«Загадка старого альбома»

Наталья Калинина Загадка старого альбома

Пролог 1913 год

– Так что передать Семену Васильевичу?

Прасковья старалась держаться уверенно, но невольно тушевалась рядом с этой молодой женщиной с надменной линией губ и тяжелым, будто могильная плита, взглядом. Будь на то Прасковьина воля, она бы держалась от Софьи подальше, но хозяин доверил Прасковье важное поручение и наказал без положительного ответа не возвращаться. В душе она даже осуждала Семена Васильевича – не дело он задумал. Не нужно бы ни связываться с этой Софьей, будь она неладна, ни тем более тревожить дух упокоившейся хозяйки, матушки Семена Васильевича. Но перечить, понятное дело, Прасковья не смела.

Она нервно переступала с ноги на ногу и комкала грубыми, покрытыми цыпками руками фартук. А ежели Софья откажет? Что ей, Прасковье, тогда прикажете делать? Нрав у хозяина крутой, жди наказания за малейшую провинность.

Девушка осторожно скосила глаза на возвышавшуюся на крыльце молодую женщину. Та, сложив на груди руки, сквозь полуприкрытые веки рассматривала свою гостью и не торопилась с ответом. «Чур тебя!» – мысленно открестилась Прасковья и принялась про себя читать «Отче наш». Ведьма! Ведьма эта Софья, самая настоящая ведьма, чтоб ее!.. Это же надо такое творить – тревожить души упокоенных!

Колючий изучающий взгляд остановился на пальцах Прасковьи, теребящих передник, и девушка невольно спрятала руки под фартук. На губах Софьи показалась мимолетная усмешка.

– Я дорого беру за свои услуги, – промолвила наконец ясновидящая.

Каждое слово она произносила так весомо, будто отмеряла золотом.

– Семену Васильевичу об этом известно, – поспешно закивала Прасковья и заискивающе, снизу вверх, посмотрела на молодую женщину.

До чего же она хороша! Прасковья не могла не признать, что Софья была настоящей красавицей. Пожалуй, подобных девушка еще не встречала. Даже жена друга Семена Васильевича, Наталия Павловна, затмевавшая на балах других барышень, проигрывала Софье в привлекательности. И дело было даже не столько во внешней красоте – белизне кожи, тонкости талии, изящности запястий, правильности черт, сколько во внутреннем магнетизме. Вокруг Софьи словно сплелись колдовские чары, и всякий, кто заговаривал с ней, оказывался в ее власти, стремился к ней, будто мотылек к огню. Даже Прасковья, несмотря на свои страхи, глядела на Софью с откровенным восхищением. Что уж говорить о мужчинах!

Софья появилась в городе недавно, но о ней уже говорили, ее наперебой приглашали в лучшие дома. И далеко не всех гордячка удостаивала своими визитами. Вела она себя так гордо, будто королева.

Но Прасковью не проведешь. Никакая она не королева, эта Софья, а ведьма! И красота ее никак не богом дана, а дьяволом. Ведьминская красота... Прасковья еле удержалась от того, чтобы суеверно не перекреститься. Ох, Семен Васильевич, отговорить бы вас связываться с этой ведьмой, да как? Уж ежели вы что решили, то лбом скалу прошибете, да с дороги не свернете. Девушка еле слышно вздохнула.

– Сегодня около полуночи я буду у Семена Васильевича. Пусть пришлет провожатого, – почти не разжимая губ, произнесла наконец ясновидящая. – И к моему приезду все должно быть готово.

Но не успела Прасковья уточнить, что Софья имела в виду, как та уже развернулась и скрылась за дверью своего дома. «Как бы Семен Васильевич повторно не отправил меня сюда, спрашивать...» – с беспокойством подумала девушка, в недоумении взирая на закрытую дверь. Прасковья еще минут пять потопталась у подножия лестницы в надежде, что Софья вновь выйдет на крыльцо и объяснит все подробно. Но, так и не дождавшись появления хозяйки дома, развернулась и побрела прочь.

...До полуночи оставалось всего ничего. С минуты на минуту за ней должны были приехать. И Софья, собираясь, прислушивалась, не раздастся ли на лестнице шум шагов.

Рассматривая свое отражение в зеркале, она самодовольно улыбалась. Глядя на нее, такую утонченную, хрупкую, гибкую, с белой фарфоровой кожей и идеально правильными чертами, никто даже подумать не мог, что Софья происходила из обычной крестьянской семьи. Честно говоря, девушка подозревала, что мать ее совершила грех с каким-нибудь молодым человеком благородных кровей, приехавшим в их края на охоту. Иначе как объяснить тот факт, что у пары, обладающей заурядной деревенской внешностью, родилась такая красавица, да еще с манерами аристократки?

Свою внешность Софья любила и холила. Едва узнав цену своей красоты и почувствовав дарованные ей силы, Софья сбежала из деревни в город. О своем происхождении девушка постаралась забыть. Теперь она – внебрачная дочь, появившаяся на свет в результате адюльтера знатного человека и служанки. Мать-служанка умерла в родах, а маленькая девочка осталась воспитываться в бездетной семье этого знатного немолодого человека и его пожилой супруги. Такую легенду выдумала Софья, охотно ее рассказывала и вскоре поверила в нее сама. О настоящей матери, крестьянке Марфе, она и не вспоминала.

Может, урожденной аристократкой Софья и не была, но ее внешность вкупе с модными способностями медиума открыли ей двери в лучшие дома. Слава о необыкновенной ясновидящей шла впереди нее. Ее часто приглашали на вечеринки «столоверчения», проводившиеся в качестве развлечения. А иногда звали и ради важного дела, как, например, сегодня Семен Васильевич Скоропытин, который пожелал с ее помощью узнать у недавно умершей матери, куда та спрятала шкатулку с фамильными драгоценностями. От Софьи требовалось вступить в контакт с духом упокоившейся и уговорить ее открыть тайну. Подобные услуги Софья оказывала не впервые и всегда получала за них щедрое вознаграждение.

На лестнице послышались шаги. Девушка торопливо убрала черные тяжелые волосы под белый полупрозрачный шарф, оправила руками идеально сидящее на ее изящной фигуре платье и подкрасила и без того сочного цвета губы помадой. Нет, все же ей сказочно повезло! Обладай она, к примеру, внешностью Прасковьи – неказистой девахи, которая сегодня побывала у нее с поручением, даже модные способности медиума не принесли бы ей такой популярности, которой она сейчас пользовалась. Софья на мгновение прикрыла глаза, вспоминая Прасковью, и с неприязнью передернула плечами. До чего уродлива! Плоское широкое лицо, глаза навыкате, приплюснутый нос и выдвинутая вперед тяжелая нижняя челюсть делали бедняжку очень похожей на собачонку одной из этих модных пород, названия которых Софья не помнила, но считала безобразными. Наверное, молодой девушке нелегко жить с такой внешностью!

В дверь постучали. Софья перекинула на одно плечо концы шарфа, повязанного на волосы, расправила их и отправилась открывать.

Софья могла вступать в контакты с душами, узнавать тайны прошлого и, иногда, приоткрывать занавесу грядущего. Но то, что должно было случиться этим вечером, не смогла предугадать. Если бы перед ней хоть на мгновение открылось ее собственное будущее, она бы ужаснулась увиденной картине. И ни за что, ни за какие деньги не отправилась бы этим вечером в дом, в котором ее уже ждали.

2009 год Зинаида Львовна

– Опять двадцать пять! – с досадой выругалась Зинаида Львовна, увидев, что дверь подъезда опять нараспашку.

Снова какой-то умник подложил под порог кирпич. И стоило, спрашивается, выкладывать большую, по пенсионным меркам, сумму на установку кодового замка, если нерадивые соседи то по забывчивости, то с умыслом не запирают дверь? Зинаида Львовна поджала тонкие губы и решительным шагом направилась к крыльцу, по пути мысленно отметив, что неплохо было бы покрасить лавочку. С позапрошлой весны не крашена! И заодно не мешало бы спилить опасно надломленную ветром ветку старого клена. Впрочем, за исключением этих недочетов, двор казался чистым и ухоженным. А ведь совсем недавно запущенностью и замусоренностью напоминал городскую свалку. Но то ли благодаря тому, что Зинаида Львовна завалила администрацию поселка жалобами, то ли потому, что после районных выборов произошли кое-какие перестановки, мэрия всерьез взялась за обустройство и озеленение городка. На улицах появились дворники – верткие и ловкие парни со смуглыми скуластыми лицами и азиатским разрезом глаз. Мусор собрали и вывезли, на пустыре за домом выстроили детскую площадку, вид из окон облагородили газонами. Только на фасаде здания темнели, подобно кариесу, пятна, оставшиеся от обвалившейся плитки.

«От ремонта дома не отвертятся, – подумала Зинаида Львовна в адрес администрации. – Хоть косметический, но обязаны сделать!»

Проведение капитального ремонта дома являлось следующим пунктом ее программы. Ей даже удалось добиться того, что здание проинспектировала специальная комиссия. Вот только постановления о ремонте так и не последовало. По мнению комиссии, необходимости проводить капитальный ремонт пока что не было. «Деньги им жалко выделять», – сделала собственные выводы Зинаида Львовна. И решила добиться хотя бы облагораживания фасада и покраски стен в подъездах.

В этой девятиэтажке, торчавшей среди хрущевок подобно единственному целому зубу в щербатой челюсти, она жила чуть более тридцати лет – с тех пор, как ее муж Евгений Валентинович, будучи военным, получил распределение в этот подмосковный поселок. Первый год им пришлось тесниться в общежитии, а потом они, как и другие семьи военных, получили квартиры в новостройке. С тех пор утекло много воды: и сын Дениска вырос, и Евгений Валентинович умер, и соседей прежних в подъезде не найти, и пустырь за домом застроили. Только Зинаида Львовна оставалась почетным старожилом девятиэтажки.

«Схожу в жэк, напомню про лавочку, а заодно спрошу, когда ремонт планируется», – решила женщина, поднявшись на крыльцо и входя в подъезд. Дверь за собой она аккуратно прикрыла, но, не услышав привычного щелчка, ахнула. Сломали замок! Тысяча рублей, отданная за установку домофона, – коту под хвост! Зинаида Львовна скорбно поджала губы, а глаза вспыхнули гневом от пришедшей в голову догадки, чьих это рук дело. Вовки, соседа – четырнадцатилетнего оболтуса, – и его дружков. Больше некому! Завели моду сидеть на лестничной площадке, шуметь, сорить, сквернословить. Замок и ставился-то ради того, чтобы в подъезде перестали собираться сомнительные компании. Да разве Вовке и его дружкам, безобразникам, помеха какой-то там замок!

– Вот я вам! – взревела Зинаида Львовна и победоносно вскинула вверх кулак, словно вышедший на тропу войны индеец – боевой топорик.

Это она просто так не оставит! С Вовкой и его друзьями она боролась уже долгое время, но все щадящими методами – отругать, нажаловаться родителям. Испорченный замок послужил последней каплей, переполнившей чашу терпения Зинаиды Львовны. Тут нужны другие меры. Например, отправить официальную жалобу в соответствующие инстанции. На этот раз Зинаида Львовна решила заявить на Вовку и компанию в милицию, и в заявлении указать не только на сломанный замок, но и на шум, сор, сквернословие. Должна же быть какая-то управа на проблемных подростков, если уж ни родители, ни школа с ними справиться не могут!

Зинаида Львовна приободрилась, но, подходя к лифту, засомневалась в том, а станут ли рассматривать в местном отделении милиции ее жалобу, не отправят ли сразу в бумажную корзину? Все может быть. Лучше уж сразу писать в мэрию, а то и прямо губернатору области. И заодно отметить халатную работу местного отделения милиции – в качестве профилактики, чтобы не расслаблялись. А то у них под носом ломают кодовые замки, а они и ухом не ведут. Безобразие!

Сочиняя жалобу губернатору на Вовку, соседа, и местное отделение милиции, которое не проводит воспитательных работ с трудными подростками, Зинаида Львовна подошла к лифту и мысленно добавила в жалобу еще один пункт – не забыть бы хулиганов, которые опять подпалили кнопку. К счастью, кнопка сгорела не дотла, и вызвать лифт оказалось возможным. В противном случае пришлось бы Зинаиде Львовне идти пешком аж на шестой этаж. И тогда дело бы не закончилось жалобой губернатору! Как минимум президенту России!

Когда Зинаида Львовна поднялась на свой этаж, письмо губернатору области было продумано, но за его написание женщина решила сесть вечером. Сейчас у нее были важные дела: разобрать сумки с покупками, приготовить диетический куриный суп и котлеты, позвонить сыну, чтобы позвать его на ужин (наверняка эта вертихвостка, которую по какому-то недоразумению он взял в жены, ему ничего не приготовила!), заодно ненавязчиво поинтересоваться у Дениски, когда он думает разводиться со своей свистушкой (а в том, что это рано или поздно произойдет, Зинаида Львовна не сомневалась. Долго ли мужик выдержит такую жену, которая к плите даже не подходит!), затем посмотреть две серии идущих друг за другом вечерних сериалов, а там уж можно и за письмо садиться.

Зинаида Львовна вошла в свою квартиру – маленькую, но порядком и стерильностью перещеголявшую бы любую операционную, переобулась в уютные тапочки и с хозяйственной кошелкой, полной покупок, прошла на кухню. Но едва женщина водрузила сумку на стол, как ее внимание привлекло нечто, вступающее в диссонанс с чистотой вылизанной до блеска кухоньки. На стене, ближе к потолку, чуть выше пограничной линии между краской и побелкой, темнело пятно. Зинаида Львовна прищурилась, силясь рассмотреть грязь близорукими глазами. Ну конечно, ее залила соседка сверху.

– Ну, погоди у меня, дрянь! – выругалась Зинаида Львовна, хватаясь за сердце и так тяжело дыша, будто она только что пробежала стометровку.

При мысли о том, что придется вновь встретиться с этой пигалицей сверху, подскакивало давление. Собака, обмочившая подъездные стены, заунывные песни соседа снизу, сквернословие четырнадцатилетнего Вовки и его дружков – все это не шло ни в какое сравнение с той войной, которая разворачивалась между Зинаидой Львовной и девицей, поселившейся над ней. Между ними давно копилась неприязнь, и в один из дней она выплеснулась в грандиозный скандал, при воспоминании о котором Зинаида Львовна тянулась за сердечными каплями. С тех пор эта белобрысая пигалица лет двадцати трех – редкостное страшилище с выпуклыми глазами-пуговицами и приплюснутым носом, похожая на пекинеса, – сделала жизнь Зинаиды Львовны невыносимой. Девице, похоже, доставляло садистское удовольствие доводить пожилую женщину до белого каления то стуком, то «по забывчивости» оставленным включенным на весь день магнитофоном с «закольцованной» песней из репертуара металлистов, то цоканьем каблуков о пол с утра пораньше. Никакими жалобами, никакой милицией «взять» эту стерву не представлялось возможным. Однажды Зинаида Львовна вызвала наряд милиции, но доказать, что девица производила шум, не удалось. Более того, Зинаида Львовна ясно услышала, как девица напропалую кокетничает с молодым милиционером, который к ней поднялся, да еще посмела громко, так, чтобы донеслось до Зинаиды Львовны, пожаловаться на «эту маразматичку снизу, которая всех завалила жалобами». Как ни странно, молоденький милиционер поверил не Зинаиде Львовне, а бесстыжей пекинесше.

В общем, взаимным обидам не было числа. Вот и сейчас, увидев пятно, Зинаида Львовна в первую очередь подумала о соседке сверху. Правда, надо отдать должное, соседка не шумела последнюю неделю. Видимо, затаилась для того, чтобы нанести «новый удар».

– Я это так не оставлю! – громко выкрикнула женщина, воодружая на нос очки, чтобы лучше разглядеть пятно. – Я найду на тебя управу, дрянь! Ты мне капитальный ремонт в квартире оплатишь! Ты еще станешь слезно прощение просить. Ты...

Но придумать, что еще будет делать соседка, лишь бы замолить свою вину, Зинаида Львовна не успела, потому что наконец-то смогла рассмотреть «грязь».

– Господи Иисусе! – потрясенно вымолвила женщина.

И было чему удивиться. Большое пятно состояло из нескольких пятен поменьше, разной формы, соединенных так причудливо, что вместе они образовывали пусть и простое, но все же вполне узнаваемое изображение лица.

* * *

«Вот такое хреновое лето», – думал Илья Шахов, угрюмо глядя в окно. С тускло-серого, будто застиранного неба падал мокрый снег, оседавший на глянцево-мокрых ветках ноздреватыми шапками. А ведь еще вчера погода радовала не по-весеннему жарким солнцем и приятным теплым ветерком.

Но не ненастье являлось причиной похоронного настроения Ильи. Для него имелся целый ряд причин. Во-первых, вчера Илья поссорился со своей девушкой Леной. Ссора вышла из-за пустяка и, к сожалению, за последние две недели была уже третьей. Во-вторых, планируемый на выходные пикник на даче у друга из-за непогоды грозился накрыться медным тазом. Что за удовольствие делать шашлык, держа над мангалом зонт? В-третьих, позавчера сломался верой и правдой прослуживший в течение трех лет «Фольксваген», и ремонт его обещал влететь в копеечку. Ну и, в-четвертых, очерк, который Илья обещал отправить в редакцию газеты к завтрашнему дню, не писался. Абсолютно. Косвенно в этом была виновата Лена: Шахов думал о ней, а не о статье. В последнее время парня все чаще стало посещать ощущение, что в его жизни все ломается и рушится: начиная от отношений с девушкой, с которой они встречались два года, и заканчивая машиной. Даже очерк никак не выходил, ну прямо творческая импотенция, и все тут!

Илья перевел взгляд на девственно-чистый вордовский лист и вздохнул. Если дело пойдет, а вернее, не пойдет так дальше, закроют его колонку. Горевал Илья не столько из-за заработка (рубрика, хоть и пользовалась популярностью, дохода почти не приносила), сколько из-за страха утратить то, что немного скрашивало его будни менеджера по продажам. Романтики и приключений Илье, бывшему в душе авантюристом, ой как не хватало.

Шахов не получил специального образования, в газету его привела случайность. В конце прошлого года он сломал ногу и вместо того, чтобы провести новогодние каникулы в Альпах, попал в больницу. Там, маясь от безделья, он просматривал принесенную соседу по палате прессу и вытащил из общей кучи газет газету-«толстушку» под названием «По лабиринтам Зазеркалья». Илья от скуки прочитал издание «от корки до корки», посмеиваясь над выдумками авторов, ибо ни в НЛО, ни в снежного человека, ни в барабашку он не верил. Но по прочтении подумал, что, пожалуй, смог бы сам написать какой-нибудь занятный рассказ. Благо, времени свободного у него было хоть отбавляй, выдумки – не занимать, а воспоминаний об экспедициях – предостаточно. В свое время Илья окончил географический факультет педагогического университета, и специфика факультета подразумевала походы и экспедиции. Так что ему не составило труда написать очерк об экспедиции в Бурятию. В основе очерка лежали впечатления, полученные им в реальной экспедиции, вымышленной являлась лишь цель похода: встреча с шаманами. Очерк получился таким интересным, что Илье неожиданно предложили вести еженедельную рубрику, в которую он от имени исследователя паранормальных явлений должен был писать подобные очерки. И так как на тот момент Шахов изнывал в больнице от скуки, он согласился и сразу же взялся за дело. Неопытность на журналистском поприще Илья компенсировал бойкостью пера (он всегда считался хорошим рассказчиком), объемом знаний, накопленных в студенческих экспедициях, и воображением, которое подстегивала живущая в нем жажда приключений. Вот так и вышло, что Илья стал вести газетную рубрику под псевдонимом Иван Шапкин, член вымышленной группы исследователей паранормальных явлений. Шахов собирал нужную информацию в Интернете, достоверно описывал походные ощущения и умело нагнетал обстановку, сдабривая рассказ красочными, порой доводящими до дрожи описаниями.

Мнимая группа исследователей то отправлялась на поиски снежного человека, то изучала аномальную зону в подмосковном лесу, то выезжала в коттеджный поселок по просьбе одного из жителей, чтобы выяснить причину появления полтергейста.

Колонка пользовалась успехом. Вымышленному «охотнику за привидениями» Ивану Шапкину писали читатели, рассказывали о произошедших с ними случаях и порой спрашивали совета, поэтому пришлось открыть специальную рубрику «Ваши письма», в которой Илья отвечал на наиболее интересные вопросы.

Поэтому один-два раза в неделю Илья Шахов, менеджер по продажам в крупной страховой компании, превращался в исследователя Ивана Шапкина.

Илья встал из-за стола и достал с книжной полки запылившийся фотоальбом в надежде, что студенческие фотографии помогут ему создать нужное для работы настроение. Но, рассматривая старые снимки, еще больше загрустил. Скучна, скучна была его повседневная жизнь... В работе Шахов преуспел: его должность приносила хороший доход, но этим все и заканчивалось. В экспедициях он больше не участвовал, потакая желаниям своей девушки, которая совершенно не понимала прелести дикого отдыха на природе. Теперь они ездили в путешествия по чистой и чопорной Европе. При выборе поездок Лена была категорична: либо Европа, либо море – и точка. Илья таскался с ней по душным музеям вместе с другими туристами, чувствуя себя бараном в стаде, либо валялся под палящими лучами солнца, изнывая от жары и безделья. А душа тосковала. Ныла, будто старая рана при перемене погоды. Как же здорово было в студенческие времена! И особенная походная атмосфера, и ночные посиделки возле костра с гитарой, и дешевый портвейн, которым по юности он не брезговал. На факультете было множество симпатичных девчонок, и среди студентов частенько вспыхивали, подобно искрам, короткие, но обжигающие страстью романы.

Сейчас Илья чувствовал себя птицей в клетке, у которой есть все: и самые лучшие зерна, и свежая вода, и сочная зелень, и чистый домик, а она все равно с тоской мечтает о воле, о том, чтобы расправить крылья и захлебнуться эйфорией полета. Ему бы в настоящую экспедицию, как в студенческие годы! Чтобы была, как раньше, легкая боль в мышцах, вызванная долгими переходами, пропахшая дымом костра каша, легкое опьянение, вызванное чистым воздухом и приторным портвейном, жар от костра, анекдоты, за рассказыванием которых коротали вечера, раскаленные поцелуи под гитарный перебор, дробь дождя по крыше палатки, сонное дыхание «походной подруги», прикорнувшей у него на плече...

Ностальгические размышления прервал звонок мобильного. Илья нехотя оторвался от фотоальбома (на глаза ему как раз попалась фотография его студенческой любви – Вари Холодовой), покосился на экран телефона и, увидев высветившееся слово «Бобер», ответил на вызов.

– Хай! – в своей манере поздоровался Илья со школьным другом.

– Шахов, а я к тебе по делу, – не размениваясь на приветствия, объявил тот.

Денис Бобров, жизнь которого была выстроена по двум пословицам «делу – время, потехе час», и «время – деньги», не любил тратить слова понапрасну, звонил в основном по делу и сразу же переходил к нему.

«Да я другого и не ожидал», – подумал Илья, вздыхая по тем временам, когда Бобров был не крутым бизнесменом, а простым парнем, с которым можно было под пиво поболтать о всякой ерунде. Теперь круг интересов Дениса включал в себя бизнес, курсы валют, ставки, кредиты и прочее, вызывавшее у Ильи головную боль.

– Валяй, что там у тебя случилось? – снисходительно разрешил Шахов.

– Ты не мог бы съездить со мной к моей матери? – неожиданно спросил Бобров.

– И что на этот раз? – кисло выдавил Илья, даже не интересуясь, зачем он понадобился Зинаиде Львовне.

Мать Дениса была горазда придумывать проблемы, и чем больше слушателей и зрителей собиралось, чтобы принять участие в их разрешении, тем для нее лучше. Зинаида Львовна очень любила, как это называл Денис, «играть на публику».

– Да ерунда! Но ты же знаешь мою мать: из любой мухи может раздуть не то что слона – динозавра! На этот раз закатила истерику по поводу неотмывающегося пятна на стене кухни.

– А я тут при чем? – обескураженно спросил Илья.

Неужели Зинаида Львовна под таким дурацким предлогом решила устроить в квартире генеральную уборку или, не дай бог, ремонт и вызывает на помощь сына и его друга? Тогда дело табак...

– По поводу неотмываемых пятен – не ко мне, а в сервис «Чистота», – быстро добавил он. – Я не по этой части.

– Знаю, знаю, ты у нас по другой части, – недобро усмехнулся Бобров. – По чертовщине, полтергейстам, летающим тарелкам и зеленым человечкам. Мамаша моя пятно происками дьявола посчитала, поэтому и вызывает тебя.

– Ну, знаешь ли... – оскорбился Илья.

Денис, уловив в его голосе обиженные нотки, рассмеялся:

– Ладно, ладно. Давай съездим и на месте определимся с чертовщиной. Моя мамаша напугана до истерики. Впрочем, ее, фанатку хирургической стерильности, доведет до обморока любое мало-мальское пятнышко. А то пятно, что появилось на стене ее кухни, не выводится никакими средствами. В общем, спускайся, я уже подъезжаю.

И не успел Илья возмутиться тому, что Бобров за него решил, ехать ему или нет, как Денис уже отключил телефон, тем самым не оставив другу пути к отступлению.

Сейчас казалось странным то, что когда-то все было наоборот и главным в их паре был вовсе не Бобров, а Шахов.

Знакомы они были с первого класса. Дружба началась банально: учительница посадила мальчиков за одну парту, посчитав, что уравновешенный и тихий Денис Бобров окажет положительное влияние на непоседливого и шумного Илюшу Шахова. Затея ее удалась далеко не сразу. Поначалу Илья пытался разговорить Дениса, но, постоянно натыкаясь на стену упрямого молчания, сдался. Это уже позже Шахов понял, что Денис не желал с ним разговаривать во время уроков не оттого, что испытывал неприязнь, а потому, что боялся прослушать объяснения учительницы. А тогда Илья посчитал соседа по парте занудным «ботаником», с которым и поговорить-то не о чем, кроме как о домашних заданиях. Дружба между мальчиками завязалась зимой, когда Илья простудился и несколько дней не ходил на занятия. Денис Бобров единственный из класса навещал его, приносил тетрадки с заданиями, рассказывал школьные новости. Илья, заскучавший в домашнем заточении, был рад любому общению. Тут и выяснилось, что Бобров, молчаливый и суровый в школе, в другой обстановке оказался не таким уж букой, по крайней мере мальчикам нашлось о чем поговорить.

Дружили они на протяжении всех школьных лет, хоть иногда их интересы не совпадали. Бобров был довольно замкнутым: компании не любил, на дискотеки не ходил, с девушками не встречался. Для барышень подросткового возраста критерием привлекательности парней в первую очередь служит внешность и популярность. Назвать Дениса симпатичным никто не мог. До поступления в институт он был довольно упитанным и рыхлым парнем. Лицо его тоже привлекательностью не отличалось: небольшие, болотного цвета глаза, светлые, почти незаметные брови, крупный нос-картошка и губы-вареники.

Илья казался полной противоположностью Боброву не только по характеру, но и внешне. Он был высоким, худощавым, ловким и гибким. Даже его вечно взъерошенные темные волосы лежали с такой естественной небрежностью, будто были растрепаны легким ветром. Улыбался Шахов так, что поражал понравившуюся девчонку прямо в сердце. А если при этом еще смотрел на избранницу с прищуром – так, как умел только он, то девичье сердце было бесповоротно погублено. Успеху Ильи способствовали и хорошо подвешенный язык, и отточенное чувство юмора, и память, хранившая неиссякаемый запас анекдотов и рассказов. Так что он всегда был в центре внимания девушек.

Позже, когда на экраны вышел один из американских блокбастеров, Илье не раз говорили, что он похож на американского актера, сыгравшего в фильме главную роль. Имя актера Илья не потрудился запомнить, но мысленно признал, что да, некоторое сходство есть.

Но хотя Илья и Денис и были очень разными, дружба их продолжалась и по сей день. Правда, сейчас, когда у каждого оказались свои дела и интересы, видеться они стали намного реже. Денис, с головой ушедший в изучение экономики, учредил собственную компанию и занялся бизнесом. Илья же поступил в педагогический на географический факультет, после окончания которого отработал один год в школе, а затем устроился в мелкую страховую компанию, набрался опыта в новой для себя сфере. Вскоре он перешел в крупную компанию, где неплохо преуспел.

Иногда друзья виделись, но все больше перезванивались. Оба переехали из подмосковного поселка в Москву, но жили далеко друг от друга. Бобров недавно женился, а Илья все еще пребывал в холостом статусе, несмотря на то что отношения с Леной длились уже два года.

...Уже выйдя из квартиры, Илья подумал, что надо бы прихватить фотоаппарат. Всерьез истерику Зинаиды Львовны по поводу «дьявольского пятна» он не принял, но привычка носить с собой камеру появилась у него еще во времена студенчества. Илья вернулся, сунул в карман старую «мыльницу» и, глянув в сторону отключенного ноутбука, подумал, что поездка может оказаться полезной. Глядишь, и придумается какой-нибудь сюжет. Впрочем, визит к Зинаиде Львовне вряд ли можно расценивать как развлекательный. Илья вздохнул и стал спускаться по лестнице во двор, где его уже наверняка поджидал «БМВ» Боброва – такой же солидный, как и его владелец.

Черный «БМВ» и вправду был припаркован во дворе. Когда Илья показался на крыльце, друг гостеприимно распахнул переднюю дверь:

– Карета подана.

– Ну, что за пожар у вас приключился? – небрежно поинтересовался Шахов, усаживаясь на удобное кожаное сиденье рядом с другом. – Что за «чертовщина» и почему Зинаиде Львовне понадобилась моя помощь?

– Говорю же, ерунда, – пробормотал Бобров, в его голосе проскользнули извиняющиеся нотки. – Но эта ерунда чуть не отправила мою мать в больницу с инфарктом.

Илья подумал, что заявлять, будто у нее вот-вот случится инфаркт, – в характере матери Дениса, но тактично промолчал. Зинаида Львовна никак не могла смириться с тем, что ее сыну уже не пять лет, а тридцать, и он уже давно стал самостоятельным мужчиной, который совершенно не нуждается в опеке.

– Пару дней назад мать обнаружила на кухонной стене темное пятно, – начал Денис, выруливая с узкой дороги на широкую, ведущую к шоссе, – и первым делом подумала, что ее залила соседка сверху.

– Логично, – кивнул Илья, глядя перед собой в лобовое стекло. Путь предстоял долгий: вначале нужно было добраться с одного конца Москвы на другой, потом съехать на шоссе, по которому при хорошей, без пробок, дороге еще минут тридцать – тридцать пять ехать до поселка, в котором проживала Зинаида Львовна.

– Мать уже собралась идти к соседке ругаться. Но, присмотревшись, заметила, что пятно это не такое простое, как ей показалось на первый взгляд. Во-первых, оно было сухим на ощупь, не похоже, что причиной его возникновения послужила влага. Оно казалось нарисованным тенями. Во-вторых, пятно представляло собой скопление мелких пятен, расположенных таким образом, что получилось изображение лица. Ну, представляешь: пара мелких круглых пятен – глаза, вытянутое – нос, поперечное – рот. Что-то в этом духе.

– Ага, – кивнул Илья без особого энтузиазма. Ну, подумаешь, пятно. А лицо где угодно углядеть можно. Как там пелось в детской песенке? «Точка, точка, запятая – вышла рожица кривая...» Зинаида Львовна – мастерица создавать панику на пустом месте.

«БМВ» тем временем уже несся по шоссе. Бобров вел машину так же, как привык делать все – степенно, ровно, с уважением, но уверенно и немного властно, давая понять, что хозяин – он. И машина слушалась его, шла плавно, легко, будто плыла.

Манера вождения Ильи была прямо противоположной. Машина для него являлась скорее товарищем по проделкам. Вместе обгоняли, вместе подрезали, стремительно срывались с места, резко тормозили, пару раз чуть не вляпались в серьезные аварии, но чудом вывернулись.

«Я бы тебе свою «бээмвуху» не доверил, – заметил Бобров, когда Илья однажды подвозил его на своем «Фольксвагене». – Хоть ты, Шахов, мне друг».

– Дело даже не столько в форме пятна, – продолжил Денис, глядя перед собой на дорогу, – сколько в том, что оно какое-то... несмываемое. Ты ведь знаешь мою мать. Перед ее одержимостью чистотой пасуют все микробы и бактерии, как вредные, так и полезные. Не было еще такого, чтобы она не сумела отмыть-оттереть-вывести какое-либо пятно.

– Еще по детству помню, – усмехнулся Илья. – Куда мы с тобой только ни влезали, как только ни пачкались. Сколько я одежды перепортил-испачкал до такой степени, что маме оставалось ее лишь выбросить! Ну и ты такой же черт был. Вместе и по стройкам шастали, и в гараже соседу дяде Пете помогали его драндулет чинить. Строительная смола, краска, машинное масло, еще какая-то неотмываемая фигня – все это было на нашей одежде. И если моя мама в итоге сдавалась, то твоя непостижимым образом выводила все пятна без следа.

– Вот и я о чем! Понимаешь, да? Моя мать и это пятно со стены оттерла. Качественно оттерла. Только через день оно вновь проявилось, и еще ярче, чем прежде. На том же месте.

Илья обескураженно покосился на друга, но не потому, что его удивил рассказ, а оттого, что в голосе Дениса прозвучали нотки тревоги и даже страха.

– Бобров, ты чего, испугался? – спросил Илья, не сдерживая улыбку.

Припомнились эпизоды из детства. Денис всегда отличался осторожностью. Прежде чем совершить что-то, он пять раз обдумывал, прикидывал, примерялся. Тогда как Илья бросался в авантюры и совершал проделки «с лету» – отчаянно и задорно. «Бобров, ты чего, испугался?» – так говорил Шахов всегда, когда пытался подбить рассудительного друга на какую-нибудь проказу. Но надо сказать, что даже такие провокации не проходили. Трусом Денис Бобров не был, но отличался излишней, по мнению Ильи, осторожностью.

– Да при чем тут «испугался»? – Бобров как будто разозлился, и Илья бросил на него второй недоуменный взгляд. Злиться тоже было не в характере друга. Невероятно, чтобы плевое происшествие так на него повлияло! Скорее всего, Зинаида Львовна так достала своего сына, что он уже еле сдерживался. Единственным человеком, который мог вывести из себя уравновешенного и непробиваемого Боброва, была его мать.

– Это матушка так напугалась, что довела до истерики и себя, и меня, – мрачно подтвердил догадку друга Денис.

– Было бы чего пугаться, пятна какого-то... – пробормотал Илья, мысленно сочувствуя другу. – Взял бы ты, Бобров, и закрасил его, раз оно не отмывается. А то – «чертовщина, чертовщина»! Средние века прямо. И с чего Зинаида Львовна решила, что я подхожу на роль «изгнанника дьявола»?

– Она читает твою газету. Помнишь, Илюх, ты как-то притащил мне один номер, чтобы показать? А я забыл его у матери. Та прочитала газету от корки до корки и нашла ее интересной. А после того как я имел неосторожность проговориться, что Иван Шапкин – это ты, она стала регулярно покупать новый номер.

– Понятно, – вздохнул Илья. Зинаиде Львовне просто-напросто захотелось стать героиней его рубрики. – Начиталась историй про «чертовщину», вот и видит в каждом пятнышке происки дьявола. Ладно, поглядим. Забелим это пятно, если оно не отмывается, и успокоим твою мамашу.

– Сделай милость, – с чувством выдохнул Бобров.

И стало понятно, что Шахова он позвал именно, чтобы успокоить мать, а не для того, чтобы заниматься «изгнанием дьявола».

Клавдия

Ну что за имя такое – Клавдия?! Насмешка, а не имя. Мать еще смеет заявлять, будто это имя «оригинальное». Дура! Старшую дочь вон назвала просто – Татьяной. А с младшей решила выпендриться. Клава Ромашкина – хуже не придумаешь!

Клавдия ненавидела собственное имя всю со-знательную жизнь. Когда пришла пора получать паспорт, она задумала поменять его, да только мать закатила такой скандал, что дочь не посмела ослушаться. А зря. Сколько раз потом об этом жалела! В школе ее дразнили и пренебрежительно звали Клавкой. В техникуме и того хуже: общеизвестный на курсе остряк Пашка как-то съехидничал: «Клава, Клава из автоклава». И все, приклеилось к ней это обидное прозвище. Клавдии Пашка нравился, поэтому его шутка показалась ей обидной вдвойне. Это была одна из причин, почему она оставила техникум, не проучившись и года. Разумеется, имелась и официальная версия – «по болезни».

Какая там болезнь! Все это выдумка ее родственничков да этих придурков, называющих себя врачами. Убийцы, а не врачи! Людей в белых халатах Клавдия ненавидела, пожалуй, даже больше, чем свое имя. А кто же они после того, как совершенно здорового человека объявили больным и заперли на некоторое время в лечебнице, пичкали таблетками и кололи какую-то отупляющую гадость. Когда Клавдию выписали «под честное слово», то на прощанье снабдили горой рецептов и «дружеским» напутствием не забывать принимать «таблеточки». А родственникам, предварительно состроив сочувственные и «все-все понимающие» мины, дали строгие указания «держать под контролем» и регулярно приводить пациентку на обследование. Клавдия все это знает: видела, слышала, поняла. Не тупая.

– Клава, давай я все же эту ночь с тобой побуду?

Татьяна искоса взглянула ей в глаза, получилось, будто смотрит она по-собачьи заискивающе. И от такого взгляда и нарочитой дружелюбности в голосе стало только хуже.

– Отстань! Я в порядке! Не надо меня контролировать!

– Тише, тише, – зашикала Татьяна и коснулась ее руки.

Клавдия руку отдернула и глянула на сестру волчонком.

– Я в порядке! – с нажимом проговорила она.

– Ладно, ладно, – поспешно отступила сестра. Видимо, вспоминала рекомендации врача «не давить, не принуждать». Бо-о-о-о-же ты мой! – Я уеду. Только не забывай, пожалуйста, принимать таблеточки...

– Пошли вы все со своими таблеточками! В гробу я их видела!

– Клава...

– Ненавижу это имя! – взвизгнула она так, что таксист, до этого упорно делавший вид, будто разговор пассажирок ему неинтересен, быстро оглянулся.

– Чего вам?! – тут же отреагировала Клавдия. – Ваша обязанность – на дорогу глядеть и баранку вертеть!

– Клавдия, – попыталась урезонить ее сестра. – Тише ты! Успокойся.

– Я спокойна! Спокойна, как танк. Чего еще? Нужны доказательства?

От сестры удалось отвязаться. На ее вопрос, не помочь ли донести вещи до подъезда, Клавдия демонстративно схватила тяжелую сумку, сама вытащила ее из салона такси и поперла к подъезду. Татьяна, глядя вслед, лишь сокрушенно покачала головой.

Клавдия вошла в подъезд, нажала кнопку лифта и, ожидая, когда спустится кабина, принялась рассматривать стены.

Ничего не изменилось. Все так же. Отсутствовала Клавдия всего десять дней, но ей казалось, будто прошел целый год. Чувства от возвращения она тоже испытывала странные. С одной стороны, жаждала поскорей вернуться домой, с другой – боялась. В больнице ей было спокойней, хотя она всей душой ненавидела это место, куда загремела уже во второй раз. Там ее ничто не пугало... Но теперь... А вдруг теперь все будет по-другому?..

Лифт гостеприимно распахнул двери, Клавдия вошла в кабину и привалилась спиной к стенке. Нет, все же дома лучше. Без сомнений, лучше.

Она вышла на своем седьмом этаже, подошла к знакомой, обитой старым дерматином двери, вытащила ключ. Снизу, с шестого, донесся знакомый голос. «А-а, старая клюшка, чтоб тебя», – подумала Клавдия в адрес своей соседки Зинаиды Львовны. Но подумала как-то беззлобно. Будто была рада слышать этот возмущенный визг, который лишь доказывал, что она дома.

Клавдия шагнула в квартиру, вдохнула воздух, наполненный успокаивающими домашними запахами. Бросила дорожную сумку прямо в коридоре, переобулась в мягкие тапочки. Прошла на кухню, подняла крышку заварочного чайника, брезгливо сморщилась, увидев, что забытая заварка за эти десять дней успела заплесневеть. Так же брезгливо морщась, вылила жидкость в раковину, вытряхнула в ведро чайные листья, тщательно вымыла заварочный чайник.

Вначале она выпьет чаю – ароматного, крепкого, а не той бурды, которой ее под видом чая поили десять дней. Потом примет ванну с пеной, чтобы смыть с себя чужие запахи. Завернется в любимый махровый халат до пят и весь вечер проведет перед телевизором. Может быть, поставит диск с каким-нибудь легким фильмцем, да так и уснет на диване, не дождавшись титров.

Клавдия наполнила водой электрический чайник, поставила его на подставку, клацнула клавишей и отправилась в ванную умываться.

Но когда она мельком глянула в зеркало, вновь увидела это...

– У-у-йди-иии! – заорала Клавдия.

Она схватила с полки первый подвернувшийся флакон и с силой запустила им в стекло. Звон разлетающегося на осколки зеркала заглушил ее истеричный крик, сопровождаемый грохотом швыряемых о пол предметов:

– Вот тебе, вот тебе, проклятая!

Снизу возмущенно заголосила соседка, чуть позже в дверь требовательно зазвонили. Зинаида Львовна срывающимся на визг голосом угрожала милицией. Но Клавдия не обращала внимания ни на звонок, ни на выступления соседки, ни на сочащуюся по запястью из порезанной осколком ладони струйку крови. Она сидела на полу прямо среди осколков и пластиковых бутылей с шампунями, бальзамами и лосьонами и, уткнувшись лицом в колени, плакала.

* * *

Зинаида Львовна и в самом деле пребывала в состоянии нервного возбуждения. Едва Илья переступил порог, как женщина бросилась ему навстречу с причитаниями:

– Приехал, голубчик! А я уж не знаю, что и делать! На тебя вся надежда! Денис вон не воспринимает дело всерьез. Но ты уж, Илюша, посмотри, как специалист, и скажи, откуда это проклятое пятно взялось и как его убрать?

Ну вот, приехали... «Специалист». Илья за спиной показал другу кулак, но Бобров лишь издевательски усмехнулся. Пришлось снять в коридоре ботинки, пристроить куртку на старомодную вешалку в виде доски с крючками и отправиться следом за Зинаидой Львовной на кухню.

В стерильной чистоте квартиры матери своего друга Илья Шахов чувствовал себя неуютно, боялся насорить, натоптать, что-то разбить или разлить. Денис, помнится, тоже как-то признался, что испытывает подобные ощущения. И, видимо, чистота так осточертела ему, что теперь в большой и светлой квартире Боброва царил хаос, несмотря на усилия специально нанятой для проведения уборки женщины, появлявшейся дважды в неделю. Жена Дениса Ирина была начинающим модельером и, как и многие творческие люди, представляла себе порядок своеобразно. На ее рабочем столе громоздились завалы из бумаг, ручек, карандашей, образцов тканей и модных журналов. Журналы и эскизы были разбросаны и по всей квартире. Денис как-то со смехом рассказал Илье, что однажды нашел модный журнал в холодильнике. Понятно, что невестка, не отличающаяся любовью к порядку, Зинаиде Львовне пришлась не по душе. Хватило лишь одного визита к сыну, чтобы сделать о его жене свои выводы.

Но пусть жилище Дениса частенько напоминало пострадавший от урагана газетно-журнальный киоск, все же в нем было гораздо уютней, чем в содержащейся в образцовом порядке квартире Зинаиды Львовны. Все дело, наверное, в атмосфере: в квартире Дениса она была живой, тогда как в квартире Зинаиды Львовны – казенной. От этого ощущения не спасали даже занавески в цветочек, вывязанные крючком салфетки, хрустальные вазочки и тому прочие милые вещички, призванные создавать уют. Впрочем, о каком уюте можно говорить в стерильной операционной? А Илья, да и Денис чувствовали себя в квартире Зинаиды Львовны, будто в операционной.

Всякий раз, когда Илья заходил к Зинаиде Львовне, ему хотелось расставить руки в стороны, чтобы «отодвинуть» стены. Кухни в старых девятиэтажках с крохотными квартирами-сотами были совсем микроскопическими. Детство Ильи тоже прошло в подобной квартире. И хотя дом, в котором он тогда жил, гордо назывался строением улучшенной планировки и был новее девятиэтажки, в которой до сих пор обитала Зинаида Львовна, размеры кухонь ненамного отличались.

До школы Илья с родителями, дедом и бабушкой проживал в сталинском доме почти в центре Москвы. Но позже элитную квартиру разменяли на две – «однушку» в Москве и трехкомнатную в новостройке в Подмосковье. Решение приняли родители мамы, чтобы дать дочери и ее семье возможность жить самостоятельно. Так и вышло, что Илья оказался соседом Дениса.

Шесть лет назад не стало бабушки, которая пережила деда ровно на десять лет, и Илья вернулся в Москву, в освободившуюся «однушку», а его родители до сих пор проживали в подмосковном поселке.

– Вот, Илюша, эта оказия, – со слезами в голосе перебила его размышления Зинаида Львовна и торжественно указала пухлой рукой в угол над окном.

Шахов посмотрел туда, куда показывала женщина, и прищурился. На стене под потолком и впрямь темнело пятно размером с ладонь. Вначале Илья ничего странного в нем не увидел, но, присмотревшись, согласился с тем, что оно и впрямь напоминает очень простое, грубое изображение лица. Будто художник, стиль которого – сумасшедшая экстравагантность, создал этот лик с помощью причудливой игры тени и света. Всего несколько небрежных мазков, но можно различить и глаза, и отпечатавшийся лишь в виде двух ноздрей нос, и округлившийся в безмолвном крике рот. «Подбородок» оказался срезан пограничной линией между побелкой и краской. Но, несмотря на всю простоту изображения, было ясно, что «лицо» это – женское и выражение, застывшее на нем, – ужас.

– Ну, что ты об этом думаешь? – нарушил затянувшееся молчание Денис.

– Эдвард Мунк, – невольно вырвалось у Ильи.

– Чего? – недоуменно переспросил друг.

– Эдвард Мунк, говорю. Картину «Крик» знаешь? Нет? Ну да ладно, неважно. Мне бы это пятнышко поближе рассмотреть. Стремяночки не найдется?

Бобров с готовностью сходил за лестницей, Илья взобрался на нее и, опять прищурившись, принялся рассматривать странное изображение.

– Потолок и стену давно белили? – спросил он, трогая пальцами «лик». Первое предположение, что пятно причудливой формы – всего лишь плесень, развеялось, стоило Илье коснуться пятна. Его поверхность была сухой и ничем не отличалась от других участков стены.

– Прошлым летом, – с готовностью ответила Зинаида Львовна. – Думаешь, Илюша, причина в побелке?

В голосе женщины звучало столько уважения, надежды, что Илья с недоумением оглянулся на нее. Неужели она и впрямь полагает, что он – специалист по аномальным явлениям? Велика сила печатного слова! Видимо, его выдуманные истории и впрямь написаны так хорошо, что принимаются читателями как достоверные.

– Возможно, – уклончиво ответил Шахов. – По правде говоря, Зинаида Львовна, я не думаю, что это пятно – происки темных сил. Причины его появления могут быть какими угодно – от плесени до реакции на свет, температуру, влажность. Это просто пятно – и все.

– Да, но какое страшное! – воскликнула Зинаида Львовна с таким разочарованием, будто обиделась за пятно, названное простым.

– Ну, форма у него действительно причудливая, но это еще ничего не значит.

– А как быть с тем, что оно появилось во второй раз?

– Может, вы его просто плохо отмыли? – неосторожно предположил Илья и прикусил язык, потому что Зинаида Львовна, мгновенно наливаясь свекольным румянцем, взревела:

– Это я-то плохо отмыла?!

– Нет, нет, я не это хотел сказать. Зинаида Львовна, вам нет равных в наведении чистоты и отмывании пятен, но, возможно...

– Невозможно! – категорично перебила женщина. – Повторяю еще раз: я полностью смыла эту... грязь.

– Верю, верю, – поспешно пробормотал Илья, спускаясь со стремянки. – Но сейчас мы это пятно... ммм, снова отмоем. В качестве эксперимента. А потом забелим. У вас есть, чем его забелить?

– Да, – с достоинством ответила Зинаида Львовна и добавила: – Я собственноручно разведу свежую побелку.

Час спустя друзья покинули квартиру Зинаиды Львовны. Часть стены, на которой проявилось пятно, была отмыта и вновь побелена. Мыл Денис, а белил Илья. Все работы проводились под строгим присмотром Зинаиды Львовны. По требованию матери Денис трижды спускался и поднимался на стремянку, потому что та то и дело углядывала «вон то маленькое пятнышко». Илье повезло немного больше: белить его заставили всего лишь два раза. От чая, любезно предложенного после «экзекуции», друзья отказались, чем спровоцировали Зинаиду Львовну на долгие причитания.

– Тяжелый человек – твоя мать, – не сдержался Илья, усаживаясь в машину Боброва. – Чувствую себя так, будто побывал на ковре у начальника нашего департамента. Даже хуже.

Денис не ответил, только хмыкнул и вытащил из бардачка пачку сигарет. Курил он редко, только в особых случаях, когда нервы сдавали, а приходилось сдерживаться. Прощание с Зинаидой Львовной было смазано маленьким, но оставившим неприятный осадок «представлением»: когда Денис имел неосторожность обмолвиться, что торопится, потому что дома его ждет жена, Зинаида Львовна поджала тонкие губы, сложила «домиком» брови и гордо вскинула подбородок.

– Я думала, что мать тебе дороже, – едко выдала она. – Я такого страха натерпелась с этим пятном! Мог бы и остаться на ночь! Вдруг ночью у меня заболит сердце? Кто вызовет «Скорую»?

Все время, пока друзья обувались, Зинаида Львовна громко стенала по поводу пережитого ужаса, сыновней невнимательности и страха, что пятно проявится снова.

– Не проявится, – теряя терпение, с досадой ответил Денис.

– Мы его хорошо отмыли и забелили, – поддержал друга Илья. – Да и вообще, Зинаида Львовна, это пятнышко – ерунда полная, я ведь вам уже объяснил.

– Да? – хитро прищурилась женщина. – Тогда зачем ты его сфотографировал, прежде чем смыть?..

– Илюх, а действительно, на кой тебе сдались снимки этой настенной «живописи»? – повторил вопрос матери Денис, выруливая на шоссе.

– Да глупость в голову пришла, – с неохотой ответил Илья. – Мне завтра очерк отправлять, а в голове – ни одной идеи. Подумалось вот, что на основе истории с пятном можно было бы что-то выдумать да фотографии приложить. Уж больно пятнышко забавным показалось. Если все правильно преподнести, статейка получится занимательной. Ты, главное, потом матери газету не показывай, лады?

– Да она сама покупает каждый выпуск! – напомнил Денис. – Из-за твоей, между прочим, колонки.

– О черт! Вылетело из головы, – скуксился Илья. – Ну и что мне теперь делать? Вот же блин горелый! Если Зинаида Львовна вычитает ахинею, которую я раздую из ее истории, она и меня, и тебя со свету сживет. Придется оставить эту затею. А жаль, темка классная! Мне уже кое-что придумалось...

– Илюх, а как ты считаешь, откуда оно вообще взялось, это пятно? – перебил причитания друга Денис.

– А кто его знает! Как я уже объяснил твоей мамаше, причиной могло послужить что угодно: и плесень, и реакция на перепады температуры, на сырость, на свет, на пар от приготовляемой пищи. Да мало ли на что! А может, его твоя мать нарисовала.

От такого заявления Денис поперхнулся дымом, закашлялся и чуть не въехал в зад остановившейся перед ним на светофоре машины.

– Осторожней, черт! – выругался Илья.

– Это ты поосторожней с такими заявлениями. Я все понимаю – характер у моей мамани не сахар. Но чтобы она додумалась до такого... С чего ты это вообще взял?

– Просто предположил. Заметил, как она переменилась в лице, когда ты на ее просьбу остаться ответил, что тебя дома жена ждет. Не секрет, что Зинаида Львовна недолюбливает твою Ирину. Сам мне как-то жаловался, что мать пытается вас развести. А для чего все это? Для того, чтобы ты вернулся обратно к ней под крылышко.

– Да никогда! – вырвалось у Дениса. – Я с восемнадцати лет отдельно живу.

– Знаю, знаю! Это ваше старое противостояние: ты всячески добиваешься самостоятельности, а Зинаида Львовна всеми способами пытается вернуть себе утраченную власть над тобой. Я не утверждаю, будто эту рожу на кухне намалевала она, но все может быть. Под предлогом, что ей страшно, мать пыталась оставить тебя на ночь. Ты отказался. Но Зинаида Львовна, хоть и проиграла этот раунд, еще надеется выиграть бой. И для этого придумает что-нибудь новое, позаковыристей живописи на стене. Попомни мои слова.

– Да ну тебя, – рассердился Денис и, вопреки привычке, закурил вторую сигарету. Рассердился он не столько из-за обвинений в адрес его матери, сколько из-за того, что друг был не так уж далек от истины.

– Ладно, не злись, Бобер. Давай, раз мы с тобой встретились, завернем в какое-нибудь место, выпьем по чашке кофе, а потом уж и по домам. Встречаемся раз в год. Не знаю, когда свидимся в следующий раз.

– Что-то ты уж совсем пессимистично, – криво усмехнулся Денис. – Чувствую, что благодаря моей маменьке мы с тобой встретимся в самом ближайшем будущем. Пожалуй, ты прав, следует ожидать от нее нового хода конем. А в кафе давай завернем. Только позвоню Ирине, скажу, что приеду позже.

Зинаида Львовна

После ухода сына и его друга Зинаида Львовна прошла на кухню, налила себе чашку травяного чая и села за стол напротив той стены, на которой еще час назад красовалось пятно, а теперь влажно темнела свежая побелка.

Она не знала, что ей делать. Ей хотелось плакать от бессилия и обиды на сына. Ну, как получилось, что он вырос черствым и бесчувственным, способным бросить мать в плачевном состоянии и отправиться к своей просвистушке? А ведь Зинаида Львовна в него всю душу вложила, всю!

Растила Зинаида Львовна Дениса одна: муж, Евгений Валентинович, буквально сгорел от быстротечного рака, когда сыну едва исполнилось три года. Замуж Зинаида Львовна больше так и не вышла, решила полностью посвятить себя сыну. Денис был поздним и долгожданным ребенком, и Зинаида Львовна его баловала, опекала, окутывала заботой, но выходило это у нее так гротескно, с излишеством, что позже привело к тому, что Денис, повзрослев, потребовал независимости в довольно резкой форме. Чем разбил сердце матери. А ведь она всего лишь стремилась к тому, чтобы сыну было хорошо! Правда, сама решала, что ему будет во благо, а что – во вред. Денис просил разрешения задержаться после уроков, потому что с мальчишками хотели поиграть в футбол? Нет-нет, вначале – обед: густой наваристый суп, сочные и ароматные котлеты с пюре, чай с пирожками. А после такого сытного обеда какой футбол? Положен как минимум час отдыха. Ну а потом уже можно и в футбол... Только если одеться потеплей, потому что на улице такой холод! И не бегать слишком много, потому что можно вспотеть и простыть на ветру. А не лучше ли выйти на прогулку вместе? Ну его, этот футбол с озорниками! И Зинаида Львовна лично выводила сына гулять – сытого, отдохнувшего, тепло одетого. И невдомек ей было, что Денис всей душой ненавидел эти чинные прогулки по городскому парку в компании матери и ее двух подруг с дочерями. Он молча шел между оживленно болтающими женщинами, хмуро наблюдал, как носятся по парку две девчонки – бойкие, не по-девичьи задиристые, но не желал присоединиться к их играм. В надетых друг на друга двух шерстяных свитерах и шарфе ему было жарко, он потел, к влажному телу противно липла майка, а от «кусачего» шарфа раздражалась кожа на шее. В такие моменты Денис мечтал только о том, чтобы скинуть и это «девчачье» пальто в «елочку» – предмет насмешек одноклассников, а заодно и шарф с шапкой. А там, сбежав из общества матери и ее подруг, отправиться на школьный стадион, где его одноклассники гоняли мяч.

Зинаида Львовна и не предполагала, что ее маленький сын, о котором она так пеклась и заботилась, был чем-то недоволен. Он ведь не выражал вслух своих протестов, был послушным мальчиком, который хорошо учится и имеет отличную оценку по поведению. Ребенок сыт, тепло одет, окружен заботой – чего еще надо? Золотой ребенок! Румяный, упитанный, спокойный, не требовательный и не капризный.

Ей было невдомек, что в душе сына уже давно зреет протест, который позже выльется для нее в катастрофу вселенского масштаба.

Первый раз Денис плюнул матери в душу, когда в восемнадцать лет заявил, что собирается поступать совсем не в тот вуз, в котором уже было выхлопотано для него место (благодаря стараниям Зинаиды Львовны и старого друга отца, полковника и преподавателя на военной кафедре в медицинской академии), а в экономический.

– Не поступишь! – категорично заявила тогда мать сыну, зная, что хоть Денис и учился неплохо, но с математикой имел проблемы. А какой экономист без блестящих математических знаний?

Денис разозлился, сам нашел себе репетитора и в вуз поступил. Причем математику сдал на твердую пятерку. Следующим неприятным «сюрпризом», который он преподнес своей любящей матери, стало заявление о том, что жить отныне он будет в общежитии. В общежитии! В этом тараканнике и клоповнике! В центре разврата, где не учатся, а пьют дешевое спиртное и путаются с девицами легкого поведения! Да чтобы ее любимый сын, выросший на домашней пище, приготовленной с заботой, питался какой-то казенной дрянью, а то и вовсе забывал об обеде?! Не бывать такому! Зинаида Львовна съездила в общежитие и попыталась вернуть отбивающегося от рук отпрыска, но получила такой жесткий отпор, что прямо там, в комнате сына, которую тот делил с каким-то лохматым типом, расплакалась. Так и ушла она от Дениса, вытирая слезы, а они все катились и катились по щекам, оставляя розовые борозды в толстом слое белесой пудры. Как уж доехала до дому, Зинаида Львовна не помнила.

Она успокаивала себя тем, что Денис вскоре вернется. Надоест ему полуголодное существование, недосыпание, шум, экономический кризис в кошельке – и вернется. Но Денис воткнул в материнское сердце еще один нож: устроился на работу. По вечерам, после учебы, он подрабатывал то грузчиком (грузчиком! Ее сын!), то курьером в какой-то шарашкиной конторе... Да даже вспоминать стыдно!

От такой жизни Денис похудел, осунулся, под глазами его пролегли тени. Это все Зинаида Львовна увидела, когда, наплевав на гордость, вторично отправилась в общежитие возвращать блудного сына в домашнее гнездо.

Денис ей как будто даже обрадовался, и это придало Зинаиде Львовне уверенности. Но едва женщина заявила о своем намерении забрать его домой, как натолкнулась на крепкую стену холодной отчужденности.

– Нет. Если ты приехала ради этого, мама, то лучше поезжай домой. Я не вернусь. У меня своя жизнь, свои цели. Я уже не маленький.

– Ты мой сын! – в отчаянии вскричала Зинаида Львовна.

– Да, сын, но не плюшевый медведь, с которым можно делать все, что вздумается, – парировал Денис.

Эти слова больно задели Зинаиду Львовну, но так и остались непонятыми. Что значит «делать все, что вздумается»? Разве она так поступала? Нет, конечно, нет! Она всего лишь заботилась о своем ребенке, делала все возможное для того, чтобы он чувствовал себя хорошо.

И вот чего добилась. Никакой благодарности!

Денис успешно окончил университет и вскоре создал собственную компанию. В тонкости работы сына Зинаида Львовна не вникала, бизнес и бизнес. Иногда, конечно, она с сожалением вздыхала, что не пошел он в медицину, как изначально планировалось. Бизнес – это такое зыбкое болото, то тебе везет, и ты прыгаешь по кочкам, то оступаешься и тонешь в трясине. Вот врач – уважаемая профессия, полезная, да и с какой гордостью Зинаида Львовна говорила бы подругам о том, что ее Денис – врач! А так даже и сказать почти нечего... Бизнесмен. Уже само слово вызывает неприятные ассоциации с девяностыми годами, «новыми русскими» и их малиновыми пиджаками, кризисом девяносто восьмого... Подругам оно тоже не нравится.

Но как бы Зинаида Львовна ни относилась к занятию сына, в их отношениях наступила оттепель. То ли Денис повзрослел и поумнел (понял, что мать у него одна и желает ему только добра), то ли просто добился своего – самостоятельности, то ли Зинаида Львовна, тоже сделав про себя кое-какие выводы, уменьшила натиск, но отношения их, замерзшие подобно побегу в мороз, дали новый росток. Она старалась поменьше соваться в дела сына, боясь спугнуть его и вновь натолкнуться на холодность. А Денис стал навещать мать раз в неделю, привозил подарки и продукты.

О том, что в один не совсем прекрасный для нее день сын женится, Зинаида Львовна хотя и думала, но гнала такие мысли от себя прочь. Подружек у Дениса не было, он оставался серьезным мальчиком, не таким легкомысленным, как его друг Илья. Честно говоря, в свое время Зинаида Львовна боялась, что школьный друг собьет ее примерного сына с пути истинного и Денис ступит на скользкую дорожку легких связей. Но ребенок оказался целомудреннее и серьезнее, чем она думала. Потом, когда возраст Дениса приблизился к тридцати годам, Зинаида Львовна стала проявлять легкое беспокойство. Сын по-прежнему был увлечен работой, рвения к женитьбе не проявлял, а ей хотелось внуков. Без согласия Дениса она решила познакомить его с порядочной девушкой, которая отвечала бы всем ее, Зинаиды Львовны, понятиям об идеальной жене. Претенденток на эту почетную роль оказалось немного. Но дочери ее обеих подруг до сих пор не были замужем. Девушки хоть несколько и не дотягивали до звания идеальной жены, казались Зинаиде Львовне вполне порядочными.

К великому разочарованию Зинаиды Львовны, потенциальных невест и их родительниц, Денис не проявил никакого интереса к знакомству. Он высидел два ужина, побеседовал с девушками, вел себя вполне вежливо, но инициативы к продолжению знакомства не проявил. И невдомек Зинаиде Львовне было, что сын скрывает от нее свой роман, который длится уже три года.

Заявление сына о том, что он собирается жениться, прозвучало так неожиданно, что она слегла на неделю больной. Женщина никак не могла понять, почему Денис так долго скрывал от нее свое намерение жениться и почему выбрал в спутницы именно эту девушку – ветреную пустую бабочку, ну разве что яркую, ни готовить, ни вести хозяйство не приспособленную. Зинаиде Львовне оказалось достаточно всего одного раза, чтобы составить мнение о будущей невестке. Прежде всего, ее шокировал тот беспорядок, который царил в квартире сына. И ладно бы Денис был в нем повинен, так нет, хаос оказался создан из модных журналов, каких-то тряпок, карандашей и бездарных рисунков, которые подружка сына с гордостью называла эскизами. Возможно, Денис за годы житья в общежитии привык к грязи и беспорядку. Но ей-то, девушке, как ей не стыдно? Сама-то ведь – напомаженная, наманикюренная, причесанная, а в квартире – хлев. Далее, на обед, на который пригласили будущую свекровь, была подана казенная еда. Ну и что, что заказанная в дорогом ресторане. Не домашняя, значит – казенная. Не станет такая жена готовить Денису паровые котлетки. А что это за жена, если не встречает дорогого мужа с работы горячим полноценным ужином? Грош ей цена!

В общем, будущую невестку Зинаида Львовна невзлюбила сразу и не раз пыталась отговорить сына от скоропалительной, по ее мнению, свадьбы. Но чуть не добилась полного разрыва отношений с Денисом. Как-то, не выдержав, сын резко заявил, что, если она еще раз скажет что-то против его любимой женщины, он перестанет приезжать к Зинаиде Львовне. Так и сказал – «любимой женщины»! А мать, значит, нелюбимая... Но, боясь, что сын исполнит угрозу, Зинаида Львовна притихла. Но не смирилась. Почему ее мальчик не женился, к примеру, на порядочной хозяйственной девушке, такой, как соседка Зинаиды Львовны Аля?! Алевтина поселилась в квартире, находящейся этажом ниже квартиры Бобровых, на пятом, со своей пожилой мамой три года назад. Работала в школе учительницей, была тихой, скромной, вежливой, аккуратной, соседям не мешала. Идеальная жена для ее сына!

Зинаида Львовна вздохнула, еще раз покосилась на влажное пятно побелки, которое, высыхая, начало светлеть. И с грустью подумала, что мир устроен очень несправедливо: матери вкладывают в своих сыновей все, а те потом вырастают и называют любимой совершенно чужую женщину.

* * *

Статью Илья написал: просидел половину ночи за ноутбуком и выдал небольшой рассказ о расследовании явления полтергейста в одной «нехорошей» квартире. Все повествование сводилось к тому, что группе исследователей удалось выяснить и доказать, что причиной шума был вовсе не барабашка, а соседский кот Кузьма, который умудрялся проникать через лазейку в смежную квартиру и хозяйничать там на кухне. Этот рассказ очень проигрывал тем, которые писал Илья раньше. Но сейчас голова парня была занята другими мыслями. История с пятном на кухне Зинаиды Львовны чем-то зацепила Шахова. Форма у пятна и впрямь была любопытной, да и само его возникновение вызывало вопросы. Илья, хоть и чувствовал себя уставшим, подключил к ноутбуку фотокамеру и скачал с нее снимки, которые сделал в квартире Зинаиды Львовны.

Рассматривая изображение пятна, он подумал, что они с Денисом допустили ошибку, смыв грязь и вновь побелив стену. Настоящий исследователь не поступил бы так опрометчиво. Прежде чем ставить эксперимент с забеливанием, он взял бы пробы, сделал замеры, описания, даже если бы явление не показалось ему на первый взгляд интересным. Кто знает, что можно обнаружить при детальном исследовании! А Илья – раз, и уничтожил таинственное пятно. Сейчас он чувствовал себя так, будто на раскопках по небрежности и незнанию растоптал черепок, представлявший историческую ценность.

Если верить Денису, пятно проявилось вновь после того, как Зинаида Львовна его смыла – на том же месте, сохранив форму и размеры. Но уповать на то, что оно таинственным образом проступит на свежей побелке, было бы слишком глупо.

Илья выключил компьютер, сходил в ванную и, возвращаясь в комнату, захватил с трюмо мобильный, чтобы завести будильник на семь утра. Но вспомнил, что завтра ему придется ехать не на машине, а в метро, выругался и переставил сигнал на половину седьмого. Хорошо, если день пройдет в офисе, а ну-ка придется разъезжать по клиентам?

В тот момент, когда Илья забирался под одеяло, мобильный известил о принятом сообщении. «Я собираюсь в Египет. Либо ты едешь со мной, либо мы расстаемся», – прочитал Илья и стиснул зубы, словно от боли. СМС прислала Лена, и в таком ультимативном порядке она пыталась помириться.

Ссора вышла из-за того, что девушка брала отпуск и собиралась поехать к морю, а Илья не мог оставить работу. Лена упирала на то, что их решение ехать в отпуск в конце апреля было принято еще в ноябре прошлого года и Илья обещал ей эту поездку. Он же возражал, что в свете последних событий – травмы и долгого больничного – ему никто сейчас отпуска не даст. Но Лена и слушать не желала. Ни к какому компромиссу они так и не пришли, поссорились и разошлись, каждый убежденный в своей правоте и в том, что вторая половина не желает войти в его положение.

Илья еще раз перечитал сообщение, борясь с желанием написать девушке в ответ что-то едкое. Но, рассудив, что не стоит поддаваться дурному настроению, а лучше отправить ответ утром, отложил телефон.

Крутясь в кровати без сна, он подумал, что Лена пускает в ход тяжелую артиллерию – шантаж. «Либо едем, либо расстаемся». Если бы раньше какая-нибудь подружка прислала ему подобное сообщение, он бы не раздумывая написал «расстаемся» и занес номер телефона шантажистки в черный список. Но вот сейчас...

«Либо старею, либо и впрямь люблю... эту дуру».

Мобильный пискнул, извещая о новом сообщении: видимо, Лена, так и не дождавшись ответа, решила отправить свой ультиматум повторно. Читать СМС Илья не стал, сунул телефон под подушку и злорадно подумал: пусть Ленка мучается от бессонницы, ожидая ответа. А его на скандал сейчас не разведешь, он будет спать.

Алевтина

Утро было подобно раздавленному зеркалу: отражающаяся в нем картина вроде бы и осталась без изменений (все предметы – на местах), но все равно искажена разбежавшимися по поверхности стекла трещинами.

Так бывало с Алевтиной после того, как ночью ей снились кошмары: вроде бы ничего не случилось, все по-прежнему, а чувствовала она себя разбитой, больной и несчастной.

Первый кошмар приснился ей месяц назад, и этот сон, положивший начало целой череде ужасных сновидений, она запомнила в деталях. Последующие были лишь его вариациями: менялись места действий, но не сюжет.

В тот раз действие происходило в метро. Але снилось, будто, возвращаясь домой с дня рождения институтской приятельницы, с которой в реальности связь оборвалась сразу после окончания вуза, она спустилась в подземку. Был поздний вечер. И хоть час пик, когда основной поток людей возвращается с работы, давно закончился, безлюдье и тишина, которыми ее встретила станция, удивили Алевтину.

Поезд запаздывал, и Алевтине, находившейся на станции в одиночестве, становилось как-то не по себе. Девушка то и дело поглядывала на часы, которые то ли шли вперед, то ли отсчитывали время назад: дважды Аля попадала на одни и те же цифры – 3:33, и дважды на – 1:11. Но удивление проигрывало беспокойству, которое становилось все сильнее с каждой секундой, проведенной на пустой, будто вымершей платформе.

Наконец послышался шум приближающегося поезда. Состав вынырнул не из «правого» туннеля, как обычно, а из того, который находился под часами. Но Алино удивление растворилось в радости и облегчении. Каких-то двадцать-тридцать минут, и она прибудет на свою конечную станцию.

Людей в вагоне оказалось немного. И те, которые там находились, были заняты. Кто-то читал, закрывшись газетой, кто-то, опустив голову, так, что не было видно лица, дремал. Одна женщина, низко склонившись над сумочкой, копалась в содержимом. Длинные спутанные волосы занавешивали ее лицо, но женщина почему-то не убирала их, хоть они ей явно мешали. Аля прошла в вагон и заняла одно из пустых сидений. В стекле противоположного окна отражалось ее уставшее лицо. И девушка, разглядывая свое отражение, подумала о том, что с такой неинтересной, постной физиономией, к которой к тому же накрепко пристала унылая гримаса, нечего и мечтать, что однажды ей улыбнется женское счастье. Если уж она не смогла устроить личную жизнь в двадцать лет, когда цвет лица был свежим, как утренняя роза, глаза светились, а уголки рта еще не опустились, как у грустного «смайлика», напротив, губы трогала легкая улыбка, а кровь горячил адреналин ожидания, что вот-вот в ее жизни случится волшебство под названием Любовь... Если уж не успела вскочить в последний вагон уходящего поезда своей молодости в двадцать пять, когда, собственно, ей и улыбнулась коварной улыбкой Госпожа Любовь, оказавшаяся в реальности вовсе не доброй феей из сказки, а стервой-обманщицей... То что уж говорить про сейчас, когда Але исполнилось тридцать два, а выглядела она в лучшем случае на тридцать шесть. И каждое утро при взгляде в зеркало ей так и хотелось повторить слова ослика Иа: «Душераздирающее зре-е-е-лище...» И не только потому, что возраст с беспощадностью маньяка принялся разлиновывать ее лицо первыми мимическими морщинками, но и оттого, что выражение, застывшее на нем, в точности копировало выражение морды мультяшного ослика. Все, абсолютно все приятельницы к этому времени оказались замужними (даже те, которые развелись, вновь вышли замуж), с детьми. И только Алевтина оставалась одна, с девственным паспортом и с такой же незапятнанной девичьей честью.

Никаких, абсолютно никаких перспектив не предвиделось: весь круг ее знакомств составляли престарелые матроны из педагогического коллектива, женское царство разбавляли лишь шестидесятилетний физрук и восемнадцатилетний охранник Степка, умственных способностей которого хватило лишь на то, чтобы с большим трудом окончить девять классов школы.

Вот в таких грустных размышлениях пребывала Аля, разглядывая в стекле свое отражение. Перегон между станциями оказался слишком длинным, так что девушка в полной мере смогла насладиться своими безрадостными мыслями. Запоздало спохватившись, что поезд все мчится и мчится в туннельной темноте, а машинист помалкивает, не объявляет остановку, Аля встревоженно огляделась по сторонам. Другим пассажирам, казалось, и дела не было до того, куда мчит их поезд. Девушка еще немного подождала, по ее представлениям, не меньше пяти минут, но за окном так и не показались огни приближающейся станции. И тогда Аля, осмелев, обратилась к ближайшей пассажирке – той женщине, которая все продолжала что-то искать в своей сумке.

– Скажите, вы не знаете...

Не договорив, Аля замолчала. Только сейчас она обратила внимание на то, что в темном окне отражается лишь она одна. Там не было ни спавшего через одно сиденье от нее мужчины, ни дамы с сумкой, ни парня в куртке с накинутым на голову капюшоном, ни обнимающейся парочки.

– Господи... – едва вымолвила Алевтина. И это слово, произнесенное шепотом, произвело вдруг эффект разорвавшейся бомбы.

– Гоооссссподииии... – злобно зашипела дама, откидывая сумку на сиденье и поднимая голову. Ее лицо по-прежнему было закрыто волосами.

– Господиииии, – заныл, будто от боли, мгновенно проснувшийся мужчина.

– Господи, господи, – захихикала дуэтом парочка.

А парень в куртке резко распрямился и откинул капюшон. Аля, глянув на незнакомца, онемела от ужаса. Лица у парня не оказалось: отсутствовали глаза, нос, рот, а места, где они должны были находиться, оставались ровными, покрытыми той же сероватой кожей, что и вся поверхность «лица». Но при этом «лицо» было не лишено мимики, и гримаса, которая искажала его, безошибочно была расценена Алей как гнев.

Парень словно подал команду, и остальные пассажиры странного поезда стали медленно приближаться к Але. И у всех, всех до единого, были такие же пустые «лица». Аля окаменела от ужаса, не смогла ни закричать, ни пошевелиться. И в этот момент из динамиков грянул долгожданный голос машиниста:

– Следующая остановка – ад!

В тот раз Аля проснулась и еще долго лежала в постели, боясь выпростать из-под одеяла руку, чтобы зажечь свет. Тишину нарушало ее частое и громкое, как после пробежки, дыхание, а лицо неприятно холодил стекающий со лба пот. К сожалению, тот кошмар оказался первым и далеко не последним. И пусть действие в следующих снах происходило в других местах, сюжет оставался тем же: Аля оказывалась в одиночестве в каком-нибудь знакомом месте (однажды это была школа, потом – круглосуточный продуктовый магазин, затем – автобус), удивлялась пустынности, но тут помещение начинало заполняться людьми без лиц. Аля искала выход, но никогда его не находила.

Сегодня ей приснилось, будто она вошла в лифт, и только когда уже закрылись двери, поняла, что находится в толпе людей-призраков. Самым худшим оказалось то, что в этом сне призраки дотрагивались до нее. Аля, проснувшись и встав под горячий душ, еще долго не могла избавиться от ощущения ледяных прикосновений.

После третьего подобного сна ей подумалось, что неплохо было бы обратиться к кому-нибудь за советом. Что могло нарушить здоровый сон и породить кошмары? Усталость, тревога, глубинные страхи? После пятой плохо проведенной ночи Аля почти утвердилась в мысли, что ей необходима помощь. И сейчас, без аппетита жуя на завтрак безвкусные мюсли с обезжиренным кефиром, она размышляла о том, у кого попросить помощи. Поначалу девушка собиралась проконсультироваться у школьного психолога Веры Сергеевны. Но, робея перед этой холеной и немного холодной дамой, все откладывала и откладывала разговор. А вчера Але попалась на глаза газета с объявлениями. «Потомственная ведунья Диана... Предсказание по картам Таро, разгадывание снов...» Алевтина никогда не обращалась ни к гадалкам, ни к знахаркам, ни к экстрасенсам, более того, считала их всех шарлатанами. Но сейчас ее соблазняло умение этой ведуньи разгадывать сны. Да еще подкупало то, что телефон, указанный в объявлении, показался Але знакомым. От номера ее домашнего телефона его отличала лишь последняя цифра. Значит, потомственная предсказательница должна проживать в том же доме, что и Алевтина. Ей вспомнилась волоокая и черноволосая красавица, с которой Аля пару раз встретилась в подъезде.

Доедая свой скудный завтрак, девушка решила, что сегодня обязательно позвонит по указанному в газете номеру, и принялась собираться на работу. Сборы были недолгими. Алевтина надела любимое трикотажное платье, торопливо прошлась по лицу пуховкой с пудрой и так же небрежно мазнула щеточкой с тушью по коротким ресницам. Повседневный макияж завершен. Затем пригладила щеткой полураспущенные «химические» кудри, отметив, что надо бы после зарплаты записаться к парикмахеру, чтобы либо состричь отросшую «химию», либо сделать новую. Сунула в портфель пачку ученических тетрадей с проверенными сочинениями и, приоткрыв дверь в соседнюю комнату, шепотом сказала:

– Ма, я пошла!

В ответ Аля услышала утреннее благословение. Мама уже давно проснулась, но, как обычно, не выходила из своей комнаты, чтобы не мешать дочери собираться. Она вставала уже после того, когда за Алей закрывалась дверь, и начинала свой день, заполненный домашней работой, с похода в магазин за свежим хлебом.

Алевтина вышла на площадку, заперла за собой дверь и повернулась к лифту. Тот неожиданно, будто она успела его вызвать, распахнул двери, постоял, ожидая. Но едва девушка приблизилась к кабине, закрылся и порожним поехал вниз.

– Опередил, что ли, кто меня? – озадаченно пробормотала Алевтина.

В ожидании, когда погаснет кнопка, девушка услышала, как этажом выше хлопнула дверь, и мгновением позже раздался визгливый голос Зинаиды Львовны. Соседка с шестого этажа отличалась склочным характером. Вот и сейчас она громко, на три ближайших этажа, выражала возмущение тем, что сосед-подросток Вовка из квартиры напротив опять набедокурил. Ехать вместе с соседкой в лифте и выслушивать ее жалобы Але не хотелось, поэтому, так и не дождавшись, когда погаснет кнопка и можно будет вызвать лифт, девушка стала спускаться по лестнице пешком.

По дороге в школу Алевтиной вновь овладели сомнения, стоит ли звонить по объявлению в газете или нет. С одной стороны, девушке хотелось покончить с чередой кошмаров, портящих ей настроение и выпивающих силы, с другой – сомневалась, обращаться ли с этим делом к гадалке? Ведь в объявлении не было указано, что ясновидящая избавляет от кошмаров. Она берется лишь за разгадывание снов.

С такими мыслями Аля пришла в школу, поднялась на второй этаж, на котором находилась учительская, и вошла в дверь. В комнате никого не оказалось, хотя, как правило, в этот час здесь обычно уже находилась Тамара Степановна, учительница математики. В первый момент Аля удивилась, найдя учительскую пустой, но потом вспомнила, что по пятницам у математички уроков нет. Это обстоятельство и разрешило Алины колебания. Прикрыв дверь учительской, девушка вытащила из портфеля газету с обведенным красной ручкой объявлением и подошла к телефону.

– Да-а? – после нескольких долгих гудков отозвался женский голос – тягучий, сладкий, будто мед.

Услышав его, Аля явственно представила себе черноволосую красавицу с томной поволокой в темных глазах. Свою соседку. Алевтина сделала глубокий вдох и, стараясь, чтобы голос не дрожал от волнения, спросила:

– Скажите, вы и вправду разгадываете сны?..

* * *

К утру на телефоне у Ильи оказалось пять сообщений от Лены почти одинакового содержания: девушка ставила условия, угрожала разрывом, ругалась. Похоже, она так и не ложилась спать, увлеченная эсэмэс-атакой: сообщения отправлялись примерно с разницей в час, и последнее пришло уже под утро. Илья недобро усмехнулся, подумав о том, что Ленка, похоже, за эту ночь довела себя до истерики. Сама виновата! Он же, в отличие от нее, спал так крепко, что не слышал писка мобильного, извещающего о принимаемых сообщениях.

Но, однако, что делать с Леной и ее ультиматумом, Илья так и не решил.

Завтракать не хотелось, он выпил лишь растворимого кофе – на ходу, лавируя по квартире с чашкой. Возле старого трельяжа, на тумбочке перед которым были выставлены еще бабушкины сервизы, Илья задержался, отрешенно думая о том, что надо бы поменять мебель. Деньги на это имелись, он неплохо зарабатывал, но прошло уже пять лет после смерти бабушки, а обстановка квартиры оставалась прежней. Словно Илья и не являлся владельцем «однушки», а приехал к бабушке в гости и задержался.

Пора бы уж что-то сделать в квартире... Мебель новую купить. Лена уже давно ему говорила о необходимости капитального ремонта и даже предлагала услуги знакомого оформителя интерьеров. По словам девушки, «однушку» можно было бы преобразовать в просторную «студию».

Лена... Что с ней происходит в последнее время? Раньше она не была такой капризной. Шла на компромиссы, в чем-то ему уступала. Но в последнее время ей будто вожжа под хвост попала, девушка все чаще стала истерить, ставить условия, угрожать, как этой ночью, разрывом. Друг Денис высказал свою версию по поводу ее поведения: предположил, что девушка «заждалась» в статусе подруги и хочет от Ильи решительных действий – женитьбы.

Жениться Илья не был против, но тянул с предложением. Ему казалось, что подходящий момент еще не наступил. Вот сделать бы в квартире ремонт, прежде чем приводить сюда молодую жену! Лена, похоже, разгадала «предлог» и, видимо, поэтому настаивала на срочности ремонта.

– Ладно, пусть будет ремонт! – решился Илья, рассматривая чашки в крупный горох. – Посуду отвезу к родителям. Мебель, к сожалению, уже такая древняя, что на нее вряд ли кто-то позарится. Придется выкинуть. И, так и быть, сделаю Ленке приятное, приглашу ее знакомого дизайнера. Посмотрим, что он предложит. Может, и в самом деле сделает из этого «бабушкиного сундука» что-то современное и стоящее.

Илья отнес пустую чашку на кухню, вернулся в комнату и достал из шкафа деловой костюм. Как же он ненавидел эту представительскую «робу»! Пиджак, галстук, рубашку и быстро мнущиеся брюки... Как не любил и офисное здание-«стекляшку», в котором сейчас проходила большая часть его жизни. Серый ковролин, узкие коридоры и комнатки-кладовки, в которых работало по три-четыре сотрудника, столы с глухими перегородками, отсекающими и без того крошечное пространство. На такое офисное существование, которое Илья даже не называл жизнью, тратилось втрое больше сил и энергии, чем он расходовал в юности во время сложного и долгого перехода. Даже неплохой заработок уже так не радовал, как раньше. Илье в последнее время начинало казаться, что однажды он умрет от асфиксии без свежего воздуха, адреналина и пьяной свободы. «Кладовки» все больше и больше напоминали ему тюремные камеры, серый ковролин – мертвый бетон, служба безопасности – надсмотрщиков, костюм – робу. Он уже казался себе заключенным, приговоренным к пожизненному сроку.

«Сделаю ремонт в квартире и смотаюсь оттуда на фиг, – решил Илья, надевая галстук с чувством обреченности, будто накидывая на шею петлю. – Сбережения кое-какие есть, на первое время хватит. Вначале – в горы. А потом – думать, что предпринять дальше».

Рабочий день шел как обычно – звонки, переговоры, две намечающиеся сделки, собрание в первой половине дня. Начальник отказался подписать его заявление на отпуск, но Илья и не ожидал иного ответа, он подавал заявление скорее для очищения совести перед Леной, чем всерьез надеясь на получение начальственной визы. Разговор с Леной еще предстоял, и Илья оттягивал его, предчувствуя, что ничего хорошего он не принесет.

Шахов решил позвонить девушке вечером, после работы, пригласить в кафе и все спокойно обсудить. Ссориться с ней он не хотел, наоборот, желал перемирия и надеялся уговорить Лену подождать с поездкой до лета. В качестве утешения собирался сообщить, что готов начать ремонт в квартире, и намекнуть на то, что после того, как жилище будет приведено в порядок, они начнут готовиться к свадьбе. Собственно, летняя поездка на море может стать их свадебным путешествием. Лена от таких планов должна растаять и простить ему несдержанное не по своей вине обещание.

Звонок в автосервис поднял настроение. Девушка-секретарь сообщила, что машину уже можно забирать. Илья повеселел и решил, что после работы вначале заедет за машиной, потом – заглянет к Лене и повезет ее в какой-нибудь хороший ресторан.

Но когда рабочий день подходил к концу, ему позвонил Бобров.

– Старик, ты все еще на работе? – спросил друг, забыв поздороваться, и Илья уловил в его голосе беспокойство.

– Ну а где же мне еще быть? Что-то случилось?

– Ерунда, но ты же знаешь мою мать...

– Пятно опять появилось? – перебил Илья с невольной радостью, так удивившей Дениса. Чего уж греха таить, даже занятый работой, Шахов не переставал думать о «лике», так он про себя окрестил странное пятно в квартире Зинаиды Львовны.

– Нет. Но мать обнаружила другое. В кладовке. В общем, у моей маман истерика, она требует, чтобы ты немедленно приехал к ней, а также моего развода с переездом, поиска виновных в появлении грязи на стенах и разборок с соседкой сверху... В общем, все в кучу. Цирк и театр в одном флаконе. Думаю, Илюх, ты был прав, сказав вчера, что эти пятна – задумка моей матери, призванная привлечь внимание.

– Погоди, не горячись. Давай съездим и на месте разберемся. Только мне машину надо из сервиса забрать.

– Тогда я прямиком к матери дую, а ты подъезжай!

Диана

С брезгливостью и возмущением, будто ей под видом марки «Гуччи» подсунули сумочку, сшитую в подпольном цеху, Диана взглянула на гостью. Но только взглянула – и профессионально сменила хмурое выражение лица на лучезарное. Хоть эта несчастная толстуха в дешевой и безвкусной одежде коллекции «Черкизово-2000» вряд ли станет ее постоянной клиенткой (магические услуги стоили совсем недешево, и делать скидку этой тетке просто потому, что та оказалась ее соседкой, Диана не собиралась), но могла бы порекомендовать ведунью кому-то с более пухлым кошельком. Или, напротив, оставшись недовольной плохим приемом, растрепать на каждом углу о том, что с ней неласково обошлись.

– Здравствуйте, – пролепетала толстуха, и ее круглые зефирно-мягкие щеки покрылись ярким неровным румянцем. Видимо, тетка знала о своей способности мгновенно краснеть, потому что привычным движением коснулась ладонями щек и, спохватившись, торопливо отняла руки от лица.

– Я ваша соседка. Аля. Алевтина Сапогова, – заметно волнуясь, представилась гостья. – Я звонила утром. И вы сказали прийти в четыре.

– Проходите, – сделала приглашающий жест Диана и красноречиво посмотрела на старенькие сапожки соседки, с которых уже натекла грязная лужица.

– Извините, – пролепетала Алевтина. И лицо ее приобрело ровный свекольный оттенок.

– Ничего-ничего! Разувайтесь и проходите.

Тетка поставила на пол свой чудовищно огромный портфель, фасон которого вышел из моды еще чуть ли не в середине прошлого столетия, и принялась, пыхтя, стаскивать сапоги.

Диана терпеливо ждала, сложив руки на груди и украдкой рассматривая клиентку. Вся картина, как говорится, налицо. Дешевое драповое пальто в «елочку», купленное сколько-то лет назад на рынке, стоптанные сапоги, приобретенные там же, говорили о малооплачиваемой работе, в которой клиентка увязла как в болоте без перспектив продвижения. Когда Алевтина открыла свой старомодный, деформированный постоянно таскаемыми в нем тяжестями портфель, Диана краем глаза заметила в нем стопку тонких ученических тетрадей. Ага, с работой все понятно – училка в средней школе. Отсутствие обручального колечка на правой руке, запущенная полнота, с которой Алевтина, похоже, и не пыталась бороться, неряшливо-темные возле корней, испорченные «химией» в дешевой парикмахерской волосы, напоминающие свалявшуюся шерсть неухоженного пуделька, отсутствие маникюра и унылая гримаса на в общем-то приятном лице говорили о том, что у Алевтины нет мужа или возлюбленного. Несчастная баба, неудовлетворенная ни работой, ни личной жизнью. Все ясно и без всяких гаданий.

Увидев, что клиентка наконец-то стащила с отекших ног сапоги, Диана медово пропела:

– Сю-юда.

Она проводила гостью в гостиную и невольно поморщилась, заметив, что Алевтина замерла на пороге и с удивлением и плохо скрываемым интересом осматривает комнату. Впрочем, разглядывать тут было что: Диана, соблюдая имидж ясновидящей в пятом поколении, практикующей, как указано в объявлении, черную и белую магию, напичкала гостиную всевозможными атрибутами, красноречиво говорящими о роде занятий хозяйки. Окно закрывали темно-синие шторы, отчего в гостиной царил полумрак, разбавляемый лишь светом трех толстых свечей в массивном напольном подсвечнике. Мебели как таковой не наблюдалось, если не считать двух глубоких кресел, маленького столика между ними и этажерки с книгами по магии, молитвенниками и сонниками. На стенах, вперемешку, были развешаны абстрактные картины с изображением комет, планет, звездных дорожек (что должно было недвусмысленно намекать на связь хозяйки с космосом), африканские маски (подделки, купленные Дианой в сувенирной лавке), пара икон и несколько амулетов, назначение и происхождение которых составляло тайну для самой хозяйки. Одним словом, обстановка гостиной вызывала любопытство, и Диана уже привыкла к тому, что посетители рассматривали комнату с интересом. Но не с таким же откровенным!

– Присаживайтесь, присаживайтесь, – поторопила Диана гостью, указывая рукой на одно из кресел. И после того как Алевтина неуклюже в него плюхнулась, села в другое, стоящее напротив.

Обычно Диана предлагала клиентам кофе или чай и в ненавязчивой беседе узнавала часть информации. Специально она ничего не выспрашивала, просто умела хорошо подмечать детали. Пяти-десяти минут чаепития оказывалось достаточно, чтобы получить о клиенте более-менее ясное представление. Обычно Диана попадала в яблочко (хотя проколы тоже случались), и клиент, удивленный ее «ясновидением», под видом которого ведунья маскировала наблюдательность и неплохие способности психолога, располагался к ней больше.

С этой Сапоговой все стало ясно с самого начала, поэтому Диана предлагать чай не стала.

– Что-то не так? – робко спросила соседка, растерянно хлопая слипшимися от некачественной туши ресницами.

Видимо, почувствовала себя неуютно под сканирующим взглядом хозяйки.

«Много что не так, – мысленно ответила Диана. – Например, платье... Ты в нем похожа на перекормленного поросенка». Это же надо додуматься – при оплывшей фигуре вырядиться в обтягивающий трикотаж, который лишь подчеркивал все жировые валики! Да еще и розового цвета! «Ливерная колбаса, – мысленно наградила Диана гостью еще одним нелицеприятным эпитетом. – А прическа твоя – все равно что прошлогодняя мочалка. И маникюрных ножниц, наверное, в твоем доме не водится, иначе ты не грызла бы ногти. В общем, как твою судьбу ни корректируй, какие привороты ни делай, но если ты не займешься своей внешностью, о «прЫнце» и мечтать забудь».

Вслух, конечно, Диана ничего не сказала, лишь плавно покачала головой в ответ на «что-то не так?» и ласково напомнила:

– По телефону вы говорили о снах...

– Да, да! – воскликнула гостья. – Скажите, вы действительно умеете их разгадывать?

Разгадывать сны умела Дианина бабушка. Сонниками, такими модными и популярными сейчас, она никогда не пользовалась, полностью полагалась на свою интуицию. Бабушка чувствовала сновидения и почти сразу могла сказать, нес ли сон какую-то ценную информацию либо был простой «пустышкой», пусть изначально и казался диковинным. Но прежде чем дать ответ, внимательно выслушивала гостя или гостью. Для этого существовал целый ритуал. Бабушка заваривала чай с травами, разливала его по двум синим чашкам из тонкого фарфора, одну из которых ставила перед рассказчиком, вторую – перед собой. И только после этого кивком давала знак начинать. Слушала она всегда с прикрытыми глазами, так, что, казалось, и не слушала вовсе, а подремывала. Когда рассказчик замолкал, бабушка еще с минуту сидела словно в дремоте, осмысляя услышанное, а потом резко открывала глаза и отвечала: «Вот что, дорогая...» Она всегда начинала с этой фразы...

– Рассказывай, дорогая, – невольно скопировала Диана бабушкино обращение.

И это интимное обращение «дорогая» вновь смутило Алевтину.

– Не волнуйтесь, – подбодрила хозяйка гостью. – Я внимательно вас выслушаю. Так что же вам приснилось, что подвигло вас обратиться ко мне за помощью?

– Мне снятся кошмары, – хриплым от волнения и вновь накатившего на нее ужаса голосом произнесла Алевтина. – Никогда не снились. Вот верите – ни-ког-да! А теперь в течение месяца я с завидной частотой вижу один и тот же сон. Разница лишь в деталях да в месте действия. Я не знала, к кому обратиться... Понимаете, эти сны меня так пугают, что я еще долго после пробуждения прихожу в себя. Возможно, мои ощущения кажутся вам сущей ерундой. Но вот представьте себе, что вы постоянно видите такие четкие и правдоподобные картины, что в первые минуты после пробуждения не можете понять, приснилось ли вам это либо вы пережили кошмар наяву. Случалось ли с вами когда-нибудь такое? Нечто, что вызвало у вас панический страх?

От неожиданного вопроса гостьи Диана растерялась. Бывало ли с ней нечто подобное? Да. Страх, который накатывает удушливой волной, был ей хорошо знаком. Он шел из детства и преследовал ее всю юность. Теперь причина изменилась, но страх не пропал, напротив, стал острее.

...Было ей тогда лет шесть, но странный случай, оказавший некое влияние на выбор занятия в жизни, помнился Диане до сих пор.

Каждое лето под предлогом необходимости дышать свежим воздухом и пить парное молоко мать отправляла маленькую Диану в гости к бабушке в деревню. На самом деле мама «сплавляла» дочь к своей матери, чтобы заняться устройством личной жизни. Год за годом она предпринимала подобную попытку найти мужчину, иногда ей это удавалось, но, судя по тому, что следующим летом маленькая Дина опять отправлялась в деревню, ненадолго.

В тот год соседская собака Чернуха принесла щенят. Их было трое – толстолапых неуклюжих малышей с треугольными ушами-тряпочками и скрученными в тугие бублики хвостами. Двое из карапузов пошли мастью в мать – черные с белыми «галстуками» и «перчатками». И только один уродился белоснежным. «Подкидыш» – так назвала щенка хозяйка, который и в самом деле был будто из другого помета. Его, этого щенка-снежка, Диана и выпросила у соседки.

Бабушка поначалу поворчала на такое самоуправство внучки – принести «животину» в дом, но сдалась быстро, решив, что пусть уж внучка со щенком возится, чем с местными мальчишками лазит по соседским садам, гоняет палками голубей и ловит в канаве головастиков. Надо сказать, что росла Диана настоящей сорвиголовой, пацанкой с вечно сбитыми коленками, синяками и шишками. И забота о щенке в какой-то мере должна была превратить ее «в девочку», как назвала это бабушка, уже опробовавшая ранее различные способы – банты-платья, куклы, ласковые уговоры и ругань. Платья не выдерживали испытания заборами и деревьями, банты слетали с по-мальчишески коротких волос Дианы, куклы оказывались заброшенными, а в нарядных туфельках девочка тут же, едва выйдя из дому, влезала в какую-нибудь лужу. Теперь воспитанием маленькой хулиганки должен был заняться щенок.

Бабушкины ожидания оправдались: Снежок, как назвала Диана питомца, отвлек девочку от дворовых игр. На время были забыты боевые товарищи, не соблазняла даже спелая малина в чужих садах. Все свое время Диана посвящала питомцу: купала, наряжала, как куклу, кормила чуть ли не с ложки, таскала на руках, укладывала спать.

В тот день бабушка ушла на почту. Диана и прежде оставалась в доме одна, поэтому ничего страшного в этом не было. Девочка играла со щенком, пела ему песни и наряжала в банты.

Она помнила, что отлучилась в соседнюю комнату всего на пару минут: хотела найти для Снежка, оставшегося в гостиной, резиновый мяч. Но только девочка наклонилась над ящиком с игрушками, как услышала истошный визг своего любимца. Бросившись на шум, девочка увидела в гостиной старуху, с ног до головы одетую в черное. В руке у незнакомки была трость, которой та тыкала в живот опрокинутого на спину и отчаянно визжащего щенка.

– Что вы делаете? – закричала девочка.

Старуха повернула к ней лицо – сморщенное и высохшее, будто древесная кора, обезображенное к тому же огромным рубцом. Ее глаза злобно поблескивали. Бабка была очень похожа на Бабу-ягу из мультиков. Бабы-яги Диана не боялась, но испугалась того, что непрошеная гостья причинила щенку боль.

– Он же маленький! – Диана бросилась к Снежку, подхватила его на руки и прижала к себе.

Щенок сильно дрожал и тихонько поскуливал, будто от боли или страха.

– Как вы посмели его обидеть?! – дрожа от негодования, закричала девочка.

Повернулась к гостье, но увидела, что находится в гостиной одна. Старуха будто растворилась в воздухе. Прижимая к себе все еще поскуливающего Снежка, Диана недоуменно огляделась, вышла в соседнюю комнату, думая, что незнакомка скрылась там, но никого не обнаружила.

Когда вернулась бабушка, девочка рассказала той о незваной посетительнице. Бабушка неожиданно разволновалась, расспросила внучку о старухе: как выглядела, во что была одета, какую трость держала в руках. Но на вопрос внучки, что это за тетя, как-то отговорилась.

Со временем Диана забыла о том странном эпизоде. Старуха в черном больше не появлялась, и девочка не задавалась вопросом, как та могла оказаться в запертом доме и потом незаметно исчезнуть. Лишь спустя несколько лет, помогая бабушке разбирать шкаф, наткнулась на пакет со старыми фотографиями. На одной из них она узнала ту самую старуху, обидевшую щенка. Бабка на снимке была точь-в-точь такой, какой Диана ее увидела в гостиной: в черном одеянии, платке, закрывавшем лоб до бровей, с безобразным шрамом, еще более уродовавшим ее морщинистое лицо.

– Кто это? – воскликнула Диана, протягивая бабушке снимок с пожелтевшими уголками.

– Моя мать, – нехотя ответила та и сменила тему.

Позже, ужиная в летней кухне, девочка услышала, как бабушка сказала соседке, зашедшей в их двор:

– Динка-то мою мать-покойницу однажды увидела. Явилась, ведьма! Как бы не легло на девочку проклятие. Но больше того боюсь, что пойдет она по дорожке моей матери. Та ведь тоже покойников видела.

Ночью Диана лежала без сна, прокручивая в памяти тот поблекший эпизод. От нарастающего страха ее даже начало подташнивать. В окно светил дворовый фонарь, и в его свете старая груша, посаженная перед крыльцом, отбрасывала на стену комнаты корявую и многорукую тень, похожую на монстра. Диана, глядя на эту тень, чувствовала, что тонет и захлебывается в своих страхах.

Ей не было страшно ни в тот момент, когда она нашла фотографию, ни в тот, когда бабушка нехотя призналась, что старуха со снимка – Дианина покойная прабабка. Но сейчас, в ночной темноте и тишине, казавшейся зловещей, воспоминания, домыслы и бабушкины слова складывались в одну картину, навевающую на девочку ужас.

Страшно было даже не от осознания того, что несколько лет назад Диана повстречалась с призраком. А потому, что из-за неведомого и непонятного ей «проклятия» может тоже стать ведьмой. Диана косилась на тень на стене, и ей казалось, что та из монстра трансформируется в старуху с тощими узловатыми руками и спутанными космами. В ведьму. В такую, в которую, по словам бабушки, она тоже может однажды превратиться...

Так о чем эта Сапогова ей рассказывает? Нет, не рассказывает, а выжидающе смотрит на нее. Ах да, она ведь спросила, испытывала ли Диана когда-нибудь ужас.

– Нет, – медово улыбнулась хозяйка квартиры. – Я умею абстрагироваться от таких лишних в моем деле эмоций, как ужас. Но давайте вернемся к вашим снам.

Диана слушала клиентку и не слышала. Сны могли бы показаться интересными, но только ворожея то и дело теряла нить разговора. Сосредоточиться мешали так неожиданно воскресшие воспоминания о странном эпизоде из детства.

Эх, бабушку бы сюда, она бы мигом поняла, какой смысл имели кошмары, преследовавшие соседку Сапогову. Диана в очередной раз попыталась сконцентрироваться на рассказе, но так и не смогла, потому что пропустила начало. Что за странные люди без лиц? Какие еще призраки в лифте? Посоветовать Сапоговой написать по мотивам снов триллер?

– Вот что, Алевтина, – доверительно понизив голос, произнесла Диана после того, как соседка замолчала. – Может быть, то, что я скажу, удивит, может, расстроит, а может – обрадует, но я считаю, что в этих снах нет информации. Они – «пустые». И вызваны, пожалуй, переутомлением, тревогами, неудовлетворенностью.

– То есть... я обратилась к вам зря? – сконфуженно пробормотала Аля и вновь покраснела.

Диана мысленно закатила глаза: ну до чего же неуверенная в себе тетка! Но вслух ласково сказала:

– Нет, не зря. Я же ведь сказала, что сны не несут никакой угрозы, так что на этот счет можете не беспокоиться. А чтобы вы не считали этот визит бесполезным, я погадаю вам на картах. Не волнуйтесь, бесплатно, – добавила Диана, заметив мелькнувшее в глазах соседки беспокойство.

Последняя фраза про бесплатную услугу вырвалась как-то сама собой. Неслыханный аттракцион щедрости! Диана мало что делала задаром, во всем искала выгоду, пусть и малую. За гадания на картах она всегда брала плату. С чего вдруг так расщедрилась – и сама не поняла. Не сказать, чтобы вдруг почувствовала к этой Сапоговой симпатию, но и неприязнь, которая возникла в первый момент их знакомства, пропала. Диана чуть-чуть жалела эту неухоженную тетку, которая по возрасту, может, и ненамного была старше самой Дианы.

«К хорошему бы парикмахеру тебя, диетологу и стилисту... Глядишь, эти визиты принесли бы тебе пользы куда больше, чем мое гадание. А сейчас, попроси ты меня об этом, я бы отказалась делать приворот, даже если бы ты озолотила меня за эту услугу. Не стала бы рисковать своей репутацией, потому что с такой запущенной внешностью ни один, даже самый сильный приворот не поможет».

Диана разложила на столике веер карт, с минуту задумчиво рассматривала расклад, после чего принялась нараспев рассказывать и о «настоящем», вычитанном не по картам, а составленном из наблюдений (особенно эффектным оказалось заявление о работе в школе), о прошлом (безответная сильная любовь). Про любовь было сказано наугад, но, судя по тому, как дернулась в этот момент Алевтина, Диана попала в точку. Про будущее придумывать она не стала. Сказала то, что и в самом деле увидела на картах:

– Будет у тебя встреча с человеком из прошлого, которая изменит твое будущее.

* * *

N-ское шоссе Илья не любил. Узкое и неудобное, ограниченное с обеих сторон частными владениями, оно напоминало желоб. Ехать этой дорогой, особенно ранним утром, когда все торопились на работу, либо вечером, когда возвращались, было невозможно. Машины не двигались, а стояли. Особо находчивые, включая водителей маршруток, пытались объехать пробки по обочинам, чуть ли не съезжая во дворы частных домов, а в любую образовавшуюся дырку тут же пытались втиснуться сразу несколько автомобилей. Ни к чему хорошему это не приводило. Илья, пока доехал до нужного поворота, успел увидеть две или три мелкие аварии.

Благо, возвращался он сейчас по полупустому шоссе: в доме Зинаиды Львовны провел без малого три часа, за это время пробки успели рассосаться. К тому же из области в Москву в это время поток машин был не такой интенсивный, как обратно. В общем, езда доставляла не раздражение, а удовольствие. Из динамиков раздавалась «Патетическая соната» Бетховена, в желудке обосновалась приятная сытость: перед тем как отпустить сына и его друга, Зинаида Львовна накормила их плотным ужином. А готовила Денискина мать, что и говорить, не хуже шеф-повара! И все было бы хорошо, если бы не боль в ноге, которая свинцовым мячом перекатывалась от лодыжки к колену и обратно. Почти уже привычная ситуация: к вечеру нога начинала ныть. А дальше события развивались в зависимости от того, как Илья провел день и что собирался делать. Если день выдавался насыщенным, приходилось много бегать, то к ночи боль усиливалась, и заглушать ее приходилось анальгетиками. Если же все было более-менее спокойно, а Илья, никуда после работы не заезжая, прямиком отправлялся домой, где принимал расслабляющую ванну и потом отдыхал, просматривая какой-нибудь фильм, то боль сама собой утихала.

Сегодняшний день выдался насыщенным, так что вырисовывалась неприятная перспектива проворочаться полночи в кровати и уснуть, только объевшись анальгетиков.

«А я еще о походе в горы мечтаю... Да мне сейчас только курорты для пенсионеров светят: размеренно прогуливаться по ровной аллейке в компании неторопливых старичков на каком-нибудь водно-грязевом курорте, рискуя в итоге умереть от скуки».

Илья поморщился и, будто это могло заглушить боль, повернул ручку динамика, делая звук громче.

Впрочем, новое пятно, обнаруженное в квартире Зинаиды Львовны, вызывало такой интерес, что можно было перетерпеть и усталость, и боль.

Возможно, что этот отпечаток не являлся новым и появился раньше первого пятна-«лица». Но находился он в таком скрытом месте, что неудивительно, что обнаружили его лишь сегодня. Со слов Зинаиды Львовны, она искала в кладовке, представляющей собой маленький стенной шкаф с полками, на которых хранились пустые банки и банки с консервами, бутыль с яблочным повидлом. С утра мать Дениски задумала напечь сладких пирожков, и для этих целей ей понадобилось повидло. Но когда она вытащила бутыль, то чуть не уронила ее от неожиданности. На задней стенке женщина заметила темное пятно. Осторожно поставив бутыль с повидлом на пол, Зинаида Львовна сходила за фонариком и осветила пятно, почти не сомневаясь, что увидит какую-нибудь жуткую «рожу», как она назвала изображение, обнаруженное ранее на кухне. И точно, ее ожидания оправдались. На стене четко вырисовывался носатый профиль. Зинаида Львовна сразу же позвонила сыну и потребовала, чтобы тот вместе с другом незамедлительно прибыл к ней.

Сейчас Илья жалел о том, что не взял с собой цифровой камеры. Фотографии он, конечно, сделал, но снятые с помощью мобильного телефона снимки были некачественными. А Илье хотелось рассмотреть дома фотографии обоих пятен детально. Дело начинало казаться ему интересным. Денис рассказал, что недавно, еще до появления странных пятен, здание осматривала комиссия на предмет оценки состояния аварийности и не выявила никаких изъянов. Так что это обстоятельство частично исключало первую пришедшую в голову версию, что появление пятен вызвано дефектами в структуре здания.

Не следовало также с ходу отвергать версию о том, что «живопись» на стенах являлась делом рук Зинаиды Львовны. На первый взгляд было не похоже, что женщина имела какое-то отношение к появлению пятен. Она казалась напуганной и обеспокоенной. Но парень также знал, что мать друга являлась талантливой актрисой и ради достижения своих целей могла бы достоверно разыграть и собственную смерть.

Илья решил, что первым делом по возвращении домой поищет информацию в Сети. В мире, должно быть, случались подобные явления. Пока он попросил Зинаиду Львовну не трогать пятно, оставить его для исследования. Илья поехал бы к матери друга и завтра, но на этот день был запланирован долгожданный пикник на даче у приятеля, и пропускать мероприятие не хотелось. Пришлось отложить визит на пару дней.

Илья, мысленно сравнивая оба пятна, отметил одну деталь: они проявились на разных стенах. То есть условия, в которых они возникли, – различные. Первое они нашли на кухне. Причину его возникновения еще можно было бы объяснить влажным паром, поднимающимся от приготовляемой пищи, жаром, идущим от плиты, химическими реакциями, происходящими на свету (планировка квартиры была такова, что кухня выходила на солнечную сторону). Но второе пятно появилось в условиях, почти противоположных первым: в темной сухой кладовке. К тому же стена, на которой оно возникло, была не побелена, а покрашена.

Когда Илья въехал на МКАД, мобильный проиграл мелодию, которую Лена установила на свои звонки. «О черт, совсем забыл ей позвонить!» – с досадой подумал Илья и обреченно поднес трубку к уху, уже предчувствуя, что девушка звонит не с ласковыми словами.

– Ты что, обо мне совсем забыл? Или отправил в «игнор»? – дрожащим от негодования голосом произнесла Лена. Приветствие она умышленно пропустила.

– Лена, я замотался. И сейчас за рулем. Давай я потом перезвоню? – попробовал выкрутиться Илья.

– Как же, «потом»! Если будешь мне «перезванивать» так, как вчера, то я не дождусь твоего звонка до старости! Неужели за весь день не нашлось минутки, чтобы позвонить или, на худой конец, отправить сообщение? Я тебе...

– Лена, давай поговорим спокойно, но не в дороге, – перебил Илья. – Позже.

– Когда это «позже»?! Я тебе вчера пять сообщений отправила! Ты что, не понял, я уезжаю! И если вчера я еще колебалась, ехать или нет, то теперь уверена в своем решении на сто процентов!

– Ну а мне чего звонишь, раз ты уже все решила? – еле сдерживая раздражение, спросил Илья.

И мысленно обругал себя: не нужно было поддаваться на Ленкины провокации. Ей же хочется выплеснуть негодование! Покричать, побушевать, обвинить его во всех грехах! Она сейчас – пороховая бочка. Поднеси спичку, и взорвется. А он своим провоцирующим вопросом это и сделал. Но Илье уже трудно было остановиться: усталость и разболевшаяся нога лишь усугубляли его раздражение, которое выплеснулось сейчас раскаленной лавой.

– Звонишь для того, чтобы выдвинуть новые ультиматумы? А зачем?! Если сказала, что все уже решила на сто процентов! Надеешься, что я брошусь тебя отговаривать? А не надейся! Не буду! Я тебе уже объяснил, почему не могу взять отпуск! Но ты идти на компромиссы не желаешь. Кто всегда шел на уступки – я! Хотя ты прекрасно знаешь, как ненавижу это пассивное валяние на раскаленном песке. И что? Мы всегда ездили только туда, куда хотелось тебе! И в этот раз бы поехали, если бы не об-сто-я-тель-ства!

– Не строй из себя жертву! – взвизгнула Лена.

– Это ты строишь из себя жертву! Обидели маленькую, конфетку не дали... Губы надула. Условия выдвигаешь. Пишешь, что, если я не поеду с тобой – расстаемся. Хорошо! Расстаемся! Выше головы я все равно прыгнуть не могу и выбить отпуск сейчас в угоду твоему капризу не в силах. Уговаривать тоже не собираюсь, потому что ты уже все решила на сто процентов. Так что, как ты и предложила, расстаемся.

– Шахов, что с тобой? – спросила Лена ровным голосом, хотя Илья ожидал, что после таких слов она бросит трубку либо кинется в словесную атаку, и тогда уже он отключил бы телефон.

– Устал, и нога болит, – честно признался Илья. – Твои ультиматумы пришлись очень не вовремя.

– Извини.

– Лена, такими методами ты мало чего добьешься. Надо хотя бы иногда входить в положение других.

– Ты не звонил, и я подумала, что ты решил меня бросить, – на одном дыхании выпалила она.

– Будешь выдвигать такие условия, брошу. Ультиматумы – это заведомо проигрышные ходы, Лена. По крайней мере в отношениях со мной.

И пока девушка не сказала что-нибудь в ответ, сменил тему:

– Кстати, сегодня я думал о том, что надо бы сделать ремонт в моей «берлоге». Звони своему дизайнеру. Посмотрим, что он может предложить.

– Ой! – обрадовалась Лена.

Илья усмехнулся и, воспользовавшись тем, что девушка сейчас находится в хорошем расположении духа, сказал:

– Завтра мы приглашены на пикник на дачу к моему приятелю. Помнишь? Ты со мной или уже передумала?

– Конечно, с тобой! – поспешно согласилась она. – Хочешь, я приеду к тебе сегодня? Приготовлю ужин...

– Нет, Лена, – мягко отказался Илья. – Я уже поужинал – в доме у матери Дениса Боброва, откуда сейчас еду. Зинаиде Львовне потребовалась помощь.

– Что-то серьезное?

– Да нет, ерунда. Но я тебе уже рассказывал о том, какой сложный характер у Зинаиды Львовны. У меня был нелегкий день, поэтому я мечтаю лишь о том, чтобы поскорей добраться до дома, принять душ и завалиться спать. Мы встретимся завтра. Я заеду за тобой часов в девять утра, как и договаривались. О’кей?

– О’кей, – немного расстроенно согласилась Лена, которая все же надеялась на то, что Илья пригласит ее сегодня к себе.

– Тогда до завтра! – попрощался он. – Целую!

Дома Илья первым делом включил ноутбук. И пока тот загружался, наполнил электрическую кофеварку водой и засыпал молотый кофе. Вновь вернувшись в комнату, он с нетерпением покосился на компьютер, борясь с желанием тут же сесть за него. Нет, вначале он сделает, как и планировал, необходимые приготовления – кофе, душ, чтобы потом с удобством, не отвлекаясь на мелочи, просидеть в Интернете остаток вечера и часть ночи, собирая информацию о похожих случаях с появлением странных пятен.

Илья не разочаровался в своих ожиданиях. В Интернете он нашел достаточно информации. Более того, одна история оказалась невероятно похожа на случай в квартире Зинаиды Львовны. С той лишь разницей, что произошла она почти сорок лет назад, и не в России, а на юге Испании. Илья с трудом удержался от того, чтобы не позвонить Денису. Остановило его лишь то, что время уже давно перевалило за полночь и Бобров наверняка уже отдыхает после трудового дня.

Павел Иванович

Каждое утро было похоже на предыдущее, словно брат-близнец. Менялась только погода за окном соответственно сменяющим друг друга временам года. То разбивались о подоконник капли дождя, а сердитый ветер швырял в окно сорванную с обнажающихся деревьев бурую листву. То тонкий слой недолговечного снега стыдливо скрывал под собой растрескавшуюся от времени краску на подоконнике. То пробивались сквозь запыленное стекло солнечные лучи, подчеркивая недостатки давно не убираемой комнаты: выхватывали забытую на заваленном бумагами столе тарелку с засох-шими остатками еды, «проходились» по белесому слою пыли на старой мебели, с любопытством «ощупывали» книги в потрепанных переплетах, громоздившиеся и на столе, и на стульях, и прямо на полу.

Только хозяин квартиры не замечал, как уже давно перестал замечать беспорядок в своем жилище, погодные перемены.

Павел Иванович был из тех рассеянных людей, которым ничего не стоит выйти из дома в домашних туфлях, вырядиться в пальто жарким летом, наступление которого он просто-напросто не заметил, в чай вместо трех ложек сахару насыпать шесть, и не сахара, а соли. И потом выпивать во время работы этот чай, не замечая его странного вкуса.

Каждое утро Павла Ивановича из года в год на протяжении десяти лет проходило по одному и тому же сценарию. Пожилой мужчина вставал без будильника, но всегда ровно в семь утра, подчиняясь внутренней программе. Выпивал стакан воды, выполнял несколько упражнений (даже в свои семьдесят четыре Павел Иванович продолжал делать зарядку), затем, напевая, умывался. После этого съедал свой нехитрый завтрак – галеты с какао – и выходил на прогулку. Гулял Павел Иванович всегда по одному и тому же маршруту: от дома – по прямой, пересекал дорогу, выходил на центральную улицу, которая вела к городскому парку, затем в течение часа неспешно прогуливался по аллеям, сидел на лавочке, рассматривая голубей. И уж после, вернувшись домой, приступал к работе. Когда-то Павел Иванович был довольно известным детским писателем, но уже давно бросил писать для детей и увлекся написанием исторического романа о царской семье. Работа длилась более десяти лет, но казалось, никогда не будет завершена потому, что Павел Иванович находил все новые и новые детали, рвал листы с уже готовыми главами и начинал писать заново.

Это субботнее утро тоже мало отличалось от будничных дней, нанизанных подобно бусинам на завязанную в кольцо нить его однообразной жизни. Павел Иванович сделал зарядку, выпил какао и отправился на прогулку. Он гулял по парку ровно час, даже несмотря на то что еще с ночи зарядил мелкий дождь, а он забыл зонт. Пожилой мужчина лишь поднял воротник вышедшего из моды еще тридцать лет назад пальто да немного сдвинул на лоб шляпу, чтобы ее тулья наподобие козырька прикрывала очки. Дождь не являлся той веской причиной, которая могла бы нарушить заведенный распорядок.

Когда Павел Иванович возвращался домой, дождь закончился и выглянуло солнце – долгожданный редкий гость. Пожилой мужчина подумал, не задержаться ли ему на прогулке ради такого случая, но решил не выбиваться из привычного графика. Он был человеком привычек, и даже небольшие подвижки в расписании могли бы вывести его из равновесия.

Однако небольшое происшествие, которое озадачило и внесло некий диссонанс в его мысли, все-таки случилось.

Подходя к подъезду, Павел Иванович встретил свою старую знакомую – бездомную полосатую кошку, которую не видел с зимы. Полосатая кошка (так Павел Иванович величал свою приятельницу) появилась в их дворе прошлым летом. Откуда она пришла, никто не знал, куда уходила на ночь – тоже. Она выходила лишь в солнечные дни, неспешно пересекала двор, грациозно вспрыгивала на лавочку и укладывалась в солнечное пятно. Аккуратно и неторопливо вылизав свои темно-серые, чередующиеся со светло-серыми полоски, она уютно сворачивалась бубликом и засыпала.

Жители дома относились к гостье по-разному. Кто-то игнорировал, кто-то обращался ласково и подкармливал, кто-то недолюбливал кошку и гнал ее от подъезда. Например, соседка Павла Ивановича Зинаида Львовна. Павел Иванович уважал усатую гостью – за королевское достоинство и горделивую осанку. И почтительно обращался к ней «леди Полосатая кошка».

Жильцам кошка обычно отвечала взаимностью: кого-то игнорировала, кого-то презирала, кому-то снисходительно позволяла присесть рядом с собой на лавочку. Павел Иванович был из ее любимчиков, она разрешала ему погладить себя за ухом и иногда, в знак благодарности за угощение, с мурлыканьем терлась о его руку.

Зимой кошка исчезла и не появлялась даже в редкие солнечные дни. Павел Иванович волновался, не случилось ли чего плохого с его доброй знакомой, для которой он всегда готов был пожертвовать кружок своей любимой «Докторской» колбасы. И вот сегодня он встретил свою старую знакомую. Она, как и раньше, лежала на лавочке точно в середине солнечного пятна и вылизывала лапу.

– Здравствуйте, леди Полосатая кошка! – обрадованно поприветствовал хвостатую подружку Павел Иванович и почтительно приподнял шляпу.

Он ожидал, что кошка, как и раньше, кокетливо изогнется, подставляя бок для ласк. Но она вдруг выгнула спину дугой и зашипела. Мужчина растерялся, но, решив, что кошка его не узнала, раскинул руки, будто для объятия, и сделал шаг к лавочке:

– Это же я, леди! Павел Иванович, который кормит вас свежайшей «Докторской» колбаской!

Но кошка, не дослушав про колбасу, спрыгнула с лавки и отправилась прочь.

– Что же вы... – удрученно пробормотал пожилой мужчина и, качая головой, направился в подъезд.

В дверях он почти столкнулся с соседкой, живущей над ним, той самой женщиной, не любившей Полосатую кошку. На миг лицо Павла Ивановича исказила гримаса досады: он ожидал, что соседка по привычке прицепится к нему с каким-нибудь едким замечанием вроде того, что его пение по утрам в ванной мешает ей. Павел Иванович по натуре был человеком мирным, неконфликтным, но соседку эту недолюбливал. Каждый раз, когда встречал ее во дворе, здоровался и старался торопливо прошмыгнуть мимо. Это удавалось ему далеко не всегда, потому что Зинаида Львовна отличалась хорошей реакцией и к тому же была въедливой, словно ржавчина. Выход на улицу являлся для нее своеобразной «охотой», и когда она видела «жертву», реагировала мгновенно, а заполучив ее, подолгу не отпускала. «Паучиха» – так звал про себя Павел Иванович соседку. Ему, хоть он и был совершенно безобидным, мирным жильцом, который не мусорил, не шумел, не скандалил, тоже доставалось: то за пение в ванной, то за то, что он прикармливал Полосатую кошку.

Вот и сейчас Павел Иванович уже внутренне приготовился к тому, что Зинаида Львовна привяжется к нему со своими претензиями. Но нет, она прошла мимо, даже не глянув в его сторону, и не ответила на вежливое, вполне миролюбивое приветствие. «Игнорирует?» – подумалось Павлу Ивановичу. За что же он впал в такую немилость, что его даже не удостоили приветствием?

Странно, но этот поступок соседки задел Павла Ивановича даже сильней, чем поведение Полосатой кошки.

«Да что с вами сегодня, милые леди?» – удрученно думал Павел Иванович, поднимаясь в лифте на свой этаж. Во время прогулки по парку мужчина обдумывал следующую главу своего труда, но сейчас настроение у него настолько упало, что пропало даже желание работать.

Выходя из лифта на своем этаже, Павел Иванович встретился с Алевтиной, проживающей с ним на одной площадке.

– Здравствуйте, Павел Иванович! Как ваше здоровье? – вежливо поинтересовалась девушка, не ведая о том, что своим простым вопросом вернула соседу потерянное настроение.

– Спасибо, не жалуюсь, – улыбнулся Павел Иванович.

– Рада. Будьте здоровы! – пожелала она, входя в кабину лифта.

– Спасибо. И вам, Аленька, того же.

«Ну что за чудо – эта девушка! Спасительница. Моя спасительница», – подумал Павел Иванович. И тут же одернул себя: ну что он, право, как маленький. Девушка всего лишь подняла ему настроение, вежливо поприветствовав его. И только.

* * *

С ночи зарядил дождь. Мелкий, как бисер, и холодный.

Погода не располагала к пикнику под открытым небом, умаляя и так почти сведенное к нулю желание Ильи ехать к приятелю на дачу. А ведь еще позавчера он, поглядывая в окно, переживал за то, что дождь может испортить пикник, которого он с нетерпением ожидал. Приятель, который устраивал у себя на даче вечеринку, был дружен с Ильей со студенческих времен. Он не являлся другом «первого эшелона» в выстроенной Ильей дружеской иерархии, но он пригласил на пикник почти всех бывших сокурсников.

Ехать на дачу категорически не хотелась. И не погода была тому причиной (им ли, побывавшим не в одном походе, не в одной экспедиции, бояться ненастья!), а злополучные пятна в квартире Зинаиды Львовны, которые разбудили в Илье живой интерес.

Полночи Илья потратил на то, чтобы собрать в Интернете информацию о более-менее похожих случаях. Сейчас ему больше всего на свете хотелось позвонить Денису, вызвать его в какое-нибудь кафе, открытое в этот ранний чай, и поделиться добытыми сведениями. Он чувствовал себя мальчишкой, который вдруг, насмотревшись детективных сериалов, возомнил себя главным героем-сыщиком и слишком увлекся придуманной игрой. Но мальчишество бурлило в крови, толкая Илью, тридцатилетнего мужчину, на авантюрные поступки.

«Заигрался ты, Шахов, – усмехнулся он про себя. – Расследование...» Ой, как бы не взлететь высоко в своих размышлениях, не увлечься настолько, чтобы потерять почву под ногами. «Глядишь, сам станешь ненормальным с этим всем «паранормальным»...» – попробовал урезонить он сам себя. Но Илья Шахов был уже Иваном Шапкиным – исследователем паранормальных явлений.

Когда он подъехал к дому Лены, дождь прекратился и выглянуло солнце, одарив редких в раннее субботнее утро прохожих скромной улыбкой. Но это не прибавило Илье желания ехать на пикник.

Лена встретила его в домашнем шерстяном костюме, с красными, будто заплаканными глазами и распухшим носом.

– Я простыла, – прохрипела девушка, прикасаясь к обмотанному клетчатым шарфом горлу. – Температура и полный «букет» всех остальных «прелестей».

«Значит, дача отменяется!» – мысленно воскликнул Илья, но тут же устыдился: его девушка больна, а он думает лишь о своих интересах. Парень торопливо изобразил на лице сочувствие.

– Чем лечишься?

– Да чем... Чаем с вареньем. Меду бы и чего-нибудь от простуды. У меня в аптечке ничего подходящего не нашлось, – пожаловалась она, пропуская Илью в квартиру. И, оглянувшись на него через плечо, повинилась: – Я испортила нам выходные. На пикник, как ты уже понял, я не поеду.

В ее последней фразе прозвучала красноречивая незаконченность, будто Лена не решалась в лоб спросить, какое решение примет Илья: поедет ли без нее или останется с ней. Ей, конечно, хотелось последнего.

– Я тоже не поеду, – ответил Илья то, что бы хотелось услышать девушке. – Схожу в аптеку. Что взять?

Личико девушки осветила такая радость, будто ей предложили купить не лекарств, а дорогих подарков. И Илья вновь устыдился: им двигала не столько забота, сколько желание позвонить Боброву.

– Возьми аспирина и каких-нибудь порошков, – с готовностью попросила Лена. Увидев, что Илья уже взялся за ручку, чтобы открыть дверь, она с беспокойством сказала: – Илья, на улице дождь. А ты без зонта. Возьми мой! Не хватало, чтобы ты тоже простыл...

– Там уже давно солнце, – ответил он и невольно улыбнулся. Ленка – она славная, хоть и стала в последнее время часто проявлять характер. Прав был дружище Бобров насчет того, что девушка обеспокоена тем, что их с Ильей отношения длятся уже два года, а будто замерли на одном месте. Ей казалось логичным, что от Ильи уже должно последовать предложение руки и сердца, а он все не торопился. Они даже не жили вместе, а лишь «встречались». «Сделаю ремонт и предложу ей переехать ко мне», – решил Илья.

На улице он вытащил мобильный и набрал вначале номер приятеля, на даче у которого организовывали пикник. Сообщив, что он не сможет приехать, Илья позвонил Боброву.

– Привет, Бобер! У меня для тебя новости. Как насчет того, чтобы встретиться через пару часов?

Денис пробормотал что-то невразумительное, желая посоветоваться с женой. Вполне возможно, что она что-то запланировала на этот субботний день, но еще не успела предупредить об этом поздно вернувшегося накануне мужа.

– Позвони мне через час, – попросил Илья и, заговорщицки понизив голос, добавил: – Я нашел кое-что интересное об этих пятнах. Хотел бы с тобой поделиться.

– Все никак не угомонишься, – усмехнулся Бобров. – Дались они тебе... Ладно, через час позвоню.

Шахов сунул мобильный в карман и, посвистывая, направился в сторону аптеки, которая, как ему объяснила Лена, находилась на перекрестке, рядом с супермаркетом. Но, не дойдя до заведения нескольких шагов, он передумал и уверенно свернул к супермаркету.

«Вот еще, травиться химией... Я тебе, Ленка, такое лекарство сейчас сделаю, которое мигом тебя поставит на ноги», – думал Илья, входя в стеклянные автоматически открывающиеся двери. И улыбнулся своим мыслям.

В супермаркете Шахов бодро покидал в корзину покупки: водку, пакетик молотого красного перца, мед. Так, база для оживляющего эликсира готова, остается купить еще кое-какие ингредиенты.

Думая об ингредиентах, он невольно вспомнил о своих студенческих годах, но на этот раз не о походной романтике, а об одной девушке с химического факультета. Варе Холодовой. Она пришла ему на ум уже второй раз за последние два дня. В первый раз Илья, пролистывая фотоальбом, наткнулся на снимок девушки. А сейчас химическое слово «ингредиенты» вызвало ассоциацию и вновь разбудило воспоминания о Варваре. Где сейчас она, чем занята, как живет? От общих знакомых Илья знал, что работала девушка в лаборатории одного из НИИ, защитила кандидатскую, сейчас, может быть, уже докторскую. И все. Больше никаких сведений. «А ведь она могла бы помочь нам с Бобровым!» – осенила его идея. И на душе стало тоскливо-сладко, а сердце вдруг выдало какой-то авангардный ритм – как когда-то давно, в студенческие времена, от предвкушения свидания с Варей.

«Опомнись, Шахов!» – одернул он себя. Если с такими ощущениями вспоминать каждую студенческую подругу, то сердце достучится до инфаркта. Впрочем, в его жизни не было другой Вари. Даже Лену он любил как-то... по-другому. Спокойно. Без бьющегося у горла сердца только оттого, что ему удалось поймать ее взгляд. Без разлетающегося на осколки от взрыва эмоций мира только потому, что их руки случайно соприкоснулись. Без бессонных ночей, проведенных в мечтах и фантазиях. С ним это было лишь однажды и вряд ли уже когда-нибудь повторится. Варвара – в прошлом. А его будущее – Лена.

Тем не менее Илья проиграл бой воспоминаниям и ностальгии. Мысленно оправдываясь перед самим собой, что Варварины координаты нужны ему лишь для того, чтобы попросить о помощи, а не потому, что ему вдруг захотелось ее увидеть просто так, он вытащил мобильный и набрал номер того студенческого приятеля, у которого на даче собирались жарить шашлыки. А когда приятель ответил, с излишней небрежностью поинтересовался, не знает ли он (или еще кто из друзей), где и как найти Варвару Холодову. Внутренне Илья был готов и к тому, что приятель отпустит какую-нибудь шпильку по поводу этого странного интереса, и к тому, что координат раздобыть не удастся. Но нет, тот не стал ни задавать лишних вопросов, ни шутить на тему Ильи и Варвары. Более того, знал, как найти Холодову.

Вернувшись к Лене, Илья разулся, снял куртку и с пакетом прошел прямиком на кухню. Девушка, зябко кутаясь в шерстяную шаль, проследовала за ним. От температуры щеки ее разрумянились, а глаза влажно блестели. В этот момент она казалась очень хорошенькой. Лена и так была красавицей: высокая, худенькая, с густыми светлыми волосами, сейчас небрежно заплетенными в косу, с чуть вздернутым тонким носом, высокими скулами и пухлыми губками. Многие красотки выглядят таковыми только после того, как тщательно уложат волосы и нанесут макияж. Лена же и без косметики оставалась красивой. И, как сейчас убедился Илья, даже болезнь ее не портила.

И все же... Все же любил он ее не так остро, болезненно, отчаянно, как когда-то Варвару.

– Ты купил лекарство? – спросила Лена, с изумлением наблюдая за тем, как Илья вытаскивает из пакета бутылку водки, банку меда и какие-то специи.

– Купил, – невозмутимо ответил он, достав напоследок пакетик красного перца. – Только его еще приготовить требуется. Вот ингредиенты, сейчас «поалхимичим» немного, и, вуаля, будет вам, леди, живительный эликсир.

– Шахов, ты... с ума сошел? – выдохнула Лена, со страхом глядя на бутылку водки. Крепкие спиртные напитки она не пила. – Или это... для компресса?

Надежда, с которой девушка задала последний вопрос, развеселила Илью.

– Да-да, для «компресса», – покивал он, с трудом сдерживая улыбку. – Для внутреннего.

– Я это пить не буду! – решительно заявила Лена, сложила руки на груди и вздернула нос. – Я просила тебя лекарств купить, а ты...

– Я и купил лекарства, – невозмутимо парировал Илья, доставая из кухонного шкафчика кружку. – Где у тебя блендер? Покажи и отправляйся в кровать. У тебя температура, нечего по квартире разгуливать. Лекарств аптечных я не купил, потому что не сторонник «химии». Предпочитаю народные средства, которые порой куда эффективней всяких «Колдрексов» и прочей «Упсы». У меня богатое походное прошлое. Понятное дело, в походы мы ходили не только в хорошую погоду, мерзли, мокли, простужались. Свалиться в экспедиции с температурой – это не то же, что болеть дома. Нужно быть на ногах и в форме, поэтому и средства для лечения нужны высокоэффективные. Я сейчас приготовлю тебе такой коктейль, который поставит тебя на ноги в короткие сроки! Ты не бойся, на себе проверено.

Лена, слушая Илью вполуха, с ужасом смотрела, как он распечатывал бутылку водки.

– Ну, не смотри на меня так! У тебя глаза сейчас от ужаса стали как плошки. Можно подумать, я тебя убить задумал. Наоборот, воскресить. Так где у тебя блендер?

Лена указала на кухонный шкаф рядом с мойкой. Молчала она и все то время, которое понадобилось Илье для приготовления «коктейля».

– Вот, готово. Залпом три глотка и потом – в постель под одеяло, – скомандовал Илья, выливая из высокого пластикового стакана в чашку какую-то бурую смесь.

– Я не буду это пить! – хриплым голосом вновь запротестовала Лена.

– Не вопрос. Тогда болей себе на здоровье, – миролюбиво сказал Илья. – Только учти, что завтра я собирался пригласить тебя на фотовыставку, а потом – в ресторан. Ты как-то жаловалась, что мы перестали ходить по «культурным местам», так вот, я решил исправиться. И начать с фотовыставки. Не хотел говорить тебе сейчас, думал сделать сюрприз. Но, похоже, завтра мы никуда не пойдем, потому что ты болеешь, а лечиться не желаешь.

– Это шантаж! – возмутилась девушка.

Илья затронул больное: она увлекалась фотографией, поэтому выставка была ей интересна.

– Так не ты ли меня этим приемам научила? – напомнил Илья.

Лена недобро зыркнула на него и протянула руку за чашкой:

– Не мог нормального лекарства купить. Все тебе покою твое походное прошлое не дает, геолог-археолог, блин. На фиг я с тобой связалась!

Илья пропустил мимо ушей брюзжание девушки и, ласково улыбаясь, повторил:

– Зажмурься и сделай три глотка. А потом – в кровать, под одеяло. Обещаю, завтра будешь как огурчик.

– Маринованный... – ворчливо добавила Лена и, зажмурившись, как он и велел, глотнула.

– Са-адист! – прохрипела она, когда сумела откашляться и отплеваться. – Что это?! Зажигательная смесь? «Коктейль Молотова» какой-то! Ты меня, никак, на тот свет отправить решил!

По щекам Лены, раскрасневшимся еще больше, текли слезы, и Илья вдруг испытал к девушке приступ сильной нежности, смешанной с сочувствием. Не только потому, что она больна, но и оттого, что было в ее слезах нечто трогательное. Он не любил женских слез, считал их оружием, при виде которого мужчины бесславно капитулируют. Женские слезы являлись для него почти синонимом неприятного слова «шантаж». К тому же женщины пользовались своим преимуществом по любому поводу. Чуть что, сразу в слезы. Но Лена сейчас была искренна и особенно трогательна.

– Пойдем, провожу тебя в кровать, – сказал Илья, обнимая девушку за плечи. – Посижу с тобой, пока ты не уснешь. Обещаю, что завтра ты будешь чувствовать себя хорошо, вот увидишь! Тебе только нужно поспать. Мой эликсир действует только в союзе с крепким сном.

Лена не возражала. Опьянев с непривычки даже от такой небольшой дозы алкоголя, она смотрела на Илью осоловевшими глазами и часто хлопала ресницами, борясь с накатившим сонным состоянием.

Илья проводил девушку в кровать и еще какое-то время сидел рядом с ней, быстро уснувшей, слушая ее ровное дыхание. Затем встал, нашел на письменном столе ручку и бумагу, написал записку с нежными словами и пожеланием выздоровления, а внизу прибавил, что приедет к ней завтра утром и, если она будет чувствовать себя хорошо, отвезет на фотовыставку, нет – останется с нею. После чего, поцеловав спящую в лоб, покинул квартиру.

Когда он вышел на улицу, ему позвонил Бобров и сказал, что минут через двадцать будет в их любимом баре.

* * *

– Ну, что у тебя приключилось? – спросил Денис, по своей привычке не поздоровавшись.

Он приехал в бар раньше друга и уже успел заказать себе пива и закусок. На Боброве был толстый свитер с воротником под горло и синие джинсы. Немного непривычно видеть всегда делового Боброва в таком неформальном одеянии. Илья с некой грустью подумал, что уже не помнит, когда они с другом встречались не ради решения каких-то вопросов, а просто чтобы поболтать за пивом.

– Ничего не приключилось. Но я провел ночь в Интернете, собирая информацию о случаях, похожих на тот, который произошел в квартире твоей матери. И нашел кое-что интересное.

– Значит, ты уже исключаешь, что пятна эти – «художество» моей матери с целью привлечь к себе мое внимание? – уточнил Денис.

Илья задержался с ответом, потому что к их столику подошел официант и спросил, чего желает вновь прибывший посетитель. Шахов, который уже успел насладиться аппетитным зрелищем запотевшей от холода, с капельками влаги на боках кружки с янтарным пивом, стоявшей перед Бобровым, попросил принести пива. И к нему – креветок, чесночных хлебцев и сырных чипсов. Официант отправился выполнять заказ, и Илья вновь повернулся к напряженно ожидающему его ответа другу.

– Нет. Я пока ничего не исключаю. И, если честно, у меня еще нет ни одной версии, касающейся происхождения странных пятен. Но информацию я нарыл интересную.

– Валяй, рассказывай, что ты там накопал.

Проворный официант уже расставлял на столике тарелочки с закусками.

– Во-первых, я прочитал, что подобные феномены – довольно распространенное явление. Сходные случаи были зарегистрированы почти по всему миру, – начал Илья после того, как сделал внушительный глоток холодного пива. – Например, в 1897-м в Уэльсе скончался настоятель, а через две недели на стене собора, где проходило отпевание, появилось пятно, напоминавшее лицо настоятеля. Это пятно сохранялось всего несколько дней и пропало. Похожий случай произошел позже в Оксфорде, где на стене церкви опять же проявилось пятно, напоминающее профиль настоятеля, умершего двадцатью пятью годами раньше. Его можно было наблюдать в течение двадцати лет. В прошлом веке любопытный феномен случился и в маленькой деревушке на юге Испании, но об этом я расскажу позже. У нас подобные явления тоже происходили, причем совсем недавно. Например, в местечке Пустынки Мстиславского района в 2003 году на штукатурке храма проступило изображение, напоминающее лик Христа. Похожее явление, только несколькими годами раньше, было зарегистрировано и на Тришинском кладбище города Бреста. Но, несмотря на то, что появление «ликов» не такое уж редкое явление, объяснения этому феномену не найдены. До сих пор не ясно, как и ради чего они появляются. Явлениям приписывают сверхъестественное или «чудесное» возникновение или пытаются дать научное толкование. Но пока не получено подтверждение ни одной из гипотез. Возвращаюсь к случаю в Испании...

– Постой, Шахов, ты что, всерьез полагаешь, что мазня, которая нарисовалась на стенах в квартире моей матери, имеет отношение к чуду, а не появилась в результате каких-то вполне бытовых и простых причин, например влажности?

– Я пока ничего не полагаю, – напомнил Илья. – Так вот, вернемся к случаю в Испании. Остановлюсь на нем подробней, потому что он, на мой взгляд, наиболее схож с тем, что творится в квартире твоей матери. В один из августовских дней 1971 года жительница деревни Бельмез де ла Мораледа, что на юге Испании, сеньора Мария Гомес готовила на кухне и вдруг обратила внимание на некоторую странность: на кухонном полу темнело пятно, напоминающее лицо. После того как пол был тщательно вымыт, изображение не исчезло. Тогда сеньора Мария попросила сына разбить пол киркой и заново уложить цемент. Что и было сделано. Но спустя некоторое время изображение вновь проявилось. Более того, стали возникать новые «лики». В одном из них старожилы деревни опознали мужчину, который жил в этих местах и умер много лет назад. Феноменом заинтересовались исследователи аномальных явлений. Часть цемента с изображениями была снята и помещена под стеклянные колпаки. А под полом на глубине нескольких метров нашли человеческие кости. Позже было выяснено, что на месте, на котором выстроили дом, в прошлые века находилось кладбище.

– Надо бы поинтересоваться в администрации городка, в котором живет моя маменька, не выстроена ли эта девятиэтажка на чьих-то костях, – усмехнулся Денис. – Правда, сомневаюсь в том, что нам дадут разрешение разрушить фундамент ради поиска чьих-то останков.

– Надеюсь, до этого не дойдет, – серьезно произнес Илья и продолжил: – Феномен в доме на юге Испании наблюдали на протяжении тридцати лет. В деревню приезжали ученые и проводили опыты. Мнения разделились: кто-то считал, что лица подделывались, попросту говоря, их рисовали. Например, бесцветной краской, проявляющейся на свету. Но тщательный анализ показал, что лица появлялись в самом цементе, а не наносились на поверхность. К тому же один из экспертов исследовал бетон и пришел к выводу, что вещество, составляющее портреты, не похоже ни на одну известную краску.

Проводились различные эксперименты. Кухню опечатывал нотариус, чтобы исключить проникновение в дом и отсечь возможность фальсификации. Но через некоторое время были обнаружены новые лики. Так что этот эксперимент лишь подтверждал то, что «лица» – не рукотворное дело. Ставились эксперименты и с записывающими устройствами. На пленку удалось записать чьи-то голоса, несмотря на то что магнитофон оставляли в пустом помещении. Любопытно и то, что в некоторых «ликах» старожилы «узнали» стародавних жителей поселка.

– Я уже представил себе, Шахов, как ты ходишь по квартирам с фотографией пятна и ищешь, чья физиономия отпечаталась на стене в квартире моей маменьки. Может, кто-то из соседей пытался выкрасть варенье из кладовки моей мамаши и нечаянно оставил улику – отпечаток своей морды, – засмеялся Бобров.

– Нет, так я делать не стану, хотя поговорить с соседями тоже не мешает. Хочу узнать, нет ли в их квартирах подобного. Потому что если предположить, что причиной появления пятен стала банальная сырость, то вполне возможно, что и у других наблюдается похожая картина. Хотя многое тут не сходится. Ведь пятна возникли в разных условиях! Ты обратил на это внимание?

– Честно говоря, как-то не задумывался, – признался Бобров, почесывая затылок. – В понедельник у меня намечается важная сделка, так что, сам понимаешь, мне не до пятен. Это у тебя в крови бурлит жажда приключений. Хотя... Да, ты прав. Условия – разные. И что это значит?

Он пытливо уставился на Илью, будто всерьез ожидая, что друг сейчас выложит ему разгадку. Но Шахов и сам не знал, как объяснить то, что условия появления пятен так разительно отличались. Вот в испанской истории все просто! Все «лики» проявились на кухне, плюс выяснилось, что на месте, на котором стоял дом, когда-то находилось кладбище. Явление так и причислили к разряду паранормальных.

– Не знаю, – честно ответил Илья. И, увидев, как Бобров вскинул одну бровь, явно собираясь сказать что-то колкое, поспешно добавил: – Но выясню.

– Ты так и не сказал, чем завершилась та история в Испании, – напомнил Денис. – Может, и не нужно проводить никаких исследований, достаточно узнать, к каким выводам пришли испанцы, – и все. Конечно, я не уверен в том, что под домом моей маменьки зарыты кости, но...

– Явлению в Испании не дали какого-либо научного объяснения. Это так и осталось одной из загадок прошлого века. И, если я правильно понял, все закончилось со смертью владелицы дома. Что частично подтвердило одну из версий, будто сеньора Мария являлась «проводником», медиумом, через которую души умерших несли послания в наш мир.

– Мою мамашу очень обрадует предположение, что она – медиум, – ухмыльнулся Денис. – Если она узнает, что настенной живописью балуются привидения и что, возможно, она уже более тридцати лет живет на месте старого кладбища, инфаркта не избежать. Давай-ка, Шахов, не будем пугать мою маменьку подобными предположениями.

– Не будем. Оба случая показались мне схожими, но это не говорит об их полной идентичности. Испанская история лишь помогла мне придумать приблизительный план действий.

– И что ты собираешься предпринять?

– Вначале, как уже сказал, побеседую с соседями. Потом, если получится, уговорю одну давнюю знакомую, которая работает в лаборатории, сделать химический анализ краски и побелки.

– Это случайно не та девушка с химфака, с которой у тебя когда-то был роман? – невинно поинтересовался Денис, и Илья неожиданно для себя вспыхнул.

– У меня было много романов, – буркнул он.

– Много-то много, но запоминающийся – лишь один. Так не к этой ли знакомой ты собрался обратиться?

– Даже если к ней, что тут такого? – ответил Илья, с вызовом вскидывая подбородок.

– Да нет, ничего... Просто спросил. Думаешь, она согласится?

– Не знаю.

Шахов начал заметно злиться. И на себя, потому что не смог воспринять слова Дениса спокойно, и на Боброва. Ну какое ему до этого дело, кого Илья решил попросить сделать анализ!

– Вы с ней так странно расстались, – продолжал копаться в прошлом Бобров.

– Я со многими девушками расставался «странно». Вернее, для меня – понятно, прошла любовь, завяли помидоры.

– А в том случае все было наоборот, – додавил Илью Денис.

– Это еще с какого боку посмотреть, – зло процедил Шахов. – Ну чего ты, Бобер, прицепился? Какое отношение мой прошлый роман, о котором я и думать забыл, имеет к истории, которую мы собираемся расследовать? Ни-ка-ко-го!

Денис хотел было возразить, что некоторое отношение имеет и что Илья соврал, заявив, будто и думать забыл о прошлом. Та история, оборвавшаяся как-то странно и неожиданно, до сих пор сидела в душе друга занозой. Но, конечно, вслух произносить он этого не стал и так допустил бестактность, влез не в свое дело. Это дело Ильи – к кому обращаться с просьбой о химическом анализе. Может, ему и вправду больше некого попросить.

– Ладно, Шахов, не злись. Давай еще выпьем по пиву. Пусть удача сопутствует нам в наших исследованиях. Когда в следующий раз к моей маменьке заглянуть планируешь?

– Хотел завтра, но пообещал Ленке сводить ее на фотовыставку. Значит, в понедельник-вторник, не раньше.

– В понедельник у меня важная сделка, – напомнил Денис, – могу засидеться на переговорах допоздна.

– Тогда я сам съезжу к Зинаиде Львовне. Только позвони ей накануне, плиз, предупреди о моем приезде. А дальше я уже сам разберусь, что к чему. Ок?

– Ок!

Диана

Она вошла в коридор, закрыла дверь и, не зажигая света, привалилась спиной к стене. Сердце лихорадочно билось, срываясь на рваные ритмы, виски взмокли. Диана подняла отяжелевшую руку и машинально стерла катившуюся по скуле капельку пота. Затем прикрыла глаза и, сделав глубокий вдох, медленно выдохнула. Еще раз и еще.

«Спокойно, Динка, спокойно...»

Она с детсадовского возраста ненавидела, когда ее называли Динкой. Это имя почему-то напоминало ей собачью кличку. Другое дело – Диана. Аристократичное, утонченное, королевское имя. Но в те редкие моменты, когда Диана теряла самообладание, когда ей нужно было успокоиться, она обращалась к себе именно так, как ее называла бабушка, – Динка. Только бабушка имела право «укрощать» горделивое и норовистое имя Диана до простого Динка, которое в ее устах звучало мягким, ласковым, домашним, будто прирученный котенок.

«Ты сделала поспешные выводы на основании случайно услышанного обрывка разговора, – пыталась образумить себя Диана, медленно вдыхая-выдыхая и растирая пальцами влажные виски. – Вполне возможно, ты услышала не то, о чем на самом деле шла речь, а то, о чем столько думала и что боялась когда-нибудь услышать».

Сегодня не работал лифт, и Диана вынуждена была подниматься пешком. Как хорошо, что жила она на четвертом, а не на последнем, девятом этаже! Впереди нее, опережая на лестничный пролет, шел еще кто-то. Диана не могла видеть идущего, но по голосу узнала женщину, которая жила на два этажа выше. Этот голос – визгливый, нервный, скандальный – нельзя было забыть потому, что соседка очень часто бывала чем-то недовольна и громко, на весь подъезд, высказывала свои претензии.

На этот раз женщина жаловалась кому-то по мобильному телефону на неработающий лифт. Громко выплеснув негодование, соседка замолчала, но вскоре подняла в разговоре новую тему. Диана уже поднялась на нужный этаж и направилась было к своей двери, как вдруг услышала то, что заставило ее замереть на месте, прислушиваясь к обрывкам чужого телефонного разговора. Женщина жаловалась на пятна, появившиеся на стене ее квартиры. Осторожно, чтобы не спугнуть соседку, Диана убрала ключи в карман и на цыпочках последовала за ней на ее этаж.

– Напугало оно меня чуть ли не до икоты, это проклятое пятно! А он, представляешь, сказал, что все мои страхи не стоят и выеденного яйца! И преспокойно укатил к этой своей простигосподи... – с плаксивыми интонациями в голосе жаловалась соседка неизвестному собеседнику, одновременно гремя ключами. Дверной замок два раза щелкнул, послышался шелест пакетов, видимо, соседка вносила в квартиру сумки с покупками. – Рожа такая страшенная! Нарочно не придумаешь... А этот друг его сфотографировал пятно. Помнишь, тот, о котором я тебе...

Звук захлопнувшейся двери оборвал разговор. Но Диана еще с минуту стояла на лестнице, затаившись.

Она не успела, не успела, не успела!

Заслышав отдаленные шаги на верхней площадке, Диана на цыпочках сбежала на свой этаж, торопливо отперла ключом дверь и заскочила в квартиру.

«С чего ты решила, что соседка говорила именно о тех пятнах? Ведь ты услышала всего лишь кусок разговора!»

Девушка открыла глаза, стерла со лба капельки пота и, не снимая сапожек и пальто, прошла на кухню, где в холодильнике томилась открытая бутылка водки. Алкогольные напитки Диана не употребляла – ни слабые, ни тем более крепкие. Могла лишь, в порядке исключения, выпить в новогоднюю ночь бокал шампанского да на каком-нибудь торжестве – полбокала красного вина. Водку она держала для приготовления травяных настоек, которые использовала в качестве компрессов при простуде либо в косметических целях.

Но сейчас ей нужно было прийти в себя. И простой валерьянкой здесь не обойтись.

Диана плеснула ледяной водки прямо в выуженную из раковины немытую чашку и, зажмурившись, сделала большой глоток. На секунду ей показалось, что в горло попал жидкий огонь, дыхание сперло, из глаз брызнули слезы. Водка – слишком суровый напиток для утонченных девушек с аристократичным именем, для которых и полусладкое вино кажется крепким.

Но зато Диане стало легче. Она поставила чашку обратно в раковину и качнулась на каблуках: с непривычки девушка мгновенно захмелела. «Ну что, дорогуша, теперь тебе и сам черт не страшен!» – слабо попробовала она подбодрить себя, скидывая пальто прямо на кухонный стол. Затем она сняла сапоги и босиком прошла в ванную.

Отражение в зеркале Диане не понравилось. Да, щеки раскраснелись от хмельной бравады, рот кривился в усмешке-вызове, но в глазах по-прежнему плескались паника и страх. «Гадалка»! «Предсказательница судьбы»! «Ведунья»... Девушка, вглядываясь в свое отражение, расхохоталась. Хохотала она долго, почти до истерики, до выступивших слез, от которых расплылись тушь и тени.

Диана бодро «предсказывала» клиентам их будущее, делала «охранки» и не стеснялась брать за них большие деньги. Этот фарс и обман позволил ей иметь приличные заработки, но так и не помог узнать, что нужно сделать для того, чтобы спасти себя и Мышь.

«Динка моя, как мать-покойница, мертвых видит!» – вспомнились ей бабушкины слова из детства. Ох, не права ты была, бабушка, не права. Тот случай, когда она в детстве увидела покойную прабабку, оказался единственным. «Ах, бабушка, если бы я могла видеть покойных, если бы у меня была связь с их миром, все бы могло повернуться иначе!..»

Диана отвернула кран и, набрав в сложенные ковшиком ладони холодной воды, плеснула ее в разгоряченное лицо.

«Прежде всего – успокоиться. Может, я вовсе неправильно поняла разговор соседки. В свете своих страхов додумала совершенно не то, о чем на самом деле шла речь».

– Мне надо увидеть эти пятна, – сказала Диана своему отражению. – А дальше уже – решать, что делать.

Она прошла в комнату, зажгла свет и опустилась в кресло. На столике все еще лежали карты, не убранные после последнего «гадания». Пользоваться Таро Диана умела – знала несколько раскладов, коротких и длинных, только читала она их слабо. Больше угадывала да смотрела по ситуации, которая бы лучше всего подошла клиенту.

Ну что же, сейчас ей нужен совет.

Диана не стала делать специального расклада. Наугад вытащила из колоды три карты и положила их на столик. Ничего нового... Другого она и не ожидала, но все равно сердце испуганно замерло, а в голове зашумело.

Эта комбинация выпадала ей часто. В этом ли раскладе, в другом. Хромой человек, который принесет ей страшное известие. И дальше – неизвестность. Карты не давали совета, не предсказывали, как может разрешиться ситуация. Они лишь подтверждали то, что страшное известие придет от хромого. Гадкие карты уже давно вплелись в ее сны, будто лента – в косы. И хромого человека Диана представляла себя так ясно, будто была с ним знакома. Это всегда был старик. Один и тот же старик – высокий, сутулый, с длинными худыми руками, покрытыми редкими седыми волосами и густой россыпью веснушек на пергаментной коже. С белой бородой клинышком, торчащей немного вперед, и с такими же белоснежными «ватными» волосами, обрамляющими лысую макушку. На макушке, как и на руках, у старика тоже виднелись веснушки, только крупнее и темнее. Нос у него был «картошкой», хотя к его облику куда бы больше пошел длинный и крючковатый (именно такой в Дианином понимании являлся чуть ли не обязательным атрибутом «ведьминской», а в данном случае – «колдунской» внешности). И, самое главное, старик всегда сильно припадал на одну ногу.

Эти сны стали ее постоянным кошмаром, в котором Диана вязла, будто муха в сиропе. Сны всегда начинались одинаково: девушка видела себя счастливой и беззаботной. Она то нежилась на золотом песке, слушая шум морского прибоя, то собиралась на какой-то праздник, то вдруг выигрывала в лотерею и ехала за выигрышем. Но каждый раз в тот момент, когда она чувствовала себя наиболее расслабленной и счастливой, появлялся этот хромой старик. «Свершилось. Он уже не твой», – произносил посланник одну и ту же фразу, смысл которой Диана понимала мгновенно, но впадала в такой ступор, что не могла ни пошевелиться, ни закричать. А старик тем временем уже разворачивался и, припадая на больную ногу, уходил. И Диана видела, что он уносил на руках самое дорогое для нее...

– Мышь! – кричала она в спину старцу. – Отдайте! Отдайте!

И просыпалась.

...Диана засунула проклятые карты обратно в колоду, постаравшись сделать так, чтобы они оказались подальше друг от друга. Впрочем, тут же усмехнулась собственной наивности: как бы она ни пыталась их разделить, эти карты всегда шли в ее раскладах рука об руку.

Из кресла Диана поднялась абсолютно трезвая. Вернулась на кухню, сделала еще один хороший глоток водки прямо из горлышка бутылки. И, вновь набравшись пьяной смелости, взяла телефон.

– Мама, как вы там? – спросила она после того, как на том конце подняли трубку. Выслушав ответ, девушка с облегчением прикрыла глаза: миновало. Пока.

* * *

Как хорошо, что прежде чем ехать в НИИ, в котором работала Варвара Холодова, он позвонил ей! Его не пропустили бы без звонка и предварительной договоренности. Оказывается, нужно заранее оформлять гостевой пропуск и даже после этого ждать на КПП сотрудника, который может тебя провести внутрь.

«Будто какой-то военный объект», – думал Илья, подпирая стену в маленькой каморке с турникетом и стеклянной будкой, в которой скучали два охранника. Он никогда не бывал в НИИ раньше и представлял себе все немного не так. Куда проще и современней, хоть и догадывался, что находящиеся на обеспечении госбюджета НИИ не блещут евроремонтами. Как-то все слишком отдавало... советчиной. И беднотой. Хотя, возможно, он ошибочно судил о финансовом состоянии этого института по его «предбаннику» – каморке, в которой вынужден был ожидать Варю. Помещение совершенно не было приспособлено для ожидания – ни стула, ни табуретки, а его крошечные размеры нагнетали ощущение безысходности. Прибавьте к этому серые пупырчатые стены, вытертый линолеум, цвет которого невозможно было угадать даже при хорошо развитой фантазии, и обшарпанную полустеклянную-полудеревянную будку с томившимися в ней охранниками, одетыми в мешковатую темно-зеленую униформу.

Варя задерживалась, и его волнение росло с каждой минутой: какая она сейчас, Варя? Как они встретятся после стольких лет? С утра Илья позвонил в НИИ и попросил к телефону Холодову. Он боялся, что Варвары не окажется на месте, либо ему вдруг скажут, что он ошибся номером, или что такой сотрудницы у них нет. Но женщина, ответившая на звонок, лишь спросила, как его представить. Илья замешкался, думая, назвать ли себя или представиться вымышленным именем. Вдруг Варя, узнав, кто ее вызывает к телефону, откажется с ним разговаривать? Но Шахов рассудил, что обманывать бесполезно, и представился. Женщина пообещала пригласить Холодову к телефону. Илья услышал, как на том конце провода глухо стукнула трубка, видимо, ее положили на деревянный столик. Ждать пришлось минут пять. Затем трубка вновь слабо клацнула, и до него донесся голос Вари:

– Слушаю.

Ровный голос, без эмоций, без недовольства, без радости. Равнодушный. Да, именно такой – равнодушный. Илья в первый момент немного растерялся. Все же он втайне надеялся хоть на какую-то реакцию Вари. Пусть даже на негативную. Лишь бы не равнодушие.

– Варя, это Илья. Илья Шахов. Ты меня помнишь?

– Помню, – тем же безразличным тоном ответила Варвара. – Илья, у меня всего три минуты. Я ставлю опыт, поэтому...

– Да-да, я понимаю, – перебил он ее, чтобы не тратить эти драгоценные три минуты на ненужные пояснения. Опыт так опыт.

Он торопливо изложил свою просьбу о встрече, заверив девушку, что вопрос, по которому ему нужно ее увидеть, – рабочий, касающийся ее специальности. Варя немного удивилась, но предложила ему приехать через два часа, когда она сможет сделать перерыв. Раньше – нет, позже – тоже, потому что у нее – опыт, время предварительно рассчитано. Илья предложил было встретиться после работы, но Варя отказалась, сославшись на то, что сегодня она задержится в лаборатории допоздна. Работа.

Работа так работа.

Она не обманула: пропуск на имя Ильи был выписан. Только выяснилось, что одного пропуска мало, нужно, чтобы вышел тот человек, который его заказывал. А Варя все не выходила и не выходила. Илья понемногу начинал нервничать, а не забыла ли она о нем и не ушла ли вновь в лабораторию наблюдать за своим опытом.

От волнения ему стало жарко. К тому же он почему-то чувствовал неловкость за свое одеяние. Одет Илья был прилично, в дорогой костюм, который сидел на нем ладно, но сам ощущал себя сейчас в этой одежде деревянным, будто Буратино. Может быть, потому, что Варя помнила его (Илья смело надеялся на то, что все же помнила) как рубаху-парня, в неизменных джинсах, художественно протертых на коленях и чуть обтрепанных понизу, в свитерах либо толстовках. Раньше он одевался нарочито небрежно, но в этой тщательно продуманной небрежности всегда присутствовала сексуальность этакого парня-ветра, парня-бродяги, ковбоя, немного романтика, чуть-чуть грубияна, бывалого, закаленного передрягами. Выцветшие джинсы, загорелые скулы, обветренные губы, растрепанные волосы, неподражаемый прищур темных, как беззвездная ночь, глаз, едва уловимый запах костра, которым настолько пропитались его свитера, что никакие дорогие стиральные порошки не могли его перебить, – и девчонки влюблялись в Илью без оглядки.

А сейчас он был одет в безликую офисную робу, пусть и дорогую, но сводящую на нет былую индивидуальность. Сейчас он казался обычным успешным менеджером, зат?ченным под евростандартный офис.

В довершение ко всем волнениям опять разболелась нога. Как не вовремя! Илья привалился спиной к стене и перенес тяжесть тела на другую ногу, здоровую. И в тот момент, когда он подумал, не попросить ли у охранников разрешения еще раз позвонить по внутреннему телефону в лабораторию, в дверях показалась Варя.

– Ну, здравствуй! – она улыбнулась.

У Ильи будто камень с плеч свалился. Он боялся, что Варя встретит его с тем же равнодушием, с которым разговаривала по телефону. Но она, похоже, была рада его видеть.

– Здравствуй, – он несмело улыбнулся в ответ, все еще испытывая какую-то странную неловкость, от которой тело деревенело.

– Дай хоть на тебя погляжу, каким ты стал! – весело сказала Варя. – У-у-у, каким крутым!

Ее комплимент явно относился к его костюму и смутил Шахова еще больше. Как жаль, что он не переоделся в любимые джинсы, а так и приперся на встречу в ненавистном костюме и галстуке-удавке. Черт.

– Похоже, дела у тебя идут прилично. Ну что же, рада, рада за тебя, – заметила Варя. – Пойдем?

Илья отправился следом за Варварой. Из проходной они вышли в довольно просторный парк, в глубь которого вела аллейка с куполом из кленовых крон. Илья полной грудью вдохнул свежий воздух, и к нему постепенно стало возвращаться прежнее хорошее настроение, в котором он ехал сюда, предвкушая встречу с Варей.

Она почти не изменилась. Осталась такой же худощавой и немного угловатой. Угловатость скрадывал широкий белый халат, наброшенный на скромную одежду – свитер и черные брючки. Варя никогда не была поклонницей дорогих марок, одевалась слишком просто. И эта скромность в выборе одежды обманывала, скрывала Варину тонкую красоту, рассмотреть которую удавалось не сразу.

Единственное изменение, которое бросалось в глаза, – стрижка. Раньше у Вари была толстая золотая коса, предмет зависти ее сокурсниц. А сейчас голову девушки украшала короткая стрижка, которая хоть и шла ей, но все равно казалась какой-то чужеродной, будто парик, который примеряешь в шутку и не собираешься носить.

– Ты чего хромаешь? – спросила вдруг Варя, бросив на Илью чуть встревоженный взгляд.

– А ты чего волосы остригла? – невпопад, вопросом на вопрос ответил он.

– А со стрижкой я что, некрасивая? – усмехнулась она.

– Красивая. Только непривычно как-то...

Она неопределенно пожала плечами и вновь блеснула на него глазами, в морской синеве которых плескались солнечные зайчики. И, будто смутившись его пристального взгляда, опустила ресницы. Длинные ресницы, в которых заблудилось солнце. «Ох, Варька...»

– Волосы мне надоели. Неудобно, постоянно приходилось завязывать. У нас тут, в лаборатории, не до внешней красоты, главное – удобство. А ты так и не ответил, – перевела она тему, – почему хромаешь? Что с ногой, подвернул?

– Сломал. Перед новогодними праздниками.

– Вот как... – удрученно протянула Варя, будто и в самом деле огорчилась. – Сочувствую. У меня муж как-то тоже неудачно оступился, правда, все обошлось растяжением, но болело долго.

Она говорила что-то еще, только Илья уже не слышал ее слов, они падали будто в вату. «Муж». Почему-то было очень неприятно услышать от Вари о муже, хотя прошло уже много времени, и он знал о том, что она замужем. Не мог не знать, ведь этим и закончились тогда их отношения. Ее замужеством.

Но, черт возьми, все равно, даже спустя годы, даже помня, что она замужем, неприятно слышать об этом. Так неприятно, будто она... до сих пор ему небезразлична. Хотя быть такого не может – того, чтобы он продолжал испытывать к Варе прежние чувства. Он сжигал свою любовь к ней на протяжении долгого времени, превращая ее в пепел и горький дым, от которого першило в горле, а на глаза наворачивались слезы. Он уничтожил свою любовь. Только вот ожоги так и недолечил.

И это слово «муж» прошлось по незалеченным ожогам наждачной бумагой.

– Что с тобой? – вклинился в его мысли вновь встревоженный голос Вари.

– А что со мной не так? – недоуменно спросил он.

– Ты... так скривился, будто от боли. Нога? Ох ты ж боже ты мой... Потерпи, сейчас придем.

Илья невольно улыбнулся, услышав «ох ты ж боже ты мой». Варькина поговорка, которая в ее устах звучала так мило и заботливо, словно на озябшие плечи опускался кашемировый плед, окутывал своим теплом, исцеляя от простуды и переживаний.

– Лаборатория, в которой я работаю, находится на первом этаже, так что не придется далеко идти и подниматься по лестнице, – продолжала Варя. – У нас есть немного времени для того, чтобы выпить чаю. Так что ты посидишь, отдохнешь и расскажешь, зачем я тебе понадобилась. По телефону ты ничего не объяснил. Впрочем, это я тебе не дала. У меня и вправду было очень мало времени.

Аллейка оборвалась «пятачком», засыпанным гравием. Илья следом за Варей пересек его, и они оказались возле пятиэтажного блочного здания с высоким крыльцом и бетонными ступенями.

– Здесь моя лаборатория. Вон в том корпусе, – Варя кивнула на другое пятиэтажное строение, стоявшее чуть поодаль, – фармацевтическая компания. Но мы с ними не сотрудничаем, у нас разные дела и дороги.

Варя ввела гостя в маленькую каморку на первом этаже. В комнате почти не было мебели – только возвышающийся у стены массивный стол и два простых табурета, состоящих из деревянной доски-сиденья и тонких алюминиевых ножек. У второй стены находились холодильник и раковина с краном.

– Здесь мы обедаем и пьем чай. У меня есть домашние сырники, будешь?

Илья хотел отказаться, но сказал, что сырники будет. Тем более что они не просто домашние, а приготовленные Варей. А готовила она, как он помнил, вкусно.

– Так что случилось, ради чего тебе понадобилась моя помощь? – сразу перешла она к делу.

Илья помедлил, наблюдая за тем, как девушка заливает в электрический чайник воду, включает его и достает из холодильника сверток.

– Сметаны, правда, нет, – заметила Варя, разворачивая промасленную бумагу и выкладывая румяные сырники в глубокую миску.

– Ничего, твои сырники и без сметаны удивительные. А ради чего я разыскал тебя... Мне потребовалась твоя профессиональная помощь. Нужно сделать один химический анализ...

Илья рассказал Варе о «ликах». Она слушала его молча, не перебивая. Лишь где-то на середине его рассказа вытащила из кармана халата пачку тонких сигарет и закурила.

– Занятная история, – задумчиво произнесла она после того, как Илья замолчал.

Сизый дым змеился от кончика ее сигареты к потолку, наполняя помещение запахом ароматизированного табака. «Варька и тогда курила. Любила тонкие ментоловые сигаретки. Я их еще «зубочистками» называл...» – подумалось Илье. Вслух он произнес другое:

– Мне, Варь, нужна твоя помощь. Может, тебе это дело показалось сущей ерундой, но меня оно очень зацепило. Будешь смеяться, но мне не хватает приключений.

Признание он сделал с такой лукавой улыбкой, что девушка, вначале нахмурившая брови, улыбнулась в ответ и развела руками.

– Тебе приключений всегда не хватало. Ногу небось в очередном походе сломал?

– Не поверишь, но нет. Оступился на ровном месте. Какие походы, Варь? Видишь, до чего я докатился, – указал он рукой на свой деловой костюм и в шутку потрепал кончик галстука. – Офисный планктон, прямиком с места службы.

– Я уж было подумала, что ты ради встречи со мной в костюм вырядился, – поддела она его. – Так что тебе от меня нужно? Химический анализ, как ты сказал?

– Да. Нужно взять пробы краски с тех мест, на которых проявились эти пятна, и выяснить, не присутствуют ли в краске, к примеру, соли серебра?

– Думаешь, кто-то мог нанести на стену рисунок раствором солей? – серьезно спросила Варя и вытащила из пачки вторую сигарету.

– Хочу исключить эту версию.

Вчера, прогуливаясь с Леной по фотовыставке (девушка после лечения и впрямь чувствовала себя лучше или просто схитрила, чтобы пойти на выставку), Илья вдруг подумал, что «лики» могли быть созданы с помощью солей серебра, их светочувствительность, собственно, и лежит в основе фотографии. Светочувствительный слой фотопленки, фотобумаги, киноленты – это все получается благодаря свойствам солей серебра. Еще задолго до изобретения фотографии учеными ставились опыты по изменению свойств солей при воздействии на них света. Так, в 1727 году немецкий профессор Шульце заметил, что при пропитывании мела раствором серебра в азотной кислоте смесь изменяет цвет в тех местах, где на нее действует солнечный свет. Позже, в восемнадцатом веке англичанин Веджвуд провел ряд экспериментов по получению светописных рисунков на бумаге и коже, покрытых нитратом серебра. Эти же эксперименты были продолжены Деви, только уже с использованием хлористого серебра, и Дагером, взявшим йодистое серебро. В современной фотографии в основном применяют бромистое серебро. Под действием света оно разлагается, выделяя частички чистого металла, которые и составляют фотографическое изображение.

Что, если кто-то нанес рисунок на стену раствором, содержащим соли серебра? Под действием света изображение проявилось, вот и получились загадочные пятна...

Над этой версией и думал вчера Илья, прохаживаясь с Леной по выставке. Одно только ставило такую хорошую гипотезу под вопрос: второе пятно появилось в темной кладовке...

– Когда тебе надо сделать анализ? – деловито поинтересовалась Варя.

– Чем быстрей, тем лучше!

Девушка задумчиво прикрыла глаза, что-то про себя прикидывая, и Илья остановил взгляд на ее длинных рыжевато-солнечных ресницах. «Тушью она, как и раньше, не пользуется. Умница! Такая красота...» Ему не к месту вспомнилось, как он когда-то целовал Варю в прикрытые глаза, трогал губами ее ресницы, а они чуть трепетали от его поцелуев, будто крылья бабочки. «В твоих ресницах заблудилось солнце», – говорил он ей, а она в ответ лишь молча улыбалась.

– Завтра, – Варя открыла глаза и в упор взглянула на Илью. – После работы. Но времени у меня немного. Только сниму пробы. Где, говоришь, находится этот дом?

– В Подмосковье. Отсюда далеко. Будет лучше, если я заеду за тобой на машине. Ну и потом, конечно, привезу обратно.

Варя помедлила с ответом, что-то обдумывая, а потом решительно сказала:

– Хорошо! Тогда – до завтра. Я закончу в шесть. А сейчас, Илья, извини, но мне нужно возвращаться в лабораторию.

– Все понял, – отрапортовал он, вскакивая с табурета. – К проходной я сам выйду.

Павел Иванович

Он не мог пропасть, ведь Павел Иванович никому не давал его в руки. И все же он куда-то девался...

Пожилой мужчина остановился посреди комнаты и, озадаченно скребя пальцами затылок, огляделся. Да, беспорядок, переходящий в хаос, но Павел Иванович всегда неплохо ориентировался в этом хаосе. Хотя, конечно, без некоторых потерь, которые затем компенсировались великими находками, не обходилось. Например, как-то искал он носки, помнил, что держал их в руке, а потом на что-то отвлекся, положил и забыл, куда именно. Так вот, искал он носки, а вместо них нашел под завалами бумаг старую записную книжку, которую потерял в позапрошлом году. И такие случаи повторялись нередко.

На этот раз Павел Иванович потерял альбом со старинными фотографиями. Когда именно потерял, он тоже не помнил. Хватился лишь на днях, когда ему захотелось заново пролистать пахнущие пылью страницы, разглядывая стертые лица на пожелтевших снимках. Подышать эпохой, как называл про себя это занятие Павел Иванович. Альбом его вдохновлял.

На месте альбома не обнаружилось. Павел Иванович помнил, что в последний раз листал его на кухне, постелив на обеденный стол чистую скатерть. Снимки Павел Иванович всегда просматривал здесь, потому что на кухне куда светлей, чем в гостиной. Это стало для него целым ритуалом. Прежде всего он застилал стол, стоящий у окна, праздничной скатертью, любимой его покойной женой Галочкой. Скатерть была белой, старомодной, с вышивкой и кистями. Галочка, помнится, эту скатерть берегла и холила, стелила ее лишь по большим праздникам, стирала вручную, а после стирки расчесывала гребешком свалявшиеся от воды и порошка кисти. Себя она так не берегла, и вот скатерть намного пережила свою хозяйку. Павел Иванович, чтя память покойной жены, тоже берег и холил в меру своих возможностей доставшуюся ему по наследству скатерть, будто избалованного пуделька. Раньше он доставал из комода эту реликвию лишь для того, чтобы, осторожно перебирая пальцами одну из кистей, словно поглаживая по шерстке песика, мысленно поговорить с женой, по которой скучал. Сейчас скатерть видела белый свет куда чаще: Павел Иванович доверил ей нежить потертый кожаный переплет старого фотоальбома. Альбом и скатерть вступили в гармоничный союз. И Павлу Ивановичу, с его фантазией и любовью придумывать истории воображалось, будто скатерть тайно влюблена в старый альбом.

Куда же он пропал?

Это был старинный альбом в переплете из темной, почти черной кожи, протертой на корешке, с нарисованными золотой краской завитушками и с плотными листами из темно-серого картона, заломленными по углам. Сам альбом уже представлял ценность. Но для Павла Ивановича куда дороже были помещенные в нем снимки. Здесь хранились фотографии, относящиеся к разным временным периодам, люди на них тоже были совершенно разные. Начинался альбом с большой фотографии незнакомца лет тридцати, одетого в сюртук. Мужчина сидел на стуле с тонкими, декоративно изогнутыми ножками, чинно сложив на коленях руки. Кисти у незнакомца были тонкими и изящными, аристократичными. Мужчина смотрел в объектив, но разглядеть его черты было невозможно, так как за давностью лет фотография утратила краски и сильно выцвела именно на том месте, где находилось лицо незнакомца. В уголке фотографии значилась дата – апрель 1914 года.

На следующем снимке примерно того же времени была запечатлена дама, судя по богатому платью, также принадлежавшая к высшим слоям общества. Однако в альбоме имелись снимки не только аристократов, но и людей, относящихся к рабоче-крестьянскому классу. Например, фотография, сделанная на каком-то собрании. На первом плане стоял усатый толстый мужчина. Лицо его оказалось смазано, четко выделись лишь усы. На другой фотографии были запечатлены девушки, которые, смеясь, шагали по дороге, кажется, возвращаясь с фабрики. Этот снимок сохранился лучше, чем предыдущие, но тоже имел дефект. Очевидно, его перегибали пополам. Залом проходил по хорошенькой девушке в середине группы.

В альбоме были фотографии и женщин, и мужчин, и стариков, и детей. Разные снимки, разные люди, разные времена. Некоторые фотографии выцвели, другие оказались испорчены чернильными пятнами, либо заломами, либо царапинами. Но Павел Иванович не обращал внимания на такие мелочи, для него главной была атмосфера, которую передавали снимки.

Альбом попал в руки своего нынешнего владельца случайно. В один из непримечательных дней Павел Иванович, любитель старинных книг, марок и открыток, по привычке зашел в букинистическую лавку, в которой уже не раз находил настоящие сокровища. Вот и тогда ему повезло. Продавщица Тамара, милейшей души человек, расцвела в приятной улыбке, едва мужчина переступил порог. Знала, знала, что старичок приходит не просто так, обязательно что-нибудь да купит. Впрочем, Тамара симпатизировала Павлу Ивановичу, поэтому всегда сберегала для него настоящие сокровища.

– Иваныч, у меня для тебя кое-что есть, – загадочно улыбаясь, поманила она его в тот день. – Гляди-ка!

Женщина выложила на прилавок пыльный фотоальбом в черной коже, и не ошиблась.

– Тамарочка, я вас обожаю! – признался Павел Иванович, беря под мышку завернутый в бумагу драгоценный альбом.

Женщина зарделась и кокетливо махнула рукой:

– Ну тебя, Иваныч! Ты заходи, заходи иногда, не забывай. Глядишь, еще что-нибудь интересное для себя найдешь.

Однако больше он к Тамаре не заходил. Не потому, что затаил на нее обиду или оказался недоволен покупками, нет. Напротив. Последнее приобретение настолько поглотило Павла Ивановича, что ничто пока не могло перебить этот интерес. Фотоальбом оказался находкой для человека, обладающего воображением. Павел Иванович любил перелистывать тяжелые картонные страницы и, вглядываясь в выцветающие снимки, «угадывать» истории жизни запечатленных на них людей.

* * *

Почти всю дорогу до Зинаиды Львовны говорил только Илья. Дело было вовсе не в том, что ему хотелось болтать без остановки, но Варя буквально засыпала его вопросами. Она расспрашивала Шахова и о том, где он работает, и куда ездит отдыхать, и какой фильм он смотрел последним, и какую книгу сейчас читает. Это показалось бы лестным, если бы вопросы были вызваны ее жадным любопытством. Но у Ильи почему-то возникло ощущение, что Варя расспрашивает его с такой пытливостью не столько потому, что ей на самом деле так интересна его жизнь, сколько для того, чтобы не дать ему возможности задавать вопросы ей. Варваре не хотелось рассказывать о себе – это стало ясно с самого начала, когда они сели в машину, и девушка на вопрос Илья, как дела, отделалась односложным «нормально» и поспешно взяла ситуацию в свои руки: вопросы так и сыпались горохом.

Она нервничала. Это было почти незаметно: Варвара вела себя вроде бы непринужденно, улыбалась, кивала, подбрасывала поленья в костер их однобокой беседы, не давая ему угаснуть. Но все же нервничала и пыталась скрыть это даже не столько от Ильи, сколько от себя самой. Несколько раз она открывала сумочку, доставала сигареты, но, так и не решившись попросить у Ильи разрешения закурить в салоне его машины, комкала пачку и прятала ее. А потом снова доставала, и комкала, и убирала в сумочку.

– Кури уж, – с усмешкой разрешил Илья, когда девушка в очередной раз запустила в сумку руку.

– Спасибо, – обрадованно выдохнула Варя.

Она торопливо сунула в рот сигарету, прикурила и жадно затянулась.

Илья воспользовался паузой и «отфутболил мяч»:

– Твоя очередь. Обо мне ты знаешь уже практически все: и о работе, и об отдыхе, и о житье-бытье, и о вкусах и предпочтениях, и о девушке. А сама отмалчиваешься. Нехорошо!

Она с улыбкой пожала плечами, будто говоря «ну раз так просишь...». И стала рассказывать о своей работе: о лаборатории, опыте, сотрудницах, какой-то «мышиной возне» в коллективе, об аспиранте Вовочке, который вроде бы и способный парнишка, но вот ленивый и неорганизованный до ужаса, и Варе без конца приходится его «толкать» и «пинать». О каком-то гранте, который они то ли получили, то ли нет...

Илья слушал ее и думал о своем. О том, что Варвара точь-в-точь такая же, как в юности, несмотря на то, что ей уже исполнилось тридцать, и по-прежнему красивая, хотя видно, что очень устает на работе: это выдают темные круги под глазами и бледность, которую она сегодня попробовала заретушировать нанесенными на скулы румянами. Думал и о том, что стрижка ей, пожалуй, идет. Хоть и жаль, очень жаль, что остригла свои шикарные волосы. Раньше, когда она их распускала, локоны струились по плечам и спине золотым каскадом. Илья даже чуть не застонал, так ему отчетливо вспомнилось, какие шелковистые на ощупь эти волосы. И как они щекотали его голую грудь, когда он с Варей занимался любовью. Легкое касание ее волос возбуждало его сильнее других ласк. Илья потряс головой, прогоняя опасные воспоминания: не о том он думает, не о том.

Одета Варвара была очень просто – в бежевый свитер с воротником под горло, голубые джинсы классического кроя и болоньевую светло-серую курточку. Вещи явно недорогие, купленные если не на рынке, то в дешевом магазине. Но для Ильи это не имело значения. Казалось, надень на Варю любую одежду, хоть рабочую робу, и в ней она будет выглядеть так же привлекательно. От девушки пахло чем-то тонким, нежным, свежим. Ненавязчиво, а лишь тогда, когда она поворачивалась к Илье или делала какое-то движение. Лена же всегда пользовалась тяжелыми и сладкими, «душными», как их называл про себя Илья, ароматами. Однажды Шахов, бродя в одиночестве по торговому центру, забрел в парфюмерный магазин. Желая сделать Лене подарок, он перенюхал почти весь представленный ассортимент и вдруг среди разнообразия запахов нашел один, от которого сердце маятником забилось в груди. Варины духи. Или очень похожие. Илья стоял и сжимал в одной руке флакончик, который своими гранями впивался в мякоть ладони, а второй – бумажку-тестер. Стоял и непонимающе смотрел то на флакон, то на бумажку. В голове не укладывалось, что Варин аромат заключен в стеклянный пузырек и упакован в картонную коробку. Даже не так. Не запах Вариных духов, а запах его любви. Разве у любви бывает синтетический запах? Как можно заточить во флаконе беспечность ветра, легкомысленность юности, запах молодой весны, сладость надежд и горчинку разлуки? Варины духи имели именно такую смесь. «Вам что-то подсказать?» – подошла к нему девушка-консультант. Илья покачал головой и поставил пузырек на место. Так ничего он и не купил. Уходил из магазина с расцарапанным сердцем. Зашел в первый попавшийся ювелирный и приобрел для Лены золотой браслетик.

И сейчас этот запах вернул ему ненужные воспоминания, которые, казалось, уже надежно были похоронены под тяжелой плитой прошедших лет, новых отношений, ежедневных забот. И вот опять, надо же...

Илья и Варя расстались как-то резко и непонятно. И эта незавершенность до сих пор сидела в сердце занозой. Но спросить у Вари, что тогда между ними произошло, Илья не решался. Оказывается, боль еще не прошла.

Случилось это после выпускных экзаменов. До того, казалось, все было идеально, прекрасно, и ничто не предвещало трагического финала. Во время, пока длился их роман, Илья виделся с Варей практически каждый день. А на период государственных экзаменов им пришлось ненадолго расстаться. Учились они на разных факультетах, дни их экзаменов не совпадали, да и времени на подготовку оставалось очень мало. Илья, конечно, искал встреч с Варей, звонил ей домой, даже приезжал, но она ссылалась на загруженность и почти не уделяла ему времени. Илья ей верил, потому что видел, какой уставшей была Варя: осунувшейся, с темными кругами под глазами, бледной. Он даже волновался, не заболеет ли она от перенапряжения. Ребята с курса Ильи планировали после выпускного поехать в Крым. Горы, море, фрукты, солнце. И Шахов звал с собой Варвару, но она не давала прямого ответа, обещала подумать.

Выпускные экзамены оба сдали хорошо, Варя, конечно, на «отлично». Дипломные работы тоже защитили. Выпускные на их факультетах пришлись на разные дни, первой получила диплом Варя, а потом уж – Илья. Он помнил тот день, когда бежал к девушке – в торжественной белой рубашке и непривычном галстуке, уже успевшем съехать набок. В одной руке Илья держал синюю «корочку» – результат пяти лет, проведенных в стенах университета, в другой – букет полевых цветов, которые всегда нравились Варе. Он поспешил к ней сразу после церемонии вручения диплома, не оставшись с приятелями на банкет с тем, чтобы получить Варины поздравления, пригласить с собой на празднование, а потом – напомнить о поездке. Но девушка отказалась идти на праздник и ехать с ним в Крым. На то была веская причина: от переутомления и переживаний во время экзаменов Варя заболела. Тот вечер Илья провел с ней. Собирался остаться в городе и не ехать с друзьями в Крым, но Варя уговорила его поехать.

Илья садился в поезд с неспокойным сердцем. Видимо, предвидел надвигающуюся беду. Это была его самая неинтересная поездка. Он грустил и терзался необъяснимым предчувствием. Не радовало ни море, ни солнце, ни горы, ни компания бывших сокурсников. Илья даже хотел вернуться в Москву раньше, но в кассе не оказалось билетов. А когда наконец прибыл домой, выяснилось, что Варя уехала куда-то на дачу в Подмосковье. Появилась в городе она лишь в сентябре и... замужней. «Почему?» – только и спросил Илья. «Так надо», – туманно ответила она и отвела глаза. И никаких объяснений, как Илья ее ни расспрашивал. Ему оставалось лишь уйти, унося с собой не только недоумение и боль, но и Варину просьбу не искать с ней встреч. Она вышла замуж и счастлива.

«А со мной, значит, ты счастлива не была?» – не удержался он от колкости.

Она не ответила, лишь отвела глаза.

Встреч с ней Шахов не искал. Напротив, всячески старался забыть Варвару и ее вероломство. От общих знакомых он узнал, что она вышла замуж за мужчину, по возрасту годящегося ей в отцы. Какого-то профессора. И что благодаря стараниям этого профессора получила место в аспирантуре.

Для Ильи все стало ясно: девушка собирается строить свое будущее. Она всегда была честолюбивой. Но только не укладывалось в голове, как она могла решиться устроить карьеру таким... способом? Продать свою молодость и красоту за сомнительной престижности место в НИИ... Кому-кому, но не Варьке с ее мозгами, способностями и упорством прибегать к такому грязному способу! Она могла бы добиться всего сама. Ведь еще задолго до выпускного было известно, что ей готовят место в аспирантуре. Так зачем такая жертва – выходить замуж за пожилого человека, которого она наверняка не любила?

– Илья, о чем ты таком серьезном думаешь? У тебя на лице прямо написана работа мысли! – раздался вдруг ее тихий смех.

Илья вздрогнул и смущенно провел ладонью по лицу, словно и в самом деле испугался, что Варвара прочитает те мысли, которые кружились в его голове.

– Варька, почему мы тогда расстались?

Похоже, вопрос не стал для нее неожиданным. По крайней мере она не вздрогнула, не покраснела, не смутилась, не растерялась. Она ждала этого вопроса и нервничала потому, что знала, что рано или поздно он обязательно прозвучит.

Варя вздохнула и, вытащив из пачки вторую сигарету, спокойно произнесла:

– Илья, я понимаю, что поступила по отношению к тебе подло хотя бы потому, что ничего не объяснила. Но у меня были на то причины...

– А сейчас-то назвать их ты можешь?! – вдруг закричал он и сам смутился – его эмоции выглядели неуместно. Он обратился к Варе за помощью, а не затем, чтобы наконец получить ответы на вопросы, которые зрели в душе, будто чирей, и вот сейчас прорвались. – Извини, – торопливо добавил он, заметив, как напряглась Варя, как изменилось у нее лицо – нахмурилось и как будто потемнело, словно небо перед дождем. – Ты права. Я нашел тебя не для того, чтобы ворошить прошлое, поднимать наши прежние отношения и искать ответы на старые вопросы. Но, понимаешь, недосказанность не дает полностью забыть ту... историю. Да и, если честно, мне бы не хотелось забывать. Я был с тобой очень счастлив. Сейчас я тоже счастлив. Почти... Потому что мне не хватает моих гор, – усмехнулся он, стараясь загладить некорректную фразу. – Но ты, ты-то счастлива?

– Да, – ответила она, чуть замешкавшись. Но, взяв себя в руки, уверенно закончила: – Конечно, да! Ведь у меня есть любимый мужчина, чья любовь делает меня безумно счастливой.

И этот Варин ответ, вместо того чтобы успокоить Илью, разбередил старую рану еще больше. Не столько слова о любимом мужчине, сколько улыбка, с которой Варя говорила о нем. В ее улыбке было столько нежности, света, тепла, что не оставалось и доли сомнений в том, что этого мужчину – мужа или другого спутника (слово «любовник» Илья не любил) – она любит до потери пульса.

– Я рад за тебя, – ответил Илья, вкладывая в свои слова как можно больше проникновенности, чтобы Варя не заподозрила его в неискренности.

Остаток дороги они ехали молча. Варвара, отвернувшись к приоткрытому окну, курила. Он же старался забить думы о ней размышлениями о пятнах в квартире матери Дениса Боброва.

Зинаида Львовна уже ждала их. Неизвестно, что наговорил ей по телефону Денис, но женщина встретила Илью с Варварой с таким радушием и почтением, будто ожидала в гости важную делегацию. Разве что хлеб с солью на вышитом собственноручно полотенце не вынесла. Зинаида Львовна вся светилась от радости и раздувалась от важности. Она даже накрасилась и сделала в парикмахерской укладку: губы фривольно алели намазанной на них жирным слоем помадой, на скулы были щедро нанесены румяна, а тщательно завитые и начесанные кудри намертво зацементированы лаком с блестками.

– Проходите, проходите, – церемонно пригласила Зинаида Львовна.

При этом почти все реверансы оказались адресованы Варе.

Вскоре причина, по которой они удостоились таких почестей, стала известна.

– Илюша, а съемочная группа будет? – спросила Зинаида Львовна вдруг и поправила ладонью залаченную кудельку.

– Съемочная... группа?

Чего там дружище Бобров наговорил своей матери? С чего она взяла, будто должна приехать съемочная группа? Илья беспомощно огляделся на Варю и подумал, что ему надо бы под каким-нибудь предлогом выскочить на лестничную площадку, звякнуть Боброву и строгим тоном поинтересоваться, какими сказками тот на этот раз накормил свою мать? Хватит и того, что Зинаида Львовна всерьез поверила, будто Илья – профессиональный «охотник за привидениями».

Варя сориентировалась быстрей. Доброжелательно улыбнувшись застывшей в позе ожидания женщине, она ответила за Илью:

– Зинаида Львовна, прежде чем вызывать съемочную группу, придется провести некоторые анализы. Боюсь, что если мы сразу назовем сюда телевизионщиков и журналистов, то никаких проб взять не сможем. Я специально попросила Илью дать мне возможность поработать одной, в тишине и спокойствии. Пробы эти... очень деликатные. Вот вы же не трогали пятно, правда? Сохранили его в том виде, в каком нашли? Это очень важно для получения достоверного результата.

Зинаида Львовна с готовностью подтвердила, что ничего не трогала.

– Очень хорошо! – продолжила Варя оптимистичным тоном. – К тому же, прежде чем приглашать сюда людей с телевидения, мне бы хотелось закончить с исследованиями. А вдруг результаты окажутся совершенно не теми, которые мы ожидаем? Телевизионщики мигом уцепятся за это и выставят историю и нас с вами в неприглядном виде.

Илья слушал Варю и поражался тому, как легко ей удалось найти подходящие слова, способные убедить Зинаиду Львовну и не вызвать ее недовольства. Скажи Илья прямо, что он не собирается вызывать никаких журналистов, мать Дениса обиделась бы смертельно. А Варя так легко все объяснила, что Зинаида Львовна не только не оскорбилась, но и еще сильнее прониклась ответственностью момента.

– Скажите, Варвара, вы ведь доктор наук?

– Пока только кандидат, – честно ответила Варя.

Зинаида Львовна поджала губы, видимо, посчитала, что для исследования «ее» пятен нужен доктор наук.

– Но в сентябре у меня защита докторской, – поспешно добавила девушка.

– Зинаида Львовна, у Варвары мало времени, – вмешался Илья. – Давайте сразу перейдем к делу!

Женщина с готовностью кивнула и спросила:

– С кухни начнем или с кладовки?

– Можно и с кухни, – ответил Илья и, обращаясь к Варе, повинился: – Правда, мы с Денисом там уже набедокурили: замазали пятно свежей побелкой. Пробу придется брать с той части стены, которую мы не трогали. Как жаль, что мы необдуманно уничтожили то пятно.

– А я вам говорила, – не удержалась Зинаида Львовна, – что пятно появилось неспроста!

– Оно так и не проявилось вновь?

Женщина отрицательно покачала головой.

Варя прошла за Зинаидой Львовной на кухню. А Илья замешкался, думая, остаться ли здесь или пойти, как он планировал, по соседям с вопросом, нет ли подобных пятен в их квартирах. Если честно, ему бы хотелось остаться – ради того, чтобы еще немного побыть рядом с Варей, полюбоваться ею в работе. К тому же для того, чтобы опрашивать соседей, у него оставалось немного времени: Варя собиралась закончить очень быстро, и Илья обещал отвезти ее домой... Нет, пожалуй, с соседями лучше поговорить в другой раз. Приехать, допустим, завтра. Но не успел он порадоваться тому, что нашелся чудесный предлог, оправдывающий его желание остаться рядом с Варей, как девушка, будто прочитав его мысли, оглянулась на Илью и чуть удивленно спросила:

– А ты разве не собирался идти опрашивать соседей?

– Собирался. Но, думаю, у меня нет сейчас на это времени: ты собиралась не задерживаться здесь, а я обещал отвезти тебя домой.

– Не беспокойся. Если твой опрос уложится в час, то я могу подождать. С Зинаидой Львовной пообщаться, – она подмигнула ему, а женщине ласково улыбнулась.

Лицо Зинаиды Львовны засияло от радости.

– Конечно, Илюша, иди, делай свое дело. А мы тут с Варенькой как-нибудь разберемся, и если управимся раньше тебя, попьем чаю. Я пирожков напекла, с капустой и сладких, с повидлом. Иди, Илюша, иди. Хотя... С кем ты общаться надумал?

– С соседкой сверху и...

– Ох, эта стерва тебе и слова умного не скажет! – воинственно перебила Илью Зинаида Львовна. – Беда с ней, просто беда. Я уж и жаловалась на нее, да все напрасно. Шумит, дрянь такая, мне жизни не дает!

– Вот заодно и сделаю ей внушение, – пообещал Илья.

– Так-то оно так, только девка тебя и слушать не станет. Даже дверь не откроет.

– Ну, не откроет, и бог с ней. Не одна же она у вас соседка. Меня в первую очередь интересуют квартиры, которые находятся на одном этаже с вами, и те, которые расположены сверху и снизу от вас по одному стояку. Если пятна образовались потому, что отсырела стена, они должны появиться не только в вашей квартире.

– Так-то оно так! Но ведь недавно, всего три недели назад, приходили эти бездельники, которые называют себя комиссией. Брали какие-то пробы, делали замеры, а потом сказали, что наше здание без ремонта еще столько же простоит! И ни слова про сырую стену! А теперь вот эти пятна появились. Я тут поговорила с Марьей с третьего этажа. Она хоть и не прямо подо мной живет, но по нашему стояку. Так вот, у нее ничего подобного нет!

– Ладно, на третий этаж я спускаться не буду, опрошу ближайших соседей. Кто живет под вами и как зовут девушку, с которой вы воюете?

– Подо мной живет Павел Иванович. Пожилой мужчина. Приятный, если не считать его вредной привычки петь по утрам в душе. Будит меня, такой-сякой! И ладно бы пел что-нибудь приличное и прилично, а то ведь арии пытается распевать! Неугомонный... Как зовут девицу сверху, не знаю и знать не желаю. А еще совсем недавно в подъезде появилась новенькая. Странная девица! Подо-зрительная!

Последнее слово Зинаида Львовна произнесла таким заговорщицким шепотом, что даже Варя, которая, казалось, была всецело поглощена рассматриванием чистой стены, на которой раньше красовалось пятно, с интересом оглянулась.

– Надменная, неприятная. Да еще, как говорит Марья с третьего этажа, ведьма! Самая настоящая ведьма! Может, она чего наколдовала, вот и появились эти дьявольские пятна?

– С чего вы решили, что она ведьма? – насмешливо поинтересовался Илья.

– А мне Марья газету показывала, где было дано объявление. Марья номер телефона признала. Раньше в той квартире жила Елизавета Никитична, а потом, как у нее сердце заболело, ее сын к себе забрал, а квартиру сдал. Так вот, раньше Марья с Елизаветой дружила. По телефону созванивались и в гости друг к другу ходили. А теперь в квартире Елизаветы эта девица и поселилась. Каково же было удивление Марьи, когда она увидела в газете знакомый номер – Елизаветин, – да еще под объявлением, сообщающим, что потомственная колдунья предлагает свои услуги. Ты только подумай, а? Потомственная колдунья! И как таких земля носит?

– Интересно, – заметил Илья с улыбкой, не принимая всерьез слова Зинаиды Львовны.

– Ты сходи к ней, Илюшенька, сходи! Чувствую, корень зла надо искать там, у этой девицы!

Варя из-за спины Зинаиды Львовны бросила на Илью смеющийся взгляд и вновь повернулась к стене. И Шахов, стараясь сохранять лицо серьезным, сдался:

– Ладно, схожу. Где живет эта девушка?

– На четвертом! Как раз по нашему стояку. Под моей, значит, квартира Павла Ивановича, а под ней – той девушки.

– Ясно. Ну, я пошел. Варя, если что, звони на мобильный, – Илья выложил на стол свою визитную карточку. С тайной надеждой, что девушка карточку возьмет и... когда-нибудь ему позвонит. Без повода, просто так.

Прежде всего Шахов обошел квартиры, находящиеся на одной площадке с жилищем Зинаиды Львовны. В одной из них ему открыла женщина среднего возраста. Илья назвался сотрудником коммунальной службы. Хозяйка выслушала его и отрицательно покачала головой: нет, в ее квартире нет ни пятен, ни трещин, ни других дефектов, сырости и плесени – тоже. Все в порядке. Илья поблагодарил женщину и пошел дальше. В другой квартире ему ответили примерно так же.

С девушкой, проживающей над Зинаидой Львовной, действительно вышел небольшой конфликт. Дверь долго не открывали. Потом наконец в замке загремел ключ.

– Чего тебе? – грубо спросила девица, высунув лицо в узкий дверной проем. Она была некрасивой, с выпуклыми глазами-пуговицами и приплюснутым носом, что делало ее похожей на пекинеса. Белобрысые волосы неряшливо торчали, будто девица только что проснулась.

– Здравствуйте, – улыбнулся Шахов одной из тех улыбок, которые не оставляли девушек равнодушными.

Но на эту девицу, видимо, находящуюся в танковой броне, обаяние Ильи нисколько не подействовало. Она не поздоровалась, лишь продолжала на него выжидающе смотреть, при этом громко сопя, что еще больше роднило ее с пекинесом.

– Я к вам вот по какому поводу...

Он начал излагать версию, связанную с планирующимся ремонтом подъезда, но девица грубо его оборвала:

– А мне нет никакого дела до вашего ремонта! Вам лишь бы деньги содрать! Нет у меня их, нет, понятно? Ни копейки не дам!

– Да при чем тут деньги? – опешил Илья. – О деньгах и речи не идет. Меня интересует состояние стен в вашей квартире. Не наблюдаете ли вы излишней влажности, появления пятен, плесени и...

– Я чо, на болоте живу? Плесень... Нет у меня никакой плесени. Ненормальный какой-то... Иди вон, про плесень у «плесени», что внизу живет, спрашивай. Мож, у нее есть.

С этими словами девица громко хлопнула дверью. Илья обескураженно уставился на обитую черным дерматином с потускневшими шляпками обивочных гвоздей дверь, затем пожал плечами и спустился на два этажа ниже.

Клавдия

Клавдия закрыла дверь за нарушившим ее покой парнем из коммунальной службы и презрительно фыркнула. Плесень, мокрые стены, запланированный ремонт – заурядная «бытовуха», которая была так далека от того, что тревожило Клавдию. Если бы и ее проблемы решались так легко!

У красавчика, который позвонил в ее дверь, прямо на его слащавой физиономии было написано, что никаких проблем у него нет. Ни с работой, ни с личной жизнью, ни тем более с самим собой. Расспрашивая Клавдию о состоянии стен, он расплывался в такой приторно-доброжелательной улыбке, что создавалось впечатление, будто для него нет ничего приятнее, чем ходить по чужим квартирам в поисках плесени или трещин. Банальность! Девушка ненавидела банальность, «беспроблемных» людей и слащавых красавчиков. С красавчиками у Клавдии имелись свои счеты. Ее, некрасивую от рождения и всю жизнь страдавшую от своей неказистости, мучил один вопрос: почему над внешностью некоторых людей природа работает тщательно, любовно и дотошно выписывает линии, а других, как, например, Клавдию, создает грубо, топорно и словно в темноте. Где справедливость? Ведь говорят же, что перед богом все равны. Куда там! Не равны!

Так где эта самая справедливость, когда жизнь Клавдии уже давно превратилась в ад! Ее жизнь – это ад.

Испорченные плесенью стены можно зашпаклевать, замазать, закрасить. А продырявленное кошмарными видениями сознание залатать уже невозможно.

В первый раз это произошло с ней, когда ей исполнилось пятнадцать. Клавдия хорошо запомнила момент, ставший в ее жизни переломным. До этого она была девушкой-без-страхов, девушкой-без-видений, здоровой и нормальной, с точки зрения родственничков и этих тварей-«врачевателей», а после стала «девушкой-с-проблемами».

Как же забыть такое?

В тот день Клавдия собиралась на дискотеку. А перед этим поспорила с матерью из-за какой-то ерунды и поругалась с Танькой, вставшей на сторону матери. Кажется, мамаша обнаружила в кармане ее куртки пачку сигарет. Соврать, что сигареты вовсе не ее, а дружка Витьки, не удалось: мать орала, что уже давно подозревает ее в курении, мол, от нее постоянно воняет сигаретным дымом. Клавдия что-то резкое ответила, хлопнула дверью ванной и заперлась там. Первое, что она увидела, была косметичка старшей сестры, забытая на умывальнике. Танька, красившаяся перед свиданием со своим хахалем, выскочила на шум, который подняла мамаша, обнаружившая сигареты, да так и оставила косметичку в ванной. Клавдия злорадно улыбнулась: между сестрами уже давно шла война из-за этой злополучной косметички. Танька орала, чтобы Клавдия не трогала ее тушь и помаду, а Клавдия швыряла ей в лицо позаимствованные тюбики с помадой со словами: «Подавись, жадюга!» Мать встревала в их ссору и обычно принимала сторону старшей дочери, что еще больше выводило Клавдию из себя.

И вот злополучная косметичка стояла на умывальнике, гостеприимно расхлябав «пасть», из которой выглядывала тушь, новенький тюбик с тональным кремом, над которым Танька просто тряслась, тени, помада и круглая коробочка пудры. Клавдия в предвкушении облизнула губы, покосилась в зеркало на свою прыщавую физиономию и с вожделением запустила пятерню в нутро косметички. Танька то ли услышала, как младшая сестра копается в ее «сундучке с сокровищами», то ли догадалась об этом. Примчавшись, она заколотила в запертую дверь и разоралась, чтобы Клавка не трогала ее косметику.

Клавдия, услышав ненавистное «Клавка», кровожадно ухмыльнулась, выудила тюбик с тоналкой, щедро выдавила на ладонь крем и принялась неторопливо замазывать прыщи.

И в тот момент, когда она под аккомпанемент истеричных повизгиваний сестры и трубного ора мамаши закончила наносить на веки фиолетовые тени, случилось это.

Клавдия сунула в косметичку коробочку с тенями и подняла голову, чтобы полюбоваться в зеркале на результат своей работы. Но вместо собственной размалеванной физиономии вдруг увидела чужое лицо.

Это было даже не лицо, а кровавое месиво.

Ужасное видение навсегда впечаталось в память Клавдии: содранная кожа обнажала участки тошнотворно-красной мякоти, а лоб и вовсе местами был лишен этой мякоти, и кость обнажалась так бесстыдно и откровенно, словно падшая девка. На месте носа зиял провал, губы отсутствовали, и десны с торчавшими в них обломками зубов оголились до основания.

От ужаса девушка заорала и, потеряв сознание, упала на пол, лишь чудом не расшибив голову о край ванны. То, как ее вызволяли из запертой ванной комнаты, как везли в больницу, – она не помнила, так как провела все это время в забытьи. Очнувшись, Клава первым делом схватилась за свое лицо. Нащупала знакомые бугорки прыщей и впервые в жизни им обрадовалась. Уж лучше иметь прыщи, чем такой ужас вместо лица, который ей привиделся.

О своем видении она тогда не рассказала. В больнице все же провели обследование, чтобы выявить причину внезапного обморока, но ничего тревожащего не обнаружили и связали обморок с перестройкой организма в сложный период переходного возраста. На том все и успокоились.

Только с тех пор ужасные видения стали посещать Клавдию с завидной регулярностью примерно раз в два-три месяца. В последующие разы девушка видела изуродованную рытвинами и шрамами «маску», которая лишь отдаленно напоминала лицо. Эта «маска» гримасничала, а лишенный губ рот беззвучно шевелился, будто силился что-то сказать. Клавдия стала панически бояться зеркал. Пару раз она видела ужасное лицо отраженным в темном окне. Поэтому стала занавешивать окна даже тогда, когда еще было светло, не зажигая в квартире электрический свет. Однажды девушка встретилась с «маской» в вагоне метро, увидев ее вместо своего отражения в темном окне поезда.

Клавдия совершила огромную ошибку, признавшись как-то старшей сестре в своих видениях и страхах. Девушку потащили по врачам, и те ничего приятного не сообщили. Продержали неделю в стационаре, пичкая таблетками, затем «увидев улучшения», выписали. Но наказали принимать таблетки постоянно. Клавдия послушно принимала – ради того, чтобы отвязаться от навязчивой опеки мамаши и сестрицы. Только поэтому, потому что от видений таблетки не спасали. Более того, в последнее время девушка стала видеть «маску» гораздо чаще, еженедельно, а потом и вовсе – несколько дней подряд. К видениям добавились слуховые галлюцинации, как назвал слышимые Клавдией голоса толстый доктор, наблюдавший ее. Голоса нашептывали о приближающейся катастрофе.

А однажды Клавдия увидела ту катастрофу и себя. Вернее, то, что от нее бы осталось. И пришла в такой ужас, что вновь сорвалась. Рыдала, кричала, бросалась всем, что попадалось под руку.

Спасения нет!

Сейчас, попрощавшись с парнем, назвавшимся сотрудником коммунальной службы, Клавдия лениво подумала, что интересно было бы посмотреть на то, как исказилась бы жизнь этого благополучного красавчика, если бы его дни наполнились подобными кошмарами.

Впрочем, какое ей дело до красавчика... Клавдия села на подоконник и принялась глядеть в окно, почти равнодушно думая о том, что скоро все закончится. Грядет катастрофа, которая, словно ластик неудачный рисунок, сотрет множество жизней. Может, случится, что этот красавчик тоже окажется в ее эпицентре. Девушка думала об этом без злорадства или страха, лениво, как бы между прочим. Вчерашний приступ лишил ее энергии, страх выпил силы, опустошив ее, будто перевернутую чашку. Она почти без содрогания вспоминала последнее видение страшной катастрофы.

По ветке березы беззаботно прыгал воробей. Прыг-скок, прыг-скок! Клавдия отрешенно наблюдала за ним, размышляя о том, что в его маленькой голове и умещаются лишь маленькие заботы: найти крошек, поклевать, снова отправиться на поиски еды. Конечно, для крохотной птички постоянные поиски пропитания и были главной, жизненно важной заботой, только Клавдия в тот момент слегка завидовала этому воробью.

Вдруг птичку что-то спугнуло, она расправила крылья и вспорхнула с ветки. Девушка с завистью проследила за ее полетом. Улететь бы вот так от всех проблем, от страхов, от угрозы катастрофы, выпорхнуть, хотя бы на час, из опостылевших будней, не радовавших разнообразием. Стать бы птицей...

Она громко с сожалением вздохнула, но тут же встрепенулась, как тот встревоженный воробей, от пришедшего в голову решения. Ну конечно! Есть выход, есть! На мгновение, но она станет свободной птицей, испытает желанную эйфорию полета, в которой пусть временно, но утонут ее страхи и беспокойства. И полет спасет ее от на-двигающейся катастрофы.

* * *

В квартире, находящейся под жилищем Зинаиды Львовны, похоже, никого не было. И тогда Илья позвонил в соседнюю дверь.

Открыла ему молодая полная женщина, одетая в спортивный костюм. Илья, еще не совсем отошедший от «вежливого» приема белобрысой пигалицы, подумал, что и здесь его ожидает нечто подобное. Но полная женщина вежливо с ним поздоровалась и вдруг, округлив глаза, потрясенно выдохнула:

– Это вы?!

Алевтина

Это был он, Джош Хартнетт. Вернее, Илья Шахов собственной персоной. Но изумление Али оказалось настолько сильно, будто в ее дверь и впрямь позвонил знаменитый актер. Конечно, среди целомудренных Алиных фантазий, поблекших за давностью лет, присутствовала робкая мечта, что однажды к ней в гости придет Илья Шахов. Но даже сама Аля считала, что вероятность исполнения этого желания сопоставима с вероятностью встречи в московском метро с тем самым американским актером.

И все же... Аля быстро подсчитала и мысленно вздохнула: спустя семь лет ее мечта осуществилась.

– Вы ко мне? – выдавила она, с трудом справляясь с захлестнувшим ее волнением. И привычным движением тронула ладонями щеки, будто хотела скрыть разлившийся на них багровый румянец.

– Не совсем, но мне бы хотелось с вами поговорить, – сказал Илья.

«О чем? О чем?..» – мысленно запаниковала Алевтина. Голос Ильи, спокойный, располагающий, воскресил старые воспоминания, которые Аля не без основания считала похороненными.

Вряд ли он ее помнил. И вряд ли узнал. Он и тогда обращал на Алю так мало внимания, что, встреться он с ней в то время на улице, и то, может быть, прошел бы мимо, не признав. Что уж говорить о сегодняшнем дне. Вряд ли Илья пришел поговорить о прошлом.

– Проходите, – пригласила Аля, не отважившись перейти на «ты» и напомнить о том, что они были когда-то знакомы. Признаться хотя бы в этом, не говоря уж о большем.

Илья немного поколебался, видимо, раздумывая, воспользоваться приглашением или нет, но все же зашел. Пропуская гостя в коридор, Алевтина вновь поднесла руки к щекам и тут же отдернула их, борясь с желанием спрятать раскрасневшееся лицо в ладонях. Ах, если бы она знала, что этот вечер преподнесет ей такой сюрприз, непременно подготовилась бы. Конечно, ни новое платье, ни уложенные волосы, ни свежий маникюр не спасли бы положения, но Аля чувствовала бы себя намного уверенней, будь она «принаряженной». Сейчас она выглядит так, что хуже некуда: одета в старый спортивный костюм, на ногтях – облупившийся лак (благо хоть не яркий), волосы неприбраны, а лицо наверняка бордовое от смущения. Тетка. Тетка с базара, торгующая селедкой, – такой ее, скорей всего, и видит сейчас Илья.

Шахов был все так же хорош. Нет, пожалуй, он стал даже лучше. Аля помнила его двадцатитрехлетним мальчишкой, а сейчас перед ней стоял тридцатилетний мужчина. И если с Ильей время обошлось бережно и любовно, растушевав и сгладив когда-то по-мальчишески резкие углы и линии лица, придав ему зрелой сексуальности, добавив опыта во взгляд и обаяния улыбке, то с Алей оно обошлось жестоко. Алевтина выглядела старше своих тридцати двух и знала об этом. Если раньше ее затянувшуюся невинность, откровенно читавшуюся на простоватом открытом лице, еще можно было отнести к достоинствам, то сейчас, вкупе с непривлекательной внешностью, она добавляла Але проигрышных очков.

Аля бочком прошла мимо зеркала, старательно не глядя в него, и распахнула дверь в гостиную.

– Здесь и поговорим. Чай будете?

– Лучше кофе, – с улыбкой попросил Илья.

Как же она могла забыть! Он ведь не любил чай, пил всегда кофе. Черный, с двумя ложечками сахара и, как ни странно, остывший. Вспомнив об этой привычке Ильи, Аля припомнила и кружку, размерами скорей напоминавшую маленькое ведерко, из которой Шахов любил пить свой остывший черный кофе.

– Сейчас приготовлю, – пробормотала она, радуясь спасительной паузе. – Черный, с сахаром и не слишком горячий?

– Угадали, – ответил Илья с некоторым удивлением. Но не успел он что-либо спросить, как хозяйка уже ретировалась на кухню.

Как он ее нашел? Это же невозможно – спустя столько лет. Случайность? Похоже: в его глазах не мелькнуло узнавания. Будто пришел посторонний человек с абстрактным вопросом. Но как карты судьбы смогли стасоваться так, чтобы выкинуть такой случайный диковинный пасьянс? «Человек из прошлого изменит твое будущее», – вспомнились вдруг Але слова гадалки. Неужели Диана и в самом деле предвидела эту встречу? И если в ее словах есть хоть зерно правды, может ли так случиться, что Илья каким-то образом изменит Алину жизнь?

Нет, в чудо Алевтина не верила (даже после того, как увидела на пороге квартиры свою давнюю и единственную любовь), но украдкой успела заметить, что на безымянном пальце Ильи нет обручального кольца.

«Это еще ничего не значит, ничего не значит. Ни то, что он не носит кольца, ни то, что он по каким-то стечениям обстоятельств пришел сегодня к тебе».

Она делала все машинально: наливала воду в чайник, вынимала из шкафа чашки (при этом не забыла, что Илья любил пить кофе из кружки, и достала самую большую, какая у нее была), растворимый кофе и сахарницу. А лицо все раскалялось, кожу жгло так, будто девушка прислонилась им к нагревшемуся боку чайника. Алевтина достала из буфета нераспечатанную пачку печенья и коробку конфет, которую ей недавно подарили в школе. Конфеты были хорошими, дорогими. Если бы Аля знала о приходе Ильи, она испекла бы ванильных булочек, которые получались у нее очень хорошо.

Аля сорвала с коробки целлофан, решительно отвернула кран и смочила холодной водой пылающее лицо.

Сейчас она чувствовала себя героиней американского ток-шоу, которую неожиданно пригласили на встречу с кумиром – мировой «звездой». Как-то в ожидании любимого фильма Аля клацала пультом с канала на канал и попала на подобную программу. Как раз в тот момент, когда одной молодой американке сообщили, что она выиграла встречу со своим кумиром – знаменитым рэпером. Девица визжала от счастья, прыгала на месте, пыталась заключить в объятия находившуюся рядом подругу, маму, ведущую программы, членов съемочной группы. В общем, вела себя как помешанная. Аля брезгливо поморщилась и переключила канал. «Фальшь», – подумала она тогда. Эмоции героини ток-шоу показались ей переигранными. Но сейчас она отлично понимала ту американку. Оказывается, можно испытывать подобную радость, опасно балансирующую на грани помешательства. Алевтина и сама была готова так же визжать и скакать. Но вместо этого усмиряла эмоции, умывая лицо ледяной водой.

Семь лет... столько времени понадобилось для того, чтобы ее непорочная мечта исполнилась.

Семь с небольшим лет назад в школу, в которой работала двадцатипятилетняя Аля, пришел молодой, только-только окончивший университет географ. Появление в их женском коллективе мужчины уже было событием. К тому же новый учитель, занявший место ушедшей на пенсию географички, был невероятно хорош собой. Незадолго до этого на экраны вышел фильм «Перл Харбор», с красавцем Беном Аффлеком в главной роли и Джошем Хартнеттом, тогда еще малоизвестным актером. Аля посмотрела тот фильм ради Бена Аффлека, к которому испытывала симпатию. А вернулась из кинотеатра со смятенной душой, место Бена в которой уверенно занял молодой актер, сыгравший роль капитана Дэнни Уокера.

Каково же было ее удивление, когда год спустя в их школе появился молодой учитель, похожий на полюбившегося Але актера, будто брат. Немудрено, что девушка «пропала» сразу и бесповоротно. Да и не она одна: уроки географии вдруг стали очень популярными у девятиклассниц, а девушки из старших классов, в которых этот предмет уже не входил в расписание, под любыми предлогами ошивались около кабинета географии, томно вздыхали и смущенно хихикали при встречах с молодым учителем. Да что там говорить о старшеклассницах! Даже пожилая химичка, похожая на черепаху (в связи с чем к ней приклеилась кличка «Тортила»), и та кокетливо поправляла морщинистой ладонью седую «гулю» на голове и растягивала в улыбке пергаментные губы, когда в учительской появлялся новый географ. «Ах, ну что за чудо этот мальчик! – скрипуче вздыхала Тортила, когда за Ильей закрывалась дверь. – И где мои семнадцать лет? Скинуть бы годков сорок-пятьдесят, вот я бы...» Что стояло за этим «я бы...», химичка целомудренно недоговаривала, но по ее мечтательному взгляду и так все было понятно.

Смешно, но Аля ревновала Илью даже к Тортиле. Что уж говорить о молодых, налитых соком, тугих, свежих, будто только-только начинающие зреть яблоки, старшеклассницах.

Конечно, Илья не обращал на Алевтину никакого внимания. Иногда ей казалось, что он даже не знал, как ее зовут. Вернее, не помнил, хоть и слышал ее имя неоднократно. Для него она всегда была безликой учительницей литературы.

Однажды они вместе пообедали в школьной столовой. Просто совпало. У Али образовалось «окно», она спустилась в пустую столовую, купила пирожок с компотом. И когда уже села за столик, в помещении показался Илья. Он заказал обед и неожиданно подсел к девушке. Во время еды он рассказывал ей какие-то занятные случаи из его недавней студенческой жизни, что-то о походах и экспедициях. Говорил Шахов интересно, но Аля, млевшая от счастья, почти ничего не слышала и не запомнила. Она тихо упивалась обществом Ильи, его голосом и тем фактом, что он что-то рассказывал ей. Уже потом Аля поняла, что Илье было все равно, с кем делиться своими историями – с ней, с девятиклассниками во время уроков или со старой Тортилой. Ему просто требовалось общество, слушатели.

Через год Илья уволился. Кто-то сказал, что он устроился в страховую компанию, в которой, естественно, платили лучше. Никто не осуждал его, все понимали, что молодому парню недостаточно той зарплаты, которую платили в школе. Но о его уходе жалели. И потому, что образовалась «дырка» и вновь пришлось искать кого-нибудь на должность учителя географии, и потому, что Илья был хорошим учителем. Рассказывал он интересно, дело свое любил, умел увлечь. Это признала даже строгая, ко всем критично настроенная директриса.

Аля переживала. Очень долго и очень сильно. Но старалась утешить себя всем известной поговоркой «с глаз долой...», потому что понимала: другого выхода у нее нет. Только так. Да Илья никогда бы и не обратил на нее внимания, только мучилась бы понапрасну. Увольнение Шахова сослужило Але еще одну службу. От переживаний девушка похудела, а загадочная грусть в глазах манила тайной. На Алевтину стал засматриваться сорокалетний Петрович, работавший в то время в школе охранником. Петрович был холостым, что уже делало его в глазах женского коллектива привлекательным. Только девушка, ушедшая с головой в свои переживания, не замечала романтических потуг казавшегося ей старым и некрасивым охранника. Куда ему было до обаятельного Ильи! Петрович грустил недолго и вскоре сделал предложение одинокой учительнице рисования – скромной молчаливой женщине под сорок. И вот уже счастливая пара ушла из школы: Петрович – на более денежную работу, учительница рисования – в декрет.

Все эти истории вдруг вспомнились Але, когда она наливала кофе в кружку с детской мультяшной картинкой. Нужно взять себя в руки. Илья пришел к ней только затем, чтобы о чем-то поговорить.

Она вышла в комнату, неся поднос с угощением и радушно улыбаясь. Гостеприимная хозяйка – и только. Волнению нет места, оно осталось на кухне.

– О чем мы будем разговаривать? – спросила Аля, ставя на журнальный столик перед Ильей поднос с угощением.

– О пятнах, – вдруг брякнул тот. И когда Аля недоуменно вскинула брови, смутился и принялся поспешно объяснять: – Я из службы, которая будет заниматься ремонтом вашего подъезда...

Служба, занимающаяся ремонтами подъездов? Аля еще больше удивилась. А как же страховая компания? Впрочем, Илья мог поменять место работы. Но он ведь уехал из их подмосковного городка в Москву. Какое отношение московские коммунальные службы имеют к подмосковным?

– Впрочем, не совсем так, – поспешно поправился Шахов, видимо, прочитав недоумение в глазах девушки. – Как вас зовут?

– Алевтина. Аля.

– Алевтина? – переспросил Илья и наморщил лоб, будто пытаясь что-то припомнить.

«Сейчас он меня узнает!» – подумала девушка и напрягаясь в нервном ожидании. С одной стороны, ей было бы лестно, если бы он ее вспомнил, с другой – наверное, лучше бы и не узнавал.

Илья, покопавшись в памяти, так и не смог понять, почему это редкое имя показалось ему знакомым.

– На самом деле я не имею никакого отношения к коммунальным службам, – признался он. – Я – друг сына Зинаиды Львовны, вашей соседки с шестого этажа. Выполняю их просьбу. В квартире Зинаиды Львовны на стенах появились пятна. Возможно, они вызваны сыростью, а может, и другими причинами. Мы хотим узнать, почему и как они появились...

– А почему Зинаида Львовна не позвонит в жэк, чтобы они прислали какого-нибудь сотрудника из коммунальных служб, чтобы решить эту проблему с пятнами? – с недоумением спросила Аля.

– Хороший вопрос! И логичный. Но дело в том, что дом уже осматривала комиссия и выдала заключение, что все в порядке. Тем не менее в квартире Зинаиды Львовны появились пятна, значит, выводы комиссии неверны. Женщина хочет выдвинуть претензии, но прежде нужно узнать, есть ли подобная беда со стенами и в других квартирах, или повезло только Зинаиде Львовне?

– Нет, у меня ничего подобного не наблюдается, – пожала плечами девушка.

Как банально! Какие-то пятна... Совсем не романтичный повод для встречи.

– Я хотел поговорить с вашим соседом, который живет под Зинаидой Львовной, но его, похоже, нет дома.

– Странно. Всего полчаса назад, входя в квартиру, я видела, как Павел Иванович подходил к своей. Но, может, он куда-то вышел...

– Зайду к нему позже, – кивнул Илья и, сделав небольшую паузу, во время которой внимательно разглядывал лицо девушки, спросил: – Простите, а мы раньше с вами нигде не встречались?

«Нет», – чуть было не ответила Алевтина.

Но Илья ее опередил:

– Ваше лицо мне кажется знакомым.

Аля вздрогнула, но на этот раз потому, что слово «лицо» невольно вызвало ассоциацию с ее снами. Сегодня она опять видела знакомый кошмар. Этот сон отличался от предыдущих тем, что был лишен предыстории. Аля никуда не ехала, никуда не приходила. Ей сразу приснилась толпа призраков со смазанными серыми лицами. Мужчины, женщины, старики, дети. Они обступали девушку со всех сторон, протягивали к ней руки, ощупывали ее лицо ледяными пальцами, дергали за волосы, за одежду. И шипели, и стонали, и хрипели, и плакали. Все эти звуки сливались в один сплошной гул, в котором Аля вдруг расслышала без конца повторяемую одной женщиной с занавешивающими ее лицо длинными волосами фразу: «...Мы потеряли свои лица... Мы потеряли свои лица... Мы их потеряли...» Женщина приблизилась к Але вплотную и резким движением откинула спутанные темные волосы. Под ними ничего не оказалось. Пустота, даже не «пятно» из сероватой кожи, какое раньше заменяло лица у других призраков, а пустота. Волосы обрамляли едва различимый овал – контур, в середине которого не было ничего. Аля от ужаса закричала и проснулась...

– Мы встречались, – неожиданно для себя ответила она. – Я вас, Илья, хорошо помню еще с того периода, когда вы работали в нашей школе учителем географии. Я была и до сих пор остаюсь там учительницей литературы. Но вы меня вряд ли вспомните, ведь уже прошло столько лет.

– Точно! Точно! – как будто обрадовался он. – А я-то гадаю, откуда вам известно о моей привычке пить остывший кофе... Так что школа, как она, стоит на месте?

– Стоит, – чуть улыбнулась Аля. – Куда денется. И все в ней по-старому. Разве что химичка Тортила ушла, на ее месте теперь другая учительница. Да охранники поменялись. И все.

– Да, было время... – погружаясь в воспоминания, протянул Илья, но тут же оборвал себя: – Значит, пятен в вашей квартире нет, и помочь мне вы не можете.

– К сожалению, не могу, – кивнула она с видимым огорчением.

– Хотя, как знать... Вот, Аля, моя визитка. Позвоните мне, если вдруг произойдет что-то странное.

Алевтина недоверчиво взяла белый, украшенный логотипом известной страховой компании, картонный прямоугольник, на котором значилось: «Илья Шахов, ведущий специалист. Департамент автострахования». Под именем были указаны два телефона: рабочий и мобильный.

– Странное? – удивленно переспросила Алевтина. – Вы хотите сказать, что если на стенах моей квартиры появятся дефекты, мне нужно позвонить вам?

– Не только. Я имел в виду вообще все странное, непознанное, удивительное, – весело пояснил Илья. – Я, Аля, не только занимаюсь скучной работой, страхуя чужие автомобили, но и пишу в рубрику одной газеты... «По лабиринтам Зазеркалья» называется. Собираю всякие истории. Так что если у вас будет чем поделиться, – пожалуйста, звоните не стесняйтесь.

– Хорошо. Спасибо, – поблагодарила Аля, зажимая в кулаке визитку.

Она не была уверена в том, что когда-нибудь решится позвонить Илье, но визитку собиралась хранить как реликвию.

А он уже обулся и, шутливо отсалютовав, сказал на прощание:

– Передавайте привет школе!

– Директриса вас до сих пор вспоминает. Вы были очень хорошим учителем, – сказала на прощание Аля. – Заходите как-нибудь.

– Может, и зайду, – бросил Илья, и оставалось непонятным, имел ли он в виду школу или Алину квартиру.

* * *

Выйдя от Алевтины, Илья на всякий случай еще раз позвонил в квартиру, в которой проживал Павел Иванович. Но ему никто не открыл. Тогда Шахов спустился этажом ниже, поговорить с «подозрительной» девушкой, которая, по словам Зинаиды Львовны, называла себя ведуньей.

Диана, так звали девушку, оказалась дома и даже впустила Илью в квартиру. Он провел у нее не более десяти минут, но этого времени оказалось достаточно для того, чтобы кое-что понять.

Диана боялась.

Она чего-то панически боялась, но, конечно, не стала рассказывать об этом незнакомому человеку.

Поднимаясь в квартиру Зинаиды Львовны, Илья прокручивал в голове короткий разговор с Дианой, не в силах отделаться от липкого ощущения, что девушка что-то знала. Может быть, не о причинах появления пятен, а совсем другое, но каким-то образом относящееся к феномену, имевшему место в квартире матери Дениса. И это «другое» ее пугало. Визит Ильи ее тоже почему-то напугал.

Он остановился на лестничной площадке между этажами (поднимался пешком, несмотря на боль в ноге) и с сожалением подумал, что надо было попросить у Вари сигарету, чтобы сейчас, перекуривая, поразмыслить о разговоре с Дианой. Не то чтобы Илья имел привычку к курению, но так, от случая к случаю, бывало.

Диана встретила его точно таким же восклицанием, как и Алевтина: «Это вы?!» И Илья, уже не удивившись, решил, что и с Дианой он встречался когда-то раньше. Он даже спросил прямо, были ли они знакомы, на что девушка твердо ответила: «Нет». И, оправдывая вырвавшееся восклицание, сказала, что Илья очень похож на одного американского актера, поэтому она так и удивилась. О том, что он похож на актера, Илья знал, ему уже говорили, к тому же фильмы с участием того актера он видел и не мог отрицать внешнего сходства с ним. Но! Это сходство было тут ни при чем. Вряд ли Диана вкладывала в свои слова то же, что и Алевтина. Ее восклицание прозвучало совершенно с другими интонациями. Со страхом и... смирением.

Чем он мог напугать незнакомую девушку?

Илья не мог думать о Диане как об обычной девушке. Во-первых, она была очень красива. И, признаться, образ таинственной ведуньи ей очень подходил. К ее волнистым иссиня-черным волосам, к большим глазам со сливовой радужкой вокруг зрачка-звездочки, к тяжелым векам и прямым стрелам ресниц. К надменной линии рта и чуть заметной горбинке на переносице, к тонким запястьям, украшенным серебряными браслетами, свободной шелковой тунике, не скрывающей, однако, изящества фигуры. К гордому имени... Во-вторых, Диана была не просто красивой девушкой, она еще являлась ведуньей и предсказательницей или, по крайней мере, позиционировала себя так.

Илья не стал повторять выдуманную историю про коммунальные службы. Он прямо рассказал Диане о пятнах-«ликах». Девушка, слушая его, заметно побледнела. Шахов заметил, что рассказ ее не удивил, будто она уже знала об этом явлении. Илья даже возликовал, думая, что Диана назовет сейчас причину появления пятен, и эта причина окажется такой же интересной, сложной и загадочной, как и она сама. Диана и вправду проявила интерес, задала уточняющие вопросы, попросила подробно описать пятна и назвать, когда они появились. А потом... А потом уверенно заявила, что ничего о подобном феномене не знает, никогда не слышала и в ее квартире ничего подобного нет. Разочарование, которое испытал Илья, невозможно описать. Ушел он от девушки с твердым подозрением, что она что-то знала, но рассказывать не захотела. Визитку на всякий случай ей тоже оставил, однако почти на сто процентов был уверен в том, что Диана ему не позвонит.

Правда, прежде чем закрыть за ним дверь, ведунья вдруг сказала:

– Знаете, ко мне недавно девушка одна приходила. С просьбой разгадать сны. Сны эти мне показались забавными, однако я ничего полезного в них не увидела. Но, возможно, они покажутся любопытными вам. Там сюжет тоже как-то вертится вокруг лиц... Девушка эта – моя соседка. Алевтина Сапогова, кажется, ее так зовут.

– Я уже был у нее, но она ничего подобного мне не рассказала. А что в них такого интересного? И какая связь с этими снами и пятнами в квартире моей знакомой?

Диана пожала плечами. И Илья понял, что Диана просто пыталась заинтересовать его чужими снами, отвлечь внимание от собственной персоны. Ох, что-то она действительно знает, но скрывает.

Диана

Дура! Нет, ну надо же, какая дура! Диана закрыла за гостем дверь и в сердцах стукнула кулаком в стену, после чего села прямо на пол и, обхватив себя руками, будто ее колотил озноб, громко повторила: «Дура!»

Весь тщательно продуманный имидж спокойной дамы, чье душевное равновесие не нарушить даже сообщением о близящейся мировой катастрофе, полетел к чертям собачьим. Этот парень – не дурак, он понял, что она что-то знает, и взял себе на заметку. Она нервничала слишком явно, поведение ее было лишено логики. Вначале подробно выспрашивала гостя о пятнах на стене в квартире соседки, потом пыталась убедить его в том, что ей это совершенно неинтересно. Парень, слушая ее оправдания, поднял бровь, демонстрируя тем самым, что он ей не верит. Но, однако, промолчал. Возможно, он вновь в один из дней появится тут. «Чур, чур тебя! Не ходи ко мне, не ходи!» – мысленно открестилась Диана, будто от нечистой силы.

А как она его встретила?! Какими словами! «Это вы?!» Надо же быть такой дурой!

Впрочем, она уже долгое время жила в ожидании несчастья, и нервы ее истончились. Немудрено, что, увидев на пороге квартиры этого незнакомца, Диана приняла его за вестника беды. Парень хромал, хромал сильно, и она чуть не потеряла сознание от накатившего на нее ужаса. «Мышь?..» – едва не вырвалось у нее. В последний момент девушка прикусила язык и привела какие-то нелепые оправдания, а парень сделал вид, что поверил.

Но ужас ее был оправдан: Диане не раз выпадало предсказание, что плохую новость ей принесет хромой человек, и сейчас, увидев его на пороге своего жилья, девушка решила, что час настал. Неважно, что незнакомец оказался молодым и красивым парнем, а в кошмарах ей виделся старец. Ведь карты не говорили, что вестником беды будет именно старик, это она его нафантазировала.

И даже после того, как первый ужас прошел, Диана продолжала сидеть в обществе гостя как на раскаленных углях. Его интересовали пятна. И у Дианы пропали все сомнения насчет того, что подслушанный телефонный разговор соседки она поняла неправильно. Речь действительно шла о тех безобразных «лицах», возникших когда-то на стене в доме ее бабушки. Эти пятна – вестники беды. Они появляются перед большим несчастьем.

Но, может, она успеет... Ей бы только достать тот чертов альбом, пока он опять куда-то не исчез или до него не добрался этот слишком любопытный красавчик.

Диана знала, что фотоальбом находится у старика, проживающего над ней. Хорошо, что ей удалось снять квартиру именно в этом доме! Но, несмотря на сопутствующую поискам удачу, Диана до сих пор не смогла получить альбом. Старик то ли из вредности, то ли от излишней осторожности не открывал дверь, а может, его просто не оказывалось дома. Диана караулила его возле подъезда, но Павел Иванович (так звали старика) оказался неуловим. Однажды девушка подслушала, как одна из соседок говорила другой, что давненько не видела Павла Ивановича, а ведь он каждый день выходит на прогулку с утра пораньше. Соседки гадали, не заболел ли старик, но проходившая мимо девушка, Алевтина Сапогова, успокоила их, что с Павлом Ивановичем все в порядке, она периодически видит его на площадке или в подъезде. Соседки решили, что старик поменял свои привычки. На всякий случай Диана несколько дней караулила Павла Ивановича во дворе, делая вид, будто увлеклась утренними пробежками. Напрасно.

А времени мало! Как же его мало!

На секунду мелькнула сумасшедшая мысль рассказать тому любопытному красавчику свою историю, попросить о помощи, объединить усилия. Но Диана тут же, посмеявшись над своей наивностью, отмела эту бредовую идею. И дело даже не в том, что от хромых людей она невольно ждала плохих вестей, а в том, что ее история для незнакомого человека прозвучала бы слишком фантастически.

Нет, нет, она должна действовать сама. И торопиться, чтобы спасти Мышь.

А для этого сначала – получить фотоальбом.

* * *

В машине Варвара вдруг заявила, что умирает от желания спать. Илья пожал плечами: спи, чего уж тут. Варя поблагодарила его усталой улыбкой и прикрыла глаза.

Спала ли она на самом деле или просто притворялась, потому что не желала разговаривать, Илья не знал. Думая, что она все же спит, он украдкой бросал на девушку взгляды, лаская ими ее солнечные ресницы, поглаживая висок с золотой прядью-завитушкой, целуя бледные, а когда-то бывшие яркими губы. Варя его взглядов не чувствовала, ее ресницы чуть подрагивали, а дыхание оставалось ровным, как у спящего человека.

Варька... Он не смог сдержать улыбки. Время будто пошло вспять. Илье не хотелось расставаться с иллюзией, будто они шагнули в прошлое, в период, когда еще были живы их отношения. Правда, тогда у него еще не было автомобиля с холеными блестящими боками, и ездили они с Варей на метро. А иногда садились в троллейбус и совершали экскурсию по дождливой серой Москве. Варя очень любила кататься на троллейбусах. Она вбегала внутрь, сразу направлялась в конец салона – к «местам для поцелуев», как шутил Илья, и взбиралась на сиденье. Илья не садился, дурачась, уверял, будто «боится высоты» – высоких сидений. Варя смеялась и тянула его за рукав. Он плюхался рядом с ней, целовал в висок, зарывался лицом в ее шелковые распущенные волосы и говорил, что когда-нибудь будет катать ее не на троллейбусе, а на шикарной иномарке. Варя смеялась и возражала, что троллейбусы ей куда симпатичней.

Она оказалась права. Троллейбусы и вправду куда симпатичней... Что из того, что сейчас Илья везет ее, как когда-то обещал, на новой иномарке, ведь все их счастье осталось в том «троллейбусном» прошлом! Теперь между ними разлом в семь лет и ее замужество. О том, что у него самого есть Лена, Шахов как будто забыл. Но хорошо помнил, что у Вари имеется любимый мужчина, о котором она говорила с такой нежностью и светом в глазах.

Нет больше того, что когда-то их связывало, делало беззаботными и счастливыми. Ничего нет.

Ему вдруг стало так горько, как бывало иногда пасмурным осенним днем – горько от запаха опавшей листвы и дыма костров. Горько, как от разлуки, у которой полынный вкус. Сейчас он отвезет Варю к метро, а дальше... А дальше она вернется в свою жизнь – войдет во двор своего дома, по привычке поднимет голову, отыскивая взглядом желтое от зажженного света окно, улыбнется, увидев маячащий в нем силуэт того, кто ее ждет. Поднимется на свой этаж, войдет в дверь и попадет в объятия любимого мужчины. И они сядут ужинать вместе, и на Варьке будет надет какой-нибудь домашний костюм, не новый, но очень удобный. И она, накалывая на вилку кусочки котлеты или зачерпывая ложкой суп, примется рассказывать любимому мужчине о том, как прошел ее день. Об опыте, о гранте, который то ли получат, то ли нет, о мышиной возне в коллективе, о пробах, которые она брала сегодня. И, может быть, упомянет вскользь о нем, Илье, без называния имени, под безликим определением «один знакомый»...

– Илья, ты чего? – вдруг услышал он голос Варвары и от неожиданности вздрогнул. – Задремал? Зеленый уже!

И вправду, задумавшись, Илья не заметил, как переключился сигнал светофора с красного на зеленый, а он все еще продолжал стоять, и сзади нетерпеливо сигналили. Видимо, эти сердитые гудки и разбудили Варьку. Или она не спала?

Он тронул машину с места и, старательно не глядя на девушку из опасений, что она по его лицу прочитает то сокровенное, о чем он сейчас думал, спросил:

– Выспалась?

– Да я и не спала. Так, задремала чуть-чуть... Вчера с работы поздно вернулась, потом дома еще половину ночи за компьютером провела – статью дописывала, рано встала...

– Варвара, а живешь ты когда? – сочувственно спросил Илья.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Когда ты живешь? Или у тебя только работа?

Он почему-то начал злиться.

– Мне нравится моя жизнь, – четко произнесла она и сердито покосилась в его сторону. – Меня в ней все устраивает.

Слово «все» было произнесено с нажимом, будто камень в огород Ильи, которого в его-то жизни много что не устраивало.

Он проглотил и это. Как проглотил раньше и «мужа», и нежность в ее глазах, когда она говорила о другом мужчине. Промолчал, сделал вид, что его не касается. Его действительно не должна касаться личная жизнь Варвары. Так Шахов и подумал, а вслух неожиданно брякнул:

– Варь, а давай покатаемся на троллейбусе?

Она вытаращила на него глаза. Он и сам уже понял, что его предложение нелогично, неуместно и смешно. Говорят же: «слово – не воробей», но Илья и не догадывался, что и мысли тоже такие... летучие: не успел подумать, а она уже выпорхнула, повиснув в воздухе нелепыми и смешными словами.

– На троллейбусе? – усмехнулась Варя. Усмехнулась с таким значением, что и тени сомнения не оставалось в том, что она поняла истинный смысл его предложения. – Илья, ну в самом деле, какие троллейбусы сейчас?

Она выделила голосом последнее слово. Сейчас – это сейчас, это настоящее. А поездки на троллейбусе давно остались в прошлом. Илье почему-то подумалось, что Варино прошлое уже давно съели лангольеры – «монстры» из одноименного романа Стивена Кинга, питающиеся прошлым. А вот до его они так и не добрались. И осталось оно, это прожитое время, подобно старой мебели в закрытом чулане, рассыхается, темнеет, растрескивается, но не исчезает. И выбросить рука не поднимается.

От ответа его избавил звонок мобильного. Илья выудил из кармана телефон и увидел высветившееся на экране имя Лены. Вот надо же, как не вовремя!

– Да? – устало произнес он.

Излишне устало, чтобы Лена поняла, что ему сейчас не до долгих разговоров.

– Ты где? – спросила она, не поздоровавшись.

– В дороге. Возвращаюсь из Подмосковья. У меня тут... дело было.

Лене не понравилось, что у него было какое-то «дело» в Подмосковье, о котором он ее не предупредил. «Дело» – безликое слово, оно может скрывать что угодно. Развлечения, личные встречи, свидания. Лена что-то недовольно сказала, Илья вновь поморщился и на секунду отстранил телефон от уха. Это заметила Варя и, отворачиваясь к окну, красноречиво, всепонимающе улыбнулась.

– Лена, я сейчас за рулем, мне неудобно говорить. Я приеду и тебе перезвоню, – перебил девушку Илья. Отключив телефон, он небрежно сунул его обратно в карман.

– Не ласков ты с ней, – прокомментировала Варя, все так же глядя в окно.

«А тебе какое дело?» – чуть не огрызнулся он. Но прикусил язык. Злился он не столько на Лену и на ее «неуместный» звонок и даже не на Варвару, которая на его нелепое предложение про троллейбус отреагировала ожидаемо – насмешкой, а на себя. За то, что не смог эту ситуацию с троллейбусом обернуть в шутку, а принял серьезно, и обиделся, и расстроился.

– Илья, не сердись, – вдруг мягко сказала Варя, поворачиваясь к нему и трогая его за руку, лежащую на рычаге переключения скоростей.

Пальцы у нее оказались теплыми. И это мимолетное касание погасило его раздражение, будто выплеснувшаяся в огонь вода – быстро и неожиданно. Он мотнул головой, показывая, что не сердится. Варя расслабленно улыбнулась.

– Что ты думаешь об этих пятнах? – спросил он, чтобы что-то сказать. Не молчать, не гонять в голове мысли о Варьке.

– А что я могу о них думать? Сделаю анализ, будет видно. А пока ничего не могу сказать.

– А если думать без «пробирок»? Если допустить, что появление этих пятен нельзя объяснить с научной точки зрения?

– Илья, я всему стараюсь найти именно рациональное, материальное объяснение, – усмехнулась она. – Ты, наверное, забыл, какая я зануда. Мне все явления нужно подвести под химическую формулу. А если они не подводятся, то это не значит, что у них «ненаучная» природа. Для меня это означает то, что моих знаний, а может, и не только моих, еще недостаточно для таких объяснений. Не открыт элемент, не выведена формула, не проведена реакция. Прости уж, я мыслю узко, но я не могу по-другому.

– А я хочу испробовать все возможности.

– И что собираешься делать?

Варя глянула на него чуть насмешливо и сделала брови домиком, как всегда, когда чему-то не верила, хотя честно пыталась поверить. При этом ее лицо принимало такое забавное выражение, что Илья не мог сердиться на девушку.

– Помнишь, я тебе рассказывал, что читал о подобном случае в Испании?

– Помню. Той истории, кажется, так и не смогли дать объяснения и все свели к тому, что виновато старое кладбище, на месте которого построили дом. Якобы духи умерших захотели что-то сказать, а в качестве проводника выбрали владелицу дома. Я, если честно, считаю, что в той истории много чего не хватает. Может быть, оборудования для того, чтобы провести более тонкое и детальное исследование...

– Исследования проводились в доме на протяжении тридцати лет, – устало напомнил Илья, – и, поверь, не только на любительском уровне.

Ему вдруг сделалось кисло и тоскливо: не удастся заинтриговать Варьку ни той, испанской, историей, ни тем более этой, в которую он втягивает ее сейчас. «Пятна» ей интересны ровно до того момента, как она проведет свои опыты и получит результат. Неважно, положительный или отрицательный, главное, результат. И все, на этом ее интерес иссякнет. Всякие там духи, старые кладбища, медиумы, загадки могли бы заинтересовать любую девушку (большинство из них и любят «чертовщинку», мистику), но не Варвару. Варе любое мало-мальское событие нужно расщепить на атомы, слепить в молекулу, провести реакцию и получить результат. Она даже салют на День Победы, помнится, не могла смотреть нормально – просто наслаждаясь зрелищем и любуясь разноцветными огнями. Нет, она восторженно кричала Илье на ухо, что знает, как это делается, что им вот как раз в конце курса рассказывали на лекциях по основам химических технологий, откуда берется это «чудо» – салют. И Илья тогда, помнится, почти всерьез злился на нее за то, что она «умничала» и мешала ему наслаждаться волшебством. Конечно, он знал, вернее, предполагал, как и что делается для того, чтобы в небе расцвел такой диковинный разноцветный цветок. Но все же... Дай человеку немного поверить в магию цвета и света, не разбивай ее так жестоко и не вовремя, даже если ты знаешь ее секрет! Это все равно, что «препарировать» при ребенке Деда Мороза, принесшего подарок: и шуба-то – из синтетики, и борода – из ваты («пощупай, пощупай!»), и под одеждой-то – самая обычная человеческая кожа, да и подарок куплен в магазине родителями («Хочешь, скажу в каком? Или отведу, сам увидишь!»). Илья злился на девушку за такие умничания, а она лишь задорно смеялась. Варька, блин, однажды даже примчалась к нему довольная с лекций и заявила, что любовь – это чистая химия! И в доказательство нарисовала на обложке тетради какую-то замысловатую формулу, которая и была той самой любовью – гормоном или чем там еще? Который к тому же еще и имел несчастье распадаться со временем.

Ох, Варька!

Как жаль, как жаль, что Шахов не может придумать больше ничего, что могло бы заинтересовать ее. Все нужные пробы Варя уже взяла. Завтра она что-то там нальет, что-то насыплет, подогреет, взболтает и удовлетворенно поднесет пробирку к свету, разглядывая. Потом позвонит ему и деловым тоном отчитается о результатах. И все. На этом их пути вновь разойдутся, потому что у него больше не найдется предлога, чтобы позвонить ей. А Варваре будет неинтересно ему звонить, потому что ее интерес уже выпал в осадок в пробирке или, наоборот, растворился, или разделился на фазы, или улетучился газом. Все.

Все. Ее жизнь – периодическая таблица Менделеева, белый халат, круглые колбы, горелки, фильтры, чашки Петри и бюретки. Любовь можно выразить формулой, это соединение, которое распадается. Не распадалась только Варькина страсть к химии. Она и замуж вышла ради того, чтобы обвенчаться с этой наукой.

Черт! Опять он думает не о том.

Не о том.

– Илья... – тихо позвала Варя.

– Да, – глухо откликнулся он.

– Ты сейчас думаешь обо мне... плохо.

– Не строй из себя ясновидящую. – Он остановился на светофоре и повернулся к Варе: – Ты ведь в них не веришь, в этих ясновидящих... А угадывать не любишь. С чего ты взяла, что я думаю именно о тебе, да еще плохо?

Она вздохнула, пожала плечами, вытащила из сумочки пачку сигарет и вопросительно посмотрела на него.

– Кури уж.

– Спасибо. А то, что я предположила, что ты сейчас думаешь обо мне и плохо, так это не ясновидение. У тебя есть все причины думать обо мне так. Если, конечно, ты обо мне вообще думаешь.

Провокационная фраза. Сказать ей, что он о ней не думает, – значит, соврать. Она поймет, что он говорит неправду, и это будет еще хуже, чем признаться в том, что он о ней думает. Потому что, если что-то пытаешься скрыть, завуалировать, значит, это тебя очень беспокоит. Илья ничего не ответил, неопределенно пожал плечами и плавно нажал на педаль газа, трогая машину с места.

– Так что ты собираешься делать дальше с этими пятнами?

Вопрос она задала, скорее всего, не из интереса, а для того, чтобы как-то разрядить обстановку.

– Дождусь результатов твоих опытов. Потом проведу эксперимент со звуковой записью, – Илья произнес фразу с таким видимым пренебрежением, будто специально акцентируясь на том, что «исследование» это – чистой воды развлечение. Несерьезное, как и его колонка в газете, которую он только выдает за научную, а сам «играет». – У меня сосед какой-то там техник, специалист по звуку. Он работает в мелкой звукозаписывающей компании. Думаю попросить его помочь мне.

– А дальше?

– А дальше хочу немного узнать об этом доме. Вдруг... под ним и в самом деле кости зарыты, – он засмеялся, обращая все в шутку.

И Варя подыграла ему:

– А мама твоего друга – медиум.

– Только мы ей об этом не скажем, а то напугаем до смерти, – подмигнул девушке Илья.

Варя тоже засмеялась и, глянув в окно, сказала:

– Илья, приехали. Останови вон там, возле метро, пожалуйста.

– Да я бы тебя до дома довез.

– Не надо, лучше возле метро меня высади. Мне недалеко, правда.

– Ревнивый муж? – спросил он, скривив губы.

– Ну, если хочешь так считать – считай! – весело ответила Варя. Она безошибочно прочитала в его словах плохо скрываемую ревность, и это обстоятельство ее забавляло. – Все, Илюха, я побежала! Как только получу результаты, позвоню тебе. Может быть, завтра, но не обещаю. Береги себя!

Она открыла дверь и выскочила в моросящий темно-серый вечер.

Илья постоял, глядя девушке вслед еще какое-то время. Наблюдая, как она перепрыгивает лужи, он ждал: а вдруг она оглянется, помашет ему рукой и подсластит его горечь улыбкой. Но нет, Варвара резво оббегала лужи, торопилась к дому с дынно-желтым освещенным окном, за которым ее кто-то ждал. И эта ее фраза «береги себя» звучала и в самом деле как прощание. Так обычно говорят при расставании.

Зинаида Львовна

– А... где Варвара? – спросила Зинаида Львовна, недоуменно переводя взгляд с Ильи на невысокого упитанного паренька с увесистой, размером с мешок, сумкой в руках.

Если честно, она ожидала, что девушка вновь приедет, чтобы, к примеру, рассказать о результатах своих исследований. Вчера Варвара, снимая пробы, так подробно отвечала Зинаиде Львовне на все ее вопросы, а потом охотно и доброжелательно говорила о своей работе, что Зинаида Львовна ожидала от девушки, что та лично приедет, чтобы сообщить результаты. Девушка, такая внимательная и так увлеченная работой, не может поступить иначе. Это раз. Во-вторых, Зинаида Львовна ждала Вареньку в гости и просто так, очень уж ей понравилась эта симпатичная девушка. Сразу видно: порядочная, скромная и вежливая, похоже, из хорошей семьи и с уважаемой профессией. Эх, ее бы в жены Денису, вместо той вертихвостки, на которой сын поспешил жениться. Правда, святой образ Варвары немного портило подозрение, что девушка, так увлеченная наукой, вряд ли согласится ежедневно по нескольку часов простаивать у плиты, готовя мужу борщи, котлеты и пироги. Но все равно Зинаида Львовна готова была простить Вареньке этот «грех». Зоркий глаз женщины заметил отсутствие обручального колечка на пальчике Варвары, и она решила, что надо бы намекнуть Илье, чтобы не зевал, а брал Варвару в жены.

– А мы сегодня без нее! – весело ответил Илья и, указывая ладонью на незнакомого парня, представил его: – Знакомьтесь, это Евгений, наш технический гений.

Зинаида Львовна, сощурившись, придирчиво посмотрела на «гения», словно собиралась вынести вердикт, подходит ли он под ту характеристику, которую ему дал Илья. На ее взгляд, Евгений не очень тянул на «технаря». Технари, в ее понимании, должны выглядеть по-другому. Сухощавые, как и наука, которой занимаются. По мнению женщины, ничего на свете не было «суше» цифр и физических и математических формул. И это должно накладывать отпечаток на внешность «технарей». Гении-«технари» также должны носить очки, обязательно в роговой темной оправе, иметь взъерошенные нестриженые волосы, сутулиться, загребать при ходьбе длинными ногами, которые неловко путаются одна о другую.

Почему у Зинаиды Львовны нарисовался такой образ человека, занимающегося техническими науками, она и сама не знала. За ней в молодости как-то ухаживал молодой человек, студент Бауманки, так он вот именно так и выглядел. Таким был и ее учитель физики и математики, уже давно покойный Степан Петрович. Да, кажется, учитель математики в Денискиной школе тоже... Или она что-то путает? Или так выглядел не математик из Денискиной школы, а Денискин приятель-компьютерщик? Нет, у Денискиного приятеля-компьютерщика (тоже «гения», как его когда-то представил ей сын) были по-женски длинные волосы, непромытые, связанные в небрежный хвост, а носил «гений» рваные джинсы и растянутый свитер с засаленными обшлагами и протертыми почти до дыр на локтях рукавами.

Евгений же, напротив, был невысок и упитан. Последнее только возвышало его в глазах Зинаиды Львовны (упитанность она уважала, поскольку невольно ассоциировала всех полных молодых людей со своим сыном). Его круглое лицо имело здоровый цвет и было таким симпатичным своей округлостью, розовостью, ямочками, что Зинаида Львовна, в первые мгновения рассматривавшая гостя с хмурой складкой между бровей, добродушно улыбнулась. Да и как можно было не улыбнуться, видя этого добродушного и симпатично-пухлого молодого человека?! Одет Евгений был опрятно, в теплую куртку из дубленой кожи с меховыми отворотами на рукавах, в брюки из шерсти и светлый чистый джемпер. В общем, он производил впечатление воспитанного и послушного мальчика из благополучной семьи. И Зинаиде Львовне, конечно, такая характеристика пришлась по душе. Вот только на технического гения он никак не походил, хоть тресни!

– Зинаида Львовна, Евгений должен будет установить аппаратуру, а потом мы все втроем на какое-то время покинем квартиру.

Илья еще вчера позвонил матери Дениса и предупредил, что в ее квартире будет проведен следующий этап экспериментов, на этот раз с звукозаписывающей аппаратурой. Зинаида Львовна еще удивилась, зачем, мол, это, но спорить не стала. Ей нравилось, что Илья с таким интересом занялся «ее случаем». Даже людей, связанных с наукой, привлек, например, ту девушку Варю или вот этого еще не оправдавшего свое звание технического гения Евгения. Видимо, дело серьезное. И оттого, что дело серьезное, и потому, что занимаются им люди науки, Зинаида Львовна важничала и раздувалась от гордости. Илья тоже внушал ей уважение уже тем, что руководил «расследованием» и писал в газетную колонку. Зинаида Львовна лелеяла надежду, что и ее случай тоже попадет в газету. А там, как знать, может, и телевидение приедет? Девушка Варя ведь говорила, что все возможно...

– Покинуть квартиру? – засомневалась Зинаида Львовна.

Илья еще вчера предупредил ее, что в целях чистоты эксперимента в квартире не должен никто находиться, но Зинаиде Львовне было немного страшно и очень-очень любопытно. Именно из-за любопытства она и не хотела уходить, а не потому, что боялась, что Илья и этот Евгений могут воспользоваться ее отсутствием и что-то украсть. Нет-нет! Илье Зинаида Львовна доверяла, ведь тот уже столько лет был близким другом Дениса. Да и Евгений внушал доверие с самого первого взгляда. Сложно представить, что у такого располагающего к себе, положительного во всех отношениях молодого человека могут быть темные помыслы. Нет!

Но вот с любопытством женщина справиться не могла.

А технический гений уже вовсю занимался своим делом: раскрыл объемную сумку и вытащил из нее большой, размером с чемодан, катушечный магнитофон. Зинаида Львовна даже не предполагала, что подобные раритеты еще сохранились. Евгений, с разрешения хозяйки, водрузил махину на кухонный стол, установил бобину с лентой, поклацал клавишами, проверяя, все ли работает, затем приладил микрофон и зачем-то пощелкал по поролоновому «шарику» ногтем.

– Илюшенька, да я тихонечко вот туточки посижу, на этой табуреточке. И ни-ни, ни одного звука не издам, обещаю!

– Зинаида Львовна!.. – строго сказал Илья и картинно нахмурил брови.

– Ну и пожалуйста, – почти обиделась женщина. – Все равно эта зараза сверху вам эксперимент испортит! Весь день чем-то гремит, шумит. Шкафы, что ли, двигает? Не уймется никак! Житья от нее совсем никакого.

– Зинаида Львовна, вы за то, что соседка может испортить эксперимент, не волнуйтесь. Мы уж как-нибудь эту проблему решим.

– Ну хорошо. А вы, вы куда? Я вот к Марье на третий этаж спущусь, посижу у нее. Она меня ждет, еще с утречка договорились, что я к ней приду на чай.

Марья уже ждала приятельницу, приготовив к чаю сладкие плюшки, потому что Зинаида Львовна посулила ей рассказать нечто из рук вон выходящее. А до новостей, слухов и сплетен Марья была охоча.

В общем, у Зинаиды Львовны имелось место, где можно скоротать вечерок, пока в ее квартире вертятся бобины с лентой, записывая шорохи и звуки. Правда, любопытство, любопытство окаянное, одолевало так, что мочи не было. Зинаида Львовна боялась, что даже Марьиными плюшками его не удастся «заесть». Ну ничего, Илюша потом все расскажет, а у Зинаиды Львовны будет что еще поведать своей подружке-соседке.

– Мы с Евгением тоже уйдем, – объяснял тем временем Шахов. – Оставим технику и съездим на пару часов к моим родителям. Давно собирался к ним заглянуть, а все не получалось.

Зинаида Львовна дождалась, пока молодые люди сделают последние приготовления, заперла квартиру и спустилась на третий этаж.

Соседка Марья давно поджидала и уже вся извелась от нетерпения.

– Я уж собиралась, Зинаида, идти за тобой, звать, – встретила она подругу. – Уж боялась, что ты передумала.

Зинаида Львовна важно повела плечами и слегка снисходительно оттого, что она все еще обладала этим сокровищем – нерассказанной историей, а заинтригованная Марья уже истомилась в предвкушении, обронила:

– Да что ты, Марья, как глупая, ей-богу! Ну, с чего бы я передумала? Дела у меня были, вот! Важные дела и важные гости!

– Ай ли?

– Да вот так! Я к тебе, Марья, тоже не просто так пришла! Я это... в эксперименте участвую! А ты – «передумала»... Глупости!

– А что за этот, как его?..

– Эксперимент? – изогнула бровь Зинаида Львовна. – Ох, Марья, я тебе расскажу. Такие дела творятся, не поверишь!

И замолчала, маринуя соседку и еще больше подстегивая ее любопытство.

Марья, поняв, что в коридоре разговора не выйдет, нетерпеливо засуетилась:

– Да что это мы все стоим туточки? Стоим и стоим, как не у себя дома. А у меня на кухне уже плюшки ждут! И чайник горячий! И чай свежий! И конфеты в вазочке. Пойдем-ка?

– Мне, Марья, недосуг чай пить. Я же в эксперименте... – поломалась для вида Зинаида Львовна и махнула рукой: – Ладно, давай, если недолго.

Марья проводила гостью на такую же вылизанную до блеска, как у Зинаиды Львовны, кухоньку, со всеми почестями усадила за стол, стоящий возле окна, отодвинула присборенную шторку с крупными алыми маками, чтобы была видна угасающая в постепенно спускающихся сумерках улица, и сняла с большого блюда чистую льняную салфетку. На блюде лежали румяные, источающие пряный запах корицы плюшки.

– Ты давай, давай, рассказывай! – поторопила хозяйка гостью.

– Да расскажу, расскажу, не торопи! Вот чаю нальешь, сядешь со мной, и стану рассказывать. А сейчас чего – на сухую да впопыхах...

Марья быстро организовала чай. Села напротив гостьи и нервно обхватила чашку морщинистыми руками. Гостья неторопливо отпила чаю и степенно поставила чашку на блюдце.

– Ох, Марья, такие дела происходят, что скоро мы в телевизор попадем! Вот, ей-богу, клянусь: в телевизор! – важно заявила Зинаида Львовна.

Но не успела Марья удивленно и восхищенно охнуть, как вдруг послышался пронзительный вопль, сопровождающийся ужасным шумом и оборвавшийся громким ударом.

Обе женщины испуганно вскрикнули и, выпучив глаза, молча уставились друг на друга.

– Чегой-то упало, а? – первой пришла в себя Марья.

– Никак, тяжелое что-то сбросили. Телевизор, что ли?

У Зинаиды Львовны перед глазами мигом возникла картинка, как кто-то сбрасывает с верхнего этажа телевизор. Муж одной ее знакомой однажды, вернувшись домой пьяным, стал буянить и выкинул с пятого этажа новехонький «Рубин».

– Ничего не видать! – проворная Марья уже распахнула окно и, свесившись на улицу, пыталась разглядеть, что же происходит. – Темнеет...

– Ты башку-то не высовывай! – посоветовала Зинаида Львовна. – Не дай бог, что-то опять кинут, размозжат-то тебе думалку!

Марья послушно влезла обратно.

– Лучше давай спустимся и поглядим, – предложила Зинаида Львовна. – Ну что за идиоты телевизоры выкидывают? Если не жалко, вынеси на помойку. А так ведь и пришибить кого-нибудь можно! Ты, Марья, под окнами никогда нет ходи, видишь, что творится!

Приятельница отозвалась уже из коридора: она нетерпеливо гремела ключами, отпирая дверь.

Обе женщины не стали дожидаться лифта (не пятый, чай, этаж) и проворно, насколько могли, сбежали по лестнице.

Они ожидали увидеть разбившийся телевизор, или сброшенный стул, или какой-нибудь мусор, или упавший горшок с цветком, но никак не это.

– Господи! – смогла лишь вымолвить потрясенная Зинаида Львовна, хватаясь за сердце.

А Марья рядом пронзительно завизжала.

Под окнами на асфальте лицом вниз лежала девушка. По белобрысым неопрятным волосам Зинаида Львовна опознала в ней соседку сверху, ту самую девицу, похожую на пекинеса, с которой так изнурительно враждовала.

* * *

Илья и Евгений возвращались домой в подавленном молчании. Вечер закончился совершенно не так, как предполагалось. Еще пару часов назад они так горели этим экспериментом с записью звуков в пустой квартире, в нетерпении поглядывали на часы, сидя в гостях у родителей Ильи в ожидании ужина. Они более походили не на двух тридцатилетних мужчин, а на тринадцатилетних мальчишек. И было здорово и забавно, и пресловутое пятно, продемонстрированное Евгению, воспринималось как декорация к этому приключению. Но позвонил Бобров, и приключение перестало казаться Илье забавным. Денис строгим тоном спросил, что случилось с его матерью, почему она звонит ему почти в истерике и сбивчиво рассказывает про какой-то «эксперимент» и труп под окнами. Илья с Евгением, так и не дождавшись ужина, рванули к дому, в котором жила Зинаида Львовна.

Они действительно застали около подъезда милицейский «уазик» и жителей, столпившихся возле бумажной ленты, которой был огражден небольшой пятачок под окнами. Люди вытягивали шеи, выглядывая что-то, перешептывались, чуть отступали назад, когда их безуспешно пытался отогнать толстый усатый дядька в форме, но не расходились. Когда из толпы вышла женщина, Илье удалось разглядеть в образовавшийся просвет лежащую на асфальте фигуру, накрытую темной тканью. «Суицид?.. Несчастный случай?..» – слышался в толпе шепот. Жители строили догадки, а усатый толстяк в форме пытался отогнать любопытных подальше от ленты ограждения.

Зинаиду Львовну в толпе найти не удалось. Оказалось, мать Дениса уже вернулась в квартиру и давала показания молодому парнишке в милицейской форме. Женщина была бледна, дрожащими руками она подносила к лицу скомканный платок и громко в него сморкалась. В помещении сильно пахло сердечными каплями, и Илье на мгновение подумалось: в том, что матери его друга стало плохо, виноват он сам, а не труп под окнами дома.

Выяснилось, что Зинаида Львовна со своей соседкой-приятельницей Марией первыми обнаружили разбившуюся девушку. Позже к ним присоединился кто-то из соседей, он и вызвал по мобильному «Скорую» и милицию. Когда из прибывшего первым «уазика» вышли служители закона, Зинаида Львовна бросилась к ним, возбужденно тараторя, что знала эту погибшую девушку. И пока Мария глушила сердечные капли, Зинаида Львовна рассказывала вызвавшемуся ее проводить милиционеру все, что ей было известно о девице. Хотя известно ей было очень немного.

Когда сверху донеслись голоса наконец-то попавших в квартиру погибшей милиционеров, Зинаида Львовна заволновалась, что может пропустить что-то интересное. Она уже была не рада тому, что дотошный парнишка в форме задает ей все новые и новые вопросы. Ей хотелось подняться наверх, чтобы на месте выяснить, что происходит и почему соседка вдруг выпала из окна.

Желанный момент настал, когда милиционер принялся за расспросы немного пришедшей в себя Марьи. Зинаида Львовна незаметно выскользнула на площадку, бесшумно поднялась этажом выше и увидела, что дверь в квартиру погибшей приоткрыта. Женщина оглянулась по сторонам, убедившись, что никто из соседей ее не видит, и воровато скользнула в коридор.

– Суицид. Или несчастный случай, – услышала она мужской голос. – На убийство не похоже.

– Да, скорее всего. Дамочка-то явно не дружила с головой. Гляди, что натворила!

Зинаида Львовна, осмелев, прошла в комнату. Два милиционера стояли к ней спиной возле окна, поэтому женщина успела мельком оглядеть помещение. И чуть не ахнула от удивления и ужаса, заползшего в душу холодным ужом. Первым делом ей бросилось в глаза то, что мебель (книжную этажерку и два кресла) хозяйка квартиры выдвинула на середину комнаты, по периметру которой были расставлены зажженные свечи-«пятнашки» из «ИКЕА».

– Может, погибшая состояла в секте? – задумчиво проговорил один из сотрудников правоохранительных органов, медленно отворачиваясь от окна. – Надо бы проверить. Гляди, что со стенами сотворила.

И Зинаида Львовна, прежде чем ее выгнали, успела разглядеть, что стены в комнате были изрисованы крестами, которые перечеркивали темные пятна, формой напоминающие лица.

...Все это вспоминал сейчас Илья, молча глядя на дорогу. Разнервничавшуюся и напуганную Зинаиду Львовну оставили в компании прибывшего Дениса, и Илья с Евгением наконец-то смогли уйти.

Женя, сидевший рядом, тоже помалкивал. Видимо, случившееся настолько ошеломило его, что он был не в состоянии проронить ни звука. Магнитофон они забрали, но, конечно, эксперимент с треском провалился. Слава богу, что расспрашивающие Зинаиду Львовну милиционеры не заметили на кухне включенный на запись магнитофон.

– Слушай, Женьк! – прервал молчание Илья, и его пассажир нервно вздрогнул. – Ведь пленка в магнитофоне вертелась все время, пока Зинаида Львовна с ментами разговаривала. Дай-ка мне ее потом послушать, а? Хотя, наверное, ничего интересного мы не найдем. Только разговор, о котором мы и так уже знаем.

Евгений молча кивнул.

– Что ты об этом думаешь? – попытался вновь расшевелить его Илья. – О пятнах, девушке этой... Я слышал, кто-то из милиции сказал, что погибшая была больна. Вроде бы приехала ее старшая сестра и сообщила, что погибшая страдала вялотекущей формой шизофрении. В милиции считают, что у нее случилось обострение на почве религии, по одной из версий, она состояла в какой-то секте. Но я, если честно, не думаю, что девушка была такой уж повернутой на религии. Не похоже. Скорей всего, причиной ее гибели послужила действительно обострившаяся на почве страха шизофрения. Ее напугали эти пятна. Недаром она исчеркала их крестами. И свечи зажгла.

Евгений кивнул, видимо, соглашаясь. Но сказать ничего не успел, потому что у Ильи запиликал мобильный.

Звонила Варвара.

– Да, солнце? – придав голосу нарочитой бодрости и игривости, спросил Илья.

– Илья, привет. Я получила результат, – сразу перешла к делу девушка, проигнорировав игривые интонации Шахова. – Твоя версия насчет того, что кто-то мог нанести рисунки на стены, не подтвердилась. И краска тут тоже ни при чем. В составе нет солей серебра.

– То есть это не проявляющиеся на свету картинки, – подвел итог Илья. – Я так и думал. Спасибо, Варя! С меня – ужин в ресторане.

– Лучше кофе с мороженым, – ответила она, и в ее голосе послышалась улыбка. – Не знаю, помогло ли тебе мое исследование, оно не было сложным. Ты ведь просил меня сделать только этот анализ. Если честно, я тоже предполагала отрицательный результат. Здесь что-то другое, Илья.

– Да, Варенька, да, – рассеянно отозвался он, выдавая свое истинное настроение.

– Илья, что-то случилось?

– Случилось. Девушка, соседка Зинаиды Львовны, выбросилась сегодня из окна. А потом в ее квартире обнаружили подобные пятна на стенах. Я сам не видел, но об этом рассказала Зинаида Львовна, которая из любопытства сунулась в квартиру погибшей. – И Шахов вкратце пересказал Варе все, что знал.

– Ох, ничего себе у вас там страсти разгораются! – изумилась девушка.

– Варька, а что ты об этом думаешь?

Она вздохнула, немного помолчала и уже обычным спокойным и серьезным голосом ответила:

– Илья, ты меня знаешь... Да я тебе и в нашу прошлую встречу говорила, что не верю во всякую чертовщину и считаю, что за этими пятнами стоит вполне себе материалистическая причина. Думаю, все дело в здании. В стенах. Мы же ведь не исследовали стены! Не исследовали сам дом – на каком месте он стоит, что находится поблизости, что под ним. Причина появления странных пятен может быть любая! Скажем, свет, падающий особым образом, магнитное поле, подземные воды или прогнивающие балки. Предположения я высказываю наобум, они ни на чем не базируются, но ты меня понял, да? Я бы не стала строить из себя охотника за привидениями, а искала причину в самом здании.

Последнее замечание задело и немного обидело Илью.

– Варвара, вспомни, что незадолго до появления пятен здание осматривала комиссия. И не обнаружила никаких дефектов. Нельзя ограничивать себя версиями о какой-нибудь химической реакции или наличии плесени. Ты сама видела, какая у этих пятен странная форма!

– Илья, я придаю значение не форме пятен, а самому факту их появления. Допускаю, что, когда здание осматривала комиссия, пятна еще не появились. Осмотр был направлен в первую очередь на то, нуждается ли дом в ремонте или еще можно потянуть, не выделять на это деньги? Я бы не доверяла полученному заключению и обратилась в коммунальные службы. А ты... игру какую-то затеял. Непонятное расследование.

– Все с вами понятно, мадам наука! – едко бросил Илья, совсем уж рассердившийся на Варвару. И выпалил то, что не сказал бы ни при каких других обстоятельствах: – Ты и замуж выскочила с расчетом! Чтобы уж наверняка получить место в аспирантуре и упасть в объятия своей химии – тебе ничего другого и не надо! Только ты и твоя химия! А то, что своим поступком ты бульдозером прошлась по чувствам других, – плевать! Плевать!

– Ты не прав! – закричала в ответ Варвара. И в ее голосе неожиданно послышались слезы. Это было так несовместимо, неправильно – Варвара и слезы, Варвара и истерика. – Это тебе, тебе плевать на чувства других! Тебе, а не мне!

– Вот как? – опешил от такого заявления Илья.

– Да, так! – припечатала она и, шумно переведя дыхание, ответила уже обычным тоном, в котором не было слез – только лед: – Впрочем, ты прав, я действительно вышла замуж по расчету. Но несмотря на это, ни я, ни мой муж ни разу не пожалели об этом. Мы прожили вместе довольно счастливые пять лет.

– А сейчас? – тихо спросил Илья.

– А это тебя уже не касается! – отрезала она.

В трубке послышались короткие рассерженные гудки. Шахов оторопело посмотрел на телефон, а затем раздраженно его сунул в карман.

– Зря ты... – тихо и несмело сказал Евгений, о присутствии которого Илья забыл. – Девушку обидел.

– Да эта девушка сама кого угодно обидит! – не сдержался Илья. Но, переведя дыхание, сбавил обороты: – Впрочем, ты прав.

На душе стало так промозгло, противно и холодно, будто в нее прокрался ноябрь. Илья покосился на притихшего Евгения и нарочито бодрым тоном заявил:

– Ну и вечерочек у нас выдался! Ничего, сосед, прорвемся! Так?

И Евгений, хотя и понимал, что Илья имел в виду лишь свои личные дела, уверенно кивнул.

Алевтина

Кошмар повторился. В этот раз Але снова привиделся сон, в котором ее обступали люди без лиц. От толпы отделилась женщина. Надвигаясь на Алю, она бормотала про потерянные лица. Алевтине казалось, что она вот-вот поймет незнакомку, но тут в Алины кошмары всегда вклинивался телефонный звонок. Он не был привязан к сюжету, просто в какой-то момент у девушки во сне оказывалась в руках трубка, которая начинала звонить. Именно трубка, обычная, от стационарного телефона, а не сам телефонный аппарат или мобильник. Трубка звонила, девушка подносила ее во сне к уху, пытаясь ответить, но звон не прекращался.

На этом Алевтина просыпалась, но звон не прекращался, преследуя ее наяву: звонил телефон, стоящий в коридоре. Алевтина каждый раз с полминуты вслушивалась в разрывающие темноту звонки, еле дыша от страха. Потом спохватывалась, что проснется мама, и босиком выбегала в коридор. Она хватала трубку, приглушенным голосом произносила: «Да, слушаю», но в ответ раздавался лишь треск, как будто на линии имелись сильные помехи.

Самым удивительным было то, что мама, обычно спящая очень чутко, ни разу не слышала звонков, но просыпалась от Алиных шагов в коридоре.

– Ты что бродишь, не спится? – спрашивала она, выглядывая из своей комнаты.

– Так телефон звонил, – отвечала Аля. – Не слышала разве?

– Нет. Никакого звонка не было, – уверяла мама. – Тебе, наверное, приснилось.

С последним утверждением Аля поспорить не могла.

Сегодня ее сон тоже оборвался телефонным звонком. Аля проснулась вся мокрая от пота и еще пару мгновений вслушивалась в поставленную рингтоном мобильника мелодию «К Элизе». На этот раз некто, тревожащий Алю по ночам, добрался и до мобильного телефона. «Не буду брать, не буду», – бормотала девушка, чувствуя суеверный страх. Сегодня она ночевала дома одна: мама раз в год, всегда в это время, на неделю ездила навещать старшую сестру, помогала ей подготовить огород к весеннему посеву. Как хорошо, что она уехала и не видела этого кошмара, который случился вчера вечером! Мама была очень впечатлительной, и такое ужасное происшествие, как гибель молодой девушки, соседки, наверняка выбило бы ее из колеи. У нее могло подскочить давление, и она бы не спала всю ночь, переживая. Впрочем, минувшей ночью мало кто мог уснуть, так как по лестнице бегали милиционеры, причитала сестра погибшей, люди судачили на лестницах, охали, вздыхали, строили догадки.

Мобильный все не умолкал, и Аля, сдавшись, поднесла его к уху. Ничего, кроме технического треска, который раздавался раньше и трубке стационарного телефона, она не услышала. Но в тот момент, когда девушка уже собралась нажать на клавишу отбоя, она различила среди треска женский голос, монотонным шепотом повторяющий одну фразу:

– Мы потеряли лица... Мы потеряли лица...

Алевтина в ужасе закричала и выронила мобильный. Вскочив на ноги, она кинулась к выключателю, но прежде чем успела включить свет, услышала тихий шорох, будто кто-то удалился из комнаты.

– Кто здесь?! – заорала Аля.

Никто ей не ответил. В комнате никого не было. С гулко бьющимся сердцем девушка сунула ноги в тапочки и вышла из комнаты. Она быстро обследовала маленькую двухкомнатную квартиру и убедилась в том, что никого, кроме нее, здесь нет.

И хотя это обстоятельство должно было успокоить Алю, оно, наоборот, ввергло бедную девушку в ужас.

Путаясь в длинной сорочке, Алевтина метнулась в комнату и подняла с полу оброненный мобильный. Во время неожиданного визита Илья оставил ей номер своего телефона с просьбой позвонить, если вдруг произойдет что-то странное. Но стоит ли из-за этого беспокоить его ночным звонком? Не рассердится ли он на нее или, что еще хуже, не посмеется ли? Ему завтра, как и всем работающим людям, рано вставать и ехать в офис.

Но Але было так страшно, что ужас, от которого взмокли ладони, а ночная рубашка так и липла к влажной спине, перевесил все сомнения. Пусть Илья рассердится на нее или посмеется, но ей важно услышать хоть чей-то голос. Живой голос.

– Илья?! – закричала она в трубку, когда ей наконец-то ответили. – Это Аля! Алевтина Сапогова! Помните, вы заходили ко мне и спрашивали...

Девушка путано объяснила, кто она, а Илья сказал, что помнит ее, и спросил, что случилось...

Когда Алевтина закончила свой рассказ, который Шахов не перебил ни разу, она вдруг поняла, насколько глупой кажется ситуация. Со стороны ее истории и страхи выглядят так, будто она – нервная дамочка, мучимая кошмарами, которая эти кошмары в силу своей впечатлительности принимает за явь. Аля зажмурилась, ожидая, что сейчас телефонная трубка, в которой повисло густое и напряженное молчание, взорвется руганью и упреками или Илья холодно скажет, что с такой ерундой не звонят по ночам малознакомым людям.

– Прошу прощения, я, кажется, помешала вам... – прошептала Алевтина и неожиданно для себя расплакалась – от страха, все еще сжимавшего ее душу ледяными пальцами, от унижения.

– Аля, Аля, успокойтесь! – с беспокойством проговорил Илья. В его голосе не было ничего, похожего на раздражение. Наоборот, в нем звучало сочувствие, смешанное... с интересом и волнением!

В ответ девушка лишь всхлипнула.

– Хотите, я приеду к вам прямо сейчас? Вы одна или с мамой?

– Одна. Если бы мама осталась дома, мне бы не было так страшно. Понимаете, этот кошмар повторяется и повторяется!

– Решено. Я сейчас выезжаю к вам. А вы постарайтесь успокоиться. Позже вы еще раз мне все расскажете. Возможно, я приеду не один, а с другом. Он в технике шарит только так. Может, ему удастся придумать что-либо для того, чтобы выяснить, кто беспокоит вас ночными звонками. Вы не против того, что я приеду не один? Не бойтесь, мы ничего плохого вам не сделаем, – в его голосе послышалась улыбка.

– Я буду ждать вас обоих.

Алевтина положила мобильный на тумбочку и перевела дыхание. Все хорошо, все нормально. Скоро появится Илья. Но недавно пережитый страх теперь смешивался с волнением. Алевтина суетливо металась из одного угла комнаты в другой, нервно потирала руками раскрасневшееся лицо и прокручивала в памяти все детали недавнего разговора.

Затем опомнилась. Представила, как неприглядно она выглядит в мокрой от пота ночнушке, взъерошенная и неумытая. Страх уступил место беспокойству, и Аля ринулась к шкафу за чистой домашней одеждой.

Горячий десятиминутный душ привел ее в почти нормальное состояние. Страх растаял, волнение немного притупилось. Девушку теперь волновало другое: как и о чем они будут говорить? Ситуация казалась нелепой: она позвонила малознакомому мужчине посреди ночи и рассказала ему о приснившемся кошмаре. А этот мужчина (не забыть добавить – красивый, обаятельный, когда-то любимый до потери пульса, да и сейчас все еще привлекательный для нее) вместо того, чтобы послать Алю к черту, сообщает, что уже мчится (отнюдь не на крыльях любви) и берет с собой какого-то друга, который может решить «технические проблемы».

Аля не понимала ровным счетом ничего.

Но зато осознала: сейчас к ней приедут двое мужчин, и надо будет их чем-то накормить. Но хотя Алевтина всегда была хорошей хозяйкой и кулинаром, угощать их было нечем: после неожиданной встречи с Ильей Аля села на жесткую диету. Холодильник совершенно пустой. Стыд!

И девушка ничего другого не придумала, как отправиться на кухню – замесить на скорую руку тесто для фирменных ванильных булочек, которые всегда получались у нее лучше всего.

Диана

Диана не могла больше ждать. Ей казалось, что она балансирует на краю пропасти, под ногами уже осыпается песок и ботинок соскальзывает вместе с ним, а вокруг нет даже хлипкого кустика, чтобы схватиться за него и задержать падение.

Вчера погибла девушка, живущая тремя этажами выше, а Диане на какой-то момент показалось, что это она сама лежит под окнами с неестественно, как у сломанной куклы, вывернутыми руками и ногами, с разбитым до неузнаваемости лицом. Она видела лишь очертания человеческой фигуры, накрытой тряпкой, но так четко представила себе лежащее под нею обезображенное тело, что ей стало дурно до тошноты. На месте этой несчастной девушки могла бы быть она. Да и кто даст гарантии, что завтра Диана не будет лежать так же, накрытая простынею, окруженная толпой соседей-зевак?

Впрочем, если тело еще было живо, то душа уже сорвалась с карниза. Только пока не достигла земли, не расплющилась от падения, а все еще стремительно летела вниз. С утра Диане позвонили на мобильный, и незнакомый мужской голос сообщил, что новости, увы, нехорошие.

Она столько раз представляла себе этот момент – что вот так раздастся телефонная трель или равнодушный звонок в дверь, и чей-то незнакомый голос принесет ей ужасную весть. Она столько раз проигрывала в уме свою реакцию, но повела себя не так, как ожидала.

Диане представлялось, что, услышав весть, она забьется в истерике, зарыдает или без чувств осядет на пол. Но девушка выслушала мужчину буднично, даже поблагодарила за беспокойство, сказала, что приедет, попрощалась и нашла в себе силы позвонить матери. Мать она застала в слезах. «Не приезжай! Не приезжай!» – кричала она, а Диана с ней спорила, говорила, что не может не приехать. «Так будет только хуже!»

Диана молча отключила телефон и стала собираться. Все без единой слезинки, без паники. В голове – холодные мысли: что взять, какой маршрут выбрать. Она напоминала себе генерала, который долго готовился к войне и вот, когда момент наступил, стал действовать по разработанному плану.

Диана вернулась домой под вечер. Уставшая, разбитая, опустошенная, но все еще со слабым огоньком надежды в сердце. Не разуваясь, она прошла на кухню, открыла холодильник, сделала большой глоток ледяной водки и даже не поморщилась, не опьянела, словно выпила не водки, а воды. В голове прояснилось, и ум заработал, пытаясь нащупать выход. Ей нужно раздобыть этот чертов альбом – проклятое наследство покойной прабабки. Она всего в трех шагах от цели, протяни руку – и получишь. Но между ней и альбомом стоял старик, который никого не желал пускать в свое жилище. Диана несколько раз поднималась этажом выше, стучала и звонила в дверь старика, но ей никто не открывал. «Может, уехал куда?» – подумалось ей с отчаянием, смешанным с надеждой. С отчаянием, потому что старик мог захватить альбом с собой. А с надеждой... А с надеждой потому, что, если бы Диана нашла способ проникнуть в его квартиру, она могла бы взять альбом сама. Попросту говоря, украсть. Конечно, она отдавала себе отчет в том, что собирается сделать и какое наказание ждет ее за незаконное проникновение в чужую квартиру и кражу. Но девушка находилась на краю пропасти, и под ногами уже осыпалась земля.

Диана вытерла текущие по щекам слезы и усмехнулась: она, хоть и не была ведуньей, за которую себя выдавала, и даже не могла предсказать погоду на вечер, не говоря уж о туманном будущем клиенток, но один ее расклад все же исполнился почти в точности. Новость ей действительно сообщил пожилой мужчина с бородой клинышком, к тому же он был хромой. Не на того она подумала, не того испугалась. Не тот парень, недавно позвонивший в ее дверь, стал дурным вестником. Но и он имел странное отношение к этой истории. Попросить у него помощи?

Нет, это ее дело. Ее и ее семьи. Значит, выпутываться она должна сама, без привлечения посторонних.

Диана ходила по квартире, размышляя. Нужно пойти на поклон к местному пьянчужке Федьке Сизому, посулить ему царский подарок в виде трех бутылок водки за маленькую услугу и молчание. Диана уже успела заметить, что дверь в квартиру Павла Ивановича, обладателя фотоальбома, была хлипкой. Да и замок – одно название. Вскрыть такой можно даже шпилькой. Главное, не наделать шуму. У Федьки, по слухам, уже имелся некий опыт общения с чужими замками, так что он мог бы ей помочь. Главное, застать Сизого в относительно трезвом состоянии...

Все складывалось как нельзя лучше. Старика-соседа не оказалось дома (Диана несколько раз поднималась и звонила в его дверь, а перед «выходом на дело» для надежности выскочила во двор и проверила, не горит ли в окнах свет). Пьянчужка Федька был скорее трезв, чем пьян, в связи с чем находился не в лучшем расположении духа. Но как только Диана посулила ему три бутылки «беленькой», мигом оживился, заулыбался щербатым ртом, из которого несло, как из помойной ямы, и пообещал, что ради трех бутылок водки может и луну с неба достать, а потом приколотить обратно. От луны Диана отказалась, но попросила без шума и пыли, быстро и осторожно, так, чтобы не осталось следов взлома, вскрыть нужную квартиру.

– Грабить, что ли, надумала? Я с тобой на это не пойду, – испугался Федька, но Диана заверила, что ей и не нужно, чтобы Федька толкался рядом, от него требуется лишь вскрыть замок – и все дела. А за молчание пообещала присовокупить еще одну бутылку водки.

Пьянчужка ковырялся в замке недолго и почти бесшумно, но Диане казалось – целую вечность. Она боялась, что скрежет в полуночной тишине подъезда раздается на все этажи. Девушка то и дело нервно озиралась, холодея от мысли, что сейчас от шума проснется кто-нибудь из соседей и вызовет милицию. Диане было страшно не столько за себя, сколько из-за того, что в том случае, если ее арестуют, ей не удастся найти злополучный альбом. И что тогда станет с Мышью?..

Миновало. Федька торжественно распахнул обитую старым дерматином дверь, и на Диану пахнуло чужим жилищем. Этот запах ей не понравился. Пахло, как у бабушки в чулане, наполненном старьем. Сыростью, пылью, старостью и еще чем-то кислым, неприятным. Девушка несмело шагнула в квартиру, осторожно прикрыла за собой дверь и остановилась. И что дальше? А что, если хозяин вдруг окажется дома? Может, он так крепко спал, что не слышал, как взламывали замок? Ладони взмокли, и девушка, как в детстве, вытерла их о джинсы. Туники, платья ассиметричного кроя – все это осталось дома, на «дело» Диана оделась удобно: в джинсы, толстовку и кеды на резиновой подошве. Волосы она тоже собрала и сколола на затылке.

Диана прислушалась: из комнаты вроде бы не доносилось ни шороха. Осмелев, девушка выставила перед собой руки, шагнула вперед и тут же на что-то наткнулась. Громко охнув от ужаса, она отпрянула назад, вообразив, что это хозяин квартиры. Но все было по-прежнему тихо, Диана пошарила рукой в глубоком кармане объемной толстовки и вытащила фонарик. Будь что будет! В ее ладони вспыхнуло маленькое солнышко, луч которого осветил стоящую впереди вешалку со старомодным пальто. Оказывается, она наткнулась на вешалку. Но, позвольте, если на ней висит пальто, это значит, что хозяин дома! Девушка замерла, борясь с желанием выскользнуть за дверь, но перед глазами тут же всплыла картинка – худенькое тельце с выпирающими ребрами, белая до прозрачности кожа и казавшиеся на осунувшемся личике огромными, как у инопланетянина, шоколадные глаза, в которых плескалось страдание. Диана стиснула зубы и смело шагнула вперед. Будь что будет!

Она торопливо обошла помещение, убедилась, что находится здесь одна, и вернулась в комнату, которая служила старику и кабинетом, и гостиной, и спальней, и столовой, но скорее напоминала городскую свалку. Какое счастье, что квартира однокомнатная! Искать альбом нужно лишь тут. Однако комната была настолько захламлена, что отыскать что-либо в горах тряпья, бумаг, газет не представлялось возможным.

Диана водила лучом фонарика по залежам книг, газет и картонных коробок, не зная, с чего начать. Куда старик мог положить альбом? В какую кучу? Ее взгляд остановился на столе, и девушка решила в первую очередь заняться им.

Рассохшиеся ящики скрипели и стонали, словно жалуясь на старость. Диана по очереди выдвинула их, осторожно покопалась в содержимом, но ничего похожего на фотоальбом не обнаружила. Она разгребла завалы на столе, но и тут не нашлось интересующей ее вещи.

Оставалась книжная этажерка. Альбом довольно громоздкий, и, если старик его никуда не отнес, она обязательно разыщет потерю. Все же не иголка. В том, что тетка из букинистического магазина, продавшая этот альбом старику, назвала верный адрес, Диана не сомневалась: появление пятен свидетельствовало о том, что альбом находится где-то поблизости. И хоть Диана видела его лишь однажды и то мельком, девушка знала, что узнает его, почувствует, не перепутает с другим.

...Это случилось четыре лета назад. Диана, которой тогда только-только исполнился двадцать один год, приехала к бабушке, которую навещала регулярно, каждый месяц. В тот раз девушка приехала не просто так. Она собиралась поделиться с ней важным событием – рассказать, что влюбилась. Они с бабушкой сидели на террасе, вдыхали ароматы теплой майской ночи, пили душистый, заваренный с травами чай, ели воздушный зефир и торт. Вернее, угощалась бабушка, а Диана, сжимая ладонями чашку с остывающим чаем, возбужденно рассказывала о Германе. О том, какой он замечательный, заботливый, любящий, красивый и умный. А самое главное она припасла на «десерт». Когда бабушка разлила по второй чашке чая, девушка вытянула руку и продемонстрировала тонкий золотой ободок с маленьким изумрудом – кольцо, которое ей подарил Герман, когда сделал предложение.

– Бабушка, у меня в августе свадьба! – счастливо прокричала Диана.

Увлеченная своими рассказами, девушка не замечала, что бабушка, слушая ее, темнела лицом. И только сейчас, продемонстрировав колечко, вдруг увидела, что в бабушкиных глазах плещется беспокойство.

– Ты за меня не рада? – расстроилась Диана.

– Рада, конечно, рада! – бабушка обняла внучку, и Диана решила, что та грустит оттого, что не хочет расставаться со своей «маленькой Динкой», которая вдруг как-то незаметно выросла и стала невестой.

А потом, в тот же вечер, Диана заметила на стене своей спальни темное пятно, которое вначале приняла за тень, отбрасываемую абажуром настольной лампы. Но нет, и Диана тронула его пальцами, думая, что это грязь, потерла. Пятно имело неровную форму, чем-то напоминало мужской профиль с курносым носом. Диана решила, что это игра ее воображения, она позвала бабушку – с тем чтобы сказать, что надо бы отмыть стену или закрасить. Некрасиво, когда на видном месте грязное пятно... А бабушка вдруг разволновалась, засуетилась, постелила Диане в другой комнате, а сама легла в «детской», которая называлась так еще с тех времен, когда Диана была маленькой. «Что происходит?» – спросила девушка. Но бабушка сунула ей в руки подушку, комплект чистого, пахнущего цветочным мылом белья и легонько подтолкнула рукой в сторону выхода из комнаты.

Ночью Диана проснулась от странного шума, доносившегося из «детской». Девушка тихонько встала и на цыпочках вышла из своей спальни. Дверь в «детскую» была прикрыта, Диана легонько отворила ее и с любопытством заглянула внутрь. Бабушка стояла возле письменного стола и, глядя на пятно, грозила кулаком. «Проклятая! – услышала Диана приглушенный бабушки голос, в котором, однако, легко различался гнев. – Оставь девочку в покое! Оставь, слышишь, дрянь! Меня забери, забери меня, старую! Твою дочь беспутную, как ты меня называла. А ее оставь! Не ломай ей жизнь, как сломала мне и моей дочери! На Динке вины нет. Угомонись же уже!»

Диана слушала, приоткрыв рот. Бабушка говорила страшные вещи и... такие любопытные. На столе лежала толстая книга, раскрытая на середине. Девушка вытянула шею и разглядела, что это фотоальбом. Но тут бабушка, оглянувшись, заметила ее и выставила вон из комнаты.

Утром бабушка твердо сказала Диане, что та должна уехать. Никаких вопросов, никаких возражений не пожелала слушать. «Вот что, Динка, топай ты отсюда! Езжай и береги себя и своего мальчика, Германа, да? А я уж тут как-нибудь сама разберусь...» Эти слова показались Диане странными, и она спросила бабушку, с чем та собирается разобраться. «Тебя это не касается! – отрезала старушка. – Это мое дело и... моей матери».

Диана помолчала и задала бабушке тот вопрос, который уже много лет не давал ей покою. «Моя прабабка была ведьмой, так?» – «Да, – ответила бабушка после недолгих колебаний. И поспешно добавила: – Но ты об этом не думай. Тебя это не касается. Это наши с ней отношения. Ты, девочка, позаботься о себе. А я уж тут как-нибудь сама...» – «А что за фотоальбом я видела сегодня ночью?» – опять задала вопрос Диана. «Коллекция моей матери, – криво и с какой-то болью усмехнулась та. – Не трогай его, Динка. Не трогай никаких вещей, которые принадлежали моей матери. И выбрось из головы то, что я тебе тут рассказала. Выходи замуж и будь счастлива. Вот так. Хоть ты должна стать счастливой».

Девушка уехала. А на следующий день пришло страшное известие: бабушка умерла. Похороны Диана помнила смутно. Проводить старуху пришла вся деревня: ее любили и почитали. Когда Диана вспомнила о пятне на стене детской, то его уже не было. Может, бабушка его отмыла, может, оно исчезло само по себе, а может, его и вовсе не было. Про фотоальбом Диана забыла, ей было не до того.

В июле случилось другое несчастье: Герман попал в автомобильную аварию. Машина была не его, а сокурсника, но за рулем находился жених Дианы. В тот вечер друзья отмечали получение дипломов. После торжественной части устроили банкет, а потом молодежь решила продолжить празднование на природе – встречать рассвет. Герман не пил единственный из всей компании – на алкоголь у него была аллергия, поэтому доставить друзей на машине к озеру было поручено ему. Молодой человек отвез на озеро сначала одну группку сокурсников, потом вернулся за другой. И во время этой поездки на повороте не справился с управлением. Машина пробила ограждение, слетела с трассы и перевернулась.

Осунувшаяся от переживаний Диана два дня и две ночи провела в больничном коридоре под дверями реанимации в надежде на хорошие известия. Но новости не радовали: Герман не приходил в себя, его состояние по-прежнему оставалось тяжелым. Диана не уходила, ждала. Спала там же, в коридоре, в дерматиновом кресле. Родители жениха, дежурившие в больнице посменно, периодически совали девушке бумажные стаканчики с чем-то горячим – то с кофе, то с чаем, купленным в буфете. Диана машинально делала несколько глотков и отдавала стаканчик обратно.

Утром, когда пошел уже третий день ее дежурства, из дверей реанимационной палаты вышел врач и устало махнул Диане рукой, разрешая войти.

Она присела на стул рядом с высокой кроватью, на которой лежал Герман. Его веки по-прежнему были прикрыты, но он дышал. Дышал сам, без аппаратов!

– Все будет хорошо, – пообещала Диана, беря в руки ладонь парня. – Слышишь?

Его веки дрогнули, и Герман открыл глаза. Всего на секунду, но Диане показалось, будто он посмотрел на нее долгим взглядом, будто старался запомнить, унести ее образ с собой.

– Он пришел в себя! – закричала девушка, не слыша, что прерывистый писк кардиомонитора вдруг превратился в тревожный беспрерывный сигнал.

В палату вбежал отец Германа и тут же бросился за врачом.

Диану вытолкнули в коридор, и в этот момент девушке позвонила мать. Диана еле смогла объяснить то, что случилось, но мама ее поняла. «Уйди из больницы! – сказала она. – Слышишь? Немедленно уйди, если хочешь, чтобы твой парень жил. Приезжай! Я тебе все объясню». В ее голосе Дине послышалось нечто особенное, и это заставило девушку послушаться. Она бросилась по больничному коридору, выскочила на улицу и поймала такси.

В то, что рассказывала мать, сложно было поверить. Да, Диана уже знала, что ее прабабку считали ведьмой – дважды слышала это от бабушки. Но то, что и мать заговорила об этом, показалось девушке странным. «Она, видимо, прокляла наш род, – сказала мать, закуривая. Диана молча глядела на нее, даже не удивляясь тому, что мама, никогда не курившая, вдруг вытащила пачку сигарет и закурила так привычно, будто постоянно это делала. – А иначе как объяснить то, что ни я, ни моя мать так и не смогли устроить свою судьбу, сколько ни пытались. Она, твоя прабабка, одна жила, без мужа родила твою бабушку. И мы словно обречены повторять ее судьбу!»

Диана не могла не признать мамину правоту: ни деда, ни отца у нее не было. Вернее, конечно, были, но, со слов мамы, умерли еще до рождения девочки. Мама неоднократно пыталась устроить свою женскую судьбу, но даже если у нее и появлялся поклонник, долгие серьезные отношения так и не завязывались. Да и Диане, несмотря на то что девушка была очень красива, как-то не везло в отношениях с молодыми людьми. Пока не встретила Германа – свою первую настоящую любовь.

Мама рассказала, что Дианина бабушка была замужем два раза. В первый раз вышла во время войны и почти сразу же стала вдовой: ее муж уже на следующий день после свадьбы отбыл обратно на фронт, а вскоре погиб. После войны бабушка вновь связала себя узами брака, но опять пробыла с мужем недолго. Второй бабушкин муж, Дианин дед, утонул спустя месяц после свадьбы. Бабушка осталась беременной. Замуж она больше так и не вышла, воспитывала дочь одна. Личная жизнь мамы Дианы тоже не сложилась, она почти полностью повторила судьбу своей матери, с той лишь разницей, что замужем была только единожды. Также рано овдовела и также осталась беременной. Позже мама Дианы пробовала устроить свою судьбу, но не складывалось. Отношения гасли, так и не успев разгореться. «Может, это и к лучшему, – сказала мама, закуривая вторую сигарету и часто моргая, будто от попавшего в глаза дыма, а на самом деле от слез. – Мужчины в нашей семье умирают. Это рок какой-то! Верный способ погубить здорового крепкого мужика – выйти кому-нибудь из нас за него замуж! Одно утешает: рождались у нас одни девки. Хотя, может, родись у меня или твоей бабушки парень, оборвался бы наш род, а вместе с ним перестало существовать и проклятие. Так что, Дианочка, беги от своего парня. И никогда не ищи с ним встреч. Ни-ког-да. Только так и спасешь его».

Диана не успела ничего ответить матери, потому что ее отвлек звонок мобильного. Звонил отец Германа – сказать, что его сыну стало лучше. «Убедилась?» – спросила мама после того, как Диана поговорила по телефону.

Девушка пожала плечами, не говоря ни «да», ни «нет». Это могло оказаться просто совпадением. По крайней мере, ей хотелось верить в совпадения и не верить в то, что рассказала ей мама. «Погубишь парня, – сказала мама с тоской и какой-то обреченностью. – Погубишь, и ведь не простишь себе этого...»

Диана выскочила за дверь, поймала попутку и попросила отвезти ее в больницу.

Она шла по узкому коридору, в котором даже в дневное время горели лампы, отчего сутки казались целым яблоком, не распадающимся на половины день-ночь. И еще издали заметила родителей Германа, которые стояли обнявшись, словно слившись в одну фигуру, символизирующую отчаяние, надежду и мольбу. Диана замедлила шаг. «Погубишь парня, погубишь парня...» – слова мамы червем буравили сердце.

Девушка не стала подходить к родителям Германа, развернулась и торопливо, пока ее не заметили, покинула больницу.

Диана медленно водила лучом света по полкам этажерки. Светлое пятно выхватывало толстые запылившиеся корешки, но это были книги. Фотоальбома в комнате не оказалось. Диана разочарованно опустила фонарик и в этот момент услышала тихий, но отчетливый вздох.

– Кто здесь?! – выкрикнула она и, как пистолет, направила фонарик в ту сторону, откуда ей послышался странный звук. Луч осветил пустое кресло.

«Нервы», – отлегло от сердца.

Но в этот момент из коридора донесся отчетливый скрип приоткрывающейся двери и голоса.

* * *

Спускаясь в компании Алевтины и Евгения по лестнице на четвертый этаж, где проживала Диана, Илья с удивлением и неким восхищением думал, что этот подъезд – просто какой-то «цветник» странных особ. Одна из них, по имени Зинаида Львовна, – это комедийный и драматический театр в одном лице. Другая барышня непонятно почему решает покончить жизнь самоубийством. Третья посреди ночи выдергивает его из постели заявлением, что ей опять приснился кошмар, и при этом, когда Илья в компании плохо соображающего со сна Евгения приезжает к ней, встречает их радушной улыбкой и свежеиспеченными булочками. Просто сюр какой-то! Нет, ничего против булочек Илья не имел, умял четыре шутки и с большим аппетитом, а Евгений – тот и вовсе почти все блюдо, но такой прием с булочками на фоне непонятных телефонных звонков, зловещих голосов и таинственных шагов выглядел комично. Четвертая жительница подъезда мало того, что днем выдает себя за предсказательницу судьбы (и активно поддерживает этот образ – рядится в балахоны, потрясает амулетами и серебряными браслетами), так по ночам еще вскрывает чужие квартиры и что-то в них ищет. Интересные женщины его окружают! Если еще добавить сюда Лену с ее капризами и ультиматумами и Варвару, присягающую на таблице Менделеева и обвенчавшуюся с пробирками и колбами, то «букет полевых ромашек» получается даже чересчур оригинальным.

...Ночь выдалась необычной. Вначале Илью разбудила звонком Алевтина. И в голосе девушки было столько мольбы, страха и отчаяния, что Илья не колеблясь решил приехать. Хотя, уже ведя машину по полупустому шоссе, он не переставал удивляться собственной выходке. Переться в такую даль ради того, чтобы успокоить неинтересную ему девицу, которую напугали какие-то сны. И ладно бы один поехал! Так нет, еще соседа Женьку поднял и заставил собрать записывающую аппаратуру. Честно говоря, Илья думал, что Евгений после недавних событий пошлет его подальше, но нет, сосед покорно собрал сумку с техническими прибамбасами и, зевая на ходу, потопал к машине Ильи.

У Алевтины они наелись ванильных булок, которые на вкус оказались божественными. За чаем девушка и рассказала о своих снах, странных телефонных звонках и подозрительных звуках в квартире, в которой никого, кроме нее, не было.

Если в сны еще верилось – чего только, бывает, ни снится, то в телефонные звонки и уж тем более шаги – как-то не очень. Но делать нечего, надо было как-то оправдать и перед собой, и перед хозяйкой квартиры этот поздний визит. Евгений прикрутил к телефонной трубке какие-то записывающие штучки. Причем выполнял он свою работу с таким энтузиазмом, что Илья заподозрил парня в том, что тот надеется на второе блюдо с ванильными булочками. Под конец Евгений поставил на запись катушечный магнитофон, а Илья предложил час-полтора посидеть внизу в машине – для «чистоты эксперимента». Алевтина, чуть поколебавшись, согласилась, накинула на плечи узорчатую вязаную шаль и покинула следом за молодыми людьми квартиру.

На площадке она вдруг задержалась возле двери соседа – того самого пожилого мужчины, с которым Илье так и не удалось встретиться.

– Дверь открыта, – прошептала девушка, указывая на щель между дверью и косяком. – Надо бы разбудить Павла Ивановича, сказать ему об этом. Он очень рассеянный. Видимо, забыл запереть замок.

Но в квартире хозяина не оказалось, зато выяснилось, что в помещении находится девушка Диана, на этот раз расставшаяся со своими балахонами и звенящими браслетами.

Увидев их, Диана закричала, а следом за ней закричала и Аля. Пробормотав «извините», будто застукала неприличную сцену, ударившую по ее нравственности, Алевтина выбежала из квартиры, оставив в комнате Диану с Ильей и Евгением.

– Я вам все объясню, – пролепетала (именно пролепетала, а не пропела медовым голоском, как раньше!) Диана. – Это не то, о чем вы подумали! Это совсем другое! Пойдемте ко мне, и я все вам расскажу, обещаю!

Квартира Дианы вызывала интерес. Илья усмехнулся в сторонку, увидев, как удивленно озирается Евгений, попавший сюда впервые.

– Это просто антураж, – как-то уж очень недовольно произнесла хозяйка квартиры. Заметила, видимо, что глаза Евгения загорелись жадным интересом при виде одной из «африканских» масок. – Моя деятельность требует подобной обстановки, не могу же я принимать клиентов на кухне за колченогим столом, покрытым клетчатой клеенкой!

– Диана у нас гадалка и ясновидящая, – пояснил Илья, вспомнив, что Евгений не в курсе занятий девушки.

– А... – только и смог вымолвить парень и с уважением, смешанным со страхом, посмотрел на хозяйку квартиры.

Та при этом болезненно поморщилась, будто слова Ильи прозвучали для нее как насмешка.

– Рассаживайтесь, – пригласила она, указывая на кресла, затем ненадолго вышла из комнаты и вернулась, неся еще две маленькие табуретки. Молодые люди сели на табуретки, Алевтина опустилась в кресло. Диана осталась стоять.

– Чай будете? – поинтересовалась хозяйка.

– Да мы уже напились чаю, – ответил за всех Илья и метнул строгий взгляд на Евгения, который, судя по всему, от угощения не собирался отказываться. – Диана, давайте сразу перейдем к тому, как и почему вы оказались в чужой квартире.

– И тут он достает милицейские корочки и тычет их мне в лицо, – промолвила Диана, ехидно глядя на Илью. – Молодой человек, вы не следователь, и ваше «расследование» для вас лишь игра. Не забывайте об этом! Вы вообще сунули ваш любопытный нос не в свое дело. Но раз уж так произошло, я расскажу. Но не потому, что вы застукали меня в чужой квартире, а потому, что боюсь, что вы мне все испортите по незнанию. К тому же смею надеяться на вашу помощь.

Илья не обиделся на слова девушки, лишь чуть насмешливо улыбнулся и закинул ногу на ногу, приготовившись слушать. Диана говорила резко, но ему показалось, будто за дерзостью она старалась спрятать волнение, страх, стыд за то, что ее обнаружили в чужой квартире, боязнь того, что ей не поверят и поднимут на смех.

Одетая в простые джинсы и объемную спортивную кофту, с убранными наверх волосами и без макияжа, она казалась очень юной. Образ ведуньи несколько старил Диану, а сейчас перед ними сидела испуганная девчонка, которая хоть и старалась «не терять лица» – дерзила, высокомерно вскидывала подбородок, но за всеми этими ее выпадами проглядывало отчаяние. Да, именно отчаяние плескалось в ее сливовых глазах.

– Пятна, которые появились в квартире вашей знакомой, Илья, имеют прямое отношение ко мне и моей семье, – начала свой рассказ Диана. Голос ее при этом был ровным и спокойным.

Она стала рассказывать свою историю с того момента, как однажды в детстве увидела страшную старуху, которая обижала ее щенка.

Девушку слушали внимательно, не перебивая. Илья – все так же, не меняя своей позы, чуть склонив голову набок и немного нахмурившись. Евгений то и дело глядел то на Алю, то на Илью, будто не зная, как ему воспринимать эту историю. Алевтина... Алевтина сопереживала Диане, это было видно по ее лицу, которое полыхало румянцем и каждую минуту принимало то сочувственное, то удивленное, то испуганное выражение.

Диана говорила ровно, глядя в сторону, глухим голосом, будто монотонно бубнила зазубренный урок. Закончила она рассказ тем, как ушла из больницы, так и не подойдя к родителям Германа.

– И вы с ним больше не встретились? – ахнула Аля.

– Встретилась. Ненадолго. Потом, – усмехнулась Диана и вскинула подбородок.

Илье на мгновение показалось, что в ее глазах мелькнули слезы. Но, скорее всего, именно показалось, потому что внешне девушка оставалась спокойной.

– Через два месяца после того, как я оставила его, Герман разыскал меня сам. Пришел за объяснениями, почему я ни разу его не навестила. А я... я наговорила ему много плохих слов. Сказала, что у меня есть другой парень. Главное, здоровый. Выдумала, что в тот день, придя в больницу, я случайно услышала разговор кого-то из медперсонала. Якобы парень, если выживет, навсегда останется калекой. А зачем мне – молодой и красивой – инвалид? Так я и заявила в лицо Герману, состроив при этом циничную морду. Вранье полное, жестокое вранье. В тот момент я будто собственными руками выдирала из своей груди сердце, так больно мне было. Но главного я добилась – того, чтобы у Германа пропало желание видеть меня. Через какое-то время я встретила его случайно. Он вел под руку беременную женщину, меня, к счастью, не заметил. Мне было больно, но я успокоилась. Искать меня он не станет. И у него все в порядке.

– Диана, а вы не думали, что несчастье, которое случилось с вашим женихом, – лишь случайность? И не существует никакого родового проклятия? Может, вы сами напрасно разрушили свое счастье? – осмелился предположить Илья.

– Этого вопроса я и ожидала. Конечно, думала, и много. Сомневалась, плакала, дважды чуть не отправлялась к Герману, но в последний момент останавливалась. Потом, после Германа, я пробовала строить новые отношения, но ни одни так и не сложились.

– Но ведь вы – красивая девушка, – вырвалось у Евгения, который все еще не знал, как ему реагировать на рассказ Дианы – верить или нет, и почему-то беспомощно оглядывался на Алевтину.

– Красивая, – не стала отрицать Диана. И горько усмехнулась. – Не родись красивой, как говорится... У меня, конечно, были поклонники. Но стоило мне начать встречаться с мужчиной, как с ним происходило что-то нехорошее. Одного парня уволили с работы, второй разбил машину, благо, сам не пострадал, у третьего дома приключился потоп, у четвертого украли важные документы, и дело повернулось так нехорошо, что он, хоть и являлся пострадавшим, попал под суд. Случайность? Совпадения? Может быть. Но как только я исчезала, жизнь моих незадачливых кавалеров налаживалась. Например, тот мужчина, у которого украли документы, не только выиграл дело, но и получил солидную компенсацию. А потом нашлись и те потерянные бумаги. Все так же, по похожему сценарию, происходило раньше и у моей мамы. Если вы мне не верите, мы можем поставить эксперимент.

Диана с вызовом посмотрела вначале на Илью, потом – на Евгения и снова вернулась взглядом к Илье.

– Допустим, я начну встречаться с одним из вас. Просто «встречаться»: вы приглашаете меня в кафе и кино, дарите цветы, кормите мороженым. И сами увидите, что будет.

– Гм... У меня есть девушка, – смутился не столько от такого предложения, сколько от взгляда Дианы Илья. Был в ее глазах особый магнетизм. Не взгляд, а губительная воронка, которая вначале завораживает красотой водоворота, потом, помимо твоей воли, затягивает. И вот ты уже тонешь так стремительно, что не успеваешь и опомниться. Диана была красивой, она волновала, будоражила, манила загадкой, но... К таким экспериментам Илья готов не был.

– Да я ни на что не претендую, – рассмеялась Диана. – Только поесть в вашей компании мороженого и получить пару приятных комплиментов!

– Я бы попробовал... У меня девушки как раз нет, – робко предложил Евгений и покраснел. – Но не уверен в чистоте вашего эксперимента, вы ведь гадалка, мало ли, что там наколдуете и... вот и получите тот результат, который нам обещали.

Диана искренне, от души рассмеялась, но не над парнем и его желанием «попробовать», а над его словами про гадалку.

– Вы очень милый молодой человек, – ответила она. – И мне бы не хотелось причинить вам вред. В жабу я бы вас, конечно, не превратила, но неприятности принесла и без «ворожбы».

– Хорошо, Диана, допустим, мы вам поверили. Судя по словам вашей мамы, прабабка прокляла ваш род, поэтому женщины вашей семьи и сами не могут устроить свою личную жизнь, и приносят несчастья мужчинам. Но какое отношение эта история имеет к вашему проникновению в чужую квартиру? – спросил Илья.

– Я еще не все рассказала. Германа я оставила и только потом узнала, что беременна. Да-да, я повторяла судьбу своих родственниц, что лишь подтверждало слова моей мамы. Женщины в нашем роду обречены повторять судьбу друг друга из поколения в поколение, – сказала с грустной улыбкой Диана.

Алевтина потрясенно охнула, а Илья тихонько присвистнул.

– УЗИ показало, что у меня родится девочка, и я успокоилась. История пошла на очередной виток. Я решила, что останусь одна, не пытаясь устроить свою судьбу, у меня была бы моя девочка – моя радость, мое утешение. Я почти успокоилась, смирилась с тем, что рассталась с Германом, и полностью погрузилась в свою беременность и подготовку к родам. Но я даже предположить не могла, что самое страшное ожидает меня впереди. Роды были очень тяжелыми, лишь благодаря врачам и я, и мой ребенок выжили. Но какое же потрясение, смешанное с ужасом, я испытала, когда узнала, что родилась не девочка, а мальчик! Мальчик! В нашем проклятом роду! С того дня моя жизнь стала ожиданием чего-то страшного. Мои страхи за малыша превратились в фобию. Но, надо сказать, они не были беспричинными. Мишка, или Мышь, как я называла моего мальчика, рос очень болезненным, хилым, несмотря на то что я и моя мама делали все возможное, чтобы укрепить его иммунитет: хорошие врачи, витамины, фрукты. Но Мишке это не помогало. Он чах, худел, слабел. А когда ему исполнилось два года, заболел уже так тяжело, что почти весь прошлый год мы провели с ним в больницах. Обследование за обследованием, анализы за анализами, капельницы, лекарства, процедуры – все, что только можно. Врачи никак не могли определиться с диагнозом: то болезнь крови ему поставят, то иммунной системы, то чуть ли не рак подозревают. Мишка тает, уходит, а мы ничего сделать не можем. Я забыла сказать, что мы с мамой – не москвички. В Москву мы приехали совсем недавно, три месяца назад. Вернее, приехала я с Мышонком. Через знакомых нам удалось устроить сына в больницу. Моя мама осталась в родном городке, чтобы заняться обменом нашей трехкомнатной квартиры на жилье поскромнее. Нужны деньги на жизнь здесь, в Москве, и на лечение сына. Я временно жила на квартире у одной хорошей женщины, с которой познакомилась в больнице. Но поселилась я у нее, конечно, ненадолго, до того момента, когда смогу подыскать жилье. На первое время мама выслала мне какую-то сумму, а потом уже я нашла себе занятие – открыла практику гадалки.

– А в чужую квартиру вы залезли, потому что практика гадалки перестала приносить доход? – вырвалось у Ильи.

Алевтина бросила на него взгляд, полный осуждения. История Дианы потрясла ее почти до слез. Евгений тоже покосился на своего соседа неодобрительно.

– Извините, вырвалось, – устыдился Илья, но Диана не обиделась.

– Нет. В квартиру я влезла от отчаяния, но не с целью наживы. Я искала альбом. Помните, я о нем уже говорила?

– Тот, который принадлежал вашей прабабке и который, по словам бабушки, был якобы проклят?

– Да. И вот именно – проклят! Я уцепилась за это слово, решив, что корень зла таится в нем, в этом фотоальбоме. Вбила себе в голову, что, если найду его, разрушу проклятие моей прабабки и спасу сына. Но трудности заключались не только в том, что я не знала всей истории проклятия – почему и как прабабка его наложила. Не только не видела вблизи фотоальбома и не предполагала, что за снимки в нем находятся. Но и не подозревала, где он вообще находится! Дело в том, что после смерти бабушки мы часть ее вещей распродали, часть раздали в связи с тем, что собирались выставить дом на продажу. И где был альбом, как его искать? Но, шаг за шагом, я разыскала всех покупателей бабушкиных вещей и вышла на мужчину, скупщика старья, который приобрел у нас целую коробку какого-то хлама. Хлама для нас, конечно же, для него же – сокровищ. Выяснилось, что среди вещей действительно был фотоальбом. Какое-то время он находился у скупщика, а потом тот удачно сбыл его в одну букинистическую лавку в Москве. Я вернулась в Москву, посетила указанный магазин и выяснила, что альбом попал в руки некоего Петкова Павла Ивановича, проживающего по такому-то адресу. Я поехала по адресу, но старика не застала. Во второй мой приезд мне тоже не повезло. Старик оказался каким-то неуловимым!

– Да нет же! Я его часто вижу! – воскликнула Алевтина и, поймав взгляд Ильи, недовольного тем, что рассказ Дианы перебили, испуганно смолкла.

– Мне не повезло его встретить, – усмехнулась Диана и покачала ногой. – Зато я увидела объявление о сдаче в этом подъезде квартиры. Удача! Совпадение или мистика – не знаю. Но я, не мешкая, переговорила с хозяйкой и стала ее квартиранткой. Таким образом, я убила сразу двух зайцев одним выстрелом: и оказалась близко от искомого, и решила проблемы с жильем. Правда, до больницы, где лежит мой Мышонок, далеко, но ничего, я уже привыкла. Главное, жилье недорогое. Сейчас в Москву приехала и моя мама, всего на пару недель, но мы с ней можем попеременно дежурить у моего сына. А я все еще не теряю надежды найти альбом и разгадать его тайну. Почему я влезла сегодня в квартиру Павла Ивановича? Потому что вчера получила известие, что с заболеванием моего сына уже вырисовывается более-менее ясная картина, только, увы, абсолютно безрадостная. Будут проводиться дополнительные обследования, чтобы убедиться в правильности диагноза, но практически все уже и так известно. Врач прямо сказал, что будут стараться победить болезнь, но шансы настолько малы, что успеха он не обещает. Мол, мне нужно быть готовой ко всему, и к самому ужасному тоже.

Диана замолчала и устремила свой взгляд на сложенные на коленях руки. Она была так бледна, что казалась призрачной.

– Ясно... Вернее, ясного мало, – заметил после общей долгой паузы Илья. – Вопросов меньше не стало. Много пробелов. Нет, не в вашей, Диана, истории, а вообще. Не хватает связей между всеми явлениями. И есть ли они вообще – связи? Имеем три ключевых момента: проклятие вашей прабабки на то, что мужчины в вашей семье обречены на вымирание. Об этом мы знаем со слов вашей мамы, однако это все-таки ее предположения. Далее, фотоальбом и пятна-лица, которые проявились однажды в доме вашей бабушки и которые мы видим сейчас в этом здании. Можно ли связать эти три вершины в один треугольник или это все-таки три отдельных линии?

– Связь кое-какая есть, – подала голос Аля. – По крайней мере, на мой взгляд, фотоальбом и пятна-лица связаны. В свою очередь, фотоальбом связан с прабабкой и, значит, через нее с проклятием.

– Да, это так, но все равно мы продолжаем блуждать между этими тремя вершинами, – ответил Илья. – Нам нужна информация. Тот же фотоальбом.

– Или пленка с записью, – вставил молчавший до этого Евгений.

Диана вопросительно вскинула брови, и парень охотно пояснил, что поставил в квартире Алевтины магнитофон на запись, и так же кратко рассказал, почему.

– Да, пленка бы нам тоже помогла. Если бы на нее что-нибудь записалось, – задумчиво пощипывая подбородок, произнес Илья. – Диана, а вы, значит, фотоальбом не нашли?

– Нет. И не имею понятия, где он находится.

– Как же так? – опять вскинул брови Илья. – Вы ведь ясновидящая?

– Не цепляйтесь к словам, – с досадой сказала Диана. – Наверное, уже и сами догадались, что из меня такая же ясновидящая, как из коровы – балерина. Ловкость рук, вернее, точность наблюдений.

– Но как же так? – воскликнула вдруг Алевтина. – Вы ведь гадали мне, и многое оказалось правдой!

– Всего лишь способность подмечать детали, – безжалостно повторила Диана. – Раз уж я откинула вуаль, то сниму и маску. Я сказала, что вы работаете в школе. На самом деле просто увидела ученические тетради в вашем портфеле. Далее, работа учителя в средней школе вряд ли блещет высокими заработками и перспективами. Это я и сказала, только немного в другой форме. То, что у вас нет ни мужа, ни молодого человека, становится понятно, если посмотреть на вас. Вы не выглядите, как женщина, у которой есть мужчина. Взгляд у вас, к тому же, потухший, не такой, как у влюбленной женщины. Все очень просто, как видите!

Алевтина сидела красная, как помидор, и, кажется, в этот момент ненавидела Диану.

– В детстве я подслушала, как моя бабушка сказала соседке, что опасается, как бы я не стала ведьмой, подобно моей проклятой прабабке, – тем временем продолжала та. – И это меня очень напугало. Я живо представила себе, что в один день превращусь в ужасную старуху с крючковатым носом, косматыми волосами и бородавками на лице – типичную ведьму из фильмов и мультиков. Этот детский страх крепко поселился во мне. Даже когда я повзрослела, не смогла полностью искоренить его. То, что я объявила себя «потомственной ясновидящей, предсказательницей» и так далее, – это был решительный шаг, попытка победить все тот же страх. Ведь страшит неизвестное, непознанное. Я стала интересоваться оккультными науками, научилась раскладывать карты. Но, увы, способностей к магии, ясновидению и прочему у меня не оказалось. Я овладела теорией, но на практике – полный ноль.

– Спасибо за откровенность, – пробормотала Алевтина, и вид у нее был при этом такой несчастный и разочарованный, как у ребенка, принявшего за конфету пустой фантик. – Но мне почему-то кажется, что какие-то способности у вас должны быть. Этот случай, когда вы увидели в детстве покойную прабабку... Да и недавно, когда вы делали карточный расклад на меня, рассказали о некоторых вещах, которые не могли угадать, вы их могли лишь предсказать! – При этом Алевтина бросила быстрый взгляд на Илью, но он, к счастью, этого не заметил. – Может, этим детским страхом вы, наоборот, заблокировали в себе способности? А сейчас, когда немного расслабились, они понемногу начинают себя проявлять? – предположила Алевтина с такой надеждой, что не оставалось и сомнения в том, что она цепляется за свое высказывание, как за соломинку. Очень уж ей не хотелось расставаться с иллюзией того, что Диана предсказала ей по картам изменения в будущем, которые будут исходить от человека «из прошлого».

Диана ничего ей не ответила, лишь пожала плечами.

– Значит, нам нужно искать альбом! – поспешно вставил Евгений, чтобы сменить тему. – Если мы его найдем, то, возможно, получим некоторые подсказки.

– Дело за малым – найти альбом и суметь «прочитать» эти подсказки. Всего-то ничего, – насмешливо добавил Илья. – Ну что, девушки-красавицы! Предлагаю перенести наше собрание на завтра, поскольку время уже почти рассветное, а нам всем, кроме Дианы, с утра на работу. Вы, Диана, не волнуйтесь, мы обязательно найдем какой-нибудь выход, и быстро. Начнем с фотоальбома. И завтра подумаем, где он может быть.

– Спросим у Павла Ивановича. Он очень отзывчивый человек, думаю, пойдет нам навстречу, – предложила Аля.

Диана недоверчиво рассмеялась:

– Господи, Алевтина! Да если бы все было так просто, думаете, я бы стала усложнять себе жизнь, влезая в чужую квартиру? Этот Павел Иванович какой-то неуловимый! Не знаю, где его носит, но я никак не могу его найти.

– А зачем его искать? – искренне удивилась Алевтина. – Он сидел у себя в комнате, пока вы находились в его квартире! Да-да, сидел в кресле и наблюдал за вами!

Павел Иванович

Он, кажется, задремал. Сидел в кресле, вспоминая прошедший день, подробности которого выцветали из его памяти так стремительно, будто китайская футболка после стирки. Павел Иванович не вспомнил бы даже, чем занимался утром, если бы не расписание, по которому он привык жить: стакан воды, зарядка, какао с галетами на завтрак, прогулка по парку. Неважно, что прогулку он тоже не мог припомнить. Это всего лишь значило, что все прошло как всегда, не случилось ничего неожиданного. Голуби были все те же, лавочки выкрашены той же зеленой краской, аллейку не перегородили в связи с какими-нибудь дорожно-ремонтными работами.

Прикрыв глаза, Павел Иванович подумал, что какао стало каким-то безвкусным. То ли дело раньше! Тогда выпускали прекрасное какао, которое нужно было варить, почти как кофе. Покойная Галочка так делала: каждое утро готовила ему ароматный напиток. Ставила на огонь ковшик со свежим молоком, кипятила, засыпала две ложечки порошка, добавляла сахар, немного корицы и ставила перед Павлом Ивановичем полный стакан с сказочно вкусным какао. После того как не стало Галочки, Павел Иванович перестал покупать порошок, который нужно было варить, и перешел на растворимое какао. Две ложки в стакан подогретого молока – и готово. Только вот вкус уже не тот, и, главное, аромата нет. Все равно что после чудесного свежепомолотого кофе перейти на растворимый порошок...

А сейчас ему казалось, будто это псевдокакао утратило и тот слабый вкус, который имело.

Так, думая о какао и Галочке, Павел Иванович задремал. Сколько он просидел в кресле, он не знал, но очнулся от подозрительного шороха. Открыв глаза, мужчина увидел, как маленькое желтое пятно света по-свойски ощупывает его книжные полки. Девушку, находившуюся в комнате, Павел Иванович заметил не сразу.

Странно, он не испугался. Он узнал свою гостью, несмотря на то что луч света лишь на мгновение выхватил ее фигуру (девушка, в задумчивости остановившись посреди комнаты, «поиграла» фонариком и невольно осветила себя). Это была та милая и загадочная леди, которая жила под ним. Сегодня она была одета не так экзотично, как всегда, а просто, как обычно одевались другие девушки ее возраста. Кажется, ее звали Дианой.

Девушка нервничала. Павел Иванович этого не увидел, но почувствовал. Воздух в комнате будто звенел от напряжения, которое исходило от Дианы. Напряжение, возникшее от страха, что ее застукают в чужой квартире, что ей не дадут сделать то, что она задумала, что все ее усилия окажутся напрасными.

Павел Иванович открыл было рот, чтобы поинтересоваться у Дианы, что она делает в его квартире. Но спохватился, что может напугать ее. Что ему потом делать с лишившейся от страха чувств девицей? Вызывать «Скорую», объясняться, врать, чтобы как-то покрыть эту девушку, незаконно проникшую в его жилище? Нет, зачем? Павел Иванович как-то сразу понял, что девушка не задумала ничего плохого. Она влезла не с целью наживы (впрочем, поживиться в его квартире было нечем, разве что старыми газетами и книгами), а поступила так только от отчаяния.

Диана что-то торопливо искала: шарила лучом света по книжным полкам, копалась в бумагах на столе. «Альбом!» – осенило вдруг Павла Ивановича. Ну конечно, она ищет альбом! Едва ли не единственную ценность, которая была в его квартире. Мужчина собрался было возмутиться, решительно заявить наглой девице, что альбом – это его собственность и отдавать его ей он не собирается. Но девушка, закончив исследовать книжные полки, опять замерла посреди комнаты, растерянно вертя в руках фонарик и озираясь. На ее лице было написано такое отчаяние, что сердце Павла Ивановича сжалось. «У девочки что-то случилось», – подумалось ему. «Ей надо помочь!» – будто наяву услышал он голос покойной Галочки. Жена всегда была сердобольной. Переживала и за людей, и за голубей, и за бездомных собак. Зачастую просмотр вечернего выпуска новостей заканчивался для Галочки приемом сердечных капель и последующей бессонницей. «Ей надо помочь!» – вновь услышал он голос покойной жены, на этот раз полный уже не сочувствия, а твердой решимости. «У этой девушки умирает ребенок. Альбом нужен ей для его спасения», – продолжала «нашептывать» ему Галочка.

И на Павла Ивановича будто снизошло озарение: он понял, что покупал альбом не для себя, а для того, чтобы сохранить его и отдать этой девушке. А когда он передаст его ей, тем самым выполнив свой долг, то сможет уйти к своей Галочке.

«Ай-ай-ай», – в отчаянии простонал мужчина, досадуя на свою рассеянность. Ведь альбом куда-то пропал! Куда? «Галочка, умница, хозяюшка, помоги!» – взмолился Павел Иванович, мысленно обращаясь к покойной супруге. «Ох, Павел Иванович... – вздохнула та, осуждая его за беспорядок, который он развел в ее отсутствие. – Ты же с этим альбомом спускался газеты смотреть!»

И Павел Иванович обрадованно подскочил на месте, издав тихий возглас ликования.

– Кто здесь?! – нервно выкрикнула девушка и направила луч света прямиком в кресло, где сидел Павел Иванович.

«Это я, милая леди, вы не бойтесь», – хотел ответить он, но в это время в коридоре его квартиры послышались голоса. Комнату слабо осветил свет, проникший сюда через открытую входную дверь с площадки. И в квартиру вошла компания из двух молодых людей и соседки Алевтины.

– Это не то, что вы могли подумать! – забормотала Диана, прижимая к груди руки. – Я вам все объясню!

Павел Иванович поднялся из кресла, чтобы вступиться за «воришку», и в этот момент встретился взглядом с Алевтиной. Девушка испуганно пискнула, пробормотала извинения и пулей вылетела из квартиры.

* * *

День не шел, а вязко тек, будто густой мед из опрокинутой банки. Илья то и дело поглядывал на часы и огорченно вздыхал, перемежая вздохи с зевками. Время будто остановилось. Когда Шахову казалось, что уже должен был пройти как минимум час, стрелки нагло врали, будто прошло всего пять минут. Илья не верил и переспрашивал время у коллеги, у которого работа, наоборот, кипела. Коллега раздраженно отвечал, и цифры, которые он называл, совпадали с теми, что показывали часы Ильи.

Работа не шла. Шахов за весь день не назначил ни одной встречи, пару раз нагло сбросил звонки и сидел, уткнувшись в компьютер с таким ужасно деловым выражением на лице, что не возникало и сомнения в том, что вместо работы он раскладывает карточные пасьянсы.

А как еще мог проходить день после бессонной ночи? Домой Илья попал лишь около четырех утра, пару часов ему удалось поспать, да и то беспокойно. Снились ему какие-то тряпичные манекены без лиц, толпой надвигавшиеся на него. Руководила процессией Алевтина, одетая почему-то в клоунский костюм. На руках у Алевтины была кукла-младенец, издающая механический плач. Следом бежала захлебывающаяся в рыданиях Диана, одетая в какое-то тряпье, и просила вернуть ей куклу. Алевтина разворачивалась к ней со злорадной усмешкой и разводила пустыми руками: «Ее у меня уже нет». И указывала рукой куда-то в сторону: «Вон она!» А там вместо ожидаемой куклы и Диана, и Илья видели розовощекого Евгения, на голове у которого был поварской колпак, а в руках – блюдо с булками. Евгений торопливо поглощал булку за булкой и улыбался блаженной улыбкой.

Вот такой бред приснился Шахову. Да и что может присниться после такой «экстравагантной» ночи? Вначале Алевтина с ее кошмарами, потом Диана с ее рассказом о семейном проклятии, а в завершение программы «оригинальное выступление» Алевтины с заявлением, что в пустой квартире она видела ее хозяина. У Ильи даже на какое-то мгновение создалось впечатление, что обе девушки находятся в сговоре и разыгрывают что-то из репертуара театра абсурда. Можно ли им доверять? Вот странные пятна он видел своими глазами, остальное приходилось принимать на веру со слов.

После заявления Алевтины они все вместе спустились в квартиру соседа. И, конечно, никого там не застали. Более того, создавалось стойкое ощущение, что в помещении давно никто не живет. Больше всех этим оказалась удручена Алевтина. На замечание Ильи, что ему кажется, будто хозяин уже давно покинул свое жилище, она упрямо твердила, что периодически видит Павла Ивановича и даже разговаривает с ним. Но квартира была пустой, это она не могла не признать. «Видимо, Павел Иванович уехал к дочери. А мне, наверное, от страха померещилось, будто он сидит в кресле», – нехотя сказала девушка. А что ей оставалось делать?

Опыт с записью тоже не удался. Пленки оказались пустыми, телефон в квартире Али больше не звонил, и девушка совсем пришла в уныние. «Я не сумасшедшая и не обманываю вас», – тихо прошептала она на прощанье. Илья не нашелся, что ответить, лишь пожал плечами. А Евгений вдруг, неожиданно для всех, сказал ей несколько теплых и ободряющих фраз. Он говорил так искренне и чутко, что Алевтина покраснела от удовольствия, Диана красноречиво хмыкнула, а Илья с удивлением подумал, что его сосед – не только технический гений, но и тонкий врачеватель человеческих душ.

Утром Илье позвонил Бобров и заявил, что его мамаша опять в истерике, потому что обнаружила новое пятно! Вернее, пятно было старым – на том самом месте, которое они с Денисом забелили, вновь проступило женское лицо. Зинаида Львовна рассчитывала, что Илья мигом все бросит и помчится на эту приманку, но Шахов вздохнул и отговорился тем, что ночь выдалась тяжелой. «Тяжелая ночь», – понимающе хмыкнул Бобров, намекая на ночь с подругой. А Илье было лениво с ним спорить.

Значит, опять пятно. И что с ним делать? Загадок вообще хоть отбавляй: альбом, который неизвестно где находится; странная история, рассказанная Дианой; Алинины кошмары и, наконец, ужасные «лики» на стенах. И что же со всем этим делать? Мысли сегодня двигались неторопливо, будто осенние мухи.

Когда позвонила Лена, Шахов отказался от встречи под предлогом, что заболел. Девушка, конечно, предложила приехать и поухаживать за ним, но Илья привел какие-то доводы, которые убедили ее в этот вечер оставить его одного.

Сегодня ему хотелось вернуться пораньше домой, принять душ и, отключив телефон, завалиться спать. Утро вечера мудренее.

Но этим планам не суждено было сбыться. За двадцать минут до окончания рабочего дня Шахову позвонила Варвара.

– Привет, охотник за привидениями! – приветствовала она его с такими веселыми и жизнерадостными интонациями в голосе, будто и не было между ними размолвки. – У меня для тебя есть кое-какие новости касательно твоих загадочных пятен!

Опять эти пятна! Ну почему бы Варваре не позвонить ему просто так, чтобы... спросить, к примеру, как у него дела. Ну хорошо, пятна так пятна. Главное, что она позвонила. И сама!

По телефону Варя ничего рассказывать не стала, попросила о встрече, и Илья с легкостью согласился. Этот звонок будто вдохнул в него силы. Встречу он назначил в своем любимом кафе, надеясь поразить девушку разнообразием сладостей и выпечки, которое предлагали в этом месте. Помнится, Варька была большой сладкоежкой!

Когда Илья вошел в кафе, девушка уже сидела за столиком возле окна, задумчиво курила и рассеянно листала какую-то папку. Илья замедлил шаг, чтобы подольше растянуть это мгновение, когда он мог смотреть на Варю, не боясь, что она понимающе усмехнется и иронично изогнет бровь, будто говоря этим: «Знаю, знаю, что нравлюсь тебе. Но между нами ничего не может быть». В это мгновение, равное четырем шагам до столика, он успел отметить, что Варя, как обычно, не накрасила свои длинные ресницы цвета расплавленного золота, но чуть тронула губы помадой натурального цвета. Помада, видимо, ей мешала, и девушка машинально коснулась пальцем нижней губы и чуть ее потерла. Косметику Варя не любила, признавала лишь духи. Илья потянул носом и уловил знакомый аромат, от которого сердце сделало сальто и отбарабанило торжественный туш.

Уже оказавшись у столика, Илья в последнюю долю мгновения, еще раз цепко окинув взглядом все еще не замечающую его девушку, отметил широкий свитер, который кокетливо спадал с одного плеча, оголяя молочно-белый кусочек кожи, и голубую лямочку бюстгальтера; запомнил плавный изгиб между плечом и шеей, к которому невыносимо захотелось припасть губами, заведенную за ухо осеннего цвета прядь волос и маленькую сережку-гвоздик в мочке. Он успел надежно спрятать эти украденные «реликвии» в своей памяти, прежде чем Варя почувствовала его присутствие и подняла голову.

– Привет! – солнечные зайчики заиграли в ее улыбке.

– Привет! – поздоровался он, отодвигая стул. – Долго ждешь?

– Нет, минут пятнадцать. Не волнуйся, ты не опоздал, это я приехала раньше. Вот, успела чаю выпить, – она, все так же улыбаясь, показала глазами на стоящий перед ней чайничек.

– А выпечку еще не пробовала? Закажи! Здесь потрясающие пирожные, а пирожки тают на языке.

– С удовольствием, но в другой раз. Я не голодна.

Илья почувствовал огорчение, будто Варя отказалась от пирога, который он с любовью пек для нее. Ему хотелось, чтобы это кафе ей понравилось и запомнилось, а без дегустации здешних пирожных оно так и останется в ее памяти лишь как рядовая забегаловка, одна из многих, в которых она пила чай.

– Шахов, ты расстроился, будто ребенок. Так и быть, попробую я эти чудо-пирожные, а пирожков, которые на языке тают, домой куплю.

«И отнесешь их своему любимому мужчине», – мрачно подумал Илья.

Почему-то стало еще обидней. Странная ревность, ребячество. Пирожки должны были предназначаться только Варе, а не тому, кто с ней живет.

Слава богу, она не прочитала по лицу его мысли, так как в это время увлеченно разглядывала витрину. У подошедшей официантки Варя заказала яблочный штрудель, а Илья попросил кофе.

– Все так же пьешь остывший?

– Все так же... Так что ты хотела мне сказать?

Варя повела плечами, будто ей вдруг стало зябко, и свитер еще больше оголил молочную кожу на ее плече. Ямочка над ключицей невольно приковывала к себе взгляд Ильи. Когда-то он целовал Варю в эту ямочку, едва касаясь губами. Не столько целовал, сколько шептал ей в плечо какие-то нежности и глупости. А Варе эти ласки нравились чуть ли не больше других.

Варвара словно почувствовала его взгляд и подтянула свитер на плечо, скрывая и ямочку, и голубую ленточку бюстгальтера. Илья, спохватившись, стыдливо отвел взгляд. Незнакомая парочка как раз остановилась напротив их окна и, ничуть не стесняясь публичного выражения своих чувств, самозабвенно целовалась. Когда-то Илье с Варькой тоже было как-то наплевать на то, что о них подумают другие. Они целовались и посреди улицы, и на эскалаторе в метро, и на ходу, и в троллейбусе. Везде.

– Признаться, меня несколько зацепила твоя история с пятнами. Я поискала кое-какую информацию.

Голос Варвары развеял розовый дурман воспоминаний. Конечно, пятна... Она не на свидание Илью пригласила, а позвала только ради того, чтобы поделиться тем, что ей удалось узнать.

– Я по-прежнему считаю, что причину появления пятен на стенах квартир стоит искать в самом здании, – продолжала Варвара таким тоном, будто делала научный доклад.

Официантка принесла заказанное, и Варя сделала короткую паузу, чтобы попробовать штрудель. Проглотила кусочек, отметила, что очень вкусно, и вновь вернулась к прерванному разговору.

– Причины появления пятен могут быть разными. От биологической коррозии штукатурки и бетона, попросту говоря, поражения грибами или тионовыми бактериями в сероводородной среде, до коррозии арматуры. В первом случае наблюдается увеличение наружного покрытия штукатурки или бетона, образование на поверхности рыхлого непрочного слоя, изменение цвета до темно-серого, черного или коричневого. Эти повреждения не опасны и носят характер эстетических дефектов. Гораздо серьезнее...

Она продолжала говорить что-то все тем же деловым тоном. Илья усердно делал заинтересованное лицо, кивал в такт ее словам, агакал, а перед глазами так и стояла голубая лямочка бюстгальтера и белоснежная ямка над ключицей.

– ...Вот, собственно, и все, что я хотела сказать, – закончила Варя и потарабанила пальцами по пластиковой папке. – Здесь все немного подробней и с примерами. Ничего научного, все статьи написаны доступным языком, я нашла их в Интернете. В дебри строительной науки я не лезла, потому что ничего в этом не понимаю, да, собственно, и не желаю понимать. Но я обнаружила кое-что, что могло бы быть нам полезным.

Варя так и сказала – «нам». Объединяющее, теплое, уютное местоимение. Илья с нежностью посмотрел на девушку, но она не заметила его взгляда, пролистывая скрепленные скоросшивателем распечатки, вложенные в папку.

– Здесь описаны случаи, произошедшие и у нас, и за границей. В частности, в той же Испании. Я вложила эту статью просто так, как ответ на историю, рассказанную тобой.

– Наш ответ Чемберлену, – задумчиво произнес Илья, смотря не столько на папку и распечатки, сколько на тонкие кисти девушки. А колечка обручального на пальчике нет... Впрочем, Варя, возможно, не носит кольцо из-за специфики своей работы с химикатами.

– Я бы на вашем месте, Илья, уже давно обратилась в коммунальные службы. Сдается мне, дело может быть опасным, и лучше принять меры как можно раньше...

– Варь, – прервал ее Илья и легонько накрыл пальцы девушки своей ладонью. Она не отдернула руку, лишь подняла на парня глаза и как будто немного удивленно на него посмотрела. – Я бы не стал так все драматизировать. То, что ты собрала, не сомневаюсь, полезный материал. Я его почитаю. Лучше послушай, вчера я узнал довольно любопытную историю!..

И Шахов кратко пересказал события минувшей ночи.

– Ну, что думаешь? – спросил он у нее в конце.

– А что тут думать? – пожала плечами девушка и с деланой беззаботностью принялась ковырять ложечкой мороженое. – Проклятия какие-то...

– Диана рассказала...

– Диана рассказала! – перебила его Варя, рассердившись. – Илья, очнись! Ты что, не слышал ни одного довода из тех, что я тебе привела? Ты вообще меня слушал или сидел, хлопая глазами, и вспоминал то, что тебе наговорила эта девица про родовые проклятия? Да нет никаких проклятий! Не бывает их! Я скорее поверю в силу внушения, если уж на то пошло. А еще случается, что многие вещи на первый взгляд сложно объяснить, как, например, природу тех же странных «ликов». Но всему можно найти разумное объяснение, не оправдывая свою лень проклятиями. Конечно, всякие там проклятия звучат куда романтичней и загадочней, чем простое предположение, что пятна могут оказаться обычной плесенью. Тебе, Илья, и в самом деле, похоже, не хватает романтики в жизни!

– Варвара, послушай...

– Уже послушала! И чувствую себя теперь полной дурой! Сунулась, куда меня не звали, своим мнением посмела поделиться, когда его вовсе и не ждут. Зачем все это, когда всему есть такое чудесное и, главное, загадочное объяснение, как семейное проклятие! А теперь мы все дружно будем думать, как от него избавиться! Правда, пока мы думаем, дом, может быть, уже тю-тю... Катастрофу тоже отнесем к проклятиям. Какое замечательное объяснение всему – прок...

– Варвара, хватит! – резко оборвал ее Илья. – Я прекрасно понял, что ты хотела сказать.

Ответить она не успела, потому что у нее зазвонил мобильный. Варвара метнула на Илью взгляд, полный негодования, и вытащила из кармана телефон.

– Да, мой хороший! – голос ее потеплел, и на губах появилась та нежная улыбка, с которой она недавно говорила Илье про любимого мужчину. – Я скоро буду дома! Да, я сегодня закончила пораньше, поэтому вечер проведем вместе, только ты и я...

Илье было невыносимо слушать Варварино воркование. Лучше бы она продолжала официальным тоном вещать про коррозию арматуры и тионовые бактерии. Даже ее сердитые восклицания оказались куда приятней, чем это милование с любимым.

Шахов старательно делал вид, будто ему нет дела до телефонного разговора Вари. С делано скучающим выражением лица он принялся разглядывать других посетителей. Взгляд скользнул по помещению, равнодушно обшарил переставшие казаться аппетитными пирожные, пропутешествовал к входу и...

И в этот момент, как в дешевом сериале, в дверях появилась Лена в компании подруги. Этого еще не хватало! Впрочем, удивительного в том, что сюда пришла его подруга, было мало. Илья часто водил Лену в это кафе. Правда, сладости ей не нравились, она в основном заказывала зеленый чай, но кафе любила. Как он об этом мог забыть?!

Илья нагнулся, надеясь, что Лена его не заметит, но куда там. Она уже решительным шагом направилась прямиком к их с Варей столику. Поджатые губы и гневно сверкающие глаза не сулили ничего приятного.

– Ага! Вот, значит, как ты болеешь! Вот, значит, как ты отсыпаешься дома! Поняяяятно...

Ленина подруга с любопытством выглядывала из-за ее спины. Вместе они смотрелись бы комично – высокая Лена, росту которой еще добавляли каблуки, и маленькая подружка-колобок, – если бы не было так грустно.

– Ты только подумай!.. Да как тебе не стыдно!.. – продолжала разоряться Лена, раскачиваясь на каблуках.

Посетители с любопытством оглядывались, официантки даже приостановили работу, наблюдая за спектаклем. Варя тем временем закончила разговор, убрала телефон в сумку и, чуть насмешливо глядя на Лену синими глазами, с улыбкой перебила ее:

– Милая девушка, вы заблуждаетесь. Это не свидание, а деловая встреча. Не верите? Вот посмотрите, на столе лежит папочка с документами. В здании, которое занимает наша фирма, произошло частичное обрушение стены. Объект был застрахован в компании, в которой работает ваш молодой человек. Мы сейчас как раз обсуждали возможность выплаты страховки...

Илья с благодарностью посмотрел на Варю: ну что за умница, так быстро нашла правдоподобное объяснение. Но не успел он возрадоваться тому, что конфликт с Леной можно уладить благодаря такой удобной отговорке, как его подруга, побагровев, яростно взревела:

– Здание?! Обрушение?! Это я вам сейчас устрою обрушение! С каких это пор Илья стал заниматься страхованием зданий? Насколько мне помнится, он занимается автомобилями! У вас тут отнюдь не деловая встреча!

– Лена, успокойся! Я тебе все объясню, – поморщившись, сказал Илья и потер виски: у него разболелась голова. – Пойдем прямо сейчас, я отвезу тебя домой, и по дороге мы поговорим.

– Я не собираюсь домой! У меня, вообще-то, тоже планы на вечер! Я что, не имею права строить свои планы, если у тебя вечер за-нят?

Последнее слово она произнесла по слогам, делая на нем акцент.

– Ладно, Илья, мне пора, – тихо проговорила Варвара. – Сожалею.

Парень, занятый тем, что пытался утихомирить расшумевшуюся Лену, лишь рассеянно кивнул, будто и не расслышал Вариного прощания. Опомнился он уже тогда, когда ее и след простыл, а со стола исчезла пластиковая папка, видимо, Варя сочла, что Илье неинтересны ее исследования, и забрала бумаги с собой. Вместо папки на столешнице лежали, придавленные блюдцем, несколько банкнот – плата за ее заказ.

– Черт, – тихо выругался Илья.

Черт бы побрал эту Лену с ее истериками, черт бы побрал ее любопытную подружку, которая продолжает взирать на них круглыми глазами-пуговицами и злорадно за Ленкиной спиной улыбаться.

Илья открыл было рот, чтобы ответить что-то едкое и Елене, и ее приятельнице, но в этот момент в его кармане затренькал мобильный.

– Илья, это Аля. Алевтина, – услышал он взволнованный голос и представил, как щеки Алевтины вспыхнули рябиной в морозный день, а девушка по привычке приложила к ним ладони. – Ты можешь приехать? Произошло кое-что важное...

Ну и денечек-вечерочек! Похоже, ему сегодня не судьба попасть домой вовремя и пораньше лечь спать, компенсируя прошлую бессонную ночь. Но то, что рассказала Алевтина, заставило Илью поменять свои планы и принять решение сгонять в Подмосковье.

Шахов пообещал Але, что ненадолго, но приедет. При этом он старался не замечать гневно сверкающих глаз Лены, которая услышала, что он уже вновь куда-то засобирался.

– Лена, у меня возникло срочное дело...

– Кто тебе звонил? Еще одна из твоих баб? Сколько их у тебя?!

– О черт, понеслась нелегкая. Ладно, пока, я пошел.

– Куда?!

– Туда, куда и собирался. С тобой, похоже, сейчас невозможно нормально разговаривать. Вернусь, когда ты перестанешь прилюдно истерить, и тогда мы нормально все обсудим.

– Не надо считать меня истеричкой, – надула губы Лена, но заметно сбавила обороты.

– Я еду сейчас в Подмосковье, к Зинаиде Львовне, про которую я тебе уже рассказывал. Давай завезу тебя домой и...

– Я с тобой!

– Ну поехали, – злорадно улыбнулся Илья. – Только потом не жалуйся на «доставания» Зинаиды Львовны и не просись домой. Я все равно не смогу уехать по твоему первому требованию, не решив дела. Так что придется тебе сидеть и развлекать Зинаиду Львовну рассказами. Она вообще-то женщина неплохая, но дотошная...

– Ладно, – сдалась девушка. – Я буду тебя ждать здесь, в кафе. Когда ты за мной заедешь?

– Через два часа. Это долго?

– Нормально, – кивнула Лена.

– Вот и хорошо, – с облегчением выдохнул Илья. – Два часа вам на щебетания. Заказывайте все, что хотите, я потом оплачу.

По тому, как торжествующе переглянулись девушки, он понял, что его будет ждать довольно внушительный счет «из мести». Особенно обрадовалась возможности на халяву объесться пирожных Ленкина подружка-колобок. Ладно, пусть девочки гуляют. Главное, он получил два часа свободы.

Уходя из кафе, Илья подумал, не поторопился ли он со своим решением жениться. Кажется, самая пора, но только рядом ему представлялась уже не Лена. Вернее, Лена очень даже представлялась – такой анекдотичной женой-стервой, которая будет закатывать ему истерики по любому поводу. Ну и что, что она быстро остывает, но так же быстро и вновь набирает обороты. Хорошо, что он еще не сделал ей официального предложения.

Илья вышел на улицу, остановился на крыльце и глубоко вздохнул.

Он не знал, что после его ухода Лена, усаживаясь за тот столик, который он еще недавно занимал с Варей, нашла на стуле маленькую картонную карточку, оказавшуюся Варвариным пропуском в лабораторию.

– Стерва! Чужих ребят уводит, – с ненавистью сказала Лена, глядя на пропуск. – Химичка какая-то из задрипанного НИИ, серая мышка, синий чулок. А все туда же!

Подружка, криво улыбаясь, хотела тоже отпустить свой комментарий по поводу «химички» и разыгранной сцены, но в это время к столику подошла официантка, и девушки отвлеклись на заказ пирожных.

Когда официантка ушла, Лена вытащила из сумочки ручку и принялась разрисовывать Варварину фотографию на пропуске. Нарисовала черные очки, как у слепого кота Базилио, хищную ухмылку, косматую бороду, серьгу-кольцо в носу.

– Вот тебе, дрянь! – сказала она и добавила Варваре шрам на щеку.

Алевтина

Этот пятничный день начался со странного происшествия. Невыспавшаяся Аля после бессонной ночи, побившей все рекорды по необычности и странности, пришла в школу раньше чем всегда. Отсутствовала даже директриса, которая приходила в школу чуть ли не на рассвете. Але открыл заспанный охранник Степка, который к приходу «самой» уже должен быть на месте. Увидев на пороге не директрису, а училку литературы, которая непонятно почему приперлась в такую рань, Степка даже проснулся от удивления. Алевтина что-то пробормотала на его любопытные расспросы и поднялась на второй этаж в учительскую.

Глядя на себя в зеркало, она с грустью подумала, что никогда ей не стать такой роковой женщиной, как Диана. Соседка была на семь лет младше Али, у нее уже имелся трагический опыт. Впечатлительная Алевтина долго проплакала у себя в кровати, переживая за Диану и ее маленького сына. Диане она поверила, хотя, конечно, соседка могла и выдумать такую душещипательную историю ради того, чтобы оправдаться за взлом чужой квартиры. Но... Аля ей поверила.

Плакала она не только потому, что ее растрогала рассказанная история, которая напоминала хорошо написанную драму, но и потому, что отчасти сравнивала себя с Дианой. Ей, Алевтине, тоже не суждено насладиться хмельным медом счастья от разделенной любви, не согреваться ночами, прижимаясь спиной к голой мужской груди и чувствуя на щеке сонное дыхание любимого. Но не потому, что в этом повинно проклятие, а просто потому, что у нее... не складывалось. Единственная любовь – Илья Шахов – никогда бы не ответил ей взаимностью. Аля это понимала, но ночью, лежа без сна, перебирала в памяти, будто четки, эпизоды семилетней давности, накладывала их на воспоминания последних дней и получала выпуклую картину-коллаж, которая, однако, давала лишь один ответ: не быть им вместе с Ильей. И не только потому, что парень не обратит внимания на такую невзрачную, как моль, девушку. Но и потому, что Аля понимала: они с Ильей – слишком разные, чтобы быть вместе. Воспоминания семилетней давности были наполнены переживаниями, романтичным драматизмом, идеализацией образа. Последние же – рассудительностью, практичностью. Будто смотрела Алевтина на это в разных очках – с розовыми и простыми, не искажающими картину, стеклами. Нет, Илье не подходит «домашняя курочка», а ей не нужен «парень-бродяга». Домашней Але и требуется такой же домашний мужчина, который восхищался бы ее стряпней, за ужином расспрашивал о выходках школьных хулиганов, вечера бы проводил с Алей за просмотрами старых фильмов, а на ночь переодевался бы в байковую пижаму.

Но Илья, Илья... Все так же божественно хорош собой! Остаток ночи Аля провела, думая уже не о Диане и ее непростой судьбе, а об Илье. Но думала о нем уже без трепета, волнения и слез.

В школу Аля пришла невыспавшаяся, но с удивительно ясной головой. Сняла пальто, повесила его на трехногую напольную вешалку, и тут в учительской зазвонил телефон. Аля вздрогнула от неожиданности, немного поколебалась, стоит ли брать трубку, и в итоге, рассудив, что это может быть кто-то из учителей, сняла трубку.

Вначале она услышала знакомый треск. По спине прошла волна влажного холодка: девушке показалось, будто она вернулась в ночной кошмар, который вдруг стал явью и перенесся из их дома в школу.

– Алло? – повторила Аля и зачем-то подула в трубку, будто пытаясь таким образом устранить помехи и наладить связь.

– Аленька? – услышала она мужской голос, который показался ей знакомым. Голос звучал приглушенно, будто издалека, продираясь сквозь помехи.

– Да, это я, – растерянно ответила девушка и наморщила лоб, гадая, кто может звонить. Физрук?

– Павел...ич, Аля... Почтовый ящик... сломан... возьмите то... найдете, – различила она сквозь треск несколько слов.

– Что, простите?.. – непонимающе переспросила Аля, но в трубке уже вновь раздался сильный треск, который резко оборвался короткими гудками.

Девушка непонимающе уставилась на телефон, затем пожала плечами и положила трубку. Звонок был слишком странным и походил на чей-то розыгрыш. Павел Иванович? Но откуда ему известен телефон Алиной работы? Впрочем, зная, где работает девушка, он мог найти номер в справочнике. Только вот просьба его выглядела очень странно.

Весь день Аля думала об этом звонке. Поначалу удивлялась, потом уже склонна была думать, что странный разговор являлся частью приснившегося кошмара. Может быть, она задремала на минуту в учительской и последующее ей лишь приснилось?

Однако, вернувшись домой и войдя в подъезд, Аля замерла возле почтовых ящиков. Дырочки ящика Павла Ивановича не зияли чернотой, а манили белым, что означало, что в ящике что-то лежало. Оглянувшись по сторонам, словно проверяя, не застанут ли ее за таким неприличным занятием, как лазание по чужим ящикам, Аля открыла металлическую дверцу, которая и в самом деле поддалась легко, и обнаружила записку на половинке тетрадного листка.

«Павел Иванович, вы опять забыли в подъезде ваш саквояж! Он находится у меня в квартире, будьте любезны его забрать. Зинаида Львовна».

Какой еще саквояж?..

С запиской в руках Аля приехала на свой этаж, позвонила в дверь Павла Ивановича. Но так как ей никто не открыл, поднялась на этаж выше и позвонила в дверь Зинаиды Львовны.

– А почему он сам не придет? – подозрительно спросила соседка, рассматривая предъявленную Алей записку с таким пристрастием, будто подо-зревая, что написана она чужой рукой.

– Павел Иванович в больнице, – как-то вдруг сама собой придумалась отговорка. – Ничего страшного, но какое-то время ему придется там побыть. Он позвонил мне с этой маленькой просьбой – найти его саквояж.

– Значит, в больнице... – протянула Зинаида Львовна, сменив подозрение, явно читавшееся на ее лице, на сочувственную мину. – То-то я давно его не вижу. А саквояж я сейчас тебе вынесу! Уже больше месяца у меня стоит, и никто за ним не приходит! Я уж спускалась к Павлу Ивановичу неоднократно, звонила, но мне никто не открывал. А чемодан-то стоит, место занимает. Вот так и делай доброе дело.

Высказав свое возмущение, Зинаида Львовна ушла в глубь квартиры, но вскоре вернулась с небольшим портфелем в руках.

– Вот, забирай. Только, если что, я с себя ответственность снимаю! Если Павел Иванович предъявит мне претензии, то я так и скажу, что ты настояла на том, чтобы я отдала саквояж тебе.

Аля не обиделась на подозрительную соседку. Взяв в руки портфель из вытертой коричневой кожи, старый и деформированный, она вдруг испытала необъяснимую радость. «Возьмите то, что найдете», – вспомнились ей слова, полууслышанные-полуугаданные сегодня утром. И Аля вдруг поняла, что имелось в виду содержимое этого портфеля.

Торопливо спустившись к себе, она вошла в квартиру, проследовала на кухню и водрузила портфель на обеденный стол. Помедлила, прежде чем открыть замок-защелку, преодолевая внутренние сомнения: то, что она собиралась предпринять – исследовать содержимое чужого портфеля, – казалось ей глубоко безнравственным. Но, с другой стороны, Аля чувствовала, что ей нужно это сделать.

Внутри портфеля оказалась толстая книга. Девушка осторожно вытащила ее, открыла первую страницу и удивленно ахнула: книга оказалась старым фотоальбомом.

Даже не переодевшись и не попив чаю, Алевтина сунула альбом под мышку и вновь вышла из квартиры. Спустившись на один этаж, она позвонила в дверь Дианы, всей душой желая, чтобы соседка оказалась дома.

– ...Я позвонила Илье, – сказала Алевтина, наблюдая за тем, как Диана ногтем пытается отколупать приклеенный уголок одной из фотографий.

Девушки расположились в салоне, среди африканских масок, амулетов и космических картин. Только теперь такой антураж не вызывал восхищения и любопытства. Все внимание приковывал к себе старый альбом, торжественно возложенный на стеклянный столик.

– Илье? Не знаю, стоило ли, – неуверенно ответила Диана, не прекращая своего занятия – попытки отодрать от серой картонной страницы приклеенный снимок. И вдруг, неожиданно для Али, спросила: – Он тебе нравится?

– Кто?!

– Илья. – Диана на мгновение бросила свое занятие и с насмешкой посмотрела на мигом залившуюся краской соседку.

– Ну... Когда-то нравился. Но это уже в прошлом, – поспешно добавила Аля, отводя глаза. От настойчивого взгляда Дианы ей сделалось не по себе.

– Если в прошлом – то это хорошо, – пропела медовым голосом черноволосая красавица и вновь принялась теребить снимок. – Зараза! Это я не тебе... Фотка так крепко приклеена, что боюсь ее порвать.

– Зачем ты ее вообще отдираешь? Оставь в покое!

– Ну как же... Надо же понять, какую ценность представлял этот альбом для моей «доброй» родственницы! И почему моя бабушка так категорично запретила мне трогать его. Возвращаясь к Илье... Я сказала, что это хорошо, если твоя симпатия к нему – в прошлом. Потому что рядом с тобой я вижу не его.

– Опять ты за прорицания... Сама ведь сказала, что все твои гадания – неправда!

– Ну, чтобы заметить некоторые вещи и сделать на их основании выводы, не обязательно быть ясновидящей! Илья влюблен, но не в тебя. Я поняла, что у него есть зазноба, причем любовь у него такая... не очень счастливая. Ладно, оставим его в покое. Вернемся к тебе. Рядом с тобой я вижу парня другого типа. Например, этот кругленький милый молодой человек Женя. Я не сватаю его тебе, просто заметила, как вчера он на тебя поглядывал. Явно с интересом, восхищением и даже некоторым обожанием.

– Это восхищение было вызвано не мной, а булками, которыми я его угощала, – буркнула Аля и похлопала ладонями по багровым щекам. – Может, он во мне тоже булку углядел? Вот и пялился...

Диана рассмеялась. Фотография наконец-то поддалась, и девушка повернула ее обратной стороной.

– Я так и думала. На старых фотографиях раньше любили писать всякие пожелания вроде «на память дорогой Машеньке». Здесь тоже есть надпись. Вот, посмотри.

Аля взяла из рук Дианы протянутый обратной стороной снимок. В уголке на пожелтевшей бумаге значилось: «Козлова Татьяна. Отказ в очереди на жилье». Девушка перевернула фотографию и увидела женщину в темно-коричневом платье с огромной брошью на внушительной груди. Голову женщины украшала замысловатая «хала». А лицо было безжалостно заретушировано чернилами.

– Кто знает, что имелось в виду. Лица не видно, кто-то его уничтожил.

– Это не единственный снимок, на котором закрашено лицо. Все же ты была права, когда позвонила Илье и вызвала его «на совет», – нам нужна третья голова. Если хочешь, и любителя булок Евгения тоже вызовем, – лукаво усмехнулась Диана и, заметив, что Аля, потупив глаза, решительно затрясла кудлатой головой, добавила: – Аль, ты не обижайся, но можно я тебе кое-что скажу? По-дружески.

Аля кивнула.

– Тебе надо бы кое-что изменить во внешности. Ты симпатичная, у тебя хорошее лицо и кожа. Но все это... теряется. Ты неправильно подаешь себя. Отвести бы тебя к хорошему парикмахеру и стилисту, и из тебя получилась бы конфетка! Гроза мужских сердец! Только не обижайся.

– Я не обижаюсь, но... уже привыкла и к своему образу, и к парикмахеру. Не хотелось бы ничего менять.

– А зря! Давай я тебя к своему парикмахеру отведу? А вместо стилиста сама тобой займусь? В качестве благодарности за то, что ты нашла и принесла мне этот альбом.

– Это не я его нашла. Мне позвонил на работу сосед и сказал, где он лежит. Правда... Ты не находишь это странным? У Павла Ивановича, думаю, не было моего служебного номера. Хотя его можно и в справочнике поглядеть. Но вот откуда он узнал про то, что мы ищем альбом? Ты ведь ему вчера об этом не сказала, когда находилась в его квартире?

– Нет, – покачала головой Диана, тоже призадумавшись. – Я вообще его в квартире не видела.

– Ладно, как бы там ни было, главное, альбом у нас.

– Еще бы понять, что с ним делать... – и Диана принялась отколупывать следующий снимок. – Так что ты скажешь насчет парикмахера и моих услуг в качестве стилиста?

– Попробовать можно, – смущенно пробормотала Аля. – Только, думаешь, будет польза?

– Еще какая! Честно, я уже мысленно прикинула на тебя парочку образов.

Непоследовательные рассуждения девушек, прыгающие от фотографий до предполагаемых изменений во внешности Алевтины и обратно – к фотоальбому, прервал звонок в дверь.

– Это, наверное, Илья, – предположила Диана и заторопилась открывать.

Аля взяла в руки вторую фотографию, которую Диане удалось отклеить от страницы, ту, на которой была изображена группка смеющихся девушек в летних платьях, и перевернула, разглядывая на обратной стороне подпись: «Тонова Валентина. Злоязычная мать». Странная надпись. Выходит, одну из девушек на снимке звали Тоновой Валентиной. Но которую из этих смеющихся красавиц? И что означает странный комментарий? И может ли быть, что подобные надписи сделаны не только на этих двух снимках?

В комнату вошли Диана с Ильей. Алевтина обратила внимание на то, что Илья выглядел немного расстроенным и уставшим, с тенями под глазами, и несколько устыдилась того, что второй раз подряд тревожит его в позднее время и просит приехать.

Диана тем временем уже положила перед гостем альбом.

– Чай будете? – спросила она.

И Алевтина, и Илья, занятые рассматриванием снимков, отрицательно покачали головой.

– Нет, спасибо, Диана. Я уже выпил кофе. К тому же не хочу задерживаться: пообещал отвезти домой девушку, которая ожидает меня в кафе, – ответил Илья.

– Я испортила... тебе свидание? – смущенно пробормотала Алевтина.

Еще вчера, под конец вечера, они все перешли на «ты».

Илья оторвал взгляд от альбомной страницы и с лукавой улыбкой посмотрел на девушку:

– Нет. Наоборот, позвонила очень вовремя.

Что он имел в виду под этим «очень вовремя», Аля так и не поняла, но заметно успокоилась.

– Вот, посмотри, что мы обнаружили, – протянула ему два снимка Диана. – Переверни их. Что скажешь? Если честно, мы с Алевтиной уже ломали голову над тем, какой смысл может скрываться в этом фотоальбоме. Но так ничего не надумали. Альбом ничем особо не примечателен, только тем, что снимки в нем – старые. Но такие найдутся в любой семье. Думаем, что зацепка может быть в этих подписях.

– Может быть. Но я бы пока не стал отклеивать все фотографии. Альбом, говоришь, не примечателен? Очень даже примечателен! Вот хотя бы этот след на обложке. Такое ощущение, будто кожа подверглась воздействию огня. Похоже, альбом пытались сжечь.

– Ну, не зна-аю, – растерянно протянула Диана. – В ту памятную ночь бабушка сказала что-то вроде того, что «сама разберется». Думаешь, она пыталась уничтожить альбом?

– Ладно, к этому мы еще вернемся, – пробормотал Илья и вновь принялся перелистывать страницы. – Говорите, альбом ничем не примечателен? Ничего подобного! Вот вам второй интересный момент. Вы обратили внимание на подборку снимков?

Девушки переглянулись. И Диана неуверенно выдала:

– Они относятся к разным временным периодам.

– Да, это верно. Но кроме того, здесь собраны фотографии различных людей, не принадлежащих к одной семье. Обычно подобные фотоальбомы – это семейные хроники. Свадьбы, рождения, выпускные, прогулки в парке, «мама-папа-я – счастливая семья» и так далее. Здесь же подборка очень разнородная. Обратите внимание, что на всех фотографиях, за исключением этой, с группой девушек, люди сняты поодиночке. Третий момент – лица. Лица на всех фотографиях либо выцвели от времени, либо заштрихованы, либо еще как-то отмечены. Например, этот снимок с группой молодых девиц... – Илья взял отклеенную Дианой фотографию и протянул ее девушкам. – Фотокарточку согнули. И место сгиба проходит не посредине, а через одну из девушек. Может быть, случайность, а может, и нет.

– Я думаю, что эта «помеченная» сгибом девушка и есть Тонова Валентина, – высказала свое предположение Диана.

И Алевтина, глядя на Илью с таким ожиданием, будто всерьез верила, что он сейчас сможет выдать ответ на все вопросы, спросила:

– И что это все значит?

– Не знаю, – разочаровал ее Илья. – Надо подумать на свежую голову. Но отрицать то, что в этом альбоме может скрываться отгадка, нельзя. Правда, я еще не уверен в том, что эта история имеет отношение к появившимся в вашем доме пятнам в виде лиц...

– Имеет, – кивнула Аля, смешно тряхнув полураспустившимися кудельками. – Альбом находился в квартире Зинаиды Львовны. Она нашла портфель Павла Ивановича, который тот вечно забывал из-за своей рассеянности, и отнесла к себе с тем, чтобы вернуть соседу. А если пятна в квартире Зинаиды Львовны и появились потому, что там находился этот фотоальбом?

– Мммм... Вот, значит, как. Нечто подобное я вчера тоже подумал, когда прикидывал, где может находиться альбом. Логично было искать его там, где появились пятна... Кстати, если исходить из этой версии, пятна должны появиться и в квартире Дианы...

– Этого мне еще не хватало, – скривила губы девушка.

– Диана, могу я попросить у тебя этот альбом на один день? – спросил Илья. – Завтра же вечером верну! Хочу его еще раз спокойно рассмотреть и подумать. Обещаю, верну в целости и сохранности.

– Ладно, – согласилась после некоторой паузы хозяйка квартиры. – Я вообще-то собиралась показать его маме, вдруг она узнает кого-то из этих людей со снимков. Но сейчас подумала, что это непросто. Фотографии испорчены так, что практически невозможно рассмотреть лица. Однако остались подписи на оборотах. Может, чья-нибудь фамилия покажется ей знакомой. Я возьму вот эти два снимка, которые мы уже вынули из альбома. Забирай альбом, Илья, но привези его, пожалуйста, завтра. И желательно с ответом на наши вопросы.

Последнюю фразу Диана добавила с лукавой усмешкой.

Илья попрощался и ушел, унося альбом под мышкой, Алевтина тоже попрощалась с хозяйкой и поднялась к себе.

Дома, разогревая ужин, она думала о том, что сказал Илья по поводу снимков, и не могла не признать его правоту. Странно, что они с Дианой не заметили этих особенностей! Они сразу «ломанулись в малинник» – принялись отдирать фотографии от страниц, будто надеялись прочитать на обороте отгадки. Как хорошо, что она позвонила Илье и попросила его приехать!

Вспомнив об Илье, Аля пожалела о том, что с ним не приехал любитель сладких булочек Евгений. Вот уж кто не отказался бы от чая! Но тут же стыдливо отогнала подобные мысли. Стыдливо, потому что заметила, что думает о приятеле Ильи с улыбкой.

* * *

Утро субботы началось с телефонного звонка. А Илья так устал за эту неделю, что мечтал проспать половину субботнего дня и уж потом как следует рассмотреть снимки. А вечером поехать к Диане возвращать фотоальбом. Вчера Шахов, заниматься альбомом не стал, было не до того. Пока он отвозил Лену домой, она опять попробовала устроить скандал. Илья вяло отговаривался, витая в своих мыслях, в итоге они расстались с девушкой возле ее подъезда не в лучших отношениях. Ну что за день! И с Варварой он распрощался на неприятной ноте, и с Леной поссорился... Тут бы отдохнуть, собраться с силами, но ему не дали.

Первым позвонил Бобров.

– Дрыхнешь, старик? – пробасил Денис, как всегда не поздоровавшись. – А я к тебе с претензией.

– О как... – сонно пробормотал Илья и с телефоном у уха повернулся на другой бок так, что мобильник оказался вжатым в подушку.

– Маменька моя недовольна, – басил из подушки Бобров. – Звонит мне, жалуется, что ты не занимаешься ее «делом». Мол, у нее пятно появилось новое, а ты даже не заинтересовался. С одной стороны, старик, я тебя понимаю, меня мать своими пятнами тоже достала, прямо мозг выела. Но с другой...

Бобров сделал паузу и вдруг с интонациями разочарованного и обиженного ребенка протянул:

– Илюх, ну соврал бы ты моей маменьке что-нибудь! Она с этими пятнами носится, как с пасхальными яйцами. Достала уже!

– Угу, – откликнулся Илья, соглашаясь то ли с тем, что соврет, то ли с тем, что Зинаида Львовна достала и его.

– И еще маменька мой мозг другим требованием ест. Теперь ей не Илюху Шахова, исследователя паранормальных явлений, подавай, а некую девушку Вареньку, ученую до корней зубов. Мол, раз Илья не справился с задачей, то Варенька сможет. Она уже Зинаиде Львовне как-то все так хорошо и, главное, по-научному объяснила. В общем, теперь моя маменька жаждет показать твоей Варваре новое «сокровище».

– Угу, – опять ответил Илья, у которого голос Боброва звучал в голове плохо различимым гулом.

– Ладно, Илюх, похоже, ты совсем сонный. Извини, старик, не хотел тебя будить, но мне мамаша телефон с вечера обрывает. Привези к ней Варьку еще раз, пусть успокоится.

Шахов в третий раз угукнул, и Бобров, удовлетворенный, отключился.

Илья швырнул телефон на столик и с наслаждением зарылся лицом в подушку. Но поспать ему опять не дали. Вновь загудел поставленный на виброзвонок мобильный, и Илья, чертыхнувшись, решил, что на этот раз ответит, а потом вовсе отключит телефон на полдня.

– Алло? – сказал Шахов в трубку, вложив в свой голос все недовольство, которое испытывал. Пусть собеседник поймет, что он не намерен разговаривать, и изложит дело, по которому звонит, быстро.

– Илья? – уточнил незнакомый женский голос.

– Угу, – будто сыч, отозвался Илья, но на этот раз мрачно.

– Вас из больницы беспокоят.

– Откуда?..

Что еще за...

– Варвара Холодова вам знакома?

Сон как рукой сняло. Илья резко сел и, вдавив мобильный в ухо, хрипло сказал:

– Да. Что случилось?

– Несчастный случай. Она попросила позвонить вам и...

Женщина что-то говорила, но до Ильи с трудом доходил смысл ее слов. Что-то про взрыв в лаборатории, а Шахов, слушая про это, недоумевал: какая лаборатория, ведь сегодня – суббота? Или Варька работает без выходных? Совсем свихнулась со своей химией... Далее было что-то про операцию и поврежденные глаза, а Илья уже прыгал по комнате на одной ноге, пытаясь всунуть вторую в штанину джинсов. Это удавалось ему плохо, так как одна рука была занята телефоном, а джинсы все как-то так неловко перекручивались именно в тот момент, когда маневр почти завершался успехом. Джинсы Илья надел, когда женщина уже принялась диктовать ему адрес больницы.

– Все понял, спасибо. Сейчас приеду.

Он сунул в карман ключи от машины и квартиры, мобильный и портмоне, наскоро поплескал в лицо холодной водой, поелозил пару раз туда-сюда щеткой по зубам и, не побрившись и не позавтракав, выскочил на улицу.

Варвара

Солнце было размером с маленькую точку, но светило так ослепительно, что глазам становилось больно. Оно освещало какую-то странную равнину без деревьев, без домов. Чистую, гладкую, как пустыня, только покрытая не песком, а густой короткой травой, мягкой на ощупь. Варя осторожно ступала босыми ногами, и трава ласкала ее ступни.

Она долго шла, удивляясь тому, как и когда попала в это странное место. Но беспокойства не испытывала, Варя знала, что рано или поздно равнина закончится, а в конце пути ее ждут.

Только вот солнце слепило глаза так, что ничего не разглядишь. И Варя брела, опустив голову, ничего, кроме своих босых ног, приминающих траву, не видя. Лишь на секунду возникло беспокойство, а не заблудится ли она, потому что не знает дороги, но внутренний голос ободряюще шепнул, что дорог тут нет, есть один только путь – вперед.

Варя шла и гадала, кто может ждать ее в конце равнины. Отец, мать, муж? Нет, конечно. Илья. Илья, кто же еще? Подумав о нем, Варя забеспокоилась, не потеряется ли он тут, не собьется ли с пути, не испугается ли.

От этого беспокойства она очнулась. В первый момент Варя подумала, что равнина закончилась и она наконец-то прибыла туда, куда направлялась. И даже немного огорчилась оттого, что место, куда она должна была прийти, темное, солнце-точка его не освещало. И вновь испытала беспокойство, как Илья найдет ее тут, в темноте. Ей вспомнилось, что когда-то он боялся темноты и, засыпая, просил ее посидеть с ним рядом, подержать за руку и погладить по щеке...

И только после этого Варя вдруг поняла, что равнина ей привиделась, а находится она в больнице, потому что в лаборатории произошел взрыв.

День вообще не задался с самого утра: она где-то потеряла пропуск, чего с ней никогда не случалось. А потом взорвалась эта несчастная колба, и осколки стекла повредили ей глаза и лицо.

Илья... Он, наверное, смертельно напуган. У нее что-то с разумом приключилось в тот момент, когда ее спросили, кому позвонить первым делом, и она ответила: «Илье». Несусветная глупость! Надо было звонить маме, чтобы она уже сама позвонила Илюшке, или приехала, все объяснила – ровным и спокойным голосом. Мама всегда умела все хорошо объяснять, успокаивать. Это она, Варвара, рубила сплеча.

Илья, конечно, считает себя взрослым и самостоятельным и наверняка обиделся бы на нее, если бы позвонили первым не ему. Но он все же мальчишка, семилетний ребенок, который еще недавно боялся темноты. Сейчас он смертельно напуган. Ведь Варя для него – все, тот человек, за которого он «ответственен». Ее мальчик, смешно хмуря брови, что должно было выражать высшую степень серьезности, всегда говорил, что он – в ответственности за Варю, как единственный мужчина в доме. Он даже научился готовить яичницу из трех яиц, так, чтобы желтки оставались жидкими, не разливались, образуя аккуратные «солнышки». К яичнице полагался черный хлеб и разрезанный на дольки помидор. Так любила Варя, и по возвращении домой ее всегда ожидал такой нехитрый, но вкусный ужин, приготовленный ее заботливым семилетним мужчиной.

Естественно, когда ее спросили, кому позвонить, она, не задумываясь, брякнула: «Илье!» И сейчас кусала губы, думая о том, как напуган ее мальчик.

Думая о своем Илье, она не могла не вспомнить и о другом, тридцатилетнем, но все еще не попрощавшимся с мальчишеством. С каким увлечением Илья Шахов бросился на разгадывание «загадки» и как разозлился, когда Варвара попыталась дать явлению научное объяснение! Ох ты ж боже ты мой...

Бог мой, только Ты знаешь, сколько усилий стоило выдержать ровный, равнодушный тон, когда в лаборатории ее пригласили к телефону и в трубке она услышала голос, который так часто снился ей ночами. Сердце билось где-то у горла, и Варе с великим усилием удавалось сдерживать свой голос, чтобы он не прерывался, не дрожал. И как волновалась она с утра в тот день, когда к ней на работу должен был приехать Илья-взрослый! Руки тряслись, будто у алкоголика, она что-то без конца просыпала, проливала, разбила колбу и две пробирки, а под конец запорола опыт. К вечеру Варя злилась уже не только на себя, но и на Илью – виновника своих волнений. И от души пожелала, чтобы оказалось, что за эти годы он изменился до неузнаваемости. Чтобы у него были залысины или проплешины, чтобы он неприлично растолстел и отрастил «пивное» брюшко, чтобы его лицо обрюзгло, чтобы он явился сюда небритым (впрочем, трехдневная щетина когда-то Илье очень шла! Варя вспомнила об этом и «отменила» желание насчет небритости), чтобы одет он был в какую-нибудь замызганную робу, в идеале – в треники с вытянутыми коленками и бесформенный свитер с вылезшими петлями. Чтобы... А при встрече оказалось, что он такой же привлекательный, как и раньше, даже более, потому что время пошло Илье на пользу. Усмешка и незабываемый прищур карих глаз, растрепанные волосы... Варя даже уловила запах ветра, исходящий от него. Запах ветра, свободы, романтики, приключений, жарких ночей. Парень-ветер, парень-ураган, парень-смерч, парень – морской бриз, в зависимости от ситуации.

Иногда ей начинало казаться, что время пошло вспять, стремительно отсчитывая годы назад, пока не вернулось в последний год их студенчества, год их бурного романа. Это же надо было такому случиться, что на пятом курсе Варвара Холодова так жарко влюбилась! Именно в самый ответственный момент, когда маячило место в аспирантуре и нужно было достойно выполнить дипломную работу. А потом предполагалась кандидатская, докторская... Холодный расчет, свежие мысли, твердые планы, открытое, как ладонь, будущее. Все так ясно представлялось ей, пока в ее жизни не появился Илья. Конечно, в течение четырех лет они неоднократно сталкивались в стенах университета, хоть ни одной «пересекающейся» дисциплины у них не было, они даже занимались на разных этажах. Но холл, столовая, первый этаж с лекционными аудиториями оставались общими. Варя, встречая Илью в институтских коридорах, иногда отмечала про себя, что «парень ничего, симпатичный», но никогда не думала о нем с женским интересом, более того, Илья ее раздражал. Он всегда находился в окружении девиц и шумных ребят. Ему нравилось быть в центре, тогда как Варе подобное казалось простым выпендрежем. Химики и географы были людьми из разных миров, с противоположным пониманием размеров жизненного пространства. Пространство химиков было компактным, закрытым и умещалось в маленькие лаборатории, тесно набитые реактивами и приборами, а географы избрали для себя просторы долин, высоту гор, безбрежность морей и океанов. Два разных, противоположных мира.

Как же получилось, что они с Ильей стали встречаться, Варя до сих пор не могла понять. То, что они теперь вместе, получилось так органично, словно соединились наконец-то две половины одного яблока или щелкнул замок, поддаваясь единственному подходящему ключу. Роман между ними закрутился стремительно и так же живо набирал обороты.

Майские, включая День Победы, они провели вместе, как, впрочем, и все другие праздники в том году. Ездили на Поклонную гору смотреть салют, затем еще долго бродили по ночной Москве, пили кофе в одном из круглосуточных кафе, затем поймали частника и поехали к Илье. А утром Варе стало плохо. «Варьк, ты случайно не беременна?» – забеспокоился Илья. И, прежде чем девушка успела что-либо ответить, добавил: «Нам сейчас ребенок, сама понимаешь, ни к чему. Ты в аспирантуру надумала поступать, мне тоже надо вставать на ноги...» Варя, чье настроение мгновенно скисло, как выставленное на солнце в жаркий день молоко, с деланой уверенностью в голосе ответила, что виной всему не беременность, а съеденный хот-дог. Илья, похоже, поверил. Но через день спросил, как она себя чувствует, точно не беременна? И добавил, что, если окажется, что она в положении, нужно будет срочно принимать меры. Слово «меры» Илья не расшифровал, но Варя и так поняла, что речь шла об аборте. «Нет-нет, что ты! – заверила она его по телефону. – Чувствую я себя прекрасно! Говорила же, что отравилась хот-догом...» Голос звучал так бодро и уверенно, что Илья и не усомнился в том, что Варя говорит правду. По ее же щекам в тот момент текли слезы, а на столике перед ней лежал тест с двумя полосками.

Два дня спустя состоялся суровый семейный совет. Варя была из семьи с консервативными взглядами. Еще раньше из-за романа с Ильей у нее с отцом стали возникать конфликты. Варя, всегда послушная дочь, бросалась на защиту любимого. Отец, который души не чаял в дочери, но держал ее в строгости, кричал, что она чуть ли не потаскуха. Варя хлопала дверью и уходила из дома. Отец – трезвенник и язвенник – глушил коньяк рюмками. Мать чувствовала себя одиноким безоружным миротворцем, выставленным на поле боя под снаряды обоих враждующих сторон. Взять чью-то сторону – мужа либо дочери – она не могла, потому что «обиженный» обязательно развернул бы глобальную войну против нее.

Отвернувшись от семьи, Варя поставила Илью в центр своего мира. Но однажды этот мир рухнул. В то утро после празднования Дня Победы.

Иллюзиями тешить себя девушка не стала. Илья не из тех, кто женится рано, тем более «по залету». Его вообще сложно было представить семейным. Парень-ветер, парень-бриз...

Семейный совет, на котором мать глушила валерьянку рюмками, Варвара угрюмо отмалчивалась, а отец мерил шагами маленькое пространство кухни, постановил, что ребенка оставляют. Более того, родители будут всячески помогать Варе, в том числе финансами, и дают обещание не попрекать дочь тем, что она «принесла в подоле». Варваре при этом тоже выдвигался ряд условий. Во-первых, своих планов по поводу поступления в аспирантуру она не меняет. Во-вторых, вычеркивает из жизни Илью. О ребенке он, конечно, знать не должен. Ну и, в-третьих... Это «в-третьих» оказалось самым тяжелым условием. Даже тяжелей второго – забыть об Илье. В-третьих, Варвара в ближайшие сроки должна выйти замуж, потому что «у ребенка должен быть приличный отец», – как заявил отец Варвары, ясно намекая на то, что Илья на эту роль совершенно непригоден. Варвара на такое заявление лишь недоверчиво усмехнулась: выйти замуж в короткие сроки?! Но у отца имелось готовое решение. Его старинный друг, профессор химии, ученый и доктор наук, которого Варя знала с детства, уже давно был влюблен в девушку. Алексей Игнатьевич был частым гостем в доме родителей девушки и всегда приносил Вареньке какой-нибудь подарок. Варя по-своему его любила – как хорошего человека, всегда была рада его визитам, более того, именно Алексей Игнатьевич послужил для нее примером в выборе профессии и специализации. Но выйти за него замуж?! «Алексей Игнатьевич в курсе твоей ситуации. Он готов взять тебя в жены и дать ребенку свою фамилию. Более того, если ты выйдешь за него замуж, твое профессиональное будущее окажется устроенным. Не вижу поводов для возражений». Половину ночи Варя провела в слезах, половину – в холодных раздумьях. Отец прав, во многом прав. Илью она любит, но будущего у нее с ним нет. Их дороги и так разошлись бы после окончания университета. Да и какая совместная дорога может быть с парнем-ветром, легко скидывающим ответственность и заботы, будто походный рюкзак – с плеча? Нет, будущего с ним у нее нет. Отец прав. Утром Варя дала положительный ответ, а после экзаменов расписалась с Алексеем Игнатьевичем.

Несмотря на Варварины страхи и опасения, семейная жизнь сложилась. Строилась она не на любви, но на уважении и восхищении. Алексей Игнатьевич дал не только фамилию родившемуся мальчику (сына Варя назвала Ильей), но и многое Варваре в области науки. Химия заменяла им любовные отношения, ласки и оргазмы. Они до утра, бывало, засиживались, говоря о Вариной кандидатской работе, планируя эксперименты, обсуждая результаты опытов. Алексей Игнатьевич в Варе души не чаял, любил и обращался так бережно, будто с редким цветком. Мальчика он тоже любил. Но Варя решила, что когда-нибудь расскажет сыну о настоящем отце, и муж с этим согласился.

Алексея Игнатьевича не стало два года назад. Инфаркт.

Оправившись от похорон и горя, Варя продолжала жить с сыном в квартире мужа, работать в его лаборатории, проводить эксперименты, которые он начал. Ее устраивала такая жизнь. Любимым мужчиной был сын, страстью – химия. Все оставалось спокойно до тех пор, пока в эту жизнь вновь не ворвался знакомый ветер.

...Дверь медленно, будто неуверенно, приоткрылась, кто-то на цыпочках прошел по палате и присел рядом на тихонько скрипнувший стул.

– Илья? – спросила Варя и легонько поцарапала ногтями простыню, прося этим, чтобы он взял ее руку. Теплая ладонь легла на ее пальцы. – Ты не волнуйся и, главное, не пугайся, все будет хорошо. Это всего лишь маленькое происшествие. Я очень скоро поправлюсь – как может быть иначе? Поправлюсь хотя бы ради того, чтобы ты вновь готовил мне яичницу и говорил, что ты уже взрослый мужчина и несешь за меня ответственность. Сын, послушай...

– Я не сын, – вдруг произнес знакомый голос. – Но яичницу готовил бы тебе с удовольствием, и с еще большим бы удовольствием взял на себя ответственность за тебя.

– Илья?!

– Ну да, а кто же еще... А ты с кем разговаривала? – обескураженно произнес Шахов.

– С сыном... Его тоже... Ильей зовут, – запнулась она и, занервничав, закрутила головой. Проклятая повязка на глазах лишала возможности видеть. Варе стало очень неловко и стыдно за то, что Илья, другой Илья, видит ее в таком «разобранном» виде: с повязкой на глазах, с израненным лицом, перемазанным йодом.

– Тише, Варька, тебе не надо двигаться. Лежи, не нервничай, все хорошо.

– Куда уж там хорошо! А... сын мой где? Ты не видел в коридоре мальчика семи лет?

– Нет... – Он помолчал и после паузы тихо и растерянно сказал: – Я не знал, что у тебя есть сын.

«Еще и не то узнаешь», – злорадно подумала Варя. Но сейчас ее больше волновало, где ее мальчик.

– Мне показалось, что рядом со мной сидит мой Илюшка... Я сделала глупость, попросила позвонить ему. Когда меня спросили, кому сообщить о случившемся, я брякнула: «Илье».

– И позвонили мне...

– Да, теперь понимаю. Я внесла в мобильный твой номер. Видимо, он попался первым. Но... это значит, что мой сын ни о чем не знает! Господи, хоть бы они догадались связаться с моей мамой.

Говоря «они», Варя имела в виду медперсонал.

– Хочешь, я позвоню?

– Да, – ответила она. Но вспомнила о том, что, если мама приедет и застанет у нее Шахова, вопросов не избежать. – Хотя нет, Илья. Не надо. Потом. Я думаю, маме уже сообщили.

– Не волнуйся, я уйду еще до того, как она приедет, – с усмешкой в голосе ответил Илья. И оттого, что он правильно разгадал причину Вариного беспокойства, ей стало неловко.

– Илья, я не это имела в виду...

– Какая разница, что ты имела в виду! Диктуй номер, я уже звоню.

Ей ничего не оставалось, как сдаться.

Выяснилось, что маме уже позвонили из больницы, и она, забрав маленького Илью, уже выехала. Варвара вздохнула с облегчением: хорошо, что вышла такая накладка и медсестра по ошибке позвонила не ее сыну, а Шахову. То, что Илья приехал к ней, наполняло душу глупой радостью, от которой сердце скакало мячиком. И напрасно здравый смысл занудно скрипел, что дважды в одну реку не войдешь, что она сама когда-то отреклась от Шахова, не поборолась за свою любовь. Напрасно. Губы Варвары сами собой расползались в улыбке.

– Чему ты улыбаешься? – хмуро спросил Илья.

– Так, просто... Настроение хорошее.

– Настроение?! Ну ты даешь... – растерянно пробормотал он. И еле слышно, себе под нос, произнес: – Побочный эффект от наркоза. Ох, Варька...

Диана

Впервые за последнее время Диана поверила, что все будет хорошо. Она теперь не одна, она рассказала о своем несчастье, и люди откликнулись, поверили и теперь помогали ей в поиске решения. Диана чувствовала такую легкость, будто тело вдруг превратилось в воздушный шарик, который, увлекаемый ветром, летит в небо. О том, что эйфорию полета может оборвать случайно встретившаяся на пути ветка дерева, Диана старалась не думать. Она пела, кружила по квартире, расставив руки и запрокинув лицо, представляя себя воздушным шариком, а потолок – безграничным небом.

Сегодня она была готова обнять весь мир просто потому, что появились люди, которые откликнулись на ее беду. Диана столько времени прожила, таща, словно камень в гору, свое несчастье, что сама стала превращаться в камень, лишенный эмоций. Без слез, без сочувствия, без надежды. Наверное, бог послал ей этого любознательного Илью, и соседку Алевтину, и Павла Ивановича, и даже вредную Зинаиду Львовну.

Диана решила, что обязательно отблагодарит Алевтину. Поможет ей преобразиться и наладить личную жизнь. Павла Ивановича она тоже поблагодарит и попросит прощения за то, что влезла в его квартиру. Как выразить свою признательность Илье, Диана еще не придумала, но сейчас с улыбкой вспоминала то, как в первую встречу испугалась его, приняв за дурного вестника. Раскладывать карты она умела, а вот читать их точно – нет.

Диана позвонила матери и поинтересовалась, как обстоят дела у сына. Мышонку не становилось ни лучше, ни хуже. Что же, отсутствие новостей иногда не так уж плохо. Диана договорилась с матерью о встрече, чтобы расспросить ее о фотоальбоме. И хотя мама сказала, что ничего о нем не знает, девушку это не расстроило: в конце концов, она просто покажет ей два снимка. А тайну, которую скрывает альбом, она разгадает с Алевтиной, Ильей и Евгением.

Поговорив по телефону, Диана стала торопливо собираться. Открыла шкаф и, увидев в нем балахоны, скривилась. Разом решившись, она вытащила их и бросила на диван. Улыбнулась, вспомнив, как ее подколол Илья насчет того, что она, «ясновидящая», не может узнать, где находится альбом. Прощай, образ «гадалки»! Диана завязала свои наряды в узел. Больше эти балахоны она не наденет.

Следом за балахонами настал черед масок, «космических» картин и амулетов. Диана сняла все со стен и положила в большую коробку – все это она вынесет на помойку. Все, хватит, хватит. Добрую часть жизни девушка прожила с детским страхом, что однажды превратится в ведьму, станет такой же безобразной, ужасной, злой, как ее прабабка. Никакая она не ведьма! Довольно жить с этим страхом и сгибать плечи, воображая, будто несет на них могильную плиту родового проклятия. Она спасет Мышонка и заживет полноценной жизнью. Разыскивать свою бывшую любовь, Германа, Диана не собиралась, у него своя жизнь, у нее – своя. Ей, если честно, сейчас и не нужно никакого другого мужчины, кроме сына. Ей хочется проводить с ним все свое время, двадцать четыре часа в сутки, обнимать, целовать, вдыхать детский запах его пшеничных волосенок, видеть, как он распахивает шоколадные глазенки, пробуждаясь ото сна. Диана заберет его из больницы, где он проводит большую часть своей жизни. У них будет крепкая семья – она и ее сын.

...Разговор с матерью вышел долгим и сильным. Они сидели в больничном парке. Майское солнце высушило дорожки от луж, зажгло молодой зеленью клены и липы, а ветер был таким теплым, что Диана сняла ветровку и осталась в одной футболке с коротким рукавом. Помнится, в детстве для нее критерием наступления лета всегда был тот день, когда мама, собирая ее в детский сад, вместо теплых кусачих колготок, которые вечно сползали и сборились на щиколотках, доставала гольфы. А к ним – кофточку или футболку с коротким рукавом. И неважно, что потом, после такого мнимого «лета», могли вернуться холода, главное – воображаемая граница, отсекающая лето от ненадежной в своих капризах весны, уже была проведена.

Сейчас Диана с удовольствием подставляла солнцу голые руки. И лучи, ласково целующие ее белую с зимы кожу, добавляли ей уверенности. Диана говорила, что не собирается больше бояться «проклятия», что найдет способ его снять, что планирует забрать Мышонка из больницы и увезти его на море набираться сил и укреплять иммунитет. Мама спорила, возражая, что врачи не дают хороших прогнозов. Но Диана была уверена, что в больничных стенах ребенок вряд ли будет поправляться быстро. Свежий воздух, витамины, общение с матерью вернут его к жизни куда быстрей, чем капельницы и уколы. Перед глазами так и стояла картина: Мишка, бледный до синевы, худющий до прозрачности, лежит на узкой и жесткой больничной кровати. Голова на тощей шейке кажется непомерно большой, а шоколадные глаза на осунувшемся личике – огромными, как пропасти. «Во что я превратила моего ребенка», – ужалась мысленно Диана. И жалела о каждом часе, который не провела с сыном.

Она заберет его из больницы. Найдет самый хороший детский санаторий на море и уедет туда с сыном на целое лето. А осенью привезет окрепшего, загорелого, наевшего щеки Мишку обратно в Москву и предъявит матери и врачам: вот вам, мол, «неутешительные прогнозы» и «родовое проклятие». Образ Мишки-крепыша, нарисовавшийся в воображении, вытеснял реально увиденную картину и наполнял такой уверенностью, что Диана всерьез стала сомневаться: а существует ли на самом деле это пресловутое проклятие? Может, это мамины и бабушкины выдумки? Диану вдруг озарило, что одно из мощных орудий, которое поможет ей преодолеть прабабкино «проклятие», – непоколебимая уверенность в том, что все будет хорошо. Целых три поколения женщин прожили, всерьез веря в существование проклятия, покоряясь ему, позволяя ему разрушить свои жизни и смиряясь с этим. Диана станет той, кто избавит их род от этого гнета. Она уже бросила прабабке и ее «пророчеству» вызов, родив не дочь, а сына. Единственного мужчину, который вошел в их семью и задержался там.

– О чем ты думаешь? – подозрительно спросила мама, заметив, что на губах дочери блуждает улыбка.

– О том, мама, что я не собираюсь сдаваться и выйду из схватки победительницей.

– Из какой схватки? О чем ты, Диана?..

– Просто мысли вслух. Я с тобой поговорить хотела не только о Мише, но еще и об этом... Тебе не знакомы эти люди?

Диана извлекла из сумочки два снимка и протянула их матери. Та с любопытством взяла их, но один сразу отложила и отрицательно покачала головой. А вот во второй, в тот, на котором была изображена группка девушек, всматривалась долго.

– Откуда у тебя это?.. – спросила мама, встревоженно глядя на дочь и легонько тряся снимком. – Откуда у тебя фотография Вали Тоновой?

...Диана вернулась домой взбудораженная. История, рассказанная мамой, показалась ей интересной. А вот окажется ли она важной – будет видно потом. Входя в лифт, Диана все еще пребывала в задумчивости и случайно нажала вместо кнопки своего этажа кнопку с номером «пять». Она заметила ошибку, только когда приехала на этаж, на котором проживала Алевтина. «Ладно, зайду к Але, расскажу ей о снимке», – решила Диана, выходя из лифта. Но о своем намерении забыла, увидев, что дверь в квартиру, в которой проживал старик Павел Иванович, открывает незнакомая женщина.

– Простите... – окликнула Диана незнакомку.

Та оглянулась и вопросительно посмотрела на девушку. Это была женщина лет за сорок, одетая в простое темное платье, с ненакрашенным уставшим лицом, полная, невысокая, самая что ни на есть обычная.

– Я... Я хотела бы спросить у вас, не знаете ли вы, где находится Павел Иванович?

– Павел Иванович?.. – глухо переспросила женщина и, глядя на Диану глазами с красными прожилками на белках, с дрожью в голосе ответила: – Нет его. Я его дочь. Папе стало плохо с сердцем, отвезли в больницу, а там он на следующий день умер.

– Когда? – только и смогла произнести Диана онемевшими губами.

Женщина вздохнула и после затяжной паузы сказала:

– В следующие выходные сорок дней будет.

* * *

Бьющее в глаза солнце неприлично заигрывало с ним и, как цыганка, сулило обманные блага – скорое лето, жару, отпуск, оранжевое настроение. Только Илья, подслеповато щурясь, солнцу не верил и на заигрывания не поддавался. До лета еще не так близко. К тому же в Москве, хотя и ждут лета, как дорогого гостя, не надеются увидеть его в календарные сроки. Оно, как настоящий VIP-гость, всегда неприлично опаздывает. Жара тоже длится недолго, но если наступает, то в местном климате трансформируется в адское пекло, пережить пребывание в котором в условиях раскаленных тротуаров, бесконечных пробок, тяжелого от выхлопных газов воздуха удается каким-то чудом. Отпуск... Это еще спорный вопрос. Отпуск бы Илью порадовал, если бы Илья гарантированно получил его в то время, когда захотел, и если бы провел так, как ему хотелось, а не так, как диктовали обстоятельства, капризная подруга и прочее, прочее... Оранжевого настроения не было и в помине. На душе – черным-черно, как в южную ночь. И причина была ясна. И оттого, что Илья знал эту причину, ему становилось еще хуже.

Варвара.

Неужели судьба, создав хитрую комбинацию в виде этой истории с загадочными пятнами, на самом деле подталкивала его к тому, чтобы он разыскал Варю? Разыскал. И что? Лишь убедился в том, что Варвара для него навсегда останется той женщиной, рядом с которой сбивается с ритма сердце. Женщиной, которую можно пытаться забыть, и даже убедить себя в том, что так и есть, но ненадолго. Женщина, за которую у него всегда будет болеть душа.

Недосказанность не дает полностью успокоиться. Невысказанные слова, незаданные вопросы спеклись в один маленький твердый камешек с острыми краями, который застрял где-то в глубинах души и дает о себе знать, задевая и царапая острыми гранями. В его отношениях с Варей не было законченности, они прервались внезапно, словно песня, оборванная на середине куплета. Не было концовки, как в книге, в которой вырваны последние страницы. Может быть, ему удалось бы забыть Варвару, если бы отношения оборвались не так резко. Что же тогда произошло? Почему Варя сделала такой выбор? Ведь ничто, ничто не предвещало подобного финала. Ничего вообще не предвещало финала в их отношениях. Илья копался в своих воспоминаниях, препарируя их с одержимостью маньяка, но все никак не мог выудить из них ту оплошность, которую совершил, ту неосторожно оброненную фразу, которая стала роковой для их с Варькой отношений. Да и нужно ли теперь знать, что произошло тогда? Прошлое не вернуть, не исправить, не переписать по своему желанию. Варвара сделала свой выбор, о причинах которого предпочла умолчать.

Он будет ездить к ней в больницу, привозить ей цветы, пирожные, подарки, лекарства – все, что ей нужно. И Варя, может быть, даже обрадуется этим визитам. Но потом... Потом она холодно ответит ему, что ей очень жаль, но им не надо бы так часто встречаться, потому что... У этих «потому что» может быть много причин: ее муж или любимый мужчина, ее сын.

Илья вел машину рассеянно, все еще переваривая ту новость, что у Варвары есть сын. Шахов специально задержался в палате, чтобы «случайно» увидеть этого мальчика. Илья-младший оказался худощавым пареньком со слишком серьезным для своего возраста взглядом, с Варькиными синими глазами и топорщащимся, как у воробышка, темным вихром. Мальчишка вежливо поздоровался с Ильей, метнул на него любопытный и оценивающий взгляд и присел рядом с кроватью. Его разговор с Варей, так же как и взгляд, оказался слишком серьезен для семилетнего мальчика. Илья-маленький был напуган, но прятал свой страх очень умело. Он что-то ласково говорил матери, утешая, хотя на самом деле нужно было уговаривать и утешать его. Но он рассказывал о школьных делах так буднично, словно ничего не произошло. И Илья чувствовал, что ребенок говорит так не потому, что не понимает, что с матерью случилось несчастье, а потому, что твердо знает: она переживает за него. Своими рассказами малыш давал понять, что «держится мужчиной». «Держаться мужчиной» – это была его фраза, прозвучавшая с трогательной серьезностью и некой торжественностью в ответ на полный беспокойства вопрос матери.

Илья не стал мешать им – матери и сыну. Тихонько кивнул мальчику на прощание, легонько коснулся Вариного плеча и ушел. В коридоре он встретил мать Варвары и не стал делать вид, будто не узнал ее. Напротив, подошел и сказал несколько ободряющих фраз о том, что все будет хорошо...

Трогательно то, что Варвара дала сыну его имя. Значит, выходя замуж, продолжала думать о нем. Стало ли Шахову легче от таких мыслей? Нет, нисколько.

Он уже почти смирился с тем, что Варвара вышла замуж. Но как-то и представить себе не мог, что у нее есть сын. Хотя ничего странного в этом не было – в том, что у тридцатилетней замужней женщины есть семилетний сын.

Семилетний сын... Илья мысленно подсчитал. Получалось, что Варвара родила его, когда ей было двадцать три. А забеременела в двадцать два...

Шахова бросило в жар. Он встрепенулся, будто проснувшийся птенец, и потряс головой. Мысли, до этого вяло перекатывающиеся, словно тяжелые валуны, вязнущие в болоте рефлексии, заработали с лихорадочной скоростью. Взмокли виски и спина. И дышать стало трудно, как в душном помещении. Илья открыл окно машины и сделал жадный глоток загазованного воздуха.

Так, так, так... Значит, Варваре было двадцать два. Это еще ничего не значит, ничего не значит. Она могла забеременеть сразу после замужества. Но память, освобожденная от рефлексии, с гаденькой улыбочкой услужливо подложила картинку: Варю тошнит в туалете его квартиры на следующее утро после праздничного салюта, а он, беспокойно нарезая круги в прихожей, судорожно гадает, не беременна ли подруга. «Нет, это съеденный хот-дог», – ответила девушка на его беспокойный вопрос. «Смотри, Варька, ребенок нам еще не нужен», – назидательно сказал он.

Ёпт... Илья громко и неприлично выругался и чуть не врезался в затормозившую перед ним на светофоре «Ауди». Резко ударил по тормозам и остановился в нескольких сантиметрах от чужой машины.

Ну, Варвара, если его догадки верны...

– Убью, Варька! – прорычал он и сорвался с места, едва только включился зеленый свет.

Ему возмущенно посигналили из соседней машины. «Ненормальный», – самый мягкий эпитет, которым, вероятно, наградили его коллеги-водители. Да он и есть ненормальный.

– Вот такой вот «хот-дог» получается, – Илья даже не замечал, что разговаривает вслух.

От безумной выходки – рискованно развернуть машину через две сплошных и рвануть обратно в больницу – его спас телефонный звонок. Илья решил, что звонят ему с вестями от Вари.

– Привет, ты где? – услышал он мужской голос.

И машинально ответил:

– В дороге.

– А-а... Я к тебе зашел, а тебя нет.

Стоп! Илья опять по-собачьи потряс головой, «меняя чип», и глупо спросил:

– А ты кто?

После такого вопроса логично было бы услышать известный ответ «конь в пальто», но звонивший, чуть замявшись, выдавил:

– Я твой сосед, Женя.

– А-а, Женька, не узнал! Богатым будешь! – машинально выдал Илья.

– Илья, я интересную вещь обнаружил... – проговорил меж тем Евгений серьезно.

«Я тоже», – мысли о Варваре и мальчике нагло лезли на передний план.

– Помнишь тот эксперимент в квартире Зинаиды Львовны? Когда еще девушка выбросилась из окна?

Зинаида Львовна и погибшая девушка были теперь так далеко от Ильи, словно переселились на другую планету. Как и эксперименты, странные пятна и фотоальбомы. Черт, а фотоальбом он так и не успел полистать! Придется извиниться перед Дианой.

– Ну? – поторопил Илья замолчавшего Евгения.

– Я на этой пленке кое-что обнаружил. Хотел бы, чтобы ты сам послушал и сказал, слышишь ли ты то же, что и я?

– Я сейчас еду к Диане. Присоединишься? Послушаем твою пленку вместе.

– Хорошо.

Илья предложил сделать крюк и заехать за Евгением, но сосед ответил, что доберется сам чуть позже.

Разговор с Женькой немного привел Илью в чувство. Шахов решил, что не стоит сейчас ехать к Варе. Не тот момент. Но он обязательно расспросит ее о мальчике, когда она поправится. Теперь причина ее скороспелого замужества и нежелание видеть самого Илью представала в ином свете. Если, конечно, все произошло именно так, как он сейчас себе вообразил. Причина в нем! Он сам разрушил их отношения одной неосторожной фразой! Варя всего лишь не увидела в нем поддержки. И вовсе не расчет, не желание «продаться науке» толкнули ее на скороспелое замужество.

Ох, Варька...

– Но я все равно убью тебя, дорогая, за твое партизанское молчание! – сердито проговорил Шахов и даже погрозил кулаком. – Ух, Варька!.. Вначале, конечно, вылечим, поставим на ноги, апельсинами накормим, а потом...

«Не надо меня убивать. Меня надо беречь, любить, целовать, обнимать», – прозвучал в голове насмешливый Варькин голос.

– Черт с тобой, так и сделаем, – сдался он. – Но ты мне, родная, все расскажешь, все до капельки!

В подъезде Илья столкнулся с Зинаидой Львовной. И сразу, без возможности отвертеться, попал в ее цепкие руки. Кудахтая на ходу, женщина, как паучиха несчастную муху, потащила парня в свое логово.

Пятно, когда-то замазанное побелкой, теперь горделиво красовалось на том же месте. Илья не удивился. Он уже почти перестал удивляться. А вот трещины, исполосовавшие стену над кухонной плитой, его встревожили.

Может, Варвара права? Он заигрался в «проклятия», заинтересовался историей Дианы, повелся на загадку фотоальбома (а есть ли она, загадка?) и отмахнулся от Вариных доводов. А причина появления пятен, скорее всего, действительно кроется в аварийном состоянии дома. Шахов стоял и смотрел на эти трещины, не слыша причитаний Зинаиды Львовны, и соображал, что делать. Звонить в аварийную службу? Но сейчас – вечер субботы, а завтра – воскресенье, значит, придется ждать до понедельника.

– Придется ждать до понедельника, – так Илья и сказал обалдевшей от его «бездеятельности» Зинаиде Львовне.

– Но как же, Илюшенька!..

– Зинаида Львовна, я не специалист по трещинам, это уже выше моих возможностей. Вы меня просили посмотреть пятна с точки зрения исследователя паранормальных явлений...

Ни о чем конкретно она его, конечно, не просила. Увлеклась его статьями и пожелала тоже попасть в газету со своей историей. Вот для чего он понадобился Зинаиде Львовне – ради того, чтобы о ней написали, а вовсе не потому, что она всерьез поверила в то, что странные пятна – «происки дьявола», а Илья – «охотник за привидениями». А сейчас, когда по стене пошли трещины, женщина объяснимо встревожилась и напугалась. Это уже не шутки, это действительно похоже на беду. Но сделать сам Илья ничего не мог, оставалось только порекомендовать матери друга обратиться в коммунальную службу.

Наскоро и скомканно попрощавшись, Илья схватил оставленный на трюмо в прихожей фотоальбом. И, торопясь, чуть не выронил его. Успел подхватить на лету, мысленно обругав себя за неаккуратность.

Чувствовал он себя в этот момент свиньей – и по отношению к маме друга, и по отношению к бедной Варьке.

– Хорошо, Илюшенька, в понедельник свяжусь с ними. И пусть только попробуют не приехать!

– Приедут, обязательно приедут!

– Илюша, ты выронил что-то, – сказала Зинаида Львовна, указывая на пол.

Шахов посмотрел себе под ноги и увидел на полу кусочек картона, выпавший из альбома.

Он наклонился, поднял картонку размером с маленькую карточку, перевернул и ахнул. Кусочек картона оказался не чем иным, как Варвариным рабочим пропуском с изрядно изрисованной фотографией.

«Ну, погоди!» – послал он в адрес Лены угрозу. Никто другой, кроме нее, не мог этого сделать. Видимо, Варвара потеряла пропуск в кафе, Лена его нашла, разрисовала, а потом зачем-то сунула в альбом.

Поступок Лены, особенно в контексте того, что случилось сегодня с Варей, возмутил Илью до глубины души. Ну что за детские выходки – разрисовывать фотографию, портить чужое имущество! Да, Лена была сердита на Илью, заподозрив его в том, что он изменяет ей с Варей, но это не оправдывает ее глупых поступков. Илья вышел на лестничную площадку, вытащил мобильный и набрал номер подруги.

– Лена, ты зачем это сделала? – выкрикнул он, едва девушка ответила на вызов.

– А что такого? – сразу перешла она в наступление. Спрашивать, что он имел в виду, девушка не стала, значит, поняла, о чем идет речь, и вину свою признала. – Давай говори, что я поступила неправильно, ругай меня, как папочка! Ты и эта твоя...

– Лена, то, что ты сделала, это так глупо, что даже ругать нет смысла. В детстве не наигралась?

– А вот и не наигралась! Посмотрим, что скажет твоя знакомая, когда ты ей размалеванный пропуск принесешь, – она даже хихикнула. – Оправдывайся, как хочешь, это будут уже твои проблемы.

У Ильи даже не нашлось других слов, он процедил в трубку: «Дура» – и отключил телефон, а потом в сердцах занес Ленин номер в черный список. Хотя и понимал, что это не выход: дотошная Лена найдет способ до него дозвониться. Не сейчас, так потом. Она так просто не отстанет. Еще придется выяснять с ней отношения: и ругаться, и просить, и с буддийским спокойствием пережидать ее истерику, и вновь, как попугай, повторять, что между ними все кончено. Всего этого не избежать.

Но в данный момент Илью беспокоила вовсе не Лена, и перспектива бурного разрыва с ней абсолютно не волновала. Будь как будет, но не сейчас. Потом.

* * *

Диана уже ждала его в компании Алевтины. Обе девушки вышли встречать Илью в коридор. Шахов отметил, что Аля стала выглядеть привлекательнее, но не сразу понял, что дело – в умелом макияже, почти незаметном, но делавшем ее лицо свежее и выразительнее. К тому же она пригладила волосы и красиво собрала их в прическу.

– Я свежий чай заварила, а Алевтина принесла домашнюю выпечку. Ты чего такой понурый? Случилось что? – спросила Диана.

Илья неопределенно то ли кивнул, то ли покачал головой.

– Не переживай. Алевтина такие пирожки вкуснющие напекла, что настроение вмиг поднимут! Я уже целых три штуки слопала, – повинилась Диана. – Съела бы и больше, да побоялась, что увлекусь и не оставлю другим.

В отличие от Ильи, она светилась от радости, улыбалась и даже немного приплясывала на месте, будто от нетерпения. На Диане были надеты обычные джинсы, обтягивающие крепкую аккуратную попку и длинные стройные ноги, и футболка-безрукавка. На лице – полное отсутствие косметики. Волосы завязаны в хвост. Илья, незаметно разглядывая девушку, подумал, что такая обыденная одежда идет ей куда больше, чем бесформенные балахоны. Впрочем, балахоны, играющие на имидж «ясновидящей», и сильный макияж придавали ее образу таинственности. И еще Илья подивился тому, как одежда порой влияет на поведение, жесты, мимику. Диана-ясновидящая выглядела на несколько лет старше, на ее губах играла загадочная полуулыбка, движения и жесты были плавными, речь ее звучала тягуче и сладко, будто перетекающий из одной емкости в другую мед. Диана в одежде простой девчонки и выглядела как девчонка, ей даже нельзя было дать ее двадцати пяти лет. Движения ее были резкими, быстрыми, говорила она так же торопливо. Впрочем, торопливость была вызвана и нетерпением, от которого ее просто распирало.

– Я кое-что узнала! Тако-ое! Пойдем скорее, будем пить чай, и я буду рассказывать. Але я еще ничего не говорила, ждала тебя.

– Может, тогда уж и Евгения дождемся? Он позвонил, сказал, что тоже выяснил что-то важное. Я на свой страх и риск попросил его приехать сюда. Думаю, он уже в дороге.

– Можем и подождать! Это хорошо, что ты его пригласил!

Алевтина, все это время молчавшая, вдруг покраснела и опустила глаза. Пробормотав, что надо бы оставить пирожков и для Евгения, она первой метнулась на кухню и, судя по последовавшему затем грохоту, перевернула там стул.

До приезда Евгения Диана успела рассказать то, что услышала от матери. Мама узнала одну из девушек с фотографии. Это оказалась дочь прабабкиной знакомой. Ее историю мама слышала от своей матери, Дианиной бабушки. Дело было так: прабабка поссорилась со своей знакомой, вроде бы обиделась на резкое высказывание той. А немного позже с дочерью этой знакомой произошел несчастный случай: на этаже в общежитии, где проживала эта девушка, случился пожар. Девушка не погибла, но у нее оказалось сильно обожжено лицо. Так и прожила она остаток жизни изуродованная.

– Не знаю, есть ли тут какая-то связь, но ты, Илья, еще вчера обратил внимание на то, что на всех фотографиях лица повреждены: либо выцвели, либо затерты, либо замазаны. Я думаю, что моя прабабка наводила с помощью этого альбома, вернее, фотографий порчу. Если бы мы могли узнать и другие истории... Одной истории недостаточно, чтобы строить предположения.

– Могу добавить еще одну историю, только утверждать, что она имеет связь с альбомом, – слишком смело, – медленно начал Илья. – Сегодня случилось несчастье с моей хорошей знакомой. Она химик, работает в лаборатории. Так вот, то ли Варя допустила какую-то оплошность, то ли реактивы оказались нечистыми, то ли имелась еще какая причина, но произошел в лаборатории взрыв, не слишком сильный, но достаточный для того, чтобы нанести девушке увечья. Осколками стекла от разорвавшейся колбы Варе повредило глаза и посекло лицо. Сейчас она в больнице, я только что оттуда. К счастью, врачи успели вовремя, Варваре сделали операцию на глазах, и, похоже, удачно, зрение удастся восстановить. Но хотел я сказать вот что. Вчера я взял у Дианы альбом, протаскал его с собой два дня, а сегодня из него вылетело вот это...

С этими словами Илья выложил на стол испорченный Варин пропуск. Девушки по очереди взяли карточку, чтобы рассмотреть. Аля охнула, Диана вскинула брови и покачала головой.

– Это Варя. Она вчера потеряла пропуск. Его нашла моя подруга и шутки ради разрисовала. Знала, что пропуск я постараюсь вернуть Варе, и мне бы пришлось как-то объяснять то, что он испорчен. Маленькая месть неумной девчонки, детская выходка. Думаю, без всякой задней мысли она сунула испорченный пропуск в фотоальбом, чтобы я обнаружил его там. В общем, вчера пропуск с заштрихованными на фотографии глазами и «шрамом» на щеке был засунут в альбом, сегодня мы получили взрыв в лаборатории и травмы глаз и лица у Вари. Конечно, это может быть совпадением. Но если это не так? В последнем случае мы, увы, получаем в копилку еще одну историю, похожую на ту, что рассказала Диане ее мама. Но, как уже заметила Диана, утверждать, что ведьма могла таким образом наводить порчу на людей, слишком смело. И все еще непонятно, каким образом история с фотографиями и альбомом связана с проклятием, наложенным на род Дианы.

– Могу предположить, что существует связь между альбомом и пятнами-лицами, – заметила Алевтина. – Что, если эти пятна появляются потому, что неупокоенные души хотят привлечь к себе внимание? Мы не знаем истории людей, чьи снимки находятся в этом альбоме. А если их не только уродовали, но и...

Она красноречиво замолчала и испуганно посмотрела на Диану, которая взирала на Алю со странным выражением лица.

– Возможно, – согласился Илья. – Твои сны-видения наводят на такую версию.

Диана открыла рот, чтобы тоже что-то добавить, но в этот момент в дверь позвонили.

Хозяйка бросилась открывать и уже через минуту появилась в комнате в компании смущенно улыбающегося Евгения.

– Ну вот и я со своим барахлом, – сказал парень, ставя большую сумку на пол.

Он уселся на свободный стул рядом с Алевтиной. Аля покосилась на Евгения и отчего-то покраснела.

«Ну что за стыдливая девица!» – развеселился про себя Илья, взирая со стороны на Алевтину и своего соседа, который тоже как-то засуетился, отводил глаза, но при этом украдкой косился на Алю. «А они могли бы составить неплохую пару! – вдруг подумалось ему. – Оба такие скромные, домашние. Любители выпечки...»

Диана уже наливала чай вновь прибывшему гостю, но Евгений энергично замахал руками:

– Потом, потом! Вначале послушайте то, что я вам привез!

Он бросился к своей сумке и, пыхтя, вытащил из нее катушечный магнитофон. Спросив у Дианы, куда бы определить махину, он с ее согласия водрузил магнитофон на разделочный стол.

– Вот, послушайте! Услышите ли вы то, что услышал я?

Евгений торжественно нажал клавишу пуска, бобины с шелестом завертелись, и в кухне раздался хорошо узнаваемый голос Зинаиды Львовны:

– ...Так я же и говорю, что житья мне от нее не было!

– Вы считаете, что у погибшей девушки имелись некоторые проблемы? – послышался мужской голос.

«Милиционер ведет беседу с Зинаидой Львовной», – догадался Илья.

– Чего, простите?

– С головой у нее не все в порядке было! – охотно пояснил милиционер. – Вы так утверждаете!

– Да, утверждаю и буду утверждать! Разве станет нормальный человек...

На этом месте Евгений нажал на клавишу «стоп» и оглядел всех присутствующих, которые в ожидании какого-то сюрприза притихли.

– Ну, услышали?

– Услышали, – ответил за всех Шахов. – Только не понимаю, что тебя в этом отрывке так заинтересовало. Беседа Зинаиды Львовны с ментом. Зинаида Львовна утверждает, что погибшая девушка не дружила с головой. Так это потом и так подтвердилось, ты это, Жень, знаешь.

– Я не об этом, – загадочно улыбнулся Евгений. От волнения он раскраснелся совсем как Алевтина. Круглый, с щеками-яблоками, в плюшевом свитере и шерстяных брюках, он чем-то напоминал Винни-Пуха. – Слушайте! – скомандовал он и, чуть перемотав пленку назад, вновь нажал на клавишу воспроизведения.

– ...Так я ж и говорю, что житья мне от нее не было!

– Вы считаете, что у погибшей девушки имелись...

– Стойте! – вдруг закричала Алевтина и смутилась под обращенным на нее сияющим взглядом Евгения. – Я слышу, – тихо добавила она. – На разговор Зинаиды Львовны с милиционером будто накладывается голос, но звучит он очень тихо. Кто-то шепотом повторяет одну и ту же фразу: «Я спаслась, а вы все умрете. Скоро!»

– Умница! – воскликнул Евгений, вновь отматывая пленку назад.

Диана опять странно покосилась на Алевтину, а Илья сделал знак, чтобы Женя включил магнитофон.

– Ничего себе, – потрясенно вымолвил Шахов после того, как еще раз прослушал этот отрывок разговора. – Действительно, кто-то «за кадром» бормочет. Голос женский, и мне он кажется знакомым... Такой, будто каркающий. И... Я могу ошибаться, но сдается, что он похож на голос той погибшей девушки. Повторяю, я могу ошибаться, потому что говорил с соседкой Зинаиды Львовны лишь один раз, да и то недолго. Да и запись не очень хорошая.

– Я пробовал «очистить» голос, но не хотел трогать оригинал, переписал этот отрывок на другую пленку и обнаружил, что при записи теряется «закадровый» голос. Поверьте мне на слово, это не трюк, это действительно записалось в квартире Зинаиды Львовны.

– Ужас какой! – испуганно промолвила Аля и закрыла ладонью рот.

– Попали мы в историю, – задумчиво пробормотал Илья и взял из миски пирог, начиненный повидлом. – Вначале эти пятна-лица, потом – самоубийство девушки, Дианино проклятие, кошмары Али, фотоальбом... Теперь вот бормотание на пленке.

– Так ты же, признайся, и хотел это получить! – воскликнул Евгений.

– Хотел, но не думал, что так... неожиданно. Выбивает просто! Подумать только, сейчас мы слышали голос погибшего человека. Духа, призрака.

Алевтина поежилась и испуганно посмотрела по сторонам, будто ожидала увидеть вокруг армию привидений.

– Кстати, что значат те слова о том, что мы все погибнем, а она спаслась? – спросила громко Диана. – Мне это как-то не нравится...

– Мне тоже, – прошептала Аля и вновь зябко поежилась. – Может быть, что-то со зданием? Сегодня я заметила на стене в своей квартире трещину.

– В квартире Зинаиды Львовны тоже появились трещины, – задумчиво проговорил Илья. – Причем много.

Диана беспокойно перевела взгляд на стены комнаты, но, не заметив ничего странного, успокоилась.

– Может, эти пятна-лица хотят предупредить нас об опасности? – продолжала волноваться Алевтина.

– Или, наоборот, эту опасность провоцируют, – закончил Евгений.

– И то, и то возможно, – подтвердил Илья. – Я читал как-то, что призраки имеют цель привлечь внимание к чему-либо. Может быть, они хотят привлечь внимание к тому, что со зданием не все в порядке. Скажем, комиссия, которая проводила исследование, схалтурила? Бывает и так – чтобы не выделять из бюджета деньги на ремонт здания. Это одна из версий. Вторая – противоположная. Неупокоенные души, а вернее, та энергетика, которую они несут, создает сильное отрицательное поле, которое и вызвало какие-то физические разрушения в доме. Это всего лишь предположения.

– Нам надо узнать, что произошло на самом деле, – уверенно начала Диана. – Мы близки к разгадке, строим предположения, но пока это всего лишь версии. Не хватает информации. Давайте подведем итоги, что мы уже имеем и что еще нужно узнать. А известно нам то, что моя прабабка прокляла наш род. Но не знаем – почему. Так же предполагаем, что она с помощью фотографий и фотоальбома наводила на людей порчу. Фотоальбом долгое время лежал у Зинаиды Львовны, и в ее квартире впервые начали появляться пятна-лица. Есть ли связь между старым проклятием и появлением этих пятен? И если да, почему появляются эти «лица»? Илья, правда, только что выдвинул сразу две версии.

– Но это версии, – закончила за нее Алевтина. – Главного – как спасти твоего сына – мы еще не знаем. Если бы нам удалось понять, что же произошло во времена твоей прабабки...

– Это я и хочу сделать! – заявила Диана и обвела всех торжествующим взглядом.

– Как? – выдохнул Илья. – Твоя прабабка уже давно умерла. Нам остается только поднять ее труп из могилы и допросить его с пристрастием...

– Труп допрашивать не надо, а вот дух...

– Прости, что?.. – недоверчиво усмехнулся Илья, а Алевтина с Евгением недоуменно переглянулись.

– Погодите! Я еще не сказала вам самого главного! Это будет бомба! – Диана хитро улыбнулась и опять загадочно посмотрела на Алевтину.

– Что ты все время на меня косишься? – нервно дернула плечом Аля.

– Потому что с твоей помощью мы и найдем ответы на многие вопросы.

– С моей?!

– Да! Вчера я встретила дочь Павла Ивановича, соседа Алевтины. Знаете, почему ни у меня, ни у Ильи, ни у Зинаиды Львовны не получалось найти старика? Да просто потому, что бедный Павел Иванович уже месяц как умер. Умер, понимаете?

– Что? – едва вымолвила Алевтина, глядя на довольно улыбающуюся, будто она только что сообщила не о смерти соседа, а о его здравии, Диану. – Но ведь я его...

– Вот именно, дорогая, вот именно! Ты его видела. И неоднократно. И слышала. И с ним общалась. Он сообщил тебе по телефону, где находится альбом. И лишь одна ты из всей нашей компании заметила, что он присутствовал в комнате, когда я искала в ней альбом. Все это время ты контактировала не с самим Павлом Ивановичем, а с его призраком!

Алевтина, слушая, бледнела на глазах. Только Диана, увлеченная своим открытием, не замечала этого. Как не замечала и предупреждающих знаков Ильи, который обратил внимание на то, что с Алей происходит что-то не то. Обычно девушка чуть что – вспыхивала алым маком, а тут побледнела до цвета побелки.

– И твои сны были вовсе не снами, Аля, а контактами с умершими. Смею предположить, с умершими по вине моей прабабки. Вспомни, в твоих снах призраки были лишены лиц, и они повторяли лишь одну фразу: «Мы потеряли лица». Возможно, пятна стали проявляться на стенах не только потому, что в доме оказался проклятый фотоальбом, не только потому, что призракам что-то нужно. Третья причина – это ты, Аля, неупокоившиеся по вине моей прабабки души почувствовали проводника, который может наладить связь между двумя мирами. Через Алевтину они пытаются донести до нас свои просьбы или угрозы. Почему этим медиумом стала Аля? Не знаю. Но предполагаю: оттого, что она – светлый человек, почти безгрешный. Луч света в темном царстве, или как там говорилось... В общем, я предлагаю провести спиритический сеанс, на котором Аля выступит медиумом. Признаться, я пробовала уже неоднократно выйти на связь с духами, чтобы разгадать тайну моей прабабки, но у меня не получилось. Я не медиум! Так как вам мое предложение насчет спиритического сеанса?

Ответом Диане был громкий стук: Алевтина хлопнулась в обморок и свалилась со стула на пол.

Алевтина

Хотя Диана подробно рассказала, что и как нужно делать, Алевтина боялась до дрожи.

Она сидела в Дианиной комнате, стены которой освободились от масок и картин, и, обнимая себя руками, словно ее бил озноб, с беспокойством следила за Дианиными приготовлениями. Та принесла откуда-то большой лист белого ватмана, расстелила его на полу и теперь ползала на коленях, каллиграфическим почерком выводя буквы в начертанном на ватмане круге.

– Аля, да не бойся ты так! Я тебе уже говорила, что ничего страшного не произойдет. Это сеанс с блюдцем. Тебе не придется встречаться с призраками лицом к лицу. Если все пойдет удачно и мы вступим в контакт с вызванным духом, он с помощью двигающегося блюдца даст ответы на наши вопросы. Тебе нужно только эти вопросы вежливо задавать. И все! Все, Аля! Это ничуть не страшнее твоих снов!

– Угу, – мрачно кивнула Алевтина, серея лицом. Во что же она ввязалась!..

– Ну вот и все! – бодро провозгласила хозяйка квартиры, поднимаясь с колен и оценивающе глядя на свою работу – четко вычерченный круг с вписанными в него буквами алфавита и ответами «да» и «нет». – Остается только дождаться ребят и... Вперед! Аля, да соберись же ты! Нельзя с таким настроением проводить сеанс!

– Я бы его вообще не проводила, – буркнула Алевтина.

Диана подошла к ней и вдруг, с мольбой глядя прямо в глаза, опустилась перед девушкой на колени:

– Алечка, я тебя прошу... Пожалуйста! Ради моего Мышонка! Я буду тебе всю жизнь обязана! Закончим это дело и поедем по магазинам, к парикмахеру и косметологу. Я тебе не только макияж, как сегодня, сделаю, я тебя в такую шикарную девушку превращу! Ни один мужчина не устоит! Алечка?..

– Да, да, я же сказала, на попятную не пойду. И... зачем сразу на колени? Зачем?!

– Спасибо, – выдохнула Диана и уже своим решительным тоном произнесла: – Пора звонить ребятам. Хватит им круги по улице наматывать.

Алевтина кивнула. Фраза «у нас все готово» вызвала у нее еще больший мандраж, будто она собиралась впервые прыгнуть с парашютом. Правильно сделала Диана, попросив молодых людей приехать позже: ей нужно было не столько сделать необходимые приготовления, сколько подготовить и успокоить Алевтину.

Они сидели в кругу за журнальным столиком. Волновались, похоже, все, не только Алевтина. Диана предварительно погасила свет, приоткрыла форточку и зажгла свечи в массивном напольном подсвечнике – единственном атрибуте, напоминающем о ее недавней «магической» практике. Затем молча кивнула Алевтине, и Аля, следуя инструкциям, взяла приготовленное фарфоровое блюдце с нарисованной на обратной стороне стрелкой, перевернула и погрела его над пламенем установленной на столе свечки. Затем так же молча поставила блюдце, стрелкой вверх, в нарисованный на ватмане круг. Все присутствующие положили кончики пальцев на донышко блюдца так, чтобы образовался круг.

– Пальцы не размыкать, с блюдца не убирать. Все будет хорошо. Аля, начинай, – шепотом дала последние инструкции Диана.

Алевтина шумно перевела дыхание, а потом звенящим от волнения голосом принялась призывать:

– Вызываем вас, дух Семена Васильевича... Вызываем...

Немного раньше сообща было решено, что лучше всего вызвать не дух покойной прабабки-ведьмы (никто не знал, как бы она себя повела), а некоего Семена Васильевича Скоропытина, чья фотография шла первой в альбоме и была датирована 1914 годом. Разумно предположили, что этот человек уже давно должен почивать вечным сном и, раз его фотография была вклеена первой, с него и началась история.

Алевтина прикрыла глаза, представляя себе образ, запечатленный на снимке. Девушка не знала, был ли этот мужчина молодым или уже находился в возрасте, ей почему-то представлялся человек лет тридцати пяти.

Сначала ничего не происходило. На лице Ильи даже появилась скептическая улыбка, которая исчезла после укоризненного взгляда Дианы. Евгений громко шмыгнул носом и покосился в угол, где он оставил поставленным на запись катушечный магнитофон. На всякий случай. Алевтина, не чувствуя ничего, кроме прохлады остывшего блюдца, тревожно и немного виновато посмотрела на Диану.

– Погрей его еще раз, – шепнула та.

И в это мгновение блюдце шевельнулось. Медленно-медленно оно поползло к середине нарисованного круга. Сидящие за столом недоверчиво переглянулись, будто проверяя, не шутка ли это кого-то из них. Но нет, блюдце, вначале скользившее по ватману тяжело, медленно, лениво, постепенно разгонялось. И вот уже стало выделывать виражи с такой скоростью и легкостью, что присутствующие прилагали усилия, чтобы поспевать за ним, не разрывая круг, созданный из возложенных на донышко блюдца пальцев. На лице Дианы появилась торжествующая улыбка, Илья изогнул бровь, будто говоря: «Ишь ты!», Евгений удивленно вытаращил глаза. А Алевтина вдруг почувствовала небывалое спокойствие, умиротворение и уверенность. Все идет так, как надо. Все в ее руках.

– Семен Васильевич? – спросила она уже спокойным тоном.

Блюдце ткнулось стрелкой в написанное слово «нет». И тут же поползло к буквам. О... Н... И... Д... Е... Т.

– Он идет, – прочитала Алевтина вслух. Но не успела она спросить невидимого собеседника, кто он, как блюдце опять принялось вычерчивать виражи, указывая стрелкой на буквы.

«ВЫКЛЮЧИТЕ...»

– Что, что выключить? – взволнованно спросила Аля, которую действие увлекало все больше и больше.

«ТАМ», – стрелка указала куда-то в сторону.

– Магнитофон! – догадался Илья.

Блюдце крутанулось и остановилось возле слова «да».

– Евгений? – глянула на парня Аля.

Тот дотянулся до магнитофона. Щелкнула клавиша, а блюдце энергично описало круг по ватману:

«СЕМЕН ВАСИЛЬЕВИЧ ЗДЕСЬ».

Алевтина перевела дыхание. А затем спросила, может ли дух почившего Семена Васильевича рассказать, что послужило причиной проклятия.

«ЗЛОЕ СЛОВО», – был ответ.

– Расскажите подробней, – попросила Аля под полным одобрения взглядом Дианы.

«МЫ НЕ ДАЕМ ОТВЕТОВ НА ВСЕ ВОПРОСЫ».

– Семен Васильевич, нам нужно спасти маленького мальчика... – начала Аля.

«ОН ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ», – пришел ответ.

Алевтина мотнула головой, останавливая встрепенувшуюся Диану:

– Этот мальчик – невиновен!

«НЕ ВСЕ НЕСЛИ ВИНУ. ВЕДЬМА МСТИЛА ВСЕМ».

– Так помогите нам восстановить справедливость!

Блюдце заскользило медленно, словно задумчиво, потом сделало движение туда-сюда, туда-сюда, будто автомобильные «дворники», и наконец решительно завертелось.

«ХОЧЕШЬ ЗНАТЬ?»

– Да.

И тут блюдце закружилось с такой скоростью, что присутствующие еле удерживали его пальцами. Оно кружилось и кружилось, не останавливаясь ни на одной букве, со все возрастающей амплитудой. И вдруг пламя стоявшей на столе свечи задрожало и погасло, будто от дуновения ветерка. Задрожала, звякая стеклянными подвесками, люстра. Закачался столик.

– Прекращай! – закричала Диана Але. Но та уже ее не слышала.

Алевтина запрокинула внезапно ставшую тяжелой голову, закатила глаза и завалилась набок. Она уже не слышала, как встревоженно звала ее Диана, не понимающая, что происходит, не чувствовала, как Илья хлопал ее по щекам, надеясь привести в чувство, не видела, как Евгений, забыв обо всех предупреждениях, бросился вон из комнаты, чтобы принести с кухни кружку холодной воды.

Она будто провалилась в другое пространство и оказалась в старомодно обставленном помещении. Первое, что увидела Алевтина, был массивный бронзовый подсвечник. Затем ее внимание обратилось на тяжелые шторы из темного бархата, закрывающие окно. И уже после этого ее взгляд остановился на небольшой компании людей, сидевших за круглым столом с возложенными на столешницу ладонями так, что образовывался круг. Люди – и мужчины, и женщины – были одеты в старомодные платья. Рассмотреть детали в полумраке не получалось, но из всей компании выделялась девушка, одетая в белое. Ее волосы были упрятаны под белый полупрозрачный шарф, кончики которого спускались на одно плечо. На шее у незнакомки висели крупные бусы, которые она, сняв ладонь со стола, нервно поправила.

– Значит, ответ «нет»? – обратился к этой девушке один из присутствующих мужчин.

И Алевтина вдруг поняла, что это Семен Васильевич.

– Дух вашей матери отказывается говорить, где спрятаны драгоценности, – медленно проговорила девушка в белом, глядя на мужчину тяжелым взглядом. – Мать не простила вас и после смерти, поэтому не хочет открывать секрет.

– Что значит «не хочет»? – вскипел мужчина, приподнимаясь из-за стола. – Ты обманщица! Шарлатанка! Не выполнила свою работу! Пошла прочь!

– Вы должны заплатить мне, – возразила девушка.

– Заплатить?! – вдруг сорвался с места мужчина. – Вот тебе плата!

И он, схватив со стола тяжелый подсвечник с зажженной свечой, швырнул его в медиума. Подсвечник попал девушке в лицо, а огонь, лизнув болтающиеся концы шарфа, стремительно заскользил по ним вверх. Уже через мгновение голова девушки заполыхала огнем.

Вопль, полный злобы, боли и ненависти, оборвал видение.

Старинная комната исчезла, но тут Алевтина снова увидела девушку-медиума.

На этот раз лицо ее оказалось обезображено страшным ожогом. На голове у незнакомки был повязан платок, который, видимо, скрывал голый череп. Далее перед глазами замелькали, будто перелистываемые ветром, страницы раскрытой книги, изуродованные лица незнакомых людей. Здесь были и обожженные, и порезанные, и развороченные выстрелами, и разбитые до месива лица. И были они настолько ужасны, что Аля закричала. «Мы потеряли лица... Мы потеряли лица...» Под этот шепот Алевтина словно вернулась в свой сон-кошмар с обступающей ее толпой обезличенных призраков, которые тянули к ней свои холодные руки, ощупывали ее лицо, хохотали, визжали, хрипели, гудели. «Умрете, все умрете!» – вдруг прорезался сквозь гул неприятный резкий голос. И Аля, в ужасе оглянувшись, увидела, что прямо за ее спиной стоит недавно погибшая соседка. Алевтина узнала ее лишь по торчащим белобрысым волосам да каркающему голосу, так как лицо у девушки оказалось разбито до неузнаваемости. Девица захохотала и исчезла. Тут Алю посетило следующее видение – обрушившееся здание, бывшее когда-то их домом, и водящие жуткий хоровод вокруг завалов люди без лиц. «Верни нам лица», – услышала Аля, и в это мгновение ее слуха коснулись другие, живые, голоса.

– Господи, что же делать?..

– Погоди, она приходит в себя.

Аля почувствовала, что ее хлопают по одной щеке, а к другой прижимают что-то влажное и холодное.

– Господи, как ты нас напугала! – вскрикнула Диана и громко заплакала.

– Лица... Им нужны их лица, – пробормотала Аля непослушными губами.

Чувствовала она себя настолько обессиленной, будто кто-то выпил у нее всю энергию. Пальцы ее все еще продолжали лежать на перевернутом донышке блюдца, и у девушки не осталось сил даже для того, чтобы поднять руку и убрать ее из круга.

– Никогда больше не стану этим заниматься, – рыдала Диана.

Блюдце вдруг шевельнулось под рукой Али и медленно, тяжело поползло.

– Погодите! Тут еще что-то! – закричал Илья, заметив, что Алевтина пытается снять пальцы с блюдца.

«СВАДЬБЫ НЕ БЫЛО. ОН ОСТАВИЛ ЕЕ БЕР...»

И блюдце остановилось.

* * *

Первым опомнился Илья. Он зажег электрический свет и задул свечи в подсвечнике. Затем обвел всех присутствующих внимательным, чуть встревоженным взглядом. Лица у Дианы и Евгения были перепуганными, а у Алевтины – серым. Не разрумянившимся, как обычно, не белым, как днем, когда она грохнулась в обморок от неожиданного открытия Дианы, а серым, будто низкопробный картон.

– Наигрались в мистику и магию, – попытался разрядить он обстановку улыбкой, но вместо нее у него вышла ухмылка.

– Аля, что произошло? – сквозь слезы закричала Диана, обращаясь к обмякшей в кресле девушке.

– Диана, подожди, – попросил Евгений. – Дай ей отдышаться. О том, что случилось, Аля нам обязательно расскажет, но дай ей перевести дух.

– Нет, я могу, – еле слышно произнесла девушка и содрогнулась оттого, что, рассказывая, ей вновь придется пережить в воспоминаниях страшные видения.

Однако собралась с духом и пересказала в подробностях все, что увидела. Присутствующие слушали, и лица их все мрачнели и мрачнели.

– Все становится более-менее ясно, – сказал Илья после того, как Алевтина закончила свой рассказ. – Если кратко резюмировать, то получается следующая история. Прабабку Дианы, когда та была еще молодой женщиной, пригласили провести сеанс спиритизма с целью выяснить, куда некая покойная спрятала фамильные драгоценности. Девушке пообещали заплатить, но что-то пошло не так, дух отказался открывать тайну местонахождения ценностей. И хозяин разозлился. Но не просто выгнал медиума с оскорблениями, не заплатив, но и покалечил ее. Огонь изуродовал ей лицо. Молодая девушка, потерявшая красоту, озлобилась и отомстила обидчикам оригинальным способом: выкрала, предположительно, их фотографии и с их помощью навела порчу. Судя по некоторым видениям Али, прабабка Дианы изощренно мстила всем, кто чем-то ей мешал. И мстила так, что обидчики переживали то же, что и она сама, – оказывались изуродованными.

Диана содрогнулась и, пересев с кресла на пол, подтянула к груди колени и обняла их руками. Вид у нее был очень удрученный. Заметно, что она уже ни раз пожалела о том, что затеяла этот сеанс. Ей хотелось докопаться до правды, что ж, правду она и получила, но такую страшную, что теперь не знала, как ее принять.

Илья тем временем продолжал:

– Одним из обидчиков прабабушки стал ее то ли муж, то ли жених. Вероятно, после того, как девушка оказалась изуродованной, ее бросили.

– Беременной, – закончила Диана. – Теперь я понимаю ненависть моей прабабки ко всему мужскому роду. Замужем она не была. Бросил ее не муж, а жених перед свадьбой. Нам же сообщили, что свадьбы не было.

– Да, точно. Это история прабабки Дианы и родового проклятия. А так же быть с фотоальбомом?

– Илья еще раньше выдвинул две версии появления пятен, связав их с неупокоенными душами. С одной стороны, они стараются привлечь наше внимание к тому, что зданию грозит обрушение. Я видела руины... – прошептала Аля. – Это было страшно! С другой – хотят вернуть свои лица.

– Непростая задачка, – вздохнул Илья.

Девушки понуро примолкли. А Евгений радостно вскричал:

– А по мне, так нет решения проще! Восстановить лица можно в буквальном смысле слова. Вы только вслушайтесь: вос-ста-но-вить. Ну?

И он, хитро сощурившись, кивнул на лежащий фотоальбом.

– Точно! – хлопнул себя по лбу Илья. И пояснил недоуменно переглянувшимся девушкам: – На фотографиях лица тоже изуродованы – заштрихованы, расцарапаны, замазаны. Многие фотоцентры предлагают такую услугу, как восстановление старых фотографий! Мы восстановим лица на снимках из альбома и почтим память умерших.

– А что делать с Дианиным проклятием? – спросила Алевтина.

И ей ответила сама Диана:

– Я, кажется, тоже знаю. Попробовать умилостивить дух моей прабабки, исправив нанесенные ей обиды. На оборотах фотографий, которые я отклеила, есть надписи. Теперь я поняла, что они означают: «грех», за который расплатились несчастные перед моей прабабкой. Я собираюсь отклеить все снимки, отдать их на восстановление, а взамен вложить в альбом извинение за каждый из грехов или попытаться исправить причиненную ей несправедливость.

– Ты уверена? – с сомнением спросил Илья.

И Диана ответила:

– Да. Я чувствую, что должна поступить именно так!

– Ну, ты знаешь, что делать. Мы поможем тебе. А дальше действуй так, как чувствуешь.

– Я могу взять на себя восстановление фотографий, – предложил Евгений. – У меня друг в фотоцентре работает.

– Вот и отлично! – обрадовался Илья, но, глянув на Алевтину, задумчиво покусывающую нижнюю губу, спросил: – Аля, а ты чего такая хмурая? Или ты просто устала? Сеанс тебя вымотал, может, лучше ты...

– Нет, нет, я в порядке! – горячо запротестовала девушка.

Она, хотя и чувствовала себя уставшей: и голова кружилась, и тело отяжелело, – ей не хотелось, чтобы ее отправили домой. Ей хотелось быть здесь, со всеми – просматривать старые снимки и искать способы исправить причиненные прабабке Дианы обиды. Но... Какая-то неприятная мысль, неуловимая, как ящерка, беспокоила ее. Ей казалось, что они упустили что-то важное. Даже не так – не они, а она – пропустила что-то. Не обратила внимания сразу, а сейчас потеряла нить. Это важное было связано с одним из тех видений, которые посетили ее во время сеанса спиритизма. Какая-то деталь занозой не давала ей покоя... И сейчас Аля, вновь вспоминая все «увиденное» во время сеанса, пыталась «вытащить занозу». Но она не вытаскивалась. И это беспокоило девушку.

«А все же, почему пятна оказались только в квартирах Зинаиды Львовны и той ненормальной, что жила над ней? Почему их нет ни в моей, ни в Дианиной квартире? Появление их у Зинаиды Львовны еще можно объяснить – там находился фотоальбом. Но вот как объяснить, что их нашли и в квартире той девушки?»

Але показалось, что она нащупала кончик ниточки. Но не успела за него ухватиться, как Илья уже перебил ее мысли:

– Ну раз ты, Аля, в порядке, значит, не будем терять времени и приступим к работе! Нам еще предстоит разгадать немало загадок. Что ни говори, а работа ожидается долгая. А перед долгой работой нужно подкрепиться. Аля, у тебя еще остались чудо-пирожки? – весело спросил Илья.

И девушка энергично кивнула.

Диана

Калитка, которую не трогали уже несколько лет, поддалась с тяжелым стоном, будто согнанная с насиженного места старуха. Дрогнула, открылась на две ладони и вновь замерла, осев в высокой траве, которой заросла тропа. Диана, навалившись всем телом, сдвинула калитку еще чуть-чуть. Как раз настолько, чтобы ей, худощавой и тонкокостной, удалось протиснуться в проем.

Тропа, ведущая к дому, уже давно потерялась в густой траве. Девушка мысленно пристыдила себя: с того времени, как умерла бабушка, Диана ни разу не приехала в этот дом, в котором провела не одно лето своего детства. Надо бы заняться им, привести его в порядок, вымыть, найти работников для ремонта. А дальше решить, что с ним делать. Можно вывозить сюда на лето Мышонка, как когда-то вывозила ее мама. Все же на деревенском воздухе, солнце, своих овощах и фруктах иммунитет ребенка будет крепнуть. Но, подумав так, Диана отогнала эту мысль. Нет, не хочет она приводить в этот дом, в котором когда-то жила и ее прабабка, своего сына. Нет. Дом ей нужен для других целей.

Девушка не без труда попала в помещение, откуда на нее дохнуло сыростью, смесью запахов плесени, сырого дерева, грибов и даже чуть-чуть – мяты. Внутри было тоскливо и пусто: после смерти бабушки большинство вещей мама продала или раздала соседям. Диана водрузила объемную сумку, которую привезла с собой, на уцелевший обеденный стол, до сих пор покрытый выцветшей клеенчатой скатеркой, и огляделась. С чего начать? Задерживаться здесь ей не хотелось: у нее еще были дела.

Для начала нужно выбрать комнату.

Девушка неторопливо обошла весь дом и в итоге остановилась на бывшей детской. Это место ей показалось наиболее подходящим: небольшое светлое помещение, где почти не было мебели (осталась только кровать с голой металлической сеткой), и, главное, со свободными от всяких картин, шкафов и этажерок стенами.

Диана отворила окно, чтобы избавиться от спертого воздуха. И после этого принялась за уборку. Она принесла в ведре воды: вымыла два раза пол, окно, протерла от пыли металлический каркас кровати. И когда все высохло, приступила к выполнению второй части плана.

– Здесь будет место вашего покоя, – сказала она вслух, доставая из расстегнутой сумки первую рамку с фотографией.

Все фотографии, которые раньше находились в альбоме, более-менее восстановили в фотоателье. Диана вставила снимки в красивые рамки и привезла сюда, в этот дом.

– Я выполнила вашу просьбу. Покойтесь с миром. И дайте мира мне и моей семье. У нас больше нет с вами связи.

С этими словами девушка неторопливо развесила на стенах все рамки. Оглядев получившуюся галерею, с удовлетворением улыбнулась и подумала, что нарвет свежих цветов и принесет сюда.

Не задерживаясь больше в доме, Диана подхватила свою сумку и двинулась в сторону деревенского кладбища.

Искать долго не пришлось. Она помнила, где расположена могила бабушки, и знала, что рядом находится могила прабабки.

Три часа потребовалось Диане на то, чтобы привести могилы бабушки и прабабки в порядок. Девушка, не разгибая спины, выпалывала траву, красила оградку, сажала цветы. Молча, сосредоточившись лишь на работе, озабоченная тем, чтобы выполнить ее от чистого сердца.

– Я пришла к тебе с миром, – сказала она, глядя на очищенную от травы растрескавшуюся могильную плиту, на которой стояло имя прабабки.

Надо же, Диана даже не знала, как ее звали. София. София – какое красивое имя!

– Прости их, отпусти с миром. Они искупили свою вину перед тобой страданиями, не меньшими, чем те, которые несла ты. Прости их, и они тебя простят. Я тоже не держу на тебя зла и желаю тебе покоя.

Проговорив это, Диана достала из сумки пухлый альбом, в котором раньше находились фотографии, а сейчас – предметы: журнальные вырезки, денежные купюры, записки, символизирующие возвращение «долгов». Полночи девушка в компании Али, Евгения и Ильи зачитывала на оборотах фотографий «грехи», за которые были наказаны люди, и придумывала, как их исправить. Например, если кто-то обвинялся в нанесении оскорблений, между страниц альбома вкладывали записку с извинениями. Если кто-то не отдал денежный долг – купюру.

– Я принесла тебе это от них. Они перед тобой чисты, и ты перед ними тоже. Прими с миром.

Диана положила на плиту альбом, а сверху – фотографию, на которой красивая девушка стояла рядом с привлекательным молодым человеком. Удачный коллаж, сделанный приятелем Евгения, который занимался восстановлением фотографий. Диане пришла в голову идея, что раз ее прабабушка прокляла свой род потому, что жених отказался от нее, изуродованной и беременной, накануне свадьбы, то нужно сделать так, чтобы они соединились вновь. Среди старых снимков, которые сохранила ее мама, Диана разыскала одну-единственную фотографию прабабки в молодости. Удивилась внешней схожести с собой и попросила в фотоателье сделать коллаж, соединив на фотографии прабабушку Софию с молодым мужчиной со снимка, на обороте которого значилось: «Наш род будет продолжаться без вас».

– Он свою вину тоже искупил. Вы теперь вместе, и ничто, и никто не разлучит вас.

Диана положила на фотографию два золотых обручальных кольца. Ее собственное кольцо и кольцо Германа, которые они купили себе на свадьбу, но так ни разу и не надели.

После посещения кладбища Диана, чувствуя на душе легкость от того, что сделала все возможное, но и некоторую тревогу за то, примет ли прабабушка ее подношение, направилась к деревенской церкви, чтобы заказать молебен за упокоение душ.

Все, что было в ее силах, она сделала.

* * *

Варвара задерживалась, и Илья начал волноваться. Ну что за девушка! У нее отпуск, а она отправилась на работу. В субботу! В этом была вся Варька. Сказала, что заглянет лишь на минутку: проверит, все ли в порядке, отдаст указания, узнает, как дела у аспиранта, – и вернется. И вот Илья ожидал ее на проходной уже полтора часа, а Варвары как не было, так и не было. Воображение угодливо рисовало, как Варя, облачившись в белый халат, с увлечением проводит какой-нибудь долгий опыт, совершенно забыв об Илье.

Он начал немного сердиться. Уже неделя, как Варвара вышла из больницы, так что у нее было предостаточно времени и для того, чтобы дать указания лаборантам, и чтобы проверить, как двигается работа у аспиранта. Незачем тратить на это свой драгоценный отпуск!

Но сердился Шахов, конечно, не всерьез. На Варю невозможно сердиться всерьез.

Илья подпирал стенку, скучая, разглядывал старую будку с теми же охранниками, которые работали в тот день, когда он пришел сюда впервые, и не мог отделаться от чувства дежавю. Он волновался так, как волновался в тот день, когда должен был увидеть Варвару впервые после семи лет разлуки. У него даже нога стала болеть, как в прошлый раз! Илья привалился к стене и перенес тяжесть тела на здоровую ногу. Как тогда.

«Все, жду пять минут и звоню ей, – решил он. – Скоро встречать Илюху из школы, а нам еще надо успеть выполнить важное дело...»

И вот в тот момент, когда Илья уже собрался звонить, мобильный завибрировал в кармане.

– Варька... – начал он, не глянув на экран.

– Это Бобров, старик, не Варька, – хохотнул в трубку Денис.

– О, здор?во! Как дела?

– Звоню тебе по требованию моей неуемной маменьки.

– И что на этот раз? – кисло спросил Илья.

– Да нет, пока ничего. Мамаша сейчас очень занята: строчит жалобы во все инстанции по поводу того, что прошлая комиссия, которая осматривала здание, не заметила повреждений, которые чуть не привели к обрушению здания.

Об этом Илья уже знал. Зинаида Львовна дозвонилась до коммунальных служб и добилась того, чтобы прислали, как она выражалась, «специалиста по трещинам». На этот раз результаты исследования оказались шокирующими: здание находилось на гране разрушения из-за сильной коррозии арматуры. И непонятно, как за короткий период оно смогло дойти до такого состояния?

Начались срочные ремонтно-восстановительные работы. Зинаида Львовна, не выдержав строительного шума, временно переселилась к Денису и его жене.

– Как она, кстати, с Ириной ладит? Воюет?

– Так, потихоньку. Но уже лучше. Смиряется вроде. Поняла, что меня с Ириной не развести. И что жену мою тоже не переделаешь. Пусть она и не умеет печь пирожки и лепить котлеты, но зато такие наряды придумывает – закачаешься. У моей маменьки теперь несколько праздничных и повседневных платьев от Ирины. Так что ходит маманя довольная, всем рассказывает, что наряды у нее «от-кутюр». И сама нам теперь ужины готовит! А тебе, Шахов, я звоню с вопросом от маман, когда выйдет газета, в которой ты описал случай в ее доме?

– Уже вышла! Завтра завезу номер.

– Мать у тебя и автограф попросит, – сказал Бобров и, не прощаясь, отключился.

Илья убрал телефон в карман и в этот момент увидел входящую в двери проходной Варвару.

– Извини, задержалась.

– Нам еще Илью забирать, – напомнил он ей.

– Да, да, конечно. Но у нас еще полно времени!

– Это ты так думаешь! На самом деле его в обрез. Придется поторопиться, иначе не успеем.

– Куда? – удивилась Варя.

– Сюрприз!

Они вышли на улицу. Илья прошел мимо стоянки, на которой оставил свой автомобиль, и уверенно направился к троллейбусной остановке.

– Ой, Шахов! – задорно рассмеялась Варвара, когда поняла, куда он ее ведет. – Только не говори мне, что...

– А почему бы и нет?

– Остается только хот-доги купить...

– Купим, – серьезно пообещал он и так же серьезно добавил: – Ты, дорогая, во время катания на троллейбусе будешь не в окно смотреть, а рассказывать мне об Илье. И виниться, почему, такая-сякая, столько лет скрывала от меня сына. «Хот-дог»! Это подумать только – «хот-дог»!

– Рассказала бы тогда, может, и не было бы сейчас Ильи, – серьезно ответила Варя и, спохватившись, сменила тему: – Как, кстати, Диана и ее мальчик?

– Думаю, что хорошо. Диана на свой страх и риск забрала сына из больницы и увезла его на море. Вестей от них нет, но это скорее обнадеживает. Звонят обычно с плохими новостями, а с хорошими не торопятся. Она с Алей связь поддерживает. Они очень близко сдружились. Если бы что-то у Дианы и ее сына было не так, Аля обязательно бы знала и позвонила бы мне. Или Евгений уж сообщил. Он же у Алевтины бывает, пирожками лакомится. Никак влюбился. Вначале – в Алину выпечку, а потом – и в саму Алю.

– Совет им да любовь! – с улыбкой ответила Варвара.

– Варь, у меня идея... А давай мы с тобой в горы поедем? Например, в Крым. У тебя – отпуск, я тоже могу его получить. Соберем рюкзаки и...

– Романтик! А Илюху куда?

– С собой! Пусть с детства привыкает!

– Шутник...

– Варь? Ну если и ты меня на какой-нибудь SPA-курорт потащишь или, что еще хуже, в подмосковный пансионат, где греют кости дедушки и бабушки, то я лучше сразу умру от тоски. Давай уж в горы, а?

– «В горы», – насмешливо передразнила она его. – Ты чего сейчас хромаешь? Нога болит? А еще туда же – в горы! Да и я тоже хороша. У меня физической подготовки никакой! Придется тебе, хромому, еще тащить и меня с рюкзаком, и Илюху.

– Дорогая ноша не тянет.

– Да ну тебя! Лучше уж давай, как чинные старички, на троллейбусе кататься.

Она засмеялась и, завидев на остановке троллейбус, резво кинулась к нему. Илья, чуть не опоздав, ворвался в уже закрывающиеся двери.

– Эх ты, хромой чемпион, – поддразнила его Варвара. – В горы поедем. Обязательно поедем, но на следующий год. Перетерпи уж как-нибудь, искатель приключений... Кстати, чем теперь думаешь заниматься? Отгуляешь отпуск – и дальше что? В офис, который ты, с твоих же слов, ненавидишь?

– Нет, – смеясь, ответил Илья. – Открою агентство по расследованию паранормальных явлений. Благо, коллектив у нас дружный и опытный собрался! Ты – химик-исследователь. Евгений – технический гений. Диана – психолог. Она хорошо умеет подмечать детали и интерпретировать их. Про Алевтину и говорить нечего – она вон вступила в контакт с потусторонним миром! Ну а я... А я, так уж и быть, стану искать приключения. То есть заказы. Ну, как тебе идея?

– Дурацкая, – рассмеялась Варя, но не всерьез и не обидно. – Правда, это не значит, что не стоит пробовать.

Илья собирался в полушутку-полусерьез ответить, что, как только в город вернется Диана, он вновь соберет «веселую компанию» и предложит всем объединиться для расследования всевозможных загадок. Но не успел, потому что у него зазвонил мобильник.

– А вот и одна из нашей честной компании, легка на помине! – весело объявил Илья под насмешливым взглядом Вари, но, когда он услышал голос Алевтины, вся веселость расплылась, будто упавший в лужу акварельный рисунок.

– Илья, – взволнованно проговорила Алевтина. – Мы ошиблись! Ошиблись, понимаешь?

– Нет, – честно ответил он.

Она застонала в трубку, и он встревожился:

– Алечка, что случилось?

– Диана зря забрала мальчика! Мы не сняли проклятие! Не сняли!

– Но ведь она ездила... – начал Илья, но Алевтина его нетерпеливо перебила:

– Да, да, знаю! Она вымаливала прощение у своей прабабки. Но не прабабка Дианы наложила на род проклятие! Это была другая женщина.

– Что?

– Илья, давай встретимся. Срочно! Не могу дозвониться до Дианы, похоже, у нее мобильный разрядился. Готова подъехать в любое место, куда скажешь. Встретимся, и я объясню тебе все.

Илья беспомощно оглянулся на Варю. Та пожала плечами, будто говоря этим: «Если тебе надо, езжай, ничего страшного».

– Илья, это ненадолго! – не выдержала паузы Аля. – Я могу и ошибаться. Нужен свежий взгляд.

– Хорошо, – согласился он. И назначил встречу в кафе в центре.

Алевтина

...А день начинался так чудесно и многообещающе!

Еще накануне, в пятницу вечером, Але позвонил Евгений и пригласил девушку на прогулку в Коломенское. Погода к выходным установилась теплая и солнечная, почти летняя, и грех было не воспользоваться этим. Евгений сказал, что заедет за Алевтиной в десять утра. Девушка оценила такой рыцарский жест – не назначить ей встречу где-нибудь в Москве, в метро, а заехать за ней в Подмосковный поселок, с тем чтобы опять потом возвращаться в столицу. Но в этом был весь Евгений – заботливый, галантный. Аля расчувствовалась и пообещала напечь ванильных булочек.

За ней никто раньше не ухаживал... Ну разве что сорокалетний школьный охранник Петрович семь лет назад. И то, его попытки были неуклюжими, а комплименты – плоскими. И даже он ни разу не пригласил девушку на свидание. Раньше Алевтина не знала, что это такое – испытывать волнение, собираясь на прогулку с молодым человеком. Обычно небрежно относившаяся к своей внешности, в то утро она битый час провела возле шкафа, примеряя то один, то другой наряд. Диана перед отъездом на курорт выполнила свое обещание: отвела Алю к хорошему парикмахеру, проехалась с девушкой по магазинам, лично отбирая для нее наряды и косметику, а потом еще полдня провела у Алевтины в гостях, колдуя над ее новым стилем: показывала, с какими брюками лучше носить новый кардиган, как эффектно повязывать шарфик, и доказывала, что не нужно скрывать Алины соблазнительно круглые коленки под юбками асексуальной длины «миди». Диана внимательно осматривала Алевтину, переодевавшуюся по ее приказу то в один наряд, то в другой, иногда критично хмурила брови-дуги, но все чаще расплывалась в довольной улыбке. Потом показала Алевтине, как ей лучше краситься и как укладывать новую стрижку.

И вот этим субботним утром Алевтина, стоя перед шкафом, будто сдавала сложный экзамен на «профпригодность»: с прилежностью отличницы вспоминала все советы и рекомендации Дианы и старалась не ошибиться.

Судя по тому, каким восхищенным взглядом окинул ее при встрече Евгений, экзамен она сдала на «пять с плюсом»!

Но когда они, счастливые и радостные, вышли из подъезда и направились к автобусной остановке, Алевтина вдруг почувствовала себя неуютно. Девушка зябко поежилась и передернула плечами.

– Что с тобой? – обеспокоился Евгений. – Замерзла?

Замерзнуть она не замерзла, потому что утро и вправду выдалось очень теплым. Дело было в другом. Такое ощущение, будто кто-то вылил ей на спину ледяную воду.

– Женя, посмотри, не мокрая ли у меня спина? – смущаясь, попросила она. И обернулась сама, чтобы заглянуть себе за плечо, и застыла.

Возле лавочки стояла недавно погибшая девушка и сверлила взглядом Алину спину.

– Нет, все в порядке, – растерянно пробормотал Евгений. – А что...

– Подожди! – перебила его девушка и вновь оглянулась на лавочку.

Евгений посмотрел туда же и непонимающе перевел взгляд на Алевтину.

– Аля?

– Там... Там девушка стоит, – проговорила та, чувствуя, как к щекам приливает кровь. – Та самая, которая недавно погибла, выбросившись из окна.

– Как же она может там стоять, если она... – машинально начал Евгений, но резко оборвал себя на полуслове и вытаращил на Алевтину круглые глаза: – Ты что, ее... видишь?

– А что тебя удивляет? – усмехнулась девушка. – После всего...

– Да, конечно. Извини.

Алевтина, оставив парня, неуверенно двинулась к лавочке. Призрак не двигался, будто поджидал ее.

– Аля? – крикнул ей вслед Евгений.

– Тихо!

Алевтина быстро оглянулась и рукой сделала Евгению знак молчать. Но когда она повернулась обратно к лавочке, девушки там уже не было.

– Ушла! Она что-то хотела мне сказать, но ушла!

– Извини, – сконфузился Евгений.

Как вести себя в подобной ситуации, молодой человек не знал. Конечно, он присутствовал на сеансе, который проводила Алевтина под командованием Дианы, видел, как вертелось блюдце и как Аля потом впала в странное оцепенение. Знал Евгений и о том, что она периодически сталкивалась в подъезде с покойным соседом. Но ему все равно было странно думать о том, что вот сейчас, всего мгновение назад, Аля увидела возле пустой лавочки призрак погибшей девушки.

– Пойдем, – скомандовала Алевтина, направляясь к подъезду.

Женя послушно двинулся за ней. Но вдруг Аля остановилась так резко, что парень, не ожидавший этого, уткнулся ей в спину.

– Я вспомнила! – закричала девушка, страшно разволновавшись. – Господи, если это так, то, значит... Это значит, что мы ошиблись!

Алевтина без сил опустилась на лавочку и беспомощно посмотрела на Евгения.

– И что теперь нам делать? – спросила она у него жалобно.

Парень покрутил головой, пожал плечами и даже развел руками, демонстрируя, что вообще не понимает, о чем речь.

Ну конечно, он не знает... Эта догадка озарила ее так внезапно и оказалась такой шокирующей, что Аля на время будто потеряла чувство реальности.

Она нашла «занозу», которая беспокоила ее после того спиритического сеанса.

– Женя, нам нужно действовать, иначе быть беде! – громко объявила она, беря себя в руки. – К сожалению, наша прогулка переносится. Более того, нам нужно разделиться, чтобы все успеть. Я звоню Илье, назначаю ему встречу. А тебе придется съездить кое-куда... Потом мы все встретимся и, если моя догадка подтвердится, будем срочно решать, что делать. Садись, да садись же! Сейчас я тебе все объясню...

Алевтина, хоть и торопилась, немного опоздала на встречу. Она почти влетела в кафе, поискала взглядом среди посетителей Илью и обнаружила его за столиком возле окна в обществе незнакомой девушки. Еще совсем недавно, увидь она Илью с девушкой, Алевтина бы огорчилась, а сейчас лишь окинула незнакомку любопытным взглядом.

– Знакомься, Аля, это – Варвара. Варя, это – Алевтина, – представил девушек Илья и добавил, обращаясь к Алевтине: – Аля, можешь рассказывать при Варе. Она в курсе этой истории, более того, это Варя брала пробы краски в квартире Зинаиды Львовны.

Девушки обменялись положенными в подобных случаях любезностями, после чего Аля начала повествование. Вначале она рассказала о странной встрече возле подъезда, а потом перешла к тому, что натолкнуло ее на мысль о допущенной ошибке.

– ...Мне давно не давал покоя тот факт, что пятна-«лица» появились всего в двух квартирах – Зинаиды Львовны и той погибшей девушки. С Зинаидой Львовной ситуация ясна – у нее долгое время хранился альбом. Но при чем тут ее соседка?

Аля сделала эффектную паузу, которая затянулась из-за того, что к их столику подошла официантка с вопросом, что желает вновь прибывшая клиентка. Алевтина по привычке заказала зеленый чай и диетическое печенье. И, когда официантка удалилась, продолжила:

– Сегодня я, кажется, нашла объяснение тому, почему и в квартире девушки с седьмого этажа появились пятна. Во время нашего спиритического сеанса меня посетило видение о другом спиритическом сеансе. Тогда я обратила внимание на красивую молодую женщину в белом – Дианину прабабку. Но за столом была еще незнакомка, очень похожая на девушку, выбросившуюся из окна. Те же глаза навыкате, приплюснутый нос, тяжелая нижняя челюсть... Если исходить из внешнего сходства, она приходилась родственницей моей бедной соседке... Я стала думать. Мы, не колеблясь, отнесли фразу «он бросил ее беременной» на счет Дианиной прабабки и предположили, что прабабка озлобилась не только из-за обожженного лица, но и из-за того, что ее бросили, когда она ждала ребенка. Это не так! Она не могла быть на тот момент в положении. Вспомните, фотография человека, с которой начинается альбом, датирована 1914 годом. И мое видение, судя по тому, как были одеты люди, тоже можно отнести примерно к тому времени, меж тем Дианина бабушка родилась намного позже! В конце двадцатых годов! Значит, речь шла о другой беременной девушке, брошенной женихом!

– Думаешь, проклятие наложила та, вторая, увиденная тобой, девушка, которая приходилась еще и родственницей, предположительно, тоже прабабкой, твоей умершей соседки?

– Думаю. Но доказательств у меня нет. Чтобы не ошибиться во второй раз, я попросила Евгения съездить к родственникам погибшей девушки. На наше счастье, есть всезнающая соседка Зинаида Львовна, у которой нашлись координаты сестры погибшей. Может, что-то удастся узнать еще?

– Остается на это надеяться, – вздохнул Илья, мельком оглянувшись на притихшую Варвару, которая хоть к разговору и прислушивалась, но не встревала.

Варя, встретив его взгляд, вопросительно подняла брови, но Илья покачал головой, мол, ничего, ничего...

Евгений приехал, когда Алевтина и Илья сделали уже по второму заказу, а Варя продолжала неторопливо колупать ложечкой все одно и то же пирожное.

– Я узнал! – чуть ли не с порога закричал он. Глаза Евгения блестели, на щеках-яблоках играл румянец.

Молодой человек плюхнулся на свободный стул и шумно перевел дух.

– Хотя поначалу мне было нелегко разговорить сестру погибшей, – признался он не без гордости, – но разговорил! От нее я узнал кое-что любопытное.

Евгений заказал у подошедшей официантки минеральной воды, отер ладонью взмокшую шею и приступил к изложению.

Сестра погибшей рассказала, что Клавдия действительно страдала одной из форм шизофрении. Ее с подросткового возраста преследовало видение чьего-то страшно изуродованного лица. Девушка очень боялась и на почве своего страха потихоньку сходила с ума. Дважды она попадала в стационар. После курса лечения наступало временное улучшение, но потом Клавдию вновь начинали преследовать кошмары. Она старалась избавиться от видения всякими способами, к примеру, разбила зеркало, в котором ей померещилось «лицо», сломала телевизор, в котором тоже что-то «увидела».

– Не так уж она была и больна, – грустно заметила Аля. – Но, возможно, болезнь развилась на почве ее страхов. И эти страхи привели к самоубийству. Помните, Зинаида Львовна сказала, что в квартире умершей обнаружили пятна-лица, которые она перечеркивала крестами? Возможно, это тоже связано с ее кошмарами. Женя, тебе удалось узнать еще что-нибудь?

– Это действительно еще не все, – продолжил Евгений с таким видом, будто припас самое главное на десерт. – На счастье, кроме сестры Клавдии, дома оказалась их разговорчивая бабушка. Я поинтересовался у нее, не числятся ли в их семейной истории странные случаи, и она поделилась со мной тем, что ей было известно. Сестра ее матери, то есть двоюродная прабабка Клавдии, по имени Прасковья до революции работала в доме одного довольно состоятельного человека. Потом с ней произошло страшное несчастье, что именно, рассказчица не знает, но в результате несчастного случая у бедной девушки оказалось изуродовано лицо. Настолько сильно, что люди не могли смотреть на нее без ужаса и сторонились ее. Так она и прожила всю свою недолгую жизнь одна. А как раз незадолго до несчастья Прасковья собиралась выходить замуж, только жених ее потом оставил.

– Беременной, – догадался Илья и усмехнулся.

– Да, именно так. Прасковья родила мальчика, который прожил несколько дней и умер.

– Вот тут, возможно, и скрывается причина проклятия! – Илья задумчиво отхлебнул остывший кофе. – Вернее, того, почему мужчины в роду Дианы должны умирать. Прасковья прокляла прабабку Дианы – ведьму, по вине которой разбилась ее жизнь. И ненависть оказалась так сильна, что проклятье продолжало жить даже после смерти Софии, кажется, так звали Дианину прабабушку.

– Бедная Диана, – охнула Аля. – Нужно что-то срочно придумать! Иначе ее малыш...

– Мы попробуем сделать что-нибудь, чтобы душа Прасковьи могла успокоиться, – сказал Шахов.

– Прежде всего, разберемся, что вызвало ее гнев, – предложил Евгений. – Есть три причины. Первая – изуродованное лицо. Здесь все просто: мы восстановили фотографии, Диана развесила их со всеми почестями в доме своей бабки. Вторая – жених, бросивший Прасковью. С этим сложней: у нес нет его фотографии, плюс мы не знаем, где похоронена сама Прасковья. Проблемка! Ну и третья – умерший ребенок... Можно было бы использовать фотографию любого ребенка, только вот не знаю, поможет или нет...

– Думаю, что вторая причина, которую назвал Евгений, не так узка, – вдруг сказала Варвара, которая до этого не принимала участия в разговоре, а сидела себе в уголке и отрешенно курила. – Прасковья страдала не столько оттого, что ее бросил жених, сколько потому, что ее бросили все. Все, понимаете? – Варвара обвела всех вопросительным взглядом. – Она была настолько изуродована, что люди ее сторонились, и женщина прожила свою жизнь в одиночестве. Ребенок мог бы стать ей утешением, но и он умер. Предполагаю, что дух неупокоенной Прасковьи преследовал Клавдию тоже из желания избавиться от одиночества, вступить через нее в контакт с миром живых.

– Варвара, ты ли это глаголешь?! – удивленно воскликнул Илья. – Кто-то мне недавно заявил, что верит только в науку, а всякое потустороннее отрицает. И что я слышу? «Духи, контакты...»

Варвара ответила ему насмешливым взглядом и вновь продолжила:

– Я думаю, нужно избавить Прасковью от одиночества. Покойных принято поминать. И, главное, мы тоже что-то должны сделать для нее, сгладить ее одиночество заботой.

– Варя, ты умница! – обрадованно воскликнул Илья и в порыве чувств обнял скромно улыбнувшуюся девушку.

– Значит, выход найден, – бодро подвел итоги Евгений. – Нет проблем! Лицо на фотографии мы восстановили, покойную помянем, младенца «компенсируем» какой-нибудь картинкой...

– Женя, ты ошибаешься, – вдруг тихо сказала Аля.

И все посмотрели на нее удивленно и даже немного недовольно.

– У Прасковьи была запоминающая внешность – выпуклые глаза, приплюснутый нос, тяжелая челюсть, – все так же тихо продолжила Алевтина. – Так вот, я не помню, чтобы в фотоальбоме хранился снимок такой девушки. А вы?

Илья с Евгением переглянулись и покачали головами.

– Это значит, – медленно начал Илья после долгой паузы, – что лицо Прасковьи до сих пор не восстановлено?

Аля молча кивнула.

– Дела-а... И альбома у нас уже нет, чтобы удостовериться, и попасть в дом бабки Дианы тоже проблематично. Время только потеряем. Где искать фотографию Прасковьи, даже не представляю. У родственников? А есть ли она, фотография? Проблема...

Все удрученно замолчали. Евгений медленно потягивал свою минералку, и на его лице прямо отражалась работа мысли. Варя вытащила из пачки последнюю сигарету и, закурив, поморщилась от попавшего в лицо дыма. Илья выскребал ложечкой остатки крема с блюдца, на котором еще совсем недавно лежало пирожное. Аля уткнулась лицом в ладони.

– Квартира! – воскликнул вдруг Илья, бросив со звоном ударившуюся о блюдце ложечку. И обвел всех торжествующим взглядом. – Конечно, квартира! А вернее, пятна-лица в ней! Помните, покойная девушка перед самоубийством перечеркнула все появившиеся пятна? Что-то мне подсказывает, что эти пятна должны быть изображением всего одного лица. Лица Прасковьи. Главное, чтобы эти пятна еще сохранились...

– Да, да, точно! – обрадовалась Алевтина. – Нам нужно отмыть эти «лики» от перечеркивающих их крестов! Диана пришла со своим «подношением» к прабабке на кладбище, а нам и не нужно искать, где похоронена Прасковья, ведь ее дух, если мы разгадали загадку правильно, присутствует в этой квартире! Думаю, также неплохой идеей было бы вместо фотографии ребенка принести куклу-младенца со всем «приданым». Знаете, такие продаются в детских магазинах? Куклу мы оставим в квартире и постараемся «уговорить» дух Прасковьи принять ее. А если мы собственноручно отмоем пятна, то таким образом решим сразу два дела – и «восстановим» лицо, и сделаем что-то для Прасковьи. Ну и, конечно, как предлагает Варя, нужно обязательно помянуть усопшую Прасковью. Мне кажется, этого будет достаточно...

– Я тоже так думаю! – горячо поддержал девушку Евгений.

– Только бы нам попасть в квартиру. И как можно скорей, – задумчиво проговорил Илья и весело покосился на своего соседа: – Ну что, Женька, придется тебе вновь вести переговоры с родными погибшей девушки и уговорить их, чтобы они дали нам ключи.

Они верили, что все получится, и все действительно получилось.

Море интимно нашептывало ей, что все будет хорошо. В том, что все будет просто замечательно, убеждали и солнечные зайчики, лихо съезжающие с волны на волну, словно катаясь на горках.

Диана, перекатившись с живота на бок, приподнялась на локте и подперла ладонью щеку. Все будет хорошо!

Она смотрела на сына и улыбалась. Мышонок был очень занят – перебирал гальку, стучал камешком о камешек, что-то рассказывал сам себе и камням одновременно. Выглядел он бодрым, несмотря на то что ночь выдалась нелегкой. Накануне ему стало нехорошо, он плакал и капризничал. Обеспокоенная Диана укачивала сына, уговаривала его, давала ему лекарство, гладила по голове и по спинке. Уснули они оба лишь под утро, проспали завтрак и пришли в эту маленькую бухту, в которую ходили ежедневно, в тот час, когда обычно уже собирались обратно. Диана решила, что не станет лишать малыша пляжа, даже несмотря на то, что близилось «опасное время», когда находиться на солнце вредно. Ничего страшного, если они проведут в бухте час, а потом вернутся домой. По пути зайдут на местный рынок, купят черешни, зелени, огурцов, молодого картофеля и пахнущего семечками подсолнечного масла. После приготовят обед на «летней» кухне. Благо, сезон только-только начинался, других постояльцев, кроме них, у хозяйки не было, и кухня постоянно пустовала.

За неделю, что они провели на море, Мышонок заметно окреп, его впалые щеки округлились, бледные скулы тронул легкий загар, а в шоколадных глазах появился блеск. И Диана, глядя на маленького сына, испытывала прилив необъятного счастья. Такой счастливой она, пожалуй, еще никогда не была. Даже с Германом. Это было другое счастье. И другая любовь – полная, крепкая, разрушить которую невозможно. Материнская любовь тверже гранита, необъятней моря, сильней ураганов, жарче солнца и долговечнее скал.

Диана снова откинулась на спину и закрыла глаза...

Беспокойство вытолкнуло ее из дремы, будто из-под колес мчавшегося на нее поезда. Диана резко открыла глаза и села.

– Мышь?

Ребенка рядом не было.

– Мишка, Мышь? – позвала Диана в нарастающей тревоге. Вскочила на ноги и заметалась по безлюдной бухте. – Мышь, Мышь, Мишка!

Никто не отзывался. Только лениво выплескивались на берег морские волны. А Диане вдруг показалось, что море сыто облизывается.

Страшная догадка вырвалась звериным криком. Диана бросилась к воде, спотыкаясь о гальку, сбивая о камни босые пальцы. Вырвать, отнять у моря самое дорогое, похищенное так варварски. Любимое море, ласковое море сразу превратилось в ненавистного монстра, предателя, которое сладкими нашептываниями усыпило ее бдительность ради того, чтобы отнять драгоценное.

– Мышь!

Подняв фонтан брызг, Диана ринулась в воду, даже не почувствовав ее холода. Ее жгло изнутри отчаяние и решимость.

– Проклятое! Проклятая! – кричала она, выныривая на поверхность, переводя дыхание и вновь погружаясь в холодные волны. – Верни мне его, верни!

Она обращалась одновременно и к морю, и к прабабке.

Внезапно Диана почувствовала, что ее обхватили за талию чьи-то руки. Не маленькие детские, а крепкие, решительные. Мгновение спустя девушку подняли над водой, встряхнули, как котенка, перекинули, как мешок, через плечо и понесли куда-то. К берегу.

Диана не сразу осознала, что случилось, почему море вдруг оказалось внизу, а она сама – будто парит над ним. А когда поняла, задрыгала ногами, заколотила кулаками по чьей-то спине.

– Пустите! У меня сын... Мой сын утонуууууул!

Последнее слово прозвучало воем.

– Сумасшедшая дамочка. Это вы сейчас чуть не утонули!

Ее наконец усадили на гальку. На плечи уютно опустилось большое махровое полотенце, в которое Диана тут же завернулась. Ее колотило от холода и от нервного потрясения.

– Вон ваш сын. Стоит, глазами хлопает, не понимая, почему его мамаша с воплями, перепугавшими всех местных чаек, плещется в ледяных волнах.

– Где?!

Диана резко обернулась и действительно увидела переминающегося с одной босой ножки на другую смущенного Мышонка.

– Я камешек искал. Для тебя, мама, – пробормотал сын и робко протянул ей ручонку, в раскрытой ладошке которой действительно лежал круглый голыш.

– Вот видите, как просто. Ребенок искал камешек, чтобы сделать своей маме подарок.

Диана наконец подняла глаза на говорившего. И первое, что увидела, – широкую белозубую улыбку на загорелом лице с белесыми бровями и такими же вылинявшими на солнце ресницами.

– Меня Владимиром зовут, – присел перед ней на корточки мужчина. На вид ему было лет тридцать пять, хотя, возможно, это густой загар прибавлял ему возраста.

Диана молча кивнула. И мужчина, поняв, что знакомство не состоится, со вздохом поднялся на ноги.

– Ладно, мамаша. В следующий раз лучше следите за ребенком.

Диана опять молча кивнула и крепче прижала к себе Мышонка.

– Хотел пригласить вас на ужин, но не буду навязчивым. Всего доброго! Надеюсь, мы еще увидимся.

В глазах песочного цвета промелькнули смешинки. Мужчина шутливо отсалютовал мальчику, развернулся и пошел прочь.

– Подождите! – с опозданием прокричала ему в спину Диана.

Владимир остановился и оглянулся через плечо.

– Меня зовут Диана. Спасибо вам. И... давайте вместе поужинаем!

Оглавление

Пролог 1913 год

2009 год Зинаида Львовна

Клавдия

Зинаида Львовна

Алевтина

Диана

Павел Иванович

Диана

Павел Иванович

Клавдия

Алевтина

Диана

Зинаида Львовна

Алевтина

Диана

Павел Иванович

Алевтина

Варвара

Диана

Алевтина

Диана

Алевтина

Реклама на сайте