего знакомства. До отношений. А если и ему этого не хватает? Буду упорствовать сколько смогу.

К тому же разговор о родителях Фионы, всколыхнул старую память. Я снова вспомнила то, о чем не желала помнить. Сколько всего неприятного вылезло из темных закоулков памяти…один момент ярче других… Фиона, в полубессознательном состоянии, валяющаяся на пороге дома дедушки и бабушки и я стою рядом, и жду, когда же нас кто-нибудь впустит. Слуги бегом заносят ее, меня забирают, почти вволакивают в дом, заставляют долго сидеть на одном месте. Потом, накормив, уводят спать в какую-то комнату. Комнату слуг. Я отчетливо это помнила, так как одна из служанок прибежала переодеться, перед тем как уйти домой. Они даже не захотели меня увидеть. На следующее утро, адвокат семьи отвозит меня в интернат. Несколько счастливых недель, и вот снова появляется Фиона. И так постоянно.

Задумавшись, я лишь теперь поняла, что Калеб перестал улыбаться и несколько минут мы сидим молча. В этот вечер не было больше разговоров о поездке. Он говорил обо всем, но этой темы не касался. Наверное раньше Калеб не подозревал, какой резонанс вызовет эта новость в моей душе. И какая борьба начнется в моей голове.

— О чем думаешь?

Калеб лежал напротив меня на нашем месте в лесу, где мы провели целый день, и нас разделяло не только некоторое расстояние, а также темнота. Его лицо светилось в каких-то 30 сантиметров от моего, но разглядеть хоть что-то я не могла. В отличие от него. Калеб должен был видеть меня почти настолько же хорошо, как и днем.

— О тебе. А ты о чем?

Калеб задумался.

— О сложностях.

— Каких?

Снова тишина. Белая рука мелькнула перед глазами, и он нежно притянул мою голову, еще не видя его лица, я приготовилась к поцелую. Жгучему или медленному — никогда не знаешь, какое настроение может быть у Калеба.

Короткий, зато говорящий о его настоящем желании — продлить бы это мгновение.

— Сложности бывают разные. Наши главные сложности начнутся в сентябре. Мы намного больше времени, чем раньше, будем проводить порознь. Тебя это не пугает?

Намного больше чем его. Я думала об этом с того момента, как началось лето. Возможно, потому оно и подкралось так незаметно и поставило множество вопросов, на которые я не была готова так скоро дать ответы. Потому что весна прошла в замечательном забытье, где рядом были те, кого я любила. А когда пройдет лето, множество из них отдалиться. Разве я не боялась, что там, в Бредфорде, Калеб найдет себе кого-то лучше меня? Притом, что я и до сих пор считала, что красивее меня есть столько девушек и каждая будет готова быть с Калебом. Смогут ли они разделить с ним все то, что знала я — это вряд ли. Но ведь бывает, что мужчины увлекаются другими. А Калеб, чем он отличается от других? Сомневаюсь, что его мучили те же ревнивые мысли, что и меня. Я не сомневалась в его любви сейчас, но что будет завтра?

— Меня пугает любое расставание, — коротко сказала я, так как не могла вылить на него весь ушат своих сомнений.

Тишина в ответ меня не обидела.

Калеб должен был понимать мои страхи. Но разделял ли он их? Нет. На меня не будет вестись такая охота, как на него в Бредфорде. Тут никто из парней не посмеет ко мне приставать, так как все знают, что я встречаюсь с Гровером, и этого будет достаточно, чтобы все держались подальше от меня. Я могла только надеяться на его верность. Даже не знаю что случиться, если я узнаю о его измене. Выдержит ли такую боль мое сердце? Наверное выдержит. Сколько ему уже удалось вынести, а оно все так же ритмично бьется. Иногда немного ускоряясь, и виной всему глаза Калеба и его улыбка.

— А о чем сейчас думаешь?

Я улыбнулась.

— О тебе. От стыда еще не сгорел?

В ответ смех. Внезапно воздух передо мной засвистел, и я оказалась прижата к Калебу, так быстро, что даже не успела опомниться.

В темноте, не видя его тела или лица, я с жадностью вдыхала знакомый аромат его кожи, и она действовала на меня опьяняюще. В такие моменты я была готова согласиться на что угодно. Благо он об этом не знал.

Он не двигался, а я с замиранием сердца ожидала, что же сейчас последует. Волосы на голове зашевелились от холодка, когда его рука неожиданно прошлась по моей спине…. Губы скользнули около правого глаза и спустились вдоль носа, к губам…поцелуя не последовало…. Он вел себя так, будто губами изучает мое лицо.

Я не смогла долго сдерживаться и в ответ мои руки прошлись по его плечам, спустились к спине. Ловким движением я стянула футболку…. Пропущенный удар сердца и возле меня уже никого не оказалось. Темнота и пустота.

Я разочаровано потянулась к его футболке, мерцающей белизной в темноте, и ее не стало так же быстро, как и Калеба возле меня. В ожидании очередной лекции я перевернулась на спину. Звезды с интересом подмигивали мне на чистейшем темно-синем полотне, возможно, поэтому я и сдержалась от тяжелого вздоха — могла хоть на что-то отвлечься.

— Не сегодня.

Голос прошелестел так близко, что я вздрогнула. Калеб уже лежал рядом, и тоже смотрел на звезды. Теперь я почти могла разглядеть его лицо. Моя любимая вертикальная черточка между его бровей, о многом сказала. Лучше бы она промолчала, мне не хотелось знать как он зол.

Не сдержавшись, я прошептала.

— А когда будет это не сегодня?

Калеб не рассмеялся. Или зол или опечален. С ним по-другому не бывает. Он ведет себя по-разному, смотря, какая ипостась предстает передо мной. Когда 19-тилетний Калеб, с ним договориться легко. Но тот, что постарше, любит командовать и всегда знает, что для нас лучше. Я надеялась, что когда-нибудь они полностью объединяться в одно целое.

Он коснулся моих губ поцелуем настолько нежным и ласковым, что я чуть не разрыдалась, от переполнявших меня чувств. Такого Калеба я любила больше остальных. «Не сегодня» можно будет подождать, решила я.

Глава 2. Договор с совестью

Память, этот бич несчастных, оживляет даже камни прошлого и даже в яд, выпитый некогда, подливает капли мёда.

М. Горький

У каждого свой мир, мир тайных желаний, и мечтаний. Это место только для себя, и мы не всегда готовы впускать туда кого-то, делиться своими переживаниями с другими людьми. Потому, наверное, я была так близка с Калебом. Без нашего на то желания, друг перед другом у нас не было ничего скрытого. Он видел мое прошлое во множестве мимолетных и страстных прикосновений, иногда через память других он смотрел на меня, и так Калеб знал меня намного лучше, чем остальные. Словно прожил со мной множество дней, и событий. Для него я не была такой же загадкой, какой оставался для меня он. Но Калеб охотно отвечал на все вопросы о своем прошлом. Не таясь, рассказывал о самом постыдном и страшном, что считал годным для моего слуха.

В джинсах и футболке Калеб выглядел как самый обычный ученик средней школы, но я знала, что это было не так, как и моя семья, он отличался от окружавших его людей. Отличался от меня.

Высокий, ладно сложенный, будто одна из статуй Микеланджело, но его лицо поражало бесстрастием и холодностью. Глаза, цвета серебристого грозового неба, заставляли цепенеть, краснеть, забывать обо всем. Красив, но эта красота была жестокой, так думали окружающие, только не я. Для меня эти глаза всегда оставались добрыми и любящими.

Калеб. В этом мире не существовало кого-то более родного, чем он. Одно то, что он выбрал меня из миллионов других девушек, за десятки лет своих поисков, должно было меня осчастливить. При этом Калеб любил меня бескорыстно. Он не всегда был готов признать, что ревнует, и все же я могла уже распознавать многие эмоции на его лице. Холодность и отчужденность ни о чем не говорила. Он оставался таким же страстным, как и всегда, но в отличие от меня умело мог скрывать эмоции.

Сентябрь означал одно — конец нашим постоянным совместным времяпровождениям.

— Посмотри на это с другой стороны. Ты немного отдохнешь от меня. Соскучишься.

Это Калеб сказал мне таким насмешливым тоном, будто бы и вправду верил, что мне нужно отдохнуть от него. Я потупилась и даже не разозлилась. Хотя мне хотелось спросить у него, то же самое. А не хочет ли он отдохнуть от меня? Знаю, глупо. Просто меня убивало трезвое и холодное осознание того, что я никогда не смогу расстаться с этим навязанным самой себе чувством недостойности Калеба. И оно не уменьшалось, сколько бы ласковых слов Калеб не говорил мне и не твердил о своей любви, оно наоборот росло. Чем больше мы были вместе, и я замечала насмешливые взгляды других девушек, тем труднее было понять его и поверить, что я ему нравлюсь. Мне нужно было срочно выйти из того зачарованного круга который я нарисовала себе сама. Перестать шпынять себя и не думать о других. Но я не могла.

Оставалось еще одна вещь, из-за которой я не могла почувствовать себя до конца счастливой и уверенной. Я не знала кто я. Даже будучи в депрессии в прошлом году, я точно осознавала, кем являюсь. Но мой дар, странное умение проникать в чужое сознание, развившееся сильнее за прошлый год, поставил с ног на голову все мое восприятие. Кто же я такая? И что со мной происходит?

Звонок прозвенел, заставив вспомнить, что лето кончилось и я в школе, и все высыпали из класса, однако я помедлила в дверях. Прикусив губу, я задумчиво оглядывала спешащих по коридору учеников. Как же я отличалась от них. Но кто тогда я? Если не такая как они, и не такая как мои родители и Калеб? Я не вампир. Но и нормальным человеком меня назвать трудно.

А ответы, возможно, таились в Чикаго. Возможно. Но у меня есть реальная возможность проверить.

Я встала в нерешительности возле окна, не замечая, с какими взглядами, проходят мимо меня другие ученики. Не смотря на то, что прошел уже целый год, я по-прежнему оставалась для многих новенькой. Молоденькой мамой, некогда изнасилованной, приехавшей из большого города, которая сумела заарканить самого желанного парня школы, вляпаться в историю с психом, а также выгнать из города уважаемое семейство и первую красавицу школы. И все это за один год! Честь мне и хвала! Стоило ли удивляться, что меня сторонились в школе. И что мне теперь делать когда моя надежная грудь, которая закрывала меня ото всех, сегодня в Бредфорде и раньше семи вечера не вернется?

Одиноко идя в столовую, я невольно вспоминала нашу веселую прошлогоднюю компанию, из которой остались только мы с Бет. Сеттервин перестала с нами общаться, но не потому что обвиняла в чем-то меня (хотя я догадывалась, что обвиняла, ведь уехал ее любимый Бред), ей было стыдно смотреть мне в глаза. Догадываюсь, что и она помогала третировать Дрю. Лин поступила в спортивную школу, большая часть выпускников которой становилась Олимпийскими призерами, и жила она теперь в Лондоне. В город не наведывалась даже летом. Да и толку от нее было мало. Почти все время молчала. За ланчем только ела, в разговорах участие принимала минимальное, впрочем, как и во всем остальном. Единственным положительным фактом, который я могла о ней вспомнить — у нее была огромнейшая коллекция дисков с фильмами. Смотря с нами фильмы, она превращалась в иного человека. Честное слово, как оборотень!

Прозвенел звонок. Я вяло поплелась на следующее занятие. Там меня ожидала Бет, с таким же кислым и вымученным выражением лица, как, наверное, и у меня.

Мистер Чан, никак не прокомментировал мое опоздание, я же не забыла извиниться, и возможно потому он и не стал вызывать меня первой к доске. Вызвал второй. Помешкав около доски, я с трудом вспомнила выученное за лето, так как перед глазами сразу же встала картинка, как Калеб помогает мне разобраться с физикой. Немного рассказав о квантовых частицах, я села на место и к концу урока убедилась, что кроме бархатистого голоса Калеба, слушала также его лекции — мой ответ и оценка были наилучшими, но не очень-то и удовлетворительными. Мистер Чан мог бы расщедриться и на большее. Скупая похвала видимо должна была восполнить наивысший бал, ну спасибо — теперь всю ночь спать не буду от радости. Стоп! Это я такая раздражительная?

Бет прямо поинтересовалась, что со мной твориться.

— Опять накручиваешь себя?

— А ты можно подумать спала сегодня сном младенца, и совершенно не думала, что вокруг Теренса будут виться толпы красивых, свободных и доступных девушек? — огрызнулась я. Еще только войдя в класс, я заприметила ее синяки под глазами.

Бет хмуро промолчала. На ланче мы не говорили. Нас тревожили одинаково тревожные мысли, и не было сегодня ни сил, ни желания обсудить свои проблемы друг с другом. Честно говоря, это был первый случай на моей памяти, когда Бет молчала так долго. Радость тишины продолжалась не долго. Возле нашего стола зависло двое парней из класса младше. Двое высоких, молодчиков, поведением уж слишком напоминали Дрю.

— Привет, можно сесть?

— Нет! — в один голос вскрикнули мы с Бет. Парни испугано дернулись от нас.

— Ты подумала то же самое, что и я? — рассмеялась Бет, и я следом за ней. Мы несколько минут истерически хохотали. Вокруг нас люди с соседних столиков перестали говорить. Мы смущенно умолкли, но после высвобождения эмоций ненадолго стало легче. Нам двоим с Бет, нужно было привыкнуть к одиночеству, как и в школе, так и за ее стенами. Больше привыкнуть к компании друг друга, а ведь раньше с нами постоянно была еще и Ева. А в школе меня сопровождал Калеб, ее — Теренс. Значит, только вечера мы будем проводить с любимыми, а остальное время вместе.

Я была не против проводить время с Бет, но слишком много времени уйдет на что-то другое, когда я хотела бы провести его с Калебом. Чем скорее начнется хор и спортивные секции, тем легче будет коротать время до встреч с Калебом.

Хотя у меня оставался некоторый шанс, на который, например не могла надеяться Бет — я могла поехать с Калебом в Чикаго как минимум на неделю.

Снова этот вопрос стал таким соблазнительным, что сопротивляться было очень тяжело. Я понимала что сулит такая поездка, но в то же время как забыть, что я увижу дом моих дедушки и бабушки. Пусть это уже не тот дом, что был в Нью-Йорке, зная их, я не сомневалась, интерьер все такой же как и 11 лет назад. Увидеть их портреты на старых местах: над камином и в кабинете деда, и делать вид, что мне горько от осознания их смерти перед слугами, адвокатом, поверенным и остальными людьми, которые наверняка захотят поговорить со мной. Многим захочется узнать, какой стала дочь Фионы. Интересно удивит их тот факт, что я не наркоманка?

Капитан нашей команды по волейболу перед уроком английского принесла мне расписание занятий — все они были сразу же после уроков, дома я буду не позднее шести, три дня в неделю. Еще два вечера хор. Чем же заняться в остальное время? Ничего у меня еще будет время подумать. К тому же нужно будет выделять время для Сони и Рики.

Вспомнив сонные улыбки с утра, когда я целовала их перед уходом, я еле сдержалась, чтобы не броситься вон из класса, чтобы позвонить домой и узнать как они там и что делают. Я представила себе, как Самюель радостно захочет рассказать об их лепете. На миг стало жалко, что Соня и Рики назовут мамой не меня, и не мне будут адресованы их первые слова. Но я быстро преодолела укор жалости, я сама выбрала такую дорогу и буду ее придерживаться. Я выбрала Калеба, но даже если бы его не было, я не стала бы им настоящей матерью. То о чем не знал никто, и даже Калеб, мучило меня. Они оставались не только моими детьми по крови, но и Логана, и этого хватало для того, чтобы иногда бояться подходить к ним. Болезненное ощущение страха перед собственными детьми, было не лучше, чем мысль о расставании с Калебом.

Часть меня забрала с собой в могилу Фиона, спрятав все тайны, которыми было прикрыто мое рождение. Другую часть отобрал Логан, дав взамен этих детей, которые еще больше заставляют меня сомневаться в себе. А третья часть принадлежала Калебу, и о ней он знал больше чем я. Оставалась еще одна часть, которая пугала меня больше чем остальные три — та часть, что отвечала за мои странные способности. И кто может мне помочь разобраться хоть с одной из моих трудностей? Родители Фионы мертвы, смогу ли я найти хоть какие-то ответы в их доме? Узнать о себе. Может даже о настоящем отце…

Моя мечтательность не прошла незамеченной.

— Что вы прочитали за лето, мисс Туорб? — мисс Крат насмешливо смотрела на меня, с другой стороны класса.

Бет, прыснув, прикрыла ладонью рот. Но я не очень-то и растерялась. Лето прошло у меня не только в общении с Калебом. Когда я гуляла днем с детьми, пока они спали, вполне можно было что-то почитать. Как и в те дни, когда Калебу нужно было бывать на курсах в Бредфорде. Стопки книг занимали мои полки (Ура! Я наконец-то нормально могу добраться до Лутона), какие-то из них уходили на полку, откуда я буду раздаривать книги. Несколько полок только для давно любимых. И еще несколько под новые, и очень мне понравившиеся.

— Много чего, — неуверенно отозвалась я. В классе раздались смешки. — То есть нужно подумать, чтобы вспомнить все.

— Тогда может, назовете те, что больше всего запомнились?

Я смущенно оглядела лица одноклассников смотревших на меня. Мне это напомнило прошлый год — тогда внимание всех тоже постоянно было вокруг меня.

— Томаса Харриса, например.

Лица некоторых одноклассников одеревенели и побледнели. Думаю, это были те, кому Дрю рассказывал о своем восхищении персонажем Ганнибала Лектора. Мне стало жарко. Как-то некстати я это болтнула.

Мисс Крат заметила, как занервничали некоторые ученики.

— А что-нибудь из классики?

— Сомерсет Моем.

— Что именно?

— Узорный покров.

— И что именно тебе там понравилось. Какая-нибудь мысль стала интересной?

Я задумалась. Эта книга так давно была моей любимой, но я теперь задумалась, было ли в ней именно то, особенное, что привлекало меня к ней. Это должно быть что-то, что напоминает меня.

Я побледнела, когда поняла что. Подняв глаза на мисс Крат, я не могла сказать то, что пришло мне на ум. Не думаю, что одноклассники и она будут рады узнать, что такая же ненависть, как и у Уолтер Фейн, часто владела и мной. Я тоже искала выход из состояния «человеческого рабства», и до сих пор нахожу в себе силы противостоять судьбе, реализовать себя. Но у меня не получается. Возможно отсюда ненависть, желание мстить.

— Жертвенность. Борьба за идеи. Поиск смысла в жизни.

Мисс Крат удивленно улыбнулась и обернулась теперь ко всему классу.

— Интересная мысль. В этом году мы должны прочитать другую книгу Моема «Бремя страстей человеческих», но если кто-то хочет, может прочитать названую Рейн. Но главное для всех вас, эссе на тему жертвенности, жизненной философии и выбора в книгах Моема. А также тема ненависти.

Все принялись записывать, и я тоже, но медленнее, и не так активно, как и все остальные. Тема эссе меня напугала. Как написать его и не попасть вновь к психиатру? Представляю, как мисс Крат удивиться, перечитав все гневные строки. Пусть меня не обманывали и не изменяли, но быть такой же хладнокровной, я точно умела.

— А вы мисс Туорб, прочитаете другую книгу.

— За лето я перечитала практически все его книги.

Я успела заметить, каким удовольствием блеснули глаза мисс Крат, но она успела подавить это чувство. Не в ее правилах было иметь любимчиков, но я и так знала, что нравлюсь ей как прилежный ученик. Впервые я задумалась, над своим поступлением в университет с полной реальностью. А что если обратиться к мисс Крат за подготовкой по литературе и языку? Заодно еще смогу занять время. Так пройдет целый год, а на следующий мы вместе с Калебом поступим в университет Глазго. Если, конечно же, ничего не измениться между нами.

Прозвенел звонок. Бет собиралась так быстро, что можно подумать нас сейчас заставят мешки с цементом таскать.

— Подожди меня.

Бет недовольно скривилась, но не стала выходить из класса.

— Мисс Крат, можно с вами поговорить?

Учительница английского подняла на меня глаза, но удивленными они не показались.

— Да. Я ожидала от тебя некоторого разговора. Куда хочешь поступать?

— Университет Глазго, — скромно отозвалась я, почувствовав, что при этом краснею. Это было высоким замахом. Мисс Крат, тоже вспыхнула — но причиной были несбывшиеся надежды, я видела это по ее глазам.

— Хочешь, чтобы я тебя подготовила?

— Да, если можно.

— Хорошо, но где-то с ноября. Я буду занята эти два месяца.

Наверное, радость моя была слишком уж откровенной, так как мисс Крат рассмеялась.

— Но я могу подготовить для тебя список книжек, которые ты должна будешь прочитать. К каждой напишешь рецензию, эссе или рассказ. Буду их проверять.

— Спасибо.

Мы вышли с Бет в коридор, и я улыбалась всю дорогу к классу.

— Улыбайся не так сильно, парни по коридорам падают замертво.

Я удивленно обернулась к Бет.

Она рассмеялась.

— Люди редко видят тебя улыбающейся так, как ты улыбалась сейчас…ну или как улыбаешься Калебу.

Я недоверчиво огляделась вокруг. Бет пожала плечами.

— Это сущая правда. Улыбайся немного чаще, пусть люди знают, как ты хороша с улыбкой!

Спасибо за комплимент. Но я и сама считала, что улыбаться не помешает. Особенно после того, что я подумала о ненависти. Ненависть… странно, почему я начала думать о ней в последнее время. По той самой причине, по которой стала так не уверена в себе — я не знала кто я!

Тренировка по волейболу прошла в таком активном темпе, что я забылась, и не заметила, как пролетело время. Чувствуя, как ноют мышцы и, предвкушая встречу с Калебом, я поняла — это именно то, что мне нужно. Волейбол не позволял мне задумываться о разлуке, к тому же давал желанную нагрузку.

Распрощавшись с Бет, я спешила домой, зная, что меня там должен ожидать Калеб. Стопроцентной уверенности не было, и все же я надеялась застать его дома по приходу из школы.

Машина Калеба, темно-синий джип, стояла у нашего дома и я сразу же радостно бросилась к дому, если бы меня не остановил тихий смех, доносящийся от машины. Резко развернувшись, я увидела Калеба сидящего под колесом своего джипа.

— Почему ты здесь?

Я смотрела на него, впитывая за раз все черточки бледного лица. Глаза, как два больших озера, окунувшись в которые невозможно было выбраться обратно. Волосы не короткие, но и не длинные — ровно на столько, на сколько нужно соответствовать моде. Смотря на них, хотелось погрузить свою руку и растрепать напускную небрежность его прически.

Калеб смотрел, не отрываясь, так ничего не ответив, тело его даже и не думало двинуться в мою сторону. Когда мы смотрели друг на друга, казалось время останавливается, и ниточка протягивается от моих глаз к его. Вот так как сейчас.

Сложно было удержаться на месте, не знаю, кто сделал первым шаг, но спустя миг я оказалась прижата к его холодной груди. Резковатые холодные губы нашли мой рот, и сердце забилось в привычном ускоренном ритме. Мои руки потянулись к его волосам, по пути встречая его холодную шею, подбородок. Дыхание Калеба обдавало холодом, сердце неистово продолжало биться, отвечая на его прикосновение.

Все во мне трепетало. И мои прикосновения не оставляли его равнодушными. Наше притяжение было обоюдно страстным, и пока что Калеб не пытался остановиться. Я наслаждалась, и все же с тревогой ожидала остановки. Но ее так и не было. Калеб напротив, потянул меня вверх, и я неумело обхватила его ногами,…и тут мне показалось, что от страсти я проваливаюсь в темноту…

Спустя мгновение я поняла, что действительно провалилась, но не в темноту, а на ступеньку своего крыльца, а Калеб почему-то был уже за машиной. Я несколько минут приходила в себя, не понимаю что случилось, упала я или все-таки Калеб поставил меня на ступеньки. Автоматически я потрогала руки, и обследовала спину, — ничего не болело, значит, я не упала.

— Ты в порядке? — голос Калеба был глухим и болезненно тихим. Он виновато выглядывал из-за машины, и я неожиданно улыбнулась — таким странным мне показалось это происшествие.

Калеб нахмурился. Его всегда злило то, как я реагирую на такие вот ситуации. Смех в его понятии был некстати. Он раздраженно отошел от машины и направился ко мне легким, пружинистым шагом, не скрывающим элегантность его движения.

Он опустился возле меня и еще больше нахмурился, уловив с какой страстностью, я наблюдала за его шествием. Если ему удалось успокоиться — то во мне до сих пор бурлила вся та страсть, перетекшая с поцелуем, так неожиданно перешедшим во что-то большее.

Посмотрев в его глаза, я еще раз глупо улыбнулась, но теперь по другой причине. Серебристые глаза Калеба, теперь темные от внезапной жажды, глубоко посаженые под широкими гладкими бровями, смотрели жарко и притягательно. Я ошибалась! Он еще не был спокоен, — на него наш поцелуй повлиял, оказывается, даже сильнее, чем на меня! Удержаться от улыбки было не реально.

— Ты невозможна! — фыркнул Калеб, но его лицо не осветила улыбка, как я ожидала. — Разве ты не видишь, как я боюсь?

Он начинал злиться, отчего его глаза темнели еще сильнее, чем от голода. Верный признак того, что мне стоит немного помолчать и сейчас послушать все его нравоучения. Несомненно, не лишенные смысла, и все же иногда слишком уж резкие. Ну, разве я виновата, что не могу сдержаться, когда прижимаюсь к этому идеальному телу, и смотрю в глаза — такие нереально яркие и живые, заставляющие меня дышать через раз? А разве он не чувствовал того же пьянящего чувства когда прикасался своими губами к моим? Он должен был чувствовать тот же разряд энергии, который ощущала я. Думаю, он чувствовал, оттого его глаза были так голодны. Но я доверяла ему — Калеб всегда сдерживался, а потом был очень зол. И у него на то было право, я всегда заводила наши поцелуи вглубь страстных объятий, которые вполне, как считал Калеб, могут закончиться для меня холодящей темнотой.

Ну что ж, рассуждала я, это случиться немного раньше, чем я думала, зато не очень то и неожиданно. Он пока что не знал, каким смешными его страхи казались мне — я вовсе не боялась умереть как человек. У меня было очень много других страхов, и вот смерти среди них не было. Смерти я перестала бояться, уже тогда, когда узнала, кем являются мои родители, дядя и брат. В маленьком уме сразу же засела мысль, что очевидно смерть и не так уж страшна, раз после нее люди становятся такими красивыми ангелами. И в скором времени я все же стану одной из них — не сегодня и не через год, но все же я изменюсь.

— Бояться должна я, но мне, ни капельки не страшно. Так к чему страх? Доверяй себе так, как я доверяю тебе.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь! — Калеб резко вскинулся на ноги. Минутная тишина. Суровый взгляд обращен в небо, говорить с ним пока не стоит. Медленно, не свойственно тем минутам, когда мы оставались вдвоем, невидимые всем остальным (к сожалению не неслышимыми, так как мои родители должны были улавливать наши разговоры с улицы) Калеб присел на ступень рядом.

— Нельзя быть такой безответственной. Когда я не могу удержаться, ты должна меня остановить!

— И как ты это представляешь? Взять топор и стукнуть тебя по голове, или дать сделать то, о чем я мечтаю довольно давно? — разозлилась я, стараясь уловить в наступающей темноте, как на его лице сменяют друг друга разные эмоции.

— О смерти? Странные мечты для 16-тилетней девушки. — Калеб устало опустил голову на согнутые руки. Спустя мгновение его лицо обратилось ко мне. Я нехотя взглянула в его сторону.

Теперь мы посмотрели в глаза друг другу. Холодная ярость, горевшая в его глазах, немного угасла, от чего мне сразу же стало тяжело думать.

— Прости, я виноват, но так тяжело удержаться подальше от тебя. Твой запах после целого дня разлуки сводит с ума… — И вновь я услышала его голос, обволакивающий меня нежной лаской. Калеб притянул меня к себе, сердце будто перестало биться. Так просто и так естественно мы были вместе, несмотря на то, что он хищник, а я его потенциальная жертва.

Страха не было. Только ошеломляющее чувство радости. Быть рядом с ним, вдыхать его волшебный запах, легонько прикасаться к его холодным и гладким губам своими горячими пальцами, в непрошеной вечерней жаре, несвойственной сентябрю.

— Я решила, — спустя некоторое время выдала я.

— М..что? — голос Калеба прозвучал мечтательно. Он пропускал сквозь пальцы пряди моих темно-медовых волос и наслаждался их ароматом. Когда он так делал, думать было довольно тяжело, и все же мой разум еще как-то боролся с наваждением.

— Хочу поехать!

— Почему вдруг теперь? А не две недели назад? Что изменилось? — глаза Калеба даже в сумерках, прояснившись после приступа жажды, странно мерцали. Он не улыбался, но я поняла по тону его голоса, что он доволен.

Я долго смотрела на него, а он не отводил глаз. Я видела их, и в то же время нет.

— Кто я, Калеб? В кого ты влюбился по твоему мнению?

Лицо Калеба задеревенело. Губы сжались в плотную линию, и на миг мне показалось, его бледные щеки осветил румянец, но этого быть просто не могло. Он молчал, так и не отводя глаз, и мне становилось страшно. Я не любила, когда он бывал зол, но худшим наказанием было вот это его выражение лица — холодное, отчужденное. Как закрытые наглухо окна. Глаза дернулись, и это движение скрыло от меня темное серебро за веером черных длинных ресниц, таких закрученных и густых, что им могла позавидовать любая девушка. Так я еще меньше могла понять, что он думает. А именно его мнение интересовало меня больше всего.

— Ты та, кого я люблю.

Я грустно улыбнулась и покачала головой. Его отговорка меня не устроила.

— Ты понимаешь о чем я. Рождение детей, и то, что вы рассказывали о моих способностях еще более проявившихся впервые месяцы после рождения близнецов, и так же то, что ты знаешь меня лучше, чем я сама, перевернуло мое мнение о себе. Я больше не знаю, кто я. Не знаю. Ты ведь понимаешь, что я имею ввиду?

Медленно Калеб кивнул. Черные локоны упали тенью ему на лоб, и я ласково убрала их, мне не хотелось, чтобы сейчас глаза Калеба что-то скрывали.

— И ты думаешь, что ответы будут ждать тебя там?

— Я не знаю, — тихо отозвалась я, понимая, что Калеб боится моего разочарования. Одно я поняла точно, то, что Калеб говорил недавно о моем изменении, — правда. Я, оказывается, действительно менялась, и как всегда он это заметил раньше меня. Калеб знал меня чрезвычайно хорошо. Вот бы и мне такие знания о нем!

Лето прошло, и эта неожиданная духота навевала мысли о дожде. Нет, не о дожде, а о ливне. Хотелось упасть на землю и, сняв обувь, принять на себя эту влагу, забыться, поддаться этой силе, такой одухотворяющей по сравнению с нашей бытностью, и проблемами.

— Думаю, стоит поехать.

Что-то все же не давало Калебу покоя. Он ведь хотел, чтобы я съездила, почему тогда его удивляют причины, по которым я решилась? А может он не ожидал, что изменения проходят столь болезненно? И в то же время, что он хотел — как я могу почувствовать себя кем-то, когда он привык решать за нас, исключая мое право на ошибку? К своему стыду — я не мать, и худшая сестра из всех. Не достойная возлюбленная — слишком уж серая по сравнению с его блистающей ясной красотой. А также я не телепат, а что-то средней между тумбочкой и телефоном — раз от раза выходит дозвониться, а в остальное время это пустое помещение, которое можно заполнять чем угодно, но не звуками иных сознаний. Ни к чему не пригодная: пою — не использую талант, могла бы рисовать — слишком ленива, хотела заниматься музыкой — да только когда я в последнее время брала в руки гитару? Так кто же я? Возможно, поэтому я позволяю Калебу вести наши отношения по той дороге, которую выбирает он — я не могу брать на себя какую-либо ответственность!

— Если бы я считал иначе — не предлагал бы тебе этой поездки летом. Что бы ни случилось, они имели к тебе отношение. Это возможность попрощаться с прошлым, отпустить его. Поверь, не у каждого бывает такая возможность. Договор с совестью — дорогое удовольствие!

Калеб был серьезен и печален, а также, безусловно, зол и обижен. Как я только могла засомневаться в его намерениях? Честолюбие и самовлюбленность по-прежнему составляли значительную часть характера Калеба. По крайней мере, теперь они были направлены не на тщеславные планы, а на то, чтобы учить меня уму разуму, и создавать все условия моего безопасного и беззаботного существования. Иногда он вел себя как любящий дедушка, но только когда мы не оказывались в такой небезопасной близости как сейчас.

Калеб сразу же разглядел блеск моих глаз в темноте. Он непроизвольно отпрянул, оставив между нами расстояние.

— Нет, не отодвигайся, — попросила я, и села на колени к Калебу. Его руки волшебным образом прикоснулись ко мне. Трепет разлился по телу, прежде чем я смогла сказать: — Покажи мне, каким сказочным может быть вечер. Покажи что ты не зол.

Несколько секунд его телом владело напряжение. И вот он сдался. Глаза потеплели, руки стали мягче.

Губы коснулись моей мочки, неожиданно нежно и волнующе, а спустя миг его губы были в опасной близи от моего горла, но я доверчиво подставила его, и он бережно провел ими по моей коже. Я чувствовала, как бьется кровь и шумит в ушах от ее неистового бега. Он тоже слышал ее, но я ощущала, что жажды у него она не вызывала.

— Когда едем?

Калеб так запросто смог оторваться от меня, что мне стало даже обидно. Но я подозревала, сколько сил ему стоило говорить так беззаботно.

— А на какое число ты заказал билеты? — с тяжелым вздохом поинтересовалась я.

Калебу не удалось скрыть хитрой бесшабашной улыбки. Я невольно рассмеялась, смотря на него, такого юного и веселого сейчас — иногда у меня так просто выходило сделать его счастливым, что я даже сама себе удивлялась.

— Одни на эти выходные, другие на следующие.

— Так ты знал, что я решусь?

Калеб нежно сжал меня в кольце своих твердых рук.

— А как же. Ты более предсказуемая, чем думаешь. Терцо проиграл мне десять фунтов!

Я фыркнула от неудовольствия.

— Так вы еще на меня и ставки делали! Да вам на бирже с такими познаниями работать!

Я хотела возмущенно вырваться. Но руки Калеба, похожие своей силой на смертоносные капканы, не желали раскрываться. Он неуверенно улыбался.

— Это не было такой уж сложной догадкой. В последнее время тебя мучают сны и воспоминания, и постоянно и там и там ты сравниваешь себя с Фионой. Я все думал, долго ли ты будешь себя мучить?

— Почему ты так хорошо меня понимаешь, а вот я тебя нет? — я оставила попытки вырваться. Чего мне хотелось больше всего, так это провести в его руках всю ночь, и желательно всю жизнь. Закусив губу, я смотрела на него, желая в этой холодности и беспечной красоте разглядеть желанные ответы.

— Я видел о тебе сотню воспоминаний. Поверь — я знаю тебя как минимум с пяти лет. Так как мне не знать тебя? Я видел так много о тебе, что мне не трудно знать о тебе больше чем все остальные, и даже ты сама.

Когда Калеб улыбался с такой особенной нежностью, словно рассказывает мне очевидные вещи, глаза мои туманились от слез, а сердце пело радостные гимны. Говори же, говори — пело оно! Пусть слова любви в его устах облекаются в такую форму — я готова слушать, лишь бы всю ночь и всю жизнь!

Глава 3. Искушение

Закрой глаза, коснись меня

Ты пахнешь соблазном и медом

Исчезнет грязь осколков дня

Ударит в гонг природа

Крадется ночь как черный зверь

Вибрирует в лунном свечении

Скребется в дверь, стучит в окно

Ей холодно одной

Холодно одной

Лаская ночь, коснись меня

Имя тебе — искушение

(группа Ария)

Я осмотрелась но мое лицо не выдало того восхищения, которое невольно шелохнулось во мне. Смотря на эти изысканные стульчики на гнутых ножках, блестящие и отполированные комоды, с искусной инкрустацией и матовые сиденья кресел, я вспоминала свое полуголодное и дикое детство. Огромные люстры, с блестящими, как алмазы, нитями хрусталя, свисающие с потолка, еще более раздражали меня своим величием, так же как и светлые ковры, чрезвычайно тонкие. Мне хотелось взять в руки ломик и крушить все это величие, крушить. Но истинное удовольствие я бы получила, если бы смогла сделать такой погром на глазах родителей Фионы.

Пройдя вглубь комнаты, я насмешливо уставилась на фотографию Фионы и себя, еще совершенно маленькой. Взяв рамку с перламутрового столика, я едва сдерживалась от смеха. Какие же они все-таки лгуны! Заставили всех поверить, что безумно любили меня и дочь. Думаю, что действительно приближенные люди должны знать, что это не так.

Я сразу же почувствовала, когда Калеб оказался позади меня. Его руки ловко выхватили фотографию.

— Ты была в детстве милой. Соня и Рики так на тебя похожи.

Я улыбнулась. Действительно, я была на этой фотографией вылитой копией своих детей.

— Соня и Рики, ваши сводные брат и сестра?

Адвокат мистер Хедли вежливо наблюдал за нами, и во всем его облике сквозило истинно адвокатское поведение, даже если бы я не знала что он поверенный Сторков, то поняла бы это и сама. Держится прямо, вежливо, но не слишком уж идет на сближение. Он как никто в этом доме ожидает развязки этой встречи и моего приезда. Ему ой как не терпится переложить на другие плечи разрешение этого щекотливого вопроса.

Я мило улыбнулась, и Калеб тут же заметив мое бунтарское настроение, подавил усмешку и стал серьезным. Думаю, он знал, что я хочу сказать.

— Нет, это мои дети.

Минуту, а может и больше мистер Хедли все ни как не мог справиться с удивлением. На его лице промелькнула такая гамма чувств, что я даже не знаю, как сдержалась от смеха. Он приходил в себя, в уме видимо подсчитывая, сколько мне лет, и когда его глаза выловили еще один момент — отсутствие у меня обручального кольца, — его лицо залила густая краска. На Калеба посмотреть он не осмелился.

Я видела, как его мучают вопросы, но в то же время профессионализм не позволял ему их задать. Он напоминал преданного пуделя, которому запретили даже смотреть в сторону косточки. Но он все же нет-нет, но поглядывал.

— Как…чудесно, — мистер Хедли так и не смог сказать это искренне.

— Очень. Думаю что мои дедушка и бабушка, сказали бы, что я пошла по стопам Фионы.

— О! — удивленный возглас.

Я мягко переглянулась с Калебом.

— Вы, очевидно, думали, что я ни ее, ни их не помню. Боюсь я помню их намного больше, чем они того засуживали.

Мистер Хедли еще больше вспотел. Ему стало неловко. Значит, он был в курсе всех дел семьи. А не он ли вечно отвозил меня в интернат? Я задумчиво взглянула на него, но воспоминания лиц были туманны.

Я села на один из стульев с высокой спинкой и атласным покровом сидения. Еще одна мстительная мечта посетила мой разум — взять бы нож и всю эту красоту располосовать! Но я продолжала мило улыбаться.

— Так каков план на сегодня? И вообще, зачем я здесь?

Руки мистера Хедли стали менее нервными, когда разговор пошел о деле. Он попал в свою стихию, и ему, наконец, удалось уйти подальше от опасной темы о моем семействе.

— Я думал, вы захотите в первую очередь поехать на кладбище.

— К матери да, к Сторкам не поеду. По крайней мере, сначала к ней. Думаю, они уже не обидятся. Например, у Фионы на похоронах их не было, вы это знали?

— Н..нет, — выдавил из себя тяжело адвокат.

Калеб посмотрел на него сочувствующе, а мое плечо требовательно сжал. Я вздохнула. Он прав, адвокат ни в чем не повинен. Он всегда просто выполнял приказы и ничего более.

— Значит кладбище.

Я посмотрела на Калеба. Он ободряюще улыбнулся мне в ответ, из чего я поняла, что он со мной не поедет, но это еще не причина сдаваться. Я понимающе кивнула. Даже если бы не было солнца, он все равно бы не поехал. В понятии Калеба, призраков прошлого иногда нужно посещать в одиночку. При этом справиться с живыми он мне все же поможет. Даже и не знаю, смогла бы я быть такой же уверенной как теперь, если бы его не было рядом. Я не чувствовала себя на шестнадцать, мне как минимум было сейчас тридцать, поэтому и мистер Хедли вел себя соответствующе.

— Когда едем? — я вновь обратилась к мистеру Хедли, от которого не скрылся наш молчаливый разговор с Калебом.

— Если желаете, пообедаем и можем отправляться.

— Спасибо, мы поели, так что я хочу побыстрее поехать на кладбище.

Мистер Хедли на секунду замер с открытым ртом, а потом вновь рассыпался в понимании и уважении.

— Да, конечно, понимаю ваши чувства. Уже прошу подать нам машину.

Я еще раз понимающе переглянулась с Калебом. Он помог мне подняться со стула, и обнял, как только адвокат скрылся за резными белыми дверьми, с искусным золотым обводом.

— Этот дом напоминает музей, — пожаловалась я его губам. Мне был очень трудно оторвать от них взгляда.

— Ничего я видел и похуже. А теперь иди с мистером Хедли и будь умницей, а я тем временем найду нашу комнату.

— Обещаю не осквернять могилы деда и бабки.

— Я надеюсь, — хохотнул Калеб. Нежный короткий поцелуй и вот я уже стою у дверей. Калеб настойчиво подталкивает меня к ним. — Не делай того, что я не одобрю, — повторил он и вдруг усмехнулся так обаятельно и легко, что мое сердце дрогнуло. — Пожалуйста.

Калеб знал, как меня подкупить. Когда наружу вырывалось его девятнадцатилетняя сущность, мне сложно было упираться. Пока его не будет рядом, мне придется строго выполнять его указания, и я знала, что не смогу нарушить обещание. Трудно сопротивляться Калебу, когда он просто гипнотизирует меня своим взглядом.

Мистер Хедли встретил нас как раз у выхода. Калеб помог мне надеть легкий вельветовый пиджак, и подал сумку, когда адвокат вышел в коридор со своим пальто.

— А вы мистер Гровер с нами не едете?

— Боюсь, что Рейн меня с собой не берет.

Мистер Хедли долго думал, прежде чем понял, кого Калеб назвал Рейн.

— О, простите, надеюсь, вас не обижает, что я называю вас Марлен? Я просто даже забыл, что теперь у вас не только иная фамилия, но и имя.

— Не страшно. Когда-то меня так звали, и Марлен остается моим вторым именем по-прежнему. Мои новые родители оставили его.

— Они весьма любезные люди, — вежливо сделал комплимент мистер Хедли, опасливо покосившись при этом на Калеба. Я скрыла улыбку, так как знала, что сейчас он не может понять, что же его пугает в Калебе и заставляет нервничать. Ведь Калеб выглядел не просто как истинный джентльмен он и говорил подобным образом, и его манеры разительно отличались от моих. И все же что-то его волновало. Ну, я знала что именно, и мне вовсе не было жалко мистера Хедли, даже было интересно смотреть как ходит взад вперед его кадык, когда он посматривает на Калеба.

— Они самые лучшие родители. Граф и его жена, единственные люди кого я считаю родителями.

— Граф? — пораженно переспросил мистер Хедли, и уж тут ни мне, ни Калебу не удалось удержаться от улыбок, столько много было благоговения в голосе адвоката.

— Вы не знали? Теперь я являюсь наследницей их титула. На данный момент я тоже графиня.

— Простите, я, наверное, должен обращаться к вам по титулу.

Калеб принял очень важный вид, прежде чем сказать.

— Нет-нет, графиня не хочет, чтобы кто-нибудь знал о ее титуле. Она сохраняет в стране инкогнито.

— Понимаю, — протянул адвокат, и стал похож при этом на важного индюка, которому сейчас вовсе не шли седые взмокшие виски. Они портили всю картину важности. Да уж, стоило его пожалеть, такого важного клиента у него еще не было.

Я как смогла, напустила равнодушие, и все же, наверное, мои глаза выдавали меня, так как мистер Хедли вдруг посмотрел на меня внимательнее, чем прежде.

— Тогда думаю, вы не будете скучать мистер Гровер. Если вам что-то потребуется, звоните Перки, он постарается вам угодить.

— Главное верните поскорее Марлен, а мы уже тогда найдем чем заняться, чтобы я не скучал. — Калеб говорил нарочито фамильярно с мистером Хедли. И что меня удивляло, тот не только не обижался, он еще и с большим уважением, чем ко мне относился к Калебу. Выходя, я оглянулась на Калеба, и тот послал мне насмешливый воздушный поцелуй.

На улице ждал сверкающий черный лимузин, вполне в стиле Сторков, и я иронично усмехнулась про себя при виде этой махины. Да уж, а вот денег, чтобы содержать внучку, у них почему-то так и не нашлось.

Почти десять минут мы молчали. Тесное помещение действовало удушливо, да и к тому же мистер Хедли вставлял некоторые замечания по поводу улиц, пока я немного грубовато не оборвала его:

— Мистер Хедли, я последние 10 лет прожила в Чикаго.

Он неловко умолк, и чтобы смягчить свою грубость я поинтересовалась:

— А когда мои дедушка и бабушка перенесли тело Фионы из Нью-Йорка?

— Пять или шесть лет назад.

Я подавила истерический смех. Как раз в то время, когда они появились на пороге нашего дома, с желанием общаться со мной. Как интересно, неужели их замучила совесть? А может, что-то изменилось, и им стали вдруг не интересны их деньги, друзья и мнение общества?

— Вы их помните? — вопрос заданный просто из вежливости заставил меня покраснеть.

— К сожалению да. Потому не рвусь ехать к ним на кладбище.

Машина въехала к парковке кладбища, и это позволило нам не продолжать обоюдно тяжелого разговора.

Мы вошли в ворота, и к нам на встречу вышел охранник, такой же древний, как и плиты могил, одетый чисто, но во все старое. Услышав отрывки их с адвокатом разговора, я поняла, что он нас ждал. И по нему можно было понять, что он удивлен, узнав, какая именно нам могила нужна. К ней никто не приходил с тех пор, как ее перевезли из Нью-Йорка.

Он повел нас запутанным лабиринтом рядов разных могил. Я оборачивалась на некоторые из них и пыталась уловить названия фамилий и фотографии, но в скором времени я устала от мелькания чужих незнакомых лиц. И вот мы вышли к совершенно другой картине. Наверное, к старому кладбищу, — догадалась я.

Эта часть кладбища была не такой ухоженной, порядочно зарос не только старый участок с выцветшими могилами, но и даже некоторые новые памятники. Их неухоженный вид нагонял только тоску и тревогу, но никакого страха. Трава повсюду неаккуратно подстрижена, клумбы выделялись яркими цветными пятнами, дико выросших, цветов, запах которых все еще напоминал лето, а ведь на дворе стоял сентябрь. Воздух, наполненный этим сладковатым ароматом, заставлял думать, что так сами умершие пытаются скрыть запах своего забытья и отхода.

Адвокат семьи по-прежнему удивленный и раздосадованный, что я не пожелала поехать на кладбище к деду и бабушке, шагал недалеко от меня. Хоть он и был чужим человеком, но его присутствие меня не раздражало.

Я села у небольшого надгробия с вырезанной на нем фамилией Сторк, потемневшей и еле заметной, а вот фотография Фионы была необычайно яркой. Если бы не сторож я бы вряд ли сама нашла надгробие, среди этих старых всеми забытых могил. Старик сторож удивленно молчал возле меня. На могилу никто раньше не приходил, а тут вдруг юное, нервное существо и тип в костюме одновременно.

В нескольких шагах стоял адвокат, вытирая со лба блестящие капли пота, наверняка фирменным платком. Легкий порыв ветра донес до меня отголосок его дорогого одеколона, смешанный с запахом страха и недоумения. Я улыбнулась, цинично подумав, что его, скорее всего больше раздражает, чем пугает то, что я не стала лицемерно убиваться по поводу смерти своих близких родственников.

На них мне было плевать. Сейчас я хотела поговорить с Фионой. А после добраться до всех ее возможных дневников, что имеются или найдутся в доме. А также еще оставалось прослушать завещание. В связи с моим приездом официальное оглашение завещания перенесли на завтрашний день, тогда соберутся и остальные члены моей так называемой семьи. Что ж, интересно будет посмотреть на них. А также узнать, что же такого оставили мне дед с бабкой, чтобы без меня не могло быть прочитано завещание.

Глаза Фионы не были такими же синими как мои или Сони и Рики, а немного светлее, также как и ее волосы. Если у меня они были темно-русые, почти каштановые, ее можно было назвать блондинкой, все-таки немецкие корни ее отца дали о себе знать. Здесь на фотографии она была очень молода и миловидна ничего общего с той Фионой, что я помнила. Чему удивляться, тут ей должно быть не больше чем сейчас мне!

Я очень надеялась, что, побывав тут, почувствую хоть что-то кроме щемящего чувства вызванного расставанием с Калебом. Но я ничего не ощущала. Ну, может еще легкое раздражение, так как сторож и адвокат, встали с обеих сторон от меня, будто бы ждали какого-нибудь подвоха.

— В архиве моих…дедушки и бабушки,…. - я сдержалась, чтобы не сказать Сторков, — есть еще какие-нибудь фотографии Фионы и мои?

Я приподнялась с могилы, и, заметив на соседней могиле цветы, вдруг почувствовала себя пристыженной. Какой бы ни была Фиона, она меня любила, и я помнила это очень отчетливо, а я теперь пришла к ней, такая молодая и здоровая, и меня, скорее всего, обойдет ее участь, а я даже не принесла цветов.

— Да, у нас очень много фотографий. Думаю, некоторые из них захотят взять остальные члены семьи, а остальные фото будут принадлежать вам.

С какой стати? — хотелось мне спросить, но я хотела знать другое.

— Хорошо. И еще, — я обернулась к сторожу. На миг я умолкла, у него был такой добрый и выразительный взгляд, человека повидавшего много похорон и людей, приходящих на могилы, и понять, что я сейчас чувствую не составляло для него труда. Я достала банкноту в 100 долларов, и протянула ему, при этом очень смутившись, так словно даю взятку, или же мои деньги грязные. — Прошу, купите ей цветы, а остальное вам за сложности.

Сторож даже и не подумал отказываться.

— Какие цветы? — я боялась такого вопроса, боялась не найти что ответить. Так же как я не знала кто я такая, я совершенно не знала человека, который меня родил. Смущение, проступившее на моем лице, было слишком явным. Но сторож даже не подал виду.

— Куплю подсолнухи, и калы, их часто дарят матерям.

— Это прекрасный выбор, — тяжко вздохнула я, и, обернувшись к мистеру Хедли, спросила: — Если хотите, я готова побывать на могиле деда и бабушки.

Мистер Хедли как-то торжественно и помпезно улыбнулся. К моей большой радости могилы были совсем недалеко, но, в отличие от могилы Фионы, они были помещены в семейный склеп. Какой ужас, даже после смерти они не позволили ей быть с ними! А я думала, что Сторков больше чем раньше ненавидеть нельзя! Как я заблуждалась.

Ухоженная пара еще вовсе не стариков смотрела на меня с дорогого портрета, под ним разместилась надпись:

«Ушедшим в свет, но не покинувшим наши сердца».

Мои губы тронула ироничная улыбка, которую я даже не стала скрывать. Слишком красивая эпитафия для них! Мне было действительно все равно, что подумает адвокат моих так сказать родственников. В данный момент в мире не было людей, которых я ненавидела бы так люто, как этих. И даже то, что они уже мертвы, не помогало простить и забыть все то, что лежало у меня на сердце.

Я готова была пробраться сюда ночью и нарисовать на их склепе фашистский крест, но останавливало меня то, что, во-первых, Калеб не согласиться, а во-вторых, Самюель мне никогда не простит осквернения могилы. Кладбище это святое место и так я бы совершила ужасный грех.

— Какими они были для вас, мистер Хедли? Я вижу, что вам не нравиться то, как я говорю о ваших бывших клиентах.

Мы шли между рядами, сторож уже исчез, но оставил нам копию карты, как пройти к оставленной машине. Все еще теплое солнце светило в спину, но, не смотря на его тепло, я ежилась, будто от пронзительного ветра, мне было тут слишком тревожно. И цветастые деревья не миловали взгляда: мой взгляд все время выхватывал, как их качает от легкого ветерка, почти не ощутимого тут, у их подножия. Они гнали меня прочь с этого места.

Мистер Хедли виновато покосился в мою сторону, так как он понимал, что в данный момент он ведет себя не профессионально, осуждая меня. На самом деле меня это не трогало, но мне стало интересно, что же заставило его так оборонять честь Сторков, особенно если он знал мою историю.

— Простите, если обидел вас. Но в последние несколько лет, они очень изменились, и были уже не теми безжалостными людьми, каких вы очевидно помните.

— Я помню их не безжалостными. А эгоистичными, равнодушными и пустыми.

— Думаю такими они, и были, когда-то… — взгляд его стал туманным, и он по-деловому снял очки и протер их, прежде чем вновь посмотреть на меня. — Но шесть лет назад все очень изменилось. Они неожиданно потеряли смысл жизни. Их больше всего надломило то, что вы для них потеряны навсегда, а так как после вашего дяди не осталось наследников, они практически были одни.

— А что вы знаете о моем дяде? От чего он умер? Я помню, он приходил к нам когда-то и всегда помогал маме…Фионе, — я запнулась, неожиданно назвав Фиону мамой. Мистер Хедли даже если и заметил мою оплошность, сделал вид, что ничего не произошло.

— Чарльз играл в поло. Конь запнулся и полетел. Когда коня смогли поднять, доставать из-под него уже было не кого. Ваш дядя умер страшной смертью. Они, с вашей матерью, были близнецами, я так понимаю, как и ваши дети?

— Да. — коротко ответила я. Так он видимо пытался тоже узнать больше о моей семье, но у него на это не было прав.

— А он был женат?

— Не успел. Через полгода должна была состояться свадьба. Его девушка вышла замуж за вашего далекого кузена, завтра она тоже будет присутствовать на оглашении завещания. Думаю, завтра вы познакомитесь со своей семьей, по крайней мере, с большей ее частью

— Они мне не семья.

— Еще раз простите, все забываю о вашем удочерении,…Сторки говорили о вас всегда так, будто бы вы по-прежнему их внучка.

— Смешно это слышать. Когда еще была жива Фиона, они меня и знать то не хотели.

Мистер Хедли тактично промолчал. Мы остановились около роскошного лимузина, где за рулем нас ждал безликий водитель.

Я отвернулась к кладбищу в последний раз, и подумала, что где-то, между рядами этих могил без названий, лежит то прекрасное юное создание на фотографии, с которым у меня общая кровь, и почувствовала, как глаза увлажнились. Моя Фиона. Прости и прощай. Я знаю, ты меня любила, и я тебе все прощаю, но не хочу быть похожей на тебя. И все же я такая же, как ты. Я так и не смогу стать Сони и Рики, твоим внукам, хорошей матерью. Интересно, а в чем мы еще были похожи?

— Вы знали ее?

Мистеру Хедли не нужно было объяснять, о ком я говорю. Он помог мне устроиться на мягкие кожаные сиденья и сел рядом. Лимузин осторожно тронулся, но я этого почти не ощутила.

— Да. Одно время они с моей дочерью дружили, — его лицо прояснилось при упоминании о дочери, и я впервые за сегодня увидела в нем не только адвоката но и человека. Какая интересная мысль, что адвокаты тоже оказывается люди! А вот Прат меня всегда уверял в обратном.

— Мы с ней похожи?

Он изучающе посмотрел на меня.

— Думаю в общих чертах. Будь она жива, думаю, схожесть была бы более заметна, но по прошествии лет мне кажется, вы больше похожи на вашего отца.

Бум! Бум! Бум! Внутри меня росла какая-то сила, тяжелая и болезненная как огонь. Спустя мгновение я поняла, что эта сила всего лишь болезненное сжатие сердца. Но не такое как когда я вижу Калеба, а когда тебе действительно мучительно больно.

— Вы, знали, моего, отца? — слова тяжело слетали с не послушных губ.

— Да. И, к сожалению, его тоже уже нет в живых.

Горький тон, опущенные глаза — мистер Хедли явно не хотел мне чего-то говорить.

— Кто он?

Отвел глаза. Поправил манжеты. Снял очки, и устало потер переносицу. Мистер Хедли делал так много всего, чтобы оттянуть момент, что я была готова его ударить.

— Завтра его жена и дети будут присутствовать на оглашении завещания. Он был одним из партнеров вашего деда по бизнесу, к тому времени как вы родились, ему было почти 60. Но о вас и вашем рождении знали лишь несколько людей. Не удивляйтесь, если его жена будет относиться к вам несколько враждебно — она одна из тех нескольких людей.

— Я вижу, вы многое знаете. — Я обернулась к адвокату и заставила его не отрывать взгляд, таким же приемом, как делал Калеб — смотря на него в упор. — Это вы постоянно отвозили меня в интернат?

Он побледнел, а потом медленно на его щеки наплыл румянец.

— Вы меня помните Марлен? Вам же было не больше 5. — он был удивлен.

Я пожала плечами.

— Знали бы вы, как много я помню.

В мое голове начало кружиться столько вопросов, и какие бы я до этого не задавала, Хедли на каждый знал ответ. Мне пришло в голову, что он был другом семьи. Для заурядного адвоката, он слишком хорошо был осведомлен.

— Я так понимаю, вы еще что-то хотите узнать?

— Как его звали? Отца?

Неловкая улыбка, немного преобразила старческие черты лица.

— Деверо. Джейсонд Деверо. Полагаю, это не утолит вашу жажду узнать больше?

Я улыбнулась, коротко и фальшиво. Мне хотелось узнать о своей семье все, и в то же время, меня больше всего интересовали какие-нибудь факты, которые могли бы сказать, почему я такая? Был ли кто-нибудь в нашей или семье Деверо странным, ненормальным? Может у кого-нибудь другого был подобный дар? Честно говоря, меня не очень интересовало, зачем Фионе, такой красивой, свежей и юной понадобился почти старик. А также что там подумают обо мне остальные члены великолепного семейства Сторков. Я хотела найти ответы, почему я такая, как есть.

Калеб встретил меня в коридоре. Он отделился от стены, у которой стоял. Калеб одарил меня сияющей улыбкой. — Я давно жду тебя.

Мое сердце привычно запрыгало, когда я посмотрела на него. Прекрасный и таинственный. Он был моим. Мои руки сами потянулись ему навстречу, и я с усталым вздохом, радостно провалилась в его объятья.

— Забери меня отсюда, — попросила я, не обращая внимания на застывшего возле нас Хедли.

— Вы еще что-то планировали на сегодня мистер Хедли? — осведомился надменно Калеб. Мне даже не надо было смотреть на него, чтобы представить какое у него сейчас лицо — холодное и важное. С таким лицом только в покер играть — никаких эмоций или чувств, сплошная маска.

— Нет, мисс Марлен может смело заняться своими делами. Сбор завтра здесь же, в десять часов. Завтрак в девять, я прибуду отзавтракать с вами и буду постепенно знакомить вас со всеми прибывшими. Думаю, многие будут появляться раньше, чтобы посмотреть на вас.

Я молчала, не поворачиваясь, уткнувшись в плечо Калеба, и слова мистера Хедли адресовались только Калебу.

— Много будет людей?

— Человек десять, не больше.

— Спасибо мистер Хедли. Я так понимаю дом сегодня в нашем распоряжении?

Я краем глаза посмотрела на Хедли и успела заметить, как он криво ухмыльнулся.

— Я распорядился, — сказал он, и так и не снимая пальто, пошел к двери, — До завтра. Утро будет насыщенным, так что желаю вам хорошо отдохнуть. Мистер Гровер, мисс Марлен.

Я кивнула на прощание, но не стала отрываться от рук Калеба или поднимать свою голову. От пустых вопросов голова гудела, и мне не хотелось сейчас невольно начинать читать чьи-то мысли.

— Хочу большую, горячую ванну, — мечтательно и устало пропела я.

Калеб подхватил меня на руки и понес наверх. В доме стояла тишина и можно был подумать что мы одни, но Калеб двигался нормальным образом, значит нас не просто не оставили в покое. За нами подсматривали.

Когда он поставил меня на ноги, я уже еле сдерживала поток картинок, просящихся в мою голову из сознания Калеба, но я упорно игнорировала их оттого гул в голове и ушах нарастал.

— Ты бледна. Пока будешь мыться, я найду для тебя еду.

— Мой добытчик, — усмехнулась я, и почувствовала, что улыбка вышла кривой.

Калеб погладил меня по щеке. Ритм сердца снова нарушился, стоило глазам Калеба сделаться мягче и превратиться в расплавленный янтарь, наполненный золотистыми искрами. Было очень трудно делать равнодушный вид, когда он смотрел именно так, как сейчас. И после такого Калеб еще хотел, чтобы я заставляла его сама, держать руки подальше от меня.

— Скоро вернусь. Смотри не усни в ванной, — строго сказал он, но глаза его при этом улыбались.

— Придешь потереть спинку? — невинно спросила я. Калеб кисло улыбнулся в ответ.

— Очень смешно!

— О да! Видел бы ты свое лицо!

Калеб с легким рычанием притянул меня к себе и смачно поцеловал. Немного охмелевшая от такого поцелуя, я уже стояла на холодном полу ванной, причем одна, Калеба и след простыл. И именно его отсутствием ознаменовалась тишина в моей голове. Боль постепенно стихала.

Я закрыла дверь, прислонилась к ней и долго стояла неподвижно. Горячий пар постепенно заполнил помещение. Казалось, этот туман вытеснил все посторонние звуки.

Мрамор малахитового цвета с золотым и черным, вовсе не казался мне слишком темным в этой ванне. Все так блистало и искрилось, но, что странно, вовсе меня не злило, хотя такие излишества я считала чрезмерными. Закрутив медные краны, я с блаженством погрузилась в большую ванну, сделанную так же в стиле кранов — медную на ножках, хотя может это был совершенно другой метал. Но мне понравилось.

Спустя полчаса я вышла из ванной другим человеком. Калеб ждал меня, застыв у окна. Он смотрел сквозь занавески на шумную улицу, но тут же оторвался, когда в комнате появилась я.

— Ты соблазнительно пахнешь, — он повел носом и блаженно прикрыл глаза. Мне показалось, что он выглядел слишком уж плотоядно радостным, но к такому я давно привыкла.

Было что-то неуловимо притягательно-соблазнительное в том, как подрагивали его губы от сдерживаемого смеха, и как его брови хмурились, не сердито, а скорее задумчиво. И какое-то выражение мягкости и незащищенности, когда он смотрел на меня, и я успевала перехватить этот взгляд. Как тяжело, наверное, было осознавать Калебу, что я его слабое место. Вот и теперь, открыв глаза, Калеб уже не мог их от меня оторвать.

— И что у тебя под халатом?

— Хотелось бы сказать, что капелька духов «Шанель № 5», но это будет неправда, — я обольстительно улыбнулась, а Калеб рассмеялся.

— Ты собираешься меня соблазнить в этом страшном доме — уж уволь! — он сложил на груди руки и смотрел теперь весело и как-то по-доброму. Калеб прибывал в своем наилучшем настроении.

— Да уж, надеюсь моя остальная родня не такая, как этот мавзолей изысканности.

Я заметила около кровати поднос с едой, и невольно мой рот наполнился слюной. Ели мы еще в самолете, и теперь я поняла, что очень голодна. Я тут же кинулась к еде.

— Пери сказал, что в 8 ужин, но я попросил его не готовить.

— Почему? — нахмурилась я, пытаясь скрыть лукавую усмешку, — то, что ты не ешь, не значит, что я буду голодать.

Калеб расхохотался, так как может смеяться только очень счастливый человек. Я даже и не подозревала, что эта поездка принесет ему столько счастья. Невольно им я залюбовалась. Захотелось пригладить его роскошные волосы, пребывающие сегодня в еще большем беспорядке. А может растрепать. Смотря на него, мне хотелось все и сразу!

Калеб перестал смеяться и затих. Он смотрел на меня из-под бровей, но мне его взгляд не казался страшным. Нависшие брови, склоненная голова придавали глазам Калеба проницательность и глубину. Мое сердце начинало неистово биться, стоило моей синеве встретиться с серебром его глаз. И все менялось вокруг!

— Хотел вообще-то повести тебя в ресторан. А потом могли бы пойти танцевать. Ты ведь так расстроилась, когда пропустила школьные танцы.

Я хотела возразить, но не удалось. Тогда я заболела и так и не пошла, а как же хотелось надеть красивое платье, купленное специально к тому вечеру, и чтобы его и меня оценил Калеб. А также я хотела видеть, как Бет назовут самой красивой девушкой школы. Кто был самым красивым парнем не трудно догадаться. Его монополизировала я. Так я тогда не пошла, все же заставила Калеба сопровождать Еву. Сколько разговоров это вызвало.

— Какие знаешь ресторанчики?

Я призадумалась. Был один, который очень любили Самюель и Терцо.

— Есть один ресторан… — спустя несколько секунд сказала я. — Любимое место моих родителей. А Ричард постоянно водил туда девушек.

— Так значит, ты все-таки решила меня соблазнить. Извольте графиня, мой статус плебея не претит вам?

Мне становилось жарко от его огромных задумчивых глаз, глядящих то весело, то страстно. Вот теперь он явно меня соблазнял, но держался при этом далеко. Жаль, хотелось его обнять и поцеловать.

— Сударь, мой титул в этих стенах ничего не значит. Будь же моим властелином! — я сделала подобающе трагичное лицо, и тут же все испортила, прыснув со смеха.

Калеб смотрел на меня улыбчиво, но тут его взгляд изменился. Он приложил палец к губам, и указал на двери. Я понимающе качнула головой. Секунда и раздался стук в дверь.

Калеб мигом оказался рядом, и когда открыл дверь настолько быстро, девушка за дверями испуганно отскочила. Пришлось сдержаться, чтобы не рассмеяться ей в лицо, к тому же хотелось дать Калебу хороший подзатыльник. Зачем он так себя ведет?

— Мисс Марлен, я принесла вам платье для вечера, — девушка показала зеленое нечто за целлофановой упаковкой.

— Это я взял на себя смелость, — объяснил Калеб, видя мое недоумение, — насколько знаю, твой гардероб не блещет чем-то подобным.

Пока Калеб говорил, я все больше хмурилась, но не от его слов, а оттого как девушка смотрела на него. Я громко и многозначительно кашлянула и она, перехватив мой грозный взгляд, тут же покраснела.

— Спасибо…э…

— Мюриел, мисс Марлен.

— Спасибо Мюриел. Мне ваша помощь не понадобиться.

Она почтительно кивнула головой и ушла, а у меня почему-то осталось впечатление, что она тут в рабстве.

Калеб удивленно прислонился к двери.

— И что это было?

Я непонимающе потупилась и сделала вид, что очень занята намазывая на хлеб какую-то темно-коричневую пасту. Неужели в доме не было простых спагетти?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты только что меня приревновала?

— С какой стати? Мне просто не понравилось, как она на тебя смотрит.

— Признайся, ты же ревновала?

Калеб медленно наступал в мою сторону. Глаза блестят азартом, губы едва приоткрыты в легкой полуулыбке. Я подняла на него глаза и застыла — он смотрел на меня так очаровывающе, что пошевелиться я уже не могла.

— Ревновала. Ну вот, призналась. Ты рад?

— А почему ты злишься по этому поводу? — Калеб остановился. Глаза удивленно округлились

— Потому что я и так постоянно тебя ревную. Целый день сижу на уроках и думаю: а что если в этот же момент тебе глазки строит какая-нибудь красавица?

— И давно ты так думаешь?

Есть перехотелось вовсе. Не поднимая глаз на Калеба, я подошла к окну.

— Почти все время, что мы с тобой встречаемся.

— И ты так долго молчишь об этом? Копишь в себе? — Калеб начинал злиться. Лицо его оставалось неподвижным, застывшим, в отличие от глаз — серебристо-серых и чрезвычайно живых, метающих молнии в мою сторону. Я не удержалась от улыбки. И это разозлило его еще больше и в то же время сделало невозможно привлекательным.

— Да уж, представляю, как ты себя накручивала все это время, неудивительно, что ты так неуверенна во мне!

— Я неуверенна в себе, — возразила тихо я. Калеб замолк. Он упал на кровать, и застыл без движения.

— Как ты думаешь, то, что ты узнаешь о своих родителях, себе, родственниках сделает тебя уверенней в нас? — Калеб смотрел на меня сердито, немного чопорно, и все же его губы не сжимались в тонкую нить. Значит, он просто пытался меня понять.

Он подложил руку под голову, и полностью развернулся ко мне. Опершись на подоконник, я не могла посмотреть в его глаза.

— Нет, не думаю.

— Тогда что тебе для этого нужно?

— Я хочу разобраться в том кто я. Пока что я этого не знаю. А если даже я не знаю кто я, так кого ты любишь? Я боюсь, что ты полюбил одного человека, а я вдруг стала другой.

— Но это и есть, то самое интересное качество в людях, — они меняются. — Калеб непонимающе пожал плечами. — Я люблю тебя, и это все что тебе нужно знать, чтобы быть уверенной во мне.

В нем я иногда была даже больше уверена, чем в себе.

Я улыбнулась и не спеша устроилась на кровати рядом с ним. Мои мокрые волосы намочили его рубашку и немного пиджак. Минуту Калеб даже не шевелился. Но вот, с отчаянным стуком сердца я почувствовала, как его рука медленно скользит по моей спине, и останавливается где-то на талии.

Он не был погружен в мрачные раздумья, и все же продолжал упорно молчать. Злиться, поняла я, но не хотела нарушать тишину. Я знала, стоит только Калебу обратить ко мне свои ясные глаза, и я уже не смогу сделать то, что задумала.

К вечеру он оттаял, и мы пошли в ресторан. Но я не помнила, вкусная была ли еда, шумное ли место, за которым мы сидели — все для меня было сконцентрировано на Калебе. Словно извиняясь за свое поведение, он выливал на меня такие ушаты романтизма и очарования, что я просто сидела, и смотрела на него. Кажется, я даже что-то отвечала ему. И если кто-то из девушек и смотрел на него, я не видела, так как Калеб поглотил мое внимание полностью.

Я немного пришла в себя, когда лимузин повез нас домой. Дискотека запомнилась мне назойливым шумом, ди-джей был просто ужасен, и между хорошими рейвами вставлял такую старую попсу, от чего у меня судорогой сводило челюсть. Вот здесь я хорошо заметила повышенное внимание к Калебу. Самым странным было не только то, что девушки толпами мелькали мимо него, а то, что даже парни пытались вручить ему свои телефоны. Когда такое случилось в первый раз, я так хохотала, что Калеб почти обиделся. И каким было мое удивление, когда и ко мне пытались приставать.

Сегодня я была в зеленом платье до колен с драпировкой, спадающее на одно плечо, а далее идущее как туника. Серебристый пояс и туфельки к нему так же привезли позднее, и лишь потом Калеб признался, что купил это, пока я была на кладбище.

Не ожидала от него подобного вкуса, а в тоже время он был художником и стиль, форма и цвет были его коньком. Волосы я накрутила и зачесала на бок, немного косметики, и я выглядела вполне неплохо. Тяжелый взгляд Калеба охвативший мою тоненькую фигуру (после лечения я так и не поправилась!), многословно сказал мне все, что я хотела знать. Точнее я хотела бы почувствовать, но Калеб, к сожалению, держал руки подальше от меня.

Он сам остался все в том же костюме только сменил рубашку на гольф. Калеб был неотразим. И я была возле него. Этого мне вполне достаточно.

Мы ехали в дом Сторков, и шум улицы не долетал сквозь плотные окна лимузина. Калеб закрыл перегородку между нами и шофером, и затих. Что-то было не так.

— В чем дело?

— Думал, не сдержусь, и повыбиваю все зубы этим соплякам, что так смотрели на тебя.

— Каким соплякам, я лично видела только тех девушек, что кружились возле тебя, — парировала я, стараясь скрыть чувство ликования. Вот, пусть посмотрит, как это чувствовать ревность, так как я чувствую ее постоянно!

Калеб возмущенно повернулся ко мне, но тут же затих. Наверное, он заметил, что я старалась скрыть улыбку. Но нет, повернувшись к нему, я увидела, что он голодным взглядом смотрит на мои ноги. И голодным не в смысле жажды. Теперь передо мной сидел не вампир, а мужчина.

С замершим дыханием, я легонько провела одной ногой по другой, и Калеб судорожно проследил за моим движением. Его глаза заскользили вверх, остановились на миг на груди и когда метнулись к лицу, он тихо застонал.

— Нет, не смотри на меня так…

— Как? — невинно прошептала я, и наклонилась к нему, от чего волосы взметнулись и ему должен был ударить в нос мой запах смешанный с запахом духов, мыла и дискотеки.

Калеб перестал дышать, и глаза его потемнели. Я медленно приближалась к нему — Калеб не двигался. Он замер и единственно живым местом во всем теле были глаза — потемневшие, наполненные страстью, огнем и …ужасом. Тяжело вздохнув, я остановилась.

— Калеб, когда ты смотришь на меня с таким страхом, я чувствую себя виноватой.

Он взял мою руку. Лицо его мучительно сжалось.

— Я знаю, но нам нужно подождать, — прошептал Калеб и запечатлел поцелуй на тыльной стороне моей ладони. Я уже подумала, что сейчас он отпустит руку, но вместо этого Калеб потянул меня на себя, и я распласталась на его груди. Да уж, романтики в моей позе было мало, но зато как приятно было ощущать его нетерпеливые руки на своем теле, пусть всего лишь мгновение. Так мы ехали до самого дома.

Калеб помог мне выйти из машины, и отпустил водителя. Когда мы оказались дома, я с ужасом осознала, что почти час ночи, а вставать придется в восемь. Семичасовой сон, после неудобных кресел самолета и целого дня тревог, воспоминания, вопросов и волнений, большинство которых связанны с Калебом, будет слишком малым возмещением сил.

Когда я устроилась в пустую постель, она неожиданно оказалась уже не пустой. Калеб позволил мне устроиться, как мне будет удобно, и ничего не говорил. Несколько нежных поцелуев не должны были заставить меня дрожать, и все же я сразу же потянулась за продолжением, но как-то вдруг я оказалась завернута в одеяло, что отделяло мое тело от его. Так стало сразу же теплей, но зато скучнее.

Я тяжело вздохнула, но он даже и не отозвался. И в такой тишине я заснула, даже быстрее, чем прошло сожаление от не данного мне страстного поцелуя.

Солнце ударило в стекла окна, а потом отразилось в зеркалах, и стеклянных предметах так щедро украшавших комнату. К тому времени я уже не спала. Проснувшись одна, я ощутила пустоту и одиночество. Мысль что Калеб не мог куда-то исчезнуть, согревала меня, и я ожидала, когда его тело, быстрое как тень проскользнет в комнату.

Но вот солнце перестало светить так ярко как прежде. Погода начала меняться, и темные тени от деревьев заметались по комнате. Я выглянула из окна: шел дождь.

О чем я мечтала сейчас? О том, чтобы каждое утро, открывая глаза, встречать рассвет в объятиях друг друга. И главное, чтобы Калеб никогда не дарил мне ночных рубашек — чтобы они просто были не нужны. Чтобы мы сначала были нужны лишь друг другу, а уже потом всем остальным. Как его убедить в том, что мне не нужно время? Что если бы он предложил, я бы прямо завтра пошла с ним к алтарю. Жаль, но такого предложения не поступало.

Умывшись, я долго думала, что же одеть. Мне было бы удобней в джинсах и спортивном батнике, но, как и вчера, я выбрала строгую темно-зеленую юбку, и рубашку на несколько тонов светлее. Песочный пиджак дополняли сумочка и степенные туфельки на каблуке. Я скривилась своему отражению, так как смотрелась очень странно в этом наряде. Он не сделал меня старше, но совершенно изменил меня, я не была похожа на Рейн Туорб, из зеркала на меня смотрела Марлен Сторк.

Какой ужас, у меня раздвоение личности! Мое отражение задиристо улыбнулось. Нет, Рейн не затерялась, она позволила Марлен сыграть нужную роль, сыграть ту, кого хотели бы увидеть все мои родственнички. Мне действительно хотелось соответствовать тому титулу, что я носила сейчас по настоянию родителей, и показать всем этим снобам, каким человеком меня вырастили Терцо и Самюель. Зачесав волосы в гладкий узел, я осталась довольна. Если не считать бледность щек, я вполне выглядела уверенной в себе.

Голубая спальня с обилием стеклянных безделушек меня повеселила. Бет, например, была бы в восторге от всей этой безупречности. И в то же время мне показалась она скучной и вычурной. Эти стены давили на меня слишком уж Сторковской обстановкой. Потому, не дожидаясь 9, я поспешила вниз, надеясь там застать Калеба.

Та же что и вчера, миловидная горничная Мюриел, тут же сказала где искать Калеба. Я не стала смотреть на нее подозрительно, но то, что это был огромнейшим дом, а она знала, где он, настораживало.

— Завтрак через 15 минут, — с легкой смущенной улыбкой сказала она мне вдогонку. Значит, все же отметила мою ревность.

А мне был все равно. Сегодня я чувствовала себя привлекательной, и отражение в десятках зеркал встретившихся мне по дороге в библиотеку подтверждали это. Как и взгляд Калеба, стоило мне появиться на пороге библиотеки. Он сидел во внушительном кресле возле окна, а рядом высилась гора книг, очевидно прочитанных им за ночь. Надеюсь, к этому привело не мое обессиленное тело в его объятьях ночью.

— Выспалась?

Калеб осветил меня лучезарной ленивой улыбкой и день тут же стал радостным и светлым. Чего мне бояться, если рядом Калеб? Меня теперь не испугают даже Сторки восставшие из мертвых!

От такой ереси я скривилась, но Калеб не успел этого заметить, так как прежде чем подойти ко мне, он аккуратно и незаметно поставил на полку все книги. Это выглядело немного жутко: я уже не могла разобрать какие именно он брал книги, так словно он даже притрусил их пылью. Все книги снова слились в темных рядах полок.

И тут он приблизился ко мне и все страхи улетучились. Смогу ли я когда-нибудь не поддаваться тому магнетизму, что излучал Калеб, я не знала, единственное, что меня действительно пугало — что когда-нибудь Калеб перестанет смотреть на меня таким теплым взглядом своих платиновых глаз. Сейчас его глаза говорили мне по-особенному, на языке известном мне одной, как я для него притягательна и желанна. И все же страх невольно сковывал мои движения. Но стоило рукам Калеба обнять меня, и я задумалась уже о другом. Его губы нашли мои и отчаянное желание стать с ним ближе, захлестнуло меня.

— Только не отодвигайся, только не отодвигайся… — страстно шептала я, и Калеб, безумный от моих слов и дыхания, не останавливался. Его руки бесцеремонно скользили по моему телу, а я даже и не думала возражать. Как я его хотела!

Но воля Калеба была намного сильнее моей. Он, болезненно впившись в мои руки, отодвинул меня от себя и, согнувшись пополам, будто бы ему больно, так и продолжал стоять. Сбитая с толку, с потемневшим от страсти глазами, я могла лишь тупо наблюдать за ним, а легкое томление все не проходило. В себя нас привел стук в двери.

— Входите, — громко сказал Калеб, и, не смотря на то, что он еще не успокоился, а я видела это по его глазам, остался стоять возле меня, когда дверь приоткрылась.

— Вы уже готовы?! — с деланным удивлением воскликнул мистер Хедли, проходя в темное помещение библиотеки. — Истинно Сторковская пунктуальность.

Я удержалась от злого комментария, что не принадлежу к этой фамилии, но предостерегающий взгляд Калеба заставил меня промолчать. Его глаза неодобрительно блеснули, так он предупреждал меня, чтобы я вела себя культурнее. Я поджала губы и высвободилась из его рук.

Мы втроем устроились в креслах, по вежливому предложению мистера Хедли.

— Перед завтраком, я немного ознакомлю вас с теми, кто должен сегодня присутствовать, — на миг, замявшись, он, добавил, — по крайней мере, о тех, что знаю я. Есть некоторые личности, что могут появиться и без приглашения.

Мистер Хедли говорил, прям таки о Прате. Того бы тоже не остановило, что его не ждут. Дядя всегда пренебрегал чужими желаниями, думая исключительно о себе.

— Брат вашего деда, мистер Ален Сторк, а также двое его детей: Кристин и Филлип Сторк. На данный момент они ваши главные соперники в связи с наследством. Думаю, от них вам не стоит ждать радушия или …

— Семейной привязанности? — иронически ухмыльнулась я. Мне стало еще более смешно, ведь я то понимала, что Сторки не оставили мне ничего ценного. Скорее все это было специально придумано Сторками, чтобы я посмотрела, в очередной раз, чего лишилась. Наверное они не знали, что я то и так достаточно обеспечена, чтобы не переживать по поводу их наследства.

Калеб хмуро покосился на меня, но так и не оторвался от книги, что взял в руки, делая вид, что ему не интересно о чем рассказывал адвокат. Я сдержала про себя улыбку и принялась чинно слушать далее.

Адвокат мне ответил тяжелым взглядом. Его коробило то, что я слишком уж легко принимала тот факт, что не нужна своим настоящим родственникам. А что собственно он от меня хотел? Чтобы я заходилась горькими слезами? Сюда меня привело вовсе не наследство. Я хотела лишь больше узнать о своей наследственности, да и только.

Я забылась и не помнила, как долго смотрю на Калеба, но вдруг поняла, что он перестал читать. Калеб прожигал меня взглядом, и я ему отвечала тем же. Наши глупые игры в прятки раздражали меня не меньше чем его.

— М-да, думаю, Ален Сторк не будет слишком уж любезен. Иное дело его сестра. Аланис — Фиона была ее любимой племянницей, и посему сегодня она будет вашим самым верным обожателем. Некогда именно она заставляла раз за разом ваших дедушку и бабушку отправлять Фиону в клинику. Детей у нее нет, так что не сердитесь, если она будет чрезмерно надоедливой.

Я пожала плечами. Ее я не помнила, и меня мало трогал тот факт, что кто-то тут будет любезен. Хотя возможно я смогу выпытать у нее больше про Фиону. Может, она будет знать, была ли Фиона особенной, были ли у нее какие-то странности…подобные моим?

— Это четверо. Остается еще семья вашей бабушки Констанции — это люди верующие, даже если они имеют какие-либо претензии к вам, от них вы вряд ли дождетесь упреков или злости, — адвокат говорил о сестре бабки довольно сухо, значит общаться с ними не любил. Из чего складывалось впечатление, что они не такие уж приятные особы. — Сестра Констанции Сторк Делания, имеет сына, и внучку: Дрейк и Конни. Но и у них завидные виды на состояние Сторков, так как Дрейк работал на вашего деда.

Какой кошмар! Столько родственников, все как один жаждут получить кусок наследства, но никого так и не нашлось помочь нам с Фионой когда-то. Несомненно, все они были людьми с деньгами, и им стоило просто помочь Фионе и проявить к ней долю любви и сострадания, которые Фиона никогда не знала от родителей, и может тогда все бы сложилось по-другому…для нее…для меня.

Но, даже вспоминая обо всех ужасах детства, посмотрев на Калеба я, ни о чем не жалела. Как хорошо, что все случилось, как случилось. Иначе мы бы никогда с Калебом не встретились! Он перехватил мой взгляд, и глаза его потеплели. Он уже не злился! Я послала ему виноватую улыбку, которую неловко отворачиваясь, перехватил мистер Хедли.

— Х-мм, — прокашлялся он и, потупившись в окно, продолжил. — Еще трое: жена вашего от… жена партнера по бизнесу вашего деда и их двое детей.

— Вы хотели сказать отца? — переспросила я, удивляясь тому, что по-прежнему могу сохранять хладнокровие. То, что у меня, оказывается, был какой-то другой отец, а не Терцо, звучало глупо. — Скажите лучше биологического отца.

— Как вам будет угодно, — тут же согласился мистер Хедли и, как и вчера, его лоб усеял блестящий пот. Спустя мгновения я поняла что причиной того был задумчивый взгляд Калеба с каким он смотрел на адвоката. Может Калебу, как и мне, показалось, что мистер Хедли не всегда искренен? Он слишком уж желает поскорее избавиться от всего этого парада.

— Двое его детей в последние годы стали любимцами Аллета и Констанции Сторк. Так что боюсь, всю семью может ожидать большое удивление.

— Только не Рейн,…то есть не Марлен, она достаточно обеспечена. Честно говоря, мы приехали для того, чтобы разузнать некоторые сведения о ее семье, касающиеся ее наследственности. Если возможно, мы бы хотели узнать о каких-либо документах или дневниках, что остались после Фионы, матери Марлен. — Калеб отложил книгу и, сцепив пальцы, в упор смотрел на адвоката. — Подскажите, думаю, вы более чем кто-то другой, должны знать о подобном, где нам их раздобыть.

Адвокат тяжело вздохнул и, оттянув кромку воротника, заставил себя посмотреть на Калеба, выглядевшего теперь действительно устрашающим в этой своей расслабленной ленивой позе и дорогущем костюме, ценой в несколько тысяч долларов. Как же я сейчас сочувствовала мистеру Хедли.

— Я скажу вам обо всем интересующем потом, а пока нам не известны подробности завещания, я не могу распространяться ни о каких документах.

— Понимаю, — кивнул Калеб, — думаю вам пора завтракать.

Калеб помог мне подняться с кресла.

— А вы к нам не присоединитесь? — осведомился мистер Хедли, и это прозвучало чрезвычайно фальшиво, так как по его поведению было понятно, что он даже очень рад подобной перспективе.

— Я уже завтракал, — коротко пояснил Калеб, не отрывая от меня серых глаз.

— У Калеба утро начинается раньше, чем у простых людей. Он художник и часто пишет на рассвете, — добавила я, тоже не оборачиваясь к адвокату.

— Понимаю.

Смущение адвоката было таким явным, что мы с Калебом улыбнулись друг другу. Мое сердце ответило его радостным чертам лица, и мягко подталкиваемая его руками я пошла вслед за мистером Хедли в столовую.

— Буду скоро, — прошептал он мне, и я с легким сердцем поспешила на завтрак.

Завтрак мне понравился многим больше, чем то, что вчера Калеб принес мне в комнату после ванной. Тосты с разными видами колбас, вареные яйца и на десерт блинчики со сладким творогом и свежими ягодами. Ко всему этому чай — зеленый и жасминовый, который своим запахом напомнил мне дорогущий шоколад, что привез мне Грем из Бельгии. Чай был поистине чудесным, но его вкус и запах потеряли для меня привлекательность, так как в половине десятого, в доме появились будущие наследники. Семья Деверо, косвенно и моя семья тоже. Когда Перки сообщил об их прибытии, я с замиранием в сердце ожидала встречи с братом и сестрой, пусть и сводными, но близкими мне по крови. Интересно, знают ли они, кем им прихожусь я? Наверное, нет, жена моего биологического отца наверняка ревностно оберегает этот секрет.

В приступе паники, я тут же начала оглядываться в поисках Калеба, и с огромнейшим облегчением неожиданно увидела его возле своего кресла. Он встал с боку и положил мне руку на плечо, и так я была готова вынести эту встречу. Но ничего не могло уменьшить давление съеденной еды на мой желудок.

Мистер Хедли заслышав шаги, быстро обернулся ко мне и зашептал:

— Жена — миссис Синтия Деверо, сын — Джейсонд второй, а дочь Регина Лоу. Она вдова. Скверная особа… — еще тише добавил он, и это вызвало у меня истерический смешок.

Калеб нежно сжал мое плечо и, подняв на него глаза, я чуть не заплакала. Какая же я дура, чего мне бояться? Даже если кто-то и посмеет вести себя со мной не вежливо, взгляд Калеба тут же отобьет у них такое желание!

Синтия Деверо вплыла в комнату, создавая ложное впечатление хрупкости, так как, не смотря на ее тоненькую фигуру, и почтенный возраст (лет семьдесят не меньше), глаза ее были злыми и жестокими. Но, не смотря на это, при виде меня она улыбнулась довольно таки любезно, чего я ну никак не ожидала. Хотя стоило, эти люди не меньше чем вампиры привыкли скрывать свое настоящее я. Стальной корсет под всеми этими кружевами, как говорил Прат. Во времена своей молодости он видывал многих таких дам, и как рассказывал Прат, подобной была и их мать. Какой кошмар! — в очередной раз подумала про себя я. А она вполне могла оказаться моей матерью, возьми мой отец меня на воспитание после смерти Фионы. Да лучше уж было подыхать на улицах Нью-Йорка, эта бы мне отплатила за все свои горечи, которые ей доставил ее муженек, и по стечению обстоятельств мой отец. Одно я уже узнала — спасибо небу за Терцо и Самюель!

За ней появилась женщина лет сорока пяти, с безвольным подбородком и грустными заплаканными глазами. Мать ее игнорировала, а дожидалась видимо сына, перед тем как приблизиться к столу. Он зашел за сестрой,…и сердце мое упало и взорвалось на тысячи мелких осколков…все ложь…все, что мне сказал мистер Хедли относительно моего отца ложь…

Я медленно повернулась к мистеру Хедли и увидела, как он побагровел, когда понял, что я догадалась. Калеб сжал мое плечо уже болезненно, но я этого не почувствовала, а могла лишь смотреть на то как эта троица приближается к столу. И Джейсонд второй не отводил от меня глаз…таких же ярко синих, как и мои,…заметив мой ошеломленный взгляд, он судорожно провел по коротким блестящим волосам…таким же темно русым, почти каштановым,…как и мои. Его лицо с такими же высокими скулами, но с впалыми щеками (мои щечки немного объемнее) побледнело, и повернулось к матери.

Миссис Синтия Деверо и бровью не повела, продолжая свое шествие, надвигаясь на нас.

Мистер Хедли встал со стульчика приветствуя дам.

— Синтия, рад вас видеть, жаль, что при таких обстоятельствах… Миссис Лоу… — он приветливо, несмотря на его предыдущие слова, пожал руку вдовы некого мистера Лоу (моей тетки, о чем ясно говорили ее синие глаза), а затем подал руку для рукопожатия моему…отцу. — Джейсонд.

Когда они между собой поздоровались, мистер Хедли не очень радостно повернулся в нашу с Калебом сторону.

— Хочу познакомить вас с дочкой Фионы, Марлен и ёё… — мистер Хедли замялся, так как мы не описывали точно наши с Калебом отношения. Его спас Калеб, добавляя отсутствующие факты, своим чарующим, мягким голосом, который заставил двух женщин несколько отупеть:

— Женихом.

Теперь все в комнате были поражены. И не думаю, что внешностью Калеба. Все они знали, сколько мне лет, и то обстоятельство что я так рано собиралась замуж их удивило. На самом деле, я не собиралась это афишировать, но на этом настояли Терцо и Самюель, чтобы не было вопросов относительно персоны Калеба и нашей очевидной близости.

— Да и женихом…Калебом Гровером.

Седые бровки моей бабули (и все-таки, какой кошмар!) насупились.

— Гровер? Не вы, ли внук Патриции Гровер, известной довольно таки художницы?

— Да.

— Насколько знаю, теперь ваши работы очень популярны, они похожи по стилю с работами вашего отца!

Мы с Калебом переглянулись, но улыбки нам подавить не удалось. Только наше семейство знало, что его сравнивали с самим же собой.

— Спасибо что отметили, — сухо отозвался Калеб, и обезоруживающе улыбнулся, что несколько поколебало решимость миссис Деверо. Она смущенно на него посмотрела, и я догадывалась, какие мысли вихрем пронеслись в ее голове. Как говорила мне когда-то Бет, стоит посмотреть на Калеба — а грех уже в мыслях.

Мой отец недовольно посмотрел на то, как Калеб держит свою руку на моем плече и меня это крайне разозлило. Да кем он себя возомнил?! Он мне никто.

Теперь холодные глаза миссис Деверо, некогда такие же синие, как мои, а теперь блеклые и холодные, обратились ко мне.

— Значит, после удочерения тебе оставили имя Марлен?

Если она думала, что своей суровостью сможет нагнать на меня страх, то ошибалась. Эти люди были мне никем и я не чувствовала себя должной оставаться слишком уж вежливой, когда она смотрела на меня как на потенциальную бомбу.

— Не совсем, мои родители дали мне имя Рейн. На данный момент меня зовут Рейн Туорб. Но можете называть меня Марлен, это мое второе имя.

Высокий и красивый мужчина лет пятидесяти, который был моим отцом, посмотрел на меня тяжелым взглядом. Его лицо по-прежнему было белым, почти таким же, как и меловая белизна Калеба, но он уже достаточно пришел в себя, чтобы говорить.

— Ты похожа на мать.

Я наигранно удивленно улыбнулась, не обратив внимание на предостерегающее сжатие Калеба, и отозвалась.

— Как странно, я вчера выдела ее фотографию в молодости, и мне кажется, я совершенно на нее не похожа. Подозреваю, что я пошла в семью отца.

И тогда произошло нечто, что потом на несколько минут выбило меня из колеи.

— Марли, ты ошибаешься, я хорошо знал твою мать,…вы похожи, — глухо сказал он.

— Так меня называла одна только Фиона,…и больше никто не знал этого прозвища… — хрипло сказала я, и эти слова заставили покраснеть не только Джейсонда, но также и его родственников, а даже мистера Хедли.

— Очевидно, вы очень хорошо знали мать моей невесты, — пропел Калеб, не опуская с Джейсонда холодного взгляда, от которого задрожал бы любой. Но не он. Джейсонд стойко выдержал взгляд Калеба,… и тогда я поняла, от кого у меня дар. Он не терялся около Калеба, не ощущал того же волнения как все находящиеся в комнате, как и я.

— Мы дружили. Близко.

Когда минула эта тяжелая минута, мне уже больше ничего не было страшно. Даже когда в доме появлялись другие, это осталось самым страшным испытанием. Самой приятной оказалась встреча с Аланис. Старая женщина обняла меня так сердечно, что я просто не смогла оставаться с ней отчужденной. Иное дело Алан Сторк, он был со мной крайне холоден, пока не узнал, что мои родители аристократы. Это надо было видеть, как его глаза — голубые льдинки, стали оценивать, чем грозит такое родство, можно подумать я это родство буду признавать! В подобной манере вели себя и его дети. Филлип оказался костистым молодчиком лет на семь старше меня, а Кристин симпатичной женщиной лет тридцати пяти. Делания Морис, была очень похожа на мою бабку, потому не понравилась мне, как только вошла в двери. Впрочем, это было обоюдно.

— Ты похожа на Фиону. — вот что было первым, что она мне выдала, немного поджимая губы и придирчиво оглядывая мою скромную одежду.

Я не стала молчать. Они мне никто!

— Даже не представляете как. У меня двое чудесных деток близнецов. Я родила их в шестнадцать. Какая семейная черта, не правда ли?

Старая женщина не нашла что мне ответить. И поэтому меня почти проигнорировали ее сын и внучка, хотя я заметила, как Конни улыбнулась мне. Ну, хоть кто-то нормальный, облегченно вздохнула я, и отвернулась, чтобы поискать глазами Калеба. И тут же наткнулась на грустные и ошеломленные моей новостью глаза Джейсонда Деверо. Я подавила чувство стыда, оттого что вела себя грубо, и как раньше напомнила себе — они мне никто! А он, Джейсонд, утратил какие-либо права на меня, он мне не отец!

И вот мой поиск увенчался успехом. Я заметила Калеба!

Я следила за тем, как он движется по комнате скользящими шагами, направляясь ко мне. Миг, и он был рядом, намного элегантнее, чем любой мужчина, улыбаясь в ответ на мою недовольную мину. Он знал, что я не люблю, когда он вот так поступает, и все же делал. Но именно поэтому я и любила его, — он всегда оставался самим собой.

Перехватив, восхищенные взгляды других мои родственниц, я исполнилась таким ликованием и гордостью, что трудно было утаить их от Калеба. Он понимающе улыбнулся и протянул мне стакан с минеральной водой.

Калеб с этого момента так и остался стоять возле меня, все остальные сбились в группки ожидая начала зачитывания завещания.

— Ты на него похожа, — прошептал мне Калеб, когда возле нас, наконец, никого не оказалось.

Не стоило, и спрашивать на кого. Я была копией Джейсонда, и это уже успели заметить все в комнате. Причиной чего были удивленные взгляды и грозные перешептывания.

Я обратила к Калебу вымученные глаза. Он, наверное, мог только догадываться, чего мне стоило сейчас не разрыдаться. Его рука утешительно заскользила по моей щеке и на краткий миг все страхи и горести уступили приятному ощущению его холодной кожи. Мой защитник, мой любимый…всегда рядом.

— Он идет сюда, — прервал мое наслаждение голос Калеба.

Я открыла глаза, но не стала смотреть по сторонам, а продолжала смотреть только в эти платиновые глубины, которые удерживали мой взгляд.

— Марлен, я хотел бы с тобой поговорить… — начал он, немного осуждающе смотря в сторону Калеба.

Я тяжело вздохнула. Следовало ожидать чего-либо подобного.

— Рейн. Меня зовут Рейн, — тихо сказала я, и медленно посмотрев на него, добавила тихим злым шепотом. — И у вас нет права, называть меня Марлен. Нет ни одного человеческого права.

Джейсонд Деверо отшатнулся как от удара от меня и моих слов, но все же заставил себя остаться около нас. Он повернулся к Калебу и посмотрел на него с мольбой непонятной мне.

— Прошу вас…

Калеб внимательно посмотрел на меня и, не смотря на мой болезненный отчаянный взгляд, легко обнял и прошептал:

— Я буду рядом…

Я хотела вцепиться в его рукав, но это было бы по детски, а так как сегодня я играла роль Марлен Сторк, взрослой девушки, не сожалеющей о порванном родстве и имеющей двоих детей, я не могла повести себя так.

Обернувшись к отцу, я застыла с отсутствующим выражением лица, которое переняла от Калеба.

— Ты ведь знаешь кто я?

Мы стояли возле красивого старинного буфета с зеркальным вставками, и мне не стоило труда повернуться лицом к ним, то же самое сделал и Джейсонд. Я была слишком на него похожа. Может потому Фиона иногда так не любила меня. Будь я парнем, то стала бы его отражением. У меня от него был, высокий для девушки рост. И даже странной формы нос, прямой и все же немного с горбинкой.

— Поверьте, теперь я постараюсь об этом забыть. У меня чудесные родители, и вашему чувству вины нет места в моей жизни. Я попрошу вас только об одном.

— Что только захочешь Марли, — страстно согласился он.

Я скривилась как от удара, когда он так меня назвал, но это уже так не расстраивало меня, как раньше. Я почти поверила, что он ведет себя как отец,…почти поверила, что любит…

— Я спрошу вас о кое-чем странном? Не подумайте что я не в себе, или тому подобное, но с вами не происходило никогда ничего странного?

По тому, как покраснели его уши, а потом и заалели щеки и вся шея, я сразу же поняла, что мне не придется, долго рассусоливать эту тему. Он тут же понял, о чем я. Именно родство с ним сделало меня такой, какой я была.

— Ты…ты возможно могла кое-что перенять от меня, — наконец смог выдавить он, и краснота лица сменилась на бледность. Он выдал мученический вздох, словно собирался признаться, что по его вине я больна смертельной болезнью. Но вместо того, чтобы тут же ответить на интересующий меня вопрос спросил: — Вы долго…с женихом пробудете в городе?

Его вопрос застал меня врасплох. Но Калеб был уже рядом.

— Еще несколько дней. Скорее всего, вечером мы переедем в гостиницу. — Калеб протянул ему какую-то визитку. — Думаю, мы в любом случае переедем в гостиницу, так что ищите нас по этому адресу и фамилии.

Мученические глаза Джейсонда с благодарностью посмотрели на Калеба, и он ни слова больше мне, ни говоря, пошел прочь. Стыд не давал больше ему на меня взглянуть.

— В чем дело? Зачем ты дал ему адрес? Пусть бы рассказал мне все здесь, я не хочу его больше видеть, — я насупилась и сложила руки. Смотреть на Калеба не хотелось, они общались с моим отцом, как хорошие знакомые, и Джейсонд чувствовал себя благодарным тому. А я такого общения не хотела.

Калеб молчал и улыбался. Невольно я посмотрела на него и раздражение начало проходить, и в то же время я все еще злилась, так как смотрел он на меня как на ребенка — хорошенького но разбалованного.

— Как ты думаешь, сколько лет проживут Терцо и Самюель?

Такой поворот разговора сбил меня с толку.

— Еще много сотен лет, пока не устанут жить, я так полагаю, — отозвалась растеряно я.

— А как ты думаешь, сколько лет еще проживет Джейсонд?

Я молчала. Мне не хотелось жалеть Джейсонда Деверо, и Калебу не смотря на свой век, все равно будет трудно понять почему.

— Думаю не так уж и много, не так ли? — ответил за меня Калеб, и голос его стал мягким и нежным как шелк. Я сразу же поняла, как Калеб старается на меня повлиять, но уже не могла сопротивляться сладости его голоса.

— Терцо и Самюель не обидятся, если ты посвятишь своему отцу несколько дней. От него ты сможешь многое узнать о Фионе, и том, почему они не были вместе. Я не прошу тебя забывать о том, что случилось, но нужно хоть немного снять со своих плеч груз ненависти.

Когда Калеб напомнил о ненависти, я виновато потупилась. В последнее время это слово появлялось на горизонте болезненно часто.

— Я понимаю, что говорю сейчас с тобой как старик, но не будь такой максималисткой, дай ему шанс.

— Ты же знаешь, я поступлю так, только потому, что ты меня просишь?

— Ничего, потом ты еще скажешь мне спасибо, но это придет к тебе с возрастом, — рассмеялся Калеб.

— Это — это что?

— Понимание и милосердие. Вам людям оно очень необходимо, чтобы продолжать жить в мире с собой.

Я хотела сказать, что с каждым днем сокращается то время, что я остаюсь человеком, но промолчала. Не смотря на то, что все во мне все было против общения с Джейсондом, я понимала, что стоит согласиться. Мы с ним так похожи, и незнакомое чувство тоски, когда я смотрю на него, больно бьет по моему самолюбию. В то же время из-за этой тоски я чувствовала себя предательницей. Ощущала чувство вины перед Терцо и Самюель. Но Калеб прав — с ними я останусь в вечности, а Джейсонд…у него в запасе может и не быть слишком уж много лет. И раз он так жаждал прощения, примирения или общения я могла их ему подарить. Не так уж сложно быть великодушной, когда рядом Калеб.

Так или иначе, он заставит меня сделать, как считает нужным, и у меня нет сил или желания бороться с его управлением моей жизнью. Зная Калеба, он действительно всегда поступает так, как лучше для меня, даже в ущерб своим желаниям, так разве есть у меня причины не доверять ему. Никогда не было!

— Прошу пройти всех в библиотеку, — в дверях появился мистер Хедли, и мы медленно пошли в сторону комнаты, где мы с Калебом были с утра. Вспомнив, что там произошло между нами, я покраснела. Калеб, перехватив мой взгляд, взял меня за руку, и на его лице расцвела понимающая улыбка. Он увидел то, что вспомнила я, и глаза его засветились, наполняясь цветастыми искрами.

В библиотеку мы попали последними, и я удивилась, увидев, что кто-то расставил там стулья. Мистер Хедли сел за небольшой столик лицом к нам, на столе перед ним лежал ворох бумаг. Но в отличие от всех остальных я не смотрела на эти бумаги с надеждой или радостью. Мне было все равно. Даже никакого тревожного трепета, кроме мыслей о том, что может, скоро я узнаю от Джейсонда, что же с ним и мной не так, и чем мы отличаемся от других людей. И стоит ли мне переживать, что мои дети унаследуют подобный дар.

— Итак, начнем.

Мистер Хедли сделался очень важным, совсем не похожем на того человека, что сегодня утром отводил глаза от Калеба, поправляя воротник и стирая пот с лица. Он торжественно начал перечислять имущество деда и бабки и я несказанно удивилась. Оказалось что Сторки имели очень большое состояние. Два дома, этот и дом в Шотландии, бунгало в Карибском море, яхта и несколько зданий под торговые помещения в Чикаго и Нью-Йорке. Облигации, ценные бумаги, акции нескольких мелких компаний в ЮАР, множество драгоценностей и счета в банках по всему миру. И еще, конечно же, компания по изготовлению тканей, половину акций которой имела семья моего отца. В общем, их состояние насчитывало несколько сот миллионов долларов, что намного преувеличивало мое скромное по сравнению с этим имущество. Я была обеспечена, но, безусловно, не так. Старые немецкие деньги, как прошептал мне Калеб. То, что старые это точно, в комнате не было никого моложе Конни — а ей лет на десять больше чем мне.

— 51 % моих акций от компании «Сторк и Деверо» я разделяю подобным образом: 10 % отходит моему брату Алану, 10 % сестре Аланис, 10 % сестре моей жены Делании… — и тут мистер Хедли запнулся и его лицо на миг перекосило. Он поднял глаза на миссис Деверо и продолжил: — 21 % акций отходит моей внучке Марлен Рейн Турб Сторк, как ближайшей родственнице, из чего следует, что только она одна имеет право продать свои акции, но никому кроме тех трех людей, которым принадлежат по 10 процентов, или же семье ее отца Джейсонда Деверо.

Настала гробовая тишина. Медленно все головы в комнате повернулись ко мне, и все что умудрилась сделать я, это прижаться к Калебу, его руки тут же утешающее обволокли меня.

Меня напугало не то, что мне досталось что-то от наследства, а то, что слова об отцовстве Джейсонда были произнесены вслух. И пока никто этого не слышал, все играли роль, что ничего не заметили. А теперь глаза моих родственничков полыхали не только жадностью, но и ненавистью. Им волей неволей всем придется признать мое родство с ним. Наверное, Сторки сейчас смотрят на всю эту картину с небес и потешаются. Я ни секунды не сомневалась, что перед смертью они долго думали как бы мне напакостить.

— Не переживайте я не собираюсь оставлять акции себе, — заверила их я. Но тишина так и не нарушилась пока, мистер Хедли не продолжил. Лицо его сделалось болезненно бледным.

— Дом в Чикаго, переходит во владение моей сестры Аланис с личным водителем и лимузином, но с условием того, что моя внучка Марлен, сможет взять себе то, что сочтет нужным, включая вещи, драгоценности и предметы искусства, так как после смерти Аланис дом переходит Марлен.

Мистер Хедли снова умолк. Теперь его лицо посерело. Он схватил стакан с водой и несколько раз отпил. Мое сердце бешено билось, и теперь даже руки Калеба не спасали от нервной дрожи, что начала перебегать телом.

— Дом в Шотландии и бунгало в Карибском море так же переходят в распоряжение Марлен. Но до достижения нею совершеннолетия или до ее замужества, над ними имеют опеку ее приемные родители — семья графа Терцо Амадео Туорб Марцо. Все здания и торговые помещения, которые не являются жилимы, переходят моему брату Алену и его детям Филлипу и Кристин. Джейсонду Деверо переходит моя яхта, которую он же и помогал покупать. Сестре моей жены, ее сыну Дрейку и его дочери Конни переходят все акции компаний в ЮАР.

Если до того мистер Хедли стоял, теперь он нервно оглядев нас присел. Я так и видела, что в его голове созревает план побега с этой комнаты, когда завещание будет полностью прочитано, и честно говоря, немного посочувствовала ему — к нему первому будут приставать с расспросами и неудовольствием, словно он может что-то изменить.

— Все остальное имущество, которое включает деньги на счетах, машины и драгоценности моей жены, остаются моей внучке Марлен, которыми она может распоряжаться без опеки своих приемных родителей.

Завещание составлено под руководством и за свидетельством моего адвоката и поверенного мистера Линдсея Хедли, моей жены Констанции Сторк, дворецкого Стоуна Перки и двух слуг Мюриел Грей и Энн Джей Реймс, которые подтверждают мою полную вменяемость и память. Аллет Кристенсен Сторк, 22 июня 2008 года.

Все, что было после оглашения завещания, запомнилось мне тишиной. Именно такой, когда ты сидишь на самостоятельной работе, и в классе слышно не только как жужжит муха, но и движение ручек по бумаге.

Мистер Хедли тяжело и шумно сглотнул прежде чем что-то сказать.

— Мистер Сторк пребывал в полной вменяемости, что подтвердит также его лечащий врач и все свидетели, так что ни у кого нет прав опротестовать завещание. Оно вступает в силу с сегодняшнего дня. И по всем вопросом о своей доле наследства вы должны обращаться ко мне. А сейчас прошу вас на обед. Лучше будет поговорить после, если у кого-то возникли вопросы.

О да, у меня тонна вопросов, и главный: с какой стати Сторки отвалили мне столько денег?!

— Пошли, тебе нужно поесть, — Калеб поднял меня на ноги, и я неожиданно поняла, что могу еще двигаться говорить, дышать и видеть. Но шок по-прежнему был слишком сильный. Это же надо, говорили обо мне в завещании, как о самой близкой родственнице! И это те люди, которые не хотели меня когда-то знать.

Я не удержалась от истерического хохотка, за что тут же получила несколько гневных взглядов. Калеб быстро вывел меня из кабинета, прежде чем началась истерика. Он затолкал меня в первый попавшийся туалет, и тут я уже не могла сдержаться от смеха.

— Ты…представляешь…ха… — я говорила сквозь хохот и слезы. — Они оставили мне половину всего. Они,…которые и знать меня не хотели…

Понемногу смех прекратился, и на смену ему пришли слезы. Калеб ничего не говоря, притянул меня к себе и укачивал словно маленькую, и его присутствие и немая поддержка быстро привели меня в чувства.

— Нельзя расклеиваться, — сурово сказал он мне, умывая, и его глаза холодно поблескивали. Он был зол на всех моих родственничков. Как я теперь была рада, что он настолько сдержан. Будь тут Терцо, он бы уже рвал и метал, потому что его девочку посмели обидеть.

Хотя, я понимала их чувства. Я же прямо из под носа выхватила такой лакомый кусочек! К тому же, кто я такая?! Для них я никто, не член семьи. Единственные люди, чьи глаза не смотрели на меня со злостью, были Аланис и отец. Они были рады за меня. Возможно, он поняли, что так Сторки хотели возместить то, что когда-то лишили меня семьи.

Калеб развернул меня лицом к себе и его губы настойчиво поцеловали меня. Как всегда его страстность и холод губ заставили забыть обо всем на свете. О злых недоверчивых взглядах, о людях за стеной, имеющих со мной родство, о проблемах, страхах, своей недостойности Калеба…

— А теперь ты успокоишься, выйдешь к ним и будешь сиять так же, как теперь сияешь, когда смотришь на меня, — уговаривал меня Калеб, и его руки обхватив мое лицо, не позволяли отвести взгляд или ослушаться. Еще один поцелуй менее страстный, чем раньше, на миг выбил из моей головы ненужные трусливые мысли.

— Ты уверен, что хочешь, чтобы я смотрела на них, так же как на тебя, — усмехнувшись, переспросила я, и удивилась той хрипотце в голосе, появившейся совершенно не заметно для меня.

Калеб улыбнулся иронично. Бровь, как и в прежние времена, взлетела вверх, и он обнял меня.

— Нет, так как ты смотришь на меня, пожалуй на них не стоит смотреть, а то они о тебе черт те знает что, подумают.

Я покорно вздохнула. Надо взять себя в руки! Высоко подняв голову, я была готова с головой окунуться в неприятности, что ожидали меня за дверьми.

К моему удивлению без нас с Калебом, обед не начинали. Все разместились за столом, и я крайне разозлилась, когда поняла, почему никто так и не ушел.

Алан Сторк не стал откладывать дело в долгий ящик и тут же начал разговор о продаже акций ему.

— И что ты, девочка, хочешь делать с ними?

— Простите с чем? — переспросила я, помешивая в тарелке зеленоватый суп. Его цвет напоминал мне о цвете детской неожиданности, и я все никак не решалась попробовать его на вкус. Самюель любила потчевать меня разными деликатесами, но даже она не додумалась кормить меня чем-то подобным. Кому тут надо было заплатить, чтобы мне принесли простой суп или же спагетти? Калеб, наблюдая за тем, как я смотрю на суп, заходился от беззвучного хохота, но в скором времени он переключился на мою «бабушку», мать Джейсонда. Она очень настойчиво обговаривала с ним, написание нескольких портретов, но прислушиваться к их разговору мне не давал Алан Сторк, и внимательный взгляд Джейсонда.

— С акциями, милочка, — холодно объяснил он, видимо думая, что я прикидываюсь. Но я действительно об этом не думала. Мне нужно было позвонить адвокатам Терцо, которые занимались его документами и бумагами, но я думала сделать это поздней. Я же не как эта стая шакалов — мне деньги не были нужны и, как о своих, я пока о них не думала. В отличие от других членов своей так называемой семьи.

— Собираюсь их продать, конечно же. Я не буду жить здесь. Мой отец профессор в колледже читает литературу, а мама домохозяйка, которая поет и играет в приходской церкви. Мой жених художник — мне не у кого будет спросить совета по поводу такого бизнеса, и я не собираюсь становиться бизнес-леди. Я пойду по стопам отца, — на миг все неловко переглянулись, а Джейсонд опустил голову. — Приемного отца, — поправила себя я.

Кто-то шумно выдохнул и спустя мгновение, я поняла, что это была Регина, моя тетка, но не потому, что заметила, а потому что на нее осуждающе и тяжело смотрела Синтия Деверо.

— Тогда я бы хотел обсудить этот вопрос с тобой, — глаза Алана Сторка, старческие и до сего момента невыразительные, ярко засияли, и сделали его похожими на молодого человека. Он ожил и преобразился. — Так как ты и так не понимаешь, я могу помочь тебе в этом вопросе.

Калеб что доселе говорил с миссис Деверо, тут же вмешался в разговор, но настолько любезно, что Алан Сторк, даже и не подумал бы обидеться.

— Простите, но мы решили обсудить этот вопрос с отцом Марлен…настоящим отцом.

Алан Сторк покраснел, но заставил выдавить из себя:

— Что ж, следовало ожидать.

Я внимательно смотрела на Калеба, он улыбнулся мне в ответ, но я осталась отстранена от магнетизма его улыбки. Что он задумал? Он делал все, чтобы сблизить меня с Джейсондом. Но для чего? Может я действительно была еще слишком мала, чтобы понять все эти странные взрослые разборки?

От поисков смысла в действиях Калеба меня отвлекла Аланис.

— Марлен, я с сегодняшнего дня переезжаю сюда, и очень хочу, чтобы вы с Калебом остались. Мне Джейсонд сказал, что вы собираетесь переехать в гостиницу. Так вот, прошу, останьтесь, через несколько лет это будет твой дом, и я хочу, чтобы ты жила здесь, каждый раз, как будешь в Чикаго.

Я покраснела при словах о том, что через несколько лет он станет моим.

— Аланис, я очень надеюсь, что в ближайшие лет двадцать мне не понадобиться приезжать сюда, и слушать еще одно завещание. Если вы так хотите мы останемся. Но через три дня у нас самолет. У меня школа, а Калеб учиться в колледже.

— В колледже? — переспросила Кристин, ее глаза алчно прошлись по лицу и линии плеч Калеба. — Дорогой мой, вы выглядите старше своих 20 лет.

Калеб спокойно перехватил ее взгляд и отозвался:

— Чего нельзя сказать о ваших тридцати пяти, Кристин. Я бы тоже никогда не сказал, что вам тридцать пять.

Я улыбнулась в тарелку и не смогла сдержаться от колкой фразы:

— Да уж, после тридцати и старость уже не за горами.

Все кроме Кристин улыбнулись, Конни так вообще прыснула со смеха, но под мрачным взглядом Кристин успокоилась.

— Марлен, тридцать пять это еще не старость, — сладко пропела Кристин, ее глаза мстительно поблескивали в мою сторону. Воздух за столом накалялся. — Зато думаю, вы многое успеете до своих тридцати пяти. Например, дети и деньги у вас уже есть. Не страшно было так рано заводить детей?

Какая же она циничная подумала я, но вовсе не смутилась от испытующих взглядов. Она хотела откровенности. Пусть получит.

— Да меня собственно и не спрашивали. Год назад меня изнасиловал в Чикаго друг, я забеременела. Самюель и Терцо люди верующие, они не позволили сделать мне аборт.

Я смотрела просто в глаза Кристин и не позволяла отвести ее светло-карие глаза, даже тогда когда увидела в них ужас и раскаяние. Я смотрела и смотрела, не смотря на звенящую тишину вокруг. И тут я почувствовала это чувство, когда начинает медленно расползаться головная боль, и мой контроль над человеческим сознанием крепнет. Я с такой легкостью попала в ее мысли, и смогла еще раз прокрутить ужас моих слов, что она как ошпаренная подскочила из-за стола и выскочила прочь.

Калеб был мной не доволен. Он был ужасно зол. Калеб так удивился, отчего, похоже, не нашелся, что ответить или как-то разрядить обстановку. Грудь его резко вздымалась. Глаза опасно поблескивали. Злился Калеб непродолжительно, только очевидно не теперь, он с огромным усилием преодолел опасное свечение глаз, и только тогда вновь смог повернуться ко мне.

Я оглянула все эти побелевшие напуганные лица, и тревога сжала горло. Неужели они поняли, что я только что сделала?

— Это ужасно, деточка… — прошептала добрая Аланис, и все мои страхи рассеялись. Они просто не ожидали такой откровенно-страшной правды. Но на самом деле, когда я это говорила, мне казалось, что я рассказываю о незнакомом человеке, так как во мне не было жалости или сожаления.

Глава 4. История семьи Деверо

Слепая вера глубже боли…

Но как понять твои слова?

Сил не осталось — я не скрою!

И я, наверно, не права…

(автор неизвестен)

К концу обеда больше не было страшных встрясок. Меня оставили в покое. Аланис заняла хозяйскую спальню, а мы с Калебом, остались в голубой.

Калеб ушел куда-то по своим делам, о которых не стал мне рассказывать, а наградил лишь лукавым взглядом. Его поцелуй ненадолго заставил забыть о сегодняшнем дне.

Но к моему удивлению, когда я спустилась вниз, оказалось, что в доме поселился еще один человек — Джейсонд. Он застал меня врасплох, когда я выходила из библиотеки с книгой, намереваясь найти что-нибудь съестное до ужина.

— Если ты не против, нам с тобой о многом нужно поговорить, и поэтому я попросил Аланис… — начал он, но я не дала ему продолжить.

Я замялась. Может, стоит отложить этот разговор, пока не появиться Калеб. Мне все время требовалась его поддержка. И все же глаза Джейсонда были такие просительные…

— Это дом Аланис, и я не решаю, кому тут жить, а кому нет. Но я согласна, мне с вами о многом нужно поговорить.

— Да уж, например, о том, что случилось с Кристин за обедом.

Мы несколько долгих секунд мерялись изучающими взглядами, и моя решимость немного утихла. А что если он сейчас расскажет о своей семье что-то страшное? Хотя, что может быть страшнее, чем то, что уже со мной происходило?

— Если у тебя есть время, мы могли бы где-нибудь поговорить?

Я, тяжело вздохнув, согласилась. Зачем откладывать в долгий ящик разговор. Ведь это было как раз то за чем я сюда приехала. Калеб как всегда оказался прав.

— Идемте на кухню, я заодно поем, есть тот зеленый суп у меня не было сил.

— Как и у твоего жениха, — усмехнулся Джейсонд, и я подозрительно сощурилась в его сторону. На один короткий миг мне показалось, что он знает кто такой Калеб, но он по-прежнему смотрел просто и насмешливо.

— Калеб не любит есть в чужих домах. Потом он вероятнее всего приготовит себе что-то. Он хорошо готовит.

— Он хороший парень, что удивительно для его возраста, — радостно улыбаясь, Джейсонд пошел за мной. — Талантливый художник. Смею заметить, он хорошая партия.

Я подавила улыбку. Если бы я жила в семье Деверо и Сторков, это действительно было бы так. А для моих родителей он был одним из них.

— Да, Грем хорошо его воспитал.

Кухня была похожа на холодное, мрачное похоронное агентство, вид которого ей придавал темный мрамор и стерильно белые плита и холодильник. Джейсонд устроился за столом, а я тем временем лихорадочно думая, о чем же спрашивать, рылась в холодильнике. И там я радостно откопала остатки завтрака. Бутерброд не заставит себя ждать! Чайник к тому времени, когда Джейсонд заговорил, уже вскипел. И хорошо, иначе я бы обожглась, наливая воду после его слов.

— Значит, ты можешь контролировать сознание людей? — не стал увиливать Джейсонд, и его слова заставили меня, на миг оторваться от холодильника.

— Вы тоже?

Он удовлетворенно улыбнулся, потому что ему удалось вызвать удивление на моем, до сих пор бесстрастном лице.

— Да. Но ты продвинулась дальше меня, такого, что ты сделала с Кристин, у меня никогда не получалось.

Я отложила все в сторону и с отчаянием спросила:

— Что со мной? Я ненормальная?

Джейсонд удивленно закусил губу, насколько я поняла, чтобы не рассмеяться. Может смешливость у меня тоже от него? Что-то за Фионой я не помнила, чтобы она часто смеялась.

— Нормальнее любого кто был сегодня в этом доме. Но что с тобой или мной, я не могу сказать. Это началось в детстве и потом помогало мне всю мою жизнь. Такой же была моя бабушка. И она считала, что этот талант достался ей от ее предков креолов. Расскажу тебе то, что она некогда рассказала мне, а ей пересказали ее тетка или прабабка, но не думаю, что стоит в достоверности полагаться на ее рассказ.

Я взяла бутерброд, кружку с чаем и села напротив него и принялась слушать.

Джейсонд несколько минут собирался с мыслями, я в то время дула на горячий чай, об который уже успела обжечь язык. Поспешность тоже была среди прочих мох черт.

— Их семья жила в поселение недалеко от Нового Орлеана, и прабабка моей бабушки была в то время ребенком, когда в городе появились аристократы. Новая кровь, как их называли. Очень быстро для них построили дом, и они остались жить там, но семья прабабки, тоже аристократы не желали с ними общаться, на чем очень настаивала старая нянька негритянка, говоря, что они опасны и мертвы.

Она называла их нежитью. И родители прабабки были склонны ей поверить. Она описывала их как красивых, привораживающих людей, чьему шарму нельзя не податься, но к радости их семьи, та семья аристократов, ни с кем не сближалась. Из дома почти не выходила, если только в пасмурные дни. Не смотря на то, что они были обеспечены и привлекательны, они ни с кем не сближались.

Он перевел дыхание, и продолжил дальше, но есть я уже не могла. Я знала, о ком рассказывал мне Джейсонд. И была рада, что этого рассказа не слышит Калеб, потом он все равно узнает, увидев через мои воспоминания, и все же хорошо, что не будет присутствовать лично. Хотя вряд ли можно что-то утаить даже в таком большом доме от его ушей.

— Но прабабка подросла, и скоро влюбилась в одного из двух сыновей тех аристократов. И он отвечал ей взаимностью, хотя настаивал, что им нельзя общаться. Главным было то, как утверждает семейная легенда, что тот парень обладал какой-то способностью. Кажется, он мог усыплять людей, и чем больше с ним общалась прабабка, тем сильнее стала изменяться она.

Со временем у нее появилась способность проникать в чужие сознания. И один раз она проникла в его сознание. Она рассказала об этом сестре и сказала, что узнала о них страшную тайну, о которой не могла рассказать. И вообще никому не могла рассказать. Через несколько месяцев, семья аристократов бесследно исчезла. Прабабка горевала, ее насильно выдали замуж, но все равно прежней она уже не стала. У нее остался этот странный дар. Как говорила моя бабка, у той просто выработался странный иммунитет на породу тех людей.

Джейсонд замолчал и уставился на меня. Прошла секунда и он рассмеялся, приняв мою бледность за признак недоверия.

— Это не страшные байки, просто семейное поверье. Я не до конца им верю, и все же что-то в этом есть, не правда ли?

Я слабо улыбнулась. Мысли быстрым вихрем закрутились в голове, и я не знала, стоит ли делать то, что я собиралась.

— А кто они были, эти аристократы? Та прабабка рассказала сестре?

— Сестра той прабабки однажды сказала моей бабушке, что это были вампиры, ей никто не верил. Она к тому времени была очень старой, лет под сто, и говорила всякий бред. Думаю, они были такими же, как и мы, людьми со странными способностями!

Чтобы закрыть стон, рвущийся из меня, я откусила огромный кусок бутерброда и заставила себя жевать, но еда на вкус была как бумага.

Значит, рассуждала я, когда человек общается близко с вампиром, у него вырабатывается некоторое оружие, с помощью которого можно сопротивляться вампирам? И главное, в семье, оказывается, я была не одна такая, влюбившаяся в вампира! Это тоже наследственная черта?

— А что случилось тогда с той прабабкой? — мой вопрос привел в замешательство Джейсонда. Он немного поерзал на месте, почесал нос (ну совсем как я!) и пожал плечами.

— Не думаю, что тебе понравиться ответ.

Да что тут думать? Я любила Калеба больше, чем всех людей на свете и даже своих детей, и если бы он оставил меня, я бы в здравом уме не прожила бы долго!

— Она сошла с ума, — констатировала я. Но Джейсонд криво усмехнулся.

— Сначала сошла с ума, даже дети ее не радовали. Мужа не замечала, совершенно перестала жить, чахла. И однажды, как говорила ее сестра моей бабушке, та просто исчезла. Все двери и окна остались заперты, а она исчезла из своей комнаты. Но думаю, она, скорее всего, покончила с собой. Хотя тела ее так и не нашли, но в Новом Орлеане, крокодилы быстро прикончат все, что попадет в воду.

Я чуть не рассмеялась, так как знала, как она могла так исчезнуть. Интересно, если она осталась с ним, и приняла бессмертие, может мне когда-нибудь удастся ее увидеть? Вот это будет кадр! Встретиться со своей прапрапрапрабабкой, хотя может там еще много этих пра, но все же бабкой. И что я ей скажу? Представляешь, я тоже полюбила вампира!

— А таких как мы много? — спросила я, и тут же пожалела. Я не знала, есть ли у Джейсонда еще дети кроме меня, и честно говоря, не хотела знать.

Джейсонд покраснел. Его глаза налились виной. Которой я за ним честное слово не чувствовала.

— Марли…прости, что так все вышло. Твоя мать и я…мы любили друг друга,…но к тому времени я был довольно долго женат, и жена серьезно болела…Фиона так и не смогла мне простить, что я не развелся. Она запрещала нам встречаться и даже помогать вам! Ты мне веришь?

Я молчала. Как больно вдруг позволить себе вдуматься в то, что передо мной сидит мой настоящий отец. И он мог дать мне нормальное детство, и я бы не была обязана подвергаться теперь опасности жить с вампирами…на один короткий миг, детство без Терцо и Самюель завладело моим воображением… но оно и в половину не показалось мне счастливей. А что говорить о возможности быть с Калебом? Все сложилось так, как должно было быть!

— Верю. И простите Джейсонд, но мне уже все равно, правда, я рада, что познакомилась с вами, и узнала о том, что не давало мне спокойно спать последние несколько месяцев. Но мои родители Самюель и Терцо.

Он тяжело вздохнул.

— Я бы хотела, поговорить с вами об акциях.

— Да, конечно, и я советую тебе их не продавать. — Джейсонд тут же превратился в делового человека. — Компания очень прибыльная!

Я улыбнулась. И он понял, что мне все равно.

— Тогда я буду рад их у тебя купить. По крайней мере, это мне предложил твой жених.

Ну, Калеб, и когда он все успевает?

— Хорошо. Я дам вам адрес адвоката моих родителей. В скором времени мистер Хедли уладит все с моим наследством, и я тогда вы свяжитесь с ними.

Джейсонд грустно улыбнулся, и после некоторого молчания понимающе покачал головой. Немного помедлив, он достал бумажник и вынул оттуда несколько фотографий. Я с интересом наклонилась над ними, и в первый и последний раз в жизни посмотрела на своих братьев и сестер. Их было пятеро!

— Самой младшей…Марлен…тринадцать, — он поставил передо мной снимок рыженькой девчушки, с задорно блестящими синими глазами, и в ней я распознала черты лица моей маленькой Сони. Да уж, она, несомненно, будет похожа на тетку с именем ее матери!

— Это Гвен и Дельмоника, — они погодки им теперь двадцать пять и двадцать шесть, — теперь я увидела двух симпатичных смуглых девушек с черными волосами, но глаза у них по-прежнему были такие же, как и у меня.

— Стивен и Ник, близнецы, — я удивленно вскинула брови. Значит, такая наследственность у меня от обеих семей. Фиона была из двойни, а у отца близнецы! Глаза мальчиков лет двадцати двух, были темные, а вот волосы все же русые.

— Три дочки и два сына. Да, теперь я не понимаю, на что вообще надеялась мама, — сказав это, я поперхнулась. Пробыв в Чикаго два дня, я уже дважды назвала Фиону мамой. Снова волна стыда, будто бы я предаю Терцо и Самюель, захлестнули меня.

— Четыре дочки и два сына, — мягко поправил меня Джейсонд. Он смотрел на меня ласково, и мне не нужно было заглядывать в его сознание, я и так знала, о чем он думает. О том, что будет любить меня совсем по особенному, чем всех этих пятерых детей, потому, что я вмещала в себе не только его черты лица, но и Фионы, женщины которой он любил.

Мне стало ужасно стыдно, что я не захотела сначала с ним общаться. Как же я была не права. Наконец, впервые за долгое время, я была умиротворена и спокойна, потому что мне приоткрылась завеса правды обо мне, о Фионе, отце, семье. Я на несколько ощутимых шагов приблизилась к тому, чтобы узнать кто такая Рейн Туорб!

Я перетянула маленькую кожаную сумочку, где носила всегда при себе кошелек, паспорт, и помаду, и достала оттуда несколько маленьких фото моих маленьких деток.

На одной им было по полгода, а вторая была сделана до отъезда, так как я знала, что когда приеду, они уже немного подрастут, и изменяться.

— Это мои дети — Соня и Рики, я назвала их в честь родителей Терцо и Самюель. — я гордо передала фотографии в руки Джейсонда.

— Мои первые внуки, — голос его сел от волнения, и он перевел на меня влажные глаза, такие, какие я никогда не увижу у Терцо или Самюель, — можно я оставлю их себе?

Я улыбнулась и кивнула. Хотелось плакать, но я не могла позволить себе разрыдаться, вот тогда я точно предам своих настоящих родителей.

— И если ты не против, могу я тебе изредка звонить и писать? Я понимаю это слишком много, но мне интересно будет знать, что с тобой и с внуками все в порядке.

Мне снова вспомнились слова Калеба о том, что Терцо и Самюель останутся со мной навсегда, а у Джейсонда будет только эта человеческая жизнь. И поэтому, подавив в себе протест и чувство вины пред родителями, я кивнула, глотая слезы.

— Тогда не стоит мне, наверное, тут ночевать.

Он поднялся на ноги и я тоже. Наступило неловкое мгновение. Мы были знакомыми, но чужими. И каждому хотелось еще так много узнать друг о друге, но мы чувствовали, что этого делать не стоит.

— Если ты простила мне так много, прости и это, — загадочно сказал он, и тут же заключил меня в объятия. Такие теплые, человеческие, без обжигающе холодной кожи, когда мне не стоит переживать по поводу того, что запах моей крови заставит его горло болезненно сжаться. В первый и последний раз в жизни я пожалела, что он не стал мне настоящим отцом!

Я не смогла сдержать слез.

— Мне не за что тебя прощать…папа… — эти слова я тоже произнесла один единственный раз, и только для его ушей. Об этом не узнает никто. Может даже Калеб. Я надеялась.

Он ушел, скрывая мокрые глаза, и сил убирать за собой на кухне у меня не было. Я помчалась наверх, в нашу с Калебом комнату и порадовалась, (впервые в жизни!) что там не было Калеба.

Я долго плакала прежде, чем снова ощутила на себе легкое прикосновение холодных рук, и смогла им обрадоваться. Калеб ничего не говорил, он молчал и давал мне вдоволь наплакаться. Сил звонить родителям в этот день у меня не было. Предавать, так предавать!

Глава 5. Сюрпризы

В том сентябре всё золото твоё.

Сентябрь опальный! Месяц златовластья.

Моё запретное, ранимое моё,

Кратчайший миг приснившегося счастья.

Сентябрь шальной! Как листик на ветру,

То вверх, то вниз, то вдруг земли коснётся,

Душа моя, как в сказочном бору,

То вверх, то вниз стремительно несётся.

А ветер — ты. На празднике листвы

Я поняла, как гибельно блаженство,

Где свежесть красок, яркость новизны,

Всё это чудо, это совершенство, -

Подарок твой. О, благостная боль.

Ты для меня, как первое причастье.

Дождей слепых осенняя юдоль,

Их долгий плач до сладости, до страсти, -

(автор неизвестен)

— Одевайся! — заявил мне на следующее утро радостно Калеб. Я, не смотря на его тон, даже и не думала двинуться с места, он только прервал сон, где мы с ним страстно целовались, а так как в реальности я продолжения не ожидала, то и вставать мне было не за чем.

Но Калеб был сегодня суперрадостен и гиперактивен, ну просто какой-то заводной робот на батарейках. Когда я, наконец, разлепила сонные глаза и увидела его веселую улыбку, смутное чувство что он что-то задумал, прочно поселилось в моей голове.

Он сложил на кровати одежду, которую я по его понятию обязана была сегодня одеть, а также принес мне завтрак в кровать. И пока я ела, он все так же сиял. Причем в прямом и переносном смысле. Кроме его радостной улыбки меня еще слепила его кожа, она перламутром переливалась на солнце сквозь раздернутые шторы. Денек должен был выдаться погожим, не похожим на мокрую вчерашнюю погоду.

— Ты хочешь, чтобы мы сегодня куда-нибудь пошли? — догадалась я, так как одет он был по спортивному — в тренировочные штаны, футболку и батник с капюшоном. — Но на улице солнце!

— Туда куда мы поедем, оно нам не помешает, — еще раз загадочно улыбнулся Калеб.

— Это как-то связано с тем, что ты вчера уходил? — поняла я, и искрящийся взгляд Калеба подтвердил мою очередную догадку.

— А как же, для чего еще мне нужно было оставлять тебя дома одну? — невинно переспросил он.

Калеб застыл на стуле, руки сложены на груди, но его лицо никак не хотело скрывать широченной улыбки.

— Может для того, чтобы я пообщалась с отцом, — возмущенно вскрикнула я.

— Так ты заметила? — Калеб наиграно огорчился, словно его уличили во лжи.

— Калеб Гровер, я тебя уже хорошо знаю, да и не трудно было догадаться, когда Джейсонд, сказал мне, что вы говорили.

— И ты на меня даже не злишься? Не серчаешь, потому что сделал так, как счел нужным? — искренне удивился он. Наверное, Калеб не ожидал от меня такой сговорчивости. А я чувствовала себя пристыженной. И все-то он всегда знает!

— Если ты оказался прав, так чего мне злиться.

— Действительно, чего бы это тебе злиться, — подразнил меня Калеб. Я, пытаясь скрыть ответную улыбку, стала уплетать вафли, запивая, их тем же самым что и вчера чудесным чаем.

— Аланис нас ждет только к вечеру, так что у нас целый свободный день!

Я подозрительно прищурилась.

— Который ты расписал по минутам?

— Ну, почти. Думаю тебе понравиться!

Я рассмеялась. Мне давно не приходилось видеть его в таком приподнятом настроении. Калеб словно перестал быть вампиром и вел себя действительно как девятнадцатилетний. Его вторая половина, половина старика, просто бесследно исчезла, в чем я убеждалась на протяжении всего дня.

На скорую руку умывшись и одевшись в черные джинсы, и серый теплый свитер, я накинула так же предложенный Калебом батник, почти такой же, как и его, с капюшоном и боковыми карманами. На ноги кроссовки, хорошо, что я их захватила, хотя, зная Калеба, он вполне мог купить мне новые, еще задолго как я проснусь, так же как тогда поступил с платьем и туфлями.

Я заплела волосы в простую косу, уже такую длинную, что я могла закидывать ее за плечо и грызть кончик волос, как все красивые девушки в сериалах. Стоило еще научиться, так же по-глупому хлопать ресницами!

В доме стояла как всегда тишина, ну честное слово, будто слуги тут привыкли прятаться! — и Калеб заговорщицки повел меня куда-то вглубь дома, откуда мы через подвальные двери попали в гараж.

Он с радостным вдохновением включил свет и передо мной во всей красе засверкали три разношерстные машины. Одна из них просто копия моего Мерседеса, который я оставила дома, но этот был стального цвета, такого, каким становится асфальт намоченный дождем.

— Мерседес SLK, почти такой же, как твой, но его сделали под болид Формулы-1. Простой в вождении, что очень хорошо для тебя. Но главное его достоинство — мотор мощностью 360 к/с, оттого максимальная скорость 250 км /ч. За 4,9 секунд ты можешь набрать скорость 100 км /ч!

Я ошеломленно слушала эту лекцию о Мерседесах, и так, честно говоря, не поняла, чем он отличается от моей машины, кроме того, что у него не было съемной крыши, как у моей крошки.

— Рядом ты видишь Ягуар ХS. Он немного подрос в длину, в отличие от предыдущей модели, но по мне — вещь просто шикарная!

Я с удивлением смотрела на то, как Калеб, словно мальчишка радуется новым игрушкам. Он казался сейчас таким по-мальчишески привлекательным, и я почти была уже готова подойти и поцеловать его, когда он понизил голос, его брови весело приподнялись, и он в манере Теренса провел по крыше третей золотисто-янтарной машины, рукой.

— А это, что и говорить, просто моя мечта! Феррари!

Ну, чем хороша Феррари, мне объяснять уже не надо было. Как сказал бы Ричард Феррари — это Феррари, и дополнительных слов для описания не надо.

— На какой поедем?

Калеб обернулся ко мне, и я непонимающе пожала плечами.

— Сомневаюсь, что Аланис будет рада, если мы возьмем машины без разрешения.

Калеб захохотал, и мне пришлось сдержаться, чтобы не стукнуть его, так как я понимала, кому будет больнее.

— И что такого смешного сказала я?!

— Ты вчера вообще слушала завещание?

Я надулась. Конечно же, я слушала о том, что шлось в завещание, но мистер Хедли наговорил так много, а я все время думала о других вещах.

— Эти машины твои! — Калеб облокотился на Феррари и протянул руку мне. Я машинально подала ему свою ладонь, все еще как-то не понимая до конца, что он сказал. Разве мистер Хедли говорил вчера о машинах? Я вообще смутно помнила те вещи, кроме акций, ведь о них мы говорили с отцом Деверо, и машины ускользнули от моего внимания.

— Но я боюсь ездить на таких машинах! Они не могут быть моими.

— Технически они в распоряжении твоих родителей, пока тебе не исполнится 21 год, или если ты не выйдешь замуж. Но они твои!

Теперь я посмотрела на машины совсем по-другому. Слово «мои», сделало их раз в пять привлекательнее.

— Единственное чего я не могу понять, кто ездил на них, твои дедушка и бабушка не выглядели как люди, которые будут разъезжать на таком вот Феррари.

Да уж, это точно, скорее всего, здесь должны были стоять модели машин сделанные в стиле ретро, такие низкие с удлиненным носом и полным отсутствием багажника.

— А впрочем, какая тебе разница, ведь теперь они твои. Мистер Хедли распорядился, и к концу дня две из них отправят в Англию, а вот на одной сегодня ездим мы.

Я покачала головой, видя радостное возбуждение на лице Калеба. Не смотря ни на что, я была рада, что он все же уговорил меня поехать. Это того стоило, только чтобы видеть два дня подряд такое расположение духа Калеба — цветущее, наполненное жаждой жизни. Словно в его жизни не было тех десятков лет, что часто разделяли нас, делали пропасть между мной и им.

— Тогда думаю Феррари, но я не сяду за руль.

— Сядешь, куда ты денешься, — настойчиво подталкивая меня к водительскому месту, сказал Калеб. И не успела я толком ничего понять, а мы уже выезжали из гаража.

Сказать, что я чувствовала себя неловко в этой низкой приземистой машине, это ничего не сказать. Я чувствовала себя сковано и ужасно. Представив, как я буду ездить на ней по нашему маленькому городку, я содрогнулась. Но глаза Калеба были тверды.

— Тебе нечего бояться, когда я рядом. К тому же, в жизни не видел, чтобы из Феррари, кто-то выдавливал меньше 80, а ты умудряешься ехать на 40!

— Тут ограничение, — строго сказала я, и вдруг улыбнулась, понимая, что неожиданно мы поменялись с Калебом местами. И куда только делась бунтарка Рейн!? Вместо нее за рулем сидела тихая скромная Марлен. А куда же делся всегда суровый Калеб, не позволяющий нам зайти дальше поцелуев? Его нет, но кто-то другой с его лицом, подстегивает меня прибавить газу.

Особняк Сторков находился в престижном районе Золотой берег, между парком Линкольна и водонапорной башней, где сохранилась масса чудесных старых особняков. Ирония судьбы была в том, что год назад мы жили буквально в квартале отсюда, в такой близи к ним. Интересно знали ли об этом мои родители и сами Сторки?

Проехав водонапорную башню мы выехали к Мичиган-авеню, и пересекли Пирс, а оттуда дальше вдоль озера, и так как Калеб не говорил мне, куда мы едем, а только указывал дорогу, я понимала одно — ехали мы к озеру, но куда именно, понять было невозможно.

Мы проехали несколько пляжей, из которых моим любимым некогда был Линкольн Парк, но действительно самыми любимыми были те каменистые и пустынные пляжи, между 49-й и 57-й улицей. Там я часто проводила время с Доминик.

Волна стыда захлестнула меня волной, когда я вспомнила, что приехала в Чикаго, а так с ней и не увиделась. Но теперь у меня не было ее телефона, а только адрес, но я не могла заявиться к ней вместе с Калебом, особенно когда на улице солнце, а он, даже в машине, блестит. Пульс мой тут же ускорился, и улыбка сползла с лица Калеба, когда он повернулся ко мне.

— Что-то не так?

Я не привыкла скрывать что-либо от Калеба, и это было не как с родителями, когда обязан говорить им правду, нет, просто, когда я смотрела ему в глаза, сказать не то, что я думаю, было невозможно.

— Доминик. Как я могла забыть о ней. Мы так долго дружили и теперь ей должно быть без меня в школе вовсе нелегко. Если она узнает, что я была здесь и не встретилась с ней…

Я хотела еще что-то сказать, но неожиданно у Калеба зазвонил телефон, но смотреть на него и оторваться от дороги я не могла. Этот странный руль и машина с плавным и быстрым скольжением забирала все мои силы, слишком уж приходилось напрягаться.

Он с кем-то тихо говорил, произнося незначительные фразы, и когда снова спрятал телефон, на его лице расплылась довольная улыбка кота, который украл банку сметаны.

— Кто это был? — я не хотела, чтобы мой голос звучал ревниво, но именно так он и прозвучал. Поэтому не знаю, что его рассмешило больше: мои слова или тон голоса, каким они были произнесены.

— Рейн, что за недоверие, я думал, что, когда мы приедем сюда, ты разберешься немного в себе, и твоя самоуверенность возрастет. Я даже уж было подумал, что свалившееся наследство сделает тебя хоть чуточку высокомернее, но нет, ты стала даже тише и спокойнее, чем прежде. Что тебе вчера рассказал отец? Ты поэтому сегодня сама на себя не похожа?

Только полчаса спустя, я поняла, что попала в ловкую ловушку Калеба и он, сыграв на моих чувствах, увильнул от ответа. И для этого была причина.

Мы подъехали к тенистому парку недалеко от каменистого пляжа, где стояли деревянные столики. Мы припарковали машину, и я повернулась к Калебу, ожидая, что последует дальше.

— Мне надо на час кое-куда съездить, ты не могла бы подождать меня здесь?

Я ошеломленно уставилась на Калеба. Не так мне представлялся сегодняшний день. Подавляя растущий гнев, я резко бросила ему:

— Раз тебе так срочно нужно, я подожду.

И уже повернулась, чтобы вылезти из машины (учитывая комплекцию Феррари, по-другому и не скажешь, лишь Калеб мог садиться и выходить из этой машины не потеряв грации), когда он быстро перехватил меня и вот я прижата к нему в долгожданном поцелуе.

— И снова недоверие, Рейн, — Калеб устало покачал головой и позволил мне уйти. — Через час я буду.

И вот машина резко рванула с места, именно с такой скоростью, которой от меня ожидал всю дорогу Калеб. А я осталась стоять посреди шумного веселого парка, освещенного почти летним солнцем, но ветер не позволял забыть, что на дворе осень.

— Рейн!

Странно знакомый голос заставил меня круто развернуться. Я замерла, так как по-прежнему никого не видела, но была уверена, что звали именно меня, такое имя было редкостью даже для многомиллионного Чикаго. И тут я заметила ее. Тоненькая скорбная фигурка, темные вьющиеся волосы, раскиданные в вечном беспорядке по плечам, которые не могла укротить ни одна стрижка. Знакомая форма моей бывшей школы, к которой только один человек в мире носил кроссовки. Доминик!

— Рейн! Я здесь! — она активно и возбужденно махала мне от одного из деревянных столиков, и никто кроме меня не обращал на нее внимание.

Никуда Калеб не убегал от меня, поняла я, он ловко подстроил мне эту встречу, но так ничего и не сказал, не смотря на то, что я не любила сюрпризы. И как всегда оказался прав, сюрприз был слишком радостным, чтобы я могла не радоваться ему.

Я подскочила к Доминик, так же проворно как когда-то, и обняла ее так, словно снова вернулась в детство. Испытываешь то же самое чувство, когда находишь старого мишку, с которым спала в детстве, и вспоминаешь, как он появился у тебя, но уже не можешь вспомнить, когда он перестал быть для тебя таким важным как в детстве.

— Какая ты стала! — задохнулась она от переполнявших ее чувств. Невыразительное лицо Доминик, преобразилось, она похорошела и посветлела от улыбки. И была такой трогательно…маленькой, что ли. Около нее я вновь почувствовала себя старше, чего никогда не было, пока я находилась рядом с Калебом. Он все время заставлял меня чувствовать его подавляющее превосходство. Его подавляющее взрослое превосходство.

— А ты не изменилась. Все та же. Даже кроссовки той же фирмы, как и всегда!

Это был чудесный час. Час лишь для себя. Час подальше от всех и теперешнего времени. Час без Рейн Туорб, матери двоих детей, и без Марлен Сторк, богатой наследницы странного колоритного семейства. Это был час для той Рейн, которой я была больше года назад. И, к сожалению, это был час без Калеба. Не смотря на то, что я понимала, как нужно мне было это время, проведенное с Доминик, нежной, милой, преданной, час без него, все равно прошел в некоторой растерянности. Трудно было признаться себе в этом, но час без Калеба, казался потерянным временем. И даже радуясь встречи с Доминик, я осознавала эту мысль очень четко. И болезненно отупляюще.

Она рассказала мне обо всех наших бывших друзьях, и знакомых. О том, что теперь у нее другая компания, в основном из студентов художественной студии, и драмкружка. Но все это я уже знала из ее писем. Успокаивало то, что Доминик, была действительно счастлива.

— Этот Калеб, — напоследок сказала мне Доминик, так как ее ожидала школа, и за пропуски нас всегда строго карали, — он кто, твой парень?

Я улыбнулась, смотря в темные, как оливки глаза и задумалась, что же ответить. Разве можно Калеба назвать просто парнем? Для меня он смысл жизни. Для меня он все.

— Да. Он мой парень, — не найдя нужных слов, которые смогла бы понять Доминик, я выбрала самый простой путь.

— Так я и поняла. Он так красив… я раньше и не знала, что бывают такие красавцы,… хотя и твой брат Ричард тоже ничего… — я подавила улыбку, услышав тяжелый вздох подруги — я и раньше знала, по кому сохла Доминик.

— Да, он особенный, — согласилась я.

Нежно попрощавшись, мы понимали обе, что больше не увидимся в скором времени. Точнее говоря на нашу встречу, еще надеялась Доминик, но я-то знала, — год-два и не будет той Рейн, которую она сможет признать в новой незнакомке, носящей мое имя. Оставались письма.

И когда знакомая плиссированная юбка скрылась между деревьями парка, там, где шумно играли дети, я зябко поежилась от озерного бриза — Хока, как называли его чикагцы, в ожидании звука красного Феррари. И к моему удивлению, стоило мне развернуться в сторону парковки машин, он был уже там. Чудеса! Калеб умел подкрадываться беззвучно, но парковать так же и машину? Это казалось волшебством.

Я поспешила к нему, и сердце тут же радостно забилось, как налаженный механизм, тревога бесследно исчезла, стоило мне заметить родной силуэт за рулем.

Проскользнув внутрь, я попала в плен холодных рук и жестких объятий, которых мне и не хватало. Мы смотрели друг на друга, ничего не говоря. Знакомые черты лица творили с моим сердцем и дыханием что-то невообразимое, словно мы не виделись год. И не смотря на то, что и Калеб начал дышать учащенно, никто из нас не делал шагов на сближение, словно нам вполне хватало смотреть друг на друга.

И все же я не смогла устоять перед этим его взглядом, с мерцающими искрами. Потянувшись к нему, я забыла об осторожности и не желала отпускать его от себя. А чувствовать только то напряжение, накаляющееся между нами. Калеб держал себя в руках лучше, чем я и он не позволил мне слишком уж погрузиться в забытье.

— Я ничего не пропустил? — его глаза задорно блеснули.

— Нет, только подстроенную тобой встречу с Доминик.

Мои губы невольно расползались в улыбку, когда я смотрела на него. Глаза в глаза — и нить между нами казалось, стала лишь прочнее, даже пусть мы и не соприкасались телами.

— Громкие слова: подстроенную мной встречу. Я бы сказал хорошо спланированную.

— Так значит, в машине тогда тебе звонила Доминик, — это была не догадка, а утверждение.

— Да. А ты засомневалась? И когда пройдет твое недоверие?

— Когда я стану такой как ты. У меня не будет сомнений относительно своей внешности!

Калеб нахмурился, но промолчал. Я с тревогой поняла, что сказала что-то задевшее его, но Калеб не позволил мне продолжить этот разговор.

— Готова к следующему этапу?

— А их много?

— Пять.

— Не так уж много сюрпризов — думаю, переживу.

Калеб завел машину, уже не предлагая мне сесть за руль, и честное слово я вздохнула с облегчением, конечно же, про себя. Не нужно лишний раз напоминать Калебу какая я трусиха. И все же эти машины меня беспокоили. Можно подумать, Сторки перед смертью узнали о моих страхах и решили так поиздеваться. Боишься водить? Так на тебе скоростные спортивные машины!

Интересно, как начинается паранойя? Раздвоение личности у меня уже было на лицо. Страх и странные бредовые идеи тоже. Если бы я помнила, что тогда со мной сделал Дрю, я бы смогла сравнить и оценить, больна ли я.

Теперь, когда я не была за рулем, то могла снова восхищаться забытыми видами моего любимого города. Небосвод Чикаго, с ощетинившимися башнями небоскребов в моем любимом стиле, присущем наверное только Чикаго — стеклянные панели в соединении с старыми воспоминаниями об арт-деко. Все эти здания по одной стороне Мичиган-стрит, а с другой стороны шумное развлечение прибрежной полосы озера, напоминала о детстве и наших с Доминик прогулах, после которых мы продолжительное время бывали наказаны. Никогда не думала, что возвращение в Чикаго станет таким счастливым! И все это мне подарил Калеб.

Я обернулась к нему и только теперь заметила, что он наблюдает за мной.

— В чем дело? — я постаралась придать своему голосу нотку небрежности, будто бы меня не пугает этот его внимательный взгляд. А такой взгляд у него всегда, когда он что-то решает…за нас двоих.

— Ты была совсем иная с Доминик, — отозвался он, и его лицо стало таким отстраненным, словно он смотрел куда-то за горизонт. Значит, сейчас он перелистывал в памяти, увиденные ним несколько минут назад воспоминания.

— Иная? И чем же я отличаюсь от той, что сидит сейчас около тебя? — я рассмеялась. Слова Калеба прозвучали странно.

— Пока что не понимаю… — голос его стих и Калеб заставил (мне не показалось, действительно заставил) себя улыбнуться, так как с утра — беззаботно и простодушно. Я подумала, что это было самое жуткое зрелище — видеть как Калеб заставил себя улыбнуться мне. Даже вид его голодных глаз не мог напугать меня так, как представшее зрелище.

— Куда мы едем? — если Калеб смог себя заставить улыбнуться, то мне никак не удавалось расслабиться. Счастливое томление прошло. Страх неясным дымком обволакивал мое сознание.

— Секрет. Неужели ты думаешь, я тебе вот так возьму и скажу? — теперь уже на лице Калеба сияла не притворная улыбка, и это помогло, наконец, забыть о происшедшем.

— Надеялась. Не такое уж плохое чувство для нас, людей. Заставляет видеть свет, там, где царит тьма.

— Ну, тогда у тебя это чувство гипер развито, ты видишь в вампирах слишком много света, — улыбнулся он, и как я не старалась сдержаться, улыбнулась в ответ. С ним так всегда — отчаянная холодность, сменяется волшебной радостью, сметающей на своем пути все мои тревоги.

Сердце привычно сжалось под этим взглядом, и я нехотя отвернулась к окну. И только теперь заметила, что дорога, по которой мы едем, не просто пустынна, она мне еще и знакома.

Это тот самый старый пирс, где я любила бывать в одиночестве, и где утонули огарки моей на тот момент прошлой жизни, больше года назад.

— Откуда ты узнал о нем? — я возбужденно подпрыгнула на месте, и пояс безопасности больно передавил мою грудь, но как я могла обратить внимание, сейчас, на такую ерунду. — Тебе сказала Доминик?

Он, лукаво усмехаясь, покачал головой. И тогда я поняла, он же ездил в прошлом году в Чикаго, и на руках у него были мои воспоминания. Он просто посетил знакомые и любимые мною места. Но как он мог понять, что именно это место самое любимое. Иногда мне казалось, что Калеб мой биограф — он знал обо мне все самое таинственное, то, чем я не делилась со всеми. Возможно, поэтому ему и удавалось всегда дарить мне именно то, что я хочу, но сама об этом не догадываюсь.

Мы выехали к пирсу, и здесь никого не было, несмотря на почти полное отсутствие бриза и солнца, и наличие небольшого садика, с уже присыпанной листвой сочной зеленой травой, не напоминающей осеннюю. Я выбралась из машины и побежала к пирсу. Свежий воздух и почти незаметный ветерок приободрили меня, и в то же время, спустя несколько минут, я почувствовала, как кожа на лице замерзает. Значит, ветерок не столь уж незначителен. Руки тоже похолодели, но еще не настолько, чтобы быть обжигающе ледяными, как ладони Калеба.

Я отвернулась от свинцовой застывшей глади воды и в поисках Калеба посмотрела назад. Он был уже в том садике, и стелил на землю покрывало. Стоило мне приблизиться, как его голова дернулась в мою сторону. Наши взгляды соприкоснулись, и знакомая удушливая волна прошла по моему телу. Одновременно озноб и жар, коснулись моего сердца. Что-то нереально пугающее и привлекательное, что я познавала каждый раз, стоило этим серебристым глазам слегка коснуться моего лица.

Когда он смотрел на меня, мне всегда хотелось большего. Я потянулась к нему, даже не подозревая, с какой мольбой, Калеб ответил на этот жест незамедлительно. Он обнял меня так трепетно и нежно, как стеклянную хрупкую вещь и все его тело выдавало такую нежность, что я не сдержала слез, так много чувств переполняли меня в этот момент.

Губы Калеба касались моих щек, осушая слезинки, после его поцелуев я ощущала заледеневшую кожу, оттаивала она быстро, но я уже не обращала своего внимания на холод. Калеб был рядом, его сияющее тело, словно покрытое перламутром, светилось и переливалось в свете солнца. Так же как тогда, в Испании.

Я нашла его губы, сначала несмело, осторожно. Но почувствовав мое нетерпение, Калеб не стал сдерживаться. Одно движение и мы были уже на листве, сплетенной вместе с травой в дивный узор и плотное покрывало, надежно защищающее меня от колких веток, маленьких муравьев и влажной земли.

Сняв всю одежду Калеба до пояса, я торопливо и нетерпеливо скользила по его гладкой коже, наслаждалась ее запахом, терялась в нем и, несомненно, теряла представление о времени и стыде.

Калеб же был еще более нетерпелив, такого еще не было, чтобы он позволил себе снять какую-то часть одежды с меня, но не теперь. Оба раздетые по пояс мы забылись в этом странном сжигающем огне. Ветер и солнце потеряло значение, из сознания ушло озеро, Чикаго, и мы словно оказались в доступном только нам двоим месте.

Там где проходились его руки, следом шли губы, и я понимала, что никогда раньше не испытывала такого чувства. Но все это разрушилось в один миг, стоило мне протянуть руки к его поясу на штанах. Калеба как ветром сдуло, а я неожиданно осталась лежать на траве, даже и не подумав прикрывать свою наготу.

— Прошу тебя… — голос Калеба дрожал, а он стоял в нескольких шагах от меня, скорбно держась за дерево, и все же не имея сил оторвать от меня глаз, — оденься, иначе я не сдержусь…

Последним что я хотела сейчас была его сдержанность. Но мука в голосе Калеба, подстегнула меня к быстрым действиям. Как можно быстро, скованными замершими пальцами я надела одежду, и стоило ей коснуться меня, я поняла, как замерзла.

— Называется, хотел тебя покормить, а ты только что чуть не стала обедом, — Калеб нервно хихикнул. Мне не удалось сдержать ответного истерического смеха.

Поистине все было слишком странным.

Нескоро Калеб смог приблизиться ко мне. Я ела, а он тем временем, с ловкостью обезьяны ползал по деревьям, наблюдая за мной с высоты веток. Время от времени он свисал вниз, чтобы насмешливо отобрать почти от самого моего рта лакомый кусочек, но тут же кормил меня им сам.

Этот пирс был вторым сюрпризом, хотя учитывая то, что между нами произошло, я могла принять его и за третий. Но у Калеба шел другой счет.

От пирса мы поехали к станции маленьких моторных лодочек. Я взяла ключи от одной из них, так как солнце светило еще довольно сильно не смотря на приближение заката. Как сказал человек, что сдавал лодки — закат самое подходящее время для прогулки по воде.

По своим старым таким поездкам, но только с гидом, я помнила, как прекрасен осмотр небоскребов с воды с последующим выходом сквозь неторопливые шлюзы мимо деревянных свай старых пирсов, парка аттракционов и колеса обозрения в озеро Мичиган. Все это оставляло после каждой поездки неизгладимое впечатление.

Но не эта. Прогулка с Калебом на всю жизнь вычеркнула память о тех прогулках из моих воспоминаний, словно я впервые увидела озеро Мичиган. Мы просто лежали, обнявшись в лодке, когда отплыли достаточно далеко от таких лодок, и смотрели в темнеющее небо, озаренное красноватыми, оранжевыми и лиловыми полосами заката. То, как садилось солнце, напомнило мне остров в Испании, где мы провели с Калебом несколько чудесных дней, и в то же время, теперь было намного лучше чем тогда. В те дни я не знала, что ожидает меня впереди, а сегодня я была уверена в своем будущем как никогда.

Четвертым и, наверное, самым огромным сюрпризом, стала поездка к стадиону Юнайтед-центр. Когда он привез меня к стадиону, я тут же отметила толпы людей, одетых в форму моей любимой команды по хоккею — Чикаго Блекхокс, а также знакомой мне команды Питсбург.

Я никак не могла поверить, что Калеб действительно поведет меня на матч по хоккею, так как этот вид спорта ему не нравился. Он всегда ужасно скучал, если я садилась смотреть матчи с участием Блекхокс.

— Я иду на матч? — попробовала я разобраться в его намерениях. Он же оставил меня с Доминик, может и теперь, я пойду одна?

— Мы идем на матч, — сказал он, и тут в моих руках, словно из воздуха материализовалась форма болельщика, стандартный набор: футболка с индейцем — символом команды, шапка и флажок. Когда я подняла на Калеба, он уже был одет подобным образом.

— Я бы помог тебе одеться, но боюсь на повторение того же что и на пирсе.

Слова Калеба не прозвучали весело, так как в голосе его звучало томление. Как странно — он боялся повторения, а я на него надеялась. И все же не стоило провоцировать Калеба, раз ему так тяжело становится контролировать себя. Быстро переодевшись, я подождала, когда Калеб откроет дверку с моей стороны, и мы пошли в сторону стадиона. Сказать, что я была счастлива, это солгать, потому что я была очень, очень, очень счастлива!

Это был дружеский матч, то есть комерционный, как его назвал презрительно Калеб, и счет Блекхокс, мог радовать только нас, — болельщиков Блекхокс — 5:1, в пользу Чикаго.

И когда радостные и немного охрипшие от постоянного подбадривания мы вышли на улицу, я даже не могла представить, что еще придумал для нас сегодня Калеб. Через полчаса, мы к моему удивлению приехали домой. В гостиной нас застала веселая Аланис, и заговорщицки переглянувшись с Калебом, повела меня наверх.

— У вас полчаса на все, — сказала она и втолкнула меня в ванну.

Она не знала, как быстро я умею мыться, мне хватило и десяти минут — мытье с остальными девочками из волейбольной секции не оставляло времени на долгое наслаждение горячей водой. Потому как нас было в секции порядка двадцати, а душевых кабинок было всего три. Волей неволей приходиться двигаться.

Когда я вышла оттуда, вытирая влажные волосы, она стояла возле кровати, на которой было разложено чудесное платье в стиле 50-хх, или как любила говорить Бет (при чем мечтательно закрывая глаза) в стиле винтаж, бордового цвета из бархатной ткани. С кружевным черным поясом, и кружевами возле декольте оно напоминало мне картины тех времен с красивыми актрисами, такими элегантно трепетными, что их хотелось бы защитить любому мужчине.

Не обращая внимания на мою скромность, незнакомые руки Аланис помогли мне одеться. А потом и причесаться, сотворив из моих волос блестящую волнистую массу, точь в точь как в фильмах 50-хх.

— Ну прям, как во времена молодости моей сестры. Помню, она была так красива, намного красивее меня, Алана или Аллета. Самая красивая, она умерла так рано, прямо, как и твоя мать.

Я хотела, уже было ее исправить, сказав, что Самюель жива, но вовремя спохватилась, вспомнив, что она говорит о Фионе.

Обув черные туфли с закругленным носком и твердым каблуком, я почувствовала себя не в своей тарелке. Умелый макияж, прическа и одежда, сделали меня старше на несколько лет, и при этом я не была похожа на себя — какая-то красивая и роскошная женщина смотрела на меня из зеркала. Голые плечи светились белизной, глаза горели синим, по сравнению с приглушенными тонами моей кожи, волос и платья.

На меня смотрела девушка из времен молодости Калеба — именно так в то время они должны были выглядеть.

Когда я спустилась вниз под воркование Аланис, доброй тетушки, которую я знала несколько дней, лишь ее руки удержали меня от падения, стоило моим глазам увидеть Калеба. Точнее не совсем Калеба, а Калеба Гровера, известного художника, которому никто бы, не дал 19 лет. Прекрасный мужчина, загадочный и неописуемо красивый, ждал меня внизу лестницы. Мое сердце заколотилось как сумасшедшее, стоило мне взглянуть в его глаза. Я даже не поняла, что делает Аланис, пока холодный незнакомый предмет не коснулся сначала моих ушей, а потом и шеи.

Калеб, улыбаясь на мою непонимающую улыбку, подвел меня к зеркальному буфету, в котором я вчера искала совпадение с чертами лица Джейсонда Деверо.

Незнакомка, которую я видела наверху несколько минут назад, теперь и вовсе перестала быть мной. Тяжелые холодные драгоценности сделали из меня совершенно чужую девушку. Я протестующе повернулась к Аланис, но она мягко перебила мои протесты.

— Это принадлежит теперь тебе, а раньше их носила Фиона. А до нее принадлежало моей матери.

Я нехотя погладила сверкающие камни, крупные рубины в обрамлении бриллиантов, и с тяжелым вздохом разрешила себе, походить в них, что и говорить, они безумно шли к платью!

— Любимая… — прошептал Калеб, и я поняла, действительно насколько хорошо выгляжу. У него просто не было слов сказать мне это.

— Думаю нам пора, — сумев преодолеть дрожь, ощутимую и мне, сказал Калеб.

Теперь мы ехали по улицам Чикаго не спеша. И всю дорогу Калеб не отпускал моей руки, а его глаза то и дело смотрели на меня, пожирали линию плеч, декольте, и я, как никогда раньше, ощутила, что имею над Калебом власть, не меньшую чем имеет он надо мной. Что сделали платье, пара туфель и прическа? Я стала, как никогда уверена в этот вечер.

Моя радость только увеличилась, когда Калеб остановил машину возле Drake Hotel — там на первом этаже есть заведение Coq d'Or, в котором вот уж несколько десятков лет играет лучший пианист города — Бадди Чарлз. Лучшее место, куда Терцо изредка водил Самюель, чтобы насладиться в обществе друг друга любимой музыкой Терцо. С ними я была там лишь один раз.

И если бы в другое время я с ревностью следила бы за тем, как Калеба провожают жаждущие взгляды женщин очарованные его красотой, то сегодня пришло время Калеба поволноваться. На меня то и дело кидали взгляды мужчины, и желание пригласить меня на танец, наверное, сдерживало хмурое лицо Калеба, с опасно мерцающими в темноте глазами. Что и говорить, официант шел к нашему столику только после того, как менеджер каждый раз всовывал ему двадцать долларов.

Остальные дни прошли не так, как этот день, организованный для меня Калебом, но я еще долго была под впечатлением этого вечера, когда моя внешность неожиданно не уступала внешности Калеба. Этот день внес ощутимую лепту, в то дело, которое я называла «поисковая группа по поиску моего Я». Еще на несколько шагов за этот день я приблизилась к своей цели. И чем легче становилось мне, тем больше я доверяла Калебу.

Когда мы улетали в Англию, прощаясь с доброй Аланис, я как никогда была уверена в себе и своем завтрашнем дне.

За что наказуемы люди? За глупость? Нет, за самонадеянность!

Глава 6. Правду невозможно скрыть

Я нажимаю пальцами на глаза -

Это единственное,

Что способно остановить боль,

Которая соткана из всего,

С чем мне приходится сталкиваться.

Боже, это никогда не закончится…

Боль не останавливается,

Становясь только сильнее…

(Duality, оригинал Slipknot)

— Все к лучшему, — увещевал меня Калеб, но я никак не могла отойти от шока.

— Прат снова с нами? — спрашивала я себя, а может и Калеба, так как он странно и улыбчиво смотрел в мою сторону.

Голова медленно становилась чугунной, и боль знакомым отравленным ручейком проникала внутрь. Но я знала, что могу отрешиться от нее. В моей сумке лежало письмо Джейсонда, в котором он написал мне, как лучше всего контролировать себя.

Я отвернулась к иллюминатору, чтобы скрыться от понимающих глаз Калеба, и хоть ненадолго расслабиться и суметь преодолеть боль, и ворох картинок, мыслей и воспоминаний, которые давили на меня со стороны сознания Калеба. Лучшим вариантом было просто заснуть, только в самолете это было просто невозможно, когда вокруг сидело множество людей, а также вампир, в сознание которого мне было попасть легче всего. Его ментальная сопротивляемость моему дару была минимальной. Ну, хоть что-то у меня выходило хорошо!

Несколько минут сосредотачиваясь на воспоминании о море, я ощутила, как боль отступает.

— Только что, ты пыталась контролировать себя? Не хотела попадать в мое сознание без разрешения? — снова понимающая улыбка. Что-то подобное происходило все время, пока я была беременна — люди с пониманием смотрели на меня и думали, что это просто гормоны.

Главное теперь было не раздражаться и не злиться, но как без этого, если я, в отличие от Калеба, прекрасно понимала, чем сулит возвращение Прата в семью. Короче говоря, ни чем хорошим. Я нюхом чуяла, что будут проблемы. Это тоже самое, когда идешь по скользкой тропинке к дому, и понимаешь, чувствуешь, что сейчас точно должна шлепнуться. Не знаю шестое ли это чувство, или как его там, но я отчетливо и точно понимала, что приезд Прата хорошенько встряхнет нашу жизнь. Да и для него будет сильным потрясением то, как все изменилось в нашей жизни. У меня появился Калеб, у родителей Соня и Рики, а также в нашу жизнь прочно вошел Грем!

Я не боялась, что Прат сможет как и раньше влиять на меня, нет, но я боялась, что он попытается, а это очень не понравиться Калебу. Тогда Прат начнет искать других развлечений, как попойки в моей компании и шатание по барам здесь, в городке, а также в Лутоне, а может даже и в Лондоне. Вторые два города меня не интересовали, а вот его появление в городке наделает шумихи. И он, конечно, попытается сделать свое появление как можно заметнее. Я уже себе представляла, скольких женщин в городе он совратит, с кем подерется, и обчистит в покер и Блек-Джек. Картинка, которая всплывала перед моими глазами, становилась с каждой минутой просто ужасающей. Самым страшным, что может сделать Прат, так это убить кого-то в пределах города… кого-то кого знаю я, или родители…Меня передернуло от страха.

Прохладная рука легла на мое предплечье и, проследив за нею, я посмотрела на Калеба.

— Я думаю, все будет не так уж ужасно как это ты только, что себе представляла. Думаю, Терцо и Самюель найдут способ его приструнить.

Я слабо улыбнулась. Если бы был такой способ, Терцо и Самюель давно ним бы воспользовались. Но проблемы медленно начали улетучиваться из моей головы, когда я продолжила смотреть на Калеба.

Челка падала на широкий, белоснежный лоб. Широко открытые глаза казались огромными, не смотря на густую линию ресниц, накрывающие их сверху. Я будто впервые разглядела, что самая красивая черта его лица — губы. Подвижные, яркие, точно очерченные, словно выведенные резцом на податливой глине. Они могли изыскано кривиться в надменной улыбке. А могли смеяться, так беззаботно и весело, заражая и меня тем своим особенным весельем, присущим его девятнадцатилетней стороне сущности.

Теперь его улыбка не просто заражала меня веселостью, она вселяла надежду.

— Не гадай и не беспокойся, мы узнаем обо всем, как только приедем. Я буду рядом. Неужели Прат такой монстр?

Я нервно хихикнула. Ну да, Прат не монстр, он разбалованный, взрослый детина-вампир.

Дорога от Лутона к городку не показалась мне ни долгой, ни короткой, я ее вообще не помнила, единственным запоминающимся действием было то, как я вытирала липкий холодный пот с ладоней об джинсы. Я боялась, и это чувство, уже не могли преодолеть глаза Калеба. Как бы он на меня не смотрел, я продолжала бояться. Сама не знаю чего, но ощущение надвигающихся неприятностей не проходило.

Мы, наконец, подъехали к моему дому. Коттедж неожиданно как будто бы вырос и навис надо мной всей своей массивностью и тяжестью, словно вот-вот упадет. Легкое покашливание заставило меня взглянуть на Калеба, открывшего мне пассажирскую дверь. Его глаза внимательно следили за мной.

— Ты давно так стоишь? — смущенно спросила я, и быстренько выбралась из машины.

— Не засекал, — небрежно отозвался Калеб, и прежде чем я смогла сделать хоть шаг, притянул меня к себе. Он поправил мои волосы, стер пот над губой которого я не замечала, и только тогда поцеловал. Как всегда прохлада его губ заставила забыть обо всем, несколько блаженных мгновений Прата и проблем которые он нес в себе со своим приездом, не существовало. Медленно по телу словно разлилось тепло, и я ощутило некоторое расслабление во всех своих частях тела.

— Так намного лучше, — сказал Калеб. И мы еще несколько минут простояли, обнявшись и просто смотря друг другу в глаза. Сейчас мне даже не нужно было пролезать в его сознание, чтобы понять, о чем он думает, так как я думала приблизительно о том же. Да ну их всех вместе с Пратом, и убежать на вершину города, откуда открывался замечательный вид. Я бы взяла фотоаппарат, Калеб краски, и мы просидели бы там вечность…

Но нет, так нельзя, это знала я, и на этом все равно настоит Калеб. Нужно принимать все трудности в лицо. А иначе ты или трус или предатель.

— Теперь пойдем?

Я кивнула, и мы под руку пошли к ступенькам коттеджа, которого казалось, я не видела вечность. В моей голове, по-прежнему сохранялся вид особняка в Чикаго, который со временем станет моим. Терасса, кресла, — что-то изменилось, но я не обращала внимание на общий вид, по-крайней мере сейчас. Стук сердца заглушал все вокруг, звуки, и что странно даже запахи.

Все больше в моем мозгу зрело желание развернуться и убежать подальше отсюда, отсидеться где-то в лачуге и переждать все то время что Прат будет здесь, а потом появиться снова, когда ему наскучит жить с нами и он удалиться в поисках новых развлечений.

«Это страх» — шептал противный голосочек в моей голове, — «и боишься ты не последствий, а того что Прат по-прежнему может управлять тобой, как дрессированной собачонкой…». Я тяжело сглотнула. Голос был прав, я боялась Прата, и боялась, как Калеб может отреагировать, если узнает, что Прат во многом виноват, в связи с той ночью изнасилования. И боялась, что родители могут узнать. Я боялась всего того, что Прат снова возвращал в мою жизнь.

Неудержимости!

Я боялась самой себя.

Дверь открыл Калеб, и я тут же услышала смех и разговор, что шел в гостиной.

— Ну что я могу сказать, ты же знаешь брат, как я люблю эти чопорные английские городишки! — снова раздался легкий смех, который принадлежал красивому мужчине.

— Мы дома! — торжественно крикнула я, заходя в гостиную, при этом вцепившись в руку Калеба, как в спасительную соломинку. Будь он человеком, я бы сделала ему, наверное, больно, так как хватка моя сейчас был сильна от страха и перенапряжения.

— Я тоже, — мелодичный голос Прата последовал за его фигурой, вытянувшейся в полный рост при нашем появлении. — Как ты выросла моя малютка!

Он двинулся мне навстречу, и попытался обнять, но вышло это как-то неловко, так как я продолжала держать руку Калеба.

Прат удивленно покосился в мою сторону, а затем посмотрел на Калеба.

— Прат Туорб, а вы я так понимаю…

— Калеб Гровер — лаконично отозвался Калеб, не раскрывая Прату, кем он является для меня. Безусловно, это не его дело, и тут я была полностью согласна с Калебом.

Калеб осторожно высвободил руку и подал ее Прату. На несколько мгновений затаилась тишина, я выглянула из-за плеча Прата, чтобы посмотреть на родителей, и отметила, что и они с интересом наблюдают за тем, как себя поведет Прат с Калебом. Также я заметила, что в доме не было Грема и детей, а на улице отсутствовало солнце — значит Грем забрал детей на прогулку, подальше от Прата. Интересно, что же было до нашего приезда?

Я вновь обратила свой взгляд к дяде. Шелковистые темные волосы, совсем как у Терцо, но длиннее, рассыпались по плечам Прата, несколько прядей упали на белое лицо, и, когда он снова взглянул на меня, в его глазах читалось любопытство и насмешка. Потом его взгляд вновь метнулся к Калебу. Я поняла, что он оценивает его, и в глазах Прата мелькнул страх. Чем страшен был Калеб?

Обернувшись к любимому, я тут же оценила два застывших серых камня — его глаза, и то, как он смотрел на Прата. Воспоминания, догадалась я. Калеб что-то увидел в воспоминаниях Прата. Да уж я могла себе представить те оргии, море крови и всего остального, что Калеб мог увидеть там.

— Так, так, как вижу, ты весела, здорова, и явно похудела со времени нашей последней встречи.

Прат вернулся к дивану, мы проследовали за ним. Сесть нам пришлось с другой стороны от него, но Прат все равно повернулся в нашу сторону. Я взглядами поздоровалась с родителями, и понимала как им, наверное, хочется обнять меня и расспросить о поездке, но эти первые минуты, скажут обо всем, что задумал Прат. Его теперешнее поведение задаст темп всему тому, что будет происходить впоследствии.

— Возможно потому, что я уже родила, а тогда была только на первых месяцах беременности.

Прату хватило совести отвести глаза, когда я это сказала. Калеб возле меня заметно напрягся. Теперь пришла моя очередь успокаивающе сжимать его руку.

— Да, точно… — Он улыбнулся жестоко, но как-то неубедительно, слишком уж наигранно и незлобно. Прату не нравилось то, с какой фамильярностью (по его мнению) Калеб держит меня за руку. Но его это и не должно касаться.

Я жестко посмотрела на дядю, и тот тут же отвернулся к Терцо и Самюель.

— Так, где же мои внуки, жажду их увидеть!

Я отметила, как улыбка Самюель несколько затвердела. Она повела плечами, от чего серебристые локоны, тщательно уложенные с утра, рассыпались по плечам волной. Ее нежное лицо с голубыми глазами снова приобрело мягкость, а губы сложились в подобие действительно настоящей улыбки.

— Думаю довольно скоро! — отозвалась она. Терцо небрежно обнял жену за плечо, и наверное никто кроме меня не оценил этого сдерживающего жеста. Отец старался ее немного успокоить. Не знаю было ли ее раздражение связано с моим появлением в комнате, или же на нее так действовал Прат и его разговоры о детях, но Самюель явно казалась напряженной. Ну что ж, значит, не одна я ожидаю от появления Прата серьезных осложнений и проблем.

— А где они сейчас, только не говори, что ты наняла няньку!! — Прат добродушно рассмеялся, и лишь теперь я поняла, что он отметил, как сковано мы все себя ведем. — Или дело в том, что вы боитесь за мою несдержанность. Спасибо что переживаете, но я сыт, и вряд ли захочу поужинать своими внуками.

Я переглянулась с родителями, и напряжение медленно начало спадать.

— Ну, знаешь, ты сам виноват, — отозвался Терцо. Он привычным жестом зарылся в кучерявые волосы, словно пытаясь их поправить, но прическа и так выглядела идеальной. — Ты и твоя неудержимость постоянно приносят неприятности.

Мы все замолчали. Я постаралась сосредоточиться на комнате, и оценить то, что мама изменила за время нашего отсутствия. Но не получалось. Новые шторы, обивка для стульев, и вазочки не могли меня заставить оторваться от слежки за Пратом краем глаза.

— Так, где они? Отдали в садик? Вывезли из страны?

Кажется, Прат все еще не осознавал серьезности сложившейся ситуации.

— Они с моим отцом, — лениво сказал Калеб, следя за реакцией Прата.

Тот обернулся к нам, недоверчиво и надменно, при этом язвительно улыбаясь. К такому Прату я как-то не привыкла. Еще ни разу не видела Прата, настолько агрессивно настроенного к кому-либо, как теперь к Калебу.

— С какой интересно стати, вы, мистер Гровер, влезаете в разговор семьи? То, что Рейн с вами дружит, еще не дает вам никаких прав в этом доме.

Калеб буквально оцепенел, пытаясь обрести дар речи. Я в страхе ожидала, как он сейчас взорвется и Прат отлетит к стене. Но Калеб сделал два решительных вздоха, поднялся на ноги и пошел к двери. Я не успела его остановить, миг и Калеб исчез.

Медленно приходя в себя, я не сразу же оценила зловещую тишину.

Обернувшись, я увидела, какими злобными взглядами смотрят на Прата Терцо и Самюель.

— Ты не смеешь появляться здесь просто так, будто бы ничего не случилось, и тем более вести себя подобным образом с новыми членами семьи. Я не остановил Калеба лишь потому, что он сам решил дать нам время разобраться с тобой. У него есть врожденное чувство такта. — Терцо отделился от жены, и только ее крепкие руки не позволили ему вцепиться в брата. Медленно его глаза снова возвращались к привычному серому цвету.

— Так значит, он ушел, чтобы вы достойно наказали меня. Какая честь. Сколько в нем благородства, страшно подумать. Увольте меня от своих нравоучений. — Прат откинулся на диван, и кажется, чувствовал себя удовлетворенным, как кот, который украл сметану. Ему понравилось то, как он заставил Калеба уйти. Но на самом деле все было не так, и мы трое это знали, а вот Прат нет. Просто Калеб разрешил Прату остаться, а нам выяснить с ним все семейные взаимоотношения.

Я аж подпрыгнула на диване от его нахальства.

— Может, тогда начни вести себя подобающим образом? И больше никогда не смей так говорить с Калебом! Он мое будущее, и если хочешь тоже оставаться в нем, имей хоть какое-то уважение к другим! — теперь уже заговорила я крайне возмущенная поведением дяди.

Прат был явно удивлен и обижен, что я не просто за него не заступаюсь, так еще и говорю подобным образом. Он пристальней, чем раньше посмотрел на меня, но меня такие взгляды как раньше не смущали. Я стойко выдержала его исследование.

— То есть твое будущее? Он кто тебе?

— Тот ради кого я хочу перестать быть человеком, и тот с кем хочу провести следующую сотню лет!

Прат ошеломленно смотрел на меня. Он на миг приподнялся и снова осел на диван.

— Он же старик. — попытался привести хоть какой-то довод в свою правоту Прат, но безрезультатно. Ему нас не убедить, что он тут распинается ради семьи.

Терцо фыркнул. Глаза его заискрились недобрым огнем. Если бы он не был так похож сейчас на профессора в этом черном костюме, я бы решила, что он чрезвычайно зол. Но этот костюм, портил все впечатление. Люди в таких вот костюмах по своей природе не умеют быть злыми.

— О молодости вспомнил? Пусть он будет старше меня, лучшей партии, чем Калеб даже я бы не смог найти для дочери.

— Могли бы предупредить!

Я тяжело вздохнула. Можно подумать, предупреди его кто-нибудь, он вел бы себя иначе. Я зло посмотрела на Прата, и он понял, что я разгадала его уловку. Не только Прат знал меня хорошо, но и я его.

— Не знала, что нужно предупреждать тебя о хороших манерах! — пришла очередь Самюель злиться. Вот ее светлые волосы и ангельские голубые глаза не могли скрыть вспыльчивый характер — если Самюель была зла, недооценить ее невозможно. — Только посмей нам испортить жизнь и тут. Не знаю, каким чудом тебя простила Рейн, ты тут лишь благодаря ее доброте, но только начнутся новые твои фортели… — Самюель затихала. Грозно и звеняще. Прат такого от нас не ожидал.

Я поднялась на ноги. Мне не хотелось слушать дальше эти выяснения. Я хотела поскорее увидеть детей, а также Грема, и друзей, но не слушать ссоры.

— Я иду к Калебу. Вечером мы будем у нас. Посмей ему сказать хоть слово не так…я с тобой на всю жизнь перестану разговаривать.

Несмотря на то, что Прат оценил уровень мое злости и угрозы, удержаться от иронии ему не удалось.

— Даже через смс?

Я не улыбнулась как раньше. Печально и грустно я смотрела на него, и заметила, как на лицо Прата наползает понимание, что он утратил надо мной привычный контроль. Я больше не буду петь под его дудку. И посмей он теперь это сделать, воспротивиться Калеб. Я даже не могла представить, что Калеб сделает с Пратом, если узнает, кто был виновником многих моих проблем. Как физических, так и психологических.

Темные волосы, обрамляющие его лицо, качнулись вперед в знак понимания, но я понимала, что это еще не все. Все только начинается.

Наконец-то я смога подойти и обнять по очереди родителей. Немного дольше я задержалась в объятьях матери. Они были такими прохладными, такими родными, и в них я чувствовала себя так уютно, почти как с Калебом. Самюель понимающе погладила меня по лицу и все же решительно подтолкнула к двери. Ей тоже хотелось со мной поговорить, но сейчас им предстоял серьезнейший разговор с Пратом, и она думала, что мне это лучше не слушать.

Только выбравшись на улицу, я вспомнила, что Самюель было, сказала Прату, что он здесь, только потому, что я его простила. Но откуда они знают? Или точнее надо сказать, что оказывается, они все знают?!!!

Я ошеломленно застыла около машины. Несколько минут ушло на то, чтобы осознать услышанное. Я тяжело прислонилась к машине. Очень хотелось плакать, и в этот момент мне не хватало постоянной поддержки Калеба. Воспоминания тяжелыми волнами накатили на меня, та ночь и вечер, когда Прат в очередной раз помог мне напиться и потащил на дискотеку. Усилием воли я подавила все это и села в машину.

По дороге к дому Калеба, мне приходилось приветственно махать в окно знакомым. Я надеялась, что может встречу в городе Теренса с Бет, но их нигде не было видно. Позвонив Теренсу на сотовый я в очередной раз натолкнулась на автоответчик, и оставлять десятое сообщение как-то не хотелось.

Осень бушевала в нашем городке, все еще напоминая лето, но только не теплом. Воздух на улице был прохладным, а ветер так вообще ледяным, проехав некоторое время с открытым окном, мне пришлось его закрыть — все-таки закаленной меня не назовешь. Листва на деревьях медленно приобретала еще какие-то оттенки кроме зеленого, плющ который увивал дома, темнел, трава по-прежнему сохраняла сочность. Но ее покров нарушали уже некоторые городские садовладельцы, сгребая мелкую опавшую листву, которая мне, например, вовсе не казалась помехой.

Как странно, еще совсем недавно я просматривала Интернет в поисках новостей относительно Прата, переживая и надеясь, что он во что-нибудь не вляпался, а сегодня, я была бы рада, чтобы он вновь исчез где-нибудь в мирских широтах. И желательно подальше от нас, Лутона, Лондона и Англии в частности. Меня, как оказалось, не устраивает ни один, ни другой вариант. Я хотела быть уверенной, что он в полном порядке, но при этом, чтобы находился подальше от нас.

Внешний вид дома Гроверов тоже изменился. Я несколько минут не могла выйти из машины. Чувство паники охватило меня, когда я поняла, что моя жизнь начинает кардинально меняться. А я не люблю изменения, они вгоняют меня в депрессию, заставляют нервничать. Я из тех людей, которые годами живут на устоявшихся традициях, в одно и тоже время встают, ездят определенной дорогой, и движутся по жизни одним и тем же путем. И такие вот изменения выбивали меня из колеи. По своему опыту я знала — изменения в моей жизни всегда к худшему. И это не было простым накручиванием себя, я это знала определенно! Дома постаралась Самюель, изменив интерьер, и я еще могла с этим смириться, но как оказалось, и Грем постарался на славу. Дом было трудно узнать. Раньше он был шоколадного цвета, теперь почти черный, и белые края окон выглядели на нем кощунственно. Исчезла ограда с цветами, которую я в прошлом году сломала, когда врезалась в нее на машине. А также исчезли плетеные стулья с веранды. Все выглядело ужасно, так, словно они собирались этот дом продавать под похоронное бюро. Я в отчаянии сидела и смотрела на этот дом и не могла заставить себя выйти из него.

Резкий стук в стекло машины заставил меня подскочить на месте. Я затравленно посмотрела на хмурого Калеба, который пялился на меня сквозь стекло.

— Ты собралась устроить около моего дома сидячий манифест? Против чего? Может, и я присоединюсь?

Он уже переоделся из костюма в излюбленные джинсы и запачканную краской футболку, но выглядел при этом по-прежнему красивым. Мокрые волосы напомнили мне о том, что и я бы хотела попасть в ванную с горячей, ароматной водой от которой идет пар.

Я, так ничего не ответив, заставила себя выбраться из машины. Не смотря на то, что Калеб явно был зол, он не оттолкнул меня, когда я прислонилась к его шее лбом, и так и застыла. Я чувствовала себя, словно неделю не была дома, и летела через весь мир несколько часов домой. Странно, но ведь все так и было. А появление Прата и связанные с этим нервы не помогали расслабиться или отдохнуть.

Потом перевел взгляд на меня, покачал головой и что-то пробормотал, после чего провел правой рукой по мокрым скользким волосам.

Я понимала причину злости Калеба, и не могла ему позволить злиться на меня из-за поведения Прата.

— Прости, никто из нас не знал, что он заявится к нам так неожиданно и будет вести себя подобным образом.

— Тебе не за что извиняться. Я сегодня еле удержался, чтобы не выкинуть вашего Прата за двери. Но дом принадлежит Терцо и решать ему…. Но смотря на него, я еле сдержался…. Как только вспомню, что он делал раньше, на что тебя толкал…

— Так ты знал? — ахнула я. Все знали то, что я так тщательно скрывала!

— Твоя память открывается мне с каждым днем больше. — пожал печами Калеб. — Я знал, как ты волнуешься по этому поводу, и не хотел тебя расстраивать. Меня больше злит и пугает то, что ты все ему простила.

Я тяжело вздохнула. Ну что я могла ему сказать?

— Он позволял мне совершать хоть какие-то ошибки, а рядом с Самюель и Терцо я была этого лишена. Также теперь и возле тебя…

Калеб посмотрел на меня печальным взглядом, слишком ранимым, чтобы я могла себе позволить увидеть это и остаться в стороне.

— Тебе плохо со мной? — прошептал Калеб, удивленно взирая на меня сверху вниз. Ну почему я никогда не могу внятно объяснить ему, что меня тревожит?

— Конечно же, нет, — мягко увещевала его я.

— Тогда что ты имеешь в виду?

Жар его голоса обдал меня как горячий ветер, при этом дыхание его оставалось свежим. Мне было трудно дышать, когда он говорил с нежной хрипотцой в голосе. Глаза его светились мягким светом, серебристым блеском, но я любила, когда его глаза темнели, становясь темным, расплавленным серебром, постаревшим со временем.

— Какой же я еще ребенок, — просто отозвалась я, любимой фразой Калеба.

— Да. — коротко согласился Калеб, и нагнулся чтобы поцеловать меня. Я знала, что поцелуй должен быть коротким, и все же не собиралась делать его таковым. Только Калеб прикоснулся к моим губам, я обхватила руками его шею, и постаралась вложить в этот поцелуй все накипевшее за сегодня.

Когда я все же позволила Калебу поднять голову, он выглядел охмелевшим и несколько удивленным.

— Ты устала — констатировал он. И хоть я не понимала, с чего он это взял, но не могла не согласиться.

— Ужасно, — с облегчением выдохнула я, и прислонилась вновь к нему. Калеб подхватил меня на руки и понес к дому. — Хочу помыться, поесть и лечь спать. А вечером пойдем ко мне.

Калеб посмотрел на меня весело.

— Ты уверена, что твой дядя будет этому рад?

— А кто его вообще будет спрашивать!

Калеб застыл возле входа и помедлил. Я удивленно посмотрела на него.

— Честное слово! Родители уже проводят с ним курс реабилитации.

Он засмеялся, но видно было, что его тревожит что-то другое. Я заволновалась. При этом вдруг отчетливо услышала, как от него пахнет красками и растворителем. Интересная реакция на панику!

— Что случилось?

Я подумала, что просто не переживу еще какие-нибудь изменения. И выражение лица Калеба заставляло думать как раз об этом.

— Сейчас, когда мы войдем в дом…

— То есть когда ты меня внесешь, — поправила его я, за что заслужила порицающий взгляд и потому хихикнула.

— Когда я внесу тебя в дом, пожалуйста, сделай вид, что ничего не происходит, хорошо?

Я затаила дыхание. Глаза Калеба были серьезны, а губы поджаты, как будто бы я что-то натворила. Но ведь ничего такого я пока еще не натворила, значит натворил кто-то другой.

— Знаешь, от твоих слов мне становится совершенно не весело. Вноси!

Мы зашли, и сначала дом показался мне пустынным, но, по крайней мере, убранство в коридоре не изменилось. Но чем ближе Калеб подводил меня к кухне, я стала слышать разговор. Говорил Грем, это точно, а еще был слышен лепет малышей, и тут я услышала женский смех. Мы остановились. Я посмотрела на Калеба, а он улыбался в ответ. Смех был не просто женский, так смеялась Ева. Точнее говоря, я никогда не слышала, чтобы Ева смеялась так, но голос принадлежал именно ей.

— И что тут странного? Ева и раньше к вам приходила. — я не понимала осторожности Калеба. — Она ведь всегда ждет у тебя дома, если мы куда-то отлучаемся.

— Вообще-то Ева провела здесь почти неделю, отлучаясь домой только чтобы поспать.

Возможно, я действительно была слишком усталая, так как не понимала, к чему клонит Калеб. Наверное, он это понял и решил, что мне стоит увидеть все своими глазами.

— Рейн приехала, как ты и говорил папа, — с такими словами мы вошли в кухню.

Если я не понимала, о чем говорит Калеб, то сразу увидела это. Грем и Ева сидели рядом на коврике, постеленном посередине кухни, а перед ними на коврике играли Рики и Соня. Грем оторвался от Евы (как мне показалось на силу), и, поднявшись, тут же пошел ко мне.

— Как же мы все по тебе скучали.

Мы? Что значит мы?

— Я тоже!

Вот за что я так любила Грема. Для него я стала ребенком, причем именно его ребенком, дочерью, которую он давно потерял. Я радостно отдалась в эти объятья, а потом также в руки Евы, но моей главной целью были маленькие ручонки, что радостно тянулись навстречу мне, как только Рики и Соня услышали мой голос. Присев возле них на коврик я тут же обхватил крепко обоих. Так же как и возле Калеба, около моих малышей тревоги отступали. Этих два чуда, которые странным образом смогла на свет произвести я, всегда будут моим счастьем, к сожалению не таким как Калеб, но это не значит, что я их не люблю.

И вот, когда прошли эти первые минуты, я уловила атмосферу, которая волновала Калеба — между Евой и Гремом явно что-то происходило. И это что-то невозможно было уловить глазами, но я почувствовала изменение в их поведении. И Грем явно не смотрел на Еву как на меня, ребенка, а как на девушку. Конечно, нельзя было сказать, что он смотрел на нее с интересом, а скорее будто бы впервые увидел.

— Как прошла поездка? — Ева сияла. Устроившись около меня, она забрала к себе Соню, а я в то время укачивала на руках Рики. Стоило ему устроиться в моих руках, как он начал засыпать. Соня, лишившись компании, тут же стала такой же вялой, и руки Евы подошли для того, чтобы на них задремать.

Глаза Евы, необычайно зеленые, словно их подсвечивали лампочки, смотрели на меня как-то торжественно, и она этого, скорее всего, не замечала. Я также отметила, что одета она не как всегда в джинсы и свитер, а в милый сарафан, длиной до колен, из вельветовой ткани, а под ним бежевая блузка, с рукавами фонариками. Тут же на стуле висел пиджак в тон сарафана. Светящиеся глаза я еще могла понять, но то, что она в платье, о многом говорило. Грем, например, очень любил, когда девушки носили платья. Честное слово, они меня пугали!

Я красноречиво посмотрела на Калеба, и он, заметив мой взгляд, тут же постарался забрать отца из комнаты.

— Ну, девочки, вы тут поговорите о своем, а нам нужно обсудить свои мужские дела.

Лицо Калеба сохраняло спокойствие, но я-то видела, как его глаза насмешливо искрятся. Мы думали в данный момент об одном и том же.

Ева проводила Грема тоскливым взглядом, которого просто невозможно было не заметить.

— А теперь рассказывай, что между вами двумя происходит?

Я тут же перешла в наступление, не давая Еве опомниться. Она потупилась, сделав вид, что поправляет волосы Сони, но ей от меня не скрыть подлинных чувств.

— Ты о чем? — она попыталась сказать это невинным голосом, но вспыхнувшие щеки, тут же выдали ее обман.

— Я о том, что ты похудела, на тебе надет сарафан, а еще на твоем лице косметика, и вы несколько минут назад сидели с Гремом бок о бок, как голубки! Так в чем же дело? Уезжая в Чикаго, я определенно ни о чем таком не слышала.

Ева улыбнулась застенчиво и скромно, как школьница, которую священник застукал за прогуливанием уроков в кафе-мороженом. Ну, разве можно быть такой? Такой доброй, милой и простодушной? Только не в нашем мире. Как же она сможет когда-нибудь смириться с тем, кем является Грем. И зачем он только так поступает? Грем ведь и дальше занимается розыском жены, и он вряд ли захочет когда-нибудь обречь Еву на то, чтобы быть вампиром, так зачем тогда?

— Не знаю. Сама ничего не знаю. Просто когда вы уехали, я по привычке зашла к Калебу, чтобы отдать книгу, в тот день к Грему привезли детей, и я осталась ненадолго помочь. На следующий день позвонила твоя мама, и снова попросила посидеть с ними после колледжа. Тогда к вам домой пришел Грем, и остался, чтобы помочь мне, и так почти всю неделю. Один день я помогала Грему разбирать какие-то старые вещи, что остались от прежнего хозяина дома, чтобы забрать их в приход… и так вот почти вся неделя, — Ева рассказывала так, словно сама не верила тому, что говорит.

Густые каштановые волосы, которым могла бы позавидовать любая модель, закрыли от меня лицо Евы. Но мне не нужно было смотреть на него, чтобы понять, что она скрывает от меня — надежду. Глупую надежду, которой так боялась я. Грем просто не имел права так себя вести. А он точно должен был понимать, какие чувства питает к нему Ева. И если он не понимал их ранее, то за эту неделю должен был понять! Я чувствовала, что у меня назревает ответственный разговор с отцом моего восьмидесятитрехлетнего парня!

Я просто так и не смогла заставить сказать ей еще что-нибудь. Не могла. Я себя ненавидела за то, что собиралась сделать, и все же была обязана, но сказать или поговорить с Евой сейчас было выше моих сил. Я слишком сильно устала. И проблемы с Пратом заставят меня просто наговорить ей слишком много болезненной или вообще запрещенной правды.

Прикинь Ева, тот, кого ты любишь — вампир!!! А не хочешь ли ты присоединиться к нашей компашке мертвяков? Ну как, ей понравиться такая правда? Я сомневалась. Сегодня я во всем сомневалась, а с какой я уверенностью возвращалась домой! Это мне наказание за самонядеяность!

Вечер неумолимо приближался и из всего того, что я хотела сделать, мне удалось только поесть.

Соня и Рики спали в комнате, которую Грем обставил специально для них (даже не могу передать, как меня это сначала напугало), а мы вчетвером расположились на кухне, понятное дело, что ели только я и Ева, но ее этот факт совсем не смущал. Калеб и я рассказывали о поездке, если можно назвать мои комментарии с полным ртом рассказом.

— Так значит ты теперь богачка, — усмехнулся Грем. Его глаза смотрели на меня по-доброму, как на пушистого медвежонка, которых можно встретить в сувенирных лавках.

— Да, — коротко сказала я, и попыталась скрыть улыбку, перехватив взгляд Калеба.

— Значит моему Калебу достанется богатая невеста, — усмехнулся он.

Красивый, такой, каким может быть только вампир, Грем, так же как и мой отец, вовсе не создавал впечатления грозности. Черные волосы, несколько поседевшие, серые глаза, с той же серебристостью что и у Калеба, все в Греме говорило о его мягкости, доброте. Он как никто другой подходил Еве, и я это понимала, как и то, что им не суждено быть вместе. Понимал ли Грем то, что своим незначительным вниманием подрывает защиту Евы, и она надеться и живет теперь этой надеждой? Скорее всего — нет. Он так привык жить мечтой на воссоединение семьи, что уже просто потерялся в этих мыслях.

Мне было его жаль и в то же время, Еву мне было жаль намного больше, потому что я как никто другой представляла, что такое надеяться. В моем случае, Калеб отвечал мне взаимностью и был свободен. Грем, может в некоторой степени и симпатизирует Еве, но в то же время он не свободен, по крайней мере, не перед самим собой. Патриция, если она была еще жива, ведь с вампирами разное случается, наверняка продолжила жить своей жизнью, вспоминая сына и мужа, если только изредка. И честно говоря, я ее не осуждала, хоть кто-то из них двоих зажил полноценно.

— Да уж, невеста, — усмехнулся Калеб, и посмотрел на меня. Все в нем говорило о любви, и напоминало мне о тех ночах на испанском острове, и днях, когда мы или встречали или провожали рассвет и закат. Говорили о тепле, и том дне, когда он устроил мне день сюрпризов в Чикаго. Это чувство в его глазах и мои воспоминания и были любовью.

Мы так и не говорили о будущем. Начали было говорить тогда на острове, но сначала Калеб был встревожен, а потом я просто не осмелилась. Он смутно знал, когда я хочу перестать быть человеком, а я могла только догадываться, хочет ли он жениться на мне со временем. Зато я более или менее знала о его прошлом. Что уже много значило для меня.

— Не слышала, чтобы вы двое собирались жениться, — Ева говорила со мной, но ее глаза время от времени перебегали на Грема. Но теперь, когда в доме были мы с Калебом, Грем почти не обращал внимания на нее и Ева это отметила. Она выглядела разочарованной и огорченной, чего и следовало ожидать. Или, точнее говоря, я как раз этого и ожидала. Грем просто снова станет старым добрым Гремом, а мне придется выслушивать рыдания Евы, или не рыдания, а скорее полную отстраненность Евы, каковой она и была большую часть времени, что я ее знала.

— Да нет, так мы просто говорили, пока были в Чикаго — мои родственники, еще более чопорные, чем бабушки в нашем приходе, — пояснила я. Неожиданно я поняла, что смотрю на Грема сердито и строго, и он заметил это. Впрочем, как и Калеб. Впрочем, как и Ева. Она предостерегающе глянула на меня, значит, уже догадалась, что я хочу поговорить с ним!

— Просто говорили так, — вторил мне голос Калеба, и по лучистому блеску в его глазах я поняла, что его сложившаяся ситуация веселит.

— Слышал, приехал твой дядя, — наконец вставил Грем после минутного молчания. Эти слова заставили посмотреть Еву на него удивленно. А потом на меня.

— Что, правда? Я слышала, что сегодня с утра в городе видели шикарную машину, но не думала, что это к вам!

Ева была радостно возбуждена. Хотя в чем ее упрекнуть — в городе редко появлялись таинственные шикарные люди или с красивые незнакомцы. Но мне ее радость явно не передалась, а заставила вспомнить о насущных проблемах.

— Да…приехал к нам…ненадолго, — сухо отозвалась я. И, чтобы не смотреть на Еву и Гроверов, я встала и пошла мыть посуду. Грем не разрешал мне этого делать, так как возня на кухне ему нравилась, словно он снова вернулся к простой человеческой жизни, но сейчас мне просто необходимо было на что-то отвлечься, иначе я наговорю всяких глупостей о приезде своего дяди.

— Почему же ненадолго? — удивилась Ева.

Мне и не стоило оборачиваться, чтобы представить, как ее глаза светятся, странным необычным зеленым светом, когда она весела или радостна.

— Может, стоит пригласить вас с семей к нам с бабушкой на обед? — тут же предложила она.

Я резко обернулась и скользкая тарелка выпала из моих рук, но я даже не заметила шума, который она произвела.

— Не стоит, — резче, чем хотела, вскрикнула я.

Ева была удивлена, но Калеб сгладил мою неловкость, подскочив и собрав все стекло.

— Думаю, ты переутомилась. И действительно, Ева, может не сегодня, мы устали, да и Прат захочет отдохнуть — он приехал издалека. — Калеб был сама лучезарность.

Глупая невростеничка, думала я, не могла тоже придумать что-то подобное? Теперь Ева будет думать черт знает что.

— Ну, вообще-то я думала не на сегодня, — как бы оправдываясь, сказала Ева, — у бабушки через два дня день рождения, родители приедут, у них сложилось приятное впечатление от твоих родителей… вот я, и решила…вас я тоже приглашаю, — теперь Ева обратилась к Грему и Калебу. Хотя точнее говоря, она обращалась к Гроверам, но говорила с Гремом.

Да уж, ситуация складывается еще хуже чем я предполагала. Грем снова обратил свое внимание на Еву, и в очередной раз я отметила, что на нее он смотрит совершенно иначе, чем на меня или Бет — в ней он перестал видеть подругу Калеба, и ребенка.

— Хорошая идея, — вдруг сказал Калеб.

Я тупо уставилась на него. Что он задумал?

— Правда? — переспросила я.

— Да, действительно. Здесь совсем не хватает развлечений, думаю, Прату будет интересно провести в компании твоих родителей и других взрослых некоторое время.

Мы смотрели друг на друга, и я силилась угадать, что скрывается за блеском его серых глаз. Что ж выхода не было, нужно попробовать другой вид общения. Оставалось лишь одно средство, чтобы сейчас общаться друг с другом. Воспользовавшись тем, что Грем и Ева заняты обсуждением ее новорожденной сестры, я отвернулась от них и подошла к Калебу плотнее. Мы могли бы шептаться, но Грем услышит нас, а так, с помощью моего дара, мы могли поговорить незаметно для других. Но раньше я не пробовала делать так. Теоретически это было возможно, как я подозревала, но практически… практически, я могла лишь попытаться.

Калеб тут же понял, что я намерена сделать, его руки приобняли меня за плечи, и я прислонилась к нему. Когда я не смотрела в его глаза, на всем остальном было легче сосредоточиться.

Я глубоко вдохнула. Раз. Потом другой. Перед глазами поплыли тени, но они быстро прошли. Я словно очутилась в пустоте,… а может пустота во мне и моих мыслях, но вот несколько вздохов и светящиеся шары сознания Грема, Евы и Калеба предстали передо мной. Шар Калеба был мне уже знаком, только вот почему, я не могла вспомнить. Но сразу же поняла, что смогла бы узнать его из множества других сознаний. Идти к нему сквозь пустоту было невероятно легко и в то же время как-то болезненно. Я была слишком уставшая. Моих сил едва хватит надолго, понимала я. И в то же время желание узнать или попробовать могу ли я так, не отступало.

Вот шар висит передо мной, и, протянув к нему руку, я тут же оказалась в сознании Калеба. Так уютно и легко мне еще никогда не было.

Я открыла глаза и удивленно смотрела на него, и в тот же момент на себя, глазами его сознания.

«Получилось?» — спросила я мысленно и глаза Калеба удивленно расширились.

«Невероятно! Ты можешь общаться подобным образом?!! Это просто удивительно!»

Я была удивленна не меньше него, но чувствовала, что сил удерживать его сознания рядом со своим уже не хватает.

«Нет времени. Я слабею… что ты задумал?»

Калеб нахмурился и все же ответил мне в своих мыслях, даже не подозревая, что его хмурые мысли я тоже почувствовала.

«Хочется, чтобы в местных он увидел нечто больше чем мешок наполненный кровью. Это хорошо тем, что он будет под присмотром Терцо и Самюель.»

Я про себя поморщилась от таких высказываний Калеба, но он был прав. В этой идее был смысл. Раньше мы не общались близко с людьми всей семьей.

Связь с ним становилась все труднее удерживать. Я чувствовала, как начинает кружиться голова, но упорно цеплялась за его мысли.

«К тому же хочу понаблюдать за Евой и отцом. Что-то настораживает в том, как они себя ведут, надеюсь, он не посмеет…»

Я хотела сказать, что согласна с ним, но почему-то волна темноты неожиданно накрыла меня.

Темнота вдруг не оказалась забвеньем, потому что рядом все время кружились шары сознаний, и потому я могла понять или почувствовать кто рядом со мной. Но попасть в чье-то сознание я не спешила. Темнота и тишина меня устраивала. Не знаю, сколько времени прошло прежде, чем я решилась проникнуть в знакомый мне шар сознания Калеба.

Калеб был…зол, напуган и взволнован! И зол вовсе не на меня, спустя мгновение я увидела в его сознании образ Прата отчаянно рвущегося, чтобы подхватить меня на руки, но Калеб не позволял ему, а сам понес мое неосознанное тело в мою комнату, мимо молчаливых родителей. Он поставил меня на кровать, и старался ни на кого не обращать внимания. После нескольких минут бездействия и грубых слов, что плотным потоком лились из Прата, тот неожиданно вылетел из комнаты, и я четко осознала, что сама решила сделать так, а руки Калеба меня послушались.

Кажется, я ненадолго выпала из сознания Калеба так, словно он меня заставил это сделать, но в свое я так и не вернулась, и вокруг просто стояла тишина и темнота.

— Она попробовала сделать что?! — переспросил Терцо, опускаясь рядом со мной на кровать. Это было первым, что я услышала и увидела после темноты, опять-таки в теле Калеба.

— Попробовала общаться ментально со мной, — повторил Калеб. Странно, почему я не слышала, как он сказал это в первый раз. Лицо Самюель зависло надо моим телом, и тут я почувствовала, что мое сознание медленно затягивает назад из тела Калеба.

Я ощутила как рука, приятная и прохладная, трясет меня за плечо. Это была Самюель. Я знала, потому что последним, что я видела в сознание Калеба, как мама склоняется надо мной.

— Как себя чувствуешь? — по ее улыбчивому тону, я поняла, что открыла глаза, но самой Самюель еще не вижу.

— Словно давно не спала, — смогла, наконец, выдавить из себя.

Терцо, Калеб и Самюель в одночасье расслабились. Я попыталась сесть, но этому воспрепятствовали не только руки Самюель, но и головная боль. Не такая тупая, которой сопровождается телепатия, а именно такая, как с после затянувшегося сна.

Тут же рядом оказался Калеб. Я в отчаянии протянула к нему руки и Самюель после минутного колебания отошла от кровати, а рядом прилег Калеб. Я даже не заметила, когда рядом не стало Терцо.

В комнате не раздалось ни звука, но я понимала, что родители сейчас уйдут.

— Скажите Прату… — начала я и тут же улыбнулась, не открывая глаз.

— Да? — переспросила мама.

— Что это я его толкнула, не прилично говорить такие вещи, в присутствии ребенка.

После минутной тишины раздался смешок, который мог принадлежать только Терцо.

— Думаю, я тоже сейчас ему это объясню.

Я не стала смотреть, какими взглядами обменялись родители с Калебом, а просто позволила привлечь его к себе.

— Тебе нужно поспать, — мягко и в то же время требовательно сказал он, только хлопнула дверь.

Можно подумать я сопротивлялась. Сон уже и так почти накрыл меня с головой. Я была слишком усталой, чтобы спорить или проявить характер.

Глава 7. Чужие отношения

Ты любить не умеешь, умеешь кидаться словами

Ты морозом по коже прошелся немыми руками

Мне не хочется знать, почему вдруг растаяли тени

Почему в наших тусклых мирах нет счастливых видений

(Lelith)

Я проснулась одна. Впрочем, так бывало всегда, когда я засыпала с Калебом, это было некоторой его отличительной чертой. Сам он в сне практически не нуждался. За свою жизнь я всего раза три видела спящих Терцо и Самюель. А Калеба пока ни разу. Наверное, когда это произойдет, этот момент будет очень важным в моей жизни.

В комнате царил прохладный полумрак, и я была несказанно ему рада, так как чувствовала себя словно с похмелья. Глаза слезились, голова болела, во рту чувствовался солоноватый привкус, и, конечно же, ужасная сухость.

В слепую идя по комнате, я умудрилась несколько раз на что-то наступить, запутаться в одежде, а также чуть не упасть на чемоданы. От боли в ушибленном пальце я пару минут высказывалась о чемоданах и их происхождении, истинно в стиле Прата, и, в конце концов, нашла выключатель.

Моя комната представляла собой сплошной кошмарный сон ипохондрика. Выглядела она чуть лучше, чем после обыска.

Значит, именно таковой я оставила ее в день сборов перед отъездом в Чикаго. Странно, что Самюель не стала здесь ничего трогать — чистоту она любила, причем патологически.

Борясь с болью в глазах и голове, я попыталась хоть немного убраться, а потом и сама переоделась. Мысль что внизу сидит Калеб, заставила отказаться от старых широких футболок и шортов. Я достала узкие джинсы и смешную кофту с короткими рукавами и рюшами вокруг горловины, по стилю напоминающую что-то среднее между детской и романтической. Цвет у нее был не самый мой любимый — почти розовый, но его приглушали мелкие бордовые цветочки.

Проскользнув в ванную, я встретила в зеркале свое отражение без особой радости. Волосы всклочены, глаза запухли, губы растрескались — образчик того, как не должна выглядеть девушка.

Я попила из-под крана, и тут же попыталась выкинуть этот фрагмент из своей памяти, просто это было крайней мерой, так как пить хотелось, а в таком вот виде спускаться вниз — нет. Потом минут пять, не меньше отмачивала лицо под холодной водой. Расчесавшись мокрой расческой, я нанесла нехитрый макияж и была готова идти вниз.

Все приготовления были не только для того чтобы достойно выглядеть перед Калебом, но и потянуть время. Я могла себе только представлять, что твориться внизу. Просто потому, что там царила странная тишина.

Вернувшись в свою комнату, я присела на край кровати. Оглядевшись, вновь оценила, что звуки внизу не изменились — все та же давящая тишина. Побродив по комнате, я посдувала пыль, переставила игрушки и керамические статуэтки, просмотрела книги на полках.

На столе возле компьютера лежало стопками домашнее задание за неделю, видимо принесенное Бет. Я тут же вспомнила о ней, но решила, что позвоню ей уже завтра — сегодня у меня было слишком много причин для тревог относительно моей семьи, и мне не хотелось знать, сколько раз она поссорилась с Теренсом, а потом как помирилась. В принципе мне все равно придется это выслушать, просто желательно не сегодня.

Бет была моей хорошей подругой, я проводила с ней много времени, и около нее всегда было легко и просто, весело, надежно. Только в отличие от Евы ей не хватало такта. Потому мне иногда хотелось бывать больше с Евой. Там где Бет никогда не смогла бы смолчать Ева, скорее всего, промолчит. Мне импонировала ее ненавязчивость, да и любовь к вампирам также. Она об этой нашей общей черте не подозревала, для нее это была любовь к Гроверам.

Накрутив несколько кругов по своей комнате, я вновь сходила в ванную и почистила теперь уже зубы. Делать больше было нечего. Пора было спускаться вниз.

Я снова нервно осмотрела себя в зеркале, подсвеченном хрусталиками, и осталась довольна. Все последствия тяжелого сна исчезли, вернулся нормальный цвет лица и румянец, а глаза заблестели синевой.

Теперь я уже предвкушала встречу с Калебом. Представляла, как он прикоснется к моей щеке прохладными пальцами, медленно осмотрит лицо, словно дразня, и возможно подарит поцелуй, который, скорее всего, не одобрит Прат.

Преодолев тревогу, я поспешила спуститься вниз и узнать, что скрывалось за тишиной. Но лишь я ступила на верхнюю площадку, тишина уже таковой не показалась. Заглянув по дороге в детскую, я не нашла там Соню и Рики, значит или их еще не привезли, или кто-то с ними нянчиться внизу. Этим кем-то могла быть Ева.

Чем ближе я подходила к лестнице, тем громче становились разговоры, и голоса раздавались четче. У меня вдруг сложилось впечатление, что людей внизу очень много, и я была готова поклясться, что только что услышала противный смех Сеттервин, которая уж точно не могла прийти ко мне в гости. Если только… если только ее не заставило любопытство по поводу приезда Прата в город. Мать Сеттервин, была самой главной сплетницей города и видимо никак не могла дождаться среды, когда у нас дома пройдет собрание церковного комитета, и потому вполне могла послать дочь в разведку.

Ступая на новую ступеньку, я открывала для себя все новых действующих лиц. Несомненно, там был Калеб (разве могу я не узнать этот легкий, слегка ироничный смех); Самюель (предлагающая любезно всем закуски, чай и сок, своим легким мелодичным голосом); Терцо (так как смеется он, может смеяться лишь самый добрый Санта-Клаус); Грем (он скорее не смеялся, а с кем-то тихо переговаривался, и его голос в этой неразберихе можно было спутать с голосом Калеба); Ева (услышав, как она радостно откликается на чьи-то замечания, я поняла, с кем переговаривается Грем, и не знаю почему, но меня это расстроило). Милостивые смешки Прата раздражали и активнее других выделялись в гомоне, и все же не узнать его было невозможно, а также Бет и Теренса, они только вставляли одно-два слова в попискивание Сеттервин, раздражающее так же, как и Прат.

Когда я вошла в комнату, позы изменились лишь у вампиров, составляющих половину находящейся в комнате публики. И только Калеб не стал делать вид, что не слышал моих шагов и приближения. Он тут же пошел ко мне. Высокий, стройный, словно и не было за его плечами десятков лет, он шел ко мне уверенным шагом, идеальный в своих джинсах и джемпере поверх футболки. Рукава небрежно закатаны до локтя, застегнуты лишь некоторые пуговицы, а на голове как всегда живописный беспорядок, вряд ли парикмахер мог создать прическу идеальней этой.

Не сбавляя скорости, Калеб вытолкнул меня из комнаты, без слов и приветствий и я сначала опешила, не понимая, что происходит. Мы в считанные секунды оказались на кухне, и Калеб тут же усадил меня на стол и со всей страстью и мощью обнял. Я задрожала под таким натиском, потому как понимала, что дальше поцелуя ничего не зайдет, и все же не могла не податься прохладе его рук и губ, которые неожиданно потеплели, хотя с утра, я точно помнила, они были холодны. Калеб уже проголодался и все же, я интересовала его совсем по-другому.

Нетерпеливые пальцы порхали по моей спине и плечам, не спускаясь на другие части моего тела.

Он оторвался от меня, и, тяжело дыша, мы прислонились лбами.

— Я тоже скучала, — отозвалась я на его немые слова, произнесенные руками.

Калеб улыбнулся. Его рассмешило то, что я поняла его жест именно так, как и было в реальности. Ну что ж, чем больше мы были вместе, тем меньше оставалось места для самодовольства, и я лучше узнавала его.

Серые, лучистые глаза, с серебристым блеском, могли смотреть с такой теплотой лишь на меня. И его сильные, бледные руки, так прикасались ко мне одной.

Неожиданно наше уединение перервал вежливый и одновременно насмешливый кашель. По логике, фразу, которую произнесла в ответ на него я, должен был сказать Калеб.

— Я убью его!

Калеб с легкостью, задевающей мое честолюбие, удержал меня на месте, но зато не очень-то и гостеприимно взглянул на Прата.

— Не уверен, что тебе в данный момент, здесь место.

Прат оценивающе посмотрел на Калеба, и хотел что-то сказать, пока не натолкнулся на мой свирепый взгляд. В данный момент я его действительно ненавидела. Не просто как ребенок, который кричит «я тебя ненавижу», и убегает в слезах, а так, когда чувствуешь глухое эхо и черный холод на том месте, где должно быть сердце, когда смотришь на объект ненависти.

— Он плохо на тебя влияет, — фыркнул Прат и даже и не думал уходить прочь. Он прошествовал под нашими тяжелыми взглядами к холодильнику и вновь наполнил кувшины разнообразными соками. — Ты стала злой.

Проделывал он это чрезвычайно медленно, словно изготовлял какие-то особые коктейли, а не просто переливал сок из пакетов в кувшины.

— Действительно? — я опередила Калеба, чем заслужила два удивленных взгляда. — Странно, он меня не спаивает, не водит по дискотекам, не оставляет на малознакомых людей в полупьяном виде, как уж действительно не стать тут злой. Исключил из моей жизни не нужные приключения и сделал счастливой! Или может меня должно сердить то, что ты утратил тот контроль, который имел раньше над маленькой глупой девочкой, что доверяла тебе. Если ты так считаешь, то это явно должно меня злить. Только почему я зла не на него, а на тебя?!!!

Прат не оборачивался, сок в его руках, так же ровно, как и раньше перетекал в очередной кувшин, но напряженные плечи вовсе не говорили о спокойствии.

— Зачем ты вообще приехал? Знаешь, даже передать тебе будет сложно, какие мысли у меня по поводу твоего приезда. И самое ужасное, что чья-то смерть это еще не худшее, о чем я могу подумать.

Прат с полным подносом проворно оказался возле дверей.

— Ты со мной слишком строга, — бесстрастно заметил он, но его глаза говорили о другом.

— Я тебе не доверяю, — я еле удержалась, чтобы не сказать «мы». В последнее время легче было думать о нас с Калебом, а не обо мне и Калебе. Я не хотела в теперешний разговор замешивать его.

— Знаю, — в голосе Прата не было раскаяния или боли. А лишь неприятие того, что ему все-таки придется здесь играть по правилам.

— Каждый человек в этом городе священен и неприкасаем, — добавила тихо я, видя, как в глазах Прата загорается протест, — или ты живешь здесь как мы, или ты вообще здесь не живешь. Если ты не готов соблюдать наши правила…

Я замолчала, остальные слова восполнит фантазия Прата. Несколько секунд мы мерялись с ним взглядами, и мне не стоило труда попасть в его сознание, и я послала ему картинку того, как вся наша семья отворачивается от него. Всего лишь миг, всего лишь картинка, но этого хватило, чтобы глаза Прата помутнели. Он отшатнулся и пошел прочь.

Только когда дядя ушел, я поняла, как вцепилась в Калеба и меня тут же начала бить дрожь. Зубы выбивали непонятный ритм, издавая при этом некрасивый звук.

От нервного перенапряжения я начала смеяться, и спустя несколько минут плакать. Я впервые плакала перед кем-то, кто не являлся моим отражением в зеркале. И все это время Калеб оставался нежным и внимательным. Он сел на стульчик и стащил меня со стола на колени.

— Я люблю тебя. Ты и я — мы едины, — шептал он, — Поделись со мной своей болью.

Я непонимающе уставилась на него, сквозь слезы. Калеб принялся целовать соленое от слез лицо и момент когда наши губы соприкоснулись, взорвал во мне град эмоций, после которых стало легче, обида на Прата и страх перед его возвращением отступили.

Он встал вместе со мной, но ненадолго, а чтобы поставить на огонь молоко и захватить салфетки, которыми вытер круги от туши под глазами. Забрав несколько салфеток, я постаралась неслышно высморкаться, но разве можно это сделать действительно бесшумно при нем?

Я могла лишь задаваться вопросами, почему он не считает меня глупым, стервозным или эгоистичным ребенком. Почему я по-прежнему желанна для него. Потому ли, что изменяюсь? И значит ли это что, когда я стану вампиром и перестану изменяться, не буду столь же желанной?

Странно, но после истерики головная боль так и не появилась. Как я догадалась позднее, причиной стало теплое молоко с медом. Только начав пить, я тут же осушила всю кружку, причем жадно. Калеб не улыбнулся, хотя именно так любил продемонстрировать, что он знает, что лучше для меня.

— Глюкоза, — пояснил он без самодовольства, которое когда-то раньше постоянно скользило в его словах. — Сейчас твоему мозгу ее не хватает!

Да уж, истерика, это не то чувство, которым хочешь поделиться с любимым, и хорошо, что я ей была подвержена редко. Усталость меняла все, а в сумме со страхом и перенапряжением истерика просто неизбежна.

Я знала, что выпей я сейчас успокоительные, сделала бы только хуже. Вторая кружка молока с медом пошла медленнее, но была выпита мною до дна.

— Думаю пора вернуться. Нас не было почти час. Бет сгорает от нетерпения поделиться всеми новостями и ссорами с Теренсом.

Как легко было с Калебом забыть, что мы Особенные. Забыть, что мой запах для любого вампира в мире будет означать Табу на мою смерть, потому что я Претендент, и в то же время многим из них этот запах принесет боль. Именно запах будет выделять меня из всех людей в комнате для остальных вампиров, и он позволит уловить мое движение четче, чем движения остальных. И забыть о том, как легко мне попасть в сознание каждого из тех, кто был в доме сегодня, да и не только в их. И что Калеб вовсе не простой парень, а цвет его кожи и лучистые серебристые глаза, которые по самые белки глазниц заливала чернь, не дань моде. Он был вампиром, но это легко стиралось из сознания, когда он обыденно говорил о таких вещах как наши друзья, любовь, дети, долг. Он был всем тем, что нужно мне для счастья. Для того чтобы жить в мире с собою. Или точнее говоря начинать, наконец, жить в мире с собою.

После поездки исчезли некоторые вопросы, но появились многие моменты. Управление моим даром, желание узнать своих биологических родителей ближе, а также то, что быть Марлен Сторк, неожиданно не было так уж плохо.

Калеб как всегда уловил, что мои мысли приняли новое направление. Я снова оказалась сидячей на столе — так было легче и ему и мне, так как мы могли смотреть друг другу в глаза наравне.

— Не стоит, — мягко сказал он.

— Не стоит что?

— Не стоит сегодня обо всем этом думать! — пожал плечами он. Как много могло сказать одно движение плеч. Разве я за кем-то ранее такое замечала? А за ним да! Вся его тревога за меня и желание взять часть моих проблем. Можно было увидеть в этом простом жесте.

— Ты ведь даже не знаешь, о чем я подумала! — я улыбнулась и позволила его рукам заскользить по моим волосам.

— Разве мне нужно знать твои мысли, чтобы переживать? Я всегда знаю, когда ты нуждаешься во мне.

Нуждалась я в нем постоянно. Это был неоспоримый факт, о котором Калеб почему-то до сих пор все не догадывался.

— Хочу куда-нибудь сходить — только ты и я. Побыть вдвоем, — заявила ему я, стараясь отодвинуть на задний план все не нужные мысли, что могли меня раздражать.

— Только ты и я, — согласился Калеб, — но сегодня нам нужно провести вечер с остальными.

Я прищурилась. И почему Калеб вовсе не смущался, когда прямо таки заставлял меня делать то, что хочет. И самое главное, у меня и в мыслях то и не было сопротивляться. Может нужно перестать быть такой податливой и рассудительной, если так и дальше пойдет, ему просто станет со мной скучно.

— Хорошо, — согласилась я, так и не сдвинувшись с места.

Калеб приподнял одну бровь. Внешне его поведение не изменилось, и все же я почувствовала, как его удивил и в одновременно заинтересовал этот жест.

— Но?

— Но хочу кое-что знать!

— Да?

— У тебя были когда-либо девушки подобные мне? — я знала, что встаю на тонкий лед, и все же не могла заставить себя промолчать. Правильность Калеба, все больше разжигала мое желание бунтовать.

Подумав о бунте, я тут же почувствовала вину. Прат был прав — я такая же, как и он, я действительно похожа на него! Он влиял на меня, даже теперь, когда казалось, я податлива только на уговоры Калеба. Возле него всегда царило ощущение вседозволенности. С Пратом я не знала запретов, какие бывали с Терцо и Самюель. Я могла делать все, что душе угодно.

Наверное, мое лицо выдало сомнение, страхи и ощущение вины, так как Калеб неожиданно помрачнел. Лицо утратило мягкость, и стало каким-то опасно-красивым, совсем не похожим на самого себя.

— Если не хочешь, можешь не говорить, я просто…

Договорить мне так и не удалось, Калеб крепко обхватил мои плечи с двух сторон и приблизил свое лицо к моему, и это заставило смотреть прямо ему в глаза.

— Запомни раз и навсегда — Прат не имеет власти над тобой. Ты не такая как он, и не похожа на него. Он сказал это лишь для того, чтобы ты почувствовала себя виноватой, если что-то будет идти не так. Это нормально, что у тебя есть вопросы, и что ты можешь быть не согласна со мной. Ты взрослеешь, и твое поведение вполне соответствует твоему возрасту.

Я ничего не ответила, а только высвободив руки обхватила его голову руками и сама настойчиво посмотрела в его глаза. Калеб не стал отворачиваться. Мы смотрели, молча, не пытаясь пользоваться своими талантами, а просто ждали подходящего момента, чтобы заговорить.

— Скажи мне, что ты тогда увидел в воспоминаниях Прата, когда пожал ему руку? — Я помнила, что лицо Калеба тогда изменилось

Мы смотрели, не отрываясь, и я, как ни старалась, не смогла уловить — изменилось ли теперь его выражение лица.

— Кроме крови и кучи девушек на одну ночь? — переспросил Калеб, все еще раздумывая, стоит ли мне рассказывать. И, наверное, его раздумья меня задели. Не сильно, но все же я была уязвлена, как никогда ранее. Какие причины могли быть у Калеба, чтобы не рассказывать мне что-то?!

— Кроме крови и кучи девушек! — твердо подтвердила я.

Он медленно наклонился вперед к моим губам, все еще не целуя. Кажется, губы даже начало покалывать в ожидании поцелуя.

— Почему ты моя? — неожиданно прошептал он… и сердце мое перестало биться. Не только потому, что он сказал это, а и потому что увильнул от ответа.

Хотелось надуться. Хотелось брыкаться и кричать. И в то же время, Калеб никогда не делал что-то просто так.

— Ты уже надулась, — констатировал Калеб выдохнув устало в мои губы, а за тем легко и нежно прикоснулся к ним. — А теперь подумай, по какой причине я не могу сказать, что-то вслух в доме, наполненном вампирами.

Я виновато зажмурилась. Дура! Глупая дура! Ну как я могла об этом забыть?! Забыть в каком мире живу! И среди кого живу!

— Я…Калеб…прости… — мне стало стыдно больше прежнего. От чего стало трудно смотреть ему так прямо в глаза.

— Не смей так делать, — строгий тон Калеба и слова обратили мое внимание на него. Ну конечно он должен быть зол, но чтоб так?! Раньше Калеб со мной так не говорил.

— Не смей себя обвинять в том, что сомнения в твоей душе посеял Прат. Ты же потому начала спрашивать о девушках, не так ли? Стоило ему выйти и тебе захотелось сделать что-то бунтарское. Но не потому, что ты такая, а потому, что он несет это в себе!

Мне тяжело было смотреть Калебу в глаза, и осознавать свою глупость, я хотела положить голову ему на плечо, но… неожиданно Калеб не дал мне этого сделать. Он удержал мою голову и, глядя на меня, заговорил:

— Была в году 1980 Тэффи,…она казалась мне не такой как все — веселой, интересной, сказочно красивой, но это лишь с начала. Через год ей надоело быть со мной, ей не нравился Грем, и к тому же она начала догадываться о нашей сущности, а я начал сомневаться стоит ли ее обращать, и потому Грем воспользовался своим даром и убедил в том, что нам стоит расстаться. Я, конечно же, мог сделать это не так красиво, но мы были к тому времени еще и хорошими друзьями, как то не хотелось портить воспоминания о нас. Приблизительно месяц я думал, что все еще люблю ее, но так случалось только в дни дикого одиночества, когда даже картины не спасали, а Грем горевал, что очередная попытка найти Патрицию провалилась. Но новая девушка стерла о ней воспоминания, по крайней мере, то плохое, что было к концу отношений.

Была ли я признательна, ему за этот отрывок из его жизни, о котором я ничего не слышала, в тот момент я понять не могла. Но мне стало легче. Значит и раньше Калеб все же пробовал строить с кем-то отношения.

— А откуда ты знаешь, что со мной будет не так? Мы ведь не расставались на продолжительное время?!

— Просто знаю, — Калеб не стал развивать эту тему дальше. — Все-таки нам нужно идти. Там уж некоторые персоны беспокоятся, куда мы пропали.

«Некоторыми» наверняка был Прат, он не мог упустить шанс, отомстить мне хоть как-то за сцену на кухне. В его понятии, я должна была тут же послать к черту Калеба, и вместе с ним развлекаться по дискотекам Лондона. И почему раньше я не замечала всего этого в нем? Злости, безразличия, черного неблагодарного эгоизма? Единственное, что все еще совпадало с моими воспоминаниями о нем, так это его любовь к семье. Любовь, частичная, в том понятии как ее понимает он, было единственным, чем он дорожил в мире. Пока что я не знала, как он относится к Соне и Рики, но, думаю, мне об этом не стоит переживать: Грем, Терцо и Самюель не спустят с детей глаз, пока не убедятся в искренности Прата относительно детей.

— Да уж, думаю пора.

Когда Калеб снял меня со стола, я поняла, как долго просидела на одном месте. Мышцы затекли, а ноги не сразу захотели разгибаться.

— Смотрю, ты хочешь, чтобы я целый день носил тебя на руках? — Калеб насмехался, видя, как я морщусь при каждом шаге. Ну что ж, юмор это обоюдоострое лезвие!

Я остановилась и медленно потянулась, вытягивая руки вверх, прекрасно осознавая, как оголилась при этом узкая полоска кожи на животе, а грудь натянула ткань кофточки, от чего та стала хорошо очерчена.

Калеб покачал головой и все же не смог удержаться и не провести рукой по животу, а затем поцеловал меня так страстно и крепко, как о том мечтала я.

— Кажется, Прат прав — я тебя явно испортил.

Улыбнувшись, я последовала за ним, сосредоточившись на том, как приятно кружиться голова после поцелуя. Поэтому и промолчала после его слов. Какая мне разница, что там сказал Прат? Если бы Прат действительно разбирался в людях, он стал бы счастливее. Но он просто не умел сострадать или радоваться, не умел, поэтому за ним по жизни тянулся шлейф смертей.

Когда-то Прат говорил что успокоиться, если найдет ту самую, единственную, и обзаведется своим собственным «курятником», как и Терцо. Но я знала Прата, даже лучше чем Терцо и Самюель, и даже лучше Ричарда, и понимала, даже если он встретит особую девушку — это ничего не изменит. Он не просто так оставался один сотни лет, он упивался этим — девушки нужны были для того, чтобы кто-то говорил, как он хорош. Просто раньше им восхищалась я, не осуждала, была с ним заодно, и при этом оставалась безопасной, не могла в него влюбиться, потому, что оставалась его дочерью, племянницей, его ребенком, хотя он и не любил признаваться в этом.

Надеюсь, он не станет нам в отместку якобы искать себе здесь пару.

— Всем привет!

Я чувствовала себя неловко, когда мы входили в гостиную, сейчас придется отвечать на вопросы, следить за Пратом и за Гремом с Евой. Вечер предстоял не самый веселый на моей памяти. К тому же я не очень была рада видеть Сеттервин, но и к ней нужно будет проявить любезность. Калеб должен был понимать меня, и все же упрямо подталкивал к дивану, где сидели Бет, Теренс и Сеттервин.

— Почему так долго, вам что не хватило времени в Чикаго, чтобы побыть вдвоем? — Бет как всегда была прямолинейна. Щеки мои вспыхнули под взглядами членов моей семьи и друзей.

— И как вам поездка? — Теренс не стал уподобляться своей девушке, и постарался быть ненавязчивым.

Я села возле него, чтобы он отделял меня от Сеттервин и ее любопытных глаз.

Неожиданно я поняла, что в комнате воцарилась тишина. Все смотрели на меня, и кажется, ожидали какого-то ответа.

— Э…ну поездка, можно сказать, удалась… — нервно оглянувшись на Калеба, я не заметила его в комнате. Чтобы не сидеть без дела и не смотреть на эти странные лица, я спустилась на ковер, где играли Соня и Рики, уже не так весело, как делали бы это днем. Глазки слипались, и Соня каждый раз начинала раздраженно кудахтать, если Рики отбирал понравившуюся ей игрушку.

Когда я опустилась рядом с ними, борьба за игрушки прекратилась, теперь они нашли новый объект для мучения. Да уж, это была плохая идея прятаться от взглядов за детьми — детки творили со мной теперь что хотели, я была похожа на взлетный пункт для них.

— Удалась, в каком смысле? — Прат явно не собирался позволить мне увильнуть от расспросов.

Я посмотрела на него долгим мрачным взглядом, от которого он не то что не смутился, а еще и повеселел. Сеттервин придвинулась ближе к нему, и щенячьими взглядами старалась вернуть его внимание к себе. Тоже мне подруга! Если у меня и были какие-то сомнения относительно ее прихода, то теперь они рассеялись — Сеттервин пришла исключительно ради Прата.

— Во всех смыслах, — грубо отозвалась я, и стрельнула взглядом в сторону родителей. Самюель сидела, обнявшись с Терцо, и вовсе не обращала внимание на то, как себя ведет Прат, она и отец с интересом следили за тем, как я стараюсь снять с себя Соню и Рики, ползающих по мне как по игровой площадке. Неожиданно меня освободили от одной из нош и, подняв голову, я увидела Калеба. Он улыбнулся мне. Солнечно и ярко, так, как улыбаются, не видясь очень давно. Я улыбнулась в ответ. Отвечать и упорствовать Прату стало сразу же легче.

Невольно мое внимание привлекло то, что Прат все время на кого-то смотрит. Проследив за его взглядом… я неожиданно увидела Еву. Сегодня она была хороша как никогда. Все в том же сарафане как и днем, но уже в пиджаке. Волосы роскошной волной свесились вперед следом за лицом, так как она сидела наклонившись и поставив лицо на руки упертые в колени. Глаза таинственно мерцали из-за занавеса волос, и в то же время Ева выглядела как эталон невинности и чистоты, наверное, именно так должны выглядеть девочки, которые собираются в монастырь. И все же поведение Прата насторожило. Он явно делал это кому-то назло, но кому?

От размышлений над этим меня оторвал Теренс. Он явно что-то спросил, но я в первый раз не услышала.

— Говорю, вы наверное там еще чем-то занимались как кроме сидеть в мавзолее твоих деда и бабки?

За что я всегда любила Теренса, так это за любовь к развлечениям. И не к таким, как мой дрожащий дядя любил, а к действительно интересному отдыху. Для него интересно было погулять по новому городу, пройтись по старым улочкам, или найти какой-нибудь парк, возможно, поэтому Калеб дружил с Теренсом, не смотря на десятки лет между ними, они были хорошими друзьями.

— Да…конечно же, — я улыбнулась ему и Бет, при этом отметив что подруга чем-то явно раздражена — атмосфера в комнате накалялась. — Калеб сводил меня в несколько ресторанов, так же мы были у старого пирса на озере… — я замерла на миг, вспомнив, что там происходило, и продолжила вновь, очень надеясь, что не выдала себя покрасневшими ушами. — Так же мы ходили на дискотеки, при этом ничего не выпив, — последнее я добавила именно Прату.

Тот смерил меня острым взглядом и отвернулся, чтобы милостиво улыбнуться Сеттервин и Бет. Какой кошмар! Он теперь еще взялся и за Бет. Прат вел себя так, словно не знает, кого выбрать, чтобы побольше мне насолить. Ева к этому времени уже отметила его внимание к себе, и, нахмурившись, следила за ним. Рядом с Евой на соседнем стульчике сидел Грем, и его лицо из-за Прата тоже радости не вызывало. В итоге гостиная явно поделилась: я, Калеб, Терцо, Самюель, Грем и Теренс, следили за Пратом с подозрением, а оставшиеся лица с интересом.

Я почувствовала, как меня пробирает дрожь от взглядов Прата, которые он бросает на Еву исподлобья, вовсе не такие взгляды как на Сеттервин и Бет. Из-за этого я слишком сильно потянула за ногу Соню, и она возмущенно вскрикнула, ее лицо тут же скривилось, показывая всем своим видом, что к такому обращению она не привыкла, но меня на такое не купишь. Она хотела начать хныкать, но никто так и не кинулся к ней, как часто бывало, когда рядом была я, а мое лицо уж никак не выражало сочувствия. Отметив это, Соня тут же успокоилась и продолжила валять по полу плюшевого медведя. Обернувшись к Калебу, я заметила, что Рики уже почти заснул. Все-таки это было как-то невероятно притягательно видеть Калеба с моими детками на руках, он совсем не выглядел глупо или отчаянно, когда держал их, а скорее еще более мужественно. Единственное что выглядело странным, так это его бледность на фоне здорового цвета кожи Рики.

— По каким-нибудь старым местам? — в разговор вклинилась Самюель.

— Да, ходили в ваш любимый с папой ресторан, там до сих пор подают треску с карамелью, — я понимала, почему мама спрашивает, она способствовала разговору, во время которого будет легче следить за Пратом.

— Никогда не любил треску, жуть какая-то с замороженными глазами, — Прат искусственно передернул плечами. Самюель неприязненно посмотрела на него. Этот фарс наверняка начал ее утомлять. Странным образом тихо сидел Терцо, и это меня пугало — он любил копить в себе злость, а потом в одно мгновение сливать ее из себя, и я боялась, что это может произойти на глазах у моих друзей, и что хуже всего у Сеттервин.

— Ой, я тоже. Мы так похожи, а ведь только недавно познакомились!!! Как ты могла скрывать такого милого дядю, — Сеттервин на миг обернулась в мою сторону, но слишком уж картинно, дабы показать, что мы видимо друзья. И вновь вернула свое внимание Прату.

Выслушав довольно водянистый комплимент, Прат непочтительно громко рассмеялся. Сеттервин покраснела от радости. Глаза Бет игриво заблестели, и я с неудовольствием отметила, как нахмурился при этом Теренс. Я подозревала, что Калебу не понравиться Прат, но чтобы дядя так быстро наживал себе недоброжелателей, не входило в мои планы. Неужели он собрался налаживать с кем-то свои романтические отношение? Я была против, особенно если он, нацелился на кого-то из мох подруг.

— Похожи, не то слово.

Слова Прата заставили меня прислушаться к другому разговору за спиной. Самюель тихо шепталась с Терцо, и я точно услышала «Ева», и «Как он только смеет думать о таком». Значит, родители тоже заметили.

Обернувшись к Еве, я невольно стала свидетельницей молчаливой сцены. Прат смотрел на Еву плотоядными глазами, заинтересованного мужчины, Грем в ответ на этот взгляд весь подобрался и стал ближе к Еве, а вот Калеба все это очень даже смешило. Я поняла это, по тому, как он тихо рассмеялся. Одна лишь Ева, кажется, не замечала, какая жара вокруг нее накаляется.

Да что он задумал?! — бесилась я, рассматривая, с каким удовольствием Прат наблюдает за реакцией Грема. Так вот в чем дело? Он просто хочет позлить Грема, или ему нужно именно то, что уже кое-кому нравиться?

Попасть в мысли Прата не было трудно, но буквально через минуту, я сбежала оттуда — то, что он думал сделать с Евой, меня привело в замешательство. Он не хотел ее крови — ЕВА НРАВИЛАСЬ ЕМУ КАК ДЕВУШКА! Но в то же время и позлить Грема было для него заманчивой идеей. Он хотел соревнования, и Ева представлялась достойной кандидатурой.

Проверять, что думает Грем, я не стала, он не представлял опасности для Евы, и если было в его мыслях что-то новое, я не позволила себе узнать это. По крайней мере, пока что, Грем имел право на свободу мысли. А вот если его поведение относительно Евы мне не понравиться, придется пожертвовать своими принципами.

Незаметно за всей этой кутерьмой, Соня и Рики заснули. Я приняла это как знак, что можно немного исправить ситуацию, или хотя бы в нее вмешаться.

— Ева, Бет, может, поможете мне? Хочу уложить их спать.

Сегодня была моя очередь укладывать детей, хотя я точно знала, что потом Терцо и Самюель проведут полночи возле их кроваток

Я забирала из комнаты потенциальную угрозу — Еву. А Бет потому, что не хотела снова почувствовать ее ревность по отношению к Еве, что-то подобное уже было в прошлом году. Девочки без разговоров согласились. Бет, конечно же, хотелось поскорее поговорить о Чикаго, а вот Ева выглядела сбитой с толку, вставая с кресла, она то и дело посматривала то на Грема, то на Прата, и каждый в ответ ей улыбался. Честное слово, жуть! Они выглядели как двое странных малолетних парней-переростков.

И хуже всего, наконец, и Сеттервин отметила, что Прат уделяет внимание Еве, и то лишь потому, что он перестал смеяться над ее глупыми шутками и замечаниями. Главное теперь поскорее забрать отсюда Еву, чтобы она не заметила повышенного внимания со стороны Грема, который вдруг ни с того ни с сего начал проявлять такие защитные рефлексы относительно Евы, которую он ведь еще своей не признал. Нет, ну как так может быть? По сути дела, в скором времени все закончиться тем, что Грем продолжит поиски Патриции, а Прат просто укатит, в итоге кого бы не выбрала Ева, сердце будет разбито. Да и вообще о чем это я? Ведь сегодняшний концерт еще не значит, что Еве вообще придется кого-то выбирать!

— Ух, ты мой лапочка! — Бет с радостью всегда брала на руки Рики, он был спокойнее Сони и уже явно знал, как очаровывать женщин. Калеб отдал его без сопротивления, и все же я заметила, как он после этого уставился на свои пустые руки — еще бы, их тяжесть на руках была так приятна! Мы с ним переглянулись всего на миг, и я поняла, что он чувствует. Впрочем, это было не так уж сложно, что бы Калеб мне не говорил на острове о ревности к детям, он их очень любил. Соня была вне конкуренции, она была любимой девочкой в нашей огромной семье. А вот о Рики он уже мечтал как о знаменитом спортсмене, или в худшем случае если тот унаследовал мой минимальный талант к рисованию — художнике.

Соню я понесла сама. Даже не знаю, стоило ли сейчас давать ее в руки Евы, которая так шла, словно спала на ходу. Лицо и лоб ее хмурились, она явно пыталась понять, что происходит. Ничего из того что видела я она не заметила, но почувствовала.

Я поднесла Соню к Самюель и Терцо, будто хочу дать ее поцеловать, а на самом деле нагнулась к маме и как только могла тихо сказала:

— Прат что-то задумал.

Глаза Самюель мне ответили вместо нее. Как она была зла на Прата! Я чувствовала, что сегодня ему предстоит очередная головомойка. Нет, ну как так можно умудриться — в первый же день разозлить всю семью, включая Калеба и Грема. Я, конечно же, подозревала, что так он нам мстит за то, что мы так изменили образ жизни, и это не позволяет ему тут повеселиться, но разве можно поступать так с теми, кто тебя любит? Я все больше разочаровывалась в Прате. И боялась того, что он задумал. Ну кроме того чтобы позлить Грема, и приударить за Евой, ему явно захочется сделать что-то еще. Я подумала, и о том что, наверное, стоит мне поговорить с ним. Кажется, я не правильно начала себя вести с ним, своим поведением я сама вызвала его на агрессию, значит, нужно будет попробовать поговорить спокойнее.

Я кинула еще один последний взгляд в комнату, но адресован он был, ни Грему и не Прату, а также не родителям, меня интересовали только одни серые глаза, которые искрились теми особенными искрами, по которым я догадывалась, о чем он сейчас думает. Как же я хотела почувствовать поцелуй его губ, нежных и потеплевших, по сравнению со вчерашним днем.

Убрав подальше тоску, я начала подниматься наверх следом за девочками. И только теперь отметила, что на лестнице, как и во всем доме тоже произошли изменения: на стены добавились новые фотографии, в основном все с Соней и Рики, а также мои и Калеба, и в который раз я подумала, что вот с такого все и начинается. Сначала ты что-то меняешь в своем доме, и тут же в твой дом приходят и другие изменения, еще более неприятные, чем затянувшийся ремонт. Вот поэтому в прошлом году я все никак не решалась распаковать коробки — они простояли у меня запакованные несколько месяцев, и распечатывались только если мне что-то неожиданно было нужно.

Бет о чем-то щебетала, и ей даже не надо было, чтобы мы с Евой отвечали.

— Мне кажется, мы раза три с ним ссорились, а может и больше. Ну, вы ведь меня знаете, как я могу смолчать, если точно видела, как та девчонка на него смотрит. Ева, ты обязательно должна мне сказать, если к нему что-то будет из девочек проявлять внимание.

— Даже если кто-то просто будет спрашивать домашнее задание? — переспросила Ева, очевидно все-таки прислушиваясь к словам Бет. Ее глаза насмешливо прищурились — очень знакомый жест, который я постоянно замечала за Гремом.

Бет одернула рубашку, когда осторожно укладывала Рики в кроватку.

— Особенно когда спрашивают домашнее задание! Я и сама так с мальчиками начинаю разговор!

— А я считаюсь, так как я у него за эту неделю раза три спрашивала.

Я удивленно застыла в дверях. Сарказм и Ева были вещами не совместимыми, но теперь это явно был сарказм. Да что с ними всеми происходит? Я уехала на неделю, а вернувшись просто никого не узнаю! Ужас какой-то!

— Что за вопрос? Конечно, нет, я и так прекрасно знаю, что тебя интересует только один Гр…

Я даже не знаю, как умудрилась так быстро поставить в кроватку Соню и закрыть рот Бет рукой.

— Тссс…

Бет и Ева удивленно воззрились на меня. Я неловко оторвала руку от ее лица, и замялась, не зная как объяснить свое поведение.

— Ты говоришь слишком громко, там ведь все слышно.

Лица девочек понимающе качнулись, хотя видно было, что теперь они смотрели на меня с сомнением. Ну что я могла им сказать — сидите тихо, потому что вампирам внизу вас очень хорошо слышно? Все, с меня хватит, этот день должен когда-нибудь закончиться.

— Ты устала, — констатировала Бет. — Думаю, нам пора уже собираться домой.

Буквально минуту спустя, после того как это сказала Бет, в комнату вошел Прат.

— Э..Ева, если хочешь, я могу тебя подвезти, мне и так нужно кое-что купить в магазине.

Я скрипнула зубами. Ева, недоумевая, посмотрела на Прата, а вот Бет выглядела очарованной, в ее понимании Прат выглядел не просто красивым взрослым мужчиной, но и очень интересным мужчиной, о котором ничегошеньки не известно. И его внимание к Еве, заинтересовало Бет.

— Как мило с вашей стороны. — Бет улыбнулась Прату, и тот ответил ей своей лучшей улыбкой. Что и говорить, и Ева и Бет растаяли под таким взглядом.

— Думаю, ее отвезет Грем, ему по дороге. А в магазин с тобой поеду я, ты можешь не туда заехать.

Я говорила с Пратом как можно спокойнее, и девочки никак не могли понять, что произнесено это на самом деле с угрозой.

— Кто-то говорил обо мне? — в комнату вошел Грем.

Это уже был перебор — пятеро людей в детской, где спят твое малюток, приводили меня в бешенство.

— Отвезете Еву домой, и давайте все выйдем отсюда!

Я скорее командовала, чем говорила, и потому эта четверка удивленно посмотрела на меня, только один Прат смотрел лукаво. Он разгадал, что я хочу сделать — отправить Еву домой с менее опасным объектом. Ну что может быть опасного в общении с Гремом, в него она и так влюблена, а вот если она слишком много времени будет проводить с Пратом, тот сможет посеять в ее сердце ненужные чувства.

Мы выбрались на площадку, но лучше от этого не стало, так как в узком пространстве Ева вдруг оказалась вплотную между Гремом и Пратом. Не знаю, даже как мне удалось сдержать ругательства.

Я поспешила вниз и все остальные за мной. Греем и Прат вели себя как петухи, чуть ли не толкаясь, чтобы отрезать Еву один от другого.

Идя возле меня, Бет шепнула мне удивленно на ухо:

— Знаешь такое впечатление, что между ними тремя что-то происходит, тебе так не кажется?!

Да уж еще как кажется, и я уже ничего не смогу с этим сделать. Процесс запущенный Пратом пошел. Ева начала уже сомневаться, Грем злиться и играть по правилам Прата, ну а Прат получать удовольствие от результатов своей игры. И чтобы я теперь не сделала, то все равно сыграю на руку Прату.

Лица обоих выражали нетерпеливое желание. Что же происходило на самом деле? Прат точно думал о Еве с желанием. К чему тогда Грем ведет себя так, словно имеет право на нее? Эти двое повергали меня в такое удивление и сомнение, каких я раньше не испытывала. Одно оставалось верным — Ева интересовала их. Но что сама Ева думала по этому поводу, мне еще стоило узнать. Так же как и то, что думал обо всем этом Грем! И я неожиданно тоже оказалась втянута во все это!

В прошлом году у нас были разбирательства с Калебом относительно наших чувств, теперь пришло время мне разбираться между этими тремя.

Входя в гостиную, я намерено громко, чтобы слышали и те, кто на лестнице сказала:

— Сеттервин, тебя отвезет домой Прат, заодно покажешь ему, где находиться магазин, — и тут же добавила, оборачиваясь к Прату, — я передумала, сегодня я с тобой в магазин не поеду — жутко устала.

Я знала одно — Сеттервин, если ей дай соломинку, она стает целым тайфуном. А теперь я протянула ей канат, и она этого шанса не упустит.

— Спасибо, какой вы милый, что согласились меня отвезти, а то мне идти домой так далеко.

Впервые за сегодня мне удалось стереть с лица Прата улыбку самодовольства, он видимо тоже понял, что отделаться от Сеттервин будет не так уж просто. Я победоносно сверкнула в его сторону зубами.

Самюель и Терцо чуть не давились от смеха, подозреваю, что Сеттервин им уже порядком надоела, и они представляли, что ждет Прата по дороге к дому Сетти.

— Да, и обязательно пристегнись, — напомнила я Прату, — а то по дороге разные несчастные случаи бывают.

По крайней мере, так я сказала вслух, но означали мои слова другое: держи свои руки при себе, и смотри, чтобы с Сеттервин ничего не случилось подобного, когда ее тело находят вдруг обескровленным.

— Милая ну что ты, — с боку ко мне подошел Калеб, и мы без слов друг друга поняли, — думаю, твой дядя не маленький, и прекрасно знает, какими неприятностями грозит не пристегнутый ремень безопасности.

А теперь Калеб, очень доходчиво сказал Прату, что если что-то случиться, у него возникнут большие неприятности.

Прат оглядел наши жесткие лица, и к моему удивлению сдался. Он не собирался упорствовать, по крайней мере, теперь.

— Да уж, спасибо за доверие, — сухо сказал он, и добавил, обращаясь к Сеттервин, — ну что едем?

Теперь, когда очарование из его голоса пропало, перед нами возник совершенно другой Прат — холодный, бесстрастный, и какой-то отчужденный. Но Сетти этого не заметила, ее глаза горели фанатичным светом, который некогда я замечала, когда она смотрела на Калеба. Кажется, она нашла себе новый объект обожания, и это тоже было плохо. Не так плохо, если бы она продолжала подобным образом смотреть на Калеба, но все же плохо. Хоть я терпеть не могла Сеттервин, но такое общение с Пратом, ничего хорошего не сулило. Возможно сейчас, пока он с нами, Прат исключит из рациона людей, но это не значит, что его хватит надолго, а у него была привычка убивать тех девушек, которые его злили. А у Сетти была как раз такая черта характера — раздражать людей, а в данном случае вампиров.

— Думаю, мы тоже с Евой едем, я хотел бы кое-что сегодня успеет сделать, кое куда позвонить, так что…если ты Ева не против…

Когда Прат подавил свое очарование, Ева снова смогла посмотреть на Грема, как и прежде, только впервые сегодня она сделала это открыто. Думаю, Грем не ожидал увидеть такую гамму чувств на лице Евы.

Я смущенно отвела глаза. Мне пришлось задрать голову вверх, чтобы посмотреть на Калеба. Он был мрачен, и об этом говорили не только его насупленные брови, но и поджатые губы. Насколько я знала Калеба, это была крайняя стадия злости, только на кого? Он мог быть зол, как и на отца, так и на моего горячо любимого дядю. И скорее всего порицания заслуживали оба.

Калеб обратил свои глаза ко мне. Он был не настолько зол как с начала подумала я, а больше печален. Так и не отрывая глаз, Калеб сказал Грему:

— Я поеду с вами, надо кое-что обговорить.

Грем был смущен, и удивлен одновременно, но почему-то мне показалось, что разговор о Еве, только косвенно будет касаться темы, которая интересовала Калеба.

— И с вами тоже, Прат, о ваших совместных делах в бизнесе.

Прат в отличие от Грема не был удивлен, и это вновь вернуло ему хорошее настроение. Грем непонимающе посмотрел с начала на сына потом на Прата. Видимо он, как и я ничего не понимал.

— Ну, тогда до завтра! — в разговор, наконец, вмешался Терцо, и я была полностью с ним согласна. Все это должно было показаться гостям очень странным.

Мы пошли провожать их на улицу. Пока родители прощались с гостями, я стояла в сторонке с Калебом.

— Что происходит? Это как-то связано с Евой?

— Не совсем, — уклончиво произнес Калеб.

— Но надеюсь, ты поговоришь с отцом, что ему не стоит давать ей ложные надежды?!

— Возможно это не ложные надежды.

Я уже ничего не понимала, раньше Калеб был не очень рад от таких перспектив, что же изменилось.

— Что происходит? — требовательно спросила я.

Из машины Грема донеслось гудение клаксона.

— Давай скорее! — Грем выглянул из окна машины, и лицо у него было не то чтобы злое, но сердитое, возможно потому, что отъезжая Прат забрызгал синий джип Калеба грязью, и ему, наверное, очень хотелось отомстить. Ужас! По сотне лет, а они ведут себя как дети!!!

Калеб оторвал меня от наблюдения за ними, и поцеловал. Голос и дыхание Калеба скользнули по мне прохладным шелком. Следом проследовали губы, и их гладкая поверхность погрузилась в мои волосы.

Когда он делал так, я уже не могла думать о дяде, Еве, Греме и остальных, передо мной открывался словной другой мир, где не было никого. И как я могла забыть, что так ждала этого мига! Как всегда дыхание на миг перехватило, и я отдалась в его руки, но Калебу удалось хорошенько меня отрезвить, прошептав на прощание:

— Прат знает, где Патриция. И от нее для нас послание!

Глава 8. Возрождение

Больна любовью

Ласкова как лиса,

Спокойна в толпе,

Всегда в центре внимания, она решительно,

Решительно намеревается быть твоей.

Я лишь деталь, незначительная деталь —

Вот как это выглядит.

Рождая сомнение

В твоём разуме,

Она играет, чтобы остаться с тобой, как и я.

Я сражаюсь за меня и тебя.

(A Fine Frenzy)(перевод Elizabeth Bess)

Вот так всегда! Обрушил на мою голову такую новость и умчался!

Родители обняли меня с двух сторон, так как это бывало когда-то, и мы втроем вошли в дом. Постояв пару минут в холле, мы ощутили, какой он стал пустой, когда все разошлись.

— Так вы знаете?

— О Патриции? — переспросила Самюель. Ее лицо не было печальным или радостным, она просто выглядела красивой и умиротворенной. Белое лицо светилось в полумраке холла, и его обрамляли волны серебристых волос, ухоженных и уложенных в стиле 50-хх. Одета она была в шифоновую темно-синюю кофту с бантом у горловины, и серые брюки, в сочетании с высокими каблуками это смотрелось не просто шикарно, а потрясающе. Терцо, одетый в те же спортивные штаны, что и с утра, выглядел около нее смешным, и все же очень красивым. Эх, как хорошо вернуться домой!

— Значит Прат вам сказал, — это было утверждение, а не вопрос. Так вот что увидел Калеб в воспоминаниях Прата! И Калеб не стал мне этого говорить, так как хотел поговорить об этом наедине с отцом.

Что ж, я знала, что рано или поздно Патриция объявиться. В мире, где не так уж много Человечных вампиров, и немногим больше Бесстрастных, отыскать кого-то довольно таки просто, если, конечно же, вампир не имеет такого таланта как мой отец. Видимо Патриция обладала неким подобным даром, раз ей удавалось так долго скрываться от Грема.

— Сказал, — подтвердил Терцо. Он выглядел расстроенным, но так было постоянно, когда возвращался Прат, так как чувствовал ответственность за поведение брата, все-таки это он его обратил.

Следующие недели проходили как в страшном сне. Сначала мне предстоял сложный разговор с родителями насчет поездки в Чикаго. Я рассказала им о Джейсонде, и том, что он поведал об истории нашей семьи, и о происхождении моего таланта. Только я упустила множество подробностей, например, о том, как назвала его отцом. И немного о членах моей странной семейки, и Аланис. Так же о завещании, но в общих чертах они уже знали, сколько я получила в наследство, так как мистер Хедли уже связался с нашим адвокатом. Весь разговор занял не так уж много времени, и все же потребовал от меня множества усилий. На каждом пункте рассказа я задумывалась, что стоит говорить, а что нет. Впрочем, они остались довольными, так как я уделила много внимания тому, как Калеб меня развлекал. Все то же самое я еще раз повторила но уже Ричарду. Он позвонил на следующий же день после нашего приезда, так как знал, что к нам заявился Прат, его отец, и был готов первым же рейсом вылететь в Англию. Мне стоило невероятных усилий отговорить его. Пока что я надеялась, что мы с родителями общими усилиями сможем удержать Прата в узде.

— Ты же знаешь, каким он становится, когда что-то идет не так, как он планировал, — настаивал Ричард.

— Конечно знаю, я тоже с ним выросла, — хмыкнула я. Трудно было объяснить все брату. Особенно если учесть насколько плохо он знал Грема, и вообще не знал Евы.

— Если все-таки вам не удастся его приструнить, обязательно позвони мне!

Ричард волновался. Он хорошо знал своего отца, чтобы понимать каких дел тот может натворить. И все же я-то знала Прата лучше, чем все они вместе взятые, и тоже умела тянуть за нужные ниточки, чтобы добиться желаемого.

Но Прат целыми днями пропадал в Лутоне, и только на третий день я узнала от Калеба, что тот так проводит время с Евой, и она уже начала поддаваться на его потуги.

Калеб был очень зол, особенно после разговора, который они провели втроем: он, Грем и Прат. О подробностях Калеб мне так и не сообщил, и честно говоря, на это не было времени — я догоняла то, что пропустила в школе, и к тому же добавились волейбол и церковный хор, и так я неожиданно затянула сама себя в ловушку полного отсутствия времени. Виделись мы лишь вечерами, и то я была до того усталой, что к вечеру просто засыпала в его объятьях когда все мы смотрели телевизор в гостиной. Все это не способствовало разговорам. К пятнице у меня более или менее появилось время.

Калеб забрал меня со стоянки около школы, и мы подались куда-то за пределы города. Погода выдалась чудесная: сухой осенний день, без солнца и без дождя, идеально чтобы прогуляться.

Выехав на уже знакомый холм, я радостно выбежала из машины, и моим глазам открылся вид города, такого ленивого, и уютного, как развалившийся кот.

Калеб постелил покрывало на капот машины, еще горячий от мотора, и мы устроились там вдвоем. От Калеба веяло холодом, а от машины теплом, и потому я не мерзла в своей тонкой осеней курточке.

— Наконец-то мы можем побыть наедине, — сказал мне Калеб, когда стих звук какой-то проезжающей машины. Вокруг царило умиротворение, и город перед нами выглядел как экран в кинотеатре, только вот картинка не менялась, кроме того что темнела.

Наедине! Да я мечтала об этом с того дня, как мы вернулись из Чикаго.

— Расскажешь, о чем вы говорили тогда с Пратом и Гремом? Что он сообщил о Патриции?

Я надеялась, что Калеб заведет этот разговор сам, но он отмалчивался, и вот я устала ждать. Любопытство всегда было моим пороком.

Глаза Калеба стали туманными. Он долго хранил молчание, прежде чем заговорить.

— Помнишь, я тебе сказал, что может у Евы Грем вызывает не ложные надежды?

Это было в тот вечер, когда мы вернулись из Чикаго, и в нашем доме собралась толпа людей и вампиров, как не помнить тот вечер. Прат меня бесил, родители тоже злились, Ева оказалась под обстрелом сразу же двоих, а Сеттервин неожиданно проявила дружелюбие. Любому такой вечер бы запомнился.

— Еще бы!

Калеб усмехнулся одними губами, и от этой улыбочки меня бросило в дрожь. Такие улыбки были свойственны Калебу в прошлом году, когда мы еще не встречались. Так улыбалась та часть Калеба, о которой я очень мало знала. Та часть Калеба, вела себя по-звериному беспощадно.

— Так вот, оказывается, Прат еще за несколько дней до нашего отъезда в Чикаго связался с ним. Они встречались в Лондоне, и Прат подробно передал ему то, что сообщила Патриция. Потому-то так изменилось отношение Грема во время нашего отсутствия, он знал, что может перестать искать ее и что им уже не быть вместе.

Я была ошеломлена этой вестью. Грем все знал, но так ничего не сообщил Калебу! Как то слишком бездушно и вовсе не похоже на Грема.

— Не думай, что он сделал так специально, — Калеб не защищал отца, а просто констатировал факт, но голос его при этом был ледяной — думаю он просто не хотел, портить мне настроение перед отъездом. Хотя это было глупо, я в отличие от него давно смирился. Но как оказалось, пусть он не хотел себе в этом признаваться, но ее поиски стали уже просто привычкой. Он примирился с ее уходом, так же как и я. Думаю, 50 лет могут убедить самого отъявленного глупца. Даже не понимаю, как он мог продержаться так долго!

Я переваривала новую информацию, и множество перспектив и проблем вставало перед моим мысленным взором. Это означало, что теперь Грем все же сможет решиться на другие отношения, но готов ли он будет втянуть в свою жизнь и существование Еву? И не создаст ли это некоторый резонанс, когда Ева начала столько времени проводить с Пратом? Прат ведь не сдастся, пока не завоюет ее, а когда так случиться, он уедет прочь, а Грем останется, и ее будет разрывать на части любовь к тому и другому. К тому же существует и другой вариант развития событий: Ева выберет Грема, Прат не готов сдаваться и будет лезть между ними и пакостить! И даже третий вариант: Ева выберет Грема, он же отстраниться, потому как не будет готов к отношениям, и она назло ему выберет Прата, который ее потом бросит, так как ему просто станет скучно.

Куда не глянь, Ева будет несчастной! Я не могла себе представить развитие событий, за которыми Ева остается живой и счастливой. И значит я тоже, так как меня все эти движения не оставят невинным наблюдателем. Я себя знала — обязательно влезу во что-то подобное. Короче говоря, всем будет плохо.

— И где же Патриция? И что она передала Грему и тебе?

— Для меня она передала письмо, именно это я тогда увидел в его воспоминаниях, — Калеб сказал это слишком равнодушно, и я догадалась, что письмо лежит не распакованное где-то в его письменном столе, или заваленное кипой эскизов и кисточек. — Грему передала, что не хочет его видеть, все, что было в прошлом, и теперь они чужие люди. Пусть начнет жизнь заново, так же как это сделала она. И еще сказала, что теперь у нее новая семья, и она не бросит ее ради призрачной мечты Грема вернуть к жизни их прошлое.

— Что значит новая семья? Вампиры ведь не могу иметь детей? — я даже тряхнула головой думая, что же я упустила из виду. Я развернулась в его руках, чтобы посмотреть на лицо Калеба. Он улыбался, смотря на меня, и сердце начинало биться все быстрее. Если у меня были иллюзии, что когда-нибудь мое тело станет спокойнее реагировать на его красоту — то я ошибалась. Калеб, его тело, харизма и магнетизм, как и раньше, делали меня податливым воском, который с радостью перетекал в его руки.

— Не могут! Зато они могут создавать себе семью, к тому же создание вампиров очень приветствуется семьей Бесстрастных — нас, ведь не так и много. Бесстрастные так же знают о тебе и твоих детях, но не препятствуют этому, так как надеяться заполучить вас в ряды вампиров. Пусть даже вы будете частью семьи Человечных, им все равно это на руку, семья в семье всегда лучше, чем искать людей по улицам.

И еще одна новость заставила меня на некоторое время замолчать. Зачем же тогда отец так тщательно заметал следы о моем существовании? Может мне тогда грозила какая-то другая опасность, кроме как от семьи Бесстрастных? Я уже ничего не понимала.

— Все дело в том, что вампирам не нравиться когда люди знают о них, станут ли они вампиром в будущем или нет, это просто делает их уязвимыми. — Калеб понял, о чем я задумалась. Тебя, скорее всего, защищали от бродяг, которым нравиться опасность и не нравиться люди, люди Особенные, как и ты. А представь, если бы кто-то узнал о твоем таланте, боюсь Бесстрастные не откладывали бы в долгий ящик твое обращение.

— Но почему? — я не притворно удивилась и аж подпрыгнула от возбуждения и непонятного страха.

— Да потому что их очень интересуют такие случаи. Они хотят больше знать о том, как легче выбирать подходящих людей. И представь, что им это дает — они смогли бы создавать идеальных вампиров, уже талантливых от начала!

— Знаешь, это напоминает мне фашистов, они проводили подобные опыты на людях, скрещивая красивых с умными, делая из них идеальных людей.

Калеб рассмеялся, как раз так, как мне было нужно, чтобы расслабиться. Если уж он относился к этому с улыбкой, значит, мне не стоило переживать. Из меня не будут делать подопытного кролика.

Я тут же потянулась к нему за порцией внимания и ласки, и даже не заметила, когда мое дыхание пресеклось, а руки Калеба стали крепче обнимать меня. В одно мгновение он резко потянул меня на себя, и я оказалась на нем. Губы сами целовали его с безумием, и я почти не отдавала себе отчет что делаю, как и он. Мои руки стянули с него верхнюю одежду, и не понимаю каким чудом я оставалась еще в ней.

Слезы стояли у меня в глазах, когда я проводила по его волосам, затылку, щеке. Он весь дрожал или это дрожала я сама, не возможно было понять. Мы были с ним так органично переплетены вместе, что мне даже не нужно было заглядывать в его сознание, чтобы увидеть, что он чувствует.

От переизбытка чувств и страсти сердце мое бешено колотилось, и Калеб словно подавался его ритму, целовал, и гладил меня с той же скоростью, с каким оно двигало кровоток. Мы словно горели без огня. Но этот же огонь отрезвил Калеба. Его глаза почернели, но я не обращала на это внимание, хотя мысль об опасности посылала мне тревожные сигналы. А вот Калеб сразу же почувствовал момент, когда стоит остановиться. Хотя бы он не убежал и не исчез, как делал раньше, а просто отстранился, немного грубо и болезненно, зато остался рядом.

Мы молчали, и в ушах отдавался стук моего сердца. Калеб перемесился так, чтобы слушать, как оно бьется, и мы замерли в этой позе надолго.

Мои руки продолжали гладить его голую спину, а глаза оставались закрытыми. Неожиданно все вокруг нас навалилось на меня оглушительной волной запахов и звуков, и касаний.

Я услышала ветер, еще задолго как он зашевелился в моих волосах и прошелся по телу Калеба, где мне удалось уловить его легкое дуновенье, и холодное дыхание. Осень несла за собой не только его, но и листья, срывая их с деревьев, она принесла запах листьев хранящих тепло, солнечный свет, и летние дожди, оставившие на них свою влагу. А также отголоски воды, испаряющейся из пожелтевшей травы, и земли, которая по утрам уже промерзала, словно и не было лета буквально еще вчера.

Все вокруг меня говорило об осени, но в объятьях Калеба, существовал лишь один запах, и не было ни каких сезонов и времен года. Мы существовали совершенно отдельно, от всего на свете. Нас не интересовал дождь или ветер, мы создавали свой мир. Мир тишины и спокойствия, в который не могли попасть ни мои родственники ни его. Только двое, и я хотела, чтобы так длилось вечность.

— Когда мы сможем быть настолько близко? — я наконец перервала тишину нашей полудремы. Мое сердце снова вернуло себе свой привычный ритм, но я-то знала, что это пока я не взгляну на Калеба. А стоит его серебристым глазам посмотреть на меня, и сердце опять сорвется бежать галопом.

— Насколько близко? — Калеб для удобности перевернул меня на спину и завис надо мной, и все это настолько быстро, что я даже не успела моргнуть. Меня иногда еще тревожили эти его перебегания временем, и все же я свыкалась. Когда-нибудь я и сама буду двигаться так же.

— Не увиливай от вопроса, ты знаешь, о чем я говорю, — я с прищуром посмотрела на него заставляя смотреть мне в глаза. Не стоило этого делать. Как я и думала, сердце тут же откликнулось на этот взгляд.

Калеб нахмурился, но не злился, а значит, тоже думал уже об этом, и я не понимала к чему оттягивать? Мы вместе уже так долго, и пусть я по его словам еще ребенок, но все-таки родила уже двоих детей. Не скажу, что думая о телесной близости я не вспоминаю ночь изнасилования, но все, что случилось в ту ночь, вспоминается так, будто бы случилось не со мной. Я просто дистанционировалась от того момента в моей жизни, и смогла обо всем забыть. Теперь Соня и Рики вовсе не напоминали мне Логана, и даже мысли о мести ему, почти ушли из моей памяти.

— Тебе всего 16. Может, подождем, когда ты станешь чуточку старше?

Я медленно начала закипать, так как знала, что сейчас он начнет приплетать сюда мой возраст. В прошлом году я была еще младше, и беременна, и какие у нас тогда случались взрывы неожиданной страсти. Так что же изменилось. Я наоборот стала старше, через два месяца мне исполниться 17, и у меня нет огромного живота.

— Это моему телу 16, а если взять все что со мной случилось за последние несколько лет, то мне все 35. Я же воспринимаю тебя не как 19 летнего юношу, а учитываю и твой реальный возраст. Может, и ты проявишь лояльность?

Калеб тоже стал раздражаться. Он вывернулся из моих рук и нашел свою одежду. Ну вот, начинает меня наказывать, а ведь он говорил, что я всегда могу поговорить о том, что меня тревожит, а эта тема тревожит меня довольно давно.

— К чему тут лояльность? — не сдавался Калеб. — Да, меня пугает та мысль, что я могу навредить тебе! Да ты хоть представляешь, кем я себя чувствую? Настоящим извращенцем!

Я начинала злиться не на шутку. Приподнявшись на локтях, мне пришлось говорить в его спину. Калеб отвернулся и стал смотреть на город, и садящееся солнце.

— Все нормально, я тоже. Как там называют тех, кто любит стариков?

— Рейн, это не шутки, я говорю совершенно серьезно!

— А кто шутит? Надо узнать, как называется этот термин — запишусь к ним в группу поддержки!

Ну, вот как всегда, когда я чувствовала себя не уверено, то начинала городить чушь! Мне никак не удавалось подавить в себе эти чувства злости и неуверенности, потому язык отбивался за мою гордость.

— Очень смешно. — Калеб вновь повернул голову в мою сторону. Мы несколько затянувшихся мгновений мерялись упрямыми взглядами.

— Конечно же, не смешно, — согласилась я, своим упрямством Калеб мог соревноваться с ослом, а я вот таким не страдала. — Думаешь приятно слышать, что быть тебе со мной это уподобляться извращенцу?

Калеб покачал головой, и вернулся назад ко мне. Его руки обняли меня, и будто не было тревожных минут разногласий.

— Разве тебе не страшно думать о таком после того что с тобой случилось? Я не хочу, чтобы ты меня боялась. Я переживаю, что потом ты почувствуешь ко мне отвращение, и я стану для тебя, тем же что и тот…парень.

Как такое Калебу могло только в голову прийти? Чтобы я сравнивала его с Логаном? Да никогда в жизни. Как он, мой любимый, единственный быть схожим с последним человеком в мире, которому я не желаю ничего хорошего кроме смерти? Наверное, пришло время рассказать Калебу о той ночи. О ней не знал никто точно. Если так подумать я и сама помнила, лишь обрывками, зато как болезненно.

Я повернулась на бок, чтобы видеть его лицо. Калеб рассматривал меня внимательно, с осторожностью придерживая за талию, словно хрупкое стекло, и все в нем говорило о любви, преданности, единение со мной. Я наклонилась и поцеловала уголок его губ, легко и осторожно, словно и он был так же драгоценен.

— В ту ночь я ужасно напилась, Прат помог, он знал, что после вина, шампанское делает из меня смешную куклу, и ему нужно только дергать за нужные веревочки. Мы потащились в несколько баров, а потом на дискотеку. Все что помню о ней, это то, что находилась она не в самом престижном районе, и славилась постоянными драками. Там я выпила еще несколько коктейлей, которые купил Прат. И где-то через час Прат, наконец, познакомился с девушкой, говорю это слово с натяжкой, так как слово, которым он ее называл, люди культурные не произносят вслух, — я нервно хихикнула, но Калеб молчал, видимо он боялся, что спугнет мое желание поделиться событиями той ночи.

— Тогда-то около барной стойки к нам подошел Логан. Он учился в моей школе, на год или два старше, и очень давно мне нравился, мы дружили и общались в одной компании, но в то время Логан встречался с девочкой которую я хорошо знала, поэтому на сближение с ним никогда и не шла. А вот Логан всегда проявлял ко мне повышенное внимание, которое, конечно же, льстило мне. И когда Прат понял, что мы хорошо знакомы, постарался спихнуть меня на него, дал денег на такси и все такое,… я и оглянуться не успела, как Прат исчез. Логан стал настойчивее, как только ушел Прат, но я этого еще не понимала, я была до такой степени пьяной, что едва стояла на ногах. Помню, вокруг нас клубился разноцветный туман, и свет все время мигал, от чего мне становилось плохо. Когда и как он увел меня с дискотеки, я не поняла, но вот я уже стояла на улице, он заботливо натягивал на меня куртку.

Мне пришлось прикрыть глаза, чтобы отчетливей вспомнить детали, но неожиданно они словно полились ручьем — те чувства и ощущение, воспоминания вперемешку с болью. Я открыла глаза, и увидела, как и Калеб закрыл веки, а его руки покоятся на оголенной коже моей руки. Он видел их теперь и без моего рассказа. Я снова погрузилась воспоминания, и из-за его вмешательства, они стали ярче и четче. Мы словно смотрели фильм, только вот главной героиней этого ужаса была я. Калеб досмотрел до того момента как Логан тащит меня к машине, а я по дороге падаю и вырываюсь, он меня бьет и заставляет снова вставать. И увидел так же то, как стягивает, рвет одежду, и кровь, выступающую на руках и лице…и тут вдруг поток прекратился. Я словно очнулась ото сна и, посмотрев вокруг, увидела Калеба не возле себя, а в метрах пяти от машины.

— Я не могу это видеть!

Калеб весь трясся. Он присел на согнутые ноги, и охватил руками голову, закрываясь от меня. Я спустилась с капота, еле переставляя ногами, и вдруг с удивлением поняла, как на улице темно и холодно. Медленно ступая по траве и сухим листьям, я шла к нему, надеясь, что он не зол на меня. И в то же время, не понимая в чем дело. Остановившись возле него, я не знала, что должна сделать, чтобы он снова посмотрел на меня прежним влюбленным взглядом. А что если Калеб почувствовал ко мне отвращение? Я ведь грязная…использованная,…но ведь я с этим примирилась, может, сможет и он? Я присела позади него, и не смело обняла за плечи, ожидая, что в любой момент он откинет меня от себя.

Вдруг Калеб напрягся, и я испугалась, что сейчас это произойдет. Я уже представляла, как он обернется ко мне и с ненавистью скажет, что я ему неприятна!

— О чем ты подумала, перед тем как подойти ко мне? — голос Калеба был глухой, и болезненно надломленный. Он повернулся ко мне, и лицо его поражало не только своей бледностью, но и какой-то страшной угловатостью. Таким он бывал в минуты неожиданного приступа голода. Только глаза Калеба оставались светлы, как и прежде, так в чем дело?

— Я понимаю…тебе неприятно… — я тяжело сглотнула под тяжестью этого свирепого взгляда, от волнения руки мои вспотели, сердце, словно вовсе перестало биться. — Я грязная…любому мужчине будет неприятно…прости…

Вдруг лицо Калеба прям таки почернело. Вот таким демонически злым я его в жизни прежде не видела. Наверное, такое лицо у вампира, когда он собирается убить. Целых две секунды я была уверена, что сейчас расстанусь с жизнью, но так и не смогла пошевелиться.

Неожиданно Калеб сорвался с места, пролетая как метеор мимо меня. Я с ужасом и непониманием смотрела, как он с ненавистью разбивает машину, отламывает от нее дверцы, крушит железо сильными смертоносными ударами, от чего стекло трещит, и крошиться на песок и мелкие кусочки. Одна дверца, отлетев, ударилась об дерево и то жалобно затрещало. Я не смогла продолжать смотреть на это, все ожидая, что сейчас то же самое станется и с моей головой. Зажмурив глаза и заткнув уши, я начала петь, с начала тихо, а потом все громче и громче, и так мне удавалось хотя бы удержаться от крика. Никогда не думала, что все для меня закончиться вот так. Что и любовь, и жизнь уйдут в одно мгновение. Я всегда знала, что нельзя рассказывать Калебу о той ночи, а показывать тем более, он был собственником, а я игрушкой с которой кто-то уже играл. Смешная аналогия. Я — сломанная игрушка, с которой кто-то играл. Ну и хорошо, лучше уж умереть от рук любимого, и мне не в чем его винить.

Крушение продолжалось долго, но почему-то конец, ни мне, ни моей голове не приходил. Неожиданно все стихло, я поняла это потому, что, то как я пела, стало вдруг единственным слышным звуком. Но остановиться я уже не могла, я пела и пела, даже когда начала хрипеть, и остановиться не могла, а по щекам струились слезы. Нет, я их не хотела, я не могла плакать, нужно спокойно принимать тот факт, что Калеб на меня зол.

Когда холодные руки начали меня трясти, мне пришлось замолчать и убрать руки с ушей. Ну, вот и все, подумала я, и улыбнулась Калебу. А он…мой прекрасный…мой любимый смотрел на меня с ужасом.

— Я довел тебя до безумия, — прошептал он. Неподдельный страх исказил черты лица Калеба. — О чем ты подумала? Ты подумала, что я зол на тебя? Как ты могла?! Я никогда не причиню тебе вреда.

Меня начало трясти. Я с ужасом смотрела на разгромленную машину позади Калеба, и все еще не могла поверить, что подобное не ждет меня. Разве он на меня не зол? Разве я ему не противна!?

— Ты моя глупая дурочка! Как ты могла даже на миг в такое поверить…

Он взял меня на руки и заставил прислониться к его шее, и спрятать лицо. Теперь меня сотрясала крупная дрожь, перебегая всем телом, от чего не только стучали зубы, но кажется и кости. Я могла только плакать, но совершенно беззвучно, а потом я начала задыхаться. Он укачивал меня словно маленькую, но перед моими глазами все стоял вид той машины.

— Я разозлился на него, и то что никак не могу вернуть время вспять и уберечь тебя от всего того… и что не могу расквасить физиономию Прата!!! Я же люблю тебя…я так тебя люблю, а ты…как ты могла усомниться во мне…и больше не смей говорить о себе такие вещи, и даже думать! Никогда!!!! Ты меня слышишь? НИКОГДА!

Я ухватилась за ворот его рубашки, цепляясь, словно за последнее, что вижу в этом мире, и все не могла поверить, что он меня любит по-прежнему, не смотря на то, что видел. Когда меня начало тошнить Калеб помог мне устроиться удобнее, он поддержал меня, и не давал вырваться, а потом неожиданно принес откуда-то воду, но я ему уже не позволила меня умывать, а сделала это сама.

После я не могла встать с травы минут 20. Голова кружилась, и вовсе не было сил.

— Я хочу домой, — это было все, на что я сейчас способна.

Он взял меня на руки так бережно насколько мог. Мы двигались через ночь и холод с невероятной скоростью. Слезы застилали мне глаза, и, вместе со скоростью, сливали в одно пятно вывески магазинов и светлые окна домов. Я закрыла глаза, чтобы не видеть всего этого, чтобы перестала кружиться голова, его запах и так делал меня бессильной, как и минувшая истерика.

В следующий раз, когда я смогла открыть глаза, Калеб уже вносил меня в дом, но явно не мой, а в свой. Я была этому рада, но огласить свою мысль не смогла, сознание уже мной не контролировалось, я время от времени отключалась. Помню, он подставил меня под струи теплой воды, и что на мне из одежды осталось белье и почему-то лишь один носок, а потом кровать, но не его, а ту, что стояла в комнате с фотографиями его сестры и Патриции.

Калеб завернул меня в несколько одеял, а потом заставил выпить что-то обжигающее рот и горло, но пилось оно легко, и я смогла после этого расслабиться. Но все встало на свои места лишь, когда он лег рядом.

— Поспи, — прошептал он, — как же ты меня испугала…тебе нужно отдохнуть. Больше меня так не пугай.

— А ты меня… — еле слышно отозвалась я, не понимаю, сплю уже или еще нет. — Я все ждала, когда моя голова затрещит, как и то дерево.

— Глупая, глупая…А я еще хуже чем ты… глупец…

Ну какой же он глупец, Калеб был бы прав, решив поступить со мной так. Но так ли я верила, что он может меня убить? Скорее нет, я верила больше в то, что Калеб может меня оставить. Вот этот страх был сильнее, чем страх перед смертью.

Я открыла глаза спустя какое-то время, и Калеб был рядом. Он бодрствовал и все же лежал возле меня, обнимал, и не позволил выпутаться из одеял, когда я захотела обнять его.

— Который час? — сил сопротивляться его рукам не было.

— Поздний. — короткий ответ, глаза Калеба полуоткрыты.

— На сколько поздний?

— На столько что скоро Терцо прибежит меня прибить, — Калеб рассмеялся, значит все не так уж плохо.

— Тогда мне стоит поехать домой?!

— Стоит, — согласился Калеб, но ни он ни я не двигались. Потому что именно здесь, рядом с ним был мой дом, и сейчас я это понимала как никогда прежде. Тема разбитой машины не поднималась. Мы лежали и смотрели друг на друга, и все было понятно, я не сомневалась, и все же смутное предчувствие, что что-то не так сжимало сердце.

Полежав в тишине несколько минут, я начала различать звуки в доме, которых вроде бы не было раньше. Где-то играл телевизор, шли новости, и не сразу, но я поняла, что Калеб к ним прислушивается.

— Что-то случилось?

— С чего ты взяла? — я присмотрелась к Калебу, что сделать в полумраке комнаты было очень сложно. Он улыбался, спокойно, именно так, когда хотел чтобы я не о чем не волновалась, но поджатые губы, говорили о другом. Спокойствие было каким-то слишком правильным. Как с картинки.

— Ты очень спокоен, но это же не так? Что случилось? — я тут же резко села на кровати, когда потоком в моей голове полились жуткие истерические мысли, и почти все связаны с Пратом и моей семьей. — Только не говори что Прат что-то наделал! Неужели не сдержался?

— Мы тоже сначала так подумали, но Прат тут не причем.

— Не причем? А о каком «чем» мы говорим? Значит, все-таки что-то произошло?

Мои мысли стали более лихорадочными и в то же время разумными. Если бы что-либо случилось с детьми, Калеб выглядел бы расстроенным. Натворил что-то Прат — злым. Грем — я бы слушала все разбирательства, так как Калеб не очень церемонился в последнее время с отцом. Все остальное связанное с семьей и друзьями, не заставило бы Калеба сидеть здесь и улыбаться. Так в чем же дело?

— Говорят по новостям, что в Лутоне пропало двое местных девушек, но последние новости сообщили, что их нашли час назад. Они несколько дней проплутали по лесу, и как-то, наконец, выбрались к дороге.

Я сидела, и переваривала эту новость, но очень медленно, словно по буквам. Где-то я подобное уже слышала. Может, рассказывал Грем? Или отец? Да нет, мне говорила об этом…Бет!!! Бет рассказывала мне о площадке «У Терри», и тогда тоже люди пропадали и находились.

— Такое уже было!

— Да, пресса тоже выкопала эту историю с исчезновением людей тогда, — лицо Калеба сделалось кислее лимона.

— Почему ты так по этому поводу беспокоишься?

— Да потому что пресса может вновь вспомнить о тебе и о прошлогодней истории! Все теперь сидят у телевизоров, и пересматривают новости. Ева засела за Интернет…твоя, и моя семья сошли, кажется, с ума…даже Прат понял, чем это нам грозит…

Да, уж, перспектива не из лучших, и все же мне показалось, что Калеб что-то не договаривает. Я хотела об этом спросить, но тут зазвонил телефон Калеба. Он поднял трубку и несколько длинных мгновений просто слушал, а потом вдруг передал трубку мне.

— Это Терцо.

Беря трубку, я уже приблизительно знала, что сейчас услышу, и Терцо не разочаровал мои ожидания.

— Итак, юная леди, не смею спросить, когда вас ждать домой.

— Ты уже спросил, папа.

— Действительно, — он на миг замолчал. С одной стороны, он ведь знал что я в безопасности, но с другой, это было не прилично, что в такое время я по-прежнему со своим парнем, да и к тому же у него дома. — Можем мы с мамой надеяться, что в ближайший час увидим тебя дома?

Надеяться они могли, впрочем, как и я, потому что Калеб слышал весь разговор и улыбался, что заставляло думать о моем очень скором появлении дома. Он тоже всегда был за соблюдение правил, а так же за соблюдение дистанции. Знал бы Терцо, как Калеб ревностно соблюдает мою неприкосновенность, был бы ему благодарен. А пока что, он просто надеялся, что все так и есть на деле.

— Думаю даже раньше, Калеб готов меня выгнать из дома! — я говорила это ироничным голосом и смотрела на Калеба, но его моя бравада не покоробила — Калеб уже начал собирать мои вещи и складывать на край кровати, где только что сидел сам. Не успела я и глазом моргнуть, а Калеб исчез из комнаты. Так и не дослушав, что ответил отец, я угукнула в трубку и отключила телефон, и выскочила в коридор за Калебом в том чем и спала — то есть в одном нижнем белье. Калеб стоял тут же за дверью, и его взгляд с радостного изменился на встревоженный, а следом за ним на потемневший.

— Я хочу прояснить один вопрос до того, как уеду домой!

Калеб весь подобрался, и лицо его приняло хмурое выражение, он старался не смотреть на меня, и все же его глаза никак не могли от меня оторваться

Калеб весь подобрался, и лицо его приняло хмурое выражение, он старался не смотреть на меня, и все же его глаза никак не могли от меня оторваться, а я все никак не могла понять, что это с ним происходит. Лишь я оказалась рядом Калеб тут же отодвинулся.

— Какой? — неожиданно севшим голосом сказал Калеб. Его глаза меня начали гипнотизировать, он смотрел на меня как то иначе чем всегда. И я не сразу смекнула, что причина этому — мой полураздетый вид. Мне бы стоило устыдиться, но тут я поняла, что это играет мне на руку, в том вопросе, о котором я говорила.

— Я хочу поговорить о любви… не духовной… ну ты понимаешь… — а теперь я смутилась, потому как сказать слово «секс» никак не могла. Потому что понимала — с ним это будет не секс, а что-то совершенно другое. Лучше, чище, ближе. То что сможет позволить мне слиться с ним воедино. Позволит узнать о том, какой он в минуты интимной близости.

Впрочем, объяснять ему не стоило, потому что Калеб ответил резко, четко и сухо:

— Нет!

Я даже дернулась от такого жестокого ответа. Калеб стал мрачнее тучи, и был намного злее, чем тогда, на горе, во время разбивания машины. Он снова отодвинулся в сторону и это заставило меня так отчаянно и жестко просить ответа:

— Почему?!! Почему, черт возьми, нет, если в прошлом году было «Да»!!!

Калеб сердито уставился на меня. Злиться-то он право имел, но лишь после того как объяснит мне в чем дело. В прошлом году все было так хорошо, я могла надеяться на страстную, странную близость, и теперь, когда этого нет, да и еще оно строго воспрещается, я стала хотеть этого больше, чем когда-либо могла подумать. И мне казалось, если я не буду с Калебом близка так, то мы потеряем что-то очень важное.

— Да потому что, я тебе все объяснил еще вечером! Я боюсь!

— Да чего-то тебе бояться?! Ты контролируешь себя лучше, чем кто-либо другой, а теперь нет?!!!

И в тот момент случилось нечто, что на всю жизнь запечатлелось в моей памяти, да и думаю в памяти Калеба.

Неожиданно дверь спальни Грема отворилась и оттуда выглянула его голова. Сильные руки Калеба, спрятали меня за его же спину, чтобы прикрыть наготу, и это заставило меня понять, что случилось.

— Хотел вам сообщить, что я здесь, так что вы уверены, что хотите продолжать такой… мгх… разговор именно под дверью моего кабинета?

На моей памяти не было большего позора, чем то, что сейчас произошло. Я, вся пунцовая, полностью укрылась за Калебом, снедаемая смехом и стыдом, и хуже всего то, что Грем даже и не думал над нами издеваться, а просто не хотел слушать столь интимную перебранку. Нет, ну как такое могло случиться? Чтобы отец моего парня, слышал как я требую от того физической близости. Мне захотелось провалиться под землю и пролежать там очень долго. Но ведь это ничего не изменит, так как Грема я буду видеть постоянно, и мне придется смотреть ему в глаза! Какой ужас! Калеба начало трясти и я со злостью и негодованием поняла, что он хохочет.

— Ну, думаю, вы поняли мою мысль!! Доброй ночи Рейн, привет родителям!

Последняя фраза заставила меня застонать. Не потому, что я думала, Грем им расскажет, а потому как глупо это прозвучало. Просто ужасная сцена, написанная как всегда моей судьбой злодейкой!

Калеб подхватил меня на руки, и я так и не смогла оторвать лицо от своих рук. Узнала я, что Грем ушел, когда тихо закрылась дверь в кабинет.

Когда мы вернулись в комнату, он разразился просто демоническим смехом. Он смеялся минут десять, а я сидела и смотрела на это, чувствуя, как во мне закипает злость. Ему смешно, а я теперь до конца своей жизни не смогу смотреть Грему в глаза! А во всем он и виноват, если бы не выходил, мы поговорили бы здесь.

— Прости, но это было очень смешно! — сказал сквозь смех Калеб. Ему смешно! Ну, так получай!

Я зарядила в Калеба подушкой, к сожалению, он ее перехватил ловко и быстро. Что ж, стоило ожидать.

— А мне как-то не очень смешно!!!

— Не злись, — Калеб проворно скользнул на постель ко мне. Он осторожно потянул меня к себе, и я сдалась и позволила себя обнять. А как тут не позволить, он был такой притягательный, такой красивый.

— Ты можешь искупить свою вину. — я попробовала воспользоваться ситуацией. Калеб умел мною манипулировать, так почему же и мне не попробовать?

— Как? — осторожно спросил Калеб. Его голос стал настороженным.

— Я хочу стать с тобой ближе, и хочу, чтобы это случилось еще до моего дня рождения.

Думаю, такой требовательной я еще не была. Калеб надолго замолчал, размышляя. На его лице не проступали эмоции, но я догадывалась какая сложная задача стоит перед ним, и все же, я хотела, чтобы он, наконец, решился.

— Ты ведь не отступишь?

Калеб смотрел на меня тяжелым взглядом, который я в любое другое время вряд ли смогла бы выдержать, но не теперь. После позора в коридоре ничего мне уже не казалось сложным.

— Нет. — согласилась я, и это вызвало тяжелый вздох.

— Ой только не делай из себя мученика! — я подпрыгнула на кровати и вывернувшись от него принялась одеваться. Мне снедала злоба и обида. Можно подумать, на это так тяжело решиться! Я знала, что Прат спал с женщинами и почти все они после этого оставались живы. Так почему же Калебу так сложно согласиться на близость? Он говорил о страхе, но я-то думала о другом. А вдруг все же ему неприятно, только говорить это теперь я не хотела! Я вообще сейчас с ним говорить не хотела! Мне действительно так обидно уже давно не было.

Калеб медленно приблизился ко мне, но я не стала на него смотреть. Он попытался развернуть меня к себе, а я наоборот вырвалась и отошла подальше. Тогда внезапно из моих рук пропала кофта. Я посмотрела на руки, куда только что ее натягивала, но кофты точно не было. Либо это галлюцинация, либо Калеб решил со мной поиграть в «разговор». Ну, неужели? Дождалась, достучалась до него. Я оглянулась на Калеба, думая, что он далеко, но оказалось Калеб стоит рядом, почти нависает надо мной вплотную. Руки тут же задрожали, так как я знала это мерцающий взгляд и приоткрытые губы. С вздохом облегчения я припала к Калебу. Он обнял меня и начал целовать. С начала медленно, а потом все настойчивее, но тут уже отстранилась я. Мне было горько ведь я так долго добивалась от Калеба близости, и все же после сцены с Гремом и звонка Терцо, мне стоило идти домой.

— Давай не сегодня, так много всего… — начала я, но Калеб ласково приложил палец к моим губам.

— Как скажешь. Больше я не буду сопротивляться. Только давай ты сообщишь мне, когда решишь что вот «пришел Этот день», чтобы я поохотился и мог думать только о тебе, совершенно забыв о крови.

Сердце громко стучало в ушах и отдавалось отголосками во всем теле. Неужели я дождалась и Калеб сдался. Приятное тепло разлилось по крови — значит, я все же могу влиять на Калеба.

— Вот видишь, это не так уж и страшно, правда? — я сложила кулачки на его груди и припала всем телом, догадываясь, что он сейчас должен чувствовать.

— По-моему этому должны быть мои слова! — рассмеялся Калеб, и его прохладные руки приподняли меня и наши глаза оказались на одном уровне. Несколько поцелуев ничего не изменят, подумала я, и мы провалялись так еще с полчаса. Дома я была почти в 2 часа ночи.

В коридоре меня встретил Терцо. Я поставила сумку и принялась снимать куртку, понимая, каким виноватым выглядит сейчас мое лицо, но Терцо не был зол. Скорее просто рад, что я уже дома. Раз меня не встречала вместе с ним Самюель, значит, она сидела у кроваток Сони и Рики, только в доме появился Прат, у нас организовалась не гласное дежурство около них, и это, честно говоря, мне не нравилось.

— Калеб уже уехал домой? Я думал он зайдет, составит мне партию в шахматы, а то Грем отказался, сказал у него дела.

Теперь я еще и покраснела, так как поняла, что Грем просто не хотел меня смущать. Почему все выходит так глупо?!

Папа стоял надо мной, возвышаясь на добрую голову, и все же я знала, какой он добрый и мягкий, вот если бы сейчас Самюель увидела, как я покраснела, она бы поняла, что здесь что-то не чисто. Впрочем, с отцом всегда было в плане тайн легче, ему хватало того, что я его люблю, а с остальными проблемами разбиралась Самюель. Но Терцо во всем был с ней за одно. Мне иногда казалось, что у нас с Калебом несколько не так, потому что он всегда знал как лучше для меня, потому-то я в обсуждения проблем не включалась.

— Я бы сказала, что Калеб побежал домой… — наконец выдавила из себя я, поняв, что отец довольно давно что-то у меня спросил.

— То есть? — Прат тут же перестал быть расслабленным и спокойным. — Что случилось?

Я не знала, что именно стоит ему говорить, но Терцо так и не дал мне продолжить:

— Неужели он так сильно побил машину?

Я не могла понять, то ли мне злиться, то ли что делать. Терцо уже все знал. Значит Калеб звонил им. И что же он сказал?

— А что Калеб вам рассказал? — я смотрела на отца подозрительно, и он несколько опешил.

— Что ты рассказала ему о…ночи…той ночи… и он несколько разозлился… — Терцо было неловко говорить об этом, и от продолжения его спас Прат, вышедший из кухни.

Как интересно, это было впервые за неделю, что я застала его дома. Потому разговор с отцом тут же потерял для меня интерес.

— Нам надо поговорить! — я резко потянула его на кухню, но тут вспомнив об отце, вернулась и добавила: — Да папа, он очень разозлился, думаю машину, стоит завтра отдать на металлолом. Доброй ночи.

Ему и не нужно было говорить, что я хочу остаться с Пратом тет-а-тет. Потоптавшись на месте, Терцо пошел наверх, и я еще успела заметить его спину на ступеньках, прежде чем мы вошли на кухню. То, что родители были наверху, несколько гарантировало охрану нашего разговора.

— Ты сошел с ума?

Я не стала ходить вокруг да около, и сразу же принялась за интересующую меня тему. Я хорошо выспалась у Калеба, и теперь не чувствовала себя уставшей или вялой и в моих жилах бурлила кровь, особенно после того, что Калеб наконец-то сдался.

— Ты о чем? — Прат невинно пристроился на стульчике напротив меня, но я не могла усидеть на месте, мною двигал адреналин. Не только после разговора с Калебом, но и после пробежки по лесу от дома Калеба сюда. Поднявшись, я взялась готовить себе чай. По привычке для маскировки, я чуть не сделала чай и ему, но вовремя спохватилась, что рядом никого нет, и притворяться нет смысла.

— Я говорю о Еве. О том, что ты затеял жестокую игру!

Сегодня Прат не был весел и развязан как всегда, и оттого мне стало трудно развивать свою мысль. Прат молчал, а я заваривала чай, отвернувшись от него.

— Это не игра, я ведь говорил тебе, что когда-то остепенюсь.

— Ты говорил это насмешливо и не стоит меня дурачить! Это не честно по отношению к моей подруге. И я не хочу видеть, как ты рушишь ее жизнь.

Я вернулась к столу с полной чашкой и села возле него. Впервые с того момента как он вернулся я снова почувствовала симпатию к Прату, как это было когда-то. Много времени назад мы были друзьями, с ним было весело и просто, так, как мне теперь с Калебом. Только с Калебом это в тысячи раз лучше.

Я взглянула на Прата. Тот сосредоточенно о чем-то думал, потом поднял глаза на меня.

— Считаешь, я не серьезно отношусь к твоей подруге?

— Считаю, что сегодня ты уверен в себе, и думаешь, она, это именно то, что ты искал так давно. Но Ева не такой человек, чтобы с ней можно было поиграться и выкинуть. Ты лезешь между ней и Гремом, не давая ей решить и увидеть то, что ей действительно необходимо. Твоя страстность и напор сбивают ее с толку. Ева, несомненно, что-то чувствует к тебе, но это не любовь. И потому она теряется. Оставь ее в покое.

Прат усмехнулся, холодно и расчетливо. Это меня немного разозлило, но еще не настолько, чтобы я могла закончить разговор. Пока я могла разузнать, что намеревается сделать Прат, я должна была остаться.

— Не так просто отказаться от кого-то столь интересного как Ева.

Я посмотрела на него взглядом, который переняла у Калеба — прямым и хладнокровным, от чего у собеседника сразу же должно возникнуть желание говорить правду.

— Потому что…?

Лицо Прата не изменилось, и все же я почувствовала иронию. Его лицо, красивое и безупречное оставалось холодным, и ни тени чувств не возникало, когда он говорил о Еве, словно она была просто дорогая красивая машина.

— Нет, я не люблю ее, ты права, но меня давно никто так не волновал.

Мне хотелось рассмеяться Прату прямо в лицо. Я же знала, что Ева нужна ему просто, чтобы с кем-то соперничать и ее внешность здесь не причем, хотя, что и говорить, Ева была красивейшей из знакомых мне девушек. Высокая, элегантная и такая простая, без особых требований, всепрощающая. Прата должно тянуть к ней, просто для того, чтобы испортить ее чистоту своей темнотой. А Калеб мне говорил, что он затягивает меня в темноту своей жизни, так вот, он еще много чему плохому мог поучиться у Прата. Вот действительно пример для подражания как стать плохим. Или как убить в себе все светлое, доброе, все то что говорит о их бывшей человечности.

— Прости, но я не могу позволить тебе просто развлечься с ней. Ева мой и Калеба близкий друг.

— И снова Калеб. — насмешливо улыбнулся Прат, — Всегда только он один. Ты так изменилась, тебя кроме него больше ничто не интересует.

Прат мог выглядеть уязвленным, но меня ему не провести — Прату просто не нравилось, что теперь кто-то другой диктует мне что делать. Точнее говоря, Калеб так не поступал, но именно так думал Прат.

— Не дави на жалость. — мягко сказала я. — если думаешь указать мне на мои грехи, я их сама знаю. И Калеб не единственное что меня интересует, но главное. И то, что ты со мной говоришь так, не снимает с тебя обязанностей. Прошу, не устраивай ничего такого, что заставит Калеба злиться. Если ты что-то натворишь — я встану на его сторону.

Прат насмешливо улыбнулся. Все в нем говорило о протесте, начиная от темной волнистой массы волос, которая странным образом шла ему, заканчивая упрямым подбородком, так остро выпяченным в мою сторону.

— Это шантаж?

Теперь пришло время улыбнуться мне. Да Прат, представь себе, я доросла до того, что диктую тебе что делать!

— Это факт. Прат, нельзя появляться из небытия и вести себя так, будто ничего не изменилось, моя жизнь связана с Калебом. У родителей есть Соня и Рики — все мы уже не такие как раньше. Это не значит, что тебе нет места в нашей жизни. Просто ты должен усвоить новые правила игры. Теперь все по-другому. И ты должен понимать нас.

Резко встав со стула, Прат в секунду оказался у окна. Его спина и плечи были напряжены. Но вот прошло мгновение, и передо мной снова был насмешливый Прат. Ни следа серьезности, что была раньше.

— Вы ведете себя как семейка малобюджетных семьянинов. Такие правильные святоши. — фыркнул Прат.

— Да, но мы твоя семья, кроме нас у тебя никого нет. Смирись. К тому же тебя никто не заставляет сидеть на месте. Просто когда возвращаешься к нам, не порть нашу устоявшуюся жизнь. Я тебя знаю — натворишь дел, и как всегда смотаешься. Так больше не может продолжаться. Прояви хоть чуточку уважения к нам.

Трудно говорить с взрослым ребенком. Прат и сам все понимал и все же никак не хотел брать на себя ответственность. Но я не могла позволить ему портить жизнь Еве. Она оставалась единственным человеком с моральными устоями, которого я знала, и мне не хотелось что бы Прат марал ее своим существом.

— Зачем ты ездишь к ней в Лутон?

Прат хищно улыбнулся.

— Здесь инициативу всегда перехватывает Грем, да и ты помогаешь жить, а так же твой ненаглядный Калеб. Странно как он еще не решился сделать мне темную!

Как похоже на Прата. Все что вокруг него он воспринимал буквально. Ему даже в голову не могло прийти, что Калеб просто не может перебороть себя, чтобы марать об него руки. Хотя я знала, как эти руки чесались, чтобы хоть разок надавать Прату, и в первую очередь из-за того, что он видел в моих воспоминаниях.

— Ты всех судишь по себе. Не слишком уж ли узколобо, тебе не кажется? Ты в жизни не подумал бы что ему просто противно.

— О, так он еще и чистоплюй? — Прат громко непочтительно рассмеялся. — Да уж, Терцо действительно прав, такого святошу, как твой Калеб сложно найти. Он действительно хорошая пара для тебя. Просто он ужасно раздражает меня своей правильностью.

Я промолчала, и хоть и не хотела признаваться себе, но меня тоже. В последнее время я начала замечать, что Калеб ведет себя со мной как с ребенком. И меня это начало задевать, и, наверное, приезд Прата заставил взглянуть на это со стороны. Калеб вел себя как отец, а не любимый — защищал и оберегал, не только от самого себя, но и от меня. Когда я в последний раз, хоть что-то сделала не правильно. Даже никаких поездок без него, или без сообщения ему. Ну, вот опять, опять Прат заставил меня сомневаться в Калебе! И так все время с того момента как он приехал. И я сомневалась не только в Калебе, но уже и в самой себе.

— Это не значит, что тебе обязательно нужно вваливаться в нашу жизнь, чтобы сломить выдуманный тобой авторитарный режим.

Кружка опустела, но вся сила сошла на нет. Мне лень было вставать и мыть ее, потому я решила просто оставить на столе, это лишний раз напомнило мне, что я довольно давно ничего не делала по дому, может, стоит завтра хотя бы убрать комнату?

— И что вы делаете в Лутоне? — меня это действительно интересовало. Я знала, что Прат мог очаровать любую девушку, оставаться милым, интересным собеседником, но сам он, ни чем не интересовался в отличие от Грема. Потому-то Грем и подходил так хорошо Еве, но положа руку на сердце, я бы не хотела, ни одного из них, потому, что кого бы Ева не выбрала, ей придется стать со временем вампиром, а иначе нельзя. Она не имела права знать о них, да и любовь продлиться не долго, если один будет стареть и увядать, а другой навечно останется красивым.

— Ева водила меня в театр, — Прат на мгновение задумался — это было ужасно!

— Вот видишь, а Грему бы понравилось. И ты ведь ей не признался, не так ли? Вот видишь, этим ты ее обманываешь, она думает ты другой, а вот покажись ей таким, какой ты есть настоящий. Интересно и тогда она тоже будет так очарована, как думаешь?

— Конечно же, нет, а как иначе ты думаешь, я ее завоюю?

Кажется, мы возвращались на то самое место, откуда начали. Потому-то с Пратом так сложно общаться, он никогда не слышит никого вокруг, только себя.

— Так значит все как я и думала, цель — просто завоевать?

Я была усталой, и поняла, что это пустой разговор ни к чему не ведет. Прат оставался при своем. Значит нужно было поговорить с самой Евой. Решено — с утра без завтрака еду к ней. Пусть хоть спит, хоть диссертацию пишет, нужно срочно просветить ее относительно моего дяди и параллельно узнать делал ли Грем какие либо шаги на сближение.

— Не совсем, по крайней мере, все так и было… с начала, — Неуверенный тон? Опущенные глаза? Это только что мне Прат сказал? Неужели его хоть что-то прошибло? Хотя стоило ожидать, ведь это же Ева, самый добрый и мягкий человек которого я видела после Терцо.

— Прости, но ты ее не заслужил, и если она действительно тебе хоть чуточку нравиться, ты оставишь ее в покое, — я поднялась с кресла.

Прат смотрел на меня внимательно, будто бы что-то вычисляя в голове. Смотря на него, я видела прекрасную оболочку: темные вьющиеся волосы, карие глаза, идеальной формы и пропорций лицо, красивое тело, одетое в дорогую одежду. Но это был словно манекен, если у Прата и была душа, то в ней едва находилось место для нас, и я знала, что для Евы там уже места не найдется.

— Хорошо, если я пойму, что это действительно игра, то отступлю, и дам место этому твоему Грему.

Ух, ты! Да я на такое и в самом лучшем сне не могла надеяться, ведь Прат был эгоист, и делиться игрушками не в его правилах.

— Я буду следить за тем, чтобы ты не заигрался, — это я сказала ему вместо доброй ночи, и поплелась наверх, мечтая о том, чтобы мне хватило сил не только доползти до кровати, но и проведать малышей.

Глава 9. Предчувствие

Но время упорно, оно никогда не остановится,

Чтобы управлять теми силами, что рушат мои желания…

(Edenbridge)

Бывает такое, что стоишь перед дорогой, по которой несутся машины с бешеной скоростью, и смотришь на них с отчаянием, потому что тебе срочно нужно перейти на другую сторону, а пешеходного перехода нет. И ты стоишь, а время идет, но страх не разрешает сделать шаг.

И всю ночь меня мучил сон о такой дороге, но оказалось, что с этой стороны стою одна я, а все остальные там, и Калеб тоже среди них. Он не смотрит на меня, и даже поворачивается, когда я зову его. И вот тогда отчаяние становится сильнее страха, и тут я делаю шаг. Но ничего не происходит, потому что я просыпаюсь, и все встает на свои места, потому что я снова я, нет никакой дороги, и Калеб точно всегда будет со мной.

Будет со мной всегда. Какие странные слова. Я пока что и не говорила с ним, о том, когда же хочу стать такой же как и он. А что если Калеб начнет реагировать как Самюель? Раньше у нас не было подобных трений относительно близости, а теперь он упорствовал, и если он вдруг начнет упорствовать из-за этого? Хотя какие у него могут быть причины? Ведь когда я стану вампиром, он будет меньше беспокоиться о моей сохранности.

Я валялась в постели и думала о нас с Калебом, вместо того, чтобы срываться и ехать к Еве, а ведь ночью я как раз думала о таком начале дня. Но теперь мне снова представилась возможность, хоть сколько-то времени уделить нашим с ним отношениям. Все как-то изменилось, мы начали часто ссориться, и инициатором была я, значит ли это что что-то идет не так? Раз я спорю и становлюсь раздражительной, значит, меня что-то не устраивает? Или его? Калеб старше, и разумнее, а я еще ребенок, как он часто говорит, и эта пропасть между нами остается, пока время для меня имеет тенденцию скоротечности. Я изменяюсь. Калеб прав, каждый день несет для меня изменения, но неужели они влияют на то, что я чувствую к нему? Нет, не может такого быть. Так как сильнее, чем сейчас, любить уже нельзя. Стоит просто вспомнить его лицо, и серые глаза и меня тут же обволакивает холод, и сердце бьется быстрее. Так в чем же дело? Что я делаю не так?

Может мне не стоит быть такой уж напористой, или наоборот стоит? В прошлом году все было для нас иначе: Калебу пришлось расстаться с одиночеством, и он очень легко сделал это ради меня, попрощался со своим честолюбием, а я избавилась от многих комплексов относительно себя. Но оставался еще один комплекс — самый главный, — я была слишком простой и серой по сравнению с ним. А в колледже было так много красивых девушек, зрелых, без глупых поступков, которых не нужно учить, как это быть взрослым. С любой такой Калебу должно быть легче, чем со мной.

Я перевернулась на живот и застонала в подушку. Ну что за мысли с утра? Это просто преступление так терроризировать свой разум. И стоит напомнить себе, что это Прат сеет такую неуверенность во мне. Он и его безответственные поступки портят не только мою жизнь, но и мои отношения с Калебом. И как бы ограничить это его дурное влияние на меня и Еву?

Время для рассуждений закончилось. Нужно было одеваться и ехать к подруге, а то чего доброго до нее сегодня доберутся или Прат или Грем. А я хотела бы поговорить с ней до того, как кто-то из них повлияет на нее морально.

Быстро умывшись, я вернулась в комнату и выглянула в окно. Похолодало значительно, но все еще можно было одеть юбку, да только колготы выбирать приходилось потеплее, так же как и свитер. Найдя серый свитер с замочком спереди, я надела голубую рубашку под него, и темно-синие колготы. Все это хорошо смотрелось с ботинками и кофейной курткой — подарком Самюель к приезду из Чикаго. Осмотрев шкаф, я поняла, что пора складывать вещи после беременности, и снова обновлять гардероб, хотя думаю, что после последнего раза, когда я брала с собой Бет и Еву, они уже не согласятся — я тогда хорошенько потрепала им нервы и дала нагрузку на ноги. И все же, кто еще поедет со мной за одеждой? На Самюель рассчитывать не стоило, она практически не выходила из дома, боясь, что Прат что-то натворит, пока ее не будет. Возможно, захочет Калеб, и я голосовала за этот вариант, но насколько я знала, он готовился к очередной выставке, и отрывался лишь на колледж и время, которое проведет со мной. Хотя стоило попробовать, потому что Калеб радовался иногда очень странным вещам, простым и обыденным для людей, и каким-то удивительно интересным для вампиров.

Я обрадовалась, когда поняла что одна дома. Записка на холодильнике гласила что: «Мы все уехали в Лутон (даже Прат!), вернемся к вечеру, не разбейте с Калебом еще одну машину. Любим тебя: мама, папа, Прат, Грем, Соня и Рики».

Так, так, так. Вот это уже интересно. С чего это вдруг они собрались в Лутон? И зачем вообще тащить с собой Прата и Грема, всем и так понятно, что у них сейчас территориальные распри! Тяжелое это дело делить живого человека. Но возможно я слишком подозрительна к родителям, и они просто хотят отдохнуть? Звучит правдоподобно, но почему, же мне не вериться?

Все это как-то дурно пахнет. Хотя так происходит всегда, когда приезжает Прат. Как говорил Ричард, он несет за собой трупный запах. И почему я уже так не волнуюсь когда думаю об этом. Кажется, я позволила всему идти своим чередом, и поняла, что не имею ни каких возможностей контролировать события.

Хотелось позвонить Калебу и выяснить ситуацию, но потом я отказалась от этой мысли. Да какие у меня собственно доводы, чтобы им не доверять? Мне не хотелось, чтобы Калеб думал обо мне плохо. Я хотела его сейчас просто увидеть. Почувствовать холод его тела, ощутить губы и гладкую кожу на своем лице. Вроде бы не так уж и много. Вчера мы странно расстались. Калеб поставил меня на ноги, и, чмокнув в нос, умчался прочь, и мне это напомнило события прошлой осени. Такое уже происходило тогда. Но в то время мы не были вместе, и поцелуев тоже не было, а просто глухое расставание около дома, или враждебные разговоры и взгляды. Впрочем, было весело. И ему и мне, и в то же время это было ужасно больно. Мне не хватает иногда наших ожесточенных разговоров, но ту боль я больше не готова почувствовать вновь. Когда я думала, что не нужна Калебу, жизнь шла странным чередованием, и убеждением себя думать о жизни и понимать что я продолжаю жить, даже не смотря на то, что мы не можем быть вместе.

Я вышла на улицу. Какая это благодать осень! Нет ничего прекрасней осени, особенно когда она, такая как сегодня: светит солнце, но не настолько сильно, чтобы моя семья где-то там, в Лутоне, отшатывалась от людей как от чумы. Листья шепчутся себе не деревьях, и некоторые из них опадают от резких порывов. И почему только говорят, что осенью все умирает, по моему нечто в воздухе говорит о жизни, о самом ее расцвете. Слышно как по улице разносятся разговоры, значит, сестры Стоутон выбрались на улицу и пошли проведать соседей, ну что ж, все-таки суббота, погода позволяет, да и что старушенциям сидеть дома, особенно если нет применения биноклю — мои-то все уехали! Впрочем, они не были так уж плохи, эти Адель и Генриетта, и малышей моих любили просто до умопомрачения. Я всегда мечтала о нормальных дедушках и бабушках, может они в некоторой степени восполнят для Сони и Рики эту роль. Трудно представить в роли дедушки и бабушки Самюель и Терцо при их-то внешности. Да и меня-то мамой не назовешь. Я действительно хорошо исполняла для них роль сестры, но любила намного больше, чем сестра, и Соня и Рики это чувствовали, не знаю только, замечала ли это Самюель. И все же я не мать. Мне трудно было взглянуть на это со всей серьезностью, так как самой мне было лишь 16 лет, но может со временем, что-либо измениться, только к тому времени и сами Рики и Соня, могут стать взрослыми.

Я не смела теперь сожалеть, что сделано, то сделано, и они официально являются детьми Самюель и Терцо, и оформить эти бумаги просила их именно я. Это была маленькая часть той благодарности, что я испытывала к свои родителям, и если бы не они, то Сони и Рики могло бы и не быть. Они по праву являются их родителями. А мне хватало того, что я часто провожу с ними время, и Калеб тоже их любит.

В гараже стояло две машины — моя и корвет Прата, значит, они уехали на машинах отца и Грема. И тут в моей голове родился очень плохой, но такой желанный поступок. Я прошла вдоль двухместного корвета Шевроле, ярко-синего, почти ультрамаринового цвета, и убедилась в том, что ключи оставлены в замке зажигания, дверца со стороны водителя открыта. А потом обернулась на свою машину, не менее изящную, но порядком поднадоевшую мне. А почему бы собственно не прокатится к Еве в такой машине?

Я юркнула в салон, и обрадовалась тому, что Прат не стал убирать крышу, так как я не знала бы как это сделать, а на улице не смотря на хорошую погоду, все же стояла осень. Завелась она сразу же и урчание мотора показалось мне похожим на котенка. По дороге к дому Евы, я заскочила в магазин, чтобы купить что-то съестное к чаю, или к завтраку, как уже решит Ева.

Но подъезжая к ее дому, я не остановилась, а поехала дальше — дом немного дальше Евиного привлекал меня куда сильнее. Я знала, что Калеб должен быть сейчас там, наверняка рисовать, и готовиться к своей выставке. Я не любила приходить к нему в такое время, потому что тогда я для него отступала на второй план, и в комнате существовал лишь мольберт с холстом и сам Калеб. Его отстраненность пугала меня, задевала, и причиняла некоторую боль, которую я могла сравнить только с прошлым годом, когда думала, что ничего для него не значу.

Во дворе Калеба царила тишина, именно такая как в маленьких провинциальных городишках, когда люди тихонько копошатся на своих огородиках, моют машину, или что хуже подглядывают за другими. Я постаралась, как можно громче хлопнуть дверцей машины, чтобы возвестить о своем приезде, но это не произвело должного впечатления на меня, хотя Калеб должен был услышать. Открыв своим ключом дверь, я прошла в прихожую. На тумбочке для ключей стояли свежие цветы, и я поежилась от их гипернатурального запаха и вида — мертвые цветы которые пока еще сохраняли свой живой вид.

В доме не было тихо, как я думала, наоборот звучала музыка, но на ее фоне четко выделялся голос Калеба — грубый, усталый, и что главное злой. Не спеша я продвигалась на его голос, не зная даже, что предполагаю увидеть. Раньше мне редко доводилось слышать такой тон в разговоре Калеба, и это немало меня удивило и обеспокоило. Я шла как можно тише, но тут Калеб замолк и тихо еще что-то сказав, поставил трубку.

Только я приблизилась к дверям гостиной, как он вырос в дверном проеме, загораживая мне вход.

— Так, так, а кто это у нас так тихо пришел? На тебя совсем не похоже, — Калеб сложил руки на груди, и весь его вид говорил вовсе не о злости, а о радости. Но почему-то он не сделал шаг, чтобы сократить между нами расстояние.

Смотря на его опьяняющее лицо, я медленно опустила на пол сумку, но она так и не успела коснуться земли — Калеб перехватил ее быстрее, чем луч света мог упасть на трепещущий листок. Так же быстро я была избавлена от куртки, и вот желанные руки обхватили меня сзади, и я прижалась к нему. Я боялась и жаждала всех тех чувств, что вызывал во мне Калеб — колени всегда подгибались, стоило мне оказаться возле него. А вот Калеб оставался спокойным, лишенным каких либо эмоций и вот это раздражало, больше чем Прат, и его шуточки.

— Не ожидал тебя так рано в гости, — прошептал мне он и сердце тошнотворно громко застучало. Я постаралась вздохнуть глубже, чтобы успокоиться, но мне это не удалось, так как дыхание мое не могло выровняться, пока губы Калеба скользили вниз по шее.

Так и начинались наши встречи — с того что я привыкала к нему, его обаянию, и подготавливала свое сердце к отчаянной попытке справиться со своими чувствами. Калеб действовал как ураган на все мои органы чувств — обоняние, слух, зрение, ощущения и даже вкус — его кожа имела восхитительный оттенок леса.

Я обернулась, и его руки позволили мне это сделать.

— Очень хотелось тебя увидеть. Но я тоже не ожидала столь теплого приема — думала, ты рисуешь.

Лицо Калеб сделалось виноватым, он знал, каким бывает, когда рисует, и ему не нравилось, как спокойно я к этому отношусь, ведь стоило мне потребовать, и он бы все оставил чтобы побыть рядом, а я наоборот давала волю его творчеству в ущерб своих ощущений. Он легонько провел пальцем по моей скуле, и мне показалось, это место на лице несколько одеревенело, словно он заставил кровь на некоторое мгновение обходить эту часть. И так его прикосновение дольше оставалось на моей коже.

— Почему не позвонила, я бы приехал. Твоих сегодня нет, могли бы пойти погулять?

— Вообще-то я ехала к Еве, и решила заехать и к тебе, меня беспокоит все то, что происходит, а ты не так уж много со мной об этом говоришь. — Я знала, что последние слова звучат как обвинение, но после того как Калеб согласился на близость со мной, я стала намного увереннее в себе, и могла позволить оттянуть этот момент, или начать разговор о том, что меня интересует не смотря на то, что Калеб наверняка увернется от него. Хотя он так со мной почти не поступал, я уже начала путать Калеба и Прата.

Калеб смотрел на меня, не скрывая лукавого и заинтересованного взгляда.

— Я все ждал, когда ты решишь поговорить о Еве, Прате и Греме, ты продержалась даже дольше, чем я предполагал.

— Значит, ты намерено молчал? — я тут же возмутилась. Можно подумать он не знает, как меня беспокоит сложившаяся ситуация. И особенно меня интересовало, все что связано с Патрицией, этот вопрос я пока что обходила стороной, зная, что, не смотря на слова Калеба будто бы ему все равно — это было не так. Мне хотелось дать ему время обдумать все, что он узнал от Прата, и уже тогда задавать вопросы.

Калеб, молча, повел меня на кухню — они с Гремом задались целью немного меня откормить, смеясь, что так я не смогу привлечь ни одного нормально вампира, предполагалось что Калеб очевидно не нормальный. Он тут же занялся чаем и бутербродами, и я поняла, как голодна. Он, не спеша, намазывал на хлеб сырную пасту, потом аккуратно уложил сверху резаные огурчики и ветчину. Наблюдая за ним, я силилась отгадать для чего все это. Либо он собирался с мыслями, что ни к чему хорошему не приведет, так как Калеб очень любил решать за меня, либо… я даже не могла придумать еще какой-нибудь причины, по которой Калеб молчит, и занимается одними бутербродами, вовсе не смотря на меня.

— Почему все так? — неожиданно даже для себя выдала я, но слов было не остановить, так же как и реакции Калеба на них.

Он медленно обернулся в мою сторону, прекрасно осознавая, что это не простые философствования, и даже если бы я попыталась его в этом разуверить, мне бы уже не удалось, как и спрятать с лица все то, что я хотела узнать. Глаза и подрагивающая улыбка все равно меня выдаст — мне ли не знать.

— Ты это о чем?

И тут меня прорвало. Не то чтобы я была не довольна нашими с ним отношениями, но постоянные умалчивания, решения вопросов без меня или за меня, и то, что иногда он вел себя со мной как с ребенком, наконец, сложились в один обильный поток.

— Обо всем! Почему ты мне ничего не рассказал о Патриции? А сейчас ты ведь стоишь и что-то для себя уже решаешь, и думаешь, как бы меня от этого оградить?! Мы совсем не говорили о ситуации с Евой, Пратом и Гремом! Но почему? Я теперь уже даже не могу уснуть спокойно, думаю, что же происходит. Что чувствует Грем? Что натворит Прат? А главное Ева — она молчит, ни о чем не рассказывает! И ты тоже!

Выдав эту фразу на одном дыхании, я замолчала, чтобы перевести дух. И тут же испугалась. Калеб стоял возле стола, руки опущены вдоль тела, на меня не смотрит, и видно как его мысли сменяют выражения лица. Я знала, к чему это ведет. Если Калеб сердит — то я услышу целую лекцию о том, что надо не забывать, что я еще не достаточно взрослая, чтобы разбираться во взрослых проблемах. А если нет…если нет, то я боялась узнать что скрывается за этим выражением лица — потому что в один миг оно стало глухое и потерянное, словно я ударила его. Что же я натворила?

— Ты считаешь, что я отношусь к тебе как ребенку?

Эти слова несколько позволили мне расслабиться. Калеб задвигался, поставив передо мной кружку с чаем и тарелку заполненную бутербродами, и я машинально начала есть. А что мне еще оставалось делать?

— Считаю. Это же очевидно. — я старалась сохранять видимое спокойствие. Хотя все в моей душе кричало о том, что я растеряна. — Ты всегда защищаешь меня от всего — нет места для ошибок или глупостей — ты просто ограничиваешь меня в этом. Не то чтобы это было плохо…и все же…

Калеб улыбнулся, печально и несколько обижено, и в тоже время я видела, что на него нисходит понимание.

— Знаешь, а ты ведь никогда не думала, что мне приходиться во многом тебя ограничивать не по собственной воле? Мне трудно, ведь твои родители просят оберегать тебя. Да я и сам не хочу, чтобы ты во многое впутывалась. Ну, зачем тебе лезть в отношения Евы с Гремом и Пратом? И в то же время я тебя понимаю — они, по крайней мере, двое, тоже мне близки. Если ты так хочешь — давай поговорим.

Я подмяла под себя ноги, удобнее устраиваясь в кресле, словно в гнезде. Так было с Калебом постоянно, стоило мне немного надавить, и он сдавался, причем без всяких ожесточенных битв, на которые я постоянно рассчитывала. Может я до сих пор не знала Калеба настолько хорошо, как бы хотелось? И вина ли в этом самого Калеба? Меня можно было обвинить в том, что я постоянно приписывала ему ужасные вещи, которые сама же и придумывала. Например, во многом ли меня ограничивал Калеб, или это я сама себя ограничивала? Вопрос как говорится на миллион.

— Давай, — тут же ухватилась я за представленную возможность. Сначала я хотела, чтобы мы пошли в его комнату, но в таком случае, я буду слишком близко к нему и вряд ли выложу то, что хочу сказать. Что и говорить — его глаза по-прежнему были тем мощным средством, которое заставляло меня забыть о существовании воздуха, и что мне время от времени все же стоит дышать. — Расскажи о Патриции.

Это была уже просьба, совершенно не похожая по тону на предыдущие мои слова.

Калеб отошел к окну, и свет бил теперь ему в спину, отчего я не могла видеть какие эмоции сейчас у него на лице. Калеб всегда умело скрывал от меня все что хотел, а я никогда не могла соврать ему или что-то скрыть. Так получалось совершенно невольно — его глаза были лучшим детектором правды и эмоций, которые действовали на меня безотказно. Хорошо только, что этого не знал сам Калеб.

Он уперся ладонями в подоконник и повернул лицо так, словно бы хотел из-за плеча увидеть двор, и так мне удалось выхватить несколько ожесточенную улыбку. В неизменных джинсах и темно-синей футболке, это был тот Калеб, с которым я познакомилась год назад. Красивый, мрачно-притягательный, против магнетизма, которого у меня не было оружия.

— Патриция почти ничего не написала о том, что с ней случилось в прошедшие годы. Написала где я могу ее найти, если захочу, так же о своей новой семье — всего лишь пару слов, но как я понял она достаточно обширная — семь человек, поверь это много. Думаю, у нее были какие-то проблемы, если она обзавелась таким выводком, иначе для чего создавать так много особей? Просила удержать Грема от последующих поисков ее. Хотя если бы она знала, как Грем принял эти известия, не просила бы. — лицо Калеба омрачила жестокая ухмылка, редко такую можно было увидеть на его лице. Это заставило задуматься над тем, а так ли Калеб всегда спокоен и уравновешен? Я просто редко видела Калеба жестоким и это меня удивило.

— И как он принял?

— Радостно, словно с него сняли отягощающее обязательство. Может я был не прав, и он давно ее не любил, и искал в силу привычки. А тут была Ева, и возможно она ему довольно давно нравиться… По крайней мере, теперь я готов в это поверить.

— А что на это сказал сам Грем? Что он говорил о Еве?

— Что ему очень не нравится, как Прат кружит вокруг нее. Но насколько я понял, Грем решил держать расстояние — ему кажется это не правильно давить на Еву, к тому же он не знает нравиться ли ей сам.

— Но ведь нравиться! Ты не мог ему этого сказать?!

— И выдать друга? Как то это не красиво, тебе не кажется? — Калеб рассмеялся моей горячности, и у меня тут же отлегло от сердца — Калеб снова мне улыбался. — Я пытался ему внушить, что стоит проявлять инициативу, но за 50 лет он полностью утратил способности к ухаживанию.

— Так давай я с ним поговорю? Ты его сын, а меня он не воспринимает в серьез!

— Да кто может не воспринимать тебя в серьез? Ты самая умная 16 летняя девушка, которую я когда-либо знал! И к тому же моя!

Он медленно пошел в обход стола, и честно говоря, его движения показались мне хищными, но глаза Калеба говорили об игривости. Я сорвалась с ног и побежала в направление его комнаты, но Калеб был быстрее и проворнее меня, и хотя честно пытался дать мне фору, слишком уж быстро догнал возле дверей в комнату. Что делать — таковы были его инстинкты!

Он подхватил меня на руки, точнее говоря, перехватил, и я даже не успела заметить, как вдруг оказалась на его руках. Мы кубарем ворвались в комнату-мастерскую, и от смеха я даже не могла разобрать, что он говорит.

Мы валялись на полу несколько минут, и я все еще приходила в себя от детской гонки устроенной Калебом. Быть ребенком в понимании Калеба, это оказывается не так плохо. Сердце понемногу вошло в нормальный ритм, и отдышка почти прошла, а Калеб лежал, вовсе не двигаясь, словно неживой, хотя о нем правильней сказать немертвый. Я бесцельно водила рукой вдоль его плеча.

— Я говорила, что люблю тебя?

— Сегодня еще нет, — мягко ответил Калеб. Когда мы говорили о наших чувствах, его лицо всегда смягчалось.

— Тогда я люблю тебя. — я улыбнулась в ответ, в его глазах зажглись знакомые мерцающие искры. — Ты еще помнишь о своих словах о Единении?

— Как я могу забыть, тогда мы поссорились, — Калеб огорчился, но всего на мгновение, и, придвинувшись ко мне, уткнулся лицом между моим плечом и подбородком. — Я и дальше думаю о том, что между нами не просто любовь.

— Я знаю…точнее говоря, я понимаю это теперь намного лучше, чем раньше, чем в прошлом году.

— Я хотел бы в это верить, просто пока что ты такая маленькая…наивная, слово любовь тебе ближе.

— Ты хочешь сказать пока я еще человек?

Эти слова заставили Калеба посмотреть мне в глаза.

— Да, пока ты еще человек, тобой все воспринимается по-другому, и я никак не могу понять, почему ты выбрала меня.

Ну, зато я могла понять, как и множество других девушек.

— Об этом мы тоже никогда толком не говорили.

— О чем? О том, почему ты выбрала меня?

Я осуждающе посмотрела на Калеба.

— Нет, о том, когда я перестану быть человеком.

— Я ждал, когда ты сама захочешь поговорить. Мне все кажется, что это именно я толкаю тебя на этот шаг.

Вот так всегда. Калеб вечно видит только какую-то свою вину.

— Нет, не ты всему виной, и сам прекрасно знаешь, это желание довольно таки старое. Просто разве тебе не интересно, что я думаю на этот счет?

Калеб наклонился над моим лицом и принялся рассматривать так, будто бы видит впервые. Я смутилась под таким взглядом. Мне все казалось, что он когда-нибудь разглядит всю мою неприглядность и серость.

— Меня интересует все, что касается тебя. И особенно этот вопрос меня интересует больше остального, пока что.

— И тогда какие твои варианты?

— Не думаю, что хочу гадать по этому поводу.

— Хорошо. Я думаю, к годам девятнадцати я буду достаточно взрослой, чтобы принимать такие решения.

— Три года быстро пролетят, — это все что сказал мне Калеб. И я так и не поняла, что он имел ввиду.

— Думаю нужно наведаться к Еве, — спустя довольно много времени сказала я. Калеб не отвечая, поднял меня на ноги и поправил одежду и волосы, словно мы лежали не на чистом полу, а на сухой траве.

— Пойти с тобой?

Он держал меня за плечи, и смотрел мне в глаза, можно подумать я бы отказалась от его компании, если бы мне не нужно было поговорить с Евой наедине.

— Нет. Но скажи мне еще раз, Грем хоть что-то говорил о Еве?

Калеб вздохнул, от чего мое сердце затрепетало быстро-быстро, его глаза налились странной тяжестью и темнотой, он не очень хотел говорить о Греме и Еве, возможно сейчас Калеб хотел бы просто побыть со мной — но меня было уже не остановить, и он это знал. Я решилась ввязаться в этот треугольник, и хоть что-то изменить — Калеб решил не мешать.

— Со мной нет — она ведь мой друг, а он мой отец, который еще недавно искал Патрицию, как помешанный, ему неловко — и я сомневаюсь, что он и сам готов признать то, что Ева ему нужна. Рейн пойми, с Гремом в некоторой степени, труднее даже чем с Пратом — он замкнутый, не смотря на его веселость и добрый нрав.

— Да уж, я заметила. Странно, что они с Евой вообще друг другу понравились.

Я стояла будто на распутье — с одной стороны, я чувствовала, что не имею права диктовать что-то Грему, или распытывать его о Еве, а с другой стороны, понимала, что его бездеятельность толкает Еву в объятья Прата — и это будет просто ужасно. Мне ни в коем случае нельзя сидеть, сложа руки. Как же они меня все достали! Калеб мне сочувствовал, но не собирался подаваться моим провокациям — и решил предоставить им троим решать самим, зато Калеб не мешал мне лезть в это дело. В очередной раз, посмотрев в серебристо-серые глаза, я хотела было плюнуть на всех и остаться сегодня с ним. А вот совесть не позволяла мне этого сделать — я в некотором смысле была ответственна за Прата.

— Я вернусь вечером, — обратилась к нему я, а Калеб просто кивнул. Он не собирался меня останавливать, и все же ему было неприятно, что я сейчас ухожу. Да уж — мы могли провести целый день вдвоем, а я меняю это на разборки между членами своей семьи и друзьями.

Поцеловал он меня почти холодно, совсем как добрый знакомый, и я ушла из его дома с чувством неудовлетворенности, словно меня лишили чего-то драгоценного. Так что теперь Ева просто обязана отвечать на мои вопросы кристально чисто!

Я завалилась в дом Евы без стука, почему-то для меня это стало нормой. А может я так поступала, потому что так же делала Бет. В доме пахло свежей выпечкой… и просто уютом. Повсюду царил порядок, и тот английский дух, который можно было увидеть в старых английских фильмах. Все это дерево, украшающее панели, а не защищающее стены, отполированное временем и теплом от камина в зимние вечера. На стенах поверх панелей висели фарфоровые тарелочки, но без кошек, а с видами городов, кружевные салфетки на подголовниках, и старинное серебро на столике, говорящее намного больше о своих хозяевах, чем они могли бы подумать. Дом Евы представлял собой уют и традиции старого семейства, но вовсе не чопорного. Несколько книг в потрепанной оправе оставленные бабушкой Евы, лежали там уже довольно давно. Гостиная пустовала, но с кухни доносились звуки работы, сопровождающиеся пыхтениями и тихими разговорами Евы, очевидно с самой же собой, так как на улице нигде не было видно велосипеда бабушки Евы. Тихая монотонная музыка, доносящаяся со старого радиоприемника, с неизменимым звуком сочилась и дополняла общую обстановку — вот за что я любила дом Евы — там никогда ничего не менялось. Все оставалось как всегда. Мне этого сейчас очень не хватало, после того как много всего произошло в моей жизни.

— Я принесла печенье. — мои негромкие слова заставили Еву подскочить на месте и она чудом не уронила противень с кексами на пол.

— Да что это такое с вами — подкрадываетесь все как призраки! — в сердцах вскрикнула Ева, и тут же сунула в рот палец — видимо обожглась, когда я неожиданно нагрянула.

— Ты о чем? То как я хлопнула дверью, могло бы и мертвого разбудить.

Ева досадливо скривилась. Она изменилась за последнее время, и это были единственные изменения, которые мне нравились. Ева значительно похудела — не знаю было ли это вызвано их треугольником с моим дядей и Гремом, или просто Ева решила поменять имидж. Но ей очень шло — лицо стало тоньше, и на нем почти как на картинке сверкали зеленые глаза, обрамленные темной бахромой ресниц. Кожа светилась, словно никогда не знала прикосновения солнечных лучей, а волосы — волосы как всегда безупречной густой волной спускались почти до самой талии — мед и полированное дерево, все это сплеталось в ее волосах. Разве стоило удивляться, что даже Прат оценил ее внешность, она была безупречна. Не удивительно, почему Бет так ревновала в последнее время меня к Еве — Ева стала красивее ее, за нее боролись мужчины, и я к тому же много времени в разговорах с Бет уделяла Еве. Не могла же я так просто объяснить Бет, почему волнуюсь за Еву, и меня это тревожило.

— Да уж, прости. Наверное, я слишком увлеклась этими кексами.

Я села за старый дубовый стол, поверхность которого была сильно исперещена глубокими бороздами, и все же оставалась чистой, неизменно чистой, но давно уже не гладкой, как в начале своего существования. По нему разводами была рассыпана мука, и лежало несколько скорлупок от яиц — Ева готовила, и об этом на кухне говорило многое. Например, и сама Ева, чей передник весь усеяли комки теста и повидла. Картинка уюта и покоя. Картинка-мечта. И о ней сейчас мечтали двое. И именно потому я тут.

— Так как на счет печенья и чая? Мне нужно с тобой поговорить.

Ева ответила мне печальным взглядом. Разговоры это было не то, что она сейчас хотела, но мое лицо говорило об упрямом желании именно поговорить.

— Я догадывалась, что скоро начнутся разговоры. Прат меня предупредил.

Со свистом втянув в себя воздух, я еле удержалась, чтобы не сказать что-нибудь эдакого про Прата. Вот гад, все-таки придумал, как бы меня устранить, видимо наплел ей с три короба, что я захочу их разлучить или еще что-либо такое животрепещущее. Мне вовсе не понравилась та роль, что мне отвел во всей этой истории Прат — и нужно будет с ним еще поквитаться.

— Как интересно! Сначала чай — а потом разговор.

Но так не получилось — Ева сама начала рассказывать первая, видимо ей действительно нужно было с кем-то поделиться тем, что происходит, но до сих пор она и сама об этом не догадывалась.

— Ты знаешь, Прат ведь мне сначала вовсе не понравился — такой заносчивый, лебезит с Сеттервин, косо смотрит на Калеба,…а потом я случайно встретила его в Лутоне.

Я не удержалась и хмыкнула. Ева покраснела под моим взглядом. Неужели она такая глупая, что поверила будто бы случайно?

— Ну, хорошо, я тут же поняла что не случайно, но он был мил, сводил меня в местное кафе. Даже не помню, когда в последний раз чувствовала себя так хорошо в компании мужчины!

— В ту неделю, когда нас не было с Калебом, — напомнила я ей.

Ева в этот раз стала просто пунцовой и на ее лице я увидела следы подавляемого горя. Я почувствовала себя виноватой. Да кто я такая чтобы лезть ей в душу? Я ужаснулась самой же себе.

— Прости, это конечно не мое дело, просто ты не знаешь Прата…он хищник…его интересует процесс охоты, игра, и главное — соперник! Что же ты делаешь, ты же любишь Грема!

Она покраснела, смутилась и торопливо продолжила:

— Да, я люблю Грема, но мне нравиться и Прат. И что теперь делать? В прошлом году я не была нужна никому. А сегодня через меня сорятся сразу же двое прекрасных мужчин.

Я непонимающе покачала головой. Что-то в ее словах меня задело.

— Ты что заставляешь таким способом ревновать Грема?! — я была так удивленна, что у меня больше не нашлось слов, чтобы сказать еще что-то Еве. Я смотрела во все глаза на нее — моего старого хорошо друга, скромного и надежного, всегда в себе, всегда спокойную, и вдруг поняла, как же я ее недооценивала.

— Прошу не смотри на меня так, — простонала Еву, — словно я какая-то мошенница. Неужели я такой плохой человек?

Я улыбнулась. Глупо, словно мне только что выдали метлу и попросили идти летом выгребать снег.

— Да нет, наоборот, я восхищаюсь! Я-то думала…

Я затихла. Ну что я могла сказать Еве. Я просто посчитала ее глупой и наивной, а она оказалась намного прозорливее.

— Просто, в любом случае, что бы там не придумала, я хочу, чтобы ты знала каков Прат на самом деле. Ему нельзя верить, чтобы он тебе не плел. Прат никогда никого не любил…ну кроме нас. Девушки для него просто пушечное мясо.

— Это я поняла с самого начала. И он, как и ты, кстати, подумал обо мне — какая несмышленая, вполне, можно обкрутить ее вокруг пальца! Просто я заметила, что Грем реагирует около него очень…

— Агрессивно, — подсказала я, и Ева, пожав плечами, утвердительно качнула головой.

— Да, вот именно. Пока вы были в Чикаго, Грем конечно проявлял ко мне внимание, но не настолько, чтобы я могла решить, что для меня что-то изменилось. А теперь все по-другому. Вчера Грем был в Лутоне, и приехал так же Прат! — глаза Евы загорелись триумфом, — знаю не красиво так радоваться, я понимаю, что вношу разброд в вашу семью, но, по крайней мере, я теперь знаю что для меня не все потеряно. Хотя после вчерашнего…

Закипел чайник, и Ева занялась чаем, поэтому на несколько минут ее лицо было от меня отвернуто, я не могла видеть его и потому не знала, о чем она сейчас думает. И почему я раньше не понимала, какая Ева — она ведь боец, просто у нее тактика совершенно другая, чем у меня. В прошлом году, после признаний Калеба «У Терри», я нашла в себе силы поехать к нему — я действовала импульсивно, почти агрессивно. А Ева, она выжидала, толкала Грема на то, чтобы он сделал хоть что-то, чтобы показал свои истинные чувства.

— Тогда рассказывай все по порядку — я хочу знать все до малейших деталей! — мне стоило поучиться у Евы.

Ева задумчиво закусила губу, того естественного розового цвета, что стараются добиться все владельцы косметических компаний. Отпив немного из своей кружки чая с бергамотом (я такой не любила, и немного морщилась, когда до меня долетал этот запах), она постучала ногтями по кружке. В доме пробило 3 часа дня — у нас было еще море времени, Калеб не ждал меня раньше темноты, а ее бабушка, если уж шла по своим делам, то на целый день.

— В тот вечер, когда вы приехали, и мы все сидели у вас в гостиной, все и началось. Сначала я совершенно не обращала внимания на Прата, он был поглощен Сеттервин, или точнее, она поглотила его своим вниманием. Твои родители говорили с Калебом, Бет и Теренс игрались с Соней и Рики. Мы сидели с Гремом почти рядом, но он вовсе перестал меня замечать, стоило нам переступить порог вашего дома. Я что-то у него спросила, и он ответил, но это уже не был тот Грем, что на протяжении всей недели — передо мной вновь сидел папа Калеба. Представь мое состояние! Целую неделю, я была почти уверена, что все налаживается, и идет к тому, что он поймет как, я нравлюсь ему — а теперь никакой реакции. От нечего делать я стала прислушиваться к разговору Сеттервин и Прата, и что-то добавила от себя. Тогда-то Прат и посмотрел на меня впервые с долей интереса. А что самое главное — это заметил Грем. Я даже сначала и не поняла, какие это перспективы вырисовывает для меня, пока вы с Калебом не исчезли на кухне и за вами не поплелся Прат. Грем сидел мрачнее тучи, даже отвернулся от меня, и мне стало обидно. Поэтому, когда в комнате появился Прат с подносом, я подскочила чтобы помочь ему.

Ева перевела дыхание, и глаза ее наполнились воспоминаниями, которые я видеть не могла, зато о которых могла услышать.

— Я случайно коснулась руки Прата, и тот сказал что-то о моей коже, будто бы она самое мягкое, что он в своей жизни ощущал. Это было сказано так тихо, почти у самого моего уха, но Грем, одарил меня таким взглядом, когда я возвращалась на место, будто бы я только что утопила котенка. Честное слово, мне даже показалось, что его глаза почернели, он весь побледнел, даже больше чем всегда, его лицо как-то заострилось, а губы…стали плотно сжатыми и будто бы вовсе обескровленными. Я… — Ева подняла на меня удивленные глаза, — ты, наверное, решишь, что я свихнулась, но меня ужасно напугал вид Грема. Но он отвернулся, а потом и вовсе встал и подошел к окну. Видела бы ты это — картинка из фильмов про нацистов — руки за спиной, осанка прямая, ноги по шву. А Прат, он, кажется, в одно мгновение повеселел раза в два. И я поняла что происходит! Грем ревновал!!! А Прат, тщательно собирался этим воспользоваться. По-моему он получал от этого удовольствие, и честно говоря, меня это до сих пор удивляет — ты же говорила, что они давние бизнес-партнеры?

Я говорила? Черт, действительно говорила! Наше извечное вранье начало давать корни.

— Да, ну знаешь видимо конкуренция и делает их такими работоспособными.

Ева ничего не ответила, видимо посчитав такой ответ приемлемым. И продолжила повествование дальше.

— Потом эта сцена на ступеньках, когда один не давал прохода другому, и я зажатая между ними. Думала, что так себя ведут дети, а тут они — взрослые, красивые мужчины…было чему удивиться. Потом ты предложила Грему меня отвезти, он согласился, но по дороге домой, у меня складывалось впечатление, что меня ему навязали. Сидел хмурый, сжимал руль, словно представляя шею Прата. Знаешь… — Ева вновь смутилась, и меня это обеспокоило. Оказывается, Ева многое замечала, — в тот вечер я поняла, что несколько его идеализировала и представляла в неверном свете, думая, что он спокойный, не конфликтный человек. Оказалось в нем много всего скрыто. Так много чувств, которых я раньше не замечала, может по своей слепости или влюбленности. Просто Грем, всегда казался, простым, мирным, спокойным…в общем не похожим на героев книг или фильмов, а теперь он для меня открылся с другой стороны.

Я молчала, давая Еве собраться с мыслями, может ей и казалось, что она не может выразить то, что чувствует, но я и так поняла о чем она. Теперь Ева почувствовала скрытую опасность сущности Грема. Раньше она ее не замечала, но его обманчивое спокойствие было просто хорошей маскировкой личины зверя. Подумав о том, что если Ева и Грем действительно решаться быть вместе, встанет вопрос о том, что она человек, и к тому же человек без того особого запаха крови, который выделяет людей из толпы, для вампиров. Она не могла быть обращена просто так, для этого нужно разрешение Главной семьи. И Бесстрастные могут этого не позволить. Или и того хуже — Ева и сама не захочет становиться…чудовищем. Да уж, это именно то слово, что будет предполагать она — вегетарианец.

Я думала что разобравшись в их отношениях устраню все проблемы, но проблемы лишь начнутся, в зависимости от того кого она выберет. Просто оставался такой шанс, что Грем не посмеет стать счастливым, и потому откажется от нее. И Ева выберет Прата. А Прат, насколько хорошо я его знала, долго не удержится около одного человека. И если так подумать, для меня и для моей семьи это будет хорошо — Ева пострадает некоторое время, но тайна нашей семьи не выйдет за рамки нашей же семьи. Всегда опасно посвящать во все это людей со стороны.

Но Ева не заметила, как я посерьезнела. Чай был выпит и, готовя еще одну порцию, она рассказывала далее, о том, что еще час назад я так жаждала знать.

Печенье, так расхваленное продавщицей в мини-маркете, было сырым и слишком сладким. А вот кексы Евы я не стала даже и пробовать — пекла она ужасно, и это была критика не только друга, но и человека который постоянно пек, когда еще жил в Чикаго. Хорошо, что я додумалась купить еще и зефир, он позволял держать мой рот закрытым, или открывать его только для того чтобы откусить кусок зефира.

— Короче в тот вечер, Грем подвез меня к дому, культурно помог мне выйти из машины, но так не сказал, ни слова. Я всю ночь ворочалась, не могла уснуть, чувствуя, что мое поведение сдвинуло какой-то лед, но только в которую сторону. Боялась, что оттолкнула Грема. На следующий день я ехала в колледж, как на каторгу — все посерело, утратило смысл, я снова задумалась о твоих словах, что мне лучше всего было уехать подальше отсюда. Но представь мое удивление, когда в колледже меня ждал Прат. Можешь представить, как на меня смотрели девчонки — с завистью, и это на меня-то!

Ну, то, что на нее смотрели с завистью, я себе представить могла. Ева даже в простом шерстяном свитере и старых потертых джинсах выглядела красивой. Я могла себе только воображать какой она могла бы быть — стань Ева вампиром. Думаю, Самюель пришлось бы очень поволноваться, что она будет не самой красивой среди их племени.

— Он несколько поднял мое настроение, а вечером — о чудо! — к нам домой пришел Грем. Я стояла в дверях, ожидая, что он скажет — его глаза так сияли, он улыбался. И тут вдруг Грема словно подменили — потемнел так же как в тот вечер у вас дома, и сказал нечто такое, что заставило меня неописуемо удивиться: «Прат. Ты была сегодня с Пратом?». Я не знаю с чего он это взял и неожиданно…

Ева не просто покраснела, она умолкла, и по ее бледному лицу пошли пунцовые пятна, такие, когда человек одновременно сердиться, стесняется, и отчаянно пытается совладать с собой.

Я даже подалась вперед к ней, понимая, что сейчас будет что-то очень интересное. У меня было такое впечатление, что я слушаю не о Греме, а о ком-то совершенно не знакомом.

— Он оказался около меня…очень близко…ну ты понимаешь, — слова давались Еве с трудом, и я ее понимала, есть вещи, которыми делиться определенно трудно. И в то же время очень хочется, чтобы еще кто-нибудь знал, что такое происходило именно с тобой. Например, я всегда хотела рассказать кому-нибудь о ночи «У Терри», но не могла, так как там были вещи, которые я хотела оставить только своей собственностью.

— Притянул к себе…наклонился к губам, и я надеялась, что последует поцелуй. Но Грем…он просто принюхался к моим губам! Ты себе представляешь! И заявил, словно обвинение: «По крайней мере, ты с ним не целовалась». Не знала, что можно получить пощечину словами, но это было именно так! Это было ужасно. И Грем больше ничего не говоря, просто выпустил меня, и быстро вскочив машину, убрался прочь. — Ева, словно не верила. Что такое произошло именно с ней, откинулась назад на стульчик и созерцала края своей кружки. — Будто бы он мог почувствовать, целовал меня Прат или нет.

— А он вообще тебя целовал? — осторожно поинтересовалась я.

И ответом мне были два красных пятна яростно набегающих на бледные щеки.

— Вот после этого я и позволила Прату поцеловать себя, и не смей меня винить!

— Ты хочешь сказать, что ты сама себя обвиняешь?

Несколько мгновений мы мерились с Евой твердыми взглядами, которого, я никогда не видела у нее, но тут Ева обмякла и заплакала. Да уж. Такого я не ожидала. Мне почти не приходилось видеть ее плачущей. Да вроде бы на моем веку такого никогда и не было. Но я знала, в чем дело. Они двое изматывали ее. Они не позволяли ей вздохнуть и расслабиться вот уже на протяжении трех недель. Почему я тянула так долго — нужно обязательно поговорить с Гремом. Но сделать это необходимо очень осторожно. Что я, в самом деле, знала о Греме — ко мне он относится как к ребенку, подростку, и вряд ли будет слушать.

— Конечно, а как иначе, кажется, я его оттолкнула. Прат бывал у меня на протяжении почти каждого дня в колледже — ходил на ленч, даже гулял за руку, целовал, и все это время я думала о Греме. И вчера он появился в колледже! Мы только вернулись из города — смотрю, стоит машина, такая знакомая. Смутно знакомая, но ее я давно не видела, — и тут я заметила в стороне Грема. С какой он ненавистью смотрел на нас! на меня! Подошел к нам, и даже на меня не смотрел больше, словно меня нет. Словно я пустое место! И говорил лишь с Пратом, да и то в стороне, даже не ответил, когда я поздоровалась. И после этого они ушли вдвоем — наверное, какие-то дела с бизнесом. Но Прат тоже ничего не объяснил. А хуже всего… — вот теперь я увидела, что это такое когда человек ненавидит себя. Еве было противно, она себя проклинала. Подняв на меня заплаканные глаза, Ева сказала пустым голосом, словно признавалась в убийстве, — Прат поцеловал меня — на глазах у Грема.

Я тихо выдохнула. Потому что это было очень плохо. Просто ужасно. Грему, если он, хоть в половину, такой как Калеб, тяжело простить такое. Гроверы они ревнивы. Они собственники. Калеб ужасно ревнив. И Грем, должен быть таким же. Я не могла сказать Еве — о, да не переживай все утрясется. Потому что так не будет. Нужно срочно что-то с этим делать. Или Ева просто скоро свихнется от горя, или же они сведут ее с ума!

— И?

— И после этого они ушли, Грем так ничего не сказал.

Они ушли, — повторила я про себя, словно так и не поняла этой фразы. А сегодня они уехали в город, с моими родители и детьми. Что же такое происходит? Кажется у них какие-то дела, и как я понимаю, там замешаны они все, а я не в курсе. Когда я пришла к Калебу, он с кем-то говорил по телефону, а я даже не поинтересовалась, потому что была так рада его видеть, да и он сбил меня с мыслей, и так не позволил войти в гостиную. С чем же это связано?

— Что же мне делать, Рейн?

Ева была в отчаянии. Не мудрено, почему она занялась сегодня выпечкой, это позволяло ни о чем не думать. И я сама не знала, что же ей теперь делать. Мои мысли были заняты развязыванием другой задачи. Наконец мои смутные подозрения, что снедали меня в последнее время, обрели более четкую форму. Я чувствовала. Просто ощущала кожей, что что-то назревает, и связано оно не только с Евой и ее душевными проблемами. Моя семья скрывала от меня нечто серьезное, что творилось вокруг нас. Но что?

— Не торопись. Это главное. Давай посмотрим, что будет сегодня.

— А что такое сегодня?

— Сегодня ты идешь ко мне в гости, Бет тоже придет, если конечно ничего не измениться в ее планах.

Мучительно кусая губу, Ева смотрела на меня и раздумывала.

— Они ведь двое будут сегодня, — наконец выдала она. Я кивнула.

— Ты не сможешь скрываться или не приходить ко мне. Надо встречать проблему лицом к лицу.

— Тогда хорошо. Постараюсь придти к восьми.

На этом мы и разошлись. Я ехала к Калебу в тяжелой задумчивости. Как я вошла к нему, и целовала ли, даже не помню. Вдруг я очнулась сидящей на диване, а он сидел напротив.

— Что случилось? — Калеб был явно обеспокоен. На мгновение лицо Калеба, его мягкий голос и глаза, смотрящие на меня, отодвинули на задний план все тревоги. Я улыбнулась ему. Я всегда улыбалась ему одному, так как теперь.

— Все в порядке.

Я пересела ему на колени, но Калеб так и не расслабился, если только немного посуровел, зато его руки обняли меня, и мне стало намного лучше. Около него все становилось лучше и красочней, даже я. Разве можно поверить, что мой Калеб это тот же парень что последних пятьдесят лет только тем и занимался, что бросал влюбленных в него девушек?

Взяв его лицо в ладони, я нежно притянуло его ближе, и поцеловала, так как любил это делать он, поочередно каждое веко, а потом уже губы. Шелковистые, мягкие, едва-едва теплые. Глаза Калеба темнели с каждым днем, но вокруг зрачка еще оставалось место для серебристости.

— Когда вы идете на охоту?

Он продолжал внимательно на меня смотреть, согревая своим взглядом.

— Хотели сегодня, после того как уйдут Бет и Теренс.

— И Ева, — автоматически добавила я. Калеб посерьезнел.

— Рейн, скажи, зачем ты так делаешь?

Я улыбнулась, думая, что он так шутит.

— Как? — удивилась я.

— Зачем пытаешься контролировать чужие судьбы?

Я была ошарашена. Калеб говорил странные вещи. И вовсе не шутил.

— О чем это ты?

Он замолчал, разглядывая меня, словно увидев впервые. Он задумался, всего лишь на миг, но его глаза расширились, в удивлении.

— Знаешь, наконец-то я понял, — будто бы разгадал загадку века, выдал мне Калеб. — Ты ведь знаешь, что вампиры не всесильны?

— Конечно же, знаю, — я не понимала, к чему он ведет. Это казалось смешным, и все же таковым не было, почему-то я поняла, что Калебу сейчас не до шуток.

— А понимаешь ли ты, что даже со своим странным…даром, ты все еще не вампир?

Я молчала. Логика Калеба все еще не складывалась в четкую картинку.

Он тяжело выдохнул.

— Ты проводишь для себя аналогию с вампирами. Ты не вампир, ты человек, но будь ты вампиром, все равно не имеешь права лезть в чужие отношения. Твое внимание еще больше подстегивает Прата мешать отцу и Еве, ты не всесильна. Даже не смотря на твою уникальность.

Пусть это говорилось мягким вкрадчивым голосом, но его слова задевали меня и обижали. Я как вихрь сорвалась с его колен, но Калеб даже не стал меня удерживать. Он просто наблюдал за мной со спокойствием, присущим родителями, с хлопотными детьми.

— Я не провожу для себя никаких аналогий!

— Да нет, проводишь. На тебя плохо влияет наше окружение. Ты начинаешь забывать, что ты пока что всего лишь человек.

Я застыла. Злость приобрела совсем другое направление и поведение. Я смотрела на него, а слова расплывались по крови отравляющим ядом.

— Всего лишь человек? Да ты прав, я всего лишь человек.

И не задумываясь, что делаю, я рванулась прочь из дома. Калеб выскочил за мной на улицу. Но что он кричит, я не слышала. Пелена слез застлала не только мои глаза. Но видимо и лишила способности слышать.

Я ехала, не разбирая дороги, и резко остановилась на проселочной дороге, разбитой и не ухоженной, а за ней виднелись поля соседней деревни. Как же далеко я заехала? Плакала я не долго, пока не поняла что Калеб прав. Прав, как всегда, и эта мысль неприятно меня поразила. Ведь я была стопроцентно уверена, что могу разобраться в отношениях Прата-Евы-Грема. Поэтому я была так резка с Пратом. Так настойчива с Евой, и на последок оставляла Грема, как самый сложный элемент пазла. Словно, они были моими детьми, которых я учила правилам своей игры в любовь. Нет Прат! Оставь, не играйся с этим, это не твое. Ай-я-яй Ева, как не хорошо играться двумя игрушками одновременно. Ну что Грем, ты решил, будешь ты играть с этой игрушкой или нет?! Я вела себя не очень то и по-дружески. Я лезла во все это, считая, что имею право. Но имела ли я его?

Не знаю, когда, и как, но в машине появился Калеб. Я не могла смотреть на него. Мне было одновременно стыдно, и в то же время я помнила те слова, что он сказал мне: «всего лишь человек».

Будто бы прочитав мои мысли, заговорил Калеб. Не настойчиво, тихо и оттого мне стало еще горше.

— Ты не так меня поняла. Всего лишь человек, а не Судьба — у тебя нет такого права. Чтобы решать за кого-то. Они должны решить все сами.

Я в очередной раз не так интерпретировала его слова. А все лишь потому, что в душе всегда ждала их от Калеба. Словно просила сделать его какой-нибудь подлый поступок, и не казаться на его фоне серостью. Я действительно всего лишь человек. Так что же ждать от меня?

Пошел дождь, а я так и лежала, уткнувшись в свои руки на руле. Калеб молчал, просто давая мне время. Вечерело. Слышно было, как где-то далеко над полями с неудовольствием кричат какие-то птицы, сетуя на дождь. А сил поднять лицо не было. Что же я творила с нами? Постоянно подвергаю оценке его действия, а сама то? И как он может все это терпеть?

— В этом не ты виновата. А твое окружение. Мы делаем тебя беззащитной перед соблазном быть сильной и вечной, в то же время, ты остаешься так невинна…как мне хочется продлить это твое состояние души.…чтобы ты долго оставалась невинна и чиста. Ведь мы убийцы, нам нет прощения. И как хорошо иметь свой луч света в кромешной темноте, потому я так боюсь этих твоих желаний манипулировать людьми.

Какой же я луч света? Я луч разрушений. И воплощение ужасного характера и эгоизма.

— Ты должен понимать, что я не со зла…

— Понимаю. Это я погорячился, и ты ни в чем не виновата. Подросткам свойственно верить, что они могут изменить мир, и как бы я не хотел считать тебя взрослой, ты остаешься еще слишком юной, чтобы перестать быть максималисткой.

Немного обидно, и все же лучше чем можно было ожидать. И все же это не то, что я бы хотела услышать в данный миг.

Вместо слов ко мне протянулись его руки. Он ловко и легко отстегнул ремень безопасности. Одновременно перетягивая к себе на колени…словно ребенка. А я была не против. Я была немного напугана его словами, будто бы я начинаю забывать, что все еще человек, но в его руках страхи меркли.

— Поцелуй меня, — я не смело подняла голову навстречу его лицу.

Калеб секунду, долгую мучительную секунду рассматривал меня.

— Знаешь в чем твое преимущество надо мной?

— В чем?

— Тебе никогда не стоит просить меня о поцелуях, они всегда твои. Когда ты пожелаешь.

Я замерла, задумавшись на миг, а может это как раз тот Раз, когда мы можем сблизиться? Но его темные глаза заставили отказаться меня от такой соблазнительной мысли. И я сама притянула его лицо и поцеловала. Это ведь мое преимущество. Но разве у Калеба его нет?

Глава 10. Промежуточная стадия: случайная встреча

Пассивная

Склонившись над тобой,

Холодной и неподвижной,

Я размышляю:

Кем ты была и кем могла стать.

Это твоё право и твоя способность

Стать моим идеальным врагом.

(A Perfect Circle) (Кирилл Шмаков)

Мои предчувствия в этот вечер только укрепились. В нашей семье сохранялась миролюбивая обстановка сдобренная долей напряженности, которой не чувствовали ни Бет с Теренсом, ни Ева, хотя ее я всегда считала очень прозорливым человеком, но это можно было объяснить очень просто — Грем.

Когда мы приехали ко мне домой, все уже собрались. И я тут же отметила месторасположение Грема относительно Евы — на противоположном конце комнаты. Прат занял место на полу около нее, мои родители напротив них на диване, обнявшись в немом изумлении, взирали на них, и Ева под этими взглядами сидела вся пунцовая, как на перекрестном допросе. Бет и Теренс разделили между собой заботу о близнецах. Я первым же делом кинулась к детям. Их радостное щебетание, запах и тепло, тут же разбивали в дребезги все тревоги. Так же происходило, когда я была рядом с Калебом. Просто у них были свои методы. Рики первым начал говорить, и зашел уже дальше обычных «ма» и «па» адресованных моим родителям. В фаворе у него была «Ени», что относилось ко мне, а также «Либ», к Калебу. Постепенно появлялся «Гем», «Ви», только Прата он никак не называл, и вообще неохотно шел к нему на руки. Сестра оставалась столь же выборочна относительно Прата, и просто обожала сидеть на руках Калеба — кажется, Соня уже имела виды на моего Калеба, и это мне нравилось, а других потешало. Прат же смотрел на нас, умиленных, с толикой скептицизма, и зависти. Ему нравились Соня и Рики, как я могла судить, и все же его задевало, что такие малютки не доверяли ему. Как же это радовало Грема. Вот и теперь забрав детей, мы вплотную сели с Калебом, и наблюдали за тем, какими взглядами перекидываются Прат и Грем.

Подобная игра в «гляделки» означала только то, что Грем и Прат продолжают делить Еву. С Пратом я поговорила, оставался Грем, и я собиралась это сделать даже, несмотря на наш разговор с Калебом. Я поняла свою ошибку и собиралась подходить к этому вопросу, с тем, что понятное дело могу лишь подсказать, но, ни как уж не решать за них. Если он тоже не имел серьезных намерений относительно Евы, было желательно, чтобы они двое отстали от нее. Не смотря на то, что я хотела стать вампиром, такая судьба для Евы не была выходом. Она могла прожить спокойную жизнь, наполненную простыми людскими радостями. Моя судьба изменилась в тот день, когда меня нашли Самюель и Прат. Но у Евы все могло быть по-другому. Или как бы сказал Калеб — все впереди. Впрочем, он так и считал. Ему не нравилась мысль, что Ева, нечаянно влюбившись в Грема, стерла для себя понятие будущего, как человека. Он не хотел представлять, что ей может тоже придется стать вампиром, без своего на то согласия. Потому что если она узнает кто они, для нее будет два выхода: смерть или обращение. И, по его мнению, это как раз ситуация, напоминающая его — это ситуация без выбора.

Кто-то включил телевизор, обернувшись, я поняла, что это Теренс. Они с Бет в полуразвалку сидели в одном кресле, тесно обнимая друг друга. Голова Бет, черная и кучерявая покоилась на его плече. Рука Теренса напоминающая по своему цвету капучино, медленно проходилась по ее шее, тонула в волосах. Неужели когда-то все это может исчезнуть? — вдруг поразилась я. А что если с нами что-то случиться?

Рука Калеба, словно почуяв тревогу, обвилась вокруг моей талии. И это успокоило мои расшатанные нервы. Я становлюсь параноиком. Или же и не переставала им быть. Рики спокойно сносил то, как Соня дергает его то за волосы, то за пижаму у горла. И как Калеб не пытался, не давать ей этого делать, стоило синим глазам Сони посмотреть на него так невинно и умоляюще он позволял ей все что угодно. Я обратила внимание, с каким странным чувством на нас смотрит Самюель и мне стало неловко. Это было что-то среднее между умилением и завистью. Было что-то такое между мной и близнецами, чего никогда не происходило между ней и ними. Видимо они тянулись ко мне чисто интуитивно. Калеб тоже это отметил.

— Ох, какая ты уже тяжелая, — сказал он Соне, и та ничего не поняв из его слов, во весь рот улыбнулась. — Может, пойдешь к мамочке?

Говоря это, Калеб понес Соню к Самюель. Глаза Рики ревностно следили за Калебом. Как же, Соню уже держал Калеб, а его нет? Да что это такое Калеб творит со мной и моими детьми? Мы им полностью очарованы. Только Калеб вернулся, Рики потянул к нему свои ручки, он не был столь требователен как Соня, и не столь хитер, и все же тоже завоевал сердце Калеба. Тот просто не мог удержаться в стороне, когда к нему протягивались две ручонки.

Вечер проходил тихо. Никто не переговаривался. Родители занимались детьми — Рики вскоре тоже перекочевал к ним. Бет и Теренс смотрели телевизор. Ева и Грем, продолжали делать вид, что не замечают существования друг друга, чем вовсю пользовался Прат, но Ева больше не отвечала на его заигрывания. Мы же с Калебом, просто наслаждались тишиной.

Теренс вновь переключил канал. Шли местные новости.

— Девушка, о которой пойдет разговор ни чем не отличается от своих сверстниц…

— О, это о той девушке из нашего колледжа, что пропала, была в лесу… — вскрикнул Теренс и добавил звука. Неожиданно все вампиры в комнате как по команде напряглись. Калеб возле меня, превратился в камень. Я с подозрением обвела лица своей семьи — все они были в сговоре. Я уставилась на Калеба. Он не смотрел на меня. Его внимание полностью приковал к себе телевизор.

— Сани Стюарт. Вместе с подругой, имя которой мы не можем разглашать, четвертого октября пошли в поход, чтобы отдохнуть в местной зоне отдыха. По ее словам, они разбили лагерь там, где и всегда — около водопада, на границе Серых лесов и лесопосадки соседнего городка, но что случилось потом, описать не может. Когда они с подругой очнулись в лесу, то совершенно ничего не помнили, и поняли что оказались от места лагеря, за много миль. Почти что голые, в синяках и ссадинах, которые, как показал мед эксперт, были последствием бега через лес и падения на землю. Как рассказывает наш достоверный источник, такое уже случалось. Почти восемь лет назад.

Я, приподнявшись на одной руке, смотрела на красивую журналистку в дорогом песочном пальто, очевидно даже не видевшую лес ни разу в жизни, но при этом говорящую так, словно она была вместе с этой Сани в ту ночь.

Снова посмотрев на своих вампиров, я поняла, как безупречно тонко они играли беспечность. Ни следа тревоги, позы расслабленные, смотрят на телевизор, словно там передают мультики. Сговор! Это же очевидно. Что-то происходило. Но никто так и не удосужился мне рассказать.

Неожиданно сегодняшняя поездка в Лутон, и вчерашний приезд Грема за Пратом, обрели смысл.

— Мам, а за чем вы сегодня ездили в Лутон? Может, в следующий раз я поеду с вами, мне нужно кое-что купить.

У Самюель были стальные нервы. Она даже бровью не повела.

— Звонил адвокат, сюда должны перегнать твои машины. Искали надежную фирму.

— А-а-а, — протянула я, прикидываясь последней дурой в мире. — А вам никто не рассказывал о телефоне и телефонной книге Лутона. Полезная вещь.

— Заодно хотели показать твоему дяде Лутон, купить кое-что для Сони и Рики.

Голливуд плакал по моей маме. Нет, он просто бился в истерике. А я точно уловила, откуда шел этот запах неприятностей, которые я почувствовала в последнее время. Партизаны! Ни одно лицо в этой комнате, что состояло в сговоре, не дрогнуло.

Но я знала, определенно знала того, кто не сможет скрывать от меня все, если я потребую ответа. Я посмотрела на Калеба. Репортаж отошел на задний план, потому что и Калеб смотрел на меня.

— Ты мне доверяешь?

Что за вопрос? Доверяю. Доверяю больше чем кому-либо. Но почему-то этот вопрос натолкнул меня на мысль, что я могу узнать все и другим путем.

Неожиданно моему ответу помешала Бет.

— Неужели все снова повторится! Помню, мама рассказывала, как все боялись тогда. Все это по-новому. Хорошо что вы не застали того времени.

Я продолжила смотреть на Калеба.

— Да, — наконец смогла сказать я.

— Тогда пока что никаких вопросов не задавай. Мы хотим разобраться в кое-чем и понять, стоит ли нам волноваться, или же связываться с этим.

— С чем этим?

— Пока что никаких вопросов.

Я хотела было вспылить, а потом промолчала. Да что это даст?

На следующий день я совершенно случайно поделилась тревогой с Бет. Она пребывала не в лучшем расположении духа, так как услышала сплетни на счет Теренса, и того что он еще с кем-то встречается в колледже.

— У меня такое впечатление, что они знают больше чем я!

— О чем? — вместо злости и хмурости лицо Бет почему-то осветляла улыбка, но не такая как всегда — легкая и веселая, а скорее расчетливая и безнадежная. Словно Бет настроилась на войну. Я поняла, что сболтнула лишнего. Что же такое придумать?

Достав платок, я стала стирать с руки несуществующие пятна. Бет терпеливо ждала.

— О моих деде и бабке. Там что-то странное с наследством.

— Так почему ты не спросишь у Калеба?

— Никаких вопросов, никаких вопросов! — я бросила свой платочек на стол. — Я становлюсь злой и больной от этих слов!

— Я бы сказала даже что психически больной, — услужливо поправила Бет, следя за моими нервными передвижениями по еще пустому классу.

— Спасибо что просветила, — угрюмо бросила я на нее взгляд.

— Не за что, — она ответила мне равнодушно веселым взглядом, и я более не могла злиться.

Понятное дело, ведь Бет теперь накручивала себя, и я была бы плохим другом, если бы не посочувствовала ей.

— Не стоит так верить в сплетни. Ты ведь мне и сама такое раньше говорила. Помнишь?

Бет оглянула меня свирепым взглядом. Да уж, поддержала.

— Ну, хорошо, хорошо. И что ты теперь будешь так себя мучить? Будешь сидеть и гадать: а что если…?

Бет неожиданно выпрямилась, плечи ее расправились. А глаза недобро засияли. Я знала этот взгляд. И он не сулил мне ничего хорошего. Когда Бет что-то задумывала, остановить ее мог лишь Теренс, который в данный момент попадал в категорию «враг № 1», и значит, к нему я обратиться не могла.

— Ты права. Если я буду сидеть здесь и гадать, то ничего не измениться, буду просто глупо себя накручивать. Нужно ехать к нему, и убедиться самой, и лучше это сделать когда он не ожидает. Но сначала идем, сходим к бабушке Евы, а потом найдем Сеттервин.

Я так и не успела поинтересоваться, зачем нам Сеттервин, Бет так быстро потянула меня прочь, что я едва успела схватить свою верхнюю одежду и сумку. Бабушка Евы очевидно должна была освободить нас от уроков, что она, собственно говоря, и сделала, решив, что мы едем, не только к Еве, но и увидеть своих голубчиков.

Сеттервин мы нашли на подходе к столовой. С ней шло еще две девочки, и они удивленно остановились, когда Бет окликнула Сеттервин.

— Знаешь Сеттервин, то, что вся школа забыла, как в прошлом году ты опоганивала жизнь Дрю наравне с его сестрой и тоже доводила его до безумия, это тебе просто повезло. То, что ты говорила гадости о Рейн и Калебе — они тебя тоже простили, ерунда. Но если я приеду сейчас в Лутон, и узнаю, что все что ты наплела о Теренсе — ложь… — Бет замолчала. Сеттервин была уже и так изрядно напугана таким налетом. Ну а Бет…она просто светилась от гнева и угроз — темно-карие глаза — почти черные, смотрели на Сеттервин с какой-то безжалостностью. — Если я это узнаю — то ты первая поймешь, что мои родители не зря платили три года за мое обучение карате. Тебе ясно?!

Сеттервин тяжело сглотнула.

Но Бет еще не закончила:

— Да что ты вообще за человек такой? Мы ведь были друзьями! Как можно гадить там, где живешь!

Думаю, Бет собиралась уже теперь отработать деньги, которые платили ее родители за карате, но вовремя спохватилась одна из теперешних подруг Сеттервин и потащила перепуганную Сетти в столовую, прочь от нас. Третья, оглянувшись на разъяренную Бет и удивленную меня, поспешила за ними.

— Вырву ей волосы, выбью передний зуб, а может даже два. И потом выставлю в Нете, как она разрисовывает стены директорского дома — потом она может, поймет, что с друзьями так не поступают!

Честно говоря, я просто не могла удержаться. Расхохотавшись, я смотрела на успокаивающуюся Бет, и все никак не могла перестать смеяться.

Но поехать с ней в Лутон мне пришлось. Пусть Бет теперь уже не очень верила басням Сеттервин, но она хотела убедиться. Я не сопротивлялась — мне тоже отчаянно хотелось увидеть Калеба. Я была зла на него, но и ужасно скучала. Когда я приходила в школу и понимала, что не увижу его до часов 6, время будто бы застывало, и совершенно не хотело двигаться. Разнообразием были тренировки по волейболу — там я могла спустить пар, и забыть обо всем. А вот занятия в церковном хоре были самой скучной вещью в мире. Дирижер хора, доставала всех, даже мою спокойную маму. И я хотела было бросить уже это занятие, пока Самюель не заявила мне, как она рада, что у нас есть совместное хобби. Потому пришлось продолжить пытку хором. А вот дополнительные занятия с мисс Крат пока еще не начались. Я тщательно скрывала от отца, что буду с ней заниматься, так как он тоже был учителем литературы. Но у него я смогу учиться, когда захочу, и потому я хотела бы узнать еще кого-то столь же хорошо ознакомленного с программой поступления в серьезный вуз.

Мы ехали в машине, по хорошо знакомому шоссе, а Бет продолжала изливать на меня-то причитания на Сеттервин, то излагать, что она с ней сделает, подробно и красноречиво. Было, по крайней мере, весело.

Но чем ближе мы подъезжали к Лутону. Тем более мрачным становилось ее настроение и разговоры.

— Если это так, не знаю, что я сделаю с Теренсом. Я ему такой скандал закачу!

Вот это мне уж вовсе не нравилось

— Бет, не стоит так заводиться. Ты же видишь, что делает Сеттервин — она просто пытается вас поссорить.

— Да, это я очень хорошо понимаю.

— Так в чем же дело? Стоит ли не доверять Теренсу?

— А ты разве не думаешь о таком же? Разве тебя не волнует то, что к Калебу в колледже подкатывают толпы девчонок. Тех девчонок, у которых нет детей?

Я не ответила. Мне стало неприятно от слов Бет.

— Прости меня, — тут же спохватилась Бет, — сама не знаю, что говорю из-за ревности. Я от нее просто дурею.

— Да я заметила.

Просто Бет ударила по больному месту. Я ведь тоже часто об этом задумывалась. В купе с моей заниженной самооценкой, такие слова Бет, наталкивали на болезненные мысли. Вот я думаю, что Калеб ревнивый — но и я сама была ревнива не меньше. Учитывая его внешность и притягательность, я имела на это право. Даже не знаю, как бы сама вела себя, узнай или услышь, что-либо подобное, что слышала Бет. К тому же, мы обе понимали, что расстояние вполне может повлиять на наших парней. Но единственное что меня спасало — это доверие к Калебу. Он меня любил. Так же страстно, как и в тот день, когда мы говорили о Единении, в прошлом году. Для нас ничего не изменилось, и что я знала точно — чувства вампира не могут быть столь скоротечны, как чувства людей. Калеб говорил, что у него есть больше причин ревновать, так как я расту, а со мной развивается мое сознание. И в один день, проснувшись, я могу подумать: да зачем мне дался этот вампир? Конечно, такого быть просто не могло, и Калеб даже об этом не подозревал — но мне было бы легче жить без какой-либо части своего тела, но только не без него. Даже сама мысль о расставании приносила боль, но ревность была бы еще худшим мучением. Она просто отравляет мысли и душу, и если бы такое случилось, я заставила бы его возненавидеть меня и себя одновременно. Это было бы ужасно. Но в паре Бет и Теренса они двое были людьми, потому для них все проще и сложнее одновременно.

— Я просто хочу, чтобы ты подумала, прежде чем учинять скандал, и позорить его и себя.

— Не переживай — я не буду начинать представление без тебя.

— Э нет. Я поехала с тобой, и даже выслушала все, что ты сделаешь с Сеттервин, я даже подержу Сеттервин, пока ты будешь вырывать ей волосы и выбивать зубы — но смотреть как ты портишь свои отношения и устраиваешь скандал — это выше моих моральных сил и устоев.

Бет надулась. Ну, я ей в таком деле не наблюдатель. Есть моменты в жизни, которые нужно переживать наедине. И позор был как раз тем моментом. А я была стопроцентно уверена, что так и будет. Слишком уж напугана была Сеттервин — значит, она врала на каждом углу, просто, чтобы напакостить Бет. И просто не ожидала, что та соберется ехать и проверять. А тем более, что будет так зла. Мысль о том, что я помогу разобраться с Сеттервин, вдруг окрасилась радужной краской — у меня тоже были свои счеты с Сетти. Ее счастье, что я ничего не помнила о той ночи, когда нас с Оливье выкрал Дрю — тогда я бы ее, наверное, и сама бы хорошо проучила. Но я знала лишь то, что мне рассказал Калеб. И помнила фотографии из Интернета. Хотя и этого было достаточно.

Я знала, где находиться Бредфорд — колледж Лутона, но специально припарковала машину около кафе, куда ходили есть студенты. И, конечно же Калеб, Ева и Теренс. Я надеялась там найти Калеба. А если повезет и Теренса. А Бет тем временем послать искать в сам колледж. Я не собиралась ни о чем предупреждать Теренса. Да и если бы я сама бы узнала, что он изменяет моей подруге, рассказала бы тут же. Но в моем понятии Презумпция невиновности оставалась священным запретом — скольких невинных людей могли бы без нее осудить.

Бет все еще надутая и злая пошла к зданию колледжа, виднеющемуся за домами, и я успела только крикнуть ей, где буду ее ждать. Бет махнула рукой, и поспешила перебежать дорогу, пока горел зеленый свет.

Из кафе, которое находилось как раз рядом с парковкой, вышло несколько студентов. И я поняла, что как раз сейчас у них время ленча. Как же зла будет Бет, когда найдет пустые лекционные залы, я могла себе лишь представить. Сначала я боялась, что смогу пропустить Калеба в большом помещении кафе, но тут же все мои страхи рассеялись, потому что Калеб как раз заказывал еду около стойки, а за ним щебечущей толпой собрались девушки. Но я даже на миг не заревновала. Скорее чувство в моей душе можно было назвать триумфом, ведь я знала, как отреагирует на мое появление Калеб. Он почувствовал, что я за ним наблюдаю и лицо Калеба — отстраненное и холодное изменила теплая ленивая улыбка. Калеб любовался, когда я шла к нему между столиками.

Девушки позади Калеба отметили то, как он на меня смотрит. Они сразу же подбоченились, словно я была угрозой. Хотя так и было — я была не просто угрозой, а тем человеком, который навечно отрезал от них Калеба.

Но стоило мне подойти к нему вплотную, как я забыла об этих девушках. Впрочем, так бывало всегда, когда наши глаза встречались. Мое сердце остановилось на миг. Короткий, ничего не значащий, а когда пошло, пустилось в быстрый бег, раза в два быстрее, чем до того.

Калеб протянул ко мне руку, и тут я поняла, что за нами наблюдают все в этом дешевом кафетерии. Но и это меня не остановило, ведь меня ждал Калеб. Наши пальцы соединились и сплелись, миг, которого я ждала — настал — Калеб прикоснулся к моим губам в дразнящем коротком поцелуе, который вовсе не утолял жажды, а только разжигал ее. Я с трудом выдохнула и посмотрела на него.

— Наконец все в колледже поймут, что я не свободен, — прошептал Калеб и отрезвил меня от магии его поцелуя. Я словно очнулась. И очнулись все вокруг. Студенты снова заговорили, и даже начали есть. А энтузиазм девушек позади Калеба убавился — они перестали глупо хихикать.

— Очень надеюсь на это.

Оглянувшись, я заметила, как мне машет из самого дальнего угла Ева, а возле нее Теренс, который вовсе меня не замечает, так как сидит и режется в какую-то игрушку на телефоне. Ну, какой идиот может подумать, что Теренс изменяет Бет? Он любит одну ее, и у него мало времени на то, чтобы еще с кем-то ей изменять. Насколько я знала, Теренс начал играть за команду колледжа, и времени кроме как на тренировки у него не было. Скоро должен быть первый матч в сезоне, скорее даже не матч, а так игра — команда студентов против команды лондонской школы для мальчиков.

— Как ты здесь очутилась?

— Не ты, а мы.

— Кто мы?

— Я и Бет. Сеттервин начала распускать гнусные сплетни о том, что Теренс встречается с кем-то из колледжа. И конечно же, после того как Бет пригрозила Сеттервин повырывать волосы и выбить зубы, она потащила меня в Лутон на разведку и побоище.

Калеб был удивлен не то слово. Он недоверчиво улыбнулся.

— Да, а ты думал. Вот так мы и живем покинутые вами в школе. Конечно же, всякая ерунда лезет в голову.

Калеб хотел что-то сказать, когда его перервала девушка подающая заказы. Я помогла взять кружки с чаем и пошла следом за ним. Вслед нам оборачивались. Я это чувствовала, и к тому же видела в зеркальных стенах. Некоторые, замечая мой взгляд, в тех же самых зеркалах тут же краснели и отворачивались. Хотя были и такие девушки, которые наоборот всем своим видом старались показать, что мое существование для них не играет никакой роли. Типа — с такими, как ты не остаются, милочка. Я им нарочито медленно улыбалась. Одну из таких улыбок перехватил Калеб. Он был озадачен.

— Ты тоже думаешь, как и Бет, что я тебе могу с кем-то изменить?

— Нет. — коротко ответила я, понимая, что на данный момент это правда.

— Почему? Очень интересно будет узнать. Ты тоже говорила о подобном в начале учебного года. — он остановился на полпути к столику, где нас поджидали Ева и Теренс, и обернулся ко мне, держа на весу поднос, обеими руками, хотя я знала, что это он может проделать даже на одном пальце — удержать полный поднос. Калеб улыбался, смотря на меня, и напоминал заботливого папашу, который с гордостью вывел свое чадо в люди. Ну что ж, думаю ему не должно быть стыдно за меня — темно-русые вьющиеся волосы, рассыпались по плечам, тонкое лицо с высокими скулами, контрастными темно-синими глазами и все еще загоревшей кожей — последствием частого пребывания на воздухе этим летом — я была образцом цветущего подростка, как говаривал Грем. В синей, цвета индиго, юбке, белой рубашке и приталенной безрукавке, я ни чем не отличалась от своих бывших одноклассниц из Чикаго — у меня был свой стиль, намного лучше, чем у многих здешних девушек. Но я не старалась больше кого-то очернять в душе, чтобы почувствовать себя лучше. Я просто доверяла Калебу, и кто как не его сияющее глаза, обращенные ко мне, говорили о том, что я Особенная. По крайней мере, для него.

— Я люблю тебя, значит, я тебе доверяю.

Калеб не стал допытываться — но его глаза почему-то остались недоверчивыми. Мы приблизились к столу. Теренс уже отложил телефон, и взирал на меня удивленно и заинтересовано.

— Раз ты сбежала в Лутон, не могла и Бет захватить?

Мы переглянулись с Калебом и не смогли удержаться от смеха.

— Вообще-то я потому и тут. Бет сейчас рыщет в поисках тебя, с целью как минимум покалечить, как максимум убить.

Теренс удивленно застыл. Сначала он тянулся к еде. Но его рука так и замерла на полпути к подносу.

— Я что, забыл о нашей годовщине, или что?

— Да нет, просто, по словам Сеттервин, предназначенным для всей школы — ты встречаешься с кем-то из девочек колледжа.

— И Бет, конечно же, решила, что она права? — Теренс скривился, уже представляя, что его сейчас ждет, пока ему удастся убедить Бет в обратном. Он тяжело откинулся на стульчик. Ева понимающе поджала губы. Мы все знали, какой бывала Бет вспыльчивой.

— Скорее не совсем поверила. А также пообещала Сеттервин, что вырвет ее волосы, и выбьет зубы, — в который уже раз повторила я. — Но, на всякий случай решила проверить, так ли это. Ты ж у нас теперь спортсмен, звезда команды, — подначила его я.

— Спасибо за поддержку, — сухо прокомментировал Теренс. Я едва удержалась, чтобы не прыснуть со смеху. Мне бы очень хотелось глянуть, как сейчас будет Теренс успокаивать Бет, но лучше пусть они разбираются сами.

— Да уж, я могу.

Ева тоже улыбнулась и перестала быть такой чрезвычайно бледной. Еще одна раба любви.

— Думаю лучше тебе пойти ее искать, — напомнил ему Калеб, — зная Бет, она уже себя хорошенько накрутила.

— Будь я гадом, сам бы повыбивал зубы Сеттервин, — сквозь зубы процедил Теренс. Он злился и вовсе не на Бет, ее ему скорее было жалко. Я знала, как Теренс любил Бет, и там, в его сознании, всегда было море нежности. — Или хотя бы подержал бы ее, пока это будет делать Бет.

— Э нет, прости, это место уже занято — мной. — я помахала пальцем перед носом Теренса, и это заставило его тоже улыбнуться. — Действительно поспеши. Она очень расстроена.

Теренс схватил круасан Евы, и помчал к выходу, на ходу застегивая куртку. Теренс тоже выделялся на фоне остальных студентов, как и Калеб. Если мой любимый, имел оттенок кожи, белее мела, то Теренс, наполовину креол, светлого капучино, куда влили много молока. Глаза же его были светло-зеленые, такие как молодая осока на болоте весной. Высокий, почти такой же, как Калеб, Теренс в свои 19 имел хорошо развитую мускулатуру, занятия по боксу и футболу этому способствовали. Ну и понятное дело, что мало какую девушку оставят равнодушными его черты лица, соединяющие в себе креольскую, впечатляющую внешность отца, и правильные черты лица матери-англичанки Лив, одной из самых любимых мною женщин в мамином комитете. Теренс был неординарен, со странными смешанными чертами лица, за ним тоже поворачивались головы местных девушек.

— Они все меня здесь ненавидят, — усмехнулась бедная истерзанная бессонной ночью Ева. — Представь, все время провожу с такими красавцами, да и еще ко мне приезжает модельный тип на корвете.

Я рассмеялась. А вот Калеб нет. Я знала, что он терпеть не может Прата, и понимала почему, и все же, не он ли говорил, чтобы я не вмешивалась? Так в чем дело?

— А кстати, на чем ты ездишь? — я, только теперь задумалась, что если Грем наконец стал применять свою машину, то Калебу не на чем ездить. — Может, возьмешь одну из тех машин, что мне достались от Сторков?

— Да, твои родители мне уже предлагали, но я останусь верным своему джипу — я уже заказал новую машину, жду со дня на день, а пока что меня возит Ева.

— Да, времена меняются, — хихикнула Ева, в непохожей на себя манере — нервы сдавали это определенно, — девушки предлагают парням свои машины, да и еще и возят их. К тому же в пятницу Теренс заставил меня заплатить за ленч.

— А почему ты не отдала счет Калебу, он ведь у нас богатенький, — я похлопала ресницами в сторону Калеба, и тут же отметила, как он напрягся, и когда Ева ответила, поняла почему.

— Да ты забыла, Калеба не было в пятницу в колледже!

Снова это дело, почти ревниво подумала я. Но Калеб попросил — никаких вопросов, ну что ж, я подожду.

— А да, точно, — я улыбнулась Еве настолько просто, что даже самый дотошный специалист не смог бы распознать мою ложь. Как давно я лгу — все-таки хорошо уже научилась, но мне никогда не обмануть таких же хороших лгунов, как моя семья. А им меня, хотя думаю, были моменты, которые я упускала.

Я принялась за порцию Калеба, а Ева даже не обратила на это внимание. Ее мысли блуждали где-то далеко, ела она на автомате, наверное вовсе не ощущая вкуса еды. Видимо сегодня ночью ее мучили мысли, и они не давали ей спать. Круги под глазами, красные белки глаз, и зрачок, расширившийся так, что полностью стер намек на зеленую радужку. Все говорило об усталости — душевной и физической.

Калеб смотрел на то, как я ем, но брови его хмурились. Он не знал чего от меня теперь ожидать, ведь я узнала, что в пятницу он не был в колледже. Но я же приблизительно понимала причину его отсутствия, потому и не собиралась устраивать очередной ссоры. Чему я и научилась вчера, так это что не стоит рубить сгоряча. Я терпеливо ждала, когда моя семья, наконец, решит, что можно рассказать и мне в чем собственно проблема, хотя некоторые догадки у меня и так были. Я и раньше слышала много разговоров. А на крайний случай, у меня было средство, с помощью которого я и так могу узнать все что захочу. Но пока что с ним можно повременить. А куда, собственно говоря, мне спешить? Как говориться вся жизнь впереди!

— Ты не злишься, — изрек, в конце концов он. Это звучало как утверждение, а не вопрос, значит, я могла отделаться простым пожатием плеч.

— Я терпеливо жду.

— Ты даже не будешь, как вчера говорить, что я тебе ничего не рассказываю? И просто подождешь?

— Да.

— Даже если ждать придется долго? — допытывался он.

— Ну, если очень долго, то у меня есть свои способы… — и тут я поняла, как просто попалась на его удочку, он только и ждал, чтобы услышать это, и взять с меня слово, что я не буду этого делать — узнавать с помощью своего проникновения в сознание. Калеб понимающе качнул головой. Своей прекрасной, изящной головой, похожей на живое воплощение изобразительного искусства, и мне тут же стало стыдно за себя. Ну как ему удается это делать?

— Ты вечно манипулируешь мной! — не выдержала я. — Перестань уже вести себя так, словно мне пять лет.

Я постаралась говорить это спокойным тоном, чтобы Ева не обратила внимания на нас. Калеб же вместо того чтобы хоть что-то сказать просто улыбнулся и погладил мою щеку костяшками пальцев. И как после такого я могла возмущаться! Никак! Я смотрела на него, а он на меня, и мне уже стало не интересно, в какие игры играют мои родители, Гроверы и Прат.

Ева поднялась и начала собираться, перемена подходила к концу. И я поняла, что придется сейчас расстаться до вечера.

— Хочешь, я останусь?

Что за вопрос? Конечно, я хотела, больше чем, что-либо сейчас, но я понимала, что скоро вернется Бет, и мне все равно нужно будет уехать.

— Да нет, иди, у тебя пары, и Бет скоро придет — нам нужно домой.

Калеб все еще не убирал руку от моего лица и смотрел на меня, не отрываясь. Всегда когда он делал так, мне становилось трудно дышать. Ну вот, думала я, сейчас он увидит какая я неприглядная, но этого не происходило. Калеб смотрел, как и прежде.

— Я конечно рада, что вам так хорошо вдвоем, но мне пора на пары, и тебе тоже, — напомнила нам Ева. Да уж, это было несколько не красиво с нашей стороны, особенно когда мой дядя, и отец Калеба не давали ей спокойно жить.

Мы с Калебом переглянулись, несколько виновато, значит и он понимал, что я сейчас ощущаю.

— Хорошо, иди я сейчас тебя догоню.

Ева улыбнулась мне, но прощаться не стала, ведь наверняка вечер мы проведем и так все вместе. Ева пошла по кафетерию, но я уже на нее, не смотрела.

Мое внимание привлекал к себе Калеб. Он задумчиво хмурил брови, думая о чем-то своем, неуловимом и очень важном, о том чего я наверняка не должна была знать. Когда он становился серьезным, мне становилось немного труднее осознавать, что это все тот же Калеб, что и несколько минут назад смеялся со мной и подразнивал меня.

— Я тебя еще кое о чем попрошу, перед тем как уйти.

— Хорошо. — я смотрела на Калеба, он снова улыбался.

— В следующий раз, как поедешь в Лутон, предупреди кого-нибудь из наших. Неважно почему, я и сам пока не знаю почему, но предупреди, любого, даже Прата. Грем сегодня в городе, и он к часам 3–4 должен закончить все свои дела — позвони ему, чтобы он поехал с вами по дороге домой.

— Если ты этого хочешь… — я и не думала спорить. Мне было бы на руку, если бы Грем ехал со мной в машине, мы смогли бы поговорить. Но что делать с Бет? В общем, нужно сначала позвонить Грему, а потом уже я решу.

— Я хочу совсем другого, но мне спокойней будет, если ты поскорее поедешь домой, — Калеб посмотрел на меня знакомым взглядом, искрящимся прозрачным серебристым светом, словно в его глазах таяли снежинки. — Но это тоже не теперь. Охота вчера так и не состоялась.

Я об этом слышала с утра от родителей. Но они ничего не объяснили, что и к чему, кроме того, что Самюель была раздражена больше обычного. Но я не побоялась оставить с ней малышей.

— Да, я слышала.

Он еще раз посмотрел на меня пронзительным обещающим взглядом, но поцелуй его не был столь же горячим, а просто поцелуй, короткий и все же оставляющий память о себе. Он погладил на прощание мои губы, и поправил волосы. К тому времени кафе полностью опустело от студентов. Мне ничего не оставалось, как доесть ленч Теренса — даже если бы он пришел, все начало остывать.

И тут я почувствовала ЕЕ. Я еще даже не успела ее увидеть, но почувствовала, потому, как сознание этой девушки было слишком не обычным. Оно напористо атаковало мой мозг, напрашиваясь, чтобы я в него попала. Неожиданно появились эти энергия и изощрение, готовые взорваться силой в чужом сознании. Я словно наполнялась силой, в то время как проникновение в чужое сознание, всегда сопровождалось болью в голове и изматыванием сил. Кто она такая?!

Я обернулась в поисках подходящей девушки, но никого не увидела. В кафе сидело трое парней и одна учительница. Может мне показалось? Неужели я сошла с ума? Риторический вопрос. Как сказала бы Бет, со мной никогда не знаешь наверняка. Хотя интересно в чем это по ее мнению выражалось?

Я отвернулась к тарелке. Потом встала и заказала себе еще чаю, так было легче ждать Бет — в помещение было не слишком то и тепло. И вот снова…это чувство навалилось на меня неожиданно… я схватила свои вещи и, подскочив к барной стойке, кинула деньги и помчалась на улицу. Теперь ощущение близости с человеческим сознанием было еще сильнее. Едва я успела сесть в машину, во мне будто прорвало какую-то преграду.

Меня пронзила боль, сладкая до умопомрачения. Я рассмеялась, ощущая себя как будто со стороны. Не мое тело наслаждалось волнами дикого незнакомого чувства. Когда миллионы иголок протыкали мое тело, я не чувствовала боль, а только полный отказ от реальности, сопровождающийся наслаждением. Чужие воспоминания о странном преображении, заставляли меня просто таки давиться воздухом, задыхаться от счастья и не понятной умопомрачительной боли.

Когда я пришла в себя, меня всю трясло. Мне было плохо, так как бывает от сильного перенапряжения. Голова раскалывалась. Горло саднило, словно я давно ничего не пила. И чувствовала я себя препаршиво. То, что я видела, помнилось мне урывочно, почти без подробностей. И лишь спустя несколько минут, до меня дошло, что меня почти насильно затянуло в себя чье-то сознание, сознание, страдающее и потерпевшее в последнее время какую-то боль или травму. Мне стало страшно. Хорошо хоть что я не помнила деталей.

Я смогла полностью прийти в себя и выти из машины, чтобы купить воды, лишь полчаса спустя. Когда я вернулась, под машиной стояла Бет и, как ни странно, Грем.

Бет была счастлива. Ее темные глаза, такие живые и подвижные, как маслины, сверкали, подобно агату. Она растрепала волосы, от чего кудри, едва достающие до плеч, свисали в беспорядке, вполне так запланированном беспорядке. В джинсах, черных замшевых сапожках и ярко-красной удлиненной куртке, она вполне могла сойти на модель, случайно забредшую в этот маленький городок.

— Вам видимо звонил Калеб? — я подошла ближе к ним, и тут же обратилась к Грему, так как стало ясно, что Бет помирилась с Теренсом, и нам придется сдержать обещание, которое она дала Сеттервин, только я очень наделялась, что не сегодня. Но когда я оказалась около них и Бет и Грем ужасно испугались.

— Что случилось? — первой пришла в себя Бет. Она подтащила меня к окну машины, которое отражало все как в зеркале, из-за специальной пленки, наклеенной на него. Я с ужасом смотрела на себя. Красное лицо, словно испещрили белые полосы, такие бывают если провести пальцем по разгоряченной коже, и было видно что они уже начинали проходить по ходу того как отступала краснота. Волосы мои вокруг лица были мокрыми, словно я занималась целый час в тренажерном зале, руки держащие бутылку с водой дрожали.

— Ты где-то была? — Грем был намного спокойнее Бет, и все же его голос сохранял тот же страх что и у нее. Возможно потому, что ему было известно больше чем остальным.

— Грем, что-то случилось? — со стороны дороги к нам подошел незнакомый мне человек, с холодными, отстраненными глазами, глазами человека, который годами не высыпается, из-за хронической привязанности к работе. Или просто потому, что у него нет семьи и работа это главное в его жизни — и жена, и дети и любовница.

— Да, Вунворт, все в порядке, хотя посмотри, может Рейн нужно какое-то лекарство. Она мой второй ребенок.

— Значит это девушка Калеба. — однозначно сказал он, не утверждая, не спрашивая, а будто бы констатируя факт.

Вунворт, статный, немолодой, лет за 50 точно, приблизился ко мне, а я все еще никак не могла заставить себя открыть бутылку с водой или просто отойти и поздороваться с ним. Но он и не собирался со мной здороваться, а методично посветил мне фонариком в глаза, сухо попросив следовать взглядом за лучом, померил пульс, и потрогал лоб. Все это сухими ладонями, которые после себя не оставляли ни каких ощущений на коже.

— Это истощение. Или точнее говоря перенапряжение, она уже как видите сама начала лечиться, — он указал на воду в моей трясущейся руке, — и еще съешьте шоколада, но никаких успокоительных — только здоровий сон. А мне уже пора Грем, созвонимся.

Так же как не поздоровался, Вунворт и ушел не прощаясь. А Грем не прокомментировал ни то, ни другое. Мне же было так плохо, что я была просто не готова что-либо выпытывать, тем более, когда рядом была Бет.

Мне помогли сесть в машину, и я только тогда смогла расслабиться. И, наверное, поэтому мне несколько полегчало. Вода дала свой эффект, как и шоколадка, завалявшаяся с последнего раза, когда в моей машине ехали близнецы.

Ехать с Гремом, в машине, где не было вампиров, было как подарок, но оставалась Бет, и я чувствовала себя не в силах о чем-либо сейчас говорить. Откинувшись на подушку сидения, я устало закрыла глаза. Перед глазами плыли черные и светлые круги, меня несколько «штормило», как выражался Теренс.

Неожиданно в моем сознание что-то всплыло, какое-то имя. Но я не могла его разобрать. А за ним лицо девушки…или не совсем девушки… она была не очень-то и человеком, но и не вампиром. Из тусклых коридоров ее сознания я извлекла имя девушки-волка…

…Сани Стюарт, вот как звали ту, чье сознание так бесцеремонно меня атаковало. И она была волком. Я помнила ночь ее первого превращения, днем в машине, на час или около того, я была ею, я пережила все вместе с ее сознанием.

Завеса приоткрылась. По крайней мере, я знаю, что скрывают мои родственники и Гроверы. Калеб будет зол.

Я устало вздохнула и попыталась заснуть, игнорируя в зеркале заднего вида встревоженные глаза Грема, так похожие на глаза Калеба.

Глава 11. Сны и тревога

Тот кто не чувствует боль, не верит в ее существование.

Самюель Джонсон

Все началось две недели назад, после той ментальной встречи с сознанием Сани Стюарт. Они начались на следующую же ночь, и постепенно я начала бояться спать без света. Кошмары становились все реальнее и красочнее. Они приходи ко мне как воры, и я не могла избавиться от них, и пока что не могла никому рассказать. Даже Калебу.

Кошмары меня вымотали. Я ходила вымученная и агрессивная, но старалась скрывать свою подавленность ото всех. Но что странно я не помнила их на утро, а если и помнила, то очень смутно.

Ночные кошмары ухудшались, и я никак не могла выйти из этого состояния.

Калеб уехал в Швейцарию, чтобы курировать свою выставку, но при этом остаться в тени. Прат тоже на несколько дней решил съездить в Лондон — в моем маленьком мирке наступило затишье, но только не по ночам.

Стоял октябрь, дождь зарядил не на шутку, и ехать домой из школы было сущим испытанием. Особенно когда я подъезжала к нашему дому — старая дорога превращалась в сплошное болото, и местами лужи доходили до середины колеса. К тому же мне срочно нужно было сдать машину на техосмотр — крыша машины перестала почему-то прилегать, и протекала. Но со дня на день в город привезут мои новые машины, с которыми я не знала, что буду делать. И тем более, куда их ставить. Терцо занялся гаражом для машин, специальные складные гаражи нашлись в Лутоне и сегодня их устанавливали. А мне было все равно — я чуть ли не засыпала за рулем, усталость брала свое. Я даже охладела к тому, что происходило между Евой, Гремом и Пратом. Близнецы, замечая мою отстраненность, сворачивались всегда около меня и засыпали, словно понимая, что мне не до игр. Самюель, заметив мою усталость, высказалась на счет того, что зря я взвалила на себя так много — и учеба, и тренировки, еще хор и дополнительные занятия с мисс Крат. Как странно. Когда я не собиралась что-то скрывать, Самюель даже и не догадывалась о настоящей причине моей усталости.

Я приветливо помахала родителям, дающим указания рабочим на улице — и это было все, на что я в данный момент была способна. Перебежав из своей машины в дом, я устало прислонилась к двери, и с радостью подумала о том, что завтра суббота и никуда не нужно будет идти. Я могу просто побыть дома, поиграть с близнецами, уделить себе немного времени, да и просто почитать.

Скинув наверху мокрую одежду и закинув сумку куда-то подальше в угол, я переоделась в сухое и пошла на кухню, чтобы сделать себе горячий, густой каппучино. Нет. Каппучино не стоит, он не поможет взбодриться, а только ускорит сердцебиение, лучше уж зеленый чай с жасмином и мятой.

Смотря из окна кухни за тем, как продвигается работа, я улыбнулась, видя, что Соня и Рики померили почти все лужи во дворе, и теперь занялись исследованием того, что будет, если не держать маленькие зонтики над головой. Неожиданно Соня прыгнула на лужу и грязь полетела во все стороны, захлюпав, конечно же, Рики. Он медленно, почти как взрослый вытер грязь с лица и посмотрел на нее. Лицо осветила удивленная улыбка. И он тут же поднес руку ко рту. Но мои родители смотрели за ними неусыпно — Терцо незаметным движением подскочил к Ричарду и принялся вытирать его руки и лицо. Близнецы были похожи на двух маленьких поросят.

Закипел чайник. Я достала свою любимую огромную кружку с коровами, подаренную мне Калебом, и засыпала в нее чай, который уже давно привез из Китая Грем — этот чай напомнил мне тот, что подавали к завтраку в доме Сторков, теперь доме Аланис.

Я слышала, как в доме хлопнула дверь. На кухню зашел Терцо, неся под животики Соню и Рики, но кто из них кто от грязи не возможно было понять, да и сам Терцо был весь в грязи. Зато лица близнецов сияли.

— Милая помоги мне их переодеть, это уже в третий раз за полчаса. Хорошо, что Самюель накупила одежды на целую армию детей, иначе с такими темпами нам бы просто не хватило чистых вещей.

Отец как всегда с пренебрежением и толикой неудовольствия говорил о покупках — его раздражало такое занятие, он лучше бы проводил время в полупустых аудиториях, читая лекции глупым студентам, чем ходил бы с Самюель за покупками. Но он ее любил. Потому и терпел. Приходилось же Самюель мириться с тем, как они с Гремом заседали на долгие вечерние часы за партией в шахматы.

— Хорошо пап, но неси их сам наверх.

Я пошла вместе с ним, Рики старался задрать голову вверх, чтобы посмотреть на меня, но мешала шапка, слезшая на глаза. Я надела клеенчатый фартук и забрала Рики к себе, Соня досталась отцу. Быстренько вымыв замызганную мордашку, я переодела его в сухое, и сверху надела новый комбинезон, Соню Терцо одел в такой же, только не серый, а темно-бордовый. Как мне нравилось, что Самюель не покупает им только голубые и розовые вещи. И к тому же не всегда одевает во все одинаковое. К тому времени, как близнецы были готовы, Соня уже начала привередничать. Терцо всегда терялся, когда она поступала так. Он просто не мог вынести ее слез. Зато я могла — меня-то такое не трогало, и Соня это знала. Глупые хныканья на меня не действуют. Перехватив Соню на руки, я быстро вытерла «крокодильи слезы», к тому времени она перестала плакать, и уже что-то улюлюкала к Рики. Рики же всегда звал ее «Ня», иногда даже добавляя слог «Со», но это если только не ленился.

Я проводила отца к двери, и, отдав Соню под вторую руку, выпустила его на улицу, понятное дело, через 5 минут я снова увидела, как две маленьких фигурки скачут по лужам, а Самюель просто держит их зонтики в руках — они нашли им применения совершенно другого предназначений — ковыряться в земле.

Я забрала чай с собой в библиотеку, самое маленькое помещение в доме — такое ухоженное и все еще сохраняющее воспоминание о бывшем хозяине — профессоре Дереке. На стенах висели гравюры об охоте, рыбалке, старинные работы мастеров, сделавших отпечатки Лутона и Бредфордского колледжа. Я устроилась в старом изношенном кресле, которое все собиралась выкинуть Самюель. Достав книгу Терри Прачетта из маленького столика, я поставила ее на колени, но глаза медленно закрывались — может сон днем не будет таким же страшным как ночью? Я понимала что засыпаю, но сил сопротивляться сну не было…

Ночь вокруг меня царила и властвовала. Я шла сквозь деревья и лес, по знакомым местам, и это несколько успокаивало. И тут напал он — Волк! Его глаза светились желтым огнем, почти горели. И я пыталась убежать, но как, ведь он такой сильный. Челюсти зверя в одно мгновение сомкнулись на моей шее… снова темнота…

Я брела в тумане ночи, радуясь ее холоду, и моей отстраненности. Мысли путались, и я не могла сосредоточиться на какой-либо конкретной. Хотя именно это и спасало от боли и полного бессилия.

Но боль была. Она отдавалась в теле, в моем сознании, при этом как-то отстраненно и неестественно. По рукам шли ссадины и царапины, они уже заживали, только когда я их получила и как? Я упала на колени, и хотела было подняться, но вдруг услышала ЕГО — этот Зов, такой тихий и манящий, которому я не могла сопротивляться. Он звал, он приказывал, он ждал… и тут тело мое начало менять форму. Я скорее почувствовала, чем увидела это — тело начало удлиняться, руки менять форму, и я перестала осознавать себя человеком. Появилось странное ощущение ненависти к живому. К людям. К Другим. Не похожим на меня. Стало горько и одиноко, и потому я стала сопротивляться, как могла. Но сил не хватало, Зов был сильнее меня, силы мои слабели, а по телу начали перебегать судороги боли. Я ощущала, как вытягиваются мышцы и сухожилия, как трещит кожа. Боль не могла преодолеть странного чувства одиночества…

Бух!

Я подняла голову и поняла, что все-таки заснула. Смотря на библиотеку помутневшими глазами, про себя отметила темноту за окном, и тупую пульсирующую боль в висках. Я спала, и мне снова приснился кошмар.

И теперь, когда я проснулась, со мной остались тревога и боль, страшное одиночество, отделявшее меня от остального человечества.

Это чувство было столь же сильным, как и во сне, но теперь в нем не было никакого смысла. Глупость, да и только, успокаивала я себя, и не могла забыть горящие волчьи глаза, полные глухой злобы и страстного желания…желание чего? Недоверчиво покачивая головой, я зарылась глубже в кресло и закрыла глаза. Это был лишь сон, и ничего больше. Должно быть только сном, неужели все может стать явью? Глупости, вновь строго себе сказала я.

Чай полностью остыл, но так было лучше — ужасно хотелось пить, и холодный чай освежал не только горло, но и голову.

Единственным отличием от предыдущих кошмаров было то, что я помнила до мельчайших подробностей все, что происходило во сне, и это меня пугало. Я видела нападение волка на ту девушку Сани Стюарт и ее становление, и те чувства, что она ощущала при этом, пугали.

С того времени еще целую неделю ночь за ночью я пробуждалась в холодном поту, выскакивая из постели к зеркалу, чтобы убедиться, что на шее нет следов от рваных ран, оставленных клыками волков.

Пока не приехал Калеб, я, молча, переносила эти кошмары, ни с кем так и не делясь. О своих поездках то в Лутон то в Лондон никто мне тоже не рассказывал, и я понимала, с чем это связано но не знала, почему это так важно, ведь Семья Своры, была одной из трех Главных семей, и нам ничего не могло угрожать. Дело затягивалось.

Я с нетерпением ждала дня приезда Калеба, потому в этот день одевалась тщательнее, чем обычно. Я накрутила волосы, чтобы они спадали кучерявой блестящей волной, как у девушек из рекламы шампуней. Подкрасилась, совсем немного, и, конечно же, начала выискивать в шкафу те вещи, которые любил Калеб. Темно-синяя туника и клетчатые брюки, а также серый пиджак, — эти вещи он любил видеть на мне. Да мне и самой нравились. Я надела наверх темно-зеленый плащ — я все еще никак не могла полностью отказаться от стиля милитари, но Калеб против него не возражал в отличие от Бет. Она критиковала, мое злоупотребление этим стилем, спортивными вещами, и подобными футболками и штанами, заставляя меня носить юбки.

Хорошо хоть, что она отказалась от мысли устроить Сеттервин взбучку, хотя, безусловно, мне тоже бы хотелось это сделать. Та и так не появлялась в школе всю неделю, и мы с Бет уже от такого чувствовали себя победителями.

В гараже меня ждало целых три машины — Ягуар, Феррари и Мерседес. Почти копия моего красного только намного навороченей, и цвета мокрого асфальта. Мой же Мерседес уже целых три дня держали в мастерской. Я печально посмотрела на эти машины, как напоминание о Сторках и конечно же Джейсонде.

Недавно пришло от него письмо. Но я так и не просмотрела его до сих пор. Не то чтобы я не хотела, просто из-за этих жутких кошмаров связанных с волками, я как то не хотела узнавать еще и о его мучениях. Я понимала, что прочитать и ответить придется, только не сейчас, ответ может и подождать.

Промучившись над тем, какую же машину выбрать, я пошла к Ягуару — слишком дорогой, слишком роскошный, но лучше чем Феррари, а на Мерседесе мне ездить уже надоедало. Представляла я себе, какие разговорчики пойдут в городе. Бет, Теренс и Ева, знали, откуда у меня машины, и ни кому об этом не распространялись. Понятное дело, что они смотрели на них с некоторой долей зависти, и оттого мне было еще более неловко ездить на этих машинах здесь. К тому же меня до сих пор мучил тот выбор машин, который сделали Сторки в сторону именно этих моделей. Они были слишком уж рассчитаны на кого-то такого, как я. И уж точно не на них.

Ягуар плавно скользил по дороге, и был так же легок в управлении, как и моя машина. Конечно же, мое появление в городе на Ягуаре оставило должное впечатление. Но и этому уже никто не удивлялся. Все считали, что деньги у нас от дяди. Мы не стали рассеивать мифы, хотя конечно мамины подруги из комитета пытались выудить хоть какую-то информацию о Прате, особенно незамужние, те, кому было до 30. Я слушала Guano Apes на полную громкость, и сквозь открытые окна долетал свежий ветер, напоминая о прошедшем ночью дожде. Уже совсем скоро наступит ноябрь, а за ним придет мой день рождения, и мне исполниться 17. Я думала об этом отстраненно, не печалясь и не радуясь. А только потому, что я все еще не решила когда же назначить тот день, день своей близости с Калебом. Но я могла позволить себе не спешить.

Калеба еще не было дома — двери мне открыл Грем. Он не был как всегда в строгом костюме, а одет в штаны, подобные тем, что любила я — цвета хаки, с множеством карманов, и облегающей кофте, как у спортсменов, только из хлопка, светло-голубого цвета, подчеркивающего его серые льдистые глаза. Волосы, такие же черные, как и у Калеба, но подстриженные короче и уложенные в аккуратную прическу, Грем как раз напоминал тех героев романов, о которых мне говорила Ева. Он тоже изменился, как и все вокруг меня. Со сдержанностью, большей, чем обычно Грем провел меня в гостиную, но при этом в его речах появился оттенок иронии, и стерлась привычная веселость, которую он раньше скрывал. А теперь она просто исчезла. Интересно. Сколько еще должно пройти времени, прежде чем Грем перестанет мучить себя и Еву?

— Калеб знал, что ты приедешь раньше него, только что звонил. — Грем улыбнулся, и я удивилась, как улыбка изменила его черты лица — и почему я раньше не замечала что Грем, так же красив, как и Калеб? А вот Ева заметила. Просто для меня он навсегда останется отцом моего парня, а значит отцом и для меня.

Я ответила улыбкой. С Гремом всегда было просто. Он был добрый, хороший, ненавязчивый, всегда относился ко мне хорошо, по-отечески. Понятно, почему многие женщины хотели его заарканить в свои сети, но, так как он был не уступчив в этом плане, они теперь переключились на Прата.

— Может, что-нибудь съешь? Я как раз ездил в магазин — купил свежих булочек и сыр, тот, что ты любишь, а также ананасовый сок.

— Грем, это не честно, вы все время покупаете то, от чего я отказаться не могу. Боюсь, я так с вами растолстею.

Грем даже не смутился, а рассмеялся мягко и приятно, и слишком уж похоже на Калеба, чтобы я не могла этого не заметить. Около Грема я всегда острее скучала по Калебу, так как он напоминал его всем — жестами, построением фраз, улыбками и даже смехом.

Я пошла на кухню и Грем тоже.

— Вы когда вернулись с Лутона?

— Ты об этом знаешь? — брови Грема свелись в одной точке, вот это у них с Калебом выходило по-разному.

— Слышала с утра, как и о том, что вы пока что все изменили место охоты.

— Да, пришлось… — Грем не прокомментировал это, а я и не стала расспрашивать.

Наверное, это было не правильно, но я поняла, что сегодня это мой шанс разузнать от Грема больше о его чувствах к моей подруге.

Чтобы оттянуть разговор и подумать с чего начать, я взялась сначала за сок и булочки. Налила сок в высокий стакан, а потом, разрезав две булочки, намазала их маслом и добавила туда сыр, сверху еще положив ложку абрикосового варенья. Грем наблюдал за моими действиями с интересом. Как и всем остальным, Грему тоже нравилось наблюдать за привычными действиями, или же за тем как я ем. А какой ажиотаж возникал, когда нужно было кормить близнецов! От простых мужчин такого, наверное, не добиться.

— Грем, я понимаю, что, по-вашему, я лезу не в свое дело, но я хотела бы поговорить с вами о Еве.

Как я и ожидала, Грем перестал улыбаться, больше того, он прикрыл глаза, стараясь сохранять внешнее спокойствие. Я заходила на опасную территорию, и все же уже не могла остановить то, что начала. Процесс пошел, слова были сказаны, а я настраивалась на то, что хочу сказать.

— Вы же знаете, как я к вам отношусь, но и Еву я люблю не меньше, она мой друг, и теперь она страдает.

— Я знаю, — глухо отозвался Грем. Он снова посмотрел на меня, и я смогла убедиться в том, что страдала не только Ева.

— Так почему вы позволяете Прату лезть между вами? — я оторопела. Не было логики в действиях Грема, если он ее любил, то должен был делать хоть что-то.

— Раз ты ее любишь, разве ты хочешь чтобы Ева со временем стала, такой же, как мы? Разве она захочет быть монстром, в обличье ангела, и убивать людей или животных? Сможет ли она это принять?

— Я не знаю, сможет ли она это принять, но ведь она вас любит, она хочет быть с вами. А если это не удастся — у нас есть выход, как помочь ей все забыть!

Я понимала, что горячилась, как маленькая, но рассуждения Грема совершенно не давали Еве никакого шанса. Они просто лишали ее этого. Грем поступал так же, как и его сын — все всегда решал сам. Никакой свободы действий. А только правильные, скучные решения, которые приносят боль и ему и ей.

— Вы же лишаете ее хоть какого-либо выбора. Если она не узнает, то не сможет понять, что для нее лучше.

— Я так не могу. Не могу обрекать ее на неизвестность. Лишать будущего, того, что может ей подарить простой человек. А Прат — он успокоиться, когда поймет, что я на нее не претендую. Возможно, ей будет больно, но она забудет. Я не смогу уже забыть о ней, но так будет лучше для нас двоих.

— Вы уже все решили для себя? — спросила я пораженно, и одновременно жалея его и Еву. — Но это жестоко по отношению к вам обоим! Так не должно быть!

Грем не был на меня сердит. Он был печален и тревожен, мое сердце разрывалось на куски, когда я понимала, что двое действительно любящих людей сами создают преграды на своем пути. Преграды, почти не существующие.

— Я поступаю не более жестоко, чем обезопасить глупого ребенка. В этом вы люди и хороши — то, что сегодня бессердечно и ужасно — завтра всего лишь необходимый выбор. В скором времени она все забудет. Возможно, даже простит меня.

— Да уж забудет, как же, — хмуро бросила я, — вечерами вы сидите и раздираете ее на куски взглядами между собой с Пратом, и она, конечно же, такая глупая, что не замечает этого! Ева более наблюдательна, чем вы думаете. И она страдает! Она уже целый месяц похожа не привидение, не спит нормально, не ест, вы не можете так поступать с ней. Она ведь надеется! Вы обязаны с ней поговорить.

— Я знал, что ты это скажешь, но не знаю смогу ли я быть с ней так же откровенно жесток, как говорю это тебе. Мне легче держаться с ней на расстоянии.

— А если Прат не отстанет от нее?

Грем поджал губы, его лицо посуровело.

— Тогда я уже буду говорить с ним.

— Они кстати сегодня поехали в Лондон — вдвоем, мне как-то не кажется, что это называется «отстал» или «остыл»!

Грем недоверчиво посмотрел на меня, а потом перевел взгляд за окно, словно мог понять есть ли сейчас Ева дома или нет.

— Вам нужно что-то с этим решать, — устало сказала я. Потому, что мне уже надоела эта их история, напоминающая мыльную оперу. — Тогда будьте один раз жестоким, если вы не можете взять на себя ответственность за счастье, или же отпустите воспоминания о прошлом и станьте столь же счастливым как мои родители. Но сделайте же хоть что-нибудь.

Греем молчал несколько минут, желваки ходили на его щеках, но я понимала, что зол он не на меня, а на себя.

— Все не так уж и просто.

— Да уж я как никто понимаю, как не просто быть вместе вампиру и человеку, и поверьте мне, оно стоит того. Но если бы я или Калеб просто сидели и смотрели на все со стороны, мы бы до сих пор были бы одиноки.

Да уж как говорят, яйца курицу учат. Но в данный момент я понимала, что я права, права как никогда. Нельзя сидеть, сложив руки из-за неясных ему самому отговорок.

— Если что-то пойдет не так, вы всегда можете попросить моего отца стереть ей память, — тихо прошептала я. Грем не обернулся, но плечи его горестно склонились в сторону окна.

— Я боюсь, что тогда уже не смогу ее отпустить.

Теперь я уже жалела, что завела этот разговор. Зачем оно мне, лезть между ними? Я не знаю всех этих нюансов, но поверила, будто бы мой разговор сможет убедить Грема в правильности выбора в сторону Евы, а не одиночества. С моей стороны это было не просто вопиюще дико, но и жестоко.

Я так и не ответила. Грем отвернулся от окна, но тщательно избегал моего взгляда.

— Пойду, пройдусь. Скоро приедет Калеб. Скажи, что мы с ним встретимся у вас.

Я только качнула головой, зная, что, даже не смотря на меня, он узнает каков был ответ.

С уходом Грема дом опустел. В нем стало глухо и одиноко, особенно это ощущалась потому, что не разносился по всему дому запах растворителя и красок Калеба. Именно его отсутствие говорило, что Калеба нет. Мне стало до того тоскливо и плохо, что я не нашла ничего лучше, чем пойти в комнату Калеба, и завалиться на его кровать, в обнимку с батником, в котором он был в вечер перед отъездом. Как же я ненавидела эти его поездки связанные с выставками. Меня мучила не только ревность, но и его отсутствие. Будто бы сердце без него билось вхолостую, а время проходило, словно ненужный хлам. Спасали лишь тренировки с выматывающими нагрузками. Именно они и позволяли мне отключаться на всю ночь, и даже если кошмары и снились, я их не помнила. И мое сознание получало долгожданный отдых. Поэтому я каждый вечер, когда не было тренировки, заставляла Бет бегать со мной — это тоже помогало, особенно если учесть что от дома Бет я бежала одна. Темнота, и страх перед страшными желтыми глазами из снов, заставляли бежать на износ.

Калеба все не было и не было, а тело так быстро освоилось на мягко теплой кровати, что я почувствовала манящую наступающую тишину сна — но я с ней уже не боролась.

Мне снова снился тот лес, казалось, деревья кидаются мне навстречу, но на самом деле это я падала на них, потому что бежала как пьяная. Да я и сама себя так ощущала, но это было не состояние алкогольной эйфории — а скорее отупляющее действие лекарства.

За мной бежал волк. Пока что я его не видела, но я ощущала его продвижение по лесу вслед за мной, он шел по пятам, и знал, что я знаю о нем. Но даже на страх у меня уже не оставалось сил. Я шла вперед, уже не бежала. Краем сознания я понимала, что в этом просто нет больше смысла. От него мне не уйти, к тому же волки всегда охотились по одному стандарту, значит, впереди меня ждет засада.

В картинке передо мной что-то изменилось. Я почувствовала, что уже в этой темноте не одна. Их было пятеро. Они обходили меня по кругу, и вылетевшая из-за облаков луна осветила их медленную мягкую поступь и серебристые блестящие шкуры. Но они не собирались ничего делать, а просто методично загоняли меня в ловушку, чтобы я не могла вырваться от Него.

Я остановилась. Я проиграла. Смысла делать еще что-либо не осталось. Я просто ждала, когда к нам присоединится мой преследователь. Ноги больше не держали, и я осела на холодную промерзшую землю, отстраненно понимая, какая она холодная. Когда на поляну вышел Мой волк — иначе я его уже и не называла — луна вовсе ушла за огромные дождливые облака. Стоило ожидать, что в такую ночь пойдет дождь — зачем только мы потащились в этот поход? — сейчас я не могла ответить сама себе.

Я подумала, что мне уже не страшно, но вот он подошел ко мне ближе, и я стала отчетливее различать его дикую, кровожадную морду и смотрел он на меня с желанием. Но не совсем желанием крови… это было что-то другое, чего я не могла описать.

Волк выжидал моей реакции. Я ждала своей участи.

Но вот, он приблизился почти вплотную, и его морда оскалилась. Кто-то сзади крепко схватил меня за руки, и я не могла отбиваться, а он приближал свою морду, и тут вернулась луна, если бы не ее лучи, наверное, я смогла бы легче это пережить.

При виде его клыков, в этом свете, я вскрикнула и забилась еще отчаянней, невзирая на боль.

Над моим ухом вздохнул Калеб, и перестал сжимать меня в руках.

— Что с тобой? Я не собираюсь причинить тебе боль.

Сон отошел, и я поняла, что рядом Калеб, и он ничего мне не сделает. Я кинулась ему на грудь и заплакала. Такой безвольной и уставшей я еще себя не чувствовала.

Я рыдала долго и никак не могла заставить себя оторвать руки от Калеба. И каждая его попытка встать и принести мне воды, начинала еще более ужесточенную истерику. Сначала он успокаивал меня, целовал, его руки гладили меня по спине и рукам, но я продолжала дрожать, и страх все не проходил.

Он поднял меня на руки, а я по-прежнему цеплялась за него, веря, что если сейчас отпущу, то снова вернуться кошмары и волки. Я видела, куда он меня несет, но не могла ничего сказать. Полилась вода, и я поняла, что Калеб хочет как и тогда запихнуть меня под душ, но когда пришло время, я так и не смогла оторвать задеревеневшие пальцы. Тогда Калеб, в чем был так и залез в ванну. Я смотрела, как намокает его серый пиджак и снежно-белая водолазка, плотно прилегая к телу. Одежда на мне под водой не имела веса, но рукава намочившись, отяжелели. Под давлением тепла и воды я расслаблялась. Зубы перестали стучать, и я смогла разжать челюсти, сведенные, будто бы судорогой. Ступор медленно проходил, и с ним приходило понимание того, что Калеб напуган еще больше чем я.

Его пальцы, влажные и потеплевшие от воды приподняли мой подбородок. Он смотрел на меня испуганным взглядом, в котором смешивалась боль и отчаяние.

— Рейн, что произошло? — тихо спросил он, но голос плохо ему повиновался.

— Я знаю про волков, — я едва смогла выдавить это из себя, но Калеб прекрасно расслышал, что я сказала.

— Откуда? Тебе кто-то рассказал? Или ты воспользовалась своим даром? Это последствия после него?

Как мне было объяснить, что это не совсем я воспользовалась своим даром.

— Нет. Не совсем… Она сама меня нашла.

Дрожь почти уже прошла, я ощущала, как по телу разливается сладкое тепло, и обозначалось оно не только водой, но и присутствием Калеба.

— Она? Кто она?

Мои мысли начали путаться. Я чувствовала, как организм требует передышки после очередной изнурительной прогулки с чужим сознанием девушки, которую я видела лишь один раз, мельком, да и то по телевизору.

— Она — девушка-волк — Сани Стюарт.

Калеб молчал. А я на него не смотрела, потому и не могла понять, что означает его молчание: шок ли, страх, непонимание.

— Как нашла?

— Она потянула меня в свое сознание, заставила… я не могла сопротивляться…

Калеб больше ничего не спрашивал, он взял мое запястье в свою руку, чтобы найти нужные воспоминания, и узнать, понять все самому. Увидеть то же что и я. Когда воспоминания полились и в моем сознании, я попробовала их игнорировать. Потому открыла глаза и смотрела на воду что лилась из крана и носок ботинка Калеба, торчащий из воды. Прошло несколько минут, а Калеб все еще не издавал звуков, я повернула голову к его лицу и поняла, что он все еще смотрит произошедшее со мной.

— Это ведь началось еще до моего отъезда! Почему ты не рассказала мне?!

Я так и знала, что он будет злиться. Поскальзываясь и ударяясь об твердые ноги Калеба, я попыталась выбраться из ванны. Он угрюмо и молча наблюдал за моими движениями, а потом тяжело вздохнул и резко поднялся на ноги, успев подхватить меня до того как я опрокинусь назад в ванну.

Лишь теперь я поняла, что он был не просто зол — он был разочарован. И я понимала почему. Потому что я ему не доверилась. И он был во всем прав. Но я так надеялась, что произошедшее в Лутоне ничего не значит, что кошмары вскоре пройдут, я просто убегала от проблемы. Но сил чтобы почувствовать свою вину не осталось, как и у той девушки в лесу.

— Это очень серьезно, ты каким-то образом установила с ней очень сильную ментальную связь — даже сильнее, чем в прошлом году со мной, но тогда твое сознание действовало интуитивно. А тут она сама нашла тебя, в поисках помощи. Ты была обязана рассказать. Если не мне, то хотя бы родителям. Не знаю даже, почему Вунворт, увидев тебя, ничего не понял, он же врач? И с таким давно сталкивается!

Вунворт? Что-то смутно знакомое. Ах, да, друг Грема в Лутоне.

Калеб нес меня обратно в комнату, и я слышала, и ощущала, как с нас стекает на пол вода. Но я не думала об этом, как и о том, что мне говорил Калеб — я просто хотела, чтобы он продолжал меня обнимать.

Я вспомнила его слова о поцелуях — они ведь все мои! Калеб еще что-то говорил, но я подтянулась вверх и, обхватив его шею руками, накрыла губы Калеба своими. Он остановился, и сначала не отвечал. Но вот я почувствовала ответный импульс. Его губы стали неожиданно горячими, трепетными и напористыми.

— Я хочу тебя… — вот что я выдохнула в ответ на все его слова.

Мое тело наполнялось теплом и истомой, и мокрая одежда уже не могла остудить сжигающие меня чувства. Кожа словно горела под натиском его пальцев.

Калеб метнулся в сторону комнаты. Он неторопливо снимал с меня одежду, в то время как мои пальцы соскальзывали с пуговиц его пиджака. В скором времени я была почти без одежды, а он оставался все еще в рубашке и брюках.

— Я боюсь. — немного придя в себя, выдавила я. Мне действительно было страшно. Мой первый раз с ним. И я не хотела, чтобы он был таковым — успокоительным средством после истерики, а для Калеба средством, чтобы согнать злость, которую он держал на меня за то, что я ничего не рассказала. Но его глаза были светлы как никогда прежде, и я понимала — он не голоден, и время достаточно подходящее.

— Все будет так, как ты скажешь, — Шепнул он и поцеловал меня вновь. Его глаза, словно ртуть — смотрели на меня и опьяняли. Я запустила руки ему под рубашку, и счастливо вздохнула, чем вызвала удивленный смешок Калеба. Кожа у него — нежнейший атлас, такой холодный, что кажется, трогаешь лед. И это после горячей ванны — еще одно доказательство того, что Калеб был сыт, раз он так быстро остывал. Пусть он считает меня распущенной, но я хотела это сделать, хотела быть с ним. Остаться на всю ночь и забыть обо всем. Меня слишком тянуло к нему.

Я провела рукой по его плоскому белоснежному животу, и Калеб задрожал, но не отстранился, как я первоначально предполагала.

— Это может быть и не сегодня, а тогда когда ты скажешь.

Я знала это. И знала, что могу остановить его в любой момент — и как бы ему не было сложно, он устоит. Значит, нужно было что-то решать, и уже.

— Тогда просто давай полежим рядом, — предложила я, так как первоначальное возбуждение начало спадать, и я чувствовала, как немели руки и ноги от усталости. После такого напряжения, мне вряд ли стоило бы нагружать свое тело еще больше.

— Если хочешь, — Калеб не был разочарованным, потому что, как я понимаю, мой страстный натиск застал его врасплох.

Я не стала одеваться, и так и прижалась к нему. Расстегнутая рубашка открывала его грудь, и я прижалась к ней своей. Твердые пуговички и материя грубо врезались в мою нежную кожу, но я не замечала этого, так как руки Калеба успокаивающие и одновременно дразнящие двигались по моей спине, спускаясь ниже, проходясь по согнутым ногам.

Он был так близко, и я чувствовала, как мое тело обменивается с его телом теплом. Это был мир и покой, которого мне так не хватало с того времени, как он уехал.

— Нам нужно ехать к тебе. Рассказать всем о твоей связи с той девушкой.

— Ее зовут Сани. Сани Стюарт.

— О Сани. Всей семье нужно это знать. Это немного странно, что у тебя такая прочная связь с волком.

— Она еще не совсем волк, — поправила его я, озадаченная его словами. Конечно, я понимала, что это было странностью, что сознание Сани так захватило меня, но почему так важно, чтобы вся семья знала, об этой странности?

— Может как раз, поэтому вы стали так близки — она все еще похожа сознанием на человека, но уже становится волком. Ты говорила, что попасть в сознание вампира тебе намного легче, а она — еще пока что полукровная, полуволк.

— Но какая разница?

— Разница в том, что мы пока что не знаем что они за волки. Если это Свора — они должны были нам сообщить о соседстве, но почему-то этого не произошло.

Он замолчал думая о своем, и я тоже. Спустя четверть часа, Калеб принес мне сухую одежду — мою, которую я на всякий случай оставила у него, всякий случай как раз и пришел. Надев свой спортивный костюм, и верхнюю одежду, я ждала Калеба на улице. Холодный ветер шевелил еще влажные волосы. Становилось все холодней — и не мудрено — конец октября нес за собой в скором времени не только опавшие листья, но и напоминание о приближении зимы.

Я стояла, смотря на дом. Вот весь свет в доме погас, остался гореть только фонарь над крыльцом, но Калеб все не выходил. Неожиданно позади меня просигналила машина. Я даже подпрыгнула на месте от неожиданности. Обернувшись, я увидела Калеба, сидящего в моей машине — мне хотелось разозлиться на него, но его улыбка была такой по-мальчишески обезоруживающей, что я просто пошла к машине.

Сегодня в доме не было людей кроме меня и моих близнецов, да и они уже спали к тому времени, как мы с Калебом приехали.

Все ждали нас в гостиной.

Мне даже и не надо было проникать в их сознания, чтобы понять, о чем они думают — все были ошеломлены. Значит, Калеб уже успел им позвонить и все рассказать. Наверное, даже с деталями, которые он увидел через мои воспоминания.

Я остановилась на пороге и не знала, что делать. Калеб, стоящий позади, подтолкнул меня к дивану.

Больше всех была зла Самюель. Она была обижена, что я не рассказала ей, что меня тревожило эти две недели, будто бы это помогло бы мне не видеть тех кошмаров. Я знала, что она тревожилась и переживала за меня. И ей все еще было неприятно, что если со мной что-либо случалось, то об этом первым узнавал Калеб. Она не хотела поверить, что я уже настолько выросла, ей хотелось верить, что я по-прежнему такой же ребенок, как Соня и Рики.

Я вкратце рассказала им все что случилось. Особенно тщательно о дне в Лутоне, что, конечно же, заставило нахмуриться Грема — ведь он встретил меня как раз после того, что случилось, но так ни о чем не догадался. Хотя, как я поняла, уже встречался с подобными случаями.

Потом о кошмарах. Этот рассказ сделал моих родителей мрачнее тучи. И я чувствовала, что относительно этого еще будет разговор — слишком уж они приняли близко к сердцу то, что случилось.

Наконец когда я рассказала о сегодняшнем сне — они несколько преобразились.

— Не знаю, это определенно не похоже на действие Своры — слишком уж жестокие методы, — Терцо и Грем переглянулись, и этот взгляд напомнил мне о старом вопросе, который давно меня интересовал. Как давно Терцо и Грем знали друг друга? Я знала точно, что они встречались и до нашего переезда сюда. Так когда это было и при каких обстоятельствах? Отец некоторое время работал в Семье Бесстрастных, может там?

— Это точно, — подтвердил Грем.

Они начали говорить о волках, и я, слушая их разговор, решила тем временем сходить за соком или водой — от долгого рассказа у меня уже саднило горло.

Я поднялась, но тут же замерла. Картинка в моей голове стала вдруг яркой и засветилась словно вспышка, но мне удалось ее подавить. Наваждение исчезло, в глазах прояснилось, и разом мне стало так плохо, что я едва устояла на ногах.

Но тут что-то произошло, незаметное для глаз других. Но видимое моему мысленному взору. Эти потоки чужих сознаний хлынули сквозь меня, схлестнулись, переплетаясь, выворачивая наизнанку. Я вскрикнула. Эхом отдался вскрик Самюель и Калеба, испуганный и потерянный. Пол рванулся мне навстречу, но руки Калеба вовремя меня перехватили. И я уже не замечала, что твориться кругом. Главное было то, что происходило сейчас в моих мыслях. Которые уже стали чужими…

Боль раздирала мою голову. Я лежала в кровати, а надо мной зависло затемненное капюшоном куртки лицо, и с него падали капли, словно этот незнакомец попал под дождь. Он смотрел на меня. И хотя я не видела его глаз, я это понимала. Моя грудь тяжело вздымалась, а тело сотрясала мелкая дрожь, как во время лихорадки. Мое зрение то становилось резче, то вовсе падало, что я видела все размыто и нечетко.

Кто-то возле моей кровати зашевелился, и я посмотрела на него — это был врач, а может я подумала это, потому что он был в белом халате.

— Она не доживет до утра, — тихо сказал он. И эти слова меня напугали. Почему? Почему я должна не дожить до утра?

Но тут мое тело сотрясла такая судорога, что от боли я даже прогнулась дугой и закричала. Я долго кричала и билась, пока не почувствовала эту страшную слабость и осознание того, что врач прав. Мне оставалось еще несколько вздохов…

Я будто бы выпала из сознания девушки, и боль тут же отпустила мое тело. И лишь одна мысль билась в моем разгоряченном сознании — Она умерла.

Я знала это точно. Сани не смогла пережить становления.

Я оглянулась — вокруг дивана замерли члены моей семьи, их лица были искажены страхом, и только одно лицо я видеть не могла — того, кто все это время сжимал меня в объятьях и видел то же что и я. Калеб глухо застонал, и немного приподнялся вместе со мной. И он же избавил меня от необходимости произносить следующие слова.

— Сани Стюарт умерла — не пережила становления. Они снова будут искать.

Все молчали, глубоко переживая все, что случилось, потому что мне пришлось все это пережить. Я обернулась к Калебу — он был так же расстроен, как и остальные но в его глазах теперь было больше понимания, и оттого его страх за меня усилился.

— Сегодня у тебя не будет кошмаров, — этот надломленный глухой голос принадлежал Прату, — значит, на сегодня мы можем оставить ее одну.

Все уставились на него в глухом изумлении.

— Нам нужно поохотиться — неизвестно, что будет в ближайшее время, а сегодня они не пойдут в лес, потому нужно использовать момент.

Даже я поняла, что он прав. Волки, так же территориальны как и вампиры, и раз они пока что не знают о существовании такой большой семьи на территории соседствующей с их, им не стоило раскрываться. Ведь пока что они не приносили проблем им — а это значило, что ни Туорбы, ни Гроверы ничего не могли предпринимать.

— Идите, я пойду спать. На сегодня для меня предостаточно приключений. Как не страшно это говорить — раз Сани больше нет, я смогу выспаться.

Я говорила это как можно более спокойным голосом, но внутри у меня все сотрясалось от страха и отвращения. Видеть, как умирает человек, а к тому же чувствовать это было просто ужасно.

Родители, обняв меня поочередно, поспешили в детскую проверить близнецов. Грем и Прат пошли переодеваться. И только Калеб остался возле меня.

— Я вернусь раньше них, и заскочу к тебе.

Через час дом опустел, и я осталась одна, не считая, Сони и Рики, согреваемая обещанием Калеба, и его поцелуем. Я старалась не думать о Сани и том, что с ней произошло, когда поднималась к себе.

Мне казалось, стоит коснуться подушки, и я тут же засну, но не тут-то было. Я все прокручивала в голове разговор между Гремом и Пратом, и думала, думала, думала. Кода пошел дождь, я встала, чтобы открыть окно, и от этого стало легче — воздух в комнате стал легче и чище.

Кажется, я все-таки смогла заснуть, когда мое внимание привлек странный скрипящий звук. Я скорее почувствовала, чем увидела, как в комнате кто-то оказался. Но я не испугалась, даже в темноте я поняла кто это. Миг, и он приземлился на мою кровать.

Я села в кровати, сонно поглядывая из-под ресниц на Калеба. Он пристроился рядом и смотрел на меня немигающим взглядом. Его длинные ноги, закинутые на мою постель, оставляли темные грязные следы. Обувь и штаны мокрые, как и он сам. С его волос все еще стекала вода, что заставляло думать, о продолжительном ливне, шумевшем за окном, который застал его, видимо, еще в лесу.

Странно было видеть его такого мокрого, слышать звуки капель, ударяющиеся с шумом об землю, и не разделять с ним теплоту и забытье, в котором я сейчас перебывала. Одиночество и страх были забыты, как только я увидела его. Но мои щеки покраснели, стоило мне вспомнить о том, что случилось днем.

— Я ждала, когда ты придешь, — прошептала я, Калеб ласково улыбнулся и пригладил растрепанные ото сна волосы.

— Я же обещал.

— Что-то случилось? Ты какой-то странный.

Внезапно мне будто бы передалась его тревога. Калеб был расстроен. И, мне казалось, уставшим, ведь даже вампирам необходим отдых — не так много и продолжительно, как нам людям, но все же нужен.

— То, что сегодня я почувствовал вместе с тобой — было ужасно. Но ужасней для меня то, что ты все время, эти две недели, мучилась в одиночестве, так ни кому не сказав. И меня не было рядом. Мне это напомнило прошлый год — тогда я тоже улетел в Париж, и ты чуть не погибла. Мне нет прощения за то, что я тебя оставил.

— Ты не мог знать, — я взяла его руку в свои, и поднесла к лицу. Я поцеловала его ладонь, одновременно наслаждаясь запахом дождя и леса на его коже — они объединились с его запахом, создавая неподражаемый и ни с чем несравнимый аромат.

— Я должен был. Я всегда чувствую, если тебе плохо, но почему-то в этот раз, не почувствовал, — с горечью повторил он и, покачав головой, отвел взгляд

Он отпрянул, глядя куда-то перед собой, а затем поудобнее расположился на краю моей кровати, словно и не он только что заляпал ее грязью и дождевой водой. Я не позволила Калебу отдалиться. Я притянула его к себе. Глаза Калеба внимательно смотрели на меня.

— Ты мне веришь, что дороже тебя нет ничего на свете?

— Верю.

— Я теперь постараюсь тебя беречь сильнее, чем раньше. От всего…и всех, — последние слова он добавил очень тихо, и я подумала, что мне показалось.

Калеб на миг отпрянул и исчез в темноте. Я уже испугалась, что он ушел. Но вот вновь скрипнула кровать, и Калеб лег рядом со мной, накрывая нас одеялом. Он переоделся в сухую одежду, и о его мокрой и грязной одежде напоминали лишь чернеющие полосы на моем одеяле.

Калеб обхватил меня так крепко, что мне даже казалось, еще мгновение он меня задушит, но вот, его руки ослабли, и мне стало намного уютнее в кольце его рук.

— Спи. Сегодня никаких кошмаров.

Он поцеловал меня, надрывно тяжело, словно завтрашнего дня не будет. Его поведение меня немного напугало. Может что-то случилось на охоте? Но он бы мне рассказал, я была в этом уверена.

Это была первая ночь, которую я провела с Калебом в своей кровати.

Глава 12. Конфликт

Ты такая, каким бы я хотел быть

Твоя свобода становится легкой

Вся ты резонируешь счастье

Теперь я уже не соглашусь на меньшее

Я завидую тебе

Твоя душа не может ненавидеть

Высшие силы оберегают тебя

Citizen Erased (оригинал Muse)

Я все собиралась это сделать, но, то времени не было, то сил, а теперь после этих событий с волками и ступором, в который я впадала, когда сознание Сани так активно меня звало к себе — я поняла, что мне придется это сделать. Письмо от Джейсонда стояло в самом дальнем уголке стола, а не валялось, где попало как письмо Патриции Калебу. И я понимала, что должна его прочитать, чтобы попробовать контролировать свое восприятия к другим сознаниям.

С утра перед школой меня наверняка ждал тревожный разговор с родителями о кошмарах. Но я была готова. Почти знала, что им ответить, но мое «почти», не совпадало с их «почему», причем многократным «почему».

Я как могла долго оттягивала этот разговор, они дали мне на это почти неделю, чтобы я выспалась и привыкла, набралась сил. Вчера Терцо сказал мне, что я уже лучше выгляжу — это стало невидимым сигналом для меня, что разговор близко. Поэтому с утра, как я ни старалась побыстрее смыться в школу, что-нибудь да вставало у меня на пути. Сначала Соня, — зубки ее резались активнее, чем у брата, потому она была весьма раздражительна, и Терцо с Пратом выскочили из дома, тут же найдя какие-то срочные дела, значит, я оставалась один на один не только с орущими детьми, но и обозленной мамой. Вот этого мне только не хватало.

Когда Самюель забрала Соню, я взяла из спальни Рики, чувствуя тревогу сестры, он тоже стал неспокойным, но достаточно быстро пришел в себя, оказавшись на руках. Пока Самюель смазывала десны Сони, я что-то напевала Рики, при этом успевая подносить ложку с пюре к его открывающемуся рту. И хоть я видела, что он заинтересован моим пением — сестра с другой стороны стола привлекала его куда больше. Его синие глаза, опушенные куда более густыми ресницами, чем у меня, ревностно следили за движениями Самюель. В этом они были ужасно похожи — если что-то было у одного, то тут же нужно было и другому, если я брала на руки Соню, личико Ричарда в тот же момент искривлялось, а когда его перехватывал Калеб, то уже Соня рвалась с моих рук в ту же сторону. Единственным что так никто в доме не мог понять, почему оба близнеца, засыпали, проведя долгое время около Прата. Он это никак не объяснял, лишь улыбаясь. И в данном случае, это было полезное воздействие — Соня и Рики были слишком активны — для них всегда было сложностью лечь спать в девять, особенно если вечером собиралась такая публика, которая могла бы уделять им море внимания.

Ну вот, на кухне настала благословенная тишина, которую разбавляло мое пение. И как всегда Соне тут же срочно понадобилось сесть с нами, но думаю, причиной был совсем не мой голос, Соня, как и Рики в первую очередь искала брата — своего верного друга во всем, и это они еще не умели говорить. Мне просто страшно было подумать, что будет, когда им станет по семь. Соня определенно будет втягивать брата во всякие проблемы и шалости, которые ей Терцо и Самюель будут спускать, а Рики постоянно будет пилить сестру, хотя так ни разу ее не сдаст. Было что-то подобное и между нами с Ричардом, но он все же относился ко мне покровительственно и тоже следил за тем, чтобы мои шалости не заходили за определенные рамки.

— Ну, давай, начинай, я готова слушать, — я немного отстранилась от Рики, чтобы лучше видеть маму. Ей не нужно было объяснять, о чем я говорю, и как Терцо она не станет ходить вокруг да около.

— Думаешь, стоит говорить об этом перед школой? — Самюель взглянула на меня из-за шелковой завесы белоснежных волос.

— Никакой разницы — сегодня контрольная по физике, и мистер Чан не упустит возможности мне испортить настроение, так уж лучше я с плохим настроением приеду в школу, — пробурчала я, немного смущаясь от такого забытого родительского гнева. С каких пор интересно я перестала считать мнение Самюель самым весомым? Да с тех самых как в мою жизнь вошел Калеб. Его мнение было самым главным, и совещалась я только с ним, делилась своими проблемами, как недавно сказала Самюель, я похожа на квартиранта — видят они меня редко, да и то когда я прихожу вечером, чтобы поесть и лечь спать!

— Ну, спасибо, — Самюель возмущенно поджала губы, — ты уже настроена на то что я тебе испорчу настроение. А я просто хотела объяснить тебе, что мы, как твои родители, все-таки еще имеем право, знать о таких вещах, как ужаснейшие кошмары, и случайное ментальное общение. Это же тебе не детские шалости — это серьезно! Никто не знает, что несет в себе это твое влезание в чужое сознание для тебя самой. Даже не каждый вампир способен полностью пользоваться своим талантом, а что говорить о человеке. Твой рассудок все еще имеет способность, разрушатся.

— Я понимаю, просто… я так надеялась, что оно пройдет само собой, — я закусила губу, и чтобы не смотреть на маму принялась стирать с лица Рики остатки еды. Он, словно бы почувствовав мою нервозность, потянулся ближе ко мне. Соня как зеркальное отражение брата сделала то же самое. Я вытерла и ее ручки, но, ни одного так и не вытянула из стульчиков. Соня тут же скривилась, очевидно, полагая, что таким образом сможет на меня влиять, но такое действовало в основном на мужскую часть населения нашего дома. Я проигнорировала ее действия, как ни в чем не бывало, и, посидев с таким видом минуту другую, она вернулась к более интересным занятиям, как дергать брата за кофту.

— Это не простуда и не насморк, само собой не проходит! Да и вообще о чем ты думала, умалчивая это? Я надеялась, что ты хотя бы ждала приезда Калеба, чтобы рассказать ему, но как я поняла по его рассказу, если бы он не застал тебя спящей, ты бы вряд ли рассказала. Та ситуация, что сложилась в Лутоне, грозит опасностью!

— Я этого не могла знать, так как вы мне ничего не рассказываете!

— Это для твоей же пользы, — уже мягче отозвалась Самюель. Она привычным движением поднялась на ноги и разгладила идеально гладкую юбку. Отвернувшись к плите, она постояла так несколько мгновений. — Все не так просто. Мы пока что и сами не полностью понимаем с чем имеем дело. И то, что ты имеешь такую связь…с волками…не очень хорошая новость.

— А какая разница, у меня и с вами есть связь, и с людьми.

Неожиданно Самюель дернулась при последнем слове в мою сторону. Ее лицо приобрело напуганное выражение.

— Ты говоришь о людях, так словно не одна из них.

Я хотела было возразить и улыбнуться, но не смогла. Меня и саму напугало то, как я это сказала.

— Рейн, это не правильно…

Я не дала ей закончить, потому что вскочила на ноги и бодрым голосом воскликнула:

— Все убегаю, а то опоздаю в школу. Сегодня вечером мы собираемся у Калеба смотреть фильмы, так что буду поздно.

Я смачно расцеловала липкие щечки близнецов, за что была награждена веселым угуканьем, а от Рики даже подобием слова Рейн. Самюель встревожено наблюдала за мной, и я почувствовала, как ее мысли кружатся вокруг меня.

Но Самюель не дала мне так быстро исчезнуть с кухни, как я того хотела. Она обняла меня, пригладила волосы, и стояла, вглядываясь в мое лицо.

— Ты же знаешь, что мы за тебя переживаем?

— Конечно же, знаю, — я постаралась не быть такой, как в последнее время, и показать ей, что тоже ее люблю. — Просто, это сложно…

— Я понимаю.

Я хотела сказать, что она вряд ли может понять всю ту бурю чувств, что оставили после себя кошмары, и связь с Сани Стюарт, но промолчала. Самюель многое пережила и еще во время своей смертной жизни, и разве я могла ей сказать, что она меня не поймет? Еще не понятно кто кого на самом деле не понимает.

— Я пойду.

Самюель с тяжелым вздохом разжала руки, ее лицо еще потянулось за мной, вдыхая сладчайший запах крови, но я постаралась выкинуть эту картинку из головы. Впереди был сложный день в школе, выматывающая тренировка и что самое главное вечер, проведенный с Калебом и друзьями. Никаких родителей, а то что-то мы зачастили проводить вечера с ними. На что тонко намекнули Бет и Теренс.

Не знаю, может просто я не замечала, или действительно страсть начала сходить, но любовный треугольник Грем-Ева-Прат, вел себя в последнее время довольно миролюбиво. На лицо Евы вернулась улыбка, Прат ходил удовлетворенным жизнью в маленьком городе, единственное — недовольным оставался Грем. Даже если это касалось Прата и Евы, я не знала. На меня свалилось и так слишком много всего, чтобы я переживала сейчас из-за них. И худшим, как оказалось, в последнее время были не последствия кошмаров (а они изредка еще снились), а то, что Калеб стал странным. Не то чтобы обеспокоенным, и не то чтобы расстроенным, а как будто бы все это вместе взятое.

Все началось после той ночи охоты, когда он пришел ко мне и остался на ночь в моей комнате. Он был как всегда внимателен, переживал за меня, но что-то изменилось. Какая-то вещь его тревожила, и Калеб явно не собирался ею со мной делиться. Я даже было опустилась до мысли проникнуть в его сознание, но тут же отмела ее как просто ужаснейшую мысль, что могла прийти в мою больную голову. И все же тревога не спадала. Я уже знала такой настрой Калеба — обычно, пребывая в таком настроении, он что-то решал. И как всегда — за нас двоих, а может в данном случае только за себя. Я переживала, и боялась, только не могла понять почему.

Прат, видя все это и некоторое охлаждение между нами, наоборот — просто расцвел. Так и хотелось съездить чем-нибудь тяжелым по его ухмыляющейся мине, но я понимала, что от этого он не пострадает, а только еще больше развеселится. Как же — ведь у нас не все так хорошо как было раньше.

Впрочем, все было хорошо, лучше некуда, но я чувствовала отстраненность Калеба, и связана она была не с его искусством и не с волками, так как о них пока что ничего не было слышно, а именно со мной.

Следя за петляющей дорогой, я едва смогла унять дрожь страха, за нас с Калебом. А если он вдруг увидел всю меня, и это ему не понравилось? Я была вовсе не такая как обычные люди, я была не вампиром, я была не понятно кем!

Доехав к школе без случайностей на дороге, которые вполне могли появиться в связи с моей нервозностью, я как раз успела припарковаться, когда возле машины возникла Бет. Ее настроение, в отличие от моего, было более чем радужным. В своем любимом наряде — черные облегающие джинсы, светло-серая майка и пиджак школы, она прислонилась к капоту моей машины и подставила лицо небу, словно оттуда на нее лилось солнце. Хотя на улице действительно было тепло, но не настолько, чтобы она могла ходить без куртки, и все же Бет была без нее.

— Что за повод для радости? — меня приветливой назвать было трудно, особенно когда я просто таки чувствовала, как конверт с письмом Джейсонда пропекает карман джинсов. По привычке поискав машину Калеба на стоянке, я обозвала себя дурой, и до конца выбралась из машины.

На стоянке толпилось не так уж много школьников, и они не обращали внимания на прибывающие машины, каждый о чем-то говорил, и как я поняла по обрывкам фраз — в основном все разговоры крутились вокруг, Сани Стюарт. Как всегда нашлись те, кто ее знал, и теперь разворачивали перед слушателями животрепещущую сказку, о том каким же хорошим человеком она была. Она и была, но вряд ли кто-то здесь действительно хорошо ее знал.

— Свора псов, — с омерзением пробормотала Бет, и я уставилась на нее, разинув рот.

— Прости, что ты сказала?

— Да я так, меня просто злят все эти лживые собаки, которые распространяют сплетни.

Чтобы успокоить сердце, начавшее биться быстрее при ее словах, тоже прислонилась к машине (как хорошо, что вчера Терцо помыл ее!) и двор со всеми нашими школьными группками открылся моим глазам.

— А вот и наша первая сплетница школы. Интересно, когда Сеттервин перестала быть нашей подругой? — я проследила за взглядом черных глаз Бет, и почти у самого входа в старое здание, где проводились лабораторные, увидела Сеттервин в компании своих теперешних друзей. В голосе Бет звучало не только разочарование, но и сожаление. Они ведь так давно дружили.

— Лично для меня она никогда не была подругой, — напомнила ей я. — Стоило мне лишь появиться в школе, а она уже придумала обо мне и Калебе целую историю.

Бет насмешливо вздернула брови.

— Ну, согласись, Сетти не так уж была не права.

— Но не в то время. С чего, например, она вообще решила, что это именно я виновата в их расставании с Калебом? Она слабый, или же слабоумный человек, если перекладывает ответственность за свои поступки на других.

Бет перестала улыбаться, когда я сказала «слабоумный», и мне подумалось, что, скорее всего она тут же вспомнила Дрю, но ни как не прокомментировала это. По официальной версии моих родителей и врачей, у меня глубокая амнезия всех воспоминаний, связанных с той ночью. Об этом предупредили всех в городке, и никто меня о нем не расспрашивал. Хотя первое время постоянно были неловкости, когда кто-то вспоминал имя Дрю при мне, тогда все в один миг смолкали, будто бы ожидали, что я тут же взорвусь. Но со временем такие вот неловкие ситуации прошли.

— Когда-то Сеттервин была другой, — в заключение этой темы отозвалась Бет. Пришла моя очередь внимательно посмотреть на нее. От ветра ее кудрявые волосы все время кидало в лицо, и на глазах выступили слезы, возможно именно ветром она могла их оправдать. И я ее понимала, всегда горько, когда теряешь друзей — мне ли не знать, но Сеттервин была не тем другом, которым стоит дорожить. Эта Сеттервин стала злобной, источающей яд фурией, с которой в последнее время общались только две девочки — именно те самые, которые год назад обмывали мне косточки в библиотеке.

— Вот и помни ту Сеттервин, — тихо сказал ей я, и, не сговариваясь, мы побрели к учебным кабинетам.

Ненадолго к нам присоединилась капитан нашей команды по волейболу — Гейл, сообщить, что тренировка сегодня на час раньше, так как скоро предстоит игра с девочками из Лутонской школы. Мы недолго поговорили с ней о той команде, и остались довольны, узнав, что сильнее их. Меня немного пугала та мысль, что придется играть при большом скоплении людей, а мои не станут пропускать эту игру, но я постаралась себя успокоить — они уже не первый год живут среди людей.

— Вот и наш первый матч на носу.

Бет устроилась за партой раньше меня и ее глаза горели каким-то странным радостным огнем. Странным потому, что спорт Бет не очень любила, и согласилась ходить на тренировки скорее за компанию, и потому что так действительно было легче убивать время до вечера, да и с девочками всегда было весело. Мы постоянно заезжали после тренировок перекусить пиццей, общались, обменивались домашкой, книгами — почти свой клуб.

— Ты же не очень-то любишь играть, — удивилась я.

Вытащив тетрадь и ручку на стол, я удобней устроилась на кресло и обернулась к ней. За плечами Бет было видно двор, и то, как быстро паркуются запоздалые ученики. Как же все-таки хорошо осенью!

— А что ты зря меня мучила вечерними пробежками? — фыркнула Бет, — Нет, теперь та команда у меня получит за все те мучительные дороги, мозоли от кроссовок и ноющие мышцы.

Я улыбнулась. Ну почему Бет была всегда так довольна жизнью? Разве может с таким человеком как она что-то случиться? Бет и Ева были моими верными подругами, и что было для меня самое главное — они оставались противоположностями друг друга. Потому-то с ними так было хорошо.

В Еве всегда можно было найти утешение и покой, а Бет — с ней не соскучишься.

— И почему ты так удивленна? Когда я в последний раз стонала из-за тренировок и пробежек? После того, как я влезла в свои старые джинсы, мне это очень понравилось!

По-другому с Бет не бывало. Всегда у нее есть причина для радости, около нее хорошо, пока ее настроение хорошее, и так бывало почти всегда. Особенно в эту неделю, когда мне пришлось туго, Бет была радостная, потому что они не ссорились с Теренсом и что самое главное, ее оценки стали на намного лучше, что давало повод миссис Фослер расхваливать дочь перед другими дамами из комитета.

В класс вошел мистер Чан и по обычаю, зарожденному в прошлом году, он первым делом нашел глазами меня — мое присутствие на уроке, он почему-то считал как худшее оскорбление. По крайней мере, он не занижал мне оценок (почти), но прийти не подготовленной к физике или математике, было подобно смертному приговору.

Я тут же начала лихорадочно искать в тетради страничку с домашней работой, зная, что первой у кого он проверит буду я. Бет тоже принялась за тетрадь но не с таким рвением, и хотя ей часто перепадало, так как она сидела ближе всех, Бет без особого рвения учила физику — ее она не любила, но занималась, чтобы сделать родителям приятное. Миссис Фослер очень нравилось говорить о Бет, как об ученице преуспевающей во всем.

Домашняя работа о магнитном поле Земли, на которую я вчера потратила больше времени, чем на Калеба, лежала передо мной, когда прохаживаясь между рядами, мистер Чан смотрел на наличие таковой у каждого. Когда он приблизился ко мне, я почему-то затаила дыхание, будто бы он мог почуять, мой страх перед ним. И если около каждой парты мистер Чан не задерживался больше чем на несколько секунд, возле нашей с Бет, он остановился и замер. Я несмело подняла глаза, и увидела, что он озадаченно смотрит на мою тетрадь. Ни тебе привычных насмешливых выражений, ни слов о том, что я могла бы и постараться.

— Рисунки в твоей домашней работе? — спросил он, и я тупо уставилась на них. Вроде бы аккуратные, как раз на них я и истратила столько времени. Магнитное поле Земли, нарисованное аккуратно, и в масштабе большем, чем в книге, красочно ярко и к тому же с деталями.

— А что с ними не так? — как я не старалась, не могла найти к чему он может прицепиться или, что с ними не так. Весь класс, оцепенев, прислушивался к нам, очевидно рассчитывая, что я сейчас устрою скандал, или хлопнусь в обморок. Я чувствовала их любопытные глазки, которые перебегали с учителя на меня и обратно. Действительно свора собак, как точно подметила Бет! Ну, когда же это пройдет, что они перестанут считать меня новичком, и «той странной беременной, с которой встречается Гровер»?

— Очень хорошие рисунки. Вы сами их нарисовали мисс Туорб?

Я опешила от слов мистера Чана, и лишь кивнула головой. А потом-таки заставила выдавить из себя задушенное «Да».

— Прекрасно. Мне как раз нужно нарисовать стенгазету, подойдете после урока я дам вам бумагу и материалы, и надеюсь, до завтра вы нарисуете. Как бонус за вашу работу, я освобожу вас от самостоятельной работы по теме «Магнитное поле Земли».

Он говорил это так, будто бы моего согласия и не надо было. Я, поджав губы, кивнула, и мистер Чан двинулся дальше, даже не взглянув в тетрадь Бет. Она с облегчением вздохнула и прошептала мне на ухо.

— Ух, пронесло, я ее до конца вчера не сделала — пришел Теренс, и мы пошли гулять.

Я слабо кивнула, чувствуя, как струя уныния разъедает мое хорошее настроение. Ну почему именно сегодня? Разве я смогу нормально посмотреть со всеми фильм, если буду рисовать. Да и к тому же мысль о том, что Калеб увидит мое примитивное художество, раздражала. Он часто намекал на то, что будет учить меня рисовать, чтобы я не закапывала свой талант (было бы что закапывать), а я как-то все это откладывала, понимая, что не смогу отвечать его надеждам в этом. Я знала свои возможности, и я вычерпала их до предела, когда еще училась в Чикаго — моим единственным достижением были неплохие абстракции, но натурально рисовать я так нормально и не научилась. Чем в тайне стала позором нашего учителя с рисования в Чикаго. Впрочем, не таким уж и тайным, если вспомнить наши выставки — единственное что он мог выставлять из моих работ, это графику да абстракцию.

Тяжело сглотнув, представив себе картину, как я рисую, а Калеб все это видит, я постаралась хоть как-то сосредоточиться на уроке.

— Так, начнем с первого опыта. Для него понадобятся: магнит и магнитная стрелка. Они стоят у вас на столе, нет мистер Раян не на столе соседа а и у вас тоже.

Теперь поднесите к синему, а затем к красному концу магнитной стрелки магнит. Что можно сказать о взаимодействии магнитной стрелки и магнита? Отметьте это.

Мистер Раян я сказал — не записываем, а отмечаем.

Мистер Чан явно начал раздражаться, а я следила просто за тем, чтобы верно сделать все опыты, и стараться не думать о предстоящем вечере.

Хорошо, что Бет, была в хорошем настроении, ее пыхтение и комментарии, сказанные почти про себя, меня несколько веселили. Она склонилась над тетрадью, и ее черные волосы упали на парту, откинув их резким движением Бет, поворчала на них, а потом, повернув голову в мою сторону, подмигнула. Нет, с Бет не соскучишься. Так прошла физика. За ней еще прошло несколько уроков, на которых нам так же пришлось делать самостоятельные работы, все говорило о том, что приближались осенние каникулы. На ланч мы шли просто в изнеможении, и поэтому я и Бет уже просто мечтали о тренировке, — какой бы трудной она не была, после нее мы всегда чувствовали себя лучше.

— Что ты думаешь на счет вечеринки в честь Хэллоуина? — Бет мешала в своей тарелке салат, и этим самым напомнив мне Лин — та вечно гоняла по тарелке еду, словно заклятого врага.

— То есть? — я в отличие от Бет радостно ела — позавтракать мне не удалось из-за близнецов. — В школе, или дома?

— Я думала о той, что будет в школе, но сама мысль, что ее организовывает Сеттервин, подражая Оливье, приводит меня в бешенство. Это напоминает мне фильм Хезерс.

Хезерс был одним из самых любимых фильмов Оливье, и, вспомнив о ней, я поняла, что больше уже не сержусь на нее, а вот Сеттервин в последнее время действительно начинает представлять собой угрозу. Неужели у нас появиться еще одна такая Оливье? От этой мысли меня кидало в холодный пот.

— И что ты предлагаешь?

— Думала поговорить с нашими, и обсудить это.

— С кем это «нашими»? Вряд ли Калеба и Теренса будут интересовать такие вещи, а Ева будет согласна с тем, что придумаешь ты. Как и я. Организация вечеринок это не мое.

Бет замолчала, задумавшись, но ненадолго.

— Можно будет позвать девочек из волейбольной команды, ну и бывших друзей Теренса по команде футбола и бокса?

— Если ты так хочешь, — я пожала плечами. Я была согласна помочь ей, если она так хотела этой вечеринки.

На этом Бет оставила меня с расспросами о вечеринке. Когда прозвенел звонок, мы пошли на уроки, выходя из столовой, как и все. К концу уроков голова моя страшно начала болеть, и я знала, чем это грозит. Я чуть ли не самая первая была в раздевалке, и когда появились остальные девочки, мне огромнейших усилий стоило не поддаваться на провокации их сознаний. Войдя в зал, я тут же побежала по периметру зала, чтобы дать телу нужную нагрузку — голова не переставала болеть, но адреналин заставлял давление сознаний уменьшиться. К концу тренировки я почти забыла о головной боли.

Я уже помылась и переоделась, когда Бет пришла в раздевалку, очевидно переговариваясь с девочками насчет вечеринки.

— Пять минут, — кинула она, и скрылась в душевой. Я кивнула уже ее спине, хотя и так знала, что на это у нее уйдет минут 20 не меньше, и все же уехать без нее я не могла, так как всегда после тренировок отвозила Бет домой. Я села на лавочку и, достав плеер, принялась слушать музыку. Но что-то не давало мне удобно расположиться на лавке. Привстав, я запустила руку в задний карман и вытащила оттуда письмо Джейсонда. И как только я могла про него забыть?

Оглянувшись, нет ли кого поблизости, я снова вернулась на лавку. На плечо свисал один наушник, а второй по-прежнему оставался в ухе, и вместе с отдаленными голосами девочек и шумом воды из душевой, это звучало как какофония. Но я не стала выключать музыку или снимать наушники, а наоборот одела еще и второй, а чтобы услышать, если кто-то будет приближаться, я сделала музыку тише. А письмо так и застыло в моих пальцах, в потемневшем конверте, словно кто-то довольно часто держал его в руках вот так вот. Само письмо поражало своей чистотой, потому что его я вытащила лишь один раз, и, прочитав первую странницу, не смогла читать дальше. Письмо Джейсонда можно было назвать «Пособником для уродов семьи Деверо».

Я посидела, просто смотря на него еще минуту другую, но время поджимало, и Бет могла появиться в любую минуту. И в то же время как бы я не нуждалась в его объяснениях и наставлениях относительно моего странного дара, мне сложно было заставить себя прочитать его. И в то же время, сделать это здесь было лучше, чем дома, когда там так много существ, иногда читающих мои эмоции как книгу. Калеб тоже знал о письме, но пока что ни разу о нем не заикнулся, он в отличие от меня, не стал требовать доклада о письме, как я сделала это, когда Прат привез ему письмо от Патриции.

Вздохнув, я раскрыла первый листочек, с именным гербом внизу.

«Дорогая Рейн, прости я так и не смог всего рассказать тебе о нашем наследии, так как не владел тогда собой достаточно. Меня очень поразила встреча с тобой. И надеюсь, тебе она не была неприятна, даже несмотря на то, что вроде бы мы хорошо расстались. Я осмелился взять на себя привилегию написать тебе первым, и то, лишь потому, что думаю, тебе мои советы понадобятся.

Думаю ты уже знаешь, что первым признаком, того что ты можешь с кем-то общаться — головная боль. Но этот признак бывает только в начале, он проходит, и при тренировках, можно научиться контролировать себя полностью. Хотя полностью избавиться от головной боли и слабости ты никогда не сможешь. Чтобы помочь своему сознанию я глубоко дышу, и лучше всего закрывать глаза, так легче сосредоточиться. Но думаю, к этому ты уже пришла самостоятельно.

Тренировки лучше проводить с кем-то из людей. Думаю, твои родители относительно осведомлены о твоем даре, так как его тяжело утаить, можешь попробовать с ними.

Если ты не хочешь попасть в чье-то сознание, то сконцентрируйся на каких-то своих хороших воспоминаниях, главное чтобы они были сильными и красочными так легче отвлечься. Боль постепенно уйдет. Лучше остерегайся успокоительных, они раздражают нервную систему, сопротивляемость падает, и тогда непроизвольно сознания сами тянутся к нашему рассудку.

Постепенно тебе станет все легче привыкнуть к этому ощущению полной власти над кем-то.

О тренировках. Не знаю, как на тебя действует этот дар, но самое главное — не перетруждаться, потому что слабость несет за собой кое-что опасное — кошмары, с которыми тяжело бороться. Выбери для этого спокойное место, чтобы кроме тебя и твоего партнера поблизости не было людей. Погода, желательно должна быть не солнечная, иначе ты будешь отвлекаться. Начинай с того, что медленно будешь дышать, а потом действуй по своему усмотрению.

Возможно, это письмо не поможет тебе полностью, так как и я сам до конца не овладел всеми гранями своего дара. Но ты еще молода, и можешь попробовать достичь большего.

Джейсонд Деверо».

Я сидела, тупо уставившись на листочки в своей руке, и не могла поверить, что боялась так долго прочитать это. Он ведь почти ничего нового не написал! Совершенно ничего, кроме нескольких пунктов. Но мое неудовольствие прервала Бет, влетев (как всегда) в раздевалку, на ходу заворачиваясь в полотенце.

— Тьфу ты, как всегда забыла, что нужно быстрее одеваться, за мной же должен заехать Теренс, а я же хотела приодеться, накрасится на худой конец.

Закрывшись дверцей шкафчика Бет, не заметила, как я лихорадочно прячу письмо. Бет была любопытна, а я не хотела рассказывать от кого оно, понятно ведь что не от Калеба. Бет, Теренс и Ева знали, что я была удочерена, но не распространялись на эту тему, почти не расспрашивали о поездке в Чикаго, сочтя ее скорее увеселительной. И поэтому я не хотела развеивать их убеждения.

Бет со стремительностью молнии натягивала на себя джинсы. Хотя это надо было видеть, как она пыталась надеть черные узкие джинсы на еще влажные ноги. Я минут пять наблюдала за ее потугами, и, не выдержав, все же прыснула со смеха. Бет выглядела действительно уморительно в полунатянутой кофте и с джинсами, которые никак не хотели продвигаться дальше колен.

Когда мы выбрались на улицу, нам двоим было не до смеха — пока мы были на тренировке пошел дождь, такой густой, что я едва смогла разобрать, где стоит моя красная машина, которой подремонтировали крышу. По крайней мере, у меня хотя бы был капюшон, а вот Бет быстро промокла и продрогла в своем пиджаке. Я не стала язвить по поводу такой одежды, сомневаясь, что это что-то изменит, а ей настроение явно не улучшит. Но Бет наоборот, прыгала под дождем, как стрекоза, ощущалось, что она не может дождаться встречи с Теренсом. Как и я. Мне ужасно хотелось увидеть Калеба, я просто до изнеможения устала, и проголодалась по его лицу и рукам, но мою страсть охлаждало то, что наверняка сегодня Калеб будет таким же отчужденным, как и всю эту неделю.

Я невольно снова принялась задаваться вопросами о причине его настроения. А что если он до сих пор сердится на меня, что я ничего не рассказала? Но Бет не дала мне сосредоточиться на своем мучительном вопросе.

— Ну что ты так возишься с замком? — я неожиданно очнулась от ее вопроса и, взглянув на Бет, что замерла около пассажирской двери, а по ней хлыщет дождь, от чего капли разлетаются во все стороны и тут же сливаются с остальными такими ж идентичными каплями. Я, виновато улыбнувшись, вставила ключи, и быстренько нырнув в машину, открыла ей дверку. Бет скользнула следом за этим, и тут мне показалось, что на сидении вместо нее сидит мокрая облезлая кошка.

— Ой, как бы ты не заболела! — поддернула ее я, Бет ответила мне, высунув язык.

— Ты говоришь почти как моя мама.

Я рассмеялась, и, включив первым делом печку, тут же подставила под не руки, моему примеру последовала Бет. Но так мы сидели не долго — нужно было ехать домой. Я, как и Бет хотела приодеться для Калеба, и к тому же успеть застать его дома до приезда Бет, Теренса и Евы.

— Только бы я не заболела, — забормотала Бет, — я хочу поехать на ежегодный выезд в лес старшеклассников.

Я с сомнением покопалась в голове. Что-то подобное я уже слышала.

— Чем она так важна?

Бет удивленно уставилась на меня, жаль я не могла ответить тем же, так как слежение за расплывающейся дорогой отнимало все мое внимание. Очистители уже почти не справлялись с водой, и стекло было похоже на размытую мозаику, хорошо, что в центре почти не было машин, а люди в такую погодку сидели по домам.

Руки мои скоро, наверное, начнет сводить судорогой от перенапряжения, и все же разговор с Бет немного меня приободрял.

— Как, ты не знаешь? Можно ведь с собой захватить кого-нибудь из тех, кто выпустился из школы. Я вообще-то уже записала на нас с тобой Еву, Теренса и Калеба. Думала, ты захочешь поехать.

Я присвистнула и поймала себя на том, что это очень похоже на Прата.

— Я об этом слышала, но не помню, чтобы в прошлом году мы ездили туда.

— Потому что едут лишь выпускники и старшеклассники, и очень маленькая группка натуралистов из остальных классов — в основном «таланты» и любимчики мистера Чана и мисс Гретонс, будут бегать и надоедать. Теренс в прошлом году брал меня с собой, очень даже ничего — это место с другой стороны от водопада, где мы отдыхали.

Мысль о том, что мы сможем с Калебом поехать куда-то, как в прошлом году, меня окрылила. Оставалось только поговорить об этом с ним, так как «У Терри», относилось к территории Серых лесов, Где случилось нападение на Сани Стюарт и ее подругу. Но разве могут у него возникнуть возражения, ведь это будет днем и с нами будет толпа человек в 100 — не меньше.

Я думала об этом всю дорогу домой, и поэтому она заняла у меня как-то мало времени, потому что я не заметила как доехала и припарковалась.

В доме стояла тишина, странное явление для нашей семьи, но не найдя на кухне записки, я решила что они вышли куда-то в город. Если бы они поехали в Лутон, обязательно бы мне написали. Я надеялась.

Покупавшись в горячей воде, отчего я почувствовала сонность и усталость после тренировки, я уже более вяло собиралась к Калебу. От усталости на поверхность стало проступать раздражение. Недоумение от того, что я не понимала, что твориться между нами сердило меня теперь куда больше чем ухмылочки Прата. Ну почему все так сложно? Почему он не может со мной поделиться тем, что его гложет? Если это относилось к боязни за мое здоровье из-за снов и связи с умершей девушкой, так теперь он мог бы уже успокоиться, ведь я каждый день отчитывалась перед ними за сны и странные явления моего сознания. А может он переживал за отца? Грем тоже стал тихим, и не таким радостно общительным, как раньше.

И я просто боялась даже подумать о том, что он просто напросто разлюбил меня. Я как могла, стараясь о таком не думать. Но день ото дня Калеб холоднел, а Прат ухмылялся все шире, и от того мое сердце и разум разрывались на куски.

Я выбрала теплое платье бутылочного цвета, очень мне шедшего, а на ноги обула сапожки на невысоком каблуке. Хотя даже те несколько сантиметров заставляли чувствовать себя полной дуррой. Ну почему Бет обувая что-то подобное, выглядела хорошо, а я как-то смешно, или может мне так только казалось? Но переодеваться я уже не собиралась. Подкрасившись на скорую руку, едва-едва заметно, чтобы только создать образ, я поспешно натянула серое пальто и бросилась вон из дома.

Волосы еще влажные уже начали виться, и я отметила это чисто так, задним числом, смотрясь в зеркало заднего вида. На соседнем сидении стекал струйками зонтик, и, увидев, как одна из них полилась на сумку, я отчаянно взвизгнула, и оттого отвлекшись на миг, я въехала бампером во что-то твердое. Тут же меня дернуло на руль, и я резко поддалась назад, из-за ремня безопасности, но не успела я вздохнуть, как раскрылась и подушка безопасности.

Схватив злосчастный зонтик, я выскочила наружу и с ужасом увидела, что не только оторвала бампер, а и помяла бок машины о маленькое дерево, а в довершение ко всему начало спускать пробитое обо что-то колесо. Я даже не могла по-настоящему расстроиться, так как спешила застать Калеба одного и поговорить о том, что меня тревожило.

Я просто закрыла машину и пошла в гараж. Из трех машин стоял один Ягуар, но выбирать мне не приходилось. Я взяла ключи со шкафчика в углу стены, и, кое как закрыв гараж, поехала к Калебу, но теперь я уже концентрировалась на дороге и поворотах, так как следует. И спасибо Ягуару он меня не подвел, скользил по воде так, словно был прирожденной субмариной.

Подъехав к дому Гроверов, я уже не спешила выходить. Пока что не видно было машин Теренса или Евы, а потому я могла собраться с мыслями.

Калеб, Калеб, что же ты со мной творишь? Почему возле него я всегда чувствую себя неуверенно? Да потому что он слишком хорош, чтобы быть реальным, и чтобы быть моим.

Дождь ударился лить с новой силой, и когда я шла к его дому мои ноги немного скользили по мокрой мощеной дорожке. Я достала ключ и сама открыла дверь, но он уже ожидал меня в коридоре. Пока я шла к дому то думала, что приду и буду столь же холодной и отстраненной как и он, но стоило мне посмотреть на него, и его теплую улыбку, как все наставления самой же себе исчезли.

Он подошел ко мне, обнял, слегка коснулся губ своими губами. Каким он может быть одновременно властным и нежным. Сопротивляться его силе, магнетизму и притягательности я никогда не могла. Даже будучи на него злой, я не могла сопротивляться той силе, которая притягивала меня к нему.

Сила его настойчивых губ опьяняла, поцелуй из осторожного перешел в требовательный, страстный. Не похожий на наши последние поцелуи, данные просто в спешке.

Дух захватывало от него, эти прикосновения и его присутствие по выбросу адреналина не могло сравниться ни с одной тренировкой.

— Как же я по тебе скучал, — прошептал он, не отрывая своих губ. Я улыбнулась, только не знаю, понял ли он.

Он прижал меня тесно к себе и невольно между нами оказался зонтик — мокрый и скользкий, и когда я отстранилась, на его рубашке осталось темное пятно.

— Я тебя намочила.

— Не страшно, — улыбнулся он в ответ на мои глупые слова. Просто и спокойно. Как он может вот так просто вернуть спокойствие моему сердцу?

— Ты на меня еще зол? — неожиданно даже для себя спросила я. И тут же покраснела. Неудачное начало для того разговора что хотела провести я. Да и к тому же в коридоре, это не удачная идея.

— За что зол? — Калеб недоумевая, приподнял брови. Синие и его серебристо-серые глаза встретились. Мы несколько долгих мгновений смотрели друг на друга, словно стараясь понять, кто о чем думает.

Но вот Калеб ожил и принялся помогать мне снять пальто. Так же он отобрал зонтик из одеревеневших замерзших пальцев. А потом повел в гостиную, где все уже было готово к просмотру фильмов.

У нашей компании было нечто, что всегда сближало нас — это любовь к кино, особенно киноклассике. Это оставалось неизменным во всех нас, хотя как отмечал Калеб, почти все мы изменились, за исключением его самого.

Он привлек меня на диван, и я уютно устроилась в его руках. Он предварительно разжег костер, и ничто не говорило о том, что спустя каких-то 10–15 минут, эта комната оживет от присутствия людей.

— Так за что я должен быть на тебя зол? — продолжил Калеб неудавшийся разговор в коридоре.

Я не стала смотреть на него, чтобы не сбиться с мысли. Потому, наверное, мне было легче формулировать то, что я думала.

— Ты всю эту неделю так далек, будто бы сидишь рядом, но в то же время полностью отсутствуешь в своем теле. Я подумала, что ты продолжаешь злиться на меня за то, что я не рассказала о снах.

— Это было единственным твоим предположением?

Я виновато полуобернулась к нему. Конечно же, Калеб догадался, что я думала и о многом другом, а просто выразила именно эту мысль, которая бы не задела Калеба.

— Нет.

— Понятно. — сухо отозвался он.

И что ему понятно? Когда Калеб говорил так неоднозначно, я действительно начинала пугаться.

— Я не был на тебя зол, по крайней мере до нынешнего момента. — добавил он. Я покосилась на него из-за плеча. Цепкие и внимательные глаза Калеба жадно всматривались в мое лицо миг, а потом он припал к губам, но так быстро, что я даже подумала, а не показалось ли мне это.

— Тогда в чем дело?

Несколько секунд Калеб молчал, как бы размышляя, что именно мне сказать. Не знаю, боялся ли он меня напугать, или же это его скрытность, выработанная за пятьдесят лет полуодиночества. Он внимательно посмотрел на меня, и я не отвела взгляда.

— Просто, некто посеял во мне сомнения.

— Относительно чего? И кто?

— Это уже не важно. Важно, что ты рядом, и что я целый день тебя не видел.

Это действительно было важно, как и то, что Калеб снова увильнул от ответа. Я недовольно поджала губы.

— Почему тебе так обязательно знать все? Я ведь со временем тебе расскажу, просто не сейчас. — Рука Калеба заставила меня посмотреть на него.

— Не знаю, просто так я больше уверена в себе.

— Тогда постарайся мне доверять, хорошо, — настойчиво сказал он. Я заглянула в его серебристо-серые глаза и перестала дышать. Всегда было что-то такое в Калебе, чему я не могла сопротивляться.

— Так трудно?

— Я постараюсь, — проговорила я, пытаясь сохранить достоинство. Пусть не думает, что я так легко сдаюсь, если дело касается его.

— Хорошо, — кивнул Калеб, и его глаза блеснули беспокойным блеском победы. Хоть бы для приличия мог скрыть триумф!

Но моему возмущению помешал стук, а за ним открывающиеся двери. Калеб наверняка слышал, как они приехали, но лично я из-за дождя вообще ничего не слышала. Калеб тут же поднял меня на ноги, его глаза лишь теперь пробежались по платью, а за тем посмотрели на мои сапожки и он медленно улыбнулся.

Я могла ожидать, что он хотя бы поцелует меня еще раз, но чмокнув в лоб, так как я целовала близнецов, пошел в коридор встречать наших друзей.

Теренс и Бет были радостными и счастливыми, а вот Ева не очень-то светилась, не смотря на то, что в последнее время, кажется, у нее все нормализовалось.

Парни занялись подготовкой фильмов, а мы втроем с девочками пошли на кухню.

— Что-то снова случилось, — я не стала далеко уходить от того что меня интересовало, надеясь что хоть Ева не разочарует мое ожидание, как это сделал Калеб.

Бет, словно не слыша нас, продолжила вытаскивать продукты из пакетов, хотя на самом деле я знала, что она прислушивается. Хотя Ева толком ничего не рассказывала Бет о своих перипетиях с Гремом и Пратом, та достаточно много поняла и сама.

— Ты о чем? — Ева действительно выглядела удивленной.

— Ну, ты какая-то безрадостная, — я стушевалась под напором такого недоумения.

Ева, тяжело вздохнув, отложила в сторону пакет, взяла за руки меня и Бет и потащила к выходу. Мы вышли на крыльцо, и я тут же обхватила себя обеими руками за плечи — ветер нес с собой ледяную воду и хлестал нею порывами.

— Вот что у меня случилось!

Мы очумело уставились на минивен, почти новый и довольно симпатичный, на котором некогда ездили родители Евы, когда приезжали сюда.

— И? — осторожно спросила Бет. — Я лично его уже видела, мы ведь одновременно приехали.

— Теперь этот жуткий монстр мой — родители мне его отдали! Но зачем скажите мне минивен? Я что, мать семерых детей, или встречаюсь со всей футбольной командой? Они вообще уже с ума сошли. Сказали, что это очень презентабельная машина, и молодежь любит такие. Кошмар!

Если мы очумело смотрели на машину, то теперь наша реакции была вообще неописуема. Я впервые в жизни, слышала, чтобы Ева на что-то жаловалась. Она теперь очень изменилась. Некоторая нежность ее черт лица ушла с полноватостью, и лицо стало действительно потрясающе красивым, почти таким же, как у Самюель. Но так же изменился и характер, только вот я не могла понять хорошо это или, плохо. По крайней мере, Ева начала из-за чего-то переживать, а если так, возможно она даже сможет бороться за то, что ей необходимо.

— Думаю, такая машина вполне подходит для нашего городка, да и к тому же, теперь наша компания поуменьшилось, и мы вполне сможем влезать в твою машину все, а значит экономить на бензине, — я постаралась показать ей хорошие черты этого, как она назвала «монстра».

— А у меня так вообще машины нет, и я была бы рада даже такой, — вставила свое Бет, и хоть Ева, как и я, понимала, что Бет вполне бы отказалась от такой, она немного поутихла.

— Возможно, — лишь сказала она, и пошла в дом. Мы за ней.

Теренс и Калеб удивленно выглянули из гостиной, когда прошла Ева и по глазам Калеба, я поняла, что он слышал, то, что говорила Ева. Может у него были какие-то предположения, почему Ева вдруг так изменилась, стала раздражительной, и в то же время настойчивой?

Вечер несмотря ни на что прошел весело. Мы давно уже так не веселились, пересматривая старые комедии, и обсуждая те фильмы, что должны были выйти. И я совершенно забыла, что должна была рисовать стенгазету для мистера Чана, а когда вспомнила, мы как раз разъезжались по домам.

Мы проводили Теренса, Бет и Еву, и лишь тогда я выложила это воспоминание Калебу.

— Уже поздно, я не успею сделать — там просто завал работы.

— Тогда поехали к тебе, я помогу.

— Но ты собирался рисовать, — слабо возразила я, хотя мне очень хотелось, чтобы он поехал, и чтобы повторилась та ночь, когда Калеб ночевал в моей комнате.

— Ничего, потом порисую, как от тебя приеду, — эти слова убили во мне слабую надежду, что он останется на ночь. Наверное, что-то отразилось на моем лице, так как Калеб поцеловал меня нежно и добавил: — Как-нибудь в другой раз.

Он как обещал, помог мне все сделать, и с его помощью газета была готова за час. И я со спокойной душой легла спать, сожалея о том, что он так и не остался.

Утром я съездила в школу лишь для того, чтобы отдать стенгазету, так как была суббота. Мистер Чан остался доволен, и удивлен мастерством с каким была изготовлена стенгазета. Как и я. Я видела работы Калеба, знала, как он хорошо рисует, но видя перед собой на стенгазете, где рисовал он, а где я, мне становилось даже неловко. Потому что его талант подавлял меня, и хотелось кинуться к газете и зарисовать все то, что я нарисовала вчера. Можно было конечно утешать себя, что вечером я была сонной и уставшей, но это все равно будет не правдой. Я так давно закинула свое творчество, что мне даже трудно было вспомнить, сколько прошло лет с того момента, когда я в последний раз брала кисточки в руки. А теперь возле него мне хотелось тоже быть не просто посредственностью, а полностью использовать свой талант. Стоило бы поговорить об этом с ним, может он бы захотел меня учить?

Эти лишние минуты с ним, будут еще одним дополнением в копилке моей памяти, из которой я выуживаю фрагменты, когда его не бывает рядом. В основном так происходило на уроках, или в хоре, во время волейбола или болтовни Бет — в то время, когда Калеб не просто не был рядом, а и находился очень далеко от меня.

Его улыбки, поцелуи, поднятие брови — все это было самым драгоценным, а за тем следовали слова, шутки, напряжение лица, когда он смотрел на меня с желанием. Все это было моим самым драгоценным кладом, спрятанным в коридорах памяти. Интересно, смог бы такой человек, как и я, имеющий мои возможности, отыскать их? Меня даже передернуло от мысли, что такое возможно. Но в то же время, я без зазрения совести иногда позволяла себе такое же относительно моих друзей, родителей да и просто не знакомых людей — иногда случайно, иногда специально, и лишь одно сознание я усердно игнорировала — Калеба. Как же так, как мне с этим бороться, ведь письмо Джейсонда вовсе не прояснило для меня ситуацию с моей способностью — я все еще его не контролировала. И мне даже не представлялось, с какого конца зайти, чтобы начать как-то осваивать незнакомые земли моего таланта.

Теперь я знала еще одну грань своей способности — я могла общаться с волками, к тому же совершенно этого не желая, и именно эта способность меня пугала. Сколько их таких? И со всеми ли у меня может быть подобная связь? Почему именно я? Почему именно с волками? И хотя мои домашние старались не подавать вида, я-то понимала, что и их волнует этот аспект моего сознания. И главное, что он и меня страшно волнует.

Проехавшись бесцельно по городу, я почему-то не решалась ехать к Калебу, даже не смотря на то, что очень хотела его видеть, мои мысли были слишком уж тяжелы, чтобы делиться ими с Калебом. Не хотелось казаться малодушной, или дать Калебу еще одну причину, чтобы опекать меня как ребенка.

Так покружив возле минимаркета, я купила несколько шоколадок и сок, и сама не понимая куда еду, направилась в сторону выезда из города. Так я доехала до нашего места, с которого открывался вид на город. Еще даже не было двенадцати, но по свету могло показаться, что почти четыре часа дня. Город не спешил просыпаться. Нехотя ползали машины, где-то очень далеко был слышен звук бензопилы, а может и газонокосилки, только, что подстригать в конце октября, я не понимала. Дожди и сырость, это все что менялось в нашем городе, причем сменяли они друг друга по странной траектории. День сырость — два дождь, два дня сырость — три дня дождь, и так с возрастанием они доходили до того, что дождь лил на протяжении пяти дней, пока не возвращалось к тому, что сырость продолжалась всего день. Сегодня мне повезло. Никакого дождя, а только ветер, и, словно дымовая завеса, от земли поднимался туман, окутывая постепенно все вокруг нашего города. Какая хорошая погода для тренировки — не без ехидства вспомнила я слова Джейсонда из письма.

Хотя чего я злюсь? Что я ожидала прочитать — что в моей голове есть кнопочка, на которую стоит нажать, и она мигом выключает странную связь с оборотнями и снимает головную боль? Такого быть просто не могло, мне предстоит еще прилично помучаться прежде чем я смогу контролировать ситуацию со своим сознанием. Хорошо, что возле меня почти постоянно были вампиры — с ними было легче, чем с просто людьми. Мне было и проще попасть в их дремлющие умы, и в то же время они меня так не подавляли и не вымучивали как люди, или же, как сознание Сани Стюарт.

Вытащив плед, я завернулась в него и села на еще не остывший капот. Медленно со стороны леса наползал туман, и я могла бы сидеть тут вечность, но мне не хватало Калеба.

Неожиданно со стороны дороги раздался звук, я не стала оборачиваться, надеясь, что это Калеб. Все во мне требовало его появления, и в то же время я чувствовала, что это не он. Возле меня на машину неожиданно сел Прат.

— Почему ты здесь?

Я тяжело взглянула на Прата, гадая, что он может подумать о моем одиночестве. Но Прат сохранял спокойствие на лице, и полное отсутствие ухмылки меня поразило.

— Вы поссорились? — он спрашивал, а не констатировал, что бывало с ним чаще.

— Нет. Я хотела подумать…наедине, — я надеялась, что это достаточно прозрачный намек. Но не для Прата. Он устремил свой взгляд тоже на город, и пусть он молчал, я уже не могла сосредоточиться. Его тонкий, аккуратный профиль, напоминал мне портреты старых мастеров, что часто любил показывать наш учитель по рисованию в Чикаго. Но вот черные, несколько демонические, глаза и разметавшиеся волосы не соответствовали тому эффекту респектабельности, что были на портретах. Все в Прате говорило о порочности, которой почему-то не замечали женщины и девушки в городке. Стоило ему появиться, как на Самюель тут же посыпались приглашения то на обед, то на ужин, чтобы она познакомила всех с Пратом. Родители как могли отчаянно отбивались от этих приглашений, но с трудом — изголодавшиеся женщины нашего городка были неутомимы.

Я достала из своей сумки тетрадь и карандаш, руки сами не произвольно решили, что им стоит чем-то заняться, и потому они стали рисовать. Когда-то я постоянно оттачивала портреты именно на Прате. Во-первых, ему это очень нравилось — запечатлевать свое совершенство, а во-вторых, родители не любили, когда я их рисовала, они считали, что так можно будет увидеть какие они в действительности.

Прат заметил мое движение, на его губах промелькнула самодовольная улыбка, несколько мелочная, но я не могла понять относиться ли она к тому, что я делала, или же к его мыслям, которые почти всегда были столь же порочны, как и его внешность.

— Почему не рисуешь своего мальчика?

Я на миг оторвалась от рисунка, чтобы свериться с настоящим Пратом, и тут же заметила уже и любопытство в его глазах.

— Ты остаешься здесь и молчишь, а если нет, то кроме этого холма в городке есть и другие, — грубо отозвалась я, не признаваться же ему, что я просто боюсь показать Калебу весь свой «неталант»!

— Я вообще-то пришел, чтобы поговорить.

— Как интересно! — съязвила я, откидывая прядь с лица. Вот чего уж мне точно не хотелось — так это говорить, а уж особенно с Пратом. — Если о Еве, то с такими разговорами не ко мне. А священник живет по улице дальше, если ты решил исповедаться, но не думаю, что после твоей исповеди он еще когда-нибудь сможет заснуть, хотя можешь попытаться. Буду молиться после этого за его душу.

— Ха-ха! — Прат иронично вскинул бровь и вновь замолчал. Меня съедало любопытство, и все же я не стала рассматривать попытку пролезть в его сознание — головная боль, это было не то, о чем я мечтала сегодня. Пока Прат молчал, вокруг меня царило спокойствие, и это было тем, что я ожидала от дня.

Молчание Прата на самом деле не создавало тишину, потому, что я тут же начала различать звуки городка, пение поздних осенних птиц, перешептывания листьев и то, как туман находит деревья, чтобы запутаться в их кроне. Все вокруг говорило, но я погружалась в рисунок все больше, и эта говорящая тишина, меня обволакивала, словно кокон, давала моему сознанию необходимое равновесие.

— Почему ты все время его подавляешь? — неожиданно спросил Прат, и от этих резких слов, разорвавших мой кокон, я выронила карандаш. Лихорадочно ища его в складках одеяла, я принялась гадать, о чем он говорил.

— Кого?

— Не кого, а что — твой талант. Он так драгоценен, а ты загоняешь его в пыльные конторки своего рассудка.

— Я никуда, ни кого и ни что не загоняю, все сложнее, чем тебе кажется, — я обижено поджала губы. Как мог Прат говорить о том, о чем ничего не знает, с таким пренебрежением. Почему все вокруг думают, что знают меня лучше меня самой же.

— Как же, так я тебе и поверил. Ты постоянно его контролируешь. Тебе ведь хотелось только что узнать, о чем я думаю, что вижу, всматриваясь в горизонт над городом, но ты этого не стала делать. Но почему?

Я понимающе улыбнулась. Вот он Прат — для него это было бы нормально, подсматривать чужие сознания, но не для меня, я еще уважала права других.

— Ты когда-нибудь хоть кого-то уважал? Наверное — нет. А я уважаю людей и вампиров вокруг себя — даже у тебя есть кое-какие права на твое сознание.

— Как интересно, ты говоришь почти как твой драгоценный Калеб. — хмыкнул он, не поворачивая головы в мою сторону, да и вообще сохранял незаинтересованный вид, будто бы мы ни о чем не говорили.

— Почему почти?

— Потому что Калеб, по крайней мере, верит в то, что говорит, а ты еще не совсем. Ты ведь часто ловишь себя на том, что попадаешь в чье-то сознание и начинаешь в нем копаться, как в ворохе белья в шкафу. Не так ли?

Теперь Прат посмотрел на меня в упор, что заставило не только смутиться, но и вспомнить, то, что происходило со мной в последние недели. Он был прав, такое случалось часто, но я одергивала себя и тут же уходила из чужих сознаний, до того как увижу там что-то запретное.

— Но видишь ли, твой Калеб не испытывает угрызений совести, считывая чужие воспоминания. Разве он спрашивает тебя, можно ли это сделать? Нет, он наверняка, просто берет тебя за руку, и видит все, что хочет, даже то, что может тебе хочется от него скрыть!

— Калеб не может контролировать этот свой дар, в отличие от меня, — огрызнулась я. У меня полностью пропало желание рисовать, и я уже была готова вырвать листок из тетради, но он пропал оттуда быстрее, чем я прикоснулась к нему. Рисунок был уже у Прата. Я лишь теперь смогла взглянуть на то, что нарисовала, полностью. Прат вышел очень хорошо, что удивительно, ведь портреты давались мне плохо.

Чеканный профиль, тонкие надменные губы, яркие темные глаза, лицо обрамляет облако волос столь же темных, как и тени вокруг нас. Как обманчиво красив был Прат. Был ли он когда-нибудь влюблен? Наверное — нет. Ева просто еще один желанный объект, словно картина о которой он так давно мечтал. Конечно, я его понимала — Ева стала еще красивей за это лето. Калеб и Теренс постоянно занимались в колледже тем, что отгоняли от нее непрошенных и нежеланных кавалеров.

— Я сохраню его на память. Знаешь ли, с той коллекции, что была в Чикаго почти ничего не осталось. Кто-то ее сжег.

Я сжала челюсти, вспомнив, как сожгла почти все свои рисунки, даже те, что были подарены мной родителям и Прату. Потому и не ответила на его слова, а так же ничего не сказала, когда он аккуратно сложил рисунок и спрятал в карман простой яркой куртки, за которую он наверняка отдал бешеные деньги. Щеголь!

— Как удобно. Он просто не может его контролировать. Ну, так может пусть носит перчатки?! — Прат был весел. Как же ему было хорошо — ведь рядом нет Калеба, и он может вдоволь насладиться тем, что очерняет его в моих глазах.

— Прат, для чего этот разговор? Ты именно об этом хотел поговорить? — я лениво улыбнулась на его слова. Прат так до сих пор не смог понять, как я любила Калеба. Он не мог принять то, что Калеб, имея за спиной такую же черную биографию, неожиданно стал любящим человеком. Я догадывалась, что именно это Прата и пугало — что однажды, и он попадет в такую вот «злосчастную ловушку любви».

Прат несколько мгновений смотрел на меня, словно силясь отгадать, есть ли за моей улыбкой хоть доля сомнения в Калебе, и очевидно сдался — ее не могло быть.

— Не совсем. Но если тебе любопытно, то попробуй узнать сама!

Лицо Прата медленно приобрело довольное выражение. Он понял, что уже зацепил меня этим разговором, но я не была готова сдаваться так быстро, мне вовсе не хотелось подаваться его провокациям.

— Возможно, мне не настолько и любопытно. Если ты исчерпал все о Калебе, другие темы меня не интересуют.

— Так ли?

— Так ли что? — я насторожилась. Мне пришлось изменить положение тела на капоте, потому что он уже начал остывать, да и к тому же у меня затекли ноги. Я развернулась больше в сторону дяди.

— Так ли я исчерпал тему о Калебе? Интересно, а где он сейчас? Я заезжал к нему домой, и его там не было. Как думаешь, куда он мог поехать? — Прат наиграно приложил палец к губам, словно действительно задумался над этим. — Вот у меня есть варианты. Но ты сама должна узнать о них!

Я чувствовала, как медленно во мне закипает злость, и к тому же обида, обида не только на Прата, но и на Калеба — почему он вчера ни словом не обмолвился, что куда-то должен идти или ехать? Да что такого было в нашем городке, чтобы Калеб этим занимался?!

Прат молча, рассматривал мою реакцию, но в то время я еще не понимала, что он расчетливо сыграл на моей слабости — Калебе, чтобы добиться желанного результата. Я даже и на миг, не подумав об этом, тут же отрешенно закрыла глаза и тяжело задышала.

Я даже не увидела привычно светящегося шара, а слету влетела в сознание Прата, я слышала, как он тяжело вздохнул или ойкнул, и, наверное, потому не успел приготовить в своих мыслях чего-то ужасного, или какую-нибудь не правду.

Калеб просто поехал за новой машиной! Я со вздохом облегчения вынырнула из сознания дяди. Он смотрел на меня обалдевшими черными глазами, и совсем утратил свое превосходство, тогда-то я и поняла, что одновременно не только подалась на его трюк, но так же обманула доверие Калеба. Из-за каких-то глупых слов Прата, я тут же засомневалась в Калебе.

— Как ты мог?! — я сорвалась на ноги, но запутавшись, сползла с капота, и вот-вот должна была свалиться на землю, но Прат подхватил меня скорее, чем это произошло.

— Я всего лишь пытался тебе показать, что это не столь страшно, и что тебе необходимо тренировать свое сознание лучше. От злости ты практически перестаешь себя контролировать, и это может принести вред не только тебе, но и тому в чье сознание ты можешь попасть.

— Ой, только не надо делать вид будто бы тебе действительно страшно за кого-то еще кроме себя!

Я выпуталась из одеяла, и была тут же поставлена на ноги. Прат не стал скрывать циничной улыбки.

— Скажи честно — зачем тебе все это? — я посмотрела на Прата, зная, что теперь без колебаний войду в его сознание, чтобы узнать правду, если его слова покажутся мне не убедительными.

Прат посмотрел за мое плечо, но я знала, что за моей спиной всего лишь наш город — а он не представлял для Прата интереса. Значит, Прат разбирался в себе, и в том, что хочет рассказать мне.

— Не ври, я ведь могу проверить.

— Мне не дает покоя, то, что у тебя такой талант, которым ты можешь уже пользоваться, не дожидаясь обращения. Я всегда знал, что этот дар интересен, но теперь ты достигла той стадии, когда нужно заниматься его гранением. Я просто напросто завидую, и в то же время, хочу, чтобы ты перестала его бояться. Он часть тебя, и не может просто так лежать, дожидаясь лучших часов, когда уже очень нужен тебе. Даже просто для того, чтобы ты научилась контролировать себя, и чтобы история с Сани Стюарт не повторялась.

— И ты, конечно же, ни коим образом не хочешь насолить Калебу?

— Возможно немного, но почему Калеб должен возражать, ведь это только на благо тебе?

Глаза Прата были такими невинно правдивыми, что я тут же поняла, что что-то в его словах было ложью. Но только вот что. Мне просто не хотелось лезть в его сознание и выкапывать желанную информацию, из его мыслей и старых воспоминаний, которые мне вряд ли понравятся.

— Скажем так — я почти тебе поверила.

— Хоть что-то! — философски скривился Прат, но его лицо даже на миг не заставило меня поверить, что он огорчен. Почему-то я понимала, что следую какому-то плану Прата.

— Но почему ты так настаиваешь?

— Я бы хотел тебя тренировать. К тому же у меня тоже есть одна особенность, которая может помочь.

Я смотрела на Прата, и все еще старалась понять, где ложь, а где правда, и, в конце концов, полностью запуталась.

— Почему ты думаешь, что я захочу тренироваться с тобой, а не с Калебом? — я даже улыбнулась при этом. А действительно, почему я сразу же об этом не подумала? Ведь я вполне могла рассчитывать на него в этом.

— Увидишь в конечном итоге, Калеб и сам согласиться, что это делать лучше мне, чем ему, — мрачноватая улыбочка Прата заставила меня сомневаться в его намерениях.

— Что ты задумал? — требовательно заговорила я. Меня ужасно напугала эта улыбка.

Прат уверенно посмотрел мне в глаза, и пока что там я не видела и тени лукавства.

— Ничего. Просто я немного больше него знаю о таком понятии как чей-то сложный талант.

— И о чьем же таланте ты так много знаешь?

— Терцо, Самюель — они тренировались на мне. Моя особенность в том, что я со временем могу научиться сопротивляться любому таланту. Просто теряю восприимчивость к нему, иногда полностью, иногда влияние на меня остается. Но это очень полезная штука.

— Могу себе представить, — пробормотала я.

Я отвернулась к городу, кутаясь в плед, и думая о том, как от простого разговора мы перешли к тому, что Прат почти вырвал из меня согласие тренироваться, да еще и с ним? Мне становилось страшно. Я боялась всего того, что открывало передо мной мое сознание, и особенно я боялась, что оно открывало мне двери всех чужих сознаний. Я была вором с универсальной отмычкой, но пока что вором с совестью — потому что мне хватало такта уйти вовремя и не застать в чужих сознаниях чего-нибудь такого, что владельцы сознаний не хотели бы открывать другим. Может Прат и прав, что я смотрю на свой дар, со стороны Калеба, но он не был прав в том, что я сама в это не верю. Я верила в то, что каждый имел право на скрытность, но все же я должна была научиться управлять собой, потому что как оказалось эта моя способность больно била и по мне. История с Сани Стюарт многому меня научила — кошмары, и постоянные пробежки, чтобы преодолеть их, вот мои спутники в последнее время.

— Думаю, мы обсудим это вечером со всеми. Но сначала я хочу поговорить с Калебом сама.

— Я не против.

Я обернулась на его слова, но Прат уже почти исчез из виду.

Я сама не могла понять, почему для меня было так сложно поговорить об этом с Калебом. Я чувствовала, что ему это не понравиться, но откуда взялось это чувство? Что-то сказанное Пратом, настораживало меня и заставляло бояться реакции Калеба.

Вырулив с просеки, я ехала к дому Калеба, подозревая, что уж теперь он точно должен был быть дома. От нервов я ела купленные в мини-маркете батончики и запивала их соком, но все это казалось мне почти травой на вкус.

Новый джип, такой же темно-синий, как и его предшественник, стоял около дома и блестел в туманном свете маленькими бисеринками росы. Я вбежала в дом, и так уже догадываясь, где может быть Калеб — в доме играла едва различимая музыка, которую Прат назвал бы депрессивной, и больше никаких звуков — Калеб рисовал.

Я толкнула тихо дверь в мастерскую, зная, что он этого, скорее всего не заметит, когда он рисовал то почти входил в транс, и даже мое присутствие не могло его оживить, пока все его вдохновение не выйдет, или же пока, он случайно не оторвется от работы.

Он сидел перед готовой работой с закрытыми глазами, почти не дыша и не двигаясь. Именно его неподвижность всегда привлекала меня посмотреть, как он работает, словно он сидел за мольбертом несколько веков, выжидая подходящего момента сбросить с себя сон. Но я зашевелилась и его глаза моментально открылись, и тело его ожило, в привычных для меня человеческих движениях, но не настолько человеческих, чтобы лишить его определенной грации.

— Ты давно здесь? — Калеб — спящая статуя снова превратился в моего Калеба, с медленной сонной улыбкой, серебристо-серыми глазами и волосами, которых всегда хотелось коснуться, особенно когда они прибывали в относительном порядке.

— Только пришла.

Я медленно двинулась к нему, стараясь смотреть на картину, а не на него самого, потому что боялась взглядом выдать свое волнение, теперь вызванное не только его близостью, но и непонятным чувством вины. Пока я не смотрела на него, Калеб неожиданно оказался рядом и с легким смешком повалил меня на пол. Я упала сверху на него, и мы так и замерли на полу. Как это было чудесно — впервые за целый день оказаться рядом с ним. Меня мог понять лишь человек, который провел день в горячей пустыне и неожиданно обрел долгожданный оазис.

Немыслимо нежно притянув мою голову, Калеб поцеловал меня. Сначала легко, а потом тяжелее и слаще. Я могла бы так лежать целый день, но тяжелое чувство, что я должна сказать Калебу о разговоре с Пратом, давило на меня и все мои чувства. Не сразу, но Калеб отметил это.

— В чем дело? Почему ты такая отчужденная? Потому что я не взял тебя с собой в Лутон, когда ездил за машиной?

Я посмотрела в его идеальные глаза, и очень захотела, чтобы его слова были правдой, но это было не так. Я чувствовала себя почему-то предательницей.

— Нет. Давай еще просто полежим.

Калеб промолчал, и просто притянул мою голову к своей груди, но когда он взял мою ладонь в свою руку, я подскочила на месте, как ошпаренная, и внезапно в комнате повисла тишина. Прат снова это сделал, он снова заставил меня сомневаться в Калебе. Калеб просто взял меня за руку, а я тут же решила, что он хочет прочитать мои воспоминания, чтобы понять, в чем со мной дело.

У Калеба был такой вид, словно я его ударила. Наверное, лучше бы он ударил меня.

— Я его убью, — тихо угрожающе прошептал Калеб, но и не двинулся с места, а просто откинулся на спину. — Что он тебе наговорил? Что я опасен? Что я с кем-то встречаюсь? Что?

Мне даже и не стоило переспрашивать о ком он говорил. После того как в нашей жизни появился Прат, он был почти единственной причиной по которой мы ссорились, почти единственной, если не считать самой меня.

Я не стала отвечать, а приблизившись, протянула руку, чтобы он сам мог все увидеть.

Он нахмурился, смотря на руку, и не торопился принимать ее.

— Ну, уже одно я знаю точно — он сказал тебе, что я пользуюсь своим талантом игнорируя твое право на скрытность. Мне даже страшно посмотреть, что было еще.

Я мучительно долго ждала, когда же Калеб возьмет мою руку, я кусала изнутри щеку чтобы не закричать, и в то же время проклинала себя, что вновь поверила Прату. Если меня и этот раз ничему не научит, я уже никогда не смогу вернуть доверие Калеба.

Но я и тут недооценивала Калеба, он с тяжелым вздохом рванул меня резко на себя, и я свалилась на него, почти так же как и пятнадцать минут назад, и было в его отяжелевших руках теперь еще больше любви как раньше. Я попыталась неловко приподнять голову и от этого наши глаза встретились. Не знаю, как мне удалось сдержать слезы, но я смогла это сделать. Несколько грубо Калеб схватил мое лицо в свои ладони. Его пальцы касались моей кожи и доставали мочек ушей. Он нежно проводил пальцами по щекам, а лицо все приближалось, при этом он все еще смотрел на меня. Он читал те воспоминания, которые я уже и сама хотела ему показать, а я задыхалась от теплых чувств, держащих меня так близко к нему. Мысль о том, что однажды может прийти время, когда Калеб перестанет мне доверять, больно ужалила. А как же должен был чувствовать себя Калеб — ведь от меня в этом году он постоянно ощущал недоверие. Как же часто я делала ему больно!

— Моя глупая, недоверчивая девочка, — выдохнул Калеб в мои покусанные губы, которые я успела обкромсать за те минуты его молчания, пока он смотрел воспоминания. Так еще он меня не целовал — так горько так надрывно, словно это был он виноват, а не я в том, что случилось. — Но в кое-чем я с ним не согласен. Думаю нам нужно ехать к тебе.

Все происходило слишком быстро, чтобы я успела как-нибудь среагировать. Мы вроде бы были в доме Гроверов, а тут я уже сижу в своей гостиной, которая неожиданно стала напоминать улей разозленных пчел.

Я даже не совсем следила за разговором, и время от времени вдруг понимала, что все еще здесь, но я бы очень хотела быть в другом месте. Калеб был злым, но вовсе не на меня. Он не ходил по комнате и не метался как тигр в клетке, а просто стоял у камина, но от него исходило так много энергии, что казалось он не стоит на месте — а парит по комнате.

Неожиданно я очнулась, когда в комнате продолжительное время стояла тишина. Я затравленно оглянула комнату, но на самом деле на меня здесь никто не был зол и никто на меня не смотрел — почти все ненавидели Прата, и я только теперь задумалась о причине, по которой все это происходит и поэтому стала присушиваться, хотя пока что не было к чему. Родители заняли позицию позади Прата, развалившегося на диване, словно отрезая ему путь через окно, если все здесь ему надоест. В противовес им в дверях замер Грем, его лицо можно было назвать наиболее спокойным, чем у всех, и все же я слишком хорошо знала Грема, чтобы понять, насколько он напряжен.

И тот, кто меня интересовал больше остальных — Калеб, оставался около каминной полки, слишком далеко от меня, ведь я сидела на кресле, напротив Прата. А он продолжал улыбаться, как ни в чем не бывало. Я с трудом оторвала глаза от Прата, чувствуя, что снова начинаю его ненавидеть, и тут же натолкнулась на внимательный взгляд Калеба.

Он сложил руки на груди и обратил мерцающий темный взгляд, который вызывал в моей душе одновременно и чувство вины, и так же желание. Когда он становился таким отчужденным, я словно видела его впервые, и словно по новому влюблялась в того Калеба — надменного, ироничного, который славился легкими частыми победами, и которому не нравилось, что я всегда по любому поводу имею свое мнение. Но вот его взгляд потеплел, он просто посмотрел на меня, но от сердца тут же отлегло.

Прат тихо хмыкнул, увидев все это.

— Все не можешь успокоиться? — Калеб посмотрел на Прата, и его глаза вновь превратились в два холодных черных камня.

— Знаешь ли, не могу!

— Ты о ней вообще не думаешь.

Бархатные интонации в голосе Калеба зазвенели неумолимой сталью. Все в комнате встрепенулись. Только виновник, оставался к происходящему слишком уж безучастным. Прат сидел, благовоспитанно улыбаясь, при этом смотрел почему-то на меня, и я чувствовала, это для того, чтобы еще сильнее злить Калеба. Но вот почему из-за такой ерунды Калеб должен разозлиться.

— Подумаешь, что такого я сделал? Грех, когда такой дар пропадает.

— Это было не тебе решать, — взорвался Калеб, переходя на крик. Таким злым я его еще никогда не видела.

— Думаешь, не знаю, что ты хочешь сделать? Хочешь оставить все как есть, просто потому, что она, видите ли, забывает около нас о том, что еще человек. Да чушь все это!

Мне уже были знакомы эти слова Калеба, и они опять меня неприятно поразили. Разве все, действительно так, как думал Калеб? Посмотрев на родителей, я поняла, что на их лице нет поддержки Прату, а значит и они думали также. И как давно это уже продолжается? Как давно они вместе обсуждали эту позицию — что я забываю, что все еще человек? Несомненно, они могли быть в некоторой степени правы, но почему же не обсудить это со мной открыто?

«А ты бы их послушала», — противный голос моего сознания, тут же настиг эти мысли в очередной лжи. Я бы не послушала, я бы обиделась, я бы была зла.

— Чушь, только потому, что тебе не терпится поиграть с ее разумом как с новой игрушкой, и посмотреть, что из этого выйдет? — в разговор вмешался Терцо. — Прат, она же твоя племянница, ты ведь любил ее всегда, она тебя прощала, как ты можешь так поступать с ней?!

Я уже довольно давно не видела Терцо таким разъяренным, а на Самюель вообще смотреть было страшно. Глаза гневно сверкают, губы стали полностью обескровленными, лицо поражало странной серостью, а волосы свисали вдоль лица затейливыми прядями, что делало ее похожей на Медузу-Горгону. Это событие неожиданно снова сделало из Терцо и Самюель моих родителей, по крайней мере, для меня, я поняла, что мне не все равно, что они думают, и все же Калеб был важнее.

— Я-то как раз о ней и думаю! Это вы жалкие трусы, сидите, и ждете, когда ее сознание как бомба замедленного действия взорвется. Вы же понимаете, что та история с девушкой из Лутона, не пройдет просто так. Будут еще новые волчата, и она будет подвержена ее влиянию, хотите вы того или нет. Она должна научиться контролировать себя, и научиться защищать свой мозг от не санкционированного вторжения кого-либо!

— И тебе, конечно же, просто так, по доброте душевной хочется в этом помочь? — заметила сухо Самюель. Хотя по ее тону я поняла что она готова рвать и метать, и, наверное, поэтому Прат говорил с ней более почтительно чем со всеми остальными. Прат знал, какой Самюель становится, если дело касается меня или близнецов.

— Вам же я помог, — мягко отозвался Прат, на что Самюель ничего не ответила.

— Интересно, что по этому поводу думает сама Рейн, — неожиданно предложил Прат, и ему даже не требовалось усов, чтобы быть похожим на Чеширского кота, потому что он знал, что я отвечу.

Но Калеб опередил меня:

— Ты же понимаешь, что она не осознает, на что соглашается!

В его голосе было столько отчаяния, что я почти была готова отказаться, но жить так дальше, боясь новых кошмаров и пытаясь избавиться от старых, было не для меня. Возможно, я действительно не понимала, на что соглашаюсь, но я хотела попробовать.

— Не важно. Я хочу попробовать.

И снова этот взгляд Калеба, будто бы я ударила его, поразил меня. А Прат при этом смотрел на него, с мстительным огнем в глазах — кажется я только что, сделала что-то хуже предательства. Калеб чувствовал себя так, словно я ему изменила!

Глава 13 а. Тренировки

«Способности тогда особенно хороши,

когда они обеспечивают потребности»

(жизненная мудрость)

Начало недели было хуже некуда. Калеб со мной практически не разговаривал, мы виделись лишь вечерами, сидя вместе с родителями и друзьями, и все что запоминалось мне после этих встреч, были жутко тяжелые, страстные, болезненные поцелуи, которые рассказывали мне, насколько Калеб на меня зол, и что при этом он все еще меня любит. И все же, я продолжала упорствовать, пока Калеб не сдался. И не согласился на тренировки с Пратом, но под его наблюдением.

Я не могла взять в толк, почему он сам не хотел мне помогать, но по этому поводу Калеб хранил молчание, болезненно бившее меня по самолюбию. Я знала, что ко всему, что сейчас происходило, руку приложил Прат, но я ничего не могла поделать, словно мчалась на поезде с огромной скоростью, и все боялась, наконец, выпрыгнуть на нужной остановке.

Прат тоже знал, как я зла на него, потому-то с первой тренировкой подступился ко мне лишь в понедельник. Он даже сделал это, когда рядом со мной был Калеб. Мы сидели, просто обнявшись, и я несмело смотрела на его отстраненное лицо и прочувствовала, как это выражение разрывает мое сердце. Как мне теперь вернуть назад расположение Калеба? И в том лишь дело, что я поверила словам Прата и согласилась на тренировки?

— Думаю, не стоит тянуть. Я, конечно, понимаю, что у вас сейчас конфликт, но это к делу отношения не имеет. Сегодня погодка, как раз такая, как нужно.

Калеб даже не посмотрел в его сторону, а просто опустил свои чудесные серебристо-серые глаза на меня, и я уже думала было, что умру от той пустоты, которая смотрела на меня, но он немного оживился и смягчился.

— Он прав — если ты готова, погода действительно подходящая.

Я не знала, когда смогу снова увидеть возле себя своего Калеба, и как мне вернуть назад тепло его выражению лица, когда он смотрит на меня, но раз я выбрала эти тренировки, нужно было придерживаться такой линии. К тому же Калеб все равно будет рядом. Я хотела, чтобы он был рядом. Я хотела, чтобы он меня поцеловал. Я хотела, чтобы он меня простил. Но разве я заслужила?

Я несмело кивнула головой, понимая, что на самом деле не готова, и не хочу всего этого, задуманного Пратом не понятно для какой цели, и все же пошла за Калебом и Пратом на улицу.

Уже потемнело небо, но вовсе не от вечерней черноты — дикие, свинцово-черные тучи двигались на город со стороны Лутона, словно послание от тех, кто был повинен в смерти Сани Стюарт.

Калеб оставил меня еще около веранды, а мы с Пратом отошли немного дальше.

Гроза наполнила воздух странным ароматом электрики и сожженной пыли, я чувствовала, как от этой густоты волосы на моем затылке шевелятся.

— Хорошая погодка чтобы начать тренировку, — снова повторил он, и это меня начало раздражать. — К тому же достаточно темно, чтобы Стоутон не могли за нами подглядывать.

Я с сомнением посмотрела на Прата. Казалось, он радуется этому намного больше, чем я. И почему я вообще согласилась? Что будет, если Калебу все это не понравится? Я посмотрела на Калеба, он сидел недалеко от нас, и от его мрачного вида по моей коже побежали мурашки.

Не совсем понимая, что задумал для наших занятий Прат, я стояла, зябко кутаясь в куртку, но не от холода, а от взгляда Калеба, который ощущала даже сюда. Мне было горько сознавать, что не понятно ради чего именно, всего лишь из-за каких-то слов Прата, я потеряла многое, что было в наших отношениях с Калебом.

Прат перестал улыбаться и подошел ко мне.

— Мне все равно, что там между вами, но ты должна быть сосредоточена.

— Еще как все равно, — огрызнулась я, столь же тихо, как и он, — ведь все это дело твоих рук.

— Так почему же ты не оставишь? — насмешливо скривился он, — Все в твоих руках.

— А какой уже смысл, если я и так выбрала эти тренировки, и оставить их теперь будет еще глупее, чем то, что я на них согласилась! — горько отозвалась я, пытаясь краем глаза уловить, услышал ли Калеб наш разговор.

— Но раз ты выбрала, то попробуй хотя бы приложить усилия, — предложил он, уже более миролюбиво. — Думаю, начнем немного с разминки.

Я покачала головой, усмехаясь — Прат так быстро перешел от слов доброты к делу. Ну почему я сразу же не поняла, что он просто искал, чем ему заняться?

— Мой тебе совет — сохраняй холодную голову и мысли только логически, без эмоций, так ты легче сосредоточишься. Не трогай других сознаний кроме моего, потому что я постараюсь открыться тебе, и от этого тебе все будет проще, — Прат встал позади меня. И от его агрессивной силы, к которой я так и не смогла привыкнуть, меня передернуло. От страха, силы вернулись ко мне. И только я собрала свою волю в кулак, голова моя освободилась от лишних мыслей… и я смогла попасть в нужное мне сознание.

Конечно же я видела мерцающие шары, принадлежащие моим родителям и близнецам, а также шар сознания Калеба, который проигнорировать было весьма трудно, особенно когда я хотела знать, насколько он на меня зол, и что думает обо всем этом, но я шла к еще не совсем знакомому сознанию Прата, бледно-зеленого цвета, такого мутно-холодного, словно вода в старом затянутом тиной пруду. Да и само его сознание было отчужденным, неприятно холодным, и пусть я чувствовала, что он действительно открылся мне, тут же начала болеть голова. Я как могла, стараясь контролировать себя, чтобы не напороться на его воспоминания или мысли, которые вряд ли мне понравиться. Особенно я боялась узнать что-либо эдакое о нем и Еве. Пока что я точно знала одно — они целовались, но Прат был хитер, и ему не стоило особого труда задурить ей голову. И последствия такого одурения я видеть не хотела.

Из недр его темного рассудка меня вывел голос Прата, раздраженный и какой-то болезненный:

— Ты не стараешься! Кто тебя просит себя контролировать!

— Да что мне вообще делать! — так же возмутилась я. — Ты ни слова не сказал, что я должна делать.

— Да мы пока что ничего толком не делаем, а ты уже ограничиваешь себя.

Головная боль медленно делала мою голову чугунной. Я почти ощутимо чувствовала ее присутствие под кожей, от чего казалось, больно будет даже прикоснуться к ней.

— Главное — ты не должна слишком уж напрягаться, так как это было с той девушкой-волком.

От такой бездушности Прата меня коробило. У нее ведь было имя, а он говорил он ней как о просто домашнем животном, без мозгов.

— Ее зовут Сани!

Прат тяжело вздохнул, и уставился на меня более серьезно, чем когда-либо мне приходилось видеть.

— Это тебе не школьный пикник, здесь нет жалости, здесь нет лиц, здесь только способ попытаться владеть собой. Пока ты щадишь мои и свои нежные чувства, боясь увидеть что-то плохое, то тебе приходиться прикладывать больше усилий, от чего скоро головная боль будет просто не выносима. А мы здесь как раз для того, чтобы ты умела эту боль контролировать. И себя тоже.

Это было уже сложнее. Если даже Прат вдруг стал так настойчив, я задумалась о действительных причинах, по которым согласилась. И это была в основном одна причина — страх. Я до ужаса боялась, повторения того что было с Сани. Увидеть, как умирает еще один волк — было выше моих сил. И если бы только увидеть, это я прочувствовала на себе, весь ужас Сани, страх и одиночество. А что говорить о ночи, когда ее превращали? Это было ужасно, видеть те приближающиеся клыки, и ощущать, как они разрывают твою плоть.

Я снова попыталась взять себя в руки, но и попыталась расслабиться. Я в очередной раз попробовала проникнуть в сознание Прата и не ограничивать своего действия, но это было сложнее сделать, чем подумать об этом. Я оставалась все такой же скованной, все еще чувствовала себя вором, и просто блокировала доступ своего сознания к некоторым участкам его.

Я время от времени смотрела в сторону Калеба. Серебристо-серые глаза иронично мерцали, на четко очерченных, чувственных губах играла усмешка. Калеб забавлялся, наблюдая за мной. Прат, что странно, не веселился, впрочем, как и я. От волнения и переутомления мне становилось дурно, перед глазами плыло.

В этот вечер мы так никуда и не продвинулись. Прат не смог добиться от меня желанных результатов, но все еще не объяснял того что он задумал. И потому, когда все закончилось, я смогла спокойно вздохнуть.

Я, пошатываясь, шла к дому, но Калеб не позволил мне этого сделать. Он подхватил меня на руки и сам внес. Я была так вымотана, что просто не могла блокировать своего сознания, когда его разум, так сладко манил к себе. Провалившись буквально на мгновение в его мысли, я почувствовала такую волну протеста против того, что только что происходило, что меня даже передернуло. Но к чему именно относился протест, я не поняла.

— Думаю, нам стоит поехать на прогулку — в доме слишком много мыслящих существ.

Калеб быстро одел на меня куртку потеплее, которая скрыла мое тело по самые колени, и лишь когда он принялся подворачивать рукава, я поняла, что это куртка Терцо, и спустя несколько минут, меня перестало трясти. А я все никак не могла понять, почему так шатается перед глазами комната! В коридор, так никто и не вышел, хотя я ожидала, что родители захотят узнать, как прошла первая тренировка, но это было к лучшему — я еле могла сопротивляться сознанию Калеба. А их сознания просто ощущала очень близко, но если бы они оказались бы по близости, то просто сбили бы меня с ног своим напором.

Я уже давно начала замечать, что все — как люди, так и вампиры, обладали странным притяжением ко мне. Стоило им почувствовать, что я настроилась на нужную волну, как и они начинали сами напрашиваться, чтобы я их проведала. Вот и теперь, сознание Калеба прямо таки напирало на мое. И в ограниченном помещении дома, это было очень ощутимо. Как только мы вышли к машине, давление стало спадать.

Откинувшись на спинку сидения, я тут же задремала, и мне приснился дождь. Казалось я стою под дождем, и по лицу хлещет теплый ветер вперемешку с водой. Когда раздался первый раскат грома, я тут же проснулась. Окно с моей стороны было открыто, и капли дождя действительно попадали мне на лицо, но я почувствовала от их холодной влаги неописуемое облегчение. Но вот что меня озадачило, так это что в машине я была одна.

Как только мои глаза несколько привыкли к приглушенному тусклому свету на улице, я различила, что мы стоим на дороге, среди леса, и то, что я раньше приняла за надломленное дерево, на самом деле было Калебом. Он стоял без зонта, в одном батнике, в том, что был дома, и находился слишком далеко, чтобы я могла докричаться до него. И ушел он потому, что не хотел влиять на мое восстановление.

Рядышком на сидении лежало несколько бутылок воды, а также шоколад. Я жадно набросилась на то и на другое, и уже спустя минут 10 поняла, что головная боль проходит, а я вновь чувствую себя человеком. Не зная как еще иначе сообщить ему, что я в порядке, я просто посигналила.

Тень, которая время от времени сменяла свои позы, медленно отделилась от деревьев и зашагала в мою сторону. Калеб не спешил, и он все смотрел на машину, но я не могла понять может ли он что-либо разобрать на таком расстоянии и в темноте. Сердце мое замирало, я могла себе только представить, что сейчас будет. Что он скажет о моей первой пробе тренироваться.

Но когда Калеб очутился в машине, я поняла, что его настроение изменилось. Он был уже не такой злой, как все выходные, включая и сегодняшний день.

Я смотрела на него и не могла оторваться — таким красивым было его лицо, смоченное дождевыми каплями. Волосы тяжелыми мокрыми прядями облепили лоб и скулы, вдоль носа стекали мокрые ручейки, на мгновение собираясь над губой, а потом исчезая под подбородком. Это было слишком прекрасным образом, чтобы я могла так долго оставаться в стороне.

Дождь звучал где-то очень далеко, словно просто звук, а не явление природы… Калеб потянулся к магнитоле и приглушил музыку, звук дождя пробился громче за стекла, в теплую атмосферу машины. Теперь я отчетливо услышала, что мое сердце бьется будто бы в ожидании чего-то. Калеб услышал эту барабанную дробь. Его бровь приподнялась на миг, и невидимым движением, он прислонился к моей груди, распахнув куртку Терцо. Я ощутила холод, а за ним восторг, опекающий намного сильнее, чем прохладная кожа Калеба.

Он больше не злился!

— Почему? — прошептала я, зная, что ему не нужно будет объяснять.

— Это слишком тяжело для тебя, ты такая хрупкая, и нуждаешься в моей поддержке. Пока ты спала, я понял, что это слишком эгоистично, заставлять тебя волноваться еще и из-за моей злости на Прата. Тебе теперь будет нелегко.

Мне действительно было нелегко и самым тяжелым было осознавать, что Калеб на меня зол. А если теперь его отношение перемениться, возможно, я смогу прислушиваться к словам Прата. Неосознанно, но я противилась им потому что, хотела показать, мол, смотри, ты, ни чем не можешь мне помочь. Так я конечно бы задобрила Калеба, но разве это было бы честно по отношению не только к нему, но и к нашим отношениям?

— Теперь, когда я смирился, я просто хочу чтобы ты как можно скорее смогла себя контролировать.

Я улыбнулась, понимая, что Калеб боится влияния Прата на меня, но уж теперь я надеялась, что научена и не буду помогать ему, играть в глупые детские игры, в которых он делал из меня оружие против Калеба. И что самое странное Калеб никогда ничего не делал ему в ответ. Скорее всего, это было заслугой моих родителей, но так Прат играл против себя, еще месяц такого поведения и им просто надоест. И тогда Прату придется отправиться искать себе приключений подальше от нас, и, честно говоря, я, наконец, спокойно вздохну.

— Почему ты так против этих тренировок, ну кроме того что Прат просто тебя злит, как таковой?

Калеб не стал поднимать голову, и оттого что я не видела выражения его глаз, мне было не понятно, что он по-настоящему сейчас чувствует или думает.

— Это не важно, ты не должна переживать. Просто делай, как говорит Прат, как бы я его не любил истина одна — у него действительно много практики в том, чтобы помогать развиваться талантам подобным твоему.

— Но разве ты сам не хотел бы со мной заниматься?

Я заставила его лицо несколько приподняться, и он воспользовался этим для того, чтобы пройтись губами по моей шее. Но этот приятны момент не заставил меня окончить разговор, хотя натолкнул на другие мысли.

— Потому что Прат сможет настоять, ему почти не будет жалко тебя, и он будет тверд, а вот я так не смогу. Я просто еще могу позволить тебе мучиться и смотреть на это со стороны, и то очень далеко, но мучить тебя самому — никогда. Я просто слишком тебя люблю. Я считаю, ты еще не готова к тому, чтобы окунаться в подобный стресс.

— К сожалению, у меня нет выхода. Ты ведь знаешь, что я все еще боюсь засыпать, и мне даже подумать страшно, что история с Сани может повториться. А если эти неизвестно кто, снова найдут себе жертву, я просто не смогу опять пройти через все это…

— Я только потому и согласился, — Калеб полностью забрал свою голову из моих рук, но вместо этого он откинул сиденье назад и перетянул меня на себя. Мы лежали, молча, и наслаждались тем, как капли с шумом ударяются об крышу машины, как стучат в ветровое стекло.

Как же я любила, когда внезапно вокруг нас словно образовывался новый мир, без других людей, где мы могли быть лишь вдвоем.

Мы говорили о многом, полностью забыв о тренировках. Калеб рассказывал мне о чем мечтал, когда учился в школе, и как ему нравилась девочка в желтом фартуке которая жила по соседству до войны.

А я ему рассказывала обо всех домашних животных, которые у меня когда-либо были. Так мы могли говорить и ночь напролет, но вскоре Калеб вернул меня домой, так как с утра мне нужно было вставать в школу. А мне оставалось лишь гадать, чем он будет заниматься, пока я буду спать.

Так проходила эта неделя — в вечных тренировках. Почти всегда вечером, в холод, в дождь, в темноте и обязательно под присмотром Калеба, но сказать, что это были удачные встречи, я не могла. Безусловно, головная боль была уже не такой сильной, и еще я могла входить теперь в сознание Прата без каких-либо усилий, и все же я еще не понимала, чего он от меня добивается.

Пока мы занимались, Калеб сидел мрачный и почти не двигался, но и не смотрел на нас, он закрывал глаза, и подставлял лицо небу, будто бы с него светило яркое солнце. Но я чувствовала, что он все равно понимал и воспринимал происходящее. Только тренировки заканчивались, он тут же расцветал, успокаивался, и становился моим надежным Калебом. Как же мне была необходима эта поддержка, и он это понимал, потому увозил меня подальше ото всех, где я могла бы успокоиться и отдохнуть, закрыть, так сказать свое восприятие. Бывало, я засыпала ненадолго в машине, восстанавливая силы, а иногда просто дремала, а в это время он меня рисовал.

— Может, ты будешь не против еще одного занятия, — неожиданно вечером предложил мне он.

В это время он как раз закачивал один из набросков, что делал с деревьев, а я просто наблюдала за его работой и слушала музыку. Мне было так легко и спокойно в этом ограниченном мирке, что я была не способна о чем-то еще думать.

— Боюсь что волейбол, хор, занятия с мисс Крат и Пратом, и так уже слишком для меня, — почти простонала я.

Калеб оценивающе осмотрел меня с головы до ног и сказал:

— Ну, я бы не сказал, что ты выглядишь плохо. Просто хотел тебе предложить выбираться вместе со мной по выходным на пленер, могли бы вместе рисовать,…но я понимаю, это уже и так слишком большая для тебя нагрузка.

Я, затаив дыхание, выслушала эти его слова. Калеб не очень любил, когда я бывала с ним во время «глубокого рисования», потому что тогда он будто бы отключался, и переставал замечать все вокруг, и даже меня. Он считал, что это чуть ли не предательство с его стороны по отношению ко мне, а вот я это странным не считала. Возможно, в прошлом году меня немного задевало такая его необычность, но то, что на каждой второй работе получалась я, говорило о том, что даже в такой отключке он думал обо мне.

И по этой-то причине он не любил брать меня с собой на пленер. Самыми страшными картинами, которые возникали в его воображение, было то, что со мной что-то случиться, а он не заметит. Конечно же, Калеб преувеличивал, но все же старался избегать тех дней, когда я была свободна, для таких вот прогулок. А тут на тебе — я так давно его просила, и он предлагает мне сам.

Темнота сгустилась до той степени. Что, кажется, ее можно было ощутить на вкус, но Калеб продолжал рисовать, делая вид, что не замечает тишины после его предложения, и тут до меня дошло, что он ждет ответа.

— Ты же знаешь, как давно я хочу пойти с тобой на пленер, но ты не должен ждать от меня каких-то очень уж хороших робот — я так давно не рисовала.

Я несколько смутилась и, подумав о том, что он увидит мои никчемные рисунки, то… я даже не знала, что тогда будет. Но известно одно — я просто не переживу, если Калеб увидит какая я бесталанная.

— Вообще-то я недавно видел один твой рисунок — на нем Прат вышел… необычайно точно.

Какая-то примесь в голосе Калеба, напомнила мне о чем-то неприятном, я уже слышала подобные нотки раньше, но не могла понять при каких обстоятельствах, а вот в целом его слова звучали как комплимент.

— А ты о том рисунке, — протянула я, а про себя добавила — можно подумать я рисовала их тоннами. — Ну да, сама удивилась.

— Понятно, — коротко бросил Калеб, но я так и не смогла понять, что он об этом думает.

На следующий день, не дожидаясь звонка Калеба, я решила пробежаться к его дому, и даже если он еще не вернулся из Лутона — подождать. Грем всегда разрешал пользоваться его библиотекой. А сегодня и подавно — завтра суббота, значит, мне не нужно будет рано ложиться, и я смогу побыть с Калебом не только до их вылазки на охоту, но и дождаться его после нее. Возможно, лично я об этом уже давно думала, Калеб позволит мне остаться на ночь у него. Я не планировала ничего конкретного именно на эту ночь, но память о том, как он оставался в моей комнате, не давала просто так это забыть. Я просто напросто хотела заснуть и проснуться в его объятьях.

Время близилось к закату — тут, как и в любом уголке земли, осенью он наступал скорее, чем летом, но меня это не тревожило. Еще было светло, тени не успевали за мной, и сгущались очень далеко за спиной.

Переодевшись в спортивную одежду дома, я направила свои ноги по дороге огибающей лес. Если бежать по ней полчаса, можно было наискосок выйти к шоссе, соединяющему наш городок с главной магистралью, которая в свою очередь вела к Лутону. А на машине у меня это занимало намного больше времени.

Я бежала по тропинке, безразлично отмечая, как солнце окрашивает поле вдалеке в цвет загустевающей крови, но вовсе не пугалась. Лес казалось, только оживал с наступлением вечера, но я не слышала его звуков. В моих ушах играла музыка из плеера, случайные треки, записанные для меня Калебом. И я почти над каждой ломала голову, пытаясь отгадать, к которому периоду этого века она относиться.

Мне нужно было отгородиться от всего мира и даже от того, кого я любила больше жизни. Сейчас главной была эта дорожка и я, медленно наползающий закат, с жутким окровавленным днищем меня не пугал. За эту неделю я почти перестала думать о волках, впрочем, как и все в доме. Грем и Терцо считали, что волки должны были себя как-то проявить, а раз они этого не сделали, скорее всего, они просто убрались отсюда или залегли на долгое время на дно.

Я спала спокойно, мои сны больше не напоминали окровавленные кошмары о деревьях и волках, я выматывалась до такой степени, что просто не помнила снов на следующий день. Но это только ночные сны.

Выбежав к знакомой развилке. Я повернула на нужную дорожку — еще полчаса в таком темпе и я буду у дома Калеба.

Наверняка он пока еще не ждет меня, потому что сегодня у них ожидалось несколько зачетов — у него и Теренса. Но он всегда дожидался моего прихода, как и я того мгновения, когда мы снова увидимся. Я знала, что это несколько не правильно, и все же так не могла перебороть ощущения, что без него время всегда течет, не просто медленно, а мучительно медленно. А особенно донимало то, что, просыпаясь по утрам, и понимая, что не увижу его в школе, я иногда отчаянно не желала туда идти, зато вечера по праву оставались нашими. Даже Терцо смирился с тем, что я выросла настолько, чтобы не приходить домой слишком уж рано и проводить время больше с Калебом, чем с ними.

И так как сегодня мы не могли увидеться настолько же быстро как всегда, я решила дать своему телу дополнительную нагрузку. Тренировки с Пратом выматывали, и иногда это заставляло плохие воспоминания всплывать в моей памяти. Но бег подавлял их, и я могла отдохнуть мысленно, потому что здесь вокруг никого не было. Только природа, и ни каких существ, которые могли думать, таить в себе воспоминания, напрягать своими сожалениями — не было вампиров, людей и даже оборотней.

Но одним самым неприятным фактом, который был связан с тренировками, я все же утаила ото всех, возможно не полностью от Калеба, потому что он обрывочно видел мои воспоминания, и все же, остальные этого не знали. Но днем ко мне приходили странные сны-воспоминания о смерти и горе, каждый раз, стоило нам позаниматься с Пратом — я слишком уж сильно поглощалась его сознанием. Потому я подумывала над тем, чтобы попасть в чье-то не настолько захламленное сознание. Я не собиралась рассказывать об этом Прату — ему не стоило знать, на ком я хочу потренироваться, а в моем окружении было только два человека, чьи сознания, я была уверена, не могли скрывать в себе ничего плохо — это были Грем и Ева. И у него в данном случае были к этим людям свои интересы.

Честно говоря, я очень надеялась застать дома Грема, и чтобы он был один достаточно продолжительно. То есть, я могла ожидать, что Калеба не будет еще часа три — этого времени вполне может хватить, чтобы я время от времени, не перегружая себя, проникала в его сознание. Да это был с моей стороны не очень красиво, но я просто уже не могла выдержать пытку сознанием Прата. Да, меня стоило посадить только за то, что я просто видела в его воспоминаниях. Хотя в этом был и один позитив — я теперь точно знала, что Ева не сдалась натиску его чар.

Счастливая, и уставшая после пробежки я бесцеремонно зашла в дом, но не стала закрывать за собой дверь на замок, возможно, все-таки Калеб вернется раньше, даже не смотря на свои планы, я очень на это надеялась.

Грем, недоумевая, выглянул из гостиной, держа в руках стопками диски.

— Я и забыл, что ты сегодня заглянешь раньше. Будешь что-нибудь есть?

Это был любимый вопрос, который Грем задавал мне. Не знаю почему, но он чувствовала себя всегда значительно лучше, если ему удавалось меня накормить. Для этого всегда закупались самые лучшие макаронные изделия, заготовки для пиццы и готовые соусы, ко всему, и понятное дело я просто не могла устоять.

— Как всегда буду, особенно если есть спагетти.

— Сегодня с острым соусом и базиликом, — не без гордости заметил он. Было сложно сдержать улыбку, особенно если учесть, что именно с базиликом макароны любила Ева, но я этого ему не сказала. Теперь я пообещала Калебу, что больше не буду лезть не в свое дело, и позволю решать все их дела самим — притом, что двоим из троих уже лет по сто. И я как могла свое обещание держала. Конечно же, я выслушивала Еву, и то, что Прат все еще продолжает приезжать, Грем же наоборот, ведет себя так будто бы ее не замечает, хотя при этом остается всегда очень вежливым. И даже не смотря на то, что ее это ужасно задевало, Ева не отказывалась приходить к нам в гости. Во-первых, ее просто обожали мои родители и близнецы (впрочем, кроме Прата, близнецы обожали всех без разбору), а во-вторых, Ева просто не хотела опускать руки. Она не верила, будто бы это уже точка в их отношениях с Гремом. А Прат для нее просто оставался ширмой. Не знаю, насколько я ее уважала раньше, но теперь она была для меня наравне с Хемингуэем — этих двоих я теперь любила в первую очередь после Калеба.

— Буду все, — обреченно выдохнула я. Хорошо, что я теперь занималась спортом, иначе я себе могла только представить, насколько бы быстро расползлась моя фигура, от его угощений. И как все это вообще было странно — смотря на Грема, я всегда видела, не просто отца Калеба, но и почти своего второго отца, того, кого я просто не могла воспринимать как мужчину. И потому меня удивляло, что он нравился Еве. Но, наверное, дело было в том, что Грем и вел себя с Евой совершенно не как со мной.

Пока я уплетала спагетти, Грем сидел рядом и расспрашивал меня о прошедшем дне в школе, ну почти как Терцо. Тот тоже любил узнать обо всем, что произошло за день, будто бы ему своих событий было мало. Но я терпеливо отвечала на его вопросы. В некоторой степени я сочувствовала Грему, и уважала его за то, что он отказывался от Евы — он оставлял ее без права выбора, но давал шанс просто жить. Я, к сожалению, не могла все это объяснить ей, и все же, я старалась стать для него и нее просто слушателем. Даже не смела, возражать, если какие-то суждения Грема мне не нравились.

— Кстати я ее нашел, — неожиданно вспомнил Грем.

— Что? — промямлила я с набитым макаронами ртом. Грем рассеяно улыбнулся, машинально подав мне салфетку, хорошо, что еще сам не потянулся вытирать кетчуп, как я это делала близнецам. Я могла себе лишь представить, как будет рад Грем, когда Соня и Рики, наконец, возьмут в руки ложки и начнут пробовать есть сами. Вот будет ему место для маневров, пока что он был единственным среди нас, кого не утомляло кормить их. Даже всегда спокойная Самюель теряла терпение.

— То издание Хемингуэя, которое ты искала. По-моему, оно одно из первых в Англии.

Я в приятном предчувствии встречи с книгой, даже забыла на некоторое время для чего я в действительности пришла сюда, ну кроме, как еще ждать Калеба. Заварив себе чай, я пошла следом за Гремом наверх в библиотеку.

Эту комнату любили все без разбора. Старое тепло книг и деревянных панелей, словно нагретых солнцем успокаивало. Окно, маленькое и незатейливое, которое вовсе не давало света, было всего лишь украшением, без которого эта комната опустела бы. Я поставила кружку с чаем, на маленький столик, возле небольшой шкатулки, в которой возможно когда-то хранили драгоценности, и проследовала к тому же стеллажу, что и Грем. Он легко взмыл воздух и достал одну из потемневших книг с самой верхней полки. От этого в воздухе медленно начала оседать пыль и понятное дело я тут же расчихалась.

— Думаю, стоит как-нибудь сделать здесь уборку. Раньше мне всегда помогала Ева… — Грем затих, понимая, что вышел на скользкую дорожку.

Но я уже не смогла сдержаться:

— Вы все же решили отступить?

— Да. Но я поговорю с ней. Попробую объяснить в некоторой степени ситуацию, хотя даже не могу себе представить, как это объяснить, — Грем при слове «это» обвел руками себя. — Ты даже подумай сама, если бы Ева узнала кто я, разве она смогла бы продолжать любить меня? Нет, Ева милосердна и чистосердечна, но узнать такое для нее равносильно помешательству.

Я поджала губы, очень стараясь промолчать, и все же отозвалась на его слова:

— Это решать вам. Делайте что хотите, но оградите ее от Прата, она даже представить себе не может, что он за личность.

— Да, понимаю, но разве она меня послушает.

— Грем, — я дотронулась до его руки, и попасть в сознание было еще проще. Я могла одновременно смотреть в его глаза, и в то же время видеть себя со стороны Грема. — Вы один-единственный среди нас, кого она послушает. Прат — это всего лишь ширма. Но это не значит, что она назло вам и себе не продолжит с ним встречаться, пока это не заведет в худшие степи.

Кажется, Грем побледнел сильнее, чем это было возможно при его белоснежной матовой коже.

— Он не посмеет ее убить, — прошептал он.

— Он и не собирается ее убивать, но есть вещи, после которых, Ева вряд ли останется прежней.

Я и сама не поняла что делаю, но картинка, та, о чем просто мечтал Прат, живо и ярко встала у меня перед глазами и я передала ее сознанию Грема. Он дернулся на миг, и лицо его стало не просто суровым, оно словно заледенело.

— Да, действительно. После некоторых вещей Ева уже не будет прежней, — глухо подтвердил он, даже не понимая, что это именно я внушила ему картинку, — ты будешь тут? — Грем постарался взять себя в руки, но продолжая мысленно находиться в его сознании, я видела, что он все еще не пришел в себя от этой картинки, и мне стало ужасно стыдно. Неужели я всю жизнь буду так воровать чужие мысли и мечты, желания, страхи? Это было ужасной новостью.

— Да, почитаю тут — здесь теплее, чем у Калеба в комнате.

— Не замечал, — он рассеяно улыбнулся и пошел прочь из библиотеки.

Я так и замерла с книжкой в руках, смотря на его удаляющуюся спину. Грем всегда казался мне наиболее человечным среди знакомых мне вампиров, и теперь, когда я показала ему возможный сценарий того, что планировал Прат, это показалось мне гнусным поступком. Я чувствовала себя ужасно. И думая, о том, что теперь время от времени мне нужно будет влезать в его сознание, я почувствовала себя грязной и подобной Прату. Почему у меня сложилось такое впечатление, что Прат даже это задумал?

«Только не надо валить все на Прата», — протяжно пропело мне мое подсознание, — «Это ты придумала, а не он. Ты все еще хочешь повлиять на отношение Грема и Евы, и потому выбрала их. Ты ведь уже догадалась?»

Догадалась о чем? Я возможно еще не сходила с ума, но видимо мое подсознание точно. О чем я могла догадаться, но еще не знать? Но подсознание предательски молчало.

Потоптавшись так на месте, я пришла в себя, когда услышала, как внизу зазвучала музыка. Итак, Грем впал в задумчивость, потому что именно эти звуки появлялись в доме Гроверов, когда Грем пребывал на пике потерянности. Раньше я слышала эту музыку лишь тогда когда поиски Патриции заходили в глухой угол. Значит, Грем ощущал себя именно так. Но чтобы узнать это наверняка, я не собиралась пользоваться своим сознанием, нужно было хоть что-то оставить в его личном сохранении.

Я устроилась под окном и включила несколько ламп дневного света, удачно спрятанных от невооруженных глаз. Спустя несколько минут, мне показалось, что в доме хлопнула дверь. Но музыка продолжала играть, а значит Грем не уходил. Я прислушалась, но все оставалось по-прежнему тихо, по крайней мере, для моего слуха.

Но потом я начала отмечать разговоры и передвижения, которые вдруг стали ощутимы даже сквозь музыку. Кто-то явно засмеялся, и тут я уже не выдержала.

Выйдя на площадку третьего этажа, я села на самую верхнюю ступеньку. Слов не было слышно, но я хотя бы поняла, что в доме была Ева, и Грем видимо решил надолго не оставлять этот разговор.

Я медленно спускалась на ступеньках и приседала, если вдруг звуки доносились слишком резко. Не знаю, сколько это продолжалось, но из-за такой конспирации у меня уже болели ноги. Так я дошла вплоть до самой гостиной, и совесть почему-то меня не мучила. Я хотела знать, что предпримет Грем — поговорит с ней или же все-таки Ева просто так не сдастся.

Понимая, что возможно Грем уже давно следит за моим перемещением, я все же выглянула легонько из-за дверного косяка.

— Дай мне этот шанс забыть про тебя. — Ева отвернулась от Грема, и теперь я точно поняла, что стоит уносить ноги. У меня даже пятки зачесались. И в то же время любопытство не позволяло моему телу совершить быстрое бегство.

Но я сделала по-другому, я все же пошла наверх, держа попеременно связь то с Евой, то с Гремом, и забрав свои вещи, выскользнула спустя полчаса из дома Гроверов. Голова уже болела, и я чувствовала, что мне срочно нужно поспать. Не придумав ничего лучше, я просто нырнула в старую машину Калеба, разбитую в ту ночь, когда я рассказала ему об изнасиловании. Она стояла накрытая чехлом позади дома, потому замерзнуть или вдруг промокнуть, если начнется дождь, мне не грозило.

Я достала шоколадку с огромными орехами, а когда съела ее, тут же уютно устроилась спать. Но если бы я знала, что это принесет с собой, убегала бы подальше от дома Грема. Засыпая, я продолжала держать мысленную связь с Евой, и это привело к очень странным последствиям.

Мне казалось, я не просыпалась, но неожиданно, я поняла, что смотрю на дом Калеба, но ощущения себя самой у меня отсутствовало, пока я не поняла, что не в своем теле. Но сделать что-либо не получалось. Сознание Евы, было теперь сильнее, так как я находилась здесь даже не как гость, а вообще как просто наблюдатель.

Глава 13 б. Аналогия от Евы

Затемнение сознания

Не обманывай себя

И не дурачь себя.

Эта любовь слишком хороша, чтобы продолжаться,

А я слишком стар, чтобы мечтать…

Blackout (Muse) (перевод Alina)

Не понимая, зачем вообще иду туда, я направила свои ноги к дому Калеба, хотя честнее будет сказать Грема, потому что для меня существовал и был важен он один. Но чтобы приходить туда, мне постоянно нужна была дружба Калеба, со временем она превратилась в настоящую, но началась именно потому, что я хотела быть ближе к Грему. Возможно, Калеб обиделся бы, узнай он это, и в то же время его обида не продержалась бы долго — он должен был понимать, насколько сильно я люблю Грема. Я видела тот же огонь, бушующий во мне, с каким он смотрел на Рейн. Калеб верный друг, моя подушка для слез, отстраненный и смехом некогда реагирующий на слова о любви, теперь так же потерял голову от девушки.

И когда я увидела его чувства к Рейн впервые именно тогда я решила, что может и для меня не все еще потеряно. Неделя поездки Калеба с Рейн в Чикаго, дала мне не только надежу, но и луч света среди отчаянных грез, мечтаний и перечитывания романов о любви.

Я постучала, но двери никто не открыл, хотя слышно было, как в доме звучит музыка, тихая легкая игра на пианино почти всегда оставляла у меня такое впечатление, но лилась она громче, чем если бы кто-то играл — такую музыку слушал только Грем. Неспешно толкнув дверь, я потопталась на месте, ожидая, что кто-нибудь выйдет на этот звук, но ответом была лишь музыка. Тогда я чуть более осмелела и вошла.

Греем сидел в гостиной — поза расслабленная, на коленях книга, словно он спит, но стоило мне ступить в комнату как он тут же ожил — никаких признаков сна на его лице я не заметила.

— Один слушаете музыку? Вам не скучно в одиночестве? — спросила я и тут же спохватившись, добавила. — Простите, что без разрешения зашла, я стучала, но никто не открывал.

Греем нахмурился, и я уже было подумала, что может он сердится за мое вторжение.

— Наверное, я слишком увлекся… — Грем тут же посмотрел на меня виновато.

— Прости, не люблю делиться этой музыкой. Когда кто-то есть в комнате, мне кажется, он забирает в себя часть впечатления. А когда я один — музыка принадлежит одному мне.

Я уныло кивнула. Тонкий намек. Печальное бремя. Может действительно стоит вновь начать писать стихи — в прошлом году мне это хоть как-то позволяло справиться со своими чувствами и грустью. Боль от слов Грема проступала странными толчками. Боль и уныние. Когда это кончиться?

Еще раз, безвольно кивнув, я направилась к выходу, стараясь не думать, о том кого оставляла наедине наслаждаться своим спокойствием.

— Но если хочешь, останься… — слова были сказаны в порыве великодушия, и этим Грем задел меня еще больше. Жалость убивала.

— Не стоит…. Не буду мешать.

Я не заметила, когда Грем оказался возле меня — слишком быстро для такого мужчины как он. Хотя вряд ли и Калеб при своем более легком сложении мог ходить так быстро и бесшумно.

— Может, поговорим? — сказано тихо, так словно я просто передала ему домашнее задание для Калеба, и он переспрашивал с какого предмета.

Глаза Грема, серые, странным образом серебристые, смотрели на меня, как раз без тени жалости. Но и совсем уж чувствительными их назвать нельзя было. Спокойное безликое внимание к подруге сына.

— О чем? — не удержалась я. И тут же смутилась. В последнее время мое хваленое спокойствие, которое так часто убивало Бет, покидало меня, особенно когда рядом оказывался Грем. Он изводил меня своим равнодушием и убивал неожиданным вниманием, как вот теперь.

— Ева… — мягко начал он, прям как учитель физики из школы мистер Чан, когда мои оценки неожиданно казались ему ниже предыдущих, и он намеревался поговорить о моей успеваемости. — Думаю, есть о чем. Прат… он не тот человек, кто тебе нужен.

Кто-то хохотнул и, оглянувшись вокруг, я неожиданно поняла, что это была я. Хохот явно истерический, и напоминающий скорее Бет, чем меня.

— Да, — тупо сказала я, без каких-либо интонаций, — А кто мне нужен? — вопрос был задан резче, чем мне хотелось. Я тут же подняла руку к виску и закрыла глаза. — Простите, я… я не хочу об этом говорить.

На самом деле, я действительно поняла, что не хочу об этом говорить. Грем не мог ожидать от меня, что я тут же возьму и начну обсуждать этот вопрос, как просто со старшим человеком, когда сам он мне нравился. Нравился? Не подходящее слово — скорее тот, кого я любила, и кому назло встречалась с Пратом.

— Ева… — вновь позвал меня Грем, в его голосе прозвучало неудовольствие и нетерпение. Он легонько попробовал забрать мою руку от виска, тем самым оставив ее в своей ладони. От чего я сделалась безвольной.

Разве так бывает? — думала я, разглядывая свою руку, в его ладонях, неожиданно холодных, хотя в доме было тепло. Разве можно чувствовать такие разряды, разливающие по телу восторг, просто от одного прикосновения. Мне пришлось посмотреть в его глаза, чтобы понять чувствует ли он тоже самое.

Что-то такое было у Шекспира, в смятении подумала я. Его глаза пронзали меня насквозь, но мне не ставало не уютно, наоборот — я тонула в них. Грем и его прикосновение вовсе не сковывали меня — я все еще продолжала дышать, но что вдруг случилось с сердцем? Это мое сердце бьется неровными толчками? Или я просто уже начинаю бредить от сладкой истомы его прикосновения? Это кажется из курса по биологии или химии, когда наши тела в стрессовой ситуации вырабатывают адреналин, и он ускоряет биение сердца. Да уж, Грем и его присутствие один сплошной стресс!

Но следующие слова Грема повергли сердце уже не в адреналиновый бег, а какой-то краш-тест.

— Ты и я… этого не будет, поверь для твоей же пользы. Не пойми меня не правильно, — ты мне нравишься, больше чем я хотел бы это понимать, но это ничего не изменит. Я не тот, кто тебе нужен. Но и Прат тоже. Ты не должна ему верить.

Не знаю, что меня поразило больше: слова о том, что я ему нравлюсь или о том, что мы не можем быть вместе.

Мне стало до горечи стыдно. Грем говорил со мной словно, я все еще ходила в детских платьях и игралась в куклы. Сил что-либо ответить на его слова не было. Это был конец! Его слова, все, полностью, включая слова о Прате, убили во мне надежду, гордость, слезы, и даже тот отчаянный стук сердца, который я ощутила, когда он прикоснулся ко мне. Хотя нет, сердце билось, просто на один миг, мне показалось, что его стук полностью затих.

Я поняла, что действительно ни чему не быть. И потому не могла отозваться на его слова, или вообще хоть как-то ответить. Я медленно и осторожно вытянула свою руку из его прохладных пальцев — одно долгое мгновение он сопротивлялся, а потом отпустил. Но покалывание в пальцах от его гладких, холодных рук, словно он только что играл в снежки осталось. Так и не подняв головы, я попятилась прочь из этой комнаты, где по-прежнему звучала красивая музыка, оставляющая сейчас запись в моей памяти — вряд ли я теперь смогу быть спокойной, если вдруг ее услышу. Главное было уйти подальше — от его безразличия и пронзающих глаз, которые мне тоже больше не забыть.

Права была Рейн, мне нужно было уехать отсюда, забыть о нем. Но смогу ли я сделать это теперь, когда почти целую неделю и последние эти три дня я была с ним так близко, видела что он не так уж и равнодушен?

Я продвигалась спиной назад к выходу в холл, а лицо Грема меняло свое выражение.

— Ева… Ева, так не должно быть! И мне не хочется разрушать что-то в твоей жизни! Ты просто не понимаешь — я не смогу сделать тебя счастливой. Представь себе, что у нас не только большая разница в возрасте, но и что мы из разных периодов времени. Ты так молода, и твою молодость нельзя растрачивать на меня.

Это правда. Он был старше. Он делал меня несчастной. Я читала, что во время сильных переживаний или эмоций, можно почувствовать физическую боль. Но чтобы такую! А боль лишь нарастала, когда я видела, что глаза Грема вовсе не пусты и безразличны.

— Не надо… ничего… говорить, — тупо уставившись на него, отозвалась я. Горло сдавило, я понимала, что еще чуть-чуть и не смогу дышать, — Просто замолчи! — я даже не осознала, что перешла на «ты». — Не хочу ничего слышать! И я буду встречаться с Пратом!

Неужели это я! — билась судорожная мысль, — это всегда спокойная я кричу?

Грем посуровел. Его лицо в один миг приняло странную серую угловатость. Но вовсе не утратило своей привлекательности. Его лицо, бледное, зависшее надо мной, убивало красотой и идеальностью. На миг мне не хватило, дыхания, но я поняла, что просто забыла дышать.

— Разве это выход?! Ты же не сделаешь этого мне назло?!

Я затихла. Не сделаю? Еще как сделаю! Назло ему, назло себе. Пусть мне будет еще хуже, пусть все внутри болит и содрогается, но одна я больше не буду. Пусть он видит это, пусть, пусть, пусть!!!

— Дай мне этот шанс забыть про тебя, быть счастливой, если других шансов не осталось!

Грем болезненно скривился, и те чувства, что он так тщательно скрывал, проступили наружу. Мы страдали оба. Но он не хотел этого понять. Он сопротивлялся.

Я остановилась. Руки сами собой взлетели вверх, чтобы запутаться в моих густых волосах, я безучастно смотрела на него. Что я здесь делаю? Чего ожидаю? По законам жанра, мне нужно уходить, убегать, от злосчастного Байроновского персонажа которым теперь был Грем. Мрачный, обеспокоенный, воплощение моих мечтаний, изысканный той притягательностью, о которой я читала в книгах, и внезапно нашла. Он смотрел на меня уже не с сожалением, — это были чувства, которые я хотела увидеть, но не после его слов.

Что же я делаю? Почему стою? Почему молчу? А он по-прежнему рядом. И я вижу, как руки Грема дергаются, будто бы он хочет протянуть их ко мне, и не рискует.

— Больше никакой доброты! — вдруг выдала я, наконец понимая, что мне нужно делать. Рвать связи, рвать хорошие отношения. — Никаких сожалений. Никаких твоих высказываний на счет Прата. Оставь меня и себя в покое. В конце концов, у тебя нет прав, чтобы мне что-то советовать.

Почему эти горькие, отвратительные слова, так разъедают мою кровь? Грем тоже не был счастлив. Но я уже взяла себя в руки. Я всегда брала себя в руки, и все становилось на свои места. И тогда я могла смириться со всем.

Я приблизилась к нему вплотную, Грем смотрел на меня. Он знал, что я хочу сделать. И он не отступил. Грем хотел того же. Но движения его тела этого не выдавали: руки в карманах, глаза внимательно следуют за мной (я боялась даже про себя сказать, то слово, каким описывались его чувства), лицо склонено в мою сторону. В первый и последний раз.

Я привстала на пальцы, даже с моим ростом, нужно было это сделать, чтобы быть на уровне его глаз, и запустила руки в его волосы, шелковистые, намного теплее рук. Грем закрыл глаза, а я оставила их открытыми. Если мне представилась возможность, то я буду видеть все его чувства в этот момент.

Потянувшись к его губам, так словно была просто обязана это сделать, чтобы остановить боль, нараставшую в моем сердце, я вдруг поняла, что Грем опередил меня на долю секунды. Его корпус качнулся в мою сторону, при этом, так и не выпустив рук из карманов. Пассивно-агресивно Грем накрыл мои губы своими… и я вспомнила, что в мире существует свет. И он был в тот момент между нами. Его губы стали тверже и настойчивее, более тонкие чем мои, они, тем не менее, приносили то ожидаемое чувство восторга.

И вот, он уже сжимал меня, сильнее, чем я могла ожидать и слаще, чем мне грезилось. Я знала, что в эти мгновения он был все же моим, как бы ни сопротивлялся этому. Действительно один миг растянулся в века, а я думала, что поэты не понимают, о чем пишут.

Он был страстный. Он был жгучий. Грем был сейчас со мной. И пусть это в первый и последний раз.

Где-то в доме хлопнула дверь, но мы не остановились, лишь между нами сейчас существовала реальность.

Я горела, и он сжигал мое тело, насквозь прожигал губами и сам полыхал.

Когда Грем подхватил меня на руки, я знала, что повторения этому не будет, и все же не сопротивлялась. Только сегодня, только сейчас!

Пусть огонь горит!

Пусть огонь сжигает

Чувства изнутри,

Боль пусть исчезает.

Я забуду мысли,

Руки деревенеют,

Звуки,

Время, исчезает.

Быть с ним не умею.

Дорога наверх заняла мало времени. Не знаю, может просто оно утратило смысл, и сжалось для меня в секунды, но я не обращала внимания на это.

Грем тоже открыл глаза и теперь его зрачки были черные, словно от темноты, но меня это не испугало, и не удивило. В Греме всегда было что-то опасное, то, что он скрывал ото всех, но что я ощущала.

Мы лежали на бархатистом покрывале, и когда Грем помог мне снять свитер, я острее почувствовала покалывания его ворсинок об воспаленную, от непривычно холодного прикосновения Грема, кожу. А его руки казалось, одновременно были повсюду, и это не отупляло, а только подстегивало меня к действию.

Я оторвалась на миг свои губы, и привстала, чтобы стащить с него кофту, а за тем футболку. Он не сопротивлялся, приподнявшись на локтях, Грем снова потащил меня на себя.

Когда во второй раз я прикоснулась к его губам, снова взорвался этот же свет. Я ощущала, как у меня начинают трястись руки. Грем медленно избавился от моей юбки и белья, я же возилась с его застежкой на джинсах, но Грем сам снял их и тут же вернулся ко мне.

Я всегда думала, что в первый раз мне будет страшно. Страха не было, одно горячее дыхание и желание, пропитавшее насквозь нас двоих.

Губы Грема оставили мое лицо и принялись за шею, опускаясь неторопливо вниз.

— Ева, — он шептал мое имя, вдыхая мою кожу, словно мог впитать ее в себя и от этой сладостной истомы, сердце колотилось, словно и не сковано грудной клеткой.

Я промолчала, боясь, что если отвечу, он остановится и то, что происходило между нами, станет ужасным кошмаром.

Но он не остановился.

Больно не было, крови почти тоже, но ее появление в скором времени повергло Грема в шок и отчаяние. Он мне ничего не сказал, и все же я ощущала его молчаливый протест. И в то же время, я была слишком счастлива, чтобы отметить какой он был напряженный.

Я полулежала на нем, а голова моя покоилась на подушке и, посмотрев на Грема, я смутилась. Он резко схватил меня за талию и притянул к себе страстно и жестоко, полностью прижимая к себе. Так он замер зарывшись лицом в мои волосы, что накрыли нас плотной густой завесой. Он вдыхал и выдыхал резко их запах, от чего этот жест показался еще более интимным, чем все, что было перед этим между нами.

Он жадно припал к моим губам. Жадно и болезненно, но так жизненно необходимо, что я даже забывала, что нужно дышать, и возможно от недостатка кислорода, все было так реально четко и прекрасно.

— Зачем ты мне позволила? — шептал он, а я по-прежнему молчала. Слова сейчас могли только испортить все. Я знала, что не сдержусь и начну его умолять, чтобы мы были вместе. И дело было не в гордости, а в самом Греме. Он согласиться и без жалости тут не обойдется.

Зачем? А действительно зачем? За тем, чтобы мой первый раз был с любимым человеком, именно потому, что с ним самим я быть не смогу.

Я старалась сопротивляться сну, и пыталась сосредоточиться на поцелуях, которыми осыпал мое лицо и шею Грем. Но я заснула, впервые за последний месяц крепко и быстро. А когда проснулась, за окном было темно. Греем лежал рядом и, как и раньше обнимал меня, столь же тесно. Я приподнялась над ним, он делал вид, что спит, но я чувствовала, что это не так. Не знаю, откуда взялось это ощущение, что он как-то незримо следит за моими движениями. Так было легче и для него и для меня. Я не хотела говорить, и ничего не хотела слушать. Я и до этого понимала, что продолжения всему этому не будет. Грем ни чем мне не обязан.

Я наклонилась и поцеловала его осторожно, едва касаясь. Ни каких слез. Ни каких слов. И пока не появилась боль и пустота, мне нужно было уходить.

Встав с кровати, я принялась одеваться, все ожидая, когда меня накроет удушливая волна стыда. И хоть я боялась даже подумать об этом, но я ждала, что Грем перестанет притворяться и поднимется с кровати. Всего лишь еще один поцелуй.

Я скорее почувствовала, чем заметила Грема рядом. Он обнял меня сзади, тихо, слишком быстро, чтобы я мола вздрогнуть от неожиданности.

— Ты думаешь, теперь я тебя отпущу?

Я престала дышать. А сердце биться. На один короткий миг я позволила себе прижаться к нему в ответ, и поверить, что между нами действительно любовь. Вот она жалость. Нет, даже не жалость — обязательство, ответственность. Стоило ожидать этого от Грема.

— Не о чем говорить.

Ни слез, ни сожалений. Я отстранилась от своих ощущений. Так не будет, решила я. С сегодняшнего дня я начну сама распоряжаться жизнью, не смотря на чувства.

— Есть о чем, — еще тише прошептал он.

Дрожь. Это не холод, это чувства пробираются наверх.

— Нет.

Я не хотела, но он заставил меня обернуться. Его нагое тело, идеальное и прохладное, напомнило мне о том, что между нами было. Этой дрожи я позволила пройти по позвоночнику, но не дала влиять на решения. Так же как и поцелую Грема, желанному и от этого горько-сладкому.

— Это ничего не меняет.

— Меняет. Многое меняет!

Грем принялся еще что-то говорить, но я уже наглухо закрылась и просто смотрела на него. Я его любила, я его желала, но, то, что случилось, не изменит его чувств ко мне. Возможно, я ему нравлюсь, но он не хотел быть со мной. И если во мне когда-либо были задатки гордости, именно они сейчас не позволили мне что-либо сказать или заговорить с ним.

— Тема закрыта. Ты и я, этого не будет… для моей же пользы, — я повторила его недавние слова, слано читала параграф из учебника.

— Теперь все изменилось, — настаивал Грем, начиная не на шутку злиться.

Но неведомое доселе упорство во мне, не позволило продолжать разговор.

— Спокойной ночи.

Я мягко поцеловала его в губы, и попыталась вывернуться из кольца рук, но они стали крепче обычной хватки. Грем один раз хорошенько встряхнул меня, сильнее, чем я ожидала. Я отметила его мускулистое тело, но не знала, что он настолько силен.

— Это еще не конец разговора. После того, что сегодня произошло, я не позволю тебе быть с кем-то другим.

Я глупо улыбнулась. Сколько самоуверенности! Грем ничего не понял. Хоть я и сама не до конца осознала, что делаю.

Наконец мне удалось вывернуться от него, но я не бежала, а спокойно ушла. За мной Грем не пошел.

Пока я ехала домой, мыслей не было. Дом не пустовал, к сожалению. Бабушка была человеком ненавязчивым, только пока не видела, что что-то произошло, а тогда от нее не отделаешься.

Ступор от содеянного все еще не проходил, поэтому я одела дежурную улыбку, которой пользовалась в последнее время, когда началась наша странная связь Грем-Я-Прат.

Бабушка смотрела «Секс и город», смотрела громко сказано — храпела перед телевизором, по которому показывали «Секс и город». Это было удачей. Я тихо поднялась наверх и сразу же пошла мыться, чтобы смыть с себя следы своего поступка.

Я просидела под душем полчаса, а пустота все еще не проходила. Мне показалось, что пустота еще хуже ощущений.

Но к тому времени, как я высушила волосы, мое отражение улыбалось мне в ответ, лицом бледной, и все же странно симпатичной девушки. Жалко было только то, что я полностью смыла с себя его запах, ведь от этого пропало ощущение, что он все еще со мной.

Я еще раз спустилась вниз, проверить бабушку. Она спала, как и раньше. Выключив свет и накрыв ее старым клетчатым пледом, я тем не менее оставила включенным телевизор — с ним она лучше спала.

На кухне я поела, продолжая глупо улыбаться — мне было хорошо, пустота сменилась эйфорией. Я чувствовала себя как никогда прекрасно. Моя посуду и убираясь на кухне, я тихонько напевала — и сама же морщилась от пения — голоса у меня почти не было, зато был слух.

Проверив в очередной раз перед сном окна и двери (после нападения Дрю, я постоянно так делала), я взглянула на бабушку — она лишь удобнее устроилась в кресле. Я не стала ее будить, чтобы она шла спать в кровать, потому что она как и я мучилась бессонницей, но думаю по другим причинам.

Спать вовсе не хотелось, и звуки телевизора смешанные с тишиной и храпом, не нагоняли дремоты. Я захватила со столика книгу, что дала мне Рейн и пошла наверх.

Не включая свет, я прошла во внутрь и поежившись от холода поняла, что открыто окно. Закрыв его, я лишь тогда включила ночник. Этот звук странным эхом раздался по комнате — словно я здесь была не одна. Крутнувшись на месте, я тут же прижала ладони к сердцу — я не ожидала увидеть в кресле Грема.

— Ох! — все что я смогла выдохнуть. Это словно дало толчок в моей голове, мыслях и ощущениях. Чувства нахлынули одновременно и почти снесли меня с ног. Но Грем этого не заметил.

Он был ужасно зол, и об этом говорили не только бледные подрагивающие губы. Его глаза сверкали недобрым огнем, при этом стали темнее, чем я привыкла видеть. Его лицо пугающе прояснилось.

— Убежала, как трусливый кролик! — рявкнул он, а я тут же осела на постель.

Грем был одет в черный спортивный костюм, словно собирался на пробежку. Я даже не подозревала, что он занимается спортом, хотя стоило, особенно после того, как я видела его тело.

Волна стыда заставила меня потупиться и опустить глаза в пол. Я чувствовала, как пылают щеки и никак не могла с этим справиться. Что же он обо мне подумает! — ужаснулась я.

— Опять будешь меня игнорировать? — Грем подался вперед на кресле, и я неосознанно накрылась одеялом — хотя защитой это было никакой.

— Почему же, — тихо ответила я, пожимая плечами, — как вы сюда попали? От окна до земли шесть метров!

Начисто проигнорировав мои слова, Грем обратил свое внимание и злость на другое:

— Значит уже на вы?

Грем выпрямился и нарочито медленно направился к постели. От его чувственной походки, мои мысли тут же вернулись к тому, что было днем. На эти воспоминания отозвались покрасневшие щеки и тугой узел, сжавшийся внизу живота. Я снова хотела испробовать то, что было днем, и оттого я почувствовала себя развратницей.

Грем остановился и завис надо мной, а я закрылась от него водопадом волос, густых и достаточно непроницаемых, чтобы он мог видеть мои глаза в данный момент, а также пылающие щеки.

— Так не будет! — заявил он мне.

Настойчивость, с которой он говорил, заставила меня посмотреть на него с возмущением.

— Как не будет? Да что вам нужно?! Я же оставила вас в покое? Разве не этого вы добывались? Ведь именно этого! Не так ли?

— Нет! — жестко сказал он, и тут же как-то странно замолчал.

Я услышала, как внизу прекратился храп, на несколько мгновений между нами повисла тишина, во время которой мы гневно мерились взглядами. Храп возобновился.

— Да! — прошептала я, — именно это вам и нужно было — оставить вас в покое.

Он нагнулся надо мной, и, подавшись назад, я уперлась в спинку своей старой потрепанной кровати, некогда принадлежащей моей маме. Опустившись на одно колено на кровати, он уперся руками с двух сторон, от моей головы и дразнящее втянул запах моих волос.

Таким Грема я прежде не видела, это был не отец Калеба, вечно рассудительный и спокойный, а опасный, притягательный мужчина которого невозможно не желать.

— Ты уже не будешь ни с кем другим.

— А тебя это не касается, — процедила сквозь зубы я, понимая, что совершенно не могу владеть собой, когда он рядом. А тело уже предательски дрожало. От Грема веяло холодом, опасностью, и чем-то таким свежим… словно запахом леса, после дождя.

— Я тебя предупредил. Никакого Прата!

— И я тебя тоже, это тебя не касается!

Грем улыбнулся самодовольно и все же по-доброму.

— Твоя реакция говорит об обратном.

Вот такому Грему было еще сложнее сопротивляться.

Я просто не знала, что на это сказать, так как глаза Грема меня обезоруживали.

— Ты ведь и сама это знаешь, — он оказался еще ближе, и ему наверняка стало видно, как заблестели мои глаза.

— Я тебе не нужна — не о чем говорить, — из последних сил я попыталась казаться равнодушной, как делала это все те годы, что любила его. Раньше удавалось, но не после того, как я ему отдалась. И Грем это не только понимал, но и видел в моих слабых попытках защитить свое самолюбие.

— Теперь мы будем об этом говорить, — твердо сказал Грем.

— Нет. Нет. Нет.

Он делал мне еще больше больно, своим упорством, потому что так и не опроверг мои слова — не сказал, что я ему нужна. Ему просто не нравилась конкуренция Прата.

— Да, — настаивал на своем Грем, и именно после этого последнего слова, из моей памяти полностью стерлось, что Грем — отец Калеба.

Он властно подтащил меня к себе, и тут уж я не сопротивлялась. Его руки распахнули мой халат, таким движением, словно все, что было под ним, давно уже принадлежало ему, при этом его глаза не позволяли моим отвернуться. В то же время я с силой ухватилась в его волосы и притянула голову к себе.

В этот раз близость была быстрее, короче и намного страстней, словно мы не виделись давно. Но уходя, Грем поцеловал меня очень нежно. Его рука накрыла мою наготу одеялом, хотя он задержал свою руку на моей груди. Я не позволила ему тут же отстраниться и поцеловала сама — дольше, тяжелее, будто бы с горечью при расставании.

— Мы поговорим обо всем завтра, — пообещал он, и исчез в темном пролете окна, словно вышел в дверь. Я тут же бросилась в ужасе за ним, но в темноте лишь заметила, как он проворно движется вниз по старой яблоне, ветки которой близко подходили к окну. Это было почти реально, что он мог до них дотянуться… и все же, я была сбита с толку.

— Нет, не поговорим, — прошептала я вдогонку ему, этой темноте и дереву, словно они были его соучастниками.

Я или нужна или нет. По-другому не может быть.

Завтра я смогу целый день пробыть на парах — Грем туда, скорее всего не приедет, не желая натолкнуться на Калеба. А в субботу мы едем в Серые леса с друзьями и школьниками на ежегодную вылазку на природу.

А в воскресенье я поеду к родителям на целую неделю. То, что будет потом, уже не тревожило. Я смогу там просто отдохнуть.

Решив для себя это, я вновь вернулась в кровать, но перед этим поправила все следы очередного своего нечестивого падения.

Глава 13 в. Тренировки

«Богатство не в самом обладании богатством,

а в умении целесообразно пользоваться им»

Сервантес

…Где-то стучал молоток, или что-то будто бы упало. Я не сразу же пришла в себя. Потому и не поняла, что так раскаты грома оглашают ночную улицу. Сонная, разбитая и уставшая после того чему свидетельницей стала, я была беспредельно рада, что мне удавалось хоть сколько-то блокировать ощущения и почти не смотреть на то, что происходило два раза между Гремом и Евой. Что я там говорила, будто бы эти двое единственные люди, у которых незахламленное грязью сознание? И вот последствие моей наивности — я была свидетелем всего того, чем Грем и Ева вряд ли хотели бы со мной поделиться. И самое ужасное, что я частично помнила то, что чувствовала Ева, когда Грем к ней прикасался. Дрожь отвращения прошла по моей коже, так словно я принимала в этом участие. Да уж, знали бы они, что сегодня нас в спальне было трое, наверняка не обрадовались. Я побывала в лучшем сне Прата.

Посмотрев на часы, я поняла, что уже часов одиннадцать вечера, а по тому, что Грем забегал к Еве в спортивной костюме, узнала, что они уже ушли на охоту, но зайдя в дом, я нашла Калеба.

Он тут же бросился ко мне.

— Где ты была? Я уже начал переживать.

Я посмотрела в его глаза уставшим тяжелым взглядом, и поняла, что не могу держать в себе все то, что увидела. Взяв его за руку, я обнажила участок кожи на запястье, именно там, где прощупывается пульс, потому что знала, так Калебу будет легче сосредоточиться на воспоминаниях — пульс задавал ритм.

Прошло минут пять, и Калеб сначала недоумевая из-за моего поведения, застонал и отдернул руку.

Он старался подавить улыбку, но у него это не выходило:

— И ты видела это все?

— К моему огромнейшему сожалению. Чувствую себя так, словно побывала в самом лучшем сне Прата.

Калеб хохотнул, и это тоже вызвало у меня некое подобие улыбки.

— Даже боюсь спросить, — он закусил губу, — хочешь сказать, Прат любит и парней?

Я осуждающе посмотрела на него, и пошла в гостиную, не зная, что ответить.

— Лучше не спрашивай. Всего того, что я видела в воспоминаниях Прата, наверное, нет даже в камасутре. Люди, вампиры, были даже девушки-оборотни, Человечные, Бесстрастные, мужчины. Всех не перечислить. Скажем так, он себя не ограничивал, но мечта о том, что они втроем с Евой и Гремом, тоже присутствовала.

На лице Калеба было написано отвращение и в то же время сожаление, потому что он понимал, что это все я видела, и потому так избегала тренировок, особенно сегодня.

— Если хочешь, давай я буду с тобой заниматься, мне не нравиться, что тебе приходиться все это видеть.

— Думаю, я уже могу продолжать, после того что я видела сегодня… вряд ли совесть может мучить меня больше.

Шепот тоже болезненно отдавался в голове — словно кто-то прошелся по зубам дробильным устройством. Калеб понимающе замолк, отметив видимо мой болезненный вид.

— Тренировки выматывают тебя — это расплата за желание обладать тем, что еще не полностью принадлежит тебе.

Это было точно сказано. Я все время думала о своем даре, словно об артефакте, украденном из музея «Странных вещей». Он явно не подчинялся мне так, как бы того хотелось. И все же я продвинулась уже достаточно далеко, чтобы вдруг оставить тренировки. И почему-то неприятие этих тренировок Калебом, лишь больше меня подстегивало продолжать. Я хотела ему доказать, что не слабая, что ни чем не хуже остальных.

Калеб опустился на диван, понимающе обнимая.

— Я должен идти на охоту со всеми, но лучше останусь с тобой. Ты хочешь этого?

— Конечно, но…

— Тебе не стоит опасаться за меня, или за чью-то безопасность, — мягко увещевал он. Одним быстрым движением Калеб заправил за ухо прядь моих ужасно растрепанных волос. Наверное после того как я спала вид у меня был ужасный, волосы давно должны были вылезти из «конского хвоста» с которым легче было бегать. Я вовсе не красилась, и не одела украшений, выглядела я не особо притягательно. По крайней мере думала именно так, но глаза Калеба словно и не отмечали этих деталей. С ним всегда все было проще.

— Хочу. И хочу остаться здесь на ночь… — но лицо Калеба начало меняться, и я тут же быстро добавила, — Я помню, о чем мы договаривались, что ты должен поохотиться перед Этим. Но я просто хочу переночевать у тебя.

Калеб уже перестал хмуриться. Но как оказалось, самым сложным был убедить не его, а объясниться с родителями. Это благополучно развязала Самюель, она сама взялась все сказать Терцо.

На следующий день я думала, что мне будет невыносимо трудно посмотреть Грему в глаза, но как оказалось, тот Грем что был передо мною, разительно отличался от того Грема, что я вчера видела с Евой, потому было легко не ассоциировать их.

Стоял погожий осенний день, и, не смотря на то, что было светло, Прат все же уговорил меня позаниматься, причем без Калеба. Я знала, что он уехал на весь день, а заняться было нечем. Я, конечно же ожидала прихода Евы, надеясь, что она если и не захочет поделиться тем что произошло вчера, то возможно, зайдет просто так, а я уже попробую воспользоваться своим преимуществом, чтобы понять о чем она думает.

Я все не решалась идти на улицу, чтобы присоединиться к Прату, потому что, то смотрела на подъездную дорожку, ожидая увидеть минивен Евы, то смотрела на телефон, а вдруг там сообщение от Калеба. Прибрав на кухне последствия завтрака близнецов и быстрого сбора Самюель, я все же пошла на улицу.

Прат развалился на земле, так будто бы лежит на сочной траве, а не жухнущем ковре из листьев. Пролежи так несколько минут я уже простудилась бы, ему же понятное дело было нипочем.

— Знаешь, думаю, тебе стоит забыть о Еве.

Я кинула на землю теплый плед, что захватила с собой, листья, еще не совсем высохшие после недавних гроз неприятно заворочались и зашуршали словно живые. Я устроилась на земле, возле дяди, и надменно улыбнулась. Знал бы он то, что знала я, то понял бы причины моей радости.

— По-моему мы уже это обсуждали, — лениво покачал головой Прат. — Пока она отвечает на мои ухаживания, я буду продолжать ухаживать.

— А-а, — протяжно отозвалась я. — Ну тогда удачи.

Прат не смог не заметить, моей довольной улыбки.

— Чему радуешься? — его явно нервировало мое хорошее настроение. Интересно почему?

— А почему бы мне не радоваться? — вопросом на вопрос ответила я. — Погода хорошая, скоро мы едем всей компанией и другими учениками из школы на совместный отдых, и я смогу целый день пробыть с Калебом. Под ногами не будешь мешаться ты, и никак не сможешь влиять на его настроение.

— А-а, — теперь протяжно протянул Прат, но в уголках его губ залегла складка, которая меня насторожила. Я повернула голову в его сторону, оторвавшись от созерцания того, как блестит крыша дома сестер Стоутон, в дневных прохладных лучах осеннего солнца.

— Или ты уже придумал какой-то гадкий способ испортить нам обоим настроение?

Прат наиграно удивленно поднял гладкие черные брови, такие ровные, словно их создавал стилист, они выгнулись над темными глазами, опушенными густыми ресницами. Глаза для кого угодно могли бы показаться красивыми и такими по-детски честными, что хотелось заплакать, но не для меня.

— Попробуй, узнай, — тихо сказал он, и его улыбка стала еще шире.

Мне даже не нужно было в это раз закрывать глаза, я просто прошла сквозь его сознание, и поняла, что Прат почти ничего в этот раз и не почувствовал, но вместо того, чтобы что-то узнавать — я показала ему несколько ужасных картинок из его памяти.

Прат вскочил на месте. Но вместо раздражения и злости он восхищался — не та реакция, на которую я рассчитывала.

— Ты сеешь страх… — Прат слишком уж радостно смотрел на меня. Его восхищение меня невольно потешило, и в то же время смутило.

— Не совсем… хотя концепция верна. Я могу посеять страх. Я многое могу сделать в сознании человека.

— Не слышу энтузиазма! Я бы многое отдал, лишь бы заполучить такой талант.

Почему-то я не сомневалась.

— Я лишь недавно поняла, что могу влиять на сознания…

— А я как раз этого и ждал. Я догадывался, что ты должна уметь влиять, командовать, подчинять. И все же твоя ментальная хватка еще слишком слабая, чтобы действительно кого-то заставить, сделать что-либо.

Я тоже приподнялась, но вовсе не разделяла его энтузиазма, мне стало страшно. Наверное, Прат это ощутил:

— Ну, теперь попробуй еще раз!

— Я не хочу! — не смело возразила я, но Прат, был слишком уж полон энергии.

— Вчера мы кое-что узнали о волках, — неожиданно выдал он. — А так же о Той девушке…

— Сани? — я обхватила себя руками. От напряжения и страха адреналин в крови повышался.

— Да, о Сани, хочешь узнать? Так попробуй, узнай.

Прат медленно отступал от меня, и, мучимая противоречиями, я неспеша двигалась за ним. С одной стороны я понимала, что Прат может лгать, а с другой, все вокруг меня скрывали все, что было связано с этими волками.

— Ну же, разве тебе не интересно?

Я кусала губы, и все же шла медленно за ним. Ворвавшись тайфуном, я снесла полностью все преграды, уже не отстраняясь от каких-либо воспоминаний в его голове, но из-за этого информации было слишком много, но главное, что я смогла!

Адреналина в крови поуменьшилось, и на меня снизошло ликование и веселость! Я смогла, я не побоялась! Прат весело подхватил меня на руки и закружил. Даже не смотря на усталость, я смогла сделать все то, о чем мне говорил Прат.

— Как успехи?

Сквозь радость до меня не сразу дошло, что глухой и отрешенный грубый голос принадлежит Калебу. Высвободившись из рук Прата, я увидела горящие недобрым огнем глаза Калеба.

— Я смогла!

Я кинулась к Калебу, но его руки приняли меня прохладно. Он даже на меня не смотрел! Его глаза были прикованы к Прату, а тот отвечал Калебу ехидным злобным взглядом.

— Что происходит? — дрожащим голосом спросила я.

— Не знаю, спроси у своего так называемого дяди. Думаю, он найдет нужную ложь, чтобы тебе объяснить.

Калеб неумолимо высвободился из моих требовательных рук, и побежал прочь. В отчаянии смотря ему вслед, я не сразу же обернулась к Прату.

— Что ты натворил? И не старайся отвертеться!

По довольному взгляду Прата, который говорил что он и так уже добился того чего хотел, я поняла что он и не собирается отпираться.

— Ничего. Просто заставил подумать твоего любимого, что имею на тебя виды, и мне удастся заставить тебя думать обо мне как-то иначе, чем о дяде.

Я пораженно и непонимающе уставилась на Прата.

— Но ты не пытался. И такому никогда не бывать.

Еще одна ликующая улыбка.

— Но твой драгоценный Калеб этого не знал. Я не смог удержаться от маленькой мести ему. Он украл твое внимание у меня, и я все никак не мог с этим смириться, пока не понял, как ему насолить.

— Лучше бы ты так поступил со мной, чем с ним.

Я тяжело осела на землю. Калеб не простит мне, если будет думать, что я изменила ему. И как мне теперь убедить его в обратном? Я заплакала. Прат кинулся ко мне, очевидно не ожидая такого исхода.

— Перестань, — Прат не на шутку испугался. — Я и так собирался ему, потом все объяснить. Я не знал, что у вас есть какие-то проблемы.

От злости и ненависти у меня потемнело перед глазами. Не помня себя от злости, я выхватила знакомый неприятный момент из памяти Прата и полоснула его сознание, усилив его в несколько раз, подпитывая теперь своей болью. Прат с оглушающим вскриком отшатнулся.

— Прекрати… — прохрипел он.

Я нависла над задыхающимся от боли Пратом и прошептала:

— Посмей еще раз причинить Калебу боль или влезть в ниши отношения, и я забуду, что ты мой дядя, и что я тебя люблю. И как же ты не знал о наших проблемах — ты их и сотворил!

Даже войдя в дом, я мысленно продолжала держать ментальную связь с Пратом, и видела все, о чем он думает. Все-таки появилось в его мыслях сожаление. Он не думал и не ожидал, что мы с Калебом так любим друг друга…

Калеба не было в доме, но я догадывалась где его искать. И по дороге на холм, я тотчас вспоминала, те моменты, когда Калеб стал не просто настороженным, но и взвинченным. И то, как он остался в ту ночь после охоты в моей комнате, и как был против того чтобы я занималась с Пратом, и тот рисунок, о котором упомянул он. Прат, чтобы насолить ему, заставил его думать, что между нами что-то происходит и Калеб ревновал!

Зато Прат добился своего. Я теперь знала намного больше о своем даре, но я не собиралась продолжать занятия. Если мне суждено будет обучаться со временем так оно и будет. Прав Калеб, расплата за право обладать тем, что мне еще не принадлежит — слишком велика.

Я тут же увидела его, стоило мне вырулить из-за леса, и мне даже не нужно было времени для того, чтобы раздумывать, о чем я буду с ним говорить. Он стоял, прислонившись к дереву у самого отвеса холма, и в любое другое время я бы не осмелилась туда идти, но только не сегодня.

Я встала прямо перед ним, и сердце мое разрывали сожаление и боль, потому что я понимала, какую большую роль сыграла в плане Прата, он все рассчитал, даже то, как я поведу себя в той или иной ситуации. Но мне стоило догадаться еще тогда, когда Калеб вернулся с охоты раньше других и остался в моей комнате — впервые за год наших отношений.

Калеб не смотрел на меня, и все же я прислонилась к нему всем телом, ощущая какой он далекий сейчас, будто бы вовсе не здесь.

— Между мной и Пратом ничего нет, — тихо, едва слышно прошептала я. Подняв голову вверх, я посмотрела, есть ли хоть какая-то реакция на мои слова. Калеб даже не изменился в лице, — Это все он задумал, чтобы позлить тебя. Я даже не могу представить, что он тебе все это время говорил.

— Попробуй, ты вполне можешь узнать, — безлико отозвался Калеб.

Я не отшатнулась от него, хотя понимала, что он специально вызывает такую реакцию. Калеб не хотел и в то же время хотел сделать мне больно — чтобы узнать это, мне даже не стоило проникать в его сознание. Но я все же воспользовалась его предложением, так я могла лучше понимать, что такого натворил Прат, чтобы охватить всю картину в целом.

— Тогда обними меня, мне страшно, — я сильнее прижалась к нему — раз уж мне предстоит такое путешествие по его памяти, я хотела быть уверена, что я не одна. Калеб судорожно вздохнул, шевеля одними губами, и его рука не смело притянула меня, и я покорно приняла это.

Сознание Калеба как всегда радушно приняло меня, и дело было не в том, что он был не таким как все, нет, просто он был самым близким в мире мне существом. Все, что было важным для него, было важным и для меня, нас объединяло намного больше, чем я когда-либо могла себе представить. Но сегодня я не стала смотреть или отыскивать, старое и прошлое, а просто шла, зная, что Калеб сейчас сам услужливо вызовет нужные мне воспоминания…

…сумерки сгущались, превращая последние красноватые лучи солнца в темно-синюю, а потом и вовсе в черную палитру, которая в себя вмещала и иные цвета, но все темных оттенков. Темнота не была безликой, она была скорее полной и густой, словно теплая шаль, которыми укутывают вдовы свои плечи, оставаясь на старости лет в одиночестве.

— Ну что, так и будешь здесь стоять, или делом займемся?

Я неприязненно шевельнулся в сторону Прата, и поспешно спрятал руки в карманы, подальше от соблазна хорошенько его стукнуть. Что за наказание? Почему это напыщенное чудовище брат Терцо? И самое ужасное то, что Рейн действительно любила дядю, не смотря ни на что, даже тогда когда кричала, как его ненавидит. Сжав челюсти, я попробовал уйти подальше от него. Лучшим выходом было просто уходить, и не ввязываться в глупые разговоры Прата, но я так и не смог далеко уйти, когда он неожиданно вновь обратился ко мне:

— Конечно, ты должен ревновать, что я здесь, но не стоит же так явно!

— Почему я должен ревновать? — глупо слушать Прата, и все же я не удержался, да и к тому же сделал именно то, что он хотел — заговорил с ним.

— Ну как же, я думал это очевидно — мне всегда нравилась Рейн, я ожидал что она подрастет и тогда… а тут приехав вдруг узнаю, что у нее есть ты… не удивительно, что она сейчас так растеряна. Было время, что и у нее были ко мне подобные чувства.

Прат сделал вид, что мечтательно вспоминает былые года, но я ни на мгновение ему не поверил. Или поверил?

— Не смеши, — небрежно скривился я, и оттого мне стало еще более тоскливо на душе. С Пратом, я снова становился таким как до знакомства с Рейн — циничным и холодным. Если бы в прошлом году, такой как Прат стал бы на моем пути я бы не раздумывая избавился от него. Но не теперь — Туорбы тоже стали моей семьей, а Рейн…она вряд ли простит, если с Пратом что-то случиться.

— Тебе стоит лучше ее оберегать. От всего… и от всех, — Прат улыбнулся гнусноватой улыбкой, и я был удивлен тем, что все еще стою на месте, а не вожу Прата лицом по грязи. Рейн действительно кардинально на меня повлияла — я стал слишком уж добрым.

Рядом кто-то остановился. Терцо, всегда веселый и добродушный, словно в одночасье постарел и смотрел, так же как и я вслед Прату.

— Не обращай внимания. Иногда я просто не могу поверить, что он мой брат. Он был, конечно, разбалован, пока оставался человеком, но ипостась вампира… — Терцо покачал головой. — В любом случае не стоит слушать то, что он говорит.

Терцо тоже скрылся в темноте. Я чувствовал их всех, хотя сейчас и не видел. Мы разделились, и возможно потому, я и не стал задерживаться здесь слишком долго. Двоих диких кабанов мне вполне хватило, и я поспешил к Рейн…

Следующим о чем подумал Калеб, были тренировки…

… Выйдя из дома Туорбов, я все еще полыхал от ненависти, и не мог поверить, что Рейн послушала то, что он ей говорит. Прат был хитрее, чем я думал, он просто напросто подавляет ее, делает все для того, чтобы она ему поверила и следовала его направлению! Да и я хорош! Давно нужно было покончить со всей этой ерундой, что он мне говорил, и просто спросить Рейн, но нет, где уж там, моя глупая гордость, и не желание показывать Рейн, как я сомневаюсь. Грем прав, я так же глуп, как и он, и это мне досталось явно не от Патриции.

Я почувствовал его почти сразу, еще несколько сотен метров назад, когда он спустя минут десять вышел за мною, и все же я не собирался облегчать Прату задачу. Тот догнал меня достаточно быстро.

— Ты так спешишь домой, — пропел Прат, и мне пришлось немного подвинуться на лесной дорожке, хотя стоило подвинуть Пратом несколько деревьев.

— Как видишь. А ты не как собрался меня проводить? У тебя ко мне какие-то нежные чувства?

— Скорее, к девушкам, что тебя окружают.

Прат рассчитано сказал мне эти слова. Ему было мало Евы, теперь он решил донимать Рейн, или дело было в мужчинах семьи Гровер.

— Интересно.

Я не собирался показывать Прату, насколько на самом деле его слова задевают меня. И ему это не нравилось, он ожидал от меня более бурной реакции, возможно, тем самым хотел вызвать меня на драку, но обещание данное Терцо и Самюель сковывало по рукам и ногам. Я, что бы ни случилось, не мог с ним биться. Это может привлечь не желательное внимание со стороны Семей к нам, что может не хорошо отозваться не только на Рейн и детях, но и на людях что вокруг нас.

— А вот мне интересно, как тебе понравиться наблюдать за тем, как я буду заниматься с Рейн. То время что вы могли бы потратить друг на друга, она будет проводить со мной.

— Скажи мне, те воспоминания об Алжире, как давно они произошли? — я перескочил на другую тему, желая определенно дать понять Прату, что и у меня есть оружие против него.

— Ну что ж, туше, — раздумывая минуту-другую, изрек Прат, — а я все думал, когда ты покажешь истинное лицо. То кем ты являешься возле Рейн еще не весь ты.

— Тот кто я есть возле Рейн, основной я, а тот кто все еще удерживается, чтобы не пройтись по твоему лицу, тоже зависим от Рейн, просто как человек она не может видеть мое другое нутро. А разве ты бы спустил своих зверей возле нее? Думаю, что нет. Я прав.

Прат остановился, я выжидающе посмотрел на него.

— Я знаю, в какую игру ты играешь, но так не будет. Ты не будешь развлекаться за мой счет.

— Посмотрим, — Прат исчез, и я улыбнулся, понимая, что год назад непременно бы принял его вызов, но не теперь. Рейн — этого слова было достаточно, чтобы охладить мой пыл. И все же намеки Прата на то, что Рейн ему нравиться… я передернул плечами. Такого быть просто не могло, и особенно Рейн не мог нравиться Прат, как то иначе.

Впрочем, впрочем, впрочем… все могло быть. Они не были родней, а Прат, я сам видел, умел дурить девушкам головы. Если ему верит даже Ева, которая уже давно влюблена в моего отца.

Я в сердцах двинул по стволу дерева, оно застонало, но все же сохранилось целым. Ну вот, я как раз следую плану Прата — сомневаюсь!..

Картинка вновь поменялась. Прат будто случайно вытянул из кармана мой рисунок, что я нарисовала машинально, от нечего делать, и он почему-то получился таким удачным — где Прат выглядел действительно правдивым и красивым.

— Смотрю Рейн пошло на пользу то, что вы общаетесь — раньше она меня тоже рисовала, но чтобы так…

Он словно оценивающе выставил его на вытянутой руке, и рисунок тут же оказался перед моими глазами. Я глянул на рисунок, и мое сердце чуть не оборвалось — Рейн никогда не то чтобы рисовала меня, она вообще не рисовала, сколько я был с ней знаком. Но вот с приездом Прата, она, кажется, решила поменять привычки. Был ли я уязвлен? Я был поражен и немного зол. Почему она рисовала возле него?

Мне всегда хотелось рисовать, но именно когда рядом была Рейн, мое вдохновение будто бы возрастало, а значит и у нее было так же, но только рядом с…. нет, я не мог в это поверить. Рейн не могла. Просто не могла она воспринимать Прата как то иначе чем дядю!

… И вот исчезло и это воспоминание, я догадывалось, что это были просто отрывки, или самые наиболее памятные моменты, которые мог сейчас вызвать из своей памяти Калеб, но они мне многое объясняли. Практически все, как поведение самого Калеба, так и Прата.

— Он все врал.

Калеб смотрел уже на меня, и не отводил глаз, силясь понять, а не утаиваю ли я, какие-то чувства.

— Ты должен был понять, что ему нельзя верить. Это твердила я, отец, мама, так почему же ты поверил?

— А как можно было не поверить, ты так же как и я удачно играла ему на руку.

— Но теперь ты знаешь правду, и я надеюсь, больше ему не поверишь? Нужно научиться, не обращать на него внимания, и тогда он отстанет.

— Не все так просто, — прошептал он. — Хотя, могу пообещать, что не буду портить его славную мордашку.

Он рассмеялся. Крепко обнял мои плечи, укрывая от пронзительно ветра тут у края. Я на миг оторвалась о его груди, чтобы посмотреть вниз, и у меня захватило дух, от дна обрыва, что лежал так далеко, но я не стала возражать, а просто снова спрятала лицо у него на груди.

Его голос вновь обрел силу, молодость, и уверенность, все недоверия в самом себе отступили. Я могла бы сейчас обидеться, что он так просто поверил Прату, но понимала, как это будет в данный момент мелочно, когда Калеб пришел, наконец, в себя и его душу больше не разъедают отравленные ядом и ложью слова Прата.

Глава 14. Дикая охота

Ночной охотник

…Хищным зверем меж домов

Медленно ступает.

Видит лучше диких сов,

Жертву выбирает.

Он коварен и жесток,

Дьяволом рожденный.

Он выходит на порог,

Тьмою пробужденный.

Волком быстрым он скользит

Через мрак и холод.

Чистой кровью утолит

Свой нечистый голод…

(Lady Panika)

Не помню, когда я так ожидала выходных — назревала поездка в Серые леса, и старшеклассники становились столь же нетерпимыми к науке, как и мы с Бет. Она чуть ли не дни в календаре зачеркивала, а я, как только осталось пережить еще один день, стала наоборот нервничать. Желудок скручивало будто бы в преддверье чего-то плохого. Но это было просто объяснить — для того, чтобы проконтролировать, не будет ли за нами в лесу кто-то следить, Прат и Грем должны будут за нами прогуляться.

Хорошо, что этого не знала Ева, она могла бы впасть в коматоз из-за внезапного появления своих кавалеров. Насколько я поняла из ее разговоров, теперь она избегала обоих, и вот это было очень странно, учитывая их пылкое… мгх… соединение с Гремом, после которого я очень надеялась, они будут вместе.

В Еве самым интересным было то, как иногда ее прорывало на разговор. Я слушала ее и диву давалась, словно мне открывался совершенно незнакомый человек. Хотя если учесть, то, что я видела между ней и Гремом, оно-то было и понятно — теперь Ева должна почувствовать себя старше.

И меня так и подмывало спросить, что она после всего этого думает, особенно если Грем стал не просто настойчив, а я бы даже сказала, просто агрессивен. Он почти преследовал Еву, и хорошо что этого еще не замечали в городе, наверное, потому что Грем все же был осторожен, а вот у нас дома он, не таясь, время от времени загонял ее то в угол, то куда-нибудь за гараж. Улавливая такое колебание воздуха, я понятное дело тут же смывалась, не желая стать ментальной очевидицей, очередного Евиного провала. С ним она была холодна, а вот с Пратом, так вообще почти не общалась. Я не совсем понимала, что за игру она затеяла, по крайней мере, они с Гремом разобрались в том, что нужны друг другу, когда они еще и сойдутся, я буду самой счастливой в этом маленьком мирке, нашего городка.

Конечно же подробностями того дня Ева со мной не поделилась (знала бы она, что я это все видела!), но рассказала, что лед между ними тронулся. Прат же считал, что это Грем уже тронулся, и Ева вместе с ним — еще бы, как она могла только отказаться от такого красавца как он. Я почти всю эту неделю с ним не говорила, впрочем, как и все в доме. Моими усилиями родителям стало известно о том, что делал Прат, и я подозревала, что скоро его точно накажут, а иначе и нельзя было назвать меры, которые родители должны были предпринять относительно него. Прат все еще не вырос из детского возраста, и поступать с ним нужно было соответствующе.

Он же не был удивлен, и даже пару дней в доме не было слышно его глупых сальных шуток, но Прат быстро отошел от сожалений — нас же с Калебом это больше не касалось. Пока что он был в поиске новых приключений, особенно когда понял, что и с Евой тоже ничего не выйдет.

Школа вдруг неожиданно стала интересным местом. Сеттервин, которая неожиданно возомнила себя королевой школы, действовала нам с Бет на нервы, и я уже довольно серьезно рассматривала варианты, что ей займется Прат, но сводить их ближе это было слишком жестоко даже для такой как она. Приходилось игнорировать подлые сплетни, которые снова начали ползти по школе. Единственным утешением было то, что Сеттервин клепала в день по новой сплетне и не только про нас, а про всех по чуть-чуть, и этому уже почти не удивлялись.

Но все равно на ланчах мне приходилось сдерживать Бет, особенно когда она грозилась заставить Сеттервин съесть упаковку от сока, а то и вылить ей этот сок для начала на голову. Я живописно представляла себе эту картину, и мне хотелось бы увидеть подобное вживую, но я знала, что об таких как Сеттервин марать свои руки себе дороже. Раз или два, я умышленно проникала в сознание Сеттервин, и вынимала перед ее мысленным взором постыдные моменты, и тогда та, чуть ли не с визгом убегала прочь. Это было жалкое зрелище, и я более не смела так поступать. Все-таки кто я такая, чтобы безнаказанно лазить по чужим сознаниям. Но наказание было — после таких вылазок оставалась головная боль.

Прат еще несколько дней решил посвятить тренировкам со мной, он рассказал мне о том, как проще всего общаться с другими ментально, но пробовала я это не на нем, а на всех остальных. Получалось хорошо, но головня боль оставалась самым верным сдерживающим средством от попыток развиться.

Мы с разгромным счетом обыграли Лутонскую команду девочек по волейболу, а также побывали на матче команды Теренса, против Лондонской школы. И кроме всего этого я усердно читала, и писала не только рецензии к тем книгам, что мне давала мисс Крат, но также писала на них краткие эссе, рассказики. Калеб с удовольствием перечитывал книги по моему списку, и нашел интересный способ помочь мне в подготовке, так как по каждой книге мисс Крат, делала для меня контрольную работу.

Его память была намного лучше моей, и потому он с особенной четкостью помнил разные детали, о которых и расспрашивал меня. Перечитав Хемингуэя, я взялась вновь за Моема, и к тому же с большим удовольствием — он был моим любимым автором. С ним было легче всего, так как я читала его летом, потом была Виржиния Вулф, и я впервые столкнулась с произведениями, которые не были так просты, как те, что я читала до этого.

Но и здесь Калеб не остался в стороне, он лучше понимал символизм ее произведений, так как было время, когда его мать, Патриция захватывалась ее романами.

Как и обещал, Калеб брал меня всю неделю на пленер, но к тому времени как мы попадали на природу, начинало темнеть, и свои рисунки я заканчивала уже в машине. Их то и рисунками назвать было сложно, так наброски, но Калеб подталкивал меня делать как можно больше таких набросков. Между нами больше не было Прата и его странных планов, и потому установилась гармония, такая, что была между нами на острове.

Близнецы активно принялись бегать по дому, Соня заговорила не хуже брата, и как я подозревала, не делала этого раньше просто из лени. Мое имя она говорила полностью, даже не глотая буквы, а вот имена остальных подлежали такому же сокращению, как и у Рики.

В пятницу мы взяли их с собой на пленер, но побегав вокруг нас, свалив все мои краски, кисточки, поломав несколько карандашей, они заснули.

Наконец пришла суббота, такой долгожданный день. Я еще с вечера приготовила себе одежду, и поэтому сборы с утра у меня заняли мало времени. Я больше чем обычно провела времени перед зеркалом в ванной, чтобы немного подкраситься, и завить волосы, но как оказалось, завивала их совершенно напрасно — не смотря на отсутствие дождя, на улице было сыро. О чем радостно сообщил мне Прат, увидев в кухне. Он только что пришел с улицы, ему нравилось создавать у сестер Стоутон впечатление, что он занимается спортом. Он точно понимал, что они разнесут такую новость по всему городу, а может даже и Лутону, и тогда отбоя от женщин снова не будет. С того времени как он ездил за Евой в Лутон местные одинокие девушки и женщины оставили его и моих родителей в покое.

Терцо на это сказал однозначно, чем немало меня рассмешил:

— Все хохоришся, а ведь уже не мальчик.

Никогда не думала, что напоминание о возрасте, так заденет Прата. Я ела молча, пряча улыбку за тарелкой и кружкой с чаем, но он все же заметил.

— Я не слишком и старше твоего возлюбленного, — надменно бросил он мне, уходя с кухни.

— Ха!

Теперь я вовсе не пасовала перед Пратом. Я все еще старалась его простить за то, что манипулировал мною, и чувствами Калеба, просто чтобы развлечься.

Ева заехала за мной вовремя, и в машине уже ждал Калеб. Мы договорились, что поедем одной машиной, к тому же, минивен был для этого очень удобен.

Я, улыбаясь, села на сидение и первым делом поцеловала Калеба. Только после этого, можно было поверить, что день начался, и я еще не сплю.

— Не забывайте, что кроме вас тут еще есть люди, — проворчала Ева, а я едва смогла удержаться, и не напомнить о ее ночи с Гремом, но вовремя спохватилась.

Сегодня Калеб изменил своему дресс-коду, одев вместо джинсов и гольфа, милитари штаны, подобные моим, старую футболку с рисунком в стиле граффити, и куртку на пристежном меху, спускающуюся до колен. Я почти не отставала от него, моя одежда была почти такой же минималисткой, только вместо футболки я надела теплый батник, и куртку застегнула до самого горла, да еще замотала на шее шарф, связанный для меня Самюель еще прошлой осенью.

Ева, как я заметила по ее верхней части туловища, тоже была в пальто, но стеганом и без капюшона, да еще в старых потертых джинсах, так как не сомневалась, что по такой слякоти непременно упадет — при ее росте она бывала довольно неуклюжей.

Теренс и Бет, сонных и еще весьма раздражительных мы подобрали возле дома Бет. Теренс был полностью в камуфляжной форме, словно мы собирались на охоту, Бет же оделась как всегда, изменив только сапожкам на каблуках, сменив их на более удобные кроссовки. Она не была законченной модницей, и в ее одежде все же присутствовал здравый смысл, но мне будет очень интересно посмотреть, как она будет лазить по скалам в этих супер-обтягивающих джинсах. И по этому поводу ее всю дорогу донимал Теренс. Мы же делали с Калебом вид, что дремлем.

На выезде из городка собралось несколько десятков машин и один большой школьный автобус, я без особой радости увидела мистера Чана, учителя физики и астрономии, а также нашу биологичку, которую девочкам разрешалось называть по имени — Стар. Она была еще не очень старой, даже привлекательной, но мистер Чан так и не велся на ее знаки внимания, по крайней мере, Сеттервин всех в этом убеждала. А лично мне было наплевать, Стар была прекрасным учителем, и что она делала в свое свободное время, ни меня, ни Сеттервин не касалось.

Когда мы все же смогли выехать, потому что мистер Чан записывал всех кто едет на эту вылазку, присоединилось еще трое учителей — физкультурник мистер Дейтон, мисс Крат. А также директор, которого я впервые увидела не в красивом деловом костюме, а в простом рыбацком, в подобии такого костюма, Грем и Терцо ходили охотиться, делая вид, что идут рыбачить. И что было смешнее всего, на штанах директора, как в прошлом году у Терцо, виднелись полоски от глажки — он выгладил на старых заношенных штанах стрелки.

Я указала на это Калебу, и он мягко улыбнувшись, объяснил:

— Его жена видимо считает, что директор в любой одежде должен выглядеть презентабельно.

И не смотря на то, что мне было весело с друзьями, я не могла не думать, что где-то там за деревьями за нами следуют Прат и Грем. Не знаю, но почему-то это меня тревожило. Бывали минуты, что замечая за окном тени, я чуть ли не подскакивала на месте, боясь что они подошли к нам слишком близко.

— Для чего это? — я прошептала Калебу на ухо как можно тише, стараясь тем самым скрыть свое волнение.

— Очень много людей, — тихо отозвался он, но нас и так никто не слушал: Ева следила за дорогой. А Теренс и Бет что устроились спереди вместе с ней, никак не могли решиться на которой радиостанции остановить свой выбор. — Они могут захотеть, присмотреть себе кого-то, Грем же хочет понаблюдать за ними. Если это Свора, то понятно будет по их поведению, а если Бешеные, то он тоже тут же поймет.

— Бешеные? — переспросила я, потому как раньше не слышала этого термина.

Калеб провел пальцем по моей скуле, и улыбнулся. Я тяжело вздохнула, понимая, что не дождусь ответа, и что главное после его прикосновения меня это не так уж и волнует.

— Расскажу вечером, а сегодня наслаждайся своей поездкой, вы ведь все ее так ждали.

Как только мы приехали на место, я поняла, что бывала тут один раз, так как эта часть леса не принадлежала той части земли, что купил себе Терри. После краткой лекции, нам дали волю гулять и все же не отдаляться от своих. Чему все тут же и последовали.

Все было хорошо, все было чудесно. Калеб и я, держась за руки под завистливые взгляды других девушек, передвигались по лесу. Спереди шли Теренс и Бет, уже повеселевшие и окончательно проснувшиеся, позади плелась Ева, подбирая с земли, еще сохранившиеся ромашки. Время от времени выглядывало солнце, но не так чтобы это могло напугать нас с Калебом.

Так мы вышли к ручейку. Через этот ручеек-канаву был перекинут мост, которого я не видела в мои прежние приезды сюда. Калеб заметив мой странствующий взгляд вдоль этой конструкции, тут же заговорил.

— Ему лет сто, не меньше. Видишь — ни каких тросов или мощных балок. Его строили местные жители своими руками. Деревья для древесины срубали на месте. Инструменты одалживали у Лутонских властей.

— Он красивый, — сказала я, понимая, что это прозвучит странно в ответ на его лекцию по истории местности. Стараясь не смотреть на Калеба, я повернулась к мосту.

— Тебя что-то тревожит? — Калеб тут же подступил ближе, и мне пришлось сосредоточиться, чтобы вовремя захлопнуть свое расслабленное сознание от вторжения мыслей и ощущений Калеба.

Считывать его сознание, было одним из самых запрещенных действий для меня. И вовсе не по какой-то этике, а потому, что я любила его и не считала себя в праве так поступать.

Но у Калеба были совершенно другие принципы. Он как обычно взял меня за кисть, и немного приподняв рукав, оголил запястье, и так замер на несколько длинных минут. Мне всегда казалось, что в этом его движении было что-то необъяснимо торжественное.

— Ты опять переживаешь из-за присутствия Грема и Прата, — констатировал он, — как я еще могу тебе объяснить, что они тут просто для подстраховки, и для того чтобы Грем убедился в каких-то своих расчетах, о которых он говорил с Вунвортом.

Я покачала головой, мол не бери к вниманию, но Калеба это не обмануло. Когда рядом не оказалось никого, он встал и одним легким и плавным прыжком перемахнул реку и поднялся к водопаду, которого я раньше не замечала, хотя могла бы и догадаться по звуку, а оттуда принес за раз несколько скользких камней.

Так мы сделали нехитрый костер, и часок другой вместе с остальными просидели возле него. Прекрасный день неумолимо темнел, на небе начали сгущаться почти снежные тучи, хотя по прогнозу погоды, должна была пройти всего лишь гроза. Когда все начали собираться к нам подошел мистер Чан.

— Вы на своей машине, — говорил он исключительно с Калебом, и как мне шепнула на ухо Бет, потому что Калеб был его любимым учеником.

— Да, сер, — вежливо отозвался Калеб. Его голос был учтив, и я отметила, что он всегда бывал таким, когда говорил со старшими, хотя если так подумать, он был старше мистера Чана лет на 40. Но воспитание не позволяло ему вести себя иначе.

— Тогда потушите костер, потому как мы бы хотели собрать еще тех, кто едет в автобусе, — под словом «мы» мистер Чан очевидно подразумевал остальных учителей.

Нам было не сложно, потому Калеб и согласился, для начала мы немного пособирали за собой мусор, тот, что не подобрали учителя, а уже потом, хотели затушить костер.

Внезапно меня замутило, перед глазами поплыло. Я выпрямилась и осторожно прислонилась к соседнему дереву.

Волк!

Я задышала медленнее, Калеб внимательно смотрел на меня но я ничего не могла объяснить, будто бы подглядывая, я не желая того сама пробиралась в чужое сознание, так внезапно, что чуть не теряла нить со своим сознанием. Картинки урывками появлялись перед глазами пока я всецело не начала думать вместе с чужаком…

Волк, с красными глазами идет в темноте по следу. Вот он замедлил шаг, остановился, неподвижно постоял, поднял морду и принюхался. Нас он увидел, но остановился, его заинтересовали Бет и Теренс, а может от страха мне так лишь показалось.

Горящие глаза…

Калеб не сказал мне ни слова, совершенно ничего. Он действовал молниеносно. Ни тени сомнения, он оттолкнул меня, отчего я вернулась в себя, снова смотря на все своими глазами, и бросился на волка, так быстро, что вряд ли наши друзья это заметили. Я хотела было подбежать к Еве, но дорогу мне преградил еще один волк, и тогда оглядевшись, я поняла, что меня и Еву окружают, отрезая от Калеба. Еще двое накинулись на Бет и Теренса, но я перестала волноваться за них, когда одна серо-сребристая тень метнулась на Еву, так же быстро, как и он, я схватила горящее полено и не думая о себе, набросилась на волка, совершенно забыв о страхе.

«Дура, глупая смертная дура», — въедливо пронеслось в моей голове, но я не остановилась, волк взвыл от боли, когда искры попали на морду и глаза. В любое другое время, мне стало бы жаль животное, только не теперь, когда жизнь моей подруги зависела от этого. Почему-то другой волк со странным спокойствием наблюдал со стороны за тем, что происходит, и, остановившись на миг, я увидела его глаза, не глаза животного, но человека. Воспользовавшись моей заминкой, раненое животное с еще большим усердием бросилось к Еве, и тогда я напугалась в полную силу, это поведение не было инстинктивным, волк действовал, будто по приказу. Я остановилась как вкопанная, будто в замедленной съемке наблюдая за тем как Калеб разбросал и, по всей видимости, убил волков напавших на Бет с Теренсом, и поспешил к Еве. Она истекала кровью, и ее лицо от страха напомнило маску, но до меня все еще не доходила какая-то важная вещь, от которой мой мозг плохо соображал. Я в исступлении повернулась к вожаку волков и посмотрела в его глаза горящие ненавистью и болью.

«Что ты натворил?» — взмолилась я, посылая к нему импульс и свою волю к его мыслям, так как учил меня Прат, и чуть не потеряла сознание когда увидела что он понял.

Было страшно видеть сознание и страх на морде волка с умными человеческими глазами.

«Ты не простой человек, а мы выбрали не тех…» — мелькнуло в моей голове, и я упала на колени от боли пронзившей меня от этих злых непонятных слов. И тут я поняла, что мыслю уже не как Рейн, а как он — вожак, собрат. Я оглядела своих собратьев, но, ни боль, ни что не могли меня удержать здесь, мы сделали, что должны были, жаль подружка вампира не станет нашей. Такой прекрасный экземпляр…

И все вдруг исчезло, когда чьи-то грубые и настойчивые руки растормошили меня, заставляя вернуть сознание в свое тело. Первым что я увидели, были серебристо-серые глаза Калеба полные страха и отчаяния. Он порывисто обнял меня и принялся оглядывать всю с ног до головы, я отчужденно видела, как он морщится и сглатывает от запаха моей крови с опаленных и израненных рук, но никак не могла, ни чего сказать, будто бы мое горло разучилось выдавать звуки. Видя мое полное отсутствие реакции, он немного растормошил меня и что-то сказал, но я не поняла, могла лишь видеть, как его взгляд становится виноватым. Видя, как его рука поднялась в воздухе, и приближается, я чувствовала себя так, будто вовсе не присутствую здесь. Но пощечина вышла настолько сильной, что я не просто пришла в себя, а заголосила:

— Ты сдурел?!!!

У Калеба на лице проскользнула такая мрачная улыбка, что мышцы на моем горле свело судорогой. Он закрывал своей спиной от меня поляну и, видя его страшные глаза, налитые болью, испугалась.

— Что со всеми?

Калеб молчал. Никогда еще его молчание не было таким красноречивым и одновременно страшным. Все что я могла сейчас, это лишь бормотать глухое — нет, нет, нет…

Я вырвалась из его рук и кинулась к Еве, она уже почти не дышала, кровь хлестала из шеи, отовсюду заливала ее одежду, лицо, глаза стали почти стеклянными.

Я просто не могла подняться и подойти к Теренсу, и Бет уже зная, что меня ждет: кровь. Мысль страшная и болезненная, но спасительная пришла так внезапно, как и Калеб, вихрем оказавшийся рядом.

— Ты должен, — я еще никогда прежде не говорила с такой твердостью, — Бет и Теренс, тоже, помоги им, они наши друзья…

Калеб опустился рядом со мной на колени и опустошенно отозвался:

— Им не нужно, только Ева.

Я в недоумении оглянулась и увидела как двое моих друзей окровавленные и искалеченные рыдают, обняв друг друга, мне хотелось бежать к ним, но не сейчас, я видела, что Ева умирает… ее дыхание, уже почти не доносилось… глаза смотрели на нас безжизненно и непонимающе.

— Чего ты ждешь? — взорвалась я на Калеба, отчаянно заламывая руки, но он смотрел на меня спокойно с горькой старостью в глазах.

— Она меня не простит за это…

Я зарыдала, понимая, как близко Калеб может быть к правде, но вампиром или нет, Ева должна жить. Он обнял меня, страстно и болезненно все понимая из моего страдания.

— Уходи и забери Теренса и Бет, я не знаю смогу ли удержаться, — он порывисто поцеловал меня и оттолкнул. Дважды говорить мне не нужно было. Я полностью пришла в себя, а может, сработал инстинкт самосохранения, еще никогда раньше я не была такой собранной и холоднокровной. Я побежала к друзьям и заставила их подняться на ноги, еще толком не соображающих, но видимо моя агрессия и страх перед новой опасностью заставил их пойти за мной, возможно, они просто еще не могли ничего спрашивать, а только крепко вцепившись друг в друга следовали за мной.

Когда нас увидели другие, я впервые вспомнила, что мы здесь были не одни, и сразу же поняла, что волки побывали и здесь, но настолько сильно пострадавших как трое моих друзей не было. Сразу подбежало несколько учеников накидывая одеяла, кто-то дал мне в руки стакан с чем-то и машинально выпив его я подавилась, понимая, что это алкоголь, но выпила его, жадно чувствуя как тепло от спиртного заставляет мое тело расслабится.

— Где Калеб и Ева, — обратился ко мне один из учителей которого я, безусловно, знала, но имени сейчас вспомнить не могла. Я кивнула головой в чащу, откуда мы пришли и поняла, что сделала глупость — ведь там был сейчас Калеб и Ева. Но внезапно Калеб вышел из леса один, как и мы в крови, и хотя я знала, что не в своей, мое сердце болезненно сжалось. Евы с ним не было. Тот же учитель что расспрашивал меня, кинулся к нему, наверняка желая знать то же что и все. То же что и я.

— Кажется, волки утащили ее с собой, я не знаю… но ее там нет.

Его голос звучал искренне и убедительно, в то же время Калеб выглядел таким же удивленным и осоловевшим, как и мы. И когда учитель бросился в лес, я действительно поняла, что Евы там нет. Я попробовала сосредоточиться, но от усталости и перенапряжения смогла прочесть в голове Калеба лишь «Грем», и этого было достаточно, не знаю как, но Калеб сделал все что нужно и связался с Гремом, а кто-то из них двоих замел следы. Теперь я могла расслабиться и упасть в объятья Калеба, совершенно не о чем ни думая и хоть я понимала, что его все еще что-то тревожит, позволила себе ни о чем не задумываться. Я безучастно смотрела, как из леса вернулся учитель растерянный и начал звонить по телефону, отчаянно жестикулируя и крича. Я понимала некоторые слова, но их суть до меня не доходила. Я не сопротивлялась, когда Калеб, подняв меня на руки, отнес в машину Евы — просторный минивен, и, ненадолго оставив, ушел, кажется, на мгновенье я отключилась, потому что внезапно рядом оказались Бет и Теренс, а другой учитель, кажется мистер Дейтон, строго осмотрев Калеба, разрешил ему нас увезти. Только вот куда?

Я снова заснула, или задремала, в моей голове начали мелькать картинки волка бегущего через лес злобно поскуливающего, я знала, что не хочу знать его мысли, но мне было просто необходимо узнать их, чтобы понять что случилось….

«Дрек перестарался, вот и поплатился», думала я теперь уже мыслями волка, «зато двое других сделали все как нужно, но плата слишком велика за двоих новых членов семьи трое опытных волков, нужно было остановится, когда мы услышали запах вампира, но соблазн убить его был так велик… волчица меня не пощадит». Я чествовала, что он сожалел о смерти своих соплеменников, но ему не хотелось долго их оплакивать, ведь он не был к ним привязан, всегда нужно быть умнее, они же умными не оказались. «Жаль мы не смогли заполучить девчонку, такой прекрасный образец, чудесная талантливая самка, а ведь пока еще только человек, и к ней теперь не подобраться, запах вампира был на ней, больше чем на других. Видимо его пара. Вот чего бы волчице хотелось видеть в своей стае, безусловно, стоит постараться подобраться к девушке, если конечно вампир не захочет подарить ей свое бессмертие. Но я все равно попытаюсь….»

Машину занесло на кочках, и легонько стукнувшись об стекло, я очнулась. Калеб не отрываясь от дороги, обернулся ко мне проверить все ли в порядке, я же еле удержалась на месте, чтобы не обнять его, но побоялась, на мне было слишком много крови. Я смогла лишь глазами выразить ему все что хотела сейчас сделать и сказать, Калеб глухо зарычал и отвернулся, но я знала что он хочет того же. Сегодня я поняла, как это, когда он всегда переживал за меня, сердце мое сжалось, когда я вспомнила, как он боролся с волками, пусть я понимала что он сильнее их, но все же,… наверное, невозможно любить сильнее, чем я сейчас любила его.

Тихий вдох сбоку отвлек меня от Калеба. Бет спала в объятьях Теренса, но его глаза были открыты. Видимо он еще плохо соображал, смотрел вперед отстраненно, совершенно не замечая меня и судорожно цеплялся за Бет, безусловно, самое ценное, что у него было. Но я видела, ему становится хуже, его начинало лихорадить, руки тряслись и перебегали нервной судорогой, а лицо дергалось будто бы ему больно, но не настолько, чтобы он пришел в себя.

— Что с ним? — я и не поняла как прошептала это, но Калеб посмотрел на меня задумчиво, с плохо скрываемым переживанием. Я не сразу поняла, что Калеб испуган, и от этого испугалась и сама, и страх мой стал еще хуже, когда я заметила что и Бет начало трясти. Она просто пылала, лицо ее горело и по нему сбегал пот. Я могла лишь смотреть, а страх и понимание тонкой ледяной струйкой ползли по моему позвоночнику.

— Волки их чем-то заразили… — выдохнула ошеломленно я, и обратила свои испуганные глаза к Калебу, надеясь, что он опровергнет мою догадку. Но его глаза были безжалостны и холодны. Он упрямо молчал несколько долгих мгновений, а когда заговорил, его слова заставили меня задохнутся:

— Они не волки…

«Не волки», — эхом отозвалось в моей голове и тогда все встало на места. Но мой воспаленный и утомленный мозг просто не хотел сейчас воспринимать эту информацию, но напоследок, перед тем как отключится, я еще смогла спросить:

— Как же теперь Ева?

— Для всех от сегодняшнего дня Ева мертва…

«Да, Ева теперь для всех мертва, но не для нас», — отупев от усталости, подумала я. И наконец, поддалась спасительной темноте.

В сознание я возвращалась рывками, свет…голоса…шаги…усталый смех…темнота… Тени, смех, шаги…и Калеб был здесь, со мной, я чувствовала… снова свет просиял передо мной, и я поняла, что это не просто свет, а врачебный фонарик, который водят перед моими глазами. Наконец я смогла сфокусироваться на нем, морщась от боли пред светом, а потом посмотреть на знакомого мне уже врача. Где я видела его раньше, не могла понять, но точно знала, что он врач, потом очертания комнаты начали более четко вырисовываться передо мной, рядом стоял Калеб с отрешенным лицом, около него мой отец, но не было мамы и сейчас меня это волновало больше всего. Я проигнорировала какой-то вопрос врача и прошептала:

— Мама?

Вышло тихо и хрипло, но Калеб понял меня и отозвался достаточно громко чтобы я услышала:

— С Гремом.

Даже в своем болезненном, застывшем состоянии я поняла, что это как-то связано с моей кровью, ее жаждой и Евой, но объединить в четкую мысль не могла, пока что. Осознанность приходила ко мне постепенно, наконец-то я обратила внимание на врача и его подрагивающий нос, видимо от того что он мне что-то говорил.

— …У тебя шок, но скоро все будет в порядке… ничего не болит?

Я затихла на секунду задумавшись, болит ли что-то? Но боли не было, и я отрицательно покачала головой. Врач нахмурился.

— Шок еще не прошел, поэтому тебе не больно, но когда станет, ты должна сказать — у тебя серьезные ожоги.

Я качнула головой, хотя смысл его озабоченных слов не совсем дошел до меня. Я могла лишь смотреть на озабоченные лица отца и Калеба. Заметив это, врач видимо подумал, что я хочу побыть с ними наедине и, выходя, бросил отцу:

— Профессор не больше пяти минут, она все еще не в себе.

— Конечно, — не стал спорить Терцо, и когда врач вышел просто сел рядом ничего не говоря. Я потянулась к нему, и когда он обнял меня, расплакалась. Я начинала все понимать, и страх что заставлял действовать меня в лесу рационально, наконец, нашел выход. Я разрыдалась так, что не могла успокоиться, видимо Калеба это испугало и по его зову, в палате появилась медсестра, она покрутила что-то на моей капельнице и через несколько мгновений, мне стало спокойней, я даже не успела посмотреть на Калеба, а темнота вновь завладела мной.

В следующий раз я проснулась ночью. Моя голова была ясна и свежа после сна, зуд и жжение в руке заставили меня посмотреть на повязки от кисти до локтей, и боль все нарастала по мере того как я отходила от сна. Ожоги, вспомнила я, и хоть боль становилось все тяжелее игнорировать, я поднялась с кровати, порадовавшись, что с меня сняли капельницу, и направилась в коридор. В больнице было тихо, ничто не нарушало ночной покой, и я беспрепятственно пошла по коридору, до конца не понимая куда иду. Меня немного тревожило, почему со мной не было Калеба, но догадывалась что сейчас он нужнее в другом месте, а мне ничего не грозит. Проходя мимо одной из палат я увидела родителей Бет склонившихся друг к другу и видимо уснувших, сморенных тяжелым днем, или днями, я не знала который час и сколько времени прошло с того происшествия в лесу. Как странно как горе сближает. Со слов Бет я знала, что сейчас родители находились на грани развода, и чуть не заплакала, увидев заснувшую, склонившуюся к кровати Бет, ее сестру Грейс, в пальто, а рядом чемодан, брошенный в угол, видимо она была прямо с самолета. Странно было видеть ее здесь, всегда такую занятую и раздражительную когда Бет о чем-либо ее просила. Видимо и она не догадывалась, как любит свою сестру.

Я прошла в палату подруги ни кем не замеченная и, не потревожив сон родителей и сестры Бет. Когда я подошла ближе к изголовью, то просто ужаснулась — такой Бет выглядел истерзанной, больной и усталой. Лихорадка не спадала, кажется, ей было еще жарче, чем я помнила ее в машине. Лицо искажали судороги, так же как и руки, просто раньше этого я не замечала. Я хотела было потрогать ее лоб, как вдруг больничную тишину разорвали громкие разговоры, споры и шаги. Несколько человек приближались к этой палате, и я так и не смогла двинуться с места, так как была еще слишком слаба, чтобы реагировать быстро. Я не боялась, и отчаянно хотела знать, что случилось. От громких звуков проснулась родня Бет, и Грейс усталыми и осоловевшими глазами тупо уставилась на меня, видимо не узнав. Вдруг сознание резко вернулась к ней и, испугавшись, она подскочила на кресле и бросилась к сестре с криком ужаса:

— Что-то случилось? Ей хуже?

Я стала успокаивать Грейс, и подумала, что сейчас нужно будет успокаивать еще и родителей Бет. Но меня спасли главврач и несколько человек в темных костюмах, вошедших в палату. Они замолчали и опешили, увидев меня в больничной рубашке стоящей около кровати Бет.

— Марш в свою палату, нечего бродить ночью по больнице, — в ужасе скомандовал врач.

Я скривилась настолько жалостливо, насколько позволяли мои ноющие мышцы лица:

— Я просто хотела знать, что с моими друзьями.

Один из незнакомцев окинул меня странным взглядом, и я подумала, что где-то его уже видела, но точно не в городе. Мы померились с ним глазами, и я поняла, что угрозы он мне не нес, также как и Бет.

— Теперь с твоими друзьями будет все хорошо, их забирают в специальную больницу, где есть все для того чтобы поднять их на ноги, — отозвался незнакомец, и я удивилась что он сказал поднять на ноги, а не вылечить. Вновь посмотрев на него, я поняла, что он все знает. Он знает, чем больны Бет и Теренс, и кем они становятся. Тогда я и вспомнила, что видела этого мужчину на фотографиях с Гремом, тот, что я встречала в Лутоне, его старый друг, военный врач Вунворт.

Родители Бет, окончательно проснувшись, сразу же потребовали объяснений, они переживали, что это какое-то экспериментальное лечение. Но Вунворт говорил с ними мягко и все терпеливо объяснял, а я же понимала что все это операция, разработанная моими родителями, Гремом и Калебом чтобы помочь нашим друзьям. Несомненно, в больнице никто не будет знать что делать, а я понимала, что Терцо уже воспользовался старыми связями, а Грем поговорил с всезнающим Вунвортом, и он наверняка объяснил, что же теперь происходит.

— Мы будем обязаны изолировать детей на военной базе, так как есть разновидность волчьего бешенства, что несет в себе опасность инфекционного заражения. К сожалению, на неделю все посещения будут запрещены, зато ровно через семь дней, максимум девять, я вам обещаю, дети будут дома, и вы сможете отпаивать их куриным бульоном. Но и вам придется пройти легкий курс терапии, что обезопасить вас, надеемся, что болезнь еще не достигла пика, когда переносится…

Я поморщилась от сухого и официального тона Вунворта, но понимала что так лучше, родители успокоились, ведь он обещал полное выздоровление. В больнице наверняка вообще ничего не могли толком сказать. За объяснениями Вунворта главврач совсем забыл обо мне, и я могла присутствовать при обсуждении, хотя и так знала, что буду в курсе всего намного больше, чем родители Бет. Поэтому, никем не замеченная, я выскользнула из палаты, чтобы найти Теренса.

Его палата шла следующая после Бет и его родители уже выскакивали на шум, видимо тоже разбуженные. Мать Теренса, Лив, увидев меня, остановилась, пропуская мужа и двоих сыновей. Она схватила меня за руку и встревожено потащила прочь причитая:

— Нельзя тебе еще вставать, завтра зайдешь к Теренсу.

Я подчинилась, понимая, что она тревожится не просто так, да и сил сопротивляться уже не было.

— Завтра Теренса уже не будет в больнице… — устало сказала я на ее слова, залезая на свою койку, и она, опешив села рядом.

— Как это? — удивилась она, совсем не воспринимая мои слова всерьез, видимо через мою усталость.

— Те люди, — ответила я, стараясь говорить, как можно более уверено, — из военной больницы, хотят забрать их на базу и лечить, говорят это разновидность волчьего бешенства, возможно заразного. Верьте им, это друг мистера Грема Гровера, он очень хороший врач.

Видимо я говорило достаточно серьезно и убедительно, так как ее лицо просияло, должно быть, она переживала, что болезнь может быть неизвестной или неизлечимой. Мать Теренса укрыла меня и обняла.

— Спи, и не тревожься.

Она еще несколько минут посидела возле меня, хотя я чувствовала, что ей не терпится поскорее поговорить с врачами. Я слышала, как она прошла к дверям и, выходя, закрыла их. Звуки из коридора стали почти не слышны, но теперь я совершенно не тревожилась, даже за Еву, мне казалось, то что случилось даже не страшно. Проваливаясь в сон, или пребывая на грани полудремы, вновь сама того нехотя я перенеслась своим сознанием в чужие мысли. Я смотрела чужими глазами на больничные окна и чуяла запах новых молодых волков, созревающих где-то там, в больничных палатах, и запах девушки, окутанной запахами уже двоих вампиров. Ситуация осложнялась. Один вампир не так страшно как два, а если их и еще больше, все планы на счет девушки придется отменить. Но риск и опасность, делали из нее более интересную жертву, чем раньше. Тело волка покрылось дрожью в предвкушении игры и разработки плана.

Он отступил в тень. Ему пора уходить.

Нарастающее беспокойство захватывало его все больше, вытесняя все другие чувства. Начинало светать и у него нет с собой одежды, чтобы принять человеческий облик, а на волков теперь наверняка объявят охоту. Он ведь слышал разговоры, что волк утащил девушку, и это наверняка испугало людей больше, чем само нападение. Это наверняка дело рук вампира, кто еще может быть так умен и расчетлив, чтобы, не марая своих рук, избавится от нас. Хотя они не откажут себе в удовольствии, поохотится на нас.

«Как все усложнялось,» — почти с мазохистским удовольствием подумал волк, и кинув еще раз удовлетворенный взгляд на больничные окна, побежал прочь…

Я резко подскочила на кровати от страха, я знала, кого выслеживал теперь волк, — меня. Волка захватила игра, и даже страх перед кланом вампиров теперь его не остановит. Я не знала, кем была Волчица, но, если раньше он переживал, что она скажет, то теперь не боялся ее. Возможно, он пообещал ей меня. Я поняла, что должна боятся, но почему-то не могла. Теперь я знала кто они эти странные волки, и кем станут Бет и Теренс, которые даже оборотнями останутся моими друзьями. Как странно, оборотни и вампиры, — в моей жизни не хватает лишь драконов и ведьм для полного набора неприятностей и странных сказочных существ.

Я откинулась на подушку, боясь засыпать, чтобы не увидеть или не услышать, чего-нибудь более пугающего, но усталость взяла свое, и сны меня в эту ночь не посещали.

Глава 15. Становление

Видения

Зеленеет трава, и гудят насекомые,

И все улицы старые, с детства знакомые,

Только небо безбрежное все затянуто тучами;

Эти дни были первыми, эти дни были лучшими.

Сквозь прозрачные стенки хрустального савана

Я увижу поля мои, я увижу леса мои,

Что рассветы окрасили утренним золотом,

И видения в зеркале, безобразно расколотом.

Я же знала, что все это раньше времени кончится,

Я хочу умереть — возвращаться не хочется,

Льются слезы кровавые в белоснежные простыни,

И занозы впиваются в сердце иглами острыми,

А душа разрывается от тоски и смятения,

Эта боль неизменная порождает мучения.

Мои когти от ярости стали острыми бритвами,

И глаза разгораются перед новыми битвами.

Это пламя предсмертное тихим заревом плавится,

Когда спит все живое — мертвецы поднимаются,

И зовут меня в чащу, слепую и темную,

Превращая в волчицу кровожадно-бездомную.

Не излечит никто уже мою рану опасную,

Я уйду навсегда в ту картину прекрасную,

Что печально раскинулась перед взором мертвеющим,

Упиваясь закатом, в небесах пламенеющим.

(Lady Panika)

Все наверняка бывали хоть раз в доме, в котором мертвец ожидает своих похорон — эти занавешенные зеркала, запах множества таких же мертвых цветов, мебель, которая неожиданно потускнела, как и родственники погибшего. В доме Евы, не было лишь одного — самого тела Евы, ни мертвого, ни живого.

Когда прошла неделя с начала поисков Евы, власти признали ее погибшей официально, и вот, 9 дней от того дня, как мы поехали в Серые леса, я сидела в доме Евы, возле Серафимы Бойл, ее бабушки, и пыталась (даже очень) сохранять не только вид глубоко горя, но и поддерживать саму Серафиму. Так как Бет все еще оставалась в больнице, я как лучшая подруга Евы исполняла свой долг перед ее семьей. Конечно, я и вся моя семья знали, что Ева жива (относительно!), но для всех вокруг, она была мертвой, мертвей любого кто был похоронен на местном кладбище. И потому, от сознания того что Ева не покинула этот бренный мир, я очень старалась хмурить лицо, и пускать слезы. Первое удавалось сделать, стоило глянуть на Сеттервин, которая, картинно рыдала с фотографией Евы в углу, а второе — я просто затрагивала повязки закрывающие ожоги на руках.

За них мне было ужасно стыдно, потому, что Калеб рассказал родителям Евы, что это я так спасала ее от волков, (на самом деле для того, чтобы отвести внимание от свой персоны по понятным причинам) и так я на несколько дней превратилась в новую знаменитость, а родители Евы, на ряду с Серафимой, постоянно говорили мне спасибо. А я понимала, что не заслужила этого «спасибо», даже не смотря на то, что Ева была сейчас в доме Гроверов, и ее можно было назвать существующей — я оставила ее без выбора, потому что хотела таким образом спасти ей жизнь.

Мое лицемерие продолжалось уже 4 часа. Я сидела возле Серафимы, удивляясь, как ей все еще удается сохранять такое спокойствие, я же знала, как ей было плохо на протяжении всех этих дней — она даже лежала в больнице, а сегодня ни слезинки, просто сухое равнодушие и теплое слово для каждого кто пришел выразить сочувствие.

Хуже было с Ив — мамой Евы, она просто сидела, смотря отрешенно в окно, не замечая, как требовательно ползает вокруг нее, младшая сестренка Евы. Кто бы с ней не говорил, она не реагировала, а малышка становилась все более настойчивой, и я подозревала, как она начнет сейчас действовать. Недолго думая, я подхватила малышку на руки, и забрала с собой к тому месту, где мы сидели с Серафимой. Отец Евы одарил меня таким благодарным взглядом, что даже не пришлось дотрагиваться до повязок — слезы хлынули ручьем, и я попыталась их скрыть в волосиках малютки. Только тогда она и успокоилась, подсознательно понимая, что мне грустно. Девочка, имени которой я все никак не могла вспомнить, посмотрела на меня знакомыми зелеными глазами, такими яркими, что они кажутся нереальными, и я подумала, а останется ли с Евой этот цвет глаз?

Какие глупые мысли! — одернула я себя.

В доме всем командовал папа Евы, и когда пришло время ехать на кладбище, он и занялся этим. И впервые с того момента, как началось это прощание — Серафима приняла какое-то участие, она помогла подняться Ив, и та непонимающе посмотрев на нее все же пошла с матерью на улицу. А я так и осталась стоять с малышкой в руках посреди комнаты, когда остальные ушли, забыв обо мне и ребенке. Мне даже полегчало, когда я осталась стоять в этом доме одна-одинешенька, я смогла все же за столько-то времени, дать своему лицу расслабиться, перестать корчить эту мину жалости.

Малышка некоторое время отчаянно вертела по сторонам, понимая, что все знакомые лица исчезли, и что я, лицо не из тех, кого она любит. Девочка уже почти скривилась и захныкала, но я поспешно схватила со стула шаль Ив, и укутала ребенка в нее — это было явно слишком мало, и все же малышка не стала плакать.

— И что же мне с тобой делать? Придется ждать возвращения всех твоих.

Мы уютно устроились на кухне, где я покормила девочку, это было мне не впервой, близнецов я кормила постоянно и без помощи Самюель. Потом пришлось ей включить мультики, иначе, я знала это точно, малышка начнет волноваться. Так постепенно девочка заснула, и я устроила ее в маленькую импровизированную кроватку на диване, сама же тем временем пошла наверх в комнату Евы. Вряд ли родители и Серафима знали доподлинно обо всех вещах Евы, особенно о тех, что я подарила ей в прошлом году.

Я принесла из машины приготовленную еще с утра сумку, покидав туда вещи Евы, совсем немного, чтобы их хватило на первое время, пока мы не купим еще одежды, а также те вещички, что я точно знала, Ева любила. Возможно со временем, мне удастся взять еще что-либо для нее. А также Бет, только главное чтобы и она выздоровела… Нет я не буду пока что думать еще и об этом!

Справившись с этим, я вернула сумку обратно в машину, и устроилась около сестренки Евы, чтобы дождаться возвращения ее родителей и бабушки. Время тянулось медленно в пустом, безмолвном доме, телевизор как будто сговорился со временем — транслировал еще более нудные передачи, и потому вскоре я его выключила. Чтобы занять руки и мысли, я принялась медленно собирать тарелки и бокалы, так как родители Евы решили сделать за один раз и поминки и прощание, и были, вероятно, правы — не было смысла, видеть всех этих людей еще раз, когда им стоило побыть в тесном кругу семьи.

Убираясь, я время от времени посещала сознание Калеба, чтобы увидеть, что происходит на кладбище. Он должен был приехать сразу же туда, не появляясь в доме, как и мои родители с Пратом. Грем же оставался возле Евы, тем более что его отсутствие в городе уже и не замечали, так как привыкли к его отъездам.

Глазами Калеба я смотрела на толпу людей сгрудившихся вокруг маленькой ямы, куда поместят коробку с землей из леса, где как считали все, пропала Ева. Все были грустны. Калеб нервничал, и потому связь с ним была не только прерывистой, но и болезненной. Раньше я такого аспекта не замечала.

— Ну вот, они уже почти попрощались с твоей сестрой, — негромко посочувствовала я, обращаясь к спящей девочке, думая о сером надгробии Фионы среди сорняков, старого кладбища. Там на памятнике была фотография Фионы, молодой и красивой и такой же будет фотография Евы, на глухом сером камне, что украсит могилу. Пустую могилу! Вот на этой мысли и стоит сосредоточиться, сожалея о том, что случилось с Евой.

Было уже поздно, когда приехали родители Евы и бабушка, вместе с Калебом.

Они были просто в шоке, когда вернувшись и увидев меня вместе с ребенком, вспомнили, что начисто забыли о девочке. Ив, словно очнувшись ото сна, забрала девочку и устроилась с ней наверху. Папа Евы заставил нас с Калебом еще немного посидеть с ним и Серафимой.

— Не могу поверить… — это были единственные слова, которые он сказал нам. Серафима тоже молчала, но все время прикасалась к моей руке. Мы же с Калебом, так же не были предрасположены к разговорам, а просто держались за руки, и молча, сочувствовали их горю.

Час спустя мы смогли вырваться из этого мрачного дома одиночества, и поехать ко мне домой. Я была уставшей и обессиленной, пустым днем, о котором я вообще ничего не могла вспомнить. Словно и не было этого дня, и о похоронах Евы напоминало мое черное платье и черный костюм Калеба.

— Как себя чувствуешь? Не стоило тебе сегодня быть здесь — твои руки все еще заживают, обезболивающе забирает силы. Тебе нужно больше отдыхать.

Калеб осторожно взял меня за пальцы, одной рукой держа руль, и устремил глаза в темноте салона на меня. Не знаю, что он видел, смотря на меня, мне же мое отражение в темном окне, расплывалось в одно белое пятно, без черт лица.

— Завтра. Я буду отдыхать завтра, — тихо отозвалась я, и Калеб понимающе замолчал. Все что мне хотелось от этого дня — уснуть возле Калеба, а проснувшись с утра в его руках, понять, что случившееся всего лишь кошмарный сон.

— Я не знаю, как мне теперь вечно смотреть в глаза Серафиме, и обманчиво сожалеть о смерти Евы, когда я точно буду знать, что она жива? — я посмотрела на Калеба умоляюще, словно он мог снять с меня этот груз, и сама же понимала, что так лишь причиню ему боль.

— Сейчас это не самая главная проблема, главнее только то, как после становления все объяснить Еве, а тем более, ограничить ее общение с родственниками… не думаю, что ей удастся смириться с тем, что она больше не человек.

Калебу было так же нелегко, как и мне, как и всем нам теперь. Ситуация в доме складывалась не самая лучшая. Все были взволнованы, я бы даже сказала, напуганы — и дело было не только в Еве, а в Бет с Теренсом. Оборотни! Мои друзья оборотни, именно такие, каких показывают в фильмах, с изменением настроений во время луны и тому подобным, хотя я доподлинно не знала толком ничего о волках. Они по-прежнему оставались в «больнице» Вунворта — старого друга Грема, который не был похож на вампира, и я так до сих пор не понимала, почему ему все так доверяли. Но одно было правдой — Бет и Теренс начали идти на поправку. Об этом с утра сообщил мне Грем, и я могла держаться за эту новость на протяжении всего дня, как теперь держалась за руку Калеба.

Самюель тут же забрала меня на кухню, желая узнать о родителях Евы, Калеб же повез вещи Евы к себе домой, пообещав мне, что вернется и сегодня обязательно останется на ночь со мной. Услышав это, Терцо вообще никак не отреагировал, словно это потеряло для него какую-то ценность, впрочем, ценность неожиданно потеряло все, кроме жизней моих друзей… пусть, даже если они уже не люди.

— Как Ив?

Самюель устроилась напротив меня на кухне, и как прежде, совершенно не отметила, что я ем, и ем ли я вообще. Покопавшись в тарелке с горячим супом, я просто отставила его в сторону, — есть не то чтобы не хотелось, меня скорее тошнило от самой мысли, что я могу есть, во время того что творилось вокруг. Неожиданно мой дом начал мне напоминать базу военных действий. Заняты были все, даже Прат. Калеб с Гремом пока что оставались у себя, где пребывало тело Евы, Терцо вернувшись одновременно с нами, тут же поехал к Вунворту, чтобы быть возле Бет и Теренса, Прату поручили решить кое-какие дела, о которых мне даже не намекали, а Самюель и я оставались с близнецами.

Малыши спали на верху, и я видела, как Самюель время от времени приподнимает голову, прислушиваясь к ним. Все в доме стали такими же тревожными, и именно потому, я ужасно пожалела, что рассказала им всем, о том волке, что проследил за нами до самой больницы. Впрочем, я рассказала намного меньше, чем то, что Калеб увидел в моих воспоминаниях. И тут же возле меня восстановилось негласное дежурство, от которого я предпочитала избавиться (за исключением Калеба), и конечно пока что молчала. Просто нужно было время, для всех и особенно для меня, чтобы успокоиться, и сделать семейный совет, который мы не могли собрать из-за стольких проблем, которые они решали и ничего не рассказывали мне.

— Ив? Как сказать точнее… — я не могла смотреть на Самюель, понимая, с каким ужасом она себе может представить, что вдруг потеряет меня или близнецов. — Ей плохо, иногда даже не замечает малышки…

Самюель понимающе покачала головой, и я просто уже не могла смотреть на это грустное лицо, которое я так сильно любила. Просто этих лиц было за сегодня слишком много. Я встала, и хотела было уйти, но Самюель не позволила сделать этого, так как раньше, быстро. Она обняла меня и так простояла минут, наверное, пять, и пусть в ее руках не было того, что я ощущала в Калебе, они были столь же нежны, и нужны мне, как и прежде. И почему я вдруг решила, что они мне уже не так близки как раньше?

— Пойду-ка я спать — на сегодня для меня слишком всего. Если вернется Калеб…

Я не знала, что сказать, или точнее говоря озвучить, то что хотела бы видеть Калеба возле себя, но Самюель так спокойно улыбнулась на мое смущение, и страхи тут же улетучились.

— Он к тебе зайдет, — отозвалась она.

Качнув головой, я все же поспешила поскорее прочь с кухни. Говоря о том, что мне хватило всего, я имела ввиду, как мне надоело целый день натыкаться на чужие сознания, и игнорировать их. Голова болела, только вот скорее из-за плохого сна, а не попыток контролировать свой талант, или использовать его.

Я всего лишь на миг заглянула в комнату, чтобы убедиться в местоположении Прата, а оттуда, зашла к близнецам. Их ни чем невозможно было разбудить, даже тем, как Прат со злостью кидает трубку, или же пинает стульчики. Взглянув на них, мне почему-то вспомнилась сестренка Евы, такая смешная и симпатичная, и с теми же странными зелеными глазами. Как хорошо, что у родителей Евы осталась еще хотя бы она. Прикрыв тихо дверь в комнату близнецов, я пошла к себе.

Как же лень было раздеваться, или умываться, но я все же стойко перенесла все это, помня о приходе Калеба. По крайней мере, я на это надеялась. И вот забравшись под одеяло, я ожидала быстрый сон, который таковым вовсе не оказался. Глупостью было перед сном вспоминать Еву или вообще думать о ней, но это я поняла, уже пребывая в ее спящем сознании, которое почему-то себя вовсе не осознавало, а прокручивало воспоминания, будто пытаясь их записать на жесткий диск памяти.

Я тут же поняла, что сплю, потому что никак не могла что-то сказать или сделать, и так же само и сознание Евы, совершенно на меня не реагировало, будто бы меня не было рядом.

Ну, вот опять! — подумала я, — Снова вляпаюсь во что-то в ее сознании, и потом от стыда не смогу поднять на Грема глаза.

Но пока что, все оставалось мирным и спокойным. Ее память выталкивала на поверхность, все новые и новые воспоминания, но я почему-то даже и не думала смотреть их, пока неожиданно один кадр из воспоминаний не заинтересовал меня. Это была последняя неделя перед поездкой в Серые леса. То время когда Прат полностью отошел, по-видимому, для Евы на задний план, а Грем стал просто таки преследовать ее. Я точно знала, что никогда не узнаю доподлинно, что между ними происходило в то время, и, не смотря на чувство вины, любопытство стало просто как зуд, заставляя меня потянуться к этим воспоминаниям.

Я и Ева так неожиданно очутились возле моего дома, что я не сразу поняла, как мы тут оказались, и вот прошел миг, и мое тело вовсе исчезло из ее воспоминания, и с ней осталось лишь мое сознание…

…я смотрела вслед Рейн спешащей к машине Калеба, и тем временем неспеша собирала с земли наши вещи и несколько толстых одеял. Без стука войдя в дом, так как в последнее время я все больше чувствовала себя членом семьи Рейн, я внесла все в гостиную.

— Неси в кладовку Ева! Наверняка после травы нужно стирать, — из кухни донесся голос Самюель, и я, как и в предыдущие разы просто покачала головой. Не только родители Рейн, но и Прат постоянно знали, что это именно я захожу в дом, и это действительно несколько пугало. Грем же вечно мог меня найти, где бы я ни пыталась укрыться от него. И если прозорливость других меня удивляла, его настойчивость начала уже злить. И не потому что мне не нравилось, как он настойчив, а потому, что я все еще не услышала долгожданных слов. Зато наслушалась много чего другого.

Я заглянула в кухню и улыбнулась Самюель, она мне приветливо качнула головой, и попыталась засунуть ложку Сони в рот, а Рики тем временем, очень методично выводил грязным пальчиком на белой блузке Самюель круги. Я с сожалением посмотрела на модную красивую блузку, которую Самюель совершенно не было жалко, и пошла далее по коридору, следом за мной неслись звуки лепета детей и смеха Самюель.

Оставив возле дверей рюкзак с вещами, я положила одеяла в корзину, добавив кофту Рейн, которую она забыла вместе со всем остальным. Сложив вещи, я повернулась к двери, чтобы уйти, но тут же отпрыгнула в сторону от неожиданности — закрывая проход двери, стоял Грем, лениво облокотившись о дверной косяк.

— Нельзя же так! — я в сердцах подняла руки к груди.

— А так как ты, можно? — поинтересовался спокойно он. Руки медленно поползли из карманов, и он так же лениво пошел в мою сторону, и я даже не стала убегать от этого, потому что уже убедилась, каким ловким и быстрым бывал подчас Грем. Он встал прямо передо мной, и в этой темной комнате стало будто бы светлей. Я проигнорировала то ощущение теплоты и спокойствия, что тотчас ощутила, когда он стал так близко. Мне нельзя было сдаваться, и поддаваться его притягательности, но Грем почему-то прекрасно знал, как на меня повлиять.

— Поговорим здесь, когда так близко Самюель, или же прогуляемся?

Серые глаза, серебристые, светлые, смотрели на меня в упор, не давая отвертеться или отвести взгляд.

— Говорить не о чем, — твердо сказала я, хотя и сама не очень хотела, чтобы родители Рейн вдруг стали очевидцами моего очередного разговора с Гремом.

— И все же…? — Грем заметил мое замешательство.

Я подавлено вздохнула, и согласно кивнула головой, но Грем не сразу подался назад, а заставил такой хитростью меня приблизиться к нему. Я несмело подняла глаза, чувствуя, как удушливой волной меня захлестывает смущение и жар.

— Ты ведь и сама все понимаешь…тебе от меня уже не избавиться…

Я открыла рот, желая что-то сказать, но тут же захлопнула его. В доме мне вообще не хотелось говорить с ним о чем-либо. Почему-то все время возникало ощущение, что Прат не только следит за мной, но еще и подслушивает. И все равно даже тогда, когда рядом не было Прата, такое ощущение не исчезало.

— На улице, — коротко бросила я, и все же смогла вывернуться от его рук, и подхватив портфель пошла к кухне, на ходу добавив, — Выходим не вместе.

Но позади меня уже никого не было. Я шокировано застыла посреди коридора и оглянулась вокруг. Как он мог так тихо подняться по лестнице или же выскользнуть в заднюю дверь? Голова шла кругом, от Грема и того с чем мне пришлось столкнуться, как только мы стали ближе. Словно я неожиданно узнала совершенно другой мир, в котором на самом деле жил Грем, а не тот, что я раньше себе представляла.

— Ну, все, спасибо, я пойду, — я перевесилась через косяк двери, и посмотрела на близнецов в компании Самюель уже играющихся в гостиной.

— Ты уже? Может, поешь что-нибудь, ты совершенно исхудала в последнее время. Серафима видимо ужасно расстраивается из-за этого.

Я слабо улыбнулась. Самюель была всегда такой хорошей, именно такой, какой должна быть мама, как раз то, чего мне всегда не хватало от моей мамы — Ив, у них с отцом постоянно не хватало времени, театр был самым важным в их жизни. Я могла лишь надеяться, что сестре они уделят больше времени, чем мне.

— Нет… спасибо, пойду домой. Нужно еще кое-что сделать завтра в колледж.

Я помахала малышам, и поспешила к двери — чтобы я там не говорила Грему, мне на самом деле ужасно хотелось побыть с ним. Просто побыть рядом, ведь я понимала, что он никогда не скажет мне что любит.

Небо вновь затянуло, и как хорошо, что мы вовремя с Рейн разошлись по своим делам. Стоило мне выйти из дома, Грем тут же подхватил меня на руки, и понес к машине. Слабая попытка отбиться тут же прекратилась, стоило почувствовать, как прожигают насквозь его прохладные руки, ткань джинсов, и я могла чувствовать его прикосновение, словно была полностью раздета.

— Я согласилась прогуляться, а не проехаться, — недоуменно взвыла я, понимая, что это была очень слабая попытка проявить характер. Почему у меня никогда не выходило быть такой же агрессивной по отношению к Грему, каковой была Рейн в прошлом году с Калебом?

— Мы проедемся до того места, где собираемся прогуляться, — лаконично отозвался Грем, и я неожиданно почувствовала, как меня свалили на мягкое сидение машины, при чем не особо со мной фамильярничая. Я лишь теперь поняла, что Грем не просто зол, он взбешен. И если виной тому была я… то я была очень удивлена. Мой характер не располагал к тому, чтобы сердить людей — всегда было проще отступить и не связываться, и потому его настроение меня немало удивило. Вот Рейн и Бет точно бы не поверили подобному.

— Вообще-то можно и повежливее, — уже поостыв, сказала я ему, только он сел за руль.

Грем несколько раз с трудом выдохнул, и лишь тогда развернулся ко мне:

— Прости… ты права… все это раздражает меня больше, чем я когда-либо мог предположить, — и вновь вернув свое внимание к рулю, буркнул себе под нос: — Старый дурак!

С последним мне было трудно согласиться, особенно в последнее время. Я поняла, как поверхностно всегда воспринимала Грема, в первую очередь все же, как отца моего друга, а значит как человека старшего, но теперь же мне иногда казалось, что его возраст далек от того, что стоит в паспорте. Он не выглядел на сорок два года, а скорее лет на тридцать… даже может меньше, а о его физической стороне я и вообще молчала: он был не просто подтянут, но и силен, ловок, довольно-таки быстр, чем не могли похвастаться многие парни в колледже. Единственным признаком его возраста были серебряные нити в черных волосах Грема, не столь длинных как у Калеба. Они так же отличались от волос его сына тем, что всегда были в порядке, но столь же аккуратном и элегантном, как и он сам. Потому, мне иногда странно было видеть Грема не в его излюбленных костюмах, а в простых штанах милитари, и кофте с закатанными рукавами, словно это было не правильно. Именно в такой одежде он выглядел еще моложе.

— Куда мы едем?

Когда мы выехали за пределы улочки, где жила Рейн, я наконец-то додумалась задать этот вопрос. Мы двигались к центру города, и пока что я не могла понять, куда именно он задумал поехать.

— Ты бывала хоть раз, за чертой города, там, где стоит старый полуразрушенный замок?

Я задумалась, и тут же всплыли воспоминания о том, что когда-то я бывала там с родителями, еще до того, как меня полностью отдали на попечение Серафиме. Но к самому замку я так ни разу и не подошла, потому что там было опасно — камни постоянно сыпались сверху, отламываясь то маленькими кусочками то целыми глыбами, и сохранить его целостность не помогла даже реставрация.

— Да. Но не у самого замка.

— Хорошо, — вот и все что он мне сказал за всю дорогу. Даже не смотрел на меня, а только перед собой. Это показалось мне знакомым, и я тут же поняла, что таким бывал Калеб, когда что-то его тяготило. Мы продружили так долго, что не узнать этой черты Калеба в Греме я не могла.

Постепенно знакомые с детства дома исчезли, уступая деревьям, переходящим в лес с двух сторон дороги. Деревья будто бы нависали над нами, откидывая тень на боковое стекло и мне было легче смотреть на них чем на тело Грема рядом. Его мощное тело было слишком притягательным и в данный момент агрессивным, чтобы я могла чувствовать себя легко, и дело было не в том, что он меня пугал. Нет, я просто чувствовала волну чувственности, стоило его рукам просто переместиться на руле. Тут же накатывали воспоминания о том дне, когда мы были вдвоем, когда я не смогла сдержать импульса желания и просто сдалась на волю случая.

Не знаю как, но Прат почувствовал это мое изменение состояния души, он полностью перестал меня замечать, и честно говоря, я вздохнула с облегчением. Почему я раньше не замечала, как Прат напрягает меня? Что его присутствие всегда казалось мне опасным?

Мы ехали минут тридцать, и когда показались знакомые очертания замка вдалеке, я тихонько вздохнула с облегчением, и что странно, Грем резко дернулся на этот незначительный вздох. Но ведь меня почти не было слышно! А он отреагировал так, словно я громко кашлянула в этой звенящей тишине. И даже не смотря на всю нашу отстраненность и молчание, тяжело возле Грема мне не было. Не было и той неловкости, когда сидишь с кем-то очень близко, кого почти еще не знаешь. И за последние две недели, я иногда думала о том, что совершенно не знаю Грема. Я вообще ничего о нем не знаю, кроме как того, что он любит старую музыку, картины своего сына, и, конечно же, в хороших отношениях с Туорбами. Вот и сегодня — почему меня не удивило, что Грем был в их доме, так словно в своем собственном?

Грем — кто он? Он отец, он бизнесмен, он друг, он любовник — и кто из всего этого настоящий Грем?

Мы выехали к смотровой площадке, метров в двадцати от того места, куда подходить было строго запрещено, где заканчивалась зона падения камней. Тогда, так же как и прежде не обращая на меня внимания, Грем выбрался из машины, совершенно забыв о галантности, и я впервые за сегодня действительно рассердилась. Сначала он почти шантажом заставил меня пройтись, потом закинул в машину как мешок с картошкой, привез к опасному месту, а теперь и вообще игнорирует! Это уже действительно надоедало, или же просто Грем и сам не знал, что со мной делать!

Посидев минуту-другую чтобы утихомирить злость, я все же решила вылезти следом за ним. И как оказалось мне следовало поторопиться, потому что Грем неожиданно пропал из поля зрения. Зябко потоптавшись на месте, я обернулась вокруг, и почувствовав в очередной раз ледяной порыв ветра, потянулась назад в машину за курткой.

Я тут же хотела ее надеть, но не успела, так как его руки уже поползли вдоль моей спины вверх к шее. Куртка упала, я безвольно прислонилась к машине, а Грем ко мне. Я могла видеть в зеркальном стекле окна его лицо позади своего плеча. Он тяжело дышал, и я тут же поняла, что и сама едва перевожу дыхание. Болезненное сладкое ощущение истомы и голода пронеслось вдоль позвоночника, и глупая мысль, что может не стоит позволять ему этого, пришла слишком быстро, чтобы я могла на ней сосредоточиться, потому что руки Грема двинулись к моей груди. Вот и все, тогда все сомнения полностью отступили, и я не могла сопротивляться его настойчивости и разгоряченным рукам, потому что именно об этом мечтала, каждый раз видя Грема перед собой.

Перед глазами темнело каждый раз, когда он скользил губами по шее, затуманено, я понимала, что это странная реакция, но к чему было думать. Я обернулась, чтобы помочь ему раздеться, и не мешать раздевать меня, и все происходило так быстро, что мои ощущения едва поспевали за его руками. И почему я только не чувствовала стыда, когда голая стояла перед ним?

С Гремом все было так органично… все было именно так, как я об этом мечтала. Он прислонил меня к холодной дверце машине, но я вовсе не чувствовала этого холода метала, руки Грема были намного холодней, но губы после его поцелуев горели, обжигали, он словно разрывал меня этими ощущениями, я поддавалась ему, понимая, что так действительно должно быть.

— Вот видишь, твое тело тоже знает, что ты должна быть моей!

— И я знаю… — тихо выдохнула я.

Грем схватил меня в охапку, и я ожидала падения, но его не последовало, я неожиданно оказалась на нем, и вскоре, повторилось все то, что было с нами в его доме. И вновь был этот свет, и вовсе не было боли, я могла лишь ощущать сладость этого запретного момента.

Спустя время мы лежали на голой земле, такие же нагие, как и раньше, но я все еще не ощущала холода, возле Грема мне было уютно.

— Ты для этого привез меня сюда? — я не была зла, а просто хотела понять его мотивы. Приподнявшись, я посмотрела на Грема, и, увидев его почерневшие глаза, невольно напряглась. Но Грем был по-прежнему Гремом, так почему я ощутила тревогу? Это всего лишь расширившиеся зрачки!

Грем самодовольно улыбнулся и провел пальцем вдоль ключицы, а затем спустился на грудь, и слегка сжал ее — он знал, как на меня это подействуют. Мое тело автоматически прижалось теснее к нему. Я тяжело задышала, и ему понравилась моя реакция.

— Не совсем… я просто не смог удержаться, — признался он, но так и не забрал своей руки, и потому его откровенность для меня в данное время не имела значения, я просто не могла одновременно сосредоточиться на двух ощущениях — ликовании за правду, и чувственной теплоте, которую он вызывал во мне.

— Я мечтал об этом все дни и ночи, хотел тебя… и в то же время хотел обо всем поговорить… и ужасно ревновал, думая, что после того, что было, ты все равно продолжишь общаться с Пратом.

Пришло мое время улыбнуться, возможно, не так самодовольно как он, но я поняла, что вовсе не равнодушна ему.

— Просто, ты даже представить себе не можешь, как сложно мне было решиться на это…

— На… секс… — я почувствовала, как краснеют уши при этом слове.

Грем же посмотрел на меня порицающе:

— Не думаю, что это слово подходит к моим ощущением теперь, после того что только что произошло… я имел ввиду на отношения с тобой. Ты ведь совершенно меня не знаешь, но теперь это не важно, я ищу пути, по которым мы можем пойти, чтобы встретиться с тобой на одной дороге.

— Разве наши пути такие разные?

Мне было тяжело слышать, с какой горечью он говорит о нас. Но я видела, что эта горечь не придуманная. Может он не был еще разведен? Или у него были проблемы, потому, что я ровесница Калеба, или потому что я подруга Калеба.

— Ты даже себе не можешь представить, насколько!

Но больше Грем видимо не собирался обсуждать этот вопрос. Он помог мне подняться, и весьма кстати одеться, так как ветер, о котором я забыла на мгновения близости с Гремом, снова дал о себе знать леденящим порывом. Грему же не было холодно, хотя при его-то бледной коже, он должен был просто таки посинеть.

Мы медленно двинулись от машины к развалинам замка, и некоторое время молчали, но меня лишь теперь начали беспокоить его слова. Профиль Грема утратил мягкость, он поджал губы и видимо думал о своем. Невольно наш разговор видимо напомнил ему о чем-то неприятном.

— Дай мне несколько недель, чтобы я решил некоторые вопросы, и тогда, обещаю, мы будем вместе.

— Как долго?

Это меня беспокоило. Решиться ли Грем, рассказать всем о том, что встречается со мной?

Губы Грема сжались в жесткую угловатую улыбку.

— Всегда.

— Так не бывает, — я покачала головой.

— Поверь, бывает.

Вскоре мы возвращались, и уже в машине я вспомнила, что мы гуляли с Гремом в самой опасной зоне замка, но я ни миг не усомнилась что в полной безопасности с ним. И снова всплыл вопрос: кто же такой Грем?…

…Я очнулась от воспоминаний Евы снова в своей комнате, и едва сдержалась от того, чтобы не побежать ванну от тошнотворных картинок, сплетенных тел Евы и Грема на ковре старой травы и прогнивающих листьев. Ну, за что мне такое наказание!?

Меня била неровная дрожь, голова раскалывалась от прогулки спящим сознанием Евы, и всю просто выворачивало от воспоминаний. И где, черт возьми, Калеб, когда он так мне нужен?!

Я схватила телефон и набрала его номер. Калеб схватил трубку тут же:

— Я буду через час, сейчас не могу говорить. Давай встретимся у меня?!

И прежде, чем я смогла хоть что-то сказать, отключился. Ну вот, он предлагает мне идти к нему домой, туда, где находиться Ева и Грем, те, чьим сексуальным приключениям я все время невольно становлюсь свидетелем! Но делать было нечего, мне просто до боли было необходимо увидеть Калеба, и пусть я себе в этом признавалась неохотно — Еву, чтобы увидеть, что происходит при превращении человека в вампира.

Быстро переодевшись во что-то более подходящее, я вырулила на дорогу, и стала очевидцем того, как, наконец, прорвало черные свинцовые тучи, сгустившиеся над нашим городом. Дорогу тут же начало размывать, и это, конечно же, не добавило мне настроения.

Я вошла в дом Гроверов без особого стеснения, но, как ни странно, нигде не встретила Грема. А вот Еву я определенно точно знала, где искать.

Поднявшись на второй этаж, я несмело двинулась к двери, ведущей в комнату, которую некогда Грем готовил для Патриции, в надежде вновь обрести в ее лице жену.

Я толкнула дверь, и моему взору тут же предстала Ева, от чего из груди вырвался тяжелый болезненный вздох. Я ожидала чего-то другого, например, что Ева перестанет быть на себя похожей, или что-нибудь еще, но не этого болезного зрелища.

Голубовато-бледное лицо, с оттенком черноты синяк на левой скуле. Это все еще была Ева. Пусть бездыханная и недвижимая, но я знала, что ее сознание сохранилось в этом мертвом теле — я чувствовала его, но не смела даже проверять, боясь нарушить цикл становления. Очень медленно, но четко и ясно я видела, что ссадины и раны затягиваются. Она не только преображалась, а словно одна огромная рана затягивалась изнутри.

— Лучше не подходи к ней близко, — из кресла поднялся мрачный Грем, — твой запах может преждевременно заставить ее очнуться.

Я быстро отошла к двери, и самой дальней стены во всей комнате. А вот и Грем, но я вовсе не испугалась, очевидно, подозревая, что он где-то рядом. Это были почти циничные мысли, так как я все еще помнила, как ловко он заставил ее поехать с ним к замку.

— А что будет после пробуждения?

Грем смутился, непонятно почему и замолчал одновременно. Он посмотрел на меня тяжелым взглядом, который мне очень редко приходилось видеть у него. В основном такой взгляд я видела у Калеба, когда ему очень не хотелось мне что-нибудь говорить, но он не мог отказать мне в этом.

— Мне придется еще раз ее убить.

Я ошеломленно уставилась на него. Что? Зачем?! Как он может о таком думать?!

— Это потому что Семьи не были оповещены о новом члене? Только потому? Разве нельзя им объяснить ситуацию?!

Грем устало покачал головой и сел в кресло. Ему трудно был со мной разговаривать, и я знала. Что сколько бы ни прошло лет и времени, для Грема я навсегда останусь ребенком. Потому он усерднее, чем все остальные в семье старался оберегать меня от тревог, связанных с ситуацией друзей.

— Нет, таков процесс. Укус, а потом обязательно смерть, но Калеб сделал все не так, как положено, потому что у него не было времени. А Семьи мы оповестили — Человечные дали согласие. Они только рады появлению новых членов, особенно столь красивых и молодых.

— Так почему они ничего не предпримут относительно волков?!

Грем нахмурился в который раз за наш разговор. Он очень не хотел говорить со мной на эту тему и все же ответил:

— Мы их не оповестили.

— Но почему?

— Из-за тебя. Пока нам не понятна твоя связь с местной Сворой, этого делать нельзя. Если ты хоть в каком-то колене связана с волками — тебя нельзя будет обратить со временем в вампира.

— Почему? — глупо повторила я, понимая как эти вопросы некстати, особенно если я и так до конца не понимаю, что он говорит.

— Потому что полукровки под запретом, таков основной закон. Хотя бывали исключения.

— И я могу быть связанной с волками, — машинально повторила я его слова.

— Мы это выяснили. У Вунворта много связей. Пока что твоя семья до 3 колена чиста, со стороны Джейсонда есть связи с вампирами. Это все что тебе стоит знать.

И почему только это все всегда происходит со мной или вокруг меня?

Даже среди моих друзей не осталось людей — все оборотни и вампиры. Кошмар!

— И почему это всегда происходит со мной? — выдала вслух я свои мысли. — Почему все так! Ну, зачем я им всем! Почему я?!

— Они не шли тогда за тобой в лесу, а значит не думали о тебе, не чувствовали в тебе крови. Зато твоя кровь говорит как раз о принадлежности к нам. Тебе не о чем волноваться.

— Да уж, я же Особенная.

Грем посмотрел на меня с удивлением — слишком много в моем голосе было недоумения и горечи. Моя особенность всем вокруг приносила неприятности.

— Тебе не стоит пока что об этом волноваться. А ситуацию с волками мы сами возьмем под контроль. Пока что ясно одно — они не признанные официально члены семьи Своры, а значит, считаются Бешенными, потому, чтобы мы с ними не сделали, Свора будет за нас. Думаю, мы сами будем решать вопрос относительно волков.

Вот это мне не нравилось. Все это мне не нравилось вообще, но его слова о том, что с волками наша семья будет справляться сама, пугала еще больше.

— Вскоре нам нужно будет уйти, так что ты останешься сама в доме с Евой… — заметив мое недоверие, Грем тут же быстро добавил. — Просто не приближайся к ней, она еще несколько дней не должна очнуться.

— Калеб ничего не говорил, что вы куда-то уйдете. Родители тоже… — я задумчиво прикусила губу. По крайней мере, Грем мне всегда все рассказывал, ну почти все и почти всегда, зато хотя бы не молчал.

— Нам нужно найти новое место для охоты и для… — Грем задумался, прежде чем ответить, — даже не знаю, как правильно сказать,… наверное, выгула Теренса, Бет и Евы. Думаю, нам не стоит делать этого так близко около дома, а тем более в Серых лесах, где волки тем своим нападением обозначили свою территорию.

— Тогда где же вы найдете подходящую местность?

— Калеб уже нашел. Он вернется к тебе быстро как сможет, а потом Прат сменит вас.

Странно, но говоря о Прате, Грем не злился. Понятное дело, если и так уже произошло все то, что нужно было Грему, чтобы быть с Евой — Прат больше не был помехой.

Я послушно кивнула, понимая, что говоря мне, будто бы будет через час, Калеб видимо не подозревал, как этот час растянется.

— Не стоит тебе быть слишком долго.

Грем пошел к выходу и потянул меня за собой.

— Поешь, посмотри телевизор, но к Еве не поднимайся. Лучше будь внизу.

Я нервничала, когда провожала Грема к входной двери, он уже успел переодеться в спортивный костюм, и держал в руках ключи, от машины.

— Волноваться не о чем. Возможно, Калеб уже теперь едет сюда, а твои родители обследуют лес.

Улыбнувшись, я помахала ему рукой, и прикрыла двери, оставшись в одном доме с полуживым вампиром.

Глава 15 а. Сближение

Вечность влюблена в творения времени…

У.Блейк

Несмотря на продолжительный дневной сон, я не чувствовала себя отдохнувшей, а наоборот, так словно уже давно не спала, но теперь мне нельзя было позволить себе здесь заснуть. Я была в одном доме с Евой, и если бы случайно через сон попала бы в ее сознание, кто знает, какие это последствия могло бы вызвать.

Заварив себе чая покрепче, я прошлепала в комнату Калеба. Здесь как всегда царил полумрак, окна были зашторены, а вот сама комната была не слишком уж радостна. Спустя мгновение я поняла, чего в ней не хватало — Калеба и вечного запаха краски. Подобрав с пола несколько альбомов, я принялась их листать. Включив музыку и устроившись на его кровати, я словно вернулась в последние недели — почти на всех страницах была я, отступлением являлись зарисовки близнецов. Вот я и Прат тренируемся, а здесь я сплю в машине, явно утомленная после очередной тренировки, я выхожу их здания школы. Все наброски были сделаны простым карандашом, и только несколько акварелей — он явно делал зарисовки для больших картин.

Последний альбом был еще почти пуст, только один рисунок как заглавие альбома, и я тут же узнала, лицо Евы, именно такое, какой она выглядела сегодня. Значит, не одну меня поверг в ужас ее вид.

Подобрав карандаш с подоконника, я принялась что-то выводить на чистом листке бумаги — просто механическое желание заполнить девственно белое полотно листка. Сначала появились глаза, а за ними нос и губы, спустя полчаса я поняла, что с листка на меня смотрит, не очень удачный потрет Калеба — единственное, что было похоже на него это глаза и прическа. Я в сердцах откинула альбом. А потом, подумав минуту другую, снова взяла его, и попыталась по памяти восстановить знакомое любимое лицо. Светлые глаза, которые только начинали темнеть, полные губы, идеальный прямой нос, едва заметная ямочка на щеке, этот рисунок вышел почти похожим, и я осталась довольна. Может Калеб действительно прав, и мне стоит заниматься? Я уже и забыла, как это приятно создавать целый мир на одном листке.

Полумрак комнаты неожиданно осветился, и я поняла по звуку, что это подъехала машина. Не помня себя, я помчалась к двери, чтобы скорее увидеть Калеба, но разочаровано застыла, увидев, как входит Прат.

— Ждала, кого-то другого? — Прат насмешливо отметил мой разочарованный вид.

Он был весь мокрый, и я неприязненно отметила, как с него стекает вода, на чистый сверкающий пол. Вот так было всегда — где бы ни появлялся Прат, после него оставались грязные лужи.

— Какой ты догадливый! — едко выдала я.

Прат прищурился, но теперь уже промолчал. Если вампиры и могли выглядеть утомленными, то они смотрелись бы как Прат в данный момент. Волосы спутаны, одежда помятая и мокрая, глаза хоть и светлые, а на щеках почти можно уловить румянец, но само выражение лица выражает смертную скуку.

— Калеб ехал следом за мной, так что думаю, он сейчас будет.

Я удивленно раскрыла рот, чтобы сказать что-то циничное, но вновь его захлопнула, потому что Прат говорил о Калебе почти дружелюбно.

— И что, вы нашли подходящее место? — это звучало больше как утверждение, но я хотела все же знать, что Прат обо всем этом думает.

— Да. Калеб нашел прекрасное место, пока что все наши там, чтобы обследовать местность. Близнецы сегодня у старых дев Стоутон, я остаюсь с Евой, а вот тебе повезло больше — Калеб на эту ночь будет присматривать за тобой. Какая радость!

Снова вернулась насмешка на его лицо и в слова. Он принялся стягивать грязную обувь, и снимать куртку. И все же мне почему-то стало жаль Прата, он выглядел сегодня почти несчастным.

— Что-то случилось?

Прат помешкал минуту, прежде чем что-либо сказать.

— Твои друзья волки, подруга становится вампиром, мы до сих пор не можем понять поведения оборотней, а ты еще спрашиваешь, случилось ли что?

Он прошел мимо меня в гостиную и завалился на диван, тут же включив телевизор. Проследовав за ним, я села напротив, и спрятала озябшие внезапно руки между колен. Что-то явно тяготило Прата, а я даже не могла поверить в то, что такое возможно. Хотя есть возможность узнать…

— Не смей! — неожиданно Прат резко повернул голову в мою сторону, и я аж подпрыгнула на месте. Лицо мое залилось краской, и я не могла понять, как он догадался, что я пытаюсь пробраться в его сознание.

— Даже не думай об этом. Ты вообще когда-нибудь задумываешься, прежде чем лезешь в чужие головы? Это вообще-то личное!

Я застыла, и тут же расхохоталась.

— Как интересно. А разве не ты сам учил меня этому? Разве не ты сам не считал, что с таким даром передо мной не должно быть таких преград, как совесть. Видишь, как все меняется, когда дело касается непосредственно тебя?

Прат бессильно следил за мной, наверное ощущая как мой разум медленно заползает в его. Первое что я ощутила, было сожаление, за ним жалость, боль и недоверие.

Посмотрев на него, я удивленно присвистнула.

— Так дело в Еве? Откуда такое сожаление? Неужели тебе жаль, что ей пришлось стать вампиром?

Прат медленно хладнокровно улыбнулся, и ничего не говоря, почти тут же растворился из комнаты. Я даже не стала гадать, куда он делся. Прат вообще не очень заслуживал жалости, и все же я ее ощущала. Все было не так уж и просто в его отношении к ней, но я знала точно, что долго он мучиться не будет.

Резкий свет с улицы ударил по окнам, и теперь я точно была уверена, что это Калеб. Потому и не стала бежать в холл, так как раньше, а наоборот поспешила в ванную комнату, чтобы взглянуть на себя.

Причесавшись, я убрала волосы на одну сторону, и даже сполоснула рот зубной пастой, после того как я умылась лицо будто бы посвежело, глаза засияли. И все же почему я не подумала одеть что-то более красивое — простой темно-коричневый гольф с джинсовой безрукавкой, и серые джинсы, было вовсе не тем, чем бы я хотела поразить Калеба.

Когда я вышла оттуда, Калеб спускался со второго этажа, видимо ходил проверить Еву, потому что он не мог не знать, где я нахожусь. Мы оба застыли, смотря друг на друга. Он был такой же мокрый как и Прат, но от него не веяло тем холодным безразличием что от дяди. Калеб смотрел на меня знакомым искрящимся взглядом.

Он неспеша двинулся ко мне, а я почему-то словно заколдованная не могла сдвинуться с места, и просто смотрела на него. Глаза Калеба были светлы, видимо он успел сегодня поохотиться, а к идеальной белой коже липли пряди черных смоляных волос, они словно змеи выглядели странным узором на его лбу.

Губы Калеба вовсе не выглядели бескровными, а наоборот, даже с моего места выглядели сочными, полными, налитыми кровью, так словно он перед этим их кусал.

— Такое ощущение, что не видел тебя целую вечность, — выдохнул он, стоило ему оказаться рядом. Я наиграно хмыкнула, чувствуя как подгибаются коленки возле него, и каким его тело вдруг показалось мне чувственным и источающим тепло. Его руки как я и ожидала, были теплыми, он взял меня за руку, и так как я не сопротивлялась, повел за собой.

Мы вышли на улицу, и хоть я ожидала, что меня тут же накроет волной дождь, этого не произошло — ливень прекратился, оставив после себя густой сырой туман, который я ощутила сквозь свою тонкую одежду.

— Как прошла охота? — почему-то голос мой дрожал, и я не могла полностью сосредоточиться на том, что хочу знать.

— Охотился лишь я и Прат, — глухо отозвался Калеб.

Он открыл передо мной дверцу машины, и немного дольше, чем обычно задержался возле меня, прежде чем помочь сесть в машину. Я ощущала что-то непонятное, когда он находился так близко, и я понимала, что Калеб что-то задумал, и не могла решить что. Все происходило словно в тумане, и даже когда мы остановились возле моего пустующего дома, я пребывала словно в забытье.

А Калеб выглядел каким-то странно задумчивым, и в то же время напряженным. В машине он старался ко мне почти не прикасаться, но стоило выйти из машины, он на миг прижал меня к себе, и я ощутила смущение от той волны, что почувствовала внизу живота. Это чувство было мне плохо знакомо, почти боль, и в то же время что-то необъяснимо приятное.

Он повел меня к задней двери, видимо, чтобы не включать свет на крыльце, и когда мы зашли, подталкивал меня вперед к гостиной. А я уже не могла сдерживать озноба, проносящегося по моему телу.

— Тебе холодно? — голос Калеба был мягким и вкрадчивым, когда он проследовал за мной в кухню. Его тело притягивало мой взгляд как магнит, и когда я наливала сок, потому что в горле неожиданно пересохло, я удивленно отметила, что руки мои дрожат. Только я выпила сок, Калеб подошел и забрал из моих слабеющих пальцев стакан, но стоило его пальцам прикоснуться к моей коже, как я дернулась словно от электрического тока, ощущения мои словно заострились.

— Нет… — еле выдавила я из себя, и мой охрипший голос почему-то заставил Калеба улыбнуться.

Он приблизился ко мне и отвел мои руки в стороны, а потом завел за свою шею, и я тут же схватилась за нее, словно за спасательный круг. Дрожь нарастала, как и странное ощущение внизу живота.

А губы Калеба накрыли мои, все вдруг словно перевернулось внутри меня. Он был так нежен, но я поняла, что вовсе не хочу нежности,… а чего-то более глубокого, более сладкого и тяжелого. Я потянула его тело полностью на себя, и мне понравилось ощущение его тяжести на себе, в этом было что-то такое дикое и приятное, от чего новая волна дрожи передалась и ему.

Он рывками принялся стягивать с меня одежду, а я лишь делала слабые попытки стянуть с него свитер. Калеб обнимал меня все сильнее, а губы его становились такими же настойчивыми в ответ на мои. Кожа словно загоралась в тех местах, где прикасались его руки, было трудно дышать, и я время от времени отрывалась от его губ, чтобы глотнуть воздуха.

Взяв мою грудь в свою ладонь, он одновременно, поднял меня, и я обхватила его торс ногами. Все было так, словно мы и прежде были вот так вместе. Странно, но я не ощущала, ни вины, ни сомнений, когда Калеб нес меня наверх в кровать.

Ласки и поцелуи Калеба сводили меня с ума.

Я содрогнулась от боли, так сильно сжал он мои плечи, но не оттолкнула, а, напротив, еще крепче прижала к себе. Когда наши глаза встретились, я уже не отводила взгляда. Он коснулся губами моих губ, кровь, стучавшая в ушах, оглушала меня.

Все происходило четко, реально, но было сверх того, что я ожидала от близости с ним. Калеб только сначала был столь напорист, но когда дошло до всего остального, он стал внимателен и нежен. А мне и нужно было, что только ощущать наслаждение, что он дарил своими прикосновениями и движениями.

Через несколько минут я пришла в себя. За окном на ночном небе мерцали звезды.

Он лежал рядом без движения, словно мертвый, но это спокойствие было обманчивым. Только мои губы нашли его в темноте, Калеб ожил. Руки обвились вокруг моих плеч, и он притянул меня ближе.

— Я не думал, что все это произойдет так быстро, до твоего семнадцатилетия.

— Это именно то, о чем я мечтала.

— Разве можно мечтать о таком? — Калеб был действительно удивлен.

— Мечтать можно обо всем, что тебе захочется. Но то, что произошло, намного превзошло мои ожидания.

Калеб был явно польщен. А я все еще растеряна. Немного смущаясь из-за своей наготы, я спрятала лицо на его груди.

Проснувшись после этой замечательной ночи, я ожидала увидеть бодрствующего Калеба, но нет… впервые в жизни за все то время что я встречалась с ним, я увидела спящего Калеба.

Я даже как-то растерялась. Он был милым и умиротворенным, и даже не замечал моих движений.

Откинувшись на подушку, я порадовалась тому, что во сне не проникала ни в чье сознание. Странно, и все же реально, но возле Калеба, сны с познанием чужих умов меня не трогали. Я могла спать спокойно, забывая хотя бы на время о своей особенности.

Глава 16. Возвращение

Опускаясь в сумерках на город

Ночь бесшумно стелиться у ног

Словно едкий сигаретный смог

Дал нам этот несдержимый голод

Сняв с тоски прозрачную вуаль

Молча пьем, не чокаясь, не пряча

Узелки в карманах на удачу,

Дня ушедшего уже совсем не жаль

За окном ноябрь во всей красе

Заметает город белым снегом

Стрелки сердцу в такт не шагом, бегом

А душа босая по росе…..

Сколько снов и сколько ярких фраз

Было спето, сказано напрасно

Снег упал и стало сразу ясно

И не спрятать безразличье глаз

Пусть все будет, так как скажешь ты

У меня нет сил уже бороться

Медленно над нами тухнет солнце

И слова завяли как цветы

(Lelith)

Как я и ожидала, после ночи проведенной с Калебом, у нас возникнет на основе этого конфликт. Я хотела, чтобы такие ночи повторялись часто, а Калеб был зол на себя, за свою несдержанность. Как он признался мне после, направляясь к дому в тот вечер, он думал только об этом, и сам меня подталкивал к близости. Я была, честно говоря, шокирована. Что такое могло случиться, что Калеб захотел меня внезапно так неистово, что не мог сопротивляться этому желанию?

Мы ожидали приезда Бет и Теренса из клиники Вунворта, и я конечно же не могла ни о чем другом думать кроме них, и того что произошло между мной и Калебом. В школе учителя меня почти не трогали, и даже не смотря на то, что я плохо делала домашнее задание, это списывали на происшедшее с моими друзьями. И когда со мной об этом заговаривал школьный психолог, я иногда не сразу понимала, почему они считают, что я должна быть огорчена. Но тут же вспоминая, о смерти Евы (якобы смерти), старалась подражать и другим ученикам с трагическими выражениями лица.

Мы уже час спорили с Калебом, на счет того, что мы можем постоянно быть столь же близки. Я знала, что он должен хотеть этого не меньше, а Калеб был настроен явно отрицательно на обсуждение этого вопроса.

Я помогала мыть ему машину во дворе его дома, и тут, я надеялась, нас не мог услышать Грем, как всегда не оставляющий своего поста возле Евы. Мы, так же затаив дыхание, со дня на день ожидали ее пробуждения, после того, как ему пришлось еще раз ее убить. В тот день я даже не хотела находиться в городке, и потому забрав Соню и Рики, мы с Калебом съездили в Лондон, в цирк, который я на дух не переносила. И все же это было лучше, чем быть здесь, и знать что происходит.

— Опять это твое — «Нет»!

Уперев руки в бока, я посмотрела на Калеба.

Он медленно выпрямился, и отставил в сторону шланг с проточной водой, с одной стороны машина уже блестела, и я чувствовала, что пока мы доберемся к другой, то я буду ужасно зла.

— Как же ты все усложняешь, Рейн. — Он склонился к моему лицу, и тяжелый вздох вырвался из его губ. — Доверься мне. Все будет в порядке. Стоит немного потерпеть.

— А если все не будет в порядке, и мы с тобой так и не узнаем, как это быть вместе?

— Но разве, как девушка ты не хочешь, чтобы перед этим мы с тобой поженились?

Я замолкла и густо покраснела. Это было как раз то, о чем я мечтала уже давно. Но замуж выходить как-то рановато. И для Калеба, это сложный и трудный шаг, который он может еще и не готов сделать. Ради него я готова была поступиться своими моральными принципами. Самюель будет просто в ужасе, если узнает, но мне было все равно, пусть совесть моя не будет чиста. Но так мне будет легче, зная, что я смогла взять от Калеба все. Из-за всей этой истории с волками меня терзали плохие предчувствия.

— «Чтобы быть счастливым, надо верить в счастье».

— И кто это сказал? — нахмурилась я.

— Толстой.

— И много он знал о такой любви как у нас?

— Он много знал о людях.

— Ты говоришь так, будто был с ним лично знаком.

Калеб рассмеялся, и его бархатный глубокий голос заставил меня забыть о злости.

— Я не настолько стар! Но я читал его книги.

— То, что ты читал «Войну и мир», не значит, что ты читал Толстого.

— Ну, а ты еще не учишься на литературного критика, чтобы меня поучать, — подразнил меня Калеб, и не заметно для себя я стала забывать о начале нашего разговора.

Калеб снова взял в руки тряпку, и продолжил усердно драить боковую дверку. Я же занялась ветровым стеклом. Но время от времени поглядывала на Калеба. Из раскрытых дверей машины доносился звук радио. Смолкла песня, а за ней пошел метеорологический прогноз.

— «На ближайшие три-четыре дня, установиться мягкая погода, без осадков, ветер до 3 метров в секунду. Луна достигнет своего пика в среду, до полнолуния есть еще два дня, так что сомнамбулы — закрывайте окна!» — мягко вещал голос ведущего на лондонской радиостанции, и я даже не заметила, как застыла, прислушиваясь, и обернувшись к Калебу, поняла, что и он тоже слушает.

— Уже так близко полнолуние, — выдохнула я.

Калеб слабо улыбнулся.

— Значит, нам нельзя тянуть, нужно будет уже сегодня поговорить с Бет и Теренсом. Крайний срок завтра. А в среду… — он замолк, задумчиво покосившись на окна второго этажа. — Нужно будет теперь все объяснять не только им, но и Еве.

— Когда они приедут? — я облокотилась о капот джипа, а Калеб подойдя ко мне, упер с двух сторон от меня руки, но я знала, что в этом жесте нет ничего интимного, он просто думал о своем.

Калеб поднял свои задумчивые серебристые глаза, и проблеск понимания, что он стоит ко мне очень близко, тут же осветил его лицо. Он повел возле меня носом, пройдясь сверху вниз вдоль линии волос, а затем прикоснулся губами к виску. Все это он проделал так просто, будто бы не чувствовал всего того, что и я. Единственное, что выдавало его — тяжелое дыхание. Меня дрожь в коленках.

— К вечеру. Даже не представляю, как им все объяснить.

— О ну это просто, скажи Теренсу, что он станет сильнее и ловчее любого парня, а Бет красивее, даже если это не так.

Калеб рассмеялся удивленно, и посмотрел на меня.

— Вообще-то все именно так. Оборотни тоже становятся сильнее, как и вампиры, и у них появляется скорее не красота, а… притягательность. Так словно они напичканы феромонами, но это всегда больше проявляется с растущей Луной. Они становятся очаровательными, и их магнетизму тяжело сопротивляться, если ты меня понимаешь…

— В плане чувственности, я так понимаю.

— Что-то типа того, — качнул головой Калеб, и маленькая ямочка проступила на его щеке, словно он хотел скрыть улыбку.

— Думаю, сегодня не получится с ними поговорить — я знаю миссис Фослер, да и мама Теренса — Лив, они захотят побыть в этот вечер со своими детьми. Может, я договорюсь с ними, чтобы приехали к нам в гости, или точнее к тебе и мне, чтобы поговорить о Еве? В любом случае, думаю я смогу убедить их родителей на завтрашний вечер.

— Это хорошая идея.

Мы застыли друг напротив друга, и лишь спустя время я поняла, что голова кружиться, потому что затаив дыхание слежу за ним.

Но тут отворились двери на крыльце, и я могла бы этого и не заметить, если бы Калеб не дернул резко головой в сторону дома. Нехотя повернувшись следом за ним, я заметила Грема. Его лицо было серьезным и сосредоточенным.

— Что-то случилось? — я остудила дыхание, ожидая услышать, что Ева очнулась, но Грем лишь покачал головой.

— Нет, но мне придется забрать ненадолго Калеба. Ты сама не останешься, сейчас приедет Прат. Можешь оставаться на улице, и самое главное, не приближайся к Еве.

Я посмотрела на Калеба. Он в ответ ободряюще улыбнулся:

— Боюсь, машину придется домывать самой!

Как просто Калеб мог меня успокоить. Стоило ему только прикоснуться к моим губам, как нас прервал корвет Прата въехавший во двор, словно метеор, он резко затормозил возле нас, почти касаясь, ног Калеба.

— Легок на помине, — проворчала я, и, увидев, как ухмыляется Прат, едва сдержалась, чтобы не вылить грязную воду из ведра ему на стекло.

— Просто старайся держаться подальше от Евы, если что-нибудь случиться, садись и уезжай отсюда. Мы не знаем чего ожидать от Евы. Пока что она слаба, и твоя кровь ее не привлекает, она по всем ощущениям человек, и все же…

— Да-да, я поняла, вы не знаете чего от нее ожидать.

Калеб еще в последний раз погладил мою щеку и, кивнув Прату, поспешил к машине Грема. Они тут же уехали, пост принял Прат.

— Они тебя уже предупредили, как я понял? — Прат ненадолго завис возле меня, и стоило мне согласно качнуть головой, побежал к дому.

Начался ноябрь. Но по тому теплу, что царил вокруг, в это сложно было поверить. Если бы я не увидела с утра, как мое стекло на машине покрылось изморозью, наверное, не поверила бы, что всего через месяц начнется зима.

Осень. Листья на деревьях совсем пожелтели, клены побагровели, каштаны почти избавились от ржавого одеяния, пахло прелой травой и мокрой землей, которая очень быстро высыхала под этим неожиданным солнцем. Пенистые воздушные облака, совершенно его не скрывали. Я подняла лицо навстречу этим согревающим лучам, и, набираясь спокойствия от них, не могла поверить, что впереди предстоит тяжелая неделя.

Для меня все еще оставались загадкой планы родителей и Гроверов насчет Евы и Бет с Теренсом. И из-за всей этой кутерьмы я даже не думала спрашивать.

Но завтра — завтра я узнаю обо всем.

Еще час я отмывала и драила машину Калеба до блеска, блаженно вспоминая, что в Чикаго для этого нужно было отвезти ее на любую мойку.

Вскоре я выключила радио и поставила диск Линкин Парк. Мне было жарко от работы, но снять батник я не решалась, ветер дул не шуточный, именно он все время норовил накидать на машину опавшие сухие листья.

Сначала я глупо за ними гонялась, а потом, подумав, как это будет выглядеть со стороны, просто сдалась — ну подумаешь, присохнет несколько листочков.

Наконец удовлетворившись полученным результатом, я принялась все убирать, и в первую очередь мне хотелось умыться. Я тихо проскользнула в ванную на первом этаже у самой лестницы. Подставив липкое от пота лицо прохладным струям воды, я блаженно вздохнула.

Резкие звуки донеслись сверху неожиданно. Я замерла, надеясь, что мне это показалось. Я помнила слова Калеба, о том, что если что-то случиться уезжать как можно быстрее, но теперь просто не могла пошевелиться. Кончики пальцев начало неприятно покалывать, и я лишь теперь заметила, что все еще держу их под холодной водой.

Закрутив краны, я вытирала лицо, продолжая вслушиваться в звуки на верху, но все вокруг молчало. Заставив себя выглянуть из ванны, я вновь уловила тот странный звук, подобный падению, чего-то тяжелого, а за ним на ступеньках появился Прат. Он был не на шутку испуган, когда заметил меня.

— Ты что здесь делаешь?! Уходи прочь!

Я уже почти вышла из комнаты, когда увидела ее.

Это болезненное человекоподобное существо за его спиной, с лицом ангельским и каким-то ненастоящим, словно маска, заставило меня застыть. Хотя все мое существо кричало о побеге прочь из этого дома.

— Рейн? — тихо не то сказала, не то спросила Ева.

Лицо Прата исказилось от ужаса, он попытался закрыть Еву от меня, но она не делала попытки двинуться вниз по лестнице.

— Что со мной? — она обращалась одновременно и ко мне и к Прату.

Мы переглянулись с дядей, и весь ужас происходящего предстал передо мной. Ева очнулась!

Прат взял Еву за руку и повел вниз, словно беспомощного ребенка, каким она сейчас и выглядела, она же никак на это не отреагировала, с тем же самым успехом его просто могло и не быть рядом. Впрочем, она и не очень-то реагировала на мое присутствие или запах когда проходила мимо, потому я двинулась следом за ними, но стараясь сохранить дистанцию. Он легко усадил ее на диван, и остался рядом, я же села на подоконник, как можно дальше от них.

Мы молчали несколько минут. Ева смотрела на все осоловевшими глазами, будто бы впервые видела окружающую действительность.

— Что со мной? — тем же равнодушным голосом спросила она. Но Прат видимо уже пришел в себя.

— Звони Калебу, — сказал он мне, — а за тем вымойся тщательнее, от тебя разит теплом, и заодно переоденься.

Я тут же выскользнула из гостиной, даже не обидевшись на его слова. Наоборот, корила себя за то, почему сразу же не подумала об этом.

Я драила себя, как можно сильнее и вылила целую бутылку геля для душа, волосы промыла раз пять, и сушила только холодной струей воздуха из фена. Меня не было минут 45, и если я ожидала застать в доме Калеба и Грема, то этого не произошло.

Прат рассказывал Еве о том дне, когда мы были в лесу, и я немного напряглась, но пока что он ничего такого запретного не упоминал. Чтобы занять себя чем-то и не видеть, как глаза Евы следуют за мной, я пошла на кухню. Сделав чай, я покружила по кухне, не желая возвращаться назад. Я просто стояла с кружкой горячего чая, едва замечая его тепло, и смотрела в окно на двор, надеясь, что вот-вот, сейчас, покажется машина Грема. Но нет, ее не было. Преодолев минутную трусость, я вернулась по коридору в гостиную, и старалась сосредоточиться на фотографиях, смотрящих со стен, а не на той, что ожидала меня в комнате. И стоило переступить порог, я тут же чуть не уронила кружку, услышав последние слова Прата:

— …И чтобы тебя спасти, Калебу пришлось тебя укусить…как в фильмах, потому ты теперь жива, и более того, ты вампир!

Его слова, неуместный в данной ситуации смех, и какое-то высокомерие к которому не сразу же привыкаешь, вновь вызвало во мне волну неприязни — каким все же неприятным мог быть Прат. Он в любом случае оставался моим дядей, но это не снимало с него ответственности за свои поступки. Ева сидела бледная, испуганная и потерянная, а я боялась даже дыхнуть теперь, когда Прат сказал то, что сказал, когда объяснил ей, кем она стала. Без разрешения Греема. И если бы я могла, то обязательно бы отвесила Прату хороший пинок под зад. Во-первых, она была молодой, всего лишь несколько дней от роду. И потому для себя, а особенно для меня представляла опасность. Пройдут месяцы, а то и год, прежде чем она приобретет силу подобную моим родителям, возможно даже талант и все же она оставалась теперь намного сильнее меня. Только вот ее кожа — бледная, измученная еще не имеющая того благородного оттенка что и у остальных, заставляла меня держаться подальше. Такой, с разводами, кожа бывает у трупов, местами подсвеченная кровью, а местами чернеющая, словно там недавно были синяки. Ее кожа выглядела тоньше бумаги. И когда ей так плохо, она не может понять, что происходит, и в доме кроме нас троих никого нет — он сообщает ей, что она — ВАМПИР! То, что я думала сейчас о нем в данный момент, в лексический словарь не укладывалось.

И стоило Прату сказать ей это, как мы услышали звук подъезжающей машины.

— Грем тебя убьет, — констатировала я, а Прату все было нипочем.

А Ева, кроме того, что выглядела ошеломленной все еще оставалась похожа на сонную муху.

Грем ворвался в дом раньше Калеба, и присел возле Евы, приподнимая ее лицо ладонями. Но что было дальше, я уже не видела — крепкие знакомые руки грубо схватили меня, и я мгновенно оказалась на улице, хватая ртом воздух. Солнце уже не сияло.

Калеб был сердит, о чем свидетельствовали не только поджатые губы, и сведенные брови, но и подрагивающая щека.

— Что я тебе говорил, когда уезжал? — он почти кричал, глаза же горели недобрым огнем.

Я впервые видела его таким и оттого вся сжалась, не зная чего ожидать.

— Чтобы если что-то случиться я уезжала, — слабо отозвалась я.

— И что сделала ты?

— Осталась. Но…

— Да какие могут быть «но»! Там сейчас не твоя подруга, не человек, и если я тебе что-то говорю, нужно именно так поступать.

В моих глазах горели слезы злости и обиды, но Калеба это не трогало. Он, резко и болезненно схватив меня за руку, подтащил к моей машине и, впихнув туда, захлопнул дверь.

— Езжай домой. Я уже ни в чем не могу на тебя полностью положиться, потому как приедешь, позвони с домашнего.

Он тут же пошел прочь, а я еще смотрела ему вслед. Резко дав по газу, я рванулась прочь, отсюда. Я так рыдала по дороге, что почти не разбирала ничего в ветровом стекле, умудрившись выехать несколько раз на тротуар, я все же благополучно добралась до дома. Оказавшись в безопасном пространстве своего двора, я помчалась наверх, даже не смотря, есть ли дома еще кто-нибудь кроме меня. Я не привыкла, чтобы со мной кто-либо говорил в подобном тоне, а то, что это сделал Калеб, словно выбило почву из под моих ног.

Почти следом зашла Самюель.

— Рейн? В чем дело?

— Уходи… — я едва подняла голову от подушки, и она ахнула.

— Что случилось? — мама даже не послушалась меня, а села на кровать. Так поступали все они — если вампирам казалось что это правильно, они на чисто лишали меня каких-либо прав на что-то личное.

Я хотела сначала накричать на нее, но увидев встревоженные глаза, и я сама не поняла, как все рассказываю, захлебываясь от слез, и давясь, потому что воздуха не хватало. И я надеялась, что хоть она поймет, что Калеб был не прав, ведь в действительности никакой опасности не было. Но лицо Самюель все больше суровело, и поэтому я замолчала.

— Рейн, если Калеб тебе это сказал, то так и нужно было поступить. Твои чувства, реагирующие на опасность, притупились. Ева хоть и остается твоей подругой, но ты не можешь больше доверять ее голоду. Она в это время не стабильна, не чувствует голод, и не ощущает кровь, но ночью в ней будет просыпаться жажда убивать, жажда пить, жажда брать, хочет она того или нет. Теперь если кто-то из нас говорит тебе беги, ты будешь бежать изо всех сил. Тебе ясно?!

Мне было ясно. Но и обида на Калеба оставалась, он еще никогда прежде не говорил со мной подобным образом. Со мной так еще никто никогда не говорил, так, словно я какая-то хулиганка. Я не могла заставить себя позвонить ему, потому попросила сделать это маму.

Ее лицо выражало протест, и все же она не отказалась. И от этого я почувствовала себя еще отвратительней.

Я сидела в своей комнате, не имея сил или желания спуститься вниз, чтобы поесть. Вскоре я поняла, что прислушиваюсь к звукам в доме, в надежде, что Калеб хотя бы позвонит, если не приедет.

Поздней ко мне зашла Самюель. Она принесла бутерброды и чай, а следом близнецов, которые с радостью принялись за путешествие по комнате, куда им вход был воспрещен. Соня ленилась ходить, поэтому ползала, а Рики упорно тянулся к книгам на полках, причем самым верхним.

— Мы с Терцо едем к Бет, а потом к Теренсу.

Я простонала, так как из моей головы начисто выпало, что я должна была позвонить им, и договориться о встрече на завтра.

— Мне нужно было с ними договориться…

— Все нормально, — успокоила меня Самюель, хотя ее глаза выражали взволнованность. А не по поводу ли моего вида? — Калеб мне сказал. Я не знаю, когда мы вернемся, так что положишь их спать.

Самюель была расстроена, и как я догадывалась не только из-за того что сделал Прат. Поцеловав меня и близнецов, мама ушла, после нее в воздухе остался знакомый запах, вовсе не духов, а намного красивее и проще, как часть ее существа. Спустя минут пять я услышала, как хлопнула дверь, а дом опустел.

Я безучастно смотрела, как малыши потрошат мою комнату, понимая, что Калеб сегодня не придет. Оставался лишь вопрос — придет ли он теперь вообще?

Когда Соня и Рики уже начали засыпать на месте, я просто уложила их возле себя. И если они тут же устало засопели (как же, перевернув все мои диски и тетради, выпотрошив портфель, растащив одежду, тут любой устанет), мои глаза никак не хотели закрываться. Я прислушивалась к тому чувству пустоты, что снедала меня и даже не чувствовала усталости, а только глухую боль, в том месте где стучало сердце, так радостно замирая, увидев Калеба.

Мне просто страшно было представить себе, что из-за одной глупой оплошности, Калеб теперь перестанет меня любить. Перестанет действительно мне доверять, как взрослой. Ну что ж, мой поступок может и был детским и не осторожным, но разве и взрослые не ошибались?

Чтобы раньше не случалось, он всегда был рядом, и никогда не оставался зол так долго. Но видимо не теперь!

Я спала тревожным сном, и с утра меня разбудили ползающие по мне близнецы — Рики тянул меня за волосы, а Соня пальцем изучала мой нос. Я несколько минут оторопело все это терпела, не понимая, проснулась я или нет. Это вызвало улыбку, пока я не вспомнила о вчерашнем вечере. Боль заставила тут же проснуться до конца, она-то и дала понять, что спасительный сон закончился. Я чувствовала себя разбитой и подавленной.

Я поставила руку на пульс, но мне показалось, что его вовсе нет. Заставив себя подняться, я схватила близнецов и пошла вниз.

Там уже ожидал завтрак, и Терцо. Такой статный и красивый в костюме и джемпере с эмблемой Бредфорского колледжа, папа не был похож на вампира, но и простым профессором его назвать было невозможно. По нему должны были сохнуть все студентки на курсе. Он с кем-то разговаривал по телефону. Но тут же распрощался, стоило мне зайти. Отчаянное попискивание малышей привлекли бы внимание кого угодно. Видимо они чувствовали мою подавленность и раздражение.

— Ты еще не собираешься в школу?

Он забрал из моих рук извивающиеся ноши, и я смогла сесть за стол, но сам вид еды вызывал тошноту, и раздражение.

— Собираюсь, — тяжело выдала я.

День предстоял тяжелый. Я так и не смогла заставить себя что-то съесть, и настроение никак не улучшилось от душа. Внутри словно все болело, и когда я одевалась, выбирала только темную одежду, от ярких цветов начинала болеть голова. Чтобы скрыть припухлость вокруг них, я затушевала веки темными тенями, а волосы стянула на затылке в гладкий узел. Из зеркала на меня смотрела не то мрачная училка, не то строгий гот.

Вот теперь в школе все убедятся, что у меня в душе траур, но кто действительно поймет от чего он?

Увидев свою красную машину, я даже закрыла глаза, от ее агрессивного жизнерадостного цвета, который показался мне каким-то отравляющим. Наверное потому и выбрала на сегодня другой Мерседес — серый, как глаза Калеба, когда он злился. Такие глаза, были у него вчера.

Приехав в школу, я не спешила как все остальные на уроки, но впрочем, и не опаздывала. Мне не хотелось говорить с кем-либо. Сегодня, и слушала я так же отстраненно, словно все еще не могла скинуть с себя сонливость.

Написав тест по физике препаршиво, я все же почувствовала за сегодня в первый раз подобие удовлетворения, увидев, как мистер Чан на меня при этом посмотрел. Было мелочно видеть его удивление — я не очень то и напрягалась, чтобы иметь хорошие оценки, но знала предмет на уровне самых лучших учеников.

Когда наступил ленч, я вместе со всеми протопала в столовую, но увидев все это множество лиц, галдящих и смеющихся, взяла себе грушу и вернулась улицу.

Застыв ненадолго на месте, я следила за тенями деревьев, ползущими по окнам школы, а так же за тем, как мимо меня проходят знакомые, друзья по волейболу и литературному кружку. Я уже видела эти взгляды в прошлом году, так на меня смотрели, когда все узнали причину моей беременности — все они теперь думали о том, как же мне повезло тогда в лесу.

И как этой Туорб удалось уйти живой, ведь свидетели говорили, что волки свирепствовали? Ева вообще умерла, а Теренс и Бет больны? Все они почти обвиняли меня в моем везении и спасении, хотя и Калеб был там, но он почти и не упоминался, ведь это же Калеб Гровер!

«Вечно везет этой выскочке Туорб — и машина у нее крутая, и дядя богатый, да еще и Калеба заарканила! Тоже мне, страдалица…»

Я не сразу поняла в чьи мысли попала так неожиданно. Ко мне приближалась Сеттервин, с двух сторон ее сопровождали самые противные сплетницы в школе, уже знакомые мне с прошлого года, как девочки из библиотеки. Одну точно звали Айрис, а вот как вторую, я не могла вспомнить. Сеттервин, как могла старалась надеть на лицо маску соболезнования, но ей удавалось это с трудом, а может просто мне так казалось потому, что я продолжала держать с ней ментальную связь.

— Как себя чувствуешь? — Сетти остановилась передо мной, как она считала, трагично скривившись.

Сеттервин была симпатичной, и теперь, когда она решила сделать из себя подобие Оливье, ее стиль стал лучше, как и одежда. Волосы, ухоженные и короткие, подстриженные соответствующе моде, намного лучше, чем в прошлом году, украшали ее лицо, тонкое и все же не лишенное привлекательности. Темно-вишневые глаза, смотрели на меня насмешливо, но вряд ли она это понимала.

— Лучше. Спасибо, сто спросила, Сетти.

— Когда возвращаются из больницы Бет и Теренс? Надеюсь, они уже лучше себя чувствуют.

Я постаралась скрыть улыбку. Да кого ты обманываешь Сеттервин? Это же я, Рейн, которую ты терпеть не можешь, как и я тебя? И Бет, разве не ты прикладывала все усилия для того, чтобы разлучить ее с Теренсом?

— Да. Курс в больнице друга мистера Гровера помог им. Еще где-то месяц они будут чувствовать себя не лучшим образом. Кстати возвращаются они сегодня.

Я улыбнулась Сеттервин, столь же холодно, как и она мне. Я видела в ее сознании, как же ей хочется узнать побольше сальных подробностей о болезни наших общих друзей, а особенно о смерти Евы. Сколько же много сплетен можно было из этого вытянуть. А к тому же Сеттервин очень надеялась увидеть покалеченное лицо Бет, ведь если нет теперь и похорошевшей в последнее время (до смерти) Евы, она, Сетти, станет главной красавицей города.

Прочитав циничные мысли Сеттервин, я даже не посмеялась над ее тщеславностью. На душе и так было препаршиво, и ее мысли только добавляли темноты и отчаяния в мои.

— Тогда передавай им привет. Пусть знают, как все скучают по Бет в школе, а по Теренсу в городе.

— Обязательно, — заверила я ее, столь же притворно, жалея, что Бет, так и не начистила ее правильно светлое личико.

Сеттервин кинув еще один полупечальный взгляд, наконец, забрала подруг и двинулась по направлению столовой. Где-то я уже видела подобную картинку — ну да, так ведь ходила и Оливье, в сопровождении подруг, источая тепло и свет, словно королева. Хотелось кинуть вдогонку что-нибудь тяжелое. Взвесив в руке свой портфель, я рассматривала такой вариант событий минуту другую, и все же поняла, что не смогу этого сделать. Потому что когда Сетти уходила, я заметила в ее голове удивление — почему же это я такая сегодня отсутствующая. На миг, и все же в ее рассудке мелькнуло сожаление. Ну, хоть что-то ее пробрало! А то я уже решила, что и Сеттервин какой-то своей частью не человек.

Сидеть во дворе, даже не смотря на хорошую погоду, мне не хотелось — болезненные воспоминания прошлого года, когда все мои друзья были нормальными, здоровыми людьми, не те воспоминания, что нужны сегодня. Я просто хотела тишины и полное отсутствие сознаний вокруг. Сама не знаю, как я оказалась на стадионе. Влажные от утреннего тумана лавки, показались мне лучшей компанией.

Ветер и солнце успокаивали, но я ничего и не ожидала от них. Убедившись, что в телефоне отсутствуют голосовые сообщения от кого бы то ни было, я просидела здесь весь ленч.

В голове моей после встречи с Сеттервин было пусто, оттого я, чувствуя чье-то давящее сознание, игнорировала его. Прикосновение такого сознания было холодным, не приятным, хотя и отдалено знакомым. Наверняка кто-то из учеников, и влезать в ворох его мыслей и воспоминания, когда и свои не дают покоя, я не собиралась.

Тоска становилась лишь сильнее, мне казалось, что сил идти в класс просто не осталось, и все что находилось ниже шеи, болит.

Где-то далеко прозвенел звонок, и я понеслась на него, в сердцах с силой швырнув грушу куда-то далеко за пределы стадиона. Но звука падения не было, не обратив на это внимания, я все же поспешила на уроки.

Впервые с начала этого семестра, я не осталась на тренировку по волейболу. Мне едва хватило сил, переставлять ноги. Я обещала себе, что доберусь до машины, и тут же домой, чтобы завалиться спать. Звонка от Калеба все еще не было, и смутные подозрения о чем-то плохом в наших отношениях, меня уже не просто пугали, они заставляли впасть в кому, без ощущений.

Но сонливость, как рукой сняло, стоило сесть за руль. На приборной доске стояла моя груша, которую я так отчаянно вышвырнула. На глазах выступили слезы. И если раньше я хотела просто поехать домой, теперь мои планы кардинально изменились. Тоска сменилась надеждой и подобием ликования.

Выезжая со стоянки, я ухитрилась избежать столкновения с маленьким «Пежо» Сеттервин, она просигналила, но мне было не интересно, что она там кричит.

Я точно знала куда мне нужно ехать. Мои пальцы вцепились в руль. Губы по-глупому расплывались в улыбке, и я даже не знала, чего ожидать от встречи с Калебом, но мысль, о возможном его прощении, гнала меня вперед сильнее, чем адреналин. Хорошо, что дорогая была сухая, из-за погоды в эти дни, иначе на такой скорости я могла бы посчитать много столбов.

Машина Калеба стояла на нашем месте, едва скрытая рядом деревьев, для тех, кто едет по дороге, ее было бы трудно заметить, единственное чего я не видела, так это самого Калеба.

Даже выйдя из машины, я сразу же поняла, что его нет на этой импровизированной мини-поляне, и потому разочаровано застыла, возле обрыва. От моих ног тут же посыпалась вниз сухая глина, и потому я резко дернулась назад, и мое разочарование тут же прошло, когда я натолкнулась на его грудь, и прохладные руки Калеба обняли меня. Он резко развернул меня лицом к себе, и я поняла, насколько Калеб все еще зол, и в тоже время помимо злости было еще одно чувство, которое я тут же распознала — желание.

Наверное, он не мог контролировать его, все еще злясь. Я видела, как он старался подавить в себе это желание, и не мог, смотря на меня, чувствуя меня так близко, вдыхая запах моих волос, и слыша сердцебиение, которое звенело у меня самой в ушах.

Калеб прикасался ко мне почти грубо, забывая о чуткости, а я не протестовала. Мне нравилось его агрессивность и все те ощущения, что она несла за собой. Калеб почти впечатал меня в дерево. Его губы даже не несли намека на нежность, он едва ли не кусал меня. Его пальцы с жесткостью распустили тугой узел моих волос, путаясь в тяжелой массе. Так он не давал мне отстраниться, но я этого и не хотела, а еще больше распалялась.

Калеб почти оторвал пуговицы на моей рубашке, а мне показалось, что я тоже порвала горловину его футболки, стягивая ее через голову Калеба. Когда он медленно заскользил вниз, не отрывая своих губ от кожи, я думала, что умерла от напряженного теплого ощущения в животе. Он ненадолго задержался на груди, и я не знала, что слаще, то как он прикасается губами к ней или же ощущение его невесомого прохладного дыхания на коже, от которого казалось, загорался каждый нерв.

Калеб стянул с меня джинсы, и сорвал трусики, и, закинув мои ноги на торс, снова принялся целовать, но уже не так болезненно, а с томлением, с тяжелым надрывом, который вызывал в моей груди странное ощущение теплоты и жары, сплетающихся в одном месте, стоило его языку соприкоснуться с моим.

Это было ни с чем несравнимое ощущение, которому Калеб так долго сопротивлялся и накапливал в себе, а теперь он отдавался мне полностью. Я чувствовала грубую кожуру деревьев, и холодные колючие поцелуи Калеба, но его движения во мне заставляли забывать обо всем окружающем мире, и даже о болезненном ощущении на коже.

Я старалась сдерживаться и не стонать, но этого не получалось, и каждый мой стон вызывал у Калеба еще более сильную волну страсти, я уже ощущала трепет и боль на груди, от его влажных красивых губ.

Когда Калеб успокоился, я безвольно смогла прислониться к нему, полностью повиснув на его шее, и тяжело дыша, прислушивалась к своему сердцебиению, которое неожиданно ожило в ушах. А я с утра так боялась, что мое сердце перестало биться.

Калеб приподнял мою голову и убрав волосы с лица, заставив меня посмотреть на него.

— Я не сделал тебе больно?

Я с облегчением покачала головой, и тут же поцеловала его, но уже не так страстно, как раньше. То, что произошло, словно спалило все ощущения.

Он прижал меня к своей голой груди, и я поняла, что могу опустить ноги, хотя честно говоря, мне хотелось продолжать стоять так с ним тесно переплетенной, как и перед этим. Но Калеб уже начал приводить меня в порядок, и я не смогла насладиться минутной тишиной и спокойствие, чтобы просто побыть с ним, действительно так интимно близко, как никогда прежде.

Подобрав порванное нижнее белье, он посмотрел на меня со смущением.

— Эти были не самые любимые, — рассмеялась я, и Калеб улыбнулся в ответ. Его глаза мерцали из-за серо-ледяных точек. Полусклоненная голова, упавшие на лоб черные волосы, и эти мерцающие глаза — что он со мной творил!

Да уж, за то время, что мы встречались, сколько всего видели эти деревья. Но нашу близость впервые. Я не спеша одевалась, дрожь в пальцах и внезапная слабость все никак не позволяли застегнуть рубашку, к тому же там не хватало пуговиц. Калеб же удивленно смотрел на ворот своей футболки — растянутый и порванный, его глаза светились как никогда прежде.

Оправив на себе одежду он подошел ко мне, и делая вид, что заправляет воротник на миг прижался губами в яремную ямку между ключицами, а потом снова свел вместе края горловины.

— Ты все еще зол на меня? — я с надеждой посмотрела на Калеба.

— Не то слово, — тяжело вздохнул он, но все же не помрачнел, — Когда я понял, что ты была в доме, во время пробуждения Евы, ужасно испугался. Я был до такой степени напуган и взбешен, думая о случившемся, и что с тобой могло что-то произойти, а меня бы не было рядом, что готов был сам тебя прибить.

— Я просто случайно оказалась в доме… и не успела уйти… Ева выглядела такой…

— Невинной? …не опасной? — Калеб покачал головой, — Ты должна слушать, что говорю тебе я или другие. Я даже не знаю, почему она не взбесилась, когда Прат так огорошил ее. Зато это случилось, когда появился Грем. Ты вовремя уехала.

Я была действительно напугана, услышав это. Неужели Ева могла быть опасной? То невинное тихое сонное существо, имя которому Ева, которая до сих пор является моим другом, неожиданно взбесилась?

— И что случилось?

Легче было смотреть на окружающие меня деревья. Чем представлять перед своими глазами искаженное страхом и гневом лицо Евы, такое отчаянно красивое, что своей святой простотой напоминало грешность ее появления на свет во второй раз.

— В общем больше пострадал Прат, и сама Ева, потому что Грему и мне пришлось применить силу, удерживая ее.

— И как она?

Возможно, стоило спросить, как пострадал Прат, но в душе, я ликовала и радовалась, понимая, что с удовольствием и сама сделала бы подобное.

— Напугана. Не верит тому, что слышит… и хочет видеть тебя. Она все еще думает, что это какая-то плохая шутка. Но ночью у нее проснулась жажда, и, наверное, она почти верит, но не может смириться.

— И что я ей скажу? — я была шокирована такой перспективой, и растеряна, потому что понимала всю опасность, но ведь для Евы я оставалась все той же Рейн. Но как можно убедить кого-то, что он больше не человек? Как ей объяснить все, что случилось? И сказать, что больше ей не свидится с родителями, бабушкой и сестрой?

— Она что-нибудь помнит из случившегося в лесу?

Калеб покачал головой, и я с какой-то странной радостью отметила это движение, ведь он рядом. Мы вместе.

— Ее память почти пуста, она знает кто она, кто мы, но воспоминания, будут возвращаться отрывками, некоторые останутся четкими, другие и вовсе исчезнут. Ее мозг сам подскажет ей, что действительно нужно.

Я вспомнила о своих дневниках, и понадеялась, что когда-то они мне все же помогут.

— Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь? — Ну вот, Калеб был неуверен в том, причинил ли он мне боль, своей страстностью.

— Да. Ты не сделал мне больно. Это было ошеломляюще, но точно безболезненно.

Я не стала ему говорить о царапинах на спине, оставленных корой дерева. Это был бы лишний повод волноваться, и искать своей вины, или же причины не делать этого снова, чего я бы не хотела.

— Ошеломляюще… — повторил Калеб полушепотом, словно не веря, относиться ли это к его действиям.

— Может, поедем к тебе, я ужасно хочу есть, — я устало прислонилась к нему. Наконец-то организм дал о себе знать.

— Вот Грем обрадуется. — Калеб улыбнулся.

Глава 16 а. Примирение

Мы поехали на разных машинах, но уже на подъезде к городу я жалела об этом — от переутомления и голода, да и неожиданного сближения с Калебом, я едва держала руль. Теперь у меня действительно все болело от незапланированной нагрузки, и то, что я не ела уже сутки, сказалось на моем самочувствии.

Я ехала и мечтала об огромной миске спагетти с мясным соусом и салатом из свежих овощей к ним, и просто громадной кружке горячего шоколада с фруктовым рогаликом. По мере того, как мы приближались к дому Калеба, я была на грани обморока, и все же еще смогла дойти до кухни и плюхнуться на стульчик, на большее меня не хватило.

Наверное, Калеб позвонил Грему, так как передо мной тут же появилась тарелка с желанными спагетти. Я ела их с таким удовольствием, что не сразу же поняла, как за столом кроме Калеба и Грема, оказалась Ева.

Она смотрела на меня внимательно так же, как смотрит Соня и Рики, когда видят для себя что-то новое.

— Это правда? — теперь же она посмотрела мне в глаза вполне осознано, и, когда я поняла, о чем говорит Ева, есть тут же перехотелось. У меня полностью пропал аппетит, когда я посмотрела в ее зеленые глаза и увидела их нереальный неправильный блеск.

— То, что ты вампир? Да, — я тяжело сглотнула, ее глаза заставляли меня нервничать. — Как и мои родители, Прат, Калеб, Грем, как и мой брат, Ричард, что приезжал, помнишь?

Ева отрицательно покачала головой, хотя по ее лицу невозможно было сказать, старалась ли она вообще вспомнить.

— Я вампир. Я буду убивать?

— Только животных, — снова вздох дался мне нелегко. Как я могла контролировать свой страх, чтобы она не обиделась, вдруг увидев его? — Моя семья не убивает людей. И как видишь, они живут обычной жизнью.

— Но как же… что я теперь такое? Как мне показаться в таком виде родителям? — Ева прикоснулась к своему лицу, такому идеальному, что невольно захватывало дух.

Сколько раз я представляла в своей голове то, что Ева может когда-то стать вампиром, но правда никогда не могла сравниться по ужасу с теми розовыми мечтами, что посещали мою эгоистичную голову.

— Этого делать нельзя, — в разговор мягко вмешался Грем, нагибаясь ближе к Еве, и я с облегчением выдохнула. — Они думают, что ты мертва. Все думают, что с тобой тогда случилась беда в лесу. Ты больше уже не та Ева, которую они знали.

Калеб сжал мою руку, но от этого полегчало не сразу. И все же я смогла подавить панику.

Мне было уже не так страшно, как в первые минуты, и все же это не значит, что я не боялась смотреть в ее глаза, и видеть эту мертвенную бледность, все еще напоминающую разводами под кожей мрамор, и от этого Ева выглядела куда более болезненно, чем мне хотелось видеть.

— И чем я теперь буду питаться?

— Тем, что я давал тебе вчера — напомнил Калеб, сохраняя невозмутимость, и я цеплялась за его спокойствие, чтобы удержать себя в руках.

— Кровью. Да, я вспомнила, — как-то отстраненно сказала она, а потом оживилась, отчего я даже дернулась.

— Никогда ничего не смогу съесть?! — Ева была до ужаса поражена, и я молчала, не зная, что ей ответить, потому что чувствовала за собой некоторую вину — это ведь я попросила Калеба таким способом спасти ей жизнь.

А вот Калеб не выглядел виноватым, скорее отрешенным.

— Не может такого быть! — и Ева принялась поглощать макароны из моей тарелки. Но она так же резко остановилась. Согнувшись резко пополам Ева, почти упала на пол, и ее стало рвать. Увидев ту черную субстанцию, перемешанную с макаронами я отвернулась. Грем же сочувственно присел возле нее, а потом помог снова сесть.

— Вообще-то мы можем, есть — это некоторое алиби создано нам природой, но немного и при этом у пищи почти нет вкуса, — тихо сказал он, смотря чтобы волосы Евы не упали ей на лицо.

— Тогда почему…? — Ева слабо кивнула на что-то желейного вида, застывающее на полу, и уже затвердевающее.

— Ты просто еще молода… и твой организм не таков как наш. Ведь ты еще не чувствуешь крови? И почти год не сможешь ее ощущать. Твое тело слабое, мысли, и индивидуальность спутаны — так называемый Переход от человека к вампиру. Ночами приходит боль, но зато ты лучше осознаешь себя, и появляется желание…

— Убивать, — тихо закончила за него Ева и несмело посмотрела на меня, — Прости, не стоило говорить этого при тебе.

Я уткнулась в ладони. Страх за Еву и беспомощность убивали. Особенно страшно было то, что с каждым днем в ней стирались черты той прежней Евы. Она становилась красивей, кожа ее бледнела, руки и ноги приобретали правильность и будто бы удлинялись. Ева становилась вампиром и в этом была моя вина.

Как глупо теперь было вспоминать, что я так хотела поехать тогда на прогулку со всеми, а особенно с Калебом.

— Да уж, не думаю, что это слишком меня обрадовало, — наконец изрекла я, — Но и не напугало. Поверь, иногда Прат изобретал странные способы, чтобы заставить меня ложиться спать, если я уж слишком привередничала.

— Не хочу даже спрашивать, — Ева побледнела. Я подозревала, что вызвано это воспоминаниями, о том, как Прат рассказал ей кто она.

Глухая ярость на Прата все же не должна была вылиться на этих трех людей… нет, существ, что я любила.

Почему-то назвать их людьми даже про себя я не могла.

— Ты вскоре привыкнешь, — Грем заботливо сжал ее руку, и впервые за сегодня я заметила, как ее лицо просветлело. Интересно, а помнила ли она сама, что происходило между ней и Гремом, до превращения? Если и нет, то она все равно чувствовала связь с ним. Не заметить этого мог лишь слепой.

— Я все еще не осознала, — честно призналась она, растеряно качая головой, — кем являюсь. И почему мне кажется, что я ничуть не изменилась?

Я могла бы с этим поспорить, но поток моих мыслей прервал шорох.

— Ты явно похорошела! — на пороге материализовался Прат. Брови приподняты, глаза искрятся смехом, только мне почему-то его слова смешными не показались.

— Не думаешь, что ты некстати?! — я гневно посмотрела на дядю, но его улыбка стала только шире. Прищурившись и поджав губы, я ожидала реакции Евы. Но Прат все еще не затыкался:

— О, это для меня нормальное состояние — быть некстати, — он говорил со мной, но ухмылялся Еве, и я готова была поверить, что на ее застывшем лице появилась злость.

— Почему мне так хочется ударить твоего дядю? — с ее слов невозможно было понять, шутит она или нет, но судя по самочувствию Евы, она действительно удивлялась.

— Долго рассказывать, — я пожала плечами, и все еще удивлялась, почему ни Калеб, ни Грем не выкинут его на улицу. — Почему он все еще здесь, вот какой вопрос действительно важен!

Калеб, сложив руки на груди, бесстрастно наблюдал за наглым поведением Прата, а вот глядя на Грема, вскоре можно было ожидать, что он заставит наконец Прата заткнуться. Когда же дяде надоест портить людям жизнь?

— У тебя нет других дел? — чинно спросил Калеб, откидываясь назад на стульчик, чтобы посмотреть в глаза Прату специально нависшему над столом.

— Как же, есть. Решил вот побыть возле нашей молоденькой Евы, вспомнить как это… — он тоже сел за стол рядом с Евой, и Грем дернулся было в его сторону, но его осадил Калеб. К сожалению, это не прошло незамеченным для Прата. Самодовольство его лишь росло. Вот бы проехаться по его надменной роже, мечтательно подумала я.

— Знаешь Ева, пока ты еще такой молоденький, симпатичный вампирчик, тебе так много нужно будет узнать. И, к сожалению, многое от тебя ускользнет, потому что вокруг будет эта армия добропорядочных горожан, косящих под настоящих людей. Но вот у меня есть особые воспоминания о своей молодости. Да уж бывали деньки… — отозвался Прат, навязчиво глядя прямо на Еву, от чего она смутилось, но как раньше при ее смертной жизни не покраснела, нечему было приливать к щекам, — частенько я приглашал к себе на вечер гостей, мы говорили, обсуждали новости, дела… а потом как ты понимаешь… крови не так уж и много, как я ожидал первое время, но привык. Ведь нельзя чтобы драгоценная жидкость проливалась впустую. Это как-то не гуманно. Не считаешь?

Ева метнулась с места и рванулась на улицу, урывчатыми бросками, словно еще не привыкла к возможностям своего нового тела, и я догадывалась, что далеко она не убежит, но так, как раньше, не смогла пойти за нею — теперь я не могла доверять ей и оставаться наедине, слишком велика была опасность. Мне намного проще и не так страшно было с Бет и Теренсом, их желания и страхи я хотя бы могла контролировать, но не ее. Все ее мыли и страсти начисто сметали барьеры которые отделяли мое сознание от ее. Этим и были страшны молодые вампиры, они еще больше чем волки терялись в лабиринтах своей памяти, новых звуков, ощущений и возможностей.

Грем последовал за ней, но почему-то не так быстро, как мне казалось, должен был.

Прат самодовольно и нахально балансировал на двух ножках стульчика.

— Да что с тобой такое вообще? — взорвалась я. Холодные глаза Прата, даже на миг не утратили превосходства. Не страха, ни сожаления, тщеславное наслаждение превосходством. Мой дядя кощунственный урод!!

— Он злиться, потому что опеку над новичком дали не ему, — Калеб поднялся и, не спеша, подошел к стульчику Прата, теперь возвышаясь над ним. — И теперь он так удовлетворяет свое разочарование. Может, ты понимаешь, почему не тебе дали опеку? Ты бездушная машина для убийств и ненависти. Но скажи честно, ты доволен тем, что сделал? Это действительно было так приятно, как ты думал? Отомстил ли ты тем самым действительно Грему, или же задел еще чьи-то чувства?

Прат закинул руки за голову, и блаженно потянулся, радуясь своей безнаказанности. На его лице застыло выражение «Вы поговорите, а я послушаю, ведь мне и так на всех вас наплевать». Не знаю, как Калебу удавалось держать в себе весь свой гнев, который я ощущала, находясь даже через стол от него. Если бы я не была простым слабым человеком, однозначно устроила бы Прату, веселенькую бойню.

Я едва успела уловить тот момент, когда Калеб пнул ножки стульчика Прата, от чего Прат полетел вниз, и тут же вскочил на ноги — и это за какие-то доли секунд. Они замерли друг напротив друга, и теперь уже Калеб самодовольно улыбался, а Прат едва держал себя в руках, тяжело дыша.

— Алжир — не забывай, — приподнял бровь Калеб. Я уже видела подобное выражение лица Калеба, решительное расчетливое, лицо человека, который не собирается упускать случая, показать Прату, на что он в действительности способен.

Даже не успев толком испугаться, я подскочила к Калебу, понимая, что ни чем не могу здесь помочь. Но надеялась, что Прат не посмеет затеять драку, если я буду рядом.

— Да что ты вообще знаешь о том случае в Алжире!? — пыхнул дядя. И пусть Прат старался казаться беспечным, это было совсем не так, и я видела те чувства, которые он пытался подавить. Но стоило мне попробовать проскользнуть в его мысли, как Прат захлопнул сознание.

— О, нет, Рейн, твои трюки со мной уже не пройдут.

Калеб медленно отодвинул меня в стону и вполне миролюбиво обратился к Прату, если бы не го сверкающие гневом глаза.

— Тебя проводить, или ты еще не закончил?

— Да нет, думаю на сегодня достаточно.

Прат лениво улыбнулся, его поза стала расслабленной, он посмотрел на нас насмешливо, будто бы с сожалением, но страх в его глазах уже не возможно было скрыть от меня. Я чувствовала этот страх, и была сбита с толку. Прат мгновенно исчез из кухни, но я не могла спокойно вздохнуть, пока не услышала, как хлопнула дверь. В доме воцарилась тишина, но это пока я не пришла в себя настолько, чтобы двигаться.

— А что это за дело с Алжиром?

Я села на краешек стола, и обратилась к Калебу, он облокотился на одну из тумбочек. Посмотрев на его футболку, я невольно вспомнила о том, что было днем. И когда Калеб это отметил, так как дыхание и пульс участились, я покраснела, словно меня застали за чем-то постыдным.

Я попыталась незаметно вытереть внезапно вспотевшие ладони об джинсы. Улыбка Калеба при этом стала такой понимающей, что я смутилась еще больше, почувствовав себя развратницей. Он оттолкнулся и последовал ко мне, я тоже встала и попятилась из кухни, сама не понимая, что делаю, и зачем.

— Ты идешь в верном направлении, — он одобрительно и в то же время странно кивнул.

— Это не ответ про Алжир, — заикаясь, отозвалась я, сама же думая о том, что мы творим, ведь Грем и Ева, могут в любое время вернуться.

— Расскажу потом. Не останавливайся.

Он на ходу снял футболку и кинул на столик в холе, в то же время методично подгоняя меня к ванной на первом этаже.

Он потянулся к поясу на джинсах, и это движение было, словно сигнал для меня тоже начать снимать одежду. Я принялась стягивать рубашку, сделать это было проще, так как отсутствие некоторых пуговиц лишь помогало. Под ней ничего не было, как и под джинсами.

Стоило нам зайти в ванную, как Калеб закрыл дверь, и я уже была нагая, а Калеб все еще снимал обувь, но рассматривать его так же откровенно, как и он меня, я не могла.

— У тебя в волосах много травинок, интересно почему никто не заметил, — как бы между прочим сказал Калеб, и когда подошел ближе, то включил воду и потянул меня за собой. Я податливо обернулась к нему спиной, следуя настойчивости его рук, и Калеб прижался ко мне, но всего лишь на миг, чтобы достать с полки шампунь. А может специально, стараясь меня подстегнуть. Но мне и так казалось, что возбуждение, вызванное его неожиданно теплыми от воды руками, не может быть сильнее.

Он плавно вспенивал шампунь на моих волосах, и от этой сладкой истомы и непонятного предчувствия чего-то совершенно незнакомого, я приклонила голову к холодному кафелю на стене.

Когда Калеб начал смывать шампунь, его руки следовали за пеной по моему телу, и это окончательно сделало меня безвольной. Я тихо застонала, и тут же губы Калеба коснулись шеи, спустились к плечу, а от него прошлись к запястью, и, мне казалось, я способна ощущать каждое прикосновение губ, словно они все еще оставались там. В то же время, другой рукой он приподнял меня и прошептал:

— Тебе придется наклониться.

Я сгорала от стыда и все равно понимала, как мне хочется почувствовать все это вновь, и именно так, как предлагал Калеб.

Он не спешил, и не было взрыва чувств такого неожиданного, как на нашем месте, на холме. Ощущение сладости и эйфории накатывало постепенно и, мне казалось, я проваливаюсь в пустоту, при этом оставаясь на месте. Вода, хлеставшая нас, не беспокоила — скорее мешала, она словно отбирала движения Калеба во мне, и все таки я была не способна думать об этом в данный момент. Я безвольно подавалась его ищущим губам и рукам, сама же в ответ не могла дотянуться до Калеба, только обхватить его руку на своей груди. Его пальцы, сжимавшие грудь, сводили меня с ума, и я уже не могла понять, что доставляет большее наслаждение — его движение во мне или же эти руки, сильные и нежные, придерживающие меня с осторожностью.

Все это происходило намного дольше, нежнее, и чувственней чем в прошлые два раза, я получила огромное наслаждение и удовольствие, и все же почему-то оно казалось мне запретным.

Калеб позволил мне прийти в себя, не оставляя и не уходя. Руки его продолжали оставаться все на тех же местах, но кожа словно отупела, и я их почти не ощущала.

Пока Калеб вытирался, я принялась смывать остатки шампуня с себя, но он не заглушал запаха оставленного Калебом на коже. Когда я выбралась из ванны, Калеб исчез из комнатки, но вскоре вернулся уже переодетый, и принес мне стопку чистой одежды: мое белье, наверное из спортивной сумки, которую я оставила здесь, спортивные штаны и свою футболку. Я высушила волосы, время от времени со смущением ловя потемневший взгляд Калеба в зеркале. То же самое происходило, когда я одевалась. От чего мои движения были скованы, а пальцы плохо слушались. Завязав футболку узлом на талии, чтобы не свисала, я накинула сверху спортивную куртку. Но Калеб не позволил мне ее застегнуть а сделал это сам. Его руки ненадолго остановились на горловине, а оттуда перекочевали на лицо. Страстный поцелуй был как довершение всему тому что было между нами каких-то 15 минут назад… или с того времени прошла вечность?

— Ты хорошо пахнешь, — сказал он, и я вспыхнула, вспомнив, как его руки смывали по всему телу шампунь. Смогу ли и я повторить с ним подобное? Такие мысли заставляли забывать о времени.

— Ты пахнешь лучше, — призналась я, пряча лицо на его плече. Все чего бы мне сейчас хотелось, лечь где-нибудь возле него, и чтобы он просто обнимал меня, а может и не только обнимал. Выгнувшись, я посмотрела в его глаза — там было то же желание, но Калеб сказал вовсе не то, что мы двое хотели услышать.

— Нам нужно заехать за Теренсом и Бет.

Калеб успокоился быстрее чем я, а может только хотел чтобы я так думала, потому что мою слабость еще не возможно было скрыть. Сердце так учащенно билось, что не услышать его он не мог.

Я обреченно вздохнула, зная, что продолжения этому сегодня не будет. Но и прикосновение его губ может быть ни чем не хуже. Его поцелуй всегда оставлял намек на что-то большее, словно и он томительно ожидал продолжения.

— Ты расскажешь про Алжир? — сдалась я.

— Ты не сдаешься?

— Нет. А зачем?

Калеб заправил за уши мои растрепанные волосы, которые теперь почти не имели вида, после горячей сушки. Я постаралась их немного пригладить, надеясь, что выгляжу не слишком ужасно. Мне хотелось, чтобы Калеб видел во мне самую красивую в мире девушку, а не растрепанную ведьму. И теперь щеки мои пылали не только от жары и наших соприкосновений, я действительно хотела верить, что нравлюсь ему такой.

— Хорошо, расскажу по дороге.

Несмотря на мое упорство, Калеб сдался быстрее, чем я ожидала, а значит, просто хотел меня подначить.

Мы вышли из дома, держась за руки, и, наверное, у меня был по-глупому счастливый вид, раз Калеб, качал головой, стоило ему на меня посмотреть.

Уже темнело, но раз Калеб не волновался за Грема и Еву, я тоже не стала. Мы сели в джип Калеба, оставив мой сумрачный серый Мерседес возле дома.

За разговором я могла не думать о том, какими увижу своих друзей после выписки из больницы. Какой будет Бет? Остались ли на ее лице раны, затянулась ли на шее зияющая кровавая дыра? Я тяжело сглотнула, и чтобы отделаться от тяжелых воспоминаний вернулась к другой интересующей меня теме.

— Так что там про Алжир?

Я пристегнула ремни безопасности не сразу, но взгляд Калеба тут же напомнил мне о них, если учесть скорость с какой он ездил по нашим городишкам, это было оправдано.

В свежих вещах он смотрелся ослепительно, но мне почему-то захотелось увидеть его именно в той порванной футболке. Она была моим трофеем, напоминающим о сегодняшней страсти, к которой мне не пришлось подталкивать Калеба. Волосы его все еще оставались мокрыми, и я с удовольствием запустила в них руку. Калеб ответил мне удивленным взглядом.

— Ты знаешь, что отвлекать водителя за рулем противозаконно?

Я рассмеялась. Когда в последний раз я смеялась так беззаботно?

— Алжир, — напомнила я.

Калеб не перестал улыбаться, и все же несколько посерьезнел.

— Что ты знаешь о том, как Прат провел прошлый год?

Я задумчиво отвернулась к окну. Ничего. Я ровным счетом ничего не знала, о похождениях и приключениях Прата во время моей беременности. Он не связывался с нами, не приезжал к Ричарду. Он словно пропал на этот год.

— Понятия не имею. Прат не делился деталями отпуска, — я отрицательно покачала головой, удивляясь, почему не подумала об этом раньше.

— Он провел его в Алжире, работая временно на Бесстрастных. Но что-то пошло не так, он прокололся, натворил дел. Его должны были даже судить.

— А что он сделал?

— Подверг опасности одну семью вампиров. Почти раскрыл их, чуть не убил одного из них. За Пратом стелиться дурная слава, даже среди Бесстрастных.

— Да уж. Могу поверить, — сухо прокомментировала я эту новость.

Я продолжала бессвязно смотреть на дорогу и мелькающие дома. На улице с приходом темноты стало не так уж много людей, но они лишь махали приветственно руками, так как все знали кто едет. В другое время я бы смотрела на них и вспоминала того или иного жителя города, но не теперь. Мы приближались к улочке Бет, и знать какие-либо еще подробности про Прата мне не хотелось. Меня немного задевало то, что я не видела ничего в сознании Прата связанного с Алжиром, и все же теперь приходилось думать о другом. Теперь мои мысли занимала Бет. Как она нас встретит? Изменилась ли она так же как Ева?

Когда мы остановились перед домом Фослеров, мне пришлось поволноваться. Знакомый двухэтажный коттедж безмолвствовал, и вокруг, словно все молчало. Мне эта тишина показалась странной, режущей, неприятной в доме свет горел лишь в одном окне — как я догадывалась в гостиной.

Калеб открыл дверцу с моей стороны, и предусмотрительно закрыв окно, я тоже выбралась на улицу. Вне машины тишина стала еще более пугающей.

Мы тяжело переглянулись в сгущающейся темноте.

— Почему здесь так…

— Тихо, — подсказал Калеб, беря мою руку каким-то защитным движением, а не просто для того, чтобы дотронуться.

— Звери чуют нового хищника. Они попросту бояться Бет.

— Какой ужас, — с расстановкой выдохнула я.

Мы проследовали к крыльцу, немного помешкав, прежде чем позвонить. Дверь открыла миссис Фослер, ее измученное лицо осветилось, стоило ей нас увидеть. Одна из самых разговорчивых дам в мамином комитете заговорила не сразу.

— Бет вас уже заждалась.

Неужели в голосе миссис Фослер мелькнуло облегчение? Но стоило нам войти в комнату, я поняла, в чем дело: Бет металась по гостиной, точно загнанный в клетку зверь. И что самое страшное — ее кот, любимое животное Бет, шипело на не каждый раз, стоило ей пройти мимо.

В кресле как-то неестественно застыл папа Бет. Я поняла — родители Бет почти боялись ее, но еще сами этого не осознавали.

— Ну, наконец-то вы здесь!

Я ожидала что Бет, милая, веселая, смешливая Бет, обнимет меня или хотя бы обрадуется, но она с раздражением схватила куртку и потащила нас прочь. Я только успела кинуть «Добрый вечер», как мы оказались на улице. Дверь захлопнули за нами с явным облегчением. Интересно сама-то Бет заметила, какие ее родители настороженные?

— Мои совсем с ума сошли! — возмущалась она, проворно заскакивая на заднее сиденье, даже не оглядываясь, поспеваем ли мы за нею. Но стоило нам, тоже устроится на места, Бет смолкла.

Я тут же напряглась, не зная, какая должна быть реакция у волков на вампиров, но Калеб оставался спокойным.

Ее нос несколько раз наморщился, и она резко втянула в себя воздух.

— Вы что на себя флакон шампуня вылили — разит как от парфюмерной лавки.

Я смутилась, а вот Калеб видимо не был удивлен ее обостренным чутьем. Он смотрел на ее поведение с интересом, и это говорило о том, что Калеб, скорее всего раньше не встречал волков, или же не общался с ними столь тесно. Наверное, он в данный момент изучал свое впечатление от такого близко пребывания около нее.

— Почти, — усмехнулся Калеб, и я еле удержалась, чтобы не двинуть его кулачком в плечо. Мне как-то не хотелось раскрывать даже перед друзьями, что, сколько и где мы выливаем друг на друга. Он поймал мой взгляд и, ответив еще более насмешливым, завел мотор, очевидно понимая о чем я подумала.

Бет позади беспокойно дергалась, и, не выдержав, я переспросила:

— Почему твои сошли с ума?

— Представь себе — они против того, чтобы я на этой неделе возвращалась в школу. А отец вообще ведет себя так, словно я слабоумная. Да еще это зрение вдруг упало — меня заставляют носить очки!

Все это было выдано нам почти полукриком. Я передернула плечами, даже и не догадываясь раньше что юные оборотни такие… гиперактивные и взбудораженные. Она сидела так, словно на сиденье были раскиданы иголки, все ни как не могла остаться на одном месте. Я закрыла глаза, чтобы попробовать мысленно поговорить с Калебом.

«Это нормально — ее раздражительность?»

«Еще как нормально. В ее теле бурлят гормоны — она ходячая бомба, пока не трансформируется в первый раз. А потом перед полнолуниями будет все легче»

Я кивнула, чтобы он знал, что я поняла его мысль. Удовлетворившись этим, я не стала расходовать силы на ментальное общение с ним.

В доме Теренса ситуация повторилась, хотя он и сдерживался, как мог, в отличие от Бет. Но стоило им оказаться рядом, как обеспокоенность улетучилась.

— Самые ужасные 10 дней в моей жизни, — сказал Теренс, расслабившись возле Бет, словно ушел не из дома, а комнаты ужасов.

Я подавила в себе тяжелый вздох, зная, что это еще не все.

Их трудности лишь начинались, и у меня было только смутное представление на счет того, что их ждет. Я подозревала, что этот вечер станет откровением и для меня тоже. Я надеялась на открытие многих тайн связанных с вампирами и оборотнями.

Часть ІІ. Переход к новой жизни

Смерть страшна, но еще страшнее было понимание того, что будешь жить вечно и никогда не умрешь.

(А.П.Чехов)

И выходили они днем из домов своих с кольями и крестами и хотели поймать они Познавшего Кровь. И блуждали они в неведении, ибо не знали, что среди них есть те, кто служит Познавшему и рабы Познавшего прятались среди суетных обывателей и сбивали их с толку и неправильно указывали дорогу, и когда наступала ночь, не успевали они спрятаться под крыши домов своих и слышали посреди леса смех Познавшего Кровь, и приходил ОН, и рабы его поклонялись ему и смеялся он, и сходили с ума люди, а последнему, сохранившему разум велел познавший привести самую красивую девушку деревни, ибо велика была их вина перед познавшим, так как хотели они найти его дневное убежище, иначе, пригрозил Познавший, он придет ночью в деревню и шаги его будут шагами самого Ужаса, касания его будут касаниями Вечности, а глаза его будут глазами Древних, кто спит, там, где им раньше приносили жертвы.

Ламии(гл. 6, ст. 7:3)

Глава 17. Осознание. Переход в новую жизнь

И тогда я пошел вперед, ища

Причину смятенья птицы той,

Что лежала, нежная, передо мной,

В траве крылами трепеща.

Я глядел на нее и не мог понять,

Что значит ее жалобный крик,

Но я наклонился, чтобы птицу взять,

Ради нашей леди, и в этот миг

Я увидел, что блестящая зеленая змея

Обвилась вокруг крыльев и шеи ее,

Яркой зеленью споря с травой,

К голове голубки прильнув головой.

Она шевелилась, вкруг птицы обвита,

Вздувая свою шею, как вздувала та.

Проснулся… Был полночный час…

(«Кристабель»)

Почему-то мы не сели как всегда в гостиной. Самюель приготовила все в библиотеке, и с опозданием я заметила, что она зашторила окна, и поставила проектор на столе отца для бумаг, стояли стопками книги, многие из которых как я догадывалась, принадлежали Грему. Они явно готовились к чему-то большему, чем просто разговор.

Скорее должна была состояться лекция о волках и вампирах. Не очень удивительно, учитывая профессию отца и любовь Грема к точности и вообще наукам.

А вот Бет и Теренс выглядели очень странно. Я лишь теперь заметила, что одета она была не совсем как всегда, да и слишком уж откровенно, как для осени. Тонкие колготки, шерстяные (как мне показалось) шорты, под курткой одна тоненькая шифоновая кофточка. А ее макияж был ярче, чем всегда. Волосы собраны наверх в приподнятой прическе, словно она вот-вот оденет вечернее платье, короче говоря, ее наряд был почти кричащим. Особенно, если учитывать что прежде Бет никогда не одевалась подобным образом.

А Теренс, хоть и тоже оделся легко, но почти во все темное, как бы собираясь на чьи-то похороны, зато лицо его казалось мне необычайно привлекательным, и потому я чувствовала себя возле него неуютно.

— Ты ведь ощущаешь изменения в них? — Калеб и я занялись детьми, чтобы они как можно дальше находились от Евы и друзей-оборотней.

— О, да! — почти ошеломленно выдохнула я. — Возле Теренса мне как-то непривычно — он словно наэлектризован.

Сказав это, я мельком глянула на него, но Калеб не выглядел удивленным или задетым.

— Конечно же, завтра полная фаза луны, так что они теперь сплошные гормоны и феромоны — ходящая машина привлекательности.

Я передернула плечами:

— Говоришь как Прат.

— Это и есть слова Прата, — пожал в ответ плечами Калеб. — Пусть он выражается бездушно, но иногда очень точно.

— А когда он выражается не бездушно? — хмуро отозвалась я. — его вообще стоило бы давно как-нибудь наказать за то, что он повел себя с Евой совершенно не обдуманно.

— Мы уже выносили этот эпизод на обсуждение.

— И когда, осмелюсь спросить? — я возмущенно развернулась к Калебу.

— Вчера, — бесстрастно отозвался Калеб, сложив руки на груди, видимо ожидая от меня речи облечения. — Ты участия не принимала, так как не являешься вампиром, а нам пришлось связаться с одним из членов семьи Человечных.

— Он что был вчера здесь? — я ошеломленно и недоверчиво застыла.

— Ты в каком столетии родилась? — ухмыльнулся Калеб, от чего на щеках проступили ямочки, не такие милые, как у Рики, а скорее соблазнительные, смотря на них, хотелось поцеловать каждую по очереди. — На улице 21 век, и у всех есть Интернет. Мы связались онлайн.

— Не люблю, когда ты так делаешь! — возмутилась я, чтобы скрыть волнение, от рассматривания его лица.

— Как?

— Строишь из себя умника!

— Я и есть умник.

Я не ожидала от Калеба такого самодовольства, а может, его самоуверенность вызвана тем, что было между нами сегодня? И мне это нравилось — передо мной был не восьмидесяти четырехлетний старикан, который вечно напоминал мне о запретах, а парень, с которым я познакомилась больше года назад, такой, каким его знали все — веселым, беззаботным, влюбчивым. И я была рада увидеть Калеба таким, что случалось, не так уж часто, мне ужасно надоела его серьезность, словно он мне отец, а не возлюбленный.

— Ха!

Я не стала ему показывать, как довольна его неожиданно изменившимся настроением. Ни какой серьезности, скупых объяснений — просто Калеб, парень, которому девятнадцать!

Зайдя в комнату близнецов, чтобы проверить успели ли они заснуть за непродолжительное время нашего отсутствия, я, наконец, нашла сумку, которую искала еще внизу. Видимо потащив Соню наверх, я кинула сумку здесь и напрочь забыла об этом. Подняв ее, я запустила руку в поисках телефона и неожиданно натолкнулась на что-то мягкое, сочное и явно раздавленное. Моя груша, о которой я вовсе забыла, а ведь могла ее съесть, по дороге от нашего с Калебом места, чтобы поговорить с Евой.

Увидев мое искаженное неприязнью лицо, Калеб непонимающе и улыбчиво уставился на руку, пытающуюся подобрать все куски груши со дна сумки. Косметичка и зеркало уже стали липкими, как и телефон, но в первую очередь нужно было устранить то, что все эти беды причинило.

— Мой сегодняшний ланч, который ты мне вернул.

Калеб отвернулся было к малышам, но его спина на миг напряглась, и медленно обернувшись, он переспросил. Мягким вкрадчивым голосом, можно было подумать, что он шутит.

— Прости что?

— Ну груша, которую я выкинула. А ты поставил ее в мою машину, и так я поняла, что ты уже не сердишься. Потому и приехала на наше место.

Теперь я немного сердилась, потому что Калеб продолжал играть со мной в удивленные гляделки.

— Ты предполагаешь, что сегодня я был в школе, следил за тобою, а потом подобрал выкинутую тобой грушу и положил в твою закрытую машину?

— Да, а что тут непонятного?

Лицо Калеба перестало быть озадаченным, и он видимо начинал сердиться и хмуриться, будто бы я сказала что-то не то. Продолжая молчать, он проверил одеяльца малышей, и, удостоверившись, что они преспокойно спят, не смотря, на возрастающую энергетику гнева вокруг Калеб потянул меня прочь. А я все еще сердито кусала губы, не понимая, зачем ломать комедию.

— Я сегодня целый день пробыл дома с отцом и Евой, и лишь ненадолго вырвался в город, на наше место, надеясь, что ты приедешь туда. Но я и близко не подходил к школе, и тем более не подбирал твоей груши, и не ставил ее в машину. Твою закрытую машину.

Мы стояли в коридоре, облокотившись на стены, друг напротив друга. И я лишь теперь начала понимать, что Калеб явно не шутит, а его поза настороженная и рассерженная, не смотря на внешнее спокойствие. Я пораженно молчала, и теперь смотрела на измятую грушу, источающую сладкий запах, как на подельника.

— Расскажи, как прошел ленч, — требовательно произнес Калеб, и его голос несколько успокоил. Если он не кричал и не бежал за родителями, значит, все было не так уж плохо. Впрочем, это были просто мысли утешения. Потому что и так понятно, что такое происшествие это плохо.

— Я пошла после урока на ланч, зашла в столовую, но… — потупившись, я на миг смолкла, потому что не знала, как ему сказать о дальнейшем поведении, чтобы не рассказывать о чувствах, что вызвали его. — Но мне было слишком уж невесело, чтобы хотеть есть, потому я просто взяла грушу.

Эти слова вызвали сложные изменения на лице Калеба. Он нахмурился, и в то же время я заметила промелькнувшую вину.

— Дальше.

— Дальше пошла на улицу. Поговорила с Сеттервин, и ушла на стадион, подальше от людей. Из-за моего настроения, их мысли слишком уж активно просились в гости. А там мне стало спокойнее. Я немного посидела, а уходя, выкинула грушу — съесть ее так и не смогла. А после уроков нашла грушу в своей машине. Моей закрытой машине.

— Что-нибудь еще тебя удивило?

— Теперь удивляет! — огрызнулась я, понимая, что упускаю что-то важное, но Калеб начинал на меня давить, и от этого не становилось легче вспомнить.

— Я серьезно, — Калеб немного расслабился и даже улыбнулся, видимо, пытаясь так меня успокоить. Но это как раз давало совершенно иной эффект, о котором видимо Калеб не совсем догадывался — глядя на его улыбающиеся губы, трудно было сосредоточиться.

— Да что вообще происходит! — я насторожилась. А что если Калеб вполне понимает, как действует на меня, и тем самым пытается отвлечь от расспросов?

— Просто подумай, и вспомни, — мягко увещевал он, понимая, что его уловка сработала не совсем так, как он рассчитывал.

— Ну например я не услышала как груша упала… а еще… еще был один разум, холодный чужой и в то же время знакомый… Но возможно кто-то из учеников, я не знаю.

Калеб задумчиво прикусил губу — честное слово, зря он так. Мне было невыносимо трудно сосредоточиться, когда Калеб вдруг становился таким задумчиво чувственным.

— Ты ощущаешь присутствие сознаний Бет и Теренса?

Вопрос Калеб застал меня врасплох, потому что я с самого начала, как только друзья присоединились, сегодня к нам игнорировала их усердней всех, потому и не могла так сразу же ответить на его вопрос.

— Попробуй сейчас попасть в их мысли, — предложил он.

— И чем же это поможет?… — вспылила я, и тут же осеклась. Бет и Теренс — волки, еще даже не прошедшие первую трансформацию, и все же они должны отличаться от простых людей, а что если это был кто-то из них? Только зачем им это?

Я не стала гадать, а просто сосредоточилась на сознаниях внизу. Передо мной появились сияющие шары сознаний, и лишь два из них были не похожи на остальные — они искрились, пульсировали, и к тому же сияли ярко-красным у Теренса и почти пунцовым у Бет, и поэтому я не решилась войти в ее агрессивное сознание, а пошла на сияние Теренса. Он владел собой лучше девушки, но стоило прикоснуться к нему, как я снова ощутила холод, что и на стадионе, но в то же время сознание Теренса отнеслось ко мне дружески, возможно потому что раньше я уже бывала в нем. И это было не то сознание, со стадиона, даже приблизительно. Волк, который был в школе, относился ко мне почти враждебно, но не представлял опасности.

— Это был не Теренс, — наконец выдохнула я. Открыв глаза, я сначала почти как опьяненная посмотрела на Калеба, но почти тут же пришла в себя. Сознание Теренса действительно отличалось, но так же как и раньше, я не чувствовала такой усталости, как после общения с людьми.

— Я и не думал, что это был он или Бет. Вопрос в том, был ли это волк?

— Однозначно. Только, что это значит?

— Что за тобой начали следить, — угрюмо отозвался он. — И это очень плохо. Надеюсь, Бет достаточно скоро встанет на ноги, нужно чтобы кто-то тебя все время охранял в школе.

Я про себя усмехнулась. И чем мне поможет присутствие Бет в школе? Она, конечно же, ходила на какие-то боевые искусства, но я еще ни разу не видела, чтобы Бет лезла в какие-либо драки!

— Ты говоришь об этом слишком спокойно, — я подозрительно покосилась на Калеба.

— Мы предполагали такое развитие событий, — он пожал плечами.

— А мне рассказывать не предполагали?

— И это помогло бы тебе спокойнее спать в эти недели, или тебе мало волнений?

Закусив губу, я все еще продолжала гневно раздувать ноздри. Все это дурно пахло, и не только оборотнями. Вся моя семья постоянно состояла в каком-то странном заговоре, и за моей спиной решали все, что касалось меня. Причина очевидна — я не вампир, а это значит, что в моей же семье я имею меньше прав, чем остальные.

— Все ваши действия, злят меня больше, чем мысли о том, что волки следят за мной!

— Думаю, это нормально, — спокойно отозвался Калеб, и его поведение заставило думать, что я какая-то психованная истеричка. Но ведь это не так! Я имела полное право возмущаться.

— Не надо делать из меня глупого ребенка, — зло бросила я.

— Да почему же ты вообще сердишься на меня?! В этом доме решаю не я, и в некоторых случаях даже не твои родители, — раздраженно бросил Калеб.

— А кто?!

— Для твоего же блага и блага Теренса и Бет, нам приходиться теперь многое обсуждать с семьей Человечных, а точнее говоря с одним из ее главных членов. Он друг Терцо и советует, что нам делать, при этом не раскрывает остальным ситуацию.

— И потому вы все скрываете от меня?

— Да. Прости, но мы вынуждены. Все не так просто, потому что, даже являясь частью семьи, ты остаешься человеком, который очень заинтересовал Бешеных.

— И вот снова этот термин. Кто они, эти Бешеные?

— Наши отцы об этом сегодня расскажут, — Калеб упрямо поджал губы. Его щеки напряглись, глаза сверкали.

— Ясно, — процедила я. Груша в руке, похожая на кашу, растекалась по пальцам и сок, липкий и сладкий затекал даже под рукав. — Пойду, переоденусь.

— Как понимаю, после нашего разговора, ты мне не разрешишь тебе помочь?

И вот как после таких слов и его искрящихся глаз, я могла сердиться? Как вообще можно с ним разговаривать, видя серебристо-серые глаза, чувственные губы и прядь смоляных волос, падающих на лоб?

— Но ничего «такого» не будет, — предупредила я его.

— Под «таким» ты имеешь ввиду …?

Я подскочила к Калебу и чистой рукой прикрыла ему рот.

— Ш-ш-ш!

Нельзя было ни о чем подобном говорить в моем доме. Глаза Калеба насмешливо наблюдали за моей реакцией. Я почувствовала, как под ладонью его губы растянулись в улыбке.

— А ты хитер! — воскликнула я, когда руки Калеба обвились вокруг меня. Вскоре Калеб затолкал меня в ванную, но продолжения его объятьям не было. Он выкинул остатки груши, и помыл мою руку сам, вплоть до локтя, время от времени целуя гладкую кожу на запястьях. Но так же спокойно отправил меня переодеваться, словно и не заметил, какую бурю чувств вызвали его губы. Оставив мне только напоминания о своих губах, Калеб спустился вниз, и не стал помогать переодеваться, как предполагал, потому что приехал Грем с Евой, и он не хотел сразу же сводить их с Бет и Теренсом. Не известно к чему может привести такая встреча!

Переодевшись в старые майку и джинсы, а сверху кенгурушку, я все же еще добавила теплые носки. В доме было несколько прохладно, а может мне просто стало неуютно при мысли о том, что сегодня будет твориться в нашем доме — видимо от этого меня трясло. Мысли о волке, который должен был сегодня следить за мной в школе целый день, тоже нервировали, но я почему-то не боялась по этому поводу. Они ведь не собирались меня убивать, а скорее изучали, и пока их интерес на этой стадии, волноваться не о чем. Пока что. Да уж, приходиться думать о проблемах насущных, а не тех, что наступят в обозримом будущем.

Я все еще пребывала в своих мыслях, когда спускаясь вниз, услышала недовольный возглас Бет.

— Да что мы тут вообще делаем?

Голос Калеба в ответ на ее слова был спокоен, потому я и не поняла, что он сказал. Учуяв, что Бет рассержена, я тут же свернула к кухне. Встречать проблемы лучше с чаем, и покрепче, а еще в компании бутерброда.

Аппетит даже не испортило присутствие Евы на кухне.

Бледная, тихая, но все же больше не та старая Ева, которую я любила.

— Привет, — я постаралась скрыть первоначальный испуг. Удалось не очень, взгляд Евы который становился все более осознанным, виновато опустился в пол.

— Я тебя не ощущаю, не волнуйся. Ты для меня не пахнешь как-то иначе, чем этот стол.

Я постаралась незаметно выдохнуть, но и это не прошло мимо ее внимания. Она поставила руку на стол, и я проследила за этим движением насторожено. Эти пальцы могли с легкостью пронзить мою грудную клетку насквозь. Но в ней не было агрессии, просто Ева, намного красивей прежней Евы, и совершенно отстраненная, словно это не она сидела здесь и говорила со мной.

Я быстро приготовила себе чай и бутерброд, но все же не решалась стоять к ней спиной. Вскоре я села за стол напротив Евы.

— Если ты так реагируешь на мое присутствие, что скажут Бет и Теренс? Они ведь думают, что я мертва. Как и все в городе.

— Даже не представляю… Они ведь теперь тоже не совсем люди, — осторожно отозвалась я.

— Грем говорил мне, когда мы ехали сюда. Они волки… оборотни, точнее говоря. Грем их убивал.

Ева сказала это так, между прочим, что я даже не знала чему пугаться — тому, как она об этом говорит, или же, что Грем убивал оборотней.

— Почему? — не удержалась я.

— Они были из Бешеных. Но ведь ты должна знать, твой отец тоже с ним над этим работал.

Я поперхнулась и еще несколько минут отфыркивала чай, который пошел носом.

— Наверное, я сказала, что-то не то? — слабое подобие улыбки посетило лицо Евы, она изучающее следила за моей реакцией. — Теперь я не совсем могу это понять, пока что. Но я точно знаю, что ты мой друг, и не хочу тебя обижать.

— Ты меня удивила, а не обидела, — я постаралась ее успокоить, мне не хотелось, чтобы она вдруг расстроилась, это могло бы пагубно отозваться на мне. Но Ева к моей радости не выказывала тревоги.

— Это хорошо, — отозвалась она.

Я могла поспорить с ее утверждением, ведь для меня ее спокойствие было просто отличным знаком, а не всего лишь «хорошо».

На кухне появился Грем. Не Грем отец Калеба, вечно одетый в костюмы, с приглаженными волосами, а Грем, которого любила Ева, как я помнила из ее воспоминаний — в джинсах, и тренировочном батнике.

— Рейн, тебя ждут в гостиной, я подойду следом, — он сел возле Евы. Невозможно было не отметить, как она тут же тесно прижалась к нему. Кажется, в нашем доме стало на одну проблему меньше.

— Хорошо, — облегчения в голосе скрыть не удалось, но и в этот раз Ева не обиделась. Грему стало несколько неловко, только он не мог бы меня обвинить в бездушии. Грем ведь понимал, что боюсь я не беспочвенно, особенно если учесть, его постоянные наставления о внимательности возле Евы.

Взяв остатки чая, я с чистой совестью вышла из кухни, сдерживаясь, чтобы не побежать. Выйдя в коридор, я лишь здесь поняла, как на самом деле была напряжена, словно мышцы спины и живота скрутились в один тугой узел. Но расслабиться до конца не удавалось даже здесь, где не было опасной близости Евы. Предстоял не легкий путь к дверям библиотеки, где я точно знала, меня ожидают испытания не легче. Несколько раз резко вдохнув и выдохнув, я вошла в библиотеку. Как я и ожидала, атмосфера оказалась натянутой. И это не смотря на то, что здесь не было Прата, именно у него всегда была привычка нагнетать обстановку.

Бет и Теренс сидели не так близко как в машине Калеба, и этому была очевидная причина — каждый раз когда Бет что-то говорила, она подскакивала на месте. Теренс оставался намного более спокойным, но это давалось ему с трудом. Почти так же я сидела около Евы, порываясь, время о времени дать деру.

— И сколько мы еще будем болеть?! — раздраженно передернула плечами и тут же подскочила Бет, не просто заметив меня, а поведя носом в мою сторону. Сама-то она этого даже не заметила. Зато заметили другие участники разговора — отец переглянулся с Калебом, а потом Самюель — процесс пошел, вот что было написано на их лицах.

— Рейн, ты представляешь, мы теперь хронически больны!

— О! — все, что смогла выдавить из себя я, не зная толком, о чем сейчас шел разговор. И что им сказали родители, смотря на Калеба, я поняла, что он участия не принимал. И все же самым положительным моментом было отсутствие Прата. Самюель предусмотрительно отправила его наверх к детям. Прат, возле юных оборотней, владеющий информацией — бомба для их гормонов.

— Это для тебя «О», а для нас это хроническая болезнь!

Поджав губы, я опустилась в кресло, около Калеба, который разместился на ручке. Послав мне насмешливый взгляд, он вновь обратил свое внимание к друзьям. Впрочем, сейчас я не была задета отсутствием внимания с его стороны, мне и самой хотелось послушать.

— Но что это за болезнь такая вообще? Я раньше почти ни чего слышал о волчьем бешенстве, и чтобы он нес такое влияние на организм!

Теренс был намного спокойнее Бет, и если бы не его неожиданно ставшее привлекательным лицо, я бы никогда не поверила, что он обротень.

Самюель стояла в стороне, и я понимала, как все это для нее тяжело. Она жалела не столько об их превращении, а о том, что они еще так молоды. А точнее говоря, Самюель представляла на их месте и месте Евы — меня. К тому же Самюель всегда любила моих друзей, ей нравилась наша компания, а теперь все так усложнилось.

Мама собрала наверх волосы в простой хвост, от чего открылось ее бледное лицо и точеная шея. Как можно глядя на нее не думать о красоте вампира, о том какой я могу стать, и в то же время передо мной предстала страшная картинка первых дней Евы — то, как выглядела она, напоминало страшный сон. С одной стороны красота и вечная молодость, а с другой стороны, изменения которых не избежать. А что если я вдруг забуду Калеба? Нет, такого быть просто не может. Я тайком посмотрела на сосредоточенный профиль Калеба. Он совсем не изменился с прошлого года, а я? Я действительно менялась, как он и предрекал, но в лучшую ли сторону?

Терцо изменил позу на диване и скрип кожи под ним привлек мое внимание. Тут же в комнату зашел Грем, но его будто бы никто и не заметил, зато, кажется, для моего отца это стало каким-то знаком.

— Ваша болезнь называется Териантропия, — отозвался Терцо. Диванчик, старый и затертый, доставшийся еще от профессора Дерека, служил для него будто бы оформлением. Его лицо, привлекательное, которое я когда-то считала идеалом (пока не встретила Калеба), сегодня вдруг перестало быть светлым и добрым — Терцо волновался, и мне было не трудно это определить. Я никогда бы не подумала, что мои родители будут так трепетны к проблемам моих друзей! И все же мне трудно было смотреть на его лицо — лишенное чувств и соболезнования, глухое и закрытое, чтобы не пугать Бет и Теренса своим волнением. Терцо вдруг перестал выглядеть как мой заботливый отец, ползающий за близнецами по полу. Он выглядел как тот, кто действительно мог истреблять Бешеных. Постепенно я осознавала, как и где познакомились Терцо и Грем, просто собирая по крохам детали. И все же я надеялась узнать сегодня об этом подробно, а не выдумывать что-то.

— Что это такое? — Бет поостыла, потому что название даже для меня прозвучало жутковато. Их лица вытянулись, посерели.

Воцарилась тишина. Такая тишина, когда до человека доходит осознание самых страшных слов в его жизни.

— По-другому Лекантропия, — добавила Самюель, разворачиваясь в сторону моих друзей, и я увидела, что ее лицо уже не могло сохранять отстраненности. Ей было очень горько рассказывать им правду.

Теренс, к которому в школе всегда относились снисходительно на самом деле вовсе не был глупым, и много читал и знал, и я поняла, что он был знаком с этим термином. Он же первым пришел в себя от услышанного.

— Оборотни? Вы хотите сказать, что на нас напали оборотни, и теперь вы считаете, что и мы превращаемся в оборотней.

Самюель стойко выдержала злой взгляд Теренса, но ее вид становился все более огорченным. Мое сердце рвалось на части от этой картины. Я нашла руку Калеба, чтобы ощутить поддержку, и его прохладная рука сжала мою крепко и надежно.

— Да, — хрипло отозвалась мама. Я ожидала, когда же она оборвет этот болезненный взгляд с Теренсом, но этого не происходило и мучились из-за этого оба — руки Самюель нещадно мяли шелковую юбку, Теренс схватившись за подлокотник, явно намеревался его оторвать.

Бет рассмеялась беззаботно и громко, нарушая гнетущую тишину комнаты, будто бы услышала самый веселый в жизни анекдот. Но под молчаливыми, мрачными взглядами ее смех постепенно стих. Бет оглядела нас со смешанными чувствами на лице, все еще пытаясь понять, что здесь происходит.

— Хорошо, мы понимаем, эта новость не простая, так что просто послушайте вот что.

Грем взял в руки книгу, одну из многих на столе, а я в неосознанном порыве еще теснее прижалась к Калебу. Мой рассудок атаковали два возбужденных сознания волков, и я еле сдерживалась, чтобы не дрожать. Мысли Бет и Теренса несли с собой знакомый холод. Стараясь противостоять их натиску, я вслушивалась в голос Грема.

— «Превращение человека в животное — распространенный сюжет в мифологии разных народов мира. Одним из первых проявлений привычного оборотничества (превращения в волка) является возбудимость, активность, раздражительность до появления первой в их новой жизни полной луны. Вкусы и привычки меняются, человек становится привлекательней, при этом все ощущения, то обостряются, то наоборот становятся хуже, до первого превращения, из-за чего молодой волк испытывает понятное неудобство. Животные реагируют на подобного человека неадекватно, чуя в нем хищника.

Как именно человек может превратиться в волка. Все просто, стая, наметив для себя новый молодняк, продолжительно время наблюдает за ним, и совершает нападение, кусая человека, но, не убивая его, целясь исключительно в шею, чтобы по крови как можно скорее разнеслась инфекция болезни, которая вызывает оборотничество. Почти всегда случается это когда намеченный молодняк находиться среди людей, чтобы ему успели помочь и не дали умереть от потери крови, так как раны бывает глубже, чем необходимый укус»…

Я наблюдала за друзьями все то время, пока читал Грем, и стоило ему прочитать какое-либо место, напоминающее о них же самих, как Бет и Теренс менялись в лице. Только Грем сказал о шее — рука Бет метнулась туда, к уже едва заметным шрамам, Теренс же приложил одну руку к уху, словно он плохо слышал. Глаза Бет в этом полумраке щурившиеся тут же распахнулись, будто бы и не она рассказывала нам в машине о неожиданно упавшем зрении. И к тому же я сама заметила, как обострился ее нюх. Только отметила ли это сама Бет?

— Не хочется повыть на Луну? — подал голос Прат. Я даже не заметила, когда он оказался в комнате, хотя чему удивляться, хоть вампиры и не имели возможности проходить сквозь стены, но появлялись он всегда бесшумно.

— Не смешно Прат. Ты можешь, просто держать рот закрытым? — Терцо посмотрел на вошедшего брата, — Ты, по-моему, должен быть в детской.

— Мне и здесь не плохо, — Прат медленно пошел в обход того места где сидели ребята и нараспев добавил, — Красивые молодые волчата.

— Не надо городить эту чушь, — подскочил с дивана Теренс, бет несмело поднялась за ним. Хоть они и не хотели этому верить, но тут же ощутили странную напряженную ситуацию с появлением Прата — поэтому тут же возбудились. — Рейн, Калеб, о чем вообще они говорят?! Что с вами, может, это вы больны?

Прат наиграно прыснул, строя из себя насмешливого наблюдателя, что заставило Теренса злобно зыркнуть в его сторону. Я неожиданно оказалась в центре внимания, и все в этой комнате ожидали от меня не понятно чего. Хоть бы проинструктировали, что говорить в таких вот случаях, я бы может даже отрепетировала.

— Да нет, — судорожно вдыхая, отозвалась, думая как бы поднести им еще одну новость. — Они здоровее всех людей живущих на Земле. В этом доме могут болеть лишь трое я, Рики и Соня, потому что мы люди.

В комнате опять появилась тишина. Глаза Теренса безумно перемещались с одного члена моей семьи на другого. Прат встал в углу, подальше от всех, Терцо и Самюель теперь уже сидели вместе, переплетя руки, Грем не убирал книги из рук, мы же с Калебом словно приросли друг к другу — любое движение могло сейчас спугнуть или спровоцировать Теренса и Бет. Я понимала это даже без предупреждений, как многому научило меня пребывание около Евы — молодняк, вампир он или оборотень, одинаково неустойчив и вспыльчив.

— Что значит только вы трое, люди? А остальные кто же? Так же оборотни? — осипшим голосом переспросила меня Бет. Ее нижняя губа дрожала, глаза, теплого коричневого цвета, который также от волнения пожелтел, наполнились слезами.

— Нет. Мы вампиры, — раздался безжизненный голос от дверей, и словно в замедленной съемке я увидела облокотившуюся на двери Еву. Она была напугана, что выдавали ее взволнованные руки, но она старалась владеть собой. И такой же странной оказалась реакция Теренса и Бет.

— Что за хрень! — Теренс описал в воздухе круг, отскакивая подальше от Евы, тем самым стараясь прикрыть собой Бет, отчего она повалилась на пол, распростершись у моих ног. Но когда я попыталась ей помочь, Калеб мне не позволил. Его глаза посмотрели на меня строго, и все же я не могла смотреть какой жалкой и напуганной была сейчас Бет. Теперь ее глаза полностью стали желтыми, радужки глаз словно расширились, а лицо будто бы заострилось.

— Это…это…

Бет беспомощно посмотрела на меня широкими от ужаса глазами.

— Ева, — подсказала я, утвердительно качая головой.

— Нет, не может быть, это не она! — голос Теренса перешел на крик. Лицо из светло-коричневого стало почти серым, еще чуть-чуть и оно бы стало белым как кожа Калеба. — Что это за цирк?

Теренс требовательно развернулся ко всем в комнате.

— Какой уж цирк, — лишенное чувств лицо Евы, осветила жуткая до безобразия улыбка, такая же мрачная, как и все остальные здесь. — Я мертва, но вот я, стою перед вами, вполне похожая на живую.

Застывшие тела в библиотеке даже не шевелились, давая оборотням время свыкнуться с увиденным, но голос Грема заставил все же нас посмотреть на него.

— «Вампир — человек, умерший и остающийся живым, а оборотень — тот, кто превращается в волка. Эти два понятия имеют между собой много общего. Для начала и те и другие — бренной плоти, но убить их очень трудно. Между собой не несут зло, опасны для людей, пока молодые, после взросления выбирают себе дорогу по отношению к людям. И у тех и других облик меняется после Превращения. Также сходство в немного проступающих клыках.

Вампир поддерживает вечную жизнь, выпивая кровь людей или животного. Человек-волк-оборотень, как и любой хищник — охотник от природы. Он получает удовольствие от мяса и крови своей добычи, которой тоже может быть человек».

— У-у-у!!! — загудел Прат, только голос Грема стих. — Мы страшные вампиры, а вы не менее страшные волчата!

— Мы не волчата, мы просто больны и этим объясняются изменения в нас, но это пройдет, — огрызнулся Теренс. Его зеленые глаза в момент перестали быть зелеными, окрасившись в желто-охристый цвет.

— Ого, а как же! — рассмеялся Прат, его лицо при этом исказилось, перестав быть привлекательным. Вот бы стукнуть его чем-нибудь по зубам — интересно вырастут ли у него после этого зубы? Он, тяжело вздохнув, закатил рукава свитера, словно фокусник, показывая всем в комнате свои голые кисти, и в этот же момент, подхватив со стола какую-то статуэтку, метнул ее в Теренса.

Конечно же, мои глаза просто не смогли бы проследить за этим движением, а тем более передвижением статуэтки, но Теренс поймал ее почти лениво.

— И что?! — рассмеялся Теренс, но, обернувшись к Бет, увидел ее ошеломленный взгляд.

— Как ч-что? — прошептала Бет, все еще неспособная подняться с пола. — Ты разве не заметил этой скорости? Он кинул ее, будто выпустил пулю!

— Да о чем ты говоришь?! — Теренсу действительно стало страшно. Если уже и Бет говорила такое… Его голос дрожал, глаза почти горели желтым огнем.

— Успокойся Теренс, — Терцо поднялся с дивана, но так и не сделал ни шагу в его сторону. — Не стоит волноваться. Это плохо сказывается на тебе.

— Твои глаза, — ахнула Бет, — они желтые.

Дрожащими руками Бет вытащила зеркальце из маленькой сумочки, которая полетела вслед за ней на пол, когда Теренс пытался забрать ее подальше от Евы. Она на миг задержала руку, перед тем как дать ему, наверное, раздумывая, стоит ли смотреть на себя, но тут же резко протянула зеркальце Теренсу — видимо она не хотела этого видеть.

— Они не навсегда желтые, — прошептал ей Калеб. Бет с мокрыми от слез глазами была поистине ужасным зрелищем. И все же она признательно кивнула Калебу, не смотря на то, что теперь знала про него.

Теренс лишь мельком глянул на себя, и зеркало назад перекочевало в руки Бет.

— Теренс, — Калеб поднялся с кресла, отпуская мою примерзшую к нему руку, и усадил возле меня Бет. Теренса же почти насильно толкнул на диван, хотя он и так не мог проявлять сопротивления. — Прости, но все это правда. Мы не люди, это действительность, как и то, что вы теперь оборотни. Не в наших силах, что-либо изменить, но мы хотим помочь,… понимаешь? Помочь!

— Сколько тебе лет! — внезапный вопрос Теренса, не заставил Калеба смутится. Он выпрямился и улыбнулся, понимая, о чем говорит Теренс.

— Мне 84.

— Мой лучший друг — старик, — присвистнул Теренс.

— Ты убиваешь людей? — снова спросил он.

— Теперь нет, но мне приходилось.

— А остальные? — Теренс осмотрел мою семью таким странным взглядом, что я даже не знала что думать.

— Бывало, — ответил вместо Калеба Терцо. — Но мы уже десятилетия живем, питаясь животными.

— Ой, да что вы с ним дурачитесь — воскликнул Прат, — милый мальчик, ты тоже вполне можешь убить человека, так что не обольщайся. И поверь — тебе понравиться!

— Вы уверены, что он ваш брат, мистер Туорб? — Теренс уже практически взял себя в руки, раз попытался пошутить.

Это вызвало волну облегченных вздохов и смеха в комнате, улыбнулась даже Ева. Не смешно было одной Бет, да и, пожалуй, Прату.

— К сожалению да, единокровный брат, — развел руками Терцо.

Как больно было смотреть на поникшие лица Теренса и Бет, всегда таких жизнерадостных ранее, а теперь вовсе потерявших свой свет. Но Теренс уже был на пути к тому, чтобы справиться со всем этим, но не Бет. Отстраненная фигура Евы тоже вовсе не напоминала мою подругу. И больше всего меня раздражало то, как Прат насмехался над ними, будто бы их ситуация и искреннее переживание всех присутствующих — это смешное, достойное порицания дело. А сами Теренс, Бет и Ева дураки — потому что получили, можно подумать, самый драгоценный в своей жизни дар. Я могла бы радоваться такому — потому что столько лет была готова к подобному, но не они! Меня выворачивало от его гадкой ухмылки, теперь полустертой словами Теренса. Его улыбка искажала это красивое правильное лицо, обрамленное черными кудрями.

— Нам теперь нельзя помочь, — слова Бет заставили всех перестать улыбаться. Она прислонилась жалобно ко мне, и это была ее первая попытка показать истинные чувства. Я обняла ее, и тут же наткнулась на обиженный непонимающий взгляд Евы. Ее я так не могла обнять и она это понимала, чувствовала мой страх, как бы я не пыталась его скрыть. Но ведь сейчас, когда вокруг было столько существ готовых прийти мне на помощь, я могла сделать это, не так ли?

И я, не колеблясь, протянула ей руку, и этот жест остался, будто бы незамеченный ни кем. Ева с сомнением и в то же время желанием пошла мне на встречу. Бет на миг дернулась, когда Ева очутилась рядом, и тут же улыбнулась ей. Это же всего лишь Ева, было написано на ее лице, и, тоже отметив эти чувства, Ева осторожно опустилась возле нас. И вот мы уже сидели рядом, как в старые времена. Словно они снова люди…

Калеб, увидев нашу троицу в сборе, не кинулся, как я ожидала, чтобы оградить меня от Евы… он улыбнулся, будто бы так и должно быть. Ведь теперь так будет всегда: я человек, а с двух сторон от меня оборотни и вампиры. Мой мир значительно расширился, хотела я того или нет.

— Как вы нам поможете? — спросил Теренс, сдавшись, наконец, под напором моей семьи. Он еще не верил, но его чувства уже верили. Теренс успокаивался, глаза вернулись к зеленому цвету, такому привычному и знакомому, неотделимому от него. Но он дрожал, так же, как в тот день, когда волки напали на них.

— Тогда начать стоит с нас с Терцо!

Глава 17 а. Предистория

Мы были бессмертны, мы были всесильны,

О синее небо разбились молитвы,

Зеленой травой шелестит тихо лето,

О свод поднебесья ударилась птица,

Июльское солнце шутя разломило

Надежду на сон — в преддверии бури,

И серые тучи кружатся, ликуя,

И бьют о чужие ворота, как стоном.

В дожде утопили, бичом исхлестали,

Пусть тает дорога на небо, пусть тает!

Рассыпались звезды — гроздь ягод в ладони,

Укройте! И раны омойте росою!

Мы были другими, мы в ночи бессонной

Скитались, прощались в тенетах разлуки,

Со смертью венчались, витая в молчании.

Остались лишь сны, что на белой стене

Писали слепыми руками, да чаша

Вин терпких рубиновых, смешанных с ядом,

Надежда в несбывшемся песней не спетой

Осталась печатью на теле распятом

(Lomien)

Грем оставил книгу на столе и опустился на подлокотник диванчика, где сидели мои родители. Его глаза всего лишь на миг скользнули по комнате, чтобы найти Еву, и тут же вернулись обратно к Теренсу. Почему-то и он не посчитал такую близость Евы ко мне и Бет опасной, а ведь подходила ночь.

— Ой, подождите, пока я выйду, чтобы не слышать этой животрепещущей, слезливой истории. Лучше пойду к близнецам! — Прат, как всегда театральным жестом влез в разговор.

— О, а ты еще здесь? — наиграно удивился Калеб, — Когда ты молчишь, ты, словно перестаешь для всех существовать.

Прату не удалось правдиво скорчить гримасу, которая напоминала бы пренебрежение. Он явно был задет словами Калеба. Но на него уже никто не обращал внимания, кроме меня. Я проводила взглядом Прата, и поняла, что его можно было назвать, почти расстроенным. Значит ли это, что рассказ отца и Грема, коснется и Прата?

— Я уже понял, что Прат не очень любит людей, еще как только он приехал, — заметил Теренс, стоило дверям за Пратом закрыться. — Но он так же относиться к вампирам и оборотням?

— У него было тяжелое детство, — улыбнулся Терцо, как всегда считающий себя виноватым, за поведение брата.

— Это заметно, — пожал плечами Теренс. Я не смогла, сдержать улыбки, ведь Теренс всегда был веселым. Интересно как он отреагирует, узнав, сколько всего теперь сможет делать? Впрочем, я и сама не совсем понимала, что он там может уметь.

— Начнем, наверное, с того, что вам нужно знать в первую очередь, — Грем явно не был расположен сейчас к шуткам. Может и лучше, что Ева сидела возле меня, иначе его настрой мог ее быстро превратить в кровожадное существо. Но пока что она не выказывала никаких признаков волнения, тревоги или проснувшегося голода, а тем более желания убивать. Теперь я больше даже полагалась на чутье Бет — если бы что-то в Еве изменилось, она бы точно ощутила. Единственным моментом, что меня сейчас волновало — так это явно потяжелевшие фигуры подруг, опирающихся на меня. Я понимала, что долго так не высижу.

Теренс стал тут же серьезным и внимательным, хотя и несколько настороженным, он все еще пытался справиться с недоверием, а Бет так вообще вела себя так, словно находиться на нудной лекции мистера Чана. Ее глаза были полузакрытыми, и если бы не прерывистые тяжелые вздохи можно было подумать, что она заснула.

— Есть три семьи, которые так сказать управляют подобными нам, то есть вампирами и оборотнями. Это Свора — те, кто в ответе за вас, Человечные — мы являемся их членами, а также Бесстрастные. Бесстрастные самые главные — они главенствуют на протяжении нескольких тысяч лет, и именно они остались верны тому, что пьют кровь людей, но теперь они стали очень осторожными, потому не убивают людей, и превращают их в подобных себе очень редко. Человечные — на данный момент самая распространенная семья — их называют еще Защитниками крови — мы не проливаем кровь людей, потому что сами были ими, и потому что у некоторых новорожденных остались семьи, любимые, дети, внуки. Ваша семья — Свора, сейчас считается на грани вымирания, и потому, не смотря на то, что вас создала запрещенное ответвление от Своры, так называемые Бешеные, вас оставили в живых, потому что им нужна молодая кровь, которая не была бы кровью бунтарей.

Я тут же принялась слушать внимательней, когда рассказ Грема коснулся Бешеных. Я хотела знать о них как можно больше, чтобы понимать, почему же у меня с ними такая неожиданная связь.

— Наверное, стоит вам рассказать об этих Бешеных, потому что боюсь, теперь у нас начнутся с ними проблемы — так как нас назначили вашей Сворой, вместо них, потому что мы вас легализовали, вы в учетной записи главной семьи, а это значит, что они потеряли своих кандидатов.

Лицо Теренса на миг исказилось от страха, но он не хотел его показывать, потому быстро взял свои эмоции под контроль. Но все и так понимали, что ему и Бет должно быть страшно.

— То есть? Они покусали нас не случайно, а специально, чтобы мы стали частью их семьи?

— Их стаи, — подтвердил Калеб. — Мы почти украли вас из под их носа. Это по их мнению очень неправильно. И хуже всего то, что они не оставят попытки вас забрать.

— Как это забрать? — встрепенулась Бет. — Мы что вещь какая-то?

— Они считают вас своей собственностью, — сказал Грем. — И если бы вас обратила легальная стая, мы бы ничего не смогли сделать.

Теперь уже Бет и Теренс начали осознавать всю сложность ситуации, а что будет, когда они в первый раз превратятся?

Молчание сохранялось не продолжительно, и так как Теренс или Бет ничего уже не говорили, Грем продолжил.

— В начале 20 века, в Своре начались разногласия по поводу главенства, последний представитель в комитете трех семей решил передать свое место новому волку. И на это место претендовали двое — старый волк, который уже давно считался одним из главных в Своре, а также волк молодой — представитель нового течения в Своре. Он был одним из тех, кто предложил подыскивать молодых людей для Своры тщательней, потому что в то время, волками становились случайные жертвы нападения отдельных не контролируемых волков.

Талласа — старый волк, конечно же, постарался сделать все для того, чтобы исключить из конкуренции Аераса, он саботировал его группу, его стаю, из-за чего те были подвержены изгнанию и вообще гонению. В итоге Аерас перешел в так званую Оппозицию, и стал делать все для поддержания и размножения подобных его группе свор. Почти до 1970 года, все происходило тихо, но и в группе Аераса возникли противоречия. Кто-то был против подобного хладнокровия, с которым Аерас выслеживал, обращал или вообще убивал людей. Насколько можно судить, стая, которая обитает в Лутоне, является более хладнокровной, и им не претит убивать неподходящие кадры, которые были обращены…

Бет и Теренс уже не пугались, их лица стали столь же затвердевшими, как и у вампиров, я была единственной в этой комнате, чьи эмоции было трудно скрыть. Меня все это пугало и более того, мысль о столь кровожадных соседях была мучительной. Что же теперь будет? Остановятся ли они теперь на обращении Бет и Теренса, или стоит ожидать новых обращений? И зачем я нужна им, если не вспоминать азарт того волка?

— В 1970 году когда ситуация изменилась, — слово взял Терцо. Они с Самюель продолжали сидеть все так же, как и раньше, только их руки время от времени сжимались плотнее. — Одна из радикальных Свор, начала нападать на семьи вампиров, а также убивать людей не обращая их, а просто так для развлечения. Подобное стерпеть комитет не мог. Была создана группа из вампиров и оборотней для устранения угрозы… я и Грем тоже входили туда, и нам приходилось убивать волков… подобных вам, некоторые выжили, и им было позволено вернуться в ряды легализованной Стаи. Но большинство радикалов, так или иначе, продолжили свое существование и ни у кого не было средства их отследить. Они затаились, но как видите, кто-то из старых членов семьи Аераса продолжил свои действия. Или же, возможно, что кого-то обратили случайно, и он по зову своей крови начал создавать себе подобных. Мы стараемся выяснить это, но узнать такие подробности трудно, пока мы не встретимся с ними.

Сама цель таких волков стать правящими в главной Семье Своры, и потому они стараются отобрать самых сильных, самых пригодных для выживания. Молодых, здоровых, красивых, обладающих потенциалом. Та девушка Сани Стюарт, на которую совершили нападение, вероятнее всего была лишь одной из первых, но когда она сопротивлялась обращению и оказала слишком уж сильную силу воли — ее убили. Думаю, за вами тоже следят и ожидают, как пройдет ваше обращение — трансформация, чтобы посмотреть подходите вы им или нет, если вы действительно будете подходящим материалом, скорее всего волки попытаются вас отбить.

— Но как это может быть, что они насильно будут нас держать? — воскликнул Теренс. Сама мысль о том, что его может кто-то удерживать раздражала Теренса. И понятно почему, он ведь всегда считался сильным парнем, и это его нервировало.

— Есть и другие способы вас вернуть, — отозвался Грем. — Волки не просто оборотни, которые превращаясь, бегают по лесу, и воют на луну, как их описывают в фильмах. Они очень умны. Особенно главная пара стаи. У этой пары есть возможность контролировать вас ментально. Кто-то может сопротивляться, кто-то нет, и как только вы обратитесь, мы будем знать насколько влияние Волчицы или Волка, из главной пары действует на вас.

— Главная пара? — переспросила я, и тут же заслужила несколько удивленных взглядов типа «А что этот человек здесь делает?».

— Волки живут стаями от 3 до 40 особей и им присущ моногамный образ жизни, когда на одного самца приходиться самка. Это семейные группы, в которых есть альфа-самец и альфа-самка, именно они являются главными, а все остальные, как бы их потомки. У волков есть возможность продолжать свой род, но их дети часто не имеют возможности быть оборотнями, если только их не укусят. Поэтому чтобы не рисковать, они просто выбирают людей для обращения, а своих детей оставляют просто людьми, — пока что не известны случаи, что бывает, если такой помет обратить, потому что главные семьи устраняют или скрывают такую проблему.

Внутри стаи наблюдается строго обозначенная иерархия, на вершине которой находится доминирующая пара, затем следуют взрослые члены семьи, одинокие волки и в конце щенки последнего помёта. Щенками как вы понимаете, являются те, у кого начался лишь первый год трансформации.

Что вам нужно знать так это периоды вашего взросления. 5 месяцев — это становление, вы привыкаете к себе и своим новым ощущениям, не так-то просто психологически привыкнуть к себе новому. Потом идет 1 год — это переход. Из щенков превращаетесь в переярков, годовалых, уже не щенков, но все же молодых волчат. Полное уточнение формы, и психологическое созревание, почти полный переход от человека к зверю, и душой и телом, когда вам исполниться год, вы уже не будете ощущать себя людьми никогда. 2 год — заживление. Вы волки, и стая для вас основное, что есть в вашей жизни, зато, появляется полный контроль над собой и возможно появление какого-нибудь таланта. У волков один на всех талант — способность внимать обращение к вам главной пары, но есть еще два других — превращение по собственному желанию независимо от луны, а также невероятный инстинкт к самосохранению. Но это проявляется не у всех волков. Самые умные и талантливые становятся со временем настолько сильными, что могут или создать свою стаю, или готовы побороться за место альфы в стае, которая его создала.

Обязательным для вас есть одно правило — избегать серебра, оно действительно вас убивает.

Бет приподняла свою голову с моего плеча и уставилась на Грема.

— То есть, даже нельзя его носить?

— Нет. Ты будешь медленно отравляться серебром при ношении, и в итоге можешь умереть при попытке трансформироваться. Не касайся его, а тем более не носи, не ешь с помощью серебряных приборов — это очень быстрая смерть. Пуля из серебра попавшая в тебя, убьет за несколько часов если не вытащить ее и не принять меры.

Бет жалобно скривилась и, посмотрев на меня, изрекла:

— Кажется, у тебя пополниться ряд драгоценностей.

— Ты можешь их отдать Рейн, но все-таки и ей нужно тогда быть возле тебя осторожней, чтобы серебро тебя не отравило. Но не переживай кратковременное прикосновение не настолько страшно. Но вот держать на себе украшение или вообще дотрагиваться слишком часто — и мы просто не успеем довезти вас вовремя к Вунворту.

— Почему к нему? — нахмурился Теренс, видимо ему, не очень-то понравилось пребывание в больнице.

— Он потомок волков, и выучившись на врача, продолжительное время изучал свою семью желая найти способы облегчить их участь. Конечно лекарства против лекантропии он не нашел, но зато понял как лечить отравление серебром у волков. У нас есть на данный момент два антидота для вас, но это только на крайний случай, потому вы должны быть очень осторожны.

— Ну хорошо, и так мы почти ничего не поняли, это одно. Но что мы теперь можем?

Я и Бет закатили глаза, Ева посмотрела на нашу реакцию с интересом будто бы перед ней обезьянки имитирующие людские движения.

Грем улыбнулся.

— Вы станете сильнее, привлекательнее, быстрее, умнее. Лучше всего вам это объяснит фильм предоставленный Вунвортом. Он снимал его среди своры своих родителей. В то время он изучал схожесть оборотней с простыми волками.

Теперь стало понятно, для чего в комнате стоял проектор. Когда свет выключился, я приготовилась смотреть. Но неожиданно я почувствовала, как Бет напряглась, и как отяжелела фигура Евы около меня.

— С Евой что-то не так, — раздался в тишине голос Бет, напуганный не менее чем я сама. Только сказать, что-либо я не смогла, потому что ощутила, как голова Евы склоняется ко мне все ближе. Но это вмиг прекратилось, тяжесть Евы исчезла, Бет стояла на ногах рядом, а в следующую минуту снова появился свет.

В комнате уже не было Грема и Евы. А Бет и Теренс возбужденные и дрожащие прижимались друг к другу, их глаза желтели на бледных лицах, почти как фонари на рассвете.

— Уау, что это было?! — воскликнул Теренс. — Такого адреналина я еще не ощущал!

— Твоя реакция на опасность, — спокойно отозвался Калеб, но его глаза были прикованы ко мне. И тут же он обратился к Терцо. — Думаю на сегодня достаточно. Завтра Первая ночь, думаю им стоит отдохнуть.

— Первая ночь? — заикаясь, переспросила Бет. Она наверняка не ожидала, что все это будет развиваться так быстро.

— Да, завтра полнолуние. Первые разы почти всегда проходят в полную фазу луны, чтобы облегчить процесс трансформации, только со временем вам для этого не нужна будет луна.

— И что нам делать?

— Выспаться, — просто отозвался Терцо. Он тоже был напряжен. Все понимали, что сегодня чуть не произошло кое-что плохое. Теперь меня еще больше будут оберегать и контролировать Еву. Я же почти не поняла, что произошло, и что самое страшное, страха то почти и не было.

— Я вас отвезу, а на обучение всему, что нужно знать у вас теперь будет много времени.

— Еще один вопрос, — на конец, перед тем как уйти Бет обернулась к Терцо и закусив губу, задумчиво посмотрела на него. — Я буду выть на луну?

Я прыснула со смеха, не совсем понимая, действительно ли мне смешно, или так реагирует организм на опасность? Да уж, такое могла спросить только Бет. Теренса интересовало, что он теперь может, а Бет, то, как она при этом будет выглядеть.

— Боюсь что да, — при всей нервозности Терцо все же усмехнулся.

Бет с тяжелым вздохом покачала головой и пошла вслед за Теренсом. Калеб задержался на миг, чтобы поцеловать меня, и остановился, будто бы хотел что-то сказать, но передумал, и тоже вышел.

— Что произошло с моей жизнью? — я смотрела на закрытые двери, чувствуя, как отдаляются сознания Бет, Теренса и Калеба.

Самюель обняла меня тихо и бесшумно и я, конечно же, вздрогнула от ее неожиданно холодных рук. Мама болезненно прореагировала на эту реакцию и все же не отстранилась.

— Я бы хотела сказать, что это ненадолго, но ты же знаешь, что тогда я солгу?!

Я понимающе качнула головой. От Самюель исходил знакомый аромат ее кожи, перемешанный с какими-то духами. Длинные волосы Самюель не щекотали мне как всегда щеку, и то, что они убраны наверх было еще одним плохим признаком изменений.

— Чем дольше я остаюсь человеком, тем труднее мне со всем этим смириться. Для вас ведь эти изменения не так страшны, как для меня?

— Для нас они еще хуже, чем для тебя — невыносимо видеть, когда умирают те, кого любишь. Или слышать, как кто-то хочет умереть.

Глаза Самюель льдисто-голубые, оставались все такими же любящими, так почему же мне так плохо? Мой мир вдруг перестал быть таким же тесным и теплым, а ведь я даже еще не видела, как изменяются мои друзья. Я трусливо боялась, что не вынесу всех этих перемен.

— Завтра сложный день, — рядом оказался Терцо. — И тебе ночью тоже придется пойти с нами, чтобы Бет и Теренсу было легче — ты и Калеб намного ближе им, чем мы. К тому же Бет ведь завтра идет в школу, думаю, ее настрой будет мягко сказать, раздражительным.

Я со стоном уткнулась в плечо мамы. Бет в плохом настроении да еще в школе, просто ужасный прогноз на завтрашний день.

— Тогда действительно пора спать.

Я пребывала в смятении, думая о ночи полнолуния и о том, что и мне придется быть там, и видеть, что станет с моими друзьями.

Как всегда заглянув в детскую на ночь, я застала там Прата.

— Слышал, наша маленькая Ева чуть не натворила дел?

Я окинула дядю убийственным взглядом в надежде, что так он заткнется, но о чем я только думала — это ведь Прат!

— Оу! Значит это действительно так! Как же бедный Грем допустил такое?!

— Не думаю, что это очень важный факт, — огрызнулась я. Смотреть на смешные мордашки Сони и Рики, и в то же время говорить с Пратом, было как-то не правильно. Даже само присутствие Прата возле этих невинных существ было неправильным. И все же кому-то нужно было быть с ними. Вокруг нас троих была сплошная опасность.

— Прошу тебя, давай на сегодня оставим эту тему. Не думаю, что вообще готова что-либо обсуждать насчет моих друзей.

Прат в мгновение оказался рядом. Его глаза не были насмешливыми, а скорее можно было назвать их сострадательными.

— К сожалению, это все твое будущее. Подумай об этом, когда придет твой черед стать вампиром, и представь, как будет Сони и Рики?

— То есть, с каких это пор ты против того чтобы я стала вампиром? — насторожилась я.

— Я не против, но глядя на твое отношение к Еве и волчатам, я начинаю сомневаться хочешь ли и ты этого?

— Конечно же, хочу. Но я выберу сама свою судьбу, а они ее не выбирали!

— Так ли? Подумай, если бы Ева узнала, что ей нужно стать такой чтобы заполучить Грема, разве она бы не согласилась? А Бет, увидев себя в зеркало после первой трансформации, она тоже не будет больше сожалеть, как и Теренс, которому станет внезапно доступно так много, на что он не мог бы надеяться, просто оставаясь человеком. Не делай из них святых, и тогда проще будет смириться. И вообще даже не смей их наталкивать на мысль, что теперь они хуже, чем пока были людьми!

— Я так и не делаю, — возмутилась я, и тут же затихла, потому что чуть не перешла на крик. Помолчав некоторое время. Я следила за тем, не проснулись ли малыши, но нет, после изнурительного дня, близнецы спали, беспробудным сном.

— А как же, — тихо хмыкнул Прат. — Ты все время ведешь себя так, будто бы лучше всех нас. Ты чувствуешь это превосходство, с того времени, как поняла каким талантом обладаешь. А ведь ты еще пока человек. С такими мыслями оборотни быстро перетянут тебя на свою сторону.

— Да как ты смеешь, — зашипела я, и, не зная, как еще лучше выразить свою злость, дернула его за одну из прядей волос, свободно обрамляющих его лицо.

Прат усмехнулся, так как понятно, что боли ему это не принесло.

— Тебе этого никто кроме меня не сказал бы.

— Альтруист хренов, — буркнула я, трясясь от злости. Как он вообще о таком мог подумать?

— Ну, ну, думаю такой разговор еще появиться. Только не стоит так горячиться, если твои мысли чисты от сомнений.

Прат не стал более со мной разговаривать. Он вернулся к креслу, и снова взял в руки книгу, и если бы я не была так зла, то точно бы рассмеялась, потому что это была одна из тех разрисованных книжечек со стишками, которые на ночь малышам читали мои родители.

Не зная, что еще сказать, я просто пошла прочь, понимая, как меня задели слова Прата. Неужели я действительно считаю себя лучше, чем все они, просто потому что остаюсь еще человеком?

Глава 18. Преображение. От человека к зверю

Ночная охота

Я из логова выйду подаренным тьмой невесомым охотничьим шагом,

А назад возвращусь, лишь займётся опасный холодный рассвет.

Я иду словно днём — не споткнусь. Для меня темнота — не преграда.

Я вкушаю холодную ночь, запах жертвы ищу, нахожу и беру её след.

Кровь… Тепло… Я за много шагов чую их обострившимся враз обоняньем.

И дрожат в возбуждении мышцы, добычу готовясь загнать.

Я шутя настигаю её, для меня пара сотен шагов это не расстоянье…

(Оксана Кошелева)

Как я и ожидала, появление Бет в школе стало не только ажиотажем, но и испытанием для меня. Только мы встретились с ней, как посыпались ее вопросы, на которые мне было не то чтобы трудно, а скорее странно отвечать. Потому что все это всегда было самой запретной темой, но так как Бет теперь стала почти частью семьи, я была просто обязана говорить на эту тему.

— Твои родители вампиры? — скорее благоговейно, чем вопросительно прошептала мне на уроке английского языка Бет.

Я покосилась укоризненно на нее, и чуть не прыснула со смеха. Без очков глаза Бет казались мечтательными и немного сонными, мне привычнее было бы видеть ее с линзами, но за последние несколько часов я так привыкла к тонким войлочным овалам вокруг ее прекрасных глаз. Хотя, как говорил Терцо, еще несколько дней, и как только пройдет превращение в волка, очки больше ей не понадобятся.

— Да, — шепотом ответила ей я.

— И Калеб, и мистер Гровер?

— А также Прат, и мой брат Ричард, и даже его жена Мизери. — теряя терпение, сказала я. Расспросы Бет мешали мне сосредоточиться. Я любила Эдгара Алана По, и ее постоянная болтовня злила. Я едва успевала, записывать под диктовку мисс Крат, так, как мне еще приходилось обдумывать вопросы Бет.

Бет же ничего не записывала, ей разрешили присутствовать в школе, скорее как вольному слушателю, но школьная медсестра предостерегла ее от перенапряжения, чем Бет вовсю и пользовалась. Мне тоже нужно было взять такое освобождение, потому что если она и на физике будет вести себя подобным образом, мистер Чан просто напросто выгонит меня с урока.

— А ты, и Соня с Рики — всего лишь люди?

Я иронично усмехнулась. Как быстро Бет перешла от осознания себя человеком до сравнения меня с «всего лишь люди». Возможно, за ее мечтательным взглядом скрывалось романтичное представление об оборотнях. Жаль, что мы вчера так и не посмотрели тот фильм, наверняка там бы были некоторые не очень лестные для нее факты о жизни оборотней, как кроме того, что она станет красивее, и ловчее. Но Бет и была таковой — она любила свою внешность, хотя при этом пустоголовой ее назвать нельзя было.

— Всего лишь люди? — переспросила я слишком громко и это, конечно же, привлекло внимание учительницы.

— Бетани, ты конечно у нас пока что почти гость, но не стоит забывать что тебе все равно придется сдавать эссе по творчеству По.

Я думала, что Бет хотя бы покраснеет, но этого не произошло, зато глаза ее несколько просветлели, и я готова была поклясться, что они начинают желтеть. Бет слишком быстро переходила из спокойного состояния в возбужденное. Я схватила ее за руку, и силком заставила усидеть на месте.

— Простите мисс Крат, она просто кое-что спрашивала о пропущенном.

— Ну, тогда лучше это делать на перемене.

Я с трудом выдержала взгляд мисс Крат, и смогла, наконец, вздохнуть лишь, когда она продолжила рассказывать.

«Не обижайся» — Бет нашла еще один способ докучать мне — писать в своей тетради. «Представь, как это узнать, что они не просто существуют, а и живут рядом, да еще что ты тоже часть всего этого».

Я не могла такого себе представить, потому что с маленького возраста жила среди вампиров, а вот оборотни появились в моей жизни достаточно неожиданно, и я была этому, мягко сказать, не очень рада. Бет например уже начинала действовать мне на нервы. Если она превратится в подобие Сеттервин, я просто не выдержу.

«Я не просто человек», отписала ей в ответ я. Бет прочитав, вопросительно уставилась на меня. «У меня есть талант, и, так сказать, склонность к тому, чтобы стать вампиром».

Бет удивленно и несколько насмешливо улыбнулась. Меня это задело. Я тут же проникла в ее мысли, стараясь не замечать, каким странным и холодным кажется ее сознание теперь, когда она уже не человек.

«Например, я могу общаться с тобой так», — произнесла я в ее голове, на что реакция Бет поразила весь класс. Она вскочила на ноги, и опрокинув книги с парты, чуть сама не свалилась следом.

— Что случилось?! — мисс Крет обеспокоенно и в то же время требовательно посмотрела на Бет. Все в классе уставились на нас с любопытством, и я постаралась как можно скорее скрыть самодовольное выражение лица.

— Судорога, — прохрипела Бет, — все от лекарств, что мне прописывают.

— Может, стоит тебе пойти в медпункт? — мисс Крат всегда была самым добрым учителем в школе. Но Бет, глянув на мое невинное лицо, тут же отрицательно покачала головой.

— Нет, спасибо, сейчас пройдет.

Когда все в классе снова обратили свое внимание на учительницу, Бет отписала мне в тетрадь.

«Это было что-то. Но ты меня пугаешь». По ее лицу я поняла, что последняя фраза была шуткой, и, наконец, Бет оставила меня на этом уроке в покое. Но расспросы возобновились, стоило прозвенеть звонку. Мы высыпали следом за другими учениками, которые не были такими же, как мы, на улицу.

— Никогда не думала, что буду отличаться от них.

Я проследила взглядом за другими школьниками. Неожиданно и я почувствовала, насколько мы от них отличаемся.

До ланча было еще далеко, но все же мы уселись с Бет на улице, стараясь не замечать холодного пронзительного ветра, и вытащив два яблока, я одним поделилась с ней.

— Ты уверена, что я могу это есть? — Бет покосилась на одно из двух сочных яблок. — Я с утра так ничего и не ела, не зная можно ли. А теперь все что угодно готова слопать. Только вот…

— Думаю, что можно. Некоторые волки, которые живут в пустынных местах, едят дыни и арбузы, чтобы утолить жажду. Да и вообще, ты знаешь, что волки всеядны. Скорее всего, яблоко тебе не повредит.

Она с радостью взяла его в руки, и, покрутив, сначала поднесла к носу.

— Никогда не слышала, чтобы яблоки так пахли — столь сильно и ароматно.

Я принюхалась к своему, но оно не пахло как-то иначе, чем всегда. Я, не раздумывая, откусила, и принялась жевать, надеясь, что еда заставит Бет ненадолго замолчать. Я боялась себе представить, какие еще вопросы начнет задавать она.

— Зима будет поздней! — вдруг изрекла Бет, провожая задумчивым взглядом двух девочек, одетых все еще в легкую осеннюю одежду. Мы тоже не были с ней одеты слишком уж тепло — я в серое шерстяное пальто военного типа, которое почему-то всегда ее раздражало, а сама Бет в расстегнутую салатовую куртку с резинкой на талии и надписью на спине: «Не проходи мимо». И обе без шапок, о чем я сейчас очень сожалела — уши наверняка уже покраснели, и еще чуть-чуть на таком ветру, наверняка простужу их. А вот Бет даже не застегивала куртку, а под ней была всего лишь одна футболка, изображающая Барби без головы — готичная вещь, сообщающая, что Барби пустоголовые!

— Почему так думаешь — я наморщила нос, пытаясь понять ход ее мыслей.

— Если скажу, что хвост ломит, поверишь? — усмехнулась она, и я невольно усмехнулась в ответ. Если Бет уже начинала шутить по поводу своей участи, то ей значит нравиться мысль быть оборотнем. А что будет после сегодняшней ночи?

— И это так?

— Конечно, нет, смотрела прогноз погоды с утра, когда родители завтракали.

Теперь я рассмеялась по-настоящему. Чувство юмора у Бет явно улучшилось. По сравнению с тем, какой она была раньше. Бет ранее можно было назвать честолюбивой и правильной пай-девочкой, которая для родителей создает видимость правильного ребенка. А теперь, кажется, начала высвобождаться более бунтарская ее часть.

Во-первых, в ней появилось какое-то незнакомое мне до сих пор самодовольство, и конечно, что-то такое дикое и незнакомое, что она была готова выпустить наружу.

А во-вторых Бет действительно стала многим более притягательной, даже будучи девушкой я не могла этого не почувствовать, как и парни в нашей школе. За время перемены к нам пошло парней шесть, и это только те, что решились, а ведь были и такие, которые стояли в стороне, и глазели на нас, выпучив глаза.

За всем этим со стороны так же наблюдал еще кое-кто. Сеттервин со своими «подругами», находились в двух лавочках от нас, и наверняка они не могли слышать, о чем мы говорим, но я видела, как ей не нравиться такое внимание по отношению к Бет.

— Как думаешь, — внезапно сказала мне Бет, качая головой в сторону Сетти. — Как долго хватит ее терпения? У меня такое ощущение, что каждый парень, который подходит к нам, так или иначе, кажется ей ее собственностью.

— У Сеттервин была надежда, что ты станешь ужасно выглядеть после больницы. Что появятся шрамы пересекающие лицо и тому подобное… а тут неожиданно появилась ты, да и еще выглядишь очень… привлекательно. Ты украла внимание тех парней у нее.

— Не думаю, что это смертельно — переживет, — снова эта самодовольная улыбка, странно смотрящаяся на мягких чертах лица Бет.

— Можно подумать Сеттервин это так просто оставит, — отозвалась я, тоже украдкой рассматривая, как все больше зеленеет от зависти лицо Сеттервин.

Я знала, как это мелочно видеть мучения Сетти, и все же почти упивалась ими. Одно дело я — ее до сих пор злит, что Калеб выбрал меня. Но Бет, она ведь была ее другом продолжительное время, как может Сеттервин ненавидеть ее?

— Да что она может мне сделать? Сплетни — этому уже вообще никто не удивляется, а в остальном она трусливая и жалкая, только почему я когда-то считала ее доброй и отзывчивой? Как она могла так измениться?

Я доброжелательно посмотрела на Бет. Ее темно-шоколадные глаза, стали немного влажными от сожаления о потерянной дружбе. Привлекательное лицо, с чистой яркой кожей смотрело на меня вопросительно.

— Не обманывай себя — люди не меняются, они просто тщательно скрывают свое настоящее я. По крайней мере, так явно было с Сеттервин.

— Неужели мы в действительности не знаем тех, кого любим?

— К сожалению нет. Сколько лет Калеб был твоим другом, но ты так и не поняла кто он на самом деле. А я? Ты приходила ко мне домой, и не заметила того, кем являются мои родители, разве не так?

— Нет, — выдохнула Бет. Ее веки тревожно затрепетали, накрывая натруженные глаза.

— Лучше одень очки — тебе нельзя перегружать глаза. Это может плохо сложиться на твоем здоровье.

— Знать бы, что вообще может повлиять на мое здоровье. Как думаешь, как долго живут оборотни?

— Думаю, что не меньше, чем вампиры, это точно. Стоит спросить об этом Грема или моего отца.

— Ты так говоришь о Греме, словно он твой друг, — шокировано глянула на меня Бет.

— Это не так, и думаю вскоре, и вы с Теренсом станете называть его подобным образом.

Бет недоверчиво рассмеялась.

— А что у них с Евой…?

Я так и не успела что-либо ответить, как свет перед нами закрыли три фигуры, которые еще недавно сидели в отдалении двух лавок.

— Привет Бет, как я рада, что ты, наконец, здорова!

Скольких же усилий приложила Сеттервин, чтобы ее улыбка вышла такой искренней? Но ни меня ни Бет она не обманула. Вся поза Сеттервин сочилась враждебностью.

— Ты просто восхитительно выглядишь — не знала, что в больницах так оздоравливают!

— Ну как же, просто обалденно оздоравливают, — цинично в тон ей отозвалась Бет. Лицо Сеттервин тут же потемнело.

— Почему ты такая враждебная, мы же просто хотели поздороваться?

— Сеттервин, ты что вообще нас за дур принимаешь? По-моему это ты перед той поездкой в Серые леса распускала обо мне и Теренсе грязные сплетни. А теперь ты не с того ни с сего столь доброжелательна. Дам тебе совет, не лезь ко мне, а еще лучше возвращайся в ту занюханную нору, где ты сидела, пока не уехала Оливье.

Сеттервин явно не ожидала от Бет такой враждебности, как впрочем, и я. Волнение Бет проступало столь очевидно, что ее сознание, чуть не сбило меня с ног резким нокаутом. От внезапной головной боли, я едва могла смотреть на троицу перед собой. Удержать около себя Бет не было сил.

— Я смотрю, ты о себе многое возомнила Бет Фослер? Думаешь, что все неожиданно кинулись к тебе, и ты уже королева школы? Так вот не стоит задирать нос, — вот теперь проступило настоящее лицо Сеттервин. Она злобно и кисло скривилась, от чего казалось, что у нее косят глаза, и тут не помогала даже модная прическа, которая, как я считала до недавнего времени, так ей шла.

— Да что ты говоришь? А то, что ты сделаешь? Еще придумаешь какие-нибудь сплетни — да это вообще никого не удивляет. Наложишь кучу у меня перед дверьми и подожжешь? Это о многом расскажет — например, о твоем умственном развитии. Или подожди, может, ты расплачешься — о, ну меня это не проймет, потому что ты злобная, ни кому не нужная глупышка, которую никому не будет жаль.

— Не знаю, не знаю, — и хоть было видно, как Сеттервин задели слова Бет, она пока что не собиралась рыдать. — Я вполне могу отбить у тебя парня, а начну с того, что расскажу, как ты заигрываешь с мальчиками в школе. А в подтверждение покажу ему вот эти вот фото.

Сеттервин развернула к нам экранчик своего модного телефона, и мы увидели фото хорошего качества, где сижу я и Бет, и только возле нас сменяются один за другим парни, и почти к каждому Бет улыбается очень откровенно, почти зазывно.

Чутье подсказывало мне, что сейчас что-то произойдет. Бет напряглась и вытянулась, словно забыла, в каком она обличье. Ее поза была похожа на ту волчью, что я видела в книгах по биологии.

Сеттервин каким-то остатком мозга поняла, что сейчас будет не просто драка. Сейчас ее будут бить, и вряд ли ей кто-то поможет, так как Бет выглядела как сомнамбула. Очень агрессивная сомнамбула.

Подружки Сеттервин тут же испуганно отступили на шаг, а Сетти, надо отдать ей должное, едва удержалась на месте, хотя даже мне стало страшно, когда я посмотрела на Бет. Интересно, заметил ли хоть кто-то из них, как пожелтели глаза Бет? Даже если так, придется потом назвать их психопатками, чтобы скрыть такой вот промах.

Я, теряя свое самообладание и подавляемая разумом Бет, едва могла нащупать в ее сознании, ту часть Бет которая не являлась животной. И все же пока что подействовать на нее не смогла.

— Я ведь тебя предупреждала про карате? — мягко спросила Бет, и это заставило Сеттервин испугано вскрикнуть и побежать прочь. Плохой выбор. Бет тут же кинулась за ней вдогонку, и, поймав за волосы, резко дернула на себя. Увеличившаяся сила Бет, сделала этот рывок каким-то просто нереальным, отчего голова Сетти на миг дернулась в воздухе и вся она полетела на землю.

Я растеряно обернулась в сторону подруг Сеттервин, но они тоже испугано удирали, а остальные школьники даже и не собирались отрывать Бет от Сеттервин, уже изрядно побитую, поэтому мне пришлось кинуться в этот комок. Я тут же получила от Бет оплеуху, она в это время собиралась хорошенько отхлестать по лицу Сеттервин, и я попала как раз под размах. Я видимо отключилась на долю секунды, и поняла, что лезть под руку разгоряченной Бет не стоит, потому отползла в сторону, но и просто смотреть на то, как Бет методично мстит Сеттервин, я не могла. И у меня был в запасе один способ, с помощью которого я могла попробовать повлиять на Бет.

Я заглянула в ее сознание и вдруг поняла, что почти ничего человеческого в данный момент там не было. Волчий дух бушевал в ней, а сама испуганная Бет, была загнана этим зверем в маленький уголок своего рассудка.

«Бет, останови это!», — заговорила я с ней.

«Рейн, я не могу, я боюсь».

«Это твое тело и твое сознание, Бет, останови это! Иначе с Сеттервин случится что-то ужасное!»

Бет боялась, я чувствовала ее страх, но она несмело возвращалась в тело, которое я именовала Бет. Когда она снова посмотрела на все осознано, Сеттервин уже стонала, кричала и плакала, а через двор к нам бежало несколько учителей.

Так как Бет остановилась и перестала ее удерживать, Сеттервин воспользовалась этим, чтобы подняться и подбежать с криками к учителям.

Те тут же оценили ситуацию, перепуганное лицо Сеттервин, отстраненное Бет, и мое, вполне осознанное и немного окровавленное, потому что рука Бет оставила на щеке ссадины.

— Вы с ума сошли, устраивать драку в школе! — закричал мистер Чан, и я поморщилась от его визгливого голоса, потому что рядом так же противно всхлипывала Сеттервин. По крайней мере, не наигранно, ее лицо тоже урывали кровавые полоски, одежда была порвана, свисали клоки волос, вырванные видимо Бет.

— Это все она! — заголосила Сеттервин указывая на Бет, — А Туорб ей помогала.

Вот этого делать не стоило. Как только Сеттервин соврала, Бет снова взвилась на ноги с криком:

— Ах ты, лживая овца!

Бет кинулась с такой силой и скоростью, что просто снесла мистера Чана прикрывающего Бет собой, и поэтому он тоже получил ощутимый удар. С них ее сняли учитель труда и химии, но я даже не пыталась что-то сделать, потому что теперь Бет действовала явно осознанно.

К нам подошел директор школы, он помог мне подняться, и отряхнул, а также дал свой платок, чтобы я приложила его к кровоточащей щеке.

— Надеюсь, вы сможете мне рассказать, что произошло мисс Туорб? Мне кажется вы тут самый трезвомыслящий человек из всех троих?

— Я постараюсь, сер, — едва выдавила я из себя, и сопровождаемая возбужденными взглядами и цоканьем телефонных камер, проследовала за директором, а Бет и Сеттервин повели в медпункт.

Только спустя три часа мы ехали домой. И я не знала то ли мне смеяться, то ли злиться.

Бет негодовала.

— А тебя-то за что наказали, ты ведь пыталась помочь?!!

— Я тоже полезла в драку, а нужно было, как те две трусихи бежать за учителями!

— Но ты тоже пострадала.

— От тебя, — поправила ее я, — но я сказала что это меня в драке ударила Сеттервин, не думаю что она сможет доказать обратное, и все же мне неприятно было врать.

— Да, я понимаю, извини. Просто перед глазами все потемнело, я совсем потеряла ощущение себя. Поверь, Сеттервин бил кто-то другой, а не я. Ты мне веришь?

Бет постаралась заглянуть мне в глаза, но это было трудно сделать, так как я следила за дорогой.

— Верю. Я-то тебе верю, но я же не могла сказать директору, что это в тебе юный оборотень бушует.

— Конечно. Он бы подумал, что ты сошла с ума.

— Да нет, меня скорее свели с ума, — устало отозвалась я.

Царапины на лице саднило, и пластырь, прикрывающий их, меня явно не приукрашал. Я посмотрела в очередной раз в зеркало заднего вида и нахмурилась. Бывает же такое!

— Но во второй раз ты явно была в себе, — напомнила я ей вновь.

Бет смутилась. На лице проступил румянец, такой пунцовый, что она была похожа на свеклу.

— Она ведь на тебя наговаривала, тут уже я не смогла удержаться.

— Да уж, и теперь мистер Чан тебе очень благодарен за растянутое плечо, или что у него там.

Бет хихикнула, и я тоже не удержалась. Даже не смотря на новость про наше наказание, мы обе были в приподнятом настроении. Хотя я уже подозревала, что нас ожидает дома.

— Зато есть и положительный факт — меня на время наказания отстранили от волейбола, хоть немного отдохну, особенно если учесть что в ближайшие две недели, я вряд ли смогу нормально выспаться.

Взгляд Бет снова стал виноватым, но самое тяжелое то, что я ее не могла обвинять, она теперь не контролирует себя, если вдруг вспылит, я не смогу ее просто оттянуть или забрать. Бет явно стала сильнее, даже мужчин.

— А знаешь, после такого, мне уже не очень весело от осознания того, что я оборотень. Что сегодня будет дома, даже думать страшно. Папа, скорее всего, просто скажет: «Твоя сестра такого бы не сделала», а мама будет причитать: «Что подумают обо мне в церковном комитете?! Как я могла вырастить подобную дочь!?»

Я снова улыбнулась, Бет расписывала реакцию родителей очень смешно, и правдиво.

— Тебе должно быть весело — ведь Сеттервин тоже наказали! — постаралась ее поддержать я.

— О, ну это действительно положительный факт. К тому же она теперь вряд ли ко мне подойдет ближе, чем на пять метров.

— Нужно будет об этом помягче рассказать Еве, она не любит, когда кто-то жестоко обращается с людьми. — Добавила я, и тут же затихла. Подходящим словом было «не любила», потому что Ева, пока что не очень напоминала нашего друга.

Но Бет не заметила моей заминки.

— Как думаешь, что скажут твои дома — меня не накажут, те как их…?

— Семьи? — удивилась я. Как странно, что Бет подумала о таком. — Не думаю. Мои родители как твои кураторы, наверняка не обязаны сообщать обо всем.

— Уф, а я-то уже начала переживать!

Что странно дома никто не был зол. Конечно, им очень не понравилось, что на мне присутствует запах свежей крови, и однозначно, что такое случилось. Но все же все отнеслись с пониманием.

— Ты молода, и это нормально, станет легче после сегодняшней ночи. Ты встретишься со своим волком, живущим внутри тебя, и тогда, надеюсь, тебе станет легче его контролировать. Как и свой гнев.

— Мне жаль, что и Рейн пострадала из-за меня, — Бет действительно выглядела расстроенной, это трудно было не заметить.

— Это все нормально, — успокоил ее Грем.

Мои родители решили выйти, чтобы не смущать Бет еще больше. Остался только Грем, к сожалению Калеб еще не вернулся из Лутона, и мне не кому было пожаловаться на все перипетии этого дня.

— Ты уже становишься волчонком, просто ты не совсем понимаешь перемены.

При слове «волчонок» Бет нахмурилась.

Грем, осторожно похлопал Бет по плечу:

— Прости, прожив столько лет, я уже и забыл, какой ход мыслей у новичков — вы еще совсем не перешли от ощущения себя человеком, до осмысления стадного Зова.

Не знаю, что больше всего задело Бет, то, что она уже не человек, или то, что ей присущ стадный Зов. Я хихикнула, за что получила полный ярости взгляд неожиданно пожелтевших глаз Бет. Я не успела опомниться, как лежала навзничь придавленная телом Бет. Но она тоже уже опомнилась, и неловко скатываясь с меня, начала вытирать злые слезы стыда и ненависти к самой себе.

— Это нормально, тобой уже начинают владеть инстинкты.

Бет дернулась будто бы от пощечины от этих слов. Мне стало невыносимо ее жаль. Боль и сочувствие раздирали мою душу. Но пожалеть сейчас Бет, было бы худшим поступком за всю мою жизнь.

— Просто успокойся, — решительно сказала я ей, даже не давая усомниться, что во мне нет обиды на нее. — Ты же видишь, что происходит, когда ты так ярко на что-то реагируешь?!

Бет подавлено кивнула. Да уж, для одного дня ей действительно было слишком много.

— Лучше поеду домой, выслушивать своих родителей. Но как мы встретимся?

— Мы за тобой придем, — пообещал ей Грем.

— Сомневаюсь, что родители отпустят меня ночью на шабаш!

— Это не шабаш, — усмехнулся Грем смущенно, — но я не думаю, что твои родители вообще будут об этом знать.

— А как же я выйду? — Бет непонятливо уставилась на нас.

Я развела руками, мол, и сама ничего не знаю. Грем загадочно улыбнулся:

— Есть способы. Доверься нам.

— Это звучит жутко, — призналась Бет.

— Не переживай. Ничего плохого.

Я проводила Бет к двери, но не стала отвозить, она хотела пройтись, подумать и остыть. Остыть, это было как раз то, что ей нужно. И мне тоже.

После драки я выглядела не очень, о чем напомнили смешливые взгляды Самюель и Терцо, возившихся с малышами в гостиной. Грем уехал почти сразу же после ухода Бет, чтобы сменить Прата.

Я ненадолго присоединилась к родителям и малышам. Но Самюель почти тут же ушла. Ее задумчивый скованный взгляд все время обращался к белому пластырю на щеке, и от этого я чувствовала себя отвратительно. С ее уходом легче не стало, от тревоги сердце будто бы переворачивалось внутри меня.

Потратив на близнецов больше времени чем планировала, я все же смогла вырваться, для того чтобы поесть, помыться и переодеться. Цепкие ручки Сони и Рики не отпускали меня, к тому же возле них было приятнее сидеть, чем томиться в ожидании приезда Калеба.

Вскоре я все-таки поспешила наверх, на скорую руку вымылась, и тщательно просушила волосы, стараясь придать им объем. Но вот в выборе одежды у меня было ограничение: мы же ночью собирались идти в лес. Потому я достала свои любимые штаны милитари, которые так ненавидела Бет, и надела серую футболку с клетчатой рубашкой. Сверху батник на молнии, потому что ночью будет явно холоднее, чем днем, а значит, одной куртки будет мало, чтобы противостоять ветру. Сегодня не было дождя, но я-то знала, какая на самом деле мокрая земля в лесу, пропитанная многодневными дождями.

Вернувшись в ванную, я тщательно обработала щеку йодом, а сверху заклеила свежим пластырем. Я надеялась, что йод заглушит запах крови, потому что по реакции Самюель были понятны ее ощущения. Прат и Грем вели себя как обычно. А вот что насчет Калеба… иногда он мог реагировать неадекватно. Если вспомнить некоторые случаи из прошлого года…

Я не стала тратить на уроки много времени, к тому же делать их стало затруднительно, когда Самюель принесла близнецов. Два тайфуна в комнате, среди моих вещей, не позволяли достаточно сконцентрироваться на химии. Написав одну из двух лабораторных, я отставила тетрадь в сторону. И тут же вспомнила об обещанном домашнем задании для Бет. Ей нужно наверстывать пропущенное. Только какой смысл в том, чтобы писать его для нее, если мне и так придется помочь Бет.

Калеба все еще не было, даже когда я все-таки вернулась ко второй лабораторной, и успешно начиркала в ней, вот радости-то у учителя будет! Ожидание становилось просто не выносимым, близнецы оставались единственной утехой в доме, где мое появление в комнате вызвало бы плохой ажиотаж, учитывая мой лейкопластырь.

Я взялась читать просто от безысходности. Чтобы близнецы не скучали я декламировала стихи По вслух, они слушали очень внимательно, прислушиваясь к моей интонации. Будто бы так могли понять о чем я читаю. Одетые в идентичные голубенькие пижамки, они почти не отличались, только вот волосики у Сони были по светлее и, конечно же, длиннее, ни один мужчина в доме не позволил Самюель запускать Рики хвостики. Когда улыбалась я, смеялись и они. Не знаю, сколько так прошло времени, но неожиданно я почувствовала, что за мной наблюдают.

Облокотившись о дверной косяк моей полузакрытой двери, стоял Калеб. На меня словно волной обрушилось ощущение теплоты. Покоя и чувственности, стоило увидеть его глаза, потемневшие, искрящиеся, будто бы обхватывающие меня с ног до головы в теплую пелену. Он смотрел, не отрываясь и не моргая. А я пыталась целиком охватить его высокую фигуру, как призрак внезапно выросшую в моей комнате. Но его красота и аромат, который медленно накатывал на меня, не давая усомниться в его реальности, и подлинности. И это не мое изголодавшееся сознание выдумало этот образ — это был Калеб. Я мысленно сфотографировала картинку, чтобы вспоминать ее, когда Калеба нет рядом.

Он убрал непослушные смоляные волосы с гладкого идеального лба пятерной, и тем самым разрушил очарование этой тишины, когда я все еще сомневалась, стоит ли Калеб в моих дверях.

— Ты давно здесь? — я говорила шепотом, потому что Соня и Рики уже успели прикорнуть на моей постели. Мой голос от волнения сел, под взглядом Калеба я краснела.

— Нет. Лишь заглянул. Стоит как-нибудь вас нарисовать, так вот вместе. Они просто замечательные модели для позирования.

Его тихий чарующий голос приводил меня в смятение. Сердце тут же ускорилось в ответ на его интонацию. Я соскучилась так, будто бы не видела его вечность. Глаза Калеба говорили о том же.

— В любое время, — невпопад ответила я, смутно понимая, как это звучит. Но почему-то Калеб все еще не заходил в комнату, а губы уже покалывало в предчувствии поцелуя, поэтому я нервно облизала их. Глаза Калеба проследовали за этим движением, но тело его осталось на месте.

— Йод? — констатировала он обреченно. — Хорошая идея, но я все еще ее чувствую. Самюель тоже держится подальше от тебя.

Кровь. Я так надеялась, что к его приходу, рана хоть немного затянется. Не стоило даже мучиться от боли, покрывая ее обжигающим йодом.

— Так и останешься там? — переспросила я.

— Пока что да. Но я и так вскоре уйду. Мне нужно домой. Встретимся через час у вашего дома.

— А родители?

— Они к тому времени уже уедут с Гремом и Евой. На них лежит ответственность забрать Бет и Теренса.

— А близнецы с кем останутся? — из-за болезненного восприятия моей крови и разбора того, что случилось в школе, никто так и не рассказал мне о расклад на вечер.

— Прат уже здесь. — Калеб насмешливо скривился, видимо живо представляя себе лицо Прата. — Как он мне только что сказал: «Няня прибыла». Насколько я его не люблю, но не могу не посочувствовать — Прату в вашем доме досталась не завидная роль.

Зачем он говорит о Прате, когда знает, как мучительно я хочу его поцеловать?

— Мне пора, — после минутного молчания и нашего тяжелого переглядывания, скал он.

— Через час? — сказала я таким жалобным голосом, что Калеб не мог не улыбнуться.

— Через час, — подтвердил Калеб, его глаза говорили о многом, и о том, что он не сказал.

Комната стала такой пустой с его исчезновением, словно его здесь и не было. Сердце тоскливо защемило. Если бы не приятная тяжесть близнецов, я бы тут же расплакалась. Хуже, чем его отсутствие, было вот такое расстояние. Калеб даже не мог заставить себя подойти ко мне. Неужели кровь с какой-то незначительной ранки действительно так сильно влияет на него? За сегодня я впервые была по-настоящему зла на Бет, за то, что ввязалась в драку. Из-за царапин, и без того короткие встречи с Калебом, стали еще короче. Хотя, если учесть то, что эту ночь мы проведем вместе, оставалось хоть какое-то утешение. Но как тогда Калеб будет себя чувствовать? Будет ли кровь приносить ему такую же боль?

Грем и Ева появились вскоре после его ухода, и тут же уехали, даже не заходя в дом, следом за ними уехали мои родители, взяв не показную машину Терцо. Дом будто бы сразу же опустел, потому что пока были родители, я хотя бы чувствовала, как они говорят и смеются внизу, теперь же только Прат где-то притих, не желая показываться.

Но Прат поднялся ко мне буквально через десять минут. Когда он зашел, я не обратила на него внимания, но рядом на столике появилась кружка чая, что меня, конечно же, удивило. Я принюхалась к чаю с сомнением, но лишь уловила запах жасмина, мяты и ромашки.

— Никак решил меня отравить?

Я посмотрела на Прата, застывшего со спрятанными в карманах руками. Он не смотрел на что-либо и не двигался, а скорее прислушивался к своим ощущениям, выждав минуту-другую, он расслабился и прислонился к компьютерному столу, будто бы у меня не было куда сесть.

— Неа, эти запахи всегда перебивают для меня запах крови.

— О, ужас! Все сегодня ведут себя так, словно меня вываляли в помоях! — всплеснула руками я, и Соня, тут же проснувшись, захныкала. Я раздосадовано замолчала, понимая, что мне не стоит на них злиться, я вовсе не понимаю, что им приходиться терпеть.

— Ты сегодня буйная. Не из-за того ли, что твой мальчик ушел так быстро? — иронично усмехнулся Прат, осторожно забирая от меня Рики. Тот даже не шевельнулся. Я с тяжелым вздохом подняла все еще хнычущую Соню со своей кровати и последовала за Пратом в детскую. Его плечи как всегда вздрагивали от сдерживаемого смеха.

Оказавшись в своей кроватке, укрытая любимым одеялом, Соня тут же успокоилось. Ее руки нащупали мягкую игрушку, и сон вновь вернулся к маленьким глазкам. Я посмотрела в сторону кроватки Рики — Прат с необычайной любовью уложил его. Что бы я ни думала или знала о Прате, он действительно любил малышей, как и любил меня. Пока я не стала старше. Но к нам, всем остальным в семье, он относился однозначно жестоко.

— Я не буйная, — наконец смогла оправдаться я, когда мы вернулись в мою комнату. Чай как раз остыл до нормальной температуры, когда его можно было пить.

— Ой, да не надо мне этих твоих рассказов. Я уже и так знаю, что было в школе. Волчонок не сдержалась, и отделала твою навязчивую подружку Сеттервин. Хотя не могу ее обвинять — Сеттервин та еще прилипала, — Прат самовольно занял мою кровать, поэтому я села в кресло, со стороны глядя на то, как его кроссовки покоятся на моем покрывале.

— Не называй ее так!

— Она и есть прилипала! Этого ты не можешь отрицать, — скривился Прат, когда я выдернула из-под него свою кофту. Когда он говорил, то часто добавлял к своим аргументам жестикуляцию, вот и теперь вспоминая о Сетти, он сделал странное движение напоминающее отвращение.

— Да я не о Сеттервин, я о Бет! Ей это не нравиться, — раздраженно заметила я, складывая разбросанные вещи, и причиной этому было не присутствие Прата, а то, что мне просто не чем было заняться.

— Боюсь, вот этого я изменить не могу. Волк он и есть волк, а она к тому же вообще волчонок. Опасный волчонок с неконтролируемыми гормонами. Вот ее дружок поумнее будет, и посильнее.

— Скажи, — я отставила на миг вещи, — а она может причинить тебе вред?

Прат усмехнулся понимающе, понимая, что я имею ввиду.

— Если только ударить по моему самолюбию.

— Ну, это и есть твое самое болезненное место — нужно ей об этом рассказать.

Я глянула на часы, время встречи с Калебом приближалось.

— Убери потом кружку, пожалуйста.

Я принялась обувать высокие сапоги. Подобные тем, что носят на фермах, потому что они не промокали, а также достала шапку и широкий шарф. Буду похожа на снеговика, это точно, решила я.

— Вот скажи, — Прат приподнялся на кровати, чтобы посмотреть, как я завязываю шарф. Его тон и взгляд заставили меня остановиться и прислушаться. — Когда ты успела вырасти? Неужели и Рики с Соней вырастут так же быстро?

Я смутилась такому странному вопросу, но тут же вспомнила когда видела, уже такое выражение лица у Прата.

— И когда он приезжает? — я тут же посмотрела на него, уперев руки в бока.

— Кто? — лицо Прата наглухо захлопнулось, стоило ему понять, что я действительно понимаю, к чему он клонит. Он резко вернулся в лежачее положение, врезавшись как камень в мои подушки, от чего воздух на миг взметнул его волосы облаком, и накрыл глаза и большую часть лица.

— Ты забыл, с кем разговариваешь, Прат? Я тебя прекрасно знаю, и знаю, когда у тебя появляется такой взгляд и это виноватое выражение лица. Его вызывает только одно — приезд Ричарда. Так, когда он приезжает?! — с расстановкой сказала я.

— На этой неделе, — как ни странно, Прат не стал выкручиваться. Он уже откинул волосы с лица, и его правильные скулы проступали под глазами, но, к сожалению, не могли покраснеть, как у человека.

— С чего вдруг? Я думала, его вызовут только в том случае, если начнутся проблемы, но ведь все спокойно.

— Это мое наказание назначенное Семьей, за то что я был так не осторожен с Евой, от чего мог пострадать Претендент — то есть ты.

— Что?! — я глупо уставилась на Прата и расхохоталась. Интересно только, откуда семья узнала, что Ричард был единственным в мире существом, который действительно мог контролировать Прата.

— Неужели в доме, наконец-то, будет покой!?

Прат скривил свое красивое точеное лицо в легкой ухмылке, от чего я поняла, что ему не так смешно, как мне. Он угрожающе помахал мне подушкой, но я лишь схватила рюкзак и выскользнула из комнаты. Приезд Ричарда, был поистине одной из самых лучших новостей за долгое время. Теперь, когда он будет здесь, Прат уже не сможет вести себя гадко. Но вряд ли это принесет удовольствие Ричарду.

Улица безмолвствовала, где-то в городе было слышно, как шумят машины, а в доме напротив, у сестер Стоутон, горел свет. Но когда я остановилась у въезда в наш двор, то оказалось в неосвещенной части. Постояв так, я начала различать много второстепенных звуков, которых раньше не слышала, и от этого зябко ежилась. Проверив, нет ли рядом чужих сознаний, мне удалось немного успокоиться.

Вскоре я начала замерзать от отсутствия движения, пребывая на одном месте. Но вот где-то далеко заурчал звук машины, не просто машины, а джипа, джипа Калеба. Я даже запрыгала на месте от радости.

Калеб остановился около меня, и, заскочив в машину, я радостно встретила не только Калеба, но и тепло салона.

— У тебя совсем холодный нос, — притянув меня в страстном поцелуе, от чего мои замерзшие губы едва не растрескались, пожаловался Калеб.

— А кто виноват? — возмутилась я, отогревая руки около печки, — я уже здесь минут 10!

— Прости, кое-что нужно было сделать.

— Что?

Лицо Калеба приобрело загадочное и даже несколько хитрое выражение. Он протянул руку назад, неотрывно глядя на меня, и вытащил оттуда небольшую картину, еще сырую и не обрамленную, и когда он ее держал, то запачкал руку.

— Я тебе ее пока что не отдам, но это мой подарок на нашу годовщину.

Калеб включил свет, и перед моими глазами появилась картина того, как я лежу на кровати, а рядом со мной Соня и Рики, но они не спят. Их синие глаза открыты и смотрят на кого-то в дверях, так же как и я. И этого кого-то видна одна рука, со знакомыми мне длинными пальцами.

Я совсем не хотела плакать, но слезы невольно выступили на щеках. Я напрочь забыла о нашей годовщине за всем происходящим, но Калеб помнил.

— Я люблю тебя, — прошептал мне Калеб.

— А как же Единение? — улыбнулась я сквозь слезы. Я знала, что слово любовь звучит для Калеба банально.

Калеб отложил картину и обнял меня чистой рукой.

— Оно всегда между нами.

Я достала из кармана влажные салфетки и смущенная его близостью вытерла пальцы Калеба от краски. Но запах растворителя смешанный с масляными красками продолжал витать в воздухе, немного разбавленный спиртовым запахом салфеток. Отложив салфетку, я откинула его на спинку кресла, и сама перелезла на его колени верхом.

Калеб тут же тяжело задышал.

— Нам нужно ехать, — осипшим голосом скал он, но его глаза следили за мной с повышенной нервозностью. Он ожидал, что я буду делать.

— Три минуты ничего не изменят, а я тоже хочу тебя поздравить.

Теперь мне было все равно, как я выгляжу с глупым белым пластырем на щеке. Смешная ли, маленькая, красивая или нет, но я действительно любила его, а он меня, вот что было по-настоящему важным для нас.

Я сама взяла руку Калеба и поставила ее на свою грудь в ворот расстегнутой кофты. Даже сквозь ткань майки и рубашки можно было ощутить его прохладу, но я ничего не могла с собой поделать — это было именно то, чего я хотела в данный момент. Возможно, сейчас я играла роль роковой женщины, но то, что я чувствовала возле Калеба, было реальным.

Губы Калеба прикоснулись к моим осторожно и вовсе не страстно, а так, словно он впервые целует меня. Я вспомнила наш первый поцелуй в лесу, и как заплакала, не веря, что нужна ему, как вырывалась, а Калеб не хотел меня отпускать. С того времени прошел год. Неужели прошел всего год? А я все еще не могу до конца насытиться его присутствием и поверить что мы действительно вместе. Когда этот сон закончиться? — спрашиваю себя я, каждый раз, когда он прикасается ко мне.

Поцелуй заставлял дрожать, но рука Калеба так и не двигалась, от чего мне становилось немного грустно.

Мягко отстранившись от меня, Калеб сплел свои пальцы с моими, и закинул их себе за голову. Так мы стали ближе.

— У нас сегодня нет времени на то, чтобы отпраздновать это. Нас уже ждут, — напомнил мне он.

Уткнувшись в его шею, я тяжело вздохнула и это только усилило огорчение — его запаха, напоминающего запах леса после дождя, заставлял чувствовать неудовлетворенность. Я так много всего хотела, и близость с Калебом была лишь одной частью. Как приятно будет когда-то просыпаться возле него, даже если наши сны не будут продолжительными. Быть вместе постоянно!

— Ну, раз пора, тогда пора, — я перебралась на свое сиденье, и пристегнула ремень безопасности.

Калеб продолжал смотреть на меня. Его рука взметнулась быстрее, чем мои ресницы успели бы опуститься. Он нежно погладил костяшками пальцев кожу около пластыря.

— Ты должна себя беречь.

— Это просто случайность.

— Случайность, с мучительными последствиями, — нагнувшись ко мне, он провел носом у самой щеки, повторяя контуры пластыря. — И эта случайность уже начала затягиваться. Завтра будет не так плохо. По крайней мере мне.

Калеб вернулся к рулю так же быстро, но я этого не заметила, мое сознание провалилось в его манящую теплоту. Сознание Калеба было единственным, которое я старалась всегда блокировать, но теперь мне не удалось устоять перед искушением.

Мне с болью пришлось подавить вскрик удивления. Все внутри Калеба сжалось от боли, потому что запах крови витал так ясно и четко, и от него кружилась голова.

Теперь я могла себе представить, и то лишь приблизительно, скольких усилий моим родителям стоило просто сидеть со мной в одной комнате, а тем более когда-то укачивать на руках. А Калеб? Я пришла в ужас, он терпел невыносимую боль, когда не просто прикасался ко мне, а целовал и даже сидел рядом. Постаравшись, как можно быстрее ускользнуть от его боли, просто потому, что не хотела в нее поверить. Я была причиной его боли, а Калеб даже не хмурился, держался спокойно, не выдавая себя.

Мне хотелось хоть как-то загладить перед ним эту боль, но сказать «прости», было бы не только глупо и банально, а было бы подобно пощечине. И мне претила мысль, что придется рассказать о своем влезании в его сознание.

— Почему молчишь? — Калеб ласково взял мою руку, не боясь вести одной рукой. А я тут же подумала, скольких же усилий ему это стоило?

— Не знаю, что ожидать от ночи. День был сущим кошмаром. Я ведь пыталась оттянуть Бет — но об этом легче было подумать, чем сделать. Она меня откинула назад одним взмахом руки. Когда мне не удалось так ее остановить, пришлось пробовать с помощью своего сознания, и ты знаешь, мне удалось вытянуть ее обратно, чтобы она подавила зверя в себе. А так она даже не сопротивлялась ему!

Брови Калеба выгнулись:

— Что ты сделала?!

Он был так удивлен, будто бы впервые слышал о моих возможностях, что я даже рассмеялась.

— Попала в ее сознание и вернула назад Бет. Зверь, иначе и назвать его не могу, холодный и бездушный, почти поглотил все ее чувства, но Бет была там. Это не было слишком уж трудно, для нее скорее всего главным оказалось слышать мой голос. Идти к нему.

Калеб замолк, задумчиво глядя вперед, на его лице медленно проступила улыбка. Калеб покачал головой, будто бы не веря своим мыслям.

— Что? Почему ты улыбаешься? — я тоже невольно улыбнулась, дергая его руку, прям как Соня или Рики, желая получить ответ немедленно.

— Ты все-таки очень Особенная, — не без гордости заявил мне он.

— Почему?

Калеб мельком глянул на меня, чтобы понять, действительно ли я не понимаю, о чем он говорит.

— Понимаешь, когда у волчат начинается трансформация, им помогает или главная пара, или же тот, кто их укусил, держа мысленную связь, ментально направляя. Но у нас нет такой возможности, чтобы помочь Бет и Теренсу, мы надеялись, что может им самим удастся пройти трансформацию, чувствуя живых существ рядом. Но раз у нас есть ты, есть надежда, что тебе удастся им помочь.

— Ты хочешь сказать… — нахмурилась я.

— Боюсь, тебе нужно будет более активно поучаствовать в сегодняшней ночи. Хотя это может быть слишком тяжело для тебя.

— Нет, нет… — тут же спохватилась я, — Это будет интересно, мне бы хотелось знать… нет, понять их лучше. Думаю, тогда Бет тоже станет легче — мы ведь друзья. А с Теренсом все по-другому. Ему уже легче, чем Бет, я чувствую это, сравнивая их сознания.

— Ты заметила, что с начала нападений мы знаем о 4 девушках, и лишь об одном парне?

— Да, точно! Ева, Бет, Сани Стюарт и ее подруга, но только один парень — Теренс.

— Это объясняется тем, что у них в стае проблема с самками. Это потому что девушкам не дают необходимую помощь. Они тяжелее переживают Становление, и к тому же живут несколько меньше самцов — оборотней, они более подвержены отравлению серебром. Так же будет и с Бет — она очевидно слабее Теренса, и не только трансформация станет тяжелым испытанием, но и само превращение в волка.

— Но почему тогда они убили Сани Старт? Она была сильной, я это чувствовала. Явно кто-то из них сделал ей хуже.

— Мы ведь не знаем, что происходит в их своре. Подозреваю, что девушку метили в пару кому-то очень влиятельному, а другая девушка была нацелена на него, таким образом, она могла ее отравить. Или действовать на нее ментально. Хотя это вполне может быть и не так. Если бы знать о них больше…

— Даже и не думай, предостерегла его я, понимая, что скрывается за этим задумчивым взглядом.

Калеб посмотрел на меня потеплевшими глазами, как смотрят на глупого пушистого котенка, который выпускает свои маленькие коготочки.

— Нам наверняка придется с ними встретиться. Я почти уверен, что они не упустят двоих кандидатов — особенно таких как Теренс и Бет. Они уже готовая пара, к тому же достаточно молоды, и красивы, чтобы стать хорошим дополнением к стае.

— Почему ты так уверен? — я была требовательна, хотя и понимала, как это звучит с моей стороны. Когда Калеб говорил о красоте Бет, меня коробило от ревности. Я знала, почему Бет стала такой привлекательной сейчас, но она и раньше была не менее красивой, а Калеб с ней встречался.

Калеб посуровел.

— Потому что поступил бы так же как они. И, честно говоря, я понимаю, почему ты так их заинтересовала. Единственная причина, по которой Волчица, а как я понял она все же главнее, может отказать тому волку в обращении тебя, в том, что ты моя пара. Они понимают, что я не откажусь от тебя, даже если ты станешь оборотнем.

— А разве это было бы так ужасно?

— Это было бы не законно.

— Что именно?

— Оборотни и вампиры — нам не разрешают подобное смешение.

— Но почему? Что в этом такого? От такого союза ведь не будет потомства.

— Все сложнее. После нескольких таких случаев поднимались разговоры о том, чтобы прекратить Совет трех семей, и сделать нас равноправными. Но Бесстрастные не хотят уступать свое место главенства.

— Прям какой-то мексиканский сериал.

— Не то слово.

И хоть Калеб выглядел теперь отчужденным, его слова согревали мое тщеславие. Он не отказался бы от меня, даже если бы я стала оборотнем.

— Значит, смешанные пары не легальны. И что случалось с такими парами?

— Везучим удавалось спрятаться.

— А не везучим?

Тяжелый взгляд Калеба сказал мне обо всем, что я не хотела знать.

Мы подъезжали к нужному месту, и я перестала расспрашивать Калеба, видя, что ему сложно даже думать о таком. Как и мне представлять, что случалось с теми парами, было намного страшнее, возможной встречи моей семьи с волками.

Фары джипа Калеба и еще двух машин — моих родителей и Греема — освещали поляну в лесу. Теренс и Бет стояли, опершись на капот одной из машин, прижавшись друг к другу, она положила голову на его плечо, Теренс же разговаривал предположительно с Терцо. Светлые волосы Самюель я разглядела в метрах десяти от них. Мама видимо разговаривала с Евой, но отсюда ее лица я не видела. Где был Грем, оставалось загадкой.

Открыв дверцу машины, я выбралась наружу, не дожидаясь, когда это сделает Калеб.

— Где отец?

Я направилась к Теренсу и Бет, и тут же из темноты к моему шагу приравнялся Калеб. Я даже вздрогнула от его внезапного появления. Калеб улыбнулся и взял меня за руку. В его взгляде читался укор, мол «это ведь всего лишь я». Легко ему было так вот смотреть, а мне в каждом шорохе этого темного леса казалось, что рядом кто-то есть.

Теренс вяло кивнул куда-то в сторону темнеющей опушки.

— Побудь с ними, я сейчас.

Он кивнул Терцо, подзывая его, и они уединились с мамой, вскоре к ним подошли Ева и Грем. Компания вампиров выглядела так, будто бы группа поддержки какой-то спортивной команды — слишком красивые, чтобы быть фанатами, и слишком элегантные в спортивных костюмах, чтобы оказаться спортсменами.

— О чем они говорят? — Теренс повернулся к Бет, наверное, его слух еще не выровнялся, потому что даже мне были слышны отрывки слов Калеба. Почти все, о чем он говорил, касалось моей способности помочь Бет.

— О Рейн, она должна мне помочь.

Бет выглядела такой же флегматичной и усталой, а мне казалось, их должна переполнять энергия в первую ночь. Со стороны они выглядели какими-то болезненными. Время от времени на их лицах перебегала судорога, и я понимала, признаками чего это является.

— Ты можешь нам помочь? — Теренс был явно заинтересован.

— Я могу помочь Бет, тебе моя помощь не будет нужна. Ты готов.

Теренс горько усмехнулся, лицо Бет искривилось.

— Знаешь, — обратился ко мне Теренс, приподнимая голову. — Ночью, я еще надеялся, что они ошиблись, что все это неправда, но сны… сны о волках уже на утро убедили меня в обратном. Меня словно звали… и этот зов был просто не выносим, я не мог ему упираться, но и не мог пойти. Это кого-то разозлило. Я знаю это точно, но вот откуда не могу понять.

— Я тоже видела подобные сны, но они не были четкими, словно кто-то не мог ко мне пробиться за толстой снежной пеленой, — отозвалась Бет. — А что если я не смогу пройти трансформацию — я смогу остаться просто человеком?

— Я тебе помогу пройти трансформацию, так как получиться. Но тебе уже не быть просто человеком, — разве могла я ей сказать правду о Сани именно сейчас, когда она и так напугана.

К нам подошел Грем и мы оставили этот разговор. Его лицо в темноте выглядело опасным и ожесточенным.

— Что-то случилось? — встревожилась я.

— Свора следит за нами, но мне так и не удалось найти их. Пришлось вызвать еще и Прата. Он оставит Соню и Рики у сестер Стоутон. Будет здесь минут через десять.

— Нам это чем-то грозит? — я хотела выразиться по-другому, менее пугающе, но слова вырвались сами собой. Глаза Бет тут же уставились на Грема, Теренс постарался успокаивающе сжать ее плечи.

— Нет, насколько я понял, они не станут вмешиваться, желая посмотреть, сможем ли мы помочь Бет, они наверняка понимают, что Теренс сильнее. Они только наблюдают, и не приближаются к нам — очень разумно в их положении. Я насчитал не более трех волков, значит нападения не будет. Мы просто под наблюдением.

— Это что им, шоу на ночь? — взбесилась Бет, и в следующий миг ее тело содрогнулось, сгибаясь пополам. Она застонала. Я, слушая свои инстинкты, отодвинулась в сторону.

— Нам пора уходить, — около меня оказался Калеб. — Будь здесь, и минут через пять, пойдешь следом за нами. Не думаю, что тебе стоит видеть начало всего.

Я, тяжело дыша, согласно покачала головой. Бет к тому времени уже упала на колени, а за нею повалился и Теренс. Мне все еще не было понятно, почему вдруг все так резко началось, пока лунный свет не коснулся и моего лица. Луна взошла в полную силу, и, если бы не были включены фары у машин, она могла бы полностью осветить поляну.

Калеб поцеловал меня быстрым мимолетным поцелуем, которого я могла бы почти и не ощутить, так как губы замерзали от холода. Я неотрывно следила за тем, как с поляны сначала исчезла Самюель с Евой, а за тем Калеб, поддерживающий Теренса, и Грем, почти несущий Бет. За ними неслись болезненные звуки, издаваемые Бет. Мне хотелось закрыть руками уши и не слышать, как крики Бет становятся все сильнее и сильнее, Теренс же молчал.

Напротив меня встал Терцо. Он взял меня за плечи и заставил посмотреть на себя. Его лицо в желтом свете фар, казалось похожим на восковую маску — правильные черты лица, словно покрылись недвижимым пленом. В моих безвольных руках оказалась какая-то серебристая веревка — глянув вниз, я поняла что это хлыст.

— Мы не думаем что сегодня волки к нам будут приближаться, но ты должна все время это держать при себе. Через десять минут пойдешь за нами.

Я кивнула головой, хотя смутно понимала о чем он говорит. Тяжелый хлыст в руке, впервые заставил задуматься об опасности.

— И пока не найдешь Калеба, не пытайся попасть в мысли Теренса и Бет, чтобы не помешать.

На фоне тишины снова раздались крики боли и страха, но уже затихающие, а за ними странный рокочущий звук, напоминающий рык собаки. Живот скрутило от страха и ответственности. А что если я не смогу помочь Бет и она умрет так же как Сани Стюарт — обозленная и одинокая?

— Рейн, и если что-то случиться, кричи — кто-нибудь из нас услышит. Но мы обязаны пока что оградить тебя от этого. Через 10 минут, — напомнил он мне.

Терцо обнял меня, но я даже не проявила каких-либо эмоций — страх сковывал движения. Хлыст непослушно висел на моей кисти, а я не могла понять, как же буду с ним управляться. Его тяжесть неприятно сковывала.

Постепенно звуки, сопровождающие мою семью, стихли в отдалении леса. Я стояла одна, возле трех машин и не могла понять, что хуже — присутствие света фар или его отсутствие. С первым фактом было легче, так как свет разгонял темноту вокруг меня, успокаивал, но в нем я становилась отличной мишенью для любого, кто мог прятаться за деревьями; зато с выключенными фарами меня не так быстро увидеть, но в темноте я буду еще более безоружна.

Забравшись в машину Терцо, я отыскала фонарик, и минут пять уговаривала себя выйти из теплого безопасного салона. Но к этому времени 10 минут прошли, поэтому пришлось вытолкнуть свое тело наружу и направить его к опушке, где скрылись члены моей семьи.

Поколебавшись, я проверила, нет ли поблизости незнакомых сознаний, но наткнулась на сознания своих друзей-оборотней, и мне пришлось прекратить поиски, я все еще боялась потревожить их обращение.

Вступив в темноту леса, туда, куда не доходил свет фар, я не рискнула включить фонарик, возможно, потому мне его и не дали. Неясного, дымчатого света луны было достаточно, чтобы идти, вполне уверено. Постояв секунду-другую, я наугад шагнула вперед, понимая, что они вероятнее всего, должны были идти прямо. Смысла сворачивать не было, и к тому же мне казалось, что впереди виден просвет.

Когда мимо меня пролетело в темноте что-то быстрое, светлое и рокочущее, я, как последняя дура, упала на четвереньки и попятилась к большому раскидистому дереву, чьи ветки предположительно должны были укрыть меня в тени. Наступила тишина, и я могла слышать лишь шум своего дыхания и неровные скачки сердца. Пульс мой участился и я начала воспринимать темноту не только как собрание темных пятен, но и скрывающуюся за ней опасность. Снова мелькнула тень и я расслабилась, поняв, что меня напугала обычная сова.

Глупя девчонка! — укорила я себя. Но темнота по-прежнему оставляла место для моей фантазии. Иногда это плохо, если ее слишком много.

Снова найдя в себе силы идти, я почти столкнулась с Калебом, очевидно пошедшем на звуки, сопровождающие мое падение, и страх. Со стоном облегчения упав в его руки, я тут же выронила хлыст и фонарик, вцепившись в него мертвой хваткой.

— Тише, распугаешь всех зверей, а Бет и Теренсу нужно поохотиться, — ласково сказал Калеб. Его руки заставили меня почти насильно оторваться от него. Калеб внимательно посмотрел в мое лицо, — Все в порядке?

— Ну, если учесть, что я шла по темному лесу одна — то нет, — пробурчала я.

Ряды деревьев за его спиной, все еще пугали, хотя я и понимала, что возле него мне мало что будет угрожать.

— Где остальные? — спросила я, немного успокоившись, стоило вновь вернуться, в кольцо его надежных рук.

На секунду холодная ткань куртки неприятно остудила кожу на лице, но я быстро перестала ощущать дискомфорт. Стало почти приятно, потому что даже кожу под пластырем перестало покалывать.

— Терцо и Самюель следят за Теренсом, Прат и Грем с Бет.

— Жаль, что пришлось вызвать Прата, он плохая компания для Бет.

Я скорее почувствовала, как Калеб улыбнулся.

— Знаю, но что делать. Даже если волки не думали нападать, они могли бы изменить планы, будь нас меньше.

— Ясно, — отозвалась я, но чего-то явно не хватало. А где Ева?

— Она рядом, просто ты ее не видишь. Держится в тени.

— Разве не опасно, что она почти без контроля?

— Нет. Грем постарался насытить ее до предела. Она почти как пьяная от крови — готова заснуть на месте.

Мне было уютно и тепло в его руках, деревья закрывали от ветра, и не хотелось двигаться или что-то делать. Я и сама почти засыпала.

— Ты их чувствуешь? — спросил Калеб, разрушив тем самым мою сонливость. Этот вопрос мучил меня саму.

— Пока что нет. Я не пыталась еще попасть к ним, ждала, когда они трансформируются.

— Тогда можешь начинать, пока еще не заснула.

Я чувствовала, каким напряженным голосом говорил Калеб, но не могла понять, чего он боится.

— Не отпускай меня, — попросила я, и страх перед неизвестным охватил мое тело.

— Ни за что, — пообещал Калеб. Нежные губы коснулись виска, его дыхание было почти не различимо за холодом воздуха.

Я закрыла глаза, и вздохнула, и тут же почувствовала, как меня затягивает в чье-то сознание…

Темнота вокруг стояла непроглядная, но по запаху и звукам, долетающим ко мне вместе с ветром, я понимал, что в действительности происходит вокруг меня самого, намного лучше, чем мог увидеть. Глаза мои быстро привыкали к темноте, после обращения, но, еще не увидев Их, я почуял этот запах — почти родной и знакомый. Почти. Он беспокоил меня, заставлял волноваться, настораживаться. Я не знал почему они здесь. И от этого страх за своих возрастал.

Я застыл, вовсе не шевелясь, но и так понимал, что это бесполезно. Мой запах они уловили так же быстро, и быстрее меня поняли, что он означает. Точнее кого обозначает.

И пусть инстинкты вели меня в этой темноте, но разум мой оставался четким, и вовсе не подавлялся. Я понимал, что для меня они не должны быть опасны, все же Свора меня пугала. А что Бет? Сможет ли она не идти на этот запах, такой очевидный, сильный и манящий. Бет…она такая маленькая…наверняка испуганная…

В то же время, меня разбирало любопытство. Хотелось увидеть их, понять, как мы похожи, я же такой как они! Но осторожность заставляла меня оставаться пока что против ветра, и держаться в тени, как это делали Терцо и Самюель, родители Рейн. Хм, а интересно, Рейн сейчас со мной?! То, что рассказывала Бет о ней, разве может быть правдой?…

…Стоя в объятьях Калеба я улыбнулась. Он нагнулся ко мне и прошептал:

— Что-то случилось?

— Теренсу интересно, в его ли я сознании.

Теренс задергался, услышав наш разговор, потому что я так и не прервала с ним связь.

— Я с тобой, но тебе не нужна моя помощь, — сказал я напоследок сознанию Теренса, и вынырнула из его разума, словно из тяжелой воды.

Холодный шар сознания Бет висел рядом. Я шагнула в него, но удалось мне это не без трудностей.

Мысли Бет путались. Не в силах сориентироваться, она пока что слышала только запах волков. Он сбивал ее с пути, заставлял теряться в своем сознании. Тяжелый ядовитый припавший к самой земле запах, оставался густым, горячим, словно только сейчас упал на землю. Даже мне сквозь сознание Бет, он показался очень едким, резким и одурманивающим.

— Бет…, - я настойчиво позвала ее. Бет затихла, и я почувствовала, как ее сознание медленно восстанавливается, осознавая свое имя.

Ее глаза осмыслено осмотрели темноту леса.

… Прошло довольно много времени прежде, чем темнота перестала казаться таковой. Глаза привыкли, и я стала видеть так, словно на улице не было ночи. Луна. Ее свет нежно касался моих глаз, и я словно купалась в нем.

Звуки неожиданно потрясли своей четкостью, какой-то запах привлекал необычным давлением и теплом, которое переросло в возбуждение. Но что-то внутри не разрешало поддаться на зов этого запаха. Незримое ощущение будто бы кто-то направляет меня в противоположную от запаха сторону, неукоснительно росло.

— Бет, это Свора — они опасны!

Я вздрогнула от раздавшегося во мне знакомого голоса подруги. Я не могла ее не узнать, но все же была напугана четкостью, с которой я ее слышала, хотя и не могла видеть.

— Рейн, — слабо ответила я, и тут же вспомнила, зачем я здесь, и почему голос Рейн звучит так близко.

Рейн больше не отзывалась, и я попробовала игнорировать запах волков, сосредоточившись на чьем-то другом запахе, столь же странном, и незнакомом. Это были они, вампиры, те, кого приставил ко мне Калеб — Прат и Грем. Те, кого еще до недавнего времени я считала простыми людьми. Может слишком уж красивыми людьми. Не похожими на других, и все же людьми. Какой ужас! Моя жизнь за несколько дней превратилась в триллер!

Тут же рядом раздался хруст, я вскочила на ноги от новых тревожных ощущений, но это был всего лишь Прат. Дядя Рейн, с очаровательной наружностью и злобным склочным характером. Как я могла считать его неотразимо красивым, когда он приехал погостить к Туорбам? А Теренсу он сразу же не понравился.

— Бет?! Ты меня понимаешь?

Он обратился ко мне, и в его голосе было немного насмешки. И все же я кивнула головой, вышло у меня это скорее как встряхивание чего из ушей. Вот черт, а если я наберусь вот так блох!

— Тогда идем, мы покажем тебе охоту.

Я недовольно зарычала, сама не понимая, почему это вышло так грозно и одновременно пугающе. И о какой охоте вообще речь!

— Можно подумать, я очень рад перспективе выгулять твоего зверя, — пробормотал он, прекрасно осознавая, что я все равно услышу даже на таком расстоянии — нас разделяло метров семь — восемь.

Но сказать Прату еще что-то не удалось. Из-за деревьев выступил Грем, и я почувствовала себя более уютно, от него не исходили те флюиды враждебности и насмешки, как от Прата.

На самом деле легче стало чувствовать, чем видеть. Вдыхая морозный воздух, я лучше понимала, что мне делать и куда бежать, чтобы избежать столкновения с нежелательными особями. Лес дрожал от ветра, но я так же осознавала это четче, по звуку, чем зрением. Видимо мне еще придется носить очки.

Присутствие Грема и Прата напомнило о словах последнего насчет охоты. Они ничего не говорили дома об охоте. Неужели Грем действительно хочет, чтобы я кого-то убила: зайца или белку? Какой ужас! Так, все, хочу выписаться из этой партии волков!

Я остановилась, Прат и Грем тоже, но следить за их передвижениями мне вдруг перехотелось. Я почувствовал такой нежный и сладкий запах, который напрочь перебил зов своры. И пошла на него. Впереди мелькнуло серое пятно, едва различимое на фоне деревьев, и даже не задумываясь, что делаю, я пошла к нему…

… Своим оцепеневшим сознанием, порабощенным сознанием Бет, я почувствовала, как мышцы Бет напряглись до отказа, я не успела вовремя изменить что-либо в ее сознании, и она бросилась на зайца, так быстро, как только могут делать это животные-охотники. Она принялась душить, рвать и вгрызаться в серое тельце и, наблюдая за всем этим ее глазами, я понимала, что этого промаха она мне не простит. Хотя это ведь и было то, зачем их сюда привели мои родители. Охота — главное будет потом ей об этом напомнить.

Я открыла глаза и отстранилась тяжело дыша.

— Все так плохо? — Калеб сочувственно и обеспокоено наклонил свою голову ко мне. Но я только отшатнулась — его сознание уже протягивало ко мне свои тени.

— Смотря для кого и с какой стороны посмотреть, — я понимала, что говорю слишком уж грубо с ним, но не могла еще взять себя в руки. Его лицо тут же стало серьезным. Он молчал, но его губы сжались в тонкую линию.

Тяжело вздохнув, я все же почувствовала облегчение, потому что здесь, где была я, не чувствовалось того сладкого запаха зайца, на которого напала Бет.

Ничего не говоря, Калеб взял меня за руку и дотронулся до голой кожи на запястье. Тихо охнув от его холодных пальцев, я все же не забрала руку. Мне было намного легче от того, что не придется все ему рассказывать — он сможет увидеть происходящее и сам.

— Это хорошо, Бет не теряет себя в волчьем зове — но на обязана охотиться, так велят ей инстинкты.

— Угу, скажем ей это завтра, она будет рада, — мое раздражение постепенно спадало. Я понимала, что нечестно злиться на Калеба.

— Если ты о том, что ее стоило предупредить, то здесь решаем не мы.

Опять семья Человечных раздает указания! Хотя мне ли сердиться, они должны лучше знать обо всем, что касалось волков.

Неожиданно на поляну выбежал Прат. Его лицо улыбалось, что было видно даже в тоскливом свете луны, он словно светился от радости. За ним из-за деревьев метнулось что-то большое, серое и косматое. Если бы рядом не было Калеба, я бы точно закричала.

Я, затаив дыхание, следила за волком. Его желтые умные глаза смотрели на нас. Скользнув по нему своим сознанием, я облегченно выдохнула:

— Теренс.

Калеб перестал прижимать меня так сильно, что даже дыхание затруднялось. Но почувствовала я это, лишь тогда, когда его руки ослабили хватку. Я подозревала, что теперь там останутся синяки.

Теренс остановился в нескольких шагах от нас, но своих глаз не сводил с Прата, я продолжала удерживать его сознание, чтобы понять, в чем дело.

— Где Бет? — Калеб обратился к Прату, но тот словно и не замечал нас, стоял, разминая шею, будто бы готовился к продолжительной пробежке.

— Там, — Прат махнул неопределенно рукой, указывая на лес. — С ней теперь Терцо и Самюель, Грем вернулся к Еве, я же останусь с Теренсом. Вот решили с ним попробовать, кто быстрее бегает.

— И как вы договорились? — сухо поинтересовался Калеб. Было очевидно, что он против таких вот приключений. Да уж, выбрали время, чтобы дурачиться.

— Я ему предложил, а он кивнул, — пожал плечами Прат, словно это было просто как дважды два.

— Плохая идея, — Калеб говорил теперь к Теренсу, словно он и не был похож теперь на огромного волка, а оставался все тем же Теренсом. В ответ раздался странный звук, который вполне можно было принять за смех.

— Ой, да ну тебя, дай повеселиться, это же его первая ночь, — воскликнул обиженно Прат.

— Или повеселиться тебе? — переспросила я, — Ведь с приездом Ричарда, твое веселье кончиться.

Теренс издал еще один звук, который Прат неверно истолковал.

— Как мило, всегда хотел иметь таксу! — сказал Прат, нагибаясь, чтобы погладить Теренса по голове. Тот мотнул головой и сомкнул челюсти в миллиметре от руки Прата, со звучным клацаньем.

Прат быстро среагировал, и, поджав губы, прокричал в лес.

— Этот песик бешеный, тащите ружье!

Мы с Калебом не оценили его юмора, как и Теренс, его-то мысли были намного смешнее. Он живо представил себе, как может отгрызть руку Прата. Я прикоснулась к Калебу, и через мои воспоминания, он тоже увидел это. Мы усмехнулись, и что интересно, Прат как-то понял причину нашего веселья.

— Так волчище еще и с юмором, — проворчал он.

— А может у него просто аллергия на тебя, и твои шутки, — предположил Калеб. Я подняла голову и, встретившись с его глазами, постаралась скрыть улыбку. Калеба развлекало то, как Теренс реагирует на Прата.

— Возможно это у меня на него! — фыркнул в ответ Прат, и на это отозвался Теренс, угрожающе рыча.

— Ой, вот только не надо запугивать, у тебя даже зубы еще молочные, — Прат смешно скривился и, в конце концов, освободил нас от общения со своей персоной.

Тут же скрылся и Теренс, но ненадолго, я знала, что он просто пошел по следу зверя, запах которого мучил его давно.

— Думаешь у них взаимная не любовь, — прокомментировал очередной эпизод поведения моего дяди Калеб, смотря в след тем, кто уже скрылся. Возможно он еще мог даже различить их. Но не я, все, что я могла увидеть, находилось на этом пролеске.

— У Прата нелюбовь ко всем, а к нам просто устойчивая переносимость, — продолжая пребывать в мыслях Теренса, отозвалась я.

— И все же Теренс решил с ним побегать, — констатировала я, ощущая ветер и потоки воздуха, наполняющие мои легкие через сознание Теренса.

— Такое ощущение, что попал в передачу «Жизнь среди животных», — рассмеялся Калеб, видимо стараясь так, снять мое напряжение. — И не знаю даже кто из них глупее.

— Да уж, а мне тогда, что представлять — я среди вас вообще непонятно кто.

— Ты, и так понятно кто — моя девушка, как по мне, то вполне завидная роль, — Калеб явно меня дразнил.

Не знаю, сколько уже прошло времени, но мои ноги начали дрожать от усталости. Я потянулась вверх, и Калеб приподняв меня, позволил обхватить его торс ногами, как это делали близнецы, когда их брали на руки. Так стало значительно лучше, Калеб держал меня, к тому же я могла устроить отяжелевшую голову у него на плече. Виски уже давно сдавило от боли, но я могла ее терпеть. И я все еще должна была отыскивать время от времени Бет и Теренса, чтобы проверять их. Я буквально ненадолго оставила сознание Теренса, чтобы проверить Бет, но когда вернулась к нему, мое сердце будто бы провалилось.

Теренс вышел на след зверька, и это не было так страшно, как вдруг я заметила, что около него оказалась Ева, при чем совершенно одна, сквозь глаза Теренса я не охватывала всего пространство и не могла видеть есть ли там Грем. Теренс застал ее врасплох своим появлением. Попытавшись втиснуться в сознание Евы, я почувствовала, как она ловит живое тепло его тела. Я ощущала, как она сопротивляется своим инстинктам и пытается их контролировать, но ей это не удавалось. Желание Евы, затуманивало мой разум. Неожиданный голод только усилил недовольство Евы, чем больше она сердилась, тем больше становился и он. Я была почти сломлена давлением ее сознания на свое, но Ева сопротивлялась этому, и я тоже постаралась сделать слабую попытку захлопнуть свое сознание от ее вторжения. Она, Бет и Теренс меня изматывали, нужно было срочно научиться контролировать расход силы, которую я могла выделить на них. Хотя с Бет и Теренсом это выходило легче, а вот сознание Евы было очень агрессивным.

И все же она сопротивлялась, не желая подаваться инстинкту и следовать за Теренсом, потому что понимала, что может причинить ему вред.

Я почувствовала, как разум Теренса ускользает из моих рук, я не могла его более контролировать, а только наблюдать все происходящее его глазами, безмолвным свидетелем.

Он уже наслаждался мгновением погони, и этот странный щенячий восторг пугал меня. Я чувствовала его ощущения, и кровавое желание. Весь он настроился на смерть и кровь. Вкус ожидаемой жертвы кипел у него во рту, и меня это заставляло корчиться от отвращения, потому что я тоже чувствовала его у себя на языке.

Вот он готовиться к прыжку, тело напряглось, сосредоточилось, и я не могла смотреть, как он с затаенной страстью смотрит на лису.

Я хотела сказать, чтобы Ева не смотрела туда, но потом решила, что лучше уж пусть посмотрит. Пусть привыкает к тому, что и ее ждет — рано или поздно они выволокут ее на охоту и ей придется убить животное. Даже мне было понятно, что ей уже не хватало той крови, что приносил Грем с охоты. Ева держала себя отлично, я не боялась, что она не удержит себя в руках.

Наверное, после сегодняшней ночи, ей тоже придется охотиться со всеми. До этого Грем находил способы, добывать ей пропитание. Я ни разу не интересовалась этим, и, честно говоря, была рада своей предусмотрительности. Легче было думать, что он просто приносил ей зверюшек из леса.

Тем более после всего этого я наверняка не смогу смотреть, как кто-то ест бифштекс с кровью, или же кровянку. А также придется провозгласить табу на зайчатину — сладкий запах из сознания Бет все еще сохранился в моей памяти, он будто бы до сих пор стоял у меня под нёбом.

Наконец-то приблизился рассвет. Когда Теренс уже превратился, Калеб принес меня к месту, где собрались наши. Их фигуры в туманной пелене, выглядели не очень-то и мрачными, хотя по закону жанра, я как самая живя здесь, должна была бы давать деру.

Ева стояла позади Грема, пряча лицо между его лопаток — выглядело это так, будто бы она спала. А Прат, Терцо и Самюель стояли неподалеку от чего-то неясно проступающего в предрассветной мгле. Они выглядели как стволы деревьев, вокруг куста. Но я не сразу разобрала, потому что мои глаза едва открывались от усталости. Среди кустов темно-ежевичного цвета в быстро уходящих сумерках тлели желто-горячие глаза. «Приступ оборотничества», как его называла я теперь, спадал. Бет еще несколько минут была волком, но вот она упала на землю и тело волчицы начало трястись и деформироваться, медленно удлиняясь и лысея, словно у нее проходил процесс очень быстрой линьки. Тело, распростершееся на земле, снова стало похоже на человека.

Первой к ней подступилась Самюель, и, накрыв пледом, взяла на руки. Она пошла прочь с поляны, и следом за ней потянулись и все остальные. В самом конце, шатаясь, шел Теренс завернутый в точно такой же плед, а возле него Калеб, чтобы поддержать в любой момент. Мне вообще было не ясно, как Теренсу все еще удавалось держаться на ногах, и почти осмысленно следовать указаниям Калеба.

Мои ноги передвигались не очень-то послушно, но шла я значительно тверже, чем мои новообращенные друзья. И все о чем я могла сейчас подумать — как же я завтра, точнее уже сегодня, встану в школу. Мое сознание, кажется, дошло до ручки, и стало почти резиновым, потому что время от времени я осознавала себя, то Теренсом, то Пратом, то Евой. Они мне не причиняли боли, но я все больше выматывалась. Стоило коснуться мягкой обивки пассажирского сиденья, как я начала засыпать, все еще продолжая находиться в сознании Бет…

Глава 18 а. Аналогия от Бет

Нужно просто победить

Беспомощность, из-за которой

Я притворялся, что всё на своём месте, всё как надо.

Это гораздо проще, чем меняться.

Easier to Run (оригинал Linkin Park)

Приди, возьми мою руку, мы улетим

Будем двигаться в тишине

Совершим путешествие за грань сознания,

Рука к руке

Мы не боимся умереть,

Мы не боимся потерять наш разум,

Мы не боимся столкнуться с вещами, оставленными позади,

Мы не боимся

Чувствуешь вибрацию?

Выверни свое тело наизнанку.

Это на самом деле будет больно.

Рассекая море ада,

Мы не боимся умереть,

Мы не боимся потерять наш разум,

Мы не боимся столкнуться с вещами, оставленными позади,

Мы не боимся рыдать,

Мы не боимся поцеловать небеса

Мы не боимся столкнуться с вещами, оставленными позади

Постоянно повтор наших жизней мелькает у меня перед глазами.

Немое черно-белое кино.

Возможно, мы получили слишком много, слишком рано.

Становится жарко, и мы сгораем.

Я думаю, у нас ломка.

(«Не боимся умереть», группа Pain)

Я боюсь, вот о чем думала я, когда смотрела на неожиданно возникшую незнакомку в зеркале. Боюсь сама себя!

Темно-шоколадные глаза, действительно немного пожелтели, а радужка словно бы уплотнилась, делая их странным образом огромными. Моя кожа еще никогда не была такой чистой и светлой, к тому же нежной на прикосновение, будто бы я умывалась молоком.

Волосы спутались, пока что это единственное что меня раздражало в моем облике — кудри закрутились, словно я всю ночь спала на бигудях, но расчесать их было почти нереально, такими жесткими стали волосы.

Я приподняла свой нос, чтобы рассмотреть насколько лучше он стал, и его форма меня порадовала. А перед этим я полностью разделась, чтобы проверить не начала ли я обрастать шерстью. Но нет, все как и раньше, кожа чистая и светлая, почти не похожая на мой смуглый цвет. Интересно, надолго ли это?

Тяжело вздохнув, я принялась чистить зубы. Они и раньше выглядели замечательно — я заставила родителей кучу денег выкинуть на мои зубы, но теперь они выглядели как у девушек из рекламы для зубной пасты. Мечта стоматолога-фетишиста! Единственным недостатком, были два передних клыка, еле заметно проступавших, по сравнению с другими. Зато, какие прочные — я попробовала на зуб толщину ручки зубной щетки, и она легко отделилась, словно была простой конфетой. Я выплюнула этот обрубок — щетка была испорченной.

Смыв зубную пасту, и снова полюбовавшись своим отражением, я вернулась в комнату. На бумбоксе Грейс играл старый заезженный диск A Perfect Circle, его время от времени заедало, и я подозревала, что как только сестра вернется на каникулы, мне влетит — после этого диска уже заедали и другие. В комнате все было скучно. Теперь вообще все казалось скучным по сравнению с тем, что я сегодня услышала от родителей Рейн. Я и Теренс оборотни, а вся ее семья, включая Гроверов — вампиры. Рассмеявшись вслух, я поежилась от непонятных хриплых ноток в моем голосе, словно он начинал ломаться, как у мальчиков. А может так прорывался волчий вой. Что за ерунда, — оборвала себя я, — какой волчий вой, на дворе двадцать первый век, и нет никаких вампиров и оборотней!

Ну а если они правы? Если все действительно так? Вернувшись к зеркалу, я все так же отчетливо видела пожелтевшие оболочки глаз — уже не темно-шоколадные, а скорее помесь шоколада с янтарем.

Все! Не надо себя нагружать такими мыслями на ночь — завтра полнолуние и мы поймем, правду ли говорили родители Рейн. А пока что лучше ложиться спать. Но подумать было легче, чем сделать, я чувствовала непонятную тревогу и тягу к действию. Словно с наступлением темноты во мне забурлили силы. Нет, это неправильно, уговаривала я себя, ложась в постель и закрывая глаза. Может, стоит посчитать овечек? Слонов? Кроликов? О, черт, после таких картинок в моем животе заурчало, захотелось есть.

Я раздраженно откинула одеяло, помотала в воздухе ногами и пружинистым прыжком слетела с кровати, подкралась к двери и тихо отворила ее. В доме не было тихо. Мама мылась, отец смотрел какое-то шоу, путь к кухне лежал через гостиную, где он сидел. Идти или не идти? Вот в чем вопрос!

Никогда прежде я не позволяла себе такого — есть среди ночи, и наверняка для родителей мое новое поведение покажется странным, все-таки не стоит их удивлять. Я тихо прикрыла дверь, но из-за благоразумия мой желудок не перестал отчаянно требовать еды. Еще чуть-чуть и буду грызть ногти, свои красивые ухоженные ногти, а ведь я буквально с утра сделала маникюр!

Схватив телефон с прикроватного столика, я решила позвонить Теренсу — может, он тоже не спит. Конечно, если все-таки спит, это будет эгоистично будить его, но голод заставлял поступать не совсем разумно. С тем же успехом я могла бы пойти и поесть вниз.

Гудки в трубке ничего толком не прояснили, что делает Теренс, он мог спать и не брать трубки, а мог себе принагло насыщаться, потому что его-то родители никогда бы не стали замечать такие вот детали. Но они ведь не моя мама — я была благодарна девочкам, что никогда о ней такого не говорили, но что скрывать, мама любила быть в курсе всего, что происходило в городе. А тем более у меня, включая дотошные детали. Ее любимый теперешний вопрос: а почему ты больше не дружишь с Сетти, она такая милая!

Да потому что очень уж хочу выбить ей зубы, вот что хотелось мне ответить, но я, конечно же, понимала, что это вызовет новую волну вопросов, и некоторые совсем уж не будут добрыми и хорошими, и вполне приведут к моему наказанию. Я ей отвечала: Сетти дружит теперь с другими девочками, не добавляя, что они самые законченные сплетницы в нашей школе.

После третьего гудка, мои мозги просто отказывались слушать занудные звуки. Я отбросила телефон назад на тумбочку. Уставилась в потолок. Потом в любимое место — шкаф, но голод заставлял думать лишь о еде. Может это нормально? А может не очень? Неужели волки столь прожорливы, да я с таким голодом не смогу влезть ни в одну вещь до лета. И как при такой потребности в еде думать о диете?

Мысли нагоняли на меня все больший страх перед неизвестным. Не задумываясь, что делаю, я схватила свои вещи, которые носила дома — лосины и длинный джемпер с карманом кенгуру и капюшоном. Под кроватью едва смогла нащупать кроссовки, которые мне стали необходимы, когда на Рейн нашло бегать почти каждый день — их мягкая подошва, помогала мне от мозолей, поэтому в них было удобно. Схватив из шкафа тонкое полупальто, я задумалась, а что я, собственно говоря, делаю? Что, что, поддаюсь чувству голода и раздражительности и собираюсь вылезти из дома через окно. Я сошла с ума, констатировал мне мой мозг.

Только интересно, это я временно сошла с ума, или просто с голодухи?! Я тряхнула головой, не понимая, как вообще пришла к таким мыслям? Подступившись к окну, я увидела под ним только метров десять свободного пространства и никакого дерева! Ну, кто так додумался расположить деревья?! Зато один из раскидистых старых дубов, посаженных еще маминым дедом, удачно примыкал к окну комнаты Грейс. Добраться до ее комнаты было то еще приключение — но мне-то теперь и горы по плечу, я же долбаный оборотень! Неожиданная агрессия, вот что я добавлю к новым признакам того, что я вероятнее всего действительно уже не совсем человек.

В ванной комнате мама завывала под одну из слезливых песен Селин Дион — не удивительно, что отец сделал такой звук на телевизоре, я же еле удержалась, чтобы не завыть вместе с ней. Душимая смехом, я едва смогла добраться до комнаты Грейс стоя на ногах, хотя мою позу вряд ли можно было назвать стоячей — этакая помесь белки на колесах с волком. Немного испуганная от такого очевидного желания действительно завыть, я прошла в темноте к окну. Прошла? Это громко сказано. Я пробралась под пулеметным обстрелом японской музыки ветра, силиконовых висюлек и кристалликов, набитых сестрой под потолок, и, конечно же, как можно было забыть про пол. Все, каждый сантиметр пола в комнате моей сестры был завален одеждой, книгами, тетрадями, старыми подарками, игрушками — при желании я спокойно могла бы спать здесь, настоящее логово, и никогда не замерзну это точно! Бомжи бы от радости залились слезами. Нет, я, конечно же, любила сестру, но превращать комнату в магазин комиссионных товаров — это уже слишком. Понятное дело, что она тут не живет в данный момент, но боюсь что к тому времени, как она вернется на каникулы, тут будут еще одни жители — тараканы и мыши.

Я была готова поклясться, что наступила в темноте на что-то теплое и, не знаю, как мне удалось сдержаться от крика — тоже мне шпион недоделанный, могла бы включить себе свет, но нет, как же, а вдруг кто-то заметит. Вот бы Рейн меня сейчас увидела, обрыдалась бы со смеху. Честно говоря, смех понемногу разбирал и меня, истерический ли, или еще какой, я не знала. Но нормальным, назвать такое поведение, язык не поворачивался.

С негромким ругательством я открыла ставни, хорошо, что отец поставил в этом году новые окна с широкими подоконниками, потому забираться на них было легко. Но глянув на дерево, я тут же растеряла сой азарт, но, к сожалению, не голод. Все-то же расстояние до земли в 10 метров пугающе открылось передо мной зияющей пустотой, а дерево показалось мне слишком далеко. Чертова голодная дура, приговаривала я, трусливо выглядывая из окна, но чтобы дотянуться до дерева, нужно было прыгнуть. Прыгнуть почти на полметра вперед — я все-таки сошла с ума, потому что решила попробовать.

Ну, Теренс, — подумала я про себя, если что — я тебя любила, и прыгнула вперед, закрывая глаза и кусая губы чтобы не вскрикнуть. Бум! И я схватилась, за шершавый ствол, и тут же поехала по нему вниз с приглушенным завыванием, пока не наткнулась на одну из веток. Минуту, приходя в себя, я чувствовала как тупая боль в ладонях и на самом мягком месте, медленно расползается в моем голодном сознании. Желания двигаться не появлялось, но ведь не сидеть мне здесь всю ночь. Отчаянно цепляясь за ветки, я полезла вниз, при этом еще нужно было стараться не издавать звуков, которые рвались из моего горла. Такой страх у меня был лишь один раз — когда в Серых лесах появились волки, тогда я увидела их нападение на себя и на Теренса словно со стороны.

Когда мои ноги коснулись земли, я просто сползла на землю, не в состоянии куда-то идти так быстро. Дыхание выровнялось почти тут же, словно это и не я только что совершила сползновение по своему личному домашнему Эвересту. А вот сердце продолжало бешено биться, не оставляя надежды не быстрое успокоение. И все, что смогло заставить меня подняться — урчание в животе.

И куда же теперь? Конечно к Теренсу! Его комната над гаражом находилась отдельно от других комнат в доме, у него был собственный вход, а это значит, что мне не придется кидать в окно камешки, или, что еще хуже, лезть в очередное окно, по еще одному такому Эвересту. Интересно, а я говорила Рейн, как ненавижу спорт? Если нет, то нужно будет сказать, чтобы она не таскала меня на всякие волейболы и пробежки!

С мыслью, о том, как я ненавижу спорт, я пошла к сараю позади дома, искать свой велосипед — еще одна моя странная выдумка, 4 года назад, когда я решила, что передвигаться по городку вот таким способом — это круто. В итоге, у меня был самый дорогой велосипед, который можно было найти в Лутоне, но каталась я на нем от силы раза четыре. Мне об этом давно уже не напоминали, пока полгода назад мои родители неожиданно не начали поговаривать о разводе. И сразу же пошел дележ, если я делала что-то плохое, значит была избалована отцом, если что-то хорошее, это католическое воспитание мамы. Нельзя такое говорить, но я рада, что волки напали тогда на нас, после моей выписки из больницы все разговоры про развод прекратились, а родители вернулись в прежнее расположение вещей в доме. Уже никто никуда не собирался уходить.

Велосипед, даже не поставленный под замок, стоял на прежнем месте, укрытый от чужих глаз кустом какой-то любимой маминой ягоды. Добавив к царапинам на ладонях еще и порезы от куста, я вывезла велосипед и шла с ним, стараясь не шуметь, до самой дороги, пока не отошла достаточно далеко, а там, наконец, села и поехала. Первые минут 10, мне казалось, что я еду как бегемот, но привыкнув, я стала крутить педали быстрее. Ну вот, хорошая замена пробежкам Рейн, она вполне может бежать, а я буду ехать за ней, это не так изматывает, как бег, к тому же велосипед не будет простаивать.

Дорога к дому Теренса заняла сравнительно мало времени, особенно если учесть что я не шла пешком. В центре города все еще кипела жизнь, несмотря на поздний час, но мне удавалось проезжать незамеченной. Я держалась тени, объезжала подальше группки старших парней многие из которых мне нравились, но не в темную часть суток.

Я пожалела лишь о том, что не взяла перчатки. Руки замерзли очень быстро, от ветра и скорости с какой я ехала. Мелькавшие дома и деревья меня не пугали, ведь это мой любимый и родной город, темнота здесь почти не таила опасности. По крайней мере, я ее не чувствовала. Как почувствовала сегодня, что с Евой твориться что-то неладное. Я каким-то незнакомым, новым чувством поняла, что от нее исходит угроза. Ее запах для меня изменился, перестал быть надежным и простым. А вот Рейн, пахла вообще отличительно ото всех — вампиры (предположительные, потому что я пока в это не совсем верила), пахли лесом и дождем, а Теренс… его запах я могла сравнить только со знакомыми с детства запахами — запахами дома, его шампуня, и еще чего-то нового, терпкого и приятного, подобного горькому запаху шоколада или кофе. А Рейн, она пахла… кровью. Да, именно так. Рейн пахла свежей кровью, и мне было стыдно признаться в этом себе, но ее запах не был отвратительным, а скорее приятным, ароматным, теплым.

Как же я тогда буду пахнуть для Теренса? Я принюхалась к себе, но ничего кроме антипреспиранта не почувствовала. Почему же я практически не изменилась, если я действительно оборотень? Или же я не изменилась для себя?

Время для раздумий закончилось, стоило увидеть дом Теренса. Особняк с двумя башнями, подобный тем, что строили у нас в городе в начале 20 века, с белеными стенами и будто бы соломенным покрытием крыши. Из одной из каминных труб уже шел дым, хотя включать отопление в это время не было необходимости, на улице было еще достаточно тепло. И в отличие от моего дома, здесь вокруг не было насажено цветов — только кустарники, ровно подстриженные, и в самом конце сада, кусты пионов, уже готовых отцветать, хотя они и так что-то загостили.

И как я и думала — свет горел только в окне Теренса. Но почему он тогда не брал трубку телефона?! Неужели его слух ухудшился до такой степени? Стараясь контролировать злость и голод, я потопала к боковой лестнице, напоминающей пожарную, закинув велосипед в темноту кустов. Вряд ли его кто-то здесь увидит, пока я буду у Теренса, но вдруг?

Я поднялась по лестнице, обозвав ступеньки всеми знакомыми плохими мне словами, потому что в темноте чуть с них не свалилась — нельзя что-ли было себе тут свет сделать? Постучав, я не получила ответа. Неужели спит с включенным светом? Это исключалось, потому что Теренс вообще был очень восприимчивым когда спит — для того чтобы заснуть ему нужна была абсолютная тишина, отсутствие света, и чтобы в комнате все спали, если случалось бывать где-то с друзьями. В общем, он засыпал всегда последним.

Постучав еще раз, я решила войти без приглашения — меня манила возможность того, что в личном холодильнике Теренса — есть еда. Но комната, шириной во весь гараж, пустовала. И где это он ходит?! Я тут вся такая голодная, а его нет! Недолго думая, я полезла в холодильник Теренса — о, ужас! Еда полностью отсутствовала, только одни фантики и пустые тарелки. Кажется, голод прихватил не только меня. Тогда где он сам?!

Ответом мне стал звук открывшейся двери и Теренс подпевающий чему-то в наушниках, входящий в комнату с полными пакетами. Как никогда прежде, я надеялась, что это еда. Он удивленно застыл, увидев меня.

— Бет? Что-то случилось?

— То же, что и с тобой! Голод, — дергая плечом, отозвалась я, не отрывая взгляда от пакетов. — Но разве магазины еще открыты?

— Я был у Калеба. У него дома почти склад еды, и как объяснил мне мистер Гровер, это все про запас, если Рейн к ним придет есть. Я что-то не могу понять — она сколько ест? Там футбольную команду можно кормить два месяца.

Я совсем не могла сосредоточиться на том, что говорит Теренс, даже не смотрела на него, мои глаза неотрывно следили за пакетами в руках Теренса. Что было в следующие полчаса мне помниться смутно. Но когда я пришла в себя, от пакетов и их содержимого остались одни целлофановые кульки. Мы ошарашено смотрели друг на друга, будто на ненормальных. Но с наступлением сытости мой мозг начал отмечать и другие детали.

Теренс изменился. То, чего я не замечала в себе и своем отражении, четко и ясно проступило на его лице.

Немного неправильные, креольские черты Теренса, приобрели мягкость и большую привлекательность. Полные губы побледнели и оттого ярко выделялись на смуглом лице. Его зеленые глаза тоже стали ближе к теплому желтому цвету. Светло-каштановые волосы Теренса, закрутились в пружинистые локоны, подобно моим волосам, различием была лишь длина. Четко выступающие скулы обозначились сверху покрасневшими кругами, будто бы он давно не спал. И то, что было самым заметным, явно потяжелевшая от мускулов фигура. Теренс был выше меня на голову и теперь значительно внушительнее, что я показалась себе вообще мелким гномом. И из-за этого открытия во мне проснулось незнакомое чувство, даже скорее желание поддаться такому влекущему превосходству. Вот, точно! Он будто бы стал величественнее, и возле него мне самой хотелось быть уязвимее, чтобы он меня защищал. А еще очень хотелось пожаловаться на то, как мне пришлось слезать по дереву! Но я почувствовала себя возле Теренса как-то неуверенно и неуютно, словно сидела с малознакомым человеком.

Что-то подсказывало, что этот новый Теренс, уже не совсем тот Теренс, с которым я встречаюсь.

Между нами повисло напряженное молчание. Он разглядывал меня с нескрываемым удивлением. И что это за чувство, повисшее между нами? Не просто неуверенность, а напряжение. Я могла ощущать, как электрический ток перебегает между нашими телами озадаченными новой силой.

Я старалась не смотреть на него, делая вид, что не замечаю внезапно возникшего затруднения в общении.

— Почему не поела дома? — перервал мучительное молчание Теренс — оказывается, он уже давно следил за моим лицом. Будто бы выискивал на нем неподобающие чувства. Сам Теренс улыбался, но не осталось и следа той беззаботности, которая была буквально несколько недель назад.

— Не хотела, чтобы возникали вопросы. Ты думаешь, мы действительно оборотни?

Теренса такой вопрос застал врасплох, как и мгновенная смена темы.

— Я это уже знаю. Как и ты.

— Нет, я этого не знаю, — настойчиво вскрикнула я, вскакивая на ноги. Я тут же начала злиться, сама не понимая почему. Мне едва удалось подавить волну протеста и ненависти. Но для этого нужно было перестать смотреть на Теренса. Все его живое тепло злило меня.

Спустя несколько минут он приблизился ко мне, но так и не обнял, и я лишь теперь вспомнила, что он меня все еще так и не поцеловал. Неслыханное безобразие!

Сколько лет мы знали друг друга? Всю жизнь. А встречались чуть меньше года — а я смотрю на него, будто бы вижу впервые.

О чем я думаю!? Это ведь Теренс, любимый мой, без которого мне всегда тяжело и тоскливо. Почему вдруг он кажется чужим и далеким?

Я улыбнулась навстречу его настороженным глазам, и по привычке просунула все еще холодные руки ему под футболку. Теренс вздрогнул, но не превратился снова в знакомого Теренса. А раньше он хотя бы возмутился.

— Почему все так сложно? — Теренс все же обнял меня. Я уловила его неуверенность не по смене поведения, а по запаху. Аромат вокруг него изменился — наверное, именно так страх заставлял гормоны Теренса выдавать себя. Пахло кислым лимоном и трухлявой древесиной.

— Возможно, наш организм привыкает к изменениям, — предположила я, упираясь подбородком в его предплечье. Мне до ужаса хотелось, чтобы Теренс крепко обнял меня, и поцеловал, да так, чтобы я перестала сомневаться, что между нами возникло непонимание.

— Возможно, — лицо Теренса прояснилось, и улыбка, веселая и легкая, должна была заставить меня расслабиться. Я поддалась ей не сразу, но Теренс легонько меня потряс и впервые за сегодня поцеловал. Он забыл о поцелуе, даже когда мы ехали в машине Калеба домой к Рейн.

Значит встревоженность у него и у меня появилась не из-за слов о нашем изменении в оборотней.

Губы Теренса сначала такие мягкие, вдруг затвердели, он напористей прижал меня к себе, и мне это почти понравилось. Раньше он не вел себя столь агрессивно, а тут, как гром среди ясного неба, Теренс меня укусил! Укусил больно и достаточно крепко, чтобы я ощутила во рту привкус крови.

— Ауч! — вскричала я, отталкивая Теренса, но он и сам уже пришел в себя, чтобы понять что натворил. — Ты с ума сошел?! Что с тобой?! Я разве похожа на бифштекс?!!

Виновато улыбаясь, Теренс следил за тем, что я буду делать. Даже и не знаю, откуда у меня взялась эта мысль, но я со всей силы врезалась в него, и мы вместе полетели на пол. Так как Теренс не сопротивлялся, это давало место для маневров. Я впилась в его плечо, чуть ли не прокусывая кожу, даже сквозь ткань футболки. И тут же поняла, каким правильным и органичным на самом деле казалось поступить именно так. Теренс подбросил меня с себя и схватился за укушенное место.

Мы полулежали на полу едва переводя дыхание. Я все время проводила языком по кровоточащей ране. Теренс же снял футболку, и рассматривал укус, время от времени поглядывая на меня.

— Зачем ты это сделала?! — возмутился Теренс, и тут я заметила, как его глаза стали ярко-желтыми, почти такими, как у сов или котов, и, конечно же, волков.

— Честное слово — не знаю, — растеряно развела руками я, но желание повторить подобное не проходило, но и ощутить подобный укус снова мне не хотелось.

Мы смотрели друг другу в глаза, и я точно могла сказать, о чем думает Теренс.

— Даже и не думай, — предостерегла его я, отползая назад, но взгляд Теренса излучал лихорадочную веселость.

Он схватил меня за ногу и потащил к себе, я же с писком постаралась отбиться, хотя от смеха едва могла дышать. Но Теренс был сильнее и ловчее, он вскоре подмял меня под себя. Сначала руки Теренса принялись щекотать, но я быстро поняла, когда его руки занялись кое-чем совсем другим. От новых незнакомых, но в то же время приятных чувств, я перестала смеяться, и все ждала, когда же придет неловкость. Но ее не было, а руки Теренса становились все вольнее в выборе мест, где они хотели бы остановиться.

— Постой! — взмолилась я, понимая, что часть меня еще не готова к таким вот новшествам в наших отношениях. Особенно когда между нами неожиданно возникли недомолвки.

— Слишком спешу? — разочаровано протянул Теренс. Его руки не отрывались от меня, но он все же остановился.

Я не знала чего ожидать от близости с Теренсом. Мне попросту не было, у кого спросить, но что-то мне подсказывало, что стоит подождать. Разве это не поспешно терять девственность в 17? Я была готова выложить Теренсу кучу аргументов в пользу свое версии. Только Теренс опередил меня, нагнувшись, лизнув меня в шею, потом поцеловал мочку уха, и я задохнулась, тщетно пытаясь вспомнить, что собиралась сказать ему.

— Думаю, ты права — стоит подождать.

Теренс, как ни в чем не бывало, подхватил меня на руки и отнес на кровать, сам же ложиться не стал, как и одеваться.

Сердце вырывалось из груди, мне казалось, я все еще чувствую его губы на шее, губа же продолжала пульсировать от укуса. Мне теперь было не так просто забыть о его губах.

Запустив руки в волосы, Теренс растрепал их усталым движением.

— Все от усталости. Прости, если был груб. Я все прекрасно помню, о том, что ты хочешь подождать. Ты ведь знаешь, что я согласен с твоим желанием. Все будет так, как ты захочешь.

Я растеряно кивнула, понимая, что на самом деле, в данный момент, хочу, чтобы он был настойчив, и не уступал моим прежним желаниям. Но сказать такое я не могла — гордость не позволяла. Проклятая гордость.

— И вообще, — я так ничего и не ответила, потому Теренс продолжил. — Думаю пора тебе домой — завтра не самый простой день. Давай я тебя провожу.

— Да нет, ты ложись, а я поеду домой — приехала на велосипеде.

— Думал, что ты его ненавидишь!

Теренс действительно удивился. Можно подумать! Я ведь и врачей не люблю, но хожу к ним на прием. Или же Теренс считает меня до такой степени взбалмошной, что назло себе я бы лучше пошла пешком?

— Я и школу ненавижу, но ведь хожу туда!

— Ты любишь школу, а ходишь, потому что это обязательно, — отмахнулся Теренс.

Я втянула щеки — очевидно Теренс меня действительно знал хорошо. Можно ли это считать, что он любит меня, как и до нападения волков. Этого он мне все еще не говорил. Поднявшись с кровати, я подобрала свое полупальто, и пошла к выходу.

— Почему ты злишься? — усмирив в своем голосе вызов, спросил Теренс. Он потянулся следом за мной к двери.

— Догадайся, — фыркнула я.

— У меня нет таких способностей, и, кажется, их вообще нет у волков. Ты не можешь просто сказать?

— Не могу. Так же как и ты не можешь просто догадаться, — я раздраженно скрестила руки на груди.

Теренс с улыбкой приобнял меня.

— Ты все равно мне скажешь, — напомнил он о таковой черте моего характера.

А вот не скажу, — пообещала я себе. Вот попробую потянуть с этим, пока он сам не попросит рассказать. С Теренсом так всегда — даже если не прав он, то мирюсь первой я. Это нужно менять.

— А вдруг не расскажу? — предостерегла его я.

— Тогда я буду это решать на свежую голову — чтобы там не говорила энциклопедия про волков и их выдержку — я валюсь с ног.

Я понимающе кивнула головой, но не двинулась с места.

— Постараюсь больше тебя не кусать, — пообещал мне Теренс, но добавил, — Или так сильно кусать.

Он поцеловал меня так нежно и приятно, что мне вовсе расхотелось уходить. Но вот я стою на улице, температура явно опустилась ниже нуля, а в комнате Теренса уже погас свет. А велосипед, верно, ждет меня в кустах…

…Я проснулась, резко выпрямившись на кровати. Зашторенные окна не позволяли понять время суток. Какая-то тяжесть в животе заставила меня обернуться назад. Рядом лежал Калеб, и именно его рука на моем животе была тяжестью. Его плотно закрытые глаза, не собирались открываться, а расслабленное и красивое лицо сохраняло невозмутимость, и он почти не дышал. Калеб спал, констатировала я.

Не понимая до конца, где нахожусь и сколько времени, я вернулась в горизонтальное положение, и, тесно устроившись возле Калеба, вновь закрыла глаза. Сон про Бет возобновился, но не с того места где я проснулась, а значительно дальше, так словно вижу его в будущем. Это просто я не понимала еще, что происходящее во сне Бет, настоящее, во время которого я сплю. Это был день после Первой ночи Бет и Теренса, как волков. …

…Я проснулась после Первой ночи полностью отдохнувшей, и поняла причину этого, лишь взглянув на часы. Шел второй час дня, и я проспала не только школу, но и нравоучения родителей. Спускаться вниз я не торопилась, мне было не совсем уютно, и я лишь в ванной поняла, что и выгляжу не совсем уж хорошо. Привлекательность немного спала, так словно эта Первая ночь, высосала ее из меня.

Волосы находились в ужасном беспорядке, здесь и там я видела сухие ветки и пожухлую траву в них. И все мое тело было грязным, особенно ноги и руки. Потому я поспешила в душ, порадовавшись, что на меня не нахлынуло желание вылизаться. И что особенно меня пугало, так это снова очевидный, острый и жестокий голод. И при мысли о еде, у меня перед глазами застыл образ зайца, которым я вчера поужинала — живого зайца, который очень быстро под моими лапами превратился в мертвого. Моими лапами! Я уже начинаю думать о своих частях тела, как о частях тела волка!

Чистая, и все еще голодная я решила спуститься вниз, догадываясь, что меня наверняка там будет поджидать разговор с мамой — ну как же, я ведь проспала школу.

Но мама, хоть и сидела на кухне, встретила меня очень радостно, но в тоже время встревожено.

— Ну, наконец, ты проснулась! Как ты себя чувствуешь, мы с отцом с утра так испугались, когда не смогли тебя разбудить. Даже звонили твоему врачу Вунворту.

— И что он сказал? — несмело спросила я, прощупывая почву.

— Что это нормально. Что твой организм очень измотан. Он сказал держать тебя дома — и до конца недели никакой школы!

Глаза мамы, такие же шоколадно-коричневые, как и мои, были покрасневшими и припухшими, и мне стало жаль ее. Знала бы она, где я была сегодня ночью, и как выбралась и попала назад — она бы просто поседела. Вспоминая о том, как Самюель, мама Рейн, легко забралась по стене на второй этаж со мной на руках, я едва не дрожала.

— И еще он просил напомнить тебе о постоянном режиме питания — надеюсь ничего особенного, потому что я даже представления не имею, что тебе нужно есть. Но если хочешь, я позвоню папе, и он все привезет на обед.

— Нет, там все то, что есть и у нас дома.

Она вздохнула с явным облегчением, хорошо, что не стала распытывать о моем якобы режиме питания, о котором я точно не смогла ей рассказать — то есть о сыром мясе.

Когда она неловко покинула кухню (на радость мне зазвонил телефон), я тут же кинулась в морозилку и отыскала там несколько замороженных тушек крольчатины, которых разводил наш дед. Запихнув его в микроволновку, чтобы быстро разморозить, я молилась, чтобы она не успела вернуться до того, как я отнесу это наверх.

Я выскочила из кухни до того, как мама поставила трубку на рычаг — благо, мама всегда разговаривала по телефону больше часа, будь то соседка или служба доставки. Вслед мне донеслись только ее слова:

— Я не люблю, когда ты ешь в комнате!

И все-таки поесть в комнате было необходимо. Не хотелось, чтобы она видела, как я поедаю полусырого кролика. Насытившись, я сложила обглоданные кости в кулек, и выкинула в мусорную корзину в комнате Грейс, напомнив себе, что нужно будет позднее забрать — иначе, когда она вернется, вонь будет стоять не выносимая. И самое главное, пора было выходить из дома — я чувствовала, как стены давят на меня, словно я была заперта в клетку.

Одевшись как можно быстрее, я снова заскочила в комнату сестры за мусором, гадая зачем вообще его туда относила. Вопросов по поводу того куда я еду не последовало, поэтому я как можно скорее выскочила на улицу.

Сначала меня поразило то, как похолодало. Ночью мне казалось, что на улице почти лето, я не чувствовала холода, а теперь зарывшись в воротник, жалела что не надела шапки. Единственным утешением было то, что копна волос, успевшая уже не только высохнуть, но и снова завиться в тугие кудри, согревала уши не хуже шапки.

Ноги сами собой понесли в сторону центра города. Я не знала, куда себя деть, но в первую очередь нашла мусорную корзину у ближайшего дома. Избавившись от улик, я чувствовал себя свободнее, теперь точно зная, что меня не уличат в таком постыдном деле, как поедание сырой крольчатины.

День обещал быть не дождливым, но я понимала, что тепла больше не будет. Наверняка уже на мой день рождения выпадет снег. А он уже не за горами — еще какая-то неделя и мне стукнет семнадцать. А интересно, мы тоже, как и вампиры бессмертны? Будем ли мы с Теренсом вечно молоды и красивы?

Обдумать это помешал визг тормозов и сигнал клаксона. Я испугано обернулась, но увидев машину Теренса — старую модель БМВ, побитую и обтрепанную, тут же расслабилась.

— Не хочешь прокатиться?

Теренс спрашивал меня так, будто бы мы познакомились всего два дня назад. Когда интересно я игнорировала такие вот предложения?

— Конечно. А ты тоже проспал колледж, как я понимаю? — спросила я, садясь в теплый салон машины. Только здесь я поняла, какой сильный ветер дул на улице у меня даже судорогой свело челюсть.

— Да. И ничуть в этом не раскаиваюсь.

Улыбка Теренса снова стала именно такой, к которой я привыкла. От души отлегло — сегодня мы снова были самими собой. Первая ночь — вот что давило на нас, вот что тревожило и снедало тревогой. Ночь показала нам, кем мы теперь стали, оставалось узнать, будет ли все по-прежнему в наших отношениях теперь, когда мы стали оборотнями. Я знала точно, что люблю Теренса, как и раньше, а вот он? Любит ли меня Теренс, нравлюсь ли я ему по-прежнему, даже не смотря на то, что ночами буду превращаться в лохматого волка?

Я присмотрелась к нему — красные синяки под глазами исчезли, и улыбка его была все такой же теплой, словно это не мы вчера охотились, в сопровождении вампиров, и не мы чувствовали невыносимый зов Своры. Теренс задержал на мне свои зеленые глаза, и тут же нагнулся, чтобы поцеловать — от ветра губы мои стали сухими и шершавыми, но Теренсу это не мешало. Не было той страсти с которой он целовал меня накануне Первой ночи, и я была этим немного разочарована. Но отстраниться не пыталась.

— Куда поедем? Целый день сегодня наш — кроме ночи, снова идем на охоту.

— Я уже можно сказать сегодня охотилась, — скривившись, призналась я.

— Да, я слышу, запах замороженного кролика. Ни в какое сравнение, не идет с лисой.

Мышцы шеи при этих словах задеревенели. Теренс говорил об этом так запросто, словно уже годами был оборотнем. Неужели он так быстро смирился с тем, что мы больше не люди? Неужели ему не сниться то нападение, и как волк целенаправленно тыкал свою морду к нашим шеям? Я была поражена такому быстрому переходу. Мне все еще не совсем верилось в происходящее, хотя организм уже полностью понимал, что ему делать.

— Осуждаешь, — тут же понял Теренс, о чем я думаю.

— Ты что уже можешь понять, о чем я думаю, — огромного труда мне стоило улыбнуться. И куда интересно, делась та девушка, которая еще до недавнего времени считалась самой красивой в городе. Теперь же меня считают чокнутой из-за случая с Сеттервин, и мы сидим с Теренсом в его машине, посередине города, и обсуждаем такие вот странные вещи.

— Конечно, я всегда это мог, даже до того как мы стали оборотнями.

От его спокойного веселого голоса, все внутри меня сжималось. А не рановато ли, быть таким равнодушным к тому, что с нами случилось? Хотя, а разве можно назвать меня страдающей?

— Так уж ли всегда? — проворчала я, ощущая на своем плече приятную тяжесть его руки. Почему от Теренса веяло такой притягательной опасностью? Я раньше не чувствовала, чтобы у меня было к нему такое физическое влечение. Я была точно уверена, что люблю его, но телесная сторона оставалась для меня на втором плане. А теперь его запах, такой насыщенный и резкий, заставлял думать о кое-чем другом, чем поцелуи.

— Всегда, — посерьезнел Теренс, и оттого его лицо стало невыносимо интересным и притягательным. Я часто флиртовала с ним, наслаждалась его обществом, но еще не испытывала такого влечения, как теперь. Ну, если только, когда я один месяц была влюблена в Калеба, то ощущала что-то сродни этому чувству. Но ощущения возле Теренса были живыми, а вот к Калебу я чувствовала что-то искусственное, не правильное, не похожее на нормальные чувства. Возле Теренса, мне хотелось сгорать от желания, что впрочем, и происходило. А может это просто побочный эффект нашего превращения в оборотней. Но тогда бы я чувствовала подобное и к мальчикам с соседнего двора, когда проходила мимо них.

Я могла поверить Теренсу. Он тоже мне нравился всегда, но я не могла похвастаться подобным. Я даже сейчас не знала, о чем он думает.

— Можно я тебе что-то покажу?

— Если у тебя вырос за ночь хвост, то нет, — вырвалось у меня, а Теренс расхохотался.

— Если бы он вырос у меня, то и у тебя тоже. Не знаю, как бы я пережил такое. — Теренс смеялся, и мне тоже стало весело. Не осталось и следа от нашей сдержанности пару дней назад — я снова я, а Теренс снова весельчак. Но этот его запах, сбивал меня с толку. О чем он говорил, я пока еще не могла разобрать. Зато я точно знала, что все пахнут, по-особенному, в зависимости от настроения.

— Хорошо, и что ты хочешь мне показать, раз ты спрашиваешь на это разрешения?

— Свою новую машину, — торжественно объявил Теренс.

— Тебе родители купили машину? — я была действительно удивленна, а может мне, просто передалось возбуждение Теренса.

— Не совсем, — увильнул от ответа Теренс, — Когда я тебе ее покажу, ты поймешь, откуда она у меня.

Я была заинтригована еще больше, когда мы выехали на автобан, двигаясь не сторону Лутона, а таким образом объезжая город, чтобы подъехать к дому Рейн, со стороны леса. Оттуда он заставил меня пойти пешком.

— А мы не могли нормальным образом достаться к ее дому? — поинтересовалась я, смотря на то, как мои кроссовки покрываются грязью.

— Не-а, я хотел еще пройтись, — хитро ухмыльнулся Теренс. Мы подошли к задней двери дома Туорбов, и задняя дверь оказалась открытой, будто бы специально для нас.

На звук нашего вторжения вышла Самюель, держа на руках хныкающую Соню. Она приложила один палец к губам, показывая, чтобы мы вели себя тихо. Я качнула головой и следом за Теренсом принялась стягивать грязные, когда-то белые кроссовки.

— Рики спит? — переспросила я, оказавшись на кухне, в которой сплетались старая мебель и самые новые технические предметы.

— Нет, Рейн все еще спит. Ночь для нее оказалась слишком выматывающей.

Я закусила губу, смутно вспоминая, что слышала голос Рейн, все то время, пока была волчьем обличие. Ее способность меня очень интриговала, но в то же время и пугала. Ведь у Рейн было столько власти, против любого разума.

Мы не успели сесть с Теренсом за стол, как Самюель протянула ему ключи со словами:

— Этот большой желтый — от гаража, а другие от машины.

Я обалдело смотрела, как Теренс перехватив ключи, тянет меня прочь.

Улыбка Самюель на идеально белом лице, показалась мне не просто теплой, а еще более радостной, чем у самого Теренса.

— Смотри, чтобы он в ней не ночевал.

Я кивнула, махая ей на прощанье рукой, не понимая о чем она, и откуда знает про машину, и почему ключи от машины и гаража у нее.

Быстро натянув обувь, я поспешила выскочить следом за Теренсом на улицу. Мы пошли по ухоженному газону, все еще сохранившему зеленый цвет, не смотря на позднюю осень, по направлению, к огромным гаражам Туорбов, появившимся с приездом Рейн из Чикаго.

— Помоги мне, — Теренс открыл замок, и схватившись за одну из огромных дверей потянул на себя, я же взялась за другую. И нашим глазам предстала мечта любого мальчишки — Ягуар, Мерседес и Феррари, это были те машины, которые как я знала, Рейн получила в наследство, только теперь не понятно от кого, потому что сама она толком нам и не объяснила, как стала приемным ребенком семьи вампиров.

Теренс гордо подошел к серому Мерседесу, точной копии красного Мерседеса Рейн. Как я любила ее машину — удобную, дорогую, пахнущую кожей и чем-то свежим, но особенно мне нравился съемный верх.

— Это теперь моя машина, — объявил мне Теренс, устроившись в середине. Я механически сделала то же самое, и принялась обследовать внутренности, начиная с мягких сидений, и заканчивая приборной доской.

— В каком смысле? — поинтересовалась я. Меня нельзя было назвать тупой, но я явно не улавливала сути. С какой радости серый Мерседес Рейн, теперь считается машиной Теренса?

— Мне его подарили родители Рейн.

— Просто так?

— Конечно же нет, просто мы же их подопечные и это как бы портит репутацию Туорбов, что я езжу на колымаге отца.

— Но разве тебе родители разрешат принять такой подарок?

— Нет, но я и не собираюсь им о ней рассказывать. По крайней мере, пока.

Я ошарашено разглядывала обстановку, и во мне не было зависти, потому что я не умела водить, и машины, как таковые, меня не привлекали. Мне хватало и того, что Рейн меня подвозила домой. Но этот подарок был слишком шикарен, по-моему. Но видимо Туорбы могли себе такое позволить.

— Ну что, устроим тест-дрйав?! — Теренс был в экстазе, это было понятно по тому, как он держался за руль и счастливо улыбался, — Поехали в Лутон?!

— А это не опасно… ну насчет волков?

— Что они сделают нам днем?

Я не стала спорить — это было бесполезно, когда Теренс с такой радостью смотрел вперед.

Когда мы добрались до Лутона, солнце уже медленно садилось, и меня охватила тревога, а что если вдруг волки все же будут следить за нами? Что вообще мы знали об этой Своре, что создала нас? Но Теренсу все было нипочем. Мы проехались по городу, и понятное дело здесь эта машина не вызывала такой ажиотаж, как это было в нашем городке. Возможно, из-за этого Теренс был немного разочарован.

Мы немного покружили по городу, и вскоре я, как и он, проголодалась. Мы остановились возле одного из ресторанчиков, которые давали еду с собой. Как-то не хотелось оставлять машину просто так. Поэтому я осталась ждать его на улице, прислонившись к автомобилю, пока Теренс пошел за едой.

Прошло буквально минут пять после того, как он ушел, и я почувствовала Их. Кто-то из волков явно за нами следил, и он не правильно выбрал место, потому что ветер дул прямо мне в лицо, принося с собой его запах. Я подобралась и сжалась, чувствуя, как мое тело требует изменения в волка, но я могла пока еще себя сдерживать. Но мои размышления насчет волка были неправильными — он специально встал так, чтобы я его ощутила. И вскоре он решил продемонстрировать свое внимание.

Ко мне приближался красивый мужчина лет сорока, хотя вряд ли это был его настоящий возраст. В деловом костюме он выглядел как обычный среднестатистический семьянин, который шел домой с работы — но я сразу же поняла что это ОН, потому что его глаза, устремленные на меня, полыхали желтым огнем. И что самое странное и неправильное — я его не боялась, даже не смотря на то, что он не выглядел дружелюбным.

— Как интересно — осенний помет выбрался в логово своих родителей.

Он улыбнулся мне холодно и как-то неправильно — словно просто растягивает губы, но его улыбка оставалась пустой. Светло-желтые глаза, постепенно стали зелеными, а потом серыми, и я вздрогнула от их яростного блеска.

— Очень приятно увидеть вас дома.

— Это не наш дом, как и ваша Свора не наши родители. — Я воинственно задрала подбородок, от чего кудряшки вокруг моей головы пружинисто запрыгали.

— Приятно осознавать, что мы выбрали не только красивых, но и смелых кандидатов, вот только ты еще немного глупа, но это пройдет. Если не ошибаюсь вчера была Первая ночь? Ну так вот, вампиры просто молодцы — такого легкого становления я еще не видел!

— А как же, — фыркнула я.

Этот жест явно не понравился оборотню. Глаза его снова поменяли цвет — до ярко-желтого, как у подсолнуха, его губы исказились в жестокой улыбке, от чего квадратный подбородок показался еще тяжелее. Он был столь же внушителен, как и Теренс, но я только теперь действительно почувствовала, как пахнет опасный противник — солью и затухающим огнем. Его глаза сузились став почти щелочками.

— Вот оно пагубное влияние вампиров на молодняк — они забывают кто главный.

Я хотела рассмеяться на эти слова, но неожиданная боль в голове заставила меня согнуться пополам, но это всего лишь на мгновение, потому что я почувствовала, как иная сила, словно заблокировала этот резкий скрежет в голове. Я, едва дыша, поднялась на ноги и осоловевшими глазами заметила, как оборотень побледнел.

— Тебе сегодня повезло — наша маленькая девочка тебя защищает. Но когда-нибудь мы столкнемся, и у тебя не будет защиты. Твое безвольное начало быстро поддастся мне, — пообещал волк, его лицо из белого стало пунцово-красным, словно он снова пытался повторить атаку. — Передашь своим друзьям, что мы хотим поговорить. Скажи, пусть ищут Изегрима. Посмотрим, так ли они умны, чтобы разыскать меня.

Его ухмылка, впервые за время разговора, стала похожа на улыбку, правдивую и естественную, словно он лишь теперь ощутил подобие радости. Меня передернуло от холода и отвращения, и я надеялась лишь на то, что Теренс подольше задержится в ресторане, пока не уйдет этот Изегрим, потому что могла только гадать, что тогда может случиться.

Он протянул ко мне свою холеную руку, и я отпрянула в сторону, но его рука осталась на месте.

— Ничего, когда вы снова будете с нами, я научу тебя, как ты должна вести себя со мной.

— В следующий раз, я просто откушу тебе палец, — огрызнулась я, чем вызвала в его глазах еще более жуткий огонь.

— Люблю тяжелые случаи — с вами так весело расправляться!

Я могла бы поспорить по поводу того, кто из нас тяжелый случай если брать психиатрию, но волк как пришел сам, так сам и решил, когда ему уходить. Он все же дотронулся до моего лица, и мне показалось, что от этого места на лице сейчас отпадет кусок кожи — так больно он меня ущипнул, а затем и дернул за волосы, унося в своих руках прядь моих волос.

Все что происходило между нами словно осталось не замеченным пешеходами, они продолжали спешить по своим делам, и потому я смогла, наконец, безвольно сползти по машине вниз. Боль, тупая и удушающая, оставила напоминание о себе в моей памяти, я больше не хотела почувствовать ее повторения. Неужели это Рейн меня спасла от той боли? Неужели она все еще продолжала быть со мной? Так почему я ее не чувствовала и не слышала? Может Изегрим ошибся?

Когда Теренс вышел из ресторана, весело насвистывая и неся пакеты, я переместилась в машину, и плотно закрыла все дверки — на улице значительно потемнело, и я боялась появления новых волков. Мне они мерещились в каждом прохожем, покосившемся на машину. И я уже не хотела ни чего, ни есть, ни спать — а только вернуться в городок. Интуиция подсказывала мне, что туда они не сунуться.

— Что-то случилось? — Теренс тут же почуял, как изменилось мое настроение. Но лишь когда он плотно закрыл дверки машин, то смог почувствовать запах незнакомца витающий вокруг меня — ведь он ко мне прикоснулся не просто так, он хотел оставить на мне знак, оставить послание.

— Я виделась с одним из Своры.

Теренс побледнел и позеленел одновременно.

— Почему ты не пошла за мной в ресторан? — взбеленился он.

— Потому-то и не пошла, ты что, считаешь себя супер-героем! Так вот, твои мускулы против него ни что! — раскричалась я в ответ.

Теренс, разозленный и явно раздразненный чужим запахом, едва держался на одном месте — его глаза уже загорались.

— У него есть способы, влиять на нас даже не касаясь, — надломленным голосом прошептала я, вспоминая ужасную боль.

— Он что-то тебе сделал? — мертвым голосом, лишенным эмоций переспросил Теренс, и вот тут мне действительно стало страшно. Я подняла на него глаза и увидела злую, непреклонную решимость.

— Не совсем, не знаю как, но мне помогла Рейн. Он боится ее…, - как теперь и я, подумала я, но не сказала вслух. — Но даже и не думай, о чем-то на подобии мести. Он уже считает, что мы у него в кармане. Они действительно сильны.

— Это мы еще посмотрим, — глухо отозвался Теренс, закидывая еду назад на свой портфель и заводя машину. Ночка явно предстояла не веселая.

Глава 19. Проводник

Я выбивалась из сил, стараясь угодить тебе,

Но моих усилий никогда не хватало.

Все равно только ты видишь

То, что недоступно мне.

Скажи, оглядывался ли ты назад хоть раз?

Разве тебя не пугают обломки, которые ты найдешь?

Да, я предала тебя,

Но ведь ты тоже меня предал.

Так легко уничтожать и судить

Тех, кого ты не можешь понять.

А слушал ли ты их оправдания?

Так легко уничтожать и судить

Тех, кого ты не можешь понять

В своей жизни; но почему же ты не слушал их слов?

Я закрываю глаза и иду

По тонкой грани между любовью и ненавистью

К человеку с такой же кровью,

Текущей в его венах.

Ты не показываешь раскаяния

В том, что сказал и сделал.

Да, я предала тебя,

Но поверь,

Ты тоже меня предал.

Destroyed, Within Temptation Уничтоженные (перевод Dan_UndeaD)

Все изменилось.

Я поняла это в тот день, когда была сознанием вместе с Бет и смотрела в желтые наглые глаза Изегрима. Они бросили нам вызов, Терцо объяснил поведение волков так, но я и так это поняла. Изегрим специально оставил на Бет свой запах, и забрал прядь ее волос как сувенир и доказательство того, какие Теренс и Бет немощные перед лицом оборотней.

Но не я, и он понял это. Но жизнь продолжалась. Цикл во время которого им было легче обращаться в оборотней подходил к концу. Каждую ночь была охота, но и сам голод у Бет и Теренса спадал. Я, мучимая их сознаниями, тоже принимала участие в охоте — и это становилось с каждым разом все легче. Они как слепые щенки, спешили каждую ночь подальше от фальшивых огней города, туда в лес, где их ждала иная жизнь. В затопленных темнотой улицах таилось зло, против которого у меня было оружие.

Я впервые почувствовала себя не просто уверенной в своих силах, а человеком наравне с Калебом и моей семьей. Моя самоуверенность росла с каждой ночью, когда я направляла своих друзей к их разуму.

Так прошел день рождение Бет, приближалось мое 17-тилетие, но я чувствовала себя значительно старше. Даже появление в доме Ричарда с его женой Мизери, не заставило меня почувствовать себя ребенком. Но я тщательно скрывала от всех свою растущую гордость.

Сегодня была последняя ночь, когда Бет и Теренс выходили на охоту до нового полнолуния. Как всегда меня оставили возле машин, но я и так уже имела представление о том, как мои друзья превращаются в волков. Единственным исключением из постоянного ритуала в эту ночь, была Мизери, которая замешкала, когда меня оставили одну. Ее взгляд не выражал доброты или переживания, она была просто удивлена. Мне тут же вспомнилось, что было в первый день приезда Ричарда и Мизери. Она следила и наблюдала, за всеми нами словно изучая. Она попеременно смотрела на нас.

Помню, как вечером глаза Мизери покосились в сторону Евы, а потом Прата, затем обратились ко мне, и я тогда вспомнила, чем меня так пугала свадьба Ричарда когда-то — я просто не понимала Мизери. Она была спокойной. Местами даже флегматичной, от чего нам никогда не удавалось поговорить по-дружески. Я хотела было сказать, что рада ее видеть, но не стала лгать, потому что этой радости не чувствовала, как в данный момент никто из нас. Мизери почему-то вовсе не обиделась, и, кажется, я впервые заметила на ее лице подобие улыбки.

И все же потоптавшись на месте, она ушла вперед к другим. Я, выждав десять минут, пошла следом за ними, уже лучше ориентируясь как в темноте, так и в самих деревьях.

Выйдя к просвету, я увидела лишь Мизери — вот почему она осталась со мной. Ее оставили стеречь меня, но ненавязчиво. Я чувствовала Бет и Теренса слишком далеко и оттого злилась. Мизери почувствовала мое раздражение. Но избегала смотреть мне прямо в глаза, хотя вполне могла это сделать. Я, в отличие от нее, в такой темноте ничего бы не разглядела. Но все равно, я отгородилась от ее взгляда своей сущностью и своим сознанием. Я не хотела сейчас никаких вопросов. А уж тем более ее сожаления. Мизери давила на меня своей отстраненностью и флегматичностью — да Ева по сравнению с ней была просто шутница.

Миг, и ее светлое одеяние исчезло между деревьев, и я поняла куда идти. Она будто бы маячок скользила вперед, и стоило мне пойти в глубину леса по скользкой дорожке, как пошел дождь, мерзлый и колючий. Я закрыла голову капюшоном, но постепенно дождь становился все теплее, а потом капал уже редко-редко, только по нему я могла ориентироваться, как долго иду. Спустя некоторое время я поняла, что это уже не дождь, а только капли с деревьев, голых и почерневших в предчувствии зимы.

Дождь прекратился, но в воздухе висела мелкая водная завесь, не туман, но и не дождь, а словно завеса, сотканная из всего этого. Она медленно оседала к земле, словно сгибаясь под собственным весом. Лес трепетал от тяжести капель и влаги под легким порывом ветра, который будто бы так еще и не определился с какой стороны начать веять.

Сквозь эту пелену я ничего не видела дальше ветра, поэтому делая шаг каждый раз, шарахалась в сторону от проступающих деревьев. Было сложно сориентироваться, но я не боялась и вовсе не переживала. Что-то вело меня вперед — я бы назвала это ощущение наитием. И было бы глупо в такой ситуации не воспользоваться им.

Но мое наитие вывело меня вовсе не к Мизери, а к еще одному человекоподобному существу — Еве.

Было темно, но я смогла разглядеть, что черные пятна на белоснежных руках Евы — это кровь. Цвета слоновой кости лицо, бледнело в темноте, как маячок. Мне стало страшно — ведь Ева не опытна, она может не сдержаться.

— Все в порядке тебе не о чем волноваться. Я ее почти не ощущаю сегодня — мои чувства еще притуплены, потому что я не голодна.

Словно почувствовав, что твориться что-то неладное, тихо из-за деревьев, будто бы тень, проступила Мизери.

— Рейн? — тихо позвала она, желая узнать ситуацию. Точнее говоря, это не интересовало ее как человека. А просто потому, что я была поручена ей.

— Все хорошо, — я еще не до конца была уверена, что могу доверять Еве и все же я ее не боялась, даже ночью и в темноте. Я уже была знакома с тем, как реагирует Ева, когда голодна.

Ева оглянулась на Мизери, и ее взгляд, который становился с каждым днем все более осмысленным, виновато прояснился.

— Прости, — она посмотрела на меня с горечью. Ей явно не понравилось, что Мизери охраняет меня от нее. Обе неописуемо красивы. Нет, не красивы — прекрасны, как любое произведение искусства. Я с непониманием следила за их поведением.

Ева стояла неподвижно, слишком уж неподвижно для живого человека, и ее тело замерло, а потом задвигалось так быстро, как это делали все в моей семье. Она скрылась быстрее, чем мои глаза смогли бы это проследить.

Мое сердце колотилось как бешеное, и в то же время мне казалось, что вокруг холодно, и я чувствовала слабость в руках и ногах. Я страстно желала куда-нибудь скрыться, хотелось повернуть и побежать со всех ног, но двинуться с места я не могла. И причина этого был не страх, я увидела что-то, чего понять не могла.

Мне показалось или Ева действительно посмотрела на Мизери с неприязнью?

— Что произошло между вами? — я обратилась к Мизери, ища в полумраке на ее лице глаза и стараясь понять, что может скрываться за тишиной, которой веяло от Мизери. Но Мизери лишь пожала плечами, ее волнистые, пушистые волосы, светлевшие в темноте, упали вперед, и так я поняла, что она пожала плечами. И почти следом она скрылась среди деревьев явно не собираясь отвечать более масштабно. Мое одиночество опять приобрело звуки леса и недавно прошедшего дождя. Я поежилась от вида того зверька, которого убила Ева, и, обойдя его, вновь последовала за Мизери.

Так далеко моя семья еще не удалялась в лес. Значит, это было не просто так. Я ощущала, что за этим что-то скрывалось, как и за тем, что ко мне впервые кого-то приставили, если конечно, это просто Мизери не оказалась плохим охранником, дающим мне себя увидеть. Возможно, остальные всегда держались более аккуратно.

Я видела, как во мраке леса проплывали большие тени, но уже по своему опыту знала, что это совы. Теперь серые, но уже должны были побелеть к зиме. Их мне было незачем бояться. У сов не было мыслей, которые вдруг могли бы открыться мне и поразить своей хладнокровностью.

И вот я вышла к склону и успела заметить, как Мизери легко и плавно поднимается вверх, словно не замечая его крутизны. Скользнув своим сознанием, я ощутила всю свою семью. Но я не стала пока что лезть в сознания своих друзей.

Я упрямо карабкалась за ней по крутому, неровному склону, который вел к началу леса, или, скорее всего, водопада. Я чувствовала запах сырости и чем выше поднималась, тем больше мне открывался шум воды, недоступный снизу.

Мне было тяжело, но спасало то, что всю осень капитан команды по волейболу нещадно нас тренировала, и гоняла по спортивному залу. Да и к тому же, сколько мне пришлось бегать, чтобы уставать настолько, что я даже преставала видеть кошмары, связанные с волками. Ноги все еще помнили нагрузку.

Выбравшись наверх, я остановилась перевести дыхание. Надо мной светили яркие звезды, и луна, шедшая на убыль, но было достаточно светло, чтобы рассмотреть пейзаж подо мной.

Шум воды, не слышный в лесу, здесь открывался с полной мощью, я бы хотела крикнуть вниз своей семье, стоявшей в группке, словно что-то обсуждая, но догадывалась, что даже они вряд ли расслышат что-либо за этим ноющим накатывающим звуком.

Ближе всех ко мне оказался Теренс. Он оцепенело стоял на месте, и судя по тому, что я уже знала из его сознания, он, скорее всего, прислушивался, вглядываясь в лесную чащу, а иногда его нос поводило в сторону воды, и при этом, он вовсе не напоминал оборотня. А хорошую, умную овчарку или же лайку, единственным, что его отличало от собак, так это хвост — тяжелый, и висящий как тяжелое полено.

Мне-то конечно не о чем не говорили запахи, звуки или окружающая обстановка. Но по его заинтересованному настроению, я поняла, что ему-то говорили точно. Но спустя мгновение и я вспомнила этот запах.

Почти неуловимый запах плыл в воздухе, рассказывая о том, как давно здесь прошли волки. Он висел словно невидимая пелена, уже едва различимая, но я чувствовала, что Теренс прочитал его, будто бы видимые буквы в воздухе.

Внезапно Теренс насторожился, и дело было не в застарелом запахе, нет, волк появился так близко, что даже я чувствовала его присутствие сквозь мысли Теренса.

Волк замер на отвесной скале, вовсе не заботясь, что его заметили. Он именно к этому и стремился. Хотел, чтобы мы знали и видели, как он за нами наблюдает. «Я слежу за вами» — говорила его поза. Но он не впечатлил настолько, как предполагал. И от верной гибели волка спасло одно — семья так еще и не получила никакого ответа от Главных Семей.

Грем и Терцо связались со своим человеком, чтобы рассказать о сообщении Изегрима, и узнать, осведомлен ли о нем кто-либо в Своре. Но они не ждали новостей быстро, а волки в это время решили снова напомнить о своем существовании. Можно подумать, мы могли бы о них забыть!

Я покинула сознание Теренса, чтобы слиться с разумом волка. Мы были с ним наравне, он и я, а моя семья где-то далеко, словно их и не было рядом.

Он почувствовал меня тотчас, стоило прикоснуться к его холодному расчетливому уму, словно ожидал подобного вторжения. Это был Изегрим — пришел лично, оставив своих волков немного далее.

«Решила не оставаться в стороне?». Я видела это удивление в глубине его холодного волчьего рассудка, не похожего на другие, потому что он был слишком высокомерен и расчетлив.

«Как и ты» — надменно ответила я. «Пришел посмотреть на утраченных тобой детей? Или же решил запугать?»

«Пришел еще раз напомнить, что ожидаю встречи. А еще напомнить тебе о себе».

Я рассмеялась его наглым, нахальным словам, понимая, что, в общем-то, и не злюсь им, и не удивляюсь.

«Не хочешь присоединиться к нам?» — предложил он, но я уже не ответила. Я почувствовала, как знакомые руки Калеба обвились вокруг меня, и оттого ощутила чувство вины, потому что почти флиртовала с этим волком. Он почти меня очаровал. Грем не говорил о таких возможностях волков, но я поняла, что так оно и было, — мне стало легче, лишь, когда присутствие Калеба подействовало на меня отрезвляюще.

Оборотень понял это.

«До встречи, проводник волков».

Его фигура быстро скрылась с вершины скалы, и при этом я почувствовала почти сожаление и тоску. Это был явно его прощальный жест, оставить мне такие не существующие чувства. Я безвольно прислонилась к Калебу, именно этот волк неожиданно вытянул из меня силы. Но мне было просто необходимо еще проверить Бет и Теренса — я не знала, повлиял ли он на них.

Теренс был обеспокоен, но в себе, а вот Бет, была уже на грани того, чтобы бежать за Изегримом. Я из последних сил вытянула ее сознание из темноты звериного инстинкта, и постаралась поскорее покинуть ее, пока не растворилась в мыслях Бет. После Изегрима я начала терять контроль.

— Забери меня, — попросила я Калеба, даже не смотря на него. — Он ушел. Это было всего лишь напоминание.

— Знаю, — глухо отозвался Калеб и от его голоса по моей шее побежали мурашки.

Снова пошел дождь, и я не хотела более скрываться под капюшоном. Мне было легко и тепло, руки Калеба держали меня достаточно крепко, чтобы я могла не бояться. Они успокаивали, а он держал меня в тепле своих мыслей, не давая мне проваливаться в чьи-то другие. Мир Калеба неожиданно обезопасил меня от самой же себя. А дождь, как всегда оставался самым верным спутником.

— Не спи, — нашептывал мне Калеб, проносясь мимо ночных деревьев. Но я не спала, я бы не смогла заснуть, даже если бы очень захотела. Моим глазам предстал волшебный мир неба, с которого словно звездопад сыпался дождь.

Постепенно напряжение начало спадать, но я все еще чувствовала бурлящий адреналин — в моих ноздрях тлел запах Изегрима, почерпнутый из воспоминаний Теренса. Он был прекрасен и опасен своим безумием, и бездушием, с которым не смог бы сравниться даже Прат.

Но пока Калеб держал меня в руках и нес сквозь неправильные ряды деревьев, похожие на строй солдат в черных шинелях, — все было в порядке. Наконец я спрятала лицо на шее Калеба, выдыхая теплое усталое дыхание, перемешенное с воспоминаниями.

Но зато я знала, что мне нужно теперь делать.

Субботнее утро выдалось ужасно дождливым — а зима все никак не хотела вступать в свои права, уступая дни и ночи осени. Снега не было, напоминанием о том, что на улице декабрь был только мороз, и то лишь с утра. Одевалась я как всегда быстро и небрежно, не желая размениваться на тщательный отбор одежды, как это делала Самюель. Джинсы, клетчатая рубашка, и поверх всего свитер — подарок Мизери, нечто чудесно теплое, пушистое и песочного цвета.

Я на ходу схватила на кухне горячий тост, и потянула за собой уже ожидающую меня Бет — Терцо с гордостью отпаивал ее чаем и показывал какие прекрасные французские тосты, он умеет делать. Ему, конечно же, не понравилось, что я так толком и не поела, особенно, когда он наготовил, целую гору, но мне хотелось поскорее попасть в библиотеку Грема.

— Ты хоть бы объяснила к чему это — я надеялась выспаться сегодня за всю неделю, так нет, ты вытаскиваешь меня ни свет, ни заря не понятно зачем. А завтра ведь служба с самого утра!

Я постаралась улыбнуться ей, но это было сложно сделать, так как пока что еще достаточно не проснулась, чтобы быть расположенной к беседе. Руль оставался для меня приоритетом — главное вести машину по подмерзлой дороге так чтобы не разбиться.

— Хочу поискать больше об оборотнях — больше чем Грем и Терцо нам рассказали. Не думаю, что это было сделано специально — скорее всего они просто отнесли эту информацию к второстепенной. Но мне необходимо знать больше, потому что я не знаю, что тогда случилось в Лутоне, как получилось так, что я смогла обезопасить твое сознание от его влияния. Он ведь по складу ума, тебе теперь ближе чем я, потому что такой же волк по своим инстинктам. Но я же не волк, я же не такая, как вы и меня начинает до безумия пугать то, чем я владею. И я хочу больше знать об иерархии волков, об их ритуалах в самой семье.

— Ну, хорошо, все понятно… только я тебе зачем сдалась — история это не мой самый любимый предмет!

— Спасибо за поддержку, — хмуро буркнула я, — это и для твоего с Теренсом блага.

Бет залилась краской, и мне не надо было даже на нее смотреть, чтобы понять это. Все-таки Бет оставалась совестливым человеком — она наверняка понимала всю сложность моей ситуации. Их с Теренсом могло злить, что я проникаю в их сознания иногда даже без их ведома, но каким это ужасом всегда оборачивалось для меня — представить мог только Калеб. Я невольно делилась с ним воспоминаниями, прикасаясь к нему.

— Прости, просто я так устала…впрочем, наверное, не так как ты… думаю тебе труднее восстанавливаться.

— Поверь — намного труднее, — хмыкнула я.

Оборотням вполне хватало остатка ночи, чтобы выспаться, я же приходила на уроки подобно зомби — глаза открыты, но никакой мозговой деятельности. Пока что все это еще списывали на смерть Евы, но вскоре мне перестанут идти на уступки. Я полностью забросила занятия с мисс Крат, перестала посещать волейбол, и не приходила на сбор хора, в чем я как ни странно не была разочарована — времени стало значительно больше. Но меня иногда пугало то, что глядя на близнецов, я почти не вижу как они растут. Все их детство пока что проходит мимо меня, я даже хуже чем простая приходящая нянька, потому что та была бы чужим человеком — я же их родила.

Моя жизнь в последние две недели сосредоточилась вокруг волков — ночами, когда мы возвращались домой, мне снилось, как я сама бегаю за кроликами, а иногда даже мышами — это было не только ужасно, но и надоедливо. Сны повторялись, как какой-то старый заезженный фильм, будто бы кроме него ничего нет в моей памяти.

Сны. Сны перестали быть снами и постепенно переходили в реальный кошмар. Иногда на уроках я ловила себя на том, что постепенно погружаюсь в чье-то сознание и словно сплю, видя пережитые моменты чьего-то прошлого. Это меня подавляло и изматывало, больше чем я могла бы кому-то рассказать. И по-прежнему только Калеб шире представлял картинку обо всем том, что со мной творилось. И он же был моим спасением — я так привыкла блокировать при нем свое сознание, что у меня выработался какой-то иммунитет, возле него я могла отдохнуть.

Грема не было, как и Калеба, Прата и Ричарда — сегодня они поехали в Лондон, чтобы встретиться с Вунвортом, я смутно представляла, по какой причине произошла поездка — и все же мне это сыграло на руку. Не потому что не хотела, чтобы они знали о моих желаниях разузнать больше, а потому что пока что не хотела каких-либо вопросов.

Ева должна была ждать нас дома — я предупредила ее эсемеской о нашем приезде, и это была одна из причин, по которой я взяла с собой Бет. Как-никак она стала намного сильнее любого здорового мужчины, а Ева, все еще оставалась слабее взрослого вампира. Их силы были почти равны, но преимущество оставалось на стороне Бет.

Машина немного скользила на дороге, и это добавляло мне трудностей, мое настроение и так нельзя было назвать солнечным, а координацию хорошей, так еще и это.

Проезжая мимо дома Евы, я немного притормозила — родители Евы решили забрать отсюда бабушку, и продать дом, и вместе с ними мне казалось, уедут воспоминания о прежней Еве. Но это было правильно — то же самое сделали и мои родители, забрали меня от мучительных воспоминаний, и здесь я смогла начать новую жизнь.

— И больше никаких булочек по субботам, — тоскливо отобразила мои мысли, только на свой манер, Бет.

— И никаких напоминаний о настоящей Еве, — в тон ей отозвалась я.

На нас не обратили внимания, и поэтому я поехала дальше, но настроение только ухудшилось от минувшей картинки.

Как странно было понимать, что мы больше не увидим Серафиму Бойл, разъезжающую на велосипеде по округе, и уж тем более не встретим ее в административном корпусе. Она была первым человеком в этом городке, который мне сразу же понравился. Она никогда не говорила со мной про беременность. Так, будто бы я больна чумой.

Аккуратно притормозив возле дома Гроверов, я почти до самой двери слушала причитания Бет по поводу того, что припарковаться можно было не у самой лужи.

Открыв дверь мы попали в тепло и отсутствие дождя, и, конечно же, погрузились в холл наполненный цветами. Грем любил цветы и раньше, но только с появлением в доме Евы (она негласно стала жить с ними), цветы вдруг обосновались здесь, как полноправные властители. И это меня убивало. Зато были три места в доме, где я могла спокойно находиться не раздражаемая сладким запахом — комната Калеба, кухня и библиотека.

Ева выглянула из-за двери гостиной почти насторожено, но, увидев нас, тотчас расслабилась. Она улыбнулась, почти так, как делала это раньше, почти так, как делала когда-то живая Ева. Мои мысли можно было расценить почти как расистские, потому что сама Ева не изменилась, когда стала вампиром. Но если я спокойно смогла привыкнуть к мысли что Бет оборотень, то к Еве привыкнуть было труднее. Она стала уже почти такой же идеальной как Самюель, но ее движения оставались все еще какими-то скованными. Она смеялась тихим смехом с нотками веселья и превосходства, ее руки мягко и плавно скользили по воздуху, заставляя следить за их бледной нереальной элегантностью с затаенным дыханием. Но при этом она все еще не выглядела, как прекрасное создание, хотя ангельская внешность ее лица поражала так же, как и лица моей семьи. Но все же она не заставляла сердце биться чаще, потому что, глядя на нее, мне казалось, это подделка человека, которая только приобретала форму. Главное, что я научилась не бояться оставаться с ней, тогда, когда это разрешали члены моей семьи. Единственным табу для Евы было приближаться к близнецам — как детально меня осведомил Прат, это было связано с тем, что кровь детей намного слаще. Меня до сих пор передергивало при воспоминании о его словах.

— Грем давно уже уехал, и хорошо, что вы приехали… я ходила посмотреть как выносят из дома родителей вещи… не думала, что будет так больно это увидеть.

— Тебе не стоило ходить, — мягко сказала я, Бет в знак солидарности кивнула головой.

— Стоило, мне нужно было попрощаться с ними, на свой манер. Я очень надеюсь никогда больше их не увидеть.

Меня ошеломили ее слова. Но глаза Евы не были безумными, злыми или испуганными, она определенно верила в то, что сказала. Под нашими обалдевшими взглядами Ева немного смутилась и, запахнув на себе широкие полы вязаного кардигана, пошла на кухню. Мы последовали за ней, ведомые интересом — раньше мне не приходилось слышать чего-то подобного. Как и давно уже не приходилось слышать от Евы слова, наполненные чувствами.

— Не удивляйтесь, но просто их близость была слишком горьким напоминанием о прошлой жизни. И я хочу забыть их, но сильнее всего хочу, чтобы они забыли обо мне. Я не переживаю за Серафиму, потому что по запаху ее крови понимаю, как немного ей осталось. Она умрет, и горе перестанет ее мучить. Но родители… в последнее время они слишком сильно убиваются из-за меня.

Я не знала, что меня поразило более — бездушность слов Евы или полное отсутствие переживаний по поводу своих слов.

— И давно ты за ними следишь, — поинтересовалась Бет, заметив в словах Евы то, что не отметила я.

— Три дня — днем, здесь не так уж много людей, которые могли бы меня заметить. Я просто хотела знать, а теперь жалею об этом. Легче не сожалеть об утерянном, когда заешь, что о тебе никто не сожалеет.

Я сразу же догадалась, кто внушил ей эти мысли. Чертов Прат!!! Наверняка об этом не знал Грем, но в первую очередь я точно сообщу Ричарду, что своим поведением Прат снова подрывает обновление Евы.

— Знаешь Ева, не знаю, что тебе наговорил Прат, но со временем твоя память восстановиться полностью, и ты будешь сожалеть обо всем сказанном — особенно о том, что так спокойно говоришь о смерти Серафимы.

Я не могла промолчать, даже из жалости к Еве, а особенно из жалости к ней, потому что она была моим другом, и это не правильное отношение к тем, кто тебя любит, даже если они не знают, что ты жива.

— Возможно, — туманно отозвалась Ева, очевидно не понимая всего того, что я пыталась сказать. Еще не время, поняла я, и не стоило продолжать этот разговор, от которого хуже становилось только мне с Бет.

Перед нами внезапно появились три кружки с чаем, и, подняв голову, я увидела, с какой неловкостью Бет смотрит на третью кружку, которую поставила перед Евой. Но та просто пододвинула ее к себе, и взяла в руки.

Ненадолго запала тишина. Я не решалась смотреть на подруг и все же заставила себя это сделать. Глаза Евы устремились в окно, возможно туда, где продолжали выгружать мебель из ее дома. Я протянула руку к ее руке, стараясь выразить, как сочувствую, даже если она не понимает этого.

Пальцы Евы были холодны, хотя до этого она по привычке грела их о кружку с чаем, которую по привычке сделала Бет. Мы смотрели друг на друга и нас снедали не только тревога и страх, но и неловкость. Я говорила себе — это по-прежнему твой друг, но на самом деле я знала, что пока что Ева опасна, даже для самой себя.

Бет же, как я видела, тщательно маскировала то, как она смахивала слезы. Это было слишком тяжело для нас троих. Но из всех них было тяжелее мне — потому что мне приходилось останавливать натиск их огорченных сознаний.

— Ну, пора за дело, — я вскоре разорвала эту тяжелую молчанку, потому что просто уже не могла выносить их давление. Стоило моему телу прийти в движение, как сдерживать их стало легче.

Еще лучше стало, как только я задала своему сознанию роботу. Искать долго не пришлось — все книги, которые Грем приносил к нам в дом, в тот вечер, когда мы сообщили Бет и Теренсу кем они стали — все еще стояли в стопке, на маленьком столике, небрежно оставленные.

Ева не стала с нами увлекаться чтением про волков, а взялась вытирать пыль, затаившуюся по углам и на самих книгах. Бет включила музыку на телефоне, и стало веселее.

«Антология вампиров» была первой книгой, и ее мы отставили в сторону, хотя я запомнила имя писателя, чтобы почитать ее на досуге — вампиры, даже не смотря на то, что я прожила с ними большую часть своей жизни, оставались для меня загадкой не меньшей чем оборотни.

Второй шла простая книга в кожаном переплете, но совершенно новая, словно ее издали в последнем десятилетии. Открыв ее, я узнала, что почти не ошиблась — книга вышла как раз в момент моего рождения, но что самое интересное автором был не кто иной, как Вунворт. Друг Грема, рожденный от оборотней, который не унаследовал от родителей быть зверем, зато ставший вполне не уязвимым к болезням и старости, конечно же много знал о оборотнях. Он жил среди них, жил с ними оставаясь человеком.

— Согласно легендам, эффект луны, влияющей на превращение, может быть как минимальным, так и максимальным, когда полнолуние — единственный способ пройти трансформацию. Возможна и такая интерпретация: луна облегчает процесс превращения, но не является для него обязательным, — я прочитала это вслух специально для Бет. Она на миг приподняла голову, но покрутив кончиком носа, вновь уткнулась в другую книжку, намного более старую.

Час ушел на то, чтобы перечитав множество странниц про повадки волков, мы нашли что-то действительно стоящее. К тому времени возле нас уже сидела Ева, очевидно ей надоело убирать, и наша компания была интересней. Я хотела верить, что ее не привлекало к нам то, как бьется мое сердце.

— Оборотни держат свои стаи в той же иерархии, что и волки. Главной является пара — самка и самец, но более дозревшие волки имеют право проверять силу главных волков — тем самым самоутверждаясь, и поднимаются по иерархической градации. Вожак это всегда самый сильный волк. По странным стечениям обстоятельств, не смотря на то, что волчицы слабее, и не так легко переносят трансформацию, именно они всегда в паре являются доминирующим звеном. Волчица — главная альфа-самка всегда решает, кого выбирать для посева, или же распределяет пары, если таковые не сложились. К тому же у волчиц всегда самое сильное ментальное давление на свою стаю. Но при этом главным почетом пользуются старые волки. Если они теряют свою пару, им первым предоставляется выбор волчицы для себя или же ее создание. Такие волки — опасность для главной пары, в основном молодых волков, потому что они вполне могут противостоять им, как ментально, так и физически. Их бояться, и уважают больше всего, и с ними обязаны советоваться. Таких волков в стае не больше 2–3, и они считаются негласными лидерами. Именно они являются представителями стаи на сборах семьи Свор, у них неограниченные возможности, в политике семей. Именно старые волки попадают в представительство Свор. Но таких волков почти нет среди Бешеных волков, так как те почти не живут по законам главной стаи. Если такой волк есть в семье Бешенных — значит они представители старой крови — крови, которая памятует традиции и чтит их. С ними легче всего договориться, по сравнению с другими семьями. Их статус в своей семье так прочен потому, что Свора считается семьей вымирающей и чем старше волки, тем более прочную свору они могут создать. Чаще всего им доверяют создание новых членов для семьи.

Они же ведут и охоту, если семья привыкла к дикой охоте и потреблению еды в такой манере. Пока молодняк жаждет охоты, они следят за ними, не давая совершать ошибок подобных убийству людей.

Старые волки — это оплот Своры, какой бы она не была.

Я задумчиво покусывала губу, потому что прочтенные Бет слова, натолкнули меня на странные мысли. Кто эти старые волки? Я не помнила, чтобы в лесу кто-либо из тех волков был старым, как Изегрим. Но если есть такие волки, что они думают по поводу того, как проводиться превращение и вообще охота за молодняком. Разве им это не кажется странным? Или просто Изегрим взял на себя слишком много. Я помнила, как он боялся, что Волчица может не одобрить его план относительно меня, значит, он все же кого-то боялся!

— Альфа-самец — является вожаком, но не имеет права принимать каких-либо решений без совета со своей парой, только если он не самый главный из них двоих. Ментально такие вожаки редко слишком уж одарены, зато их физическая сила самая выдающаяся. Такой волк может в бою победить не менее троих волков — и они сильны наравне с вампирами. В сравнение — простой оборотень слаб для драки с вампиром, даже самым молодым. Поэтому они не любят лезть в конфликты с семьями Человечных и Бесстрастных. Альфа-самец, если он не главный в паре со своей самкой, приравнивается к генералу, если возникают каких-либо проблемы, именно он курирует военными действиями против другой семьи или же против своих волков, которые пошли на бунт, волчица же остается направляющей мозговой силой. Достаточно зрелая волчица, имеет беспрекословный контроль над своими оборотнями, пока конечно те не достигают того возраста, когда вполне могут сами управлять сознаниями подобными им.

Волчица — редко играет вторую роль в стае, и даже не смотря на свою физическую слабость по сравнению с альфа-самцом, зачастую самый сильный элемент в семье. Именно ее пытаются устранить при войне между семьями. При гибели волчицы, свора теряет свою защиту от воздействия на их мысли других сильных волков-соперников. Потому ее тщательно охраняют.

Я улеглась на пол и слушала чтение Бет, но помимо новой информации в моей голове нарисовался листок, в который я заносила интересные факты, которые казались мне обязательными.

Например, то, как себя вел Изегрим, теперь меня очень удивляло, — он явно поступал вопреки воли своей волчицы, и я в этом не сомневалась. Потому что будь у него разрешение связываться с вампирами, он бы давно сделал это в открытую, а значит, скорее всего, ему запретили подобные мероприятия и он поступал по своему усмотрению, надеясь, что когда это принесет результаты его оправдают. Тем более, я сомневалась, что старые волки, если таковые есть в стае Изегрима, не оправдали бы такое поведение — уж они-то должны были знать, что вампиры сильнее их. А тем более моя семья, которая теперь, с приездом Ричарда и Мизери насчитывала восемь человек. Из всего этого выплывало такое умозаключение — если старые волки будут знать о делах Изегрима, они могут не только сообщить волчице — но скорее всего и остановить все это, рассудительно решив не влезать в конфликт с вампирами.

Но если об этом знали Терцо и Грем, так почему же они не воспользуются такой возможностью? Хотя да, не факт, что в стае есть старые волки или хотя бы один таковой!

Я знала, что о таком даже и думать не стоит, и все же мне хотелось съездить в Лутон. Мне хотелось поехать туда и попытаться хоть что-то разузнать, но это было нереально без содействия Бет. И я подозревала каким будет ее ответ. А ехать самой было самонадеянно даже для меня. Или не так уж и самонадеянно? Еще было утро, до темноты далеко — и как я поняла тогда по поездке Бет и Теренса в Лутон, а также по тому, что Калеб, Теренс и Терцо ездили в колледж и возвращались оттуда без каких-либо проблем — волки к ним не подходили. Но я-то хотела как раз встретиться с кем-то из волков!

Вскоре я заметила, что Бет перестала читать, и она смотрит на меня удивленно, видимо ожидая какой-нибудь реакции. Ева сидела около меня, удивленной ее назвать даже язык не поворачивался — скорее рассеянной, словно она не понимала, что вообще здесь делает.

— Какие у тебя на сегодня планы? — спросила я Бет, застав ее врасплох.

— Ну… я… хотела поспать перед обедом, а после я собиралась к Теренсу, уж он-то точно будет спать до трех.

— Тогда я тебя подкину домой, — я подпрыгнула с пола и поспешила вниз. Бет, очевидно, была удивлена тем, что я без каких-либо слов на счет прочитанного, поспешила уйти отсюда.

— Ну а ты куда? — поинтересовалась Бет, слетая следом за мной. Ева за нами не спешила идти, она наверняка осталась, чтобы подобрать книги, и я была рада этому — потому что лгать легче будет одной, чем сразу же двум.

— Хочу заехать в школьную библиотеку — с нашими ночными прогулками я полностью запустила науку.

Я знала, как нужно было повлиять на Бет, чтобы она не стала допрашивать меня — стоило просто немного надавить на ее чувство вины. Напоминание о ночных часах, которые одной мне, видимо, вылезали боком, тут же охладил ее интерес.

— Ясно, — коротко ответила она.

Мы попрощались столь же холодно, но я отметила это лишь когда ехала по трассе, потому что мои мысли одолевал страх, и непонятное чувство что я действительно должна поехать в Лутон. И все же влечение к городу не заставило меня забыть о том, чтобы заехать домой и нацепить на себя свои серебряные украшения — в первую очередь прошлогодние подарки Калеба — браслет и ожерелье, а потом серьги, и тонкую цепочку, которую я повязала на вторую, свободную от браслета, руку. Я не знала, насколько это мне вообще нужно будет, и очень хотела не узнавать.

Я корила себя за бездумность, но желание поехать в Лутон только нарастало. Почему-то я чувствовала, что мне нужно туда, вот и все, было ли это интуицией или же чем-то другим — я не знала, но поехала.

Лутон не был сегодня каким-то иным, чем всегда, но зная, что в любом человеке, что проходил мимо мог быть оборотень, я не могла смотреть на этот город, так как раньше. Стоило мне въехать в центр, я растерялась, куда же мне стоит ехать, но подумав, я направила машину к тому кафе, где тогда покупали еду Теренс и Бет.

Возле кафе не было машин, хотя людей кружило много — суббота день отдыха и покупок к выходным. К тому же буквально через три недели Рождество — многие приехали из деревень, подобных моему городку, чтобы закупиться. Припарковав машину, я вошла внутрь. Запахи кухни разом нахлынули на меня, заставляя вспомнить, что я еще ничего не ела. Оглядев пустующую барную стойку, я села за нее, чтобы поесть, мне не обязательно было занимать столик.

Не очень словоохотливый бармен принял мой заказ, и вскоре передо мной появилась жареная картошка с куриной ножкой и свежим салатом — хотя кто его знает, откуда эти овощи. Поглощение еды немного откинуло на задний план то, ради чего я сюда приехала. Но вскоре мне пришлось забыть о еде — я почувствовала знакомое прикосновение холодного сознания к своему. Я машинально продолжала есть, в то время как мои мысли проникали в голову волка. Это был не Изегрим, и точно не старый волк, а совершенно молоденькая волчица, все еще с ужасом вспоминающая не только свою первую ночь, но и свою подругу — Сани Стюарт. Это была та вторая девушка, на которую напали в числе первых.

Ее имя было Ель, и она работала недалеко от этого бара в магазинчике, помимо занятий в колледже. Но пришла она сюда не по собственному желанию — ее заставили это сделать. И как вознаграждение за долгую дорогу, я поняла, почему она оказалась здесь. Мне не было слышно, как открылись двери бара, но я сразу же почувствовала Изегрима, — его холодный разум невозможно было спутать ни с чьим другим. Он прошел слишком далеко, чтобы увидеть или почувствовать меня, и все же я могла за ним следить полуобернувшись. Изегрим слишком быстро повел свою спутницу в другую половину бара, за стеклянными дверьми, где явно не просто перекусывали на ходу. Подходить к ним было слишком опасно, и я попыталась подслушать, что они будут обсуждать, пользуясь своими способностями. Но неожиданно я поняла, что почти не могу этого сделать — я четко и ясно почувствовала, как меня кто-то блокирует, кто-то намного сильнее меня в таких вот ментальных схватках. Испугавшись, что о моем местопребывании догадались, я тут же оставила еду и расплатившись поспешила на улицу, к своей машине, надеясь в ней почувствовать себя более защищенной.

Но мое сердце звучно оборвало свои удары, оставив меня, кажется на целую вечность без такого важного биения. Возле моей двери стоял Изегрим. Он был в поистине дорогом костюме, таком черном, что его глаза на лице смотрелись почти голубыми, хотя мне казалось, что они серые. Его поза была раскованной, губы сомкнулись в зловещей ликующей улыбке. Но в то же время, ничто в нем не говорило об опасности.

— Как интересно — проводник волков собственной персоной, а то я уже боялся, что наша встреча слишком уж затянется. У тебя, знаешь ли, слишком много родственников.

— Которые намного сильнее тебя, — едва держась на ногах от страха, прошептала я. Что-то подсказывало мне, что не стоит при нем выказывать страх. Но я ведь не была вампиром или оборотнем — впервые с того момента, как проявились мои способности, я почувствовала насколько слаба и незащищена.

— Ну что ж, вполне оправданное замечание, и только поэтому, ты сегодня уйдешь от меня целой и невредимой.

— Слабо вериться.

— Знаешь ли, и у нас есть кодекс.

— У нас это у кого?

— У Бешеных, как называет нас легальная Свора.

— То есть, ты хочешь этим сказать, что если приведешь меня в стаю, этому вряд ли обрадуется твоя Волчица — потому что ты действуешь без ее разрешения?

— А ты осведомлена, — он усмехнулся именно так, как я помнила из сознания Бет — натянуто, словно в действительности не чувствует радости.

Я оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что вокруг достаточно людей, и я не остаюсь с ним слишком близко. Попробовав проникнуть в его сознание, я все еще почувствовала блок. Но не могла понять, он ли сам меня блокирует или кто-то другой.

— Тебе ничего не грозит в этот раз, — снова сказал он мне, заметив мое движение. — Я просто хочу с тобой поговорить.

— Зачем? Я не для того здесь.

— А для чего? — рассмеялся Изегрим. — Ты как раз для того и здесь, потому что я хотел с тобой поговорить.

— Не совсем поняла, ты хочешь сказать, что я приехала потому, что ты как-то меня в этом убедил?

— Я, знаешь ли, тоже обладаю некоторым даром, который отличает меня от других подобных волков — я был когда-то почти как ты, и мог контролировать сознания людей. Не ожидала? Подобные нам с тобой люди, вполне могут оставлять долю своего дара трансформируясь в другую ипостась. Только вот став оборотнем, я растерял свои способности. Почти. Раз ты приехала, я еще на что-то способен.

Меня начала бить нервная дрожь. Раз он был способен на такое, у меня оказался сильный противник. И если это он блокирует все мои потуги попасть в его сознание, то я в следующий раз буду обречена, если окажусь возле волков без охраны.

Сколько сквозило в нем злобы и чего-то непонятного, с чем раньше мне не доводилось встречаться, но это было однозначно не светлое и доброе чувство. Что-то такое скользило на его лице, когда он смотрел на меня, что я смущенно тупилась. Не голод, не страх, не радость, а ЖЕЛАНИЕ… это было точно оно. Так смотрят на людей, которых не любят, а отчаянно жаждут. От отвращения в моем рту появился вкус желчи.

— О чем ты хотел поговорить?

— Думаешь, это стоит делать здесь?

— Думаешь, после твоих слов и грязного взгляда я тебе доверяю?

— О прости, за взгляд, не думал что так заметно, — он явно потешался надо мной.

— Очень заметно.

— Боюсь, так будут вскоре смотреть на тебя многие, если конечно мне удастся получить добро на мой план.

— Ты вообще нормальный?! Стоишь тут и рассказываешь мне о своих диких планах на меня так, словно я собираюсь принимать в них участие.

Меня уже трясло от злости и от его высокомерной наглости. Но даже не смотря на отвращение, я чувствовала его притягательную энергетику, которую он сам мне и внушал.

— Не важно что ты пока что думаешь. Может, все же поговорим?

— Где?

— Пошли.

Он указал мне рукой на бар, из которого я только что выскочила, и мне это показалось не столь страшным местом. Но стоило нам войти, я вдруг поняла, что в баре мы одни. Вообще никого не было. Ни людей, ни бармена.

— Это твой бар, — тут же поняла я.

— Я владею его частью, — улыбнулся Изегрим. Тяжелый подбородок выдвинулся вперед, видимо это было наивысшим признаком радости.

Он подошел ко мне, жестом предлагая помочь снять крутку, но прежде чем я что-либо ответила ему, руки Изегрима обняли меня, и я оказалась во власти противоречивых чувств, которые впрочем, не помешали мне отбросить его руки.

Умом я понимала, что должна порвать всякую связь с этим странным человеком и бежать, не оглядываясь, но инстинкт приказывал мне остаться. Но откинуть голову к его плечу и позволить его рукам вернуться на прежнее место я не могла. Он заходил на чужую территорию. Все, что называлось Рейн, и было ее телом, принадлежало Калебу. И даже я сама не могла распоряжаться собой так, как хочу. Я вечно принадлежу ему, и буду любить лишь его. А те чувства, что вызывал во мне этот мужчина, были навеяны мне им самим, как я догадывалась. Только он не подозревал о моих способностях сопротивляться его напору. Или, по крайней мере, знал не все о них. Как удобно когда тебя недооценивают.

— Вот так значит? — хмыкнул он.

— Ты наглеешь, и это вовсе не похоже на разговор. Что же ты задумал, Изегрим?

Он лишь на миг открыл сове истинное разочарование, очевидно ожидая от меня большей сговорчивости.

— Пытаюсь тебя соблазнить, — честно отозвался он.

Я не знала, то ли мне начать плакать, то ли смеяться, но его наглость меня почти восхищала.

— Да о чем ты вообще говоришь? Есть только один, кого я люблю, и буду любить вечно.

— Ну о вечности пока говорить рано — ты все еще человек. И да, я в курсе, что тебя облюбовал один из вампиров, но мне все равно. Я точно знаю, что хочу видеть тебя в своей стае.

— Так ли в своей? Насколько я понимаю, что твоя пара — главная. А как она отнесется к твоим заигрыванием?

— Ты слишком много знаешь, — его глаза налились злостью. Видимо он не подозревал о подобной осведомленности, на которую сам же меня и натолкнул.

— О да, больше чем ты думаешь, — я позволила себе улыбнуться столь же холоднокровно.

— И все же подумай, так ли много? Волчица не проблема, если тебя это беспокоит — у нее есть свои любовники, у меня свои любовницы. Это все можно решить.

Теперь я не сдержалась от смеха. Он рассуждал об этом так спокойно, как будто дело было уже решено.

— Ты болен, тебе это говорили?!!

— А чем я позволь спросить хуже твоего вампира — я, например, людей не убиваю. — он развел руками столь трогательно стараясь сымитировать раскаяние и непонимание, что это невольно зажгло во мне огонек ненависти.

— Да что ты, а Сани Стюарт, ее смерть, чьих рук дело? Я точно знаю, что кто-то не позволил ей пережить становление.

— Это не я, честное слово, хотя как подозреваю, ты мне не поверишь.

— Ты недалек от истины.

— Но почему такое сопротивление против того чтобы стать оборотнем? Тебе не обязательно становиться именно моей любовницей, вполне можешь выбрать себе пару.

— Насколько я понимаю, до тебя плохо доходят слова о том, что я люблю Калеба?

Я просто не знала чем еще, если не плохим слухом, могли ознаменоваться его такие упорные попытки.

— Люблю, не люблю…это просто чувство. А быть оборотнем, это совсем по-другому. Разве ты сама не заметила, как двое твоих друзей отличаются от Мертвого цветка — Евы. Они почти не изменились, совсем как прежде, разве не так?

Разве не так. Что я могла ему ответить? Все так, они действительно были почти, как прежние и я с ужасом смотрела на то, во что превратилась Ева, при этом думая, буду ли я такой. Но все ведь было не так просто как об этом говорил он. И я это понимала, разницы между ними почти не было. Пусть Бет и Теренс были похожи по-прежнему на самих же себя, но ведь я видела, как их сознания изменились, и чувства и раздражительность, и все что происходит с ними к новой луне. Он многое об этом не говорил.

— Стань нашей частью, и ты поймешь, что это выбор правильнее, чем ставать мертвой, как и Ева.

Я из вежливости кивнула, хотя принять его предложение я, разумеется, никак не могла.

— Нет. Спасибо. Свой выбор я сделала давно.

— Хочешь стать вампиром? А ведь быть оборотнем, это почти не отличается от того чтобы быть человеком. Сможешь жить почти нормальной полноценной человеческой жизнью. Даже родить.

Я рассмеялась и посмотрела на него с плохо скрываемым раздражением. Откуда ему было знать, что я больше не могу иметь детей.

— И все же думаю отклонить твое предложение.

— Это на сегодня. Может случиться так, что ты еще сама ко мне придешь.

— Сомневаюсь.

Глупый разговор. И я все больше начинала злиться его самоуверенности. Вот что интересно — почему я все еще здесь?!

— Я ухожу.

Поднявшись я наконец поняла, что нечего больше с ним говорить. Его влияние на меня слабело, и я почувствовала, как проступают настоящие к нему чувства. Отвращение и ненависть, за то, что смеет так говорить о моих друзьях.

Он приблизился ко мне, слишком близко, чтобы я не почувствовала тревоги.

— Зря. Я очень надеялся поговорить по-хорошему.

— Ты обещал, что со мной ничего не случиться.

— На этот раз, — согласно кивнул головой он, и все же снова сделал шаг ко мне. Я скорее почувствовала, чем заметила, как его руки тесно прижали меня к себе. Он все еще давал мне время отстраниться, но я вдруг потеряла свою волю. Его чувства снова заставили меня забыться, и забыть о ненависти.

— Так ты уверена в том, что любишь своего вампира? — он наклонился ко мне, чтобы поцеловать, но напоминание о Калебе подействовали отрезвляюще. Этого еще не хватало! Почти теряя разум, я оттолкнула его.

Руки оборотня вдруг показались мне противными и обжигающими. Злость хорошее лекарство от страха и …желания. Потому что странным образом меня привлекала мысль стать такой же, как этот сумасшедший волк. Его напор завораживал. Но мое сердце было не свободно, и уже давно, чтобы он мог хоть как-то повлиять на мои желания. И мне совсем не хочется разрываться пополам! К тому же я давно решила, что хочу быть вампиром, дело было только во времени.

— Ты слишком сильно реагируешь — и это плохо, долго придется тебя отучать от вампира!

— Этому никогда не быть! — с расстановкой произнесла я.

— Проводник волков — это только время покажет.

Его улыбка заставляла меня ненавидеть его еще больше. Я уставилась на него, полная смятения, а затем, отвернувшись, побежала к дверям. Не услышав за собой никаких звуков, я расслабилась. Сегодня он позволил мне уйти, но повториться ли такое во второй раз?

На улице уже темнело, и поэтому мне нужно было спешить домой. Я надеялась, что Калеб еще не вернулся, и не знает, что меня нет в городе. Но рассказать ему о поездке придется все равно — или же он узнает это из моих воспоминаний, и тогда я буду предательницей. Или же он подумает, что мне действительно нравиться оборотень. Но стоило выехать за линию города, как какое-либо давление на меня со стороны Изегрима спало. Я снова смогла ощутить, как он мне неприятен. Хитрый гад умело дурил мне голову!

Но и с выездом за город, как только восстановилось мое умение проникать в сознание, я почувствовала, что за мной следуют волки. Да уж, Изегрим не обманул, я смогла уйти от него невредимой, но он ничего не говорил, будет ли так, как только я уеду. Они следовали не далеко, и я даже, кажется, замечала темные тени. От страха руки мои крепче сжимали рули, и все же это не могло унять дрожи в них.

Мне удалось вырулить машину до того как хлынул ливень и лесная дорога превратилась в один сплошной ручей из воды, грязи и опавших листьев. Я могла себе только представить, как бы мне пришлось выбираться из такой тропинки, да еще в темноте, если бы машина увязла.

Везение! Это как раз то, что было мне так необходимо. Совсем чуть-чуть везения!

Я заехала в туннель, и тишина, которая появилась, когда по крыше машины перестали стучать капли дождя, помогла мне унять дрожь в руках. В этой берлоге, вполне можно было поверить, что дождя уже нет, но его шум все еще оставался где-то в отдалении. Я понимала, что веду себя как истеричка и все же паранойя не проходила — я чувствовала, как они следует за мной. Но этот кто-то все еще держался на отдалении. Не показывая своего серебристого тела или желтых горящих глаз. Лишь мое сознание невозможно было обмануть — я чувствовала давящую силу сознания волка, и упорно игнорировала.

Все что оставалось теперь, это позвонить Калебу. Мне было страшно оставаться на месте, и в то же время продолжать дорогу казалось не меньше опасным — а вдруг я приведу за собой этих зверей в городок?

Гудки в трубке оборвались резко, и я услышала голос Калеба, долгожданный, но встревоженный и обманчиво мягкий, словно он уже догадывался, о чем я хочу ему сообщить.

— Рейн? В чем дело? Ты еще в библиотеке?

— Я не была в библиотеке, — я тяжелым вздохом отозвалась я, понимая, что последует за этими словами. Мое воображение тут же подсказало мне, каким сейчас должно сделаться лицо Калеба — разочарованным.

— Где ты? — Калеб не стал размениваться на второстепенные вопросы, оценив тревогу в моем голосе. Да уж со словами упреков можно и подождать.

— Я еду из Лутона. За мной следуют.

— Скажи точнее, где ты находишься?

— Я в тоннеле под железнодорожным мостом.

— Мы едем, но не оставайся на месте и ни в коем случае не выходи из машины.

Трубка была брошена до того как я что-либо ответила. Но осознание того, что Калеб уже едет, придало мне уверенности. Даже не смотря на то, что дома меня будет ждать трепка. Достанется точно по-полной, и страшнее всего будет узнать, что обо мне будет думать Калеб, но и родители вряд ли останутся в стороне от комментариев, Прат тут же подольет масла в огонь, а Ричард будет явно удивлен, какой я стала не благоразумной. Утешением и оправданием служило то, как волк подстроил все это и специально меня заманил в город, не понятно на что надеясь.

Я медленно выехала из туннеля, и за то время, что я оставалась там, потемнело сильнее — дождь вперемешку с туманом ограничивал видимость. Все мои мышцы были напряжены до предела, стараясь удерживать руль на скользкой дороге, да и нервы уверенности не прибавляли. С каждым метром дороги мне становилось все труднее не поддаваться страху — я ожидала нападения волков как чего-то неизбежного.

Я старалась ехать, не превышая скорости, даже не смотря на то, как мало машин проехало возле меня за время пути. И только это спасло меня от того, чтобы не перевернуться, когда шины резко дернуло и повело по дороге. Я не ожидала чего-то такого, поэтому не успела вовремя сориентироваться и больно ударилась в боковое стекло, но без крови и потери сознания. В то же время я так и не убрала ногу с педали тормоза — машина, поднявшись, тут же встала на месте.

Мне даже не нужно было выглядывать из машины, чтобы понять, что именно произошло — кто-то очень умный раскинул на дороге шипы, пробившие шины моего Мерседеса. Как минимум два передних колеса пострадали.

От боли в плече после ремня безопасности я не смогла сразу же нормально вздохнуть. Постепенно эта боль переместилась ниже, и ребра занялись огнем с правой стороны, где сила отдачи пришлась по-полной.

Главное что я не теряла ориентации, даже не смотря на то, что голова начала гудеть. Но теней светлых или темных не было видно в свете фар.

Шиповки, напомнила я себе, а что если это западня для моей семьи?

На дороге показался свет фар встречной машины, и я очень надеялась, что это Калеб. Но нет, внедорожник оказался мне вовсе незнакомым. Он снизил скорость, подъезжая, и остановился в каких-то двух метрах от моей машины, совсем немного неправильно вставшей.

Опустив стекло, я крикнула им, чтобы проезжали. Но машина стояла глухая, словно там никого не было, и прежде чем я успела испугаться, до меня долетел звук рычания. Уже знакомый мне звук — предупреждающий, рассказывающий о том, что опасность ближе, чем я хотела поверить.

Дверки внедорожника распахнулись, и оттуда выскочило две волчьих фигуры, а за рулем виднелась не ясная тень.

Я тут же постаралась закрыть окно — но слишком поздно, в окно пролезла волчья голова с оскаленными клыками. Я с криком дернулась в сторону, стараясь отстегнуть пояс безопасности. Чувство самосохранения заставило меня броситься к другой дверке в поисках выхода, и я, не помня себя от страха, выскочила на улицу, с опозданием понимая, что делаю ошибку.

Я почти ничего не успела увидеть или услышать. Последним моим ощущением, было чувство потери равновесия и жгучая дерущая боль в лице, ладонях и коленях, будто я ничком упала на побитое стекло, а сверху на меня еще свалили что-то тяжелое. От удара об асфальт на такой скорости я бы, вероятно, потеряла сознание, но сейчас вскочила и попыталась бежать дальше. Однако было уже поздно: чудовищные челюсти сомкнулись почти у самой моей ноги. Волк загнал меня в ловушку. Я видела и чувствовала, как он ликует, наслаждаясь своей победой. Его глаза светились и блестели в темноте, и оттого я чувствовала себя еще более загнанной. Я не отключилась, потому что страх не позволил этого сделать, и именно из-за него боль в пораненных конечностях отступила. Волк замер передо мной, и я еще могла немного отползать от него.

Но попытки тут же перервал третий волк. В кустах что-то затрещало, как разрываемая ткань, и на дорогу спокойно вышла большая собака… а точнее — огромнейший волк. Он был самым большим из троих — третий стоял пока что в стороне, и это все еще оставляло чувство простора, но я знала, что они будут медленно сужать вокруг меня круг.

Их медленная поступь вокруг меня дала понять, что я не дождусь приезда Калеба. Их морды искажала гримаса неприязни, почти ненависти, но я с опозданием отметила и уже знакомое мне желание. Ужасающее, пугающее желание, которое обезображивало дикие морды. Но почему они смотрели на меня так? Зачем? Они меня не знали, и я вряд ли я сталкивалась с ними ранее, а это пугающее желание, навеянное им кем-то пугало, даже больше чем выступающие клыки и мягкие тихие шаги приближающихся зверей.

И именно это подняло во мне лютую ненависть, а страх подстегивал силу, утраченную с падением. Они не имели никакого права так на меня смотреть, как на кусок ветчины или того хуже!

Я ворвалась в сознание первого волка, не помня себя, и он свалился под давлением моей ненависти, как тряпичная кукла.

Я повернулась к двум другим. Необходимо нейтрализовать их, пока этот корчащийся на земле волчонок не исцелился или не убежал. Волки отступали, когда я начала медленно приближаться к ним. Они боялись меня, и ужас сковывал их движения. Огромные звери трепетали от моих мягких шагов, и я наполнялась чувством собственного превосходства.

Испуганные увиденным, волки все же задержались, понимая, что единственная возможность не стать моей очередной жертвой — просто устранить меня. Поэтому принялись обступать меня с двух сторон, но я не дала им опомниться, ухватившись за сознание серого волка с подпалинами, чьи глаза казалась из этой троицы самыми осмысленными, но столь же желающими меня. Он понимал, кем является и не поддавался волку в внутри себя, но пока я возилась с его сознанием, второй волк попытался укусить меня за руку. Но неудача для него — он наткнулся на цепочку на моей кисти. Она застряла у него в пасти, и волк с режущим слух звуком и лаем упал на землю. Его боль передалась волку, которого я пыталась побороть.

К этому времени на дороге послышался звук машин, и он четко выделялся в воздухе после ливня. Но я не отвлекалась, чувствуя почти садистское удовольствие, доставая из глубин сознания волка самые жуткие, леденящие воспоминания. Меня перервали, как раз когда волк готов был сдаться.

Кто-то грубо оттолкнул меня, тем самым вырвав мои мысли из сознания волка. Я лишь заметила ноги, обтянутые джинсами и тяжелыми ботинками, а следом как он, явно мужчина, забирает волков. Но я и не думала ему помешать, все, что я могла, уже сделала, и вряд ли мне бы хватило сил повлиять еще и на него.

Через минуту внедорожник отъехал, оставляя за собой запах горелой резины и неприятный звук того, как с места стартует машина. А я устало прислонила лицо к грязному холодному асфальту даже не желая представлять, какая грязь пристанет к лицу. Я так и не смогла подняться, впрочем, с этим пока можно было повременить. Почти следом за внедорожником последовала еще одна машина, другая же резко затормозила возле моего Мерседеса, наполнив звуками уставшее сознание и слух.

Я уже не стала смотреть, кто идет ко мне, потому что слышала родные голоса.

Терцо поднял меня на руки и понес к корвету Прата, оставляя того за нами. Я откинулась на спинку, так и не открывая глаз, и тихо радовалась про себя, что в машине лишь два места, и от запаха свежей крови будет неприятно одному отцу.

Я проваливалась пару раз в темноту или же сон, трудно было понять, но заставив себя прийти в норму и открыть глаза, я обратилась к Терцо. Его профиль четко выделялся темным контуром на фоне мелькающего пейзажа.

— Где Калеб?

— Мы едем к нему.

Я была просто счастлива от мысли, что мы едем к Калебу. Я хотела его увидеть. Обнять. Почувствовать, как мое сердце начинает быстрее биться, когда я смотрю на него.

Мой сон теперь уже наполнился воспоминаниями о нем. Как же я хотела к нему, и мое сознание помогало мне в этом — компенсируя его отсутствие странными снами. Все во мне тянулось к Калебу, ища возле него защиты, после встречи с волками.

Открыть глаза меня заставил чей-то настойчивый ласковый голос, и легкое пощипывание в руках. Как только я пришла в себя, мне стал понятен назойливый запах и звук — первым были лекарства, а вторым, жужжание лампы дневного света, отвернутой от меня, и все же хорошо освещающей мою кровать. Точнее говоря не мою, я вообще не понимала где нахожусь, но, по крайней мере, лежала. Надо мной застыл врач Вунворт, а рядом никого больше не было. Я удивленно и сонно осмотрела повязки на руках, и на ребрах ниже лифчика. Мне не было стыдно перед ним сидеть в полураздетом виде, все, что меня интересовало, так это моя семья.

— Как себя чувствуешь? — я лишь кивнула, даже не старалась осмотреть комнату, потому что все вокруг до тошноты напоминало госпиталь. Видимо я находилась в больнице доктора Вунворта, где совсем недавно подлечивались Теренс и Бет.

— Я обязан дать тебе снотворное, а с утра ты проснешься в своей постели. Думаю, не стоит тебе напоминать, чтобы ты берегла повязки, особенно на ребрах?

Увидев мое удивление, он добавил.

— Всего лишь мелкая трещина, что очень странно после встречи с волками.

— Один пытался меня укусить, — шепотом сказал я, очень надеясь услышать в хороший ответ.

— Нет никаких следов, — он заставил меня лечь обратно в кровать, а я даже не заметила как приподнялась.

— Но в следующий раз, тебе может так и не повезти.

Я кивнула, понимая, насколько он прав. Слезы навернулись, вспоминая о своей бесполезной, вынужденной поездке. Жаждущие глаза волков, были еще не самым страшным воспоминанием.

— У него есть дар, — отозвалась я, понимая, что он, возможно, не хочет об этом слушать. Но Вунворт наоборот устроился рядом, пододвинув к кровати стульчик, — Он как-то заставил меня приехать. Навеял мне желание приехать…

Мне было трудно сейчас об этом думать, а также страшно. Я чувствовала себя потерянной и беззащитной.

— Изегрим был когда-то человеком, как ты — с способностями. С особым даром, который почти исчез у него при трансформации в волка. Но его влияние было на тебя таким сильным, только один раз — больше такое не повториться, потому ему было важно убедить тебя сегодня в своих планах. Когда не получилось, он хотел тебя выкрасть, наверное, надеясь продержать где-нибудь, пока не решит свои дела с Волчицей.

— Вы его знаете, — это не было вопросом, а утверждением. Даже через усталость я хотела поддержать разговор, ожидая, что вот-вот в двери зайдет Калеб. Почему-то я не могла спросить об этом прямо у самого Вунворта.

— Знал, — сухо поправил Вунворт. Серые кустистые брови сомкнулись над тлеющими огоньками-глазами. — Мы росли вместе, как дети, рожденные от оборотней. Только вот его обратили в свое время.

— Вы были друзьями? Неужели он и раньше был таким?!

— Нет. Тот, кем стал Изегрим, не мой друг. Это больше не он.

Я хотела повернуться на бок, ближе к Вунворту, но боль в ребрах на правой стороне, быстро охладила мои попытки.

— Не стоит, как только я дам тебе снотворное, ты забудешь о боли.

— Я не чувствую, — я сказала почти правду. Ребра болели только при резком движении, еще немного пощипывали ладони и ныли колени, голова оставалась ясной — а значит, мне не грозило сотрясение.

— Тебе пора спать, — он уже поднялся, но остановившись, обернулся опять ко мне, — Скажи, что означает Проводник? Ты повторяла это слово во сне?

— Так меня называл Изегрим — Проводник волков, потому что я вела сквозь трансформацию Бет и Теренса.

Вунворт усмехнулся, и я с удивлением поняла, что возможно ему еще нет и пятидесяти.

— Его злит, что ты такая, каким он был когда-то. Ему хочется завладеть твоим талантом.

— Он меня пугает. Но еще больше меня пугает, почему здесь нет никого из моей семьи? — призналась я, в конце концов. Томительное ожидание прихода родных было хуже, чем поведать об этом Вунворту — врач меня немного напрягал.

— Я тебе обещаю, завтра ты проснешься дома, и там будет вся твоя семья.

Не понимая всего до конца, я попыталась пожать плечами, но тут же охнула от боли пронизывающей всю руку — последствие ремня безопасности, и того что я так и не поменяла подушки безопасности, поэтому они не сработали.

Вунворт больше не напоминал мне о том, что нужно беречься. Он вышел и выключил свет, оставив неоновое свечение на стене.

Пока я лежала прямо, меня не беспокоили части моего израненного тела, но лежать просто так и не думать было сложно. Вспомнив об обещанном лекарстве, я уже было потянулась, чтобы вставать, но неожиданно заметила таблетки на прикроватной тумбочке.

Они принесли облегчение, и быстро позволили расслабиться. Но отделаться от тоски по Калебу я не смогла. И все же, каким ужасным было случившиеся. Разве моя особенность стоит подобного?

В моих мыслях было так много горечи. С каких пор меня это не радует? Да с тех, как тот слабоумный дикий оборотень поселил в моей голове мысль, что я могу стать такой же, как он!

Грязный, гадкий тип, все же заставил меня об этом задуматься.

Главное теперь припрятать воспоминания об этом подальше от Калеба. Ему будет больно. Я знала и понимала это. Главное чтобы он не поверил, что я хочу отказаться от вечности, которую могу провести с ним. Не день, и не год, а вечность! Именно это мне нужно было всегда!

Глава 20. Посещение

К ЗИМЕ

"Запри на все засовы, о Зима,

Дверь твоего холодного жилища

На мрачном севере, и крыш своих

Не задевай железной колесницей".

Не слушая, Зима над бездной мчит,

С цепи спустив закованные в брони

Бураны; страшно мне глаза поднять

На скипетр, вознесенный над землей.

Чудовище из кожи и костей

Шагает через стонущие скалы,

В молчанье погружая все вокруг,

С земли срывая хрупкие одежды,

Ступая на утесы; о мореход

Несчастный! Бури не унять, мольбы

Напрасны! Лишь от улыбки небесной

Чудовище исчезнет в недрах Геклы.

У.Блейк (Перевод Д. Смирнова)

— А я рад, что нам не удалось их поймать, — Прат, таким простым и привычным для людей жестом, потер руки, что в сочетании с его кровожадным тоном и горящими глазами приводило меня в ужас. Мне даже стало не по себе смотреть на него.

Прошла всего лишь неделя с того дня, когда я попала в ловушку хитро продуманную Изегримом для моей поимки, но мне все еще было страшно вспоминать о прошедшем. Мой день рождения в этот период был единственным действительно светлым и интересным днем, по сравнению со всеми остальными. О нем я хотела бы вспоминать, а не о волках, но теперь ситуация с ними наконец прояснилась и это было просто невозможно.

Волки в открытую объявили нам войну, и хотел этого Изегрим или нет, но перчатка была брошена, и приняли ее мои родственники с большим энтузиазмом, особенно Прат. После того как Терцо забрал меня в больницу к Вунворту, Прат присоединился к погоне, хотя ему пришлось приложить немного усилий, чтобы поменять запаски на моей машине, и все же он не поленился это сделать. Но его появление только помешало Калебу, Ричарду и Грему, они уже почти догнали внедорожник волков, если бы не Прат так неудачно выехавший с объездной дороги. Он подрезал волков, но они объехали его машину по грязной лесной тропе, там, где колеса машины Грема застряли в грязи. После этого день-другой Прат был подавлен, но его бравада снова вернулась, потому что со стороны волков затянуло гробовой тишиной, даже не смотря на то, что моя семья активно принялась искать их главную пару для обсуждения всего случившегося.

— И не чего на меня так смотреть, я очень этому рад!

— И я за тебя рада. Но вот меня это как-то не очень осчастливило! — рявкнула я. Калеб тяжело вздохнул и с примесью отвращения прокомментировал слова Прата.

— Ну, еще бы!

— Что это значит? — переспросила Ева, полностью выражая и мой интерес.

Калеб смотрел прямо на Прата, тот отвечал ему внимательным насмешливым взглядом ожидая, сможет ли Калеб в действительности понять, о чем думает он сам.

— Ну как же. Теперь они предупреждены о нашей силе и станут осторожнее. От этого охота на волков становиться приятней. Более захватывающей. Не так ли? Я прав?

Прат расплылся в мягкой улыбке, отображающей удовольствие от услышанного.

— Даже я не смог бы сказать лучше! Да ты поэт!

— Какой ужас! — выдохнула я, смотря на Прата с недоверием. — Они тоже в некотором смысле люди — на них нельзя охотиться просто как на зайцев, и тем более получать от этого удовольствие!

— Но это не мешает им охотиться на тебя, — огрызнулся Прат. Очевидно, своими словами я портила ему все удовольствие, ведь теперь зная о его планах, я буду не только пилить его, но и присматриваться к тому, что он делает — и Прат это понимал.

— А не боишься, что они могут просто уйти? Эта свора еще очень молода, — Грем оттолкнулся от камина и пошел вглубь комнаты, не сводя при этом глаз с Прата. Та же неприязнь, что и во взгляде Калеба, Прата вовсе не смутила.

— Они?! Да ни за что! Чем сильнее донимаешь таких зеленых, тем больше они лезут на рожон. Мнят себя супергероями, думают, что все могут. А так как с вампирами могли встречаться только главная пара или старые волки, они вообще думают, что могут нас одной лапой. Глупые дети!

Эти слова относились и к Бет с Теренсом. Теренс никак не отреагировал на них, только спокойно улыбнувшись в ответ — в последнее время между ним и Пратом росла неприязнь, которая, как я ожидала, когда-нибудь перерастет в драку. А Бет, будто бы сжалась в кресле и придвинулась ближе к Теренсу.

Я покачала головой и злобно просверлила глазами Прата, в душе очень надеясь, что Теренс все-таки преподаст ему урок. В отличие от всех вампиров в семье он мог затеять с ним драку безнаказанно — ведь оборотни в первый год очень не сдержаны. Как же иногда хотелось забыть, что он мой дядя.

— Но ты тоже недооцениваешь оборотней, — Грем обнял Еву и заставил выйти с ним из комнаты. Бет, увидев это, тоже решила забрать Теренса, она тут же потянула его из кресла, не глядя на Прата. Теренс же кинул Прату полный обещания взгляд. Он говорил тем самым: «Когда-нибудь твои слова не останутся без ответа»!

— Ну что ж, волчата ушли, а с ними и все развлечение. Люблю смотреть, как они злятся, когда их называют «волчатами».

Прат в полном блаженстве закрыл глаза, откидываясь на диван, словно ожидая какого-то праздника. Я еле сдержалась, чтобы не кинуть в него чем-нибудь.

— Так не делай этого! — я едва не переходила на крик. Сегодня Прат злил меня так, как никогда. Хотелось не только запустить в него чем-то, но и хорошенько что-нибудь размазать по лицу и дорогой одежде, призванной завлекать женщин не меньше, чем его внешность.

— А что мне еще остается делать? — развел руками Прат, кося под простачка. Темные глаза покосились на Калеба, ожидая реакции. Но Калеб как всегда старался игнорировать Прата, и только мне было известно, скольких сил ему это стоило. Внешне спокойный, он становился напряженным, стоило Прату войти в комнату — последствие того, что Прат хотел внушить Калебу, что между нами что-то происходит. После того случая я точно знала, что Калеб никогда в жизни не сможет принять Прата. Между ними будет невидимая вражда, которую Прат будет извлекать в шуточки, а Калеб сдерживать в себе.

Теперь Калеб сидел немного поодаль от меня, но я даже за метр ощущала, как от него исходят волны неприязни к Прату. Дядя же оставался радостно-невозмутимым, будто бы не замечая поведения моего парня. Внешне все было прилично и культурно, я могла только гадать, что на самом деле они думают, так как в голову Калеба я принципиально не лезла, а Прат почти научился блокировать мой талант.

— Наконец всем и так понятно, что Ева останется с Гремом, даже не смотря на то, что они это стараются скрыть. Моя любовь разбита вдребезги — девчонка выбрала явно опыт перед внешностью, все же я выгляжу лучше, чем твой отец, Калеб. — Прат мило усмехнулся, Калеб не попался на его удочку.

— Я очень за тебя рад — думаю, будь Грем хоть на половину, как ты, обзавидовался бы! — иронизировал Калеб, насмешливо ища глазами близнецов на полу.

— Ну, вот видишь, — Прат обвинительно кивнул головой в сторону Калеба, явно обращаясь ко мне, — Калеб совершенно не хочет затевать маломальскую драку, а я ведь так стараюсь его спровоцировать.

— Поверь, я оценил твой труд, — Калеб не удержался от улыбки. Когда Прат хотел, он мог быть действительно веселым и очаровательным.

— Хоть что-то, — покачал одобрительно головой Прат, — Но и это еще не все. Ричард по пятам следует за мной по городу. А женщины больше не ведутся на мои слова, после того, как одна из тех хористок разнесла по городу, что я гад. Так что волки — наши и те другие, остаются единственным развлечением, в этом скучном городе.

— Ты явно болен, — я не верила тому, что он говорил.

— Только потому, что говорю правду?

— Потому что то, что ты говоришь, действительно ненормально!

— О, не надо нравоучений, — Прат закатил глаза, театрально сгибаясь под несуществующей тяжестью проблем. Сколько всего было в этом движении, но безусловно в нем не было правды. Разметав свои красивые кучерявые волосы по плечам, Прат состроил гримасу обиды. — Мне хватает их от Терцо и Ричарда.

— Возможно, их слишком мало, раз ты никак не угомонишься? — отозвался Калеб, сверля глазами Прата. Кажется, ему уже надоело слушать этот монолог бедного обиженного вампира.

Прат в ответ лишь хмыкнул. Соня что-то недовольно залепетала в ответ на его фырканье.

— Ну вот, даже они уже меня порицают! А ведь дядя Прат всего лишь ищет развлечений в вашей дыре! Как хорошо было в Чикаго! Одно отсутствие сестер Стоутон сколько стоит!

Я забрала Соню на руки, Ричард подобрался к дивану, пытаясь неловко вскарабкаться к нам. Последив за его попытками, я подтянула Рики к себе на колени. Синие глаза Рики следили за мной с интересом — раньше ему не доводилось видеть меня раздраженной.

— Прат, простой способ не устраивать себе неприятностей — это не искать их, особенно, когда наша семья втянута в конфликт с нелегальной Сворой, — сурово поджав губы, сказал Калеб. Ему явно уже надоело, что Прат отбирает время, которое мы смогли бы провести вместе.

— Ну, все, разговор принимает оборот нравоучений, а значит мне пора. Лучше провожу Грема и Еву, они не так раздражительны, когда я говорю с ними.

— Я тебя прошу, не порть им настроение — Ева и Грем заслужили несколько дней отдыха! — застонала я.

— Постараюсь, — милостиво отозвался Прат, хотя я видела, что он в предвкушении хорошо провести время, доставая бывшую возлюбленную и несостоявшегося соперника.

— Может, просто уйдешь? — предложил Калеб.

Прат удалился не спеша, стараясь продлить свое вмешательство как можно дольше. Калеб тут же вскочил с дивана и взял одну из зажженных свечей. Он поставил свечу на столик перед нами и сел на ковер, опершись плечом о мои ноги и спиной на диван. За окном бушевала гроза, а мне было уютно, хорошо. С двух сторон посапывали Соня и Рики. И казалось, большего счастья в мире не бывает.

Калеб повернул голову, и, уткнувшись губами в мое колено, прошелся вниз, а потом вернулся верх длинным теплым поцелуем, словно хотел охватить им всю мою кожу. Я задрожала и он остановился. Стыд не позволил просить его о продолжении. Но момент был упущен.

Немыслимо легко подхватив Рики на руки, он расположил голову на моих коленях, а ноги закинул на подлокотники. Рики продолжал так же мирно спать на его груди, словно это не его только что поднимали в воздух.

— Иногда мне кажется, что он действительно похож на Ричарда, — прошептала я, мои пальцы бережно убрали челку со лба Рики, а потом переплелись с рукой Калеба. Он нежно поцеловал мою ладонь, и в моих легких не стало воздуха.

— Так и есть. Они похожи. Не понимаю, как могло так произойти, что Ричард сын Прата?

— Знаешь, Ричард очень долго был один, прежде чем позволить себе вновь влюбиться. Он всю жизнь жалел что не обратил свою невесту, — я смогла выровнять дыхание, но слова произнесенные мной звучали глухо.

— А почему не обратил? — для Калеба это показалось странным, и я была удивленна его расчетом.

— Когда он владел собой достаточно чтобы не убить, то нашел ее, но к тому времени семья выдала ее замуж. Тогда было такое время.

— Тогда я его понимаю.

— Ты тоже бы отступил, зная, что я стала принадлежать другому?

— Я сказал, что понимаю, но не принимаю. — Калеб извернулся, чтобы увидеть мое лицо, и то, что было написано на нем, не мог скрыть голос. — Если бы я знал, что ты любишь меня по-прежнему, то это только подстегнуло бы меня.

Почему-то этот странный разговор о многократном «если бы», мне не нравился.

— Как ты думаешь, почему тот волк, сеет вокруг меня такой ажиотаж, — я постаралась сменить тему разговора, на другую не менее интересную и давно интересующую меня, особенно после разговора с Гремом, у кровати Евы.

— Я думал ты и сама знаешь, — Калеб неохотно отозвался, стараясь увильнуть от ответа, значит, его что-то тревожило.

— Я догадываюсь, но отнюдь не знаю. Человек с таким сознанием, как у меня, просто не мог остаться не замеченным. Но вот что я не понимаю — так это почему, мне так легко слышать их разумы, поддаваться зову их сознаний?

— Я раздумывал над этим.

Калеб повертел мою руку перед своим лицом, словно созерцая какой-то предмет искусства.

— И пришел к выводу, что они, даже пребывая волками, не теряют связь с человеческой частью себя. Мы же, вампиры, отличаемся от людей — наше восприятие мира не похоже на ваше. А у волков оно отличается лишь в дни полного затмения сознания.

— Видел бы ты, как странно и страшно видеть это желание у них на мордах. У волка и такие осознанные глаза!

— Я видел, — коротко отозвался Калеб.

Я неверно истолковала его жест с моей рукой — на самом деле Калеб пересматривал мои воспоминания.

— Тебе не кажется это странным — такая жажда заполучить меня у других волков?

— Изегрим использует остатки своих способностей и ментальную связь, чтобы влиять на более слабых или подчиненных ему волков. Это именно ему ты нужна.

— Вунворт сказал мне, что его привлекает желание обладать моим даром, используя меня.

— Он прав. Это и не удивительно, Вунворт хорошо знает Изегрима.

— Но кто он такой — Изегрим? Его знают в легальной Своре?

— Знают. Он был случайно обращен, попал в Свору, где главной парой были родители Вунворта. Став старше, Изегрим попробовал противостоять родителям Вунворта, потерпел неудачу и ушел создавать свою семью, но в итоге примкнул к этой. Насколько мы смогли разузнать, не он начал создание Своры семь лет назад, а просто в итоге победил главного, и по какой-то причине Волчица побежденного объединилась с Изегримом. Нам пока не известно ни сколько их, ни то, кем является Волчица.

— А есть у них старые волки?

Калеб удивленно нахмурился.

— Думаю, что есть — ни смотря ни на что, Свора ведет себя почти по закону легальной стаи. Кто-то должен напоминать им законы, раз их не истребили еще семь лет назад. Пока нелегалы ведут себя тихо — их не будут трогать.

Он умолк, подняв голову и смотря на меня. Я рассеяно улыбнулась в ответ, но заметив, как его задевает это, положила руку на щеку. Вскоре ладонь будет пахнуть так же замечательно, как и его кожа, только вот что почувствует Калеб, когда его коснется запах заживающей плоти.

— Почему ты спрашиваешь?

— Еще пока и сама не знаю. Было что-то в мыслях волков, чему я не придала значения, потому как была занята, защищаясь от них. Теперь же меня это мучает.

— Защищаясь от них, — будто эхо повторил мои слова Калеб.

Я провела пальцем вдоль его губ, пытаясь нащупать, как эти слова звучат на ощупь. Но конечно же не почувствовала, только холодное дыхание коснулось моей руки. Мы были с ним близки так давно, и я почти с болью ощущала его тело рядом, зная, что сегодня мне вряд ли будет суждено испытать это вновь.

— Разве тебя это не пугает? — тяжело вздохнул Калеб, выхватывая меня из мечтаний о его теле, и вдоль моей кисти пробежали мурашки.

— Что именно? — я чувствовала, что поддаюсь усталости, веки мои тяжелели в этом умиротворении.

— То, что ты можешь противостоять волкам, и творить с их сознаниями?

— Меня это радует! — я непонимающе смотрела на Калеба. Да что тут может пугать — теперь я не была слабым человеком, меня боялись, даже больше чем я их.

Но Калеба мой ответ опечалил. Веки дрогнули, лицо сделалось тяжелым и серьезным, будто бы он был поставлен перед выбором.

— Нельзя так быстро поддаваться искушению — я же тебе говорил, что ты еще не обладаешь своим даром. Он делает тебя уязвимой и опасно самоуверенной.

— Самоуверенной — да, но не уязвимой. Сомневаюсь, что теперь они рискнут подступиться ко мне.

— Еще как рискнут, — горько отозвался Калеб, — даже если Волчица не давала добро на твое похищение ранее, теперь даст — ее точно испугает твой дар, а значит заинтересует.

— Не понимаю, разве ты не рад, что я могу постоять за себя!? Я теперь наравне с вами, а в ментальном смысле даже сильнее, — в порыве злости, я не сразу поняла, как по-детски и вызывающе прозвучали мои слова.

Калеб с недоверием смотрел на меня, будто бы увидел впервые, и я почувствовала, как этот взгляд не только охлаждает пыл возражения, но и проясняет мысли. И что хуже больно бьет в самое сердце. Калеб почти чувствовал отвращение, глядя на меня, и оно передалось мне.

Калеб поднялся быстрее, чем я успела что-либо сказать в оправдание этих глупых эгоистичных слов. Рики перекочевал ко мне на колени, туда, где раньше покоилась голова Калеба. Сам же Калеб молча собрал свои рисунки и карандаши, и я ничего не могла выдавить из себя, понимая, почему он уходит, да и почему презирает тоже.

— Мы плохо на тебя влияем. Все мы, не только Прат, а я в особенности. Я не могу найти другого объяснения тому, что ты ведешь себя столь высокомерно, говоря о своем даре, и превосходстве над нами — твоей семьей.

— Калеб, что ты… — я не хотела верить тому, что сейчас он уйдет, ведь еще нет и десяти часов вечера, но понимала — мои слова больно задели его. Ему была неприятна мысль, что такая заносчивость у меня вызвана общением с ним. На сцену вышел восьмидесяти четырехлетний Калеб — и он не был зол, он был разочарован.

— Встретимся завтра, — отчужденно и как всегда вежливо отозвался Калеб, не глядя на меня. — У меня нет сегодня настроения.

Я бы хотела вскочить за ним и догнать, почувствовать насколько он зол и расстроен, но меня удержали на месте спящие тяжелые тела близнецов. Калеб скрылся как раз до того, как я почувствовала на щеках слезы. Ушел, даже не поцеловав!

Неужели ему было до того противно? И неужели это я, только что говорила о себе, в стиле Прата?! Мне стало ужасно гадко, но хуже было то, что я уже не могла без восхищения вспоминать, как разделалась с волками. Казалось, что все в моей семье были удивлены новой грани моего таланта, но я и не подозревала, что может скрываться за моим тщеславием. А что если и родители не столь рады тому, как я говорю о своих способностях? Страх Бет и Теренса по этому поводу я почувствовала ранее. Им было страшновато узнать, что я могу оказаться для их сознания не только Проводником, но и разрушителем. Они успокаивали себя тем, что я их друг, и им никогда не придется узнать о моей губительной силе, но если что-то измениться? Я даже представить боялась, что именно может меня заставить навредить им.

После ухода Калеба, мою душу охватил страх перед своей бездушностью, которую я всегда ставила в вину Прату.

Тоску не рассеяли даже Терцо и Самюель, вернувшись с охоты, во время которой они хотели побыть вдвоем. Их лица не были ни чем опечалены, я слышала, как они шутили и смеялись в холе, и поэтому заставила себя хоть на время придать лицу беспечный, но и усталый вид. Усталость изображать не пришлось, я была вымотана, а размолвка с Калебом придала моей усталости остроту.

— Еще не спишь? — Терцо и Самюель вошли в комнату в обнимку. Их лица светились, идеально белые и красивые — сытость сделала свое, забрав последствия легких «перекусов» во время становления Бет и Теренса. Не смотря на то, что они были в простых спортивных костюмах, их хоть сейчас можно было ставить на обложку журнала с какой-нибудь сладкой подписью типа «Адам и Ева», и им бы позавидовали любые модели. Как же я их любила! И как горько было понимать, что мои слова, сказанные Калебу, могут ранить их столь же сильно, как и его. Подавив чувство вины, я постаралась улыбнуться.

— Еще нет. Как раз собираюсь.

— А где Калеб, думал у вас сегодня планы? — Терцо бережно забрал к себе Соню. Ее глаза ненадолго приоткрылись, но она тут же уснула вновь, обхватив его шею руками. Потеплевшие глаза Терцо сказали о том, как ему было необходимо такое доверие и любовь Сони. Я иногда просто поражалась тому, каким крепким сном могли спать близнецы. Вымотанные за день играми с таким количеством нянек, они редко досиживали до девяти. С появлением в доме Мизери, жадной к вниманию детей, им вообще не было покоя — она как можно больше времени проводила с ними, как и Ричард, очарованный своими племянниками.

— Планы несколько изменились, — за моей искренней улыбкой они не смогли бы распознать некоторой сухости тона.

— Ричард и Мизери еще не вернулись из Лондона? — Самюель, вторив движению мужа, забрала Рики. Ее руки бережно держали хрупкое тельце. Глаза мамы сияли, когда она смотрела на них. Каким это было чудом, видеть своих родителей в общении с близнецами. Даже и не знаю, чтобы они делали, если бы ребенок был один. Я не могла сказать, что они перестали любить меня, но их чувства к близнецам были совершенно иными. Возможно потому, что они поняли — с приходом в мою жизнь Калеба, они стали мне не столь нужны, как раньше.

— Нет. Но Ричард звонил, просил не ждать, и передал сообщение о каких-то бумагах, — я туманно объяснила то, о чем говорил брат. Я не совсем поняла, что он хотел от меня.

— Он их нашел? — Терцо это явно заинтересовало.

— Нет.

— Понятно, — если мои родители и были встревожены, они этого не показали. — Ну тогда спать, завтра в школу. Тебе нужно выспаться до следующего полнолуния.

Я покорно поднялась, и почувствовала, как протестующе заболели ноги. Кровь начала циркулировать в засиженных конечностях, и Самюель совсем органично отступила от меня подальше. Спрятав свои заживающие руки, я не стала приближаться к ним. Махнув рукой, я не решилась подойти, чтобы поцеловать их и поспешила в уют своей комнаты, где не нужно изображать радость, которой я вовсе не чувствовала. Я слишком вымоталась, чтобы делать вид, как мне хорошо, когда на самом деле душа разрывалась от желания увидеть Калеба и понять, что он не разочарован во мне.

И понимала что это неизбежно — с его понятиями разумного и правильного, я была просто ужасным человеком, потому что не просто хотела защитить себя, а начала получать удовольствие. Оставалась вероятность того, что мои ликующие чувства, это последствия встречи с Изегримом, тогда я не настолько уж плоха, но поймет ли это Калеб. А если поймет, когда я смогу его увидеть вновь. Нельзя обманываться тем, что любя меня, он готов избавиться от своих предрассудков и многого другого. И он прав — это не правильно.

Лежа в кровати, я анализировала все, что случилось в тот день, и пыталась понять, как назвать случившееся, но ничего кроме слова «война» не приходило на ум. Нам объявили войну, и не оставалось ничего кроме как готовиться к ней.

Но, не смотря на страх перед неизвестностью, меня теперь занимало одно — помириться с Калебом. Уткнувшись в подушку, я старалась плакать как можно тише, но это не приносило облегчения, особенно от ощущения собственной вины.

Наверное, из-за музыки я не услышала, как открылась дверь, и неожиданно была прижата к знакомой за сегодня рубашке, светло-зеленой в неясном свете ночника. Я радостно ухватилась за родные руки, и потянулась к Калебу, ища его губы, словно слепой щенок. Они были мягкими, и когда Калеб поцеловал меня в ответ, слезы полились сильнее. Я понимала, как глупо плакать теперь, но разве могла остановить их? Ласковые пальцы скользнули по моей щеке, стараясь вытереть их. Калеб медленно оторвался от моих губ. Словно ему был сложно это сделать. Впрочем, как и мне.

Я посмотрела в темноте на него, и почувствовала, что в нем нет больше прежней неприязни. Он не сводил с меня глаз, и я приподнялась и обхватила руками его голову, радостно улыбаясь ему. Калеб стал целовать мое лицо, взяв его в ладони: в лоб, в глаза, в щеки, в нос. Я упоенно отдавалась ласкам.

— Не думала, что когда-нибудь доведется такое сказать — но внизу родители, — хрипло пробормотала я, некстати вспомнив о них, когда Калеб потянул вверх мою ночную рубашку.

— Я бы не был в этом так уверен, — тихо рассмеялся Калеб, и я едва не потеряла голову от этого звука, такого наполненного жизнью и страстью.

Поняв, что последней преграды больше нет, я повалила Калеба на кровать, оказавшись сверху. Мне показалось таким долгим и не нужным то время, пока я расстегивала его рубашку, но тяжелое дыхание Калеба, и свет желания в его глазах, восполняли это целиком. Он был сегодня нетерпелив, как всегда обращая свою злость в страсть, и я пользовалась этим бесстыдно, зная, что так искуплю свою вину перед ним. И я догадывалась, что без сегодняшней ссоры, он вряд ли бы решился на очередную близость в ближайшее время, сдерживая себя пороком совести.

Калеб перекатил меня на бок, сплетая свои руки с моими, и тем самым ненадолго лишив меня контроля.

— Как просто тебе удалось меня околдовать, — я не поняла, к чему Калеб это сказал. Мои мысли затуманивало желание, его запах и нежное прикосновение его кожи к моей. Даже если бы я поняла, о чем он, то не смогла бы ответить.

Губы Калеба мягкие и прохладные медленно скользили вдоль царапин, но я впервые за долгое время почувствовала при этом не чувство вины, а восторг. Было в этом нечто запретное и непозволительное — видеть, как он сдерживается, и знать, скольких усилий это стоит. И все это было в моей власти.

Я позволила себе быть столь же вольной в прикосновениях, как и он. Мои руки без стыда скользили по нему, прикасаясь к груди, плоскому животу и даже ниже. Калеб был удивлен моей инициативе, но не сдерживал меня. Моя кровать показалась мне слишком маленькой, хотя Калебу это не мешало, закинув мои ноги себе за спину, он с легкостью поддерживал меня, не давая соскальзывать. Ослепленная страстью я кусала его шею и мочку уха, не совсем осознавая, какая она прочная. Калебу приходилось время от времени закрывать мне рот рукой, потому что мои стоны переходили почти в крик.

В изнеможении, лежа в его руках, я не могла пошевелиться. Ну а вот руки Калеба все еще продолжали исследовать меня. Его дыхание было лучшей музыкой, которую мне когда-либо приходилось слышать.

Понятное дело, что выспаться мне так и не удалось. Калеб на утро выглядел таким же вымученным, как и я — контроль жажды забирал намного больше сил, чем все остальное. И все что я могла, так это сочувственно прижиматься к нему, понимая, как его голод будет реагировать на мое сердцебиение, слишком ускоренное возле него.

В школе почти на каждом уроке Бет приходилось тормошить меня, чтобы я не заснула, но ночь проведенная с Калебом того стоила. Как и его прощение. Как и мое понимание того, что Калеб хотел мне сказать.

И все же день в итоге запомнился совершенно другими событиями.

Еле переставляя ноги я плелась за Бет, игнорируя взгляды которыми нас сопровождали в коридоре. С нападением Бет на Сеттервин, многие ученики изменили если не мнение так отношение к нам двоим. Во-первых, все боялись Бет, а во-вторых, мы встречались, чуть ли не с самыми классными парнями в округе, а Бет стала явно красивей, чем раньше. А мне вот только удивлялись. Когда я появилась в школе с перебинтованными руками и царапинами на лице, все тут же решили, что я принимала участие в драке. Тут же поползли слухи, будто бы я наверняка отделала какую-то девушку, пристающую к Калебу. Сплетни были смешными, но я не спешила их разрушать. Пусть думают, что пожелают, хуже не станет. Меня вообще мало интересовало, что обо мне подумают школьники. Мой мир сузился теперь до количества человек в моей семье, и дальше я даже не заходила. Особенно если учесть что случилось с моими близкими друзьями, они стали такими, потому что дружили со мной.

Вечерами все обсуждали ситуацию с волками, и я едва имела время побыть с Калебом, а не то чтобы хорошо делать уроки. Но мне были необходимы отличные оценки, чтобы поступить в заветный университет Глазго.

Бет, задетая отношением других учеников, упрекала меня в малодушии и сколько я не пыталась ей объяснить, что теперь это для нас не важно, она не могла смириться. Имея титул самой красивой девушки школы, она теперь так же, как и я, считалась чокнутой. Только этого никто не говорил прямо в лицо. Об этом говорили за спиной, а еще я читала это в сознаниях своих одноклассников. Ланч порой становился для меня откровением — некоторые сплетни были до того смешны, что я могла ни с того ни с сего начать смеяться. Бет раздраженно ожидала объяснений, и, услышав почему я смеюсь, не присоединялась ко мне. Отражение в зеркале сделало Бет более тщеславной, чем раньше, и немного усугубляло ситуацию с Самюель — поддерживающую Бет в осуждении моего гардероба. Ева, например, всегда была безразлична к одежде, и поэтому оставалась моим верным защитником. Мизери в этом вопросе, как и в любом другом, занимала нейтралитет. Она пока что так и не смогла стать своей среди нас. Порой ей больше нравилось проводить время с малышами, чем с любым из нас. Исключением был Ричард, она обожала его безоглядно, и я все еще не понимала, почему мы не сошлись с ней на этой почве. Я как раз прекрасно понимала, что такое всепоглощающая страсть и любовь.

После нескольких дней грозы, выпал снег, но не задержался надолго. Подходило Рождество, а значит и день рождения близнецов, но снега, пушистого и ясного, как ковер не предвещало ничего.

Сегодня Бет не хотела есть в столовой. Она не желала знать, какую очередную сплетню о нас я могу узнать, поэтому уговорила меня устроиться на улице. Немного поворчав, я поддалась ее уговорам — не смотря на то, что мне вовсе не было так тепло и уютно как ей. И что я бы не решилась в такую погоду ходить без шапки, или в расстегнутой куртке.

Усевшись на свои перчатки, я принялась жевать горячие бутерброды, за которыми мы все же заскочили в столовую. Я как мола пыталась игнорировать сознание других, но после недосыпания это удавалось с трудом. К тому же я много сил тратила, чтобы блокировать Бет.

Нечаянно задев ногтем щеку, я содрала уже покрывшуюся корочкой царапину.

Бет сладко потянулась и вздохнула. По ее телу пробежала судорога, и, открыв глаза, она посмотрела на меня пожелтевшими радужками.

— Знала бы ты, как она приятно пахнет, — мечтательно пропела Бет.

Я не смогла скрыть отвращение.

— Не хочу даже и представлять.

Но перехватив ее улыбчивый взгляд, прикусила язык. Я, а не она, так мечтала стать вампиром. Тогда же я не стану воротить нос от крови.

Мне стало стыдно. И это еще я смела, ее осуждать? Мой выбор будет продиктован собственной волей. Бет же приходиться выбирать лишь перед одним: убивать или нет. Я же могу еще отступить и остаться человеком. Постареть, как все, оставив надежду навечно быть с Калебом.

Нет, даже Жажда не встанет перед моей решимостью быть с ним. И снова эти отголоски разговора с Изегримом, иначе я не могла объяснить такие мятежные мысли.

— Интересно, ты никогда не рассказывала о том, когда станешь вампиром?

Бет прямо-таки прочитала мои мысли.

— Я отложила это на ближайшие три года, — тихо отозвалась я, и принялась есть, чтобы Бет не продолжала расспрашивать меня.

— И ты не боишься? — моя уловка против словоохотливости Бет как всегда не сработала. Блестящие карие глаза вернули назад свой шоколадный цвет.

— Боюсь. Но какая разница, такова цена.

— Цена за что?

— За то чтобы быть с Калебом.

Вот теперь Бет задумчиво замолчала, но ненадолго.

— Если бы я не знала бы о твоих родителях, то решила бы что цена велика. Но не теперь, когда так близко знаю твою семью. Они мне стали даже ближе чем родные, может потому что могут принять такой, какая я есть. И я точно знаю, что за любовь нужно принести что-то более стоящее, чем просто постоянное присутствие.

Ну что ж, вряд ли можно было осуждать родителей Бет, если бы они узнали, кем стала Бет. У меня таких проблем никогда не будет. Проблема в том, чтобы все же решиться на такой шаг, спустя несколько лет.

Звонок прозвенел вовремя, чтобы я могла не отвечать на слова подруги. Она ставила меня в неловкое положение, говоря со мной о превращении в вампира.

Урок французского был чуть ли не единственным, на который Бет со мной не ходила, и когда сегодня нам предложили посмотреть фильм на этом языке, я была на седьмом небе от счастья. Теперь-то я могла спокойно поспать, и при этом руки Бет точно не будут меня трясти.

Положив под голову портфель и удачно спрятавшись на задней парте, я блаженно закрыла глаза. Сон овладел мной почти моментально. Я внезапно вновь очутилась на шоссе, окруженная волками, но я смотрела на всю картинку, будто бы со стороны. Каким-то чутьем, я понимала, что мне нужно попасть вновь в сознание одного из волков, только вот зачем. Не смотря на то, что я понимала, где нахожусь, и что это всего лишь сон, мне каким-то образом удалось повязать нить своего сознания к сознанию волка. Я видела все мысли, которые находились в сознании молодого волчонка, и все же я копнула глубже, ища недавние воспоминания и события. Вереницей проносились воспоминания о посвящении, трансформации, первая охота, и вот я увидела того, кого больше всего боялся волк.

Их было двое, не считая Изегрима: женщина — красивая, с внешностью не то испанки, не то итальянки, но годами чуть старше нас с Бет, и все же ее глаза рассказывали о настоящем возрасте. Она то и была Волчицей, а рядом с ней вовсе не пожилой человек, возможно несколько моложе Вунворта, но в его обличье сквозило решимость, упорство и противостояние Волчице. Они смотрели на молодых волков, включая и того, в чьем сознании я теперь окопалась. Видимо через сон я нашла путь к его живому сознанию. И мне неприятно холодило желудок чувство страха, которое испытывал волчонок, смотря на эту троицу.

— Это плохая идея! — воскликнул мужчина, гневно тыча пальцем в Изегрима. — Из-за своего глупого желания получить девчонку с подобным твоему талантом, ты подверг опасности всю Свору!

Лицо Изегрима презрительно скривились, глаза тут же стали ярко-желтыми, в порыве гнева или злости. Но он держал себя в руках. Пока что. Хотя сдерживаться было тяжело, особенно когда он понимал, что преимущество не на его стороне.

— Это не глупое желание — она очень ценна. Если бы ты не был столь стар, то понял бы, каким ценным экземпляром она является. Только представь, если она будет у нас, наша свора может стать не только легальной, мы сможем попасть в Совет. Она наш ключ ко всем дверям.

— А то, что вокруг нее целое семейство вампиров, это, как я вижу, тебя не волнует? — явный сарказм и насмешка заставили Изегрима побагроветь. Женщина с интересом слушала разговор, но не встревала в перебранку. Она все еще не решила, кто говорит правильно и чью сторону принять. С одной стороны Изегрим был ее парой, но другой волк оставался силой, с которой она предпочитала не только считаться, но и прислушиваться больше чем к своему супругу.

Они находились в каком-то помещении, Логове, как думал о нем волк, и все же я была слишком занята разглядыванием этой троицы, чтобы осматривать обстановку. Единственное, что я заметила, так это завесу леса за окном, и возвышающуюся башню в которой вероятно когда-то сохраняли зерно или воду. Но сам дом, скорее всего, был просто старой охотничьей хижиной, наверняка принадлежавшей своре.

— Ну и что могут вампиры? Их восемь, против тридцати!

— А если учесть еще двоих наших щенков, которые стали их протеже перед легальной Сворой — их десять. А по твоим словам, сама девчонка стоит нас 30!!! И ты, видимо, никогда раньше не встречал вампиров — они сильнее нас, а тем более — опытней. Преимущество на их стороне.

— Ты слишком драматизируешь! — Изегрим оскалил зубы в подобии улыбки, но для полной картинки не хватало рычания, которое он, конечно же, не позволил бы издать, чтобы не провоцировать более серьезную ссору, которую ему никто не подарит.

— А ты поддался фантазиям! Лучше я бы превратил Вунворта вместо тебя — было бы больше пользы!

— Еще есть время, — огрызнулся Изегрим, и теперь он вовсе не был похож на того оборотня, что запугивал меня в Лутоне — а лишь жалкое его подобие. Маленький, поджавший хвост, звереныш. Волчица поджала губы, заметив это.

Аргументы старого волка пристыдили его перед всеми. Он видел, что Волчица смотрит на него все более разочаровано и грозно.

— О нет, я не буду ему портить подобным образом жизнь. К тому же он, скорее всего, примкнет к семье этих вампиров — один из них его старинный друг.

— О чем он говорит Аерас? Как девчонка может стать нашим ключом к власти? — в разговор включилась Волчица. Темные глаза на властном лице смотрели на Аераса испытующе. Я не сразу поняла, что она сама пока что не очень уверена в том, насколько ее власть распространяется на этого старого волка.

— Подозреваю, он надеется, что девочка будет для нас подобием шпиона, но обращать ее в волка нужно по иному, чтобы не навредить таланту. Только и тогда не факт, что она будет с нами, или же станет нам помогать, — Аерас нехотя обратил свои глаза к Волчице, но при этом его взгляд смягчился. Ей не стоило его бояться, потому что он явно не испытывал к ней раболепия, зато очень уважал и любил.

— Очень интересно, — она задумчиво смотрела на своих соплеменников, но на лице не отображалось ни чувств ни мыслей. Сплошная маска отчуждения, которому так внимали все вокруг. — Нам нужно узнать об этой семье больше, прежде чем я соглашусь с планом Изегрима. Впрочем, вампиры уже готовы объявить войну, или точнее говоря, они сделали запрос на ликвидацию Своры.

По лицам собравшихся немногочисленных волков прошелся испуг, словно ветер пробежал между ними.

— Твоя глупость уже стоила нам новых членов группы, Изегрим. Это не пройдет тебе даром. Теперь нам нужно будет держаться в тени, только ты и здесь насолил — признался девчонке, что владеешь баром. Напыщенный глупец.

Изегрим медленно бледнел, и его не интересовало, что вокруг сидят волки, он понимал, что Волчица должна наказать его очень строго, чтобы другим не было повадно. Лично у меня были идеи на счет сожжения на костре, линчевания, прожженния серебряным прутом, но я не могла поделиться с ней этими мыслями. Какая жалость!

— Я в любом случае против того, чтобы трогать девушку — слишком опасно. Не будь столь доверчива к тому, что говорит или выдумывает Изегрим. — Аерас заставил Волчицу обратить свое лицо к нему. Изегрим при этом попробовал вздохнуть с облегчением, но окончание слов старого волка заставили его гневно сверкнуть глазами.

— И что ты предлагаешь — уехать с нашей территории!? Это значит посягнуть на чью-то чужую, а в итоге тоже война. Все не так просто.

— Ты знаешь вампиров, когда они объединяются в семьи — это слишком опасно. А теперь им будет что защищать, девушка приемный ребенок одной пары, а также с недавнего времени пара другого. Двое из семьи были когда-то истребителями оборотней, думай, стоит ли ввязываться. Даже не знаю, что мы будем делать, если Человечные пришлют им помощь.

— Я и так обо всем думаю, потому и хочу разузнать о них все. Не думаешь ли ты, Аерас, что я столь глупа, как и моя вторая половина!?

Изегрим злобно посмотрел на Волчицу из-под бровей, но этого взгляда не заметил никто кроме меня.

Разговор должен был продолжаться, но резкий противный звонок прекратил мой сон, и я выскользнула из него нехотя. Подняв заспанное лицо, я почувствовала, как больно врезался замок с портфеля в щеку, наверняка оставив следы зубцов молнии. Потерев щеку, я сделала вид, что не замечаю, как на меня смотрят две девчонки, собирающие свои вещи с парты, и при этом хихикают. Это было ну совсем не заметно! Глупые девчонки!

У выхода из класса меня поджидала Бет, она хмуро смотрела в упор на наших одноклассниц, выходящих следом за мной. Те тут же смолкли под этим тяжелым пронзающим взглядом и поторопились смыться. Бет почти шагнула за ними, но я лишь схватила ее за руку, не давая пойти следом. На ее лице читалась кровожадность.

— Не стоит. Это всего лишь зависть.

— Вот дать бы им пинка под зад, — представляя в своей голове живописную картинку, мечтательно прокомментировала Бет их уход, — Имея такие способности как у тебя, я бы их заставила думать, что они жирные свиньи.

Я тоже посмотрела на удаляющиеся спины, так же живо представляя себе, что смогу это сделать, но уже не с таким удовольствием, как раньше — разговор с Калебом, заставил меня пересмотреть использование своего дара.

— Не важно, — тяжело вздохнула я, прекрасно понимая, что имела в виду Бет. — Поехали, отвезу тебя домой, наказание закончилось, а я очень хочу посмотреть одну программу по телевизору.

— И как эта программа называется — Калеб, как я давно тебя не видела!? — рассмеялась Бет, делая вид, что страстно обнимает сама себя.

— Можно подумать ты не хочешь видеть Теренса?! — я оттолкнула Бет, не смотря на то, что она очень смешно передавала подобие страсти — да уж подруга была еще той актрисой. — К тому же Калеб будет ждать твоего милого после тренировки, так что это как минимум два часа.

— Знала бы ты, как я боюсь что однажды, они нападут на Теренса, — Бет заставила меня остановиться и посмотреть на нее. Я боялась такого разговора, мне было трудно смотреть в испуганные глаза, особенно после того, что я видела во сне.

— Я знаю. Но с ним всегда Калеб и Терцо, и пока они рядом Теренсу ничего не грозит.

— Ты уверена? — глаза Бет стали просительными, словно я могла, что-либо изменить.

— Уверена, — сказала я твердо, но про себя подумала, что если Свора захочет добраться до нас, то начнет не с Теренса, а с нее — защита Бет от моего влияния была минимальной. Изегрим мог спокойно повлиять на нее, как передал молодым волкам желание насчет меня.

С облегчением Бет позволила увлечь себя на улицу. Мы обнаружили, что вновь пошел снег, но мокрый, и оттого таял почти тотчас, соприкасаясь с землей. Ветки деревьев немного задерживали его на себе, как и крыша школы. Я тут же плотнее замоталась, а оказавшись в машине, поспешила включить печку.

— Тебе холодно? — удивилась Бет. Ее нос даже не порозовел, не то, что у меня — ощущение было таким, словно он собирается вскоре отпасть.

— Знаешь ли, у меня нет волчьей шубы, — я не хотела язвить, но тон вышел как раз таким.

Бет не обиделась, почти самодовольно усмехнувшись моим словам. Ее новая шуба видимо вполне устраивала. Стряхнув снег с волос, причем на меня, она потянулась к радио включить музыку. Полилась знакомая песня конца восьмидесятых. Это добавило хоть какое-то подобие уюта к моим стучащим зубам.

Я еще что-то хотела сказать, но тут же захлопнула рот с глухим клацаньем. Возникшая мысль сгинула, не прояснившись, слишком быстро, оставив после себя нечеткую пустоту в моих и так разбегающихся мыслях.

Бет пощелкала перед моим носом пальцами. В разбегающихся мыслях появился просвет, название ему было Бет.

— Мы сегодня двинемся со стоянки? За нами уже машин двадцать собралось.

Я даже и не заметила, когда успела завести мотор и подъехать к воротам. Виновато улыбнувшись Бет, я все же поехала вперед. Она о чем-то мне рассказывала, не ожидая ответа, но я ее почти не слушала, слова Бет, как и музыка, оставались всего лишь фоном для моих попыток вспомнить утраченную мысль. И я знала, как эта мысль может быть важна. Точнее говоря, я на это надеялась.

Вернувшись домой, я, впервые за последние месяцы, никого там не застала. В комнатах царила блаженная тишина, ни людей, ни вампиров, ни оборотней — одним словом вокруг не было ни одного разума, который я могла бы почувствовать. Поев и убрав за собой, я все же уделила немного времени на уборку детских игрушек из гостиной. И только после этого позволила себе кружку капучино, с которым так приятно было устроиться на окне — излюбленном месте, как меня, так и моих подруг. Это когда-то я могла отвоевывать эту территорию — но теперь бы не решилась. Компанию мне составил Джим Батчер — недавно я поняла, как много потеряла закинув «Досье Дрездена». За окном стелился снег, постепенно становясь все гуще, поглощая ватой мой двор и деревья вокруг. Если бы не свет в окнах сестер Стоутон, я бы даже сейчас не смогла понять, где находиться сам дом.

Забыв о книге, и отставив пустую кружку, я смотрела в окно. Мир снега и зимы завораживал. Холодное стекло немного неприятно охлаждало кожу, от чего я вскоре почти перестала ощущать щеку. На дороге что-то мелькнуло, я тут же уставилась туда, но на улице никого не было. Протерев глаза, я еще раз посмотрела на двор — но пустота белого снега, как и прежде, резала глаза.

Вскоре сквозь тишину, я услышала звук подъезжающей машины. Калеб не спеша выбрался наружу, и со своего места я еще успела заметить, как быстро снег покрыл его голову. Наверняка, как и Бет обрызгает меня, подумала я и поняла, что очень хочу этого.

До того, как внизу стукнула дверь, я уже слетала вниз. Все во мне пело, скука отступила, и можно было насладиться присутствием Калеба.

Я едва не сбила его с ног, налетев в радостном порыве.

— Ого! В школе явно было скучно, — ошеломленно выдохнул Калеб, подхватывая мое сползающее тело.

— Как сказать, — отмахнулась я, не желая думать, что было до того, как я увидела Калеба. Запах Калеба обволакивал приятным облаком.

Я нетерпеливо принялась расстегивать куртку на нем, а за тем рубашку.

— Постой, — Калеб удержал мои руки, заставляя тем самым взглянуть на него. — Я вообще-то хотел предложить тебе проехаться в Лондон сегодня.

Я отчаянно старалась сдержать протест, он был так одурманивающе близко. Его лицо, всего в каких-то сантиметрах от моего, выглядело словно высеченное из алебастра или слоновой кости, и теперь на нем застыло ожидание, а не страсть. Разглядывая этот идеал, мне вовсе не хотелось ехать в Лондон, но видимо Калеб был настроен на поездку.

— Зачем? — я теряла самообладание и терпение.

— Чтобы купить подарки к Рождеству, — напомнил мне Калеб, и я безвольно откинулась назад, сдаваясь. Это было действительно необходимо, и в то же время нежелательно в данный момент для меня. И все же, когда я была в последний раз в Лондоне? Но мне было жаль терять свободный вечер, когда никого нет дома. Миг тишины и покоя. Когда нам еще представиться такая возможность?

Увидев, что я остыла, Калеб осторожно опустил меня на пол.

— Тогда одевайся.

Его глаза улыбаясь, видя мое сопротивление новым неожиданным планам, но он оставался категоричен. Тонкое, искусно вылепленное лицо, сияло в этом полумраке, и оттого мне было еще тяжелее уходить.

И не смотря на мое нежелание, вечер прошел чудесно. Мы побывали во многих магазинах, расставшись всего на полчаса, чтобы купить подарки друг другу.

— И даже не смей смотреть в мои воспоминания, что я тебе приготовила, — я тут же разгадала лукавый взгляд Калеба брошенный на очередной цветастый пакет.

В итоге Калеб позволил насладиться мне фаст-фудом в забегаловке в одном из супермаркетов, даже не смотря на то, какими призывными взглядами женщины сопровождали нас.

На этой же неделе мы отметили день рождение близнецов, созвав чуть ли не весь город в Бар.

Наша четверка — я, Калеб, Бет и Теренс наслаждались в тот вечер боулингом, когда в другом помещении проходили празднества. Мы словно забыли о волках. Но мы-то знали, что волки продолжили за нами слежку — даже и не стоило рассказывать о моем сне, так как Прат удачно прокомментировал сложившуюся ситуацию: «Волками пахло на каждом шагу». Я видела иногда тени мелькающие то в школьном дворе, то по сторонам от дороги, но не боялась — они не могли мне ничего сделать, особенно здесь. И так же они не приближались к Терцо, Калебу и Теренсу, которые ежедневно ездили в Лутон.

Два дня спустя после дня рождения, наступило Рождество, словно, это не вокруг нас волки медленно сжимали кольцо. Праздник пришел в свои владения потому что так и должно было быть. Снег завалил наш маленький городок, наглухо парализовав на день другой передвижение не только машин, но и даже людей. К тому времени вернулись Ева и Грем, пробыв в своем отпуске на несколько дней дольше, чем планировалась. Ева была счастливой, но пока что я не могла с ней переговорить. Все мы готовились к Рождеству.

В нашем доме и доме Гроверов все украшалось, приобретало праздничное настроение, мы ожидали праздника как никогда, потому что в этом году наша семья была не простой большой, она была огромной, веселой, и неразделимой.

Сходив на рождественскую службу, я смогла, к сожалению, совсем недолго пробыть с Калебом. Он возвращался к себе. А в канун Рождества Бет оставалась спать у меня. Моей кровати вполне хватило для нас двоих. Не смотря на то, что о волках не было новостей, в эту ночь я никак не могла уснуть. Бут спала крепко, даже не чувствуя, как я ворочаюсь с боку на бок. Засыпая ненадолго, я проваливалась в чужие сознания, и оттого сразу же просыпалась, еще более раздраженная. Не выдержав, я поднялась, надеясь успокоить нервы молоком, возможно даже с капелькой спиртного. Молоко и бренди — что еще могло лучше помочь мне заснуть.

Я стала пробираться вдоль стены к двери в гостиную, но подозревала, что все равно потревожу сон Бет.

— Ты куда?

— Хочу спуститься вниз.

— В такую рань?

Я с тревогой отметила, как глаза Бет из темно-коричневых становятся желтыми. Но вот несколько мгновений и они опять поменяли цвет.

— Спи. Я всего лишь на кухню.

Поворчав что-то, Бет снова вернула голову к подушке. Еще бы — мгновение, и она снова храпела. Молодые оборотни, что с них возьмешь!

Я чувствовала себя так, будто бы преждевременно иду раскрывать подарки. Самюель и Терцо подумали так же, завидев (а может раньше и услышав) на ступенях.

— Рождество для тебя еще не наступило, — Терцо насмешливо покачал головой, стараясь скрыть довольную улыбку. — Думал, ты уже вышла из того возраста, когда воруют подарки.

Я посмотрела на богато украшенную елку, чуть ли не до середины заваленную подарками. Недалеко полыхал камин, комната при этом оставалась погруженная в темноту, со стороны все это смотрелось словно подарочная открытка.

Несколько пар глаз, страшно мерцающих из-за пламени в камине, смотрели на меня снизу верх. А вот это выглядело страшно и не привычно. Волшебство несколько рассеялось.

— Нет, просто не могу уснуть, — нашлась я.

Странно, но они мне не поверили, стараясь прятать улыбки. Потоптавшись на месте, я пошла на кухню, чувствуя неловкость, видя их так близко вместе. Особенно сложно было, после кратковременных снов Евы, Бет и Мизери, перехваченных моим сознанием. Сны Мизери о Ричарде были самыми смутными, возможно из-за того, что ее разум не был мне так хорошо знаком как остальные.

Плеснув спиртного чуть больше чем надо, я выпила молоко залпом, но уходить не спешила. На кухне было хорошо и спокойно. Но как только бренди сделал свое расслабляющее действие, и я чуть не заснула на столе, пришлось возвращаться в свою кровать.

Отключилась я почти моментально, впрочем, не совсем. Сознание совершило свое путешествие…

Глава 20 а. Путешествие

НА КРАЮ ТУМАНА

А на краю тумана стыли мысли

и замирало время…

Знаешь, если

однажды миражами станут сосны,

поющие над морем, и столетья,

То растворится всё…

Вода омоет

ладони Мира… И родится песня

Совсем другая…

На краю тумана

Пульсирует неведомое знанье…

Мы различить не в силах…

Монотонно,

как метроном, отстукивая тайны,

туман нас наполняет эхом сонным

зовёт в себя…

И ты уже не видишь

ни перекрестка, ни домов знакомых,

и миражи все в миг соединились…

(Оксана Светлакова)

Грем повез меня на отдых, как он говорил, но меня мучило сомнение — для кого этот отдых — для нас, или самих Туорбов. Я могла лишь подозревать, как меня боялась Рейн, а Самюель застывала почти в оборонительной позе, когда я оказывалась вблизи детей. Не спорю, когда их не было поблизости, Самюель относилась ко мне, так как и раньше, с большой любовью, но это меня расстраивало.

Кем я стала для них, мне это пока что еще не было понятно. Меня одновременно любили и опасались. С возвращением некоторых воспоминаний я обретала себя, и чувства наплывали с той же остротой, что и раньше. Дружба, любовь, привязанность, страх — все это с новой силой ворвалось в мою душу. Сначала я боялась, что утону в этих чувствах, но Грем всегда был рядом. И самым печальным было то, что сам Грем продолжал обращаться со мной, как с фарфоровой статуэткой. Он обнимал меня так же, как и Рейн или Бет, по-дружески, почти по-отечески, а целовал, пусть и в губы, зато так, словно, ничего не чувствовал. Осторожно, без страсти, и я поняла это отличие только неделю назад — когда вспомнила обо всем, что было между нами. До этого я принимала эти поцелуи, как что-то приятное и должное. Теперь вспомнив, какими были его поцелуи до обращения, все во мне переменилось, вновь напоминая о нем. Я и забыла, как это — ощущать тоску, сидя рядом.

Я не очень следила за дорогой, но мы ехали все дальше и дальше, а пейзаж за окном изменялся. Леса сменялись городками, те в свою очередь пустошами, полями, за которыми снова следовали дома. К утру мы выехали к какому-то дому, я же погруженная в свои мысли и переживания, не смотрела на него.

Предрассветный туман окутал все вокруг, но не спеша выбравшись из машины, я почувствовала солоноватый запах ветра. Не смотря на то, что в нашем городе уже выпал снег, здесь, у моря, его не было, зато туман плотно окутывал полностью всю местность, делая простой приморский белый домик серым. Этот дом на пустынном берегу, отличался от тех домов, в которых жили мы все в городе. Закаленный ветром и соленой водой, он был крепче, чем мог показаться на первый взгляд.

— Чей это дом? — я обернулась к Грему, и опешила, поняв, что он за мной наблюдает.

Грем выглядел расслабленным, спокойным и умиротворенным, его глаза немного щурились от ветра, и было в этом взгляде что-то непонятное для меня. Я понимала, это чувство было добрым и теплым, но все еще не разгаданным для меня.

— Дом Вунворта. Он позволил им воспользоваться.

— Это было столь необходимо? — поинтересовалась я. Интересно, о чем думал Грем, везя меня сюда? Я не могла понять, так ли это хорошо, что мы уехали из дома, где мне, по крайней мере, было спокойно.

— Узнаем, когда нужно будет возвращаться, — Грем больше ничего не сказал, а подхватив сумки из багажника, зашагал прочь к дому, оставляя меня одну.

Я смотрела вслед его удаляющейся спине, и тому, как ветер треплет его рубашку и брюки, от чего они плотно пристали к телу. Забытое чувство тепла и желания, прокатилось вдоль позвоночника, и мне пришлось отвернуться, чтобы попытаться взять себя в руки. Неужели это снова я? Я когда-то так смотрела на Грема, но сколько всего произошло с того времени.

Медленно туман рассеивался, и становилось видно темно-свинцовую воду, недвижимую не смотря на ветреную погоду. Но может там, внизу, такого ветра не было? Вокруг шумели топкие ели, с жиденькой хвоей распространяя терпкий запах, который показался мне красивее, чем можно было слышать раньше, до того, как я стала вампиром. Но не только ель привлекала мой нюх — я в одночасье слышала столько разных запахов, и все они были знакомы мне, и я спокойно могла проследить за каждым зверьком и растением, находящимся вокруг. Никогда раньше, я не смогла бы почувствовать красоту природы в таком масштабе.

Я медленно побрела изрытой чьими-то ногами тропой, по чуть ли не отвесному склону. Но идти было не трудно, как мне казалось, гравитация, словно не была столь важной вещью. Интересно почему? Мой интерес к окружавшей природе, напомнил школу и колледж. Интересно, смогу ли я теперь когда-нибудь доучиться? Ну, раз Калеб учился, тогда и я смогу, не так ли? Как много я хотела узнать от Грема, но с этим стоило несколько повременить — я еще не была готова к самому важному разговору с Гремом.

Разувшись, я ступила на холодную мокрую гальку, ее гладкая поверхность показалась мне приятной, и нежной, словно мое тело было той же температуры. Море призывно нахлестывало на берег, и было тяжело не уступить его мольбе, искупаться в нем. Не подозревала, что море может стать таким искушением. Я больше не человек, мне нечего бояться его тяжести, холода, глубины, отливов и приливов.

Сняв одежду, но оставив белье, я без страха ступила в воду, очень надеясь, что Грем видит меня из окна. Все это было разыграно только для него. Нырнув в воду, я по привычке задержала дыхание, вскоре поняв, что это вовсе не необходимо. Вода казалась холодной всего миг, и все же поплавав я вернулась к берегу. Возле моей одежды поджидал Грем, пригласительно раскрыв полотенце. Я же не спешила выходить, подозревая, что белые лифчик и трусики, намокли, почти ничего не скрывая, и при этом я вовсе не ощущала стыда. Это было явно не свойственно мне. Что же еще изменилось в моем теле и сознании?

Грем терпеливо ждал меня, стараясь не смотреть, и все же удавалось ему это с трудом. Он даже и не мог подозревать, как его глаза горели при каждом взгляде кинутом украдкой, пусть и нехотя.

— Поплаваешь? — я предложила это, уже подозревая, каким будет ответ. Или точнее отказ.

— Слишком… мокро, — отозвался он, явно теряя терпение. Или же Грем нервничал?

— Так и бывает на море, — я улыбнулась, неожиданно понимая, что смех и веселье это так просто, но еще недавно я не могла понять причин радости.

Грем нахмурился, совершенно до смешного становясь похожим на проповедника. Он даже внешне чем-то был похож на служителя церкви — статный, немолодой, с благородными сизыми волосками в густой шевелюре. Только вот его глаза и внешность были слишком красиво грешны для такой роли.

— И все же думаю, не стоит.

— А я думала, ты меня за этим привез сюда?

Я специально провоцировала его, удивляясь сама себе, застыв на расстоянии вытянутой руки. Меня волновало то, как его глаза следуют за каплями воды, медленно скатывающимися по моему телу вниз. Кажется, я выбрала очень удачное месторасположение.

— Я привез тебя отдохнуть. Например, от Прата — мне не нравиться, какие мысли он тебе внушает порой. Но если хочешь купаться, это твое дело, — Грем пожал плечами, очень стараясь казаться равнодушным. Что это за чувство только что промелькнуло в его голосе — я готова была поверить, что ревность, когда он говорил о Прате.

Потянув из его рук полотенце, я уронила его на землю, и тут же всем телом прижалась к нему, зная, что теперь и он станет мокрым. Потянув непреклонную голову Грема к себе для поцелуя, но не такого детского, какими он награждал мои холодные губы, а действительно страстного. Будто бы нехотя Грем стал отвечать, но почти тут же отстранился.

— Ева, ты уверена? Ты понимаешь, что делаешь? Помнишь хоть что-то о нас? — его голос сел от волнения, глаза испытующе смотрели на меня. Но я уже ощущала, как его руки теплели на моей талии. Он не был готов терпеть мой натиск.

— Это снова я и я все помню, — тихо отозвалась я, разглядывая любимые черты лица. Как подтверждение я потерлась бедрами о его ногу, и в ответ услышала стон, который Грем видимо очень давно сдерживал.

Обхватив мое лицо, Грем излил в поцелуе всю страсть, что я едва смогла устоять под таким натиском. Не было больше трясущихся колен и томления, был всепоглощающий огонь, какого раньше мне не приходилось испытывать. Все воспоминания по сравнению с этим меркли. Под тяжестью его тела я осела на землю, не отрываясь от губ Грема — если бы мое сердце могло стучать как раньше, оно бы не выдержало такого адреналина.

Кожа будто бы превратилась в скопление нервов — каждое прикосновение к телу взрывало во мне фейерверк чувств, и я не могла им сопротивляться. Галька скользила под нашими сплетенными телами, и переворачиваясь бесчисленное количество раз, я перестала понимать где море, а где небо, и все что было важно, так это Грем и его тело рядом с моим. Море постепенно накатывало на наши ноги, добираясь до колен, волоча за собой камни и песок. Вскоре оно дошло до пояса, и мне казалось, что это руки Грема скользят, охватывая всю меня, потому что я не отличала теперь море от нас, словно оно стало продолжением наших тел.

Мне хотелось смеяться и плакать, от новых незнакомых ощущений, подаренных Гремом, и все это отступало каждый раз, когда мы соприкасались. Грем поглощал мои эмоции словно губка, заставляя направлять их на сплетение тел. Только его тяжесть и плотность кожи, напоминала о том, что я не растаяла в море, поглощенная его тяжестью и его зовом.

Небо. Грем продолжал лежать на мне, я же смотрела в небо, зачарованная им, не понимая, почему раньше не видела его красоты. Дыхание Грема возобновилось, он ожил, перекатываясь на колючие камни и увлекая меня на себя.

— Неужели ты все помнишь?

— Я помню тебя, и мне большего не надо, — я приподнялась над ним, рассматривая контуры его лика. Прямой нос несколько наморщился, услышав эти слова, но губы тщетно пытались скрыть триумфальную улыбку. Неужели он мог сомневаться в моей любви к нему? Такой долгой, мучительной любви, которая прошла несколько стадий развития, как куколка, которая внезапно обрела крылья. Моя любовь оживала с памятью, но даже тогда, когда я впервые проснулась, и увидела Грема, я хотела быть с ним все время. Мое тело и сознание помнило то, чего не помнила душа — что я хочу быть с ним одним.

— Это еще не все, что нужно для жизни, — отозвался Грем, подавляя тяжелый вздох, его глаза потеплели став того же цвета, что и море.

— Я ведь лишь начинаю жить. Расскажешь мне, как это начинать все с нуля?

— Все не так просто, — Грем улыбнулся, но его лицо стало тревожно жестким. Я попыталась проигнорировать это, но мои чувства дали сигнал тревоги. Грем переживал, но почему?

Мы поднялись, и я пошла за ним, увлеченная его руками, вовсе не такими холодными, как мне казалось когда-то. Даже не одеваясь, мы побрели к дому. Я не чувствовала твердости камней, и меня не раздражал песок или трава, ничего такого, что было бы неприятно моему телу когда-то.

Не осматривая дом, я тут же подтолкнула Грема к дивану.

Через несколько часов я проснулась одна, а рядом никого не было. Непривычный сон, почти без сновидений, к которому я еще так и не успела привыкнуть, все же сделал меня сильнее. В фильмах после подобных сцен, что были между нами с Гремом, он должен был готовить еду, но на кухне я нашла нечто иное.

Грем смотрел по телевизору спортивный матч, рядом на столике лежали уже знакомые мне медицинские пакетики с кровью. Проследив за моим взглядом, Грем улыбнулся:

— Не очень-то романтично?

— Ну, я не ожидала завтрака в постель, — как приятно было улыбнуться в ответ, и следить за тем, как загораются на это действие глаза Грема.

— Могу принести тебе поднос, но ты вряд ли оценишь подобный жест.

Грем оказался возле меня очень быстро, и все же для меня это не было так же незаметно, как для моих живых друзей. И почему я раньше не заметила, какой Грем особенный? Теперь тоже смотря на это глазами вампира, я понимала, как слепа была из-за своей любви.

Пригладив мои волосы, Грем прислонился своим лбом к моему.

Его дыхание казалось таким привычным, как и отсутствие сердцебиения, в отличие от Бет или Рейн — мне было как-то неуютно и тягостно находиться возле них. Особенно когда я ловила себя на том, что затаив дыхание отсчитываю удары их сердец. Скорее я чувствовала себя виноватой, будто бы таким образом краду что-то святое из их живых тел. Как тяжело было осознавать все это, после пробуждения. Теперь ночами я чувствовала болезненный голод, и вспоминала их тепло и этот звук, такой наполненный жизнью, печально-красивый… тук-тук-тук… сердца моих друзей говорили со мной, дарили запах и привкус крови, который я могла ощущать, просто находясь рядом.

— Чем хочешь заняться? — Грем не уловил моего изменившегося настроения, а я поняла, что вполне готова контролировать себя и привкус крови, появившийся во рту, стоило вспомнить о своих друзьях. Он так и не открывал глаза, может потому не понял, о чем я думала и вспоминала?

— Пойти к морю, — наконец выдавила я, почувствовав укол вины.

— А можно мне досмотреть матч? — приоткрылся один глаз. Наперед выступил явно мужчина, а не любовник. Рассмеявшись чему-то настолько обыденному, я не могла возразить. Его позитивный настрой заставлял меня забывать о сердцах тех, кого я любила.

— Тогда я пока поем.

Хотя подходящее ли слово «есть», при воспоминании о пакетах крови. И как бы велика не была моя неприязнь к крови кого-то живого, из чьих жил, она вытекла, я с удовольствием высосала ее всю до капли. Одного пакета было мало. Уже не смущаясь присутствия Грема, как раньше при такой трапезе, я позволила себе насытиться вдоволь. И еще никогда мне не казалась кровь такой сладкой и наполняющей меня жизнью. Я чувствовала ее в себе, ощущала, как она растекается по моим венам, и словно закипает, от чего моя внутренняя температура тут же понизилась, и я почувствовала себя комфортней.

Права была Рейн, какими смешными мне показались мои старые слова о вегетарианстве. Я точно уже не помнила, что тогда говорила Рейн, но ее речи были несколько осуждающими, будто бы она могла догадаться, что меня ожидает впереди. И все же убивать животных для меня было чем-то ужасающим, особенно для моей ожившей совести. Но хуже было бы убивать людей. Даже неделю назад, когда чувства мои были притупленными, я прекрасно осознавала, что люди неприкасаемые. Грем твердил мне об этом изо дня в день, и чем больше ко мне возвращалось от прежней Евы, тем четче приходило понимание правильного и неправильного.

— Может, пойдешь пока без меня?

— Почему мне кажется, что это не связано с игрой по телевизору?

Грем попытался скрыть довольную улыбку. Возможно, он радовался тому, что я снова начала многое понимать — это была почти что гордость за мои успехи.

— Прости, просто пока ты здесь, то получаешь полную свободу. Людей нет на многие километры, и ты вольна гулять, где хочешь — и никто не будет тебя контролировать. Пользуйся этим пока мы здесь!

Я даже не подумала о том, что это море может дать мне. Впервые за долгое время возможность побыть одной — дома меня постоянно кто-то опекал, или же меня сторонились, если я была не в компании кого-либо более сильного, чем я, например, так поступала Рейн. Метнувшись к окну, я совершенно иными глазами посмотрела на пейзаж за стеклом. Даже и не могла представить, что существуют такие чувства эйфории, поглотившие мою чувствительность к Грему. Его слова заставили ненадолго забыть о возможности побыть с ним.

— А как же ты? — спросила я, когда гладкие руки, легшие на мои плечи, вернули меня назад на эту кухню.

— Я тебя найду. Я всегда могу тебя найти, как скоро сможешь научиться и ты, — Грем развернул меня к себе, его нежные глаза смотрели пристально, — Иди. Все море в твоем распоряжении, как и я.

Я не могла устоять, перед тем, что раскинулось за окном, даже не смотря на то, каким притягательным был Грем.

Дом и Грем остались позади — свобода вела меня вперед…

Глава 21. Возможность

Любовь.

Не боюсь я ни судьбы удара,

Ни опасной встречи со змеёй,

Ни отравы в чашах, ни угара,

Не боюсь угрозы никакой.

Никакая не страшна мне кара,

Если ты, Любимая, со мной…

Из Жермена Нуво ("Не боюсь я…") (перевод Анатолий Яни)

Впервые я увидела его во сне в ту же рождественскую ночь, что и воспоминания Евы о поездке.

Снова я брела по лесу, блуждая в поисках сознаний своих друзей, но их здесь не было. Зато я смогла почувствовать его присутствие, совершенно не похожее на Изегрима.

Аерас — старый волк нелегальной своры, будто бы следил за мной. Но это не совсем слежка, я почти могла поверить, что он оберегает меня. Его мысли отличались добротой, честностью и кодексом. Все в его волчьей сущности восставало против того, чтобы Свора начала охоту на меня. И моя симпатия к нему невольно стала сильнее. Даже во сне на его волчьей морде не было желания, того страшного чувства которым наградил Изегрим остальную часть Своры.

Сны о Аерасе повторялись изо дня в день. Точнее говоря почти один и тот же сон, как Аерас сидит возле тела молодой волчицы. Ни печали, ни злости, глухое отчаяние сквозило в нем. Оттого ему претила мысль, вырвать меня из обыденного кольца семьи. И что-то подсказывало, что та волчица вовсе не его пара — она была его дочерью. Аерас мне сочувствовал не просто так. У его сочувствия была причина. И эта причина и сны, наконец, позволили мне осознать ту мысль, что мучила меня со времени нападения волков.

Минуло Рождество, все ждали Нового Года, и каникулы позволили мне еще немного выспаться, пока Луна не начала крепчать. Наши оборотни еще не были готовы к очередной трансформации, но с каждым днем Бет и Теренс становились раздражительней и, конечно же, привлекательней. Их животная сила, красота действовала опьяняюще не только на меня, но и на всех окружающих.

Я же выбрала несколько спокойных дней, чтобыполностью провести их с Калебом. Можно сказать, что я чуть ли не поселилась у него дома. Все, что могли увидеть сестры Стоутон, так это то, как моя машина отъезжала с утра, и возвращалась поздней ночью, и нередко Калеба, который приезжал ко мне, но так и не уходил. Странно, все мы ожидали, что начнется новая волна сплетен — как же в доме теперь жило так много людей, да и Прат не способствовал хорошей репутации, но Самюель по-прежнему была уважаемым членом церковного комитета. А викарий, так же как и раньше, относился ко мне с особой добротой, даже не смотря на то, что я перестала посещать хор.

Особой радостью стала для всех Ева — снова вернувшая свою доброту и ставшая той прежней, робкой и хорошей. Евой, моим другом. Я снова могла поговорить с кем-то более устойчивым, чем оборотень, у которого каждую минуту желтели глаза, и просыпался голод, и которого раздражали мои штаны. Ева — сияющая и красивая, вернулась, и мы могли уже не так сильно беспокоиться из-за детей, и я осмеливалась оставаться рядом с ней, даже если никого поблизости не было — глаза Евы стали более осмысленными, чем раньше. Она впитывала информацию, вникала в суть наших проблем, и, конечно же, узнавала о своих родителях и том куда они переехали. Самое страшное было в том, что она помнила свои слова про Серафиму. Я пыталась ее успокоить, но об этом было легче подумать, чем сделать. Ева была ведь прежней.

Я с самого утра находилась у Калеба. Сегодня он вновь погрузился в свою картину, как всегда впав в подобие транса. Но и я задумчиво выводила в альбоме лицо Аераса, волевое, с остатками немощности, то его волчье подобие, с серебристой шкурой. Я все думала о том, как мне сообщить Калебу, что я задумала, особенно если учесть, что я еще и сама не понимала, что задумала. Прекрасно осознавая, какой будет его первоначальная реакция, и все же я не собиралась отступать.

Мои мысли прервала темная тень, застывшая надо мной.

— Мне нужна твоя помощь, — с лету выпалила я, так и не обдумав то, что хочу сказать.

Калеб стоял прямо передо мной, убрав руки в карманы, как всегда старых, запачканных краской джинсов. Сверху на нем была лишь темно-зеленая футболка, оттеняющая белизну его кожи, и от нее доносился знакомый запах леса, после дождя. Волосы спадали на лоб, столь же черные, как и небо, зимней ночью, особенно здесь у нас, и это не прикрывало вздернутых удивленно бровей. Четко очерченные губы изогнулись, будто поджидая момента что-либо ответить на мои слова. А я продолжала молчать, разглядывая его — ну почему у Калеба была такая особенность, своим видом заставлять забывать меня обо всем. Даже о самом важном — о дыхании.

Калеб, протянув руку, взял с колен несколько моих рисунков. Я невольно приложила руку к сердцу, словно могла таким образом заставить биться его в правильном спокойном ритме. Как всегда я ощущала легкость и радость, стоило его сознанию прикоснуться к моему. Как бы это дешево не звучало — но мое сердце исполняло чечетку, душа пела, а сознание ликовало, находясь рядом с ним. Это было так естественно и правильно, что я уже давно перестала удивляться своей реакции на Калеба. Только уважение и любовь к нему не позволяли мне проникнуть в его сознание и узнать, что он чувствует, вот так смотря на меня, и мои рисунки. О чем же он думал?

— В чем?

Ну как так можно задавать простой вопрос, таким тихим хриплым голосом? Руки мои тут же вспотели. Прочистив горло, я неожиданно поняла, что не совсем помню, о чем вообще говорила. Самодовольная улыбка Калеба дала понять, что он этого и добивался.

Стукнув его альбомом в живот, я все же смогла привести мысли в порядок и вспомнить о чем хотела поговорить, в то время как Калеб со смехом наблюдал за мной уже с другого конца комнаты.

— Попахивает домашним насилием, — усмехнулся он, дразняще наклоняя голову, чтобы я проследила за этим движением.

— Не льсти себе!

Калеб мягко улыбнулся. Меня обдало жаром. Как хорошо он меня знает! Терпеть этого не могу! Нет, бесстыдно лгу сама себе, люблю, когда он так делает, это показывает, насколько я ему небезразлична. И с каждым днем эта сила его влияния на меня не становится легче. Он будто бы приобретает власть надо мной.

— Я хочу поговорить о кое-чем серьезном, — мой голос немного предательски дрожал. Ну почему я чувствовала себя так, словно хочу втянуть его во что-то опасное и неправильное. Если мое понимание характера Аераса правильно, я не должна ошибаться в плане. Но мне необходима помощь Калеба. Какой я не была самоуверенной, но в логово к волку сама не поеду, только не после истории с Изегримом.

— Насколько серьезном? — Калеб тут же насторожился, видимо уловив мое изменившееся настроение. Теперь я уже волновалась не только из-за его присутствия.

Серые глаза сделались строгими, серьезными, как я того и хотела, но его поза мне не понравилась — он скрестил руки на груди. Проигнорировав, как при этом напряглись мускулы на его руках, я постаралась расслабиться. Я понимала, что своим поведением сама готовлю Калеба к худшему.

Чтобы потянуть время, я пододвинулась к окну, подставив под спину одну из подушек, услужливо накиданных для меня Гремом. Или же Евой, которая еще негласно, конечно же, стала здесь полноправной хозяйкой.

— Помнишь, я рассказывала тебе о своем сне на уроке французского? — неловко начла я, от чего глаза Калеба стали еще более внимательными, смех почти полностью исчез.

— Помню, как и то, что видел в твоих воспоминаниях.

— И я рассказывала тебе, что после встречи с волками, меня мучит одна мысль? — я закусила губу. Мне очень тяжело давалось объяснения. Запустив одну руку в волосы, я растрепала их с некоторой неловкостью.

— Рейн, почему ты так оттягиваешь то, что хочешь сказать?

— Мне нужно встретиться со старым волком, — выложила я на чистоту, то, что так долго мялось, и что еще требовало более детальных разъяснений.

— Всего лишь? Вот так просто?

Голос Калеба приобрел ту обманчивую мягкость, которой я так хотела избежать. Он пошел ко мне, и снова остановился на прежнем месте, и чем ближе Калеб стоял, тем сложнее было говорить. Что скрывать, мне хотелось бы не оправдываться, а говорить уверенным голосом, но чувство вины и его глаза, словно затыкали мне горло. И уж тем более мне не хотелось видеть этот тяжелый взгляд Калеба, устремленный мимо меня. Я хотела видеть, что-то более приятное, чем его свирепое молчание.

— Не совсем так просто. Точнее говоря вообще не просто, но я уверена, что Аерас, старый волк, может нам помочь.

— Помочь в чем? — брови Калеба все более хмурились, и я не понимала, почему его так злят мои слова.

— В том, чтобы противостоять волкам! — я дернула плечами, надеясь, что он все же посмотрит на меня, но окно было в данный момент намного интересней ему, чем я. Злость пробирала до костей, так хотелось, чтобы он меня не игнорировал.

Лицо Калеба стало задумчивым, он вовсе не заметил моего движения, и продолжал смотреть, совершенно не делясь своими мыслями и суждениями.

— Я понимаю, это странно…

— Тихо! — сказал Калеб, глаза его устремились в темноту за окном.

— Тихо? — Я взорвалась. Мне надоело, что он ведет себя со мной как с ребенком. И только я собралась ему это сказать, как Калеб растворился в окне, и комната опустела.

Я, удивленно моргая, уставилась на место возле меня, что теперь пустовало. Значит, что-то случилось, взволновано подумала я. Неудивительно, что Калеб ведет себя со мной как с маленькой. Вот и теперь, не подождав, что он скажет, я сразу же разозлилась.

Что-то случилось, а я как дура думала лишь о своем. Подскочив к окну я вглядывалась в потемневшую улицу, но ничего к роме снега не было видно. Срочно нужно было найти Грема! Закрыв окно, даже не надеясь на скорое возвращение Калеба, я побежала прочь вглубь дома.

Я вбежала в гостиную, едва переводя дыхание и еще успела заметить как Грем и Ева отпрянули друг от друга, как ошпаренные. Невольно у меня вырвался смешок. Горячий взгляд Евы обжег, опалил меня. Грем даже не смутился, он точно должен был знать, что я иду. Значит, Ева не разрешает ему рассказывать о них? Как интересно, прям как я в прошлом году. Эта картинка на минуту заставила меня забыть о Калебе.

— Не знаю в чем дело, но что-то случилось… Калеб услышал или увидел что-то в окне и помчался, ни слова не сказав! — воскликнула я.

Грем и Ева промчались мимо, будто бы возле меня пронеслось торнадо. Я осталась стоять, продолжая сжимать в руках карандаш, не понимая, что должна теперь сделать, да и что вообще происходит. Оставалось лишь одно мудрое решение — я позвонила родителям, и Терцо, как всегда спокойный, сказал мне, что делать, не размениваясь на страх.

Послушав отца, я закрылась в библиотеке, и, пошарив в инкрустированном столике Грема, который так мне всегда нравился, нашла пистолет, заряженный серебряными пулями, как и обещал отец. Его тяжесть придавала мне уверенность, но только первое время. Чем темнее становилось за окном, тем страшнее мне было. От родителей и остальных не было ни слуху ни духу. Рядом около меня и пистолета сиротливо лежал телефон — и как я не молилась на него звонить он не собирался.

Я сидела в углу, окутанная запахом книг и прислушивалась к звукам за окном, но ответом был только мягко стелящийся снег, и время от времени бьющие часы. За каждым шорохом на улице, даже отдаленном, мне чудились волки. Вот, сейчас, этот звук превратится в волка в проеме дверей!!! — накручивала я себя. Но никого не было. Все молчало.

Внизу, наконец, стукнула дверь, совершенно тихо, но мне показалось это ужасающе громким звуком, заглушающим удары моего сердца. Затаив дыхание, я ожидала, еще каких-либо звуков, но их не было, пока в дверь кто-то не поскребся, словно кот, надеясь открыть дверь.

— Рейн, ты здесь?! — это был голос Калеба, и я ни секунды не раздумывая, кинулась открывать дверь.

Я бросилась Калебу на шею, даже не замечая, какой он холодный и весь в снегу.

— Я так испугалась, — всхлипнула я, — Где ты был?

— Поехали домой, я все расскажу, — нежно прижимая меня, будто бы мы не виделись столетие, отозвался Калеб в мои волосы, — только оставь пистолет здесь, он раритетный, и Грем нам не простит, если с ним что-то случиться.

Обхватив ладонями мое лицо, он жадно рассматривал его.

— У меня мало времени, нужно ехать.

— Тогда дай оставить пистолет и поехали. Я хочу знать все, что случилось.

Пока я возвращала на место оружие, стараясь вернуть себе душевное равновесие, Калеб уже поджидал меня с моей одеждой.

Рассказывать он начал до того, как мы спустились вниз.

— Когда мы были в комнате, я заметил, как кто-то наблюдает, потому хотел сначала присмотреться. Прости, если был резок!

— О, нет, это я слишком глупа, думала, ты не хочешь меня слушать.

— Об этом еще поговорим, — полуобернувшись ко мне, Калеб едва ли следил за дорогой, но сегодня я не очень из-за этого переживала. Я доверяла вниманию и реакции Калеба, больше чем своим.

Его губы подрагивали, словно он не знал смеяться ему, или же волноваться.

— И честно говоря, теперь я готов буду выслушать твое предложение.

Я едва не подпрыгнула на месте от переполнившей меня в этот миг радости. Калеб хотел меня выслушать! Мне было очень важно услышать от него подобное, потому что я верила во встречу с волком, как во что-то действительно стоящее. И без Калеба мне дастся все с трудом. Я просто не готова буду встретиться с ним один на один.

Прижавшись к нему, я даже забыла, о чем он рассказывал.

— Ты так умчался, сказав только «Тихо!», я даже не знала, что подумать.

— По твоим рассказам мы знали, что волки собираются следить и ожидали этого. Особенно Прат, ты ведь знаешь, что для него значит охота, — его тон, в незначительной мере передавал неприязнь к Прату.

— Еще бы, — тихо отозвалась я. Мне было хорошо чувствовать его руку на плече, пусть даже неудобно было перегибаться через кресла. Я смотрела вперед на дорогу, так, будто бы и не видела ничего, думая о словах Калеба, и в то же время, стараясь слушать его.

— Сегодня нам впервые удалось проследовать к тому логову, что ты видела во сне. Мы не стали никого трогать, нам нужно точно знать месторасположение их тайных мест, чтобы потом, если что-то случиться знать, где их найти. Пока что волки выжидают, потому остаются в тени. Но нам нужно с ними встретиться — с их главной парой.

— Почему выжидают?

— Потому что хотят узнать о нас все — например наши способности, а значит бояться нас. Это на руку нам. Потому нужно застать их врасплох, чтобы не дать им подготовиться.

— Но о чем еще говорить, разве это не война? — я приподняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Калеб удивленно рассмеялся моим словам.

— Войны не будет, пока ее кто-либо не объявит. Мы не имеем такого права, официальная Свора запретила нам что-либо подобное, до выяснения всех обстоятельств. А Волчица намного умнее Изегрима, она понимает, что сделав какой-либо серьезный шаг, развяжет нам руки.

— Но они уже сделали! — возмутилась я, вспоминая о ночном происшествии.

— Официальная Свора, сказала, что этого не хватает для серьезных обвинений. Волчица вполне может это объяснить или дуреющими молодыми волками или же Изегримом, потерявшим от любви голову, и даже предоставит Своре их покарать, если того потребуют.

— Значит нужно еще что-то более сильное и плохое, — меня начало злить поведение Официальной Своры. Они по какой-то причине не хотели нам помочь, и в то же время, не позволяют моей семье разнести в пух и прах этих надоедливых волков.

— Не совсем так. Официальная Свора за нами не наблюдает, этому поспособствовала семья Человечных, но в то же время у нас есть серьезная проблема — Свора Лутона в некотором смысле имеет право на Бет и Теренса, даже не смотря на то, хотят этого наши друзья или нет. Просто связи Терцо и Грема помогают нам. Но если Волчица пробьется к сознанию Бет или Теренса, мы не сможем помочь, — только с помощью силы придется отбивать их, и то лишь в том случае, что сами Бет и Теренс еще захотят вернуться к нам. Зов крови это не просто какая-то сказка, в которую они не хотят верить — это реальность, он очень силен, и противиться ему болезненно, невыносимо. И пока что Бет, самое слабое звено в наших планах.

— Каких планах?

— Потом объясню — Калеб заглушил мотор, развернулся ко мне, — Я пока не могу рисковать, и надолго переставать присматривать за логовом. Вечером увидимся! Я за тобой заеду. Кстати, Самюель и Терцо дома не будет.

Он помог мне выйти из машины и держал мои руки в своих. Я прижалась к нему. Когда нам удастся побыть вместе, с тревогой думала я, всматриваясь в потемневшие серебристые глаза, обрамленные черными ресницами. Его красивые высокие скулы четко проступали под белой, прочной кожей. Я медленно провела по ним пальцем, чем вызвала тяжелый вздох.

— Мы не одни.

— Почему ты… — его губы не дали мне договорить. Он снова рассмеялся, когда я нетерпеливо оторвалась, чтобы узнать, кто приближается. К дому шел Прат. Как всегда веселый.

— Утром увидимся, любимая!

Калеб обменялись с Пратом вежливыми взглядами, хотя я догадывалась, чего это стоило Калебу. Он был так вспыльчив, и все же его многолетняя сдержанность давала о себе знать. Лицо Калеба даже не изменило выражения, но под этой вежливой маской должно было все кипеть. Он во многом обвинял Прата, и что скрывать — был прав. Прат много чего натворил в моей жизни. Даже вспомнить все будет трудно и болезненно. Да и, к тому же, теперь свершено бесполезно. Нам стоило думать о том, как решить наши проблемы и не размениваться на мелкие ссоры. Думаю, волков очень бы обрадовало, поперегрызай вампиры друг другу глотки, и тогда Бет, Теренс, я и мои дети, достанутся им почти без боя. Я подавила дрожь, при этой мысли, но Прат заметил мое изменившееся лицо.

— Я веду себя хорошо с твоим дружком.

Втиснувшись в двери вместе с Пратом, я минут пять слушала о том, что отъела себе пятую точку, раз он не может пройти в дверь вместе со мной. Я не забыла упомянуть, что он при этом еще и толкался.

Кинув вещи в коридоре, я пошла на запах еды, это было единственно привычным для меня действием, стоило войти в дом, ноги сами несли меня в ту сторону. Но я знала, что Самюель нет, так кто же готовил? Прат? Да никогда в жизни!

Застыв на пороге, я убедилась в том, что на кухне нет знакомых мне фигур отца или мамы. Зато была Мизери.

Пританцовывая вокруг близнецов, она заставляла их радостно смеяться, пуская бульки. Даже не оборачиваясь в мою сторону, чтобы показать насколько осведомлена о моем появлении, Мизери обратилась ко мне:

— Заходи Рейн. Будешь есть?

Это было странно и страшно одновременно. Мизери вела себя, чуть ли не так, как Самюель. Даже ее голос изменился так, чтобы быть похожей на мою маму. На ней были строгая блузка и юбка, возможно так же из гардероба Самюель, и держалась она в них так, словно по праву одела.

Так как я не двинулась с места и не произнесла ни слова, Мизери удивленно взглянула на меня, застывшую и не менее обескураженную.

— Тебя интересует мое поведение?

Ее невинное лицо почти взбесило меня.

— А как ты считаешь? Почему ты ведешь себя, как Самюель? На тебе даже вещи ее! — я выжидающе выдвинула подбородок.

— Я — имитатор, — просто сообщила мне Мизери, расправляя юбку, тем же жестом, что и Самюель.

— Не делай так, — предостерегла я, кривясь от омерзения. Это выглядело не нормально. — Ты меня пугаешь!

— Просто я заметила, как близнецы любят Самюель. И им легче когда я веду себя как она, — если Мизери думала, что это хоть какой-то малой частью объясняет ее действия, она ошибалась. Жутко было смотреть на нее со стороны. Она даже волосами тряхнула так же как моя мама, когда та не готова к какому-либо разговору.

— И что это значит — имитатор? — я все же вышла вперед на более освещенный участок кухни, но не стала подходить ближе. А вдруг Мизери сошла с ума? Кто их знает этих вампиров, как они ведут себя, когда сходят с ума? Осторожность не помешает. Чему я научилась за время, которое прожила с ними — так это осторожности.

— Это мой талант. И здесь мне так скучно, потому я попробовала хоть кого-то имитировать. Ничего личного, мне просто нравятся близнецы — им Самюель. Ты тоже очень им нравишься, но сымитировать тебя тяжелее — каждый день у тебя новые движения, любимые словечки, ты еще совершенно не стабильна.

Это прозвучало, чуть ли не как обвинение.

— Меня это должно радовать? — нахмурилась я.

Мизери улыбнулась почти лукаво, наклонив голову в бок. Это движение мне тоже не понравилось — так делала Самюель.

— Ты знаешь, тебя очень трудно понять, а тем более выучить.

Еще одно предложение Мизери поставило меня в затруднение.

— Не знаю. И ты меня все еще пугаешь.

— Настолько, что ты не можешь поесть? — удивление Мизери было до того комичным, что я не сдержалась от ответной улыбки. Возможно, выжившие из ума вампиры не опасны, зато очень смешны.

Близнецы уже давно тянули руки в мою сторону, но разговор с Мизери был слишком интересен. И все же, наконец, подойдя к ним, я позволила липким ручкам пройтись по моим волосам и лицу. Приятного мало, но им очень понравилось.

Пока я сидела возле детей, Мизери не спеша положила мне на тарелку макароны и щедро полила мясным соусом. Все точно так, как делала Самюель, вплоть до того, как она ставила салат возле тарелки. Потерев немного сыра, приглашающим жестом указала на еду. Я едва смогла сдержать озноб. Ну, прям какое-то де жа вю.

Я разглядывала ее украдкой, всматриваясь в профиль и черты лица, после косметики отдаленно напоминающее лицо Самюель. Светлые пышные волосы она заплела в тугую французскую косу, при этом несколько прядей выбивались из прически. Убранные волосы открывали идеальную кожу на шее. Безусловно, Мизери была красива, настолько красива, что ей могли завидовать все, но даже с косметикой она не могла сравниться с Евой или Самюель. Ей не хватало изюминки.

Но имитировала она движения моей мамы идеально. Все напоминало о матери, вплоть до походки, перемещения рук, сгибания шеи в мою сторону, когда я говорю, хотя Мизери этого и не нужно было делать, мы с ней были одного роста в отличие от Самюель. Такого явного физического таланта (если конечно она просто не сбрендила), мне не доводилось видеть. Терцо мог стирать память, Самюель очаровывать, Грем уговаривал, Калеб считывал воспоминания, Прат противостоял любым ментальным талантам. И на их фоне, Мизери выглядела очень странной. Зато этим объяснялась некоторая флегматичность Мизери. Чтобы имитировать других, нужно было отстраняться от своего я. Это было первым, что я нашла общего между нами. Мое Я тоже отступало, когда я касалась других сознаний. Мне упорно приходилось сдерживать себя, чтобы не растворяться, например, в сознании Бет, когда она обращалась.

— Как это началось? — я села к столу, и с готовностью занялась макаронами. Не знаю как, но и их она приготовила идентично готовке Самюель. Жуть, да и только.

— Говоришь так, словно у меня психоз внезапно развился, — рассмеялась Мизери, скидывая с себя образ Самюель на несколько мгновений.

— Нет. Но ты получила талант после обращения, не так ли? — я следила за тем, как макароны наматываются на зубчики вилки, и медленно поднесла их ко рту, стараясь не рассыпать. Следить за реакцией Мизери не было времени. Она же смолкла. Я, было, решила, что она задумалась, но Мизери просто вытирала лица близнецов от липкой фруктовой кашицы. Даже не знаю, кто из них больше этому радовался. Глаза Мизери прояснялись, когда она смотрела на них. Неужели ей так сильно хотелось иметь детей? Или просто это я еще не доросла до того возраста, когда материнский инстинкт становится действительно сильным?

— Не совсем, — дав малышам бутылочки с каким-то чаем, Мизери выиграла нам несколько спокойных минут разговора. Но так показалось лишь с начала — Рики все равно тянулся ко мне. Пришлось забрать его на руки с высокого детского стульчика — еще чего доброго выпадет. Откинувшись мне на грудь, Рики довольно засопел, все же дав мне поесть и послушать.

— Дело в том, что до встречи с Ричардом, я любила себе представлять, что не являюсь тем человеком, каким есть на самом деле. Так легко было окунуться в фантазии и поверить, что я кто-то другой, а не Мизери. В итоге, к восемнадцати годам кем я только не работала. Родителей к тому времени не было, никто меня не заставлял поступать в колледж, и уж тем более не отговаривал от желания стать моделью. А уже после обращения, я почувствовала, что время от времени меня тянет становиться кем-то другим. Глаза замечали особенности поведения людей, которые были мне интересны. Я отмечала, как кто-то поправляет волосы, дергает себя за ухо во время неуверенности, дергает носом, или потирает руки. Это было так органично попробовать сделать себе новый образ, что я не могла отказаться.

— А как же Ричард? Что он на все это говорит? Разве ему нравится, просыпаясь вдруг видеть незнакомку? — я говорила почти с набитым ртом.

— Не знаю, какие у вас с Калебом отношения, но как понимаешь, это очень разнообразило нашу личную жизнь с Ричардом.

— Фу, даже не продолжай! Не могу ни о чем таком слышать, и уж тем более Прату не говори — он захочет увидеть, — я все же продолжала есть после того, как закашлялась. Макароны были просто замечательными и рассказы Мизери об их личной жизни с Ричардом, не испортили моего аппетита. Хоть в чем-то было преимущество превращений Мизери. Если Самюель будет отсутствовать, Мизери прекрасно может готовить вместо нее. Несмотря на свою теперешнюю худобу, я любила поесть.

Водянисто-голубые глаза явно повеселели:

— Он уже давно знает.

— И Прат просил сымитировать стриптизершу или что-то в таком роде?

— Почти. Ричард был так зол, что Прат больше об этом разговора не заводил.

— Ну, он боится Ричарда, или точнее говоря, боится его осуждения больше, чем всех нас вместе взятых, — попыталась я объяснить поведение дяди. Хотя по выражению лица Мизери было понятно, что этого не нужно.

— Знаю, — коротко отозвалась Мизери, и я поняла, что она вовсе не ощущает неприязни к Прату, как остальные члены нашей семьи. Возможно, потому что и Мизери считалась еще не совсем нашей, она чувствовала к Прату некоторую симпатию.

После минутного, почти неловкого молчания, мои глаза встретились с ее водянисто-голубыми.

— Это сложно? — я, наконец, произнесла то, что меня интересовало с самого начала.

— Сложно изучать, но лишь изначально. Сложность в том, что люди, вампиры и оборотни чувствуют, когда их изучают. Например, Ева решила, что я слежу за ней, потому я ей неприятна. Но она столь красива, что мне очень хотелось пополнить ею свой запас образов, — Мизери улыбнулась. Это был первый на моей памяти случай, когда мы разговаривали с Мизери столь доброжелательно и тепло. Между нами сегодня протянулась тонкая нить взаимопонимания. Мне это понравилось. И все же я была крайне обескуражена словами Мизери об образах.

— То есть? Ты хочешь сказать, что даже спустя время можешь воплотить любой испытанный на себе образ? — Рики перегнулся через мои руки, чтобы посмотреть на упавшую вилку. Любопытное личико осветила улыбка. Следом полетела и его пластиковая кружечка. Она, конечно же, не издала такого же звонкого звука, как вилка, но тоже его заинтересовала. Терпеливо вернув кружку и вилку, я вновь уставилась на Мизери.

— Конечно. Все кого я когда-либо имитировала в моей памяти, но я еще веду тетради, чтобы записывать детали. Они как раз имеют большее значение, чем внешность и подобранный образ. Нужно чувствовать себя органично, и детали в этом помогают.

— Впервые узнаю о таком странном и в то же время интересном таланте.

Мизери рассмеялась моему удивлению. Ее почти можно было назвать усталой, и я понимала почему — преображение в кого-то, как, например, делаю я, поглощая чье-то сознание, отбирает слишком много сил. Ты почти растворяешься в личине человека, и потому чтобы не провалиться в него нужно постоянно себя контролировать.

— Если ты не против, можно я сегодня уложу детей спать?

Глаза Мизери не были просительными, но она следила за моей реакцией выжидающе, к тому же несколько напряженно.

— Без проблем, — я согласно кивнула.

Я знала, что такая радость для Мизери была редкостью — и в честь нашего странного примирения и взаимопонимания, я готова была уступить ей. В эту неделю я и так много времени проводила с ними, даже не смотря на мои частые отлучки к Калебу. Я так же, не смотря на протесты Самюель, брала их в кровать к себе, но к утру не находила возле себя. Сегодня можно было спокойно подумать.

Передав Рики в руки Мизери, я поднялась.

— Тогда я иду отдыхать! — по привычке вымыв за собой посуду, я пошла вслед за Мизери наверх.

Прат встретил нас по дороге. Причесанный, пахнущий чем-то неприлично дорогим и в свежей одежде, он выглядел просто сногсшибательно. В душе я в очередной раз посочувствовала тем девушкам и женщинам, которые купились на всю эту роскошь.

— Подожди, не говори — ты сегодня Самюель!

Я, закатив глаза, прошла мимо. На сегодня у меня закончился лимит терпения. Душ, кровать и музыка нового альбома Creed или же Evig Naat. И что главное — мне просто необходимо продумать несколько моментов, потому что слова Калеба о приезде с утра явно предполагали поездку к Аерасу.

С утра Калеба пришлось ожидать не долго. Он даже не стал заходить в дом, а поджидал меня около своего джипа.

Увидев его из окна кухни, я, не доев, побежала одеваться. На ходу я натягивала куртку и шапку, попутно собирая сумку. Прат и Мизери не удивлялись моему поведению, но будь в доме Терцо или Самюель, они быстро бы оценили странное волнение, вовсе не связанное с появлением Калеба.

Все же я взглянула мельком в зеркало, чтобы в очередной раз убедиться в своей не впечатляющей внешности, а точнее в том, что эта внешность в порядке — нет ли следов зубной пасты или же еды. Серая вязаная шапка чуть ли не до самых бровей, гармонировала с синими глазами, делая их почти ультрамариновыми. Если бы не расширившиеся зрачки, которые выдавали мой страх и неуверенность, я вполне выглядела бы симпатичной.

Я поднесла руку к горлу, теперь мне казалось, что сердце бьется именно там, а не в груди. Страх не позволял расслабиться, и странные мысли одолевали меня в данный момент. А что если не получиться все как я решила? Что если план провалится? Хотя, что я вообще называю планом? В моей голове по-прежнему не было сформированных действий, которые как я ожидала, могут принести пользу. Все что я знала — мне нужно было его увидеть. Поговорить с ним и, если получиться, заручиться его поддержкой. Или же услышать какую-нибудь информацию. Даже не знаю почему, но я верила, что Аерас нам поможет. Нет, не так. Я верила, что Аерас захочет помочь именно мне. Что знало мое подсознание и не хотело рассказывать сознанию?

Я вышла на крыльцо, чуть не столкнувшись с Калебом нос к носу. Его волнующая внешность не осталась незамеченной моим сердцем, но разум переваривал другую информацию, не сосредотачиваясь на чем-то другом.

— Как спалось? — лукавый взгляд серебристых глаз говорил о его хорошем настроении. В отличие от меня. Ритм сердца, так не привычно ускоренный вовсе не из-за его присутствия, заставлял чувствовать себя плохо. А когда я так же переживала из-за него, то чувствовала почти эйфорию. Видимо не сегодня. Никакой эйфории, никакой чувственной зависимости — желудок скручивало в предвестье чего-то плохого.

— Скучно, — я попыталась поддержать его тон, но выходило плохо и однообразно.

Обойдя Калеба, я поспешила к его машине, Калеб, преодолев ступеньки одним прыжком, тут же пошел рядом.

— Я так понимаю — никаких поцелуев? Ну да, к черту сентиментальность.

Слова Калеба застали меня врасплох и смутили. Остановившись, я выдавила виноватую улыбку.

— Прости, но у меня плохое настроение, в отличие от твоего.

— И это очень уважительный повод не целовать меня — ну, конечно же, я прекрасно понимаю!

Тут я поворачиваюсь в его сторону, а в другой миг Калеб стоит возле машины, услужливо открыв дверцу со стороны пассажира.

— Ну что ж бывает, — философски отметил он, стараясь не показывать, как его это задевает.

Виновато хлопая ресницами, я подошла к нему и, подтянув за воротник куртки, поцеловала. Он ответил не сразу, и эта неподатливость сказала мне, что он недоволен. Его губы искривились под моими губами в ухмылке.

— Этого явно не достаточно. Но я постараюсь быть очень понимающим. Ты переживаешь о встрече.

— А ты нет? — я недоверчиво подняла голову, чтобы увидеть его лицо. Тонкая черточка между бровей, поставила меня в тупик. Я сегодня точно попаду к нему в немилость. Я нутром чувствовала, что нас ожидает ссора. И виной мое настроение.

— Эти волки, совершенно мне непонятны. Ты думаешь, он тебе действительно сможет чем-то помочь?

Пожав плечами, я нырнула в открытую дверцу, и почти тут же в машине оказался Калеб.

— А что еще остается думать, — откинувшись на спинку сиденья, я подставила лицо ветру, бьющему из окна. Калеб никогда не ограничивал себя в скорости, даже когда стартовал с места. На миг появилось впечатление американских горок — когда желудок неожиданно опустился, а потом поднялся вверх. Я поморщилась от неприятного ощущения.

— Знаешь, я все думал о том, почему твоя связь с волками так прочна. И меня больше не устраивает мысль, что они ближе к людям, чем мы, в понятии сознаний. Если так подумать, ты говорила, что их разумы намного холодней наших.

— Почему не устраивает? Как по мне, так это хорошая идея.

Мы остановились на перекрестке, ожидая зеленого света. Дорогу переходили младшие школьники, возможно возвращаясь с какой-нибудь экскурсии проводимой на каникулах. За ними, не спеша, следовал мистер Бейтс — владелец боулинг клуба. Приветливо помахав ему, я переключила свое внимание на Калеба. Он же задумчиво взирал на светофор.

— Из-за Изегрима. — тихо отозвался он. На миг его глаза посмотрели на меня, и снова отвернулись.

— Причем здесь он?!

Напоминание о чокнутом волке меня раздражало. Если бы не он, этот год был бы не так ужасен. Из-за него я и мои друзья живем в постоянном стрессе. Только мои ночные сны чего стоят.

— Его талант подобен твоему?

— Остатки таланта, — поправила я, даже не пытаясь скрыть в голосе надменность. Ну и пусть, слова Калеба о схожести тоже звучали не очень ободряюще.

— Пусть и остатки, но все же схож, не так ли?

Я кивнула, не понимая к чему он ведет, добиваясь от меня положительного ответа на этот вопрос. Калеб немного помедлил прежде чем еще что-то сказать. Поворачивая в сторону дороги, которая вела к магистрали, он будто бы сконцентрировался на ней, но я ведь знала, что ему это было не нужно.

— Вчера мы говорили об этом с твоими родителями. И Терцо выдвинул одну версию. А что, если эта ваша схожесть с Изегримом связывает тебя с волками?

— То есть?

— Изегрим ментально очень сильно влияет на всех волков. Тогда на поляне, когда волки напали на Бет и Теренса, он руководил нападением. Он передал свое желание обладать тобой потом другим волкам. Возможно, схожесть ваших сознаний, настраивает волков на волны твоего разума. Как легко тогда Сани Стюарт проникла в твое сознание в Лутоне. И это могло случиться потому, что ты похожа с Изегримом.

Переваривая эту информацию, я продолжала смотреть на Калеба, и его лицо при этом выражало почти триумф.

— Ты хочешь сказать, что волки и их рассудки, даже затуманенные зверем, так легко открываются мне, потому что в их стае есть кто-то такой, как я?

— Разве это не рациональное объяснение? Подумай, это вовсе тебя не сближает с Изегримом, но говорит о многом. Многое объясняет.

Многое объясняет, — с сарказмом подумала я. Так ли много? У меня нет сходства с этим ненормальным волком, которые думал обо мне, как фашист о евреях — подопытном кролике.

— Ты мне лучше скажи, — разве ты не ревнуешь меня, Изегрим ведь предлагал мне быть его любовницей?

Брови Калеба взметнулись вверх.

— Я буду ревновать только в том случае, если ты рассматривала его предложение.

Фыркнув, я отвернулась к окну.

— Ты обиделась?

Рука Калеба стащила с меня шапку и заставила мой подбородок повернуться к нему. Я нехотя открыла глаза.

— Нет, конечно же. Но сегодня ты сам на себя не похож — смеешься, радуешься, а мы ведь едем на поиски старого оборотня. Это опасное занятие, а ты даже не злишься, не обвиняешь меня в поспешности. Это настораживает.

— Мне поворчать, чтобы ты расслабилась? — рассмеялся Калеб.

Тяжело было устоять перед ямочками на его щеках.

— Не знаю. Просто не могу понять.

— Поверь, меня многое задевает в этой истории с волками, и твоей связи с ними. Но эта поездка необходима. Вунворт кое-то сообщил нам о Аерасе.

— Что именно? — я даже не заметила, как вцепилась в ручку дверки, пока не почувствовал боль в пальцах.

— Вунворт знает его и теперь нам открылась причина, по которой Легальная Свора не дает разрешения на какие-либо активные действия против этой стаи. Аерас был когда-то важным членом самой Легальной Своры. Но личная трагедия заставила его сначала уйти прочь и жить отдельно, а потом по непонятной никому причине он примкнул к этой семье.

— Ну да, мне снились сны о смерти его дочери.

Глаза Калеба помрачнели. С тяжелым вздохом он сказал:

— Она была простой девочкой, не унаследовавшей оборотничество, но Свора приказала завербовать ее, для того, чтобы испытать верность Аераса. Но она не смогла пережить трансформации. Не сумела выйти из волчьего образа.

Только Калеб сказал об этом, я сразу же вспомнила подзабытые кадры из снов. Лес, тяжелый крупный снег, и две одиноких фигуры — волк и человек.

— Это ужасно, — выдохнула я. Неужели так бывает? Мне тут же вспомнились мои друзья. Потом и Сани Стюарт.

Я вновь заставила себя расслабиться, но мою голову занимала одна и та же картинка — Аерас над телом молоденькой волчицы, которая сменялась более ужасной, потому, что я представляла друзей в такой ситуации. По коже медленно ползли мурашки.

— Но не это самое главное. Его заставили обратить дочь, потому что она кому-то приглянулась из вожаков. Это было навязанное действие. Думаю, поэтому ему не нравятся мысли Изегрима относительно тебя.

— И в этом мы солидарны, — хмуро бросила я, не стараясь казаться остроумной.

— Аерас одновременно главное препятствие для нас, и так же, возможно, единственный союзник и помощник.

— Будем надеяться.

— Будем надеяться, — эхом повторил Калеб.

Его ладонь крепко сжала мою руку, и это позволило ненадолго привести свои чувства и мысли в порядок, а точнее в целостность. Он как всегда был надежной опорой. Мой Калеб — друг и любовник. Что бы я без него делала? Как бы я жила? И могло бы такое существование вообще называться жизнью? Как вообще мог надеяться Изегрим, что я оставлю Калеба, и стану оборотнем в угоду его желаний. Не было ничего и никого в мире, ради кого я могла бы пожертвовать нашими отношениями. Пожертвовать доверием и любовью Калеба.

— Что еще сказал Вунворт? — догадалась спросить я, спустя несколько минут, и то только чтобы немного подавить очарование Калеба действующее на меня сонливо.

Лицо Калеба просветлело. Сегодня я точно могла бы сказать, что ему нет еще и двадцати. Таким беззаботным и веселым он уже давно не был. И это настроение почти передавалось мне. Почти.

— Где искать Аераса.

Вот это была хорошая новость. Лучшая из тех, что мне пришлось услышать за последнюю неделю.

— Это один их тех домов, где он живет время от времени, и я думаю, что в следующий раз мы его там не найдем.

— Только в том случае, если разговор будет неудачен, — заметила я, и все же при этом понимала правдивость слов Калеба.

Аерас — старый волк, и его интуиция вряд ли позволит доверять нам. Учитывая настрой моего семейства относительно его собратьев, я вообще не находила причин по которым он захочет со мной поговорить. Если только не его сострадание.

— Ты позволишь поговорить с ним наедине? — я кинула пробную попытку, ожидая, что теперь настроение Калеба может испортиться.

Но лицо Калеба не изменило своего выражения.

— Боюсь, как бы я не хотел присутствовать, по-другому и не выйдет. Сомневаюсь, что волк будет столь благосклонен к тебе в моем присутствии, как без него.

— Я рада, что ты со мной согласен, — это не создавало новых проблем и к тому же я могла надеяться на сохранение хорошего настроения Калеба еще продолжительное время. Но его брови постепенно начинали хмуриться. Он переживал.

К моему удивлению мы не поехали к Лутону. Не доехав до города, машина Калеба свернула к какому-то маленькому предместью. Возможно, это было совершенно небольшое поселение. Домики стояли на приличном расстоянии друг от друга. Никаких магазинов, или государственных зданий, одни жилые дома. И, конечно же, дом Аераса был дальше и глубже остальных, затерявшись в лесу. Хотя так мне показалось сначала.

Лесом был хорошо спланированный старый парк. Очень мудрое решение, учитывая, что ему часто приходилось передвигаться в волчьем образе.

Калеб не стал подъезжать к самому дому, и последние сто метров мы прошли пешком, сотрясая холодный воздух своими гулкими быстрыми шагами. Обняв меня, Калеб внимательно посмотрел на дом.

Он чутко вслушивался в территорию перед нами, улавливая и безошибочно опознавая все, в том числе и неслышные мне звуки.

Наконец он прошептал:

— Мы не одни.

Я задышала медленнее, стараясь, сосредоточится на новом незнакомом сознании, и поняла что это не человек. Его сознание неохотно впускало меня, и даже попав туда, я чувствовала, что смотрю на все будто в пелене.

— Итак, он здесь, — заключил Калеб, хотя ничего не говорило о том, что в доме кто-то живет. Простая старая халупа, похожая на логово из моего сна. Я бы и не поверила, если бы не ощущала волчье сознание где-то там, среди этих стен. Чернеющие с двух сторон деревья, будто нависали на меня, говоря, чтобы мы убирались с чужой земли. Словно они не были нам рады.

Смотря на дом так же, как Калеб, я снова поддалась панике. И как я додумалась до такого? Волки опасны. Им очень сложно доверять, но попробовать все же стоило. С тяжелым вздохом, я поцеловала Калеба, очень надеясь снова повторить это действие сегодня.

— Что с тобой, Рейн? — у меня в голове крутилось только одно слово, которое сказать я не решалась.

— Боюсь… — все же сказала. Странно, когда я перестала признаваться Калебу во всем? Тогда когда начала бояться за него и его реакции, если меня кто-то обижал.

Так хорошо, когда тебя прижимают к твердой, холодной груди, и страх медленно отступает.

— Это нормально, — он нехотя позволил мне пойти к дому. Его лицо стало серьезней, тревожная замкнутость заострила черты лица. Глаза темными пятнами выделялись на белом полотне его красивой кожи.

Поднявшись по скрипучим ступеням, я в нерешительности сняла одну перчатку, чтобы постучать. Сердце билось очень громко, и Калеб наверняка следил за его ритмом.

Неожиданно дверь от сильного рывка ударилась о стену рядом со мной, я вздрогнула от этого молниеносного движения, и не знаю даже как осталась стоять на том самом месте, что и раньше. Волк сам открыл дверь. Я сразу же поняла, что это он. Лицо его постарело, по сравнению с моими воспоминаниями, почерпнутыми из сознания молодых волков. Не знаю как, но он понял кто я такая. Его лицо изменилось, посерьезнело. Но не стало злым, и не заплыло тем странным желанием, что я видела на лицах других. Скорее оно носило отпечаток утраты.

Я, правильно сделала, выбрав его. Он был тем, кто мне нужен. Мне нужен был союзник, и он мог им стать.

— Итак, ты пришла, — констатировал он, и его глаза обратились куда-то за мою спину. Вспомнив, что там меня ожидает Калеб, я невольно напряглась. Руки судорожно сжали перчатку, так и не вернувшуюся на прежнее место. — И не одна. Вампир я так понимаю всего лишь охрана?

— А она мне нужна?

Этот старый волк с печальной полуулыбкой не повергал меня в ужас, как тот сумасшедший. Он предрасполагал меня к себе добротой, и каким-то затаенным следом горя.

— Хочу дать вам совет — лучше всего уезжайте, потому что за пределами Лутона эта семья беспомощна.

— Но мои друзья!

— Они уже принадлежат своре, как и я, и от этого не убежать.

— Это ведь не мешает оставаться вам добрым человеком!

— Я уже давно не человек.

— Не правда. Вы это знаете, и я это тоже знаю!

— Ты слишком добра, девочка. Но ты слепа!

Мы застыли на ступеньках, и я всем своим видом давала понять, что не двинусь с этого места.

— Ну что ж, тогда зачем ты пришла?

Разглядывая его внушительных размеров тело, и привлекательное, но уже не молодое, лицо, я не могла понять, что при этом испытываю. Страха не было, это точно, даже волнение медленно спадало. Возле Аераса я чувствовала себя комфортно, но неуверенность оставалась. Особенно когда он смотрел вот так, как сейчас — в упор, не давая мне времени собраться с мыслями.

— За помощью, — не стала увиливать я, продолжая мять в руках кожаную перчатку. Еще чуть-чуть и я стану ее грызть.

— Ну, входи, Проводник волков, посмотрим за этим ли ты сюда пришла.

Он повеселел совсем неожиданно, и насмешливо помахав рукой Калебу, пропустил меня внутрь.

Дом был так же пуст, как и выглядел снаружи. Видимо здесь Аерас уже давно не появлялся, и меня неожиданно посетила дикая мысль.

— Так это вы сказали Вунворту, где вас искать?!

— Ты довольно таки умна, — заключил он, с интересом разглядывая меня с высоты своего роста. — Чай будешь? Травить тебя не собираюсь. Хотя и за качество чая не ручаюсь.

Такие быстрые изменения темы разговора и смены настроения сбивали с толку. Я не совсем понимала, что он из себя представляет. Но одно меня уже начало раздражать. Аерас разговаривал со мной так, словно я была трехлетним ребенком. Еще чего доброго — сюсюкать начнет. Впрочем, в этом виновата была моя внешность — не смотря на мои семнадцать выглядела я не старше пятнадцати, из-за своей некоторой худобы. Но это было последствием отсутствия нормального сна, а причиной этого — его волки. И мои тоже.

— Если можно чай, без сахара. И да, я довольно таки умна, если не считать моей глупости приехать сюда.

— Однако же, — хмыкнул Аерас, видимо комментируя мой сарказм, при этом его брови даже не сдвинулись, словно он ожидал от меня чего-то подобного.

Без спроса я скинула куртку, и оглядев скудную мебель гостиной последовала за ним на кухню, очень надеясь увидеть там, хотя бы подобие чистоты. Я села на маленький стульчик спиной к окну, что не ускользнуло от внимания Аераса, оценив это, он слегка улыбнулся.

Конечно, это могло быть напоминанием, что меня никто не приглашал садиться. Но так как он не соблюдал формальную вежливость, а мое взросление с Пратом ее не требовало, то я садилась там, где хотела.

Глядя на Аераса, я все же продолжала чувствовать скованность, под его несколько недовольным взглядом. Я понимала, что именно во мне смущало Аераса, но не могла этого изменить. Мои семнадцать лет не могут вдруг растянуться в более взрослый возраст. И я собиралась при этом все же убедить его в своих вполне созревших мозгах.

— Так зачем ты приехала?

Поставив чайник на старую плиту, Аерас смерил меня изучающим взглядом.

— А зачем вы указали место своего жилья Вунворту?

— Что за нравы у нынешней молодежи, — пробурчал он себе под нос, и потянулся за кружками. Сделав нехитрые манипуляции, Аерас вскоре поставил одну кружку дымящегося чая передо мной, вторую взял себе.

— Предложил бы твоему компаньону, но думаю, он не оценит.

— Оценит жест, но не вкус, — подтвердила я, не понимая, почему он тянет разговор. Хотя могла быть причина — он изучал меня, испытывал. И пусть. Мне нечего скрывать, потому что я не играю в игры, как Изегрим.

— Я так понимаю, ты приехала не за чем-то конкретным, а так, язык почесать? Ну, я не против — женщины и девушки редко предпочитают мою компанию в последнее время, говорят, что я ворчлив.

— Осмелюсь с ними согласиться.

Я выдержала его прямой взгляд, рассматривающий меня в упор. Ему не удавалось подобным образом смутить мои чувства. После того, как в прошлом году, я так долго скрывала от Калеба что чувствую, обманывая при этом отменного лгуна, смотреть в глаза Аераса было не сложно.

— Что ты хочешь узнать? — наконец сдался он, и, перестав нависать надо мной на этой маленькой кухне, сел рядом лицом ко мне.

— Например, о том, что же решила Волчица относительно плана слежения. Я видела ваше собрание в логове, где она давала добро на слежку за мной. Слежку мы заметили, но мне интересно, когда же начнутся действия против моей семьи?

Аерас удивленно и почти напугано взглянул на меня. Горящие глаза только подтверждали мои наблюдения.

— Изегрим не ошибался относительно тебя — ты действительно способна. Тебя кто-то обучал? Слишком много умения для просто таланта.

— Дядя, — согласилась я, — но это не ответ.

— А твой вопрос, вообще не вопрос. Почему ты решила, что я тебе отвечу? — парировал он.

— Потому что вы против планов Изегрима. Вы не хотите войны, вы не хотите находить подходы к власти с помощью меня. И что самое главное — вам претит мысль охотиться на меня.

Он медленно поставил кружку, и на долю мгновения мне показалось, что он сейчас улыбнется. Но его лицо сохраняло подавляющую пустоту.

— Именно тебе действительно не нужны ответы, — он задумчиво поскреб подбородок, не сводя с меня глаз, — а нужна помощь. Но разве ты доверяешь мне так сильно и думаешь, что я предам своих, чтобы помочь тебе?

— Они уже предавали вас раньше. Уже одна девушка пострадала, потому что кто-то захотел ее так же, как Изегрим меня.

Лицо Аераса исказилось и мне подумалось, что я перешла черту, но он не показывал гнева или агрессии. А только все ту же безысходность что и во сне.

— Мне почти каждую ночь сниться сон о вас и вашей дочери. То снежное место под ветками ели, куда вы ее принесли, надеясь, что ей удастся с вашей помощью, обратится. Но она застряла и уже не могла и не хотела бороться…потерялась в лабиринте, захваченная Зовом…

— Прекрати! — кулак с мощью опустился на стол, отчего я даже подпрыгнула, а вместе со мной и наши кружки.

— Мне это не доставляет удовольствия, — попробовала защититься я, — сны сами посещают меня, и я не могу этого контролировать. Представьте, как мне каждую ночь переносить эту вашу боль?!

— Ну, тогда ты понимаешь меня. Хоть кто-то понимает, — глухо заметил он, уже не смотря на меня гневно.

Минула минута тревожного молчания, а я так все не решалась двинуться, даже чтобы взять свою кружку с чаем. Я смотрела на него, следила за реакцией и тем как он успокаивается. Медленно его глаза переставали быть желтыми.

— Что ты хочешь от меня?

Теперь я знала, и не просто догадывалась, а знала точно, что он поможет мне, если что-то случиться. Потому что я чувствовала и проживала его боль вместе с ним.

— Сначала расскажите о планах Своры относительно меня и моей семьи, — я смотрела на него не мигая и в моей голове сотнями роились вопросы, но я знала, что могу задать их всего несколько, чтобы не испытывать его терпения. Аерас не выглядел самым уравновешенным оборотнем, впрочем, такими были они все.

Отставив кружку, Аерас подпер кулаком подбородок. Мое сердце тревожно сжалось в предвкушении новостей.

— Тогда зови своего друга — он должен это слышать, и я хочу с ним заключить договор. Но какая помощь нужна лично тебе? Ты можешь рассчитывать сегодня на информацию от меня. Что еще?

Мне нужно было решать задачу, которая еще не существовала. Сердце мое металось, сознание выхватывало то одно, то другое, и не было в моих мыслях каких-то конкретных идей.

— Помогите мне один-единственный раз, когда я вас попрошу, но несмотря ни на что.

— Ты же понимаешь что это нереально!

— А вы ведь знаете, что если Свора пойдет против нас — это будет война, и вам уже будет нечего терять?! — весомо заметила я, думая про себя, а есть ли ему что терять и сейчас?

— Давишь на жалость? — он выглядел почти скучающе, хотя я видела, как напряглись желваки на его скулах.

— Знаешь, — отозвался он, не давая мне ответить, — теперь я немного лучше понимаю Изегрима, и уж тем более не готов ему помогать в том, чтобы изменить тебя. Твоя живая энергия и ум так приятны, после несдержанности оборотней. Ты напоминаешь мне ее — мою дочь.

Я постаралась скрыть от него жалость, понимая, что так ударю по его самолюбию. И все же не сочувствовать Аерасу не могла — он сам был источником сострадания, и это нужно было уважать. При этом я понимала, что между мной и его дочерью не было никакой схожести, как кроме молодости и той ситуации, в которой я теперь оказалась, как когда-то она. Для него любая девушка могла стать олицетворением дочери, но пока для него ею казалась я, это только играло мне на руку.

— Я сообщу информацию твоему парню, но с ним я заключу сделку. А тебе обещаю помочь, один-единственный раз, не смотря ни на что. Но знай, это выживание, и иногда оно идет вразрез с нашим сердцем.

— Так ли уж? — я не могла с ним согласиться, — Даже при выживании не стоит забывать, кем являешься.

— Да, именно так. Просто ты этого еще не понимаешь с высоты своего детского высокомерия, сдобренного талантом. Тебе еще не приходилось платить по счетам за то, что обладаешь им? Если нет, то ожидай расплаты, ничего в этом мире нет бесплатного. Я, например, точно уверен, что сполна заплачу за помощь тебе — но я не боюсь, потому что слишком много было в моей жизни. Но меня пугает то, что ты этого вовсе не боишься.

Аерас улыбнулся, говоря об этом, но я действительно испугалась, вдруг представив какой может быть цена для него за помощь мне. Картинки ужасных сцен вырисовывались в моей голове с детальной четкостью. И все же я не могла уже забрать свою просьбу назад, потому что подозревала, как мы одинаково нужны друг другу. Я чувствовала, что мое присутствие уже является какой-то помощью ему. Интересно, как давно он говорил с кем-либо о дочери? Аерас и со мной бы не говорил о ней, если бы я не рассказала о своих снах. Мучительно долгих, наполненных чувством вины и страха, снах.

Они действительно были болезненными, и я ничуть не кривила душой, чтобы задобрить его. Если бы я могла, то просто отключила эту способность. Я не могла, потому и сочувствовала.

— Один-единственный раз, — повторил Аерас, уже не улыбаясь, горечь сквозила во всем его облике. — И после, мы не будем узнавать друг друга в толпе.

Я кивнула, поднимаясь, едва не столкнув кружку со стола. Я даже не заметила, как мои нервы были напряжены до предела, отчего ладони почти сводило судорогой.

— Пойду за Калебом.

— Жду. Еще чая?

— С удовольствием, — глупый обмен любезностями вовсе не поднял настроения.

Стоило открыть дверь, как Калеб обнял меня. Но я отстранилась, чтобы посмотреть на родное лицо — я даже не замечала, как тяжело было возле Аераса. Его страдающая душа, приводила мой рассудок в изнеможение. А Калеб будто согревал меня, просто смотря с тревогой.

— Все хорошо? — он озабочено прижал ладони к моим щекам.

— Да, — как хочется прижаться к нему. От Калеба веяло надежностью и силой, но за моей спиной я ощущала чужое, тяжелое сознание волка. Они напоминали два встречных потока, мысли Калеба чистые и светлые, наполняющие меня теплом не смотря на холодность его тела, и мысли волка — пронзающие, холодные, не терпящие пререканий, даже после всех его страданий он не мог отделаться от волчьей сущности.

— Пойдем, у него к тебе предложение.

— Ты узнала, что хотела?

— Не совсем, — отдаваясь его ведущим рукам, я вновь вошла в этот храм печали старины, который не хотел разрушать Аерас.

Проходя в третий раз через гостиную, я лишь теперь отметила множество фотографий ребенка, все в рамках, подобранных со вкусом. Они были единственным, что не было покрыто здесь пылью. И смотря на веселое, нежное создание, отдалено напоминающее мне моих близнецов, я едва не содрогалась от страха и боли. И как ему только удавалось смириться с ее смертью? Как он смог принять, что это красивое, дышащее, мечтающее, живущее существо вдруг перестало существовать, словно ее никогда не было? Я не могла представить будущего, в котором не будет моих детей — вечно измазанных едой, играющих, обожаемых всеми. Теперь я не просто сочувствовала Аерасу, я понимала его, хотя думаю он не мог бы поверить в мое понимание, учитывая сколько мне лет. И ошибся бы, пусть я не смогла стать им матерью до конца, но я была ею, была всегда рядом, и даже мой детский эгоизм не мог этого изменить.

Ненужные, холодные комнаты этого дома напоминали самого Аераса. Столь же усталый, почти надломленный.

Очутившись на кухне, мы застали Аераса разливающего по стопкам спиртное.

— Знаю, ты не пьешь, но я просто должен чисто символически поставить третью рюмку.

— Нет проблем, — сухо отозвался Калеб. И я знала, что он подумал о Аерасе, и это было не так. Я всего лишь несколько раз попадала в сознания волков, и знала, что таким вот как сегодня — не бритым, в несвежей помятой одежде и пьющим, он бывает лишь здесь, в этом доме. В стае его таким никто никогда не видел. Я очень сомневалась, что мы еще когда-либо увидим. Встреча со мной несколько подкосила старого волка. Он выглядел теперь вымученным, и намного старше своих лет. Хотя глаза по-прежнему сохраняли тень сарказма, с каким он говорил с Изегримом, да и со мной тоже.

— Ну что ж, раз все в сборе… — оборотень указал нам на стульчики. Я села на свое предыдущее место, Калеб рядом, волк же разместился по правую руку от него. Недолго думая я схватила рюмку со спиртным и опрокинула в рот. На миг у меня перехватило дыхание и выступили слезы, но в то же время я почувствовала приятное тепло. Такое необходимое тепло.

— Я хотел предложить тост, но и так пойдет, — Аерас выпил следом, Калеб даже не притронулся к своему стаканчику, при этом немного осуждающе покосившись на меня. Аерас перервал нашу игру в гляделки:

— Итак, я дам тебе адрес одного мужчины в Лутоне, и, найдя его, ты сделаешь следующее: оставишь свой номер с определенной суммой, при этом так, будто совершенно случайно на него наткнулся, но скажешь, что ищешь Изегрима. Вам обязательно нужно назначить официальную встречу, которую они не смогут проигнорировать. Глупый Изегрим, узнав, что вы сделали первыми этот шаг, почувствует гордость, думая, что ваша семья показывает слабость. Пусть думает, что хочет — разве это вам не на руку? Он глуп, и это будет преимуществом для вас. Но Волчица не так глупа — поэтому если встреча состоится, вы, наверное, сможете все утрясти без военных действий с пользой для себя. Но и это тоже, при том шансе, что Изегриму еще не удалось ее убедить в своем плане. Глупом, эгоистичном плане, который не совместим с реальностью.

— Что еще? — Калеб слушал его внимательно, вертя в руках свою рюмку. — Что если переговоры не будут мирными?

— Тогда беда не минуема — войны не избежать. Я тоже буду принимать участие, даже нехотя.

— Какое ваше условие?

— Если начнется война, я хочу получить от вас возможность выжить и убежать, если мне это понадобится.

— Аерас, но это вам не понадобится — Легальная Свора уже предупредила нашу семью начет вашей безопасности. У вас по-прежнему есть друзья.

— Но вы не мои друзья, как и те кто говорил вам обо мне. У Легальной Своры свои планы относительно меня. Поэтому я хочу иметь гарантии. Думаю, о многом я не прошу.

— Именно из-за вас, Аерас, эту свору еще не ликвидировали, — заметил Калеб тихо, — и вся моя семья вам поможет. К тому же мы связаны обещанием с Вунвортом.

— Да, он мне говорил. Вунворт действительно мой друг, мне почти жаль, что мы не можем быть друзьями с вами — но такие уж обстоятельства.

Я хотела возразить, но молчание Калеба остановило меня. Внимательно приглядевшись к нему, я поняла, что Калеб не собирается протестовать против слов Аераса, и меня это немного задело. Даже больше, насторожило. Может Калеб знал что-то такое, чего не знала я?

— Спасибо за откровенность, — Аерас ничуть не смущался в отличие от меня. — Не очень-то верьте волкам, без подтверждения их слов.

— А если Изегрим уже успел убедить Волчицу, она может согласиться на перемирие, а потом напасть или использовать хитрость?

Молчание Аераса было красноречивее слов. По рукам побежали мурашки, будто бы сквозняк прошел по комнате. Аерас даже и не собирался нас разубеждать или говорить, что эта свора честная и непоколебимая в своем слове. Кодексу тут следовал видимо только он.

— Но пока никаких действий относительно нас не разворачивают, так? — переспросил Калеб.

— Нет.

Мы переглянулись с облегчением.

— Вам пора, — после минутного тягостного молчания изрек Аерас, и, поднявшись, как ни в чем не бывало, пошел к двери. Нам ничего не оставалось, как последовать за ним. Схватив куртку, я поспешила за мужчинами.

Уже на крыльце застыв в неловком прощании, я посмотрела на Аераса, догадываясь, что наша следующая встреча уже может и не быть такой доброжелательной. Но туман алкоголя вымывал чувство тревоги.

— Вы ведь понимаете, что с той минуты, как ваша машина отъезжает отсюда, я вас не знаю?

— Да, — сухо отозвался Калеб, немного усмехаясь и смотря на Аераса все же с благодарностью.

— А ты девочка знай — я помню про обещание.

Аерас взглянул на меня с теплотой, которая была и казалась мне удивительной. Как просто было вырвать у него это обещание. Я почувствовала укол вины, но смогла ее подавить. Как сказал сам Аерас — это выживание, и косвенно он тоже принимал участие в изменениях моей жизни в худшую сторону. Например, он был в ответе за Изегрима и его поступки с последствиями — так как именно Аерас его и создал.

— Буду надеяться, что мне никогда не пригодиться это обещание.

Аерас кивнул, так и не одолев ироническую улыбку, застывшую на его губах — значит ли это, что он не верит в мирное разрешение проблемы?

Калеб увлек меня подальше от дома и, когда мы возвращались к его джипу, обнял. Я поняла, что меня бьет дрожь, сотрясая все тело. Но это было не из-за страха за себя. Я боялась за Аераса.

— Тебе было страшно?

— Нет. Он хороший человек. Но почему я чувствую такую вину после этого визита, будто бы мы его подставили?

Я попыталась заглянуть в его глаза, чтобы подтвердить свои догадки. Глаза Калеба стали сочувственными, но он не позволил мне остановиться, как я того хотела. Пока мы не сели и не отъехали, он не расслаблялся, словно ожидал, что из-за кустов вот-вот выскочат волки.

— Так и есть, — подтвердил мои опасения Калеб, — Думаю, давая тебе обещание, он на самом деле подписывает себе смертный приговор. Как я догадываюсь, к тому времени он надеется уже не быть в живых.

— Что!!!? — я ошеломленно схватилась за его руку, чем едва не сбила машину с дороги — Калеб от неожиданности упустил руль. Ему пришлось успокаивающе избавиться от моей руки.

— Я только подозреваю — будем надеется, что это не так.

Ехали мы в угнетающем молчании, каждый думал о своем. И потому я даже не заметила, когда и как мы оказались в Лутоне. Остановившись у знакомого по встрече с Изегримом баре, Калеб обернулся ко мне.

— Идешь со мной или подождешь в машине?

Я была приятно удивлена, что Калеб предоставил мне право выбора. Явление редкое в моей семье — меня постоянно опекали, не давая даже шагу ступить без каких-либо видимых угроз. Никогда ничем не делились, а особенно своими планами.

— Только с тобой, — выдохнула я, отстегивая пояс безопасности.

Морозный воздух значительно протрезвил мои мозги, и я начала чувствовать волнение. Просто я даже не подозревала, что Калеб прямо сегодня последует указаниям Аераса.

— Что ты задумал? — шепотом спросила я, заходя следом за Калебом в уютное местечко, свитое оборотнями. В это время в баре было множество людей, но, проверив своим сознанием помещение, я не наткнулась ни на одного волка. Калеб видимо просто воспользовался своим нюхом.

Калеб пошел прямо к бармену, мне оставалось лишь приравняться к его шагу. Когда мы остановились возле барной стойки, я тяжело дышала, Калеб был невозмутим.

Бармен равнодушно скользнул по нам глазами, монотонным голосом спросив:

— Чего желаете?

— Желаем увидеть Изегрима.

Лицо бармена на миг исказилось.

— Не знаю такового.

Я тактично промолчала, не желая лезть в разговор Калеба. У него лучше получалось выглядеть свирепым, когда он не отвлекался на меня.

— Думаю, знаете. К тому же очень хорошо — вы на него работаете.

— Поверьте, я знаю его очень давно. И с ним трудность не в том, чтобы его найти. А в том, чтобы ему не попадаться, — все же сказал бармен, принявшись методично вытирать стаканчики, и в его движении не было ничего такого, что выдало бы его волнение.

— Нам очень не обходимо его найти, — четко и тихо проговорил Калеб. Глаза парня сузились, он был напуган, но не слишком. Значит и раньше имел дело с таким, как Калеб. Если вампиры его не пугали, он пережил и повидал многое. Интересно!

— Ладно, я постараюсь. Оставьте номер телефона, через два дня у вас будут новости по этому поводу. Мою цену вы знаете?

Калеб молча поставил конверт. Сверху кинул свою визитную карточку.

Когда мы шли к машине, я еще долго оборачивалась на невозмутимого бармена, и лишь тогда решилась спросить Калеба:

— Зачем ты оставил визитку? Изегрим и так знает, кто его ищет? Разве ему обязательно знать все о тебе? Ты ведь стаешь мишенью!

— Именно этого я и добиваюсь.

Я ахнула и застыла возле машины.

— Ты сдурел? Это опасно!!!

— Не так опасно как тебе кажется. Если они начнут следить за мной, то молодые волки больше будут понимать, с кем связались и надеюсь, очень надеюсь, что страх возьмет верх.

— Ты не знаешь… — меня затрясло от страха, — мысли Изегрима наполнены адреналином, когда он думает об опасности, идущей от вас. Его возбуждает возможность померяться силой! И это передается молодым волкам!!!

Я даже топнула ногой от злости и негодования. Мысли и планы Калеба меня напугали. Все внутри скрутилось и сотряслось от боли в предчувствии чего-то ужасного. Если Изегриму представится возможность убить Калеба, чтобы насолить мне и лишить меня смысла жизни, он это сделает.

Калеб пожал плечами равнодушно, не понимая, о чем я думаю и почему так переживаю. Для него все было просто.

— В любом случае мне надо с ним встретиться — хочу узнать, что он человек. Если я буду знать о втором из двух главных еще до официальной встречи, узнать волчицу будет не так уж и тяжело. Изегрим больше мне рассказывает о себе своими поступками.

Мое сердце отчаянно кричало об опасности, которую никак не хотел видеть Калеб. Неужели он был по-прежнему ослеплен местью? Я знала, как его пугало, что со мной тогда могло что-то случиться. Но разве это повод подвергать риску себя?

— Если он тебе навредит или что-то сделает… я не знаю…я не смогу… — я не сумела посмотреть на Калеба, говоря это. Мой подбородок предательски дрожал, и мне едва удавалось сдерживать слезы. Неожиданно дверка машины отворилась, и сильная рука затащила меня в середину.

— Глупая, — тихо пропел Калеб, когда мое лицо уткнулось в его шею. — Он не сможет мне навредить. Вряд ли Изегрим знает, как это — убить вампира.

— Даже не говори мне об этом! — я протестующе затрясла головой. — Я боюсь слышать об этом.

— Когда-нибудь ты узнаешь, тебе придется об этом услышать. Но я согласен, это время еще не наступило. Но ты должна понимать, есть возможность, что нас когда-нибудь не станет, и меня тоже.

Калеб мягко поцеловал меня, но и это не развеяло моего страха, а особенно моей злости на его слова. Даже то, что Калеб держал меня за руку, пока мы возвращались домой, ничего не меняло. Он все время смотрел на меня, но я копила в себе злость, обижалась на его глупые слова, которые меня так испугали. А перед глазами застыла картинка того, что однажды Калеб может мне больше не улыбнуться. Его может не стать так же, как и дочери Аераса. Что он может просто перестать существовать.

Мелькающие холодные деревья, покрытые снегом, раздражали как никогда. Я просто не могла поверить в возможность того, что мой Калеб, может умереть. При одной мысли об этом, меня выворачивало наизнанку.

Я так же не стала говорить с Калебом, когда мы приехали домой. Пока он беседовал с моими родителями и остальной частью семьи, я ела на кухне, раздраженно стуча посудой. Мой страх выливался в злость. Так и не смотря на своих родных расположившихся в гостиной, я прошествовала в свою комнату, даже не взглянув на близнецов, не желая их расстраивать. Они почти всегда были очень чуткими к изменению моего настроения.

Хлопнула я дверью так же, как и посудой на кухне — очень громко, что все предметы в моей комнате затряслись. На пол полетели подушки, и я в прыжке завалилась на кровать, в чем была. Если бы сейчас поблизости оказался какой-либо волк, я бы истерзала его сознание в клочья! Никто не смеет причинять боль Калебу!

Калеб появился в комнате как всегда беззвучно. Глянув мельком на его ожидающую фигуру, я натянула наушники и включила музыку. Как он только смеет рассуждать о своей смерти!!!

Постояв минуту-другую, Калеб лег рядом. Я закрыла глаза, чтобы не смотреть на него. Когда внезапно музыка в наушниках прекратилась, я все равно не открыла глаз. Ну, почти.

Калеб перевернулся на спину. Затем подумал и сел. Руки сами собой скользнули по моей талии. На меня смотрели знакомые глаза.

— Рейн, — Калеб зарылся лицом в мои волосы. — Хватит дуться, я так не могу. Когда ты зла на меня, мне отчаянно нужно твое прощение.

— Знаешь, не смотря на слова Изегрима, я не боялась. Ничего не боялась. Но то, что ты сегодня сказал мне, было поистине ужасающим. Это сделало меня слабой.

Я хотела ткнуть его в плечо, чтобы он понял всю мою злость, но Калеб успел увернуться.

— Не калечь себя, — мягко отозвался он, перехватывая мои руки, и взывая ко мне, своими красивыми глазами.

Он просто подавлял меня своей чувственностью. Но я по-прежнему была еще слишком зла, чтобы так быстро поддаваться, а тем более контролировать то, что говорю.

— Мне уже надоело, что ты вечно меня опекаешь, — взорвалась я, подпрыгивая на кровати, — я не бессильное дитя. Иногда я думаю, что действительно лучше быть оборотнем, чем вампиром, да и вообще быть с тобой!!!

Застыла тишина. Мертвая. Неподвижная. Медленно до меня начало доходить, что я сказала, а лицо Калеба все еще сохраняло ласковое выражение. Пока что.

Мои глаза упорно не хотели отрываться от его глаз. Повисло молчание, тяжелое, которое мог разорвать только Калеб. Вдруг я ощутила, как его сильные руки притянули меня к нему, идеальные холодные губы, на своих губах. Застонав, я прильнула к нему, желая, чтобы он не выпускал меня из своих рук никогда!

Не стоило ему говорить, как я жалею о своих словах. Калеб все понял. Он все мне прощал. Как всегда. И почему я могла не согласиться жить с ним в вечности? Моя смертность казалась мне не существенной, глупой, маленькой платой.

— Прости, это от злости, — прошептала я.

— Нет, не от злости, — возразил Калеб, — но я тебя понимаю. Поверь, все это делается ради тебя и твоей защиты!

Я отстранилась и встала. Ну, сколько можно об этом?! Мне и так было плохо, а он напоминал мне о том, что если с Калебом или моей семьей что-то случиться, виновата буду я!

Его руки легли мне на плечи, он оказался у меня за спиной. Я хотела отойти, но Калеб не дал мне этого сделать. И правильно, сил находиться так далеко от него, почти уже не осталось. Слабость сковывала меня.

— Не злись, все это делается для твоего же спасения.

— Ты же видел, что я могу. Зачем меня спасать я могу и сама себя защитить, — немного надменно сказала я

Калеб нахмурился. Ну, может до него дойдет, почему я зла?

— Давай оставим это на сегодня, — предложил миролюбиво Калеб, все же разворачивая меня к себе, и тем самым заставляя посмотреть на него. Прохладная рука подняла мой упрямый подбородок. — Ты устала. Слишком много всего на сегодня. Просто доверься мне.

Я все еще была зла, как и раньше, но стоило посмотреть на Калеба, и нечто изменилось. Это была серебристо-серая бездна, и я упала в нее, уже не понимая, где я и что со мной. Глаза Калеба имели безграничную власть надо мною и моей волей. Трудно было дышать или думать, когда он смотрел на меня именно так, с мерцающими искорками в глазах.

Давление гнева и страха медленно спадало. Я поднесла руку и поставила ему на грудь, но там конечно ничего не билось, зато я ощутила знакомый жар его тела. Мое прикосновение, судя по всему, не прошло незамеченным — Калеб затаил дыхание, и его глаза нашли мои. Он долго смотрел на меня, прежде чем позволил моей руке продолжить путь.

— Давай никогда больше о подобном не говорить, — предложила я, приподнимаясь на носки. Теплеющие руки тут же завладели моим лицом.

— Я подумаю, — последнее слово осталось за Калебом. Но не движения.

Глава 22. Ненависть

Уползай, не дыши мне в спину

Своим воплощенным желаньем…

Fiona Addams

Ненависть — пища, которую есть

Надобно только холодной,

Дай ей остыть и до цели донесть

Тихой, от мести свободной.

Генрих Акулов

Забери

Эти длани мрака,

Что тянутся к моей душе.

И вот от ледяного ветра

Затухают мои свечи.

Ощущаю

Только страх

И никакой надежды.

Candles (Within Temptation) (Свечи (Dan_UndeaD))

К Новому году Бет вспомнила о рождественских подарках.

Сегодня мои родители устраивали огромный праздничный ужин для семей Бет, Теренса, и, конечно же, Гроверов. Мы долго думали, как устроить так, чтобы присутствовала Ева. Можно было просто сказать, что Грем снова уехал в командировку, но это лишило бы Еву праздника. Эту проблему решила Мизери — пользуясь своим талантом, она вызвалась загримировать Еву. Я, как и все в нашей семье, не знала, что же из этого выйдет.

Мы же с Бет помогали Самюель на кухне, куда время от времени прибегал Теренс, чтобы попробовать то или иное блюдо. Да и сама Бет от него не отставала.

— Нет, действительно, почему я не помню, что тебе дарил Калеб на Рождество? — она застыла с комичным искренним удивлением, и капающей с ложки жидкостью. Черные брови забавно свелись в одну линию — Бет решала эту задачу для себя.

— Не думаю, что ты захочешь узнать, — попыталась я увернуться от объяснений, но о чем я думала — это же Бет!

— То есть? Что это? Признайся: бриллианты, роскошное белье, что? Ну, не молчи!

Бет принялась теребить меня за руку. Подняв глаза к потолку, я едва смогла выдержать минуту такого напора. Бет была неуправляемым тайфуном, нацеленным на меня, который не давал мне следить за блинами.

— Просто поверь — ты не захочешь узнать.

Просительные нотки в моем голосе заставили брови Бет взлететь над глазами. Покрутив носом, она уперлась в меня взглядом.

— Это должно быть что-то очень запретное и плохое, и ты не хочешь об этой вещи говорить, потому что рядом много слышащих ушей? Да? Потому?

— Нет, — терпеливо отозвалась я. И угораздило же ее вспомнить об этом!

— Картину как всегда?

Я секунду колебалась, стоит ли ей соврать и сказать что да, картину. Но это было непринятым действием. Зачем врать по пустякам?

— Тоже нет, — терпение иссякало. Из-за вопросов Бет, у меня был уже несколько подгоревших блинов, и я хотела бы, чтобы их число не возросло к возврату Самюель на кухню.

— Все — я исчерпала терпение, — Бет была действительно растеряна, снова забыв о соусе, который должна была непрерывно мешать. Черные кудри от влажного пара и тепла блестели, завиваясь вокруг привлекательного лица. Приближалось полнолуние, и вместе с этим хорошела Бет — ее живая привлекательность заставляла сомневаться в себе. Темные глаза Бет выдавали нетерпение разгадать тайну.

— Ну почему тебе так обязательно знать? — удивилась я. Лично мне за переживаниями последней недели было бы все равно, что там подарил ей Теренс. Не в том плане, что я не переживаю за друзей, а просто потому что моя голова теперь постоянно была занята мыслями об Калебе, его словах, и встрече, которую все ожидали. Но не Бет — как такое могло пройти мимо ее внимания!?

— Все просто — Теренс подарил мне плюшевого мишку! — скривилась она, всем своим видом показывая трагичность ситуации, — не думай, я не жалуюсь, медвежонок поистине такой милый. Но хотелось бы помечать о чем-то более интересном.

— И ты думаешь, мой подарок именно такой, о котором тебе бы хотелось грезить? — фыркнула я. Лицо Бет утвердительно качнулось, — Да тебе в жизни не захотелось бы получить такой подарок.

Просветление мелькнуло на лице Бет, когда она начала догадываться:

— Это что — серебряная кольчуга, со всеми принадлежностями — там всякие нагрудники, наплечники, шлем с забралом и все такое?

— Ну, почти, — я покачала головой, в то же время проворно наливая блинную смесь на шипящую сковороду.

Наблюдая за золотистым блинным диском, я вспомнила свои странные украшения, как назвал их Прат — наручники и ошейник. Широкие пластины, которые начинались на шее, доходя до груди, такого же стиля пояс и, конечно же, браслеты на кисти. Это не было похоже на тот браслет, что Калеб подарил мне в прошлом году на день рождение — нет, тот был произведением искусства, это же проявление минимализма в искусстве драгоценностей. А еще точнее охранная система для человека. Их спокойно можно было одевать на одежду, хотя и под ней они оставались практически не заметными, зато какими тяжелыми и холодными! Особенно хорошо пояс и браслеты смотрелись с моим новым платьем, купленным для меня Самюель недавно в Лондоне. Шифоновое дымчато-черное платье и серебристый пояс, прекрасно дополняли друг друга. Но я не могла надеть эти украшения сегодня к нему, из-за присутствия Бет и Теренса. Посидев возле меня, они могли бы отравиться. По мнению Калеба это как минимум 3–4 дня ужасных болей.

— Понятно, — коротко ответила Бет.

Мне показалось, что Бет погрустнела. Зато работа пошла активнее, когда подруга смолкла.

Стоило Самюель войти, как она тут же почувствовала поникшие настроения мое и Бет.

— Что случилось? Сегодня ведь Новый год — дети любят этот праздник!

Я на миг оторвалась от плиты, чтобы посмотреть на ее цветущее красотой лицо, и собранные волосы — совершенное существо, которое как всегда не совсем понимало нас людей, даже не смотря на то, что так нас любило.

— Мам, мы уже не дети — в том то и дело! — отозвалась я. — И к тому же такое времяпровождение перед праздником, — я указала головой на сковороду, — не улучшает настроения.

— О да! — поддержала меня Бет. Он морщилась, смотря на свой соус, который все равно пошел комками, как она не старалась его помешивать. Думаю, в этом виноваты были ее вопросы, на которые она отвлекалась.

— Я сейчас же возвращаюсь вам помогать, просто Рики и Соню Мизери одела в костюмчики зайчиков и они в этих костюмах такие смешные. Соня все пытается попробовать свое ухо на вкус, а Рики интересует хвостик!

— Я должна это видеть! — Бет кинув ложку и многострадальный соус, убежала прочь, и мне пришлось взяться и за ее работу.

Самюель поцеловав меня в висок, сказала:

— Мы сейчас вернемся.

Что оставалось делать — я вернулась к плите. Все равно потом еще увижу их, к тому же костюмы купили мы с Калебом, когда ездили за подарками в Лондон.

Закончив с едой и накрыв на стол, мы смогли с Бет заняться собой. Пока она мылась, я погладила наши платья, но все равно ее пришлось ждать довольно долго. В итоге мы едва успели приготовиться к десяти. К тому времени пришли остальные гости.

Самюель и Терцо развлекали их, а Мизери поспешила на помощь мне, так как волосы Бет не нуждались в особой укладке. Проворные руки Мизери быстро соорудили на моей голове роскошную прическу, совершенно простую, которую я, конечно же, не смогла бы повторить, из узелка на подкрученных волосах. Она искусно подкрасила меня. Проследив за рукой Мизери, Бет вскоре потребовала подобный макияж.

— Мизери, откуда столько умения, — поинтересовалась Бет, удовлетворенно разглядывая себя с в зеркале.

Я в это время надевала шифоновое летящее платье на одно плечо и все с жалостью подумывала о серебряных украшениях, запертых в шкатулке в шкафу. Значит или золото, которое я ужасно не любила, или дешевые побрякушки, но достаточно эффектные. Лучше уж их.

Комната моя была похожа на гримерную комнату нескольких актрис — моя одежда вперемешку с одеждой Бет валялась по полу, на стульчиках и даже на кровати. Немного расчищенной оставалась та территория, где возле зеркала стояли Бет и Мизери. Спотыкаясь об эти вещи, я добрела сначала до украшений, а потом даже смогла найти свои туфли на не слишком уж высоком каблуке — кто я самоубийца, чтобы всю ночь ходить на шпильке?!

Я развернулась в их сторону, но смотрела себе под ноги, чтобы понять, не буду ли я наступать себе на подол. Мизери практически не говорила и поэтому когда смолкла Бет, я практически почувствовала тишину. Подняв голову, я наткнулась на удивленный взгляд Бет и торжествующий Мизери. При этом Бет была несколько недовольна.

— Скажи мне, что тебя как-то по-тихому обратили в вампира — потому что я не могу иначе объяснить все это.

Бет указала на меня. Непонятливо подойдя к зеркалу, я лишь теперь в действительности осмотрела то, как выгляжу, потому что до этого полностью увидеть себя мешала Бет.

От косметических средств Мизери мои волосы блестели, как соболиный мех, лицо сияло, так же как и лица вампиров — чистотой первого выпавшего снега, и это не делало меня болезненной — напротив, добавляло мне живости, особенно с легким румянцем, проступившим от удивления и восхищения. На белом полотне, словно драгоценные сапфиры смотрели мои глаза, опушенные проворно подкрашенными Мизери ресницами. И платье сидело как влитое, удивительно точно обтекая меня, спускаясь вдоль тела складками, словно драпируя с ног до головы в дышащую дымчатую ткань. И этот дымчато-черный был так естественен и подходил мне. Бет была права — меня вполне можно было перепутать с вампиром, но только в такой как эта, плохо освещенной комнате.

— Боюсь представить, что ты сделала с Евой — ее наверняка не узнать, — выдохнула я, отводя глаза от зеркала в сторону Мизери.

— Это благодарность? — улыбнулась в ответ она. После того как Мизери посвятила меня в свой секрет, мы стали намного ближе. Я любила сидеть с ней, Самюель и детьми вечерами, когда мужчины занимались своими делами. А вот Ева пока что не очень переносила присутствие Мизери. Ей видимо по-прежнему казалось, что Мизери ее изучает, или следит.

— Да!

— Это я боюсь, как буду выглядеть возле вас всех — такой роли мне еще не приходилось играть! — Бет почти возмущалась. Впрочем, зря. Она была столь же красивой, как и всегда, но животная чувственность ее волчьей крови, делало ее более притягательной.

Мизери выразила такое искреннее удивление, отчего я рассмеялась, понимая, что Бет это наверняка разозлит.

— Это ты о чем? — поразилась Мизери. — Никогда раньше не видела кого-то более красивого, чем ты, и чтобы при этом он был жив.

Скривившись, лицо Бет, выдавало ее неприятие такого комплимента.

— Скажи, что она это несерьезно? — обратилась ко мне Бет. Тугое кремовое платье действительно превращало Бет из оборотня-сорванца в звезду красной дорожки. Даже не смотря на свой сегодняшний красивый вид, я все равно ей завидовала, потому что, чтобы добиться такого результата, Бет не пришлось провести час перед зеркалом. Она была такой естественным образом.

— Не спрашивай, — трудно было удержаться от смешка, слушая их двоих.

И этот вечер только начинался.

Желая побыть хоть немного наедине со своими мыслями, я лишь поздоровалась с гостями, но взяв бокал вина, стала возле украшенной елки, всматриваясь в полыхающий огонь в камине. Приятно было улавливать беззаботный смех и разговоры на заднем плане. Спину и плечи ломило от усталости, но вино приятно сказывалось на теле. Я немного повела плечами, чтобы расслабить мышцы и стало лучше.

Взглянув мельком в стеклянную дверку шкафа, чтобы убедиться в своей привлекательности, я неожиданно поняла, что стою не одна. За моей спиной стоял Калеб, легко прикасаясь пальцами к волосам.

— Ты уже здесь, — крутнувшись на месте, я обвила его ноги тканью своего платья.

— Дольше чем ты предполагаешь, — Калеб говорил спокойно, ни намека на радость или восхищение, но его глаза светились по-особому. Я знала этот взгляд. Улавливала желание в его лице. Но не такое как у волков, а скрытое, которое он пытался подавить возле меня.

Подставив губы для поцелуя, я разочаровано ощутила едва заметное прикосновение.

— Почему так официально?

— Не хочу, чтобы родители Бет, особенно ее мама, могла на завтра раструбить о том, как мы близки. Я буду считаться, чуть ли не растлителем.

— Это не смешно, фыркнула я, надеясь понять настоящую причину, по которой лицо Калеба оставалось просто учтивым. Даже никакого намека на восхищение. Меня это задевало даже больше, чем я хотела поверить.

Его официальная холодность не вязалась с моим представлением провести вечер.

— Еще вина? — предложил Калеба, уже забирая бокал, а я даже не заметила, что успела выпить все вино, таким образом, я скоро начну плохо соображать. Или и того хуже — чужие сознания начнут овладевать моей головой.

Калеб еще продолжал что-то говорить мне, но я молчала, чувствуя, что бледнею. Виски сдавила боль, жаркая комната стала неожиданно холодной. В глазах потемнело.

Я начала дышать уже в другом теле, при этом не оставив связи со своим…

Волки. Я почувствовал их. Я смотрела на все их глазами…

С трудом приходя в себя, первым, что я почувствовала, были холодные руки Калеба. Они обнимают, обволакивают, успокаивая, гладя…. Сознание прояснилось, не настолько, чтобы я перестала чувствовать боль, и все же достаточно.

— Что случилось?

Я не сразу поняла, что Калеб увел меня из гостиной. Прохлада кухни внезапно протрезвила мое сознание от чужого вмешательства.

— Я не знаю, — слабо отозвалась я, опираясь на его руку. — Все произошло так быстро…

— Волки рядом?

Не понимая почему он спросил сразу, я безвольно кивнула. Действительно, вот почему ощущение сознаний волков было таким мощным. Их было несколько, все молодые, и мои мысли тут же устремились к ним, стоило им оказаться на нашем пороге.

Калеб, усадив меня, ненадолго вышел, минут через пять он вернулся в сопровождении Терцо и Грема. Их лица были обеспокоенными и очень привлекательными. На фоне черных фраков с бабочками это смотрелось аномально. Я уже почти пришла в себя, подавив тошноту, после такого сильного ментального нашествия.

В руках Калеб держал конверт и на него смотрели и остальные. Поэтому я тоже посмотрела на руки Калеба.

— Послание, — коротко прокомментировал Калеб всеобщее удивление.

Смотря на эту картину перед собой, я с трудом воспринимала звуки веселья, доносящиеся из гостиной.

— Оборотни? — переспросил Грем, его лицо было самым встревоженным. Чего он боялся? Ева не была нужна им!

— Да, — Калеб развернул листок и, пробежав глазами написанное, добавил: — Встреча через 2 дня — в том баре.

— Ну что ж, удачное время они выбрали, чтобы нам об этом сообщить. Могли бы и телефоном воспользоваться, — Терцо принужденно улыбнулся.

Я все еще обрабатывала все, что творилось вокруг. Голова гудела, и немного кружилась. Но я упорно продолжала следить за реакцией Калеба. Почему-то Терцо и Грем тоже выжидали именно того, что скажет Калеб.

— Ну что же, — наконец, изрек он, — официальная встреча назначена. Но сегодня Новый год!

Он ласково улыбнулся мне, отец и Грем заметно расслабились. Протянув ко мне руку, он тем временем смял письмо и спрятал его в карман.

— Вставай, хочу с тобой потанцевать.

Я выдала слабую улыбку на его слова, и качая головой поднялась. И как прикажете воспринимать проблемы серьезно? Но раз Калеб мог себе позволить отдохнуть, могла и я. Впрочем, я сомневалась, что сегодня будет что-либо подобное предыдущей сцене. Волки просто приходили оставить конверт, думаю, они даже не знали, что я почувствовала их. А значит сегодня все еще можно расслабиться.

Терцо ободряюще кивнул мне, и поспешил назад в гостиную, Грем тоже скрылся, но скорее всего он пошел наверх, чтобы привести Еву.

Все мы еще недавно так ожидали ее появления, и для меня эта радость теперь немного омрачалась. Я все еще пыталась вернуть своему сознанию равновесие. Пока что о Еве я не думала.

Погрузившись в объятья Калеба, я как ребенок искала утешения и заверений в том, что все будет в порядке. Мы медленно двигались из стороны в сторону под музыку звучащую из гостиной комнаты. Я догадывалась, что и там тоже сейчас начнутся танцы. Терцо захочет поделиться новостью с Самюель. В танце это довольно таки просто.

— Тебя не смущает, что мы танцуем на кухне? — поинтересовался Калеб, следя за моим лицом.

— Меня смущает, что мы все еще одеты, — пошутила я, пытаясь скрыть дрожь от его прикосновений. Так и не сказал мне, как я выгляжу!

Отстранив меня, Калеб недовольно сморщил лицо.

— Это было очень в стиле Прата! — насмешливо пожурил меня он.

— Прат пагубно влияет на мой характер и поведение, — я пожала плечами. Танец продолжался. Но губы Калеба, наконец, прикоснулись к моим в долгом сладком поцелуе. Ничего похожего на тот, что он дал мне в гостиной.

— Ого! — выдохнула я, тяжело дыша.

— Во всем вини свой вид. Думал, что просто украду тебя из комнаты, когда увидел, как ты стоишь у огня. Тебе не говорили, что лучше не одеваться так, чтобы не соблазнять невинных доброчестивых вампиров?

Так вот откуда эта официальность! Калебу очень даже понравилось то, как я выгляжу. Теперь в его глазах не было никаких тайн — он смотрел на меня с желанием, которое ни он, ни я сегодня не смогли бы утолить.

Вечер проходил в атмосфере любви и дружбы. Мы предвкушали наступление Нового года, и я думала лишь о том, чтобы загадать желание — о разрешении этой проблемы с волками. Я хотела бы проснуться первого января и узнать, что своры в Лутоне вдруг не стало. Мне было все равно, что с ними бы случилось — просто вдруг исчезли и все!

Полдвенадцатого, когда мы сидели за столом, в комнату вошел Грем, Ева маячила за его спиной, но что-либо разглядеть было невозможно — я в холе царил полумрак, возможно эффектно устроенный Пратом.

— Познакомьтесь с моей… м. м… — Грем задумчиво смолк. Действительно, как Еву нужно было представить. Назвать девушкой, было не солидно, — с моей невестой Анной!

Ева вышла вперед, и я заметила как глаза мамы Бет, Мишель загорелись огнем, который можно увидеть только у оборотней… или сплетниц, как в ее случае.

Мизери постаралась на славу — это была не Ева. То есть в роскошной брюнетке (черный парик с легкостью нашелся в гардеробе Мизери), невозможно было узнать моей подруги. Глаза казались раскосыми, почти по-азиатски, рубиново-красные губы поражали своей сочностью и полнотой. Родители Теренса были несколько обескуражены такой яркой красотой, мать Бет трепетала в предчувствии того какую новость сможет разнести по городу. Ее муж просто смотрел на Еву с открытым ртом.

Мы же были поражены тому, что Еву невозможно узнать в этом гриме. Мизери в совершенстве владела своим талантом, умея не только из себя сделать другого человека. Меня волновало только то, чьей образ применила на Еве Мизери. Прат шепотом прокомментировал мою мысль, словно догадался, о чем я думаю, смотря на подругу.

— Надеюсь это не образ какой-нибудь гейши.

Ответом ему был грозный взгляд Калеба и тихое шипение:

— Успокойся.

Поднимая бокал, когда приблизился двенадцатый час, я смотрела в глаза Калеба, и почти верила, что все мои мечты сбываются. В кресле мирно спали два розовых зайчика — Соня и Рики. Вокруг стояли мои друзья, родные и знакомые. В двенадцать я поцеловала Калеба, именно так встретив свой Новый год.

Что мне запомнилось из новогодней ночи, так это радость и глаза Калеба, смотрящие на меня больше, чем с любовью. Прижимаясь в танце к нему, я забыла обо всем. Жаль, что я также забыла загадать желание.

Два дня слишком быстро закончились. И вот, моя семья готовилась к встрече с волками.

Я проснулась с утра с этой мыслью и с ней же я засыпала прошлой ночью. Все тело будто ломило от этих тревожных наваждений — и вот теперь я поняла, каким бывает страх. Он обездвиживает, и отрезает тело от головы. Лежа в кровати, я думала о том, что не могу пошевелиться. Но внизу царило веселье, и оттого становилось еще хуже. Я зарылась в подушки, чтобы не слышать музыки и разговоров, звучащих так, между прочим, словно это не они сегодня едут на эту встречу. Но звуки все равно врывались в мое сознание с помощью умов моих родственников. Я почти нехотя, но прислушивалась к ним.

Лежать там было просто невыносимо и невозможно трудно. Душ немного вернул меня к состоянию более-менее подходящему человеку. Запаленные красные глаза и потемневшие синяки од ними, рассказывали о невеселой ночке и моем волнении. Я уже представляла, что скажет Калеб, увидев меня.

Одеваться я не спешила, догадываясь что ждет меня внизу. А боль и слабость не проходили, время от времени накатывая темной волной. Я чувствовала себя разбитой и не готовой к тому, чтобы увидеть, как мои родители и любимый уйдут из дома. Это не будет похоже на то, как они всегда уходят на охоту. Нет, сегодняшний уход, ужасающая ситуация, которая даже и присниться не может в самом жутком моем кошмаре. Я себе уже представляла глухой звук двери, когда она закроется за ними. Провожая их на охоту, я, конечно же, испытывала душевное сопротивление, но не страх, потому что там с ними вряд ли могло что-то случиться. Сегодня, я даже боялась об этом подумать, кто-то мог и не вернуться. Даже не смотря на то, что встреча официальная, волкам доверять нельзя. Аерас говорил об этом, пусть и завуалировано.

Даже и не стоило надеяться, что меня возьмут с собой: дома оставались я, Рики, Соня, Бет и Ева, как самые слабые и как наша охрана — Мизери и Ричард. Прат, Грем, родители, Теренс и … Калеб, ехали на встречу. Никто не переживал за Теренса — его контроль над собой и своим вторым яством, был очень силен, и в моей помощи он практически не нуждался. Не то, что Бет! Луна крепчала, и она становилась раздражительной, более упрямой, и что хуже всего капризной. А на Теренса Луна влияла не так сильно — Терцо и Грем ожидали, что возможно не к этой, то точно к его третей луне он сможет обращаться по своему желанию, без самого лунного фактора. Бет же оставалась по-прежнему моей головной болью.

Ричард и Мизери оставались защитой — существовала возможность, что, таким образом, назначив нам встречу, волки хотели разделить нас или выманить всех сильных вампиров из дома. Но в итоге дома оставались не самые слабые, как рассчитывали волки, — в преддверье луны силы Бет возросли, Ева день ото дня крепчала, Мизери и Ричард, могли выглядеть как пара тщедушных актеришек, но только выглядеть, и по силе не уступали никому в нашей семье, у кого также не билось сердце. Также оставалась я — Проводник волков, и тот, кто мог мучить их, приносить боль, а может даже и хуже. Вряд ли я знала досконально все возможности своего сознания — для этого нужно было бы обладать полным отсутствием совести, как например у Прата.

Сев на ступеньки, я положила голову на колени и затаив дыхание слушала о чем говорили мои на кухне. Четко и ясно на фоне этого звучал голос Калеба, вставляя реплики, словно он не принимал участия в всеобщем веселье. Слушая их, я впитывала в себя эти разговоры, наполняясь теплом и уверенностью. Становилось действительно легче справляться со страхом. Как легко было возле них не бояться.

Следом за этим я начала различать раздраженные голоса, доносящиеся из гостиной. Точнее один голос — Бет. Она явно спорила с Теренсом, чьи насмешливые слова еще больше заставляли мою подругу злиться.

Я покачала головой. Бет ставала ужасно дерганой и несдержанной — я могла себе только представлять, как мне придется справляться вскоре с ее темпераментом, когда придет волчье время.

— Я хочу пойти с вами! — требовательно заголосила Бет, в очередной раз перекрикивая даже шум из кухни. Тут же мои родственники смолкли, что мне даже почудилось, что я слышу недовольное сопение Бет.

— Нет, — всегда веселый Теренс, был сегодня терпелив, спокоен и категоричен. Как раз то, что было нужно Бет в такой момент — нужно было хоть иногда заставлять ее подавлять свой гнев самой, тогда она скорее научится контролировать себя и свою трансформацию. Я могла о таком только мечтать.

Разговоры вновь возобновились, и я рассмеялась про себя. Нужно было идти к ним — и не слушать чужой разговор. Я и так слишком уж много подсматривала в чужих сознаниях, так что подслушивать, было бы с моей стороны низко.

Заглянув в светлое помещение, я поняла, что этим местом пользовались по назначению одни Соня и Рики. Ну что ж, почему бы не составить им компанию?

Когда я появилась, разговоры не смолкли. Мое появление ничего не изменило, как это бывает в дешевых фильмах. Терцо и Самюель привычным жестом ласково обняли меня, продолжая говорить между собой и Пратом, дядя же просто отодвинул меня в сторону, чтобы договорить свою шутку, как всегда более пошлую и кровавую чем не хотелось бы услышать. Мизери и Ричард улыбнулись, покосившись в сторону Прата, и мы обменялись с ними улыбчивыми взглядами — Прат был в своем репертуаре. Грем и Ева вообще ни на кого не смотрели, и только Калеб протягивал мне руку, глядя на меня одну. Я позволила, иначе это и невозможно назвать, прижать себя к нему, настолько крепко, что казалось на миг это пресекло мое дыхание. Но болезненное ощущение тут же прошло, хватка ослабла, стоило нашим губам встретиться. И даже тогда, страх за него и всю мою семью не отступил, душа оставалась полупустой, и только руки и губы Калеба немного отогревали меня.

Калеб тоже волновался, и температура его тела поднималась, свидетельствуя об этом. Было, конечно же, комфортней пребывать в теплых объятьях, и все же как-то непривычно. И от этого понятное дело возрастала жажда, о чем свидетельствовали потемневшие, почти угольно-черные глаза.

На фоне второстепенных звуков, голос Калеба все же имел для меня приоритет, и я перестала слышать остальных. Почти можно было поверить, что мы здесь одни.

— Ты должна присматривать за Бет, фаза луны почти полная, она уязвима.

— Я постараюсь, — выдавив из себя мученическую улыбку, я хотела спросить, почему он говорит сейчас о деле. Но потом поняла, что и сама не готова говорить о своем страхе, а тем более об опасности. Мы с ним были словно два страуса, которые прятали головы в разговоры, как в песок, надеясь, что если не говорить о возможной угрозе, то ее и не будет.

— Я знаю.

Больше мы были не в силах о чем-то переговариваться. Все слова для меня казались какими-то пустыми, и тем более смеяться подобно остальным у меня не получалось. Калеб тоже не хотел, а я просто не могла. Нам двоим было не просто. Он хотел подумать, я же помечтать. А что если…. Но это только мечты.

Как я не хотела воспользоваться кухней по назначению, все же поесть не смогла, не смотря на то, что близнецам их завтрак явно понравился. Соня с интересом размазывала кашу по столу, следя за тем какой эффект это вызовет на лицах взрослых, Рики же не поддавался примеру сестры — ему каша явно понравилась, но время от времени он принимался есть ее руками, когда рука Самюель с ложкой застывала в воздухе.

Время неумолимо сокращалось. Я вздрогнула, когда пробило полдвенадцатого, а это значило что оставалось еще полтора часа, до того времени, как мои уйдут. И я могла еще целых полтора часа надеяться и верить, что все в порядке, все как всегда — обычное утро нашей перемешанной семьи.

Но обманывать себя не было смысла — после этой встречи все изменится. И вспоминая разговор с Аерасом, и его скептицизм относительно встречи, еще тогда почти знала, каким будет результат. Кажется, Калеб, как и я был еще одним существом в нашем доме, кто понимал это наравне со мной. Калеб не надеялся, что разговор с оборотнями изменит что-либо к лучшему, а тем более решит эти возникшие проблемы со сворой. Изегрим был слишком нагл и самодоволен, чтобы отступить. Даже без позволения Волчицы, он продолжит меня преследовать. Ему нравилось наше маленькое противостояние. В чем-то Изегрим напоминал Прата. И в одинаковой мере нравилось подобное приключение — когда они были охотниками, все изменялось.

— Ты будешь следить за всеми развитиями событий? — наконец Калеб снова обратился ко мне. Не знала, что успела соскучиться по его голосу!

— Конечно. Потому я и не устраиваю такого скандала, как Бет — у меня места в первом ряду! — пошутить не удалось. Мое мрачное лицо не располагало к веселью, но и Калеб улыбнулся в ответ столь же тяжело, как и я пошутила. Как хорошо мы понимали друг друга.

— Может не стоит? — предложил он, внимательно разглядывая меня.

— Не стоит следить? Я же сойду с ума!

— Понятно, — Калеб даже не стал на меня давить своим очарованием. Он просто хотел узнать наверняка, насколько серьезно я настроилась. Моя боевая готовность не отставала от него.

Постепенно, ближе к времени отъезда смех и разговоры прекратились. Члены моей семьи стали задумчивыми и более настороженными, чем казалась раньше. За молчанием открылось то, что они скрывали смехом. Тут же атмосфера стала гнетущей, и, конечно же, это отразилось на мне — голова постепенно начинала гудеть, из-за их возбужденных сознаний и одного обиженного. Бет дулась на всех подряд, а особенно на Теренса.

Они двое уже стояли на улице, когда я вышла за Калебом, чтобы опять приникнуть к нему, и уловила лишь концовку слов Теренса, не услышав сказанных перед этим слов Бет.

— Это не увеселительная прогулка. Подумай еще о ком-нибудь кроме себя — как я могу быть спокоен, и собран, когда ты заявляешь подобное!?

Мы хотели было вернуться в дом, но нас вытолкал обратно Прат, протискиваясь мимо.

— Ужас! — нарочито громко сказал он, обращаясь видимо к нам, но желая, чтобы его услышали и остальные. — Её нельзя куда-нибудь усадить играть с куклами? Это тебе не детский сериал с ужастиками — мы едем к твоим собратьям или может тебе хочется встретиться с ними? Питаешь какую-то слабость? Человеческое тело давит на тебя и хочется побегать вокруг луны со своими волчатами, такими же, как ты?!

Прат рассмеялся унизительно громко и, демонстративно развернувшись спиной к Бет и Теренсу, пошел к машине. Это было ошибкой.

Теренс не успел сдержать извивающуюся Бет вовремя, и не среагировал, когда она кинулась Прату на спину подобно кошке, сбивая его с ног. Калеб и остальные даже не дернулись, чтобы сделать что-либо, а я зачаровано смотрела на то, как Прат пытается отбиться от неумелых ударов Бет, которые были все же достаточно сильными.

Когда Теренс попытался ее снять, ему досталось одновременно от Прата и Бет, и он как кукла стремительно полетел в перекладины террасы, снося их. Остановила его стена дома. Тряся головой, он сел и тут же ринулся обратно. Но пока он добирался до любимой и обидчика, Бет несколько видоизменилась — лицо удлинилось, глаза пожелтели, даже больше — занялись огнем, а острые когти, выросшие на месте ногтей, вонзались в крепкую кожу Прата. При этом она по-прежнему оставалась похожа на человека.

Надо отдать дяде должное — он как мог, старался не нанести ей вреда, но при этом пытался отделаться. Прат почти не задевал ее — хотя этим могло послужить и хорошая реакция Бет. Но кого я обманываю — Прат ловчее и быстрее. И оттого его самолюбие не падало, ведь его побила девчонка!

Вот Теренс полностью придя в себя, подлетел к ним — удар и Прат полетел лицом вниз (почти с благодарным лицом), а резкое движение его руки содрало Бет со спины Прата. Я даже не заметила, когда начала смеяться и как этот смех грозил перейти в истерический. Нервы были на взводе, и все зрелище побоев не привело меня в должную норму. Я почувствовала опасное возбуждение, и жажду сделать что-либо подобное. Пока, конечно же, не рассмеялись и остальные.

Ситуация была исчерпана, инцидент почти забыт — пришло время ехать, и такая странная разминка немного подняла всем настрой. Им, понятное дело, пришлось задержаться, пока Теренс успокаивал Бет, а Прат проверял свой внешний вид. Его ждали дольше всех — видимо он пытался убедить свое отражение в том, насколько хорош.

Я воспользовалась этим временем, чтобы страстно поцеловать Калеба, с каждой секундой вкладывая в свой поцелуй все больше горечи и страсти.

В этот момент, когда мы дышали с Калебом одним воздухом, я была готова поверить, что мы одно целое — и я ни кто иной, как такой же вампир, как он. Но это были всего лишь его ощущения перетекшие в мое сознание из его.

— Мне пора, — Калеб с трудом оторвался от меня, и все же не спешил отклонять своей головы от моей, наши лбы продолжали соприкасаться, и я ощущала, как его кожа разгорается жаром, — Скажи, что любишь меня.

Просьба показалась не просто странной, а чудовищно неправильной и ужасной.

— Конечно же, ты знаешь, как я люблю тебя! Но не проси больше никогда в жизни об этом таким голосом. Я точно знаю, что сегодня ничего плохого не случиться — Свора будет соблюдать пункты официальной встречи.

— Так и будет, — он позволил себе подарить мне роскошную улыбку. Щемящая тоска отступила, но всего лишь на то время, пока за ним не захлопнулась дверка машины, а за тем и за нами — двери дома.

Я и Бет прислонились к двери, и я ощутила некоторое беспокойство, чувствуя ее рядом. Ее хмурое лицо проследило за тем, как разбрелись Ева, Ричард и Мизери. Повернувшись ко мне, она неожиданно будничным голосом спросила:

— Может, поедим? Я ужасно голодна!

Мой ответ не успел появиться на свет, как злое существо, с все еще желтыми глазами по имени Бет, скрылась на кухне. Я, конечно же, могла еще долго так таращиться на кухонные двери, но стук посуды и дверцы холодильника заставляли мой желудок предательски урчать. Страх страхом, а тело не собиралось голодать. Но меня останавливал настрой Бет. Однажды я, было, просто отвлеклась, и она повалила меня на землю. Что теперь ожидать от Бет после этой странной полудраки с Пратом? Она нанесла ему неплохие удары, но сказать, что победила Прата, я не могла — все решило вмешательство Теренса. Зато я кое-что вынесла из увиденного — волки очень слабы в сравнении с вампирами. Прат мог в любое мгновение сделать так, чтобы Бет с него слетела, но он щадил ее, не желая причинить вреда. Значит, чтобы победить его нужно как минимум четыре таких волка как Бет.

Но больше всего меня удивила реакция остальных — они не стали ничего делать! Я понимала, как Прат уже достал всех, но разве честно для подобного использовать Бет?!

Ответом мне стал Ричард. Он уже довольно давно стоял возле меня, но я не замечала этого, пока моего нюха не коснулся уже знакомый запах вампирской кожи. Я даже не испугалась от неожиданности, увидев его рядом.

— О чем думаешь? Бет тебя поджидает на завтрак.

Черные длинные пряди подались вперед, когда он заговорил — немного длинноваты, как на мой вкус, но видимо Мизери не протестовала, и Ричард сохранял свой облик на протяжении многих десятилетий. Серповидные шрамы под глазом бледнели, на его меловом лице, не совсем таком белом, как лицо Калеба. Он был похож на Терцо, и оставался несколько смуглым, по сравнению с остальными вампирами.

— Почему их никто не разнял?

— А зачем? Бет нужно было спустить пар, а все мы отчаянно жаждали того момента, когда кто-нибудь из твоих друзей набьет ему его распрекрасное личико. Нам это запрещено — такие вот драки в гневе, потому что они иногда приводят к необратимым последствиям, а Семья следит за тем, чтобы члены их множились, а не исчезали! А вот волки не могут причинить нам особых повреждений, и к тому же Бет еще очень молода — ей позволительно злиться. Поверь, многие в семье Бесстрастных и Человечных хотели бы это увидеть — Прат успел насолить за свое бессмертие многим.

— Знаешь, это звучит ужасно, — наконец выдавила из себя я. — Мне бы не хотелось увидеть подобное еще раз.

— А вот это боюсь невыполнимо — Бет почувствовала, что такие трюки пройдут ей безнаказанно, как и Теренс понял это — теперь они вряд ли будут терпеть Прата.

Ну, вот об этом я горевать не буду — Прату явно не хватало подобной встряски, он все время хотел заставить Калеба напасть на него, но тот стоически все переносил! Возможно, когда скука у Прата пройдет — он займется каким-нибудь делом. Лишь бы все с волками закончилось — и я подозреваю, Прат снова умчится в поисках новых приключений, а пока что ему хватало и этих.

— Так значит Бет и Теренс что-то типа наказания?

— Очень смешного и поучительного наказания!

Ричард неожиданно дернул голову в сторону верха, словно его кто-то позвал, но мне это не было слышно.

— Малыши сегодня на нас — и не бойся Бет, она почти уже спокойная, я это чувствую!

Ричард вроде бы не спешил, но моргнув я его уже не заметила. Как же я не любила эту его способность — затуманивать мои мозги на некоторое мгновение. Ты стоишь на месте, вроде бы ничего не произошло, но неожиданно понимаешь, что прошла минута или больше. Раньше я не задумывалась над этим его талантом, но он мог бы пригодится. И, конечно же, кроме этого у него был талант укрощать отца. Возможно, этот талант Ричарда я любила больше, чем тот другой! Честно говоря, с появлением здесь Ричарда и Мизери он стал вести себя более миролюбиво, но время от времени все же срывался — просто не мог иначе.

Я все-таки пошла на кухню и за едой мы с Бет почти не разговаривали. Спустя час, когда я точно знала, что они должны были оказаться на месте, я решила воплотить в жизнь свой план по слежению за ходом событий.

Поднявшись к себе, я прозондировала на всякий случай состояние Бет — но она мирно устроилась в гостиной вместе с Мизери, Ричардом, малышами и Евой. Я была отступником, не проводя время с ними, но я хотела быть в курсе, и знала, что они мне еще спасибо скажут, когда узнают обо всем из первых рук.

Оказавшись в комнате, я сначала не знала куда себя деть. Окно показалось мне лучшим вариантом, чем кровать. Но попытавшись попасть в мысли Калеба, я натолкнулась почти, что на стену. Я так привыкла подавлять его сознание, что теперь это оказалось сложным действием. Я напряженно думала, вглядываясь во двор за окном и стараясь сконцентрироваться на нем и его мыслях. Но его сознание пока что ускользало от меня, хотя я легко могла войти в разум Самюель, Терцо или Грема. Я пыталась даже создать его образ, используя воспоминания, как учил меня Прат, но тщетно. Я ничего не ощущала кроме своих мыслей и болезненного волнения.

Оставался еще один вариант. В тумбочке у меня сохранились старые лекарства — среди них снотворное. Проглотив две таблетки, я устроилась на кровати, пытаясь настроиться на мысли кого-то с кем мне будет проще. Ближе всех оказался Прат. Это было не совсем тем, о чем я мечтала, но ухватившись за него, я уже не стала отступать.

Я недолго смотрела в окно и думала, держа с ним связь, веки тяжелели и сил бороться со сном, не было. Но это ведь как раз то, чего я добивалась? Я лежала с открытыми глазами так долго, как позволял мой воспаленный лихорадочный ум, но засыпая, я все еще сжимала в руках серебряный, тяжелый браслет — подарок Калеба некогда на мое шестнадцатилетие. Поглаживая его, как надежную защиту, я прислушивалась на всякий случай к звукам за окном — волки не столь элегантно и тихо передвигаются как вампиры. Я знала, что оборотни не очень-то любят серебро и пока он на мне, я могу быть уверена в том, что хотя бы рука останется целой. Мрачно усмехнувшись такой шутке, я позволила себе заснуть.

Сон навалился внезапно. Я только начинала чувствовать то же, что и Прат, и тут же неожиданно стала им. Неприятное чувство. Ну почему я не передумала и не попала в сознание кого-то другого?!

Глава 22 а. Ненависть, как оружие

… ждать и страдать. Терпи.

Час. Он сидит и ждет.

Два. Сигарета. Боль.

Дымом голод унять.

Горечью горло набить.

Термос. И кофе жжет.

Горечь. А кровь солона.

И сладковата она…

Вкус смерти чужой.

Его ни с чем не сравнишь…

… жадный, голодный блеск…

minamurrey

Волчата. Милые волчата. Я знал, что им нельзя доверять, но чтобы так! Стоило нам войти на порог, как милая красивая девушка встретила нас. Не произвольно я почувствовал тягу к ней. Знали же гады, что перед полной луной девушки становятся так прекрасны, и вот мое мертвое сердце напомнило о том, что я все еще немертв, и у меня давно не было женщины. А эта волчица смотрела такими томными глазами, ну прям как Бет, и я как дурак следил за ней по всему помещению.

Мой взгляд и разум на миг затуманились, и прояснив мысли, я вдруг совершенно другими глазами взглянул на молодую волчицу. Ее прелесть словно потускнела. Я сразу же понял в чем дело, но не стал ее блокировать. Рейн! Кто еще мог заставить меня обратить свои мысли в другое русло.

Поджав губы, я почти порадовался вмешательству Рейн, появившемуся столь вовремя.

Калеб подтолкнул меня вперед, как какого-то мальчишку, когда я застыл на месте, обдумывая случившееся.

— Проходите, — девушка пригласительным жестом указала на дверь в самом конце бара, и я пошел первым, подальше от ее очарования, а то еще чего доброго снова начну наслаждаться ее видом. Обернувшись, я заметил, как глаза девушки-волка блеснули, увидев Теренса, это же заметил и Калеб. Он плечом отгородил друга, так же как и меня, подталкивая его вперед.

Я усмехнулся. Это выглядело глупо, вечно Калеб со своими рыцарскими замашками. А может это зависть? Черт, откуда такие мысли у меня?!

«Рейн, если будешь внушать мучение моей совести, я тебя заблокирую. И сеанс будет окончен!»

Ответа не было. Но я догадывался, что она поняла. Как иначе объяснить, что Калеб продолжил мне не нравиться.

Попав в темное помещение, используемое под склад, я тут же обратил внимание на пятерых оборотней, сидящих за овальным столом, словно ждали начала партии в покер. У меня даже руки зачесались сдать им карты.

— Ваши ставки господа! — все-таки не выдержал.

Раздался тяжелый вздох Самюель, а из оборотней улыбнулся только один — холеный молодой человек, самый младший из них, который предположительно должен был быть охранником. Очень умно. Невозможно было не оценить, как они все здесь обустроили.

Картонные коробки, отодвинутые к стенам, должны были заглушать звук, стол делал между нами приличное расстояние. Даже самый высокий из нас Грем не смог бы достать через него руками кого-либо. И все же они не столь тупы. Конечно же, я и раньше встречал волков, но все они действовали, инстинктивно забывая о здравом смысле. Этих контролировал кто-то умный.

Я оценивающе пробежался по всем ним глазами. Охранников сразу же можно было отмести — всего лишь пара глупых щенят, как Бет и Теренс. Но вот троица представляла собой интересное зрелище. Один довольно таки не молодой волк, со следами недавней попойки не смотрел на нас, а просто разглядывал сукно стола. Так-так, значит это Аерас, я даже почувствовал волну протеста, когда мы перешагнули порог. С двух сторон от него расположилась, предположительно Главная пара. Ну, самец мог бы выглядеть и поумней, хотя внешность его была впечатляющей — злобный и красивый. Таких берут играть русских мафиози в фильмы с маленьким бюджетом.

А вот его половинка меня неописуемо взволновала.

Волчица поднялась из-за стола — и если Рейн смогла подавить мое желание к той юной девушке, то к этой не удалось. Роскошная, изысканная, чувственная и такая по-животному теплая и красивая. Жгучее желание заставило сделать меня шаг вперед, чуть ли не с высунутым языком. Но что-то удержало на месте. Я тут же подумал на Рейн и ее проделки, но на руке будто бы образовались тиски. Опустив голову, я увидел, что это Калеб сдерживает меня. Его глаза угрожающе блеснули, и невольно все желание отступило перед лицом азарта. Но нельзя было позволять чувствам преобладать над ситуацией и разумом. Может и хорошо, что Калеб не дремал. Хотя его вмешательство меня позлило. Но я подумаю об этом потом.

Женщина медленно двинулась к нам, не осмеливаясь слишком уж сокращать расстояние.

— Не сочтите за неуважение, но можем ли мы обыскать вас на предмет серебра?

— В этом нет необходимости, — Грем не стал выдвигаться с заднего плана, но его прекрасно было видно. Таким образом, он показал всем, что является главным среди нас. Это было не так, но волки понимали только такое отношение — в семье обязательно должны быть вожаки. Грем сыграл эту роль для них.

Еще один член семьи Гроверов. И почему он меня так раздражает? Ах да, Ева предпочла его мне — единственная девушка на моем веку, которая бросила меня. Однако же задевает за живое. Но, не смотря на свое неприятие, я должен был согласиться с тем, что он прекрасно осведомлен о волках. Милашка Грем. Ха!

— Мы прекрасно осведомлены о вашей… хм… проблеме, — слова Гровера прозвучали двояко. Лица оборотней не изменились, но я заметил животный отблеск на лице Волчицы. О, она прекрасно поняла намек. Гровер, я начинаю тебя уважать!

— И мы можем верить вам на слово?

— Как и мы вам! Какая задушевная компания, — отозвался столь же сладко я, подмигивая ей, — так что, может, начнем, милашка?!

— Не смей называть ее милашкой, — тихий угрожающий шепот донесся от высокого мужчины, вставшего следом за своей парой. Хм, а я его недооценил.

— Хватит, — голос Грема раздался резко, но это не заставило меня перестать мерится взглядами с волчьим нахалом. Значит это и был Изегрим? Можно было сразу же догадаться по его поведению. Что ж, Рейн преуменьшала его наглость. В этом он мог посоревноваться со мной, даже не смотря на то, что меня никто никаким вожаком не считал. Я даже почти ощутил гордость за себя. Впрочем, она у меня никогда не исчезала.

— Простите нашему другу Прату, он не понимает, с кем говорит.

Я фыркнул и сел на стул, не дожидаясь приглашения. Ноги мои моментально оказались на столе. Ха! Глупцы, я прекрасно понял, что эта невиданная красотка — ни кто иной, как сама Волчица, глава этой своры. Но ей стоило носить платьице поскромней, чтобы не соблазнять меня своими прелестями.

— Думаю, он прекрасно это осознает, — женщина оценила мою наглость. Она ей даже понравилась. Ответный страстный огонь зажегся в ее глазах, хотя возможно она этого не понимала. Эх, как бы я хотел воспользоваться этим огнем — не пропадать же огню даром. — Ну что ж, располагайтесь. У нас очень интенсивное начало.

Калеб склонился к моему уху, и я с неприязнью почувствовал слабость и дрожь в коленях, словно увидел своего возлюбленного.

«Рейн, черт тебя дери, ты уверена, что хочешь, чтобы я чувствовал к Калебу подобное?!».

Дрожь тут же отступила, хотя это было интересно. Калеб был привлекателен, но уже давно минуло то время, когда я играл в подобные игры. К тому же я сомневаюсь, что сам Калеб согласится на что-либо такое.

— Ты можешь заткнутся? — тихий шепот Калеба предполагался только для моих ушей, но Терцо посмотрел на меня так, будто бы полностью соглашался с ним. Любимый братик снова занял свою позицию — ах, этот Прат, как он меня достал. Может, хватит уже? Надоело за эти сто лет. Бессмертие в моем случае имело свои минусы в виде брата, а также сварливого сына. Теперь еще и Рейн со своим любимым Калебом добавились. И все им неймется! Все, надоело, только эта история с перевертышами закончится, нужно уматывать из этого кобла добросовестных наседок. Тьфу ты — ну ты, какие мы святоши.

Старый волчище следил за нами глазами. Нет, скорее он следил за Калебом. Они всего лишь на миг переглянулись, но сделали вид, что не знают друг друга. Волк не просто умен, но и хитер. И я в отличие от всех членов нашей семейки не верил ему ни на грамм. Он явно играл в какие-то игры. Ну не могу я поверить, что вот взял и так просто помогал нам. Какой ему с этого взыск. Конечно, сейчас Рейн добавит в мои мысли доброты, и заставит подумать, что не все такие, как я, но это меня не переубедит. Люди, волки и вампиры — не так добры как нам бы хотелось. Запомни это!

— Мы рады увидеть среди вас своего — можем, ли мы надеется, что вы готовы вернуть нам отпрыска? — стоило всем рассесться и расслабится за столом, как Волчица приступила к разговору. Не стала тянуть резину, как это часто делают более умные вожаки. Ну что с нее возьмешь — она ведь женщина. И я тут же почувствовал, что сам себя осуждаю за такие мысли. Снова происки Рейн. И не надейся, я все равно останусь при своем.

И все же я бы ее… хм… поцеловал? И откуда только у меня такая корректность. Ах да, в моей голове поселилась набожная Рейн. Мне уже начало надоедать чувствовать в своем разуме присутствие чужой совести. Было странно снова жить с нею, после многих десятилетий отсутствия таковой.

— Конечно же, нет, — мягко, но твердо возразила Самюель. Милое ангельское личико скрывало настоящий жесткий характер. Какими разными были эти две женщины — одна жгучая и страстная, другая хрупка и сдержанная. И обоих бы я… эх… чертова совесть Рейн!!!

— Жаль, мы готовы отстать от вашей семьи, если получим назад тех, кого сотворили, — женщина смерила нас разочарованным и в то же время злым взглядом. Но больше всего досталось Теренсу — на нем этот взгляд остановился.

— Вы же понимаете, что после того, как Легальная Свора отдала их под нашу опеку — вы на них потеряли права? По сути дела они теперь часть Легальной Своры, мы просто, можно сказать, исполняем для них некую услугу по воспитанию новых волков. — Терцо, столь же хладнокровно, как и жена, не стушевался под этим взглядом. И снова непонятливое чувство любви и благодарности напомнило о пребывании во мне Рейн. Это было плохо. Не то чтобы я не любил брата, но такое уже слишком. Я не хотел быть похожим на него. И не хотел чувствовать такую сильную любовь и привязанность.

«Да, да, Рейн, я уже понял, как ты благодарна родителям, что они защищают твоих друзей, но хватит распространять на меня свои чувства! Еще чуть-чуть и пущу скупую вампирскую слезу!».

Вздрогнув от этих впечатлений, я перестал разговаривать сам с собой (кто бы мог подумать — вампир-псих), и прислушался к ответу Волчицы.

— Мы знаем законы Легальной Своры — потому и надеялись развязать эту проблему мирно. Эти двое, что оказались под вашим крылом — очень интересны для нас. Они прошли инициацию без нашей помощи. Кажется, их провела через трансформацию ваша дочь? — последние слова показались невинными, но теперь пришла моя очередь сцепить пальцы на руке Калеба. В ответ на это движение Изегрим медленно и уверено улыбнулся нам двоим. Ах, если бы ты была здесь Рейн — внушила бы ему пару гадостей, как он только что Калебу. Как насчет того, чтобы он представил, как его сажают на кол?! Можешь покопаться в моей памяти — там столько памятных картинок!

Я подался неожиданно для себя вперед, когда в моей голове словно раздался щелчок, и мы одновременно с Изегримом скривились, так и не издав ни звука. Я был не готов к этой боли и тем ощущениям, что передала через меня Изегриму Рейн. Уже и забыл как это больно.

Ситуация прошла незамеченной остальными. Только Калеб, по-видимому, догадываясь, хмуро посмотрел на Изегрима. И о чудо — подарил ему такую мрачную и многообещающую улыбку, что по моему телу прошла довольная дрожь. Жаль. Калеб вряд ли поделится со мной, а тем более позволит участвовать. Ну что ж — один вопрос решен. Даже если сегодня все пройдет мирно, в один прекрасный день, Изегрим случайно исчезнет. Совершенно случайно. Возможно, его собьет машина, и переедет (несколько раз), а также, может, упадет бетонный блок на голову, всякое ведь бывает. Жизнь она ведь такая. Еще с утра я был простым самодовольным вампиром, а теперь почти что ему сочувствую.

«Рейн? Что с тобой, ты уже реши, хочешь ты его уничтожить или нет, а то мне не нравится ему сочувствовать!».

Ответа по-прежнему не было. Странно. Я ощущал ее, а также ее действия, но почему она не отвечала? Возможно, она спит. Это бы многое объяснило.

— Да, наша дочь, безусловно, очень талантлива, — хмуро отрезал Терцо. Его глаза налились темнотой сплошь до белков. Вот это да! Лет пятьдесят не видел его таким злым. И как вдруг захотелось драки! Но нельзя, официальная встреча не позволяет подобного — нарушить значит подписать нам всем, чуть ли не смертный приговор. И все же, как хочется сделать что-нибудь эдакое — подленькое!

Изегрим и Калеб периодически смотрели друг на друга — но сделать что-либо подобное сюрпризам Рейн ему более не удавалось. Хотелось бы знать, какую картинку Изегриму показал Калеб. С каждым подобным жестом Изегрим все глубже копал себе могилу. И я был готов эту яму выкопать. Какой же я добряга!

— И насколько мы знаем, у вас какие-то планы относительно Рейн и ее таланта, — Самюель грозно посмотрела на Волчицу а-ля «только посмей тронуть мою дочь, и я сделаю из тебя волчью котлету». Той почти хватило совести смутится. Ну, это конечно же, громко сказано, зато спеси поубавилось.

— Что ж вы очень осведомлены о наших планах. Но это просто были некие смелые мечты моего мужа. Не сочтите за неуважение — это все луна.

Ох, Изегрим, молись, чтобы ты попался мне, а то лицо Калеба предвещает тебе мучительную смерть. Я бы очень быстро перевел тебя на тот свет — каких-то несколько часов мучений, пока ты будешь сползать по колу вниз. Я как можно более гадко усмехнулся этим оборотням. Но ответом было равнодушие — хотя два молодых волчонка смотрели на меня и явно мечтали вгрызться в мою шею. Дилетанты! Как быстро я мог с вами расправится — один поворот шеи и все — никаких долгих мучений. Я могу быть милосердным. Редкое мое качество. Какой же я все-таки красавчик! Тащусь от себя. И не смей портить мне этот момент своей совестью!

— У вашего мужа непринятые интересы к нашей дочери! — вторил ей голос Терцо.

— Возможно. Но я бы хотела вернуться к вопросу о наших волчатах находящихся в вашей семье.

Волчица шикарно улыбнулась и я растаял. Как бы хотелось почувствовать мягкость ее кожи, и запах волос. Чем она будет пахнуть? Ванилью? Сливой? Или кровью? Было нереально приятно думать об этом в переполненной комнате. Как аморально! И как запретно. Оборотни и вампиры под запретом, но как хотелось насладиться запретным плодом. Я послал ей зачарованный взгляд, на который она, к моему огорчению, не ответила. Волчица сконцентрировалась на Самюель, неосознанно отвечая на ее вызов. Ноздри ее гневно трепетали, и вся она поддалась вперед, налегая руками на колени. Но тяжелая рука старого волка заставила ее осесть назад. Но дрожь обращения было все сложнее скрывать, хотя Волчица старалась держать себя в руках. Возможно, потому она не прореагировала должным образом на такое нахальство со стороны Аераса. Он выставил ее почти ребенком перед нами.

— Нет никакого вопроса, — неожиданно возле меня раздался хриплый голос, и я вспомнил о присутствии рядом Теренса.

Так вот почему Волчице стало так трудно совладать с собой — она пыталась ментально влиять на Теренса. Но он хорош — сопротивлялся, как мог. Его лицо уже немного изменилось, глаза воспалились, пожелтели, но до волка было еще далеко. Я догадывался, что он силен, почувствовал, когда Теренс ударил меня. Но чтобы сопротивляться Зову крови, нужно было обладать закаленным характером и силой. По крайне мере в выборе Теренса волки не ошиблись. А вот Бет была слаба. Как и любая девушка ее возраста. Сама еще почти ребенок, как она могла сопротивляться инстинктам?

— Прекрати сейчас же, — голос Аераса прозвучал неожиданно резко в этой комнате-складе. И снова он проявлял к ней неуважение. Волчица дернулась и хотела что-то сказать, но его взгляд остановил ее. И как только она могла управлять стаей — если безропотно подчинялась воле этого старика?! Я был уже не в таком восторге от нее. Действительно, меня больше привлекала ее власть, чем внешность. Но теперь увидев как ее отчитывают, словно какого-то молокососа немного расстроился. Хотя может это всего лишь представление, которое должно заставить нас поверить в ее слабохарактерность. Ну, тогда мы будем ее недооценивать, а это хуже всего — недооценивать противника.

— Нам не нравится то, что вы делаете, это проявление неуважения, — Грем угрожающе встал. Вся его фигура вызывающе зависла над столом, подавляя волков. Молодые охранки будто бы ощетинились, почувствовав исходящую от него угрозу.

— Не горячитесь, — одернул его Аерас, хотя, по моему мнению, это было ошибкой, теперь Грем был очень зол. Редкое зрелище — святоша разбушевался. — Мы не хотим проблем с официальной встречей. Это невольное проявление силы, так же как и у вашей талантливой дочери.

— Мы поверим. Пока что. Но нам не нравится, как вы относитесь к этой встрече, — с каменным лицом Грем вернулся в прежнее положение. Почти добродушное, если бы не черные глаза.

Это напоминало бандитские разборки в Бруклине. И я так наслаждался всем этим, сколько адреналина было в волках, что мои ноздри трепетали, улавливая их сладость. По своему опыту я знал, что кровь волков не сравнить с человеческой. Было в ней что-то такое, от чего трудно было отказаться. Но больше всего хотелось поцеловать эту Волчицу!

— Значит, вы не собираетесь их возвращать?! — Изегрим взял слово вместо своей пары. Черные огненные глаза хитро поблескивали, переливаясь желтым, и снова возвращаясь к черноте.

— Дело не в том, собираемся или нет, а в том, что они не захотят пойти к вам. Вы же видите, сопротивление Теренса, его не прельщает карьера в вашей своре.

— А ваша дочь? Она подумала над моим предложением? У нее было достаточно времени.

Тишина. Неужели ему хватило ума сказать такое вслух? Лица всех одеревенели. Я был готов поверить, что Волчица залепит ему по лицу.

— Ваш муж не думает, о чем говорит, — Калеб вежливо обратился к Волчице, нарочно игнорируя Изегрима. — У него проблемы с психическим здоровьем? Вы понимаете, что за такие слова, мы можем посчитать себя оскорбленными и эта встреча из официальной медленно перерастет в кровавую?

Голос Калеба мог бы показаться приятным, если бы не звучавший в нем металл и странные обволакивающие нотки, возможно, только я один из присутствующих понимал, как он зол.

Снова образовалась пустота. Впервые с того времени как я приехал в Англию, я восхитился Калебом. Даже не догадывался о том, что в нем столько кровавого инстинкта. Какой убийственный талант пропадал!

— Не преувеличивайте, — Изегрим лениво усмехнулся, — вот если бы я сказал, что мы не против также заполучить и ее детей, вы могли бы оскорбится. Но я ведь такого не говорю!

Все наши вмиг поднялись, подскочили, задвигались, и я поспешно заблокировал свое сознание, Рейн не должна этого видеть или слышать…

Возвращаться назад было тяжело. А после возвращения в тело, я сразу же проснулась. Что же случилось в конце? Я беспокойно села на кровати, понимая, что Прат выключил меня и теперь придется мучиться от неведения. И я могла рассчитывать только на спокойного Грема и мудрого Аераса.

Сбиваясь с ног я кинулась вниз. Ричард тут же вскочил на ноги, словно ожидал плохих новостей.

— Что случилось?

— Я пока не знаю, Прат отключил меня, и я не смогла досмотреть до конца.

Я пересказала им все что было, и мы расселись в гостиной, ожидая возвращения семьи и чего-то более ужасного.

— Попробуй снова попасть в чьи-то мысли. Нужно узнать возвращаются ли они домой. Если нет, нам троим, придется ехать им на подмогу.

Услышав это от Ричарда, я вся похолодела внутри. Но послушно попыталась проникнуть в сознание хоть кого-нибудь. И снова мне попался Прат. Они спорили. Все пошло не так как нужно, даже не смотря на то, что Волчица замяла конфликт и пообещала полное спокойствие нам, а особенно мне. Но Калеб был за то, чтобы уничтожить свору.

Когда они вернулись домой, оказалось остальные согласны с Калебом. У некоторых мысли были еще более мстительными и кровожадными. Что говорить о Прате и его желании посадить Изегрима на кол.

Я была растеряна, и очень опустошена, но мне не нравились эти планы. Зачем что-то делать, если Волчица пообещала нам спокойствие. Теперь ведь конфликт исчерпан?! Разве нет?!

— Рейн. Ты не совсем понимаешь сложность ситуации. — Грем отошел от окна и обернулся к нам лицом. Я еще не видела его таким сосредоточенным и готовым к борьбе.

— Бет и Теренс, скоро начнут переход на следующий уровень, когда луна будет им не нужна, и их будут призывать. Хочешь, чтобы они стали участниками действующей стаи? Если они посмеют не прийти, к ним проявят такую мысленную муку, что они уже больше не ослушаются. Эти оборотни очень сильны ментально. Особенно волчица и ее напарник. И к тому же, оборотни и вампиры, редко остаются в мирном сожитии. Или мы или они все равно объявим войну. То, что сказала Волчица, было просто действием в сложной ситуации. Мы не поверили им ни на грамм.

— А разве Бет и Теренс вам враги?

— Пока что нет. Но когда начнется превращение, год, а может и больше, они не смогут думать как-то иначе, чем велит голос Зова. Поверь, мы сделаем все, чтобы оградить их и спасти.

— Остается еще одна причина, — вперед насмешливо вышел Прат. Все повернули головы к нему и злобно посмотрели.

— Думаю, не стоит о ней сейчас говорить. — Калеб встал с дивана, и будто закрывая меня от Прата, приблизился к нему.

— Вы собираетесь все скрывать от девочки, когда она ваше главное оружие против волков. И лучший помощник. Это неспортивно.

— Прат, ты переходишь границы моего терпения, — прошипел Калеб, приближаясь к Прату. Но между ними встал Терцо.

— Не место для выяснения такого рода отношений. Сегодня был тяжелый день. Оставьте это.

— Это уж точно, — вставила я, и отец виновато обернулся ко мне. Калеб не стал смотреть на меня. Продолжая испепелять взглядом Прата, но пальцы, сжавшиеся в кулак, показывали, насколько он взволнован. За кого Калеб переживал? За меня?

— В чем дело? Мне объяснит кто-то, что на самом деле происходит?

— Ты очень удивила нашего волка своими способностями, — отозвался Прат, и с его губ не сходила улыбка. Посмотрев на всех, я видела осуждение в глазах, за то, что он рассказал мне, — А как ты слышала, они владеют некоторыми дарами — как например, общаться, или залазить в головы другим волкам. Но только волкам. А ты можешь общаться с кем хочешь, при этом все еще оставаясь человеком. Кем же ты станешь, будучи волком… или же вампиром? Их очень это интересует. Но это ты уже знаешь. Но теперь их интересуешь не только ты. А и твои чудесные детки.

— Сони и Рики? Причем здесь они? — я насторожилась и испугалась. То, что волкам я интересна, я узнала скорее всех их, но никому еще тогда не рассказывала. Но что дети, оказывается, тоже интересовали стаю, очень меня напугало.

— А как же, — отвечал за всех Прат, — они твоя плоть и кровь и должны унаследовать твой дар. Может не такой уж сильный, как твой и все же. Стая считает, что из них вырастут прекрасные волчата.

Тишина вокруг меня, подтверждала слова Прата. Почему же все они молчали. Да по той же причине что и ты — не хотели тебя напугать. Ситуация складывалась не веселая. Но пока Калеб не встретился с Изегримом полной уверенности в том, что нам придется защищаться, не было. А что же теперь?

Это было очень умно сказать, что между нами мир, и сделать нас, таким образом, беззащитными — потому что мы не будем готовиться. Но однажды вполне может случиться, что волки придут за мной, моими детьми и друзьям. И что при всем этом я ощущала? Облегчение. Ужасное, тошнотворное облегчение, потому что, даже если волки нарушат обещание, моя семья теперь будет защищать не только меня. Теперь я не главная причина, и чувство вины, что я виновата в этой ситуации отступит!

Ничего не говоря, я просто поднялась и увела прочь из комнаты Калеба. Мы не стали уходить далеко, спрятавшись в прачечной.

Передо мной вновь был не просто Калеб, а и вампир, но я была слишком счастлива, чтобы напугаться. И в то же время, зла, как собака. Впереди меня ждало веселое время, и когда мы снова сможем побыть рядом, никто из нас не знал. И все же облегчение хорошая вещь. Я могла теперь просто надеяться, что волки не посмеют нарушить уговор.

Я лишь спустя время заметила, что плачу в объятиях Калеба, и его губы мягко касаются моих волос. Такой слабости я от себя не ожидала, ведь обещала себе, что смогу выдержать без него день. Оказалось, я действительно слишком много построила в своей жизни только относительно него.

Надежда на спокойное будущее заставило меня вытереть слезы, и обратить свое лицо к нему. Все будет теперь хорошо. Не может не быть.

Глава 23. Секреты крови

Мёртвая звезда

Тебе должно быть стыдно за то,

Что ты считаешь себя исключением.

Это наша общая вина.

Ты с грохотом падаешь вниз, на землю,

Истощаешься и сгораешь,

Тускнеешь, как мертвая звезда.

Зло приближается к тебе,

Оно приближается к тебе.

Раньше ты была для меня всем,

А теперь ты устала бороться,

Устала бороться с собой.

Dead Star (Muse) (перевод Катя Чикиндина)

Минул январь, и от волков не было ни слуху, ни духу. Я ликовала, моя семья оставалась настороженной. Постепенно моя жизнь снова стала походить на простую среднестатистическую жизнь подростка — школа, уроки, дополнительные занятия для университета, и желанная подготовка к вступительным экзаменам. Если бы не очередное странное хобби, которое подкинул мне Калеб с помощью Грема.

Был в нашем городке один клуб — клуб охотников и рыбаков. Грем состоял в нем еще с самого приезда сюда, потом затащил отца, потому что это казалось нормально. Но после случая с Дрю мою семью не любили несколько членов клуба. Особенно мистер Хиттон. Он был партнером отца Дрю по охоте, старым другом и каким-то дальним родственником. Возможно, ему приходила мысль, что я не виновата, в том что Дрю так нечаянно и отчаянно влюбился в меня и что все это привело к страшным последствиям, но я точно знала — он меня обвинял во всем этом. Ну да, ведь семья Дрю должна была уехать, он остался без верного соратника и кто виноват — та, что едва смогла выжить.

И каким было мое удивление, когда однажды Грем сообщил мне, что нам необходимо с ним встретится. Непонятно для чего, и незнамо зачем.

На заре в субботу, заспанную, злую и голодную, Грем и Калеб повезли меня за город, к границе с соседним городком, где простирались поля, окантованные лесом. Я могла бы попытаться настроиться на позитив, просто смотря на заснеженное чудо утра, но у меня не получалось. Все это навевало мысли о сегодняшней ночи — последней в этом полнолунии, когда я выгуливала своих друзей-оборотней.

Было еще почти темно, но на поле ходило множество людей, и как бы поджидая нас, возле дороги стоял мистер Хиттон — весь в белом, словно один огромный заяц. Ему только не хватало ушей, но моя фантазия услужливо их дорисовала. Это немного рассеяло мою мрачность, но не настолько, чтобы мистер Хиттон был со мной дружелюбен. В отличие от Гроверов — с ними он был сама любезность. Стоило нам выйти из машины, минут на пять все забыли о моем существовании, о чем-то переговариваясь. Но вот, один из старых церковных прихожан принес мне кофе из термоса. Я приняла кружку со вздохом наслаждения, но удивилась, почему это Калеб со странной улыбкой посмотрел на меня.

Глотнув, я тут же все поняла — бренди. Очень щедро добавленный в кофе. Мне хватило нескольких глотков, чтобы расслабиться и ощутить тепло, но допить я уже не смогла.

Мистер Хиттон кинув на меня не дружелюбный взгляд, ненадолго отошел в сторону. Грем и Калеб повернулись ко мне.

— Ну что ты готова?

— К чему? — я нахмурилась. Погода была хорошей, почти никакого мороза, а может просто я его уже не ощущала, но стоять здесь и наблюдать за этими кровожадными людьми мне не хотелось — я еще успею наглядеться за ночь на охоту. Теренсу быстрее, чем Бет, наскучило охотиться на зайцев. Мне же в отличие от них вообще не нравилось наблюдать за этим процессом охоты. Но это было мое хобби на сезон полной луны — волчье время, как его назвал Терцо.

— К тому чтобы стать охотником, — усмехнулся Калеб.

— Не понимаю. Это какая-то шутка? — подбоченившись, я смотрела на Гроверов, и мое возмущение возрастало. Привезли меня на сборище мужиков одетых как зайцы, так еще тут и викторину мне устроили!

— Мы думаем, волки не оставят все так, и нам бы хотелось чтобы ты могла защищаться от них не только ментально. Представь, что их будет слишком много — нужно уметь управлять ситуацией и по-другому, — заметил Калеб.

— Если твой противник превосходит тебя силой и скоростью, то пистолет — наилучшее решение, — Грем протянул мне пистолет.

Я смотрела на холодный тяжелый пистолет, от непривычной тяжести мне приходилось перекидывать его из руки в руку.

— И что мне делать с ним? Кидаться в волков? Я еще в жизни не стреляла.

Калеб попытался скрыть улыбку, Грем нахмурился, а возле нас снова появился Хиттон, и его гнусавая улыбочка меня уже достала. Лучше уж было сгнить вместе с Дрю, чем терпеть это теперь. Может показать ему что-то гадкое из его воспоминаний, чтобы он отстал? Нет, нельзя, это будет по-свински, и нельзя просто так себе взять, и сделать подлость. Пусть даже этот старикашка тот еще козел.

— Мне и так уже надоела ваша охота, так еще и нужно будет убивать!

Я думала, что старик не услышит мои слова. Так нет, он не просто услышал, он их еще и прокомментировал:

— Охота, знаешь ли, детка, не всегда в том, чтобы убить дичь, а в том, чтобы выследить и оставить живой, при этом насладиться мыслью о беспомощности животного.

Я смотрела на этого старого не то циника, не то философа и чуть не рассмеялась ему в лицо.

— Понятно, — я едва сдерживалась, чтобы быть вежливой. Скрывать нечего — мы друг другу не нравились.

— Мы оставим тебя на часок другой с мистером Хиттоном, а потом Калеб вернется за тобой, — Грем похлопал меня по плечу. Я поджала губы, надув щеки, чтобы сдержать колкий ответ. Калеб не отвел глаза, когда я просительно посмотрела на него. Только младший Гровер знал, в каких неладах мы с мистером Хиттоном. Блеклые глаза Хиттона тут же уловили этот жест — ух, старый проныра. Его губы исказились в цинической улыбке.

— Не бойся девочка, я не кусаюсь.

Направляясь обнять Калеба, я буркнула себе под нос:

— Как знать.

Калеб укоризненно покачал головой, но скрыть довольную усмешку ему не удалось.

— Постарайся быть вежливой, я очень скоро вернусь.

— Это обязательно?

— Что именно? Учится стрелять или учится стрелять у Хиттона?

— И то и другое.

— Однозначно да. Ни у меня, ни у Грема нет особых навыков. Все что я знал на войне, уже давно потерялось в памяти, как ненужный хлам, а Хиттон лучший. И ты тоже должна стрелять так, как любой мастер спорта.

— Ты преувеличиваешь. Волки не нападут — они ведь пообещали.

— Брови Калеба иронично изогнулись, и он заставил меня посмотреть ему в глаза. В общем-то, не стоило. Это тут же одурманило меня.

— Им нельзя верить, — он смотрел на меня, а я чувствовала, как ноги плавятся, сердце ускоряет ритм — не важный способ заставить меня воспринимать его слова серьезно, — Не будь столь наивной, только потому, что Аерас оказался добр к нам. У него тоже есть свои интересы.

Слова о моей наивности несколько отрезвили и задели. Я не была столь наивна, как ему могло показаться, просто мне хотелось верить в лучшее. Это одно из тех качеств, что Калеб любил в людях. Да они все их любили в нас — вера, надежда, любовь. В некоторых случаях вампиры не были способны на эти три качества. Например, Калебу удавалось любить, моим родителям так же кроме любви перепала вера, но ни в ком из них не было надежды. Как странно, и почему я раньше не замечала этого. Они редко надеялись. На себя или на других, но они не надеялись никогда.

Но я же не они. Я человек, и все три заложены во мне, как обязательные функции. Contra spem spero — пока живу — надеюсь. Без любого из этих трех качеств, человек терял себя, переставал быть человеком. Ведь когда все безнадежно, именно вера, надежда и любовь спасает нас. Они спасали меня.

— Скорее я просто очень этого хочу.

— Как и все мы, — тяжело вздохнул Калеб. Но я могла поспорить с его словами. Они никогда ни на что не надеялись — они выжидали, и готовились. Ну, подумаешь, что я буду разрываться от страха за них!

Мельком прикоснувшись губами к моему лбу, Калеб сел в машину следом за отцом.

— Соблюдай осторожность, — тихо кинул мне в окно Калеб, и больше не смотрел на меня.

И он уехал, раскидывая колесами своего джипа, гравий и капли грязи от подтаявшего снега.

Я смотрела им вслед, но уже чувствовала рядом фигуру мистера Хиттона. Вся его поза говорила о том, что ему не нравлюсь я и вся эта затея, поэтому он собирается вдоволь поиздеваться. Я очень надеялась, что это всего лишь мое воображение. Ну что он сможет сделать мне? Да ничего. А шутки и колкости это не то, что может меня задеть. Все-таки Прат сделал меня толстокожей.

Медленно развернувшись в его сторону, я в ожидании застыла.

— Ну, с чего начнем? — вытащив из кармана пистолет, который дал мне Грем, я вновь поразилась тому, какой он тяжелый, если подержать его на весу.

— Не так сразу, спрячь его!

Мистер Хиттон кивком позвал следовать за ним. Пока я шла, меня сопровождали смешки других членов клуба, а также недоумевающие взгляды. К этому мне было не привыкать, я же та чокнутая Рейн Туорб, которой посчастливилось заарканить Калеба Гровера, и которая водилась с еще более чокнутой (но очень красивой!) Бет Фослер. О да, это я, и я сама не вполне понимаю, что здесь делаю. Зачем мне учится стрелять?!

Мы подошли к навесу, который я не сразу приметила. Здесь стояло несколько раскладных стульев и стол, за которым сидело только два человека, доедая свой ранний завтрак. Оставалось несколько бутербродов и огромное количество кофе, по запаху было понятно, что рецепт у него не изменился — микс кофе с бренди. Забрав мою кружку, уже успевшую остыть, мистер Хиттон выплеснул ее остатки содержимого и налил мне очередную порцию горячего напитка, содержащего лишь кофе.

— Рановато тебе еще пить бренди, — пробурчал он. Закуривая сигару, и наблюдая за мной.

Я села на свободный стул, меня тут же укутали в плед и дали огромнейший бутерброд, от которого у меня вполне мог порваться рот или отломится рука. Вскоре наши компаньоны ушли. Я осталась один на один с бутербродом-переростком, и мистером Хиттоном, чей взгляд меня раздражал. Лично ему я ничего плохого не сделала, только, как его в этом убедить?

— Что ты знаешь об оружии?

— Что оно тяжелое, неудобное и может убить.

Что это — испытание? Достали меня, провокаторы!

— Не совсем верно. Не оружие может убить, а человек, который им воспользуется. Но в целом ты права, — и снова эта оценивающая улыбка. Он так и говорил своими глазами — ну вот, ясно, почему этот малый Дрю втюрился в тебя — ты такая же, как он. Иногда я и сама в это верила. Нормальной назвать меня было бы трудно. Впрочем, все это относительно, ведь нет такого стандарта, как «нормальность».

— Начнем с того, что проще будет научить тебя стрелять с двух рук, но я не буду этого делать. Так как кто может уверено стрелять с одной руки, с двух наверняка не промахнется. Хотя бывали и такие кадры.

Просто тренируясь стрелять с одной руки, ты быстрее выработаешь чувство баланса между тобой и оружием, к тому же у тебя появится общая уверенность в устойчивости. Последнее очень ценят, как стрелковое чувство.

— Вы уверены, что все это мне нужно? — я говорила с набитым ртом, вовсе не стесняясь, что он может обо мне подумать. Время от времени его взгляд становился презрительным, но мне-то все равно.

— Конечно. Мне все равно для чего это тебе — просто интерес, или ты действительно хочешь ходить на охоту с отцом и Гремом, но после моего курса, ты будешь лучшей.

— Но разве обязательно начинать сразу же с одной руки?

Я могла только образно представить себе, насколько это будет сложно. Тут же вспомнилась тяжесть пистолета.

— Обязательно. Когда стреляешь с двух рук, это сковывает подвижность, лишает быстроты передвижения и верткости, при этом силуэт увеличивается для противника — и ты превращаешься в легкую мишень. Бах! И все!

Да уж, если действительно что-либо подобное случится из того, о чем думалось моей семье, мне пригодится навык стрельбы только одной рукой. Не хотелось бы стать легкой неподвижной фигурой для оборотня. Они были быстрыми, молниеносными, и с ними точно доли секунды могут решить все. Но ведь я пока придерживаюсь официальной версии того, что волкам можно доверять. И все же, с одной так с одной.

— Начнем с того, что стоять нужно на вытянутых ногах, значит, подождем, когда ты доешь.

Я не стала себя торопить, только в угоду ему, а не то мистер Хиттон еще много о себе возомнит. Может мистер Хиттон и самый лучший стрелок, но его отношение ко мне было свинским. Бутерброд быстро закончился, кофе был выпит, а на этом поле проступил свет нового дня, разукрашивая снег в светло-лиловый цвет. Я почти наслаждалась утром, свежим воздухом и окружающей меня зимней природой, даже не смотря на то, что местами снег подтаял, превращая поле в испещренную темными пятнами поляну.

По полю бродили охотники, более веселясь и разговаривая, чем занимаясь охотой.

Скинув одеяло, я поднялась на ноги, мистер Хиттон не спешил этого делать, все так же попыхивая сигарой. Он смотрел так же, как и я, вдаль на своих друзей.

— Идем вон к тому дереву, там, где висит мишень, и захвати свой пистолет. Кстати, — полуобернувшись ко мне, мистер Хитон поджал губы. — В следующий раз не носи так оружие, иначе можешь прострелить себе ногу.

Я лихорадочно принялась вытаскивать пистолет, но он запутался в ткани кармана куртки, что вызвало неудержимый смех Хиттона. Забрав оружие, Мистер Хиттон насилу перевел дыхание и сказал:

— Я просто хотел тебя припугнуть — здесь нет патронов. Грем отдал мне их еще вчера, когда приезжал договариваться о встрече.

— Это было не смешно, — процедила я сквозь зубы, следя за его покрасневшим от смеха лицом.

Но это был только первый неприятный момент. Он издевался над моим неумением, как старый солдат в армии над новичком. Его шуточки были иногда жесткими, но терпимыми.

— Так, выпрями ноги, и ни в коем случае их не сгибай. Ноги на ширину плеч, — он грубо ударил носком своего ботинка по моей левой ступне, заставляя подвинуть ее чуть шире, но потом, тяжело вздохнув, нагнулся, чтобы развернуть носки в стороны. — Тебе так удобно?

Я попыталась повернуться и чуть не упала, пока не сдвинула носки на несколько сантиметров вовнутрь.

— Вот так лучше, — сказала я, поглядывая на него из-под бровей. Как я поняла, деликатничать он со мной не собрался.

— А теперь бери пистолет и вытягивай руку по направлению к цели.

Я сделала, как он сказал, при этом развернув корпус в пол-оборота. Это он никак не прокомментировал — как я поняла, я поступила правильно, но стоило мне заложить руку за спину, и я услышала неодобрительное пыхтение.

— Что не так? — тут же резко переспросила я. За последние полчаса это пыхтение меня уже достало.

— Ты что фехтовать собралась? — ехидно отозвался он на мои раздраженные слова. — Можешь повесить руку на ремень, заправить пальцы за пояс, и вообще поставить руку в карман, но ни в коем случае не ставь руку назад и тем более не оставляй ее как макаронину вдоль тела. Да тебя просто любое животное засмеет. Оставив руку бесконтрольной, ты потеряешь равновесие!

— Да какая разница! — вспылила я.

— А такая — что она будет раскачивать твою позицию! А теперь, так как твоя рука вытянута вперед, корпус немного отклони назад — так возникнет необходимый баланс. Как себя чувствуешь в этой позиции?

— Странно, — призналась я, — и мне удобней, когда я чуть больше опираюсь на левую ногу. Это нормально?

— Это очень хорошо, — удивился Хиттон. Видимо не ожидал от меня таких быстрых результатов, и что я сама смогу оценивать свое удобство для стрельбы.

Он обошел вокруг меня, поправляя то ногу, то руку, немного подталкивая, проверяя насколько устойчиво я стою. К тому времени мышцы на плече затекли, а кисть ломило от переутомления, от чего рука начала дрожать.

— Ты слишком худая, — покачал головой он.

— Слишком худая для чего?

— Чтобы быть сильной. Ну, хорошо, пока опусти руку, — деловито вернувшись на свое место передо мной, произнес он. — Перед тем, как начнешь пробовать стрелять, ты должна знать, что изменения в положении корпуса ведут за собой изменение траектории пули. Наклонишься немного вперед — пули полетят вниз; слишком откинешься назад — стрельба пойдет наверх. Пули уходят в сторону погрешности отклонения от правильной позиции. Потому и голову держи правильно — слегка откидывая назад, повернутую перпендикулярно к цели. Голова сохраняет баланс всей фигуры. Тебе ясно?

Мне было ясно. Я уже изрядно измучилась, но мне было ясно. Руки и плечи сводило от усталости, чтобы немного снять напряжение я повела ими. Тяжелая зимняя куртка так же доставляла трудности. От усердия мой лоб вспотел под шапкой, от чего все время чесался, и поэтому я еще больше злилась.

— Да, — отозвалась я, и он, забрав пистолет, вставил полную обойму.

Снова несколько минут привыкания к исходной позиции — я морально готовила себя к стрельбе. Выстрелив в первый раз, я немного испугалась — пуля пошла рикошетом и застряла в кроне дерева. Даже не смотря на то, что вокруг была пустошь, звук вышел очень сильным, к этому я не была готова.

Моя реакция снова повеселила мистера Хиттона. Я же потирала кисть от болезненной отдачи, о которой мне, он словом не обмолвился.

— Да, забыл тебе сказать, чтобы ты не расслабляла руку в кисти, — сквозь его смех я едва смогла разобрать, что он сказал.

— И наверняка совершенно случайно.

— Ну, понимаешь, старость.

Так я ему и поверила. Он только и ждал этого момента.

Ко второму разу я уже была готова, но, забывшись, чуть согнула руку в локте, и, конечно же, эта пуля тоже не попала в цель.

В этот день захватывающих результатов достичь не удалось. Я была уставшей и явно подавленной после пребывания возле мистера Хиттона. Его неприязнь не очень-то проявлялась, но и дружелюбным он не был.

Калеб оценил мое раздражение, поэтому глупых вопросов не задавал.

— И сколько мне еще так тренироваться? — поинтересовалась я, передавая ему пистолет.

— Пока не научишься попадать в цель, — отозвался он, пряча улыбку и добавляя уже более серьезным голосом. — Тебе нужно поспать. Сегодня последняя ночь и думаю, что Бет вымотает тебя до основания.

Бет. Я с тяжелым вздохом подумала о подруге. Она действительно выматывала меня, вытягивая все соки, моральные и физические. То она гналась за зайцем, то искала каких-то птиц спрятавшихся в снегу. А самым большим ударом стала поимка грызунов.

Ее раздражали совы, а также она боялась глубокого снега. Я иногда вовсе забывала о Теренсе, концентрируясь полностью на ней. Но Теренс справлялся. Он был сильным, иногда даже сильнее моего влияния на него. Потому у Теренса было преимущество перед Бет — его мысли были в большей сохранности от моего сознания. Да, слабость Бет делала ее так же беззащитной и передо мной, я знала обо всех ее мечтаниях, мыслях, снах которые она помнила и все это я тщательно старалась скрывать от самой же себя, а также скрывать тот факт от Бет, что я знаю о ней многое. И также осведомлена о ее раздражении на меня.

Калебу даже не стоило напоминать мне о сне. Попав к нему домой, я даже не стала есть или проверять дома ли Ева, а тут же завалилась на его кровать. Калеб же рисовал. Именно запах растворителя разбудил меня позже.

Сонно похлопав ресницами в полутемной комнате, я довольно быстро привыкла к темноте, и глаза тут же выхватили знакомый темный силуэт Калеба, застывшего за мольбертом. Он был погружен в транс, из которого я пока не собиралась его выводить. Дневной сон плохо сказывался на моем настроении, и я не хотела бы сорваться на нем, спровоцировав тем самым ссору.

В холодильнике, как всегда, было много еды и крови. Я взялась за первое, игнорируя рубиновые пакетики на нижних полках, где у нормальных людей хранятся фрукты, и побыстрее постаралась закрыть дверцу пока вид крови не испортил мне аппетит. Это было бы вполне возможно, если бы не некоторая отстраненность после сна.

Как только к Еве вернулась большая часть ее личности и воспоминания, она начала готовить. Конечно, оборотни истребляли намного больше еды, чем я, особенно теперь, но и мне немного перепадало. Макароны вообще оставались не тронутыми — их не очень жаловали Бет и Теренс. Самюель же иногда даже жаловалась, что я ем больше у Калеба — что верно, то верно.

Даже зная, как Ева не любит, когда я ем перед телевизором, я все равно устроилась в гостиной, с полной тарелкой всего, что смогла найти в холодильнике. По спортивному каналу как раз транслировали хоккей — такую удачу нельзя было игнорировать.

Как же я наслаждалась чем-то таким простым, что не было связано с волками, вампирами и опасностью. Я все еще не могла поверить, что жизнь, наконец, пошла по накатанной дороге. Можно было позволить себе помечтать, подумать о будущем. Думать о том, что мы вместе с Калебом поступим в университет Глазго, снимем квартиру, где не будет никаких цветников, и сможем окунуться в мир простой студенческий жизни. Я вырвусь из заколдованного кольца неприятностей, что принес наш маленький городок. На каникулы будем приезжать домой, и каждый раз я буду удивляться тому, как выросли близнецы. А Самюель каждую неделю будет присылать нам письма с их фотографиями. Но мы будем с Калебом одни! Как приятно было мечтать об этом лежа на диване, и без страха думать о завтрашнем дне.

А потом, когда студенческая жизнь потеряет новизну, я все же поменяю свою смертность на вечность. Словно змея скину шкуру, превратившись во что-то более совершенное.

Это были не просто мечты, а мои планы на будущее. Как приятно, что Калеб не вмешивался в это, не давил на меня и не пытался разузнать больше. Он мне доверял.

Минуты покоя довольно скоро сменились на шум и гам. Появились Бет и Теренс. Они быстро наловчились исчезать из дома, при этом их родители думали, что дети мирно спят. Если уж возникали какие-то проблемы, в основном с матерью Бет, то я успевала их предупредить.

Тогда Бет говорила, что идет ночевать ко мне. По этому поводу возражений не было — так как после таких ночевок, домашняя робота Бет была выполнена чуть ли не на неделю вперед. От нечего делать я заставляла ее заниматься со мной, коротая время до двенадцати часов (особенно в те дни, когда Калеб был занят), когда обычно луна была достаточно высокой.

Но сегодня луны не было видно — упругие, тяжелые облака, сжавшись в одну массу, закрыли небо, превращая его в наполнитель для дивана темно-серого цвета с примесью черни и синевы. Вскоре повалил снег, густой и пушистый, как на старых рождественских открытках, которые собирала Самюель.

Это мне не мешало — я уютно устроилась в руках Калеба, время от времени согреваясь кофе, секрет которого узнала утром на стрельбище. Это позволяло расслабиться, согреется и не нервничать, сливаясь с сознанием Бет. Я понимала, почему она злится, если вдруг ощущает меня, но я не могла ее отпускать. Я боялась внезапного появления Своры, даже не смотря на слова, что я говорила Калебу. Не смотря на мои планы и мечты, я ужасно переживала и опасалась обмана со стороны волков.

Пока Бет отдыхала под сенью каких-то елей, а ее охраняли Прат и Грем, я переместилась к Теренсу.

С ним было легко. Никакой раздражительности или злости на меня, сетований, причитаний и усталости, которая могла бы перетечь в мое сознание, подавляя меня. Я, можно сказать, отдыхала, просто следуя за сознанием Теренса…

… Как хорошо было в лесу. Свобода. Ни Прата, ни Грема или родителей Рейн, которые вечно призывают к осторожности, когда кровь бурлит и гонит вперед, наравне с ветром!

Пробираясь сквозь деревья, я мог не бояться глубокого снега — под деревьями его не было. Даже дневной свет едва мог проникнуть сквозь густые кроны елей….

Теренс долго просидел на одном месте, наслаждаясь свободой, потому что решил, будто бы я оставила его сознание. Но ведь я не могла, даже зная, как он рассердиться.

Но близился рассвет и, вглядываясь глазами Теренса в бледнеющий лес и просветы, что становились все прозрачнее на фоне черной ночной бездны неба, я чувствовала, как начинаю засыпать. И вот этому нужно было срочно препятствовать, так как я знала, чем это может закончиться для меня. Так бодрствование Теренса сможет проникнуть в мой сон, и это вряд ли можно будет назвать отдыхом.

Я вернулась к Бет, и тут же почувствовала ее гнев. Прат, как всегда, некстати шутил, выводя ее из себя. Но подошло время трансформации. Заглушая в ней зверя, я чувствовала, как Бет сопротивляется этому. Сегодня я впервые почувствовала такой протест и удивилась. Вокруг точно не было других волков, кроме Теренса, значит ей, в данный момент, ничего подобного не внушали.

Но сопротивление спало, и Бет пропустила вперед свою личность. Все это заняло намного больше времени, чем всегда. Теренс уже обратился, и наглым образом спал в машине. Я не могла себе позволить подобное, пока не отделаюсь от сознаний оборотней.

— Почему ты сопротивлялась? — мы уже ехали домой, и я тихо спросила у нее, потому что это не давало мне покоя.

Желтые глаза покосились на меня немного испугано, но это вмиг прошло.

— О чем ты? — она лишь раздраженно поджала губы, и я оставила это дело. Бет явно поняла, что я имела в виду, но не хотела говорить со мной. Не желая наводить на себя гнев Бет, я просто оставила расспросы. К чему глупые волнения? До следующей луны их не могли призвать, а она будет только через две недели. Целых две недели покоя и нормального сна. Хотя нет, только сна — покой, стрельба и мистер Хиттон не совместимы.

Оставив Бет возле ее дома, мы повезли Теренса к Калебу. Если бы его мать, Лив, случайно заметила отсутствие сына, то скандала бы не было. В городе было только два места, где бы он мог ночевать — дом Калеба и мой, так что она бы начала с дома Калеба, где тут же нашла бы его.

В машине мы с Калебом не разговаривали, не желая разбудить Теренса, но я видела, что Калеб хочет поговорить. Как я догадалась, он заметил тяжелое возвращение Бет в человеческую форму, и возможно слышал мой вопрос, обращенный к ней.

Пока Калеб относил Теренса в гостевую комнату, я парковала машину. Даже странно, что при всей своей усталости я смогла попасть в гараж, не задев стен, и это притом, что ворота были рассчитаны на две машины одновременно. Да и вообще, почему это вдруг Калеб доверил мне что-то подобное? Иногда на него снисходило просветление, и он вспоминал, что я не ребенок.

Меня трудно назвать организованной, поэтому я и не стала утруждать себя складыванием вещей. Просто покидав все на пол, я пошла в душ, едва не заснув под теплой водой. Вернувшись из ванной, я нашла свои вещи сложенными, и Калеба, уже лежащего в кровати. Подошло и его время сна. Меня еще хватило на то, чтобы прижаться к нему. Разговор пока был закрыт.

Когда я проснулась, в комнате не было светло, так как окно закрывали плотные бордовые шторы. Но я поняла, что уже глубокий день. Само ощущение, что утро давно прошло, напоминало о себе тупой головной болью и голодом. Но еще не таким сильным чтобы я захотела подняться.

Я приподнялась на локте и посмотрела на силуэт, появившийся у открытой двери, стоило мне зашевелиться, и на мужчину, которого безумно любила.

Он обернулся, услышав шорох простыней, и улыбнулся. Холодно и спокойно. Медленно подошел ко мне и присел на край постели. Сколько прошло времени, а для меня так ничего и не изменилось. Не смотря на то, что я менялась каждый день, Калеб по-прежнему заставлял мое сердце биться неровными скачками, даже не смотря на меня.

— Неужели следующие две недели ты сможешь выспаться, — бровь Калеба иронично взлетела. Как меня когда-то раздражал этот жест! А теперь? Я не могла себе представить Калеба без него. Постепенно в комнате становилось светлей, и я смогла лучше увидеть выражение его лица.

— Сама не могу поверить, — я позволила Калебу перекатить меня на спину. Его лицо зависло надо мной.

Мы молчали, жадно рассматривая друг друга. Как всегда было в этом что-то непозволительно сладкое. Я все еще не могла поверить, что Калеб мой. И сердце тоже, оно очень медленно приходило в себя, после его прикосновений.

— Как я мечтаю о том, чтобы мы смогли поехать в Глазго, — отозвалась я тихо, ожидая, что он скажет. Раньше мы об этом не говорили, хотя родители знали, что лет с одиннадцати я мечтала об университете Глазго, как некоторые девочки мечтали о пони. Калеб тоже слышал эти смешные истории детства, но я об этом с ним еще не говорила.

— Почему именно туда? Мне всегда было любопытно.

Его глаза даже в темноте источали какой-то необычный свет. Я позабыла, о чем он спросил, но спохватившись, ответила — не хотелось выглядеть глупой.

— Я раньше об этом не задумывалась, а теперь понимаю, что там не будет моей семьи. Там достаточно дождливо, чтобы это было удобно тебе, а также все-таки один остров. Я была так же не прочь поступить в Сорбонну, но меня не отпустят во Францию.

К тому же, ненадолго меня оставят в покое оборотни, и мой талант не будет перехватывать подробности чужой жизни.

Лицо Калеба напряглось. Я, затаив дыхание, начала гадать, что сказала не так.

— Да, твой талант, это нечто.

— И что значат твои слова?

— Что иногда твоя особенность действительно не идет тебе на пользу.

Я втянула в себя воздух, очень стараясь держать при себе все то, что я об этом думаю, и мне это удалось.

— Ну да, я помню — что я забываю о своей человечности. И поэтому ты постоянно меня ограждаешь от всего?!

Моя внезапная вспыльчивость поразила его. Он стал жестким и неодобрительно поджал губы, глядя мне прямо в глаза.

— И когда я действовал против твоей безопасности или счастья?

— Никогда, — согласилась я, — Но ты не даешь мне места для совершения ошибок. У меня нет своего опыта!

Мы двое сели на кровати, удивленно взирая друг на друга. Неужели я сказала это слух? Переутомление сказывалось на моей сдержанности, и то, что я так давно хотела сказать, неожиданно вылилось в нечто обвинительное. Нельзя было винить в этом одного Калеба. Во-первых, иногда он поступал не по своей воле, а просто прислушиваясь к желаниям моих родителей, а также он очень переживал, и, если подумать, было из-за чего.

— По-моему для семнадцатилетней девушки опыта у тебя чрезвычайно много.

— Я не о том опыте, что достался мне с детства. Я не могу и шага ступить, не оглядываясь на вас. Ты меня подавляешь! Я становлюсь старше, но не взрослею рядом с вами. Мне иногда хочется хоть немного свободы.

Мои слова ранили его. Я поразилась увиденному, но оставалась твердой, — если я не скажу того что думаю, сейчас, то уже не смогу ему сказать о своих тревогах и страхах. Пусть это эгоистично, но я была просто обязана, наконец, ему рассказать об этом. Мне нужно было пространство, чтобы делать ошибки.

Он казался разочарованным и даже сломленным, но потом снова задумался и посмотрел на меня.

— Да, я понимаю, о чем ты. Но пойми и меня. В жизни вампира есть только одна любовь — смерть. И когда он находит большую ценность, ему не хочется ее терять. Даже больше, он старается сохранить ее всеми возможными способами. И если иногда, кажется, что я помещаю тебя в золотую клетку — то это лишь от большой любви. Разве не то же самое ты, делаешь по отношению к близнецам?

Мне было трудно говорить об этом с Калебом. Я не могла ему объяснить все, что хочу сказать. Главное что не он один меня подавлял, а вся моя добропорядочная семья.

— Ладно, — вздохнула я, это не важно.

— Нет, важно. Тебя это беспокоит, и я решу эту проблему.

— Ты уверен? Возможно, и нет проблемы?

— Да нет, ты права.

Калеб прикоснулся к коже на моей груди, где-то там над сердцем, точно угадав, где оно должно быть. И сердце ответило на его прикосновение, встрепенулось, застучало быстрее, предвкушая жаркое продолжение. Ответило и мое тело — я неосознанно поддалась вперед, отчаянно желая вновь ощутить подобное прикосновение.

А затем почувствовала, как голова моя запрокидывается, а губы раздвигаются навстречу его губам. Он еще сопротивлялся, но я была настойчива. Я бессовестно притягивала его голову к своей и не хотела сейчас думать ни о каких ссорах и недомолвках.

В этот день мы больше не говорили о подобном. Так же, как и в последующие. И свои сомнения и предчувствие я просто связывала чувством вины, из-за размолвки с Калебом. Возможно, я все-таки была не права. Калеб действительно всегда действовал только ради моего блага. Но он так же часто решал все за меня.

Бет так и не захотела говорить со мной о сложной трансформации в последнюю ночь. Конечно, я могла просто, без спроса, залезть в ее сознание и меня не остановил бы гнев Бет. Но я пока еще обладала совестью. Мне претила мысль, что нужно так поступать без надобности помогать ей. Всегда должен быть предел и его я установила себе сама. Нельзя было просто так своевольничать, даже если у меня нет начальства.

А учения с Хиттоном продолжались, но я была не самым одаренным стрелком. Как ни старалась, не могла попадать точно, так, как этого хотели от меня Хиттон или Калеб. Ну не мое это, не мое!

В итоге я оставила свои мучения в преддверье новой луны. Нужно было выспаться, а мистер Хиттон, как назло, назначал тренировки на рассвете.

Моя рука и стойка стали тверже, и мне этого хватало. С двух рук я стреляла вполне прилично, но с одной — нет. Как говорил Хиттон, я его самое большое разочарование. Не могу сказать, что огорчилась, услышав это, но стрельбище я, наконец, оставила в покое.

Меня ожидали новые веселые ночки, и я не знала чего ожидать от Бет.

Глава 24. Зов крови

Непобедимы

Доводя всё до конца,

Заставляю твои мечты осуществиться.

Не бросай борьбу,

Все будет в порядке.

Все потому что ты единственная такая во вселенной.

Не бойся того,

Что впитывает твой разум.

Ты должна поддержать,

Поддержать все, во что веришь.

И сегодня ночью

Мы можем точно сказать:

Вместе мы непобедимы.

В ходе борьбы

Нас собьют с ног.

Но, пожалуйста,

Давай используем этот шанс

И перевернем все вокруг.

Сегодня ночью

Мы можем точно сказать:

Вместе мы непобедимы.

Сделай это сама,

Для меня не имеет никакого значения,

Что ты оставляешь позади,

Кем ты хочешь стать.

И что бы ни говорили,

Твою душу не сломить.

Invincible (Muse) (перевод Uncontrollable Girl)

День отделял меня от ночи, когда снова придется выйти на охоту с друзьями. Собираясь с утра в школу, я чувствовала такое не желание видеть Бет, что это даже пугало меня.

В последние 3 дня она стала невыносимой. Даже Теренс едва находил слова, чтобы вразумить ее. Она вела себя, как ужасный, эгоистичный, задиристый ребенок. В школе Бет была подобна вихрю, и другие ученики к ней не хотели приближаться (да я и сама едва ее терпела), дирекция делала ей выговоры, и один раз меня выгнали из-за нее из класса.

Беря себя в руки, я как к бою готовилась к тому, чтобы забрать Бет из дома. Прат минут пять упрашивал, чтобы я разрешила ему поехать со мной. Он, как никто, подливал масло в огонь гнева и раздражительности Бет. Возможно, он даже был главной причиной ее злости. Прат говорил ей о том, как она бегает по лесу, напоминал разные истории, и неудовольствие Бет лишь росло. Раньше я даже не замечала, чтобы она была против своего положения как оборотня, но теперь все немного изменилось. Снова побиться с Пратом ей так и не дали, а мне иногда казалось, что Прат как раз этого и добивался. В его уме наверняка созрел какой-то план относительно того, как проучить Бет.

Дорога заледенела, и шины скользили, словно я ехала по ледяному озеру. Неуверенности добавляло так же то, что я не очень-то торопилась добраться до дома Бет. Я сжимала руль, но мне все время хотелось просто проехать к школе, и забыть о Бет хоть на один день. И пусть это было не красиво. Но я просто не могла постоянно находиться возле нее. Постоянные стенания, высказывания, злость на всех и вся, и так же крепкие словечки в сторону одноклассников — Бет неожиданно перестала быть похожа на мою подругу. Куда делась та Бет, которую я знала в прошлом году? Ответственная, добрая, отзывчивая, немного импульсивная, и все же уравновешенная. Эта гротескная Бет мне не нравилась.

Остановившись возле ее дома, я не стала заходить, чтобы не видеть очередной скандальной сцены Бет с ее мамой, которая теперь каждое утро делала дочери наставления. В минувшие дни меня так же втягивали в эти разговоры, и миссис Фослер ставила меня в пример Бет — плохое начало дня. Бет от этого начинала злиться, и всю дорогу к школе я слушала потоки обвинений в сторону матери, а иногда и меня самой. Мол, знала бы ее мама, какая я на самом деле, что могу влезать им в головы и тому подобное. Конечно, она успокаивалась, извинялась, а на следующее утро картина повторялась.

Ну уж нет. Сегодня я подобное видеть или слышать не хочу и не могу. Просигналив, я осталась в машине, уговаривая саму себя, не раздражаться и не злится до того, как увижу Бет. Вполне возможно, что сегодня она будет миролюбивее. Я имела полное право ждать этого — все-таки ночью начнется охота.

И действительно Бет была более терпимой в это утро. Скорее даже угнетенной. Трудно было такое не заметить, так как впервые за последнюю неделю моя встреча с Бет началась не с криков, а просто с тишины.

— В чем дело? — я все же решила спросить, несмотря на то, что мне не хотелось.

Бет отмахнулась, но все же спустя некоторое время тихо отозвалась:

— Плохо спала.

Я глубоко вздохнула. Как же не хочется нарушать тишину, и все же я видела, что Бет плохо. Не смотря на то, как она себя вела, Бет была моей подругой, и иногда не она сама управляла своими эмоциями — а ее гормоны и волчья кровь.

— Насколько плохо?

Бет посмотрела на меня странным почти испуганным взглядом, словно не зная, стоит ли мне говорить.

— Да ладно тебе, не тяни, рассказывай!

— Мне все время снится Свора. Но сегодня… это был просо ужас.

Всего лишь на миг я оторвала глаза от дороги, и этого привело к последствиям. Машину занесло, и я влетела в бордюр. Нас тряхануло, и все же я была недостаточно напугана неожиданной неприятностью, чтобы забыть о словах Бет. Что такое вмятины на бампере, когда она сказала что-то подобное, чего все мы ждали и боялись услышать. Ее призывали.

— Почему ты молчала?!

Лицо Бет стало виноватым. Даже хуже — вина потянула за собой очередной прилив возбуждения и ее глаза постепенно желтели. Я это заметила, но мне нужно было знать все подробно.

— И давно?

Бет расстроено качнула головой, как малыш, который знает что провинился. Глаза увлажнились, и она пыталась их скрыть от меня. Наверное, потому она была сегодня такой тихой — решилась мне все рассказать.

— Это началось во время последней трансформации, но я не хотела тебе говорить, надеясь, что это пройдет, или что я смогу как Теренс управлять своими чувствами сама, без твоей помощи.

Я взметнула руки от злости.

— Да о чем ты говоришь! Как может это пройти?! И ты не Теренс, тебе нельзя спешить иначе это будет пагубно для твоего же здоровья!

На миг я задержала дыхание и посчитала до трех, прежде чем спросить.

— Они тебя призывали?

— Не совсем, — Бет запустила руки в темные вьющиеся волосы, стараясь взять себя в руки. Ее глаза были уже на полпути к тому моменту, чтобы полностью пожелтеть. Взять себя в руки ей явно не удавалось.

— То есть?

— Этот запах… он словно сладостно ядовитый, привлекательный и в то же время отталкивающий. Я его боюсь, и он же меня влечет. Это приносит боль, — Бет поежилась, хотя даже мне было тепло.

— Но почему ты ничего не сказала мне? Я должна была помочь тебе.

Глаза Бет метнулись в мою сторону, еще желтее, чем прежде, в раздражении она отстегнула ремень, но минуту поколебавшись, осталась на месте.

— Ты вообще понимаешь, о чем я говорю?! Это ужасная боль, и я не хотела ее делить с тобой. Ты вечно все усложняешь. И пусть не видишь этого, но осуждаешь меня, после каждой ночной охоты. У меня тоже есть гордость. Надоедает быть для тебя обузой!

— Бет, это не так, — я попыталась оправдаться, задетая ее словами, но Бет оборвала меня. Она злилась от моих слов все сильнее и сильнее, и пришел момент, когда в ее глазах засветился желтый пожар. А до этого дня я думала, что горящие глаза, говорят образно.

— Так, Рейн, все так! Ты постоянно упрекаешь меня всем своим видом. Все считают меня слабачкой, а вот Теренс у нас сильный. Бедняжка Бет, как она мучится, но и как же она нас достала!!! Разве не так думают все?!

— Бет, то, что тебе внушил Прат, вовсе не значит, что так думаем и мы. И особенно я.

Бет хищно и медленно улыбнулась. Я отодвинулась, совершенно невольно, и это движение не понравилось Бет.

— И ты тоже так думаешь! Как же ты, наверное, должна меня ненавидеть!

Я не стала ничего отвечать, а постаралась взять сознание Бет под контроль, но было уже поздно.

Знакомое ощущение чужого присутствия коснулось позвоночника и медленно поползло вверх по шее, от чего казалось, волосы встают дыбом. Старое чувство, когда за тобой кто-то наблюдает, напугало меня. Волки. Кто еще, мог следить за нами, при этом оставляя болезненное чувство страха? Как мне уже надоело, вечно боятся! Но почему они следят, откуда знают, где мы?

Сквозь сознание Бет ко мне просочилось ее восприятие, и я почувствовала дурноту. Запах заставлял избегать напоминания о ведомой угрозе. День, яркий и солнечный, наполненный морозом и снегом, крепнущим в это время суток, в один миг померк. И пусть я старалась в это не верить, но волки шли сюда.

— Бет, что ты натворила? — с ужасом прошептала я, понимая из ее сознания, что Бет и позвала их. Ей приказали, а она не смогла ослушаться.

Я воспринимала происходящее малой частицей своего разума, на самом деле не понимая, что происходит. Мне казалось все нереально, но боль, неожиданно пронзившая мое плечо, привела меня в действительность.

Я не успела уловить тот момент, когда вместо милой и напуганной Бет возле меня вдруг оказался волк. Ее когтистая лапа ударила меня, вдавливая в сиденье, а другая — оказалась так же неожиданно на горле, с силой нажимая на него. Я чувствовала, как все меньше могу вдохнуть воздуха, и знала, что это будет грозить потерей сознания, но продолжала смотреть на Бет с мольбой, даже не пытаясь пробиться в ее сознание. Пока что мне не хватило бы на это сил. Все что я могла это пробовать сдвинуть ее лапу с горла.

— Перестань, — прохрипела я, даже не надеясь, что это что-либо изменит. Ее разум уже успели поработить волки. Но я все пыталась и пыталась заговорить с ней, и ее волчьи глаза сменились пониманием. Бет словно поняв, что творит, завыла надрывно и с болью, снимая с меня вес своего тела. Я схватилась за освобожденное горло, хрипя и стараясь вдохнуть. И в следующий момент давление на меня полностью прекратилось, и, выбивая окно телом, она выскочила прочь. К тому времени, я вполне уже могла бы быть на грани обморока. Мне было ужасно плохо, кровь застучала в висках.

Приходя в себя, я все думала о том, что скоро сюда прибудут волки, и мне нельзя оставаться на месте. Но мои мысли и тело действовали порознь. Я ни как не могла шевельнуться, нужно было немного подождать, пока кровь снова начнет циркулировать и попадать в мозг, так как нужно. За это время я просто набиралась сил.

Пустынное место вокруг машины не давало надежды на помощь. И все же я должна была выбираться. И о черт! — нужно было срочно вернуть Бет. Новая волна страха прокатилась телом, когда я поняла, что она убежала, и наверняка не домой.

Мне было страшно, закусив губу, я уткнулась головой в руль. Что же делать? Ждать помощи от моих, но наверняка упустить ее, потому что пройдет слишком много времени, или же ехать за ней? Я боялась, и все же знала, какой ответ преподнесут совесть и страх за Бет — нужно ехать не дожидаясь. Но так же позвонить кому-нибудь домой. И самоуверенности здесь не было места.

Повернув ключ в замке зажигания (при этом постанывая от боли в горле), я снова поехала по ледяному покрову, но уже забыв об осторожности. Одной рукой мне приходилось держать руль, а другой я тщетно пыталась найти телефон. Сколько всего не нужного попадалось под руку, только не то, что так жизненно необходимо.

Калебу не было смысла звонить — он как Теренс и Терцо уже были в Лутоне. Самюель сидела с детьми, и один Прат должен был страдать ерундой.

— Алло! Садомазахисткое бюро имени Прата, приветствует вас… — послышался раздражающе веселый голос Прата, который я тут же оборвала криком (не таким сильным, как бы хотелось, так как гортань протестовала, даже против того, чтобы говорить):

— Заткнись! Собирайся и езжай в сторону западной части леса за домом Бет, срочно! Она обратилась, напала на меня и убежала. Сюда спешат волки из своры, призвавшие ее, но мне нужно успеть вернуть ее пока не поздно.

Секундное молчание, превратилось в отборный мат, на разных языках, где я смогла разобрать лишь свое и имя Бет.

— Не смей! Слышишь! — Прат с угрозой заговорил в трубку, его голос срывался на крик. — Не смей за ней ехать, они того и добиваются!

— Я уже еду. Я чувствую ее. И мне нужно нагнать Бет. Езжай сюда!!!

И я бросила трубку в карман куртки, чтобы не искать сумку, и больше ее не поднимала. А телефон все звонил и звонил, отвлекая мое внимание. Это и стало спусковым крючком.

Последнее что я поняла, как моя машина, переворачиваясь, взлетела в воздух, а потом опустилась в кювет.

Когда я пришла в себя, незнакомая комната вращалась вокруг меня. Я пыталась уследить за ней, но от этого только тошнило. Пришлось вновь сомкнуть веки, в надежде остановить круговорот комнаты. Какая-то не правильная комната.

Полегчало. Во второй раз было легче. Комната перестала вращаться, а лишь немного покачивалась. Я пыталась понять, где я и что со мной, но это удалось не сразу.

Помню я забрала Бет. Мы ссорились? Кажется да. Я звонила Прату. Вот! Я упала в кювет! Может ли эта чистая комнатенка, и чужая одежда на мне, значить, что меня кто-то подобрал и принес в свой дом? Я очень на это надеялась. Я не могла быть у волков! Нет, точно не могла. Прат должен был ехать за мной.

Но ответ зашел в дверь, раскрасив мой маленький страх в ужас черными цветами.

Изегрим.

Плотоядная улыбка медленно наползла на его лицо. Мне стало дурно. Кровь ударила в лицо, ладони стали липкими и холодными. Страх. Вот что такое страх, поняла я.

— Как я рад тебя видеть!

Страх парализовал итак травмированное горло. Мне действительно стало плохо, до тошноты, когда невозможно сдержать дрожь и напряжение. Изегрим заметил мое состояние и был этим доволен. Черные глаза зажглись на миг триумфом. Он хотел, чтобы я его боялась. Потому что все время боялся меня и моего таланта. А теперь я боялась его.

— Ты не посмеешь… ваше обещание! — сипло прохрипела я, заметив, что он сделал движение по направлению ко мне.

— Посмею, — как ребенку улыбнулся мне Изегрим. Мне стало гадко. — Я уже посмел. Потому что если ты будешь с нами, нам нечего бояться.

— Нет, не буду, и ты это знаешь. Где Бет? — я все еще старалась играть роль уверенной в себе, но Изегрим разгадал мой страх. Он чуял его. Он наслаждался им. Как же все это было гадко. Его глазки, смотрящие на меня, его мысли которые даже не нужно было читать — все было написано на его лице, и его слова, такие тошнотворно уверенные, пугающие меня даже больше чем он сам.

— Требуешь ответа, где наша милая Бет? — он сделал ударение на слове «наша», и я вздрогнула, неосознанно вжимаясь в изголовье незнакомой кровати, на которую меня кто-то из них принес.

Это было ошибкой. Этот жест так понравился ему, что он вдруг оказался рядом, и я не уследила за его перемещением, не видела, как он это сделал! Одним движением он притянул меня на середину постели, при этом Изегрим не причинял мне боли, но хватка его была мертвой. Я попыталась вырваться — безуспешно, при том, что он удерживал меня без видимых усилий. То же самое, что сдвинуть с места мраморный столп, покрытый мехом. Борьба была бесполезной и бессмысленной.

Волк одной рукой сгреб мои волосы и заставил запрокинуть голову назад. Губы его лихорадочно двигались шепча:

— Такая красивая, теплая, безрассудная и… талантливая. Ты станешь одной из нас ты, знаешь это и сама, не так ли? Возможно ты даже жаждешь того же что и мы, но глупая любовь к вампиру отворачивает тебя от твоего истинного предназначения.

— Да неужели, — ничего не видя перед собой от боли, я не удержалась от колкости.

— Молодец, — восхищался он, — ты все больше мне нравишься. Ни слова сожаления, никакого поскуливания на счет своей судьбы. Даже не будешь меня умолять?

— Не дождешься, — проскрипела я. Слезы от боли потекли по щеке, но он не ослабил хватку, а только сильнее потянул на себя. Как мне удалось сдержаться от крика — не знаю. Спустя время боль прекратилась и я поняла, что просто отключилась.

— Немного невыносливая.

Волк сидел напротив меня на стульчике и смачно пыхтел сигаретой. Он внимательно следил за тем как я прихожу в себя и оцениваю ситуацию. Притворившись очень усталой, я пыталась попасть в его мысли. Неожиданно на моем пути встал барьер — он сопротивляется, догадалась я, но Изегрим не знал о некоторой особенности моего дара — его сознание само потянется мне на встречу, стоит только подождать. Я притягивала его своим теплом и человеческим мышлением.

Прошло время. Изегрим, молча, наблюдал за мной, но вот я почувствовала, как его сознание уступает моему, а Изегрим даже не догадывается об этом. И кто из нас наивный и слабый?

Медленно продвигаясь по его разуму, я по крупице собирала информацию, видя в его в его воспоминаниях все, что случилось. Как они выволокли меня из машины в беспамятстве, но рядом не было Бет, когда это происходило. Меня это напугало, но я продолжала искать, делая вид, что дремлю, хотя меня всю корежило от противного взгляда Изегрима и его мыслей относительно меня.

Я смотрела его глазами на то, какой дорогой мы ехали и куда она вела. Вскоре я поняла, где именно нахожусь. Мы были в доме Аераса, с ужасом поняла я, но его здесь не было. Вполне возможно, что он и не знал, что мы здесь находимся. Но где же Бет?

Я была не в своей одежде, потому что меня умыла и переодела девушка-волк — некто даже обеспокоился о моих чувствах, не дав это сделать Изегриму. Радовало так же то, что я не была в крови, и кроме горла ничего не болело. Значит, в аварии я не пострадала, на этот раз подушка безопасности сработала безотказно.

Так же я поняла, что кроме Изегрима и девушки (его любовницы), здесь было еще двое волков. Всего четверо, поняла я. И самым серьезным противником был Изегрим, а кроме него еще один довольно зрелый волк.

Возможно, Изегрим решил, что я заснула, и я была готова поверить своей удаче, что останусь одна. Но как только двери за Изегримом закрылись, в комнате ту же появился именно тот опытный зрелый волк. И почему я недооцениваю Изегрима? Конечно же, у меня была слабая надежда, что он будет более разумным, и я даже смогу его уговорить. Но не тут-то было.

В его черных глазах я увидела такую ненависть… Я поняла одно: скажу сейчас хоть слово не так, и начнется кошмар, именно этот волк знал все о моих приключениях и издевательствах над его собратьями. Ему, конечно же, все равно, что я простой слабый человек — имею право защищаться от хищников, хоть как-то.

Волк одарил меня многообещающим взглядом, сулящим как можно более мучительное превращение, если я вообще до него доживу. Уж он-то постарается, чтобы я помучилась.

Мужчина так странно смотрел на меня, что я смогла подтянуться к постели и испуганно зарыться в подушках, уставившись на него широко раскрытыми глазами и остро чувствуя свою полную беспомощность. Его глаза не предвещали пока что ничего плохого, я знала, что он должен просто меня охранять. По крайней мере в его взгляде не было полыхавшей страсти или того странного желания в глазах других волков. Пока я неподвижна, он меня не тронет. Попытаюсь что-то сделать — жалости не жди.

Он сел на то же место, где прежде был Изегрим. Тишина давила мне на мозги, как и эта полупустая комната — кровать да стул напротив.

Сердце молотом стучало в груди. Проклиная себя за трусость, я отказалась от попытки убежать, только пока. Мне нельзя сдаваться. Несмотря на боль в голове и усталость.

Просто нужно было подумать. В молчании прошел час, не меньше, пока та девушка-волк не принесла мне еду.

Как же она ненавидела меня! Девушка уже знала о пристрастии Изегрима ко мне, и ревновала. Ревновала до такой лютой ненависти, что я догадывалась — не стоит оставаться с ней наедине. Поэтому со мной и оставили этого волка. Она бы даже позволила мне убежать довольно далеко, прежде чем заняться мною всерьез, чтобы полностью насладиться моим концом, или началом, как они считали. Хотя нет, эта бы даже не разрешила дожить мне до обращения. Вот значит как! Не все в стае так жаждали моего приобщения к их семье. Это на руку.

И ее появление еще в одном мне помогло. Теперь я знала, где моя одежда, а в ней как я помнила, был мобильный. Скорее всего, его выключили, значит, батарейки хватит на то, чтобы включить его и позвонить домой.

Видимо что-то отразилось на моем лице, и волк кивком отослал девушку. И только посмотрев вслед ее удаляющейся спине, я поняла, почему она показалась мне знакомой — именно она была тогда на встрече, и так понравилась Прату. А четвертый молодой волк в доме, был одним из охранников. Вот значит, кто они были — приближенные люди Изегрима. Могла ли я думать, что Волчица не знала о том, что случилось? Вряд ли. Бет призывали уже давно, и здесь не обошлось бы без Волчицы.

Съев то, что принесли (на удивление еда оказалась сытной), я позволила себе спать, потому что мне нужно было дождаться темноты. Пока было часов шесть вечера, как я поняла из сознания девушки. Волки чего-то ждали, но я не думала, что до рассвета они куда-то двинутся с места.

Я спала, тщетно пытаясь найти связь со своей семьей, но мне это не удавалось. Поэтому сознание само решило отдохнуть. Как раз то, что мне нужно.

Проснулась я ночью, часа эдак в четыре, и тут же почувствовала облегчение. Изегрима в доме не было. Вот в чем дело, и почему я не могла найти дорогу к сознаниям своих родных. Но делать этого я не стала и теперь. В комнате был молодой парень-охранник, как про себя его называла я. Момента удачнее невозможно было предвидеть. Я просканировала сознания вокруг меня, чтобы узнать, где зрелый волк и молодая волчица. Волк был на улице, поджидая кого-то, а может просто охраняя территорию. Но девушка ожидала практически за дверью. Их предупредили насчет меня. Но вот девушка по глупости, меня не боялась — ревность застилала ей глаза.

Я поднялась с кровати под тяжелым, и в то же время испуганным взглядом парня. Он боялся меня, обрадовалась я. Теперь будет еще легче. Но не показывая агрессии, я лишь разминала застывшее тело. Хоть что-то было хорошее после уроков с Хиттоном, он все время заставлял меня разминаться — действительно было легче держать пистолет и по двадцать минут стоять, не меняя стойки.

При этом я прикидывала, как долго мне придется бежать до развилки или первого дома.

— Что ты задумала? — неожиданно волк резко поднялся на ноги, и это заставило вспомнить, что я не обута. Услышав шум в дверях, показалась девушка. Они двое замерли и смотрели на меня, не сводя глаз. Девушка сердито, парень испугано.

Я остудила дыхание и замерла, медленно во мне поднималась волна адреналина. Вот он азарт, который я так часто чувствовала в сознании своих друзей.

Мы стояли, образовывая какой-то неправильный треугольник, и такое размещение позволяло мне видеть двоих противников одновременно, и атаковать как мне угодно.

Первой под силу моего сознания попала девушка, она упала, корчась от боли, и в это же время охранник подскочил ко мне. С ним я могла поиграть дольше, пока девушка приходила в себя. Он не ожидал такой боли, и его удивление немного отрезвило меня от возбуждающей радости его бессилия и моей силы.

Я стала такой же, так и не потеряв своей человеческой сущности. Оставшись человеком, я стала сильнее всех их вместе взятых. Впервые я чувствовала себя не простым человеком, а таким же особенным как они.

И теперь ненависть не звучала, как простой звук. Я облекла ненависть в ощутимое реальное зрелище. Теперь она казалась мне не неправдоподобным злом, а вполне оправданным средством.

Всматриваясь в извивающееся и изменяющееся тело, я с радостью чувствовала цепкую нить сознания человека передо мной. И спустя мгновение я поняла, что поменялась с ним местами, и уже не могла понять, кто из нас зверь.

Я разжала ментальную хватку, и волк потерял сознание, со стоном распростершись на полу. Мне не было его жалко. Еще немного ненависти и мне захотелось бы продолжить до конца, благо совесть и мысль о Калебе, нежелающем видеть меня монстром, заставила успокоиться, взять себя в руки. К тому же стоило восстановить и свои силы.

А самое главное поскорее бежать!

Впрочем, я не стала демонстрировать этим волчатам свой редкий дар. Не стоит всем подряд показывать способности, для меня это может плачевно обернуться! Спустя миг я ощутила боль в плече, и тут же пожалела о своем первом желании. Я упала навзничь, и тяжелая когтистая лапа припечатала меня к полу. От боли и злости, я стремительно атаковала сознание волка, и от боли она в момент слетел от меня.

Но девушка оказалась слишком злой и рассерженной, чтобы так быстро отступить. Ее стремительная атака уже волчицей, сбила меня с ног, и выбило на миг дыхание из легких.

Ее руки то превращались в лапы, то вновь становились ладонями, но растущими из волчьих конечностей. Ее тело били судороги, но она контролировала себя, удерживаясь в теле волка.

Я пыталась ухватиться хоть за что-нибудь, но хватка моих пальцев ослабела, настолько быстро насколько удвоила свои силы волчица. Не знала, что они бывают до такой степени кровожадны.

Она намеренно больно вдавливала пальцы и ногти в мое плечо, но это еще было терпимо — не похоже на то, что происходит, когда тебя ловит вампир. Оборотень видимо был совсем еще молодой, так как сил у нее было как у простого человека. Я надменно рассмеялась ей в лицо и девушке это не понравилось. Пощечина наотмашь откинула меня назад, что позволило мне быстро подняться на ноги и выскочить в открытые двери.

Она бросилась за мной, но я ударила ее с размаху тем, что попалось под руку. Под руку попалась кочерга, и удар вышел весьма эффектный. Играть мне в гольф!

Девушка упала без движения. Я была почти уверена, что она жива, но если и не так, в данный момент я не была готова на милосердие.

Мне нужно было спешить, пока в доме не появился третий волк, и к тому же самый опытный. Я поспешила обуться и надеть куртку, найдя все это в запущенной гостиной Аераса. Пока телефон включался, я почти молилась на него, уговаривая сделать это быстрее, и нервно следила за тем, не поднимаются ли девушка и охранник, и не слышно ли с улицы каких-либо звуков.

Теперь я уже звонила Калебу:

— Я в доме Аераса — выбираюсь.

— Мы не далеко, — непривычно низкий от волнения голос Калеба обрадовал меня, как никогда раньше, — Мы будем минут через пятнадцать, добирайся до главной дороги и…

И тут телефон и удача мне изменили. Дверь едва слышно открылась, и на пороге появился зрелый волк. Стараясь не делать резких движений, я медленно опустила руку с телефоном.

— Все-таки смогла их преодолеть?

Он не хотел моего превращения в волка — та, которая может сделать что-либо подобное с волками, не может стать частью его семьи.

Все что я могла сейчас сделать — это только убить его. А он легко не сдастся.

До того как я смогла пробраться в его мозг, мужчина вмиг упал на колени и на меня смотрели глаза волка, и все это в считанные секунды.

Морда ощетинилась, с клыков начала капать пена, так быстро он дошел до пика возбуждения. Его кровь забурлила в жилах, а мои ноги подогнулись от животного страха. Но мне нельзя было отступать. Если я смогу побороть этого громилу, я выберусь отсюда.

Он или я. Хотелось, чтобы это была я. Очень хотелось.

Когда волк прыгнул, я закрыла глаза. Мое сознание погрузилось в его, и я задышала его воздухом и его легкими. Ему не удалось долететь до меня.

С болезненным воплем волк свалился на пол, задевая головой диван, что разделял нас. А я, поджимая, набивала в одну кучу в его сознании все чего он боялся. И смерть. И боль. Все смешалось в нем. Я чувствовала привкус сладости и торжества, когда видела его конвульсии, боль и то, как он возвращается в тело человека.

Но остановится уже не было возможности, и я больше не защищалась, нет, я атаковала. Больше Рейн не была маленькой бессильной девочкой — я могла быть сильнее всех.

Его глаза на миг почти осмысленно блеснули, но и этот огонек потух.

Что я творю? Спохватившись, я упала возле него на колени. Утратив контроль, я пропустила часть его боли в себя, и это действительно сбивало с ног.

Мне пришлось потратить лишние минуты на то, чтобы проверить, живы ли оборотни. Я не хотела этого, но почему-то перед моим мысленным взором стояло осуждающее лицо Калеба. На самом деле во мне поднималось желание взять что-то острое или пистолет, и всадить лезвие или пулю (или и то и другое) в их тела. Никто не имел права делать меня какой-то куклой.

Потом еще минуту я потратила на то, чтобы преодолеть рвотный порыв. Это тоже принесло пользу — я прислонилась к двери, и так смогла заметить ключи, спрятанные за вазой. Не просто ключи, а ключи от машины.

Схватив их, я заставила себя бежать. Свежий воздух не только отрезвлял, но и придавал сил. Остановившись, я огляделась в поисках машины.

Ночь была ясная и холодная, мне не хотелось никуда сдвигаться с места или тем более идти.

Звезды в безоблачном небе казались яркими и призрачными как кусочки льда, и свет их был столь же холоден — совершенно не давал тепла. Так же как и губы Калеба.

Вот же он! — упрекнула я себя. Минивен стоял под деревьями накрытый чехлом и весь в снегу. Несмотря на сон, я чувствовала усталость, когда снимала покрывало. И даже не обращая внимания на озноб, я слушала предрассветную тишину, ожидая звука машины, а ее не было. Дом тоже молчал.

К моему счастью ключи были о минивена, и я постаралась смыться как можно скорее. Боясь пропустить их (интересно только как, дорога ведь одна), я обзывала себя дуррой, и еще ужасно переживала за Бет. Все, что я поняла из сознаний волков, она не была в логове (жаль о том месте мы знали), а также не в Лутоне, и где ее искать мне было пока неизвестно, но я надеялась, что это лишь временно. Может быть, моя семья смогла хоть что-нибудь узнать о местонахождении Бет. Было бы сверхнаглостью мечтать, что ее нашли и она уже в безопасности.

Я заехала так далеко, что начали мелькать окна домов поселка, но других машин не встречалось. И вот, когда всякая надежда увидеть любимого и свою семью пропала (всякая ерунда лезет в голову в такую минуту), вдалеке засветились две точки.

Неужели они? Пока машина не приблизилась достаточно близко, я не готова была поверить в это счастье. Но стоило фарам минивена выхватить синий джип, я радостно закричала, ударяя руками об руль.

Мы одновременно остановились и прежде, чем я успела отстегнуться, Калеб резким движением почти оторвал дверь и вытащил меня наружу. Калеб замер, не выпуская меня из своих объятий. Он впился в мои губы, наши языки соприкоснулись. Я обвила руками его шею, прильнув к нему, целуя его, как безумная, стараясь излить в этот поцелуй всю свою любовь.

Неужели я снова была с ним? Его руки держали меня крепко, и я была не готова его отпустить. Но руки Самюель оказались на мне, а Калеб покорно отступил, хотя я собиралась протестовать.

— Девочка моя, — прошептала она, и это привело меня немного в чувства. Хотя разве? Я все равно старалась хотя бы посмотреть, где Калеб.

— Я словно вечность вас не видела, — выдохнула я. Возле меня так же оказались Мизери и Ричард. Теренс стоял в стороне. Он чувствовал себя неважно, его лицо было серым, и он едва держался на ногах. Я не могла понять, зачем его вообще взяли с собой. Хотя лучше пусть он будет с ними, чем тоже убежит.

Самюель не стала меня держать далеко от Калеба, словно чувствуя мое сопротивление, и я вновь вернулась к нему, уже не желая отрываться.

Но наши желания так легко разбиваются об действительность.

— Нам нужно двигаться, — обратилась ко мне Самюель, и я непонимающе уставилась на нее.

— Так поехали, почему мы еще здесь?

— Только мы с тобой. Нам нужно запутать следы, чтобы нас двоих не преследовали, — Самюель говорила твердо не оставляя мне надежды.

Я вцепилась в Калеба и с мольбой посмотрела на него. Он в ответ лишь поцеловал меня.

— Мы должны поехать в дом Аераса и уничтожить тех волков, а также подождать еще одну группу, которая наверняка должна была их сменить. Если мы хотим вернуть Бет, нужно убрать как можно больше противников. Это легче делать маленькими группками.

Я не жалела волков, нет, но слова Ричарда меня удивили. Теперь он говорил столь же бесчувственно, как Прат, ну может с чуть меньшей долей радости. А так, ему даже нравилась эта идея. Таким я видела брата впервые. Да и Мизери выглядела не напуганной или опечаленной — а так, словно это просто нужная, очередная работа.

Глаза Калеба тоже предвещали расставание — ему это было столь же неприятно, как и мне. Его руки нетерпеливо сжимались и разжимались на моих руках и спине.

— Где близнецы? — переспросила я, внутренне готовясь к тому, что мне придется уйти от Калеба. Скорее всего, я просто не смогу, или же мне придется отрезать руки.

Я действительно хотела знать о детях, но еще я тянула время, и пусть молчаливые фигуры моих родных, укоряли меня за малодушие. Конечно, я понимала, что нужно спешить, но не так сразу. Еще немного вдохнуть свежий запах его кожи, что приятно смешивался с морозным воздухом. Чувствовать руки на себе, прикасаться к нему, уткнуться губами в его шею. Возможно, так действовал адреналин, но я хотела его, даже больше чем спать или есть.

— Грем и Ева отвезли их еще днем к Вунворту в Лондон, там они будут в безопасности.

Качнула головой. Как же хорошо понимать, что хоть они в порядке. Если Соне и Рики ничего не грозит, я смогу сосредоточиться только на нас и том чтобы помочь Бет. Это снимало с моих плеч еще одну проблему.

Но ничто не вечно. Когда он отстранился, я подняла глаза, нам пора было расходиться: я шла с Самюель, Калеб и все остальные уходили к логову.

Он отстранился и не дал мне его поцеловать.

— Чтобы ты изо всех сил хотела еще раз меня увидеть. Тогда ты не позволишь, чтобы с тобой что-то случилось. Будешь беречь себя для меня.

Так мы расстались. Когда Калеб утонул в темноте, мне, как всегда, стало не по себе. Как всегда меня настигло волнение.

Глава 25. Слишком близко к опасности

Не дойти.

Не уснуть.

Венценосная ночь,

Среброглазая вещая ночь.

Утонуть

В лоне — в логове звезд.

Отзови!

Свои старые песни седых облаков,

Что плащом укрывали луну.

Отзови!

Венценосная ночь!

Криком птиц,

Желтоглазых улыбчивых сов

Обратись!

В реку легких смеющихся снов,

В город древних молитв

Не дойти.

Растворяясь во мраке часов.

До зари.

Не дойти.

Не уснуть.

(Lomien)

Снег хрустел под моими легкими шагами, и, не смотря на то, что я не была слишком тяжелой, все же за мной оставались следы, в отличие от Самюель. Она двигалась практически бесшумно, и никаких следов ее ноги не оставляли, словно я шла сама.

Она подгоняла меня каждый раз, когда я умудрялась отстать на два шага, и оглядывалась, прислушиваясь, сейчас я совершенно не узнавала в ней свою маму. Собранная, равнодушная, и хоть я понимала все эти старания только ради меня, ее холодность казалась мне страшной и не приятной.

Я промолчала, вынимая из сугроба привалившуюся ногу, и подавила желание завопить, когда она в очередной раз кинула на меня хмурый взгляд. Мне с трудом удавалось идти за ней и молчать, словно меня все устраивает. Я устала, была голодна, и меня тревожило, что же происходит там за кромкой леса. Мне хотелось знать, где Калеб, и что случилось со всеми, удалось ли им то, что они задумали, но я знала, что Самюель будет отмалчиваться на мой любой вопрос, не желая меня тревожить. Конечно же, я могла воспользоваться своими возможностями, о которых Самюель почти ничего неизвестно, и все же я не могла так поступить с ней. Молчаливая, злая и отчужденная она оставалась моей матерью, и у меня не было причин не доверять ей или не делать того что говорит она.

Я обернулась назад — лес исчез из поля моего зрения, и белый склон, слившийся с таким же белесым небом — оставался чистым. За нами никто не следовал, по крайней мере, пока. И все же утверждать ничего я не могла. Столкнувшись с оборотнями, я поняла главное — их нельзя недооценивать. Они умны, и перевоплощение в волков также приумножило их мысленные способности, сделав равными вампирам.

На что надеялась Самюель, я не знала. Если что-то случиться, она одна не сможет меня защитить, волки слишком умны, чтобы в открытую попытаться отбить меня. Значит пока что основным нашим заданием оставалось убегать, и запутывать следы. Моим единственным оружием был разум и способность проникать в любое сознание. И я знала, что могу теперь его использовать против них. Мое сознание теперь было чуждо им, и я видела что происходит, когда я стараюсь влиять на ход их мыслей. Волки мучились и не понимали что происходит. Но так я могу поступить лишь с одним из них. А значит, я хоть немного смогу облегчить задачу Самюель. Минус один — это уже хорошо. Значит, я не бесполезна, как мне думалось раньше. И я знала, что именно эта моя не бесполезность так привлекает оборотней. Как там думал Изегрим? Какая прекрасная одаренная самка. Тоже мне кабель!!!

Интересно, знал ли Калеб, что и он сам нередко восхищался тем, что я не просто человек, а еще и столь талантлива. Словно мясник вдруг узнал, что кусок отбивной это бесценный образец искусства. Кажется, не только я примитивно думала о вампирах. Так как он больше не ассоциировал себя с людьми, он иногда так удивлялся, когда я поступала столь по-человечески. Меня его поведение и ход мыслей ужасно бесили. Можно ли это назвать переходным периодом в отношениях?

Джип Калеба был погружен в снег, все на том же месте, где мы оставили его утром, расходясь в разные стороны, и теперь, вспоминая, как я тешилась, видя кружащий белый снег, почувствовала себя полной дурой. Какой же я все-таки ребенок. Совершенно не подумала, какими последствиями нам грозит снег. Самюель же была со мной не согласна.

— Так вот почему они не смогли нас найти быстро. Все же погода сыграла нам на руку — снег скрыл от них наш запах.

Я в уме поправила ее «мой запах», ведь я знала, за кем ведется охота, просто видимо Самюель не хотела мне лишний раз напоминать об этом. Как же все-таки я была к ней несправедлива — защищает меня даже в таких мелочах. А я боялась, что с рождением близнецов они станут любить меня меньше.

Вспомнив о детях, я тоскливо сжалась, и порадовалась что хоть они в надежном месте. Могла ли я еще год назад подумать, что буду их настолько любить. Хотя все же недостаточно сильно, чтобы быть им матерью. Терцо и Самюель справлялись с этим лучше меня. К сожалению, после встречи с Калебом в моем сердце осталось слишком мало места.

Как странно и дико понимать это теперь, когда мне грозит опасность. И все же я не могла не думать о Калебе, даже сейчас. Я была зла на него, что отпустил меня с Самюель, и не пошел вместе со мной. И что даже не поцеловал меня. Конечно же, я даже боялась о таком думать, но что если тогда я видела его в последний раз? Нет, он не смел, так со мной поступать, просто не имел права оставлять меня одну.

Я знала совершенно точно, что не смогу жить в мире, где не будет его. И как же тут не поймешь сумасшедших — они придумывали свой мир, где им хорошо. Вот и для меня остается только этот выбор или еще один, о котором лучше не знать Самюель. Зато я знала, кто сможет мне помочь в таком случае. Прат все еще мой должник.

Я подняла голову и увидела печально-горестный взгляд Самюель. Она все увидела и поняла по моему лицу. Она вмиг оказалась рядом и обняла меня. Ее губы шептали безмолвные молитвы, которых мне никогда не услышать пока я буду человеком. И я почти поверила, что все будет хорошо. Почти…

Долгий протяжный вой раздался так близко и так далеко, что я содрогнулась. Теперь мне стало понятно горестное лицо Самюель. Она не поняла, о чем думала я. Она просто услышала их, задолго до воя.

Мы смотрели друг на друга, понимая, что нас ожидает, и молчали. Что нам стоило сказать друг другу? Она и так знала, как я люблю ее, как и она меня. Навеки или всего еще на несколько минут она остается моей матерью. И пусть не она родила меня, но нить, связывающую нас, не разорвет, ни один волк на свете. Мы и наши чувства вечны. Я улыбнулась ей, легко и ослепительно, как улыбалась Рики и Соне, когда их пугало что-то и Самюель улыбнулась в ответ. Мы понимали друг друга без слов.

Я знала — волки приближаются, но не было смысла разрывать объятья, чтобы посмотреть на них. Я видела все ее глазами. Пятеро. Если забрать одного, которого смогу удержать я — Самюель может даже справиться. Вытащив пистолет, который мне дала Самюель, заряженный серебряными пулями, я удивилась, почему меня раньше так рассмешила мысль, что они действительно бояться серебра. Он был таким надежным, большим и холодным, что я невольно подумала о Калебе. Неужели уроки Хиттона могут пригодиться?

Еще несколько голосов слились в один длинный вой, что сказало нам как близко от нас волки. Они не торопились, давая возможность своим намеченным жертвам нервничать. Возможно, раньше у них получалось так напугать кого-то, но не сейчас и не с нами. Мы снова улыбнулись друг другу. Самюель поцеловала меня в лоб, холодным нежным поцелуям, и что могло мне больше придать сил.

— Я смогу отвлечь одного, если удастся с первым, — двоих, — прошептала я.

Она понимающе кивнула и в ее глазах я прочитала протест, что приходиться разрешить мне помочь ей. Самюель реально оценивала свои шансы и понимала, что без моей помощи ничего не выйдет. Нас только двое. Мы не могли надеться, что Калеб, Грем, Ричард и Мизери успеют нас найти вовремя. Когда я видела в последний раз Теренса, ему было совсем плохо от давления других членов стаи. Я не могла даже и надеться, что он настолько окреп, чтобы помочь нам. Даже если Теренсу и удалось преодолеть Зов, то без моей помощи сейчас, он все равно не мог справиться. А Бет? Она так привыкла к тому, что я направляю ее сознание к человеческим чувствам. Бет не была еще готова преодолеть свой Зов, и стать человеком, только не сегодня не в полнолуние, когда Зов столь силен и соблазнителен. Я так боялась думать о том, как она мучится сейчас в силках стаи.

Когда пять маленьких серых фигурок застыли на поляне в двадцати метрах от нас, страха еще не было. Так и не отрываясь от Самюель, я закрыла глаза и атаковала сознание первого попавшегося волка. Я даже не заметила, как оказалась в машине, надежной и теплой. Я поняла что там, за тонированными окнами ведется бой, на который я бы смогла смотреть, не будь сейчас беспомощна перед угрозой. Но здесь и сейчас я сама вела кровавую битву. Мне попался еще ребенок. Я видела и чувствовала, как его сознание волка еще не окрепло, он пытался мыслить как человек, но инстинкты не позволяли ему. И в то же время, волчья сущность, заставляла его отказаться от человеческих принципов. Повинуясь голосу главного, он хотел… не просто хотел — жаждал меня. Он не понимал почему, но именно я была нужна ему.

Я ломила и крушила все в его мыслях, заставляя видеть страшные картинки всего того что Она, Стая, а значит и он, натворила. Покореженные тела, кровь и ненависть. Боль, и чувства угрызения, заполнили мое сознание, чтобы перетечь в него.

Мне пришлось открыть глаза и взглянуть на поляну. Самюель окружили четверо волков, и, двигаясь, словно в танце, они оттесняли ее от меня, заточенной в машине. Я увидела того волчонка сознание которого теперь было в моей мысленной руке, он валялся и скулил, и на него поочередно оборачивались четыре волка. Но он находился слишком далеко, чтобы я могла отсюда попасть в него из пистолета. Я знала что нельзя, но все же должна была выбраться из машины, сократить расстояние хотя бы на пять метров. Плохой я стрелок.

Дверка поддалась легко и почти тихо, но и этот звук отвлек на миг внимание Самюель, и она чуть не поплатилась, когда заметивший это волк метнулся к ней. Самюель среагировала быстрее, чем ожидал волк. И через мгновение вокруг нее, поскуливая от ненависти и злобы кружило уже трое волков, но теперь они наблюдали за мной и из их пасти текла слюна, а на мордах застыло страшное выражение, которое я могла описать лишь Желанием. Зов стаи и их заставлял хотеть меня. Теперь они все как один были самцами, а я была для них желанной самкой. Но кроме этого они с удвоенной силой начали теснить Самюель подальше от меня, и всего за минуту они прилично отдалились от раненого собрата. И казались мне не столь большими, а Самюель и вовсе хрупкой. И лишь спустя несколько минут, почти вплотную приблизившись к волчонку, я поняла, в чем было дело. Я просто забыла принцип охоты волков: одни загоняют добычу — другие ее поджидают.

Когда я почти уже приготовилась спустить курок, и выстрелить в маленькое тело молодого волка, за моей спиной раздался знакомый рык, предупреждающий рык, от которого на шее у меня приподнялись волосы. Это однозначно не мог быть волк, которого покалечила Самюель, так как он и до сих пор пребывал в поле моего зрения, и, стекая кровью, лежал, почти не двигаясь. Я даже отсюда видела, как его грудная клетка вздымается рывками, и от этого на снегу образовывается россыпь кровавых бисеринок.

Все еще не отпуская сознания волчонка я обернулась назад, и посмотрела на еще две морды с горящими желтыми глазами. Впервые я действительно испугалась, и мой страх, просочившись сквозь барьер, которым я отделяла свое личное сознание от чужого, и передался лежащему передо мной волчонку. Он страшно задергался в конвульсиях, и завыл. Волки, зарычав, отступили. И это придало мне уверенности.

Я обошла волчонка, чтобы видеть теперь не только его, но и покалеченного Самюель волка, а также новоприбывших, или дожидающихся нас. Меня — поправила я сама себя, вряд ли в их радостных мыслях было встретить здесь Самюель. К сожалению сама Самюель и трое ее теперешних компаньонов, были утрачены мною из вида. Но я не могла сейчас ни о чем думать, на меня в это время, приходилось на одного волка больше, чем на нее. И это еще неизвестно, сколько волков могло рыскать поблизости. Я даже не могла себе представить, скольких своих старых детей Волчица созвала сюда, и сколько новых появилось. И все они хотели меня. В моем усталом, измученном от перенапряжения мозгу, даже оставалось место для иронии.

Я посмотрела на двоих волков, намного более крупных, чем остальные и дико улыбнулась. Сомнение, совершенно неподходящее для этих животных морд, отразилось в желтых глазах. Я поняла, что пугала их, и еще сильнее поднажала на сознание волчонка, он даже не мог уже скулить, а только повизгивал, и не было во мне сожаления, или мыслей о том, что он все еще человек.

Я медленно подняла руку с пистолетом, направляя на него, и волки припали к земле, злобно завыв, они знали, что сейчас будет, но отступили еще подальше от меня. Но я обманула их ожидание, моя рука дернулась быстро, и выстрел последовал в сторону волка, подбитого Самюель, что уже почти не дышал, и валялся дальше всех этих троих от меня. Если я наконец-то выпущу его из своего поля зрения, то смогу обернуться так, чтобы видеть Самюель. Я слышала за спиной отчаянный вой и рычание, и понимала, что пока преимущество было на стороне мамы. И чтобы сохранить спокойствие, я должна была знать все о происходящем.

Когда последовал выстрел, дикий и печальный вой разнесся с двух сторон: один далеко за моей спиной и другой — два голоса слившихся воедино волков передо мной. И хоть я видела, как они теперь ненавидят меня, желание так и не пропало с их морд. Я лишь улыбнулась, холодно и жестоко, — не было в моем сердце сомнения или сострадания. Я вспоминала истерзанные тела тех людей, которые не пережили ночи нападения, и вновь обрушила всю свою боль на молодого волка. И, чувствуя, как убиваю его и свожу с ума, ощущала ни с чем несравнимое удовольствие, болезненное от того, что я понимала, кого эта сила и ненависть делает из меня. Теперь я почти не отличалась от них. Может поэтому я была им так нужна? Мой разум не пришлось, бы долго подкручивать под волчий.

Маленький волк почти уже не дышал, волк в нем отживал свои последние минуты, и пробивалось сознание человека. На моих глазах началась трансформация, и я видела, как это напугало волков. Несомненно, с таким им еще не приходилось сталкиваться.

И так их оставалось лишь двое против меня одной.

Я обошла уже почти человека, чтобы посмотреть, сколько волков окружает теперь Самюель, и волки задвигались параллельно мне по кругу. У нее тоже осталось двое, и теперь она не теряла времени как прежде, увидев, что я не так уж и беззащитна. Мне даже не было нужды проникать в ее мозг, чтобы понять, как она удивлена и в некоторой мере напугана, не понимая, что же происходит. И почему происходит все это вокруг меня: трансформация одного волка и бездействие двух других.

Убедившись, что у нее все в порядке, я сразу же попыталась найти новое сознание для контроля. И удалось мне это быстро, даже быстрее чем с молодым волком, теперь уже человеком, бессознательно лежащим на снегу. Оказалось, действовать с определившимися волками намного легче, мыслил он как человек, но действовал под влиянием инстинктов, часто продиктованных волчицей.

Как же он был напуган. Я восхищала и пугала его одновременно, но, к сожалению, не он был главным из двоих, всего лишь переярок, а второй волк, был из помета нескольких прошедших лет, а может и больше. Зато на этого я могла влиять сильнее, чем даже мне хотелось. Как человек он сознавал что натворил, и еще до меня, и моего вмешательства, мучился от страшных картинок и осознания того, что творил. Но он не мог бороться с Голосом, заставляющим делать это каждый раз, когда Зов становился сильнее него. Мне было почти жаль его, но увидев в его мыслях, как он мечтает сделать все то же, что и раньше, с одной знакомой мне девушкой, я еле удержалась от того чтобы не выстрелить в его ослабевающую фигуру на снегу.

Его собрат завыл еще сильнее, и я видела безысходность на его морде. Ему было больно также как и этому волку, я чувствовала их связь, и не могла понять, в чем она выражалась. И почему он все так же бездействует, видя как один за другим, погибают его друзья. Ответ мог быть лишь один — они ждали подмогу. А именно этого я боялась. Моих сил на удержание и истребление сознания хватит еще только на этого волка — смотрящего на мучения своего друга. Но не больше. Я могла потом надеяться лишь на Самюель и пистолет, в котором оставалось еще пять патронов.

Я истерически хихикнула, подумав, что это звучит, как какая-то побитая фраза из вестерна. Пять патронов и я! Кажется, силы покидали меня быстрее, чем я думала, пока и этот волк, лежащий на земле и дергающийся, словно его изнутри опекают железом, трансформируется, на следующего мне не хватит сил. Я не готова была убить его, так как застрелила того раненого и так уже почти мертвого. Но моя рука все же не дрогнула, чтобы ранить его, не настолько смертельно, чтобы он умер, зато трансформация пошла быстрее, запланированного мною времени. И мое сознание, освободившись от чужого, наконец-то смогло отдохнуть. Это напоминало то, как вдыхаешь свежий морозный воздух после прокуренной задымленной комнаты. Ни одной чужой мысли, и я смогла немного расслабиться.

Только вот я недооценила оставшегося волка. Я не могла и представить, что он рискнет напасть на меня без подмоги. Без приказа.

Он шел, медленно ступая, не отрывая тяжелого, теперь уже темного взгляда от завороженной, уставшей меня. Внезапно глаза его вспыхнули и засветились мрачным черным огнем, ничего похожего на желтые радужки их глаз. Уши прижались к голове, и он испустил вой, нет, не вой, а парализующий мозг, ни на что не похожий рев.

Вот теперь я была напуган по-настоящему. В моем мозгу сразу засветилась спасительная логика и хладнокровие, от которых я мгновенно пришла в себя. И мысль, отстреливаться пока не попаду, испарилась. Я должна была экономить патроны, пока не доберусь до запасных, спрятанных в бардачке. Теперь их оставалось четверо, а скольких он ждал на подмогу, я не знала, и, не смотря на то, что моя голова так мало отдохнула, мне пришлось захватить его сознание новыми болезненными воспоминаниями, услужливо лежащими на поверхности его мыслей. Самым мучительным для него оказалось видеть как умирают собратья, он больше других ассоциировал себя с волком, уже почти не чувствуя себя человеком. Я была для него не так уж желанна, он ненавидел меня теперь даже больше, чем вампиров. Я казалась ему сущим злом, потому что могла так легко попасть в их мысли. Так как он не сталкивался ни с чем подобным раньше, его страх не ведал преград. Он думал, что я могу силой воли заставить его превратиться в человека, а также что я убила его собрата. Он не мог видеть как тот, уже почти человеком (видимо у старших трансформация протекала медленнее) лежит на земле, и кровь из раны в плече едва течет. Оказывается, я была хорошим стрелком. А мистер Хиттон считал меня своим позором.

Но он не видел ничего — страх и боль, как и всех ранее, заставили его опуститься передо мной на землю, почти упасть, хотя он дольше всех сопротивлялся. А я, ликуя от своей неожиданной силы над ними, даже удивилась. Мне казалось, я могу все, и это и ослепляло меня.

Когда рядом раздался хорошо знакомое мне рычание, в котором я узнала Калеба, все в моем теле и мыслях перевернулась. Я чуть не утратила контроль над сознанием своего последнего противника. Я услышала, а обернувшись — увидела, как Калеб и Ричард помогают Самюель справиться с ее волками. Около меня возникла Мизери, и мне пришлось, схватить ее за руку, что было достаточно тяжело, учитывая ее быстрые движения. Мизери была так удивлена, но видимо уверенность, что я все смогу придавала мне сил и внимания.

— Я сама, — сказала я ей, и ничего не стала объяснять, так как и у него началась трансформация.

Она застыла рядом, и тоже стала смотреть, как его телом перебегают волны и судороги, шерсть местами словно сжимается в комья, а морда теряет свою остроконечность. Его глаза медленно пожелтели, а за миг начали зеленеть и через несколько минут стали совершенно синими. На ее лице не было сожаления или волнения, но я знала как она рада, что его не нужно будет убивать. Она была человеком даже больше чем я, несмотря на то, что оставалась вампиром. Я же могла поверить в то, что смогу выстрелит в него. Мизери не потеряла никого из своих друзей, так как я, и не она боялась за свою жизнь и жизнь своих детей, последние несколько месяцев. Что и говорить, вряд ли до сегодня ей приходилось переживать за Ричарда.

Все волки, и этот в частности превратили мою жизнь в постоянную погоню и охоту, а я была ценным призом, так как не просто сопротивлялась, отчаянно защищая себя, но и имела оружие против них, незнакомое и не доступное.

Когда трансформация почти закончилась, я тяжело присела на землю, пытаясь отрезать свое сознание от чужого. Я разрешила себе немного расслабиться и не думать. Вот такие вот провалы во времени и мыслях, давали мне возможность забыться. Сейчас мне было это просто необходимо, и я даже не могла думать или переживать за Калеба.

Мой мозг среагировал на это по-другому. Он сам решил, как ему поступить. И то, что я заснула, совершенно не удивило меня. Я просто отключилась, словно кто-то достал пульт и переключил меня в режим ожидания. Весь мой организм действовал сейчас как хорошо налаженный механизм. Ему даже не нужно было приказывать, чтобы он сам начал действовать как нужно.

Но и в этом состоянии я все осознавала. И сон, пришедший из темноты, казался мне не сном, а реальностью и я понимала это шестым чувством. Я знала что сплю, но также знала, что все происходит на самом деле. Тот, чьи мысли я теперь заняла, даже не осознавал моего присутствия, так как я никоим образом не старалась и даже не могла на него влиять. Словно я не была тут, в его голове, а просто перехватывала волны его сознания.

Мне даже стало страшно, когда я поняла, что это был уже совершенно другой уровень моих возможностей, о котором я ничего не знала. А я пока что оставалась человеком. Что же будет когда я стану вампиром, какие преграды упадут перед моей силой? И будут ли какие-нибудь преграды вообще?

Я увидела Ее — Волчицу, но она единственная среди всех была в обличье человека, в отличие от десятка волков, сидящих полукругом нее и одного маленького серого волка, совсем еще молодого, в котором я узнала Бет. Мое сердце болезненно сжалось когда я увидела их оскаленные морды в ее сторону, и поняла что сдерживает их лишь воля Волчицы от того чтобы растерзать мою подругу.

Мне были не понятны их отрывистые короткие подвывания и поскуливания, но по общему настрою я поняла, что они спорят, идет совещание. И все складывается не в пользу Бет. Она не могла сопротивляться силе, удерживающей ее на месте, и, наверное, испытывала от этого боль. Зная Волчицу, я подозревала, что она мучила ее так же, как я недавно волков на поляне. Но что она могла показать ей? Чем могла вызвать мучения. Совесть Бет была чиста, она не убила еще не одного человека, а значит, только страх, перестать быть человек мог заставить ее так бояться. Без моей помощи она не может и не захочет теперь измениться. И, судя по тому, как крепнет мое ощущение себя в сознании этого неизвестного волка, я понимала, что мы движемся к ней. Мое спящее тело каким-то образом приближалось к тому месту, где проходил сбор и суд. Я боялась одного — что мы не успеем.

Но суд прекратился.

У нас было еще время.

Глава 26. Тревога

Тревога. Точка. Ру.

…За горизонт пытаюсь тщетно заглянуть.

Среди туманных запылённых силуэтов

Маячит свет. Но лишь к нему, а он как ртуть

Скользнёт под пальцами и в щель забьётся где-то.

В свои тревоги, запахнувшись как в пальто,

Уйду в себя, в раздумья тихими шагами.

Нам жизнь выбрасывает фишки как в лото,

Какая дальше — никогда не знаем сами….

NePetrova

Возможно, я очнулась на какой-то момент, потому что надо мной зависло лицо Калеба.

Я все еще не очень понимала, что происходит, но внешний вид Калеба заставил меня замереть, вместо того чтобы протирать от сна глаза.

Он был совершенно пуст — жажда должна была стать невыносимой, но Калеб терпел, стойко снося мой болезненно приятный запах. Всего лишь на миг он позволил своим глазам закрыться и прислушаться к моему сердцу, втянуть сладковатый запах молодой крови. Я ждала. Точнее говоря, я очень надеялась, что он совладает с собой, но терпение иссякало.

— Все в порядке, — будто бы прочитав мои мысли, Калеб открыл глаза и снова смотрел на меня осознано.

Его горячие губы нежно коснулись моего лба.

— Тебе нужно еще поспать. Такими темпами ты можешь скоро сорваться.

Мне вновь захотелось обхватить его руками, растаять в его объятиях, забыться… уйти от тревог и не возвращаться в тот кошмар, что ожидал нас впереди. Но я была настолько усталая, что когда протянула к нему руку, та безвольно упала на полпути.

Я спала. Уверенности не было, но такое бодрствование, сквозь туман, было у меня только во сне. Они ожидали меня. Волчица и Волк чувствовали мое приближение. Мой запах и страх были им знакомы.

— Мы ждем друзей.

Волчица ласково погладила маленького серого волчонка, который испугано заскулил. С жавшимся сердцем я поняла, что это Бет. Ну, подожди, дай только до тебя добраться, я растопчу твое сознание!

Я заметила, как волчица содрогнулась. Значит, она уловила мое присутствие. Знай, что я могу!

Я медленно возвращалась к реальности… Темно… И не сразу поняла… точнее ощутила, что Калеб продолжает целовать мое лицо, глаза, губы. Давно ли я отключилась?

— Как поспала?

Так я еще и спала? Чудеса!

— Чудесно, если даже не помню, как заснула.

— Что видела во сне? — глаза Калеба, внимательные и настороженные смотрели на меня, но руки оставались на прежних местах. Я неловко заерзала, как обычно возле него, мои мысли отклонялись от нужного направления.

— Волчица почему-то считает, что мы едем к ним.

Я пожала плечами, уже не понимая где сон, а где реальность. И почему вообще Калеб так раздражающе красив, когда мне хочется отдохнуть?

— Мы связались с Легальной Сворой, и рассказали обо всем, но они не собираются нам помогать, потому что Бет является пометом лутонской своры, а значит, вполне могла пойти к ним сама. А ты вернулась, хорошенько встряхнув стаю. Они считают, что теперь мы в расчете.

Я резко села на кровати от злости, едва не угодив Калебу лбом в подбородок. От ранения меня спасла реакция Калеба.

— Ну почему?!! Они до сих пор для нас угроза. Угроза для меня!

— Да, — Калеб мягко вернул меня назад, но рядом не лег, продолжая нависать надо мной, своим прекрасным лицом, снова напоминая о моей тяге к нему, — Но легальная свора так не считает. Вот если бы тебе не удалось выбраться, и ты осталась у них, то Легальная Свора прислала бы своих комиссаров.

— У меня такое ощущение, что они только того и ждут, когда меня все-таки сделают оборотнем, — я с отчаяньем закусила губу, представляя, куда бы мне хотелось послать Легальную Свору. И почему, черт возьми, семья Человечных ничего не предпримет. Ах да, я пока всего лишь человек.

Калеб промолчал. Но его глаза были красноречивее любых слов, и я даже не хотела гадать, что это должно значить для меня.

— Что означает твое молчание?

— Боюсь, что Легальная Свора знает о твоих… подвигах. Кто-то им очень красочно это описал, и кажется, в некоторой степени планы Изегрима воплощаются в жизнь. Ты заинтересовала волков в Легальной Своре и теперь это действует против нас. Они не могут отказать нам в помощи, если ты будешь в беде, но и не очень торопятся соглашаться на что-либо. Думаю, им будет на руку, если тебя, конечно же, совершенно случайно, сделают оборотнем. Они вполне могут призвать тебя к себе, и тому подобное.

— И они нам не помогут вообще?

— Помогут только в том случае, если тебе или детям будет угрожать реальная опасность.

Я сжала руки в кулаки и в отчаянии начала бить по подушке сбоку. Калеб терпеливо смотрел на это со стороны, зная, что так я просто выпускаю гнев, но не наврежу себе. Гнев не иссяк, зато закончились силы. Слишком много всего произошло, и я ослабла от такого проявления физической активности, чего нельзя было сказать о ментальной — словно разум отбирал силы у тела. Но если я слишком ослабну, то толку от меня никакого не будет.

— Взять бы мой пистолет с серебряным пулями и перестрелять всю Легальную Свору вместе с Лутонской!

— К сожалению это не выход.

Калеб тут же разозлился из-за моих слов. О нет, только не это, снова страх, что я престаю быть человеком. Возможно несколько часов назад, там, на поляне, так и было, но не теперь. Я просто злилась от безысходности. И, конечно же, страха.

Я замолчала и откинулась на спинку кровати. Калеб явно был не в духе, как и я. Но ссориться с ним мне вовсе не хотелось. Я хотела отдохнуть и набраться сил, — которые покинули меня после мучительной встречи с волками и такого же сна.

Чтобы немного разрядить обстановку, я оглянулась и только теперь поняла, что не узнаю комнаты.

— Где мы?

— Никогда не поверишь, — Калеб совершенно неожиданно задорно улыбнулся, что заставило меня затаить дыхание и сказать своему глупому сердцу, чтобы оно так громко не трепыхалось. — Мы в Логове Своры. Бывшем, так как они уехали отсюда. И пока что мы, к сожалению, не знаем куда. Мы в ожидании.

— А где остальные?

— В зале. Совещаются, что нам делать. Терцо и Грем перезванивают своим знакомым в надежде, найти лазейку как нам отобрать Бет, без помощи Легальной Своры.

Как, как — подумала я, — только боем, видно ведь что с это сворой нечего разговоры разводить. Но это говорило мое раздражение, а спокойная часть меня, просила подождать. Словно уже знало, что мне нужно. И действительно, я почему то не очень и волновалась.

Я качнула головой, не зная, что сказать, потому что боялась выдать свою злость. Но Калеб просто провел указательным пальцем вдоль моего лица, словно этим жестом пытался меня усыпить, и я невольно поддалась вперед за лаской. Он тихо усмехнулся.

— Тебе нужно поесть. Я сейчас принесу.

Калеб исчез, но у меня осталось странное впечатление после разговора с ним. Он злился, и в то же время я могла сказать однозначно, что Калеб по какой-то причине радовался.

Звуки незнакомого дома давили на меня, но это не помешало мне снова задремать. Когда Калеб вернулся, и разбудил меня своим появлением, в моей голове странным образом созрела идея. Так, словно, кто-то в моей голове включил ее.

— А где Теренс?

— Отдыхает, как и ты. На него ужасно давит Зов, и мы как можем, пытаемся его ограждать. Ричарду приходится постоянно затуманивать его разум, чтобы немного снять давление.

Я вся внутренне сжалась, вспомнив серую фигурку Бет, и могла себе представить, что испытывает Теренс. Но он сильный, и я всегда это знала, ему моя помощь почти не нужна, а вот нам его — очень. И почему-то мне думалось, что Теренс мне понадобится не только своим спящим разумом. Что мое подсознание знало такого, чего еще не знала я?

— Что ты придумала? — Калеб поставил поднос с фаст-фудом, видимо кем-то купленным в городе, возле старой кровати, чем-то похожей на ту, в доме Аераса, где меня держали подручные Изегрима. — Надеюсь, идея получше, чем у Прата.

Несмотря на все тревоги, волнения и бой, я смогла улыбнуться, только представив, что мог предложить дядя.

— Что придумал он?

— Стоит споить их, а потом… хм…даже не хочу продолжать.

Калебу и не стоило. Я могла себе вообразить всю глубину фантазий Прата. Даже больше, я видела его фантазии, например, относительно Евы или Волчицы, и меня выворачивало от них наизнанку.

— Все ясно. Но нет, у меня другие планы. Я хочу попробовать с помощью сознания Теренса узнать, где находится Свора.

Калеб молчал. Его черные глаза смотрели сквозь меня, и это немного беспокоило. Такие вот его взгляды всегда означали, что я однозначно получу отказ. Но тяжело вздохнув, он провел ладонью по волосам, приводя их в порядок, и кивнул. Видимо говорить он был еще не готов.

Прошло несколько минут, я продолжала смотреть на него, отчаянно желая одобрения, но Калеб сохранял молчание.

— Поешь… для начала, а потом, если хочешь, попробуешь.

Он сказал это, едва выдавив из себя слова. И снова эта злость. Я не могла понять, в чем дело. Почему он вел себя так странно. То он беззаботно улыбался, словно это не мы сидели в доме своры, то злился так, будто бы я совершила худший в мире грех.

Я тут же принялась за еду — мне было тяжело смотреть на его глухую отрешенность, и знать, что иногда я совершенно его не понимаю. Гамбургер и картошка давно уже остыли, но это было лучше, чем ничего. Мне хотелось просто насытиться, а не кулинарных шедевров, поэтому я проглотила все это, быстрее чем сама поняла.

Калеб был глух, и вся его фигура говорила о злости. Но вот, стоило мне доесть, как он оказался рядом.

Тяжело дыша, я повернула голову, даже не зная, что ожидаю увидеть. Повернув совершенно немного, я не думала, что этого движения окажется достаточно, чтобы наши губы встретились. Губы Калеба не спешили. Он медленно и методично проходился по моим губам, скорее дразня, чем давая почувствовать весь поцелуй.

Я потянулась к нему, привстав на цыпочки, чтобы оказаться поближе и привлечь его к себе. Калеб помог мне устоять, когда я пошатнулась, и обхватив широкой прохладной ладонью спину, приподнял меня. Прошло столько времени с тех пор, как мы испытывали что-либо подобное вместе. Калеб все время казался отчужденным, сосредоточенным на деле, и мне оставалось тревожно думать, изменило ли для него хоть что-то то, что я была не совсем нормальным человеком.

Я взглянула в сияющие глаза Калеба и сердце мое сжалось. А что если с нами что-то случиться? И мы не будем больше вместе? Никогда нашим губам не соприкоснуться, и его руки не оставят на моей коже холодного следа.

Нет, нельзя думать о таком, и я это знала. Если верить или просто даже помышлять о подобном, то оно обязательно станется. Калеб это было все то, ради чего мне хотелось существовать. И волки только в очередной раз напомнили мне об этом. Даже сражаясь с ними на поляне, в лесу, я все время думала о Калебе.

Мы стояли так довольно долго, пока Калеб не поцеловал меня, коротко и страстно, не оставляя места для ответного порыва.

— Если хочешь попробовать, Теренс как раз спит.

Я улыбнулась, с облегчением понимая, что он одобрил мою затею. Я понимала, что его пугает, когда я поступаю так, но это было… даже не так, это стало для меня нормальным, поступать так.

Мы пошли по серому плохо освещенному коридору, покинув старенькую спаленку. Я услышала знакомые голоса моих родных, и порадовало то, что отчаяньем там не сквозило. Мне даже не стоило заходить к ним, чтобы понять, все они держаться оптимистичной стороны, чтобы было легче. Впрочем, им и так проще, чем мне или Теренсу. Вампиры, они никогда не надеются. Они просто ждут.

Теренс спал. Хотя я могла бы и так это понять по храпу, и глядя на него теперь, трудно было представить, что возможно именно в этот момент, чье-то сознание — Изегрима или Волчицы пробивается к нему. Я хотела было попросить Калеба побыть в стороне, но вот, он снова обдал меня жарким взглядом, и этого хватило, чтобы я потупилась.

Когда я снова набралась сил обернуться к нему, он тоже посмотрел на меня.

Он улыбнулся вновь. Вот черт! Своими глазами и улыбкой Калеб сбивал меня с мысли и не давал сконцентрироваться. А сконцентрироваться нужно было. Я закрыла глаза и села возле Теренса. Пока он спит, мне будет легче попасть в его сознание, меняющееся так быстро.

Ну вот. Вокруг темнота и я увидела сияющие шары, и теперь мне не стоило идти к ним как раньше, они сами летели ко мне. Еще не сейчас, но уже скоро я смогу попадать в чужие сознания так же легко, как и в голову Изегрима. С ним даже не надо было сосредотачиваться.

Теренс спал, и сон был тревожным. Темнота, кровь и преследования.

Я чувствовала их. Я видела их, но они не знали об этом. Как и Теренс.

Когда я поднялась и, пошатываясь подошла к окну, Калеба в комнате не было. И я немного обрадовалась этому.

Сознание Теренса и его близость к волкам что-то всколыхнуло в моем сознании.

Я наклонилась вперед к стеклу, чтобы быть ближе к улице, и почувствовать есть ли кто-то там за снежной пеленой. Но ответом мне был только снег, и глухие сознания простых животных. Волков не было. Они или готовились, или очень напуганы. По крайней мере, более молодые из них. Улыбнувшись, я снова вспомнила, с какой легкостью смогла защититься. Торжество, вот то чувство что я испытывала сейчас. Когда-то я почувствовала что-то подобное, когда поняла, что Калеб стал моим. Те ощущения не поблекли, но то, что я чувствовала теперь в своих мыслях, казалось мне намного сильнее. Я почти не контролировала этот жар исходящий из моего сознания.

Прохладная рука Калеба прикоснулась ко мне заставляя отвернуться от окна, и его лицо тут же исказилось.

— Не верь этим чувствам — они лживы и обманчивы, и на самом деле не доставляют удовольствия.

— Это не то, что ты подумал, — поспешила защититься я и поняла, как фальшиво это прозвучало.

— Не позволяй Волчице внушить тебе, что ты такая же, как она. Ты не такая, я верю, что в глубине души ты понимаешь, как это все не правильно.

— Так и есть, — наконец с облегчением выдохнула я. Так оно и было, но почему чувство превосходства все еще не покидает меня? Только возле Калеба оно меркло. Глядя на него, я понимала, как это низко — чувствовать что-то подобное. Они ведь люди, не так ли? Я заставляю их страдать, потому что они нападают на меня, но ощущать наслаждение, это что-то наравне с извращением. Горький привкус во рту, окрасил это наслаждение в настоящий цвет — серо-черный, траурный. Ты не они, твердили мне глаза Калеба. И вот что мне нужно было помнить.

— Вот почему я так не люблю, когда ты проникаешь в сознания чуждых волков — они внушают тебе, что ты всесильная. Это не правильно.

— Но почему твое настроение сегодня, такое изменчивое? Я совершенно этого не понимаю, — я развернулась к нему и прижалась всем телом. Мне стало уютно и тепло, потому что его голодное тело становилось горячим. Темные глаза смотрели на меня с мукой.

— Это трудно объяснить.

— Объясни как есть. Меня мучают тревоги.

— Я ужасно рад тому, что ты жива, и что тебя не тронули, не причинили тебе боли. Но та бойня в лесу… разве это ты?

Я спрятала лицо у него на груди. Разве это я? Нет, это точно была не я, потому что я не могу быть тем человеком, который наслаждается болью и страданием. Или же могу? Нет, все это проделки Изегрима, и его внушение мне, что я могу стать оборотнем, и тогда мне все будет нипочем. Но совесть не молчит. Как странно, в прошлом году, я стала совестью для Калеба, а в этом году он стал моей совестью. И все это мой талант — он не просто оставлял на мне отпечаток, я изменилась из-за него. И если Калеб думал, что я этого не понимаю, он ошибался. Теперь я понимала это лучше, чем когда-либо, и я чувствовала, какую опасность мой талант несет для моего же сознания.

— Я и не я одновременно. Часть меня хочет этому сопротивляться, но другая часть… она торжествует. Потому что я больше не слабая. Я наравне с ними.

— Но тебе это и не нужно, — ладони Калеба приподняли мое лицо. — Ты не такая, как мы, и ты не такая, как они. Ты просто та, кем являешься. Не торопи события, наслаждайся тем, кто ты есть пока. Может, когда ты станешь вампиром, именно твоей человечности тебе будет не хватать.

Как легко и просто это звучало из уст Калеба. И совершенно по-другому ощущалось. Я понимала, что уже никогда не прощу себе той битвы, но так же знала, что никогда не забуду сладость триумфа, и буду наслаждаться им, словно запретной книгой, спрятанной под кроватью. И мне очень хотелось бы не делать этого, но все же я радовалась, что теперь вовсе не бессильна.

Но это могло подождать. О чем мне теперь нужно было беспокоиться — так это о следующих часах до рассвета. Именно в это время все решиться. Так что хорошо, что я немного поспала. Силы — это было то, что мне нужно. О большем я и не смела мечтать. Глухое волнение Калеба меня немного пугало, но не более чем предстоящая встреча. Я уже начала понимать, чего хотел мой разум от меня. И это не понравится моей семье.

У меня в запасе несколько предрассветных часов, и снова прошел день, а я даже не заметила.

Наверняка в школе уже волнуются. А что творится с родителями Бет и Теренса я даже не хотела представлять.

Мы вернулись обратно в старенькую спальню, чтобы не тревожить и так беспокойный сон Теренса. Примерно через час Калеб поднялся с дивана и подошел к окну. Его, как и меня, должно было убивать ожидание. И я никогда не думала, что Калеб может так плохо справляться со своим страхом. Глядя на него, я не могла понять, о чем он думает. И от этого, наверное, было еще тяжелее.

Но если бы он знал, о чем сейчас думала я, не вел бы себя так. Он бы меня просто прибил. А я все думала и думала, и постепенно головоломки в моей голове складывались должным образом, как картинка, которая просто ждала своего решения. И что самое смешное именно Калеб подсказал мне ключ к ней.

Меня звал этот дом и десятки умов, мечущиеся там, потому что они поджидали гостей. Но как же Волчица будет разочарована. Я уже решила для себя кое-что — это не может быть только прерогатива Калеба — вечно решать. Я могла решить за всех, потому что была сильна. Точнее говоря, еще никогда прежде не была сильна как сейчас. Все осколки в моей голове внезапно сложились в одну картинку. Главное не бояться и положиться на семью. Они сделают так, как я попрошу, потому что иного выхода нет. Но Калеба нужно постараться держать в неведении как можно дольше. Я точно знала, что он будет против. Против, наверное, не то слово. Он будет рвать, и метать, будет зол не меня невероятно, но это нужно. Я так больше не могла жить в страхе перед этой сворой — с ними нужно было покончить.

— Пойдем к остальным, — предложила я, и Калеб согласился, но лицо его так и не выдало мыслей. Может ли Калеб догадываться, о чем я думаю? Вряд ли.

Когда мы вошли, все сидели за столом. Вот эту комнату я уже знала. Это было то место, которое я видела когда-то на уроке французского. Действительно основное логово своры. Но их было много — таких вот домов.

Самюель и Терцо держались за руки, словно школьники, и их лица напоминали застывшие маски блаженства. Словно их ничего не пугало. Им было хорошо вдвоем, а самое главное, пока что я была в безопасности, как и близнецы, это было почти тем, чего они хотели. И все же их волнение ощущалось. Бет не была им чужой, и, как я понимала, Терцо приблизительно знал, что ожидает Бет.

Грем и Ева стояли в стороне, но они не говорили — Ева, отвернувшись, смотрела в окно, а Грем прислонившись к раме смотрел на нее. Вот оно чудо любви — Грем трепетал, находясь с ней, и все остальное было не важно. Мизери, Ричард и Прат, сидели тесно друг к другу, глядя на моих родителей. Все выглядело так, будто бы они поджидали нас.

Левый уголок его рта изогнулся в улыбке при виде нас.

— После сегодняшнего нам остается одно — перехитрить их, — Прат говорил об этом так уверено, будто у него уже был готов план. Но я знала Прата, он никогда не действовал по схеме — все его действия были спонтанны.

Но так как мы промолчали, он немного приуныл.

— А если серьезно? Каков план? — Прат теперь смотрел на меня, без тени ехидства или веселья. Что вдруг стало с Пратом? Он перестал вдруг быть тем забавным, беззаботным, наглым парнем, которого я знала всегда. Прат переживал. Его выдавали мысли, которые просачивались ко мне, даже не смотря на то, что мой дар почти перестал на него действовать.

План… я бы и сама хотела это знать. Хотя была цель — спасти Бет, защитить себя. Вот и план. А все остальное пока что было не для их ушей. Пока что. Но скоро они узнают.

— Вот это номер, — рассмеялась я, — Прат и серьезный. Да что с тобой сделали волки? Ты и переживаешь?!

Мы дружно рассмеялись, и это было хорошо. Как приятно было чувствовать поддержку, и знать что мы по-прежнему семья, которая вместе смотрела в глаза опасности. Опасности от которой меня бы и хотели отгородить, но это не получалось — и все из-за моего таланта. Если бы Калеб мог, он бы выдрал из моего мозга ту часть что отвечает за дар, чтобы оградить меня.

Но теперь Калеб, прижал свой лоб к моему плечу, и это не смотря на то, как голоден он был. Мое тело невольно поддалось дрожи на его прикосновение, но я сдержала ее. Это не сейчас, но я знала точно, что смогу вскоре утолить свою жажду по его телу и его прохладе.

— Ждем рассвета — вот и весь план. А потом выйдем на улицу и будем лепить снеговиков.

Все улыбнулись, но уже печальнее. Значит все, как и я ждали рассвета. Этим могло объясниться и поведение Калеба. Он выглядел как тигр, мечущийся в клетке, и только теперь немного успокоился, рядом со мной. Я смотрела на него украдкой и наслаждалась этими минутами покоя. Но скоро придет страх, и возможно осознание глупости, которую я собираюсь совершить, но до этого еще не скоро. Триумф над волками сделал меня непоколебимой.

Все решили, что мы идем на бой, и я не открывала своих карт. Я молчала, просто наслаждаясь близостью родителей и тишиной. Но вот пришел момент, когда мы разбудили Теренса, и принялись одеваться.

Калеб не отпускал меня от себя, крепко сжимая за руку. И я была ему благодарна, пока его руки не начали холодеть — тогда медленно тоненькой струйкой страх начал просачиваться в мой самоуверенный разум.

Никто кроме меня не знал куда идти, поэтому все следовали за нашей парой.

Снег жалил.

И почему я так радовалась ему вчера?

Но все неожиданно остановились.

— Так как, разделяемся? — Прат обратился ко всем сразу и ни к кому конкретно. Терцо и Грем переглянулись, словно понимали о чем думает другой.

Совсем рядом с тем местом, где стояли мы, с веток слетели две ночные птицы. В городке спало множество разумов, которых я не ощущала, да и не хотела тратить на них свои силы. Мы шли вперед. Я с тревогой думала, хватит ли у меня сил выдержать все это? Но без меня уже не обойтись. К тому же сейчас я хотела предложить нечто такое, что повергнет в ужас всех, а особенно Калеба.

— Я пойду одна.

Калеб даже не обратил внимания и не остановился, а пошел вперед.

— Не может быть и речи.

Самюель и Терцо приняли тот же угрожающий вид при моих словах. Но Прат, Ричард и Мизери остановились вновь. А Грем и Ева тревожно замерли, смотря на меня.

— Да, я тоже уже думал об этом, — выдохнул тяжело Ричард, Калеб остановился, но так и не развернулся к нам лицом. Вся его поза была слишком уж застывшей. Я знала, сколько он прикладывает сейчас усилий, чтобы не взорваться.

— Нет, — глухо повторил Калеб.

Я подошла к нему и взяла осторожно за руку. Приложив его ладонь такую же холодную, как и снежинки, вокруг нас к своему лицу улыбнулась ему.

— Ты ведь понимаешь что так надо?

— Я. Не позволю. Рисковать. Тобой, — с расстановкой медленно проговорил Калеб. Я молчала и ожидала, когда он посмотрит на меня. Когда Калеб поднял тяжелый взгляд, мое сердце по привычке забилось быстрее, неутолимое желание прижаться сейчас к нему заставляло забывать обо всем, но нам нужно было решить этот вопрос сейчас. Его глаза наполнились мукой и болью, страх потерять меня был сильнее остальных страхов. Неужели я действительно так дорога ему? — промелькнуло у меня в голове. Раньше это казалось мне само собой разумеющимся, но теперь я ни в чем не была уверена. Я придвинулась ближе и посмотрела ему в глаза. В них были беспокойство и забота. Я уже и забыла, что в его глазах может быть столько тепла.

— Это необходимо. Ты сам сказал, что свора не поможет нам, если мне не будет угрожать опасность. Я пойду туда, и поверь, никто не посмеет причинить мне вред. Вы будете следовать за мной, но достаточно далеко, чтобы вас не учуяли волки, и также вы свяжетесь с Легальной Сворой, и скажете, что меня снова украли.

— Ты ведь все это уже давно решила?

Я не смогла соврать ему, а просто молчала.

— Но ты не можешь идти сама, — голос Терцо прозвучал обреченно. Значит, он смирился, и понял, что это выход.

— Со мной пойдет Теренс, он быстрее выведет меня к ним. У него есть радар.

Я обернулась и посмотрела на друга, и еще успела заметить его испуг и протест, но он быстро подавил их, понимая, что должен мне помочь, потому что так помогает Бет. Я знала, как он испуган и вымучен зовом, но он мне был нужен. Ну вот, мне пригодилось не только его спящее сознание. Интересно, а когда я все это решила для себя? Я даже не могла понять. Почему же не могла — именно тогда когда Волчица сказала что ожидает гостей. Она догадывалась, как я поступлю, что я все равно приду за Бет.

Терцо и Самюель оторвали меня ненадолго от Калеба, и когда они обняли меня, я поняла, что они молятся. И я присоединилась к ним. Мне была нужна не только их поддержка, но и так же одобрение. Я хотела, чтобы они поняли, почему я решила так, и ничего не сказала им еще дома.

За ними Ричард и Мизери, а также Грем и Ева. Ева обняла меня так сильно, что выступили слезы — она еще не совсем контролировала свои порывы, и это сказывалось на моих ребрах. Прат остался в стороне, даже не желая на меня смотреть. Интересно. Даже не думала, что он может так расчувствоваться. А где же смех? Пошлые шутки? Иссякли, и это было тревожно. Но ничего, как только они придут мне на помощь, в его власти будет уничтожать волков, и вот тогда вся грусть пройдет.

И они ушли. А Калеб смотрел на меня тяжелым взглядом, не желая никуда отпускать, хотя тоже прекрасно понимал, что мой план, именно то, что нам было нужно. Волки они ведь немного глупые, и самовлюбленные и их потешит мое появление без семьи. Они даже не поймут подвоха.

Калеб притянул меня без каких-либо слов, и если я боялась, что он снова оставит меня без поцелуя, как вчера, перед нашим с Самюель уходом — то я ошиблась. Он поцеловал меня тяжело и надрывно, но вовсе не прощаясь, а так чтобы я помнила этот поцелуй. Я чувствовала в нем тревогу и гнев, но любви было намного больше. Вот и все. И в последний раз, посмотрев на меня, он ушел.

В его глазах мелькнуло что-то странное, и я не сразу же могла найти этому объяснение, только спустя минут десять, когда Калеб наверняка был уже очень далеко, я поняла, что это был страх.

Я обернулась к ожидающему меня Теренсу.

— Тебе нужно превратиться.

Покорный кивок, и без слов Теренс припал к земле. Его обращение не было похоже на то, что я видела в доме Аераса у того, взрослого волка. Ему было трудно, и теперь я не помогала ему, но Теренс нашел путь к своему волчьему существу. Быстрее, чем во все другие дни, когда мы охотились.

Теренс был сильным. Я была ему больше не нужна, чтобы ставать зверем, но он все еще нуждался в контроле, чтобы Зов не был так силен.

Ветер усилился, начал завывать между деревьями, словно разбиваясь об их неподатливую сухую кожуру, усыпанную морозными бриллиантами.

Мы двинулись вперед.

Давнее гнетущее ощущение не отпускало моего встревоженного сознания, но пришлось задвинуть его на задний план, настороженность не позволяла расслабиться. А страх как раз хотел моего послабления. Никакого страха, твердила я себе. Я должна собраться. Волю в кулак, так как ты это всегда делаешь и вперед. Снег скрывал мои следы, но не запах, и этого я изменить не могла. Хотя какая разница — я ведь сама добровольно шла в Логово. Я шла на верную смерть или же верное обращение — хотя так могло показаться только волкам. Даже пребывая в состоянии крайней напряженности и стресса, я еще не впала в слабоумие, чтобы жаждать превращения в оборотня. Да стоит только вспомнить постоянную раздражительность Бет.

Напоминание о подруге, снова вернуло тяжелое чувство потерянности.

Вскоре нечто произошло. Теренс залег на землю, неподвижно, словно камень, но скользнув по его сознанию, я почувствовала, как напряжены его мышцы, как внимательно он следит за всем вокруг. Он прислушивался к запахам и звукам, хотя по его спокойному виду, дремлющего волка, этого понять было не возможно. Вот он навострил уши и дернулся в мою сторону, будто подзывая. Но я не пошла и просто позволила своему сознанию слиться с его.

Я чувствовала, как далеко были волки и их тени в рассеивающемся сумраке леса будоражили. Но мой разум затуманивала волчья кровь, которую подпитывали оборотни своим зовом.

Вдруг сердце Теренса бешено забилось, предвещая добычу, и мне с трудом удалось отвернуть его от следа какого-то маленького зверька. Но мне и не пришлось долго упорствовать. Раздался вой, далекий и надрывный. Я сразу же распознала в нем чужого волка, это не могла быть Бет. Хотя оставались сомнения. Она у волков, это мы прекрасно знали. Они могли таким образом дразнить нас, подзывать, просто надеясь, что мы рядом.

Теренс дрожал, но не от страха, а от боли за Бет. И все же Теренс был разумен и понимал, даже в таком виде, насколько опасно идти именно туда, где нас поджидали волки. Часть пути к Логову я должна была пойти одна — Теренс был только средством быстро их найти. И пока он мне нужен, пусть ведет.

Волк на сознание которого мы вместе попали, двигался достаточно далеко от нас. Волки почуяли наше приближение, но мы решили обойти их. Одно дело прийти к ним и совершенно другое попасть в их ловушку. В первом случае преимущество будет на моей стороне.

Теренс шел за ними по пятам, но держался подветренной стороны, так выходил небольшой крюк, но оно того стоило. Главное сохранять безопасное расстояние. Как хорошо, что он сохранял свой разум, при этом следуя инстинктам.

Нам оставалось ждать, но скольких усилий стоило не отпускать сознания волка и следовать за ним, при этом, не растворяясь в его сознании. К тому же тяжело было следовать по топкому снегу за Теренсом. Он время от времени забывал о том, что я не могу двигаться так быстро как он.

И вот, я почувствовала момент, когда мне нужно было избавиться от Теренса. Они шли к нам. Он не должен был попасть под их власть.

— А теперь уходи.

Теренс протестующе замер, и его тело выгнулось, словно он готовился закопать ноги возле меня, лишь бы не сдвинуться с места.

— Так надо, — я знала, что мой голос вовсе не звучал убеждающее, и к тому же устало, но он должен был понять, чего я добиваюсь.

— Если мне придется спасать еще и тебя, мне не хватит сил. К тому же нужно привести остальных сюда, и найти след.

Минуты текли, волки были все ближе, а я уже начала думать, что Теренс не послушается. Но вот одна его лапа, дернулась и он сделал шаг назад. Потом вторая, и постепенно Теренс начал отступать, не упуская меня из виду. И вот пришло время, когда я осталась один на один с лесом и с приближающейся Серой смертью.

Свора приближалась с оглушительным лаем и рычанием. Она мчалась тесной группой, что казалось, если осадить первого то задние попадают как кегли, сбивая своих собратьев. Но по мере приближения они рассеивались, охватывая больший кусок территории передо мной.

Быстрые и молниеносно опасные, они медленно окружали меня, почти низко, к самой земле склонив тело, так, словно были готовы отразить любое нападение.

Они не лаяли, а лишь свирепо рычали, шерсть на загривках встала дыбом, а морды искажались в злобной гримасе, обнажая клыки до самых десен. Стоило им побыть возле меня, как на морды постепенно наплывало Желание.

У меня возникло ощущение, что силуэтов, полускрытых снежной завесой, становилось с каждой минутой больше.

При виде их мохнатых морд по моему телу пробежала дрожь. Глаза их горели, точнее описать невозможно, нужно увидеть самому как они светятся в темноте снежного предрассветного леса. Они обходили вокруг меня, но я даже не собиралась бежать.

— Отведите меня к Волчице!

Один из них рыкнул, но это было похоже скорее на фырканье. Я улыбнулась. Он мне не доверял, и правильно. Хотя чего им бояться — их больше, и одна я с ними не справлюсь. Калеб, и вся моя семья были сейчас слишком далеко, чтобы вовремя успеть спасти меня от злобных клыков, наметившихся на мое горло. Но я знала точно, что они не посмеют меня тронуть. Страх передо мной был велик. Оказывается, волки суеверны!

Но извечный закон стаи, заставил их быть справедливыми.

Пока что я победила. В сопровождении волков, окруженная ими я шла в Логово. Добровольно. Любимый сон Изегрима стал явью.

Глава 27. Кровь за кровь

Ночь и бессмертие. Свечи горят.

Пьяное сердце — призраков ряд

В прахе прелюдий к распятию.

Ночь- небо стелется скатертью,

Яркие всплески немого безумия,

Холод металла ножей новолуния.

Холод бессмертия. Чаша разбита,

Льется вино на гранитные плиты,

Пьяное сердце — звезда зазвенела,

Ветер ладонью бьет в окна несмело,

Ночь и бессмертие. Гаснет свеча,

Ветер в окно бьет — а стены молчат…

(Lomien)

Не важно, сколько раз ты говорила мне, что хочешь уйти.

Не важно, сколько вздохов ты сделала, ты по-прежнему не могла дышать.

Не важно, сколько ночей ты лежала без сна, слушая звуки прерывающегося дождя.

Где ты теперь?…

Сердцебиение, сердцебиение, мне нужно сердцебиение…

Скажи, смогла бы ты убить, спасая свою жизнь?

Скажи, смогла бы ты убить, доказывая правоту?

Круши, круши, сжигай, пусть всё горит.

Этот ураган уносит нас под землю…

Не важно, сколько раз я умру, я никогда не забуду.

Не важно, сколькими обманами я живу, я никогда не раскаюсь.

Есть огонь внутри, что поднял мятеж, и он готов разорваться на пламенные сгустки.

Где твой Бог?

…Пусть оно упадёт, пусть разобьётся и медленно сгорит.

И тогда ты будешь взывать к Богу,

ты взываешь к Богу…

Убегая от света, убегая от света…

30 Seconds To Mars (перевод Anonymous)

Я могла без преувеличений сказать, что во всех волчьих взглядах, обращенных ко мне, горело желание. Не желание обладания, и не желание крови, а желание того, кто хотел меня и передал эту жажду им всем. Изегрим стоял в стороне. Он следил за мной, но не следовал. Он ожидал.

— Я знал, что ты придешь, — он не собирался поражать меня своей сообразительностью — скорее он хотел показать, что обладает какой-то долей власти надо мной. Но сегодня я на все сто процентов была уверена, что мое появление здесь, это только тот план, что создал мой мозг. Какой же он наивный. Многих усилий мне стоило не улыбнуться на его глупые горделивые слова, которые не имели под собой почвы. Вот бы рассмеяться в его наглое лицо и стереть эту глупую улыбочку, словно он все на свете обо мне знает.

С сердцебиением, столь сильным, что даже вызывало дурноту, я нарочито неспешно приблизилась к волку. Он ждал. Методично постукивая по столу костяшками пальцев, а я все старалась подавить все это чувство неприятия момента. Он был мне не просто противен, а противен до изнеможения, да и к тому же я его опасалась.

— Так это был твой план — захватив Бет вернуть потом меня, или же просто захватить Бет и я останусь по своей доброй воле, чтобы Легальная Свора не имела к вам претензий?

— Ну почти так. В любом случае все происходит как я того хотел.

Комната сохраняла тишину. Волки опасались меня, а я их. Зато похотливый взгляд Изегрима, который он и не пытался скрыть, приводил меня нормальное осознание самой себя. Нельзя бояться.

Но наш разговор (то есть проявление Изегримом некой мистической власти надо мной) прервали. Последовало движение в комнате, волки расступились, и мне пришлось стать вполоборота к Изегриму, чтобы посмотреть на Волчицу, входящую с молоденьким волком. Сердце мое замерло — Бет! Я подавила желание тут же броситься к подруге. Меня сдержало то, что она смотрела на все почти бессознательно. Меня она не узнала.

Красивая, такая же, какой бывает Бет в полнолуние, Волчица напоминала теперь монстра. Разве можно быть нормальной личностью, сажая кого-то живого и мыслящего на поводок.

— Ты и без своих родственников?! Могу ли я поинтересоваться, где же твои детки?

Эти слова, как и выражение лица Волчицы, оставляли в моей душе болезненные борозды, которые она усилила ментальным давлением на мое сознание. И я точно знала, что делала она это намеренно, как знала и то, что я и так мучаюсь от неведения. И что самое страшное, она также поняла, что больше всего я переживаю лишь за Калеба и думаю где он сейчас. Но не все мои мысли были доступны, и этому нужно было радоваться. Но ее насмешка была страшнее моей реакции, потому что она показывала мне, как я на самом деле бездушна.

Улыбка Волчицы под моим затравленным взглядом превратилась в самодовольную, жестокую ухмылку.

Так не должно быть, — подумала я, — такие люди как она, не должны командовать и повелевать другими. Но эти мысли были вызваны яростью, но чтобы справиться с ней, я должна была сохранить свою голову рассудительной и пустой от мыслей, сожалений и чувств так, как меня учил Прат.

Я удержалась на ногах. Оказывается, Изегрим был не единственным кто мог влиять на людей. Неожиданно я поняла, что Волчица всего лишь играла некоторую роль тогда в баре на официальной встрече. Ее лицо было сейчас намного злее и коварней, чем я помнила раньше. В ней явно что-то изменилось, или это что-то она, наконец, выпустила наружу.

Мне стало страшно. Но не настолько чтобы пожалеть о своей затее. Я знала на что иду, просто я еще не знала, что буду делать, до того момента как появится моя семья, и, как я надеялась, комиссары Легальной Своры.

Я действительно постаралась придать своему лицу уважение, глядя на Волчицу, но этого очень трудно было достичь, из-за моей ненависти. Она заметила эти потуги и ее губы искривились в злобной тонкой улыбке, которая исказила черты ее одухотворенного лица, которое наверняка бы понравилось Боттичелли. Но не теперь, когда оно почти походило на волчью морду с оскалом. Глаза ее стали желтыми, как янтарь, подсвечиваясь странной ненавистью ко мне. Это еще надо разобраться, кто кого должен ненавидеть. Я склонялась к тому, что это моя прерогатива, учитывая ее интерес ко мне, к моим друзьям, а также к моим детям. Чертовы оборотни, как они мне надоели!

— Ты вовремя. Луна сегодня будет поистине восхитительной и тебе нужно подождать всего лишь день, чтобы стать такой как мы.

— Почему ты решила, что я хочу стать?

Все волки в комнате злобно оскалились. Как же, я проявила неуважение к их главной самке. Но Волчицу это потешило. А вот Изегрим почему-то неуютно отодвинулся от меня.

— О, ты не решала. Так решила я. И если хочешь спасти свою подругу, ты так и сделаешь. Только нам нужно с тобой кое-что обсудить.

Но теперь и ее прервали. Двери дома распахнулись настежь, и вскоре в комнату зашло двое волков — одним из них был Аерас. Он не остановился, заметив меня, и даже не подал виду, что знает кто я, но что самое странное, Волчица изменилась на глазах. Она вдруг стала более похожа на человека — ее лицо смягчилось и утратило былую жестокость. Это меня озадачило, но не настолько, чтобы я забыла о Бет.

— И так ты не послушала меня, — констатировал Аерас, устремив свои темные глаза на Волчицу, — Эстер, я же объяснял тебе, что игры с вампирами и Легальной Сворой опасны. Ее семья может уже выйти на нас, и нам не выжить.

— Мои охотники сообщили, что они уехали назад в городок. Девчонка оказалась глупее, чем вы двое с Изегримом считали.

Невольно Аерас посмотрел в мою сторону, словно нехотя, и его взгляд выдал то, что он на самом деле считал. Он продолжал верить в то, что я все же умнее. Неужели он догадался о моем плане? Выдаст ли он меня теперь?

— Ты Волчица и я не смею оспаривать твое решение, но позволь переговорить с тобой.

— Конечно. А пока наша милая девочка побудет здесь и не станет ничего делать из того, что помешает нам, не правда? — она говорила почти ласковым голосом, который видимо должен был обманывать Аераса, но не меня. Что за игры вела с ним Волчица. Почему она так менялась возле Аераса?

Я отшатнулась от нее, но моя спина тут же уперлась в Изегрима, чего позволить я не могла. Когда я отпрянула и от него, Аерас кинул на меня предостерегающий взгляд, и мне пришлось подавить свое отвращение. Неужели он понимал, что Эстер более опасна, чем хотела ему показать? В этой стае творилось что-то непонятное.

Бет осталась в этой комнате, а вот Изегрим, удрученный всем происходящим и поведением Аераса, последовал за ними. Его чувства, как вожака, были задеты, когда с ним вдруг не стали советоваться. Он явно намеревался присутствовать во время разговора Аераса и Естер.

Это сыграло мне на руку. Я опасливо покосилась на семерых волков, которые взирали на меня с непонятной тоской и желанием, и все же я точно знала, что они меня не тронут. Пока я неподвижна и они будут оставаться на местах.

Все свои мысли я обратила к подруге, осматривая тем временем комнату, чтобы понять, где я, и как отсюда будет удобней выбраться.

Бет! Я тихо позвала ее в своем сознании, но голова маленького волка даже не двинулась. Очнись Бет! Твердила я ей, и, о чудо, она ответила мне, так и не проявив никаких телесных признаков жизни. Она не спала, и не была теперь поглощена зовом крови. Но ее все еще удерживала на месте воля Волчицы. Пока я ждала возвращения волков, я следила за своей подругой, понимая как ей сейчас тяжело. И поэтому покинула ее сознание, чтобы она не вытягивала мои силы. Мне они были все еще нужны, чтобы спасти нас обеих. Или просто для того, чтобы дождаться спасения моей семьи.

Я не теряла времени даром, а подсчитывала количество волков. В комнате их было семеро, плюс трое, которые ушли, и еще один, пришедший с Аерасом, вернулся на улицу. И того, я пока насчитала одиннадцать. Но дом был велик, я понимала это только по обстановке и величине этого зала. Значит, волков здесь могло быть в два раза больше, и если мои придут даже без поддержки, они смогут справиться. Хотя потом это может грозить разбирательством с Легальной Сворой.

Я терялась в догадках, что именно может быть нужно от меня Легальной Своре, но если вспомнить каковым был план Изегрима относительно меня, нечто прояснялось. Он хотел добиться с помощью меня власти. А что если Свора хочет того же. Теперь у власти Бесстрастные, и они вполне могут хотеть того же. Но разве они могут надеяться, что одна девушка, будет способно победить тысячу Бесстрастных. Кажется, все волки немного сходят с ума, становясь оборотнями.

Зато я теперь просматривала в их действиях логику. Они не отказывали нам, потому что боялись навлечь гнев Человечных и Бесстрастных. И в то же время очень надеялись на исход, который будет выгоден им. Ну я была почти польщена. Неожиданно за этот год, я стала популярной личностью среди волков. И все же это не могло не пугать. Слишком много желающих заполучить меня в свои коварные руки. А что если плюнуть на все, и действительно просто стать оборотнем?

Так, стоп, это не мои мысли. Я успела вовремя принять безразличный, и в то же время немного напуганный вид, потому что почувствовала, что сюда возвращаются. Но назад вернулись лишь Аерас и Естер. Изегрима не было. Что бы это значило?

Они отсутствовали минут двадцать, а волки в комнате не изменили своих поз, и желание на их мордах не становилось слабей. Я словно неожиданно попала в музей волчьих чучел, только эти явно дышали, и следили за мной своими желтыми глазами. Среди оных так же можно было заметить некоторую ненависть, направленную на меня, но это уже не задевало. Знали бы они, как я их ненавижу. Я бы и хотела это им показать, но не стала. Видимо Волчица решила, что наложила на меня блок, как когда-то в Лутоне Изегрим, только вот она не знала, что действие ее разума на меня быстро иссякло. Она не была сильной. Всего лишь маленькое подобие таланта Изегрима, а уж тем более меня.

И вот когда они вернулись, я снова отметила, что Эстер явно подавляет свое истинное преимущество перед Аерасом. Она играла роль кого-то непонятного мне. Она ведь главная в этой своре, так зачем же вести себя подобным образом. Неожиданно я поняла, что комната заполняется волками. И их появление все больше оттесняло меня к деревянному столу, по которому так наиграно, постукивал Изегрим. Бет, следуя за стаей, встала среди них, но не потерялась для меня в этой ватаге. Она была, чуть ли не смой маленькой, и ее серый окрас отличался от них.

Я не понимала, что происходит, и это неожиданно начало меня пугать. Волки, постоянно приходящие не понятно из каких закутков дома, словно загипнотизированные смотрели на меня. Жуткое зрелище. И лишь Аерас и Эстер с осознанными взглядами обратили свои лица ко мне. Это было похоже на то, что три человека стоят посередине магазина мягких игрушек, только эти игрушки были живыми, о чем свидетельствовали их ворчание, и даже хрипы, словно они уже устали находиться в телах волков.

Аерас отвернулся, и это дало возможность Эстер одарить меня злым взглядом. Я чуть не села на стол, осознав, что это сулит неприятности, о которых я не подумала. А что если они не будут тянуть с обращением до ночи? Холодный озноб прошел по телу, и это не ускользнуло от Аераса, но он лишь покачал головой, что дало мне надежду. Значит, я все еще могу надеяться на его обещание. Какой должна быть моя просьба? Я запуталась. Я была слишком напугана, чтобы мыслить.

Но вот Волчица повернулась к своей своре, и они, забыв обо мне стали слушать ее, как дети, которых успокаивает голос матери. Их волчьи морды становились внимательнее и желание, с которым они смотрели на меня перекочевало на Волчицу, зато теперь оно было осознанным. Они понимали, почему любят и желают ее. Хотя я могла только представить, каким видом контроля пользовалась она, чтобы подавлять их индивидуальность. Здесь были и молодые, и старые волки, а также переярки. Я снова принялась считать, чтобы подавит страх, и не придавать значения словам Волчицы, но это было тяжело. Теперь я поняла, что она задумала. Она заставляла теперь их забыть о том, что я натворила и захотеть принять меня в их ряды.

— Мои волки, мои защитники и мои дети. Мы столько лет прожили в тени, боясь показать нос из маленького городка Лутон, понимая, что у нас нет защитников. Легальная Свора никогда бы не позволила нам жить более или менее нормальной жизнью, но теперь все измениться. С нами будет некто сильный, некто кто нам поможет, но она для начала должна стать такой же, как мы.

Сегодня ночью вы все как один будете здесь, чтобы совершить обряд, которым назначают главу в Легальной Своре. Это то, ради чего мы собрались. Вам придется покинуть свою животную оболочку, чтобы превратиться в людей, но при этом отдать все свои мысли и силу мне, чтобы Аерас мог передать ей нашу силу. И тогда и мы станем сильнее. Только представьте — мы больше не будем отверженными. Нам не придется бояться или оглядываться, создавая новых членов семьи. И мы будем силой, с которой Легальная Свора будет считаться.

Волчица обернулась ко мне, и лишь теперь и я почувствовала всю торжественность момента. Она взяла меня за руку и вывела в центр комнаты. Волки обратились ко мне. Они еще пока что не обращались назад в людей, но я видела, что готовятся к этому. Эстер выбрала подходящие слова, чтобы успокоить их сердца и разум. Я знала что волки в своем большинстве против меня — потому что я уничтожила многих из них, но теперь, слушая Эстер и глядя на меня, они об этом забыли. Власть и желание Волчицы стали для них приоритетными.

Как она была умна. Всего лишь несколько правильных слов и волки были готовы идти за ней. Они были готовы простить мне все — ведь я та, кто им может помочь. Все они помнили, как скрывались, как боялись Легальной Своры, им не хотелось всю жизнь жить в этом страхе.

— Ты станешь одной из нас, — ее тихий шепот пронесся по комнате, и я тоже была почти готова поверить в свою судьбу, но вид Бет, затравленной, потерянной, почти больной от давления зова, отрезвил меня. Мне нужно было играть и сопротивляться. Но не здесь. Пока волки такие счастливые я могла бы перехватить власть у Волчицы над ними.

Сколько раз я чувствовала о подобном чувстве и читала, видела в фильмах, но не помню, чтобы со мной случалось что-либо подобное в реале. Когда секунда внезапно растягивается на один долгий век, и ты видишь это со стороны. Даже больше, словно успеваешь побывать на несколько минут вперед в будущем, и уже знаешь, что сейчас должно произойти, но твое тело по-прежнему находится в этой секунде. И в это время всю меня охватывает огонь адреналина, пронизывая всю, без остатка, насквозь, заставляя чувствовать момент глубже, чище, значительней.

Втягиваю упрямый воздух, но контроль над ситуацией оставляю в своих руках. А может мне так только кажется. Иллюзия этой вечной секунды обманывает меня — нет никого контроля, и я просто должна ожидать того, что сейчас может произойти.

Но вдруг мое сердце встрепенулось. По незаметному знаку Эстер, Бет забрал один из волков в обличии человека и повел прочь. А Волчица обернулась ко мне, и тихо произнесла, чтобы не слышали остальные.

— Пока что она будет с моим человеком. Он прекрасно умеет пытать и мучить ментально, но лишь волков. Так что в твоих интересах быть покорной.

Бет обратилась. Ей это стоило огромных усилий и мне тоже, потому что я помогала ей, о чем даже не догадывалась Волчица. Лицо Бет было мокрым от слез, когда она пошла на повелительный жест Волчицы. Она шла покорно, и все ее движения были какими-то замедленными сонливыми, будто бы она пыталась противостоять велению Волчицы. Так оно и было, но я сказала ей не сопротивляться. Так легче и моих сил расходуется меньше, да и сама Бет не так быстро будет изматываться. А мне, возможно, еще понадобиться ее сила. Возможно. Только если Калеб и мои родные не успеют сделать то, о чем я их просила.

Во мне кипела ярость, когда я слушала ее. Но время для того чтобы излить всю эту ярость и гнев не наступило, я должна была ждать свою семью — иначе, если я сделаю что-либо Волчице, ее Свора истерзает меня, как Теренс зайца во время прилива адреналина. Мне стоило укрепить свою позицию, сделать так, чтобы Волчица расслабилась, поверила, что я беззащитная и слабая, и никто не придет мне на помощь. И все же трудно было держать себя в руках, овладевать ненавистью и страхом — я боялась, что Бет теперь может мучиться в умелых руках палача Волчицы. Я точно знала, что она намеревалась сделать с моей подругой, только я соглашусь и стану подобной им. Но этому не бывать. И почему такие, как Волчица, всегда недооценивают других. Особенно когда эти другие выглядят такими жалкими и безопасными, как я.

Я безвольно кивнула, стараясь подавить отвращение и злость к Эстер. Просто потерпи, приказывала я себе, и это немного срабатывало. Пока что мы обе с Бет живы, и слова Эстер ничего не значат. Тебя не тронут, и Бет, я очень надеялась, тоже.

Она также улавливала исходящие от меня флюиды страха и отчаяние, но это была лишь половина того что в действительности ощущала я, была еще ненависть, боль, сила и жажда — но не такая как ее или членов моей семьи, нет, жажда намного хуже этой. Жажда убивать просто потому, что я могу и потому что, это хорошо выходит. Было и благородное объяснение моей жажды и ненависти — волки перешли границы, напав на мою семью, забрав моего друга, выкрав меня, и чуть не попытавшись выкрасть детей! Но теперь стоило показаться слабой. Показать ей свой страх.

Не обращая внимания на свою стаю, пребывающую в экстазе, она повела меня прочь. Я шла за ней по незнакомым коридорам, таким протертым и запыленным, что я даже чихнула. Эти ряды комнат и старые потертые ковры с намеком на бывшую когда-то роскошь сказали мне точно, где я нахожусь. Был возле Лутона старый отель, такой древний, что все горожане ждали, как он со дня на день развалится, но на самом деле я понимала, что это были просто слухи распущенные волками, чтобы иметь достаточно огражденное от любопытных глаз место. Хороший выбор.

Монотонные двери коридора, навевали тоску, и страх, но податься ему я не могла. Одно дело выказывать его перед Естер и другое чувствовать по-настоящему. Если я буду бояться, то проиграю, а мне нужно продержаться. Остается всего лишь этот день, и тогда когда взойдет луна, меня могут обратить. А я этого не хотела. Нет, никогда в жизни.

Калеб, где же ты? Если ты меня чувствуешь, не тяни!

Я время от времени посылала подобные сообщение в никуда, надеясь почувствовать ответ или знакомое сознание, но мой разум молчал. В любом случае я знала, что они не будут медлить.

А Волчица все двигалась по коридорам, то спускаясь то, заходя в лифты, что я уже полностью было, потерялась, в какой части дома нахожусь. Пока не заметила знакомую, пробитую чьим-то кулаком дверь. Ее я видела уже раз в третий, значит она просто водила меня кругами. Все-таки она была не так глупа, видимо догадываясь, что я не сдамся так быстро. А может Аерас что-то ей рассказал? Вполне возможно. А что он мне должен кроме обещания, так как я ничего не прошу, то и он ничего не делает. Но я знала, что время просьбы не пришло.

Пока что мне не угрожала опасность. Да и Бет, наверное, тоже нет.

— Ну, вот мы и пришли. Не устала еще? Тогда может, перестанешь пользоваться своим даром?!

Я улыбнулась. Она не знала, делаю я это или нет.

— Ты ведь меня блокируешь, как мне это удастся, — я и глазом не моргнув солгала ей, сыграв на самолюбии Волчицы — главном проклятье волков. Они становились до того наивными, когда поешь им дифирамбы. Не удивительно, почему их не пускали править семьями. Продали бы всех на свете за то, чтобы люди узнали какие они красивые и особенные.

— Я догадывалась, что смогу тебя заблокировать, — проговорила она, широко улыбаясь, но при этом окидывая меня настороженным взглядом.

Все-таки Эстер мне не совсем поверила, но это тут же придало ей уверенности. К тому же рядом не было Аераса. Она снова стала самой собой — напыщенной и злобной. Хотя при этом старалась не пугать меня, очевидно ожидая, что это поможет усмирить меня.

— Проходи. Тебе стоит отдохнуть, насколько я знаю, ты довольно слабенькая. Не хочу, чтобы ты умерла во время обращения.

— Зачем тебе все это.

Я все же не удержалась от вопроса:

— Власть нужна всем.

— А нужно ли при этом всех ненавидеть?

Стоило мне ступить за порог в явно обжитую и богато обставленную комнату, как Волчица подошла ко мне.

— Я не ненавижу и не боюсь, в отличие от всех — я правлю и властвую. Меня пусть бояться, и ненавидят, тем самым они еще больше упрочняют мое положение.

— Всегда найдется кто-то, способный вам противостоять, — воскликнула я, почти переходя на крик, но тут же сдержалась. Такое поведение не убедит Эстер в том, что я уже не сопротивляюсь, — Даже если не мы, то кому-нибудь все равно захочется исправить твое поведение.

— Не думаю, что такое может случиться, — она хищно улыбнулась. В ее лице стерлось все человеческое. Аерас был очень не прав, думая, что она разумна. Ее глаза были бесноваты, и почти по сумасшедшему фанатичны.

— Все они, почти тоже самое, что и рабы. А у рабов нет никаких прав — только обязанности.

Я нахмурилась. Так вот оно что. Все они рабы, и ей все равно, что будет со стаей, это она хотела попасть в совет Легальной Своры. Перестать опасаться, и жить как остальные волки, при этом имея привилегии.

— Интересно, а они это знают!?

— Хочешь поделиться с ними — давай, чего ты ждешь? Возможно, они тебя послушают! — рассмеялась глухим сиплым голосом Волчица. Власть действительно сделала ее безумной. И это заставило меня забыть об осторожности.

— Аерас вам не позволит!

Она удивленно улыбнулась и отошла от меня на несколько шагов, но я не сдвинулась с места. Мое положение у двери давало некоторое преимущество. Дверь близко, а волки пока что в отключке, потому что Эстер решила подготовить их к моему обращению — тем самым она давала мне шанс.

— Он глупец. Даже не понимает, как я использую его не умершую любовь к дочери в своих целях, чтобы удерживать рядом. Он думает, что я не знаю, как его присутствие спасает наши шкуры. Но я знаю!

Я посмотрела на нее, не веря своим ушам. Так вот почему она так странно вела себя с Аерасом. Она играла для него роль его дочери, тем самым давая несуществующую надежду, что так может восполнить ее потерю. А пребывая рядом с Эстер, он тем самым защищал ее стаю и те бесчинства, что они совершали. И потому их не ликвидировали еще семь лет тому назад.

А Аерас по-прежнему сохранял ей верность. Но то, что он нам помог, и пообещал мне помощь, говорило о его некотором осознании настоящей сути Эстер.

— Вы зло! Самая худшая его ипостась!

— Только потому, что знаю, чего хочу? Я хочу безграничной власти и это моя цель! Найди свою, и посмотрим, как ты запоешь. Хотя у тебя есть цель — ты тут ради подруги, и смотри, чем ты жертвуешь. Так разве мы сильно различимы?

Ее ответ меня поразил. Я никогда не стану такой же как она.

— Не смей меня сравнивать с собой! — мои руки затряслись от гнева.

— Такие ли мы различные? Тебе ведь понравилось терзать моих волков, не правда ли? Может поэтому ты здесь? Но ничего, я тебе покажу истинную силу и настоящую жизнь, ты еще будешь мне благодарна.

Неожиданно лицо Волчицы смягчилось, и она обратилась ко мне как-то по-особенному приятно:

— Неужели ты простая глупая девчонка можешь понять, о чем я толкую? И что в тебе нашел Изегрим?

Вернувшись снова ко мне, Естер остановилась рядом. Я не осознанным жестом подалась назад, но стенка сдержала мой побег от ее прикосновения. Ее рука прикоснулась к моему лбу, будто бы собирая прилипшие волосы, но она просто хотела напугать меня этим. Не тут-то было. Я не боялась ее, и не боялась той боли, что она может причинить мне.

Чувствуя, что Бет недалеко, я поняла, что она снова обратилась. И теперь я беспокоилась лишь за нее — ее связь со своим сознанием ослабевала, все более подавляемая волчьей сущностью, и я не хотела, чтобы с ней произошло тоже, что и с дочерью Аераса. Время от времени я взывала к ней в ее голове, и это давало мне передышку на несколько минут, когда я была уверена что она в безопасности.

Когда Волчица вновь посмотрела на меня, ее ярость возросла. Каким отвратительном огнем смотрела она в мою сторону, и мне даже не нужно было попадать в ее мысли, чтобы понять причину ее злости. Все дело было в Изегриме — поняла я. Она не могла простить мне того, что он захотел меня больше, чем ее.

— Так вот почему ты меня не хочешь убивать. Используешь меня как тебе нужно, и таким образом отомстишь за то, что я нравлюсь ему? Обратив, ты лишишь меня любимого и лишишь семьи? И давно ты задумала такое мщение?

Волчица отошла, но я двинулась за нею вглубь комнаты к огромной кровати с балдахином.

— Конечно. Еще тогда когда он пошел против меня.

Холодная улыбка заставила меня остановиться, но ненадолго. Мы замерли друг напротив друга. Мои глаза взирали в ее желтые бесчеловечные уже без страха. Я видела всю ее ненависть, но она не уступала моей. Теперь я уже не скрывалась под маской страха.

— У него всегда были любовницы, но чтобы так кого-то хотеть… такого не было. Ты отобрала его у меня, за это я получу хоть что-то в ответ.

— Это не я отобрала его, и ты знаешь это и понимаешь. Только он виноват в своих желаниях.

— О, не переживай, я уже отомстила ему.

— Что?

Такого ответа я не ожидала, и это покачнуло мое положение, и я действительно немного ощутила страх.

— Ты с ним что-то сделала?

— Тебе его жаль?

Она удивилась. Но это было наигранное чувство. Я вообще теперь не понимала, способна ли она на какие-либо чувства, кроме лютой ненависти ко всем. Ее отстраненное лицо уже не было похоже на лицо ненормальной. Нет, она четко осознавала что делает, и как я поняла, шла к этому давно. Возможно, мое появление и мечты Изегрима обо мне стали просто предлогом, чтобы совершить нечто такое, во что я пока что не могла поверить.

— Нет. Но ты ведь его так отчаянно любишь. Я не верю, что ты что-то сделала ему.

— Поверь, — рассмеялась в ответ на мои слова Естер, и от этого смеха мои руки похолодели.

— Ты такая же наивная, как и Аерас. Как мне уже надоели вы, жалкие трусы, не способные дать волю своим желаниям. Я так давно мечтала о том, чтобы избавиться от Изегрима, и вот он сам преподнес мне решение на блюдечке. К тому же подарив тебя. И решение всех моих проблем. А ночью Аерас воплотит мои мечты. Ты станешь такой же, как я, и что самое главное, я смогу управлять тобой, как мне это будет нужно. Будешь моей ковровой собачкой.

— Но Аерас может отказаться, — возразила я. Планы Эстер повергали в ужас.

— Ты хоть сама веришь в то, что говоришь? Как он может отказать мне, если я заменяю его горячо любимую дочь. Старый дурак. Я знаю, что он помог вам договориться о встрече, но не тешь себя надеждой, что он поможет тебе — Аерас действовал по моим указаниям.

Я едва не выказала своего страха при этих словах. Просто не могла себе позволить такой роскоши — когда она смотрела в мои глаза, я могла проникать в ее сознание довольно легко.

Я закрыла глаза, борясь с пустотой внутри, пропуская воспоминания Волчицы сквозь себя. Как же она была уверена в том, что делает! У меня никогда не было такой уверенности. Но щадить ее было нельзя — я боролась теперь не только за свою жизнь.

От этого мысленного наплыва ее чувств я побелела, и мне стало плохо. Я ожидала боли, но почувствовала только оцепенение, и холодное тупое отстранение. Едва держась на ногах, я неуверенно отошла в сторону, чтобы собраться с мыслями и скрыть выражение своего лица. Мне не хотелось, чтобы она поняла мои действия, или же ответила на них.

— Видишь, вы сосредотачивали свое внимание на Изегриме, считая его своим главным врагом, но им все это время была я. И никто тебе не поможет. Я перехитрила тебя и всю твою семейку.

Я улыбнулась и посмотрела на нее. И снова эта черта характера Эстер действовала против нее — она все еще недооценивала меня. И пусть Аерас не поможет мне, но я все равно справлюсь. Я знала это. Я была сильнее ее.

Только мы зашли в комнату, кроме сознания Бет, я нашла сознание Аераса. Он видел и слышал все от начала до конца, что говорила Эстер, и теперь я почувствовала, как его сознание наполняется болью. Возможно, было не время говорить о просьбе, но я это сделала. Он шел сюда.

Я еще не понимала, как он поможет мне, и все же надеялась на помощь. Оставалось ждать не долго, и поэтому, чтобы мне стало легче, я перестала связывать свое сознание с его. Бет была слаба, и я едва могла сейчас следить за нею, пока оставалась связана с ним.

— Да уж, ты меня перехитрила. Но насколько? Может ты перехитрила себя. Думаешь, я действительно отправилась бы сюда, не зная точно, что за мной придет не только моя семья, но и комиссары Легальной Своры? И знаешь, что самое худшее? Ты утратила своего единственного союзника.

— Кого? — губы Естер презрительно искривились. Она все еще не верила мне. — Изегрима? Его смерть будет мне только на руку, теперь я выберу себе нового спутника, сильного который не будет волочиться за каждой юбкой.

Признаться честно, весть о смерти Изегрима меня огорошила, но я не утратила своего внимания, когда дверь отворилась, и в комнату вошел Аерас, я была на чеку. Вот теперь все было в моих руках.

Эстер удивленно застыла, но не потерялась, она тут же сделала свое лицо невинным и любящим, но я была хитрее. Я постепенно заставляла в его мыслях всплывать все слова Эстер о нем и ее хитрости относительно него. Какой же это было ошибкой недооценивать меня.

— Аерас? В чем дело?

— Ни в чем, — отозвался он, смотря на самом деле на одну меня.

— Видишь, у меня есть верные люди, — отозвалась Волчица, не замечая с каким видом, он обходит ее со спины, и я только теперь с ужасом отметила его лицо. Оно было белым от ярости и глухой боли, — И даже если сюда придет Легальная Свора, нам это будет уже не страшно. Они теперь, как и мы желают видеть тебя оборотнем.

Я слушала ее, пропуская слова мимо, потому что следила за передвижением Аераса. Я проникла в его мысли и, затаив дыхание, ожидала, что сейчас произойдет. Казалось, я снова ощущала холод ветра и видела вокруг себя ряды высоких надгробий, но не своими глазами, а глазами Аераса. Он вспоминал дочь, и теперь ненавидел Эстер, потому что своими манипуляциями она осквернила ее память. Как она только могла посметь использовать его, когда он так ее любил и доверял.

Нож блеснул быстрее, чем она смогла бы это осознать, и равномерным движением вошел в спину, вызвав легкий всхлип, от чего она замерла на полуслове.

Тело словно утратило способность двигаться. Я с замершим сердцем наблюдала эту картину, так словно она растянулась на полчаса, а не каких-то полминуты. Постепенно ужас оттеснили все остальные чувства, и к нему я не была готова. Потому что косвенно принимала во всем этом участие — это была та помощь, которой я так страстно ждала все это время, пока я пребывала тут, и теперь получила. Но разве я не думала о том, что такое может случиться и оно, же мне и поможет? Разве не этого я добивалась? А ведь иначе никак — или мы Волчицу или она нас.

Стыдно сознаваться самой себе, но мне почти понравилось, как в тщетной попытке отбиться Волчица сопротивлялась рукам Аераса. Она билась, пытаясь обрести свободу и равновесие, но ничего не происходило. Только мертвенно-бледное лицо Аераса возникло из-за ее плеча. Ему было больно, но я думаю, ему было еще больнее слушать, как она играла на его чувствах к дочери.

И хотя я не питала к Волчице любви или даже жалости, но мысль о том, что она страдает не приносила удовольствия. Она была невыносима, даже не смотря на то, что Волчица точно бы не пожалела меня или моих детей и даже Бет.

И вот она успокоилась. Почти утратила свою силу. Нет, волчица шевелится, поднимает руку, и я вижу, четко и ясно, как с запястья после еще одного удара капает и сочится кровь на мрачный серый пол. Выглядит это как какое-то святотатство — нельзя позволять жизненному соку вытекать на землю бесцельно! Меня не мутило при этом зрелище, и все же я чувствовала неприязнь и страх. То, что происходило, отдалило меня еще больше от своего сознания.

И все же он пришел мне на помощь, как я и рассчитывала. Злость сменил шок на лице Волчицы, и я не могу удержаться от смеха — злого, беспечного, надрывного и уверенного.

Голова постепенно начала разрываться от голосов волков, которые обрели свободу от ее ментального давления. Они поспешно начали искать новую опору, но я не могла ее им подарить. Точнее я не хотела и не собиралась.

В темноте и тишине, в которую я отправила свое сознание, чтобы отстраниться от голосов, прозвучал самый сладчайший голос, который я когда-либо слышала и не сумела сдержать слез. Калеб пришел за мной. А как иначе? Он всегда был и будет рядом, чтобы не случилось, чтобы я не натворила.

Я открыла глаза и поняла, что лежу на полу, а надо мной медленно склоняется Калеб. Лицо Калеба было таким реальным, и теперь я поняла, что это наверняка сон. Сердце замирает, ресницы, трепеща, накрывают воспаленные глаза. Слезы? Нет, на них уже нет сил. Или я уже их выплакала? Все слезы не выплачешь — просто нет сил. Усталость снова взяла свое.

А внизу шел бой, и когда Калеб выносил меня из комнаты, я слышала его, и невольно хваталась сознанием за картинки, мелькающие в головах моих родственников и незнакомцев, возможно комиссаров Своры.

Не найдя лучшей кандидатуры, я проскользнула в сознание Прата, потому что теперь он почти ни о чем не думал и был ментально слаб…

Глава 27 а. Бойня

Подходящий для смерти день (Pain)

Нацеливаюсь на то, что не могу иметь,

Замахиваюсь высоко, и никого это не волнует.

Собственноручно провоцируя битвы и участвуя в них,

Я не могу победить…

(перевод Jeskela)

…Я ворвался в дом следом за Ричардом, но сразу же потерял его из вида. Все начали без меня — обидно, однако! Опрокинувшийся от непонятно какой слабости волк, чуть не стал причиной моего падения, я тут же сгруппировался и вырос возле него. Руки сами непроизвольно схватили за мешковатую шею с тугой спутанной шерстью и мышцами. Забыв обо всем, я впился в нее выросшими клыками, и жажда моя от этого лишь воспалилась. Молодая кровь — он только лишь почувствовал прилив зова, от чего кровь наполнилась сладковатым адреналином, или может это адреналин сделала кровь такой прекрасной, но закончить мне не удалось. Что-то тяжелое обрушилось сверху, и, опрокидывая уже мертвого волчонка на свою спину поверх другого, я быстро обернул ситуацию в свою пользу. Еще один молодой волк застонал, потому что я удачно перебил его хребет, хотя это еще нужно посмотреть для кого удачно — точно не для волка.

О, он был столь же сладостен, а я уже и забыл, каковой бывает кровь волков. Когда и этот волк упал замертво, выскользнув из моих рук, тяжелой тушкой на землю, я оглянулся в поисках свободной жертвы, и на миг замер, наблюдая за тем, что творится вокруг меня.

Бойня. Это было подходящее слово, но не мое явно. Кто еще мог с осуждением взирать на все это? Рейн. Но я снова позволю ей посмотреть, чтобы она понимала, что это все ради нее одной.

Да милая, эти смерти для тебя.

Я не хотел ей показывать, как боялся и переживал, когда она уходила, зато вот теперь я отыграюсь по-полной. Смотри на это и запоминай. Дядя Прат научит тебя ненависти.

Девушка, попавшая под мою горячую руку, от ужаса потеряла сознание, лишив меня тем самым удовольствия поиграть с ней. Но меня учили не перебирать в еде. В общем-то, меня учили так же не играть с едой, но эти чудесные волки, обрекшие мою семью в последние месяцы на страдания, были исключением из правил. Я, конечно же, мог их помучить дольше, но волков было очень много, в два раза больше чем мы предполагали. Стоило девушке упасть на пол к своим братьям по крови, как меня сбили с ног сразу же трое волков, достаточно крупных и злых. Я честно пытался не развлекаться, но когда поступает такое настойчивое предложение для игры — грех отказываться.

Один волк отлетел от одного взмаха моей руки и с глухим воем ударился об стену, хорошо, что он от этого не умер — я еще смогу потом выпить его кровь, а вот остальные два довольно таки болезненно вцепились в меня. Оторвав одному голову, я так и оставил ее висеть на ноге, будет хотя бы сувенир, а вот второму я позволил себе медленно скручивать шею, как цыпленку, при этом высасывая кровь через его лапу — там было меньше шерсти.

Возле меня уже валялась груда трупов, и потому я пошел на помощь сыну, все же сорвав с ноги голову — передвигаться с ней было очень неудобно. Его обступило несколько волков, но неожиданно мне наперерез кинулась Мизери, разбивая тесные мохнатые тела, словно кегли, отчего они разлетелись в стороны. Одного я перехватил в воздухе, и резким движением вырвал его сердце. Несколько мгновений оно еще трепыхалось в руке, и я почувствовал ни с чем несравнимый экстаз.

Сердце было таким сладостным, что я едва удержался от того, чтобы вонзить в него свои клыки. Это было искушение, которому я не поддался. Постепенно привлекательность сердца для моих глаз и нюха начало проходить — оно изменялось прямо у меня на руке, и за несколько секунд стало меньше, и не таким сильным. Какое удивительное зрелище!

Сколько всего я повидал за свою жизнь, но это… это было чем-то действительно прекрасным.

Насладится моментом мне так и не позволили две наглых волчьих морды, направленных на меня. Сердце тут же потеряло смысл, когда я схватился с ними. И пока мои руки разрывали их пасти, и делили на части плоть, искусно отделяя шерсть, которая мне вряд ли пригодится, я невольно выхватил из толпы бьющихся и катающихся тел Еву. Ее обступило сразу же несколько волков, и она замерла, не зная, что ей делать, и как поступить. Биться она могла, но только с кем-то одним, при этом я видел, что ее мучает голод, и если она выберет жажду, то оборотни успеют причинить ей вред. Чертова идиотка, просил же ее Грем не идти! Но оставаться равнодушным я не мог.

Я, тут же забыв о крови и волках, начал пробираться к ней, стреляя по дороге в серые тела, еще не умерших волков. Эти огромные мешки шерсти обваливались назад на пол, и тут же обращались в людей, но уже мертвых.

Я и не заметил, что Грем тоже увидел положение Евы, и что его шествие по залу выглядит не менее кровавым, чем мое — комиссары едва успевали отбирать из под его ног тех, кого собирались спасти. И понял я это только, когда явно не волк одним ударом руки отбросил меня к стене. Я ошеломленно сполз и тут же понял, что это был Туорб. Еще один из них с рыцарскими замашками спешил на помощь своей принцессе. Его появление рядом с ней напоминало сказочную картинку — хотя как для принцессы Евы выглядела слишком уж соблазнительной, в ее облике стерлась та невинность, что так привлекала меня когда-то. Но это не значит, что я бы отказался от ночи, или даже двух проведенных с ней. Но поведение Грема четко и ясно показало, что может со мной случиться, если я снова встану у него на дороге.

Я рассмеялся и покачал головой. Ну вот, еще одно подтверждение тому, что добрыми делами вымощена дорога в ад. Каждая моя попытка сделать что-то хорошее всегда оборачивалась для меня чем-то подобным. Я всегда сидел на краю дороги, наблюдая за чьим-то счастьем. По крайней мере, мне явно было веселее. Хотя может я и хотел бы всего лишь на миг поменяться местами с Гремом, чтобы почувствовать, что это такое, когда Ева смотрит на тебя так — страстно и с любовью.

Бойня подходила к концу, поэтому я и не стал двигаться со своего места — моя помощь уже ничего не изменит. Можно было просто насладиться картиной падения волков. Прямо, как тот тиран и поэт, который поджег город и смотрел на него с холма, наслаждаясь видом. И что-то сочиняя. Как же его звали? А не важно, как бы его не звали, я, по сравнению с ним, милашка. Оборотни заслуживали смерть. Возможно не все — но таковы законы Легальной Своры. Те, кто их нарушили, подаются наказанию. Хотя я заметил, что комиссары отбирали у членов моей семьи некоторых волков, спасая им тем самым жизнь.

Человек десять спаслось, и среди них большинством были девушки — почти все. Кроме двух молодых парней и одного довольно таки старого мужчины. Я слышал, что у них туго с женщинами — они редко выживали. А вот у лутонской своры был большой уровень выживания, и я мог точно сказать, что все они были явными красавицами. Их наготу прикрывали кровавые подтеки, но кровь, скорее всего, принадлежала их сородичам. Какая расточительность!

К тому времени, как я надеялся, Калеб достаточно далеко увез Рейн и наших двоих оборотней. Потому что насколько я понял сюда уже ехали члены комитета Трех Семей, и это было проблемой. Во-первых, никто в семье не хотел, чтобы с ней познакомились наши покровители, или же свора Легальная. А во вторых. Когда я в последний раз видел главу семьи Бесстрастных, она сказала мне, что не желает видеть меня в следующие сто лет. С того времени не прошло еще и полгода. Мне явно стоило уносить ноги, но по непонятной мне самому причине, я не стал этого делать. Смерть волков явно сделала меня безрассудным. Я мог бы сказать, что стал добрее и лучше, но врать самому себе — это не нормально.

Впрочем, что она сделает мне здесь, когда я вы окружении членов своей семьи, причем многоуважаемой семьи. Надает оплеух? Скажет пару горячих слов? Я надеялся, что не возьмет в заточение.

Когда не осталось живых оборотней или тех, кто способен был дать отпор, тишина не возобновилось. Такое бывает лишь в фильмах когда появляется тишина, потому что стоял гул, словно от крови, растекшейся по всей земле, взошла луна. Остальные члены моей семьи собрались в стороне, а комиссары, охраняя оставшихся в живых, вывели их прочь на улицу. Ричард и Мизери проводили эту толпу разочарованными взглядами, и я присоединялся к ним и душой и телом.

Воспользовавшись этим, Грем поднялся наверх за Аерасом. Спустились они уже вдвоем, и тот не выглядел опечаленным или убитым горькой утратой. Его одежду спереди пропитала кровь, но видимо руки и лицо он вымыл. М-да, не думал, что он так хладнокровен. Я видел, что стало с Волчицей, и не хотел бы попасть с ним на одну кухню — волчаре лучше ножик в руки не давать.

А теперь он выглядел даже испуганным. Смотря на него, я понимал, что, волк делал раньше и не такое. Я ему почти симпатизировал. Хотя такое происходило каждый раз, стоило мне встретить, близкое по духу существо. Аерас был именно таким, ну может немного добрее. Я на его месте никому бы не помогал, а спасал бы свою шкуру. Или шубу, как там волкам нравиться.

И все же когда наши взгляды встретились, я не удержался от того, чтобы сделать какую-то пакость. Я показал ему свои окровавленные руки и медленно принялся слизывать с них кровь. Но он даже бровью не повел — ему действительно было все равно. Надменное лицо утратило даже намек на чувства, словно он неожиданно стал глухим на все ощущения. Это мог быть и шок, насколько я знал, волки тоже страдали подобным, как простые люди. Слабаки, одним словом.

— Моя машина на улице. Прат проведет вас, только поспешите, здесь скоро будут главы семей. Они должны прибыть с минуты на минуту, — Грем говорил с Аерасом с уважением. И я знал, что это было не только потому, что он помог Рейн, нет, он также предупредил Легальную Свору задолго до нас, о местопребывании Рейн. И меня это ставило в тупик. Ну, зачем он помог нам? Я бы так не поступил.

— Когда я смогу вернуться? — Аерас отвернулся от меня, и не могу сказать, что меня его поведение задело. Я не чувствовал смущения от того, что вокруг была кровь, и множество человеческих трупов.

— Через несколько дней. Для них вас сегодня не было здесь, и вы случайно узнали обо всем, потому и предупредили. И если эта наживка будет проглочена, думаю, вам не стоит возвращаться. Мы поможем со всеми вашими вещами и недвижимостью. Не беспокойтесь.

Грем протянул ему ключи, но не руку, но волк этого и не заметил. Не знаю даже, стоит ли ему садиться за руль в таком состоянии, хотя о чем это я. Да пусть хоть разобьется! Мне все равно. Мне же Грем кивнул на дверь, и в его взгляде читалось — да иди уже отсюда, дай нам отдохнуть от тебя!

Вставая с земли, где вокруг меня было единственное место, не залитое кровью, я как можно громче застонал.

— Что за люди, кроме того что задел мой радикулит, еще и гонит меня на улицу. А там, кстати, снег пошел.

В меня полетела куртка, и такого тонкого намека заткнуться, было трудно не понять.

Грем не улыбнулся. Остальные тоже. Видимо сегодня развлекался только я один. Ну, еще бы, лицо Самюель искажалось при каждом кинутом взгляде на изменившиеся тела. Некоторые молодые. Другие постарше, покалеченные, скрюченные, без частей тела (те, что без голов мои!) — они стали первыми людьми, которых убили Терцо, Самюель и Грем за долгое время. Тех, что Самюель убила на поляне, она видела только волками, но не людьми. Потому и не принимала их как-то близко к сердцу. А вот все это пиршество (как его называл я), их не забавило. Я очень хотел пошутить на эту тему, но сюда ехала глава Бесстрастных, и мне нужна будет их поддержка. Придется ненадолго прикинуться добрым, пушистым и покладистым.

Насвистывая я провел Аераса мимо комиссаров к машине, и, проследив за тем, чтобы его не узнали, доехал с ним до ворот. Возвращаться пешком было даже приятно. В темноте остатки своры — маленькие фигурки, выглядели смешно. Полуголые людишки стиснулись в группку, от испуга и шока. Адреналин обращения все еще горел в их крови и на коже, я даже отсюда ощущал, как от них пахнет мокрой шерстью и потом. Комиссары Легальной Своры, будто ожидая, что останется столько «Невиновных» (по их мнению) пригнали автобус.

Они окинули нас с Аерасом подозрительными взглядами, когда мы выходили из дома, а теперь вообще не обращали на меня внимания. Обратившиеся девушки рыдали, раненые постанывали, а меня эти звуки странным образом успокаивали. Было в этом много знакомого.

Меня даже на миг заинтересовало, что станется с ними после того, как их увезут комиссары, но разве это должно меня волновать? Девушек без сомнения сделают чьими-то женами, возможно даже насильно, а может, разрешат выбирать, как это бывало в Легальной Своре. Но теперь они считались пленными, пусть и спасенными — Легальная Свора только выиграла от того, что случилось. Как и выиграла бы от того, если бы Рейн сделали бы волком. И повсюду у них была бы удача. Как-то это не справедливо, хотя мне ли говорить о справедливости.

Чтобы не видеть горестных взглядов своих близких, я остался на улице. Вокруг гостиницы сохранились деревья, и все это выглядело замечательно после дома и их опечаленных лиц — компания скрученных усыпанных снегом деревьев привлекала меня намного больше. Снег снова повалил плотным полотном, видеть сквозь которое мне было так же легко. Но звуки приглушались, как и запах.

Родственники нервировали меня, портя тем самым настроение после питательной закуски волками. Я был сыт. Я сегодня хорошо спал. Мне наконец-то дали размяться и хоть кого-то убить — белки глаз наверняка теперь почернели от переполнявшей мой организм крови. И настроение было распрекрасным. А они вели себя так, словно случайно переехали детский садик на танке. Меня бы, конечно же, и такое не покорежило, а вот их — точно. Самюель, вечно страдавшая из-за того, что не может приступать к причастию, и исповедаться, Терцо в каждом ребенке видит Рейн и близнецов, а Грем все еще мучиться от того, что жена когда-то убила их внучку, пусть он не признавался себе в этом, но он не мог ей этого простить. Я даже подозревал, что он искал Патрицию годами, чтобы отомстить или наказать ее. Хотя, зная Грема, я, скорее всего, был не прав. Таких хороших людей как он, я просто не понимал. Он был из тех, кто обязательно подставит левую щеку получив по правой, или нет. Впрочем, не важно — Ева правильно сделала, что выбрала его. Я был этому рад.

Звездное небо скрыли тучи, а жаль, настроение уже начало портится, и хотелось увидеть что-то такое же прекрасное, как и я сам — так как здесь не было зеркал, оставалось небо.

Наконец-то все хорошо. Мы разобрались с волками, довольно скоро я смогу снова уехать и немного попутешествовать, чтобы скинуть с себя печаль моих благопристойных родственников. И все будет по-старому и очень хорошо.

И только я об этом подумал, как тишина и темнота сбоку от меня ожила:

— Я ведь говорила, что не хочу тебя видеть в ближайшие сто лет? Это время так быстро бежит или ты стал еще наглее?

Я медленно развернулся к темноте. Темнота расступилась и появилась главная причина, по которой вампирам не стоит жениться. Моя бывшая жена — глава Бесстрастных.

Глава 28. Победителей не судят

Near to You (A Fine Frenzy) (Рядом с тобой (Elizabeth Bess))

Между ним и мной происходило что-то прекрасное,

Но настолько неправильное, что это не могло больше продолжаться.

Я так его любила, но позволила ему уйти,

Потому что знала, что он никогда не полюбит меня в ответ.

И как сделать так, чтобы об этом никто не знал?

Я задумчиво сидел в углу, возле меня валялся один из волков, который почему-то не обратился, и я все время задевал шерсть на нем ногой, равномерно раскачиваясь на стульчике.

Моя бывшая, с того времени как я встретил ее на улице, даже не взглянула на меня больше. Она, вместе с Симоном, главой Человечных, и Ректом, главой Своры, бродила между трупов, и дотрагивалась до них. Она чувствовала как давно из этого или другого тела ушла жизнь. Странный дар, зато он отвечал нашему рассказу о бойне. Глава Легальной Своры, почти радостно бегал между трупов своих побратимов, наигрывая про себя что-то подобное военному маршу — все это время он гудел одно и то же — трумб, трумб-пум, пум-пум-пум. Я раздраженно фыркнул и отвернулся.

— Если кому-то надоело, он может выйти. Лет эдак на сто, — моя бывшая благоверная с теплой улыбкой посмотрела на меня. Самюель и Терцо переглянувшись с Ричардом, тоже уставились в мою сторону. Теперь вопросов не оберешься. Но ничего — меня и не такие пытали, я не сдамся. Хотя нет, о черт, Рейн же продолжала быть в моей голове. И что теперь делать? Ее не запугать и не откупиться, она наверняка расскажет. Ну и пусть, я и так скоро уеду. Думаешь, нет? А вот уеду.

Моя бывшая и так посматривает на меня, словно это она со своры, таким волчьим был ее взгляд синих, почти фиалковых глаз. Она по-прежнему оставалась красивой, даже не смотря на то, что выглядела лет на 50. Из присутствующих она была самой старшей, когда умерла — ей было 67 лет, но все же вампирство пошло ей на пользу. Созревшая красота, немного с сединой волосы, и даже можно рассмотреть мелкие морщинки оставшиеся от ее прежней жизни. А так она тоже была старше всех — лет 400 не меньше. Или это я перегибаю?

Она носила широкие брюки, простые рубашки и украшения, сделанные, словно из пластилина — эдакая стареющая женщина-художник, но так она лишь выглядела и совершенно ничего не имела общего с искусством. То, что она была когда-то дочерью ростовщика, наложило на нее отпечаток. Я, даже женившись на ней, все время испытывал некое чувство превосходства возле нее. Я был явно лучше образован, и лучше разбирался в картинах и книгах, но она была умнее. Жилка отца осталась в ней — если бы не ее совесть она могла бы стать еще той аферюгой. Наверное, потому я впервые в жизни смог себя убедить что влюбился. Что скрывать, я до сих пор ощущал к ней теплую приязнь, короче говоря, я ее хотел. Да, да Рейн, и не нужно здесь укоризненно морщиться, потому что это правда и от нее никуда не уйти. Расскажи мне еще что ты и помыслить не можешь что это такое — я не твои родители.

Укоризненный гул в голове стих. Вот так и должно быть. Ты здесь пока я разрешаю и нечего меня упрекать. И вообще проявляй уважение к старшим. Не старым, а старшим!

Раскачивание мне надоело. Я сел нормально и по любимой привычке забросил ноги на стол. И тут же пожалел об этом — мои дорогущие вельветовые штаны запачкала подсыхающая кровь. Волки были повсюду и это явно было сказано не образно. Кровь и части тела (я все еще был горд за оторванные головы), украшали гостиную. Хотя думаю, вряд ли архитектор и дизайнер гостиницы, думали когда-нибудь украсить ее подобным образом. Но если у меня будет свой дом, уж я постараюсь. Чучелами своих жертв набью все помещение до отказа, и это будет еще одна весомая причина моим родственничкам не приезжать в гости.

Симон побродив по комнате сел и уставился на меня. У меня хватило ума лишь один раз кинуть на него насмешливый взгляд. Я ведь не самоубийца чтобы хамить самому некровожадному из этой тройки. К тому же Рект мог иметь на меня глаз — я один раз соблазнил его дочь, страшный грех по меркам всех семей, но уж увольте, она была такой горячей. Хотя он вероятнее всего об этом ничего не знал, да и куда ему, постоянно думает только о Своре.

Я начал нервничать, потому что Симон так и не отводил глаз, и только спустя минут пятнадцать до меня дошло, что он впал в подобие коматоза или же транса. Но я ничего не знал о его таланте — спрашивать о подобном в мире вампиров и оборотней, было равнозначно унизить кого-то, а значит нарваться на неприятности. Просто талант Ингред был мне известен, потому что мы некоторый период жили вместе. А вот Симон оставался для меня секретом, как и для всех остальных в этой комнате, ну может кроме его спутников. Ингред и Рект должны быть осведомлены о таланте Симона.

Жаль Рейн, что ты не здесь, могла бы попробовать узнать. Но мне никто не ответил. Я немного разочаровался. Могла бы и попробовать. И снова тишина.

А Симон сидел, все так же уставившись на меня. Ингред это явно веселило. И мою семью тоже. Даже Мизери и Ричард улыбались, не смотря на свою явную душевную усталость.

Вскоре к нему присоединились Ингред и Рект, вовсе не смущенные от отстраненности своего партнера. Медленно сюда же потянулись и члены нашей семьи. Грем и Ева остались возле меня, Терцо и Самюель сели за стол с ними, а Ричард и Мизери сели дальше остальных — по сути дела все это их касалось меньше всего, как и меня.

Симон, как по команде открыл глаза — тоже мне Копперфилд! Я чуть со смеху не свалился под стул, благо рядом стояли Грем и Ева и их тела послужили надежной опорой. Удар Грема в плечо вернул меня в прежнее положение, но я перестал улыбаться, так как все трое глав смотрели на меня довольно таки прохладно. Так и чувствовал, что сейчас кто-то захочет меня отхлестать. Если все трое то я против. И когда я стал так разборчив? Сомневаюсь, чтобы Рейн вообще могла думать о таком, значит это мой выбор в сторону Ингред, но все-таки я был инициатором разрыва. Тогда в чем дело, неужели меня задевает ее некая холодность ко мне? Нет, не может быть.

— Итак, думаю, стоит обсудить ситуацию, — Рект вовсе не игнорировал своих компаньонов, но дело было в его компетенции — все, связанное с оборотнями, решал он. Остальные могли только советовать, или как в этом случае защищать своих представителей. — Мы хотели бы узнать все подробно. Потому что, как понимаете, вся эта комната напоминает кровавую бойню из малобюджетного фильма.

— Да, простите за отсутствие спецэффектов. Я хотел развесить головы на стенах и кишки как гирлянды, но ваши комиссары мне не позволили.

— Смешно, — Рект покосился на меня и все же не отчитал, — Прат, я и так знаю, каким ты можешь быть. На кого ты собираешься произвести впечатление? Все кто жив тебя прекрасно знают, а остальные зрители мертвы.

И что он думал, я теперь покраснею или попрошу не вызывать моих родителей в школу? И кто из нас смешон? Каждый, кто знает меня, прекрасно понимает, что не следует взывать к моей совести.

— А если я скажу, что буду удерживаться от комментариев — ты поверишь?

— Нет.

— Ну, тогда к чему эта проповедь?

— Ты можешь заткнуться? — не выдержала Самюель. Она гневно посмотрела на меня, и я решил помолчать. Все-таки лучше поддерживать хорошие отношения с ней и братом — они мой залог не получить наказания от Ингред.

Заткнуться так, заткнуться. Я хотя бы мог постараться. Нет, не могу, и не стоит мне внушать такие мысли дорогая моя племянница — если хочешь слушать их слова без комментариев, выбери другую голову — более благонравную. Но ведь ты этого не сделаешь, не так ли? Потому что тебе интереснее со мной. И у меня есть компания. Хочешь или нет, ты все равно будешь меня слушать.

— Так как все было?

— С самого начала? — отозвался Грем, и Рект повернулся в его сторону.

— Хотя бы за последние три дня.

Грем и Терцо переглянулись и пожав плечами рассказывать начал Грем, постепенно инициатива перешла к Терцо, но то как они рассказывали было более нудно чем вечерняя месса в нашем городке. Вот я бы им рассказал, но тогда нас всех точно посадят или сотрут с лица земли.

Лица глав семейств не меняли своего выражения — словно застывшие картинки. Да я бы и сам сидел с таким кислым лицом, если бы мне пришлось тянуться в такую даль, черт знает его откуда. Симона вероятнее вытянули из кровати — так как из-под пол пальто выглядывали пижамные штаны. Ингред скорее всего принимала гостей — и как я мог догадаться людей. Наша разборка сорвала ей планы поужинать. А Рект, как всегда, был в костюме, и в плохом зимнем плаще. Видимо был на работе — такой до тошноты простой и человеческой, что он, скорее всего, бежал сюда, ломая ноги.

Но вот только Грем и Терцо все время припускались одной и той же ошибки — упоминая Рейн, они немного запинались и я замечал, как при этом немного взлетает бровь Ингред, а Рект довольно прищуривается. Видимо только Симону было не очень интересно кто такая эта Рейн. Вот видишь Рейн, еще есть такие, кого ты не интересуешь!

— Понятно.

Рект был доволен, я понял это по его прищуренным глазам, и такое не могло успокаивать. А вот Симон и Ингред остались разочарованными. Им все события не показались странными. Уже плюс в нашу сторону.

Я оглянул собравшихся — Агата Кристи бы плакала, увидев такое сборище. Парочка снобов — Ева и Грем, стояли, прижавшись, друг к другу, чем меня невероятно нервировали. Терцо и Самюель — законченные святоши, руки которых на самом деле утопали в крови по локоть. Ричард и Мизери — заблудшие гости, смотрели на все так, словно не совсем понимали, зачем они здесь. Да уж я подозревал, что иногда Ричард явно бывает туповат. Неужели мы родственники? Троица напротив нас — не приведи такое увидеть еще раз. Худший сон вампира или оборотня и все в одной комнате. Ну и конечно же я — тот, которому все по-барабану. И не стоит забывать о Рейн — косвенно она была здесь, и из-за нее развязался весь этот сыр-бор, так вот теперь смотри что будет. И не думай, что я тебя осуждаю. Я наоборот тебе благодарен — лет двадцать так не развлекался, как в эти последние месяцы. Злить Гроверов, шататься по лесу с раздраженной Бет, напрягать брата и его жену, а так же неожиданно выслушивать внушения Ричарда. Просто какой-то сказочный сон. Не жизнь, а мечта. И это я тебя еще не поблагодарил за сегодняшний бой. Вот это было зрелище!

— А можно поинтересоваться, где ваша дочь Рейн и ее друзья оборотни — Бет и Теренс, насколько я помню. Как нам кажется, их появление здесь не помешало бы. Не думаю, что это задело их чувства — оборотни, как и ваша дочь уже многое успели, — Рект не был мил или добр, а просто констатировал факт о своем желании. Все можно было бы сказать и проще — где они, хочу их видеть. Так нет, полемику еще тут разводит. Политикан!

Самюель напряглась. Вот, львица готовая защищать свой выводок. И откуда она такого набралась — я постоянно ей говорю, что она слишком много смотрит телевизор, и канал «Дискавери». Или это я смотрю слишком много телевизора? А не важно, не придирайся к словам дяди!

— Они пострадали и теперь в больнице. Рейн практически без сознания уже несколько часов, а Бет слишком сильно подавляли, и она выходит из волчьего состояния. Теренс помог нам попасть сюда — его покалечили достаточно, чтобы он не мог встать несколько дней с постели.

Ингред с интересом выслушала Грема, и так же посмотрела на него. И что они находят в этих Гроверах? Некая доля раздражения явно мне добавилась от Рейн.

— Как интересно. Жаль, мы бы хотели познакомиться с ними. Особенно с вашей девочкой. Говорите, что она талантлива?

— Да ничего мы такого не говорим, — и что это я вдруг отозвался!

Симон, который молчал до сих пор, снова посмотрел на меня.

— И не нужно, я и так чувствую ее присутствие, как понимаю без сознания она потому, что сейчас прибывает в ком-то из вас.

Я нагло усмехнулся — хрен поймешь в ком! И это меня и выдало.

— В Прате значит. Да, она довольно талантлива.

И больше ничего не добавляя, встал. Это не понравилось Ректу.

— Мы не видим ничего такого, что бы вы спровоцировали. Это была защита, ты не согласен Рект?

Они обменялись взглядами, которые не выражали никаких эмоций, и Рект следом встал со стула.

— Я согласен. Вы все сделали по законам. Предупредили нас, и попросили помощи, наши комиссары присутствовали, и бойней это не было — раз осталось десять живых оборотней. Но думаю мне бы ситуация понравилась больше, если бы здесь были Теренс и Бет, а также ваша дочь. Все-таки когда вдруг уничтожают почти всю свору, пусть и нелегальную, это не может остаться не замеченным. Мы ведь вымираем, и это ощутимо бьет по нашей системе выживания.

— Еще только один вопрос, — добавил он, не смотря ни на кого конкретно. — Где Аерас?

— Его не было сегодня здесь. Мы так поняли, он покинул семью, не воспринимая их планов. И предупредил нас.

— Ясно.

Рект отошел в сторону, чтобы снять некоторые кадры на цифровой фотоаппарат. Может его и еще что-то интересовало, но вид Ингред не дал ему развить свои мысли и пожелания.

— Мои коллеги закончили, так что я тоже не буду долго говорить.

Ингред встала, возвышаясь надо мной, и все же игнорируя мое присутствие. Ее слова относились к Грему, Терцо и Самюель.

— Теперь Бет и Теренс привязаны к вашей семье. Раз в год, до того как они станут пятилетками, вы обязаны сопровождать их на съезд Свор. Это будет контролировать Рект, и сообщать нам. После пятилетия они вольны ездить сами. Первый для них съезд будет в августе, и мы очень бы хотели так же видеть еще одного члена вашей семьи — Рейн. Ее подвиги уже разносятся по миру. Не стоит игнорировать наши слова — так как это в ваших интересах.

— И что это значит? — Самюель с затаенной болью взглянула на Ингред. — Она в опасности?

— Как и каждый, кому удалось противостоять целой своре, и выжить. Как вы думаете, ее не будут бояться? Будут. Но это так же и в наших интересах чтобы она оставалась в полном здравии, относительном, если учесть, что она хочет стать вампиром.

Рект посмотрел в нашу сторону, и я понял, что это была его надежда на то, что она вдруг может захотеть стать оборотнем. Вот политикан! Если бы она хотела, то истребляла бы оборотней?

— Но она не обязана присутствовать на съезде Свор? — переспросил Грем. Какой же он умный, я снисходительно улыбнулся. Все-таки нужно у него кое-чему поучиться — лизать зады! И не надо мне тут сопли разводить, что он хороший. Все это относительно. Для тебя хороший, а вот спроси у волков, которых он сегодня убил. Думаешь, он не наслаждался тем, что было ему заказано в последние десятилетия? Не будь наивна Рейн.

— Нет, — согласился Симон. — Это ее выбор приехать или нет. И мы будем очень понимающими. Просто нам бы хотелось с ней встретиться. Таких, как она, всегда ценят. И мы особенно.

Ректу это не понравилось. Но он и тут промолчал. Симон и Ингред были выше его по положению, да и к тому же старше. Хотя чего он хотел — из-за своей сварливости и самовлюбленной глупости, волки редко доживали до двухсот лет.

— Может ли это значить, что она вольна приехать, когда решит сама.

— Так и есть. Мы никого не торопим. Нам просто интересно. Как и всем.

Они обернулись и пошли прочь. Ни прощальных объятий, ни поцелуев. Как они приехали, так и исчезли. И я был готов поверить, что для меня все кончилось, когда Ингред вернулась, и добавила.

— Тебя же Прат я по-прежнему не желаю видеть вблизи. И веди себя хорошо — мне уже надоело выслушивать сообщения о твоем поведении со всего света. Как ты успеваешь?

— Я рано встаю.

Я не удержался, она посуровела.

— Не будь глуп. Однажды мое терпение иссякнет, или и того хуже — на мое место придет кто-то другой, и тебе будет не так весело.

Обернувшись к Терцо, она добавила:

— Кажется для вас вечность это наказание, потому что он ваш брат.

— Не то слово, — Терцо был краток. Это значило, что я выслушаю больше. Может смотаться куда-нибудь на пару дней. Этакий развратный загул! Но нет, глаза Терцо не предвещали мне ничего хорошего. Ну, хоть кто-то отшлепает.

— До встречи.

Они исчезли. Хотя мы еще слышали их передвижение на улице, но вскоре и оно потеряло смысл, потому что все вокруг меня вдруг расслабились и начали целовать друг друга. Вот эти сопли я уже не мог выдержать.

Ну что ж, победителей не судят — пора смываться.

Глава 28 а. Осознание

Мне так нравится слушать твою тишину,

Эти громкие тихие паузы…

Понимать, что тебе это нравится.

С придыханьем смотреть в твои призраки слов

И не медлить с ответом-

Мне так нравится слушать,

Эти вздохи и эти выдохи..

Ты так близок, и так неуместно далек,

Понимаю, что ты есть мой именно тот…

(автор неизвестен)

(Посвящается Оксане Панченко, потому что именно она натолкнула меня на мысль об этой главе)

Бум! Что-то тяжелое упало на мои ноги, и я непонимающе приоткрыла глаз. Флятц! На мое лицо свалилась чья-то рука, явно теплая. Повернув голову в сторону упавшей руки, я в недоумении распахнула глаза.

Я проснулась тут же, увидев рядом с собой Бет и Теренса спящих в обнимку. И теперь Бет решила так же заграбастать меня. Ее нога и рука покоились теперь на мне. Я тут же вылезла из-под одеяла. Их храп меня разбудил уже до конца, так же как и какое-то конвульсивное подергивание их конечностей — реакция на сны, как я поняла. Точно собаки они дергали руками и ногами, не хватало лишь хвоста.

В который раз за эту неделю я проснулась в незнакомом доме, и неизвестно кому принадлежащей спальне. Темные шторы и стены не казались мне знакомыми. Но я не чувствовала тревоги, потому что здесь было слишком хорошо и тепло. Моя любимая комната неожиданно показалась мифом, будто бы ее никогда не существовало.

Я тихо попятилась к двери, в том в чем была — то есть в чьей-то огромной футболке, и когда наткнулась на дверь, выскользнула прочь. Оборотни даже не вздрогнули.

И тут же я почувствовала себя лучше. В соседней комнате никого не было. Это оказалось что-то на подобии будуара или дамской гостиной, как в старых английских книгах. Я поморщилась от вида живых цветов, и обилия оборок, словно здесь обитала старая дама, но мягкие диванчики и кресла хорошо смотрелись посреди всего этого цветочного безобразия. Как и телевизор. Здесь никого не было, и я этому обрадовалась, так как не могла понять, почему я в неизвестном доме, да и к тому же с Бет и Теренсом. Где же Калеб?

Мне казалось, я так давно его не видела, что он, как и моя комната, стал сном. Я еще помнила, как Калеб забрал меня и вынес из дома, и это все. Потом я провалилась в сознание Прата, и наблюдала за работой глав семей. Но что происходило с моим телом в этот период, для меня оставалось загадкой.

Тут же тревога сковала сердце, но пережив столько всего, я не могла даже подумать, что что-то случилось. Точнее говоря, я даже не собиралась верить в такую перспективу. Все должно быть хорошо. Сколько есть разных причин, по которым Калеб мог отсутствовать!

Но когда мой страх уже грозил перейти в истерику, по соседству с этой комнатой хлопнула дверь. Я сначала испугано прижалась к стене возле двери, а потом решила выглянуть в коридор. Совсем чуть-чуть приоткрыв дверь, я просунула голову. На меня удивленно взирал Вунворт, держа в руках несколько десятков писем и еще какие-то бумаги. За пазухой у него было одеяльце сиреневого цвета — кого-то из близнецов. Разом весь страх и тревога прошли. По крайней мере, я теперь точно знала, где дети, и что я в безопасности. То есть мы — также Бет и Теренс.

— Рейн? Лучше пока поспи. Дети тоже спят. А Калеб скоро вернется. Или что-то с Бет и Теренсом?

Я покачала головой и вымучено улыбнулась, и, помня о своей наготе, быстро затолкалась назад. Маленькая комнатка, в которой я была, показалась мне раем — ведь скоро вернется Калеб. Даже не тревожили цветы и их аромат.

Выглянув в окно, я тут же задернула шторы обратно, яркое совсем не зимнее солнце осветило меня. Легкий стук в дверь, и снова посмотрев в коридор, я нашла поднос с завтраком. Видно, что готовил мужчина — я даже улыбнулась. Полусырой омлет, явно чересчур наполненный беконом и луком, а также пару купленных в магазине рогаликов, зато ко всему этому прилагалась просто громадная кружка с чаем. Меня даже не разозлило то, что в нем был сахар. Кажется, сахар был как раз тем, что мне надо. Ну, еще бы Вунворту об этом не знать, ведь он был врачом, и понимал, как много сил я потратила в эти жестокие дни.

Позавтракала я с наслаждением, смотря телевизор, так и не сумев проигнорировать храп, доносящийся из смежной спальни. Я понимала, как они переутомились и измучились зовом, но и я не железная.

Наконец я узнала обо всем, что творилось в мире, и множество новостей о Лутоне за пропущенные мной три дня. В новостях уже появилось сообщение, о массовой пропаже людей — которое объяснили, видимо работой какой-то секты или же культа. Да уж, быстро работал пресс-центр Бесстрастных, так мгновенно среагировать на буквально вчерашние события. Просмотрев еще некоторые новости, я просто от нечего делать, смотрела фильмы.

Но через час вновь начала волноваться. Мне казалось, Калеба слишком долго нет. Если он охотился, то мог ли напасть на человека? Но нет, я в это не верила, как и в то, что он принимал участие в расправе над волками.

Я понимала, что родители и остальные были обязаны убивать, но я не была готова узнать, что Калеб мог помогать им. Я не помнила из воспоминаний Прата, чтобы с ними был Калеб.

В этот год он стал для меня воплощением добра и чистоты, сдержанности в жажде.

Я выглянула в окно в очередной раз, когда, как мне показалось, услышала шум машины. И действительно под окнами припарковался синий джип. И к тому же я, наконец, приблизительно поняла, что это Лондон. Высокие дома, и быстрое движение машин где-то вблизи подтвердило мою догадку.

Хорошее место для того, чтобы спрятать нас на некоторое время, пока все проблемы вокруг Своры улягутся. Никто не мог сказать точно, будут ли нас искать.

Я вспомнила вчерашнюю бойню, и мне на миг стало стыдно, ведь вполне возможно, что некоторые мои действия привели к такому повороту. Я подумала о том, а могла ли я сделать хоть что-то, чтобы спасти большинство волков. Скорее всего, нет. К тому же без сомнения именно из-за меня началась война. Хотя не совсем так, были еще так же Бет и Теренс, и мои дети. Они тоже до конца оставались весомой частью, связывающей нашу семью со Сворой. И пусть это было неправильно, но таким образом я могла себя утешить. Я не монстр.

В коридоре послышались шаги, а за тем разговор. Довольно тихий, я едва ли могла что-то разобрать, а следом в дверь вошел Калеб. Он выглядел все так же измученным, но не голодным. Его вид мог означать одно — он уже несколько дней не спал. И своим видом напоминал немного пьяного. Опьяненного кровью. Но не время было об этом говорить или спрашивать сейчас. Если мне очень захочется узнать, всегда есть и другие пути к этому.

Он затворил за собою дверь и оперся на косяк, а затем улыбнулся. Это был словно сигнал для меня, чтобы не стоять в стороне. Я подлетела к нему и уткнулась в прохладную кожу куртки, пахнущую снегом и им.

— Ужас, как я соскучилась.

Он приподнял меня и поцеловал, но ему было трудно целовать меня и не чувствовать нашего притяжения, как и мне. Только вот Калеб в отличие от меня был слишком измучен. Когда я плавно опустилась на пол, и снова стояла на своих ногах я потащила его к диванчику.

— Все хорошо? — переспросила я, стягивая с него куртку, а Калеб ослепительно улыбнулся в ответ. Я на миг замерла, чтобы подавить отчаянный приступ чувственности, вылившийся в организм от его улыбки. Как я могла забыть, что возле него всегда так хорошо!

— Ты жива, ты моя, и ты не оборотень. Это, конечно же, не тот список, что должен сделать за свою жизнь настоящий мужчина, но я собой весьма доволен.

Я усмехнулась на его слова, и, присев на диван, позволила его голове устроиться на моих коленях. Я не чувствовала его тяжести, а Калеб был так прекрасен, что мое дыхание сбивалось с ритма. Я так отчаянно хотела насладиться и впитать его близость, что даже забывала обо всех горестях и том, что совсем рядом спят оборотни.

— Я знаю, что ты хочешь о многом узнать, но я расскажу тебе поздней, — он приподнял голову, и посмотрел на меня светлым искрящимся взглядом серебристых глаз. Я таяла от их тепла, и кивнула в знак согласия. Что он мог мне рассказать, чего бы я, не узнала из воспоминаний Прата. Главное было сейчас для него отдохнуть.

— Спи. У нас будет еще время.

— Это была моя реплика, — пробормотал он мне, и почти тут же отключился.

Видеть Калеба спящим было иногда очень мучительно. Он не дышал в это время, и не двигался. Его сны наполнялись картинками прошлого, иногда даже не его самого, а каких-то людей, к кому он прикасался. Иногда это были мои воспоминания, иногда наших родных.

И теперь, просто чтобы проверить, что он действительно спит, и еще так же немертв, как и раньше, я проскользнула в его сознание. Это было труднее, чем со всеми остальными, потому что я давно привыкла блокировать его сознание.

И вот я поняла, о чем он думал даже во сне. Чувство вины приглушало все остальные чувства. Он испытывал отвращение к себе и в то же время понимал, что обязан был так сделать…

…Зарево нового дня не успокоило меня, когда мы оставили две темных фигурки далеко позади себя. Я скорее почувствовал, чем увидел, как Теренс обратился, и это придало мне сил и уверенности, что я могу уйти от нее, оставляя один на один с опасностью. Такая маленькая, хрупкая, наивная… нет, лучше так не думать, потому что ее раздражает упоминание ее наивности.

Я заставил себя не оборачиваться, и все же прислушивался к звукам позади нас. Но Рейн и Теренс слишком быстро скрылись за пеленой снега. Снег скрыл их запах от меня, и я уже не мог понять, где были мы, а где остались они. Или это просто тревога и страх сделали меня таким рассеянным. Я случайно встретился взглядом с Самюель и ее глаза говорили о том же — о беспокойстве.

Как же Рейн изменилась… разве могли бы мы год назад подумать о какой-то такой безрассудности, как отпустить ее в логово волков одной? Нет. Не могли бы, потому что тогда она была маленьким слабым человечком, таким слабым, что наше пребывание возле нее, могло разрушить ее в один миг. Мои прикосновения, прохладные руки, горящий от голода организм возле нее, становились сплошным святотатством. Это точно страх, если я начинаю о таком думать. Ведь теперь Рейн сильная, возможно я больше не нужен ей как охрана, но это и к лучшему. Можно теперь не беспокоиться, что в наше отсутствие с ней что-либо случиться. Сильная… как странно было думать о ней так. Я настолько привык к тому, что Рейн нужно защищать, что теперь был поражен внезапным открытием ее силы. И конечно обеспокоен. Ее понятие о добре и зле начали смешиваться, и причиной тому были мы. Все мы. Я не мог обвинять в этом одного Прата, я сам был не маловажной причиной ее изменения.

Какой же я все еще эгоист. Как можно было так долго не обращать внимания, что ей неуютно возле нас, когда мы все скрываем от нее, будто бы от слабоумного ребенка. И это целиком моя вина. Я все настаивал на том, что Рейн не должна быть в курсе, чтобы она не волновалась. В ответ на наши действия Рейн волновалась еще больше, и как только ей выпала возможность нам помогать она тут же использовала это. Одно потянуло за собой другое… и вот к чему все это привело.

Я не мог выкинуть ту картинку из головы, как увидел ее возле машины, вокруг лежали волки, и она простым и спокойным движением остановила Мизери, чтобы закончить с волком самой. Хрупкая фигурка, вдруг не показалась хрупкой. Рейн уже не была такой, каким должен быть подросток. Мы испортили ее. Мы ее обрекли на чужеродные ее сознанию желания. Мы заставили ее желать стать сильнее нас, чтобы семья признала ее равной. Зачем нам было постоянно все скрывать? Ее это лишь подстегивало. Я был готов признать свою вину и перед Пратом — он один настаивал на том, что Рейн должна все знать. Как же я был не прав.

Но теперь было не время для сожалений.

Мы вернулись в дом, и расселись за стол, так и не сняв верхней одежды, Грем же поспешно схватил телефон.

— Я не думаю, что стоит в подробностях рассказывать Своре, как Рейн попала в Логово. Мы и не солжем и в то же время заручимся поддержкой.

Как всегда отец говорил все это не нам, а Терцо. Я его понимал. Они вместе работали на Семьи, и знали обо всем лучше нас. Лично мой опыт по общению с вышестоящими вампирами ограничивалось чисто плотскими отношениями. А вот Прат явно занервничал, но мне сейчас было не до его проблем с семьей Своры или Бесстрастных. К тому же не думаю, что за нашими действиями кто-то вспомнит о его промахах.

Терцо сложил перед собой руки, и лицо его нахмурилось. Даже Самюель не стала его торопить, хотя все мы знали как важно для нас время. Ночью полная луна, и тогда они наверняка захотят провести обряд, нам нужно было успеть до этого. Голубые глаза Самюель все же наполнились тревогой и отчаянной мольбой. Она даже была готова соврать семьям, лишь бы спасти Рейн и Бет от предстоящего ужаса. Я разделял ее чувства, но и понимал всю важность тех последствий, что потянет за собой обман. Лгать семьям — это почти подписывать всем нам смертный приговор. А так как мы собирались истребить всю свору, а это довольно много членов вымирающей семьи, последствия лжи могут оказаться весьма печальными. И не только для нас, но и для Рейн и Рики с Соней. Малыши — про них тоже не стоило забывать. Потенциально они считались претендентами на вступление в ряды в вампиров. Каждый человек, живущий с вампирами или оборотнями, подвергался такому — тайна не могла выходить из-под контроля.

Но вот Терцо тяжело вздохнул и, видимо, принял решение.

— Ты знаешь, как поступать.

Грем кивнул в ответ.

— После подтверждения нам нужно будет только дождаться приезда комиссаров. Думаю, из Лондона они доберутся довольно быстро и дело за нами.

Все это понимали. Почти никто в этой комнате не хотел смерти оборотней (ну кроме Прата), но это было необходимо. Некоторых придется убить только потому, что выжившие захотят отомстить. Возможно не женщины, а вот мужчины… оборотни слишком самовлюбленные, чтобы забыть о таком. Никому не хотелось убивать, особенно после стольких лет воздержания, и видеть, как их тела медленно будут становиться людьми. Но нам не оставили выхода. Я тут же вспомнил тех троих, кого мы убили в доме Аераса. Но ушли мы до того, как они приобрели форму людей. Если не думать и не погружаться в это глубже, можно считать, что я просто убил волка. Но я так не считал. Вина действительно ужасающее чувство.

Отец набрал необходимый номер, и поднес трубку к уху, но мы все и так слышали — гудки. Если бы наши сердца сейчас могли бы биться, то они бы двигались синхронно с этими гудками. Все ждали. Угрюмое нетерпение проступало на лицах, даже Прат вдруг потерял свою ухмылку. Но у него могли быть на это свои причины.

— Нам нужна ваша помощь, Рейн у них.

Тишина на другом конце провода, заставила бы любого из нас в прошлой жизни начать грызть ногти, но не теперь. Мы просто ожидали.

— Как это случилось?

Я знал этот голос. Рект — старейшина Своры никогда не был дураком. Он мог просто подозревать, что мы обманываем их, и что Рейн на самом деле с нами. И ему нужны были доказательства.

— Она помогала Теренсу, он не мог обратиться, когда же это случилось, его призвали. Девочка была с ним.

— Значит и он тоже у них? — Рект мог бы хоть для приличия скрыть удовлетворение. Я постарался подавить волну гнева, но это не помогло. И чтобы не выхватить у отца телефон и не наговорить ему много чего непростительного, я подался прочь из комнаты на улицу.

Снег по-прежнему валил, словно его специально сыпали с небес, и это уже начинало раздражать. Но вот я заметил, что сквозь пелену движется что-то темное. Мое тело тут же напряглось, как и инстинкты. Я приготовился к обороне, пока не увидел что это Теренс, он почти на ходу поменял форму волка на человека, и свалился на землю. Я быстро оказался возле него и понес в дом.

Зов начисто его вымучил. И от моего прикосновения кадры прошедших минут мелькали у меня в голове. Вот мы ушли… он обратился… дорога по снегу, раздражение Рейн, и ее наставления уходить. Но Теренс все же видел, как ее забрали. И он протестовал против этого. Мне стало больно только от одного вида его воспоминаний. Должно быть, мое сердце не так мертво, как я думал. Это была невыносимая боль. Видеть, как она добровольно уходит с ними, и я постарался игнорировать льющиеся образы.

— Где твоя одежда? — поинтересовался я, хотя понимал, как было глупо спрашивать это в данной ситуации.

Но, даже замерзший и уставший, Теренс еще оставался способен на юмор.

— Тебя беспокоит мой внешний вид? А я-то думаю, чего это ты со мной годами дружишь.

Я усмехнулся и внес его в дом. К этому времени разговор был уже завершен (даже пребывая на улице, я старался не прислушиваться к тому, что говорилось, но и так знал, каков был ответ). И все же отец, завидев меня, повторил, то, что я уже слышал.

— Они будут через час.

Я кивнул, но не стал обсуждать с ними этого. Самюель и Ева, чтобы занять себя, начали готовить Теренсу чай и что-то поесть, я расположился рядом с другом. Не успел Теренс сесть возле камина, закутавшись в одеяло, Терцо и отец устроились возле него, устремив свои взгляды к нему.

— И как все прошло?

Теренс не успел ответить, как вместо него отозвался я:

— Они не причинили ей вреда, а просто боялись ее. В итоге она пошла в их сопровождении.

Теренс зло и раздраженно уставился на меня.

— Я тебе говорил, что вы ужасно подходите, друг другу с Рейн — с вами у меня пропадает понятие о личном пространстве.

Я нахмурился немного задетый его словами, потому что поступил чисто интуитивно. Просматривая чьи-то воспоминания, я будто бы становлюсь очевидцем происшедшего. И для меня озвучить его воспоминания, было тем же самым, что и рассказать о пережитых мною моментах.

— Прости, если тебя это задевает.

Теренс поджал губы, и все же усмехнулся.

— Ничего. Теперь это стало более заметно, чем раньше, поэтому я еще привыкаю к твоим знаниям о моем прошлом.

— Ну, раньше у меня всегда было больше времени, и я мог дать тебе рассказать обо всем самому. А теперь мы время экономим — при таком раскладе забываешь о чьих-то чувствах.

В ответ Теренс улыбнулся более дружелюбно. Он был моим другом уже несколько лет, и хотя я и раньше подобным образом дружил с людьми, но Теренс был другом иного рода. Он стал первым из тех прежних людей, который узнал о моей тайне, разделяющей нас как виды. А теперь Теренс к тому же стал довольно похожим на меня. Мы оба больше не были людьми, и дружба более не была чем-то запретным, как раньше. И мне это нравилось. Иметь друзей очень важно, для таких одиноких особей, как мы. И все же лучшим другом для меня стала Рейн.

Не смотря на то, что мы сможем разделить нашу с Теренсом дружбу на многие столетия, ему многого не знать обо мне. Я бы не хотел марать его душу своим прошлым. И почему-то это выглядело совершенно по-другому, когда я делился воспоминаниями с Рейн. Словно готовил ее к тому, что может поджидать по ту сторону совершенства и бессмертия.

— Значит, они ее боятся, — задумчиво протянул отец. Он был настолько погружен в свои мысли, что даже не заметил Еву. Ее губы всего лишь на миг поджались в укоре, но перехватив мой взгляд, она улыбнулась. Еще один мой друг, с которым я проведу многие годы, и мне было немного трудно осознавать ее своей мачехой.

Я улыбнулся ей в ответ, и вновь сосредоточился на Теренсе. Его сердце все еще билось быстро, потому что волчья кровь боролась в нем с людской, и я ощущал дискомфорт, который мне не хотелось чувствовать. Но я так давно привык бороться с собой, что это почти не замечалось. Эта боль была почти несравнимым удовольствием, напоминающим о том, что мое тело и чувства еще существуют.

— И они тебя не заметили? — переспросил Грем, вновь поднимая голову от рук.

— Заметили, — нехотя проговорил Теренс, и замолк, когда Самюель, протянула ему тарелку с едой и чай. Это позволило Теренсу не рассказывать то, что он не хотел. Или счел постыдным для себя.

Я видел тот момент, когда ему пришлось биться с одним из волков, уходя с места, где он оставил Рейн. Но это было не в моем праве рассказывать им всем о его делах. Действия Теренса не были агрессией — он просто защищался. И это оставалось на совести Теренса. Я догадывался, что он только начинал мучиться от видения прошлого, но весь ужас содеянного ожидал его впереди. Все зайцы и лисы, которых он убил, померкнут после осознания смерти человека.

Остальные, будто бы догадываясь о случившемся, не стали расспрашивать. Случай, произошедший с ним, был не нашим делом. Но смущенным никто не выглядел, мало ли такого случалось с каждым из нас? Одна Ева могла похвастаться своей безупречностью — ей просто не давали шанса испытать себя и свою выдержку. Но настоящая жажда была у нее еще впереди. Я уже сочувствовал, зная, как тяжело отказаться от искушения, от жажды, от их тепла… Я тут же вспомнил о Рейн. Как она там, среди своры возбужденных луной оборотней? И если только Изегрим к ней прикоснется…

Новая волна ненависти накрыла мое сознание, затмевая рассудительность. Я уже знал и мог себе представить, что сделаю с ним, как только доберусь до его шеи и всего остального. Его вряд ли что-то сможет спасти.

Я знал каждый сантиметр ее кожи, если он испоганит ее своим прикосновением, умирать Изегриму придется долго. И мне будет все равно на всех комиссаров своры вместе взятых.

Ожидание давалось нам трудно, как никогда. Теренс быстро заснул, потому что его тело уже не выдерживало зова. Он то бледнел, то становился пунцовым — без обращения в волка его тело теряло контроль. И только сон немного снимал напряжение. Терцо, Самюель и Грем говорили между собой, совещаясь, как самые старшие. Прат скучающе читал какой-то журнал, и компанию ему составляли Ричард и Мизери. Они выглядели так, словно собирались перекинуться в карты. И сегодня я впервые заметил схожесть Прата с Ричардом. Не знаю, видела ли Рейн это в брате. Надеюсь, что нет, мне не хотелось бы, чтобы она разочаровалась в нем.

Я и Ева остались в компании друг друга, придаваясь тяжелым мыслям. Только для меня все было сложнее. Зная Рейн, я мог себе представить, как она может действовать. Сейчас Рейн слишком самоуверенна, мысли Волчицы затуманили ее разум, внушая ей еще более худшие желания, чем она могла набраться от нас. В нашей семье человеческая жизнь охранялась, а волки ее не ценили — и, как я догадывался, так научила свою свору Волчица. Я ни на миг не поверил ее игре на официальной встрече, она вела себя слишком уж правильно. И совершенно иным было поведение ее волков. А Рейн рассказывала о том, что Изегрим всегда боялся Волчицу. Она была не так проста, как хотела нам показать. И мне бы очень хотелось, чтобы Рейн действовала не импульсивно, и дала Волчице почувствовать свое преимущество. Ведь оборотни становятся такими глупыми, когда им поют дифирамбы. Будь умнее, Рейн, просто будь умнее ее…

Я верил в нее. И все же боялся, потому что она была слабее нас и их физически. Не смотря на ее ментальную силу.

— Я не могу поверить, что скоро все закончится.

Ева развернулась ко мне и подогнула ноги под себя. Не смотря на свою силу и красоту, она выглядела сейчас такой растерянной. И все же ей шла ее новая жизнь, как никому иному. Если бы я знал раньше, что смерть сделает ее и моего отца такими счастливыми, я изменил бы ее еще раньше. Да, возможно, я думал эгоистично, потому что это, наверное, сделало бы счастливым моего отца больше, чем Еву, но оно того стоило. По крайней мере, я больше не чувствовал вины, потому что пришлось спасать ее таким образом. Как просто прощать себе что-то такое, когда оно оборачивается чем-то хорошим. Все такой же эгоист.

— Почему же? — спросил я, хотя и так подозревал, о чем она говорит.

Взгляд Евы стал виноватым, когда она глазами нашла в комнате Грема, и это меня развеселило. Она так привыкла всем делиться с моим отцом, что теперь почувствовала растерянность, говоря что-то мне. Сблизившись с Рейн, говоря о прошлом и будущем лишь с нею, я уже и забыл, что раньше Ева всегда делилась своими проблемами со мной. Теперь я понимал, что так она будто приближалась к Грему, и все же наша дружба и была таковой. Я ощутил неловкость, вдруг поняв, что лишил Еву своей дружбы. Да, конечно, мы с Рейн всегда были готовы ей помочь, мы проводили с ней время до того, как ее пришлось обратить. Но ведь довольно продолжительный период она была одна. Знала ли об этом Рейн? Наверное, как и я, нет. Мы слишком захвачены друг другом, чтобы замечать кого-то еще. И для меня это нормально, я и раньше привык тратить все свободное время лишь на себя, но Рейн, для нее дружба очень важна. Осознает ли она, что наша тесная близость, неожиданно сузила ее мир до меня одного? Да, я самовлюбленно был рад этому, и тому, что дети для нее не так важны, как я. Но так же я знал, еще одну важную вещь — она никогда не простит себе то, что близнецы однажды вырастут, а она ничего не будет помнить об их детстве. Потому что со временем, когда она станет вампиром, наши чувства изменятся. Они по-прежнему будут столь же сильными, но на них перестанет действовать адреналин и остальные человеческие гормоны. Все предстанет в другом свете. Я мог только мечтать что и тогда буду для нее таким же желанным, как и сейчас, но я знал точно, что изменения будут.

Ева все еще не решалась ответить, но я ждал. Точнее не так, я подозревал, о чем именно она может думать и мучиться. Ей нравилось все что происходило. И не потому, что она была плохой в душе, нет, просто таковыми были мы — вампиры. Нам нравилось зло, даже когда мы шли по линии света, темнота привлекала нас. В ней мы могли быть одновременно людьми и отличающимися от них. Потому что темнота укрывала нас от людских глаз. Быть особенными и ничтожными, как песчинки на берегу океана. Потому что темнота поглощала нас слишком быстро, что даже мы со своей силой становились бессильными против ее искушений. Мы могли быть коварными, соблазнять, добиваться власти. А могли защищать тех, кто был нам дорог теперь и до нашей новой жизни. И чем быстрее Ева примирится с этой темнотой, тем ей будет проще. Однажды Грема или кого-то из нас может не оказаться рядом, придет жажда, и ей придется предстать перед выбором. Я надеялся, что такого не случится, но знал — ей не избежать подобного. Все мы прошли через это, и каждый смог вернуться. Я знал, что даже Прат сожалел о многих не нужных смертях. Все это было в наших памятях, как бы мы не боролись с собой.

— Не объясняй, я понимаю, — лучше прекратить потуги Евы выразить то, что она еще не понимает. Станет легче все осознавать, как только наступит жажда. А она непременно наступит, и все переосмыслится. Только у нее, к сожалению почти не было стимула отказываться от крови людей — только принципы. Но они понемногу стали уступать со времени ночных охот Теренса и Бет, когда она ходила с нами. Теперь Ева почти без зазрения совести убивала животных. Это предполагало только один выход для отца — уехать с ней. И я ждал, когда он захочет поговорить об этом. Также я чувствовал, что время разговора приближается. Это будет не завтра и не через неделю, но на следующий год точно — он не сможет долго тянуть, оставалось еще полгода, пока Ева будет полностью самой собой.

— Понимаешь? — Ева недоверчиво переспросила.

Это и понятно, почему ее мучили сомнения, но переживать не стоило. Все мы прошли через все подобные чувства. Возможно, кроме Прата.

— Понимаю. И знаю, что ты это переживешь.

Я знал, что толком ничего ей не объяснил, но для этого еще не пришло время. И я был точно не тем, кто должен с ней говорить о ее ощущениях.

Встав, я пошел в ту комнату, где, как мне казалось, мы еще совсем недавно лежали с Рейн. Войдя, я почувствовал знакомый аромат. Ее кожа, терпкие нотки крови, и еще что-то такое индивидуальное, чего нет ни у одного человека. Так для меня пахла Рейн, и ее запах оказался довольно болезненным ударом по моему самообладанию.

Я просто лег в кровать, и на мгновение мне показалось, что она рядом, но это всего лишь наволочка сохраняла запах ее волос.

Мы узнали о том, что комиссары рядом, еще задолго до звука машин. Прат в возбуждении влетел ко мне в комнату, разрушая призрачное наваждение того, что Рейн рядом. Я как никогда был близок в эту минуту, чтобы прибить его. Но я сдержался.

— Они здесь! — это было слишком уж радостным проявлением чувств, и объяснялось оно тем, что Прат чувствовал приближение битвы. Для него это была легкая кровь.

— Да, я знаю. Я тоже вампир, помнишь?!

Мой сарказм остался незамеченным. В это же время волки ступили на территорию дома, и нас обволокло запахом их зова крови и адреналина. Еще четверо настроившихся на битву. Но никакого явного присутствия глав семей. Хотя Рект вполне мог появится, чтобы проследить за всем. Вполне возможно, что ему не позволили. Главы Бесстрастных и Человечных должны были действовать в наших интересах. Пока что они с этим справлялись.

Я вышел вслед за Пратом и увидел троих никчемных молокососов, и одного более менее матерого волка. Ну что ж, хорошая компания, которая толком и моргнуть не успеет, как Прат перегрызет всю лутонскую свору. Хотя самый старший волк это тут же понял, только взглянув на Прата. Глаза того горели огнем и желанием битвы. И я понимал, что совсем не осуждаю Прата. Эти последние месяцы слишком сильно повлияли на ход моей жизни, и мне, как существу, живущему довольно давно, это не нравилось. И некоторые волки мне тоже не нравились. Эти оборотни, комиссары, нам ничего не сделали, но я знал, что они ждут битвы не меньше чем мы. И им все равно, что будет. Они здесь скорее чтобы наблюдать за нами.

Грем и Терцо довольно скоро решили с ними все вопросы, и мы смогли поехать. Еще несколько минут промедления и я бы придушил этих комиссаров. Я знал и чувствовал, что мы нужны Рейн, и тупое бездействие меня убивало, насколько вообще можно убить кого-то мертвого, но еще чувствующего.

Теренс, радостный от того, что ему, наконец, можно обратится, часть дороги проделал за пределами машины. Мы следовали за ним по дороге все время, наблюдая за тем, куда он движется. И никого из нас не удивило, когда мы приблизились вплотную к Лутону, а за тем, обогнув город, выехали к старой гостинице.

Здесь нас, словно окатив ведром воды, ожидал запах множества волков. Я едва мог усидеть на месте, завидев огни дома, но руки Прата неожиданно твердо схватили меня за локоть. Я угрожающе обернулся к нему в машине, пожалев, что сел вместе с ним на заднее сидение.

— Не стоит провоцировать меня Прат, здесь нет Рейн, и я, наконец, смогу надавать тебе по твоей наглой роже, чего мне уже так давно хочется.

Прат неожиданно широко улыбнулся.

— Ну вот, наконец, я вижу твою вторую часть, которую ты так отчаянно пытаешься скрыть от Рейн. Гнев вырывается наружу? Тебе трудно об этом со мной говорить?

— Пошел к черту, — медленно и с расстановкой огрызнулся я и вылез из машины, скинув руку Прата, надеюсь так сильно, что почти вырвал ее. Но он почти тут же оказался передо мной. А следом и отец с Евой.

— Сейчас не время, — Грем прикоснулся к моему плечу, но в порыве гнева я дернул плечом, избавляясь от его руки.

— Я и не собираюсь с ним разбираться здесь, но когда-нибудь… — это обещание я дал Прату приблизив свое лицо к его. Мы смотрели друг другу в глаза, и оба понимали, что я не кидал слов на ветер, и Прат ожидал этого. Как он этого хотел, и все же мы отступили друг от друга.

Отец оттолкнул Прата и встал лицом ко мне, я почти почувствовал вину, потому что повел себя грубо, но знакомый запах Рейн, уже доносился до меня. А может это просто так говорило мое сознание, заставляло верить в то, чего не было.

— Ты не пойдешь с нами. Ты слишком возбужден и боюсь, это для тебя же будет чревато последствиями. Иди и найди Рейн, и, если повезет, Бет. В любом случае Рейн для тебя приоритетнее.

Я все еще старался взять себя в руки.

Темнота вокруг нас начинала дрожать от возбуждения наших спутников волков, и вскоре я почувствовал запах крови, когда поймали сторожевых. А отец и я продолжали стоять и смотреть в глаза друг другу, рядом мялась Ева, не понимая, что ей делать, но Прат довольно быстро ее забрал. Ночь для волков начиналась, но мы двое пока не двигались с места.

— Я должен идти, и ты тоже. Нужно спешить. Просто возьми себя в руки.

Отец тут же скрылся, а я со злостью врезался спиной в дверцу машины, понимая, что больше ее уже не открыть. Я хотел пойти с ними, и я хотел пойти убивать, но Рейн, была более важной целью. И все же был один волк, которого я бы хотел найти лично. С собой у меня был пистолет Рейн с серебряными пулями, и я хотел бы, чтобы Изегрим помучился перед смертью.

Перед тем как пойти следом за всеми в дом, я просто постоял и послушал звуки, которые начали доноситься до меня. Крики — вот что это было, и внезапное отвращение к себе подтолкнуло меня на поиски Рейн. Я больше не такой, каковым был раньше, и не тот, кто несколько минут назад говорил с Пратом. Рейн, она изменила меня, и я хотел продолжать идти по пути, который всегда вел меня к ней.

Я не пошел прямо во входные двери, зная, что меня там ожидает, и боялся не выдержать обилия крови, существовала малая возможность того, что я могу не сдержаться и позабыть о своем обещании себе. Ну что говорить, я слаб, и это все мое достоинство.

Обходя вокруг дома, я спешил, не зная, что может предпринять Волчица, услышав звуки нападения. И чем ближе я приближался к заваленному снегом заднему входу, тем отчетливее ощущал кровь. Это было странно, учитывая, что битва началась где-то там, в середине дома. И стоило подойти ближе, я увидел того, кого так отчаянно хотел найти. Изегрим валялся на снегу. Все его тело сочилось кровью, словно кто-то специально надрезал кожу в более кровоточащих местах. Это заставило меня тяжело вздохнуть, прежде чем приблизиться к нему. Серебро. Вот чем сделали раны, серебром, и оттого он сильнее мучился. Его убивали не раны, а серебро, попавшее в них.

Я сел возле него. Куда подевался гнев и ненависть? Он посмотрел на меня, еще живой, но ужасно страдающий. Лицо превратилось в сплошную кровавую рану, и только более-менее живыми оставались глаза — но они уже не блестели. Нет, жизнь медленно вытекала из него, и я догадывался, что таким темпом он может продержаться час другой, но не более того.

— Не знал, что последним кого я увижу… будешь ты… — еле смог выдавить из себя Изегрим.

— Не знал, что наступит момент, когда мне станет тебя жалко, — отозвался я, понимая, что должен спешить. Все во мне требовало идти искать Рейн, но я не мог двинуться с места. Его глаза, и то, что они не блестели, неожиданно стали важной вещью.

— Так пожалей меня, я знаю, что мне осталось не долго,… а ты это чувствуешь,… пожалей меня…

Я помнил все, что было причинено нам самим Изегримом и его волками. Еще час назад, я горел жаждой мести и хотел его убить особо жестоко, представляя, как я это сделаю, но почему все вдруг так изменилось. Почему мне стало его жалко? Почему теперь? Я видел столько крови, и мне приходилось убивать, но эти глаза без блеска, что в них особенного? А просто все дело в том, что я всегда помнил, как блестят глаза у людей перед смертью — они могли быть живы, а в следующий миг умереть, и их глаза закрывались. И теперь вот это…

Нужно спешить, — напомнил я себе. Поднимаясь над Изегримом, я протянул пистолет, потому что не хотел пить его кровь, или быть еще как-то иначе причастным к его смерти, и этим умирающим глазам. Я не хотел осознавать, что жизнь, уходящая из него, может поселиться в моих воспоминаниях.

Курок мягко спустился, и я не почувствовал отдачи, как это было когда-то когда я еще был человеком. А Изегрим не издал ни звука. Глаза закрылись. И я мог уйти.

Но, стоило мне войти в дом, Изегрим и его пустые глаза мгновенно забылись. Я почувствовал ее запах! Рейн!

Забыв обо всем на свете, я кинулся наверх и за мгновение, передо мной предстала комната, и ее обитатели. На полу лежало два тела, и запах крови сбил меня с толку. Я не мог поверить в то, что опоздал, но вот что-то зашевелилось в темном углу, и оттуда вышел Аерас.

— Рейн жива. Кажется у нее обморок.

Мельком глянув на его кровавые руки и рубашку, а потом на Волчицу я все понял. Но меня это не интересовало. Только дыхание Рейн имело значения. Я опустился возле нее на колени, и легонько пригладил волосы. Она выглядела так, будто просто спала. Такая невинная, с неожиданно побелевшей кожей, и трепещущими ресницами. Ее губы двигались, словно она пыталась говорить. И все же я понимал, что ее сны могут быть мучительными, потому стал будить. Она открыла глаза и посмотрела на меня вполне осознано, а затем улыбнулась. И с ее глаз покатились слезы облегчения.

— Это сон, — пробормотала она, чем заставила улыбнуться меня. Если ей нравилось видеть сны с моим участием, я был только рад. Я всегда только об этом и мечтал. Ни одна месть не могла принести мне такого удовольствия, как ее слова.

Эпилог. Возвращение к нормальной жизни

Любовь — единственная страсть, которая не признает ни прошлого, ни будущего.

О. Де Бальзак

(посвящается Екатерине Шуваловой, за то что когда-то взялась редактировать мою книгу и тем самым заставляла меня безбожно пахать!)

Последние полгода я думала только о том, будет ли спасение и настанет ли покой. Он настал. Как иначе я еще могла думать, когда вся моя семья была в сборе. Бет и Теренс стали моими прежними друзьями, и жизнь вошла в свое русло.

Конечно же, все изменилось.

Я изменилась. Я изменилась настолько, что еще сама не была готова осознать этого, но время еще придет.

Мы теперь снова были с Калебом близки. Наш первый раз после этой встряски был сладостнее и страстнее, чем когда я впервые узнала, что такое быть с Калебом.

Я приехала к нему после уроков, он был дома, но не рисовал.

Мы ни о чем не говорили в этот день. Не загадывали. Не вспоминали. Мои мечты пока что оставались моими.

Когда я обняла его все плохое, словно стерлось из воспоминаний.

Поцелуи стали глубже, чувственнее, требовательнее, и я отвечала на них, но в какой-то момент глаза у меня защипало, и они стали влажными. Как много всего произошло, но мы выстояли, мы по-прежнему были вместе. Калеб меня не осуждал. Пусть ему не нравиться, что я больше не его маленькая девочка, которая нуждается в опеке, и могу постоять за себя. Но ведь люди меняются.

Как прав был Калеб, я еще смогу измениться много раз, поменять взгляды и отношение к чему-либо, прежде чем стану вампиром. Можно и не спешить. Ему нравиться, как стучит мое сердце, мне, откровенно говоря, пока что тоже, но надолго ли? Я не знала, у меня все было впереди!

У нас все было впереди!

Оглавление

Часть І. Подготовка к новой жизни

  Глава 1. Вести о ненужном и забытом

  Глава 2. Договор с совестью

  Глава 3. Искушение

  Глава 4. История семьи Деверо

  Глава 5. Сюрпризы

  Глава 6. Правду невозможно скрыть

  Глава 7. Чужие отношения

  Глава 8. Возрождение

  Глава 9. Предчувствие

  Глава 10. Промежуточная стадия: случайная встреча

  Глава 11. Сны и тревога

  Глава 12. Конфликт

  Глава 13 а. Тренировки

  Глава 13 б. Аналогия от Евы

  Глава 13 в. Тренировки

  Глава 14. Дикая охота

  Глава 15. Становление

  Глава 15 а. Сближение

  Глава 16. Возвращение

  Глава 16 а. Примирение

Часть ІІ. Переход к новой жизни

  Глава 17. Осознание. Переход в новую жизнь

  Глава 17 а. Предистория

  Глава 18. Преображение. От человека к зверю

  Глава 18 а. Аналогия от Бет

  Глава 19. Проводник

  Глава 20. Посещение

  Глава 20 а. Путешествие

  Глава 21. Возможность

  Глава 22. Ненависть

  Глава 22 а. Ненависть, как оружие

  Глава 23. Секреты крови

  Глава 24. Зов крови

  Глава 25. Слишком близко к опасности

  Глава 26. Тревога

  Глава 27. Кровь за кровь

  Глава 27 а. Бойня

  Глава 28. Победителей не судят

  Глава 28 а. Осознание

Эпилог. Возвращение к нормальной жизни

Реклама на сайте