«Код фортуны»

Наталья Калинина Код фортуны

Пролог

В его кулаке была зажата удача. Краденая, но это не смущало. Главное, что везение теперь с ним.

Концерт закончился далеко за полночь: певица пользовалась такой сумасшедшей популярностью, что публика долго не хотела отпускать со сцены свою любимицу. С одной стороны, оглушительный успех подопечной радовал, но с другой – сегодня следовало завершить концерт вовремя, потому что ему нужно успеть на важную встречу. Предчувствуя, как все будет, Макар еще до выступления оговорил с певицей, что на бис она споет не более трех песен. «Поздний ужин с людьми, в которых мы заинтересованы», – так объяснил он свою просьбу. Девушка понимающе кивнула, но во время концерта совершенно забыла об уговоре и все те знаки, которые Макар посылал ей, требуя сворачивать выступление, не замечала. Она была опьянена успехом, раззадорена не меньше фанатов и, будь на то ее воля, пела бы хоть до утра.

«Я же тебя просил! Я же предупреждал!» – выговаривал ей потом в гримерке Макар. Девушка опускала ресницы, то и дело нервным отрывистым движением заводила за ухо длинную асимметричную челку и переминалась с ноги на ногу, словно школьница перед разгневанным директором. Растерянность ее выглядела смешной: вела себя певица так, будто это не она «звезда», а он, ее менеджер.

Макар боялся, что после концерта придется, как часто бывало, отвозить подопечную домой. Сегодня на это у него уже не оставалось времени. Но, к счастью, за певицей приехала на спортивном авто ее новая подружка, и девушки легкомысленно отправились кутить в клубах, а потом предаваться интимным утехам в каком-нибудь наспех снятом гостиничном номере. Макар не понимал странного пристрастия певицы к казенным комнатам, в то время как она имела собственную квартиру, да и любовницы ее были девушками с достатком. Его беспокоило и злило такое пренебрежительное отношение к безопасности: не с ее популярностью так светиться. Впрочем, нетрадиционная сексуальная ориентация певицы уже ни для кого не была секретом, более того, часть пиара на этом и строилась. Но кто может дать гарантии, что девушек не подстерегут безумные фанаты или какой-нибудь борец за нравственность с расшатанной психикой? Но подопечная легкомысленно отмахивалась от замечаний директора. Гостиничные номера для нее были чем-то вроде фетиша.

«Будь осторожна, – напутствовал он ее и в этот раз, когда девушка усаживалась в нетерпеливо порыкивающую машину своей подруги. – Не загуливай, завтра ты должна быть свежей как фиалка. Удачи!» Пожелание вырвалось машинально: Макар всегда желал подопечной успеха перед началом концерта, это было что-то вроде их ритуала. Но никогда не говорил подобного, когда она отправлялась в объятия развратной ночи. Почему сегодня сорвалось с языка? Видимо, потому, что совесть его была нечиста: в кулаке Макар уже сжимал ее удачу. Но сегодня фортуна куда нужней ему, чем его подопечной.

Он проводил взглядом умчавшееся в темноту авто и, резко крутанувшись на месте, почти бегом отправился в противоположную сторону.

Клуб, в котором был концерт, имел такую маленькую парковку, что на ней помещалась лишь пара машин – хозяина и главного администратора, да еще оставалось немного места для подъезда такси. Иногда перед дверями выстраивалась шеренга авто, ожидающих своей очереди. И тогда процессом высадки гостей начинал руководить шкафообразный охранник в костюме и галстуке, претендующий на хорошие манеры, однако не искоренивший до конца замашки телохранителя какого-нибудь бандюгана. Главным образом «шкаф» следил за тем, чтобы пассажиры выходили быстро и машины отправлялись без задержки, уступая место следующим.

Собственные автомобили посетители клуба оставляли в тупиковой улочке неподалеку от заведения. Чтобы попасть туда, требовалось совершить на машине внушительный крюк, а пешком – всего лишь пересечь пустырь. Клуб находился в странном и неудобном месте: далеко от центра, на окраине столицы, он терялся между застроенным многоэтажками спальным районом и безлюдным пустырем. Когда поступило приглашение от этого клуба, Макар без раздумий отверг его. Рок-певица широкими шагами восходила на олимп славы и находилась уже не в том положении, чтобы принимать приглашения от сомнительных заведений с окраины. Но этим отказом он неожиданно вызвал гнев «звезды», в общем-то тихой и застенчивой, чей характер еще не успел испортиться вследствие обрушившейся на нее славы. Но в этот раз девушка устроила директору такой разнос, что темпераментности его бы позавидовала любая поднаторевшая в семейных скандалах фурия, терзающая муженька оправданными подозрениями в супружеской измене. Певица орала и скидывала со стола бумаги, которые белыми птицами разлетались по всему кабинету, а под конец обрушила на пол тяжелую бронзовую статуэтку. Оказывается, именно с этого клуба она когда-то начала свои выступления, на тот момент еще не раскрученная, не растиражированная, никому не известная, бывшая просто талантливой девочкой с пронзительными песнями и волшебным голосом. И сейчас отвергнуть приглашение не могла из сентиментальных чувств. Делать было нечего: вслед за отказом полетело его опровержение и согласие на выступление.

Концерт, впрочем, прошел «на ура». Публика собралась не только местная, но пожаловала и из центра, что говорило о несомненном признании и любви, ведь ради удовольствия послушать любимицу и увидеть ее фанаты готовы были ехать в любую дыру. Никому, похоже, удаленность клуба не доставила неудобств, кроме Макара.

Проклиная эту «задницу мира», из которой выбираться нужно какими-то переулками, напоминающими петли лабиринта, он бегом бросился через пустырь. Впрочем, если сейчас с ним удача, то ему повезет не заблудиться в незнакомых улицах и прибыть в центр почти без опоздания. Он крепче сжал в кулаке маленькую подвеску, которую «одолжил» у певицы: сегодня фортуна будет улыбаться ему ярче солнца.

Недавно, пребывая в самом лучшем расположении духа оттого, что новая песня девушки опять заняла верхние строчки хит-парадов, Макар воскликнул: «Нам фартит без меры! Ты родилась под счастливой звездой!» На что певица, скромно улыбнувшись, сказала, что все ее везение заключено в подвеске. И показала талисман – маленькую серебряную пластинку в виде трапеции, прикрепленной к тонкой цепочке, что обвивала хрупкое запястье девушки. Сказала вроде бы в шутку, но ее слова запали Макару в память. Везение ему было жизненно необходимо. Страшные люди взяли его за горло, и спасти Макара могло лишь чудо. Или фантастическая удача.

Когда сегодня он увидел на полу комнатушки, в которой переодевалась перед выступлением певица, валяющуюся серебряную пластинку, то, не колеблясь ни мгновения, поднял ее и зажал в кулаке. Нет, он не украл ее – так оправдывал Макар себя, пересекая пустырь. Лишь одолжил ненадолго. Поправит свои дела и вернет пропажу девушке. У нее сейчас столько везения, что потеря подвески не сможет умалить его.

Макар пересек половину пустыря и прибавил шагу. Идти по неосвещенному пространству было жутковато. К тому же к ночи температура заметно упала, и теперь Макар отчаянно мерз в модной, но совершенно не приспособленной для мартовских холодов курточке из тонкой эластичной кожи. Подошвы элегантных туфель тоже пропускали холод, и создавалось впечатление, что идет он босиком. В очередной раз споткнувшись о подмерзший земляной бугор, Макар выругался сквозь зубы: так и ногу можно сломать. Не говоря уж о том, что дорогую обувь после такой «полосы препятствий» придется выбросить, потому что кожаные носы уже безнадежно сбиты. И дернул их черт отправиться в эту дыру! Надо было настоять на своем, убедить певицу отказаться от приглашения. Но теперь уж чего жалеть об этом. Да, туфли жалко, но пусть это будет его самая большая потеря.

Правда, еще беспокоила машина, а вернее, состояние, в котором он мог ее обнаружить. Вдруг местным несовершеннолетним вандалам пришло в голову поцарапать блестящий бок его «BMW X5»? Переулок был не менее сомнительным, чем клуб и пустырь.

До конца поля оставалось уже менее пятидесяти метров, и впереди замаячили тусклые неровные пятна желтого света, падающего на улицу из окон квартир, где хозяева засиделись за полночь. Макар приободрился, крепче сжал в кулаке подвеску-трапецию и, ощутив, как грани ее впились в ладонь, улыбнулся: к черту стенания! Этой ночью разрешатся все его трудности.

Но не успел он погрузиться в приятные мечты о том, как вскоре заживет беспроблемной жизнью, как услышал чей-то властный голос:

– Стой!

От неожиданности Макар споткнулся и, падая, инстинктивно выставил перед собой руки и выронил подвеску из разжатого кулака. Едва придя в себя, он, не вставая на ноги, торопливо пошарил ладонями вокруг в поисках пластинки. Куда там! Настолько маленькую, найти ее среди комьев земли, прошлогодней травы и мусора без освещения было нереально. «Вот же зараза!» – отчаянно выругался он, обыскивая землю в свете мобильника. И лишь в этот момент осознал, что находится здесь не один. Макар торопливо вскочил на ноги и оглянулся, но никого за спиной не увидел. Проклятая темнота!

– Кто здесь?!

Первое, что он предположил, – на пустыре его подкараулили по заказу тех, кому он по-крупному задолжал.

– Я верну долги! Прямо сегодня, – проскулил Макар, от страха мгновенно из уверенного жесткого мужчины превращаясь в ноющее дрожащее существо.

– Меня твои долги не интересуют, – услышал он опять голос, который сложно было идентифицировать как мужской или женский. – Ты меня вообще не интересуешь.

– Кто вы?! Какого хре…

Договорить он не успел, потому что задохнулся от острого, разрывающего внутренности болью удара. А потом еще одного и еще. Макар упал на землю и уткнулся подбородком в мерзлый земляной ком. Последнее, что он почувствовал, – это как некто наклоняется рядом с ним, а потом, выпрямившись, беззаботно переступает через его лежащее тело и уходит.

…На следующий день в прессе и в Сети появится новость, что директор известной рок-певицы найден мертвым на пустыре. Причиной смерти послужили несколько ножевых ранений. И на форумах и в комментариях к новостным лентам будут еще долго, со вкусом и жадностью мусолить подробности этой смерти и, высказывая предположения о том, что могло послужить мотивом для убийства, бесстыдно вытряхнут грязное белье: громкий развод с дележом имущества и беганием от алиментов, темную историю со смертью солистки другой музыкальной группы, которой он занимался раньше. Девушка погибла то ли из-за несчастного случая, то ли в результате суицида. Вскроется и история с крупными долгами и страстью Макара к азартным играм. И эта версия станет главной в расследовании убийства директора.

Но хотя каждое подобное предположение имело под собой основания, ни одно из них не давало точного ответа на вопрос, кто и почему убил Макара.

I

Инга проснулась от сильного озноба. От холода у нее даже стучали зубы, несмотря на то, что спала она под толстым одеялом, форточку на ночь прикрыла да и в комнате было тепло. «Температура?» – предположила Инга. Заболеть в сыром марте с его обманчивым «цыганским» солнцем, с опасными своей кажущейся легкостью ветерками и коварными лужами, замаскированными хрупким ледком, – раз плюнуть. Как раз вчера девушка неаккуратно наступила в одну из таких глубоких луж, и холодная грязная вода через «молнию» просочилась в сапоги.

Инга машинально коснулась лба и убедилась, что температуры нет. Да и простуженной она себя не чувствовала: горло не першило, в носу не свербело, голова не болела. Если бы не озноб, чувствовала бы она себя прекрасно. Инга стащила с кровати одеяло, завернулась в него и, захватив чистое белье и теплый домашний костюм, отправилась в ванную.

Под горячими струями воды она постепенно приходила в себя. Вместе с этим будто оттаивали ее мысли. Если озноб вызван не простудой, то причиной его являются сигналы интуиции: либо произошло что-то важное, на что Инга не обратила внимания, либо, что хуже, это предупреждение о грядущих неприятностях.

Инга с детства обладала острой интуицией, могла предчувствовать события, видела вещие сны. Ее способности заметила бабушка, считавшаяся в поселке, где жила тогда Инга, сильной ворожейкой, и взялась за обучение внучки. Бабушка не только передала Инге, которую всегда звала Инночкой, свои и накопленные поколениями Знания, но и помогла развить Силу, которая у девочки присутствовала, но была изначально дикой, слабой, как заваленный камнями горный ручеек. Бабушка «расчистила» источник, научила управлять им, правильно использовать, и Сила потекла уже рекой. Сейчас уже несколько лет как бабушки не было в живых, Инга продолжала ее дело, четко следуя наказам не использовать свои способности и возможности во вред кому-либо.

Обычно об угрозе предупреждали «уколы». Сегодняшние же ощущения были совершенно другими – озноб. Значит, это не предчувствие чего-то дурного, а сигнал: нужно обратить внимание на что-то, что она не посчитала важным.

Подумав так, Инга сразу же вспомнила, что вчера на глаза ей попалась старая газета, в которой говорилось об убийстве директора известной певицы. Новость была уже недельной давности, но девушка узнала о происшествии только сейчас. Газету Инга купила ради телепрограммы, читать не стала, но вчера во время вечернего чая, прежде чем выбросить, лениво ее пролистала и наткнулась на эту короткую заметку.

Вспомнив новость, девушка почувствовала, что остатки озноба уходят и по телу разливается приятное тепло сродни тому, которое дает хорошая чашка глинтвейна. Значит, она на верном пути.

Инга поспешно смыла с себя мыльную пену, торопливо вытерлась полотенцем, натянула домашнюю одежду и бросилась на кухню.

Газета лежала там, где она ее и оставила накануне, – на столе. Девушка наполнила электрочайник водой, включила его, после чего присела на табурет и отыскала нужную полосу. Перечитывая заметку, она беспокойно теребила челку, то надвигая ее на глаза, то вновь убирая с лица. Привычка из детства, давно забытая, которая вдруг вновь пробудилась. Инга нервничала – сильно и без причины. И сама этому удивлялась. Заметка могла бы оставить ее равнодушной или, напротив, вызвать эмоции, но никак не должна была заставить нервничать. Не было для этого повода! Но тем не менее Инга теребила волосы, кусала губы и ежилась от вновь охватившего ее озноба. Когда она в третий раз закончила перечитывать заметку, рука машинально потянулась к оставленной на подоконнике пачке сигарет. Но, опомнившись, Инга одернула себя: она, еще до недавнего времени заядлая курильщица, приняла решение не дымить натощак.

С официальной версией убийства директора из-за карточных долгов Инга категорически не была согласна. Где логика? Кредиторам незачем убивать должника, если они надеются вернуть себе деньги. В этом случае вероятность погасить долги была довольно высокой: популярность певицы, с которой работал менеджер, набирала обороты, и соответственно росли ее заработки. Нечистый на руку директор, уже пойманный ранее на обворовывании музыкантов, наверняка присваивал себе и львиную долю заработанного этой певицей.

Нет, убили директора совсем по другой причине.

И все же почему она так разнервничалась? Человека этого Инга не знала, никакого отношения к его гибели не имела.

Девушка встала из-за стола, насыпала несколько щепоток чая в маленький глиняный чайник и залила кипятком. Проделала она все это машинально, думая о заметке, но не о мотиве убийства директора, а о самой певице. Надо бы ей позвонить… Выразить сочувствие. Лёка была ее прошлым. Не просто ярким эпизодом, а утешением и возрождением, как радостью, так и болью.

Но Инга все медлила с тем, чтобы взять телефон и набрать удаленные из его записной книжки, но въевшиеся в память цифры. Немало воды утекло, хотя времени прошло не так уж много – год. Год, как они с Лёкой не виделись. Инга не ходила к ней на концерты, на электронные письма, которые поначалу приходили от Лёки, не отвечала. Лишь иногда без ностальгии читала попадающиеся в прессе интервью, радовалась успехам бывшей подруги да изредка ставила диск с ее песнями – не потому, что вдруг взгрустнулось, а потому, что песни и в самом деле были хороши.

Сейчас ей казалось странным даже вспоминать, что она, никогда не имевшая опыта однополой любви и даже в фантазиях не представлявшая себе подобного, однажды оступилась – сделав шаг в сторону скользкого и бесперспективного романа с девушкой. Ее душу, до этого дремавшую, разбудила магия сильного голоса, помноженная на пронзительные тексты и сложные музыкальные темы. А сердце подхватило волшебную мелодию, которая вдруг зазвучала в Ингиной душе, и гармонично дополнило ее волнующим ритмом. Тогда Лёка еще не стала популярной певицей, «звездой», она была просто талантливой девочкой, почитавшей за счастье выступить в каком-нибудь малоизвестном клубе на окраине Москвы. Очень неуверенную в себе, постоянно сомневающуюся в своем таланте. Инга в нее верила и всячески поддерживала. Этим она благодарила Лёку за тепло, которым та наполнила ее замерзшее сердце.

Их отношения были яркими, но короткими, как жизнь бабочки-однодневки. Пути Инги и Лёки разошлись. Певица уверенно восходила на музыкальный олимп. В жизни Инги тоже многое изменилось. В прошлом остались грусть и одиночество, настоящее было наполнено любовью, надеждами и ожиданиями.

Счастливые воспоминания о любимом человеке – Алексее Чернове, с которым Инга познакомилась прошлым летом, – вытеснили тревогу.

Чуть больше года назад Инга во имя спасения своего брата-двойняшки и его невесты от смертельной угрозы, порожденной старинным проклятием, пожертвовала собой. Чудом оставшись в живых, она лишилась Силы и летом прошлого года поехала восстанавливаться в приморский городок, в котором родилась и провела часть своей жизни. Неожиданно для себя она встретила там настоящую и самую крепкую любовь – Алексея Чернова, вдовца, воспитывающего девятилетнюю дочь Лизу. Их взаимной любви предшествовала обоюдная острая неприязнь. Инга вначале привязалась к дочке Чернова, а потом уже полюбила и его самого – неловкого, грубого, похожего на неуклюжего медведя, человека внешне жесткого, но с ранимой душой. К сожалению, видеться они могли нечасто: Алексей продолжал жить в приморском городе, где его почтительно величали «рыбным бароном», а Инга все не решалась променять суматошную столицу, к которой прикипела сердцем, на маленький провинциальный городок.

– Ерунда какая-то, – сказала девушка о своих ощущениях, порожденных заметкой, и отшвырнула газету на подоконник. Какие тут «предчувствия», когда ее душа наполняется светом и теплом только от малейшего воспоминания о любимом человеке! А скоро, через две недели, Алексей с дочерью Лизой приедут в Москву к ней на день рождения. У Лизы как раз наступят весенние каникулы, и Инга вовсю планировала, как сделать отдых девочки нескучным.

Напевая под нос, она приготовила завтрак. Настроение плясало солнечным зайчиком, жизнь казалась акварельно яркой. Инга пила ароматный чай, с аппетитом откусывала от бутерброда и просматривала записи в ежедневнике. На сегодня почти не было назначено встреч. Две клиентки с утра. Первая придет через час, вторая – через полчаса после первой. И дальше никаких планов. Такие незагруженные дни выдавались редко, и нужно было этим воспользоваться.

Инга работала на дому, продолжая дело бабушки, но сочетая его с полученным образованием психолога. Гадала, предсказывала будущее, расшифровывала сны, давала советы, делала обереги, снимала порчу, помогала обрести удачу в любви, семейной жизни и бизнесе. Услуги ее пользовались спросом: довольные клиентки давали координаты Инги своим подругам, приятельницам, сослуживицам. И дни у девушки были расписаны под завязку. Сегодняшний же оказался почти свободным потому, что на вечер изначально планировался сложный и долгий ритуал, который потребовал бы много сил, и день требовался на подготовку. Но в последний момент клиентка отказалась от помощи, и у Инги образовалось «окно».

Инга решила с пользой потратить внезапный выходной и проехаться по магазинам в поисках праздничного наряда, купить билеты в театр для Лизы и заглянуть в ресторан, который выбрал брат для празднования их общего дня рождения.

И только она подумала о брате, как ее размышления прервал звонок мобильного. Даже не глядя на экран телефона, она уже знала, что ей звонит Вадим: между ними всегда была особая связь, они умели чувствовать друг друга.

– Легок на помине! – улыбаясь, проговорила Инга. – Только вот сейчас о тебе вспомнила!

– Не удивила, – весело ответил Вадим. – Ты еще не ездила смотреть ресторан?

Раз он перешел сразу к делу, значит, времени у него было очень мало.

– Нет. Но собираюсь сегодня.

– Не стоит ехать. Я уже узнал, что на день, который нас интересует, зал, к сожалению, сдан. У меня есть другой вариант. Съездил бы, посмотрел сам, но сегодня не могу, а завтра уже может быть поздно – ресторан тоже пользуется спросом.

– Я съезжу. Диктуй адрес.

Ей хотелось отметить их с братом день рождения лишь с близкими: Ларисой, женой Вадима, их маленьким сыном Иваном и Алексеем Черновым с дочерью. Но дата – тридцать лет – обязывала. К тому же Вадим занимал солидную должность в банке, и предполагалось, что он организует банкет для коллег. Инга утешала себя тем, что потом, когда «официальный» день рождения, устраиваемый больше для коллег Вадима, закончится, они с близкими посидят по-домашнему.

Она записала адрес и собралась уж было попрощаться, как ее остановил неожиданный вопрос брата:

– Инга, что-то случилось?

– Нет, а что? – удивилась она.

– Ты чем-то расстроена. Или, скорей всего, озадачена. Не увиливай, сестричка, я тебя отлично знаю. К тому же не только ты можешь похвастать кошачьей интуицией. Сама же любишь повторять, что между нами – особая связь, которая дает нам возможность чувствовать друг друга. Так что случилось?

– Ничего, Вадим, правда. Впрочем… – Увиливать не было смысла. Правда, удивило, как брат прочитал ее тревогу, которую она успешно скрыла от самой себя. – Ничего серьезного, просто мне на глаза попалась одна газета. Новость не свежая, но я узнала об этом только вчера. Скажи, ты слышал что-то о гибели директора Лёки?

В трубке повисло такое тяжелое и красноречивое молчание, что стало сразу ясно, что вопрос не понравился Вадиму. Он явно уже знал об убийстве, но не хотел рассказывать о нем сестре.

– Ну, слышал, – наконец нехотя вымолвил он. – И что? Лёку, с одной стороны, жаль, но, с другой – ее директор, судя по тому, что написали о нем, был просто козлом. Так что дай бог девочке найти порядочного и честного менеджера, чтобы…

– Вадим, я не о том, – перебила Инга. – Что-то в этой истории мне не нравится.

– А что в ней должно нравиться? – натянуто рассмеялся брат. – Что может нравиться в сообщениях об убийствах?

– Я не о криминальной стороне этой истории. А об ощущениях. Моих ощущениях, понимаешь?

– Опять твои «знаки»? – меняя тон, резко спросил Вадим. И, опережая Ингу, категорично заявил: – Не вздумай никуда влезать! Тебя это не касается!

– Да я и не собираюсь… – предприняла неудачную попытку оправдаться Инга, но брат ее и не слушал:

– Запру дома, а ключ выкину, если тебе опять взбредет в голову «поиграть» в «следователя»! К тебе эта история никакого отношения не имеет! Не вздумай лезть опять куда тебя не просят!

– Да никуда я не лезу! – рассердилась Инга. Брат, конечно, кое в чем прав: дважды она попадала в серьезные переплеты, из которых чудом выбралась живой. Но в те разы она не могла не вмешаться, ведь речь шла о жизнях дорогих ей людей. Директор Лёки был Инге совершенно чужим человеком, которого она ни разу не видела. Да и с бывшей подругой отношения давно порваны.

– Успокойся, Вадим. Мне совсем не интересно, что там произошло с этим нечестным директором Лёки. Меня только насторожили мои ощущения. Но я постараюсь не придавать им значения, и все. Эта история и в самом деле не имеет ко мне никакого отношения.

– Ты так стараешься меня убедить в этом, что придется поверить, – сдался Вадим. – Но смотри мне, если тебя опять поманят загадки и приключения, я запру тебя дома! Не забывай, что запах сыра ведет в мышеловку, в которую ты уже дважды попадала.

– Ладно, ладно, – пробормотала она, жалея о том, что вообще заикнулась брату о своих ощущениях, поэтому торопливо сменила тему: – В ресторан смогу попасть где-то к обеду. Если все понравится, сразу зарезервирую зал. А то так вообще без места останемся. Поздно мы спохватились!

Брат выразил свое согласие и добавил, что доверяет вкусу сестры больше, чем своему. Инга попрощалась и, прежде чем мыть посуду, сунула в мусорное ведро злополучную газету.

Утро перетекло в полдень без происшествий: Инга немного прибрала в квартире, затем приняла двух клиенток. Первая оказалась солидной дамой под пятьдесят, в элегантной шляпке и с крупной брошью из стеклянных самоцветов на груди. Она и была дамой – до кончиков ногтей, покрытых лаком приглушенного красно-коричневого оттенка, и с потрясающим достоинством, с которым она представилась прямо с порога – Кочетова Тамара Васильевна. Именно так, с фамилией, именем и отчеством.

Тамара Васильевна беспокоилась за исход операции, которая ей предстояла через две недели. Операция плановая – на щитовидке, но женщина панически боялась врачей и больниц, в чем и призналась, интимно понизив голос и смущенно хохотнув. Инга для начала взяла колоду Таро, чтобы посмотреть ситуацию. Но, тасуя карты, все никак не могла сосредоточиться, потому что ее внимание то и дело отвлекала пресловутая брошь. Похожая была когда-то у ее бабушки, и, помнится, Инга в детстве любовалась игрой света в каменьях. Ей тогда казалось, что эти стекляшки – бриллианты. Однажды она тайно взяла у бабушки «бриллиантовую» брошь, приколола ее на летнюю маечку и гордо выгуливала «драгоценность» во дворе дома. Все эти воспоминания, так некстати возникшие, отвлекали. И Инга излишне долго тасовала карты, пытаясь настроиться на нужную волну. Она даже чуть было не попросила клиентку снять отвлекающую брошь, но в этот момент «услышала» строгий голос бабушки: «Инночка, не рассеивай внимание!» Командный тон бабули помог ей сосредоточиться. Из расклада выходило, что операция пройдет успешно. Дама заметно успокоилась, но спросила, можно ли ей поставить и охранку – на всякий случай? Инга ответила согласием, и Тамара Васильевна ушла довольной.

Вторая клиентка была, напротив, молодой девушкой, которую очень беспокоило, нет ли на ней «венца безбрачия». Инга успокоила девушку, сказав, что никакого «венца» нет, более того, в картах она увидела перспективные отношения, которые могут привести к браку. И дала девушке несколько советов уже не как ведунья, а как психолог.

В хорошем настроении, потому что доставила клиенткам радость, Инга включила компьютер, чтобы посмотреть предварительную информацию о том ресторане, куда собралась ехать. Быстро изучив открывшуюся страницу, она, перед тем как выйти из Интернета, по привычке решила заглянуть на собственный сайт. И неприятно удивилась и расстроилась, обнаружив, что страница вдруг исчезла. Этот ресурс был очень дорог Инге. Во-первых, его подарил брат, вроде бы и в шутку, но с любовью. Во-вторых, ценность представляла информация по магии, которой Инга здесь делилась с посетителями. Но самое главное, сайт был дорог как память о гениальном дизайнере, который его сделал, и просто хорошем парне Саше, друге невестки, который трагически погиб.

Успокаивая себя тем, что возникли какие-то технические неполадки или на сервере проводятся профилактические работы, Инга написала письмо администратору с просьбой устранить проблему. Но настроение все равно уже было испорчено.

А в тот момент, когда она собралась выходить из квартиры, ей вдруг позвонили на мобильный. Имя звонившего не высветилось, лишь номер, но Инга его узнала – тот самый, который был удален из памяти телефона, но не стерт из ее собственной. «Ну вот…» – с какой-то тоской подумала она и, чуть волнуясь, ответила:

– Да?

– Инга… Инга, мне нужно с тобой встретиться! – услышала она такой знакомый голос, растиражированный на дисках, но в трубке звучавший немного по-другому. Какие метаморфозы могут происходить с голосом в зависимости от ситуаций! Он лился из динамиков приворотной магией на сбивающиеся с привычного ритма сердца, властвовал над чувствами, обнажал души. И терял этот эффект в обычной жизни, звучал мягко, застенчиво, даже порой невыразительно. Голос Лёки, сейчас звеневший от волнения, ворвался неожиданным (или все же ожидаемым?) ветром, перелистал страницы-воспоминания, опрокинул, как легкую чашку, спокойствие и бросил в душу, как в лицо – дождевые брызги, колючую тревогу.

– Лёка, что случилось?

Она могла и не спрашивать: газета уже почти все рассказала. Но почему Лёка, если решила, что ей нужно встретиться с Ингой, позвонила только сейчас? Или дело вовсе не в том происшествии?

– Ты, наверное, уже читала в газетах о том, что погиб мой директор. Но я прошу тебя встретиться со мной не столько из-за этого. Мне нужен твой совет. Пожалуйста.

– Хорошо, – согласилась Инга после некоторых колебаний. И девушки договорились увидеться утром следующего дня в известном им обеим кафе.

* * *

– Не надо… Не надо…

Тихий шепот накатывал подобно волнам и так же плавно отступал.

– Пожалуйста, не надо…

Кто-то бесцеремонно разрывал паутинное кружево сладостного сна Лизы, в котором ей было тепло и уютно, как под любимым старым пледом. Девочка, не просыпаясь, что-то негромко промычала и слабо отмахнулась от этого нашептывания, как от назойливого комариного зуда. Ей снилось, что рядом сидит мама и ласково перебирает пальцами ее тугие кудряшки. Эти легкие прикосновения к волосам и ванильный запах духов были такими осязаемыми, будто мама и впрямь пришла навестить ее не во сне, а наяву.

С тех пор как разбилось старинное зеркало, бывшее дверью в параллельный мир, Лиза могла «встречаться» с мамой лишь во снах, да и то нечасто. Это всегда было одно и то же видение: мама тихонько отворяла дверь, бесшумно входила в спальню и невесомо присаживалась на краешек кровати. Она не произносила ни слова, но Лиза будто слышала то, что ей хотели сказать: «Не переживай, мой ребенок, не грусти. Я всегда буду с тобой». Мама сидела рядом с ней всю ночь, а потом, за несколько минут до звонка будильника, молчаливо прощалась, вставала и уходила. Просыпаясь, Лиза иногда жалела о том, что мама не задерживалась на эти несколько минут. Но понимала, что она так поступала специально из желания сделать переход дочери из мира снов в реальность наименее болезненным. Ведь если бы видение обрывалось резко, девочка просыпалась бы огорченной. А так Лиза успевала открыть глаза за пару мгновений до звонка – выспавшаяся, отдохнувшая, успокоенная и счастливая. Выключив будильник, она переворачивалась на другой бок, прижимала к груди плюшевого медвежонка Тэдди и шепотом пересказывала ему сон. А потом уже вставала и начинала свой день.

– Помогите! Помогите!..

Сегодня кто-то вклинился в ее счастливый сон и, подобно вломившемуся в храм вандалу, разрушал святыни. Лиза недовольно поморщилась и нехотя открыла глаза.

Падающий в окно свет от дворового фонаря неярко озарял комнату. И в этом полусвете-полумраке растушевывались края и сглаживались углы. Детская «стенка»-«горка» казалась не мебелью, а фасадом сказочного замка, вислоухий плюшевый пес породы бассет, восседающий на полке, – стражником в причудливом шлеме, летняя соломенная шляпка, которая дожидалась пляжного сезона на другой полке, – верхом кареты.

Лиза тут же вообразила, что ее комната на самом деле является заколдованным царством, вынужденным при дневном свете маскироваться под обычную детскую, но с наступлением ночи вновь обретавшим свое истинное обличье. Поиграть в «заколдованное царство» было заманчиво, но Лиза решила вначале выяснить, кто кричал и почему. Мама когда-то учила ее тому, что на просьбы о помощи нужно откликаться, и читала и рассказывала ей много добрых сказок об этом. Лиза тайно мечтала о том, что однажды она тоже совершит большое дело. Не ради похвалы, а потому, что у нее такое отзывчивое сердце, потому, что она – хорошая, и потому, что так ее учила мама.

Девочка спустила ноги с кровати, сунула их в смешные тапки-«ежики» и растерянно огляделась. Во сне она явно слышала чей-то голос. И зов этот не был фоном к ее сновидению, он вклинивался в него как чужеродный звук извне, значит, точно не снился. Но кто мог ее звать? В комнате никого не было.

Лиза бесшумно прошла по ковру, чуть не наступив на забытого на нем с вечера пупса Иннокентия, и приблизилась к двери. Потянув на себя ручку, девочка выглянула в пустой коридор и в сомнении закусила нижнюю губу. Папочка может рассердиться, если застанет дочь гуляющей ночью по дому.

Еще так недавно у Лизы был секрет от всех, даже от отца. Девочка обнаружила, что старинное зеркало в домашней библиотеке является не чем иным, как дверью в другой мир. Она сумела открыть ее и иногда ходила в «зазеркалье», чтобы видеться там со своей мамой, не так давно умершей от быстротечной болезни. Конечно, Лиза и не подозревала, насколько могут быть опасными такие «прогулки», до тех пор, пока в один день не оказалась запертой в зеркальном «коридоре». Девочка навсегда бы осталась в ином мире, если бы ее не вызволила новая знакомая Инга, которая прошлым летом приехала в их приморский городок на отдых. С Ингой у Лизы завязалась крепкая дружба, несмотря на радикальную разницу в возрасте. Инга же и рассказала Лизе о том, что у девочки есть особые способности: мало кому удалось бы увидеть в простом зеркале «дверь» в потусторонний мир, не говоря уж о том, чтобы суметь ее открыть.

А недовольство отца, застань он сейчас дочь разгуливающей по дому, было бы вызвано тем, что он подумал бы, что Лиза опять затеяла какую-нибудь опасную «игру». Он все еще не мог забыть тот страх и панику, которые испытывал каждый раз, когда терял ушедшую в «зазеркалье» дочь в собственном доме.

И все же Лиза отбросила сомнения и вышла в коридор, решив, что только дойдет до лестницы и тут же вернется обратно.

Дом спал. Даже папа не стал засиживаться, как обычно, в своем кабинете, а ушел отдыхать. Девочка на цыпочках прошла мимо отцовской спальни, откуда доносился сочный храп, и тихонько двинулась дальше. Она напряженно прислушивалась, как настороженный зверек, но никакого шума, кроме своих легких шагов, не слышала. Лиза прошла длинный коридор мимо комнат – бывшей маминой и двух гостевых – и остановилась возле библиотеки. Этот книжный рай манил ее своими загадками, и дело заключалось не только в огромных шкафах, заполненных томами, но и в особой атмосфере. Обстановка в доме была современной. Но библиотека – не только часть книг, но и мебель – досталась маме еще от прабабушки. Лиза любила бывать тут. Она со священным трепетом обходила шкафы, внимательно изучая полки. Иногда осторожно вытаскивала тот или иной том (при этом предпочтение отдавала толстым и старинным), затем, сев прямо на пол, осторожно перелистывала пожелтевшие страницы, вдыхая их запах и читая выборочно куски текста. Здесь же до недавнего времени и висело зеркало-«дверь».

Нахлынувшие воспоминания были подобны контрастному душу: обожгли поочередно холодом и жаром. Лиза зажмурилась, словно стараясь спрятаться от замелькавших в памяти эпизодов недавнего прошлого, на цыпочках бегом промчалась мимо библиотеки и остановилась на лестничной площадке. Дальше идти было некуда, разве что оставалось спуститься на первый этаж, где находились кухня, огромный салон, игровая и еще одна гостевая комната. Девочка уже не была уверена в том, что ее действительно кто-то звал. Похоже, голос ей и в самом деле приснился. Как-то так по-хитрому наслоились друг на друга два сна, вот и создалось впечатление, что кто-то звал ее из реальности. Но только Лиза почти поверила в это, как вдруг опять услышала крик – на этот раз пронзительный, срывающийся на визг:

– Не надо! Не надо!

Девочка остановилась и растерянно завертела головой в поисках кричавшего. Она не могла понять, откуда доносился голос. Он будто слышался со всех сторон, а она, Лиза, находилась в сердцевине этой голосовой «сферы».

– Где вы? – не выдержала девочка, услышав уже не крик, а стон. – Кто вы?

В ответ раздался лишь еще один стон, переполненный страданием. И Лиза всерьез заволновалась: что, если она из-за того, что не может определить, откуда доносятся крики о помощи, опоздает? Отбросив все колебания, Лиза сбежала вниз и торопливо исследовала коридор, салон, кухню и остальные помещения на первом этаже. Никого. Остается только выйти на улицу.

Лиза уже стояла возле входной двери, как вдруг ее окликнул резкий голос:

– Елизавета, ты куда собралась?!

Девочка вздрогнула от неожиданности и оглянулась.

– Папочка… – испуганно пролепетала она. Рассерженный и встревоженный вид отца не обещал ничего хорошего. Да оно и понятно было: наверняка папочка подумал, что его дочь опять затеяла какое-то опасное дело вроде походов в зазеркальный мир.

– Ты почему не в кровати?! И куда ты собралась? – грозно повторил отец свой вопрос, подходя к дочери решительным шагом.

– Я… Мне не спится. И жарко. Я хочу подышать воздухом, – придумала она на ходу, интуитивно поняв, что ее рассказ про крики о помощи совсем не понравится папочке.

– Подышать! – ворчливо передразнил ее отец. – Лизка, ты совсем, что ли, забыла о безопасности? Ночь на дворе! Если тебе жарко, открой окно! Но и думать забудь о ночных прогулках в одиночестве!

Голос отца громыхал так сердито, что Лиза невольно поежилась. Однако в душе она понимала, что папочка просто старается скрыть беспокойство.

– Пойдем в кровать, – сказал он уже мягче. И обнял дочь за плечи. – Здесь довольно прохладно, еще простудишься. А я не умею тебя лечить.

– Мама умела, – с тихой улыбкой сказала девочка. – И Инга.

– И Инга, – эхом отозвался отец с легкой грустью.

– Ты скучаешь по ней?

– По маме?

– По Инге, – чуть насмешливо отозвалась Лиза. Ну какие же они забавные, эти взрослые! Понял же ведь папа отлично, что спрашивают его об Инге. А все смущается и стесняется, и если заговаривает об Инге, то говорит о ней так нарочито небрежно, будто хочет скрыть свое истинное отношение к ней. Ей-богу, смешные эти взрослые!

– По Инге?.. Да, скучаю, – нехотя признался он.

– Это хорошо, – обрадованно улыбнулась Лиза. И, чувствуя себя взрослой и ответственной за отца, снисходительно добавила: – Но ты не очень скучай! Ведь мы же скоро поедем к ней в гости. Правда?

– Правда, – ответил отец и потрепал Лизу по длинным вьющимся волосам. – А теперь – в кровать! Пойдем, я тебя провожу.

– И посидишь со мной?

– Посижу.

– И сказку расскажешь?

– Елизавета, ну ты уже совсем взрослая для того, чтобы я рассказывал тебе сказки! – возмутился отец. Но затем чуть смущенно добавил: – Да и не умею я их рассказывать. Это мама умела. Да Инга.

– Тогда я тебе расскажу сказку! – покровительственно ответила дочь. – Обещай, что выслушаешь!

– И о чем будет сказка? О принцессах?

– Нет. О том, как мы поедем в Москву.

– Это не сказка, а правда… Но все равно я тебя послушаю, – поспешно добавил Алексей, увидев, что дочь насупилась.

Когда они поднимались по лестнице, Лиза вдруг замерла, будто к чему-то чутко прислушиваясь.

– Лиз? – обеспокоенно окликнул ее отец. – Что случилось?

– Ничего, ничего, – помотала головой девочка. И с нарочитой беззаботностью быстро взбежала по лестнице наверх. – Пойдем, буду рассказывать тебе сказку! – весело позвала она отца. О том, что только что услышала чей-то вздох, Лиза умолчала, как умолчала и о зове о помощи. Только сейчас она поняла, что зовущий находился не здесь: не в доме, не во дворе, не на улице и, может быть, даже не в этом городе. Голос доносился откуда-то издалека. Возможно даже, из Москвы. И из прошлого.

II

В кафе, где ее должна была ждать Лёка, Инга собиралась без волнения, будто на встречу с приятельницей, отношения с которой уже давно потускнели и высохли, как опавшая листва, без надежды напитаться живым соком. Впрочем, так оно и было: Лёка стала прошлым, пусть и не таким далеким, но уже пережитым, оплаканным и похороненным без желания воскрешения. Теперь это действительно была давняя приятельница, почти шапочная знакомая. И Инга, даже если бы сильно пожелала, уже не смогла бы вспомнить, в какое созвездие сливались родинки на животе Лёки, хотя еще так недавно казалось, что эта интимная деталь навсегда останется в ее памяти.

На встречу она оделась максимально просто: в темно-синие узкие джинсы, заправленные в высокие сапоги на плоской подошве, облегающий джемпер и короткую кожаную куртку. Длинные волосы Инга поначалу собрала высоко на затылке, но, увидев наметившиеся светлые корни, отказалась от этой затеи и просто оставила распущенными. «Может, вернуться к своему натуральному цвету?» – машинально подумала она, разглядывая в зеркале светлый пробор. От природы Инга была светло-русой, почти блондинкой, но уже несколько лет подряд красилась в черный цвет. Быть жгучей брюнеткой ей шло – такой цвет выгодно оттенял холодно-серые глаза и подчеркивал матовую белую кожу. Да и ухаживала она за волосами так, что мало кто мог догадаться, что они крашеные. Казалось, от природы они были темными.

Инга, дурачась, сощурилась, имитируя во взгляде роковую страсть, потом, как легкомысленная блондинка, округлила глаза и похлопала ресницами, изображая невинность и наивность, и, прыснув со смеху, задорно подмигнула своему отражению. Нет, себе она больше нравится брюнеткой. Инга подняла руку с расческой, чтобы пригладить волосы, но неловко задела флакон с духами, который стоял на подзеркальной тумбочке, и смахнула его на пол. Охнув, она еще попыталась поймать его на лету, но флакон, будто живой, выскользнул из пальцев и со звоном упал на пол. В воздухе разлился сладкий аромат. Инга, устремив взгляд на осколки и маленькую лужицу на полу, от огорчения застонала. Любимые духи, подаренные невесткой. Конечно, Инга может купить в магазине замену разбившемуся флакону хоть сегодня, но все же именно эти духи ей были особо дороги. Невестка подарила ей их в знак благодарности за помощь в сложных родах. «Ты – наш семейный ангел-хранитель, – сказала тогда Лариса. – Если бы не ты, не было бы ни меня, ни нашего маленького». И хоть Лара немного преувеличила, Инга все равно растрогалась почти до слез.

И вот флакон разбит. К счастью, разлетелся он не на мелкие осколки, а раскололся пополам, что хотя бы делало уборку не такой трудоемкой. Инга собрала осколки и лужицу, открыла окна, чтобы проветрить помещение от концентрированного аромата, и, глянув на часы, убедилась, что времени на макияж уже нет. Она лишь торопливо тронула губы оттеночным бальзамом и припудрила нос.

Лёка опередила ее. Когда Инга вошла в помещение бара, в котором они договорились встретиться, певица уже занимала маленький столик для двух персон в самом укромном уголке. Инга не сразу признала в длинноволосой брюнетке, томно попивающей сок, свою давнюю приятельницу. От природы Лёка была светло-рыжей и еще год назад носила ультрамодную короткую стрижку, «рваную», с асимметричной длинной челкой. Прическа очень шла к ее худенькому и подростковому на вид личику с высокими скулами и заостренным подбородком, который Лёка имела привычку во время выступлений вскидывать. А теперешние темные кудри были такими чужеродными и незнакомыми, что Инга невольно замедлила шаг в растерянности. И только уже почти подойдя к столику, она поняла, что длинные локоны – не что иное, как маскарад. Лёка с ее популярностью – узнаваемая персона. Выйти спокойно в публичное место она может, только изменив внешность.

– Привет, прекрасная незнакомка! – смеясь, поприветствовала Инга старую подругу. Лёка смущенно улыбнулась:

– Знаю, это совершенно не мой стиль, поэтому я его и выбрала.

– Бедная ты моя, бедная, – в шутку посочувствовала Инга, присаживаясь на свободный стул напротив певицы. – Даже кофе спокойно выпить не можешь. Лёка – это плата за твою популярность, о которой еще так недавно ты мечтала, но сомневалась в том, что сможешь достичь таких высот. А я тебе говорила!

– Да, да, ты, как всегда, сто пятьдесят раз оказалась права! Честно, даже не знаю, что теперь делать с нею… Неудобно жить.

Сетования Лёки были искренними, а не надуманными. Она, от природы застенчивая и легко смущающаяся, и в самом деле чувствовала себя несколько неуютно в новой «звездной» жизни. Впрочем, Инга несколько преувеличила: к такой популярности она не стремилась, лишь мечтала о том, чтобы ее песни нравились людям, чтобы их слушали, чтобы ждали новых. И чтобы иногда, хотя бы раз в месяц, их автора и исполнителя приглашал выступить какой-нибудь клуб. Все. О большем Лёке не думалось. Поэтому свалившаяся в одно мгновение популярность ее даже несколько угнетала.

– Носи парики и очки, – засмеялась Инга, кивая на лежавшие на столе солнцезащитные очки, в которых пришла Лёка. – Это делает тебя совершенно неузнаваемой. Ведь твои короткие рыжие волосы теперь чуть ли не визитная карточка.

– Как я ненавидела в подростковом возрасте эту рыжину! – со вздохом призналась Лёка. – Я тогда носила длинные волосы, а в последнем классе школы перекрасила их в блонд. А потом… Потом, после одной истории, резко сменила имидж, вернулась к самой себе: коротко подстриглась и перестала перекрашиваться.

У Инги чуть было не вырвалось, что после «одной истории» она тоже кардинально сменила цвет волос, но вместо этого туманно сказала, что в жизни каждой женщины бывает «история», после которой ей хочется что-то поменять в своей внешности. Лёка поддакнула и уткнулась в чашку с чаем. А Инга, глядя на нее, подумала, что, несмотря на маскарад с париком, в этой Лёке легко узнавалась прежняя – хорошо знакомая Инге. Нежный румянец покрывал щеки певицы и маскировал светлые веснушки. Сложением девушка походила на неоформившегося мальчика-подростка, такая же худая и угловатая, с неловкими, какими-то порывистыми и ломаными движениями. И только на сцене Лёка преображалась – музыка была для нее тем волшебством, под влиянием которого спадал панцирь застенчивости, а в жестах появлялась резкость и даже властность. Однажды Инга спросила у Лёки, что она чувствует на сцене. Ведь, казалось, предстать перед публикой, да еще с такими откровенными песнями, для Лёки могло бы быть серьезным испытанием. Но певица ответила, что в этот момент она не видит толпу незнакомых людей, все лица сливаются для нее в одно – любимое. И, выступая, она представляет себе, будто поет для любимого человека.

– В этом баре мы с тобой когда-то часто сидели, – вдруг произнесла Лёка, рассеянно обводя взглядом помещение. Инга не могла не согласиться. Во времена их отношений это место было их любимым. По ночам здесь работал бар, в котором крутил модные пластинки диджей Винт – Лёкин знакомый, а бармен Юра угощал своими шедеврами – вкусными коктейлями, тайну ингредиентов которых свято хранил. Публика по ночам сюда набивалась несколько авангардная, с уклоном в музыкальную область – диджеи, музыкальные критики, ведущие мелких радиостанций, начинающие музыканты. Поэтому Лёка и любила это место – за возможность крутиться в своем мире. Но днем бар засыпал, как старый филин, и ему на смену пробуждалось обыкновенное кафе с утренним эспрессо, горячими бутербродами, сонными официантками в пристойных белых передниках. Никого из ночной публики в это время встретить здесь было невозможно. Основную массу дневных посетителей составляли обыкновенные прохожие и служащие близлежащих офисов, заскочившие на быстрый завтрак или бизнес-ланч.

Инга заказала подошедшей официантке свежевыжатый апельсиновый сок и достала из сумочки пачку сигарет.

– Все так же куришь, – неодобрительно покачала головой некурящая Лёка. – Вредно.

– Знаю. Но я не представляю себя без сигареты. Могла бы бросить, но мне нравится курить, – пожала плечами Инга и чиркнула зажигалкой.

– Как твоя семья? – спросила Лёка. Скорей просто из вежливости, чем из особого интереса. Но Инга ответила, что с близкими все хорошо. Вадима повысили, теперь он – начальник отдела. А Лариса, его жена, пока сидит дома с сыном Иваном, которому скоро будет одиннадцать месяцев. У нее, Инги, тоже все в порядке.

– Я это поняла, – улыбнулась Лёка. – Твои глаза светятся. Ты, похоже, влюблена. И кто он?

Инга вскинула на Лёку вопросительный взгляд, удивленная ее проницательностью. И подруга засмеялась:

– В том, что это «он», а не «она», я даже не сомневаюсь. Ты ведь никогда не была «нашей», сбежала в отношения со мной, потому что на тот момент не верила мужчинам. Это я тебя временно сбила с толку, но подобные отношения противоречат твоей природе. Я рада, если у тебя опять все в жизни стало на свои места.

– Ты права, – с деланым безразличием пожала плечами Инга. И кратко, будто официально зачитывала анкетные данные, перечислила: – Его зовут Алексей, вдовец, воспитывает девятилетнюю дочь Лизу, живет в приморском городке, в котором я родилась, занимается бизнесом. Мы познакомились прошлым летом, когда я поехала на море отдыхать. Жду его в скором времени в Москву, в гости. Хотелось бы, чтобы он вообще переехал, но это, похоже, невозможно.

– Я рада за тебя, – повторила Лёка и, стянув с головы парик, пожаловалась: – Жарко! Ну его, этот маскарад. В парике очень неуютно.

Она неловко скомкала искусственную «гриву» и сунула в бумажный пакет, стоявший рядом на деревянной лавке. После чего с облегчением вытерла тыльной стороной ладони взмокший лоб и пригладила пальцами встопорщившиеся короткие волосы.

– Инга, я попросила тебя встретиться со мной ради одного деликатного дела, – приступила она наконец к делу. – Ты, наверное, уже слышала: погиб мой директор, Макар. Об этом писали в газетах. Слово «убийство» не хочу произносить, потому что оно наводит на меня ужас.

– Да. Соболезную, – ровным тоном ответила Инга. Официантка принесла ей стакан с соком, Инга поблагодарила девушку и вновь перевела взгляд на Лёку: – И как ты теперь?

– Ну, я не пропаду, у меня уже есть несколько предложений. Собственно, о чем я хотела поговорить. Ты, возможно, уже читала, что выдвигают различные версии гибели Макара. И среди всех предположений лидирует версия о мести кредиторов. Якобы Макар проигрался в пух и прах и задолжал огромную сумму.

Инга кивнула – и вновь поежилась от охватившего ее озноба. В помещении было жарко, к тому же на ней теплый свитер, но холод шел будто изнутри. Ее движение не осталось незамеченным Лёкой:

– Ты замерзла?

– Немного.

– Но здесь жарища! Ты не заболела случайно? – встревожилась подруга.

– Нет, нет, я здорова. Это так… Не обращай внимания. Продолжай!

К ознобу прибавилось и еще какое-то тоскливое ощущение обреченности. Интуицию не проведешь! Не просто так на глаза попалась газета. Хочет Инга или нет, но ее помимо воли опять затягивает в новую историю. «Этим вечером сама позвоню брату и скажу, чтобы он запер меня в квартире, а ключ спрятал!» – то ли в шутку, то ли всерьез подумала она. И тут же отругала себя за излишнюю мнительность: ну с чего она решила, что Лёка втягивает ее в новую историю? Ведь подруга еще даже не высказала причину, ради которой попросила о встрече.

– О Макаре написали много гадостей. Мол, и игрок он, и обманщик, якобы надувал меня, воровал часть моих заработанных денег. Вранье! Он был замечательным директором и относился ко мне по-братски. С ним я пришла к успеху. Не знаю, смогла бы я сама достичь того, чего достигла с ним. Макар в меня верил и поддерживал. Я знаю много людей, и многие знают меня. Но вот такую сильную поддержку и веру я получила только от двух людей – Макара… И тебя.

– Ну что ж, спасибо, – улыбнулась Инга такому пламенному признанию. Кому, как не ей, знать обо всех метаниях, сомнениях и переживаниях Лёки, ведь она была с ней в период неудач и всячески старалась не дать подруге упасть в пропасть отчаяния. А однажды даже вытащила ее оттуда.

– Только не говори мне, Лёка, что ты хочешь попросить меня расследовать гибель твоего директора и отомстить! – с иронией предположила она, так как подруга все еще оттягивала и оттягивала свою просьбу. – Знаешь ведь, что я не следователь. И месть – это не мое поле.

– Не беспокойся, расследованием гибели Макара есть кому заняться. Хотя я, если честно, не верю в версию с кредиторами.

«Я тоже», – чуть не вырвалось у Инги. Но она вовремя прикусила язык. Вместо этого затушила в пепельнице окурок и отпила из стакана сок.

– Как я тебе уже сказала, у меня есть несколько новых предложений. Они поступали и раньше, меня хотели перекупить. Но я отказывалась, пусть некоторые предложения и были очень заманчивыми. Меня устраивал мой директор. А сейчас, когда Макара не стало, мне все же придется сделать выбор и подписать новый контракт.

Она замолчала. Рассеянно подвинула к себе пепельницу с одиноко лежащим в ней окурком и повертела ее. Затем вскинула на ожидавшую продолжения Ингу глаза:

– Знаешь, как я узнала о гибели Макара? Мне с утра позвонил один из этих «перекупщиков» и бодрым тоном заявил, что теперь-то, когда моего директора уже нет, я уж точно не откажусь от его выгодного предложения! Представляешь? Вот так, прямым текстом! Я-то еще не знала о том, что Макар погиб, а они уже знали. И делили меня как товар. Впрочем, я и есть – товар. Курочка, которая принесет золотые яйца. Вот как расценивается мое творчество! Ну да ладно, не об этом речь. А речь о том, что мне как-то… страшно. Я думаю, что Макара убил кто-то из этих «торговцев», жаждущих заполучить меня в свои сети. В ближайшее время мне предстоит сделать выбор. И я боюсь, что могу связать себя отношениями с убийцей Макара.

– Ты всерьез веришь в то, что твоего менеджера убил кто-то из вашего музыкального круга?

– Да, – просто ответила Лёка. И, помолчав, добавила: – Я хотела попросить тебя посмотреть эту ситуацию в картах.

– Ну, убийцу я все равно в них не увижу, – протянула Инга, вновь закуривая. – Но карты разложить могу. Приезжай ко мне вечером, посмотрим.

– Ой, приехать я к тебе не могу. После обеда улетаю в Питер. У меня там два концерта – сегодня и завтра. Старая договоренность Макара… Можешь сделать расклад без меня? А я тебе потом позвоню.

– Позвони мне после окончания концерта, я все равно не ложусь рано спать, – предложила Инга и, мысленно с облегчением вздохнув, сказала: – Так это и есть та просьба, ради которой ты меня пригласила?

Нет, правда, ее мнительность иногда переходит все границы!

– Могла бы и по телефону об этом попросить.

– Захотелось тебя увидеть, – призналась Лёка. – Ты не ходишь на мои концерты, не звонишь, письма не пишешь, будто избегаешь. Да, понимаю, наши дороги разошлись, но у меня о тебе остались самые теплые воспоминания.

– У меня о тебе тоже, – искренне ответила Инга.

– Тогда, может, придешь ко мне на концерт? – робко пригласила певица и нервно заправила за ухо длинную челку. – В эту субботу.

– Да, приду, – почти не задумываясь, твердо пообещала Инга. В самом деле, сколько можно избегать прошлого? Лёка может подумать, что она стесняется тех отношений, которые у них были, и жалеет о них. Или, наоборот, что боится вновь сорваться в них.

– Замечательно! – обрадовалась Лёка и выудила из пакета конверт. – Здесь три приглашения в VIP-зону. Можешь взять с собой брата и его жену. Я их помню, замечательная пара.

– Спасибо, так и сделаю! А насчет расклада не волнуйся, вечером я разложу карты. Позвони мне сегодня ночью.

– Концерт поздно закончится, разбужу ведь…

– Ничего. Сама же ведь сказала, что тебе нужно срочно делать выбор. Чем смогу, тем помогу, но не забывай, что карты могут лишь дать совет, но не указать решение. Рассчитывать в этом вопросе тебе все равно придется на себя и свою удачу.

– Кстати, об удаче, – грустно усмехнулась Лёка. – Я потеряла твой подарок-талисман. Помнишь, ты мне перед нашим прощанием подарила серебряную подвеску на браслет со словами, что это – моя удача? Так вот, я ее потеряла на днях.

– Не переживай так, – рассмеялась Инга. Уж больно забавным показалось ей «горе» подруги, всерьез поверившей в то, что маленький кусочек серебра может принести ей удачу и что потеря его ей грозит неприятностями. – Это был не столько талисман, сколько мой психологический трюк. Не нужно всерьез верить в то, что подвеска оказалась «волшебной».

– Но она мне и в самом деле принесла удачу! – удивленно пробормотала Лёка.

– Это ты сама себе ее принесла. Вернее, твой талант. Но если ты так расстроена потерей «талисмана», то я тебе сделаю новый. Не переживай!

Лёка не успела поблагодарить, потому что в этот момент ее окликнул отошедший от барной стойки молодой человек.

– Степан! – радостно прокричала певица и сделала приглашающий жест рукой.

– Привет, – весело поздоровался с девушками парень, подходя к столику. – Не ожидал тебя здесь встретить сейчас. Думал, ты – «ночная птичка», днем отсыпаешься дома.

– Как видишь… – развела руками Лёка и, так как молодой человек с интересом разглядывал ее собеседницу, представила ее: – Это – Инга.

– Твоя новая подруга? – нагловато спросил молодой человек и сделал красноречивое движение бровями, намекая на нетрадиционную ориентацию певицы.

– Нет, не новая, – довольно резко ответила Лёка. – Мы знакомы давно, и Инга – просто моя подруга.

– А-а, понятно, – расхохотался молодой человек, бесцеремонно разглядывая девушку. – Значит, просто Инга. Извини, попутал. Сама понимаешь…

Он многозначительно не договорил и вновь вскинул брови. Инга ответила молодому человеку таким же нагловатым взглядом, с деланым вниманием рассматривая его. Это был длинный, худой и прямой, как циркуль, парень лет тридцати в протертых до дыр джинсах и широком, будто снятом с чужого плеча, свитере; с длинными непромытыми патлами пегого цвета, стянутыми сзади аптечной резинкой, с нездоровой кожей и крупными желтыми зубами. В его янтарных глазах разливалась ленивая томность, но казалась она обманчивой, как безмятежность разомлевшего на солнце тигра.

– Это Степан, наш новый гитарист, – наконец-то представила его Лёка. И с восторгом выдохнула: – Он – чудо! Последняя находка Макара. Ты, Инга, обязательно должна прийти на наш концерт, чтобы убедиться в том, что Степан – гений! Что он с гитарой вытворяет – это надо только слышать.

– Я же сказала, что приду, – с улыбкой напомнила Инга. – А уж после таких слов – тем более.

– Буду стараться специально для вас, мадемуазель, – церемонно поклонился Степан и уселся на свободный стул напротив Инги. Судя по всему, он собирался развить знакомство, но девушка жестом подозвала официантку, чтобы расплатиться.

– Как, уже? – огорчились хором Лёка со Степаном.

– У меня через полчаса рабочая встреча. Так что, увы…

Степан запротестовал, говоря, что счет девушек оплатит он. Но Инга решительно щелкнула кошельком и выложила банкноту.

– Ох уж этот феминизм, – недовольно процедил сквозь зубы парень и с упреком покосился на Лёку: – А тебя, моя дорогая, вообще не в ту степь занесло.

Дослушивать его Инга уже не стала, попрощалась и ушла.

* * *

Это был всегда один и тот же сон, сплетенный из нитей реальных событий, домыслов и тайных, но хлещущих бурным потоком во сне порочных желаний.

Он тихо, на цыпочках, входил в комнату, большую часть которой занимала огромная двуспальная кровать, прозванная за размеры в народе «сексодромом». И видел девушку, сидящую к нему спиной. Падающий в открытое окно солнечный свет нежно очерчивал тонкий силуэт, повторяя в точности все его плавные изгибы. И было что-то священное в этой картине – заключенная, как в рамку, в золотое сияние обнаженная фигура. Святость и невинность, дьявольское искушение и порок.

Девушка слышала шаги, но не оборачивалась. Ее голая спина казалась безмятежной, спокойствие это было наигранным: он по-звериному чувствовал разлитое в воздухе напряжение и страх. И ее страх возбуждал его еще больше.

Он делал три шага по направлению к кровати и замирал, любуясь сливочной кожей, маленькой родинкой под правой лопаткой и светлым завитком волос, выбившимся из высокой прически и падавшим на шею. Он замирал не столько потому, что хотел продлить мгновение любования красотой этой девушки, а потому, что его парализовало желание немедленно кинуться к ней, с голодом вампира припасть к нежной шее, поймать губами непослушный завиток. А потом, опьянев от сладкого запаха кожи, вытащить из подобранных вверх волос девушки шпильку и замереть на долю секунды от невыносимого восхищения, наблюдая, как светлые длинные волосы падают на обнаженную спину. Он представлял себе эту картину и чуть не стонал от возбуждения. А потом решительно шагал к девушке, протягивал руку и выдергивал из прически шпильку, ломая тем самым сдерживающую золотой поток плотину. И, зарычав от несдерживаемого желания, уже грубо хватал девушку за плечи и валил назад. Она падала послушно, как неживая кукла. И в ее глазах он видел то пустое выражение, которое присуще манекенам. Это ему не нравилось, ему хотелось увидеть там мольбу, слезы, смирение. И он давал девушке пощечину. Звонкий звук удара ненадолго отрезвлял его, с жаркой мольбой он шептал извинения. Но девушка лишь смаргивала, и в ее глазах оставалась прежняя пустота. И он снова зверел и хлестал девушку по щекам еще и еще.

А потом, распаленный ее покорностью, грубо овладевал ею. И в этот момент понимал, что под ним – не живая девушка, а резиновая кукла. Разозленный обманом, он колотил кулаками по искусственной груди и на этом просыпался.

Каждый раз после такого сна он еще долго лежал в кровати, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Желание жгло так сильно, что вместо любви к этой девушке он испытывал приступ ненависти. И распаленное воображение рисовало сцены, в которых он видел девушку морально раздавленной, униженной, с залитым слезами лицом, с мольбой в глазах. О, как бы ему хотелось видеть ее такой не в мечтах, а наяву! В ту ночь, единственную реальную, в которую они были близки, он, занимаясь с ней любовью, заглядывал ей в лицо, надеясь увидеть в ее глазах эмоции. Пусть не любовь, а ненависть, не наслаждение, а страдание, но хоть что-то. Но ее глаза ничего не выражали. И не последовавшие за той ночью трагические события разломили его жизнь на две неравные половины, а именно эта мертвая пустота в ее взгляде.

Когда-нибудь она вновь будет его. Скоро. Достанется ему как гран-при, а не в качестве милостыни судьбы, вырванной, выпрошенной, выманенной обманом. Он уже вступил в игру, сделал ставку и принял правила. Партия началась. Назад хода нет.

III

Расклад Инге не понравился. Не понравился настолько, что она, вопреки своему обещанию не курить больше десяти сигарет в день, сорвала целлофан с новой пачки и решительно сунула в рот сигарету, уже далеко не десятую по счету.

Бросив короткий взгляд на часы, она увидела, что время перевалило за полночь. Значит, скоро позвонит Лёка. А еще надо подумать, что сказать ей. Впечатлительную подругу сообщение об опасности могло бы напугать, но утаить правду означало не предупредить.

Инга сделала несколько жадных затяжек, затем затушила сигарету в пепельнице и помахала перед лицом ладонью, развеивая дым. Собрав карты, она потянулась всем телом, потому что спина от напряжения была уставшей, как после долгого сидения. И сделала небольшой круг по кабинету, сосредоточенно думая над тем, что и как сказать Лёке.

Вот почему она так отреагировала на заметку в газете! Почувствовала опасность, угрожающую подруге. К сожалению, карты не могли дать четкого ответа, откуда и почему ее ждать.

Инга вытащила из пачки очередную сигарету. Ну что ж, Лёке она скажет так, как есть, но успокоит тем, что опасности можно избежать, если принять меры. Карты не предсказывали, они предупреждали и давали советы. Инге раньше выпадали и куда более пугающие комбинации, и все потом завершалось благополучно.

Инга решила, что ей нужно посмотреть ситуацию более детально, чтобы узнать, откуда исходит угроза Лёке. Для этого она не без некоторых колебаний решила проделать ритуал на вещий сон – не самый ее любимый способ предсказания, но неоднократно ее выручавший.

Помимо предупреждения об угрозе, карты дали совет Лёке дождаться третьего предложения и не соглашаться на первые два. Это бы ей принесло заметную материальную выгоду. Ну что ж, такая новость уже хорошая.

Не дождавшись звонка от Лёки, Инга отправила ей сообщение с просьбой перезвонить и подумала, что надо бы не столько приготовить подруге новый талисман, сколько сделать хорошую охранку. Защиты являлись коньком Инги. Если бы не они, уже не было бы с ней ни любимого брата, ни его жены, ни Алексея. Грустные воспоминания непрошеными гостями на цыпочках скользнули в душу и, почувствовав, что их не гонят, расположились там со всеми удобствами. Инга забралась с ногами в глубокое кресло, зажгла очередную сигарету и, гипнотизируя лежащий на столе телефон, подумала, что сейчас бы отдала многое за чей-нибудь звонок. Ей стало вдруг одиноко и тоскливо, но не расклад был тому виной. Ей думалось об Алексее и Лизе. Что они сейчас делают в этот момент? Девочка наверняка уже спит, обнимая своего плюшевого медвежонка Тэдди, и видит во сне поездку в Москву. А Алексей, как обычно, засиделся допоздна в кабинете, просматривая документы, контракты и планируя новые сделки. Он очень уставший, под глазами залегли темные тени, лоб напряженно нахмурен. Он борется со сном, но хочет завершить все дела сегодня, потому что не любит оставлять нерешенные вопросы на завтра. «Новый день – новые дела», – так приговаривает он.

А может, Инга на это понадеялась, в эту самую минуту Алексей, оторвавшись от компьютера и устремив взгляд в темное окно, думает о ней. «Подумай обо мне, подумай! Я здесь, далеко, но близко, скучаю по тебе. Безумно скучаю!» – отправила девушка мысленный посыл. Подождала пять минут и, взяв со стола молчавший мобильный, набрала сообщение: «Я тебя люблю! Очень скучаю…» Обычно, когда она отправляла Алексею подобные эсэмэски, он тут же откликался, как бы занят ни был. Но прошло пять минут, а потом – десять, а потом – полчаса, а телефон все молчал. Не было вестей ни от Алексея, ни от Лёки. Инга все это время сидела в кресле, зябко кутаясь в плед и куря сигарету за сигаретой. И когда стрелки настенных часов выстроились в прямой угол, показывая три часа ночи, поняла, что ждать уже бесполезно. Завтра. Завтра будет новый день.

* * *

Его воспоминания были подобны старым фотографиям, пожелтевшим и выцветшим за давностью лет, но с каждым прожитым днем обретавшим все большую ценность. Не проходило вечера без того, чтобы он не доставал «альбом» своих воспоминаний и, бережно переворачивая «страницы», не просматривал всю историю с начала до настоящего дня. Он жил ею. Он выжил в аду благодаря ей и даже сумел подняться из преисподней обратно на землю. Но в то же время именно эта история его сумасшедшей любви и толкнула его в пропасть.

И все же, если бы у него была возможность отмотать ленту жизни назад и оказаться на перекрестке двух дорог, он бы, даже зная, куда ведет этот путь, опять бы выбрал его. Просто без нее, этой девушки, его жизнь стала бы черно-белой и немой, как старое кино.

Он так долго был лишен возможности что-то о ней узнавать, что сейчас с одержимостью маньяка собирал любую информацию. Как набрасывается на еду изголодавшийся человек, так и он накидывался на журналы и газеты, проводил бессонные ночи в Интернете. Девушка стала довольно известной персоной, поэтому найти что-то о ней не представляло труда. Иногда он следил за ней, и слежка наполняла его жизнь смыслом. Жаль, что он полностью не мог посвятить себя этому делу: ему требовалось еще и есть, спать, зарабатывать какие-то деньги. Запросы его были невелики: за пять лет заключения он отвык от роскоши (впрочем, в роскоши он и раньше не жил), только желал, чтобы у него всегда был теплый угол и сытная еда. Крыша над головой у него имелась, пища тоже. И часть доходов он откладывал на свою мечту – профессиональную технику, чтобы получить больше возможностей следить за своей, как он ее называл, богиней. Возвышенное «Богиня» ему нравилось больше, чем ее имя: оно было таким же холодным и режущим, как ее взгляд – еще до того, как он увидел в нем пустоту.

Он мечтал о том, что однажды вновь заглянет в глаза этой девушки и увидит в них страх, мольбу и отчаяние. Грезил о струящихся по ее щекам слезах, и это видение заводило его даже больше, чем оставшийся в памяти запах ее кожи. Он обсасывал и смаковал свою мечту как леденец, играл с нею в кошки-мышки, пьянел от нее, как от опиума, вдыхал ее, подобно табачному дыму, и нежился в ней, как в пенной ванне. Да, черт возьми, он лишь мечтал о том, чтобы она стала простой смертной, а не богиней, спустилась с небес в ад, хлебнула страданий, как и он. Любовь к ней превратила его жизнь в пыль. Она же, наоборот, поднялась ввысь. Несправедливо!

Однажды репортаж в глянцевом журнальчике развеселил его до истеричного хохота. Многое бы он мог предположить, но не это. Его богиня оказалась лесбиянкой! Он катался по полу, держась за живот. Потом, когда приступ прошел, прикрепил вырезку кнопкой на стену и еще долго посмеивался, глядя на статейку и фотографии с какого-то концерта. Пусть он и был убежденным гомофобом, новость принесла ему хорошее настроение. Он понял, что та ночь не только расколола его жизнь, но и от ее тоже отбила важный кусок.

А однополые связи вызывали в нем почти что бешенство… Он считал их ошибкой природы, неверным кодом, сбитой программой, чинить которую бесполезно, нужно лишь удалять, как вирус. Ну что ж, эта новость лишь добавила азарта и желания увидеть девушку поверженной. От первоначального плана похитить ее и подвергнуть физическим страданиям и унижениям он отказался: опыт той ночи говорил, что ничего, кроме пустоты в ее взгляде, он вновь бы не увидел. Играть нужно по другим правилам, на ее поле и ее же методами. Вот тогда он получит то, чего желает! Поняв, что одному не справиться, он нашел человека, которому доверился, как опытному режиссеру. За терпение и маленькую услугу ему пообещали грандиозное шоу. Ну что ж, пора занять место в партере и наслаждаться спектаклем.

* * *

– Лиза, ты мне расскажешь, что случилось?

Спустившись с высокого школьного крыльца вслед за дочерью, Алексей присел перед девочкой на корточки. Обняв ее за плечи, он заглянул ей в глаза. Лиза и любила, и не любила, когда папа вот так с ней разговаривал. Таким проникновенным взглядом он каждый раз надеялся вызвать ее на откровенность, но добивался прямо-таки противоположного эффекта. Лиза тушевалась, отводила глаза, хмурилась и молчала. Ей почему-то во взгляде отца читался укор: мол, опять ты меня, дочь, огорчила. Пусть это и было не так, но Лиза ничего не могла с собой поделать: выдержать взгляд зеленых, как крыжовник, глаз, смотревших, казалось, в самую душу, ей было очень тяжело.

Но одновременно девочка любила, когда папа обращался к ней подобным образом. Его голос выражал искреннее беспокойство, и Лиза в этот момент как никогда понимала, что для отца нет никого дороже ее.

– Что случилось, принцесса? Чего ты испугалась? Валентина Ивановна очень встревожена.

Валентина Ивановна была Лизиной классной руководительницей. Молодая, еще неопытная учительница, недавно окончившая университет, тушевалась в обществе могущественного Лизиного папы и почти до дрожи боялась чем-то огорчить его дочь, так как Алексей Чернов славился не только своим бизнесом, но и крутым нравом. Возможно, узнай Лиза об этом страхе своей учительницы, да еще обладай она другим характером, как-нибудь повернула бы ситуацию в свою пользу. Но для Лизы Валентина Ивановна была авторитетом. Более того, клас-сной руководительницы, казавшейся строгой из-за собранных в пучок волос и больших очков в толстой оправе, девочка побаивалась. Хотя и любила ее.

До недавнего времени Лиза Чернова обучалась на дому. Смерть мамы стала такой сильной травмой, что девочка лишилась возможности говорить. Из-за немоты Лиза не могла посещать обыкновенную школу, и весь ее круг общения свелся к обществу домработницы, приходящей учительницы да вечно занятого отца. А потом появилась Инга, и благодаря ее стараниям Лиза стала выходить из своей «скорлупы». А позже излечилась и от немоты – благодаря новому пережитому потрясению.

С прошлой осени девочка посещала обычную школу, где у нее даже появилась новая подруга – Ира Степанова. К новому образу жизни девочка быстро привыкла, только все еще тушевалась в обществе, да иногда стеснялась попросить помощи, если в этом нуждалась. Например, как случилось сегодня.

Началось все с потери ручки. Папа, зная увлечение дочери сагой о Гарри Потере, подарил той диковинную ручку в виде волшебной палочки с инициалами главного героя Поттерианы. Еще перед уроками Лиза гордо продемонстрировала подарок одноклассницам и сказала, что эта ручка – волшебная, которая не делает ошибок. Девчонки завистливо и удивленно ахнули, а Ира Степанова попросила позволения сегодня во время контрольного диктанта иногда заглядывать в Лизину тетрадь, чтобы сверять написанное. Лиза милостиво разрешила. Диктант был написан блестяще – то ли ручка помогла, то ли дело было во врожденной Лизиной грамотности, помноженной на любовь к чтению.

С русским языком проблем у Лизы не имелось. То ли дело – математика. На сегодняшний день была также назначена контрольная работа, и этого урока Лиза ожидала с беспокойством. По математике она шла на «четверку», но конечный результат зависел от этой контрольной: напишет Лиза ее на «отлично» – такую же оценку получит и за четверть. Девочка страшно волновалась, так как хотелось порадовать отца и Ингу табелем с отличными отметками. Вся надежда оставалась на «волшебную» ручку.

А когда начался урок, Лиза обнаружила пропажу. В пенале лежал простой карандаш, скучный ластик и запасная, ничем не примечательная ручка. А волшебная – исчезла. Лиза перетрясла портфель, внимательно осмотрела вокруг пол – напрасно.

– Что ты ищешь? – прошептала Ира.

– Ручку. Волшебную, – еле сдерживая слезы, пробормотала Лиза.

– Потеряла? – испуганно ахнула соседка по парте. Лиза обреченно кивнула. Ира, забыв о контрольной и ускользающем времени, как настоящая подруга принялась высказывать предположения, куда могла подеваться ручка. Но в этот момент девочек прервала учительница:

– Степанова, прекращай разговоры! Контрольная работа! Не мешай Елизавете!

– Я не мешаю, – пробормотала сконфуженная Ира. Но Валентину Ивановну это не успокоило:

– Вот что, Степанова, иди-ка сюда. Садись за первую парту, чтобы не мешать Черновой.

Лиза хотела было сказать, что Ира ей совсем не мешает. Но не осмелилась. Да и поздно уже было: подруга безропотно взяла портфель, тетрадь и потопала по проходу к первой парте. А Лизе стало совсем грустно: мало того, что ручка потерялась, так еще и подругу пересадили. Хоть плачь! Но учительница права: время идет, пора браться за решение примеров. Лиза достала из пенала запасную ручку, открыла тетрадь и каллиграфическим почерком принялась выводить дату. Но не успела она закончить строчку, как ручка вдруг прекратила писать. Лиза растерянно потрясла ею, потом попыталась расписать на ладошке, подула на шарик и, не добившись эффекта, вытащила стержень. Тот оказался пустым. Похоже, Лиза перепутала дома две одинаковые ручки и взяла ту, что требовала замены стержня.

А одноклассники уже вовсю пишут контрольную! И тишина в классе стоит такая, что даже слышно, как шуршат ручки о бумагу. Лиза робко подняла руку, стараясь привлечь к себе внимание учительницы, но Валентина Ивановна погрузилась в чтение какой-то книги. Лиза беспомощно огляделась. Попросить громко о помощи, без поднятой руки, казалось ей преступлением против школьных правил. Ах, если бы Валентина Ивановна не пересадила Иру! Подруга бы обязательно что-нибудь придумала. Для Иры, казалось, просто не могло быть безвыходных ситуаций. И еще она была храброй, верной, готовой всегда по-дружески помочь. Одним словом, идеальная подруга! Но сейчас, лишенная ее поддержки, Елизавета ощущала себя совершенно беспомощной, одинокой и потерянной. Она так и сидела с поднятой рукой очень долго, не решаясь нарушить тишину. От понимания, что урок подходит к концу, Лиза впала в отчаяние и расплакалась – тихо, чтобы опять же, не дай бог, кому-нибудь не помешать. Один раз Валентина Ивановна оторвала взгляд от книги и обвела рассеянным взглядом класс, но так как парта, за которой сидела девочка, находилась далеко, учительница не заметила несчастного личика девочки и ее поднятой руки. Лиза уже не сдерживала слезы, которые скатывались со щек по шее за воротничок свитера. Так бы она, возможно, и сидела до самого звонка, если бы тишину вдруг не разрезал пронзительный и оглушительно громкий голос Сережки Бабурина, сидевшего от Лизы через проход:

– А Чернова плачет!

Валентина Ивановна моментально оторвалась от книги и, встревоженно хмурясь, торопливо направилась к парте, за которой страдала Лиза.

– Елизавета, что случилось?

И тут девочку прорвало. Она зарыдала так отчаянно, так громко и так бурно, что напугала не только учительницу, но и одноклассников.

– Р… Р… Р…

От слез она не могла произнести ни слова, только трясла бесполезной ручкой и отрывисто рычала, пытаясь выговорить фразу: «Ручка не пишет». Внимание всего класса было приковано к Лизе, и девочка, понимая, что в довесок ко всему еще и сорвала контрольную, зарыдала сильней. Какой незначительной проблема казалась изначально и в какое большое горе в итоге вылилась! Лиза никак не реагировала на просьбы учительницы успокоиться, только мотала головой, икала и размазывала слезы по опухшему от рыданий лицу. Кто-то принес ей стакан воды. Девочка приняла его, но так и не смогла сделать ни глотка, потому что зубы клацали о край стакана. Видя ее бесполезные попытки выпить воды, учительница осторожно забрала стакан из рук девочки и передала кому-то из учеников.

– Лиза, я позвоню твоему папе. Пусть он приедет за тобой, – как можно мягче сказала Валентина Ивановна. Лиза ничего не ответила, но кивнула, соглашаясь.

…И вот сейчас отец сидел перед ней на корточках и, смешно морща лоб, заглядывал ей в лицо. От беспокойства его глаза стали зеленее незрелого крыжовника, такими же, как у дворового кота Василия. И Лиза почему-то подумала, что глаза папы так же могут светиться в темноте, как у Василия. Эта мысль не напугала ее, а, наоборот, развеселила. И Лиза невольно улыбнулась.

– Улыбаешься… – ворчливо отозвался отец, вставая на ноги и беря дочь за руку. – Пошли прогуляемся. Хочешь, пойдем в кафе есть мороженое?

Лиза обрадованно кивнула и даже подскочила на месте от радости. Отец так редко бывает свободным! А когда выдается редкий выходной, он и его проводит, запершись в кабинете. В кафе Лиза ходила либо с домработницей Ниной Павловной, либо с кем-нибудь из школьных приятельниц в сопровождении их мам. Но это все было не то.

Еще ей очень хотелось ходить в кафе с Ингой, как прошлым летом. Оставалось ждать, когда наступят весенние каникулы и они с отцом уедут в Москву, где будет Инга и не будет папиной работы. И они втроем, почти как счастливая семья, станут проводить вместе все время. Гулять, ходить в кафе, играть в какие-нибудь игры, читать вслух книги или просто смотреть телевизор, забравшись с ногами на диван. Ах, как было бы хорошо, если бы Инга была с ними, а не жила так далеко! Лиза лелеяла тайную надежду, что когда-нибудь так и случится. Более того, собиралась уговорить старшую подругу приехать к ним в гости… и остаться.

– Я бы съел ванильное мороженое, – мечтательно произнес папа. А Лиза ответила, что она бы съела и ванильное, и ягодное, и шоколадное, и фисташковое.

– Не много ли? – выразил сомнение отец и смешно поднял одну бровь.

– Нет! – счастливо засмеялась Лиза. Пожалуй, ради такого радостного события, как поход с папой в кафе-мороженое, стоило пережить неприятный момент, связанный с потерей ручки и сорванной контрольной по математике.

– Лиз, так ты мне расскажешь, что у тебя там за горе страшное приключилось? – поймал ее отец в момент, когда она уже не ожидала подобного вопроса. Девочка мгновенно погрустнела и, тяжело вздохнув, призналась:

– Я ручку потеряла. Волшебную.

IV

День шел совершенно не так, как был изначально запланирован. После почти бессонной ночи Инга встала поздно. Забыла о назначенном на утро визите клиентки и опомнилась, лишь когда позвонили в дверь. Сама она в этот момент еще находилась в ванной с зубной щеткой в руках и косметической маской на лице.

Клиентку Инга приняла, но была во время консультации так рассеянна, что не сразу поняла, чего от нее хотят. Молодая девушка лет восемнадцати-девятнадцати, представившаяся Кариной, рассказывала долго и путано, то и дело останавливаясь. И Инга, глядя в ее миловидное, но обезображенное вулканическими прыщами личико, раздражалась: ей хотелось поторопить клиентку, чтобы наконец-то докопаться до сути вопроса, с которым к ней пожаловали. Но параллельно сердилась на саму себя – за то, что никак не могла расположить себя к посетительнице, за то, что раздражалась на девушку, за то, что ее мысли блуждали где-то далеко. Нельзя так подходить к работе! Ее дело очень тонкое. Ювелирное, как однажды сказала одна из оставшихся довольными ее работой клиенток. «Вы – просто ювелир судеб!» – кажется, так выразилась та женщина.

Ювелир… Сейчас она напоминала себе дровосека, который грубыми взмахами топора рубил широкий ствол. «Соберись!» – скомандовала Инга себе. И в этот момент девушка наконец-то объявила, ради чего пришла:

– Я хочу, чтобы вы приворожили его ко мне.

Голос прозвучал с требовательными интонациями, но в карих глазах девушки разливалась такая надежда, что Инга почувствовала себя очень неловко. Под таким жалобно-просящим взглядом, похожим на собачий, трудно отказать. И все же она собрала всю волю в кулак и решительно ответила:

– Нет.

Получилось резко, Карина растерянно заморгала, словно получила неожиданную пощечину, затем потянулась ладонью к щеке, будто та и впрямь горела. Инга пожалела о своем тоне, с которым явно дала лишку, но девушка, уже собравшись, с вызовом выложила на стол кошелек:

– Я заплачу, у меня есть деньги!

– Лучше потратьте эти средства на хорошего косметолога, – ответила Инга – бестактно, но правдиво.

– Вы… Вы… – вспыхнула девица. И, обретя дар речи, завопила: – Вы – шарлатанка! В объявлении написано, что…

– В объявлении ничего о наведении приворотов не написано. Про снятие – да, – твердо отчеканила Инга. И, уже сбавляя обороты, мягко добавила: – Послушайте, Карина… Я умею делать привороты, но никогда за них не берусь. Сулите мне любые деньги, но я не стану так калечить ни вашу судьбу, ни того несчастного, которого вы решили привязать к себе подобным образом. Вы, конечно, можете разозлиться на меня и мои слова и обратиться к другому магу, который с радостью выполнит вашу просьбу. Но я вам не советую, по-доброму не советую. Таким способом вы не получите счастья, а искалечите две жизни – свою и любимого мужчины. Приворот – не выход.

– Но ведь это же делают, – растерянно пробормотала девушка и залилась краской. Румянец частично замаскировал ее прыщи, и она стала очень хорошенькой.

– Делают. Но это не проходит бесследно. Не себя накажете, так будущих детей.

– Что же мне делать? Я ведь его люблю…

– Займитесь собой, – искренне посоветовала Инга. – Вы очень симпатичная девушка, но вам нужно вылечить кожу. Простите за откровенность, лучше уж я вам скажу прямо то, что вам не совсем приятно слышать, чем промолчу и тем самым толкну в лапы какого-нибудь проходимца, который в лучшем случае облапошит вас, а в худшем – искалечит вашу жизнь и молодого человека. Вы, конечно, можете меня не послушать – дело ваше, я вам – никто. Но если все же последуете моему совету, я буду очень рада. Как я уже сказала, потратьте ваши деньги на хорошего специалиста по коже. Уберете эту проблему, избавитесь и от других. Все ваши проблемы именно из-за комплексов по поводу кожи и неуверенности.

– Ну что ж, спасибо за совет, – сквозь зубы пробормотала Карина и недобро зыркнула на Ингу. – Сколько я вам должна за «прием»?

Последнее слово прозвучало с сарказмом. Инга и это проглотила. Развела руками и ответила:

– Нисколько. Я же не выполнила вашу просьбу.

Карина молча встала, сухо попрощалась и ушла. А у Инги остался неприятный осадок.

Ну что на нее нашло? Она хотела помочь девочке, но выбрала для этого совсем не те слова! Девчонка, видно, очень стесняется своей проблемной кожи, а она ей – прямо в лоб. Грубо сработано! Как бы теперь эта девочка действительно не отправилась к какому-нибудь шарлатану…

Этот случай с Кариной вызвал другие воспоминания – неприятные, о которых Инга предпочла бы забыть, но не получалось. И хоть в той истории она не была виноватой, полностью снять с себя вину за случившееся не могла.

Года два назад к ней пришла на прием молодая девушка – хорошенькая и приятная, хоть и держалась несколько высокомерно. Инга запомнила, как ее звали – Анастасия, это имя шло ей – беленькой, тоненькой, светлокожей. Девушка была несколько заторможенной, словно под действием медицинских препаратов, но на вопрос Инги, хорошо ли себя чувствует, сказала, что просто устала после бессонной ночи. Настя была начинающей солисткой какой-то музыкальной группы и накануне выступала в клубе чуть ли не до утра. Инга тогда не придала значения деятельности девушки. Это было до знакомства с Лёкой, поэтому тема музыки еще не интересовала ее так остро.

Настя попросила разложить карты на нее и любимого человека – будут ли они вместе. Инга расклад сделала, но не увидела в нем желаемого клиенткой. Настя заметно огорчилась, по ее щекам даже потекли слезы. Но не успела Инга сказать что-нибудь в утешение, как девушка, решительно вскинув на нее синие глаза, сказала, что заплатит любые деньги за приворот. Инга отказала, потому что за такие дела не берется. А после сообщила Насте, что видит на ней результаты чужого вмешательства – кто-то, возможно, пытался навести на девушку либо порчу, либо приворот. Предложила снять и установить защиту. Настя согласилась. Инга, работая с ней, затратила не так уж много сил: вмешательство оказалось непрофессиональным, топорным, крупного вреда девушке бы не нанесло, но мелких неприятностей отсыпало бы щедро. Работу Инга завершила установлением защиты.

…А после она узнала – сейчас уже и не могла вспомнить откуда, – что эта Настя вскоре погибла. И хоть прямой вины Инги в том несчастном случае не было, напротив, она стремилась защитить девушку, новость, помнится, выбила ее из колеи надолго. Инга и так, и сяк анализировала свои действия – может, где-то ошиблась, когда выполняла обряд? Почему не сработала защита? Почему вообще погибла девушка? Ответа она так и не нашла.

Визит сегодняшней клиентки толкнул ее в пропасть горьких воспоминаний. Карина чем-то была похожа на ту девушку, Настю. Не внешне, а движениями, надменным взглядом, требовательной манерой разговаривать. Ну и просьбой о привороте.

Как бы чего не случилось и с этой глупышкой Кариной…

Настроения не прибавило и сообщение, полученное по электронной почте, в котором говорилось, что сайт восстановить удастся в ближайшие дни, но большая часть информации, выложенная на нем, окажется потерянной.

Инга в расстроенных чувствах прошла на кухню и в ожидании, когда заварится чай, зажгла сигарету.

Курение не принесло ей облегчения, напротив, теперь Инга корила себя за то, что поддалась слабости и вновь нарушила данное себе обещание.

Грустила она еще и потому, что ей до сих пор не перезвонил Алексей. Да и Лёка куда-то пропала – не объявляется. Инге было тревожно. К тому же сегодня ей привиделся какой-то беспокойный сон с бабушкой, которая всегда являлась лишь в двух случаях: когда Инге требовался совет или с предупреждениями. Так как Инга вчера ни о чем не просила бабушку, значит, старушка приснилась ей, чтобы сообщить что-то важное. Но, к сожалению, сон оборвался почти в самом начале, причем странно, помехами, похожими на телевизионные, как если бы Инга смотрела передачу по телевизору и в этот момент некто сломал антенну. Вот еще бабушка что-то ей говорит, а вот уже Инга видит мельтешащие черно-белые полосы. Ничего из сказанного бабушкой девушка не запомнила.

Она рассеянно бродила по помещению, кое-где стирая ладонью невидимую пыль. Квартира у Инги была большой, переделанной из двух. Одна половина жилая – там девушка спала, отдыхала, общалась с друзьями, вторая – рабочая. Сейчас девушка находилась в «рабочей» гостиной, в которой принимала клиенток. Эта комната обстановкой была похожа на салон в жилой части квартиры. Отличие состояло в том, что здесь находилась этажерка с книгами по магии и психологии, пара абстрактных, но приятных для глаза картин, полка с несколькими колодами карт и другими рабочими атрибутами. И, напротив, тут отсутствовал плазменный телевизор, да вместо пуфиков стояли глубокие удобные кресла. Но всем остальным гостиные были похожи: и цветовой гаммой в пастельных тонах, и минимальным количеством мебели, и огромными аквариумами с золотыми рыбками.

Инга покормила рыбок, поставила в музыкальный центр диск со звуками дождя, сделала еще один круг по комнате и вышла в длинный коридор, ведущий на жилую половину квартиры.

Кабинетов, как и гостиных, тоже было два. В одном Инга работала – проводила ритуалы, делала необходимые приготовления, изучала книги по магии и наукам, медитировала, раскладывала карты. Во втором скорее отдыхала: сидела в Интернете, читала на диване художественную литературу.

С квартирой ей помог дядя, вице-президент крупного банка, умерший год назад от рака.

– Колупаемся мы тут потихоньку. Без тебя скучно, но мы стараемся не пропасть, – с грустной улыбкой сказала Инга, остановившись перед фотографией дяди.

Они с Вадимом рано лишились родителей. Вначале ушел в мир иной папа, а потом – мама. До семнадцати лет двойняшек воспитывала бабушка, а потом Ингу с Вадимом позвал к себе в Москву дядя – папин брат. Он был когда-то женат, но развелся и всю свою жизнь посвятил работе, а потом – и повзрослевшим племянникам. Своих детей у него не было, Инга с Вадимом заменили ему собственное потомство. Вызвав их в Москву, дядя помог им встать на ноги: содержал, пока они обучались в университетах. Потом обеспечил обоих жильем, а Вадима – престижной работой в банке, где до недавнего времени занимал пост вице-президента. Инга предпочла уйти «в свободное плаванье», выбрав частную практику психолога, как она говорила дяде. Долго она скрывала от него, что на самом деле занимается ворожбой, но потом все открылось, и, вопреки опасениям Инги, дядя принял занятие племянницы с юмором. Брат продолжал работать в банке, и его карьера двигалась довольно успешно благодаря стараниям самого Вадима. Парня угнетало то, что многие считали, будто ему в продвижении помогает дядя, поэтому он с особым рвением старался доказать обратное. Его усилия были вознаграждены, и вот Вадим, еще недавно занимавший должность простого специалиста в отделе кредитования, возглавил этот отдел.

Подумав о брате, Инга вспомнила, что до сих пор так и не получила от него ответа на письмо с рассказом о ресторане. Как Вадим и просил, девушка съездила по указанному адресу, пообедала на месте, переговорила с менеджером, посмотрела меню и зарезервировала зал.

Инга села в кресло, вытащила из кармана домашней курточки мобильный и позвонила брату. Когда Вадим ответил, она сказала, что отправила ему информацию о ресторане по почте.

– Да, да, сестричка, я видел! Спасибо.

– Видел, а ничего не сообщил, – поддела его Инга. – Я сделала резерв на свой страх и риск, но мне бы хотелось знать и твое мнение.

– Как я тебе ничего не сообщил?! – удивился Вадим. – Еще вчера отписался: о’кей, принимается! Разве не получила мое письмо?

– Нет. Но раз ты согласен, то все в порядке. Кстати, Вадим, на субботу у тебя есть какие-то планы?

– План, как всегда, один – отоспаться, но это вряд ли осуществимо, потому что Иван нам не даст. А так… Ничего особого, думаю провести день дома, с Лариской и сыном, сходить с ними погулять в парк, если погода позволит, а не позволит – пройтись по торговому центру. Пообедать где-нибудь. А что?

– На концерт не хотите сходить? К Лёке. У меня три приглашения!

– Значит, ты с ней встретилась… – подвел итог брат.

Скрывать не было смысла, и Инга честно в этом призналась.

– Ну что ж, дело твое… А насчет концерта – почему бы и нет! Когда? В субботу вечером?

– Да.

– Ну что ж, если родители Лары согласятся взять к себе внука на ночь, то вполне! Лариска, думаю, будет очень довольна. Она засиделась дома, грустит и скучает по активной жизни. Сейчас позвоню Ларе и обрадую ее!

Они попрощались. Но не успела Инга отложить телефон, как он завибрировал в ее ладони. Лёка!

– Ну наконец-то! – с волнением выдохнула Инга в трубку вместо приветствия. – А я уже переволновалась, так переволновалась!

– Что-то случилось? – осведомилась девушка, встревоженная Ингиной бурной радостью по поводу звонка.

– Нет, ничего не случилось! Только то, что кое-кто обещал мне позвонить ночью, но не позвонил и мои сообщения проигнорировал, – с иронией заметила Инга.

– Извини, не получилось. Концерт закончился очень поздно, к тому же я забыла телефон в гримерке и обнаружила это, только когда вернулась в отель. Ты сделала расклад? Что ты увидела в картах? – взволнованно спросила Лёка. – Что-то плохое?

– Ну почему сразу «плохое»? – делано рассмеялась Инга. Ее подруга отличалась еще большей мнительностью, чем она сама. – Увидела то, что тебе стоит немного подождать с подписанием нового контракта. Дождись третьего предложения. Оно принесет тебе выгоду, первые же два – провальные.

– Вот как, – задумчиво протянула Лёка, что-то про себя прикидывая. – На самом деле я уже почти согласилась на второе… Но раз ты так говоришь, то прислушаюсь к твоему совету. Ты не ошибаешься.

– Все ошибаются, – серьезно ответила Инга. – И я тоже. Но в этом случае советую прислушаться к тому, что говорят карты.

– А они ничего не сказали по поводу случая с Макаром? – с еле скрываемым волнением спросила девушка.

– Нет.

Но та заминка, с которой она ответила, не ускользнула от внимания Лёки.

– Инга, что ты увидела? Скажи честно! Я знаю, что ты можешь что-то утаить, дабы не волновать меня, но я предпочитаю знать всю правду.

«Милая моя, хорошая девочка, ты даже не знаешь, о чем просишь…» – с грустью подумала Инга и, чуть поколебавшись, призналась:

– Тебе угрожает опасность.

– Насколько серьезная?

Если Лёка и встревожилась, то виду не подала. Вопрос ее прозвучал даже по-деловому, будто речь шла о выгоде и убытках, которые ей могла принести сделка, а не об угрозе. Инга, знавшая Лёку как излишне мнительную, пугливую и то и дело впадающую в меланхолию девушку, удивилась. «Закалил же тебя шоу-бизнес!» – то ли с восхищением, то ли с некоторым сожалением подумала она и так же по-деловому ответила:

– Серьезная.

– Это может привести к тому, что и меня тоже, как Макара?..

Фразу Лёка постаралась произнести с деланым спокойствием, по максимуму напитав ее теми же холодными деловыми интонациями, что и предыдущий вопрос, но выдала свое волнение тем, что так и не смогла договорить.

– Лёка, карты только предупреждают об опасности, которая тебе угрожает, но это не значит, что именно так и случится. Нужно, правда, принять соответствующие меры.

– Но что это за опасность, почему она мне угрожает и от кого исходит?

Лёкино волнение разорвало-таки непрочную вуаль деланого спокойствия и зазвучало в ее голосе высокими нотами.

Инга тяжело вздохнула, опустила веки, вновь вызывая в памяти карточную комбинацию, и, не открывая глаз, припечатала:

– Месть.

– Месть? Но кто и за что может мне мстить?

– Этого я не знаю, Лёка. Я собираюсь сделать ритуал на вещий сон, может, увижу что-то подробней. Но как бы там ни было, тебе нужно поставить защиту. Найди для этого время и приезжай! Буду ждать.

– Ладно, – ответила Лёка. – Как только вернусь в Москву – к субботе.

* * *

Будь проклят тот вечер, который переломил о колено их жизни, как сухие хворостины. Будь проклят!

Где сейчас его друзья? Подкидывают поленья в адский огонь? Да нет, что они могут знать об аде? Ад если и существует, то здесь, на земле. А они, его три друга, ушли в спасительное небытие, оставив его одного гореть за них четверых. Недаром же его в компании прозвали Тормозом. И не только из-за того, что его, домоседа, любителя одиночества и тишины, вытащить на вечеринки было сложно, но и потому, что он всегда отставал от своих друзей на полшага, на полмысли, на полсекунды. Лишь однажды он опередил их как раз на те роковые полшага: попросту не сел пять лет назад с ними в машину, отправлявшуюся в вечность. Только выиграл ли он от этого? Пять лет, проведенные в аду, заставили его сомневаться в этом. Не лучше было бы вместе с ними освободиться от многотонного груза, повисшего на душе, погибнув на месте в сплющенной от удара машине? Да, это он уже потом понял, что они, трое его друзей, опять обскакали его. Им все сходило с рук, вот и смерть далась просто, и за страшный проступок, который они совершили вместе, расплачивался один он.

…Их было четверо – молодых, беззаботных, легкомысленных, уверенно шагающих в открытые двери и без усилий распахивающих закрытые. Петр – нереально красивый, будто шагнувший с отфотошопленных страниц глянцевых журналов, интересный, остроумный. Девчонки в него влюблялись влет. Удивительно ли, что и она тоже не осталась к нему равнодушной и из их четверки выбрала именно его? Да что там говорить – из четверки… из всего мужского населения земного шара! Только он, Петр, с виду такой благородный, как Андрей Болконский в исполнении Тихонова, оказался внутри самым гнилым из них.

Савелий. Избалованный сынок какого-то очень важного чинуши, принимающий ежедневно душ из золотых монет, безбожно козыряющий своим материальным благополучием и высоким положением папочки. Вечный соперник Петра. Интересно, они, друзья-соперники, и в аду все еще продолжают состязаться за лидерство? Или наконец, поделив первенство пополам, объединились против компании чертей, дабы выспорить у тех место в преисподней попрохладней?

Виктор. Ни Петр, ни Савелий. Не красавец и не богач. Не балагур, а даже немного зануда. Но ценился в их компании за мозги. Его так и звали – Мозгом. Благодаря ему, Виктору, они – середнячки в учебе – закончили универ довольно неплохо, а не вылетели еще с начальных курсов. Он, Виктор, мог бы достичь больших высот, если бы помножил свои интеллектуальные способности на усердие и целеустремленность. Но он поделил их на страсть к развлечениям, вынес за скобки благоразумие, прибавил увлечение кокаином и тем самым свел свою жизнь к нулю. Вместо взлета упал в преисподнюю. Хотя… С его мозгами он уже наверняка вывел формулу выживания в аду.

И, наконец, он. Тормоз. Этим словом все и сказано. Как он, серый, незаметный, неудачник, некрасивый, неумный, молчаливый, затесался в их компанию и остался в ней?

Их многих удивлявшая дружба зародилась еще в университете, на первом курсе. Удивлявшая, потому что лишь черт знает, что их связывало – троих похожих мыслями, поступками, характерами и его – замкнутого домоседа. Почему не рвалась та странная дружба, почему с ним, самым незаметным, серым и неинтересным, так носились его приятели? Почему не бросили, как неудобный чемодан без ручки? Загадка. Кто-то остроумный прозвал их «Д’Артаньян и три мушкетера». Д’Артаньяном был он, хотя ему совершенно не соответствовал этот образ. Впрочем, и друзья его никак не походили на благородных мушкетеров.

Раскол в их дружбу внесла она, выбравшая из их четверки Петра. Хотя они все четверо, включая даже флегматичного Виктора, желали ее. Что уж говорить о нем… Конечно, заинтересовать ее он не мог – у него не было ни остроумия Петра, ни его красоты. Он был невысок, худ до костей, сутул. Одежда, даже сшитая на заказ, болталась на нем, как на вешалке. А друзья беззлобно в шутку советовали ему не вынимать по утрам из свитеров «плечики», потому что его собственные плечи были такими узкими и покатыми, что, казалось, и не было их вовсе и длинные нескладные руки росли прямо из шеи.

С того дня, когда он увидел ее, он будто сошел с ума. Бессонными ночами метался в лихорадке на влажных, липнувших к телу простынях, погружаясь в обрывочные сны и тут же из них выныривая. А днем, как подросток, выводил ее имя маркером на стеклах ее подъезда, писал неровные стихи со скачущими строчками и неотесанными рифмами, подкладывал открытки без подписи в почтовый ящик, следовал за ней на расстоянии и, прячась, как шпион, за встречающиеся на пути деревья и киоски, наблюдал за ней. Худел, бледнел, страдал, ни на что не надеялся.

А она делала вид, будто ничего не происходит. Отмывала исписанные синим маркером стекла в подъезде, выкидывала в корзину для рекламных листовок открытки, выносила в мусор уже завядшие на следующий день розы с переломленными стеблями, а по улице шла уверенным быстрым шагом и никогда не оглядывалась.

Но, конечно, обо всем догадывалась. Надо отдать ей должное – о происходящем она не сообщала Петру. Предпочла не вносить разлад в «мужскую дружбу», а разобраться во всем сама.

Однажды он, как часто бывало, тайной тенью сопровождал ее. Девушка шла уверенно, высоко подняв подбородок. Ее светлые волосы колыхались в такт ее шагам, а полы черного плаща развевались на ветру. Он же шел торопливо, но вместе с тем крадучись, приковав взгляд к резко выделяющимся на черном фоне волосам. И, немного расслабившись оттого, что она не оглядывалась, перестал прятаться. Она уже почти приблизилась к метро, как вдруг резко развернулась и уверенным шагом направилась прямо к нему.

– Прекрати! – сказала она вместо приветствия. – Ты ведешь себя как глупый мальчишка.

Он стушевался и промямлил в оправдание, что вообще не понимает, о чем речь, что на самом деле их встреча у метро – случайна. Что он увидел ее и собирался догнать, чтобы поздороваться.

– Вранье, – поморщилась она и вздернула подбородок. Вышло это так заносчиво, что он почувствовал себя раздавленным. – Не глупи! Я пока ничего не рассказала Петру, давала тебе шанс одуматься, но, если это будет продолжаться и дальше, мне придется внести диссонанс в вашу дружбу.

Он вяло пообещал, что больше такое не повторится. Хотя ничего страшного нет в его скромном проявлении симпатии.

– Симпатии, – передразнила она его и скривила губы в снисходительной усмешке.

Если бы она не усмехнулась тогда так, может, все сложилось бы по-другому. Но он не смог забыть и простить ей ни высокомерно вздернутого подбородка, ни скривившихся в усмешке вожделенных губ, ни жалости в ее холодных глазах. Сама того не зная, тем самым она подписала себе приговор. И даже не могла представить, что самым вероломным окажется ее любимый Петр, которого она так старалась не вмешивать в свои трудности…

V

Лиза долго не могла уснуть. Школьное происшествие настолько сильно подействовало на нее, что девочка, лежа в кровати и обнимая своего плюшевого медведя, еще немного поплакала. Сумерки заретушировали серым многоцветную радость от дневного похода с папой в кафе и вновь напитали ее тревогой и грустью.

Лиза вспоминала сорванную контрольную и с ужасом думала о том, что мало того, что сама получит неудовлетворительную отметку, так еще и ее одноклассники пострадали по ее вине, а завтра Валентина Ивановна при всех отругает Лизу, как ругала классного хулигана и задиру Пашку Соловьева. Девочка в красках рисовала себе сцену наказания и еще крепче прижимала к себе медвежонка. Единственный выход, который ей поначалу показался разумным, – сказаться больной и не идти в школу. Но потом девочка подумала, что рано или поздно на уроки придется возвращаться, да и не хочет она вновь попасть на обучение на дому. Лиза уже проходила через это и еще не забыла горький привкус одиночества и зависти к девочкам, которые могли свободно ходить в школу, друг к другу в гости, щебетать, играть вместе, делиться секретами, радостями и огорчениями. Еще чего доброго, папочка, испугавшись того, что его любимая дочь вновь заболела, попросит доктора запретить ей ходить в школу. Нет, Лиза не может допустить этого! Еще немного покрутившись в кровати, Лиза решила, что правильней всего прийти завтра и попросить прощения у Валентины Ивановны за сорванный финал контрольной работы. Такое решение несколько приободрило ее, и она даже улыбнулась сквозь слезы.

– А ты как думаешь, Тэдди? – обратилась Лиза к своему плюшевому другу. Медвежонок промолчал, и девочка решила, что молчание – это знак согласия.

Потом она стала думать о том, где и как могла потерять свою волшебную ручку. И ей опять стало грустно, ведь ручку она ценила не столько из-за вида волшебной палочки, сколько потому, что ее подарил Лизе отец. Папа, конечно, узнав, что послужило причиной расстройства дочери, засмеялся и сказал, что потеря ручки – это пустяк и он купит ей две или три таких же взамен утраченной. Лиза тогда обрадовалась, но сейчас думала о том, что не могла потерять ручку. Она была аккуратной девочкой, собранной и внимательной. Письменные принадлежности убирала в пенал после каждого урока, а пенал – в портфель. Вот и волшебную ручку, Лиза вспомнила, после диктанта бережно спрятала.

А может, ее украли? Девочка так и подскочила на кровати от ужасной догадки. В классе уже бывали подобные пропажи, которые списывались на случайности. Ну кто не терял ластики, карандаши и другие школьные принадлежности? Только вот любопытно было то, что «терялись» вещи особенные, интересные, привлекательные. Не просто серый безликий ластик, а яркий, с картинками, привезенный из Америки, такой, который не купишь в местном магазине канцтоваров. А недавно одноклассница Лизы Валя Зотова потеряла шифоновый шарфик, который тайком взяла у мамы. Шарфик был небесной красоты в прямом смысле слова – нежно-голубой, как весеннее небо, полупрозрачный и легкий. Валя вытащила его из портфеля в школьном туалете, повязала на шею возле зеркала и модничала целых два урока. Девочки в классе восхищенно вздыхали, просили потрогать чудо и, получив разрешение, несмело гладили паутинную ткань с таким трепетом, будто прикасались к святыне. На третьем уроке учительница попросила Валю снять вещь и убрать ее в портфель, так как она отвлекала других учениц от уроков. Девочка так и сделала, а после четвертого урока обнаружила, что шарфик исчез.

Или вот позавчерашний случай с пропажей у Тани Соболевой альбома с вкладышами от жевательной резинки. Собирать вкладыши было интересно, одноклассницы ими постоянно обменивались. У Лизы тоже имелась своя коллекция картинок, правда, очень скромная, а уж если сравнивать с коллекцией Тани, так и вовсе скудная. Вкладышей у Соболевой было столько, что для них даже пришлось купить специальный альбом. Позавчера после первого урока Таня вновь гордо выложила на парту свое сокровище и, как обычно, собрала вокруг восхищенных одноклассников и одноклассниц, которые с трепетом и любопытством разглядывали и старые фантики, и новые. Казалось, не существовало ни одного вкладыша, которого бы не было у Соболевой. Как ей удалось собрать такую огромную коллекцию – не знал никто. Когда все налюбовались вкладышами, девочка убрала альбом в портфель. А после уроков вдруг выяснилось, что сокровище исчезло. Горе Тани нельзя было передать словами. Некоторые особо чувствительные девочки тоже расплакались за компанию с нею. А Лизина подруга Ира Степанова сочувственно обнимала Таню за дрожащие плечи и, сжимая в узкую полоску тонкие губы, метала гневные взгляды в сторону хихикающих в сторонке мальчишек.

– Кто-то из вас и взял альбом! – первой высказала Ирина страшную догадку. Толпившиеся вокруг безутешной Соболевой девочки испуганно ахнули, а Ира метнула в сторону мальчишек еще один обвиняющий взгляд. – Не плачь, мы найдем того, кто ворует наши вещи! – громко заявила Степанова, покровительственно хлопая Соболеву по плечу. И с вызовом тряхнула стриженными под каре черными волосами.

Сейчас Лиза, вспоминая все эти эпизоды, все более утверждалась в мысли, что ее подружка права. Пропадали вещи прямо из портфелей и ценные. Вот так было сегодня и с ручкой. Лиза утром не удержалась и продемонстрировала почти всем свою волшебную ручку, в красках расписав ее достоинства. Конечно, насчет «волшебной» Лиза выдумала, но ей хотелось так думать, а еще больше она стремилась завоевать расположение одноклассников. Лиза Чернова не была самой популярной девочкой в классе. Конечно, одноклассницы с ней общались, но все больше сторонились. А мальчишки, напротив, задирали: то портфель закинут на шкаф, то за косички дернут, то возьмут ее пенал и пустят по классу и весело хохочут, глядя, как бедная Лиза мечется между партами, красная от гнева. Особенно старался задеть Лизу хулиган Пашка Соловьев. «Он в тебя влюблен!» – открыла однажды глаза Лизе на истинную причину выходок классного хулигана верная подружка Ира. Собственно говоря, дружба девочек и началась благодаря Пашке: еще в начале года хулиган как-то особенно обидно задел новенькую, Лиза чуть не расплакалась, и за нее заступилась бойкая Ирина. Ударила обидчика портфелем, гневно высказала все, что думает по поводу его «ребяческих выходок», и потом, покровительственно обняв Лизу, увела ее в сторонку. «Это потому, что ты ему нравишься! Ты очень красивая», – сказала Ирина. Красивая? Лиза удивленно вытаращилась на новую подругу. Красивой Лиза себя не считала. Конечно, папа называл ее принцессой и красавицей, но это потому, что она – его дочь.

Но как бы там ни было, за этот год Лиза научилась снисходительно и даже с некоторым презрением относиться к выходкам одноклассников. Что с них взять? Мальчишки! Думая о них, Лиза снисходительно пожала плечами и по-взрослому усмехнулась. Но, вернувшись мыслями к пропаже ручки и тому, что вещи кто-то ворует, вновь погрустнела. Гадко и мерзко было подозревать кого-то из одноклассников в таком преступлении. Неужели это действительно кто-то из тех, с кем она каждый день встречается, здоровается, сверяет ответы в задачках? Гадко! Действительно гадко! Но еще хуже будет, если она сейчас начнет подозревать кого-то одного, например Пашку Соловьева (первое подозрение так и падало на него – классного хулигана и задиру), а потом выяснится, что это кто-то совсем другой! Поэтому Лиза решила никому ничего не говорить, даже близкой подруге Ире, до тех пор, пока не найдет виновного.

В красках она нарисовала себе картину, как при всех обличает воришку и одноклассники восхищенно смотрят на нее – такую умную и смелую. А учительница Валентина Ивановна благодарит при всех и прощает ей сорванную контрольную. И вместо ожидаемой «двойки» за ненаписанную работу ставит в журнал «пять», а воришке выводит жирный «кол» и пишет в дневнике требование родителям явиться в школу.

– Так и будет! – твердо сказала девочка, спрыгивая на пол и влезая в тапочки. Так как ей все равно не спалось, она решила сходить в библиотеку, чтобы найти там пару детективов. Читала девочка много и быстро, даже те книги, которые были еще не для ее возраста. Страсть к чтению передалась ей от мамы, которая и научила дочь читать очень рано. Когда Лизе было одиноко или когда возникал какой-то вопрос, который она не решалась задать взрослым, девочка искала ответы в книгах.

Она вышла в коридор, тихонько, на цыпочках миновала отцовскую спальню, чтобы, если папа уже спит, не разбудить его. Из комнаты не доносилось раскатистого храпа, поэтому девочка спокойно шагала дальше, но в конце коридора вновь притормозила и пошла крадучись. Если отец не спит, то он точно находится в кабинете, который соседствует с библиотекой. И нужно вести себя очень тихо, чтобы не потревожить его и избежать ненужных расспросов.

Отец действительно находился в кабинете: из-за двери доносился его громкий голос. Папочка с кем-то разговаривал по телефону.

– …Вот это сегодня и произошло, Инга. Честно говоря, даже не знаю, как себя вести в подобных случаях.

Услышав имя Инги, Лиза остановилась и затаила дыхание. По своей старшей подруге она очень соскучилась и, хоть и знала, что подслушивать – нехорошо, не могла побороть искушение узнать, о чем папа разговаривает с Ингой. Конечно, если беседа вдруг примет слишком интимный характер, Лиза уйдет, но если они обсуждают дела, поездку в Москву, например, то нет ничего страшного в том, что Лиза просто немного «разведает обстановку».

– Лизка, представляешь, просто побоялась заявить вслух о своей проблеме! Так и проревела весь урок в уголке, довела себя до истерики. Инга, ты же психолог, скажи, как мне вести себя с ней?

Понятно, разговор идет о дневном случае. Лиза поморщилась. Ей не хотелось, чтобы папа огорчал Ингу рассказами о том происшествии. Но делать было нечего – он уже все рассказал.

– … Да-да, я понимаю!.. Ты права, я – отец, и никто лучше меня не может знать мою дочь! Но ты ведь понимаешь, в какой я ситуации… Черт, Инга, это у тебя интуиция кошачья, а у меня – тупая, как у валенка. Да, я валенок с собственной дочерью! Это только ты и Кристина могли найти с ней общий язык. А я многое упустил…

Лизе не нравилось, когда папа – ее сильный, смелый, могущественный папа – так вот разговаривал, винил себя, жаловался, сетовал, что не знает, как вести себя с дочерью. Лиза сердито нахмурила черные брови-дуги и сложила на груди руки.

– Хорошо, Инга. Конечно… Да, я так и сделаю. Попробую… Что?.. Нет, Инга, нет, ничего такого не повторялось. Я, по крайней мере, не замечал, Нина Павловна мне тоже не рассказывала, в школе тоже все нормально. Если и есть какие-то проблемы – то это такие простые, школьные, не имеющие никакого отношения к ее способностям.

Лиза, услышав последнее слово, насторожилась. Она сразу поняла, о чем шла речь.

– …Да, родная, да, я наблюдаю. Если вдруг что-то возникнет странное, на мой взгляд, я тебе сообщу, не беспокойся. И все же как-то мне сложно свыкнуться с той мыслью, что моя дочь – особенная. Конечно, для каждого родителя его ребенок – особенный. Но я не могу все как-то принять до конца то, что ты открыла мне про мою дочь. Беспокоюсь, не навредит ли ей это?.. Да-да, я знаю, ты у нас тоже – непростая девушка…

Папа тихо засмеялся, а Лиза же, замершая под дверями, нетерпеливо переступила с ноги на ногу: не отвлекайся, папа, не уходи от темы!

Внезапно ее осенила догадка, что в поисках классного воришки она может попробовать задействовать свои особые способности! Вот только как их применить, Лиза не знала. Ах, если бы Инга ее научила! Ну почему она летом тогда так быстро уехала, а на просьбу девочки «научить ее колдовать» ответила лишь ласковой улыбкой – такой, какой взрослые улыбаются детям, когда те просят о чем-то недостижимом. Или когда умиляются их наивности. Лиза точно знала, что ее просьба не относилась к разряду невыполнимых: Инга колдовать умела, к тому же сама заявила, что у Лизы к этому есть все способности. Но однако на просьбу ответила такой улыбкой…

– … Я тебя тоже целую…

Лиза вздрогнула и торопливо развернулась на пятках, намереваясь скрыться в библиотеке. Подслушивать папочкины признания она не собиралась. Эти слова предназначены Инге, а никак не для Лизиных ушей.

Девочка уже протянула руку, чтобы толкнуть дверь библиотеки, как вдруг вновь услышала раздающийся где-то вдалеке чужой голос:

– …Иди ко мне! Иди…

Этот голос, в отличие от первого, звучал совершенно с другими интонациями. В нем не было мольбы, не было тоски и отчаяния, он звучал уверенно, властно и даже торжествующе. И если на первый зов Лиза в сочувствии откликнулась, то от этого голоса ей захотелось убежать, спрятаться, потому что она вдруг почувствовала исходящую от него опасность. Она ощутила холод – резко, как если бы она вышла из теплого дома на улицу в мороз в тонкой пижаме. И одновременно ей стало жутко, как в пещерах, когда однажды они с маминой подругой тетей Таисией и ее двумя сыновьями ходили на экскурсию. Лиза испытала сильное желание ворваться в кабинет, забраться к отцу на колени, обвить его шею руками, прижаться к нему всем телом и спрятать лицо на его груди. Но она не смогла сделать ни шагу, потому что у нее вдруг закружилась голова, а в глазах потемнело, и какая-то тяжесть навалилась на нее, всей своей мощью стараясь придавить к земле. Заплясали стены коридора и исчезли во тьме, которая вдруг прервалась несколькими яркими вспышками, в свете которых Лиза увидела страшные картины. Вода, стекающая по стенам и разливающаяся по полу ровным озером с мшистым дном, которым на самом деле оказался ковер зеленого цвета. Вода просачивалась сквозь пол и лилась дальше вниз. Слышались чьи-то испуганные крики, искрила проводка, ощущение чьей-то паники подступало к горлу Лизы удушающей волной. Девочка открыла рот, чтобы глотнуть воздуха, но картина потопа уже сменилась другой сценой. Вспышка света осветила ночную трассу, глянцевый блеск мокрого от дождя асфальта, казавшегося черным мрамором могильного памятника, смятую, как скомканный и брошенный в корзину бумажный лист, легковую машину и, неподалеку, – желтобокую «Скорую помощь», озарявшую окрестности тревожно-дерганым светом мигалки. Перед глазами мелькнуло лицо раненого человека, и от ужаса Лиза закричала, потому что узнала его. Но не успела девочка прийти в себя от шока, как одно видение уже сменилось другим, куда более ужасным: она заметила быстро скользящую тень крадущейся за кем-то фигуры. Еще не понимая, что может произойти, однако почувствовав острую опасность, Лиза захотела закричать, чтобы предупредить того, кого преследовала эта тень. Но не успела. Тень скрыла сделавшая стремительный бросок вперед фигура. На мгновение в воздухе мелькнули руки, держащие то ли какую-то веревку, то ли шнурок, и девочка поняла, что уже опоздала со своим предупреждением. Но все же закричала – пронзительно, громко, на пределе возможностей.

– Лиза, Лиза, что с тобой?!

Этот голос она хорошо знает: он, искаженный страхом и паникой, принадлежит ее отцу. К этому голосу добавляется другой, тревожный, очень тихий, далекий, знакомый. Голос Инги. Лиза понимает, что доносится он, скорей всего, из телефонной трубки, но чувствует свою старшую подругу так близко, будто это она, а не отец держит ее на руках.

«Берегись! Берегись!» – хочет закричать девочка, но с ее губ срывается лишь стон. И, увидев последнюю картину – свежий могильный холм и табличку с известным именем, теряет сознание.

* * *

Происшествие с Лизой сильно напугало Ингу. Ну и как было тут не встревожиться, когда они вот еще мирно беседуют с Алексеем, говорят друг другу нежные слова, а в следующее мгновение мужчина, оборвав себя на полуслове, испуганно зовет свою дочь. Следом в трубке слышится крик девочки, и Алексей торопливо сообщает, что перезвонит позже.

Это «позже» заняло час, но, казалось, растянулось до вечности. Инга вся извелась, пока дождалась звонка. В тревоге она мерила шагами пространство салона на жилой половине квартиры, не выпуская телефона из вспотевшей от нервного напряжения ладони. Что-то случилось там – далеко, в большом доме Алексея, в котором Инга всей душой желала очутиться в одну секунду, чтобы узнать, что произошло, и помочь.

Когда Алексей ей наконец перезвонил, Инга успела выкурить третью сигарету, разлохматить челку и искусать костяшку большого пальца на правой руке. Две привычки, напомнившие о детстве, оставшиеся, казалось, навечно там, но сейчас вновь объявившиеся.

– Что с ней? – прямо спросила Инга, потому что не вынесла бы мишуры вступительных слов, в которые, как в обертку, облекаешь новость, прежде чем отваживаешься ее сообщить.

– Не знаю. Лиза вдруг закричала и почти упала, но я успел подхватить ее. С ней словно случился какой-то странный припадок: она находилась без сознания, но при этом стонала, кричала, извивалась и дергала ногами, будто пыталась бежать. Приступ длился минут пять, после Лиза ненадолго пришла в себя, а потом вдруг вся обмякла, но не потеряла сознание, а… уснула. Я вызвал врача, тот осмотрел дочку и не нашел ничего страшного. Списал все на последствия трудного школьного дня. Назначил успокаивающие гомеопатические капли и рекомендовал день-два не водить Лизу в школу. Сейчас дочка спит. Вот и все, рассказать мне больше нечего, – устало отчитался Алексей. – Инга, у тебя есть какие-нибудь предположения по этому поводу?

Девушка помедлила отвечать, потому что происшествие с Лизой сильно обеспокоило ее. Она, как и раньше, провела некую параллель между собой и девочкой и вспомнила, что когда-то в детстве с ней тоже случилось нечто подобное. Тогда ей было лет десять, и незадолго до гибели мамы ее посетило страшное видение. Окружающие тоже приняли ее приступ за припадок (все произошло в школе, на глазах у многих учеников), и только бабушка отнеслась к происшествию с совершенной серьезностью.

– Инга?.. – напомнил о себе Алексей.

– Да-да, я здесь, – глухо откликнулась она. – Мне нужно осмыслить все то, что ты мне рассказал. Честно, сейчас не знаю, что ответить. Хорошо бы побеседовать с самой Лизой, прежде чем делать поспешные выводы. Но сейчас ее лучше не тревожить. И не докучай ей расспросами, Алексей. Захочет, сама расскажет, только постарайся создать девочке для этого необходимые условия.

– Хорошо.

– И будь с ней рядом.

– Само собой, – пробасил Алексей с такими интонациями, будто обиделся на Ингу за то, что она усомнилась в его внимании к дочери.

Инга, прежде чем попрощаться, взяла с него обещание позвонить сразу же, если вдруг с Лизой повторится нечто подобное.

В раздумьях она кружила по гостиной, будто дрессированная лошадь – по арене. Машинально, не давая себе отчета, словно выполняя какую-то программу. Лиза – непростой ребенок, у нее есть Сила. Много, столько, сколько обычному магу и не снилось. Только ввиду своего возраста и неопытности девочка еще не знает, как ею распорядиться и как управлять. Ее способности проявляют себя спонтанно, стихийно – будто показывает характер молодая норовистая лошадка. Если не научить Лизу правильно использовать их, может произойти катастрофа. Инга вздохнула и потерла пальцами виски, словно у нее разболелась голова. Лизой нужно заниматься, обучать и рассказывать ей необычные на первый взгляд вещи. Как когда-то занималась Ингой бабушка, выявившая у внучки способности к предвидению. Но у Лизы такой бабушки нет. Значит, взять на себя роль Учителя должна Инга, больше некому.

– Но я не готова к этому! – воскликнула девушка. – Я не знаю, как делиться своими знаниями с девятилетней девочкой!

«Как делилась с тобой твоя бабушка», – напомнил ей внутренний голос.

– Но я тогда была постарше Лизы! – продолжала спорить сама с собой Инга.

«Намного ли? – усомнился «советчик». – На год максимум!»

Инга вновь громко вздохнула и бросила взгляд на часы. Половина второго ночи. Значит, она уже кружит в раздумьях полтора часа.

День выдался долгий и малоприятный, спать, однако, еще не хотелось. А хотелось свежего воздуха и чаю с медом и травами. Инга прошла на кухню, распахнула окно, поставила чайник. И, стоя возле открытого окна с закинутыми за голову руками и взглядом, устремленным в темное звездное небо, думала о том, что потратила целый день впустую. Не подготовилась к ритуалу на вещий сон.

Ситуация с Лёкой оставалась неясной и требовала быстрых решений. Промедление грозило опасностью. Случай с Лизой ее встревожил, но в данный момент девочка в порядке, в безопасности, рядом с отцом. Инга может так и эдак гадать, что же такое случилось вечером с Лизой, но пока не поговорит с ней сама, все ее идеи будут оставаться на уровне предположений. Поэтому разумней всего подождать до завтра и пока заняться Лёкой.

Инга налила себе чашку чаю, взяла из коробки песочное печенье и, покинув кухню, отправилась на балкон.

Ежась от ночного воздуха (к тому же март – не самый теплый месяц в году), но не желая возвращаться в квартиру за верхней одеждой, она маленькими глотками пила стремительно остывающий на холоде чай, закусывая его печеньем, и думала о том, что будет делать.

Странные ощущения, природу которых она не могла уловить, наваливались то неприятной тяжестью, то вновь вызывали озноб. Предчувствия? С одной стороны – да. Последние два дня ее не отпускает тревога. Но чем именно она вызвана, так и не удавалось понять. Бывает так – ищешь нужную радиоволну, долго крутишь ручку приемника и наконец-то среди помех улавливаешь звучание станции, но не успеваешь обрадоваться этому, как настройки уже сбиваются. И ты опять крутишь ручку, пытаясь поймать волну, но то ли из-за сильного ветра, то ли еще по каким-то причинам программа постоянно пропадает, и тебе не удается даже услышать фразу. Чем вызвано это беспокойство? Инга сейчас напоминала себе домашнюю зверушку, в предчувствии землетрясения мечущуюся по квартире. Опять знаки, опять предвидения! Чему-то быть.

Но не только тревога мучила Ингу, но и бездействие. Последние пару дней она прожила в какой-то вязкой лени, которая вдруг неожиданным туманом, как сонный город, накрыла ее жизнь, сведя активность почти к нулю. А нужно принимать срочно меры, чтобы уберечь Лёку от опасности, – провести ритуал на вещий сон, поставить защиту.

Инга одним глотком допила остывший чай, отнесла чашку на кухню и решительно направилась в свой кабинет.

Она остановилась перед шкафчиком, в котором хранила все необходимое для работы: масла, свечи, травы, ткани, нитки, заготовки для оберегов и прочее. Инга решила, что раз Лёке так сложно найти время для визита, лучше изготовить ей оберег и привезти его в субботу на концерт. Предмет, напитанный Силой, будет охранять владелицу и приносить ей удачу. Под удачей подразумевалось не столько материальное благополучие, фортуна в лотерее и азартных играх, сколько везение в случаях, если носителю оберега грозит опасность. Например, такой оберег может не дать своему владельцу сесть в такси, которое после попадет в аварию, или на самолет, которому предстоит катастрофа. Поначалу, конечно, обладатель оберега возмущается тем, что в последний момент кто-то отпихивает его от такси и сам нагло забирается в салон, или нервничает в попавшей в пробку машине, сетуя на то, что опаздывает, нервно поглядывает на часы и отсчитывает оставшиеся до окончания регистрации минуты. А потом – прославляет везение, благодаря которому не сел в разбившуюся машину или самолет. В Ингиной практике уже бывали такие случаи.

Но оберег помогает не только в ситуациях, когда жизни владельца что-то угрожает, но и защищает своего хозяина от любого направленного негативного воздействия, откуда бы оно ни исходило и на что бы – на психику, на душу, на эмоциональную сферу – ни было направлено. Оберег охраняет от навязывания чужой воли, внушений извне, тяжелых депрессий, приворотов.

Инга по очереди снимала с полки коробочки, задумчиво перебирала их содержимое – будь то камни, деревянные бусины различной величины, серебряные пластинки – и ставила обратно. Важно правильно подобрать объект, из которого собираешься изготовить оберег. Этот предмет или материал должен ассоциироваться с будущим владельцем, подходить к нему. Ведь легко можно ошибиться в выборе материала, и тогда вся работа окажется напрасной.

Прошлый оберег для Лёки был изготовлен из серебра. С этим материалом, помнится, Инга ассоциировала свою подругу. Но, к сожалению, в тот раз она ошиблась: серебро не подходило Лёке, оно темнело на ней, и ту подвеску на браслете приходилось очень часто чистить. В итоге оберег все равно потерялся. В этот раз Инга решила взять что-нибудь другое, но никак не могла подобрать нужное. Камни казались «тяжеловатыми», к тому же они «молчали»: Инга по очереди брала в ладонь каждый, закрывала глаза, мысленно рисуя образ подруги, но ни один из присутствующих камней не «откликнулся» теплом, дающим понять, что он созвучен с будущей владелицей. Деревянные бусины тоже не подошли. Инга дважды перебрала содержимое своих коробочек и с разочарованием отставила.

Может, все дело в том, что она просто устала? Немудрено: ночь уже сливается с рассветом, и скоро густую чернильную темноту рассеют солнечные лучи.

А может, все дело в том, что Инга никак не могла представить себе настоящую Лёку. В ее памяти путались два образа: подруги, которую она знала в прошлом, еще до ее оглушительного успеха – сомневающуюся, мнительную, робкую, нежную и хрупкую, как нераспустившийся бутон; и Лёки, которую она увидела и услышала сейчас – закаленную закулисными интригами, обветренную успехом, обласканную массовой любовью, более уверенную, твердую, немного холодную. Какая из этих двух Лёк настоящая? Осталась ли она прежней и вся эта твердость – лишь защитная броня, под которой по-прежнему скрывается уязвимая душа? Или она и вправду закостенела? Как тут понять?

Решение пришло при взгляде на магнитофон: настоящая Лёка – в песнях. В музыке обнажалась ее истинная душа, в стихи облекала она свои сокровенные мысли, в голосе звучало ее настоящее настроение.

Инга вышла в салон, поставила в музыкальный центр диск со сборником Лёкиных песен – новых и старых, надела наушники, легла прямо на пушистый ковер и прикрыла глаза.

Нет, она не вспоминала Лёку – такую, какой ее знала, не перебирала в памяти, как еще четверть часа назад – бусины в коробке, эпизоды из их прошлого, не вела с подругой мысленных диалогов. Она просто слушала песни – сложный и причудливый орнамент из музыки, голоса и пронзительных текстов. Лёка была гениальной, только она могла соткать из отдельных, казалось бы, таких разных мелодий единое полотно, вышить по нему узор из сложных аккордов, украсить бисером из трелей, окантовать синкопами. Решение пришло на четвертой песне: вышивка! Именно такой оберег, классический, подойдет Лёке.

Инга сняла наушники, положила их на ковер, поднялась и, не выключая магнитофона, прошла в свою спальню, где в комоде хранилась пара новых сорочек, купленных специально для ритуалов. Простых, ничем не украшенных, ровных, до колен, из натурального хлопка без синтетических добавок. Для подарка такие сорочки вряд ли бы сгодились, слишком уж неказистые. Но Инга почувствовала, что такая сорочка с вышивкой, которую она собиралась сделать, послужила бы для Лёки хорошим оберегом. Но когда она открыла ящик комода, увидела еще и несколько новых косынок. И решила, что косынка подойдет лучше – ее, в отличие от сорочки, можно носить постоянно – как шейный платок, как «браслет», да просто придумывая различные комбинации.

С косынкой в одной руке и коробкой с нитками – в другой Инга вернулась в салон к включенному музыкальному центру. Прочитав про себя заговор на начало важного дела, она вновь нацепила на голову наушники, села прямо на пол и разложила вокруг себя на ковре разноцветные нитки для вышивания.

До утра, слушая песни Лёки и представляя девушку себе так четко, будто она находилась рядом, чувствуя Лёкино тепло и дыхание, Инга вышивала косынку разноцветными нитями в теплых тонах, вплетая в сложный, как мелодии, узор свою силу, любовь и пожелание всех благ для новой владелицы. Когда отзвучала последняя песня, Инга обрезала нитку, прочитала над косынкой заговор и запечатала новый оберег. Уставшая, обессиленная, но счастливая от хорошо выполненной работы, девушка растянулась прямо на ковре и мгновенно уснула, прижимая к груди вышитую косынку.

VI

Сейчас он уже и не мог вспомнить, что именно толкнуло их, четверых, в ту пропасть, выбраться из которой не удалось никому. Алкоголь? Кураж? Дикий спор? Плата за бездушную жестянку на четырех колесах, которую из цинизма погасили не деньгами, а телом девушки? Такое безумное решение могло прийти в голову только растопившим остатки совести в алкогольно-кокаиновом угаре. Или виной всему было банальное соперничество между двумя «друзьями», которые все никак не могли поделить одеяло лидерства? Скорей всего так.

Петр, ее жених, и Савелий все то время, что он их знал, будто не жили, а участвовали в конном забеге на двоих, борясь за виртуальный кубок лидерства. Они шли ноздря к ноздре – оба купались в женском внимании, оба умели великолепно завоевывать внимание, меняя амплуа, как блестящие актеры, то перевоплощаясь в благородных рыцарей, то в грустных романтиков, то в остроязычных циников, то в Каев с замороженными сердцами, которые цепляли за душу девчонок ничуть не меньше рыцарей, то в рассудительных философов, то в ярмарочных Петрушек, шутов и балагуров. Иногда кто-нибудь все же вырывался на полголовы вперед: когда первым «уламывал» на жаркую одноразовую ночь девчонку, приглянувшуюся другому (чаще в таких спорах выигрывал Петр, как обладатель более смазливой физиономии), или становился обладателем мобильного последней модели, навороченного ноута или стильных тряпок (здесь уже брал реванш Савелий, козырем которого была не внешность, а материальное благополучие).

Это бесконечное соперничество ни к чему не приводило, они так и мчались круг за кругом, иногда обгоняя друг друга на полголовы, но так и не приближаясь к финишной ленточке. Пока сразу два события не вывели их из круга на завершающую прямую.

Петр стал встречаться с ней, с богиней, при появлении которой загорались глаза у всех четверых в компании. А Савелий в отместку купил машину. Тоже богиню в автомобильном мире.

Баланс вроде бы и не нарушился, но на самом деле оба не могли успокоиться от желания обладать тем, что досталось второму. Петр даже в объятиях своей богини не мог избавиться от видения мчавшейся по ночной трассе блестящей иномарки, за рулем которой был бы он. А Савелий, усаживая на переднее сиденье своей «девочки» очередную легкомысленную подружку, мечтал о том, чтобы увезти в ночь не вульгарную шлюху, а богиню.

Они оба мечтали хотя бы об одной ночи, на которую стали бы полноправными хозяевами желаемого. И та кощунственная сделка, которая начиналась вроде как в шутку, за столом в какой-то забегаловке – вертепе кокаинового разврата, похотливых желаний, на самом деле вынашивалась уже давно. Кажется, это Виктор выступил подстрекателем, а они, два соперника, азартно начали торговаться.

Он робко попытался образумить трех дурней, воззвать к их обнюхавшейся кокаина совести, но его протест был сметен волной азарта, будто хлипкая плотина – цунами.

Он сдался. Сдался как самый последний трус. Просто потому, что в тот момент как никогда понял, что ему не обладать ею. Ему нечем козырять. Его тайная любовь к ней – слишком мелкая монета для того, чтобы мериться силами на аукционе. Его благородство, на которое он мог бы сделать ставку, обернулось вдруг фальшивой банкнотой. А возникший не вовремя в памяти презрительно вскинутый подбородок и жалость в ее взгляде сделали его банкротом.

Савелий в хмельной браваде уже швырнул на стол ключи от своей машины, которые жадно сгребли пальцы Петра.

– Звони ей! – скомандовал Савелий, откидываясь на спинку стула и с презрением глядя, как его приятель похотливо, но вместе с тем недоверчиво поглаживает вожделенные ключи. Петр торопливо, будто боясь, что хозяин машины передумает, убрал ключи и вытащил мобильный…

…Ее удалось заманить в ловушку. Уж неизвестно, какой правдоподобный предлог придумал Петр, но она приехала на квартиру.

Почему не ушли они с Виктором? Кто его теперь знает… Виктор, видимо, надеялся, как рыба-подлипала, поживиться кусками, оставшимися от акульей трапезы. А он… А он просто не мог уйти.

Верх цинизма – Петр тоже остался. Почти все то время, что Савелий забавлялся в закрытой спальне с его подругой, он сидел в другой комнате и курил сигарету за сигаретой. Злополучные ключи лежали перед ним на столе, он, не отводя от них взгляда, зло выдыхал дым, будто выплевывал, и трезвел. Потом вдруг сорвался с места, сгреб со стола ключи, подкинул их на ладони и ушел, хлопнув дверью. Выжимая на чужой, еще недавно такой желанной машине максимальную скорость, он гонял без разбору по ночным трассам в поисках смерти. Но в ту ночь даже смерть не простила ему предательства и не взяла его с собой в путешествие. Как знать, может быть, к утру она и сжалилась бы над ним, если бы его безумные поиски не оборвали недремлющие гаишники – ангелы-хранители, уберегшие в ту ночь от мчавшегося в безумии автомобиля чьи-то жизни.

А девушка кричала, просила о помощи, но никто – ни он, ни Виктор – не встал и не пошел ей на выручку. Досиделись до того момента, когда дверь в спальню открылась и появился Савелий – потный, красный, взъерошенный. Исцарапанный и искусанный (девушка боролась как кошка), но победивший.

– Кто следующий? – бросил он пренебрежительно.

Виктор не заставил себя ждать и, на ходу расстегивая штаны, побежал в спальню.

– Ты мразь, – сказал он сыто улыбающемуся Савелию, когда Виктор скрылся за дверями спальни.

– А ты – нет? Ты же ведь ее хочешь! Куда сильней, чем хотел ее я. Так не будь дураком, воспользуйся, пока дают. Больше шанса у тебя не будет.

Самое ужасное, что в его словах была правда. Но еще ужасней оказалось то, что он их принял к сведению.

Когда настала его очередь, девушка уже не сопротивлялась. Лежала неподвижно на кровати, как резиновая кукла, устремив невидящий взгляд в потолок. Она досталась ему уже пустой, как банка, из которой другие вылакали пиво. И все же он взял ее. Без удовольствия, хладнокровно, представляя себе ее тот презрительно вздернутый подбородок и жалость в теперь ничего не выражающих глазах.

А та проклятая машина потом и стала для троих смертной камерой, расплющившей поганые тела и оборвавшей похотливые желания. Кто был за рулем – Петр или Савелий, – он уже не помнил, да это и не имело значения. Значение имело то, что отправилась машина в свое последнее путешествие с его подачи. «Катитесь в ад!» – мысленно напутствовал он своих дружков. И, провожая взглядом блестящую машину, увозившую пассажиров в преисподнюю, подумал, что испортить тормоза, оказывается, не так уж и сложно.

* * *

Впервые за все время еще с периода ученичества Инге не удалось вызвать пророческий сон, несмотря на то, что она сделала все так, как обычно, начиная от подготовки и заканчивая самим ритуалом. Накануне попостилась и убрала в квартире. Весь день отдыхала и мысленно настраивалась на призвание пророческого сна. Вечером приняла ванну с маслами лаванды, розмарина и мяты, облачилась в «ритуальную» рубашку – некрасивую, простую, но в которую каждый раз обряжалась, когда желала увидеть сон с ответами на заданные вопросы. И сам обряд провела в точности, без малейших отступлений от своих правил: зажгла в спальне свечи и благовония, надела переданное бабушкой кольцо, которое помогало увидеть заказанный сон, очертила зажженной свечой круг и, встав в него, прочитала нужный заговор. Все сделала так, как обычно, ничего не изменила и не забыла. И луна была растущей, что благоволило ритуалу. Но, однако же, ничего Инге не приснилось. Абсолютно ничего, если не считать какого-то мельтешения, словно в телевизоре со сбитыми настройками.

Такой странный сон-мельтешение она видела за эту неделю уже во второй раз. «Попробую еще, – решила Инга, дабы не расстраиваться. – В другой день». Ну что ж, не все всегда должно у нее получаться. Может быть, она действительно что-то не так сделала или вопрос задала нечетко. Пусть и посчитала его ясным – ей хотелось узнать подробней об угрозе Лёке и человеке, от которого эта угроза исходила.

После завтрака она опять, сморенная усталостью, прикорнула. И опять увидела сон-мельтешение. Но на этот раз сквозь «помехи» удалось пробиться короткому «изображению» с бабушкой. Старушка размахивала руками и что-то кричала Инге, но слышно не было, будто кто-то выключил «у телевизора» звук. И вот когда Инга отчаялась что-либо понять, вдруг прорезался бабушкин голос:

– …Спроси, что желаешь.

– Бабушка, скажи, почему не удался мой ритуал на вещий сон? – торопливо закричала Инга, боясь, что звук опять пропадет. Или что бабушка исчезнет. – Я что-то сделала не так? Ошиблась в чем-то?

– Нет, родная, ты все сделала правильно. Но причина не в магии, а в тебе самой. Ты не пустила эти видения, закрылась от них, потому что они причинили бы тебе боль, встревожили воспоминаниями об ужасном. И будь осторожна! Ошибочно думаешь, что этот эпизод – ядро в череде событий. Нет! Ищи другое ядро, не подставное!

Бабушка, как всегда, говорила загадками, и Инге еще предстояло после пробуждения хорошенько поломать голову в поисках разгадки «ребуса».

* * *

В школу Лиза пришла в смешанных чувствах. С одной стороны, ей очень хотелось не идти на занятия из-за страха, что ее прилюдно отругают за сорванную вчера контрольную. Но, с другой стороны, Лиза была решительно настроена на то, чтобы найти воришку (а в том, что вещи у ее одноклассников пропадали не просто так, девочка была убеждена) и этим поступком реабилитировать себя в глазах учительницы и одноклассников. Из-за этого решения она даже горячо принялась уговаривать папу, напуганного ее позавчерашним странным обмороком, не оставлять ее дома еще на день, а отвезти на занятия. Отец был решительно настроен сопроводить Лизу не в школу, а к врачу, но девочка со всей горячностью убедила его, что чувствует себя прекрасно.

Не без робости переступала она порог класса. Но оказалось, что никому уже и дела нет до сорванной накануне контрольной. Одноклассники тихо обсуждали между собой вчерашнее происшествие: у Валентины Ивановны пропал кошелек. Денег в нем было немного, но сам факт пропажи кошелька из сумки, оставленной на перемене в классе, вызвал резонанс. Конечно, громко о случившемся не говорили: новость узнали «нелегально». Леночка Суслова, которая осталась дежурить после уроков, случайно услышала, как Валентина Ивановна говорила зашедшей к ней в класс другой учительнице о пропаже. Учительницы подозревать сразу кого-то из учеников в столь нелицеприятном поступке не стали, решили, что кошелек Валентина Ивановна где-то сама потеряла. Например, когда спускалась в столовую на обед. Но Леночка, услышав эту историю, преподнесла ее подружкам совсем по-другому – щедро приукрасив вымышленными подробностями и собственными идеями. Весть разнеслась по классу моментально. И теперь девочки, столпившись около задней парты, за которой никто не сидел, «шептались». Мальчишки, носившиеся по классу, то и дело мешали одноклассницам: дергали их за косички, передразнивали, пытались подслушать, о чем там таком они судачат возмущенным шепотом. Павлик Сергеев даже громко предположил, что «от этих девчонок только и жди неприятностей! Плетут заговор!». Фраза про «плетут заговор» понравилась, и теперь мальчишки настойчивей пытались влезть в девичий круг, чтобы помешать им «интриговать».

Лиза тоже подошла к девочкам, но скромно осталась стоять за кругом, прислушиваясь к тому, что говорят. Себя она чувствовала следователем. И, как настоящему детективу из книг, ей нужно было собрать информацию. История с пропажей кошелька лишь убедила ее в предположениях, что кто-то в классе нечист на руку.

Одно только смущало девочку: Лиза еще не знала, как поступить, если она действительно найдет воришку. Неужели вот так возьмет и прилюдно обвинит кого-то из одноклассников, с кем она бок о бок учится, в преступлении?

А девочки тем временем строили предположения одно смелее другого. Отличница Настя Тихонова робко пыталась переспорить возмущающихся девочек, говоря, что подозрения в воровстве – слишком серьезные. Что прежде всего нужно убедиться, а правда ли кошелек кто-то взял (Настя так и сказала – «взял», потому что слова «украл» пыталась избежать).

– Ага, и альбом с фантиками тоже пропал просто так! – громко заявила Таня Соболева, все еще переживавшая потерю своего сокровища.

– И шарфик у Вальки тоже, – насмешливо поддакнула Лизина подруга Ира Степанова. И вдруг неожиданно для всех выдвинула смелое обвинение: – А может, это ты и украла, раз так хочешь убедить нас в том, что не было никакого воровства?

Настя вспыхнула багровым румянцем до самых корней белобрысых волос. У нее даже пробор, который разделял заплетенные в две тоненькие косички волосы, покраснел. На глаза Насти навернулись слезы, но ответить на выпад девочка не успела, потому что в этот момент в класс вошла учительница и, хлопнув три раза в ладоши, громко оповестила:

– Так, так, дети, по местам! Звонок прозвенел минуту назад, не слышали разве?

Ученики послушно разошлись к своим партам.

– Ты действительно думаешь, что кто-то… берет наши вещи? – тихо поинтересовалась Лиза у подруги, когда они сели за парту.

– Ну конечно! – заявила Ира без капли сомнений. Лиза хотела спросить у нее, почему та так уверена в этом. Но в это время учительница бросила строгий взгляд на их парту, и девочки испуганно смолкли.

– А кто? – спросила, не разжимая губ, Лиза уже позже, когда Валентина Ивановна не могла застать их за разговором, потому что отвернулась к доске писать задачу.

– Да кто-нибудь из мальчишек! – хмыкнула Ира. – С них станется.

Остаток урока Лиза была рассеянной, потому что пыталась и не могла представить, что кто-то из мальчиков в ее классе оказался воришкой. Да, они шебутные, хулиганят, дергают девочек за косички, всячески задирают и дразнятся, но воровать? Способен ли кто из них на такое? Сейчас, украдкой оглядывая стриженые затылки одноклассников, Лиза не могла понять, как кто-то из этих мальчишек, старательно выписывающих в тетрадях косыми буквами условия задачи, ворует у своих же товарищей и, о ужас, учительницы вещи!

Лиза решила, что в одиночку ей не справиться и дело ей лучше расследовать в компании Иры.

Но поделиться сокровенным девочка так и не успела, потому что после урока случилось непредвиденное.

Они с Ирой неторопливо шли по коридору, вместе с другими учениками направляясь в сторону столовой. Подружка возбужденно рассказывала о том, как собирается провести предстоящие каникулы. Идей у Иры было неисчислимое количество, даже трех каникулярных недель, а не одной не хватило бы на их исполнение, но девочку это не смущало. Она, делясь планами, размахивая на ходу руками, подскакивала и вертелась, будто волчок. Лиза слушала ее вполуха, мысленно решая сложную задачу: как начать с Ирой важный разговор о пропаже вещей в классе и поимке воришки. И в тот момент, когда подруга принялась рассказывать, что старший брат ее планирует через неделю поехать в пещеры, а так как у Иры будут уже каникулы, она хочет с ним напроситься, Лиза услышала что-то странное. Будто еще два человека вмешались в их разговор. Голоса звучали тоненько и тихо, но где-то совсем близко, так, будто эта пара спорящих шла с ними рядом. Лиза оглянулась и никого около себя помимо Иры не увидела: они приотстали от остальных и шли вдвоем по опустевшему коридору.

– …Он, конечно, будет спорить, говорить, что я маленькая. Как всегда! Но я ему… – продолжала тараторить Ира.

«Этого нельзя делать! Это слишком опасно!» – перебивал второй голосок, слышимый, судя по тому, что Ира не обратила на него внимания, только Лизой.

«Да ну! Быстро, пока в классе никого нет!» – бойко возражал сомневающемуся голоску другой.

«Взять у Лизки ручку – это еще не преступление. А вот у учительницы кошелек…»

«Да никто и не узнает! Кто может узнать, если в классе никого нет!»

– Лизка, что с тобой? – встревоженно спросила девочку Ира. Лиза повернулась к ней и на мгновение увидела, будто в сторонке стоят еще две Иры – полупрозрачные, как дым, – и отчаянно спорят. Секунда, и странное видение исчезло, как исчезли и голоса. Осталась только настоящая Ира, которая круглыми глазами смотрела на Лизу и не понимала, почему вдруг та остановилась и вытаращилась на нее, будто на месте Иры оказалось чудовище.

– Ты… – сказала Лиза. И ее глаза вдруг наполнились слезами.

– Чернова, ты чего?

Лиза покачала головой и развернулась, чтобы убежать в класс. Но внезапно почувствовала сильное головокружение и упала.

Алексей, очень встревоженный происшествием с дочерью, примчался к школе уже через пять минут после звонка ему на мобильный. Он ехал по разбитому асфальту почти на предельной скорости, и его машина опасно подпрыгивала на кочках, слетала в выбоины и едва не вылетала с дороги на поворотах.

К тому времени, когда он вбежал в школьный медпункт, куда отнесли его дочь, девочка уже пришла в себя и чувствовала себя более-менее сносно. Только была бледна и чем-то очень встревожена.

– Лизка, что случилось? – бросился отец к дочери и, игнорируя робкие замечания школьного врача о том, что девочке нужен покой, подхватил ее на руки. – Мы сейчас поедем к нашему семейному доктору, – сказал Алексей, поудобнее перехватывая Лизу. Он явно собирался нести ее на руках до машины, хоть Лиза и возражала, и болтала в воздухе ногами, и даже немного колотила его кулачками по плечу. – Спасибо за помощь, – поблагодарил он женщину-врача.

– Папа, со мной все в порядке! Не надо к доктору!

– Помолчи! – отрезал отец, неся дочь к машине.

– Ну па-ап, – заканючила Лиза, испугавшись пришедшей в голову мысли, что доктор может запретить ей поездку в Москву.

– Лизавета, я сказал – к врачу! И никаких «па-ап»! – строго повторил Алексей, перехватил дочь так, чтобы освободить одну руку и достать из кармана ключи от машины.

Когда он усаживал Лизу на переднее сиденье, застежка на браслете его часов зацепилась за курточку девочки и расстегнулась. Алексей не заметил этого, а когда, усадив дочь в машину, выпрямился, часы упали на асфальт.

– Гадство! – выругался Алексей, наклоняясь за ними. Поднял и увидел, что стекло треснуло от удара, а стрелки остановились. Он покрутил колесико заводки, но стрелки не сдвинулись с места. Алексей расстроенно выругался и сунул часы в карман, с тем чтобы потом показать их мастеру. Они были ему дороги, потому что их подарила Инга.

* * *

Короткий эпизод, приснившийся ей днем, не выходил из головы. В этот раз, хоть бабушка и «говорила», как обычно, ребусами, Инга поняла, что она имела в виду. В ее прошлом был лишь один такой эпизод, который она тщательно блокировала в памяти, не давая ему всплывать наружу.

Но может ли быть такое, что в прошлом Лёки тоже случилось подобное?

Инга понимала, что на это ей сможет ответить лишь сама Лёка, но не решалась взять телефон и позвонить подруге с таким вопросом. Если подобный эпизод действительно имел место, вряд ли девушке будет приятно о нем вспоминать.

Но в то же время Инга хорошо помнила, что, когда они познакомились с Лёкой, будущая звезда не только призналась в своей гомосексуальности, но и с некоторым даже вызовом ответила, что у нее не было других отношений кроме как с девушками. «Лёка не знает другой любви», – кажется, так сказала Инга тогда своему брату, когда рассказывала ему о своей подруге.

Но что же в таком случае имела в виду бабушка?

Инга решилась и взяла телефон.

– Лёка, ты мне как-то сказала, что у тебя все связи были с девушками, – стараясь, чтобы ее голос звучал твердо, а не вибрировал от неловкости, произнесла Инга, когда подруга ответила.

– Да, это так… – несколько обескураженно подтвердила та.

– Но… не было ли в твоем прошлом истории, связанной с мужчиной, который бы тебя сильно «обидел»? – Слово «изнасилование» вдруг оказалось трудно произнести, Инга заменила его более мягким и не совсем точным в этом смысле выражением.

Лёка молчала. Молчала и Инга, чувствуя, что подруга прекрасно поняла, что она имела в виду. Если бы это было возможно, она бы не трогала эту запретную тему. Но Лёке продолжала угрожать опасность.

Инга прикрыла глаза, потому что у нее внезапно закружилась голова, а рот наполнился вязкой слюной, как бывает при тошноте. Она на какое-то время словно выпала из настоящего и окунулась в болото прошлого. Своего прошлого.

На лекциях в университете им, будущим психологам, подробно рассказывали о том, что переживает жертва изнасилования, через какие круги психологического ада проходит. Давали универсальные «рецепты», как себя вести психологу с потерпевшей и что говорить. А они – студенты – скрупулезно записывали «нужные» слова и методики, мнили себя без пяти минут крутыми специалистами. Но представлял ли кто из ее сокурсниц себя по другую сторону стола – не в кресле врачевателя душ, а в кресле жертвы? Вряд ли. Инга тоже нет…

…К психологам она не обращалась, потому что наизусть знала их методы. Сама себе тоже не стремилась помочь, пустила жизнь под откос. Но, удивительно, не разбилась.

– Инга, Инга, ты меня слышишь?.. – Голос Лёки, в котором слышалось беспокойство, помог собраться с мыслями.

– Да, хорошая. Прости, я на секунду выключилась.

– Твой вопрос связан с тем, что ты что-то подобное увидела в картах?

– Не совсем, – уклончиво ответила Инга. – Но есть подозрения, что опасность исходит от мужчины, обидевшего тебя. Если я не ошибаюсь в своих домыслах.

– Хорошо… – сдалась со вздохом после долгой паузы Лёка. – Я никому не рассказывала об этой истории, даже тебе. Случилась она сколько-то лет назад. Меня преследовал один молодой человек, друг моего троюродного брата. Несмотря на то что я несколько раз ясно дала ему понять, что у нас ничего не может быть, он не оставлял своих попыток добиться моего расположения. И однажды…

Лёка замолчала, только часто, от волнения, дышала в трубку. Но не могла произнести более ни слова.

– Лёка, не продолжай. Я поняла.

– Думаешь, угроза исходит от этого человека? – испуганно прошептала Лёка. – Честно говоря, эта история случилась уже давно, я даже не помню лица того парня. И ничего не слышала о нем на протяжении четырех-пяти лет. Да, он действительно был одержим желанием во что бы то ни стало добиться меня. И… Но я считала, что его страсть уже поугасла за столько лет!

– Страсть, может, и поугасла, а вот желание отомстить – нет. Лёка, будь осторожна! Я приготовила тебе оберег, привезу его в субботу на концерт.

– Хорошо! – обрадовалась девушка. – Спасибо! Значит, до субботы!

VII

День, который планировался как выходной, выдался ужасным.

После обеда Инга отправилась в супермаркет купить продуктов на неделю. Волоча сумки к дому, она уже в который раз подумала о том, что надо послушать брата и купить машину. Какая красота – загрузил багажник пакетами, привез тяжесть прямо к дому, втащил в лифт – и все. А сейчас девушка, нагруженная, еле сумела донести покупки. К тому же во время пути пошел мелкий дождь, который, как по заказу, прекратился в тот момент, когда Инга входила в подъезд. «Еще пара таких ходок, и мои руки станут длинными, как у обезьяны», – мрачно подумала Инга. «Куплю машину!» – в очередной раз решила она, зная, что опять не выполнит своего обещания. Водить она умела, но не любила, этим и объяснялось ее нежелание приобрести личное авто.

Вся в мыслях о машине, она вошла в подъезд и почувствовала неладное. Откуда-то сверху доносились возмущенные голоса. Из общего гула выделялся один – высокий, резкий, пронзительный, подобный визгу электропилы. Инга невольно поморщилась и закрыла бы уши, если бы руки не были заняты сумками. «Опять что-то не поделили», – с неприязнью подумала она о соседках. В целом, можно сказать, ей повезло с соседями, если не считать двух враждующих квартир, расположенных этажом ниже Ингиной. Это была давняя война теток за пятьдесят, которые поссорились еще до того, как Инга поселилась здесь, но продолжали вести бои и по сей день. Мелкие пакости и шумные дискуссии на лестничной площадке из-за всякой ерунды вроде сдвинутого с места дверного коврика (коврик наверняка случайно задел кто-то из пробегавших ребятишек, но это был прекрасный повод для долгой ругани) происходили чуть ли не ежедневно. Ругались соседки, как правило, сочно, со вкусом, с аппетитом, подолгу. Все соседи уже к этому настолько привыкли, что и не вмешивались и не высказывали недовольства. Квартира у Инги была с хорошей звукоизоляцией, поэтому, когда она находилась дома, не слышала криков, но стоило лишь очутиться на площадке… «Превращу обеих в жаб!» – решила она в шутку, но всерьез жалея о том, что ее возможности ограниченны. Превратить неугодного в жабу только в сказках возможно.

По мере того как лифт поднимался на нужный этаж, общий гул стал распадаться на отдельные голоса, и стало понятно, что спор не был обычным поединком двух соседок, а являл собой массовое возмущение. А так как ни одно народное восстание не обходится без лидера, то и в этом случае солировала одна из скандалисток, а остальные лишь одобрительно гудели, поддакивали, высказывали возмущение.

– …Фифа! Да не знаю я, кто она! Чья-то цаца… – услышала Инга и насторожилась.

– …Занимает две квартиры. Одна! Вишь, царица выискалась, одной жилплощади ей мало! – выплюнул свою порцию яда второй голос, который Инга опознала как голос другой воюющей соседки. Речь явно шла об Инге. Надо же! Впервые за все время вражды соседки вдруг заключили перемирие и встали на одну сторону.

– А вот пусть теперь и расхлебывает! И за свои обе квартиры, и за все наши! – злорадно отозвался еще чей-то мужской голос, который Инга не узнала.

Раздался одобрительный гул. И Инга испытала сильное желание нажать кнопку «стоп» и остановить лифт. Похоже, ее там, на площадке, поджидает целая толпа народных мстителей. Только вот в чем она провинилась?

Но не успела она перебрать в уме поводы, которые вызвали гнев соседей, как двери лифта распахнулись и явили ее – растерянную, взлохмаченную, вымоченную под дождем, с двумя тяжеленными сумками в руках – соседям.

– А-а-а, притащилась! – обрадованно воскликнула тетка в пестром халате и повязанном поверх бигуди цветастом платке, которая и была ее соседкой снизу. – А мы тебя тут ждем, милочка!

Тетка хищно улыбнулась, демонстрируя золотые зубы, и подперла мощными кулаками крутые бока.

– Натворила ты дел! Будешь возмещать убытки! А откажешься – мы в суд пойдем!

Толпа, выстроившаяся за «лидершей», одобрительно закивала, загудела, замахала руками.

– Что случилось? – как можно спокойней спросила Инга. Поставила сумки на бетонный пол и обвела всех глазами. «Группа поддержки» тетки в халате и бигуди состояла из пяти, включая младенца на руках у одной из женщин, человек. Вторая соседка, чья квартира тоже располагалась под Ингиной, являла собой клон первой тетки, только разве что халат у нее был не пестрой расцветки, а однотонный, и на голове не платок, а полиэтиленовая шапочка, из-под надвинутой на лоб резинки которой то и дело просачивалась темная жидкость. Тетка машинально вытирала эту жидкость ладонью, из-за чего на лбу у нее образовались коричнево-рыжие разводы. А когда тетка случайно коснулась испачканной рукой носа, то его кончик тоже стал коричневым. Видимо, женщину выдернули из дома в тот момент, когда она нанесла на волосы краску. А во всем остальном соседки были похожи, будто сестры, – визгливыми голосами, одутловатыми, рано увядшими лицами, двойными подбородками, грудью, переходящей в живот, крутыми боками и мощными ручищами. «Двое из ларца…» – не к месту вспомнились Инге персонажи из мультфильма. Только в этом случае «персонажи» были женского пола. За обеими тетками в халатах возвышался мужчина в куртке, накинутой поверх майки, трениках с закатанными штанинами и в кожаных шлепанцах, обутых на босые ноги. За ним стояла старушка, знакомая Инге, – ее соседка из квартиры напротив, приятная пожилая женщина, чем-то напоминающая Инге ее родную бабушку. По-соседски они иногда оказывали друг другу мелкие услуги: Инга, например, во время своих отъездов просила старушку вынимать из ее почтового ящика корреспонденцию, а старушка – то посмотреть показания счетчика, потому что не видела мелкие цифры, то прочитать инструкцию к лекарству, то кормить ее кота, когда она однажды на неделю легла в больницу. Сейчас эта старушка находилась в толпе возмущенных соседей, и Инге стало горько так, будто ее предали.

Рядом со старушкой стояла совсем юная, моложе Инги лет на восемь, девушка с малышом на руках. Она отмалчивалась, зато пронзительно орал младенец. Соседка безуспешно пыталась его укачать, но чем больше она его трясла, тем громче верещал ребенок.

– Да успокой же ты его наконец! – рявкнула тетка в бигуди, оглядываясь на девушку. – Слушать его вой больше нет мочи!

Та метнула на тетку взгляд, полный возмущения и обиды, и опустила глаза, на которые мигом навернулись слезы. Что-то себе неразборчиво пробормотала под нос и затрясла младенца еще сильней.

– Вежливей надо быть, сударыня, – вступилась за молодую мамочку старушка. И, оборачиваясь к девушке, тронула ее за плечо: – Детка, идите себе домой, успокойте вашего малыша, мы решим вопрос и потом вас известим.

– Ну как же… – слабо запротестовала девушка. – Муж потом приедет, я должна ему буду что-то сказать!

– Говорю же, мы вас известим! Идите, – подтолкнула ладонью девушку старушка. Девушка послушно поплелась к лестнице. А старушка выступила из-за теток в халатах на передний план и обратилась уже к Инге: – Я вышла на площадку, потому что эти пираньи, – кивок на теток в халатах, – вас, глядишь, сожрут!

– Это смотря кто тут еще пиранья! – фыркнула тетка в полиэтиленовой шапочке. – Ишь, защитница выискалась! Старая перечница!

Старушка мудро промолчала, проглотив «перечницу», дабы скандал не раскалился.

– Посмотрела бы я, как ты бы ее защищала, если бы и твою квартиру затопили! – огрызнулась другая тетка.

– Девушка, вы тут нас затопили! – с непонятной радостью в голосе сказал мужик. – Как будете убытки оплачивать? Наличными или ремонтом?

Инга, не удостоив его ответом, забыв про сумки, из которых высыпались и раскатились по площадке яблоки, кинулась к своей двери. Трясущимися руками вытащила связку ключей и не без труда открыла замок.

– Господи, – только и смогла она вымолвить, невольно отпрядывая назад. Дорогой паркет в прихожей скрылся под водой слоем в три пальца, обувь, которую Инга не убрала в шкафчик, – тапочки и кожаные ботинки – плавали по этому залившему всю прихожую озеру, как лодки. Шум льющейся воды доносился из ванной, и Инга ринулась туда. За ней в квартиру, шлепая по воде тапками, устремилась и одна из теток.

– Девушка, так как убытки возмещать будете?! – заголосила она, разбрызгивая, будто кипяток, злость. – Мы ремонт недавно сделали! Только-только новые обои поклеили, даже налюбоваться ими не успели, как вы из-за вашей безалаберности нам их испортили! А обои – дорогущие, цена за рулон…

– Минуточку, – резко развернулась Инга. – Во-первых, я вас не приглашала. А во-вторых, вначале надо выяснить причину потопа, а потом уж обвинять меня в безалаберности!

Видимо, в голосе Инги прозвучало столько стали, что нахрапистая дама в халате невольно попятилась.

– Что за наглость – врываться в чужую квартиру без спроса! – послышался из коридора воинственный голос старушки-защитницы. – Она тебя и в самом деле не приглашала! Куда поперлась?

– Так ведь потоп же… – удивительно, тетка в бигуди начала оправдываться. Из квартиры Инги она вышла.

– Ну и что, что потоп?! Она – хозяйка! Сейчас сама все посмотрит и разберется! Выйдет и скажет.

– А тебя вообще не спрашивают! – ринулась на защиту своей «сестры» тетка в шапочке. – Иди к себе, раз не пострадала! Чего вылезла, спрашивается?

– А ну, полегче, – вдруг встал на сторону старушки мужик. – Со своей матерью будешь так разговаривать! Нина Павловна, а вы в самом деле, возвращайтесь к себе! А то эти пираньи и вас сожрут под шумок! Даже не подавятся.

Нина Павловна… Надо же, Инга даже не знала, как зовут ее соседку по площадке. Оказывается, точно так же, как домработницу Алексея. При мыслях о любимом сердце больно и сладко сжалось. Как жаль, что он не с ней в этот сложный момент! Чем сейчас занят Чернов? Считает прибыль, планирует новую сделку? Думает о своих рыбешках… А у Инги сейчас – катастрофа. Гибель «Титаника». Даже если позвонить Чернову, он вряд ли ей сможет помочь и кинуться на защиту, потому что находится так далеко.

От грустных мыслей на глаза навернулись слезы. Инга машинально смахнула их ладонью и, встав на колени прямо в воду, полезла под умывальник, откуда доносился шум воды.

Так и есть. Прорвало трубу. Остается утешать себя тем, что хлестало холодной водой, а не кипятком.

Инга поднялась на ноги, при этом больно ударившись затылком о край ванны. В глазах даже потемнело. Она зашипела от боли и приложила мокрую ладонь к голове. Из коридора все так же доносились голоса: теперь тетки в халатах уже наступали на мужика, посмевшего защитить старушку Нину Павловну. «А я посчитала, что и она вышла, чтобы нападать на меня», – с сожалением подумала Инга. Надо будет потом, когда закончится этот кошмар, особо отблагодарить старушку. Инга сейчас испытывала к ней такую признательность, что готова была ради нее сделать что угодно.

– Девушка, вы как там? Может, помощь нужна? – донесся из коридора голос мужика. Инга, выйдя из ванной, убедилась в том, что вода просочилась и на кухню, и, частично, в комнаты. Катастрофа! Это она еще соседских квартир не видела! Попала так попала…

– Вы можете справиться с трубой? – устало спросила она у мужика, выйдя на площадку. – Я в этом деле ничего не понимаю.

– В подвал уже спустился техник, сейчас перекроет воду, – ответил сосед. – Вы с ним разминулись буквально на минуту. Я вызвал его, как только у нас намок потолок.

– Я вас сильно затопила? – игнорируя вопящих теток, обратилась Инга опять к мужчине.

– Ну, как сказать… Есть, конечно. Но больше всего вон они пострадали. Ох, девушка, я вам искренне сочувствую, потому что эти две точно обглодают вас до косточек.

– Это мы еще посмотрим, – усмехнулась Инга и вытащила из курточки телефон.

Брат долго не брал трубку. И когда Инга, отчаявшись его услышать, собралась дать отбой и отправить сообщение с просьбой перезвонить, ответил:

– Инга, я на работе. У нас совещание…

– Прости, не хотела тревожить. Но у меня бедствие! – затараторила она, пока Вадим не повесил трубку. – Перезвони мне после совещания!

– Что случилось? – ответил брат уже другим тоном.

– Прорвало трубу, Вадим. Я затопила не только свою квартиру, но и соседские…

– Скоро буду! – отчеканил брат. – Продержись без меня еще четверть часа.

Инга с облегчением сунула мобильный в карман и, прислонившись затылком к стене, присела на корточки. В квартире стих шум – видимо, техник наконец-то перекрыл воду. Одна из теток злобно прошипела, имея в виду звонок Инги: «Мужика своего вызвала! Напакостила – и за спину полюбовника!» Вторая отозвалась: «Да главное, чтобы оплатили убытки!» Инге уже было все равно, о чем там сплетничают «пираньи». Она почувствовала себя вдруг такой уставшей и опустошенной, как после самого сложного ритуала, на проведение которого требовалось много силы. А ведь проблемы еще предстоит решать: разговаривать с соседями, оценивать убытки – в их квартирах и своей, вычерпывать воду. В такую ситуацию она попала впервые и, честно говоря, сильно растерялась перед напором соседок, хоть была девушкой не робкого десятка, за словом в карман не лезла. Как хорошо, что скоро приедет брат, поддержит ее и поможет. У него хорошо получается решать деловые вопросы, особенно если это касается финансов. Специфика работы! Инга слабо улыбнулась своим мыслям и прикрыла глаза.

– Деточка, тебе плохо? – услышала она встревоженный голос Нины Павловны. Теплая ладошка легонько похлопала ее по плечу.

– Да куда там – «плохо»! – ядовито отозвалась одна из теток. Кто именно – «шапочка» или «платок» – Инга не поняла. Да не все ли равно? – Натворила дел, а теперь…

Что там едко выплевывала соседка, Инга не стала дослушивать. Встала, поблагодарила молчаливой улыбкой за поддержку Нину Павловну и направилась в квартиру. Лучше заняться делом – вычерпывать воду, спасать вещи, какие еще можно спасти, чем выслушивать теток.

– Куда пошла? – понеслось ей вслед.

– Убирать! – рявкнула Инга, оглядываясь через плечо. – И вам советую заняться тем же в ваших квартирах! От того, что вы тут кудахчете, вода сама собой не убудет. Скоро приедет мой брат, он и решит с вами все вопросы по поводу ремонта.

– Деточка, я тебе помогу, – ринулась за Ингой старушка. – А вы могли бы тоже помочь, если не хотите, чтобы вода вконец испортила вам потолок и стены!

Последняя реплика относилась уже к теткам. Но те лишь фыркнули в ответ и загалдели, возмущаясь предложением Нины Павловны. Инга ничего отвечать не стала, да, впрочем, ей и не хотелось, чтобы тетки ей помогали.

Вадим приехал через двадцать минут. Зашел в квартиру, мгновенно оценил обстановку, спросил у Инги номера пострадавших квартир и отправился улаживать вопросы.

К тому времени, когда он вернулся, Инга с помощью Нины Павловны успела вычерпать воду. Когда Вадим зашел в квартиру, они как раз сокрушенно осматривали взбухший паркет.

– Просохнет, сам ляжет, – сказал брат, осматривая быстрым взглядом последствия бедствия. – Если нет – найдем хорошего мастера, который его вновь переложит. Не смертельно, Инга!

Старушка одобрительно на него посмотрела и поддержала, обращаясь к девушке:

– В самом деле, деточка! Все поправимо!

– Спасибо, – с усталой улыбкой поблагодарила Инга и убрала мокрой рукой налипшие на лицо волосы.

Вадим окинул взглядом ее промокшую одежду, уставшее лицо и твердо сказал:

– Вот что, Инга, сейчас ты переодеваешься и берешь вещи первой необходимости, а потом спускаешься со мной к машине. Сегодня переночуешь у нас с Ларисой: нечего спать в сырой квартире…

– Да сырой только коридор и немного – гостиная! Спальня не пострадала! – попробовала она возразить.

– Ну и слава богу, что не пострадала. Но все равно, ты собираешь вещи и едешь со мной. Одну сегодня я тебя не оставлю. Знаю я вас, барышень: будешь страдать, переживать, лить слезы вместо того, чтобы отдыхать. А тебе нужен отдых! У нас с Ларисой ты и поужинаешь, и примешь ванну…

– Ванну принять было бы замечательно, – мечтательно произнесла Инга и с сожалением оглянулась на дверь ванной комнаты. – Увы, воду мне перекрыли до тех пор, пока трубу не починят.

– Во-во! А я о чем!

– Деточка, он дело говорит, – вновь поддержала Вадима Нина Павловна и предложила: – Может, чаю выпьете у меня? С пряниками!

– Спасибо, Нина Павловна, но мне действительно сейчас лучше заняться сборами.

– Давай, я сам соберу твои вещи, ты только скажи, что взять. Переоденься в сухое и выпей чаю с Ниной Павловной – передохнешь и успокоишься.

– Я сама, Вадим… Мне и собираться-то недолго!

– Ну, как хочешь, – сдался он.

Инга и в самом деле собиралась недолго: минут через десять она уже стояла перед братом, переодетая в сухие джинсы и джемпер, с небольшим саквояжем в руках.

– Я зайду на минуточку к Нине Павловне – поблагодарю и попрощаюсь. Подождешь?

– Куда я денусь! Давай сюда сумку, я отнесу ее в машину и подожду тебя уже там, – ответил он, забирая у сестры саквояж.

– Что у тебя с рукой, Вадим? – спросила она только сейчас, хотя еще сразу, как только брат приехал к ней, заметила, что два пальца, мизинец и безымянный, и ладонь правой руки у него были перебинтованы.

– А, ерунда, поранился немного, – в своей манере отмахнулся Вадим. – Стакан раздавил.

– Как это?

– Как-как, просто! – насмешливо отозвался он, выходя следом за сестрой из квартиры. – Обедал вчера с коллегами, взял стакан с соком, а он вдруг лопнул. Видимо, уже был треснутый. Немного порезался, но ничего серьезного, так, пара швов…

– Ничего себе – «немного порезался», если пришлось швы накладывать! – воскликнула Инга, возмутившись беспечностью брата.

– Не бери в голову! Это на самом деле ерунда полная, – с преувеличенной небрежностью отозвался он. – Потоп – тоже ерунда. Неприятно, конечно, но не смертельно. Я уже кое о чем договорился с соседями. Знаю одного хорошего мастера, он занимался ремонтом в нашей квартире – оборудовал детскую для Ваньки да менял плитку на кухне. Рукастый дядька! Делает все быстро, чисто, честно и по божеским расценкам. Я позвоню ему, договорюсь о том, чтобы он с бригадой приехал, оценил обстановку и составил смету. Я так понял, что у соседей только потолок намок и стены. Основной ущерб нанесен тебе. Соседям переклеим обои, в твоей квартире, увы, придется делать ремонт, но это, Инга, поверь, не самое страшное зло. Ремонт – это хлопотно, но не смертельно. Большую часть расходов я оплачу.

– Не надо, Вадим, я сама. У меня есть деньги.

– Я знаю. Но хочу тебе помочь.

– Ты мне уже помог. Не знаю, Вадька, что бы я без тебя делала! Я первый раз попала в подобную ситуацию, как вести себя и что говорить – даже не представляла. Была настолько растерянной и расстроенной, что вряд ли о чем-то смогла бы договориться с соседями. Разревелась бы, и только…

– Вот еще – реветь, – улыбнулся Вадим и, протянув руку, ласково потрепал сестру по волосам. – Говорю же, все поправимо! Ну, иди к соседке, как и хотела. Я тебя в машине подожду.

– Спасибо! – с чувством произнесла Инга и, чтобы скрыть от брата нахлынувшие на глаза слезы, поспешно отвернулась и направилась к двери Нины Павловны.

Недолго поговорив с соседкой, она спустилась во двор и поискала глазами синюю «Ауди». Ближайшие парковочные места были заняты, но машины брата среди разномастных автомобилей не оказалось. Инга растерянно замерла, окидывая взглядом уже окрестности, и, услышав знакомый гудок со стороны площадки перед соседним зданием, обрадованно устремилась туда.

– Возле твоего дома уже негде было парковаться, пришлось искать место подальше, – сказал Вадим, когда Инга забралась в салон машины.

– Да, у нас с этим проблемы, – отозвалась она и, вытащив из сумочки пачку сигарет, вопросительно посмотрела на брата.

– Кури, кури, – милостиво разрешил он. – И меня угости. Мои сигареты закончились еще утром, а новые я не успел купить: торопился к тебе, по пути решил нигде не останавливаться.

Инга протянула сигарету и брату.

– Вот в машине и на работе отрываюсь, – закуривая, признался он. – Дома на сигареты чуть ли не табу наложено.

– Ларка сама бросила курить и тебя тоже решила вовлечь в секту здорового образа жизни? – насмешливо отозвалась Инга, со вкусом выпуская дым в приоткрытое окно.

– Ага. Ну, то, что она сама бросила, это понятно: беременность и потом – кормление грудью. Но вот меня за что?

– За компанию. Из зависти. Еще недавно она сама смолила как паровоз, а теперь вынуждена отказаться от удовольствия.

– Спасибо хоть на диету за компанию не посадила, – проворчал Вадим. – А то бы я долго на одном зеленом салате с постным маслом не протянул. Инга, поговори хоть ты с ней: внуши, что она и так красавица, лишний килограмм ее не портит, наоборот, такая аппетитная после родов стала! А то, не дай бог, придет ей в голову эта ерунда – и меня салатами кормить! Пусть слезает со своей диеты, так только всем будет лучше. Поговори с ней! Она тебя послушает!

– Так сам ей расскажи, какая она сладкая-аппетитная, – засмеялась Инга.

– Рассказывал! Не раз. Но Ларка понимает мои слова в точности наоборот. «Аппетитная» у нее почему-то стало синонимом «толстая». Ужас! Кто вас, барышень, поймет?

Так, в легких разговорах, они проехали половину пути. У Инги складывалось впечатление, что брат нарочно болтает с ней на отвлеченные темы, чтобы она не думала о случившейся с ней неприятности. Но хоть она и поддерживала активно разговор о невестке и племяннике, все равно мысли водили хороводы вокруг случившегося.

– Странно, Вадим, – вставила она вдруг невпопад, когда брат рассказывал ей о новых достижениях сына.

– Что «странно»? То, что Ванька нам песни по утрам поет? Так он и правда поет! Тебе надо послушать! Жаль, сегодня его ты не увидишь – он у родителей Лары. Мы же думали, что на концерт поедем…

– Ой… Концерт! – всполошилась Инга и бросила торопливый взгляд на часы. – Уже начался…

Произнесла она это с таким огорчением и так жалобно посмотрела на брата, что тот сдался:

– Ну, хочешь, все же поедем. Если не будет пробок и если Лара быстро соберется, то можем застать пару песен.

– Ларисе я тоже планы сбила своим потопом, – удрученно пробормотала девушка. – Она же ведь так хотела пойти! Ждала этой субботы, ребенка к родителям отвезла…

– Ничего страшного. Я ей позвонил, сказал, что наши планы отменяются. Она, если и огорчилась, виду не подала. Переживает за твое бедствие и ждет тебя в гости. Но если хочешь, мы можем попробовать застать финал.

– Было бы здорово! Во-первых, я обещала Лёке приехать. Во-вторых, мне нужно ей срочно передать одну вещь. Не знаю, когда смогу увидеть Лёку в следующий раз, а вручить ей это надо как можно скорей.

С этими словами Инга продемонстрировала брату сверток. Как хорошо, что она упаковала вышитую косынку еще утром и положила в свою сумочку с тем, чтобы вечером не забыть ее. С этим потопом вечерний концерт совсем вылетел из головы.

– Что это?

– Так… Один оберег.

– А-а… – без всякого интереса протянул Вадим и свернул на улочку, ведущую к его дому. – Так что «странно»? Ты так и не объяснила.

– Это просто мысли, вырвавшиеся вслух, – смущенно улыбнулась Инга. – К твоему сыну мое восклицание не имеет отношения. Я думала о том, что странно вышло с моей квартирой. Она же защищена! Я ставила прочную защиту, которая должна была охранять мое жилье и от подобных напастей тоже.

– Ну, где-то твоя защита дала сбой, – предположил Вадим.

– Вот это мне и кажется странным! Защиты – мой конек! Не хвастаясь, скажу, что они не однажды выручали и меня, и тебя, да и других людей. Да, впрочем, ты и сам знаешь. Еще недавно моя защита спасла вас с Ларой от мощнейшего проклятия – выдержала его напор, не сломалась, что дало мне время найти решение для устранения проклятия.

– Да уж, помню, – мрачно отозвался Вадим. Воспоминания были не из приятных, особенно если учесть, что та история чуть ли не закончилась гибелью Инги.

– Я тебе о том случае напомнила лишь потому, чтобы сказать, что доверяю своим защитам: они прочные и сильные. Долгое время одна из них оберегала мое жилье, а тут вдруг что-то дало сбой. Хотя, может, причина кроется в этом – «долгое время». Случившееся – моя вина! Лень и безалаберность. Я уже давно собиралась обновить защиту своего дома, но все почему-то откладывала – находились другие дела. Уповала на то, что продержится как-нибудь. Но со временем она ослабла, если совсем не разрушилась. Надо проверить…

– Инга, только вот не надо себя казнить за это, – отозвался Вадим немного раздраженно, потому что в этот момент въехал во двор дома и увидел, что место, на котором он привык ставить машину, занято. И ничего не оставалось другого, как втиснуть блестящебокую красавицу «Ауди» в узкий промежуток между двумя деревьями – единственное место, которое оказалось свободным.

– Я не казнюсь, я размышляю…

– Ну, сейчас уже поздно – размышлять. Теперь надо действовать – ликвидировать последствия потопа и, если тебе уж так хочется, ставить новую защиту.

Последние слова он произнес с плохо скрываемой иронией: хоть ему уже не раз приходилось убеждаться в способностях сестры, хоть он и принимал ее деятельность, все равно Вадим относился к занятиям Инги с наигранной снисходительностью. Просто потому, что считал: ему – мужчине, отцу семейства и руководителю отдела в солидном банке – не подобает верить в подобные вещи. Хотя в душе он, конечно, не мог поспорить против того, чему неоднократно был свидетелем. Чего хотя бы история с проклятием стоила! Если бы не сестра, как знать, был бы он жив еще или нет. И Лариса – тоже. И если бы не помощь Инги, когда Лара мучилась в родах, то и Ваньки бы тоже не было. И по поводу защит сестра права – что-то есть в этом!

– Ну так что, на концерт поедем? – спросил он, чтобы сменить тему, которая вызвала мрачные воспоминания.

– Едем, – поспешно согласилась Инга, пока брат не передумал.

– Тогда поднимаемся, тебя отправляем в горячий душ, как ты и хотела, а Лару – одеваться. Если вы, барышни, соберетесь быстро, без задержек, то еще успеем.

* * *

Все должно случиться сегодня и здесь. Другой, лучшей, возможности у него уже не будет. Концерт – это то место, где можно совершить задуманное и потом беспрепятственно слиться с безликой толпой. Во время выступления это сделать невозможно, но потом, в каком-нибудь коридоре, ведущем к гримеркам… Тем более что проникнуть туда он может беспрепятственно – кое с чьей помощью, конечно. Главное, чтобы девушка в это время оказалась без сопровождающих. Но ему уже известно о ее беспечности. Даже в свои ночные загулы она улетает без охраны.

Конечно, можно подкараулить ее и возле какой-нибудь гостиницы. Но выследить в таком случае ее будет куда сложней, да и потом куда? Его поймают быстро. Нет, нет, все случится сегодня, здесь.

Он не думал ее убивать. Тем более так быстро, непродуманно. Ее смерть-то по большому счету и не нужна ему. Но она нужна тому, с кем они вступили в опасный союз.

– На ней мощная защита, – сказали ему вчера по телефону.

– И что? – непонимающе переспросил он. Какая-то ерунда, право, защита… Какая еще защита?

– А то, что, пока у нее есть такая охрана, ничего с ней не случится.

– И? – поторопил он, начиная тревожиться. Такой оборот ему не понравился. Что значит – «ничего не случится»? А как же обещанный «спектакль»?

– «И»… – передразнил его голос в трубке, наполняющийся раздражением от его непонимания. – Взломать ее надо, защиту!

– Так и займись этим!

В трубке помолчали, видимо, справлялись с клокочущими эмоциями. Потом вновь раздался голос, который зазвучал уже в другой тональности – ласково, вкрадчиво:

– Займусь. Но без крови не обойтись. Мне нужна жертва… Иначе ничего из того, что ты пожелал, не выйдет. Ты к ней даже приблизиться не сможешь!

Этим все и было сказано.

После того разговора у него осталось какое-то нехорошее впечатление, что его в этой игре тоже как-то начали использовать. Он испытывал легкое недоумение, как зритель первого ряда, которого вдруг пригласили на сцену и, не объяснив подробностей трюка, уже обвязали вокруг талии страховочный ремень. Еще чуть-чуть, и его, растерянного, испуганного, вздернут под самый купол – на потеху другим зрителям. Да, да, так, видимо, и задумывалось, и этот номер должен был стать «гвоздем» программы, а его, наивного, лишь заманили обещаниями показать феерическое представление.

Но отступать некуда.

Жертву выбрали за него – пожелали ее капризно, как вожделенный десерт. Не просто пломбир, а кулинарный шедевр из сливок, клубники, шоколада и многих, многих ингредиентов. Гурманские замашки!

О том, что жертвами становятся зачастую невинные, он не думал. Не с его обратившейся в проститутку моралью переживать об этом. У него, как у зомбированного солдата, была своя программа – вперед, вперед.

…Он стоял в коридоре, опираясь на круглую палку метлы, и дослушивал последнюю песню. И улыбка змеилась на его тонких губах: приятно было ощущать себя «вершителем судеб». Вот девушка, раззадоренная успехом, обласканная народной любовью, с ликованием в душе допевает свою последнюю песню в программе и даже не подозревает о том, насколько последнюю. А он, ее каратель, нетерпеливо сжимает в кармане вспотевшей от волнения ладонью синтетический шнурок. Мгновение, и все будет кончено. И он, старательно обойдя упавшее тело, пройдет дальше по этому плохо освещенному коридору. Повернет налево, скользнет тенью в подсобное помещение, где оставил спрятанным среди каких-то ящиков и тюков сверток со своей одеждой, быстро стянет синий рабочий комбинезон, оправдывающий его нахождение здесь, и, облачившись в свой незаметно-серый свитер и вытертые джинсы, удалится через служебный вход. А уже на улице смешается с толпой фанатов. Все просто, все очень просто. Только бы она на какое-то мгновение показалась тут одна. Но если что-то будет не так, он пройдет за ней до гримерки…

Она действительно появилась в этом коридоре. Но не одна. И, боже ты мой, как же он не оказался готов к такому повороту! Настолько, что чуть не выдал себя, от волнения опрокинув ведро и рассыпав собранный в него ради правдоподобности мусор. Но поспешно взял себя в руки и принялся с особой тщательностью подметать пол. И, дабы остановившиеся в коридоре девушки не обращали на него внимания, стал удаляться от них по коридору к гримеркам. Но, боже ты мой, боже ты мой, какое волнение! Какое волнение, от которого истерично забилось, будто в припадке, сердце и ладони взмокли настолько, что из них чуть не выскользнула метла. И колени дрожали, как после физической нагрузки. Он оказался не готов к такому – увидеть здесь их обеих, хотя ничего в этом странного нет. Они же ведь когда-то были вместе.

Вместе!

Он принялся мести пол с таким ожесточением, будто не мусор собирал, а выметал из души злобу, вызванную некстати возникшим видением этих двух обнаженных тел, сплетенных в порочной ласке.

Суки!

Он крепко сжал руками черенок метлы и стиснул зубы. Как же все некстати! Некстати появление тут ее, взболтавшей его хладнокровие, будто гоголь-моголь.

Ее профиль так настойчиво лез в глаза. А его взгляд блуждал по фигуре девушки с жадной похотью, от которой становилось душно в этом синем комбинезоне из плотной ткани до одурения. Вот она, разговаривая, небрежным движением головы откинула за спину тяжелую завесу черных волос, и он, наблюдавший за ней из глубины коридора, судорожно стиснул пластиковую рукоять метлы от нестерпимого желания коснуться этих волос, зарыться в них лицом, вдыхая смесь запахов шампуня и кожи (он помнил, что ее кожа пахла сладко, ванилью).

К черту жертву! Он пойдет сегодня за ней.

Он невольно сделал несколько шагов, рискуя выдать себя. Но девушки, увлеченные разговором, не обращали внимания на скромного уборщика. Хорошо! Ему даже удалось услышать часть их разговора.

– …Инга, недавно ты меня спрашивала об одном мужчине, который меня очень обидел, – начала рыжая.

И он невольно улыбнулся, услышав об «одном мужчине». Какой нелепый союз – ты и мужчина! Ты же насквозь, как бисквит – ромом, пропитана любовью лишь к своему полу. К таким же порочным шлюхам-лесбиянкам с обманчиво-невинной, как у тебя, внешностью.

– Я должна тебе рассказать…

– Меня не интересуют подробности! – поспешно перебила собеседница, обнимая подругу за плечи.

– Нет, я должна рассказать, потому что, боюсь, ты меня неправильно поняла. Ты спросила, была ли в моем прошлом история, связанная с обидевшим меня мужчиной, и я ответила положительно. Это так и было, но мне потом подумалось, что ты не это – не просто обиду – имела в виду. На самом деле существовал один парень, друг моего троюродного брата, как я уже сказала, который преследовал меня. У него был ко мне интерес, но меня всегда, сколько себя помню, волновали только девушки. Поэтому я отвергала его ухаживания. А он ужасно злился.

В шестнадцать лет я заканчивала последний класс и была отчаянно влюблена в одноклассницу. В нее никак не получалось не влюбиться! Она была… ангел. Настоящий ангел – невинный, белокурый, с васильковыми глазами. Отличница. Надежда школы. Образец нравственности, в отличие меня, испорченной своей «неправильной» любовью. Я была влюблена в нее крепко, до тихих истерик в ванной, до отчаянных мыслей о суициде, до безысходных стихов, которыми я каждую ночь исписывала страницы своего дневника, до шокирующих откровений на страницах той пресловутой тетради, о существовании которой никто не знал. Но этот дневник однажды каким-то образом попал в руки того парня, что меня преследовал. И, естественно, был прочитан. И с тех пор я попала в такую ситуацию, в сравнении с которой моя безнадежная любовь потеряла свою остроту. Он меня высмеивал, шантажировал, грозя обнародовать мою тайну, размножить страницы и разбросать их по школе, рассказать ангелу о моей порочной любви, опозорить и ее. Я жила в аду! И однажды решилась на отчаянный шаг. Переспать с тем ублюдком в обмен на мой дневник, который оставался у него. Он принял мою «жертву» – ведь этого он и добивался. А дальше… А дальше…

Рыжая стала задыхаться от волнения и вынуждена была остановиться, чтобы перевести дух.

– Лёка, я поняла, можешь не продолжать, – нервно зазвучал голос другой девушки.

– Нет, нет, ты не поняла! У нас так ничего и не произошло, потому что в последний момент я… сбежала. Мне удалось вырваться и удрать! Он даже раздеть меня не успел. Я бежала по улице, глотала морозный воздух и старалась утешить себя тем, что хоть он и увидел мою обнаженную душу, но не увидел моего тела.

А потом, конечно, он выполнил свою угрозу: пустил дневник по рукам. Не знаю, как я пережила тот позор. Девушка, о которой я тебе рассказала, перевелась в другую школу. Кажется, ее родители вообще поменяли район. А я еще долго подвергалась гонениям.

– Бедная моя…

– Тебе эта история может показаться не стоящей таких переживаний, но она действительно принесла мне очень много горя.

– Верю, верю.

– Я рассказала об этом тебе для того, чтобы ты не думала ошибочно, будто меня изнасиловали. Тебе же ведь это в голову тогда пришло? Я, к сожалению, не сразу поняла, что ты на самом деле имела в виду. У меня не было ни одного мужчины! Ни одного! Я когда-то об этом уже говорила тебе и не обманула.

– Да, да…

…Как трогательно! Он чуть не издал смешок, но вовремя подавил его, боясь привлечь внимание. Пожалуй, надо бы устроиться ему подметать коридоры в закулисье на самом деле – таких историй наслушаешься! А если потом продавать эти рассказы жадным до сенсаций журналистам, то он просто озолотится! Но сейчас его волновала не нажива. Он опустил голову и вновь начал мести коридор, удаляясь от девушек.

– Инга, может, поедем в ресторан? Поужинаем вместе! Твоего брата и его жену я тоже приглашаю!

– Нет, нет, Лёка, не сегодня. Хочу, но никак не могу. В следующий раз!

– Ладно, – сдалась девушка.

Поцелуи в щеки, обязательные слова добрых пожеланий при прощании. «Прощайтесь, ласточки мои, прощайтесь», – зло подумал он, разрываемый двумя противоречивыми мыслями – за кем двинуться. За ней, его богиней, его истинной жертвой? Или за этой коротко стриженной рыжей, лесбиянкой, которую он должен убить по чьей-то прихоти, в уплату за потребованное.

– Береги себя! И обязательно носи то, что я тебе дала. Я переживаю за тебя, – сказала Инга. И в этот момент он понял истинный смысл нелепого на первый взгляд выбора жертвы. Это было спланированной, а не спонтанной частью спектакля, в котором его, зрителя, пригласили поучаствовать. Именно пригласили, почетно, будто доверили перерезать ленточку на торжественном мероприятии, а не обязали. Он заказывал страдания? Так разве не будет ему сладко осознавать, что к ее страданиям он имеет прямое отношение? Одно из несчастий, которые обрушатся на нее, принесет ей он. Он уже без сожаления проводил взглядом направившуюся в противоположную сторону фигуру высокой длинноволосой девушки и ощупал в кармане шнурок из скользкого материала. Пусть идет! Пока. Скоро ей предстоит испить чашу страданий до дна.

А жертва, беспечно что-то напевая себе под нос, уже шла ему навстречу. Он пропустил ее, а затем, аккуратно положив метлу на пол, бесшумно двинулся следом за рыжеволосой девушкой.

VIII

Она не любила Петербург. Лиза была там всего однажды – в начале прошлого лета, когда папа возил ее к какому-то доктору. И северная столица ей не понравилась с первого взгляда. Да, она была красива, куда красивее их маленького городка, в котором из достопримечательностей всего-то – памятник морякам-черноморцам на центральной городской площади размером с два платка, да уже несколько лет стоявший закрытым музей, в котором Лиза никогда не бывала. Петербург же поражал обилием памятников, соборов, размахом площадей и широтой улиц. Один только Невский проспект чего стоит! А Дворцовая площадь! Лиза, когда увидела ее в первый раз, даже подумала, что их городок почти целиком мог бы уместиться на этой площади.

И все же Питер ей не понравился. Во-первых, поездка была устроена не для отдыха и развлечения (и на прогулку по городу они смогли выделить лишь полдня): Лизу возили к профессору, который должен был тогда установить причину, почему она не разговаривает, и назначить лечение. Профессор ничего нового, отличного от уже слышанного отцом Лизы от других докторов, не сказал, лечения не назначил, сообщив, что Лизина немота – результат сильной психологической травмы. И что вылечить девочку могут время, положительные эмоции и забота. Видимо, папа так уповал на то, что профессор выпишет какое-то чудодейственное средство, которое «разговорит» его дочь в три дня, что, услышав такой вердикт, заметно разозлился. Он не повеселел, даже когда оставшиеся до самолета полдня прогуливался с дочерью по городу. Лиза тоже находилась в подавленном состоянии – и потому, что чувствовала себя виноватой, не оправдав надежд отца, и потому, что ясно понимала, о чем думает папочка. А думал он о том, что ему пришлось ради этой поездки оставить работу на целых два дня, а результата не получено. Папочка любил результат даже больше, чем саму работу.

Петербург не понравился девочке еще и потому, что встретил их тогда не солнцем, а моросящим дождем, холодом и ветром. И Лизе сразу подумалось, что город этот – надменен, холоден, чопорен, как английская леди из высшего общества.

Еще он был небогат на краски (так Лизе показалось потому, что сквозь моросящий дождь все виделось серым), тогда как ее родной городок был таким ярким, словно раскрашенным акварелью во все цвета палитры. В те два дня она ощущала только грусть и тоску, ей хотелось домой и даже не радовало общество обычно вечно занятого папочки.

И вот в этот город она должна была теперь вернуться вместо обещавшей много положительных эмоций поездки в Москву к Инге. Лиза паковала чемодан в своей комнате с такой обреченностью, будто ее отправляли в ссылку. Украдкой она вытирала слезы обиды на отца, мысленно роптала на несправедливость судьбы – она так долго ждала этих каникул, строила на них такие блестящие планы, и вот все поменялось в один момент, и не в лучшую сторону.

Лиза отправлялась в поездку в знакомой компании. С тетей Таей, маминой подругой, и ее двумя сыновьями Сашкой и Виталькой. Парни были старше Лизы на четыре и два года, у них были свои, «мужские» и «взрослые», интересы, хоть с Лизой они и приятельствовали. Но все равно общество мальчишек – не такое веселое. С Ингой девочке было бы куда лучше.

У папы возникли какие-то большие проблемы на работе, поэтому он отменил поездку в Москву. «А как же Инга?!» – ужаснулась тогда Лиза, потому что знала, что у ее старшей подруги на днях должен быть день рождения. «Понимаешь, дочь…», – начал папа, присаживаясь перед ней на корточки и заглядывая прямо в глаза – так, как она не любила. Он рассказал, что у него на работе возникли большие сложности и что, если он уедет в этот трудный момент, много людей могут остаться вообще без работы. Папа объяснять не умел – разговаривал он с ней как со взрослой, но при этом пытался некоторые вещи преподносить как ребенку, преуменьшая и смягчая там, где не было необходимости, но самое сложное излагал прямо, теми словами, какими привык разговаривать со своими сотрудниками и партнерами. Лизе не все бывало ясно, но в этот раз она поняла. «Но как же Инга?» – все же пыталась она добиться прямого ответа на вопрос, от которого отец уходил. «Она… А что она? Инга поймет», – сказал отец, но в его голосе просквозила такая неуверенность, что Лиза сразу поняла, что Инга рассердится и обидится. И девочке на душе сразу стало очень и очень грустно. До слез.

«Не плачь, ребенок, – неловко попытался утешить ее отец, заметив, что дочкины черные глаза влажно заблестели. – У тебя будут каникулы!..» – «Я полечу в Москву?!» – обрадованно закричала Лиза, и ее слезы мгновенно высохли. «Нет, – после паузы ответил отец. – В Питер».

Лиза не разговаривала с ним весь вечер. Поначалу папочка пытался загладить вину – заискивал, сыпал какими-то обещаниями, уговаривал. Но напрасно – Лиза твердо держала оборону, как стойкий оловянный солдатик. Под конец папа рассердился – от бессилия и чувства вины. Но Лиза его так и не простила.

В поездку она собиралась – а что оставалось делать? Хоть и предпочла бы остаться дома. Но Нина Павловна, знавшая об их с отцом намечавшейся поездке в столицу, тоже распланировала свой давно ожидаемый двухнедельный отпуск – собралась к дочери, навестить внука. Алексей Чернов, и без того чувствовавший себя кругом виноватым – перед Ингой, перед дочерью, – посчитал, что хоть уж своей верной домработнице не вправе ломать планы. И поэтому отпустил ее на десять дней. А дочь навязал Таисии – бывшей подруге жены. И Лизе ничего не оставалось, как паковать чемодан.

Предполагалось, что они остановятся на десять дней у какой-то родственницы – то ли двоюродной сестры тети Таи, то ли племянницы. В планах были экскурсии. Но Лиза также подслушала, как по телефону папочка просил тетю Таю свозить Лизу к доктору-профессору – проконсультироваться насчет того, что происходит с девочкой. Последний случай с обмороком в школе очень обеспокоил отца, и последние перед каникулами дни девочка не посещала занятия.

Перспектива вновь увидеть питерского профессора Лизу не обрадовала. Пусть тот доктор, очень похожий на профессора Преображенского из фильма «Собачье сердце», и был приятен.

Лиза упаковала в чемодан новенькую матроску и тяжело вздохнула. Специально для поездки в столицу к Инге она, как истинная женщина, обновила гардероб: через отца попросила тетю Таю провести ее по магазинам и выбрать наряды. У тети Таи был хороший вкус, и гардероб Лизы пополнился двумя модными платьями, одно из которых она хотела надеть на день рождения Инги, во втором собиралась в театр, так как старшая подруга пообещала купить билеты на детский спектакль. Среди нарядов была и курточка-матроска с брючками. Этот костюм Лиза положила в чемодан, а платья решила оставить, решив, что она, так как не предвиделось торжественных мероприятий, обойдется и обычными джинсами и свитерами. Из прошлой поездки в Питер ей хорошо запомнился сырой холод, который пробирал до самых костей. Если так было холодно в начале лета, то как же там сейчас, в конце марта?

В чемодане еще оставалось место, несмотря на то, что помимо одежды и обуви Лиза упаковала и любимого плюшевого медведя, и пару книг, и альбом для рисования с карандашами. И все же что-то она забыла! Лиза внимательно перебрала в памяти все, что успела убрать в чемодан, и громко ахнула: косметичка! Ну конечно, она собиралась взять с собой косметичку – совсем как взрослая. Конечно, косметика была специальная, детская, и состояла из туалетной воды с фруктовым запахом жевательной резинки, бальзама для губ, детского крема, блесток и шампуня. Но все же это была косметичка! Совсем как у взрослой барышни. Подарок папы.

Лиза засуетилась в поисках драгоценности – розовой сумочки с косметическими принадлежностями. Но не нашла. Остановившись посреди комнаты, она смешно наморщила нос, стараясь вспомнить, куда спрятала свою «сокровищницу». И хлопнула себя ладошкой по лбу: ну конечно же! Пару дней назад она тайком от папы прошмыгнула в спальню мамы, преследуя две цели. Во-первых, зеркало в спальне было гораздо больше того, что в Лизиной ванной. В маминой комнате стоял большой трельяж с тремя зеркальными дверками. И можно было видеть в нем не только себя анфас, но и в профиль с двух сторон, и сзади, только нужно поиграть створками, ловя свое отражение. Лиза собиралась сделать новую прическу (тогда она еще не знала, что поездка на день рождения к Инге отменится), попробовать нанести на веки блестки и тайком от папы поискать в маминой косметичке еще что-нибудь, что она могла бы взять с собой. Почему тайком от папы? Лизе не запрещалось ходить в мамину спальню, напротив, когда ей хотелось побыть одной, когда ей было грустно или, наоборот, радостно, она бежала в ту комнату – «делиться эмоциями», как она это по-взрослому называла. Но папе бы вряд ли понравилось, если бы он заметил, что дочь роется в маминых вещах. Во-первых, он считал, что Лизе еще нельзя пользоваться взрослой косметикой. Во-вторых, не любил, когда нарушался порядок вещей, оставленных так его женой. Эта комната все еще служила неким храмом памяти. И хоть уже прошло два года со дня смерти мамы, на трюмо лежали тюбики с кремами и помадами – так, как их и оставила хозяйка.

В тот день, когда Лиза вертелась перед зеркалом, то так, то сяк подбирая длинные курчавые волосы, ее спугнули шаги отца. Девочка, дабы избегнуть лишних вопросов, сбежала из комнаты, забыв на трюмо свою косметичку. Сейчас она, конечно, поняла, что оставила «улику». Не страшно, конечно. Но забрать «сокровищницу» нужно.

Лиза вышла из детской, пересекла узкий коридор и скрылась за дверью комнаты напротив.

А вот и косметичка «Хэлло, Кити!» – лежит себе, забытая, там, где Лиза ее и оставила. Девочка радостно бросилась к ней, но, уже протянув руку для того, чтобы взять «сокровищницу», замерла. Рядом с розовой сумочкой лежали мужские часы. Папины, те, которые недавно сломались. Которые ему подарила Инга. Значит, папа был в этой комнате уже после того, как Лиза ее покинула, и, конечно, видел забытую дочерью косметичку, но ничего не сказал. И нарочно или случайно оставил здесь часы.

Лиза протянула руку уже не к косметичке, а к часам. Но в тот момент, когда она коснулась прохладного стекла циферблата, по ее телу будто прошел электрический разряд. Девочка вздрогнула и закричала, но руку от часов не отдернула, напротив, сгребла их в кулак – помимо своей воли, будто ведомая какой-то силой.

И только ее пальцы крепко сжали часы, как в голове вспышкой мелькнул образ незнакомого мужчины – на мгновение, и тут же поблек. Лиза не успела его ни «рассмотреть», ни запомнить, лишь «увидела», что мужчина носил гладко зачесанные назад волосы непонятного оттенка. Да еще зубы, которые он оскалил в неприятной улыбке, были желтые, прокуренные.

Еще одна вспышка – и Лиза уже увидела молодую женщину. С длинными белокурыми, как у Лизиной куклы Барби, локонами, с чуть вздернутой капризной верхней губой, приоткрывающей зубы, и тонким острым носиком. Девушка была моложе Инги, красивая и, наверное, хорошая, но Лизе она почему-то не понравилась. Более того, девочка вдруг почувствовала, как ее обдало жаром – она ощутила исходящую от этой красавицы опасность. Лучше «рассмотреть» незнакомку не удалось, это видение исчезло так же быстро, как и первое. Лиза наконец-то смогла разжать пальцы. Часы выпали из руки на пол, но не разбились, так как удар смягчил прикроватный коврик. Лиза присела на мамину кровать, прямо на аккуратно постеленное покрывало, и, обхватив ладошками голову, часто-часто задышала. Это происшествие лишило ее сил, девочку даже подташнивало. Створки трюмо раздваивались перед глазами, и Лиза, дабы не страдать от головокружения, прикрыла глаза. И в это мгновение услышала быстрые шаги. Отец, похоже, спешил на крики своей дочери.

– Лиза, Лиза, ты где?

– Я здесь, папочка, – слабо пробормотала она.

– Что ты здесь делаешь? Почему еще не в кровати? Что с тобой? – Ворох вопросов, который вызвал еще большее головокружение. Лиза помотала головой и, кивнув себе под ноги, сказала:

– Я забыла тут свою косметичку.

Незаметно от отца она сунула в розовую сумочку часы. На память – об отце и Инге, которых ей будет очень не хватать в Петербурге.

– Пойдем в кровать! Как ты себя чувствуешь? Может, вызвать доктора?

Лиза отрицательно покачала головой. Но отца послушала и дала увести себя в детскую.

* * *

«Ты не бог», – повторила она себе в который раз. Она не бог. Но слезы текли из глаз и текли, несмотря на эту повторяемую в тысячный, миллионный раз мантру. Не уберегла, не спасла, допустила, потеряла – набор слов, чудовищный смысл которых был тяжелее могильной плиты, навсегда скрывшей хрупкое тело маленькой талантливой девочки Лёки. На памятнике стояли даты, разница между которыми не достигла и двадцати шести лет, и значилось полное имя – чужое, непривычное, казавшееся громоздким из-за того, что Инга привыкла к короткому псевдониму. И оттого, что на памятнике указали не псевдоним, а имя и фамилию, создавалась иллюзия, что под этой плитой лежит не знакомая до всех интимных уголков Лёка, а какая-то другая, чужая девушка. Только с фотографии улыбалось личико Лёки.

На похороны Инга ездила одна, хоть брат с невесткой и вызвались ее сопроводить. Но нет, Инге хотелось попрощаться с подругой в одиночестве, без компании своих родственников. Как прошла церемония – она и не поняла. Не запомнила, не увидела. Стояла в сторонке и как заклятие повторяла слова с чудовищным смыслом: не уберегла, не спасла, допустила, потеряла.

Кто и почему убил Лёку, сейчас ей уже не было так важно, какой бы кощунственно равнодушной ни казалась эта мысль. «Ты не бог», – так гасила она свою жажду мщения. Не бог, не бог.

Остаток дня она провела дома, в темноте, не зажигая света, приспустив шторы. Лежала на диване и, впиваясь зубами в костяшки пальцев, глухо выла. Уснула она там же, на диване, закусив большой палец правой руки – словно младенец, у которого отобрали пустышку.

Когда она, проспав энное количество часов, открыла глаза, то не сразу поняла, какое сейчас время суток, из-за приспущенных штор. Жажда мщения за эти часы превратилась в огненный шар, который калил изнутри, толкал к безумию.

Инга бросилась в кабинет и, вытащив колоду карт, достала одну наугад. Найдут ли убийцу? Ответ можно трактовать как положительный. Покарают его? Ответ тот же.

– Убедилась? – сказала она себе и повторила вчерашнюю мантру: – Ты не бог.

До следующей ночи она слонялась по квартире со все так же опущенными шторами – неприбранная, неумытая, голодная, пассивная. Но уже не плакала – и это было первым достижением.

Вечером она включила телевизор, надеясь отвлечься от страшных мыслей, которые к ночи проснулись и, будто волки при виде жертвы, уже пощелкивали хищно зубами. Черта с два!

Но Инга сразу же наткнулась на передачу, которая вновь зацепила ее эмоции с жестокой беспощадностью. С экрана вещал молодой человек, который показался Инге знакомым. Но только после того, как ведущий назвал его имя – Степан, она вспомнила, что этот парень – бывший гитарист из Лёкиной группы, с которым она однажды, не так давно, встретилась в кафе. Гитарист скорбно вещал о великой утрате, постигшей их группу. И обнадеживал поклонников тем, что группа и дальше будет существовать – несмотря на то, что осталась вначале без директора, а потом – без солистки.

– Мы находимся в стадии переговоров… Будет подписан новый контракт… – долетали, не цепляя сознания, фразы из разговора. И Инга морщилась: не успели Лёку похоронить, а они, ее музыканты, уже о выгоде думают. Наверняка сыграют на гибели солистки и запустят дополнительный тираж дисков – ведь всем известно, что лучшего пиара, чем трагедия, пока еще не придумали.

– …Новый диск откроет песня, посвященная ее памяти…

Уже и песню новую успели сочинить! Инга вскочила с дивана с тем, чтобы выключить телевизор. Но остановилась, потому что услышанное шло вразрез с ее домыслами.

– …Она была первой вокалисткой. И тоже трагически погибла.

Позвольте? Какая еще первая вокалистка, вторая? Лёка была единственной!

– Диск будет носить ее имя – Анастасия…

Инга выключила телевизор и нервно зашагала по комнате. Ее распирало от негодования. Кощунственно, кощунственно! При чем здесь какая-то Анастасия?

Она закусила нижнюю губу и помотала головой, словно пытаясь прогнать нежелательные мысли.

«Поздно уже сожалеть об этом, – осадил ее внутренний голос, занявший позицию адвоката, тогда как сама Инга выступала прокурором. – Ты сделала все, что могла. Остальное уже не от тебя зависело». – «Да, но я ошиблась, ошиблась!» – «Ты не бог, – безжалостно напомнил внутренний голос. – И не сыщик», – строго добавил он вновь шевельнувшейся жажде мщения.

* * *

Алексей Чернов сидел за столом в своем домашнем кабинете и, рассеянно смоля уже третью по счету сигарету, неаккуратно стряхивал пепел мимо пепельницы. Пепельница не вписывалась в антураж кабинета с антикварным столом из темной древесины и из такого же материала шкафом, с дорогими письменными принадлежностями (Алексей питал слабость к канцелярии и покупал, как ребенок – игрушки, ручки, блокноты, ластики, линейки в больших количествах, но обязательно дорогие), явно дешевая – пластмассовая, выполненная в виде спасательного круга с написанным по его окружности названием городка. Но бесценная уже потому, что ее ему подарила дочь.

Обычно щепетильно относящийся к порядку в своем кабинете и следящий за тем, чтобы столешница была до блеска отполирована, сейчас Алексей, казалось, был абсолютно безразличен к тому, что пепел может повредить лак на поверхности стола. Перед ним лежал раскрытый журнал, и он, уже выучив заметку почти наизусть, все не мог найти в себе силы отвести взгляд от заголовка и фотографий.

Сейчас ему вспоминалось лето, завязывающиеся с Ингой отношения – тот момент, когда робкие ростки их любви только-только начинали проклевываться на неплодородной, как им казалось обоим, почве. Он хотел остановиться в воспоминаниях лишь на этом моменте, не идти дальше, но тот счастливый эпизод вытеснялся другим, неприятным, о котором они оба постарались забыть. Тогда Алексею подложили глянцевый журнал, в котором он увидел фотографию девушки, в которую успел влюбиться, в обществе… другой девушки. И ничего бы страшного в этом не было, если бы не провокационные пояснения к снимкам, намекающие на отнюдь не дружеские отношения между девушками. Как он тогда разозлился на Ингу! Посчитал, будто она его обманула, предала, посмеялась над ним.

К этим воспоминаниям его толкала заметка, прочитанная утром в журнале. Только в этот раз он, в отличие от прошлого, сам купил журнал, увидев заголовок на обложке.

С фотографии на него смотрело улыбающееся лицо молодой девушки – симпатичное, с нежными веснушками на тонком носу, которые не замаскировал даже грим, с большими, как у инопланетянки, зелеными глазами и высокими скулами. Узнаваемое лицо, растиражированное СМИ. А заголовок заметки, которую и сопровождали фотографии, гласил, что знаменитую певицу нашли два дня назад после концерта задушенной в гримерке.

Но и не это было главным, что заставило Алексея рассеянно курить сигарету за сигаретой и большими глотками пить из стремительно пустевшего бокала коньяк. А то, что в заметке упоминалось также имя Инги, выставленной причем не в лучшем свете.

В частности, вновь вытащили на свет историю о былой связи между девушками. Отыгрались здесь на полную катушку, и больше всех досталось Инге. Потом ясно намекали на то, что в загадочном убийстве певицы может быть замешана она: нашлись свидетели того, как Инга ушла за кулисы после концерта вместе с Лёкой, пробыла там какое-то время, а потом певицу и нашли задушенной.

Алексей со стуком поставил пустой стакан на стол и, решившись, сгреб журнал и швырнул его себе за спину.

– Сволочи! Дряни! – процедил он в адрес журналистов и сжал кулаки.

Ему надо позвонить Инге. Но он почему-то медлил, без особых на то причин. Понимал, что она сейчас находится в плачевном состоянии – и из-за гибели бывшей подруги (в этом месте Алексей брезгливо поморщился: все еще никак не мог примириться с тем, что у его любимой был опыт однополых отношений), и из-за ушата грязи, выплеснутой на нее в прессе (это он еще в Интернет не выходил!), и из-за выдвинутых в ее адрес обвинений. Но не мог заставить себя взять мобильный и набрать знакомый номер. Будто что-то не давало ему сделать это.

А время утекало, как тающая весной сосулька. И каждая минута промедления играла не в его пользу.

Алексей косился на лежащий перед ним мобильный, но не касался его. Ведь по большому счету, как любящий мужчина, переживающий за свою девушку, он должен был не только обрывать ее телефон, а уже мчаться по направлению к аэропорту, чтобы успеть на ближайший самолет в Москву. А вместо этого он сидел, топя себя в рефлексии, и гонял в памяти воспоминания о том досадном летнем эпизоде с подкинутым журналом. И представлял себе подробности отношений Инги и Лёки. Никогда, до этого момента никогда он не думал об этом. И даже не потому, что старательно избегал подобных мыслей, просто ему вообще не приходило в голову думать об этом.

Что же на него сейчас нашло?

Он плеснул в бокал еще одну щедрую порцию коньяка и дотянулся до телефона. Подкинул мобильник на ладони и вновь положил на стол. Инга обязательно спросит, когда он прилетит, имея в виду обрушившиеся на нее проблемы. А он не знает, как сказать ей, что вообще не сможет прилететь – даже к ней на день рождения, который совсем скоро. Обстоятельства… Черт возьми, обстоятельства! В его бизнесе вдруг что-то пошло вразнос. Убытки за убытками – за пару дней его бизнес вдруг затрещал по швам. Не смертельно еще, конечно, но урон уже был нанесен серьезный. Плюс к этому арестовали одну из рыболовных шхун, выявив какие-то нарушения. Серьезная проверка грозила и остальным. Ему сейчас никак, совсем никак нельзя было отлучаться из города. И следовало разгребать лопатой эти кучи дерьма, потому что, если что-то пойдет не так, многие его люди останутся без работы. И, стало быть, многие семьи – без дохода. Семьи, которые живут за счет того, что зарабатывают отцы-рыболовы. И в этих семьях немало ребятишек, которых нужно поднимать.

Бросить сейчас своих рабочих и лететь в Москву утешать подругу он никак не мог. Чувствуя себя подлецом, Алексей обхватил ручищами бритую голову и тихонько застонал, как от боли. Дилемма.

Переживаний добавляла и дочь, с которой вдруг стало происходить что-то странное: ее обмороки, крики, конвульсии. Нужно было бы сказать об этом Инге, но он и это замалчивал. Это вторая причина, почему он до сих пор не набрал номер девушки. Инга обязательно спросит о Лизе, и ему придется признаться, потому что врать он не умеет.

И все же он наконец решился и, сделав еще один большой глоток коньяка, набрал номер.

– Да, Алексей? – ответила она почти сразу, видимо, ждала от него звонка. Голос у нее был потухший, и Чернов испытал двойственное чувство – с одной стороны, пожалел о том, что не позвонил Инге раньше, с другой – ему вдруг стало так тоскливо от услышанных интонаций, что захотелось немедленно повесить трубку.

Как было бы здорово просто болтать, как раньше! Шептать нежности, делиться подробностями прошедшего дня, желать друг другу спокойной ночи, тридцать раз прощаться и вновь цепляться за какой-нибудь нелепый предлог, чтобы не вешать трубку и опять болтать. Что говорить в случаях, когда требовалась поддержка, Алексей не знал. Инга однажды справедливо назвала его «толстокожим медведем» (в какой ситуации – он уже и не мог вспомнить). Он и правда был толстокожим – скупым на проявление эмоций, будь то радость или горе. Только гнев у него получался лучше всего. Но это отнюдь не было заслугой. «И почему же ты меня, такого толстокожего, любишь?» – спросил он у нее тогда в ответ. На что она засмеялась и отшутилась тем, что она, как психолог, добралась до его уязвимой тонкой души.

Она ждала, что он скажет. Алексей слушал дыхание девушки в трубке и тоже молчал. С каких слов начать разговор?

– Леш?.. – позвала, не выдержав, она.

– Да, Инга, я тут. Здесь. Как ты?

– Как-как… – вздох.

Дурацкий вопрос, он и сам понимал. Как она может себя чувствовать?

– Ты уже видел новости?

Как хорошо, что она первая начала этот разговор.

– Да. Соболезную.

И тут ее прорвало. Она, захлебываясь словами и слезами, говорила и говорила – об этой певице, о том «уроде», который посмел поднять на нее руку, о своих переживаниях («Она меня в ресторан после концерта приглашала! А я отказала! Почему?! Если бы я пошла, этого бы не случилось!»). И ни слова о выдвинутых ей в прессе обвинениях и грязи, щедро выплеснувшейся на нее. Алексей слушал Ингу молча, не перебивая, хоть и не все слова откладывались у него в сознании. Он боялся, что, когда она закончит говорить, задаст ему логичный вопрос о том, когда он приедет. Так и вышло.

– Когда ты приедешь, Леш?

Он замялся. Хоть и ожидал этого вопроса, но подготовиться к нему не успел.

– Приеду, Инга. Но не сейчас. Не могу… Даже на твой день рождения.

– Почему?

Голос у нее поменялся. Но прозвучал не обиженно или рассерженно, как он предполагал, а удивленно.

Он, ненавидя себя, принялся рассказывать о возникших у него проблемах, аресте рыболовной шхуны, о находящихся под угрозой увольнения рабочих. Говорил и понимал, что его проблемы выглядят отговорками.

– Понятно, – растерянно протянула она. И неожиданно предложила: – Хочешь, я приеду? Да, да, Алексей, это было бы хорошо! Я бы тебя поддержала и к тому же, пока ты улаживал бы возникшие проблемы, занималась Лизой. У девочки скоро каникулы, и нехорошо будет, если она вместо ожидаемой поездки в Москву проведет их одна дома.

– Понимаешь… – объяснять про Лизу было еще сложней, чем рассказывать, почему он не может в ближайшее время прилететь. – Я тоже об этом думал. И о том, что Лизе грозит провести каникулы скучно, и о том, чтобы пригласить тебя. Но в свете последних событий…

Читай – «твоих проблем»… Идиот! Не так надо, не так!

– …В общем, я отправил Лизу на каникулы в Петербург. Таисия, бывшая подруга моей жены, поехала в Питер со своими сорванцами. У нее там, кажется, какая-то родственница проживает, есть где остановиться. Так я Лизу с ними снарядил… Сегодня уехали.

В трубке повисла долгая пауза. Слишком долгая и тяжелая. Алексей, не выдержав ее, чиркнул вновь зажигалкой, хоть его уже и тошнило от табака, и прикурил новую сигарету.

– Леш, почему ты со мной не поговорил? Нет, не так. Почему ты мне хотя бы раньше не сказал, не предупредил о том, что у вас меняются планы? Я бы могла Лизу у себя принять! Специально бы приехала за ней и потом отвезла! И мы бы с девочкой увиделись и провели замечательные каникулы вместе!

– Инга, – попытался он остановить ее, потому что девушка начала заводиться.

– Что Инга? Ну что – Инга?

– Я подумал, что сейчас не тот момент, когда можно тебя нагружать моей дочерью.

– «Не тот момент»! Намекаешь на возникшие у меня проблемы? Так я их решу! Решу, и сама! Ты же устранился – мои проблемы ерунда. У тебя они куда серьезней! Не спорю. Но ты даже не позвонил сразу, чтобы хоть сказать мне пару слов, спросить, как я. И у Лизы наверняка тоже не поинтересовался, а хочет ли она вообще в Питер! Решил все за ее спиной – сунул Тае деньги на расходы и билет Лизе. И довольно потер руки – никто не будет мешать могущественному Чернову решать его проблемы!

– Инга, зачем ты так? – тихо спросил он.

– А как еще? Мне Лизу жалко. Она не любит Питер. Он вызывает у нее грустные ассоциации с той поездкой, когда ты возил ее к какому-то там светилу с надеждой, что профессор избавит ее от немоты. Лиза с тех пор тот город не любит, она мне сама рассказывала! А ты ее туда – на каникулы…

– А что мне оставалось делать?! – закричал он.

– Хотя бы мне позвонить! – рявкнула она и повесила трубку.

Он долго сидел неподвижно, сжимая в кулаке мобильник. И думал о том, что все же был прав в своем нежелании звонить Инге сейчас. Ничего хорошего звонок не принес, оправдались лишь худшие предположения.

Она на него обиделась. И сейчас, наверное, плачет. Или нервно курит, как и он. Лучше бы уж курила, чем плакала. И ругала бы его – заслуженно. Но не плакала.

«Инга, не плачь», – отстучал он ей, поддавшись порыву, сообщение. Но ответа не получил.

IX

Ей даже не было грустно. Ей было вообще никак, если такое возможно. Минувшую ночь Инга назвала бы одной из худших в своей жизни. Она уже и не помнила, когда в последний раз так плакала, даже после гибели Лёки, и не подозревала, что способна на такое бурное проявление чувств. Смешалось все: недавний потоп, гибель Лёки, грязь в прессе, размолвка с Алексеем и разочарование, связанное с его отмененной поездкой и с тем, что он не поддержал ее в тот момент, когда больше всего ей был необходим. Да, конечно, у него свои проблемы, которыми он предпочитает не делиться. А ей, наивной, хочется идеала: «и в счастье, и в горе» – вместе. Но нет, Алексей четко дал понять, что их проблемы – это проблемы каждого, не общие. Поддержку ей не оказал, от ее помощи тоже отказался.

Она встала поздно и лишний раз порадовалась тому, что вчера на всякий случай отменила все встречи. Сейчас она могла позволить себе не торопясь, в полной тишине и кажущейся беззаботности принять ванну. Инга добавила в воду травяные настои и эфирные масла, нанесла на лицо и волосы питательные маски и, закрыв глаза, отдалась во власть блаженной неги.

Сейчас думалось об Алексее уже без надрыва, без истерики, спокойно, в некоторой прострации, как под действием анальгетиков. Мысли перетекали лениво, сонно, но вместе с тем касались тех дальних уголков, к которым Инга в обычном состоянии опасалась приближаться. И даже не шокировали и не причиняли боль своей смелостью. Наверное, впервые она задумалась об их отношениях с Алексеем трезво, без розовых очков, без примеси романтики, отстраненно. Есть ли у них будущее? Этот вопрос за прошедшие полгода она задала себе впервые. Без страха, без паники, без терзаний и притягивания за уши различных оправданий. Еще несколько дней назад она и тени сомнения не допускала в том, что их отношения с Алексеем будут только развиваться. Но сейчас уже не была в этом уверена. И не вчерашний телефонный разговор стал тому причиной. Просто Инга с холодной, почти безразличной отстраненностью, без эмоций, впитавшихся в подушку вместе со слезами, вытаскивала на свет все плюсы и минусы их отношений и раскладывала на обе чаши весов.

Они с Алексеем любят друг друга. Это плюс. Лиза тоже любит Ингу – это двойное очко. У Чернова сложный характер. Это минус. Но Инга нашла к нему подход – это плюс. Они живут так далеко друг от друга – минус. И ни один из них не готов к переезду. Три минуса. Чернов женат на работе – еще один минус. Но Инга это знала и приняла – плюс.

Любовная арифметика. Простые примеры на сложение и вычитание, которые, однако, даже отличницам в этом случае даются нелегко. Инга, хоть и сдавала в школе математику на высший балл, особых склонностей к точным наукам не питала. Остается радоваться, что задача, главное условие которой – их с Алексеем отношения, относится скорее к алгебре. Потому что в геометрии с ее треугольниками и квадратами Инга была слаба.

Вода в ванной остыла, а девушка так и не пришла ни к одному верному решению. Задача, на первый взгляд казавшаяся простой – найти все плюсы и минусы и подсчитать их, – оказалась с закавыкой. Может, простая геометрическая задачка с классическим треугольником решалась бы куда проще?

– Задачки… – проворчала Инга, становясь под горячие струи душа.

Выйдя из ванной, она сделала по квартире круг и остановилась на кухне. Надо бы приготовить себе что-нибудь на ужин (обед она благополучно проспала, не говоря уж о завтраке), поесть, а потом, чтобы немного отвлечься от мыслей о Лёке и Алексее, почитать какой-нибудь незатейливый, но захватывающий детектив. И только она об этом подумала, как услышала доносящийся из гостиной звонок мобильного. Первым порывом было оставить телефон в покое. Но вдруг ей звонит Алексей (Инга даже самой себе боялась признаться, что все еще ждет от него известия, что он взял билет в Москву и летит к ней)? И она выскочила из кабинета.

Звонила невестка.

– Да, Лара? – спросила Инга, постаравшись, чтобы ее голос прозвучал нормально – без нервозности, не устало, ровно. Как обычно.

– Инга, Инга! – закричала Лара и вдруг, после короткой паузы, в которой послышался то ли вздох, то ли всхлип, зарыдала.

– Лара? Лариса, ты чего? – обескураженно пробормотала Инга, наполняясь тревогой. – Ванька?

В первую очередь подумалось о племяннике.

– Нет, Вадим, – через силу выдавила Лара. И у Инги все оборвалось внутри. Ноги так и подкосились, и девушка села прямо на ковер.

– Что с ним? – Вопрос дался через силу.

– Он… Он ушел, Инга.

Она не сразу поняла, о чем говорит невестка. И слово «ушел» в свете еще свежей трагедии с Лёкой воспринялось именно в интерпретации непоправимого горя. Маленький изящный мобильник, который она прижимала к уху, вдруг показался тяжелым, как кирпич (или это пальцы вдруг ослабли и потеряли чувствительность?), и она его чуть не выронила.

– Он сказал, что больше не может меня выносить, собрал какие-то вещи и ушел! – сквозь слезы прокричала невестка и громко всхлипнула.

– Как… Погоди! – Инга с трудом приходила в себя. Первое, что она поняла, – брат жив и здоров. От такой эмоциональной встряски – от ужаса до облегчения и радости, – произошедшей всего за несколько секунд, у нее даже закружилась голова. Инга прикрыла глаза, сделала глубокий вдох и уже спокойней ответила в трубку: – Ничего не поняла! Лариса, успокойся и объясни толком!

Но невестка только всхлипывала, заикалась от волнения и даже икала от слез. Ни одного более-менее внятного слова услышать от нее не удалось.

– Так, все ясно. Ты сейчас дома? Я к тебе выезжаю. А ты тем временем умываешься, успокаиваешься, выпиваешь валерьянки или пустырника и ждешь меня. Я буду где-то минут через сорок. Тебе этого времени должно хватить на то, чтобы прийти в себя и потом все мне рассказать.

Пришлось говорить с Ларисой строго и командным голосом, иначе бы она так и продолжала завывать в трубку, напоминая медведя из «Телефона» Чуковского. Лариса в знак согласия всхлипнула. А Инга, закончив разговор с ней, заказала такси. На сборы у нее было всего десять минут, и этого времени хватило лишь на то, чтобы одеться и высушить все еще влажные после душа волосы.

У Ларисы Инга просидел допоздна. Прежде всего ей пришлось успокаивать невестку, которая так и не взяла себя в руки к ее приезду. Лариса прижимала к себе ревущего ребенка и сама голосила ничуть не тише.

– Да успокойся же! – прикрикнула на нее Инга. Ей пришлось быть строгой с Ларой, но иначе бы она не добилась от девушки ни одного связного слова. Взяв из рук невестки племянника, Инга командным голосом отправила Ларису в ванную – умываться, а сама, покачивая на руках Ваньку, пошла на кухню. С малышом на руках сложно было что-либо сделать, но Инга умудрилась поставить кипятить воду, сполоснуть одной рукой под струей воды заварочный чайник и всыпать в него несколько ложек чайных листьев.

– Ему еще не пора спать? – кивнула она на притихшего на ее руках племянника, когда Лариса появилась на кухне.

– Пора. Но он сегодня не засыпает.

– Немудрено! Если мамаша сама находится на взводе. Давай, бери сына, укладывай его спать. А я пока тут похозяйничаю. Ты ужинала?

Лариса отрицательно покачала головой. И Инга вздохнула:

– Я так и думала. Я, кстати, тоже. Сейчас что-нибудь быстро приготовлю, пока ты занимаешься сыном. Возражения не принимаются! Если ты есть не хочешь, то это не значит, что у других тоже пропал аппетит.

Лариса невольно улыбнулась и, взяв на руки сына, удалилась.

За нехитрым ужином из яичницы с сосисками и салатом Лариса наконец-то смогла поведать о том, что случилось. По ее словам, Вадима будто муха какая-то укусила. Ничто не предвещало беды. Жили они дружно, в любви и согласии. Более того, жизни себе друг без друга не представляли. Иногда, бывало, спорили – как же без этого, тем более что Вадим отличался упрямым характером, но никогда их несерьезные споры даже в пятиминутную ссору не перерастали. А тут два последних дня Вадим стал приходить с работы очень раздраженный, всячески задирал Ларису, чем доводил ее до слез. Лара, осев дома с ребенком, и так чувствовала себя запертой, переживала по этому поводу, ей хотелось активной жизни, работы, встреч с подругами, как раньше, но с ребенком вести прежний образ жизни сейчас было невозможно. Даже несмотря на то, что они в выходные втроем куда-нибудь выезжали, да и родители Ларисы помогали им с Иваном – брали его к себе, гуляли, водили в поликлинику. А теперь, когда еще и Вадим стал вдруг таким раздражительным, девушка стала накручивать себя еще больше и придумывать бог весть что.

Сегодня Вадим вернулся домой раньше и чуть ли не с порога затеял на пустом месте ссору. Лариса поначалу пыталась погасить раздражение мужа, но тот распалялся все больше и больше. Придрался к какой-то ерунде. А когда Лара расплакалась, выкрикнул, что ему надоела такая жизнь и он уходит. Быстро собрал свои вещи, даже не поцеловал на прощание сына и ушел, громко, с претензией хлопнув дверью.

– Инга, у него другая женщина! Это точно! – прошептала в ужасе Лара, и ее голубые глаза вновь наполнились слезами.

Инга слушала невестку ошеломленная, не в силах поверить, что так и есть на самом деле.

– Не думаю, Лара, – покачала она головой. В версию про другую женщину она не поверила, но поведение Вадима ее, мягко сказать, шокировало. Почти за тридцать лет их жизни она изучила брата достаточно. Да, иногда он бывал упрям, любил поспорить, мог высказаться довольно резко, вспылить – случалось. Но вот чтобы он намеренно причинил боль близкому человеку – такое за ним не водилось. Вадим был внимателен, заботлив, переживал за свою семью и души не чаял в жене и сыне. Лариса неоднократно с сияющими глазами рассказывала Инге, что ее брат – просто идеальный муж и отец.

И вот случилось что-то непонятное.

– Лара, ничего подобного не происходило раньше? – уточнила Инга.

Невестка отрицательно покачала головой.

– Нет, Вадим был, как всегда, внимателен, заботлив… Видимо, я его уже достала своим нытьем! Часто жаловалась ему, что мне нелегко принять новый образ жизни – сидеть дома с ребенком, мечтала о том, чтобы выйти на работу! Но Вадим всегда относился с пониманием к моим капризам, был терпелив, находил, как поднять мне настроение! И вот, видимо, его терпение иссякло!

– М-м-м… Я хорошо знаю Вадьку, и, честно говоря, эта его выходка не укладывается у меня в голове. Даже если бы он устал, как ты предположила, от твоих жалоб, он бы не выкинул подобного!

– У него другая женщина! Красивая, свободная, умная, худая, – выпалила Лариса. И Инга, не выдержав, прыснула со смеху, хоть ей было вовсе не смешно.

– Другая женщина, говоришь? Красивая и худая? Ну-ка, ну-ка, с этого места поподробней! На чем основаны такие подозрения?

– На том, что я – толстая! Я после родов вон как раздалась! – выпалила Лариса.

Инга нахмурилась и довольно резко заметила:

– Ты, мать, не потолстела после родов, а похоже, поглупела. Стала просто блондинкой из анекдотов. Логики – никакой! Потолстела она… Кожа да кости, как и раньше. А я тебя знала как девушку очень умную, ироничную, немного критичную к себе, но без фанатизма. Куда подевалась та Лариса? Что ты с ней сделала? Верни ее!

Лариса не обиделась на замечание Инги, напротив, улыбнулась.

– Вот, так уже лучше! Между прочим, Вадька буквально на днях меня просил о том, чтобы я на тебя как-то повлияла. Он рассказал, что ты убиваешься из-за какого-то лишь тебе видимого «лишнего» килограмма, а на самом деле, в глазах Вадима, ты просто расцвела, стала еще краше, чем раньше. И он просто в ужасе от того, что ты надумала с собой сотворить – сесть на диету с целью истощить себя до костей. Ты ему очень нравишься такой, какая ты есть.

– Он так и сказал?

– Клянусь! Не веришь, сама спроси у него.

– Когда он вернется… Если еще вернется, – удрученно пробормотала Лара.

– Куда денется, вернется! Из всех версий того, что произошло с братом, я могу предположить лишь одну – у него на работе случилась какая-то неприятность, которая так повлияла на его настроение.

«И, похоже, неприятность огромная», – подумала она про себя. И ужаснулась пришедшей в голову догадке: а что, если Вадим вляпался в какую-то историю, которая поставила под угрозу благополучие и здоровье его семьи? И таким поведением он лишь хотел продемонстрировать неведомым врагам, что его уже ничто не связывает с семьей. Может, его шантажируют? Он ведь занимает не последнюю должность в крупном банке. Да еще приходится племянником бывшему вице-президенту банка, и по наследству ему отошла часть ценных бумаг. Может, от Вадьки добиваются того, чтобы он отказался от них? Такое предположение хоть как-то объясняло поведение брата. Но если ситуация и в самом деле обстоит так, то ему не позавидуешь…

По дороге к Ларисе Инга пыталась несколько раз дозвониться до Вадима, но его телефон был отключен. «Неужели все так плохо?» Тревога цепкими пальцами схватила за горло, так что стало трудно дышать.

– Лара, мне нужно уехать! – решительно сказала Инга и встала так резко, что не рассчитала и ударилась бедром о край стола, но даже не почувствовала боли.

– Куда? У тебя появилась какая-то догадка по поводу того, куда ушел Вадим?

– М-м-м, пока ничего не могу сказать. Хочу кое-что проверить. Не волнуйся, все будет хорошо! Главное, выбрось из головы свои дурацкие предположения насчет того, что у Вадьки – другая женщина. Это уж ни в какие ворота не лезет! Я его видела всего несколько дней назад – когда у меня приключился потоп, и, поверь, никаких перемен в его поведении я не замечала. О тебе он говорил с любовью и заботой. Да и потом, когда мы вместе ездили на концерт, он от тебя ни на шаг не отходил!

– Да, да… Помню. Мы ездили вместе на концерт… Инга, ты прости меня. Я загрузила тебя своими проблемами, но у тебя и собственных – полон рот. Ничего не спросила у тебя про твою квартиру. И… про Лёку тоже.

– Квартира – ерунда полная. Все поправимо. С соседями проблемы тоже улажены. Лёка… Это поправить уже нельзя. Но, надеюсь, убийцу найдут и накажут его по заслугам.

Она сказала явно не все, что хотела услышать от нее Лара.

– Инга, ты же ведь можешь увидеть в картах, кто так поступил с Лёкой? – осмелилась предположить невестка. Но Инга резко ее оборвала:

– Лара, прости, мне бы не хотелось сейчас говорить об этом.

– Да, да, конечно! Это ты меня извини!

– Я тебе позвоню, как только что-то узнаю о Вадиме. И ты мне, пожалуйста, тоже – если он как-то объявится.

– Естественно!

– И не реви!

– Не буду, – улыбнулась Лара, провожая гостью до дверей.

Инга вышла из подъезда дома, в котором проживали брат с семьей, и остановилась. Что делать дальше, понятно – искать брата, чтобы получить от него лично все объяснения. Но куда ехать – не знала. Вернее, предполагала, но не была уверена в том, что Вадим окажется там.

Инга, пройдя несколько шагов по двору, остановилась и запрокинула к небу лицо. К ночи пошел дождь – мелкий, колючий, частый. Тот самый тип дождя, когда вроде бы и зонт ни к чему, но и без него находиться на улице неприятно. Зонт Инга, конечно же, оставила дома. Но сейчас холодные брызги, падающие на лицо, были даже приятны: они остужали раскаленные щеки и освежали мысли.

Значит, Вадим отчудил что-то совсем из ряда вон выходящее. А может, и не отчудил вовсе, а принял тяжелое, но взвешенное решение – единственное в пока еще непонятной Инге ситуации.

Где он мог бы скрываться, Инга догадывалась. От дяди осталась квартира, которую они с братом еще не выставили на продажу, хоть и подумывали. Ключи от нее были и у Вадима, и у Инги. И, скорей всего, Вадим поехал ночевать туда.

Инга еще раз попробовала дозвониться до брата, но, услышав механический ответ, что абонент временно недоступен, убрала мобильный в карман. Думать о том, что с Вадимом случилось что-то плохое, она не хотела.

Инга похлопала себя по карманам и только сейчас обнаружила, что выскочила из дома не только без сигарет, но и без кошелька. Взяла деньги лишь на такси: сунула дома в карман несколько банкнот, которые же и отдала потом за проезд. Всех денег у нее оказалось только пятьдесят рублей. И как бы ни хотелось поскорей добраться до квартиры дяди, где мог находиться брат, ничего не оставалось, как пешком идти до метро добрых двадцать минут, а потом – ехать с двумя пересадками, благо до закрытия подземки еще было время.

К большому, на шесть подъездов сталинскому дому, прозванному в народе «стеной», она подошла уже за полночь. «Если Вадьки не окажется дома или он мне не откроет, то мне придется ночевать на улице!» – с беспокойством подумала Инга, потому что обратно до закрытия метро она уже вряд ли бы успела.

Но, к счастью, одно окно в квартире на втором этаже, которую раньше занимал дядя, было освещено.

Инга настроилась на долгие настойчивые звонки в дверь, но брат открыл ей сразу же.

– Я так и знал, что ты приедешь, – сказал он с видимым неудовольствием.

– Еще бы не приехала! Лариска там по стенке бегает от беспокойства и страхов. Надумала себе бог весть что.

Он не ответил, повернулся и пошел в глубь квартиры. Инга последовала за братом. В прихожей она ненадолго задержалась, чтобы снять обувь. От куртки уже избавилась на ходу, небрежно бросив ее на трюмо, и вошла в комнату, в которой скрылся брат. Это была «маленькая» гостиная, как называли эту комнату они с Вадимом и дядя. Маленькая – потому что была еще другая гостиная, большая, которая, собственно, и была предназначена для приемов гостей (хотя к дяде в гости мало кто ходил, они с Вадькой да иногда – партнеры для решения деловых вопросов). Когда приходили племянники, они предпочитали сидеть не в «главной» гостиной, а в этой маленькой, признанной ими более уютной. Помимо этих двух комнат в квартире еще было две спальни – дядина и гостевая – и его кабинет. Обстановка во всех комнатах так и оставалась без изменений, как при жизни дяди. Инга только раз в неделю приезжала сюда, чтобы поддерживать чистоту. Оба понимали, что с квартирой надо что-то делать – сдавать или выставлять на продажу, но не торопились принимать решение. Видимо, не трогая дядины вещи и позволив им лежать так, как это было при его жизни, они оба лелеяли детскую иллюзию, что их дядя не ушел в мир иной, а всего лишь уехал в длительную командировку и когда-нибудь обязательно вернется.

Сейчас вот эта квартира послужила пристанищем Вадиму.

Он сидел в кресле, положив ноги на журнальный столик и закинув руки за голову. Когда Инга вошла, сразу встретилась с напряженным взглядом брата, устремленным на нее.

– Вадим, у тебя возникли какие-то проблемы? – спросила она прямо в лоб, присаживаясь напротив брата в другое кресло.

Он, не говоря ни «да», ни «нет», пожал плечами.

– Что за финт ты выкинул? Какая кошка пробежала между тобой и Ларой?

Вадим, продолжая смотреть прямо на нее, опять пожал плечами.

– Ты будешь со мной разговаривать или нет? – рассердилась Инга.

И опять он пожал плечами.

– Черт возьми, Вадим!

– Не ругайся. Поминать черта – не в твоих правилах, – насмешливо отозвался он.

– Ты мне объяснишь что-нибудь или нет? – проигнорировала она его замечание. – Твоя жена, любимая, заметь, жена, с ума сходит! Не знает, что и думать. Что у вас произошло? Какая муха тебя укусила? И не вздумай опять пожимать плечами!

– А я не знаю, что тебе ответить! Я не помню, что произошло сегодня. Так, какие-то смутные картинки в голове. И почему разозлился – тоже не помню.

– Ты меня разыгрываешь? – нахмурилась Инга, подаваясь всем корпусом вперед.

– Если бы…

– Вадим, у тебя какие-то проблемы на работе?

– Нет.

– Тебе кто-то угрожал, что-то от тебя требовал?

Он фыркнул:

– Не смеши меня. Ты насмотрелась криминальных сериалов. Никто мне не угрожал. Успокойся.

– Тогда, значит, у тебя появилась другая женщина? Ты влюбился? – продолжала выспрашивать Инга.

– Боже, сестра, это-то тебе как в голову пришло? Делать мне больше нечего…

– Тогда почему ты обидел Лару и ушел от нее?! Сказал, что не можешь даже рядом с ней находиться!

– А я и в самом деле не могу больше находиться с ней рядом. Она меня… раздражает! Я задыхаюсь рядом с ней.

– Что ты такое говоришь, брат? – вскричала Инга и, рывком поднявшись из кресла, нервно заходила по комнате. – Не могу понять, не могу принять то, что ты говоришь! У тебя сын, он тебя тоже… раздражает?

Вадим неопределенно покачал головой.

– Ты как зомби! Сам на себя не похож. Ты больше не любишь Ларису?

– Да что ты пристала! – не выдержал наконец Вадим. Встал и вышел из комнаты. Инга побежала за ним следом. Он вошел в большую гостиную, подошел к «стенке», достал чистый бокал и из бара – бутылку коньяка. Плеснул себе немного и залпом выпил.

– Вадька, что с тобой? – жалобно простонала Инга, опускаясь прямо на ковер у ног брата. – Не могу тебя понять! Впервые в жизни не могу понять! Если бы у твоего поступка была какая-то логика, я бы еще попыталась понять. Но ты отчудил что-то совсем несусветное и не даешь никаких объяснений.

– А я и не могу их дать, потому что не знаю, что и почему произошло. Как я тебе уже сказал, подробности вечера я помню смутно. Вернулся домой. Мы с Ларисой поссорились, я вспылил и ушел. Вот и все, что помню. Подробности «остались за кадром».

– Ты не болен?

– Нет. Не начинай по новому кругу. На все вопросы я тебе уже ответил: я не болен, на работе у меня все в порядке, никто мне не угрожает и не шантажирует, другой женщины у меня нет, влюбиться я тоже не влюбился, – закончил он с усмешкой. – Хочешь коньяку?

– Давай! Без ста грамм не разберешься… Ты бы хоть позвонил Ларке, сказал, что с тобой все в порядке. Она же с ума сходит!

– Уже позвонил – перед твоим приездом.

– И?

– Что «и»? Сказал, что со мной все в порядке. И сказал, что пока останусь здесь. Мне так лучше. Не могу находиться с ней рядом! Не знаю почему, но не могу! Когда нахожусь не дома, скучаю, хочу быть с ней рядом, обнимать, целовать. Но только переступаю порог дома – все, задыхаюсь. Еще не успеваю подумать, а с языка уже слетают какие-то грубости. Причем я даже себе отчета не отдаю в том, что делаю. Вот сейчас ты меня расспрашивала о том, что произошло, а я тебе сказал, что не помню. И не соврал! Что, как и почему я ей говорил – действительно ушло из моей памяти. Я очнулся уже только здесь, в этой квартире. Понял, что сделал что-то нехорошее. Но не несут меня ноги обратно!

– Вадим… – пораженно произнесла Инга. – То, что с тобой происходит, очень похоже на чужое вмешательство…

– Только вот не надо опять за свои штучки. Еще скажи, что меня приворотили-отворотили! – скривил он губы в усмешке.

– И скажу! Не надо смеяться! Мы постоянно с тобой спорим по этому поводу – ты мне якобы не веришь, хотя в душе признаешь мою правоту, потом еще раз убеждаешься в том, что я не преувеличивала и не сказки рассказывала, извиняешься и… опять продолжаешь не верить и посмеиваться надо мной. Когда же это прекратится, Вадим? Не утруждай себя ответом: вопрос – риторический.

Он, как она и просила, промолчал, лишь протянул ей бокал, на треть наполненный янтарной жидкостью.

– Ни лимона, ни шоколада нет. Извини.

– Обойдусь, – обронила Инга, принимая бокал и делая из него маленький глоток. Помолчала, обдумывая пришедшую на ум мысль о чужом вмешательстве в жизнь брата и его жены. Не исключено! Надо бы дома проверить – разложить карты хотя бы. Может быть, Лариса не так уж и не права была, предположив, что Вадим ушел от нее по вине другой женщины. Не влюбившись, нет. Но на брата могла положить глаз какая-нибудь девушка: парень он симпатичный, обаятельный, к тому же с престижной работой и довольно обеспеченный. Вадим мог показаться какой-нибудь охотнице за чужими мужьями лакомой добычей. И девушка, ничуть не смущаясь аморальностью своего поступка и совершенно не думая о последствиях, отправилась к какой-нибудь бабке или ворожейке, сулящей в газетных объявлениях «стопроцентный приворот». Инга в своей практике не раз встречалась с подобными ситуациями.

Если все дело в этом, то она может справиться – опыт снятия чужих приворотов у нее был. Нужно только убедиться в том, что это на самом деле так.

– О чем призадумалась, сестричка? – с легким смешком окликнул ее Вадим. – Думаешь, кто бы мог меня приворожить?

– Попал в точку. А если серьезно, не крутится ли около тебя какая-нибудь дамочка с навязчивыми или, наоборот, ненавязчивыми заигрываниями?

– Боже мой, Инга, неужели мы говорим серьезно? – вскинул он брови. – Но если тебе так хочется думать, то, боюсь, не смогу ни подтвердить, ни опровергнуть твою теорию, потому что в последнее время я был так загружен работой и занят семьей, что даже по сторонам оглянуться не было времени.

– Потому твое поведение и кажется мне очень странным и дает повод думать о привороте. Я ведь знаю, как ты любишь Ларису и сына, как ты все свободное время стараешься провести с семьей.

– Так-то оно так, Инга, но меня не могут приворожить, потому что мы с Ларкой связаны тем самым Единением, – напомнил он ей о давней истории со старинными амулетами, призванными объединять пары неразрушимой любовной магией.

– В том-то и дело, что тогда мы Единение разрушили… Вы с Ларой защищены лишь своей любовью, чистой, без примесей посторонней магии. Да еще вашу семью оберегает моя защита, которую я поставила на обручальные кольца. Помнишь, перед вашей свадьбой я попросила тебя принести мне ваши кольца? Я заговорила их, чтобы никто и ничто не могло нарушить равновесие в вашей семье.

– Помню. Ты говорила об этом. Сказала, что заговорены они не каждое по отдельности, а вместе.

– Да, это сильная защита, но работает она на полную мощь лишь в том случае, если вы будете постоянно носить кольца. Не снимать их… – пояснила Инга и осеклась. Уставившись на правую руку брата, все еще забинтованную, она быстро спросила: – Вадим, когда ты поранился? В пятницу?

– Ну да, я же…

– А обручальное кольцо где? – перебила она его.

– Дома. Извини, выполнить твою просьбу не расставаться с ним я не сумел из-за форс-мажорных обстоятельств, – с легкой усмешкой ответил Вадим и присел с сестрой рядом на ковер. – Врач попросил меня снять кольцо с порезанного пальца, потому что оно мешало накладывать швы.

– Значит, кольцо ты снял и оставил дома, – пробормотала вслух, но так тихо, будто лишь себе, Инга. – И, соответственно, защита тоже нарушилась. Пусть она и не исчезла окончательно, но временно образовалась прореха. И удар был нанесен по слабому звену – по тебе. Это может быть и просто случайностью: ты снимаешь кольцо по веской причине, а некто, нащупав образовавшуюся лазейку, пользуется моментом и вмешивается. В этом случае на твоем месте могла бы оказаться и Лара. Тот, кто нанес удар, не ставил определенной цели ударить конкретно по кому-то из вас. Или, второй вариант, ситуацию, чтобы ты снял кольцо, спровоцировали. И целью являлся именно ты. Это позволяет мне думать, что тут, возможно, замешана женщина со своими планами на тебя…

– Инга, я всегда знал, что ты отличаешься бурной фантазией, но чтобы придумать такое… Порезался я совершенно случайно. А не по чьей-то прихоти. С каждым может случиться! Кольцо я вновь надену, как только заживет палец. Так что, Инга, не накручивай!

– Помолчи! Помолчи, брат! Так-так-так… Лара сказала мне, что у вас все последние два дня идет как-то вразлад: вы спорите, ссоритесь, сегодня ты вообще почему-то хлопнул дверью и ушел. И началось все это после того, как ты поранил руку. То есть снял обручальное кольцо.

Она поставила на пол бокал и потерла указательными пальцами виски.

– Вадим, мне нужно кое-что проверить, чтобы убедиться в том, что я думаю правильно. Извини, братец, посвящать в подробности я тебя не буду из боязни вновь быть осмеянной.

– Ну хорошо, хорошо, верю, – поспешно проговорил он, но, однако, без раскаяния в голосе. Будто делая одолжение.

– Вадим, мне нужно домой! – встала она.

– Я тебя отвезу.

– Ты же выпил!

– Совсем немного, граммов пятьдесят. Мне страшно отпускать тебя одну в ночь даже на такси. Отвезу, и всех делов-то.

– А сам потом куда? Сюда или домой, к Ларе?

Вадим помрачнел.

– Не знаю, – честно ответил он. – Сейчас мне бы хотелось поехать домой, к Ларе и сыну. Но боюсь того, что приеду и опять что-нибудь не то сделаю. Пожалуй, переночую здесь, в дядиной квартире.

– Ладно. Только я, с твоего позволения, позвоню Ларе. Хоть ты ей уже и звонил сам, она ждет моего звонка. Пожалуй, лучше тебе сегодня переночевать здесь, не ехать домой. Не нравится мне твоя ситуация, Вадим! Хоть верь, хоть не верь, но что-то тут не так! Дома я посмотрю, что происходит с тобой… Я лишь хочу убедиться в своих догадках о постороннем вмешательстве в вашу жизнь либо, наоборот, опровергнуть их. Тогда – в последнем случае – сегодняшние события останется списать на магнитные бури, природные катаклизмы и твой хронический недосып.

– Я бы так списал изначально, – улыбнулся Вадим и сунул в карман куртки ключи от машины.

* * *

Из подъезда девушка вышла не одна, а в сопровождении высокого молодого человека. Из укрытия – от лавочки на неосвещенной детской площадке – было удобно обозревать подъезд сталинского дома. Пара подошла к машине – «Ауди А6», освещенной, будто софитами, желтым светом дворового фонаря, и остановилась. Прежде чем сесть в машину, девушка с парнем перебросились парой фраз. При этом она, похоже, на чем-то настаивала, но он не соглашался с ней. В конце концов девушка досадливо махнула рукой, откинула резким движением головы намокшие под дождем волосы и, решительно открыв переднюю дверь со стороны пассажирского места, села. Парень обогнул машину и занял водительское сиденье.

«Ауди», в дневном свете светло-синяя, а ночью казавшаяся темно-серой, плавно тронулась с места. И тогда следивший за машиной мужчина поднялся со своего места и неторопливо пошел с площадки. Машину свою он оставил далеко отсюда, так что проследить за «Ауди» не мог. Но предположил, что девушка отправилась домой. А куда ей еще ехать ночью? Если бы она была одета не в простые джинсы, спортивную куртку и джемпер с воротником под горло, то он бы мог предположить, что отправилась она в компании спутника развлекаться в клуб или на поздний ужин в ресторан. Но в таком виде по клубам не ходят, в таком виде выскакивают торопливо из дома по чьему-то срочному звонку.

Да и спутник ее был вовсе не ухажером. Он узнал его, что не составило особого труда, ведь он хорошо помнил это лицо. И еще бы было не запомнить, когда этот молодой человек пять лет назад так отметелил его за поруганную честь своей сестры, что ему пришлось отлеживаться несколько дней дома. Хотя, будь он тогда помудрее и не так напуган светящим ему наказанием, мог бы обернуть ситуацию с избиением в свою пользу: подал бы встречное заявление. Глядишь, привлекли бы брата девушки тоже на скамью подсудимых. Впрочем, даже если бы он подал в суд за избиение, парня могли бы как-то отмазать – с его-то денежным дядей.

За ней он в последнее время следил по возможности часто. Парковал свою неприметную машину возле соседнего с домом девушки здания и за затемненными стеклами проводил несколько часов. Играть в «шпиона» ему очень нравилось. Он следил за ней и раньше, а сейчас, когда был почетным зрителем специально для него разыгрываемого спектакля, не мог пропустить даже части представления.

Он уже знал о потопе, случившемся в ее квартире. И эта маленькая ее неприятность повеселила его как милая, но несерьезная шутка. Хорошо придумано – начать с малого! Жаль только, что не мог он присутствовать в тот момент, когда это все случилось, – рискованно. Ведь она знала его в лицо. Хорошо знала. Ему оставалось лишь представлять растерянное выражение и испуг в глазах, когда на нее обрушилась эта неприятность. В ту ночь ему вновь снился его сон-желание. И в этом сне ее глаза уже не были такими пустыми, они наполнялись тревогой. Весь последующий день он был счастлив, как никогда. Позвонил в магазин, где он работал грузчиком, сказался больным и весь день провел в своей «копейке», наблюдая за домом его богини.

На кладбище, когда хоронили певичку, он тоже побывал, но стоял очень далеко, среди других могил, наблюдая за процессом погребения издалека. Похороны были очень напыщенными – у певички оказалось много почитателей. Ему было плевать на всех ее поклонников. Но две мысли согревали его так жарко и уютно, словно огонь от растопленного камина. Ему приятно было представлять, что там, в непосредственной близости от гроба, стоит она и, не стесняясь, плачет. Но еще радостней оказалось сознавать, что это именно он стал режиссером-постановщиком такой пронзительной сцены. Конечно, его направили, дали подсказку, что делать, но все же основная заслуга принадлежала ему.

Сегодня он тоже следил за ней. Собирался провести вечер возле ее дома, но пока кружил в поисках места для парковки, увидел, как девушка, растрепанная, выбежала из подъезда и села в подъехавшее специально за ней такси. Она выглядела встревоженной, собиралась, похоже, впопыхах, потому что волосы ее были влажными, как после душа. Он проследил за девушкой до самого конца ее поездки. Едва не потерял из виду нужное такси, когда желтая машина вдруг неожиданно свернула, а он чуть не пропустил поворот. Во второй раз он спутал две оказавшиеся рядом одинаковые машины – последовал ошибочно за другой, но вовремя заметил свою промашку и нагнал нужное авто. Девушка вышла из такси возле одной из девятиэтажек в спальном районе и быстрым шагом направилась в подъезд. Машину она отпустила, значит, собиралась пробыть в этом доме долго. Но ему торопиться было некуда. Он с удобством расположился в салоне своей «копейки», включил тихую музыку, обогреватель, достал термос с чаем, завернутый в бумагу бутерброд и приготовился ждать.

Она пробыла у кого-то в гостях добрых два часа, вышла на улицу и, остановившись, растерянно похлопала себя по карманам, будто что-то потеряла. Затем извлекла бумажку, похоже банкноту, и тут же разочарованно убрала обратно. Когда она направилась к метро, он догадался, что у девушки просто не оказалось денег на такси. «Подвезти?» – мелькнула сумасшедшая мысль. Но он тут же категорически отказался от нее, раскрываться он не собирался.

Ничего не оставалось, как последовать за ней на метро, выйти на далекой станции и протопать под дождем еще изрядно до сталинского дома. На детской площадке он прождал с полчаса. И вот сейчас, увидев, как девушка вышла из подъезда в компании своего брата и села в машину, поднялся и неторопливо пошел к метро. Придется ловить попутку, чтобы добраться до оставленной машины. Но это ничуть не огорчало его. Все шло как по нотам, ровно как и планировалось. И если его не обманули, главные сцены еще впереди.

Х

Вернувшись домой, Инга переоделась в домашнюю одежду – удобные брючки и свободную тунику, умылась прохладной водой и отправилась в свой кабинет. Из головы не выходил разговор с Вадимом – странный, но в то же время именно этой странностью и ясный. В том, что на Вадима, вернее на его семью, воздействовал некто извне, Инга почти не сомневалась. Ей только требовалось убедиться в своих догадках и, если это будет возможно, увидеть, откуда и почему было направлено это воздействие.

Она, откинувшись на высокую спинку кресла, задумчиво перебирала серебряные кольца браслетов на правом запястье, думая, какой способ экспресс-диагностики выбрать. Можно сделать расклад на картах, но быстрый, потому что на долгий у нее уже нет сил. От усталости ее внимание рассеивалось, будто через призму. И больше всего на свете хотелось отправиться спать. Последнее время Инга почти не спала по ночам и от такого образа жизни устала. На следующий день у нее было назначено несколько визитов клиенток, она же сама перенесла сегодняшние встречи на завтра. Плюс следовало съездить в ресторан – утвердить меню для послезавтрашнего банкета в честь дня рождения. День, в общем, обещал выдаться насыщенным, требовал сил, поэтому нужно отправиться спать сегодня раньше.

Инга бросила взгляд на часы, убедилась, что лечь «пораньше» опять не получится, ибо уже почти два часа ночи, вздохнула и достала из ящика карты, свечи, а затем принесла из семейного альбома фотографию Вадима.

Рассматривая фото, она пыталась настроиться на волну брата, но у нее это получалось плохо: от усталости ей все не удавалось сконцентрироваться. Поэтому сигналы, которые она все же получила, были слабыми.

Она зажгла в двух бронзовых тонконогих подсвечниках, стоящих на ее рабочем столе, свечи, подожгла третью и поводила ею над фотографией брата.

Все три свечи затрещали, а пламя той, которую Инга держала в руке, вдруг дрогнуло, будто от сквозняка. И, не успела она даже моргнуть, погасло.

– Дела… – огорченно протянула девушка. С ее братом «поработали», без сомнений. Инга взяла карты и выложила рядом с фотографией несколько штук.

Карты подтвердили то, что она уже и так знала: было магическое вмешательство. К сожалению, они не говорили, нападению кого – мужчины или женщины – Вадим подвергся. Но это уже и не было Инге так важно. Она увидела, что вмешательство грубое, дилетантское и избавиться от него несложно.

Когда она собрала колоду, чтобы спрятать ее обратно в ящик, неловко выронила на пол две карты. Подняв их, Инга нахмурилась, потому что то, что показали упавшие карты, ее встревожило: Вадим ей вдруг увиделся беззащитным, поверженным воином.

– Не может быть. Я недавно обновляла защиту и ему, и Ларе.

О безопасности брата и его жены она пеклась особо. Еще памятны были случаи, когда именно ее защиты и спасли близких от гибели. Ее защита даже сумела остановить мощный поток древнего проклятия, наложенного давно умершей ведьмой, выдержала, не сломалась, спасла Вадима от предрекаемой гибели.

Может, Инга где-то ошиблась? В одном из двух случаев – или где-то напортачила, когда ставила брату защиту, и в итоге ничего не вышло. Либо сейчас неверно интерпретировала выпавшие карты.

Но как бы там ни было, вернуться к вопросу защиты она решила уже завтра. А сейчас, раз уж спать ей все равно не суждено идти рано, решила почистить брата от чужого вмешательства.

Еще через час она уже стояла под душем – уставшая, но довольная выполненной работой. Горячие струи массировали плечи, и Инге подумалось, что она бы так и стояла под этим горячим водопадом долго-долго. И все же интересно, кто попытался Вадьку таким грубым способом сбить «с пути истинного»? Грубая работа, очень грубая. Инге почему-то вспомнилась недавняя клиентка Карина, которая просила приворожить любимого человека. Вот какая-нибудь такая Карина, не отягощенная муками совести, купила у метро «самоучитель по колдовству», прочитала за три дня первые тридцать страниц, возомнила себе, что уже все может, и попробовала свои силы на Вадиме. Ну что ж, все, что ей удалось, – это внести маленький раздор в семью. Больше у той дамочки ничего не получится. Инга удовлетворенно улыбнулась, потянулась за флаконом с шампунем и налила из него на ладонь немного ароматной жидкости.

После душа она пошла не в спальню, а на кухню, так как сон пропал и, наоборот, захотелось чаю. А на кухне к желанию чая добавилось и желание поесть. Поэтому Инга приготовила салат, нарезала ветчины, сделала яичницу и поужинала. А потом уже заварила и чай и выпила его неторопливо, с наслаждением.

Она легла в кровать и уснула так быстро, что даже не успела угнездиться поудобней.

Ей снилось, что она идет по гладкой, обточенной морской водой круглобокой гальке вдоль кромки прибоя. Волны ласково и робко касаются ее стоп и тут же отбегают, будто застеснявшись. Инге в этом сне было двадцать четыре года, она еще, как и в жизни в том возрасте, не перекрасила свои натурально-светлые волосы в черный цвет, была беспечна и счастлива, без вечно свежего клейма-воспоминания на душе, от которого хотелось избавиться. Ее жизнь еще не переломлена о колено предательством близкого человека, Инга радостна, счастлива, влюблена, открыта надеждам и ожиданиям.

Она шла по кромке воды, и влажная от морских брызг юбка летнего платья липла к ногам, а новые босоножки Инга несла в руках и размахивала ими, как девочка. Брела она не бесцельно, а шла к бабушке, которая уже поджидала ее под небесно-голубым куполом зонта от солнца.

Все было как наяву, даже запахи – моря, шашлыков, тонких духов, которыми она пользовалась в тот период своей жизни, – осязались. И прикосновения к босым ступням прохладных волн тоже чувствовались по-настоящему. И солнце палило шею и оголенные плечи. И полуденный воздух казался влажным и жарким, как в сауне, вдыхался тяжело. Все было как наяву, за исключением одной детали: пляж оставался пустынен, и только один-единственный голубой зонт портил сплошное полотно золотого песка.

Под зонтом ее ожидала бабушка.

– Здравствуй, Инночка, – сказала бабуля, когда Инга присела под зонтом на краешек расстеленного покрывала. – Давно хочу с тобой поговорить, но к тебе в последнее время сложно пробиться.

Инга не удивилась такому заявлению бабушки: закончив университет, она какое-то время ударно трудилась в одной маленькой фирмочке в отделе кадров. Да, но если сейчас она идет по берегу моря, значит, она не в Москве, а в городке, в котором родилась. Значит, приехала в отпуск к бабушке. Тогда почему старушка сказала, что не может к ней «пробиться»?

Бабушка не дала задать ей вопрос, сразу, будто боялась, что их прервут, перешла к сути:

– Инночка, я хотела тебе напомнить, что Сила тебе дана для добра. Любовь, добрые дела и помыслы ее защищают и множат, темные дела разрушают. Ты умница, слушаешь меня, не используешь свои способности во вред другим. Так и держи – этим и себя сохранишь, и другим поможешь. Что бы ни случилось, Инночка, не оступайся! Не оступайся, заклинаю. Иначе погубишь себя. Темное возвращается в троекратном размере.

Инга хотела сказать, что ей об этом известно: бабушка не уставала повторять ей это по нескольку раз, и этот урок она усвоила еще в детстве. Но промолчала. Почувствовала, что раз бабушка посчитала нужным напомнить «золотое правило», значит, так было надо.

– Запомни это, Инночка. А сейчас, прежде чем я пойду, можешь задать мне один вопрос – любой, – сказала бабушка, и Инга в этот момент поняла, что на самом деле ей во сне не двадцать четыре года, а тридцать без одного дня. И находится она не на пляже, а в бабушкином мире – там, куда старушка ушла после своей смерти. Понятна стала и торопливость той: ей на встречу с внучкой давалось действительно немного времени.

– Ба, объясни, пожалуйста…

– Тшш… – вдруг прервала ее старушка, прикладывая указательный палец к губам и прислушиваясь к чему-то. Инга послушно замолчала и в этот момент услыхала какую-то смутно знакомую короткую мелодию, которая проиграла два раза и пошла на третий круг.

– Инночка, беда! – всполошилась бабушка. – Беги, беги, не опоздай!

И на этом месте Инга проснулась.

Мобильный, лежащий на прикроватной тумбочке, мигал огнями и сигналил мелодией, которую Инга и услышала во сне. Еще окончательно не проснувшись, стараясь удержать в памяти детали ускользающего сна, Инга протянула руку к тумбочке и взяла телефон.

– Алло? – сонно спросила она.

– Инга? – В трубке раздался незнакомый женский голос. – Это Ольга, Ларисина мама.

– Да, Ольга, я вас слушаю! – уже другим тоном ответила Инга, мгновенно проснувшись. По ночам просто так не звонят. Плюс бабушка во сне предупредила о беде. – Что случилось?

Первым делом подумалось о Ларисе. «Убью, братец, если по твоей вине Ларка что-то отчебучила!»

– Инга, – начала женщина и замолчала.

– Говорите! Что-то с Ларой?! – Последнюю фразу она уже нетерпеливо выкрикнула.

– Нет. С Вадимом. Инга, меня попросила позвонить вам Лариса. Она звонила вам, звонила, но так и не смогла дозвониться, а ждать больше не могла. Вадим… Он в аварию попал. Ларе сообщили час назад из больницы. Она тут же бросилась звонить мне, чтобы я приехала и посидела с малышом. Я взяла такси и помчалась к дочери. Лара сказала, что звонила вам, но вы не брали трубку, видимо крепко спали. И так как Лара не смогла связаться с вами, она оставила мне ваш номер с просьбой дозвониться. А сама поехала в больницу. Инга, я очень сожалею о том, что побеспокоила вас с дурными вестями…

В голосе женщины послышались слезы.

– Спасибо, – невпопад поблагодарила девушка. – В какую больницу увезли Вадима, Лара вам сказала?

– Да-да, конечно! Запишете?

– Так запомню. Как давно уехала Лариса?

– Минут двадцать назад. Я уложила спать проснувшегося Ванечку и бросилась звонить вам. Пожалуйста, Инга, поддержите Лару тоже… Просьба, может, некорректная, ведь Вадим – ваш родной брат, и для вас это известие не менее шокирующее, чем для нее. Но Лара уезжала из дома в такой истерике, что я уже думала взять Ванечку и поехать вместе с дочерью. С ума схожу от беспокойства – и за Вадима, и за нее. Пожалуйста, не оставляйте Ларису одну!

– Да, конечно, конечно, мы с ней будем вместе. Я или она позвоним вам, как только станет что-то известно.

Никогда Инга еще не собиралась с такой скоростью. При этом, несмотря на то что руки у нее дрожали, как у заправского алкоголика, а колени подгибались, действовала она на удивление четко и слаженно и мыслила спокойно, трезво, не впадая в панику: переодеться в джинсы и теплый свитер, не забыть куртку. В сумку положить ключи, кошелек, мобильный, паспорт. Ах да, еще и сигареты…

* * *

Вспышки подобны зарядам, выпущенным из ракетницы, – они так же ярко разрывают тьму и уже через мгновение гаснут. Вспышки пульсирующего сознания. Он не может разобраться в этих беспорядочных картинах, возникающих неожиданно и стихийно, не пытается выстроить их последовательно. Он просто фиксирует их, не анализируя, не осмысляя, принимая лишь как резко сменяющиеся слайды.

Вот мокрая ночная дорога. В черном и блестящем, как слюда, асфальте отражается мерцающий синий свет. С неба сыплет частым дождем, который лупит по лицу ледяными ладонями, ненадолго приводя в чувство. Сырой холод пробирается под одежду, вызывает дрожь. И он почему-то вспоминает, что в детстве очень любил купаться в море и бултыхался в нем до посинения. Бабушка очень сердилась, говорила, что он так когда-нибудь подхватит воспаление легких. А он в ответ выстукивал ей зубами замысловатую дробь, чем очень смешил сестру. К слову сказать, воспалением легких он никогда не болел. Да и простужался тоже очень редко.

Счастливое воспоминание из детства обрывается темнотой. Но следующая вспышка на долю секунды выхватывает лицо склонившейся над ним женщины. Лицо незнакомки освещает падающий откуда-то сбоку и немного сверху луч света, и можно понять, что женщине уже хорошо за сорок. У нее сухие растрескавшиеся губы и темные глаза. От уголков глаз разбегаются лучиками морщинки, которые вызывают неожиданную симпатию: эти бороздки оставила привычка улыбаться. Женщина что-то говорит ему – он не разбирает, что именно, но ласковый тембр ее голоса уже успокаивает и наполняет теплом, как рюмка хорошего коньяка.

Кто-то другой, не женщина, торопливо разрезает его свитер. Лезвия ножниц скользят по руке – неприятно, будто уж. Он пытается помешать снять с себя одежду, но женщина с лучиками морщинок возле глаз вновь говорит ему что-то доброе и мимолетными, почти незаметными касаниями кончиков пальцев быстро проходится по его оголенному плечу, груди, боку. Не понимая, что происходит, он пытается сесть, но движение вдруг причиняет такую боль, что сознание разлетается на мелкие осколки, будто упавший на кафельный пол бокал.

Между последней вспышкой и следующей, вероятно, проходит большой промежуток времени, потому что обстановка уже иная. Он открывает глаза, и взгляд упирается в белое полотно с зигзагами в уголке и темными пятнами. Он не сразу понимает, что полотно это – потолок, а зигзаги и пятна – трещины и куски обвалившейся побелки. Но по этому растрескавшемуся неряшливому потолку догадывается, что находится в каком-то казенном помещении.

До его слуха долетают чьи-то голоса, которые сливаются в неразличимый гул. И этот гул вызывает в памяти другую счастливую ассоциацию из детства – пасеку их соседа, дяди Миши. В один из летних дней, желтых и растопленных от жары, как масло, дядя Миша взял их с сестрой на пасеку. Путь туда уже был целым приключением, потому что ехали втроем на старом мотоцикле с люлькой по ухабистой дороге. Мотоцикл подпрыгивал на кочках, сестра испуганно ойкала, но при этом смеялась, чтобы скрыть свой страх. Ему же, наоборот, нравилось подпрыгивать за спиной у дяди Миши на кожаном сиденье. «Смотри, не вылети из седла!» – не оглядываясь, предупреждал сосед. Он в ответ кричал, что этого не случится, и крепче хватался за ремень его брюк. Мотоцикл опять подбрасывало на какой-нибудь кочке, сестра в люльке опять ойкала, и все смеялись. Из воспоминаний о пасеке в памяти уцелели лишь два момента – пчелиный гул и овальный ломоть деревенского хлеба, который дядя Миша густо намазал янтарным медом. Вкус этого меда бережно хранился в памяти до сих пор. Сколько раз за свою жизнь он ни покупал мед, никогда больше не ел такого вкусного, как у дяди Миши.

Тот день на пасеке ему вспоминался смутно, но хорошо запомнилось, с чего началась их с соседом дружба. Стыдно сказать, с воровства черешни. У дяди Миши не только был самый вкусный на свете мед, но и черешня в его саду росла самая крупная, сочная и сладкая в городе. Однажды они с сестрой влезли в соседский сад. Сестра стояла внизу под деревом, натянув руками подол светло-голубого платья, подобно пожарному тенту, а он горстями торопливо сбрасывал в него сорванную черешню. Некоторые ягоды впопыхах давил, и они оставляли на светлом ситце платья темные следы. Но ни Ингу, ни Вадима не беспокоило испорченное платье и то, что бабушка потом будет ругать обоих. Их рты уже наполнялись слюной в предвкушении сладкого черешневого вкуса. Он, хоть ему и хотелось сунуть украдкой в рот ягоду, не делал этого – ожидал, что черешню они будут пробовать с сестрой. Она тоже по молчаливому соглашению не съела ни одной сброшенной им ягодки, терпеливо ждала, когда брат слезет с дерева, чтобы отведать лакомство вместе. Их проказа, может, и прошла бы незаметно, если бы он, слезая с дерева, не ухватился за сухую ветку и не полетел вниз. Упал он удачно, даже не ушибся. Но при падении сучком рассек бровь (бабушка потом долго причитала, что ему очень повезло, ведь ветка могла бы и в глаз попасть). Пустячная рана, но кровоточила, помнится, очень сильно. Его залитое кровью лицо напугало сестру до крика. В сад выскочил хозяин дядя Миша, быстро и правильно оценил обстановку, посадил незадачливого воришку в люльку мотоцикла и повез в травмпункт. Бровь зашили быстро и не больно. На память о том случае остался небольшой, почти незаметный шрам. А дядя Миша простил им шалость. Только сказал, что, если им опять захочется черешни, пусть они придут и попросят, он всегда даст им столько, сколько им захочется. Так и они будут целы, и ветки дерева. С дядей Мишей они потом водили дружбу до самого отъезда.

Дядя Миша… Ушел он уже, как и бабушка, дом его продали, как и они с сестрой продали дом бабушки…

…Кто-то подходит к нему, что-то спрашивает, не дождавшись ответа, переспрашивает. Он хочет сказать, что не расслышал вопроса, разжимает спекшиеся губы, но вместо слов с них срывается стон.

Он опять летит в темноту. И на мгновение ему кажется, что из темноты ему протягивает руку дядя Миша. «Не бойся, парень! – ободряюще улыбается сосед. – Здесь хорошо! Не страшно. Оставайся. У меня для тебя припасен мед». Он собирается сказать, что задерживаться не может, потому что куда-то торопился. Кто-то где-то его ждет… Ах да, жена. Любимая жена, с которой накануне он глупо поссорился, которую очень расстроил и обидел, и вот спешил к ней, чтобы попросить прощения и остаться. Он собирается обо всем этом рассказать дяде Мише, но вместо этого хватается за руку соседа, которая почему-то выскальзывает из его ладони. И вот он вновь выныривает на поверхность сознания. Видит каких-то незнакомых людей, окружающих его. Изображения расплываются, так, будто он смотрел на улицу сквозь мокрое от дождевых капель стекло. От группы людей отделяется один мужчина в зеленой робе и шапочке, чем-то похожий на дядю Мишу, и наклоняется к нему. «Держись, парень! Немного починим тебя, и будешь как новенький!» Он не отвечает, лишь щурится от яркого света, бьющего с потолка.

Его опять трогают. На этот раз ощупывают ногу, приподнимают ее и медленно поворачивают – очень аккуратно, бережно, но тем не менее больно. «Терпи, парень, терпи», – приговаривает кто-то голосом дяди Миши. Но выносить боль он больше не может и вновь тонет в спасительной темноте…

– …Лиза, Лиза, девочка моя! Что с тобой? – Кто-то настойчиво тормошил ее. Лиза открыла глаза и увидела бледное встревоженное лицо тети Таи. – Лизочка, тебе плохо? Больно? Ты так кричала! – продолжала с беспокойством расспрашивать ее тетя Тая.

Девочка, не отвечая на вопросы, рывком села и, обхватив себя руками, поежилась, будто от озноба.

– Тебе холодно? Ты не заболела? – На ее лоб тут же легла прохладная ладонь. – Нет, температуры вроде нет. Но, боже мой, ты вся мокрая! Алла, принеси что-нибудь из Лизиной одежды. Нужно переодеть ее в сухое, иначе она простудится.

Последняя фраза уже предназначалась молодой женщине, испуганно выглядывающей из-за плеча тети Таи, – хозяйке квартиры, у которой они остановились на время питерских каникул. Алла Лизе не понравилась с первого взгляда, хоть и была красива, как кукла Барби, – с фарфоровой кожей, небесными глазами и длинными и густыми ресницами. У тети Аллы еще были длинные ногти, заточенные в хищные пики. И Лизе, когда она смотрела на ухоженные руки Аллы (хозяйка попросила называть себя только по имени, без добавления «тетя»), становилось не по себе. Ей чудилось, что таким ногтем-пикой можно проткнуть человека. Ну, конечно, не насквозь, но до крови – точно. Может быть, из-за этих ногтей, окрашенных к тому же в красный, может быть, еще по какой-то неведомой причине, но руки Аллы казались Лизе неласковыми. То ли дело были руки у мамы – с мягкой нежной кожей, пахнущей кремом, с тонкими артистичными пальчиками и коротко стриженными круглыми ноготками. Руки у мамы были очень ласковые – от одного их прикосновения к волосам девочка успокаивалась, расслаблялась и впадала в дрему. У Инги руки тоже ласковые, добрые, хоть она, в отличие от мамы, носит маникюр. Но, конечно, не такой хищно-острый, как у Аллы. Ногти Инги были аккуратной квадратной формы, недлинные, кончики выступающих за край подушечек пальцев покрыты белым лаком, а сам ноготь – прозрачным. Недавно девочка узнала, что такой маникюр называется «французским», и сама пыталась его сделать себе, покрасив кончики своих ноготков белой замазкой.

Но дело было не только в маникюре. Хозяйка квартиры Алла не нравилась Лизе еще и потому, что девочка чувствовала исходящую от девушки непонятную угрозу, надвигающуюся, как туча – на солнце, хотя вроде бы Алла была добра, приветлива, гостеприимна. Но самое главное – Лиза потому еще не испытывала доверия к хозяйке квартиры, что именно ее кукольное личико мелькнуло недавно в видении, когда она коснулась отцовских часов.

– Лиза, не молчи же! Что с тобой случилось? Ты плохо себя чувствуешь? У тебя что-то болит? – вопрошала тетя Тая.

– Я в порядке, – ответила Лиза отцовской фразой.

– А, вот и пижамку тебе принесли. Давай переоденем тебя в сухое…

С этими словами Таисия принялась сама переодевать Лизу, словно та была младенцем. Девочка послушно дала снять с себя мокрую от пота пижаму и надеть чистую и сухую кофточку.

– Мне нужно позвонить Инге, – вдруг громко заявила Лиза, словно с мокрой пижамной рубашкой скинула и оцепенение. – Срочно! Это очень важно!

– Лизонька, но сейчас ночь… – немного растерянно сказала Таисия. И Алла, протягивая пижамные штаны, кивнула, подтверждая ее слова.

– Ну и что! – заупрямилась Лиза. – Инга не спит! Сейчас она точно не спит! Дайте мне телефон! Где мой телефон?

– Лиза, ну что ты такое говоришь? Конечно, Инга спит!

– Да нет же, – возразила Лиза и чуть не заплакала от бессилия, от того, что ее не понимают. – А если и спит, мне нужно ее разбудить! Я увидела плохое…

– Девочка моя, тебе просто приснился сон! Страшный, но он был всего лишь сном, – попыталась убедить ее Таисия, прижимая крепко к себе, как дочь. – Уже все закончилось.

– Нет же! – выкрикнула Лиза, вырвавшись из объятий. Ну как объяснить им – непонимающим взрослым, – что то, что она только что увидела, не было сном! Что она была сейчас на месте человека из разбитой машины, читала его мысли так, будто они рождались в ее голове, видела картинки прошлого, будто они стали ее памятью, чувствовала боль так, словно это ее тело оказалось раненым.

– Что за упрямый ребенок, – громко и с видимым недовольством сказала Алла. И хотела добавить, что упрямство – это результат того, что девочкой мало занимаются, позволяют ей делать все, что вздумается, но Лиза так на нее посмотрела, что девушка осеклась. Взгляд у этой девочки порой был такой, что невольно заставлял отводить взор. И дело было не столько в черных, будто цыганских, глазах, сколько в самом свойстве взгляда повелевать, осаживать. «Странная девочка», – подумала про себя Алла. Но промолчала. А маленькая упрямица продолжала требовать свой телефон – маленький розовый мобильник с изображением кошачьей мордочки с бантиком – эмблемы «Хэлло, Китти». Отцовский подарок.

– Ну хорошо, – сдалась Таисия. И, выйдя в другую комнату, вернулась с Лизиным рюкзачком, в котором и лежал пресловутый телефон.

Лиза, не утруждая себя копанием в рюкзаке, просто перевернула его вверх тормашками, нетерпеливо потрясла его, вытряхивая содержимое прямо на кровать (Алла, увидев это, неодобрительно хмыкнула). Выудила из кучи вещей телефон и, торопливо потыкав в кнопочки, поднесла его к уху.

Она долго слушала тягучие гудки. Но ей никто не отвечал. Лиза мысленно молила Ингу, чтобы та ответила ей, но Инга то ли не слышала вызова, то ли не могла взять трубку.

– Лиза, хватит, – мягко прервала ее Таисия. И девочка нехотя опустила телефон. – Видишь, я была права: Инга спит.

– Она не спит! Не может спать! – вновь закричала Лиза, и от невозможности что-то доказать у нее на глаза навернулись слезы.

– Лиза, девочка, может, ты расскажешь мне, что стряслось, почему тебе так срочно понадобилось звонить Инге?

Лиза, задумавшись, покусала нижнюю губу. Тетя Тая все равно не поверит. А если и поверит, что может сделать?

– Хочешь, мы позвоним твоему папе?

– Да, да! – воскликнула Лиза. Но, чуть подумав, добавила: – Только утром. Папочка спит. Но мы ему обязательно позвоним, потому что он нужен Инге.

И не успела Таисия спросить, почему Лиза так сказала, как розовый мобильник вдруг проснулся и пропел какую-то веселую мелодию.

– Инга! – закричала Лиза, едва поднеся телефон к уху. – Инга, я видела… Видела!

От волнения дыхание сбивалось, и Лиза все никак не могла произнести то, что собиралась сказать Инге. Таисия и Алла замерли, с любопытством глядя на нее и прислушиваясь к телефонному разговору.

– Я хочу остаться одна! – резко, совсем по-взрослому, заявила Лиза. Брови Аллы поползли вверх, но Таисия взяла родственницу за руку и потянула за собой.

«Черновские интонации, – подумала она про себя. – Ай да Лизка!»

– Инга, я видела дядю Вадима. Ему очень плохо, – уже спокойней смогла сказать Лиза, когда осталась в комнате одна.

XI

Это был самый ужасный день рождения в ее жизни.

Инга вернулась домой в девять утра, бросила ключи на поверхность низкого обувного шкафчика, присела на его краешек и устало прикрыла глаза.

Хуже и не придумаешь…

Уже вторую ночь она проводила в больнице. С Ларисой они договорились, что невестка будет дежурить днем, а Инга – ночью. Лара была готова проводить в больнице и круглые сутки, но Инга настояла на том, чтобы на ночь та отправлялась домой – к маленькому сыну. «Я все равно не буду спать, – упрямилась невестка. – Не смогу уснуть в нашей с Вадимом кровати одна!» «Ложись на диване, – посоветовала Инга. – Или в детской. А еще лучше попроси маму ночевать с тобой».

Смысла в таком круглосуточном дежурстве в госпитале было мало: к Вадиму все равно не пускали. Но и Инга, и Лариса боялись того, что что-то важное случится именно в тот момент, когда их не будет в больнице. Например, разрешат короткий визит. И еще им казалось, что своим присутствием они уже помогают Вадиму.

Инга открыла глаза и потерла их кулаками, как маленькая: от недосыпа чесались веки. Но однако она не торопилась в кровать, а вначале собиралась принять душ, потом – выпить кофе или чаю, а затем – читать заговоры на помощь больному.

– Замечательный у нас день рождения выдался, братец, – удрученно пробормотала она. Хорошо уже было то, что состояние Вадима, хоть и оставалось тяжелым, стабилизировалось.

Когда Инга поднялась, ее качнуло так, что пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть. Ночь она провела не только без сна, но и голодной: накануне почти не поужинала – не хотелось, бутерброды забыла взять с собой, а буфет ночью не работает. За всю ночь она выпила лишь два стаканчика какой-то бурды, которую под видом кофе купила в автомате.

Значит – первым делом на кухню, завтракать, хоть и нет аппетита, потом – в душ, потом – читать заговоры. И уже только после этого – спать.

Но только она успела дернуть на куртке «молнию», как в дверь позвонили. Даже не удивившись чьему-то столь раннему визиту, Инга открыла дверь и остолбенела. На пороге стоял Алексей Чернов.

– Не ждала? – улыбнулся он и сгреб радостно вскрикнувшую девушку в охапку.

Инга уткнулась ему в плечо и впервые за последние дни почувствовала себя спокойно. Теплая твердая ладонь легла ей на затылок и легонько погладила по волосам. Инга зажмурилась, как котенок, от ласки и потерлась щекой о пахнущую сигаретным дымом и одеколоном кожу куртки Алексея.

– Честно, не ожидала, Леш… Ты же ведь сказал, что не сможешь прилететь на мой день рождения.

– Да. Но потом подумал, что хоть на пару деньков, но приеду к тебе. К тому же ты позвонила и сообщила о несчастье, произошедшем с твоим братом. Как я мог оставить тебя одну?

– Я… просто… У меня слов нет, Леша. Ну заходи же, заходи! Чего мы стоим на пороге?

Алексей вошел – большой, неуклюжий, как медведь. Неловко повернувшись, он задел обувной шкафчик и чуть не свалил его.

– Извини, – смущенно пробормотал Чернов, ловя опасно накренившийся вперед шкафчик широкими, как лопаты, ладонями. Потом огляделся в поисках, куда бы поставить свой саквояж, и водрузил его рядом с Ингой.

Девушка, глядя на Алексея, улыбалась. Еще две минуты назад она чувствовала себя очень несчастной, одинокой и обессиленной, а сейчас приезд любимого человека наполнял ее энергией, будто волшебный эликсир.

– Ты куда-то уходишь? – спросил Алексей, поднимая на Ингу зеленые, как крыжовник, глаза. И смешно наморщил лоб.

– Нет, наоборот, только пришла, – ответила она и стянула наконец-то куртку. – Провела ночь в больничном коридоре.

– Как Вадим?

– Плохо, – помрачнела она.

– Что говорят врачи?

Инга пожала плечами и, взяв связку ключей, подбросила ее пару раз на ладони. Она прятала глаза, боясь, что, если встретится с Алексеем взглядом, расплачется. Так бывает – старательно держишь себя в руках и думаешь, что тебе это удается. Но стоит рядом с тобой оказаться кому-то более сильному и надежному, как даешь слабину и невольно позволяешь эмоциям снести хлипкую плотину искусственного спокойствия, воздвигнутую с таким трудом.

– Что говорят? – переспросила она, с наигранной беззаботностью манипулируя связкой ключей. – Да пока не дают никаких прогнозов. Вадим получил тяжелые травмы. Сегодня ему предстоит вторая операция. Вот такой у нас день рождения вышел…

– Все будет хорошо, Инга, – сказал Алексей, чувствуя некую неловкость за то, что слова, которые шли из самого сердца, прозвучали слишком банально.

– Да, конечно, – глухим голосом отозвалась она. И вдруг, швырнув ключи на пол, закрыла лицо руками.

– Инга… – Алексей неловко топтался перед ней, не зная, что сказать или что сделать. Утешать он не умел. – Не надо. Все будет хорошо, вот увидишь!

– Что-то мне тревожно, – призналась она, через какое-то время отнимая от лица ладони и вытирая слезы. – Не только из-за Вадима. Вообще. Не знаю, как объяснить. Ощущение, будто на меня надвигается катастрофа.

Он молча привлек ее к себе и обнял. И Инга опять стояла, прижавшись щекой к его куртке, вдыхая волнующий запах одеколона и табака. Ей хотелось, чтобы это мгновение растянулось до вечности. Чтобы они вот так с Алексеем стояли, обнявшись и уткнувшись друг в друга, очень долго.

Алексей немного отстранился и, легонько взяв девушку за подбородок, поднял ее лицо. И когда она взглянула на него серыми глазами, которые от слез казались стального цвета, поцеловал ее в губы.

Инга целовала его поначалу робко, будто все еще не веря в то, что вот он, с ней рядом, обнимает ее, целует, поглаживает ее от затылка к пояснице. А потом вдруг стиснула его в объятиях со всей силой, на которую была способна. И, разжав руки, принялась расстегивать кнопки на куртке Алексея с таким нетерпением и такой торопливостью, будто им было отведено всего это мгновение.

Порог комнаты – порог, отделяющий разум от чувств. Шаг, и там, за порогом, осталось разумное, безнадежно отделенное от чувственного захлопнувшейся дверью. Стук двери – и кандалы здравого смысла, до этого сдерживающие, сковывающие, рассыпались прахом, освобождая и раскрепощая скрытые желания, до поры до времени сдерживаемые на самых глубинах подсознания, но сейчас достигшие того наивысшего пика, когда сдерживать их уже оказывается невозможным. Стук двери, звон рассыпавшихся кандалов – и выброс страсти, подобный взрыву. Страсть, расплескавшаяся прямо здесь, у порога, не донесенная до кровати – жадная, стремительная, голодная. Ни слова, произнесенного вслух, только язык прикосновений и тела, только учащенное сбивающееся дыхание, только жадные голодные поцелуи, впивающиеся в губы, подбородок, в ямку над ключицами. Страсть, практически лишенная нежности, напоминающая первобытную, животную. Так жадно, торопливо срывают с куста сочные ягоды, и запихивают их в голодный рот, и глотают, практически не разбирая вкуса, стремясь как можно быстрей заглушить раздражающее желудок чувство голода.

До спальни – три шага, три коротких шага, три шага-километра. Нет сил преодолеть их, осталось только животное желание – почувствовать напряженную плоть сейчас, сию секунду, вжимаясь не в податливые мягкие подушки, а в прохладную твердь стены. Впиваться лопатками в стену, впиваться губами в разгоряченную ямку над ключицами, отзываться на упругую напряженную плоть – до приглушения чувства голода, не до утоления, а лишь до приглушения, чтобы потом, чуть позже, сделав те самые три шага, повторить, но уже медленно, с изыском, с чувством.

– Не жалеешь, что получилось вот так… здесь…

– Нет…

– Я не сдержался, не смог…

– Это я не смогла…

И уже позже, добравшись до спальни, они лежали, прижимаясь друг к другу обнаженными, разгоряченными от любви телами, переплетясь руками и ногами. Инга уснула моментально, а Алексей еще долго не спал, тихонько целуя ее висок и нашептывая ей какие-то слова.

Проснулся он раньше. Осторожно, стараясь не потревожить девушку, выбрался из постели, подобрал свои разбросанные вещи и пошел в ванную.

Приняв душ, он отправился на кухню, но немного задержался в коридоре. Присев на корточки, он потрогал руками кое-где неровно лежащие доски взбухшего паркета. Доски пружинили, издавая жалобный скрип, и Алексей сокрушенно покачал головой. Последствия потопа, о котором говорила по телефону Инга. Надо бы спросить у нее, что в итоге решила с ремонтом. И, может быть, как-нибудь помочь. Мастеров в Москве, к сожалению, он не знал. Но можно помочь Инге и материально: ремонт – дело недешевое.

На кухне он включил чайник. Поискав в ящиках, он нашел требуемое – банку растворимого кофе и сахарницу.

В ожидании Инги Алексей успел выпить одну чашку и, немного подождав и поняв, что девушка продолжает спать, налил себе вторую.

Окно кухни выходило в небольшой сквер. И Алексей, стоя возле него с кружкой дымящегося кофе, наблюдал за владельцами собак, выгуливающими по изогнутым, словно лекала, дорожкам своих питомцев. Всего «собачников» было трое. Один из них – владелец поджарого добермана – походил, на взгляд Алексея, на классического собаковода: на вид мужчине было лет тридцать пять, одет он был в спортивный болоньевый комбинезон и шапочку-«петушок». Он вел своего добермана с такой гордостью, будто демонстрировал того экспертам на собачьей выставке. И при взгляде на его вышколенного и выхоленного пса не возникало ни капли сомнения, что за его здоровьем хозяева следят больше, чем за собственным, регулярно водят к ветеринару, дают витамины и пищевые добавки, кормят лишь самой лучшей пищей. Все в этом добермане было идеально: и блеск шерсти, и расположение пятен, и форма головы, горделивая ее посадка – тоже, и угол между животом и задними лапами, и торчащие «локаторы» ушных раковин. И все же, несмотря на красоту этой породы, Алексей не любил доберманов. Не доверял им.

Помимо «классического собаковода» по дорожкам прогуливалась в компании своего кудлатого пуделька девочка-подросток лет четырнадцати в короткой курточке и смешной яркой шапке с большим помпоном. Девочка, почти не обращая внимания на носившегося между лавочками и деревьями пуделя, разговаривала по телефону. Она уже и появилась в сквере с трубкой у уха. И все те двадцать минут, что гуляла, продолжала разговаривать. «С подружкой мальчиков обсуждают, – предположил Алексей. – Сидорова из девятого «Б» и Иванова из десятого «А».

Третьей владелицей собаки была тоже женщина. И если мужчину Алексей про себя поименовал «классическим собаководом», то эту женщину он назвал «Дамой с собачкой». Она и была дамой – в шляпке, длинном пальто, сапогах на «шпильке». В одной руке женщина сжимала перчатки, в другой – тонкий поводок. Собачка у нее тоже была под стать – маленькая, какой-то декоративной породы, которую Алексей не опознал – то ли болонка, то ли шпиц, а может, и помесь. Собачка послушно трусила рядом с хозяйкой, не отвлекалась, как любопытный пудель, на чужие метки на деревьях. «Аристократка», – подумал Алексей, наблюдая, как собачка с достоинством несет свою лохматую головенку с завязанной яркой резинкой челкой и как смешно перебирает лапками. Но тут же поменял свое мнение, потому что стоило собачке встретиться на дорожке с доберманом, как она залилась визгливым истеричным лаем. «Обычная шавка, – поморщился Алексей. – Слон и моська…»

За сквером, огороженный хлипкой проволочкой с навешанными на нее красными флажками, разверзнул свой зев глубокий котлован с проложенными на дне какими-то трубами и арматурой. Алексей, глядя на это, неодобрительно покачал головой: понятно, что коммунальным службам понадобилось то ли трубы поменять, то ли новые проложить, а может, и вовсе затевались какие-то строительные работы. Но нельзя же оставлять такую «пасть монстра» раскрытой, огороженной почти незаметной проволочкой! А ну-ка туда скатится какой-нибудь бедолага! А если ребенок? Вот помчится глупый пуделек за голубем прямиком к этой яме, а за неумной собачонкой – и девочка-хозяйка. И скатятся оба, и свернут себе шеи или, что еще хуже, упадут на торчащие прутья арматуры. «Надо бы спросить у Инги телефон местной администрации да позвонить и «настучать» им как следует», – решил про себя Алексей, не столько чувствуя в себе замашки всемогущего в своем городе человека, а просто искренне не понимая, как здесь, в столице, могли допустить такой беспорядок. Все, что касалось бизнеса, работы, строительства, его волновало и сердило подобной халатностью, а если уж дело касалось безопасности – втройне злило.

Сзади раздались шаги, и он поспешно оглянулся. За его спиной стояла Инга, одетая лишь в очень короткую тунику. Девушка сонно зевнула и переступила босыми ногами. Волосы ее были небрежно подколоты заколкой-«крабом». Алексею очень нравилось, когда она вот так убирала волосы ради удобства, не особо заботясь об аккуратности прически. Тогда она становилась очень домашней.

– Давно встал? – спросила она и потянулась, с наслаждением выгнув спину. При этом короткая туника поднялась, оголив бедра девушки – стройные, упругие, спортивные, но вместе с тем очень женственные, округлые – и треугольник трусиков. Алексея бросило в жар и от провокационной картины, и от еще свежего воспоминания, когда он держал Ингу в объятиях, скользил ладонью по плавной линии ее бедер, ненасытно целовал каждый сантиметр ее кожи, пахнущей ванилью.

– Нет. Где-то час назад, – сказал он, отводя глаза.

Инга глянула на настенные часы и удивленно присвистнула:

– Ого, я проспала три часа! Хоть бы разбудил меня.

– Тебе нужно было выспаться, – просто ответил он.

Инга с молчаливой улыбкой кивнула, благодаря.

– Хочется есть, – пожаловалась она. – Только готовить нет желания.

– Сделать что-нибудь? – великодушно предложил он.

Инга недоверчиво на него оглянулась и удивленно переспросила:

– Приготовить? Ты ведь не умеешь!

– Ну… Да, это так. Хотя сосиски в микроволновке сделать могу. Я там у тебя уже видел в холодильнике целый пакет.

– Ну хорошо, приготовь сосиски, – усмехнулась Инга и добавила: – Дай мне только немного времени на то, чтобы я могла принять душ.

Через десять минут она, закутанная до пят в теплый халат, с влажными распущенными волосами, сидела на табуретке, поджав под себя ноги в тонких носках, и уплетала за обе щеки сосиски с чуть зачерствевшим вчерашним хлебом и кетчупом. Алексей с умилением глядел на девушку, перед ним на тарелке сиротливо лежала единственная остывающая сосиска, к которой он почти не притронулся.

– А ты чего не ешь? – спросила девушка с набитым ртом.

– Не хочется. А ты ешь, ешь, тебе силы нужны.

Она хмыкнула и положила себе в тарелку очередную сосиску.

– Лариса не звонила, пока я спала?

– Нет.

– Надо позвонить ей. Узнать, как Вадька. Все же мне как-то беспокойно на душе.

– Инга, если бы были какие-нибудь новости, то тебе уже обязательно сообщили бы.

– Это так, но… Лучше я позвоню Ларисе!

Она оторвалась от тарелки, принесла на кухню мобильный и набрала номер невестки.

– Лара, как Вадим? Есть новости?

И замолчала, слушая.

Алексей, затаив дыхание, смотрел на девушку, стараясь по выражению ее лица прочитать то, что ей сообщали – хорошие новости или неважные.

– Операцию по каким-то причинам перенесли на вечер, – сказала Инга, откладывая телефон. – Из хорошего – Ларисе разрешили побыть с Вадимом. Он был в сознании и не спал, поэтому они даже немного поговорили. Брат был в своем репертуаре: пошутил на тему того, что этот день рождения ему точно запомнится на всю жизнь своей оригинальностью, потому что впервые ему предстоит провести его не за столом, а на столе.

– Вот видишь! Все не так и плохо, – приободрился Алексей, обрадованный не меньше Инги новостями. – И будет еще лучше!

Девушка молча улыбнулась и с аппетитом принялась за следующую остывшую сосиску.

– Инга, я с тобой поговорить хотел.

Он кашлянул, будто собирался сообщить ей что-то важное, но не знал, какие слова подобрать. Инга, заинтригованная, вопросительно подняла брови.

– По поводу подарка тебе. Ведь у тебя, как бы там ни было, сегодня день рождения, и дата круглая, поэтому подарок тоже должен быть такой… значительный. Я долго думал, что бы тебе такое подарить, даже, признаться, звонил твоему брату, чтобы посоветоваться… И мы с ним решили, что подарим тебе машину. Вадим говорил, что уже давно настаивал на том, чтобы ты обзавелась собственным авто, но ты игнорировала его просьбы. Поэтому он сказал, что день рождения – это как раз хороший повод для такого подарка тебе. И, в общем, мы уже купили тебе… «Тойоту».

– Леша! – ахнула Инга. И, прижав ладони к лицу, недоверчиво покачала головой.

– М-м-м, понимаю, что сейчас подобный подарок тебе, в свете аварии Вадима, покажется неуместным. Но что сделано, то сделано, – продолжил Алексей, оправдываясь, будто за совершенный проступок. – Правда, отдать тебе ключи прямо сейчас я не могу, потому что они у Вадима – он занимался оформлением всех бумаг. Мы с ним договорились, что вручим тебе ключи в ресторане. Но из-за аварии Вадима все поменялось. А где ключи и куда твой брат поставил машину – я не знаю. Извини за испорченный сюрприз.

– У меня нет слов, нет слов, – как заведенная повторяла Инга, слушая Алексея. А когда он закончил, вскочила с места и бросилась ему на шею. Потом, когда первые эмоции поутихли, она язвительно добавила: – Вредный братец! Все же сделал по-своему! Обманул меня. Еще и тебя в сообщники взял!

– Ты не рада? – обеспокоился Алексей.

– О чем речь! Конечно, рада! Только неожиданно так… И… очень в духе Вадьки. Он же упрямец! Если что задумал, то так и сделает.

– Мне очень жаль, что не могу показать тебе машину сегодня. Но помимо нас с Вадимом о сюрпризе знала и его жена. Может, она тебе сегодня и отдаст ключи? Хотя… Сейчас ее мысли заняты лишь мужем.

– Да неважно, Леша, когда я ее получу! – смеясь, махнула рукой Инга. – Рано или поздно. Ты прав, сейчас на первом месте – не подарки, а Вадькино здоровье.

– Хочешь, мы сегодня поедем к нему вместе? И вместе останемся в больнице?

– Да, – рассеянно ответила она, думая уже о чем-то другом.

– Когда поедем?

– Скоро. Я только приведу себя в порядок. И… еще мне нужно поговорить с тобой. О Лизе.

Она отодвинула в сторону тарелку и решительно подняла на Алексея глаза. Он вопросительно вскинул брови, но промолчал, ожидая, что ему скажет Инга.

– Леш, ты знаешь, что твоя девочка – необычная, – начала она, заметно волнуясь. Алексей кивнул, показывая, что понимает, что Инга имеет в виду. Как и она смотрела ему прямо в глаза, он смотрел в ее – поменявшие сейчас оттенок с просто серого на стальной. Ее волнение, которое выражалось в том, что Инга начинала теребить тонкие кольца серебряных браслетов на запястье, заразило и его. Он только оглянулся на подоконник, на котором лежала пачка сигарет, мечтая закурить, но не решаясь перебить Ингу.

– Я не буду ругать тебя за то, что ты скрыл от меня все, что происходит в последние дни с Лизой, хоть и просила сообщать мне об этом… Спишем на то, что из-за проблем в работе ты забыл о моей просьбе. Лиза сама позвонила мне позапрошлой ночью и рассказала о видениях, которые ее посещают. Она поведала мне все в подробностях – что чувствовала, что видела, что слышала. Причиной ее звонка послужило то, что она увидела аварию, в которую как раз попал мой брат, и очень встревожилась. Я уже знала о том, что случилось с Вадимом, но, конечно, без подробностей. Так вот, это Лиза рассказала мне о них. Она не видела саму аварию, но «побывала» на месте, где это все случилось, и дала подробное описание.

Алексей недоверчиво покрутил большой и немного лопоухой головой. Но опять же промолчал. Инга тоже замолчала, собираясь с дальнейшими мыслями. В тишине только раздавалось тихое бряцанье ее браслетов, которые она продолжала теребить.

– Лиза сказала, что чувствовала себя так, будто очутилась на месте моего брата. И у меня есть все основания ей верить, потому что Лиза еще рассказала мне о некоторых вещах, которые могли знать только мы с Вадимом. Это были некоторые картины из нашего детства, которые вспоминались ему в тот момент. Лиза рассказала о том, как мы воровали с братом черешню из соседского сада. Она даже описала платье, которое было на мне, – и такое платье на самом деле существовало! И испортила я его как раз тем, что собирала в его подол черешню. Рассказала Лиза и о том, как Вадим в итоге навернулся с дерева и сосед, в чьем саду мы хозяйничали, возил его в травмпункт зашивать бровь. О пасеке она тоже поведала. И о старом мотоцикле с коляской… Конечно, можно предположить, что девочке каким-то образом удалось узнать эти подробности, но мне с трудом представляется, кто бы мог рассказать ей об этом, кроме нас с Вадимом. Сосед дядя Миша – владелец сада, пасеки и мотоцикла – уже давно ушел в мир иной. Ты мне веришь, Алексей?

– Верю, – глухо сказал он и, спросив у Инги позволения закурить, дотянулся до подоконника, взял из пачки одну сигарету и с облегчением затянулся.

– Это еще не все, Леш. Лиза рассказала мне не только о Вадиме, но и о других видениях, которые получила. В одних случаях это были подобные картинки-предвидения, в других – звучание голосов, кто-то молил о помощи, кто-то, наоборот, что-то жестко требовал. В третьем и единственном случае Лизе удалось с помощью такой телепатии найти воришку в классе. Это как раз оказалось тем происшествием, после которого ты решил отправить ребенка в Питер к специалисту. Лиза потеряла сознание в школе. Но потеряла его не потому, что у нее возникли какие-то проблемы со здоровьем. Она просто не смогла справиться с эмоциональным потрясением, которое получила, когда обнаружила, что нечестным человеком, который присваивал себе вещи одноклассников и вытащил кошелек у учительницы, оказалась ее близкая подруга. Лиза не только испытала шок от такого открытия, но и очутилась на распутье, не зная, как поступить – рассказать всем о том, что это ее подруга украла вещи, и тем самым предать ее или покрыть ее и промолчать. Сложный выбор для маленькой девочки, отличающейся высокими моральными качествами. Она, кстати говоря, еще так и не решила, как поступить, и поэтому в душе переживает. Да, и каждое такое видение отнимает у нее много сил – это еще одна из причин ее обмороков, не только душевное потрясение. Хотя, согласись, для маленькой девочки картины аварии, убийства (она предвидела и Лёкину гибель) – уже шок.

– И почему с Лизой это происходит? – глухо спросил Алексей, глядя на Ингу растерянными глазами.

– Как я тебе уже и говорила – она необычный ребенок, наделенный особыми способностями. Силой. Эти ее способности только начинают проявлять себя, рвутся наружу, но девочка и в силу своего возраста, и ввиду отсутствия учителя и информации еще не знает, как ими управлять.

– С тобой это происходило так же?

Инга, чуть задержавшись с ответом, будто ненадолго погрузившись в воспоминания, медленно покачала головой.

– Не совсем. Я предчувствовала лишь на уровне интуиции. И только будущее. Не видела картинок, не слышала «голосов», просто понимала, что должно произойти это и то. Лиза же чувствует все куда глубже. Она, как выяснилось, может «путешествовать» в будущее и в прошлое других людей. И не только видеть картины, слышать звуки, но и настраиваться на волну человека так глубоко, что может чувствовать его целиком – его мысли и эмоции, читать его воспоминания, видеть вместе с ним картины прошлого или настоящего, даже осязать. Она будто становится на время тем человеком, с кем установлен контакт. Так, например, она не только подробно описала мне, что видел и что вспоминал Вадим в период между аварией и погружением в наркоз, но и переживала его боль. Я думаю, что она каким-то образом сумела взять на себя часть боли Вадима и тем самым помочь моему брату.

– И что это значит? – спросил Алексей, напряженно хмуря лоб.

– Что значит? Я думала над всем рассказанным Лизой, и мне только одно предположение приходит на ум. Лиза способна устанавливать такие «мосты». Но так как она, как я уже упоминала, еще не умеет управлять своей силой и талантами, это происходит с ней стихийно. Она очень много думает обо мне, скучает, поэтому и оказалась на моей «волне» и «волне» близких мне людей. Случайно. Будто крутила ручку приемника и попала на радиостанцию. Но при желании, большом желании, она может установить «мост» и направленно, как это и произошло в случае с ее подружкой. Лиза так хотела найти воришку, что своим сильным желанием и установила с ним связь, даже не зная, кто это может быть. Она просто очень четко сформулировала свое требование и очень сильно – со всей своей Силой – пожелала его исполнения.

– Так это значит, что моя дочь может войти и в мои, допустим, мысли, если очень этого захочет?

– Не берусь утверждать, потому что с Лизой нужно работать, нужно за ней наблюдать, изучать ее. Но такое возможно. Алексей, то, что с ней происходит, – неизбежно! Она такая, какая есть, и нужно это принять и не мешать ей. Более того, помочь. Это я и хотела тебе сказать. Весь мой долгий рассказ и сводится к одной этой фразе – принять то, что у девочки необычные способности, ни в коем случае не подавлять их, не мешать ей, напротив, помогать. Потому что одной ей будет сложно справиться…

– Ты возьмешься за это? – тихо спросил Алексей. – Ты же ведь тоже… необычная?

– Я никогда этим не занималась. По большому счету, для Лизы надо бы найти мудрого учителя, который бы ее направлял.

– Она выбрала тебя, – сказал Алексей таким доверительным тоном, что у растроганной Инги выступили слезы.

– Да, да, знаю, – пробормотала девушка, отворачиваясь и украдкой вытирая глаза. – Но не знаю, справлюсь ли я. Это слишком большая ответственность!

– Но ты уже взяла ее на себя, когда завоевала доверие и любовь моей дочери. Инга, ей никто, кроме тебя, не нужен…

– А тебе? – вырвалось у Инги. И они оба замолчали, глядя друг другу в глаза так напряженно, будто, как в детстве, соревновались, кто кого «переглядит».

– Ты знаешь ответ, – первым нарушил молчание Алексей. – Я уже давно говорил тебе, что хотел бы с тобой жить вместе, не расставаться.

– Но не в Москве, а в своем городе, – печально заключила девушка.

– Инга, мы уже раньше говорили с тобой на эту тему… Ты знаешь, сколько всего удерживает меня в нашем городке. Впрочем, я тоже понимаю твое нежелание расставаться со столицей. Но надо будет что-то делать! Что-то решать! Как долго продлятся наши такие отношения на расстоянии? Кому-то из нас придется сделать шаг, пожертвовать…

– Но пока жертвовать ни ты, ни я не готовы. Алексей, это сложный разговор, давай его отложим на другое время.

– Инга… – предпринял он отчаянную попытку не уходить от темы. Но Инга была непреклонна:

– Леша, поговорим потом. Не хочу, чтобы мы сейчас, впопыхах, принимали непродуманные решения. Знаю нас с тобой, мы сейчас начнем «мериться» привязанностями к своим городам и в итоге все равно ни к чему не придем. Наше решение – компромисс. Да, согласна, что жертвовать придется. Но жертва должна быть с двух сторон, не с одной. Мы оба должны сделать шаг навстречу друг другу, а не ждать, пока этот шаг сделает другой. Это сложный разговор, Леша. И сейчас не время для него. Я не могу пока думать ни о чем другом, только о моем брате.

– Ладно, – нехотя сдался он. – Отложим разговор до лучших времен. Поедем сейчас к Вадиму?

– Да, пожалуй.

– Который сейчас час? – спросил он и, поискав глазами кухонные часы, сам же себе и ответил: – Два.

– Леш, а твои часы где? Те, которые я тебе подарила? – поинтересовалась Инга.

И Алексей вдруг сильно смутился, так, что у него даже шея покраснела. Он машинально вытер ее ладонью, будто стирая невидимый пот, и, подняв на Ингу глаза-крыжовники, честно ответил:

– Дома. Понимаешь, они сломались… Не знаю, как так получилось. Я их случайно ударил, и они остановились. Но ты не переживай, я их, как вернусь, отдам в починку! И буду носить!

Инга вдруг неожиданно для него вскочила с места и взволнованно заходила по кухне туда-сюда. Ей ясно представилась картина из недавнего прошлого: она спрашивает брата, куда он дел кольцо, а он почти теми же словами ей отвечает, что оставил дома по веской причине. И что потом будет обязательно носить.

Часы Алексея – не просто ее подарок, а охрана, защита, – остановились. Тоже вроде бы веская причина временно не носить их.

– Когда это случилось?

– Когда? – наморщил лоб Алексей. – Да на днях!

– А потом у тебя начались проблемы в бизнесе, – не спросила, а подтвердила Инга. И голос ее при этом звучал непривычно высоко.

– Да, но какое это имеет отношение к…

– Прямое! – перебила она его. – Самое что ни на есть прямое! Ты же ведь знаешь, что часы эти – твоя защита, которую я установила.

– Инга, но я же случайно ударил их… Не расстраивайся так! Я их обязательно починю!

– Леш, не в этом дело, – сказала Инга и, остановившись перед ним, вдруг присела и, обняв его за колени, посмотрела снизу вверх ему в лицо. – Леш, понимаешь, я не могу не волноваться… Ты сейчас говоришь буквально такими же словами, которыми мой брат пару дней назад объяснял мне, почему оставил дома обручальное кольцо – тоже в своем роде защиту. Причина была несколько иная, но сами ситуации похожи! Если бы это случилось один раз, то я бы еще согласилась с тем, что это просто случайность. Но такие совпадения – это уже повод хорошо задуматься!

Она вновь поднялась и заходила по кухне. Взяв с подоконника пачку сигарет, закурила и, размахивая сигаретой как указкой, принялась рассуждать высоким от волнения голосом:

– У меня дома случился потоп. Дом был защищен. В тот раз я свалила вину на свою безалаберность – уже давно надо было обновить защиту, а я не сделала этого. Потом Вадька снимает кольцо… И крупно ссорится с женой. Так крупно, что уходит из дома и едет ночевать в дом нашего дяди. Собственно говоря, это все и произошло в ночь, когда случилась авария. Я поехала к Вадиму разбираться, что случилось… Заподозрила чужое вмешательство. Дома решила проверить. Вадька, отвезя меня, отправился, как сказал мне, опять же на квартиру дяди. И я, если честно, поддержала его: мы решили, что лучше подождать с его возвращением домой до утра. Если честно, у меня были на то причины просить его об этом. Боялась, что если он действительно находится под атакой чужого вмешательства, то лучше ему переждать, пока я приму меры, чтобы не натворить еще больших дел. С Ларой ведь они поссорились абсолютно на пустом месте! И по вине Вадима. К тому же я, к своему великому удивлению, обнаружила, что никакой защиты на брате нет! А я ведь совсем недавно обновляла ее ему!

Брат меня послушал. И судя по тому, что авария произошла не в то время, когда он ехал обратно, а часа на полтора-два позже, то до квартиры дяди он добрался целым и невредимым. А потом почему-то сорвался и помчался к себе домой, к Ларке. Я так предполагаю, потому что разбился он, как я уже сказала, часа через два после того, как отвез меня домой, и на шоссе, которое вело к его дому…

И тут она осеклась и, испуганно охнув, закрыла рот обеими руками.

– Инга, Инга, ты чего? – встревожился Алексей, увидев, что девушка, серея лицом, бессильно опустилась на стул. – Инга, тебе плохо?

Она открыла рот, чтобы ответить ему, но не смогла произнести ни звука и просто кивнула.

– Сейчас, сейчас, подожди… Водички? Да, водички? – заметался по кухне Алексей, не понимая, что произошло с его подругой, и не зная, как ей помочь. Схватил со стола кружку, из которой пил кофе, наскоро ополоснул под краном, наполнил ее водопроводной водой и поднес к лицу Инги: – Вот, выпей.

Инга послушно сделала несколько глотков, а потом легонько отвела руку Алексея с кружкой в сторону.

– В Вадькиной аварии в какой-то мере виновата я. А может, и не в какой-то мере, а вообще кругом виновата! Я, подумав, что брата попыталась увести из семьи дилетантским способом какая-нибудь глупая дамочка, это вмешательство быстро убрала. И, видимо, как следствие, моему драгоценному братику, очищенному от чужого вмешательства, в этот момент в голову пришла блестящая идея взять машину и прямо ночью поехать домой, к жене. Все-то оно так, только, во-первых, Вадим остался без защиты, потому что она почему-то оказалась разрушена. Я это увидела, но, так как уже была уставшей, оставила вопрос с защитой на утро. Во-вторых, с машины брата тоже непонятным образом исчезла защита, хоть я ее и ставила. Ну и, наконец, мой брат, когда едет один, часто превышает скоростной режим. Сколько уж я его за это ругала – бесполезно! Лишь отмахивался и говорил, что ничего с ним не случится, пока с ним я – его «ангел-хранитель». Доигрались… Оба. Скорость, мокрое шоссе… Отсутствие защиты на нем и машине…

– Инга, это просто фатальное совпадение. Ты здесь ни при чем, – попробовал утешить девушку Алексей, подходя к ней и обнимая за плечи.

– При чем, – грустно усмехнулась она. – Еще как «при чем»… Ладно, Леш, пора ехать к Вадиму. Хоть мы и условились с невесткой, что я раньше вечера не появлюсь, но мне не сидится спокойно дома. Пойду одеваться.

В больницу они, однако, поехали не сразу. Вначале Алексей уговорил Ингу зайти в какой-нибудь ресторан и пообедать (сосиски, приготовленные им для Инги, он категорически отказался считать полноценной едой). Потом, во время позднего обеда в ресторане, Инга вновь заговорила о Лизе и предложила Алексею поехать за ней в Петербург и привезти в Москву, чтобы девочка оставшиеся дни каникул провела в столице.

– Сможешь ли ты уделять ей сейчас время? – засомневался Алексей. Но все же согласился с Ингой и решил поехать в Петербург за Лизой ночным поездом, чтобы как можно скорее привезти ее в Москву. Они отправились на вокзал и купили билеты. После этого вернулись к Инге домой за вещами Алексея и только уже тогда поехали в больницу.

Алексей пробыл там час и поспешил на Ленинградский вокзал, чтобы успеть на свой поезд. А девушка, в компании невестки, продолжала ожидать окончания операции.

В один из моментов Инга оставила Ларису сидеть в коридоре и отправилась на улицу перекурить. Когда она проходила через холл, увидела сидящих в дерматиновых креслах двух девушек с похожими и одинаково скорбными лицами. Старшей было лет двадцать пять, а младшей – лет семнадцать-восемнадцать. Они сидели в одинаковых позах – ссутулив плечи, зажав ладони между колен и отрешенно глядя в пол. И Инге при взгляде на них стало неожиданно холодно – она почувствовала горе, которое уже поймало этих девушек в свои силки.

– Родственники Кочетовой Тамары Васильевны? – прокричала зычно, хоть никого в холле, кроме этих девушек и проходящей мимо Инги, не было, санитарка, которая вышла следом за Ингой.

Обе девушки встрепенулись, и старшая поднялась из своего кресла.

– Вот, это вещи вашей матери, – сказала санитарка, передавая девушке тяжелый пакет.

Девушка приняла пластиковую сумку, но в тот момент, когда она взяла ее в руки, одна ручка пакета оборвалась, и часть содержимого выпала из накренившегося, наполненного доверху пакета на пол. Инга подняла подкатившееся к ее ногам зеленое яблоко и протянула его младшей девушке, которая помогала сестре собирать вещи.

– Спасибо, – поблагодарила девушка бесцветным голосом. И, сунув яблоко обратно в пакет, подняла с пола зеркальце. – Разбилось. Жаль… Мамино любимое. Не стало мамы, не стало и зеркала.

Инга с щемящей болью в сердце поскорей вышла из холла, чтобы оставить девушек наедине. Уже на улице, закуривая, она подумала, что имя умершей женщины ей почему-то знакомо. Где-то она его слышала, и совсем недавно. Только вот не могла вспомнить где. Ей все не удавалось ухватить за хвост ускользающую мысль. Пытаясь вспомнить, потому что ей вдруг показалось очень важным понять, где и при каких обстоятельствах она уже слышала это имя, Инга выкурила вторую сигарету, но ответ так и не пришел. Спохватившись, что она уже долго отсутствует, Инга затушила сигарету и толкнула больничную дверь.

Проходя через холл, она вдруг заметила под одним из кресел что-то блеснувшее. Наклонившись, Инга увидела массивную брошь, составленную из камней-самоцветов. И в этот момент вспомнила, почему имя показалось ей знакомым. Кочетова Тамара Васильевна, дама в шляпке и с этой брошью, приходила к ней две недели назад, чтобы узнать исход плановой операции. И Инга тогда предсказала благополучное завершение. Но на всякий случай поставила охранку клиентке.

Охранку!

Инга стиснула зубы, чтобы не закричать. Что-то происходит с ее защитами! Под ударом оказались не только близкие люди, но и клиенты. Страшно подумать, что будет, если все защиты, которые она установила, друг за другом разрушатся. А это, видимо, и происходит! Но хуже всего то, что вместо сломанных защит появляется чужеродная «программа» – установка на разрушение, несчастье, боль.

Это словно подключенные к одной сети компьютеры стал бы поражать зловредный вирус, который бы не только ломал защиты, но и причинял вред.

– Господи! – тихо вскричала Инга, отшвыривая брошь и в ужасе закрывая рот ладонью. В первую очередь она подумала о брате, которому в данный момент делали операцию. Состояние Вадима оставалось тяжелым, и, как знать, если бы не Ингины заговоры, которые она усиленно читала и дома, и все то время, что просиживала в больничном коридоре, может, его бы уже и не стало. Потом ей подумалось об Алексее – о том, что его защита тоже оказалась сломанной. Варварским способом. И уж после ей в голову пришла ужасная мысль: если ее защиты начали действовать наоборот, то в опасности многие и многие люди. Включая и Лизу, и Ларису, и маленького племянника.

– Я должна срочно снять им защиты – детям и Ларе! Срочно, пока не поздно!

О том, чтобы убрать все свои защиты, и речи быть не могло – у Инги на это не хватило бы сил. Она может спасти всех оказавшихся под угрозой только одним способом – понять, что происходит и что или кто за всем этим стоит.

Инга бегом бросилась по коридору к Ларисе. И когда невестка, напуганная ее поведением, поспешно вскочила с места, покачала головой:

– Нет, нет, с Вадимом все в порядке. Причина в другом… Лара, мне нужно срочно уйти!

– Что случилось? – почему-то шепотом спросила Лариса.

– Потом расскажу, потом. Извини, у меня нет времени. Позвони мне, пожалуйста, как только закончится операция. Я потом вернусь в больницу, но еще не знаю когда.

Оставив невестку в недоумении, Инга помчалась на улицу – искать такси.

XII

Каникулы Лизы уже были на исходе, а они почему-то задерживались в этом городе серых дождей и пронзительных ветров, вместо того чтобы ехать в обещанную столицу.

Квартира, в которой они остановились, была трех-с-половиной-комнатной, как окрестила ее про себя девочка. Потому что помимо двух полноценных спален и гостиной там имелся еще маленький закуток между коридором и кухней, отгороженный ширмой, в котором стояла раскладушка. Закуток, скорей всего, служил когда-то кладовкой в этой бывшей коммунальной квартире, из которой сделали две квартиры поменьше. Но новая хозяйка Алла решила, что это будет ее кабинет, и поставила в комнатушку стол. А сейчас и кабинет превратила в подобие спальни: стол был вытащен, и вместо него поставлена одолженная у соседей раскладушка, на которой уже четвертую ночь подряд спал Лизин папа.

Лиза сидела на подоконнике в одной из больших комнат и рассеянно глядела сквозь отмытое до эффекта отсутствия стекло в замкнутый «колодец». В ее городке не было таких старых домов с «колодцами», поэтому она полюбила сидеть на подоконнике в комнате, которая окнами выходила в замкнутый двор, и смотреть то вниз, пытаясь разглядеть теряющееся в темноте «дно» колодца, то, напротив, вверх, на полукруглый кусочек серого, сливающегося по цвету с противоположной стеной неба. Ей бывало в такие моменты и немного жутко – когда она представляла себя каким-то образом оказавшейся на дне этого колодца без надежды выбраться на свет, и интересно, потому что с ее полетом фантазии Лиза, рассматривая окна других квартир, пыталась вообразить себе чужие жизни. Но в последние четыре дня она сбегала в эту комнату с «колодцем», чтобы побыть одной, погрустить, украдкой поплакать и позлиться, потому что происходящее в последние дни никак не укладывалось в ее понятие счастливой жизни.

Девочка не понимала, почему они с папочкой задерживаются и не уезжают. Вернее, понимала, но отказывалась принимать такой ответ. Все дело было в хозяйке квартиры, Алле, с которой у папы неожиданно закрутились, как выразилась бы бывшая Лизина подруга Ира Степанова, «шуры-муры».

Что-то произошло еще в то мгновение, когда папа впервые переступил порог этой квартиры и хозяйка, вышедшая в коридор встречать его, промурлыкала, будто ласковая кошка, приветствие. И глянула на Лизиного отца с неприкрытым интересом, и уж совсем по-кошачьи сделала круг, обходя Алексея и откровенно рассматривая, и разве что не мурлыкала, не терлась о его ноги и не выгибала спинку в желании, чтобы ее погладили. Во всех ее движениях, ставших вдруг плавными, нарочито ленивыми, томными, сквозил откровенный призыв: потягивалась ли Алла, передавала ли через стол соль, стояла ли у плиты, спрашивала ли, не желает ли кто добавки, все ее действия были направлены на то, чтобы Лизин папа заглотил наживку и попал на крючок ее привлекательности.

И папочка попался – самым что ни на есть глупым способом, без боя, без сопротивления, отдавшись инстинктам, потеряв голову и остатки здравого смысла (а по мнению Лизы – памяти). Он уже несколько дней ходил с глуповатой улыбкой, несмешно пытался шутить, не замечал Лизиного недовольства и укоризненных взглядов Таисии, которая, в отличие от девочки, как более опытная, сразу смекнула, в чем дело. Все – Лиза, Тая, мальчишки – вдруг будто выбыли из пьесы и пересели в партер, чтобы невольно наблюдать новую пошловатую пьесу с предсказуемым финалом, разыгрываемую этими двумя. А они упивались простым сюжетом и своей бесталанной игрой, принимая все всерьез, не замечая ни встревоженных взглядов «зрителей», ни их скептически кривящихся ртов, ни злобных взглядов, посылаемых им девочкой. Они играли в «переглядывания», недомолвки, намеки, «случайные» прикосновения и заговорщицкие улыбки. Вот Алексей, передавая через стол соль, нарочно касается тонкой руки Аллы с острыми кровавыми ногтями, а помогая хозяйке убирать со стола, почему-то надолго задерживается с ней на кухне. И избегает взгляда дочери, будто уже успел натворить что-то постыдное.

Больно было наблюдать за этими «брачными танцами» отца, распускающего хвост перед кошкой-хищницей. Как он неловко пытается за ней ухаживать – подает пальто, целует ручку, приносит каждый вечер охапки быстро вянущих роз. И как та не только принимает эти ухаживания, но и отвечает на них, ухаживая в ответ: подкладывая на тарелку папочки самые лакомые кусочки, по нескольку раз на день интересуясь, не холодно ли ему или, напротив, не жарко ли спать, удобно ли вообще ночевать на раскладушке, не дует ли из открытого окна или, наоборот, не душно ли в помещении. Странно было наблюдать и больно. Отец забыл не только о времени, о своем решении ехать в столицу, а потом – домой, но даже и о Лизе. И, что самое ужасное, об Инге тоже. С тем, что папа, постоянно занятый работой, частенько забывал о ней, своей дочери, Лиза уже свыклась. Но никак не могла смириться с тем, что и Ингу он тоже забыл. Да, Алла была привлекательной. Но Инга куда красивее, и более интересной красотой, чем примитивная кукольная привлекательность Аллочки. Что случилось с папочкой? Почему он совершил такое предательство?

Сегодня Лиза не выдержала и, улучив редкий момент, когда вокруг отца не нарезала собственнические круги «кошка», напомнила ему сердито о том, что их ждет в Москве Инга. «Инга?» – рассеянно отозвался Алексей. И наморщил лоб, будто вспоминая, кто это такая. Лиза сердито сказала, что папочка – болван, и гневно топнула ногой. И в этот момент в комнату вошла кошка-Алла и, поморщившись при виде «сцены» (она так и сказала: «Девочка, не устраивай сцену!»), рассмеялась, обращаясь к Алексею: «А дочь тебя ревнует!» Папочка в ответ сказал какую-то глупость – на потеху Алле. А Лиза сердито зыркнула глазами и убежала.

Она ожидала, что папа бросится за ней, найдет ее в этой комнате, прижмет к себе и, щелкнув в шутку по носу, со смехом скажет, что Лиза все себе придумала, что кошка-Алла – отвратительная особа, некрасивая, глупая, ему неинтересная. И немного погодя в коридоре действительно послышались шаги. Лиза, ожидая, что отец сейчас войдет в эту комнату и увидит ее, обиженно отвернувшуюся к окну, невольно улыбнулась маленькой победе. Но… в коридоре послышались не только шаги, но и голоса – высокий Аллочкин, вопрошающий, в какой ресторан они пойдут обедать, и отцовский бас, в котором звучали совершенно незнакомые для Лизы новые игривые интонации. Папочка отвечал, что так как не знает города, то доверяет выбор ресторана Алле. Они еще о чем-то пошептались совсем неразличимо в коридоре. Потом хлопнула входная дверь, и наступила тишина.

А Лиза, по-прежнему глядя в окно, в бессилии стукнула кулачком по деревянному подоконнику.

Она еще вчера хотела связаться с Ингой. Но обнаружила пропажу телефона. Она перерыла все свои вещи, обыскала все комнаты, но розового телефончика с эмблемой «Хэлло, Кити» так и не нашла. Когда Лиза сказала об этом отцу, тот неожиданно рассердился на дочь, сказал, чтобы за своими вещами она следила сама – ему некогда. Тогда Лиза попробовала другой способ просигналить своей старшей московской подруге о том, что с папочкой происходит что-то не то. Попросту говоря, посылала мысленные импульсы. Но то ли она что-то делала не так, то ли Инга не хотела или не могла принять ее «сигналы», но ей больше не удалось попасть, как раньше, на «волну» своей подруги. Тонкий мостик, который Лиза как-то выстроила раньше между Ингой и собой, оказался разрушенным.

Неожиданно Лиза обрела союзницу в лице тети Таи. Лиза дважды подслушала «взрослые» разговоры. В одном случае Таисия выговаривала своей младшей родственнице за постыдное поведение, взывала к ее совести. «Я имею право на счастье!» – чеканила в ответ визгливым голосом Алла. И на сердитую реплику Таисии о том, что строить счастье Алле следовало бы со свободным мужчиной, зло выплюнула, что Алексей и так свободен. «Он не женат на этой Инге! Она ему вообще никто! Она, если хочешь знать, его ни во что не ставит. Любила бы, уже давно бы уехала к нему! Он мне сам рассказывал, что Инга даже слышать не хочет о переезде и что он уже устал от таких «отношений»-неотношений. Между ними все кончено! Он сам так сказал». Тая в ответ рассмеялась, но оборвала свой смех, как только Алла с вызовом объявила, что они с Алексеем надумали пожениться. «Он сделал мне предложение, спросил, готова ли я уехать с ним. И я ответила согласием на оба вопроса! Завтра мы подаем заявление! Ну что, убедилась, что ему и на фиг не нужна никакая Инга?»

В тот же вечер Тая, дождавшись, когда Алла ушла принимать ванну, поговорила и с Алексеем. Но как бы Лиза, которую отправили играть вместе с мальчишками, ни пыталась услышать разговор, ей это не удалось – Таины сыновья, как назло, громко включили телевизор и затеяли шумный спор на тему, какую программу смотреть. Лиза лишь поняла, что голос тети Таи звучит гневно, а голос отца – немного виновато и смущенно. Отец будто оправдывался, но потом вдруг выкрикнул так громко, что эта его фраза даже перекрыла и звук телевизора, и спор пацанов: «Я имею право на счастье или нет?!» Точно так же риторически вопрошала и Аллочка…

…Дверь в комнату вдруг приоткрылась, и Лиза, погруженная в свои мысли, от неожиданности вздрогнула и резко обернулась. Она думала, что в комнату вошел кто-то из сыновей Таисии, но за ее спиной стояла сама тетя Тая.

– Лизонька, у меня к тебе просьба. Ты можешь дать мне телефон Инги?

– Зачем? – машинально спросила Лиза, хотя внутри ее вдруг обожгло надеждой: тетя Тая поможет, она обязательно что-то придумает, чтобы помешать папе взять в жены эту противную кошку Аллу.

– Мне позвонить ей нужно. По одному важному вопросу. Так, это наши женские дела, – делано засмеялась Тая.

– Я потеряла свой мобильный, – ответила девочка.

– Как потеряла? На улице?

– Нет, здесь.

– А, ну так если потеряла в квартире, то он обязательно найдется, – обнадежила ее тетя Тая. – А телефона Инги ты на память не знаешь?

– Знаю.

Тая записала продиктованный девочкой номер, поблагодарила и вышла в коридор. Немного позже до слуха девочки донесся пиликающий звук нажимаемых на мобильном кнопок. Лиза, не покинув подоконника, но развернувшись лицом к двери и напряженно прислушиваясь, в нетерпении замерла.

– Инга? Привет! Это Таисия. Помнишь меня?.. Отлично! Да, все в порядке, спасибо. Ты как?.. Понятно… Инга, мне с тобой нужно поговорить. Разговор будет не совсем приятный, но я посчитала нужным сказать тебе…

* * *

Новость, которую ей сообщила Таисия, была и в самом деле неприятная. Да что там – неприятная! Она причинила такую боль, что Инга еще долго сидела в кресле кабинета, задыхаясь, будто после сильного удара. Хотя она и подозревала нечто подобное. Увидела в картах. Но до последнего не хотела верить в то, что у Алексея появилась другая женщина.

Где-то в глубине души она понимала, что Чернов тоже попал под чей-то удар, как и Вадим. Но в этот раз «программа», как она называла про себя чужое вмешательство, была более тонко прописанной, не такой грубой, как первая. Будто некто, кто разрушал защиты и заражал «вирусом», учел слабые места предыдущей «программы» и написал новую куда более профессионально.

Почему-то о чужом вмешательстве вновь и вновь думалось как о вирусной атаке на компьютеры. Видимо, это сравнение пришло Инге в голову после того, как она провела аналогию с ее взломанным сайтом и уничтоженной информацией. Что-то похожее сейчас происходило и с ее защитами.

Она могла бы избавить Алексея от вмешательства, хоть сейчас это было не так легко сделать, как в случае с братом. Но именно потому, что с Вадимом после ее вмешательства произошел несчастный случай, Инга и не торопилась «удалять вирусы». Алексей без защиты. Поставить ему новую она пока не может – до тех пор, пока не разберется, кто за этим стоит и чего добивается. Потому что и новая защита будет взломана, и кто знает, к каким последствиям это приведет. Роман Алексея с другой, его проблемы в бизнесе – это еще ничто по сравнению с угрозой здоровью и, возможно, жизни.

Действовать нужно незамедлительно. Потому что под ударом все еще остаются Вадим и Алексей и многие-многие посторонние люди, которые обращались раньше к Инге за помощью.

Она поднялась с табурета – если будет и дальше сидеть так, в печали, дело не сдвинется с мертвой точки. Достала из холодильника буженину, нарезала толстыми кусками и тонко – хлеб и, сделав три бутерброда и налив чашку чая, уселась за кухонный стол. На приготовление полноценного обеда времени и желания не было. В последние дни Инга в основном питалась чаем и бутербродами. Приезжала от брата из больницы, делала бутерброд на завтрак, быстро перекусывала и падала спать. Просыпалась, шла в душ и потом опять на скорую руку сооружала сандвич. Ела, собирала пакет с бутербродами с собой в больницу – и ехала сменять невестку. Так и жила.

Сейчас, пережевывая хлеб с мясом, она размышляла над словами бабушки, привидевшейся ей в двух снах. По опыту Инга знала, что бабушка всегда говорила дело – давала подсказку или сообщала что-то важное. Беда была в том, что информацию еще предстояло расшифровать.

Теперь Инге лишний раз напомнили о том, чтобы она не употребляла свои способности кому-либо во вред. И, самое главное, бабушка намеками коснулась эпизода в прошлом, о котором девушка действительно старалась забыть. Завалила воспоминание камнями-событиями и запрещала себе даже мысленно приближаться к завалу. К сожалению, Инга ошибочно посчитала, что это Лёке грозит опасность от человека, совершившего в прошлом насилие, – по аналогии с собой. А что, если она и не ошиблась вовсе, а лишь неправильно предположила, что этот преступник – из Лёкиного прошлого? А на самом деле он – из ее прошлого, заваленного камнями-событиями?

От таких предположений Ингу бросило в жар. Она по своей привычке вскочила с места и, забыв об остывающем чае и надкушенном бутерброде, заходила взад-вперед.

Это что же получается, что Лёку мог убить тот человек, который когда-то причинил зло Инге? Девушка мысленно подсчитала время, прошедшее со дня суда. Около пяти лет. Преступнику и дали тогда пять лет. Он может уже быть на свободе.

Рука непроизвольно потянулась к пачке, валяющейся на подоконнике. Дрожащими пальцами Инга выбила сигарету и сунула ее в рот не тем концом. Опомнилась только после того, как безуспешно попыталась прикурить.

Как бы узнать наверняка, на свободе этот человек или все еще за решеткой? Потому что если он на свободе, то Инга в любой момент может с ним встретиться.

Час от часу не легче. Инга стянула джемпер и, оставшись в одной майке, помахала на себя ладонями. Нет, жар шел не снаружи, а изнутри.

Что там еще сказала бабушка? Предупредила, что она может ошибочно подозревать в своих несчастьях человека, причастного к ее прошлому. «Ищи другое ядро! Не подставное!» – так и сказала бабушка.

И как это понимать? Вот только что Инга предположила, что преступником, совершившим убийство Лёки, мог быть насильник из ее, Ингиного, прошлого (о том, какой кривой соединились их три судьбы, Инга сейчас предпочитала не думать – и так достаточно ребусов).

– Ищи другое ядро. Не подставное, – повторила вслух Инга, повертела в пальцах дымящуюся сигарету и решительно раздавила ее в пепельнице.

Без помощи не обойтись. Девушка решила позвонить своей давней приятельнице и коллеге Любе.

Виделись они нечасто, раза три в год, созванивались тоже редко, но Инга всегда могла рассчитывать на добрый прием и дельный совет. Люба Ингу любила – как дочь, которой у нее никогда не было, но о которой мечталось всю жизнь. Любе уже под пятьдесят, замуж она не выходила – не потому, что не брали, а потому, что не хотела, такая у нее была установка. Хотя поклонников у нее и сейчас имелось много: от Любы исходила особая магическая привлекательность, хоть красавицей женщина не была. И Инга иногда задумывалась, а не помогает ли себе Любовь в делах сердечных магией? Вполне возможно.

Инга отвечала приятельнице взаимностью, тянулась к ней не то чтобы как к матери, но как к старшей сестре точно. Обязательно дарила что-то к Новому году, на день рождения и Восьмое марта. Собственно говоря, лишь в эти дни, если не случалось каких-то других экстренных поводов для встреч, они и виделись.

Люба оказалась дома и, услышав Ингин голос в трубке, немедленно пригласила ее в гости. На это Инга и надеялась.

Люба проживала в районе «Бауманской», и Инге удобно было ехать на метро. Но девушка решила взять машину – подарок брата и Алексея. Позавчера Лара передала ей ключи, документы и отвезла на стоянку, где и дожидалась своей хозяйки новенькая «Тойота» цвета «мокрый асфальт». Теперь Инге удобней было перемещаться по городу, в частности ездить к брату, потому что иначе добираться до больницы приходилось с двумя пересадками на метро, а потом еще и ехать автобусом.

Люба встретила ее, как всегда, при полном параде. Старшая подруга считала, что настоящая женщина без макияжа, прически и маникюра даже домашнему коту не должна показываться. Поэтому Любу никогда нельзя было застать врасплох: она всегда была умело, почти незаметно накрашена – не ради собственно наличия на лице косметики, а ради того, чтобы выглядеть ухоженной, – причесана, одета так, будто собиралась куда-то выходить, и обязательно – в туфлях. Даже дома Люба носила каблуки. Инга, любившая удобную обувь, согласна с подругой не была, но не спорила, а молча улыбалась, когда Люба необидно выговаривала ей за то, что Инга «сводит свою красоту и грацию на нет», предпочитая туфлям на шпильке удобную обувь без каблуков. «Я и так высокая», – отшучивалась Инга.

– Ну, что у тебя стряслось? – сказала Любовь, разливая по фарфоровым сервизным чашкам мятный чай.

Сидели они в маленькой гостиной, обставленной по вкусу хозяйки – с мягкими креслами, картинами на стенах, персидским ковром на полу и кружевными салфетками на блистающих чистотой поверхностях.

– Много чего, Люба, – ответила Инга, даже не удивившись тому, что приятельница поняла, что пожаловала к ней гостья не просто так, а с бедой.

И рассказала подробно о событиях последних дней, начиная с увиденной заметки об убийстве Лёкиного менеджера. Она старалась не упустить ни одну деталь. Люба слушала ее молча, кивая в такт, с непроницаемым выражением лица, как привыкла выслушивать своих клиенток.

– Знаешь, я и без диагностики могу тебе сказать, что происходит, – ответила Люба после долгой паузы, во время которой задумчиво взбалтывала чаинки на дне своей чашки. – Не знаю, помнишь ли ты одну из наших сестер, Марьяну, рабочее имя которой было Госпожа Милена?

– Знакома с ней не была, никогда не пересекалась даже в разговорах, но где-то слышала, как кто-то ее упоминал.

– Она закончила практиковать года два назад. Где она сейчас и чем занимается – неизвестно. По некоторым данным, просто вышла замуж, родила ребенка и живет себе семейной жизнью, оставив свое дело. Но на то, чтобы она бросила практиковать, были веские причины.

Она тоже была, как и мы, белой ведьмой. По силе – середнячок. Особых талантов за ней не водилось, умела лишь делать то, что может и каждая из нас: обереги, снимала порчу и сглаз, отводила последствия неудачных приворотов, заговаривала на удачу и так далее. Жила себе тихо-мирно, пока не случилось то, что положило конец ее практике. Не помню уж, с чего все началось. Версий ходило много. По одной из них, в нашем закрытом виртуальном клубе ведьм появился некий пользователь или пользовательница (кто это был на самом деле – девушка или парень, так и не удалось узнать, разговоры он (или она) строил так, чтобы сложно было угадать его пол, плюс умело путал), сейчас уже не помню его виртуальное имя. Но мне почему-то о том пользователе думается как о парне, поэтому буду рассказывать в мужском роде. С Миленой у него вышел конфликт на почве защит. С чего началось – не помню. Но закончилось тем, что этот неведомый маг взломал все защиты, которые установила Милена. Некоторые – грубо, чтобы показать простоту работы, некоторые – ювелирно, тонко, дабы продемонстрировать, что он в этом деле – талант. Хотя защиты у Милены были несложные. Но все равно, согласись, неприятно, когда с тобой поступают так. Причем история стала известна всем. Взломщик, или, как мы его прозвали – хакер, обнародовал ее.

И хоть с Миленой он обошелся мягко, просто публично показав, что как маг она слаба, она вынуждена была оставить практику, так как ее репутация была полностью разрушена.

Потом этот хакер исчез и не появлялся долгое время. Мы о нем, если честно, уже и забыли. Правда, так и не выяснили, как он на наш закрытый форум попал.

– Так хакер же!

– Ну да, точно. Похоже, все его таланты – это умелое взламывание чужих защит.

– Думаю, что не только это, – грустно усмехнулась Инга. – Он не только мои защиты сломал, но еще и внес, если выражаться компьютерным языком, вирусную программу. То, что происходит с моими близкими, – это не просто результат снятой защиты. Это действие чужеродного вмешательства. После твоего рассказа я склоняюсь к тому, что мне на хвост сел этот неведомый хакер. Хоть я и сама предположила нечто подобное. Правда, не знаю, где и как скрестились наши дорожки, чтобы он вот так взялся за меня.

– Какие-нибудь меры ты предприняла?

– Сняла защиты с детей – дочки моего любимого человека и племянника. До деток хакер еще не добрался, слава богу. С невестки тоже успела снять. Но снимать защиты со всех клиентов я не могу! У меня просто сил на это не хватит! А он уже идет дальше – наносит вред не только моим близким, но и посторонним людям, которым я просто ставила защиты.

– Да уж… Случай Милены в сравнении с твоим – детский лепет. Сдается мне, что тут действия хакера не просто спровоцированы спортивным интересом. За ними стоят сильные чувства. Ненависть, к примеру, жажда мести.

– Месть… – пробормотала задумчиво Инга. Опять отсыл в прошлое? – Мстить мне может один человек. Теоретически. А практически – это вряд ли он. Не могу его представить как этого «хакера».

– А вот это зря! Нам не понять логику людей с какими-то психическими расстройствами просто потому, что мы мыслим иначе и под свои нормы стараемся подвести и их измышления. На этом и горим. Думаем, что нормальный человек так не поступит, – и ошибаемся, потому что имеем дело с ненормальной в нашем понимании персоной. Что значит «ненормально»? Да все то, что не подчиняется принятой схеме, выходит за рамки морали, идет своим путем, шокирующим, нелогичным, на наш взгляд.

Этот хакер мог на тебя взъесться просто потому, что ты на него косо посмотрела. Может, ты даже и не видела его, ехала себе в метро, задумчивая, скользила отрешенным взглядом по пассажирам… Или мотивом может быть соперничество. Ты у нас славишься крепкими защитами, это твой конек. Для хакера такое громкое заявление – все равно что красная тряпка для быка. Ему интересно посоперничать с тобой, доказать, что он в этом деле все равно сильнее.

– Глупость какая… Это я не тебе, – поспешно оговорилась Инга. – Думаю, что у взломщика есть какая-то цель, не просто по-мальчишески побаловаться, помериться силами…

– А может, он решил почерпнуть силы у тебя?

– У меня – нельзя, – усмехнулась Инга. – Моя сила защищена очень хорошо: бабушка постаралась. Если кто-то вздумает украсть ее, поплатится, как уже поплатился один нехороший человек.

– Вот и ответ, Инга! – обрадованно воскликнула Любовь. – Если на твоей силе стоит такая мощная защита, то это лишь подогревает хакера. Это игра уже не только ради спортивного интереса – получится взломать или нет, здесь уже и выгода замешана!

– Думаешь, что?.. Но это невозможно, Люба, – покачала головой Инга. – Нет. Нет. Моя сила надежно защищена, бабушка поработала на славу. Конечно, он может попытаться, но это все равно что пытаться угадать в сотне проводков, идущих к бомбе, один нужный. Тронешь не тот – подорвешься. А проводок всего один! Он не такой дурак, думаю.

– Не дурак! Поэтому, предполагаю, «взлом» решил провести чужими руками.

– Моими… Бабушка неоднократно предупреждала меня о том, чтобы я творила только добрые дела! Без конца повторяла, что содеянное зло мне вернется в троекратном размере. Теперь я как никогда поняла ее наставление. Здесь вопрос не просто морали и принципов, но и самосохранения. Каждое доброе дело лишь множит мою силу и укрепляет защиту. Но стоит оступиться – все. Как ведьма я буду уничтожена. Да и как человек – тоже.

– Он тебя провоцирует, Инга. Играет на твоих чувствах к близким. Ждет, что однажды ты сорвешься и переступишь границу, прокляв хакера или еще как-то воспользовавшись своими возможностями ему во вред. Удар вернется к тебе.

– Не проще ли и в самом деле пожертвовать собой, чтобы спасти моих близких?

– Так он этого и хочет, Инга! Играет на твоей любви и способности к жертвенности. Только выход ли это? Разве этим ты спасешь своих близких? Они останутся без твоей помощи, беззащитные, а этот хакер, получив твою силу, легко может нанести им куда больший вред. Ты об этом подумала?

– Нет, – честно ответила Инга.

– Ну еще бы! – съязвила Люба. – Это же ведь очень в твоем духе – жертвовать собой ради спасения других.

– Люба, подожди. В наших предположениях не все состыковывается. Мы только что предположили, что хакеру нужна моя сила. Допустим, это так. Но получить ее сейчас он не может, потому что на мне стоит крепкая защита, не мной поставленная. Разрушить ее могу только я, если крупно ошибусь, оступлюсь. Но! Удар вернется ко мне и уничтожит мою силу. И меня заодно. Этот хакер или ошибся, неправильно все рассчитав, или, наоборот, все хорошо просчитал, только мотивом для подобных поступков служит не жажда наживы, а желание моей гибели.

– Вот мы опять пришли к мести, – вздохнула Люба. – Вспоминай, кому ты дорогу перешла!

– Да мало ли кому… Прошлым летом погибли одна ведьма и ведьмак. Но остался их ученик. Слабенький…

– Это раз.

– Два – какая-нибудь соперница, пожелавшая уничтожить меня. Ой, Люба, так мы можем перебирать долго! Видимых врагов у меня нет, а там кто их знает… Я думаю, есть только один выход – искать этого самого хакера.

– И быть начеку, чтобы не поддаваться на его провокации!

– Это очень сложно, особенно если любимый человек собирается вести под венец другую, а родной брат тяжело болен, – грустно заметила Инга. – Куда еще дальше? Что он может сделать еще? Убить моего брата? Тогда я точно сорвусь. Убить моего любимого, хоть и изменившего мне? Я опять же сорвусь. Массово калечить и убивать невинных людей, как уже убил одну из моих клиенток? Певица Лёка, которую убили, тоже была мне дорогим человеком. Начали с нее. Я это выдержала. Но сейчас уже нахожусь на грани. Еще одно несчастье на мою голову – и сорвусь!

– И как бы там ни было, не поддавайся на провокации. Продержись еще немного, пока не найдем решения. Я бы тебе предложила совершить какой-нибудь серьезный обряд, требующий большой затраты энергии, – чтобы израсходовать большой ее запас и тем самым потерять интерес для хакера.

– Люба, ты все продолжаешь думать, что его интересует моя сила! Но за совет спасибо, я подумаю. Может, так и сделаю. Хотя оставаться совсем пустой не хочется, даже зная, что через какое-то время сила восстановится. Но за помощь и советы спасибо. Буду искать этого хакера.

Возвращаясь домой, Инга по дороге думала над тем, что ей поведала Люба. Что делать, она еще не знала. Но одна маленькая зацепка была: Люба сказала, что хакер появился на их форуме два года назад. Инга о той истории не знала, потому что тогда еще не входила в то закрытое сообщество, она вступила в него годом позже. А что, если поднять архивы, посмотреть переписку того безумного, решившего самоутвердиться путем взлома чужих защит? По ай-пи попробовать определить место, откуда писались сообщения. Хотя, конечно, надеяться на то, что хакер и дальше продолжает писать с того же адреса, смело. За три года он мог поменять и провайдера, и место жительства. Или вообще писать тогда с чужого компьютера, из интернет-кафе, например. Но попытаться стоит, потому что это пока единственная ниточка, которая может оказаться оборванной, а может и куда-то привести.

В технических делах Инга была несведуща. Но у Вадима имелся один приятель – отличный программист, который бы мог помочь. Сложность в том, что сейчас к брату за помощью не обратишься. Остается позвонить администратору, который занимался ее сайтом, и попросить об этой услуге его. Но это она сделает уже из дома. Там же, дома, соберет по крупицам всю информацию и проанализирует ее. Интуиция подсказывала Инге, что начинать нужно не с хакера, а с заметки в газете – тогда Инга впервые почувствовала озноб. И, начиная с той заметки, восстановить все события в хронологическом порядке, особенно уделяя внимание мелочам.

Мысль про «подставное ядро» вертелась в голове. Кто это «ядро» – хакер? Или человек из прошлого?

В таких мыслях Инга подъехала к дому, припарковала свою машину рядом с невзрачной «копейкой» и направилась к подъезду.

XIII

Рано или поздно это должно было случиться. К этой цели он шел. Может, немного форсировал события, но ему не хватило терпения досмотреть весь спектакль до конца. Последние три дня он следил за девушкой, но ничего нового не происходило, эти дни были похожи друг на друга, словно братья-близнецы. На ночь она уезжала в больницу, была там до утра, потом возвращалась домой и не выходила уже до самого вечера, когда наступал час опять ехать к брату. Единственное, она теперь ездила на машине, а не брала такси.

Сегодня утром он решил, что терпеть больше не может. Представление почти перестало доставлять ему удовольствие, хотя эпизоду с аварией он аплодировал стоя. Хорошо придумано! Авария не только заставила девушку страдать, но помогла и ему почувствовать себя частично отомщенным – за то избиение, которому подверг его когда-то брат девушки. Ах, как сладко представлять, что теперь его враг лежит с расквашенной физиономией, как он когда-то. Прийти бы еще полюбоваться, да не пускают.

Сегодня его богиня задерживалась. Уехала куда-то внепланово. И оставалось надеяться, что до позднего вечера, когда наступало время ей ехать в больницу, она появится дома. Еще есть три часа в запасе.

И только он так подумал, как увидел подъезжающую к дому машину девушки. И словно в насмешку, богиня припарковала свою новенькую «Тойоту» рядом с его «копейкой». Он подождал немного, а затем выскользнул из салона «Жигулей» и отправился следом за девушкой.

Она вошла в подъезд и вызвала лифт, и в тот момент, когда она уже находилась в кабине, он успел просочиться следом за ней в закрывающиеся двери лифта. Быстро, пока девушка не успела оглянуться, нажал на кнопку «стоп». Лифт дернулся и остановился между этажами, и в этот момент девушка удивленно оглянулась.

И тут наступил его час триумфа: она его узнала. От ужаса ее серые глаза расширились, а рот открылся, будто в крике, но с губ не сорвалось ни звука. Но самое главное – в ее глазах расплескался страх. Какие у нее красивые глаза, когда они не пустые, как у куклы, а наполнены ужасом. Какие красивые! Пожалуй, это самое главное и прекрасное – то, ради чего и затевалась игра.

* * *

– Тихо, сука. Закричишь – зарежу, – прошипел человек из прошлого, выкидывая вперед руку с ножом. – Мне терять нечего. Мне уже довелось убивать: твоего приятеля, продавшего тебя за жестяную банку-машину, и его дружков. Певичку… О, про то, как я душил ее, могу рассказать в подробностях. Пожалуй, я так и сделаю – во время занятия с тобой любовью.

Инга вжалась в угол лифта, а человек, призрак прошлого, от которого она тщательно старалась избавиться, но который иногда являлся ей в ночных кошмарах, нависал над ней своим субтильным, нисколько не нарастившим ни жира, ни мяса за эти пять лет телом. Человек, имя которого она не помнила – не потому, что не знала, а потому, что сыграла защита памяти – стереть его, как напоминание о грязном преступлении.

– Поняла, сука? Мы будем заниматься с тобою любовью. Не так, как в тот раз. Не-е-ет, я так не хочу. Я хочу, чтобы ты понимала, с кем занимаешься любовью, смотрела бы мне в глаза, и в них бы я видел твои ощущения и эмоции. Я так хочу! Я шел к этому много лет. Я даже затеял маленький спектакль, чтобы…

Он еще что-то продолжал говорить, наступая на Ингу, зажатую в угол, пока не приблизился к ней вплотную, так, что его впалая грудь касалась ее груди. Ингу передернуло от омерзения, но у нее не было возможности даже отступать назад. Она в буквальном смысле слова оказалась загнанной в угол. А он быстро приставил к ее горлу нож и чуть надавил.

– Ты сейчас разденешься. Сама, – шептал он ей уже на ухо, касаясь губами мочки. И от его жаркого и влажного дыхания Инге становилось плохо до тошноты.

А он почти и не изменился. Остался таким же патологически худым, с покатыми узкими плечиками и таким же узким тазом. Нескладный, с длинными конечностями, как кузнечик, и маленькой головой с треугольным лицом. С прыщами на остром подбородке, с узким и длинным, как у лягушонка, ртом, с зачесанными на один бок, как и раньше, редкими каштановыми волосенками. Пожалуй, лишь глаза его были более-менее привлекательными – большими, светло-голубыми, с длинными ресницами. Но они оставались привлекательными ровно до того момента, пока не наполнялись осмысленностью. И тогда в них появлялись демоны.

– Раздевайся! – выкрикнул человек, щекоча нежное горло девушки лезвием приставленного к нему ножа. А сам другой рукой принялся судорожно дергать «молнию» на своих вылинявших джинсах. – Раздевайся, – повторил он и сильней вдавил ей в горло нож. – Сама! Я хочу, чтобы ты это сделала сама, так, будто это ты пришла ко мне, полная желания. Сука, раздевайся!

И, не успела Инга опомниться, как он уже быстро чиркнул ножом по ее куртке, вспарывая материал. Девушка охнула и инстинктивно отпрянула назад, но только лишь больно ударилась затылком о стену лифта. Нож уже вновь взметнулся вверх и замер около ее горла.

– Я тебя ненавижу, сука. За что – ты сама, думаю, догадываешься. Будет тебе ад, в котором горел я, но откуда мне удалось выбраться. А вот выберешься ли ты – сомневаюсь!

Что-то твердое воткнулось ей в бедро. И Инга, даже не опустив взгляд, поняла, что это было. От отвращения ее замутило. Тошноты добавляло и то, что изо рта одержимого несло давно не чищенными зубами. Как спастись? В романах отважные барышни спасают свою честь, наступая на ногу потенциальному насильнику острым каблучком или давая ему по лицу тяжелой сумкой. Как назло, обута Инга была, как обычно, в ботинки без каблуков, и вместо сумочки с собой она взяла лишь женское портмоне из мягкой кожи.

Похотливая рука опустилась вниз и, почти не встречая сопротивления, нетерпеливо заелозила по бедру Инги, затем, нащупав «молнию» на ее джинсах, рванула ее вниз, ломая хлипкое препятствие на пути к своей мерзкой цели.

– Тебя посадят, – вернулся к Инге голос, который прозвучал хрипло и придушенно.

– Девочка моя, нашла чем пугать! Я уже там побывал! Благодаря твоему дядечке, гори он в аду, и братцу, который скоро отправится следом за вашим дядькой, – ведь все к этому и идет, да?

И не дав Инге произнести ни звука, он накрыл ее губы своими. Противный язык, скользкий и мясистый, как слизняк, проник ей в рот и медленно заворочался в нем. Инга с трудом сдерживала подкатывающую к горлу тошноту. А рука мужчины тем временем уже проникла ей под джемпер, скользнула по животу вверх и, проникнув под чашечку бюстгальтера, больно сдавила грудь.

У Инги помутилось сознание. На секунду она потеряла чувство реальности и словно провалилась в прошлое. Она увидела себя будто со стороны – распластанную на кровати под тяжестью чьего-то нагого тела. И, одновременно, вновь оказалась на месте себя-жертвы. Ощутила и зловонное дыхание, и ворочающийся чужой язык в своем рту, и болезненные толчки твердой плоти внутри себя. Это все было в прошлом, но Инге показалось, что это все происходит с ней сейчас. Что было сил Инга сжала зубы на чужом языке.

– Ш-ш-шу-у-ука… – прошепелявил человек, на мгновение опустив руку с ножом вниз и потеряв контроль над Ингой. Этого мгновения ей и хватило для того, чтобы с силой отпихнуть мужчину от себя, ткнуть в красную кнопку «стоп» и рвануть в приоткрывшиеся двери.

Она успела выскочить из лифта, но и негодяй тоже выбежал следом, на ходу застегивая штаны. Прыгая через ступеньки, Инга слетела вниз и выскочила на улицу. В сквер! Там всегда гуляют собачники. При людях маньяк не отважится на свое гнусное дело.

Она неслась вперед, не разбирая дороги. И чувствовала за собой тяжелые шаги. Откуда в этом хлипком теле такая выносливость? Длинные и худые, как спагетти, ноги мужчины не заплетаются, а несут его вперед так быстро, что вот-вот, и маньяк ее нагонит.

Инга бежала уже через сквер, на ходу выкрикивая мольбы о помощи. Но ее никто не слышал: улица в этот час была пуста, собачники вернулись с дневных прогулок, а для вечерних еще не настал час. Она миновала сквер и теперь летела прямо на тонкую проволочку с трепыхающимися на ветру красными тряпочками. Ни проволоки, ни тряпок предупреждения она не видела. Как не видела и разверзнувшейся за этой ненадежной оградой пропасти с арматурно-трубным дном.

– Стой, стой, дура! – услышала она над ухом. И припустила еще больше. Но когда ее голень уже коснулась опасной проволочки, преследователь схватил ее одной рукой за талию.

– Да будь ты проклят, убийца! – оглянувшись, закричала Инга, теряя контроль от ослепившей ее ненависти и наполняя свои слова силой. – Сдохни, тварь!

И в этот момент, отпрянув от настигшего ее человека, она зацепилась за проволоку и, неловко взмахнув руками, полетела назад, в пропасть.

* * *

Это был ответственный вечер. Прощальный и вроде бы не прощальный. Наутро Алексей с Лизой возвращались к себе домой. Таисия с сыновьями отбыла еще вчера. Предлагали уехать с ними и Лизе, но девочка наотрез отказалась. И Тая мысленно одобрила ее поступок, хоть в душе сочувствовала девочке и предпочла бы увезти ее, только бы не оставлять ее страдать в обществе романтично настроенной парочки, которой совершенно не было дела до ребенка.

А между Алексеем и Аллой уже давно потрескивало электричество. И красноречивые взгляды, и тайные, но всем заметные прикосновения – все это выдавало нескромные намерения, осуществление которых парочка отложила на тот вечер, когда уедут Таисия с детьми. Разочарование, смешанное с недовольством, так и читалось на хорошеньком личике Аллы, когда девушка узнала, что Лиза не уезжает раньше, а остается ожидать отца. И только Чернов не обратил внимания на перемену настроения девушки. Он уже предвкушал момент, когда наконец останется с Аллой наедине. О том, что их интимность нарушит присутствие дочери, он, похоже, не подумал.

Ради прощального ужина для Алексея Алла расстаралась – приготовила все на высшем уровне, начиная от изысканных блюд и заканчивая одеянием и прической. Вырядилась она в платье с голой спиной и откровенным разрезом до бедра, волосы взбила в воздушный торт, губы подвела алой помадой – в тон ногтям и своему имени. Алексей же чувствовал себя немного сконфуженным в обычном свитере и помятых джинсах. Непринужденней всех вела себя Лиза, которая словно задалась целью испортить интимный ужин: весело болтала, вертелась за столом, то и дело задавала какие-то нарочно глупые вопросы, хихикала, перепробовала все блюда, зачерпывая из общих тарелок своей вилкой, раскритиковала кулинарные способности Аллочки, пошутила по поводу ее прически и отпустила какую-то несмешную шутку в адрес отца. Алла держалась изо всех сил, хотя на ее хорошеньком личике откровенно читалась злость. А Алексей наливался краской – гневом, но старался не поддаваться на провокации дочери.

– Лиза, в свою комнату спать! – не выдержав, под конец рявкнул он, когда девочка принялась скучающе ковырять в носу.

Лиза затеяла спор – нарочно, чтобы потянуть время. И тут уже не выдержала Алла:

– Ты пойдешь спать, негодная девчонка?! Отец что тебе сказал?!

– Не кричите на меня, – тихо ответила девочка, меняя тон с дурашливого на серьезный. – Вы мне никто!

Алла открыла рот, чтобы ответить что-то наглой девочке. Но в этот момент Лиза вдруг вскрикнула и крепко зажмурилась.

– Лиза? – позвал ее отец.

Девочка, не разжимая глаз, помотала головой и что-то замычала – протяжно, тонко, с болью.

– Эй, дочь?

– Леша, не видишь, что ли, что она притворяется, – недовольно поджала губы Алла. – Девочка, отправляйся спать, как тебе и велели!

– Инга… – разжала губы Лиза. – Инга.

– Что Инга? – нахмурился Алексей, но спросил без особого интереса.

– Папа, папа, папа! Помоги ей, папа! – закричала вдруг девочка, открывая глаза, на которые набегали слезы. – Помоги ей, помоги!

– Что за дурацкое представление ты тут устроила, негодяйка?

– Помолчи, Алла, – довольно невежливо бросил Алексей обиженно хмыкнувшей девушке.

– Папа, папа, она умирает! Она умрет, папа, если мы не поможем!

– Что ты такое говоришь, Лиза?..

Девочка, закрыв лицо руками, закрутилась на месте, будто волчок. Ужасные видения атаковали ее сознание. И ей было так страшно, так безысходно, как, наверное, в тот день, когда умирала мама.

– Она висит! Висит, папа! А под ней… А под ней…

– Леша, скажи ей, чтобы она перестала! Это уже не смешно! И вообще, твоя дочь очень невоспитанна, ею нужно заниматься! Куда это годится. Ты только посмотри, что она себе позволяет!

– Да замолчи ты! – рявкнул на Аллу Алексей. – Иди в комнату!

Последнее замечание тоже относилось к девушке. Та недоуменно вытаращила тщательно подведенные глаза, но с места не сдвинулась.

– Лиза, ты что-то… видишь?

– Нет, – девочка отняла руки от заплаканного лица. – Уже нет.

Больше всего сейчас она боялась, что папа ей не поверит. Да и как он может ей поверить, если он не знает о тех видениях, которые посещали ее.

– Это были… картинки? – осторожно спросил отец, присаживаясь на корточки перед дочерью. И в этот момент Лиза поняла, что папа знает о ее видениях: Инга рассказала.

– Да.

– Что с Ингой?

– Не знаю. Я хочу ее увидеть… и не могу! – Крупные слезы покатились по щекам девочки. Она и в самом деле пыталась увидеть Ингу, понять, что с ней происходит, но не могла. Лиза помнила, что ей однажды удалось «попасть на волну» по «заказу», когда она сильно захотела найти воришку в классе. И помнила также о том, что не так давно без своей воли увидела несчастье, случившееся с братом Инги, и каким-то образом взяла на себя часть его боли. Сейчас Лизе хотелось сделать то же самое – «найти» Ингу и попытаться на расстоянии помочь ей. Но, похоже, одного сильного желания было мало. А что необходимо еще для того, чтобы увидеть нужную картину, девочка не знала.

А возможно, у Лизы никак не получалось настроиться на нужную волну потому, что она сильно испугалась и разнервничалась. И оттого, что у нее это не выходило, она нервничала еще больше.

– Алексей, скажи ей, чтобы она прекратила свое выступление! – капризно заявила Аллочка. – Неужели ты не понимаешь, что она нарочно это делает, чтобы помешать нам? Она придумала…

– Придумала?! – в негодовании закричала девочка. И вдруг в люстре, висевшей над столом, лопнула лампочка. Осколки стекла посыпались в блюда, но Лиза, казалось, и не заметила этого происшествия. Алла всегда ее злила, но она сдерживалась, а сейчас, напуганная непонятным, происходящим с Ингой, уже не старалась и не могла скрывать свои эмоции, поэтому ответила Аллочке со всей прямотой, со всей искренностью своих чувств: – Да тебе бы такое испытать, что сейчас переживает Инга!

Лопнула еще одна лампочка, и Алла испуганно взвизгнула, потому что осколок оцарапал ей щеку до крови.

И в этот момент Лиза увидела Ингу…

* * *

Падение, настолько короткое, что она даже не успела его почувствовать, оборвалось резко. И Инга вдруг на чем-то повисла. Под ногами она ощущала пустоту, руки ее тоже были свободны, но что-то ее удерживало, не давало полететь вниз. Девушка осторожно приоткрыла глаза и увидела прямо перед собой ненавистное лицо с заостренным подбородком.

– А-ах, гад… – выдохнула она.

– Тише, дура, не рыпайся, – как-то приглушенно сказал ее враг. – Свалимся оба, костей не соберем.

И только тут Инга поняла, что «что-то», что ее удерживало, было рукой насильника, крепко обхватившего ее за талию. Мужчина успел подхватить девушку на самом краю одной рукой. Но Инга, падая, увлекла его за собой. И они бы вдвоем рухнули вниз, если бы мужчина не ухватился свободной рукой за столбик, на который была намотана проволока. Они висели вдвоем над глубоким котлованом, удерживаясь только за счет того, что мужчина одной рукой вцепился в этот ненадежный столбик, а второй рукой крепко прижимал к себе девушку.

– Не двигайся, – тихо сказал он в самое ухо. – Не двигайся, иначе сорвемся. Я тебя еле удерживаю.

– Столбик качается! – в ужасе воскликнула Инга, подняв глаза наверх. И тут же зажмурилась.

– Мы сейчас оба упадем! Это я виновата! Прокляла нас обоих. Мы с тобой обречены.

– Глупости, – засмеялся он и крепче прижал девушку. – Держись за меня. Как-нибудь выберемся.

– Как тебя зовут? – не к месту спросила Инга.

– Виталием. Забыла? Короткая же у тебя память!

– Я предпочла забыть это…

– А я вот, крошка, тебя все эти годы вспоминал. Только и жил тем моментом, чтобы тебя увидеть…

Инга в негодовании пошевелилась и вновь почувствовала, как ее сдавили так крепко, что ей трудно стало дышать.

– Не рыпайся, дура, сказал же! Я еле нас удерживаю. Да и столб этот треклятый вот-вот вырвется. Покаяться перед смертью не хочешь?

– Это тебе нужно каяться!

– Я уже покаялся. В лифте. В убийствах, – он тихо засмеялся. – Как видишь, мне терять нечего. Я теперь все успел. Даже увидеть, как ты страдаешь. Мне этого хотелось. Ради этого и затевалось маленькое представление…

– Тебя использовали! – быстро сказала Инга. – Ты – подставная фигура. Хоть это-то понял? Хотя бы сейчас? Нас с тобой обрекли.

– Мне терять нечего, как уже сказал. Давай-ка, крошка, бросай базар. Я не могу нас больше удерживать. Сделай же хоть что-нибудь полезное, не будь сукой.

Инга осторожно высвободила одну руку и протянула ее вверх. Пошарила по поверхности, ища, за что бы ухватиться, и нащупала какой-то тонкий корень. Не бог весть что, но висеть на двух руках уже надежней, чем на одной.

– Умница. А теперь, крошка, вторую руку куда-нибудь пристрой. Осторожно, но без промедления. Столб, чую, вывалится. И тогда мы вдвоем полетим.

Инга послушно вытянула вторую руку. Ухватиться было не за что, и она вцепилась пальцами в грань какого-то камня, показавшегося ей более-менее надежно вкопанным.

– А теперь согни одну ногу в колене и поставь ее мне на бедро. Ба, какие у нас эротические игры получаются! До смерти вспоминать буду.

Виталий уперся изо всех сил носами кроссовок в земляную стену обрыва. И Инга смогла поставить правую ногу ему на бедро.

– Крепко там ухватилась? Теперь давай, потихоньку отталкивайся, подтягивайся. Лезь наверх. Я держу. Если совесть тебе позволит, вытащишь потом и меня. Хотя нет, крошка… Проваливай. Я уже получил то, что желал. Шоу было прекрасным. Передавай своему братцу привет. Пожелал бы ему здоровья, да неискренне прозвучит. Так что просто передавай привет. Давай, крошка, скачи наверх! Да иногда вспоминай гнусного Виталика, обожавшего тебя до смерти.

С этими словами он сделал рывок вверх, выталкивая Ингу на безопасную горизонтальную поверхность. И одновременно с этим столбик, за который удерживался Виталий, накренился и выпал из своего гнезда. Мужчина едва успел отнять вторую руку, которой обнимал девушку, чтобы не утащить ее с собой в пропасть. Инга зажмурилась, услышав где-то внизу глухой стук и короткий стон, тут же оборвавшийся. И зарыдала. От страха, от пережитого ужаса, все еще не веря в свое неожиданное спасение. Еще мгновение назад она в буквальном смысле слова была на краю пропасти. Странная выходка человека, преступника, насильника, убийцы, который, возможно, планировал не оставлять ее в живых. Все смешалось – мораль, преступления. Она, нравственная, чистая, совершила смертельный грех – убила. Не в прямом смысле слова, но убила с помощью вырвавшегося проклятия. Он, убийца, спас ее от смерти. Стерлись границы…

Инга лежала плашмя на земле, не в силах подняться. Она могла сейчас погибнуть, но получила странную отсрочку. Обессиленная, но живая.

Надолго ли? Может быть, за углом ее поджидает новый маньяк, который не будет играть в такие благородные чувства, как Виталий. Или на голову упадет кирпич. Или она поедет на машине к брату и попадет, как и он, в аварию, только с куда более печальным финалом. Она своим проклятием разрушила не только свою силу, но и удачу, судьбу, жизнь.

Она осталась и без силы, и без защиты. Чтобы защитить себя, ей нужна сила. Но чтобы накопить эту силу, нужна защита – оградить себя от атаки несчастных случаев, которые теперь обрушатся на нее вследствие обернувшегося против нее же проклятия на смерть. Ее сила может восстановиться, но на это понадобится долгое время. Не переживет она это время – беззащитная, под проклятием на смерть.

Инга дышала часто, хватая губами воздух вместе с землей. Может, не нужно было Виталию спасать ее. Напрасна оказалась его жертва. Она получила лишь короткую отсрочку. «Найди хакера, – стучало в голове. – Найди его, он и есть центральное ядро, а не Виталий».

Инга поднялась и, пошатываясь на подгибающихся ногах, поковыляла к дому. Пока у нее есть время, ей нужно найти хакера. Зачем? На месте станет ясно.

Когда она уже входила в сквер, заиграл ее мобильный. Инга поднесла дрожащей рукой трубку к уху и услышала взволнованный голосок Лизы:

– Инга, Инга, ты как? Что с тобой случилось? Ты спаслась?

– Откуда ты зна… – начала Инга и осеклась. Ну конечно, если Лиза в этот момент попала на ее «волну», она узнала о случившемся. И тут одна догадка осенила Ингу: – Я в порядке, девочка моя. Не беспокойся. Скажи, Лиза, ты сейчас что-то увидела?

– Мало, – вздохнула девочка. – Я поняла, что что-то случилось, и так испугалась, что пыталась найти тебя, но у меня ничего не получалось. А потом я вдруг разозлилась и… увидела тебя.

– Разозлилась? Почему? На кого?

– На… – начала Лиза и, запнувшись, ответила: – На Аллу. Она мне не поверила, решила, что я их с папой обманываю. Играю спектакль.

Понятно. Новую зазнобу Алексея зовут Аллой. Инга испытала тянущее чувство где-то в груди, но, собравшись, бодро спросила:

– Ты разозлилась и что сделала?

– Сказала этой Алле, что ей бы такое, что ты сейчас переживаешь, испытать.

– Лиза! Да что ты такое говоришь! – разволновалась Инга. Теперь понятно, почему она получила отсрочку: Лиза вмешалась в нужный момент и, как недавно в случае с Вадимом, оттянула часть неприятностей, но только не на себя, а навесила их на эту бедную Аллу.

– А что? – удивилась девочка. – Она плохая. Не верила мне. Теперь, наверное, поверила, после того как упала с табуретки. У нас лампочки перегорели, она полезла их менять и упала. Но с ней все в порядке, к сожалению.

– Лиза, ребенок, ты ли это? Я тебя не узнаю! Ты пожелала зла другому человеку! Это табу, девочка, нельзя!

– Но она плохая, – упрямилась Лиза. – Хочет отнять у нас папу. И еще… Я ее видела раньше, когда взяла часы. Помнишь, я тебе рассказывала?

Часы. Ну конечно! Инга остановилась и перевела дыхание, которое от волнения стало сбиваться. Если Лиза сможет… Если она поможет, то не все еще потеряно.

– Лиза, девочка, послушай. Мне нужна твоя помощь. Где те часы, которые я подарила твоему папе?

– У меня, – понизив голос, сказала девочка. И в ту же секунду в трубке загромыхал голос Чернова:

– Инга, привет! Что тут у вас происходит?

– Шабаш ведьм, – неприветливо отозвалась Инга. – Позвали бы и тебя, Чернов, но ты на метле летать не умеешь.

– Так, похоже, у тебя все в порядке, – подвел он итог.

– А что у меня должно быть не в порядке? Алексей, дай, пожалуйста, Лизу, у меня к ней важный разговор.

– Что ты задумала?

– Ничего особенного, что могло бы быть интересно тебе. Так ты даешь мне Лизу или нет?

Он возмутился ее наглостью, но в этот момент трубку каким-то образом отвоевала девочка:

– Инга, говори скорее, что я должна сделать!

– Возьми часы, которые носил твой папа. И постарайся вызвать образ того человека, которого ты увидела раньше, когда к ним прикоснулась. Только этого человека – это очень важно! Ты помнишь его?

– Я его тогда плохо разглядела. Но запомнила немного.

Лизе удалось в тот раз разглядеть человека, который сломал защиту-часы, но оставил свой отпечаток, который и «поймала» Лиза.

– Лиза, а после того как ты вызовешь образ того дяди, постарайся его удержать. Мы должны сделать кое-что очень важное! Это сложно – когда это совершаешь в первый раз, но потом, со временем, ты научишься. Тебе нужно будет представить и, главное, почувствовать, что ты стягиваешь с меня, Аллы и папочки все плохое, темное и отдаешь тому дяде. Он может сопротивляться, не брать, но тебе обязательно нужно вручить ему этот «подарок». Это как игра, Лиза. Ты – паровозик. У меня с твоим папой и Аллой – по вагончику, наполненному углем. Твоя задача – эти тяжелые вагончики вытянуть из нас и «отбуксировать» к тому дяде. Это понятно?

– Да.

– Ты, главное, хорошо представляй эти вагончики и тяни их, тяни! Не только желанием, но и силой – мысленной силой. И отпихивай к тому дяде. Главное, Лиза, не задерживай у себя эти «вагончики». Они наполнены плохим материалом.

– А зачем Аллу так… чистить? Она плохая!

Инга невольно улыбнулась, отметив про себя, что девочка, сама того не зная, применила термин «чистить», который употреблялся среди коллег Инги.

– Лиза, это ты решила, что она плохая. Запомни, девочка, обязательно запомни, что никогда, ни при каких обстоятельствах не желай никому зла! Пусть это будет твой первый и последний раз.

– А ведь мы сейчас будем тому дяде вредить!

– Нет, Лизонька, мы дяде вредить не будем. Мы просто вернем все плохое туда, откуда оно пришло. Это второй урок тебе, девочка: все плохое, что ты пожелаешь другому, тебе же и вернется в тройном размере. Ну, готова? Давай попробуем!

Вначале ничего не получалось: Лизе то не удавалось вызвать нужный образ – мужчины с завязанными в хвост волосами. То представить «вагончики». То «сдвинуть» их с места. Инга, как могла, подбадривала девочку. Пару раз вмешивался Чернов, и Инге приходилось словесно с ним сражаться.

Но постепенно, потихоньку, дело пошло. А под конец «вагончики» так разогнались, что Лизе почти без труда удалось их «отогнать» по нужному «адресу».

– Спасибо, девочка, – счастливо выдохнула Инга. Если все получилось, то, может, ей и удалось таким образом, благодаря Лизе, избежать гибели. Правда, на восстановление силы еще уйдет долгий период.

Инга вошла в квартиру. По телефону вызвала спасателей, сказав, что увидела, как в яму за домом упал человек. Привела себя немного в порядок – умылась, переоделась, завязала растрепанные волосы в хвост. И, не раздумывая, хлопнула рюмку коньяка за свое чудесное спасение.

А после включила компьютер и набрала в поисковике имя Макара – директора Лёки.

Ей нужно найти хакера. Это тот режиссер, который и затеял весь спектакль с целью уничтожить Ингу. Похоже, он не был сильным магом, только умел отлично ломать чужие защиты и вносить программы-вирусы. Он отлично понимал, что его простые программы Инга сотрет. А ему нужно было спровоцировать ее на высказывание проклятия, которое бы уничтожило ее защиту, силу и ее саму. Поэтому он и пустил в игру подставную фигуру – Виталия, который своим появлением и спровоцировал бы гнев Инги, и принял бы на себя ее удар.

Что ж, хитро придумано! Остается найти этого хакера и узнать, за что он так взъелся на Ингу.

Она открыла поисковик в Интернете и вбила в поисковую строку имя Макара и темную историю с гибелью первой солистки. И почти тут же получила ответ на свой вопрос.

Макар до Лёки действительно занимался другой группой, в которой солировала девушка по имени Анастасия. При загадочных обстоятельствах солистка погибла – то ли выпала случайно из окна, то ли сама выбросилась. Группу распустили. И Макар позже занялся Лёкой.

Анастасия… В памяти всплыло недавнее интервью с гитаристом группы Степаном, так возмутившее Ингу. Степан рассказывал о том, что группа планирует выпустить новый диск, название которому дадут «Анастасия» – в «честь погибшей первой солистки».

Значит, Степан… Степан, который за что-то взъелся на Ингу. А когда удалось загрузить фото погибшей девушки, Инга ее узнала. Эта девушка – Настя – приходила к ней за помощью два года назад. Инга чистила ее от чужого вмешательства – то ли порчи, то ли приворота, поставила защиту. А потом девушка погибла.

– Ну что ж, Степан, думаю, нам нужно поговорить!

Степана-гитариста найти оказалось не так уж сложно: Инга всего лишь съездила в бар, в котором они бывали с Лёкой и в котором однажды встретилась со Степаном, и, поболтав с барменом, узнала адрес парня.

Однако полученной информацией она воспользоваться не успела, потому что Степан сам, собственной персоной, показался в помещении бара.

– Привет, хакер! – весело поздоровалась с ним Инга. – Поговорим?

– Поговорим, красотка, – так же весело отозвался он и, понизив голос, добавил: – Значит, догадалась? Ну молодец, молодец… Дрянь, ведьма! Когда же ты сдохнешь?

– В свое время, Степан, в свое время. Не раньше. Не по твоей прихоти. Хотя неприятностей, надо сказать, ты мне доставил изрядно.

– Скажи мне, Степан, за что? – спросила Инга после того, как они заняли столик в самом укромном месте. Со стороны могло показаться, что они – пара старых приятелей, обменивающихся новостями за чашкой чая.

– За Настю, – зло сощурив тигриные глаза, ответил он. – Это ты ее погубила. Настя была талантливой, красивой, заводной… Я ее любил. А она влюбилась в этого козла – нашего директора. Я, признаться, пробовал ее даже немного приворожить. Способности у меня не такие, как у вас, ведьм, но все же что-то я тоже умею. Но Настя за каким-то хреном пошла к тебе! И ты уничтожила все следы моей работы. И, более того, поставила ей защиту – крепкую, такую, какую я бы уже пробить не смог. Хотя попытался. И у меня кое-что получилось. У меня, черт возьми, действительно что-то получилось, потому что в ту ночь Настя сама позвонила мне и сказала, что приедет. Но не приехала, потому что шагнула в окно. Вот и все. Грустно, правда? Нет, тебе не грустно, потому что это ты, ведьма, что-то наколдовала, что и привело Настю к гибели.

– Нет, Степан. Это не моя вина, а последствия твоего неумелого вмешательства. Ты пытался сломать установленную мной защиту и неумело воздействовал на девушку. Сломать мою защиту в тот раз тебе не удалось, но ты значительно испортил ее, исказил действие, что и привело к трагедии.

– Твоя вина уже есть в том, что ты вмешалась! Со своей чисткой и дурацкой защитой! Я потом искал тебя, вернее, ту ведьму, к которой ходила Настя. И долго не мог найти. Параллельно я времени не терял и учился ломать защиты, потому что еще тогда придумал, что буду тебе мстить таким способом. Тренировался на других ведьмах. И у меня получалось, черт возьми, получалось! А потом я нашел тебя и поставил маленькое шоу. Но перед этим отомстил и козлу-директору, в которого была влюблена Настя и который предал ее имя такому быстрому забвению. И его новой игрушке – этой рыжей певице. Я хотел тебя уничтожить твоими же руками. Нашел этого психа, одержимого тобой: увидел, как он шпионил. И заключил с ним небольшую сделку. Все мои вмешательства ты бы легко снимала, а мне нужно было что-то достаточно сильное, что спровоцировало бы тебя на проклятие. И мне это удалось! Кажется, я добился главного. Или нет?

– Если ты ставил цель лишить меня силы, то да, Степан, поздравляю, ты этого добился, – ровно ответила Инга. – Если же хотел убить меня, то, увы, тут ты проиграл. Зло, Степан, возвращается. А ты причинил его достаточно. И не только мне, а, например, семье той женщины, моей клиентки, у которой ты взломал защиту. И если я бы тебе еще простила те неприятности, которые ты доставил мне, то за это горе, причиненное тобой другой семье, тебе придется ответить.

– И как? – сощурился Степан. – Недоказуемо! В суд не подашь, заявление в милицию не напишешь!

– Твое зло, Степан, к тебе и вернулось. Защиты ты ломать научился виртуозно, но забыл о том, чтобы научиться их ставить. Ты оказался безоружным, и все то зло, которое ты совершил, вернулось к тебе и прилипло. Теперь у тебя не будет ни удачи, ни счастья. Да просто жизни не будет! Ты под проклятием, Степан. Под проклятием на смерть, которое ты вырвал у меня ради моей гибели и которое перешло к тебе.

– Ведьма, – прошипел он. – Ведьма.

– Может быть, сегодня, переходя дорогу в неположенном месте и на красный свет, ты попадешь под автомобиль. Или на голову тебе свалится кирпич. Это все, Степан, твоя судьба. Вернее, последствия твоих дел. Я могу убрать это зло, которое обрушится на тебя. Но для этого мне необходима моя сила, которой ты меня лишил. Не знаю, сколько времени я буду восстанавливаться. Если ты продержишься этот период и с тобой ничего не случится, приходи, сниму проклятие! Конечно, ты можешь не рисковать и не ждать столько, а обратиться к другому магу. Но не уверена, что тебя примут: я расскажу всем, кто такой на самом деле хакер, и, думаю, наши тебе не обрадуются. Так что, Степан, твоя задача – продержаться и не погибнуть до тех пор, пока я не восстановлюсь. Продержишься, сниму с тебя проклятие. Нет… Ну что ж, такая твоя судьба. А пока изучай защиты – не с точки зрения как их сломать, а как поставить.

С этими словами Инга поднялась, вытащила банкноту – плату за чай – и покинула помещение, оставив Степана задумчиво медитировать над чашкой капучино.

Эпилог

– …Ты мне так и не сказала, зачем тебе понадобилась помощь моего приятеля-программиста, – напомнил Вадим примостившейся рядом с его кроватью на неудобном стуле Инге.

Девушка пожала плечами и с наигранным безразличием ответила:

– Так… Нужно было восстановить мой сайт. Если помнишь, кто-то стер с него всю информацию.

– А-а-а, – протянул Вадим. – А я уж было подумал, что ты опять в какие-то приключения попала!

– И для этого мне понадобился компьютерщик, – насмешливо глянула на брата Инга. – Ну да, попала в приключения – запуталась в Сети.

Вадим улыбнулся и осторожно поерзал на кровати, усаживаясь поудобней. Чувствовал он себя неплохо, но все же до окончательного выздоровления еще было далеко. Страдал он не столько из-за болезненных травм, сколько из-за невольного «заключения», в котором оказался.

– Черт, когда же я отсюда выйду! – с досадой пробормотал он, глядя в окно, за которым вовсю бушевала весна: стояла солнечная и не по-апрельски жаркая погода.

– Когда-нибудь, – «оптимистично» ответила сестра и усмехнулась. – Пользуйся, брат, незапланированным отпуском. Читай книжки, спи сколько тебе влезет.

– Насчет сна – в точку. Хоть какая-то польза от такого времяпрепровождения – выспался. С маленьким Ванькой мы с Ларисой уже и забыли, когда спали полностью всю ночь, без пробуждений.

– Вот-вот, и я о чем. И еще думай, братик, о правилах дорожного движения, безопасности вождения и последствиях превышения скоростного режима, особенно на мокрой дороге. Надеюсь, что теперь тебе больше не захочется гонять так, как раньше.

– Зараза, – беззлобно выругался в ее адрес Вадим. – Нет чтобы что-нибудь приятное сказать…

– А у меня просто, дорогой мой, в последнее время мало чего приятного происходило, – грустно усмехнулась девушка.

– Между прочим, этот программист, о помощи которого ты меня просила, не женат! – сменил тему Вадим. – И вообще, он классный парень, хоть немного и странный, как все компьютерщики: повернут на своих системах, программах и прочем.

– Это я уже заметила, – засмеялась Инга и, проигнорировав реплику брата насчет семейного положения приятеля, взяла с тумбочки книгу и принялась с интересом ее перелистывать.

– Ларка принесла, – сказал он, следя за тем, как сестра погрузилась в чтение открытой произвольно страницы. – Так что, устроить тебе свидание с Сашкой?

– Не надо, – покачала с улыбкой головой Инга и вернула книгу обратно на тумбочку. – Хоть он и хороший парень, мне сейчас не до свиданий.

– Ну, хочешь, я позвоню Чернову и поговорю с ним как мужчина с мужчиной? – не унимался Вадим, который стремился помочь сестре, чтобы она не грустила, но не знал как.

– Это еще зачем? – удивилась Инга. И так глянула на брата, что он тут же почувствовал неловкость за свое нелепое предложение.

– Хотел тебе помочь…

– Нет, спасибо. Я сама как-нибудь… – проговорила она и, встав со стула, сделала круг по палате. Остановившись у окна, она повернулась лицом к улице и потянулась, разминая спину. – Знаешь, Вадим, я тут подумала… – начала она, повернувшись обратно к брату. – А что, если мне переехать обратно в городок, в котором мы родились?

– Я думал, что ты и слышать больше не хочешь о Чернове, – серьезно заметил Вадим.

– А при чем тут он? Я не о нем говорю, а о городке, в котором…

– Да-да, знаю, в котором мы родились. Сейчас ты начнешь рассказывать мне сказку о том, что тебя замучила ностальгия по тому поселку, морю и прочему. И будешь активно уверять меня в том, что дело вовсе не в Алексее. Ну, на крайний случай скажешь, что дело не столько в ностальгии, сколько в Лизе, по которой ты очень скучаешь… Сестра, я тебя хорошо знаю, так что не обманывай ни меня, ни саму себя.

– Ну хорошо, хорошо, – ворчливо отозвалась она. – Да, да, и из-за него тоже.

– Подумай хорошо, сестра, – так же серьезно, сосредоточенно хмуря лоб, ответил Вадим. – Не хочу, чтобы твое решение было поспешным. Без столицы тебе будет трудно прожить.

– Без него тоже, – вырвалось у нее.

Вадим многозначительно приподнял брови, но ничего не успел ответить, потому что дверь в палату вдруг открылась и на пороге появился Алексей Чернов собственной персоной.

– Легок на помине! – развеселился Вадим. И Инга бросила на него уничтожающий взгляд.

– Мне пора, – засобиралась она. Алексей неловко перетаптывался с ноги на ногу, не решаясь пройти в палату. На Ингу он косился украдкой, но заговорить тоже не решался. – Алексей, проходи! – нарочито дружелюбно предложила она. – Ты же ведь Вадима навестить пришел? Садись сюда на стул…

– Да, пришел навестить его, – пробасил Чернов. – Перед отъездом. Лиза с Таей уже вернулись в наш город. А я вот заехал в Москву…

– Пригласить на свадьбу? – съязвила Инга.

Алексей беспомощно посмотрел на Вадима, ища его поддержки, но тот опять вскинул брови, говоря этим: «Ну она вот такая… И ничего не поделаешь».

– Нет. Навестить Вадима. И… с тобой тоже поговорить.

– У меня нет желания с тобой разговаривать, – заявила девушка и, взяв свою сумочку с тумбочки, наклонилась к брату, чмокнула его в щеку на прощание и, с вызовом стуча каблуками, прошла к выходу и скрылась за дверью.

Алексей, глядя ей вслед, прошипел, будто от боли. И опять беспомощно оглянулся на Вадима.

– Дай ей остыть, – миролюбиво посоветовал тот.

– Да у меня ничего серьезного с той Аллой и не было! Веришь? Было какое-то недолгое затмение. Ну да, да. Но и все! В кино пару раз сходили, в ресторан. И все! Все!

– Да мне зачем это рассказываешь? – усмехнулся Вадим. – Верю, и на этом закончим.

– Как мне ее вернуть? Что мне сделать, чтобы она хотя бы не отказывалась поговорить со мной?

– Дождись, когда она успокоится, – повторил Вадим.

– Я, если честно, принял решение переехать с дочерью в Москву. Чтобы быть ближе к Инге. Раз она не хочет переезжать в наш город… Это наш извечный спор – о том, кому придется оставить свой город ради другого. Так вот, если я пойду ей на уступку и куплю квартиру в Москве, думаешь, Инга простит меня?

«Она уже тебя простила», – подумал про себя Вадим, еле сдерживая улыбку. А вслух сказал:

– Инга после больницы собиралась поехать пообедать в свое любимое кафе на Маяковке. А потом отправиться в кино. Она сказала, что давно не гуляла одна по городу в свое удовольствие, а погода сегодня благоволит прогулкам. Так вот, если у нее не пропал аппетит, она сейчас едет на Маяковку. Почему бы тебе не составить ей компанию? Только, ради бога, не затевай серьезного разговора до тех пор, пока Инга не съест пару порций своих любимых блинчиков с мясом или джемом! Уверяю тебя, моя сестра, когда голодная, – опасней ядерной бомбы. Но сытая – ласковая и ручная, как домашняя кошка. Сама забота и внимательность. Кстати, учти эту ее особенность и на будущее! Поговорку про путь к сердцу через желудок придумали про мою сестру.

– Спасибо, – серьезно поблагодарил Алексей и, в сомнениях потоптавшись возле койки, вопросительно глянул на Вадима, будто прося позволения идти.

– Да давай уже вали, – весело рассмеялся Вадим. – Я в порядке. Обо мне не беспокойся. Догоняй мою сестру. Кафе называется…

– Да мы в нем уже были когда-то с Ингой! И блинчики те волшебные помню, – засмеялся Алексей. – Надеюсь, их магия мне сегодня поможет!

Оглавление

Пролог

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

Х

XI

XII

XIII

Эпилог

Реклама на сайте