«Принц Волков»

Сьюзен Кринард Принц Волков

Глава 1

В городе появилась незнакомка.

Цепкий взгляд с выигрышного места — вершины одного из скалистых утесов, стоящих на страже по обеим сторонам узкого двухполосного шоссе, ведущего в город, — выделил её из толпы. Отсюда он видел скопление зданий на главной улице — островки человеческого обитания, окруженные дикой природой. Туда—сюда сновали люди — так всегда бывает, даже в таких уединенных уголках. Но она выделялась. Отличалась ото всех. Чужая. Жители города Лоувелл, что в Британской Колумбии, могут и не обращать внимания на незнакомцев, но он иногда находил им применение. По крайней мере, женщинам …

Длинные загорелые пальцы медленно поглаживали густой мех лежащего рядом волка. Прошло слишком много времени с тех пор, как он наслаждался женским обществом, и желания, что пробудились с приходом весны, не были удовлетворены. Конечно, можно было и в городе найти женщину, которая бы делила с ним постель и не придавала значения его репутации. Но его уже давным—давно совершенно не привлекали трудности, появляющиеся в отношениях с местными дамами. Он пробовал несколько раз — оно того не стоило.

Он так долго был один.

Волк под его рукой пошевелился и тихо заскулил. Пробормотав извинения, он ослабил хватку в густой шерсти на шее животного. Его не беспокоил тот факт, что горожане смотрят на него с подозрением. Они были другой породы. Но недоверие жителей ограничивало выбор. Когда зима сменялась весной и просыпалось желание, был только один способ его удовлетворить. Путешественники, авантюристы и туристы мечтали увидеть последний островок дикой природы и год за годом приезжали в единственный на весь Лоувелл охотничий домик. Почти всегда среди них были женщины, желающие разделить с ним хижину и постель. Но не в этом году. До вчерашнего дня.

Женщина выглядела прекрасно. Совсем не трудно возжелать ее.

За ней было легко наблюдать, выделяя из толпы. Она отличалась от горожан, как пламя от пепла, и будоражила его чувства своей несомненной привлекательностью. Она была не самой красивой встреченной им женщиной, но в ней чувствовалась жизненная энергия, которая горела так же ярко, как солнце в ее волосах.

Он медленно улыбнулся, слегка приподняв края губ, что случалось нечасто. Да, такая точно подойдёт.

Волк прервал его мечтания, нетерпеливо ткнувшись мордой в руку. Умные глаза, светлые с черным ободком, вопросительно посмотрели. Мужчина протянул руку, погладил широкий лоб и почесал между треугольными ушами. Волк закрыл глаза, потянулся, зевнув, и показал два ряда острых зубов. Потом один раз тявкнул и свернулся в тугой калачик.

Нетерпеливое движение вызвало хриплый смех мужчины.

— Да, мой друг, не позволяй мне отвлекать тебя от важных дел.

В ответ волк один раз вильнул хвостом и сел на задние лапы возле ног мужчины.

— Я не пойду с тобой сейчас. Сегодня у меня другая игра, — он снова повернулся и пристально посмотрел на город, хотя женщина давно исчезла. — Давненько я не занимался подобной охотой, и, думаю, эта женщина может оказаться крепким орешком. Придется сделать все возможное, чтобы оставаться с подветренной стороны, пока я не настигну ее.

Его мускулы напряглись в предвкушении. Волк снова тявкнул.

— Иди. Я найду тебя позже. Мы должны все тщательно спланировать и, в то же время, присмотреть за ней, — мужчина мягко подтолкнул волка, хищник развернулся и исчез, как серый призрак.

Солнце поднялось выше, и зазубренные вершины с восточной стороны сменили глубокий сине—зеленый цвет на сияющий желтый. Ближайшие вершины переливались алмазными искрами. Он вдохнул свежий воздух, смакуя бесчисленные ароматы нового дня. До конца суток мужчина запланировал узнать о незнакомке как можно больше — и начать охоту.

Джоэль Рэнделл не была уверена, что видела когда—либо подобную красоту.

Длинный склон был покрыт ковром полевых цветов, опьяняюще пахнущих в прохладном воздухе уходящего лета. Хвойные деревья окружали луг, как бдительные часовые многочисленной армии. Они поднимались по склонам раскинувшихся со всех сторон острых горных пиков, покрытых белыми шапками никогда не таявшего льда. Прямо перед ней лежало прозрачное озеро глубокого синего цвета. В него впадали реки и горные ручьи, прокладывающие себе путь по нагромождениям скал через лес, столь же первозданный, каким он был при появлении на свет.

Джой глубоко вздохнула и закрыла глаза. Трудно было поверить, что подобная красота могла в одном из своих потаенных уголков скрывать трагедию, которая оставила ее совершенно одинокой в мире. Где—то здесь, в этих горах и долинах, находится ключ к освобождению ее сердца от давнего бремени.

Свобода. Джой еще раз глубоко вдохнула душистый, насыщенный запахами природы воздух. Всё, что ей оставалось: надеяться на то, что она сможет, наконец, избавиться от терзающей ее долгие годы печали. Боль не утихнет до тех пор, пока она не найдет место гибели родителей.

Даже теперь было трудно с этим смириться. Они оставили ее, не попрощавшись, не дав ей возможности сказать, как сильно она их любила. Она была тогда совсем еще ребенком: ей было шестнадцать — возраст, когда человек наиболее раним. Она была так близка с родителями — до того, как они уехали в свое последнее путешествие.

Если бы они только не попали в такую страшную грозу — один из тех несчастных случаев, которых даже самому опытному пилоту не всегда удаётся избежать. Джой сжала кулаки, почувствовав внезапную острую боль воспоминаний. Отец всегда был осторожным. Она знала, он летал много лет и тщательно ухаживал за маленьким самолетом. Не его вина, что они потерпели аварию в этих горах, которые так любили.

Их тела так и не нашли.

Джой открыла глаза и постаралась забыть о печали. Она сосредоточилась на решении, которое поддерживало её на протяжении последних месяцев.

Это будет поворотный момент, время, когда она, наконец, возьмет свою жизнь под контроль. Она найдет место их гибели, справится с мешающей жить болью, позволит чистым горным ветрам разнести по диким местам слова прощания.

Ничто не заставит ее отказаться от принятого решения.

Джой посмотрела на незаконченный эскиз, лежащий на коленях. Она знала, что решение оставить работу архитектора в Сан—Франциско, было правильным, неважно, что эта должность была очень комфортной и доходной. Слишком долго она ждала, слишком долго растрачивала жизнь в тщетных усилиях вернуть себе уверенность, которую потеряла со смертью родителей.

Даже Ричард — её отношения с ним были отчаянной попыткой найти хоть какую—то замену своей потере, вернуть смысл жизни. Она была молода, уязвима и так нуждалась в тепле, а он казался сильным, сдержанным — тогда она думала, это всё, что ей необходимо. Но девушка выросла и поняла, что уверенность была иллюзией, а надежность стала западней. И пустота в ее сердце так и осталась незаполненной.

Она сердито тряхнула головой. Ричард — в прошлом, пусть там и остается. Никакая глупая надежность не могла залечить рану. Нет, она не будет думать о Ричарде. Никаких сожалений. Теперь она самостоятельно управляет собственной жизнью.

Джой рассеянно положила блокнот и погладила один из ярких цветков около ноги. Это был додекатеон глубокого розового цвета, один из множества полевых цветов. Они с конца весны и до начала осени превращали склоны гор в разноцветные холсты. Джой хватило времени, чтобы изучить после таяния снегов все дикорастущие растения, начиная с самых ранних. К сожалению, лето заканчивалось, и вся красота природы не могла изменить этот непреложный факт.

Когда она приехала в горы весной, то была уверена, что закончит поиски до середины лета. Но после обследования нескольких наиболее вероятных областей в этой части Скалистых гор, Джой пришлось признать, что она, вполне возможно, потерпит неудачу. Последняя надежда — этот город, долина и дикие склоны окружающих гор. Если они не здесь… Она до боли закусила губу.

Она должна их найти. Они должны быть здесь. Время заканчивалось. Здесь, на севере, время синего неба, зеленых растений — и проходимых дорог — было слишком коротким. Даже ей, городскому жителю, понятно, что как только выпадет первый снег, поиски в этом году придется прекратить. Эта очевидная мысль была просто невыносимой.

Чтобы прояснить голову, Джой сконцентрировалась, успокаивая дыхание, пока оно не выровнялось. Вокруг — ни смога, ни испарений, ни постоянного гула автомобилей, ни человеческого гама. Здесь, далеко от города, было легко представить себя последним человеком на земле. Джой состроила гримасу. Она могла бы наслаждаться этим чувством, если бы нависшие над ней проблемы не вызывали постоянные переживания. Уже больше недели она ожидала проводника из местных жителей, которого наняла в предыдущем городе. Если в ближайшее время он не появится…

Тягостные мысли прервала бледная тень, движущаяся среди деревьев у подножия склона. Не олень — уж в этом—то она была уверена, — что—то, что её неопытному глазу не удалось распознать сразу. Она потянулась к биноклю на поясе. Джой запомнила место, где находилась нечеткая тень. Она отцепила бинокль и сосредоточилась на сине—зеленом пятне деревьев, которые отмечали самую нижнюю границу луга.

При увеличении детали оживили изображение: одиночная дугласовая пихта, ель, сосна, отдельные, редко стоящие деревца подлеска и кустарник. В первый раз, поймав биноклем бледное пятно, она почти было проскочила его взглядом, но поспешно повернула назад, пока цель не оказалась в фокусе. Воздух застрял в горле Джой.

Волк — крупный серый лесной волк — стоял абсолютно неподвижно, наполовину скрытый порослями лиственницы. Джой стиснула руками бинокль, чтобы изображение не тряслось. Ее первый волк. За всё время, проведенное в горах, она ни разу не встретила ни одного, хотя слышала их вой летними ночами. Несмотря ни на что, она дрожала от звуков мистического хора. Она знала, что волки неуловимы и редко встречаются даже в безопасных для них местах. Но видеть такого зверя воочию, здесь, одного, средь бела дня…

Джой пристально изучала его. Даже с этого расстояния зверь казался огромным, его пушистая густая шерсть, светлая на животе и ногах, переходила в темно—серую с серебряным отливом на спине и в черную — вдоль хребта и на морде — для маскировки. Треугольные уши настороженно подняты, пушистый хвост прижат. Он, казалось, что—то высматривал или ждал. Добычу? Джой переместила бинокль, чтобы получше разглядеть светлые глаза. Она чуть не выронила его от удивления. Волк смотрел прямо на нее.

Как зачарованная, Джой смотрела, не отрывая взгляда. Она знала — невозможно, чтобы волк смотрел прямо на нее сквозь линзы бинокля, но это ощущение присутствовало вопреки всякой логике. Возможно, он чувствует ее присутствие благодаря удивительным способностям, присущим диким животным. Вроде разумное заключение, но в данный момент Джой не чувствовала себя разумной. Его глаза — удивительно умные, светлые глаза со странным разрезом — как—то странно на неё действовали. Она практически ощущала, что волк не только заметил ее, но и изучает в ответ. Чем дольше она смотрела, тем сильнее росло странное чувство. Эти глаза…

Джой не сразу поняла, что утонула в диком взгляде на пугающе долгий отрезок времени. Обессиленная, она опустила бинокль и несколько раз моргнула, приспосабливаясь к обычному зрению. Женщина поняла, что вопреки желанию глаза снова обыскивают край леса в поисках светлого пятна. На мгновение она заметила волка. Его голова все еще была приподнята, как будто он за ней наблюдал. А затем — волк двинулся с места и беззвучно исчез, она не успела и моргнуть.

Джой прикусила губу и прицепила бинокль к поясу. Она почувствовала сильное напряжение в спине и руках. Правда, ей впервые удалось увидеть дикого волка, но этого недостаточно, чтобы чувствовать себя настолько вымотанной. Женщина знала, что сильные здоровые волки не опасны для людей, а этот, вне всякого сомнения, держался на расстоянии.

Но Джой никак не могла стряхнуть ощущение сверхъестественно пристального взгляда зверя и странного чувства, что она почти растворилась в этом взгляде. Что—то было в этом горном воздухе — древняя дикая местность заставляла человека чувствовать себя оторванным от мира. Хотя такие полеты воображения бесполезны и только отвлекают её от цели.

Раздраженным движением головы Джой перекинула косу через плечо. С этого мгновения она возьмет себя в руки и не позволит красотам дикой природы загипнотизировать ее до безвольного состояния. Или сбить с цели — эти места на примере родителей уже показали свое вероломство.

Джой глубоко вздохнула, откинулась назад и растянулась на ковре из трав и цветов, позволяя успокоить себя слабому аромату. Она сконцентрировалась на отдаленном гомоне птиц, шелесте деревьев на краю луга, мягком шорохе елей и лиственниц от легкого ветра, который лениво шевелил светлые волосы, выбившиеся из косы. Она с улыбкой посмотрела на солнце, глаза сами собой закрылись — Джой решила наслаждаться моментом, по крайней мере, несколько минут.

Она внезапно полностью проснулась от странного, совершенно не цветочного аромата, проникшего в ноздри. Джой мгновенно сообразила, что расслабилась настолько, что уснула в траве. И поняла, что что—то изменилось. Она перевернулась, тело напряглось в примитивном желании убежать и спрятаться. Вместо этого она замерла. А затем — увидела волка.

Ее пальцы зарылись глубоко в мягкую землю, пока она разглядывала животное. Это был тот же самый волк, но на сей раз он находился значительно ближе и был намного крупнее. Зверь сидел всего в нескольких ярдах от нее, изучая ее пристальным взглядом. Она в мельчайших подробностях могла разглядеть прохладную глубину его светлых глаз с черными кругами зрачков и окаймленных темным мехом.

На мгновение Джой разделила себя и свой страх, изучая волка беспристрастно, как будто он был одним из архитектурных элементов, живой конструкцией, которая будет классифицирована и поставлена в надлежащее место. Тяжелая толстая шуба собрана из многочисленных оттенков, начинающихся от почти белого меха на животе и лапах и заканчивающихся почти черной шерстью на широкой спине. Пушистый хвост слегка загнут, а лапы, каждый палец которых заканчивался толстым черным когтем, были просто огромны. Аккуратные уши подняты вверх, выдвинувшись вперед — все внимание животного, без сомнения, сосредоточено на ней. Джой слышала его тихое дыхание, видела угрожающие белые зубы и, словно нарисованный, розовый язык. Но именно глаза — эти странные настойчивые глаза — поймали и держали её, как раньше. На сей раз, у нее не было защиты в виде бинокля или расстояния.

Положение становилось безвыходным. Джой кусала губы и старалась не двигаться. Она не была готова проверить теорию о том, что нормальные дикие волки не нападают на людей. Даже если этот экземпляр казался дружелюбным и не особенно пугающим. Внезапно Джой поймала себя на абсурдном желании протянуть руку и сказать: «Хороший песик», что немедленно вызвало приступ удушающего смеха. Но она сразу же замерла, как только волк встал на лапы и сделал шаг в ее направлении. Зверь ни разу не отвёл своего взгляда.

Джой знала, что единственно правильное решение — остаться на месте, пока волку не надоест и он не пойдёт по своим делам. Если бы не остывающий воздух и темнеющее небо, она была бы готова ждать неопределенно долгое время. Но солнце садилось, и если у волка имелись друзья, собирающиеся присоединиться к нему после наступления темноты, то она не горела желанием с ними встретиться.

Не было особого смысла продолжать этот тет—а–тет. Джой глубоко вздохнула, набираясь храбрости, и решила рискнуть.

— Послушай, волк, — пробормотала она, в полной тишине звук показался слишком громким. — Я не знаю, почему ты здесь и почему так интересуешься мной, но становится поздно, мне действительно пора идти.

Явная нелепость ситуации заставила ее задрожать в попытке подавить новый приступ несвоевременного смеха. Волк наклонил голову в сторону. Она шевельнулась для пробы, собираясь подняться. Волк оставался неподвижным.

И затем, словно поняв о чем речь, волк посмотрел в направлении города. Впервые прервался визуальный контакт, и Джой почувствовала полное освобождение от немигающего взгляда. Она осторожно поднялась на колени. Свобода была недолгой, потому что через мгновение волк опять посмотрел на нее и придвинулся на несколько шагов ближе, сокращая расстояние до длины прыжка. Джой собрала все силы.

Но волк не прыгнул и не сделал никаких угрожающих движений. Вместо этого он пополз вперед, потянулся носом к ее дрожащей руке и очень мягко коснулся тыльной стороны ладони. Прикосновение было удивительно теплым, а не холодным и влажным, как она ожидала. Времени на то, чтобы вздрогнуть или отреагировать по—другому не было, так как почти немедленно волк отступил, один раз гавкнул и пробежал несколько ярдов в направлении города, затем оглянулся на нее. Ошеломленная странно разумным поведением животного Джой наблюдала, как волк явно нетерпеливо повторил свои действия.

Джой тряхнула головой и заставила себя одну за другой расслабить мышцы. Это, наверное, самое странное событие в ее жизни, но она была абсолютно уверена, что волк не нападет. Не отрывая от него взгляда, она медленно поднялась на ноги.

С тихим лаем, который звучал как одобрение, волк помахал пушистым хвостом и открыл зубастую пасть, словно усмехаясь. Поскольку она начала двигаться, волк сохранял расстояние неизменным, убегая вперед и поворачиваясь, чтобы ободряюще посмотреть на нее. Джой оставила попытки понять происходящее и отправилась в путь, подгоняемая видом темнеющего неба. Если повезет, то она вернется в город до темноты. Без сомнения, она может положиться на защиту волка. Легкое истерическое хихиканье превратилось в стон, когда она ударилась ногой о камень, скрытый в густой траве. Абсурдный смех прошел, и губы сложились в сердитую линию.

Похоже, она ведет себя слишком несерьезно, слишком уверенно в собственных силах. Это не ее мир, и встреча с волком могла быть последним предупреждением. Но ничто и никогда не испугает ее. Она победит. Цель определена, а она всегда выполняла задуманное.

Джой почти не заметила исчезновения волка при первом же проблеске света, отбрасываемого окнами домов Лоувелла.

Обшитые утепляющими деревянными панелями стены гостевого дома О’Браенов порадовали взгляд Джой, когда она распахнула тяжелую дверь и вошла в гостиную. Комната была пустой, но в воздухе витали ароматные запахи недавно приготовленной еды, и в животе Джой заурчало. Похоже, ужин закончился, но даже за столь короткое пребывание здесь она уже знала, что миссис О'Браен достаточно добра, чтобы оставить большую порцию до ее возвращения.

За всю неделю, что она пробыла в Лоувелле, О’Браены были внимательными хозяевами. В конце лета гости были редки, и хозяева прилагали большие усилия, чтобы она чувствовала себя как дома. В свою очередь, Джой проводила тихие вечерние часы, развлекая и удивляя их рассказами о городской жизни. Лоувелл в Британской Колумбии был очень далеко от Сан—Франциско в Калифорнии.

Как только Джой закрыла за собой дверь, миссис О'Браен вошла в комнату с чистой скатертью в руках. Она через плечо посмотрела на Джой бледно—серыми глазами, расторопно и аккуратно накрывая скатертью ближайший стол.

— Вот и вы! — воскликнула она. — А мы тут волновались, не случилось ли что.

Джой улыбнулась, прошла через всю комнату к изношенному мягкому креслу, со вздохом уселась в него и почувствовала себя, как в раю.

Она посмотрела на миссис О'Браен.

— Ничего захватывающего по местным меркам, я полагаю, — легкомысленно ответила она. — Я ходила на дальний склон и умудрилась там заснуть. А когда проснулась, то была уже не одна. — Ее улыбка превратилась в кривую гримасу. — Знаю, что надо быть более осторожной, но никогда не думала, что дикий волк подойдет прямо ко мне и …

— Волк? — мягкий голос миссис О'Браен зазвучал странно, а на лице появилось напряженное выражение.

— Да, — подтвердила Джой, в замешательстве рассматривая лицо пожилой женщины. — Одинокий волк, большой серый зверь, сидел, уставившись на меня. Он не пробовал напасть и не угрожал. Через некоторое время я стала собираться домой, и волк фактически… — она смущенно прервалась. Реакция миссис О'Браен была очень странной, и Джой почувствовала себя довольно глупо. — Знаю, что это покажется довольно смешным, но могу поклясться, что волк пытался отвести меня обратно в город.

Миссис О'Браен покачала головой.

— Этот волк, — пробормотала она. — Этот проклятый волк, — на мгновение показалось, что она полностью погрузилась в свои беспокойные мысли, а затем сжала губы и хмуро посмотрела на Джой. — Хотите совет, Джой? Остерегайтесь волков. Не доверяйте им, — продолжая бормотать и качать головой, пожилая женщина оставила в покое скатерть и поспешила из комнаты. — Пойду, подогрею ваш ужин. Эти проклятые волки…

Глядя ей вслед, Джой пожала плечами и откинулась на спинку стула. Миссис О’Браен определенно не любила волков, но животное не сделало Джой ничего плохого. В любом случае, в настоящее время ее занимали более важные вещи. Горячая еда и ванна могли творить чудеса в конце долгого и тревожного дня. В этих северных дебрях всё же были некоторые блага цивилизации, за которые она была глубоко благодарна.

Джой напомнила себе, что сегодня усвоила важный урок. Лицом к лицу с громадным волком она сумела удержать себя в руках. Происшествие доказало, что она может сделать то, что намеревается. Только следует быть немного осторожнее. Красота дикой природы заставила ее позабыть о безопасности. Нельзя позволить этому случиться снова. Все должно идти своим чередом. При надлежащем планировании жизни болезненные, неожиданные удары менее вероятны. Нужно только об этом помнить.

Миссис О’Браен прервала ее раздумья серьезным отвлекающим фактором — горячим домашним ужином. Джой с энтузиазмом принялась за щедрое угощение. Она заканчивала доедать последний кусочек хлеба с домашним джемом, когда из прихожей появился местный доктор Алан Коллье.

— Как я уже говорил, Марта, не волнуйтесь о Гарри. Пусть еще пару дней полежит в постели и будет как новенький.

Джой вежливо сосредоточила свое внимание на уборке тарелок со стола, пока доктор в течение нескольких минут заверял миссис О’Браен, что состояние ее мужа не вызывает опасений. Она отнесла посуду на кухню, а когда вернулась, Коллье уже был в гостиной один и сверялся с маленькой записной книжкой для деловых встреч, держа в зубах карандаш.

Доктор был мужчиной средних лет, на лице которого сохранились следы былой красоты. Он был немного моложе миссис О’Браен. Его глаза окружали многочисленные морщинки от смеха. Но Джой увидела в нём следы глубокой печали в первый же день, когда О’Браены представили их друг другу. Доктор Коллье был единственным врачом в городе и одним из немногих медиков, обслуживающих ближайший район, поэтому считался значительной фигурой в местном обществе. Джой сразу же поняла, почему его так уважали. Многие его черты напоминали ей отца.

— Здравствуйте, доктор, — сказала она, прислоняясь к сервировочной стойке, разделяющую обеденный зал и кухню. Коллье моргнул, выронив карандаш изо рта. Он подхватил его в полете и тепло улыбнулся.

— Добрый вечер, мисс Рэнделл. Рад видеть вас снова, — захлопнув записную книжку с характерным щелчком, он засунул её в черную сумку, лежащую на стойке. — Как продвигаются ваши дела?

— Немного медленнее, чем хотелось бы, — призналась Джой. Коллье поднял голову и окинул ее вопросительным взглядом, который располагал к доверию. Жестом он пригласил ее присесть возле камина.

— Печально слышать, — вымолвил он, когда они обосновались на разномастных креслах. Его мягкие пальцы гладили потертую кожу докторского саквояжа, лежащего на коленях. — Марта рассказала мне, что сегодня у вас произошло небольшое столкновение с волком, — он поднял брови и окинул ее многозначительным взглядом. — Очевидно, несмотря на жуткие рассказы Марты, он был не так уж ужасен.

Его заговорщическая улыбка, казалось, сняла последнее напряжение Джой, и она вопреки желанию засмеялась.

— Полагаю, что была немного беспечной сегодня, — признала она. — Я всегда думала, что дикие животные очень пугливы.

— Большинство из них, — уточнил доктор. Его голос прозвучал странно и невыразительно. — Хотя, временами… — он затих, взгляд стал задумчивым. Когда стало ясно, что он погрузился в себя, Джой наклонилась вперед, чтобы прервать мысли доктора.

— Похоже, поведение волка не совсем обычно, да? — мягко поинтересовалась женщина. Внимание Коллье моментально возвратилось к ней. — Волк, казалось, хотел, чтобы я вернулась в город, он провожал меня почти всю обратную дорогу.

Долгое мгновение он пристально смотрел на неё. Внезапно длинные пальцы доктора стиснули ручки черной сумки.

— Трудно предсказать особенности природы, даже когда вы живете рядом всю жизнь, — ответил он, наконец. Джой почувствовала, что он уклонился от ответа, хотя не могла объяснить свои ощущения. Как и странную реакцию миссис О’Браен.

— Я подумала, вдруг еще кто—то из города встречался с подобным поведением, — заметила она, наблюдая за лицом доктора. — Возможно, волк был ручным? Чье—то домашнее животное?

Смех доктора заставил ее вздрогнуть, разрушая странную напряженность момента.

— Я очень в этом сомневаюсь, мисс Рэнделл. Есть места, где волки приручаются людьми, и я слышал, что на юге волкодавы — популярные домашние животные. Но боюсь, что волк, с которым вы встретились, был диким, и единственное объяснение, которое я могу предложить, состоит в том, что все дикие животные несколько непредсказуемы.

Несмотря на спокойные слова доктора, Джой поняла, что он что—то скрывает.

— Я не понимаю, доктор, почему волк подошел ко мне так близко, будто вообще не боялся людей. Я уверена, что миссис О’Браен расстроилась, когда я ей об этом рассказала. Не было ли здесь прежде неприятностей с волками?

Доктор Коллье поерзал в кресле и потянулся, чтобы скрыть беспокойство.

— Большинство людей в этой части страны не очень обращают внимание на волков, — объяснил он, переводя взгляд на пару оленьих рогов, прибитых над очагом. — Одно время охота привела к почти полному их исчезновению. Для многих людей волки имеют плохую репутацию. Старые привычки умирают с трудом, — вздохнул он. — В большинстве штатов охота на волков запрещена, но все еще встречаются места, где охотники—спортсмены выслеживают их.

Пока доктор говорил, его седые брови нахмурились, а приятное выражение лица сменилось на мрачное. Это был гнев — глубокий, скрытый гнев, столь же необъяснимый, как антипатия миссис О’Браен.

— Это в человеческом характере желание либо владеть, либо разрушить то, чем он не может управлять или понять.

Гневное выражение недолго оставалось на его лице. Вскоре оно снова сменилось добродушным.

— По крайней мере, — оживленно продолжил он. — Это объясняет реакцию миссис О’Браен. Многие в городе думают так же. Отвечая на более ранний вопрос, уверяю, что неприятностей с волками давно не было, — согнув длинные ноги, Коллье поднялся. — Мой совет: оставайтесь настороже и держите глаза открытыми всякий раз, когда вы далеко от людей.

Джой растерянно улыбнулась, обдумывая расплывчатые объяснения доктора.

— Не волнуйтесь, доктор Коллье, я не позволю подобному случиться еще раз. Это был важный урок, а я — старательная ученица.

— Не сомневаюсь, — одобрил он. Внезапно доктор пристально посмотрел ей прямо в глаза. — Этот мир во многом сильно отличается от того, к которому вы привыкли. Если могу чем—то помочь, мисс Рэнделл…

— Джой. Зовите меня Джой, — предложила она, протягивая руку.

Доктор крепко, но осторожно пожал ее руку.

— Только если вы будете звать меня Аланом. Если смогу быть чем—то полезным, Джой, пожалуйста, сообщите мне, — ещё мгновение он пожимал руку, затем позволил ей отойти, взял свою сумку и направился к двери. Задержавшись у порога, доктор слегка поклонился, улыбнулся и растворился в ночи.

Джой вздохнула. Мышцы болели от долгой пешей прогулки, она была более чем готова к продолжительной горячей ванне. Дом затих. Не было ничего, что было бы нельзя отложить еще на один день. Заплетающимися ногами Джой пересекла опустевшую гостиную в надежде на мирный, спокойный сон.

Всю ночь ей снились волки.

Когда на следующее утро Джой вышла к завтраку, то почувствовала, что настало время перемен.

Она приветствовала миссис О’Браен, ненадолго заглянув на кухню, а затем оглядела маленькую столовую. Два других гостя как раз выходили из—за стола, и Джой с радостью заняла освободившееся место. Как только она села за стол, миссис О’Браен принесла дымящуюся кружку кофе, а затем, поправив очки и приподняв брови, оценивающе посмотрела на Джой.

— Похоже, вы хорошо отдохнули. Это радует, — она засуетилась вокруг столов, собирая грязную посуду, и добавила перед уходом. — Надеюсь, лепешки вам понравятся. Вы пришли последней. — Джой с полным ртом кофе попыталась ответить, но закашлялась, а женщина уже исчезла на кухне.

Запах блинов и натурального кленового сиропа опередил миссис О’Браен, когда она вернулась, чтобы поставить полную тарелку перед гостьей. Джой приступила к завтраку. Миссис О’Браен пошарила в широком кармане передника и вытащила немного помятый конверт.

— Забыла вам отдать. Письмо прибыло со вчерашней почтой, — она положила конверт на стол и снова убежала.

Торопливо жуя и вытирая пальцы, Джой нетерпеливо изучала конверт. Обратный адрес отсутствовал. Это было странно, пока она не открыла конверт и не просмотрела торопливо нацарапанные от руки строки.

— Проклятье! — Джой смяла записку в тугой шарик и бросила на стол. Это уже слишком! Блин, который она съела, лежал в желудке тяжелым свинцовым грузом.

На мгновение Джой почувствовала гнев и отчаяние. Она положила голову на руки, не заботясь о том, что конец косы чуть не оказался в липком сиропе.

Следовало серьезнее думать, прежде чем довериться так называемому «проводнику» из Ист—Фока. Какая—то сердобольная душа сжалилась над нею и анонимно сообщила, что нанятый ею альпинист исчез две недели назад со всеми вещами и направился на восток. Подальше от Джой. С деньгами, уплаченными вперед. Анонимная записка ясно давала понять, что он не оставил почтового адреса, который глупая горожанка могла бы использовать, чтобы выследить его.

Джой изо всех сил старалась справиться с гневом, отталкивая его от себя, пока не сумела поднять голову и со спокойным выражением на лице оглядеть пустую комнату. Сердитые слезы не пролились из глаз. Она давно научилась обуздывать эмоции, чтобы они не разрушили спокойное состояние духа, которое она вырабатывала в себе все эти годы.

Джой всегда гордилась своей практичностью. Но факт остается фактом. Проводника не было, а для достижения цели он был необходим. Время было на исходе. Это означало, что она должна найти замену в этом городе и быстро. Лоувелл — небольшой городок, но, без сомнений, она сможет найти человека, способного провести ее по ближайшим горам и заработать немного денег, потворствуя её эксцентричному желанию.

После неудачного опыта нужно действовать осторожнее, но и быть чрезмерно привередливой тоже нельзя. Ничего не изменилось. Да, она потеряла немного денег, но про них можно забыть. Сейчас самое главное — найти проводника.

Здесь, на севере, ночь опускается слишком быстро, мрачно размышляла Джой. Еще один день пропал впустую, а поиски замены сбежавшего проводника не привели ни к чему конкретному. Ее предложение горожане встречали с сочувствием, безразличием и даже со смехом, но она не приблизилась к решению ни на шаг. Кто—то знал чьего—то кузена, который мог бы помочь, но этот кто—то уже две недели как не в городе. Старый Джек обычно брался за такую работу, но он отошел от дел три года назад.

Джой не любила биться головой о кирпичную стену. Тем более, когда она так близка к цели.

Уже слишком поздно придумывать что—то другое. Она стояла на главной улице Лоувелла, обхватив себя руками, защищаясь от вечернего холода. Вместе с более короткими днями пришли более прохладные ночи, и холод пробирался под легкую куртку Джой. Горожане проходили мимо, не обращая на нее никакого внимания. Неоновый свет таверны «Рыжик» лился на дорогу, маня теплом и дружеским общением. Джой не хотела проводить очередную ночь в одиночестве, изучая карты и ругая себя за прошлые ошибки, или выслушивая лекции действующей из лучших побуждений миссис О'Браен. Сегодня вечером ей необходима более воодушевляющая компания.

Теплый воздух охватил её, как только она вошла в дымную комнату с безошибочно узнаваемым запахом алкоголя. Джой пробилась между переполненными столами к поцарапанной деревянной стойке бара, где Мэгги смешивала напитки для возбужденной компании в углу. Пронзительные звуки спортивной программы не могли заглушить смех и громкие разговоры.

Джой оперлась на стойку бара, расстегнула куртку и скользнула на пустой табурет. Рыжеволосая барменша посмотрела и улыбнулась, убирая массу вьющихся волос с глаз.

— Вы, наверное, Джой? Рада, что вы смогли зайти. Дайте—ка мне обслужить ту компанию, и я буду в вашем распоряжении.

Изящным движением Мэгги оттолкнулась от стойки, балансируя с подносом, заполненным кружками пива и более крепкими напитками. Джой следила за ее продвижением через комнату, сопровождающимся доброжелательными непристойными предложениями и откровенно грубыми замечаниями. Мэгги переносила все это с большей любезностью, чем на ее месте могла бы это сделать Джой. Грубые комментарии от большинства мужчин совсем не задевали Мэгги.

Барменша вернулась к стойке и плавным опытным движением наполнила бокал Джой из бутылки белого охлажденного вина. Мэгги улыбнулась, заметив строгий взгляд Джой, обращенный к шумному сборищу позади неё.

— Они громко лают, но не кусаются, — рыжеволосая женщина пожала плечами. — Мне не привыкать.

Джой решила, что будет невежливо поддаваться мрачному настроению перед лицом беспечно—веселой Мэгги, и усмехнулась. Вино, хоть и не высшего сорта, было прохладным и успокаивающим.

— Видите, как я правильно сделала, что припасла для вас вино. Уверена, вы не из тех, кто предпочитает пиво, — Мэгги подмигнула и повернулась, чтобы принять заказ другого клиента.

Джой потягивала вино, обводя пальцем царапины на деревянной поверхности стойки бара. Она подняла глаза, заметив, что в ее бокал полилась струйка вина, наполняя его заново.

— Похоже, сегодня вечером вам это необходимо, — пояснила Мэгги. Она удобно наклонилась и всецело обратила свое внимание на Джой. — Можно предположить, что сегодня у вас был не самый удачный день. Хотите поговорить об этом? — теплота ее пылающих волос, соответствующая теплоте глаз и голоса, вызывала полное доверие, и Джой почувствовала, как уходит напряжение.

Она обнаружила, что рассказывает Мэгги обо всем: о волке, о записке про мошенника—проводника, о бесплодном поиске замены. Мэгги слушала с пониманием, отвлекаясь только на то, чтобы отнести пиво очередному шумному клиенту. Вино и приятная компания заставили Джой почувствовать себя значительно лучше.

— Теперь я действительно застряла, Мэгги, а в запасе почти не осталось времени, — она тяжело вздохнула и допила последние капли из бокала. — Есть предложения? Я чувствую себя немного растерянной.

Мэгги растянула губы в жизнерадостной улыбке.

— Понимаю ваше состояние. Вы не умеете скрывать свои чувства, так же, как и я, — она покусывала полную нижнюю губку и изучала ярко—красные ногти. — Все же не отчаивайтесь. Позвольте мне поспрашивать людей в округе, и сами продолжайте поиски. Может, кто—нибудь подвернется. Еще есть немного времени, — она помедлила, искренне глядя в глаза Джой. — Вы когда—нибудь думали о том, чтобы отложить поиски до следующего года? Было бы больше времени на подготовку и…

— Нет! — Джой пыталась сдержать голос, стиснув руками стойку. — Не могу. Я ждала так долго, — она с усилием расслабила руки. — Я ценю все, что вы сказали, Мэгги, но я должна пройти этот путь. Если вы мне окажете хоть какую—то помощь, буду очень признательна.

Мэгги наклонилась через стойку бара и легонько коснулась руки Джой.

— Сделаю все возможное, обещаю, — между ними пролегла тишина, Джой позволила успокоить её вином. Контроль. Если бы она могла держать все под контролем.

Молодая женщина слишком увлеклась размышлениями, чтобы сразу заметить тишину, внезапно накрывшую бар. Постепенно отсутствие разговоров привлекло ее внимание, и она, заморгав, оглядела зал. Компании мужчин все еще сидели за столами, но теперь они, казалось, застыли на месте. И только телевизор, который был прежде не слышен, нарушал мертвую тишину зала.

Мэгги тоже замерла, уставившись в направлении двери. Джой огляделась вокруг и отметила, что взоры всех остальных присутствующих устремлены туда же.

Темный силуэт отчетливо вырисовывался в тусклом свете дверного проема. Он был неподвижен, равно как и все посетители бара. Это был мужчина. Джой потребовалось одно мгновение, чтобы понять: именно он является центром внимания этой странной и живописной картины.

Как раз в момент появления этой мысли в голове у Джой, кто—то кашлянул в зале. Звук нарушил тишину, как хруст ветки в безмолвном лесу. Комната внезапно ожила, вернувшись к прежнему уровню шума. Джой тряхнула головой и стала наблюдать, как вновь прибывший пересек помещение в направлении отдельно стоящего телефона—автомата, расположенного в углублении лестничной площадки, и повернулся спиной к залу. Она успела заметить высокий рост незнакомца, грациозность движений и темноволосую голову. Ничто не говорило в нем о причине той странной реакции, которую вызвало его появление. Он поднял трубку и начал набирать номер, по—видимому, не обращая никакого внимания ни на ее любопытство, ни на реакцию присутствующих. Джой повернулась к Мэгги, но встретила лишь рассеянный взгляд женщины.

— Что все это значит? — полюбопытствовала она. Мэгги не спешила с ответом. Но серьезной она оставалась недолго и, тряхнув головой, снова улыбнулась.

— Извини. Полагаю, тебе все показалось странным. Но он всегда оказывает такой эффект на окружающих людей.

Джой оперлась на локти, избегая мокрого пятна на прилавке.

— Кто «он»? — уточнила она, бросив быстрый взгляд через плечо.

Вытирая кружки, Мэгги приняла безразличный вид, который, как была уверена Джой, не соответствовал ее чувствам.

— Его зовут Люк Жуводан. Он живет недалеко от города, в верхней части долины. Владелец довольно большого участка земли на востоке.

Джой, подперев подбородок ладонью, развернулась на табурете, чтобы получше рассмотреть незнакомца.

— Вы сказали, что людям здесь фактически наплевать на посторонних, — заметила она. — Но следует признать, что реакция на этого человека была достаточно необычной. — Джой напрягла слух, чтобы выделить из шума голос мужчины, но не смогла ничего разобрать. Он стоял к ней спиной. — Жуводан, говорите. Это не французское имя?

— Французский канадец, — уточнила Мэгги. — Несколько человек живут на дальних склонах и в некоторых изолированных долинах. Иногда они приходят в город, но в последние годы не так часто.

— Значит он один из этих… французских канадцев? Тогда почему местные не любят его? — она пристально посмотрела на Мэгги через плечо.

— Это не совсем так, — вздохнула Мэгги. — Трудно объяснить неместному жителю, но я думаю, это потому, что он странный. Люди не доверяют ему, а он, как правило, не делает попыток изменить устоявшееся мнение. Держится особняком.

Неожиданно заинтригованная Джой смотрела по очереди то на объект ее любопытства, то на рыжеволосую женщину.

— Не обманывайте меня, Мэгги. Он может быть странным, он может быть сдержанным. Но не следует утверждать, что произошедшее здесь минуту назад — результат простого недоверия.

Джой рассеянно перекинула косу через плечо и с интересом изучала Жуводана, по крайней мере, то немногое, что было доступно ее взору. Насколько она успела заметить, в его внешности не было ничего необычного. Он был высокого роста, крупный, одет в джинсы и зеленую клетчатую рубашку — так одеваются и все остальные мужчины в городе. Джой не могла разглядеть его лица.

Мэгги прислонилась к стойке и села, будто потерпев поражение.

— Я же сказала, что это сложно понять. Я росла не здесь и не знаю всю историю, но в этом парне есть что—то беспокоящее людей. Я слышала, что он был странным ребенком. Есть еще вопрос относительно его земель. Он владеет большими угодьями с великолепной древесиной, которая могла бы дать работу местным жителям. Еще мне сказали, — женщина ненадолго замолчала. — У него репутация… Думаю, вы бы сказали — сердцееда, — она усмехнулась и отбросила рыжие кудри. — Не уверена, что это подходящее слово, но давайте оставим так. Известно, что он привлекает женщин, иногда это вызывало, да и сейчас вызывает, много пересудов.

— Интересно, — размышляла Джой. — Если он так нравится местным женщинам, могу понять, почему он не слишком нравится здешним мужчинам.

Это, конечно, не относилось к делу, но, вспомнив тех местных мужчин, которых она уже успела повстречать, можно было с уверенностью сказать, что, несмотря на то, что некоторые из них оказались достаточно приятными людьми, ни один из них не привлек к себе её повышенного внимания. В любом случае, после Ричарда…

— Не только местным женщинам, — ворвалась в ее мысли Мэгги, возвращаясь к своему обычному состоянию — доверительной беседе. — Обсуждали пару случаев, произошедших еще до моего появления здесь. У некоторых приезжих дам, скажем так, завязывались с ним отношения, — она бросила на Джой хитрый взгляд. — Но они все сбежали. Каждая из этих женщин покинула эти места спустя несколько месяцев после начала знакомства с ним. И ни одна ничего толком не объяснила.

Размышляя, когда же, наконец, удастся рассмотреть его лицо, Джой подняла глаза на знакомую.

— Полагаю, мне следует обидеться. Он может быть таинственным, но совершенно не похож на мой идеал.

— Увидим, — ответила Мэгги, отталкиваясь от стойки бара. — Считай, что я тебя предупредила, — она с намеком подмигнула. — Ты так на него уставились, и я решила, что тебя надо предупредить.

Джой начала было протестовать, но Мэгги уже отошла, обслуживая своих клиентов. Джой оставили в покое, чтобы поразмыслить о сказанном. В любом случае, это было неважно. Она не интересовалась мужчинами. Были времена, когда она задавалась вопросом, будут ли когда—нибудь мужчины интересовать ее снова. Но сейчас этот вопрос не стоял. Намного более важные дела занимали её ум.

Мысли резко прервались, когда мужчина, по фамилии Жуводан, обернулся. Снова повисла краткая тишина, почти незаметная. Если бы Джой не была так сосредоточена на нем и произошедшем, то, возможно, не обратила бы на нее внимания. Мужчина вышел на свет, и тут она впервые разглядела его.

Первым впечатлением была мощь. Словно Джой увидела вокруг него некую ауру — слишком сильное это было чувство, чтобы его игнорировать, такое, как поглаживание против шерсти. Джой сразу инстинктивно поняла, почему этот Люк Жуводан оказывал такое особое воздействие на горожан. Но, как оказалось, он воздействовал точно так же и на нее.

Глаза Джой скользнули по гибкой фигуре, начиная от обычных ботинок и далее — до аккуратных, потертых джинсов, которые обрисовывали длинные, мускулистые ноги. Потом быстро проскочили мимо средней части тела на грудь и широкие плечи, скорее подчеркнутые, чем скрытые клетчатой рубашкой темно—зеленого цвета. Но только когда она посмотрела на лицо мужчины, то глубоко поразилась невиданной силе произведенного на нее впечатления.

Возможно, его нельзя было назвать красивым в современном стиле яппи — этакой чистенькой моделью из рекламного ролика. В нем чувствовалась суровость, но не неотесанная грубость, как у многих местных мужчин. Напротив, в нем присутствовала какая—то отличительная черта — некая уникальность, которую она не могла припомнить ни у одного своего знакомого.

Ее зачарованный взгляд против воли скользил по строгим, резко очерченным линиям подбородка, застывшим губам, что намекали на скрытую в них изменчивость. Нос был прямой и ровный, скулы — высокими, щеки — впалыми, затененными снизу. Взъерошенные волосы, упавшие на лоб, в большинстве своем были темными, но щедро усыпаны сединой на висках. Возраст, который подчеркивали волосы, не оставил отметин ни на лице, ни на теле, хотя манера вести себя предполагала опыт. Его поза подчеркивала готовность, осторожность и напряженность — как у дикого животного.

Но это она поняла только тогда, когда встретилась с ним взглядом. Его глаза просто пылали огнем. Джой тряхнула головой, как бы не веря своему зрению. Это был огонь не в буквальном смысле слова, внушала она себе, хватаясь за логику, но, казалось, его глаза излучали собственный внутренний свет. Они горели, обжигая её.

У Джой перехватило дыхание. Он смотрел на нее, не спуская глаз, и тогда она поняла, что он, в свою очередь, тоже разглядывает ее.

В течение долгого мгновения Джой храбро выдерживала его пристальный взгляд на себе. Глаза незнакомца были светлыми, и хотя в тусклом освещении она не могла точно определить их цвет, Джой просто почувствовала теплый свет янтаря, плескавшийся в их глубинах. Поразительные, необычные глаза.

Глаза, которые жгли. Которые, казалось, никогда не мигали. Они парализовали ее до состояния полного оцепенения, как будто поймали и зажали в невидимые тиски. Глаза, которые казались до боли знакомыми…

Лишь отведя взгляд, Джой поняла, что она ошеломлена. Ладони на коленях были стиснуты с силой, равной внутренней борьбе, которую она внезапно ощутила. Даже теперь она чувствовала на себе пристальный взгляд — настойчивый, немигающий. Джой отчаянно сопротивлялась желанию снова встретить его. Потеря контроля, которую она почувствовала в краткие и одновременно бесконечные мгновения контакта, была столь же неожиданной и пугающей, сколь и необъяснимой. Джой не желала повторения опыта. Но ее маленькая, упрямая сокровенная сердцевина, желающая полного контроля над собой и над окружением, немилосердно зудела. Легко ругнувшись и вздохнув, Джой подняла глаза.

Он ушел.

Выход из шокового состояния из—за этого факта потребовал немалого времени.

— Где вы, Джой? Вы уже здесь? — голос Мэгги оторвал ее внимание от места, где несколько секунд назад стоял Жуводан. — Я на мгновение подумала, что вы экспериментируете с отделением своего духа от тела или с чем—то подобным. — Рыжеволосая женщина, приглашая, подняла полупустую бутылку вина, но Джой со вздохом покачала головой.

— Похоже на то. Я просто устала. Лучше вернусь завтра и со свежими силами начну новый день.

Джой начала вставать, но не смогла восстановить ориентацию от странного столкновения с Жуводаном — точнее, с его взглядом. Она соскользнула с табурета и немедленно потеряла равновесие. От падения ее спасло только то, что она быстро схватилась за край стойки.

Голос Мэгги стал тише.

— Вы хорошо себя чувствуете? Может, помочь добраться до дома?

Беспокойство в голосе рыжеволосой женщины принесло долгожданное и знакомое успокоение. Джой взяла себя в руки.

— Нет, все будет хорошо. — Она с трудом улыбнулась Мэгги, которая в этот момент искала в кармане сдачу. — Спасибо за все.

Мэгги с ответной улыбкой отклонила аккуратно свернутые купюры, которые Джой достала из кошелька.

— За счет заведения. Вы пойдете домой очень осторожно. Хорошо? — Джой кивнула, начиная пробираться к выходу, когда ее догнало предупреждение Мэгги. — Остерегайтесь незнакомых мужчин. Слышите?

На этот раз Джой решила непременно последовать данному из лучших побуждений совету.

Глава 2

Люк шагал от таверны в весьма удовлетворенном состоянии. Ее реакция на его появление оказалась приятным сюрпризом. Это был дополнительный плюс к его ранним наблюдениям, да к тому же она, действительно, оказалась очень привлекательной женщиной. Широкие джинсы и просторная рубашка, что были на ней надеты, не могли скрыть изящных контуров тела. Длинные светлые волосы заплетены в тяжелую и практичную косу, но совсем не трудно представить их разметавшимися по плечам. У нее решительное и серьезное лицо, хотя он легко мог себе вообразить, как эти чувственные губы и твердо очерченные брови придают ему совершенно иное выражение.

Люк шел, не обращая внимания на подозрительные и враждебные взгляды, бросаемые на него время от времени некоторыми людьми, которых он встречал по дороге. Они — никто. В настоящее время он был полностью сосредоточен на женщине и на том, как ему следует себя вести, чтобы поймать ее. Да, она с удивительной храбростью дала ему отпор, но не сумела скрыть от него свой внутренний огонь. А он был не каким—нибудь обыкновенным мужчиной, чтобы так легко сдастся.

Она полагала, что находится в безопасности под этой строгой, сугубо деловой внешностью. Но совершенно очевидно, что под ее невозмутимостью скрывается безудержная страстность, и такая двойственность натуры делала охоту еще притягательнее.

— Джоэль Рэнделл, — он проговорил про себя имя, смакуя его вкус.

Еще одним приятным дополнением было ее имя, содержащее переливы родного языка его матери. Чувственное звучание имени подходило ей — той потаенной части её натуры, которую он намеревался пробудить. Возможно, она предпочитает уменьшительное. Прежде, чем он закончит с ней игру, ее самообладание будет разрушено силой той страсти, которую он уверенно чувствовал в сердце Джой. И эта страсть будет полностью принадлежать ему.

Люк замедлил шаг, поскольку уже был за чертой города, автоматически ища тень вне досягаемости искусственного света. Его напряженная улыбка разгладилась. Он не будет действовать как самонадеянный неуклюжий детёныш на своей первой охоте — так он только вспугнет ее. И его природный магнетизм не перевесит ее привычную осторожность. Ему не следует ожидать, что она сдастся так же легко, как другие. С ней потребуется больше ухищрений и ловкости, а он более чем не желал торопиться. Он научился терпению давно.

Легчайший шелест поступи сзади прервал его размышления на середине, и он резко развернулся на пятках, чтобы разглядеть мужчину, который следует за ним.

— Алан, — понял он, узнав привычные черты в тусклом свете. — Ты же знаешь, что ко мне невозможно подкрасться таким образом.

Доктор пожал плечами.

— Ты должен признать, что я преуспел в этом, раз сумел подойти так близко прежде, чем ты меня заметил, — улыбка скрыла его смущение, у другого мужчины были все основания полагать, что выводить Люка из себя крайне неблагоразумно.

Почувствовав это, Люк подавил вспыхнувшее было раздражение и вымучил из себя слабую ответную улыбку.

— Я немного рассеян сегодня вечером, — признался он. Раздражение снова поднялось в нем. — Ты мог бы попенять мне, что я совсем расслабился.

Алан Коллье внимательно посмотрел на него — немногие из горожан шли на риск, чтобы осмелиться бросить на Люка подобный взгляд.

— Должно быть, этот расслабляющий элемент — мисс Джой Рэнделл?

Люк полностью переключил свое внимание на друга. Даже Коллье отступил под влиянием такого взгляда.

— Значит, ты ее знаешь, — сказал он мягко. — Нечему удивляться, — он холодно посмотрел на доктора, что—то обдумывая. — Одного не понимаю, какое отношение имеют мои мысли о мисс Рэнделл к тебе?

Резкий тон должен был бы остановить Коллье, как останавливал всех остальных, но тот знал Люка лучше, чем другие, знал, как далеко он может позволить себе зайти. Их связывало прошлое, и Люк не раз проклинал путы своих странных взаимоотношений с доктором. Ему приходилось сдерживаться, а он этого не любил.

Заметив нерешительность Люка, Коллье сделал осторожный шаг вперед.

— Я понимаю, что это не мое дело, но хотел бы попросить тебя один единственный раз, Люк, оставь ее. У нее полно своих проблем.

— Почему ты думаешь, что я причиню ей вред? — прорычал Люк. — Если ты так хорошо меня знаешь, как утверждаешь, то сделай одолжение — займись своими делами, — он повернулся, чтоб уйти, но Коллье схватил его за руку.

— Я знаю, что ты не причинишь ей вреда, — сказал доктор. Его рука подрагивала на твердом плече Люка, но он продолжал его удерживать. — Не больше, чем ты «ранил» других. Ты будешь играть в свои игры, и к тому времени, когда ты, в конце концов, все закончишь и отпустишь её, ты разрушишь ей жизнь и все, чем она дорожит.

Люк удержался от инстинктивной реакции и заставил себя медленно повернуться. Его глаза яростно смотрели на удерживающую руку, пока Алан не убрал её.

— Доктор, а тебе—то что за дело? До этого ты никогда не вмешивался, — его глаза угрожающе сузились, а голос стал резким.

Коллье вздрогнул, но упрямо стоял на месте.

— Я не хочу видеть, как мисс Рэнделл страдает. Она — не игрушка ни для тебя, ни для кого—либо еще, — он заговорил быстрее под свирепым взглядом Люка. — Оставь ее в покое, Люк. Если для тебя имеет хоть какое—то значение то, что я когда—то для тебя сделал, отплати мне тем же и сделай, как я прошу.

Несмотря на внутреннее раздражение, неестественное волнение в голосе Коллье тронуло Люка, и он тряхнул головой в искреннем недоумении.

— Я не понимаю тебя, Алан. И не дам никаких обещаний. Ты знаешь мои потребности, — при попытке доктора возразить, он поднял руку, упреждающе останавливая его. — Я обещаю одно. Я не обижу ее. Она никогда не будет страдать. Наоборот — это она нуждается в том, что я могу ей дать.

Он стиснул зубы и в упор смотрел на Коллье до тех пор, пока тот, признав поражение, не опустил голову. Люку эта победа показалась полным провалом. Коллье отвернулся, ссутулившись, и стал похож на уставшего старика. А Люк, проклиная доктора, себя и то, кем он был, скрылся в долгожданной безопасности леса. Из полумрака выскочила тень и пристроилась рядом с ним. Пальцы Люка зарылись в густой мех и начали медленно поглаживать его. Раздражение исчезло, его место заняло предвкушение. Волк поднял на него желтые глаза.

— Да, мой друг. Это будет трудной охотой, но я думаю, что добыча того стоит, — полог леса сомкнулся за ним, как только он вошел в него. Волк трусил впереди.

К тому времени, когда Джой покончила со всеми делами, уже прошло полдня. Как только она зашла в магазин, сверху зазвонил колокольчик, и сидевший там лабрадор завилял хвостом, признавая в ней знакомого человека.

— Привет, — сказала она, улыбаясь, и присела рядом с собакой, теребя рукой широкую влажную морду. Хвост забился с еще большим восторгом, когда Джой почесала живот пса, который тот подставил ей, перевернувшись на спину.

— Я вижу, вы понравились Гуннару, — раздался снизу из—за прилавка мелодичный, дружелюбный голос.

Погладив пса последний раз, Джой встала и улыбнулась владельцу магазина. Мистер Джексон поставлял большинство предметов первой необходимости городу и прилегающим к нему областям и гордился тем, что мог достать все, что угодно, если этого не обнаруживалось в его магазине. Широкий ассортимент местных товаров приятно удивил Джой. Торча здесь, размышляла она, хотелось бы иметь некоторое разнообразие, чтобы уж совсем не сойти с ума от отчаяния.

— Гуннар мне тоже понравился, — сказала она, посмотрев на животное, которое потрусило прочь, чтобы снова улечься спать. — Я всегда любила собак.

Мистер Джексон склонился над прилавком и взъерошил редкие волосы на затылке.

— Любой, кто любит собак, поймет меня. Ну а теперь, что я могу сделать для вас, мисс Рэнделл? Нужны какие—то особые продукты? Знаю, что товары здесь не блещут разнообразием, но я могу заказать почти все. К настоящему моменту в этом я достиг вершины мастерства. Могу достать все, что ни пожелаете, — он выпрямился и широко улыбнулся ей. Джой почувствовала себя почти виноватой, так как придется его разочаровать.

— На самом деле, мистер Джексон…

— Здесь все зовут меня Биллом, — любезно вставил он.

— Билл, значит Билл, вы, вероятно, слышали о причине, из—за которой я нахожусь в городе… — после его кивка она продолжила. — У меня возникла вот какая проблема. Я потеряла проводника и мне требуется новый, который проводит меня в горы. У меня есть карты, деньги, чтобы купить все необходимое, и я хорошо заплачу за оказанную услугу. Но проводник мне нужен немедленно по той причине, чтобы я смогла опередить непогоду.

Она увидела, как Джексон поджал губы, его задумчивое лицо приняло довольно озадаченный вид. Джой подумала, что его реакция была не такой уж неодобрительной, как и у большинства местных людей, к которым она обращалась с подобным вопросом. Однако у нее все равно возникло мрачное предчувствие, что это очередной тупик.

— Во всяком случае, — продолжила она, — Уолтер Эверхард из гаража сказал мне, что вы можете знать кого—то, кого я могла бы нанять. Как я уже сказала, я могу хорошо заплатить и у меня масса планов.

Она остановилась, ожидая хоть какого—то ответа и надеясь на то, что ее предчувствия не оправдаются. Джексон нервно дернул сзади за воротник, глаза смотрели мимо нее.

— Хорошо, мисс Рэнделл. Вы мне настолько понравились, что я вам помогу. И мне жаль слышать, что у вас ничего не получилось. Но дело в том, что знакомый мне человек, который прежде работал проводником, больше не занимается этим. Эта работа довольно—таки не постоянная, поэтому он стал заниматься другим. Мне действительно хочется… — его голос затих в тот момент, когда Джой выложила бумажник на прилавок и спокойно отсчитала несколько хрустящих банкнот.

Джексон уставился на деньги.

— Это только аванс, — уверила его Джой. — Как только работа будет выполнена, мой проводник получит вдвое больше, — практичная, циничная сторона ее натуры знала, что наличные — весомый аргумент, а это, кажется, не приходило в лысеющую голову Джексона. — Вы достаточно уверены, что этого человека, которого вы знаете, нельзя убедить взять самого последнего клиента?

Довольно долго длилось молчание, затем Джексон глубоко вздохнул и качнул головой. Сердце Джой ухнуло вниз.

— Как я уже сказал, мисс Рэнделл, вы мне понравились настолько, что я готов сделать вам одолжение. Но только не думаю, что это возможно.

Он взглянул на нее, и ее реакция смягчила выражение его лица. Она понимала, что собственное лицо выдавало всю степень ее отчаяния. Она прикусила губу и вздернула подбородок. Джексон, беспомощно пожимая плечами, положил руки на прилавок.

— Послушайте, мисс Рэнделл, я не могу сказать, есть ли шанс, что смогу уговорить моего друга, но я попытаюсь. Я вас найду через день или два, если у меня будет точный ответ, — Джой не смогла скрыть вновь обретенную надежду, поэтому он опять покачал головой. — Пожалуйста, мисс Рэнделл, особо ни на что не рассчитывайте. Я ведь сказал, что только попытаюсь и…

Джексон внезапно замолк, когда звякнул входной колокольчик, и весь переменился в лице, которое до этого момента имело выражение бесконечного извинения. Изменение в его поведении насторожило Джой, и она, позабыв о разговоре, обернулась.

Это напомнило ей сцену в таверне прошлой ночью, только сейчас все выглядело гораздо интимнее. В дверном проеме стояла внушительная фигура Люка Жуводана, и Джой еще раз отметила, как ее необъяснимо влечет к нему. Джексон тоже молчал. Стояла гробовая тишина, пока Гуннар, забытый в своем углу, тихо не зарычал.

Джой с удивлением посмотрела на пса. Животное уже было на лапах — пес ощетинился, низко опустил голову и хвост. Рычание повторилось — явное предупреждение, обращенное к вошедшему человеку. Джой моргнула и, не раздумывая, двинулась по направлению к псу, кладя руку ему на голову. Под пальцами она почувствовала вибрацию рычащего тела. Ее взгляд снова обратился к гостю, и она уже было открыла рот, чтобы что—нибудь сказать, но слова, казалось, застряли в горле.

Светлые глаза Жуводана на одно мгновение встретились с ней взглядом, а затем остановились на собаке. В приглушенном свете Джой смогла различить их цвет — это были ясные, необычного янтарно—зеленого цвета глаза, с черным ободком. Но не светло—коричневого, нет — эти глаза не имели ничего общего с банальным светло—коричневым цветом. Она уставилась на него, но он ее игнорировал. Энергия, которая, казалось, исходила от него — такая же, что она чувствовала предыдущей ночью — была направлена на что—то другое.

Как будто в ответ на ее мысли, Гуннар задрожал под рукой. Низкое рычание стихло. Она почувствовала, как голова животного опустилась еще ниже, ощутила малейшие изменения в его мускулах. Она вцепилась в него пальцами, чтобы предотвратить возможную атаку, но когда посмотрела вниз, то увидела, что пес, как оказалось, сжался в комок, тихо поскуливая.

С едва уловимым изяществом Жуводан неторопливо вошел внутрь и присел перед псом. Его взгляд, все еще прикованный к животному, ни разу не дрогнул. Пес снова задрожал под чувствительными пальцами Джой и припал к полу, двигаясь вперед на животе, пока его темная голова не оказалась в дюйме от колена Жуводана. Рука Джой осталась висеть в воздухе, в то время как Люк протянул свою и просто удерживал ее перед носом животного.

Гуннар тихо скулил, виляя хвостом, потом высунул розовый язык и лизнул палец мужчины. Жуводан погладил пса по голове, слегка потрепал за загривок. Пес просто растаял от восторга и перевернулся на спину, задрав все четыре лапы кверху. Длинными, загорелыми пальцами Люк почесал живот пса и только потом поднял глаза. Сокрушительная сила его взгляда обратилась на Джой, и сразу же жесткие черты его лица разгладились от робкой, смущенной улыбки.

— Здравствуйте, мисс Рэндалл, — поприветствовал он.

Люк встал, не отрывая глаз от женщины, поэтому она чувствовала всю силу его взгляда. Глаза Джой — карие с золотистыми крапинками, расширились, когда он произнес ее имя. «Очевидно, — подумал он, криво улыбнувшись про себя, — она не ожидала, что я умею разговаривать». Он позволил небольшой улыбке появиться на губах — это был не свойственный ему преднамеренный жест, направленный на то, чтобы успокоить ее. Ее взгляд пробежался по его лицу — успокоенной она не выглядела.

В какой—то момент он рассматривал ее более внимательно. Но нет, все его первоначальные наблюдения были точны: очевидная женственность тела, не скрытая под практичной одеждой для гор, сейчас была заметна еще сильнее. Мягкие серебристо—золотистые волосы, заплетенные в косу, подчеркивали тонкие черты лица, брови — более темные по цвету, чем волосы, были едва нахмурены, мягкие губы — полуоткрыты. Он только на миг отвлекся на ее губы, напомнив себе, что охотник никогда не выдаст себя преждевременной атакой. Как много бы он отдал за то, чтобы отбросить куда подальше эту осторожность и почувствовать нежное, податливое тело под своим, отведать обещание этих раскрытых губ. Но он должен контролировать себя.

Его позабавил тот факт, что, надо полагать, она тоже хотела себя контролировать. Даже теперь она изо всех сил пыталась взять верх над ответной реакцией на него, над откликом, который он чувствовал с абсолютной ясностью. Это подсказало ему, что ждать осталось недолго. Скоро она будет в его кровати. Скоро, если он предпримет минимум усилий. Учитывая силу его потребности и его набухшее доказательство, которое она вберет в себя полностью, ситуация складывалась просто замечательно, к тому же безо всяких хлопот.

И что касается того, кто будет контролировать. Его глаза сузились и встретились с ее. На этот раз она отвела взгляд и провела языком по верхней губе. Его живот напрягся в ответ на непроизвольную чувственность жеста. Нет, нельзя предсказать, кто будет контролировать себя лучше.

— Я не думаю, что мы были представлены, — сказал он, делая шаг вперед.

Гуннар, находившийся у него в ногах, поднялся и вернулся на свое место в углу. Джоэль Рэнделл вздрогнула, по—видимому, захваченная врасплох его новой попыткой завести дружественную беседу. Он сделал еще шаг. Она медленно отступала, пока не уперлась спиной в жесткий прилавок.

Почувствовав, что он доминирует над ней точно так же, как ранее над псом, Люк остановился на достигнутом. Как и пес, она дрожала, только это оказывало на него совсем иное действие. Люк взял под контроль свое внезапное возбуждение, протягивая ей руку с той же самой осторожностью, что и ранее.

— Меня зовут Люк — Люк Жуводан.

На мгновение его рука застыла в воздухе, и она зачарованно уставилась на неё. Затем протянула свою. Ее тонкие пальчики слегка коснулись его. Сначала он подумал, что она отпустит его руку немедленно — столь мощным было притяжение, прошедшее через него от ее прикосновения. Но хотя глаза ее расширились, а дыхание стало прерывистым, она не убрала свою кисть. Наоборот, внезапно крепко пожала его.

— Я слышала о вас, мистер Жуводан, — ответила она.

Голос был хриплым и холодным. Ее глаза сузились, и все признаки загипнотизированного состояния исчезли. Что, должно быть, потребовало от нее неимоверных усилий, так как она все еще удерживала свою руку в его, а он наслаждался ощущением нежных пальчиков, практически утопающих в его ладони. Он уважал ее попытку утвердить свое превосходство. С другим мужчиной она, возможно, преуспела бы в этом.

Как и в прошлый раз, она первая прервала их невидимое противостояние. От него не ускользнуло то, как она незаметно встряхнула высвободившуюся помятую руку — его улыбка стала ещё шире. Она уловила выражение его лица и облокотилась спиной на прилавок, рассматривая его с изучающей небрежностью. От этого движения ткань рубашки обтянула ее маленькие твердые грудки, и именно поэтому он еле удержал глаза на ее лице.

— Так как вы знаете, кто я, — сказал он вкрадчиво, — то, вероятно, знаете, что я живу не в городе. Я не мог отказать себе в возможности увидеть вас. У нас здесь бывает не так уж много американцев.

Она пошевелилась под его взглядом, но упорно продолжала смотреть на него.

— Мне об этом рассказали. Да и вообще поведали довольно много интересного, с тех пор как я появилась здесь, мистер Жуводан. — Она откинула голову назад, выпячивая нижнюю губку, и посмотрела на него с явным вызовом.

— Не сомневаюсь, что вам рассказали, — пробормотал он.

Он двинулся наугад, наблюдая за её телодвижениями, а затем остановился. Его восхитило то, что он увидел — ее было не так—то легко запугать. Длительный опыт подсказал ему, что ее реакция была не типична — каждый день, проведенный в городе, он видел, как реагируют на него местные жители.

— Здешняя жизнь, должно быть, сильно отличается от той, к которой вы привыкли. Я слышал, — он остановился несколько левее от нее, — что вы из Калифорнии, Сан—Франциско, — он отметил ее неуловимое движение, после которого она снова взглянула ему прямо в лицо.

— По—видимому, до вас также долетают слухи, мистер Жуводан, — она отвела от него взгляд с внезапным безразличием — безразличием, которое, он знал точно, было показным. Ее позиция была ясна — она решительно настроена закончить их краткое знакомство, отказываясь продолжать дальнейшую беседу. Но ей не удастся так легко от него отделаться.

— Люк. Мое имя Люк. Здесь мы обычно не придерживаемся формальностей.

Она выгнула бровь и смерила его взглядом.

— Вы говорите за весь город или только за себя, мистер Жуводан? — спросила она с едва заметной язвительной улыбкой. — Я так поняла, что вы не относитесь к местному обществу.

И будто, внезапно понимая, что высказалась слишком фривольно, Джой вспыхнула и отвернулась, делая вид, будто ее заинтересовали консервы на соседней полке.

— Это зависит от общества, — Люк придвинулся ближе, удерживая между ними то же самое расстояние. Он мог чувствовать ее запах: легкое благоухание шампуня, которым она пользовалась, нагретый телом хлопок рубашки и нежный аромат тела женщины.

Он вдыхал запахи и смаковал их.

Ее собственные ноздри подрагивали как у лани, учуявшей пуму. Теплые карие глаза с золотистыми крапинками снова посмотрели на него.

— Боюсь, на данный момент я — не слишком подходящее общество, мистер Жуводан, — пробормотала она. — У меня есть дела, которые требуют внимания.

Она повернулась к нему спиной, мышцы застыли в тревоге, причины которой она никак не могла понять. Он восхищался ее храбростью даже теперь. Одним тихим шагом он подошел к ней сзади так близко, что его дыхание всколыхнуло легкие волоски, выбившиеся из косы. Его глаза заскользили по округлости бедер и попки, вверх по узкой талии и изящной линии спины и плеч. Как бы ему хотелось проследовать этим путем руками, но он сдержался с легким вздохом.

Она подскочила и развернулась, впившись в него взглядом, ее лицо оказалось в каких—то нескольких дюймах от него. Он мог видеть биение пульса на ее восхитительной шейке. Ему пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы не потерять контроль и удержаться, чтобы не овладеть ею тут и сейчас. Но прежде, чем он успел потерять рассудок, она бросилась к стене, подальше от тени его тела, и рванула вокруг прилавка, остановившись в дверях, ведущих в складское помещение. Ее инстинкты, по крайней мере, были правильными.

В течение долгого времени он боролся с собой, подавляя мощнейший позыв взять добычу. Каждое вздрагивание ее тела, каждый задерживаемый вдох искушали его. Но момент был упущен. Он заставил свои мышцы расслабиться, одну за другой, к тому времени, когда он почувствовал себя способным к связанной и разумной речи, он и Джой Рэнделл были уже не одни.

Билл Джексон топтался позади женщины, рука застыла в нерешительности над ее плечом. Она метнулась к нему.

Глаза Люка сузились, а губы скривились. Они объединили силы, чтобы отпугнуть его со всеми своими инстинктами самосохранения стадных животных, оказывающихся перед стаей волков. Но она — не стадное животное. Не такая, как другие. И он заставит ее это понять, когда она станет его.

Сейчас они тихо разговаривали, и женщина делала вид, что ей интересна тема обсуждения. Ну что ж, с сегодняшнего дня начинается охота.

Люк повернулся на пятках и на мгновение задержал руку на дверной ручке. Комната снова погрузилась в тишину.

Он развернулся, чтобы посмотреть ей в лицо и уловил на себе ее изучающий взгляд, который, как она думала, он не заметит.

— Было приятно увидеть вас, Джоэль Рэнделл, — сказал он. — Я надеюсь, что вскоре мы встретимся еще раз. — Он с улыбкой отвернулся и оставил ее смотреть ему вслед.

Жар. Кругом был жар, сжигающий как снаружи, так и изнутри. Джой дрожала. Ее тело извивалось, чтобы освободиться от этого жара, хотя на самом деле очень хотелось погрузиться в этот зной. Его дыхание опаляло сзади ее шею, в дюйме от кожи — расстояние, которое делает чувствительной плоть, доводя до грани безумия. Его прикосновение обжигало — длинные, мозолистые пальцы, прошлись по шее и плечам, с болезненной медлительностью переместились вниз по спине и скользнули, распространяясь вспышкой света, по горящим бедрам. Ни звука не вырвалось из ее горла, когда он прижался к ней сзади, всей длиной своего тела, хотя она чувствовала его возбуждение с болезненной ясностью. Как будто в ответ на ее безмолвный крик, влажная теплота его губ опустилась во впадинку, где шея плавно перетекала в плечо, и его язык медленно начал выводить восхитительные круги по коже. И все же она не издала ни всхлипа, ни стона удовольствия и страсти даже тогда, когда он убрал руки с бедер, скользнув ими вверх по животу, а затем обхватил ее груди.

Соски уже были возбуждены, когда его большие руки коснулись груди — грубая мужественность на фоне шелковистой, уступчивой мягкости. Его губы, облизывая и посасывая, переместились на другую сторону шеи, и в этой отчаянной, осязаемой тишине она еще теснее прижалась к нему. Когда он зажал ее соски между пальцами, это было больше, чем она могла вынести. Она стала вырываться из его объятий, и он повиновался невысказанному желанию, разворачивая ее в своих руках. До того, как она смогла разглядеть его лицо, он приподнял ее, впиваясь губами между грудями. Его руки удерживали ее на месте. Она ничего не могла предпринять, только откинуть голову назад. Волосы свободным каскадом струились по спине. Его язык выводил круги на ее разгоряченной коже, ловя зубами сосок. Он двигался от одной груди к другой, каждой отдавая должное, не обращая внимания на ее руки, беспомощно вцепившиеся в его плечи. Едва сдерживаемые крики были изощренной пыткой.

Когда он, в конце концов, отступил, она снова потянулась к нему — ей стало зябко без обжигающих объятий. Он подхватил ее на руки и накрыл губы поцелуем. Звуки страсти поднялись из самых ее глубин и наконец—то вырвались наружу. Руки обвились вокруг него, царапая спину, в то время как его пальцы погрузились в ее волосы. Его возбужденная горячая плоть скользнула по внутренней стороне ее бедер, приподнимаясь, чтобы встретиться с гладкой женской теплотой.

В момент перед соединением, когда он опускал ее на себя, а она приготовилась принять его, Джой открыла глаза. Его лицо было скрыто в тени, напряженное от сильного желания, но она смогла разглядеть его глаза. Это они были источником испепеляющего жара. Это они излучали зной. Это в них пылал огонь. Неимоверная сила этих глаз вышибла все желание из ее тела.

— Нет! — она оттолкнула его и стала вырываться, что есть мочи, молотя руками по его плечам и груди. Но он был тверд, требователен, настойчив и смотрел на нее тем самым обжигающим, неистовым взглядом. Когда она боролась, то знала, если снова посмотрит на него — растворится в нем навсегда. Он усилил объятия и вынудил ее прижаться к себе, подчинил ее — заставил посмотреть в глаза, сдаться и покориться ему сейчас и навсегда. Из ее горла вырвался резкий протестующий крик, но его взгляд окончательно приковал ее к себе, и она растворилась. Растворилась, сгорела и растворилась…

— Нет! — Джой вырвалась из полудремы, тело было спеленато простынями и одеялами. Единственный раздававшийся звук был звуком ее прерывистого дыхания, никого рядом не было, никаких горящих глаз, поглощающих весь мир. В течение долгого времени она лежала, тяжело дыша, пойманная в ловушку всеобъемлющим теплом одеяла, и всматривалась в залитую лунным светом темноту комнаты.

Она медленно сфокусировала взгляд на непритязательной обстановке гостиничного номера: старом дубовом комоде и устаревшем радио, старинных картинах, вылинявших с течением времени под воздействием солнечных лучей.

Лунный свет, преломляясь сверкающим лучом по полу, давал иллюзию полудня и отбрасывал глубокие тени в углах комнаты. Джой сконцентрировалась на лунной дорожке, пока ее дыхание не замедлилось, и она смогла снова связанно мыслить. Ночной кошмар. Снова и снова она внушала себе эту мысль, пока действительность не приняла реальные очертания.

Медленными, неторопливыми движениями она освободила руки и ноги, спутанные одеялом. Она была мокрая от пота — иллюзия жара, что вторгся в ее сон, не являлась всецело лишь ее фантазией и напомнила ей, что ощущение загнанности в ловушку имеет под собой реальную основу.

И это совсем не успокаивало. Джой почувствовала след другого жара — жара нереализованного желания, который закручивался у неё внутри. Там была влага: мозг и тело реагировали на ночной кошмар с пугающим её энтузиазмом. В этом ужасном сне она полностью и безвозвратно потеряла контроль. Ее тело сбросило оберегающие оковы, которые сознание старалось накладывать много лет. В снах мозг потерял свой рассудок.

Джой села и оперлась на деревянную спинку кровати, не замечая ее жестких краев. Глаза мужчины из сна. Она узнала эти глаза. Она обхватила себя руками и подавила дрожь. Его глаза. Мужчины, которого она видела в баре и встретила в магазине. Жуводана. Мужчины, который одновременно пугал и завораживал ее. Это был Жуводан, кто ласкал ее во сне, ломая все старательно возведенные ею защитные барьеры. Он подчинил ее себе и доминировал над нею до того последнего момента, когда здравомыслие бодрствующего сознания взяло вверх над ситуацией, становящейся просто невыносимой.

Картины сна, как живые, все еще стояли перед глазами, и она долго всматривалась в тишину комнаты, пока не вспомнила все до мельчайших подробностей. Ее обуял гнев от того, что Жуводан вторгся в ее сны, нарушив хрупкое равновесие. Почему?

Она ударила кулаком по влажному матрацу. Почему собственный мозг предал ее? Она вспомнила эпизод в магазине — как всего лишь одно его присутствие перевернуло все вверх тормашками — рычащий пес успокоился, а мистер Джексон, наоборот, отступил в испуге.

Она вспомнила, как боролась с сильнейшим влечением к нему, как изо всех сил пыталась осмыслить происходящее и взять контроль над ситуацией, но потерпела поражение. Просто не поддавалось логике, что какой—то незнакомец смог так на нее подействовать. Только собственный гнев, поднявшийся из—за абсурдности происходящего, помог ей вырваться от этого притяжения.

Но это ничего не меняло — реальность была такова, что Жуводан вызывал особенную и сильнейшую реакцию окружающих, и даже ей не удалось этого избежать. То, что он мог вторгнуться в ее сны, было больше, с чем она была готова мириться. Но то, что он мог повлиять таким образом на ее чувства… Она немедленно выкинула эту мысль из головы.

Не в состоянии справится с потоком противоречивых эмоций, Джой выбралась из кровати — спать совершенно расхотелось. Пол под ногами оказался холодным, хотя воздух в самой комнате, по мнению Джой, был довольно теплым. Она начала мерить комнату от двери до окна, туда и обратно пересекая лунную дорожку, пытаясь привести в порядок возбужденные мысли.

У нее была цель, единственная цель. И эта цель не предусматривала никаких нелепых фантазий или каких—то отклонений в сторону нежелательных отношений. Есть только один способ справиться с ситуацией — это проанализировать ее.

Факт. Жуводан существует, и у него, действительно есть своего рода харизма, что даже она поверила в это.

Факт. Ее сны доказали, что она попала под влияние этой харизмы намного сильнее, чем хотела это признать.

Факт. Поведение Жуводана говорило о том, что он заинтересовался ею, и, скорее всего, она снова с ним встретится.

Факт. Единственный выход, как справиться с этим влечением, состоял в том, чтобы бороться в открытую. А это значит, что надо не избегать, а быть готовой встретиться с ним лицом к лицу, смотреть прямо в глаза и противостоять его воздействию как на сознательную часть мозга, так и на бессознательную.

Последовательно приведенные факты немножечко успокоили Джой, а наличие плана действий, хотя и нечеткого, было уже значительной победой над неуверенностью, которую она чувствовала до этого момента. Она знала, что должна делать, она просто должна держать мысли в рамках фактов и действительности. Никаких поощрений и вообще ничего, только проявление холодной учтивости на расстоянии, тогда Жуводан, несомненно, потеряет к ней всякий интерес. И она, в свою очередь, достигнет поставленных целей, не отвлекаясь ни на что иное.

Потянув руки за спиной, Джой подошла к окну, подставляя лицо серебристому свету луны. «Холодный свет кажется воплощением чистого разума — своего рода талисман, — с улыбкой подумала она, — который напоминает мне о цели». Больше никаких мечтаний, погружений в красоту природы — и никаких ночных кошмаров.

Под ней, двумя этажами ниже, до самого края темного и непроницаемого даже в лунном свете леса, раскинулась маленькая ухоженная лужайка. На фоне ковра из звезд чернел силуэт гор. В пейзаже за окном не было ничего романтичного. Это олицетворяло то, через что она должна переступить ради своей цели. Все, что она сделает, начиная с этого момента времени, должно быть направлено на достижение конечного результата.

Как только она стала отворачиваться от окна, то услышала отдаленный вой одинокого волка.

Она застыла на месте, машинально всматриваясь в темноту, смутно догадываясь, что там увидит. К первому вою присоединился хор других голосов, то приближаясь, то снова отдаляясь на расстояние.

Джой сжала края подоконника. Бесконечное время были слышны лишь одни жуткие завывания, а затем она посмотрела вниз и увидела его.

Своего волка.

Он в одиночестве стоял на лужайке, густой мех серебрился в лунном свете. Он молча смотрел, и хотя она не могла видеть его глаз, она знала, волк смотрит на нее. Через секунду он сел на своем месте, поднял морду кверху и завыл. Звук был пронзительно печальным, и Джой сочувствующе задрожала. Когда стихло эхо завывания, он направился прочь в направлении леса.

Люк остановился возле стеклянной витрины кофейни, зная, что найдет ее там. Он мгновение изучал, как она потягивает кофе, обхватив кружку руками и закрыв глаза, смакуя аромат.

Он завидовал ее умению найти в этом утешение. Его сон был беспокойным, всецело наполнен ею, и ничем столь простым, как кофе, он не мог успокоить свой дух или ослабить свою потребность.

Он уловил тот момент, когда она почувствовала его присутствие, ее глаза распахнулись и остановились на нем без малейшего колебания. Кофейня была почти пуста, и Люк был этим очень доволен. Просьба Коллье терзала его больше, чем он хотел себе признаваться, и он не хотел дальнейших осложнений.

Она неуверенно смотрела на него, пока он приближался к столу. Было ясно, что она пыталась быть с ним столь же холодной и сдержанной, как вчера, но что—то в ней изменилось, что—то, что он ощущал, но не мог распознать. Она не посмотрела ему в глаза, когда он склонился над столиком. Только струйка пара от кофе поднималась вверх между ними.

— Как вы посмотрите на то, если я присоединюсь к вам, мисс Рэнделл? — Он пытался произнести это с легкостью, обуздывая бушующую в нем энергию. Он видел, как ее пальцы, обхватывающие кружку, напряглись, а потом постепенно расслабились.

— Мистер Жуводан. Я, правда, заканчиваю пить кофе, но да, пожалуйста, — сказала она отстраненным голосом, не содержащим следов былой враждебности, которой веяло от нее в магазине.

Люк расценил это как достижение, хотя и мизерное.

Он поощрил ее улыбкой.

— Мне кажется, что мы плохо начали. У меня и в мыслях не было обидеть вас. Здесь не так много бывает приезжих. Думаю, что позволил своему любопытству взять верх.

Ее выражение лица колебалось от тревожно—хмурого до напряженно—улыбающегося.

— Я сама не очень—то была вежлива с вами, мистер Жуводан. Прошу прощения, — на мгновение показалось, что она собирается продолжить, но Джой опустила глаза и замолчала.

— В таком случае, если все хорошо, я предлагаю начать сначала. Меня зовут Люк Жуводан, — он снова протянул руку. Она отставила кружку и в ответ вытянула свою. В этот раз ее рука едва коснулась его, и она тотчас же отдернула её, как будто обожглась.

Мимолетный контакт произвел самый неожиданный эффект на Люка, и он, скрывая свое замешательство, скользнул на место напротив нее. Она моргнула, но не возразила, отводя взгляд.

— Меня зовут Джой Рэнделл. Но вы уже это знаете, не так ли? — сказала она несколько язвительным тоном, но потом, казалось, поняла это и исправилась, наградив его слабой извиняющейся улыбкой. — Простите. Меня зовут Джоэль, но по жизни я — Джой, мне так больше нравится.

Люк положил руки на стол.

— Джой. И, пожалуйста, зовите меня Люком. То, что я сказал вчера о формальностях, все еще остается в силе, — он искал ее глаза, но она продолжала избегать его взгляда, рассматривая все вокруг с безразличием, которое, он знал, не чувствовала. — Теперь, когда мы, наконец, познакомились, я надеюсь, что сможем стать друзьями.

Ее лицо снова вспыхнуло, с видимым усилием она взяла себя в руки и, наконец, посмотрела ему в глаза.

— Буду честна с вами, Люк, — слова звучали не слишком убедительно. — Я вчера сказала вам правду. В течение следующих недель я буду занята очень важным делом, и оно действительно заберет все мое время и силы. Не думаю, что из меня сейчас получится хороший друг.

— Я слышал, вы на днях столкнулись с волком, — гнул свое Люк. — Волки не причинят вам вреда. Но, если вы не возражаете, я бы дал вам совет — впредь избегайте лугов с высокой травой и открытой лесистой местности. Гризли запасают на зиму пропитание, а многие самки имеют детёнышей. Они могут быть крайне непредсказуемыми.

— Ценю ваш совет, Люк, но я не совсем безнадежна, и, поверьте, у меня совсем нет желания быть съеденной медведем, — на мгновение ее голос потеплел. Она передернула плечиком и провела пальцами по косе, теребя ее, а Люк смотрел на нее с голодом, который изо всех сил пытался скрыть.

— Хорошо. Будьте предусмотрительной и осторожной — это поможет вам здесь выжить, — сказал он, непринужденно откидываясь назад. Ее глаза сказали ему больше. В них было что—то, что она могла скрыть от кого угодно, но только не от него. — Это не то, к чему вы привыкли, приехав с юга.

— Поверьте, я приму к сведению все ваши предостережения, — она опустила глаза на кофе, стоящий перед нею, пригубила его и скривилась от отвращения. Люк увидел, что ее руки задрожали.

— Он холодный. — Люк поднялся, — я принесу еще.

— Нет, нет никакой необходимости. Мне все равно пора, — она сделала движение, чтобы встать, но он аккуратно поменял положение и перегородил ей путь, осторожно, чтобы не вспугнуть.

Она снова опустилась на место, закусив губу.

— У меня имеются дела, требующие моего внимания, Люк. Я уверена, что вы меня поймете. Возможно, позже, — лицо ее выражало искреннее огорчение, даже несмотря на такое неопределенное предложение.

Люк не был обескуражен ее отказом. Каждая секунда, проведенная в ее компании, убеждала его, что она совсем не равнодушна к нему, хотя, как казалась, выражала решимость не замечать собственной реакции. И теперь он был уверен, что она воплотит в реальность все его сны — те невероятные, чувственные фантазии, которые преследовали его с того самого момента, когда он увидел ее.

— А как насчет сегодняшнего вечера? — спокойно спросил он. — У нас в городе не большой выбор заведений, где можно поесть, но я буду очень рад, если вы присоединитесь ко мне за ужином. В этом местечке подают вполне сносный бифштекс.

— Люк, я очень благодарна вам за ваше предложение, но сейчас на меня столько навалилось, — она уставилась в кружку с кофе. — Я не знаю, когда освобожусь. Надеюсь, вы понимаете, — ее голос опять стал холодным и таким отдаленным, вежливым, деловым, без частицы тепла. Неожиданно для себя он разозлился.

— Надеюсь, вы отказываетесь не из—за досужих сплетен, Джой? — спросил он с такой же, как у нее, фальшивой небрежностью. — Я кое—что слышал о ваших делах в городе и рискну дать вам совет. Горы становятся опасными с приходом зимы. Существуют определенные участки, которые практически не исследованы людьми. Дикая местность непредсказуема, и это в лучшем случае. Горы — не место для новичков. Вы можете быть разочарованы находкой, которую ищите.

На одно мгновение с лица Джой пропало все показное равнодушие, уступив место пылающему огню, обдавшему его с головы до ног пронзительным холодом.

— А вам известно, что именно я ищу, мистер Жуводан? Вы вообще хоть что—то обо мне знаете? Не думаю. И была бы вам очень признательна, если бы вы оставили меня в покое.

Ее глаза вспыхнули, блеснув золотистыми крапинками из темно—коричневой глубины. Люк с изумлением отметил, что он первый отвел взгляд. Он едва заметил момент, когда она встала и отодвинулась от него.

— Прошу прощения, но у меня есть дела. До свидания, мистер Жуводан, — она прошмыгнула мимо него, ее плечи были напряжены от гнева и чего—то еще менее очевидного.

Люк посмотрел ей вслед, удивленный собственным замешательством. Она первая, кто сумел поставить его на место.

Эта мысль не была особенно приятна, и Люк чувствовал нарастающий гнев. Одна вещь была совершенно очевидна: она сильно реагирует на него. Попытки изобразить холодное безразличие служили всего лишь прикрытием того, что она не хотела признавать. И никогда прежде не представала перед ним с такой волей и решительностью.

Люк разгладил хмурые морщины на лице и внимательно огляделся вокруг. Если кто—то был случайным свидетелем этого эпизода, то ему не следует привлекать излишнего внимания. Он встал и вышел из кафе. Значит, она в состоянии сопротивляться ему, да еще тем способом, где другие пасовали. Но и у нее есть слабости. Есть кое—что, чего она очень хочет. Почти настолько, насколько хочет он.

И это всего лишь вопрос времени.

Глава 3

Неделя прошла слишком быстро.

Поиски нового проводника не увенчались успехом, а последние летние дни сменялись с пугающей скоростью. На осинах и тополях начали появляться первые золотые листочки. Вскоре и трубный лосиный рев объявит о наступлении осени. По утрам и вечерам воздух уже звенел от холода. Джой не надо было напоминать, что ее время уходит.

К тому же ко всем неприятностям она поняла, что Люк Жуводан преследует ее. Все усилия отгородиться от него, не дать ни малейшего намека на поощрение, которое послужило бы поводом к дальнейшему преследованию, ни к чему не привели.

Если она заскакивала обменяться парой слов с доктором Коллье, Люк был уже там. Когда заходила в магазин за продуктами — Люк, якобы совершенно случайно, оказывался поблизости.

Он преследовал ее и, хотя умудрялся постоянно находиться рядом, уделяя то же настойчивое внимание, которое демонстрировал с самого начала, никогда не выходил за эти рамки. Он мог обронить случайное замечание, но больше не давал нежелательных советов.

Так как он держался в рамках приличия, а так же, следовало это признать, был очень привлекательным и харизматичным мужчиной, Джой просто не могла его игнорировать. И что особенно пугало, вскоре могла не захотеть его не замечать.

Сны все еще приходили с беспокоящей регулярностью. Каждый последующий казался ярче предыдущего. Все, что она могла сделать — это тщательно скрывать остающееся от них смятение в присутствии Жуводана. Но даже и тогда появлялось неприятное ощущение, что он видел ее насквозь и непонятно каким образом, но точно знал, какое влияние оказывает на нее.

Размышляя о своем унылом положении, Джой нашла убежище в таверне «Рыжик». Мэгги была постоянным источником поддержки, а их дружба стала такой крепкой, что Джой казалось, будто она знала эту женщину много лет.

Как обычно, Мэгги занималась обслуживанием постоянных клиентов. Бар был приютом для многих местных жителей. Они больше не поднимали глаз, когда заходила Джой. Мэгги пояснила, что их безразличие можно считать признанием — Джой приняли за свою. Хорошо, что хоть что—то стало приятной переменой.

«Но, — думала Джой, мелкими глотками потягивая привычный бокал вина, — признание не решало ее проблему». Из всех местных жителей только один, казалось, заполнил все ее мысли.

— Пенни за твои мысли, — сказала Мэгги и усмехнулась над Джой, которая смотрела пустым, рассеянным взглядом. Веселое лицо рыжеволосой женщины сразу посерьезнело. — Вижу, удача тебе не улыбнулась. Позор на мою голову! — Она стала вытирать стойку длинными взмахами полотенца, продолжая говорить. — Я была уверена, что знаю, как помочь, Джой. Я переговорила с каждым проводником, которого знала, даже с теми, кто не живет в городе, но все без толку.

Джой уныло кивнула.

— И Билл Джексон не смог помочь. Я в безвыходном положении, Мэгги.

Джой вздохнула и уткнулась подбородком в ладони. Ее отражение в забрызганном зеркале позади барной стойки казалось отражением незнакомки: мрачной, утомленной и беспомощной.

Мэгги сочувственно нахмурилась.

— Ладно, детка, на время выбрось все из головы. Расслабься немного. Ты выглядишь так, словно в последнее время плохо спишь.

Она оставила полотенце в покое и посмотрела в лицо Джой.

— На самом деле, так оно и есть, — призналась Джой. Она глотнула вина и попыталась улыбнуться. — Извини. Я постараюсь стать более приятной компанией.

— Вот и хорошо. Просто расслабься на какое—то время. Ты это заслужила. — Мэгги окинула зал, провожая глазами какого—то посетителя, и снова обратилась к Джой, подмигивая и кивая за плечо. — Может, тебе будет интересно узнать, что за последние дни ты оказалась в эпицентре городских сплетен. Ты же знаешь, как у нас тоскливо. Новостей почти нет, не о чем почесать языками.

Джой криво усмехнулась.

— Расскажи поподробнее. Полагаю, что—то вроде: «Глупая городская девчонка пытается победить природу», или типа: «Она не знает, когда следует остановиться»?

Надобно признать, что, несмотря на то, что она ни на шаг не приблизилась к своей цели, эта тема все равно привлекала внимание горожан.

Мэгги тряхнула гривой рыжих завитков.

— К этому люди начали привыкать. Нет, дело в том, что за две прошедшие недели Люк Жуводан провел в городе больше времени, чем обычно проводит за целый год, и говорят — из—за тебя, — она победно уперлась руками в бедра и лучезарно улыбнулась Джой. — Похоже, ты одержала победу, нравится тебе это или нет.

Не в силах сдержать инстинктивный ответ, Джой попыталась расслабить напряженные мышцы и удержать безразличное выражение.

— Неужели? Я рада развлечь людей, но меня также бы обрадовало, если мистер Жуводан поскорей вернулся к своим старым привычкам и исчез из города.

Несмотря на напряженные усилия, ей не удалось скрыть язвительность в голосе. Брови Мэгги от неожиданности подпрыгнули.

— Прости, детка, не хотела тебя обидеть. Своими действиями он только выставляет себя на потеху всему Лоувеллю, — Мэгги навалилась на стойку. — Как я уже говорила, репутация у него не ахти, но буду честной, в прошлом ему никогда не приходилось прикладывать так много усилий. Леди сами, как говорится, падали ему в руки, — ее голос стал более доверительным. — Обычно он исчезал со счастливицей, и пару сезонов их почти не видели. А затем, в конце концов, девушка уезжала. И так каждый раз.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я имею намерение: «Упасть ему в руки и исчезнуть куда—нибудь», — с некоторым жаром сказала Джой. — Только этого не хватало!

— Как я сказала, с тобой все не так. Поэтому люди и болтают, — призналась Мэгги. — Горожане ему не доверяют, он другой. И ты тоже. Именно это заставляет людей проявлять любопытство.

— И до каких пор это продлится? — резко спросила Джой, затем закрыла глаза, глубоко вздохнула и, извиняясь, улыбнулась Мэгги. — Ладно, признаю, он привлекательный. Возможно, при других обстоятельствах… Но, как ты уже сказала, у него определенная репутация, а я не собираюсь становиться чьим—либо «трофеем». На самом деле, если бы ты могла дать мне любой совет, как от него отделаться, я бы была тебе очень благодарна.

Рыжеволосая женщина снова склонилась и задумчиво потянула себя за ухо.

— Может, и дам. Он всегда производил на меня впечатление самого настойчивого человека из всех, кого я знаю, — Мэгги сопроводила последние слова подмигиванием. — Самое плохое, что никто о нем почти ничего не знает. Кроме доктора Коллье. Я слышала, что он к Жуводану ближе, чем кто—либо другой.

Джой покачала головой.

— Мне нравится доктор Коллье, — пробормотала она, — но не уверена, что готова просить у него совета относительно мужчины. Особенно, такого, как мистер Жуводан, — она задумалась, яркие воспоминания снов вызвали появление нежелательного румянца.

Джой надолго застыла в неподвижности, едва ли осознавая постоянный шум в баре, так как сосредоточилась на том, чтобы не думать о Люке Жуводане. Мэгги возобновила беседу, и это стало тем, что отвлекло ее.

— Знаешь, о чем я подумала, Джой. Возможно, тебе это не понравится, но до меня только что кое—что дошло, — она внезапно остановилась, хмуро о чем—то поразмыслив, и, наконец, приняла решение. — Ты ищешь проводника, а все это время у нас под самым носом была одна недооцененная возможность.

Джой выпрямилась.

— Какая? — Жуводан исчез из мыслей, смытый внезапной надеждой, которая появилась вслед за заявлением Мэгги. Однако следующие слова рыжеволосой женщины охладили пыл.

— Люк Жуводан, — Мэгги не стала дожидаться реакции Джой. — Не знаю, почему я не подумала об этом раньше, разве только из—за его неприступности и того, что я никогда не слышала, чтобы он когда—либо прежде нанимался проводником. Однако сомневаюсь, что здесь есть другой человек, который больше него знает о том месте, куда ты хочешь пойти. Давай подумаем об этом — значительная часть земли вдоль твоего пути принадлежит ему. Возможно, даже придется по ним пройти, чтобы добраться, куда тебе нужно. — Рыжеволосая женщина кивнула своим мыслям и замолчала, пока Джой откинулась назад, переваривая неожиданное открытие.

Жуводан — проводник? Джой просто не приходило такое в голову даже при его почти постоянном присутствии. И хотя эта идея тревожила ее по ряду причин, это был первый реальный шанс.

Пальцы сжали хрупкую ножку бокала с силой, достаточной для того, чтобы ее раздавить. Джой медленно расслабилась и встретила пристальный взгляд Мэгги.

— Ты серьезно, Мэгги? Думаешь, он сможет это сделать?

— Уверена, что сможет, — подтвердила Мэгги. — Он слишком долго прожил в лесу, чтобы не стать чертовки хорошим проводником по глухомани. Вопрос не в том… — она молча наполнила пару кружек пенящимся пивом и подвинула их по стойке в сторону ожидающих клиентов, — сможет ли он это сделать, а в том, станет ли.

— Он никогда раньше не нанимался? — Джой хмуро задумалась о возможностях, не обращая внимания на свои сомнения. — Как ты думаешь, сколько мне понадобиться денег, чтобы его заинтересовать? Деньги у меня еще остались, и я готова платить независимо от цены.

Мэгги хмыкнула, одобряя непреклонность Джой.

— У меня такое чувство, детка, что деньгами его не соблазнить. Похоже, у него их предостаточно. Я слышала, что ему досталось наследство от отца, — она поспешила закончить прежде, чем Джой сумела ее прервать. — Но у тебя есть одно преимущество. И, боюсь, именно эта часть тебе может не понравиться.

Джой не понадобилось продолжение. По телу прошла дрожь, которую она не смогла сдержать, как не могла сдержать сны, над которыми было не властно ее рациональное мышление.

— Все, что мне нужно сделать, — тихо сказала она, — это играть в его игры. Убедить его, что я дам то, что хочет он, в обмен на то, что нужно мне.

Повисла долгая тишина.

— То, что ты сказала, звучит довольно страшно, — наконец признала Мэгги. — Сожалею, что завела этот разговор. Плохая идея, — она заколебалась. — Обманывать его таким образом… — Мэгги покачала головой. — Если честно, ты не производишь впечатления женщины подобного типа. Не думаю, что чувствовала бы себя в безопасности, попытайся я проделать такое с Жуводаном.

Джой потерялась в собственных мыслях и едва ли обратила внимание на последние слова Мэгги. Сначала эта идея потрясла ее, но затем вдруг показалась не только разумной, но и решающей сразу все проблемы.

Она сможет заставить Люка Жуводана стать ее проводником. Она сможет воспользоваться его преследованием и перевернуть все таким образом, чтобы получить нужное ей. И при этом сумеет закончить бесполезную борьбу с собственной одержимостью этим мужчиной. Только нужно все хорошенько спланировать.

Джой любила ясность во всем. Не имеет значения, если она обожжется в подобных играх с Жуводаном. Приоритеты расставлены. Она собиралась использовать каждую разумную возможность для достижения цели. Теперь же, когда представился реальный шанс, она не может его упустить. Жуводан ее хочет, значит надо его убедить, что она желает ему отдаться, но за определенную плату. Его можно сбить с толку, дав ложные ориентиры, в конечном итоге, она отплатит все труды, хотя не таким интимным способом, как он ожидает.

Иногда приходится играть в такие игры, чтобы получить от жизни то, что ты хочешь. Джой повторяла себе это снова и снова до тех пор, пока сама не начала верить в это.

Когда она снова повернулась к Мэгги, та была занята перестановкой бутылок за стойкой. Джой скользнула с табурета и наклонилась над стойкой.

— Спасибо, Мэгги, думаю, ты решила мои проблемы.

Отбрасывая волосы с глаз, Мэгги выпрямилась.

— Я? — ореховые глаза внимательно осмотрели лицо Джой и прищурились. — Нет! Ты же не собираешься это делать? Я не уверена, что это — подходящая идея, Джой. Правда. Вдруг подвернется что—то еще…

— Мэгги, — улыбнулась Джой со спокойствием, которого не чувствовала. — Я уже все обдумала. Ты права, мне стоило подумать об этом раньше. Одним махом решаются все проблемы.

— Подожди минутку, — Мэгги уже хмурилась. — Ты ничего не знаешь об этом парне. И я тоже. На самом деле, никто не знает. Ты будешь с ним один на один, Джой. Мало ли к чему это приведет!

— Не волнуйся обо мне, Мэгги. Я знаю, что делаю. И должна сделать это, так или иначе. А что касается таинственного, настойчивого мистера Жуводана… — она позволила себе скупо усмехнуться. — Возможно, и он не знает, к чему это приведет, — Джой соскользнула с табурета и хлопком припечатала две купюры к стойке. — Я на самом деле могу позаботиться о себе, Мэгги. Не волнуйся, ладно? — направляясь к двери, она остановилась, чтобы через плечо улыбнуться рыжеволосой женщине. — И спасибо за все.

— И кто меня за язык тянул, — пробормотала Мэгги достаточно громко, чтобы Джой тоже услышала. — Лучше ты хорошенько позаботься о себе, детка, иначе я буду чувствовать себя виноватой. Договорились?

— Договорились, — ответила Джой и покинула таверну, прошмыгнув мимо шумной компании выпивох.

Скорбное выражение лица Мэгги, казалось, преследовало ее даже после того, как закрылась дверь. Она отбросила это видение вместе с собственными затянувшимися сомнениями. Джой знала, что должна делать, и собиралась придерживаться только что принятого решения.

Сердце билось в нетерпении — так хотелось приступить к выполнению ее нового плана. И не стоит слишком присматриваться к предвкушению. Пересекая улицу и направляясь к гостевому домику, она глянула на вершины гор, греющихся под солнцем. Время перевалило далеко за полдень.

«Скоро, — пообещала Джой горам. — Скоро».

Как только Джой Рэнделл вышла из домика на свежий утренний воздух, Люк сразу заметил, что что—то изменилось.

Дело было не в волосах, которые сейчас свободными серебристо—золотыми прядями падали до самой талии. И не в походке — более уверенной, с обольстительным покачиванием бедер. За едва заметными переменами во внешности, которые сами по себе не привлекли бы внимание Люка, скрывались коренные изменения. Явное, продуманное очарование появилось там, где прежде его не было.

Люк оставил беспечную, слегка сутулую позу, в которой стоял, прислонившись к фонарному столбу напротив гостевого домика в ожидании Джой, и выпрямился. Она его еще не заметила, но в ожидании изучала пространство перед собой, точно зная, что он появится. Надобно признать, Джой научилась умело определять его местонахождение, хотя это и не останавливало его. С упорством хищника Люк выслеживал и держал ее в поле зрения. Ее сопротивление все больше и больше становилось сильнодействующей мотивацией его желания. То, что она стоила затраченных усилий, ни на мгновение не вызывало у него сомнений.

Люк любовался широким шагом и поднятым подбородком Джой, которая переходила улицу. Мускулы напряглись в предвкушении преследования. Скоро, прямо сейчас, она заметит преследователя и поспешно отправится в противоположном направлении.

Второй раз подряд она захватила его врасплох. Ему оставалась всего одна секунда, чтобы приспособиться к непривычному ощущению. Джой покрыла расстояние между ними и остановилась, глядя на него знакомым, прямым взглядом.

— Доброе утро, Люк, — сказала она.

Люк чувствовал себя росомахой, чья жертва, выбранная на завтрак, вдруг обернулась и пожелала удачной охоты. Но он быстро взял себя в руки.

— Доброе утро, Джой, — ему хватило одного мгновения, чтобы окинуть ее взглядом от освещенной солнцем головы до обутых в ботинки ног. Да, определенно что—то было по—другому. — Рад, что мы перешли на новый уровень общения и теперь называем друг друга по имени.

Ее губы, так часто серьезно, хмуро или сосредоточено сжатые, смягчились в удивительно приятной улыбке.

— Полагаю, мы достаточно долго знакомы, чтобы отказаться от формальностей, — глаза в золотую крапинку уверено встретили его взгляд.

— Счастлив это слышать, — тихо ответил Люк.

Джой была одета в знакомую свободную рубашку и джинсы, но от него не ускользнуло то, что она оставила расстегнутыми несколько пуговиц, которые открывали радующую глаз ложбинку между грудей. И стояла она свободно, опустив руки по сторонам, а не скрестив их на груди, подобно щиту, и не сжав кулаки и слегка согнув в локтях, будто собиралась отразить нападение.

Хотя ее взгляд оставался невозмутимым и прямым, а подбородок вздернутым в знакомом жесте, насчет улыбки нельзя было ошибиться. Люк испытал шок, когда понял, что это не просто вежливость — она на самом деле его поощряла.

Это открытие на мгновение лишило его дара речи, пока он быстро перебирал в уме все возможности. Или его настойчивость и обаяние заставили ее, наконец, сдаться — зная Джой, это предположение вызвало у него приступ внутреннего циничного смеха, — или она что—то хочет.

Хотя он знал, что очень возможно, что так оно и есть, эта мысль оказалась неожиданно раздражающей. Люк с усилием старался убрать с лица хмурое выражение.

Джой нарушила молчание.

— На самом деле, я, может, задержусь здесь несколько дольше, и нет никакой причины не стать друзьями, — на мгновение Люку показалось, что она захлопала ресницами. Будто прочитав его мысли, она удрученно пожала плечами. — Я долго думала и решила, что, вероятно, вела себя не настолько приветливо, как следовало бы. Некоторые люди, — она бросила на него смущенный взгляд, — были очень любезны, и я не хочу показаться неблагодарной.

Чувствуя непривычную неуверенность, Люк прокашлялся.

— Не стоит благодарности, Джой.

Он отогнал отвлекающие мысли по поводу мотивов ее поведения. Обманчивым движением Люк придвинулся поближе. Джой не отстранилась, хотя вспышка в ее глазах сказала ему, что она поняла. Прекрасно все поняла! Физическая реакция поборола последние капли его скептицизма. Теплый женский аромат поднимался волнами, поглощая и гипнотизируя Люка.

— Вот и хорошо, — прошептала она.

Он проследил, как ее глаза оторвались от его глаз, рассеянно прошлись по плечам, груди и снова вернулись к изучению лица. К этому моменту ее улыбка угасла, так как зубы прикусили нижнюю губу. Люк едва ли это заметил. Все его внимание привлекли жар ее тела, запах, яркая чувственность, которую она больше не пыталась скрыть изо всех сил. Что бы там Джой не затевала, он точно знал — она его хочет. Это знание витало над ним опьяняющим предвкушением победы.

— В таком случае, — продолжила Джой, прорываясь через его оцепенелое восхищение, — давайте сделаем так, как вы однажды предложили, и начнем все с начала. Согласны? — внезапно ее улыбка стала широкой, яркой и совсем не чувственной. Люк ощутил, как между ними выросла стена, не менее обескураживающая, чем ее прежняя холодность.

— Непременно, — ответил он. «Итак, она пробует различные пути… Или это только кажется?» Он сумел убрать из своей улыбки мрачность и пристроился идти с ней в ногу.

С фальшивым оживлением Джой болтала о чем—то несущественном — это задевало его, он лишь изредка кивал на ее замечания. Джой Рэнделл думала, что может загнать его в тупик, отгородившись стеной из легких слов и обаяния, в котором отказывала ему в прошлом. Она надеялась обмануть его, удерживая на безопасном расстоянии, поощряя, но никогда не приглашая по—настоящему. Раньше и другие женщины проделывали подобное, и все без какой—либо надежды на успех. К сожалению, те женщины не были Джоэль Рэнделл.

Люк ухмыльнулся, однако Джой, казалось, не заметила обещания, скрытого в его выражении. Она была другой, но все же — женщиной. Он безошибочно чувствовал, что Джой играет в опасную игру с ним и с собственным желанием.

И он позволит противоборству дойти до неизбежного завершения.

Люк придержал дверь почты с насмешливым поклоном, когда она входила и оглянулась на него через плечо с улыбкой.

«Играй в свои игры, Джой, — подумал он, с жадностью наблюдая за ней. — Ты и сама не заметишь западни, чтобы вовремя избежать ее».

Джой чувствовала, что дела и в самом деле идут как надо. Удивительно, но компания Люка Жуводана оказалась не такой неприятной, как она ожидала. Он мог быть вполне очаровательным, когда не разыгрывал из себя волка, решившего заманить в ловушку недавно появившуюся в городе красотку.

Единственной трудностью оставалось беспокойство о том, что ей и на самом деле нравится напористость его внимания. Казалось, он воспринял ее усиленное дружелюбие за чистую монету. Если бы его преследование было менее беспощадным, у нее было бы меньше решимости.

Они сидели на скамейке около крошечного банка, где Джой только что закончила снимать деньги на следующую неделю. Ее средств не хватит на всю оставшуюся жизнь, но при некоторой удаче этого и не потребуется. Она улыбнулась Люку, стараясь не пялиться на твердую линию его скул и необычный цвет глаз. Снова вспомнился последний сон, и Джой начала ерзать по полированным доскам скамейки.

Сны никак не оставляли ее в покое. Они становились все более убедительными и яркими. Если бы у нее не было цели…

Но цель была.

— Люк, расскажите, каково это расти здесь. Должно быть, довольно одиноко — тут так мало детей одного возраста. Как я понимаю, детей не хватает даже для того, чтобы открыть в городе школу, поэтому приходится возить школьников автобусом до самого Ист—Форка.

Все ее внимание сейчас было отдано Люку, что вовсе не тяготило даже при том, что она вела разговор не без умысла. Растормошить, заставить доверять ей так же, как и желать, использовать любые средства, чтобы настроить его на выполнение своих просьб. Но Джой также обнаружила, что в числе прочего она также попросту хочет больше узнать о нем — почему, когда он идет по улице, лица прохожих поворачиваются ему вслед, и люди перешептываются о том, что он «другой».

Его лицо, казалось, смягчилось, но в позе странным образом сочетались полная непринужденность и настороженность, и Джой не могла вспомнить, видела ли она кого—нибудь подобного. Но снова и снова она чувствовала, что часть его закрыта даже тогда, когда он изо всех сил старался заманить ее в свою кровать.

— Сомневаюсь, что вообще легко быть ребенком, и это не зависит от места, где вы растете, — ответил он, растягивая слова. Его веки опустились, и он медленно отвернулся, будто нашел тему разговора скучной.

— Но у вас ведь есть какое—то высшее образование, — продолжила упорствовать она после недолгого размышления. — В каком колледже вы учились? Как я понимаю, образование здесь поставлено весьма успешно, — она попыталась кокетливо повести головой. — Простите меня за прямолинейность, но очевидно, что вы демонстрируете намного больше… — она изящно кашлянула — талантов, чем можно было бы ожидать от лоувелльца.

Губы Люка сложились в улыбку, которая была очень похожа на самоиронию.

— Приму это, как комплимент от утонченной леди из Сан—Франциско.

Он ничего больше не добавил, всем своим поведением показывая, что не ответит ни на один вопрос, как и делал в течение целого дня, с легкостью и добродушием уклоняясь от любопытства Джой к его прошлому.

— Не думаю, что прошлое Лоувелла представляет для вас особый интерес, Джой, — растягивая слова, ответил Люк. Янтарно—зеленые глаза снова смотрели на нее. — Настоящее намного интереснее.

Джой ожидала от него привычной порции вопросов про нее саму, которые он, казалось, задавал с подлинным любопытством, но ни одного вопроса не последовало. Вместо этого он окинул пристальным взглядом ее лицо и открытый ворот рубашки. Она подавила желание застегнуть ее на все пуговицы до самого горла и напомнила себе, что именно такой реакции и добивалась от Люка. Открытый пристальный взгляд собеседника обжигал даже сквозь одежду, и Джой чувствовала себя такой же обнаженной, как и в своем сне.

Она едва осознала, что увернулась от него, когда рука Люка скользнула по плечу. Джой сделала вид, что не заметила его едва сузившихся глаз, когда он отступил назад, растягивая движения и увеличивая дистанцию между ними.

— Это был, безусловно, очень приятный день, Джой, — сказал он с внезапной язвительной холодностью. Резкое прекращение направленного только на нее восхищения было похоже на удар, хотя это спасло Джой от выбора, к которому она была еще не готова. В ответ ее тело напряглось, но она кивнула с рассеянной непринужденностью, которую совсем не чувствовала.

— Я тоже хорошо провела время, Люк, — она заглянула в его отстраненные глаза. — Рада, что у нас появилась возможность поговорить и получше узнать друг друга, — когда она заметила, что Люк нисколько не смягчился, то продолжила. — Я подумала… У меня на сегодняшний ужин нет никаких планов. Не хотите присоединиться ко мне? Возможно, вы мне расскажете подробнее о грядущей миграции лосей.

Джой улыбалась настолько кокетливо и льстиво, насколько сумела, но он просто внимательно глядел, словно видел ее насквозь.

Люк отвел глаза и, наконец, ответил.

— У меня другие планы.

Его сердитый и непримиримый тон задел Джой, однако она изо всех сил старалась сохранить любезность. «Чертов ублюдок! Сразу не получил желаемое и надулся!»

— Печально слышать, — продолжила она с мягкостью, скрывающей отточенный сарказм, которым хотела поддеть его. — Как насчет завтрашнего вечера? В четверг в гостевом доме всегда особый ужин. Мне бы очень хотелось, чтобы вы стали моим гостем. — Джой почти задыхалась от скучной настойчивости собственных слов, но, по крайней мере, не приходилось одновременно отражать его целенаправленное внимание.

Она привыкла к различным эмоциям, отражающимся на его грубо—высеченном лице: легким соблазнительным улыбкам, которые никогда не расцветали настоящей теплотой; прохладной отстраненности в ответ на ее вопросы, от которых он собирался уклониться; обжигающей силе, когда чувствовал близкую победу. Но таким она видела его всего лишь однажды или дважды — в нем была ледяная, безжалостная свирепость, глубокая и сильная убежденность. Она замечала такое выражение, когда он наблюдал за горожанами, поглядывающими на него с молчаливым подозрением и негодованием. Джой вздрогнула.

Но странная свирепость исчезла так же быстро, как и появилась.

— Так случилось, что завтрашний вечер у меня свободен, Джой, — проговорил он. Вернулась знакомая соблазнительная улыбка, которая была такой же ложно теплой, как и ее собственные попытки тщетного кокетства. — До этого я вас не увижу, но с нетерпением буду ждать особенных и интересных блюд.

В подкрепление своих слов Люк даже приоткрыл в улыбке белые зубы, но прежде, чем она смогла ответить с неискренней благодарностью, поднялся и горделиво удалился.

Джой смотрел ему вслед. «Проклятый мужлан! Если бы он не был так позарез нужен, она бы получила огромное удовольствие, продемонстрировав, какое сопротивление может оказать женщина». К сожалению, единственным сопротивлением, которое она себе могла позволить, оставалось сопротивление снам.

Завтра вечером Люк должен поверить, что поймал ее на самом деле, но не раньше, чем попадется сам.

— Здравствуйте, доктор Коллье. Рада снова вас видеть, — Джой взяла доктора за руку и пожала ее с настоящей теплотой, как только он отвернулся от двери. — Прибыли на еженедельный пир?

— Ни за что не пропустил бы, — подмигнул доктор. — Как я понимаю, сегодня вечером у нас мексиканская кухня, а миссис О’Браен всегда оправдывает надежды.

Он смотрел через плечо Джой, пока другие гости заходили в общий зал и занимали места за столами, накрытыми согласно случаю.

— Могу я присоединиться к тебе за ужином? Должен признать, что перспектива приема восхитительной пищи в компании прекрасной молодой леди кажется еще более привлекательной.

Слабый английский акцент придавал словам доктора особое очарование, да и надежду в выражении его лица никак нельзя было обмануть.

Джой на секунду задумалась о цели вечера и внезапно приняла решение. Вчера Люк с самого начала их встречи вел себя крайне высокомерно, так что ему будет полезно разделить ее общество с другим мужчиной.

По крайней мере, пока она не будет готова позволить Люку большего.

Любезно согласившись на предложение доктора, Джой позволила усадить себя за маленьким столом. Местные девушки—официантки обходили гостей, комната быстро заполнялась. Джой вглядывалась в лица, но Люка среди них пока не заметила. Почему это ее не удивило? Всегда—то он появляется не там и не тогда, как плохой мальчик. «Но очень, очень ценный плохой мальчик», — напомнила она себе.

— Как шли дела в эти дни, Джой? — доктор развернул салфетку. — Есть успехи в поиске проводника?

— Я все еще работаю над этим, но сказала бы, что дела пошли лучше, — ответила она, пряча неловкость за улыбкой.

— Рад слышать, — доктор поднял брови и изобразил преувеличенно глубокий вдох, так как воздух внезапно заблагоухал пряным ароматом мексиканской кухни. Даже рот Джой увлажнился.

Она привлекла внимание проходящей мимо официантки.

— Пожалуйста, принесите еще один прибор. Я ожидаю гостя.

Официантка коротко кивнула, после чего Джой откинулась на стуле и постаралась расслабиться. Это оказалось не так легко, как хотелось бы, хотя присутствие доктора Коллье тоже помогало.

Любознательный взгляд доктора просил объяснений.

— Надеюсь, Алан, вы не будете возражать, но я договорилась сегодня вечером кое с кем здесь встретиться. Полагаю, вы его знаете.

Ее пристальный взгляд вернулся к двери. Все расселись по местам, официантки начали обслуживать клиентов. В какую игру с ней играет Люк?

Она едва ли расслышала ответ Коллье. Как только одна официантка закончила сервировку для третьего человека, а другая расставила щедрые порции энчиладос, тахос, жареных бобов и риса, появился Люк. Он вошел с облаком студеного воздуха, закрыл за собой дверь одним плавным движением, повернулся и встал на входе в почти вызывающей позе. Джой закатила глаза и подавила стон. Люк никогда не упускал случая продемонстрировать драматический вход и, если и планировал еще раз привлечь осуждающие взгляды всего города, то, безусловно, в этом преуспел.

Доктор Коллье не донес до рта вилку с рисом, последовав за пристальным взглядом Джой по направлению к двери. Звон серебра и стекла затих. Джой почувствовала, что ее лицо покраснело от огорчения и чего—то еще, что она не потрудилась назвать своим именем.

Внимание Люка было обращено только на нее. Подобно герою старого вестерна, он вошел в комнату, не обращая внимания на взгляды, и остановился перед ее столом. Зеленый с золотом взгляд переместился с глаз Джой на доктора Коллье.

— Вижу, планы изменились. Надеюсь, я вам не помешаю.

Его шелковый голос звучал почти с угрозой, но теперь все его внимание обратилось на доктора. Коллье шевельнулся на стуле, но спокойно опустил вилку, отвечая пристальным взглядом на взгляд Люка. Завороженная против воли Джой крутила в руках салфетку и наблюдала.

— А, Люк. Рад видеть тебя снова. Мы не так часто имеем счастье наслаждаться твоим обществом, — мягкие синие глаза переместились с Люка на Джой и обратно. — Джой только что сказала, что ждет сегодня вечером знакомого. Похоже, мне не нужно представлять вас друг другу.

Между двумя мужчинами на несколько секунд возникло ощутимое напряжение, и Джой вспомнила, что однажды сказала ей Мэгги: эти двое знали друг друга и, без всяких сомнений, знали очень хорошо. Коллье не был похож на других горожан, которые вообще не желали иметь дело с Люком. В отличие от них, Алан Коллье имел свою точку зрения.

— Присаживайся, мой мальчик. Не стой над душой. Еда остынет, а она слишком хороша, чтобы пропадать впустую.

Коллье снова обратил взгляд на тарелку и начал есть. Джой заметила, что Люк напрягся при слове «мальчик», но внезапно согласился с разумными доводами доктора. Он бесшумно скользнул на стул и припечатал Джой взглядом, в котором читалось неодобрение и что—то еще более неясное. В ответ она мило улыбнулась.

Долгое молчание начало нервировать Джой, но Люк, казалось, расслабился. Он откинулся на спинку стула, задев под столом ногу Джой.

— Извините, я опоздал, — тихо произнес он. Напряжение и угроза немедленно исчезли. — Не знал, что вы знакомы с доктором. Я тоже всегда рад тебя видеть, Алан.

Лишающий силы духа взгляд золотистых глаз, казалось, не нарушил сосредоточенного внимания старшего мужчины к еде, которую тот поглощал с видимым удовольствием. Доктор проглотил пищу и отхлебнул вина.

— Люк, ты когда—нибудь пробовал мексиканскую кухню? Принимая во внимание, как редко обычно ты бываешь в городе, тебе следует воспользоваться представившейся возможностью.

Доктор выделял некоторые слова, но Джой не могла понять скрытый смысл сказанного, который определенно существовал. Она пробовала энчиладос, едва чувствуя вкус блюда.

— Очень вкусно, — ответила Джой на взгляд Люка, который снова вернулся к ней. Она улыбнулась доктору самой лучшей и самой яркой из своих улыбок, и краешком глаза заметила реакцию Люка. Конечно же, этот быстро подавленный хмурый взгляд не мог означать что—то примитивное, вроде ревности?

— Вы были правы насчет здешней кухни, Алан, — сказала Джой.

Люк прищурился.

— Смотрю, Алан постарался сделать ваше пребывание в городе максимально комфортным, Джой, — тихо произнес Люк. Его неожиданная улыбка казалась совсем не дружелюбной. — Как большинство докторов, он дает очень хорошие советы.

Коллье оторвал глаза от тарелки и спокойно прокомментировал.

— Увы, большинство людей, когда слышат совет, не понимают, что он хороший.

На одну долгую секунду между двумя мужчинами появилось напряжение, но, как только Коллье опустил глаза, все закончилось. Люк поднял вилку и в затянувшейся тишине стал ковыряться в еде. Он критически посмотрел на рис и уронил его обратно в тарелку.

— Если не хочешь это есть, то съем я, — весело предложил Коллье, отодвигая свою пустую тарелку. Люк нахмурился и сделал приглашающий жест, после чего доктор забрал предложенное блюдо с благодарным кивком головы.

Все остальное время ужина периоды молчания чередовались со спокойными словесными баталиями между Люком и доктором и долгими многозначительными взглядами между Люком и Джой. Аппетит ее куда—то пропал, зато неожиданно и в полную силу вернулась неловкость. Во время ужина она собиралась безбожно флиртовать с Люком, но присутствие Коллье, казалось, сковывало их обоих. Люк выглядел подавленным, более сдержанным, чем когда—либо. От прежнего хищного интереса осталась только напряженность пристального взгляда.

Однако, хотя Джой оценила временную отсрочку, это не способствовало ее цели. Она довольствовалась, бросая ободряющие взгляды в сторону Люка и встречая его глаза вроде как невысказанными обещаниями. Если бы они были одни, подумала Джой, можно было бы попробовать дотронуться до Люка. Очень хотелось проверить, не обожжет ли ее это прикосновение.

Рано или поздно она это узнает.

Когда ужин закончился, сытые гости разбились на группы, чтобы посплетничать, или ушли по делам, Джой и двое ее спутников остались сидеть в хмуром одиночестве. Взгляд Люка все чаще и чаще обращался к доктору. «Может ли взгляд убивать», — внезапно пришла в голову Джой нелепая мысль. Коллье, казалось, не обращал никакого внимания, потягивая оставшееся вино и вздыхая от удовлетворения. Сколько бы Джой ни наслаждалась его компанией, было ясно, что в присутствии доктора она ни на шаг не продвинется в делах с Люком.

Сердце начало биться тяжелыми ударами, когда она прочистила горло и выпрямилась на стуле.

— Вечер получился замечательным, Алан. Я очень рада, что вы смогли к нам присоединиться.

Она улыбнулась, надеясь, что доктор любезно воспримет намек. Сначала ей показалось, что Алан проигнорирует ее слова, но он посмотрел на нее неожиданно понимающим взглядом, который подтвердил более ранние подозрения Джой.

— А—а, у вас есть планы на вечер, — его поднятые брови превратили утверждение в вопрос. Казалось, доктор всячески избегал Люка, потому что пристально и с настоящим интересом смотрел только на Джой. Она неловко поерзала.

— Да, у нас есть планы, — Люк закончил неуверенный ответ Джой и поднялся на ноги. Движение вышло угрожающим — сделав один практически незаметный шаг, он переместился за спинку стула доктора и так навис над ним, что по спине Джой прошла дрожь.

Коллье глубже вдавился в свой стул. Неторопливо допив последний глоток вина, доктор улыбнулся Джой. Пальцы Люка напряглись на резной деревянной спинке. Коллье заметно наклонил голову, что стало единственным признанием присутствия Люка, но глаз от Джой не отвел.

— Хорошо, мои дорогие. Я не собираюсь вмешиваться в планы двух молодых людей.

Голос звучал спокойно, но трудно было ошибаться в испытующем выражении его лица. Невысказанное послание в его глазах снова вызвало у Джой легкую дрожь. Пытался ли он предупредить ее быть осторожной, потому что слишком хорошо знал Люка?

С нарочитой уверенностью Джой ответила:

— Надеюсь, мы скоро снова сможем пообедать вместе, Алан.

Доктор кивнул и пошевелился, при этом на его лице разгладились морщинки, появившиеся от улыбки. Люк практически заблокировал доктора, который не мог встать из—за стола. Алан повернулся и окинул молодого мужчину с головы до ног взглядом, который больше всего можно было трактовать как уничтожающий. Люк поспешно отступил и освободил стул. Коллье задержался взглядом на лице Люка несколько долгих секунд, а затем снова посмотрел на Джой.

— Я тоже надеюсь, Джой, — доктор пошел к выходу, но, глянув через плечо, добавил. — Если тебе когда—нибудь понадобится моя помощь — в чем угодно — меня легко найти, — бросив последний многозначительный взгляд на Люка, он оставил их в полной тишине.

Джой поймала пристальный взгляд Люка с противоположной стороны стола. Его мощь ощущалась почти материально — как будто он сдерживал дикую страсть и, наконец, готов был выпустить ее на волю. Джой было решилась окликнуть доктора, но даже в своей неуверенности или, точнее, в испуге не могла забыть причину своего присутствия здесь: она хотела найти то, в чем нуждалась и за что столько боролась.

Длинные пальцы Люка скользили по истертому дереву спинки стула.

— Здесь очень душно, не правда ли?

Его голос был спокоен, что она никак не ожидала услышать, и поэтому дернулась в ответ. Ее взгляд оторвался от Люка, чтобы окинуть пустую комнату.

— Да, — уставилась Джой на стол перед собой. — Действительно, здесь очень душно.

— Тогда почему бы нам не найти для беседы более приятное место, — предложил он, обходя стол, чтобы взять ее за руку.

Когда он до нее дотронулся, Джой вздрогнула, но удержала себя в руках. Смесь испуга и волнения очень смущала. Люк совсем не обжигал, как она опасалась и как обещали ее сны, но небрежность собственнического жеста, его утонченная интимность заставили ее дрожать.

— Может, пойдем? — предложил он, по—видимому, не осознавая, какое оказывает на нее воздействие.

Пытаясь сохранить самообладание, Джой позволила Люку вывести себя через двери на крыльцо, и затем они ступили на ухоженный газон. Впереди темнел лес на фоне неба, вспыхивающего золотыми и розовыми красками. Очень красиво! Джой жалела, что не могла в полной мере оценить эту красоту. Но сердце билось где—то в горле, и единственное, на что хватало сил, это бороться против неодолимой дрожи, которая охватывала ее с ног до головы. Пока они шли по траве к опушке леса, Джой готовила себя к следующему ходу в игре.

Глава 4

Люк чувствовал напряжение Джой, когда выводил ее из охотничьего домика. Он уже достаточно хорошо изучил ее, гордую и решительную, поэтому как—то не верилось, что она действительно боялась его. Все говорило о том, что до этого она держалась очень хорошо. В обычной ситуации Люк с огромным удовольствием воспользовался бы своим преимуществом в преследовании добычи, но сейчас внезапно и с удивлением осознал, что вовсе не желал ее страха. Ему так хотелось верить, что едва заметная дрожь ее тела была следствием желания — аналогичного, которое он испытывал к ней.

Она не сопротивлялась даже тогда, когда он пересек лужайку, уводя ее в направлении леса. Люк хотел избавиться от запаха сторожки: запаха толпы, напряжения и враждебности. Сегодня вечером он пришел туда на правах хозяина положения, чтобы сыграть на своей репутации и внести смятение в ряды горожан, которые, по обыкновению, собирались в этом месте и куда он заходил крайне редко. Однако вечер не оправдал ожиданий. К тому же там был этот Алан со своими чертовыми предостерегающими замечаниями.

Возможно, размышлял Люк, оказавшись в тени деревьев, он был просто слишком рассеян. Пьянящий аромат сосновой хвои, земли и дикорастущих растений постепенно смывал запах цивилизации, и он почувствовал ее снова — вдохнул аромат той, которая так страстно влекла к себе.

Но стоило приостановиться, чтобы взглянуть ей в глаза, как Джой тут же вытащила свою руку из его цепкого захвата и начала осматриваться. В ее взгляде не было ни капли неловкости или беспокойства, только сдержанное любопытство и все та же твердая решимость, которая, казалось, никогда не оставляла ее. Ее мысли также витали где—то далеко.

— Извини, если причинил тебе боль, — начал Люк, заметив, что она слегка массирует место, за которое он ее держал. Джой тут же скрестила руки на груди, сделав вид, что именно это и собиралась сделать.

— Ты не причинил мне боли, — последовал ответ. Ее взгляд блуждал между деревьями, пока, наконец, их глаза не встретились. — Однако, в следующий раз все же стоит просто позвать меня, а не тащить сюда силой, — нотки раздражения в голосе никак не отражались на ее спокойном и невозмутимом лице. Возможно, такое показное спокойствие и не сказало бы ничего другому мужчине, но Люка обмануть не удалось. Он чувствовал, как за внешним спокойствием нарастает волнение.

— Я счастлив, что у нас будет «следующий раз», — и вот наконец—то он позволил себе пройтись взглядом по Джой, окидывая ее с ног до головы, чего не решался сделать в присутствии Коллье. Она была прекрасна: совершенные линии тела, гибкая и утонченная грация. Джой была великолепна — но не просто великолепна. Она невольным изящным жестом прислонилась к стволу дерева. Его сердце готово было выпрыгнуть из груди.

— Вы, вероятно, голодны, — произнесла Джой, наконец, оставив его последнюю реплику без ответа.

Она смотрела куда угодно, только не ему в глаза. Ее пальцы лениво теребили кору дерева за спиной. Люку не терпелось заглянуть ей в глаза, чтобы вновь прочитать в них желание.

— Алан все—таки был прав, и здесь прекрасная мексиканская кухня.

Ему трудно было следить за ходом разговора.

— Я уверен, что так и есть. Но кулинарные изыски я оставляю Алану, сам же имею пристрастие к другим вещам.

Он сделал шаг вперед, готовый познакомиться с ней поближе. Она отвернула голову, прижавшись щекой к дереву, ее светлые волосы разметались в стороны, зацепившись за шероховатые края коры. Щебетанье сумеречных птиц и лепет белок заполнили воцарившуюся тишину. Нежное дыхание слегка участилось, и он чувствовал ее неуверенность так же отчетливо, как если бы она сама сказала об этом.

Когда же, наконец, она снова повернулась к нему и улыбнулась, то уже вновь обрела прежнюю решимость.

— Давай немного прогуляемся? — предложила она. В этот раз партию вела Джой. Оттолкнувшись от дерева, она взяла его под руку.

Люк и раньше, когда она прикасалась к нему, испытывал состояние, подобное шоковому. Но этот жест удивил его настолько, что у него совершенно пропало какое—либо желание анализировать ее действия. Она задела его бедром, и мысленно он уже обладал ею. Желание чувствовать тело Джой боролось с необходимостью быть осторожным.

Она вновь заговорила, причем с такой легкостью, которая поставила его в безвыходное положение.

— Я, наверное, никогда не привыкну к тишине, царящей здесь, к чистоте этих мест. Там, откуда я родом, трудно себе даже представить, что на земле есть подобные уголки, — она вытянула руку и потрогала листья рябины, на мгновение залюбовавшись гроздьями. — Как было бы хорошо приезжать сюда и просто наслаждаться природой. Здесь такое величие, и мне кажется, что я только приоткрываю ее занавес.

Люк взглянул на ее волосы, вдыхая их аромат.

— Лес таит в себе множество тайн, — прошептал он, — и лишь избранные видели некоторые из них.

— А ты видел? — она остановилась, и их взгляды встретились, в карей радужке ее глаз отражались последние лучи уходящего солнца. — Как ты думаешь, ты бы смог приоткрыть для меня завесу некоторых из тайн? — внезапно ее голос стал хриплым, в нем звучал практически намек на приглашение.

Люку пришлось сделать шаг в сторону, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. Он легчайшей лаской коснулся ее плеча, полностью контролируя ситуацию.

— Все возможно. И даже очень.

Он медленно наклонился к ней, а она не отстранилась, его лицо находилось в нескольких дюймах от ее лица. Ее приоткрытые губы манили к себе, но в последний момент Джой так ловко увернулась, что Люк даже не понял, как это произошло. Она выскользнула, отступая назад до тех пор, пока не уперлась спиной в ствол могучей сосны. Слабая, чуть поддразнивающая улыбка играла на ее устах. Люк глубоко вдохнул и на выдохе осторожно произнес:

— Если ты хочешь увидеть то, что не видела ни одна женщина, я могу тебе показать, — он беззвучно передвигался по листьям папоротника и опавшей хвои. Хотя Джой и была достаточно высока, ей все же пришлось поднять взор в тот момент, когда он подошел почти вплотную. Люк остановился в нескольких сантиметрах от нее и, не касаясь, позволил ей почувствовать их близость.

— Ты именно этого хочешь, Джой?

Ее глаза с опущенными ресницами пленили его.

— Чего ты хочешь, Люк?

Она отвела руки назад, захватывая дерево в крепкое объятие. Теперь она была уязвима и беззащитна. Он потерял бдительность.

— Ты знаешь, чего я хочу, Джоэль, — он вплотную подошел к ней, почувствовав выпуклость ее груди. Его желанию не было предела. Он уперся руками в ствол дерева с двух сторон от нее, наклоняя голову до тех пор, пока светлые волосы, упавшие ей на лоб, не начали подрагивать под легким дуновением его дыхания. Джой уперлась ладонью ему в грудь. Сердца Люка готово было выпрыгнуть наружу от ее прикосновения. Никогда, никогда до этого он не хотел ни одну женщину настолько сильно! Но скоро, очень скоро она будет его!

Противостояние ее рук было непоколебимо.

— Я поняла, чего ты хочешь, Люк! Я польщена, — в ее глазах мерцал огонек. — Никогда не была импульсивной, но ты достаточно убедителен. К сожалению, на данный момент мне необходимо решить ряд неотложных дел, — осипший голос девушки дрожал против ее воли, тело сопротивлялось ему. Каждое произнесенное слово, словно поток воды из стремительного горного ручья, охлаждало его неуемное желание.

Он застыл, уставившись ей в глаза. Она взглянула на него, моргнув, но не отводя взгляда. Они смотрели друг на друга, не отрываясь.

— Я знаю, чего ты хочешь, Люк. И, если мне удастся завершить то, что я должна сделать здесь, тогда, вполне возможно, что мы сможем сказать «да» нашим желаниям, — она медленно выдохнула. — Если ты поможешь мне, Люк.

Люка накрыла волна нежданной ярости. Долгие секунды он колебался между тем, чтобы взять Джой прямо здесь и сейчас, заглушая ее холодный расчет приступом своего неистового вожделения, или уйти, оставив ее одну на милость леса. Но он смог перебороть себя, позволяя гневу превратиться в лед и камень — в то, что испытывал каждый раз, когда ловил на себе взгляды местных жителей. Он медленно отстранился, настолько, чтобы не чувствовать манящее тепло ее тела.

— Так, — он осмотрел ее с ног до головы, а она демонстративно поджала губы. Даже сейчас ее поведение вызывало у него восхищение. — Ты ведешь со мной интересную игру, Джой! Опасную игру, — он подавил в себе желание развернуться и уйти прочь. — Я не в настроении играть в какие—то ни было игры. Тебе что—то от меня надо. Что именно?

К ее чести, она не стала увиливать от ответа.

— Я хочу, чтобы ты проводил меня в горы, чтобы найти место, где погибли мои родители, — она замолчала.

Люк прислушивался к ветру, который гулял по верхушкам елей и сосен.

— Ну, разумеется. Ведь именно за этим ты приехала в Лоувелл?

Он собрал в памяти все, что слышал о Джоэль, и понял, что его первое предположение было верным. Он знал, что она что—то хочет, даже признавался себе, что мог бы это использовать в своих собственных интересах. Поэтому не следовало удивляться неожиданной перемене в ее поведении. Это продиктовано не более чем простым желанием использовать его для реализации своих планов. Именно так. Она ни на йоту не поддалась его шарму.

Наплевать. Он желал ее. Его не должна интересовать причина, по которой она пришла к нему. Однако интересовала. И интересовала даже больше, чем он мог себе признаться. Он жестоко высмеивал себя. И эта насмешка вырвалась на волю:

— Ясно. Ты никого не нашла и решила, что моя скромная персона тоже вполне сгодиться.

Она все еще пристально смотрела на него, теперь, однако, покусывая губы. Люк почувствовал некоторое удовлетворение. Все—таки она не такая уж бесстрашная, какой силится выглядеть. И не настолько уж отличается от других. На секундочку он позволил ей почувствовать всю мощь своей силы и наблюдал за ее реакцией. Однако это явилось слабым утешением, даже когда следующие слова обнажили ее страдания.

— Да, — ее губы дрожали. — Ты прав. Я здесь именно поэтому. У меня есть цель, и я ее достигну, чего бы мне это ни стоило, — ее захлестнули эмоции. И непонятно, какое чувство было сильнее всего в этот момент: страх, решимость, гнев или гордость. — Я знаю, ты можешь мне помочь.

Впервые Люк отвел глаза, вглядываясь в манящую темноту леса.

— Что ты знаешь обо мне, Джой? — она молчала, он вновь посмотрел на нее. — Ты знаешь, что я не сдаюсь внаем. Я не вожу городских девочек в горы. И не люблю, когда меня используют.

— Я тоже, — она сделала шаг вперед, отдаляясь от своего сомнительного хвойного защитника. — Ты тоже хочешь воспользоваться мной для своего собственного удовлетворения. Я много слышала о тебе, Люк. Поэтому не надо сейчас рассказывать о том, кто кого использует.

Люк должен был что—то ответить. На несколько мгновений их взгляды пересеклись.

— Ты получишь компенсацию. Тем или иным способом, — ее голос смягчился, и он утонул в этих лучезарных карих глазах. — Я ведь немногого прошу. Только отвести меня на место гибели родителей, пока не выпал первый снег.

Люк первый отвел глаза и скривил губы, вновь оглядывая Джой. Буря противоборствующих эмоций захлестнула его. Он не понимал, что с ним происходит.

— Что тебе известно о горах, Джой? Тебе хоть раз приходилось проводить день без крошки хлеба или ночь без электричества? — резкий тон голоса был особым стратегическим оружием. — Да ты хоть представляешь, что значит идти 10 км в гору, а потом битый час искать хворост, чтобы развести огонь? Хоть раз в своей беззаботной жизни ты испытывала страх от приближения мучительной одинокой смерти?

Джой с каменным лицом отступила назад.

— Представь себе, да, — золотые огоньки в ее глазах грозили обратиться в пламя. — Черт бы тебя побрал, Жуводан, я прошла долгую и серьезную подготовку. Я в отличной физической форме.

Она положила руки на бедра, всем своим видом призывая взглянуть на нее, так что даже если бы он и захотел, то не смог не смотреть на нее. Джой вся кипела от негодования, и впервые, хладнокровно, Люк оценил ее не как женщину, которую вожделеет, а как сильное и здоровое животное, в котором необходимо отыскать слабые места, как у добычи перед охотой. За столь восхищавшей его грацией скрывалась сила. Нежная кожа таила под собой упругость мышц, осанка выдавала уверенность. Ее здоровую ауру Люк отметил еще при первой встрече. От подобного осмотра, хотя и ожидаемого, Джой все же смутилась. Он понял это по ее глазам и услышал по изменившемуся дыханию. А он… он уже не мог просто смотреть на нее — прежнее желание овладевало им с новой силой. Проклиная себя за это, он злобно отрезал:

— Это невозможно.

Он видел, как она дернулась, получив отказ. А что она ожидала: что он согласится только потому, что она в прекрасной физической форме и его влечет к ней? Да, он хотел ее, все еще желал ее. Но в нем боролись и другие, более сильные чувства. Он не позволит ей выиграть сражение, она не одержит над ним победы.

Люк собрался уходить: слишком противоречивы были его чувства к этой женщине. Он абсолютно этого не ждал и не хотел. Ночь звала его, заставляя позабыть и о просьбе Джой, и о ее неотразимой красоте. Он хотел одного: сбежать, исчезнуть.

Легкое прикосновение руки заставило его остановиться. Он винил себя в том, что позволил этой руке коснуться его, позволил остановить себя. Зачем—то остановился. И ведь остановился же!

— Люк, ты нужен мне, — ее голос был мягок, почти умолял. Пальцы скользили по рукаву его рубашки, а ему казалось, что между ними нет никаких преград. — Я в отчаянии. Помоги мне, — спиной он чувствовал тепло ее тела. — Это для меня — самое важное в жизни. Пожалуйста!

Нотки отчаяния, столь несвойственные ее натуре, пронзали ему сердце. Люк уже почти забыл свой гнев, свою гордость и смущение. Почти забыл.

Он резко отстранился, освобождаясь от тепла ее пальцев.

— Прости, Джой, — равнодушие голоса вторило его словам. — Я не могу тебе помочь. Мне жаль, что ты зря потратила время.

Она тихо и беспомощно вздохнула, но Люк запретил себе оборачиваться.

— Предлагаю тебе вернуться со мной, если не хочешь остаться здесь одна, — с этими словами он уверенно направился в сторону сторожки. Позади него слышалось потрескивание веток под ногами Джой, она пыталась нагнать его.

— Люк, пожалуйста.

Он так резко обернулся, что девушка с трудом успела остановиться, чтобы не врезаться в него. На ее лице замерло выражение изумления.

— Не дави на меня, Джой. Не дави, — по изменившемуся выражению ее лица Люк понял, что до Джой дошел смысл сказанных им слов. Она видела, чего ему стоило держать себя в руках. Ощущала разбуженную ярость. Люк хотел, чтобы она почувствовала это и запомнила раз и навсегда.

Когда он вновь повернулся к ней спиной, то надеялся, что она все поняла.

На заре очередной бессонной ночи Джой сидела в кровати под одеялом и размышляла о своем полном фиаско.

«В чем была ее ошибка? Она знала, что он вожделел ее, сама не раз убеждалась в этом еще до того, как начала действовать. Ах, если бы у нее только было больше времени, чтобы укрепить свое влияние на него, заставить поверить: ему не придется жертвовать ничем, чтобы помочь ей, кроме своей гордости».

Утренний свет залил комнату, будто насмехаясь над отчаянием Джой. Она схватила одеяло и потянула его в разные стороны, как будто могла разорвать на части. Она поторопилась, не проявила должного терпения, бросалась туманными обещаниями, которые даже не собиралась выполнять. Люк видел ее насквозь.

Она сама упустила последнюю возможность.

Джой на самом деле собиралась провести весь день в кровати, отказываясь появляться на свет, который был так жесток к ней. Она даже не могла думать о том, чтобы вернуться к Мэгги. После всего, что произошло, это невозможно. Слишком унизительно. Не общаться ни с кем — вот выход. Тогда о ее поражении будет известно лишь ему одному.

Ночью Джой удалось поспать всего несколько часов. И во сне опять был ОН. Она не могла от него избавиться даже во сне.

Джой встала с кровати и подошла к окну. На улице стоял один из тех ясных, безоблачных и солнечных дней, когда небо приобретало такой глубокий синий цвет, что было почти больно смотреть на него. Деревья расстилались пышным зеленным ковром по холмам, долинам и горам, создавая неприступное величие, доступное лишь для молчаливого созерцания. Он говорил о каких—то загадках, известных лишь избранным. Единственная загадка, которая ее волновала, была еще не разгадана.

Разочарованно вздохнув, Джой взяла со стола расческу и резкими движениями начала проводить по спутанным волосам. Эта комната, эта сторожка были слишком малы и тесны для калейдоскопа ее бурных эмоций. Ей следует отвлечься, побыть одной, побродить по лесам и лугам до тех пор, пока не заболят ноги, пока она не выбьется из сил. На этом ее мысли оборвались.

Она натянула джинсы, надела рубашку и легкий пиджак, зашнуровала ботинки и набрала воды в общественном туалете на первом этаже в холле. Еда Джой волновала меньше всего. Она вышла через задний вход, минуя кухню и столовую. И только в лесу, на лоне природы, почувствовала, как тягостное отчаяние стало понемногу отступать.

Долгое время она просто бесцельно слонялась по лесу, пренебрегая всеми мерами предосторожности, которые изучила за лето. Безопасность, осторожность, предусмотрительность — казалось, все эти вещи отступили за задний план.

Она следовала по узким оленьим следам, которые вели сквозь заросли папоротника и кустарников в самую чащу леса. Наткнулась на прибежище лося посреди ивовой рощицы вдоль журчащего ручья. Обнаружила поздние плоды черники и разделила удовольствие с птицами, попробовав сочные ягоды. Познакомилась с куропатками и бурундуками, что носились по лесу, вкушая последние дары лета, послушала споры сойки и белки и усладила слух стрекотом цикад и певчих птиц. Джой увидела, как бурый медведь пробирался сквозь заросли кизила и ловко уворачивался от острых игл дикобраза.

Так постепенно девушка покинула осиновую рощицу, где осень уже затронула своим дыханием дрожащие от малейшего шороха листья, и попала в царство величавых сосен и елей. Луга, окрашенные последними летними цветами, уходили вверх, будто бы тянулись за гордыми и статными соснами. Вершины гор были окрашены густыми лесами, где в суровых условиях произрастали самые стойкие представители флоры. С наступлением зимы все обитатели высокогорья искали прибежища в уютной равнине. И этот процесс зимней кочевки уже начался.

Джой присела на камень и залюбовалась гусиным клином, рассекающим небеса. Их унылые крики лучше всего передавали ее эмоциональное состояние. Она вглядывалась в небеса до тех пор, пока клин не исчез из виду, еле—еле сдерживая себя и не поддаваясь желанию заплакать.

Джой просидела так весь день и теперь наблюдала за ястребами, которые парили в небе в поисках добычи. Причем, они это делали так искусно, что даже олень осмелился выйти на луг пощипать травку. Так трудно было смириться с крушением надежд, когда вокруг бурлила жизнь. Но всегда, всегда в ее жизни присутствовали горечь утраты и мысли о том, что все могло бы быть иначе — отсутствовала та самая полнота бытия, которая все время, казалось, находилась на расстоянии вытянутой руки.

Если бы ее в тот момент хоть на толику волновала собственная безопасность, то весьма вероятно, что Джой удивилась бы легкому касанию своего плеча. Но не было ни единого знака—сигнала, ни единой хрустнувшей под ногами веточки. Ничего. Она с полным спокойствием обернулась и увидела его.

— Люк, — безразличие в голосе удивило ее саму. Она не чувствовала ни злобы, ни унижения, ничего. Она просто восприняла его, как данность, — в данный момент я хочу побыть одна, если ты не возражаешь.

Джой отвернулась еще до того, как Люк успел что—либо ответить. Он бесшумно склонился над ней и проговорил:

— Ты далеко забрела от дома.

Напряженное молчание разделило их. Досадуя на себя, она почувствовала, как по телу пробежала незваная дрожь от его близости, и понимание пробилось сквозь защитный кокон ее безразличия. Это происходило против ее желания. Она меньше всего хотела что—либо чувствовать и в особенности — к Люку.

— Да, я ушла далеко, — она скрестила руки на груди, а взгляд устремился вдаль. — Я думала, что хоть здесь найду покой. Оставь меня одну.

Но она прекрасно осознавала, что Люк и не собирался уважать ее желания. Она поднялась на ноги, разминая затекшие от долгого сидения мышцы, и приготовилась уйти, оставив его одного, точно так же, как он поступил прошлой ночью.

Но быстрым движением руки Люк преградил путь. В глубинах безразличия начали было зарождаться проблески гнева, она приготовилась обойти Люка, но интонация его голоса вынудили ее застыть на месте:

— Ты уже не одна, Джой, — прошептал он, — не двигайся и посмотри на север.

Она беспрекословно повиновалась его команде. Посмотрев в том направлении, куда он указывал, у нее перехватило дыхание. На краю луга виднелись две внушительные коричневые фигуры — два лося, величественные и нескладные одновременно, с увесистыми рогами, враждебно глядели друг на друга. Один из них издал громкий клич и угрожающе вытянул шею. Битва разгорелась из—за самки, мирно и покорно наблюдающей за поединком.

Люк зашептал ей на ухо, а тепло его дыхания ласкало чувствительную кожу.

— Если ты вдруг становишься свидетелем битвы лосей, ни в коем случае нельзя допускать того, чтобы они тебя заметили, — Люк еще крепче сжал ее руку и вплотную прижался к ней. Пока Джой размышляла над тем, только ли ради безопасности Люк был так близко, и уже собиралась высказать ему все свои мысли по этому поводу, самцы приступили к решительным действиям. Схватка началась. Финал был непредсказуем, и Джой с замиранием сердца следила за происходящим. Животные то сходились в неистовом поединке, то разбегались, ревели и били копытами, то вновь неслись навстречу друг другу. Рука Люка сама собой легла на плечо Джой, а она, в свою очередь, машинально прислонилась к его груди щекой. Все ее внимание было приковано к развернувшейся перед ними драме.

Схватка закончилась так же неожиданно, как и началась. Внезапно один из самцов пустился в бегство, его соперник не остановился до тех пор, пока не загнал противника в кусты. Только потом все внимание победителя было направлено на скромно ожидающую финала «даму». Джой поняла, что заливается румянцем, представив, что может произойти между животными дальше, и внезапно осознала близость твердой груди Люка. К ее облегчению, животные просто мирно удалялись в чащу леса.

— Обычно эти схватки ничем серьезным не заканчиваются, — его глубокий голос звучал так близко. Он не шевельнулся, чтобы убрать руку, даже наоборот, еще сильней сжал ее плечо. Сердце Джой забилось с такой силой, что пали последние оборонительные стены безразличия, а чувственные волны восприятия его близости поглотили ее с головой. Джой сжала кулаки и не собиралась поддаваться чувствам. Она не позволит вновь унизить себя. Никогда.

— У животных больше здравого смысла, чем у людей, — мягко произнес Люк. Он слегка отодвинулся, но только чтобы встретиться с ней взглядом. Он вынудил ее взглянуть на него, и она подчинилась. Как она ни старалась, все ее мысли и чувства были заполнены им. Его суровое лицо было расслаблено, даже спокойно. От некогда былой решимости не осталось и следа. Хрупкий остов ее сдержанности полностью разрушился, и она ничего не могла поделать, кроме как чувствовать его всего, хотя разум подсказывал ей бежать, бежать и больше никогда не встречаться вновь. Прикосновение его пальцев превратилось в настоящую ласку, спускающуюся с плеча к локтю.

— Животные борются за господство и влияние, но они знают меру.

Тем временем другая рука Люка нежно, словно лебединое перышко, ласкала ее щеку. Джой прикрыла глаза и задрожала. Он таяла от тепла его рук. Она не хотела этого, но, с другой стороны, желала этого больше всего на свете и желала так страстно, что все прежние представления и убеждения теряли свое значение.

В конце концов, она нашла в себе силы открыть глаза и прошептала:

— Мы не животные. Мы — люди. И у нас не все так просто, — она винила себя за чувственность и за то, что позволила ему приоткрыть занавес своей души несколько больше, чем хотела, дотронулась до ее щеки. Ей хотелось бежать и никогда не встречаться вновь с его рукой щекой. Но она не увидела ликования в его глазах.

Напротив. Люк водил большим пальцем руки по ее щеке и долгое время вглядывался в зелень лугов и густоту леса, пока, наконец, не промолвил:

— Иногда все просто, — прошептал он, и его руки вновь легли на хрупкие плечи девушки. — Джой, я передумал. Я помогу тебе найти то, что ты ищешь.

Казалось, сердце Джой остановилось. Она посмотрела ему в глаза и не нашла там ни тени насмешки или корысти. Но сомнение в душе не оставляло ее. Она совсем не знала его. У нее не было оснований доверять ему. Однако Джой была уверена: сейчас он искренен. Она еще никогда в жизни не была так уверена: он был честен. Она не стала задумываться над тем, что заставило его изменить свое мнение, да на это и не было времени. Как не было времени на утешение своего уязвленного самолюбия и гордости. Джой с ликованием бросилась ему на шею. Несколько секунд Люк стоял неподвижно, а затем обнял так сильно, что у нее перехватило дыхание. Ее волосы ласкали ему лицо, его тело было так близко, что Джой чувствовала каждую его клеточку.

Когда же Люк опустил ее на землю, Джой схватилась за него, чтобы не упасть, и он поддержал ее за локти. Им обоим так не хотелось отпускать друг друга. Это не поддавалось никакой логике и никаким законам рационального мышления. Когда же его губы отыскали ее, она встретила их с радостью.

Все было, как в её сне: всепоглощающий огонь его жажды смешался с ее собственным желанием. И так же, как во сне, все стало настолько неважным, и реальный мир перестал для них существовать.

— Люк, — выдохнула Джой, а он отодвинулся, чтобы взглянуть на нее своими горящими глазами, зеленоватыми с золотистым пламенем. Казалось, он целую вечность смотрел на нее этими странными бездонными глазами, и она притянула его обратно, со стоном погружая пальцы в густую копну его темных волос.

Он с легкостью приподнял ее так, что она чувствовала каждую мышцу его сильного тела. Его губы уткнулись в расстегнутый ворот ее рубашки, исследуя всю область чувствительной и беззащитной плоти горла и подбородка. Каким—то образом верхняя пуговица расстегнулась, и вот уже его язык обжигал манящую возвышенность ее груди.

Джой беспомощно вцепилась в его волосы, в то время как его язык исследовал ее, оставляя горящий след на коже. Не давая себе в том отчета, Джой обхватила Люка ногами и почувствовала твердость и силу его возбужденной плоти. Ее тело ответило ноющей болью желания. Он инстинктивно задвигался в такт ее движениям, будто бы покровы одежды и вовсе не разделяли их, и его дыхание прерывалось ритмичными действиями языка.

Чувствуя, что она уже не в силах сдерживаться, он позволил ей скользить вдоль тела и зарылся лицом в ее волосы, его руки подхватили ее под ягодицы и еще раз прижали к себе. Шершавая кожа его щеки терла ее нежную кожу, в то время как зубы поймали ее ухо, покусывая и сося. Растущее внутри нее желание искало выход, требовало, чтобы Джой ответила на его ласки своими, но он настолько плотно обнимал ее, что ей не оставалось ничего, кроме как таять от жара его желания.

Ее дыхание давно сбилось, а сердце стучало в такт пульсирующего жара, готового выплеснуться из глубины тела наружу. Его губы скользнули по подбородку, найдя ее рот, а руки, вытащив рубашку из джинсов, поднялись вверх по обнажившемуся телу, оставляя горящий след на ее ребрах. Они достигли грудей, обхватили их, двигаясь дальше, чтобы коснуться ноющих сосков. Его поцелуй стал глубже, ему невозможно было сопротивляться, но он требовал и брал от нее то, что она и сама желала дать. Она открыла рот для него, принимая ненасытный язык, встречая его своим собственным. Он поглотил ее. Полностью подчинил себе, а его самого целиком поглотил огонь желания.

— Джоэль, — его голос был хриплым вздохом. Она была так поглощена своим желанием, что различала только нотки страсти в его голосе до тех пор, пока их губы не разъединились, а его руки не оставили ее груди и не выскользнули из—под рубашки. Ее губы блестели от влаги, все еще чувствуя его тепло и вкус. Смысл происходящего медленно доходил до Джой. — Черт подери, нет, — она, наконец, сконцентрировалась на нем, на этих странных тупых звуках его слов. Они не вызывали никаких чувств. Она снова протянула руки ему навстречу, но с той же силой, с какой он прижимал ее к себе мгновением назад, он остановил ее порыв сейчас.

— Нет, — он все еще тяжело дышал, но это уже не было дыханием страсти. Его желто—зеленые глаза уже не горели огнем, а были полны осознания. Они смотрели тем самым взглядом, который, казалось, шел из самой глубины души — и в них явственно читался отказ. Он сжимал ее руку до тех пор, пока жестокая реальность не оставила от былой страсти и следа, а ее взгляд заставил его отступить.

Она смотрела на него: на спутанные волосы, чуть тронутые сединой, на губы, еще недавно терзавшие ее, на глаза, полные чем—то наподобие страха. И все это привело ее в чувство и вернуло способность мыслить. Внезапно она осознала прохладу вечернего воздуха и зябкий ветер, что гулял по бескрайним просторам лугов, где они находились совершенно одни, полностью предавшись безумной страсти. У нее не было времени разобраться в своих чувствах, она пыталась вернуть его внимание. Люк выпустил ее руки, на секунду взглянув в глаза. Он смотрел так, будто перед ним стояла не женщина, которую он страстно желал лишь мгновение назад, а призрак, страшное видение. Он, спотыкаясь, попятился назад, не отрывая от нее глаз.

— Люк, подожди! — вырвалось из ее груди. Пока Джой с трудом подбирала слова, чтобы выразить нахлынувшие на нее чувства, чтобы попросить его все объяснить, Люк уже исчез. Он бросился прочь, оставив Джой наедине со своими вопросами.

Мучительно долго она вглядывалась ему вслед.

— Но почему? Люк, почему? — она упала на колени, закрыла лицо ладонями и заплакала. В одно мгновение все потеряло смысл. — Почему?

И только крики диких гусей пронзали тишину.

Люк бежал и бежал до тех пор, пока всхлипывающее дыхание вынудило его сбавить ход, а глаза смогли различать приближающиеся тени деревьев. Он бежал, сквозь гущу леса, напролом, ломая ветки деревьев, растаптывая дары природы, делая то, что никогда не позволил бы себе раньше, никогда. В тот момент он хотел лишь одного — довести себя до физического истощения.

Лес отвечал суровым молчанием. Люк больше не был его частичкой. Он нарушил идиллию, разрушил гармонию и перестал быть его другом. Рассудок постепенно возвращался, и Люк начал осознавать свое место в этом мире.

Безумие покидало его. С бега он перешел на шаг. В голове прояснялось, а гармония с природой привнесла покой в пошатнувшееся равновесие. Интуиция не подводила, и он безошибочно выбирал тропу среди неровностей и ухабов лесного покрова, огибая непроходимые заросли сосен и елей. А из глубины леса за ним мирно наблюдали олени, понимая, что ему сейчас не до них.

Джой до сих пор переполняла все его чувства. Хотя он и продолжал бежать, повинуясь инстинкту, но она по—прежнему была с ним. Он очень дорого заплатил за те безумные мгновения счастья, когда она была в его руках. Теперь он понял это. И это было самое страшное откровение.

Она была другой, абсолютно другой, словно с другой планеты. Даже в своих самых сокровенных мечтах он не мог себе представить, насколько другой.

Лес вокруг начал приобретать знакомые очертания, Люк остановился на пригорке, за которым расстилался огромный луг. Он оглядел широкие и дикие просторы, припал к земле и взглянул на горы, которые отражали свет полумесяца.

Ничто здесь не нарушало совершенства природы: ни поселения, ни вырубленные поляны, ни человеческая небрежность. Покровы его жилища скрывала тьма. Только ночное небо и звезды отражались в хрупкой глади воды озера.

Постепенно дыхание Люка восстанавливалось, а мысли приобрели ясность. До полной ясности было, конечно, еще очень далеко, но, по крайней мере, он мог вспомнить, кем он был. Чем он был. Люк осознавал, что его последний жест положил конец всему тому, чего они достигли.

И в это мгновение крик отчаяния вырвался из глубины его души и нарушил размеренный шепот ночной жизни. Он прислушался. Они были рядом, говорящие на его языке. Одинокий вой превратился в хор голосов. Он задумался, чтобы она подумала, если бы услышала эти звуки. Возможно, она и услышала их даже сквозь скорлупу своего цивилизованного мира.

Осень уже витала в воздухе, ее аромат был ощутим везде. Так же явственно Люк чувствовал окончание еще одного года, который предстоит провести в одиночестве. Он закрыл глаза и запрокинул голову назад, будто желая влиться в хор волков. Но он не поддался этому порыву точно так же, как противостоял желанию обладать Джой несколько мгновений назад. В первый и последний раз он пережил момент триумфа, когда держал в своих руках Джой и чувствовал ее ответ.

«Ему не следует больше с ней встречаться. Ради него. Ради нее».

Даже далекие, бесчисленные и столь недосягаемые звезды, мелькавшие на ночном небе, напоминали о ней, о золоте ее глаз.

Волчий вой вновь нарушил ночной покой, а Люк проникся его мятежным духом и забылся.

Джой тревожилась: Люк не появился и к концу следующего дня. Произошло нечто очень странное, и она до сих пор не поняла что. Их последняя встреча оказала огромное влияние на них обоих. И его поведение на лугу и поспешное бегство это доказывают.

Доказывают, но ничего не объясняют. С того самого первого раза, когда она увидела его в таверне, он так и остался для нее загадкой. Она поддалась его очарованию, а тайну разгадать так и не сумела. Бесконечные вопросы не оставляли ее ни во сне, ни наяву. Но оставался самый главный: почему он отступил, почему убежал именно тогда, когда его желание было столь очевидным. Почему прервал поцелуй в тот момент, когда все, казалось, прояснилось, когда она уже почти достигла желаемого.

Но больше всего Джой пыталась разобраться в самой себе. Раньше она не могла даже представить, что способна пасть жертвой низменной и животной страсти. Сначала она пыталась убедить себя, что все произошедшее был ничем иным, как простой благодарностью за долгие месяцы поисков и ожидания. Но Джой обладала слишком трезвым мышлением и не могла позволить себе довольствоваться таким самообманом, понимая, что все было не так просто.

Тем более, теперь, когда помнила вкус его чувственных губ, аромат сильного мужского тела. Каково было вновь почувствовать себя брошенной посреди лесов и лугов. Она снова и снова перебирала в памяти события прошедшего дня, но уже и не собиралась бежать от него, напротив, была готова опять броситься в его объятия и сгореть от страсти.

Это открытие ошеломило ее. Джой призналась себе, что это все тронуло ее до глубины души. Ее реакция на Люка Жуводана не поддавалась никакому логическому объяснению, такого она не испытывала никогда ранее. И сейчас, спрятавшись в своей комнате, обложившись со всех сторон картами и снаряжением, она пыталась найти логическое объяснение происходящему, разрешить головоломку, которая не должна повлиять на конечный результат ее стараний. Люк согласился помочь ей. Какова бы ни была цена, она была готова ее заплатить.

И если уж так случилось, что расплата могла принести ей удовольствие, тем лучше. Проанализировав происшедшее, Джой отложила все вопросы в дальний ящик, запрятала все эмоции и переживания глубоко в сердце.

Люк не появился и на второй день. Джой начала волноваться. Она если и покидала пределы своей комнаты, то старалась уйти подальше от людских глаз. По истечении третьего дня в Джой стало расти раздражение. Когда же Люк не появился и к концу четвертого, она решила положить этому конец.

Несколько человек могли ей помочь. Она решила действовать сама и, по счастливой случайности, встретила нужных людей всех вместе.

Не увидев привычную рыжеволосую фигуру Мэгги за стойкой бара, Джой заметила ее мирно беседующую с доктором Аланом Коллье посреди Мейн—Стрит. Парочка заметила Джой, когда та подошла почти вплотную. Мэгги выглядела виновато, да и выражение лица Коллье было каким—то странным. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться о предмете их разговора.

— Привет, Джой, — произнес Коллье, осматривая ее с головы до ног, будто бы удивленный тем, что она в полном порядке и здравии. — Мы тебя уже потеряли.

При этих словах Мэгги, зардевшись, бросила на Коллье укоризненный взгляд. Румянец обнажил веснушки на ее бледном лице.

— Алан имеет в виду, что ты… эээ… ээ… являешься постоянным гостем нашего бара, и мы к тебе уже так привыкли, — произнесла Мэгги, натянуто улыбаясь.

Последние слова лишь еще больше убедили Джой, что она прервала разговор, касающийся ее персоны и, несомненно, Люка Жуводана. Она вымученно улыбнулась.

— Простите, что давно не заглядывала к вам. И не смотрите так, Алан, а то я подумаю, что вы следите за мной.

Мэгги еще больше покраснела, но Алан тут же улыбнулся ей в ответ:

— Это огромное удовольствие наблюдать за такой прекрасной женщиной!

Мэгги закатила глаза.

— Я это очень ценю, — пробормотала Джой, — Ценю больше, чем вы думаете. Оба, — в голове вертелись мысли о том, как вывести разговор на интересующую ее тему. — Вы стали для меня настоящими друзьями, а я постоянно была невнимательна к вам. Но дело, ради которого я приехала сюда, наконец—то, сдвинулось с мертвой точки.

Коллье еще пытался как—то скрыть свое удивление. Мэгги даже и не думала делать этого.

— Только не говори, что… — начала было Мэгги, но Джой не дав ей закончить, произнесла:

— Я нашла проводника, Мэгги. Я могу теперь приступить к тому, что меня сюда привело. Все просто замечательно, — заметив пронизывающий взгляд Алана, Джой добавила, — со мной все в порядке. На самом деле. Правда, мне нужно еще закончить одно дело.

Друзья неодобрительно посмотрели на нее. Они прекрасно знали имя проводника. Знали несмотря на то, что не видели Джой с того самого дня, когда она сделала Люку деловое предложение. Мэгги сразу же озвучила свое мнение по этому поводу, хотя, должно быть, за время, прошедшее с момента их последней встречи, ее мысли приняли более серьезный оборот. Алан же хранил таинственное молчание с прошлого четверга — еще один ребус. У Джой не было времени разгадывать его сейчас. У нее была определенная цель, и она пустила в ход очередную уловку:

— Я уверена, вы сможете мне помочь. Подскажите, пожалуйста, где живет Люк Жуводан.

Она попала в точку. Мэгги укоризненно покачала головой, а Алан напрягся. Она знала, что они собираются учить ее жить, и даже знала, по какому поводу. Бесконечное ожидание, постоянные разочарования и эмоциональное напряжение совсем истощили ее нервную систему. Она была на грани. Она готова переступить через нее.

— Я знаю все, что вы собираетесь мне сказать. Мне сейчас нужно совсем не это, — она изо всех сил пыталась смягчить интонации голоса. — Я уже взрослая и могу сама позаботиться о себе.

Воспоминания нахлынули на нее, но волевым усилием были оставлены в стороне.

— Единственное, что мне сейчас необходимо — найти и увидеть моего проводника. Он уже дал свое согласие. Я хочу убедиться, что он не забыл.

Коллье закрыл глаза, Мэгги же запустила пальцы в копну своих рыжих волос. Ее слова не произвели должного впечатления, не убедили их. Время, казалось, остановилось. Джой переводила взгляд с одного на другого. И, наконец, произнесла:

— Если вы мне не можете, я уверена, кто—нибудь все равно поможет.

Молчание опять пролегло между ними. Джой уже была готова развернуться и уйти, как вдруг Коллье закашлял и произнес:

— Ну хорошо, Джой, я покажу, где живет Люк, но путь неблизкий, и идти придется полдня умеренным шагом, — его голубые глаза пронизывали насквозь. — Уверен, что ты со всем справишься. Только будь осторожна.

Его слова несли двойной смысл.

— Я покажу путь, только сначала нужно вернуться в мой офис.

Алан взглянул на Мэгги, которая только пожала плечами и произнесла:

— Мне надо возвращаться в бар. Решай сам, — не сказав Джой ни слова, Мэгги развернулась и удалилась, изгибы ее бедер напоминали движения медленно плывущей по волнам каравеллы.

Джой смотрела ей вслед. Коллье взял ее за руку и повел прочь.

— Она просто переживает за тебя.

— Знаю, — пролепетала Джой, подавив возникшее было чувство вины. — Я ей объясню, когда все закончится. Она всегда была мне хорошим другом.

Они молча дошли до офиса Коллье. Алан поздоровался с помощницей, которая одновременно выполняла функции администратора и медсестры, и подтолкнул Джой в кабинет, где каждая вещь указывала на принадлежность к своему хозяину. Она вошла в удобную слегка пыльную комнату, полную книг, где ветхость вызывала не неприязнь, а рождала умиление и спокойствие. Алан усадил девушку в протертое старенькое кожаное кресло возле своего рабочего стола, а сам принялся перебирать стопку книг, которая покоилась на нем.

Когда же он, наконец, нашел, что искал, то серьезно взглянул на Джой. В его взгляде читалось волнение и беспокойство.

— Джой, ты не обязана нам ничего рассказывать. Это не наше дело. Но, дорогая, я, так же, как и Мэгги, не хочу видеть, как ты страдаешь.

Еле сдерживаясь, чтобы не вырвать эту злосчастную книгу из рук Алана, Джой произнесла:

— Я не буду задавать вопросы, почему вы так уверены, что я в опасности. И не спрошу также и о том, что происходило между вами и Люком в четверг вечером.

Его удивленно приподнятые брови были красноречивее любых слов: Джой попала в точку.

— У меня просто нет на это времени. Я почти у цели, — она наклонилась к нему. — Сейчас для меня только это имеет первостепенное значение. Так вы поможете мне или нет?

Глаза Алана ответили за него, а он сам принялся перелистывать страницы книги, на которых были изображены карты с нанесенными на них особенностями ландшафта. Обнаружив нужную страницу, Коллье пробормотал что—то себе под нос и показал Джой нужный разворот, очерчивая пальцем огромные площади.

— Вот это — все земли Люка.

С одной стороны его владений простирались горы, а с другой, той, что ближе к городу — огромное озеро.

— Он один из крупнейших землевладельцев в окрестности. Большая часть его площадей — дикие земли, на которые не ступала нога человека.

Джой провела пальцем по карте.

— Такая огромная территория!

Да, Мэгги намекала ей об этом. И этот факт пролил свет лишь на одну из многих страниц из жизни Люка. Алан, будто прочитав мысли, накрыл ее руку своей:

— Джой, а что тебе известно о Люке Жуводане? — давление его руки не позволило ей просто проигнорировать вопрос. Она знала, что он искренне переживает и волнуется за нее. — Я знаю все, что необходимо знать, — Джой смотрела ему прямо в глаза и не отводила взгляд. Она хотела, чтобы он понял. Алан убрал руку:

— Ах, Джой, Джой. Есть так много вещей, которые тебе нужно знать, мне так много следует тебе рассказать.

Тут он замолчал и устало опустил голову.

— Я прекрасно знаю, когда со мной неискренне разговаривают. Сейчас, пожалуйста, минутку внимания.

В мгновение ока его заботливый и отеческий тон приобрел деловой и серьезный оттенок: Алан принялся объяснять, как добраться до Люка, акцентируя внимание на ориентиры, которые помогут в пути. Он удалился и через минуту вернулся, держа в руке копию карты, и продолжил отмечать красным ориентиры, оставляя неразборчивые записи на полях. Когда он закончил, Джой взяла свернутую карту и расплылась в искренней благодарной улыбке, которая шла из глубины души:

— Спасибо большое, Алан. Спасибо за помощь и заботу. Спасибо. Когда все это закончится, я приглашу вас на торжественный ужин в вашу честь.

Выражение его лица было таким мрачным, что Джой не могла не подойти и не пожать ему руку.

— Не волнуйтесь обо мне, Алан. Я позабочусь о себе. Всю жизнь только этим и занимаюсь.

Она поспешно отвернулась, пока чувства не пошатнули ее решимости.

— Джой, — пальцы только сильнее сжали ручку двери, но она не обернулась. — Джой, будь осторожна. Будь очень осторожна!

Она закрыла глаза и вышла, не оглядываясь и сжимая в руках заветный клочок бумаги — карту.

Глава 5

Следующим утром погода была неожиданно теплой. Расстёгнув воротник жакета, Джой доела последнюю оладью и во второй раз проверила содержимое легкого рюкзака. Она заставила себя съесть больше, чем хотелось, так как предстоящим днем ей потребуются все ее силы.

Джой в последний раз заглянула в карту, затем аккуратно сложила ее и засунула в карман жакета. Предстоит преодолеть добрых семь миль по лесистой местности, чтобы достигнуть ближайшей стороны озера. Этот отрезок пути будет самым лёгким, поскольку она пойдет по грунтовой дороге, ведущей из города. После этого Джой окажется в частных владениях — на земле Люка. На расстоянии трёх или четырёх миль от противоположного берега озера находится сторожка Люка.

Как и предупреждал ее Коллье, это действительно не близко: путь к сторожке займет целый день, но она не чувствовала ничего, кроме ожидания и волнения, и, право, наконец—то, она начинает хоть что—то предпринимать. Джой изо всех сил старалась не думать о том, что где—то в уголке ее души затаилось желание снова увидеть Люка.

Солнце припекало ещё сильней, чем ранним утром. Джой сняла жакет и повязала его на талии. Рюкзак стал оттягивать плечи, как только она вышла на дорогу, ведущую из города. Несколько раз в своих исследованиях она ходила в этом направлении, отчасти и потому, что это была примерно та область, где она надеялась найти место крушения самолета.

Но она никогда не уходила так далеко, к самому озеру.

Шаги её были решительными, сердце колотилось от волнения, свежий горный воздух очистил разум от паутины сомнений. Гравий и земля под ногами перекатывались и хрустели.

Джой, как никогда прежде, ощущала, насколько дикая вокруг нее местность. Богатый аромат леса был восхитителен, пение птиц казалось слаще любой созданной людьми музыки. Она испытывала чувство непонятно откуда взявшейся удовлетворенности, которая, казалось, не имела никакого логического объяснения, но на сей раз она и не пыталась выяснить причины ее возникновения.

Джой шла уже несколько часов, когда почувствовала, что начала немного уставать. Она решила не останавливаться, пока не достигнет озера, которое находилось как раз посередине ее маршрута. Согласно карте, оно должно было быть уже близко. Живот заурчал, напоминая о том, что напряжённая физическая деятельность нуждается в подкреплении, и на этот раз она была более чем счастлива уступить настойчивым требованиям организма.

Джой заметила первый проблеск воды, когда достигла того места, где дорожка изгибалась и начинала обходить вокруг Волчьего озера — Лак Дю Лу. Джой не была удивлена столь необычному названию, учитывая тот факт, сколько раз за прошедшие несколько недель поднималась тема волков в разговорах горожан.

В прошлом Джой считала, что глухие озера мало чем отличаются друг от друга, но данное представляло собой явное исключение.

Лучи полуденного света играли подобно бриллиантам на нетронутой голубой глади водной поверхности, и Джой не сомневалась, что в данном случае такое, казалось бы, банальнейшее сравнение было более чем уместным. Это было большое озеро, и далёкий берег казался не более чем зеленовато—коричневым туманом отдалённых деревьев между вездесущих гор. Где—то там, на другой стороне, находится ее цель — сторожка Люка.

Джой сощурилась, вглядываясь вдаль, как будто могла рассмотреть конечную цель своего путешествия, а затем сдалась в пользу поиска подходящего места для привала. Она немного прошлась вдоль берега, прежде чем ей приглянулось хорошее местечко. Деревья здесь практически достигали самой воды, скрывая озеро от дороги. Множество больших плоских валунов поспособствовали тому, чтобы она немедля приступила к своей трапезе и смогла погреться на солнышке.

С удовлетворённым вздохом Джой опустилась на один из камней и скинула рюкзак. Быстрый осмотр его содержимого показал, что бутерброды, хоть и немного раскисли, но всё ещё были съедобны. На самом деле, в этот момент они показались ей изысканным деликатесом.

Она была так поглощена осмотром пищи в совокупности с абсолютной умиротворённостью озера, что внезапно раздавшийся резкий звук оказался для неё неприятным потрясением. Откусив от бутерброда, она застыла с куском сэндвича во рту и продолжала прислушиваться. Голоса — здесь не было никаких сомнений — были мужскими. Их было множество — грубых голосов. Она не могла разобрать слова, но её весьма встревожил их тон.

У Джой не было оснований считать, что мужчины представляют опасность. Но она быстро прикончила последний из сэндвичей и убрала остатки пищи, напряжённо сознавая, что сейчас находится совершенно одна и абсолютно изолирована от внешнего мира. Она уже встала, чтобы надеть рюкзак, когда появился один из тех, кому принадлежали голоса. Он вынырнул из—за деревьев — это был молодой человек, вероятно, младше ее, чуть за двадцать — в одной руке он держал большую бутылку пива. Он невнятно что—то сказал хриплым голосом своим товарищам. Джой по инерции отступила назад, в голове у неё уже прокручивались возможные пути отступления. Но она заставила себя стоять на месте, отказываясь поддаваться нелепым и необоснованным страхам.

Предчувствия приобрели под собой более реальные основания, когда к первому присоединились остальные. Их было пятеро или шестеро — все, как один, молодые парни в порванных джинсах и футболках, все несли с собой бутылки, которые являлись очевидной причиной их громкого поведения. Почти сразу она узнала некоторых из них, двое регулярно появлялись в баре Мэгги — так регулярно, что, фактически, только сейчас она действительно поняла, что у них, вероятно, просто нет работы. В Лоувелле не так—то просто найти рабочее место. Но это казалось слабым утешением, когда один за другим эти парни стали рассматривать стоящую на краю озера Джой. Она снова сделала шаг назад и почувствовала, что вода коснулась ее ног.

В воцарившейся тишине пришедшие разглядывали её. Некоторые из них находились в состоянии сильного опьянения, но один или двое оказались достаточно трезвыми, чтобы уставиться на неё таким взглядом, который ей совершенно не понравился. Она всё ещё тешила себя слабой надеждой, что, так или иначе, они решат остаться джентльменами и оставят её в покое.

Надежды были недолгими. Один из трезвых, белобрысый парень с синими водянистыми глазами, отвесил недвусмысленное замечание. Джой услышала достаточно отчетливые слова, заставившие ее покраснеть, один из парней засмеялся. Третий добавил еще один непристойный комментарий. Джой осторожно опустила рюкзак.

— Ну, и кого же мы здесь нашли? Какая симпатяга, — сказал первый парень и оценивающе окинул её с головы до ног похотливым взглядом, — и мы страшно рады встречи с ней.

Раздался хор поддакивающих мужских голосов, они стали надвигаться на неё неровным строем, а взгляд Джой скользил по ним, оценивая свои силы. Ситуация складывалась не лучшим образом.

— Ах, что—то она выглядит не особо дружелюбной, Билли, — нечленораздельно произнёс первый парень. — И, кажется, задирает нос.

— Да, не очень—то красиво, с ее стороны! — пожаловался третий. Парни зашумели. Джой безуспешно пыталась убедить себя, что их галдеж не был угрожающим. — Ой, вы же знаете этих американских красоток — воображают себе, будто они — подарок судьбы и никак не меньше.

Один из парней намекнул, какого рода подарок он хотел бы получить от Джой. Похотливый парень засмеялся. Джой решила, что должна либо убежать от них, либо постараться взять ситуацию под свой контроль. Последнему варианту она всегда отдавала большее предпочтение, даже при общении с мужчинами — особенно с мужчинами.

Она сделала выражение лица безмятежным и, стараясь говорить так, чтобы голос звучал ровно, произнесла:

— Парни, я не хочу вам мешать развлекаться. Я всего лишь вышла немного прогуляться, и через некоторое время будут ожидать моего возвращения. Так что, если вы не возражаете, я пойду своей дорогой.

Парни переглянулись. На мгновение ей показалось, что её спокойный, рациональный голос, возможно, апеллировал к их разуму, но тут вдруг один из парней загоготал.

— Ну, если тебя не ждут рано, то у тебя еще куча свободного времени.

— Да, мы очень… очень нуждаемся в «женском обществе». Ты вовсе не помешаешь нам развлечься!

— Точно! Мисс Ренделл, вы не будете против развлечься с нами? По—приятельски, так сказать?

Джой слушала хор комментариев и сдерживала дрожь.

— Я уверена, что джентльмены понимают, я действительно должна идти. Возможно, как—нибудь в другой раз…

— «Джентльмены»! Мне нравится, как это звучит! — Билли, белобрысый парень, прокомментировал свое высказывание широким жестом. — Нет ли среди нас джентльменов, ребята?

Это вызвало новый взрыв хохота, и Джой поняла, что никакие разумные доводы не отсрочат того, что задумала вся эта толпа. И осталось совсем мало времени.

Будто по команде, парни начали снова надвигаться на неё, хотя один или двое не выказывали особого желания следовать за остальными, что, в общем—то, должно было бы её обнадёжить, но ведь пара людей не может повлиять на настроение толпы. Джой видела, как они обступили ее таким образом, чтобы отрезать пути отступления и справа, и слева и оставался лишь один — назад, в озеро. Пока она решала, как ей быть, Билли подался вперед. Она отшатнулась, но он схватил ее за руку, удерживая. Джой стояла одной ногой в воде, другой — на земле.

Джой вложила все имеющиеся у неё силы в попытку освободить руку, но мужчина не был намерен её отпускать. Он захихикал и наклонился, чтобы вытянуть Джой из воды, его дыхание, горячее и зловонное коснулось её лица.

— Не столь быстро, городская штучка. Что—то ты совсем не дружелюбна, — его водянистые глаза уставились в вырез её рубашки. — Но ты, без сомнения, привлекательна. Такая славненькая. А, парни?

Раздался гул одобрительных голосов, и Билли потащил её обратно. Джой упёрлась пяткам и сопротивлялась. Свободной рукой он схватил ворот её рубашки и потянул. Пуговицы легко разлетелись в разные стороны, и Билли отвлёкся на открывшееся зрелище. Его рука сместилась вниз, чтобы дотронуться до её груди. Это был момент, которого ждала Джой. Она вспомнила все приёмы самозащиты, которые изучала, и, бросившись всем своим телом на Билли, используя его как опору, врезала ему коленом в пах. Ее действие дало мгновенный и положительный результат. Он издал звук, чем—то напоминающий хрюканье, и с выражением муки на лице сложился пополам, отпустив руку Джой. Она не теряла время понапрасну. Пока он приходил в себя, она отступила назад в озеро. Джой была умелым пловцом и надеялась таким образом обмануть своих мучителей. Она двигалась по тёплому мелководью и уже достигла более глубоких слоев воды, но даже сквозь плеск слышала, что преследователи следовали за ней по пятам. Ботинки мешали идти, но у неё не было времени, чтобы снять их. Джинсы намокли и замедляли дальнейшие передвижения.

На грани отчаянья Джой собрала всю оставшуюся энергию и нырнула, так как больше не чувствовала под ногами дна. Но было слишком поздно. Кто—то ухватил её за лодыжку, она попыталась освободиться, но человек упрямо цеплялся за неё, через пару мгновений голова Билли показалась над поверхностью воды. Джой не могла разглядеть выражение его лица под налипшими волосами.

Она отчаянно боролась, поскольку он цеплялся за неё, его руки схватили её за промокшую одежду и косу. Она услышала свой собственный крик, наполненный гневом — гневом, который полностью затмил страх — и потребовалась несколько секунд, пока она осознала, что кричит не она одна.

Ее захватчик понял это одновременно вместе с ней. Он застыл, и Джой приготовилась, чтобы вырваться. Но скоро стало ясно, что внимание Билли обращено не на неё. Он ослабил захват и от потрясения открыл рот, Джой проследила за его взглядом, направленным в сторону берега.

Там было какое—то движение, хаотические перемещения с признаками борьбы, криками боли и гнева. Билли, так же как и Джой, не мог разобрать слов, так как расстояние до берега было слишком велико, но было ясно, что с его друзьями на берегу случилась какая—то неприятность. Она оттолкнула его и освободилась, затем отплыла на несколько ярдов, но он даже не пытался ее преследовать. Он бросил на неё злобный взгляд, крепко выругался и поплыл назад к берегу.

Сердце Джой устало билось от пережитых событий, она наблюдала, как он плыл прочь, и вглядывалась в паникующую толпу среди деревьев. По поверхности воды до неё доносились вопли. Она видела панику разбегающихся в разные стороны парней, и, внезапно, среди всей это мишуры, разглядела невысокий и более светлый, чем все остальные, силуэт. Она видела его достаточно часто, чтобы сразу узнать.

Отдышавшись и вновь взяв себя в руки, Джой выжидала до тех пор, пока, как по волшебству, люди на берегу, преследуемые быстрой серой тенью, не скрылись обратно в лесу, откуда и появились. Их крики стихли, и тишина вновь окутала озеро. Джой решила вернуться обратно. Мужчина или не мужчина, волк ни не волк — она не могла дольше держаться на воде.

К тому времени, как она вышла на берег, только валявшиеся недопитые бутылки и мешанина следов свидетельствовали о былом присутствии её непрошенных обидчиков. Дрожа от пережитого страха, она присела на один из камней и стала всматриваться в глубину леса. Но не услышала ничего, парни были уже далеко. Джой закрыла глаза и послала тихую благодарность своему неожиданному спасителю.

После краткого отдыха она просто приказала себе встать и отправилась искать рюкзак. Его не было на том месте, где она его оставила; Джой нашла огрызок яблока возле камней и один из мешков, в котором был её завтрак и лёгкие закуски. Немного дальше, в кустарнике, находился ее жакет и пустой пакет.

С глубоким разочарованным вздохом Джой вернулась к валуну, на котором до этого сидела. По крайней мере, неприятный инцидент случился рано днем, а не ночью, но даже сейчас всё грозило обернуться нежелательным возвращением обратно в город. Ее ботинки отяжелели, поэтому она сняла их и положила сохнуть на солнце вместе с носками. Хорошо, что солнце все еще было достаточно теплым, чтобы высушить влажное тело, да и жакет, по крайне мере, был сухим, хотя немного потрёпанным. Ее карта находилась вместе с остальными вещами, которые теперь куда—то подевались. Возможно, ей под силу продолжить путь и без карты, но ей совсем не хотелось показываться около сторожки Люка в таком виде и с таким настроением — она ощущала себя промокшей до самых костей, как древесная крыса. С сердитым вздохом Джой так сильно ударила кулаком по твёрдому камню, что заболела рука.

Когда несколько в отдалении появился волк, она с трудом разглядела его. Это была тень среди теней, немного более бледная, но вписывающаяся в общий пейзаж. Ее волк. Волк, которого она видела в тот день на склоне. Возможно тот же самый, которого видела из окна той ночью, когда впервые приснился Люк. Ее неожиданный спаситель.

Джой жалела, что у неё нет ничего, что бы она могла дать ему в знак благодарности. Поскольку он пристально смотрел на неё со своего места, она встретила взгляд его бледных глаз и улыбнулась, несмотря на своё состояние.

— Привет, волк. Мы встретились снова.

Он поднял голову и высунул язык, будто улыбнулся.

— Похоже, я должна поблагодарить тебя за то, что ты спас меня от этих грубиянов. Мне хочется отблагодарить тебя как—то…

Она замолкла, когда поняла, что говорит в пустоту. Пожав плечами, она опустилась на землю рядом с камнем и соорудила импровизированное гнездо из своего жакета. Странно, но она чувствовала себя в безопасности, хотя знала, что, возможно, рядом находится волк. Она чувствовала себя достаточно защищённой, чтобы расслабиться на некоторое время.

Джой медленно просыпалась. Солнце клонилось на запад, и тени лежали вдоль пляжа, намекая на приближение вечера. Ее одежда и ботинки почти высохли, пора уходить, и ей очень повезет, если она успеет домой до наступления темноты. Сама мысль о том, чтобы провести здесь ночь в одиночестве, заставила сделать над собой усилие и начать собираться. Джой, застонав, стала думать, как натянуть влажные ботинки на жёсткие носки.

Прикладывая большие усилия, чтобы их надеть, она скользила взглядом по мирной глади озера. Всё казалось тихим и мирным, в отличие от тех парней. Она замерла на середине мысли. Вода была не совсем спокойной. Что—то нарушало ее гладкую поверхность, что—то приближалось с востока, и по озеру расходились ровные длинные волны. Недолго думая, Джой поняла, что это человек, бледный силуэт которого был заметен на лазурном фоне воды. Ее сердце вновь заколотилось, она стала искать что—нибудь, любой предмет, который мог бы послужить ей оружием.

Она заметила небольшой валун как последнюю надежду спрятаться за ним, когда силуэт ступил на мелководье, двигаясь в сторону берега. Появилась темная голова, затем широкие плечи с мерцающими на них каплями воды. Озеро с каждым шагом обнажало крепкий мужской торс, уже показался мускулистый живот. Джой заморгала. Длинные ноги, такие же голые, как и всё остальное, шагнули на берег.

Джой не понадобилось много времени, чтобы узнать его. Какое странное и неудачное совпадение, подумала она, обхватив себя руками.

Это был Люк Жуводан.

Если Люка и беспокоила его нагота, то он не показывал это, смело пересекая пляж. Джой же, наоборот, испытывала некоторую досаду от того, что он, казалось, совершенно не замечал, какой эффект всё это производило на неё. Она почувствовала, как ее шею и щеки заливает волна румянца, когда он остановился и посмотрел на неё сверху вниз с высоты своего внушительного роста.

Обнимая себя крепче руками и дрожа несколько сильнее, чем заставляла её дрожать вечерняя прохлада, она попыталась отвести взгляд. Но все усилия были тщетны. Помимо воли, взгляд уперся в мускулистые ноги, поросшие волосами, которые находились аккурат на уровне ее глаз, и заскользил выше, по крепким коленям, подтянутым бёдрам и ещё выше. Джой собрала всю свою волю в кулак, чтобы не смотреть выше, на эту выдающуюся часть его тела. Но ее было не так—то легко проигнорировать, поскольку состояние Люка намекало на осведомлённость о присутствии Джой. Она ощутила дискомфорт из—за полного отсутствия скромности у Люка, и её охватило ужасное негодование.

С умышленным показным безразличием Джой позволила взгляду неторопливо скользнуть вверх, по мускулистому телу, невольно задержавшись на твёрдом животе, оценив мощную грудь и плечи. Обнажённый, он особо не отличался от того, каким она его себе представляла, но вот что действительно было неожиданным, так это то, что она встретила его посередине леса и её охватило чувство беспомощности и невероятной удивительной тоски. По нему. И не только потому, что она нуждалась в его помощи.

Джой, глубоко вздохнув, взяла под контроль свои взбунтовавшиеся гормоны и позволила, наконец, встретиться с ним взглядом. Некоторое время он пристально смотрел на нее, не шелохнувшись, в его глазах не отразилась реакция на её оценивающее разглядывание. Глаза были холодны и суровы, как никогда прежде, такой взгляд она ни разу не видела у него. В нем не было и намёка на попытку соблазнить ее, на желание продолжить преследование, которое он внезапно прервал несколько дней назад. Фактически весь его вид выражал ледяную угрозу, но у Джой была еще одна причина испытывать дрожь.

— Вы злоупотребляете пребыванием на моей земле, — сказал он тихо, но это было произнесено так, будто тихое рычание вырвалось из его груди.

Джой потрясло это приветствие так, что на какой—то момент она даже потеряла дар речи. Румянец вновь прилил к её лицу, на этот раз от возмущения, и эмоции грозили вырваться наружу.

— Мне очень жаль, мистер Жуводан, — она сжала прижатые к груди руки в кулаки. — Так получилось, что я задалась вопросом, что же с вами случилось, когда вы не вернулись обратно в город, — она прервала своё объяснение, сердито вскинув голову. — Правда в том, что вы оказались ещё более злостным нарушителем, чем я. А на данный момент, я немного замёрзла и устала, и мне ничего не хочется так сильно, как покинуть ваши земли настолько быстро, насколько это возможно, — в подтверждение своих слов она готова была уже шагнуть в направлении города, но что—то в его глазах удержало её на месте.

— Я услышал шум на этой стороне озера и пришёл посмотреть, что случилось, — спокойно произнес Люк. Из его голоса частично ушла резкость, но тон оставался по—прежнему натянутым и холодным. — Расскажи мне точно, что произошло.

Джой старалась говорить так, чтобы не раздражать его лишний раз, она не стала обращать внимания на тот факт, что своей интонацией он непреднамеренно командовал ею. Но, так или иначе, она рассказала ему всё, что случилось с того момента, как она подошла к озеру.

Она описала своё противоборство с городскими хулиганами, он слушал её внимательно, когда же она дословно передала слова парней и описала их намерения, дикая ледяная реакция Люка заставила Джой призадуматься, стоит ли и дальше рассказывать о случившемся. Она заметила, как сузились его глаза, а верхняя губа презрительно скривилась в беззвучном рычании.

Удивляясь его реакции, Джой замолчала. Его глаза, отстраненно смотревшие до этого момента, вновь сфокусировались на ней.

— Продолжай, — приказал он, и она была признательна, что ярость, звучащая в нарочито невыразительном тоне его голоса, была направлена не на неё.

— Волк спас меня, — закончила она. — Я думаю, тот же самый волк, которого я повстречала две недели назад. Она прервалась, чтобы сглотнуть и оценить реакцию Люка, ожидая недоверия и насмешек. Но он только лишь смотрел на неё, не мигая, как будто она комментировала погоду. — Не знаю, как ещё все это можно объяснить. Волк появился и разогнал всех парней. После того, как я приплыла обратно к берегу, волк вновь появился. Он смотрел на меня несколько минут, а потом опять убежал. С того момента я его не видела. И парни тоже не возвращались.

Люк молчал. Она не видела на его лице признаков удивления или сомнений, даже когда он отвел глаза, уставившись в лес. На самом деле, Джой мысленно тряхнула головой, она могла бы поклясться, что он вовсе не удивлён. Похоже, что он ожидал услышать нечто подобное.

Поражённая своей собственной догадкой, Джой выпалила вопрос прежде, чем смогла остановить себя.

— Этот волк, он знаком тебе, не так ли? — она была вознаграждена его внезапным полным вниманием, зрачки сузились так, что глаза Люка стали казаться еще бледнее. По крайней мере, подобного вопроса он не ожидал, и Джой ощутила прилив самодовольного удовлетворения. — Этот волк принадлежит тебе?

Чувство удовлетворения от того, что, в конце—то концов, ей удалось вывести его из равновесия, длилось недолго. Внезапно он рассмеялся — захохотал так, что Джой застыла в полном изумлении. Она и прежде слышала, как он смеялся, но тогда это был краткий, наполненный цинизмом приглушенный смешок, сейчас же он хохотал вполне искренне. Казалось, что смех ему чужд так же, как чужда ей эта дикая местность. Пока он смеялся, сквозь мрачную серьёзность на его лице проступало некое подобие теплоты. А затем, так же быстро, как и началось, все умерло, оставив Джой со звенящими отголосками смеха в ушах и бьющимся в замешательстве сердцем в груди.

Он снова посмотрел на неё, остатки веселья еще светились в его глазах.

— Нет, этот волк не является чьей—либо собственностью, — спокойно ответил он. — Но можно сказать, что этот уникальный волк и я находимся в очень хороших отношениях.

Джой восприняла эту информацию со всей серьезностью, в то время как пристальный взгляд Люка скользнул обратно к деревьям позади неё. Последние отголоски смеха исчезли.

— Я вижу, что должен что—то предпринять по поводу этих ребят из города. Они приходят сюда слишком часто, и самое время научить их не нарушать границы частных владений, — его глаза многозначительно уставились на неё, и она поняла, что он просто размышлял вслух, а не обращался конкретно к ней.

— Думаю, что благодаря твоему другу они выучили этот урок, — ответила Джой. Она ещё не справлялась с дрожью как с последствием всех злоключений, выпавших на её долю сегодня, да и окружающий воздух не становился теплее. Огромная тень Люка закрыла собой большую часть последних лучей солнца, и она знала, что на возвращение в город осталось совсем немного времени. Мысль о долгой дороге до города с возможностью повторной встречи с теми парнями совершенно не приводила в восторг.

Словно прочитав её мысли, Люк отвел глаза в сторону. Она пробовала унять внутреннюю дрожь, но с тем же успехом можно было попытаться отговорить диких гусей от ежегодного перелёта в жаркие страны, она видела, что он понял её состояние. С долей юмора она отметила, что он был так же эгоцентричен, как и большинство мужчин.

Но он вдруг отреагировал. Его глаза, наполненные разными эмоциями, вновь сузились.

— Возможно. Но, в любом случае, я должен быть уверен.

Она почувствовала, что он шагнул вперёд. Даже отвернувшись от него, она могла ощущать, как он сверлил её пристальным взглядом.

— Ты находишься здесь слишком долго, — пробормотал он грубо. — Сейчас не то время года, чтобы засиживаться во влажной одежде.

Джой недоверчиво рассмеялась.

— И это говоришь мне ты?

Не справившись с собой, она вновь осмотрела его от макушки головы до пальцев на ногах, и в этот раз, на кратчайшее мгновение, загорелый цвет его лица чуть—чуть подернулся румянцем. Но это было ничто по сравнению с той краской смущения, что залила её окончательно, когда она поняла, что ещё раз намекнула на его нагой вид и что не забывала об этом с тех самых пор, как он, подобно древнему языческому божеству, появился на берегу.

Она поторопилась скрыть своё замешательство.

— Мне очень хочется побыстрее добраться до дома и переодеться в чистую сухую одежду, — заверила его она с показным безразличием в голосе. — Но, должна признать, что задаюсь вопросом, не могут ли ещё те ребята находиться там. Если, конечно, твой друг волк не прогнал их до самого города.

Она вздёрнула подбородок, стараясь не огорчаться из—за того, что призналась ему в своих страхах. В том, что ей не хочется возвращаться в город одной. Это раздражало невероятно: признаться в такой слабости, дать Люку ещё большую, чем он имел, власть над ней.

Но он снова посмотрел мимо неё. И глубоко вздохнул — Джой даже назвала бы его вздох взволнованным, — выражение его лица было не таким уж невозмутимым.

— Мне следует пойти за ними, — пробормотал он, скорее, себе, чем ей, — и удостовериться, что они не затаились в своих маленьких норах, — с некоторым усилием он взглянул на неё, выражение его лица несколько смягчилось, что заставило её прикусить губу. — Но не сейчас. Ты не можешь здесь оставаться, — он упёрся руками в бёдра, оценивая ее состояние. — И не можешь вернуться в город. Он слишком далеко, а сейчас слишком поздно. И… — он окинул её оценивающим взглядом, — ты промокла до самых костей, будто древесная крыса.

Рот Джой непроизвольно открылся прежде, чем он закончил свою речь. Тысячи язвительных замечаний готовы были сорваться, но застряли на кончике языка. Конечно, она могла бы попросить его проводить ее обратно, снова доверившись ему, хотя по—прежнему не имела никакой уверенности, что он ей поможет. Могла бы поспорить с ним здесь, напомнить, что он согласился помочь ей, а затем попробовать самостоятельно вернуться в город в темноте. Или она могла бы отбросить всю надежду на сотрудничество с ним и отправиться сейчас домой, позабыв о своих планах и надеждах.

Ни один из вариантов не казался ей привлекательным. Таким образом, она решила попридержать свой язык, пока он не произнес того, что она, казалось, ожидала услышать от него.

— Ты должна пойти со мной. Моя сторожка находится не совсем рядом, но всё же до нее ближе, чем до города.

Джой было очевидно, что придя к такому решению, он и не сомневался, что она не будет возражать. Она разозлилась. Вскипела. Но вместе с тем осознала, что это — разумное решение, ведь изначально её путь и лежал в направлении сторожки. Так что это ничего не меняло. Она всё ещё нуждалась в его помощи и была намерена получить её тем или иным способом. Правда, сейчас не те обстоятельства, в которых она предпочла бы находиться.

— Ну что ж, хорошо, — в конце концов, согласилась Джой. — Догадываюсь, что другой альтернативы у меня нет, — она поджала губы и встретила его взгляд с нарочитым спокойствием. Ей следует держать себя в руках. — Я должна поблагодарить тебя за то, что ты выручаешь меня. И за помощь твоего друга также, — она вспомнила волка, пристально смотрящего на нее — подобный взгляд был сейчас у Люка. — Позже я расспрошу тебя об этом волке, — заявила она с вызовом, давая понять, что так легко не сдастся. Он мог поставить ее в неудобное положение, но не считаться с ней она не позволит. Джой ожидала, что он предложит ей руку, но он держался на расстоянии. На самом деле, казалось, что он, наконец—то, осознал, что на нём, в отличие от неё, нет одежды.

— Жди здесь, — скомандовал он и скрылся за деревьями прежде, чем она успела ответить.

Надевая жакет, она искоса посмотрела, каким путём он ушел, и увидела, как среди зелени деревьев мелькнула его красивая загорелая спина и более ничего. Почти что сразу она почувствовала стремительно растущее внутри нее раздражение, так как солнце уже покинуло небосвод, и ветер дразнил своими холодными прикосновениями. Раздражение практически достигло своего предела, как вдруг он так же внезапно, как и ушел, вернулся. Он всё ещё был обнажён до талии, но сейчас всю нижнюю часть тела скрывали аккуратные джинсы.

С растущим беспокойством Джой поняла, что появившаяся на его теле одежда не сыграла особой роли. Она отдавала себе полный отчёт, что охватившие её чувства, с которыми она боролась, не исчезли с появлением одежды. А он по—прежнему не выказывал ни малейших признаков неловкости. Даже его ноги, мягко ступавшие по шуршащей гальке пляжа, были обнажены.

Джой подумала, что если бы сейчас не была такой уставшей и замершей, то, скорей всего, сильно бы разозлилась и предпочла бы развернуться и уйти отсюда, хотя первоначально планировала поступить иначе. Но она философски решила не обращать ни на что внимания. Всё—таки она практичная, трезво мыслящая женщина, всегда была и будет такой, и даже Люку Жуводану не по силам это изменить.

Он двинулся вперёд, остановился и вопросительно оглянулся, наблюдая за её колебаниями. Последний раз, посмотрев на окружающую природу, казавшуюся такой мирной и прекрасной, она застегнула молнию на жакете и последовала за ним. Чувства подсказывали, что прогулка обещает быть длинной и неприятной. А испытываемый ею дискомфорт вызван не только лишь холодом и усталостью. Ах, как бы ей хотелось, чтобы всё было так просто.

Люк мучительно ощущал её присутствие. Каждый нерв в его теле напоминал о присутствии Джой с того самого момента, как он увидел её на берегу озера, и все последующее время. Его самые лучшие намерения рушились один за другим.

Каждый раз, когда он чувствовал её молчаливую борьбу безо всякого намёка на слабость, его собственное сердце предавало его и начинало биться сильнее всякий раз, когда она была так близко от него.

Казалось, она занимала все его зрение, слух и осязание так, что он с трудом понимал, куда несут его ноги и как не сбиться с правильного пути. Как бы там ни было, ноги сами узнавали дорогу, не прибегая к помощи разума, который в данный момент был целиком и полностью сосредоточен на ней.

Знала ли она, какой отклик вызывала в нём? Она должна была видеть лишь малую часть его реакции, ведь он был весьма осторожен, не позволяя чувствам отражаться на лице, даже когда собственное тело предавало его. Она не выказала ни шока, ни отвращения, увидев его наготу. Для него это не имело значения, а для кого—то её поведение могло, по крайней мере, показаться странным. Но она оставалась невозмутимой, тогда как он потерял самообладание.

Ее запах дразнил его всю дорогу, пока они шли. Когда он впервые ее сегодня увидел, то заметил, как ее одежда прилипла к телу, рубашка была распахнута в результате борьбы с этими скотами из города, и он понял, что под рубашкой она ничего не носит. От холода её соски затвердели — об этом было не трудно догадаться, так как они рельефно выделялись на ткани прилипшего к телу жакета.

Светлые влажные волосы были заплетены в привычную косу, она и на самом деле чем—то походила на промокшую древесную крысу — но только потому, что её необычная ранимость вынуждала его обороняться словами. Даже потрёпанная и измазанная грязью она была желанной. Он никак не ожидал, что она будет выглядеть настолько потерянной, нуждающейся в помощи. Гораздо легче было противостоять ей, когда она, казалось, была полностью уверена в своей собственной неуязвимости. Или когда собиралась использовать его, в то время как он пытался соблазнить ее.

Но сейчас Джой была попросту одинока и напугана, хотя и безуспешно пыталась скрыть это от него. В любое другое время он вполне был бы удовлетворен такой знакомой реакцией. Сейчас же проклинал, что все складывается еще хуже, чем было в прошлый раз. Всё изменилось после того поцелуя — ужасного, пронзительного поцелуя, так не похожего на те другие, что были в его жизни.

Он придерживался своего решения: не выезжать в город, не видеть её снова, но он не ожидал, что она будет сама разыскивать его.

Она чуть не упала, зацепившись ногой за корягу, и он автоматически потянулся к ней, помогая удержать равновесие. Реакция на физический контакт была настолько внезапна, что они остановились поражённые. Он тотчас убрал свою руку. Через рукав жакета он ощущал её пылающую огнём кожу, она потрясенно посмотрела на него широко распахнутыми карими глазами. Несмотря на то, что произошло между ними до этого — она по—прежнему реагировала на него. Люк понял, почему она разыскивала его, но он также знал, что мотивы ее поступка не такие однозначные, какими бы она хотела их видеть.

От осознания этого он не почувствовал никакого удовлетворения.

Хотя он повторял себе, что взял её с собой в сторожку лишь для её собственной безопасности, но мотивы его поступка были еще туманней, чем ее. Ни перед одной женщиной он не испытывал такого смущения.

Они шли в тишине. Тени становились более длинными, когда они пересекали лес, свет еле проглядывал сквозь кроны деревьев, образовавших подобие плотного навеса над головами. Потом они вышли из леса и направились вдоль берега озера по оленьей тропе, в которую плавно перетекла дорога, ведущая из города. Иногда он сходил с протоптанной дорожки, ступая на нехоженые земли, чтобы сократить путь, он задумался, представляет ли себе Джой, как мало ступало здесь людей. На ее лице сохранялось упрямое выражение, что она вполне самостоятельна и не нуждается в нём. Что не боится. Она обхватила себя руками и отказывалась от его помощи всякий раз, когда он предлагал ей всего лишь помочь удержаться на ногах.

Он сконцентрировался на том, что ему всегда прекрасно удавалось — на игнорировании её присутствия, пытаясь не вспоминать ощущение податливого тела в своих руках, несдерживаемую страсть её поцелуя и как он на это отреагировал. Но когда она снова поскользнулась на краю ручья и он потянулся, чтобы подхватить ее, то понял, что все прилагаемые им усилия тщетны.

Она слишком утомилась, чтобы сопротивляться ему. Тело в его руках обмякло и стало податливым, из груди вырвались всхлипы, и глаза закрылись от невысказанной усталости. Он чувствовал ее состояние, как будто оно было его собственным. Бледный овал лица был прекрасен, несмотря на то, что осунулся от изнеможения, а приоткрытые губы — столь соблазнительны. Мягкость её груди касалась его руки, в то время как его дыхание шевелило ей волосы. Когда она, наконец, приоткрыла глаза, он утонул в них.

Совладав с собой, Люк выпустил её. Она достаточно долго находилась в его объятиях, чтобы поколебать его самообладание, а затем отодвинулась. Она старалась не встречаться с ним взглядом. Но было уже поздно.

Для их общего блага он решил держаться от неё подальше. За каких—то несколько часов Джой сумела уничтожить то самообладание, которое он вырабатывал в себе все прошедшие дни. Ничего не изменилось. Он никак не мог забыть того, что вспыхнуло между ними, и то, что он узнал о ней. Но она пришла к нему, и борьба с самим собой закончилась.

Он желал её. И это была не просто потребность в женщине — даже в самые тяжелые времена он никогда не испытывал такого мучительного желания. Возможно, он бы мог сопротивляться, если бы она ничего не испытывала к нему. Но он чувствовал её отклик — ту страсть, которую она пыталась спрятать даже от самой себя. И было уже не важным то, что она хотела использовать его для достижения собственных целей. Она охотно бы отдалась ему, а он охотно бы принял этот дар. Так тому и быть.

Они остановились в пределах видимости сторожки, в густом лесу, на склоне около озера. Последние лучи солнца отражались от водной глади озера и приветливо освещали хижину. Джой остановилась и наклонилась вперёд, упершись руками в коленки, рассматривая его жилище с тем выражением на лице, которое он охарактеризовал как облегчение. Ему было жаль, что сам сейчас не испытывает подобного облегчения, когда все осознал и принял.

Но в этом не было никакого утешения. Он должен не обращать внимания на свои чувства, разум и инстинкт, который шептал ему, что он мог бы получить Джой в свою постель. Что мог бы чувствовать её тело под своим. Потому что желал её. И плевать на последствия. Тело тут же ожило в предвкушении, и он задался вопросом, смогут ли они оба пережить эти последствия.

Джой не знала, чего ожидать, когда они входили в сторожку, издалека казавшуюся обыкновенной и удобной, аккуратно сложенной из стандартных небольших бревен. Когда Люк распахнул перед ней дверь, первое, что она ощутила, был холод. Она ожидала встретить поток утешающего тепла после холода леса, но в сторожке было также холодно, как и снаружи. Она задрожала, поэтому снова обняла себя руками.

Люк закрыл дверь, провёл её через прихожую и исчез в соседнем дверном проёме, оставив Джой созерцать обстановку. Даже несмотря на свое измождённое состояние, она не собиралась расслабляться, пока толком не поймёт, где находится и что её здесь ожидает.

Комната, где она находилась, вероятно, была самой большой и малообжитой в сторожке, но выглядела достаточно комфортной. На противоположной стене от двери находился камин без каких—либо следов пепла и дров. На других стенах чередовались книжные полки с охотничьими трофеями — оленьими рогами и шкурами. Толстый ковёр покрывал большую часть деревянного пола, в комнате находилось ещё несколько предметов мебели: старенький диванчик, искусно вырезанное кресло—качалка, несколько небольших столиков, заставленных разными вещицами. На первый взгляд всё выглядело достаточно просто, но когда глаза ещё раз заскользили по комнате, она стала обращать внимание на детали.

Прежде, чем она успела продвинуться в своих исследованиях дальше, Люк появился снова, неся перекинутое через руку одеяло. Он надел рубашку, подобную тем, какие носил обычно — зелено—коричневую шотландку, но ноги его, бесшумно ступавшие по ковру, были всё ещё обнажены.

— Держи, — сказал он, бесцеремонно сунув ей в руки одеяло. Оно было тяжёлым, и Джой чуть не выпустила его из рук. — Пойду, найду какую—нибудь сменную одежду для тебя. — Он едва взглянул на нее, когда собрался снова уйти, выглядел он погруженным в себя и держался замкнуто.

Джой расправила одеяло и обернула его вокруг плеч.

— Ты всегда держишь дом в таком «тепле»? — бросила она ему вслед. Ответа не последовало. Она завернулась в шерстяное одеяло так, что оно укутало ее, ниспадая большими мягкими складками, и двинулась по комнате, таща его за собой по полу.

Она не знала, чего ожидать, и с удивлением поймала себя на мысли, как мало, на самом деле, знает о Люке Жуводане. Его сторожка не изобиловала земными благами, необходимыми для полного комфорта, но в некоторых вещах и предметах, которые были выставлены на обозрение, чувствовалась его любовь к природе. На грубо сделанном, выкрашенным вручную столе, что находился с левой стороны, стояло множество фигурок, среди них красиво вырезанные из дерева уменьшенные копии животных. Двое волков, взрослый и детёныш, выглядели настолько правдоподобно, что даже их шерсть была передана с малейшими подробностями.

Американский лось стоял поодаль от остальных фигур, рога его были приподняты, а голова опущена в боевой стойке, это напомнило ей сражение, за ходом которого они с Люком наблюдали. Немного опасаясь прикасаться к ним, Джой провела пальцем по спине деревянного лося. Ощущения от соприкосновения с резным деревом были удивительно приятны и даже снимали усталость.

Около резных работ располагалась коллекция камней разных форм и размеров, а так же небольшая витрина с многогранными кристаллами. Джой внимательно осмотрела их и направилась к ряду полок около стола. Люк появился в тот момент, когда она пыталась вытянуть одну из множества находившихся там книг.

— Чистая одежда, — объявил он как раз тогда, когда она остановилась и взглянула на него. В руках он держал стопку одежды: фланелевые рубашки, джинсы, шерстяные носки. Он хмуро посмотрел на нее, окидывая критическим взглядом, будто увидел в первый раз с тех пор, как они сюда прибыли. — Надень это. Должны быть впору.

Снова повисла пауза, и Джой подумала, не ожидает ли он, что она разденется перед ним. Она сильнее стиснула своё одеяло. Его пристальный взгляд переместился от неё к столу с резными работами, ненадолго тёмные брови сошлись у переносицы. Затем он снова повернулся к ней, протягивая одежду с нетерпеливым жестом. — Ну же! Я не укушу тебя. Ты голодна?

Резкое изменение темы поразило Джой. Попытка одновременно взять одежду у Люка и удержать одеяло не увенчалась успехом. Одеяло соскользнуло с плеч и легло мягкими волнами вокруг её ног. Люк наклонился, чтобы поднять его, и это привёло Джой в непонятное состояние. Только сейчас она полностью осознала манеру его грациозных движений, блеск удивительных глаз, силу обнажённых ног.

На какое—то время в комнате повисла неловкая тишина. Он выпрямился и стоял с одеялом напротив нее. Они смотрели друг на друга. Джой почувствовала, что её пульс участился, и ей стало интересно, слышит ли он, как сильно стучит её сердце. Но он, наконец—то, отвернулся, чтобы положить одеяло на диван.

— Ты голодна? — снова спросил он, не оборачиваясь. Всё его внимание, казалось, теперь сосредоточенным на каком—то дефекте в текстуре одеяла, и он не повернулся, чтобы услышать ответ.

— Да, — ответила она его широкой спине. В этот же момент, как бы в подтверждение слов, её желудок громко заурчал. Люк поднял голову, и Джой посетила нелепейшая мысль, что если бы уши его имели определённую форму, он повернул бы их назад, к ней.

— Да, я слышу, — Джой показалось, что в голосе Люка прорываются смешинки, хотя она и не видела его лица. — У меня есть тушеная оленина, это не деликатес, но вполне сгодится, чтобы заполнить пустой желудок.

Словно прочитав язык его тела — она только—только начала улавливать этот язык, понять его оказалось гораздо труднее, чем она могла себе поначалу представить — Джой внезапно показалось, что он будто отгородился и защищается от неё, словно ждет, что она будет высмеивать его простую пищу.

Его плечи были напряжены, почти ссутулены, пальцы, сжимавшие одеяло, напряглись. Тот факт, что его волновало её мнение о его кулинарных способностях, обезоружил Джой.

— Звучит весьма аппетитно, — сказала она мягко. — Благодарю, — Джой увидела, что его мышцы почти расслабились, когда она ответила ему, он поднял голову и последние лучи заходящего солнца из окна посеребрили его темные волосы, касавшиеся воротника рубашки. Прежде, чем она успела поддаться необузданному порыву запустить в них свои пальцы, он вышел из комнаты.

Жалея, что поблизости нет никакого отопительного прибора или хотя бы огня, чтобы было не так мучительно холодно переодеваться, Джой начала снимать грязную одежду. Она поняла, что не может, подобно Люку, равнодушно относиться к наготе, поэтому избрала диван в качестве сомнительной ширмы и присела за ним, чтобы переодеться. Она торопливо сняла ботинки и носки, выбралась из джинсов, немного поразмышляла, что делать с нижним бельём, и в итоге решила присоединить его к вороху грязной одежды.

Новая одежда была сухой, чистой и даже более тёплой, чем воздух в хижине. Джинсы, которые она натянула, были точно женскими, хоть и слишком большого размера. Джой размышляла о предыдущей владелице, пока застегивала их. Одна из многих «завоеваний» Люка?

Эта мысль вынудила Джой сжать губы от досады. Она должна постоянно напоминать себе, по какой причине оказалась здесь — она преследует личные интересы. Самое последнее, кем она хотела быть, так это оказаться чьим—либо завоеванием. И в самой меньшей степени хотела быть очередным трофеем Люка Жуводана.

Рубашку, которую дал Люк, было удивительно приятно ощущать на голой коже, Джой повела плечами. Что касается джинсов, то они были рассчитаны на более полную фигуру, хотя Джой не собиралась придираться по этому поводу. Просто здорово снова находиться в чистой одежде, в сухих шерстяных носках на ногах. Она позволила себе наслаждаться этим чувством и на некоторое время отбросила всякое беспокойство. Диван был на удивление удобным, она расположилась на нём, натянув одеяло до подбородка и уставившись в пустой камин. Включив воображение, она представила, будто в камине пляшут весёлые языки пламени, это сделало хижину более романтичной и таинственной. Под стать ее хозяину.

Она едва поняла, что сидит в темноте, когда голос Люка разорвал тишину.

— Я развёл огонь в печи, но мясо пока ещё тушится, — он появился около дивана — тёмная фигура, окружённая тенями. Джой, сощурившись в темноте, разобрала только пару ламп в его руках, которые он поставил на расчищенные им столики в противоположных концах комнаты и по очереди зажёг.

Мягкий свет сразу распространился от ламп, освещая комнату, количество света было недостаточно, чтобы полностью почувствовать себя комфортно, но его вполне хватало, чтобы предотвратить всякие неожиданные случайности, хватало, что бы видеть обстановку и не наткнуться на что—нибудь. Лицо Люка было странным и мрачным, причудливые тени легли на него, когда он повернулся к ней, веки были полуопущены. В темноте его глаза казались практически чёрными.

— Я выйду за дровами, — наконец сказал он. Свет от ламп отбрасывал на стены зловещие длинные тени, ползущие перед Люком, когда он направлялся к выходу. — Будет лучше, если ты останешься здесь и отдохнёшь. Я ухожу ненадолго.

Он, наконец—то, остановил на ней взгляд, задержавшись на какое—то время, а затем вышел. В тусклом освещении она не могла разобрать значение этого взгляда.

Некоторое время Джой сидела и наслаждалась умиротворенной тишиной сторожки, закрыв глаза и позволяя напряжённым мышцам и чувствам расслабиться, чтобы насладиться покоем. Но даже физическое изнеможение не позволяло ей полностью расслабиться в незнакомом месте — особенно в этом месте. Когда она, наконец, почувствовала, что согрелась и усталость немного отступила, Джой была готова продолжить свои исследования дальше.

Потянув одеяло, подобно импровизированному плащу, за собой, Джой начала изучать содержимое книжных полок. В тусклом свете можно было разобрать только названия книг. Она была права в одной из своих первоначальных догадок о Люке — он был образованным человеком. Диапазон книг, что хранили полки, был многообразен: история, психология, природа и литература — достаточно обычные темы, но далеко не единственные. Она обнаружила не только английские, но и французские названия книг, её минимальное знание языка позволило перевести некоторые из них. Как и остальные, темы книг на французском были разнообразны, большинство их относилось к теме французско—канадского фольклора и культуры. Это говорило о том, что он не только знает два языка, но и бегло говорит на них. Интересно, он так же отлично изъясняется по—французски, как и говорит по—английски?

Она взяла одну книгу, толстое издание о мифических животных. Было странно думать о Люке, сидящим в этой сторожке и читающем при свете лампы. Она никогда не задумывалась об этом, и это понимание несколько сместило ее душевное равновесие. Внезапно, она осознала, что у него есть чувства, мысли и другие интересы, кроме как сторониться горожан и соблазнять женщин, что он мог бы быть тем, кто смог искренне понравиться ей.

Джой вернула книгу на место и облокотилась на полку, будто ноги могли самостоятельно уйти из—под неё. Она никогда не задумывалась о причинах своей симпатии к нему. Это всегда являлось вопросом чистой физиологии. Вначале она пыталась противостоять его обаянию, затем признала, что он производит на нее определенный эффект, сначала это проявлялось во снах, позже пришло осознание того, что она могла бы использовать их взаимное притяжение для достижения собственных целей. Она ведь действительно никогда не думала о нём, как о человеке, который мог сидеть в своей сторожке и читать при свете ламп.

Даже теперь она не была уверена, что это было дело вкуса. Она не думала, что ей так быстро понравится Люк Жуводан. Симпатия к нему фактически могла обернуться для нее самой серьезной ошибкой. Но, возможно, она могла бы больше узнать о нем, чем знала до этого. И могла бы использовать эти знания в качестве щита от неожиданно нахлынувших мешающих чувств.

Она поняла, что снова задрожала, когда споткнулась об одеяло, упавшее к её ногам. Она наклонилась, чтобы поднять его в тот момент, когда входная дверь открылась и со стуком захлопнулась. Мгновение спустя в дверном проёме появился Люк с кучей дров и хворостом для растопки, поверх всей этой горы были видны только его глаза. Он пнул дверь, закрывшуюся после него, и опустил поленницу прежде, чем Джой успела предложить свою помощь. Поскольку он принялся за работу, кидая в камин дрова, Джой присела на краешек дивана и наблюдала.

Мысли и чувства, что струились через неё, были столь же запутанны и тревожны, как всё остальное случившееся с нею с тех пор, как она встретила Люка. Его необузданный природный магнетизм противоречил интеллекту, о котором говорило собрание книг на книжных полках. В его хладнокровной целеустремленности, с которой он преследовал её, иногда проскальзывала какая—то поразительная нежность, некая многозначительность. Причем, даже тогда, когда она вовсе не желала ее видеть.

А потом был его необъяснимый побег после их первого поцелуя, и тот факт, что Люк в этот самый момент заставил её позабыть о своих намерениях, пугал её.

Внезапное мерцание появившегося первого огня вывело её из задумчивого состояния, она обнаружила, что Люк изучал её с точно той же самой бесшумной напряжённостью, что и она его. Она убрала хмурое выражение со своего лица.

— Спасибо за одежду, — сказала она, теребя рукав рубашки. — Я не знаю, что бы ты посоветовал сделать со старой, — она извиняюще кивнула в сторону комка одежды в углу. — Если у тебя есть что—нибудь, наподобие тазика или лохани, я бы выстирала её. Хотя предполагаю, что у тебя нет сушилки.

На губах её появилась нерешительная улыбка, обращённая к нему, Джой перевела взгляд в центр растущего пламени, лижущего древесину. Огонь шипел и вспыхивал, до нее докатилась первая волна тепла. Подобно чистой одежде, это привело Джой в состояние блаженного комфорта, принёсшее ощущение удивительного счастья.

В это момент Люк снова исчез, оставив ей рассматривать меняющиеся языки пламени. Закрывая глаза, чтобы насладиться теплом, веющим на лицо, Джой позволила себе расслабиться. Она вдохнула доносящийся из смежной комнаты чудный аромат тушеного мяса, что готовил Люк, ее живот заурчал снова, и она в ответ состроила рожицу. Шерстяное одеяло, касающееся щеки, было немного грубоватым, фланелевая рубашка мягко льнула к груди. Тени прыгали и танцевали, убегая от света ламп и огня. Чувство уюта и безопасности было настолько сильным, что Джой, наконец—то, прекратила дальнейшую борьбу.

Глава 6

Тёплое дыхание коснулось макушки Джой.

— Ты готова ужинать? — сзади раздался чуть слышный голос Люка. Джой ощущала его так же остро, как опаляющее пламя огня — так, словно он прикоснулся к ней. Она предвкушала его прикосновения, почти жаждала их. Но он соблюдал дистанцию.

— Стол в другой комнате, — добавил Люк.

Джой повернулась, чтобы взглянуть на него, на одну головокружительную секунду их напряженные взгляды встретились, а затем она обнаружила, что уже следует за ним в другую, ещё не изученную, часть хижины.

Люк выдвинул стул и почти джентльменским жестом указал на грубо сколоченный стол, где уже стояли две тарелки тушёного мяса с поднимающимся над ними паром. Не вытерпев, Джой макнула палец в густую массу и торопливо вытащила его обратно. Содержимое тарелки по своей теплоте ничуть не уступало температуре помещения. Казалось, старомодная дровяная печка, что являлась выдающимся объектом в комнате, была вполне способна практически прожарить эту часть хижины — Джой отстраненно подумала, почему же прежде было так холодно?

Ожидая, пока еда немного остынет, она решила изучить комнату. Повыше маленького стола висели ещё одни оленьи рога, о них Джой решила расспросить Люка позднее. Она не заметила какого—либо оружия или ещё чего—то, что указывало бы на него как на заядлого охотника, хотя было такое чувство, что человек, живущий в подобных условиях, должен был обеспечивать себя едой время от времени.

С другой стороны комнаты находилась деревянная стойка с миской и небольшим насосом, заменявшим водопроводный кран. Прежде чем она успела спросить, Люк уже стал демонстрировать это приспособление, разливая воду в две глиняные кружки и ставя их возле тарелок. Джой сделала небольшой глоток — вода оказалась освежающе ледяной.

Вдоль остальных стен выстроились шкафы для хранения посуды; скудное количество кухонного инвентаря, вывешенного возле печки, со всей очевидностью свидетельствовало о том, что Люк не часто занимается готовкой. Голод резко напомнил о себе; Джой взяла простую деревянную ложку, приготовленную Люком, и зачерпнула еды. Первая же проба убедила, что Люк, возможно, и не был супер—поваром, но мог приготовить вполне съедобную пищу.

Она улыбнулась Люку, когда тот сел напротив.

— Весьма недурно, — сказала она с набитым олениной и овощами ртом. Улыбка, обращённая к ней — первая с того самого времени, как он появился у озера днём, послужила для нее наградой и произвела потрясающий эффект, смягчив резкие линии его лица и разрушительно подействовав на шаткие эмоции Джой. Эта улыбка, полностью направленная на нее, была самая что ни на есть искренняя и тёплая.

Люк поднялся и беспокойно зашагал по комнате, его еда оставалась нетронутой. Джой сконцентрировалась на удовлетворении насущных потребностей, быстро разделавшись со своей порцией. Она благодарно посмотрела на Люка, который, зачерпнув поварёшкой рагу из большого чугунного котла, положил ей добавки; недолго поразмыслив, не сочтёт ли он её обжорой, Джой решила, что рагу слишком хорошее, дабы отказываться от него.

Когда с едой было покончено, Джой откинулась на спинку стула и мысленно порадовалась тому, что заимствованные джинсы оказались на размер больше. Люк в состоянии неясного ожидания, находился поблизости, пока она ела, ни разу не взглянув, ничего не говоря, но все время рядом. Только чувство голода спасло Джой от того, что она не чувствовала себя не в своей тарелке. Сейчас же, когда собственный голод больше не отвлекал, она заметила, что он не притронулся к своей порции.

— Люк, еда была восхитительна, — искренне похвалила она. Он перестал расхаживать по комнате и встретился с ней взглядом. Она опустила глаза, с сожалением рассматривая пустую тарелку. — Не могу поверить, что я столько съела. Спасибо.

— Хочешь еще? — поинтересовался он, забирая из её рук тарелку прежде, чем она опустила её в раковину. — У меня здесь не так уж много съестного. Чтобы пополнить припасы, надо съездить в город, — в резком тоне его голоса сквозило что—то еще, что Джой классифицировала, как смущение. Подобно той, первой улыбке, это невзначай тронуло ее.

— Всё было очень вкусно, но в меня не поместится больше ни кусочка, правда, — заверила она его. Чувствуя повисшую паузу и собственное замешательство, Джой встала, чтобы присоединиться к Люку у раковины.

Люк сполоснул и отставил в сторону ее тарелку, отвечая на вопрошающий взгляд Джой:

— Здесь нет водопровода с горячей водой, поэтому воду надо греть. — Люк указал в сторону печки. Сбоку к ней был приделан большой открытый бак. Печь нагревала комнату и воду одновременно. Свою нетронутую еду из тарелки он переложил обратно в кастрюлю. С ней он вышел через кухонную дверь, Джой предположила, что там, вероятно, находился выход на улицу. Через некоторое время он вернулся с пустой кастрюлей, которую сполоснул и поставил рядом с тарелками. Джой стала осознавать, что отсутствие электричества и водопровода, означали так же и отсутствие холодильника. Да, образ жизни Люка производил впечатление.

Ей пришло в голову, что это говорит о большом умении Люка обращаться с противоположным полом — ему удалось соблазнить немалое количество женщин на достаточно длительное пребывание здесь. Место, конечно, не было роскошным, но тем или иным образом он предлагал соразмерную компенсацию. Наклонившись над баком у печки, чтобы зачерпнуть горячей воды, Люк задел рукой её плечо — это внезапно и сильно напомнило Джой, насколько притягательным он может быть.

Люк заканчивал уборку в тишине, и Джой, облокотившись на стол, позволила себе просто полюбоваться им без лишних вопросов и рассуждений.

В лесу казалось естественно то, что он двигался так грациозно, но его простые движения при выполнении элементарных домашних работ говорили о скрытой силе. Убирая последнюю чистую тарелку, он обернулся и поймал её взгляд, от которого она застыла на месте. Джой поняла, что Люк знал ход её мыслей, хотя она не произнесла ни единого слова, отрешённое выражение его лица ни на миг не изменилось.

Не сразу, а лишь после того, как она начала тонуть в его янтарно—зелёных глазах и, скорее почувствовала, чем увидела, он направился к ней с медлительной осторожностью истинного хищника.

Джой пришла в недоумение, когда он коснулся её руки и развернул по направлению к главной комнате. Ведь стоило ему сделать хотя бы намёк, и она бы, не отдавая себе в том отчета, сразу же упала в его объятья. Возможно, все еще оставалась какая—то причина, почему он избегал её. Почему, все так же напряженно разглядывая, держался на расстоянии, когда она уже была здесь, а он так давно желал её.

Даже ничего не зная о нём, она понимала, чего он хотел, и могла получить то, в чём сама нуждалась — и без всяких дополнительных жертв с ее стороны.

Люк подвёл её к дивану и отошёл проверить огонь. Пламя ожило с новой силой, но он остался стоять у очага, прислонившись к неровным камням и вглядываясь в огонь, как ранее делала Джой. Она опустилась на край дивана, не в состоянии расслабиться. За исключением потрескивания пламени, в хижине было невероятно тихо, как никогда раннее.

Когда тишина сделалась совсем гнетущей, Джой попыталась разрядить обстановку.

— Люк, я ещё раз хочу поблагодарить тебя за моё спасение. Я действительно очень признательна, — собственный голос показался ей тихим и чужим, а как только внимание Люка переключилось на неё, то поняла, что и вовсе перешла на лепет. — В Сан—Франциско всегда знаешь, где не стоит гулять по ночам и где небезопасно ходить в одиночестве, но я бы никогда не подумала, что столкнусь здесь с хулиганами. Я изучала повадки хищных животных и как избежать с ними встреч, но никогда не думала, что стоит проявлять беспокойство по поводу человеческой разновидности, — у Джой вырвался нервный смешок. — Хорошо, что у меня были занятия по основам самообороны. В следующий раз тем парням с таким отвратительным поведением уж точно не избежать неприятностей. Я…

— Следующего раза не будет, — тон Люка был одновременно и тихим, и резким. — Они тебя больше не побеспокоят, — мрачное обещание в его словах напрочь отбило болтливость Джой, и их взгляды пересеклись. Глаза Люка сверкали в отблесках камина, а на лице застыло выражение, казавшееся угрожающим в мерцающих тенях пламени.

— Надеюсь, ты прав, — пробормотала Джой, у неё не было никакого резона сомневаться в его словах. Множество вопросов вновь атаковали разум, но она намеренно отмахивалась от них.

Она поднялась под пристальным взглядом Люка и стала бесцельно бродить по комнате. Уже стало достаточно тепло, и необходимость в одеяле отпала; она подошла и остановилась перед коллекцией рогов и шкур, замеченных ею раннее. Богатый серый и чёрный мех был мягок и шершав под её поглаживающими пальцами.

— Он прекрасен, — сказала Джой, зарываясь рукой глубже. — Полагаю, ты — отменный охотник. Эта земля ведь принадлежит тебе, не так ли?

— Да, это — моя земля, — ответил он прямо за её плечом. Поражённая, она застыла на мгновение, затем продолжила свои исследования. Джой сознавала, что ей не следует удивляться его способности передвигаться настолько бесшумно. Больше не следует.

— Что это за животное? — спросила она, наконец; она пыталась звучать невозмутимо, но его близость обескураживала. — Никогда не считала, что охота — это здорово, но могу предположить, что в этих краях — это просто необходимое условие для выживания.

— Охотиться необходимо, время от времени, и по некоторым причинам, — быстро произнёс Люк, она едва уловила окончание фразы. — Это принадлежало одному моему хорошему другу. Когда он больше не нуждался в ней, я забрал это себе.

Джой отпустила руку и повернулась лицом к нему.

— Друг? — значение слов дошло до неё, и она, возможно, рассмеялась бы, если не серьёзное выражение его лица. — Такой же друг, как и наш друг волк?

— Да, как он, — чрезвычайная серьёзность в его глазах и голосе поколебала Джой. Он пропустил свои длинные пальцы через тёмный мех, который она гладила минуту назад. — Я берегу это, как напоминание, — казалось, он на некоторое время полностью погрузился в свои мысли. Взгляд Джой поднялся выше на висящие на стене оленьи рога.

— А они? Тоже были твоими друзьями?

— Не друзьями, а уважаемыми мною противниками. В природе хищники редко охотятся по любой другой причине, кроме элементарной потребности. И никогда нельзя быть уверенным в том, чем все закончится, — он протянул руку к шкуре и крепко сжал ее. — Иногда и хищник проигрывает. И только существование людей нарушает гармонию природы, — глядя на Люка, Джой понимала, что за его неторопливыми словами кроется нечто большее, чем она могла осознать.

— Но ты не нарушаешь гармонию природы? — спросила она тихо.

— Нет, если играю по правилам, — его слова были такими же тихими, их взгляды встретились. Джой было легко затеряться в них снова, но она не хотела потворствовать своей слабости.

Отойдя в сторону с неторопливой небрежностью, Джой остановилась возле одного из столов с лампой, свет от которой казался лишним в комнате, освещенной пламенем огня.

— Они тоже прекрасны, — она дотронулась до одной из нескольких деревянных фигурок на столе: медведь, стоящий на задних лапах, передние подняты в атаке. Даже в этой небольшой, вырезанной из дерева, фигурке была очевидна мощь животного.

— Спасибо, — Люк снова бесшумно приблизился к ней, но на сей раз Джой была готова к этому. Однако, его слова удивили её.

— Ты его вырезал? — она подняла фигурку и стала вертеть её из стороны в стороны, исследуя изящные линии. Каждый крошечный коготок был чётко выточен, даже зубы смотрелись достаточно острыми, чтобы укусить.

— Да, — снова повисло долгое молчание. Джой поставила медведя на место и приподняла, как она предположила, гладкую и изящную пуму. — Зимы здесь длинные, стоит чем—нибудь себя занять, чтобы их скоротать, — она услышала, как он изменил положение позади неё, переставляя босые ноги на деревянном полу хижины.

— Я никогда не видела подобной резьбы по дереву, — Джой подняла третью фигурку, это оказался волк, подобный тому, который находился на столе у дальней стены. Голова была откинута назад в вое, уши плоско прижаты, а густой хвост застыл прямой линией. Она отчетливо вспомнила тот жалобный вой, что слышала ночью в гостинице. — Они великолепны. Ты никогда не думал выставить их на продажу? Наверняка, выручил бы неплохие деньги.

Его смех был похож на кашель, на этот раз в нём не было никакой мрачности.

— Я не нуждаюсь в деньгах, — он подвинулся, чтобы встать рядом, почти касаясь Джой плечом. — Я создаю их просто так, зимы длинные и холодные, и все нужные запасы у меня здесь имеются. Но, если тебе он нравится… — он выдержал паузу и обхватил высеченную фигурку поверх ее руки, — он твой.

Контакт был коротким и мимолётным, но он поразил Джой своей скрытой мощной энергетикой. Её пальцы стискивали фигурку до тех пор, пока острые высеченные края не впились в ладонь.

— Спасибо, — она с трудом сглотнула комок в болезненно сжатом горле. — Я буду его хранить.

Люк больше не сказал ни слова, и Джой наблюдала, как он широкими шагами подошел к потрескивающему огню и стал расхаживать взад—вперед перед очагом. Его тело было напряжено, а обычная грация движений куда—то подевалась, когда он двигался, смотря куда угодно, но только не на неё.

Джой вернула фигурку на место. Ещё не пришло время, чтобы требовать объяснений и задавать вопросы, которые нуждаются в ответах. Она подавила дрожь в руках, соединив их вместе, и направилась дальше, к книжным полкам. Те были полностью заполнены книгами с подписанными корешками, среди которых Джой пыталась найти что—нибудь нейтральное, дабы вновь не вступить в разговоре на опасную почву.

И нашла, что искала — тонкую книгу собрания европейского фольклора и сказок. Иллюстрации были необычными, но красочными, Джой задержалась на одном изображении, похожем на историю Красавицы и Чудовища. В данном случае Чудовище представляло существо, одетое в наряд прошлого столетия, с головой, напоминающей помесь медведя и вепря.

— Твоя коллекция книг весьма внушительна, — сказала Джой сквозь повисшую тишину. Люк остановился, чтобы взглянуть на неё, хотя и остался возле камина. — Холодными и длинными зимами при отсутствии электричества, я полагаю, этих книг хватит надолго, чтобы не сойти с ума от скуки.

— Когда нет никаких других занятий, — ответил Люк. Его голос звучал ровно, а силуэт в свете от камина, казалось, стал менее напряжённым. Джой аккуратно переворачивала страницы.

— Я раньше любила подобные истории. Моя мама читала их мне, когда я была маленькой, — Джой замолчала, прежде чем воспоминания смогли заманить её в ловушку, а затем продолжила. — У тебя подлинный интерес к мифологии. Я всегда находила её захватывающим предметом.

Люк пересёк половину комнаты и остановился возле дивана, словно это был непреодолимый барьер.

— Возможно, мифы так захватывающи, потому что уходят корнями в действительность.

Джой с кривой улыбкой вскинула голову.

— Да. Но они также удерживают нас на безопасном расстоянии от действительности, — она захлопнула книгу и поставила на место. «Почему любая тема их разговора неожиданным образом все время усложняется?»

— И у действительности есть плохая привычка подкрадываться к нам любыми путями, независимо от того, как бы мы ни пытались её избежать, — взгляд Джой застыл на рядах названий, словно не видя их.

Голос Люка был настолько приглушённым, что она почти не слышала его.

— Есть многое на свете, друг Горацио…

— Кажется, Шекспир, — она сосредоточилась на поисках и обнаружила ряд произведений автора на верхних полках, вне предела её досягаемости. — «Гамлет» ведь трагедия, не так ли? Никогда не испытывала интереса к трагедиям.

Ощущение слабости охватило Джой, возникая из нежелательных воспоминаний, постоянной напряжённости и внезапно захлестнувшего её чувства одиночества. Она отчаянно желала обрести былое равновесие, но оно оказалось потерянным, вне предела досягаемости. Она развернулась так, чтобы Люк не мог видеть того, что, по ее мнению, читалось у нее на лице, и пошла в другой конец комнаты, проходя мимо тёмной кухни и останавливаясь в самом отдалённом углу.

Джой взглянула на крошечный угловой стол, и первой мыслью, пришедшей в голову, было то, что он является чем—то вроде священного места. Над столом высились красиво вырезанные маленькие полочки, на каждой что—то лежало. Две незажженные свечи довершали образ места, характерного для святилища. Джой гадала, чем оно являлось — местом воспоминаний?

Она оборвала мысль и сосредоточилась на изучении предметов. Вот самодельная, подобно столу искусно вырезанная и раскрашенная деревянная расчёска. Джой подняла её, чтобы тщательнее рассмотреть. Несколько тёмных, цвета полуночи, волос застряли между зубчиками. Женские волосы.

Джой задумалась, принадлежали ли они одной из предыдущих любовниц Люка — одной из тех, о ком её предупреждала Мэгги. Неужели даже самый высокомерный из мужчин стал бы держать напоминание о прежних завоеваниях как святыню? Возникшая идея казалась смехотворной, однако, осматривая вещи, у Джой не возникало сомнений — всё это явно принадлежало женщине.

Здесь находились простое посеребренное зеркало и золотое кольцо с единственным безукоризненным рубином. Джой почти что боялась прикоснуться к ним. Другие полки тоже содержали подобные предметы, но здесь явно находилось нечто особенное.

Изящная музыкальная шкатулка занимала почётное место — выполненная в классическом стиле, свидетельствующим о ее возрасте, но находящаяся в отличном состоянии, отполированная и, в отличие от других вещей святилища, на ней не было пыли. Джой не могла сопротивляться движению собственных пальцев, обводящих серебряные и золотые инкрустации; крошечная картина, вырезанная на крышке, изображала каноэ на реке, окружённой горами и лесом. Без раздумий Джой подняла крышку.

Из шкатулки полилась прекрасная весёлая мелодия, похожая на народную музыку, незнакомая, но странно очаровательная. Джой подняла голову и закрыла глаза, чтобы вслушаться в звучание. Эта была одна из тех мелодий, что пробуждала радость, счастье и желание танцевать, Джой чувствовала, как постепенно рассеивается её меланхолия. Мелодия как раз пошла по второму кругу, когда музыка внезапно оборвалась захлопнувшейся крышкой шкатулки.

Джой поняла, что Люк подошёл к ней, лишь тогда, когда ощутила тяжесть его прикосновений. Рука с силой легла на музыкальную шкатулку, показывая, что не стоит её трогать, дыхание Люка коснулось волос. Её первой мыслью было вырваться и убежать от его практически невыносимого присутствия, но он не выпускал ни её, ни музыкальную шкатулку.

— Я бы предпочёл, — сказал он тихо, — чтобы ты не трогала вещи на этом столе.

Её сердце ёкнуло, но не из—за еле слышимого гневного предупреждения в голосе Люка, а из—за его волнующей близости. Джой колебалась, не зная, что предпринять: оттолкнуть, что могло привести к конфронтации с ним, или остаться абсолютно неподвижной, надеясь, что уйдет сам; каждый дюйм её тела чувствовал настойчивое давление его бёдер на ягодицах и волевого подбородка около виска.

Голос Люка прозвучал рядом с её ухом, отзываясь во всём теле, пока он забирал музыкальную шкатулку.

— Больше не трогай её, — в течение долгого напряжённого мгновения казалось, что он вовсе не собирается выпускать её, но затем отстранился. — Пожалуйста.

Последнее слово по характеру напоминало запоздавшую мысль, пришедшую внезапно в голову, однако это умерило огонь негодования Джой. Она быстро развернулась к Люку лицом, вжимаясь спиной в стол так, как он секунду назад прижимался к ней.

— Я сожалею, что притронулась к чему—то, чего не следовало касаться, но я не собиралась причинять вред и ничего не испортила, — она вздёрнула подбородок и смело встретила его пристальный взгляд. — Не стоило так вырывать из рук.

Лицо Люка, выражающее твердость, граничащую с враждебностью, сменилось на обычную прохладную отстраненность. Джой была почти благодарна за безопасное расстояние, образовавшееся между ними. Это могло сработать, если б не её расшатанные нервы.

— Разве я вырывал из рук? — слова Люка были такими же отстраненными, как и выражение его лица, но Джой практически ощущала саркастические интонации в голосе. Выбрав момент, она переместилась подальше от него и от стола, ища более нейтральное место. Она наблюдала за его лицом, когда он двигался к полкам, где прежде стояла она, пальцы Люка ещё раз прошлись по музыкальной шкатулке, затем потрогали один из чёрных локонов на расческе.

Едва различимая перемена произошла в нём, но Джой знала, что это не игра её воображения. С задумчивым взглядом Люк поднял и обмотал волосы с расчески вокруг пальца. Резкие линии лица смягчились, по узким губам скользнуло легчайшее подобие улыбки.

— Кому они принадлежали? — вопрос вырвался сам собой, когда Джой поняла, что ей просто необходимо узнать, почему они вызвали проблески такой… нежности на лице Люка. Она уже приготовилась к возвращению его ледяного гнева, но ничего не произошло. Напротив, казалось, он находился где—то далеко, чтобы расслышать её слова, ответ прозвучал не сразу и как бы издалека.

— Моей матери, — Люк больше ничего не сказал, раскручивая тёмные локоны с пальцев, он почти что благоговейно закрутил их обратно в щетинки расчески.

Джой расслабилась, прислонившись к полкам позади и сделав глубокий вздох, который, казалось, отпускал весь годовой запас накопленного напряжения. Вопрос за вопросом громоздились друг на друга, требуя их озвучить, но она подавила их. Странная мягкость в поведении Люка стоила проявленного терпения, сейчас он мог поделиться с ней чем—то, что невозможно было бы вытащить из него никакими вопросами. Как будто ощущая её сосредоточенность, Люк повернулся к ней. В нём ещё чувствовалась прежняя незащищенность, но теперь он действовал осмотрительней.

— Моя мать умерла давным—давно. Когда я был ещё мальчишкой. Это, — он коротко махнул в сторону стола, — всё, что осталось в напоминание о ней, — его мимолётное движение после практически абсолютной неподвижности заставило Джой переместиться, сохраняя дистанцию. Запах дерева и книг в кожаном переплёте ударил ей в ноздри.

— Мне жаль, — возможно, слова были неуместны, но искренни. Они пробудили в Джой боль собственной утраты, когда она была совсем маленькой. За тот короткий период, что Джой знала Люка, он прежде не упоминал о своей семье. Он никогда не говорил о родителях, да это и не казалось важным. Теперь же обрело весомое значение. Эта мелочь делала его похожим на неё. Теперь она знала, что мимолётная мягкость в выражении его лица была неподдельной.

Болезненный комок, образовавшийся в горле, был вызван не только воспоминанием о собственном горе, но и сопереживанием его потере. Это пугало, делало её уязвимой тогда, когда она не могла позволить себе быть таковой, но и в этом был свой небольшой плюс. Даже Люк не был лишён эмоций и прошлого.

Резко, но бесшумно Люк отпрянул от стола и вернулся обратно к очагу. Джой блуждала по комнате, пытаясь обуздать эмоции, наконец, она вернулась на место, где была раннее. Взгляд во второй раз бесцельно пробежался по корешкам книг.

— Я тоже потеряла родителей, — пробормотала она, поглаживая рельефный переплёт собрания поэзии Донна. Сказанное было лишь напоминанием себе, чтобы подавить чувства, облекая их в слова. Она проделывала это много раз в прошлом, когда чувствовала, что не в состоянии справиться с затопившими ее эмоциями.

— Да. В этом мы схожи, — даже в повисшей тишине Джой не ожидала, что Люк расслышит её шёпот. Она обернулась, он стоял у очага, глядя на мерцающий огонь. Она почувствовала, вопреки разумному объяснению, словно невидимая сила тянет ее через всю комнату, сокращая безопасное расстояние между ними. Остановившись у кровати, Джой сжала пальцами одеяло, лежащее на краю. Сноп искр взметнулся в очаге, когда Люк подбросил полено в огонь.

— Тебе их не хватает? — спросила она внезапно.

Джой сначала подумала, что вопрос останется без ответа, настолько сильно затянулась пауза. Она сжала одеяло.

— Я уже долгое время один, — выдавил, наконец, Люк. — Это было давно.

Тон, которым он ответил ей, был неестественно ровным, впрочем, таким же, как и её. Но когда Джой рискнула взглянуть на Люка, тот даже не шелохнулся, лицо, озаренное огнем, было по—прежнему застывшим и отстраненным.

Джой поняла, что опять возобновила свое движение в направлении Люка, обходя диван. Она заколебалась, борясь и не понимая своих побуждений. Инстинкт подсказывал успокоить и успокоиться самой, но разум твердил не рисковать и быть благоразумной. Со вздохом Джой опустилась на диван, завернувшись в одеяло, хотя было достаточно тепло.

Её последующие слова, разорвавшие повисшую тишину, казалось, принадлежали другому человеку.

— Мои родители погибли двенадцать лет назад. В авиакатастрофе. Мне было шестнадцать.

Из—за комка горечи в горле она, казалось, не могла больше выдавить ни слова. Усилием воли Джой переборола себя. — Я ждала. Все эти годы я ждала, чтобы найти их. У меня не было возможности попрощаться.

Собственный сорвавшийся голос напугал её. Поток накопившихся слов, грозящих выплеснуться наружу, чтобы быть сказанными кому—то, кто смог бы их понять, прекратился прежде, чем успел сорваться в слёзы. С железным самообладанием Джой сохранила невозмутимость на лице и попробовала притвориться, что не говорила ничего этого.

Подобно мерцающей тени Люк внезапно возник перед ней. Он, как преграда между светом и жаром от огня, навис над нею, будто находясь под влиянием импульса, но не зная, как его осуществить. Джой заморгала, уставившись на его руки, отстраненно размышляя, что было, если бы он коснулся её, и что бы она при этом почувствовала? Какая—то часть её отчаянно требовала этого — приблизить к себе мужчину, которого едва знала, мужчину, который мог быть как соперником, так и другом или потенциальным любовником, мужчину, с которым она бы меньше чувствовала одиночество. Но это было бы проявлением слабости, что не в её правилах. Она потеряла бы последнюю толику контроля.

Ладони Люка сжались в кулаки. На мгновение он заколебался, а затем выскочил из комнаты также внезапно, как и подошёл к ней.

Джой не была уверена, как долго он отсутствовал. Пока его не было, она сосредоточилась на том, чтобы взять себя в руки и напомнить в сотый раз, зачем здесь находится. Когда Люк вернулся и вложил ей в руки кружку горячего кофе, она была способна взять её с безупречным самообладанием и улыбкой.

— Спасибо. Это как раз то, что нужно, — кофе был как раз нужной температуры, что—то среднее между обжигающим и горячим, она сделала глоток и вдохнула аромат напитка. Это окончательно очистило её разум.

Джой нашла Люка сидящим в резном кресле—качалке с вытянутыми к очагу ногами и опирающимся подбородком на сомкнутые руки.

— У тебя только одна кружка? — спросила она, тщательно выбирая место на полу около дивана.

Подняв голову и внимательно посмотрев на неё, Люк переменил положение ног и с полуулыбкой сказал:

— Она только для гостей.

Его слова ненамеренно вновь установили тишину между ними. В затянувшейся паузе Джой услышала неясные звуки за пределами хижины, она обрадовалась, что находится в закрытом помещении даже в таких обстоятельствах.

Глаза скользнули по развешанным шкурам и двум резным фигуркам на разных столах, когда Джой убедилась, что расслышала волчий вой.

Её взгляд снова и снова возвращался к Люку. Некоторое время он сидел так же, как и она, почти недвижно, погрузившись в ведомые ему одному мысли. Затем, встав и сделав шаг, напряжённо и бесцельно потоптался на одном месте, будто разрешая внутреннюю конфронтацию. Выражение его лица напряглось и смягчилось так, что Джой подумала, что он заговорит сам с собой. Но Люк не стал нарушать тишину и возвратился к стулу, где находились незавершённые резные фигурки.

Ловкие искусные движения небольшим ножом по дереву очаровали Джой, скука ей больше не грозила. Она наблюдала, как Люк высекал длинное поджарое тело, обрисовывая короткие ноги, кисточку хвоста, овал головы, похожей на мордочку лисицы. Джой гадала, какое животное выйдет в итоге из непритязательной деревяшки, и поняла, что прошло достаточно много времени только тогда, когда Люк подбросил поленьев в затухающий огонь очага. Досадуя на себя, Джой широко зевнула.

Впервые за долгое время, словно прошел целый век, пристальный взгляд Люка встретился с её глазами.

— Устала? — звук его голоса после долгой тишины был весьма долгожданен. Джой покачала головой. Она не могла позволить себе быть утомлённой, пока ещё оставались неразрешённые вопросы.

— Пока ещё не совсем. А сколько уже времени? — она запоздало поняла, что её часы потерялись в борьбе с парнями у озера, а Люк, по—видимому, не располагал часами на видном месте.

Он задрал вверх голову, как будто отстраненно сверялся с внутренними часами.

— Около полуночи. Возможно, чуть больше, — их взгляды вновь встретились, кругом было темно, их озарял лишь слабый блестящий свет от камина. — Может, тебе что—нибудь нужно?

Джой подумала, не содержит ли вопрос двойного смысла. Он смотрел на неё пристально и изучающее, она и прежде видела у него такой взгляд — когда он впервые начал свое преследование, поэтому ей и показалось, что вопрос задан не просто так. На какое—то время она задумалась, не стоит ли ей отложить этот разговор, пытаясь что—нибудь вытянуть из него. Всему есть свой предел, тем более что день вовсе не был лёгким. Джой сделала глубокий вдох и встретила его внимательный взгляд.

— Да, мне нужно знать, почему… почему ты таким странным образом убежал на прошлой неделе.

Люк закрыл глаза, между его тёмными бровями пролегла морщинка — это была единственная реакция на её вопрос. Джой готова была поспорить, что он ожидал именно этого вопроса, Люк вскинул голову и бросил на Джой взгляд, полный отчаяния.

— Я не могу сказать тебе причины.

— Не можешь или не хочешь? — бросила она вызывающе. Некоторое время они испытывали твердость характеров друг друга, не сводя пристального взгляда с глаз соперника — подобное молчаливое противостояние не было первым. Джой знала, что оно не было и последним, даже когда Люк первым отвёл глаза.

— Не могу, — это прозвучало почти, как рычание, сердитое и защитное. Широкие плечи Люка ссутулились, и напряжённость, излучаемая телом, будто приняла физическую форму. Затем разом все исчезло. Он медленно выпрямился, смотря исподлобья. — Это больше не имеет значения. — Его тон сменился от рычащего до мурлыкающего, и Джой ощутила, как слабеет собственное раздражение.

— Если это не имеет значения, то значит ли это, что ты мне поможешь? — она едва ли была удовлетворена его предыдущим ответом, но в перечне её вопросов самый важный из них не был ещё прояснён. Она отбросила прочь воспоминания о поцелуе и его странном поведении после.

Люк отошел от камина и сократил расстояние между ними одним широким шагом. Джой вжалась в диван. Люк казался огромным, нависая над нею, подавляя своей силой и непредсказуемостью. Откинув голову назад, чтобы глядеть ему в лицо, Джой упрямо повторила вопрос.

— Ты поможешь мне, Люк?

Мускулы его лица напряглись и расслабились, но глаза пристально смотрели на Джой.

— Помогу.

Услышав ответ, Джой прикрыла глаза, чувствуя, как напряжение отпускает её тело.

— Спасибо.

Простой обмен словами, казалось, снял напряжение с них обоих, и Люк внезапно улыбнулся искренней улыбкой, которую, видимо, берёг для особых случаев. Джой рассмотрела в ней подлинную теплоту и ответила Люку такой же улыбкой. Прежде, она уже как—то позволила безудержной радости на его предложение помощи толкнуть себя на неосторожные поступки, теперь Джой решила не повторять ошибок. И хотя облегчение и благодарность заполнили её, однако, она просто подтянула колени к груди и с удовлетворённым вздохом положила на них подбородок.

Очередной раз между ними повисла глубокая тишина. Досадуя на лёгкую сонливость, Джой обнаружила, что опять невольно заворожена движениями Люка, беспокойно вышагивающего перед очагом. В его поступи и каждом, даже едва заметном движении сквозила грация. Она отстраненно подумала, что, должно быть, это происходит от того, что Люк живёт в глуши, в лесу, и умеет максимально слиться с природой. Возможно то, что он вырос здесь, вдали от цивилизации, могло объяснить странности его поведения, которые одновременно уязвляли и интриговали её.

Мысли легко скользили от праздных размышлений до удивления и восхищения им, а затем повернули в сторону недавних воспоминаний. И снам. Внезапно Джой вспомнила о тех вещах, которые пыталась забыть, прогоняя образы, не имеющие места в её планах. Она вспомнила тепло, исходящее от тела Люка, прижавшегося к ней, когда она держала музыкальную шкатулку, а также события минувших дней. Джой попыталась подавить в себе поток ощущений, возникший вместе с воспоминаниями, но он не исчезал, а наоборот, обрел абсолютную уверенную власть над ней.

Её лицо запылало вовсе не из—за температуры огня. Джой отбросила одеяло прочь и задрожала вовсе не от холода. Даже то, что она закрыла глаза, не помогло избавиться от возникающих образов. Сильные объятья Люка, из которых не было сил убежать, его губы на её губах, вдребезги разрушенный самоконтроль. И всё это действительно было. В течение тех мгновений на лугу весь мир заключался единственно в поцелуе, подобного которому Джой никогда не знала.

И сны, выходящие за все мыслимые рамки. В них Джой была абсолютно не властна над собой и полностью уязвима. Первые сны вызывали у Джой страх, но после поцелуя они обрели непреодолимый эротизм, и Джой с силой всей своей воли пыталась избавиться от них, чтобы они не могли помешать и разрушить её планы.

До настоящего момента. Сейчас она была наедине, в хижине с Люком, осознавая, что до определённой степени выкинуть его из головы она не сможет. Джой никогда не думала, что воображение может обладать такой властью, она не испытывала ничего подобного с самого детства, по мере взросления она стала осознавать, насколько подавляющей может быть суровая реальность, что заставляла забыть о мечтах.

До настоящего момента.

Новое напряжение разрасталось в ней, стирая усталость и довольство, как будто она их и не испытывала. Она пыталась убедить себя, что абсурдно и ошибочно полагать, будто Люк может чувствовать ее состояние, осознавать, как рушится её оборона. Но пока он вышагивал по комнате, раз за разом с возросшей частотой бросая на нее взгляды, Джой почти что уверилась, что он все чувствовал. Должен был знать. И ожидать этого момента. Чем бы ни было вызвано его необъяснимое поведение после их поцелуя, это больше не имело никакого значения.

Джой сделала последнюю попытку справиться с эмоциями и восстановить разрушенные барьеры с трезвой рассудительностью. Но поняла, что потерпела неудачу, не успев начать. Она наблюдала за Люком, когда он присел возле огня, сполохи света от очага озаряли его лицо и густые непослушные волосы. Поношенные джинсы натянулись на бёдрах, когда он потянулся подбросить дров в камин, Джой закусила губу, пытаясь игнорировать лёгкое покалывание внизу живота. «Мой Бог, он был великолепен!» Старая клетчатая рубашка практически не скрывала широты плеч и мощной силы упругих мышц рук. Она вспомнила, что все в нем слишком замечательное, так как довольно тщательно рассмотрела его у озера.

До этого момента ей хотелось держаться от мужчин подальше. И не осложнять эмоциями стоящие перед собой цели. Джой решила контролировать себя и держаться от Люка Жуводана подальше. Однажды, она уже дала себе послабление. Но это уже не имело значения.

Наблюдая за ним в свете от камина, Джой внезапно поняла, что никогда прежде не думала, что можно настолько сильно желать мужчину.

Он резко отвернулся от огня и посмотрел ей прямо в глаза. Зелёный с золотыми вкраплениями цвет на короткий момент был заменён на красный жар от огня, глаза стали подобно глазам животного при вспышке камеры. Сердце ушло в пятки. Что—то дикое было в его сидящей на корточках фигуре, настороженное и тревожное. Плавность движений. Свирепая сила в пристальном взгляде. Теперь этот взгляд встретился с её, недрогнувший, вызывающий.

Взгляд гипнотизировал и затягивал. И, тем не менее, Люк не отвёл глаз. Было невозможно — невозможно сконцентрироваться или сопротивляться. Его глаза блестели, но в них не было ни единого намёка, предупреждающего о его дальнейших намерениях. И прежде, чем Джой успела сделать очередной вдох, Люк стремительно поднялся и настолько быстро направился к ней, что она застыла в изумлении.

В следующий момент он был уже перед ней, сильные руки сжали ей предплечья, миллиметры отделяли их лица. Тёплое дыхание овеяло её лицо. Джой видела, как расширяются его зрачки, чувствовала ускоряющийся ритм собственного пульса, словно метания заманенного в ловушку кролика. Страх, шок и желание боролись в ней. Изучая взгляд, горящий от эмоций, она внезапно поняла — слишком поздно осознала — что полностью находится в его власти.

Его хватка усилилась, и Джой стало нечем дышать. Его запах был волнующий и манящий, она чувствовала, что его пальцы словно клейма выжигают на ее руках. Сны и яркие воспоминания о его поцелуе разрушили последние барьеры.

Внезапно стало горячо, слишком горячо, одежда, казалось, душила. Она сделала слабую попытку расстегнуть пуговицы рубашки, чтобы вырваться из плена материи.

«Свободна». Стон, что издала Джой, казалось, принадлежал не ей. Люк приблизил лицо, её губы разошлись в исступленном призыве. Словно в отдалении она услышала горловой звук, похожий на довольное мурлыкание гигантской кошки, но с едва различимой угрозой. Глаза Люка казались совсем чёрными из—за расширившихся зрачков, мощные порывы обоюдного желания слились воедино. А затем Джой больше не могла выносить этого и в окончательной капитуляции закрыла глаза, со стоном запрокидывая голову. Губы прижались к её горлу, она ощутила нежное давление зубов. Это взволновало её без всякой причины, но рассудок был не в состоянии думать об этом.

Его губы заскользили по её горлу, а язык, горячий и слегка шершавый, очертил подбородок. Джой сильнее зажмурила глаза, её губы вслепую искали его рот. Она сгорала, пылая невыносимым безумным жаром, который был внутри и снаружи. Люк поймал зубами нижнюю губу и, прикусив, слегка потянул за нее, затем успокаивающе погладил языком разгорячённые губы.

А затем, наконец—то, его губы, твердые и в то же время потрясающе живые, накрыли ее, подчиняя себе так же, как несколькими мгновениями назад, показавшимися ей вечностью, его глаза взяли вверх над её. До Джой донёсся его хриплый стон, когда язык Люка проник в её рот. Каким—то образом его руки, уже не державшие её, были повсюду, смыкаясь вокруг неё, словно поймав в силки. Его склонившееся сильное тело было словно гибкой клеткой, из которой не было никаких сил вырваться на волю. Пульс забился в беспорядочном ритме, когда поцелуй сделался глубже, взывая к потаённым частям её чувственности, приглушая мягкие, рвущиеся наружу, стоны.

Люк переместил руки вниз, высвобождая рубашку Джой из свободного пояса джинсов. Ей хотелось помочь ему в этом, но жёсткое давление тела сковывало движения, она пылко отвечала на твёрдую силу его мягких губ, осыпая рот и грубый подбородок россыпью коротких поцелуев. Его пальцы нашли и погладили обнажённый участок её спины, спуская джинсы с бёдер. Джой наконец—то удалось высвободить одну руку, которой она тут же начала расстегивать свои джинсы, едва сознавая, что делает. Сейчас Джой была во власти инстинктов, и её инстинкты желали лишь одной вещи.

Одним плавным движением Люк опустил Джой спиной на диван, отпуская её руки, запутавшиеся в его рубашке. Дрожащие пальцы трудились над пуговицами, касаясь темных, с бледными вкраплениями, волосков на его груди. Джой спустила рубашку на спину, и Люк повёл плечами, высвобождаясь из неё, словно это была вторая мешающая ему кожа. Ее собственная рубашка была прижата ее телом, выставляя грудь тяжелым потокам воздуха. Несмотря на стоявшую в комнате жару, соски почти что болезненно затвердели.

Его взгляд — черный, напряжённый и настолько замутненный, что должно было бы напугать ее — оценивающе прошелся по всему телу. Он был подобен тому, как если бы его рот и руки коснулись каждой частички ее плоти.

Долгий мучительный момент он разглядывал ее, нависнув подобно буре, грозящейся вот—вот разразиться. А затем его губы вновь набросились на неё, заглушая встречные, рвущиеся на волю, стоны.

Теперь в нём не было мягкости, когда его рот овладевал её. Безудержный поток яростной страсти унёс за собой последние частицы сознания Джой. Высвобождая инстинкты, она дала волю необузданному вожделению. Она передалась его дикости, отвечая на нее с не меньшим пылом собственной безудержности.

Язык Джой дразнящими движениями погладил его губы, Люк решил ненадолго позволить ей исследовать пределы собственной страсти. Разведя её руки в разные стороны, он языком и губами стал ласкать щёки и подбородок, с легчайшими пощипываниями и покусываниями скользя вниз по шее, что заставляло её трепетать от удовольствия.

Когда рот Люка накрыл её грудь, Джой ощутила, что мир распался на миллионы осколков. Он освободил её руку, чтобы накрыть одну грудь, пока над другой колдовал его рот, пальцы, горячие и шершавые, массировали и гладили пылающую кожу. Язык рисовал круги по мягкому холмику груди, пока не достиг соска. И когда, наконец—то, его губы сомкнулись вокруг него, Джой выгнула дугой спину, но вместо крика её связки воспроизвели лишь шёпот. Люк попеременно дразнил соски, пока ее голова не стала безудержно метаться от охватившего все тело исступления, наконец, он проявил милосердие, двинувшись губами вниз, лаская нижние округлости грудей, спускаясь все ниже к напряжённому чувствительному животу.

Ладони Джой расслабленно сжимались в ритме мягких покусываний, чередующихся с лёгкими поцелуями, он настойчиво продвигался вниз, лаская языком и зубами бедренные косточки. Его пальцы нашли центр её пылающего желания, и прежде, чем их место занял рот, стали поглаживать сверхчувствительную мягкость плоти. Эти движения лишили Джой дыхания и с беззвучными криками заставили податься вверх, навстречу ему. Будто в отдалении она слышала, как его дыхание стало хриплым и частым, осязала его желание, словно оно было материальным. Люк освободил вторую руку и накрыл ладонями холмики грудей, в то время как его язык заменил пальцы. Джой потянулась к Люку, её собственные руки запутались в прядях его волос. Он ласкал и дразнил её, доводя практически до грани и отстраняясь, раз за разом, пока она не стала всхлипывать от искусной пытки.

На мгновение твёрдое тело отстранилось, его руки возились с застёжкой собственных джинсов. Внезапная пауза в безумной гонке желаний слегка отрезвила разум Джой, дрожащими руками она пыталась помочь ему справиться с молнией. Их глаза впервые после начала безумства встретились, во взгляде Люка не было ничего разумного или человеческого, лишь отражение неприкрытого желания сродни ее собственному.

Когда Люк высвободился из сковывающей одежды, ладони Джой сомкнулись на твёрдой плоти, поглаживая её с таким же пылким отчаянием, с каким он ласкал её. Люк напрягся и слегка приподнялся, теперь он так же, как и она, полностью отдался на волю чувств. Со всей необузданной мужской силой он, словно пламя, сгорал в её руках, и она хотела, чтобы его огонь и сила встретились с ее опаляющим желанием. Когда руки Джой ласкали его, дыхание Люка сделалось сбивчивым. Без слов, повинуясь лишь инстинкту и желанию, она убрала свою руку, и Люк навис над нею. Твердая плоть надавила на внутреннюю сторону её бедра, скользнув по гладкой, в равной степени мягкой и влажной, коже. Джой приподняла бёдра, готовая принять его, чувствуя приятное давление стремящейся проникнуть в неё плоти.

А затем всё прекратилось. Джой открыла сжатые в невыносимом ожидании глаза и попыталась сосредоточиться на Люке, застывшем над ней в мучительной неподвижности. Он смотрел на неё палевыми, горящими от желания глазами. Её тело напряглось, требуя его, желая принять в себя, но Люк не двигался. Ей хотелось плакать, кричать от досады. Сейчас не было никакой причины останавливаться. Со стоном она потянулась вниз, коснувшись его плоти, желая того, что мог дать только он, зная, что и Люк хочет того же.

Наконец, он двинулся, отдернувшись, как от боли. Бессловесный стон, исторгшийся из его горла, был резким и хриплым, словно протест, похожий на рычание, зубы обнажились в гримасе гнева и страдания. Джой, взглянув на него, вздрогнула, замерев в неподвижности. Его зрачки неожиданно сузились, словно от шока после острой боли. Джой непонимающе смотрела на него, Люк запрокинул голову и издал звук сдерживаемой неприкрытой агонии.

А затем, вопреки всякой логики и её собственной потребности, внезапно покинул её. Джой слишком резко оставили одну в невыносимом холоде. Ошеломлённая она медленно повернула голову на подушках, ища Люка взглядом. Он был там, в тёмном углу комнаты, сгорбленный и нагой, только его глаза пылали в сполохах от камина. Люк смотрел на неё, пристально и неподвижно, как и прежде, но сейчас в его взгляд добавилась суровая неприветливость незнакомца. И холод.

Джой, вздрагивая, свела края собственной рубашки, прикрывая грудь. Обнажённая, внезапно почувствовав себя уязвимой и напуганной, она застегнула рубашку трясущимися пальцами, к ней постепенно возвращалось здравомыслие. Джинсы были где—то на полу, чтобы подобрать их ей следовало принять вертикальное положение. Взгляд Джой снова метнулся к неподвижному силуэту среди теней. Люк всё ещё наблюдал за ней, но его взгляд больше не был таким сосредоточенным, как прежде. Он отдалился от неё. Она приподнялась и обнаружила свои джинсы. Джой старалась совершать как можно меньше движений, чтобы натянуть их обратно. Раз за разом её пристальный взгляд возвращался к безучастной фигуре мужчины, которого она мгновения назад так откровенно желала вопреки всем разумным доводам и поведение которого пугало своей непонятностью. Исчезло не желание, нет, просто исчезли последние ощущения с ее чувствительного тела. Джой дрожала. Было так холодно, холодней, чем она когда—либо могла себе представить. И ей казалось, что она уже никогда больше не согреется.

Его знобило. Он до сих пор дрожал от эмоций и желания, и не было никакой надежды, что станет легче. Укрываясь в жалкой тени, Люк боролся с тем, что было сильнее его, оно было сильным и забирало каждую частицу силы, которая у него была, но он боролся, чтобы не стать тем, что разрушит его. И её.

Небольшая, слабая частичка его существа, ещё не потерявшая способности думать, бесконечно с презрением ругала его. Он знал про риск, но предпочел игнорировать его. Он знал, с того момента, как поцеловал Джой и почувствовал её отклик. Его самоуверенность твердила ему, что он будет обладать ею, и будь прокляты последствия. Разум взял под контроль тело, но тело предало его.

Люк всё ещё тяготился желанием обладать ею, и весь жар тела, казалось, сосредоточился в одной точке, от чего легче не становилось. Примитивные инстинкты требовали закончить начатое, но он не мог. Через череду эмоциональных противоречий было парадоксально сознавать, пусть тело и предало его, но именно разум теперь удерживал от завершения ошибки.

Уйдя в себя, Люк сосредоточился на борьбе эмоций, вытесняя ее образы, запахи и чувства из собственного сознания. Она не существовала. Её здесь нет. Он один, он всегда был один. Лишь это нелепое самовнушение позволило придти в себя, вернуться к подобию того, чем он был прежде.

Когда холод в душе превратился лишь в маленькую болезненную точку, а тело ощутило холод, имевший физическое происхождение, Люк восстановил равновесие в себе самом. Его взгляд переместился на тлеющий огонь в очаге, правильней сказать, на последние красные угольки, затем обвёл взглядом привычные стены надёжной хижины и, наконец, остановился на фигуре, находившейся на диване.

Джой лежала там же, где он и оставил её. На ней снова была одежда, она сумела завернуться в одеяло, Люк видел, как поднимается и опадает её грудь, как расслабленно её тело; Джой спала; маленькая милосердная передышка для них обоих.

Потребовалась вся его воля, чтобы привести застывшее тело в движение, он подбросил поленьев в затухающий очаг, чтобы они окончательно не погасли с восходом солнца. Было практически утро, он наклонил голову, чувствуя приближение нового дня, хотя до рассвета оставалось ещё несколько часов. За это время Джой полностью оправится, а он приведёт свои мысли в порядок, чтобы больше не поддаться на провокации собственного тела. Люк нагнулся, с нарочитой бесстрастностью разглядывая её. Мягкие изгибы тела, которые он только—только начал обнаруживать и изучать, теперь были навсегда потеряны для него. Спящая нега подавила собой постоянную осторожность и гордую решительность Джой, сделала её всего лишь обычной симпатичной девушкой. Сладкая тайна по имени Джоэль Рэндал, возможно, так и останется для него неразгаданной.

Люк наклонился и поднял Джой на руки, стараясь не вдыхать её запах, не слышать дыхания, не чувствовать мягкости тела на своих руках. Он нёс её сквозь гнетущую тишину хижины через кухню, в дальнюю комнату, где стояла кровать. Аккуратно снял одежду с Джой, найдя в одном из ящиков выцветшую, сложенную, давно не используемую ночную рубашку, и надел ее на Джой. Она так утомилась, что даже не проснулась, будь иначе, возможно, он и не перенёс бы этого. Люк и без того мобилизовал все свои внутренние силы, чтобы игнорировать нежную хрупкую наготу, лежащую на его руках.

Жар от камина и печи источал достаточно тепла, чтобы обогреть комнату на остаток ночи. Джой не пошевелилась, когда Люк накрыл ее простынёй, а сверху — одеялом. Лишь раз, когда он расстелил последнее одеяло на кровати, Джой повернула голову на подушке, её веки затрепетали, и стон, донёсшийся из её приоткрытых губ, был наполнен тоской и печалью. Люк наклонил голову и постарался не слышать его. Он отвернулся в темноту, оставив Джой наедине с её снами, опасаясь своих собственных.

Она проснётся, и для неё будет новый рассвет, но для него всегда будет лишь ночь.

Глава 7

Утренний свет, льющийся сквозь тонкие занавески окна, около которого стояла кровать, медленно будил Джой ото сна, согревая лицо нежнейшей из ласк. Она лениво потягивалась в полусне, наслаждаясь светом, который щекотал щеку. Она не могла вспомнить точно, что за день сегодня или какие у нее планы, но уже могла чувствовать запах замечательного завтрака, который госпожа О'Браен готовила на кухне, и в этот момент блаженства ей больше ни о чем не хотелось думать.

Со вздохом Джой закинула руки назад и выгнула спину, волосы рассыпались свободно по подушке, и ощущение фланелевой длинной ночной рубашки на коже было еще одним восхитительным чувством. После очередного длинного, ленивого момента мирной удовлетворенности Джой вынудила себя открыть глаза, чтобы предстать перед днем и делами, которые нужно было сделать.

Первым шоком было открытие, что она находится не в своей кровати в комнате домика. Вторым — то, что она была в кровати, которую никогда не видела прежде, в полностью незнакомой комнате. Третьим было то, что она поняла, что находится в хижине Люка, в его постели — и ее наводнили воспоминания.

Она села, вытянувшись в струнку, отбросив тяжелые слои одеял. Длинная ночная, мягкая и бесконечно удобная, была тоже не ее. Ее собственная одежда висела на спинке стула около простого стола вместе с заимствованными джинсами, рубашкой и носками, которые Люк дал ей прошлой ночью.

Прошлая ночь. В комнате было не особенно тепло, но Джой почувствовала такой сильный внутренний жар, что его было достаточно, чтобы отогнать любой холод. Воспоминания ночи резко наводнили все мысли: она полностью потеряла контроль, так, что даже сейчас ощущала отчаянный стыд. «Что произошло?» Она помнила четкие факты, последовательность событий, но при свете дня произошедшее казалось, скорей, какой—то безрассудной фантазией.

Она позволила Люку заняться с ней любовью. Более того, она хотела его с такой дикой необузданностью, что даже не подозревала, что способна на такое. Такого никогда не случалось с ней прежде и уж конечно не с Ричардом. С ним никогда. Не то, чтобы это была голодная потребность, а именно, дикая страсть. С Ричардом она никогда не теряла контроль.

Обхватывая себя руками, Джой зажмурилась так, будто это простое действие могло стереть все воспоминания. Сделать так, как будто этого никогда не случалось.

«Но что произошло?» Было достаточно много вопросов, чтобы на какое—то время свести с ума любого. Джой почти рассмеялась, вообразив себя в приступе истерики. Это был не только вопрос того, как она очутилась в подобном положении — уже во второй раз — но и главное: почему он всё прервал и оставил её полубезумной от желания.

Снова.

Чистый порыв гнева и негодования затопил Джой, твердо отодвигая огорчение и смущение с пути. Она сжала зубы и почувствовала, что они сейчас заскрипят. «Ублюдок! Сначала согласился помочь ей, поцеловал ее так, как никто никогда прежде, а затем оставил ее, не потрудившись дать ни малейшего объяснения. После того, как она была вынуждена с трудом разыскивать его, он так любезно оказал ей гостеприимство в своей хижине лишь для того, чтобы повторить то же самое, на сей раз, доведя ее до такой степени эмоциональной уязвимости, что воспоминания об этом были просто невыносимыми. А потом он взял и остановился. Оставил ее, будто она превратилась в какую—то ядовитую змею или кого похуже».

Его необъяснимое поведение было и без того достаточно плохим, равно, как и её постоянная неуверенность, которая, казалось, была обычным состоянием всякий раз, когда она находилась рядом с ним. Но этот последний удар по ее гордости был худшим из всех.

Сжимая в кулаки простыни, все еще теплые от жара тела, Джой спустила ноги с постели. Пол был холодным, но это было наименьшей из ее проблем. Она подошла к стулу и коснулась своих мятых джинсов и рубашки. Последней вещью, которую она намеревалась сделать, это принять еще больше «милосердия» от Люка и надеть что—либо, принадлежащее какой—нибудь из его прошлых пассий. «Она — не одна из них».

Не теряя времени, Джой избавилась от фланелевой длинной ночной рубашки — это также принадлежало другой женщине — и начала натягивать собственную жесткую одежду. Когда она неловко балансировала на одной ноге, натягивая одну брючину, то каким—то шестым чувством почувствовала чужое присутствие. Это был не шум или что—то еще настолько очевидное, что заставило ее поднять глаза и обнаружить Люка в дверном проеме. Она не почувствовала в нем достаточной угрозы, чтобы сделать что—нибудь еще, кроме как прикрыться, скрестив руки на груди, и впиться в него взглядом со всем негодованием, которое сумела собрать.

У нее не было времени обдумать, что она сделает, когда увидит его снова или как он себя поведет. Отразится ли то, что случилось вчера вечером, на его лице. Потрудится ли он объясниться. А теперь он стоял, заполняя дверной проем, полностью одетый, зловеще большой и очень тихий.

Джой порывалась приказать ему уйти, питая отвращение к своей полуодетой уязвимости. Но слова не шли с языка. Вместо этого она уставилась на него, с лицом, горящим от гнева, смущения и других эмоций, слишком ужасных, чтобы о них задумываться. После всего, что произошло, даже его простое присутствие вселяло в нее желание кричать в яростном гневе.

Возможно, она бы и поддалась своему внутреннему импульсу, если бы Люк сказал или сделал что—либо провоцирующее. Но он просто стоял, пристально глядя на нее с абсолютной безучастностью, не смотря на ее голое тело и не реагируя на ее враждебность. Он опустил глаза прежде, чем она сумела вовлечь его в еще одно соревнование силы воли.

— Завтрак готов. Я доставлю тебя в город после того, как ты поешь, — на мгновение он сделал паузу, взглянув на нее из—под бровей, как будто хотел сказать что—то, более личное. Потом развернулся и оставил ее смотреть ему вслед.

Если прежде в Джой гнев просто горел, то теперь он превратился в настоящее пламя. Она, ругаясь так, что ее саму это удивляло, натянула резкими движениями остальную часть одежды. Ему это так не сойдет с рук, нет, не во второй раз. Она заставит его рассказать, что происходит, даже если для этого нужно будет рискнуть своей жизнью и здоровьем.

Люк сидел за маленьким столом с тарелкой овсянки напротив такой же тарелки и пустого стула. Его осанка, голова, опирающаяся на одну руку, в то время как другой он вяло помешивал кашу, были настолько чужды тому, что она знала о нем, что Джой остановилась, уставившись на него. Это почти погасило ее гнев на какое—то мгновение, ровно до тех пор, пока он не заметил ее, принимая прежнюю непреклонную неумолимость, и не вскочил со стула, отойдя в дальнюю часть комнаты, будто она болела заразной болезнью, которую он не хотел подцепить.

Джой развернулась к нему лицом.

— С меня достаточно, Жуводан. Я думаю, что сейчас самое время, чтобы ты рассказал мне, что, черт возьми, происходит. Между нами. Если ты так действовал со всеми своими женщинами, я не удивлена, что они сбежали от тебя. Я проделала такой путь, чтобы найти тебя, а ты…

— Съешь свой завтрак, — голос Люка был не громче, чем самый мягкий из шепотов. Он не смотрел на нее. Он прижался спиной к дальней стене, разведя руки, словно животное, загнанное в угол. Джой проигнорировала тон и напряжение, которые скрутили его внушительную фигуру в тугую пружину на гране срыва.

— На сей раз, ты не сможешь просто проигнорировать меня, Люк. Ты должен мне все объяснить. Ты сказал, что поможешь, а затем использовал меня и даже не потрудился закончить то, что начал, — лицо горело от досады за свою прямолинейность, но гнев завел ее слишком далеко, чтобы теперь отступать. «Он отверг ее».

— Я ничего не могу рассказать тебе, — его голос был снова смертельно тих, но на сей раз он смотрел на нее. Его глаза были широко открытыми, с проблесками непонятной эмоции. — Поешь, и я доставлю тебя в город. Ты больше меня не увидишь.

Это было последней каплей для Джой. Гнев, который затопил ее, был настолько сильным, какой она никогда не испытывала. Она всегда гордилась своим контролем и логикой, хладнокровной способностью встречать каждый вызов судьбы. Все это вылетело в трубу, как будто вообще никогда и не существовало.

Она двинулась к Люку, шаг за шагом, сжав кулаки.

— Ах, так, значит, я больше тебя не увижу? Возможно, мне бы понравилась эта идея, если ты дважды не согласился мне помочь. Теперь ты снова отказываешься от своих слов? Что ты за человек, Жуводан? Возможно, ты просто трус, которому нравится выбирать кого—то, кого считаешь слабее себя. Или, возможно, ты боишься меня. Это так Люк? Ты боишься меня?

Нелепость собственных слов потрясла ее в проблеске здравомыслия, но слишком поздно. Люк сделал выпад в ее сторону и одним невероятно быстрым движением схватил ее руки так сильно, что она вскрикнула. Он поднял ее, оторвав от пола, удерживая столь же беспомощной, словно новорожденного котенка, в то время как его глаза впились в ее.

Его дыхание было затрудненным, а лицо искажено таким выражение холодной свирепости, что Джой почти закрыла глаза, чтобы не видеть этого.

— Я предупреждаю тебя, Джоэль. Остановись, прямо сейчас. Съешь свой завтрак, возвращайся в город и забудь, что слышала мое имя.

Дрожь в его голосе была дрожью подавляемой ярости, и Джой инстинктивно знала, что он был в одном шаге от полной потери контроля.

Но этого было недостаточно, чтобы напугать ее.

— Нет.

Она вздрогнула, когда его пальцы сжались, но выдержала его взгляд, несмотря на то, что часть ее вопила, чтобы бежать отсюда и как можно дальше.

— Я пришла сюда за помощью, которую ты обещал мне. Ты должен мне помочь. Будь ты проклят, ты должен. — Она цеплялась за единственную цель, которая никогда не менялась, отметая все мысленные размышления и отчаянные вопросы.

На мгновение она подумала, что он мог бы взять себя в руки, спокойно опустить ее вниз и согласиться сделать то, что обещал. Он закрыл глаза, и исчезновение его пугающего взгляда было облегчением. Это продлилось всего несколько кратких мгновений.

— Джоэль, ты не понимаешь. Ты не знаешь, в какую игру играешь, — слова были произнесены ровным, холодным тоном. — Если ты подтолкнешь меня слишком далеко, то будешь сожалеть, что вообще уехала из Сан—Франциско. И никогда не сможешь вернуться.

Прежде, чем она успела осознать его пугающие слова, он прижал ее к своему твердому телу и накрыл ее рот своим. Борьба с ним походила на попытку остановить лесной пожар садовым шлангом. Не было никакого следа мягкости в его поцелуе, он причинял боль, так как с силой проталкивал свой язык между ее губами. Она ничего не могла сделать, и когда это закончилось, он отпустил ее настолько внезапно, что она покачнулась.

Джой ухватилась за спинку стула и выпрямилась, он стоял перед ней, застывший, нераскаявшийся и неумолимый. Она почувствовала горький вкус крови во рту и языком нашла то место, где он задел ее своими зубами. Она отшатнулась, не замечая твердый край стула, упершийся ей в спину.

Люк выглядел дико. Его глаза сверкали, зубы были обнажены. Джой все еще была безмолвна, пока он явственно пытался вернуть самообладание. Джой боролась за собственную выдержку, и первый порыв тревоги и страха, вызванного его нападением, спал под весом вернувшегося гнева.

Скривив губы в вызове, Джой выпрямилась, чтобы посмотреть на него с чем—то, похожим на презрение.

— Твои угрозы и грубое поведение не подействуют на меня, Люк. Не беспокойся, я не собираюсь навязываться тебе ни минутой больше, — она развернулась на пятках и оставила Люка стоять на месте, сердито прошагав в главную комнату. Она схватила волосы и, пока шла к двери, завязала их в свободный узел на затылке шнурком, извлеченным из кармана.

Люк уже блокировал ей выход. Джой резко остановилась, чтобы не врезаться в него, пряча свою реакцию под маской холодной враждебности.

— Ты хотел, чтобы я ушла, если ты любезно отступишь, я так и сделаю.

Его глаза были все еще дикими, а тело — угрожающе напряженным.

— Забудь, что ты когда—либо встречала меня, Джой. Вернись туда, откуда пришла, оставь эти поиски и уезжай в свой город. И никогда не возвращайся.

— О, нет, — резкость тона Джой соответствовала его свирепости. — Ни за что на свете. У меня была причина приехать сюда, и я не вернусь домой, пока не сделаю то, что собиралась, — напрягшись в ожидании его реакции, она шагнула вперед, пока ее грудь почти не коснулась его. — С твоей помощью или без, я собираюсь найти своих родителей. Если я не смогу найти гида, то буду действовать сама. И ни ты, ни кто—либо еще не остановит меня.

На сей раз она была практически готова к его ответу, но даже и сейчас это был шок, когда стальная сила его рук обхватила ее плечи и прижала спиной к ближайшей стене, накрывая всем телом. Резкие линии его лица были тверды, янтарно—зеленый жар глаз сверкал безумием.

— Нет, ты не сделаешь этого, — его слова скрежетали, горячее дыхание касалось её лба. — Ты не будешь искать гида и подниматься в горы. Ты не будешь убивать себя на моей территории, — он вдавил её в стену так, что каждый дюйм их тел соприкоснулся. Джой дрожала от гнева, страха и сильного желания.

— Почему ты беспокоишься, Люк? — насмешливо обратилась она к нему. — Ты уже имел возможность получить то, что хотел, но не взял это. С чего вдруг ты стал таким заботливым?

Бессловесное рычание вырвалось из его горла, и он откинул голову назад в жесте, похожем на отчаяние. Его дрожь вибрировала в унисон с ее собственной, и Джой стиснула зубы, когда он снова уставился на нее своим безумным пристальным взглядом.

— Я не позволю это. Не позволю, — слова звучали, как удары. — Ты никуда не пойдешь, поняла? — его пальцы вдавились достаточно сильно, чтобы оставить синяки. Джой чувствовала, что ее зубы обнажились в ответ, она тщетно боролась с его захватом, практически шипя от гнева. Она не нашлась с достойным ответом, и ей оставалось только взглядом выразить свой протест. — Я могу препятствовать тому, чтобы ты прошла, Джой. Легко, — тон Люка стал ровным, почти разумным, тогда как ее собственное сердце билось сильно и быстро в растущей ярости. — Ты должна будешь пересечь мои земли, чтобы добраться туда, куда тебе нужно, если, конечно, не хочешь потратить на это целый месяц. А я не позволю тебе. Понимаешь меня? Я не позволю тебе пройти.

Последняя капля контроля Джой лопнула. Звуки, которые вышли из ее рта, были едва ли словами — они были криками гнева, смешанного с эмоциями, которые достигли своей кульминации. Она била его кулаками, которые он держал, а ногами наносила удары по его голеням и лодыжкам. Она мотала головой так, что ее волосы расплелись и безумно хлестали по лицу и всему вокруг, но он стоял, столь же упорный и тихий, как одна из его гор.

Так же внезапно, как и началось, извержение безумия Джой утихло, и она почувствовала слезы на своем горящем лице. Они также лежали и сверкали на Люке, куда попали в ходе борьбы, и их вид потряс ее еще больше, чем его абсолютная неподвижность. Ее руки и ноги обмякли, и если бы он не удерживал ее, она бы упала. Она прислонилась к нему, голова упала на его плечо в презренном поражении. Слезы хлынули с новыми силами, и у нее не было сил с ними бороться.

Плечо Люка было твердой подушкой, приглушающей рыдания, но ничего столь тривиального — даже его победа — не имело значения. Слезы впитывались в его рубашку, тело дрожало и дергалось, словно у марионетки, которой управляет безликая рука. Она едва заметила, когда давление на ее тело ослабло, и руки, поймавшие ее, держали в самых нежнейших из объятий.

Это было только после того, как стих последний отголосок бури: Джой почувствовала, что рука Люка ласкает ее волосы, прижимая лицо к своей груди. Он держал ее так же легко, как ребенка, его руки оберегали и защищали, а щекой терся о макушку ее головы. Чрезвычайная эмоциональная пустота и ужасная усталость, которую чувствовала Джой, не позволяла осознать его действия.

Когда Джой в последний раз содрогнулась, то попыталась собраться с силами, чтобы вытереть слезы. Большая рука Люка обхватила ее подбородок, приподнимая лицо к нему. Она старалась не смотреть на него, чтобы не позволить ему увидеть последствия ее позорной потери самообладания. Она чувствовала, что глаза опухли, а кожа лица стала жесткой от высыхающих слез. Но прежде, чем она успела оценить его намерения, он опустил голову, чтобы поцеловать влажность на ее щеках. Мягкое, как перышко, прикосновение его губ было бесконечно нежным, бесконечно отличалось от всего, что было прежде. Его язык осушал ее слезы и разглаживал веки. Она закрыла их, и мягкое удушье, которое вырвалось теперь, не было признаком горя.

Это казалось невозможным, смехотворным, чтобы предположить, что внутри нее еще осталось что—то, что могло бы шевельнуться при его прикосновении. Гнев ушел, но что—то еще отвечало на его касания, его нежность. Чрезвычайные противоречия, которые были в Люке Жуводане, вперемешку с её собственными представлениями о нём сейчас имели не больше значения, чем отдельная упавшая сосновая иголка на земле в лесу. Ее дрожь возвратилась, а вместе с ней — и порыв чувственности.

Возможно, это было внезапное чувство беспомощности, которое нарушило колдовство между ними, которое отсекло чувства, чтобы раскопать забытое ядро логики. Джой внезапно напряглась, ослабила свою хватку и отодвинулась от Люка, также как мгновением назад прильнула к нему. Он не пытался удержать ее. Когда он отступил на шаг, его лицо было таким ошеломленным, как будто его ударили. Джой отвела взгляд.

Люк ничего не сказал. Он стоял неподвижно, пока Джой продолжила свой путь к двери, сгорая от смущения и желая единственной вещи — справиться с невыносимым хаосом эмоций. Рука нашла ручку двери и повернула ее. Спотыкаясь, Джой прошла через крошечную комнату, которая служила холлом при входе, и открыла дверь на свободу. Солнечный свет ослепил ее. Она инстинктивно попыталась заслониться от него, смотря невидящим взором на арку синего неба и коричнево—зеленый край леса. Ее ноги несли прочь от хижины. Не имело значения, что она не знала самый быстрый и самый точный путь домой, все, что имело значение, это уйти как можно дальше от Люка Жуводана и своего собственного безумия.

Она почти достигла берега озера, когда Люк догнал ее. Почувствовав его безо всякого взгляда и звука, Джой замерла. Он тихо подошел к ней и вручил маленький рюкзак. Она машинально взяла его. Одежда — ее жакет, наверно — и что—то еще, возможно, еда. Джой не смотрела на вещи, не встречалась с ним глазами так же, как и он не искал контакта. Когда она взяла легкий сверток, он двинулся в обратном направлении и растаял среди деревьев, как призрак.

Джой не тратила напрасно времени на размышления, анализ или вопросы. Заставляя себя функционировать, она позволила ногам самим находить путь к дорожке, окаймляющей озеро, и следовала по ней уверенными шагами.

Единственная мысль прорвалась через ее эмоциональное безразличие. «Только одно в ее жизни оставалось неизменным. Она должна найти своих родителей, и никто — даже Люк Жуводан, не остановит ее».

Перемещаясь среди деревьев рядом с Джой, Люк сопровождал ее, пока она шла по его земле. Он чувствовал, что она погружена в себя даже больше, чем он сам, и не замечала, когда он тонко влиял, чтобы направить ее, когда она иногда теряла незаметный след. Он все время наблюдал, чтобы она не причинила себе вреда, хотя только один ее вид доставлял ему невыносимую боль.

Вскоре появились волки, чтобы присоединиться к нему, настолько тихо, что даже он практически пропустил их прибытие. Они передвигались рядом с ним, стелясь причудливым узором меж деревьев, более тихие, вопреки своему обыкновению, так как ощущали присутствие постороннего. Они наблюдали вместе с ним, когда Джой остановилась, чтобы передохнуть и съесть то, что Люк положил для нее в рюкзак. Она съела пищу с апатичностью, которая болью отозвалась в его сердце. Когда она вставала на ноги и почти что споткнулась, только волки воспрепятствовали ему броситься к ней.

Было далеко за полдень, когда Джой достигла предместий города. Волки остановились раньше, чем он, опасаясь жилищ человека в дневном свете. Люк проследовал дальше, пока не увидел, что Джой достигла подстриженной лужайки домика. Даже люди, мимо которых шла Джой, не видели его. Она, казалось, тоже не замечала их, когда прошагала до широкого крыльца, прислонившись в чрезвычайной усталости к двери прежде, чем открыть ее и исчезнуть внутри.

Он стоял позади деревьев в течение долгого мгновения, жестоко раздираемый противоречиями, стремясь идти к ней снова и зная, что не может так поступить. Однажды он уже совершил эту ошибку. Наконец, он подчинился молчаливому зову своих братьев и вернулся назад в лес, присоединяясь к ним, пока они нетерпеливо ждали среди полос света и тени, испещряющих лесной ковер. Не ответить на их призыв было невозможно, и он не сопротивлялся ему.

Как и прежде, он бежал, чтобы ее запах не касался его ноздрей, чтобы забыть чувство ее тела в своих руках, хотя теперь он бежал не один. Волки прыгали и бежали вокруг него, и он разделил лидерство с альфа—волчицей стаи, когда они покинули испорченные человеком земли и возвратились под защитный покров его владений.

Они бежали, затем замедлили темп, дожидаясь заката, потом ведущая волчица поймала след добычи, и они включились в охоту. Олень, который бежал перед ними, неосторожно получил царапину, но был быстр и отважен, несмотря на недостаток, который сделал его добычей волков. Они взяли шанс, что дала им природа, чтобы стать сильней, освобождая племя оленей от слабых и больных.

Сегодня охота была успешной, хотя так бывает не всегда. Люк сидел в стороне, пока волки пировали, даже возбуждение и истощение от долгого бега не освободили его от ее присутствия. Волки знали это, они поглядывали на него и держали дистанцию, заискивающе порыкивая, когда он к ним приближался. Он всегда был несколько отдален от них, но сейчас чувствовал себя поистине одиноким. Теперь было только одно средство от одиночества, раз и навсегда.

Люк ударил кулаком по изломанной поверхности скалы, на которой сидел. К текущему моменту он уже усвоил урок. Он заплатил — и заставил ее тоже заплатить — за то, что проигнорировал предупреждение, которое подсказывали чувства. Она думала, что он сумасшедший или того хуже, и у нее были все основания так полагать. Эта мысль причиняла больше боли, чем он думал. Никакая другая женщина никогда не могла заставить его испытывать подобное. Он должен забыть о ней, как и сказал Джой забыть о нем.

Но теперь он понимал до мозга костей, что Джой не была обычной женщиной. И он узнал ее достаточно хорошо, чтобы понять, что несмотря на его предупреждения и угрозы, она не оставит свою сумасшедшую идею, в которой он обещал свою помощь. Как легко он дал это обещание, когда думал, что может взять ее и потом расстаться, как с любой другой женщиной.

Ее слова эхом отозвались в его голове. «Трус». «Действительно ли он был трусом? Не решаясь рискнуть, чтобы помочь ей после того, как дал свое слово? Но все было не так просто. Он уронил голову на сложенные руки и вздохнул. Она могла потерять так же много, как и он. А он мог потерять все».

Впервые за многие часы сознание Люка стало работать в ритме холодной логики. Он знал, что она сделает то, что запланировала, без его помощи, как и грозилась поступить. Таким образом, все сводилось к двум рискам, которые казались одинаково ужасными: возможности потерять её жизнь и вероятности того, что он лишится рассудка. Он мог достаточно легко помешать ей пройти по его землям, но она найдет другой путь обойти их, затягивая поиски до опасного времени, когда выпадет первый снег. Он мог бы позволить ей идти одной, но знал, что не сможет выкинуть ее из головы, и мысли о ней сведут его с ума. Он не мог позволить ей умереть потому, что отказал в помощи, которую мог дать.

Решение, к которому пришел Люк, было столь же неизбежно, как появление луны на вечернем небосклоне. Оно не принесло ни облегчения, ни радости, но это было все, что ему оставалось.

Волки расходились, наполнив животы едой. Они подошли к нему, чтобы отдать дань своего уважения, наклоняя головы и прижимая уши, начиная от альфа—волчицы до самого низкого по рангу животного в стае. Люк встал, чтобы засвидетельствовать это, утверждая свое господство взглядами и жестами — волки с легкостью понимали этот язык жестов, сложившийся за годы длинных дружественных отношений. Потом он отпустил их, и они сорвались с места, чтобы найти пристанища для отдыха, а он стоял и наблюдал, как они исчезали в глубоких тенях леса.

Люк запрокинул голову, чтобы почувствовать холодный воздух вечернего бриза. С внезапной дрожью волнения он вспомнил парней на озере, бандитов, которые напали на Джой. Он был слишком озабочен другим, чтобы подумать о том, как лучше разобраться с ними, но теперь у него были время и желание, чтобы решить эту небольшую проблему. Волосы на затылке поднялись дыбом. Джой думала, они получили урок, но он сомневался в этом. Очень сильно сомневался. Они должны были хорошенько запомнить, отпечатать навсегда в своих ничтожных дефективный мозгах, что никогда, никогда больше не должны появляться на его земле. И никогда не трогать Джой Рэнделл.

Крик триумфа, пойманный в ловушку его горла, вырвался на свободу. Обнажая зубы в ухмылке, Люк повернул в направлении города. Впервые за очень долгое время возникло хоть что—то, что будет легко осуществить, и это принесет ему немалое удовлетворение.

— Джой, ты вернулась! — звук подлинного удивления в голосе Мэгги заставил Джой практически вздрогнуть, пока она забиралась на табурет в баре.

Джой заставила себя улыбнуться.

— Ты кажешься удивленной, Мэгги. Большой Нехороший Волк, в конце концов, не съел меня, — Мэгги вспыхнула до корней вьющихся волос и скрыла замешательство быстрым движением, наполняя стакан Джой ее любимым белым вином.

Пользуясь кратким затишьем перед неизбежным объяснением, Джой позволила голове упасть на сложенные руки, опирающиеся на поцарапанную поверхность барной стойки. Она была все еще истощена от вчерашних событий, даже несмотря на то, что упала на кровать сразу, как только достигла безопасности домика. Она едва замечала любопытные лица гостей, пока брела к своей комнате, сбросила грязную одежду и провалилась в сон.

К счастью, ей не снились сны, как будто все запасы ее интеллекта и эмоций высохли. Она проспала большую часть дня, пробудившись от солнечного света, затопляющего комнату, сильно сознавая, насколько нуждается в хорошем душе. Тем не менее, ей понадобились все силы, чтобы смыть грязь и пот с тела и заставить себя съесть скудный ужин в своей комнате.

Она подчинилась скорей инстинкту, чем логике, оказавшись здесь, в «Рыжике». Сильный запах вина заполнил ноздри Джой, когда Мэгги поставила стакан у ее локтя. Рыжик ничего не сказала, но Джой не должна была видеть лицо, чтобы знать, что подругу распирало от вопросов. Джой снова улыбнулась, отмахиваясь.

— Не смотри так мрачно, Мэгги. Я в порядке. Все прекрасно, — она нацепила самую сияющую улыбку, которую сумела изобразить, и выпрямилась, чтобы разглядеть свою подругу. — Все идет по плану, благодаря твоему предложению. Я, наконец, буду в состоянии осуществить свою экспедицию.

— Это означает, что ты добралась до хижины Жуводана и, в конце концов, убедила его помочь тебе? — спросила Мэгги. Ее скептицизм был слишком очевиден.

— Точно, и выжила, чтобы рассказать тебе об этом, — сказала Джой с коротким смехом, который, как она надеялась, выглядел убедительным. — Все складывается просто прекрасно.

Мэгги покачала головой.

— Прости за назойливость, но я корила себя за то, что предложила эту сумасшедшую идею, — она вздохнула, опираясь локтями о барную стойку и кладя подбородок на руки. — Мы, Алан и я, не хотели бы видеть, что ты влипла во что—нибудь… неприятное. Черт побери, ты знаешь, как мы за тебя волновались?

Неожиданная эмоция шевельнулась в разбитом сердце Джой при последних словах подруги. Она не часто прикасалась к людям, но сейчас потянулась, чтобы дотронуться до руки Мэгги.

— Я знаю. И это для меня много значит. Я не очень схожусь с людьми, — она наклонила голову. — Но, пожалуйста, не волнуйся больше. Скажи Алану, в случае, если я не увижу его, чтобы он тоже не волновался. Я буду хорошо заботиться о себе, — она не отстранилась, когда Мэгги сильно сжала ее руку, в ореховых глазах читалось беспокойство. Джой, усмехнувшись, вернула пожатие.

— Когда ты уезжаешь? — Мэгги отбросила свои завитки и, криво улыбнувшись Джой, пояснила, — даже я знаю, когда отступить.

— Скоро. Предполагается, я встречу Жуводана на краю его земли послезавтра, — она заколебалась, зная, что лучше не быть слишком конкретной. Не тогда, когда не знала, как повернутся дела — то есть, когда она их закончит и вернется обратно в город. Точнее, если вернется.

Она подавила дрожь.

— Он полагает, что нам потребуется много дней, чтобы дойти туда и вернуться обратно, поэтому, думаю, что буду отсутствовать неделю или больше. Ты была права, Мэгги, он — тот, кто мне нужен. Я буду в хороших руках.

Рыжик вздохнула и философски пожала плечами.

— Я знаю, что ты не будешь больше слушать мои советы. Пока ты знаешь, что делаешь. Но не рискуй с Жуводаном. Я уже говорила раньше: у него сомнительная репутация.

— Вот почему ты была удивлена видеть меня здесь так скоро, — поддразнила Джой. — Но, как ты можешь видеть, я цела, и все сложилось наилучшим образом. Не Жуводану тягаться со мной! — самоуверенным жестом она подняла бокал, поприветствовав свою подругу, и сделала большой глоток.

Лицо Мэгги было легко читаемо, и Джой знала, что ее спектакль не был полностью убедителен.

— Он действительно не так плох, как все о нем говорят, — добавила она, опуская бокал. — И, что бы ни случилось, Мэгги, это будет мой выбор и моя ответственность, — Джой на мгновение закрыла глаза, желая, чтобы она смогла рискнуть и полностью довериться Мэгги, высказать все свои сомнения, страхи и замешательства, признаться, что собирается ввязаться в ужасную авантюру — в одиночку пойти в горы. Но не могла быть настолько жестокой. Джой могла только надеяться, что Мэгги и Алан не будут обвинять Люка, если она никогда не вернется. Какие бы чувства она ни испытывала к нему, это был только её выбор, в котором она отчаянно нуждалась — рискнуть жизнью, чтобы освободиться от прошлого.

Когда она открыла глаза, Мэгги вернулась, отпустив другого клиента. Джой глубоко вздохнула и встретила обеспокоенный пристальный взгляд Рыжика.

— Мэгги, я рассказывала тебе немного, зачем я это делаю, почему должна сделать это. Но никогда не говорила о том, что могло бы действительно объяснить это, — она искала правильные слова. — Всю мою жизнь, я чувствовала, будто что—то было не доделано, что—то мешало мне жить той жизнью, которой живут люди, подобные тебе.

Объяснение, казалось, было выдернуто из того уголка, который не затрагивался долгие годы, который Люк Жуводан раскрыл и оставил открытым, незащищенным от возможной боли.

Теперь она заглянула внутрь себя, на это сокрытое место, и ее слова были обращены к себе в той же мере, как и к Мэгги.

— Я предполагаю, что можно сказать так: я всю свою жизнь строила так, чтобы никто не мог сделать того, что сделали мои родители, когда умерли и оставили меня одну. Даже мой брак был очень безопасен. Ричард был предсказуем. Надежен. Я думала, что именно в этом нуждалась больше всего, но однажды этого стало недостаточно, и это произошло тогда, когда я поняла, что должна сделать что—то, чтобы попробовать и найти какой—то смысл, — она затихла и сглотнула, смех сквозь слезы пробивался мимо кома в горле. — У меня была приличная жизнь. Не знаю, почему я не смогла просто принять это. Все было хорошо, спокойно и безопасно. Но когда я поняла, что должна была сделать это, оно стало всем, что имело значение. Это стало целью. Тем, за что стоило бороться.

Она рискнула взглянуть на Мэгги, лицо которой выражало такую симпатию, что Джой не смогла выдержать ее взгляда. Она вынудила себя продолжать.

— Я не могу просто вернуться домой и забыть об этом только потому, что так легче и удобней всего. Бывали такие моменты, когда я желала, чтобы у меня нашлись силы так поступить — но теперь слишком поздно. Я должна закончить это, Мэгги. Это — мой последний шанс попрощаться с людьми, которых я любила, но, возможно, это также мой последний шанс найти себя.

Слова сорвались, и она не могла найти никакого иного способа выразить то, что сама только что начинала понимать. Она никогда не выражала это так прямо, даже в собственном сердце. Откровение заставило ее задрожать от силы сражения, с которым она едва ли знала, как бороться. Внутри себя.

Рука Мэгги накрыла ее руку, сжимающую стойку.

— Все в порядке, Джой. Я думаю, что действительно понимаю. У всех нас есть что—то, что мы делаем, несмотря на риски, — Рыжик прервалась, и Джой уловила в ее голосе оттенок личного опыта и воспоминаний. — Все, что я могу сказать — это то, что хочу, чтобы ты нашла то, к чему стремишься. Только будь осторожна. Позаботься о себе, хорошо?

— Я обещаю, что приложу все усилия, Мэгги, — ответила Джой с дрожащей улыбкой, и Мэгги улыбнулась в ответ. Разжимая руки, Джой сделала еще один длинный глоток вина и сконцентрировалась на успокоительной жидкости, которая ослабила комок в груди. — Я должна идти, Мэгги. Я собираюсь хорошо отдохнуть и собрать оставшуюся часть вещей. Загляну, чтобы попрощаться завтра вечером.

— Договорились, — Мэгги забрала бокал и подмигнула Джой. — Хорошо отдохни, слышишь? И я хочу полный отчет, как только ты вернешься.

Джой постаралась не встречаться глазами с Мэгги, когда направлялась к двери.

— Хорошо. Сразу, как только вернусь.

Игнорируя приступ вины на доверительные слова подруги, Джой никак не могла заглушить тонюсенький голосок, который насмехался над ней. «Если вернусь».

Джой вернулась рано вечером, осторожно избегая любого, кто бы мог задать вопросы, на которые она не имела никакого желания отвечать. Она провела следующее утро, собирая оставшиеся вещи: ей может понадобиться дополнительная одежда, легко транспортируемое продовольствие, некоторые мелочи, которые она еще не успела приобрести, но которые могли бы пригодиться.

Ближе к вечеру она вынула карты и провела несколько часов, изучая их, запоминая самый короткий маршрут к месту назначения. Это значило, что ей было необходимо пересекать земли Люка. Если он действительно попробует остановить ее — она хлопнула ладонями по карте. Она будет решать этот вопрос, когда придет время.

Тем вечером Джой попыталась отдохнуть прежде, чем идти к Мэгги попрощаться. Все было готово, но мысли продолжали крутиться в сознании, и их невозможно было остановить. Хотя сны не мучили ее в течение двух прошлых ночей, она больше не могла отгонять воспоминания, не могла забыть Люка Жуводана и все, что произошло между ними. Она не стала лучше понимать ни его, ни себя в том, что касалось Люка. Была только бездна стыда, боли и тоски.

Падая на кровать, Джой призвала решительность, которая всегда была ее силой. Теперь, когда она, наконец, подошла к тому, ради чего так долго и трудно работала — это внезапно стало очень пугающим. Она столкнется с этим лицом к лицу, даже без помощи кого—то, кто бы мог провести ее и доставить туда и обратно в целости и сохранности.

Джой была реалистична даже сейчас, чтобы игнорировать факты. То, что она делала, было безрассудным, безумным, даже убийственным. Она рискнет своей жизнью и предаст веру друзей в погоне за мечтой, которая могла даже и не осуществиться. Она может умереть в тех горах, как Люк и предупредил ее. Было небольшим утешением напомнить себе, что в последнем случае, если она умрет, то уже не будет такой одинокой.

Вечером Джой провела больше, чем намеревалась, времени в таверне, подпитывая храбрость и отодвигая бесполезные эмоции в светской беседе с Мэгги. После прошлого раза Рыжик не стремилась выпытывать подробностей или требовать дальнейших гарантий, и Джой приняла это со смешанным чувством вины и благодарности.

По пути к бару Джой неожиданно натолкнулась на знакомые лица, которые моментально оторвали ее от собственных переживаний. Группа молодых людей проходила толпой мимо, пока она не узнала белокурого главаря, а затем и других, кто напал на нее у озера. В течение долгого момента Джой ждала, намереваются ли они в середине пустой улицы начать с того момента, где закончили; она приготовилась к борьбе, руководствуясь скорей упрямством, чем здравым смыслом.

Но они не приняли вызова. Более того, их лица отразили неловкость, настолько глубокую, что Джой задалась вопросом, не появились ли у нее внезапно мех и клыки. Главарь пробормотал что—то, но компаньоны одернули его настолько быстро, что Джой только заморгала в удивлении.

Теперь, в теплой дружественной обстановке бара, она изучала живое лицо Мэгги и думала, увидит ли она все это снова. Она долго и много размышляла о том, что оставит, если никогда не вернется. Рыжеволосую хозяйку бара и Алана Коллье, которые за несколько коротких недель стали для нее значить больше, чем большинство знакомых, которых она оставила в Сан—Франциско.

Джой никогда сильно не задумывалась о том, как мало позволяла себе сближаться с другими людьми после того, как умерли родители. Возникшее сейчас чувство было слишком гнетущим и слишком опасным. И именно теперь она нуждалась во всей своей внутренней силе, как никогда ранее.

Только у жгучей памяти о Люке Жуводане была власть повлиять на ее решение. Так или иначе, он проник очень глубоко сквозь защиту, сломал барьеры, о существовании которых она не подозревала до того момента, пока он их не обнаружил. Теперь она должна была выбросить его из головы, забыть, как он и приказал. Мысли о нем не поддавались никакой логике. А логика была всем, что должно было вести и поддерживать ее.

Возвращаясь к действительности, Джой моргнула, поднимая взгляд на подругу. С сильным чувством дежавю она поймала изменение в выражении лица Мэгги, когда та замерла с наполовину наполненной кружкой пива в руке, глядя через плечо Джой на дверь, в то время как холодный воздух ворвался в таверну.

Ощущение его присутствия было настолько бесспорным, что Джой не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что приковало внимание хозяйки бара. Она повернулась на табурете, когда Люк плавно зашел в комнату и приблизился к ней так, будто они расстались мгновением назад.

Мрачные линии его лица не стали мягче, пока его глаза скользнули по ней, поднимаясь к Мэгги. Пойманная в очарование близости Люка, как птица, загипнотизированная змеей, Джой скорей услышала, чем увидела отступление Мэгги и возобновление нормальной беседы после того, как завсегдатаи таверны отреагировали на присутствие Люка.

Глаза Люка снова опустились на нее, излучая ту энергию, которая стирала окружающий мир, оставляя их наедине. Джой чувствовала, что быстро оправляется от шока, вызванного его появлением, ощущала растущий защитный гнев, который сумела пересилить, и рассматривала Люка с вынужденным спокойствием.

— Так—так, Люк, вот это — сюрприз. Не думала, что увижу тебя раньше, чем начнется наша экспедиция, — она говорила таким тоном, будто она и Люк достигли того делового понимания, о котором ранее рассказывала Мэгги. У нее не было ни малейшего намерения сообщать ему, когда она запланировала двинуться в путь, но поняла по его сжатым челюстям, что он уловил насмешку, которую она бросила в него.

След гнева на его лице исчез под маской холодного безразличия, такого же отчетливо ложного, как и ее собственного.

— Я подумал, что это хорошая идея — придти пораньше и удостовериться, что все в порядке. Нет никакого смысла рисковать, — его глубокий голос нес слои двойного смысла, которые Джой не могла полностью расшифровать. Что это, угроза? Он намеревался удостовериться, что она не уехала из города, или было что—то еще, что она не могла даже предположить?

Джой скользнула с табурета.

— В таком случае, возможно, нам стоит пойти и обсудить наши планы, — она повернулась к нему спиной и посмотрела на Мэгги, которая стояла, скрестив руки, и наблюдала за ней с расширившимися от беспокойства глазами.

— Я должна идти, Мэгги, надо позаботиться о нескольких вещах напоследок, — она улыбнулась со всей теплотой и искренностью, которую сумела собрать. — Пожалуйста, не волнуйся, со мной все будет в порядке, и я расскажу тебе обо всем, когда вернусь.

Джой наблюдала пристальный взгляд Люка на Мэгги, сверкающий предупреждением, но Мэгги упрямо встретила этот взгляд.

— Я ожидаю, что твой гид позаботится о тебе. Вы сделаете это, не так ли, мистер Жуводан? — голос Рыжика нес собственное предупреждение. — Отнеситесь серьезно к тому, чтобы позаботиться о Джой. Мы будем ждать встречи с ней снова. В скором времени.

С последним кивком Джой Мэгги отвела взгляд от Люка так же легко, как и он от нее чуть раньше.

Напряженность Люка вибрировала в воздухе между ними, заставляя встать дыбом волосы на затылке Джой. Она отвернулась и зашагала из таверны, зная, что Люк идет за ней по пятам.

Когда дверь закрылась позади них, Джой не доставила Люку удовольствие своим гневом. Она зашагала через улицу, направляясь к домику, Люк молча шел в ногу с ней, сея ощущение кипящего и непримиримого присутствия. Только, когда они почти дошли до домика, Джой почувствовала, что достаточно контролирует себя, чтобы вести с ним разговор.

— Я думала, что план состоял в том, чтобы забыть, что ты когда—либо существовал, — насмешливо произнесла Джой, останавливаясь и оборачиваясь. — Ты это ясно дал понять. Я думала, что у меня это получалось довольно хорошо.

Но ожидаемой реакции не последовало. Он просто смотрел на нее без самого отдаленного намека желания, угрозы или гнева. Янтарно—зеленые глаза казались даже не сосредоточенными на ней.

— Я здесь, чтобы сделать то, что обещал. Ничего больше. Я отведу тебя в горы и верну назад. Тогда ты будешь свободна уехать.

Чрезвычайный холод в его голосе, такое безразличие, будто между ними никогда ничего не было, проник даже сквозь стену решительности Джой.

— Понятно. Ты решил помочь мне, в конце концов. Это решение такое же внезапное, как и все остальные?

Колкость вырвалась, хотя она попыталась остановить поток слов. Он почти незаметно напрягся. Если его гордость была задета ее уколом, он никак не показал этого, кроме внезапной напряженности и самой короткой вспышки глаз.

— Даю слово, что отведу тебя, куда ты хочешь, и назад.

— Взамен чего? Ты говорил раньше, что не нуждаешься в деньгах. Что ты хочешь от меня? — она вглядывалась в его бледные глаза в поиске малейшей вспышки страсти, чего—нибудь, что бы намекнуло, что он все еще хотел ее так, как перед их второй пагубной попыткой любовных ласк.

Его голос был почти шепотом.

— Все достаточно просто, — он посмотрел поверх нее, на бледные недостижимые звезды. — Когда ты получишь то, что хочешь, ты уедешь. И никогда не вернешься сюда снова.

Глава 8

Джой почувствовала дрожь от его слов. Она отказывалась признавать острую боль потери, абсолютную безнадёжность его предложения. После всего того, что она сделала, чтобы достигнуть своей цели, это было слишком мелким препятствием, чтобы сдаться. И она навсегда освободится от неразгаданной загадки Люка Жуводана.

Подняв глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, Джой медленно и задумчиво кивнула.

— Хорошо. Если ты так хочешь. Но мне кажется, это всё—таки несправедливо по отношению к тебе, ибо я получаю все выгоды от сделки.

Её последние слова, казалось, ни в малейшей степени не повлияли на него, как и многие другие; он сложил руки на груди и спокойно её изучал.

— Я так не думаю.

Он еще секунду смотрел в её глаза, а потом вновь отвёл взгляд, посмотрев на домик.

— Если всё решено, то не следует зря терять время. Нужно ещё кое—что организовать и спланировать, если мы хотим уйти как можно скорее.

— Я уже, кажется, спланировала большую часть, — возразила Джой. — Думаю, ты обнаружишь, что всё в порядке.

— Это я и собираюсь выяснить, — Люк без предупреждения направился к домику, заставив Джой пробежать несколько шагов, чтобы приноровиться к его широкой походке. — Ничего нельзя оставлять на волю случая. Я хочу, чтобы всё было как можно проще.

— Отлично, — огрызнулась Джой. — Тогда мы полностью согласны друг с другом.

Люк не ответил, поднимаясь по ступенькам к входной двери и распахивая её. Следуя за ним, Джой в душе почувствовала облегчение, заметив, что последние поздние гости ушли и они с Люком могли пройти к её комнате без необходимости терпеть обвиняющие взгляды. Ничто не имело значения, поскольку её отношения с Люком — какие бы они не были — больше ничего не значили.

Подойдя к кровати, чтобы разложить на ней карты, Джой остановилась, а Люк мельком осмотрел комнату и её содержимое, обратив внимание только на кучу оборудования в углу.

— Я всё собрала, — сказала она, подавив непрошенное желание оправдаться. — Чего мне не хватало, я вчера купила в городе, поэтому ничто не может помешать нам завтра отправиться в путь.

Потирая подбородок, Люк кивнул с отсутствующим видом, пока оглядывал вещи, аккуратно сложенные на полу.

— Будем на это надеяться, — он, казалось, не заметил изменения позы Джой, которая застыла, и, прежде чем она смогла придумать подходящий ответ, добавил. — Я проверю попозже.

Он развернулся и с поразительной стремительностью оказался рядом с Джой у кровати, чтобы посмотреть через её плечо на карты. Он молча изучал их какое—то время, пока Джой мрачно пыталась не обращать внимания на жар его тела, находящегося всего в нескольких дюймах от неё. Вместо этого, она сконцентрировалась на картах и разгладила сгибы нервными движениями ладони.

— Это — основная карта, — наконец сказала она, желая нарушить тишину. — Эти участки, — она указала на красные кружки в нескольких местах карты, — места, которые я определила, как наиболее вероятные места крушения, — её голос не совсем соответствовал словам. — Я знала приблизительную территорию, где они снизились. Их последнее радиосообщение прервалось, но их описание ландшафта сузило район поисков. Я знаю, что они были рядом с большой горой, а также другие ориентиры, которые они пролетали, когда им пришлось изменить курс. В течение лета я проверила другие участки.

— И ничего не нашла, — Люк прислонился к одному из столбиков кровати с балдахином и проследил пальцем по карте. — Разве власти не проводили расследование несколько лет назад, когда это случилось?

Его голос, и так, холодный, не выражал ни малейшего намёка на вызов, и Джой немного расслабилась, насколько ей позволяла его близость.

— Да, они пытались. К сожалению, это произошло в поздний весенний снежный буран, и прошло какое—то время, прежде чем они смогли начать поиски, — в её словах слышалась горечь. — Они сказали, что их финансы слишком истощены, чтобы тратить много времени на один маленький упавший самолёт. Они несколько раз предприняли попытки поисков, но когда поняли, что это будет непростой задачей, то, так или иначе, сдались.

— Двенадцать лет назад. Это был трудный год.

Джой взглянула на него, его лицо было бесстрастным, когда он копался в старых воспоминаниях.

— В тот год было много несчастных случаев, — он внезапно пришёл в себя, и его глаза, намеренно избегая её взгляда, вновь обратились к картам.

— Они совсем ничего не нашли?

— Ничего. Они даже не знали точно, где самолет упал. Я искала в тех же местах, что и они, но некоторые территории смогла исключить.

Она сглотнула и сосредоточилась на фактах. Таких же холодных и твёрдых, как глыба льда!

— Они решили, что это место могло быть накрыто лавиной после крушения, что делало его поиски практически невозможными до весенней оттепели. К тому моменту у них нашлись более важные дела.

Возникла абсолютная тишина, нарушаемая только глубоким, размеренным дыханием Люка и её собственным, учащённым из—за сдерживаемых эмоций. Она чувствовала, что от Люка исходит что—то, не имеющее никакого отношения к голым фактам, но связанное напрямую с не поддающимся рассудку чувством. На мгновение она напряглась в ожидании его прикосновения. Потом этот момент прошёл, а слова Люка звучали еще холодней, чем раньше.

— Если самолёт попал под лавину, то он может быть, где угодно — обломки могли провалиться в расщелину или быть засыпанными оползнем. Ты могла пропустить его на одном из этих участков — и здесь его тоже может не быть, — его палец указал на последнюю отметку, ту самую, которую он должен был для неё отыскать.

— Знаю, — услышав уверенность в собственном голосе, Джой поняла, что миновала критическую точку. — Но это ничего не меняет. Я должна попытаться.

Впервые глаза Люка встретились с её. В них нельзя было ничего прочесть, но был проблеск той старой напряженности.

— Есть некоторые нужды, которые выводят животных за рамки того, что требуется для простого выживания, — тихо произнес он. — Человеческие существа ничем от них не отличаются.

Он отвёл взгляд, и Джой осталась с неясным успокаивающим ощущением, что Люк пытался ей сказать, что в каком—то смысле понимал её стремление. Эта мысль почти согрела её, она завернула это чувство и спрятала его подальше вместе с остальными.

— В любом случае, это — последнее место, которое мне надо проверить, — наконец сказала Джой. — Нет смысла думать об этом прежде, чем мы его найдем, ведь так?

Она не ждала ответа, но Люк повторил её же слова:

— Да, это бессмысленно, — он наклонился вперёд, Джой могла ощутить сильный мужской запах его кожи и фланелевой рубашки, которая была на нём. — А другая карта?

Джой перетащила карту меньшего размера в центр кровати.

— Эта карта охватывает ближайшее окружение того места. Ты говорил ранее, что большая часть прилегающих территорий с юга — это твоя земля. Это не должно вызвать каких—либо сложностей, — она не смотрела на него, отлично помня о его угрозах не пустить её на свою землю. И о том, что сопровождало эти угрозы.

— Самые прямые маршруты, по—моему, не пересекают Провиншиал—Парк на другой стороне горы — если ты не думаешь, что есть путь лучше, чем тот, что я тут нарисовала.

Люк провёл пальцем по извилистой красной линии, которой она отметила путь, по которому намеревалась следовать.

— Пик Миллера, — пробормотал он. — Самый лучший путь близок к тому, что ты указала, и большая его часть, действительно, пересекает мои земли.

Нахмурившись, Джой указала на участок сразу к югу от горы, стараясь не соприкоснуться с ним пальцами.

— Я не была уверена насчет этой части. Я знаю, что она является частной собственностью, но не смогла найти владельцев. Как ты думаешь, с этим будут проблемы?

Тихий смешок заставил её поднять удивлённые глаза на Люка. Его мрачно сжатые губы сложились в кривую полуулыбку.

— Нет, не думаю, что это станет проблемой. Я знаю владельцев этой земли, они не станут возражать, если ты будешь со мной, — больше он не стал ничего объяснять, и Джой пожала плечами. Объяснения были неважны, если это означало, что на её пути будет на одно препятствие меньше.

— Хорошо. В этом случае, ничто не мешает нам сделать это, как можно скорее, — Джой выпрямилась, впервые за много дней ощутив прилив настоящей уверенности. Всё, наконец, стало вставать на свои места.

Люк снова стал долго изучать карту, казалось, погрузившись в собственные мысли. Затем повернулся, пригвоздив её взглядом к месту. Его краткая улыбка исчезла, а светлые глаза были холодны.

— Не обольщайся, Джой. Это — не очень большое расстояние, если считать отсюда. Но это — дикая местность. Путь к пику Миллера проходит по верхней границе распространения леса и густо поросшим лесом долинам, абсолютно диким. Там нет ни цивилизации, ни каких бы то ни было удобств. Мы не станем рисковать, — каждое слово было тщательно обдумано. — Мы будем это делать медленно и без напряжения — и, если возникнет какое—либо сомнение, что ты с этим справишься, или хоть какое—нибудь обстоятельство, которое сделает путешествие слишком опасным, мы поворачиваем и возвращаемся назад. Ты понимаешь?

Краткий миг уверенности улетучился, когда Джой осознала предупреждение Люка. Она кивнула и сжала зубы.

— Понимаю, что я приехала сюда делать, что должна сделать. Так или иначе, я это сделаю.

Люк выпрямился во весь рост и угрожающе шагнул к ней.

— Пойми меня правильно, Джой. Ты будешь делать только так, как я скажу. Будешь подчиняться без вопросов, и, если я решу, что продолжать путь дальше чересчур опасно, ты вернёшься со мной назад и останешься здесь, — он встретился с ней глазами и не отводил взгляда, но Джой не хотела показывать ему, что его слова расстроили её.

— Я уже говорила тебе раньше, Люк, — тихо сказала она. — Я сделаю это с тобой или без тебя. Если ты не справишься с этим, я справлюсь.

Джой уже так хорошо научилась читать язык тела Люка, что смогла заметить еле заметное напряжение в его мускулах, хотя он не двигался. Его голос опустился до шёпота.

— А я говорил тебе, Джой, что не хочу, чтобы ты умерла на моей земле или что—нибудь повредила себе, будучи под моей опекой. Если ты не будешь исполнять в точности то, что я скажу тебе, я прослежу за тем, чтобы ты никогда не смогла подобраться к пику Миллера ближе, чем на двадцать километров.

Вся дрожа изнутри от гнева, который пыталась скрыть, Джой настаивала на своём.

— Понимаю. Ты очень хорошо умеешь угрожать, Люк, и, если ты хорош ещё в чём—нибудь, то сделаешь то, ради чего я тебя наняла. Или всё это — лишь пустые слова?

Люк отвернулся от нее так внезапно, что она вздрогнула, инстинктивно сделав шаг назад из—за его стремительности. Он начал ходить по комнате, как пантера в клетке, легкая заминка в его шагах отражала то, что не отражало его лицо. Напряжение в тишине комнаты возросло ещё больше. Люк внезапно остановился, чтобы вновь впиться в неё ледяным взглядом.

— Не играй со мной в игры на господство, Джоэль. Ты не переиграешь меня, — словно желая доказать свою правоту, он неуловим движением принял угрожающую позу и показался Джой таким огромным, каким она его еще никогда не видела. Она словно находилась под гипнозом, все её тело онемело и перестало ей повиноваться. Она вновь тонула в свете его холодных желтовато—зелёных глаз, но теперь в них не было желания, смягчающего это ощущение. Её дыхание стало затруднённым и частым. Она не переставала бороться с тем, что он пытался навязать ей и, задохнувшись, освободилась, дрожа от усилий и возмущения.

Она подождала, пока дрожь пройдёт, пока не смогла взглянуть на него без опасений вновь потерять себя. С бесконечным ледяным холодом в голосе она произнесла:

— Я не заинтересована играть с тобой в игры, Люк. Ни в какие. Я хочу лишь одного. Делай свою работу, и я стану сотрудничать. Доставь меня, куда мне надо, и ты больше никогда меня не увидишь. Мы оба получим желаемое.

Повернувшись к нему спиной, она опустилась на колени рядом с кроватью и стала складывать карты четкими, тщательно контролируемыми движениями. Люк за спиной не произнес ни слова, и она недоумевала, почему так мало испытывает удовлетворения оттого, что он не ответил.

Остаток вечера между ними царила деловая и исключительно официальная атмосфера. Люк немедленно начал разбираться с ее вещами, вслух одобряя или не одобряя различные предметы, которые она собрала за лето, и разделяя их на две аккуратные кучи. Верная своему слову, Джой не пыталась вмешиваться в его решения, хотя и не могла время от времени удержаться от комментариев относительно необходимости сокращения её и без того скудных «предметов роскоши». Люк напомнил ей, что легкая сумка намного упрощает путешествие, с чем она не могла поспорить.

Хотя на краткий момент они зашли в тупик по поводу газовой печки. Люк настаивал, что на их пути будет предостаточно сухого дерева, чтобы разжигать костры вручную, и аргументы Джой о возможности холодной погоды не убедили его. Когда он указал ей на то, что при очень плохой погоде они вернутся назад, Джой сочла более благоразумным заткнуться; Люк добился своего и, скривившись от запаха газа, отправил плиту в самый дальний угол комнаты.

— А с этим что? — поправив лямки своего набитого рюкзака, спросила Джой, кивком указав на большую гору снаряжения, которая осталась нетронутой там, где он её оставил. — Ты же не собираешься тащить это в руках?

Люк взглянул на нее, сузив глаза, в которых почти был намек на юмор.

— Вовсе нет. Мой рюкзак в хижине, и поскольку нам по пути, мы зайдём и заберём его оттуда. А пока… — он замолчал и поднял большой холщовый мешок, который Джой использовала для стирки. — Это подойдёт, пока не доберёмся до хижины, — с полнейшим пренебрежением он вытряхнул содержимое мешка и начал заполнять его из второй, более многочисленной, груды.

Джой расстегнула пряжки на бёдрах и скинула с плеч свой рюкзак, аккуратно поставив его, прежде чем ответить.

— Если нам нужно остановиться у твоей хижины, чтобы забрать твои вещи, нет проблем. Но я не буду проводить в ней еще одну ночь.

Намеренно не отрывая взгляда от одной из застежек—молний на верхней части рюкзака, она скорее почувствовала, чем увидела изменение в положении его тела. Он вдруг застыл от её слов. Через мгновение он продолжил умело заполнять мешок.

— Не придется, — пробурчал он. — Первая ночь будет хорошей возможностью проверить, готова ли ты ко всему этому. Мы разобьём лагерь в нескольких километрах от хижины. Это тебя устроит?

Джой отвернулась от холодности его слов.

— Вполне устроит. Не думаю, что буду обузой для тебя.

На мгновение повисла тишина, она чувствовала на себе его взгляд, прожигающий спину.

— Уже поздно, Джой. Тебе лучше немного поспать.

Подойдя к окну, Люк отвел занавеску и уставился в тёмное окно. Джой нервно взглянула на кровать. Она, безусловно, была достаточно большой для двух человек — если они не против непосредственной близости. Люк, очевидно, не собирался уходить — но и не показывал, что собирается разделить с ней постель. После ночи в хижине и сегодняшних тревожащих стычек чувства Джой были в таком смятении, что она могла лишь стоять не двигаясь, разрываясь между беспрестанным осознанием близости Люка и собственной отчаянной неуверенностью.

— Иди спать, Джоэль, — голос Люка был тихим, почти нежным. Он прислонился к оконной раме, его дыхание конденсировалось на стекле.

— А как же ты? — обняв себя за плечи, Джой была неприятно поражена тем, как тихо и жалобно прозвучали её слова. Воцарилась такая тишина, что она смогла уловить его еле слышный вздох.

— Иди спать, — он не поворачивался от окна, и, в конце концов, Джой перебралась через кровать, взяла с прикроватной тумбочки необходимые вещи и тихо закрыла за собой дверь, направившись по коридору к ванной комнате. Время, проведенное без Люка, пока она чистила зубы, расчесывала спутанные волосы и надевала теплую пижаму, дало ей возможность обдумать положение дел в перспективе, и она вновь была готова встретиться с ним, когда вернулась в свою комнату.

За исключением одной лампы на прикроватной тумбочке и слабого сияния луны, просачивающегося сквозь занавески, комната была погружена в темноту. Джой остановилась, чтобы осмотреть комнату, стараясь разглядеть во мраке очертания Люка. Наконец она нашла его, он растянулся на полу под окном, положив голову на руки. Его бок поднимался и опадал от размеренного сонного дыхания, и Джой тихонько прошла к кровати, чтобы снять покрывало.

Протянув руку к лампе, она посмотрела на лежащего на жёстком, холодном полу Люка и вновь остановилась. Она очень хотела отгородиться от всепоглощающего потока сочувствия и острой тоски, захватившей её. Они несли с собой только боль и вопросы без ответа. Какой—то краткий миг она боролась с этими чувствами, но тщетно. Сдернув стёганое покрывало с кровати, она сгребла его в руки и позволила своим босым ногам отнести её на другой край комнаты. Она встала над Люком, закрыла глаза, усмиряя томление в сердце, и присела рядом с ним, укрывая его плечи и натягивая покрывало так, чтобы его недостаточная длина закрыла всё, кроме его ступней.

Он повернулся, со вздохом перекатившись на спину. Джой замерла, пока он не успокоился, затем опустилась на колени и стала разглядывать его лицо в слабом лунном свете, жёсткие линии смягчились при этом неярком освещении. Мрачно сжатые губы расслабились, вызывая в памяти моменты, когда он по—настоящему ей улыбался с теплотой, которую прятал от мира. Этот рот был способен нежно и яростно завладевать её губами. Линии озабоченности между тёмными косыми штрихами бровей разгладились, и лицо крепко спящего Люка было лицом человека, ей незнакомого. На которого она едва успела взглянуть. Но могла желать, даже сейчас.

Должно было бы помочь напоминание, что он преследовал ее с своими собственными целями, дважды отверг, обращался с ней с беспечным пренебрежением и даже был близок к насилию. За это можно было бы презирать его, но она не могла. Единственное решение, которое она смогла принять, что он никогда не узнает о её слабости.

Она рискнула подоткнуть под него края покрывала и поспешно отошла прежде, чем ощущение его тела под её руками смогло уничтожить остатки её самообладания.

Постель показалась очень холодной и пустой, когда она в неё, наконец, забралась. Сон долго не приходил, а когда он всё—таки сморил её, вернулись те же сновидения.

Джой проснулась рано утром в комнате, такой же многозначительно пустой, как и её кровать.

Она села в тревоге, внезапно осознав, что Люк исчез, а с ним — и половина снаряжения. Сердце начало колотиться с уверенностью, что он вновь бросил её, передумал и оставил без всяческих объяснений, как поступал уже дважды.

К тому времени, когда она полностью проснулась и смогла мыслить более ясно, то поняла, как нелепо было такое предположение. Он бы не стал забирать её холщовый мешок, если бы намеревался её бросить. Через мгновение её рука, неуклюже нащупывающая небольшой будильник на тумбочке, коснулась листка бумаги.

«Жди меня со снаряжением на краю леса». Вот и всё, что было написано в оставленной им записке, торопливо нацарапанной размашистым почерком. Её руки почти дрожали, когда она смяла записку в плотный комок и бросила в мусорное ведро у стены.

Джой откинула простыни и поставила ноги на пол, мысленно составляя список последних приготовлений. Она натянула нижнее бельё, легкую рубашку и ещё одну шерстяную — потеплее — поверх неё, прочные шерстяные брюки, две пары носков и сапоги. Два тонких шерстяных свитера, парка среднего размера, шляпа и ветровка лежали сложенные на её рюкзаке, дождевик уже лежал там, откуда она сможет его легко достать. Быстрый взгляд в окно показал пронизывающее синее небо холодного осеннего дня.

Она взяла свою компактную косметичку в ванную комнату. Казалось, в зеркале отразились черты незнакомки. Под глазами лежали темные круги, и потребовалась куча усилий, чтобы избавиться от почти постоянной хмурой складки между бровями. Она тренировала мышцы лица, пока оно, наконец, не взглянуло на неё с полным и отстранённым равнодушием, затем вернулась в комнату, чтобы упаковать остатки вещей.

Перед ней возник край леса, стена из деревьев, которая отмечала последнюю преграду между известным ей миром и тем, что ещё предстояло открыть.

Люк, как и обещал, ждал её там. Он настолько слился с дикой природой, что только её постоянная повышенная восприимчивость к его присутствию не позволила пройти мимо. Он кивнул ей и молча направился в глубь леса.

Они шли тем же маршрутом, который использовала Джой, разыскивая Люка; дорога была знакома, но кое—что всё—таки отличалось, ибо сейчас она была не одна. Даже когда они шли друг за другом, Люк подстраивался под ее шаг, и Джой ни на секунду не переставала ощущать его рядом с собой. Непринужденная грация его малейших движений впечатляла, и она казалась самой себе очень неуклюжей по сравнению с ним, что не добавляло ей душевного спокойствия.

Но был ещё один неожиданный побочный эффект его присутствия. Ещё раньше, когда она шла к озеру, она почувствовала, что почти сливается с дикой природой, окружавшей её, несмело хватаясь за хрупкие нити, пронизывающие всю жизнь вокруг. С Люком это ощущение возросло до предела. Она никогда не испытывала такого раньше. Словно он обладал какой—то таинственной силой и заставлял её видеть вещи, которые она бы никогда при других обстоятельствах не увидела, без малейших усилий со своей или её стороны. Сам лес вокруг них казался живым организмом, и Джой чувствовала себя во владениях Люка, скорее, желанной гостьей, нежели нарушительницей.

Несмотря на это, пришло время, когда тишина, нарушаемая лишь криками птиц и отдалённым рёвом лося во время гона, стала казаться гнетущей.

Бросив на ходу искоса взгляд на Люка, Джой нарушила мирное согласие.

— Я тут размышляла, Люк. Почему горожане тебя не любят? — она на мгновение замялась, осознав грубую прямоту своего вопроса. Об этом они никогда не говорили. — Я хочу сказать… мне кажется, что—то странное происходит каждый раз, когда ты появляешься в городе. Их реакция… — она неловко смолкла.

Джой поняла, что задела его за живое, по тому, как сжались его челюсти и заострился профиль, он зашагал шире. Джой пробежала несколько шагов, чтобы угнаться за ним, пока, наконец, он не сбавил темп и, не поворачивая головы, заговорил.

— Это — старая история и не твоего ума дело, — огрызнулся он. Между ними сразу же вновь возникла напряженность, невидимая сила, отвергающая какие—либо намеки на интимность. Ответная колкость застыла у Джой на устах, и она покраснела, понимая, что он имеет на это право, ведь она намеренно спровоцировала его. На мгновение она попыталась разумно рассудить, зачем она разрушила их молчаливую гармонию и обнаружила, что не готова принять напрашивающиеся выводы.

— Прости, — наконец пробормотала она. Её румянец усилился, когда он не обратил внимания на её извинения, и она втянула голову в плечи с твёрдым намерением молчать в течение всего остатка дня.

Она очнулась от своих мыслей и обнаружила, что он смотрит на неё. Его лицо всё ещё было суровым, но глаза заставляли усомниться в этой жёсткости. Они были полны почти тоски.

— Прости, что спросила, — повторила Джой, опустив взгляд на гравий под ногами. — Ты прав, это не моё дело, — слова иссякли в ее горле, и между ними вновь воцарилось молчание.

Джой так и не обрела вновь то чувство родства, которое ощущала, прежде чем её вопросы нарушили перемирие между ними. Они уже почти достигли озера, когда Люк объявил привал. Только тогда Джой осознала, насколько набитый до отказа рюкзак заставляет казаться пройденное расстояние более большим, чем это было ранее, её желудок заявил о своих потребностях до неприличия громко.

Люк оглянулся, напряжение на его лице сменилось чем—то похожим на удивление. Он отыскал удобный для сидения кусок скалы, вытянув свои длинные ноги и положив их на соседний камень. Джой расстегнула ремень рюкзака на бедрах, сбросила его с плеч и поставила на землю со вздохом облегчения. Несколько мгновений спустя она вытащила пару слегка помятых бутербродов.

— Нет смысла есть вяленое мясо и орехи, если можешь съесть ростбиф, — беспечно сказала Джой, протягивая Люку бутерброд, который был больше. Он мгновение смотрел на него, раздувая ноздри, а затем покачал головой.

— Ешь оба. Ты поймёшь, что в этом нуждаешься, — взглянув на скептическое выражение её лица, он улыбнулся. Это была настоящая улыбка, хотя и короткая. — Поверь мне, в этом походе тебе понадобится больше еды, чем ты обычно за месяц съедаешь.

— А как же ты? — нахмурилась Джой.

— Я сам о себе позабочусь. Я очень плотно вчера поел, — словно это было достаточным объяснением, Люк откинулся назад, потянувшись так, что хрустнули кости, и подставил лицо лучам позднего утреннего солнышка. С лёгким раздражением Джой пожала плечами и впилась зубами в первый бутерброд. Она дополнила трапезу соком из одной из пластиковых бутылок и, как и предсказывал Люк, вполне нашла в животе место для большей части второго бутерброда.

Когда она уже заканчивала, Люк поднялся и направился к озеру, сделав ей знак оставаться на месте. Она провожала его взглядом, пока он не исчез. Когда он вернулся, его волосы были влажными, от них на широких плечах были видны мокрые следы.

— Мы немного здесь отдохнём, а ты переваришь съеденное. Первая стоянка находится в нескольких километрах дальше от хижины, мы сегодня рано остановимся, — он смерил её оценивающим взглядом. — Пока всё идёт нормально.

Джой шутливо поклонилась ему со своего сиденья на камне напротив него, и он снова почти улыбнулся.

После обеда они взяли лёгкий темп. Озеро то появлялось, то исчезало из поля зрения, его ровная поверхность великолепно отражала невероятно голубое небо. Постепенно чувство мирного единения с природой — и даже с Люком — вернулось, и Джой решила больше не разрушать его.

Они прошли мимо того места, где Джой встретилась с городскими хулиганами. Она поёжилась и почувствовала рядом с собой присутствие Люка как неоспоримой защитной силы. Он ни разу не коснулся её и редко говорил, но это, казалось, не имело значения, и Джой даже была довольна, что эти мили они прошли в тишине. Даже самый тихий птичий крик пронзал воздух с силой сирены на фоне глубокого спокойствия, даже падающие золотые листья осины, касалось, нашёптывали тайные послания. Лес обнимал их, а горы возвышались, как стоящие вдалеке стражи, и всё в мире было правильно.

У них был еще добрый час до заката солнца, когда Люк привел ее на место, которое он выбрал для их первой ночевки. Люк сразу же начал разбивать лагерь, и Джой помогала ему, чем могла. Они поставили небольшую палатку и навес от дождя, и Люк отправил её расчищать место для костра, пока сам собирал сухие гнилушки, лучинки и сухостой для растопки.

Он одобрительно кивнул, увидев тщательно расчищенный участок для костра, где остались только голая земля и мелкие камешки. Вдвоём они набрали камней, чтобы сложить подобие круга, куда Люк для растопки положил собранные сухие иглы, кору и ветки. Джой присела на корточки, наблюдая, как он складывает сучки и маленькие веточки, и почти подскочила от неожиданности, когда он заговорил:

— Есть спички?

Он почти улыбнулся ее удивлению.

— Ты же не думала, что я буду это делать по старинке, а?

Джой, которая именно так и думала, покраснела и пошарила в кармане своей куртки в поисках водонепроницаемого контейнера. Люк разжёг огонь с первой попытки, что ещё ни разу не удавалось ни одному из проводников Джой. Она инстинктивно придвинулась поближе к огню, пока Люк посильнее раздувал пламя костра.

Он уже сделал рогатину для котелка — длинную, прочную ветку, опиравшуюся на большой камень так, чтобы один из её концов висел высоко над огнём. Джой вытащила из своего рюкзака один из котелков и, наполнив его водой, которую Люк принёс из соседнего ручья, повесила на конец палки. Пока вода для кофе грелась, Люк сложил в сумку лишнюю еду и повесил её на высокую ветку дерева, где животные не смогли бы до неё добраться. К тому времени, когда вода закипела, их лагерь приобрел вид временного жилища, более удобного, чем Джой могла предполагать.

Она не очень удивилась, когда Люк отказался от предложенного ею кофе и, пока она пила свою чашку, присел рядом с ней, приподняв голову, словно нюхая ранний вечерний воздух. Лучи заходящего солнца окрасили небо яркими цветами на фоне тёмного силуэта леса.

Джой наслаждалась великолепием горячего напитка и абсолютной неподвижностью. По мере того, как день превращался в более тёмное и таинственное царство, на лес опустилась тишина. И звуки, нарушающие эту тишину, были странными и пугающими.

Она едва заметила, когда Люк снова исчез, наслаждаясь видом огня, на котором грела воду для супа. Сыр, купленный Джой утром, быстро исчез. Она удивлялась, насколько всё ещё голодна, когда Люк появился с парой приличных по размеру рыбин, уже выпотрошенных и почищенных.

Джой наблюдала за рыбой в большом предвкушении.

— Они выглядят великолепно. У меня есть фольга в рюкзаке — я научилась их так готовить в своем последнем походе, — она не могла сдержать легкого приступа гордости за то, что узнала о приготовлении пищи в природных условиях, но Люк покачал головой.

— Я покажу тебе, как это делается по старинке, — он опустил рыбу и поставил два плоских камня прямо в огонь. Джой подпёрла ладонью подбородок и повернулась, чтобы посмотреть, как солнце скользит между вершинами ближайших гор, создавая тёмно—синий узор в тающем свете. Было так легко потеряться в этой совершенной красоте, когда стали появляться первые звёзды, предвещая сверкающую россыпь на ночном северном небе. Джой вдруг осознала, что ей ещё было, чему удивляться, даже она не могла до конца принять это, как должное. — Смотри, Джой, — скомандовал Люк. Его голос напомнил ей об усиливающейся прохладе и её неутолённом голоде; она наблюдала, как он вытащил горячие камни из огня, посолил и смазал маслом рыбу и положил её на камни с краю костра. Вскоре восхитительный запах готовящейся пищи наполнил воздух, и, когда рыба была готова, Джой, используя нож и вилку, не колеблясь, съела её прямо с камня. Она посмотрела на расправляющегося со своей рыбиной Люка, на лице которого отразилось сиюминутное удивление, и поняла, что впервые видит, как он потребляет что—то кроме воды. Как и ей, ему, очевидно, рыба понравилась, от неё остались только кости, которые были брошены в огонь.

Тишина между ними была дружеской и наполненной согласием. Они быстро всё убрали, словно были командой уже несколько лет, а не один день. Потом Люк добавил веток в огонь, и Джой наблюдала, как искры взлетают вверх, смешиваясь со звёздами.

Люк тихо заговорил, едва нарушая окружающую их безмятежную тишину.

— Я должен вернуться в хижину, Джой. Мне нужно собрать свои вещи, — Джой вздрогнула и уставилась на него. Он сидел, рисуя веточкой в пыли какие—то бесформенные фигуры.

— Ты собираешься оставить меня здесь одну? — Джой не смогла до конца подавить дрожь в своём голосе. Это вызвало у неё недовольство собой, которое перекинулось на него. — Ну конечно, иди. Я отлично проведу здесь время с медведями, волками и всеми остальными, кто захочет быстренько перекусить, — от абсурдности этих слов её раздражение сменилось юмором, но, прежде чем она смогла продолжить, Люк поднялся, возвышаясь над ней, его лицо в мерцающем свете было мрачным.

— Ты в безопасности, — сказал он серьезно. — И ты не будешь одна, — он повернулся на каблуках, обернувшись через плечо, когда достиг края леса. — Наблюдай за огнём, если тебя будет клонить в сон, затуши его, как я объяснял. И оставайся в лагере, — ничего больше не сказав, он исчез в лесу, быстро и тихо, как олень на альпийском лугу.

Джой оставалось только размышлять над его словами. «Ты не будешь одна». Когда она натягивала второй свитер, чтобы защититься от усиливающейся ночной прохлады, у неё появилось тревожное чувство, что она точно знает, что он имел в виду.

Словно в насмешливое подтверждение её мыслей, послышался вой и отразился эхом в слабом свете костра. Джой повернула голову, стараясь определить источник звука, но он ускользал от нее, а тьма вокруг показалась очень живой и чужой. Именно тогда она поняла, насколько присутствие Люка сдерживало это пугающую неизвестность. Он был её частью, и та принимала его — а вместе с ним и её.

Теперь же только звёзды над головой были ей знакомы, но даже они были многочисленнее и неизмеримее, чем одомашненный вариант, вяло сияющий в родных небесах. Она стала смотреть вверх, пытаясь вспомнить названия созвездий, когда услышала еще одно завывание, присоединившееся к первому, и тут вокруг нее послышался целый хор завываний. Пугающая серенада продолжалась бесконечно долго, Джой съёжилась у огня, а затем всё столь же неожиданно стихло. Но они не ушли. Джой знала это абсолютно точно, они всё ещё были там. Окружив её. Выжидая.

Она была очень далека от сна, когда вернулся Люк. Резко вскочив от переизбытка взбудораженных нервов, Джой была уже готова высказать ему всё, что она о нём думает. Но желание сделать это почти сразу же исчезло; за спиной Люка, на краю леса она могла видеть глаза — глаза, отражающие огонь костра и сверкающие из темноты, двигающиеся абсолютно неслышно. Глаза, которые сосредоточились на ней, а затем отвернулись, пропадая один за другим, как светлячки. Об их уходе свидетельствовало только лёгкое шуршание в кустах.

Люк опустил свой рюкзак и вздохнул, сев рядом с ней у костра. Джой всё еще трясло, но облегчение оттого, что он вернулся, было таким сильным, что пересилило все остальные соображения. Не задумываясь, она подошла к нему и коснулась его руки, ощутив приятную твёрдость его крепких мускулов под своей ладонью.

— Не хотела говорить, но я рада, что ты вернулся, — сказала она с кривой улыбкой. — Если это опять были твои друзья, наблюдающие за мной, не хотелось бы встретиться с твоими врагами.

Его рука была твёрдой и неподатливой под её пальцами, хотя он и не отнял её.

— Извини, если ты испугалась, — сказал он тихо, уставившись в огонь. — Я не хотел. Тебе не грозила никакая опасность, — неожиданно его тон изменился, став отстранённым и почти холодным. — Ты не хотела возвращаться к хижине, поэтому особого выбора не было.

Джой выпустила его руку и отодвинулась от тепла и силы его тела.

— Ты прав, конечно, — сказала она так же холодно. — В следующий раз ты должен пригласить своих друзей на десерт или хотя бы на кофе. Они его заслужили.

В небольшом пространстве между ними Джой почувствовала всю пропасть, лежащую между всем, что она знала в жизни, и всем, что он собой представлял — всем, что она была не в силах понять. Не только в нём, но и в себе. Наконец она поднялась, не в состоянии вынести диссонанса между ними, и вернулась в палатку. Она оставила свое убежище только чтобы повесить свою дневную одежду на веревку для проветривания и вновь поспешила обратно в тепло спального мешка.

Сон никак не приходил. Не из—за холода, хотя ей бывало и теплее, и не из—за полнейшей ночной тишины, лежащей за тонкими стенами палатки. Эти простые вещи она научилась принимать. Причина её бессонницы была настолько сложна, что только человеческое сердце могло её создать. Она больше не могла не думать о Люке и своих противоречивых чувствах к нему, как не могла развернуться и отправиться домой, бросив всё, чего так долго и упорно пыталась достичь.

Было почти облегчением, когда возобновились завывания, на этот раз дальше, но очень отчетливо и почти приятно. Джой заставила мышцы расслабиться, слушая, как крики становились громче и стихали в своих собственных древних ритмах. Она не слышала угрозы в этих звуках. Это было вполне естественной и подразумевающейся частью окружающего мира.

Но не простое желание пообсуждать законы матушки—природы вытащило Джой из спального мешка и заставило надеть парку, которую она положила рядом. Она натянула ботинки, лежавшие снаружи у входа в палатку, и приблизилась к костру.

Он всё ещё был там — темная, неподвижная фигура на фоне затухающих углей. Его голова была откинута назад, а поза — такой напряженной, что Джой застыла в недоумении, глядя на него. Вой повторялся в ночи, и он наклонил голову, закрыв глаза, его ноздри затрепетали, словно он слушал очень красивую музыку. Когда он поднялся на ноги, это единственное движение было столь нечеловечески грациозным, что у Джой перехватило дыхание. Только тогда он повернул голову в её сторону и посмотрел на неё.

Золотисто—зеленые глаза превратились в чёрные, зрачки сильно расширились, уловив всполох огня. В этот момент Джой поняла, что он не узнаёт её. Его мышцы напряглись, словно он готовился к нападению, он весь задрожал и подобрался — и Джой выдохнула:

— Люк!

Он застыл в движении, совершенно и абсолютно неподвижно. Потом пришло узнавание, и его мышцы, так зловеще напряжённые, вновь расслабились.

— Джой, — его голос на мгновение стал неясным и странным, как если бы он слышался с большого расстояния.

Поплотнее запахнув парку, Джой осторожно подошла к нему.

— Я не хотела тебя напугать. Я услышала вой и, поскольку не смогла заснуть, решила спросить у тебя об этих волках.

Люк моргнул. Он, по—видимому, наконец, полностью пришел в себя, и не было никаких признаков гнева или неприязни. Ленивая улыбка изменила освещённые огнём черты его лица.

— Что ты хочешь знать?

Луна уже поднялась и начала свой медленный путь по небу, когда Джой почувствовала, как её убаюкивает поток соблазнительного голоса Люка, веки стали тяжёлыми, а глубокий сон умолял её сдаться. Она резко подняла голову и помотала ею, подавляя зевок, Люк замолчал и наблюдал за ней с небольшого разделяющего их расстояния.

— С тебя на сегодня достаточно, Джой, — сказал он тихо. — Тебе необходимо выспаться к завтрашнему дню.

С головой, кружившейся от образов волков и близости Люка, Джой почти запротестовала. Однако зевок пересилил слова, подавив любую надежду на сохранение состояния удовлетворённости нескольких последних часов, она сонно улыбнулась и поднялась на ноги. Она чувствовала сильную усталость, болели даже те мышцы, о которых она никогда не подозревала.

— Спокойной ночи, Люк, — пробормотала она.

На краткий момент он встретился с ней глазами и отвернулся, уставившись в затухающий огонь

— Спокойной ночи.

Джой замешкалась, желая чего—то, что она не могла определить. Она хотела возродить простоту, которая была между ними, когда он рассказывал ей о волках и дикой природе, которую любил. Хотела видеть, как расслабляются черты его лица, когда он растворялся в другом мире, к краешку которого она могла лишь немного прикоснуться. Но сейчас он вновь был закрыт для неё, потерян в мире, где ей совсем не было места.

Джой со вздохом повернулась к палатке, сбросив ботинки снаружи и сложив парку в углу палатки. Она отпила глоток из своей походной фляжки и застегнула спальный мешок, уверенная в том, что быстро придёт сон и подарит ей отдых, в котором нуждались её рассудок и тело. Но она только ждала, ощущая пустоту рядом с собой как вакуум, полностью поглотивший сон и оставивший её смотреть в темноту.

Наконец она села, перетащив спальный мешок с собой ко входу в палатку. Света не было, лишь странный свет убывающей луны, но его было достаточно, чтобы разглядеть фигуру Люка, который ходил вокруг костра, стараясь потушить последние упрямые язычки огня. Когда он закончил, он вновь сел, повесив голову, и застыл в этой позе, словно собирался провести всю ночь в этом одиноком месте.

— Тебе не холодно? — услышала Джой собственный голос, зовущий его через поляну. Она поёжилась, подтянув край спального мешка к груди. — Мне — да.

Люк вздрогнул, он наклонил голову, не поворачиваясь, и Джой поняла, что он её услышал.

Он не шевелился бесконечно долго. Джой замерла, ожидая каких—то малейших изменений, какого—то знака, свидетельствующего о его намерениях. Наконец, она вернулась обратно в палатку и закрыла глаза со вздохом поражения. Все, что ей было нужно, чтобы скоротать ночь — это спальный мешок.

Какое—то внутреннее чувство предупредило её, когда он вошёл в палатку, заслонив скудный свет луны и опустив дверное полотнище. Только еле слышное шуршание ткани обозначило его действия, когда он развернул свой спальный мешок и растянул его рядом с ней. Его тихий вздох смешался с её дыханием. Её глаза видели лишь тень в темноте, но ей не было нужно зрение сейчас. Она вновь закрыла глаза и улыбнулась.

— Спокойной ночи, Люк, — прошептала она.

Глава 9

— Посмотри туда, Джой, — Люк указал на противоположный покатый склон лощины, окружающей его земли. — Сегодня вечером мы разобьем лагерь немного вверх по склону той горы, а завтра уже будем за ним.

Джой сощурилась и потянулась за биноклем, настраивая его на резкость. Между местом вечерней стоянки и тем привалом, который они только что покинули, всюду был лес, поднимаясь то здесь, то там мягкими линиями холмов. Хребет гор, который им предстоит пересечь, спускался в середину ущелья — место куда более легкопроходимое, чем высокие пики с двух сторон. Но даже эти неприступные стражи были карликами, по сравнению с некоторыми вершинами горной цепи, лежащей за ними.

— Почти весь завтрашний день мы потратим на переход, и привал будет только после того, как мы окажемся на той стороне, — больше он ничего не добавил, согнувшись под весом своего рюкзака и быстро окидывая ее оценивающим взглядом, перед тем как задать темп.

Восстановившая силы завтраком и глубоким ночным сном Джой чувствовала себя более чем готовой бросить вызов предстоящему дню. Она с интересом слушала редкие комментарии Люка по поводу маршрута, которым они следовали, и по поводу животных и растений, которые им попадались на пути. Они удивились осторожной юркой рыжей лисе, что пересекла тропинку — размытое оранжевое пятнышко среди зеленого и коричневого леса. Барибалы[1] поглощали осенние ягоды, нагуливая жир на зиму. Люк и Джой почтительно обошли их стороной. Животные здесь не сильно опасались человека, даже чернохвостый олень на негнущихся ножках приостановился, чтобы посмотреть, как они пересекают луг, перед тем как умчаться прочь.

И Люк был частью всего этого так же, как любое из животных, с которыми они повстречались. Это был его мир, а не тот, где господствует остальное человечество. Джой попробовала представить Люка среди высоких небоскребов и не смогла.

Было далеко за полдень, когда они начали постепенный подъем по той стороне хребта, который отмечал проход через горы. Джой чувствовала нагрузку на свои мышцы, преодолевая силу тяжести, теперь она была рада, что Люк настоял на том, чтобы нести большую часть груза.

Когда Люк объявил привал на ночь, у нее вырвался громкий вздох облегчения, и Джой, освободившись от своего рюкзака, повалилась рядом с поклажей. Люк выглядел таким же незапыхавшимся, как если бы совершил полукилометровую прогулку; его внешность ничуть не пострадала от того, что он провел в пути два дня.

Джой вздохнула и подумала о зеркале. Она почти боялась того, что может увидеть в нем, а еще больше боялась того, что в данный момент ее видел Люк. Как будто прочитав ее мысли, он повернулся и посмотрел на нее. В его глазах не отражалось и доли критики, они почти блестели весельем.

— Я разожгу огонь и подогрею воду. Тут есть ручей, который впадает в прудик как раз за теми деревьями, ты можешь воспользоваться им, но я очень попрошу тебя не брать мыло. Даже это может загрязнить воду.

Хотя его тон был серьезен, как это было всегда, когда он обсуждал такие вещи, но в глазах светилось дружелюбие. Джой передернуло от зуда, который, казалось, мгновенно распространился по всей поверхности кожи головы.

— Думаю, что выгляжу просто ужасно, не так ли? — сказала она, скривившись и потянув за совсем расплетенную косу.

Он хмыкнул.

— Ужасно? Только не ты. Ты прекрасно держишься на протяжении всего нашего путешествия, — его глаза пристально окинули ее, пройдясь по всему телу, отчего она напряглась и задрожала.

— По сравнению с кем? — не задумываясь, спросила она.

— Э… — он отвернулся, внезапно проявив интерес к вещам из рюкзака, — не может быть никакого сравнения.

Природное обаяние, с которым он произнес последние слова, напомнило ей их первую встречу, его попытки преследовать ее, как очередную женщину, которую хотел уложить в постель. Эти противоречия были для нее не вполне понятны.

Что—то заставило ее отказаться от осторожности.

— Ты никогда не упоминал о своем происхождении, Люк. Или о прошлом.

Он поднял глаза, и на лице появился первый признак недовольства — сдвинутые брови.

— Почти нечего рассказывать, — пожал он плечами. — Это неважно.

— Не согласна, — Джой встала и отряхнула грязь с брюк. — Есть много чего, что я не понимаю в тебе, Люк. И мне бы хотелось разобраться, — проигнорировав предупреждение, которое прозвучало в ее сердце, и жар, который румянцем выступил на ее щеках, Джой осознано кинулась в омут с головой. — Возможно потому, что мне не нравятся тайны. Но так как мы некоторое время будем находиться вместе, я думаю, было бы разумно узнать друг о друге больше. Как ты считаешь?

— Разумно? — Люк задал вопрос почти насмешливо, но насмехался он над собой или над ней, Джой так и не поняла. — Разве здравый смысл имеет к этому отношение?

Внезапно он обратил на нее всю силу своего завораживающего взгляда, и она почувствовала себя в его власти. А потом он освободил ее, почти сразу, пока она не успела догадаться, что происходит. Джой одернула себя.

— Не знаю, как тебе это удается, Люк. Но это только усиливает желание знать больше. Я люблю знать, с чем имею дело. И с кем.

Он встал. В руках у него была веревка.

— Не забыла ли ты, Джой, что это — деловые отношения? Я доставляю тебя к нужному месту, и, когда дело будет сделано, ты покинешь город. Эта договоренность, казалось, удовлетворяла тебя, когда мы вышли. Не вижу, чтобы что—то изменилось, — отвернувшись, он зашагал по каменистому участку, чтобы прикрепить веревку между двумя крепкими молодыми деревьями. Джой почувствовала, как в ней разгорается пожар гнева, который вынудил ее последовать за ним.

— Деловые отношения. И, ты думаешь, это — все, что есть между нами? — ужасаясь собственным словам, Джой остановилась, как вкопанная, но было слишком поздно. Он повернулся к ней лицом, и былой страх, холодный и примитивный, вернулся с прежней силой.

— Я думал, ты понимаешь, Джой, что между нами ничего нет и быть не может, — он сделал резкое движение, предупреждая ее протест, который непроизвольно рос в ней. — Никаких вопросов. Я не смогу на них ответить, — его лицо исказила краткая вспышка боли. — Пока ты не покинешь мою землю, для нас двоих не будет покоя. Ты разве не понимаешь?

В тишине, которая последовала, Джой постаралась собрать воедино поток мыслей, чувств и воспоминаний в некую вразумительную картину. Не было никакого смысла, и его слова так ничего и не разъясняли. Вообще ничего.

— Я не понимаю, — тихо сказала она, наконец. — Я ничегошеньки не понимаю и тебя, в том числе. Ты не потрудился объяснить. Почему в городе ты преследуешь меня, а затем поступаешь так, как это было в хижине? Почему? Почему я стала настолько отталкивающей для тебя сейчас, что ты хочешь поскорее избавиться от меня? Не находишь ли ты, что должен оказать мне любезность и объясниться?

Люк закрыл глаза, так крепко, чтобы не видеть ее.

— У меня нет для тебя ответов.

И каждое его слово было вызвано из глубин чего—то такого… такого, похожего на отчаяние. Джой почти вздрогнула, почти отступила, вспомнив причудливое сочетание дикости и нежности, проявленное им в хижине. Но он не пошевелился, и она нашла в себе смелость продолжить.

— Я не приму эту отговорку. Несправедливо предлагать мне такой ответ. Я должна понять, Люк, и, так или иначе, но я разберусь.

С самыми мягкими из проклятий, Люк повернулся на пятках и зашагал прочь в пролесок. Джой стояла на месте довольно долго, а потом приступила к поиску камней, подходящих для костра. Неразрешимая задача занимала ее до возвращения Люка с дровами, а затем она ускользнула к прудику, чтобы умыться и прополоскать волосы.

Закончив, она присела на корточки и заплела косу, вздрагивая от брызг воды, которые попадали ей на щеки. Отражение в холодной, чистой воде сказало ей то, что она хотела знать. Если Джой и растеряла большую часть уверенности, то одна вещь по—прежнему оставалась с ней — это ее упорство. Осталось только показать Люку, насколько упорной она могла быть.

Люк шел к лагерю и смаковал запахи, принесенные вечерним ветерком. Джой уже начала готовить гарнир и подогрела свой обычный кофе — все это было видно на расстоянии в полкилометра. Сегодня вечером он на редкость удачно поохотился, и не малых размеров заяц, которого он поймал, был уже распотрошен и освежеван. Маленькие хищники леса, которые наблюдали за ним с безопасного расстояния, быстро расправились с тем, что он оставил.

Время, проведенное вдалеке от лагеря и от Джой, дало Люку передышку, чтобы подумать. Ни один человек не имел на него такого огорошивающего воздействия, как Джой Рэнделл, ни одна женщина так близко к нему не подбиралась. Ее настойчивые вопросы о его прошлом предстали проблемой, которую он не имел никакой надежды разрешить. Он не мог сказать ей то, чего она, по—видимому, так настойчиво добивалась, не мог начать объяснять, почему она доводит его до такого состояния, которому даже он сам не находит объяснений.

Такого никогда не случалось с ним прежде. Возникшую ситуацию он контролировал не больше, чем безразличные звезды, мерцающие между кружевными силуэтами елей на фоне темнеющего неба. Она даже не представляет себе, какое воздействие на него оказывает одно только ее присутствие, и он никогда не пойдет на такой риск, чтобы она смогла что—либо узнать.

Положив зайца в кожаный мешок на плече, Люк обнажил зубы. Он сделал все возможное, чтобы держаться от нее на расстоянии, и какое—то время надеялся, что Джой облегчит ему задачу.

Когда он оставлял лагерь, предварительно разведя костер и установив палатку, то сказал Джой, что не стоит беспокоиться, он уходит всего лишь на час или два. Она только мельком взглянула на него, а подбородок взметнулся вверх в знакомом упрямом жесте. Он все время чувствовал, что ее глаза следят за ним, но редко когда мог заставить себя встретиться с ней взглядом. Одно это само по себе глубоко беспокоило его. И подтверждало все то, что он понял о ней… и о себе самом.

Он все еще мог доминировать над ней, если бы полностью сосредоточился только на этом. Но внезапно Люк осознал, что всякое желание делать это пропало и в дальнейшем не принесет ничего, кроме новой боли.

Когда он пересек границу леса, едкий дым вился на тропинке по пути в лагерь. Джой сидела у огня и вся ушла в себя, покачивая в руках кружку с кофе. Она подняла голову при его появлении, хотя Люк знал, что не сделал ни единого звука, чтобы привлечь ее внимание. Еще одно доказательство того, что она могла улавливать его присутствие чувствами, которыми люди обычно не обладали. Еще одно доказательство и еще одна ноша.

Он не стал смотреть ей в глаза, а занялся приготовлением зайца, хотя каждый миг чувствовал на себе ее взгляд, в который она вкладывала собственную неосознанную силу, противопоставляя ее ему и не ведая, что творит. Или кем является.

Когда с делами было покончено и он не мог больше тянуть, Люк присел возле костра напротив Джой, сохраняя дистанцию между ними. Гнев — его защитная реакция — прошел, и это сделало его уязвимым. Упрямство в ее взгляде сказало ему, что она не сдастся, как и обещала. Он знал, что в этом они одинаковы.

Он мог хранить молчание, пока она не почувствует себя вынужденной нарушить тишину. Мог избегать ее со всей тщательно сдерживаемой свирепостью, которая была полностью под его контролем. Но он прекрасно понимал, что ни один из этих способов с ней не пройдет. Был другой вариант удержать ее на безопасном расстоянии, чтобы она не смогла сломать его контроль. Она хотела слов. Слова не были его любимым средством выражения, они были искусственными конструкциями, которые не имели никакой ценности в его мире. Обычно, с другими, они не были необходимы. Джой хотела больше, чем он мог дать, но он мог сделать так, чтобы она поверила, что получила то, чего хотела.

Приняв беззаботную позу и расслабив мышцы, Люк спокойно встретил ее взгляд. Глаза — золотые в крапинку озёра, обрамленные темными ресницами, имели ужасную способность ослаблять его самую твердую решимость, он абстрагировался от них, ее вида и запаха и произнес:

— Ты хотела знать что—то о моем прошлом, Джой.

Она замерла от удивления, глаза ее расширились, полные губы раскрылись во вздохе. Он вспомнил ощущение этих губ под собственными, мягкий овал лица, шелковистость волос. Он надолго закрыл глаза, чтобы пресечь перечисление прелестей Джой и то влияние, которое они оказывали на него. Когда он снова открыл глаза, ее лицо выражало спокойное ожидание.

— Да, я хотела бы знать о тебе больше, — тихо ответила она.

Он вздохнул, понимая по промелькнувшему в ее глазах выражению, что он себя выдал.

— Что именно ты хочешь знать?

В течение долгого времени Джой размышляла, она склонила голову набок, будто в ожидании начала его детальной биографии. Люк на пятьдесят процентов был уверен, что она попросит поведать о других женщинах, которые были у него прежде, но она удивила его.

— Расскажи мне о своей матери, Люк.

Он инстинктивно напрягся, полностью готовясь к обороне, мышцы задрожали от желания бороться или убежать. Одну за другой он взял под контроль все свои реакции прежде, чем Джой успела уловить больше, чем заметила, хотя он знал, полностью все скрыть от нее не получилось. Так же, как он знал и то, что выбор у него небольшой и надо отвечать.

— Моя мать, — сказал он с трудом, чувствуя тяжесть слов в своем сердце. Он никогда не говорил о ней, не рассказывал кому—либо, как Джой. Но и никогда прежде он не встречал такой женщины, как Джой.

— Ты говорил мне, что она умерла, когда ты был мальчиком, — Джой облизнула губы, будто понимая, наконец, значимость своего вопроса. — Я… я думаю, что она много для тебя значила.

— Да, — Люк отвел взгляд и уставился на огонь, который казался более безопасным, чем сочувствующие глаза Джой. — Если это — то, что ты хочешь знать, то я расскажу, — он закрыл глаза, погружаясь в глубь воспоминаний — в то время, когда все казалось простым, когда он был счастлив, как только может быть счастлив ребенок, мир которого — знакомое и безопасное место; и еще глубже, в те времена, которые он знал только по тихим, полным ностальгии рассказам других. Решив, с чего начать, Люк стал говорить. — Есть долина, — начал он медленно, — скрытая в горах недалеко отсюда. Там расположилась маленькая деревушка, существующая уже лет сто. Несколько людей знают о ней и совсем редко рассказывают об этом путешественникам, — он посмотрел на Джой, все ее внимание было сосредоточено на нем, как у ребенка, слушающего сказку, и он чуть не улыбнулся. — В этой деревушке есть семьи, многие из которых связаны между собой родством, все жители живут в гармонии друг с другом и окружающим миром. Они редко выходят за пределы деревни, но иногда сельские жители посылают любопытных молодых людей в ближайший город, чтобы купить то немногое, в чем они нуждаются и не могут произвести у себя в деревне. Много лет назад один из этих молодых людей достиг возраста, чтобы завести собственную семью, и его единственный ребенок был красивой девочкой, которую он назвал Мэри—Роуз.

— Какое красивое имя, — прошептала Джой, ее лицо было освещено костром, который окрасил ее бледные волосы в цвет червонного золота.

— Да, — Люк собрался с мыслями и снова продолжил, — Мэри—Роуз, как и ее отец, была любопытной девчонкой. Она начала бродить по лесу, когда была еще совсем малюткой, и никогда не слушала предупреждений, что должна быть осторожна и не заходить слишком далеко. Она была столь же бесстрашна, как и красива. Она превратилась в молодую женщину, но так и не выбрала никого из деревенских парней, чтобы завести семью. Как—то раз, она последовала за ребятами, когда они пошли в город. Так она попала в Лоувелл и узнала мир за пределами деревни. Когда ее родители узнали об этом, то не смогли отговорить ее не ходить в Лоувелл. Самое большее, что они могли сделать — подготовить ее к тому, что она может увидеть. Она много раз ездила в город, чаще всего одна, чтобы наблюдать за необычной жизнью людей, которые жили в месте, так отличающемся от ее деревни. Однажды в город приехал незнакомец, — Люк надолго погрузился в воспоминания. Он помнил свою мать, даже с того времени, когда был совсем маленьким ребенком. Ему рассказывали, как она выглядела в те дни: беззаботной, полной жизни и смеха, бегающей босиком через лес быстро, как олень, и столь же бесстрашно, как росомаха. — Незнакомец, — сказал он, наконец, — был из такого места, которое Мэри—Роуз никогда не видела, а только слышала, место, далеко за горами. Он прибыл, как руководитель и представитель людей, которые желали купить землю с девственным лесом, чтобы обеспечить нужды населения, живущего в той, другой стране. Сначала Мэри—Роуз не знала об этом, ее тянуло к незнакомцу и его запаху других мест. Она стала следить за ним, совершала более частые поездки в город, и вот он ее заметил. В тот день он был крайне очарован ею, а она отдала ему свое сердце.

И снова воспоминания отодвинули слова. Люк почувствовал, как напряглись его мышцы при мыслях о мужчине, который изменил жизнь матери навсегда. Он посмотрел на Джой, которая сидела абсолютно тихо, и в благоговейном трепете поднималась и опускалась ее грудь. Более новая боль от ее присутствия отодвинула застаревшую боль воспоминаний, и это помогло ему продолжать рассказ более отстраненно.

— Незнакомец стал ухаживать за Мэри—Роуз и через некоторое время был уже не способен оставить ее. Он решил обосноваться в Лоувелле, отказаться от тех дел, ради которых приехал. Мэри—Роуз сказала своим родителям и жителям деревни, что полюбила этого незнакомца и останется с ним. Но они ругали ее, говорили, что этому мужчине не место в ее жизни, и что он может принести ей только боль и горе. Мэри—Роуз не вняла их предупреждениям и напоследок услышала, что, если она возьмет этого мужчину в мужья, то пусть больше не появляется в деревне. С большой печалью Мэри—Роуз приняла это условие. Она покинула деревню и пошла за мужчиной, которого выбрала. Он выстроил хижину в лесу и купил столько прилегающей территории, на сколько хватило его сбережений. Мэри—Роуз даже не догадывалась, что он разбогател, разоряя дикие места, которые она так любила. Но, когда он зажил вместе с ней, то оставил все это в прошлом. Их совместная жизнь была счастливой на протяжении первых лет. Мэри—Роуз продолжала бродить по лесам: ее супруг восхищался ее любовью к жизни и свободе. Он время от времени уезжал по делам, но всегда возвращался с подарком для нее, и все было хорошо между ними. Однажды Мэри—Роуз обнаружила, что ожидает ребенка, мужчина не мог бы подарить ей ничего лучше этого. Он кормил ее редкими деликатесами, привозимыми в город, и преданно ухаживал за ней. И вот у них родился сын, который унаследовал ее темные волосы и ее глаза, а от отца взял большой рост и мощную фигуру. Он стал частью обоих миров.

— Ты, — выдохнула Джой. Он почувствовал, как ее глаза внимательно скользят по нему, и чуть не задрожал под этим пристальным взглядом. Хотя то, что он почувствовал, было не раздражение, а скорее нечто, похожее на беспокойство.

— Да, — со вздохом согласился он. — В течение первых лет у мальчика было все, что он ни пожелает. Мать учила его разным премудростям леса, а отец брал с собой в город и показывал ему достижения цивилизации. Но счастье было недолгим, — Люк снова закрыл глаза. — Мэри—Роуз так и не избавилась от своей дикости. Настало время, и малыша отняли от груди матери. А Мэри—Роуз стала исчезать, иногда на несколько дней, оставляя мальчика на попечении мужа. Сначала ничего не предвещало беды, так как бизнес отца позволял ему оставаться дома и заботиться о малыше или брать его в город в те дни, когда его мать уходила. Мальчик был слишком мал, чтобы понять, когда все изменилось. Он не понимал, что два мира его родителей были гораздо несовместимей, чем они казались. Об этом он узнал гораздо позднее.

Люк вслушался в свой голос, история, воскрешенная с кристаллической ясностью, подходила к неизбежному концу. Он вспомнил, как проснулся в тот первый раз, когда они поспорили, услышав отчетливый звук сердитых голосов на кухне: во французской речи матери были ошибки, которые она делала редко, только когда была сильно сердита или очень счастлива, и повышающийся до крика голос отца. Он сел в кровати, прислушиваясь, напуганный, не зная, что случилось, желающий пойти и остановить их. Это был только первый из многих конфликтов, которые последовали один за другим все чаще и чаще. Они всегда старались по возможности ссориться подальше от него, поэтому он никогда не слышал большую часть того, что они говорили друг другу, только знал, что это ранило их.

Он стал заставать обычно жизнерадостную мать в слезах, бесшумно плачущую в стороне, где, как она думала, никто не мог ее заметить. Он старался утешить ее, добиваясь ее улыбки, но печаль из глаз так и не ушла. Она стала исчезать на все большее и большее время в лесу, всегда возвращаясь с извинениями и стискивая его в нежных объятиях, чтобы он не сердился за то, что она на время покидала его. Но отец начал прерывать их безмятежные встречи и говорить матери, что ей не стоит уходить, что она должна остаться и заботиться об их сыне и доме, и оставить свои дикие выходки.

Люк до сих пор не понимал причину гнева родителей, который был настолько мощный, что он ассоциировал его с грозовой черной тучей, приносящей продолжительный весенний дождь. Но он видел горе матери, шел ей навстречу и становился все ближе и ближе, инстинктивно защищая ее от угрозы, которую видел в отце.

Наступил день, когда отец настолько разозлился, что подошел к матери Люка и занес руку, готовый ударить. Это был тот день, когда Люк встал между ними, используя свое тело как барьер, бросая вызов отцу каждой частичкой силы ребенка. Удар пришелся на него. А мать разразилась таким гневом, которого Люк никогда прежде не замечал за ней, так дико набросилась на отца, что тот удрал из хижины.

Это был первый раз, когда отец не вернулся. Он и потом уходил, но тоже всегда возвращался, чаще всего прося прощение у Люка и жены. Но уже никогда не было так, как прежде. Ссоры превратились в холодное молчание, а исчезновения родителей становились все продолжительнее. Один из них всегда приглядывал за Люком, но он осознал, что должен полагаться только на себя, быть готовым к новым ударам судьбы, которая разверзлась непостижимой пропастью под его ногами.

И вот однажды отец уехал и не вернулся. Он ждал. И мать ждала в утомленном молчании. Прошел год, а он все не возвращался. Он ничего не объяснил и не предупредил.

Люк помнил тот момент, когда мать осознала, что муж уже не вернется. Она никогда не говорила с ним об этом, никогда ничего не объясняла. Но он помнил ее безумные глаза в тот день, ее слезы, когда она обнимала его и покачивала из стороны в сторону, хотя он был уже достаточно большим, — Люк помнил ее спутанные черные волосы и глубокий голос, которым она пела колыбельную на ломаном французском. В тот день, казалось, в ней умер свет, и исчезла дикость. Люк намного позже понял, почему мать сломалась. Даже после того, как отец бросил их, жизнь продолжалась в почти нормальном, почти мирном ритме — короткое спокойствие после шторма. Мэри—Роуз продолжала учить Люка премудростям своего мира. Во всяком случае, ее настойчивость воспитать его частью обоих миров, в которых он жил, стала еще сильней. Она отдала его в начальную школу в Лоувелле, отказываясь принимать его незрелое решение остаться с ней, защищать ее, потому что отец этого не делал. Так как этого хотела она, он стал учиться, со всей своей энергией впитывая знания, которые, как она уверяла, были крайне необходимы ему в будущем. И не имел значения тот факт, что сама она очень мало знала о внешнем мире.

Ее сын, у него будут знания, которые так безвозвратно ускользнули от нее. Как много всего он понял только тогда, когда стало слишком поздно.

Он помнил долгие дни, когда боролся с собственной отчужденностью от других детей, упорно работая над собой в этом направлении на протяжении всех лет обучения. Он вырос, имея совсем немного друзей и не имея представления о деревни, в которой была воспитана его мать.

Что—то, может, едва уловимое изменение в осанке Джой или какой—то ночной звук, который ворвался в центр его мыслей, заставили Люка внезапно проанализировать собственный голос, излагающий воспоминания, будто они были не больше, чем неспособный причинить боль рассказ о незнакомых людях из другого измерения. Он прервался, отводя взгляд от гипнотических чар огня и сосредоточенного лица Джой.

— Именно из—за моей матери я преуспел в школе, — наконец, вымолвил он. — Только потому, что она хотела, я изучал мир отца, — он услышал собственный голос, произносящий слово: «Отец», слово, которое никогда ни при ком, кроме Джой, не произносил, начиная с того времени, когда муж матери бросил их. — Он оставил нам деньги на жизнь, его огромная щедрость выражалась кругленькой суммой в местном банке, плюс все земли, которые он раньше купил для мамы. Иногда в банке появлялись новые суммы. Она никогда не касалась этих денег, кроме тех, которые тратила на меня.

Скорбное уханье виргинского филина оборвало его на слове, он замолчал, прислушиваясь к языку намного более простому и более настоящему, чем тот, на котором он только что говорил. Со стороны казалось, что уханье является грустным и подходящим звуковым сопровождением к повествованию судьбы его матери.

— Когда мне исполнилось четырнадцать, моя мать изменилась. Она уже давно изменилась, хотя я тогда об этом и не подозревал. Я был достаточно взрослым, чтобы запомнить тот день, когда она начала говорить со мной о моем будущем. Мне было все равно, но, так как это было важно для нее, то я слушал, — Люк закрыл глаза. — Она сказала мне тогда, что во мне намечаются изменения, такие, которые я не всегда буду понимать. Она объяснила, на что мне следует обратить внимание, и что она не всегда сможет быть со мной, чтобы помочь мне. Тогда я еще не понимал, что она имела в виду.

Люк поймал себя на том, что должен соблюдать границы сказанного, которое может быть не воспринято Джой. Были вещи, которые он и не собирался говорить ей, просто не мог сказать, даже сейчас. Ее прекрасные темные глаза непрерывно смотрели на него, но она не могла заметить, что он оставил недосказанными мысли, которые возникали у него в голове, пока он говорил так беспристрастно.

Он покачал головой, отбрасывая мысли о том, чему никогда не сбыться.

— Моя мама рассказала мне о деревни, где она выросла. Она всегда удерживала меня от прогулок в этом направлении, и только тогда я действительно понял, что она покинула деревню и свою семью навсегда. Но она сказала мне, что я смогу найти своих родных, если мне это понадобится, — ему было трудно сохранять ровный тон. — Она просила прощение за все, что была неспособна мне дать, заставила меня пообещать закончить образование. Но ничто не подготовило меня к тому, что должно было произойти.

Вокруг стояла тишина, только потрескивание и вспышки костра нарушали ее совершенную пустоту.

— Потом она целую ночь говорила о том, что я только—только начал осознавать, она стояла возле моей кровати и ждала, пока я не засну. Я помню ее лицо в темноте: безмятежная печаль из средневековой живописи. Были слезы, но я видел их достаточно часто и раньше, поэтому не тревожился, — каскад густых темных волос упал ей на лицо, скрывая глубину ее эмоций быстрее, чем он мог осознать то, что находится за ними, он помнил, что держал ее за руку, утешая даже тогда, когда уносился прочь в безмятежном и невинном сне ребенка. — Когда я проснулся на следующее утро, она исчезла.

Люк приподнял голову. Он ощущал, что его лицо превратилось в каменную маску и, как каменные, его глаза ничего не видели.

— Она ушла, чтобы никогда не вернуться: ни в этот день, ни на следующий, ни потом. И наконец—то до меня дошло, что она сделала, — даже память о том, как его предали, даже юношеская ярость на собственную мать, на себя самого, на весь мир — даже это не отразилось на его спокойном лице, когда он повернулся к Джой. — Я пошел за ней, отслеживал ее со всем мастерством, которое она передала мне. Она отлично замела следы, но я все равно вычислил их. Они привели меня к деревне, к месту, о котором она рассказывала. Там я ее и обнаружил. В поселении были в основном люди мне незнакомые, за исключением одного или двух, которых я видел мельком в городе или лесу. Они смотрели на меня без удивления. Моя мать стояла на пороге одного из домов, она была настолько умиротворенной, какой я ее никогда не видел. Она казалась погрузившейся в сон, но я узнал ее, — образ ее лица, эхо его дикого скорбного воя, протестующего против ее предательства — все это достигло самой глубины его души, обреченное умереть в воспоминаниях. — Сельские жители постарались помочь мне. Они увели меня прочь и позаботились о ней, согласно собственным древним традициями, о которых я ничего не знал. Узнал намного позже.

Он задумался о том, как ему объяснить Джой те дни мучения, когда он страдал, находясь во власти неистовой лихорадки, рожденной ужасным горем и изменениями, которые именно тогда обрушились на него. Сейчас ее лицо словно отражало за него ту невысказанную боль, которую ему не следовало показывать. Нет, даже она не могла знать источник этой боли.

Слишком много было напряжения и душевного волнения. Он должен покончить с ними прежде, пока все не зашло слишком далеко, чтобы остановиться. Между ними и в нем.

— Позже, когда я оправился, они многое поведали мне о моей матери, как она здесь росла и взрослела и, в конце концов, как ушла. Они приняли ее обратно с готовностью, хотя и слишком поздно — сожалея о том, что когда—то прогнали ее, скорбя о ней. Поэтому они приняли и меня, признали своим, и никто ни разу не заикнулся о моем отце, — слово снова резануло слух. — Когда я вернулся в хижину, то собрал некоторые пожитки, а потом оставил ее, чтобы пожить среди них какое—то время. Я получил образование, которое мог дать мне Лоувелл, и когда настало время, я направился во Внешний мир, как и хотела моя мама.

Долгие годы, проведенные в городе, вдали от всего, что он так любил, были мучением. Он был вынужден постоянно притворяться тем, кем на самом деле не являлся, кем не имел ни малейшего желания быть — исполняя волю матери, считая это своим долгом, в память о ней. В результате он вернулся, став мудрее, но не испытывая любви к миру отца. Сейчас он больше не мог говорить об этом с Джой, тем самым признавая собственную мрачную тоску.

Он резко закончил повествование:

— Больше нечего рассказывать, — его голос шел будто издалека и звучал бесстрастно, даже для его ушей. — Я вернулся и уже никогда не уходил, — он поднял голову, чтобы через костер, который стал затухать и уже не грел, встретиться с глазами Джой. Это помогло ему вернуть свое внимание к простой задаче — заново разжечь огонь.

Он знал, что она все еще наблюдает за ним, выжидая, а потом произнесла:

— Спасибо, — это звучало чуть громче, чем выдох, хотя он услышал это так отчетливо, словно крик. — Спасибо за то, что рассказал мне. Я… — он понял, в какой момент она отвела взгляд, по едва заметному изменению в ласковом журчании ее голоса. — Я была неправа, проявляя любопытство, и сожалею, прости меня за все.

Последние слова для Люка имели огромное значение. Он посмотрел в ее глаза и потерялся в вихре золотых искорок, напоминавших звезды в бархатно—темном небе. Ему не нужно ее сострадание, но он не мог заставить себя отвернуться, показывая тем самым, будто ее сочувствие не имело никакого значения, будто она только усложняла ему жизнь, а не являлась навязчивой идеей.

Но, в конце концов, он действительно отвел взгляд, когда начала тлеть последняя ветка, которую он скормил огню.

— Я ответил на твой вопрос, Джой, — сказал он. Это была не совсем правда, как ему бы хотелось. Тем не менее, с неторопливой тщательностью, он расслабил каждый напряженный мускул и потянулся до хруста костей. — Теперь твоя очередь отвечать на мои вопросы.

Она вздрогнула. Ее точеные ноздри подрагивали, плавные линии тела, скрытые мешковатой и практичной одеждой, словно окаменели. Она постепенно стала приходить в себя и знакомым жестом вздернула подбородок.

— Что ты хочешь знать?

Он размышлял достаточно долгое время и пришел к выводу, как, оказывается, мало знал о ней, да, в общем—то, и никогда не хотел знать, даже теперь, откуда она родом, кем была, все это не важно. Если раньше и была некоторая надежда на будущее, то теперь уже нет. Несмотря на это, возникший вопрос всплыл непрошено, словно по принуждению, с которым он так пытался справиться.

— Ты как—то сказала, — начал он с умышленной непринужденностью, — что была замужем. Ричард, кажется, так его звали, — наблюдая, как она реагирует на его вопрос, он понял, что одновременно хочет и не хочет услышать ответ.

— Да, — Джой говорила тихо. — Я была замужем. Я встретила его, когда еще училась в колледже. Он был успешным архитектором, его пригласили читать лекции. Я была тогда очень молода, — она задержала дыхание и закусила губу. Он почти видел ее внутреннюю борьбу, это выражалось в натянутых линиях мягкого овала лица, и удивился, что разбередил так много. — В то время казалось, что он может дать мне то, в чем я нуждалась. Безопасность, так необходимую мне стабильность. Какое—то время все шло хорошо. Жизнь с Ричардом была удобна. Предсказуема. Безопасна. Спокойна. Не произошло ничего драматического, что положило этому конец. Просто однажды я поняла… — она снова открыла глаза, — что это нечестно. Несправедливо к нам обоим. Это была своего рода ловушка.

Подбор ее слов заставил Люка так внимательно посмотреть на нее, что она опустила глаза прежде, чем он успел в них что—либо прочесть.

— Неважно, что произошло. В конечном счете, мы пришли к выводу, что у нас разные потребности и стремления. Я тогда поняла, что есть вещи… вещи, которые я… — внезапно замолкнув, Джой уставилась на огонь. Блестевшие непролитые слезы разбили отражение пламени на множество угольков, горевших на кончиках ее темных ресниц. — Ничто больше не имело значения. Мы расстались друзьями, — она замолчала.

Люк почти что решил ничего дальше не расспрашивать, видя ее страдания. Но внутреннее побуждение требовало большего.

— А до Ричарда?

Джой посмотрела ему в глаза, ее губы изогнулись в подобии улыбки.

— До него никого не было. До Ричарда у меня не было ни времени, ни места в сердце и душе. И после него тоже. У меня даже не осталось места и для него.

Вспышка ликования, которая пронзила Люка, была необъяснимой. «Ревность» — всего лишь слово, слишком незначительное, чтобы описать то, что он чувствовал, воображая Джой с другими мужчинами. Обычными мужчинами. Но многолетняя практика контролировать выражение лица, по которому Джой могла бы прочесть его эмоции, не подвела.

Он больше не чувствовал потребности спрашивать ее о чем—либо еще. Она вздохнула с облегчением, поняв, что ее откровения удовлетворили его любопытство. Выражение ее лица смягчилось, а губы сложились в привычную спокойную линию. Люк отвел глаза и прислушался к звукам ночи, крикам охотящихся в темноте сов и шороху маленьких животных в кустах. Но он возвращался к ней снова и снова. С каждым ударом сердца он уступал желанию не отстраняться от нее.

Впервые за многие годы он желал большего, чем просто уметь читать язык тела — нюансы движений и выражения лица — который всегда его удовлетворял при общении с другими, даже с горожанами, которые сторонились его. Он молча смотрел на Джой и пытался понять мысли, скрывавшиеся за ее спокойными тонкими чертами лица, причины, лежащие в основе ее вспышек негодования, и почему она отвечала ему так, что в пух и прах разбивала все его намерения, почему даже сейчас первобытные желания ее тела звали его к себе, а холодный рассудок отказывался принимать. Он отчаянно хотел знать, почему она такая.

Он только тогда понял, как долго боролся c собой, когда Джой утомленно опустила голову на руки, опирающиеся на поднятые колени, а ее золотая коса, посеребренная луной и светом от костра, скользнула по плечу. Было поздно и очень холодно, Джой начала подрагивать, уступив потребности своего тела в отдыхе.

Люк колебался только мгновение. Он встал со своего места напротив костра и двинулся к ней, ступая слишком тихо, чтобы не разбудить ее. В последний момент он остановился в дюйме от нее, чтобы услышать сладкий звук ее дыхания и почувствовать насыщенный женственностью аромат. Затем присел, обнял так, чтобы она откинулась назад в его руках и не проснулась. Ее расслабленное тело было легче перышка. Джой вздохнула, ее веки затрепетали, и она уютно устроилась в его объятиях в полном и бессознательном доверии.

Он держал ее, пока костер не погас, его лицо вжималось в шелковистые с вплетенным звездным светом волосы. В течение этих остановившихся во времени моментов он был готов поверить, что не стоит отказываться от будущего.

— Джоэль, — пробормотал он возле ее виска, где тихо бился пульс.

Ее имя уплыло в ночь, и на невысказанный вопрос ответил удаленный вой одинокого волка.

Глава 10

Следующим утром, холодным и сверкающим, она почувствовала себя такой отдохнувшей, какой не чувствовала уже много дней. Завтрак с кофе и горячая вода к пробуждению — роскошь, ставшая прекрасным дополнением к ощущению, что все сложилось намного лучше, чем она могла надеяться. Только постоянное, терзающее присутствие Люка и память о том, что они открыли друг другу, удерживали ее от того, чтобы впасть в безрассудное состояние абсолютного счастья.

Люк, казалось, не чувствовал едва уловимых изменений. Он держался в своей характерной манере — сдержанно, но дружелюбно, свободно, но, в то же время, со странной напряженностью. Когда они начали свой дневной переход, она поймала его на том, что он поглядывает на нее, когда думает, что она не видит. И всегда присутствовала эта напряженность. Она почти начала к этому привыкать. Почти.

Было легко погрузиться в свои мысли под убаюкивающий ритм темпа, заданного Люком, положившись на его бдительность взамен своей собственной. Иногда она спотыкалась, и он подхватывал ее, распекая за невнимательность, но при этом, казалось, что такая опека доставляла ему удовольствие.

Она могла свободно поразмыслить над тем, что он рассказал ей о себе и своем прошлом, и добавить еще один кусочек к головоломке, по имени Люк Жуводан, хотя это только еще больше повышало ценность недостающих частей.

Мысли стали мешать все сильнее и сильнее по мере того, как восхождение по склону горного хребта становилось более и более крутым. Она с трудом отыскивала точки опоры на щебенке, каждый шаг требовал от нее все большей концентрации. Рука Люка всегда была рядом, чтобы поддержать ее, его сила вставала барьером на пути падения. Один раз он практически настоял на том, чтобы она переложила большую часть содержимого своего рюкзака в его, но она, с упрямой страстью пытаясь показать, чего стоит, отказалась и поклялась, что во что бы то ни стало не отстанет от него.

Это оказалось намного тяжелее, чем она думала, но она справилась. Наградой ей, когда они достигли вершины пути, стал оценивающий взгляд Люка и медленная улыбка одобрения.

Когда они остановились перекусить, Джой восстанавливала дыхание, наслаждаясь чувством удовлетворения от своего достижения, а Люк осматривал все вокруг. Хребет был открытым местом, лишенным деревьев, с резким ветром да сурками, посвистывающими среди камней. Джой дрожала и поэтому надела еще один свитер и парку, от которых отказалась при длительном восхождении. Пронзительно и мелодично закричал ястреб—тетеревятник, разрезая воздушные потоки в поисках добычи.

Долина, простирающаяся под ними, выглядела отсюда нетронутым сочно—зеленым полотном с изредка проглядывающими луговинами да ручьями, которые прорезали лес. Долина была небольшой, хорошо защищенной горами с каждой стороны. Убрав недоеденную еду, Джой принялась наслаждаться видом.

— Это все еще твоя земля? — спросила она, благоговея перед ее размерами.

Люк покачал головой.

— Нет, моя земля заканчивается на этой гряде. Это, — он указал кивком на долину, — принадлежит моим хорошим друзьям. А это, — его рука поднялась, чтобы указать на череду низких пиков на другой стороне, где земля постепенно поднималась с подножия долины. — Это наша цель.

Джой посмотрела на то место, к которому так долго стремилась и к которому так трудно было попасть. Оно по—прежнему казалось очень далеким, и по—прежнему не было никаких гарантий, что это то самое место, которое она искала. Но у нее все еще был шанс. Она почти достигла цели…

— Ты готова?

Люк закинул свой рюкзак на широкие плечи. Джой медленно кивнула, ее глаза были прикованы к пику Миллера и окружающим горам, ряд за рядом встающим между ними. Она почти не заметила, как Люк помог ей надеть рюкзак и начал спуск по другой стороне хребта. Ей пришлось приложить усилие, чтобы нагнать его и сконцентрироваться на сыпучей почве под ногами.

Вскоре они вновь оказались среди деревьев, ступая на такую же нетронутую и первобытную землю, как и земля Люка. Джой раздумывала над тем, как бы она сумела в одиночку осуществить подобный переход, когда нечто очень быстрое и решительное выскочило из впереди стоящего куста и бросилось головой вперед на Люка. Под весом рюкзака она чуть не потеряла равновесие, отпрыгнув в сторону, но Люк остался стоять на своем месте и, когда небольшая фигурка должна была вот—вот столкнуться с его ногами, он схватил ее и поднял. Только тогда ошеломленная Джой узнала в ней очень грязное и дикое личико смеющегося ребенка.

Мгновенье спустя Джой уже сама хохотала. Трудно было поверить, что такая маленькая девочка могла так быстро передвигаться. Скинув рюкзак, Джой с растущим изумлением наблюдала за тем, как ребенок с сумасшедшей скоростью тараторит слова на определенно не английском языке. Люк улыбался. По крайней мере, из того, что она встречала у него на лице, это выражение было ближе всех к широкой улыбке. И одного этого было достаточно, чтобы полностью завладеть вниманием Джой.

Она прилагала усилия, чтобы вычленить из болтовни девочки отдельные слова. Один, два фрагмента, которые ей удалось ухватить, привели ее к заключению, что она слышит французский, моментом спустя, глубокий голос Люка подтвердил этот вывод, произнося слова в более размеренном темпе. В его голосе и речи было больше неподдельной теплоты, чем она когда—либо слышала. Он перекладывал девочку с одной руки на другую, будто та была легкой, словно перышко, а ребенок, в свою очередь, продолжал беспрерывно болтать, дергая его за подбородок, хихикая и извиваясь.

Джой ничуть не беспокоило, что она могла понять очень немногое из того, что говорила девочка, и коротких ответов Люка. Наблюдать за ними было откровением для нее. Все внимание Люка было сосредоточено на ребенке, его голова наклонилась, глаза весело блестели. Он совсем расслабился, черты его лица вновь и вновь двигались в ответ на монолог девочки. Джой подумала, что он совсем забыл о ее существовании, но это не обеспокоило ее. Уж очень ей нравилось видеть такую сторону Люка, о существовании которой она и не подозревала.

Один раз, когда девочка задала ему вопрос, он засмеялся, пересадил ее на другую руку и ответил.

— Tu es devenue trop grande pour moi, Claire. Je vais devoir te remettre à terre[2].

В следующее мгновение он дал маленькой извивающейся девочке соскользнуть из его объятий на землю, где она завладела его рукой и внезапно обратила все свое внимание на Джой.

Было странно, что ребенок не более шести—семи лет, с полосками грязи на лице, запутанными черными волосами и пальцем, прочно обосновавшемся во рту, может смотреть на Джой таким же знакомым, нервирующим взглядом, каким смотрел на нее Люк. Она чувствовала себя так, как будто эти широкие зеленые глаза внимательно изучают ее, оценивают и выносят приговор. Чтобы прекратить инспекцию и скрыть свою тревожную реакцию, Джой наклонилась и улыбнулась.

— Привет Клэр. Меня зовут Джой.

Девчушка вытащила палец изо рта, сильнее сжала руку Люка и выпятила нижнюю губу с неуверенной воинственностью. Выдержав длительную паузу она посмотрела вверх на Люка, громко и требовательно задав ему вопрос.

Джой не нужно было знать каждое слово, чтобы понять смысл. Она удержала на губах улыбку, ожидая, пока Люк снимет рюкзак и взъерошит локоны девочки свободной рукой. Впервые он посмотрел на Джой, на его губах все еще была улыбка, но теперь она предназначалась только ей — утешающая и по—прежнему полная тепла.

Он отвечал медленно. Больше догадываясь и полагаясь на тон его голоса, она переводила про себя: «Joey est mon amie. Джой — мой друг». Это то, что она хорошо поняла. Мгновенье она грелась в тепле взгляда Люка, затем повернулась к девочке.

Ребенок с сомнением переводил взгляд с Люка на Джой.

— Est—ce qu'elle est gentile?[3]

Люк ответил решительно, но одновременно успокаивающе, объясняя Клэр, что Джой, действительно, «gentile» — милая и что Клэр, в свою очередь, следует быть вежливой. «D'accort[4]?» — спросил он мягко.

Девочка тяжело вздохнула.

— Хорошо.

Акцент придавал ее словам напевность, Клэр приподняла уголки губ в нерешительной улыбке. Джой улыбнулась в ответ и протянула ей руку. Поколебавшись мгновенье, девочка с неожиданной серьезностью вложила свои грязные пальцы в пальцы Джой.

— Vous ne pouvez pas parler français, mademoiselle[5]?

Джой беспомощно поглядела на Люка, который, казалось, готов был открыто расхохотаться. Он поговорил с Клэр на французском, а затем снова внезапно переключился на английский, почти не обратив внимание на Джой.

— Она всего лишь хотела знать, говоришь ли ты на французском.

Блеск его золотисто—зеленых глаз был почти насмешливым.

Осторожно пожав Клэр руку, Джой опустила ее.

— Немного, но теперь я жалею, что не уделяла в школе этому достаточного внимания, — уклончиво пробормотала она. — Спорю, ты собираешься мне сказать, что все твои друзья, что владеют этой землей, не говорят по—английски, верно?

Она медленно поднялась, разглаживая складки на брюках, в то время как девочка прислонилась к сильным ногам Люка, ее голова едва доходила до его талии. Его рука упала на худенькое плечико Клэр.

— Некоторые из них говорят по—английски, немножко, только здесь в нем нет большой необходимости.

В ответ на огорченное выражение лица Джой он покачал головой.

— Не беспокойся. Мы проведем здесь только одну ночь. И, пока ты проявляешь дружелюбие, будешь желанной гостьей.

На мгновенье голос Люка приобрел странный тон, но у Джой не было времени подумать над этим. Внезапно он посмотрел вниз поверх головки Клэр, мягко потянув за один из черных спутанных локонов.

— Maintenant, va dire aux autres que nous arrivons[6]. Скажи другим, что мы пришли.

Услышав его слова, Клэр широко улыбнулась, порывисто крутанулась, бросив последний неуверенный взгляд на Джой, и стремглав ринулась прочь, прежде чем та успела моргнуть.

Несмотря на чувство, что она находится на краю чего—то неожиданного, Джой не могла не улыбнуться вслед девочке, которая также быстро исчезла, как и появилась. Она повернулась к Люку, наблюдая за тем, как на его лицо постепенно возвращается знакомое холодное, непроницаемое выражение, к которому она уже начала привыкать. Ее собственная улыбка тихо таяла, в тот момент она многое бы отдала за то, чтобы он снова посмотрел на нее так, как смотрел на малышку и на нее в ее присутствии. Сейчас маска вернулась на место, и это отозвалось неожиданной болью в сердце Джой.

Будто догадавшись о ее подавленности, Люк посмотрел на нее и быстро отвел взгляд. В образовавшемся затишье он поднял рюкзак и устроил его поудобней, не глядя ей в глаза.

— Они будут ожидать, что в течение часа, не больше, мы подойдем.

Он подождал, пока Джой наденет рюкзак, и двинулся вперед без дальнейших объяснений.

— Поскольку я все равно узнаю, что происходит, не будешь ли ты так любезен сказать мне, кто такие «они»? — выдохнула Джой, догоняя его. — И кто эта маленькая девочка Клэр? Ты, кажется, знаешь их всех!

Продолжая смотреть на тропинку, Люк ответил ей.

— Мы переночуем в Валь—Каше — деревеньке, где живет Клэр. Ты для разнообразия сможешь поспать в настоящей кровати, — кажется, он даже слегка шутил. — Клэр — моя… наши родственные связи довольно запутаны. Мы все предпочитаем обращаться друг к другу, как «кузены», даже при разнице в поколениях.

Джой мысленно пробежалась по его объяснениям и сложила одно с другим.

— Кузены из Валь—Каше. Это — деревня, о которой ты рассказывал мне прошлой ночью — место, где выросла твоя мать!

— Да.

В течение длительного времени, пока он молчал, она вспоминала о том, что он рассказывал ей о своем происхождении, о скрытой от чужих глаз деревеньке, где была рождена дикая молодая женщина и куда она вернулась, в конце концов, чтобы умереть.

— Как я и говорил, — добавил он, наконец, прерывая ход ее мыслей, — мало, кто в деревне хорошо говорит по—английски, но это не проблема, я переведу все, что ты захочешь узнать.

Одарив его скептическим взглядом, Джой подумала, что незнание того, что говорят вокруг тебя, вряд ли можно назвать идеальной ситуацией. Но перспектива кровати и желание воочию увидеть то место, где вырос Люк, перевесили ее сомнения. Она снова почувствовала предвкушение, и свежий приток энергии буквально перенес ее через лес, сквозь который вел оставшийся путь до деревни.

Когда они, наконец, пришли, Джой остановилась на тропинке и принялась изумленно оглядываться. Более живописного места она не могла себе представить, даже если бы захотела. От края пролеска, где они стояли, по обеим сторонам немощенного участка, который можно было интерпретировать главной дорогой, теснились одно—и двухэтажные бревенчатые и дощатые дома. За пределами деревни было открытое поле, на котором вдалеке двигались силуэты то ли коней, то ли рогатого скота. Казалось, все это было перенесено в целости и неприкосновенности из прошлых веков. Здесь не было ни электрических кабелей, ни машин, ни спутниковых тарелок, даже Лоувелл выглядел центром цивилизации по сравнению с Валь—Каше.

Она продолжала все впитывать, а Люк уже вел ее в деревню по маленькому мостику через быстрый ручей. Только тогда Джой осознала, что там были люди, ожидавшие их, люди, материализовавшиеся на их пути, словно из ниоткуда, молчаливые и неподвижные. Подобно самой деревне, люди были одеты так, будто пришли из другого, более незамысловатого времени — тем не менее, лица, обращенные к Люку и Джой, были какими угодно, но только не простодушными.

Она почувствовала практически облегчение, когда Клэр вырвалась из круга серьезных взрослых, подскочила к ним и даже быстро улыбнулась Джой, прежде чем схватить руку Люка и начать болтать. Джой почти удавалось выхватывать отдельные слова из того, что она говорила, хотя смысл большей части разговора ускользнул. Девочка в театральной манере сделала заявление и торжественно указала на Джой.

Джой обнаружила, что она невольно придвинулась ближе к Люку, когда все жители, как один, повернулись и посмотрели на нее.

Несколько пар пронизывающих глаз уставились на нее, не моргая. Она ответила им не менее испытующим взглядом, вздергивая подбородок и выпрямляя спину под тяжестью рюкзака. Несмотря на то, что он не прикасался к ней, ее радовало ощущение присутствия Люка у себя за спиной.

— Привет.

Джой услышала, каким хриплым был ее голос, и нетерпеливо прочистила горло.

— Привет, меня зовут Джой Рэнделл.

Если она ожидала бурных приветствий или какого—либо ответа, ее ждало разочарование. Смотрящие на нее лица были бесстрастными, хотя и не выражали открытой враждебности. Даже сейчас она смогла разглядеть схожесть в их чертах — друг с другом и с Люком. У многих были черные волосы, у некоторых тронутые сединой, которая, казалось, мало что имела общего с возрастом, очертания подбородка и скул имели сходство с Люком. Но больше всего именно их глаза походили на его — эти странные напряженные взгляды — хотя ни один из них не обладал неуловимой силой его глаз.

Джой беспокойно задвигалась, гадая, как выйти из затруднительного положения, когда вмешался Люк.

— Est—ce ainsi que vous souhaitez la bienvenue a une invitee[7]?

Джой услышала в его тоне вызов и вопрос.

— Вот так вы приветствуете гостей?

Деревенские заворочались, один или два забормотали, и тогда вперед вышла пожилая женщина, лицо которой было покрыто паутиной глубоко высеченных морщин. Люк немедленно повернулся к ней. Его слова были отрывисты и резки.

Выхватив из потока слов одно, четко—произнесенное: «Grand—maman[8]» — словно зачарованная, Джой следила за тем, как пожилая женщина и Люк обмениваются долгими, пронзающими друг друга взглядами. Она видела сходство между ними, несмотря на то, что волосы женщины давно побелели, а острые углы черт ее лица смягчились и стерлись годами и большим жизненным опытом. Джой чувствовала некое противостояние сил воли между ними, бесконечно долго ни один из них не хотел отвести взгляда от другого.

Затем, внезапно, пожилая женщина перевела взгляд. Она всматривалась в Джой, оглядывая ее, подобно Клэр, сверху донизу. Джой так же выдержала это исследование и испугалась, когда на лице пожилой женщины вдруг возникла улыбка.

— Alors, petit—fils, c'est ça, ta derniere petite amie[9].

Пожилая женщина уперлась руками в бока и бросила на Люка взгляд, полный скрытого значения. Джой пыталась осмыслить это, как вдруг была напугана сухим голосом, произнесшим с сильным акцентом по—английски:

— Не думала, мальчик, что ты приведешь когда—нибудь сюда одну из них. Нечто особенное, не так ли?

Глядя на Люка с немым призывом, Джойс испытала второй шок. На скулах Люка расцвел слабый румянец, а губы сжались в мрачную линию. Пожилая женщина издала хриплый смешок, и Джой почти подпрыгнула.

— J'ai raison, hein?[10]

И снова внимание женщины было обращено на Джой.

— Хорошо, представь нас. Где твои манеры, мальчик?

Джой была уверена во внезапном изменении поведения людей, наблюдавших за противостоянием. Как будто все напряжение разом утекло и сменилось чем—то похожим на доброжелательность. Внезапно возник обмен тихими комментариями, взглядами и кивками, будто в односельчанах ослаб некий маленький узел.

Даже резкие от раздражения глубокие интонации такого родного голоса Люка принесли облегченье.

— Grand—maman, это — моя подруга, Джой Рэнделл.

В первый раз за все время он повернулся к Джой, выражение его лица смягчилось, успокаивая ее.

— Джой, это — моя бабушка, Бертранда.

Взглянув в лицо Люка в поисках ключа к правильному приветствию, Джой рискнула:

— Bonjour, Бертранда. Рада познакомиться.

Когда она протянула руку, пожилая женщина неожиданно крепко пожала ее. На самом деле, рука Бертранды была настолько далека от определения «хрупкая», что Джой заморгала. Пожилая женщина улыбнулась, обнажив несколько дырок на тех местах, где раньше были зубы.

— Joelle.

Она произнесла имя на тот же манер, как ее один раз или два называл Люк, с перекатывающейся напевностью на конце.

— Хорошее имя. У тебя и должно быть такое.

Внезапно она уронила руку Джой и подмигнула Люку:

— Я была права, hein? Elle est differente. P't—être que c'est elle…[11]

И снова Джой представилась редкая возможность увидеть, как Люк краснеет. Если бы обстоятельства были немного другие, она бы потребовала от него объяснений и в тот раз, и в этот — но осторожный взгляд на лицо Люка сказал ей, что сейчас определенно не время. Объяснения подождут. Она поняла достаточно, чтобы прийти к заключению, что бабушка Люка была важной персоной в деревне. И если она примет Джой, то и все остальные поступят так же.

Будто в подтверждение ее догадкам, несколько односельчан выступили вперед поприветствовать Люка, многие с объятиями и хлопками, которые он возвращал с некоторой сдержанностью. В действительности, Джой заметила, что он несколько странно принимал их приветствия, в том числе и от небольшого количества детей, которые кружили вокруг него, подобно дервишам, и с которыми он обращался, как и с Клэр, не скрывая любви. С женщинами он обращался крайне любезно, не зависимо от их возраста, а с мужчинами почти так же пытливо—сдержано, как и со своей бабушкой. Но это мало что для нее проясняло, так что она позволила отвлечь себя от мыслей, когда Люк подвел мужчину примерно своего возраста, чтобы представить ей.

— Это — мой кузен, Филипп, — сказал он, прервав на мгновение разговор, текший между ними. — Клэр — его дочь. Я остановлюсь на ночь у него.

Филипп пожал ее протянутую руку своей мозолистой ладонью и сильно кивнул головой. У него были черные, как смоль волосы, такие же, как и у Клэр. Он пробормотал приветствие на французском, посмотрел на нее длинным испытующим взглядом и, наконец, повернулся к Люку. Коротко попрощавшись, Филипп их покинул, а затем и односельчане, один за другим, последовали его примеру, пока с ними не остались только бабушка Люка и Клэр.

И тогда до Джой дошел смысл последнего предложения Люка.

— Ты сказал, что остановишься у Филиппа. Значит ли это, что я остановлюсь в другом месте?

Ее голос звучал вызывающе даже для ее собственных ушей, но Люк едва отреагировал на это. Его лицо по—прежнему было угрюмым и застывшим.

— Ты остановишься у моей бабушки. Тебе там будет удобно.

Он намеренно избегал ее глаз.

— Но почему? Почему мы должны останавливаться… в разных местах?

Как только она начала говорить, то поняла, что выдает себя своими словами, но они вырвались помимо ее воли. Прежде чем Люк смог ответить, она почувствовала, как ее руку еще раз сжала теплая ладонь Бертранды. Пожилая женщина одарила ее щербатой улыбкой.

— Crains rien[12], petite. Я позабочусь о тебе.

Джой закусила губу, надеясь, что Люк ей поможет. Он повернулся и, встретив, наконец, ее беспокойный взгляд, почти улыбнулся.

— Ты ей понравилась, Джой. Если ты понравилась моей бабушке, тебе не о чем беспокоиться.

Джой могла только проклинать его умышленное тупоумие. Она почувствовала, как ее тянут за руку, и обнаружила, что ее уводят, а Люк идет следом.

— Это по—прежнему не объясняет, — тихо процедила она сквозь зубы, — почему мы должны разделиться.

Через пару широких шагов Люк зашагал рядом с ней.

— Здесь так заведено, — сказал он, наконец. Его манера вести себя по—прежнему была странной и отстраненной, и он продолжал глядеть куда угодно, только не ей в глаза. — Здесь люди чрезвычайно старомодны. Не… не… неженатые пары не… живут в одном доме.

Неуклюжесть объяснений была столь не характерна для него, что Джой почти остановилась. Бертранда рывком заставила ее возобновить движения, фыркнув от смеха.

— Ох.

Джой попробовала вообразить эту настойчивую пожилую женщину, охраняющую ее с вилами или чем—то еще, защищая ее невинность. Картина была настолько смешной, что у Джой разом исчезло все плохое настроение. Она улыбнулась Люку с искренним изумлением:

— Понятно.

Внезапно пожилая женщина выпустила ее руку и остановилась так внезапно, что Джой налетела на нее. Та неожиданно крепко стояла на ногах. Она бросила пронизывающий удивленный взгляд на Люка и с быстротой молнии снова перевела взгляд на Джой.

— Я была права, не так ли, мальчик? После всех этих лет. C'est bien elle… [13]

Люк замер абсолютно неподвижно там, где стоял, каждый его мускул был напряжен и готов к внезапному движению. Он говорил так быстро и жестко, что Джой почти сразу же потеряла нить разговора. Монотонность его голоса и свирепый огонь в глазах напугал бы большинство людей до глубины души, Бертранда же просто смотрела на внука с холодной невозмутимостью до тех пор, пока не закончилась последняя сердитая тирада.

Затем, как будто ничего не произошло, она снова схватила Джой за руку, широко улыбнулась и кивнула. Пока Джой беспомощно оглядывалась через плечо на Люка, которого трясло от с трудом сдерживаемой ярости, его бабушка уверенно потащила ее через пролесок перед деревней. Джой чувствовала себя так, будто ее влекла некая первобытная природная сила, совладать с которой не было никакой надежды. Выражение лица Люка, стоящего и наблюдающего за ними, говорило ей о том, что он был в такой же растерянности, как и она.

В одном Люк был прав — его бабушка сделала все, чтобы Джой чувствовала себя, как дома. Маленький деревянный домик, куда Бертранда притащила ее, был не совсем первобытным, хотя обогревался старомодной печью и освещался свечами. Он состоял только из двух комнат, одна из которых совмещала в себе кухню и жилое пространство, в прилегающей же к ней спальне стояли две маленькие кровати, спинки которых были разукрашены прекрасной резьбой с изображением диких животных.

Только после того, как Джой отдохнула, приняла ванну, наполненную водой подогретой на печи, насладилась кружкой бульона, от которой шел пар, за ней пришел Люк. При помощи жестов и нескольких слов на французском и английском с сильным акцентом Бертранда настояла на том, чтобы Джой сняла свою грязную одежду. Их заменили пара огромных, но очень теплых шерстяных носков, длинные бриджи и большой вязаный свитер. Одежда не была стильной, но в ней Джой ощутила себя одной из деревенских, а это, казалось, было для нее важнее всего.

Люк возник в дверном проеме, и только в этот момент к Джой с потрясением пришло осознание того, насколько странно было находиться вдали от него. Она не замечала потери, пока та не была восполнена его появлением, пока его большое, гибкое тело не заполнило дверной проем. Их глаза встретились и не расставались, медлительно текли мгновения, и Джой чувствовала, как ее пульс заходится в крещендо, которое он, конечно же, слышит.

Внезапно Бертранда встряла между ними.

— He bien, allons mangeri [14].

Голос пожилой женщины был комично ворчливым. Люк округлил глаза, улыбнулся Джой и предложил руку своей бабушке. Когда Джой закрыла за собой дверь, то обнаружила, что он ждет ее, его взгляд был таким же приглашающим, как и предложенный ей локоть. Ощутив твердые мускулы под своей рукой, она почувствовала, как волна потрясения прошла сквозь нее, и она на мгновение прислонилась к его руке, поскольку в противном случае, упала бы.

Люк, казалось, ничего не заметил. Он был спокоен и расслаблен, как если бы присутствие семьи и друзей снова разбило его внешнюю оболочку.

— Надеюсь, что ты голодна, — сказал он, глядя вниз на Джой. — Тебе представится шанс увидеть, как сильно жители Валь—Каше любят поесть.

Громкое бурление ее желудка ответило за нее.

— Все едят вместе?

— Обычно.

Люк повел двух женщин к строению, отличавшемуся от других более крупными размерами — длинной конструкции из бревен, из которой в изобилии изливались свет и шум.

— Это сплоченная община. Во время еды все собираются вместе, ведут дискуссии и даже решают деловые вопросы. И для большинства экономнее готовить и есть в одном месте.

Пока Джой обдумывала сказанное, Люк остановился перед широкой деревянной дверью строения и открыл ее, пропуская женщин вперед. Порыв горячих, вкусных запахов и резких звуков был почти ошеломляющим. Почти сразу Бертранда отделилась от них и поспешила через комнату поболтать с подружкой, Джой же просто глазела по сторонам и пыталась переварить все, что видела.

Казалась все, кто жил в Валь—Каше, были здесь, смеясь, разговаривая и просто хорошо проводя время. На мгновение при появлении Люка все стихло, и почти сразу же возобновился монотонный гул.

Люк взял ее за локоть и направил к столу рядом с передней и как можно ближе к огню и чудесным запахам, исходящим из угла, где готовилась пища. Он наклонился к ней и вложил в ее руку кусок хлеба, который Джой принялась рассеяно откусывать. Ей в голову, один за другим, лезли сотни вопросов, слишком много, чтобы спрашивать, и, в конце концом, она сдалась и просто приняла все, как есть.

Казалось, только важный процесс поглощения пищи мог утихомирить гулкую толпу. Вдоль столов двигались женщины—хозяйки с поседевшими волосами и несколько более молодых, наполняя тарелки людей, которые, наконец, уселись все на свои места, огромными порциями тушеного мяса, свежеиспеченным хлебом и кукурузой. Джой закрыла глаза и вдохнула запахи, по которым так соскучилась за три дня похода. Неосознанно она прислонилась к Люку, который сидел рядом с ней. Ощущение его тепла и силы делало все превосходным, абсолютно правильным, и сразу же возникло странное чувство принадлежности, она больше не являлась чужаком.

Внезапно она ощутила, как в нее врезалось маленькое теплое тельце, и Джой обнаружила, что валится набок. Каким—то образом ее падение закончилось тем, что она попала в уютные объятия Люка. На скамье рядом с ними материализовалась смеющаяся Клэр, с ней были еще два малыша — мальчик пяти—шести лет и еще один, на пару лет старше. Они говорили все сразу, внося свою лепту в общий гул. Самый старший замолчал и посмотрел на Джой долгим оценивающим взглядом. Джой уже начала привыкать к подобным взглядам. Помолчав, он посмотрел вопрошающе на Люка.

Мягко отстранив Джой, Люк улыбнулся мальчику.

— Bonjour [15], Жан—Поль. Как твои дела в школе?

Его слова были словно неким сигналом. Мальчик широко улыбнулся, а затем склонил голову и посмотрел вверх из—под длинных ресниц.

— Tres bien, cousin Luc. Mais les gens du Dehors… [16]

Мальчик запнулся и с замешательством посмотрел на Джой.

— Я имел в виду, иногда все так странно во Внешнем мире, — Жан—Поль покраснел и опустил глаза.

Глаза Люка блестели от смеха.

— Мне это очень хорошо знакомо, Жан—Поль.

Он повернулся к Джой, продолжая улыбаться.

— Жан—Поль бегло говорит по—английски — он ходит в школу в Ист—Форке. Один из немногих, кто это делает. В этом мы с ним похожи.

Он ободряюще легонько похлопал мальчика по плечу.

С неловкостью, присущей мальчишкам его лет, Жан—Поль пожал плечами и робко посмотрел на Джой.

— Приятно познакомиться, mademoiselle[17].

Он говорил с приятным акцентом, которого не было в речи Люка, когда тот говорил по—английски, и Джой, если бы ничего не знала о его происхождении, никогда бы ни предположила, что Люк рос, разговаривая на каком—либо другом языке, нежели ее собственный.

Она улыбнулась Жан—Полю и восхищенно произнесла:

— Очень приятно. Мне бы хотелось так же хорошо говорить по—французски, как ты говоришь по—английски!

Мальчик покраснел еще больше, словно она слишком сильно похвалила его, и развернулся уходить, бросив на прощанье извиняющийся взгляд на Люка. Люк помахал ему рукой, и он убежал, тотчас же бросаясь в игру с небольшим клубком ребятишек рядом с камином.

Внезапно Клэр, которая слушала разговор с нетерпеливым ерзаньем, соскользнула со скамьи рядом с Джой и снова возникла со стороны Люка, заползая к нему на колени.

— Raconte—moi une histoire des gens du Dehors, Luc![18]

У нее был требовательный голосок, но Люк покачал головой.

— Plus tard [19], — и видя надутые губы девочки, добавил, — обещаю.

Джой уловила смысл слов и почувствовала зависть к маленькой девочке, которая могла так уютно устроиться в объятиях Люка и ждать от того, что он будет рассказывать ей истории на ночь — позавидовала их взаимоотношениям, таким теплым и простым. Не причиняющим боли.

Можно было подумать, что краткий обмен репликами удовлетворил ее потребность в общении: Клэр вывернулась из рук Люка и бросилась, сопровождаемая мальчиком помладше, к другим ребятишкам, чтобы присоединиться к игре.

Джой вздохнула, на чувство удовлетворения легла тень грусти.

— Клэр — симпатичная девочка. Она вырастет и превратится в настоящую красавицу.

— Она очень похожа на мою мать, — пробормотал Люк, — в ней такая же необузданность. Она не удовлетворится тем, чтобы остаться здесь на всю жизнь.

В его голосе была такая грусть, что Джой повернулась, чтобы посмотреть на него. Ей безумно захотелось спросить, что за давняя печаль в его глазах, захотелось переплести свои пальцы с его и положить голову на плечо. Но она довольствовалась ощущением его бедра и плеча, прижатых к ней, зная, что он не отодвинется.

— Дети здесь красивые, Люк. И совершенно очевидно, что они любимы.

И обожают тебя, добавила она про себя.

— Но кажется, что их здесь совсем немного.

Она поняла, что задела за живое, когда Люк внезапно сфокусировал на ней взгляд, хотя и не удивилась.

— Да. Слишком мало.

Он опустил глаза на полупустую миску с тушенным мясом и рассеяно помахал ложкой.

— Это очень старая деревня. Она почти не изменилась с течением столетий. И живущим здесь людям нравится такое положение вещей.

Он посмотрел вверх с отстраненным выражением лица, которое означало, что он собирается с мыслями.

— Они привыкли к лишениям, к той жизни, которую вели их предки. Они из тех, кто выжил. Несмотря на все это, деревня медленно вымирает.

Джой посмотрела на массу разговаривавших людей, убирающих тарелки со стола и превращавших мытье посуды в игру. Кто—то настраивал нечто, напоминающее по звучанию скрипку, периодически смех перекрывал монотонный гул. Было трудно поверить, что этот народ вымирает. Они казались полными жизни.

— Вот поэтому здесь так мало детей, — сказал Люк так тихо, что ей пришлось напрячься, чтобы расслышать его.

— Почти все люди здесь находятся в близком родстве. Очень мало женщин, у которых более одного или двух детей. Часто, иногда каждый год, Внешний мир забирает у Валь—Каше молодого мужчину или женщину. И Жан—Поль не первый, кто учится и узнает о вещах, которые однажды могут соблазнить его уйти.

Глубоко вдохнув, Джой устроилась поближе к Люку и положила свои пальцы ему на руку. А он, казалось, почти этого и не заметил.

— Ты ведь вернулся, не так ли?

— Да.

Слово было тяжелым, полным сожаления. Джой знала, что в этом слове было гораздо больше, чем она могла себе предположить. Она снова посмотрела вокруг. На детей, которым ни в чем не отказывали и которыми очень дорожили. На взрослых, которые относились к ним с уважением и открытой любовью. Но детей было немного — еще меньше грудничков и тех, кто еще только начинал ходить.

Закусив губу, Джой заколебалась — утешать его или нет, тем более она не знала, как это сделать. Спустя мгновение она решила, что снова хочет увидеть, как он улыбается, вернуть ту непринужденную теплоту общения, что вызывали в нем эти дети. Она сжала его руку.

— Дети очень любят тебя, — поддразнила она мягко, — я и не знала, что тебе нравится нянчиться с детьми.

Ее замечание возымело неожиданный эффект. Люк опустил голову в очевидном смущении.

— Дети важны для всех нас, — пробормотал он.

Джой не смогла скрыть веселья в своем голосе:

— И я заметила, что все здесь по—другому произносят твое имя — «Льюк».

С очевидным облегчением от смены темы Люк поднял голову, искаженные черты лица разгладились.

— Моя мать назвала меня Льюком. Когда я вырос, мне показалось целесообразным англизировать его. Большинство людей Внешнего мира коверкали даже такое простое имя.

Джой изобразила притворную обиду.

— Ты намекаешь, что я не смогу произнести твое настоящее имя правильно?

И добавила в ответ на кивания Люка:

— И ты думаешь обо мне, как об одной из этих «чужаков»?

Вопрос содержал больше смысла, чем она в него вкладывала. Мускулы Люка под ее рукой напряглись. Он долго смотрел в ее глаза своим особенным взглядом, таким пристальным, что у нее перехватило дыхание, и она не могла вырваться из плена его глаз. Наконец, с глубоким вздохом он снова опустил глаза.

— Я не знаю.

Пальцы Джой, помимо ее воли, соскользнули с его предплечья. Его ответ задел ее, но еще больше удивил. Как и в разговоре Люка и его бабушки, свидетелем которого она явилась, Джой поняла, что в его словах кроется скрытый смысл — крайне важный, но непонятный ей. Дополнительные кусочки, которых не хватало в мозаике и которые следовало найти.

Она осознанно не стала делать это сейчас, у нее еще будет время.

— Тебе следует помочь мне с французским, чтобы я не была такой чужой, — быстро произнесла она. И сейчас же кратковременное напряжение между ними исчезло. — Валь—Каше — значит «долина»…

Люк подвинул локоть на столе, чтобы позволить деревенской женщине—хозяйке забрать его тарелку.

— Скрытая долина, — его улыбка получилась слегка кривой, но это была улыбка. — Простое, но подходящее название.

— Очень подходящее, — согласилась Джой. — Как много людей знает об этом месте?

Легонько коснувшись ее плеча — прикосновением, вызвавшим шквал ощущений, распространившихся вниз до самых кончиков пальцев, Люк оттолкнулся от стола и встал.

— Немного, — признал он спокойно, — и живущим здесь это нравится.

— Люди Внешнего мира, — пробормотала Джой.

Люк, казалось, ничего не услышал. Он пересек комнату, остановившись пару раз, чтобы сказать bonjours друзьям и родственникам. У дверей он помедлил, обернулся и окинул взглядом комнату так, словно хотел вобрать в себя все это, запереть глубоко в памяти и никогда не терять. Словно он не думал, что увидит это когда—нибудь снова. Джой задрожала от порыва холодного ветра, ворвавшегося в комнату вслед за выходящими деревенскими.

Знакомый жар его тела оградил ее от холода, когда они шли через деревню, его рука касалась ее, их шаги слились в единый размеренный ритм. Тишина после непрекращающегося шума была почти ошеломляющей, и Джой наслаждалась ею, равно как и тем, что Люк был рядом. Когда он собрался оставить ее у дверей в хижину своей бабушки, она схватила его за руку, удерживая скорей собственным желанием, чем физической силой, пока ему не осталось ничего сделать, кроме как взглянуть на нее.

Она почувствовала, как тонет в этих странных бледных глазах, но сейчас это не принесло чувства неловкости. У него на подбородке напряглись мускулы, кожа плотно обтянула скулы — инстинктивно она поняла, что он балансирует на грани того, чтобы убежать. Но он стоял, не шевелясь, и она ждала до тех пор, пока его руки не поднялись вверх и медлительным движением не погладили ее руки, обжигая кожу сквозь свитер, замерев на краю объятия. Она подняла лицо, ее дыхание участилось, желая, чтобы он прочитал в ее глазах то, о чем она не могла сказать вслух. Ее руки помимо воли опустились на его узкие бедра, а затем двинулись вверх по твердому торсу, расширяющемуся к груди. Его сердце стучало под ее ладонями.

— Y etait temps que vous r'veniez![20]

Скрипучее вмешательство голоса Бертранды позади Джой заставило их тотчас же одновременно отпрыгнуть в разные стороны. Джой споткнулась, сильный захват удержал ее и вернул равновесие. Ее щеки коснулось дыхание пожилой женщины, не показавшееся ей неприятным.

— Потише, совенок. Время ложиться спать.

Бертранда повернулась к Люку, застывшему в дверном проеме. Он выглядел в значительной мере дрожащим и почти несчастным.

— А что касается тебя… — Джой не могла не заметить блеск в глазах пожилой женщины, когда та переводила взгляд с одного на другого, — для этого у тебя будет время позже. Allez. Иди!

Люк в последний раз взглянул на Джой — на его лице было странное ранимое выражение — и повернулся на своих каблуках, прежде чем она успела открыть рот и что—либо сказать. Его бабушка высунулась из двери и прокричала ему вслед:

— Я знаю, что я вижу, мальчик! Tu vas d'voir attendre un peu plus![21]

Слишком ошеломленная, чтобы сделать что—либо еще, кроме как подчиниться, Джой позволила уговорить себя и мягко препроводить в приготовленную кровать. Ее одежда была выстирана и развешена на веревке перед огнем — настоящим, не декоративным. Предоставленная кровать оказалась неожиданно мягкой, как она предположила, с периной, набитой пухом. Одеяла, укрывающие ее, были сами по себе произведениями искусства и очень теплыми к тому же. Бертранда болтала с ней на малопонятном французском, постоянно одаривая многозначительными веселыми взглядами. Только после того, как Бертранда задула свечи и со вздохом устроилась в соседней постели, Джой смогла снова обдумать все в тишине.

Храп с посвистываниями пожилой женщины заполнил непривычную тишину комнаты. У Джой не было сна ни в одном глазу, и все ее мысли были только об одном. Ее почти пугало осознание того, как ей не хватало Люка — даже сейчас, когда он был в несколько домах от нее. Она гадала, думает ли он о ней тоже. Эта странная игра между ними, танец вперед—назад, толкали ее к краю чего—то.

Ворочаясь в постели, Джой кулаком приглушила стон разочарования. Одновременно это помогло сосредоточиться на цели, к достижению которой она была так близка, и забыть обо всем, что отвлекало. В какой—то момент времени это простое решение перестало работать. В какой—то момент она шагнула за край.

Когда, наконец, пришел сон, это было падение другого свойства — последующие сновидения поглотили ее, не оставляя ничего после себя, только золу.

Глава 11

Люк стоически перенес еще одно объятие бабушки, которая, кажется, была неспособна прекратить посмеиваться и заговорщицки подмигивать ему.

— Ты убедишься и вскоре вернешься, Льюк — и приведешь ее с собой, hein[22]? — Щербатая, торжествующая усмешка, которую она адресовала Джой, почти заставила его потерять самообладание, но однажды он уже вышел из себя, а толку — чуть. С ней этот номер не проходит. Как он и должен был предвидеть. Только одна вещь заставила бы ее понять, как она ошибается на его счет — и относительно Джой. Он должен будет вернуться, как только Джой уйдет, и показать ей. Эти ее догадки были ошибочны, упования — своего рода пыткой. Представив себе, как ее лукавое лицо вытягивается от разочарования, он почувствовал некоторое удовлетворение.

Что думала Джой обо всем этом, что она должна была думать о поведении его бабушки, он мог только догадываться. Казалось, она по—дружески приветствовала сельских жителей, которые пришли пожелать ей удачного похода, не показывая своих истинных мыслей. Он был глубоко благодарен — теперь, что она не поняла всех слов, которые были сказаны о них и вокруг них — слов, которые, возможно, помогли бы ей уловить значение понимающих взглядов, которыми провожали ее сельские жители.

Улыбаясь, она подошла к нему, ее волосы пахли мылом, глаза горели от волнения. Он быстро отвел взгляд, пока кружащиеся золотые искорки не заманили его в ловушку.

— Сегодня — тот самый день, Люк, не так ли? День, когда мы достигнем горы?

Ее голос был заполнен настолько невинным энтузиазмом, что он едва сдержал улыбку. Или порыв чувства, которое не мог себе позволить.

— Возможно. Зависит от того, насколько быстрый темп мы возьмем. Но очень спешить мы не будем, Джой. Помни, я хочу доставить тебя туда в целости.

Его предостережение не смогло испортить ее приподнятого настроения.

— Прекрасно. Как скажешь, Льюк!

Его имя, произнесенное ею так, как делала это его мать, почти заставило его коснуться ее, погладить мягкий бледный изгиб щеки, провести пальцами вниз к подбородку. Но он заставил себя ограничиться только воображением.

— Я рад, что ты научилась сотрудничать, — сухо произнес он.

Она выпрямилась, выгнула брови и скрестила на груди руки.

— Прошу прощения, но я всегда иду навстречу. Я знаю некоторых людей, которым очень далеко до моей уступчивости.

Внезапно она прикусила губу, как будто сказала что—что, чего говорить вовсе не собиралась. Люк почувствовал, как его лицо слегка покраснело, пока он искал в ее словах скрытый смысл, но от необходимости ответить на этот выпад он был спасен внезапным появлением Клэр, которая бросилась на его ноги с характерным для нее порывом и начала тараторить на французском языке.

— Льюк, ты уже уходишь? Почему ты не можешь побыть еще? — и, бросив молниеносный взгляд на Джой, добавила. — И ты собираешься привести с собой эту страннуюмадемуазель в следующий раз? Она станет твоей?..

Люк утихомирил ее, опустив руку ей на плечо. Она тут же все поняла, затихла и пристально посмотрела на него широко открытыми, неожиданно серьезными глазами. Он опустился на колени и крепко обнял ее.

— Клэр, есть некоторые вещи, о которых невежливо спрашивать. Ты же не хочешь заставить Джоэль смутиться, не так ли?

Клэр обдумала это с запрокинутой кверху головой.

— Но она даже не говорит по—французски! — запротестовала она, наконец. Люк подавил смешок, ограничившись тем, что отвел один из спутанных завитков с ее лица.

— Ты знаешь, что слова — это не все, Клэр. Есть некоторые вещи, которые ты поймешь, когда станешь старше, но обещаю, что я объясню их тебе однажды. Когда смогу.

Несколько воинственно выпятив нижнюю губку, Клэр медленно кивнула.

— Хорошо. Но ты лучше возвращайся поскорее!

Люк принял энергичные объятия маленькой девочки, платя за ее внимание собственными крепкими объятиями.

— Будь послушной, Клэр.

— Я всегда слушаюсь! — заявила маленькая девочка. И мгновенно умчалась, молча коснувшись Джой.

— Мне жаль, что у меня нет столько энергии, — нежно сказала Джой. Последние из сельских жителей уже расходились, прощаясь и давая напоследок советы, а кое—кто ухмылялся, чего Джой, к счастью, казалось, не замечала.

На мгновение Люк пробовал вообразить, какой должна была быть Джой в этом возрасте. Даже теперь она казалась почти беззаботной, в ней было что—то от невинности ребенка. Он знал, что она не была невинной и была далеко — совсем — не ребенок. Стоило ему только вспомнить об этом, и кровь закипала в нем, стоило только позволить своей полной осведомленности принять ее, и он не устоит перед ее соблазнительной властью.

Он старательно отогнал эти думы в сторону, зная, что ему станет легче только тогда, когда она уйдет с его территории и из его жизни. Боль от этой мысли была отправлена в самый дальний угол.

Бабушка внезапно прервала его беспорядочные размышления — на этот раз в подходящий момент. Она заговорила по—французски, на мгновение игнорируя Джой.

— Я забыла сказать тебе, Льюк — сегодня попозже приедет доктор. Ты уверен, что не хочешь послоняться в округе и дождаться его?

Люк бросил быстрый взгляд на Джой, отметив с облегчением, что она, казалось, не расслышала это одно слово — docteur[23] — среди других.

— Мы должны идти, бабушка, фактически, прямо сейчас. — Он наклонился, чтобы отдать ожидаемую дань уважения, легко поцеловав в обе щеки, что она приняла как должное и повернулась к Джой. Выражение на лице Джой было почти комическим, когда Бертранда одарила ее звучным, смачным поцелуем в похожей, но намного более мелодраматичной манере. Джой беспомощно глядела на Люка, пока старая женщина не выпустила ее.

Бертранда беспристрастно смотрела на них обоих в течение долгого мгновения, а затем подняла голову и вдохнула воздух.

— Сезон меняется, — объявила она на английском языке. — Я чувствую в ветре запах чего—то странного. — Внезапно ее подвижное, обветренное лицо стало серьезным. — Может, тебе лучше остаться, в конце концов, здесь, Льюк.

Какое—то мгновение Люк осмысливал ее слова и отклонил их прежде, чем сомнение могло поколебать его решение. Остаться здесь на еще одну ночь — и слушать многозначительные комментарии, видеть догадливые кивки и вкрадчивые улыбки сельских жителей, знать, чего они ожидают и чего никогда не будет — остаться здесь на еще одну ночь и понять, что дошел до края, зашел так далеко, что нет никакой надежды восстановить равновесие, — нет. Это невозможно.

Он поднял свой рюкзак и забросил его на плечо. Джой надела рюкзак раньше, чем он успел предложить свою помощь, она усмехнулась ему, абсолютно не понимая его внутренней борьбы, и Люк вынудил свои мускулы расслабиться.

С последним поклоном бабушке, — которая буравила его последним, прищуренным взглядом, лишенным обычного юмора, — он коснулся руки Джой и сказал:

— Ну что, идем?

— Allons—y [24]!

Джой вышагивала рядом с ним настолько бодро, что ее энтузиазм и явная радость достигли темного сосредоточения его самых глубоких опасений и на мгновение осветили его так, что он смог забыть все, кроме ее счастья. Когда они спустились в низину, уверенным широким шагом пересекая дно долины, холодное утро, казалось, блестело обещанием. Он чувствовал ее надежду, и в настоящий момент этого казалось достаточно.

Джой остановилась только однажды, чтобы оглянуться на Валь—Каше, когда защитный лес сомкнулся вокруг нее, скрывая от Внешнего мира. Ее слова были очень тихими, он знал, что они предназначались не для того, чтобы он их слышал.

— До свидания. Я желаю… — и затем она отвернулась и заполнила новый день праздной болтовней, которая конкурировала с птицами и ослабила пустоту в его душе.

Они пересекли дно долины за утро и после полуденного перерыва начали подъем на первый из склонов, которые отмечали подножие горной цепи, где находился пик Миллера. Когда они достигли луга, с которого отчетливо просматривалась их цель, Люк указал на нее Джой, наблюдая, как меняется выражение ее лица, пока она пристально рассматривала пик. На лице Джой застыло упрямство, что послужило ему напоминанием о том, что она ценила больше всего, что действительно имело для нее значение — что она должна была сделать прежде, чем они оба обретут покой.

Затем он сказал ей, что сельские жители подтвердили, что самолет упал там несколько лет назад, потерялся в метели поздней весной. Они даже послали туда людей, но те не нашли ничего, поскольку рыхлый снег похоронил то, что могло быть найдено. Он видел надежду в глазах Джой.

После этого она замолчала, вся сконцентрировавшись на том, чтобы достичь цели, стоившей года надежд и мечтаний. Люк не приветствовал тишину. Он не мог заполнить ее, как она, праздной беседой, легкими комментариями, чтобы скоротать время, это было не для него. Но тишина стала ужасным бременем, каким никогда не была прежде. Из—за нее он полностью концентрировался на Джой: на ее женственном аромате, звуке дыхания и равномерном биении сердца, бликах солнечного света в ее волосах, прекрасных изгибах тела, подходящим его собственным.

Все, что он мог сделать, это устанавливать барьеры один за другим, держа осведомленность о ее присутствии так глубоко похороненной, что ощущал себя лишенным чувств, слепым и глухим, неспособным чувствовать вообще. Километры пути проходили, как в тумане, только инстинкт держал его на правильном курсе, и все равно он спотыкался и сбивался с ритма снова и снова, был неуклюжим из—за необходимости так сильно сдерживать себя.

Один раз Джой дотронулась до него. Это было всего лишь легкое касание руки, немой вопрос или выражение беспокойства — он не понял, что это было. В тот же момент он обернулся к ней с рычанием, почти отбросив ее назад своим внезапным движением. Тогда он увидел ее лицо, застывшее от удивления, и вспышку страха в ее глазах прежде, чем она замаскировала это гневом. Она отступила от него, всматриваясь в его глаза, и то, что она прочитала в них, обратило ее лицо в маску чрезвычайной неприветливости. После этого она держалась на безопасном расстоянии.

Так они и двигались, и отчуждение снова стеной вставало между ними. Люк чувствовал это, как прутья клетки, из которой у него не было надежды вырваться.

Взбираясь медленно и монотонно вверх по склону, они вошли в царство деревьев твердых пород, которые занимали более высокие склоны, оставляя защиту долины позади. На вершине горного хребта, который лежал между Валь—Каше и пиком Миллера, Люк остановился, чтобы рассмотреть последнюю часть их путешествия.

Другая долина простиралась под ними, глубокий зеленый цвет леса уступал блестящему синему цвету озера, которое лежало у подножия пика Миллера. Сама гора круто поднималась вверх — каменный гигант, стоящий по колено в воде, нижняя часть которого одета в наряд из елей и сосен.

Джой поднялась вровень с ним, и он услышал ее глубокий вдох.

— Это оно, не так ли? — прошептала она. Она сняла свой рюкзак и поставила его на голом участке скалы, поднимая руку, чтобы прикрыть глаза от солнца.

— Да, — Люк отвел глаза от лица Джой и молча стал прикидывать расстояние вдоль ближнего берега озера до подножия горы. — Там, — сказал он, указывая на отстоящий зубец на передней части горы, остроконечный и бороздчатый, с отблесками солнца на ледниках. — Ты сказала, что самолет прибыл с востока. В сильную бурю эта часть горы могла стать смертельным препятствием. Самолет упал где—то с этой стороны…

Он умолк, проклиная потребность в отчуждении, которая сделала его слова такими холодными. Но Джой только пристально смотрела на гору, дыша тяжело и быстро.

— Да. Все соответствует. — Ее голос был странно спокоен. — Они передавали, что пролетели над большим озером. Они мельком увидели его сквозь бурю прямо перед тем, как оборвалась связь… — Люк услышал, как она сглотнула. — Это оно. Я знаю это.

Она наклонилась, чтобы поднять свой рюкзак, и уже обогнала Люка, пока он снова натягивал свою поклажу. Ее рывок вниз по склону навстречу линии деревьев был почти опрометчивым, плохо закрепленные камни выскальзывали у нее из—под ног и, подпрыгивая, катились вниз по горному хребту с глухим стуком.

Люк погнался за ней и опередил, встав на ее пути. Она притормозила и посмотрела на него, глаза ее сверкали, а кожа порозовела от наплыва эмоций.

— Это настолько близко, Люк, — выдохнула она. — Так близко.

— Не так уж и близко, — Люк удерживал ее взгляд, борясь с откликом своего сердца. — Здесь расстояния вводят в заблуждение. Мы спустимся немного дальше вниз, в долину озера, и пройдем вдоль берега столько, сколько успеем до сумерек. Тогда устроим лагерь и утром выступим со свежими силами.

— Но…

— Это не предложение, Джой. Мы можем потратить дни на поиски, как только достигнем подножия горы. Но и даже тогда…

Она подняла подбородок.

— Ты думаешь, я не знаю? — вдруг она посмотрела как бы сквозь него, губы приоткрылись. — Но, пока я уверена…

Люку потребовалось все его самообладание, чтобы не дать себе дотронуться до нее, укрыть в своих объятиях от печали, которая собиралась в ее глазах.

— Ты должна выспаться, чтобы думать ясно, Джой. Если мы двинемся сейчас, то сможем покрыть хорошее расстояние до того, как стемнеет.

Ее пристальный взгляд встретился с его, и она медленно кивнула.

— Хорошо, — ответила она. — Я могу подождать еще один день.

Люк отвернулся и опять направился вниз по склону прежде, чем успел бы выдать свои мысли. Он услышал, как она отправилась следом, двигаясь с большей осторожностью, когда они достигли линии деревьев и вошли в лес. Она молчала и шла вперед, не щадя себя, даже когда Люк установил более медленный темп. Они коротко отдохнули у чистой озерной воды и шли дальше вдоль берега, пока день клонился к закату.

В сумерках они достигли точки, близкой к подножию горы, где деревья покрывали крутой склон, затеняя скалистую массу выше. Они устроили лагерь, не говоря друг другу ни слова; Джой была погружена в мир собственных воспоминаний, и Люк принял эту передышку с горькой благодарностью. Он ждал, пока она сидела, уставившись в огонь, будто собираясь держать бессменную вахту всю ночь. И только когда она сдалась усталости, отступив, наконец, к палатке, Люк был свободен убежать.

Он вошел в ночь, следуя за своими чувствами и инстинктом, который люди называли интуицией. Он пробежал через лес к месту, где каменистая осыпь непрерывной волной нисходила с отвесной стены вздымающейся ввысь горы и прорезала свой путь через деревья к кромке воды.

Он нашел то, что искал, когда луна начала опускаться к горизонту, как раз перед первыми неясными лучами утренней зари. Он обернул фрагмент металла своей рубашкой и понес в лагерь, надежно обхватив руками.

Джой проснулась с рассветом, и Люк был там, когда она вышла из палатки, ее светлые волосы спадали на глаза.

— Я нашел это место, — тихо сказал он.

Джой стояла около Люка, еще не полностью проснувшаяся, снова и снова поворачивая в руках ржавый металл.

— Там могут быть еще обломки, — пробормотал он. — Я не делал тщательного осмотра.

Она подняла взгляд, с трудом сфокусировавшись на его лице. Он держался отчужденно, как и было с тех пор, как они оставили Валь—Каше, но выражение глаз смягчилось. Как если бы он знал, что она чувствует в этот момент.

«Когда он вел ее сюда, она ожидала — чего? Знака, который укажет, что она, наконец, достигла цели своего поиска? Шепота потерянных голосов, которые успокоят ее и направят, изгнав печаль, дальше по ее пути? Если бы я только могла быть уверена в этом».

Она дрожала в тени горы и сжимала металл до тех пор, пока чуть не порезала пальцы. Маленькие камни, из которых состоял созданный временем, ветром и погодой покатый откос, постепенно уменьшающийся от горной отвесной скалы, перекатывались под ее ногами. Люк отошел, неправдоподобно бесшумный на каменистой осыпи, и остановился рядом с нагромождением больших валунов, застрявших между стволами близко растущих сосен.

— Сюда, — позвал он. Она последовала за ним и нагнулась над тем местом, на которое он указал. — Фрагмент был зажат между этими валунами. — Он поднял глаза на гору. — Самолет, должно быть, разбился там, в самой крутой точке склона. Выше линии деревьев не было ничего, что могло бы воспрепятствовать обломкам крушения разлетаться, падать и скатываться в озеро. Кроме этого места.

«Здесь». Джой осторожно положила фрагмент и начала искать среди валунов, просеивая слои сосновых игл и перегноя. Она слышала, как Люк работает рядом, благодарная за его присутствие и за отстраненность, которая напоминала ей о ее цели. Время для эмоций придет позже.

Они нашли еще обломки металла, скрученные и погнутые, когда спустились ближе к берегу озера. Джой собрала их в аккуратную кучу, наподобие надгробия, и опять занялась поисками. Люк объявил перерыв в полдень, и они сидели на берегу озера, близко, но не касаясь друг друга, их отражения казались миниатюрными на фоне высившейся над ними горы.

— Этого недостаточно, — спокойно сказала Джой.

Люк бросил камень в кристально чистую воду, и Джой наблюдала, как круги расходятся по воде, пока не исчезнут.

— Ты должна быть точно уверена, — ответил он.

Она посмотрела на него через узкий промежуток земли и камней, который их разделял. Он понял. Она могла бы потянуться и дотронуться до него, прося, чтобы он поддержал ее в этом одиноком месте, и он бы понял. Но она с силой обхватила себя руками и поднялась на ноги, столкнув в озеро еще несколько камешков.

— Это — твой мир, Люк, — сказала она. — Ты был прав относительно многих вещей. Но я никогда не понимала, насколько трудно будет заставить твой мир раскрыть свои тайны.

— Джой…

Она покачала головой и пошла вдоль берега, а Люк следовал за нею, как тень. Тянущая боль в груди становилась все сильнее и сильнее по мере того, как день клонился к закату. Она чувствовала дикую местность, словно живое существо, отталкивающее ее, дразнящее, отказывающееся привести к тому, что она должна получить. Это место забрало ее родителей, но ничего не дало взамен.

Что—то дикое вдруг поднялось в Джой. Она отбросила голову назад и пристально посмотрела на заходящее солнце. Она открыла свое сердце и чувства и отбросила рациональность, которой жила всю свою жизнь.

«Выслушайте меня, — сказала она лесам, пикам и чистой воде. — Позвольте мне найти их, позвольте мне освободиться, и я дам вам все, что захотите».

— Джой, — низкий голос Люка прервал мольбу, которую она мысленно произносила, и Джой резко обернулась к нему. Выражение его глаз невозможно было прочесть, а лицо было застывшим, как горы вокруг. — Время возвращаться в лагерь. Завтра…

— Нет, Люк. Еще нет, — Джой смотрела куда—то мимо него, ее ноги двинулись раньше, чем она осознала странную уверенность, которая вела ее. Она шаг за шагом пошла назад по своим следам, позволяя взгляду блуждать, не сосредотачиваясь, пока не поймала вспышку умирающего солнечного света на металле.

Металлическая пластина была наполовину засыпана галькой и илом и кое—где блестела, несмотря на ржавчину. Джой опустилась на колени и откопала ее, затем осторожно сполоснула в озерной воде.

Дрожащим пальцем она провела по выгравированным словам, которые все еще можно было прочесть. «Джеймсу Рэндаллу, любимому мужу и отцу».

«Свободный, каким изначально природа сотворила человека…»

Джой почувствовала теплоту дыхания Люка, когда он опустился на колени рядом с ней. Он выразительно прочел цитату, нежно проведя своими пальцами по ее.

— Это был подарок, — прошептала она, в горле внезапно встал комок. — Самолет был подарком от моей мамы после того, как старый папин пришел в негодность. Она откладывала на него деньги в течение многих лет. Я помню, как мы дарили его ему, и мама установила эту пластину в кабине.

Замолчав, она подняла пластину и сильно прижала ее к груди. «Я нашла вас, — сказала она тихо. — Я нашла вас». Она скользила взглядом по поверхности озера и думала о своих родителях, спящих под его неподвижной и прекрасной гладью.

Теплота объяла ее, настоящая и безусловная. Люк прижался грудью к ее спине и обхватил своими руками, и годы растаяли, и она снова стала ребенком. Она услышала голоса родителей, их последние слова, обращенные к ней, которые прозвучали так давно.

— Я люблю вас, мама и папа, — прошептала она. — Я люблю вас, — и затем заплакала, выпустив, наконец, слезы из того места, где прятала их. Она повернулась в объятиях Люка и цеплялась за него, пока он держал ее рыдающую.

Солнце уже превратило озеро в жидкий огонь, когда, наконец, пришел покой. Люк молча выпустил ее, когда она мягко отстранилась, коснувшись рукой его лица, и с затруднением поднялась на ноги. Он последовал за Джой, когда она поднялась от берега озера до горки обломков, которую начала складывать, и помогал ей собирать камни, чтобы покрыть обломки, пока не осталась только пластина с надписью.

В тишине сумрака Джой укрепила металлическую пластину наверху пирамиды. Только тогда Люк оставил ее одну. Она стояла перед пирамидой из камней, одна, но уже без чувства утраты. Казалось правильным, что она должна сказать последнее «прощайте» с наступлением темноты, что она должна чувствовать, как бремя печали становится все легче по мере того, как опускается ночь.

Она нашла Люка сидящим возле воды.

— Спасибо, Люк.

Он поднял взгляд, горстка земли высыпалась из его открытой ладони. В тусклом свете она не могла разглядеть выражение его лица.

— Этого достаточно, Джой?

Она поняла, о чем он спросил.

— Да, — пробормотала она, опускаясь на колени возле него. — Я чувствую, как будто знаю, что они теперь покоятся в мире.

В течение долгого мгновения она вслушивалась в ритм его дыхания, позволяя новому, незнакомому удовлетворению заполнить ее.

— Впервые за годы я чувствую себя свободной.

Люк отвел взгляд, его профиль выделялся силуэтом на фоне воды, подсвеченной последними лучами солнца.

— Тогда нет причин, по которым мы не можем начать завтра трогаться в обратный путь.

Джой хотела прикоснуться к нему, но застыла при этих словах. Меньше часа назад он обнимал ее, пока она плакала, как никогда прежде, качал ее, как ребенка, и разделял ее горе так, как мог разделить только человек, лишившийся родителей. Теперь его голос был отстраненным, почти холодным, и когда он повернулся к ней, то вздрогнул от ее протянутой руки.

Она позволила своей руке опуститься.

— Здесь так красиво, — сказала она. — Если бы мы могли остаться еще на несколько дней…

— Нет. — Он резко поднялся на ноги, обернувшись к ней спиной. — Погода может измениться в любое время. Пока нам везло, но я хочу, чтобы ты ушла отсюда и… — Он оборвал себя, но слова, которые собирался сказать, эхом прозвучали между ними.

«…и из моей жизни». Он хотел, чтобы она убиралась. Смотря невидящим взглядом ему в спину, Джой сложила руки на груди.

Она получила от него то, что хотела. Он сделал то, что обещал. Она попрощалась со своими родителями и теперь могла идти дальше — продолжать жить, смотря вперед, а не оглядываясь назад.

Но когда она смотрела вперед, то видела не свою прежнюю работу в Сан—Франциско и ту ограниченную жизнь, которую она оставила там. Она видела Люка, темную фигуру, стоящую на дороге в необозримое будущее. Ожидающего прямо за той пустотой, которая осталась в ее сердце после смерти родителей.

«Чего ты хочешь, Джой»? — спросила она себя. Вопрос эхом отразился в ее сердце и вернулся без ответа.

Медленно выдохнув, Джой поднялась и подошла к Люку. Его тело напряглось, мускулы затвердели от ее близости, как будто он возвел между ними невидимую стену.

Она могла бы снова отойти. Это было бы проще всего. Но в ней была новая странная радость, которую нельзя заставить замолчать, ощущение надежды, которая подпитывала ее природное упрямство.

Люк был загадкой с первого дня, как она его встретила, и эта загадка только усложнилась за время, проведенное вместе в Валь—Каше и пути. Люк хотел, чтобы она ушла из его жизни по причинам, которые она не понимала.

Пока не понимала.

«Ты увидишь, что от меня не так—то легко отделаться, — сказала она про себя. — Я никогда не сдаюсь, пока не найду ответы на все вопросы».

Как будто услышав ее мысли, Люк резко поднял голову. Его ноздри расширились.

— Ветер меняется, — пробормотал он так тихо, что она едва расслышала. Он обернулся и отошел на несколько шагов, преднамеренно смотря поверх головы Джой. — Мы выйдем рано утром.

Он ушел прежде, чем она поняла это. Она посмотрела ему вслед, стиснув зубы.

— Так рано, как только захочешь, Люк, — выдохнула она. — Так рано, как только захочешь.

Медленно она поднялась назад на склон, остановившись, чтобы легко провести рукой по изъеденной непогодой поверхности металлической пластины, которая была последним памятником ее родителям. «Свободный, каким изначально природа сотворила человека…»

— Вы не будете разочарованы, — тихо сказала она, обращаясь к родителям. — Вы прожили полную жизнь, и я проживу такую же. И не соглашусь на что—либо меньшее.

Она улыбнулась, вспоминая, и, когда закрыла глаза, смогла увидеть, как они улыбнулись в ответ.

Глава 12

Люк еще до рассвета понял, что погода изменилась.

Утреннее солнце пряталось за небом, наполненным красками. Очертания отдаленных деревьев были приглушенными и размытыми. Поднялся ветер, неся с собой обещание зимы.

Люк быстро сворачивал лагерь. Всецело погружая себя в дела насущные, он отчаянно пытался не впускать Джой в мысли и переживания. Этой ночью он оставил ее в палатке одну, сам же лежал с открытыми глазами у тлеющего костра, вспоминая ее слезы и храбрость, которая завела ее так далеко. «Теперь она должна покинуть его, как и обещала. Он не даст ей ни малейшего повода, чтобы задержаться, никакой отговорки, чтобы и дальше продолжать эту постоянную пытку». Он видел неуловимое обещание в ее глазах — Джоэль Рэнделл достигла своей цели, но она не удовлетворена. Она стремилась к большему, ко всему, чем могла завладеть.

Джой сияла ярче, чем спрятавшееся сейчас солнце, когда они начали возвращаться обратно в Валь—Каше.

— Я ощущаю себя свободной, — сказала она, и таковою и была. Сейчас она опаснее для него, чем когда—либо. Печаль больше не омрачала живость ее натуры, навязчивые цели не отвлекали ее. И его самого.

Поэтому он боролся с собой, отгораживаясь от нее, чтобы не допустить той близости, которая была между ними раньше. Она пыталась втянуть его в разговор, он отражал ее атаки односложными ответами и угрюмым молчанием. Правда, этого было недостаточно, чтобы приглушить ее сияние. Он шел быстрее, чтобы потерять ее из виду, но она легко догоняла его. Он ощущал на себе ее взгляд, постоянный и неизменный, выжидающий малейшего признака слабости с его стороны.

Он не мог себе позволить быть слабым снова.

Они добрались до вершины гребня над озером, когда начал падать первый снег. Люк ощутил легкий укол снежинки на щеке и посмотрел вверх. Он сбавил темп, останавливаясь для привала. Джой сделала несколько шагов вперед и остановилась, оглядываясь назад. Ее лицо излучало такое внутреннее сияние, что Люк не смог встретиться с взглядом вопрошающих глаз. Одна, потом другая снежинки опустились на ее шерстяную шапочку, легким поцелуем прикоснулись к щеке. Он увидел, как она подняла руку в перчатке, чтобы коснуться места, куда они упали.

— Снег, — прошептала она. Она, смеясь, кружилась и махала руками, как ребенок, который впервые увидел падающий снег. Возможно, ошеломленно подумал он, она и на самом деле никогда раньше не видела снега.

У него не хватало сил не смотреть на нее. Мышцы на его ногах одеревенели, как только она начала танцевать, так же свободно, как дикое существо в своей стихии.

Дрожа от непрошеных эмоций, Люк уронил свою поклажу на землю, стремительно погружаясь во власть страсти и желания. Джой действительно искренне радовалась простой красоте природы, почти беззвучно смеялась и, открыв рот, ловила языком кружевные хлопья. Люк следил за движениями ее тела голодными глазами, чувствуя, что его самоконтроль тает подобно снежинкам на руках. Она повернулась, чтобы взглянуть на него, и его сердце перевернулось. Жар, исходящий от ее лица, мог растопить снег на километр в любом направлении прежде, чем успел бы коснуться земли.

— Как чудесно, Люк, — сказала она. — Снег будет идти целый день?

Люк сглотнул, чтобы заставить слова пробиться сквозь комок в горле. Он освободился от ее пристального взгляда и посмотрел на небо.

— Да. Погода поменялась. Нам нужно двигаться дальше, — если она и заметила в его голосе преднамеренную холодность, то не показала виду, продолжая ослепительно улыбаться.

— Ты можешь воспринимать все это, как должное, Люк. Я этого делать не собираюсь, — Джой протянула руку, чтобы поймать полную ладонь снежинок и стала внимательно их разглядывать. Предостережение вспыхнуло в сознании Люка, но тотчас исчезло. Она пронзила его взглядом и направилась в его сторону, обращаясь к нему. Ее голос долетел до него, подобно далекому крику, развеянному ветром. — Дай мне время почувствовать это, Люк. Я хочу понять твой мир, стать его частью… — он остановил ее. Ему пришлось напрячь всю свою волю, чтобы отступить от нее, она резко остановилась, ее улыбка погасла.

— Мы об этом не договаривались, — сказал он решительно. Глаза Джой опасно блеснули.

— Мы всегда можем изменить условия нашего договора, Люк, — ответила она.

Он промолчал. Смотря вдаль, он вдохнул воздух полной грудью, позволяя дикой природе заполнить свои чувства. Через несколько часов будет темно, темнее обычного, из—за облаков и тумана, по—прежнему закрывающих вечернее солнце. Впереди, в нескольких часах ходьбы на запад, есть несколько скалистых склонов и крепких утесов, где они могли бы разместиться на ночь. Им следовало бы двигаться, не спеша, постепенно спускаясь в долину, но в связи с ухудшением погоды нельзя затягивать с возвращением.

«Одна ночь перед Валь—Каше и несколько после. Он выдержит, иного выбора нет».

Люк глянул сквозь Джой, будто ее там не было, и нагнулся поднять свой рюкзак.

— Поспешим, — сказал он. — Я хочу пройти не меньше десяти километров до темноты. — Он развернулся, не дожидаясь, когда она начнет протестовать. Но, шагая, прислушивался к звуку дыхания и скрипу ее рюкзака, когда она двинулась за ним.

Шагая рядом с Люком под снежный танец, Джой чувствовала, как удовлетворение теплотой разливается по всему телу, вытесняя окружающий холод и холод между ними. Невозможно злиться, когда вокруг стало так красиво. И, если Люк, казалось, делал все, чтобы не замечать ее, то она обнаружила, что ей легче простого простить его. Охваченная чем—то чудесным и ранее не испытанным, она едва заметила, когда он начал увеличивать темп.

Снег ложился на землю и покрыл сначала отдельные участки, а потом все засыпал белым пухом. Джой игралась с ним: перескакивала через снег, пинала его так, чтобы он лип к носкам ее ботинок. Она задавалась вопросом, на что это будет похоже, когда снег станет достаточно глубоким, чтобы пробираться сквозь него, насколько будет здорово слепить снеговика или поиграть в снежки — все то, что Люк, когда был ребенком, наверняка, считал само собой разумеющимся. Обыкновенные вещи, которые для нее оказались маленьким чудом.

Люк молчал, методично ведя ее вдоль направления течения ручья, параллельного их курсу. Джой плелась за ним, с трудом сознавая команды, которые Люк отрывисто отдавал, чтобы поддержать ее. Линяющий заяц—беляк, готовящийся поменять все еще испещренную коричневыми крапинами шкурку на снежно—белую, пересек тропу, по которой они шли. Пасущийся лось, спускающийся со своей подругой—лосихой по склону в более гостеприимную долину, коротко фыркнул на них, а затем шумно удалился в лес. Маленькие птички ссорились из—за ягод, оставшихся на кустах черемухи и смородины.

Все было таким замечательным, что она поняла насколько устала только тогда, когда Люк наконец—то остановился на ровном участке, расположенном между простирающимися голыми скалами и утесами. Здесь прошел более сильный снегопад, и снежный покров был толщиной несколько сантиметров. Он придавал окружающей природе глубокую умиротворяющую красоту.

— Разобьем лагерь на ночь здесь, — сказал Люк, осматриваясь вокруг. Он едва взглянул на нее, опуская поклажу и начиная обустройство лагеря. Изучая место, которое он выбрал, Джой подумала, как будет чудесно здесь отдохнуть. Она плюхнулась на валун, сметая снег с его поверхности. Легче всего сейчас позволить себе расслабиться и слушать знакомые звуки обустройства лагеря. Ей следует помочь Люку, но она так устала.

Она смутно осознавала, что прошло какое—то время, это почувствовалось острее, когда она обратила внимание, что ее одежда отсырела и прилипла к коже. Очень неуютно. «Было бы хорошо снять все это, — подумала она. Тело начала сотрясать дрожь, и она, кажется, не могла ее остановить. — Забавно, — с болезненным шумом в голове она искала Люка. — Где его носит? Она голодна. И хочет принять ванну. Она хочет… Чего она хочет? Казалось, она не может вспомнить. Все, что она знает — во всем виноват он. Именно он, — она захихикала. — Надо бы пойти поискать его, — она попыталась встать, но обнаружила, что совсем не держится на ногах. — Такая неуклюжая. Лучше, если Люк этого не увидит, — мир закружился перед глазами. Она знала, что ничего не пила, но чувствовала себя пьяной. Опьяневшей без выпивки. — Кажется, раньше было теплей. Может, если она переоденется…» Джой дернула язычок молнии на куртке и потянула вниз. Пальцы не слушались ее. Наконец она расстегнула куртку и попыталась снять. Каким—то образом она запуталась в ней и зарычала от разочарования, когда ее руки болезненно вывернулись.

— Джой, — слова пришли словно издалека. — Что ты делаешь?

Звук голоса напоминал докучливое жужжание мухи. Бешеным рывком Джой сдернула куртку и бросила ее на снег. Что—то прикоснулось к ней, но она сердито оттолкнула.

— Уйди, — отрезала она. — Прочь! — она снова попыталась встать, чтобы отодвинуться, но, казалось, отнялись ноги. А затем она стала падать… падать.

Люк подхватил ее на руки прежде, чем она упала на снег.

— Джой!

Она что—то пробормотала, очень неразборчивое и странное.

— Мне холодно, Люк, — она размахивала руками, одетыми в перчатки, попадая ему по лицу. — Уйди.

Сердце чуть не остановилось у Люка в груди. «Гипотермия». Он отпустил яростное проклятье в свой адрес. Почти целый день он игнорировал Джой, уверенный в ее способности идти наравне с ним, какой бы трудный темп он ни взял. Он был погружен в себя, занят тем, чтобы не подпустить ее близко.

Ему это удалось слишком хорошо. В своем малодушии, страхе ее близости он вовремя не заметил тревожных признаков, еще на ранней стадии. Такие малозаметные, но коварные симптомы обманчиво мягко могут захватить врасплох любого: и неосторожного, и опытного, и новичка.

А гипотермия может быть смертельной.

Люк всмотрелся в бледное лицо Джой, пустое и неподвижное, полностью бессмысленное. Обхватив ее руками, он прижал ее к себе в тесном объятии, желая согреть своим теплом, чувствуя хрупкость ее тела. Он чувствовал запах сырости на ней, понимал, как это могло произойти — ей было так просто не обратить внимания на изменения в кажущемся еще почти теплым воздухе, забыть о своих ограниченных возможностях. Теперь он мог лишь злиться на себя из—за собственной слепоты и глупости. «Как он мог рисковать чем—то, столь драгоценным, как ее жизнь?»

Сейчас нет времени закончить установку палатки и разжечь костер, чтобы согреть ее. Вместо этого он завернул Джой в свою куртку, застегивая молнию. Прижимая к себе, он нес ее по ровным местам к скалистому склону утесов. Убежище, которое он присмотрел для них, было там, в полутемном проеме пещеры — темные очертания, затененные слегка выступающим навесом. Валуны и более мелкие булыжники загораживали вход, и он отпихнул их в сторону, опускаясь на колени и волоча Джой за собой.

Сейчас не было времени колебаться или взвешивать возможные риски. Он чувствовал слабые запахи животных, не свежие, но достаточно заметные, чтобы при других обстоятельствах вынудить его поискать убежище где—нибудь еще. Сейчас это невозможно. Не с Джой в полубессознательном состоянии на руках, пребывающей в опасности, сопоставимой с риском встречи с прежним хозяином пещеры.

Пещера была удивительно теплой, закрытой от усиливающегося ветра. Снега нападало небольшое количество, всего несколько дюймов под навесом, защищающим пещеру. Люк полз спиной вперед, таща за собой Джой. Она практически ни на что не реагировала. Он усадил ее на ковер из сухой хвои, старых листьев и гравия, которые покрывали дно пещеры, и удерживал девушку перед собой. Он закрыл глаза и прижал свой лоб к ее.

— Джой, Джоэль, ты меня слышишь? — его сердце глухо и тяжело стучало в груди, пока он ждал ее ответа. Веки девушки дрогнули, и слабая улыбка появилась на ее лице.

— Люк?

Он воздал молчаливую хвалу высшим силам и взял ее лицо в свои ладони. Ее щеки были просто ледяными.

— Тебе нельзя спать, Джоэль. Я собираюсь тебя согреть, но ты должна мне помочь.

Ее тело дрожало, слова прерывались из—за стука зубов.

— Мне холодно, Люк. Согрей меня.

С легким проклятьем он удерживал ее возле себя.

— Я помогу тебе, Джой. Но и ты мне просто обязана помочь. Тебе будет очень трудно продержаться и не заснуть в течение нескольких минут?

— Хорошо, Люк, — прошептала она с блуждающим взглядом. — Я постараюсь. Но мне так холодно.

Люк чертыхнулся и, положив ее на спину рядом со стеной пещеры, выбрался из своего свитера. Накрыл ее им. Скудная защита, но какая есть, затем вышел из пещеры. Люк двигался со всей возможной скоростью, таща на плечах два рюкзака, адреналин в крови сделал их легкими, как пух. Опустившись опять на колени перед входом, он затащил за собой рюкзаки, положив свой так, чтобы загородить большую часть проема от вторжения ветра и снега.

Она все еще не спала — его молитвы были услышаны. Ее глаза, казалось, пытались следить за ним, но не вполне успешно. Непослушными пальцами он сражался с завязками и замками обоих рюкзаков, чтобы достать спальные мешки и супер—одеяло, которое носил за собой как раз на случай такой крайней необходимости. Развернув ее меньший мешок и накинув его на свои плечи, чтобы согреть теплом своего тела, он снял свой свитер и куртку с Джой, перемещая ее не сопротивляющееся, безвольное, как у куклы, тело. Он говорил что—то все это время — решительный, настойчивый монолог, не дающий ей шанса сдаться.

Шерстяной свитер на ней был практически сухим, но под ним все было влажным от пота. Люк снимал все, предмет за предметом, защищая ее от холодного воздуха, проникающего в пещеру при порывах ветра. Сняв с нее последнее из сырой одежды и полностью обнажив тело, он приподнял ее и устроил глубоко в коконе своего развернутого спального мешка, плотно укутал, положил сверху нагретый мешок и одеяло — он накрыл ее столькими слоями, сколько смог найти. Только после этого начал стягивать свою сухую одежду, бросая свитер, рубашку и штаны к задней стене пещеры.

Нет времени, чтобы думать. Нет времени на «если бы да кабы» и просчет последствий. Его ум сфокусировался на одном, и гнев на себя отступал перед необходимостью.

Ее тело все еще было ледяным, когда он к ней присоединился. Мешок Люка был достаточно просторным, как раз настолько, чтобы они поместились вдвоем, лежа на боку прижатыми друг к другу. Нагота ее тела, прильнувшего к нему, ничего не значила в такие моменты, важно было только защитить и уберечь ее любой ценой. Он крепко обнял ее, прижимая к себе, ощущая ослабевающую дрожь тела у своей груди, всеми силами желая избавить ее от этого состояния. Он погрузил лицо в паутину ее волос. Его колени заполняли впадинки в ее, а выпуклость ягодиц была такой мягкой по сравнению с мышцами его живота.

Он знал, что несет чепуху, но все равно говорил непрерывно, заставляя ее бодрствовать и нуждаясь в ее тихих ответах, подтверждающих, что она не заснула. Когда ее тело начало теплеть, он уткнулся лицом ей в шею и почувствовал, что она пододвигается ближе, со вздохом прижимаясь спиной, перемещает ноги, переплетая с его ногами. Он не мог понять, насколько осознанным являются ее движения. Люк боролся с реакцией своего тела, пытаясь заново сосредоточиться лишь на намерение спасти ее. Этого не должно произойти. Все его инстинкты говорили, что опасность миновала.

Возбуждение его тела было неоспоримым. Люк все еще не мог рискнуть покинуть ее, хотя рассудок предостерегающе кричал. Вместе с тем, он не мог оторваться от изгибов ее тела, от ощущения ее кожи, от пронзительно женского аромата, опьянявшего его. Она бы достаточно быстро узнала, если уже не поняла, какое разрушительное воздействие оказывает на него. Он боролся с ним долго и безуспешно.

Будто в подтверждение его мыслей Джой снова зашевелилась. Сейчас ее движения казались практически намеренными. Восхитительные изгибы ягодиц и поясница терлись об него, усиливая утонченную пытку. Он подавил стон. У нее хватало сил дразнить его даже сейчас? Его глубинные инстинкты побуждали его подтянуть ближе, взять ее, войти в эту женскую теплоту. Обхватить грудь, которая лежит почти под его ладонями, дразня соски, чтобы они стали твердыми, сделать ее готовой принять его. Он свирепо прикусил губу и подавил свои инстинкты один за другим, что потребовало от него практически всей силы воли.

В течение долгих мучительных мгновений он держал себя в руках, не позволяя слабости взять над ним верх. Люк понял, что она пришла в себя, по звуку ее дыхания, по легкой дрожи в ее вздохе, которая не имела ничего общего с миновавшей опасностью. Он все еще не убрал обнимающих ее рук, не отодвинул губ от ее затылка. Почувствовав ее попытку развернуться к нему лицом, он сразу выпустил ее с коротким вздохом.

— Люк? — ее голос был тихим и неуверенным. Она поворачивалась до тех пор, пока не оказалась практически на спине — этого оказалось достаточно, чтобы суметь взглянуть на него из—за плеча, распущенные светлые волосы обрамляли ее лицо. Щеки Джой приобрели здоровый цвет, возможно, они покрылись дополнительным румянцем, возникшем не только лишь от того, что она согрелась. Ее полные губы приоткрылись, темные глаза сфокусировались на нем. — Что… Что произошло?

Осмысленность вопроса развеяла последние опасения Люка. Она опять была в себе, ее кожа была сухой и теплой. С большей скоростью, чем он ожидал, ее тело приняло его тепло и начало свое восстановление. Новое беспокойство, охватившее Люка, не имело никакого отношения к ее здоровью.

Он старался подобрать слова.

— Ты была очень больна, Джой. Гипотермия, — Люк замолк, чтобы она осознала, что он сказал. Ее разрумянившееся лицо резко побледнело. — Тебя нужно было согреть так быстро, насколько это было возможно, — волнение, которое росло в нем при выражении ее лица, сделало его голос грубым с оттенком огорчения. — К сожалению, в подобных случаях лечение включает в себя контакт тела к телу для максимального обогрева. Сейчас, когда ты кое—как пришла в себя, мы сможем одеть тебя в сухую одежду, и я разведу огонь.

Насущные дела облегчили непривычное беспокойство, которое он ощущал под ее испытывающим взглядом. Он стал вылезать из спального мешка, прилагая все усилия, чтобы игнорировать мягкое скольжение ее тела вдоль его, когда она остановила его легчайшим прикосновением. Он замер на полпути.

— Я не понимаю, Люк. Как это случилось? Как я заработала гипотермию? Я не помню ничего, что произошло, — в ее голосе было такое искреннее страдание, что Люку нестерпимо захотелось вернуть ее в свои объятья. Вместо этого, он переместил взгляд на вход в пещеру, где сгущающаяся темнота свидетельствовала о позднем времени.

— Я объясню все позже, Джой, — резко сказал он. — Прямо сейчас необходимо кое—что сделать, чтобы мы смогли находиться здесь до самого утра в относительном комфорте, — он выбрался из мешка и остановился, чтобы подоткнуть его края, убирая пустое пространство, которое ранее занимало его тело. Она пристально разглядывала его.

— Я немного помню снег, — тряхнув головой, она, казалось, наконец—то осознала, что он раздет. Ее глаза скользили по его телу, расширившись, когда достигли определенного места. Люк подавил совершенно не свойственное ему желание прикрыться.

Но в выражении ее глаз не было критики, скорее нечто обратное. Люку очень быстро пришлось снова отвести взгляд.

Отвернувшись, он натянул штаны и рубашку, сброшенные ранее, чувствуя, как она прожигает взглядом его спину.

— Я все еще не понимаю, как умудрилась получить… Почему я не почувствовала наступления? Должны же были быть симптомы, признаки…

Люк резко повернулся к ней лицом.

— Ты можешь возложить ответственность за это на меня, Джой, — почти что прорычал он. Люк взял себя в руки, пытаясь успокоиться и смягчиться. — Я не очень хорошо справился с должностью твоего проводника. Но уверен, что такого фиаско больше не будет, — до того, как она смогла отреагировать, он прошел мимо нее, задержавшись у выхода, чтобы напомнить. — Оставайся в мешке и береги тепло. Позже тебе надо будет немного подвигаться, но пока лежи. Если нужна одежда — моя запасная рубашка и свитер за тобой, остальное должно просохнуть, — он развернулся на сто восемьдесят градусов.

— Куда ты? — крикнула Джой слабым голосом. Он остановился, опершись рукой на холодную каменную стену пещеры у выхода.

— За дровами. Я попытаюсь разжечь небольшой костер у входа, тебе необходима горячая жидкость и как можно быстрее что—нибудь поесть.

Он не остановился снова, когда до него долетели последние слова Джой, прерываемые ветром, который бросал ему снег в лицо.

— Так и знала, что надо было брать мою печку!

Люк исчез, а Джой свернулась калачиком в теплом спальном мешке, размышляя, слышал ли он ее довольно неудачную попытку пошутить. Трудно веселиться, когда только сейчас до нее стало доходить — случилось нечто, очень тревожное. Не только гипотермия, но и кое—что еще.

Она вспомнила свое изумление и как ей трудно было осознать, что его тело прижимается к ней сзади. Потрясение медленно пронизывало ее, а тихие слова, которые он произносил, становились понятными. Не спи, не спи, нежно повторял он снова и снова. Она безоговорочно подчинялась ему. Когда Джой пришла в себя, в полное сознание, первое, что она осмыслила, было то, что Люк определенно возбужден.

Было совершенно невозможно не заметить твердую мужскую плоть, зажатую между их телами. Смущение быстро прошло, и даже до того, как она смогла спросить, что произошло, ее собственное тело ответило на его прикосновения. Прилив желания на мгновение блокировал логику и потребность в ответах. В течение невыносимого момента она была уверена, что он знал, насколько сильно она готова для него, как хочет почувствовать его в себе. Когда она, наконец—то, смогла повернуться к нему лицом, его глаза были столь холодны, что она подавила свои желания и вместо этого перешла к практическим вопросам.

Но даже тогда он оставался равнодушным к происходящему. Джой почувствовала прилив смущения и отчетливого желания снова ощутить его тело рядом со своим. Трудно сказать, какое из чувств было сильнее. Это — всего лишь один из множества моментов, произошедших со дня встречи с Люком Жуводаном, в которые она испытывала замешательство.

Джой заворочалась в мешке, отчетливо ощущая привлекательный мужской запах, которым была пропитана та часть, где он недавно находился. Она прижала нос к подкладке и вдохнула. У нее до сих пор не было полной картины того, что произошло, но она точно знала, что Люк раздел ее и себя не для их обоюдного удовольствия. Он говорил о чем—то опасном, это было понятно даже ей.

Люк разозлился, хотя и непонятно, на кого: на нее или себя. Это была какая—то чрезмерная реакция, подобная многим другим из его настроений: как, например, та его отрешенность от нее после того, как они нашли обломки самолета после крушения. Информация, которую она по крупицам собирала из всего, что узнавала о Люке, стала приобретать смысл. «Совершенно очевидно, что он боялся, только вот чего? Боли и одиночества, если он откроется?» Джой подтянула края мешка, чтобы поплотнее укрыться и нахмурилась. Такое она понимала слишком хорошо.

Затем к ней медленно пришло решение. Не безопасное и логичное, но совершенно ясное и отчетливое. Оно росло в ней с каждым днем, проведенным в пути, и начало выкристаллизовываться у подножья горы, где она оставила покоиться своих родителей. Последние переживания только подкрепили неоспоримую истинность этого решения.

Она спрашивала себя, чего она хочет, и сейчас нашла ответ.

«Она хочет Люка. И это — факт. Касательно всего остального — все это было слишком непривычным, слишком неосознанным. Некоторые вещи она еще не готова принять».

Размышляя над овладевшими ею беспорядочными мыслями, Джой достаточно долго выбиралась из мешка для того, чтобы надеть рубашку и свитер, которые имел в виду Люк, когда указывал в направлении внутренней стены пещеры. Не было никакого нижнего белья или чего—то еще, чтобы прикрыть ноги — Джой чувствовала, что просто плавает в рубашке и свитере, которые спускались ниже бедер. Но это было определенно лучше, чем ничего. Она быстро вернулась назад в мешок.

Запутавшись в своих мыслях, Джой не сразу заметила Люка, который вернулся и отряхивал с одежды снег. Он отбросил волосы с глаз и хмуро взглянул на нее. В тот момент, когда их глаза встретились, Джой почувствовала его беспокойство, как будто оно было материальным. То, что он увидел в ее лице, казалось, удовлетворило его — он опять отвернулся и занялся разведением костра как раз за выходом из пещеры.

В этот момент Джой поняла, что интуиция ее не подвела, и выводы оказались правильными. Они совершенно не укладывались в голове, но были определенно верными. Она улыбнулась сама себе, следя за тем, как Люк вызывает к жизни огонь. Он тихо выругался, когда пришлось использовать несколько спичек, прежде чем огонь принялся. Даже легкий жар новорожденного пламени привнес настоящего комфорта. Когда Люк отодвинулся от входа, она заметила, как он делает что—то наподобие внешней стены из палатки сразу за костром, блокируя ветер и оставляя пространство для выхода дыма.

Люк работал спокойно и уверенно, вытягивая утварь из рюкзаков и наливая воду, которую нашел, в самый большой котелок и устанавливая его на жар костра. Он натянул веревку между выступами в стене пещеры и развесил сушиться влажную одежду Джой. Затем занялся остальными мелочами, чтобы сделать ночное пребывание в пещере максимально комфортным. Он принес Джой еду и, предлагая ее, опустился подле неё.

Даже самая сухая и безвкусная еда из пайка казалась чрезвычайно аппетитной. К тому времени, когда она закончила, вода закипела, и Люк сделал ей по кружке горячего чая и бульона. Он настаивал на том, чтобы она все выпила до тех пор, пока она не запротестовала, неспособная сделать больше ни единого глотка.

Люк повернулся проверить костер, а Джой опустилась назад в спальный мешок, согретая изнутри и снаружи. Какими бы ни были последствия гипотермии, она, казалось, немного отошла и чувствовала себя неправдоподобно хорошо. Достаточно хорошо, чтобы ее глаза без колебания нашли свой путь к спине Люка. Он сидел перед выходом из пещеры, пристально вглядываясь в темноту и кружащийся снег.

Она снова подумала о жилистой твердости его ног, прикасавшихся к ее, об изгибе его бедер, плоском животе и силе обвивавших ее рук. Сейчас он был одет только в рубашку и штаны, даже без свитера — она удивлялась его способности легко переносить холод так же, как и многим другим вещам в нем. Так хорошо о ней заботившийся, он упрямо сидел на противоположном конце пещеры и казался очень далеким. Слишком далеким.

— Люк, — позвала она тихо.

Он напрягся.

— О, разнообразия ради не будь таким затворником! Мне больше нравилось, когда ты был дружелюбным, — она поняла, что выбрала неверную тактику, — Люк не сдвинулся с места, вороша костер обгоревшей веткой. Заблудившаяся снежинка, избежав жара огня, пересекла покоренное расстояние и опустилась на его волосы. — Пожалуйста, — попросила она, наконец. — Ты разве не подойдешь сюда? Может, ты думаешь, что впечатлишь меня своей неуязвимостью перед холодом, голодом и другими вещами, которые воздействуют на нас, простых смертных? Это лишь заставляет меня чувствовать себя существом низшего сорта. Ты же не это подразумеваешь?

Мышцы его спины, проступающие сквозь тонкую шерсть рубашки, медленно расслабились. Сначала он молчал, потом, медленно пожав плечами, повернул голову к ней так, что его профиль на фоне палатки оказался подсвеченным огнем.

— Нет, не это.

С природной грацией, которая всегда притягивала ее взгляд, он поднялся на ноги, пригнув голову, чтобы не касаться низкого свода пещеры, и направился к ней.

Ее сердце бешено заколотилось от собственной храбрости и под воздействием его неоспоримой мощи. Она отдавала себе отчет в том, что рядом с ней в мешке есть дополнительное место, Джой понимала, что еще слишком рано предлагать его ему — можно вспугнуть удачу. Поэтому она села так, чтобы прислониться спиной к стене и накинула на незащищенную часть тела одеяло. Она похлопала по мягкой постели из хвои и листьев рядом с собой.

Люк принял приглашение. Сначала он присел на корточки и был так напряжен, будто бы готовился вскочить при малейшей возможности. Джой послала ему долгий укоризненный взгляд, и он, наконец, сел вытянув длинные ноги и прислонив голову к стене пещеры.

Какое—то время Джой довольствовалась его изучением. Лицо Люка осунулось от усталости, она была уверена, что это из—за забот о ней. Беспокойства и страха за нее. Она абсолютно уверена в этом. И это только укрепило ее решимость. Она заметила, что, глядя на него сейчас, ощущает волнение не только в своем сердце, но и глубже, в душе — прикосновения чего—то долго сдерживаемого. Она подавила последнее сопротивление рушащихся барьеров.

Она вспомнила, как увидела его в первый раз. Он произвел впечатление даже тогда, а сейчас в нем все было знакомым, но по—прежнему притягательным. Сейчас она понимала его немного больше, недостаточно, чтобы раскрыть его тайны, но вполне, чтобы наполнить Джой силой страстного желания. Его профиль выдавал в нем сильную натуру, вылепленную дисциплиной и годами одиночества, испытаниями и тем, что он был просто частью дикой местности, которую любил. Даже в скудном свете маленького костра это было самое неотразимое лицо из всех, что она знала.

Его волосы были влажными от растаявшего снега, но он, казалось, ничего не замечал. Ей очень хотелось отбросить непокорный локон, падающий ему на глаза. Она бы прикоснулась к излому твердой скулы, пробежала бы пальцами по легкой темной щетине, которая начала появляться на его подбородке и вдоль челюсти, стерла бы непреклонность с изгиба узких губ, разгладила морщинки между прямыми темными бровями. Она хотела бы посмотреть в те глаза, возбуждающие своей жгучей, всепоглощающей потребностью в ней.

Люк повернулся, чтобы встретить ее взгляд. На короткое мгновение ей показалось, что нет необходимости быть осторожной, что он, наконец—то уступит, но он снова отвел глаза и уставился на пол между коленями.

— Тебе очень повезло, — сказал он мягко, — что ты настолько удачно через это прошла.

— Благодаря тебе, — ответила Джой. Она почувствовала жар, исходящий от его тела, такой же интенсивный, как от огня. И даже сильнее. — Ты спас мне жизнь, не так ли, Люк? Я могла умереть.

— Да, — его голос вдруг охрип, и глаза коротко и напряженно сверкнули. — Я думал, ты поняла основное, но это — моя вина, что дошло до этого. Моя ответственность.

Джой опустила глаза, чувствуя, что заливается румянцем.

— Нет, это была моя вина. Все было таким красивым, и я… Мне следовало быть внимательней. Я говорила тебе, что все держу под контролем, и ты доверял мне, — она немного помолчала. — Этого больше не повторится.

— Ты чертовски права, не повторится, — сказал Люк сквозь стиснутые зубы. Сейчас он пристально смотрел на нее, а в голосе определенно звучало предупреждение. — Я не позволю тебе сделать что—либо, чтобы убить себя. Никогда. Лучше тебе это понять прямо сейчас.

Раньше Джой могла попасться на крючок, отвечая на его упреки защитной гневной реакцией. Вместо этого она очень медленно протянула руку и опустила ее ему на ногу. Мышцы под рукой напряглись и снова расслабились.

— Я думаю, что действительно понимаю, — прошептала она. Люк отвел взгляд, и в неясном свете было трудно сказать, был ли румянец на его лице просто отражением пламени. — Я хочу еще раз тебя поблагодарить, Люк. За заботу обо мне и спасение моей жизни.

Люк застыл, как статуя. Он смотрел на стены, на землю, на пламя — куда угодно, только не ей в глаза. Джой прикусила губу.

— Если ты серьезно говорил о том, что собираешься обеспечить мою безопасность… — Люк резко повернул голову и хмуро уставился на нее. — На самом деле, сейчас я чувствую, что меня опять знобит. Не думаю, что этих спальных мешков и одеял будет достаточно.

Люк открыл и резко закрыл рот, пристально смотря на нее. Она видела признаки внутренней борьбы, наверное, он пытался понять, насколько Джой серьезна. Или что кроется за ее словами. Внезапно колебания прекратились, и, казалось, решение вырвалось из него в едином длинном порыве. Он вздохнул и медленно, с видимой неохотой придвинулся к ней ближе так, что их ноги соприкоснулись от бедер до икр, и обнял ее за плечи.

Джой закрыла глаза со вздохом полного удовлетворения. Какое—то время она просто смаковала ощущение твердого плеча под своей щекой. Удовольствие от этого и легкое дуновение его дыхания, шевелившего волосы на лбу, были достаточными, что их хватило, чтобы удовлетворить Джой на какое—то время. Но вскоре и этого стало мало. Когда тишина установила между ними мир и согласие, она позволила своей голове скользнуть ему на грудь, а руке — присоединиться к ней.

Конечно, он опять напрягся, затем расслабился гораздо быстрее и легче. Будто приручая дикого своенравного лесного зверя, Джой осторожно провела рукой по твердой выпуклости его груди. Размеренный стук его сердца ускорился под ее ухом, пока она ласкающими движениями проводила рукой по его мышцам и нащупала небольшой мужской сосок под рубашкой.

То, как резко он вдохнул, сказало ей все, что она хотела знать. Он не оттолкнул ее прочь. Лаская его грудь легчайшими из прикосновений, она отважилась на него взглянуть. Его глаза были закрыты, а голова прислонена к стене. Такого выражения лица у него она раньше не видела — потерянного и находящегося на краю капитуляции.

Заговорить сейчас значило нарушить волшебство момента. Осторожно, очень аккуратно, она просунула пальцы между пуговицами его рубашки. Кожа Люка горела под жесткой порослью. Его сердце под ее ладонью остановилось и застучало опять в быстром ритме, когда она начала расстегивать пуговицы от основания шеи до того места, где они исчезали под поясом штанов.

Теперь ее руки свободно нежили его тело без всяких барьеров под ними. Она никогда не чувствовала ничего подобного, даже не могла представить себе это. Только во сне, в своих невероятных снах, она была близка к такому. Его тело было идеальным, твердым и мужественным, наполняющим ее желанием.

Его дыхание стало еще глубже, когда ее рука наполовину стянула рубашку с его поразительно широких плеч. С рук, которые поднимали тяжести, как пушинку, которые были сильными, но безопасными для нее. Она позволила пальцам пройтись по дуге мышц между плечом и шеей, пощекотала впадинку между ключицами, пододвигаясь, чтобы приласкать острый край подбородка.

Она ощущала пульс на его горле. Его поза выражала протест, как будто сейчас он опустит голову, чтобы взглянуть на нее, но пока она еще удерживала его. Сильнее развернувшись к нему, она добавила в игру вторую руку. Его рука на ее плече была неподвижной, но Джой едва заметила внезапную сильную хватку его пальцев. Ее руки изучали лепленную поверхность высоких скул и впадинок под ними, касаясь его лица, прогоняя прочь напряжение и тревогу. Он вздрогнул, но не отвернулся. Дразня мочки его ушей, она обнаружила легчайшие прядки волос возле ободков и поддалась своему первоначальному желанию отбросить непокорный черный локон со лба.

Сейчас в нем зрело новое напряжение, видимое и несомненное. Она почувствовала момент, когда он захотел освободиться — вырваться или принять ее в свои объятья, но она опять остановила его — припала губами к месту, где путешествовали ее пальцы, и стала ласкать горячую шелковистую твердость кожи.

Волосы на его груди удивительно нежно касались ее щеки, пока она целовала его там, щекоча и дразня. Удивительно робко она лизнула его сосок — он вздрогнул, едва дыша. Она улыбнулась в его напряженные мышцы и продолжила дразнить до тех пор, пока не почувствовала что следует уделить аналогичное внимание остальным местам на его торсе.

Она приподнялась, чтобы поцеловать его плечи, попробовать мужской вкус впадинки на горле, провести языком по щетине на его челюсти так, чтобы ощутить ее покалывание.

Она только приготовилась перейти к правому уху, когда с внезапным стоном Люк повернулся к ней. Его движения были такими быстрыми и мощными, что ее сопротивление ни к чему бы не привело. Внезапно она оказалась придавленной им, ее лицо поднялось к его, и на мгновение его взгляд, переполненный бурлящей энергией, встретился с ее глазами. А затем он опустил свой рот и заявил права на ее губы.

Мягкая податливость губ Джой вызвала в Люке вспышку неконтролируемого желания, и он знал, что предел здравомыслия достигнут. Какая—то далекая часть его, как и в прошлые два раза, приказывала остановиться, прекратить все до того, пока это не зашло слишком далеко. Но уже было поздно. Он мог прекратить то, что начала Джой, с тем же успехом, что и остановить снегопад вне стен их примитивного убежища. В конечном счете, она достигла цели в том, с чем, как он был уверен, не справилась бы никакая женщина — никакая обычная человеческая женщина. Соблазнительный зов ее тела и несомненная связь, формирующаяся между ними, были сильнее его решения, выше всех сил.

Слишком поздно. Ее рот расцветал под его, губы раскрывались, как лепестки, чтобы быть испробованными. Не разрывая контакта, он притянул ее себе на колени, вытаскивая из спального мешка, пока она не оседлала его, а ее обнаженные бедра не оказались по обе стороны от него. Она дрожала, но не от холода. Его сердце бухало в ушах. Ее глаза были закрыты, изящная шея выгнулась назад, руки давили на его грудь, зажатые их телами.

Ее вкус был совершенным, когда он исследовал потаенную теплоту ее рта своим языком. Ее собственный взлетал навстречу, танцевал вдоль его языка, их дыхания смешивались, он вжимался сильнее и глубже, будто это было единственным, что могло скрепить то, что возникло между ними. Мягкий стон пришел из самого ее сердца, дрожа в соприкосновении их губ. В нем звучала настойчивость, сравнимая с его собственной, но он сохранял контроль, последние остатки рассудка удерживали его. Еще не время.

Он, оттягивая, провел зубами по её припухшей нижней губе. Ее руки пытались освободиться, скользнув по его обнаженной груди вверх, к плечам. Он позволил её пальцам схватиться за него, а затем опять вжался в неё, исследуя восхитительный рот, пока не узнал каждый его уголок. Затем его чувствительный язык двинулся дальше — пробовать всё остальное: скользнул вдоль изящного подбородка и остановился подразнить ушко так, как делала она. Она тяжело дышала, голова откинулась в окончательной капитуляции. Он погрузил пальцы в бледную паутину её волос, расплетая последние остатки косы, и приник ртом к уязвимости её мягкой шеи, такой восхитительно беззащитной.

Когда его зубы слегка сомкнулись на ней, она замерла в удивлении, на какое—то мгновение её ногти впились ему в плечи. Но он был нежен, заботился о том, чтобы не оставить следов, утверждая свое превосходство с крайней аккуратностью. И она признала это. Возможно, она не понимала язык, на котором он говорил с её телом, но она его приняла.

Его возбуждение достигло невыносимого напряжения, но он всё ещё сдерживался. В этот раз надо все правильно рассчитать. Его зубы и язык пропутешествовали вниз по шее к нежной ямке, где под заимствованным свитером скрывалась красота. Он выпутал пальцы из ее волос, настолько длинных, что ей потребовалась его помощь, чтобы откинуть их все за голову. Открытый воротник рубашки, которую он ей дал, затенял выпуклость грудей, вздымающихся и опадающих в быстром ритме дыхания. Он прижал лицо к нежной коже в месте, где шея переходит в плечо и вобрал в себя ее женский аромат, смешивающийся здесь с запахом ношеной им одежды. Один ее запах мог довести его до безумия. Он вдохнул его и закрыл глаза, пока сердце не забилось вновь в размеренном ритме.

Джой обвила его руками, захватив свободную ткань его рубашки, которая оказалась зажатой между спиной и стеной пещеры. Он позволил ей стянуть рубашку, поворачивая тело до тех пор, пока полностью не освободился от нее. Прикосновения ее пальцев на его спине, плечах были подобны искрам огня. Она подняла глаза и посмотрела в его — неосмысленные, жаждущие, требовательные и светящиеся, словно расплавленное золото, его полураскрытые губы опухли от поцелуев. Он предвосхитил ее молчаливую просьбу, снова опустив лицо к изгибу ее ключиц, пока пальцы высвобождали пуговицу за пуговицей.

Задыхаясь, она выгнулась назад, когда он распахнул рубашку на ее теле, стягивая с плеч. Ее груди были маленькими и упругими, потрясающе красивыми, соски уже напряглись в ожидании его прикосновений.

Какое—то время Люк не мог ничего делать, кроме как любоваться ею, пока она, вскрикнув, не схватила его за волосы, зажав их в кулаках, и не притянула его к себе.

Это было сущее чудо исследовать то, что она предложила. Он поцеловал ее первыми нежными поцелуями, прокладывая дорожку по роскошным изгибам, сужая круги к выступающему, готовому центру. Когда, наконец, он взял в рот ее сосок, она выгнулась и громко вскрикнула, а он начал дразнить ее губами и языком. Он старательно смаковал твердость ее соска, нежно покусывая, посасывая, облизывая, пока она задыхалась от наслаждения. В краткий момент, когда он прервался, чтобы перенести свое внимание ко второй груди, она так сильно вцепилась ему в волосы, что в любое другое бы время он вздрогнул от боли. Сейчас же легкий дискомфорт был частью наслаждения, подобно чрезмерной силе его возбуждения.

Он ласкал ее до тех пор, пока ее бездыханные стоны не стали сильнее, чем он мог вынести. Только после этого он прижал губы к ложбинке между ее грудей, слизывая изысканную влагу, скопившуюся там, стал поглаживать нижнюю часть каждой из грудей, прежде чем начать неминуемый путь вниз.

Джой более не контролировала свое тело. Оно стало диким и непокорным, всецело наполненным лишь ощущениями и зудящим голодом. Непередаваемое касание рта Люка её груди, ощущение его языка на сосках, подвели ее к краю исступленного безумия. И сейчас обжигающий рот двигался вниз, лаская холмики ребер, пройдясь огнем по ее животу. Она трепетала под ним.

Ее тело пылко отвечало ему, когда Люк продолжал двигаться вниз, остановившись перед тем, как погрузить лицо в плоть прямо над центром ее потребности. Она откинулась назад на его напряженные бедра и бесстыдно выгибалась навстречу, так же, как и раньше, желая, чтобы он попробовал ее на вкус, ласкал ее, задаваясь вопросом, сможет ли она пережить его прикосновения. Когда он поднял голову, его глаза были почти черными от желания, отражающими ее собственные бессознательные отклики, формирующими между ними нечто, недоступное ее пониманию. Она захотела заговорить, сказать что—нибудь, что угодно, чтобы доказать, что она больше, чем просто дикое создание с неконтролируемыми побуждениями. Но потом его рот двинулся ниже, и она пропала.

Кончик его языка казался чистым пламенем, когда прикасался к ее самому чувствительному, самому уязвимому месту, искусно лаская ее и дразня, пока жаркая влага ее готовности не полилась через край. Он пробовал ее с таким знанием дела, ласкал столь всеобъемлюще, что вырывал из горла стоны, один за другим. И когда, в конце концов, его язык нашел то ноющее место, такое готовое для него, она громко закричала.

Люк слушал ее крики, как музыку, смакуя ее сладость, наслаждаясь вкусом ее готовности. Его язык сначала нежно, а затем с возрастающей ритмичной силой вторгался в манящий вход ее тела, она прижималась к нему, открывая себя для него с щедрой несдержанностью. Все его чувства были практически обнажены, в полной мере ощущая каждую часть ее тела.

Потребовалась вся, до последней капли, сила его воли, чтобы сдержаться и не повалить ее на пол пещеры, освобождая себя, погружаясь в горячее, жаждущее тело. Он собирался продолжать ласкать ее губами и языком до тех пор, пока она бы не взмолилась о том, чего он и сам так безрассудно хотел. Но она внезапно скользнула руками к его плечам и, вцепившись в них, приподнялась ему навстречу, ее соски ласкали его грудь. Ее рот заявил права на его, ее руки скользили между их телами к твердости, натягивающей его одежду, ставшую непрошеными оковами. Она водила пальцами по всей плененной длине его мужской плоти, пока он не застонал, а она тихонечко не засмеялась с женским триумфом напротив его рта. Дикость нарастала в нем, он смял ее губы своими, но она вдруг стала такой же неистовой, встретив его с сопоставимым исступлением.

В ней не было нежности, когда она нетерпеливо срывала его брюки, расстегивая пуговицу за пуговицей, пока не освободила его. Она не стала ждать и взяла его в руки. Дрожь ее пальцев оказалась лучшим из всех предыдущих ощущений. Отстраненно он понимал, что были и другие, более искусные в любовных ласках, но никто, никто не делал его таким до крайности беспомощным. Сейчас она была той, которая доминировала, требовала, дразнила сладкой, мучительной жаждой. Ей не нужно было умений, чтобы раз за разом подталкивать его к краю, всегда останавливаясь, прежде чем он утратит контроль. И он еще не осмеливался потерять контроль, не сейчас. Не прежде, чем он сделает ее своей.

Каким—то образом со своей хрупкой силой она опустила его на спину, обвивая ногами, видение ее великолепной наготы наполнило его взор. Когда последнее препятствие в виде его брюк было преодолено и забыто, она приостановилась, чтобы посмотреть на него, нежный овал лица был залит румянцем страсти, ее глаза, расширенные, дикие и бесстыдные, пожирали его тело. Потом она отправила вслед за взглядом свой рот, лаская его, паутина волос щекотала живот, доводя до точки кипения, заводя столь далеко, что его пальцы сжимали ее руки с силой, оставляющей синяки на нежной плоти.

Джой почувствовала его хватку, боль была неотличима от удовольствия. Восхитительный ответ его тела, его твердая несгибаемая плоть были соблазном, которому она была готова подвергаться снова и снова. Она замерла, чтобы взглянуть на его лицо, столь безудержное, будто напряженная непреклонность его черт смягчилась и сменилась сосредоточенностью совсем иного рода. Джой чувствовала свою власть над ним, наслаждалась ею и неистовым, необузданным исступлением, которое контролировала, понимая, что в этот момент главенствует именно она.

В то мгновение, когда девушка была полностью уверена в своем превосходстве, в том, что подчинила его своей воле, она утратила свою хрупкую победу. С несомненной силой, будто бы она была не больше, чем созданием из теплого воздуха и отблесков огня, он опрокинул ее на спину на свои бедра, пока она снова не оказалась лежащей и полностью открытой ему. Он держал ее так крепко, что она не могла шевельнуться, его глаза, поймавшие ее взгляд, были наполнены таким неистовым безумием, что она почти испугалась. Момент быстро прошел, поскольку в последующих действиях не было места страху.

Едва различимым движением он перенес ее спину на заброшенный спальный мешок, опускаясь на колени между ее бедер. Его руки обжигали, словно раскаленное железо, ставшую до крайности чувствительной кожу, когда он притянул и приподнял ее бедра — если бы в этот момент она захотела отказаться от того, что последует дальше, ей крайне затруднительно было бы сделать это из такого совершенно беспомощного положения. В его глазах не было ничего человеческого. Джой попыталась потянуться к нему, смягчить свирепость, но он опустился на нее, пришпилив руки к бокам. Люк навис над ней, и на короткий момент темнота, поглотившая бледно—зеленое золото его глаз, отступила настолько, что Джой осознала, что видела там, а он узнал ее и вспомнил, кем она была. Вспомнил все, что было до этого.

В этот тревожный миг она подумала, что он снова оставит ее, резко оттолкнет, откажет ей и себе. Он закрыл глаза и откинул голову, беззвучный крик, казалось, застрял в его горле, по скулам ходили желваки. А потом он снова встретился с ней глазами, и в его взгляде не было ничего, кроме страсти и очевидного желания. И принятия.

Она не понимала, но уже не было времени для понимания. Только ощущения. Он опустился, захватывая зубами мягкую кожу на плече, подтягивая ее к себе, пока его восставшее орудие безошибочно не нашло свою цель. Она закричала от удовольствия и облегчения, когда он вошел в нее, погружаясь так глубоко, что только сейчас она поняла, что пустота, наконец—то, заполнена.

Когда он начал двигаться, она почувствовала, что сжимает пальцами ткань под ними при каждом толчке, услышала, что ее прерывистое дыхание подстраивается в такт его движениям, и во всем мире не осталось ничего, кроме этого первобытного ритма.

Люк мог слышать барабанную дробь ее сердца под своим, ее груди напрягались под ним, подымаясь и опускаясь в неровном дыхании. Она была восхитительно жаркой и тесной настолько, насколько он не мог себе представить, созданной идеально подходящей ему, что он знал — это судьба. То, с чем боролся, было столь же неотвратимым, как смена сезонов и выпадение снега.

Она выгибалась и стонала под ним. Когда он освободил ее руки, они стали царапать ему спину, оставляя огненные следы. Вместе они раскалились, слились воедино в пламени, которое опаляло пещеру сильнее, чем любой смертный огонь. Ее ноги с силой сомкнулись вокруг его бедер, побуждая к действию. Он не нуждался ни в каких побуждениях. Он позволял ритму вести себя, удерживаясь на краю, посасывал место укуса в углублении ее плеча, успокаивая его языком. Даже ее вкус подводил его к пику, поэтому он на мгновение оторвался, чтобы заглянуть ей в глаза. Они были влажными от слез, и он высушил их поцелуями, он знал — это не слезы боли. Не могло быть никакой боли. Только удовольствие. Он протиснул руку между их телами, чтобы ласкать изысканные складочки и отыскать центр ее сладких ощущений, он поглаживал ее, а она содрогалась, сжимаясь вокруг него снова и снова.

Наконец настало время, когда он понял, что больше не может сдерживать требований своего тела. Ее движения под его ласкающими пальцами становились более настойчивыми, и он сдерживал себя, пока она не забилась в конвульсиях, поглощенная жарким потоком, уносящим его за собой, не выкрикнула его имя, когда он погрузился в объятия огненной сердцевины её тела, найдя собственное освобождение.

Только звук их дыхания сопровождал потрясение после взрыва страсти. Люк оставался в ней, не позволяя полному весу своего тела давить на неё, смаковал это ощущение, не желая её отпускать. Ее пальцы путешествовали по его спине, разглаживая кожу в местах, которые поцарапала ногтями, как бы исправляя крошечный вред. Ее глаза были полуприкрыты, когда она взглянула на него. Он нагнулся, чтобы поцеловать арки бровей, все еще оставаясь в ее уютной теплоте, и перекатился на бок, увлекая ее за собой; одна рука оказалась свободной, чтобы убрать влажную прядь, прилипшую к ее щеке.

Её голова покоилась на его руке, Джой прижималась лицом к его груди, он ласково теребил ее волосы, пока не прошли последние отголоски дрожи. Когда она взглянула на него, ее глаза сияли тихой радостью, которую он чувствовал каждой косточкой. Он понял, что все его опасения были бессмысленными. Даже его бабушка поняла это. Эта женщина в его руках стала единственной с того момента, когда он увидел ее. Люк хотел навсегда сохранить ее частью себя, он закинул на нее ногу, удерживая, словно она хотела убежать. Но она положила руку на его плечо и подвинула свои ноги так, что они переплелись в одно целое.

Они уставились друг на друга в том бессловесном общении, которое пришло с их занятием любовью. Ее глаза были столь прекрасны, что пустота в его душе заполнилась до предела. Она одна ее заполнила. Ему снова захотелось поцеловать ее, исследуя все до единого изгибы и впадинки на лице и теле, но приятная слабость и глубокий мир между ними был слишком чудесным, слишком хрупким, чтобы рисковать.

Это случилось. Она стала его, а он — ее. Узы между ними были скреплены. На какой—то момент он отвел взгляд, закрыв глаза во внезапном приступе страха, непрошеном и нежеланном, противоречащему этому новому завершению. Она не знала. Не могла знать, что произошло, как основательно они связаны друг с другом.

«Если бы она знала… — он не выпустил мысль наружу, стиснув зубы. Он не мог вынести мысли, что она может узнать и отбросить это, отвергнуть его. — Слишком поздно для сомнений. Он должен удержать ее, сделать так, чтобы она осталась с ним. Он даст ей все, что она пожелает, лишь бы она осталась с ним. Но, если будет хоть малейший шанс того, что она может его оставить, он использует любые средства, чтобы предотвратить эту ужасную, немыслимую, губительную возможность».

— Мы можем немного сдвинуться? — голос Джой проник в мрачные мысли, как успокаивающий бальзам. — У меня рука затекает.

Люк почувствовал, что его губы изгибаются в улыбке назло всем вопросам без ответа. Он приподнял ее и передвинул так, что она растянулась на его груди.

— Так лучше?

Она глубоко вздохнула и положила щеку на его плечо.

— Намного лучше, — она подперла рукой подбородок и ухмыльнулась ему. — Вообще никаких жалоб.

Он не мог дотянуться до ее губ, поэтому удовлетворился нежнейшим из поцелуев в лоб.

— Рад это слышать.

— Вот видишь? В конце концов, это было не настолько плохо, — она потянулась к волосам, падающим ему на глаза. — Если я не слишком ошибаюсь, ведь это не было совершенно отвратительно, не так ли?

Люк чуть не засмеялся от опасных ноток в ее голосе.

— Нет. Далеко, не отвратительно. Бесподобно.

Она опустила глаза и стала робко изучать его из—под ресниц.

— Ты, наверное, говоришь это всем девушкам.

Улыбка покинула его лицо. Он почувствовал, как сжимаются его пальцы.

— Других нет. И больше не будет, — ему хотелось, чтобы она поняла то, что он не осмеливался сказать. — Только ты, Джоэль. Навсегда.

Она нашла его лицо, ее собственная усмешка погасла.

— У тебя есть способ быть иногда таким чертовски мрачным. Ты собираешься продолжать играть в таинственного мужчину даже теперь, когда у тебя появились отношения со мной?

Глубоко вздохнув, Люк закрыл глаза. «Даже теперь он не мог ей сказать».

— Есть некоторые вещи… вещи, которые я не могу объяснить, Джоэль, — он открыл глаза и провел по ее щеке пальцем так нежно, будто хотел приласкать снежинку. — Просто будь со мной. Оставайся со мной.

Ее брови озадачено сошлись вместе, но она не смогла надолго сохранить хмурое выражение и опустила подбородок ему на грудь, протянула руки к его голове, запутав пальцы в волосах.

— Однажды я собираюсь тебя разгадать, Люк Жуводан. Я никогда еще не встречала головоломку, которую не могла бы сложить.

— У тебя есть для этого время, столько, сколько тебе нужно, — прошептал он, подтягивая ее выше так, что ее щека соприкоснулась с его. Такая нереально мягкая. — Хоть всю жизнь.

На мгновение ее тело напряглось в его руках, а потом так же быстро расслабилось. Ее дыхание замедлилось, приобрело глубокую размеренность, которая приходит перед сном. Он гладил ее спину, от основания позвоночника до затылка, лаская вне потребности в вопросах.

— Люк? — Ее голос прозвучал ленивой музыкой. — Скажи опять мое имя. Мне нравится, как ты его произносишь.

Он задрожал от силы потребности в ней.

— Джоэль, — он выдохнул ее имя, вдыхая особенный, присущий только ей, аромат волос. — Джоэль, — ее мышцы расслабились, тело обмякло во сне. — Никогда не покидай меня, Джоэль. Никогда не покидай.

Его слова растворялись в темноте и тишине.

Глава 13

Джой просыпалась, пальцами касаясь грубовато—шелковистой текстуры его кожи. На мгновение, со все еще закрытыми глазами, она осмыслила свои ощущения, вдыхая теплый мужской аромат под щекой. Даже сейчас все ее чувства были так чутко настроены, что до нее разом дошла тысяча едва уловимых вещей: глубокий, спокойный пульс его сердцебиения, холодный воздух, приглушенный жаром их сплетенных тел, запахи, присущие только ей и Люку, смешанные с ароматом сухой хвои и листьев, на которых они лежали. Дыхание Люка щекотало ей волосы, его большущая ладонь с бесконечной нежностью расположилась на ее плече. Она почувствовала каждое место, где его тело соприкасалось с ее с той восхитительной энергией, что это отодвигало боль, царапины и ушибы на задний план.

Люк зашевелился. Очень приятная подушка его груди стала жесткой, потому как он выгнулся и вытянулся; она сменила положение, приноравливаясь к его телодвижениям, и, соответствуя им, сама с блаженством вытянулась во весь рост. Когда он снова затих, она прижалась к нему и глубоко вздохнула; ее дыхание играло с жесткими волосами под щекой, пока она водила пальцами по его ребрам, спускаясь к рельефной плоскости живота.

В этот раз движения Люка были далеко не случайными. Его рука опустилась вниз, чтобы пресечь малейшие исследования, накрывая ее руку своей. Он повсюду преграждал ей путь, и это было не возражение, она позволила своей руке остановиться на том месте, где он задержал ее, и выгнула свои пальцы, скребя ими достаточно сильно, чтобы заявить о протесте.

Люк издал полузадушенный звук. Посмотрев из—под ресниц, Джой решила, что это, скорее всего, признак смеха, а не боязнь щекотки. Тем не менее, ее внезапно разобрало любопытство, был ли он столь чувствителен к этим вещам, как был, казалось, чувствителен к другим.

Расслабив руку и демонстрируя отступление, она дождалась того момента, когда он расслабился, а затем продолжила свою вылазку, метнув пальцы назад к ребрам. Он застыл и открыл рот в подлинном изумлении.

— Джой!

— Ты боишься щекотки! — в восхищении воскликнула она и на мгновение забыла о своем желании добиться его полной капитуляции. Ее ошибка предоставила нужное ему время. Прежде, чем она успела сделать что—то большее, чем просто вскрикнуть от неожиданности, он начал поднимать ее наверх, пока она не вытянулась на нем в полный рост: нога к ноге, грудь к груди. Она моментально поняла, что ее заигрывание пришлось ему по душе, хотя он и предотвратил ее атаку. Джой пробрала дрожь наслаждения от ощущения той значительной и великолепной части его тела, что была зажата между ними.

— Теперь ты знаешь мою страшную тайну, — зловеще прорычал Люк. Его губы изогнулись в улыбке, которая заставила ее сердце ёкнуть, стремительно погнав кровь по венам, словно поток пьянящего вина.

— И будь уверен, что не забуду, — предупредила она, усмехнувшись.

— Начиная с этого момента, тебе лучше быть более бдительной.

— Буду. Определенно буду.

Он смотрел на нее своими янтарно—зелеными глазами так, будто она была всем в этом мире, его редкая улыбка пропала. Джой неохотно отказалась от намерения предложить ему продолжение ночи. Без сомнений он был более чем готов: его горячая длина, упирающаяся ей в живот, служила убедительным тому доказательством, а потрясающего ощущения его тела от лодыжки до груди было достаточно, чтобы не желать ничего другого, кроме как заниматься любовью и забыть обо всем на свете.

Но что действительно вернуло ее к реальности, равно как и его, так это его взгляд и постепенное возвращение к тому знакомому выражению на лице. Закрыв глаза, она положила голову ему на плечо, прильнув губами к впадинке на горле.

— Хочу, чтоб так было всегда, — прошептала она.

Она почувствовала сокращения его мускулов, когда он переместил ее в руках, крепко прижимая к вздымающейся и опускающейся груди.

— Правда, Джой? — спросил он, глубоко вздохнув и выдохнув снова.

Внезапно он перевернул ее на спину и придавил своим весом. Сила его взгляда не содержала ни малейшего намека на игривость.

Джой подняла на него глаза, и ей стало тревожно. Ее тело отреагировало, инстинктивно напрягаясь и сопротивляясь, как животное, пойманное в ловушку. Но Люк держал ее не только своей силой, но и своей волей, и только, когда она закрыла глаза, он разрушил невидимые оковы, которые заключили ее в неволю.

Она почувствовала, как его ладонь прикоснулась к ее щеке.

— Джой, — выдохнул он. — Я бы так и держал тебя вечность, если мог. — После чего выпустил ее, встал и отошел прежде, чем она снова открыла глаза. Его спина ссутулилась, когда он присел над кучей снятой их одежды.

Джой приподнялась и постаралась прислушаться к своим ощущениям. Тревога прошла, и все, о чем она могла думать, это о нелепости своих волнений и отсутствии теплого тела Люка, прикасающегося к ней.

— А ведь только вчера, — пошутила она, затаив дыхание, — ты не мог дождаться, чтобы избавиться от меня.

Люк поднял голову с перекинутой через одно плечо рубашкой.

— Все изменилось, — пробормотал он, как будто говоря это сам себе.

Это простое утверждение заставило Джой затрепетать. Все изменилось — и она была далека от понимания, что означают эти перемены. В ее жизни, в будущем, в сердце.

— А ты не делаешь жизнь проще, Джой.

Она подняла на него глаза. Люк стоял над ней, уперев руки в бока, и улыбался — вся его грозная напряженность пропала, а полная раскаяния линия рта поднимала температуру в пещере на несколько градусов. Это было равносильно летнему солнцу, протянувшему свои лучи из отдаленной точки мира и наполняя ее сердце теплотой и непостижимой радостью.

— У меня никогда не было намерения усложнять твою жизнь, — ответила она, усмехаясь.

Воцарилась тишина, полная скрытых значений, а потом Люк отвернулся. Она не могла удержаться, чтобы не разглядывать его: эти грациозные гибкие движения и явственно мужскую красоту тела. Она встряхнулась, пока ее не занесло куда—нибудь в мыслях, и стала высматривать в темноте пещеры что—то реальное, чтобы занять мозг и привести себя в чувство.

Она непрерывно осознавала все движения, которые совершал Люк у входа в пещеру. Он собирал ненужную одежду и паковал ее в рюкзаки, которыми прежде был заблокирован выход. Быстрый взгляд сказал ей, что по ту сторону пещеры выдалось тихое утро, а влетевший холодный воздух явился достаточным свидетелем наружной температуры. Она нашла свою сухую одежду, развешанную вдоль стены скалы, и натянула ее как можно быстрее.

Люк исчез снаружи и вскоре вернулся с дровами для костра. Запах горячего кофе наполнил Джой необычной убежденностью, будто она находится в том самом единственном на всем белом свете месте, где ей хотелось бы быть больше всего.

— Если мы быстро соберемся и возьмем бодрый темп, то к сумеркам достигнем Валь—Каше.

Люк присел возле нее, всматриваясь в то, что она классифицировала туманной дымкой утра.

— Ясно, никаких признаков снегопада. Снег не настолько глубокий, чтобы сильно мешать нашему продвижению, — он повернулся и внимательно посмотрел на нее, темные брови сошлись на переносице. — Если устанешь — или перегреешься, или замерзнешь — немедленно сообщи мне об этом. Поняла?

Джой не смогла сдержать кривую понимающую улыбку.

— Вполне.

Ладонь Люка легонько коснулась ее плеча, когда он поднимался и перешагивал через костер. Случайная близость заставила ее затрепетать, она вытерла свою чашку и убрала ее дрожащими руками. Через мгновение Люк вернулся и приглашающим жестом протянул ей руку.

Она ступила в мир совершенной красоты. Снег искрился в свете утреннего солнца, ровный и гладкий, не считая припорошенных скал, валунов и деревцев, на ветках сосен и елей он лежал, словно сахарная вата. Под ее ступнями раздался хрустящий звук, когда она на несколько дюймов погрузилась в снег, дыхание на морозном воздухе превратилось в изящную дымку. Люк сильнее сжал ее руку и наблюдал за ней, пока она воспринимала окружающий мир.

Джой позволила вырваться наружу абсолютной радости, она закинула голову и выпустила клубы дыхания в кристальную синеву неба. Через секунду Джой поняла, что заливается смехом. Не задумываясь, она плюхнулась в снег, загребая его рукой, одетой в рукавичку, и чувствуя, как он хрустит и уплотняется между ее пальцами.

Когда она повернулась, чтобы взглянуть на Люка, то выражение его лица было настолько нелепо радостным от того, что она чувствовала, как будто он испытывал гордость за ее реакцию, как будто именно он был ответственен за то, что даровала природа. Ее пальцы сжались на снежке, который она слепила, а коварной улыбки было не достаточно, чтобы предупредить Люка о своих намерениях. Снежок со всей силы угодил ему прямо в середину подбородка.

Забавный взгляд изумления на его лице оставался ровно столько, что Джой успела только вздохнуть, а потом он стал приближаться к ней, с низко опущенной головой и обнаженными в оскале наигранной свирепости зубами. Она попятилась, немного опасаясь, несмотря на игру, а он в это время наклонился и слепил снежок. Когда Люк выпрямился, то медленно с огромным удовлетворением растянул губы в ухмылке, с намеком поднимая снежок. Джой стала осматриваться вокруг в поисках укрытия и упала с истерическим хохотом, который заметно подорвал ее способность к побегу. Она поднялась на ноги и приготовилась встретить грядущую атаку.

Удар, который затем последовал, причинил такую невероятную боль, что она в полной мере прочувствовала свое падение — Джой была сбита с ног с такой силой, что клацнули зубы, а падение о землю было настолько сильным, что оглушило ее. Она так и лежала — с холодным снегом под щекой и сжимающими грудь жгучими обручами боли, перед глазами все плыло, пока она пыталась сфокусировать взгляд.

Над ней вырисовывался огромный темный силуэт, почти черный на фоне снега. Рваные перья горячего дыхания клубились в воздухе, пока гигантский гризли разводил лапы в широком объятии убийцы.

У Джой не оставалось времени прокрутить последние моменты своей жизни до того, как гризли достигнет ее; взрыв серого меха рассек снег между ними и метнулся на огромного животного, подобно воробью, вцепившемуся в орла. В течение следующих мучительных секунд Джой выхватывала лишь отдельные отрывки развернувшейся на ее глазах драмы. Гулкое ворчание и сердитый рев медведя, который развернулся к нападавшему. Рык волка, кружившего, как черт, вокруг огромного животного. Единственный визг боли, когда массивные когти достигли цели. Безошибочный запах животной ярости и крови. Холодная ласка снега, облепившего ей лицо. И постоянная, всеобъемлющая боль, советовавшая ей не дышать, а сдаться.

Она старалась окликнуть его по имени, выговорить то единственное слово, которое могло бы сильнее всего поддержать ее желание жить. Слово застряло в горле, хотя губы двигались в снегу, она ощутила вкус крови. Горячая струйка, сочившаяся из виска, разъедала, словно кислота, холодный белый снег, ставший ей подушкой.

Возможно, шок от вида собственной крови на снегу привел ее в чувство. Она уцепилась за сознание и посмотрела на то место, где развернулась смертельная битва. Медведя не было. На снегу виднелись следы борьбы: оголенный грунт, вывернутый свежей плотью земли. Там были темные пятна, смертельное значение которых Джой сумела осознать. Она собрала оставшиеся силы, чтобы сфокусироваться и отыскать то единственное, что так отчаянно хотела увидеть.

Неожиданно возник волк, заполняя весь ее взор. Даже сейчас у нее хватило сил, чтобы удивиться его густому, взъерошенному вдоль спины меху, столь изумительному размеру животного и этим глазам, что впились в нее взглядом старого знакомого. Знакомый. Джой закрыла глаза и снова медленно их открыла. Волк смотрел. Но ее глаза сыграли с ней шутку, потому что он начал изменяться. Изменяться так постепенно и едва уловимо, что потребовалось несколько долгих минут, пока она осознала невозможность того, что видела.

И тогда она поняла, что на самом деле умирает. Только причудливое предсмертное видение могло объяснить происходящее. Тем не менее, она смотрела, не в состоянии отвести взгляда в то время, как волк дрожал, его очертания расплывались, и он становился кем—то еще. Кем—то, во что она не могла поверить, и все же у нее не оставалось выбора, кроме как принять это.

Волком был Люк.

Он был последним, кого она увидела перед тем, как позволила себе провалиться в мирное забвение здравомыслия.

Он снова подвел ее.

Он качал ее в колыбели своих рук, в то время как ее кровь капала на снег, и целую вечность эта одна оцепеневшая мысль полностью заполняла все его восприятие. Вой, поднявшийся в горле, чуть не задушил его, однако он вернул здравомыслие и способность логически мыслить, необходимые, чтобы выжить. Здравомыслие диктовала ему волчья природа — потребность вырвать свою суженую из темных и цепких объятий соперницы.

Он рычал, пока поднимал и нес ее обратно в пещеру, не давая смерти забрать ее у него. Человеческой природы, оставшейся в его обличии, было достаточно, чтобы найти аптечку и вытереть запекшуюся кровь, спутавшую ее волосы и испещрившую тело. Надо было остановить смертельное кровотечение, прежде чем оно унесет ее жизнь. Он определил местонахождение глубокой раны на виске и перевязал ее, затем занялся меньшими, разрывая свою запасную рубашку на полосы, когда закончились бинты. Ее дыхание стало слабым и неглубоким, но она дышала, он склонился над ней и воззвал к духу жизни, чтобы этот равномерный ритм сохранился. Беспокойство и неуверенность в ее состоянии не покидали его, но когда он сделал все зависящее от него, то приготовился собрать остатки человеческой логики и трезво оценить ситуацию.

Бежать за помощью не было времени. Он не мог рассчитывать на то, чтобы доставить ее обратно в Валь—Каше достаточно быстро, а она нуждалась в большем уходе, чем он мог ей здесь предоставить. Он не мог вынести мысли о том, чтобы оставить ее. Он знал, что был высок риск смерти от сотрясения головного мозга, Джой могла постепенно уходить от него и никогда не очнуться, если он не приложит все усилия, чтобы удержать ее.

Люк закрыл глаза и стал покрывать лицо Джой поцелуями, прижавшись щекой ко лбу:

— Джоэль. Послушай меня, Джоэль. Ты должна очнуться.

Он ждал долгую мучительную минуту, что она откликнется, отзовется на настойчивость его голоса. Затем поменял положение так, чтобы ее голова опустилась на его бедро, и взял ее лицо обеими руками.

— Джой. Очнись, — все его существо выражало протест, когда он потряс ее, сначала легонько, а затем — с возрастающей настойчивостью. — Джой!

Она была тиха. Он знал, что она уходит от него, ведомая смертельной соперницей, соблазняющей ее обещаниями мира и покоя. Он перестал дышать, и звук, вырвавшийся из него, был порожден страхом. Звук, который никогда не задевал тот дальний уголок его сердца, похороненный и рьяно охраняемый с детства. Когда он почувствовал, что влага, собравшаяся в его глазах, потекла, и упала первая капля, затрепетав живым хрусталиком на щеке Джой, вот тогда в нем что—то сломалось.

— Джой, — слова вырывались из него сквозь чистую боль, которая сделала их надтреснутыми и дрожащими. — Джоэль, не оставляй меня. — Ему не привычен был вкус собственных слез на ее лице, когда он целовал и гладил его. Ее кожа была холодная и неживая, пульс на горле — таким слабым, что он мог чувствовать, как с каждым биением она уходит.

С внезапной яростью отчаянная безысходность, которая парализовала Люка, разрушилась и преобразовалась в его сердце, мышцы напряглись в потребности трансформироваться, но он не подчинился инстинкту. Вместо этого он призвал дух волка, принимая решение выжить. Слабость оставила его, а холодный гнев, который не был полностью ни волчьим, ни человеческим овладел им.

Его голос стал низким рыком, когда он взял ее лицо в свои ладони.

— Очнись, Джой. Сейчас же. Я не позволю тебе уйти.

Ему показалось, что он услышал незначительное изменение в неглубоком ритме ее дыхания, и это укрепило его свирепую решимость.

— Я не позволю тебе покинуть меня, Джой. Ты моя, — слова скрипели в его горле, как разбитое стекло под ногами. — Пойми это, Джоэль, пока мы живы, мы связаны. И я сделаю все, чтобы удержать тебя рядом со мной. Все. Даже если это означает последовать за тобой.

Она задрожала. Это было почти незаметно, практически неуловимо — так, что он мог бы отнести это на счет своего воображения. Но связь между ними была слишком сильна, а его желание — огромным. Он шлепнул ее, удар был не сильнее любовного касания, хотя его потрясло применение им даже такой силы против нее. Но он сделал это снова. А затем снова и снова, пока говорил.

— Ты этого хочешь, Джоэль? Потому что я последую за тобой, где бы ты ни была. Если ты не станешь бороться сейчас и не вернешься ко мне, мы потеряем все. Мы оба. Это — твой выбор, Джой. Твой выбор, — его последние слова звучали чуть сильнее сиплого шепота, но этого было достаточно.

На сей раз движение было явным, ее губы приоткрылись, веки, испещренные синими прожилками, затрепетали так, что темные ресницы заплясали в глубоких впадинах ниже ее глаз.

Она задохнулась от боли, которую он почувствовал, как свою собственную — так тесно они были связаны в этот момент. Он поднял ее и мягко привлек к своей груди, прижался ртом к ее губам, будто вдыхая всю силу своей двойственной натуры в нее.

Ее тело вздрогнуло, и глаза открылись, сфокусировавшись на нем.

— Люк? — звук ее голоса был слабым, но упоительно отчетливым, Люк сдерживал примитивное ликование, пока согревал ее жаром своего тела.

— Я опять сглупил, да? Прости, — Люк чуть ли не рассмеялся, настолько огромным было его облегчение, он водил носом по ее уху и щеке, скрывая эмоции, которые бурлили в нем. — Джой. Джой.

Никакие другие слова не шли на язык. Он почувствовал, как она подняла руку, слегка поглаживая его волосы, ее дыхание опять сбилось с ритма от очевидной боли.

— Как больно, Люк. Не могу дышать — так больно, — искреннее замешательство в ее голосе пронзило его настолько глубоко, что гнев вернулся и прогнал благодарность и радость, снова заменяя их дикой и примитивной решимостью.

Но он совладал с собой, так или иначе, его голос оставался ласковым.

— Я знаю, Джой. Но ты должна сделать две вещи — до тех пор, пока мы не избавимся от боли. Ты должна дышать и постараться бодрствовать, как можно дольше, — он впился в ее глаза, внушая ей повиновение. — Ты понимаешь, Джой? Если ты сможешь дышать и не засыпать, с тобой будет все в порядке. Обещаю.

Джой покачала головой, ее взгляд затуманился, а глаза не смотрели на него.

— Я чувствую себя так странно, Люк. Я видела сон, — ее голос стал еле слышим, и он снова схватил ее за подбородок так, чтобы она могла смотреть только на него. Она улыбнулась, однако ее взгляд был спокойным и отстраненным, потерянным в каком—то внутреннем видении. — Тебе бы показалось это забавным, Люк. Я видела волка, превращающегося в тебя, — ее хриплый смех затих от боли. — Мои сны продолжают становиться все более и более странными.

Для этого не было времени. Сейчас был неподходящий момент, чтобы объяснять Джой природу ее «сна» — или того, кем он являлся.

— Джоэль, послушай меня. Ты была ранена, и нам нужно получить для тебя помощь, как можно скорее, — он поменял ее положение в своих руках, и это движение, казалось, завладело всем ее вниманием.

— Ты не оставишь меня? Люк, не оставляй меня! — неожиданно в ее голосе прозвучало такое беспокойство, что он понял — она уловила, по крайней мере, некоторые его слова.

Проявляя безмерную осторожность, чтобы не надавить на поврежденные ребра, он прижал ее к себе так близко, как мог, чувствуя, как ее пальцы, скользящие по его коже, стараются схватить его, чтобы удержать. Даже слабая она решительно тянулась к нему. Радость расцвела в его сердце, он задвинул ее в безопасное место, как редкую и хрупкую вещь.

— Я не оставлю тебя, Джой. Никогда, — прошептал он, пока она не успокоилась и снова не обмякла в его руках. Она вновь стала дышать ровнее.

— Я должен кое—что сделать — позвать тебе на помощь. Мне нужно, чтобы ты была сильной, не сдавалась и продолжала бороться. Ты сможешь это сделать для меня?

Джой искала его глаза, ее собственные, темные в тусклом приглушенном свете пещеры, были почти черными от боли и страха.

— Я постараюсь, Люк. Я не хочу покидать тебя.

Скрывая свою уязвимость, которой не было места в том, что он должен был сделать, Люк поцеловал ее брови.

— Я буду настаивать на этом, Джой. Продолжай бороться. Не сдавайся. Если ты уйдешь, — он сделал глубокий вздох и посмотрел ей в глаза, — я последую за тобой.

На мгновение она нахмурила брови, будто стараясь вникнуть в смысл его последних слов, потом улыбнулась, несмотря на боль, которая, как он знал, мучила ее с каждым вздохом.

— Я никогда не сдавалась без борьбы, — она закрыла глаза, и Люк позволил ей передохнуть, зная, что сделал все, зависящее от него. Оставалось только одно.

Он медленно, с бесконечной осторожностью, опустил ее на мягкую кровать из сухих листьев и хвои, которую приготовил для нее, и укутал своей курткой и запасным одеялом так, чтобы никакой холод не смог проникнуть. Она еще раз открыла глаза, но в них уже не было страха — только безоговорочное доверие, полная вера в его защиту.

В него.

Эта мысль еще больше подстегнула его решимость, которую он никогда не чувствовал в своей жизни — за исключением одного времени, которое давно прошло, и это старое решение смешивалось с новым, пока они не стали неотделимы друг от друга. Люк поцеловал ее еще раз напоследок, мягко советуя быть сильной, и покинул пещеру.

Он по лодыжку утопал в снегу, равнодушный к ледяным укусам своих босых ног. Когда он ступил в центр небольшой поляны, оставленные им позади отпечатки ступней смешивались с его же собственными следами от лап, оставленными в ходе схватки; он уделил им внимания не больше, чем ветру, атаковавшему его лишенное меха голое тело со всех сторон.

Закрывая глаза, он пожелал измениться. Боль была настолько ужасна, что он сжал зубы, но терпел муку трансформации, пока его мускулы кричали в протесте, а все инстинкты подсказывали, что тело еще не готово. Раны, полученные от гризли, снова открылись и кровоточили, силы исчерпались в сражении, и организм сопротивлялся, отдавая последние остатки энергии.

Этого было достаточно. Он открыл рот в беззвучном крике, который перешел в низкое рычание. Его лапы не чувствовали холода, густой мех защищал от ветра, пока он отряхивался. Мир поменялся в его волчьих глазах, а чувства крайне обострились после трансформации. Он ощущал запах Джой — на себе, на земле, где она лежала, в пещере, где она ждала его, доверяя ему свое спасение.

Тонкий слой человечности оставался неизменным даже в то время, когда волчьи инстинкты понукали его бежать, найти других и привести их, что—то делать, а не ждать в беспомощном бессилии. Но он сел на задние лапы и навострил уши, ловя послания, проносящиеся в осеннем воздухе. Люк закрыл глаза, поднял голову и завыл.

Он выл до тех пор, пока не показалось, что его душа с отчаянием вырвалась из него. Он скулил о своей нужде в свинцовое небо, пока не уловил эхо крайне далекого ответа своих собратьев.

Он ответил им и услышал их подтверждение. Его лапы подкосились, и он повалился на снег, частые и тяжелые вдохи—выдохи соединялись в белые клубы, которые танцевали и расходились отдельными клочками на ветру. Вопреки общему бессилию, его хвост стучал по снегу.

Запах Джой прибыл к нему с дуновением ветра. С ворчанием он заставил себя подняться. Он захотел снова трансформироваться, он боролся и просил этого. Ничего не произошло. Рыча от разочарования, он повернулся вокруг себя и почуял собственную кровь и раны, которые ослабили его способность к трансформации. Ему нужно время, чтобы излечиться и восстановить энергию, горячую силу жизни, которая была источником его двойного «я». Выбора не оставалось.

Он вернулся в пещеру, повторно пересекая следы, оставленные в человеческом обличье. Чувствовался страх, страх женщины, лежащей в пещере, чьи затрудненное дыхание и запах боли ударили ему в ноздри так, что он на мгновение остановился у входа. Он вздохнул и заставил свои ноги передвигаться в ее направлении.

Она была в сознании. Ее глаза были полузакрыты в изнеможении, но она заметила его сразу же, как только он приблизился.

Если бы она закричала или, задыхаясь от страха, стала отбиваться от него руками, то что—то бы умерло глубоко в его сердце, хотя он и не оставил бы ее, когда она в нем так нуждалась. Но их взгляды встретились, и на секунду ее глаза прояснились, когда она прошептала его имя.

— Люк.

Потом насыщенные глубины ее глаз заволокло пеленой, и они потускнели, она протянула к нему руку, одновременно откидывая голову на листья.

— Побудь со мной, Люк, — ее пальцы сжали его мех. — Побудь со мной.

Когда ее рука соскользнула, он опустился возле нее и растянулся во всю длину своего тела поверх одеяла. С бесконечной осторожностью он положил голову ей на плечо, ее рука погладила его еще раз, она задышала и согрелась в тепле его тела. Он дрожал от кончика носа до хвоста от соприкосновения с ней.

Ничего не оставалось делать, как ждать. Джой отдыхала урывками, периодически проваливаясь в короткий сон. Когда сон становился достаточно глубоким, чтобы вызвать опасения, Люк будил ее. Он проявлял большую осторожность, чтобы толчок был мягким, но, казалось, она совсем не боялась, даже в те несколько раз, когда ее глаза фокусировались на нем. Это было так, словно она видела только его глаза и инстинктивно понимала, что их связь существует на уровне, далеком от простого человеческого осознания.

Звук человеческой речи вывел его из состояния легкой дремоты. Он поднял голову с плеча Джой и подал голосовой сигнал, обнаруживая себя. Они услышали его и ответили. С дрожащим вздохом он собрался с силами для длинного перехода домой.

Глава 14

Джой ощущала проходящее время вереницей разрозненных бусин, маленькие устойчивые фрагменты болезненного сознания чередовались с длинными периодами забвения. Телу хотелось отключиться, но что—то в рассудке удерживало ее от этого шага, смутные воспоминания умоляющих и яростных интонаций знакомого голоса заставляли держаться в сознании. Повиновение шло вопреки соблазну впасть в забытьё.

Но и это имело свою цену. Каждый вдох был мучением, жгучие всполохи огня заставляли легкие сжиматься от боли. И если бы не этот голос и не эти глаза, она бы и вовсе перестала дышать.

Еще были странные видения. Образы, втекающие и вытекающие из сновидений, осознание, лишенное разумных объяснений. Одной вещью, связанной со всем этим, был Люк. Люк и волк. Были мгновения, когда она могла отделять события, которые произошли на самом деле — нападение медведя, ее спасение волком, — от событий, неподвластных здравому объяснению. Остальную часть времени течение этих двух мыслей сознания перемешивалось таким образом, что обе они казались одинаково реальными. И если бы настоящая боль не отвлекала ее, Джой задалась вопросом относительно нормальности собственного рассудка.

Сдерживая агонию, Джой полностью сконцентрировалась на боли, когда над ней склонились люди, перекладывая ее на носилки и унося куда—то из безопасного места. Когда она приходила в себя, то видела над собой совершенную черноту ясного ночного неба, а иногда лицо, знакомое ей до глубины души и закрывающее собой блеск звезд, золотисто—зеленые глаза удерживали ее взгляд, она слышала успокаивающий, настойчивый голос, произносящий ее имя. Раз за разом, так, что она не могла забыть его.

Она слышала звуки, в которых было еще меньше смысла: завывания волков, музыкальное журчание знакомого, но непонятного языка, тихие слова, говорящие о связи более мощной, чем сама смерть.

Пришло время, когда тряска закончилась, и она почувствовала себя убаюканной всеобъемлющим теплом, ощутила успокаивающий шелест прикосновения на своей щеке, в то время как все тело погрузилось в пышную мягкость. Здесь было еще больше голосов, жужжащих словно мухи. Вне всего этого лишь одно имело значение. Его голос присутствовал постоянно. И даже тогда, когда оберегающий контакт его руки исчезал, она знала, что он все еще здесь. Она держалась за этот единственный несомненный для нее факт, перенося всю ту боль, что последовала за этим.

В сотый раз развернувшись на пятках, Люк покачнулся и стал мерить маленькую комнатку в обратном направлении. Все давно разошлись — даже его бабушка, получившая угрожающее предупреждение, имела достаточно здравомыслия, чтобы не оспаривать приказ своего внука. Никому из них не надо было ничего объяснять. Они уже все поняли и знали Люка достаточно хорошо, чтобы испытывать его терпение в такой момент.

Губы сложились в подобие рыка. Он знал, что вел себя, как дикое животное, потерявшее чувство собственного достоинства, которое требовал от него дух волка. Произошедшее стерло все различия. Он яростно угрожал Коллье, своему старому другу, физической расправой, если тот не позаботится о том, чтобы Джой выжила и чтобы с ней было все в порядке. Многое говорило в пользу человека, который противостоял Люку и чуть не заставил его устыдиться своими спокойными заверениями.

Но Люк знал, что находится на грани срыва. Если Коллье в самом ближайшем будущем не выйдет из этой комнаты и не скажет, что с Джой будет все хорошо…

Дверь распахнулась прежде, чем он успел закончить свою мысль. Люк прыжком пересек комнату и остановился рядом с Коллье, пока тот закрывал за собой дверь.

— Ну, говори.

Доктор не вздрогнул от резких слов, близости напряженного тела и горящих глаз Люка. Однако, Алан имел достаточно здравомыслия, чтобы рискнуть и дальше держать Люка в неведении.

— С ней будет все в порядке, Люк. Немного внимания и заботы, и будет, как новенькая.

Только сила привычки удержала Люка на ногах. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Коллье воспользовался этим легким замешательством и продолжил:

— Просто повезло, что я вовремя оказался здесь со своим ежемесячным визитом. Ты действительно хорошо о ней заботишься, но Джой нуждается в еще большем уходе, чем ты и здешние условия можете ей предоставить, — он замолчал, хмуро рассматривая Люка, выражение его лица стало глубоко задумчивым. — Она — сильная девочка, упорная, что вызывает к ней массу уважения. Что я действительно не могу понять, так это то, как такое могло произойти, как ты мог позволить ей…

Люк двинулся вперед к двери, уворачиваясь таким образом, чтобы доктор не мог препятствовать его движению. Не успел он открыть дверь, как Коллье остановил его, хватая за руку. Люк переключил свое внимание на доктора, сдерживаясь и практически до тошноты сопротивляясь волнам яростного гнева. От этого его мускулы завибрировали, и глаза Коллье неуверенно мерцали, разглядывая твердые мышцы предплечья Люка под своими пальцами. Но доктор держал крепко, и Люк желал избавиться от ослепляющей его ярости. Часть его ни человеческого, ни волчьего существа страстно желала отшвырнуть старого друга в сторону, как какую—то несущественную помеху. Вместо этого, он дождался момента, когда сумел связать звуки в слова, и произнес:

— Я должен идти к ней, — голос звучал почти ровно, почти нормально. — Позволь мне пройти, Алан.

Он почувствовал, что Коллье понял предупреждение, однако, доктор встретил его взгляд и не сдвинулся с места. В любой другой раз Люк, как это часто бывало в прошлом, восхитился бы бесстрашием друга. Сейчас же тот являл собой помеху, с которой не было настроения возиться. Он приготовился выдернуть руку и оттолкнуть Коллье в сторону, но доктор опять опередил его.

— Она нуждается в отдыхе, Люк, — невозмутимость в работе, которая создала репутацию Коллье в том, что он знал, как обращаться с больными, заставила Люка нехотя прислушаться к словам. — Как тебе хорошо известно, она слишком много всего перенесла, и я только что позволил ей уснуть. По причине сотрясения головного мозга ее следует будить каждый час или два, поэтому ей нужно получить максимум отдыха в промежутках.

Люк прочитал искреннее сочувствие в спокойных голубых глазах Коллье и нехотя отвел взгляд, сжимая челюсти, вопреки желанию проигнорировать слабый упрек доктора и здравый смысл. После долгого, напряженного момента он убрал пальцы с дверной ручки, высвободился из захвата Коллье и отступил на несколько шагов назад. Тело требовало незамедлительных, стремительных действий, но он неподвижно стоял до тех пор, пока доктор не расслабился и не отошел от двери. Они смотрели друг на друга, в конце концов, Коллье вздохнул и присел на одну из резных табуреток, стоящих у печи, утомленно потирая лоб.

— Ты действительно хорошо о ней заботился до нашего прихода, Люк. Из—за раны на голове она могла потерять критическое количество крови. Если бы это произошло, то сотрясение головного мозга представляло реальную опасность. Слава Богу, ты правильно уложил ее и поддерживал дыхание, — Коллье поднял взгляд, и Люк, неотрывно наблюдающий за ним, сосредоточился на словах, относящихся к состоянию Джой. — Переломы ребер чрезвычайно болезненны, но я смогу вводить ей обезболивающие. Это поможет ей дышать, пока не минует опасность сотрясения и мы не сможем давать ей болеутоляющее оральным способом. Все это время она будет нуждаться в тщательном наблюдении, но с ней будет все в порядке.

Отвернувшись, Люк уставился в единственное окно хижины, заботясь о том, чтобы доктор не смог заметить, какое воздействие оказали на него его слова. Мягкое снежное покрывало придало деревне поистине сказочный вид. Казалось, что ее населяют отважные лесорубы или злые ведьмы. Тогда как…

— Что я действительно не понимаю, Люк, как такое могло случиться? — голос Коллье рассек мысли подобно лезвию ножа и повернул клинок. — Никогда бы не подумал, что ты позволишь подвергнуться ей такого рода опасности. Даже если бы между вами ничего не было, не могу поверить, что ты способен на такую неосторожность.

Полный контроль, под которым Люк удерживал себя, послал дрожь по сжавшимся мускулам, и волосы на затылке встали дыбом. На несколько мгновений воцарившейся тишины он заключил внутреннюю свирепость немедленного ответа в своем горле и слушал, как ускоряется дыхание Коллье, сознавая, что доктор понял его состояние.

Когда Люк стал уверен, что может формулировать слова в связанные предложения, то развернулся к пожилому мужчине. Напоминая себе, что Коллье — друг, а не враг.

— Это — моя вина, — прошептал он. Вопреки прилагаемым усилиям, он не смог сдержать едва уловимую угрозу в своем голосе. — Мне не следовало брать ее с собой. Но это уже произошло. Сейчас поздно читать нотации, Алан. Слишком поздно.

Он поймал взгляд Коллье и заглянул ему в глаза, доктор отвел взгляд, но это не принесло Люку практически никакого удовлетворения. Энергия, копившаяся в теле, подобно надвигающейся буре, требовала разрядки, поэтому он начал расхаживать взад—вперед, давая ей выход. Сдерживаясь от того, чтобы излить ее на Коллье в своем безрассудном неистовстве.

— Хорошо, — голос доктора прозвучал очень тихо. — Сейчас это уже неважно. Суть в том, что ты поступил так, как и следовало сделать, известил нас достаточно быстро, так что промедление было сведено к минимуму и не возникло дополнительных осложнений. Если бы ее травмы были сильнее или не была бы оказана такая квалифицированная своевременная помощь, я должен был попытаться доставить ее в больницу.

Несколькими шагами Люк достиг Коллье, его руки, помимо воли, протянулись, поднимая доктора с места. Удерживая пожилого человека в подвешенном состоянии, Люк слышал глухие удары собственного сердца у себя в ушах.

— Никаких больниц, — он прорычал слова в нескольких дюймах от лица Коллье. — Слушай меня, Коллье. Она никуда не поедет, — лицо доктора побледнело, а голубые глаза расширились от шока — один его вид практически обезоруживал Люка. Однако, он обнаружил, что трясет доктора, будто тот открыто не повиновался ему. — Она не покинет меня.

Внезапно Коллье стал мертвым грузом, зажатым в его кулаках. Отвернув лицо в сторону, доктор опустил глаза, его дыхание стало поверхностным, сам — покорным и оседающим. Люк инстинктивно отреагировал на безмолвный язык тела. Дрожащими руками он опустил пожилого человека вниз, пока его ноги не коснулись земли.

Первобытная ярость, овладевшая Люком, ушла, рассеявшись бессловесным обращением Коллье к волчьей стороне его натуры. Он отпрянул назад, выпуская помятую рубашку доктора из пальцев, заставляя себя сесть на корточки на безопасном расстоянии, где он мог выровнять дыхание и успокоить бешено колотящееся сердце. Коллье абсолютно неподвижно сидел на табуретке, намеренно отводя глаза в сторону, но сжатые челюсти и осязаемое напряжение высокого, гибкого тела выдавали его гнев.

Люк запустил руку в волосы и понурил голову.

— Прости, — это все, что он мог сказать, — прости, Алан.

Коллье медленно посмотрел наверх. Его лицо, подпитываемое возмущением, вернуло себе прежний цвет, но при взгляде на Люка, бормотавшего извинения, напряжение стало отпускать тело.

— Не думаю, — тихо вымолвил он, — что ты потрудишься объяснить все это.

Чувствуя непреодолимое желание убежать, поджав хвост, Люк вынудил себя встретиться взглядом со своим другом. Это был редкий случай, когда он испытывал трудности смотреть в глаза друг другу.

— Я не могу… Тебе это покажется нелепым, Алан.

— Не можешь? — Коллье наклонился вперед, опираясь руками о колени, и поморщился. — В следующий раз, когда ты решишь сорвать на мне злость, сынок, сделай одолжение — намекни о своих намерениях, — Люк вздрогнул, но Коллье продолжал. — Итак, ты считаешь, что я не пойму — после всех этих лет и того, что мне известно? — он тряхнул головой. — Ты гораздо сильнее этого, Люк. И я вижу, что здесь происходит нечто странное. И связано это с ней, — он кивнул по направлению двери, за которой в блаженном неведении спала Джой.

Сопротивляясь порыву вскочить на ноги, Люк неохотно признал.

— Это не то, о чем я могу разговаривать, Алан. Даже с тобой.

Его осторожного сдержанного ответа должно было быть достаточно, чтобы отбить у Коллье желание выпытывать дальнейшие подробности, однако на этот раз слишком многое было поставлено на кон. Он понял это, когда Коллье не отвел взгляд.

— А ты попытайся, — в голосе доктора появилась внезапная печаль. — Ты всегда приходил ко мне, когда не мог довериться кому—либо еще. Неужели мы оба так изменились с тех пор?

Люк закрыл глаза.

— Ты не изменился, Алан, — он открыл их снова, и на этот раз намеренно уставился на доктора вызывающим взглядом. — Но сейчас все по—другому. Ты знаешь о нас — обо мне — больше, чем кто—либо другой из «чужаков». Но есть некоторые вещи, которые даже ты не в состоянии понять.

— Потому что я всего лишь человек? — губы Коллье изогнулись в мрачную улыбку. — Было время, когда я был готов отдать все на свете за то, чтобы стать таким, как ты.

Воспоминания, последовавшие за тихими словами, практически заставили Люка отвести взгляд.

— Было время, когда я желал, чтобы она выбрала тебя, — произнес он ровным тоном, скрывая волнение. — Но это не всегда является вопросом нашего выбора. Иногда это становится… — он глубоко вдохнул и выдохнул, — принуждением. И, как только принуждение происходит, ему невозможно не подчиниться.

Он заметил, как на лице Коллье выступили первые признаки понимания. Какая—то часть его натуры хотела, чтобы Коллье знал все — знал и принял это так, как поступил давным—давно, став вторым отцом гордому и озлобленному мальчику. Но, когда дело касалось Джой, ничто на свете не казалось разумным. Даже Коллье с его тихими резонными словами и желанием помочь представлял собой угрозу. Это находилось вне разумных объяснений и человеческой логики. Даже Коллье нельзя было доверять.

Не было никакой надежды полностью скрыть это от доктора, тот был не так наивен и знал, что лугару никогда не выбирают «чужаков». Но у Люка не было намерений ничего объяснять. Пока доктор не начал дальнейших расспросов, Люк вскочил на ноги и приблизился к двери на улицу. Не успел Коллье раскрыть рот, как тот уже шагнул за порог.

— Оставь это в покое, Алан. Ради своего и нашего блага. Сделай свою работу и вылечи ее, а потом оставь в покое, — Коллье попытался было возразить, но Люк его опередил. — Я обязан тебе, Алан. Ее жизнью. И никогда об этом не забуду. Но не забывай, кто я есть. Не вынуждай меня забыть, что я — твой должник.

Дверь закрылась, заглушая собой ответ Коллье. Прижимаясь к деревянной двери, он выждал момент, пока снова не стал трезво мыслить. Затем перевел взгляд на широкую заснеженную равнину, сверкающую под лучами утреннего солнца. Нужно бежать, освободиться от человеческих эмоций. Заполнить время перед тем, как он снова сможет увидеть Джой.

Он замешкался ровно настолько, насколько хватило времени, чтобы сбросить мешающую одежду, и уже на бегу началась трансформация.

От вида Люка, стоящего в дверном проеме, сердце в груди Джой ёкнуло. Он смотрел на нее так, как будто никогда прежде не видел или будто не ожидал, что сможет увидеть ее снова. Потоки воспоминаний, снов и видений, разом затопившие ее, требовали к себе большего внимания, чем она могла уделить им, все ее мысли занимал Люк. Но внезапно эмоции отчетливо сфокусировались.

Вглядываясь в сквозившую в его глазах странность, Джой поняла, что не чувствует границ между ними. Отступивший страх, облегчение — было ли это ее состоянием, ее собственным осознанием, что она находилась на волосок от смерти, или это было его? Принадлежало ли это мощное физическое понимание его присутствия, заставляющее бешено колотиться пульс, ей? Или оно являлось эхом его желания, что стояло в его глазах? И чьи были те, другие чувства, которым она боялась дать имя?

Не было времени на рассуждения, быстрым движением, которое она не смогла бы повторить, он пересек комнату и заключил ее в объятия. Он ничего не сказал, поддерживая ее так бережно, что она едва чувствовала свое тело, перемещаемое так, что он прямехонько занял место ее подушки. Она вздохнула и закрыла глаза. Он был значительно тверже подушки, но намного прекрасней.

Теплое дыхание Люка на миг окутало ее лицо перед тем, как он поцеловал ее, легко, словно крылья бабочки, касаясь губами лба и щеки. Она почувствовала, как напряжено его тело, словно он подавлял некую мощную силу, которая могла бы навредить ей, и чуть не рассмеялась. С обезболивающим, который дал ей доктор Коллье, она бы даже не сразу поняла, если кто—нибудь двинул ей в ребра. И за это была глубоко благодарна. Внезапно нахлынувшее безмятежное ощущение хорошего самочувствия и безопасности привело к тому, что на глаза навернулись слезы. Нежнейшая ласка стерла единственную скатившуюся слезинку со щеки.

— Джой, — его голос был мучительно знакомым, но странно произносящим ее имя. — Опасность миновала. Тебе больше не будет больно.

Она медленно подняла голову, чтобы взглянуть ему в глаза.

— Люк.

Она пыталась найти слова, но чувства, переполняющие ее сердце, сделали это невозможным. Зеленое золото пронзающих глаз подозрительно заблестело, и все же они, не отрываясь, смотрели на нее.

— Я в порядке, — она сказала это для него, а также и для себя самой. Он опустил голову, прижимаясь щекой к ее волосам над повязкой. Он был небрит, и ее волосы цеплялись за серые щетинки проступившей бороды. Ощущение было чудесным.

— Джоэль, — он выдохнул имя, затем повторил снова, как будто видел перед собой чудо. Большие руки еще сильнее прижались к ней.

— Я здесь, — пробормотала она, чувствуя его глубокую потребность в ней. — И рада, что ты тоже здесь.

В наступившей тишине Джой наслаждалась чувством настолько полного удовлетворения, что было трудно поверить, что это не один из тех ее лихорадочных снов или странных, фантастических видений. Она знала, что были кое—какие вещи, которые не являлись снами или видениями. Одна из них, о которой она вспомнила сейчас, отчетливо напомнила ей об ощущении жара, исходящего от Люка и обжигающего ее кожу. И ни изможденность организма, ни неуместность ситуации не могли заглушить ее инстинктивную реакцию.

Вскоре стало очевидным, что реакция была не односторонней. Джой переместилась и откинулась назад, поднимая голову, чтобы взглянуть на напряженные мускулы челюсти Люка. Высвободив одну руку, она протянула ее к его лицу, очерчивая пальцами жесткую линию подбородка. Как только она коснулась его, напряжение, казалось, ушло, хотя окончательные признаки его желания и не думали исчезать. Джой широко улыбнулась, несмотря на то, что швы натянулись.

— Все так странно, — в конце концов, начала она, устраиваясь более комфортно в его руках. — Последнее, что я помню — перед тем, как у меня начались странные сновидения — было то, как я кинула в тебя снежком. Помнишь? Я попала точно в цель, — она не смогла полностью скрыть самодовольное удовлетворение, сквозившее в голосе, но последующие воспоминания отрезвили ее. — А затем кто—то ударил меня, очень сильно, и швырнул в снег. Помню только, что это был медведь, но остальное все становится довольно нечетким. За исключением того, что было очень больно.

Зажмурившись, Джой сконцентрировалась на том факте, что большая часть боли была уже позади.

— Думаю, после этого я периодически приходила в сознание, помню, что несколько раз видела тебя, но в действительности ничего не понимала, — сдвинутые брови натянули швы на голове, и она быстро перестала хмуриться. — Я видела странные сны, как настоящие.

Она замолкла, озадачившись сейчас так же, как тогда, когда очнулась в первый раз и обнаружила доктора Коллье, озабоченно склонившегося над ней.

— Все, что я знаю, Люк, так это то, что ты спас мне жизнь. Опять. Спасибо.

Джой чувствовала, что по мере того, как она произносила эти слова, в теле Люка росло напряжение, которое, как и выражение его лица, не доступное ее взору в данный момент, говорило о его состоянии.

— Я рисковал твоей жизнью. И чуть не потерял ее, — в его голосе не было прежней нежности, он был насквозь пропитан самоосуждением.

Джой повернулась бы в его руках, но он держал ее слишком крепко.

— Ты думаешь, я виню тебя, Люк? Из—за того, что нас атаковал гризли?

Его поза по—прежнему выдавала страдания.

— Я должен был это предвидеть, точно так же, как должен был распознать гипотермию. Это непростительные ошибки для меня.

— Люк… — Джой закусила губу, задумываясь, как можно облегчить его странное чувство вины. — Это было неподвластно твоему контролю. Ты пытался предупредить меня об опасностях, а я не прислушалась. В любом случае, — она схватила его пальцы, — ты всего лишь человек.

Его реакция застигла ее врасплох. В какой—то момент она подумала, что если бы ни ее сдерживающее присутствие, он пулей вылетел из кровати. В данных же обстоятельствах он издал полузадушенный звук, который можно было трактовать как горький смех.

— Лишь человек. Жалею, что у меня нет этого оправдания.

Пока Джой ломала голову над его словами и собиралась сформулировать очевидный ответ, Люк поднес свою руку к ее губам, прикосновения пальцев лишили ее желания говорить. На какое—то мгновение она расслабилась от этой ласки, забывая обо всем менее важном. Она практически полностью обмякла, когда он снова заговорил.

— Расскажи о своих сновидениях, Джой.

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что первая же всплывшая в голове картина заставила лицо Джой запылать. Даже притом, что действительность далеко опередила ее ранние, нежеланные фантазии их с Люком занятий любовью, все же она была совершенно не готова поделиться ими. Еще нет. И было большим облегчением осознать, что Люк имел в виду другие, недавние видения, которые были слишком странными.

— Тебе, Люк, наверно, это покажется забавным. Но учитывая твое признание, что у тебя есть друзья—волки, полагаю, это не покажется таким уж странным.

Люк безмолвствовал. Джой знала, что тишина имела свой смысл, равно как и его неподвижность.

— Это началось… — медленно начала она, — после атаки медведя. Меня спас именно волк, — она сощурилась, как будто это помогало четче видеть события. — Думаю, это произошло на самом деле. Кто—то заставил медведя отступить. Но по какой—то причине, я не могла тебя найти, — эта мысль заставила ее задуматься, и она повернулась, чтобы взглянуть на Люка. — Знаю, что ты был там, я чувствовала тебя, — она в замешательстве тряхнула головой. — Что произошло, Люк?

Он слегка пошевелился.

— Расскажи мне, что ты видела, что тебе показалось, Джой. Потом расскажу я.

За его словами стояло что—то, что Джой не могла уловить, но она уже давно привыкла к его уклончивым комментариям. Даже тогда, когда они доводили ее до отчаяния.

— Хорошо. Над следующим, что я тебе расскажу, ты будешь смеяться, — опустив голову от смущения, Джой наблюдала за выражением его лица из—под опущенных ресниц. — Мне показалось, что я видела, как волк изменялся. На самом деле, он превратился в тебя.

Слова были сказаны шутливым тоном, но казалось, что Люк не находил в этом ничего забавного. Его глаза имели то невозмутимое, отстраненное выражение, а челюсти были сильно сжаты от напряжения. Джой нерешительно спросила:

— Люк?

— Продолжай, — ответил он хриплым шепотом.

Джой позволила себе долгий, дрожащий выдох.

— С этого момента начали происходить очень странные вещи. Ты, после того, как превратился из волка, поднял меня. Основное, что я помню — мне было очень больно, я не могла дышать, но знала, что ты рядом. Я слышала, как ты обращался ко мне — это была единственная вещь, что держала меня. Твой голос, — теплота затопила ее, и она закрыла глаза. — Твой голос держал меня в сознании. Я не помню слов, но знаю, что ты не позволил бы мне уйти.

Его руки нежно стиснули ее.

— Никогда.

— Главным образом я помню боль, но был один момент, когда я слышала вой, — сосредоточенно сдвинув брови, Джой согнула свои пальцы, переплетая их с пальцами Люка таким образом, будто его рука несла в себе особенный смысл. — Я знаю, что это был ты, но ты опять стал волком. Я не боялась тебя — по какой—то причине тот факт, что ты стал волком, не имел никакого значения. Думаю, что заснула после этого, и, в конце концов, я услышала другие голоса и поняла, что подоспела помощь.

Установившуюся паузу заполнял звук глубокого дыхания Люка, звучавшего почти что в унисон с ее собственным. Она сильнее сжала его руку и потерлась об нее щекой.

— Ты был со мной все время, Люк. Думаю, если бы не ты… — слова, которые она хотела произнести, напугали ее. Она не успела найти себе прибежище в гневе или за стенами, что возводила из страха, боли и потери. Те стены были разрушены в пещере вместе с Люком, снесены до основания так, что не было никакой надежды на их восстановление.

— Итак, что ты думаешь? — сказала она, наконец. — Не находишь ли ты во всем этом некий примитивный символизм? — она выплела свою руку из его и один за другим, распутывая, осмотрела его пальцы. — Не думаю, чтобы тебе льстило то, что о тебе думают как о волке, учитывая двусмысленность выражения, пусть даже и во сне, но…

— Это был не сон.

Это были не сами слова, а та абсолютная уверенность, сквозившая в них, что лишила Джой дара речи. Она засмеялась, хотя понимала, что это неверный ответ, неправильная реакция, так как Люк был предельно серьезен. Она чувствовала это в каждой линии его тела, которое сразу же сжалось в тугие узлы под ней.

Каким—то образом, без какого—либо ее участия, она обнаружила, что лежит на нагретых Люком простынях, а сам Люк пересекает комнату. Она заморгала и тряхнула головой, дезориентированная и смутно рассерженная. Ее руки схватили одеяла, будто хотели вернуть комфорт, которого так внезапно лишил ее Люк.

Он пересекал комнату короткими отрывистыми шагами, вся плавная грация его движений исчезла, сейчас он напоминал марионетку с оборванными нитями. Когда он остановился, пронзая ее суровым знакомым взглядом, она брякнула первую пришедшую на ум нелепую фразу:

— Что ты сказал?

Он не отвел взгляд.

— Это был не сон, — он отчетливо произнес каждое слово, так что не могло возникнуть каких—либо других толкований их значений. — То, что ты видела, Джой, произошло на самом деле.

Дыхание застряло у нее в горле в состоянии между смехом и возражением. Сейчас был самый неподходящий момент, чтобы смеяться, и она не была готова снова рискнуть и пойти вразрез с ситуацией. Но в том, что он сказал, не было никакого смысла. Безусловно, его заявление не имело никакого смысла вообще.

— Ты утверждаешь… — вымолвила она, наконец, умышленно подражая манере, с которой он произнес последние слова, — что превращался в волка?

В первый раз он отвел взгляд и, дернувшись, остановился. Не хотела бы Джой повстречаться с человеком, выглядевшим более опасно, чем сейчас выглядел Люк.

— Это именно то, что я утверждаю, — прорычал он.

Джой закрыла глаза, пытаясь сопоставить чрезвычайную искренность его слов и то, что знала о нем, с безумностью его утверждений. Волки, конечно, были — несколько раз, рядом с ним, была странная близость животных. Тогда она с удивительной легкостью смирилась с этим. Тем или иным образом они признавали его, как часть дикой местности, которую он любил. Между ними существовало взаимное уважение, и у нее не возникало потребности задавать вопросы. Он легко признался в своей дружбе с ними.

Но это…

— Я знаю о волках, Люк, — сказала она осторожно, открывая глаза, но все еще не встречаясь с ним взглядом. — Удивительно, но мне никогда не казалась такой уж странной твоя дружба с ними, временами мы видели и слышали их.

Внезапно Люк очутился подле ее.

— Да, — прошептал он, его бледные глаза заблестели, — некоторые из них настоящие волки.

Она не понимала значения его слов.

— А остальные кто, оборотни, что ли? — она выпалила это без задней мысли, в конце концов, давая вещам те имена, которые он подразумевал. Он ответил ей все с той же неумолимой рассудительностью.

— Мы называем себя лугару. Это, по существу, одно и тоже.

Джой осознала, что ее мускулы так же напряжены, как и его, но она никак не могла заставить их расслабиться.

— Ты утверждаешь, — сказала она очень спокойным тоном, — что ты — оборотень?

— Точно, — отрезал он. — И кровать, на которой ты лежишь, принадлежит другому такому же оборотню.

Внезапный и необъяснимый гнев, нахлынувший на Джой, был таким сильным, что у нее перехватило дыхание.

— В какую игру ты играешь со мной? — воскликнула она с горечью в голосе. — Я поняла. Все это было тщательно спланированным развлечением для тебя, не так ли? Все эти колебания, согласия быть моим гидом, пещера… Допускаю, что ты не мог быть ответственным за медведя, хотя если ты умеешь разговаривать с волками, то полагаю…

— Джой, — в рычании его голоса не было ничего человеческого. Это вынудило ее смолкнуть на середине тирады. — Успокойся.

Казалось, что его слова сковали ее цепями. Как будто ей заткнули рот, замутили зрение, лишили осязания, и все, что оставалось делать, это сидеть в безвольной беспомощности и таращиться на него. Его глаза были такими холодными, что казалось, в них не осталось ничего, кроме гнева. Она тут же поняла, что на самом деле является источником его мощи, той самой силы, которая заставляла жителей Лоувелла обходить его стороной, которая делала его способным одновременно завораживать и отталкивать людей. Это была сила хищника над побежденной жертвой.

— Если ты не можешь поверить этому, придется тебе доказать, — его голос прозвучал из противоположного конца комнаты. — Все, что ты увидишь и услышишь, будет настоящим. Хотя у меня не было намерения демонстрировать тебе это таким образом.

Несколькими быстрыми движениями он снял с себя одежду и предстал перед ней обнаженным. Прямо на ее глазах он стал трансформироваться. У нее не было выбора, она лишь заворожено наблюдала, как знакомые линии и контуры его тела начали перемещаться и размываться. Она сощурила глаза, когда внезапно не осталось ничего конкретного, лишь неясный туман, напоминающий собой иллюзию мерцания воды на горячем тротуаре. А затем единственно не изменившиеся глаза Люка взглянули на нее с лица величественного серого волка.

Она знала этого волка, знала его по бесчисленным снам и видениям. Знала с того первого раза, когда встретилась с ним в лесу, узнала в нем того призрака, что выл под яркой луной, стоя на газоне перед гостиничным домиком, увидела в нем то животное, которое так своевременно пришло ей на помощь у озера. Как раз перед тем, когда также своевременно возник Люк, чтобы отвести ее к себе в сторожку.

Ее глаза говорили ей то, чего не мог понять разум. Была одна абсолютная уверенность, один простой факт, который упрямо пробивал себе путь к ее недоверчивому рассудку. Глаза Люка. Это были его глаза. В них билось его сердце. И в тот момент, когда она приняла эту безусловную реальность, волк откинул голову назад и завыл.

Скорбный вой затопил собой все вокруг, глубоко проникая в душу и пронзая сердце. Она знала этот голос так же, как знала Люка. Он проникал в ее сны, и в этих снах она понимала его бессловесные послания.

Едва успела она все это осознать, как дверь в комнату распахнулась и в нее влетела маленькая темноволосая девочка, которая немедленно бросилась к волку. Даже сейчас ум Джой не мог сформулировать мысль. Даже когда она знала, что все это правда.

— Qu'est—ce qui n'va pas, Luc[25]? — спросила Клэр резким голосом, обвивая своими маленькими ручками мощную мохнатую шею и зарываясь лицом в густой мех. Волк переместился, чтобы понюхать ее щеку, а затем две пары глаз повернулись и немигающее уставились на Джой.

Клэр, нахмурившись, рассматривала Джой. В этот момент показалось, что невидимые нити, которые держали Джой в неподвижности, резко оборвались, и она почувствовала, что ей нечем дышать. Впечатление от увиденного было так велико, что сердце чуть не остановилось. Оно покачнулось и возобновило свой нормальный ритм, как и все остальное вернулось в свое неизбежное русло.

— Люк, — это был не страх, лишь пробуждающееся изумление. — Люк?

Нежными движениями волк освободил себя от Клэр и подошел к кровати. В непосредственной близости он казался таким огромным и грозным, что любой разумный человек инстинктивно бы застыл на месте от парализующего шока. Как будто она и на самом деле находилась в прострации, Джой увидела, как помимо воли, ее рука начала двигаться, опускаясь и неуверенно касаясь с черными кончиками меха массивного плеча.

Волк прижался к ее руке, и зелено—золотые глаза зажмурились от очевидного удовольствия. Ее руки погрузились глубоко в его шкуру, исследуя чудесную текстуру. Пальцы помнили это ощущение, и внезапно она осознала, что утешало ее, когда раненная она лежала в пещере в полубессознательном состоянии. Те глаза, что смотрели на нее тогда, были те же, что взирали на нее сейчас с явственного нечеловеческого лица. Она узнала его тогда. Сердце узнало, когда разум находился слишком далеко, чтобы препятствовать этому.

Ее движения остановила маленькая теплая рука. Клэр, коротко обратив на себя внимание, продемонстрировала свои слова, сложив пальцы вместе и почесав сзади больших треугольных ушей Люка. После того, как Джой последовала примеру Клэр, с отчетливо человеческим вздохом удовлетворения Люк полностью закрыл глаза и положил свою внушительных размеров морду на краешек кровати.

Погрузившись в удивительные ощущения, Джой не спрашивала себя, когда в ее сознании волк стал Люком. Она едва заметила, как высокая темная фигура вошла в комнату и молча остановилась у двери.

— Папа! — голос Клэр заставил ее поднять глаза, и, даже учитывая свое смятенное состояние, она узнала Филиппа, кузена Люка. Тот мрачно смотрел на нее в то время, как Клэр подбежала к отцу, словами и жестами требуя, чтобы он взял ее на руки.

— Ты в порядке? — Джой больше удивилась акценту Филиппа, произносящего английские слова, чем странным выводам, которых она в итоге достигла. Мужчина туда—сюда переводил неуверенный взгляд своих зелено—серых глаз с Люка на Джой, в нем сквозило какое—то напряжение, будто он был чем—то озабочен, но не имел желания вмешиваться.

Вмешиваться… во что? Джой едва поняла свое собственное предположение, но когда Люк выдвинулся из—под ее руки и повернул лицо к кузену, напряжение в комнате ощутимо выросло. Она зачаровано наблюдала, как в абсолютной тишине, волк—Люк пристально разглядывал мужчину—Филиппа, волосы на его загривке встали дыбом, а из самой глубины впечатляющих размеров волчьего тела раздалось утробное рычание.

Каким бы бессловесным ни был их разговор, этого оказалось достаточно, чтобы вынудить Филиппа с извивающейся на руках Клэр развернуться и отступить. Он остановился лишь для того, чтобы бросить беглый взгляд на Джой перед тем, как выйти из комнаты так же бесшумно, как он и вошел сюда.

У Джой совершенно не было времени проанализировать эту маленькую сценку, так как внезапно волчий контур стал вновь размываться и перемещаться, и затем оказалось, что посреди комнаты стоит Люк, отряхиваясь подобно мокрой собаке. Мокрому волку, поправила себя Джой и почувствовала, что практически истерический хохот угрожает нарушить ее нелепое спокойствие.

Булькающий звук, словно кашель, застрял у нее в горле, и это мигом привело Люка к ее кровати. Его руки, как раскаленные угли, коснулись ее лица.

— Джой! — резко произнес он. Она смотрела в его глаза — те самые глаза — и не могла понять, как могла быть настолько слепой.

Она потянулась, чтобы взять его руку, переворачивая ее туда—сюда, как будто это было единственным, что могло раскрыть тайну того, кем он был. Зная, что, должно быть, она выглядит и звучит невероятно глупо, Джой улыбнулась ему и позволила внезапным слезам найти себе выход.

— Знаешь, мог бы и предупредить.

Его возмущенный крик был заглушен тем, что она прижала его губы к впадинке на своем горле. Она погрузила пальцы в его волосы и увидела, что пряди имеют разные оттенки черных, серых и белых цветов, которые она никогда не принимала за то, чем они были на самом деле.

Они так и сидели, свыкаясь с коренными изменениями, произошедшими между ними, голова Люка покоилась на ее бедре, в то время как она гладила его руками так, как до этого ласкала его в волчьем обличье. Первый раз в своей жизни Джой не задавала вопросов. Первый раз в своей жизни она не чувствовала в них потребности.

Замершее время волшебного принятия не могло длиться вечно, Джой вздохнула, когда Люк выпрямился и горячим шершавым большим пальцем откинул выбившийся локон с ее глаз.

— Я сожалею, Джой, но у меня не было другой возможности убедить тебя.

В тоне его голоса сквозило не только подлинное раскаяние, но и реальная обеспокоенность, он изучал ее глаза, пытаясь обнаружить в них то, чего боялся увидеть — осуждение? Отвращение? В горле застрял комок, когда к ней пришло новое понимание, первая серия осознаний, которые начали падать по цепочке друг на друга, как костяшки домино.

— О, Люк, какая же я была глупая, что не замечала этого раньше. Это все потому, что в наших школах, откуда я приехала, не слишком много времени уделяют таким вещам, как оборотни.

Его грубый смех почти что удивил ее.

— Это — не такая уж простая вещь, которую можно изучать или принимать — даже для нас, — внезапно его глаза снова стали серьезными. — Мы это не выбираем. Это в нашей крови, Джой. И мы также не можем отвергнуть это.

Снова его взгляд изучал ее с такой напряженностью, которая, насколько ей было известно, свидетельствовала о том, что он нуждается в ее ответе.

— Я приму, — тихо ответила она, — мне потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть к этому. Но… — она схватила его руку и поднесла к своим губам, — больше всего я беспокоюсь о том, как мне отблагодарить тебя за то, что ты спас мою жизнь — и мою добродетель — несколько раз.

Внезапная ухмылка Люка была поистине волчьей.

— Уверен, мы сможем что—нибудь придумать на этот счет.

Теплая ласка его слов вызвала внезапное болезненное осознание гладкости линий, контуров и изгибов его обнаженной груди, находящейся так близко от ее щеки, и того, что находилось вне поля ее зрения за пределами постели. Затопивший жар от слишком наглядной картины, всплывшей в ее мозгу, не имел ничего общего с естественной теплотой рук Люка, касающихся ее кожи. И как будто она произнесла эти мысли вслух, Люк выпустил ее и, нагибаясь, быстрыми движениями стал собирать разбросанную одежду. Она подавила вспышку разочарования, жар преследующего ее желания перешел в форму более прозаических ощущений, и внезапно она была вынуждена откинуться на подушки, чтобы оказать сопротивление стремительно захлестнувшей ее волне тошноты.

Люк появился вновь, его рубашка была расстегнута таким образом, что заставило ее отвлечься от менее приятных вещей. Нахмурившись, он склонился над ней.

— Ты в порядке, Джой?

В ответ на его беспокойство она выдавила из себя улыбку.

— Думаю, что сейчас мне нужно отдохнуть, Люк. — Ее глаза начали закрываться, несмотря на все усилия заставить их сфокусироваться на нем. — Извини…

Люк забормотал себе под нос что—то резкое по—французски.

— Мне не следовало заставлять тебя…

Она остановила его, протягивая руку и прижимая пальцы к его губам. Он обнял ее руку своею и держал ее около рта, его теплое дыхание ласкало ее кожу до тех пор, пока ей не стало щекотно.

— Я рада, что ты сделал это, Люк. Осталось еще много, чего, о чем бы я хотела узнать. Например, почему… — ее слова были прерваны долгим зевком. На этот раз уже он поднес свои пальцы к ее губам, заставляя ее умолкнуть.

— Я расскажу тебе все, Джой. Между нами больше не будет секретов.

— Я рада, — пробормотала Джой. Руки Люка гладили ее таким образом, что это скорей расслабляло, а не возбуждало. Она с благодарностью поддалась этой ласке.

— Люк, — она услышала знакомый, настойчивый голос, прозвучавший издалека, однако его силы было достаточно, чтобы нарушить мирную апатию и заставить ее открыть глаза, комната стояла размытым пятном перед ее взором. — Ради Бога, Люк, что здесь происходит? Я услышал…

— Она уснула, — прогрохотал рядом голос Люка, Джой скорей почувствовала, чем увидела, как он удаляется. — Что бы ты ни собирался сказать мне, Алан, это можно сделать снаружи.

— Что ты творишь, Люк? — голос Коллье перешел на грубый шепот. — Вместо того, чтобы способствовать ее выздоровлению, ты демонстрируешь ей вещи, к которым она еще не готова. Ты уже рассказал ей обо всем остальном, Люк — о том положении, в которое ты ее поставил? Чего ты планируешь добиться от нее, потому что не смог сдержаться… — слова внезапно оборвались, — там.

Лишь в одном простом слове, словно молния, прорвалась подавленная свирепость. Затем — не было больше голосов, не было слов, и у Джой осталось исчезающее ощущение того, что что—то не совсем правильно. Что—то еще предстояло решить.

Это была последняя беспокойная мысль, которая сопровождала погружение Джой в целебный сон.

Огибая битый лед, оставленный холодным ночным дождем, волки вышли на охоту. Прошло много времени с тех пор, как Люк бежал во главе стаи из деревенских жителей, и, находясь снова среди своих соплеменников, он испытывал приятное волнение, лежащее вне сферы человеческого понимания.

Общение, происходившее между ними, не нуждалось ни в каких несуразных человеческих словах. Оно пульсировало на более глубоком уровне. Среди настоящих волков язык общения был простым и прямолинейным, среди лугару существовали разные слои понимания, превосходящие язык животных и обычных людей.

Люк знал скрытые мысли своих собратьев, сознавал свое едва изменившееся положение среди них. Из—за Джой. Он всегда держался обособленно от других, потому что не мог выполнять принадлежащую ему по праву роль альфа—волка, имеющего супругу и воспитывающего своих детей, передавая им традиции и силу крови своего народа. Эту задачу выполняли другие — но их кровь не была такой могущественной и чистой, как его. Груз этой обязанности и мучения от неосуществленных ожиданий соплеменников вынуждали его отказываться от самой существенной части того, кем он являлся.

Теперь же, смакуя примитивную радость чистого движения, работы мускулов и холодного воздуха, клубящегося им в след, он также ликовал от осознания того, что есть женщина, которая изменила все. Джой не могла знать — еще нет — что она значила для него и для деревни. Для людей, лугару, жителей Валь—Каше она стала надеждой на будущее. Шансом сохранить чистоту крови. Для него — Люк резко развернулся на одной задней лапе, и все остальные последовали его примеру, не разрывая косяка, — для него она значила гораздо больше, чем даже они были в состоянии понять.

Было так легко поддаться искушению и вообразить, будто она находится здесь, среди стаи, бежит рядом с ним, ее бледный мех, подобно свежевыпавшему снегу, играет лучами солнца, изящная точеная мордочка поднимается вверх, чтобы вкусить свежесть ледяного воздуха. Ее глаза — ее глаза были бы темно—золотыми — не изменившимися при трансформации, но получившими более насыщенный оттенок. Она была бы потрясающе грациозна, веселилась бы в манере его народа, укусила бы его и вырвалась вперед, размахивая завитком изящного белого хвоста. Люк чуть не споткнулся, и Филипп, черная тень на снегу, поддержал его за плечо. Какое—то мгновение они бежали бок о бок друг с другом, напряжение, вызванное конфронтацией предыдущего дня, ушло, так как не в правилах их природы было держать недовольство среди своих соплеменников. Это был не путь духа—волка, и их и так было слишком мало.

Филипп не забыл свое место в стае, он был вторым после Люка, и через какое—то время, когда они начали переходить на рысь, он потихонечку отступил назад. Добыча ускользнула, как это часто бывало, и стае следовало отдохнуть, прежде чем устроить новое преследование.

Они расположились на скалистом склоне, возвышавшемся над нетронутой стеной леса, что скрывала Валь—Каше от Внешнего мира. Дом. Прошло много времени с тех пор, как Люк думал об этом месте как о доме. Он боялся обосноваться здесь, потеряв надежду обрести спутницу жизни и мир в душе. Его соплеменники отдыхали, слоняясь вокруг, обнюхивая друг друга и тяжело дыша, но Люк ничего не замечал. Все его чувства были обращены к одному, к женщине, которая была ему дороже жизни.

Он закинул голову в протяжном, ликующем вое. Друг за другом к нему присоединились остальные волки, и хор голосов достиг небес прежде, чем вся долина огласилась его триумфом.

Глава 15

Хромая по маленькой комнате и облокачиваясь на руку Алана Коллье, Джой подняла голову, услышав знакомый звук. Она улыбнулась, и Коллье остановился, чтобы посмотреть на неё. Он подвел её к ближайшему стулу и помог сесть.

На мгновение Джой была удовлетворена тем, что сидела спокойно, запыхавшаяся и чувствующая боль от усилий. Она предпочла бы оставаться в кровати, но доктор разъяснил ей, что только регулярное движение может помочь её здоровью и ускорить выздоровление, предотвращая опасность возникновения пневмонии вследствие перелома ребер. Несмотря на болеутоляющие, она все еще неважно себя чувствовала, но это могло исправить только время. Побочные эффекты от сотрясения почти исчезли.

— Ты уже очень хорошо ходишь, Джой, — сказал Коллье, словно вторя её мыслям. Вой прекратился, и Джой обратила всё свое внимание на него, по—прежнему улыбаясь. — Должен признать, что ты чрезвычайно быстро поправляешься. Я тоже в свое время видел некоторых, кто быстро поправлялся.

— Рада слышать это, — ответила Джой с гримасой, поскольку глубокий вдох неожиданно причинил боль. — Только не ожидайте, что я стану хорошим материалом для исследования, Алан, потому что я никогда—никогда не позволю этому повториться.

Доктор отошел, и Джой мельком что—то увидела на его лице, какое—то беспокойство под маской внешнего умеренного дружелюбия.

— Сомневаюсь, что он позволит этому повториться, — Коллье прошептал так тихо, что она едва расслышала.

Тогда Джой вспомнила то, о чем практически забыла: тихую беседу между Люком и доктором, которая дала ей ощущение чего—то не совсем правильного — чего—то, происходящего между ними и, возможно, также связанного с ней. Она едва ли знала о том, что хотела спросить. Сможет ли Коллье ответить на все её вопросы и захочет ли разговаривать с нею на темы, которые Люк, казалось, всеми силами старался избегать? Оставалось всё еще слишком много загадок. У нее не возникало намерения их прояснить. Пока лицо Коллье не напомнило ей об этом.

Она уже открыла было рот, как Коллье спросил:

— Что Люк сказал тебе, Джой?

Он выглядел спокойным, но она знала, не понимая, откуда у неё взялась такая уверенность, что это всё блеф.

Она выпрямилась на резном деревянном стуле.

— Люк рассказал мне, кто он есть на самом деле.

Она видела, как Коллье закрыл глаза и медленно кивнул, не удивившись.

— Я знаю об этом. Его вой был слышен на всю деревню, — губы изогнулись в легкой улыбке. — Довольно мелодраматично. До этого момента я и не знал, насколько ты осведомлена. Ты не выказывала никакой реакции, которая могла бы подсказать мне, как много ты знаешь или помнишь, а поведение Люка мало, что говорило, чтобы предположить, что он тебе открыл.

Размышляя над молниеносными изменениями в характере Люка с того момента, как они вернулись в деревню, Джой смогла только кивнуть.

— Я действительно помню только часть из того, что произошло. Я видела его трансформацию и прежде — но думала, это мне почудилось в лихорадке, а позже — списывала на свое сотрясение до тех пор, пока он не повторил это снова, когда я уже была в полном сознании и не имела никаких оправданий — кроме, возможно, потери рассудка.

— Это, — тихо сказал Коллье, — не подвергается никаким сомнениям. Боюсь, всё это очень реально. И могу только удивляться, что ты можешь принять это так легко.

Джой вздохнула, сопротивляясь желанию почесать опрятный рядок швов на руке.

— На самом деле у меня особо и выбора—то нет, — она звонко рассмеялась. — Я всегда считала себя реалистом, скептиком. Но трудно отрицать то, что происходит прямо перед тобой, — она посмотрела в глаза доктора. — И к тому времени, когда я поняла, что из себя представляет Люк, думаю, было слишком поздно, чтобы это имело какое—либо значение.

Она отвела глаза от беспокойного взгляда Коллье и сомкнула руки на коленях. Его вздох заполнил тишину.

— Понимаю. Я надеялся… я задавался вопросом, что происходит. Между вами, — сдавленный голос Коллье выдавал его неловкость. — Буду честен, Джой. Я не думал, что с тобой будет не так, как с другими.

Пораженная его словами Джой быстро подняла взгляд.

— Я помню то, о чем вы меня предупреждали.

Он улыбнулся.

— Пытался предупредить, несмотря на то, что очень люблю Люка. Я знаю его очень давно и уверен, что ты уже догадалась об этом. Но Люк, — он коротко хохотнул. — Люк, как ты теперь понимаешь, сильно изменился. Он никогда не позволял ни одному из предыдущих «интересов» затронуть себе сердце. О, он никогда не ранил их, не так, как мог бы, причинив длительные страдания любой из них. Но… — надеюсь, ты не будешь возражать, если я буду откровенным, дорогая, — когда я встретил тебя, то понял, что он может, сам не сознавая каким образом, причинить страдания тебе.

Кусая губу, Джой силилась понять то, на что намекал Коллье. Кое—что из этого она подозревала и раньше: связи Люка с другими женщинами были обычным явлением, и ей было уготовано место в качестве очередного увлечения. Но позже, где—то посередине их отношений, а затем, наконец, после того, как они занялись любовью, всё изменилось. Безвозвратно переменилось — и не только для неё. Люк Жуводан перевернул её жизнь вверх дном, но и сам не остался незатронутым.

— Когда он позвал нас к тебе, я понял, что все не так просто. Не как с другими, — голос Коллье стал серьезным. — Джой, ты изменила его. Ты затронула его так, как ни одна другая женщина. И я не знаю, быть благодарным тебе за это или бояться этого.

Зловещий тон последних слов привлек к себе внимание Джой.

— Бояться? Что вы имеете в виду? Алан, я очень благодарна за ваше беспокойство. Я всё еще не знаю, что я сделала, чтобы заслужить его, — улыбаясь, она дотянулась до его руки и нежно положила свою сверху. — Это значит для меня больше, чем я… иногда я не могу хорошо выразиться о таких вещах, — Коллье перевернул свою ладонь, чтобы успокаивающе взять её за руку. — Долгое время я была одержима одной вещью. Это было всем, что имело для меня значение. Теперь… для меня приобрело значение также и другое. И это благодаря вам и Мэгги, — она сглотнула, — и Люку, — качнув головой, она выдохнула слова. — Мне жаль, что я не могу лучше объяснить, но когда дело доходит до сердечных дел, я…

— Понимаю, Джой. Тебе не нужно пытаться объяснить, — она увидела, как он улыбнулся. — Я рад сильнее, чем могу это выразить, что ты нашла нечто… что—то, что приносит тебе счастье, — он замолк, и его лицо изменилось, как будто он собирался сказать больше; Джой почувствовала отголосок несказанных между ними слов. Но затем он просто вздохнул и откинулся назад, вытянув свои худые ноги.

Возвращаясь к его предыдущим словам, Джой проанализировала значение всего, что он ей говорил.

— Алан, вы сказали, что давно знаете Люка. И эта деревня… Люк сказал, что мало «чужаков» знали о ней. Но вы говорили, когда я впервые очнулась, что она — часть ваших регулярных ежемесячных раундов, — она выжидательно посмотрела на Коллье, и он, кивая, сжал губы.

— Я, — медленно ответил он, — один из немногих счастливчиков, кому разрешено знать о Валь—Каше. Мое знакомство с деревней началось много лет тому назад, как и знакомство с Люком.

— И вы всё это время знали о Люке, то есть, о том, кто он на самом деле? — Джой нетерпеливо наклонилась вперед.

— Я знал его еще до того, как он стал таким, — признался доктор. — Я знал его мать.

Всё замерло в тот миг, когда Джой сложила факты вместе.

— Мари—Роуз? Вы знали её?

Коллье поднял голову.

— Люк рассказал тебе о своей матери, — в его голосе звучало удивление. — Он никогда не говорит о ней. Для него рассказать тебе… — мягкие синие глаза горели тем, что, возможно, было надеждой.

— Я знаю, — пробормотала Джой, — то, что случилось с ней, нанесло ему глубокую рану, — видение говорящего Люка, зыбкое и отдаленное в мерцающем свете костра, понизило её голос до шепота. — Но он никогда не упоминал вас.

— Я не удивлен. Это гораздо характерней для него — не говорить об этом, вообще. Как ты сказала, — грустно продолжил он, — это нанесло ему глубокую рану. Но он никогда не показывал этого. Никому, кроме тебя.

Джой наслаждалась внезапно нахлынувшей теплотой, которая купала её сердце в нежном пламени. Было еще слишком новым и слишком странным — осознать прозвучавшие слова.

— Если вы знали мать Люка, значит, вы знали Люка еще мальчиком.

— Да, — его глаза безучастно посмотрели в окно. — Я мало видел его в течение первых лет жизни, когда с ними был его отец. Позже, — его голос сел. — Позже, когда он остался один, я мог предложить ему свою дружбу и получить его дружбу взамен.

— Таким образом, он не был совсем один, — пробормотала Джой. Теперь она понимала то, что говорил ей Люк. — У него были вы.

— Иногда этого было недостаточно, — Коллье опять повернулся к ней, его лицо вытянулось. — Конечно, к тому времени деревня приняла его, и он проводил часть времени здесь. Но, по мере того, как он становился старше и все больше и больше видел внешний мир, жизненный опыт менял его, и казалось, он больше не принадлежит ни одному из миров.

Джой осознала то, что внезапно пришло ей на ум.

— Одинокий волк.

— Да, — улыбнувшись, Коллье перевел на нее взгляд, но не сосредоточиваясь полностью. — И для него эти слова имеют большее значение, чем ты можешь себе представить.

Перебирая вопросы, которые она должна была задать, Джой задумчиво нахмурилась.

— Люк — лугару, — сказала она, наконец, осторожно выговаривая слова, — но он говорил, что есть и другие. Его мать…

— Была тем, кем и он, — тихо подтвердил Коллье. — Прекрасной девочкой и изящной волчицей с шерстью столь же черной, как тьма, — скрывая своё появившееся удивление, Джой наблюдала, как лицо доктора превращалось в лицо гораздо более молодого человека. Человека, говорящего о любимой женщине. Она не могла найти слов для ответа, но он продолжил сам. — Ни один из нас не знал, что произойдет, когда она выбрала отца Люка. Мы не могли защитить её после того, как это случилось.

Все вопросы застряли в горле Джой. Тишина была заполнена мучительными воспоминаниями, и прошло некоторое время, прежде чем глаза доктора вновь посмотрели на неё, всё еще горящие отблеском старого горя.

— Я пытался быть своего рода отцом Люку, но он был очень мужественным мальчиком. Он мог только допустить, чтобы я — это в большей степени — либо кто—нибудь еще заботились о нем. До тебя.

Джой поняла преднамеренное изменение темы, но не могла отойти от впечатления того, что открыл ей Коллье. Она откинулась назад на стуле, не обращая внимания на боль в ребрах в тех местах, где они прижимались к резным деревянным спицам.

— Мари—Роуз была оборотнем, — выдохнула она с любопытством, — и эта деревня, — она снова быстро села, — все они — тоже оборотни? — Клэр, с её молниеносными движениями, Филипп, высокий и задумчивый, робкий и прилежный Жан—Поль и даже добродушная и грубоватая бабушка Люка? Представление Бертранды, превращающейся в злющую старую волчицу, было достаточным, чтобы сбить трезвый ход её мыслей.

Коллье покачал головой прежде, чем смех иссяк.

— Не все — одни ветви рода сильнее других, некоторые потеряны навсегда. Иногда способность к трансформации отсутствует у целого поколения. Мать Люка несла в себе истинную кровь так же, как и её отец. Сейчас достаточно много взрослых, чтобы создать большую стаю, — тон его голоса был печальным, и Джой вспомнила ту же самую печаль в голосе Люка, когда он рассказывал о своих людях.

— А дети?

Опустив голову, Коллье закрыл глаза.

— Пока они не достигнут половой зрелости, мы не можем знать. Трансформация болезненна для них. Некоторые и вовсе не изменяются, — наконец, он поднял глаза, и они были меланхолично—серьезными. — В каждом поколении всё меньше и меньше детей. Валь—Каше постепенно вымирает. Когда—нибудь… — он прервался. — Я боюсь, что время людей Люка проходит.

Проглотив неожиданный комок в горле, Джой моргнула.

— Я сожалею.

Она подумала о людях, которых встретила, о детях, об очевидной преданности Люка им, даже если он никогда и не признается в этом. Казалось странным, что все это имело для неё значение и она могла даже поверить в такую невероятную услышанную историю. Но это действительно имело значение, и она действительно в это верила. Что—то глубоко в её душе ответило такой бесспорной уверенностью, что у неё не оставалось никакого выбора. Совсем никакого.

— Боюсь, что не слишком хорошо объяснил тебе, Джой, — сказал Коллье в тишине. — Я надеялся, что для тебя будет возможным это понять. Я очень благодарен…

— За то, что я могу это принять? — Джой покачала головой с кривой усмешкой. — Алан, именно я должна быть благодарна за то, что у меня есть такой друг, как вы, — она снова потянулась, чтобы поймать его руку, он мягко сжал её снова. — Всё меняется так быстро, что иногда я думаю, меня уже больше ничего не сможет удивить.

Сильнее сжав руку, Коллье искал её взгляд.

— Если что—то на самом деле… если что—нибудь удивит или испугает тебя, если ты когда—нибудь будешь нуждаться в какой—либо помощи, Джой, я хочу, чтобы ты знала — я рядом.

Джой сморгнула внезапные слезы.

— Я знаю. Спасибо, Алан.

Стул скрипнул под ним, когда доктор сменил позу, выпуская её руку и разминая свою шею.

— А теперь, думаю, самое время немножко подольше подвигаться перед сном. Не будь слишком самонадеянной — твоему телу всё еще нужно много времени, чтобы выздороветь. Сейчас ты в хорошем состоянии, и так как холодный дождь закончился, я могу вызвать свой транспорт, чтобы он подобрал меня. Я последний в списке.

Он поднялся, и Джой со стоном подалась вверх, чтобы схватить его за руку. Они несколько раз прошлись по комнате, и, наконец, он сказал:

— Ты уже думала, где бы хотела провести оставшуюся часть времени своего выздоровления? — его голос был осторожен, и Джой подняла взгляд от пола к его лицу. — Ты не должна слишком перегружать себя, тебе действительно нужно время, чтобы полностью выздороветь, но примерно через неделю ты сможешь уехать из деревни. Тем не менее, я бы рекомендовал тебе еще несколько недель подождать, прежде чем совершать любые длительные поездки.

Его последние слова прозвучали почти вопросом, который Джой не совсем поняла. Медленно двигаясь в сторону кровати, Джой утонула в пушистой мягкости перины, в то время как Коллье осматривал её швы.

— Я вообще не думала об этом, — признала она, нахмурившись. — Я… — эмоции, которые вызвал вопрос доктора, заставили её заколебаться. «Люк, — это было первой мыслью, — Люк». Казалось, она не могла понять внезапную суматоху своих мыслей. Она не думала о «после» — не тогда, когда находилась здесь, в Валь—Каше.

Она попыталась подумать о возвращении к своему домику, о возвращении домой — но даже слово «Дом» не имело никакого смысла. Больше не имело. Это засело свинцовой тяжестью у неё в животе и поднялось вверх, сжав горло так, что никакой звук не мог выйти.

— Лежи спокойно, Джой, — мягко сказал Коллье. Тогда она поняла, что качала головой, отрицая что—то, что никак не могла уловить, не говоря уже о том, чтобы осознать. Она могла принять существование оборотней, но эта тайна внутри собственного сердца лежала вне её понимания.

— Добрый вечер, доктор, — несмотря на предупреждение Коллье, она дернулась на звук голоса Люка. Когда Джой подняла глаза, они немедленно нашли его, как будто их соединяла невидимая нить эмоций. Янтарная зелень его пристального взгляда была направлена на неё. — Джоэль.

Она расслабилась под теплой нежностью своего имени. На мгновение она забыла о Коллье, пока тот отодвигался в сторону, прижимаясь ногами к кровати. Затем она отвела взгляд от неотразимых глаз Люка и увидела напряженность, которая заставляла доктора оставаться неподвижным, с сосредоточенной осторожностью взирая на Люка, пока тот приближался к кровати.

После их откровенного разговора Джой не могла больше игнорировать поведение своего друга, как не могла игнорировать и жаркий гипноз присутствия Люка. Она инстинктивно знала, что было еще много чего, что она все еще не понимала; посерьезневшие глаза Коллье, следовавшие по комнате за Люком, были подтверждением тому, как мало, в действительности, она понимала. Но она не знала, что сказать или сделать, как смягчить ситуацию, а прикосновения Люка — легчайшее поглаживание пальцами её плеча, вытеснило все остальное из её головы. Отвечало именно её тело.

— Не забывай, Джой, — голос Коллье был хрипловатым от напряжения. — Если я буду тебе нужен — для чего угодно — или у тебя появятся вопросы, я буду здесь или в Лоувелле, — Джой почувствовала, что рука Люка остановилась, она наблюдала, как он медленно поворачивался к доктору. В течение напряженного, почти болезненного момента они смотрели друг на друга, и Джой знала, что в позе Люка была угроза, она видела, что Коллье попытался скрыть нежеланную дрожь. Именно Коллье отвел глаза в сторону, на Джой, в его глаза вернулась печаль. — Помни, Джой, — он медленно отошел от кровати, наконец, остановившись в дверном проеме. — Пусть она поспит, Люк, — в его голосе не было следов поражения. На сей раз глаза опустил Люк.

Коллье ушел прежде, чем Джой успела ответить. Кровать заскрипела, когда Люк сел на край, жар исходил от его тела почти ощутимыми волнами. Она подвинулась вбок, освобождая место для него так, чтобы узкая кровать смогла вместить их обоих, он колебался только один момент и пока вытягивался рядом, она прижалась к нему, положив голову на плечо. Его рука обхватила её, стараясь быть осторожной с ребрами, и в наступившем блаженстве Джой забыла обо всех беспокойствах, которые зародила в ней беседа с Коллье.

Она поняла, что задремала, убаюканная пальцами Люка, поглаживающими её волосы, и размеренным биением его сердца под своей щекой, когда его рука остановилась, обхватывая сзади за шею. Странное интимное прикосновение заставило её вздрогнуть и внезапно проснуться.

— Что он сказал тебе, Джой? — голос Люка был очень мягок, но она не могла ошибиться в напряженности его вопроса. Джой открыла глаза и положила руку ему на грудь, чувствуя бесспорное ускорение сердцебиения.

— Он мне задал именно этот вопрос, — прошептала Джой.

Люк напрягся под ней и почти сразу же расслабился. Его пальцы скользили по её волосам вдоль затылка. Он держал её в этом положении, легонько поглаживая, когда она высвободилась, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Он многое объяснил мне — о том, кто ты есть. О Валь—Каше, — она заколебалась, кусая губу. — И о твоей матери. То, что она была, как ты, — она почувствовала заминку его сердца и снова переход к быстрому, даже ритмичному ходу. — И о детях… — проведя рукой по груди, Джой нащупала его руку, вспоминая всё, что говорил ей Коллье. — Мне очень жаль, Люк, — она накрыла пальцами его руку, как будто так или иначе могла защитить его от боли, которую он перенес мальчиком.

Его рука вывернулась, чтобы поймать её.

— Тогда ты понимаешь, Джой, — это было заявление доверия. — Понимаешь, как это важно для нас, — впервые он убрал свою руку с её шеи так, чтобы она могла повернуться и посмотреть ему в лицо. — Для меня, — его глаза были блестящими и не совсем обычными, когда встретились с её. «Не то, чтобы нечеловеческими, — оцепенело подумала Джой, — чем—то большим, чем просто человеческие».

Её ребра заболели, когда она села и прислонилась к нему, но она проигнорировала этот незначительный дискомфорт, когда заметила напряженность в его выражении, страх чего—то — как показалось ей сначала — что находилось вне его контроля.

— Я думаю, что действительно поняла, насколько любой «чужак» в состоянии это понять, — ответила она, обхватывая ладонью его лицо в углублении под его скулой.

Он задрожал и окунулся в её нежность, его глаза мерцали, закрываясь и открываясь снова.

— Многие вещи, которые раньше не имели для меня смысла, стали понятными. Но остается еще много чего, что я не знаю, Люк. Вещи, которые я хочу узнать. О том, что вы из себя представляете и почему существуете, — она криво усмехнулась. — Я никогда не была в состоянии даже допустить мысли о существовании подобных вещей. Полагаю, что к настоящему моменту ты знаешь ответ.

— Знаю, — это слово несло в себе много смысла, но слабая улыбка смягчила мрачную линию его рта. Он обхватил её своей рукой и мягко притянул к себе, она прислонила лицо к твердой линии его шеи, устраиваясь в арке мускулов плеча. Некоторое время была тишина, биение сердца Люка снова замедлилось, но она чувствовала — знала, насколько знала тело Люка — что он был совсем не расслаблен. Было кое—что, что оставалось недосказанным между ними.

Она была готова, когда он заговорил снова.

— Сказал ли тебе Алан — объяснил ли он… — с нетипичным колебанием Люк глубоко вздохнул и медленно выдохнул. Снова он держал её так, что она не могла видеть его лицо. — Сказал ли он тебе, как мы…

Он не продвинулся в своем вопросе дальше заминки, так как на пороге без предупреждения появилась Бертранда с деревянным подносом с едой в руках. Она бесцеремонно поставила его на соседний табурет, положила руки на бедра и стала разглядывать их обоих с ликующим удовлетворением.

— He bien, Luc, je vois qu'зa s'est arrange ent'vous deux![26] — в голосе пожилой женщины был тот же самый тон торжествующего удовлетворения, она искоса невозмутимо взглянула на Джой. — Насчет времени. Никакое оправдание не сделает за тебя твою обязанность, мальчик — как только она поправится, конечно! — Бертранда хихикнула и закатила глаза. — У меня есть чувство, что это не займет много времени для вас двоих. — Она говорила с Люком по—французски, слишком быстро для того, чтобы Джой поняла.

Люк ворчал что—то непонятное, он застыл под ней, и она была в состоянии высвободиться от его удерживающей руки, чтобы наблюдать за беседой. Слова Бертранды были загадкой, и в них содержался какой—то скрытый смысл, что—то, что вызывало эту странную напряженность в теле Люка.

— Хорошо, теперь я, действительно, оставлю вас, — глаза Бертранды не потеряли своего задора, несмотря на очевидный дискомфорт Люка. На мгновение она пристально посмотрела на Люка и сказала ему что—то тихо по—французски, из чего Джой поняла только половину. Не волнуйся, сказала ему бабушка. И что—то еще об отъезде.

Бертранда внезапно повернулась к Джой, и в ее голосе появилась неожиданная серьезность.

— Заботься о нем, Джоэль. Позволь ему заботиться о тебе. Ты не можешь отвергать то, кто ты есть, — затем, с заключительной сияющей усмешкой, она покинула комнату с жизнерадостным. — Bonjour.

Люк поднялся и добрался до подноса прежде, чем Джой успела потребовать объяснений. Он возился с подносом намного дольше, чем то было необходимо, и, наконец, Джой села на сложенных подушках и откашлялась.

— Я голодна, Люк, как ты полагаешь, ты не мог бы принести это сюда?

Его спина напрягалась, и он сразу повернулся с подносом в руке, черты его лица были натянутыми и сердитыми, разглаживающимися на её глазах в знакомую, отстраненную беспристрастность, которая означала, что он с трудом спрятал эмоции внутри. Джой знала этот процесс слишком хорошо. Она ела свежий хлеб с сыром, потягивая бульон и холодную воду, пока не утолила голод. Голод, который остался, не мог быть удовлетворен так легко.

Люк едва коснулся пищи, он проглотил воду одним длинным глотком и проигнорировал остальное.

— Думаю, ты предпочитаешь мясо? — осторожно предположила Джой после того, как съела свой последний кусок сыра.

Она подразумевала это, как шутку, но Люк повернулся к ней и ответил серьезно.

— Иногда да. Но в нас так же много человеческого, как и волчьего, — в его словах была непривычная резкость, как будто он пытался напомнить ей — или самому себе — о его двойной природе. Что он, в том числе, очень даже человек.

Джой осторожно поставила поднос.

— О чем она говорила тебе, Люк — что она сказала тебе, отчего ты стал таким сердитым? И что она подразумевала, когда говорила, чтобы я не отвергала то, кто я есть?

Она наблюдала за его лицом, поскольку оно отражало целый ряд эмоций, слишком быстро меняющихся, чтобы их понять.

Его глаза были тверды, как крошка янтарно—зеленого камня, когда встретили её пристальный взгляд.

— Ты хочешь знать, Джой? — слова вылетали, как осколки того же самого холодного камня. — Ты действительно хочешь понять то, кто я есть — кто мы оба такие? — прежде чем она успела ответить, он подошел и схватил её за предплечья, достаточно осторожно, чтобы не причинить вреда. Поднос загремел по полу. — Я скажу тебе. Моя бабушка поздравляла меня. Поздравляла нас, — Джой открыла рот, и его хватка незначительно усилилась. — Не по простой или очевидной причине. Не по человеческому обстоятельству.

Джой опустилась на колени, его дикий взгляд пригвождал к месту сильнее, чем его руки.

— Она сказала то, — с нарочитой медлительностью продолжал Люк, — что знает вся деревня. Что даже Коллье понимает. Ты и я — мы соединены, Джой. С того момента в пещере. Кровью моих людей мы стали супругами.

Она почувствовала, что её рот открылся, но из него не вырвалось ни звука.

— Коллье не говорил тебе, Джой, что… что у представителей моего вида может быть только один истинный супруг. Однажды мы находим его, и эта связь на всю жизнь. Это — жизнь для нас, — его слова прорвали плотину, взрываясь как патроны. — В чем—то мы схожи с истинными волками, но есть и различия, потому что мы также и люди. Но не полностью, — его глаза пылали незнакомым жаром. — Это значит, что мы не можем разводиться и жениться снова, как делают «чужаки». Нет, как только находим истинное обязательство. Как я нашел тебя.

Дрожа от внезапных, не поддающихся контролю толчков, Джой силилась понять. Она услышала слова, но именно его глаза, сверлящие её с нечеловеческой свирепостью, сделали дрожь от примитивного страха неуправляемой.

— Люк, я не…

Он прервал её задохнувшуюся попытку речи своим ртом, останавливая её губы своими, их горящий жар повел её дальше в поцелуе, в котором не было нежности. Её тело ответило, в то время как ум всё еще беспомощно хватался за то, что она не могла понять. Он отстранился прежде, чем что—нибудь, кроме примитивной страсти, могло проникнуть через её смятение. На его лице была почти улыбка со свирепым триумфом, который охладил её сильнее, чем что—либо еще, и погасил жар тела холодной ясностью.

— Видишь, Джой. Ты тоже чувствуешь это. Ты — моя, и твое тело знает об этом. Твое сердце и твоя душа знают это, даже когда твой ум сопротивляется, — его голос стал таким грубым, что от человека в нем оставалось совсем немного. — Она сказала, что мы не можем бороться с тем, что мы есть. Я пытался бороться с этим, когда встретил тебя, но как только я понял — было уже слишком поздно. Для нас обоих, — сдерживаемая сила его рук, держащих её руки, могла бы переломать их, как тростинки. — Мы не можем бороться с этим. Ты не можешь бороться с тем, кто ты есть, Джой.

Она почувствовала, что кровь отлила от её лица. Последние слова, как кислота, проникли в помутившиеся мысли и эмоции. Внезапно пришло полное понимание, и она резко освободилась от него, настолько внезапно, что его руки повисли в воздухе в том месте, где только что были её руки. Она взволновала его и ощутила такое бурление внутри себя, что почти не удивилась, когда он опустил глаза, чувствуя необузданность её реакции. В ней росла такая сила, о существовании которой она даже не подозревала. Её мощь настолько подавляла логику, рациональность и все те человеческие рамки, сдерживанием себя в которых она так гордилась, что не было никакой надежды совладать с нею. Она позволила одержать этой силе верх. Именно эта ужасная сила толкнула её вперед, чтобы приблизить лицом к его лицу, без нежности, которая способствовала бы тому, чтобы уступить ему или внутренней слабости.

— Я не животное, — её рот говорил чужим шипящим голосом. — Я — человек. Я управляю своей собственной судьбой. И я не принадлежу тебе, — дикость, которая охватила её, заглушила заблуждение собственных слов, но она едва ли заметила противоречия. Она знала только одну потребность — отказаться от подчинения, отказаться от капитуляции, отказаться от потери последних остатков контроля, за который она с таким трудом боролась в течение всей своей взрослой жизни, невзирая на эмоции и ранимость, которые могли привести только к невыносимой боли. Отказаться от его требований и безумных утверждений, отказаться от идентичности, которую он пытался навязать ей. Идентичности, которая заставила бы её потерять ту небольшую уверенность, которая еще оставалась в её жизни.

Люк дрожал настолько сильно, что его тело вибрировало в унисон с её, нежеланное соединение между ними присутствовало даже в крайности их конфликта. Его глаза снова смотрели в её глаза, его лицо было настолько твердым, что, казалось, вырезанным, как одно из его деревянных животных. Они не касались друг друга, борьба происходила лишь посредством пристального взгляда, воли и необузданной силы, которую Джой использовала, не отдавая себе в том отчета.

Маленький, слабый внутренний голос, шедший от той, кем она представляла себя прежде, слегка царапнул замороженный гнев Джой. Этот голос вопрошал, почему она не может просто развернуться и уйти. Почему не может говорить разумно и опровергнуть то, что, конечно же, никак не могло быть правдой. Почему не может успокоить Люка словами, которые смягчили бы его внешний вид и утешили до поры, пока время не расставило бы все по своим местам и не вернуло к жизни, которую она знала прежде.

Но «прежде» больше не было. В то время, когда та отдаленная, рациональная часть Джой пыталась трезво мыслить, новая сила вернулась обратно. Крошечный голос превратился в бриз, развеянный снежной бурей. «Почему? Почему ты столь напугана? Почему это настолько не похоже на Ричарда и так не похоже на всё, что ты когда—либо знала? Почему этот человек, который не является человеком, лишает возможности использовать все безопасные, разумные объяснения, которые защищают тебя от боли? Почему так много боли — боли, которая приходит только с тем, что называют любовью?»

— Нет, — задохнулась она. Осознание этого одним ужасным ударом разрушило и дикий гнев, и отдаленный внутренний голос. Джой дернулась назад и в сторону, словно марионетка, внезапно полностью освободившаяся от знакомой поддержки и даже от окончательной уверенности тщательно опекаемого сердца. Она отступила, колеблющаяся, тонущая в своей потере, и руки Люка поймали её и не дали упасть. Сил на борьбу не оставалось. Она тяжело дышала, когда он притянул её к себе, настолько истощенную своими ощущениями, что даже её предательское тело не реагировало на его близость.

Когда она перестала задыхаться, то почувствовала, что он перенес её, и она зафиксирована без помощи его тела с подбородком, поднятым вверх так, что у глаз не оставалось никакого выбора, кроме как смотреть вперед. Даже через абсолютную пустоту ума она видела боль, стоящую в его глазах, столь очевидную, как больное, кровоточащеё место в её сердце, где живые стенки были вырваны.

— Нет, — хрипло сказала она. — Это слишком много. Я не могу. Не могу… — она попыталась вырваться, но он не дал ей освободиться. — Отпусти меня, Люк, отпусти меня.

— О, Джоэль, — слова были сказаны так, как будто каждое несло свое собственное бремя отчаяния, — я не могу отпустить тебя. Мне жаль, что я не смог заставить тебя понять. Я хотел, чтобы ты осталась со мной по своим собственным соображениям. Я надеялся…

Он резко замолчал, и пелена холодности застелила его глаза, когда он снова открыл их. Внезапно в них больше не было печали. Только мучительная боль, которая эхом отозвалась в ней.

— Я не понимаю то, что происходит, — прошептала Джой, обращаясь к себе, убегая от его обжигающей энергии. — Мне нужно время подумать, мне нужно…

— Ты не можешь оставить меня, Джой, — настаивал он несчастным, измученным шепотом. Затем взял её лицо в свои руки и обрушил на нее такой пристальный взгляд, который она впервые увидела в баре много лет тому назад, в прошлой жизни. Она узнала этот взгляд, как осознала пробуждение той новой и ужасной силы внутри себя. Она узнала его, как только почувствовала первые признаки его воздействия, и что—то внутри неё напряглось, чтобы сопротивляться. Но больше не было сил. Больше не было желания бороться с принуждением этих глаз и того, что они обещали и требовали.

Джой почувствовала, что её взгляд перестал фокусироваться и потянулся уверенно и неизбежно к тому месту, которое сулило мир, безопасность и защиту от суматохи, в которую превратилась её жизнь.

Когда он выпустил её, она лежала рядом с ним, такая же слабая и беспомощная, как новорожденный котенок. Не было никакого желания ничего делать, кроме как лежать в его объятиях. Весь страх ушел, но Джой больше не могла вспомнить, чем было то, чего она боялась, всё это казалось бессмысленным и неважным. Она была там, где хотела быть. Она чувствовала теплое дыхание Люка, шевелящее её волосы, его руки, ласкающие её спину, до тех пор, пока глаза не начали медленно закрываться. Она так устала, и она была в безопасности. Люк был рядом, чтобы заботиться о ней.

— Я сожалею, Джоэль, — Люк был очень далеко, — сожалею, — и она чувствовала, что он спрятал свое лицо в её волосах, пока бессмысленные слова уносили её в место покоя.

Люк сидел на полу у стены, желая, чтобы биение его сердца замедлилось, а инстинктивные реакции тела вернулись под контроль разума. Стыд, который он испытывал за то, что совершил, душил снова и снова, но не было сомнений вернуть все назад. Не было смысла в том, чтобы спрашивать себя, как он мог сделать это по—другому, лучше… так, чтобы она осталась по собственному желанию.

Он пытался убедить себя, что она не будет страдать от этого. Её ясный интеллект и диапазон эмоций останутся незатронутыми. Она не могла потерять никакой истинной части себя или забыть что—то, что имело значение. Ненадолго.

Он помог ей жить — как живут волки, как жило большинство его людей — настоящим, без оглядки на прошлое, которое нельзя изменить, без страха перед непредвиденным будущим, который так часто отравлял жизни «чужаков».

Он отравил и свою жизнь. Он боялся этого неизвестного будущего настолько глубоко, что украл часть воли своей спутницы и запер её там, где она не смогла бы её найти. Спрятал так, чтобы она не смогла сделать выбор — оставить его. Выбор, который он не смог бы принять и которым не смел рисковать. Выбор, который сделал его отец и который убил его мать.

Он ударил кулаком по пыльным половицам настолько сильно, что кости соприкоснулись друг с другом со стреляющей болью. Всецело потеряв себя, он испортил в своей жизни то, что должно было принести радость и целостность им обоим. Поскольку знал, что Джой тоже чувствовала это — но не той трезвой рассудительностью, с которой все всегда держала под своим контролем. А той, более глубокой потребностью, в которой не смела признаться самой себе. Той самой потребностью, которая была и у него. В ее сердце и душе была пустота, которую мог наполнить только он.

Так же, как только она могла заполнить его пустоту.

Он услышал тихий звук шагов Коллье и учуял его, прежде чем доктор открыл дверь.

Люк не почувствовал холода, заполнившего комнату, так как был охвачен внутренним холодом, который был сильнее внешнего. Он бесстрастно поднял глаза, когда Коллье закрывал за собой дверь, прислоняясь к ней, чтобы посмотреть на своего молодого друга с кажущегося обманчиво безопасным расстояния в несколько метров.

— Не волнуйся, Алан, — сказал он с натянутой улыбкой. — Я тебя не укушу.

Его тон противоречил словам, однако, казалось, что это достаточно успокоило Коллье; доктор подошел поближе и сел на табурет, ближайший к очагу. Люк сидел в напряженной позе и мучился предчувствием. Коллье, твердил он себе, не был опасен.

— Я договорился о своем транспорте, Люк, — сказал Коллье с осторожным нейтралитетом. — Он подберет меня в обед, — воцарилась выжидающая тишина, Люк только смотрел, и, наконец, Коллье откашлялся и продолжил. — Я не должен был оставаться здесь так надолго, но холодный дождь и туман помешали приземлиться Уолтеру; Джой теперь ничто не угрожает, а мне нужно срочно возвращаться в Лоувелл.

Он снова остановился и переменил позу на табурете, в едва уловимых движениях и подергиваниях его обычно спокойной натуры обнаруживалась некая неловкость.

— Тогда иди, Алан. Я позабочусь о Джой, — голос Люка был резок, но он не мог смягчить его, острота вины, нужды и возмущения затачивали его так, что это причиняло боль горлу. С неторопливым усилием он вспомнил свои долги. — Я говорил прежде, что благодарен тебе и не забуду об этом. Ты спас её, — честность и память о прежней близости заставили его признать то, что безусловно понимал Коллье. — Ты спас нас обоих.

— Она знает? — Коллье спросил настолько быстро, что Люк понял, что этот вопрос был его единственной целью и почему он обращался со своим почти сыном как с непредсказуемым, полуприрученным животным. Которым, мрачно подумал Люк, он и являлся. Не намеренно, Люк обнажил свои зубы в абсолютно невеселом выражении, которое было далеко от человеческого.

— Знает, — полуложь удалась с удивительной непринужденностью. Это был вопрос выживания, и именно дух волка задвинул бесполезную вину. Даже человеческая часть его натуры знала, что в его слове была доля правды. Джой знала — на какое—то мгновение она, действительно, знала.

Коллье почти расслабился, но его глаза были всё еще осторожными и ищущими.

— Она действительно понимает, Люк? Что это будет означать для неё, как это изменит её жизнь? — подавляя желание зарычать, Люк отвернулся, но голос Коллье был неумолим. — У неё должен быть выбор. Ты должен позволить ей выбирать собственную судьбу, Люк. Она не росла, всю жизнь готовясь и надеясь на возможность того, что случилось.

Люк закрыл глаза, как будто это могло отгородить его от слов.

— Ты думаешь, я не могу понять твоих чувств, Люк? — голос пожилого человека стал неожиданно теплым и сочувствующим. — Я действительно знаю. И желал бы не знать. Я хотел так много… — он прервался, когда его голос сорвался, глубоко вдохнул и продолжил. — Даже твоя мать должна была сделать свой собственный выбор.

— И это убило её, — прорычал Люк. Внезапно бомбардировка самоненавистью стала настолько сильной, что только защита должна была направить её на единственную доступную цель. — Ты думаешь, что понимаешь? — он обратил всю силу своего взгляда на Коллье, обнажая зубы в презрении. — Ты ничего не знаешь об этом. Ты хотел женщину, которую не мог иметь — потому что ты не несешь кровь. У неё же вообще не было никакого выбора. Как нет его у меня.

Доктор вздрогнул, отдернувшись в инстинктивной потребности к отступлению. Люк наблюдал, как он медленно откинулся назад, его светло—голубые глаза сузились от медленно просыпающегося гнева.

— Ты боишься, Люк, и поэтому прикрываешься этим самым принуждением, как будто ты недостаточно человек, чтобы управлять им. Но я знаю лучше, — последние четыре слова были словно ударами. — Ты не животное, Люк. Ты не просто существо инстинкта. И она стоит намного большего, чем твои инстинкты сделают из нее — самку, которая продолжит твою родословную и родит твоих детёнышей.

Он преднамеренно использовал этот термин, и тот возымел желаемый эффект.

Люк вскочил на ноги еще прежде, чем успел захотеть сдержаться, и остановился за незначительный миг до того, как собирался в гневе швырнуть своего старого друга через всю комнату. Его пальцы изогнулись в когти, но он удержал руки по швам до тех пор, пока не смог доверять себе, чтобы ответить.

— Проклятье, Коллье. Это не то, что она для меня значит, — он проглотил желчь, которая забила горло и пресекла поток проклятий, которые пробились, чтобы занять свое место. — Она…

Слова не шли. Он резко отвел глаза от выражения на лице старого друга, не в состоянии выносить жалости, которую, как ему показалось, увидел там.

— Ты не можешь вызвать любовь, Люк. Она приходит в свое собственное время и своим собственным способом. Если ты попытаешься вызвать её — если будешь прятаться за меньшее и надеяться, что этого достаточно — то она умрет, прежде чем у неё появится шанс вырасти.

Люк почувствовал руку Коллье на своей руке, но не захотел её сбросить.

— Ты не обязан рассказывать мне, что она значит для тебя. Но не делай ужасной ошибки, разрушая то, что ты, возможно, нашел. Не позволяй своему страху и своей потребности заменить единственную вещь, которая имеет значение.

С преднамеренной невозмутимостью Люк отстранился. Рука Коллье соскользнула. Люк стоял там, абсолютно неподвижно до тех пор, пока волосинки вдоль его шеи не стали лежать ровно, а желание напасть и разорвать было уменьшено до простого подергивания в пальцах. Когда он посмотрел в глаза Коллье, то был почти спокоен.

— Она хочет остаться, Алан, — он услышал ровность тона своего голоса с горьким удовлетворением. — Она хочет остаться со мной по своему собственному желанию.

На сей раз это была полная ложь, и она запечатала ужасную вину за неприступными стенами. Нужда духа—волка, сказал он себе, требовала этого. Но то была полностью человеческая часть его натуры, которая могла так исказить действительность, чтобы подстроить ее под собственные желания. Так же, как он склонил её волю к себе.

Тяжело вздохнув, Коллье опустил глаза. Люк приготовился к обвинениям, но ни одного не последовало.

— Я не имею никакого права, — тихо сказал он, — вмешиваться в твою жизнь. Но я поговорю с ней, прежде чем уйду, Люк, чтобы удостовериться, что всё в порядке, — когда он снова поднял глаза, они были ярки. — Я тоже забочусь о ней. Так же, как забочусь и о тебе.

Он встал и отвернулся прежде, чем его слова смогли проникнуть через ледяное спокойствие Люка. Люк мог видеть только длинные руки врача, осторожно сжимающиеся и разжимающиеся за спиной. Он отошел к входной двери, освобождая путь к комнате Джой.

— Иди. Поговори с ней, — предложил он беспристрастным голосом. — Спроси у неё самой. А затем оставь нас с миром.

Коллье медленно повернулся, чтобы посмотреть на него, а затем отвел взгляд, направляясь к комнате Джой. У него возникло лишь одно малейшее колебание — его рука сжалась на ручке двери, как будто он хотел повернуться и что—то сказать — а потом, наконец, сделал шаг.

Оставаясь стоять, где стоял, Люк прислушивался. Он мог услышать каждое слово, если бы захотел, но ему было достаточно слышать, каким тоном их произносили. Легкий альт Джой, баритон Коллье, лишенный обычной непринужденности. Это была короткая беседа; когда Коллье вновь появился, его лицо было вытянувшимся и странным, он долго и проницательно смотрел на Люка.

— Кажется, ты был прав, Люк, — сказал он недрогнувшим взглядом. — Примерно так она и говорит.

Люк почувствовал, что его кожа покрывается мурашками там, где отсутствующие волосы пытались встать дыбом.

— Тогда ты исполнил свой долг, Алан, — сказал он очень мягко. — Ты можешь оставить её в моих руках.

— Могу? — прошептал Коллье. Он стоял в дверном проеме, как будто для того, чтобы охранять женщину внутри. — Насколько хорошо ты позаботился о ней, Люк? Ты действительно дал ей хоть какой—нибудь выбор?

Слова ударили Люка настолько жестоко, что он чуть не трансформировался прямо на месте, застыв с напряжением, пытающимся переместить мускулы в форму, предназначенную для инстинктивной реакции. Вместо этого он сконцентрировал свою силу в один единственный безошибочный прицел, направленный на Коллье, и выпустил её, как делал это раньше.

— Слушай внимательно, Алан. Джой хочет остаться со мной. Она счастлива и не имеет никакого желания уезжать, — он тщательно накладывал принуждение, отказываясь думать и отгоняя человеческий стыд, который мог бы остановить его. — Когда ты вернешься в Лоувелл, то будешь знать, что она в порядке и безопасности. Всё идет, как надо, если будешь нужен, ты приедешь. Ты поймешь, что всё так, как должно быть.

Синие глаза, пойманные в ловушку глазами Люка, остекленели; Люк пытался не видеть в них Джой и того, что он с ней сделал.

— Ты никому не скажешь, что она со мной, Алан. Если кто—нибудь спросит, ты скажешь, что её положили в больницу в Ист Фоке, а оттуда она улетела домой. Понял?

Медленно кивнув, Коллье тяжело прислонился к стене, поскольку начал дрожать.

Люк узнал признаки того, что Коллье боролся с принуждением, неспособный сломать его, но в глубине души понимая, что происходит. Это не имело никакого значения. Люк оттопырил свою губу в презрении к себе. Как легко было управлять ими, когда он того хотел, и как нелепо, что эти два человека, которых он любил больше всего на свете, были первыми, на ком он это опробовал.

Он отвернулся прежде, чем мог потерпеть неудачу в слепом гневе, и когда контакт разорвался, увидел, что Коллье пошатнулся и сел на ближайший стул.

Прошло некоторое время прежде, чем он сумел справиться с выражением на лице и притвориться, будто ничего не случилось. Он вынудил себя сесть на табурет, который ранее освободил Коллье, и посмотрел на доктора через комнату.

— Разве ты не говорил, что тебя сегодня должен подобрать транспорт? — он сказал это с такой легкостью, что во рту появился желчный привкус. — Тебе нужно идти, мне кажется, я слышу самолет.

Доктор моргнул, всё еще ошеломленный. Он наклонил голову и медленно кивнул.

— Да. Странно, я не пойму, что на меня сейчас нашло, — его глаза прояснились, нерешительная улыбка заменила выражение слабости на красивом, обветренном лице.

— Ты слишком много работал, помогая Джой, Алан, — искренне сказал Люк, несмотря на горькое презрение к себе. — Надеюсь, ты найдешь время, чтобы хоть немного отдохнуть. Ты это заслужил. Здесь больше не о чем волноваться — я возьму на себя заботу о Джой.

— Да, — Коллье моргнул, и на мгновение его брови соединились в хмуром взгляде.

Люк выжидающе напрягся, но его друг почти сразу снова расслабился.

— Хорошо, я определенно слышу свой самолет, а мне еще идти до него километр, — он встал, пошатнулся и, удержав равновесие, хихикнул. — Я, должно быть, старею.

— Только не ты, Алан, — Люк поднялся и двинулся, чтобы поддержать Коллье. Доктор дружелюбно взял его за руку, и это было всё, что Люк мог сделать, чтобы не проклясть себя вслух. — Я пойду с тобой, по крайней мере, до границы поляны.

С усмешкой Коллье позволил направить себя к двери.

— Если бы это была самая обычная французско—канадская деревня, то я бы поклялся, что в мой сидр добавили очень крепкий самогон, — он тяжело прислонялся к Люку. — Но я знаю, что ни один из вас не пьет ничего, крепче воды.

Когда он перевел тему на заботу о Джой и её выздоровлении, Люк на миг закрыл глаза в тихой благодарности. В настоящий момент он был в безопасности. Коллье был крепко и надежно убежден, что всё было так, как должно было быть. К тому времени, когда он преодолеет влияние — а он неминуемо должен это сделать, будучи тем, кто он есть — будет слишком поздно что—либо менять.

Глава 16

Они прощались на окраине деревни, там, где селяне впервые встретили их, дети тем временем энергично сновали меж ними по слякотному снегу. Джой опиралась на руку Люка, улыбаясь в ответ на улыбки его людей, и чувствовала себя едва ли не виноватой из—за того, что уезжает. Она почти привыкла к тому, что смысл большей части бесед проходил мимо нее, привыкла к мелодичному звуку незнакомого языка, который наполнял воздух, подобно щебетанию экзотических птиц. Она решила попросить Люка почаще говорить на французском, просто потому, что ей нравилось его звучание.

Молодые люди обступили их с обеих сторон самодельных носилок, которые сами же и соорудили для нее. Алан ясно дал понять, что пока Джой не поправится настолько, чтобы свободно двигаться, длительное путешествие обратно к хижине Люка, вверх и вниз по горному хребту, слишком сильно замедлит ее исцеление. Поэтому Люк нашел добровольцев, согласившихся помочь ему нести ее по ухабистой дороге. Джой чувствовала себя немного смущенной из—за своей беспомощности, но ухмылки и подмигивания молодых людей, как и их оживленные непонятные комментарии, быстро избавили ее от неловкости.

Прощания были бурными и шумными, сопровождались крепкими объятиями, шлепками и похлопываниями, хотя в отношении Джой эти действия становились более сдержанными из—за заботы о ее поврежденных ребрах. Теперь не могло быть никаких сомнений, насколько полно ее приняли, и понимание этого безо всяких причин согревало ее. Холод, колючие, подозрительные взгляды остались в прошлом, стая приняла ее.

Это делало отъезд тяжелым вдвойне, но ей помогали мысли о Люке. Была одна вещь, которую она хотела больше, чем остаться — желание побыть с Люком наедине пересиливало ее нежелание уезжать.

Из кувыркающейся массы детей выскочила Клэр и бросилась к ним обоим, в последний момент стремительно отступив в сторону, чтобы избежать столкновения с Джой, и со всей силы врезалась в ноги Люка.

— Es—tu oblige de t'en aller, Люк? Pourquoi Joelle et toi vous restez pas[27]? — услышав свое имя, произнесенное так по—дружески, Джой почувствовала прилив неожиданных эмоций. Даже Клэр приняла ее. Пока Люк бормотал объяснения и ерошил черные волосы девочки, ее широко распахнутые глаза оценивающе обратились к Джой. Малышка снова затараторила на своем скорострельном французском.

Джой почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, когда уловила несколько фраз, относящихся к детям — она определенно услышала слово: «Ребенок» — и непроизвольно взглянула на Люка. На лице того витала улыбка, но она не касалась его глаз и, казалось, в ней не было настоящего тепла. «Означала ли эта мрачная холодность, что он не хочет иметь детей? А она?» Это были те вопросы, размышлять над которыми Джой не хотела, по крайней мере, сейчас. Слишком трудно жить будущим, события которого не имеют значения в настоящем. Значение имело только настоящее.

Неоспоримость и правильность этого заключения вызвали в ней желание схватить маленькую девочку и стиснуть ее в объятиях, но Клэр уже снова исчезла, а ее запыхавшиеся прощальные слова затерялись в общем шуме. Джой утешилась тем, что скользнула рукой вокруг талии Люка и вдохнула его запах. Она не могла припомнить, была ли когда—нибудь так сильно счастлива, но мысли о прошлом требовали от нее слишком больших усилий. Прошлое ушло, и от воспоминаний ей теперь было мало пользы.

Остальные прощались один за другим: Филипп, чье серьезное лицо преобразилось ради нее в улыбку, Жан—Поль, который густо покраснел, приподнимаясь на носочки, чтобы расцеловать ее в каждую щеку, другие, с кем она встречалась и кого только начала узнавать, все до единого, пока не осталась последняя — Бертранда, с неизменной ухмылкой и понимающим взглядом.

Она заговорила с Люком, а он серьезно кивал и односложно отвечал на ее скрипучий монолог. Джой почувствовала натянутость его мускулов и отнесла это к той же напряженности, которая, казалось, всегда проявлялась в присутствие бабушки — это было что—то, несомненно, связанное с установленной в деревне неофициальной иерархией. Было еще что—то, что Джой только—только начала понимать, но у нее еще будет время подумать об этом. Она успокаивающе поглаживала рукой спину Люка, вверх и вниз, но он оставался скованным до тех пор, пока Бертранда не перевела острый взгляд своих синих глаз на Джой.

— Теперь ты одна из нас. Никогда не забывай об этом. J'vous souhaite beaucoup d'bonheur и beaucoup d'enfants[28], — глаза старухи подозрительно заблестели, хотя она отвернулась прежде, чем Джой успела увидеть слезы. Бертранда пробормотала Люку заключительную фразу и ушла, больше не бросив на них ни единого взгляда.

Джой взглянула вверх на лицо Люка как раз в тот момент, когда мышцы его челюсти сжались, а затем снова расслабились, пока он наблюдал за удаляющейся бабушкой; прошло несколько секунд, прежде чем он осознал, что Джой изучает его. Он улыбнулся, и на сей раз его улыбка была по—настоящему теплой, хотя в ней оставалось эхо чего—то еще, что Джой не вполне понимала.

— Готова, Джоэль?

Джой в последний раз оглядела людей, поднимающих на прощание руки и возвращающихся к своим ежедневным заботам. Вдохнула ароматы леса и завтраков, смешавшиеся с острым запахом хвои и свежего осеннего утра, ароматы, которые, как она думала, будет носить с собой до тех пор, пока они с Люком снова не вернутся сюда. Она улыбнулась Люку.

— Если ты готов, то готова и я.

Люк обхватил рукой ее талию, чтобы поддержать, кивнул троим юношам, и они впятером двинулись между деревьев. Они направились домой.

Дом. Джой смаковала это слово, а полурастаявший снег скользил и чавкал под ботинками. Как будет хорошо находиться дома и иметь Люка в своем полном распоряжении.

Путешествие до хижины, четырнадцать миль вверх и вниз по скалистому горному ландшафту, было проделано за день. Люк и остальные молодые люди были практически неутомимы. Они двигались настолько быстро и плавно, что Джой не чувствовала никакой тряски, а только лишь наблюдала за землей, превратившейся для нее в смазанное пятно, и испытала едва ли не шок, когда они внезапно очутились на месте — там, где заходящее солнце купало хижину Люка в оранжевом свете.

Носилки с Джой опустили перед дверью хижины. Люк помог ей встать, и пока он прощался, она осторожно разминала сведенные судорогой мускулы, опасаясь за швы и заживающие ребра. Она потерла глаза и зевнула, когда трое молодых людей, выкрикивая веселые и, несомненно, непристойные пожелания, безо всякого смущения разделись и начали трансформироваться. Этот процесс все еще был для нее слишком непривычным и поразительным, чтобы воспринимать его как нечто само собой разумеющееся. Джой замерла, зачарованно наблюдая, как расплывчатые человеческие очертания приобретают форму волков, одного черного и двух серых, которые, поскуливая и лая, мгновение потоптались на месте, прежде чем все, как один, повернулись и стремительно помчались через поляну к деревьям.

Люк обхватил ее рукой за плечи.

— Тебя это пугает? — тихо спросил он. Джой услышала в его голосе невысказанную просьбу и, подняв руку, погладила пальцами грубую текстуру его подбородка.

— Нет, Люк, — прошептала она. — Это — часть того, кем ты являешься, — и прежде чем он успел ответить, она притянула его голову вниз к себе.

После пещеры это был их первый настоящий поцелуй. Ответ Люка последовал незамедлительно и был очевиден. Пусть начала Джой, но он был более чем готов перехватить инициативу. Его руки привлекли ее к нему настолько крепко, что каждый доступный дюйм их тел соприкоснулся друг с другом, губы Люка сильно прильнули к ее и смягчились, когда Джой ответила с энтузиазмом, под стать его собственному. Он ласкал ее языком, а она возвращала ласку, зажав его нижнюю губу зубами и нежно покусывая её до тех пор, пока он не отстранился только за тем, чтобы снова завладеть ее губами, настолько основательно, что у нее перехватило дыхание. И только когда руки Люка напряглись в попытке прижать ее к себе еще ближе, она кое о чем вспомнила.

— Люк! — Джой задохнулась, когда вторгшаяся мучительная боль вернула ее к реальности. — Мои ребра!

Выругавшись, он немедленно высвободил ее, зарываясь лицом в ее плечо.

— Джоэль… прости, — пробормотал он, уткнувшись в ее кожу.

В его голосе было столько пораженного раскаяния, что Джой ощутила огромную волну желания защитить его. Она держала его лицо и гладила его волосы, не обращая внимания на неловкое положение. Его руки гладили и ласкали ее бока, будто пытаясь ослабить дискомфорт, но эти прикосновения возымели совсем другой эффект.

Через мгновение, когда боль в ребрах стихла, сменившись почти невыносимым напряжением, Джой запустила пальцы в его волосы и потянула голову вверх. Она поцеловала его в подбородок.

— У меня есть идея, — произнесла она с игривой усмешкой, — которая должна заставить нас обоих почувствовать себя гораздо лучше.

Медленная улыбка Люка показала его понимание, бледные глаза вспыхнули желанием, которое она могла увидеть столь же ясно, как и более очевидные признаки.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы заставить тебя почувствовать себя лучше, Джой, — его руки скользнули вверх к ее плечам, большие пальцы лениво очертили линию ключиц в месте, где расходились полы рубашки.

— О, это, без сомнения, в твоих силах, — дрожа, заверила она его. — Но не думайте, мистер, что работа будет односторонней, моя идея, определенно, требует двоих участников, — подтверждая слова действиями, она скользнула рукой вниз, чтобы коснуться самого явного выражения его возбуждения. Ее пальцы проследили сквозь плотную ткань очертания его желания, и он испустил долгий вздох.

— Хочу тебя, Джой, — выдохнул он. Его ладони стиснули ее руки, пока он смотрел в ее глаза, его дыхание становилось тяжелым.

Она закончила свое поддразнивание, скользнув ладонями по его ягодицам и вверх, к широкому пространству спины, чувствуя вибрацию бешено бьющегося сердца.

— И я хочу тебя, Люк, и как можно скорее.

Он едва не расплющил ее о себя, но его лицо резко потеряло свой накал, и Люк снова опустил ее вниз.

— Но, Джой, твои ребра…

— Я быстро выздоравливаю, помнишь? — она вызывающе посмотрела в его пылающие глаза. — Это — слова доктора. И так уж случилось, что я весьма уверена, что не почувствую себя снова в полном порядке, если, как следует, не поупражняюсь. Те упражнения, которые я подразумеваю, требуют от тебя определенной доли сотрудничества. Мне бы не хотелось тратить время впустую, но если это так необходимо, я всецело желаю убедить тебя, что готова к этому так же, как и ты.

Она потупила глаза, и, насколько бы сильно Люк не чувствовал себя обязанным сопротивляться, он быстро забыл об этом. Что—то невнятно прорычав, возможно, ее имя, он подхватил её на руки и направился к двери хижины, оставив пакеты и носилки на земле позади них.

Он пинком распахнул дверь, но хижина оказалась ужасно холодной. Температура слегка охладила рвение Джой, но вскоре стало ясно, что Люк все держал под контролем. Он уложил ее на кровать, набросил сверху несколько одеял, скрылся в находившейся по соседству кухне и, судя по доносившимся оттуда звукам, очень быстро развел огонь в кухонной печи. Джой терпеливо ожидала, съежившись под грудой одеял, но усталость сморила её, прежде чем вернулся Люк, разбудив своим теплым дыханием и прикосновением губ к губам.

— Так достаточно тепло, Джой? — выдохнул он у ее рта. Жар его тела лишил возможности судить об этом, и она, отбросив одеяла, прижалась к его твердой, как стена, груди, наслаждаясь мужским ароматом, в то время как ее губы искали впадинку у его горла.

— О, да. Определенно, достаточно тепло, — она почувствовала, как он задрожал, когда ее язык пробежался вдоль этой впадинки между сухожилиями его шеи. — На самом деле, становится настолько жарко, что, как мне кажется, нам не нужна вся эта одежда.

Пальцы Джой действовали согласно словам, старательно расстегивая верхнюю пуговицу его рубашки. Жесткие волосы на его груди щекотали ей нос, пока она целовала открывавшуюся кожу. Она стала расстегивать дальше, прокладывая вниз дорожку из поцелуев, прервавшись, чтобы вытянуть из брюк полы рубашки. Ее ладонь легонько погладила в том месте, где реакция его тела проявлялась с бесстыдной очевидностью.

— Джоэль, — задохнулся он, но когда снова сумел сосредоточиться, она выскользнула из его объятий и деликатно, но твердо вынудила его откинуться спиной на кровать. Его сопротивление было чисто символическим, Джой торжествующе усмехнулась и забралась на него верхом.

— Видишь? — она вытянула руки, опуская ладони Люку на грудь и проводя ими по горящей коже, пока распахивала рубашку. — Идея в том, что я могу заняться своими упражнениями, не повреждая ребра. Разве это не великолепно?

Выражение лица Люка служило достаточным ответом, но он сумел выдавить слегка ошеломленную улыбку.

— Идея превосходна. Но…

Она заставила его замолчать, поглаживая пальцами губы до тех пор, пока они не расслабились, а его язык не скользнул наружу, чтобы лизнуть ее пальчики.

— Прямо сейчас, — произнесла она хриплым шепотом. — Боюсь только, тебе придется удерживать себя от всего того, что может ухудшить мое состояние.

Пока она говорила, её руки начали двигаться по твердой, рельефной плоскости его живота и груди, скользя легкой лаской, чередуемой с более сильными нажимами, снимающими напряжение его тела.

Наконец, он вздохнул и закрыл глаза, сдаваясь на её милость.

— Уверена, — серьезно продолжила она, — ты не привык от кого—то зависеть, — ее пальцы нашли колечки волос, окружавших маленькие мужские соски, уже напряженные, когда ее пальцы скользнули по ним. Он тихо втянул воздух, заставив ее сосредоточиться на этом долгом ленивом вздохе.

— Нет, — отрывисто ответил он, — не привык, — он открыл было рот, чтобы продолжить, но слова затерялись в тихом шелесте дыхания, так как она наклонилась, приближаясь губами к чувствительному соску, настолько другому и в тоже время такому же, как у нее.

Ее язык, поддразнивая, быстро коснулся его, и внезапно мускулы живота Люка напряглись, когда он попытался воспротивиться ей.

— Джоди, — прошипел он тщетную угрозу, но теперь она была уверена в своей власти и с легкостью толкнула его обратно.

— Ну, — протянула она, — ты предстал перед необходимостью научиться принимать это. Так уж случилось, что я не похожа на тех других женщин, — она усмехнулась, несколько резковато, обнажая зубы. — Надо мной не так легко доминировать. И я собираюсь доказать тебе это, поэтому не совершай ошибку и не забывай об этом.

Глаза Люка резко распахнулись, встретившись с ее и на мгновение блокируя волю, а потом Люк со стоном сдался.

— Видишь? — прошептала Джой. Она растянулась на нем и начала исследовать мощную выпуклость груди, изгибы и впадины плеч и горла.

Теперь, когда ее губы, язык и зубы делали свою коварную работу, в его напряженности не было сопротивления. Она торжествовала от его едва уловимого отклика, изменений в выражении лица, прерывистости дыхания. Это было доказательством ее власти, и его тело признавало это, подтверждало, что она была ему ровней. Джой не прервалась для обдумывания, почему это казалось ей настолько важным. Сейчас это не имело значения.

Она втянула кусочек его кожи там, где шея переходила в плечо, не слишком нежно, а достаточно сильно, чтобы оставить следы, в то время как он выгнулся под ней. Когда ее язык скользнул вверх по натянутым сухожилиям шеи, он вскинул руки, стискивая ее предплечья, и она почувствовала, как он пытается не прижимать ее к себе слишком сильно, чтобы не давить своим откликом ей на кости.

— Легче, — пробормотала она. — Расслабься.

Он издал звук изрядного скептицизма, задохнувшись, когда она поймала зубами мочку его уха. В следующую секунду она заметила тонкие волоски, аккуратно растущие вдоль края ушной раковины, и погладила их языком.

— Твои уши, — выдохнула она в его кожу, — смертельно разоблачительны. Неужели ни одна из твоих других женщин никогда этого не замечала?

Когда Люк отстранил ее на сей раз, то сделал это с достаточной силой, чтобы удержать и посмотреть ей в лицо.

— Ни одна из них не знала, Джой, — прорычал он. — И ни одна из них ничего не значит.

Джой вгляделась в его глаза, темные от страсти, и почувствовала, как перевернулось ее сердце.

— Это хорошо. Это очень хорошо.

Она заставила его опуститься спиной на кровать. Потом в течение некоторого времени, когда она снова уделяла внимание точеным, подвижным плоскостям его лица, увлажняя поцелуями губы и прослеживая языком контуры скул и дрожащих век, он не издал ни единого связного слова. Жар, начинаясь в том месте, где его возбуждение толкалось в нее сквозь неэффективные барьеры одежды, распространялся по ней, затрудняя поддержание легкой беседы, в которой она нуждалась, чтобы удерживать его внизу в подчиненном положении. От слов, которые стали поверхностными и быстрыми, почти невозможными для его понимания, стало перехватывать дыхание.

— Я все еще не понимаю, почему не узнала тебя в первую же секунду, — наконец сумела вымолвить она, продолжая длинный ряд легких, как перышко, поцелуев вдоль прямой темной линии его брови. — Твои глаза должны были мне все сказать. И потом, твое поведение…

Она остановила возмущенный возглас губами, действуя напористо и столь же твердо, как поступал он в те разы, когда так требовательно заявлял на нее свои права. Он ответил свирепо, запустив пальцы ей в волосы, чтобы заманить в ловушку своих губ. На один ослепительный момент он почти забыл о контроле, и их поцелуй превратился в настоящее сражение. Его язык глубоко проник в ее рот в такой жесткой собственнической манере, что ей пришлось обернуться вокруг него, чтобы сдержать Люка, выталкивая и следуя за его отступлением. Джой провела языком по его острым белым зубам.

— Даже твои зубы, — выдохнула она в его рот, — должны были выдать тебя уже после первого поцелуя. Ты ведь помнишь его, не так ли? Только в этот раз тебе не удастся так легко сбежать.

Закрывая тему физиологических признаков, он бесконечно нежно укусил ее нижнюю губу.

— Слишком поздно сбегать, Джоэль, — хрипло пробормотал он, когда выпустил ее. — Для нас обоих.

Не будь растущая внутри нее потребность настолько непомерной, Джой, возможно, продолжила бы беседу. Но была гораздо более неотложная надобность, которая решительно давала о себе знать в самой чувствительной области, и Джой ответила без слов, прокладывая вниз дорожку из поцелуев и покусываний, приостановившись, чтобы уделить внимание каждому соску и поддразнить чувствительную кожу живота.

Пока она работала над застежками джинсов Люка, его мускулы сжались так сильно, что задрожали от напряжения. Его ладони почти беспомощно двигались по ее рукам, пальцам, пока, наконец, не остановились на пуговицах ее рубашки, расстегивая их одну за другой. К тому времени, когда Джой избавилась от последней преграды, Люк наполовину стянул рубашку с ее плеч, и его горячие, мозолистые руки на мгновение накрыли ее груди. Джой напряглась, закрыв глаза от его прикосновений, ее руки застыли в дюйме от своей цели, теплый воздух ласкал кожу, как и его пальцы, а потом она решительно отодвинулась за пределы его досягаемости.

Ее цель стала еще тверже. Легкими прикосновениями она начала поглаживать его, смакуя контраст текстур и неопровержимое доказательство своего воздействия на него; его мужское достоинство было тяжелым и внушительным в ее ладони. Джой попыталась вспомнить, наслаждалась ли она еще когда—нибудь ощущениями мужского возбуждения так сильно, но память оставалась расплывчатым пятном, категорически нежелающим принимать четкие очертания. Куда легче было признать, что от одного лишь прикосновения к нему внутри нее пробуждалась потребность, доходящая до невыносимой боли. Она хотела большего, чем просто держать его в руках. Она хотела чувствовать его гораздо более основательно.

Так или иначе Джой нашла в себе силы стащить с него брюки и отбросить их прочь, чтобы ни единая часть его тела не осталась скрытой. Она обхватила ту часть его, которая, казалось, идеально соответствовала изгибу ее ладони, и двинулась вниз, ниже и ниже, пока ее груди не коснулись его бедер, а рот не скользнул по жаждущему органу.

Люк так сильно рванулся к ней, что она получила его больше и куда быстрее, чем намеревалась, но Джой быстро приспособилась и усмехнулась, исследуя языком нежные выпуклости и разнообразный рельеф. Она закрыла глаза, наслаждаясь знакомым своеобразным вкусом и его резкими вздохами, сопровождающими каждое движение ищущего рта.

— Я когда—нибудь говорила тебе, — начала она, делая паузу для вздоха, — как ты великолепен? — его ответом был стон, поскольку она снова наклонилась. — Я, разумеется, имею в виду, когда ты трансформируешься.

Люк по—французски пробормотал ругательство.

— Есть одно превращение, — наконец сумел выдавить он, сжимая в кулаках ее волосы, — над которым я совершенно не властен. И связано оно с тобой, Джоэль.

Он выгнулся, когда она уделила ему все свое безраздельное внимание, ни на секунду не отрываясь до тех пор, пока Люк не начал трепетать и подрагивать при каждом движении.

Джой удовлетворило бы продолжать в том же духе и дальше, упиваясь своей властью, но у Люка имелись другие планы. Словно разгадав ее торжествующее удовлетворение, его руки, подобно тискам сомкнулись на плечах, притягивая ее наверх, бледный свет его глаз полностью поглотила темная страсть.

— Не забудь, — задыхаясь, произнесла она, едва ли обращая внимание на свирепость его захвата, — мои ребра! — это был символический протест, она была слишком увлечена светившейся в его глазах дикой потребностью, чтобы беспокоиться об этом.

— В любом случае, — зловеще проурчал он, — ты будешь без одежды. И меня не заботит, останется ли она целой или нет.

Его руки уже ухватились за ткань ее рубашки, и Джой поспешила помочь ему, выворачиваясь из рукавов, правда довольно аккуратно, чтобы избежать ненужного воздействия на заживающий торс. Он с лихорадочным нетерпением переключил внимание на пояс ее штанов, но она, опередив его руки, занялась ими сама, сражаясь с застежкой неуклюжими от возбуждения пальцами и перекатываясь на бок, чтобы сбросить их с ног, пока Люк поддерживал ее.

Было мало времени, чтобы подумать, и еще меньше, чтобы выжидать, перед тем, как она снова села на него верхом, опускаясь на скользкую твердость. У нее вырвался хриплый вздох, эхом отражавший вздох Люка, он заполнил ее настолько полно, что какое—то мгновение она не могла ничего делать, а только чувствовать его, чего, несомненно, не в состоянии была сделать в тот первый раз в пещере. Она не двигалась, только самая глубинная ее часть изогнулась, лаская его, пока он увеличивался до размеров жаркой колыбели ее тела.

Он дрожал под нею, проталкивая себя невероятно глубоко.

— Если ты намереваешься, — прошептал он, — продолжать руководить, советую не ждать слишком долго.

Прерывистый вздох Люка сотряс их обоих, его сердце барабанило под ладонями, когда Джой оперлась о его грудь. Его глаза внезапно открылись, остановившись на ней с полным пониманием.

— Никто, кроме тебя, Джой, не может проделывать со мной такое. Наслаждайся своей властью, пока можешь, — его медленная улыбка обещала сладкое возмездие, заставив Джой затрепетать, внутренний огонь сотрясал его снова и снова. Он закрыл глаза и выгнулся вверх.

Больше не было разговоров о контроле. Когда они начали двигаться вместе, преодолев первый момент неловкости и найдя свой собственный, уникальный, единственный во всем мире ритм, Джой была уже не в силах остановить любого из них. Руки Люка поймали ее бедра, снова и снова, все с большей и большей настойчивостью притягивая вниз, она чувствовала, как он проникает все глубже и глубже, в самую ее душу, в место за пределами телесной сферы. Когда пальцы Люка сместились, касаясь той ее ноющей части, что предваряла место их соединения, вырвавшийся у Джой крик шёл из того самого вне телесного места. Но ощущения, которые Люк пробуждал своими ласками, уверенно двигаясь по ее скользкой мягкости, были более, чем плотскими.

Она сотрясалась, пылала и дрожала, пока не ощутила приближение пика и не поняла, что не может сдержать его, равно как и остановить неистовое и требовательное обладание Люка ее телом и душой. Когда Джой выгнулась назад, он подхватил ее, не давая упасть, и в тот же самый момент его тело содрогнулось внутри нее, неотвратимо и быстро достигая такого же мучительного оргазма, который сокрушал и ее.

Прошло немало времени, прежде чем все прошло. Она склонилась вперед, опустившись на него. Ее растрепавшиеся волосы щекотали его грудь и подбородок, пока она восстанавливала дыхание. Люк протянул руки, чтобы откинуть локоны с лица Джой, вторая его рука ласкала ее грудь, пока спадало их болезненное наслаждение. Через мгновение он стащил ее со своей груди, и Джой издала короткий звук протеста, поскольку это движение разделило их.

— Не беспокойся, Джоэль, — выдохнул Люк, жар его дыхания ласкал ее висок, пока он поглаживал ее волосы. — Это — лишь временное отступление.

Джой заставила свои отяжелевшие веки открыться и пристально посмотрела на него. Его профиль был расслаблен от насыщения и еще чего—то большего, его прикосновения к ее волосам, плечам и голым рукам были бесконечно нежными. Она приподнялась на кровати, подперев щеку ладонью, и стала ласково водить пальцами по разноцветной поросли на его груди.

— Хочешь сказать, что все еще не знаешь, что тебя уже победили? — Она наблюдала за его глазами, снова бледными, но скорей золотыми, нежели зелеными, теплыми от веселья.

Его пальцы запутались в волосах Джой и притянули ее вниз для поцелуя, медленного, но крепкого.

— Джоэль, — освобождая ее, произнес он хриплым от невысказанных чувств голосом, — я не единожды предупреждал тебя, чтобы ты не играла со мной в игры на господство.

— Но ты не принимаешь во внимание, какой я могу быть упрямой, — закончила она. — Ты также говорил мне, что у волков часто бывает так, что именно самка принимает на себя руководящую роль, иногда даже большую, чем альфа—самец. Я хотела узнать, насколько это верно для оборотней.

Внезапно Люк замер под ней.

— Это верно, — прошептал он едва ли не слишком тихо для ее слуха, — в большей степени, чем я полагал, — улыбка Джой увяла, когда она просунула голову ему под подбородок. Теперь в его голосе не было никакого добродушного подтрунивания.

— Ты признаешь, что я имею над тобой власть, Люк? — попытка вернуть беседе непринужденность была вынужденной. — Самое время, чтобы кто—то ее получил. В конце концов…

Абсолютная тишина, воцарившаяся на тот тревожный промежуток времени, когда он задержал дыхание, заставила ее прикусить язык. Когда она снова села, чтобы вглядеться в лицо Люка, оно стало ровным и лишенным эмоций, таким же суровым и холодным как в те дни, когда они с таким трудом боролись, пытаясь освободиться друг от друга.

— Слишком большая власть. Слишком большая для любого из нас.

Тон, с которым Люк произносил эти слова, его глаза, глядящие в пространство на какое—то глубоко тревожное видение, сказали ей, что он отвечал не на ее утверждение. Ее пальцы сжались, невольно вонзив ногти в его грудь. Его состояние, казалось, прошло, глаза неожиданно вспыхнули.

— Джоэль, — хрипло произнес он и немедля снова притянул к себе ее лицо, пробуя ее своим языком, когда она ощутила побуждение его тела между своими бедрами.

Она поняла, что снова хочет его, даже прежде, чем почувствовала влажность в том месте, где, подтверждая эту мысль, ее коснулся возбужденный орган Люка. Джой плотнее придвинула к нему ноги, он скользнул рукой вниз по ее спине, глубже прижимая к своей требовательной длине. На сей раз брать и давать будет Люк, Джой прочитала это по натянутости его мускулов, по движениям, которыми его губы и язык так одержимо завладели ее ртом, дегустируя ее повсюду. Едва ли не прежде, чем закончился поцелуй, он потянул ее вверх, создавая изысканное трение их тел, кожа о кожу, его язык выковал огненную тропинку вниз по ее подбородку и горлу. Он остановил ее и задержал в положении, сидящей на его животе, притягивая вниз, чтобы окутать ее груди жаром своего дыхания, а потом и губ.

Она была сверху, но теперь именно он командовал ее откликом. Ее груди отяжелели под воздействием его рта, Люк один за другим, основательно, не оставляя ни единого нетронутого дюйма податливой плоти, дразнил ее соски. Джой выгнула спину и толкнулась к нему с хриплым вскриком. Люк выпустил ее, взглянув вверх и заставляя встретиться с ним взглядом.

— Господство обманчиво, Джоэль, — промурлыкал он. — Кто управляет сейчас? — прежде чем она успела ответить или взмолиться о продолжении, он снова нашел ее ноющие соски и ласкал их до тех пор, пока она не стала дикой от желания.

Ее тело под руками Люка было мягким, горячим и влажным, когда он переместился, легко удерживая ее над собой, чтобы прислониться к изголовью кровати и уложить Джой на спину поверх влажных простыней. Он начал гладить внутреннюю поверхность ее скользких бедер, пока те не раскрылись для него в своем собственном одобрении. Ее глаза резко распахнулись, когда он наклонился, обжигая ее кончиком своего языка и потягивая из чаши ее тела, пока она, задыхаясь, не стала шептать его имя. Его прикосновения снова и снова подводили ее к краю, она забыла обо всем столь незначительном, как полузажившие ребра, хваталась за его волосы и плечи, пытаясь притянуть его на себя сверху и внутрь, прежде чем воспламениться.

Но Люк сдерживался. Когда Джой больше не могла терпеть и сбившимся, задыхающимся голосом сказала ему об этом, Люк снова перевернул ее, нежно, даже очень нежно, и таким образом, что она оказалась лежащей рядом с ним, а сам опустился на бок, притягивая ее спину к своей груди и окутывая своим телом. И только тогда он прекратил мучить ее, скользнув в нее сзади одним длинным ударом.

Это обладание было полнее, чем когда—либо прежде, и Джой растеряла все свои мысли о контроле — о контроле над Люком и об отклике своего тела. Она дала себе волю двигаться в собственном ритме, пока одна твердая, мускулистая рука держала ее за голову, а вторая обхватывала сбоку, его ладонь мяла ее грудь в такт движению. Джой раскачивали туда и обратно, увлекая в невероятную поездку, непохожую ни на что ей известное, его рука скользнула туда, где они соединялись, нежа в медленных ласках горячее ядро ее тела, что молило о безотлагательном облегчении.

Наступившая разрядка, оказавшаяся даже мощнее предыдущей, сотрясла их обоих. Люк спрятал лицо во влажных прядях волос ее шеи и слизнул соленую влагу, его рука поглаживала ее бедро и ягодицы, пока она сжималась и расслаблялась в концентрических волнах удовольствия. Джой все еще задыхалась, когда его рука опустилась на ее щеку, стерев большим пальцем слезу, о существовании которой она и не подозревала.

— Джоэль, — произнес Люк, лаская ее имя так же, как гладил кожу, — власть принадлежит тебе, — она спиной чувствовала его дрожь, крошечные, прерывистые волны вибрации. — Используй ее мудро, — слова были просьбой, выраженной, как предупреждение, и, хотя Джой не ухватила сути сообщения, она поняла, что в них скрывалась ранимость. Она попыталась повернуться, но он нежно удержал ее на месте, все еще оставаясь частью ее. Его вздох, медленный, тяжелый и глубокий, шевельнул ее волосы.

— Джоэль, я должен тебе кое о чем рассказать.

Больше слушая успокаивающий тембр его голоса, нежели слова, Джой сама придвинулась обратно, будто могла расплавиться в твердом мускулистом жаре его груди, живота и бедер.

— Хм? — ее телодвижения, казалось, подействовали на Люка неожиданным образом, он легонько прикусил сзади зубами ее шею в том месте, где она переходила в плечо.

Он резко выпустил ее.

— Джой, это важно, я… — в голосе Люка присутствовал полускрытый налет отчаяния, которое почти вывело ее из состояния сказочной усталости, похитившей у пресыщенного тела всю энергию. Она приоткрыла глаза и улыбнулась, почувствовав, как внутри нее возвращается его возбуждение.

— Кажется, я слишком много говорила, — пробормотала она. — Просто обними меня, Люк. Я тоже хочу кое—что тебе сказать, но думаю, — она широко зевнула, — что с этим придется подождать.

Его рука опустилась ей на бедро, но что бы он ни произнес, его ответ оказался слишком тихим, чтобы она его услышала.

Глава 17

Загрузив последний сверток в верхнее отделение, Люк приподнял набитый под завязку рюкзак, прикидывая его вес. Хозяин лавки, шумно и суетливо перемещаясь позади него, прочистил горло.

— Это все, мистер Жуводан?

Люк почти улыбнулся, хоть и мрачновато — в голосе мужчины сквозило ничем не прикрытое желание поскорей избавиться от покупателя. Люк чуть повернул голову, не встречаясь с Джексоном взглядом. Он решил избегать конфликтов, как с лавочником, так и со всеми другими обывателями. Это Джой так повлияла на него. Впервые на своей памяти Люк обнаружил, что наполовину испуганное, наполовину возмущенное отношение к нему большинства горожан сейчас скорее тревожит его, чем вызывает свирепое удовлетворение.

— Спасибо, это все, — он закинул рюкзак на плечо. — На следующей неделе я зайду за теми вещами, что заказал.

Он был уже у двери, когда Джексон заговорил снова.

— А что… что, если они еще не прибудут?

Джексон, который обычно смеялся и шутил с покупателями, пристально провожал его взглядом, беспокойно теребя свои руки.

Люк улыбнулся, по—настоящему улыбнулся, но не во весь рот — зубы приходилось тщательно скрывать.

— Тогда я зайду позднее.

У Джексона отвисла челюсть, и Люк, воспользовавшись благоприятной возможностью, выскользнул за дверь. Было слишком волнующе думать о том, что он мог бы действительно изменить свои привычки и попытаться расположить к себе горожан вместо того, чтобы, в лучшем случае, просто терпеть их присутствие. Он не был уверен, что сможет снизойти до этого.

Это осеннее утро было холодным, но Люк отбросил прочь холод так же легко, как сбрасывал одежду перед трансформацией. Клочки полурастаявшего снега лежали в затененных местах и на опасных заледеневших участках тротуара. Он аккуратно обошел их и взглянул на небо. Наверняка, в скором времени снегопад усилится, и тогда, собираясь в следующий раз в город, ему понадобится соответствующая обувь. Конечно, намного удобнее передвигаться в облике волка, но у животного нет рук, чтобы нести припасы.

Один из недостатков быть лугару — это то, что забываешь о своих ограниченных возможностях.

Люк пересек улицу, сторонясь группок молодых людей, изнуряющих себя выпивкой и пустыми разговорами, просиживая день—деньской за стойкой местного бара. Он покачал головой, изумляясь своему желанию избежать столь явного столкновения. И хотя Джой не была одной из них, в этом городе были её друзья и люди, о которых она беспокоилась. Этого было достаточно, чтобы он стремительно передвигался по городу, словно первый легкий снег.

Люк слишком глубоко погрузился в свои мысли и не сразу заметил приближающиеся легкие шаги. По одному только запаху и мягкой поступи он сразу понял, кто догоняет его.

— Мистер Жуводан, — это была Мэгги, подруга Джой.

Остановившись на достаточно близком от него расстоянии, она протянула маленькую ручку, стремясь привлечь его внимание, и замолчала, смутившись, когда он повернул к ней лицо. Её глаза цвета ореха внимательно исследовали его глаза, и то, что она увидела в них, должно быть, успокоило её. По нескольким случайным искоркам в её глазах, Люк заметил присущую ей безграничную жизнерадостность, но выражение её лица оставалось полностью серьёзным.

— Мистер Жуводан…

— Люк, — поправил он, улыбаясь самой ободряющей своей улыбкой.

— Люк, — она почти нахмурилась, но затем спохватилась, — Люк, я не хочу тратить ваше время в пустой болтовне. Вы, кажется, немного торопитесь.

Её острый проницательный взгляд моментально оценил наполненный до отказа рюкзак.

— Я только хотела узнать, — продолжала она, — возможно, вы что—нибудь слышали о Джой?

Люк замер, изучая её лицо. Она что—то знает или только предполагает? Может быть, Коллье преодолел влияние или в достаточной степени показал свое замешательство, которого хватило, чтобы возбудить подозрения девушки? Мэгги относилась к тому типу женщин, которые обладали яростной преданностью и таким же упорством, как и волчицы, охраняющие свое логово. Все эти мысли моментально пронеслись в голове Люка. Он кивнул, стоило ей только замолчать.

— Разве Коллье не сказал вам? Она была ранена и должна была отправиться прямиком в больницу.

У него не было никаких сложностей с тем, чтобы придать голосу мягкость и даже некую фальшивую искренность. В этом он имел огромный опыт.

Мэгги чуть—чуть изменилась в лице. Её челюсти сжались, а рука поднялась, чтоб откинуть со лба рыжий локон.

— Да, он говорил мне, — призналась она, сузив глаза. — Люк, простите мне мою откровенность, я не могу помочь, но чувствую, что за всем этим стоит нечто гораздо большее.

— Возможно, так оно и было, — тихо ответил Люк, — но сейчас все позади. Я ничего о ней не слышал.

От этой лжи он почувствовал внезапную резкую боль, которая заставила мышцы напрячься в защитном гневе.

— Прошу меня простить, но…

— Тогда почему она не давала о себе знать? Прошло уже четыре недели. Она обещала обо всем мне рассказывать.

Рука девушки рванулась, чтобы схватить его руку, и дерзость этого жеста остановила Люка. Он подавил желание вырваться от неё.

— Я не могу ответить на ваши вопросы. Она мне тоже не писала, — промолвил он в высшей степени правдиво.

Мэгги убрала руку, её полные губы скривились.

— Вашу гордость совсем не задевает то, что она не прыгнула в вашу постель, как все другие? Или, может быть, у вас было достаточно времени, чтобы оправиться от удара?

Она быстро отступила, а Люк с холодной расчетливостью заставил себя обдумать, зачем ей понадобилось провоцировать его. Она хочет, чтобы в гневе он признался в том, что могло бы подтвердить её возможные подозрения.

Внезапно он обнаружил, что улыбается её храбрости и той преданности, которую она испытывает, раз так рискует задирать его.

Очевидно, Мэгги никак не ожидала такой реакции. Она стояла, упершись руками в бедра.

— Если вам что—то известно о Джой, хоть что—нибудь, я хочу это услышать. Я — её подруга. Она не могла вот так просто исчезнуть и не дать мне знать, что она жива, и с ней все в порядке.

Сопротивляясь порыву успокоить её, Люк сдержал улыбку:

— Она жива, и с ней все в порядке. Это все, что я могу сказать вам.

Он развернулся, направляясь к окраине города.

— Это действительно так, Жуводан? — спросила она вслед. — Но почему я совсем не верю вам?

Последние слова были произнесены очень тихо, и Люк не должен был услышать их. Мэгги не догадывалась о его слухе. И не знала о том, как далеко он готов зайти, чтобы удержать Джой у себя. Губы Люка искривились. Он признался себе в том, что ему понравилась Мэгги. Но в её интересах никогда не узнать об этом.

Когда в сумерках он вернулся в хижину, Джой читала, сидя у камина. Не успел он толком войти, как она вскочила и бросилась к нему в объятья — это приветствие всегда согревало и поражало Люка своей силой и чем—то ещё, к чему он только начал привыкать и с чем вряд ли когда—нибудь свыкнется полностью. Это приветствие больше соответствовало темпераменту его народа. Тем, кто, как истинные волки, были так же неистовы в своей любви, как и стремительны в решениях и спорах. Многие годы Люк понимал, что он является одним из немногих, кто, казалось, до конца жизни будет чувствовать на себе недоброжелательные взгляды. Возможно именно поэтому каждое приветственное объятие, каждый поцелуй приносили потрясающее и радостное чувство принадлежности, то, что он никогда не ощущал внутри собственной стаи. Каждый раз, когда они предавались любви, укреплялась их связь, и усиливалась его потребность в ней.

Она была счастлива. Он знал, что она счастлива. Знал так же, как и многое другое о ней, чувствовал многое из того, что она ощущала, связанный с нею чем—то большим, чем простое физическое желание или примитивный инстинкт. Обычно этого было достаточно, чтобы отогнать чувство вины на некоторое расстояние от себя — так, чтобы она ничего не заметила, так, чтобы не разрушить их огромное взаимное удовольствие друг от друга. Почти достаточно, чтобы позволить ему забыть о своих страхах.

Однажды он попытался поговорить с ней. Попробовал развеять ту единственную тень на их счастье. Тогда она остановила его, и с тех пор он ни разу так и не набрался смелости возобновить тот разговор. Сейчас, зарывшись лицом в волосы и вдыхая её неповторимый аромат, он позволил себе забыться, ощущая сущую правильность того, что держит ее в своих объятиях.

Она отступила на шаг, глядя, как он открывает рюкзак. Её глаза с танцующими золотистыми искорками, загорелись от предвкушения.

— Что ты мне принес? — улыбаясь, спросила она. — Мне во всём мерещится шоколад.

Не дав ей договорить, он вытащил коробку прекрасных импортных трюфелей.

Прочитав название, она драматично вздохнула:

— Я потрясена! Никогда так себя не баловала.

Она потянулась, чтобы поцеловать его в щеку. Даже такое легкое прикосновение, как всегда, до глубины души взволновало его.

Он занялся выгрузкой остальных пакетов, вынимая все, что приобрел для неё. Впервые он пожалел о том, что не имеет машины, которая дала бы возможность привезти более громоздкие вещи. Он хотел ей дать гораздо больше, чем эти несколько роскошных мелочей. Возможно, после того, как снегопады станут постоянными, он сможет одолжить единственный в Валь—Каше древний снегоход или снарядить сани.

— Музыка, — выдохнула Джой, обнаружив кассеты, — и куча батареек, — она тихо засмеялась. — Мне придется сдерживаться, или мы завалим батарейками весь дом.

Люк опустился позади девушки, обернувшись вокруг нее словно плащ и уткнувшись носом в её нежную кожу.

— Никогда не сдерживайcя, Джоэль, — прошептал он.

Она развернулась и поцеловала его. Горячо.

— Не буду. Чистосердечно клянусь, что у меня вообще нет намерения ограничивать себя в чем бы то ни было.

В течение следующих нескольких минут они восхищенно занимались друг другом. От её прикосновений Люк тихо застонал.

— Предлагаю остановиться, если только ты не решила замучить меня, — проворчал он, покусывая её подбородок. — Или же наш ужин отложится очень—очень надолго.

— Я думаю, что у нас где—то есть бокал вина и кусок хлеба, — усмехнулась она. — И, учитывая мой нынешний аппетит, этого будет достаточно.

Её слова перешли в полузадушенный смех, поскольку он подхватил её, ощутив приятную тяжесть тела напротив своего сердца. Она была такая же легкая, как только что упавшие листья, и такая же совершенная, как и то единственное слово, что ни один из них не смог до сих пор произнести.

Когда Джой лежала возле него, убаюканная его ласкающими руками, а Люк всё еще ощущал её вкус на своем языке, она вдруг вымолвила, разорвав ленивую, пресыщенную тишину:

— Люк, я давно хочу сказать тебе кое—что. Но все время отвлекаюсь.

Он не мог посмотреть ей в лицо, спрятанное под его подбородком. Её тело сместилось, маленькая ручка спустилась вниз, переплетаясь с его рукой.

— Люк, я люблю тебя.

После того, как его сердце восстановило биение, он понял, что выживет. Но еще долго лежал, не сомкнув глаз.

Ощущение счастья не было чем—то, абсолютно новым для Джой. Она знала, что было время, когда она чувствовала себя почти счастливой, почти такой же любимой и защищенной. Но она также знала, что это было в другом месте и времени, так давно, едва ли не за пределами памяти. Её воспоминания становились хрупкими и неопределенными, как прошлое и будущее. Они блекли и исчезали из действительности, бесформенные, как призраки.

Проходили дни, недели, месяцы, но она не осознавала этого. Она чувствовала смену сезона, понимала бесконечную круговерть природы, но отсчет времени по календарю потерял смысл. У Люка не было часов, он не видел в них необходимости. Джой подчинилась жизненному циклу, более древнему, чем человечество.

Люк потакал ей. Он баловал её роскошными подарками, а иногда и чем—то большим. Однажды — просто чудо! — он принес откуда—то издалека цветы — весенне—летнее воспоминание, попавшее из далекого края в мир бесконечного холода. В другой раз он пришел с целой стопкой кулинарных книг и набором кухонного оборудования, которое безотлагательно, хотя и с некоторой опаской, начал применять, чтобы научиться готовить блюда из тех «экзотических» продуктов, которые он приносил из города. Джой радовалась его успехами и сочувствовала неудачам. Когда у Люка что—то не получалось, она всегда старалась утешить его, и это было совсем не так уж плохо.

В конце концов, она сжалилась, и они объединили свои усилия на этой маленькой примитивной кухне. В результате всего стала появляться не только вполне съедобная пища, но также очень милые и симпатичные десерты.

С каждым днем дни становились короче, осенние ночи плавно перетекали в зимние. Жизнь Джой с Люком превратилась в комфортную рутину. Занятия любовью — то единственное, что всегда содержало некую неожиданность, никогда не повторяясь, без скуки, как будто ночи заменили дневные часы. Во всяком случае, Люк стал энергичнее, чем прежде.

— Это наша особенность, моего народа, — однажды сказал он после долгой страстной ночи. — Зимой и ранней весной мы становимся…

Он почти смутился, и Джой закончила за него:

— Ненасытными?

Он засмеялся, и для дальнейших объяснений больше не осталось времени. А когда он снова отодвинулся, чтобы спросить, не слишком ли это много для неё, Джой только рассмеялась в ответ. Она обнаружила внутри себя такую неистовую страсть к нему, что иногда ей хватало одного взгляда его горящих глаз или легчайшего прикосновения его рук, чтобы воспылать. Каждый раз, когда он желал её, она отвечала ему с таким же рвением. Они просто не могли насытиться друг другом.

Долгими днями, когда Люк уходил на охоту или в город, Джой часто думала, что их занятия любовью были достаточной компенсацией за то, что они находились в занесенной снегом хижине вдали от благ цивилизации. Она редко вспоминала о том туманном внешнем мире, но когда вспоминала, то понимала, что не хотела бы потерять то, что уже привыкла принимать как должное. О, да, это было более чем достойной компенсацией.

Тем туманным днем Джой была погружена в свои мысли, когда услышала удар в дверь. Испытывая легкое возбуждение перед предстоящей страстной встречей, она вскочила на ноги. Возвращаясь со своих прогулок, Люк перед дверью всегда принимал человеческий облик. Как правило, полностью обнаженный.

В предвкушении она улыбнулась, открывая дверь. Две тени проскользнули мимо неё, облачко теплого дыхания легко коснулось её руки, запирающей за ними. Она прищурилась, приспосабливаясь к неожиданному появлению Люка и Филиппа в волчьем обличье. Меньший, более темный волк исчез в задней комнате. Люк сел у огня и зевнул, демонстрируя ряды очень острых белых зубов. Затем приветственно оскалил зубы. Конечно, волки не умеют улыбаться, но Люк сумел — это несвойственное волкам выражение на его морде невозможно было бы назвать другим словом.

— Люк, ты не предупредил, что у нас будут гости, — сказала она, уперев руки в бедра. Зверь поднял уши и завилял хвостом — это говорило ей о том, что он в очень хорошем настроении. Он давно, слишком давно, не встречался со своей семьей. На теле стали проявляться первые признаки трансформации. От волнения глаза Джой сузились. Она наблюдала, как внушительные грациозные линии тела хищника размывались и перемещались.

— Подожди, — девушка вытянула руку, останавливая его.

Трансформация остановилась. Пока его яркие дикие глаза наблюдали за ней, Джой схватила свой блокнот и, скрестив ноги, села перед ним, задумчиво постукивая карандашом по своим губам.

— Люк, останься таким на какое—то время.

Как только она приступила к эскизу, он изобразил на морде такое полное решимости и боевой готовности выражение, что Джой отчетливо поняла, что он умышленно демонстрирует свой самый благородный волчий облик. Хотя такой великолепный волк, как он, производил неизгладимое впечатление и в любой другой момент. Да, собственно, и не только в форме волка.

Джой вернулась к работе, делая набросок пропорций, треугольных глаз, мощного кольца шерсти, струившегося назад по бокам головы и вокруг шеи, золотисто—зеленых глаз, сфокусированных на ней. Поймав его взгляд, она на мгновение отвлеклась от работы. Независимо от принимаемой им формы, это были определенно его глаза. В любой ситуации они привлекали внимание, особенно когда смотрели на неё этим особенным взглядом.

— Bonjour, — послышался знакомый баритон. Повернувшись, Джой увидела выходящего из кухни Филиппа. Он застегивал запасную рубашку Люка, одолженная одежда свободно висела на его долговязой фигуре. Его серо—зеленые глаза улыбались. Он обошел девушку, чтобы взглянуть на блокнот у неё на коленях.

— Tres bien[29], Джоэль. Очень похоже.

Раскрасневшись от работы и услышанного комплимента, Джой улыбнулась кузену Люка:

— Я рисую только для забавы. Но могу поспорить, что любой из художников—натуралистов убил бы ради такого шанса.

Филипп молчал, обдумывая и, несомненно, переводя её слова. Джой вернулась к работе. Неожиданно Люк встряхнул головой, ощетинив шерсть на загривке, и издал низкий мелодичный рык. Филипп мягко засмеялся.

Карандаш Джой замер над рисунком.

— Я что—то пропустила? Сиди смирно, Люк!

Она нахмурилась, переводя взгляд с одного на другого.

— Почему у меня всегда создается ощущение, что большая часть слов витает прямо над моей головой?

Потянувшись, Филипп вздохнул и присел на краешек дивана.

— Это… теряется при переводе, — произнес он, тщательно подбирая английские слова.

Люк издал звук, похожий на «хуф» — иначе не назовешь, и Филипп слегка выпрямился.

— Люк напомнил мне, что ты, если захочешь, можешь научиться понимать нас.

Карандаш в руке Джой задрожал, вильнув в сторону. Эти слова были сказаны с такой интонацией, что, без сомнения, привлекли её внимание. Несмотря на то, что эмоции не коснулись его лица, Филипп был явно обеспокоен. Он переводил взгляд с Люка на Джой и обратно, как будто пытаясь прочитать какое—то важное бессловесное сообщение.

— Чему я могу научиться? Люк немного обучал меня французскому. Но ты ведь не это имеешь в виду, не так ли?

Она повернулась, пристально взглянув на Люка, который, выставив перед собой массивные передние лапы, выглядел загадочным сфинксом.

— Вы понимаете друг друга, если вы оба волки, и даже если только один из вас волк. Так?

Филипп кивнул явно с неохотой. Сейчас его глаза, как и её, были прикованы к Люку.

— Раньше Люк никогда не обсуждал это со мной, — нахмурившись, она отложила в сторону блокнот. — Как я могу обучиться вашему таинственному языку?

Сейчас дискомфорт Филиппа был очевиден.

— Мы родились с пониманием друг друга. У тебя есть возможность научиться, но это потребует определенных… — он замолчал.

Люк резко поднялся, не спуская угрожающе зловещего взгляда со своего кузена. Филипп откашлялся, прочищая горло.

— Тебе нужно будет стать такой же, как мы. Если ты пройдешь через трансформацию, понимание придет к тебе, — он резко замолчал, встретившись глазами с Джой, его взгляд смягчился и выглядел озабоченным.

Чтобы переварить услышанное, Джой понадобилось несколько секунд.

— Ты подразумеваешь трансформацию в волка? — её голос показался писком. Вытерев ладони о бедра, она облизала ставшие внезапно сухими, губы. Мысль об этой возможности была такой нелепой, и, в то же время, такой удивительно притягательной, что Джой не сразу нашлась, что ответить. — Но я не… я не… — в горле стоял ком. — Почему вы думаете, что я смогу делать то, что и вы?

Смущение Филиппа соответствовало её собственному состоянию. Ёрзая на диване, он смотрел, куда угодно, только не на неё и не на Люка. Его голос прозвучал тихо:

— В тебе течет наша кровь, кузина Джоэль. Внутри тебя есть дар.

Широко распахнутыми глазами Джой уставилась на Люка.

— Ты не говорил, что те древние легенды правдивы. То есть, ты кусаешь меня, и я тоже обращаюсь в оборотня?

Её слова балансировали на тонкой грани, пытаясь сорваться в истерию, едва прикрытую юмором. Она изо всех сил старалась сохранять дыхание ровным, а ум — ясным. Люк издал глубокий рык. Он отрицательно покачал головой в явном намерении подражать людским жестам.

— Нет, все не так, — поспешно вмешался Филипп. — Дар не может передаваться. Он рождается вместе с кровью. Он был в тебе еще до того, как ты попала к нам, и по—прежнему остаётся в тебе.

Выражение его лица было серьезным, спрашивая, все ли она поняла. Ошеломленная Джоэль задумалась, почему он был так настойчив? Почему Люк лишь смотрел на неё своими холодными волчьими глазами? Она ошарашено посмотрела на Филиппа.

— Я не понимаю. Ты не можешь говорить всерьез.

В его глазах не было и намека на ложь или шутку. Это были человеческие глаза, даже более чем человеческие — ясные и уверенные, полные волчьей врожденной честности. Он был каким—то невероятным. И говорил о таких же невероятных вещах. Конечно, она бы знала. Конечно, Люк рассказал бы ей.

В этом не было смысла. Её прошлое — то, что она могла вспомнить, когда задумывалась об этом — ничем не подтверждало абсурдное заявление Филиппа. Почему же тогда она обнаружила, что соглашается с ним, без всяких доказательств и фактов, как будто кто—то уже нашептывал ей об этом, давным—давно, в каких—то ярких, полузабытых снах? Почему каждый удар пульса этой самой крови подтверждал правдивость его слов? Как будто с её разума содрали все сомнения, обнажая первобытную уверенность, и это заставило её мышцы сжаться в ответном действии, готовясь к трансформации.

Она кивнула, попыталась что—то сказать, но не проронила ни звука. Появившиеся опровержения отступили, остановленные все той же холодной уверенностью. Тем не менее, она восстановила свое пошатнувшееся самообладание, снова посмотрела на Филиппа, вымучив на лице слабое подобие ободряющей улыбки. Взгляд, который она бросила на Люка, был отнюдь не спокойным.

У нее не было времени встретиться с ним лицом к лицу. Очевидно, Люк пришел к выводу, что ей нужно некоторое уединение, чтобы осмыслить услышанное. Одним грациозным движением он вскочил и рванулся к задним комнатам, оставляя её в неловкой тишине наедине с Филиппом.

Как ни удивительно, первым не выдержал Филипп:

— Мне очень жаль, Джоэль, — тихо сказал он. — Я не знал, что Люк не рассказал тебе.

Перед тем, как повернуться к нему, Джой, сделав глубокий вздох, заставила свое непослушное тело успокоиться.

— Все хорошо, Филипп. Ко всему можно привыкнуть.

Она почти рассмеялась, видя явное облегчение на его лице. Абсурдный юмор их ситуации спас её.

— Интересно, Люк так сводит с ума всех в Валь—Каше или только меня?

Улыбка на его обычно серьезном лице была достаточно красноречивым ответом.

— А ты хорошо его знаешь, кузина.

И так же внезапно, как и появилась, улыбка погасла. Он наклонился вперед, упёршись руками с длинными пальцами в колени.

— Джоэль, ты счастлива здесь?

Перемена темы застала её врасплох. В его голосе звучало неподдельное беспокойство. Это неожиданно напомнило ей о друзьях, которых она не видела многие недели. И хотя немедленный и очевидный ответ готов был сорваться с её губ, она вдруг задумалась, вспомнив множество забытых проблем и почувствовав небольшие уколы сомнений, которые лихорадочно будоражили её ум, но у Джой не было сил разбираться с ними.

— Да, — наконец сказала она. — Я счастлива.

Эти слова были правдой, вопреки появившейся незнакомой двусмысленности, которую выявил Филипп своим вопросом и откровением.

— Я счастлива.

Она заглянула в его серо—зеленые глаза и улыбнулась с искренней теплотой. С молчаливой благодарностью её пальцы легли ему на руки.

— Не беспокойся обо мне, Филипп.

Он вздохнул, взял её руку и поднес к своим губам в этом старинном, но очаровательном жесте.

— Рад это слышать, кузина. Мы все хотим, чтобы ты была счастлива. С тех пор, как ты появилась среди нас, мы заметили перемены, — он остановился, подыскивая слова. — Мы видели, что ты сделала для Люка. И благодарны тебе за это. Но Люк может быть intimidant[30], — он тряхнул головой, — подавлять. Мы также волнуемся и за тебя.

Джой была глубоко тронута его заботливыми словами. Она стиснула и отпустила его руку, затем поднялась на ноги, болезненно охнув от затекших мышц.

— Не могу передать, как я благодарна тебе и всем за то, что вы старались помочь мне. И так жаль, что я не знаю, как отблагодарить вас.

— Среди семьи нет никаких долгов, — серьезно ответил Филипп.

От его слов Джой бросило в дрожь. Семья.

— И ты тысячу раз отплатила нам тем, что сделала для Люка.

Почти напуганная его словами Джой уставилась под ноги. То, что она сделала для Люка. Эти слова значили гораздо больше, чем она могла понять. Но она не могла глубже проникнуть в их смысл — понимание тут же ускользало прочь. Она медленно подняла глаза.

— Надеюсь, Филипп, что мы — друзья.

С легчайшим прикосновением он взял её руки и быстрым легким поцелуем коснулся каждой щеки.

— Мы все — твои друзья. Мы — твоя семья.

Она смахнула с ресниц слезинку и улыбнулась:

— Спасибо.

Этого слова было явно недостаточно, но это было все, что она смогла произнести.

Семья. Слово, сильное до боли. Воображение нарисовало картины смеющихся лиц, объятий, дарящих безопасность и ощущение желанности. То, что для неё было потеряно и практически забыто.

Сильные руки оттянули её прочь от края бездны. Задыхаясь, она прижалась щекой к твердому, как камень, плечу Люка. Когда окутывающая её темнота рассеялась, а зрение прояснилось, она подняла глаза, все еще заключенная в кольцо его рук. Филипп, словно замерев, стоял у дивана, отведя глаза в сторону.

В воздухе витало напряжение, и Джой сразу же опомнилась. Она пошевелилась, но Люк еще сильнее сжал свои объятья, — безмолвный ответ, с которым сейчас она не была готова спорить.

— Хм… джентльмены, не знаю, как вы, а я проголодалась, — Джой услышала, как дрожит её голос. Понадобилось несколько секунд, чтобы восстановить контроль над собой. — Иначе Филипп подумает, что мы недостаточно гостеприимны. И если ты меня отпустишь, Люк…

— Сейчас нет времени, Джой, — в голосе Люка было нечто, что заставило её отказаться от попытки высвободиться. — Мы с Филиппом направляемся в город.

Нахмурившись, Джой повернулась к нему лицом. Спустя мгновенье, достаточно продолжительное для того, чтобы взять себя в руки, Люк ослабил захват. Шагнув назад, она постаралась находиться на приблизительно одинаковом расстоянии от обоих мужчин, не выпуская их из поля зрения, отмечая и куртки на диване позади Филиппа, и снегоступы, стоящие рядом.

— Не поздновато ли для еще одной прогулки? — спросила она. — Вам обоим наверняка необходим отдых, после того, как вы прошли весь путь из Валь—Каше.

Она хотела умолять их остаться, не покидать её одну, но слова болезненным комом застряли в горле.

Встретившись с нею взглядом, Люк выглядел застывшим, неумолимым.

— Мы переночуем в Лоувелле. У меня есть там дела. И мне не хотелось бы удерживать Филиппа вдали от его семьи.

На секунду его пристальный взгляд переметнулся на кузена, который, казалось, был очень рад смотреть в противоположную сторону.

— С тобой все будет в порядке, Джой, — сказал Люк, поворачиваясь к ней.

В его глазах все еще была непреклонная суровость, но постепенно выражение лица смягчилось, как будто он почувствовал её скрытое страдание. Его мышцы напряглись, как будто он хотел сократить разделяющие их расстояние, но вместо этого, схватив куртки и снегоступы, без единого слова прошел мимо Филиппа.

Почти задевая её своим плечом, он надел куртку.

— Убедись, что дверь заперта, и поддерживай огонь, как я показывал. Мы вернемся завтра, как только сможем.

Считая, как будто этих слов достаточно для прощания, Люк бросил одну из курток Филиппу. Тот молча оделся. Секунду спустя мужчины направились к двери. Глянув назад через плечо, Филипп бросил извиняющий взгляд на Джой.

— Подождите, — Джой стряхнула оцепенение и бросилась за ними. Схватив Люка за руку, она повернула его к себе. — Вы собираетесь оставить меня здесь одну, и это после того, как рассказали о том… — она тяжело глотнула, — кто я есть?

Слова давались ей с трудом, но она могла говорить, сама пораженная своим спокойствием.

— Вы не думаете, что немного несправедливо оставить меня одну, не объяснив всё до конца?

Ощущение влажности, неожиданно наполнившей глаза, поразило её больше, чем все произошедшее ранее. Без предупреждения Люк заключил Джой в свои объятья и прижался губами к её лбу. Еще секунду спустя он приподнял шершавыми пальцами подбородок девушки, а большим пальцем другой руки нежно смахнул сбежавшую слезинку.

— Я все объясню, Джоэль. Когда смогу. Здесь нечего бояться. Ты — все та же, какой была всегда.

Он покрыл поцелуями её щеки, а затем, спустившись к губам, с тихой нежностью прикоснулся к ним.

— Я скоро вернусь.

Говоря это, Люк глубоко заглянул ей в глаза тем особенным образом, который всегда приводил её в трепет. Джой улыбнулась и позабыла обо всем, что раньше её беспокоило. Подарив ей еще один поцелуй, полный чувственного обещания, он отпустил девушку.

— Сладких снов, Джой.

Она смотрела, как Люк и Филипп покинули дом. Прильнув к маленькому окошку, она наблюдала, как двое мужчин закрепили снегоступы и достали откуда—то, вне поля её зрения, большие деревянные сани. Затем они стали удаляться, уверенно шагая по роскошному белому ковру свежевыпавшего снега. Люк обернулся, и Джой помахала ему рукой. Когда мужчины скрылись из глаз, она поморщилась от внезапного приступа резкой боли. Для поддержки ей даже пришлось опереться на обшитую панелями стену. Боль быстро прошла, оставив после себя смущающее чувство какой—то несправедливости, из—за которого она долго еще лежала без сна.

Проходя по пустынным заснеженным землям Люка, они почти не разговаривали. Люк остро ощущал неловкость Филиппа и сконцентрировался на сдерживании своей инстинктивной ответной реакции. У него не было ни малейшего желания ссориться с кузеном, вопреки тому, что, как подозревал Люк, Филипп догадался о гораздо большем, чем осмелился бы признать.

«Если бы он застал Филиппа, вмешивающимся…»

Поддерживая бодрый темп передвижения по нетронутому снегу, Люк с трудом сдержал ругательство. Филипп был гораздо мягкосердечней, чем казался. Казалось, он, как и остальные деревенские жители, безоговорочно принял появление девушки.

Его людей никак нельзя было назвать недогадливыми, впрочем, как и Джой. Едва не зацепившись за незаметную под снегом корягу, Люк в тысячный раз выругался про себя. Были моменты, когда он был уверен, что она вырвется на свободу, снова начнет думать о том мире, что был снаружи того мирка, который он создал для неё. Он не мог рисковать. Слишком поздно все повернуть назад. Она так глубоко проникла в его кровь, что он знал — если он позволит ей уйти, это убьет их обоих.

Добравшись до окраин Лоувелла, Люк стряхнул с себя тяжесть бесполезных размышлений так же, как отряхнул снег с обуви. К утру следующего дня они безо всяких осложнений закончили все дела и направились со своим новоприобретенным грузом обратно.

У дверей хижины Филипп попрощался, натянуто улыбнувшись и грубо обняв брата. Люк, предлагая кузену остаться на ночь, старался быть максимально искренним, но Филипп только улыбнулся и отрицательно покачал головой. Он отдал одолженную одежду и поспешил прочь — черный волк, темный, как ночь, на блеклом снегу. Немного проводя его глазами, Люк повернулся к двери и толкнул её, протискивая в открытую дверь свою громоздкую ношу.

Изумление в глазах Джой стоило всей его усталости от длинного пути и почти что стоило раздельно проведенной ночи.

— Люк! Что в мире… — Её лицо осветилось радостью, глядя на него, подумал Люк с прежним бесконечным удивлением. И пока она искала путь, чтобы обойти стоявший на проходе груз, выражение её лица несколько изменилось.

— Ванна?

Пытаясь принять на себя часть веса, она протиснулась к нему, касаясь его бедром и плечом. От ощущения её близости он чуть не выронил ношу, а она почти потеряла равновесие. Он подхватил груз и с некоторым трудом положил на кухонный пол. Затем развернулся и одним молниеносным движением заключил её в объятья. Её губы были мягкими и податливыми, такими знакомыми — роднее всего, известного ему ранее.

— Люк, — выдохнула она наконец, как только он освободил её уста. — Ванна?

— Тебе больше по вкусу бочка? — поддразнил он, запустив пальцы в чистое серебро её волос. — Если тебе не нравится, то я отнесу назад.

С широко раскрытыми глазами, она высвободилась из его рук и отступила назад, чтобы оценить новое приобретение.

— Так вот зачем тебе нужен был Филипп. Но все же я удивлена, как вам двоим удалось дотащить её до сюда. Она же громадная! — Джой внимательно осмотрела новшество. — На дне есть сливное отверстие, полагаю, ты собираешься её куда—то установить?

Отведя в сторону волосы Джой, он прервал рассуждения, быстро и легко целуя её в шею. Вкус был опьяняющим.

— Обязательно. Но это потом.

Она вздохнула и откинулась назад, предаваясь его ласкам. Покусывая ей шейку и плечо, он отодвинул в сторону рубашку, чтобы услышать неотразимый аромат её кожи.

— Знаешь, — сказала Джой после того, как дыхание вернулось к ней. — Я думаю, что прямо сейчас могу принять ванну. А ты?

Улыбаясь ей в плечо, Люк постарался не обращать внимание на требования своего тела, жаждущего немедленного ответа.

— Очень хорошая идея, — хриплым шепотом согласился он. С явной неохотой, он отпустил её. Тихий вздох протеста вырвался из её груди, еще больше усиливая его возбуждение.

— Я принесу воды.

— Я помогу тебе.

Глаза Джой горели от желания, когда они вдвоем приступили к заполнению ванны водой, подогретой в баке на печи. Это все, что мог сделать Люк, чтобы не набросится на Джой немедленно. Каждый раз, когда они сталкивались и не всегда случайно задевали друг друга, по его жилам пробегал огонь, распаляя всё тело. Её кожа была такой же горячей, как и его собственная, преисполненная не меньшим желанием.

Прилагая все усилия, он полностью сосредоточился на достижении поставленной цели. Только когда ванна была полностью наполнена, и пар заклубился в воздухе, Люк повернулся и посмотрел на девушку, выпуская своё желание на волю.

Глаза Джой были полны такого неприкрытого чувства, что это почти напугало его — это выражение в её глазах, те слова, что она однажды сказала ему после ночи любви. И этого было достаточно, чтобы отрезвить его так, что он стал способен обуздать свою страсть и направить её в более нежное русло, попытаться вернуть хотя бы малую часть того, что читал в её глазах.

Она растворилась в его объятьях, её губы прильнули к его губам, добровольно даря себя так же, как она делала всегда. Она была не просто привлекательна или желанна. Она была самой жизнью и обещала то существование, к которому ранее он никогда даже и не приближался. Дрожа от жажды обладания, Люк расстегнул пуговицы на её блузке и прижался ладонями к её грудям, ощущая под пальцами невероятно нежную кожу. Соски уже затвердели, и он склонился, чтобы поцеловать один из них, смакуя его языком и восхищаясь неповторимым вкусом. Её стон вызвал настолько сильный отклик у Люка, что ему пришлось остановиться и расслабиться, его голова замерла меж её грудей, ожидая пока не остановятся изящные руки в его волосах.

Не успел он успокоиться, как её пальцы расстегнули пуговицы его рубашки, она гладила и ласкала его грудь. Её пальцы. Он остановил её руку, захватив своим ртом, целуя каждый пальчик, лаская ладонь языком. Она отодвинулась и схватила его за края рубашки, словно удерживая равновесие и почти тряся его.

— Люк, я хочу принять ванну. И, если мы не остановимся, то попросту не доберемся до неё.

В её голосе звучала неуверенность, то же самое ощущал и Люк. Она улыбнулась, и темные тайны её глаз озарились проблесками золота и искрами огня, способного поглотить их обоих.

Без слов Люк потянул за блузку, проводя ладонями по изгибу плеч, позволяя ткани легко соскользнуть на пол. В их взаимной потребности друг в друге, в том глубочайшем понимании, что лежало в их связи, любые слова казались напрасными нагромождениями, пустыми и бессмысленными. Он был молчалив и тогда, когда она помогла ему снять рубашку. Лишь участившееся дыхание говорило за него, когда её пальцы, спускаясь все ниже и ниже от груди к животу, дразня, задержались там, а затем расстегнули застежку на его джинсах.

Она схватила его рукой в тот момент, когда, казалось, он дал одобрение, легчайшими прикосновениями удерживая его твердым и неподвижным до тех пор, пока Люк не понял, что теряет контроль. Звук, вырвавшийся из его горла, был мало похож на слово, но Джой, казалось, поняла. Она улыбнулась медленной чувственной улыбкой триумфа и выпустила его. Затем отодвинулась, чтобы освободить себя от джинсов, не дожидаясь его помощи, потому как вероятнее всего он попросту их с неё сорвал бы.

Когда Джой выпрямилась, мягкий отблеск огня и свет фонаря гладили её кожу, а таинство теней рисовало причудливые изгибы и впадинки на её изысканных формах.

Одним движением он прижал девушку к себе, с поцелуем вдыхая теплый воздух с её губ. Он без малейших усилий приподнял её, удивляясь легкости своей ноши. Люк плотно прижал её тело к себе, наслаждаясь формами её грудей, упирающихся в него, чувствуя теплую ласку живота там, где пробуждалось его возбуждение.

Он покрыл поцелуями её трепещущие веки, кончик носа и подбородок. Он мог бы поднять её еще выше, чтобы прижаться лицом к сладкой шейке и мягкой ямочке у её основания. Но поступи он так, последние остатки его самоконтроля разбились бы вдребезги, повалив их с ног, и все бы очень скоро закончилось. Одни только бедра Джой, прижатые к нему, и неотразимый аромат её собственного возбуждения, как и ощущение её влаги на его коже, неумолимо подводили Люка к этой грани.

Виделся только один выход. Поднеся Джой к ванной, он попробовал пальцем воду и бесцеремонно плюхнул её туда.

— Люк! — она отплёвывалась, встряхивая влажными прядями волос и обрызгивая его серебристыми каплями. В том, как она назвала его имя, слышалось больше смеха, чем возмущения, и он воспользовался моментом, чтобы успокоить свое бешено скачущее сердце и прояснить голову.

— Не возражаешь, если я присоединюсь? — тихо спросил он.

Посмотрев на него, она попыталась придать своему прелестному личику выражение крайнего неодобрения и, конечно, потерпела поражение, сорвавшись на смех. От этого всего он легко смог позабыть о напряжении своего тела. И комок стал в горле, стоило ей протянуть к нему руку. Внезапно она потянула его, и еще больше воды вылилось на пол, когда он погрузился в ванну. Там хватало места им обоим, так, как он и задумывал, но даже в этих условиях позиция лицом к лицу, колено к колену, не была его самой любимой.

— Иди—ка сюда, — грубо прорычал он. Она лишь улыбнулась в ответ, вытирая воду с лица. Затем резко развернулась, устраиваясь между его бедер. Вздох облегченного удовлетворения вылетел из груди Джой, когда её голова прижалась к его груди — он подбородком чувствовал её влажные волосы, вода в ванне доходила до уровня её груди. Закрыв глаза и замерев, Люк вкушал ощущение её присутствия, чувствовал приятную боль там, где её спина прижималась к его возбужденной плоти.

— Немного бугорчато, — лениво пожаловалась она, переместившись так, что его глаза распахнулись, а губы приоткрылись в безмолвном крике.

— Но не думаю, что все уж так критично, чтобы нам предпринимать на этот счет какие—либо действия, — продолжила она.

Люк застонал, уткнувшись лицом в её волосы, затем прикусил верхнюю часть её ушка.

— Нет, если только ты не намерена устроить себе быструю ванну.

Она снова передвинулась в нежной пытке. Не в силах выдержать, он подхватил бедра девушки, чтобы удержать её на месте. Её дыхание смешалось.

— Возможно, Люк, ты и прав, — хрипло прошептала она. — Мне действительно хотелось бы насладиться этой возможностью.

Он ощутил, как она сознательно отпустила свои мышцы, расслабляясь напротив него, несмотря на то, что его собственное напряжение не подавало ни малейших признаков отступления. Он должен был быть мертвым или в километрах от Джой, чтобы не реагировать на неё, хотя даже расстояние не было достаточно надежным средством.

Откинувшись назад на скошенную поверхность ванны, он, глубоко дыша, добился того, что смог получать искреннее удовольствие от их соприкосновения, переборов в себе устойчивое желание обладать ею немедленно. Дыхание Джой выровнялось, а руки успокоились на его бедрах, обхватывающих её с двух сторон. Касание было простым, не содержащим эротического подтекста. Отведя в сторону от её лица влажные пряди волос, Люк слушал биение их сердец и позволил себе успокоиться этим звуком и теплом воды, и ощущением целостности, которая заменила в его душе разрушенную пустоту.

Первой прервала молчание Джой. Она очень осторожно сдвинулась, выведя Люка из состояния дремоты.

— Люк, мне нужно поговорить с тобой о том, что сказал вчера Филипп. О… — она на мгновение замолчала, переведя дыхание, — о том, что я — такая же, как вы.

Люк разогнал остатки дремоты. Он сел, потянув её за собой, намереваясь развернуть её лицом к себе, но не желая выпускать из объятий слишком надолго. От адреналина биение его сердца снова ускорилось.

— Что ты хочешь знать, Джой? — спросил он очень тихо.

— Филипп сказал… он сказал, что я могу обучиться вашему языку, ну, тем, чем вы пользуетесь в образе волков, если я научусь делать то, что делаете вы.

Её голос дрожал, руки сжали его бедра, слегка царапая кожу короткими ногтями.

— Он сказал, что у меня есть способность трансформироваться. Что во мне есть ваша кровь.

Ощутив внезапный страх, Люк прикрыл глаза и сосредоточился на ответе. Он сам начал все это, вынудив Филиппа открыть то, что сам преднамеренно заставлял ее забыть. Тест, как он сам себе говорил. Тест, чтобы понять, сможет ли она принять хоть какую—то часть правды, лежащей за пределами того немногого, что она уже поняла. Тест, выявляющий, как много она помнит.

— Да, Джой. Это — правда.

Он почувствовал, как в его руках она напряглась и расслабилась снова, слишком быстро для страха или отрицания, которые он ожидал получить в ответ. Люк выдохнул, не заметив, как задержал дыхание. Итак, она, действительно, каким—то образом знала, что это правда. Но являлось ли ее кажущееся принятие отголоском скрытой памяти о том, что он рассказал ей в тот день в Валь—Каше, или это было уверенное внутреннее понимание?

— Ты обладаешь способностью, — продолжил он тихо. — И в тебе есть наша кровь. Но это не моя кровь. Это есть и всегда было твоей собственной.

Он ждал её ответа, чувствуя беспомощность от знания того, кем она была сейчас и вне его влияния.

— Ты имеешь в виду, что я всегда была такой, — промолвила она очень тихо. — Такой, как ты. Вервольфом.

Ровность её слов почти остудила его.

— Этого не может быть. Ничего, совсем ничего не происходило. Мои родители были нормальными, и я была нормальной.

Она замолчала, понурив голову. Он обхватил её лицо своими ладонями и прижал девушку к себе, большими пальцами поглаживая её высокие скулы.

— Ты могла не знать, Джоэль, — пробормотал он. — Это, должно быть, было спрятано внутри тебя, внутри твоей семьи.

Он быстро остановился, боясь вызвать призраки её прошлого.

— Кровь и дар очень редки. Время от времени мы слышим о других лугару за пределами Валь—Каше. Мой отец… — он с трудом продолжил, — мой отец не знал о том, что он — оборотень, когда мать выбрала его.

Он снова остановился, избегая воспоминаний о человеке, благодаря которому появился на свет. И который отказался от зова своей крови, оказался неспособен принять то знание, к которому сейчас так стремилась Джой.

— Это — редкая вещь, Джоэль, но не такая уж неопознанная, даже в твоей местности. И здесь нечего бояться.

Она дышала учащенно, но впервые он ощутил в ней что—то, отличное от беспокойства.

— Это должно меня пугать, — хрипло проговорила она, — должно пугать до крика, если у меня есть хоть капля рассудка. И я не совсем понимаю, почему мне не страшно.

Она захихикала — тихий затерянный звук. Обняв девушку, Люк прижал её к себе, как будто одним этим мог дать ей спокойствие и мужество принять то, кем она является.

— Я знаю, что это — правда. Не знаю, почему мне это известно, но это так, — она прижалась к нему еще крепче. Люк ощущал, как дрожит её тело у него в руках. — Пожалуй, единственный способ, чтобы понять это и доказать самой себе — увидеть всё собственными глазами. Почувствовать.

— Джой, ты можешь сделать это, если пожелаешь, — ответил он, изо всех сил желая ей храбрости. — Сила внутри тебя.

Его губы прикоснулись к мягкому серебру белокурых волос.

— Ты была бы так же красива в образе волка, как и в женском обличье.

Длительный спазм пронзил её тело, как будто картина, возникшая в его воображении, напрямую передалась ей. Это было лишь частью того, что могло бы быть возможным между ними. Посильнее прижав её к себе, он закрыл глаза и представил, каково это было бы ощущать её, бегущую рядом с собой, бледную и грациозную волчицу, почти сливающуюся со снегом.

Прижавшись щекой к её волосам, он продолжил:

— Зимними ночами ты не чувствуешь мороза. Твой мех отвергает холод. А когда бежишь, снег разлетается под твоими лапами. Твое обоняние чрезвычайно обострено, как будто целый мир раскрывается перед тобой тысячью ароматами безымянных оттенков цвета, разбрызганных по пейзажу, словно красками на холсте.

Люк услышал, как пресеклось дыхание Джой, и знал, что она чувствует то, что он описывает.

— Твои уши воспринимают каждый звук, и по сравнению с тем, что слышит человеческое ухо, каждая когда—либо сочиненная людьми мелодия является лишь слабой имитацией, отдаленной памятью того, что окружает тебя. Твоя стая общается с тобой без слов, нет ни малейшей необходимости в них. Луна настолько яркая, что даже человек, плохо видящий в ночи, способен найти дорогу. Когда начинается охота, ты ведешь стаю, потому что ты самый сильный, и здесь нет места ни гордыни, ни ревности, ни обидам. Всё заранее предопределено — это некий узор бытия, в котором ты — только часть, определяющая порядок вещей, и даже животные, на которых ты охотишься, отдают свои жизни, согласно правилу, в назначенный им час.

Он замолчал, прислушиваясь к частому биению её сердца. Затем продолжил:

— Часто добыче предначертано спастись, и тогда в конце многокилометрового пути твой желудок так же пуст, как и в начале. Твое дыхание клубится в холодном воздухе, когда ты отдыхаешь, принимая поражение, потому как оно не первое и даже не последнее и потому, что дух волка дает тебе понимание. Но в тени сладостной ночи нет ни горечи, ни гнева. Стая окружает тебя, обступает, каждый вместе с тобой. И тогда из тебя вырывается радостный вой, который сплачивает всю стаю. В то мгновение, когда стая присоединяет свои голоса к твоему, ты ощущаешь такую идиллию, что сердце щемит от красоты происходящего и печали из—за того, что ничто не вечно.

Глядя в пустоту, он проигнорировал предостережение собственных слов.

— Когда хор затихает, ты возвращаешься домой голодным и ожидаешь другого дня.

Прохладная вода обхватила их, когда ладони Джой погладили его бедра, вызывая мурашки.

— Я чувствую все это так же, как будто это происходило со мной.

Люк уткнулся носом ей в затылок.

— Потому что мы таковы, — прошептал он, — благословенные двумя мирами. Истинные волки невинны, даже когда убивают. Но они беспомощны в управлении своим миром, не способны бороться с судьбой и повернуть её к себе лицом. У нас же есть способность выбирать свой путь, мчаться, как волки, но не быть привязанными к их суровому существованию. Это — дар, данный нам. Не использовать дар…

Он замолчал, почувствовав, как её пальцы с отчаянной силой схватили его за предплечья.

— Я не готова, — её голос дрожал. — Не готова быть такой, как ты, Люк. Еще не готова.

Он утешал её звуком своего голоса и движением рук, пока дрожь не улеглась.

— Не пугайся, Джоэль. То время, когда ты должна будешь принять дар и сделать его частью себя, еще впереди.

— А если я не смогу принять его?

Её вопрос заставил Люка закрыть глаза. Это, именно это, должно быть её выбором. Он и так слишком много уже взял от неё.

— Никто не будет заставлять тебя, Джоэль. Ты сама должна захотеть трансформироваться, только тогда все произойдет. И только ты это можешь контролировать.

Все сказанное было абсолютной правдой, и он яростно отклонил мощное желание избавить её от страхов и заставить захотеть принять дар так же, как освободил от призраков прошлого и будущего. Понимать и ощущать то, кем она является, и никогда не видеть её бегущей рядом с собой означало большую, просто катастрофическую утрату, но пережить можно. До тех пор, пока она остается с ним.

Он знал, что она восприняла его слова, поскольку тело её снова расслабилось и соскользнуло вдоль его, вода почти коснулась её подбородка.

— Спасибо, Люк, — прошептала она, — за объяснение и понимание.

Резкий приступ вины пронзил его сердце. Она верила, что ей есть, за что его благодарить. В своей невинности она доверяла ему. Она дала ему все — он взял то, что она предложила, и зашел дальше, чтобы украсть то, что она еще не знала, как дать.

Внезапно беспощадная боль от потока мыслей скрутила все его внутренности — он почувствовал свои руки, неумолимо скользящие по её талии, спускающиеся к бедрам. Он знал, что уже нет никакой возможности остановиться, когда она полностью поняла его намерение. Соски затвердели, как только его руки коснулись её грудей, притягивая Джой ближе к своей твёрдой плоти. Уткнувшись ей в шею, он прорычал её имя, грубо покусывая кожу, слушая её сбившееся дыхание и зная, что это было возбуждение, а не страх, когда он касался того места, над которым продолжал властвовать.

Она снова вздохнула, тяжело и отрывисто, когда он обхватил её руками и приподнял вверх — вода ручейками стекала с её соблазнительной кожи. Он прижался к её мягкому телу, слизывая влагу с плеч и шеи. Нежная и чувствительная плоть трепетала под его языком. Когда он развернул Джой и слизал капельки с её сосков, она выгнулась дугой и закричала. С неистовством, под стать его собственному желанию, её пальцы глубоко погрузились в волосы Люка. Она так же бешено хотела его, как и он хотел взять её без лишних вопросов. Груди резко вздымались и опадали, пока он покрывал их поцелуями, всасывая всю воду, пока не высушил их полностью. Он все еще держал её в руках, спускаясь ртом по изогнутой линии её тела вниз к животу. Стоило ему обхватить ладонями сладостные округлости её ягодиц, как бедра обхватили его, заключив в шелковые оковы.

Её тело горело, когда он одним сильным толчком вошел в расплавленную плоть. Она откинула голову, вцепившись ему в плечи и постанывая, пока Люк нес её через всю комнату, переступая через порог, так глубоко находясь внутри неё, что был не в силах думать о том, чтобы остановиться. Но тело молило его об освобождении. Он двигался, наблюдая за её лицом, трепетанием век, полураскрытыми от страсти губами. Её дыхание стало жестче и быстрее, сливаясь с его собственным ритмом. Он остановился лишь ненадолго, опуская её на кровать, отодвигаясь достаточно далеко, чтобы почувствовать боль, уменьшить которую можно было только одним путем — раствориться глубоко в ней. Это были её руки, что притянули его обратно, глаза Джой вспыхивали черным и золотистым огнем, который, умоляя, говорил о её собственном сладком томлении.

— Ты, правда, хочешь этого, Джой? — прорычал он, находясь на пороге её тела, поглаживая трепещущую, влажную плоть своей твердостью. — Ты хочешь меня? Всего, что я есть?

Её глаза распахнулись, и на один—единственный момент они заглянули ему в душу.

— Да.

В этом единственном, чуть слышном слове, были уверенность и одобрение, это шло из места, которого он не мог коснуться, которое находилось за пределами его влияния и даже за пределами её собственного рассудка.

— Да, я хочу тебя, Люк. Всего тебя.

С тяжелым сокрушительным стоном безумного желания Люк резко опустился и погрузился вглубь неё. Тело её выгнулось, принимая его, и в тот момент она подарила ему то, что он хотел взять, так что его вина и ярость разрушились в величественном и мощном освобождении.

Глава 18

Пришла зима, объяв мир Люка своими беспрестанными холодами и бесконечными снегопадами. Это привнесло огромное количество возможностей для использования новой ванны, и иногда даже просто долгие горячие отмокания в воде Джой ценила, как блаженную роскошь.

Люк проводил с нею дни напролет, за исключением тех случаев, когда отправлялся на свои пробежки, один либо с одной из двух стай: своей из той самой деревни или той стаей истинных волков, территория которых перекрывалась с границами его земель. Вечерами Джой работала над обширной коллекцией книг Люка, пока он вырезал своих изящных деревянных зверей, и перед тем, как заняться любовью, они часто подолгу разговаривали в свете ночного камина.

Именно во время этих спокойных периодов Люк наиболее полно раскрывался перед Джой. Она поняла, что он так же сильно, как и она, был заинтересован в подобных дискуссиях и спорах и был способен всецело поддерживать их. Они часто впадали в долгое молчание, в которых никогда не ощущалось неловкости, но впервые Люк казался столь же готовым нарушить тишину, как и поддерживать ее. Их любовные ласки делали его нежным, отчаянно уязвимым и иногда раскрывали его больше, чем он, возможно, того хотел, но их длинные вечерние беседы обнаружили его сильную любознательность, жажду знаний и ведущую потребность понять, кто он такой.

Однажды ночью, когда Джой свернувшись на диване, нахмурилась над чтением особенно большого и внушительного тома, она подняла взгляд и заметила, что он наблюдает за ней со своего стула в другой части комнаты с таким неприкрытым выражением нежности на лице, что текст моментально вылетел у нее из головы. Его глаза пронзили ее, и она выпалила первое, что пришло ей в голову.

— Серебряные пули!

Люк вопросительно изогнул брови, почти улыбнувшись.

— Я имею в виду, — быстро поправилась она, — все легенды говорят, что серебряные пули… — она затихла, тогда как ее лицо залила краска.

— Убивают оборотня? — дружелюбно подсказал Люк.

Джой почувствовала, как еще больше покраснела.

— Ну, мне это не кажется очень логичным, но…

— Ни что—либо еще подобное, — закончил он за нее. Отложив вырезание последней фигурки, он вытянул к огню длинные ноги. — В легендах очень мало правды. В серебряных пулях для нас нет никаких особо смертельных качеств, — внезапно его лицо стало серьезным, и он глянул в сторону двух висящих на стене волчьих шкур. — С этой работой в состоянии справиться и некоторое количество обычных, — в его словах было столько горьких воспоминаний, что у Джой отпало желание продолжать эту тему.

Она перевернула несколько страниц в лежащей на коленях книге и сменила тему.

— А как насчет полнолуния? — она произнесла это игриво, пытаясь вернуть его улыбку; он вновь сосредоточил свое внимание на ней и заметно расслабился. — Пока я не видела никаких подтверждений тому, что для трансформации требуется участие луны, — добавила она с усмешкой.

Люк удивил ее, рассмеявшись кратким, мрачным смехом.

— Трансформация происходит не по причине смены лунных фаз или каких—либо сверхъестественных сил, — его глаза сверкнули. — Это приходит с концом детства, после чего, за исключением определенных обстоятельств, находится полностью под нашим контролем.

Сменив положение, чтобы избавиться от боли в затекших ногах, Джой прикусила нижнюю губу.

— Тогда, как ты думаешь, откуда взялись все эти: серебряные пули, полнолуние и все такое?

— Мы не знаем всех ответов, — Люк кивнул на тянувшиеся вдоль трех стен книжные полки. — С тех пор, как я начал изучать, кто я такой, я стал собирать книги, журналы, все, что могло рассказать мне о том, что я хотел узнать. Все, что я нашел, оказалось хламом, большей частью настолько искаженным, словно это не имело никакого отношения к нашей действительности.

— А как насчет, — Джой сверилась с текстом на коленях, — жажды человеческой крови?

Люк состроил гримасу.

— Люди боятся того, чего не понимают. Это никогда не изменится. Хотя, возможно, — добавил он неохотно, — что часть нашего вида, наши предки в Европе, стали мерзавцами и брали самую легкую добычу, — его выражение было мрачным. — Что не делает нас хуже людей.

Джой сглотнула, зная, что включает в себя его «нас». Не совсем человек — или больше, чем человек.

— Что касается полнолуния, — продолжил он, — возможно, так происходило потому, что в это время мы просто становились более заметными. У европейских крестьян не было преимуществ электричества. Ты видела, что может сделать здесь свет полной луны.

Опершись локтем на подлокотник дивана, Джой опустила подбородок на руку.

— То, как луна и звезды освещают ночное небо, бесподобно. Дома… — она моргнула, внезапно смутившись. С секунду она попыталась вернуть себе ход мысли, но что бы ни собиралась сказать до этого, оно разлетелось подобно развеянному ветром снегу. — Вижу, ты уделил этому много внимания, — сказала она, наконец, с улыбкой глядя ему в глаза. — Так бы в точности поступила и я, если бы… если бы знала.

Люк поднялся на ноги, передвинувшись к очагу, чтобы посмотреть на огонь.

— Когда я впервые начал изучать, кем являюсь — сразу после смерти моей матери — я был слишком изолирован, чтобы понять все изменения, — он резко засмеялся. — Слишком много вещей произошли слишком быстро. Я потерял мать, нашел Валь—Каше и… научился трансформироваться — все в один кратчайший промежуток времени. Я знал, что должен скрывать от других детей в школе, кто я есть на самом деле, хотя бывали случаи, когда я испытывал крайнее искушение трансформироваться прямо посередине класса и поохотиться в комнате за несколькими хулиганами.

Джой рассмеялась, представив себе подобную сцену, и улыбка Люка стала менее напряженной, пока он смотрел на нее.

— Спустя примерно шесть месяцев после смерти матери в кинотеатре Ист—Форка показывали несколько старых кинофильмов. Одним из которых был «Человек—волк».

— Тот, что с Лоном Чейни—младшим? — спросила Джой.

— Да. И, конечно, я должен был посмотреть его, полагая, что смогу что—нибудь узнать. Я много дней изводил Алана, чтобы он взял меня в Ист—Форк.

— Дай угадаю, — усмехаясь, сказала Джой. — Он продолжал твердить: «Нет», но ты не оставил его в покое, пока не добился своего.

Люк выгнул темную бровь.

— Я обычно так и поступаю.

В его голосе неожиданно прозвучали зловещие нотки, заставив Джой покачать головой.

— Алан, наконец, нашел время взять меня на дневной сеанс. Я не забыл свое чувство ошеломления от увиденного на экране. Я не знал смеяться мне или плакать от обиды. Даже тогда я знал достаточно, чтобы понять, насколько они исказили наш образ.

— Ты не смотрел на это, как на проклятие, — сказала она тихо, скорее утверждая, нежели спрашивая.

— На свою сущность? — Люк покачал головой. — Нет. Даже несмотря на то, что это убило мою мать, — он быстро отвернулся так, чтобы она не могла увидеть его глаза. — Даже тогда, когда я не понимал этого, оно было для меня чудом. Но после того, как я посмотрел кино, у меня появилось страстное желание узнать больше. Узнать правду о себе. Тем вечером, когда мы вернулись в город, я попытался заставить себя стать тем, кого я увидел.

Джой начала.

— Настоящим оборотнем? Тот, который?..

— Не человек, не волк, а что—то промежуточное? Да, — заметно вздрогнув, он снова оглянулся к ней. — Это не было приятно.

— Значит, ты не можешь принять эту форму — ту, на которой, кажется, зациклены все легенды?

— Это возможно, — признал он, приподнимая верхнюю губу, — но я никогда не захочу попробовать это снова. Это было чрезвычайно болезненно. Неестественно. Это был мой первый настоящий урок.

«Неестественно». Джой проанализировала это слово.

— Быть таким, какой ты есть, — сказала она, наконец, — это естественно. Это — часть узора бытия.

Его глаза заблестели, благодаря ее пониманию.

— Мы живем в пределах этого узора столько, сколько можем, — внезапно зеленое золото его взгляда потемнело до затерто—медного. — С каждым годом это становится все труднее и труднее. Когда я стал достаточно взрослым, чтобы воспользоваться отложенными для меня отцом деньгами, я купил столько земли, сколько было возможно, столько акров, насколько хватило денег. Чтобы защитить дикие земли моих людей и тех истинных волков, которым принадлежала эта земля до нас.

Джой закрыла глаза, слишком много мыслей и эмоций теснились внутри нее. В течение долгого момента стояла тишина, а потом диван прогнулся под весом Люка, севшего рядом, и его руки привлекли ее к нему. Его присутствие и теплота расчистили сумбурную круговерть в ее голове, и она открыла глаза навстречу серебряному сиянию луны, прокладывавшему блестящую тропинку из близлежащего окна, вытягивая воздушную паутинку света.

Связь между ними становилась все сильнее и сильней, пока зима возводила почти непроницаемые стены, укрывающие хижину от мира и времени, засыпанные снегом деревья стали брусьями сладкой клетки, из которой у Джой не было никакого желания бежать.

Она слышала зловещие стоны ночного ветра, лежа рядом с Люком после их занятий любовью, и не испытывала страха, потому что ничто не могло добраться до нее, когда она находилась под защитой крепких стен хижины и ровного биения его сердца у нее под щекой. Время от времени она думала, что почти понимает язык бури, это знание парило где—то сразу за границами понимания, подобно смутным воспоминаниям и расплывчатым образам, часто ютящимся на краю ее снов. И именно тогда, когда глубокой ночью кричал ветер, а снег хлопал в окна, она вдруг обнаруживала внутри себя какое—то спокойствие и задавалась вопросом, почему ей так кажется, будто оно скрывает какие—то тревожные тайны.

Но дни всегда проходили слишком ярко, чтобы допустить присутствие теней.

Все еще оставалось бесчисленное количество неизведанных вещей, которые предстояло узнать от Люка и о нем — и ему узнать о ней. И были неожиданности, ванна была лишь первым из множества подарков, которые он принес ей в течение долгого сезона холода.

Второй сюрприз был преподнесен ко времени года, о котором Джой почти забыла, так мало внимания она обращала на череду дней и ночей. Однажды утром она проснулась от острого, смолистого аромата леса, и когда встала с кровати, чтобы выяснить его происхождение — и местонахождение Люка, — то обнаружила его стоящим спиной к ней в углу главной комнаты, тихо ворчащим себе под нос и устанавливающим маленькую и очень пушистую ель.

— Никаких подглядываний, — приказал он, выплевывая иголки. — Возвращайся в кровать и оставайся там, пока я тебя не позову.

Дерево и непомерные эмоции, которые оно пробудило, вызвали у Джой легкое желание поспорить. Она села в кровати и натянула на колени одеяла, слушая стук молотка, почти неслышную поступь Люка и биение собственного сердца. Она чуть не забыла. Ее преследовали дразнящие образы другого Рождества с родителями, деревом, возвышающимся у нее над головой, ослепительным светом и обещанием. Прошлое.

Оно было размытым пятном, почти потерянным, почти невидимым. Но дерево встряхнуло ее несомненную удовлетворенность, раскрыло потаенное, и она почувствовала, как глаза наполнились в ответ на эмоции, которые, утратив якорь конкретных воспоминаний, повисли, застыв, внутри нее.

Когда Люк пришел за ней, слезы высохли, а образы снова исчезли. У нее было мало времени на размышления. Он отступил, наблюдая за ней, пока она перебирала висящие на небольшом дереве бусы из ягод и множество вырезанных им фигурок животных — маленькие изящные деревянные статуэтки, бесхитростно развешенные на ветвях, но безмолвно совершенные. Она бросилась к нему с такой силой, что они вместе чуть не упали посреди опавших иголок, и только некоторое время спустя у нее появилось какое—либо желание говорить. Она не хотела снова плакать, но, несмотря на упорные старания, слезы вернулись. Люк крепко держал ее, пока не высохли последние из них.

— Тебе нравится? — хрипло спросил Люк. Она взглянула ему в лицо, оно было настороженно бледным, будто приготовился к болезненному отказу от своего подарка.

Ее сердце дрогнуло.

— Люк, всякий раз, когда я начинаю думать, что ты — самый необычный мужчина из всех, кого я знаю, ты задаешь похожий вопрос. Конечно, мне нравится, — она обвила руками его талию и запечатлела поцелуй в основании его шеи, он притянул ее наверх и с энтузиазмом вернул поцелуй. — Как ты узнал? — спросила она тихо после того, как снова восстановила дыхание. Они разместились на полу перед деревом, запах ели был острым и замечательным. — Я почти забыла… — она несколько раз моргнула. Всякий раз, когда она задумывалась о проходящем времени или о прошлом и будущем, складывалось ощущение, словно уголки ее сознания терялись в тени. — Я всегда любила рождественские ели.

Люк опустил подбородок на ее макушку, и она почувствовала вибрацию его голоса.

— Я знал. Догадывался. Это имеет значение?

Покачав головой, Джой откинулась назад, чтобы посмотреть на дерево, не пропуская электрические огни и блестящую мишуру. Наконец она заметила подарки, полускрытые нижними ветвями и завернутые в простую оберточную бумагу.

— Это для меня? — глупо прошептала она. Она повернулась к его груди и спрятала там лицо, слишком взволнованная и слишком уязвимая, чтобы делать что—то большее, чем просто дрожать.

Он отстранился и обхватил ее лицо ладонями.

— Мне жаль, что я не могу дать тебе больше, Джоэль. Всего. Всего, что ты заслуживаешь, — его поцелуй был скорее мягким, нежным, чем чувственным. Ее сердце пропустило удар, и она положила руки ему на грудь, чтобы опереться.

— И Рождество уже наступило? — пробормотала она, зная, как нелепо, должно быть, прозвучал ее вопрос и как глупо она выглядит, и понимая, что Люка это не заботит.

Улыбка, которую он послал ей, была подарком сама по себе.

— Завтра. Сегодня канун Рождества.

— Тогда, полагаю, я должна подождать, — она вздохнула, откидываясь назад, в колыбель его рук.

Люк тихо засмеялся в ее волосы.

— Где—то в мире, — тихо напомнил он ей, — время уже пришло. — Он отстранил ее и выбрал два подарка, оба в плоских коробках, аккуратно, но просто обернутых, с пучком ярких осенних листьев в центре вместо лент — и серьезно вручил их ей.

Ее пальцы дрожали, когда она открывала первый. Длинная шелковая сорочка бледного серебристо—золотого цвета в проникающем свете струилась в ее руках подобно воде. В ее вырезе не было ничего преднамеренно непристойного, как и в изысканном сочетающемся с нею халатике, который она обнаружила в следующей коробке. Только чувственная прозрачность, которая ласкала кожу, подобно поцелую Люка.

— Под цвет твоих волос, — объяснил Люк, касаясь губами ее щеки.

— Как красиво, — прошептала она Люку, который никогда не обращал внимания на то, что она каждый день надевала одни и те же джины и мешковатые рубашки, но внезапно Джой почувствовала себя действительно достойной подарка. И столь же по—настоящему красивой, как он утверждал. Она закрыла глаза и потерла шелк о свою кожу. Это ощущение зародило глубоко в ней тепло, она открыла глаза, увидев тот же жар, отраженный в Люке.

Она прислонялась к нему, позволяя шелку заструиться ей на колени.

— У меня ничего для тебя нет, — печально призналась она.

— Ох, Джоэль. Есть ты, — его прикосновение превратило тепло в огонь.

Ее ждало еще много подарков.

Той ночью они, взявшись за руки, гуляли по замерзшему озеру; луна светила настолько ярко, что хрупкие зимние звезды были повержены ее блеском. У Джой были сомнения по поводу крепости льда под ногами, но Люк всегда был рядом, поддерживая ее, шепотом открывая секреты своего мира в этом застывшем спокойствии. Зима погрузила мир в ожидание, в дремоту до прихода весны, только волки и животные, которыми они питались, выдерживали жесткую и строгую зимнюю красоту.

Это была первая из многих подобных прогулок, когда Люк брал ее в лес, днем и ночью, обучая ее видеть, слышать и обонять, проверяя границы ее ощущений. Принятие этой новорожденной внутренней истины — то, кем она была — приходило к ней медленно. Это обосновалось в ее костях, сердце и душе. Связь с Люком, которую она ощущала, не была всего лишь удобной незначительной фантазией, его потребность в ней не была только оправданием бесконечных занятий любовью. Еще, вопреки глубокому внутреннему убеждению, Джой иногда осознавала, что в ней должна быть иррациональная потребность проанализировать, понять и постичь правду. Люк настолько полно заполнял ее, что принятие действительности проходило почти без борьбы.

То, что она принимала, должно было быть достаточно. Счастье Джой было реальным, более реальным, чем фантомы предыдущей жизни, иногда посещавшие ее сны. Но с резкими холодами февраля, когда Люк сократил их прогулки и держал ее в ограниченном хижиной пространстве, к ней пришло новое и незнакомое волнение. Маленькие подарки и исступленная любовь продолжались, но Джой ловила себя расхаживающей по хижине, будто по клетке, неспособная стряхнуть растущее беспокойство.

Когда Люк уходил на свои ежедневные пробежки, Джой начала прогулки по краю леса. Она утаила от Люка свои вылазки, инстинктивно понимая, что он запретил бы их, если б узнал, его собственнические чувства почти начали беспокоить ее. Она изо всех сил старалась ходить по оставленным ранее следам, пользуясь новыми знаниями, которые передал ей Люк, чтобы скрыть знаки своего пребывания.

Она пошла на одну уступку непомерному беспокойству Люка касательно ее безопасности и всегда брала винтовку, которой научилась пользоваться по его настоянию.

Та была тяжелой, неуклюжей и не для ее рук. Люк никогда ею не пользовался, она никогда не видела его охотящимся с искусственным оружием, и прикосновение к винтовке казалось почти предательством того, кем он был. Кем были они оба.

Но она взяла ее и гуляла одна в зимней тиши. Она наблюдала за белками, правителями пустого королевства, преследовавшими друг друга в своих энергичных ритуалах ухаживания, избежала мускусного следа росомахи и нашла места, где у лосей, обдиравших листву и прихлопывающих снег тяжелыми копытами, были зимние пастбища.

И она находила следы волков. Джой узнавала отпечатки Люка среди всех остальных, но следовала за более старыми, влекомая соблазном скрытой части своей натуры.

Именно в один из таких дней она обнаружила чужие следы. Неловкие и неуклюжие отпечатки человеческих ног, нарушая нетронутость снежного покрова, затоптали след волка, по которому она шла. Их было много, целая стая людей, они пересекали следы волка и зловеще следовали за ними.

Джой изучала запятнанный снег, стоя на коленях, затем переместилась на корточки, перенося вес на пятки. Она могла ощущать их запах своими новоприобретенными чувствами, и это зловоние было тревожно знакомым. На земле Люка не должно быть никаких посторонних, особенно в это время года, когда даже сама природа запрещает вторжение. Волосы на ее затылке приподнялись. Она медленно встала, снимая винтовку, и, закрыв глаза, вдохнула ледяной воздух, осязая его. Люди были не близко, но они прошли недавно. Ее чувства кричали в предупреждении.

Это случилось тогда, когда все внутри нее было сконцентрировано на вторгшихся нарушителях. Она почувствовала болезненный удар, настолько мощный, что ее тело сжалось, согнулось пополам вокруг невидимой раны, вызвавшей ее крик. «Люк!»

Она отступила к дереву, каким—то образом сумев удержать солидный вес винтовки. Ее зрение затуманилось, и на мгновение разум притупился от шока. Раздался звук выстрела, затем еще один, яростно рассекая воздух. Ее чувства находились во власти двух вещей: парализующей боли и осознания того, что Люк находится в смертельной опасности.

Не было времени, чтобы осознать, что с ней происходит. Ее разум кричал и бился о замороженные стены тела. Она почти могла видеть его, барахтающегося в глубоких сугробах, видела его кровь, окрашивающую снег.

Джой глубоко вздохнула, выравнивая дыхание, и сжала винтовку, словно та была последней опорой ее здравомыслия. Она посмотрела вниз на человеческие следы и стала следовать за ними.

Сначала она шла, все еще чувствуя головокружение и оцепенение разума. Но безотлагательность возрастала, она начала бежать по следам, используя их как тропу, след в след, а новые удары невидимой боли заставляли ее пошатываться. Для нее они не были смертельными, но для Люка… Она заставляла свои ноги быть твердыми, покрывая расстояние в темпе, которому ее научил Люк. Сердце билось так, будто собиралось выскочить из горла, отмечая ритм времени ее всхлипывающим дыханием и безмолвными криками.

Она натолкнулась на запах, как на стену. Заставив себя оставаться абсолютно неподвижной, Джой прислушалась, затем услышала их: грубые, сердитые человеческие голоса, которые насмехались и спорили, оскверняя тишину. Она не могла видеть их, еще нет, но знала, что они были там, в лесу, за следующим небольшим возвышением. И Люк… Она чувствовала его боль и отчаяние, как будто они были ее собственными. Их сила заставила ее закрыть глаза, чтобы собрать все свое самообладание и храбрость.

Джой подняла винтовку и направилась вперед так же легко, как начавшие падать нежные снежинки. Ее окутали голоса и запах людей, но их гвалт замаскировал ее приближение настолько тщательно, что она вздохнула, безмолвно благодарная за их явную невнимательность.

Последняя скрывающая завеса деревьев развертывалась веером с вершины небольшой возвышенности. Она прижалась к стволу древней ели, подслушивая, вынуждая сердце успокоиться. Ее ноги дрожали от избытка адреналина, с бесконечной осторожностью она обогнула дерево и взглянула на представшую ей картину.

Она сразу узнала этих людей. Узнала белокурого главаря и вздрогнула; это были те же самые хулиганы, которые изводили ее у озера. Теперь их внимание было обращено к гораздо менее беззащитной добыче. Сердце Джой чуть не остановилось.

Он жался спиной к молодым деревцам, огромный и великолепный, даже когда его кровь непрерывно текла и разъедала снег у него под ногами. Его уши были прижаты к голове, глаза напоминали кусочки зеленого льда; Джой смотрела на Люка и чувствовала каждую волну боли и ярости, как будто они были ее собственными. Парни полукругом обступили Люка, они ругались и рычали друг на друга, подобно своре шелудивых псов.

— Просто пристрели его и покончим с этим! — Джой узнала голос, хотя волосы парня были спрятаны под вязаной шапкой.

Она прижалась обратно к дереву и постаралась унять все еще сотрясающую ее дрожь. Винтовка, подобно холодному огню, свинцовой тяжестью обжигала ей руки сквозь перчатки.

— Если бы ты не промазал в первый раз, он был бы уже мертв! — прорычал еще один знакомый голос.

— Если ты наставишь в нем еще больше отверстий, то его шкура ни черта не будет стоить, — пожаловался третий.

— Меня не беспокоит его проклятая шкура. — Остальные затихли от слов четвертого человека. — Я хочу, чтобы этот волк был мертв, как и многие другие, которых мы сможем найти. Это то, ради чего мы сюда пришли.

Джой уставилась на лидера. Он стоял ближе всех к Люку, держа под рукой винтовку. Даже не видя его лица, она чувствовала запах его ненависти и ощущала, как его от нее трясет.

— В особенности, этот волк, — прогрохотал его грубый голос. — Итак, больше никаких игр.

Словно в замедленной съемке, Джой наблюдала, как он переместил винтовку и поднял ее к плечу.

— Стоять, не двигаться! — она услышала, как ее собственный голос внезапно разорвал тишину. Ноги сами вывели ее на небольшую поляну, ее винтовка была нацелена в голову лидера. — Если кто—либо из вас шелохнется, я убью его.

Последовавшая оглушительная тишина вторила удивлению Джой от хладнокровной ярости, полностью затопившей ее. Она без страха прошла вдоль них, и они отпрянули от нее, будто от какого—то ужасного видения. Один из них переместился, и Джой застыла и сжала пальцы на курке.

— Я имею в виду именно это, — холодно произнесла она. Она видела, как расширились глаза лидера, когда он сосредоточился на ней, видела, как он оглядел лица своих компаньонов.

Джой остановилась в нескольких шагах от главаря и встретила его изумленный взгляд. Переполнявшая ее холодная ярость охватила разум, вытеснила из головы все, кроме предмета в руке. Она смотрела в порочные маленькие глазки этого негодяя, пока он не опустил их.

— Положи ее, — приказала она, когда его руки сжались на винтовке. — Сейчас же!

Парень снова взглянул в сторону, в нерешительности обводя глазами своих друзей.

— Численный перевес на нашей стороне, маленькая леди, — угрожающе пробормотал он. — Если ты сделаешь хоть одно движение…

— Если ты сделаешь хоть одно движение, — прервала Джой, — тебе уже не удастся увидеть, что случится потом. — Она сделала еще один шаг вперед так, что дуло ее винтовки находилось всего в дюймах от его груди. С тихим проклятием он бросил свое оружие в снег и медленно поднял руки.

— Я положил ее, видишь? Теперь, почему бы нам все не обсудить, любезно и по—дружески, — его глаза скользнули в сторону, лицо скривилось в насмешливой улыбке.

Ее предупредило рычание. Прежде, чем один из парней успел скользнуть ей за спину, дуло ее винтовки прижалось к коже в основании шеи лидера. Она выдохнула со сдерживаемым неистовством.

— Думаешь, я этого не сделаю? — произнесла она очень тихо. — Скажи своим друзьям отступить и сложить свое оружие там, за теми деревьями. Немедленно.

Она услышала, как они начали расходиться даже прежде, чем лидер издал полузадушенный приказ. Некоторые колебались, она могла слышать шорох их шагов по снегу, как они перемещаются и бормочут между собой. Но они подчинились. Только теперь, когда они встали на некотором расстоянии вдали, с пустыми руками, она позволила своему взгляду переместиться с главаря на Люка.

Он будто опирался на сугроб, в его глазах сквозили боль и слабость; кровь выжгла темное пятно на снегу под ним, а правая передняя лапа была неестественно согнута. Джой хладнокровно приняла все это, а потом встретила его взгляд.

Это был шок, который в любое другое время, возможно, разрушил бы всю ее сосредоточенность. Сообщение, которое он послал ей, было столь ясным, будто он громко произнес его вслух. Уходи. Беги. Оставь меня. Мысленные слова почти разбили лед ее решительности. Затем она преодолела принуждение, отгоняя его своим собственным и игнорируя отчаянную просьбу в его глазах.

Она медленно повернулась к человеку, ждущему под прицелом ее винтовки. Его лицо было белым за исключением двух красных щелей—угольков наверху скул, горящих от ярости, подумала она, ненависти и страха. Нацеленных на нее. Она почувствовала, как на ее лице появляется холодная улыбка. Он не мог выдержать ее взгляда.

— Я собираюсь позволить тебе уйти, — пробормотала она. — Я хочу, чтобы ты и твои приятели убрались с этой земли и никогда не возвращались. — Она вжала винтовку в мягкую плоть для убедительности, и он захлебнулся своим придушенным гневом. Краем глаза она заметила, как остальные зашептались и пришли в движение. — Отойдите от оружия! — Толкая его, она крепко держала винтовку, пока он отступал назад. Парни сбились в кучу, неуклюжие от волнения, ведомые стадным инстинктом. Она спокойно наблюдала за ними, пока они уходили, бормоча в ее адрес угрозы, которые становились все громче и смелее с увеличением расстояния. Наконец шум исчез, и внезапно воцарилась тишина. Она ждала, пока окончательно не убедилась, что они не вернутся, после чего опустилась на колени в холодный снег.

Люк был здесь, перед ней, твердый, теплый и живой. Его дыхание тяжелыми клубами наполняло воздух; Джой провела рукой по его плечу, и та окрасилась вязкой кровью.

Ее снова пронзила боль.

— Люк! — закричала она. Внимательно осмотрев его, она нашла места, где пышная серая шкура покрылась кровью, очевидным признаком пулевых ранений, полускрытых мехом. Задыхаясь от захлестнувшего ее страха, Джой попытался думать логически. Он все еще дышал, находясь в сознании, он был достаточно сильным, чтобы остаться в живых. Он должен жить!

С бесконечной нежностью Джой приподняла тяжелую голову своими руками.

— Люк, послушай меня Люк! — она почти отчаянно сжала мех с обеих сторон, желая, чтобы он услышал ее. — Посмотри на меня, Люк!

Он медленно открыл глаза. Его хвост один раз тяжело ударил о снег, и звук застрял глубоко в его горле. Джой сдержала слезы.

— Ты понимаешь меня, Люк? — его хвост ударил снова, и массивное тело содрогнулось от вздоха. Крепко зажмурив глаза, чтобы взять под контроль свои скачущие эмоции, Джой обдумывала возможные варианты.

— Ты сильно ранен, Люк, — сказала она, наконец, собрав свою решимость. — Я не могу помочь тебе здесь, — она знала, что его вес был намного больше того, с чем она могла надеяться справиться. Даже его голова оттягивала ей руки. — Мне нужна твоя помощь, Люк. Ты должен держаться. — Он снова махнул хвостом, и его глаза встретились с ее. Невысказанное послание в них придало ей смелости. — Ты можешь трансформироваться? Ты можешь помочь мне вернуть тебя в хижину?

Отчаянный звук, который издал Люк, был достаточным ответом. Новая дрожь прошла по его телу.

— Хорошо, — сказала Джой, глубоко вздохнув. — Ты не можешь измениться. Я не могу отнести тебя. Это означает, что нужно идти в город за помощью или найти какой—то другой способ вернуть тебя в хижину, — звук ее голоса был резким, отрывистым и практичным. — Помоги мне, Люк. Что я должна сделать?

Его голова приподнялась с ее рук. Его глаза посмотрели в ее со всей прежней знакомой силой, и знание пришло к ней откуда—то из глубины, находящейся за пределами слов.

То, что затопило ее мысли, почти заставило ее разжать хватку на мехе Люка, с осторожной заботой она опустила руками его голову в снег.

— Нет, — хрипло прошептала она. — Нет, я не могу, — ее тело начало дрожать, отрицательные мотания головой размыли зрение. Люк поднял голову, медленно, болезненно, рассматривая ее. — Не могу… — голова Люка упала в снег, и его глаза закрылись, будто сдаваясь.

Джой смотрела на Люка и чувствовала, будто ее разум и сердце разрывались на кусочки. Дрожащими руками она расстегнула молнию на своей меховой куртке и потянула подол рубашки из—под свитера, она использовала маленький нож, чтобы разрезать ее на полосы для перевязки его ран. Ее пальцы были неуклюжими, усилия мучительно недостаточными. Пулевые ранения почти перестали кровоточить, но она перевязала их настолько хорошо, насколько смогла, и погладила его по голове в то время, как внутри нее сформировалось решение и обосновалась твердая уверенность.

Она закрыла глаза, чувствуя, как кровь струится по венам и артериям, работу мускулов и сухожилий, поток холодного воздуха в ее легких. Это прошло сквозь ее сознание, затем не осталось ничего столь же ясного, как осознанная мысль. Ее побуждала единственная потребность. Спасти Люка.

Она еще раз посмотрела вниз на него.

— Ты когда—то говорил мне, — произнесла она тихо, — чтобы я держалась. Теперь я говорю тебе то же самое, — наклонившись так близко, что ее слезы увлажнили бледный мех на его щеке, она сжала его загривок. — Ты сказал: «Я не позволю тебе оставить меня», помнишь? Что ж, это касается нас обоих, Люк. Касается нас обоих, — она услышала его судорожный вздох, увидела трепет его не открывшихся век и поняла, что он услышал ее.

С мрачной поспешностью Джой одно за другим сняла парку, свитер и рубашку, избавилась от брюк, нижнего белья и ботинок и осталась стоять голой на холоде. Снежинки словно целовали ее кожу, мгновение она ничего не чувствовала, а потом холод ушел. Ушел полностью, как будто она стояла перед ревущим огнем. Ее тело поднялось подобно воспламеняющемуся жару, вспыхивало пламенем и горело, пока рев пожарища не заглушил ее крики от шока и боли.

Когда это закончилось, когда огонь снова превратился в тлеющие угольки, мир преобразился до неузнаваемости. Он со всех сторон бомбардировал ее изменившиеся чувства. Инстинкт спас ее, когда разум не мог. Она в последний раз крикнула Люку, услышав тонкое завывание своего голоса, и побежала.

— Великий Боже, Джой! — раздался издали голос Алана Коллье, когда она упала в его руки. Запахи лекарств окружили ее, наполнив своей вонью чувствительные ноздри, она вымученно склонилась к доктору, пока он увлекал ее в дверной проем. Ее ноги почти ускользали из—под нее, неспособные приспособиться к изменившемуся балансу при переходе с четырех к двум. Коллье был единственным несомненным фактом в мире, который скручивался и вертелся вокруг нее.

Отдаленно она осознавала, о чем говорили восклицающие над ней голоса; она упала на стул, к которому проводил ее Коллье, и попыталась преобразовать свои перегруженные эмоции. Кто—то набросил одеяло на ее дрожащее тело. Винил стула был леденяще холодным под голыми ягодицами, и это быстрее, чем что—либо еще, привело ее в чувство. Она быстро заморгала, чтобы прояснить зрение.

Коллье был здесь, держа у ее рта что—то горячее и жидкое. Она потягивала это, почти задыхаясь от вкуса, и умудрялась глотать, Коллье издавал бессмысленные шумы одобрения и заставлял пить еще. Горячая жидкость остановила беспомощную дрожь. Снова поморгав, Джой почувствовала, как к ней начинают возвращаться зрение и рассудок.

— Люк, — выдавила она, наконец. — Люк… — было тяжело, почти невозможно выговаривать слова. Она отчаянно забарахталась и неуклюже замолотила руками, стаскивая с плеч одеяло. С растущей настойчивостью она искала глаза Коллье, пока он двигался вокруг нее, натягивая одеяло обратно.

Он, наконец, остановился и присел перед ней, взяв ее руки в свои. Они казались ледяными на ее горящей коже.

— Расскажи мне, Джой. Как сможешь, — его голос был якорем невозмутимого разума.

— Люк, — она задыхалась, человеческие слова все еще были густыми и странными для ее языка. — Ранен. Он ранен.

— Где, Джой? Где его ранили?

Горечь поднялась в ее горле, когда она с усилием сконцентрировалась на этом.

— В лесу, на его земле. Он не может двигаться. Алан…

Мгновение его серьезные синие глаза вглядывались в ее лицо. Она хотела, чтобы он понял всю безотлагательность действовать, бежать; он отпустил ее руки и встал прежде, чем она успела в отчаянии завопить на него.

— Жди здесь, Джой, и отдыхай. Я пришлю медсестру, чтобы она приглядывала за тобой, и отправлюсь за помощью. Если он не может двигаться, мне понадобится кто—нибудь, чтобы…

— Нет! — Джой боролась, чтобы удержать истерию в своем голосе. — Нет, никакой помощи. Они стреляли в него. Он не может… — каким—то образом она заставила свой язык сформулировать правильную картину. — Он — волк.

Коллье замер у двери, оглянувшись на нее. На его лице разлилось понимание.

— Великий Боже, — пробормотал он. Был промежуток времени, когда Джой могла видеть, как мелькают мысли в его глазах, обнаженные эмоции, когда он пришел к неизбежному выводу. — Хорошо, — он на миг закрыл глаза и глубоко выдохнул. — Тогда есть ты и я.

На Джой нахлынуло облегчение. Она едва слышала Коллье, пока он говорил с кем—то за дверью, ненадолго исчезнув, чтобы вернуться с охапкой одежды.

— Ты достаточно сильна, Джой? — спросил он, пронзая ее взглядом. — Ты сможешь помочь мне найти его и вернуть обратно?

Не отвечая, Джой встала и сбросила с плеч одеяло. Коллье отвел взгляд и немного вытянул руку, чтобы помочь ей восстановить равновесие; она отвернулась, натягивая позаимствованную одежду, бессмысленную мешающую преграду, на которую у нее не было времени. Была только одна вещь, которая имела значение, одна цель, которая несла ее на подкашивающихся ногах за Коллье, пока он собирал инструменты и вел ее к гаражу за своим офисом, отрывисто отдавая последние распоряжения своим ассистентам и преследуемый озадаченными вопросами ожидающих его в приемной пациентов.

Ее внутреннее зрение было сосредоточено на Люке, в то время как Коллье вывел «Лэнд Ровер» на незагруженную движением центральную улицу и направился из города. Он был жив, она знала это так же отчетливо, как и то, что ее сердце остановилось бы вместе с его. Глухая боль его страданий пульсировала по ее нервам, и она была рада ей. Это означало, что он боролся. Он был жив, и она снова и снова с каждым биением сердца посылала внутренние сообщения по артериям новоприобретенной связи, молясь, чтобы он услышал ее. «Не сдавайся, Люк. Я не позволю тебе уйти».

Глава 19

Расправившись с работой, Алан Коллье отложил последние из своих инструментов и снял хирургические перчатки. Джой вынудила себя подняться, чтобы снова оставить Люка там, где он лежал на свернутых перед огнем одеялах, и отправилась взять в печи более горячую воду. Коллье с благодарностью улыбнулся ей и протер инструменты, простерилизовав и тщательно упаковав их, прежде чем промокнул себе лицо предоставленной Джой тканью.

— Он будет в порядке, Джой, — эти слова были подобны маленькому чуду. Джой закрыла глаза и несколько секунд находилась на седьмом небе. — Ты привела меня к нему вовремя. Его тело пыталось излечить себя само, но он был слишком слаб. Без тебя он мог бы не справиться, — Джой почувствовала, как его рука погладила ее щеку. — Требовалась большая храбрость, чтобы сделать то, что ты сделала, Джой.

Она медленно открыла глаза и посмотрела на Люка, зашитого и перевязанного после извлечения пуль, его бок равномерно поднимался и опускался. Ее пальцы погладили по треугольнику между его закрытыми глазами.

— Я не хотела делать это, Алан, — прошептала она. — Это было… — она закрыла рот от невозможности описать нечто, что он вряд ли бы понял.

Он печально улыбнулся, и его рука нашла ее.

— Не пытайся объяснить это, Джой. Люк попробовал однажды, и, боюсь, он тоже не добился большого успеха, — его пальцы мягко сжались. — Но не умаляй того, что ты сделала. Ты — очень храбрая девушка.

Освободив одну руку, чтобы стереть непролитые слезы, Джой выдавила улыбку.

— В настоящий момент я не чувствую себя очень храброй, — она позволила оцепенению взять над собой верх. Достаточно скоро пустота заполнилась бы новым и ужасным знанием, неприятное чувство разрослось бы, затопляя собой облегчение, благодарность и радость. Она задумалась, как можно вынести все это.

— Как ты узнала об этом, Джой? — мягко спросил Коллье. — Люк объяснил?..

— Кто я такая? — закончила Джой, вырываясь на свободу из нисходящей спирали своих мыслей. — Да. Он говорил мне в Валь—Каше или пытался сказать. Но я еще долго не вспоминала об этом.

— Это, наверно, было настоящим шоком, — сочувственно пробормотал Коллье. Он со вздохом покачал головой. — Я полагал, что Люк никогда не станет действовать, никогда не станет вести себя так, как он поступил с тобой, если на то не будет какой—то очень веской причины. Причина! — он резко засмеялся и встретил ее изумленный взгляд. — Причина — совершенно не то слово.

— Не так, — тихо ответила Джой. — Причина не имеет к этому никакого отношения, — наступило глубокое и неловкое молчание. — Сначала я не помнила, что он говорил мне в Валь—Каше, но однажды Филипп пришел к нам с визитом и позволил этому вырваться. Я даже не усомнилась, что так оно и есть, словно я знала об этом всегда, — воспоминание вызвало у нее гримасу. — Думаю, что должна быть благодарна за это. Люк не принуждал меня. Он сделал принятие этого весьма легким для меня, и в конце, когда у меня не оставалось никакого другого выбора, это просто случилось.

— И это было настолько ужасно, Джой? — спросил Коллье. В его голосе была такая задумчивая печаль, что она выдавила улыбку, вспомнив, почему это не было для него праздным вопросом.

— Не ужасно. Не так, — в глазах у нее потемнело и затуманилось. — Ужасно очнуться от прекрасного сна, — Коллье напряженно смотрел в ее глаза с непонятной эмоцией. — Принять свою сущность было легко. Было легко жить здесь с Люком, забыв обо всем остальном. Слишком удобно, чтобы догадаться, что все было неправильным, — она медленно закрыла глаза, сопротивляясь черной пустоте, которая болезненно поглощала ее. — Кое—что случилось со мной после того, как я трансформировалась, Алан, — прошептала она. — Я узнала больше, чем, как быть таким, как он. Я очнулась, — она с трудом подбирала слова, делая между ними паузы. — Когда поняла, что он в безопасности, а я сделала все, что могла, и опасность миновала, когда ко мне вернулась способность думать, я поняла… обнаружила… что он… он… — ее охватило всепоглощающее чувство потери, она опустила голову на руки.

— Ох, Джой, — вздохнул Коллье. Она услышала, как он переместился рядом с ней. — Я испугался, когда Люк сказал мне, что ты согласилась остаться. Когда я разговаривал с тобой в Валь—Каше, я боялся, что что—то было не так. В конечном счете, когда стало слишком поздно, я догадался, что это было.

Джой подняла голову, чтобы взглянуть на него. Его лицо было столь мрачным, каким она никогда его не видела. Впервые она заметила глубокие впадины под спокойными синими глазами.

— Видишь ли, Джой, я знаю Люка очень давно. Знаю, чего он боится и на что способен. Я пытался предупредить его. Я не хотел видеть, как любому из вас причиняют боль, но не сумел распознать того, что наступает.

Понимание пришло к Джой сквозь густой туман смятения.

— Вы знаете, — изумленно сказала она.

— Знаю, — кривая улыбка изогнула его подвижный рот. — Я знаю, потому что это случилось и со мной. И я должен был заметить это, быть к этому готовым. — Его глаза внезапно стали очень яркими. — Должен был знать, что Люк не будет разумным в том, что касается тебя.

— Что, — медленно произнесла Джой, — он сделал вам? — она снова закрыла глаза, боясь услышать подтверждение того, что выяснила в те ужасные моменты, когда ее мысли прояснились и она поняла, что Люк в безопасности. Ее разум пробудился, а слабость Люка разбила узы его воли.

— Он использовал свое «влияние» на меня — такое выражение мы придумали с ним для описания этого, — его голос был сух, почти педантичен. — Он имел обыкновение экспериментировать с этим, когда был мальчишкой, с тех пор, как научился трансформироваться. Когда я узнал об этой его способности, то попытался объяснить, что это неправильно — что он не должен злоупотреблять своим даром. Со временем он твердо осознал это для себя, — Джой открыла глаза и увидела бороздки новой боли, проступившие в обветренных чертах доктора. — Я и в самом деле никогда не верил, что он использует это на мне. Но с другой стороны, я также никогда не верил, что он найдет тебя.

— Влияние, — почти неслышно выдохнула Джой, едва ли услышав его заключительное замечание. — Он заставил вас позабыть?

— Забыть — слишком простое слово, чтобы описать это, — вымученно ответил Коллье. — Я не знаю пределов его возможностей и молюсь никогда не выяснить это. Но в моем случае он просто хотел, чтобы я не открыл кому—нибудь твое местонахождение; у меня не было родственников, с которыми я бы мог контактировать, но он знал, что у меня были сомнения — насчет многих вещей. Он устроил так, чтобы в любое время, когда я о тебе думал, мои мысли просто ускользали, подобно нефти на воде. Образ, который он вставил в мой разум, когда я думал о тебе, говорил, что ты там, где должна быть, а если я пытался получить больше, чем образ, я начинал верить, что ты благополучно отправилась в больницу, а потом домой. Я никогда не чувствовал потребности с кем—либо говорить об этом, — он медленно моргнул. — Мэгги несколько раз спрашивала меня о тебе. Каждый раз я давал ей какие—то благовидные отговорки, даже не осознавая этого.

С трудом сглотнув, Джой удалось произнести поразительно спокойным голосом:

— Да. Думаю, что понимаю, — она глубоко вздохнула и намеренно повернулась спиной к фигуре спящего Люка. — Он, должно быть, нашел довольно легким проделать то же самое со мной. Я даже не знала, что это возможно. Он вошел прямо в мой разум и вступил во владение.

Коллье пристально смотрел на нее, пока она не почувствовала себя вынужденной встретиться с ним взглядом.

— Мне так жаль, Джой. Мне жаль, что у меня не было ощущения, что нужно предупредить тебя, когда я впервые понял — когда мне стало ясно, насколько неразумен был Люк — но я не чувствовал, что имею на это право.

— Вы не знали, Алан. Никто из нас не был ему ровней, не так ли? — горечь ее собственных слов почти прорвалась в глубины ее отчаяния. — Он вынудил меня не беспокоиться ни о чем, кроме нас двоих в нашем собственном прекрасном маленьком мире. Прошлое, будущее — ничто из этого не казалось важным. — Потекли слезы, — я думала, что была счастлива. Я думала, это было реальным. Я верила…

Она слепо дотянулась до руки Коллье, и он сжал ее между ладонями. Его доброе лицо было маской боли.

— Это не так просто, Джой. Мне жаль, что я не знаю, как объяснить, — Джой следила, как он подбирает слова, его глаза, опустившись на Люка, все еще выражали невыразимую печаль. — Есть много вещей, которые даже я не знаю о Люке и о том, кто он есть на самом деле. Он выделяется даже среди собственного народа. Но я знаю, — его голос стал более настойчивым, когда он посмотрел назад на нее, — я точно знаю, что он не причинил бы тебе вреда, Джой, даже в этом.

— Даже, — хрипло потребовала она, — после того, что он сделал вам? Вторгся в ваш разум, подчинил вашу волю?

Глубоко судорожно вздохнув, Коллье кивнул.

— Даже в этом случае. Есть нечто, что ты должна понять, Джой. Что бы ни сделал Люк, независимо от того, как бы он ни чувствовал себя вынужденным это сделать, он не мог похитить твою душу или твой рассудок. Он не мог дать тебе то, чего не было внутри тебя. Он не мог заставить тебя беспокоиться или рискнуть своим рассудком, а, возможно, даже и жизнью, чтобы спасти его.

— Тогда, как мне точно узнать, что было реальным, а что он сделал со мной? — выкрикнула она, уступая отчаянию. — Как я могу найти границу между тем, кто я есть, и тем, кем он заставил меня стать? — невыносимое страдание затопило ее, и она позволила себе быть притянутой в объятия Коллье.

Он безмолвствовал в течение долгого момента.

— Есть только один ответ на этот вопрос, Джой. Посмотри в свое сердце, — он тихо отрывисто рассмеялся у ее уха. — Я знаю — это ужасное старое клише, но это — единственное решение, к которому я пришел, когда мир вокруг тебя рушится, — он мягко отодвинул ее, приподнимая рукой ее подбородок. — У тебя есть сила, Джой, чтобы найти правду в своем сердце. Нужно время, чтобы отыскать ее. Дай себе этот шанс, — Отвернувшись, прежде чем она успела подобрать ответ, он занялся своей сумкой, и его заключительные слова были едва громче шепота. — Дай ему этот шанс.

Джой безучастно уставилась в его спину. «Шанс». Она повернула голову и протянула руку, чтобы опустить ладонь на бок Люка, сконцентрировавшись на разнообразной текстуре его меха, когда он скользил сквозь ее пальцы; он пошевелился во сне и захныкал — тихий, печальный звук, вырвавшийся из беспокойного сна. Возможно, он уже догадался. Она рассеянно погладила его и пожалела о том, что, вопреки всякой логики, она не может дальше жить в своем сне.

— С тобой будет все в порядке, Джой? — Коллье с приглушенным стоном опустился рядом с ней на колени. — Мне не нравится идея оставить тебя здесь одну.

Она устало улыбнулась, заверяя:

— У меня есть винтовка, и Люк научил меня, как здесь со всем справляться. Пищи много — это все, что мне нужно.

Коллье коснулся ее руки:

— Ты не хочешь вернуться со мной?

— Я не могу, — говорить становилось легче, как будто все было нормальным. — Я не могу оставить его здесь одного, — ее рука сжала мех Люка.

— Да, — со вздохом признал доктор. — Я очень боюсь, что Люк не сможет трансформироваться обратно в течение нескольких дней — пока у его тела не появится шанс справиться с ранами. Выглядело бы немного странным, если бы я вернулся в офис с волком, — он приподнял одну серую бровь, и Джой почувствовала, как возвращает ему слабую улыбку.

Повернув руку, чтобы пожать его ладонь, Джой покачала головой.

— Полагаю, задача объяснить появление у вас на пороге средь бела дня полуистеричной голой женщины будет достаточно непростой, — жар разлился по ее лицу. — Интересно, сколько из них узнали меня?

— Не думай об этом, Джой, — мягко сказал Коллье, поднимаясь на ноги. Джой встала с ним, все еще хватаясь за его руку. — Я сразу же затолкал тебя в кабинет, и ты еще узнаешь, как хорошо я умею давать благовидные объяснения, — он сухо кашлянул. — У меня была большая практика. И, между прочим, — его рот вытянулся в жесткую линию, — я подумаю, какой отчет составить властям о нарушителях и незаконной охоте. Возможно, от этого не будет никакого толка, но мое слово все еще чего—то стоит. Когда Люк поправится, он может захотеть предпринять более силовые методы.

Джой покачала головой, вообразив действия, которые вероятнее всего захочет предпринять Люк. Это принесло ей своего рода мрачное удовлетворение. Коллье поймал ее взгляд и сверкнул кривой, понимающей улыбкой.

Когда он повернулся к двери, Джой выпустила его руку и крепко обняла его, поцеловав в щеку.

— Спасибо, — прошептала она. — Я так вам обязана…

— Никаких разговоров о долге, Джой, — сказал он, потянувшись, чтобы коснуться ее подбородка. Его глаза стали серьезными. — Если ты хочешь отплатить мне, есть только одна вещь, о которой я тебя попрошу. Когда придет время решать свое будущее, то, кто ты есть и кем хочешь быть, следуй за этим, — он приложил ладонь к своему сердцу. — Слишком много из этого, — его палец поднялся к виску, — необязательно ведет к пониманию. Иногда истинный путь к счастью не следует по тропе логики.

Джой опустила глаза.

— Иногда это слишком больно, — прошептала она. — Но я попробую.

— Это — все, о чем я прошу, — он наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб, и оставил стоять в дверном проеме, откуда она наблюдала, как он заводит машину. Он остановился, чтобы помахать ей, и Джой почувствовала, как сжалось ее горло.

— Алан, — хрипло позвала она, — скажите Мэгги, скажите ей…

— Я скажу, — откликнулся он под грохот двигателя. — Будь осторожна, Джой.

Дверь «Лэнд Ровера» хлопнула. Не вполне видя, Джой наблюдала, как автомобиль быстро пересекает поляну и исчезает среди деревьев. На нее нахлынуло бескрайнее одиночество, затопляя душу и вызывая на глазах слезы. Она оперлась лбом о дверь и задрожала.

— Больно, — тихо сказала она. — Боже, как же это больно.

Глава 20

Как и предсказывал Коллье, следующие несколько дней Люк провел в обличье волка, его тело заживало медленно. Все это время Джой чисто механически продолжала топить в хижине, готовить и заботиться о Люке, находясь в состоянии холодной, сокрушительной опустошенности. Люк и был, и не был здесь: весь первый день он проспал, подергиваясь в агонии сновидений, на второй — поднял голову и глазами задал немой вопрос, на который она не знала, как ответить.

На третий день он, шатаясь, вышел на заснеженную улицу и, прихрамывая, вернулся обратно, чтобы лечь перед огнем и пристально смотреть и смотреть на нее, пока она в отчаянии не отвернулась. Она не хотела заглядывать так глубоко, боясь увидеть собственную ужасную уязвимость и неосознанную беспомощность, которой он воспользовался.

Холодными, одинокими днями она сотни раз прокручивала в голове, что скажет ему, как ранит его, так же, как он ранил ее. Использовал ее. Когда он смотрел на нее своими волчьими глазами, она хотела выть от гнева, чувства потери и предательства, хотела ударить его, зная, что он беспомощен, чтобы ответить, беспомощен, чтобы действовать.

Но по ночам она видела сны. Ей снились прикосновения Люка и его медленная улыбка, его ласки, заставляющие ее пылать. Вначале сна это всегда казалось правильным, так, как это было после Валь—Каше: бесконечным, великолепным подарком без бремени прошлого и будущего. А затем сон менялся: она смотрела в его глаза и вспоминала тот момент, когда он овладевал ее мыслями, так же, как овладевал телом. «Ты не оставишь меня, Джой». Его голос, резкий и жесткий, звучал все сильней и сильней. Его глаза затягивали все больше и больше и отрывали от всего, что она знала, от всего, что она думала, было настоящим. Он крал ее у самой себя настолько всецело, что все, за что ей оставалось держаться, был сам Люк.

— Люк! — она замолотила руками, пытаясь оттолкнуть его, и ладони зашлепали по плоти, такой очевидной и неоспоримой, что это пробудило ее ото сна. Он был теплым, сильным и в человечьем обличье, когда она открыла глаза. Он во весь рост вытянулся рядом с ней на диване, на котором она спала каждую ночь и, несомненно, не был сновидением. Облегчение заполнило ее, когда она вдохнула его запах и ощутила его каждым дюймом своего тела.

— Джоэль, — тихо вымолвил он. Она почувствовала, что он поднял руку, чтобы погладить ее щеку, и закрыла глаза, протестуя против нежного вторжения его пристального взгляда. — Это был всего лишь сон, Джой.

Её била дрожь, его ласковые слова стали катализатором, который разрушил краткий и хрупкий миг счастья.

— Да. Всего лишь сон.

Она попыталась оттолкнуть его, но он держал её сильно, пододвигаясь и не выпуская, шевеля волосы своим теплым дыханием.

— Джоэль, — сказал он снова, нежно произнося ее имя. — Ты держишься таким молодцом, — он пропустил её волосы через свои пальцы и потерся лицом о прядь её волос. — Я думал, что потерял тебя.

Сердце Джой ёкнуло.

— Потерял меня! — сказала она отдаленным слабым голосом. Понимает ли он, в действительности, то, что наделал, и то, что она, наконец, все знает?

— Я думал, что умер, — пробормотал он в её волосы. — Я был бы мертв, — он отодвинул ее лицо и схватил её голову обеими руками, вынуждая смотреть в его глаза. — Моя храбрая Джой, ты спасла меня. — Казалось, ему не хватает слов, Джой заставила себя посмотреть ему в глаза и увидела в них подозрительный блеск. — Твоя храбрость поражает меня.

Она попыталась тряхнуть головой, но он держал её в своих больших ладонях, поглаживая пальцами контуры её лица, как будто видел и чувствовал его впервые. Его суровое лицо было расслабленным и ранимым, обнажая его потребность в ней. Невозможно ненавидеть, невозможно не любить. Она пыталась остановить предательскую дрожь, подрывающую ее решительность, внутренние противоречия вызвали бесполезные слезы, и он наклонился, чтобы поймать их своим языком.

Это уж было слишком. Волна накрыла и поглотила ее с головой, она приблизила свой рот к его губам и приняла его поцелуй с той же жадностью, с которой он его предложил.

— Ты жив, — прошептала она прямо в его твердые, требовательные губы.

Казалось, что это простое утверждение разом выпустило на волю все слезы. Она рыдала, а он целовал её рот, подбородок, щеки, шею, он притянул её к себе так, будто хотел ощутить внутри себя.

— Ты спасла меня, Джой, — выдохнул он. — Ты меня спасла.

Возбуждение вспыхнуло между ними, как электрический ток, который растопил ледяные стены сердца Джой. Она чувствовала Люка — чувствовала его, чувствовала вместе с ним, знала его радость и его крайнюю потребность в ней. Внезапно перестали существовать все барьеры, их тела стали всего лишь оболочками, которые можно было легко отбросить. Это было то, что она знала до того, как почувствовала его боль, сейчас это была ослепляющая радость и такая яркая целостность, что она осветила всю темноту отчаяния.

Джой прислонилась к Люку и глубоко вздохнула, снова возвращаясь на землю. Сияние исчезло, но оставило после себя след, как будто она смотрела на солнце. Связь между ними все еще была. Неизбежная, необъяснимая, бесспорная. Она подперла головой его подбородок и положила ладони ему на грудь, ощущая его сердцебиения.

Спустя мгновение Люк поймал ее руки и одну за другой поцеловал их, на его лице было столь явное удивление, что Джой почти потерялась в его глазах. Она быстро и решительно заморгала.

— Ты настоящая, Джой? — прошептал Люк, положив ладонь ей на щеку. — Ты на самом деле существуешь?

Он не стал ее удерживать, когда она повернула голову и прислонилась к его плечу. Его руки снова сомкнулись вокруг нее.

«Ищи правду в своем сердце», — говорил Коллье. Она зажмурилась так сильно, что вспыхнули красные искры.

Тишина вокруг была настолько глубокой и абсолютной, что Джой провалилась в нее, за физические границы, очерченные объятиями Люка, сквозь тихое дрожание их эмоциональной связи, которая пыталась заблокировать ее проход в глубину, в сердцевину того, кем она была.

Пустота. Пустота всасывала ее, и Джой изо всех сил пыталась освободиться от нее. Сердцевина ее существа была черной пустотой. Выше было обещание света, сильная рука Люка, протянутая вниз, чтобы схватить и вытянуть ее наверх. На ослепительный свет, который был точно так же смертельно опасен, так как превращал ее всего лишь в тень, в слабое отражение мужчины, от которого исходило это сияние. Любое из двух направлений было неверным, ужасно ошибочным и вело либо к знакомой ноющей пустоте одиночества, либо к потере самой себя.

Раньше Люк заполнял эту пустоту. Он не спрашивал ее, хотела ли она света, он просто заполнил им ее разум и душу так, что там не оставалось тьмы. И в отсутствии тьмы не было ни контраста. Ни смысла. Ни правды. Ни самой себя.

Она только знала, как сильно дрожало ее тело, когда Люк заключил ее в свои объятия, возвращая себе обратно. Она смотрела в его глаза, словно сквозь темный щит, через который он не мог проникнуть.

— Джой? — спросил он, при этом его пальцы напряглись на ее руках.

С крайней осторожностью, Джой оттолкнула свет, что пульсировал между ними. Она почувствовала, как связь сжалась в хрупкую нить, и Люк дернулся, мускулы на его голой груди, казалось, перекатываются под загорелой кожей. Зрачки его бледных глаз сузились от шока. Это было так, будто она ударила его, она почувствовала, как удар рикошетом возвращается обратно к ней, так же, как чувствовала боль и радость Люка. Она отклонила его и снова оттолкнула. Пустота вернулась, чтобы поглотить ее; крошечное смертоносное зернышко льда, заронившееся в ее сердце, когда она трансформировалась — когда обнаружила его предательство — уверенно разрасталось вместе с принятым решением.

Она вынудила себя не обращать внимания на ошеломление и неприкрытое замешательство на его лице.

— Это неправильно, Люк, — сказала она. Маленькая частичка Джой была оглушена ледяной холодностью ее голоса. Она высвободила руку из его ослабевших пальцев. — Слишком поздно.

С большого расстояния она наблюдала, как меняется выражение его лица. Не полностью дошло, еще нет.

— Разве ты не понимаешь, Люк? Я знаю, что ты сделал.

Пустота переместилась внутри нее, впервые она собрала свои гнев, страх, обиду в один твердый узел и вытолкала его наружу, по хрупкой нити, что связывала их. Это был внезапный, ослепляющий шок, который ударил его, и Джой пошатнулась, чувствуя отголосок этого на себе.

Он резко, удивленно вскрикнул от боли. Она застыла в его глазах, когда Джой заглянула в них.

— Ты думаешь, все прекрасно, все находится под твоим полным контролем, — тихо сказала она. Выматывающие волны страданий до слез хлестали ее снова и снова, подобно реальным пощечинам. — Ты ошибаешься, Люк. Когда я трансформировалась — когда я спасла твою жизнь — я вырвалась. Я избавилась от твоего влияния. Я поняла, что ты сделал со мной.

Понимание пронзило пустой от шока взгляд Люка.

— Нет, — задохнулся он. Отрицание и первые признаки реакции.

— Да, — Холодность начала таять в жаре гнева. Ослепление, всепоглощающий гнев. Неистовство, соединенное огнем одиночества и страха, подпитываемого потерей за потерей. — Должно быть, это было очень легко для тебя, когда я не знала, что происходит. Легко и удобно — заставить меня забыть все, кроме тебя, — голос, не похожий на ее собственный, раздавался как резкий, чужеродный звук. — Ты допустил одну маленькую ошибку, Люк. Ты недооценил меня. Ты помог мне вырваться на свободу, научив меня тому, кто я есть.

Казалось, что гнев живет своей собственной жизнью, и Джой больше не могла контролировать его, когда попыталась унять колотящееся сердце и острую потребность заставить его осознать свою ошибку. Это полностью поглотило ее так, что все, что она могла видеть, были вспыхивающие искорки в темноте. Это ослепление не позволило ей увидеть внезапную перемену в Люке, момент, когда его удивление уступило место холодной решимости.

— Остановись, Джой, — голос казался таким же далеким, как ее собственный, полностью лишенный эмоций. Джой вскинула голову и проигнорировала его.

— Ты обманывал меня. Вторгался в мой рассудок. Это — единственный способ, который ты знаешь, как форму отношений, Люк? Подчиняя чей—то разум? Не только мой, но и Алана — да, я знаю, что ты проделал то же самое и с ним, Люк. Ты заставил его поверить, что все было в порядке.

— Остановись сейчас же, Джой, — неожиданная вспышка собственной боли, словно железные обручи, сковала ей запястья.

— Ты хотел всосать меня в себя и заставить потерять свою сущность. Ты — трус, проклятый, эгоистичный…

Бессловесный рев заглушил ее слова и жестоко откинул их назад, погружая ее в тишину. Она пришла в себя, как будто ее ударили кулаком. Люк возвышался над ней, выражение его лица было настолько диким, что она отодвинулась от него, внезапно весь ее гнев исчез.

В течение бесконечно долгого момента она колебалась между льдом и огнем, между страхом и вызовом. Был еще крошечный клочок здравомыслия, оставленный в водовороте, в который превратился ее разум, и она в отчаянии ухватилась за него. Другим якорем была боль от пальцев Люка, которые впились в ее руки с несдерживаемой силой.

Его глаза держали ее. Она почувствовала момент, когда он попытался разрушить ее оборону, и нашла в себе силы, чтобы бороться. Она встретила и отразила его нападение, ценой неимоверных усилий вынудила Люка отступить на один шаг назад, пока не достигла того места, где была с ним на равных. Дрожа, она держала границу между ними, все ее тело трясло от изнеможения.

— Нет, Люк, — прошептала она, слишком слабая для проявления какой—либо эмоции, — слишком поздно для этого.

Его руки опустились. Друг от друга их отделяли дюймы, между ними лежала зияющая пропасть. Холодный ветер развеял пепел сердца Джой. В отсутствии света и тьмы Джой отступила от края. Она чувствовала себя опустошенной за пределами пустоты, где ничто не могло тронуть ее. Ничто.

— Почему? — спросила она, наконец, встречаясь с чужим взглядом его глаз. — Почему ты не доверял мне?

Медленно резкие линии его лица разгладились, вся дикая ярость ушла. Она увидела пустоту изнеможения в его глазах, она задохнулась от увеличившейся горечи печали.

— Доверие? — он скривил губу в резкой улыбке. Его взгляд вытянул ее из—за стены каменного безразличия, где она укрывалась. Он отстранился от нее, отодвигаясь и вставая на ноги. Свет от камина купал его голую кожу. Джой глубоко вжалась в диван и закрыла глаза. — Моя мать доверяла моему отцу, — услышала она его очень тихие слова. — Она умерла из—за этого. Потому что он покинул ее.

Полные горечи слова повисли в пространстве, натянутом между ними.

— И ты… ты был напуган, — прошептала Джой, всматриваясь в темноту за своими веками. — Ты не мог рисковать, давая мне право выбора.

— И что бы ты выбрала, Джой? — спросил он. Она услышала его шаги, когда он стал расхаживать перед огнем.

Джой тяжело сглотнула. Она сто раз задавала себе этот вопрос, боясь ответа.

— Это был бы мой выбор. Мой выбор, — пепел погасшего гнева зашевелился. — Ты не имел никакого права…

— Никакого права, — он издал резкое рычание, которое, возможно, было смехом. — Ты помнишь, я пытался предупредить тебя, Джой? Я знал, что происходит между нами. Однажды мы были связаны, не было никакого выбора. Никакого выбора, вообще.

Заставляя себя открыть глаза, Джой ощутила первые лижущие языки новорожденного пламени.

— Тогда разве этой твоей связи не было достаточно, а, Люк? — она смотрела вверх, пока не нашла его глаза. — Ты не мог довериться мне, чтобы я осталась с тобой добровольно. Ты действительно не верил, что достаточно того, что было между нами. Единственный способ удержать меня состоял в том, чтобы забрать мою волю, даже мои воспоминания.

Комок застрял у нее в горле, она стиснула зубы и уставилась на него, сжимая кулаки, пока ногти не впились в ладони.

Люк встретил ее взгляд с таким устойчивым вызовом, что потребовалось вся ее решимость, чтобы выдержать его. Его затененное лицо было мрачным.

— Я не забирал твою волю, Джой, — сказал он крайне ровным голосом.

— Тогда какое определение ты даешь этому своему «влиянию»? — бросила она ему. Пламя гнева сожгло слова и поднялось выше. Он был холодом, льдом, встретившим ее огонь.

— Я не забирал твою волю, — повторил он, сверкнув глазами. — Я только заставил тебя забыть свои страхи и…

— Забыть? — она вскинула голову так, что волосы хлестнули ее по лицу. — Забыть все, кроме тебя. В чем разница, Люк?

Их пристальные взгляды встретились. Его зрачки расширились, оставляя узкое зелено—золотое кольцо радужки.

— Не было никакого принуждения, — сказал он крайне спокойно. — У меня нет такой власти.

Внезапно он двинулся, приближаясь к ней настолько быстро, что она вжалась в диван и приготовилась к нападению. Которого не последовало.

— То, что ты чувствовала, Джой, — выдохнул он, опускаясь перед ней, — было настоящим.

— Откуда ты знаешь, что я чувствовала, Люк? — спросила она, дрожа от его близости. — Или ты мог читать мои мысли так же легко, как и управлять ими?

Впервые она увидела мерцание его ледяного спокойствия. Его руки потянулись и замерли в дюймах от ее рук, которыми она сжимала колени.

— Я знаю, что ты была счастлива, Джой, — он глазами бросил ей вызов. — Ты будешь отрицать это?

Джой втянула воздух и задохнулась на опровержении, которое хотела швырнуть в него. Ее видение затуманилось борьбой между гневом и честностью. Она хотела отвергнуть его, оттолкнуть тихую, пронзительную, беспощадную достоверность его слов.

— Счастье, которое ты чувствовала — мы чувствовали — было настоящим, — прошептал он, его пальцы прошлись по ее запястьям, оставляя после себя горячий след. Джой было некуда отступать.

Она попыталась укрыться за стеной слов.

— А сны — их тоже дал мне ты? — память о них заставила ее предательское тело задрожать. — Ты воздействовал на меня таким способом, чтобы заманить в свою постель, как других женщин?

Он застыл, все его мускулы напряглись. Ударная волна его реакции докатилась до нее по полуразрушенной связи.

— Нет, — вымолвил он ошеломленным голосом. — Нет, я не давал тебе снов.

Его глаза озарились каким—то отстраненным внутренним светом. Когда они вернулись к ней, то ярко сверкали.

— У меня были те же сны, Джой, — медленно выговорил он. — С нашей первой встречи, — его пальцы стиснули ее запястья. — Те сны пришли из нас, из того, кто мы есть.

Джой попыталась высвободить свои руки от его хватки, закрыть ими уши и не слышать его, но он держал ее слишком сильно.

— Я это не выбирала, — закричала она. С каждой унцией храбрости и одержимого гнева она все прочней и уверенней противостояла ему. — Мне не позволили выбирать — ничего из этого! Я не хотела этого. Не хотела этого!

Хрупкая нить, связывающая их, покрылась пульсирующей болью, которая душила ее. Его руки скользнули ей на плечи.

— Это случилось из—за того, что мы те, кто мы есть, Джой. Связь между нами была заложена еще в нашей крови — в твоей крови. Это не вопрос желания. Это кое—что, гораздо большее…

— Ты хочешь сказать, — сказала она с внезапным, горьким спокойствием, — что это своего рода животный инстинкт, побуждение к спариванию? И ничто иное?

Он отдернулся, как будто от удара.

— Нет. Большее, Джой, намного большее…

— Тогда что это? — прошептала она хрипло. — Что это, Люк?

Неожиданно на глаза выступили слезы, и она попыталась вырваться, чтобы смахнуть их с лица. Она смотрела на него через влагу, застилавшую глаза, вспоминая, насколько уязвимой сделала она саму себя, когда верила в то, что все это правда. Однажды она сказала ему одну вещь, которую боялась говорить с тех самых пор, как из ее жизни вырвали родителей, отдала частичку себя, которую до этого не смела никому вручить. И ничто из этого не было настоящим. Она боролась со слезами, раз за разом подавляя их, пока снова не обрела контроль над собой. Люк убрал руки с ее плеч; его глаза казались незнакомыми с той эмоцией, что пришла к ней в пульсациях боли и тоски.

— Ты боишься, — проговорил он очень медленно, как будто делая открытие. — Ты боишься, потому что я заставил тебя почувствовать слишком много.

Его слова глубоким лезвием вошли в ее душу. Он повернул нож.

— Как долго ты боялась почувствовать что—либо, Джой? — пробормотал он, жар его тела обжигал, когда он наклонился ближе. — Ты боишься рисковать?

Джой почувствовала, как начала содрогаться темная пустота, сидящая глубоко внутри ее, и выходить на поверхность так, что ее конечности задрожали от этого.

— Ты не имеешь никакого права, — прошептала она, — говорить со мной о риске и страхе. Ты не имеешь никакого права.

Нить, протянутая между ними, дрожала, единственное хрупкое звено в пустоте.

— Джой, — простонал Люк, и, прежде чем она успела подготовиться или подумать, как сопротивляться ему, он обхватил ее руками, притягивая к себе, стягивая с дивана одним слаженным уверенным движением.

Было невозможно бороться. Джой тяжело выдохнула ему в плечо, когда он обхватил рукой ее затылок и притянул к себе голову, удерживая в таком положении. Ее руки были пойманы в ловушку между их телами; она почувствовала такую абсолютную беспомощность, которую, насколько знала себя, ощущают на краю поражения. Она понимала, что снова находится на грани потери самой себя, снова близка к тому, чтобы раствориться в нем, и лишь дикий страх этого предотвратил заключительную капитуляцию, которую требовал Люк.

Она напрягалась в его руках.

— Я должна уйти, Люк, — прошептала она.

Его тело стало таким же напряженным, как и ее. Она отпрянула от него в тот момент, когда шок, который он испытал, эхом отозвался в ней, вернувшись посредством их сокращенной связи.

— Нет.

Уверенно вставая на ноги, она встретила его взгляд. Он медленно поднялся, чтобы заглянуть ей в лицо, его глаза были холодными, жесткими, угрожающими.

— Я не позволю тебе уйти.

В тот момент, когда она поняла, что слов больше не достаточно, она почувствовала, что неуверенность отступила и есть что—то еще, что собирается занять ее место, что—то растет в ней, чтобы ответить на вызов в его глазах. Что—то темное и примитивное, вне досягаемости человеческой логики. Внезапно она поняла, что это такое, схватилась за него, вытянула всю свою скрытую мощь, облекая ее в оружие.

Она ударила прежде, чем он успел подготовиться к этому. Он пошатнулся от воздействия этой силы, побелел от шока, почти закачался, чуть ли не хватая ее, чтобы удержаться. Смакуя горечь своей победы, Джой отстранилась от его прикосновения.

— Ты не можешь остановить меня, — сказала она хрипло. — Я под стать тебе, Люк. Ты сделал меня достойным соперником.

Люк услышал вызов, она увидела подтверждение этого в его глазах, почувствовала его ответ через сумбур эмоций, упорно зиждущихся в их связи. Вспыхнул гнев, чтобы отразить ее атаку. Гнев и гордость столкнулись с ее желанием и давили на него до тех пор, пока она первая не отшатнулась. Руки Люка взметнулись, чтобы схватить ее руки в болезненные тиски.

— Не совсем, Джой, — прорычал он. Его глаза беспощадно держали ее, ничего человеческого в них не осталось вообще. Она безжалостно боролась с ним, извиваясь, чтобы вырваться из его ментального и физического обладания. Чувствуя, как он цепляется за ускользающий контроль.

— Не испытывай меня, — умоляюще вымолвил он сквозь стиснутые зубы. Его тело балансировало на краю неистовой безудержности. Он тряс ее каждым словом. — Я не позволю тебе уйти.

Внезапно воцарившуюся тишину наполняли лишь звуки двух прерывистых дыханий. Тупик. Ни один не отводил взгляда, ни один не отступал. Боль и гнев циркулировали и вспыхивали между ними.

— Ты не сможешь караулить меня всегда, Люк, — сказала Джой тихо, холодно. — Ты не сможешь держать меня, как пленницу.

Каким—то образом она освободилась от его хватки, Люк держал скрюченными, как когти, пальцами пустой воздух. Весь окружающий воздух был пропитан его напряжением и ее собственным горьким решением.

Джой пристально глядела на него сквозь маску отчужденности и ужасающего спокойствия. Она чувствовала, будто ее мускулы, подобно замерзшему миру за стенами хижины, навсегда сковал лед. Холод. Своим ледяным безразличием она сдерживала его, чувствуя, как жар его атаки ускользает прочь, не найдя себе точки опоры. Когда она гневалась, он мог пробить ее оборону, но против этого он был беззащитен. Беспомощен.

Она преднамеренно надавила на его слабость.

— Если бы я ушла сейчас, что бы ты сделал, чтобы остановить меня? — слова были безликими и почти равнодушными. — Мы будем продолжать в том же духе, пока не упадем в обморок от истощения или не убьем друг друга?

Люк моргнул, не выдержав испытующего взгляда. Ее победа. Его молчаливое опровержение искрило подобно электрическому току, кратко пронзая ее броню изо льда. Мысль о том, чтобы убить ее, причинить вред, потеряв контроль, глубоко потрясла его. Вероятность этого заставила его содрогнуться. На мгновение Джой чуть не выпустила ту силу, которая позволяла ей бороться. Его лицо — его лицо было настолько уязвимым, наполненным такой тоской и отчаянием, что она почувствовала, как начинает проникаться сочувствием. И она чувствовала то, что чувствовал он: его гнев, его страх, его нужду.

— Ты не можешь уйти в самый разгар зимы, — это был последний отчаянный аргумент, который зажег надежду в глазах Люка, и Джой боролась, чтобы удержаться и не закрыть свои глаза. — Это слишком опасно, слишком.

— Ты забыл, Люк? — пробормотала она с бесконечной печалью в голосе. — Я ведь, как ты.

И прежде чем она успела сдаться, прежде чем ее намерения пошатнулись и толкнули ее в его объятия, прежде чем он вынудил ее еще раз обо всем забыть, она снова прибегла к своей новообретенной власти над ним и заставила его понять.

Глава 21

Она ушла.

Люк пришел в себя, медленно сознавая это ужасное знание, ощутил его всем своим существом даже тогда, когда кости и мышцы являлись бесполезными вещами, находящимися за пределами его контроля, когда мир все еще дрожал на грани забвения.

Она его бросила. Ее последние слова эхом отдавались у него в памяти. Как он. Она была как он.

Каким—то образом он сумел подняться с дивана, нетвердо держась на ногах. Его зрение прояснилось, и опять глаза затянуло красной мглой. Она его бросила.

Сколько прошло времени? Как долго он лежал здесь без чувств после того, как она нанесла ему поражение? Его ощущение времени было нарушено, казалось, что прошла вечность с того момента, как она ушла. Люк почувствовал тупое удивление, что его связанное в узел сердце как—то еще бьется.

Связь, она все еще оставалась, практически исчезнувшая, сжавшаяся до тонкой струйки эмоций, которые говорили ему о том, что она жива. Больше ничего.

Он встречался с тотальным поражением только раз в своей жизни, ничто из его не проснувшихся сил не позволило спасти мать, когда он звал ее в Валь—Каше. Та покинула пределы его досягаемости навсегда. И сейчас Джой сделала то же самое, оставила его медленно умирать, забрала половину его растерзанной души.

Все разбилось вдребезги, все правильное, что было между ними, уединенный и закрытый, принадлежащий только им одним мир, который они создали, счастье, которое она отказалась принять как реальное. Она считала это иллюзией, которую он навязал ей. И нашла самую верную месть. Проклятие, убившее его мать, повторило само себя, трагично и неотвратимо.

Люк слепо бродил по комнате, смутно замечая послеобеденный солнечный свет, струящийся сквозь окно хижины. Пол был ледяным под босыми ногами. Ее атака оставила его ум отупевшим, отчаянье стерло блестящую хищную остроту. И еще, где—то глубоко в себе, он обнаружил гордость за ее новоприобретенную силу, за то, как она встретила его, как противостояла ему. Нанесла ему поражение.

Они действительно были под стать друг другу. Ее упрямая гордость и страх чувствовать, потерять себя и разрушить все защитные барьеры, которые она выстраивала всю свою жизнь в одиночестве, закрывали от нее то глубокое душевное понимание.

Но то, что он понимал это, ничего не значило. Она его бросила.

По мере возвращения силы он начал передвигаться по хижине, прикасаясь ко всему, чего касалась она. Ее аромат остался, но ему было уже много часов, и огонь был аккуратно погашен.

Что—то толкало его, какой—то полузабытый инстинкт самосохранения воспламенил дремлющий гнев. Мышцы сократились, адреналин зарядил тело подобно электрическому току.

Нет. Отрицание пришло из самой глубокой части его души, отказывающейся это принять, неспособной вытерпеть поражение. Глухое рычание родилось в груди, и в этом звуке не было ничего человеческого.

Ничего осмысленного не было в том, что двигало им, когда он кинулся в кухню, а потом в спальню — ящики были выдвинуты, пустые без ее вещей. Он нашел ее сорочку и поднес ее к своему лицу, вдыхая запах Джой, позволяя шелку выскользнуть из рук на пол.

Не было ни записки, ни послания. Только статуэтка, которую он подарил ей, с деревянной головой волка, откинутой в скорбном плаче, лежала на пустом туалетном столике, где она оставила ее для того, чтобы он нашел.

Отчаянный гнев вернулся, заполняя пустоту, которую она создала в его сердце, вырываясь наружу в потоке примитивной силы. Он ощущал, что его тело трансформируется, мышцы сжимаются и кричат в протесте, сквозь дикий туман в голове он видел ее глаза — непреклонные, пронзительные, с отголосками боли.

Ее глаза вели его, пока он трансформировался и выскакивал из хижины, отправляя себя в смертельный бег.

Он ничего не видел, ничего не слышал, его разум был отрезан от всех чувств, он знал, где она была, где должна была быть. Еще был шанс остановить ее. Была какая—то надежда выжить.

— Все устроилось, — Мэгги присела на край тахты, изучая Джой озабоченным взглядом. — Завтра же утром мой друг направляется в Ист—Форк. Он будет рад взять тебя с собой.

Бессмысленно уставившись в мельтешащий экран телевизора, Джой заставила себя оторваться и кивнуть в ответ.

— Я не знаю, как тебя благодарить, Мэгги. Если бы я только могла объяснить…

— Не мучайся. Не сейчас, — Мэгги сжала ее плечо. — Ты знаешь, мы волнуемся о тебе, Джой, Алан и я. Когда он рассказал мне, где ты находишься и что произошло, я надеялась — мы оба надеялись — чтобы с тобой было все в порядке.

Долгий момент Джой молчала, подбирая слова, которые стали не больше, чем пустыми символами. Она вспомнила краткость своего побега из хижины тем утром, она не трансформировалась, не была способна подчиниться тому, что осталось от ее человеческой природы после того, как покинула его. Но она помнила снег, скрипящий под ногами, и ледяной ветер, неспособный затронуть ее, ощущения новой, неведомой ранее силы в своем теле, сознание двойственной природы своей натуры, дающее невосприимчивость к холоду и усталости, всегда присущую Люку.

Она вспомнила выражение лица Мэгги, когда внезапно появилась в ее домике: ни потрясения, ни настоящего удивления. Только то же заботливое дружелюбие, держащее на плаву, когда вокруг рушится мир.

И Люк… Она никогда не сможет забыть его лица. Она думала, что эта боль разорвет ее на части.

Медленно Джой вытолкнула боль из сердца. Это произошло. Нет пути назад.

— Алан, — сказала она, наконец, неловкая от усталости и тоски. — Пожалуйста, скажи Алану, как сильно я… благодарна ему, за все, что он сделал. Я напишу ему, когда смогу.

— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я позвонила ему сейчас? Я уверена, он сразу придет…

— Нет! — Джой подавила волну паники. — Нет, Мэгги, пожалуйста, у меня есть причины уехать тихо, без всякой суеты. Я надеюсь, ты понимаешь.

Мэгги сочувственно кивнула, но Джой стало больно из—за своего обмана. Невозможно сказать Мэгги, что она не хочет связывать Алана своим уходом. Она не может рисковать вбить клин между Люком и человеком, заменившим ему отца. Его другом. Люку будут нужны друзья, сколь бы сильно он не отвергал потребности в людях.

Пальцы ласково сжали ее руку.

— Мы хотим, чтобы ты была счастлива.

Внезапная влага затуманила по краям зрение Джой.

— Я была счастлива, — прошептала она, чувствуя, как ее сковывает ледяное оцепенение. — Некоторое время я была счастлива.

Было темно, когда он добрался до Лоувелла, он вбежал в город, позабыв о риске. На краю удаленной улицы какая—то женщина заметила его и застыла, широко открыв глаза. Она пахла страхом. Люк отклонился в сторону и растворился в тени. Он скользил, оставаясь в ней, пока не остановился у двери офиса Коллье.

Дверь была не заперта, и Люк сильно толкнул ее, она открылась, отскочив от стены с громким стуком. Он направился сквозь темную приемную, и дальше — в короткий коридор. Коллье был там, где Люк знал, что он должен быть, и спокойно читал. В выражении его лица не было ни капли вины, когда он поднял глаза на Люка, стоящего в дверях кабинета и дрожащего от изнеможения и ярости.

— Где она? — слова были невнятными и чужими. Люк прислонился к стене и попытался взять под контроль спазм, сковавший перенапряженные мышцы. Коллье закрыл книгу, лежащую на коленях, наклонился вперед на своем обитом кресле и встретился с Люком взглядом. В его глазах не было страха, только тихая печаль, которая скрутила внутренности Люка.

— Люк, — сказал он тихо, обхватывая длинными пальцами подлокотники кресла.

— Где она, Алан? — Люк справился с комком, который, казалось, застрял у него в горле. — Где Джой?

Руки Коллье напряглись, вжимаясь в мягкую кожу кресла, пока под пальцами не появились следы.

— Ее здесь нет, Люк, — прошептал он. — Я ее не видел.

Люк сделал угрожающий шаг от стены, его мышцы собирались в узлы и задвигались в подавленной потребности трансформации. Зверь был очень близко к поверхности. Слишком близко.

— Ты лжешь, Алан, — сказал он. — Ты знаешь, где она.

— Я никогда не лгал тебе, Люк, — ответил Коллье. Он медленно поднялся, ни на секунду не отрывая взгляда, и сделал медленный и осторожный шаг навстречу. Его голос и движения были как у человека, смотрящего в лицо опасности и непредсказуемому животному, а Люк стоял очень тихо, дрожа от противоречий, которые, казалось, были одержимы разорвать его на части.

— Она меня бросила, — признался он резко. Слова жгли как кислота. — Ты должен знать, где она. Скажи мне, Алан. Не заставляй меня… — Он закрыл глаза, не в состоянии выразить угрозу. Шорох еще одного осторожного шага шевельнул ковер под его ногами.

— Я знаю, ты не причинишь мне вреда, Люк, — сказал Коллье. Люк открыл глаза и обнаружил своего старого друга близко, слишком близко, слишком старого и хрупкого, очень серьезного, с полными доверия и сострадания глазами. — Ты не сделаешь ничего, способного уничтожить нас с тобой. И ее.

Следующий шаг — и мягкая рука доктора оказалась в дюйме от застывшей руки Люка, от его пальцев, изогнутых лапой, способной сокрушить Коллье одним небрежным движением.

— Где она? — проскрежетал Люк, моля об облегчении. — Пожалуйста, не делай этого. — Его нервы и мышцы снова напряглись, когда холодная ладонь Коллье накрыла его пальцы, сжимая руку в кулак. Не было другого выбора, кроме как стерпеть это в полной неподвижности, иначе он рисковал уничтожить все, чем он был. Все, что он любил.

— Люк, — ужасная печаль была в этом слове. — Я боялся… Я боялся, что это может случиться. И я молился, чтобы не случилось.

Слабый очаг здравомыслия, находящийся глубоко в Люке, вызвал прилив горького юмора.

— Не читай мне сейчас лекций, Алан, — он судорожно втянул в себя воздух и медленно выдохнул. — Не дави на меня.

Давление руки Коллье было непоколебимым.

— Никаких лекций, Люк. Ты сильнее, чем думаешь, достаточно силен, чтобы знать, что правильно. Ты всегда был таким.

— Нет. — Отрицание пришло без эмоций, оцепенелая уверенность подавила отчаянную ярость. — Ты ошибаешься, Алан. Моя мать…

— Я любил твою мать, — вздохнул Коллье. Люк почувствовал его дрожь. — Но ты сильнее, — с тихим вздохом Люк попытался вырвать свой кулак из хватки Коллье, но не смог. — Нельзя заставить любить, Люк. Не рань ее и себя, пытаясь взять то, что должно быть отдано.

С бесконечной осторожностью Люк сделал шаг назад, потом другой, увлекая Коллье за собой, пока они не остановились в дверном проеме. Ночной воздух проникал в коридор, обещая освобождение.

— Я не могу дать ей уйти, — прошептал он. — Не могу.

— Дай ей время, Люк, — он слышал голос Коллье будто бы из какого—то отдаленного места, мира, частью которого он больше не являлся. — Она приехала сюда, чтобы похоронить свое прошлое, но ты не дал ей шанса найти свое будущее. Дай ей время стать честной перед самой собой.

Не было больше слов и ответов, способность говорить покинула его, он стоял и дрожал от окончательности своей потери. Она поселилась в его костях, парализуя его, толкая в вечную тьму. И когда он повернулся, чтобы вручить себя пустоте, умирающая ниточка связи внезапно вернулась к трепещущей жизни.

Джой. Он почувствовал ее так, будто она стояла рядом с ним, будто ее кровь текла по его венам, а сердце билось в одном ритме с его. У Коллье не было шанса возразить или задать вопрос. В секунду Люк метнулся в коридор и дальше в ночь, скрывающую его обнаженное тело. Не было времени думать, не было времени вызывать трансформацию. Он следовал зову связи, туда, куда она его вела.

Он нашел ее, залитой лунным светом, стоящей на границе, где лес встречался с краем города. Серебряные лучи запутались в волосах, каскадом покрывавших плечи, голова была откинута назад, беззвучный крик вибрировал в ее горле.

Она обернулась, будто бы почувствовала его, несомненно, ощущая его так же, как и он ее. Он застыл на месте — слова Коллье вспыхнули в памяти.

Отпусти ее.

Ее лицо было болезненно прекрасным, очерченным в неземном свете. В глазах плескался отраженный свет далеких звезд. Другая половина его души. Тело кричало ему — двигайся, иди к ней, верни ее назад — но он стоял за деревьями и лишь следил за ней, жадно впитывал ее образ, зная — это может быть все, что у него останется.

Чуть слышно она начала двигаться в его направлении, тихая и грациозная, как волчица. Люк задрожал и почувствовал трепет связи с бессловесным зовом своего имени. Бездна разверзлась под его ногами, и он отступил в сторону, зверь внутри требовал победы, но Люк отказался от нее. Он вновь открыл внутри себя нечто, что он думал, уже исчезло и навсегда потеряно.

Позволь ей уйти.

Он растаял в тени раньше, чем ее глаза успели обнаружить его. Пока луна поднималась над лесом, он бежал, позволяя связи распутаться и рассеяться, подобно горному туману.

Выживание. Волки, бежавшие рядом с ним, понимали это, и он взял их силу, втягивая ее в себя. Он выживет, он научится жить с потерей, болью и горем. Он выживет — а она будет свободной.

Он ухватился за последнее хрупкое мгновение ощущения Джой, а затем позволил ей уйти.

— С тобой все будет в порядке? — глаза Мэгги сильно блестели, голос был недостаточно ровным, она держала руку Джой так, будто бы не собиралась никогда ее отпускать.

Грузовик тарахтел у обочины, разрушая неподвижность рассвета. Утро должно быть временем начинаний, подумала грустно Джой. Это же принесло одни прощания.

— Да. Все будет хорошо, — ей удалось улыбнуться. — Спасибо Мэгги. За все.

— Не за что, — Рыжик неохотно выпустила ее руку. — Береги себя, детка.

Мэгги отступила назад, ее нижняя губа задрожала. Отворачиваясь, она натолкнулась на долговязую фигуру Алана Коллье.

— Мэгги, — сказал он тихо, удерживая ее. Его голубые добрые глаза искали глаза Джой поверх массы рыжих кудряшек. — Джой, я услышал, что ты уезжаешь. Я хотел удостовериться, чтобы сказать до свидания.

В его голосе не было упрека, одно лишь сдержанное сожаление. Джой опустила глаза.

— Извините, что не сказала вам, я не хотела, — внезапно она встретила его взгляд. — А Люк? Он?..

Тихо вздохнув, он покачал головой.

— Его здесь нет, Джой, — мгновение казалось, что он хочет что—то добавить. Джой приготовилась к вопросам, которые так и не последовали. Когда она нашла его глаза, то увидела в них понимание, понимание, не требующее слов и объяснений. Он ступил вперед, чтобы взять ее руку в теплое крепкое рукопожатие.

— Алан, — сказала она тихо, — что я могу сказать… Как я могу вас отблагодарить?

— Ты можешь отблагодарить меня тем, что будешь счастливой, — его улыбка была почти грустной. — Будешь честной с собой, — он потянулся и охватил её подбородок. — Ты сильная, Джой. Сильнее, чем думаешь. Никогда не будь меньше, чем ты есть.

Джой отвела глаза, позволяя слезам неудержимо течь.

— Я никогда не забуду вас, Алан.

— Как и я тебя, Джой, — он начал отодвигаться, и она схватила его, притягивая к себе в свирепом крепком объятии. Его шершавая щека оказалась рядом с её ртом, и она поцеловала её. На мгновение он стиснул ее так же крепко.

— Пожалуйста, — прошептала она в его воротник, — не оставляйте его одного.

Его объятия медленно разжались, и он отодвинулся, чтобы поймать одинокую слезу кончиком пальца.

— Не оставлю, Джой, — сказал он так тихо, что слова прозвучали чуть громче вздоха. — Я тоже его люблю.

— Готовы ехать, мисс? — сильный и резкий голос водителя грузовика врезался между ними, разрушая нахлынувшие эмоции прежде, чем они успели разорвать Джой на части.

Руки Коллье подтолкнули ее, помогая забраться наверх, поддерживая, пока она усаживалась на залатанное сиденье грузовика.

— До свидания, Джой, — сказал Коллье. Его голос практически потерялся в реве грузовика. — Береги себя.

Он послал ей последнюю улыбку, закрыл дверь и отступил от грузовика. Джой опустила стекло и припала к окну, будто могла каким—либо образом запечатлеть их лица, вдохнуть чистого горного воздуха в свои легкие так, чтобы его хватило на весь обратный путь домой. Забрать его весь в свою одинокую ссылку. Она махнула рукой, когда грузовик тронулся, и пальцы Коллье слегка прикоснулись к её, затем он стал удаляться, и яркая голова Мэгги стала только цветным пятном, видимым сквозь пелену слез.

Она смотрела назад, пока они не проехали Мейн—Стрит, огибая по пологой дуге, ведущей к автомагистрали. Деревья окружили их с обеих сторон, и утесы—близнецы, охраняющие Лоувелл от остальной части мира, выросли в сверкающем утреннем небе. Джой откинулась назад на своем сиденье и закрыла глаза. Его здесь не было, но она чувствовала его, даже сейчас ощущала, как он следит за ней, и это терзало душу осязаемой болью.

Сердце стало тупой свинцовой тяжестью в груди, когда она услыхала крик. Она поняла, что это было, еще до того, как повернулась, нагибая плечи, чтобы взглянуть на скалы, исчезающие вдали. Можно было увидеть только силуэт, балансирующий на краю обрыва. В щемящей тишине волк замер на мгновение, откинул голову назад и завыл.

Его жалобный крик сжимал сердце еще долго после того, как они оставили Лоувелл далеко позади.

Глава 22

Джой уставилась на развернутый на столе проект, видя четкие линии и углы размытыми и неясными. Солнечный весенний свет пытался проникнуть в огромное окно офиса сквозь прикрытые, словно решётки тюрьмы, жалюзи.

Она протянула руки, чтобы разгладить бумагу, словно это усилие могло хоть что—то поменять, но не было ни причины, ни логического объяснения, почему ее глаза отказывались видеть проект таким, каким он должен был быть, почему ее руки двигались помимо желания, создавая причудливый декор, которому не было места в мире строгих линий. Логики. Практичности.

— Клиента не радует дизайн, Джой, — сказал, покашливая, мистер Робинсон за ее спиной. Она вздрогнула, уставившись невидящим взглядом на светло—бежевые обои с чётким геометрическим узором. — Они хотят что—то более простое, более практичное. Честно говоря, я не понимаю, почему вы не поняли этого раньше.

Взгляд Джой переместился к кулакам, сжавшимся на поверхности стола. Бумага захрустела под их весом. Это неправильно, всё неправильно. Всё.

— Мы нанимали вас, полагаясь на вашу прекрасную репутацию в сфере детально проработанных функциональных проектов, — гудел Робинсон за её спиной. — Именно этого хочет клиент, и я не понимаю, почему у вас с этим такая проблема. Это многоэтажное жилое здание, а не кафедральный собор.

Джой знала, что должна повернуться к Робинсону лицом, защитить себя. Но нечего было отстаивать. Он был прав. Потребность ограничить мир линиями и углами, втиснуть его в аккуратные небольшие коробки постепенно и неминуемо иссякла. В течение трех месяцев она изо всех сил пыталась вернуть былое, быть такой, как прежде. Она всеми силами старалась подавить желание вырваться из этих небольших аккуратных, тесных коробок и убежать в мир хаоса. Максимум, чего ей удалось достичь, были эти чертежи, которые никого не удовлетворяли. Это не её, больше не её.

Голос Робинсона давил все сильней и сильней на хрупкое спокойствие, которое ей с трудом удавалось поддерживать. Кулаки сжались сильнее, а пульс отозвался в ушах.

— Вы должны всё переделать и как можно скорей. Клиент ожидает проект к началу следующей недели. Вы слушаете меня, миссис Рэнделл?

Три месяца. Словно три года. Три месяца попыток собрать по кусочкам собственную жизнь в поисках спокойствия. Спокойствия, которое она должна была обрести теперь, когда родители покоились с миром. Спокойствие не пришло. В душе была зияющая рана, кровоточащая незаживающая дыра. Там, где прежде находилась сдерживающая сила связи, теперь расположилась затягивающая пустота, разрастающаяся с каждым днём, поглощая её, разрушая то шаткое соглашение, которое она достигла с этой жизнью линий, углов, стен и обманчивой уверенности.

Да и не было никакой уверенности. В конце концов, она поняла это. Потребности можно отрицать, игнорировать, но они всё равно остаются. Когда она подавила их, они вылились на бумаге, подрывая все возможные усилия приспособиться к нелепым аркам так же, как к раскидистым ветвям деревьев, текстурам и цветам грубой коры и меха волка, большим открытым пространствам, эхом отражающим сверкание горного неба. Всё неправильно. Всё это часть другого мира.

С которым она никогда не прощалась.

— Миссис Рэнделл, — Робинсон тронул её за плечо, не совсем деликатно. — Не хотелось бы напоминать вам, безусловно, у вас огромный талант. Но вы всё ещё на испытательном сроке, и если вы не сможете доделать всё к понедельнику, боюсь, мы будем вынуждены пересмотреть вашу занятость в нашей компании.

Бумага под пальцами Джой скомкалась окончательно. Она почувствовала, как волосы приподнимаются от затылка к шее, рука Робинсона убралась прочь, прежде чем она потеряла остатки своего жёсткого контроля. На губах были слова, неизбежные слова, которые положили бы конец этому, но стук в дверь офиса прервал их.

— Извините, что беспокою вас, сэр, миссис Рэнделл, но для вас прибыл пакет, — секретарь кивнула в сторону Джой, — срочная доставка. Нужно, что бы вы расписались.

Секретарь Робинсона неодобрительно фыркнула, когда Джой взяла клипборд и небрежно написала своё имя. Секунду спустя, после ухода секретаря, она приняла маленький, аккуратный сверток.

Робинсон что—то проворчал себе под нос. Джой не обратила на него внимания, вертя пакет в руках. Без обратного адреса. Простая коричневая обёртка, смутно знакомая. Необъяснимо ойкнуло сердце, пока она разрывала бумагу и швыряла ее на стол, затем потянулась, чтобы снять крышку картонной коробки.

Деревянный волк пристально смотрел на неё, его голова откинулась назад в беззвучном вое. На мгновение она прислонилась к столу, как к опоре, которая ушла из—под ног. Дрожащими пальцами она извлекла фигурку, обхватив её сложенными ладонями, чувствуя грубую текстуру поверхности и вдыхая запах леса, откуда она прибыла.

Тело пронзила дрожь. Она подняла взгляд и уставилась на дверь, неспособная двигаться. Оковы тюрьмы отступили. Пустота в душе внезапно наполнилась теплотой и эмоциями, проникая во все опустошенные уголки её души. Возможно… возможно ещё не поздно. Не слишком поздно для окончания. Или для начала. Внезапно всё стало столь же ясно, словно чистый горный воздух. Она повернулась к мистеру Робинсону, чей рот открылся для первого слова новой лекции.

— Вы правы, мистер Робинсон, — сказала она с сияющей улыбкой. — Я больше не мастер в проектировании практичных небольших коробок. Я ухожу.

День был прекрасен, как она и предполагала. Весь мир сиял новой жизнью. Весна в горах наступала поздно, зима задерживалась и неохотно уступала дорогу солнцу на несколько коротких месяцев.

Джой глубоко вдохнула чистый воздух, ноги легко несли её среди деревьев. Возможно, она вообще никогда не уходила. Гармония, которую она ощущала с этой дикой землёй, всё, что она знала о ней и себе самой, привнесли необычайно стабильное спокойствие. Со временем она смогла бы стать такой же частью этого мира, какой являлся он.

Она шла по берегу озера, затем повернула, следуя за течением одного из многочисленных потоков, образованных в результате таяния снега, звуки журчащей воды раздавались повсюду, небольшие речки, ручейки и ручьи стремительно прорезали новые пути со склонов гор. Ведомая связью, она достигла места на краю маленького расчищенного пространства среди деревьев.

Они расположились около низкого склона горы, пять или шесть взрослых волков растянулись на ложе земли и старых иголок. И там были щенки; Джой почувствовала, как при виде их её охватила теплота и защемило сердце; они играли и кувыркались около входа в логово. Большая тёмно—серая волчица следила за ними, её острые уши ловили каждое крошечное рычание и писк.

Он был среди них, как она и знала, что он там будет.

Возможно, из—за того, что он был поглощен заботой о щенках, крутящихся возле его ног, он не заметил её; она знала, он пресек соединение между ними, хотя в течение трех долгих месяцев, проведенных друг без друга, она чувствовала отголоски их связи. Или просто дело было в том, что она как существо дикой местности научилась быть тихой и незаметной.

Она безмолвно наблюдала, когда он опустился среди щенков, которые скакали на нём с юной, бьющей через край энергией. Они были пока ещё совсем маленькими и неуклюжими, не знакомые с миром, притупленные мордочки, круглые головы и крошечные ушки поднимались и мелькали в ногах Люка. Он позволял им жевать свои пальцы и атаковать колени, путаясь там, где все было просто.

Один из волков почувствовал её первым. Большая голова волчицы поднялась, она тихо предупреждающе зарычала.

Зарывшийся в щенках, он посмотрел наверх. Джой заметила, как он напрягся, затем поднял голову, словно учуял лёгкий весенний бриз. А затем медленно повернул голову, так медленно, словно боялся того, что увидит.

— Люк, — прошептала она.

На мгновение мир вокруг перестал существовать. Связь между ними зашипела, как свеча, вспыхивающая и гаснущая. Джой уговаривала разжечь пламя, зная, что этому препятствовал Люк, который боялся позволить их узам проснуться.

Его глаза сконцентрировались на ней, блестящие и непроницаемые. Джой впитывала этот взгляд, хотя ни на секунду не забывала его, сердце отмеряло удары, когда она наблюдала, как медленно меняются твёрдые черты его лица.

— Джой.

Одно это слово содержало в себе все страхи, тоску и потребность, которые она, наконец, увидела в его глазах. Надежду. И что—то ещё, о чём она не смела признаться, даже себе.

Но он выжидал, а волки наблюдали за ней, словно суд присяжных, готовый объявить приговор. Двенадцать пар глаз мрачно осуждали её. И она была единственной, кто прервал эту драматическую картину, начав двигаться на подкашивающихся ногах по расчищенному участку леса. Связь нерешительно мерцала.

Люк поднялся, чтобы встретить её, отстраняя щенков осторожными прикосновениями. Он сделал несколько шагов навстречу, но внезапно волчица поднялась на ноги и перегородила ему путь, задрав хвост. Низкое предупреждающее рычание клокотало в её горле.

Этого было достаточно, чтобы Джой остановилась на полпути на поляне, на полпути к Люку, не отрывая пристального взгляда от него. Волчица снова зарычала, более угрожающе, постепенно нарастающий неожиданный гнев, которым она практически гордилась, убедил Джой сделать ещё один шаг.

— Смотри ей в глаза, — тихо сказал Люк. — Она знает тебя. Не позволяй ей доминировать над собой.

Джой заставила себя оторваться от его взгляда, чтобы встретить сверкающие глаза волчицы. Необъяснимые чувства высвободились в Джой, инстинкты заставили её ощетиниться и вызвать рычание из глубины горла. Она позволила инстинктам завладеть собой. Она разговаривала с волчицей глубоко в душе, без слов.

Жёлтые глаза сощурились, оценивая, и через бесконечно долгую секунду волчица отвела взгляд. Она опустила уши, развернулась и направилась к противоположному краю поляны.

Теперь ничто не стояло между Джой и Люком, вообще ничего.

Она двинулась вперед, один шаг, затем другой, пока не достигла округлых небольших комочков, почувствовав теплоту меха, коснувшегося её ног.

Глаза наполнились слезами необъяснимого счастья, когда щенки, дико рыча, кинулись к её ногам. Они были тёплыми и мягкими, поросшие тёмным мехом, со всей своей наивной непосредственностью они приняли её целиком.

— Они прелестны, — прошептала Джой.

— Да, — согласился Люк, хотя глаза его смотрели только на неё. — Да.

Тысячи эмоций вибрировали между ними, переполняя чувства Джой. Слова были будто чужими, словно их озвучила какая—то другая Джой, которая не потеряла способность говорить.

— Люк, я вернулась, — сказала она. — Вернулась туда, чему я принадлежу.

Он молчал целую вечность, лишь пристально смотрел на неё, в его глазах отражалось сердце.

— Джой, — наконец произнёс он, как будто тоже позабыл, как использовать обычный язык.

Она попыталась выразить то, что не мог сказать он.

— Я пыталась держаться в стороне, — пробормотала она. — Пыталась убедить себя, что всё случившееся здесь… — Она тряхнула головой. — Мне было безрадостно. Я принадлежу этому месту. Этому миру.

Он все еще хранил тишину, не двигаясь, не желая сократить оставшееся расстояние между ними. Когда она вконец отчаялась заставить его понять, он произнес очень тихо.

— Мне, Джой?

Она медленно улыбнулась, неспособная ответить, да в этом и не было необходимости. Связь открылась, вырвалась на свободу из сдерживающих границ, как река в весеннем половодье. Люк преодолел оставшееся короткое расстояние и коснулся её. Сначала это было лишь лёгкое касание кончиков пальцев, затем он заключил её в объятья, зарываясь лицом в волосы. Голос звучал приглушённо.

— Джоэль, — выдохнул он. — Джоэль.

Возможно, они были одни в этом мире, пробуя, ощущая, узнавая друг друга. Джой чувствовала его тёплое дыхание, слышала быстрый стук сердца под своей щекой.

— Я боялась, Люк. Даже после того, как мы нашли моих родителей, я боялась… жить, чувствовать снова. — Джой изо всех сил пыталась найти объяснение, но Люк уже понял. Связь отражала его принятие.

— И я боялся, Джоэль. Боялся жить без тебя.

Она попыталась покачать головой, но почувствовала, как он сильнее прижал её к себе, словно она могла стать его частью. Его сильные руки скользнули по её спине.

— Я ошибался, Джой. Причинил тебе боль, потому что боялся. — Он мягко надавил ей на спину, пропуская пальцы через её волосы. — Я думал, что не смогу жить без тебя, но в этом я тоже ошибался.

Она отвела взгляд, внезапный страх не дал высказать вопрос, который она отчаянно желала задать. Возможно, это она ошибалась, в конце концов. Она напряглась, пытаясь отодвинуться, но он удержал её с легкой настойчивостью.

— Я могу жить без тебя, Джоэль, — произнёс Люк с бесконечной нежностью. — Но не хочу.

Казалось, мир потерял свою ось, когда она ощутила, как его руки обхватили её лицо, привлекая к себе, она посмотрела в его горящие глаза. — Ты нужна мне, Джой.

— Одной лишь потребности недостаточно, — прошептала она, обзывая себя дурой, удерживающей последнюю хрупкую границу между ними.

— Знаю, — он вздохнул, его руки на её щеках дрожали. — Это не единственное. — Его взгляд проникал глубоко в неё. — Я люблю тебя, Джоэль.

Рухнул последней барьер, поглощённый ярким снопом света и тепла, связь разрослась, чтобы заполнить каждый тёмный уголок её существа, излечить раны, стереть глубокие рубцы с души за одно сверкающее мгновение. Прежде чем огонь поглотил её, губы Люка нашли её, вбирая пламя в себя до тех пор, пока его накал не ослаб, а Люк стал единым мускулом, костью и плотью, сжимающей её.

— Люк, — сказала она. — Я люблю тебя. — Это было всё, что она смогла произнести, и этого было достаточно.

Его радость была её радостью, отражаясь и передаваясь между ними, пока сердце Джой не переполнилось ею.

Когда мир прекратил кружиться, она неохотно отодвинулась от него. Где—то пели птицы, с гор вниз сбегала вода, волчата скатились к ним в ноги, все было неизменным и постоянным. Изменилась она, в конце концов, и внутренне. Оставалась лишь одна вещь.

Люк увлёк её с поляны, крепко прижимая к себе, пока прощался с волками, одним за другим. Даже когда он отводил взгляд, она чувствовала его и знала, что и он чувствовал её до глубины своей души. Взявшись за руки, они направились к лесу, Джой вспомнила то время, когда она приехала в горы, много месяцев назад.

Она остановилась на краю обширной земли, которая простиралась перед его хижиной, наконец, нарушая мирную тишину между ними. Выражение чрезвычайной радости на его лице вызвало у неё краткий вздох.

— Люк, — начала она тихо, обхватывая его большие руки своими ладонями. — Одна просьба… Я бы хотела вернуться в горы, чтобы снова побыть с моими родителями.

Глядя ей в глаза, он смотрел глубоко в ее душу, наполненную воспоминаниями, перемешивающимися с ее любовью к нему до тех пор, пока все это не стало единым целым.

— Они бы полюбили тебя, Люк, — прошептала она. — Возможно, это кажется немного сумасшедшим, но я хочу рассказать им всё, что произошло. Я знаю, они дадут нам своё благословение. Ты пойдёшь?

Она расслышала его тихий ответ, и его губы нашли её.

Цветы ласкали щёку Джой, запутываясь в серебристо—медовых волосах. Люк перебирал их, вдыхая тёплый аромат ее кожи, смешанный с плодородной землёй и последними летними цветами. Он растянулся рядом с нею, его рука покоилась на её бедре. Люк никогда не видел ничего прекраснее.

Она смотрела на него сквозь тёмные ресницы, ленивая улыбка насытившегося удовлетворения изогнула её губы. Искушение было слишком велико, он наклонился, чтобы поцеловать её, она удержала его, со смехом, упершись руками ему в грудь. Даже такое маленькое прикосновение отразилось ответной дрожью в его теле.

— Я думала, когда ты говорил, что зима и ранняя весна опасное время, — поддразнила Джой, удерживая его на коротком расстоянии, — ты дурачил меня.

— Слишком много для тебя? — спросил он с усмешкой. Прежде чем она ответила, он внезапно передвинулся, поднимая и перемещая её к себе на грудь. Она сдавленно слегка протестующе хихикнула и уткнулась лицом ему в шею. Её губы были мягкими и горячими. Люк закрыл глаза и провёл рукой по изгибу её позвоночника до выпуклости ягодиц.

— Признаю, — вздохнул он, — что не могу контролировать себя, когда ты касаешься меня. Но предупреждаю, дай знать, если этого будет…

— Чересчур? — Джой двинула бёдрами и приподнялась над ним. Её волосы свесились по сторонам лица. — Сомневаюсь, что сейчас ты сможешь перевернуть меня обратно.

Люк приоткрыл один глаз и нахмурился со всей серьёзностью.

— Это вызов? — спросил он. — Я думал, Джой, мы больше не играем в игры на господство.

Лизнув его подбородок, она улыбнулась.

— Только потому, что я знаю, кто у нас тут главный. — Она укусила его за кончик подбородка, чтобы подчеркнуть свой ответ, он издал звук притворного гнева и, притянув её к себе, заключил в капкан рук.

Её тихие вздохи поменяли тональность, когда Джой, едва касаясь, водила языком по его ушной раковине. Жар от её дыхания участил его сердцебиение и вызвал приток крови к интересным местам. Он тихо застонал, и Джой, снова дразня, подвигала бёдрами.

— Подушка из тебя не очень удобная, — пожаловалась она во впадинку в его шее, — слишком бугорчатая.

Он увидел проблеск усмешки перед тем, как прижал её ноги своими и подмял её под себя. Удерживая вес на руках, Люк раздвинул её бёдра коленями.

— А из тебя вышла совершенно удобная подушка, Джой, — промурлыкал он, наклоняясь, чтобы взять один твёрдый сосок в рот. Задохнувшись, она выгнулась дугой. — Такая удобная, что слезть с неё выше моих сил.

Пальцами он ласкал другую грудь, чувствуя, как связь пульсирует обоюдным желанием.

— Выше твоих сил, — заметила она, её влажная женская плоть прижалась к его возбуждению. — Думаю, достаточно высоко, чтобы…

Это было слишком для Люка. Он вошёл в неё одним плавным движением, чувствуя её ответ, её ноги обхватили его, погружая глубже в себя. Связь перешла в пламя, связывая их души, как соединялись их тела.

— Я люблю тебя, Джой, — пробормотал он, целуя дрожащие веки. — Вот почему ты всегда будешь выигрывать.

Когда всё закончилось, лихорадка страсти охладилась бризом уходящего дня, Люк, откинул её влажные волосы и посмотрел в лицо Джой. Не было теней, омрачающих её золотисто—карие глаза, не было вопросов, оставшихся без ответов. Золото сияло еще ярче, он мог утонуть в водовороте их тлеющих угольков. Он прижал её к себе так сильно, как только мог, слушая звук их сердцебиений.

— Это то место, где всё началось, — пробормотала она, переплетая их руки. — Тогда я знала слишком мало, чтобы бояться Большого Плохого Волка.

Люк зарылся лицом в её волосы. Он не мог справиться с внезапной волной боли, пронзившей их связь, сожалением и страхом, ещё не стершимися полностью из памяти.

Джой, охнув, повернулась в его руках.

— Люк, прости. Плохая шутка. — С решительной силой, всегда удивляющей его, она вывернулась из его рук и, повернувшись, обхватила его за плечи. Когда их глаза встретились, она сжала его лицо в ладонях. — Послушай меня, Люк, я люблю тебя. — Слова были страстным порывом, затопившим связь радостью, словно чудом. Он отчаянно сжал её и поцеловал так, что они оба чуть не задохнулись.

— Никогда не покидай меня, Джоэль, — прошептал он, стирая поцелуями слёзы с её щёк.

— Никогда. — Они обнимали друг друга, пока солнце не начало садиться, касаясь гор блестящим золотым краем. Джой вздрогнула, Люк отодвинулся, чтобы встретиться с нею взглядом.

— Замёрзла? — Он поднял голову, чтобы обонять воздух. — Уже поздно. Надо возвращаться домой. — На секунду он прикрыл глаза. Дом. Впервые в своей жизни он понял, что это означало.

Прикосновение Джой заставило его снова открыть глаза.

— В любой другой ситуации, я бы захотела остаться здесь на всю ночь, — сказал она тихо. На ее лице играла странная, еле заметная улыбка. — В конце концов, ночь — наше время. — Люк поймал её руку и поцеловал ладонь. — Но с этого времени я собираюсь быть более осторожной. Я должна заставлять себя думать об удобстве.

Между ними установилось странное небольшое напряжение, и Люк насторожился. Дыхание перехватило горло.

— Джой! — резко оборвал он. — Что не так? Ты не больна или…

Его прервал её смех.

— О, нет. Ничего подобного, Люк. — Внезапно она прижалась к нему, обвивая руками за шею. — Но это действительно выглядит так, словно все твои тяжкие труды и энтузиазм не прошли даром.

— Джой…

Она отстранилась и взяла его за руку.

— Некоторое отсутствие способностей видеть не вылечит даже хорошая ментальная связь. — Она решительно положила его руку на свой живот. — Разве ты не чувствуешь это?

Люк прислушался. И он действительно почувствовал это, да так, что словно земля разверзлась у него под ногами. Он удивлённо уставился на Джой, пока она не засмеялась над его удивлением и не поцеловала его.

Одинокий вой разорвал сумерки, сначала раздался один голос, затем другой, слитые в унисон они звучали до тех пор, пока радость не заполнила весь мир вокруг.

Примечания

1

 Североамериканский черный медведь, называемый индейцами: «Мусква», достигает 1,5 м в длину, по образу жизни напоминает бурого медведя, но внешне отличается формой головы и отсутствием горба на спине; уравновешенное животное, известное своим пристрастием к рыбе, обитает в лесах и горных местностях, несмотря на название может иметь коричневую и даже почти белую окраску.

(обратно)

2

 Ты стала слишком большой для меня, Клэр. Я должен поставить тебя на землю. — фр.

(обратно)

3

 Она милая? — фр.

(обратно)

4

 Согласна? — фр.

(обратно)

5

 Вы говорите по—французски, мадемуазель? — фр.

(обратно)

6

 А теперь, пойди, скажи другим, что мы пришли — фр.

(обратно)

7

 Значит, так вы радушно принимаете гостей? — фр.

(обратно)

8

 Бабушка — фр.

(обратно)

9

 Итак, внук, это и есть твоя последняя любовница — фр.

(обратно)

10

 Я права, не так ли? — фр.

(обратно)

11

 Она другая. Потому что она… — фр.

(обратно)

12

 Ничего не бойся, малышка — фр.

(обратно)

13

 Это она — фр.

(обратно)

14

 Ну ладно, давайте есть — фр.

(обратно)

15

 Здравствуй — фр.

(обратно)

16

 Очень хорошо, кузен Люк. Но вот «чужаки»… — фр.

(обратно)

17

 Мадемуазель — фр.

(обратно)

18

 Расскажи мне историю о «чужаках», Люк! — фр.

(обратно)

19

 Попозже — фр.

(обратно)

20

 Тебе пора возвращаться! — фр.

(обратно)

21

 Тебе придется подождать еще немного — фр.

(обратно)

22

 Не так ли? — фр.

(обратно)

23

 Доктор — фр.

(обратно)

24

 Давайте! — фр.

(обратно)

25

 Не так ли? — фр.

(обратно)

26

 Доктор — фр.

(обратно)

27

 Давайте! — фр.

(обратно)

28

 Очень хорошо — фр.

(обратно)

29

 Очень хорошо — фр.

(обратно)

30

 Пугающим — фр.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте