«Флибустьер»

Флибустьер

ПОСВЯЩАЕТСЯ ДИАНЕ КИРК И АНИТЕ БАТТЕРШЕЛЛ

Благодарю за ваше доверие к жанру любовного романа и вашу борьбу за женское равноправие.

Вы обе потрясающие женщины!

ГЛАВА 1

Когда даже пес бросил ее, променяв на Джеффри и его новую невесту, для Фиби Тарлоу это стало, как говорится, последней каплей.

Процедуру развода Фиби перенесла вполне достойно, если учесть, что все ее мечты разбились вдребезги. Она даже философски отнеслась к потере места ассистента-исследователя у профессора Беннинга, произошедшей как раз в тот момент, когда из-за недавнего сокращения бюджетных ассигнований найти подобную работу стало почти невозможно. В конце концов, профессор писал статьи и читал лекции по американской истории в Сиэтлском колледже в течение сорока пяти плодотворных и прославленных лет и, по его собственному признанию, был готов провести остаток своих дней за чтением, рыбной довлей и игрой в шахматы.

Фиби скрепя сердце прошла через все неурядицы. Но теперь ее бросил даже Мерфи, которого она спасла от живодерни, когда он был запаршивевшей дворнягой с выпирающими наружу ребрами, и лечила, не жалея сил!

Она медленно положила телефонную трубку на рычаг, глядя в окно, за которым повисла пелена унылого, сиэтлского дождя. В стекле отражалось расплывчатое, смутное изображение женщины с короткими каштановыми волосами, большими голубыми глазами, высокими скулами и светлой кожей.

Но Фиби смотрела на свое отражение невидящими глазами, мысленно переживая только что закончившийся телефонный разговор. Хизер, Жена Номер Два и Счастье Жизни Джеффри, как сей последний заявлял всем знакомым, не смогла и, вероятно, даже не пыталась скрыть самодовольные нотки в голосе, когда сообщала известие, что чертова псина сидит у них на кухне «в добром здравии». Слушая рассказ Хизер о том, как эта неблагодарная тварь пересекла континент, форсируя ледяные реки, преодолевая немыслимые препятствия и испытывая отчаянные лишения, Фиби явственно слышала музыкальную тему нового фильма естественно, в тональности соль мажор «Мерфи, вернись домой!»

Бормоча про себя проклятия, Фиби прошла по обшарпанному, покрытому линолеумом полу, подобрала красную пластиковую миску пса и швырнула ее в мусорное ведро. Вылив из блюдца воду, она отправила его вслед за миской. Затем вытерла руки о потрепанные синие джинсы и, чувствуя себя такой одинокой, как никогда раньше, побрела в маленькую неуютную гостиную и уныло выглянула в окно.

К ее почтовому ящику на сине-белом джипе только что подкатил почтальон Мел. Он дал сигнал, махнув рукой, и Фиби с тусклой улыбкой помахала ему в ответ. Она получала пособие по безработице, но перспективы ее не радовали. Фиби полагала, что, если бы не сбережения и небольшая страховка, выплаченная ей после того, как ее мать и отчим несколько лет назад погибли в автомобильной катастрофе, она сейчас сидела бы на залитом дождем тротуаре около Пайк-Плейс-Маркет и собирала милостыню в коробку из-под сигарет.

Ну ладно, подумала она, может быть, это немного преувеличено. Если ей не удастся в скором времени найти новую работу, она протянет еще полгода, и только затем ей придется вступить в ряды сиэтлских нищих. Вдохновляющая перспектива для двадцатишестилетнего человека!

Сорвав с гвоздя около дверей синий дождевик и набросив его на плечи, Фиби выскочила под холодную морось, чтобы забрать почту. Потеряв работу у профессора Беннинга, она разослала больше пятидесяти резюме может быть, пришел положительный ответ или одна из тех редких ярких открыток, которые ее единоутробный брат Элиот иногда присылал из Европы, Южной Америки, Африки или любого другого места земного шара? Или письмо от друга... Вот только все друзья были на самом деле друзьями Джеффри... И Элиоту на нее наплевать и всегда было наплевать. Для него она была мелюзгой, неудачным постскриптумом к жизни матери. Фиби очень хотелось, чтобы ее перестало интересовать его мнение о ней.

Фиби резко оборвала свои тоскливые размышления: она начинала жалеть себя, а это противоречило ее принципам. Она решительно распахнула дверцу почтового ящика, прикрепленного к ржавому железному столбу у ворот, и засунула в него руку. Внутри не оказалось ничего, кроме рекламного проспекта. Фиби скомкала бы его и выбросила в ближайшую лужу, но она не привыкла мусорить.

Фиби медленно вернулась по растрескавшейся дорожке к проседающему крыльцу и распахнутой входной двери. Ярко-желтый конверт, промокший под дождем, был адресован жильцу дома, находившегося в двух кварталах отсюда. Черт, подумала Фиби, даже эта бесполезная почта предназначалась кому-то другому!

Конверт уже было отправился вслед за миской со следами зубов Мерфи и объедками, когда какой-то импульс - может быть, отчаяние, а может быть, что-то вроде странного предчувствия заставил Фиби остановиться. Она подошла к кухонному столу, села не переставая удивляться, что заставило ее передумать, открыла конверт и разгладила находившийся внутри листок с такой тщательностью, как будто это был древний свиток, только что выкопанный из земли.

«СОЛНЦЕ!» - вопили плохо пропечатанные большие буквы на верху листка, которые по замыслу дизайнера должны были напоминать телеграмму. - СВЕРКАЮЩЕЕ, КРИСТАЛЬНО ЧИСТОЕ СИНЕЕ МОРЕ! СОВЕРШЕННО БЕСПЛАТНАЯ ЭКСКУРСИЯ НА РАЙСКИЙ ОСТРОВ! ПРОЙДИТЕ ПО СЛЕДАМ ДУНКАНА РУРКА, ЗНАМЕНИТОГО ПИРАТА-ПАТРИОТА!»

Фиби была интеллигентным человеком. Она закончила колледж, не получая никакой моральной поддержки от своих родственников, и трудилась на ответственной должности со дня получения диплома до того момента, когда два месяца назад обрушилась академическая крыша. Она голосовала на всех выборах и отнюдь не была наивной, хотя и с широко раскрытыми глазами вышла замуж за Джеффри Брюстера. Она умела с первого взгляда распознавать недобросовестную рекламу. Но, тем не менее, обещание «солнца и кристально чистого синего моря» затронули какие-то струнки в ее душе, скрывающиеся за сердечными ранами и пыльными обломками разбитых надежд.

Она нахмурилась. Вдобавок это имя Дункан Рурк. Она слышала его раньше вероятно, выполняя какие-нибудь исследования для профессора Беннинга.

Фиби встала из-за стола, оставив проспект на полированной столешнице, и подошла к плите, намереваясь приготовить чашку травяного чая. Она понимала, что обещание бесплатного путешествия на Райский остров, где бы он ни находился, было каким-то жульничеством, но это не помогало заглушить странное, восхитительное чувство предстоящего приключения.

Чайник резко засвистел. Фиби залила кипятком пакетик с чаем и вместе с чашкой вернулась к столу. Она снова прочитала листок, на этот раз очень медленно и внимательно, скептически подняв брови и запустив пальцы правой руки в короткие непослушные волосы.

Чтобы совершить «путешествие, которому будут завидовать все ваши друзья», Фиби должна была всего лишь осмотреть «великолепный особняк на берегу моря, цена которого возрастает с каждым годом» и выслушать предложение о продаже. Взамен щедрые благодетели обещали ей полет на маленький остров в Карибском море, «справедливо названный Райским», номер в «великолепном отеле „Эдем" на два веселых денька» и «бал-маскарад, сопровождаемый настоящим праздничным обедом».

Фиби убеждала себя, что все это одно большое надувательство, и все же была заинтригована и даже немножко возбуждена. Ну и что, если ей придется осмотреть какой-то развалившийся особняк, проглядеть пару рекламных слайдов и выслушать приторно-сладкую болтовню одного или двух комиссионеров? Ей нужно куда-нибудь сбежать, хотя бы на выходные, а здесь представлялся шанс понежиться под тропическим солнцем, не нанося урона уменьшающемуся на глазах банковскому счету.

Сознание Фиби, всегда чрезвычайно активное, работало вовсю. Ну хорошо, положим, она позвонит по указанному номеру и запишется на очередную экскурсию на Райский остров. Она совершит путешествие под фальшивым именем, поскольку у нее нет ни малейшего намерения покупать особняк. Ее кредит в полном порядке, но кто поверит в платежеспособность разведенной безработной женщины?

Однако в проспекте не говорилось ни слова о том, что покупатели должны быть платежеспособными. Это всего лишь приглашение и ничего больше. Фиби закрыла глаза и представила, как солнечные лучи ласкают ее лицо и волосы, пронизывают тело, согревают душу. Желание ощутить все это было почти мистическим, и ему было совершенно невозможно противиться.

Она убеждала себя, что нерешительные всегда остаются в проигрыше и» что она не умрет, если позвонит. Затем она подошла к телефону и набрала номер.

Через четыре лихорадочных дня Фиби оказалась на борту маленького чартерного самолета, направляющегося в сторону Карибского моря, с единственной сумкой, аккуратно засунутой под сиденье. Мужчина, сидевший через проход от Фиби, был одет в клетчатые штаны из полиэстера и свитер с вышитыми на нем маленькими клюшками для гольфа, женщина за ее спиной выделялась короткими белыми штанами, толстыми варикозными венами, футболкой с изображенными на ней двумя силуэтами, сплетенными либо в смертельной схватке, либо в совокуплении, и бейсбольной кепкой, украшенной крошечными перемигивающимися лампочками с рождественской елки. Семь остальных пассажиров выглядели не менее эксцентрично.

Фиби со вздохом откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, чувствуя себя уродом в своих коричневых туфлях, джинсах и голубом свитере, приобретенных у Нордстрема с помощью кредитной карточки и изрядной дозы оптимизма. Судя по нарядам ее товарищей по путешествию, она с таким же успехом могла лететь дешевым ночным рейсом в Рино, подумала Фиби с унылым юмором.

Самолет взлетел в семь утра, поднялся в туманное небо над Сиэтлом, и почти сразу же появился стюард. Поскольку проход был слишком узким для тележки, изящный молодой человек нес в руке желтую пластмассовую корзинку, раздавая пассажирам арахис, колу и прочее угощение. Женщина в кепке попросила «Кровавую Мэри» и получила в ответ осуждающий взгляд и бутылку дешевого пива.

Фиби, хотевшая было попросить минеральной воды, только покачала головой и улыбнулась. Она все-таки отправилась в путь под фальшивым именем, и чем меньше она будет обязана этим людям, тем меньше вины будет чувствовать потом. Она попыталась заснуть, но это ей не удалось, хотя она не спала всю ночь из-за взвинченных нервов. Тогда она достала из сумки старую тоненькую книжку, похищенную из богатой библиотеки профессора Беннинга. Книга, напечатанная много-много лет назад, называлась «Дункан Рурк - пират или патриот?». Фиби открыла книгу на первой странице, слегка нахмурилась и приступила к чтению.

Если верить биографу, мистер Рурк родился в Чарльстоне, в колонии Каролина, в благородной аристократической семье. Он получил безупречное образование - бегло говорил по-французски, по-итальянски, по-испански и питал склонность к поэзии, как современной ему, так и старинной. Кроме того, он славился мастерской игрой на клавесине и мандолине, не менее умело обращался со шпагой и мушкетом и еще, как намекал автор, не терялся в будуарах.

Фиби зевнула. Похоже, Дункан Рурк обладал всеми достоинствами человека эпохи Ренессанса. Она продолжила чтение.

До самого дня его смерти никто не мог сказать наверняка, был ли Рурк головорезом или героем. Разумеется, недостатка в гипотезах не было.

В свою очередь Фиби задумалась, почему он не мог быть одновременно образцом добродетели и негодяем? В конце концов, абсолютно хороших или плохих людей не бывает, личность, тем более сложную, каким наверняка был Рурк, едва ли можно свести к одному из этих качеств.

Вскоре Фиби захлопнула пожелтевшие страницы старой книги, закрыла глаза и на ее губах заиграла бледная улыбка. Размышляя о моральных качествах мистера Рурка или их отсутствии, она наконец заснула.

РАЙСКИЙ ОСТРОВ, КАРИБСКОЕ МОРЕ

1780 год

Дункан Рурк сидел за столом в своем кабинете, полный предчувствий, нежности и глубочайшей, тяжелой тревоги. Перед ним лежало слегка помятое драгоценное письмо, написанное Филиппой, его сестрой, отправленное несколько месяцев назад и дошедшее до него сложными и извилистыми путями.

«Вернись домой...» писала своим изящным почерком эта дьяволица и ангел в одном лице.

«Дункан, я заклинаю тебя именем Бога действовать если не ради твоей собственной пользы, то хотя бы ради нашей - матери, отца, Лукаса и моей. Ты должен вернуться в лоно семьи. Наверняка кроме этого, от тебя больше ничего не потребуется, чтобы доказать свою верность Его Величеству. Может быть, отец наконец успокоится - он непрестанно ходит по своему кабинету, снова и снова меряя его шагами, ночь за ночью, с восхода луны до рассвета, когда он узнает, что тебя можно считать таким же верноподданным короля, как его самого и нашего достойного старшего брата, Лукаса... Дорогой Дункан, отец, как и все мы, боится, что твои подвиги в излюбленных тобой южных морях будут неверно истолкованы и ты будешь арестован и, возможно, повешен...»

Дункан вздохнул и потянулся за стаканом портвейна, который девушка-служанка несколько минут назад поставила рядом с ним.

- Тревожные известия? - спросил его друг и первый помощник Алекс Максвелл со своего поста перед дверьми террасы. Прохладный, пахнущий солью бриз шевелил тюлевые занавески и слегка умерял непереносимый жар летнего карибского полдня.

- Обычная риторика и болтовня, - ответил Дункан и отхлебнул вина, проглотив вместе с ним изрядную дозу противоречивых чувств. - Сестра умоляет меня вернуться под отчий кров и занять место среди верноподданных его величества. Она намекает, что, если я закрою глаза на увещевания, наш встревоженный и измученный родитель изотрет либо подошвы своих башмаков, либо ковры в нескончаемых размышлениях, осуществляемых в процессе ходьбы.

Алекс поморщился. - Боже мой! - произнес он с нетерпением, отвернувшись наконец от окна, выходившего на море. - Ты можешь хоть раз в жизни говорить на простом английском, черт возьми?

Дункан поднял темные брови. Язык был для него не только средством общения, но и игрушкой. Ему нравилось исследовать все нюансы и тонкости речи, произносить самые разные слова и сочетания слов, пробуя их на вкус, как бренди или вино с тонким букетом. Хотя он любил Максвелла и восхищался им, Дункан не раз вверял Алексу свою жизнь, но даже ради него не собирался отказываться от лингвистических забав.

- Скажи мне, друг мой, ты сегодня страдаешь разлитием желчи или просто испытываешь крайнее угнетение духа?

Алекс драматическим жестом в отчаянии запустил обе руки в свои темно-каштановые волосы. Как и Дункану, Алексу было тридцать лет; друзья были неразлучны с того самого времени, как научились ходить. Оба любили быстрых коней, умных женщин с греховными наклонностями и хороший ром, а их политические взгляды были, по крайней мере, по мнению правительства, в равной степени подрывными. Однако физически и эмоционально эти двое мужчин сильно отличались: Алекс был невысоким и хрупким, с веселыми глазами фавна, а в раздражении обладал ловкостью медведя, отбивающегося обеими лапами от роя ос. У Дункана же характер был спокойным и слегка отрешенным, и, как говорил его отец, он обладал достаточным ростом, чтобы быть повешенным на высоком дереве без помощи эшафота. Он гордился своим самообладанием, в то время как его враги, не говоря уже о друзьях, восхищались его упорством и хитроумием изголодавшегося волка. Свои черные как смоль волосы он завязывал узкой ленточкой, а его глаза были глубокими и, как любили говорить ему великосветские дамы и шлюхи, ошеломляюще голубыми. Черты его лица, аристократические от рождения, утратили утонченность от несправедливостей, которым он был свидетелем и от которых пострадал сам. А несправедливостей в то тревожное время творилось немало.

- Прости, - произнес Алекс устало, что сильно встревожило Дункана, наконец-то повернувшегося лицом к другу. - Я не отрицаю, что в последние дни у меня сдают нервы.

- И, я полагаю, не без причины, - тихо предположил Дункан, складывая и убирая письмо Филиппы с большей нежностью, чем он признался бы вслух, в верхний ящик стола. - Или же твое настроение, как у особ слабого пола, находится под влиянием луны?

- О Господи! - вздохнул Алекс. - Ты меня сведешь с ума!

- Все может быть, - спокойно отозвался Дункан, - Но, тем не менее, мне бы хотелось звать, что именно тебя тревожит. Мы по-прежнему друзья, не так ли? Кроме того, человек, подверженный тревоге плохой командир, склонный к совершению серьезных ошибок. - Он философски вздохнул. - Если твоими помыслами завладела какая-нибудь хорошенькая девица, то, по моему мнению, единственным разумным выходом было бы немедленно освободить тебя от твоих обязанностей, пока кто-либо из подчиненных не пострадал от последствий твоей озабоченности.

Тонкое лицо Алекса потемнело и напряглось, когда он встретил испытующий взгляд Дункана, и в его глазах читались раздражение и что-то очень напоминающее отчаяние.

- Доколе? - спросил он хриплым шепотом. - Доколе нам еще терпеть эту бесконечную войну?

Дункан поднялся, но не для того, чтобы приблизиться к Алексу. Он слишком хорошо знал, что в иные мгновения неудачное слово вместо успокоения только подтолкнет человека к гибели.

- Пока мы не победим, - ответил он решительно. Огромный просторный Дом, выстроенный еще в середине семнадцатого века, дышал, как живое существо. Белокаменный дворец - бог, ступни которого лизало в беспредельном поклонении сапфирово-синее море, был для Дункана тихой гаванью, подобно радушным объятиям женщины с нежным сердцем. Дом давал ему не только убежище, но и утешение.

Но, увы, Дункан был обручен со своим кораблем «Франческа», быстроходным судном, бесстыдно названным в честь его первой любовницы, скучающей жены британского пехотного офицера Шеффилда. Хотя она много лет назад была с позором отправлена в Англию, где до сих пор, как утверждали сплетни, пребывала в состоянии жалкого бесчестия, ее муж остался в колониях, выжидая подходящей возможности для отмщения.

Дункан стиснул зубы, припоминая все подробности той истории, хотя в течение многих лет приказывал себе все забыть. Он дернул плечом раз, другой, как будто на его спине вновь ожили старые шрамы - следы ненависти соперника. Ему было пятнадцать лет, когда Шеффилд приказал выставить его у позорного столба и высек до потери сознания.

- Иногда я думаю, - произнес Алекс, и Дункан, вздрогнув, очнулся от горьких воспоминаний, - с кем ты воюешь с Матерью - Англией или с ревнивым мужем прелестной Франчески?

В подобной способности Алекса проникать в чужие мысли не было ничего нового, так же как и в реакции Дункана.

- Я буду чрезвычайно признателен, - ответил он резко, - если ты оставишь при себе свои дурацкие и сентиментальные попытки мистического предвидения.

Алекс выкатил глаза. - Ну так вот! - произнес он в следующее мгновение, симулируя экстаз откровения. - Мы захватим майора Шеффилда, свяжем его, как рождественского гуся, чтобы он не мог заткнуть уши, и заставим его выслушать твой словарный запас в полном объеме! Через полчаса он будет умолять о пощаде.

Несмотря на охватившие его воспоминания, Дункан хлопнул друга по плечу и засмеялся.

- Например, я могу прочесть ему всю «Божественную комедию» Данте, - сказал он.

- По-итальянски, естественно, - кивнул Алекс. - Со всеми примечаниями.

Дункан убрал руку с плеча друга. Выражение его лица было не менее торжественным, чем его голос.

- Если ты хочешь перековать свой меч на орало и до конца своих дней возделывать землю, - заявил он, - я пойму тебя, и ты нисколько не упадешь в моих глазах.

- Знаю, - откликнулся Алекс. - Я устал всей душой от этой проклятой войны и мечтаю осесть где-нибудь, жениться и завести полный дом детей. Но, если я не буду сражаться, сыновья и дочери, которых я надеюсь родить, будут такими же бессловесными перед лицом Парламента, как мы. - Он замолчал и запустил пальцы в волосы, которые, как всегда, были безнадежно растрепаны. - Нет, друг мой, как сказал бы мистер Франклин, если мы не будем вместе держаться, нас вместе повесят. Я буду сражаться до конца - своего собственного или конца войны, на что будет Божья воля.

Дункан улыбнулся, и в этот момент раздался далекий приглушенный звон обеденного колокола.

- Ты прав, и мистер Франклин тоже. Но я должен сделать поправку к одному из твоих замечаний. Нас, бунтовщиков, вряд ли можно обвинить в том, что мы «бессловесны перед лицом Парламента». Я думаю, что наши пули и ядра достаточно красноречиво говорят за нас.

Алекс кивнул и улыбнулся. Обеденный колокол зазвонил снова, на этот раз настойчиво.

Не говоря ни слова, двое мужчин направились в другой конец огромного дома, торопясь наполнить свои пустые желудки. Они сели за длинный стол в обеденном зале с десятью выходящими на море стрельчатыми окнами, глядя, как по пляшущим волнам разливается ослепительный солнечный свет. Мгновение потрясающей красоты коснулось души Дункана предчувствием, то ли предостерегая, то ли обещая что-то, а может быть, и то и другое одновременно.

«Скоро случится что-то важное, - подумал он со смирением, - к добру или ко злу».

1995 год

- Добро пожаловать на Райский остров! - прогудел, выбравшись из микроавтобуса, пухлый, коротко остриженный мужчина средних лет с улыбкой Джека Николсона. Он приветствовал рукопожатием каждого члена маленькой компании потенциальных покупателей, что стояли на бетоне, сквозь который пробивалась трава, оцепеневшие от усталости. - Не делайте никаких поспешных суждений, - предупредил он, прежде чем кто-либо успел выразить неудовольствие. - Все-таки уже поздно, и вы долго были в пути. Завтра, при ярком свете солнца, вы получше осмотритесь и, поверьте мне, будете потрясены.

Фиби не хотелось думать о завтрашнем дне и вообще ничего не хотелось, только поскорее принять душ и свалиться на кровать. Джек был прав в одном: они проделали долгий путь. Вылетев из Сиэтла, самолет делал посадки в Лос-Анджелесе, Хьюстоне, Канзас-Сити и Майами, приняв на борт еще дюжину причудливых личностей, прежде чем проследовать на Райский остров.

Пестрая команда, зевая и что-то бормоча, запихнулась в микроавтобус, и, несмотря на свое решение ни о чем не думать, Фиби скоро поняла, что уголком глаза разглядывает своих попутчиков. Она готова была побиться об заклад - съесть все открытки с видами Райского острова из магазина сувениров в отеле, если хоть один из них обладает средствами для покупки имения на далеком тропическом острове, не говоря уж о том, чтобы выложить деньги на месте.

Молодая парочка, севшая в самолет в Канзас-Сити, была четой молодоженов, как предположила Фиби, поскольку почти весь полет они обменивались ласками и смотрели друг другу в глаза. Медовый месяц, все понятно. Мужчина в клетчатых штанах и свитере с эмблемой гольф-клуба отправился в путь, запасшись собственной выпивкой, исключительно ради самого путешествия. Сей Маяк Человечества, арсеналы которого в конце концов опустели, с виду был из тех людей, которые выпьют все, что им дадут на халяву. «Так что же ты комплексуешь?» - спрашивала себя Фиби.

Отель появился из тьмы внезапно, похожий на дым вулкана или огромного джина, вылезающего из бутылки. У Фиби перехватило дыхание, и она выпрямилась. Через ее сердце прошла череда странных чувств. Среди них было ощущение, что место ей знакомо. Но это невозможно, ведь она никогда раньше не была здесь! А еще тоска и странная, сладкая радость, как будто она возвращается домой из долгого и трудного путешествия. Под этими чувствами таилось ощущение болезненной и мучительной потери, пронизанное печалью. На глазах Фиби навернулись слезы.

- Ну вот, ребята, мы прибыли в отель «Эдем», - объявил водитель автобуса с безжалостной доброжелательностью. - Отличное местечко и очень старинное. Во время войны за независимость здесь жил пират Рурк, а до этого голландский плантатор, выращивавший индигоферу. - Микроавтобус взвизгнул тормозами и резко остановился под яркой розово-зеленой пальмой из неоновых трубок, прикрепленных к стене. Пара трубок не горела. - Насколько известно, здание было построено в тысяча шестьсот семьдесят пятом году или около, того.

Фиби чихнула, вытерла глаза тыльной стороной грязной ладони и выбралась из автобуса, в безмолвной тоске глядя на обшарпанный отель. Она читала краткое описание этого места в книге профессора Беннинга про Дункана Рурка, что объясняло ее сложную и болезненную реакцию. Однако странные чувства не покидали Фиби: она ощущала уверенность, что когда-то знала каждый закоулок и уголок этого здания, любила его, великолепное и изящное, и находила убежище за его стенами, когда на море бушевали штормы. Она вернулась домой, в дом, который никогда раньше не видела, но вернулась слишком поздно.

1780 год

На горизонте кипел и бушевал шторм, словно гнусное варево в котле у ведьмы, застилая пеленой вздыбившиеся волны и затмевая свет луны и звезд. Дункан стоял на балконе своей комнаты, и буйный ветер трепал его волосы и рвал расстегнутую рубашку. «Франческа», за которую он первым делом всегда тревожился, стояла на якоре в двух милях дальше по берегу, в защищенной бухте. Но на судно все равно нужно отправляться, и он не мог найти никаких причин, оправдывающих его медлительность, если не считать странной уверенности, отпечатавшейся в глубине его существа, как печать на мягком воске, что вскоре его жизнь раз и навсегда переменится.

За его спиной, в тени, стояла Старуха. Если у нее и было какое-нибудь другое имя, Дункан никогда его не слышал, хотя она была в каком-то смысле его другом и он не один раз обращался к ней за советом. Слуги и прочие обитатели острова боялись и почитали ее, веря, что она владеет тайнами волшебства, чему Дункан про себя только усмехался.

- Зайдите в дом, мистер Дункан, - сказала Старуха. Хотя она говорила тихо, он отчетливо слышал ее слова сквозь шум бури. За пределами террасы земля, воздух и вода смешались в вихре урагана, в родовых муках извергающего порывы ветра. - Снаружи опасно.

Все еще чувствуя беспокойство, Дункан не без сожаления подчинился призыву Старухи, затворив за собой тяжелые ставни, а затем французские двери.

Старуха стояла в своем странном, лишенном швов одеяния, сотканном из материала, который Дункан не мог распознать, держа высоко в руке канделябр, набрасывающий на них обоих тонкий, прорезанный тенями покров света.

- Она уже в пути, - сказала Старуха. - Она наконец-то приближается к нам.

- Кто? - нетерпеливо спросил Дункан, забирая канделябр из крепкой морщинистой руки и направляясь к двери комнаты. - Мать - Англия? Боюсь, она будет нежеланным гостем. Не стоит заваривать чай и печь сладкий пирог.

Старуха схватила его за руку и остановила почти без усилий, хотя весила не больше, чем птица, и ее седая голова едва доставала ему до груди.

- Нет, не солдаты с хлыстом для вашей спины и петлей для вашей шеи, - сказала она твердо. - Женщина. Мир, из которого она явится, очень далеко от нас, и все же... - Она вытянула свои старческие узловатые пальцы и схватила пустоту. -...Ее можно коснуться рукой.

Дункан почувствовал, что по его спине побежали мурашки, словно капли холодной морской воды, и ощутил странный, величественный и непонятный страх, но он не был впечатлительным человеком и не имел запаса заклинаний, чародейств и невидимых миров, до которых можно дотронуться рукой.

- Нелепые суеверия, - проворчал он. Затем, не слишком вежливо сунул канделябр в руку Старухи и пробормотал - Вот. Бери и занимайся своими делами и не приставай ко мне.

Старуха с дерзостью, на которую никогда бы не осмелился ни один из людей, находящихся под его властью, впихнула изящный серебряный канделябр с горящими свечами обратно в его руку. «И это не случайно», - подумал Дункан, когда горячий воск закапал на его запястье.

- Старуха не лишилась зрения, - заявила она. - Это у мистера Дункана бельмо на глазу.

Он молча смотрел, как она уверенными шагами удаляется во тьму.

- Чушь собачья... - пробормотал Дункан себе под нос, но, спускаясь по широкой винтовой лестнице с канделябром в руке, поймал себя на том, что думает о странных, необъяснимых звуках, которые изредка слышал в этом доме. Музыка, звуки неизвестных инструментов, которые он никогда не видел. Шаги, раздающиеся там, где никто не ходил. Приглушенный смех невидимых мужчин и женщин и мелодичный звон бокалов.

Он считал, что сходит с ума, и подумал, не поделиться ли этим страшным подозрением с Алексом, но после долгих и мучительных раздумий решил, что не стоит. Он не был уверен, можно ли доверить другу такое признание.

Номер Фиби был размером примерно с телефонную будку, а кровать, похоже, предназначалась для кукольного домика, но зато она слышала шум прибоя и чувствовала запах океана, тихо поющего в ночи. Когда взойдет солнце, она увидит его из окна, и эта мысль подняла ее настроение.

Фиби сполоснулась под тоненькой струйкой холодной воды, слушая рев ржавых труб, почистила зубы, надела старую футболку, боксерские трусы и залезла в постель. Последняя ее мысль была о том, что простыни чистые, затем она погрузилась в глубь без сновидений.

Было еще темно, когда Фиби разбудила музыка. Печальная и красивая мелодия тянулась длинной лентой сквозь глубочайшую тишину. Где-то глубоко внутри Фиби зародилась и уже не прекращалась дрожь. Девушка прислушалась, пытаясь уловить звуки, которые слышала раньше, и, стараясь не замечать грохота старомодного лифта, скрипящего и дребезжащего в шахте, резкого металлического стона труб, надоедливого «кап-кап-кап» из крана в ванной, а слушать только нарастающую, раздирающую душу музыку.

Фиби прикусила губу и устроилась на подушке, вслушиваясь в мелодию и пытаясь поймать ускользающие воспоминания, правда, не слишком настойчиво. Ее лицо было мокрым от слез, которые она не могла объяснить даже себе самой, и ей в голову пришла странная мысль: не водятся ли в отеле привидения? Звуки клавесина обнимали ее, ласкали и в конце концов снова убаюкали.

Когда она проснулась в следующий раз, в окно светило тропическое солнце, полное танцующих бриллиантов, выхваченных из океана, омывая ее мерцающей золотистой дымкой. Но музыка смолкла. Фиби встала на кровати, ухватившись обеими руками за подоконник, и поглядела в окно на зеленовато-голубой океан и белый песок, потрясенная до глубины души великолепием пейзажа. «Дело стоило того», - подумала она, и ее душа ожила. В ее неизведанных глубинах к жизни пробуждались мечты и тянулись навстречу свету и радости.

Кто-то заколотил в дверь комнаты, так перепугав Фиби, что она едва не свалилась с кровати.

- Кто там? - окликнула она с раздражением.

- Я принесла ваш костюм, - ответил незнакомый юный голос.

- Какой костюм? - удивилась Фиби и, распахнув дверь, увидела девочку-подростка, стоящую в коридоре. Она жевала резинку и протягивала комок дешевого муслина.

- Сегодня вечером маскарад, - сказала девушка, сопровождая свои слова громким чавканьем. - Ну, то есть после того, как вы осмотрите коттеджи и все прочее. - Она улыбнулась, и в ее рту обнаружилось достаточно стальных скобок для правильного роста зубов, чтобы сработали детекторы металла в аэропорту. - Меня зовут Андреа, - сообщила она угрюмо. - Я надевала этот костюм в последний раз, когда к нам с материка подвалила компания покупателей. В нем было забавно ходить.

Фиби нахмурилась. - Должно быть, - подумала она, - это тот самый «бал-маскарад», который упоминался в рекламном проспекте «. Она решила вечером симулировать головную боль и, улизнув, отправиться гулять на пляж.

- Потрясающе, - сказала она без особого энтузиазма.

Андреа помахала рукой и отправилась восвояси.

- Не волнуйтесь, - бросила она, - из вас получится отличная девка.

Фиби выскочила в коридор, не обращая внимания, что одета в футболку и боксерские трусы.

- Подожди-ка! - окликнула она. - Кто из меня получится?

- Девка, - беспечно ответила Андреа, даже не обернувшись, - Ну, знаете, из тех, кто подавали ром или грог и сидели у пиратов на коленях.

Фиби закрыла дверь и прислонилась к ней, прижимая муслиновое платье к груди и глядя в тусклое зеркало на противоположной стене комнаты.

- Ты заслужила все, что приключится с тобой, - заявила она своему отражению.

ГЛАВА 2

Фиби изо всех сил старалась философски относиться к происходящему.

Завтрак состоял из двух черствых круассанов и чашки крепкого кофе. Все особняки выходили на море и выглядели вполне симпатично, хотя были примитивными постройками и абсолютно одинаковыми, вплоть до последнего гвоздя. За экскурсией следовало пространное выступление агента по продажам, сопровождавшееся показом слайдов, раздачей брошюр, карт и видов с высоты птичьего полета. Фиби казалось, что оно никогда не кончится. Ленч - фруктовый салат на увядшем листе латука, клубничное желе и засохшие рулеты был принесен загорелыми и стройными девушками в шортах и общепринятых на Райском острове футболках. Обнеся присутствующих, амазонки снова заняли свои места рядом с дверью, сложив руки и с бесстрастным выражением на лицах, готовые пресечь любую попытку к бегству.

Было три часа, когда плененную аудиторию наконец отпустили, хотя передышка была, конечно, только временной. Все должны были присутствовать на вечернем костюмированном балу, как объявил мужчина, которого Фиби про себя называла Джеком, и объяснил, что тем, кто уклонится от празднества придется добираться до Штатов самостоятельно.

Фиби, примирившаяся с необходимостью одеться в наряд пиратской подружки и выслушать еще одну лекцию о недвижимости, бросилась к ближайшему выходу. Как она поняла, единственный другой выход - вплавь пересечь Бермудский треугольник в надежде, что ее вынесет к берегам Флориды. В данный момент ей предоставили свободу наслаждаться солнцем и пляжем, и она не собиралась зря терять время. Купив в пыльном сувенирном магазинчике крем от загара и большую соломенную шляпу, Фиби направилась на пляж.

Вода была вполне теплой, чтобы искупаться, и такой чистой, что можно было видеть, как на дне колышутся тонкие водоросли и сияют раковины, похожие на драгоценные камни. Песок был нежным и белым как сахар, и Фиби скинула сандалии и зарылась в него, смеясь от радости.

Через час, несмотря на крем, нанесенный на каждый дюйм обнаженной кожи, Фиби была вынуждена прервать общение с океаном и скрыться в доме. Она купила в баре высокий бокал розовой жидкости с плавающей в ней вишенкой и осушила коктейль в старом лифте, со скрежетом взбиравшемся на третий этаж.

Оказавшись в комнате, Фиби осторожно сняла красный в горошек купальник, пахнущий кремом, и вытянулась на кровати, воображая, что лежит в уединенной бухте и ее наготу прикрывает только тень пальмы. Она блаженно улыбнулась, слушая убаюкивающий шепот океана за окном, и ее окутал сон, нежный, как тень.

Ее сны были эротическими, таинственными, и в них вплеталась музыка клавесина. Она лежала на песке в тени пальмы. К ней подошел мужчина и опустился рядом на колени, и хотя она не видела его лица и не могла вспомнить его имени, ее сердце прекрасно его знало. Он гладил ее голые бедра легкими, быстрыми пальцами менестреля до тех пор, пока она не задрожала и не застонала под его прикосновениями, и тогда он благоговейно приподнял загрубелой ладонью сперва одну ее грудь, затем другую. Фиби чувствовала себя прекрасно и волшебно, словно русалка или принцесса, пробуждающаяся после поцелуя принца от столетнего сна в замке, окруженном густым лесом, и ей захотелось, чтобы знакомый незнакомец овладел ею.

Незнакомец наклонил голову, и перед тем как он поцеловал ее, Фиби уловила тень улыбки на его красиво очерченных губах. Как изысканный инструмент под рукой музыканта, тело Фиби затрепетало, отвечая на поцелуй, и вслед за этим последовал такой прилив страсти, что вырвал ее из мелодии сна и вернул в реальный мир.

Она лежала на жесткой кровати, все еще дрожа от прилива неистовой страсти, чувствуя отчаяние оттого, что снова оказалась одна и ее любовник исчез вместе со сновидением.

С момента развода с Джеффри Фиби убеждала себя, что воздержание не так уж и плохо, но теперь самая сущность ее женственности говорила нечто совершенно противоположное. Она была молодой и здоровой, и хотела испытать эмоциональное и физическое удовлетворение от полной близости с мужчиной. Ну хорошо, подумала она, поморщившись - солнечные ожоги давали о себе знать. Она созрела для нового романа, готова довериться мужчине, позволить ему прикоснуться к своей душе и к своему телу. Все, что ей остается - найти человека, удовлетворяющего ее требованиям, которые стали гораздо жестче, чем в колледже, когда она познакомилась с Джеффри и влюбилась в него.

Фиби знала, что начать с начала будет не просто, но она твердо решила попытаться. Может быть, лучше всего насовсем покинуть Сиэтл со всеми связанными с ним воспоминаниями и поискать работу в Сан-Франциско, Нью-Йорке или даже где-нибудь в Европе. Например, в Лондоне или Париже, или в городе поменьше, вроде Флоренции или Лиона. Со временем, если она не спрячется в своей скорлупе, чтобы не получать новых ран, и если ей очень, очень повезет, она сможет встретить потрясающего мужчину.

Приняв решение, Фиби сразу почувствовала себя лучше. Она взяла с ночного столика часы и, прищурившись, посмотрела на циферблат. - Черт, - пробормотала она. - До этого проклятого костюмированного бала осталось совсем немного времени.

Фиби нарядилась в нелепое платье со шнурованным корсажем и глубоким вырезом на груди, причесалась и чуть-чуть подкрасилась. В правом виске пробудилась к жизни головная боль, но она не стала искать аспирин, потому что не хотела опаздывать. Не то что бы Фиби боялась не попасть на рейс на материк, если бы не обитатели коттеджей, она была бы не прочь остаться здесь навсегда, качаться на лианах в джунглях, ходить в одежде из фиговых листьев и питаться кокосовым молоком. Нет, она хотела всего лишь перетерпеть праздник, вернуться в свой номер и снова услышать приглушенные звуки клавесина.

Когда Фиби вошла в пустой лифт и нажала кнопку подвала, головная боль усилилась. - Странное место для бального зала, - подумала она, открывая сумочку в поисках маленькой погнутой жестянки с аспирином, которую видела несколько недель назад среди прочего хлама. - Черт, - пробормотала она, упорно роясь в глубинах сумки, пока стальная клетка скрежетала в ржавой шахте и наконец с лязгом остановилась. Чудодейственное лекарство так и не отыскалось, и Фиби поняла, что не переживет вечер без анестезии. Едва выйдя из лифта и, по-прежнему, все свое внимание обратив на сумку, она решила рискнуть и вернуться в номер, чтобы проглотить две таблетки из флакона в косметичке. Она повернулась, надеясь вскочить в лифт, пока двери не закрылись. И увидела перед собой голую стену.

На какое-то мгновение Фиби ошеломленно застыла на месте, с недоверием глядя на стену. Лифт вместе с решеткой, скрежетом и всеми прочими атрибутами пропал, и, более того, освещение тоже изменилось, превратившись из яркого флюоресцентного сияния в тусклое мерцание. Она больше не слышала смеха и болтовни, доносившихся из бального зала.

Фиби глубоко вздохнула и на секунду закрыла глаза. Она решила, что во всем виновата головная боль. Возможно, она получила солнечный удар. Или же просто вышла не на том этаже, пока рылась в сумке, ища аспирин.

Она снова подняла веки и приуныла, увидев, что лифт не появился. Прошло немало времени, прежде чем Фиби поняла, что голова у нее больше не болит, но в данных обстоятельствах она не была уверена, хорошо это или плохо.

Она стояла неподвижно, замерев в ожидании, но стена, где должен был быть лифт, оставалась тем же, чем была стеной, где должен быть лифт. Но лифт не появлялся.

Фиби совсем было решила поискать другой выход из подвала, когда услышала доносящийся откуда-то из коридора беспечный свист, определенно издаваемый мужчиной. Она стала всматриваться в темноту.

- Эй! - окликнула она. - Кто там?

В следующее мгновение он вышел из-за угла, неся в руке старомодный бронзовый светильник, и что-то поразило Фиби в самое сердце, как будто деревянный молот ударил по большому бронзовому гонгу. Секунду-другую она не могла вздохнуть, не говоря уже о том, чтобы заговорить, и застыла на месте, вздрагивая.

Мужчина был высоким, с длинными черными волосами, стянутыми тонкой ленточкой или резинкой. Его стройные мускулистые бедра обтягивали бежевые брюки из какого-то мягкого материала вроде замши, а черные ботфорты поднимались, как у кавалериста, до колен. Он носил просторную рубашку, вероятно, льняную, и к его поясу был подвешен кинжал в ножнах.

К Фиби наконец вернулся дар речи. - Ох! - сказала она с наигранным весельем. - У вас костюм интереснее, чем у меня.

Он поднял брови, и уголок его рта слегка дернулся, хотя Фиби не могла понять, что было тому причиной радость, нетерпение, или что-то совсем иное.

- Кто ты? - спросил он, оценивающе оглядев ее и снова уставившись ей в лицо.

Фиби покраснела, надеясь, что он не заметит этого в тусклом свете фонаря.

- Меня зовут Фиби Тарлоу. Я заблудилась и опоздала. Вы не могли бы показать мне выход отсюда?

Он пропустил ее просьбу мимо ушей, продолжая внимательно разглядывать ее, как будто она была какой-то диковинкой. У Фиби перехватило дыхание, но вовсе не от страха, когда он протянул руку и прикоснулся к ее волосам. К своей досаде, она почувствовала только тот же самый эротический пыл, который заставлял ее кричать от страсти в послеполуденном сне.

- Ты была ранена в голову? - спросил он. - Или болела лихорадкой? А может быть, осталась без средств и продала волосы на парик?

- Парик? - Фиби отступила на шаг. Этот человек эксцентричный тип или даже сумасшедший. Она решила, что его желание нарядиться пиратом никому не повредит, но позволять ему бродить по закоулкам отеля, таская с собой керосиновый фонарь и оружие, просто безответственно. Нужно сказать пару слов тому, кто приставлен присматривать за ним. - Мне нравится короткая стрижка, - ответила она, прикоснувшись к волосам и сознавая, что в ее голосе звучат истерические нотки, но не в силах ничего поделать. - У меня красивая форма головы, и эта прическа ее подчеркивает.

- Говори проще, девка, - приказал красивый маньяк. - Кто ты такая, и что ты делаешь в моем доме среди ночи?

«Осторожнее», - твердила себе Фиби, потихоньку отступая вдоль стены, поглотившей лифт. Она выдавила дрожащую и, как она надеялась, успокаивающую улыбку.

- Вы принимали сегодня лекарства? - ответила она вопросом на вопрос.

- Клянусь кровью Христовой, - проворчал пират, -. ты сумасшедшая!

Фиби была не настолько глупой, чтобы не понять иронии, скрывающейся в том, что взрослый мужчина в пиратском костюме называет сумасшедшей ее! Все, чего она сейчас хотела, спастись бегством, пока он не решил пощекотать ей ребра кинжалом, вздернуть ее на нок-рее или сделать что-нибудь такое, что люди, страдающие манией пиратства, любят делать со своими жертвами.

Она повернулась и бросилась в темноту, не переставая поражаться, что случилось со светом, не говоря уж о бальном зале, лифте и людях, которые весь день пытались продать ей коттедж. Сейчас она была только рада увидеть их снова, даже если ей придется выслушать очередную рекламную лекцию.

Но, увы, судьба не всегда благосклонна. Фиби запуталась в подоле своего костюма и грохнулась на холодный каменный пол коридора. Она была оглушена, но, когда сильная рука ухватила ее за талию и рывком подняла на ноги, стала бороться, как дикая кошка, лягаясь, царапаясь и даже кусаясь, когда находила место, куда вонзить зубы.

Ее похититель энергично ругался, но его хватка не ослабевала. Он с легкостью тащил ее по темному лабиринту в подвале отеля, а затем по лестнице, освещенной свечами в настенных канделябрах. Фиби на несколько секунд прекратила сопротивление, набирая воздуху, чтобы позвать на помощь, как только они окажутся поблизости от холла.

На верхней ступеньке лестницы маячил второй человек, одетый в костюм восемнадцатого века, бриджи, рубашка безупречного покроя и сюртук бутылочно-зеленого цвета. На его башмаках были огромные блестящие пряжки. - Чудесно, - подумала Фиби, ощутив внезапное спокойствие в самом центре закружившего ее опьяняющего урагана. - У пирата нашелся дружок, который тоже любит поиграть в маскарад.

- Великий Аполлон! - прорычал компаньон. - Дункан, какого черта?!

- На помощь звать бессмысленно», - здраво рассудила Фиби. Затем ее глаза расширились, до нее вдруг дошло, какое имя только что здесь прозвучало, и она обернулась, взглянув в суровое, безжалостное лицо мужчины, который тащил ее с такой легкостью, будто она весила не больше, чем карманные часы.

- Кажется, он только что назвал вас Дунканом?

- Да, - ответил тот, протискиваясь мимо своего друга, который, несмотря на странный наряд, казался вполне здравомыслящим и сильно озабоченным.

- Почему?

- Скорее всего потому, что меня так зовут.

Он швырнул ее грудой дешевого муслина на канапе, и Фиби, всегда быстро соображавшая, придумала новую теорию. Она попала в ту часть отеля, в которой никогда не была раньше, предназначенную, например, для причудливых и декадентских развлечении миллионеров. Вероятно, ей следовало благодарить судьбу, что сегодня вечером здесь играли в пиратов, а не в «Тысячу и одну ночь» - тогда ее вполне могли бы вырядить в паранджу и шаровары и заставить танцевать перед султаном.

Фиби сложила руки на коленях и победно улыбнулась сперва одному мужчине, а затем другому.

- Боюсь, что здесь какое-то недоразумение. Вы, очевидно, решили, что я участвую в ваших играх, но дело в том, что я из постояльцев отеля. Я приехала сюда, чтобы осмотреть коттеджи, хотя и не могу себе позволить их купить, а вы двое, очевидно, ради развлечений...

- Она сумасшедшая, бедняжка? - спросил Алекс, и по его шее поползла краска. - Клянусь Богом, Дункан, если ты где-то прятал эту женщину, как птицу в клетке...

На лице человека, называвшего себя Дунканом, сквозь загар проступила бледность. Фиби с облегчением поняла, что он вовсе не псих, а просто-напросто перетрудившийся бизнесмен из Калифорнии или какого-нибудь другого солнечного передового штата, наслаждающийся уникальным отдыхом от реального мира.

- Алекс, если бы на твоем месте был кто-нибудь другой, - ответил он, - я бы вызвал его на дуэль за оскорбление.

Фиби попыталась встать, намереваясь удалиться, но Дункан протянул руку и остановил ее, почти не глядя в ее сторону.

Алекс громко вздохнул. - Кто эта девчонка, и откуда ты ее выкопал? - спросил он спокойным тоном.

- Я нашел ее в подвале, - ответил Дункан, и, хотя он говорил тихим голосом, было ясно, что он закипает.

- Я не девчонка, - заявила Фиби с поразительным самообладанием, - Я женщина. - Она помолчала, стараясь быть дипломатичной. - У вас, молодые люди, это здорово получается, - сказала она. - Я уверена, что маскарады и игры отличный отдых для перетрудившихся бизнесменов. Однако я определенно не желаю быть втянутой в ваши забавы, и, если вы не выпустите меня немедленно из комнаты, я буду кричать до тех пор, пока люстры не свалятся. А когда прибудет полиция, я потребую вас обоих арестовать.

Оба мужчины повернулись к ней: Алекс с недоумением, Дункан с холодным, созерцательным раздражением.

- Ты наша пленница и останешься ею до тех пор, - сухо сказал сей последний, - пока мы не выясним, кто ты такая и зачем здесь оказалась. - Фиби уловила в его глазах отблеск огня и поняла, несмотря на неоспоримые доказательства обратного, что этот человек не псих. Исходящая из него жизненная энергия имела своим источником не только физическую силу, но и могучий интеллект, более острый, чем его язык, и более опасный, чем кинжал, который он так небрежно носил на поясе. - Мы обеспечим тебя удобным помещением, пищей и какой-нибудь более подходящей одеждой.

Фиби рванулась к двустворчатым дверям на другом конце комнаты, которые имели не меньше двенадцати футов в высоту и были украшены позолотой, и на этот раз никто не остановил ее.

- Помогите! - закричала она, выскочив в фойе с мраморным полом и великолепными картинами на стенах. - Кто-нибудь, помогите!.. - Но крик замер в ее горле, когда она оказалась у подножия большой винтовой лестницы той самой, которая украшала холл отеля «Эдем», - и медленно обернулась, пораженная очередным откровением. - О Господи! - прошептала она хрипло. Этого никак не могло быть, но это было то же самое здание, в своем более раннем, еще не потерявшем величия воплощении. С еле слышным возгласом возмущения и невыразимого замешательства Фиби Тарлоу впервые в жизни упала в обморок.

Очнувшись, она обнаружила, что ее несут по лестнице в стиле Скарлетт О'Хара и крепкие руки, поддерживающие ее, были руками Дункана Рурка. Он миновал темный коридор, ни разу не взглянув на Фиби, хотя она была уверена, что он чувствует ее взгляд. Жилы на его шее вздулись, на щеке играл желвак.

- Пожалуйста, опустите меня, - сказала она жалобным голосом. Все ее предположения об исчезнувшем лифте и бизнесменах в маскарадных костюмах испарились; печальная и ужасающая правда состояла в том, что у Фиби не было ни малейшего понятия, что с ней случилось. Однако ей казалось, что, встав на ноги, она почувствует себя храбрее.

- Мадам, ваше малейшее желание станет моей верой и моей философией, - ответил Рурк и, войдя в открытую дверь по правой стороне коридора, бесцеремонно швырнул ее на кровать с мягкой периной. - Вам бы следовало вспомнить о хороших манерах, - добавил он, уходя. - В противном случае, я обещаю, что применю жесткие меры.

Фиби с дрожью смотрела, как ее хозяин, кем бы он ни был пиратом, патриотом, галлюцинацией или призраком, повернулся и вышел из комнаты. Она услышала, как в замке заскрежетал ключ, и хотела было встать с кровати, но к ее плечу прикоснулась сильная смуглая рука женщины. Только сейчас Фиби обнаружила, что она не одна в комнате.

- Ну-ну, детка, - нежным и утешающим голосом сказала ее соседка. - Выпей целебного чая, который приготовила для тебя Старуха, и усни. Ты проделала долгий путь, прежде чем попала к нам, и, думается мне, устала.

Фиби села на кровати и взяла обеими руками дымящуюся чашку. Ласковое обращение женщины и ее добрые слова слегка успокоили ее.

- Со мной случилось что-то странное, - призналась она. - Кажется, у меня нервное расстройство.

В чае чувствовался вкус меда и сладких трав. Вероятно, в напиток подсыпали снотворное, но Фиби все равно его выпила.

Старуха улыбнулась и, протянув руку, погладила Фиби по растрепанным волосам.

- Нет, детка, ты не больна, - сказала она. - Тут не обошлось без доброго волшебства, так что не тревожься. Старуха ждала тебя очень-очень долго. Она приготовилась. Допивай чай и усни. Завтра, как и всегда, яркое солнце согреет твое сердце.

Фиби даже не пыталась отыскать в происходящем какой-либо смысл; она, подобно Алисе, попала сквозь зеркало в другой мир. Она отставила чашку, жалея, что та опустела, и откинулась на подушки.

- Что вы имели в виду, когда говорили, что ждали меня?

- Старуха умеет видеть многое только и всего. Она видит сквозь дым и туман, поднимающийся от воды и танцующий под лучами луны.

- Ну, хорошо, - произнесла Фиби с усталой иронией и покорностью судьбе.

- Теперь мне, конечно, все ясно. - Она вздохнула, когда ее осторожно накрыло легкое, мягкое одеяло. Ее слова прозвучали по-детски, и она это понимала, но они вырвались у нее раньше, чем она успела придать им оттенок серьезности. - Спокойной ночи, Старуха. Наверно, я больше вас не увижу, потому что, проснувшись, снова окажусь в своем мире и все это останется только во сне.

Старуха, сама себя назначившая в опекуны Фиби, покачала головой. - Детка, тебе снится тот, другой мир, а не этот. Твой мир здесь, где живет мистер Дункан и где живу я. Возможно, раньше ты блуждала впотьмах, но теперь ты нашла свой дом.

- Конечно, - согласилась Фиби, и ее веки затрепетали и опустились. Затем она снова услышала музыку, такую же изысканную, как и прежде, но на этот раз полную не болезненной тоски, а сдерживаемой страсти и ярости. Она не открывала глаз, боясь, что спугнет готовый прийти к ней сон. - Это Дункан играет, верно?

- Да, - нежно сказала Старуха. - Он так говорит с тобой. А ты слушай и попытайся понять.

Фиби улыбнулась, повернулась на бок и уютно устроилась на перине. «Подсознание, - подумала она, прежде чем погрузилась в сон, чудесная вещь, полная волшебства и тайн».

Дункан играл до тех пор, пока не очистил свою душу музыкой, не замечая, какие пьесы он играет, поскольку знал бесчисленное множество мелодий и мог сыграть любую из них. Однако эта ночь, как и многие другие, обладала своей собственной мелодией, сложной, оригинальной, неповторимой. Излив гнетущее беспокойство, душевное смятение, которое мучило его всю жизнь, он закрыл крышкой сильно вытертые клавиши клавесина и вышел из гостиной.

Большой дом замер, успокоившись, и все же в нем отчетливо ощущалась дрожь ее присутствия этой сумасшедшей или ловкой шпионки, которая называла себя Фиби Тарлоу. Она казалась мальчишкой со своими коротко стриженными волосами, и, возможно, ему бы следовало удостовериться, что она женщина, если бы не завораживающая ложбинка между двумя округлостями над ее шнурованным корсажем.

Он слабо улыбнулся. По правде говоря, его безумно одолевало искушение все равно проверить или хотя бы развязать шнуровку. Очевидно, ему явно нужна женщина и изрядное количество контрабандного рома.

Дункана сводило с ума именно это проклятое ожидание, то самое, которое тревожило Алекса и прочих. Они были воинами, редко сидевшими без дела, людьми, бороздящими моря, и время, проходящее в ожидании известий, было для них настоящей пыткой.

Чтобы удержаться от желания разбудить пленницу и подвергнуть ее изнурительному допросу, Старуха наверняка заколдует его, если он так поступит, Дункан зажег лампу и вернулся в подвал с его лабиринтом коридоров, на то место, где он нашел незнакомку.

Обшарив каменный пол, он обнаружил кожаную сумку странной формы. Дальше, в том месте, где Фиби упала, поблескивал маленький металлический предмет. Это был браслет, каких он никогда раньше не видел, с прикрепленными к нему крохотными карманными часами.

Дункан нахмурился, размышляя над тайной хитроумного устройства и его странной, хотя безусловно симпатичной, владелицы. В каком-то тайном уголке его разума шевельнулась мысль, не есть ли мистрисс Тарлоу та самая таинственная она, чье неизбежное появление Старуха предсказывала в ночь шторма и даже раньше, но поспешно отверг эту идею как дурацкую и беспочвенную. Фиби, с ее волосами мальчика, изящным ртом и «красивой формой головы», была вовсе не существом из другого мира. Более вероятно, что она британская шпионка, засланная сюда, чтобы разделаться раз и навсегда с Дунканом Рурком, врагом короны, и двумя дюжинами умелых бойцов, подчиняющихся ему.

Он знал, конечно, что англичане рано или поздно отыщут этот остров, как бы хорошо он ни был спрятан среди сотни подобных ему необитаемых островков и окружен столь коварными скалами и рифами, что только хорошо знающий эти места капитан осмелится плавать среди них.

Ван Рубен, голландец, обосновавшийся на Райском острове и построивший дом с ведущими от него к морю тайными каналами, был нелюдим. Согласно легенде, он просто хотел жить в мире и довольстве, выращивать индигофер и продавать. После того как дом был построен и большинство рабочих вернулось в Европу, Ван Рубен жил здесь в счастливом уединении с законной женой и наложницей-туземкой, имея детей от них обеих. Со временем все, кроме команды двух маленьких кораблей плантатора, просто забыли о существовании острова.

Конечно, рано или поздно его местопребывание будет обнаружено, поскольку англичане отважные исследователи и опытные мореходы. Дункан надеялся, что у него есть еще немного времени, но появление Фиби Тарлоу было явным знаком, что Райский остров больше не является секретом для внешнего мира. Он нахмурился и, держа в одной руке браслет и сумку, а в другой лампу, направился по коридору обратно к лестнице. Была и другая возможность, еще менее привлекательная, чем перспектива английского вторжения. Фиби могла оказаться вовсе не английской шпионкой, а союзницей другого врага, пирата Жака Морно.

Морно знал, где находится остров, хотя не был здесь два года, с позором бежав от артиллерии Дункана, удачно спрятанной в густой тропической зелени на высоком кряже, господствующем над главной гаванью. Послать женщину на разведку местности, чтобы подготовить новую атаку, было в духе Жака; француз не уступал в злобе самому дьяволу и вдобавок был хитер. Недооценивать такого человека было бы глупо.

Дункан поднялся на первый этаж, загасил лампу, поставил ее на пол и уверенно зашагал по темному дому. Бог свидетель, утром он добьется правды у этой женщины и, если она любовница Морно, постарается соблазнить ее, прежде чем отправить назад к ее приятелю.

На главной лестнице он встретил Старуху, и ее мудрый, суровый взгляд сразу же упал на безделушку и сумку, которые Дункан обнаружил в погребе.

- Она спит, - объявила ведьма-благодетельница. - Не тревожь ее.

- В этом доме я хозяин, - вежливо заметил Дункан. Он уже давно понял, что нельзя допускать ущемления своей власти даже в мелочах, иначе наступит хаос. - Если у меня появится желание разбудить нашу прелестную гостью, я так и сделаю.

Старуха улыбнулась, но на этот раз без особой нежности. - Загляни в ее сумку. Ты увидишь, что она носит с собой неизвестные нам предметы.

Дункан внутренне содрогнулся, но его лицо оставалось спокойным Я намереваюсь провести тщательный осмотр вещей мистрисс Тарлоу, - сказал он. - Если она не английская шпионка, я наверняка найду какую-нибудь ленту или безделушку, напоминающую ей о любовнике, Морно.

- Ты слишком далеко уходишь от правды, - возразила Старуха беззлобно. - Фиби послана сюда, чтобы доставлять тебе радость, чтобы родить твоих детей, чтобы учить тебя и самой учиться. Без нее ты не сможешь стать тем человеком, каким хотят видеть тебя боги, и она нуждается в тебе не меньше, чтобы стать самой собой.

Дункан вздохнул. Он не знал никого, кто говорил бы так же поэтично, как Старуха. Она говорила с поразительной ясностью, хотя в иные минуты казалось, что едва может связать пару слов. Он подозревал, что она меняет роли, каждый раз выбирая ту, которая лучше соответствует ее целям, и был совершенно уверен, что в некотором смысле ее разум далеко опережает его собственные мыслительные способности.

- Хватит с меня твоих загадок, - сказал Дункан, получив представление о том, что должен чувствовать Алекс. - Мистрисс Тарлоу пленница, хотя, конечно, с ней будут обращаться вежливо, пока она будет вести себя соответственно. Однако утром я собираюсь подвергнуть ее допросу, пока она не расскажет мне все, что я хочу знать.

- Будь осторожен, - мягко предупредила Старуха, обогнув его с легкостью и стремительностью ветерка, и начала спускаться по лестнице. - Ты слишком уверен в ответах, хотя еще не задал вопросов. Человек, убедивший себя в чем-либо, глух и слеп к доказательствам своей неправоты.

С этими словами она пропала, растворившись в темноте холла, словно призрак.

Дункан поднялся на второй этаж и подошел к запертой двери комнаты Фиби, держа в руках принадлежавшие ей странные предметы. Он представил ее в постели с Морно, полную вожделения, и это видение так разъярило его, что он пробормотал проклятие и поспешил в свою комнату.

Там, в дымке серебристого лунного света, льющегося через большие окна, такие же, как внизу в столовой, Дункан открыл защелку на сумочке Фиби и высыпал ее содержимое на полированный стол, за которым обычно читал.

Цилиндрический предмет, наполовину высовывающийся из тонкой бумажной обертки, с приделанной к нему ниткой. Маленькое зеркало. Книга в странной тонкой обложке, едва ли толще, чем ее страницы, не похожей на обычную ткань или кожу. Дункан просмотрел первую страницу, на которой в странных словах и выражениях, очень похожих на речь Фиби, описывалось ужасное убийство. Кожаный альбом, заполненный фотографиями - маленькими квадратиками из твердого скользкого материала, который никогда ему раньше не встречался, и деньги.

Пораженный Дункан чиркнул спичкой и зажег свечи на столе, поднеся одну из украшенных узорами зеленых бумажек к свету. В глаза ему бросились слова «Соединенные Штаты Америки», заставив его сердце учащенно забиться и наполнив его возбуждением, которого он никогда не ощущал раньше. Внутри овала из пшеничных колосьев было изображение некрасивого и угрюмого человека с бородой, «Линкольн» - гласили крохотные буквы под гравюрой.

Он присоединил бумажку к другим вещам, задул свечи и принялся раздеваться. Несмотря на одолевавшие его тревоги и требующие решения тайны, Дункан Рурк улыбался, вытянувшись на гладких простынях. Он снова и снова упивался тремя величественными словами, за которые был готов отдать свою жизнь.

«Соединенные Штаты Америки».

ГЛАВА 3

Фиби открыла глаза, надеясь, что бредовые видения с Дунканом Рурком покинули ее, сменившись хорошо знакомой реальностью. Но вместо этого увидела рядом со своей кроватью, совсем не такой, как в отеле, Старуху, сияющую торжеством великодушия и показывающую на окна в противоположной стене комнаты.

- Вот! - сказала она. - Солнышко давно ждет, когда ты взглянешь на него.

Фиби закрыла лицо обеими руками и застонала. - Ничего этого нет! - пробормотала она. - У меня галлюцинации.

Старуха засмеялась сочным и раскатистым смехом. - Нет, мисс. Они были у тебя прежде, в том, другом мире. Я уже говорила тебе вчера вечером: все, что ты видишь вокруг, существует на самом деле.

Хотя Фиби гораздо больше, чем к чему-либо другому, была расположена к дикой истерике, она заставила себя сосредоточиться, чтобы сохранить внутреннее равновесие.

- Меня зовут Фиби Тарлоу, - произнесла она уверенно, хотя негромко, обращаясь исключительно к самой себе. - Я живу в Сиэтле, штат Вашингтон. Я родилась в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году и получила степень бакалавра искусств по английской литературе. Я была замужем...

- Да, да, - прервала ее Старуха снисходительно, заставив Фиби приподняться и ставя ей на колени поднос с завтраком. - Все это было и прошло. Вот. Покушай. Тебе понадобятся силы, чтобы стать достойной парой мистеру Дункану.

Аппетит Фиби ничуть не пострадал от пережитых ею испытаний. Она потянулась за толстым ломтем поджаренного хлеба, намазанного маслом.

- Сильно сомневаюсь, чтобы Сиэтл мне приснился, - сказала она с набитым ртом, скорее размышляя вслух, чем обращаясь к Старухе, и нахмурилась, взглянув на свою покровительницу. - Могу поспорить, что ты подсознательный архетип. Да это все в стиле Юнга. Ты воплощаешь в себе представления о матери заботливой и повелевающей...

Старуха вытаращила свои лучистые карие глаза. - Какие странные речи, - произнесла она ворчливо, но с любовью. Затем вздохнула и села на стул, придвинутый к кровати. - Попридержи язычок, когда окажешься за стенами этой комнаты, мисс. Тебя могут принять за ведьму, услышав такие непонятные слова. А здешний народ не слишком жалует колдовство и подобные вещи.

Чувствуя замешательство и голод одновременно, Фиби проглотила возражения, уже готовые сорваться с ее языка, запив их глотком крепкого чая. Затем она съела яйцо и несколько печеных яблок, приправленных корицей и мускатом.

Подкрепившись, Фиби вернулась к своей теории. - Старуха... Даже твое имя как будто взято из учебника. Я думаю, ты символизируешь мудрость, сострадание и...

- Мисс, я сделана из плоти и крови, как и ты, - возразил оживший архетип. - Я это я, только и всего.

Фиби покачала головой и для большей убедительности помахала вилкой.

- Нет, - упорствовала она. - Ты представляешь собой чрезвычайно подробную проекцию моего взбудораженного подсознания. Если бы ты была настоящей, у тебя было бы имя.

- У меня есть имя, - последовал спокойный ответ. - Меня зовут Старухой, потому что я прожила очень долго. Мое настоящее имя я храню в секрете, потому что оно могущественное заклинание, если произнести его вслух.

Фиби решила на время оставить эту тему. Но едва она сняла с колен поднос, чтобы встать с постели и поискать ванную комнату, как в дверь энергично постучали. Не успела она сказать «Войдите» или «Нельзя!», как через порог переступил Дункан. При дневном свете он выглядел гораздо убедительнее, чем при свечах и масляных лампах. Незастегнутый воротник рубашки и темная щетина на подбородке добавляли ему реальности и очарования, и Фиби задумалась над его ролью в своей личной мифологии. Как и Старуха, он, разумеется, был иллюзией, иллюстрирующей какую-то область ее психики.

Хотя эта мысль крайне смущала ее, Фиби в конце концов пришла к заключению, что Дункан является порождением ее подсознательного сексуального возбуждения. «Фрейд бы порадовался, глядя на все это», - подумала она. Но за всеми ее безукоризненными, хотя и беспокойными, психологическими размышлениями скрывалось кое-что еще: полная уверенность, несмотря на все доказательства противоположного, что ее разум абсолютно не затронут безумием. Инстинкт подсказывал ей, что Старуха женщина во плоти, точно такая, какой ее видят глаза, и Дункан Рурк тоже.

К этому моменту он стоял в ногах ее кровати с высокомерным и, хотя он очень сильно старался это скрыть, не менее смущенным видом, чем у самой Фиби. Он достал маленький предмет из кармана штанов и швырнул его ей на колени. Ее часы.

- Хитроумное применение старого принципа, - произнес он нехотя, как будто признавая существование новомодной игрушки, должен был признать за Фиби честь ее изобретения.

Радуясь этому маленькому доказательству, что ей не привиделась ее прошлая жизнь в двадцатом веке, Фиби нацепила часы на запястье и посмотрела, который час, хотя это не играло никакой роли. В конце концов, главное выяснить, какой сейчас год.

- Спасибо, - сказала она. - А то мне казалось, что я сошла с ума. Между прочим, какой сейчас год?

Дункан поднял темные брови в знак того, что он еще не совсем отверг идею сумасшествия. Старуха, чье настоящее имя нельзя произносить, потому что оно было волшебным, стояла рядом, не говоря ни слова, но ощетинившись от негодования и всем видом показывая желание защищать Фиби.

- Конечно, тысяча семьсот восьмидесятый, - ответил хозяин дома. Затем, после продолжительного гробового молчания, осведомился: - Кто ты такая?

Фиби, у которой от заявления, что из небесного календаря выпало больше двухсот лет, закружилась голова, припомнила предупреждения Старухи об отношении к ведьмам мнимым или подлинным в восемнадцатом веке и осторожно подобрала слова для ответа.

- Меня зовут Фиби Тарлоу, - ответила она. - Кажется, я вам это уже говорила. В общем-то, я думаю, не сменить ли мне его для разнообразия? Как вам кажется, подойдет мне имя Элизабет или Элен?

Заигравший на щеке Дункана желвак был тут же утихомирен усилием воли.

- Я хочу знать правду, мадам! - раздраженно сказал он. - Хватит с меня ваших загадок.

- Но это правда! - настаивала Фиби, вставая с кровати. Она не была больна, по крайней мере не физически, и разговор с Дунканом в лежачем положении чем-то беспокоил ее, хотя эта тревога была не совсем неприятной. Кроме того, пока она лежала, психологическое преимущество было на его стороне. - Я знаю, что вас удивляет, как я сюда попала, - продолжала она, тщетно пытаясь разгладить смятый маскарадный костюм и одновременно стараясь говорить убедительно. - Я сама не имею понятия, как это произошло.

Дункан выругался себе под нос, затем сказал: - Мадам, предметы, найденные у вас, едва ли можно назвать обыкновенными. - Взгляд его голубых глаз пронзал ее насквозь, согревая те места, куда не должен был проникать.

Значит, он нашел ее сумку и рылся в ней! С одной стороны, Фиби испытывала раздражение, с другой облегчение. Двух мнений быть не может: шаря в ее сумке, он вторгался в ее личную жизнь. Однако ее водительские права, кредитные карточки, альбом с фотографиями все это были неоспоримые доказательства, по крайней мере, для самой Фиби, что она осталась той же личностью, какой была всю жизнь. Тем не менее овладевшее ею странное беспокойство она вовсе не желала признавать чем-то сверхъестественным.

Фиби глубоко вздохнула и расправила плечи. - Я бы хотела, чтобы мне вернули мои вещи, - сказала она.

- К сожалению, - немедленно ответил Дункан, хотя выражение его лица говорило, что он не испытывает угрызений совести за все, что говорил и делал до сего момента, и что его власть все так же прочна как в этой комнате, так и далеко за ее пределами, - я не могу выполнить вашу просьбу, пока вы не ответите на мои вопросы.

Фиби ощущала странное возбуждение, которое, судя по всему, не имело никакого отношения к тому, что она оказалась не в своем столетии, но она сохраняла выдержку.

- Тогда мы окажемся в тупике, - ответила она, - потому что вы не верите ни единому моему слову. Если вы уже пришли к определенному мнению на мой счет, почему бы вам не повесить меня как ведьму и разом не покончить с этим делом?

Глаза Дункана, метавшие в нее молнии, сверкали холодным алмазным блеском, но их чистый темно-голубой цвет, цвет летнего моря, в котором отражается небо, таил нежность и неизведанные глубины страсти.

- Возможно, вы действительно ведьма, - произнес он наконец, и Фиби захотелось, чтобы он чем-нибудь дал понять, серьезно ли он говорит или нет. - Тогда, вероятно, следует отослать вас на материк вместе с вашими странными пожитками и странными речами, и пусть вами занимается суд.

- Но вы же не станете таким образом раскрываться! - возразила Фиби, без особых оснований надеясь, что ее умозаключение верно и он всего лишь блефует, пытаясь запугать ее и заставить признаться в тех грехах, которые уже приписал ей. Хотя Дункан Рурк был крайне самоуверенным человеком, она была уверена, что суеверия в нем нет.

Дункан уперся руками в бедра и склонил голову набок. - Раскрываться? - протянул он. - Черти бы меня взяли! Женщина, о чем ты говоришь?!

Фиби вздохнула. - Простите меня, - сказала она. - Я все время забываю, что мы говорим на разных языках. Я имела в виду, что вы же не пошлете меня в Штаты... э-э... колонии... потому что не хотите, чтобы англичане узнали о вашем местонахождении.

Дункан издал глубокий, размеренный и совершенно убийственный вздох. Затем, не обращая внимания на Старуху, сжал предплечье Фиби крепкой, но безболезненной хваткой, и потащил ее из комнаты в коридор. Не успела Фиби вымолвить слово протеста, как Дункан затащил свою невольную гостью в комнату, которая явно принадлежала ему самому.

Он подтолкнул ее к столу, образцу столярного искусства, который через два столетия наверняка стоил бы целое состояние на аукционе антиквариата, и силой усадил в кресло.

Фиби увидела свою сумку и часть ее содержимого, включая жалкие остатки наличности, разложенные на полированной столешнице.

Дункан ткнул указательным пальцем в деньги, лежавшие аккуратным веером.

- Где вы взяли эти бумажки? - спросил он, и на этот раз в его голосе слышалась не злоба, а удивление.

Взглянув на свои пожитки, а затем на Дункана, Фиби в миг ослепительного откровения поняла, что вдруг произошло невероятное. Ей каким-то образом удалось найти дыру во времени и проскользнуть в нее.

- Я боюсь вам говорить, - в конце концов неохотно призналась она.

Дункан, схватившись одной рукой за спинку кресла, а другой за край стола, наклонился, заглядывая ей в лицо. Он призывал с небес невидимую молнию, как будто обладал волшебством громовержца, и она обрушилась на голову Фиби.

- Пожалуйста, скажите, - настаивал он.

Фиби прикусила губу и на секунду вопрошающе подняла глаза на Старуху. Ее телохранительница медленно кивнула.

- Я пришла из будущего! - торопливо выпалила Фиби.

- Не понимаю, - покачал головой Дункан, прикоснувшись к ее лицу тыльной стороной ладони, оставившей после себя обжигающий след. По крайней мере, он не сказал: «Я тебе не верю».

- Я тоже не понимаю, - сказала Фиби, изо всех сил стараясь не разрыдаться. - Я занималась своими делами, в своем родном времени, и вдруг лифт пропал, и я оказалась здесь, а затем вы наткнулись на меня...

Он взял одну из банкнот, хрустящую двадцатку, и помахал перед ее носом.

- На этой бумажке написано «Соединенные Штаты Америки». Что это означает?

- То, что вы победили в войне, - ответила Фиби нетерпеливо.

Она по-прежнему пыталась осознать, что провалилась через трещину во времени и оказалась в другом веке. Было бессмысленно спрашивать себя, как это случилось, эту загадку она никогда не решит, хотя, конечно, могла попытаться. Насколько Фиби понимала, все, что в данный момент ей оставалось, примириться с обстоятельствами и постараться воспользоваться ими наилучшим образом. И попытаться разобраться в тех чувствах, которые вызывал в ней этот человек.

Дункан изящным движением поднялся во весь рост, держа в руке двадцатидолларовую бумажку и глядя на нее с безмолвным изумлением.

- Печатник, который это сделал, искусный человек, - сказал он, и тоскливая нотка в его голосе затронула какую-то струнку глубоко в душе Фиби. - Без сомнения, это какой - то фокус тори. Они пытаются высмеять наши попытки завоевать свободу.

- Вы требовали сказать правду, - заметила Фиби. - А теперь считаете, что я лгу, именно это я и предсказывала.

- Но как я могу вам поверить? - спросил он, встречаясь с ней взглядом. - Вы рассказываете мне какие-то чудовищные небылицы, совершенно невозможные вдобавок.

- Неужели? - спросила Фиби, обращая вопрос не только Дункану, но и себе. Она по-прежнему пыталась сама во всем разобраться, размышляя, поражаясь и удивляясь. - Ни в вашем, ни в моем веке почти никто не знает, что такое время. Все, что любой из нас может сказать наверняка, что время просто состояние разума, способ восприятия мира. Может быть, вечность существует не как последовательность сменяющих друг друга минут, лет и столетий, а как нечто целое и законченное само по себе.

- Чепуха! - сказал Дункан, но как Фиби ни была увлечена размышлениями о возможных последствиях своего приключения, она видела, что ему ее теория кажется если и не слишком правдоподобной, то интересной.

- Вопрос в том, - пробормотала Фиби, проведя кончиком указательного пальца по выпуклым буквам на одной из кредитных карточек, - что мне теперь делать? Удастся ли мне вернуться назад, или проход закрылся навсегда? - В течение своей речи она глядела не на Дункана, отступившего на шаг, а на Старуху. - Если я отгадаю твое имя, - неожиданно предположила она, - и осмелюсь произнести его вслух, не вернет ли заключенное в нем волшебство меня домой?

Старуха положила на плечо Фиби руку, теплую, тяжелую и успокаивающую.

- Ты уже дома, детка. И тебя привело сюда твое собственное волшебство. Ты здесь, потому что хотела этого самыми потайными уголками сердца.

Дункан вздохнул, снова приблизился к столу и поднял фотографию Элиота, единоутробного брата Фиби.

- Какая замечательная миниатюра, - сказал он, и его лоб прорезали морщины удивления. - Я не могу разглядеть ни одного мазка кисти!

- Потому что их здесь нет, - очень вежливо объяснила Фиби, осознавая, что она и раздражена и испугана. Было в ней еще какое-то чувство, но какое, она затруднялась сказать. - Это называется фотография - нечто вроде отражения, запечатленного на бумаге.

Красивый хозяин дома поднял глаза, прищуренные от подозрительности, тревоги и чего-то еще, что Фиби истолковала как начинающееся доверие.

- А когда это было... будет... изобретено?

- Кажется, где-то в девятнадцатом веке. Есть очень много фотографий времен Гражданской войны, которая началась в тысяча восемьсот шестидесятом году, и хотя в то время процесс был еще очень несовершенным, основы фотографии к тому времени были известны.

Дункан слегка побледнел, и на его скуле снова заходил желвак.

- Что это за Гражданская война? - спросил он без всякого выражения.

- Едва ли вы готовы слышать об этом, - ответила Фиби. - Вам еще предстоит узнать о Революции и... ну, скажем, о войне, между Севером и Югом, которая была не лучшим событием в истории нашей страны. Потом еще был Вьетнам, но это вас просто расстроит...

- Хватит, - прервал ее Дункан. - Вы хотите сказать, что наш народ будет воевать сам с собой?

Фиби вздохнула, жалея, что упомянула об этом периоде американской истории.

- Да, - кивнула она.

- Из-за чего?

- Все это очень сложно, но, как мне кажется, главной причиной было рабство.

Похоже, у Дункана не на шутку разболелась голова.

- Даже сейчас, - пробормотал он, - этот вопрос вызывает горячие споры между самыми горячими патриотами.

- Если бы вы запретили рабство, когда сочиняли Декларацию Независимости, то все, особенно чернокожие, были бы избавлены от множества бед. Но этого не случится: плантаторы из южных колоний станут утверждать, что рабство необходимо для экономического выживания, и, в конечном счете, они возьмут верх.

Старуха прервала ее. - Хватит этих речей, детка, - сказала она, осторожно положив руки на поникшие плечи Фиби. Напряженные мышцы расслабились с головокружительной быстротой, как будто ей ввели какой-то сильнодействующий наркотик. - А теперь иди со мной. Тебе нужно погреться на солнце и подышать свежим воздухом, если ты хочешь поправиться.

Фиби не стала возражать, что ей не нужно поправляться, потому что сама не была вполне в этом уверена, если вспомнить все, что случилось с ней с прошлого вечера. Кроме того, она чувствовала глубокое и естественное стремление к морю, небу и тропическим бризам, которые шумели и гудели над волнами. Она медленно поднялась, и ее взгляд встретился с взглядом Дункана. Затем, потерпев какое-то неопределенное, но, совершенно восхитительное поражение, она опустила глаза и вышла вслед за Старухой из комнаты.

Когда женщины ушли, Дункан собрал таинственные пожитки Фиби и сложил их в сумку. Все, за исключением портрета, который она называла фотографией, его он оставил, разглядывая изображенное на нем мужественное лицо и думая, не возлюбленный ли это Фиби. Конечно, в самых отдаленных уголках ума он размышлял над доказательствами, которые видел собственными глазами, к которым прикасался своими пальцами. Он хотел верить в рассказ Фиби, хотя его встревожило предсказание войны между штатами, потому что она утверждала, что Континентальная Армия победит, несмотря на неравные силы, потери, предательства и разочарования.

Убрав сумку Фиби в самый дальний ящик стола, Дункан повернулся и решительно вышел из комнаты. Сегодня вечером они с Алексом собирались наведаться на другую сторону острова, где был выставлен караул на случай, если поступит давно ожидаемый сигнал о приходе корабля. Ходили слухи, что долгожданный корабль, носивший имя «Индийская королева», затонул под тяжестью своего груза, бочонков с порохом и ящиков с мушкетами и пулями. Полиция генерала Джорджа Вашингтона отчаянно нуждалась в любых боеприпасах, которые можно было выпросить, позаимствовать или украсть.

Теперь необходимо было разработать план. Британский корабль, держащий курс на бостонскую гавань, будет, без сомнения, хорошо вооружен. Задача перехватить корабль и изъять боеприпасы требовала точного расчета, и малейшая ошибка могла привести к гибели Дункана и всех членов его команды. Согласно полученной информации, человек за штурвалом «Индийской королевы» был старым морским волком, и знание моря запечатлено в его душе, подобно невидимой татуировке. Одолеть такого соперника нелегко.

Дункан спустился по главной лестнице и вышел из дома через боковую дверь, не глядя по сторонам, а только перед собой, чтобы его взгляд случайно не упал на мистрисс Тарлоу, которая наверняка находится где-то поблизости. Он не желал отвлекаться от неотложной задачи, захват оружия для армии генерала Вашингтона.

Дункан миновал сад с его опьяняющими ароматами и буйством красок, которые была не в силах уничтожить недавняя буря, мимо итальянских статуй, мраморных бассейнов и резных каменных скамеек. Ван Рубен, голландский купец и плантатор, явился на этот остров в поисках одиночества, но привез с собой красоту Старого Света, чтобы наслаждаться ею в одиночестве. Дункан пролез через дыру в изгороди и спустился по крутой каменистой тропинке, ведущей по заросшему зеленью склону к пляжу. Надежно укрытая тропической зеленью бухта, в которой стоял на якоре его корабль, находилась дальше по берегу.

Он был рад увидеть на палубе свою команду, готовящую корабль к скорому плаванию. Очевидно, не он один ждал сигнала; Алекс как первый помощник уже отдал приказ готовить «Франческу» к отплытию.

Заметив капитана, двое матросов спустили на воду ялик, и один из них сел за весла.

Дункан зашел в воду, поленившись снять ботфорты: все-таки они сделаны из крепкой кожи и рассчитаны на самые суровые условия. Когда ялик оказался рядом, он ловко забрался в него, шлюпка даже не качнулась, хотя он обладал немалым весом.

- Наш корабль просто картинка, верно, капитан? - похвастался моряк по имени Келси с такой гордостью, будто судно принадлежало ему лично.

Это чувство гордости и личной заинтересованности Дункан весьма ценил в своей команде. Он улыбнулся, взглянув на крепкие мачты и аккуратные паруса «Франчески».

- Да, - с улыбкой согласился он. - Гораздо лучше, чем картинка.

Доплыв до веревочной лестницы, свисающей с корабля, Дункан и Келси закрепили ялик у борта и поднялись на палубу.

Алекс ждал на палубе, заложив руки за спину, с раскрасневшимися щеками и сверкающими глазами. Перспектива скорых приключений приводила его в восторг, как и самого Дункана, и, судя по довольному выражению его лица, можно было надеяться, что он миновал полосу мрачного настроения, подобно кораблю, вышедшему из полосы шквалов.

- Ты ожидаешь сигнал сегодня ночью, - сказал Алекс.

Дункан кивнул, бросив взгляд на суматоху приготовлений. - Да. И, похоже, ты разделяешь мое мнение.

- Ну да. - Алекс помолчал и дипломатично откашлялся, но не мог не улыбнуться. - Что там с таинственной мистрисс Тарлоу? - спросил он, делая вид, что осматривает берег, вытянув шею и заглядывая за плечо Дункана. - Я-то думал, что ты приведешь ее с собой, бедняжку, и повесишь на рее как предательницу и шпионку.

Дункану не понравилось это напоминание: он, в конце концов, приложил значительные усилия, чтобы временно оставить все размышления об этой таинственной личности. Он нахмурился и, пройдя мимо своего друга, спустился по трапу, направляясь к своей каюте, где находились карты, корабельный журнал и навигационные инструменты.

- У нас найдутся более важные темы для обсуждения, - сказал он Алексу, едва не наступавшему ему на пятки. - «Индийскую королеву» вполне может сопровождать эскорт, если учесть, какой груз она везет, а англичане умеют сражаться и не сдадутся без боя.

Алекс вздохнул и закрыл дверь каюты, а Дункан открыл иллюминаторы, впуская в помещение свет и воздух.

- Мы запланировали этот рейд несколько недель назад, - напомнил капитану первый помощник. - О чем тут еще говорить?

Дункан достал из шкафа карту и развернул ее на столе. - О многом, - ответил он. - Если наш первоначальный план потерпит неудачу, мы должны иметь под рукой запасной. Да и третий не помешает.

Алекс на мгновение стиснул зубы и снова расслабился. Он умел со сверхъестественной точностью стрелять из любого оружия, от пращи до пушки, был не только умелым моряком и бойцом, но еще и отличным наездником. В его храбрости сомневаться не приходилось, а умение командовать также было безупречно. Но, несмотря на это за ним замечались поспешные действия, следствие его нетерпеливого характера, он был склонен к опрометчивым поступкам, и, следовательно, по мнению Дункана, к безрассудному риску.

- Англичане не станут ждать нас в таком отдалении от берега, - сказал Алекс после секундной паузы.

- Англичане, - ответил Дункан и задумчиво нахмурился, разглядывая карту, взглядом оценивая расстояние, а разумом вероятность, - ждут нас всегда и везде. Они бы не создали величайший в мире флот, если бы небрежно относились к безопасности кораблей, везущих жизненно важные припасы. - Он, наконец, поднял глаза и увидел, что шея Алекса покраснела, вероятно, от скрытого раздражения. - У тебя есть какие-нибудь предположения, - спросил он, - или же я должен решать проблему один?

Алексу была предоставлена возможность сохранить свое достоинство, и он от нее не отказался. Нагнувшись над картой, он внимательно изучил ее и предложил идею...

Сигнал пришел, как только тьма опустилась на длинную и запутанную цепь островов, на дальнем берегу вспыхнул костер. Дункан увидел его с террасы, на которую выходила его комната. «Индийская королева» окажется в их руках, если ветер будет благоприятным и они отплывут с ближайшим отливом. Когда корабль будет взят на абордаж, а капитан и команда прекратят сопротивление, его отведут в гавань к югу от Чарльстона, где будет ждать отряд патриотов, чтобы забрать мушкеты и порох для грядущих боев против королевской армии.

Дункан повернулся, намереваясь уйти в дом, и как раз в этот момент в маленькой часовне, построенной Ван Рубеном, зазвонили колокола. Он улыбнулся, довольный, что часовой не зевает. Члены команды, хижины и дома которых разбросаны по всему острову, соберутся в бухте, где на волнах покачивалась «Франческа», готовая взять курс в холодные северные моря.

Свечи и масляные лампы наполняли коридор и холл уютным сиянием, и Дункан почувствовал укол печали оттого, что ему приходится уезжать. Мысленно он сказал самому себе, что слишком привык к комфорту. Десяток дней в море будет отличным наказанием.

Неожиданно из темной двери гостиной в коридор вышла Фиби. Она была одета в плохо сидящее на ней платье, которое, вероятно, Старуха раскопала на дне одного из сундуков, а странная прическа делала ее похожей на нимфу или фею, сошедшую с пыльных страниц какой-то древней сказки. В ее облике была какая-то хрупкость, потерянность, которая тронула доселе неуязвимое сердце Дункана.

- Как видите, я еще не сумела вернуться назад в двадцатый век, - сказала она. - Я правильно понимаю, что эти колокола означают сигнал к сбору?

Дункан торопился, и сам не мог бы объяснить, почему замешкался в коридоре. Его мысли, обычно весьма последовательные, смешались в беспорядочную кучу, как яблоки, свалившиеся с тачки, и прошло несколько секунд, прежде чем он сумел дать ответ.

- Да, - сказал он, не двигаясь с места.

- Вы думаете, что я шпионка, верно? - спросила Фиби, и в ее огромных голубых глазах появилось болезненное выражение, как будто мысль, что он ей не доверяет, причиняла ей боль.

- Я не знаю, кто вы такая, - ответил Дункан лаконично и совершенно честно, когда к нему, наконец, вернулась способность соображать. - Надеюсь, что в мое отсутствие вы не причините никаких неприятностей и не попытаетесь сбежать с острова. Уверяю вас, за вами будут следить.

Фиби вспыхнула. - Я не собиралась отправляться вплавь во Флориду! - заявила она. Ее глаза блестели, словно от слез, но, возможно, это был обман зрения, вызванный мерцающим пламенем свечей, когда Фиби моргнула, эффект пропал. - Интересно, заметил ли хоть кто-нибудь, что я пропала?..

Дункан боролся с безрассудным побуждением крепко обнять ее и прижать к своей груди. Колокола часовни по-прежнему трезвонили, даже еще более настойчиво, и он осознал, что большинство его людей попадут на корабль раньше него и будут удивляться задержке капитана. Возможно, они даже начнут сомневаться в его решимости или станут оспаривать его власть ни из того, ни из другого не. выйдет ничего хорошего.

- Старуха посмотрит за вами, - сказал он и покинул Фиби, но спиной чувствовал ее взгляд и знал, что она стоит в дверях и смотрит ему вслед.

Фиби закрыла дверь и прислонилась к ней, ощущая тревогу. Она жалела, что не дочитала книгу профессора Беннинга о Дункане до того, как провалилась в дыру времени; неожиданно ей стало важно знать, как и когда он умрет. О цели сбора догадаться было нетрудно: Дункан отплывал, чтобы напасть на английский корабль и, вероятно, захватить его груз. Согласно третьей главе биографии Дункана, он именно на этом сделал карьеру, и Фиби вспомнила, что один раз он был довольно тяжело ранен в схватке на шпагах с английским капитаном, отказавшимся сдаться.

В животе Фиби разрастался тугой комок, угрожая исторгнуть наружу ужин, который она не более часа назад съела у кухонного очага в компании Старухи. Нет, она не влюбилась в Дункана Рурка, она знакома с ним слишком недолго, но ее начинало интересовать, что с ней произойдет. Ей хотелось надеяться, что такой интерес с её стороны вызван его немаловажной ролью в американской истории, но Фиби не умела себя обманывать. Впрочем, как и других. Дункан привлекал ее не только физически, но и эмоционально. Конечно, ее размышления были немного грустными, но, вероятно, только потому, что она была испугана. С ней случилось что-то крайне странное, и Дункан, невзирая на его подозрительность и бесцеремонные манеры, стал для нее маяком, сияющим во мраке бури. Он был пробным камнем, единственный человек, в существовании которого она была уверена так же, как в своем собственном.

Мечтая о том, чтобы, подобно героине романа, пробраться на корабль Дункана и принять участие в приключениях, Фиби медленно поднималась по лестнице. Ей не хватит ума, чтобы выполнить такое, подумала она. Дункан наверняка обнаружит ее, прячущуюся за бочонком или под его койкой, и либо вышвырнет за борт, либо запрет на гауптвахте.

Она шла, как привидение, по едва освещенному коридору второго этажа и, внимательно исследовав свой разум и сердце, поразилась, не найдя в них ни следа паники. Конечно, она порядком испугалась, когда впервые осознала, что случайно оказалась в другом времени с такой легкостью, как будто восемнадцатый век был одним залом в каком-то огромном, беспорядочном музее, а двадцатый другим. Но теперь, когда прошел день, и она привыкла к этому времени, у нее появилось чувство, что все так и должно быть. Точно так, как предсказывала Старуха, другой мир, мир Сиэтла, мир коттеджей, мир Джеффри уже казался нереальным.

В камине в ее комнате едва горел огонь, скорее ради света, чем тепла, поскольку ночь была почти жаркой. Фиби сняла платье. Старуха говорила ей, что оно нашлось в сундуке, много лет назад добытом с потерпевшего крушение корабля и осмотрелась. Главными предметами мебели в комнате были: кровать, позолоченное сооружение с пологом, уместное в будуаре Марии-Антуанетты, а также изящный письменный стол и канапе, обитое вышитым бархатом. На полу лежали персидские ковры, шторы были затканы изысканным узором. Обстановку дополняли красивый лакированный шкаф и бюро.

- Наверно, мне это понравится, - сказала Фиби своему отражению в зеркале над бюро. - Собственно, уже понравилось.

В дверь тихо постучали, и в комнату вошла Старуха, неся кувшин с горячей водой и полотенце.

- Это платье не годится для хозяйки такого большого дома, - заметила темнокожая фея-крестная. - Правда, у мистера Дункана водятся денежки. Он позаботится, чтобы у тебя были наряды, подходящие для жены и матери его детей...

Щеки Фиби залила краска. Она только-только смирилась с фактом, что оказалась здесь, в 1780 году. Это было достижение, которым она могла гордиться, пройти через такое испытание, не лишившись разума. Однако она была еще не совсем готова стать женой, Дункана Рурка или кого другого, а тем более матерью. Даже если ее муж окажется красивым пиратом (или патриотом), а у детей будут темные волосы и глаза цвета индиго.

- Я не жена, - сказала она. - И не мать. Я просто странница, которую принимают за шпионку или пиратскую любовницу.

Старуха благодушно улыбнулась: - Да, ты пока не жена и не мать. Но ты будешь и той, и другой. Хотя не могу тебе сказать, что случится раньше, что позже.

ГЛАВА 4

Похоже, жаловаться на судьбу или противиться ей было бессмысленно Фиби уже пришла к заключению, что эта новая жизнь, навязанная ей насильно, более интересна, хотя и более опасна, чем та, которую она оставила позади.

Затем Старуха отвела ее в прачечную, занимавшую большое заплесневелое помещение в подвале по пути Фиби тайком искала глазами следы исчезнувшего лифта, и указала на чан с кипящей водой и груду хлопчатобумажных рубашек.

- Если ты станешь хозяйкой дома, - сказала она Фиби, - то должна знать, что в нем происходит. Мистер Дункан любит чистоту, и его одежду нужно стирать и гладить регулярно.

В этом невыносимо жарком помещении работали полдюжины женщин. Три из них, старухи, приветствовали Фиби беззубыми улыбками, но остальные были ее ровесницами или даже моложе, и они смотрели на нее с любопытством, но без явных признаков дружелюбия. Одна из них, высокая, гибкая девушка со смуглой кожей, черными волосами туземки и огромными миндалевидными глазами, швырнула бриджи, которые терла на стиральной доске, в бак с мыльной водой, и пересекла комнату, оказавшись лицом к лицу с Фиби. Девушка улыбалась, очевидно, зная о своей привлекательности, но выражение ее лица было враждебным, когда она рассматривала короткую стрижку Фиби и плохо сидящее на ней платье с чужого плеча.

- Симона, иди работай - приказала Старуха.

Симона не пошевелилась, только уперлась руками в бедра. Она выглядела очень экзотично в ярко-желтом саронге, и Фиби почему-то почувствовала себя обманщицей, как плохая актриса, забывшая роль, или маленькая девочка, надевшая платье матери.

- Значит, это та чародейка, - задумчиво проговорила Симона. - Та самая, которая явилась из ниоткуда.

Фиби открыла и снова закрыла рот. Старуха незаметно подтолкнула Фиби к чанам, хотя ее слова, как и прежде, были обращены к Симоне.

- Она такая же ведьма, как ты, - возразила Старуха. - И попробуй только задевать ее! Если я услышу, что ты ее дразнила, то три шкуры с тебя спущу!

«Как завоевать их дружбу? - подумала Фиби и, нерешительно улыбнувшись, украдкой бросила взгляд на других женщин. Они сосредоточенно занимались своей работой гладили, сортировали, терли и штопали, но почти наверняка внимательно прислушивались к тому, что происходило в центре помещения.

Симона выпятила губу, высокомерно повернулась и пошла к своему чану. Выловив из воды очередные бриджи, она яростно принялась тереть их о стиральную доску.

Старуха, не обращая на нее внимания, прошептала Фиби: - Если хочешь, можешь составить мне компанию на кухне.

Фиби пожала плечами: повар из нее был никакой. - Я буду зарабатывать себе на пропитание, как и эти женщины, - сказала она с бравадой и направилась к свободному чану. На полу рядом с ним лежала небольшая кучка грязных чулок. Спустя несколько минут Старуха ушла, и Фиби осталась наедине с прачками. Прикусив губу, она обернулась и увидела, что все, кроме Симоны, смотрят на нее: одни с осторожным интересом, другие с безразличием. Нетрудно было прийти к выводу, что Дункан небезразличен Симоне и что она, вероятно, увидела в таинственной незнакомке соперницу. Дункан, будучи хозяином поместья, а также всего, что находилось вокруг, вполне мог дать прекрасной прачке повод считать, что отвечает ей взаимностью. Да, вполне мог.

При этой мысли плечи Фиби уныло опустились. Со вздохом она подобрала горку чулок и бросила их в чан. Она была многим обязана Старухе и косвенно Дункану, и если могла оплатить долг, постирав чулки, то это было бы замечательно. Она не желала быть никому обязанной. Кроме того, если Симона может выполнять такую работу, то и она справится. Оттирая, полоща и выжимая, Фиби занимала руки черной работой, пока ее разум трудился то над одним диким, невыполнимым планом, то над другим. Стоило ей зазеваться, как ее будущим стало прошлое, и теперь впредь до особого уведомления ей придется осваиваться в незнакомом окружении. Что бы ни фантазировала Старуха и что бы ни подозревала Симона, Фиби не собиралась прожить всю свою жизнь пленницей на Райском острове, стирая хозяйские чулки. Сколь бы сильно ей ни хотелось быть рядом с Дунканом, она не была ни его любовницей, ни служанкой, и никогда не будет у него на побегушках. Более того, интересуясь историей, она хотела взглянуть на внешний мир. Не каждому человеку доводится попасть в другой век. Фиби напрягала мозги, придумывая план, как выбраться с острова. После двадцати минут работы она взмокла от пара и пота, волосы прилипли к щекам, шее и лбу, но к разумному плану бегства она нисколько не приблизилась.

Затем ее по спине ударило что-то холодное и мокрое. Еще не успев повернуться лицом к обидчице, Фиби уже знала, кто это, и, вооружившись намыленным чулком, яростно швырнула его в Симону. Та все еще держала в руках мокрую рубашку, которой нанесла удар. Чулок попал ей в правую щеку с громким шлепком. Симона ответила на удар, и Фиби, терзаясь уязвленной гордостью, выхватила из чана очередной чулок и изо всех сил швырнула его в соперницу.

И Симона и Фиби дрались не шутя, но прочие женщины присоединились к потасовке с громким хохотом, и скоро по всей прачечной летали рубашки, простыни, чулки и штаны. Пандемониум продолжался долго: все чаны были перевернуты, и сражающиеся скользили по мокрому полу, путались ногами в израсходованных боеприпасах, пока не лишись сил.

Симона и Фиби вымокли до костей. Они долго стояли посреди мыльного разгрома, глядя друг на друга и переводя дыхание, и вдруг одновременно расхохотались. На шум и крики явилась Старуха и, естественно, не обрадовалась. Фиби было приказано с позором покинуть прачечную: «Что скажет мистер Дункан, если ты простудишься и умрешь? Как ты думаешь, а?» Симону же и остальных просто выбранила на мелодичном островном диалекте.

Оказавшись в своей комнате, Фиби разделась до короткой рубашки без сомнения, спасенной с того же самого потерпевшего крушение корабля, и вытерла волосы полотенцем. Вскоре в дверь постучались, и после приглашения Фиби в комнату вошла Старуха.

- Симона любит Дункана, верно? - спросила Фиби, прежде чем та успела отругать ее за драку в прачечной.

- Да, - последовал лаконичный ответ. Из шкафа были извлечены и переданы Фиби мрачная черная юбка, простая блузка и столь же простое белье. Фиби послушно взяла сухую одежду и зашла за ширму, чтобы переодеться.

- Она его любовница?

Как ни странно, Фиби необходимо было знать ответ на этот вопрос, хотя она и собиралась сбежать с острова, и она отдала бы все что угодно, лишь бы не чувствовать то, что чувствовала сейчас.

- Спроси об этом самого мистера Дункана.

Фиби была рада, что скрылась за ширмой, потому что одно лишь предположение о разговоре на такие темы окрасило ее щеки пунцовым цветом.

- Проще будет спросить у Симоны, - заявила она, залезая в кружевные панталоны и нижнюю юбку, после чего потянулась за корсажем.

- От нее ты правды не добьешься, - спокойно возразила Старуха. - Она похожа на тебя: сама не знает, что творится у нее в сердце.

Фиби выглянула из-за ширмы, застегивая крошечные пуговицы блузки.

- Знаешь, тебе меня не обмануть. Твои речи очень цветистые, но я могу сообразить, когда меня пытаются надуть.

В глазах Старухи заблестели довольные искорки. - Видимо, придется отправить тебя полоть сорняки, раз со стиркой у тебя ничего не получается.

- Ты уклоняешься от темы, - заметила Фиби.

- Ты тоже, - ответила Старуха. Остаток дня Фиби провела в огороде, надев на голову широкополую соломенную шляпу, которую дала ей Старуха, и, когда ее наконец позвали ужинать, так утомилась, что не могла есть. Она с трудом взобралась по лестнице, чувствуя боль во всем теле, стянула юбку и блузку и с жалобным стоном повалилась на кровать. Даже веки ныли, и она закрыла глаза, надеясь затеряться в исцеляющем забвении сна.

- Все болит! - пожаловалась Фиби, когда услышала, как открылась и снова закрылась дверь ее комнаты. Она хотела, чтобы Старуха знала о ее страданиях и ощутила свою вину. - В ваше время уже изобрели конский линимент?

В ответ молчание. Фиби открыла глаза. Около кровати стояла не Старуха, а Симона. Однако на этот раз на ее хмуром лице было написано изумление, а не ядовитая неприязнь.

- Покажи мне свою ладонь, - сказала она.

Фиби села на кровати, но не спешила выполнить просьбу Симоны.

- Мне бы хотелось, чтобы ты постучала в следующий раз, когда решишь зайти, - заметила она.

Симона протянула руку, сжала сильными смуглыми пальцами пальцы Фиби, покрытые волдырями, нагнулась и всмотрелась в ее ладонь. Она что-то пробормотала, и на ее глазах выступили слезы.

Фиби высвободила руку. Она почувствовала симпатию к себе со стороны Симоны и еще зарождающуюся дружбу.

- Короткая линия жизни, что ли? Симона отвернулась, зажав рот рукой, и, подойдя к окну, посмотрела на море. Фиби не нужно было спрашивать, чтобы понять: женщина ищет взглядом корабль Дункана и тревожится за его жизнь. Она и сама тревожилась и скучала без него, хотя не имела на это никакого права. Фиби поднялась с кровати, но не стала подходить к Симоне.

- Он вернется, - сказала она.

- Да, - ответила Симона после паузы, не оборачиваясь к Фиби. - А ты тут будешь поджидать его.

Сердце у Фиби всегда было добрым, и оно заныло при этих словах. Не за себя, а за эту женщину, которая, по молчаливому согласию, перестала быть ей врагом.

- Дункан вовсе не любит меня, - сказала Фиби, чувствуя обязанность все объяснить. - Он думает, что я шпионка.

Симона наконец отошла от окна и, хотя держалась поодаль, посмотрела в лицо Фиби.

- Он женится на тебе, - сказала Симона с достоинством и гордостью, без вражды. - У вас родится много детей. Но он будет приходить и в мою постель, и я тоже рожу ему дочерей и сыновей не меньше, чем ты.

Фиби чувствовала себя настолько не на своем месте, насколько это вообще возможно. У нее не было никаких причин полагать, что она долго пробудет в восемнадцатом веке, или в своих видениях, которые сейчас окружали ее. Дункан нравился ей, но она не любила его и не требовала от него клятв верности. В сущности, ей казалось, что он едва выносит ее присутствие. Самым разумным выходом будет исчезнуть. Но в одном Фиби была уверена: если она когда-нибудь снова выйдет замуж, то ее муж, будет ли это Дункан Рурк или кто-либо еще, никогда не окажется в постели другой женщины. Она достаточно испытала подобных унижений в браке с Джеффри.

- Нет, - ответила она, покачав головой, и, несмотря на лаконичность ответа, было ясно, что Симона все поняла и приняла вызов. Улыбнувшись и пожав изящными плечами, гостья Фиби покинула комнату.

Утром Фиби вернулась в огород. К полудню она мечтала о скорейшем возвращении в будущее, только так можно было спастись от жаркого солнца и проклятой мотыги, но этого не произошло. Ей казалось, что сорняки растут и цветут у нее в глазах, а Старуха дала ей точно такое же задание на следующий день, и на следующий, и еще на один. И Фиби работала, потому что это было лучше, чем сидеть без дела и ждать, пытаясь вообразить, что случится дальше.

Прошло целых две недели, в течение которых Фиби полола, окучивала и поливала и в качестве развлечения, помимо прочих причин, обдумывала варианты бегства с Райского острова. По ночам она ждала возвращения в свой век: «Нет ничего лучше дома, нет ничего лучше дома», - повторяла она снова и снова, как молитву, но, очевидно, властелин времени не слышал ее. Она просыпалась по утрам в 1780 году и всякий раз испытывала разочарование, к которому, однако, примешивалось облегчение.

Однажды, когда она, согнувшись пополам, выдергивала траву из грядки с репой, ее сердце тревожно затрепетало. Она выпрямилась, придерживая шляпу одной рукой, и увидела, что на краю огорода стоит Дункан, наблюдая за ней. Улыбка поднимала уголки его губ и поблескивала в глазах.

Где-то в глубинах своего существа, которые она никогда не исследовала, даже не подозревала об их существовании, Фиби почувствовала побуждение броситься через грядки с морковью, картофелем и фасолью ему навстречу, повиснуть на его шее и зарыдать от радости, потому что он жив. Одновременно она поняла, чего все это время боялась, что он не вернется.

- Сперва я работала в прачечной, - сказала она, понимая, что ее слова звучат глупо, но все равно произнося их, потому что не могла вынести молчания. - Там у меня ничего не получилось, и меня бросили на овощной фронт.

Дункан засмеялся и покачал головой. Он был невероятно красив: высокий, обожженный солнцем, широкоплечий, пахнущий чистым, соленым ароматом моря.

- Я еще не понял, на каком языке ты говоришь, - сказал он. - Не на английском верноподданных короля, уж это точно.

Фиби улыбнулась, но про себя уже считала ночи, которые Дункан провел в море, и представляла его в объятиях Симоны, наверстывающего упущенное время. Это видение словно окатило ее ледяной водой, и сердце заколотилось, выскакивая из груди.

- Нет, - сказала она, - я говорю на американском варианте примерно тысяча девятьсот девяносто пятого года.

Дункан внезапно показался ей мрачным и измученным до изнеможения. Разумеется, ее присутствие в его доме было для него не меньшей загадкой, чем для нее самой, а он явно не любил неразрешимых загадок. Какая жалость, что он не может просто посчитать ее сумасшедшей и заняться своими делами, но, к сожалению, ее часы, водительские права и другие удивительные предметы все запутали.

- Как поживаешь? - спросил он, наконец. Фиби решила, что пауза в разговоре что-то означает, во не могла сообразить, что именно. Может быть, он просто пытается найти разумное объяснение происходящему.

- Хорошо, - ответила она, слишком гордая, чтобы сказать правду: что ее руки, ноги и спина болят от тяжелой работы и что она согласна обменять свою правую почку на пару таблеток аспирина и грелку. - Надеюсь, что ваша операция прошла успешно.

Упоминать о недавнем рейде против англичан было ошибкой, но непоправимое совершилось, прежде чем Фиби поняла это. Дункан едва не отшатнулся от нее, его глаза сузились, он сложил руки на груди, незримо воздвигая барьер между собой и Фиби.

- Да, - ответил он холодно, как будто Фиби лично сражалась против него и его людей. - Мы победили, но дорогой ценой.

С этими словами он направился к дому, оставив ее среди репы, грязную, обгоревшую на солнце и страдающую от боли. Она понимала, отчего болит ее тело, но что заставляет страдать ее сердце?

Войдя в свою комнату, Дункан обнаружил у камина большую бронзовую ванну. Симона и другая служанка наполняли ее горячей водой из ведер. Не сказав ни слова, он направился к своему столу, где его ждал графин с отличным бренди, и щедрой рукой плеснул в бокал янтарную жидкость.

Капитан и команда английского судна «Индийская королева» сражались отчаянно, и палубы корабля оказались залиты кровью нападающих и защищающихся, прежде чем бой прекратился. Повстанцы потеряли троих людей, Дункан забыл об этом в те несколько блаженных минут, когда наблюдал за Фиби в огороде, но память об убитых товарищах будет жить в его снах месяцы и даже годы, рядом с другими воспоминаниями, наполняющими его сновидения. И еще Алекс, его ближайший друг. Пуля раздробила ему колено. Сейчас он лежал в другой комнате, в противоположном конце дома, под наблюдением Старухи, мучимый лихорадкой и болью. Даже если Алекс выживет, что будет чудом, он останется калекой, не способным ездить верхом и сражаться: Может быть, даже не сможет ходить. К горлу Дункана поднялась желчь.

Он и об этом забыл, заговорившись с Фиби. Забыл! Боже милосердный, что с ним происходит?!

Симона прикоснулась к его руке, и он вздрогнул, так как не заметил, что она пересекла комнату и стоит рядом с ним.

- Я останусь и буду ублажать тебя, - тихо предложила она.

Дункан заметил, что другая служанка ушла ни для кого не было секретом, что он бессчетное число раз находил утешение в объятиях Симоны. Дункан жаждал того, что она с такой готовностью предлагала ему, стремился к освобождению и моральному, и физическому, которое дал бы ему такой союз. Но он хотел быть с другой женщиной, женщиной, которой он не решался доверять. Фиби.

- Уходи, - сказал он вежливо, но твердо. - Вода остывает.

Прекрасные миндалевидные глаза Симоны вспыхнули от страсти и еще какого-то чувства, которое он не удосужился определить.

- Ты хочешь ее! - бросила она яростным, полным горечи шепотом. - Взгляни на ее волосы, она похожа на мальчишку! Капитан, может быть, у тебя изменились вкусы?

Усталый разум Дункана наполнила ослепляющая, раскаленная добела ярость, и только огромным усилием воли он сдержался и не ударил Симону по щеке. Он, даже в гневе никогда не поднимавший руку на женщину!

- Убирайся, - пробормотал он. - Больше ты не услышишь от меня ни слова.

Она смотрела ему в лицо, и Дункан видел в ее глазах сожаление и невыносимое страдание. Он был тронут, но не пошевелился и не произнес ни звука. Они не давали друг другу никаких обещаний, но Симона доставляла ему удовольствие и сладкое, обжигающее забытье, без которого он, наверное, не мог бы жить.

Симона попыталась что-то сказать, но оборвала себя. Всхлипнув, она повернулась и выбежала из комнаты.

Дункан запер за ней дверь, допил бренди, налил еще бокал и снял одежду. Вода в ванне была уже чуть теплой, но он с удовольствием погрузился в нее. Хотя он чудовищно устал, но не решался закрыть глаза, чтобы не увидеть, как падают его люди, как Алекс истекает кровью на палубе захваченной «Индийской королевы». Алекс молчал, но Дункан, хорошо знавший его, слышал вопли боли, которые сдерживал его друг, и ему самому хотелось кричать.

Наконец Дункан допил бокал до дна, вымылся, вытерся полотенцем и за это время еще трижды наливал бренди из графина. Надевая свежую одежду, он был уже слегка пьян, но чувствовал скорее благодарность за такое бесчувственное состояние, чем сожаление. Его отец был прав, размышлял Дункан, сидя на краю кровати и натягивая ботфорты. Если такое место, как ад, существует, то Дункан Рурк рано или поздно попадет туда.

Когда Дункан шел по коридору в заднюю часть дома, в тихую комнату, где лежал Алекс, любому случайному наблюдателю показалось бы, что с ним не происходит ничего особенного. Он сам, однако, знал, что плохо держится на ногах и, если бы сейчас пришлось сражаться, ему бы запросто перерезали глотку. Он остановился у двери комнаты, жалея, что не может молиться. Но, увы, он был отступником и бунтовщиком, и, хотя не утратил веры окончательно, его нельзя было назвать добрым христианином. Дункан не стал ни о чем молить, потому что был уверен, что на небесах его не услышат.

Когда он переступил порог и вместо старухи-служанки увидел в комнате Фиби, его удивлению не было границ. Сидя возле кровати, она держала Алекса за мертвенно-серую руку и смотрела на него, прикусив губу.

- Вы ничего не говорили мне! - произнесла она еле слышным голосом.

Дункан тихо закрыл дверь и встал с противоположной стороны кровати, глядя на застывшее лицо Алекса. Он не мог заставить себя признаться, что забыл про бой, забыл про погибших людей, про своего лучшего друга, когда стоял на огороде, глядя на нее... желая ее.

- Есть много вещей, которых вам знать не нужно, - ответил он, едва взглянув на нее. По правде говоря, он боялся, что иначе подпадет под ее очарование и снова забудется.

- Он умрет? - спросила Фиби прерывающимся голосом, выражающим весь ужас, который испытывал, но не мог показать Дункан.

- Вероятно, - ответил Дункан.

- Почему вы не послали за врачом?

Он наконец встретился с ней взглядом. Ее глаза странным образом притягивали его, так солнечное тепло находит зерна, скрытые в земле, и вынуждает их прорастать и подниматься навстречу свету.

- Мы находимся на острове, - напомнил он хмуро. - От материка нас отделяют многие мили. И даже если бы это было не так, я бы никогда не позволил коновалам, именующим себя врачами, дотронуться своими грязными руками до моего друга.

Фиби заметно побледнела, и с того недавнего времени, когда он встретился с ней на солнце и свежем воздухе, под ее глазами появились тени. Казалось, что она увядает, как экзотический цветок, вырванный из привычной почвы.

- Да... я забыла, какой была медицина... то есть какая она... в восемнадцатом веке. Видимо, мы мало чем можем помочь ему, да?

Дункан ответил не сразу: он был на грани срыва, и умер бы со стыда, если бы выказал слабость в чьем-то присутствии, в особенности Фиби. Конечно, он давал волю своим чувствам, но, только оставаясь один, обыкновенно он выражал свое горе, а иногда и радость с помощью музыки.

- Да, - ответил он. - Мы ничем не можем ему помочь. Что привело вас сюда, Фиби?

Она поправила мокрые волосы, прилипшие ко лбу Алекса, как будто успокаивала ребенка, испуганного страшным сном.

- Не знаю, - ответила она, не поднимая глаз на Дункана. - Он был добрым со мной в ту ночь, когда я появилась у вас в доме.

- В отличие от меня, - кивнул Дункан и кончиками пальцев прикоснулся к руке Алекса, надеясь, что его друг поймет, что он не один, что некто, пусть даже беспомощный и виноватый во всем, не бросает его.

- Вы вели себя как законченный подонок, - произнесла Фиби, как будто про себя. - Мне казалось, что я попала на какой-то маскарад для извращенцев.

Дункан вполне понял ее искаженный английский, чтобы испытать досаду, но сейчас его внимание было поглощено больным.

- Алекс в ту ночь просто взбесился. Я временами не понимаю, как мы вообще стали друзьями, я всегда был шалопаем, а он самым достойным из людей, живущим по правилам, которых я даже не надеюсь достичь.

- Может быть, он думал, что должен исправить вас, - сказала Фиби.

- Может быть, - кивнул Дункан и печально улыбнулся. - Он мог бы догадаться, что это невыполнимая задача.

- Неужели вы такой ужасный человек? - спросила Фиби.

Алекс зашевелился, и она смочила салфетку холодной водой и вытерла ему лоб, продолжая говорить: - Допустим, вы чрезвычайно подвержены унынию, а в данный момент, как мне кажется, еще и не слишком трезвы, но вы, очевидно, любите своего друга и способны отдать жизнь за ваше дело. Вы одаренный музыкант, и наверняка любите красоту, иначе не стали бы жить в таком чудесном доме.

Дункан был тронут ее словами, но решил, что несчастье, постигшее Алекса, сделало его чересчур сентиментальным.

- Вы полагаете, что дьявол не может любить музыку сильнее, чем ангелы рая? - тихо спросил он. - Я склонен думать, что иногда он сочиняет зловещие мелодии, гораздо чаще печальные. Возможно, он играет оттого, что не может плакать.

Некоторое время Фиби молча смотрела на него, затем задумчиво спросила:

- Дункан, вы именно поэтому играете? Потому, что не можете плакать?

Он встал и подошел к маленькому окну, которое Фиби, а может быть Старуха, открыла, впуская приносящий запах соли бриз. Он смотрел невидящими глазами на море, которое было его святилищем, любовью его души, смыслом его жизни. Но на этот раз оно не могло его утешить.

- Алекс умирает, - пробормотал он. - Из-за меня. - Он обернулся и по выражению глаз Фиби понял, что его лицо ужасно, но сдержанность, какой бы благоразумной она ни была, покинула его. Что-то в ее взгляде заставило его признаться в самых глубоких, самых ужасных тайнах своей души. - Небеса милосердные, взгляните на него! Вы думаете, только дьявол мог причинить Алексу эти страдания, это несчастье? Нет. Все, что требовалось хорошему человеку, чтобы лишиться жизни, это назвать Дункана Рурка своим другом!

Он говорил шепотом, но с таким же успехом мог кричать комната буквально дрожала от его ярости и его боли. Фиби поднялась и, обогнув кровать, встала перед ним. В ее глазах блестели слезы.

- Хватит! Алекса никто не заставлял сражаться вместе с вами, он сам выбрал такую жизнь. - Она шмыгнула носом, вытерла лицо тыльной стороной ладони и продолжала: - Если вы хотите успокоить свою издерганную совесть и упиваться трагедией своей жизни, то, по крайней мере, имейте мужество заниматься этим в другом месте и в другое время. Сейчас вы должны думать об Алексе, а не о себе, Дункан отступил на шаг, понимая, что она права. Прежде чем он нашел ответ, Алекс снова пошевелился и что-то пробормотал. Он просил воды, и Фиби вернулась к кровати и напоила его с ложки. На мгновение открыв глаза, он бросил взгляд на Дункана. В этом единственном взгляде светилась мольба, которая поразила Дункана, как острие пики. Алекс хотел умереть.

- Нет! - хрипло сказал Дункан. - Нет, черт побери!

Всю ночь Дункан сидел у постели Алекса, не смыкая глаз и надеясь, что его друг выживет. В какой-то момент Фиби покинула комнату, и ее место заняла Старуха, принеся припарки и бормоча странные, внушающие благоговение заклинания. Она не разговаривала с Дунканом, он тоже не пытался заговорить с ней, и все же они прекрасно понимали друг друга.

На рассвете Старуха собрала свои снадобья и удалилась. Дункан стоял у окна, глядя, как рассвет окрашивает море малиновыми, золотыми и огненно-оранжевыми полосами.

- Дункан! Он обернулся и понял, что ему не почудилось. Алекс пришел в сознание, и, хотя лицо друга покрывала смертельная бледность, облегчение Дункана было так велико, что в первое мгновение он не мог вымолвить ни слова.

- Какой из меня теперь солдат? - спросил Алекс с отчаянием в голосе.

Дункан, пододвинув стул к кровати, сел. - Есть и другие призвания, кроме войны, - сказал он хрипло. - Можешь стать купцом или адвокатом. Ты можешь жениться и нарожать детей...

Губы Алекса скривились в улыбке. - Какая женщина захочет взять в мужья калеку?

- Ты не калека, - настаивал Дункан. - По крайней мере, не будешь калекой, когда полностью вылечишься.

- Нога пропала, - сказал Алекс. - Я ее не чувствую.

Дункан прижал руку ко лбу. Он изо всех сил старался, чтобы его голое звучал ровно и не выдал его собственной печали и тревожных предчувствий.

- Ты снова будешь сильным, - сказал он. - Через полгода, год...

По лицу Алекса катились слезы, и, увидев их, Дункан замолчал.

- Я постараюсь, - пробормотал Алекс. - Но ты должен дать мне одну клятву, иначе сделке не бывать.

- О чем ты говоришь? - изумился Дункан. - Что еще за сделка?

- Если бы я сейчас мог сделать то, что желаю, - сказал Алекс, - я бы приставил пистолет к виску. Но так как ты считаешь, что я поправлюсь, то я приложу к этому все свои силы. Если же, спустя шесть месяцев, я все еще буду желать покончить с жизнью, ты должен помочь мне умереть.

У Дункана внутри все перевернулось. - Боже всемогущий...

- Обещай мне! - настаивал Алекс. Он был очень слаб и снова погружался в забытье.

- Не могу!

- Дункан!

- Черт подери, как ты можешь просить меня стать убийцей, убийцей своего лучшего друга?

- Именно по этой причине. Потому что ты мой лучший друг. Дункан, мне предстоит тяжелый путь. У меня не хватит на него сил, если я буду знать, что приговорил себя к жизни с изувеченным телом, которое, тем не менее, слишком крепко, чтобы умирать.

- Ты хочешь сказать, что отправишься к праотцам, если я не выполню твою просьбу? Но ты не можешь заставить себя умереть усилием воли. - Но, произнося эти отчаянные слова, Дункан понимал, что ошибается. Он часто видел, как другие люди, гораздо менее серьезно раненные, чем Алекс, стремились к смерти. Нередко бывает достаточно обратить все свои помыслы к могиле и к миру, который ждет на небесах, обещая конец боли, страха и сожалениям.

Алекс не отвечал; нужды в его ответе не было. Он просто смотрел на Дункана и ждал.

- Не проси меня об этом!

- Мне больше некого просить, - ответил Алекс.

Дункан долго молчал. - Ну хорошо! - произнес он еле слышно. - Я обещаю, черт тебя возьми! Но я даю это обещание не по своей воле.

Алекс улыбнулся, закрыл глаза и успокоился. Дункан вышел из комнаты и зашагал по коридору в сторону главной лестницы. Погруженный в свои мысли, он направлялся в гостиную, где стоял клавесин невинный, неодушевленный предмет, беззащитный перед жестокостью его чувств.

Дункан не мог думать, не осмеливался заговорить. Он сел за изящный инструмент и положил пальцы на знакомые клавиши. Он не осознавал, что играет, не слышал музыки, не чувствовал ее мелодии. Он потерял счет времени.

Наконец Дункан поднял глаза от клавиш, хотя звуки продолжали плыть внутри него, как бурная река, зарождаясь в самых пустынных, самых бесплодных уголках его души. Рядом с ним стояла Фиби. Она глядела на него, слушала, и слезы текли из ее глаз. Он увидел, как ее губы произнесли слово «Хватит!», но только покачал головой. Она не понимала: не он был властен над музыкой, она повелевала им. Снова опустив взгляд, он продолжал ударять по клавишам, и неистовая музыка наполнила комнату, дом, всю вселенную душераздирающими аккордами.

Тогда Фиби прикоснулась к нему, чего никто никогда не осмеливался делать, когда он находился в таком состоянии. Она встала позади него и положила руки ему на плечи, и Дункан испытал такое потрясение, как будто его корабль швырнуло ураганом на скалы.

Он встал и обернулся, опрокинув табурет. Фиби не отступила, хотя сейчас он казался измученным демоном, а только снова прикоснулась к нему своими легкими, прохладными руками сначала к его плечам, затем к лицу.

- Дункан! - прошептала она. - О Дункан!

Ее нежности он был уже не в силах вынести. Ему никогда ничего не хотелось так же сильно, как поднять ее сейчас на руки и отнести в свою постель, и забыться в ее сладком огне, и сгореть в нем, но он не мог ни соблазнить ее, ни тем более взять силой. Он выбежал из гостиной через французские двери, выходившие в сад, и не возвращался в дом, пока на остров не спустилась тьма, и в окнах не зажглись огни.

ГЛАВА 5

Прекрасная и трагичная музыка Дункана по-прежнему звучала в ушах Фиби и дрожью расходилась по телу, хотя он уже давно выскочил из-за клавесина, в бешеном порыве опрокинув табурет, и выбежал из гостиной. Струны клавесина еще дрожали в жалобном плаче, когда вдали громко хлопнула дверь.

Фиби не стала поднимать табурет, даже это было бы самонадеянностью, а она и так сделала достаточно глупостей для одного дня. Она только провела пальцами по клавишам из слоновой кости, не потерявшим своей чистоты, нежно, как будто успокаивая инструмент, извлекая из него звенящий ручеек тихих жалобных нот. Краем глаза она увидела, что за ней безмолвно наблюдает Старуха, сложив смуглые руки на груди, ее лицо было безмятежным, как у ангела.

- Если бы я только оставила его в покое... - пробормотала Фиби с тихой лаской, - Ты хотела помочь, - ласково откликнулась Старуха. - Но его раненую душу даже ты не можешь исцелить. С этим делом может справиться только сам мистер Дункан с помощью Создателя.

Фиби, обернувшись, встретила спокойный взгляд своей доброй феи.

- Ты просто чудо! - сказала она с чувством, хотя ей было еще слишком грустно, чтобы улыбнуться. - Откуда в тебе столько мудрости?

- Долго на свете прожила, - был ответ. - Смотрела и слушала.

Фиби кивнула и, глубоко вздохнув, задумалась. Затем объявила решение, к которому давно пришла, но была не в силах высказать.

- Я не могу здесь оставаться! - заявила она.

Старуха ничего не ответила, но подошла к Фиби и, взяв ее за руку, как Симона, долго изучала ее ладонь. На этот раз Фиби не пыталась высвободить руку. В эти мгновения она чувствовала, будто самую ее душу исследуют, взвешивают, рассматривают.

Наконец на губах Старухи заиграла улыбка, словно птица, с легкостью взлетевшая на ветку.

- Да, - сказала она. - Ты уедешь отсюда. Это необходимо.

- Ты мне поможешь?

Старуха всматривалась в глаза Фиби, как будто разглядывала в них образы и знамения, скрытые от самой Фиби. По спине девушки побежали мурашки, но это ощущение было порождено таинственностью, а не страхом.

- Сегодня ночью лодка увезет тебя на далекий остров. Но ты должна собраться с силами, ибо это будет нелегкое путешествие.

Фиби уже узнала, что жизнь в восемнадцатом веке никак нельзя назвать легкой от человека требовалось немало энергии, чтобы удовлетворить свои самые насущные потребности. Даже такое простое действие, как умывание, требовало стратегического планирования, а принять ванну было просто монументальным начинанием.

- Меня это не удивляет, - сказала Фиби рассудительно.

Остаток дня она провела у кровати Алекса и, хотя он снова был без сознания, читала вслух томик Чосера, который нашла в гостиной. Фиби была образованной женщиной, но староанглийский не был ее сильной стороной и она мало что понимала из прочитанного. Все это занятие отвлекало ее мысли от собственных тревог и, как она надеялась, служило нитью, пусть даже тонкой, которая связывала Алекса с миром живых.

На закате она поела в темном уголке кухни, расположенной в отдельном здании, а когда на остров спустилась ночь, за ней пришел юноша-туземец. Не говоря ни слова, он повел ее по дорожке среди тропической зелени к берегу и там указал на изящное, похожее на каноэ суденышко, лежавшее на белом песке.

Проглотив комок, Фиби залезла в лодку, прижимая к груди жалкий узелок с платьем, бельем, куском мыла, и уселась на узкой скамейке. Юноша зашел в темно-бирюзовую воду, напрягая бронзовые мышцы, уверенно столкнул лодку в воду, взялся за весла, и суденышко заскользило по дрожащей серебристой лунной дорожке, протянувшейся по морю.

Старуха была права: путешествие оказалось нелегким. Во-первых, москиты. Затем приступы морской болезни, заставлявшей Фиби то и дело перегибаться через борт. Они петляли между темными островками, держа курс по звездам, и на рассвете оказались в укромной бухте, где заснули, раскинувшись на песке. Вместо подушки Фиби подложила под голову узелок.

Они плыли три дня, по ночам бесшумно скользя по воде, днем, когда плыть было опасно, потому что их могли увидеть, отдыхая на суше. Фиби все больше молчала, но время от времени начинала без умолку болтать, побуждаемая к этому одиночеством. Она рассказывала своему немому спутнику про Джеффри и профессора Беннинга, про машины, самолеты и супермаркеты, про закусочные и борьбу с ожирением. Тот слушал, иногда улыбался и не говорил ни слова в ответ.

Наконец, ранним утром четвертого дня, они прибыли на остров, не уединенный и необитаемый, как другие, а полный звуков и энергии, шума и суеты. В гавани стояли корабли под английскими флагами, на причалах, заставленных бочками, толкались рабы и свободные люди, стояли повозки и экипажи, громоздились товары. Фиби поблагодарила своего провожатого и храбро побрела к берегу, приподняв тяжелые юбки. Она не имела никакого понятия, куда идти разве что вперед. Она так и поступила.

Фиби туристка из другого века бродила по грязным, залитым помоями улицам, пока не высохли ее платье и обувь. Она миновала лавки свечного мастера, портного, корабельную контору, склады. Однако самым заметным зданием оказалась «Корона и лилия» видимо, популярная таверна.

Собрав всю оставшуюся храбрость, Фиби переступила порог таверны и оказалась в шумном сумраке, в котором смешались запахи солода и пота, табачного дыма и сивухи. Фиби направилась прямо к стойке, где коренастый человек в грязной рубашке и дешевом напудренном парике отпускал оловянные кружки, доверху наполненные пивом.

- На пару слов, красотка, - сказал он, прежде чем Фиби успела вымолвить хоть слово. - Для тебя тут найдется подходящая работа, если ты умеешь поднести кружку и держать свои мысли при себе. Поговори с мистрисс Белл, она даст тебе тюфяк и что-нибудь поесть.

Чувствуя, как пылают щеки, Фиби удержалась от того, чтобы в бойких англо-саксонских выражениях отчитать трактирщика за то, что он имеет наглость разговаривать с ней таким тоном, и прошла между столами в заднюю часть таверны. Ей нужно найти работу, если она хочет выжить в этой странной одиссее, и для начала можно разносить выпивку в «Короне и лилии». Конечно, на повышение надеяться нечего, но об этом можно подумать позже. Сейчас ей нужна только чистая постель и пропитание.

Мистрисс Белл оказалась толстой общительной женщиной в домотканом платье. Своими грубоватыми, добродушными манерами и копной седых волос она напомнила Фиби одну из ее любимых героинь фильмов сороковых годов Ма Кеттл в исполнении Марджери Мэйн.

- Меня зовут Фиби Тарлоу, - объявила девушка, надеясь, что ее речь звучит как у обыкновенной женщины восемнадцатого века, но понимая, что это не так. Проницательный взгляд мистрисс Белл сразу же остановился на ее коротких волосах. - Я ищу работу. И крышу над головой.

Пожилая женщина прищурила глаза. - Я тебя не знаю, - сказала она своим грубым, громким голосом. - Ты невольница, сбежавшая от хозяина? Откуда ты?

Фиби проглотила комок. - Я ни у кого не служила, - ответила она ровным голосом. - Я приехала из места под названием Сиэтл. - Возможно, было бы лучше солгать, но она не умела кривить душой, это всегда было привилегией Джеффри. - Я умею делать тяжелую работу, - прибавила она. - Я работала официанткой в столовой колледжа.

Миссис Белл хрипло фыркнула. - Колледжа? - иронически усмехнулась она, как будто это было невозможно. Разумеется, в 1780 году это действительно было не возможно. - Ты можешь чистить и мыть котелки и чайники и состряпать наваристую похлебку из того, что окажется под рукой?

- Смогу, если нужда заставит, - кивнула Фиби.

Мистрисс Белл снисходительно усмехнулась. - А если кто-нибудь, королевский солдат или бунтовщик, предложит тебе разделить с ним постель?

- Я откажусь, - сказала Фиби.

- Ну да, - кивнула мистрисс Белл. - Я тоже так думаю. Пойдем со мной, милочка, я покажу тебе твою комнату. На кухне есть горшок с тушеной олениной, можешь подкрепиться. Но только никакого пива, пока не выполнишь дневную работу. Поняла?

Фиби и не подумала отказываться. Она кивнула, радуясь, что так быстро нашла работу, и поднялась за мистрисс Белл по грубо сколоченной лестнице.

Ее комната оказалась душной каморкой под крышей, едва ли намного большей, чем средних размеров уборная в квартире двадцатого века. В ней имелись грубая деревянная кровать, потрепанное одеяло, а также таз и кувшин на шатком умывальнике. Под кроватью нашелся ночной горшок, а на стене единственный гвоздь для ее гардероба, который состоял ровно из двух платьев.

- Спасибо, - искренне поблагодарила Фиби. Хотя она ужасно тосковала по Дункану и Старухе, эту жалкую каморку, по крайней мере, не приходится ни с кем делить. Тяжелая дверь была снабжена засовом, и, как бы трудно ей ни приходилось, она каждую ночь могла найти здесь приют, зная, что платит за него своим трудом.

- Ты странная девушка, - заметила мистрисс Белл, подняв седые кустистые брови. - Откуда ты родом? Из Сиэтла, так ты говорила?

- Из Бостона, - сказала Фиби, обнаружив, что все-таки может солгать не моргнув глазом, если этого требуют обстоятельства. Она надеялась, что такой ответ не запишет ее автоматически в патриоты, хотя, конечно, принадлежала к их числу. Насколько она помнила, в Бостоне тори было не меньше, чем бунтовщиков. Представители обеих групп, как правило, следовали велению своей совести, и те и другие считали себя лояльными гражданами. Так что это был всего лишь вопрос семантики.

- Значит, ты знаешь Сэмуэла Адамса? И прочих смутьянов?

- Только понаслышке, - осторожно ответила Фиби и положила свой узелок на кровать с таким видом, будто заявляла право собственности на эту жалкую каморку. «Американская история, страница сто первая, - подумала она с усталой улыбкой. - Сэмуэл Адаме, известный пятнами от яиц на лацканах, а также талантами предводителя, несгибаемым характером и выдающимся умом». - А вы тори, мистрисс Белл?

- А ты? - спросила августейшая особа.

- Нет, - ответила Фиби, поставив в зависимость от личной честности все свое будущее а возможно, даже свою жизнь, поскольку только что объявила о своих истинных привязанностях, а политический климат, безусловно, был неблагоприятным. - Я поддерживаю победителей. Континентальная армия в конце концов восторжествует.

Мистрисс Белл едва заметно улыбнулась, но свои политические взгляды высказывать не стала.

- Некоторые тоже так говорят. Другие возражают. Ты сегодня вечером будешь прислуживать, мисс, - объявила она. - Но сперва тебе нужно помыться, немного отдохнуть и должным образом подкрепиться.

Благодарность Фиби не знала границ. Она была здесь чужаком, пришельцем из другого места и времени, и поэтому не могла ожидать большего, чем простейших средств к существованию о комфорте даже речи не шло. Она кивнула в знак согласия и повернулась, чтобы развязать свой узелок, но мистрисс Белл заговорила снова.

- Детка, что случилось с твоими волосами? - спросила она.

- Я перенесла лихорадку, - сказала Фиби. К лучшему или к худшему, ей становилось все легче и легче отступать от правды. В конце концов, не могла же она сказать этой женщине, что явилась из другого времени, лежавшего на двести лет вперед, в котором люди носят такие прически, какие им нравятся. - Но вы не волнуйтесь. Я не заразная.

- Странно, - произнесла мистрисс Белл, все еще удивляясь отрезанным косам Фиби. - В тебе очень много необычного, но, я полагаю, сейчас это неважно. Не ленись, мисс, и принимай в постели хоть тори, хоть бунтовщиков, но только не обоих сразу это принесет одни неприятности.

- Конечно, вы правы, - ответила Фиби. Без Дункана все происходящее почему-то казалось менее реальным, несмотря на всю подлинность цветов и ароматов. Гораздо больше это напоминало яркий сон. - Все, что мне надо пища, кров и немного... шиллингов.... которые я могу назвать своими.

Хозяйка «Короны и лилии» громко фыркнула.

- Шиллингов, говоришь? В твоем кошельке окажутся только гроши, мисс, и то если ты будешь стараться и вести себя должным образом.

Фиби не могла удержаться, чтобы не сделать реверанс, хотя вовсе не собиралась насмехаться над хозяйкой. Это получилось скорее рефлекторно, под влиянием окружающей обстановки и эксцентричных речей мистрисс Белл.

Мистрисс Белл, против своей воли польщенная, велела новой служанке смыть с себя дорожную пыль и сразу же после этого явиться на кухню. Когда ее нанимательница удалилась, Фиби выполнила указание, налив из кувшина в таз тепловатой воды, и тщательно вымылась. Она пригладила пальцами волосы, засунула узелок под умывальник, и с урчащим животом поспешила вниз.

Кухня «Короны и лилии» оказалась душным помещением, полным людей и самых разных запахов. Фиби налила себе миску густой похлебки, слишком голодная, чтобы интересоваться, из чего она приготовлена, и, усевшись на скамью рядом с помойным ведром, решительно приступила к еде. В пути с Райского острова она и ее молчаливый провожатый существовали на черством хлебе, которым снабдила их Старуха, разнообразя свой стол рыбой, корешками, кокосами и ягодами, которые удавалось найти ее спутнику.

Никто с ней не заговаривал, хотя на нее было направлено немало любопытных и оценивающих взглядов, точно так же, как в прачечной в доме Дункана. Фиби была не из робких, хотя по мере возможности избегала неприятностей, и не отводила глаз под взглядами других женщин. Она подозревала, что любой признак страха или раболепия превратит ее в предмет насмешек или козла отпущения.

Покончив с едой, Фиби вымыла руки, и, поскольку приказ отдохнуть явно был забыт, ей выдали грязный передник и немедленно отправили к посетителям.

Публика в «Короне и лилии» представляла пестрое сборище: здесь были английские солдаты в штанах из буйволовой кожи, ботфортах и знаменитых красных мундирах, простолюдины в домотканой одежде или оленьей коже, ремесленники, подмастерья, фермеры, купцы. «Одни из них - думала Фиби, торопливо разнося оловянные кружки, полные пива, бунтовщики, другие конечно, тори». Кто именно, разумеется, определить было трудно, хотя, судя по всему, приверженцы короля Георга были более громогласны в отстаивании своих убеждений.

Уже немало пива вылилось из бочонков за грубой деревянной стойкой, когда один из красномундирников, которого называли майором Лоуренсом, неожиданно схватил Фиби сзади за завязки передника и усадил к себе на колени. Девушка вырывалась, но он только смеялся, крепкими руками обхватив ее за талию и с легкостью преодолевая ее сопротивление.

Даже попав в такую чрезвычайную ситуацию, Фиби сумела заметить, что кое-кому из мужчин, сидевших за длинным столом, все они были англичанами, не понравилось, какой оборот принимает дело.

- Отпусти девчонку, майор, - раздался вежливый голос с другого конца стола. - Ты что, не видишь, что она больная? Посмотри на ее остриженные волосы.

Майор, опьяненный пивом, слегка отстранил от себя разъяренную Фиби, не снимая ее со своих колен, и оглядел ее.

- Я бы решил, что это мальчишка, если бы не изгибы и выпуклости как раз там, где положено.

Фиби поморщилась, вспыхнула и возмущенно фыркнула.

- Отпусти ее, - повторил защитник Фиби, но даже не пошевелился, чтобы вырвать ее из рук негодяя или хотя бы податься вперед, чтобы она могла разглядеть его и получить какое-нибудь представление о его персоне.

- Может быть, майор любит мальчиков, - заметила какая-то отважная душа, сопровождая свое предположение громким рыганием. - Ребята, берегите свои задницы, когда он поблизости!

Майор отпихнул от себя Фиби так поспешно, что она едва не свалилась на грязный пол. В следующее мгновение Лоуренс вскочил на ноги, багровый от пива и негодования, и схватился за шпагу.

- Кто это сказал? - грозно вопросил он.

Фиби могла бы рассмеяться, если бы ситуация в целом и шпага в частности не были такими зловещими. На одном конце скамьи остался только один человек, в то время как другие участники пирушки теснились на другом с выражением веселого отвращения на лицах. «Сейчас тут будут кого-то убивать», - подумала Фиби.

- Салют! - сказал виновник переполоха, протягивая свою кружку майору. Это был маленький, коренастый человек с лысой головой и багровым лицом. Когда он встал, одна из медных пуговиц отлетела от его мундира и со звоном покатилась по столу.

Майор убрал руку с эфеса шпаги и отступил на шаг, наморщив длинный нос.

- Клянусь Богом, сержант, вы позорище короны, - пробормотал он. - Я бы прикончил вас на месте как верный слуга его величества, если бы это не было противозаконно, черт побери!

Глаза сержанта сверкнули, когда он схватил свою пуговицу и положил ее в карман.

- То-то и оно, - жизнерадостно согласился неряха. - Рапорт придется сочинять и так далее. - Он взмахнул пыльной треуголкой в знак личного уважения и подмигнул Фиби, собираясь удалиться. - Прощай, милочка, - сказал он.

- Фиби кивнула в ответ и постаралась убраться подальше от майора на случай, если пирушка снова разгуляется, но после ухода сержанта все изменилось. Один за другим заскучавшие солдаты отставляли кружки, вставали со скамеек и покидали таверну. Их командир задержался, погрузившись в задумчивость и нетвердой рукой, подливая себе из кувшина, стоявшего в центре стола.

- Я бы предложила ему кофе, - прошептала Фиби другой служанке, молодой девушке, одетой в бесформенное платье из серого муслина, чепец и грязный передник, - но кофеин еще хуже подействует на его организм, чем алкоголь.

Ее коллега за полдня своей бурной карьеры в «Короне и лилии» Фиби узнала, что девушку зовут Молли, пришла в полное недоумение от ее замечания и едва не выронила из рук тарелку с жареным мясом. Но затем она неуверенно улыбнулась, и у Фиби появилась надежда, что в ее лице она найдет друга если не считать сержанта, который столь ловким ходом спас ее от нежелательного внимания майора. Теперь все, что ей оставалось делать, не попадаться на глаза Лоуренсу: хотя он и был офицером, но джентльменом его никак нельзя было назвать.

Молли отнесла мясо прожорливым ремесленникам, собравшимся за угловым столом, и, возвращаясь к стойке с пустым кувшином, обошла одинокого британца по широкой дуге.

Таверна опустела, и Фиби трудолюбиво отскребала стол, как велела мистрисс Белл, которая, как она сама заявила, гордилась незапятнанной репутацией своей таверны, когда хозяйка подошла и остановилась у ее локтя.

- Он будет высечен за то, что оскорбил майора Лоуренса, - сообщила она тихим и спокойным голосом. - Надеюсь, ты докажешь, что достойна таких страданий.

Фиби почувствовала, что ее сейчас стошнит. Ее ноги ослабели, и она опустилась на скамью рядом со столом, который чистила. В ее голове вертелись ужасные картины: человек, привязанный к позорному столбу и избитый до полусмерти.

- Сержант? - слабо спросила она и со стоном опустила голову на сложенные руки, когда мистрисс Белл кивнула.

Хозяйка таверны нежно положила руку на плечо Фиби в знак грубоватого сочувствия.

- Меня нанимали как шлюху? - спросила Фиби, глядя на обветренное, озабоченное лицо мистрисс Белл. - Поэтому-то Лоуренс так свободно приставал ко мне? Все это случилось потому, что до меня вовремя не дошло, что входит в мои обязанности?

Пожилая женщина покачала головой, и загрубевшая кожа на ее скулах едва заметно покраснела.

- Нет, милочка, ты не обязана делить кровать ни с одним мужчиной, пока сама этого не пожелаешь. Я уже говорила тебе, Лоуренс трус и негодяй, и, кстати, в Континентальной Армии найдется немало таких же, как он. Он не скоро тебя забудет, а тем более сержанта из числа его подчиненных, за то что его выставили на посмешище.

- Могу ли я что-нибудь сделать - пожаловаться кому-нибудь?

- Если ты не хочешь, чтобы этому бедняге пришлось еще хуже, лучше держись от этого дела подальше, и пусть все идет само собой.

- Но если достойного человека собираются высечь из-за меня...

- Ты ничем не можешь ему помочь, - прервала ее мистрисс Белл. - Заканчивай с этим столом, мисс, и отправляйся спать. Ты глаза закрыть не успеешь, как наступит утро.

Жалея, что рядом нет Дункана и мудрых, успокаивающих советов Старухи, Фиби закончила работу и, неся свечу, которую дала ей мистрисс Белл, поднялась по узкой крутой лестнице в свою комнату. Там, раздевшись до нижних юбок, сполоснув лицо холодной водой из кувшина на умывальнике, она повалилась на кровать и заплакала.

Утро, как и предсказывала хозяйка, наступило слишком быстро, и Фиби умылась, оделась и поспешила наружу, в вонючую уборную позади таверны. Она вымыла руки в тазу около задней двери, пользуясь твердым желтым мылом, которое не давало пены, и направилась на кухню.

- Он едва не помер от порки, которую получил из-за тебя, этот Джессеп Биллингтон, - сказала ей рыжеволосая женщина, которая была бы красивой, если бы не оспины, покрывавшие одну ее щеку.

- Лучше помолчи, Элли Райан. Фиби не виновата, что майор Лоуренс свинья, - вступилась за нее Молли с пылом, которого трудно было ожидать от существа, с виду такого хрупкого и кроткого. - Если хочешь знать, именно он заслужил, чтобы с него спустили шкуру.

Фиби сложила руки примиряющим жестом. Не ее вина, что бедняга Биллингтон попал в беду, и уж конечно она не хотела становиться причиной ссоры между Молли и рыжей.

- Пожалуйста, не ссорьтесь, - сказала она, зажмурив глаза, потому что в висках неожиданно вспыхнула ужасная боль. - Сержанту это не поможет, верно?

Через полчаса, когда Фиби подносила двум торговцам завтрак, состоящий из колбасы и пива, ее худшие опасения подтвердились. Сержанта Биллингтона выставили у столба на городской площади и крепко наказали за неподчинение. Как рассказывал один лавочник другому, Лоуренс лично работал хлыстом, и крови было очень много. Изувеченного бедолагу унесли в заднюю комнату кузницы, и все это произошло из-за какой-то девки, прислуживающей в этой самой таверне. «Ну и кого это волнует?» - решили они наконец. Разве сержант не англичанин, и разве эти подонки не разорили многих купцов налогами и войной? Что делать честному человеку, чтобы в эти трудные времена у него был обед на столе? Им оставляют жалкие крохи, которых едва хватает на еду. Фиби, словно она была невидимкой, совершенно не замечали: она была всего лишь прислугой, чем-то вроде скамеечки для ног или преданной собаки. Она подозревала, что даже если бы лавочники знали, что она и есть та самая девка, из-за которой высекли британского солдата, они бы, вероятно, все равно не обратили на нее никакого внимания. Она принесла им пиво, каким-то образом сумев не вылить его им на головы, и, когда мистрис Белл вручила ей корзину и послала за яйцами, направилась не на рынок, а в кузницу.

Вокруг никого не было, уже наступил полдень, и тропическое солнце палило вовсю, и она проскользнула внутрь, торопливо миновала кузнечный горн и лошадей, ржущих в стойлах, и нашла комнату, где лежал Джесап Биллингтон. Он лежал на животе, раздетый до пояса, и его спина была не только исполосована, но вдобавок покрыта синяками и чудовищно опухла. Он выругался, когда Фиби дотронулась до него.

- Мне очень жаль... - сказала она.

- К черту! - прохрипел Биллингтон. - Принеси мне хорошего крепкого виски, красотка, и поживее. Кузнец хранит флягу на одной из полок.

Фиби удержалась от замечания, что для человека в таком состоянии лучше выпить воды, и отправилась на поиски виски. Это было самое меньшее, что она могла сделать для Биллингтона, если вспомнить, что она явилась причиной страданий бедняги.

Биллингтон со стоном приподнялся на покрытом запекшейся кровью локте, когда она наклонилась, протягивая ему флягу; смотреть на его усилие было мучительно. Он надолго припал к горлышку, как человек, умирающий от жажды, и затем снова опустился на солому.

- Я не знаю, зачем ты пришла, мисс, - сказал он. - Но я попрошу тебя, как одна христианская душа другую, чтобы ты оставила меня в покое до самого Судного дня.

- Я хочу чем-нибудь помочь тебе, - сказала Фиби.

- Ты уже и так помогла мне, - ответил Биллингтон, потянувшись к фляге, которую Фиби вложила в его руку. - Будь так добра, уйди отсюда, пока Лоуренс не увидел тебя и не повесил меня как предателя, а тебя как шпионку.

Фиби поднялась на ноги: - Зачем ему это делать?

- Потому что он ядовитая гадина, - объяснил Биллингтон с мучительным терпением. - И потому что я действительно предатель, а ты вполне можешь оказаться шпионкой. Замолви за меня словечко Рурку, когда этот проклятый идиот явится за тобой. А теперь, если в тебе еще есть хоть капля милосердия, убирайся.

Фиби почувствовала, что бледнеет. - Откуда ты знаешь про Дункана Рурка и мое знакомство с ним?

Биллингтон хрипло рассмеялся: - Ты думаешь, я буду делиться тайнами с девкой вроде тебя? Слухами земля полнится, и больше я тебе ничего не скажу.

С этими словами он впал в забытье, но произошло ли это от боли, или от виски, или от того и другого вместе, Фиби не могла сказать. На скамье рядом с наковальней Фиби нашла бадью с водой и перетащила ее в темную грязную каморку, где лежал ее спаситель. Разорвав свою единственную нижнюю юбку, она намочила тряпку и начала осторожно обмывать изувеченную спину Биллингтона. Время от времени ее охватывали приступы тошноты, и ей приходилось прерываться, но, в конце концов засохшая кровь была смыта, Фиби закрыла глаза, готовясь к тому, что ей предстояло сделать, затем откупорила флягу и выплеснула ее содержимое на израненную спину Биллингтона.

С диким криком, словно его бросили в огонь, сержант вышел из ступора и разразился бранью. Фиби отскочила, уверенная, что он убил бы ее, если бы это было в его силах.

- Проклятье на твою черную душу, девка! - орал он. - Что за чертовщину ты затеяла?!

Фиби плакала, хотя едва осознавала это. - Это не чертовщина, это здравый смысл, - сказала она. - Ты можешь подхватить инфекцию, а твое драгоценное виски единственный оказавшийся под рукой антисептик. - Она помолчала, затем добавила дрожащим голосом: - Может быть, ты все равно умрешь, но теперь у тебя, по крайней мере, есть шанс выздороветь.

- Убирайся, - прошипел Биллингтон сквозь стиснутые зубы, - пока я не встал, не нашел вилы и не проткнул тебя ими себе на потеху!

Фиби выбежала из кузницы и вернулась в «Корону и лилию», где мистрисс Белл ждала ее, чтобы прочистить ей мозги лекцией о том, что бывает, когда где-то шляешься и приходишь без заказанных яиц, но девушка безропотно перенесла это испытание.

Фиби отсутствовала уже больше десяти дней, когда до Дункана окольными путями дошло известие, что она объявилась в Куинстауне поселении на самом северном острове, удерживаемом англичанами, и прислуживает в таверне Салли Белл. Осведомитель почтительно советовал поскорее забрать девушку, пока ее добрые намерения не привели их всех на виселицу, поскольку всем известно, что Бог дал ей разума меньше, чем ручке от кастрюли. Испытывая дикую ярость и в то же самое время безумное облегчение оттого, что эта ужасная женщина все еще жива и по-прежнему лезет не в свое дело, Дункан смял письмо, и поднес его к пламени свечи, стоявшей на столе. Когда послание сгорело, он долго смотрел на пепел, как будто мог снова зажечь его силой взгляда.

- В чем дело? - осведомился Алекс, которого переместили вниз, в гостиную, где он мог любоваться видом из окна. Физически он поправлялся, но его глаза были потухшими, и Дункана очень тревожило состояние его рассудка, хотя он тщательно скрывал от друга свои опасения. - Судя по твоему взгляду, эта депеша прислана самим дьяволом.

Дункан усилием воли подавил в себе бешенство. Он никогда не поднимал руку на женщин, детей, собак и лошадей, но если бы в этот момент Фиби Тарлоу попала ему в руки, он придушил бы ее с улыбкой на лице и с песней в сердце.

- Я должен отправиться в, Куинстаун, - объявил он. - Немедленно.

Алекс, и так бледный, совсем посерел. - В Куинстаун?! Боже мой, Дункан, почему бы тебе сразу не поплыть в Лондон и не предать себя в руки суда? Результат будет точно таким же тебя повесят, а затем твою голову наденут на пику! Дункан встал из-за стола.

- У меня нет выбора, - объяснил он. - Там Фиби.

Алекс мрачно выругался и сказал: - Если эта женщина шпионка проклятых англичан, то она рассказала им про Райский остров, и скоро все мы окажемся в петле!

- Они бы уже прибыли сюда, если бы она им что-нибудь сказала, - возразил Дункан. Его инстинкт, от которого часто зависела его жизнь и жизнь его людей, подсказывал ему, что Фиби так же предана делу повстанцев, как сам генерал Вашингтон. Но, к сожалению, она была импульсивной натурой, а ее изрядная храбрость не подкреплялась умением оставаться в живых, и она с легкостью могла довериться не тому, кому надо. - Не волнуйся, друг мой. Я присмотрю за Фиби.

К тому времени как начался отлив чуть позже десяти вечера, Дункан с небольшой командой взял курс на Куинстаун, где за его голову была назначена награда. На рассвете они бросили якорь в нескольких милях к югу от гавани, и Дункан с двумя людьми направились к берегу на шлюпке.

Фиби после неудачного похода за яйцами пребывала в немилости у мистрисс Белл больше недели, но, во крайней мере, ее не рассчитали и не выгнали с позором из «Короны и лилии». Если бы это произошло, у нее оставались бы только две возможности, воровать или умереть с голоду. Никто больше не взял бы ее на работу всем уже стало известно о ее склонности попадать в неприятные истории, а путь обратно на Райский остров она не смогла бы отыскать, даже если бы у нее было хоть малейшее представление, в какой стороне он находится. Поэтому Фиби держала свои мысли при себе и сама держалась подальше от майора Лоуренса всякий раз, как он появлялся в таверне что происходило регулярно, и каждый вечер чистила котлы, выносила помои и мыла все кружки и кувшины, надеясь, что, рано или поздно, если только есть Бог на небесах, мистрисс Белл смилостивится и не будет больше взваливать на нее всю грязную работу.

Утешая себя этой мыслью, девушка направлялась по освещенной луной дорожке к уборной, когда перед ней внезапно возник темный силуэт, словно тень демона. Она попыталась закричать, но ее тут же схватили за руку и прижали к чьей-то крепкой груди. Ее мало радовало, что данная грудь, как и рука, заткнувшая ей рот, принадлежала Дункану. Его поведение никак нельзя было назвать дружелюбным. Фиби отбивалась скорее из принципа, на самом же деле она почти желала попасть к нему в плен и быть унесенной в рай восемнадцатого века, где бы он ни находился.

- Молчать! - выдохнул Дункан ей в ухо, утихомиривая ее одной лишь силой своей хватки. - Если нас поймают, не я один буду вздернут на высоком суку. Тебя повесят рядом со мной.

Он был прав. Никто бы не поверил, что Дункан застал ее врасплох, наоборот, все сказали бы, что это заговор, что она была его любовницей и сообщницей, ничуть не меньше его виновной в измене. И так как ей не хотелось умирать а также по нескольким менее существенным причинам, Фиби прекратила сопротивление.

ГЛАВА 6

- Теперь я могу потерять работу, - жаловалась Фиби, пока Дункан тащил ее по темным переулкам, а затем по прогнившей деревянной лестнице в какое-то помещение, где пахло как в погребе. - Я и так на плохом счету, после того как навестила мистера Биллингтона, вместо того чтобы покупать яйца.

Дункан высек огонь с помощью кремня, и во мраке закоптил и разгорелся огонек толстой свечи.

- Ты уже потеряла свое место в «Короне и лилии», - спокойно сообщил Дункан. На его лицо ложился причудливый узор колеблющихся теней и света. - И, могу поспорить, Салли Белл не станет жалеть о тебе.

Фиби сжалась в комок, потому что в тесном мрачном помещении было холодно и промозгло, потому что за дверями погреба, за верхней ступенькой лестницы, расстилался огромный, враждебный и совершенно непредсказуемый мир. Ты можешь спокойно подниматься на лифте и вдруг в следующее мгновение оказаться в другом веке. Читать о теориях Эйнштейна про параллельные измерения одно дело, но проверять их на собственном опыте совсем другое. Она чувствовала себя морской свинкой в космосе.

- Ты должен оставить меня в покое, - заявила девушка, когда Дункан снял свой темный сюртук строгого покроя и осторожно накинул ей на плечи. - Я прекрасно обходилась без тебя.

- Еще бы, - откликнулся Дункан. Определить выражение его лица в мерцающем свете было невозможно, но тон голоса был вполне скептическим. - Настолько прекрасно, что из-за тебя человека чуть не засекли до смерти.

Фиби передернуло. Проведет ли она остаток жизни в этом веке или вернется в свое время, она никогда не забудет, что случилось с сержантом Биллингтоном, и никогда до конца не простит себя за это.

- Это был несчастный случай, - ответила она через минуту, проглотив комок в горле. - Что я могла сделать? Позволить майору Лоуренсу приставать ко мне? Я боролась, сержант пришел мне на выручку, и я очень ему благодарна. Однако я не просила его о помощи и хотела бы, чтобы вы не забывали об этом.

Дункан встал с перевернутого ящика, на котором сидел что касается Фиби, то она примостилась на чем-то вроде трехногого табурета, и открыл буфет, подняв облако пыли. Фиби громко чихнула.

- Тихо, - приказал Дункан, возвращаясь с бутылкой и двумя деревянными чашками. - Мы прячемся, если ты этого еще не поняла. Или, может быть, ты хотела подать сигнал какому-нибудь британцу соотечественнику?

Фиби фыркнула: - Все с самого начала? Дункан Рурк, я - не шпионка.

- Тогда почему ты сбежала с Райского острова без моего разрешения?

- Потому что... - Она помолчала, глядя, как он разливает вино по чашкам, которые торопливо вытер подолом своей льняной рубашки, и взяла одну из них, протянутую ей. - Потому что во мне стали развиваться симптомы зависимого поведения. От тебя.

- Зависимого поведения?

- Я хотела заботиться о тебе.

Дункан изящно отпил из своей чашки и только после этого ответил: - И это нехорошо?

- Само по себе, конечно, нет, - сказала Фиби, покраснев и на мгновение отведя взгляд. - Но иные проблемы могут... и должны быть решены только тем, кого они одолевают. - Снова посмотрев на Дункана, она увидела, что он поднял темные брови и внимательно наблюдает за ней поверх чашки.

- И в чем, по твоему мнению, состоит проблема, которую я должен решить? - спросил он.

Фиби вздохнула. - Откуда я знаю? - ответила она с раздражением. - В чем бы она ни состояла, она заставляет вас молотить по клавесину так, будто вы пытаетесь сокрушить потоком звуков райские врата.

- Или врата ада, - с ухмылкой пробормотал Дункан, снова наполняя обе чашки. - Ты права, - согласился он через несколько минут. - Тебе в мои проблемы лучше не вмешиваться. Иначе ты только навредишь себе.

Фиби слегка откинулась назад на табурете очень серьезная и чуть-чуть пьяная. Однако она не чувствовала угрызений совести, а, наоборот, находила дерзкое и даже в чем-то безрассудное удовольствие от опьянения, потому что, в сущности, ей впервые было хорошо после всего, через что она прошла за последние дни. Время для сожалений наступит утром, когда у нее будет головная боль и тошнота. Фиби захотелось оставить дневник для своих наследников, если таковые у нее окажутся, и дать им совет покупать акции Ксерокса, Ай-Би-Эм и Майкрософт. Она моргнула, икнула и протянула Дункану пустую чашку.

Дункан покачал головой, забрал у нее жалкий сосуд и поставил его на бочонок, где сальная свеча пыталась бороться с темнотой.

- Спасибо, - сказал он с бледной улыбкой на губах.

- За что? - спросила Фиби, нахмурившись.

- За заботу, - ответил он. - Фиби, со мной ты в полной безопасности. Сейчас я тебе постелю, а утром мы отправимся в более надежное место.

Фиби, прищурившись, всматривалась в темноту, окутавшую их непроницаемой завесой.

- Ложиться здесь? Рядом с крысами, мышами и пауками? Так не пойдет!

Дункан вздохнул. - Я сам ночую здесь в случае необходимости, - сказал он успокаивающим тоном. - И эти твари меня не тревожат.

Фиби усмехнулась. Либо она выпила явно больше вина, чем ей казалось, или же оно было значительно более крепким, чем то, что она обычно покупала в супермаркете.

- Ты спишь в погребе? Прославленный Дункан Рурк? Ради Бога, скажи, почему?

- Именно потому, что я прославленный и даже, можно сказать, знаменитый Дункан Рурк. А теперь кончай болтовню и ложись спать. Бегство из Куинстауна может оказаться непростым делом, и тебе понадобятся все твои силы.

- Я боюсь! - призналась Фиби.

- Это разумно с твоей стороны, - ответил Дункан. Он поднял свечу, и ее мрачное мерцание выхватило из темноты кровать с веревочной сеткой вместо матраса, изъеденным молью одеялом и подушкой, которая выглядела так, будто уже служила домом для мышиной семьи. - Я думаю, что немножко разумного страха было бы для тебя полезно. Он не даст тебе делать глупости, хотя, признаться, надежда на это невелика.

- Я сюда не лягу, - заявила Фиби. Но она устала от вина и тяжелой работы в таверне мистрисс Белл.

- Ну, вот еще, - ответил Дункан, нежно взяв ее обеими руками за плечи. - Я лягу с тобой. Если появятся крысы, я отгоню их.

- А кто отгонит тебя? - спросила Фиби, подавляя зевок, хотя ее бедра приятно напряглись при мысли о том, чтобы делить постель узкую или широкую с Дунканом.

Он усмехнулся и ответил: - Куинстаунское подразделение армии его величества, если мы не задуем свечу, а ты не прекратишь молоть языком.

Мерцающее пламя погасло, оставив их в полном мраке, но Дункан уверенно положил девушку на кровать и лег сам, прижавшись к ней грудью и бедрами.

Странное возбуждение охватило Фиби в эти мгновения, но с ее сердцем происходило что-то еще более дикое. Переполнявшие ее чувства были столь сильны, что глаза наполнились слезами. Девушка была рада, что лежит спиной к Дункану и в темноте он не может видеть ее лица.

Но Дункан тут же нашел рукой ее подбородок и повернул ее лицо к себе, и все ее тело предательски подчинилось. Он поцеловал ее не со страстью, а так, словно его притягивала к ней неведомая сила, и он был вынужден прикоснуться своим ртом к ее рту. Стон протеста, одиночества, желания зародился где-то в глубине его груди, и Фиби почувствовала около своего бедра его горячую твердую плоть.

Сначала поцелуй был неуверенным, но затем Дункан крепко прижался к ее губам, выпуская на свободу какие-то стихийные силы, и их языки вступили в борьбу и примирились. Фиби сдалась, хотя чувствовала, что Дункан все еще сопротивляется, все еще пытается сдержаться.

- Я обещал, что ты будешь со мной в безопасности, - произнес он, задыхаясь, когда поцелуй наконец закончился.

Фиби любила Дункана. Она до конца поняла это только сейчас, и если не могла сказать ему это словами, то могла сказать своим телом. Ее руки скользнули под его рубашку, лаская теплое и твердое, как гранит, тело. Он был гладким, мускулистым и очень опасным.

Дункан застонал и опустил голову, чтобы еще раз покорить ее рот. Фиби тихо застонала от отчаяния и нежности и подумала, что если он сейчас же не овладеет ею, то она просто умрет.

Но, хотя Дункан явно желал ее не меньше, чем она его, он не торопился. Он раздевал ее, целуя и лаская каждый изгиб и ложбинку ее тела, и его благоговейные прикосновения зародили в Фиби чувство, что точно так же язычники боготворят своих идолов. Он сжал ее сосок губами и тут же прикрыл ее рот ладонью, заглушив протяжный глухой крик.

Фиби выгнула спину, тихо постанывая и не осознавая ничего, кроме чувств, которые Дункан разбудил в ней. Она не знала и даже в самых буйных фантазиях никогда не воображала, что любовь может быть такой.

Когда Дункан насытился грудью Фиби, а она лежала мокрая и обессиленная, так тяжело и сладко было желать его, стремиться к нему, неосознанно стараться победить его, он скинул с себя одежду и медленно накрыл собой тело девушки. Она почувствовала, как напряглась его плоть, стремясь к ее влажному лону, и издала сладострастный стон, приглушенный его ладонью.

Дункан поцеловал ее в лоб, погладил по спутанным влажным волосам и прошептал:

- Твое тело стремится ко мне, но что говорит твой разум, Фиби Тарлоу? Мне не нужна женщина, которая не хочет мне отдаться.

Одурманенная, она лишь кивнула головой, положила ладони на его ягодицы, побуждая войти в нее, и поцеловала ладонь, закрывающую ее рот. Дункан не стал больше мучить ее, оттягивая момент обладания: он знал, что она ждет его, и овладел ею одним сокрушительным, неистовым рывком.

Хорошо, что он догадался зажать рукой рот Фиби, потому что она не смогла сдержать первобытный, звериный, приветственный крик, который зародился, казалось, в самой глубине ее существа.

- О Боже! - прошептал он. - О Боже! Он двигался все быстрее, погружался в нее все глубже, одновременно покрывая поцелуями щеки, веки, лоб девушки. Фиби дрожала под ним, выгибалась, как туго натянутый лук, то, отталкивая Дункана, то, прижимаясь к нему, отвечая порывом на порыв. Ее тело было мокрым, горячим, сердце переполняли столь древние чувства, что их названия были давно забыты; она стремилась к полному единению, боролась за него каждым бешеным рывком, каждым приглушенным стоном, но одновременно боялась его так, как грешник боится Страшного суда. Безумие освобождения, к которому вел ее Дункан, ослепляло и сжигало ее, ей казалось, что она не выдержит и погибнет. Оргазм обрушился на них гигантским, вселенским катаклизмом. Фиби резко выгнулась над веревочным матрасом и хищно, необузданно поглотила Дункана. Он находился глубоко внутри нее, каждая мышца его тела была напряжена, и Фиби чувствовала, как его жар заполняет ее лоно. Даже посреди этого неистовства она поняла, что именно Старуха прочитала по ее ладони и почему помогла ей бежать с Райского острова. Она догадалась обо всем в то мгновение, когда беспомощно изогнулась под мужчиной, только что овладевшим ею. Восторг освобождения все продолжался, снова и снова охватывая их, когда они думали, что последняя искра наслаждения уже угасла в них. Наконец Дункан вытянулся рядом с Фиби, одна его нога лежала на ее бедрах, словно он заявлял право собственности на нее. Дункан пребывал в сладостном изнеможении, и Фиби улыбнулась во тьме, запустив пальцы в его шелковистые волосы.

- Она знала, что это случится, да, знала! - воскликнула Фиби.

Дункан вздрогнул от какого-то запоздалого чувства, и это заставило Фиби тихо и чувственно вздохнуть.

- Могу ли я спросить, о ком ты говоришь? - поинтересовался он, не поднимая головы от ее груди.

- О Старухе, - ответила Фиби, наматывая на палец прядь его волос. - Она посмотрела на мою ладонь, когда я сказала ей, что хочу уехать с Райского острова, и все устроила. - Девушка замолчала, внезапно встревожившись. - Надеюсь, ты не собираешься ее наказывать за то, что она помогла мне сбежать?

Дункан усмехнулся и потянулся губами к ее соску, который затвердел в предчувствии удовольствия.

- Я не осмелюсь. Она произнесет заклинание, и у меня выпадут зубы, волосы, а также отпадут кое-какие органы, которые мне дороги.

Фиби почувствовала, что те безымянные, всесокрушающие чувства снова вскипают в ней, и обеими руками привлекла Дункана к своей груди. Она исступленно обняла его поняв, что он не покинет ее, нежно погладила его волосы и пробормотала что-то, когда он снова лег на нее.

На следующее утро Фиби широко открыла глаза, почувствовав, что кто-то очень осторожно моет ее тело теплой водой. Дункан, конечно. Она хотела было заговорить, но обнаружила, что ее рот завязан полоской ткани.

Дункан усмехнулся, с восхитительной нежностью омывая ее самое сокровенное место.

- Ты, конечно, можешь снять повязку, если хочешь, - сказал он, - но я бы не советовал, принимая во внимание то, что собираюсь с тобой сделать, а зажать тебе рот рукой я сейчас не могу.

Фиби охватило какое-то странное чувство: она была совсем обнаженной если не считать полоски ткани, мешающей ей говорить, беззащитной перед Дунканом, и это было великолепно. В ее жилах медленно закипала кровь, когда она зачарованно наблюдала, как Дункан отставил таз в сторону и развел ее ноги так широко, что они легли по разные стороны кровати. Своими сильными руками моряка он гладил нежную кожу на внутренней стороне ее бедер, и Фиби вздрагивала от каждого восхитительного прикосновения его пальцев.

- Тебе достаточно покачать головой, если ты не хочешь продолжения, - сказал он. Фиби приподнялась на локтях, но больше не сделала ни одного движения. Дункан, не раздеваясь, опустился на колени рядом с кроватью, дразня ее дьявольской улыбкой. Затем нагнулся к ней, словно умирал от жажды, а она была холодным чистым ручьем. Фиби почувствовала его дыхание и задрожала, глядя, ожидая, вздымаясь ему навстречу. И он прикоснулся к ней языком...

Из груди Фиби вырвался стон, и Дункан начал целовать ее. Она умоляюще вздохнула и попыталась приподнять бедра, но он крепко держал их и наслаждался ее плотью, как восхитительной сладостью, удовольствие от которой нужно растянуть подольше.

Фиби, закинув голову, застонала, и тогда Дункан вытянулся в ногах кровати и, сжав щиколотки Фиби, согнул ее ноги в коленях, и она стала совершенно беззащитна перед ним. И ни на мгновение он не отрывал от нее губ. Наслаждение стало невыносимым, по своей силе равным страданию, но оно было соткано из миллиона сверкающих нитей экстаза. Фиби трепетала под его упругими губами, его языком, который приручал и подчинял ее, разжигая в ней все большую и большую страсть.

Когда Дункан понял, что она достигла вершины наслаждения, то чуть отстранился, шепча ласковые слова, успокаивая, умоляя ее подождать. Только когда Фиби бессильно откинулась на спину, задыхаясь и вздрагивая от желания, он снова приник к ней губами и целовал до тех пор, пока она не заметалась под ним, словно норовистая кобыла, пытающаяся сбросить наездника. Испив ее до дна и заставив пропеть все ноты мелодии своего тела, он оторвал голову от ее бедер и, протянув руку, осторожно снял ткань, закрывающую ее рот.

- О-о-о! - Фиби приподняла голову, пытаясь заговорить, и тут же уронила ее на подушку в полном изнеможении.

Дункан встал, сияя так, словно только что вытащил занозу из лапы львицы, и, может быть, так оно и было. Фиби долго подавляла свой сексуальный голод поскольку удовлетворить его была не в состоянии, и в ней явно накопился нерастраченный запас.

- Наверно, ты хочешь, чтобы я встала и оделась, - пробормотала она. Эти простые действия казались ей совершенно невозможными: поскольку ее кости и мышцы размягчились, как будто были сделаны из воска.

- Да, поскольку тебе не хватит волос, чтобы, как леди Годива, прикрыть свои прелести. Более того, я полагаю, что голая женщина, едущая верхом по улицам Куинстауна, привлечет к себе внимание, что, разумеется, при нынешнем состоянии дел весьма нежелательно. - Дункан подобрал ее платье, разорванную нижнюю юбку, корсаж, панталоны и бросил ей на кровать.

Фиби с немалым усилием поднялась и попыталась одеться, не попадая руками в рукава.

Дункан, воплощение рыцарства, в конце концов пришел ей на помощь. Он снова опустился на колени рядом с кроватью, но на этот раз для того, чтобы завязать ей башмаки.

- Не чрезмерно ли мы рискуем, пытаясь покинуть город среди бела дня? - с тревогой спросила Фиби.

- Да, конечно, - ответил Дункан, вставая и любезно протягивая ей руку, словно приглашал на менуэт. - Мы рискуем уезжая, рискуем оставаясь. Понимаешь, я взвесил оба варианта и решил, что лучше убраться отсюда.

Фиби ухватилась за протянутую им руку и оперлась на нее, поднимаясь на дрожащие ноги.

- Полагаю, я лишена слова при решении данного вопроса? Все-таки я заинтересованное лицо и могу погибнуть при попытке бегства.

Глаза Дункана осветила улыбка, и чувства Фиби снова шевельнулись.

- Вовсе нет. Я надеялся истощить тебя до состояния полной покорности, но вижу, что мне это не совсем удалось. Фиби покраснела, вспоминая их забавы.

- Избавь меня от своей ложной скромности, - сказала она. - Если бы ты действовал чуть успешнее, я бы сейчас летела в космосе, а воздуха там маловато.

Он нахмурился:

- Черт возьми, о чем ты говоришь?

- Сейчас нет времени объяснять, - ответила Фиби не без нетерпения, заметив седельные сумки Дункана, и, не спросив разрешения, начала рыться в них в поисках еды. - Если ты собрался похищать людей, - сказала она, с негодованием рассматривая обнаруженный в конце концов кусок вяленого мяса, - ты мог бы, по крайней мере, запастись приличным продовольствием.

Дункан только покачал головой, но искорки в его глазах говорили, что он бы расхохотался, если бы не боялся привлечь половину королевской армии.

- Я запомню твой совет на будущее. - Он обернулся, поднял пыльную крышку сундука и достал алый мундир с эполетами и сверкающими медными пуговицами, штаны из буйволовой кожи, простую рубашку и пару ботфортов. Для Фиби он извлек длинный бархатный плащ с капюшоном, украшенный золотым и серебряным шитьем.

Фиби посмотрела на низкие балки потолка. Только сейчас ей совсем неожиданно пришло в голову спросить: - Где мы находимся?

Дункан уже начал стаскивать с себя одежду и натягивать форму британского офицера, очевидно, даже не думая о приличиях. Его улыбка была широкой, мальчишеской и полностью лишена боли и грусти, временами заставлявших его молотить по клавишам клавесина, словно сошедший с ума демон.

- В этом-то и состоит гениальность, Фиби, дорогая моя. Мы находимся под штаб - квартирой армии его величества.

Фиби закрыла глаза, слегка пошатнувшись от потрясения, вслед за которым ее охватила ярость.

- Ты что, псих?! - прошептала она.

- По этому вопросу наши мнения разделились, - сказал Дункан, садясь на край кровати, чтобы натянуть слегка потертый черный ботфорт. - Судьба благоволит храбрым такова моя теория. И, кроме того, лучше всего прятаться, оставаясь на виду, ты не находишь? Голос Фиби превратился в свистящий шепот.

- Ты хочешь сказать, что, пока мы здесь... пока все это продолжалось, над нами болтали и пили чай английские офицеры?

Улыбка Дункана была широкой, ослепительной.

- Они любят пить чай, - согласился он. - Мы тоже любили, пока они не ввели свой убийственный налог. Зачем, по твоему мнению, я затыкал тебе рот?

У Фиби подогнулись колени, и она повалилась на табурет, схватившись за бархатный плащ, как будто только он мог помешать ей упасть.

- О Боже! Я этому не верю!

- А мне кажется, что я тебя убедил, - сказал Дункан. - Теперь поспешим. Пока что удача улыбалась нам, но фортуна капризная любовница, и нам нужно проделать немалый путь, прежде чем мы сможем позволить себе отдохнуть.

- Мне кажется, сейчас меня вырвет, - призналась Фиби.

- Если это означает то, что я думаю, - ответил Дункан, поднимая ее на ноги и закутывая в плащ, то тебе придется подождать. Не снимай капюшона с головы, потому что если кто-нибудь увидит твои волосы, считай, что мы повешены. Если кто-нибудь заговорит с тобой, кивай и не поднимай глаз, как будто стесняешься хотя, как мы оба знаем, это чувство тебе не присуще. Вопросы есть?

- Да, - жалобно произнесла Фиби. - Зачем я только ввязалась во все это?

Дункан лишь улыбнулся он был занят, застегивая свой щегольский мундир, который придавал ему вид капельдинера в старом театре или главного вокалиста в рок-группе шестидесятых. Протянув руку за треуголкой, он напялил ее на голову, лихо заломив на ухо, отчего на его лицо легла тень. Его волосы были связаны сзади черной ленточкой.

- Разве я не могу подождать здесь, пока не кончится война? - спросила Фиби.

Дункан взял ее за руку и повел к лестнице. - Я пойду первым. Не выходи, пока не услышишь, как я насвистываю мелодию. Иди быстро, не поднимая головы, прямо к кузнецу. Он одолжит нам пару лошадей.

- К кузнецу?

- Туда, где ты облила виски несчастную исполосованную спину Биллингтона, - пояснил Дункан, поднялся по ступенькам, отворил дверь и вышел на яркий утренний свет.

Фиби, крепко зажмурив глаза, ждала криков или мушкетной стрельбы, но все, что она слышала обыкновенные звуки приморского города, занимающегося своими делами, и еще чистый голос, насвистывающий «Правь, Британия». Решив, что ждать «Янки Дудль» ей не стоит, Фиби глубоко вздохнула, подобрала складки своего широкого плаща вместе с жалкими остатками своей храбрости и поднялась по лестнице.

Дункан, как она увидела, бросив в ее сторону косой взгляд, шагал но другой стороне улицы, то и дело останавливаясь, чтобы обменяться радушными приветствиями с лавочниками и их детьми, пехотинцами и матронами с их служанками. Все они делали вид, что узнают его, и смотрели ему вслед с выражением добродушного смущения.

Фиби не собиралась подражать ему. Она поспешила по узкому дощатому тротуару к кузнице и, прежде чем прокрасться внутрь, почувствовала холодок давешнего ужаса. Если не считать предыдущей ночи, она ни разу не заснула, не увидев во сне глубоких, кошмарных следов от хлыста на спине мистера Биллингтона. Прошла секунда, прежде чем ее глаза привыкли к полумраку, и, когда это произошло, ее сердце замерло в груди. Меньше чем в шести футах от нее, рядом с кузнецом, стоял майор Лоуренс и смотрел прямо на нее.

Фиби потупила глаза, умоляя небо, чтобы Дункан немного задержался на улице. Он мог обмануть своей маскировкой простых солдат и горожан, но майор наверняка опознает в нем незнакомца.

- Ну-ну, - протянул Лоуренс, и от его голоса у Фиби по коже побежали мурашки. - И что же мы видим?

Кузнец поспешно подошел к Фиби и взял ее за руку.

- Это моя сестра, Флоренс, - сказал он. - Надеюсь, вы извините ее застенчивость... - Он понизил голос до шепота. - Понимаете, она только что переболела оспой, и счастье еще, что осталась в живых. Но вот на лице у нее остались отметины, и в придачу она лишилась слуха и голоса. Мы не знаем, слышит ли она то, что мы ей говорим. Хорошо бы малютке найти хорошего мужа, чтобы присматривал за ней и дал ей крышу над головой.

Фиби почувствовала отвращение Лоуренса и, хотя оно было ей на руку, разрывалась между радостью и страстным желанием выцарапать ему глаза. Она еще плотнее закуталась в широкий плащ, приняв как можно более кроткий вид. Дункан, к ее облегчению и вечной благодарности, не врывался в кузницу и не требовал лошадей.

Лоуренс хлопнул кузнеца по плечу и заговорил чересчур громким, чересчур снисходительным тоном человека, который хочет сбежать, прежде чем ему предложат отобедать вместе с семьей.

- Ну все, должен идти, - заявил он. - Война, сами знаете. Здесь, на островах, нельзя почивать на лаврах только потому, что бои идут где-то далеко, верно?

- Да, - кивнул кузнец, не отходя от Фиби. - Нельзя. Эти бунтовщики большие пройдохи.

Лоуренс вежливо усмехнулся и исчез.

- Не открывай рта, не поднимай головы и слушай, - приказал кузнец сразу после ухода офицера. - Дункан ждет за кузницей, с лошадьми. Если кто-нибудь заговорит с тобой, умоляю, молчи, помни о том, что ты глухонемая. Если вас остановят, он скажет, что сопровождает тебя к моему брату, живущему в порту. Теперь иди, пока не накликала мне на голову ту же беду, какая настигла беднягу Биллингтона.

- Спасибо, - сказала Фиби шепотом, не поднимая глаз. Она не знала имени кузнеца и не смогла рассмотреть его лицо. Пусть ему и не хватает дипломатичности, но она никогда не забудет его храбрости.

- Иди, - повторил он.

Фиби нашла Дункана за стойлами и прикусила губу, чтобы не выпалить, как она испугалась, о чем думала, что не перенесет всего этого и что сейчас ее стошнит прямо на его ботфорты и этот проклятый плащ, в который он вырядил ее.

Видимо, он почувствовал ее страх, когда, обхватив руками за талию, легко поднял на лошадь, на которой она уселась боком, как подобает скромной леди.

- Все будет в порядке, - сказал он приглушенным голосом. - Я обещаю.

Фиби не стала говорить, что его уверенность ни на чем не основана ведь считалось, что она глухонемая, но не удержалась и слегка стукнула его по плечу носком туфли.

Он тихо рассмеялся и передал ей поводья. Затем вскочил на своего коня и поскакал впереди, показывая путь: по одной улице, затем по другой, прикасаясь к треуголке всякий раз, как они встречались с повозкой, экипажем или другим всадником. Когда они встретили британского офицера в сопровождении семи верховых солдат с мушкетами и шпагами, у Фиби перехватило дыхание. Дункан четко отдал честь, на что офицер ответил ему тем же, и спокойно направился дальше, следя, чтобы Фиби на своей лошади держалась позади его взятого напрокат мерина.

Каким-то чудом они выбрались из Куинстауна, и сразу за первым поворотом дороги их поджидало несколько человек со свежими лошадьми. Дункан соскочил с мерина и за несколько секунд избавился от британской формы, быстро натянув приготовленные для него бриджи и рубашку.

- Позаботьтесь, чтобы лошади вернулись к кузнецу после захода солнца, - приказал он.

Один из людей кивнул и подъехал, чтобы подобрать свисающие поводья. Фиби не шевелилась и не произносила ни слова. Она сидела, уцепившись за луку седла, отгоняя воспоминания, которые навеял ей облик Дункана, переменившего одежду.

- Что делать с леди? - спросил другой человек, и какие-то знакомые нотки в его голосе заставили Фиби обернуться и пристально посмотреть на него.

Это был Биллингтон, сержант, которого высекли за то, что он защитил ее от майора Лоуренса в первый день работы в таверне. Фиби почувствовала себя персонажем одной из пьес Шекспира, приговоренным к вечному преследованию призраком человека, которого по его вине постигла безвременная смерть.

- Она останется со мной, - сказал Дункан. - Как вы знаете, она глухонемая и стыдится своего лица. Кобб, кузнец, полагает, что мы должны найти ей мужа.

Биллингтон перекрестился и пробормотал молитву, которая, вероятно, включала в себя слова «святые угодники, спасите нас», но в его глазах светилась улыбка, когда он подъехал поближе к Фиби и взглянул ей в лицо.

- Не смотри так удивленно, милочка, - сказал он. - Я же говорил тебе, что я предатель. И еще говорил, что Дункан Рурк явится за тобой, разве нет?

- Сейчас вам лучше? - спросила Фиби еле слышно. Это были первые слова, произнесенные ею с того момента, как она поблагодарила кузнеца за помощь.

Маленький, но крепкий человек пожал плечами и состроил гримасу. - Должен признаться, спина еще немного болит. Но это пройдет.

Дункан оседлал другую лошадь. Подъехав к Фиби, он обнял ее за талию и посадил перед собой, так что она оказалась зажата между лукой седла и чем-то не менее твердым.

- Если ты не уберешься отсюда поскорее, патруль доброго майора наткнется на тебя, и твое пузо снова окажется прижатым к столбу, - сказал он Биллингтону.

- У него всегда найдется слово ободрения для подчиненных, - парировал Биллингтон, усмехнувшись и шутливо салютуя Дункану. - Что бы мы без тебя делали, Рурк?

- Наверное, жили бы долго, - ответил Дункан, пришпорил лошадь, и они с Фиби, свернув с главной дороги, галопом поскакали к лесу. Фиби, ухватившись обеими руками за луку седла, протестующе вскрикнула, когда конь сильным прыжком миновал низкую каменную ограду. Дункан не придержал лошадь, извиняться он тоже не стал. Они забирались все глубже и глубже в густые островные заросли, тело Фиби покрылось потом под плотной одеждой и бархатной накидкой, которая пришла в совершенно неприличный вид. Наконец, после часа тяжелого пути, впереди показался пляж, такой белый на фоне сверкающего аквамаринового моря, что слепил глаза. Фиби поискала глазами корабль хотя Дункан ничего не говорил, она была уверена, что он хочет отвезти ее обратно на Райский остров и оставить под присмотром Старухи, но единственным судном в поле зрения было каноэ, лежавшее на песке.

- Но мы же не поплывем обратно на этом?! - воскликнула она, когда Дункан осторожно опустил ее на землю, прежде чем спешился сам.

Дункан пожал плечами. - Подходящее судно, - сказал он. - В конце концов, ты же на нем сюда приехала.

- Сейчас меня в самом деле стошнит, - ответила Фиби. И оказалась права.

ГЛАВА 7

Дункан умело вел каноэ вдоль берега, а Фиби сжалась в комочек на дне, выглядывая за борт. В кристально чистой воде проносились экзотические желтые и черные рыбки, выглядевшие так, будто они проглотили неоновые трубки. Временами мимо проплывала медуза, похожая на танцовщицу в бледном шифоне.

Фиби сравнивала себя с этим уязвимым существом: всякий раз, как она отваживалась бросить взгляд на Дункана, он внимательно смотрел на нее, как будто мог видеть, как бьется ее сердце, как ее легкие наполняются воздухом и снова опадают, словно мог видеть ее потаенное место, которое все еще сжимала сладкая судорога при воспоминании о его ласках, хотя с тех пор прошло много часов.

- Как там Алекс? - спросила Фиби, чувствуя легкий стыд, потому что вспомнила о нем только сейчас.

Дункан смотрел, как весло поднимается из воды, роняя поблескивающие капли, и затем снова погружал его в море, не замедляя ровного, размеренного темпа.

- Его тело выздоравливает, - ответил он, не глядя на девушку. - Физически Алекс жив, но, похоже, что душа уже покинула его. Он выказывает столько интереса к происходящему вокруг, что с таким же успехом мог выкопать могилу и скрыться в ней.

Фиби опустила руку в воду, но вспомнила впечатляющую сцену из фильма про акулу, и поспешно отдернула ее. Изящный плащ, ставший пыльным и рваным, она свернула и подложила под себя, чтобы не вклиниться между суживающимися бортами каноэ.

- Алексу нужно время, - мягко сказала она. - Он оплакивает то, что потерял, свою ногу, свою былую жизнь и все то, на что он больше не способен, - но это абсолютно естественно. Не ждешь же ты, что он пожмет плечами и скажет: «Ну ладно, у меня осталась еще одна нога, так зачем волноваться из-за другой?» Дункан, он разберется в своих чувствах, но это сложный и долгий процесс.

Дункан, наконец, встретил ее взгляд, и она увидела в его глазах не только ужасную грусть, но и кое-что еще. Возможно, первые проблески надежды.

- Объясните мне, мистрисс Фиби, как вы со своим умом все время попадаете в разные переделки?

Она опустила голову, чтобы скрыть краску удовольствия, вызванную его словами. Ее самомнение сильно пострадало из-за развода и потери работы в двадцатом веке, а также страданий, которые она причинила мистеру Биллингтону в этом столетии. Комплимент Дункана, хотя и несколько двусмысленный, частично восстановил веру Фиби в себя.

- Это потому, что я часто иду на риск, - ответила она после недолгих размышлений, потому что хотела упрочить репутацию проницательной женщины. - Но при этом всегда делаешь много ошибок. Однако жить по-другому мне бы не хотелось. - Она помолчала и широко улыбнулась, уверенная, по крайней мере, в своей философии. - Конечно, известная осмотрительность всегда уместна, но она легко может превратиться в трусость.

Дункан ничего не ответил. Он только криво усмехнулся в своей обычной манере, отчего у Фиби забилось сердце, и продолжал грести, внимательно осмотрев горизонт, а затем берег.

Фиби погрустнела. - Но потом происходит нечто, вызывающее желание спрятаться под одеяло и больше никогда ничего не предпринимать.

- Что именно? - спросил Дункан.

- Я никогда не забуду того, что случилось с мистером Биллингтоном, - призналась она.

- Как ты сама сказала, это не твоя вина. Кроме того, он бы снова так сделал, наш Джессеп, да и ты тоже, так зачем же мучить себя напрасными сожалениями?

Фиби задумалась. - Ты прав. Нет смысла на этом зацикливаться. Но, правда, если бы ты видел его спину...

- Видел, - перебил ее Дункан тихим, невыразительным голосом. - Никто не отрицает, что там, где поработал хлыст, особой красоты ждать нечего. Но, разумеется, чувствовать это на своей шкуре гораздо неприятнее.

Она удивленно посмотрела на Дункана. - Ты хочешь сказать, что тебя тоже секли?

- Я ничего не хочу сказать, - возразил Дункан. - За исключением того, что желал бы, чтобы ты помолчала с полчаса. Мне надо подумать.

Как быстротечна слава, подумала Фиби. Пять минут назад она была мудрой женщиной, а теперь чувствовала себя ребенком, которого отчитали за плохое поведение в церкви.

Она снова стала наблюдать за рыбами. Через какое-то время под лодкой промчался дельфин и вынырнул с правого борта, поблескивая гладкой серой кожей на солнце. Фиби засмеялась от радости. Кажется, животное поняло, что обрадовало ее, и начало прыгать и кувыркаться, как настоящий артист. Когда девушка зааплодировала, дельфин удвоил свои старания и даже проплыл так близко, что Фиби дотянулась до него рукой. Его тело оказалось твердым и гладким на ощупь, как корка арбуза. Наконец, дельфин нырнул с невероятным изяществом и исчез.

Дункан молчал, но, взглянув на него, Фиби увидела, что он улыбается. Ему не нужно было говорить о своей любви к морю и всем его обитателям: это чувство внезапно вспыхнуло в его глазах, как солнце, отражающееся от воды.

Должно быть, он заметил перемену погоды гораздо раньше Фиби. К тому времени, как по небу потянулись тучи, закрывая аквамариновое небо мрачными черными пятнами, и волны, несущие каноэ, стали грубо швырять его, хрупкое суденышко уже стремилось к ближайшему пляжу.

Фиби не спрашивала, высаживаются ли они на том же самом острове, на котором был расположен Куинстаун, или на каком-то другом. Она просто вцепилась в борта лодки обеими руками и следила за мрачным и сосредоточенным лицом Дункана.

Первые теплые крупные капли тропического дождя, оставляющие оспины на беспокойных волнах, мгновенно вымочили пассажиров каноэ. Лодка наполнилась водой к тому времени, как врезалась носом в песок, и Дункан приказал Фиби вылезать и бежать в укрытие.

Девушка выскочила из каноэ, пробежала по песку и, спрятавшись под кроной источающего аромат дерева, смотрела, как он вытаскивает лодку из разъяренного прибоя и тащит ее по песку к дереву, под которым она пряталась. Потоки воды с оглушительным ревом низвергались с неба, барабаня по морским волнам, земле и широким листьям пышной растительности.

Дункан затащил Фиби еще глубже в заросли, и она только сейчас заметила, что он принес ее плащ, все еще свернутый в комок и, как ни странно, почти сухой.

- Завернись! - заорал он, перекрикивая рев урагана.

Фиби подчинилась без лишних слов. Листва образовала над их головами густой полог, почти не пропускавший дождь. Дункан нашел немного сухих веток и листьев, достал огниво и после нескольких попыток развел маленький костер. Фиби, которая поняла, что у нее стучат зубы, только когда увидела первые языки пламени, пододвинулась поближе к огню.

- Я хочу найти пресную воду? - Громкo сказал Дункан, и Фиби увидела походную сумку на его плече и пистолет за поясом. Она не заметила в каноэ ничего подобного, но это значило только, решила она, что нужно было смотреть внимательно. - Я постараюсь вернуться поскорее.

Она кивнула и, когда Дункан ушел, встала, стянула с себя мокрую одежду и снова завернулась в свой верный плащ. Огню стало не хватать пищи, и она скормила ему старые, крошащиеся обломки плавника, очевидно, занесенные на сушу каким-то предыдущим штормом, и пламя затрещало с жизнерадостной алчностью.

Дункан отсутствовал не меньше часа, и в конце концов Фибя забеспокоилась. Может быть, он упал в яму и сломал ногу? Или его захватили каннибалы? Она совсем уже собиралась снова надеть свою мокрую одежду и идти на поиски, когда он появился с весьма самодовольным видом. Он где-то нашел старинное оловянное ведро, на дне которого копошились два больших краба.

Фиби наморщила нос. Она выросла в Сиэтле и любила дары моря, но в целом была настроена против того, чтобы питаться едой, пытающейся выбраться из котелка.

- Ты не нашел фруктов или ягод? Дункан выпучил глаза.

- На женщину не угодишь! Если ты хочешь пастись, как олень, то занимайся этим сама. У меня же намерения иные.

Он оставил крабов под присмотром Фиби. Они толкались и ползали друг по другу в мелкой впадине, обложенной камнями, и она думала, не отпустить ли их на свободу. В конце концов, однако, решила, что рисковать не стоит.

Дункан вернулся, проверил, на месте ли его пленники, и поставил ведро, полное воды, на край костра. Сделав это, он развязал подол рубашки и высыпал на колени Фиби кучку липких красных ягод. Она несколько секунд смотрела на них, затем мрачно засунула одну ягоду в рот.

- Спасибо, - сказала она.

Дункан сел на песок около огня, начал было снимать мокрую рубашку через голову, но остановился. Фиби собралась было заметить, что он может не стесняться, поскольку она уже видела его голым, но на самом деле это было не так. Их первая интимная встреча произошла в полной темноте, а во второй раз Дункан был одет.

- Что ты скрываешь? - спросила она, пока крабы ударялись друг о друга, как кости, в своей жалкой тюрьме. - Наколку «Не забуду мать родную» или «Вечный неудачник» ?

Дункан смотрел на нее с таким неподдельным непониманием, что Фиби рассмеялась.

- Прости, - сказала она. - Я еще не приспособилась к жизни в этом столетии. - Она вздохнула, глядя на его намокшую одежду. - Но все равно, если ты будешь сидеть в своих мокрых отрепьях, то подхватишь первосортную простуду.

- Что? - переспросил он раздраженно.

- Ты заболеешь, - терпеливо объяснила Фиби.

- Я и раньше болел, - сказал он, глядя в ведро с кипящей водой, и поднялся, чтобы найти топливо. Фиби надеялась, что в своем новом воплощении несчастные крабы превратятся во что-нибудь несъедобное.

- Им не будет больно? - спросила она. - Когда ты кинешь их в воду?

- Кому? - переспросил Дункан.

- Крабам, - ответила Фиби, покраснев. Вот будет здорово, если она сама разболеется, после того, как отчитала Дункана.

Он вздохнул и сказал: - Нет. Они очень примитивные существа.

- Представь себе, как явится какой-нибудь великан, схватит нас, как котят, и швырнет в кипящую воду. Может быть, он тоже станет считать нас примитивными, но мы-то наверняка почувствуем боль.

- Ну, хорошо, - возразил Дункан раздраженно, - тогда не будем ничего есть, кроме ягод и корешков, так, что ли? - Фиби открыла было рот, чтобы сделать краткий экскурс на тему вегетарианства в двадцатом веке, но он прервал ее. - Ах! - продолжал он, пародируя искреннее удивление. - Но, насколько нам известно, растения тоже обладают чувствами. Единственный оставшийся выбор умереть с голоду.

- Я сдаюсь, - сказала Фиби.

- Давно пора, - откликнулся Дункан.

Вода в ведре постепенно дошла до состояния неуверенного, как будто недовольного чем-то, кипения, и Дункан кинул в нее крабов одного за другим. К огромному облегчению Фиби, они оба незамедлительно испустили дух, не делая жалких, тщетных попыток выбраться из котелка.

К тому времени, как Дункан палочкой выудил обед из кипящей, пенящейся воды, зубы у него стучали вовсю. Фиби поморщилась, когда он оторвал клешню краба и стал раскалывать ее двумя небольшими камнями, но от аромата сочного крабового мяса у нее закружилась голова.

Вместо тарелок Дункан разложил на земле большие гладкие листья. Дрожа всем телом, он принялся за еду.

Фиби жевала свои ягоды, жалея, что зачем-то заговорила о вегетарианстве. Она обожала и цыплят, и рыбу и не отказывалась от иногда перепадавшего ей филе-миньона в то время, когда жила в двадцатом веке. Просто ее привела в негодование идея о том, чтобы бросать живых тварей в кипящий котел, но теперь она уже не могла попросить крабового мяса.

В последовавшей торжественной тишине Дункан разломил пару клешней, положил их на лист и протянул Фиби.

- Вот, - сказал он. - Глотай, если не помешает гордость, застрявшая в горле.

Фиби приняла еду и стала поспешно глотать, не думая о приличиях. Вкус был великолепным.

- Все-таки я думаю, что тебе нужно снять рубашку, - сказала она, когда они сидели в мирном молчании, слушая шум дождя. - Я не буду смотреть, если это тебя так волнует.

К тому времени Дункан уже начал зеленеть. Бросив на Фиби негодующий взгляд, он развязал шнурки и стащил рубаху через голову. Его грудь была достойна статуи Давида работы Микеланджело, хотя густо заросла черными волосами, и Фиби не понимала, почему он стесняется. Но, когда она взяла у него рубашку и стала развешивать ее рядом со своими вещами, она увидела его спину.

От шеи до пояса его кожу прорезали отчетливые белые шрамы, и Фиби поразилась, что не почувствовала их в предыдущую ночь, когда ласкала и гладила его в приступе страсти. Но, разумеется, в тот момент все ее чувства были заняты совсем другим.

Дункан неподвижно сидел в свете костра, подставив себя ее взорам и выдерживая эту пытку.

- Что это? - спросила Фиби ровным голосом, возвратившись на свое место около костра, и опустилась на колени на песок, положив руки на бедра, прикрытые бархатным плащом.

- Меня высекли, - объяснил он, вызывающе глядя ей в глаза.

При этих словах к горлу Фиби подступила желчь, но она проглотила комок и не стала отводить взгляда, догадываясь, что он хочет переглядеть ее.

- Господи, Дункан, об этом даже я могу догадаться. Я хочу знать за что? Кто сделал это с тобой?

Он бросил остатки крабовой скорлупы в огонь, глядя, как пламя лижет их. Фиби выиграла матч в гляделки, но не чувствовала триумфа.

- Расскажи мне, - тихо настаивала она. - Здесь нет ни клавесина, ни другого инструмента, чтобы принять твою ярость и обратить ее в музыку.

- Разве это не симптомы зависимого поведения? - спросил он.

«Почему у него такая хорошая память?» - подумала Фиби.

- Нет, - сказала она. - Я не могу изменить того, что случилось, и не могу заставить тебя забыть. Но я могу слушать, а ты, может быть, почувствуешь себя лучше, если выговоришься.

Дункан очень долго молчал, и Фиби решила, что он остался при своем мнении, но, наконец, не поднимая глаз от огня, он начал рассказывать.

- Мне было пятнадцать лет, - сказал он. - Я жил около Чарльстона со своей семьей мой отец выращивал хлопок на плантации. Мы жили хорошо, хотя мне приходилось работать с того возраста, когда я мог поднять мотыгу. У нас были книги, картины, к нам приходили учителя. Моя мать играла на арфе и фортепьяно, и она учила меня...

Но я, конечно, сбился с праведного пути. Я был рослым не по возрасту и к тому же похотливым. Во время одной из частых поездок с отцом в город я познакомился с женщиной, скорее, с девушкой по имени Франческа Шеффилд. Она только что приплыла из Англии со своим мужем, английским капитаном, который был ровесником моего отца. Франческа была красива и очень тосковала по родине, а капитан обходился с ней грубо. Мы с ней подружились, потому что любили одну и ту же музыку и одни и те же книги и в конце концов стали любовниками.

Фиби молча ждала продолжения, вспомнив, что Дункан назвал свой корабль именем этой женщины. Она как будто видела все, о чем он рассказывал, собственными глазами мужественный юный плантатор, красавица Франческа, сосланная из единственного знакомого ей мира в глушь на милость человека, который не мог и не хотел ее понять...

- Когда Шеффилд узнал обо всем Чарльстон маленький город, и тайны в нем живут недолго, меня обвинили... в попытке изнасиловать Франческу, и я был арестован. Мой отец отправился к капитану с пресловутой оливковой ветвью он знал всю правду и, хотя был в ярости, когда узнал о моих отношениях с прелестной мистрисс Шеффилд, не мог вынести, что меня обвинили в таком преступлении.

Дункан замолчал, разгребая угли палкой, и Фиби заметила, к своему бесконечному изумлению, что уже стемнело.

- А Франческа не пыталась тебя защищать? - спросила она после длительного молчания.

- Конечно. Но Шеффилд избил ее хлыстом, как рассказывала Бесси, которая в то время была у них кухаркой, и запер ее в комнате, чтобы она размышляла о возмездии за грехи. Меня потащили к судье к несчастью, близкому другу капитана, и никакие мольбы и уговоры моего отца и Франчески не могли изменить хода событий. Меня привязали к столбу на окраине города, воздвигнутому специально для этой цели и высекли. Когда я потерял сознание от боли, Шеффилд приказал полить меня холодной водой и продолжил истязание. Он, вероятно, убил бы меня, если бы не вмешались мой отчаявшийся отец, брат и их друзья.

Прежде чем заговорить, Фиби молчала несколько секунд, подавляя очередной приступ тошноты. Вся эта сцена ярко пылала перед ее внутренним взором, хотя это произошло тогда, когда человек, сидевший перед ней, был еще мальчишкой. Затем она спросила: - Почему они не вмешались раньше?

- Шеффилд был капитаном армии его величества, - сказал Дункан. - Помимо этого, он имел поддержку в лице судьи и десятка солдат, которые помогли ему привести приговор в исполнение. Моего отца, брата и остальных могли бы повесить за то, что они сделали явились на место расправы с мушкетами и шпагами и потребовали, чтобы меня освободили, но они все равно пошли на риск. Слезы жгли глаза Фиби и щипали горло.

- Что было потом?

- Лукас, мой старший брат, отвязал меня от столба, я был почти без сознания и весь окровавленный, как ты можешь представить, и меня подняли на лошадь отца. С ним, прижавшим меня к груди, я доехал до дома. - Голос Дункана был глухим и отчужденным. - Помню, что он рыдал.

- А твоя мать?

- Она была в истерике: перед ней был ее милый мальчик, залитый кровью с ног до головы. Но вскоре она справилась со своими чувствами. Со временем я поправился, а несчастная Франческа была с позором отправлена в Англию. Капитан, как я слышал, получил чин майора и храбро сражается за короля и свою страну.

Буря не только не ослабевала, а наоборот, бушевала все сильнее, пригибая верхушки деревьев над их головами, завывая в сумерках, как полчища духов, ищущих убежища в своих могилах.

- И ты продолжал жить там в Чарльстоне после того, что с тобой сделали?

- Да, пока мои политические взгляды не настроили отца против сына и брата против брата. Но я стал блудным сыном после альянса с Континентальной Армией, а не после инцидента с капитаном Шеффилдом.

В слове «инцидент» Фиби почувствовала неприятную двусмысленность.

- Ты хочешь сказать, что твой брат и отец тори? - спросила она, не в силах скрыть свое удивление.

- До мозга костей, - ответил Дункан без злобы. - Сестра сообщила мне, что, после того как я забрал свою долю наследства, которое наша бабушка оставила Лукасу, Филиппе и мне, и снарядил судно, она построила часовню и молится каждый день, чтобы я осознал свои заблуждения, перестал быть изменником и пиратом и мирно выращивал хлопок. Или, по крайней мере, помог подавить этот ужасный бунт.

- О Дункан! - пробормотала Фиби, потрясенная тем, что должен означать этот разрыв для него и его семьи. - Они ненавидят тебя Лукас и твой отец?

- Нет, - сказал он странным голосом, пряча лицо в тени. - Правда, возможно, им было бы лучше меня ненавидеть. Хотя они верноподданные короля и я их не виню, поскольку с обеих сторон сражаются как хорошие и честные люди, так и подонки, но мои действия должны были вселить в них подозрение. Я не жалею ни о чем, кроме боли, которую причинил им.

Больше говорить было не о чем. Фиби пододвинулась к Дункану, накрыла его своим широким мягким плащом, и они пролежали всю ночь у костра, обнявшись, но не занимаясь любовью.

К утру шторм затих и бирюзовое море снова было безмятежным под безоблачным небом. Дункан и Фиби позавтракали ягодами и кокосом, собрали свою не до конца просохшую одежду и оделись. Затем Фиби стоически забралась в каноэ, снова уселась на свернутый плащ, и Дункан оттолкнул крошечное суденышко от берега, направив его навстречу волнам.

Ближе к вечеру Дункан заметил на горизонте корабль для Фиби это была всего лишь темная точка, которую она бы вовсе не заметила, если бы ей не показали на нее, и они снова направились к берегу, в укромную бухту. Оказавшись среди буйства и изобилия тропической растительности, Фиби сплела венок из благоухающих белых и розовых цветов, похожих на орхидеи, и украсила им голову.

Дункан, не обращая на нее внимания, наблюдал за кораблем, пытаясь понять, не направляется ли он на остров.

- Нам еще не пора кричать «Англичане идут, англичане идут» ? - спросила Фиби. Она как будто поглупела от страха, но легкомыслие пошло ей на пользу: благодаря ему все происходящее стало больше напоминать игру, чем смертельно опасную ситуацию.

- Нет, - ответил Дункан без тени юмора в голосе, даже не взглянув в ее сторону. - Мы будем держать рты на замке и молиться небесам, чтобы нас не заметили.

Фиби уставилась на точку, маячившую на горизонте. - Как они могут нас заметить? - спросила она.

- Может быть, через подзорную трубу? - предположил он язвительно.

- А! - вымолвила Фиби и добавила после паузы: - А, собственно, кто они, если не англичане?

- Это пиратский корабль, - сказал Дункан. Он уже спрятал каноэ, и они следили за морем из рощицы жутковатого вида деревьев, с ветвей которых свисал мох, но тревога все равно не оставляла его. - Судя по тому, как мне везло в последнее время, это наверняка Морно, и он, вероятно, следил за нами задолго до того, как мы его заметили.

Фиби проглотила комок. Ее опыт подобных ситуаций ограничивался просмотром «Пиратов Пензанса» в исполнении гастролирующей труппы, поездкой в Диснейленд и парой любовных романов. Она надеялась, что такое положение вещей сохранится и дальше.

- Ну, по крайней мере, на этот раз я не виновата, - сказала она с жалкой улыбкой.

- Нас бы не было здесь, если бы не ты, - ехидно заметил Дункан.

Фиби оставила эту тему и стала ждать, прикусив губу и глядя на далекий корабль. Она не могла сказать, удаляется он или приближается, а спросить Дункана не решалась.

Наконец, корабль исчез в ослепительной дымке солнечного сияния.

- Уплыл, - сказала Фиби, поправляя венок, сползший ей на глаза. - Теперь мы можем не беспокоиться.

- Спасибо, - откликнулся Дункан, - но позволь мне побеспокоиться еще немного. Возможно, Морно отвел корабль за остров, надеясь нападением с тыла застать нас врасплох.

- Даже к тебе судьба не может быть такой злопамятной, - сказала Фиби. Она устала, хотела искупаться, ее терзала головная боль, а аспирин будет открыт не раньше, чем через сто лет. Она была не в таком состоянии, чтобы справиться с пиратами.

- Не будем рисковать, - ответил Дункан, взял ее за руку и увлек еще глубже в джунгли, где со всех сторон над головой чирикали, щебетали и порхали птицы.

Фиби старалась не отставать от Дункана, свободной рукой придерживая венок.

- Чем ты не угодил этому типу, что он преследует тебя с таким упорством? - спросила она, задыхаясь.

- Например, я раз или два отбирал у него груз, - ответил Дункан, не останавливаясь. - А однажды у Берега Слоновой Кости сжег его корабль до ватерлинии.

- О, черт! - выразительно сказала Фиби.

- Вот именно, - ответил Дункан.

Он оставил ее на берегу ручья, приказав ждать и сидеть тихо, пока он не вернется. Единственной причиной для его отлучки было, как он заявил, желание осмотреться. И все должно быть в порядке.

И все было бы в порядке, если бы Фиби не закричала. А закричала она только из-за обезьяны, которая с визгом спрыгнула с дерева прямо ей на колени. Но ни англичане, ни пираты не появились, потому что они были слишком далеко. Из джунглей появилась группа туземцев, их было двенадцать в шрамах и татуировках, одетых в набедренные повязки и с копьями в руках. Они глазели на Фиби, которая только что прогнала обезьяну, показывая друг другу на ее одежду, которая казалась им крайне причудливой, и на ее венок.

Сердце Фиби глухо застучало в груди. Она думала о крабах, которых они с Дунканом ели вчера вечером, о каннибалах с гигантскими кипящими котлами и о божественном возмездии. Если Бог заботится о воробьях, подумала она истерически, то, наверно, он присматривает и за ракообразными.

- Дункан! - пропела она еле слышным голосом, который он никак не мог услышать. На большее у нее не хватило дыхания. - О Дунка-ан!

Один из туземцев упал на колени, сжимая копье крепкими темными пальцами. Его примеру последовал следующий, еще один и еще, пока все они не оказались коленопреклоненными. Они начали скандировать:

- Дуун-кан! Дуун-кан!

- О Господи! - прошептала Фиби, закрывая рот рукой.

Они разом встали не без изящества и, продолжая петь, окружили ее. В горле Фиби зародился крик и там же умер, будучи слишком слабым, чтобы вырваться из ее рта. Затем, как актеры в плохом фильме о, если бы это только оказалось фильмом, пусть самым никудышным! туземцы подняли Фиби на свои плечи, как футбольного тренера, который только что привел свою команду к победе.

- Дункан! - закричала Фиби.

- Дуун-кан, Дуун-кан! - скандировал ее конвой, неся ее через джунгли и ни разу не оступившись.

Туземцы принесли ее в деревню, круг хижин посреди поляны и поставили на большой камень, который, как надеялась Фиби, не был алтарем для жертвоприношений. Мужчины, очевидно, решили, что она какая-то богиня, но женщины, одежды на которых было немногим больше, чем на их мужьях, явно были не столь очарованы. Они все ходили и ходили вокруг камня, указывая на Фиби пальцами и усмехаясь. Сильный пол рассердился на такое неуважение, что привело к яростной перебранке. В воздух поднялись тучи пыли, на деревьях заголосили птицы.

Во время спора, сопровождавшегося громкими криками и энергичными жестами, Фиби попыталась улизнуть, но ее заметили и почтительно вернули на трон, расположенный в самом сердце боевых действий.

Женщины в конце концов угрюмо подчинились, и мужчины завели вокруг Фиби хоровод. У нее так кружилась голова, что она едва не падала в обморок. Без сомнения, туземцы размышляли, как наилучшим образом почтить такое странное божество. Они прикасались к ее коротким волосам, заглядывали ей в глаза и, возможно, стали бы рассматривать ее грудь, если бы она не сложила руки и не произнесла импровизированное заклинание.

Это была всего лишь строчка из старой песни «Битлз» первое, что пришло Фиби на ум, но, произнесенная властным тоном, она, должно быть, произвела сильное впечатление, потому что племя поклонников слегка отступило и более не осмеливалось давать волю рукам. Фиби удерживала дикарей на расстоянии огненным взглядом, на который с течением времени у нее оставалось все меньше и меньше сил. Ей нужно было в туалет, Дункан что-то не спешил на выручку, и кто знал, что эти люди делают со своими богинями, может быть, сжигают их на кострах? Бросают их в действующие вулканы? Было очень подозрительно, что, кроме Фиби, здесь отсутствовали какие-либо иные божества, а, как известно из истории, эта профессия всегда отличалась высокой смертностью.

На закате туземцы разожгли огонь и попытались скормить Фиби нечто, что выглядело и пахло как кишки крупного животного. Она их, отогнала произнеся суровым голосом все песни из последнего альбома Элтона Джона. Однако неизвестно было, сколько времени этот фокус будет действовать. Рано или поздно она не справится с натиском.

Неожиданно в чаще раздался громкий треск, и у Фиби заныло сердце. Дункан наконец-то пришел ей на помощь. Она целый год будет чистить его башмаки и постарается больше не раздражать его своим жаргоном двадцатого века... Жители деревни поспешно бросились за копьями, и Фиби затаила дыхание. Дункан, в конце концов, был только один, и, каким бы хитроумным он ни был, он не сможет взять верх над этой толпой, вооруженный всего лишь старинным пистолетом. Затем из-за деревьев вышел человек, и Фиби едва не прокричала предупреждение, но захлопнула рот, с ужасом поняв, что это не Дункан. Это был страшный длинноволосый пират с лицом цвета кукурузной муки и изуродованным, будто откушенным, носом. Он носил высокие ботфорты, полосатую фуфайку и золотое кольцо в ухе, и Фиби оценила бы, насколько хорошо он справляется со своей ролью, если бы не повалилась на землю в обмороке.

Она пришла в себя чересчур быстро и обнаружила, что пришелец разговаривает с туземцами на их языке. Теперь он был окружен другими пиратами зубы у всех до единого были плохими, если не отсутствовали вовсе, и они явно причинили много огорчений своим матерям. Состоялся обмен деньгами Фиби ошеломленно подумала, во сколько оценивалась в те дни добрая богиня, и затем ее потащили сквозь джунгли.

Она подумала, не стоит ли сопротивляться, но решила, что такая попытка будет тщетной, если не откровенно глупой, и попыталась придумать план бегства. На ум ничего не приходило, но эти усилия удерживали ее от паники по крайней мере, до тех пор, пока ее не подняли на борт вонючего корабля и бросили, как балласт, в трюм.

К тому времени Фиби была уверена, что Дункан не спас ее, потому что уже мертв или его держат в плену где-то здесь же, на корабле.

Нет! Она постаралась привести в порядок свои отчаянные, разбегающиеся мысли. На самом деле она не знает, где находится Дункан, и что с ним случилось. Что-то наверняка случилось, и едва ли хорошее. Только одно было абсолютно ясно: если она хочет чем-то помочь ему, то должна сперва помочь себе.

ГЛАВА 8

Фиби сидела во тьме, чувствуя себя Ионой во чреве кита, но не имея радостной перспективы оказаться через три дня на каком-нибудь далеком берегу живой и невредимой. Она скорчилась почти как эмбрион, подтянув колени к подбородку и крепко обхватив руками колени, делала медленные, неглубокие вдохи, как существо, впавшее в спячку, и прислушивалась к размеренному стуку сердца, чтобы не думать, что случится, когда она неизбежно предстанет перед Морно.

Царапающий звук у двери прервал ее медитации, и она в немом ужасе подняла голову. Кожа мгновенно стала липкой от пота. Заскрипели петли, раздалось приглушенное проклятье. В дверной проем хлынул свет, на фоне которого появилась гигантская фигура.

- Ради Бога! - прошипел знакомый голос. - Не кричи!

- Дункан! - Фиби едва могла этому поверить, она решила, что у нее галлюцинации. Тем не менее она неуклюже поднялась на ноги и, шатаясь, направилась к нему, спотыкаясь о ящики и мотки каната, и из ее горла непроизвольно вырвался дрожащий стон.

Дункан обнял ее и крепко прижимал к себе несколько секунд, и тогда Фиби поняла, что он настоящий, и чуть не умерла от облегчения. Над головой громко шумели люди Морно.

- Как ты сюда попал? - прошептала Фиби, ухватившись за рубашку Дункана обеими руками и позволив себе стать слабой и беззащитной. Позже она всегда сможет отрицать это.

- Неважно, - ответил Дункан. - Нужно выбираться отсюда.

Фиби находилась в глубоком потрясении и до этого мгновения не замечала, что его одежда мокрая, а сам он пахнет водорослями и солью.

- Неужели ты приплыл сюда?!

- Приплыл, и тебе придется плыть, - ответил Дункан, выводя ее из трюма в узкий проход.

- Но как...

- На камбузе играют в кости, - сказал ей Дункан нетерпеливым шепотом, таща ее за собой. - Надо полагать, приз ты, и если ты не укоротишь язычок и не поспешишь, мы оба им достанемся.

Фиби сдержала свое любопытство и последовала за Дунканом по темной пустынной палубе. Месяц на небе дарил им чуть-чуть драгоценного света, и, когда ее спаситель перелез через борт, Фиби заколебалась, но только на мгновение. Пока что им везло, но казино могло закрыться в любой момент, и тогда им придется иметь дело с толпой разозленных неудачников, а также с нетерпеливым победителем, желающим отпраздновать победу.

Она вслед за Дунканом перелезла через борт и обнаружила, что он собирается спуститься по якорной цепи. У нее не было иного выбора, чем последовать его примеру. Спуск до воды предстоит долгий, и, даже если ей удастся не плюхнуться в воду, наверняка будет громкий всплеск.

Закрыв глаза и ухватившись за цепь обеими руками и ногами, как пожарный, спускающийся по шесту, Фиби сползала все ниже и ниже. Дункан, конечно, уже был внизу. Он обхватил ее рукой за талию, когда она начала тонуть, и прошептал ей на ухо:

- Ты должна снять платье. Оно слишком тяжелое.

У поскрипывающего борта судна плескались волны теплые, как в ванне, но населенные всеми видами ужасающих тварей. Фиби не собиралась спорить, все ее помыслы были направлены на спасение от пиратов и прочих морских чудовищ, и поспешно скинула потрепанное платье.

Дункан приложил к ее губам палец, когда она было заговорила.

- Молчи! - приказал он голосом, едва ли более громким, чем дыхание, и все же так настойчиво, что она не могла не повиноваться. - Они скоро хватятся тебя и объявят тревогу. Плыть нам долго. - Он поймал ее за руку и положил ее пальцы на свой пояс. - Звук далеко разносится по воде. Не пытайся спешить и, что бы ни случилось, не кричи и даже не говори. Только держись за меня и все.

Она кивнула, и Дункан поплыл прочь от корабля, пересекая его широкую, шевелящуюся тень, и Фиби, ухватившись за его пояс, старалась держаться на поверхности воды. Они уплыли недалеко, когда предсказание Дункана сбылось кто-то обнаружил, что пленница пропала.

На борту корабля раздались крики и шум, и вдоль борта вспыхнули фонари разозленные пираты столпились у борта, всматриваясь в тьму. Охваченная страхом Фиби прикусила губу и упорно плыла рядом с Дунканом. Соленая вода жгла огнем ободранные о цепь ладони.

Паруса на корабле были спущены, поскольку судно стояло на якоре, и Фиби с Дунканом уверенно приближались к мелководью, но были и другие способы догнать беглецов. Фиби услышала скрип воротов и плеск, с которым ялик ударился о поверхность воды.

Фиби охватила паника, но она, вцепившись в Дункана, продолжала плыть.

Наконец, над водой разлился свет фонаря, выхватив их из темноты, и ялик принялся нагонять пловцов. На борту шлюпки было трое человек изуродованный Морно, человек с фонарем и матрос на веслах.

Дункан застыл на месте, подтолкнув Фиби вперед.

- Плыви! - приказал он. Но она не послушалась.

Морно засмеялся, повернувшись к Дункану блестящей серьгой и единственной ноздрей. В слабом зыбком свете он выглядел особенно причудливо.

- Итак, - прокаркал он, - это вы, мой друг! Я мог бы догадаться! У кого, кроме Дункана Рурка, хватит наглости взобраться, как мартышка, по якорной цепи и похитить мою возлюбленную?

Фиби замерла в ожидании. Ее сорочка шевелилась вокруг нее, как щупальца какого-то морского существа, удары сердца отдавались в горле. Дункан протянул руку и оторвал ее онемевшие от страха пальцы от своего пояса.

- Плыви! - снова приказал он хриплым шепотом и тут же исчез под водой.

Морно и его друзья были слишком встревожены действиями Дункана, чтобы обращать внимание на Фиби; пиратский капитан ругался, всматриваясь через борт в воду, гребец чертыхался на старинном французском, а старик с фонарем встал, раскачивая лодку.

Фиби немного отплыла и стала ждать. Что бы ни случилось, она не собиралась покидать Дункана. Он будет в ярости, если они уцелеют, но это не имело значения. Кроме того, она была неважным пловцом в летних лагерях никогда не поднималась выше звания «черепахи», и ее шансы добраться до берега само-собой были практически нулевыми, с ялика раздался странный звук, за ним последовали яростные крики. Затем Дункан, гибкий, как дельфин, вынырнул рядом с Фиби, обхватил ее рукой и вместе с ней ушел под воду. Лодка начала тонуть, Морно стоял в ней, размахивая кулаком и выкрикивая все, что он думает о потомках Дункана. Гребец и человек с фонарем были не столь многословны, они просто время от времени начинали кричать.

- Я знаю, что ты сгораешь от любопытства, - сказал Дункан, таща ослабевшую Фиби за собой, - так что так и быть, сжалюсь над тобой. Кончик моего кинжала проткнул маленькую дырку в днище капитанского ялика разумеется, совершенно случайно.

«Разумеется», - безмолвно согласилась Фиби. Позади она услышала отчаянный всплеск и новые крики. Она закрыла глаза, побежденная усталостью, и соленая вода окатила ей лицо, наполнив ее рот и нос. Она кашляла и задыхалась, но Дункан продолжал плыть вперед.

- Повнимательнее - сказал он. - Мы в океане. Здесь бывают волны.

Фиби обозвала его словом, которое даже Морно не пришло в голову, и Дункан ответил смешком.

После этого она впала в состояние, очень похожее на то, в котором находилась, скорчившись в трюме пиратского корабля. Она двигалась, она шевелила ногами и свободной рукой, вдыхала и выдыхала воздух, терпела боль в пылающих ладонях и во всем теле, исчерпавшем последние силы. Казалось, что прошла вечность, прежде, чем они добрались до мелководья и Дункан вынес ее на сушу.

Фиби судорожно всхлипнула от облегчения и глубоко запустила пальцы в песок, вцепившись в него, как будто море могло догнать ее и вернуть назад в свои объятия. Дункан осторожно разжал ее руки и поднял на ноги.

- Нет! - сказала Фиби. Она была так измотана, что не могла вымолвить больше ничего, не могла сделать ни одного шага.

- Еще чуть-чуть, - настаивал Дункан. Он сам едва держался на ногах, но все же поднял ее на руки. Он долго нес ее, а может быть, так казалось Фиби, которая к тому времени впала в прострацию и была не в состоянии задержаться на одной мысли дольше нескольких мгновений.

Наконец Дункан положил ее на что-то, на ощупь это походило на матрас, набитый сеном, и она почувствовала, что с нее снимают рубашку и закутывают в сухое одеяло. Ее охватило блаженство не надо плыть, не надо идти или хотя бы просто двигаться, и Фиби погрузилась в глубокий, мертвый сон.

Она просыпалась один или два раза, чувствовала, что находится внутри какой-то хижины и что Дункан рядом, и этого ей было достаточно. Она снова погружалась в тихую тьму, как камень, идущий ко дну пруда, и потом не могла вспомнить, снилось ли ей что-то или нет.

Когда сознание, наконец, вернулось к ней, Фиби увидела рядом с собой Дункана с деревяннной миской и ложкой в руках. Она заморгала и ощутила, как болит все тело и зудят ee oбодранные ладони.

- Сколько времени я спала? - спросила она, осторожно потянувшись и приподнявшись на локте.

Дункан поднес ложку к ее рту, и она отведала дымящегося, пряного бульона.

- Вероятно, шестнадцать или семнадцать часов, - ответил он, кормя ее супом. - Мы в гостях у Монны Унгаллы она заявляет, что находится в дальнем родстве со Старухой.

Фиби проглотила еще одну ложку бульона и со стоном упала на матрас. Усталость охватывала ее тело до мозга костей и переполняла какие-то неведомые бездонные глубины ее существа.

- Хорошо. Мы можем спросить у нее настоящее имя Старухи.

Дункан заставил ее снова сесть и вручил ей миску с ложкой - Я пробовал. Она говорит, что если - мы узнаем имя Старухи, если произнесем его вслух, то это будет могущественное заклинание.

Поняв, что голодна, Фиби отбросила ложку и выпила бульон через край чашки, не заботясь об этикете. В конце концов, Эмили Пост и мисс Меннерс родятся еще очень-очень нескоро.

- Знаешь, о чем я думаю? - спросила она, покончив с бульоном. - Я думаю, что все просто забыли, как ее звали, а может быть, она сама забыла, и все эти разговоры про «Mогущественные заклинания» всего лишь способ сохранить лицо.

- Монна права в одном, - предположил Дункан, по-прежнему стоя на коленях возле матраса. Его руки были сложены на груди, а одет он был в те же самые штаны и рубашку, которые были на нем, когда они покидала Куинстаун. - Если бы я знал ее имя, я бы произнес его, чтобы посмотреть, что получится.

Фиби усмехнулась. - Да, - сказала она, развеселившись от этого предположения. - Я тоже....

Вскоре появилась сама Монна, она была крупной женщиной, и рубашки, которые носила Фиби, едва не теряясь в них, должно быть, принадлежали ей. Она по-матерински прикоснулась ко лбу Фиби, нахмурилась и покачала головой.

- Что? - спросила Фиби встревоженно. Дункан в тот момент сидел на другом матрасе, поигрывая маленьким изящным ножичком.

- Слишком рано. Оставайся. Отдыхай еще.

Дункан не поднимал глаз от ножа и правильно делал. Лезвие блестело, когда нож, кувыркаясь, взлетал в воздух. Дункан ловил его за рукоятку и снова повторял опасный фокус. - Если Морно найдет нас раньше, чем я подготовлюсь, - заметил он, - отдыхать нам придется вечно.

Фиби содрогнулась, вспомнив опасное приключение, острый, парализующий страх и безбрежное, усеянное звездами море, как черный бархат под ночным небом, протянувшийся в бесконечность. Она встретила взгляд Монны и спросила:

- Как настоящее имя Старухи? Монна усмехнулась:

- Сама узнаешь. О, черт, - пробормотала Фиби.

- Думаю, что ее зовут иначе, - заметил Дункан.

Они отплыли той же ночью на рыбацкой лодке, с двумя из многочисленных сыновей Монны в качестве эскорта. Фиби сидела, закутавшись в грубые, бесформенные рубашки, которые дала ей хозяйка, и думала. Дункан стоял на носу, как Вашингтон, пересекающий Делавэр, не теряя бдительности, а юноши с поразительным мастерством справлялись с приливными течениями.

Почти рассвело, когда рука, опустившаяся на плечо Фиби, вывела ее из дремоты. Она открыла глаза и увидела склонившегося над ней красивого взъерошенного человека в задубевшем от соли маскарадном костюме, и прошло несколько секунд, прежде чем она сообразила, где находится. Затем она вспомнила приезд на Райский остров, лифт...

- Отсюда до дома недалеко идти, - сказал Дункан, открывая в улыбке невероятно белые зубы, сверкавшие на загорелом лице. - У тебя хватит сил?

Фиби взглянула на него с шутливым упреком и неуклюже поднялась на ноги.

- Справлюсь ли? - откликнулась она. - Не я ли спускалась по якорной цепи? Не я ли проплыла сотню миль по водам, где кишат акулы?

Дункан подал ей руку сияя ослепительной улыбкой.

- Там было не сто миль, а только пять, - сказал он. - Плыл в основном я, а акулы безвредны, если только они не голодны. - Он расплатился с сыновьями Монны серебряными монетами, вылез из лодки на мелководье и протянул руки к Фиби. Вынес ее на берег, поставил на ноги, и серьезно посмотрел на нее. - Ты вела себя очень храбро.

Его комплимент польстил Фиби, и она, слегка покраснев, улыбнулась ему и сказала:

- Ты тоже.

Они направились к огромному дому Дункана по хорошо протоптанной тропинке, петляющей сквозь заросли, подшучивая друг над другом.

Их возвращение было встречено с большой радостью - вся команда Дункана явилась из своих жилищ, чтобы пожать капитану руку и похлопать по спине, а служанки окружили Фиби, щебеча, как пташки. Старуха пошумела, поругалась и отвела ее на кухню, заявив, что она выглядит полумертвой от голода.

Симона не поздоровалась с Фиби и даже не глядела на нее. Она стояла позади толпы, пришедшей приветствовать Дункана, с глазами, в которых отражалась вся печаль ее души.

Фиби почувствовала к ней жалость, и в то же самое время готова была с яростью защищать свои права на Дункана.

- Я так и знала, что он найдет тебя и привезет назад, - сказала Старуха, когда они оказались вдвоем в большой кухне. Фиби сидела за одним из длинных столов, и перед ней стойла чашка чая и тарелка с грубыми обсахареными бисквитами.

- Конечно, знала, - ответила Фиби. - Ты потому и отпустила меня.

Старуха засмеялась и добавила к угощению чашу с фруктами. Ее нежные глаза были внимательны и светились любовью.

- Ты выглядишь совсем иначе.

Фиби не стала ничего отвечать. Они обе знали причину, но все-таки это было глубоко личное дело, и Фиби не хотела вдаваться в подробности.

- Что ты тогда прочитала по моей ладони?

- Ты сама знаешь, - ответила Старуха.

- Ну, дети, а еще что? - настаивала Фиби.

Старуха вздохнула, как будто перед ее мысленным взором вспыхнуло какое-то великолепное видение.

- Хорошее место, далеко отсюда, полное смеха и музыки.

Фиби боролась с желанием нагнуться и постучать лбом по столу. Даже когда Старуха давала ответ на вопрос, он ничего не объяснял, а только сильнее сгущал тайну.

Очищая банан, выросший, очевидно, на этом же острове, Фиби тем не менее начала другое расследование.

- Что случится, если я произнесу твое имя? Только не говори про волшебство. Я хочу знать правду.

Старуха лишь взглянула на нее с кривой усмешкой.

- Ладно, не говори мне своего имени. Я хочу знать только одно, если я сама его угадаю, то чудо произойдет?

- Да, - сказала Старуха. - Доедай поскорее. Тебе нужно вымыться и лечь спать.

Фиби вздохнула и, прищурив глаза, начала бормотать: - Дафна... Эвелин... Альмира:,.Но никаких ударов грома не раздавалось.

Фиби, как ей было обещано, искупалась в большой медной ванне, которую держали специально для этой цели и хранили в комнате позади кухни. Старуха принесла ей халат и платье, очередные пожитки той несчастной безымянной леди, погибшей при кораблекрушении, чей гардероб волны вынесли на берег.

- Это должно быть туземное имя, - размышляла Фиби, смывая с себя грязь. - Ну конечно...

Старуха вылила ей на голову кувшин горячей воды.

В тот же день, ближе к вечеру, Алекс стоял на веранде лицом к морю, опираясь на костыль. К счастью, его нога не воспалилась, но она усыхала, как больная ветвь на здоровом дереве. Дункан помедлил, в который раз вспоминая напрасное сожаление, что пуля из британского мушкета попала не в него, а в Алекса.

Алекс обернулся, и его губы сложились в жизнерадостную улыбку, но глаза оставались пустыми.

- Итак, ты нашел ее заблудшую девчонку, говорящую странные вещи.

- Да, - сказал Дункан, прислоняясь к перилам крыльца в нескольких футах от Алекса. - Джессеп Биллингтон заработал из-за нее порку, но в остальном урон она причиняла минимальный.

- Полагаю, что она не хотела этого.

- Конечно, не хотела, - согласился Дункан, вспоминая глаза Фиби, когда та рассказывала, как нашла Биллингтона в задней комнате кузницы. Эта сцена снилась ей в кошмарах: она металась и кричала во сне, хотя Дункан сомневался, что она помнит их, проснувшись. - Просто дело в том, что если где-то очень далеко от Фиби случается какая-нибудь история, она обязательно в нее вляпается.

Алекс усмехнулся, но его смех был таким же пустым, как глаза.

- Тебе бы надо жениться на этой девице, - сказал он. - От такого брака родятся крепкие предприимчивые дети, как раз такие, какие нужны нашей новой стране.

В его словах была заметна тоска, несмотря на его попытки выглядеть веселым, и Дункан подозревал, что она коренится в старом желании Алекса самому стать отцом полудюжины храбрых патриотов.

- Ничто не мешает тебе жениться, - тихо сказал он Алексу. - Мушкетная пуля попала тебе в колено, друг мой, а не в твои мужские достоинства.

Лицо Алекса на мгновение исказилось, и на его старания, сохранить спокойствие, нельзя было смотреть без боли.

- Мы обсуждали этот вопрос раньше, - сказал он, когда внутренняя битва закончилась, и он победил или проиграл. - Я не хочу, чтобы какая-нибудь женщина взяла меня в мужья из жалости и извинялась бы передо мной, говоря: «Знаешь, такое случается на войне».

- Твоя воображаемая жена не станет произносить ничего подобного. Ты сам твердишь это себе как последний дурак. Неужели ты не понимаешь? Мы не можем быть хозяевами своей судьбы в сколько-нибудь значительной степени, но, слава Богу, мы можем выбирать, как относиться к тому, что происходит с нами!

- Все это очень воодушевляет, - едко заметил Алекс. - Наверно, тебе следовало бы стать священником, а не пиратом и воином. Но к тебе это не имеет отношения, верно, Дункан? Ведь ты здоровый человек, и у тебя целы обе ноги!

- Боже мой, Алекс - зачем ты так поступаешь с собой, со мной, со всеми, кто любит тебя? Мы все в известной степени калеки это часть человеческой натуры. Твое увечье проявилось с внешней стороны, но яд скапливается в твоем сердце и уме. Ты чувствуешь исключительную жалость к себе, не так ли? - Дункан увидел ярость, засветившуюся в глазах Алекса, и обрадовался, потому что это означало, что в изувеченном теле еще жив дух. - Черт возьми, ну почему бы тебе просто не напиться, как поступил бы любой нормальный человек в подобных обстоятельствах? Почему бы тебе, не опустить голову на руки, не оплакать свою потерю и не отправиться к какой-нибудь смазливой девчонке за утешением? Боже милосердный, Алекс, разве не ясно, что тебе дали шанс стать лучше, стать чем-то большим, чем ты был, раньше? Да, подобное несчастье может сломать человека. Но только если он сам хочет сломаться.

В глазах Алекса стояли слезы.

- Оставь меня в покое! - сказал он. - Если в твоей черной, проклятой душе есть хоть капля жалости, оставь меня в покое!

- Не оставлю, - заявил Дункан. - Я буду идти за тобой до самой могилы, если понадобится. Я буду преследовать тебя даже после смерти, друг мой, но я никогда... Клянусь Богом, я никогда не позволю тебе лишить мир тех даров, которые только ты можешь ему дать! Никогда!

Алекс зарыдал.

- Боже мой, Дункан, ты не знаешь, что...

Дункан схватил Алекса за плечи, чтобы поделиться с ним силой, отдать ему всю свою душу, если это необходимо.

- Нет, - сказал он. - Не знаю и не буду притворяться, что знаю. Но ты не имеешь права отказаться от борьбы и помереть, Алекс. Ты говоришь о нашей новой родине, так вот, ей нужны такие люди, как ты, чтобы выжить. Ты должен продолжать борьбу хотя бы ради твоих соотечественников. Ты нужен нам в этой битве и будешь нужен после победы. Алекс горестно пожал плечами:

- Я не могу. Мне не хватит сил.

- Можешь, - возразил Дункан, обнимая своего друга. - Не поворачивайся к нам спиной, Алекс. Мы, восставшие, зашли слишком далеко, выиграли столько кровавых битв! Мы голодны и устали, и все, что нам нужно это свобода, возможность самим распоряжаться своей судьбой, и да поможет нам Бог! Ты уже успел забыть нашу мечту? Ты хочешь покинуть нас в тот момент, когда больше всего нужен нам?

- Ты обещал, - рыдал Алекс. - Ты поклялся, что поможешь мне умереть, если я не захочу жить!

- И я сдержу свое слово, - тихо ответил Дункан и обнял друга. - Но я никогда не обещал оставить попытки вернуть тебя к жизни. Алекс, мы поедем в Куинстаун. Там, среди вина и женщин, ты изгонишь из себя демонов. А затем мы снова будем сражаться и победим.

Алекс улыбнулся, его лицо еще было мокрым от слез, но эта мимолетная улыбка была неподдельной.

- Разве ты можешь шляться по бабам, когда всем ясно, что ты любишь Фиби Тарлоу?

Иные вещи отрицать невозможно, по крайней мере, в разговоре с ближайшим другом.

- Увы, - признался Дункан, - я побежден и не желаю никого, кроме нее. Однако у меня осталось достаточно хитрости, чтобы сделать вид, будто я ударился в разгул, и я, слава Богу, не лишился умения пить.

- Отлично, - мрачно сказал Алекс. - Я принимаю твой вызов, хотя бы для того, чтобы доказать тебе, раз и навсегда, что ты защищаешь евнуха. Опекай меня, Дункан, и следи за мной, я еще не освободил тебя от твоего обещания помочь мне, если я выберу смерть.

Дункан почувствовал в словах Алекса холодок обреченности, но он только в критические моменты мог проявить все, на что способен, и поэтому ответил небрежно:

- Ты в последнее время был такой задницей, что я думаю, не избавить ли тебя от необходимости выбора и не пристрелить ли тебя самому?

- Тогда, возможно, я постараюсь вести себя еще более несносно, - ответил Алекс с мрачной усмешкой и исчез в доме, стуча костылем, который сам для себя вырезал.

Дункан выругался, глядя ему вслед, и поэтому не заметил Фиби появившуюся с другой стороны веранды. Она возникла рядом с ним, свежая и отдохнувшая, ее смешные волосы были вымыты и торчали непослушными вихрами. Она была одета в платье из какой-то гладкой ткани, и его тускло-розовый цвет шел ей, добавляя нежного румянца ее чистой коже и отбрасывая мягкий отсвет на ее глаза. Дункан затаил дыхание, поскольку недавно обретенная им любовь к этой женщине лежала глубже, чем самые корни его души. Все, что он сказал Алексу про Фиби, было правдивее самой чистой правды, и точно так же обстояло с тем, о чем он умолчал и в чем не осмеливался признаться даже самому себе.

- Фиби! - вымолвил он.

Она всего лишь улыбнулась, но Дункан почувствовал себя поглощенным ею, захваченным, взятым в плен и ограбленным, подобно кораблю, над которым взяла верх команда более быстрого и сильного судна. Чувствуя головокружение, он решил, что ситуация гораздо более серьезная, чем он полагал, потому что это не мимолетное увлечение, похожее на множество романов, отмечавших его прошлое. Нет, то, что происходит сейчас, навечно.

- Что-то не так? - спросила она, и ее лоб перерезала хмурая морщинка. - Ты побледнел.

- Я только что встретился лицом к лицу с собственным будущим, - ответил Дункан. - Или с его отсутствием, что гораздо более вероятно, если вспомнить о моих занятиях, Я не могу жить без тебя, Фиби. Будешь ли ты моей возлюбленной, разделишь ли со мной стол и постель?

- Нет, - ответила она без колебаний. Ни в выражении ее лица, ни в позе не было ни малейшего кокетства.

Дункан был ошеломлен, потому что не привык к отказам. Более того, она весьма охотно отвечала на его ласки. Как он подозревал, она была ненасытной и страстной, не меньше, чем он сам, и хотела нет, жаждала того наслаждения, которое он дарил ей.

- Почему нет? - вымолвил он после нескольких мгновений удивленного молчания.

Она улыбнулась, но ее необычные голубые глаза остались серьезными.

- Потому что я заслуживаю большего. Я не могу жить, зная, что меня в любой момент могут заменить какой-нибудь юной красоткой.

Дункан попытался возразить, но Фиби прервала его.

- Ну да, я знаю лучше, чем кто бы то ни был, что обручальное кольцо не гарантия вечной любви, - продолжала она. - Все же в твое время развестись гораздо труднее, чем было то есть будет в мое. К браку у вас относятся всерьез.

Тогда Дункан понял, что спорить с ней бесполезно. Она была не менее упрямой, чем бунтари из Бостона, хотя, конечно, в более приятном смысле. Он даже не стал объяснять, что попытка выйти за него замуж превратит ее во врага короны, что с точки зрения короля она станет не менее виновной в измене и пиратстве, чем ее муж. Не стал он и напоминать ей, что она может запросто стать вдовой через несколько недель, дней и даже часов после их свадьбы.

- Ты не станешь пускать меня к себе в постель, пока я не возьму тебя в жены, - сказал он медленно. - Это шантаж, Фиби.

- Нет, - ответила она, и он уловил лимонный аромат ее кожи и вспомнил, как храбро она держалась, спасаясь вплавь с корабля Жака Морно, какой она была на ощупь теплой, гибкой и нетерпеливой, как она билась под ним, равная ему в любви и во всем остальном. - Дункан, ты научил меня хотеть тебя, и я страдаю от своего решения не меньше, а больше тебя. Но я научилась ценить себя, и я не вещь, которую можно использовать и выкинуть.

Дункан вспомнил лекции, которые читал Алексу, относительно брака и воспитания детей. И, кроме того, он любил Фиби, хотя еще не мог сказать ей этого. Он сперва должен найти верные слова или, возможно, переложить свое признание на язык музыки.

- Ну хорошо, - сказал он. - Если ты хочешь брака, будь по-твоему. Сегодня же.

Фиби удивленно посмотрела на него:

- Нам не нужно свидетельство или что-нибудь такое?

- Если хочешь, можно написать и засвидетельствовать все необходимые бумаги, - согласился Дункан. - Если ты не забыла, я капитан корабля, у меня даже в военное время есть полномочия совершать брачную церемонию.

- Но ты же будешь женихом! - сказала она.

Он засмеялся, привлек ее к себе и запечатлел легкий поцелуй на лбу. Сердце Фиби заныло при этом невинном прикосновении, и в чреслах возникло сладостное напряжение.

- Да, и когда церемония закончится, Фиби, ты станешь моей женой перед Богом и людьми. Заместителем жениха может стать Алекс, возможно, ему пойдет на пользу, если он представит себя в роли жениха со всеми прелестями брачной ночи, ожидающими его.

Фиби покраснела.

- Ты уверен, что это законно?

Дункан поцеловал ее в губы, на этот раз страстно, и затем, нагнувшись, на миг прикоснулся губами к мягкой выпуклости над ее корсажем. Фиби задрожала в его объятиях, и его охватило искушение соблазнить ее, потихоньку отвести в свою спальню и терзать ее, пока от издаваемых ею криков экстаза не задрожат черепицы на крыше.

- Да, - ответил он, наконец - Этот брак свяжет нас перед Богом и людьми, и ты получишь все документы, кольца и прочие глупости, которые бы это подтверждали. Я напишу своей семье в Чарльстон, и, если что-нибудь со мной случится, ты найдешь там приют.

Фиби напряглась в его объятиях.

- Ничего с тобой не случится, - заявила она. - Я прошла весь, этот путь и вытерпела все беды вовсе не для того, чтобы потерять тебя. Кроме того, не думаю, чтобы твоей семье понравились мои политические взгляды.

Дункан дотронулся пальцем до кончика ее носа.

- Фиби, Фиби, - хмуро упрекнул он, - мы не должны забывать о реальности. Идет война, а у меня есть другие враги, кроме англичан. Меня могут убить в любой момент. И я должен принять меры, чтобы ты нашла приют у моего отца и брата. Разумеется, они не согласятся с твоими бунтарскими взглядами, но они полюбят тебя, можешь быть в этом уверена.

На ее густых ресницах заблестели слезы. Эта женщина, которая не теряется перед лицом негодяев, акул и туземцев с копьями, рыдала от единственного предположения о гибели Дункана, и ее чувства тронули его больше, чем он позволил бы себе признаться ей.

- О'кей, о'кей, - сказала она на этом странном, ублюдочном английском, которым Дункану еще предстояло овладеть. - Давай не будем заглядывать далеко вперед, ладно? О завтрашнем дне будем думать завтра.

Дункан взял ее рукой за подбородок и, приподняв ее лицо, поцеловал.

- Хорошенько подумай, Фиби, - сказал он, когда слезы перестали струиться из ее глаз. - Ты играешь в опасную игру, связывая свою судьбу с моей. Наказание за измену - смерть.

- Я знаю, - тихо сказала она. - Но, Дункан, жизнь всегда кончается смертью. Имеет значение лишь то, что ты делаешь на самом деле, а не то, о чем мечтаешь или чего боишься.

Он провел рукой по ее волосам.

- Пусть будет так, - сказал он. - Мы поженимся до сумерек и будем танцевать, пока играет музыка. Теперь иди и приготовься, а я скажу Алексу, что скоро он тоже станет женихом.

ГЛАВА 9

Фиби, как пьяная, возвращалась в дом, держась рукой за резную балюстраду лестницы. Сейчас, после предложения Дункана, вся ситуация гораздо больше, чем прежде, казалась невероятным сном. Фиби хотела стать женой Дункана и опасалась нет, безумно боялась проснуться в прежней жизни, где от человека, которого она любила, остались лишь слова на потрепанных, выцветших страницах старинной книги. Она могла в любой момент вновь оказаться в двадцатом веке, как тот парень из телесериала, без конца «перепрыгивающий» из века в век, не успевая даже попрощаться.

Она вошла в свою комнату, села на стул перед туалетным столиком и посмотрела на свое отражение в зеркале. Если придется, она готова встретиться лицом к лицу с англичанами или даже с пиратом Морно, но расстаться с Дунканом было бы непереносимым горем. Особенно после того, как он станет ее мужем.

Фиби долго сидела, пытаясь собраться с мыслями, одна часть ее существа дрожала от страха, другую переполняло торжество. Неожиданно кто-то постучал в дверь, и она обернулась, решив, что это Старуха или, может быть, Дункан пришел сказать, что передумал.

- Войдите! - произнесла она слегка дрожащим голосом.

Но в комнату вошел Алекс, не закрыв за собой дверь вероятно, ради соблюдения приличий, и медленно направился к Фиби.

- Надеюсь, вы извините мое вторжение, - сказал он, глядя на Фиби добрыми и печальными глазами. - Я пришел убедиться, что вы действительно желаете этой свадьбы, и вас не гонят под венец насильно.

- Вы плохо думаете о своем друге Дункане, - заметила Фиби. - Когда я впервые появилась здесь, вы решили, что он держит меня узницей в погребе, Алекс вздохнул, и Фиби увидела крохотные капельки пота, блестящие на его лбу. Ему понадобились значительные усилия, чтобы прийти к ней.

- Наоборот, - возразил он, - я знаю, что Дункан Рурк лучший из людей. Однако факт остается фактом: когда ему что-нибудь взбредет в голову, он считает, что все разумные люди согласятся с ним. Даже если они брыкаются и кричат. Что касается инцидента с погребом... Знаете, он однажды запер меня там в шутку, забыл про меня и отправился на охоту.

Фиби улыбнулась. - Наверно, он подумал, что там вы лучше сохранитесь, - сказала она, указывая на кресло у окна. - Садитесь, Алекс.

Он с большим трудом добрался до оконной ниши, прикрытой легкими газовыми занавесками, и сел. Достав платок из безукоризненно чистого голубого жилета, вытер лицо, шею и вздохнул.

- Мы с Дунканом выросли вместе, - оказал он после нескольких секунд напряженного молчания. - Он мне ближе, чем родной брат.

Улыбка сошла с лица Фиби. - Значит, вы были там, когда британский капитан высек его?

Алекс заметно поморщился и, так побледнел, что Фиби вскочила на ноги и налила ему чашку воды из графина, стоявшего рядом с ее неприбранной постелью.

- Он рассказывал об этом, да?

- Да - ответила Фиби. - Включая и affaires de coeur <Дела сердечные (фр.).> с миссис Шеффилд.

- Я в то время был в школе, - сказал Алекс между двумя глотками воды. Краски начали возвращаться на его лицо. - Мой отец поехал с мистером Рурком и Лукасом, когда они силой освободили Дункана, хотя едва не опоздали.

- Дункан сказал, что очень долго выздоравливал.

- Прошел целый год, прежде чем он поправился, - начал Алекс, его отсутствующий взгляд, казалось, застыл на какой-то далекой картине прошлого. - Дункан заболел воспалением легких, настолько он был ослаблен и едва не умер.

Фиби молчала, надеясь, что мысли Алекса следуют тем же путем, что и ее размышления. Если Дункан выжил после зверского избиения и последующей болезни, то Алекс тоже должен преодолеть свои несчастья.

- Знаете, он так и не сумел забыть об этом, - произнес Алекс. - Потому-то он и играет эту великолепную и ужасную музыку.

Фиби кивнула.

- Вы надеетесь убедить меня не выходить замуж за Дункана? - спросила она. Ей пришло в голову, что Алекс не считает ее ровней своему другу, все-таки она появилась из ниоткуда, неся какой-то вздор про лифты и прочие вещи, еще неизвестные в восемнадцатом веке. Кроме того, ее короткие волосы должны казаться им странными, поскольку в их время женщины не стригли свои, косы от колыбели до могилы.

Алекс покачал головой и сделал попытку улыбнуться.

- Нет, мистрисс. Он любит вас, хотя не скажет этого, пока тщательно не подготовится к объяснению, так что будьте с ним терпеливой. Теперь я по крайней мере знаю, что мой ближайший друг будет счастлив при условии, что ему повезет и он уцелеет на войне.

- А вы, Алекс? - спросила Фиби. - Вы собираетесь уцелеть?

Он неуверенно поднялся на ноги, опираясь на костыль, и Фиби понадобилась вся ее выдержка, чтобы не броситься ему на помощь.

- Посмотрим, - ответил он. - А пока что нам предстоит свадьба и я должен играть роль жениха. - Он помолчал, с нежностью глядя на нее. - Счастливчик он, наш Дункан. Будьте терпеливой с ним, Фиби, он хороший человек в глубине души, но иногда считает, что должен казаться плохим. Возможно, я знаю его лучше, чем кто-либо другой, и могу заверить вас, что он будет преданным мужем, потому что честь его вторая натура. Однако же, если вы обманете его, Дункан будет само воплощение ярости, и, хотя он не прогонит вас от себя, вам никогда больше не видать его доверия.

Фиби так и распирало при похвалах, расточаемых Алексом ее будущему мужу, но сердце ее ныло, настолько явно ее собеседник считал, что сам уже никогда не сможет изведать страсть и счастье.

- Вы прекрасный человек, - сказала она искренне. - В один прекрасный день, надеюсь, это произойдет скоро, мы увидим вторую свадьбу, вашу, и все будем радоваться.

- Да, - ответил Алекс таким же безжизненным голосом, как и раньше. - А может быть, похороны, на которых, надеюсь, вы будете плакать.

Фиби проглотила слезы, зная, что иногда до людей, погрузившихся в отчаяние, невозможно никаким образом достучаться.

- Чего бы вы ждали от Дункана в таких обстоятельствах?

- Конечно, музыки. Громоподобных, душераздирающих звуков, от которых все погибшие моряки поднимутся со дна морского, зажав руками уши. - Алекс с такими же мучительными усилиями добрался до двери и, обернувшись на пороге, встретился взглядом с девушкой. - Фиби, вы думаете, я не знаю, как высоко мой друг ценит меня и что с ним будет, если я умру? Хочу вам сказать: я все это прекрасно понимаю, и эта печаль, усугубляя мои прочие горести, становится почти невыносимой. - С этими словами Алекс удалился.

Фиби все так же сидела, глядя на дверь, когда вошла Старуха, неся перекинутое через руку кружевное платье. Ее лицо сияло от радости, пылая, словно темное дерево, охваченное огнем, и уже конечно она не собиралась терпеть печального вида невесты.

- Хорошо, что ты успела помыться и отдохнуть, - заявила Старуха, кладя платье на кровать и разглаживая его широкими ловкими ладонями. - Этой ночью тебе не придется спать мисс, и твой муж будет ощущать твое благоухание.

Фиби вздохнула. - Ты когда-нибудь смотрела ладонь Алекса? - спросила она. - Что ты на ней увидела?

- Мозоли, - ответила Старуха. - Не волнуйся за него. У него своя судьба.

Фиби встала и подошла посмотреть на платье. Визит Алекса вверг ее в состояние замкнутости, но ей через несколько часов предстоит обвенчаться, став женой любимого человека, и она лучше, чем кто-либо, знала, сколько удовольствия принесет с собой брачная ночь.

- Оно тоже принадлежало той несчастной женщине? - спросила она, разглаживая кремовый шелк платья. - Той, которая погибла при кораблекрушении?

- Нет, - ответила Старуха. - Я сама сшила его вот этими руками еще до того, как мистер Дункан нашел тебя в погребе. Это платье никогда не принадлежало никому, кроме тебя.

- Опять волшебство, - сказала Фиби с улыбкой.

- Это волшебство привело тебя сюда, - сказала Старуха. - Я приготовила тебе еще один подарок к этому радостному дню. Я скажу тебе свое имя, но ты не должна произносить его, слышишь? Время еще не пришло!

Фиби попала под власть заклинания. В конце концов, если она могла совершить путешествие сквозь время, то подлинное имя Старухи наверняка может творить чудеса.

- Я могу сказать его Дункану?

- Нет, - твердо заявила Старуха, свирепо нахмурившись. - Ты должна обещать мне, что никому его не скажешь до поры.

- До какой поры?

- Не скажу. Ты сама поймешь, когда время настанет.

Фиби вздохнула, но любопытство не позволяло ей упустить случай.

- Хорошо, я обещаю, - сказала она. Старуха прошептала свое имя ей на ухо.

Оказалось, что это английское слово, называющее все, что есть хорошего на свете.

- Если мой первенец окажется дочерью, я назову ее этим именем, - сказала Фиби, тронутая до глубины души, улыбаясь сквозь слезы.

- Твой первенец будет мальчиком, - тут же возразила Старуха. - И его назовут Джон Александр, в честь его деда и мистера Алекса.

Фиби не стала тратить силы на спор. Она знала настоящее имя Старухи, скоро станет женой Дункана, и на первое время этого более чем достаточно. Кроме того, она уже решила позволить Дункану выбрать имя для первого ребенка.

- Помоги мне надеть это прекрасное платье, - сказала она вместо возражений, и глаза Старухи загорелись гордостью и удовлетворением.

Изящное и простое платье отлично сидело на Фиби. Его юбки тихо шуршали, когда девушка шевелилась. Если бы она отправилась в какой-нибудь сиэтлский бутик для новобрачных, чтобы выбрать себе подвенечное платье, то вряд ли нашла бы что-нибудь подобное.

- Оно такое красивое! - промолвила Фиби, вертясь перед зеркалом.

- Да, - согласилась Старуха. Она схватила Фиби за руки и заглянула в ее глаза.

- Тебе предстоит еще немало бед, мистрисс. Ты должна быть сильнее сильной. Фиби почувствовала холодок страха.

- Что ты имеешь с виду?

- Уже сейчас ты носишь в себе ребенка мальчика, как я тебе сказала. Что бы ни случилось с тобой или с твоим мужем, ты должна позаботиться о маленьком Джоне Александре Рурке. Ему предстоит важное дело в этом мире.

Фиби опустилась на табурет, догадываясь, что побелела как пергамент.

- Не думай о несчастьях, - нахмурилась Старуха. - Думай о мистере Дункане, о свадьбе и предстоящей ночи, которая принесет вам обоим много счастья.

Фиби вспомнила свои собственные слова, сказанные Дункану сегодня на веранде, о том, что жизнь нужно принимать такой, какова она есть. Старуха убеждала ее, что надо жить настоящим, чтобы каждая драгоценная секунда не пропала даром. Какая простая философия, но как трудно ей следовать!

Она взяла руку своей наперсницы и сжала ее, сказать больше было нечего.

Свадебную церемонию решено было провести на берегу моря, под небосводом вместо купола церкви, закатом вместо витражей и группой слуг и увечных воинов в качестве свидетелей.

Фиби была на вершине счастья. Стоя рядом с Алексом лицом к будущему мужу, который держал в руках Библию и букет пурпурных орхидей, предназначенных ей в подарок, она не думала о пиратах, войнах и прыжках во времени. Она хотела сказать Дункану о ребенке, который рос в ней, мальчике, которого Старуха уже окрестила Джоном Александром Рурком, но нужно было дождаться подходящего момента. Было странно слышать, как Дункан произносит святые слова и просит в ответ принести клятвы верности, и как Алекс отвечает, как будто Фиби выходит замуж за него. В какое-то мгновение, ее охватила паника при мысли, что Дункан обманул ее и ее мужем станет Алекс. Но затем до нее дошло, что Дункан называет Алекса своим, Дункана, именем, и успокоилась. Когда слова клятвы были произнесены, и Дункан объявил себя и Фиби мужем и женой, именно священник поцеловал невесту, а не подставной жених.

За венчанием последовало веселое, жизнерадостное празднество. Вдоль пляжа разожгли костры, моряки достали гармоники, скрипки и маленькие аккордеоны. Фиби танцевала со своим мужем на песке, и этой ночью для нее больше никого и ничего не существовало.

Вино лилось рекой хотя Фиби к нему не притрагивалась, а веселая музыка заставляла ее танцевать вновь и вновь. Пока она отдыхала, совершенно запыхавшись, а Дункан кружился вокруг одного из костров со Старухой, она заметила Симону, направляющуюся к лунной дорожке, протянувшейся по воде.

Нахмурившись, Фиби пошла за ней и, догнав девушку на краю прибоя, схватила ее за руку.

- Что ты делаешь? - спросила она. Симона посмотрела на нее холодными, пустыми глазами.

- Я хочу искупаться, - сказала она. И ее платье, похожее на саронг, упало на песок, обнажив ее великолепное тело. - Теперь ты хозяйка Райского острова. Ты можешь выгнать меня отсюда.

Фиби покачала головой: - Здесь твой дом.

- И твой тоже, - сказала Симона, повернувшись и грациозно входя в воду. - А мистер Дункан не принадлежит тебе одной. Когда ты располнеешь из-за ребенка, растущего в тебе, он станет приходить ко мне.

Фиби повторяла про себя слова Алекса: Дункан будет верным мужем и не нарушит произнесенных клятв. Вот только клятвы произнесены Алексом, хотя и от имени Дункана.

- Отстань от него, Симона, - ответила Фиби, входя вслед за ней в теплые пенящиеся волны. - Со временем ты встретишь другого человека. Дункан мой муж, и я ни с кем не стану его делить.

- Возможно, у тебя не будет выбора, - сказала Симона.

Она скользила по воде в нескольких ярдах от берега, и ее грация и непринужденность напомнили Фиби, что это мир Симоны, а не ее. Фиби появилась на Райском острове случайно, но Симона, подобно русалке, была рождена для этих соленых волн, песка и тропических ночей. Недооценивать привлекательность туземной женщины для такого человека, как Дункан, было бы серьезной ошибкой.

- Все равно, - настаивала Фиби. - Я люблю Дункана и не отступлюсь от своих слов, я ни с кем не разделю его.

Симона плыла на спине, и ее крепкие груди и плоский живот блестели в лунном свете, как полированное тиковое дерево.

- Он не только твой, но и мой, - возразила она.

Фиби была потрясена спокойной уверенностью соперницы. Может быть, Дункан никогда и не порывал с Симоной. В этом месте и в этом времени мужчины смотрят на наложниц как на что-то само собой разумеющееся. Даже мужчины, которые считают, что счастливо женились.

- Нет! - сказала Фиби и пошла прочь. На пляже она встретилась с Дунканом отправившимся на ее поиски. Он взял ее за обе руки.

- С кем ты разговаривала?

- С Симоной, - ответила Фиби. Было бессмысленно избегать разговора. - Ты спал с ней, Дункан? После того, как я появилась на острове? - В темноте она не могла видеть его глаз, но это было неважно. Она прислушивалась к его ответу сердцем.

- После того, как ты появилась на острове, нет, - сказал он.

- А раньше?

- Да.

Фиби кивнула. - У тебя есть свое прошлое, - сказала она тихо, - и у меня тоже. Но сейчас, Дункан, для меня важно только будущее. И я обещаю тебе, что, если ты будешь изменять мне, никакая ярость англичан или Морно не сравнится с моей местью. Мы понимаем друг друга? Дункан прижал ее к своей труди.

- Да, - сказал он. - Но я не изменю тебе, Фиби. Ты можешь быть уверена в этом, как ни в чем другом.

Она посмотрела в лицо мужу.

- И я тоже не изменю тебе, - сказала она тихо. - Я так люблю тебя, Дункан!

Он ничего не ответил, только поцеловал ее и повел к дому по извилистой тропинке, которая огибала свадебные торжества, оставляя их далеко в стороне. Для Фиби сейчас было более чем достаточно, что Дункан взял ее в жены. Он сам объявит о своей любви именно так, как предсказывал Алекс, когда будет готов.

Внутри большого дома лежали цветные тени от самодельных бумажных фонариков, развешанных в саду, где продолжался праздник. Взяв Фиби за руку, Дункан повел ее вверх по лестнице, в свою спальню, которая теперь стала и ее спальней.

- Вероятно, это была самая необычная свадьба в истории, - сказала Фиби, внезапно разнервничавшись, как девственница, хотя Дункан уже наложил на нее, и весьма тщательно, супружеские узы. А до этого, разумеется, был Джеффри. Бедный напыщенный Джеффри, который не имел понятия, что значит разжечь в женщине настоящую страсть, увести за собой ее душу, вернуть обратно, удовлетворенную, и ласками погрузить в сон.

Дункан не зажигал лампу, и сквозь высокие окна, выходящие на море, проникал бледный лунный свет.

- Да, - согласился он. - Но это было только вступление.

Фиби задрожала от предчувствия и чуть-чуть от страха. Супруг обнял ее за плечи своими нежными руками.

- Что с тобой?

Фиби была рада, что в комнате темно: мрак позволял ей сохранить хоть какие-то остатки достоинства.

- Только то... ну, когда ты любил меня, наслаждение было таким огромным...

Пальцы Дункана гладили ее плечи, успокаивая, но одновременно раздувая искры в самых дальних уголках ее женского существа.

- Ты не хочешь, чтобы я дарил тебе наслаждение? - недоверчиво спросил он.

Фиби положила руку ему на грудь, вздрагивая, еле слышно усмехаясь и едва не плача.

- Конечно, хочу. Просто... ну... я теряю контроль над собой.

- Так и должно быть, - сказал Дункан, умелыми пальцами расстегивая пуговицы свадебного платья, которое Старуха сшила еще до ее появления, и которое замечательно сидело на ней. - Я тоже теряюсь и становлюсь необузданным, когда ты впускаешь меня в себя... - Он снял с нее платье, сорочку и замер неподвижно, пораженный ее красотой.

- Сними одежду, Дункан, - тихо потребовала Фиби. - Я хочу видеть тебя так же ясно, как ты видишь меня.

Он повиновался, скинул ботфорты, затем стащил рубашку через голову и отшвырнул ее в сторону и, наконец, снял бриджи. Он был высоким и крепким, как мачта корабля, и его вид наполнил Фиби распутными желаниями и храбростью.

- Боже мой! - прошептала она. - Ты такой красивый, как статуя, изваянная для прославления бога любви.

Дункан легко опустился на колени.

- Это тебя, - сказал он хриплым шепотом, - нужно боготворить, ублажать и почитать. - Он гладил ее бедра, вызывая в них почти ощутимую дрожь, и, наконец, раздвинул шелковистую дельту, готовясь покорить ее. - Я полностью овладею тобой, Фиби Рурк, и на этот раз не стану заглушать твои крики. Я хочу, чтобы весь остров, весь мир знал, что ты моя и что я ублажаю тебя в нашей спальне.

Фиби откинула голову и восторженно вскрикнула, когда он поцеловал пульсирующий бугорок, медленно и алчно касаясь его губами. По ее жаркому, податливому телу волнами пробежала дрожь, и ей казалось, что она вот-вот расплавится и растечется по полу, словно горячий воск, если бы Дункан, охватив ладонями ее ягодицы, не прижал ее еще теснее к своему рту.

Фиби выкрикнула его имя и обхватила руками его голову, требуя еще. Ее груди налились, словно переполнялись растущим наслаждением, и она знала, что гости на свадьбе все слышат и понимают, что их хозяин берет свою невесту, но это ее не волновало. Ее не волновало ничего, кроме наслаждения, которое она доставляет Дункану, а он ей. Она металась, крича, как дикая кошка. Дункан прижал ее спиной к стене и вскинул ее дрожащие ноги себе на плечи. Он наслаждался ею с неутолимым голодом, буквально терзая ее, и она умоляла, обещала и, всхлипывая, судорожно отдавала себя его языку и губам. Дункан, верный своему обещанию, не пытался утихомирить ее. Пока гости пировали на пляже среди костров, скрипок и кувшинов крепкого местного вина, брак Дункана и Фиби должным образом совершился к взаимному удовлетворению обеих сторон.

На следующее утро Дункану принесли письмо, доставленное по той же запутанной цепочке моряков, хозяев таверн и туземцев. В это время Дункан уже встал, оделся и пил кофе на террасе рядом с комнатой, где спала Фиби, в открытых дверях террасы появилась Старуха, и, судя по ее хитрой самодовольной улыбке, можно было решить, что она не только организовала этот брак, но и создала всю вселенную. Без единого слова она вручила Дункану потрепанный, грязный конверт и удалилась.

Дункан сразу же узнал почтовую бумагу, которой пользовалась его сестра Филиппа, хотя ее имя не было написано на конверте. Имя адресата было, как всегда, зашифровано: письмо сперва посылали в таверну «Аполлон» в Бостоне, где доверенный человек ждал подобных посланий и отправлял их дальше имеющимися под рукой средствами.

Дункан колебался, боясь читать письмо сестры. Он был близок с Филиппой и Лукасом, своим братом, несмотря на известные политические разногласия, но переписываться им было очень трудно, особенно во время войны. Ради пустяков посылать письмо не станут.

- Что это? - спросила Фиби из-за его спины, положив руки ему на плечи. Она уже во второй раз подобным образом заставала его врасплох, и он встревожился, потому что не слышал ее приближения.

Дункан ножом разрезал конверт и вытащил сложенные листки.

- Письмо от моей сестры, - объяснил он. Даже пылкое приветствие Филиппы не рассеяло его страхов. Интуиция не подвела его, обнаружил он, читая аккуратные строчки, украшенные завитушками, новости были нехорошими.

Фиби сидела напротив него за маленьким столиком, и ее волосы ярко блестели под солнцем. Она была одета в одну из рубашек Дункана, и ее щеки пылали теплым абрикосовым румянцем. Она молча ждала, когда Дункан заговорит.

- Я должен ехать в Чарльстон, - объявил он, наконец. - Мой отец болен.

Она в знак сочувствия дотронулась до его руки кончиками пальцев.

- Но Чарльстон занят англичанами, - осторожно напомнила она. Дункан сам рассказывал ей на пути из Куинстауна, как генерал Клинтон в мае взял город.

- Да, - ответил Дункан. - Любимая, мне жаль, что я так скоро покидаю тебя.

- Ничего подобного. Ты меня не покидаешь, - ответила миссис Рурк со всей властностью, которую давало ей положение хозяйки дома. - Я еду с тобой.

Дункан встал со своего кресла, собираясь сделать все приготовления и отплыть немедленно, но ее слова остановили его на месте.

- Нет, - сказал он. - Это исключено.

- Дункан, не заставляй меня ехать зайцем, - предупредила Фиби, вставая и подходя к нему. - Или пытаться уплыть на первом проходящем судне. Я пойду на все, но здесь не останусь.

Дункан издал долгий вздох и запустил руку в волосы, еще растрепанные с ночи.

- Почему ты так чертовски упряма? - раздраженно спросил он.

Фиби бесстыдно пожала плечами: - Не знаю. Такова моя натура. Но почему ты так чертовски упрям?

- Прошу тебя, не ругайся, - сказал он напряженным голосом, отворачиваясь от нее и направляясь в спальню. - Это нехорошо.

- Я ругалась?! - ответила Фиби, последовав за ним и одеваясь, пока он швырял в сундук рубашки, штаны и прочие необходимые вещи. - Ты должен был предупредить меня, а то я могу ляпнуть что-нибудь в приличном обществе.

Дункан стиснул зубы, но тут же заставил себя успокоиться.

- Черт побери, Фиби, только подобных неприятностей мне от тебя не хватало! Может быть, мой отец уже мертв!

- Знаю, - ответила Фиби с мягкой неумолимостью. - С другой стороны, он может быть жив и здоров, когда было написано это письмо? Если он скончался, а я в этом сильно сомневаюсь, поскольку он твой отец, и, следовательно, должен быть таким же железным, как ты, я буду тебе нужна для утешения. Если он здоров, он захочет познакомиться со своей невесткой.

Дункан некоторое время стоял в упрямом молчании, как мул, которого хотят тащить по грязной дороге, но затем смягчился. Фиби все равно отправится следом за ним, если он оставит ее на острове, и, вероятно, кончится тем, что ее убьют или похитят. По крайней мере, пока она с ним, он может защищать ее.

- Неужели я никогда не переспорю тебя? Фиби приблизилась к нему и обхватила его руками за пояс. Ее волосы пахли солнцем, а от тела исходил слабый мускусный аромат их любви.

- Никогда, пока ты мой муж, - ответила она.

И Дункан понял, что ее слова пророческие.

Они отплыли после полудня, с попутным ветром и отливом. Именно Фиби, отправившаяся исследовать корабль, нашла Симону, спрятавшуюся за ящиком в трюме. Девушка смотрела на нее испуганно и вызывающе. Пожитки Симоны находились в маленьком узелке рядом с ней.

- Что ты здесь делаешь? - спросила Фиби, уперев руки в бедра и понизив голос.

- Я уезжаю, и ты должна радоваться. Ничего не говори Дункану, иначе он отправит меня обратно.

Фиби вздохнула и присела на другой ящик. Свет в трюме был тусклым, и она чувствовала себя неуютно, это место слишком напоминало ей о ее недолгом приключении на борту корабля Морно.

- Чему мне радоваться? - спросила она. - Остров твой дом. Ты ведь родилась на нем, верно?

- Неважно, - ответила Симона глухим голосом, глядя на Фиби с упрямым блеском в глазах. - Найду себе новое место.

- А я думала, что ты решила остаться и соблазнить моего мужа, - сказала Фиби. - Только вчера ночью ты говорила мне...

- Ты хочешь, чтобы я попыталась?

- Нет, конечно. Но если Дункан из тех людей, которым нужны любовницы, он найдет любовницу, будешь ли ты находиться на Райском острове или в Тимбукту. Симона, времена нынче тяжелые и опасные. Тебе было бы лучше не срываться с места.

- Тебе, как я полагаю, тоже. Но ты сорвалась.

Фиби тихо засмеялась и покачала головой.

- Не в бровь, а в глаз!

- Ты скажешь Дункану, что я на борту? Фиби задумалась.

- Нет, - сказала она, наконец. - Ты взрослая женщина, и если хочешь уехать, то это твое дело. Куда ты направляешься?

Симона уперлась рукой в борт корабля, закрыла глаза и вздохнула.

- На большой остров. Там я могу найти работу.

- Зайди в таверну «Корона и лилия» - предложила Фиби. - Спроси мистрисс Белл. Но ни в коем случае не говори ей, что тебя прислала я. Моя недолгая карьера в качестве прислуги не увенчалась успехом.

Симона, явно против своей воли, улыбнулась.

- Я слышала.

- Я принесу тебе еду и воду, - сказала Фиби, вставая. - И никому не скажу о тебе. Но я хочу, чтобы ты взамен ответила на один вопрос.

- Какой? - спросила Симона. Ее глаза были по-прежнему закрыты, и во время недолгих пауз в разговоре она что-то тихо мурлыкала себе под нос.

- Что заставило тебя передумать - ты же хотела остаться? - Та перемена, которую, я увидела в Дункане, - ответила Симона. - Сперва я пыталась не замечать этого, но от правды не уйдешь. Ты даешь ему нечто большее, чем наслаждение. Ты прикасаешься к той части его души, до которой другие женщины даже не могут дотянуться.

Фиби, ничего не ответив, покинула Симону с ее узелком и ее достоинством и поднялась на главную палубу, чтобы посмотреть, как остров исчезает за ослепительным горизонтом.

Дункан, как и вся его команда, был занят, и Фиби постаралась не путаться под ногами, ходить незаметно, как будто она тоже ехала зайцем.

Во время полуденного обеда на нижней палубе в камбузе Фиби собрала свою порцию на большую деревянную доску, добавив еще чуть-чуть, и заявила коку, что предпочитает есть в капитанской каюте. Она направилась в маленькую каморку, которую должна была делить с Дунканом во время плавания хотя они вдвоем едва ли уместились бы на койке, на тот случай, если кто-нибудь будет за ней следить. Там она поела, затем собрала сыр, хлеб, вяленое мясо, банан и флягу воды в кожаную сумку и пробралась в трюм. Симона приняла пищу с достоинством и пробурчала слова благодарности.

Фиби вернулась в каюту, сняла платье, легла в одной сорочке на койку и заснула. Когда она проснулась, Дункан был рядом с ней, с растрепанными волосами, в одних бриджах и со своей невыносимой ухмылкой.

- Хорошо, что вы проснулись, мистрисс Рурк, - сказал он. - У меня есть к вам дело. - Правой рукой он гладил ее ногу, от колена до бедра, одновременно стягивая с нее тонкую нижнюю юбку.

Фиби вздохнула и удовлетворенно вытянулась.

- Какое дело? - спросила она, пока он обнажал ее груди и подготавливал их к удовольствию легкими поглаживающими движениями пальцев.

- Самого интимного свойства, - ответил он, прикасаясь языком к ее соску.

Фиби выгнула спину и застонала.

- Ты... знаешь, сколько шума я делаю, - сумела вымолвить она, уже запустив пальцы в его волосы и привлекая его к себе. - Что скажут твои люди?

Дункан чуть-чуть приподнял голову только для того, чтобы ответить:

- Они скажут, что я счастливый ублюдок.

ГЛАВА 10

- А теперь, - сказал Дункан, когда они лежали, утомленные любовью, на койке в его каюте, по-прежнему переплетя руки и ноги, - скажи мне, кого ты прячешь в трюме.

Фиби набрала в грудь воздуху, чтобы отрицать обвинение, но все же промолчала. Нельзя начинать свой новый чудесный брак со лжи мужу это означало бы разрушить краеугольный камень их отношений и все, что было для нее самым драгоценным.

- Я обещала, что не скажу, - пробормотала она подавленно. - Хотя это неважно. Если ты сам спустишься в трюм, она все равно решит, что ее выдала я.

- Она... - пробормотал Дункан, проведя по изгибу скулы Фиби кончиком указательного пальца и поглаживая ее губы, которые не утратили своей чувствительности после его поцелуев. - Это наверняка не Старуха, поскольку она не стала бы утруждать себя игрой в прятки. Наоборот, она заявила бы свои права на эту каюту и взяла бы на себя мои обязанности, а также кока и штурмана. Так что наша путешественница, очевидно, Симона.

Фиби облегченно вздохнула.

Как раз в тот момент, когда я начала ей нравиться... - пожаловалась она.

Дункан взглянул на нее с задумчивым выражением на лице.

- Симона не рабыня и не пленница, - сказал он наконец своей погрустневшей жене. - Если она хочет покинуть остров и найти свое место в мире, никто не запрещает ей это сделать, как и любому другому из моих домочадцев. Конечно, кроме тебя. - Он усмехнулся и прикоснулся губами к ее рту, как будто пробовал дорогое вино. - Тебя я не смогу потерять.

Фиби чувствовала возбуждение, ее тело уже проснулось и снова расцвело под ласками Дункана. Она хотела задать ему важные вопросы, но ее мысли разбегались, словно она слишком много выпила.

- М-м-м... это очень приятно. Но, если ты снова заставишь меня кричать, как в прошлый раз, я уже никогда не решусь покинуть эту каюту...

- По мне, это было бы прекрасно, - хрипло сказал Дункан, неторопливо и немилосердно продолжая разжигать в ней огонь, приводя ее в крайнюю степень возбуждения. - Во всяком случае, здесь ты не сможешь вляпаться ни в какую историю.

- Это... О Боже, Дункан... Это ты так думаешь...

Он снова овладел ею, и вскоре ее бессвязные слова сменились тихими стонами. Став на колени между ног распростертой перед ним жены, приподнимая ее за бедра, Дункан с каждым неистовым рывком проникал в нее все глубже. Фиби вздымалась всем телом ему навстречу, и ее всхлипы и вздохи слились в один непрекращающийся стон.

Когда все закончилось, она неподвижно замерла в изнеможении и безмерном блаженстве. Фиби смотрела на чудесное лицо мужа, когда он отдавался на милость удовольствия, и ее переполняла радость, потому что он впервые не смог скрыть от нее своих чувств.

- Если мы будем это продолжать, - сказала она, гладя Дункана по голове, после того как он повалился рядом с ней, положив щеку ей на грудь, - у нас будет больше детей, чем я хотела бы родить без анестезии и классов Ламаза.

- Говори по-английски, - сказал Дункан невнятно, не поднимая головы с ее груди.

Фиби засмеялась.

- Я пытаюсь, милый. Действительно пытаюсь. - Она снова помрачнела, вспомнив о Симоне. - Что мы будем делать с нашим зайцем?

Дункан вздохнул.

- Что мы можем сделать? - проворчал он.

- Я могу спуститься и сказать ей, что ты видел, как я относила ей еду а ты именно так все узнал и догадался, что она прячется на корабле, верно?

- Она тебе не поверит.

В Фиби нарастало отчаяние.

- Ты прав. К тому же Симона чертовски горда, думаю, она скорее согласится проделать весь путь в трюме, чем позволит тебе узнать, что ее сердце разбито.

Дункан поднял голову и посмотрел Фиби в глаза.

- Прошу тебя, не романтизируй ситуацию, - сказал он. - Симона молода и очень красива. Она свободна. Со временем она преодолеет свою страсть, и сама будет поражаться, что она во мне находила.

Фиби запустила пальцы в его мягкие блестящие волосы, такие приятные на ощупь. Волосы любимого человека.

- Нет, - сказала она. - Полагаю, ты был ее первым любовником. В ее сердце навсегда останется маленький шрам, который будет болеть всякий раз, как она вспомнит о тебе.

Он издал преувеличенный стон тоски и отчаяния.

- Вижу, что ты не только берешь надо мной верх в каждом споре, но и вообще ничего мне не оставляешь.

Фиби приподняла голову, чтобы поцеловать его в подбородок, уже покрытый щетиной, хотя он брился только утром, перед тем как они отправились в путь.

- Мой долг жены восемнадцатого века не дать тебе сбиться с пути истинного, для чего мне придется при необходимости применять палку с крюком на конце. Что касается Симоны...

Дункан застонал снова. На этот раз громче.

- Я буду носить ей еду и воду, пока мы не прибудем в Куинстаун и, она не сойдет на берег, - безапелляционно заявила Фиби. - А ты можешь не замечать ее и стараться, чтобы ее не обнаружили, пока мы не прибудем в порт.

- Мы не будем заходить в Куинстаун, - сказал Дункан с обезоруживающей логичностью. - Если ты не забыла, там кишмя кишат британские солдаты, и любой из них захочет повесить меня на крепкой веревке и тренироваться на моем трупе в штыковом бою.

- Но мы же не можем везти ее в Штаты... колонии, я хочу сказать, - возразила Фиби с пылающим лицом, потому что, как ни странно, она, в самом деле, забыла, что Куинстаун не такой порт, куда Дункан может приплыть с развевающимися флагами и под звуки фанфар. Но, с другой стороны, Чарльстон ничуть не лучше, а он ведь направляется прямо туда.

На краю ее сознания цеплялось что-то еще, какая-то неясная, но неотложная забота, но Фиби не могла уловить ее в своем одурманенном состоянии. Она понизила голос до шепота:

- Симона - чернокожая.

- Да, - сухо ответил Дункан. - Я это уже выяснил.

Фиби шлепнула его по плечу достаточно сильно, чтобы передать свое раздражение.

- Дункан, ты не можешь везти эту женщину, девушку туда, где ее могут продать в рабство!

- Да, - сказал он. - Но она сама решилась на это плавание, я ее не заставлял. Я не стану рисковать жизнями своей жены и команды...

Она приложила палец к его губам.

- Тебе не надо этого делать, - заметила она рассудительно. - Можешь отправить Симону на берег в ялике, когда мы подойдем к Куинстауну. После этого она сама о себе позаботится.

Дункан снова напустил на лицо непроницаемое выражение.

- Это разрушит иллюзию, будто я не знаю, что она путешествует в трюме, не так ли? Боже милосердный, Фиби, все это так сложно, так по-женски! Гораздо проще сказать девчонке, что я все знаю, и что ей не нужно прятаться в трюме, как крысе, питаясь объедками. Мы отправим ее на берег завтра вечером мои друзья переправят ее на большой остров.

Фиби терпеливо ждала, когда он закончит.

- Это хорошая идея, - согласилась она. - Я имею в виду вторую часть, про твоих друзей, которые доставят Симону в Куинстаун. Но до завтрашнего вечера, мой супруг, ты должен оставить все как есть. Когда настанет время отправлять ее на берег, скажи мне, и я все устрою.

- Каким образом?

- Не знаю, но у меня есть целые сутки, чтобы придумать что-нибудь.

Дункан выругался про себя и спрыгнул с койки, чтобы привести себя в порядок. Он по-прежнему был капитаном корабля, в конце концов, и не мог проводить все время в своей каюте, занимаясь любовью с женой. «Тем хуже», - подумала Фиби. Он действительно был само загляденье: мускулистый, загорелый, с длинными, слегка растрепанными волосами даже следы от хлыста на его спине не портили физического совершенства человека по имени Дункан Рурк.

Пират. Патриот. Будущий отец.

Фиби улыбнулась, вспомнив о своей тайне. Она не скажет Дункану про ребенка, пока не будет уверена в беременности. А поскольку месячные у нее никогда не отличались регулярностью, ей понадобится некоторое время, чтобы узнать наверняка.

Когда Дункан привел себя в приличный вид, наклонившись над койкой, поцеловал Фиби в лоб и вышел из каюты, она встала, обтерлась мокрой губкой и надела платье женщины, погибшей при кораблекрушении.

- Он знает! - бросила Симона обвинение, когда во время ужина Фиби появилась в трюме, принеся тарелку с горячей едой, вилку и кувшин со свежим кофе последнее было роскошью, доступной только контрабандистам и пиратам. - Ты все рассказала Дункану про меня!

Фиби осторожно поставила тарелку и кувшин на ящик и аккуратно положила вилку рядом с тарелкой, как будто накрывала стол для праздничного обеда.

- Я ничего ему не говорила, - объявила она дрожащим, но искренним голосом. - Разве что косвенно.

- Косвенно? - многозначительно повторила Симона, но взяла вилку и принялась за еду.

- Должно быть, тебе не терпится погулять, - сказала Фиби. - А как ты ходишь в уборную? Тут есть ночной горшок?

Симона отказалась отвечать и лишь бросала огненные взгляды на своего невольного тюремщика, пережевывая пищу.

Фиби не выдержала:

- Ну да, да, Дункан знает, что ты здесь! Он спросил меня кого я прячу в трюме, и я ответила, что не скажу, потому что обещала молчать. - Симона бросала на нее еще более яростные взгляды, и белки ее глаз блестели в сумраке. - Я не могла лгать ему! - крикнула Фиби. - Я люблю этого человека, а ложь и любовь несовместимы.

Симона молчала так долго, что Фиби уже собралась уходить, когда та заговорила.

- Я не могу показаться ему на глаза, - сказала она. - И команде тоже.

- Ну и не показывайся, - ответила Фиби. - Завтра вечером Дункан отправит тебя на берег в ялике. Он сказал, что кто-нибудь доставит тебя в Куинстаун в целости и сохранности.

Глаза Симоны заблестели от слез, но у Фиби хватило ума не выказывать жалости. Перед ней была женщина не менее гордая, чем сама Фиби, а она понимала, что значит страдать от тех ран, от которых страдала Симона, и крепко держаться за свое достоинство, когда кажется, что больше ничего у тебя не осталось.

Фиби направилась, было к двери, но остановилась перед ней, не оглядываясь на женщину, которая могла бы при иных обстоятельствах стать ее подругой. Вопрос, ответ на который ей необходимо было знать, наконец, всплыл на поверхность.

- Ты выдашь англичанам Дункана и всех нас, когда окажешься в Куинстауне?

Должно быть, Дункан подумал о такой возможности, но не стал утруждать себя разговорами о ней. Симона, из ревности или по какой-нибудь менее понятной причине, могла привести врагов на Райский остров.

- Вы кое-что забыли, мистрисс Рурк, - сказала Симона с горькой печалью и усталостью, но беззлобно. - Я люблю вашего супруга не меньше, чем вы, а может быть, больше, потому что знаю его дольше. Я видела шрамы на спине Дункана и слышала, как он кричал по ночам, когда во сне вспоминал позорный столб и свою боль. Я не пережила бы, если бы это случилось снова по моей вине, тем более что на этот раз есть разница. В тот раз красномундирники просто высекли его. Теперь они его повесят.

Фиби почувствовала спазмы в желудке, к ее горлу поднялась едкая желчь. Она не могла вымолвить ни слова.

Симона безжалостно продолжала:

- Так что, мистрисс, помните, что я сказала, и будьте осторожны. Иначе как бы вам не пришлось увидеть, как ваш муж расплатится за ваши слова или дела.

Фиби закрыла дверь в трюм и бросилась в капитанскую каюту. Она, конечно, с самого начала знала о связи Дункана с Симоной. Но Симона все равно сильно задела ее, упомянув про шрамы на спине Дункана и кошмары, которые преследовали его полжизни и, возможно, мучают до сих пор. Она не испытывала настоящей ревности, но была глубоко уязвлена тем, что Симона, а возможно и многие другие женщины, была так близка к нему. Она понимала, что это неразумно, но все равно не могла справиться со своими чувствами. И еще большей ношей было опасение, что она сама с легкостью может стать причиной его провала, страданий и смерти.

Фиби оставалась в каюте, пока не появился Дункан, желая узнать, почему она пропустила ужин. Она была удивлена и даже немного польщена тем, что он заметил ее отсутствие, если вспомнить, сколько у него было дел на палубе. Она сказала ему, что у нее разболелась голова это было абсолютной правдой, хотя она сильно преувеличивала степень своих страданий, и, прежде чем уйти, он намочил тряпку в теплой воде и положил ей на лоб. К ее мучениям прибавилось чувство вины.

Вскоре Дункан вернулся с миской похлебки и хлебом и, сняв ботфорты, присел на край койки. Фиби сперва посмотрела на еду, потом на него, но не съела ни кусочка.

- Судя по всему, - произнес Дункан, - разговор с Симоной прошел неважно.

Фиби хотелось плакать и, одновременно, чтобы ее стошнило. Не решившись ни на то, ни на другое, она продолжала сидеть, держа миску с похлебкой и чувствуя себя совершенно несчастной.

- Очень больно... - пробормотала она.

- Что больно? - нежно спросил Дункан, повернувшись и глядя ей в лицо.

- Знать, что кто-то другой прикасался к тебе, спал с тобой, чувствовал то же, что чувствовала я, когда ты любил меня.

- А... - протянул Дункан. - Да.

- Это неразумно, - заявила Фиби, - и мне очень жаль.

Он улыбнулся, взял ложку и поднес к ее рту, так что ей пришлось попробовать похлебку.

- Да, неразумно, - согласился он. - Но очень по-человечески. Ты можешь себе вообразить, Фиби, что я никогда не думал о человеке, женой которого ты была до меня, и не пытался представить, удавалось ли ему заставить тебя кричать и смеяться от наслаждения, не служила ли ты для него, как для меня, источником бесконечных неприятностей?

Фиби с набитым ртом еле слышно усмехнулась сквозь слезы. Прожевав, проглотив и отказавшись от второй ложки, она сказала:

- Любимый мой, не теряй сна из-за Джеффри его даже отдаленно нельзя... было... будет сравнить с тобой. - Когда Дункан поднял брови, она поспешила продолжить объяснение: - Хотя Джеффри тридцать пять лет, он по-прежнему мальчишка, играющий в игры. Ты же стал мужчиной, когда тебе не исполнилось и двадцати. И он никогда не станет по-настоящему взрослым, потому что полон самодовольства и даже не может представить, что ему следует совершенствоваться.

Дункан вытянулся на койке рядом с Фиби, сняв ботфорты, но не раздевшись, и заложил руки за голову.

- Твой язык глубоко озадачивает меня, - тихо сказал он. - Я никогда не слышал ничего подобного. - Он потянулся, вытащил из миски с похлебкой, которую она по-прежнему держала, ложку и вложил ее в свободную ладонь жены. - Фиби, пока ты ешь, расскажи мне о том, твоем мире.

Намек на то, чтобы она продолжала есть, был почти незаметен, но Фиби почувствовала, что Дункан собирается быть настойчивее, если она не послушается. Она не чувствовала голода, но нужно было подумать о ребенке, да и телу, как любой другой машине, необходимо топливо, поэтому она начала стоически уничтожать ужин.

Фиби между глотками поведала историю своей жизни. Она рассказала Дункану о своем детстве, о Джеффри, как она верила, что любит его, а в конце концов обнаружила, что ей просто вскружили голову. Кроме того, поскольку ее мать и отчим погибли в катастрофе на последнем году ее учебы в школе, а ее брат Элиот почти не обращал на нее внимания, она хотела создать свою семью и быть нужной кому-нибудь. Она описала Мерфи, этого неблагодарного пса, и что значит быть безработной в обществе, где ценность личности определяется главным образом тем, сколько он зарабатывает.

Дункан нахмурился.

- Значит, все настолько выродится? Стоит ли все это тех страданий, которые мы пережили в надежде заложить основы великой цивилизации? - произнес он разочарованно, что было неудивительно, если вспомнить те жертвы, которые он и другие люди приносили ежедневно в своей отчаянной борьбе за свободу. У Фиби не хватило мужества рассказать ему о подоходном налоге и национальном долге, СПИДе и растущей преступности, или о напряженной обстановке на Ближнем Востоке. Ей казалось бессмысленным обременять Дункана бесполезными знаниями; он играет свою роль в своем времени, и этого более чем достаточно. Она решила, что слова Шекспира могут оказаться правдой весь мир действительно театр, а люди актеры, назначенные на роли еще до того, как они вышли из-за кулис.

- Да, - согласилась она. - Но мы живем в великой стране, Дункан. Другой, подобной ей, нет на всей Земле.

- Расскажи мне что-нибудь о ее народе, - сказал он с трогательным любопытством. - Только попроще.

Она улыбнулась. - Ну, например, мы отмечаем «Четвертое июля», мы называем его Днем независимости. Люди празднуют подписание Декларации независимости. Они готовят пищу на свежем воздухе: хот-доги, кукурузные початки, бифштексы и гамбургеры и все такое, а вечером устраивают фейерверки - разноцветные взрывы в небе.

Глаза Дункана заблестели. Фиби не знала, верит ли он ее рассказу или просто хочет развеселить ее, и в тот момент это было неважно. Самое главное он слушал.

- Вы едите собак? - спросил он с усмешкой, но Фиби понимала, что он встревожен.

Она объяснила, что такое «хот-дог».

- А! - сказал он. - Что-то ужасное, судя по твоему рассказу. Тем не менее, Бен Франклин и его компания обрадуются, узнав, что люди их не забудут. Нам было нелегко прийти к согласию в Филадельфии.

- Помнят, а как же! - заверила его Фиби, прикоснувшись к его руке. - Больше двухсот лет подряд отмечают ежегодно. И много других американцев умерли за то, чтобы сохранить начатое мистером Франклином, тобой и другими людьми. - Фиби едва не слышала звуки флейты и барабана, но ее не волновало, что ее слова звучат сентиментально: в душе она всегда была патриоткой. - Впереди много проблем, Дункан, и очень больших. И наша страна далеко не идеальна. Но, стремясь к идеалу, нация движется вперед.

- Да, - согласился Дункан. - А люди, правда, будут гулять по Луне?

- Это только начинается, - сказала Фиби. Она нахмурилась, снова вспомнив о Симоне и том вреде, который девушка может причинить, несмотря на яростные уверения, что она слишком любит Дункана, чтобы выдавать его англичанам. Иуда тоже когда-то любил Христа.

- Что тебя беспокоит? - спросил Дункан, который научился читать по ее лицу с большей легкостью, чем ей бы хотелось.

- Симона уверяла, что не приведет англичан на Райский остров. Но я все равно боюсь. Нужно помнить старую поговорку: «Никто не сравнится в ярости с отвергнутой женщиной».

Дункан улыбнулся.

- Да, - согласился он. - Мужчины на свое горе забывают об этой особенности женской натуры. Однако мы не можем держать островитян в заточении, чтобы они не выдали нас. Конечно, кроме них это могут сделать и другие, например моряк, охваченный завистью. У нас есть двое или трое новых людей в команде. Или один из туземных парней, желающий повидать большой мир и, которому нужно золото для выполнения своих планов...

- Если ты пытаешься успокоить меня, - заметила Фиби, - то избрал неверный метод.

- В реальности никогда не найдешь спокойствия, - возразил Дункан. - Но, тем не менее, мир таков, какой он есть, и опрометчиво позволять себе забывать это. А теперь, - сказал он, вставая с койки, чтобы снять одежду и погасить лампу, - мы должны поспать, мистрисс Рурк. Завтра предстоит трудный день. Это был здравый совет, но прошло больше часа, прежде чем им удалось закрыть глаза.

Проснувшись утром, Фиби обнаружила, что Дункан, как обычно, уже покинул каюту. Она постаралась вымыться, насколько позволяли условия, Кэти Ли Гиффорд не смогла бы петь и танцевать на этом корабле, и надела платье из сундука, который собрала для нее Старуха. Одевшись и принарядившись, она отправилась на камбуз и там торопливо проглотила завтрак из каши и чудесных толстых кусков бекона.

Соблюдать тайну было уже бессмысленно, однако Симона упрямо оставалась в трюме. Она взяла еду, принесенную Фиби, и набросилась на нее с жадностью, которой не смогла скрыть. Фиби села на ящик и молча смотрела, как она ест.

- Ты, по крайней мере, выходила на палубу? - спросила она, когда Симона проглотила последнюю крошку.

- Конечно, - ворчливо ответила Симона, но с ноткой завистливого одобрения в голосе. - Я выходила ночью, когда на палубе остаются только часовые. Они делают вид, что не замечают меня.

- Ты платишь большую цену за свою гордость, - заметила Фиби - Ты могла бы пользоваться койкой первого помощника, а также свежим воздухом, пищей и водой в неограниченных количествах. Но вместо того сидишь здесь, в темной дыре, как Иосиф на дне колодца. И, что самое главное, истязая себя, ты ничего не доказываешь, кроме того, что поглупела от постигшего тебя удара.

Симона на мгновение опустила голову, и Фиби почувствовала угрызения совести, в ее намерения вовсе не входило уязвить девушку. Конечно, кроме иногда возникающего у нее желания выцарапать Симоне глаза за то, что она томится по Дункану с такой упрямой преданностью, и то это желание было чисто фигуральным.

- Может быть, я и поглупела, - тихо сказала Симона, - но он не может меня видеть и смеяться над моей глупостью. Или, что еще хуже жалеть меня.

«Он», - конечно, был Дункан.

- Капитан, - Фиби не сказала «мой муж» из-за своей доброты, - не жалеет тебя, Симона. И он вовсе не находит ситуацию смешной. Может быть, поднимешься со мной на палубу и побудешь на солнце? Сегодня великолепный день и дует свежий бриз.

Но Симона, с узелком, лежащим на ее коленях, не встала со своего места между ящиками.

- Нет, - сказала она. - Прошу тебя, уходи и оставь меня в покое.

Фиби ушла в подавленном настроении. «Если хотите окончательно испортить положение, - думала она, - пошлите меня своим эмиссаром. Имея самые лучшие намерения, я все так испорчу, что целая команда дипломатов не сможет исправить содеянное».

- Возможно, мне стоит поговорить с ней, - сказал Дункан. Он ждал на палубе, сложив руки на груди, когда Фиби поднялась из трюма. - Судя по твоему лицу, я могу заключить, что ты ничего не добилась от упрямой Симоны.

- Не добилась? - уныло откликнулась Фиби. - Благодаря моим усилиям она, вероятно, бросится за борт при первом признаке появления акул. Однако, Дункан, ничего хуже того, чтобы спуститься и предстать перед ней, ты не мог бы придумать. Пусть Симона встретится с тобой в другой раз, когда к ней вернутся силы, и она снова станет хозяйкой своей жизни.

- Ты заметила, - спросил Дункан, кивнув в знак капитуляции, - что ты начинаешь говорить на нашем языке?

Фиби вздохнула:

- Да, я перенимаю ваши напыщенные выражения. Придется в свободное время потренироваться в новых идиомах, чтобы освежить память.

Он засмеялся и взял ее за руку.

- Пойдем, - сказал он. - Я хочу показать тебе корабль. Возможно, это пригодится тебе, когда-нибудь. Фиби действительно хотела вникнуть в тонкости управления таким устройством, но причины этого коренились в любопытстве и глубоком, ненасытном желании знать все обо всем. Однако она не хотела, чтобы это ей «когда-нибудь пригодилось» : это означало бы, что с Дунканом что-то случилось.

- Для человека восемнадцатого века ты, в известном смысле, обладаешь изрядной дальновидностью, - сказала она.

- Людям в двадцатом веке более присуще это качество?

Фиби задумалась.

- Вряд ли, - призналась она наконец. - Я думаю, иные из них хотят быть такими. Они учатся быть восприимчивыми: смотрят программы Донахью, бьют в барабаны, отыскивают в себе чувства, которые питают к своим родителям, и все такое.

Дункан, пропустив Фиби вперед, направился вслед за ней к рулевой рубке, где собирался дать ей первый урок.

- Бьют в барабаны?

- Это такой способ выявить первобытные стороны своей психики.

- Я беру назад свои слова. И ты не начала говорить на нашем языке, и я не выучил ваш.

Фиби засмеялась.

- Может быть, лет через сорок - пятьдесят я смогу все объяснить: к чему придет твоя новая страна через двести двадцать лет.

- Не уверен, что мне хочется знать, - сказал Дункан.

Ему и в голову не могло прийти, хотя в словах Фиби, кажущиеся или реальные, иногда слышались намеки, что ему суждено увидеть все собственными глазами, хочет он того или нет.

Вскоре после заката, грандиозной панорамы малинового, золотого, абрикосового и розового цветов над бирюзовым морем, с корабля на воду спустили ялик. По веревочной лестнице в него сошла Симона. Капитан вообще не замечал ее, команда тоже воздерживалась от комментариев. Едва она оказалась в лодке, двое опытных моряков налегли на весла.

Фиби знала, что у Симоны есть кошелек с золотыми монетами и бумага, подтверждающая, что она свободная женщина, а не рабыня. Документ был подписан, конечно, не Дунканом, а Фиби, и засвидетельствован первым помощником и корабельным хирургом.

Фиби с палубы помахала рукой. Симона наверняка видела прощальный жест, но не потрудилась ответить. Фиби безмолвно пожелала своей сопернице счастливого пути и молилась, чтобы та никогда не разболтала, намеренно или по недомыслию, что ее хозяином и любовником был некто Дункан Рурк. Бунтовщик, пират, враг короны, заслуживающий сурового наказания для устрашения прочих смутьянов и, конечно, приговоренный к смерти.

Фиби безмолвно молилась, сложив руки и смирив сердце. «Пожалуйста, пусть Симона простит Дункана за измену. Пусть она обретет мир в душе и заживет счастливой жизнью». Конечно, она не могла знать, услышат ли ее молитву, и хотя она, как правило, старалась быть доброй и честной во всех своих поступках, но не была особенно религиозной. Она не изображала благочестия, поскольку, если Бог существовал и был всевидящим и всемогущим, он, разумеется, распознает обман. Но если этот Бог богов хоть чуть-чуть интересуется делами людей в одном ничтожном, но красивом зелено-голубом мире, крошечной частице среди безбрежного танца звезд и астероидов, комет и метеоритов, лун и планет, Фиби будет крайне благодарна за помощь.

Тем временем Симона и двое моряков скользили по воде в легком маленьком ялике, и вскоре сгущающиеся тени поглотили их, и Фиби отвернулась от релинга.

Она в одиночестве вернулась в каюту под палубой, где горела лампа, зажженная Питером Биллом, одним из самых преданных людей Дункана, который еще не ушел из каюты, расставляя содержимое подноса на маленьком складном столике, который служил и письменным, и обеденным столом. Он приветствовал Фиби почтительным кивком и пробормотал: - Мистрисс Рурк...

- Привет, - ответила Фиби. Она чувствовала, как корабль качается на волнах, к этому ощущению она давно привыкла и считала себя прирожденным моряком. Затем сообразила, что корабль не стоит на якоре, а плывет и поворачивает на правый борт, если ее не обманывают чувства. Она удивленно нахмурилась. Люди в ялике не могли так быстро отвезти Симону на берег и организовать ее доставку в Куинстаун. - Мы не станем дожидаться их? - пробормотала она, скорее размышляя вслух чем ожидая, что Билл ответит ей.

Но он ответил, будучи вежливым и осведомленным человеком.

- Да, мистрисс, - сказал он. - Нынче ночью нам предстоит долгий путь, - поскольку мы заметили поблизости корабль без флагов и не знаем, кому он принадлежит. Хотя, конечно, флаги бы не были доказательством, - сухо добавил он чуть погодя, без сомнения, вспомнив одновременно с Фиби о коллекции флагов, хранящейся на самой «Франческе» и позволяющей Дункану выдавать свой корабль за голландский, французский, испанский или английский смотря по обстоятельствам.

Встревоженная Фиби не притронулась ни к вину, ни к пище, а только сидела и смотрела на нее, когда через пять минут появился Дункан. Бидл, конечно, уже давно ушел.

- У мистера Бидла чистые руки, - заметила Фиби. - Спасибо тебе за это.

Дункан усмехнулся; у него под мышкой была свернутая карта, и, перед тем как подойти к тазу и умыться, он разложил ее на полке, придавив часами.

- Вы удивляете меня, мистрисс Рурк. Я ждал обвинений: ведь мы отплыли без двух членов команды, а также, должен добавить, без очень крепкого ялика, который весьма ценился капитаном.

- Билл сообщил мне, что нас преследуют, - сказала Фиби, когда ее муж, наконец, подошел к узкому столику и сел рядом с ней. Свет лампы ложился на его аристократическое лицо, заостряя углы и углубляя впадины, и Фиби подумала о горном хребте на закате, видном из окна самолета.

Дункан улыбнулся, сперва наполнил тарелку Фиби и поставил перед ней, затем положил еду себе.

- Преследуют? Он именно так выразился, или это просто твое предположение?

Фиби не отвечала.

- Мое предположение, - призналась она, не в силах больше выносить молчание.

- А... - произнес Дункан и, прежде чем продолжить, съел две маленькие печеные картофелины. Манеры его были безупречны. - Мы полагаем, что встречный корабль английское судно с боеприпасами, - сказал он. - Поскольку он не несет никаких флагов, вполне разумно предположить, что он везет груз, который капитан хотел бы сохранить в секрете. Однако это военный корабль, он наверняка принял нас за пиратов или патриотов то есть, с их точки зрения, бунтовщиков, и поэтому постарается потопить нас при первой возможности.

Фиби, проглотившая фасоль, поперхнулась. Дункан с терпеливым вниманием ждал, когда она откашляется. Придя в себя, Фиби промолвила:

- Значит, ты считаешь, что они нападут на нас?

Дункан налил себе вина, и Фиби горько пожалела, что не может составить ему компанию, поскольку не собирается рисковать здоровьем их ребенка. О ребенке по милости Старухи она думала уже как о Джоне Александре Рурке.

- Попытаются, - сказал он, наконец. - Мы же в данный момент ведем их в засаду одну из маленьких укромных бухт, которыми изобилуют острова. Если он последуют за нами, мы будем точно знать об их намерениях. Тебя, естественно, отвезут на берег, прежде чем начнется сражение.

Фиби не особенно хотела участвовать в бою, но не имела также желания покидать Дункана ни при каких обстоятельствах.

- Ты должен догадываться, что я об этом думаю, но не осмеливаюсь тебе сказать.

Он взял ножку цыпленка и занялся ею, не поднимая глаз на Фиби.

- Ты не хочешь покидать меня, - сказал он устало. - Должен признаться, что я восхищаюсь тобой. Однако в данном случае, моя прекрасная и чувственная жена, у тебя не будет выбора.

ГЛАВА 11

Фиби все тщательно продумала, прежде чем ответить на эдикт Дункана. С его стороны было явным деспотизмом заявлять, что она лишена права распоряжаться своим ближайшим будущим, и требовать, чтобы она сошла с корабля до начала стычки с неизвестным судном, преследующим их. С другой стороны, он руководствовался, безусловно, добрыми намерениями: он старался защитить ее. Если он пользуется несколько диктаторскими методами, его все же нельзя сильно винить. В конце концов, он человек своего времени.

- Выбирать каждый должен сам за себя, - сдержанно возразила Фиби, сложив руки на, коленях.

Дункан забыл про свой ужин и занялся тем, что рылся в обшарпанном, но украшенном изящной резьбой, дубовом сундуке, вытаскивая разную шерстяную одежду и швыряя ее в груду на полу.

- Да, - кивнул он, говоря как будто в сторону, - и у тебя имеется следующий выбор: ты можешь покинуть корабль с достоинством, как леди, а можешь покинуть его, крича и брыкаясь. Но, так или иначе, на берег ты сойдешь.

Фиби вздохнула. Она должна управлять своими побуждениями, которые стремились к открытому бунту. Опрометчивый поступок с ее стороны может погубить Дункана, а с подобной перспективой она не могла бы жить.

- Встань, - приказал Дункан, подходя к ней с плотной фуфайкой в руках.

- Послушай меня... - сказала Фиби с ноткой нетерпения в голосе, но, тем не менее встала.

Дункан приложил к ней фуфайку и нахмурился, размышляя, подходит ли одежда по размеру.

- Что?

- Я буду в большей безопасности, если останусь с тобой, - сказала Фиби. Ее голос слегка дрожал, однако, от убеждения, а не от робости. - Посуди сам, Дункан. Меня могут съесть акулы, прежде чем я доберусь до берега. Я могу утонуть. Ну, хорошо, предположим, что мне повезло, и я добралась до суши. Там меня могут захватить туземцы или очередная шайка пиратов. По крайней мере, если я буду рядом с тобой, ты сможешь защитить меня.

Он опустил фуфайку, и хмурое выражение его лица уступило место раздраженному отчаянию.

- Наверное, ты права, - сказал он, наконец. И тут же вся его рассудительность пропала. - Но вы останетесь внизу, мистрисс Рурк, - предупредил он, - или, клянусь, вы никогда больше не отправитесь в плавание на этом корабле.

Фиби нерешительно улыбнулась и забрала у него колючую фуфайку.

- Все равно это была бы плохая маскировка, - сказала она.

- Это не для маскировки, - нетерпеливо возразил Дункан, и в то же мгновение где-то на палубе тревожно зазвенел колокол. Он договорил, уже направляясь к двери: - А для тепла. Знаешь, люди замерзают насмерть даже на этих южных островах.

Фиби кивнула, все еще стоя около стола. - Береги себя, - прошептала она.

Он открыл дверь торопливо, но не без изящества.

- Оставайся здесь, - сказал он. Через мгновение тяжелая деревянная дверь разделила их и Фиби услышала, как в замке поворачивается ключ.

Фиби наполнило дикое, совершенно первобытное желание броситься на дверь, крича, как кот, попавший в корзину для рыбы, но вскоре она справилась с собой. В следующее мгновение что-то ударило в борт корабля с такой силой, что ей пришлось схватиться за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. Одновременно уши Фиби наполнил чудовищный скрежет, угрожая разорвать барабанные перепонки. За этим звуком последовали еще более тревожные: металлический лязг клинков, грохот пушечных выстрелов, крики сражающихся и стоны раненых.

Безумный страх буквально, парализовал Фиби. Но, когда шум на палубе стал просто оглушительным, она заставила себя рассмотреть самую реальную возможность, что Дункан и его люди проиграют бой. Если это случится, она должна быть готова к самозащите. Первую мысль продиктовала трусость: если Дункан погиб, она тоже не хочет жить. Затем Фиби вспомнила про будущего ребенка и поняла, что ей нельзя сдаваться.

Быстрый осмотр каюты дал два пистолета с перламутровыми рукоятками, но, были ли они заряжены, она не имела понятия. Фили положила их на кровать и стала задумчиво рассматривать. Она знала, что огнестрельное оружие в руках неопытного человека причинит больше вреда, чем пользы. Пистолет мог разорваться у нее в руках или просто дать осечку, когда нападающие ворвутся в каюту. Более того, она могла сделать только по одному выстрелу из каждого, поскольку не умела их перезаряжать. Нужно постараться, чтобы каждая пуля попала в цель.

Закусив губу, Фиби взяла один из пистолетов и сжала его обеими руками. Он был неуклюжим и невероятно тяжелым, от одной лишь попытки удержать его вся она покрылась потом. Руки дрожали, колени подгибались, а ей еще предстоит встретиться с пиратами. Чья храбрость выдержит такое испытание?

Фиби дрожащей рукой отложила пистолет, подтащила стул к двери и, снова взяв оба пистолета, уселась лицом ко входу. Сердце колотилось так часто, что у нее закружилась голова.

Бой, стрельба и крики на палубе все продолжались и продолжались. Иногда наступало затишье, но затем шум снова возобновлялся. Фиби не могла определить, сколько прошло времени часы или только секунды. Ужас держал ее в подвешенном состоянии, в своем собственном измерении.

Под мышками выступили полумесяцы пота, и ей то и дело приходилось вытирать ладони о юбку. Холодный ужас под ложечкой в конце концов испарился, и изнурение едва не взяло над ней верх. Фиби чувствовала дурман, как от снотворного, и ее веки как будто отяжелели. Но она, положив вспотевшие ладони на рукоятки пистолетов, лежавших у нее на коленях, не позволяла себе забыться. Наконец, в один из промежутков тишины, кто-то рванул дверь. Фиби дико вздрогнула. Один из пистолетов свалился на пол, и она испугалась, что сейчас он выстрелит, но ее опасения не оправдались. Однако времени, чтобы подобрать пистолет, тоже не оставалось. Фиби поднялась на ноги, дрожащими руками направила второй пистолет на дверь и затаила дыхание.

В проломе показался незнакомец. - Положите эту штуку, пока не поранились, - сказал он.

Палец Фиби, лежавший на курке, чуть заметно напрягся, и по спине побежали мурашки.

- Где мой муж? - спросила Фиби.

- Видимо, вы имеете в виду Дункана, - ответил человек, вступая в пыльный луч света, проникающий сквозь иллюминатор высоко над головой. В его поведении и облике было что-то знакомое, хотя Фиби была уверена, что никогда раньше его не видела. В своих потертых ботфортах, серо-голубых бриджах, льняной рубашке и жилете строгого покроя, он гораздо больше походил на фермера-джентльмена, чем на пирата, и ничем не напоминал английского моряка.

Фиби проглотила тугой комок, застрявший в горле.

- Не приближайтесь! - предупредила она. Пришелец остался стоять на месте, около порога, но явно не был испуган. Нет, он пытался успокоить ее, и Фиби пришла бы в ярость, если бы каждая клеточка ее тела не размякла, превращаясь в воду. Он усмехнулся, и Фиби снова больно укололо ощущение, что ей знаком этот человек. Она сообразила, кто это, за долю секунды до того, как он сам представился.

- Лукас Рурк, - сказал он, протягивая руку. - Старший брат Дункана.

Фиби отступила на шаг, целясь в грудь Рурку.

- Вы тори! - сказала она.

- Я считаю себя патриотом, - ответил он спокойным, увещевающим голосом. - Слова сами по себе ничего не значат.

- Где Дункан? Вы его убили?

- Убить родного брата, как бы сильно он ни заблуждался?! - Лукас Рурк вытаращил глаза они у него были карие, в отличие от глаз Дункана, но их форма и выражение были поразительно схожи. - Признаюсь, что мной овладело такое искушение, но я бы никогда ему не последовал. Наша мать пришла бы в ярость.

Фиби неуверенно заглянула за его плечо дверь по-прежнему оставалась открытой, надеясь хоть краем глаза увидеть мужа. Но она видела одних лишь незнакомцев, таких же широкоплечих, как Лукас.

- Скажите мне, где Дункан, или я убью вас, - сказала она. - Я не шучу.

Лукас успокаивающе улыбнулся. У него, как и у Дункана, были ослепительно белые зубы.

- Не волнуйтесь, мистрисс Рурк, - сказал он. - Дункан в полном порядке, если не считать нескольких синяков. - Он оглянулся на людей, столпившихся в узком коридоре.

- Приведите его. Осторожно.

За его словами последовала небольшая суета, и вскоре в каюту впихнули Дункана, от ярости потерявшего дар речи, со связанными за спиной руками.

Лукас взглянул на него с чем-то вроде неодобрительной нежности и поцокал языком.

- Храбрый до безрассудства, - пробормотал он. - Брат, тебе следует научиться осмотрительности. Даже трусость иногда бывает полезна.

Фиби опустила пистолет и поглядела на Дункана, сгорая от желания броситься вперед и освободить его, но зная, что эта попытка будет бессмысленной, а может быть, и гибельной - Застрелить его? - спросила она у мужа. Дункан потряс ее взрывом глухого, хриплого смеха.

- Боже, ты просто прелесть! Нет, любимая, ты не должна лишать питающих меня надежд.

Она неуверенно посмотрела на Лукаса, который спокойно и невозмутимо стоял, сложив руки на груди. Он явно не принимал участия в кровавом захвате «Франчески» очевидно, осуществлял общее руководство.

- Но...

- Мой брат не причинит тебе вреда, Фиби, - мягко сказал Дункан. - Хоть он растяпа и идиот, и вместо головы у него чурбан, а политической премудрости столько же, сколько у пугала в саду нашей матери, я никогда не слышал, чтобы он грубил, насиловал и разорял.

Лукас пересек каюту и забрал пистолет из рук Фиби. От смущения и страха она чувствовала головокружение.

- Садитесь, - приказал Лукас, взяв ее за руку и подводя к кровати. Когда Фиби примостилась на краю койки, он бросил взгляд на разъяренного брата и приказал своим подчиненным: - Оставьте нас.

Один из них замешкался:

- Сэр, прикажете держать курс на Чарльстон?

- Вы знаете план, - устало ответил Лукас, еле слышно вздохнув.

Сердце Фиби подпрыгнуло к горлу и тихо стучало там, как мотылек, пойманный в ореховую скорлупу. Дункан смотрел на брата с такой надменностью, как будто он был на свободе и сам себе хозяин.

- Что случилось? - спросила Фиби, поскольку они оба молчали. Ее взгляд был направлен на Лукаса. - Это ваш корабль захватил нас?

- Не совсем так, - ответил Лукас с заметной неохотой. Он закрыл и запер на засов дверь каюты и сейчас стоял, прислонившись к ней. Отвечая, он спокойно и угрюмо встречал яростные взгляды, которые метал в него Дункан. - Мы оказались поблизости от места боя, который вы проигрывали, осмелюсь заметить и вмешались. Нападающие убрались восвояси.

На скуле Дункана заиграл желвак, веревки на его руках натянулись. Он знал, что попытка разорвать их бессмысленна, даже Фиби это понимала, но не мог не попытаться, как не мог изменить себя.

- Ну, хорошо, - сказал он шелковым голосом, который не мог скрыть его злости. - Ты спас меня, Лукас, меня и всех нас. А теперь, если ты будешь так любезен и развяжешь мне руки, вернешься на свой корабль и оставишь меня в покое...

- Извини, - сказал Лукас голосом, в котором слышалось неподдельное сожаление. - Я имею приказ нашего досточтимого отца немедленно доставить тебя в Чарльстон.

- Но мы и так плыли туда! - заметила Фиби, обрадовавшись.

Взгляд, который Дункан бросил в ее сторону, заставил ее поникнуть.

- Это правда, Дункан? - спросил Лукас, подходя к брату. Даже Фиби не решилась бы оказаться так близко от него при его нынешнем состоянии. - Ты возвращался домой?

Дункан долго смотрел на него и упрямо молчал, но, наконец, ответил глухим хриплым голосом, Фиби пришлось напрячь слух, чтобы расслышать слова:

- Не в том смысле, в каком ты думаешь, Филиппа написала, что отец нездоров. Я хотел проведать его как преданный сын, но не оставаться насовсем.

Фиби показалось, что широкие плечи Лукаса чуть-чуть поникли, но выражения его лица она не могла увидеть, он отвернулся от нее.

- Осмелюсь предположить, что отец будет рад тебя видеть, - сказал он. - Хотя, конечно, было бы лучше, если бы ты приехал по своей воле.

- Я пытался, - проворчал Дункан. На его лбу пульсировала жилка знак того, что его кажущемуся спокойствию нельзя доверять. - Как отец?

- Он старый человек, - сказал Лукас откровенно. - И у него хрупкое здоровье. Тяжелым грузом на него легла война, а еще тяжелее твое предательство.

- Поосторожнее со словом «предательство», - тихо предупредил Дункан. - Оно так же опасно, как перегревшаяся пушка.

Лукас вздохнул и отвернулся от Дункана, осматривая каюту. Он нашел бутылку виски, бокал и, наполнив его, предложил Фиби.

Она, конечно, хотела выпить, но вспомнила о ребенке и покачала головой. Ее деверь встретил отказ дружеским кивком и легким поклоном и, снова обернувшись к Дункану, поднес бокал к его губам.

- Полагаю, у нас нет другого выбора, только отпустить тебя, - сказал он, как будто для него не было ничего более неприятного на свете. Он издал еще один продолжительный вздох. - Великий Аполлон, это все равно, что выпустить гадюку из шкатулки.

- Ты прав, - сказал Дункан. Его шепот прозвучал как удар хлыста.

Фиби, к тому времени, слегка пришедшая в себя, поднялась на ноги и в интересах мира встала между ними.

- Могу предложить очень простое решение, - сказала она. - Лукас, вы со своей командой немедленно покидаете «Франческу». Как только вы уйдете, я освобожу Дункана. И таким образом никто не пострадает.

Лукас усмехнулся.

- Это была бы прекрасная идея, - кивнул он, - если бы я мог поверить моему брату, что он направится в Чарльстон, как планировалось, но я верить ему не могу. Следовательно...

- Но мы плывем в Чарльстон! - поспешно ответила Фиби и обернулась, глядя Дункану в глаза. - Ведь так, правда?

- Конечно, - промолвил Дункан, глядя в глаза брату. - Как же иначе я смогу отомстить?

Теперь настал черед Фиби вздохнуть.

- Неужели нельзя об этом забыть? Дункан, твой отец болен. Лукас всего лишь пытается устроить так, чтобы ты навестил его. А что касается вас, Лукас Рурк, ваши методы убеждения оставляют желать лучшего.

- Я крайне огорчен, - сказал Лукас, прижав к сердцу изящную ладонь с расставленными веером пальцами. - Однако я уверен, вы согласитесь, что когда имеешь дело с людьми наподобие моего брата, то требуется нечто большее, чем обычное убеждение.

Фиби уперлась руками в бедра и с сожалением взглянула на Дункана.

- Этого я никак не могу отрицать, - призналась она.

- Отойдите-ка, - сказал ей Лукас дружеским тоном, доставая из ножен под сюртуком маленький кинжал с рукояткой из черного янтаря. - Сейчас я открою шкатулку.

Дункан стоял в угрожающей позе, пока его брат разрезал сыромятные ремни, связывающие ему запястья, Фиби наблюдала, широко раскрыв глаза и затаив дыхание, как почти неуловимая дрожь проходит по атлетическому телу Дункана, напоминающего пантеру, улегшуюся перед дверью своей клетки.

Дункан потер одно запястье, потом другое, но каюта буквально вибрировала от закипающего в нем гнева.

- Убирайся с моего корабля, - сказал он своему брату в то мгновение, когда Фиби показалось, что больше она не сможет переносить неопределенность. - Я прибуду в Чарльстон тогда, когда мне будет угодно, и не твоим пленником.

Лукас прищурил глаза и потер квадратный подбородок.

- Попробуй встать на мою точку зрения, - сказал он и отцовскую. Если мы продержим тебя под стражей до тех пор, пока восстание не будет подавлено, тебя не пристрелят во время одного из твоих рейдов и не повесят, если ты попадешь в руки королевских войск. Наша цель очень проста спасти тебе жизнь.

Дункан вытер рот рукой:

- Да. И я, конечно, доживу до преклонных лет, питая ненависть к вам обоим, пока бьется мое сердце.

Фиби видела в плане Лукаса и его отца логику, хотя и понимала, что из него ничего не выйдет. Она осторожно положила руку на плечо Дункана.

- Вы оба не правы, - сказала она, глядя в лицо Лукасу. - Больше всего на свете Дункан ценит свою свободу. Чем запирать его, вы с тем же успехом можете перерезать ему горло...

Лукас едва заметно кивнул.

- Да, - сказал он угрюмо. - Видимо, вы правы. - Он посмотрел в голубые глаза Дункана, в которых пылала сдерживаемая ярость. - Дашь ли ты слово, что немедленно отправишься домой и поговоришь с отцом?

- Да, - спокойно сказал Дункан. - В залог я оставляю свою жену.

Фиби нахмурилась: - Что?

Дункан взял ее за локоть и несильно подтолкнул к брату.

- Не мне говорить тебе, сколько опасностей ждет нас на пути в Каролину, - сказал он Лукасу. - Фиби будет в большей безопасности с тобой.

Фиби открыла, было, рот, чтобы протестовать, но Дункан прижал указательный палец к ее губам.

- Никаких возражений, - сказал он. - Пожалуйста.

Фиби пробормотала проклятье. Она хотела остаться с Дунканом, хотела этого больше всего на свете, но понимала, что он прав. Корабль Лукаса, очевидно, хорошо вооружен, и одно это обстоятельство отпугнет любых пиратов. Британский флот тоже не станет тревожить его, потому что он известен своей верностью короне.

- А ты?

Дункан улыбнулся, погладив ее по голове.

- Я поплыву вслед за вами, Фиби, - пообещал он. - Как только исцелю раны, причиненные моему достоинству.

Глаза Фиби щипали слезы, но она не позволила себе плакать. Сознание того, что она может никогда больше не увидеть Дункана, было мучительно горьким, ведь он жил в каждом уголке ее сердца. Она положила руку ему на грудь.

- Я люблю тебя, - прошептала она.

Дункан наклонил голову и прикоснулся губами к ее губам. Затем долго смотрел на нее внимательным взглядом.

- Будь осторожна, - сказал он.

С этими словами он ушел, и расставание было мучительно для Фиби.

Через несколько минут она переправилась на корабль Лукаса. Пока «Принцесса Чарльстона» плыла по волнам, малиновым от закатного света, и «Франческа» медленно выходила вслед за ней из бухты, Фиби стояла у борта, глядя на корабль мужа и изо всех сил пытаясь не поддаваться унынию.

Фиби не покидала своего поста, пока не спустилась тьма. К тому времени они были в открытом море, и Лукас осторожно увел ее в ярко освещенный обеденный зал. Воздух насыщали ароматные запахи, и у Фиби заурчало в животе.

Вокруг них засуетились слуги. Лукас усадил свою невестку за самый большой стол, и сам сел напротив нее.

- Я не стану делать вид, что одобряю все ваши поступки, - откровенно заявила Фиби.

Лукас улыбнулся, развернул льняную салфетку и расстелил ее на коленях.

- Если вы имеете в виду уязвленную гордость Дункана, то я бы советовал вам не беспокоиться. Мой брат самый неунывающий человек, которого я когда-либо знал, и в данный момент, уверяю вас, он вынашивает планы, как отплатить мне за мой поступок.

Чернокожий слуга в белоснежной одежде поставил на стол блюдо с жареным мясом, за которым последовал котелок с картофельным пюре, фасоль, сваренная с беконом и луком, и графин вина.

Фиби была рада, что ее принципы не требуют от нее отказываться от обеда: события дня были тяжелым испытанием, и она умирала от голода. Она отдала должное овощам, картошке и съела тонкий ломтик мяса. Все это время она ждала, что ее «хозяин» неизбежно начнет ухаживать за ней. Этикет его вариант восемнадцатого века или любой другой был за пределами ее понимания.

- Только никаких фокусов! - предупредила она, проглотив ложку картофельного пюре.

Очевидно, как ответ на ее замечание, Лукас налил себе вина и сделал знак слуге, ожидавшему приказаний в нескольких ярдах от них. Через несколько мгновений слуга вернулся с водой для Фиби.

- Спасибо, - сказала она, и слуга слегка склонил голову в знак признательности. Когда он удалился, Фиби подалась вперед и спросила тихим голосом:

- Этот бедняга невольник?

- Не знаю, - ответил Лукас. - Он служит на корабле!

- Так это не ваш корабль?

- Конечно нет. - Он разрезал ломоть жареного мяса на маленькие кусочки. - Я плантатор, Дункан единственный моряк в нашей семье. И Рурки не держат рабов.

- Тогда как вы узнали, где его искать? Дункана, я имею в виду.

- Я не знал, - ответил Лукас после паузы. Он, очевидно, был из тех людей, которые любят все аккуратно разложить на тарелке, прежде чем начать есть. Фиби уже прикончила половину своей порции и думала о добавке. - Это была счастливая случайность для всех нас, хотя я, конечно, знал, что Дункан часто посещает эту часть Карибского моря.

Фиби отложила вилку, забыв о голоде.

- Кто-то сказал вам.

Лукас печально взглянул на нее.

- Кому и зачем бы это понадобилось? - спросил он. - За моего брата раз десять объявляли награду. Англичане хотят его повесить.

От этого напоминания у Фиби все внутри перевернулось.

- Как вы можете сражаться на их стороне против Дункана, - спросила она, - когда знаете, как англичане обошлись с ним?

Лукас отодвинул от себя тарелку.

- Он рассказывал вам, да? Фиби кивнула.

- Я согласен, что Шеффилд поступил бесчестно, - кивнул Лукас, и бледность под его загаром сказала Фиби, что он вспоминает день, когда был высечен Дункан, во всех кровавых подробностях. - С другой стороны, Дункан должен был подумать, даже в пятнадцать лет, прежде чем... - Он остановился, чтобы прочистить горло, и на его скулах заиграл бледный румянец. -...Чем... э-э-э -.. соблазнять чужую жену. Трудно придумать, большее оскорбление для мужчины.

- Ему было пятнадцать лет, - возразила Фиби. - Его можно было запереть дома или отослать спать без ужина. Но высечь? Так нельзя обращаться даже с животными, не говоря уже о людях.

Лукас отшатнулся от нее.

- Что это значит? О каком «чудовищном наказании» <Лукаса сбила с толку игра слот «grounded» по-английски означает «перемолотый, растертый», оно же означает «самолет, Которому не дают разрешения на взлет», отсюда же - «ребенок, которого в качестве наказания оставили дома». (Прим. перев.).> вы говорите?!

Фиби к этому моменту почти забыла, что ей пришлось путешествовать во времени и что раньше она жила совсем другой жизнью в другом мире.

- Неважно, - ответила она.

- Нет, пожалуйста, мне любопытно. Скажите мне.

Фиби прикусила губу. Подробное объяснение никак не входило в ее планы ей пришлось бы рассказать о самолетах и, что им иногда не дают разрешения на взлет. Даже если бы она сумела донести до Лукаса идею летающей машины, он все равно мог бы не увидеть связи между самолетом, которому не разрешен вылет, и ребенком, оставленным дома в наказание.

- Это такое выражение, - сказала она неубедительно, потому что понимала, Лукас от нее не отстанет. - Оно означает, что Дункана несколько недель не выпускали бы из дома. Лукас нахмурился.

- Едва ли это послужило бы ему наказанием, - ответил он. - Он бы спал и читал, удовлетворял бы свою страсть к музыке и все это время донимал слуг.

- Вы считаете, что он заслуживал порки? Лукас снова побледнел.

- Конечно, нет!

- Тогда чего же?

- Я думаю, - с живостью сказал Лукас, кладя свою салфетку на стол, - что Дункан должен был прежде всего держаться подальше от Франчески Шеффилд.

Они зашли в тупик. Фиби вздохнула и уныло посмотрела на свою тарелку. Обед был таким вкусным, но сейчас у нее появилось ощущение, как будто кто-то скомкал полотенце и запихнул ей в горло.

- Что произошло с вашими волосами? - спросил Лукас после длительной, неловкой паузы.

Фиби обдумала несколько ответов, естественно, исключающих правду, и решила придерживаться слегка измененной версии рассказа О. Генри.

- Моя бедная старая мать была больна, и я продала свои пышные косы, чтобы купить ей лекарство.

Лукас мгновение смотрел на нее, явно смутившись, затем встал со своего стула.

- Пойдемте, мистрисс Рурк, - сказал он. - Вы наверняка утомились. Я провожу, вас в вашу каюту.

Фиби замешкалась. Дункан сказал, что она будет в полной безопасности с Лукасом, но, возможно, он знает своего брата не так хорошо, как ему кажется.

Лукас улыбнулся, взял ее под руку и похлопал ее по ладони.

- Я джентльмен, - сказал он. - А даже если бы и не был им, то не мог бы забыть ни на мгновение, что вы жена моего брата.

Фиби почувствовала, как вспыхнуло ее лицо. Лукас говорил правду, она понимала это, хотя не могла бы объяснить, чем вызвана ее уверенность.

Лукас проводил ее до удобной и уютной каюты, снабженной умывальником, полотенцем и мягкой койкой с накрахмаленными льняными простынями, и терпеливо ждал на пороге, пока она оглядывала свои апартаменты.

- Отдыхайте, Фиби, - сказал он. - И не беспокойтесь чересчур о Дункане. Он умеет избегать встреч с англичанами.

- Да, - ответила Фиби ровным тоном. - Я уверена, он будет в полной безопасности, если только его не предаст кто-нибудь, кому он доверяет.

Лукас слегка покраснел.

- Вы думаете, что я веду Дункана навстречу погибели, как баран ведет овец на бойню?

- А это правда?

- Нет. - Хотя Лукас тихо произнес это слово, Фиби показалось, что он закричал. - Нет, - сказал он снова более спокойно, разглаживая свой жилет. - Моя дорогая, несмотря на наши политические разногласия, я люблю своего брата. Я, скорее сам расстанусь с жизнью, чем допущу его гибель. - Он помолчал и чопорно наклонил голову в знак прощания. - Спокойной ночи, - сказал он и затворил дверь.

Фиби заперла за ним дверь на тяжелый бронзовый засов. Раздевшись и ополоснувшись в тазу, она надела ночную рубашку, задула масляную лампу на стене и залезла в постель. Ее тревога за Дункана отдавалась болью в животе, горле и в глазах. Несмотря на заверения Лукаса, что ее мужу в Чарльстоне ничто не угрожает, факт оставался фактом город в мае сдался английскому генералу Клинтону и теперь кишмя кишит красномундирниками, любой из которых сгорает от нетерпения получить награду за голову знаменитого Дункана Рурка.

В сотый раз Фиби пожалела, что не прочитала внимательно потрепанный томик с биографией Дункана. Тогда она бы знала, например, попадет ли он в Чарльстоне в плен или нет и сколько времени ему еще осталось жить на свете. Она вздрогнула, хотя тропическая ночь была душной. Лучше оставаться в неведении относительно будущего, знать точную дату и подробности смерти Дункана было бы невыносимо.

Фиби снова захотелось плакать, но она прижала пальцы к глазам, пока это желание не прошло. Может быть, она беспокоится из-за пустяков, подумала Фиби, невоспитанно фыркнув. Дункан, может быть, всучил ее своим родственникам, вовсе не имея намерения плыть в Чарльстон...

Она покачала головой, не в силах обмануть себя. Дункан не передумал и по-прежнему хочет навестить отца; она видела выражение его глаз на «Франческе», когда Лукас сказал, что их отец стар и здоровье его хрупко. Нет, какова бы ни была цена, ее муж был связан так же прочно, как она с ним, с семейной плантацией на реке Чарльз.

Дункан стоял у борта «Франчески», глядя, как корабль, нанятый его братом, рассекает лунную дорожку, протянувшуюся по темным волнам. Его запястья по-прежнему слегка зудели, и давали о себе знать сотни синяков на разных частях его тела, но самые большие раны достались его гордости. Однако, будучи прагматичным человеком, он уже справился со своими чувствами, пострадавшими от едва не случившегося захвата корабля пиратами и спасения, явившегося в лице Лукаса. Фиби в безопасности, а это самое главное. Он улыбнулся. Ее присутствие взбодрит всех на плантации.

Дункан положил локоть на релинг и почесал подбородок. Он сомневался, что когда-нибудь забудет, как выглядела Фиби, стоя в центре его каюты с древним пистолетом в руках, обороняясь до последнего. Слава Богу, что она не знала, как заряжать чертову штуковину: она бы наверняка прострелила себе ногу и потопила «Франческу» впридачу. Он нахмурился. Не пора ли переименовать корабль?

Но в следующее мгновение Дункан резко оборвал ход своих мыслей. Ни один из его людей не погиб в сражении, но некоторые ранены, и у него нет времени стоять на палубе и думать о чепухе. Он ведет свою команду в пасть льву, взяв их с собой в Чарльстон, и этот вопрос заслуживает серьезных раздумий. Его пальцы зудели от желания прикоснуться к струнам скрипки или лютни, клавишам фортепьяно или клавесина. Дункан отвернулся от удаляющейся «Принцессы Чарльстона» и обратился мыслями к предстоящим делам.

На следующее утро Фиби израсходовала всю воду в умывальнике, чтобы привести себя в приличный вид, надела новое платье и поспешила из каюты, ей не терпелось увидеть «Франческу». Зрелище великолепного корабля всегда волновала ее, а, кроме того, она надеялась увидеть Дункана. Но ни одного корабля не было видно. «Принцесса Чарльстона» плыла в гордом одиночестве.

Лукас, видимо, следил за ней, потому что он почти сразу же появился на палубе, и сочувственный взгляд его сказал Фиби, что он догадывается о ее мыслях и чувствах.

- В море много путей, - сказал он, - как и на суше. Я обещаю вам, что вы увидите Дункана, когда мы приплывем в порт.

- Почему вы так уверены? - спросила Фиби еле слышным голосом, все еще глядя на пустой горизонт. Она чувствовала легкую тошноту и снова вспомнила вчерашнее предположение, что Дункан мог отправиться восвояси, сложив с себя «обязанности» перед женщиной, на которой так поспешно женился.

- Это очень просто, - ответил Лукас. - Он не может жить без вас.

ГЛАВА 12

Они пробыли в море восемь дней, в течение которых Фиби ни разу не увидела «Франческу», хотя проводила целые часы на палубе. Несмотря на постоянные заверения Лукаса, она отчаянно беспокоилась за Дункана.

В утро их прибытия гавань Чарльстона была залита солнечным светом и заполнена британскими кораблями. Здесь стояли также американские клиперы, явно конфискованные со спущенными парусами и красномундирниками, патрулирующими их палубы. Сам город, на взгляд женщины двадцатого века, выглядел как кинодекорация, если не считать различных признаков реальной жизни, вроде потных рабов, несущих бочки, и булыжных мостовых, испещренных конскими яблоками.

«Принцесса Чарльстона» причалила у длинного пирса, и, когда пассажиры начали сходить на берег, к кораблю немедленно направилось несколько британских чиновников.

При виде их в жилах Фиби застыла кровь. Может быть, Лукас держит их сторону, но они все равно будут задавать вопросы. Они наверняка заметят ее короткие волосы Фиби жалела, что не закрыла их какой-нибудь импровизированной накидкой, сделанной из занавески или даже узорной скатерти, и, если им станет известно о ее связи с Дунканом, ее арестуют.

- Молчите и не поднимайте глаз, - прошептал Лукас, одновременно радушно улыбаясь приближающимся бриттам. - Я все улажу.

Фиби смотрела на покоробившиеся доски причала, и стук сердца глухо отдавался у нее в ушах. Ей не нужно было напоминать себе, что эти люди хотят повесить ее мужа; эта мысль огненными буквами горела в ее мозгу.

- Привет, Рурк! - громко окликнул одни из чиновников.

Сквозь ресницы Фиби увидела коренастого человека с белоснежно-седыми волосами, ярко-голубыми глазами и красным лицом. Он выглядел типичным дедушкой и, вероятно, являлся таковым.

- Добрый день, майор Стоун, - ответил Лукас ровным тоном. - Чему я обязан честью личного визита?

Усмешка Стоуна перешла в кашель, и прошло несколько секунд, прежде чем он сумел произнести ответ.

- Проклятый табак, - пробормотал он. - Нужно бросать курить.

Лукас ничего не сказал, и Фиби тоже молчала, как было приказано, хотя не могла совладать с собой и нервно переступала с ноги на ногу.

Майор Стоун закашлялся снова, затем продолжал громким жизнерадостным голосом, очень подходившим к его внешности.

- Излишняя осторожность не помешает, - объяснил он. - Я подумал, что вы могли встречаться с вашим братом в своих странствиях.

У Фиби замерло сердце в груди, затем застучало снова с болезненной неуверенностью. Наступил момент истины. Несмотря на все свои обещания, Лукас был верноподданным его величества короля Георга III и вполне мог предать и Фиби, и Дункана.

- Боюсь, что Дункан потерян для нас, - печально ответил Лукас. - Хотелось бы мне, чтобы это было не так, но, увы, он отбился от стада и никогда уже не вернется.

Фиби облегченно вздохнула. Лукас сдержал свое слово, но все равно оставалась весьма реальная возможность, что он возбудит подозрения неумелой игрой.

- А кто эта юная леди? - спросил майор Стоун с дружелюбным любопытством.

Фиби едва не подняла глаза, что могло бы закончиться катастрофой, поскольку ее чувства обычно можно было с легкостью прочесть в ее взгляде.

- Ее зовут Фиби, - объяснил Лукас, весьма грубо схватив свою невестку за локоть. - Она служанка и, к несчастью, немая. - Он снисходительно взъерошил ей волосы, и Фиби вспыхнула. - Она была ранена в голову, и ее постригли, как монашенку.

- Похоже, крепкое существо, - заметил майор Стоун, как будто разговор шел о телке - рекордсмене. - Так где вы ее откопали?

- У одного плантатора, к югу отсюда. Он задолжал мне за четырех молочных поросят и ломовую лошадь.

Фиби почувствовала, как ее лицо становится пунцовым.

- Неплохая сделка, - прогромыхал майор Стоун. Затем последовала короткая многозначительная пауза. - Рурк, вы дадите нам знать, если услышите что-нибудь о своем брате, не так ли?

- Конечно, - сказал Лукас. - Но не стойте всю ночь на страже. Дункан слишком хитрый человек, чтобы показываться в Чарльстоне.

Майор Стоун громко фыркнул и дал сигнал своим людям возвращаться на берег. Сам он медлил, и Фиби чувствовала на себе его взгляд. Хотя она понимала, что Стоун не злой человек, но все равно ощущала холодок страха. Вот в чем беда всех войн: с обеих сторон сражаются хорошие люди, выполняя свой долг так, как они его понимают, и веря в то, во что верили с самого рождения.

- Пока будете в Чарльстоне, не сводите глаз с девчонки, - посоветовал британский офицер. - Мои ребята горячие парни, и если к благородным дамам не пристают, чтобы не отведать плетки, то этих бедняжек считают законной добычей.

Сердце Фиби стучало так громко, что и Лукас, и майор наверняка должны были его слышать. Несмотря на ее дурное мнение о плетке в качестве наказания, она была возмущена тем, что только благородные дамы находятся под защитой, а подневольные женщины, рабыни и проститутки предоставлены собственной участи.

Лукас еще крепче сжал локоть Фиби, как будто почувствовал нарастающий в ней гнев.

- Не беспокойтесь, Бэзил, - сказал он утешающим тоном, как старый друг. - Я присмотрю за своим имуществом.

Фиби, снова взглянув сквозь ресницы, увидела, что майор Стоун потоптался на месте, затем повернулся и последовал за своими подчиненными.

- Он что-то подозревает, - пробормотала она.

Лукас повел ее вслед за майором. Он по-прежнему держал ее за локоть, хотя чуть-чуть по-другому: прежде это был знак покровительства, теперь же просто придерживал ее, вероятно, опасаясь, как бы она не вытворила какую-нибудь глупость, - Подозревать можно все что угодно, - заметил Лукас, - но доказать что-нибудь гораздо сложнее. А теперь попридержите язык - вы не забыли, что считаетесь немой?

Сойдя на берег, они оказались среди шумной толпы, пахнущей резкими запахами. Фиби торопилась, чтобы не отставать от больших шагов деверя, бросая косые взгляды на окружающую обстановку. Несмотря на все опасности, прогулка по революционному Чарльстону была потрясающим приключением, и ее неожиданно пронзило острое желание, чтобы профессор Беннинг мог взглянуть на это. Он, вероятно, был единственным известным ей человеком в двадцатом веке, который мог хоть чуть-чуть поверить ее описанию своей невероятной одиссеи.

На низком берегу среди суматохи, рядом с телегами, фургонами и вьючными мулами, ждал нарядный черный экипаж. На землю с высоких козел слез человек в лакейской ливрее и прикоснулся к треуголке в знак приветствия. Он был чернокожим, с дружелюбной улыбкой и копной седых волос на голове, и сразу же понравился Фиби.

- Привет, Энох! - сказал Лукас. Энох слегка склонил голову.

- Сэр... - отозвался он. - Открыв дверь экипажа, и достав изнутри деревянную лесенку, он аккуратно поставил ее на землю и, испытав ее прочность движением руки, пригласил Лукаса садиться.

К большому удивлению Фиби, Лукас поднялся по лесенке, забрался в экипаж, закачавшийся на рессорах под его ощутимым весом, устроился внутри - а она осталась стоять снаружи.

Прикусив губу, чтобы не выругаться и тем самым не выдать факт, что она вовсе не немая невольница, отданная в уплату за поросят и ломовую лошадь, Фиби поднялась в экипаж самостоятельно. Энох стоял рядом, но не оказал ей помощи.

Примостившись на твердом узком сиденье напротив Лукаса, Фиби сложила руки на коленях и подождала, пока экипаж тронется в путь, прежде чем заговорить.

- Это было очень грубо с вашей стороны, - заметила она обиженно.

- Но вы же изображаете из себя подневольную служанку, - напомнил ей Лукас, оправляя кружевные манжеты своей дорогой рубашки. - Бэзил Стоун проницательный человек, как вы могли понять сами, и он вполне мог следить за нами, чтобы посмотреть, как я с вами обращаюсь.

Раздражение Фиби слегка улеглось.

- Но мы же не спустились с пресловутых гор, - сказала она. - Каждый человек на борту «Принцессы Чарльстона» знает, что вы вовсе не забрали меня у другого плантатора. Они видели, что я явилась с «Франчески»...

Лукас остановил ее, махнув рукой.

- Большинство из них состояли при нашей семье в той или иной должности еще с тех пор, как родился Дункан. Они питают не больше желания выдать его палачу, чем я.

- Ваша вера в людей ничем не оправдана, - заметила Фиби.

- А вы циничная женщина, - ответил Лукас с усмешкой. Он задумчиво осмотрел ее потрепанное платье. - Боюсь, что вы чересчур хорошо подходите на роль служанки. Правда, тревожиться не о чем матушка и Филиппа позаботятся, чтобы вас приодели должным образом.

Экипаж катился, трясясь на булыжниках, и Фиби начало укачивать. Это показалось ей странным, поскольку в море с ней никогда не случалось ничего подобного.

- Что значит «должным образом», если вы собираетесь представлять меня всему миру как подневольную служанку?

Лукас вздохнул.

- Вам просто придется вести двойную жизнь: одну в Чарльстоне, другую на плантации. Наша плантация, в конце концов, расположена не близко от города, и майора Стоуна нельзя назвать регулярным гостем в нашем доме.

Фиби застонала, когда на нее накатилась волна тошноты, оставив после себя дрожь и холодный пот.

Лукас потянулся и с тревогой на своем благородном лице взял ее за руку.

- Вы хорошо себя чувствуете? - спросил он.

Фиби вздохнула, откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза.

- Мы, невольницы, крепкий народ, - сказала она. - Давайте мне изредка корочку хлеба и разрешите спать у камина холодными ночами, и я, вероятно, доживу... ох... до тридцати пяти лет.

На мгновение Лукас замолчал. Потом понял, что она шутит, и усмехнулся.

От Чарльстона до плантации действительно оказалось очень далеко. После часа езды они покинули экипаж и пересели в лодку, чтобы спуститься на несколько миль вниз по реке Чарльз. Вероятно, было далеко за полночь, когда Лукас разбудил Фиби, неудобно свернувшуюся на деревянной скамье, и сказал ей, что они, наконец, добрались до цели. На причале их ждал очередной экипаж.

Еще через двадцать минут, сонная, с затекшими конечностями и в безнадежно измятом платье, Фиби выбралась из второго экипажа. Было темно, но дом Рурков был ясно виден в ярком лунном свете: настоящий дворец с колоннами и огромными стрельчатыми окнами, окруженными орнаментом из резного камня. Из главной двери появились две женщины в плащах, с фонарями в руках и поспешили по дорожке.

- Где он? - спросила у Лукаса младшая из женщин. - Где Дункан?

Она была красивой и темноволосой, как и ее брат, но ее глаза с густыми ресницами были темно-серого цвета.

- Тс-с, Филиппа, - прервала ее пожилая женщина. - Дункан едва ли вернулся бы к нам так открыто, ведь его ищет половина британской армии.

Лукас прочистил горло:

- Матушка, Филиппа, разрешите представить вам Фиби. Она жена Дункана.

Филиппа положила руку на грудь, прикрытую широкими складками плаща.

- Жена? - повторила она с явным недоверием.

Фиби уже решила, что не полюбит сестру Дункана, и приготовилась к неизбежному вопросу о своих волосах, когда лицо Филиппы внезапно осветила ослепительная улыбка.

- Но это же чудесно! - воскликнула она. - Возможно, теперь он одумается и остепенится.

Миссис Рурк, мать Дункана, со своей полупрозрачной кожей и обликом греческой богини, была нежной, как мадонна. Она радушно улыбнулась и взяла Фиби под руку.

- Пойдемте, Фиби, вы, наверно, падаете с ног и проголодались. Добро пожаловать в наш дом.

Миссис Рурк повела Фиби к парадному входу, и Филиппа поспешила за ними. Лукас остался позади вероятно, чтобы помочь Эноху убрать экипаж и лошадей.

- Но мне нужно задать тысячу вопросов! - воскликнула девушка.

Фиби решила, что ей лет восемнадцать.

- Ты можешь приберечь их, - вежливо, но твердо ответила миссис Рурк, - на утро.

Очевидно, это было не по силам Филиппе.

- Где Дункан? - не умолкала она, следуя за ними по темному дому и по красивой лестнице на второй этаж. - Он жив? А у вас было кружевное подвенечное платье? Что случилось с вашими волосами?

Миссис Рурк вздохнула.

- Боже милосердный, Филиппа, иногда ты сущее наказанье. Пожалуйста, пойди и разбуди Марву. Попроси ее, чтобы она принесла того фазана, которого мы ели на ужин.

- Нет, прошу вас, - поспешно возразила Фиби. - Не тревожьте никого. Я подожду до утра.

- Чепуха, - сказала миссис Рурк. - Вы ужасно бледная.

С явной неохотой Филиппа повернулась и спустилась по лестнице, отправившись на поиски несчастной Марвы. Фиби тем временем позволила отвести себя в большую комнату с темными силуэтами мебели по углам.

Миссис Рурк поставила фонарь на стол и зажгла от его огня несколько свечей. Фиби с благодарностью посмотрела на большую мягкую кровать, мечтая побыстрее упасть в нее и забыться сном, как Спящая Красавица, пока не придет Дункан и не разбудит ее поцелуем.

- Бедная моя, - сказала миссис Рурк. - Я смотрю, вы засыпаете на ходу. Пойдемте, я помогу вам раздеться.

Леди, очевидно, получила хорошее воспитание. Ее подняли с постели посреди ночи, всучили ей незнакомую женщину с короткими волосами и в поношенном платье, принадлежавшем жертве кораблекрушения, торопливо сообщив, что она только что обзавелась снохой. И она, несмотря на все это, осталась совершенно невозмутима.

- Вы очень добры, - сказала Фиби охрипшим голосом.

Миссис Рурк достала из огромного сундука ночную рубашку и протянула ее Фиби.

- Вы член нашей семьи, - вежливо ответила миссис Рурк, Она помогла Фиби снять платье и надеть ночную рубашку, как будто та была уставшим ребенком. - Я принесу из своей комнаты воду и таз, - сказала она и вышла.

Помывшись, поев фазана и хлеба с маслом, который принесла ей Филиппа, Фиби устало откинулась на гору пуховых подушек и удовлетворенно вздохнула. Закрыв глаза, она не открывала их до вечера следующего дня.

Проснувшись, она увидела, что у окна примостилась с рисованием Филиппа. Она была одета в серое платье, ее блестящие черные волосы были собраны в тяжелый шиньон.

- Я думала, что вы никогда не проснетесь, - заявила она. - Хотите есть?

Первая мысль Фиби была о ночном горшке, хотя, конечно, она не настолько невоспитанна, чтобы говорить об этом вслух.

- Я...

- Или, может быть, вы хотите сперва помыться? Матушка нашла чудесное платье, в котором вы можете ходить первое время, пока мы не послали за модисткой. Хотите, я пойду и скажу Марве и Эстер Сью, чтобы налили ванну?

Мысль о ванне сулила райское блаженство, а если Филиппа отправится отдавать приказы, у Фибы появится возможность удовлетворить естественные потребности.

- Это было бы чудесно, - сказала она. - Ванна, я имею в виду.

Филиппа вернулась минут через двадцать в сопровождении матери. Миссис Рурк при дневном свете казалась еще прекраснее, она так и излучала безмятежность. Фиби поражалась, как такое возможно, ведь шла война, а за голову одного из ее сыновей была объявлена награда.

- Хорошо отдохнули? - спросила миссис Рурк, ее улыбка была неподдельно радушной. Ей еще предстояло выяснить нынешнее местонахождение Дункана, хотя для этого представлялась неплохая возможность предыдущей ночью, и Фиби подумала: кто эта женщина образец сдержанности, или ей просто неинтересно? Правда, она могла узнать все у Лукаса.

- Да, - ответила Фиби, садясь в кровати. - Я чувствую себя совершенно новым человеком.

Филиппа посмотрела на ее волосы и нахмурилась. Выражение ее лица было скорее любопытным, чем враждебным, и Фиби пожалела ее. Она сочинила более-менее достоверную историю и была готова изложить ее.

- Я провела несколько месяцев в монастыре, - поведала она, все сильнее входя в роль, пока небылицы слетали одна за другой с ее губ. - Я хотела стать монахиней, но, в конце концов, обнаружила, что это не мое призвание.

Глаза Филиппы стали размером с блюдце.

- Дункан женился на монахине?! - выдохнула она. Затем улыбнулась ослепительной улыбкой, и ее лицо засветилось от радости. - Великие Зевс и Аполлон, это превосходно!

- Тс-с! - сказала миссис Рурк гораздо резче, чем вчера ночью. - Сколько раз я говорила тебе, что леди должна быть сдержанной.

Филиппа опустила голову, но в ее глазах горели озорные искры.

- Прости, мама, - пробормотала она, а Фиби пожалела, что придумала такую эффектную сказку: того и гляди нарвешься на новые неприятности.

Фиби сделала мысленно заметку никогда не говорить «Великие Зевс и Аполлон», хотя едва ли ей угрожала такая опасность, и сказала скромно:

- В общем-то, я не была монахиней. Понимаете, я не давала обета.

- Не нужно ничего объяснять, - заметила миссис Рурк, когда чернокожая женщина, видимо Марва, появилась с подносом. Вслед за ней две служанки притащили тяжелую медную ванну.

Марва, тощая, жилистая, и излучающая врожденное достоинство, осторожно поставила поднос на колени Фиби.

- Бедняжка, - сказала она, поцокав языком. Затем повернулась, покачав седой головой, и выплыла из комнаты. Миссис Рурк и Филиппа тоже ушли, проследив, чтобы ванна была поставлена у очага.

Пока оставшаяся служанка разжигала огонь, Фиби проглотила плантаторский завтрак из колбасы, горячих булочек, пропитанных сиропом, яиц и жареной картошки - жирные колории, будь они прокляты. Но она была голодна, и ее организму требовались силы.

Когда она закончила завтрак, поднос был унесен, и явились слуги с ведрами горячей воды. Фиби разделась и опустилась в ванну в то же мгновение, как за последним слугой закрылась дверь. Она была на седьмом небе, погрузившись в воду до подбородка, ощущая блаженство. Горячая ванна может заставить позабыть о тысяче мелких несчастий, подумала она, улыбаясь. Сейчас она снова стала той Фиби, какой была раньше.

Фиби блаженствовала почти час, судя по часам на камине. Затем, поскольку вода остывала, намылилась с ног до головы сладко пахнущим мылом, оставленным одной из служанок. Она уже вылезла из ванны и завернулась в полотенце, большое и мягкое, как одеяло, когда в дверь тихо постучали.

- Фиби? - позвал знакомый женский голос. - Это я, Филиппа!

- Входите, - отозвалась Фиби с печальной полуулыбкой. Рано или поздно это должно случиться.

Вошла Филиппа, неся в руках охапку пышных кружевных одеяний.

- Я принесла вам панталоны, корсаж и нижние юбки. Матушка почистила и вывесила проветриться васильковое платье, Марва принесет его через пару минут. Оно пойдет к вашим голубым глазам.

Фиби с благодарностью взяла белье и зашла за изящную раскрашенную ширму, чтобы одеться. Часть ее существа ждала прибытия Дункана, надеясь услышать его шаги в коридоре у дверей комнаты.

- Я так рада, что вы приехали в Трою, - сказала Филиппа.

- Троя? - Фиби намеренно говорила радостным, веселым голосом, хотя тревога уже закрадывалась в ее сердце. Может быть, англичане схватили ее мужа и он уже повешен как преступник!

- Так называется наша плантация, - живо объяснила Филиппа. - Неудивительно, что Дункан не говорил вам. Они с Лукасом считают, что это глупое название.

Фиби, улыбаясь, вышла из-за ширмы.

- А как вы думаете?

Казалось, что Филиппа слегка удивлена ее вопросом.

- Оно такое чудесное и поэтичное! - призналась она. Филиппа сидела на подушечке около потухающего огня, сплетя пальцы. - Это название выбрала моя бабушка, Дженни Поландер Рурк, когда приехала сюда, чтобы выйти замуж за моего деда, лет шестьдесят назад. Она любила греческую классику.

У юной невесты был странный вкус, если вспомнить, что знаменитый город в конце концов погиб. Может быть, Дженни Рурк предвидела, что такой же конец постигнет плантацию мужа, она будет захвачена врагами, сожжена дотла и останется только в легендах? Фиби вспомнила все, что знала об истории страны, и на ее сердце, как тень черного ангела, легло легкое беспокойство. Даже если этот большой дом переживет революцию, а до конца войны осталось еще четыре года, если она хорошо помнит историю, впереди лежала Гражданская война.

«Но до нее осталось почти сто лет», - напомнила себе Фиби. Источник этих страхов в переизбытке гормонов, вызванном ее беременностью, плюс тревога за безопасность Дункана. Свежий воздух и солнце вот что ей нужно.

- Фиби? Только встревоженный оклик Филиппы заставил Фиби вспомнить, что она оставила последнюю реплику без ответа, размышляя о гормонах, Дункане и судьбе Трои.

- Простите, - сказала она со смешком. - Я в последнее время жила в таком напряжении, что стала рассеянной.

Улыбка Филиппы была такой же задумчивой, как у ее братьев.

- Легко поверить, - кивнула она. - Вчера еще вы были монахиней, сегодня женой моего брата. Тут кто угодно станет рассеянным.

- Да, - согласилась Фиби с мягкой улыбкой.

Затем в дверь снова постучали, и появилась миссис Рурк, неся обещанное синее платье, перекинутое через изящную руку.

- Весьма надеюсь, что ты не утомила нашу гостью болтовней, - с нежностью сказала мать дочери. - Я уверена, что Фиби за последнее время слишком многое пережила, чтобы ее хватило еще и на твои допросы. Ну вот давайте посмотрим, подойдет ли вам платье.

Филиппа слегка надулась, опершись подбородком о ладонь. Ее мать помогла Фиби надеть синее платье, которое настолько подходило ей, как будто было сшито специально для нее.

- Тут так скучно! - пожаловалась девушка. - Эта проклятая война все изменила. И как только появляется кто-нибудь, с кем я могу поговорить, меня ругают за то, что я пристаю к людям.

Когда миссис Рурк посмотрела на Фиби, ее глаза лучились от доброго смеха.

- Боюсь, что наша Филиппа неисправимо любопытна.

- Ничего, - сказала Фиби, и это была правда. Она обречена лгать в конце концов, она же не может сказать, что прибыла из другого века, но любопытство Филиппы вполне естественно.

Как только платье Фиби было застегнуто, а непокорная копна ее волос чуть-чуть приглажена влажной щеткой, Филиппа буквально вытащила ее из спальни и повела на первый этаж. Дом, который Фиби не успела толком разглядеть предыдущей ночью, оказался большим, просторным зданием с красивыми картинами на стенах и каминами из каррарского мрамора в комнатах. Фиби заметила несколько статуй, вполне вероятно греческих, от которых у смотрителя современного музея потекли бы слюнки.

- Я хочу познакомить вас с отцом, - объяснила Филиппа, когда они вышли через французские двери, ведущие в сад.

Едва Фиби увидела Джона Рурка, в честь которого будет назван ее сын, если сбудется предсказание Старухи, ее сердце пронзила горькая радость. На скамейке сидел худой, седовласый человек, в лице которого сочетались черты Дункана и Лукаса, поглощенный томиком «Ричарда III» в кожаном переплете. Фиби сразу же распознала в нем внутреннюю силу, но и слабость недостаток здоровья тоже бросалась в глаза. Услышав приближение Филиппы и Фиби, он поднял глаза от книги, улыбнулся и встал.

- Итак, это Фиби, - сказал он мягким интеллигентным голосом.

Перед мысленным взором Фиби промелькнуло видение: Джон Рурк отвязывает своего сына от позорного столба и везет его домой. Она почувствовала, как краска отливает от ее лица, и сделала реверанс в запоздалой попытке скрыть бледность.

- Добро пожаловать в Трою, - сказал Джон Рурк, сделав шаг вперед и поцеловав Фиби в щеку, когда она выпрямилась. Он взял ее за обе руки, ласково глядя ей в глаза. - Несмотря на то, что политические воззрения моего младшего сына в один прекрасный день приведут нас всех на виселицу, должен признать, что он безошибочно разбирается в женщинах.

Фиби была очарована, и часть ее самоуверенности испарилась. Ну ладно, прическа у нее как у кандидатки на мозговую операцию. Со временем волосы отрастут, и она перестанет чувствовать себя не в своей тарелке.

- Спасибо, - сказала она.

- Фиби раньше была монахиней, - заявила Филиппа, и Фиби снова густо покраснела.

В голубых глазах мистера Рурка заплясали искорки скептического юмора, несмотря на глубокую печаль, переносимую мужественно.

- Очень интересно, - сказал он. - Скажите мне, моя милая, когда Дункан приедет за вами?

Филиппа села на другую скамью, с интересом прислушиваясь к разговору. Фиби села рядом с ней, повинуясь жесту своего свекра, который вернулся к своей скамье.

- Не знаю, - ответила Фиби после паузы. Внезапно ей захотелось плакать, но она сдержала слезы. - Дункан подвергнет себя ужасному риску, приехав сюда.

- Да, - тихо ответил мистер Рурк. - Дункан жить не может без таких эскапад. Признаться, я бы хотел, чтобы он был наделен чуточкой обычной трусости. Совсем чуть-чуть, чтобы не совершать глупостей.

В это мгновение к ним присоединилась миссис Рурк и умело перевела разговор на другую тему.

- Лукас отправился в Чарльстон по делам, - сказала она. - Я попросила его привезти с собой модистку, если у нее нет срочных заказов. Ты была совершенно права, Филиппа. - Она дотронулась до плеча дочери. - Жизнь здесь, в Трое становится утомительной. Я думаю, бал поднимет настроение нам и нашим соседям.

Фиби неуверенно улыбнулась. Если Дункан, прибыв на плантацию, застанет полный дом гостей, то его жизнь будет в большой опасности.

- Ты думаешь, это разумно, Маргарет? - спросил мистер Рурк. - Многие из наших друзей находятся на службе в королевской армии. Едва ли мы можем не пригласить их на празднество.

- Конечно, не можем, - согласилась Маргарет. - Но разве можно придумать лучший способ развеять подозрения, чем пригласить всех наших друзей на бал? Имение у нас большое, мистер Рурк. Спрятаться есть где.

Фиби не осмелилась высказать свое мнение: она была слишком смущена.

У Филиппы таких проблем не было.

- Прекрасная идея, - сказала она, радостно просияв. - А можно мне сшить новое платье лавандовое, с кружевной отделкой?

- Идет война, - напомнил мистер Рурк дочери с мягким упреком в голосе. Его дружелюбный взгляд обратился на восхитительное, нестареющее лицо жены. - Тебе бы тоже следовало об этом напомнить, моя дорогая.

- Я не забыла, - не смутившись, ответила Маргарет, садясь на скамью рядом с мужем и легким, изящным движением открывая веер из слоновой кости. - Мы сошьем простые платья, - добавила она, очевидно, в защиту Филиппы. - Серьезно обдумайте эту идею, мистер Рурк. Мы могли бы устроить танцы, и уж конечно мы можем позволить себе зажарить одну-две свиньи?

Мистер Рурк - Фиби показалось очень романтичным, что Маргарет так церемонно обращается к мужу, - тяжело вздохнул.

- Мы можем с таким же успехом заколоть старого борова, прежде чем королевская армия или мистер Вашингтон сочтут его достойным для своего пропитания.

Таким образом, согласие было легко достигнуто. В «Трое» состоится бал. И это будет не затея на один вечер, праздники продлятся несколько дней, ведь гостям предстоит ехать издалека.

Фиби и Филиппа в тот же вечер были отряжены писать приглашения, и ни одна из них не стала отказываться. Филиппу перспектива праздника приводила в восторг, а Фиби была просто благодарна, что есть чем заняться. Предоставленная сама себе, она бы измучила себя тревогами, беспокоясь, что Дункан не приедет, и в то же самое время, что приедет.

В тот вечер он не появился.

Утром вернулся Лукас, привезя с собой усталую модистку и несколько рулонов ткани, и был немедленно снова отправлен в Чарльстон вместе с лакеем, раздать приглашения. Остальные приглашения Джон Рурк лично отвез на соседние плантации, а Фиби, Филиппа и Маргарет занялись составлением меню и изобретением украшений.

Модистка, говорившая по-французски, хотя выяснилось, что она прекрасно понимает английский, уединилась с Фиби и сняла с нее мерки. Вскоре задняя гостиная превратилась в пошивочную мастерскую. Миссис Рурк и Филиппа тоже не сидели без дела, и во всем большом доме царило возбуждение.

Несмотря на всю свою занятость, Фиби по-прежнему ждала Дункана. После того как прошли три дня, ее охватило такое нетерпение, что она дошла до конца аллеи Рурков, протянувшейся на две мили, надеясь по пути встретить мужа. Но вместо этого она встретила своего свекра, управляющего коляской, запряженной серой лошадью.

Он остановил экипаж рядом с ней, и сочувствие, которое Фиби увидела на его лице, едва не убило ее. Ничего не говоря, Джон Рурк похлопал по сиденью рядом с собой.

Фиби мгновение поколебалась, затем залезла в коляску. Ее глаза щипали слезы, но она не собиралась давать им волю. Она смотрела прямо вперед, сложив руки на коленях.

- Не думаю, что безопасно уходить так далеко от дома в поздний час, - сказала она.

Ее свекор ударил поводьями по спине лошади, и коляска покатилась вперед.

- Да, особенно в такое время, - тихо согласился он. - Вам не нравится здесь, Фиби?

Она обернулась к нему, забыв о своем намерении скрывать свои чувства.

- Нет, - ответила она поспешно. - Вы все такие чудесные, я как будто попала в родную семью.

- Как будто? Но мы и есть ваша семья, моя милая.

Фиби хотелось, чтобы это стало правдой. Она столько времени была так одинока, и иметь родственников было для нее новым развлечением. Однако она не могла позволить себе забыть, что она бунтовщица, а эти милые люди верноподданные короля. Несмотря на всю их доброту и всю ее любовь к ним, Рурки формально были ее врагами. А она их врагом.

- Как вы можете это говорить, когда знаете, что я не тори?

Рурк улыбнулся в сгущающейся тьме, держа поводья в сильных руках. Лошадь, очевидно, знала дорогу домой.

- Вы обвенчались перед Богом и людьми с моим сыном. Как жена Дункана, моего сына, вы стали для меня родной дочерью.

Фиби больше не могла сдерживать свои слезы, хотя поспешно вытерла их ладонями.

- Дункану повезло, что он родился в такой семье, - сказала она, шмыгнув носом.

Ее свекор похлопал ее по руке.

- Да уж, этому молодчику повезло, - ответил он с теплой улыбкой. - Взгляните только на его жену.

ГЛАВА 13

Приготовления к большому празднику продолжались, а от Дункана по-прежнему не было никаких вестей.

Душные дни тянулись медленно, и Фиби старалась придумать себе какое-нибудь занятие, скрывая мучительное беспокойство за неизменной улыбкой и вихрем бурной деятельности. По ночам она лежала без сна в огромной кровати, преследуемая видениями, представляя все варианты ужасной судьбы, которая могла настигнуть любимого ею человека.

Она пыталась читать себе лекции о том, как вредно попадать в зависимость от другого человека, но это не помогало. Ей казалось, что в тех областях, к которым имеет отношение Дункан Рурк, она находится примерно на том же уровне эволюции, что и медуза.

Через десять дней после того, как были разосланы приглашения, начали прибывать гости, подъезжая по длинной аллее в экипажах, фургонах и повозках, верхом на лошадях и мулах, даже пешком. Казалось, что дом битком набит людьми, и Фиби старалась держаться незаметно, не зная, как подать себя. Джон и Маргарет Рурк с гордостью, даже с поспешностью, представляли ее как свою невестку, и Филиппа потчевала всех, кто желал слушать, байкой про монастырь, которую придумала Фиби, чтобы оправдать свою прическу.

Кода в день бала Фиби увидела из окна второго этажа майора Бэзила Стоуна, прибывшего в шикарном экипаже, с ней едва не случился сердечный приступ. Ведь Лукас говорил этой августейшей и весьма опасной личности, что она, Фиби, немая служанка-невольница.

Она отступила, задыхаясь, прижимая одну ладонь к колотящемуся сердцу, другой, вцепившись в штору.

Чьи-то сильные руки схватили ее за плечи, и в первое мгновение радостного ужаса она решила, что в «Трою» наконец явился Дункан. Но она хорошо знала прикосновение своего мужа, они были навеки запечатлены в ее нервных окончаниях, и прошло не более мгновения, как ее затопила смесь разочарования и облегчения.

Обернувшись, она оказалась лицом к лицу с Лукасом.

- У вас тени под глазами, - сказал он мягко. Он был чутким и любезным с Фиби, но как брат, а не как влюбленный. - Боюсь, дает себя знать напряжение, быть женой моего брата нелегко.

Фиби вздохнула и слегка повернула голову, чтобы снова взглянуть в окно на майора Стоуна. По ее телу прошла дрожь ужаса, за которой последовал прилив негодования.

- Прибыл ваш друг, - сказала она, не отвечая на его замечание о своей внешности. - Тот, которого мы встретили в Чарльстоне. Кажется, вы говорили ему, что я немая невольница.

Лукас подошел к окну, поднял штору и выглянул наружу. К досаде Фиби, он усмехнулся.

- Ах, да, - сказал он. - Это Бэзил. Ох, ну и запутанную же паутину я сплел.

Фиби понадобилось мгновение, чтобы справиться с гневом. Совершенно незачем впадать в панику.

- Конечно, майор Стоун услышит от ваших родителей совсем другой рассказ, не так ли? Как вы собираетесь объяснить мой быстрый взлет в обществе? Не говоря уже об эффектном способе, благодаря которому я избавилась от своего недуга?

Лукас бросил на нее взгляд через широкое плечо. В его глазах не было страха, один лишь смех и что-то вроде нежной тревоги.

- Я скажу просто-напросто, что солгал, - сказал он, как будто этот ответ был абсолютно очевидным.

- Но он арестует нас обоих...

- И испортит моей матери чудесный праздник? Поверьте мне, Фиби, Бэзил не настолько дурно воспитан.

- Вы невозможны, - прошипела Фиби. Напряжение, порожденное ожиданием и тревогами, дополненное бессонными ночами и днями непрерывной беготни в попытках на шаг опережать свои страхи, угрожало лишить ее остатка самообладания. - Вы не забыли, что мы говорим о жизни вашего брата? Ваш майор не хочет ничего иного, как надеть петлю на шею Дункану!

Лукас дотронулся прохладными пальцами до ее лица.

- Очень многие люди желают повесить вашего мужа, - сказал он рассудительно. - Майор Стоун окажется в очереди за наградой. Однако человек, желающий казнить моего брата, должен сперва поймать его, а эта задача не всякому по зубам. С ней справятся только те, кто равны Дункану, а таких, к счастью, немного.

Фиби успокоилась только отчасти.

- У него, как и у всякого другого человека, есть свои слабые места, - возразила она приглушенным голосом, вспомнив, что комнаты дома полны гостей самых разных политических убеждений.

Лукас поднял бровь:

- Например?

- Например, вот этот дом, - прошептала Фиби. - Например, вы, Филиппа, ваши мать и отец...

- И вы, - задумчиво добавил Лукас. - Да, я понимаю. Умный враг может использовать вас или любого из нас для приманки в классической ловушке.

- Вот именно.

- Тогда мы должны быть очень осторожны, и не позволить сделать из себя приманку, - сказал он.

- С вами говорить все равно что с чеширским котом! - воскликнула Фиби в приступе отчаяния.

- С кем, с кем? - нахмурившись, переспросил Лукас.

- Неважно, - ответила Фиби. - Он еще не существует. - Она снова выглянула в окно, но майора Стоуна уже пригласили в дом, а экипаж убрали конюхи. - Нужно не показываться, пока все не разъедутся, - пробормотала она, обращаясь скорее к себе, чем к своему деверю. В тревоге она едва не забыла о его присутствии.

Но Лукас быстро напомнил ей о себе.

- Мама и Филиппа никогда этого не позволят, - сказал он. - Ведь повод для праздника вы, Фиби Рурк.

Фиби не стала просить его объяснить свое замечание: пока что он не сказал ничего сколько-нибудь разумного, и нечего ожидать, что дальше будет лучше.

Фиби направилась в свою комнату, заперла за собой дверь и принялась ходить от стены к стене. Ее присутствие в этом доме только подвергает Дункана опасности, если он уже не схвачен. Возможно, лучшее, что она может сделать единственное, что она может сделать, покинуть этот дом, прежде чем послужит причиной гибели человека, ради которого готова отдать жизнь.

Но вопрос куда ей идти? Она ничего не знала об окружающей плантацию местности, и даже если ей удастся миновать британские патрули, она может попасть в руки бандитов или враждебных индейцев. Да, двадцатый век не менее опасен, но обыкновенные опасности восемнадцатого века были ей незнакомы, и это создавало заметную разницу.

К закату, несмотря на все свои мучения и волнения, несмотря на шаги от стены к стене, несмотря на попытки думать стоя или лежа на кровати, Фиби была не ближе к приемлемому плану, чем тогда, когда впервые пересекла порог комнаты. Она услышала музыку в саду и против своей воли вышла на террасу, где остановилась, глядя на сказочную сцену.

В ветвях деревьев горели китайские фонарики, отбрасывая золотистый свет на женщин в платьях из блестящего шелка и атласа. На небе высыпали звезды, яркие, как фейерверк, и тихий смех перемешивался со звоном дорогого хрусталя и с тихими звуками скрипок, мандолин и цимбал. Сквозь французские двери, словно дым, плыли звуки клавесина, мелодии других инструментов и увлекали их в невидимом, волшебном танце.

Фиби закрыла глаза, вспомнив гремящую, ураганную музыку другого клавесина. Так отличающуюся от звона и веселого напева того, который слышала сейчас. Вспомнила человека, который играл так вдохновенно, что сам становился инструментом, внутри которого рождались звуки и изливались из кончиков его пальцев, как у волшебника, дирижирующего оркестром стихий.

Тяжесть мужских рук, опустившихся ей на талию, заставила ее вздрогнуть и изумленно вздохнуть.

У нее над ухом раздался его голос хриплый шепот, в котором слышались смех и озорство, страсть и обещания.

- Зайдите в дом, мистрисс Рурк, и встречайте вашего мужа, как положено хорошей жене.

Фиби ощутила сладкую и томительную дрожь в своем теле, по ее жилам промчалось экстатическое предчувствие, гоня мурашки по коже и заставив ее соски стать такими же твердыми, как и пуговицы на корсаже ее бального платья. Она ничего не сказала и не могла бы сказать, даже если бы это было нужно, когда Дункан повел ее через порог террасы, в пустую комнату, где она столько ночей подряд попеременно проклинала и оплакивала его.

В комнате стоял сумрак; она видела профиль Дункана, наблюдая, как силуэт медленно превращается в человека, во плоти. Он был одет в платье фермера простую рубашку, темно-коричневые штаны из какой-то грубой ткани, потертые башмаки. Он был взъерошенным, грязным и слегка похудевшим, и Фиби была так рада видеть его, что отвела руку и изо всех сил влепила ему пощечину.

Дункан схватил ее руку, когда было уже поздно, лаская ее хрупкое запястье, где под прозрачной кожей пульсировала паутинка голубых вен, взбудораженная его возвращением. Его белые крепкие зубы ослепительно блестели во мраке комнаты, отделенной от внешнего мира, но наполненной отголосками разговоров и праздничной музыки, раздающихся в саду.

- Ты скучала без меня, - сказал Дункан.

Фиби ударила бы его еще раз, если бы он не держал ее за руку. Ее охватила страстная дрожь, когда он легким, как перышко, поцелуем прикоснулся губами к теплым пульсирующим жилкам на ее запястье.

- Черт тебя побери, Дункан, - вымолвила она, наконец, жалобным шепотом. - Где ты шлялся? И почему объявился именно сейчас? И как ты попал в эту комнату, хотя я лично запирала дверь?

- Сколько вопросов! - упрекнул он, лаская хрупкую руку, которую только что целовал, и по всему телу Фиби пробегала дрожь. - Но они могут немного подождать, мистрисс Рурк.

Фиби попыталась сдержать тихий жалобный стон, который зародился в ее груди, едва он поднял ее на руки, но было поздно. Она превратилась в сплошную сладкую боль, когда он положил ее на кровать. Дункан снял с нее левую туфлю и поцеловал подошву ее ноги, и Фиби почувствовала, что раскрывается перед ним Вселенной, требующей, чтобы ее заполнили.

Дункан возвышался над женой, чувствуя ее отклик на его ласки и наслаждаясь властью, которую имел над ней. Он зацепил указательным пальцем вырез ее платья и потянул на себя, освобождая из заключения ее нагие груди, полные, теплые, отягощенные желанием услаждать его. И он терзал ее соски краем большого пальца, готовя их к покорению.

Фиби выгнула спину и издала тихий, сдавленный крик. Она больше не могла ждать, она знала: если Дункан поднимет ее юбки, расстегнет свои бриджи и возьмет ее без промедления, то она достигнет вершины наслаждения при первом же прикосновении, но понимала, что он не станет утолять ее жажду так поспешно, и это наполняло ее сладким отчаянием.

Дункан усмехнулся, как будто угадал ее мысли и знал, что она проклинает его изо всех сил, одновременно отчаянно желая, чтобы он вошел в нее, и отстранился от кровати. Он пересек комнату, закрыл двери на террасу и задернул тяжелые шторы.

Теперь исчез даже слабый мерцающий свет звезд и китайских фонариков, и, прежде чем глаза Фиби привыкли к мраку, Дункан снова был рядом с ней. В полной темноте он перевернул ее на живот и расстегнул пуговицы на ее корсаже, затем снова уложил на спину, чтобы стянуть с нее платье. За платьем последовали корсаж, затем пышные кружевные нижние юбки и панталоны. Наконец он снял с нее чулки, с мучительной медлительностью спуская каждый из них все ниже и ниже по ее коленям, икрам, лодыжкам. Фиби, обнаженная, лежала в густом мраке, по-прежнему не видя Дункана, уязвимая перед умелыми движениями его рук.

Она прикусила губу, когда Дункан сел рядом с ней на пуховую перину, накрыл ладонями ее груди, играя с сосками, затем его руки скользнули к ее талии, бедрам, обхватили ягодицы и приподняли ее, трепещущую, с перины. С губ Фиби сорвались звуки его имени.

В ответ она услышала его глухой хриплый смех, окутавший ее, как дым из лампы джинна.

- Я тоже скучал по тебе, - сказал он.

Фиби была совершенно беспомощна, ее дрожащее тело превратилось в инструмент в руках виртуоза, но она чувствовала полную свободу, скрывающуюся за восхитительной беспомощностью. С этим человеком она могла дойти до крайних пределов наслаждения, зная, что с ней ничего не случится и что он нежно и медленно вернет ее назад, к самой себе, когда они насытятся наслаждением. «Пожалуйста» - было единственным словом, которое она могла вспомнить.

Дункан медлил ровно столько, сколько потребовалось, чтобы снять одежды. Фиби не видела, что он делает, вокруг по-прежнему была тьма, но догадывалась по шуршанию одежды и колебанию душного воздуха, вызванному его движениями. Шум бала долетал до них приглушенно и смутно, но музыка не покидала их, обнимала, была частью их любви.

Наконец Дункан вытянулся с ней на пуховой перине. Его тело, кроме низа живота с треугольником спутанных волос, было гладким на ощупь. Фиби коснулась рукой вершины этого треугольника, ощутила восставшую плоть и обхватила ее пальцами. Это была не ласка, а покорение, требование. Дункан издал глухой стон и, когда Фиби кончиками пальцев стала ласкать его, выкрикнул что-то, схватил ее за плечи и накрыл ее тело своим. Найдя ее рот, поцеловал с такой страстью, что от желания у нее закружилась голова.

Фиби снова повторила единственное слово, которое помнила, жалобное выражение своего желания, своей жажды и одиночества:

- Пожалуйста...

Но Дункан не спешил удовлетворить Фиби. Он снова поцеловал ее с той же силой и ненасытностью, что и прежде. Затем проследил губами линию ее щек, напряженные мышцы шеи, изгиб плеч, выпуклость груди. Коснувшись соска, он истерзал его языком и алчно схватил ртом. Новая волна возбуждения поглотила Фиби. Дункан бесжалостно взимал с нее дань, но его пальцы нежно прикасались к ее губам, заглушая крики желания и восторга.

Затем он стал исследовать ее тело, покусывая и целуя, ведя своими теплыми влажными губами по ее ребрам, по ее животу и паху, к дельте волос, которая прикрывала ее женское естество. Когда он раздвинул шелковистый занавес и приник к ней в поцелуе, она в то же мгновение взорвалась, высоко вскинув бедра над кроватью. Ее ягодицы, словно налитые сладким соком фрукты, покоились в его сильных ладонях, и он не отрывался от нее, пока продолжались дикие рывки и судороги ее разрядки, безжалостный, нежный, жестокий.

Оргазм Фиби был таким неистовым, что она не могла себе представить, что же последует дальше. Насытившись до предела, она думала, что будет просто лежать под Дунканом, ожидая, пока он получит свою долю наслаждения. Она будет гладить его спину и плечи, ягодицы и бедра, тихо произнося бессмысленные слова, ублажая его и вымаливая ласки себе, побуждая его идти дальше и плавая в умиротворении, которое он дал ей. Но все оказалось не так. Он покорял ее как завоеватель, сильными, глубокими рывками, которые сразу же пробудили в ней все желания, хлынувшие на поверхность, как лава из действующего вулкана. Она издала долгий, гортанный крик, который Дункан не пытался заглушить, и поднялась, встречая его новый порыв, с жаждой, не менее неистовой, чем его. В ответ он отстранился, но лишь для того, чтобы перевернуть ее и заставить встать на колени. Это было первобытное, изнурительное спаривание жеребца и кобылицы, в котором слились инстинкт и любовь.

Дункан сжимал в ладонях груди Фиби, терзая и лаская их, пощипывая соски, и она порывисто отвечала ему, вбирая его в себя все глубже и глубже. Она безжалостно исторгла из него семя вместе со сдавленным криком удовлетворения и увлажнила его плоть своим собственным нектаром. Он отшатнулся от нее, когда их тела сотрясли последние судороги, затем упал рядом, дрожа от изнурения, крепко прижимая ладони к ее соскам.

Они долго лежали, набираясь сил, и когда Дункан, наконец, поднял голову, он стал целовать маленькие хрупкие позвонки Фиби. Одна его рука скользила вниз от ее груди, по животу и дальше - к нежному и врожденно женственному месту, где сходились ее бедра. Она застонала в подушку, и он начал дразнить ее медленными круговыми движениями пальцев.

- Я не верю! - пробормотала Фиби, с удивлением осознавая, что снова возбуждается.

- Позволь мне убедить тебя, - сказал он.

- Ты имеешь представление, что дом битком набит красномундирниками и тори? - осведомилась Фиби чуть позже, когда ее мышцы снова стали крепкими, и она смогла встать на ноги. Она зажгла лампу и отошла на безопасное расстояние от Дункана, чтобы он не мог дотянуться до нее.

Дункан оставался в кровати, лежа на спине и подложив руки под голову. Он был классическим воплощением мужской лени удовлетворенный и чертовски уверенный, что удовлетворил свою партнершу.

- Я заметил, когда входил, - ответил он. Либо он не понимал серьезности ситуации, либо безрассудство стало для него таким привычным делом, что он напрочь забыл о предосторожностях. - Мы будем в полной безопасности, если только кто-нибудь не услышал, как ты выла волчицей во время наших забав.

К щекам Фиби прилила кровь.

- Ну ладно, - прошептала она. - Допустим, я немного шумела. Но если бы ты был джентльменом, то не упоминал бы о таких вещах.

- Если бы я был джентльменом, - возразил Дункан с ухмылкой, - между нами бы, во-первых, не случилось ничего подобного.

Фиби уже надела корсаж и панталоны; теперь она облачалась в нижние юбки и затягивала пояс. Взгляд в зеркало обнаружил преступный румянец на ее щеках и блеск глаз, и то и другое имело своим источником нечто иное, чем ее постоянное отчаяние.

- Как ты попал сюда? - спросила она, пытаясь не повышать голоса. Сейчас, когда разум Фиби просветлел, ее охватил страх. - Я же помню, что запирала дверь!

Дункан ухмыльнулся еще шире. Если его и беспокоило присутствие майора Стоуна или других англичан, то он никак не показывал этого.

- Запертые двери не остановят меня, Фиби, - поддразнил он. - Особенно если с другой стороны ты с нетерпением ждешь знаков внимания от своего мужа.

Она схватила подушку, лежавшую на канапе рядом с камином, и швырнула в него.

- Не льстите себе, мистер Рурк. Как ни странно, я думала вовсе не о вас. Я размышляла, удастся ли мне сбежать из Трои так, чтобы не лишиться скальпа от рук индейцев и не попасться красномундирникам!

Дункан нахмурился, затем сел и потянулся за бриджами.

- Тебе здесь плохо?

Фиби отвела глаза. Гордость мешала ей признаться, что без него ей всюду плохо.

- Твои родственники были очень добры ко мне, - сказала она тихо. - Но я боялась.

- Чего? - Дункан встал с кровати, натягивая бриджи. Она молчала так долго, что он подошел к ней, взял рукой за подбородок и заставил посмотреть на себя. - Фиби, скажи мне, чего ты боишься.

Она заморгала, потому что хотела плакать, но не собиралась выказывать такую слабость.

- Я боялась, что у тебя хватит глупости явиться сюда, - ответила она, наконец.

- И я была права.

Его улыбка была неторопливой и более чем самоуверенной.

- Не притворяйся, что ты не рада видеть меня, - сказал он. - Это же не так.

Фиби высвободилась из его объятий. В саду играла музыка, раздавался смех, но рано или поздно присутствие Дункана обнаружат. Когда это случится, ничто не спасет его от английской петли ни ее любовь, ни влияние его отца и старшего брата. Ее разъярило, с какой легкостью он шел на риск.

- Здесь, на балу, найдется не один человек, который мечтает тебя повесить!

Дункан философски вздохнул.

- И даже не одна женщина, - согласился он. - Дорогая Фиби, когда же ты прекратишь хныкать? Я избегал эшафота с самого начала войны, и продолжу в том же духе. Кроме того, ты же знала, что я собирался приехать в Трою.

Фиби услышала в коридоре шаги и голоса. Ее сердце замерло, пропустив пару ударов, затем забилось снова, лишь чуть-чуть быстрее, чем обычно.

- Ты плохо рассчитал время, - прошептала она. - Ты мог приехать перед балом или после него, когда угодно, только не сейчас.

Он снова привлек ее к себе и поцеловал в лоб.

- Я хочу повидать отца, - сказал он. - Как только я удостоверюсь, что он здоров, то немедленно уеду.

Что-то в его поведении, в тоне его голоса встревожило Фиби даже глубже, чем его плохо рассчитанное по времени возвращение.

- И, конечно, возьмешь меня с собой.

Дункан колебался. - Фиби...

Она сложила руки на груди.

- Не утруждай себя речью, что я буду в большей безопасности в Трое, - предупредила она, - потому что это неправда. Едва кто-нибудь из тори или красномундирников узнает, что я вовсе не монахиня и не немая служанка...

От смеха его глаза зажглись и уголок рта пополз вверх.

- Монахиня? Немая служанка? Черт возьми, что все это значит?

Фиби снова почувствовала, как запылало ее лицо.

- Отчасти это моя вина, - торопливо призналась она. - Я сказала Филиппе, что была в монастыре ну, чтобы объяснить, почему у меня короткие волосы. Я больше ничего не могла в тот момент придумать. Но сказку о том, что я немая служанка-невольница, придумал Лукас для майора Стоуна. - Она вздохнула. - В тот момент это была подходящая версия, если учесть, что майор встретил «Принцессу Чарльстона» с эскортом вооруженных солдат и, похоже, имел какие-то подозрения относительно меня. Однако теперь все совсем запуталось, потому что он здесь, на этом балу, а твои мать и отец рассказали всем, что я твоя жена.

- Я вижу, в чем проблема, - сказал Дункан, хотя, похоже, он был не слишком озабочен.

- Видишь? - переспросила Фиби, снова разозлившись. Как такой умный человек может быть столь недальновидным? - Меня самое меньшее допросят, а возможно, даже арестуют.

Он коснулся пальцем ее подбородка, который чуть-чуть дрожал, хотя она упрямо задрала его.

- Нет, - сказал он. - Ты не попадешь в руки англичан ни для допроса, ни для любой другой цели. Ты принадлежишь революции и мне.

У Фиби отлегло от сердца, хотя сознание того, что скоро ей придется покинуть Трою и семью, которая уже стала для нее родной, наполняло ее горькой печалью.

- Каким образом ты проберешься к отцу, когда кругом столько народа?

Палец Дункана скользнул по ее губам, опухшим от его поцелуев. На его лице появилась мимолетная улыбка, как будто он вспомнил что-то, хотя было ли это воспоминание о недавнем, Фиби не могла решить.

- Ты будешь моим посланцем, - сказал он. - Найди отца, если сможешь, и скажи ему, что вернулся блудный сын и жаждет отведать тучного тельца.

Фиби открыла было рот для протеста, но ничего не произнесла, понимая, что это будет потерей времени.

- Хорошо, - согласилась она, наконец, с сомнением, пригладила волосы, которые отрастали и, следовательно, становились непослушными, и расправила смятые юбки бального платья. - Если я не вернусь через пятнадцать минут, считай, что меня забрали и упекли в кутузку.

Дункан недоуменно посмотрел на нее, что порадовало Фиби, хотя, конечно, это было слабым утешением за тот риск, на который приходилось идти по его требованию.

Она повернула ключ в замке, открыла дверь и бросила взгляд в оба конца коридора. Мимо пробежали две девочки, хихикая и приятно шурша накрахмаленными нижними юбками бальных платьев, не обратив на Фиби никакого внимания.

Закрыв за собой дверь, Фиби направилась к лестнице, высоко подняв голову и уверенно шагая вперед, не глядя по сторонам. Нижний этаж дома был полон гостей: пары танцевали в гостиной, превращенной в бальный зал, и прогуливались в саду. В поисках Джона Рурка Фиби старалась избегать Филиппы, Маргарет и Лукаса; любой из них мог понять по выражению ее глаз, что вернулся Дункан.

Наконец Фиби нашла Марву, которая несла через толпу блюдо с фруктовыми пирожными, и спросила ее о своем свекре. Марва кивнула в сторону закрытых дверей кабинета мистера Рурка.

- Он там, мистрисс, - объяснила служанка с усталой улыбкой. - Постучите и скажите хозяину, что Марва напоминает ему об ужине.

Фиби поблагодарила служанку и направилась к личным покоям Джона Рурка. Она постучала в одну из высоких дверей, получила приглашение войти и переступила через порог, не успев подумать, есть ли в кабинете еще кто-нибудь. Затем думать об этом стало слишком поздно.

У холодного камина стоял майор Бэзил Стоун, положив одну руку в малиновом рукаве на мраморную каминную полку и держа в другой бокал с бренди. Взгляд его бледно-голубых глаз остановился на Фиби в то же мгновение, как она вошла в комнату, и было очевидно, что он вспомнил их встречу на причале в день ее прибытия в Чарльстон.

- Ну-ну, - сказал он задумчиво.

Джон, сидевший за столом, поднялся из кресла с широкой отцовской улыбкой на лице. Предотвратить неизбежное было невозможно.

- Вот где вы, моя дорогая, а я уже начал волноваться, что с вами случилось. Майор, могу ли я представить вам мою невестку, Фиби? Фиби, это майор Бэзил Стоун.

Фиби, оцепенев, стояла, как пугало, посреди кабинета, так крепко сцепив пальцы, что заболели суставы. Сердце провалилось в желудок и колотилось там.

- Ваша невестка... - пробормотал майор. - Хитрый парень ваш Лукас. Ни словом не обмолвился, что женился, когда я встретил его в Чарльстоне недели две назад. Собственно говоря, он представил эту прелестную юную леди как служанку.

Фиби попыталась улыбнуться, но знала, что только оскалилась и ее глаза, вероятно, слегка остекленели. Какое-то мгновение ей даже не было нужды изображать из себя немую, как утверждал Лукас. Она не могла бы вымолвить ни слова, даже чтобы спастись от вечных мук ада.

Джон Рурк засмеялся.

- Полагаю, Лукас решил, что вы станете приставать к нему с расспросами, - сказал он Стоуну, который, очевидно, был доверенным другом мистера Рурка. - Моему старшему сыну еще предстоит жениться, хотя, видит Бог, мы с его матерью ждем с нетерепением, когда он остепенится и заведет семью. Фиби жена Дункана.

Наступила гнетущая тишина. Фиби казалось, что ее сердце раздулось до размеров комнаты и, даже стены и половицы пульсируют в такт с его учащенным биением. Пот выступил на ее верхней губе и между лопатками, а она все так же стояла на месте с застывшей на губах глупой улыбкой.

- Фиби жена Дункана, - повторил Стоун после значительной паузы. Его задумчивый взгляд проникал глубоко и видел слишком многое.

Фиби бросила отчаянный взгляд на свекра и в то же мгновение поняла, что он знает о приезде Дункана. Возможно, он все это время собирался выдать своего младшего сына, обманутый чувством политической лояльности...

Джон Рурк глубоко вздохнул и протянул к ней руку, и Фиби, несмотря на все свои сомнения, подошла к нему. Он похлопал ее по руке и бросил на нее взгляд, полный нежности и печали.

- Боюсь, что моего сына нельзя считать джентльменом. Он женился на Фиби, повинуясь импульсу, а затем бросил ее на наше попечение.

- Вы знаете, где ваш муж? - спросил майор Стоун у Фиби, пересекая кабинет и остановившись в нескольких футах от нее.

Фиби боялась даже подумать о комнате наверху, где ждал Дункан и где он совсем недавно с таким упоением занимался, с ней любовью. Она боялась, что майор прочтет правду на ее лице.

- Нет, - пробормотала она, не отрывая взгляда от носа майора, чтобы не смотреть ему в глаза. Внутри нее нарастало напряжение, сопровождаемое щедрым выбросом адреналина, и она разрыдалась. - И я не хочу никогда больше слышать его имени, сэр, потому что он негодяй и мерзавец, и никогда не собирался быть мне верным мужем!

- Ну, ну, Фиби, - умоляюще сказал Джон Рурк, по-прежнему похлопывая ее по руке. - Дункан не стоит ваших слез, моя дорогая. - Он бесстрашно встретил взгляд майора. - Поверьте мне, Бэзил, когда Дункана наконец найдут, я хочу лично поговорить с ним.

- Вы понимаете, - сказал Стоун, отпив глоток бренди, - что давать убежище разыскиваемому преступнику преступление против короны? Даже когда этот преступник одной крови с вами?

- Бэзил, под небесами совершается много разных проступков, - ответил мистер Рурк. - Иногда приходится сравнивать их друг с другом и пытаться выбрать наименьшее зло.

Фиби затаила дыхание, наблюдая за майором краем глаза. Стоун дураком не был и в любой момент мог призвать своих людей и приказать им обыскать дом от винных подвалов до чердака.

- Если этот преступник здесь, - ответил Бэзил, - я найду его.

Рурк только махнул рукой, безмолвно приглашая его действовать. Если бы он не держал Фиби, она могла бы совершить что-нибудь безрассудное, например броситься из комнаты, крича Дункану, чтобы он спасал свою жизнь. Но сейчас все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы не упасть в обморок и чтобы ее не стошнило на персидский ковер.

Стоун, с лицом холодным и застывшим, как мрамор, из которого был сделан камин, отставил бокал бренди и вышел из кабинета, не сказав ни слова. Больше говорить было не о чем.

Фиби повернулась к своему свекру. Ее глаза жгли слезы ярости.

- Как вы могли?! - прошептала она, высвобождая руку и отступая на шаг. - Как вы могли предать своего сына?

- Боже мой! - Восклицание вырвалось у мистера Рурка вместе с горьким вздохом. Его глаза были пустыми от отчаяния, он казался совсем старым и усталым до глубины души. - Он здесь, под этой крышей! И если Дункана не повесят за измену, его наверняка повесят за глупость.

ГЛАВА 14

Предсказание Лукаса, что майор Стоун слишком хорошо воспитан и никогда не позволит себе расстроить праздник, оказалось абсолютно неверным. Фиби и мистер Рурк вышли из кабинета как раз вовремя, чтобы услышать, как старый вояка делает ошеломляющее объявление толпе солдат и фермеров, тори и тайных патриотов.

Стоун, герой дня, стоял на лестнице, чтобы все его видели и слышали.

- Именем его величества короля Георга Третьего Английского, - объявил он, - я помещаю Джона и Лукаса Рурков под домашний арест! - Когда в толпе поднялся испуганный ропот, Стоун повысил голос. Его глаза были холодными, щеки побагровели от убежденности в своей правоте, жизни, проводимой на свежем воздухе, и пищи с большим количеством холестерина. - Взять их немедленно!

Лукас, в этот момент находившийся в центре бального зала и ведущий миловидную девушку в менуэте, издал громкое восклицание и, оставив свою партнершу, стал пробираться через толпу. Как и подобает Рурку, он не пытался скрыться, а приближался к Стоуну, возмутителю спокойствия, как будто он, Лукас, был неуязвим. Выражение его лица было чуть ли не кровожадным.

Джон Рурк неподвижно стоял рядом с Фиби, не выказывая ни гнева, ни какого-либо желания сопротивляться аресту. «Он ожидал чего-то подобного», - подумала Фиби, подавляя приступ истерики.

Мимолетное движение на верхней площадке большой лестницы, не более чем в десяти футах от Стоуна, усилило ее страхи во сто крат.

Дункан! «Пожалуйста, - умоляла она безмолвно и беспомощно, - не делай никаких глупостей!»

- Возьмите его, - приказал майор Стоун, когда Лукас подошел к нему.

Очевидно, это была семейная черта направляться прямо в пасть ко льву, когда любой дурак развернулся бы и убежал.

Люди в алых мундирах и бриджах из буйволовой кожи, озабоченные и бледные, неохотно отделились от остальных гостей, сосредоточившись на неприятной задаче лишить свободы Лукаса Рурка. Старший брат Дункана отчаянно боролся и в конце концов был утихомирен, но не усилиями шестерых насевших на него солдат, а тихим властным голосом отца.

- Хватит, Лукас, - сказал Джон Рурк, когда ему самому заломили руки за спину и связали. Он держал голову высоко, и голос его был таким же спокойным, как его взгляд.

«Пусть он и покорился судьбе, - подумала Фиби, - но ни его, ни его сына запугать не удастся». Однако он был гораздо мудрее Лукаса.

Вспыхнув, Лукас прекратил сопротивление явно против своей воли.

Филиппа, появившись как будто из ниоткуда, бросилась на несчастного юного лейтенанта, который схватил ее отца. Прыщавый, наверняка тоскующий по дому мальчишка-солдат был застигнут врасплох и поднял руку, намереваясь грубо отпихнуть ее. Увидев это, старший мистер Рурк заговорил снова. Его голос был таким же спокойным, как и несколько мгновений назад, когда он упрекал Лукаса.

- Только прикоснитесь к моей дочери, сэр, - сказал он, - и я убью вас.

Лейтенант услышал его и опустил руку. Фиби тем временем схватила Филиппу, отчаянно пытаясь оттащить в сторону. Затем появилась Маргарет, немного бледная, но сохранившая самообладание и полная достоинства.

- Что все это означает, Бэзил? - спросила она холодно. - Наш дом всегда хранил верность королю. Как вы осмеливаетесь обращаться с нами таким образом?

В проницательных глазах Стоуна мелькнула тень стыда и тут же пропала.

- Я приношу извинения, мистрисс Рурк. Однако времена нынче отчаянные, и, к сожалению, иногда требуются решительные меры. - Он сделал паузу, оглянулся, бросив взгляд на затемненную лестницу, отчего у Фиби остановилось сердце, и решительно продолжил: - Люди, дающие убежище врагу короля, не могут считаться друзьями его величества. Джон и Лукас Рурки должны быть доставлены в штаб-квартиру в Чарльстон, где их будут судить за измену.

- У вас нет доказательств! - яростно крикнул смертельно побледневший Лукас. Его руки были связаны, как и у отца. - Возможно, они правы, эти бунтовщики, когда обвиняют короля и его правительство в тирании! Только деспот может арестовать честных граждан без веских оснований!

Гости, до этого момента ошеломленно молчавшие, начали переговариваться между собой. Фиби удерживала Филиппу, которая беззвучно рыдала; она не осмеливалась еще раз взглянуть на лестницу, чтобы не раскрыть свою догадку: Дункан был там, прятался в тени, слушая, наблюдая и планируя, Бог знает что.

- Молчать! - крикнул майор. - Здесь нет никакой тирании. Закон нарушает Рурк, а не я и не мои люди.

- Британский закон, - заметила какая-то бесстрашная душа из толпы обескураженных гостей. - Не наш.

За этими словами последовал хор возмущения подстрекательский, изменнический. Тори тоже подали голоса. «Какое пестрое сборище, - подумала Фоби, - словно троянцы и греки».

Снова заговорил Джон Рурк голос разума в комнате, гудящей от едва сдерживаемого негодования. Маргарет, выпрямив спину и расправив плечи, стояла рядом с мужем, положив ладонь на изгиб его руки. На их лицах не было никакой тревоги, как будто они собирались на обед, а не стояли перед лицом возможной трагедии, - Тс-с! - сказала Фиби Филиппе. Помещение было эмоциональной пороховницей, готовой взорваться в любое мгновение. Фиби видела, что Джон и Маргарет Рурки понимают это, но сомневалась в Лукасе, да и Филиппа была на грани истерики.

С большой церемонностью Стоун спустился с лестницы и встал лицом к хозяину и хозяйке.

- Мне очень жаль, - сказал он.

- Я понимаю, - хрипло ответил Джон. После этих слов обоих Рурков увели.

- Мама! - простонала Филиппа, дрожа, ее лицо было мокрым от слез.

Ответ Маргарет последовал быстро и не допускал возражений.

- Соберись, Филиппа, - приказала она. - Все мы твой отец и братья, ты, Фиби и я должны быть сильными и делиться друг с другом тем мужеством, какое найдем в себе.

С этими словами она удалилась вслед за Джоном, Лукасом и их вооруженными стражами в заднюю часть дома. Филиппа выпрямилась и вытерла щеки тыльной стороной ладони.

- Дункан был прав! - прошептала она, и Фиби отпустила ее, хотя и осталась стоять рядом. - Это притеснение!

«Очередное пополнение в стане бунтарей», - подумала Фиби без всякой радости. Ни учеба в школе, ни годы, проведенные в колледже, не подготовили ее к восприятию факта, что самые реальные люди ставят на карту все свою жизнь, свое состояние, свою личную свободу, как это происходило сейчас, в одной из величайших игр в истории западного мира. Актеры с обеих сторон этой драмы были не плоскими, безжизненными фигурами с картинок, актерами из мини-сериалов или героями старинных биографий они были настоящими людьми. Они были невинными детьми-идеалистами вроде Филиппы, костлявыми мальчишками с нездоровым цветом лица и тоской по дому, находились ли они в Лондоне или Бостоне, Брайтоне или Йорктауне. Они были хорошими и честными людьми, как Джон Рурк или майор Бэзил Стоун. Они были отважными, прекрасными женщинами, как Маргарет, как женщины на той и на другой стороне, которые ждали, тревожились и долгие годы жертвовали собой.

Фиби стояла в ошеломлении и смотрела, как майор Стоун торопливо совещается со своими людьми. Когда разговор закончился, он направился к ней, как она и ожидала.

- Когда вы в следующий раз увидите своего мужа, - начал майор беззлобно, даже с известным уважением, но с той закоснелой рассудительностью, от которой кровь Фиби превратилась в ледяные крошки, - надеюсь, вы сообщите мистеру Рурку, что отныне жизни отца и брата находятся в его руках.

- Полагаю, он это знает, - ответила Фиби. Как и Филиппа, она черпала силу из короткой прощальной речи Маргарет.

- Полагаю, знает, - кивнул Стоун. Филиппа взяла себя в руки, хотя ее глаза были по-прежнему опухшими и покрасневшими, а манжеты платья измяты в тех местах, где она сжимала их пальцами.

- Может быть, - сказала она майору, - вы и меня с матушкой, и Фиби возьмете в заложники? Все равно учтивость ничего не значит для вас, раз вы способны предать людей, столько лет бывших вашими друзьями.

Фиби ничего не сказала, не сделала попытки прервать свою золовку. Майор Стоун долго смотрел на них пылающим взглядом, затем пробрался сквозь разрозненную толпу и исчез.

Фиби подождала, пока не удостоверилась, что за ней никто не следит, затем медленно, осторожно поднялась по главной лестнице. Филиппа следовала за ней. Дункана нигде не было, но в душном летнем воздухе еще витало ощущение его присутствия, и она поняла, что он был свидетелем ареста отца и брата. Она была рада, что он не попытался вмешаться. По крайней мере, пока.

Фиби поспешила по коридору, приподнимая подол, чтобы не запутаться в шуршащих юбках своего бального платья, по-прежнему в сопровождении Филиппы. Она открыла дверь в свою комнату и ворвалась туда, надеясь найти там своего мужа возможно, он ходит от стены к стене, вынашивая планы бегства.

Комната была пуста, хотя шторы были раздвинуты, и двери на террасу распахнуты, впуская москитов, людские голоса, шумящие, как море, и ночные звуки из конюшни и темных, густых лесов за садом и лужайкой.

Филиппа бросила взгляд на смятую кровать, которая была отчетливо видна в свете лампы, зажженной ранее, когда Фиби и Дункан закончили свои чувственные удовольствия, но не стала ничего спрашивать.

- Из этой комнаты есть другой выход? - спросила Фиби, не повышая голоса и надеясь, что состояние постели не слишком красноречиво. - Конечно, если не лазать по стенам, как Дракула?

- Дракула?

- В другой раз объясню, - ответила Фиби, разозлившись на саму себя. Нужно не забывать, в каком веке находишься, если надеешься прожить здесь счастливую жизнь. Хотя вряд ли ей удастся осуществить эту скромную мечту, если учесть, что идет война, а она вышла замуж за одного из самых отъявленных преступников Америки. - Иногда в таких домах были... бывают... секретные ходы. А в этом доме они есть?

Филиппа вышла на террасу и выглянула наружу, прежде чем аккуратно закрыть двери, отгородившись от ночи, и повернуться лицом к Фиби. Она колебалась, и Фиби, ощутив легкую боль, поняла, что девушка принимает окончательное, бесповоротное решение доверять или не доверять.

Она молча ждала. Если она до сих пор не доказала своей преданности семье, вряд ли ей удастся еще когда-нибудь сделать это.

- Да, - сказала Филиппа, наконец. - Идемте, я покажу вам.

За одним из ярких гобеленов возле камина скрывалась тщательно замаскированная панель. Толкнув ее рукой, Филиппа открыла ее, и за панелью обнаружился узкий коридор. Он был больше похож на кроличью нору, чем на нормальный коридор, и, как узнала Фиби позже, служил одним из множества входов в лабиринт, занимающий большую часть дома.

Человек крупнее шестилетнего ребенка вынужден был ползти по этому проходу на четвереньках.

Филиппа опустилась на колени и заглянула в дыру.

- Наверно, он давно ушел, - пробормотала она.

- Дункан? - Имя мужа в устах Фиби прозвучало едва ли не насмешкой. - У него не хватит ума убежать. Он попытается спасти вашего отца и Лукаса от ужасов британской тюрьмы и в результате попадет на виселицу.

Поднявшись, Филиппа закрыла дверь Алисы в Стране Чудес, и гобелен упал поверх панели, пряча ее.

- Теперь, когда у меня появилось время подумать, - сказала она, вытирая руки полотенцем с умывальника Фиби, - я понимаю, что майор Стоун не причинит отцу и Лукасу никакого вреда. Он использует их как приманку, только и всего.

- Как приманку для Дункана, - уныло согласилась Фиби.

Филиппу, возможно, покинули ее страхи, но Фиби все равно была напугана до ужаса. Ловушка или не ловушка, ее муж попытается освободить пленников. Для него невыносимое сознание того, что они в плену, будет достаточной причиной, чтобы предпринять попытку вырвать их из лап англичан.

- Филиппа, если у вас есть хоть какое-нибудь предположение, где может прятаться ваш брат, вы должны сказать мне. Мне необходимо поговорить с ним.

- Зачем? - спросила Филиппа, решительно подходя к кровати и приводя ее в порядок, вероятно, вспомнив, как это множество раз делали на ее глазах служанки. - Знаете, вы не сумеете заставить его передумать.

Фиби боялась, что ее золовка права.

- Да, - сказала она с грустью. - Вероятно, вы правы. - Она села на край постели, которую совсем недавно делила с Дунканом, испытывая такое счастье. Филиппа, нахмурившись, села рядом с ней.

- Я хочу уехать с вами и Дунканом, - наконец заявила Филиппа. - Я решила соединить свою судьбу с судьбой повстанцев и сделать все, что в моих силах, чтобы помочь сбросить этого жалкого короля.

Фиби печально улыбнулась.

- Вы не сомневаетесь в способности вашего брата спастись, - заметила она. - Что заставляет вас быть уверенной, что его не схватят, не подвергнут суду и не повесят?

- Он чересчур умен для этого, - сказала Филиппа.

Фиби была настроена скептически, но, чтобы не лишиться рассудка, предпочитала верить, что Дункан победит, так же, как победят колонии, заложив основы великой, хотя и беспокойной, нации.

- Я не уверена, что Дункан согласится забрать вас из Трои, - тихо предупредила она после долгого и задумчивого молчания. - Возможно, он не захочет подвергать вас опасностям, Филиппа. В конце концов, вы его единственная сестра.

- А вы его единственная жена, - возразила Филиппа, - но он возьмет вас с собой.

Фиби оставалось только вздохнуть и ждать. Ждать...

Отец и брат Дункана содержались, как легко было угадать, в тесном затхлом подвале, в крошечной комнатке с грязным полом и ковром паутины над толовой. Для освещения их снабдили единственной сальной свечкой; ее пламя коптило, мерцало и колебалось в зловонном мраке темницы.

Он долго следил за ними, чтобы убедиться, что их оставили одних, предоставив им возможность размышлять над серьезностью своего положения. Дункан мог бы сказать Стоуну этой напыщенной старой деве, а не солдату, что, сколько бы их не держали взаперти, они никогда не предадут его. Он был в их глазах не преступником, а только сбившимся с пути сорванцом, который поймет свои заблуждения, когда восстание будет подавлено, и ему все должным образом разъяснят.

Дункан улыбнулся сам себе, поднял металлическую решетку, покрытую слоем пыли и паутины, и спустился в узкое отверстие.

Лукас подался вперед, как будто пытаясь встать, и одновременно открыл рот. Джон, сидевший рядом с сыном на холодном полу, схватил Лукаса за руку.

Дункан сел на корточки, взял свечу и поднял так, чтобы ее тусклый свет падал на постаревшее, милое лицо отца. Он прочитал на лице Джона Рурка гнев, а также изнурение и изрядное количество печали. Значит, то, что писала Филиппа в письме, было правдой: их повелитель болен и устал. Возможно, даже скоро умрет.

- Мои люди ждут в лесу, - сказал Дункан, из осторожности не повышая голоса, так как снаружи были часовые. Он видел, как они вяло шагают в душном ночном воздухе, сняв мундиры, в рубашках, мокрых от пота, со скользкими руками, сжимающими стволы мушкетов. - На борту «Франчески» для вас найдется место.

Лукас, наконец, проговорил свистящим шепотом:

- Ты сошел с ума, явившись сюда! Дункан не стал объяснять, что он пришел повидать отца: Лукас сам знал это со времени их последней встречи в укромной бухте.

- Брат, тебя удивляют самые простые вещи! - сказал он. - У меня нет времени упрашивать или убеждать. Вы последуете за мной или позволите себя повесить, чтобы дать доброму майору возможность заслужить очередную медаль?

Джон забрал свечу из руки Дункана и отставил ее в сторону.

- Ты должен знать, - сказал он, - что я не могу бросить твою мать и Филиппу. Собственно говоря, я не могу бросить саму Трою.

Дункан почувствовал, как у него сдавило горло. Он тоже любил эту землю и надеялся когда-нибудь жить на ней свободным человеком, но времени на раздумья не было.

- Матери и Филиппе не угрожает опасность быть казненными за измену, - заметил он. - Эта опасность грозит тебе, а также Лукасу.

- Нет, - твердо сказал Джон.

В уме Дункана промелькнуло видение: его отец болтается в петле. Он видел, как умирали на виселице другие люди за гораздо меньшие преступления, и несколько раз сам был очень близок к этому.

- Боже милосердный, отец, неужели твоя жизнь ничего не значит для тебя? А ты? - Он обратил пылающий взгляд на Лукаса. - Ты молодой человек, и впереди тебя ждет много плодотворных лет. Неужели ты никогда не женишься, никогда не родишь детей, никогда не станешь жить свободным человеком, зная, что сам завоевал для себя эту свободу?

На мгновение лицо Лукаса исказилось от боли, но он быстро вернул самообладание.

- Майор Стоун увидит свою ошибку и отпустит нас на свободу, - сказал он, хотя его словам явно не хватало убежденности.

Дункан открыл, было, рот для протеста, но отец остановил его, схватив за запястье. Силы в его руках еще хватало, чтобы Дункан ощутил боль.

- Скажи мне, Дункан, - произнес он, - что бы ты стал делать на моем месте? Если бы это была твоя земля, а она когда-нибудь станет твоей по милости Божьей, если бы это означало бросить жену и дочь, бросить всех работников, которые каждый кусок хлеба и каждый клочок ткани, прикрывающий их спины, получают из твоих рук, что бы ты сделал?

Дункан молчал, потерпев поражение. Его душили отчаяние, ярость и сочувствие.

- Говори, - настаивал Джон. - Я не позволю тебе не ответить на мой вопрос. Что бы ты сделал на моем месте?

Дункан опустил глаза.

- Я бы остался, - произнес он.

- Да, - кивнул его отец и положил руку на плечо сыну. - Забирай свою жену, если так надо, и спасайся из Трои. И не возвращайся, пока не кончится ваше проклятое восстание.

В горле Дункана зародился звук, но прервался, прежде чем успел выразиться в членораздельном слове. Он видел в глазах отца призрак дух, который будет жить после смерти Джона Рурка. И понял, что смерть ходит неподалеку.

- Уходи, - настаивал Джон с ноткой печального восхищения в голосе. - Я устал смотреть на тебя, Дункан Рурк. - Произнеся эти слова, патриарх встал, поднимая сына вместе с собой, и обнял его. - Да не оставит тебя Божья милость, - сказал он.

Дункан не стал отказываться от отцовского прощания и ответил на него со слезами на глазах, но все же не позволяя себе заплакать. Перед ним был человек, который любил его без всякий условий, несмотря на различие между ними, который учил его читать и охотиться, стрелять и предсказывать погоду по приметам, человек, который отвязал его от британского позорного столба и привез на своей лошади домой, полумертвого и истекающего кровью. Джон учил его быть сильным и упрямым, указывал, что он должен знать, чтобы управлять собой, прежде чем вести за собой других навстречу успеху.

Лукас тоже встал и пожал руку Дункану.

- Я позабочусь, чтобы ты вернулся домой, когда эта заварушка кончится, - сказал он.

Дункан кивнул, не решаясь заговорить. Бросив последний, долгий взгляд на отца, он выдвинул из угла бочонок, залез на него и исчез сквозь дыру в потолке. Потом он долго лежал в тесном грязном помещении над винным погребом, слушая, думая, вспоминая и стараясь навсегда запечатлеть образ отца в своей душе.

Наконец он позволил себе заплакать. Его рыдания, хотя и беззвучные, были горькими и душераздирающими и изливались из той части его существа, которой он ничего не знал раньше. Когда, наконец, самое тяжкое горе миновало, он двинулся обратно по потайным переходам большого дома, следуя путем, который знал с детства.

Когда Дункан добрался до комнаты, где ждала Фиби, когда-то это была его комната, он откинул гобелен и обнаружил, что его жена лежит на кровати полностью одетая и крепко спит, широко раскинув руки и слегка похрапывая. Она сменила бальное платье на юбку для верховой езды, пару ботинок и рубашку с длинными рукавами, которая когда-то принадлежала ему.

Дункан стоял над Фиби, глядя, как она спит, в безмолвии борясь с ураганом мучительных чувств и замечая все другие звуки: кто-то прошел по коридору, гости в смежных комнатах устраивались на ночь, болтали, занимались любовью. Ему даже не приходило в голову оставить Фиби в «Трое» : после событий этого вечера плантация переходила в руки врага. Он нагнулся и поцеловал ее в губы, как принц в слышанной им когда-то давным-давно, около камина в зимнюю ночь, сказке и она открыла глаза.

Дункан не сказал ни слова и только подал ей руку. Фиби через мгновение была на ногах, и он вывел ее на террасу. Бал кончился, китайские фонарики погасли, и в саду никого не было видно. Дункан свистнул и услышал ответный сигнал, который донесся до него с благоуханным ветерком. Они спустились с террасы по веревке сначала, Дункан, затем Фиби. Она не колебалась ни секунды и не издала ни звука, когда они спешили пересечь темный луг, чтобы скрыться в ночи.

В лесной чаще их терпеливо ждали люди молчаливые, весьма сведущие в подобной тактике, с лошадьми и мушкетами. Дункан вскочил на коня, нагнулся, протягивая руку Фиби, и посадил ее себе за спину. Они торопились изо всех сил два десятка людей, Дункан, Фиби и маленькая фигурка в плаще, которую он не замечал до самого рассвета, когда все уже почувствовали запах моря.

Филиппа откинула капюшон с головы и улыбнулась своему мрачному, изнуренному брату.

- Я решила, - объявила она, - принять участие в революции.

Взгляд, брошенный ею на Фиби, раскрыл Дункану, что та знала о присутствии Филиппы с самого начала. Возможно, она даже, помогла организовать обман, и его люди тоже в нем участвовали. Дункан обвел их всех бешеным взглядом, безмолвно предупреждая, что они поплатятся за эту безрассудную наглость.

В конце концов, он выплюнул проклятье, но втайне был доволен, что, по крайней мере, один член его семьи прозрел.

- Только не путайся под ногами, - предупредил он сестру, - и не становись для нас обузой.

Филиппа засмеялась, но он понимал, что она плакала во время их долгого пути из «Трои». Возможно, она знала не хуже его, что их отец близок к смерти, и что она может никогда больше не увидеть родной дом.

- Я буду хорошо себя вести, - пообещала она.

«Франческа» ожидала на бирюзовых волнах, покрытых, словно изморозью, белой пеной, но беглецы только после наступления ночи рискнули подняться на корабль и пуститься в плавание к более гостеприимным берегам. Фиби видела беспокойство на лице мужа и догадывалась о его причине, но не предлагала ему утешения, пока они далеко за полночь не оказались в его каюте. Филиппа крепко спала в каюте напротив. Фиби знала это, потому что заглядывала к золовке за несколько минут до того, как Дункан спустился вниз, в их крошечную каморку.

Фиби обтерлась губкой и надела вместо ночной рубашки одну из рубах Дункана. Она, разумеется, плохо разбиралась в мужских эмоциях, но знала, как утешить данного конкретного человека. Она осторожно сняла с него рубашку, задубевшую от пыли и пота, и начала омывать его торс теплой водой.

Дункан молча покорился, откинув свою великолепную голову и закрыв глаза. Его лицо было твердым, как камень, древний воин, навсегда запечатленный в мраморе.

- Спасибо, - сказала Фиби. Дункан не открывал глаз.

- За что? - спросил он глухим и слегка надломленным голосом, хотя изо всех сил пытался не показать ей, что страдает.

- За то, что не оставил меня, - ответила она. - А теперь... Фиби замолчала, глубоко вздохнув. - Если бы ты еще поговорил со мной...

Дункан, наконец, встретил ее взгляд, и она увидела в его глазах страшное отчаяние вместе с уверенностью в своем поражении.

- Нам не о чем говорить.

- Неужели? Ты вынужден бросить своих родных в руках англичан. Тебе неоткуда узнать, что случится с ними. Мне кажется, тут есть о чем поговорить.

Дункан оттолкнул ее руку, когда она продолжила, было обтирать его грудь и живот легкими, дразнящими прикосновениями.

- Каких слов ты ждешь от меня? - прошипел он. - Что я трус?

Фиби намочила губку, слегка отжала ее и обошла вокруг, чтобы обтереть ему спину образец мужской красоты и силы, который не портили даже глубокие рубцы от хлыста, пересекающие загорелую кожу.

- Ты - трус? Боже мой, Дункан, иногда мне действительно хочется, чтобы ты был чуть-чуть менее безрассудным, так ты можешь дольше прожить на этом свете.

Что-то шевельнулось в нем, какое-то чувство, которое он быстро подавил. У Фиби заныло сердце.

- Конечно, мной движут эгоистические побуждения, - говорила она, продолжая чувственное омовение. - Я слишком сильно люблю тебя. Я хочу быть твоей женой очень долго, так что, пожалуйста, не делай меня вдовой.

Он вздохнул, глядя перед собой невидящим взором, созерцая какую-то картину, не видимую для Фиби. Она расстегнула его бриджи, освободила его плоть и продолжала работать губкой. У Дункана перехватило дыхание прежде, чем он успел овладеть собой и удержать в повиновении свое тело. Его член поднялся над животом, как мачта корабля. Несмотря на состояние души, его тело было более чем готово для дальнейших знаков внимания.

Это был единственный, доступный Фиби способ преодолеть воздвигнутые им барьеры и соединить его душу со своей. Дункан получит несколько минут покоя, и Фиби хотела дать ему этот покой, каким бы мимолетным он ни был.

Она отставила таз, отложила губку в сторону и погладила плечи мужа. Затем велела ему снять башмаки, и он подчинился. Когда она сняла с него бриджи, он стал совершенно беззащитным перед ней и являл такое воплощение мужественности, что у нее перехватило дыхание. Лампа потухла в то мгновение, когда она опустилась перед ним на колени, чтобы покоряться и завоевывать.

Дункан застонал и запустил пальцы в волосы Фиби. Лаская его, она представила эти руки, с грациозным неистовством движущиеся по клавишам клавесина или струнам мандолины. Хотя бы на один миг, хотя бы на эту ночь, если никогда больше, Дункан стал инструментом, а она музыкантом.

Она играла на нем с нежным и безжалостным мастерством, заставляя его изливаться, извлекая все новую и новую музыку: нежные мелодии, громогласные рапсодии, нарастая, звучали страстным крещендо. Он полностью отдался на ее милость, и она еще сильнее любила его за то, что он нашел в себе силы подчиниться. Дункан доверил ей гораздо большее, чем свое тело, по крайней мере, пока она занималась с ним любовью, он доверил ей свою душу.

- Расскажи мне о «Трое», - прошептала Фиби, когда они, обнявшись, лежали на койке, опустошенные, по крайней мере, на эту ночь, своей страстью. - Расскажи мне о твоем отце и твоей прекрасной матери, о Лукасе и Филиппе.

Дункан долго молчал, и Фиби, потянувшись приласкать его, почувствовала слезы на его лице. И тогда она поняла, что настала пора раскрыть свой секрет.

- Ну хорошо, - сказала она. - Тогда я тебе кое-что расскажу. У меня будет ребенок.

Он одним единственным движением приподнял ее, вспомнив, очевидно, о последствиях бурной любви. Фиби увидела его лицо в лунном свете, льющемся через иллюминатор над головой, и поняла, что он тоже отчетливо видит ее. Она чувствовала, как его взгляд проникает в самые глубокие, потайные части ее души, и это ощущение было не совеем приятным.

- Что ты сказала?

- Кажется, вы правильно поняли с первого раза, мистер Рурк, - прошептала Фиби. Она была уже не так уверена в его реакции, чем мгновением раньше, и немного боялась, что теперь он не захочет ее, не признает их ребенка. - Ты станешь отцом, вероятно, где - то в марте.

- Боже мой! - выдохнул он, и Фиби захотелось, чтобы он выказал какие-нибудь другие чувства, кроме удивления: радость или печаль, ярость или сожаление. Хоть что-нибудь.

- Старуха говорит, что ребенок будет мальчиком. Она уже окрестила его Джоном Александром Рурком в честь твоего отца, конечно, и Алекса.

Мучительно долгое мгновение Дункан просто смотрел ей в глаза. Затем, когда она уже почти отчаялась, привлек к себе, словно опасаясь, что кто-то попытается вырвать ее из его рук.

- Старуха, как всегда, - прошептал он на ухо Фиби, - знает о моем ребенке прежде меня! Боже мой, Фиби, почему ты не сказала раньше?

- Всему свое время, - поддразнила она. Он засмеялся, и этот звук был лучше всякой музыки, лучше любых хороших новостей.

- Ребенок! - повторил Дункан. Но, когда он прижимал Фиби к себе, его радость как будто померкла. - Каким человеком станет наш сын, - спросил он, - если его отец - преступник?

- Дункан, его отец не будет преступником, - заметила Фиби, прижимаясь к мужу и крепко обнимая его. - Он будет героем человеком, благодаря которому его сын вырастет в свободной стране.

Дункан запустил пальцы правой руки ей в волосы, точно так же, как раньше со страстью, хотя на этот раз причина была иной. Медленно, каждые несколько секунд останавливаясь, чтобы не потерять самообладания, он рассказал ей, что его отец и брат отказались бежать с ним, что они предпочли идти на риск оказаться на виселице, что он видел призрак смерти в глазах Джона Рурка и понял, что отец скоро умрет.

Фиби слушала его ведь она сама вела Дункана к откровенности через чувственное омовение, бездумные слова, любовь и нежность. Теперь она просто слушала его и обнимала, пока он рассказывал ей то, что одновременно было и важным, и тривиальным. Пока он говорил, она взяла его руку и положила на свой обнаженный живот, напоминая о крошечном живом существе, растущем под его ладонью.

ГЛАВА 15

Близость, которой Фиби и Дункан наслаждались в эту ночь, длилась недолго. Еще до восхода солнца Дункан встал с постели, умылся и бесшумно оделся в медленно отступающей тьме последнего предрассветного часа. Фиби, чувствуя его замкнутость, поскольку знала его душу почти так же хорошо, как свою собственную, делала вид, что спит.

Когда он ушел, не поцеловав ее в лоб, как делал всегда, и, не прошептав слова прощания, она заплакала. Ночью Дункан открыл ей свою душу, но сейчас снова замкнулся в тревогах, и Фиби понимала, что он страдает под бременем проклятья. Его отец и брат были в плену у власти, против которой он боролся, и дом, в который он мечтал вернуться, попал в руки врагов. Его отчаяние было непереносимым, и, каким бы сильным человеком он ни был, Фиби не была уверена, что он выдержит удар. У всех людей, даже у таких незаурядных, как Дункан, есть предел сил.

Фиби ждала, то, погружаясь в неглубокий сон, полный кошмаров, то, выплывая из него, пока солнце не залило каюту золотистым светом. Тогда она встала, умылась, достала свежую одежду из сундука в ногах, кровати и оделась. Она постучала в дверь Филиппы, но ей никто не ответил. Поднявшись на палубу, полную суеты, Фиби обнаружила, что ее золовка стоит на носу, глядя, как зачарованная, на море.

Фиби подошла к ней. - Доброе утро, - сказала она.

Филиппа повернула к ней лицо, сияющее ослепительной улыбкой Рурков, и все тревоги Фиби, что девушка жалеет о покинутом доме, мгновенно пропали. Похоже, Филиппа не разделяла мрачных предчувствий Дункана о будущем отца, Лукаса и самой «Трои», но, с другой стороны, она еще слишком молода и ее небольшой жизненный опыт наверняка убеждал ее, что все всегда кончается хорошо: драконы убиты, крепости покорены, принцессы спасены от злых колдунов.

- Я думала, что вы будете спать весь день, - упрекнула ее Филиппа. - Видит Бог, мне даже поговорить не с кем: все мужчины заняты, а Дункан не в настроении.

- Он тревожится за ваших отца и брата, - сказала Фиби без упрека.

Улыбка сошла с лица Филиппы, и она медленно кивнула.

- Да, - сказала она, - и я тоже. - Ее лицо снова посветлело, но ценой заметного усилия. Какой храбрый и упрямый народ эти Рурки! - Отца и Лукаса освободят, - сказала Филиппа решительно. - В конце концов, они не сделали ничего плохого, и весь инцидент на празднике был только уловкой майора Стоуна, пытающегося принудить Дункана сдаться. Сейчас майор наверняка понял, что проиграл, и ему самому стало стыдно.

Фиби, как и Дункан, оценивала ситуацию гораздо менее оптимистично, чем Филиппа. Бэзил Стоун не был чудовищем, его любовь к семье Рурков конечно, за исключением Дункана, была очевидной. Но он был в первую очередь солдатом короля и выполнял свой долг, как понимал его. Бегство Дункана из «Трои», вероятно, только ухудшило, а не облегчило положение оставшихся.

- Надеюсь, что вы правы, - сказала Фиби. Она чувствовала тошноту, уныние и слабость и хотела вернуться в капитанскую каюту, залезть на койку и свернуться в комочек, но Фиби отказала себе в этой сомнительной роскоши. Ради ребенка, ради самой себя и Дункана она должна все время идти вперед, веря и надеясь. В конце концов, все будет хорошо.

Боже, помоги!

Фиби и Филиппа отправились вниз, на камбуз, где их ждал скромный завтрак. Затем Фиби рассказала своей золовке о Райском острове, о Старухе и чудесном огромном доме с окнами на море и даже упомянула о ребенке, которого родит Дункану в начале весны.

После полудня надвигающийся шторм затмил солнечный свет и превратил спокойные голубые воды в высокие угольно-черные валы. Филиппа позеленела, как листья клевера, но оставалась на палубе, стараясь помогать по мере своих сил, пока матросы карабкались на мачты, убирая паруса. В следующие дни Фиби почувствовала к Филиппе еще большее уважение. Девушка была наивной, но обладала врожденной храбростью, как и другие члены ее семьи, а ее интеллект был огромным.

Наконец они достигли Райского острова и бросили якорь в естественной гавани на значительном расстоянии от дома. Фиби вспомнила с немалой грустью, что в конце двадцатого века здесь понастроят коттеджей, вырубив густые тропические заросли, покрывающие холмы, и прогнав разноцветных хриплоголосых птиц, которые поднимались в небо, как живая радуга. Коралловый риф будет разрушен, чтобы было легче плавать и кататься на лодках, и пестрые неоновые рыбки покинут эти места.

Фиби пожалела, что не может предотвратить наступление будущего и навсегда сохранить Райский остров в тайне от внешнего мира.

Дункан молчал, пока отвозил сестру и жену на берег, оставив команду на «Франческе». Фиби наблюдала за ним, размышляя о тайнах брака. Каждую ночь, когда они, наконец, оставались одни и каюта погружалась во тьму Дункан приходил к ней, дарил ей наслаждение и находил утешение в ее объятиях, и их любовь была такой же неистовой, как и прежде. Но между ними не было настоящей близости, не было слияния душ. Хотя Дункан явно страдая, он не решался разделить свою печаль с Фиби, забыть об осторожности и раскрыть перед ней лабиринты своего сердца.

Фиби чувствовала не только одиночество, но и ядовитое жало предательства. Дункан доверился ей в первую ночь, но потом по какой-то причине, которую она не могла распознать, закрылся от нее.

Если Филиппа и заметила напряжение между своим братом и его женой а она наверняка заметила, поскольку была наблюдательной девушкой, то не подавала вида. Она без умолку болтала, а когда они были уже неподалеку от суши, сняла туфли и, шагнув в воду, с довольным видом направилась к берегу.

Несмотря на уязвленные чувства, Фиби не могла не улыбнуться, глядя на радость Филиппы. Дункан, загнав лодку на сухой белый песок, выпрыгнул из нее, направился вслед за сестрой и, схватив ее за руку, буквально вытащил на берег.

- Никогда не делай так! - прорычал он, возвышаясь над девушкой и уперев руки в бедра. - В этих водах водятся акулы и ядовитые змеи!

Фиби осторожно вылезла из лодки, с радостью чувствуя твердую почву под ногами и в то же самое время разозлившись на своего мужа.

- Дункан... - начала она тоном упрека.

Но, как оказалось, Филиппа вовсе не нуждалась в защите. Она сама позаботилась о себе, как было принято у Рурков. Она подняла обе маленькие ручки и толкнула Дункана в грудь, едва не сбив его с ног, настолько неожиданной была атака.

- Нечего волочить меня за руки и кричать на меня! - завопила она. - Тем более мне непонятно, чем общество акулы или морской змеи может быть хуже твоего!

Фиби захлопала в ладоши и заслужила разъяренный взгляд мужа.

- Ты еще будешь вмешиваться! - фыркнул он и снова повернулся к Филиппе, приготовившись погрозить ей пальцем и продолжить свою лекцию.

Но Филиппа не стала дожидаться, она просто-напросто отправилась прочь, высоко задрав юбки и проворно ступая босыми ногами по горячему сахарно-белому песку.

- И вы позволяете ему так обращаться с собой? - спросила она, оборачиваясь к Фиби и прищурившись от ослепительного тропического солнца.

- Как «так»? - осведомился Дункан, прежде чем Фиби успела что-нибудь ответить. - Умоляю тебя, моя младшая сестрица, подари мне частицу твоей великой мудрости и расскажи, что плохого я сделал своей жене!

Фиби встала между ними, надеясь положить конец спору, пока он не перерос в бурю, которая распугает всю лесную живность.

- Дункан, - сказала она спокойно, - не выставляй себя дураком. Филиппа, вы такая сестра, о которой я мечтала всю свою жизнь, но вы не должны вмешиваться в мои отношения с мужем. Вы оба поняли, или мне стукнуть вас лбами?

Наступила короткая пауза, не обещающая ничего хорошего, затем Дункан нахмурился, повернулся и зашагал прочь по пляжу. Филиппа понурилась, поникла, опустив глаза в землю. Бросив покаянный взгляд на Фиби, она подобрала со дна лодки туфли и надела их, забавно перепрыгивая с одной перепачканной в песке ноги на другую.

- Простите меня, Фиби, - произнесла она еле слышно, пока они смотрели, как Дункан исчезает в зарослях. - Я хотела вам помочь.

Фиби взяла Филиппу под руку и улыбнулась.

- Знаю, - сказала она мягко. - Дункан проходит через то, что когда-нибудь назовут «темной ночью души», - продолжала она, ведя Филиппу по тропинке к большому дому. - Я уверена, что он преодолеет свои тревоги, он полон жизненных сил. А пока что мы должны просто оставить его в покое пусть сам разберется в себе.

Филиппа казалась очень юной и беззащитной в своей мокрой юбке, с обгорелым носом и покрасневшими от слез глазами.

- Это будет нелегко, - сказала она.

- Да, - согласилась Фиби со вздохом. - Знаю.

С этими словами они вошли в дом, где их встретила радостная Старуха. Обняв девушек, она повела их кормить, позаботилась о бане, чистой одежде и всячески суетилась вокруг.

- Похоже, ты рада, что приехала Филиппа, - сказала Фиби Старухе спустя несколько часов, только что проснувшись в хозяйской спальне после долгого освежающего сна. Старуха принесла холодный лимонад, приготовленный на родниковой воде из лимонов и сахара, выращенных на острове, а также поднос с сандвичами и аппетитными пирожными. - Наверное, о нашем скором прибытии тебе поведал хрустальный шар?

Старуха отнеслась к поддразниваниям Фиби, как всегда, добродушно.

- Мисс Филиппе у нас понравится, - сказала она. - Она здесь нужна.

Фиби вздохнула. Она сидела в кресле у дверей, ведущих на террасу, глядя на море и лакомясь угощением, которое приготовила для нее Старуха.

- Ты наверняка заметила, что Дункан не в духе, - сказала она.

Когда муж был рядом, Фиби всегда сохраняла на лице непроницаемое выражение, не показывая ему, насколько сильно его состояние беспокоит ее, но со своей наперсницей могла быть откровенной.

Старуха разбирала и вытряхивала содержимое сундука Фиби, который был привезен с «Франчески», пока она спала.

- В воздухе что-то носится, - кивнула она, - как перед бурей. Беда надвигается. Фиби отпила глоток лимонада. Аппетита у нее не было, и она бы не притронулась к еде, если бы не ребенок.

- Да, - согласилась она. - Беда определенно надвигается. Кстати, как поживает Алекс?

Старуха осмотрела очередное платье, нахмурилась и отшвырнула его в сторону.

- Занимается тем, что жалеет себя, - фыркнула она. - Этому парню нужна хорошая взбучка.

Фиби была потрясена.

- Ты же не серьезно! - сказала она. Ей никогда не приходило в голову, что Старуха, с ее нежными словами и мистическими тайнами, может быть сторонницей насилия. - Ты думаешь, что кто-нибудь должен побить Алекса?

- Его нужно наставить на путь истинный. Выволочка вот чего ему не хватает. - Старуха на мгновение оторвалась от тряпок и застыла, глядя в окно на море, одетое в блестящий покров солнечного света. - С мистером Алексом может случиться все что угодно.

Фиби вздрогнула, ощутив ледяной холодок.

- Что ты хочешь сказать? - спросила она, ставя стакан на столик рядом с креслом, и, быстро поднявшись, пересекла комнату и встала перед Старухой. - Ты увидела что-то в будущем? - спросила она встревоженным шепотом. - Я имею в виду что-то насчет Алекса?

Когда Старуха, наконец, встретилась взглядом с Фиби, девушка увидела в ее глазах сострадание и печаль.

- Есть надежда, что он поправится, - сказала Старуха. - Мы всегда можем на это надеяться, пока его тело не умерло. Но он попал в глубокие воды, наш мистер Алекс, и даже мистер Дункан не может докричаться до него.

- Можем ли мы что-нибудь сделать? - умоляюще спросила Фиби.

Старуха печально улыбнулась и погладила Фиби по щеке.

- Можешь попросить своего Бога послать ангела, - сказала она. - Вот кто нужен мистеру Алексу ангел с упрямым характером и пылким сердцем.

Фиби вспомнила Филиппу, которая явно отличалась упрямым умом и пылким сердцем. Вопрос был в том, можно ли считать ее ангелом?

Филиппа нашла Алекса Максвелла на одной из нижних террас. Рядом с его креслом к стене был прислонен костыль, нога покоилась на плетеной подушке. Он не сразу увидел ее, что позволило ей несколько секунд любоваться им, вспоминая давние дни, когда он часто приезжал в «Трою». Алекс и ее братья были большими друзьями, и Филиппа, тогда еще совсем ребенок, обожала Алекса и мечтала когда-нибудь стать его женой. Она думала, что он самый красивый человек, которого она когда-либо видела. И теперь, когда сердце перевернулось у нее в груди, она поняла, что он по-прежнему ей небезразличен. Но в каком-то новом и очень тревожном смысле.

Она едва не лишилась мужества она, Филиппа Рурк, самая шаловливая девчонка во всей Южной Каролине, приводившая в отчаяние два десятка английских и французских гувернанток, но, в конце концов, заставила себя перешагнуть через порог и заговорить.

- Алекс? - произнесла она, притворяясь, что не сразу узнала его, прикидываясь, что ее душа при первом же взгляде на него не сжалось от боли.

Он обернулся, и она увидела тени под его глазами и тревожную худобу лица. Но если он и узнал ее, то не подал вида.

- Я - Филиппа, - сказала она тихо, заметив его изувеченную ногу, она действительно заметила ее только сейчас. - Вы меня не помните?

Бледное подобие прежней улыбки появилось на знакомых губах. Она представляла эти губы в тысячах своих детских фантазий. Алекс хотел, было, встать, потянулся за костылем, но тут же оставил свою попытку, как будто его потрясло новое, более глубокое сознание своего увечья.

- Филиппа! - сказал он, и она с грустью увидела, как что-то надломилось в его взгляде. - Никогда бы не узнал.

Филиппа вышла на террасу и села рядом с ним, не дожидаясь приглашения. Не чувствуя в себе никакой уверенности, она хотела сорваться с места, убежать и заплакать, потому что Алекс прекрасный, веселый, бесстрашный Алекс погиб. Очевидно, телесные увечья были несравнимы с ранами, нанесенными его душе.

- Неужели я так изменилась, - спросила она, - что меня невозможно узнать?

Алекс долго смотрел ей в глаза, ожидая найти в них жалость и готовясь противостоять ей. Затем он отвел взгляд.

- Вы были чертенком, - произнес он, - с косичками, грязными руками и ободранными коленками. Да, Филиппа, вы изменились, из смешной обезьянки превратились в прекрасную женщину.

Что-то неудержимым потоком хлынуло в сердце Филиппы, мгновение она думала, что сердце, в самом деле, разорвется. Она приложила руку к груди и несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

- Вы тоже изменились, - сказала она, когда к ней вернулся дар речи.

Алекс избегал ее взгляда, но Филиппа увидела, как он окаменел, и поняла, что ее слова, не заключавшие в себе ничего дурного, пронзили его, как стрела.

- Да, - сказал он наконец. - Я тоже изменился. Скажите, как поживает моя семья? И ваша?

Филиппе хотелось одновременно плакать и пройтись в танце вдоль каменных перил террасы. Она ожидала увидеть Алекса на Райском острове: там, где был Дункан, как правило, можно было найти и Алекса. Но чего она совершенно не предполагала, так это мучительного воскрешения старых чувств, пробуждения мечтаний, которые она давным-давно тщательно запрятала подальше вместе с куклами и детскими книжками. Она почувствовала внезапный приступ гнева, потому что никто не предупреждал ее, что любить мужчину может быть так больно.

Она справилась с волнением и ответила церемонным тоном, лишенным эмоций:

- Мой отец и брат арестованы англичанами. Мать, вероятно, пытается добиться их освобождения конечно, официальным путем.

Алекс весь обратился во внимание. Очевидно, он еще не видел Дункана, иначе услышал бы эту новость от него.

- И Дункан бросил их?

- Он был вынужден, - заметила Филиппа. - Они не хотели бежать. Отец и Лукас считают, что только английский закон пригоден для колоний, и что все назревшие вопросы можно решить мирно. Что касается вашей семьи, то все здоровы. Я видела ваших отца и матушку у нас на балу.

Алекс долго молчал, глядя сквозь Филиппу, словно она была прозрачной. Она обнаружила, что это даже хуже, чем когда он вообще не смотрел на нее и все свое внимание обращал к морю.

- Могу себе представить, каково Дункану, - пробормотал он наконец.

- Дункан стал совершенно невозможным, - согласилась Филиппа. Фиби предупреждала ее, чтобы она не вмешивалась, значит, она должна держать свое мнение при себе или, по крайней мере, пытаться это делать, когда ее брат и невестка находятся поблизости. Однако она наверняка может довериться Алексу, своему тайному принцу, который в ее мечтах спасал ее от стольких драконов, ведьм и волосатых троллей.

- Чем дальше, тем невозможнее он будет, - предсказал Алекс. В его голосе чувствовалась явная грубоватая любовь. Его отчаяние, как внезапно поняла Филиппа, отчасти проистекает от невозможности сражаться рядом с Дунканом, помочь своему другу преодолеть трудные времена. - А что с нашей прелестной Фиби? Она жива и здорова?

Наконец-то нашлись хорошие новости, которыми можно его обрадовать. Филиппа улыбнулась.

- Фиби станет матерью, - сообщила она, покраснев. Все до единой гувернантки учили ее, что о таких вещах не говорят с мужчинами, но это же был Алекс! С ним она могла говорить обо всем. - Я думаю, она очень рада.

Очередная пауза, полная какого-то смысла, который Филиппа не вполне уловила.

- А Дункан? - спросил Алекс хрипло, даже резко. - Как он встретил эту грандиозную новость?

Филиппа ответила не сразу.

- Мне кажется, он боится чрезмерного счастья, - сказала она. - Кроме того, его волнуют и другие проблемы.

Алекс только кивнул, и Филиппа так и не узнала, продолжится ли их разговор, потому что все испортил Дункан, как это присуще старшим братьям. Он появился в дверном проеме, маяча там, как грозовая туча, принявшая облик человека.

- Иди ужинать, Филиппа, - сказал он.

Помня о просьбе Фиби, Филиппа придержала язык и ушла в дом. Она утешала себя теорией, что вовсе не выполняет приказ назойливого брата, а идет ужинать, потому что проголодалась и больше ни по какой другой причине. «И после этого Дункан имеет наглость, - думала она с яростью, - называть короля тираном!»

Алекс казался еще более худым, слабым, печальным, погруженным в себя человеком. Разочарование Дункана неизмеримо усилилось при взгляде на своего друга, и именно поэтому он был так резок с Филиппой. Он пообещал себе, что потом найдет ее и извинится.

- Я слышал, что ты станешь отцом, - сказал Алекс, не глядя на Дункана. После ухода Филиппы он взял стакан со столика, стоящего рядом с креслом, и наполнил его из графина. - Ром, - объяснил он, хотя никто ни о чем не спрашивал. - Проклятье всех пиратов.

- Мне тоже, - сказал Дункан, и Алекс, налив второй стакан, протянул его другу.

- Мы празднуем, - спросил Алекс, сделав большой глоток, - или у нас поминки?

- Со временем узнаем, - ответил Дункан. Он поднял стакан, хотя Алекс не смотрел на него, и осушил его единым глотком. На его глазах выступили слезы, в горле вспыхнул пожар, а в голове промелькнула мысль, что он превратился в старую деву, которой не по силам порция хорошего контрабандного пойла. - Как ты себя чувствуешь, мой друг? Расскажи, как будто я ничего не знаю.

- Я гнию от самой сердцевины, как плод, упавший с дерева, - ответил Алекс. Отсутствие эмоций в его голосе свидетельствовало, что он сам верит в свою мрачную аналогию.

Дункан снова наполнил стакан и подошел к мраморному парапету, глядя на море. Обычно вид океана успокаивал его, давал силы, но сегодня вечером он увидел только массу воды, бессмысленно занимающую место.

- Возможно, тебе бы стало легче, - сказал он, наконец, - если бы ты перестал себя жалеть, оторвал от стула свою задницу и занялся бы чем-нибудь полезным.

- Суровые слова, - заметил Алекс бесцветным голосом.

Дункан предпочел бы, чтобы его друг швырнул в него стаканом, обругал последними словами или дал хорошего тумака, как бывало в старые деньки. Конечно, ничего подобного не случилось, потому что силы покинули Алекса Максвелла. Он умер в тот день, когда пуля из английского мушкета раздробила ему колено. То, что видели Дункан и все остальные, было только трупом Алекса, приводимым в движение рефлексами, воспоминаниями, оставшимися в его нервах. Точно так же обезглавленный цыпленок бегает вокруг колоды.

- Боже мой, Алекс, - пробормотал Дункан, - ты не мог выбрать более неподходящее время, чтобы сдаваться.

- Знаю, - ответил Алекс. Нотки стыда в его голосе поразили Дункана, как удар кинжала в спину. - Я разваливаюсь. - Дункан услышал звон стекла: Алекс наливал себе новую порцию рома. - И мне уже, похоже, не удастся собрать себя заново.

Дункан допил свой стакан. Он мог бы налить себе еще один, а после еще. Но наедине, в своем кабинете, в обществе одного лишь клавесина. Он бы предпочел пойти к Фиби, сказать ей, что не знает, что делать, выплакаться в ее объятиях, найти забвение в ее податливом теле, но, как и Алексу; ему было стыдно. Однажды он позволил ей увидеть его слабость, и это было благословенным утешением, но не мог позволить себе такое во второй раз. Женщинам, несмотря на все их ласковые слова, нужна в мужчинах сила, а не слабость. Если он снова покажет Фиби эту сторону своей натуры, она может разлюбить его, а тогда он пропал окончательно.

Какой же он лицемер, горько подумал Дункан. Он до сих пор не мог признаться Фиби, что любит ее, и сильнее всего на свете боится лишиться ее любви. Хлыст, петля, Страшный суд, перед которым когда-нибудь предстанут все люди, его пугало вовсе не это, а то, что одна хрупкая женщина держала в своих руках его сердце, само его существо, и обладала достаточной силой, чтобы раздавить его, как комок засохшей глины.

- Мы с тобой - жалкая парочка, - сказал он Алексу. - Может быть, мир станет лучше, если мы заползем в могилы и укроемся дерном, как одеялом.

- Эта идея мне нравится, - ответил Алекс. Язык у него слегка заплетался он уже заметно опьянел. - Но ты, - он сделал паузу, чтобы икнуть, - ждешь ребенка. Теперь, дружище, тебе нужно повзрослеть и перестать беситься, играя в пиратов.

- А ты, Алекс? - спросил Дункан, обернувшись и стукнув пустым стаканом о стол. - Когда ты вынешь палец изо рта и станешь мужчиной?

Алекс ничего не ответил.

Фиби лежала в одиночестве в хозяйской спальне, не в силах заснуть. Уже давно наступила полная тьма, и глубокая тишина заполнила дом. Когда это тягостное спокойствие потрясла музыка, она не знала, плакать ей или смеяться. Она слушала, как ее муж играл свою яростную, ужасную музыку, и решила, что подойдет и то, и другое. Дункан нашел выход своему горю, и это было радостное известие, но она чувствовала и отчаяние, потому что он не пришел к ней.

Она еще не спала и много часов спустя, когда Дункан вошел в комнату. Он уже довольно давно оставил клавесин, но было очевидно, что он пытается утопить преследующих его демонов в алкоголе.

Он разделся и растянулся рядом с ней на кровати, но не притрагивался к ней. Хотя Фиби не уступила бы ему, заниматься любовью с пьяным не входило в ее список супружеских обязанностей, она все равно огорчилась, что он даже не попытался прикоснуться к ней.

Фиби решила, что безумие мужа понемногу передается ей самой.

Проходили солнечные и однообразные дни, складываясь в солнечные и однообразные недели, Фиби начала набирать вес, и ровно в восемь утра каждого дня ее тошнило. Если у нее и были какие-нибудь сомнения насчет беременности, то они исчезли вместе с ее талией. Дункан был таким же необщительным, как раньше, днями пропадал, а по ночам молотил по клавесину, как Зевс, стряхивающий молнии с кончиков пальцев. Иногда он старался напиться до бесчувствия, и ему это отлично удавалось, но иной раз приходил трезвый к Фиби и просил ее отдаться ему, и она не отказывала. Их любовь была столь же неистовой, приносящей такое же яростное удовлетворение, по крайней мере, физически, как всегда. Однако эмоционально Фиби чувствовала себя брошенной, ненужной и, что самое главное, нелюбимой.

Алекс становился все мрачнее с каждым днем, несмотря на регулярные визиты Фиби и Филиппы. Фиби не могла расшевелить его, как и Дункан, но Филиппе часто удавалось настолько разозлить своего пациента, что он швырялся всем, что попадется под руку, и кричал, чтобы его оставили, черт возьми, в покое! Казалось, эти вспышки только поощряют Филиппу мучить его дальше.

Затем на Райский остров вернулись разведчики Дункана, которых он оставлял в Южной Каролине, и привезли с собой Маргарет Рурк.

Она была воплощением достоинства и грации, приближаясь к парадному входу дома Дункана. Младший сын Маргарет ждал ее на веранде, а Фиби и Филиппа смотрели из окна первого этажа, как она идет по извилистой дорожке, затем поднимается по блестящим ступеням из белого мрамора навстречу Дункану.

Дункан даже не пошевелился, чтобы обнять ее, и, насколько Фиби могла разглядеть со своего не слишком удобного наблюдательного пункта, даже не улыбнулся. Она знала и надеялась, что Маргарет тоже знает это, что приветствовать мать должным образом Дункану мешает стыд, а не недостаток любви.

- Какие новости ты привезла? - спросил он.

Филиппа и Фиби напрягли слух, чтобы расслышать ответ.

Маргарет гордо выпрямилась. Несмотря на удушливую жару, она была одета в плащ с капюшоном поверх дорожного платья.

- Я хорошо перенесла путешествие, - сказала она, когда Дункан уже перестал ждать ответа. - Но я устала и нуждаюсь в гостеприимстве.

Дункан очень медленно спустился по ступенькам, и у Фиби заныло сердце, когда она увидела, как поникли его широкие плечи. Они с Филишюй бросились к двери, оставшейся открытой, чтобы не пропустить того, что произойдет дальше.

Однако, когда они оказались у двери, Дункан уже выпустил Маргарет из недолгих объятий.

- Тебе не стоило приезжать сюда, - сказал он, поворачиваясь, чтобы проводить мать в дом, и нахмурился, увидев жену и сестру, стоящих в дверях и бессовестно подглядывающих за ним. - В наши дни мореплавание стало опасным занятием.

Фиби застыла на месте, ухватившись за дверной косяк, Филиппа же бросилась в объятия матери.

- Мама! - закричала эта женщина-ребенок. - Это ужасно! Здесь Алекс, он был ранен и никак не хочет выздоравливать...

Маргарет обняла дочь тут же, на веранде большого дома, и ее взгляд в немом вопросе перебегал с Фиби на Дункана. Дункан хотел что-то сказать, но только сердито вздохнул и ушел в дом, по пути наградив Фиби испепеляющим взглядом. Маргарет направилась за ним под руку с Филиппой и задержалась, чтобы нежно поцеловать свою невестку в щеку.

- Моя дорогая, мужественная Фиби, - сказала Маргарет. - Вы настоящая Рурк, как любой из нас, и, могу поспорить, страдаете из-за этого.

Фиби печально улыбнулась и бросила короткий, тоскливый взгляд на удаляющегося мужа. Затем она все свое внимание обратила на усталую гостью, которая совершила далекое путешествие и перенесла много опасностей, чтобы встретиться с ними.

- Заходите, пожалуйста, в дом, - сказала она. - Филиппа, попроси Старуху приготовить комнату и что-нибудь поесть.

- Насколько я ее знаю, - фыркнула Филиппа, вновь обретая самообладание, после того как дала выход своему отчаянию из-за Алекса, - она уже сделала все и даже больше. - Но Филиппа все равно поспешила выполнить просьбу Фиби, на прощание сжав руку Маргарет.

Фиби проводила свою свекровь в кабинет Дункана самую прохладную комнату в доме. Он был там, как она и ожидала, и стоял, прислонившись к столу, сложив в ожидании руки, с непроницаемым выражением на лице.

Он церемонно кивнул матери и жене, когда они уселись: Фиби разместилась на кожаной скамеечке, после того как Маргарет грациозно опустилась в кресло-качалку. Фиби решила, что его кивок можно считать в каком-то смысле приглашением, хотя он оставил у нее ощущение, будто Дункан схватил ее за плечи и отстранил с пути.

Он попросил Маргарет рассказывать жестом руки, который иные люди сочли бы оскорбительным, хотя не смогли бы сказать почему.

Маргарет слегка нахмурилась, как будто сын ударил ее, затем вздернула подбородок и сложила изящные аристократические руки с тонкими пальцами руки музыканта, как и у Дункана, на коленях.

- «Троя» конфискована короной, - сказала она, и только едва слышная вызывающая нотка в голосе была признаком ее безмерного гнева. - Твоего отца и Лукаса отправили в Лондон, где их будут судить и, без сомнения, бросят в тюрьму. Я пыталась добиться справедливости через судей, но мне это не удалось. Поэтому я собираюсь плыть в Англию и просить аудиенции у самого короля. Достаточно ли этого для тебя, Дункан?

Он был потрясен, хотя ничем не выказал этого. Фиби догадывалась о его чувствах только потому, что слишком хорошо знала его, и Маргарет, как она подозревала, тоже.

- Боже мой, - наконец прохрипел Дункан. - Ты надеешься вразумить этого сумасшедшего сифилитика? А отец и Лукас сгниют в Ньюгейте или какой-нибудь другой грязной дыре прежде, чем добьются правосудия от этого сброда!

- Я не думаю, что твой отец доживет до тюрьмы, - тихо сказала Маргарет.

Филиппа, только что вошедшая с подносом, тут же выронила его, хрусталь и серебро разлетелись по всему полу. Она издала приглушенный крик и пошатнулась, но Дункан поддержал ее и подхватил на руки прежде, чем она упала на пол.

Фиби в то же мгновение вскочила.

- Положи ее на канапе, - сказала она. Маргарет встала с кресла, подошла к дочери и положила нежную руку на ее лоб.

- Спроси себя, детка, - тихо велела она, - какой бы хотел видеть тебя твой отец в этих обстоятельствах? А затем веди себя соответственно не только ради себя, но и ради него.

Филиппа открыла глаза, в которых блестели слезы.

- Ох, мама, я не вынесу этого... не вынесу!

- Постарайся, - сказала Маргарет.

Она говорила с несокрушимой твердостью, но ни в ее манерах, ни в голосе не было жестокости. Она любила дочь не меньше, чем мужа и сыновей, и была намерена нести свой крест до конца, что бы ни уготовила ей судьба. А пока что она сохраняла спокойствие и ожидала от всех своих родных того же.

- На каком корабле их везут в Англию? - спросил Дункан, пронзив резким голосом наступившую тишину.

Маргарет обернулась и решительно встретила его взгляд.

- Они на борту «Нортумберленда», - сказала она. - Дункан, ты не должен пытаться захватить этот корабль. Я приехала сюда, чтобы просить тебя помочь мне добраться до Англии, а не вдохновлять на глупую браваду.

Дункан ничего не ответил. Он просто вышел из комнаты, и через несколько минут покой острова потряс оглушительный звон медного колокола. Это был сигнал команде «Франчески» подняться на корабль и приготовить его к плаванию.

ГЛАВА 16

Выследить «Нортумберленд» оказалось легко, хотя за этим мог скрываться расчет английского капитана. Но то, чего англичане не предвидели по крайней мере, как надеялся Дункан, это встретить на своем пути терпящий бедствие голландский торговый корабль, накренившийся на правый борт. Все: «Франческа», его жизнь, жизнь его команды зависело от успеха этого обмана, каким бы примитивным он ни был. Чтобы взять «Нортумберленд» на абордаж, они должны были подманить его к себе. Если английские офицеры разгадают ожидающую их ловушку, они просто направят пушки на тонущий корабль и добьют его несколькими залпами картечи.

Дункан не показывался на палубе, чтобы не быть узнанным, когда капитан английского корабля поднял к губам рупор и окликнул их. Бидл вырядился в треуголку и причудливый мундир с блестящими медными пуговицами и, подойдя к борту, ответил на сигнал «Нортумберленда». Бидл был прирожденным артистом, ему и раньше приходилось изображать голландца, когда ситуация требовала этого.

- Мы просим помощи, добрый сэр! - дружелюбно закричал Бидл в рупор. В трюме команда «Франчески» была готова залатать борт корабля смоляными заплатами, но Дункан приказал, чтобы это было сделано только после захвата вражеского корабля. - Наш корабль тонет, а мы слишком молоды и не хотим умирать!

Дункан присмотрелся к британскому капитану, которого не узнавал, и чувствовал, как у него под ложечкой сжимается холодным комом тревога. Англичанин что-то подозревал, а Дункан не имел права на неудачу. Он мог смириться с потерей «Франчески», если бы дело дошло до этого, но его команда совсем другое дело, и еще более драгоценными были для него жизни его отца и брата. И, что еще хуже, он подозревал, хотя обыскал корабль от кормы до носа, что Фиби прячется где-то на борту.

Боже, подумал он, закрыв глаза на долю мгновения, его жена, его ребенок. Его отец, брат и вся команда, его корабль - все поставлено на карту. Его гамбит должен окончиться победой, чего бы это ни стоило.

- Покажите вашу команду! - потребовал капитан «Нортумберленда».

Люди выстроились у борта, хватаясь за перила, чтобы сохранить равновесие, а «Франческа» наклонялась мачтами и такелажем к воде, скрипя от напряжения. Именно это мгновение выбрала Фиби для своего появления. Она пробралась по скользкой накренившейся палубе и присоединилась к ошеломленной команде, размахивая носовым платком, - Помогите! - закричала она с убедительной истеричностью. - Мы все утонем, если вы не спасете нас!

«Этой женщине никто не поможет, - поклялся про себя Дункан, когда страх, горький, как желчь, хлынул в его душу, - когда она попадет в мои руки!» Пока же он мог только надеяться, что рыцарская учтивость, которую так любят приписывать себе англичане, возьмет верх и «Нортумберленд» подойдет вплотную к «Франческе».

- Держитесь! - прогудел в рупор английский капитан, верный традициям. - Помощь идет!

Дункан обнажил шпагу, когда неуклюжий корабль-тюрьма начал приближаться. «Франческа» еще больше накренилась с громким скрежещущим стоном шпангоутов, дрожью отозвавшимися в его душе, и он увидел, что Фиби выпустила поручень и заскользила по палубе, размахивая руками. Дункан поймал ее свободной рукой и прижал к груди.

- Ты, - прошептал он ей на ухо, - даже не представляешь себе, в какую беду попала.

- Ты тоже, - ответила она, чуть-чуть задыхаясь.

- Держись за что-нибудь, - приказал Дункан, - и не путайся под ногами, пока бой не кончится.

- Да, милый, - пообещала Фиби сладким голосом, обернувшись к нему и хлопая ресницами. - Ты же знаешь, что мне и в голову не придет ослушаться тебя.

«Нортумберленд» подошел вплотную; времени, чтобы придушить ее, у Дункана не было. Вместо этого он на секунду прижал ее к себе и бросился в бой.

Бой был долгим и кровопролитным, и англичане, как всегда, отчаянно сопротивлялись. Клинок Дункана скрестился со шпагой английского капитана, высекая голубые искры. Вокруг него кипела битва, люди сражались с отчаянной решительностью, которая не давала боевому духу угаснуть за четыре года войны. В какой-то момент, когда Дункан обернулся, ища глазами Фиби, на него набросился новый противник и нанес ему глубокую рану в правое плечо.

Дункан знал, что боль он почувствует позже, если ему повезет и он останется в живых. Сейчас для него ничего не существовало, кроме дыма, крови и блеска клинков. Он слышал крики своих людей и англичан, ужасный визг шпангоутов «Франчески», заваливающейся на бок.

Фиби! Осталась ли она на борту обреченного судна, или перебралась на «Нортумберленд», оказавшись в гуще битвы?

Дункан стал пробиваться по палубе, работая шпагой и бросая взгляды налево и направо, когда мог это позволить себе, в отчаянии ища жену. Он нигде не замечал ее даже краем глаза и с ужасом представлял, что с ней могло случиться, но не терял надежды. Фиби сделает все что нужно, чтобы остаться в живых, ради их ребенка и самой себя. Такой уж она была женщиной.

Он чувствовал, как «Франческа» переворачивается за его спиной, как будто она была частью его души, продолжением его тела. Взмокший от пота, задыхаясь в едком дыму пушечных и мушкетных выстрелов и горящего груза, Дункан делал только то, что ему оставалось делать, продолжал сражаться.

«Нортумберленд» был скорее транспортным судном, чем военным кораблем, и в битве, наконец, произошел перелом в пользу восставших. Когда были разбиты опытные солдаты, сопровождавшие корабль на случай нападения Дункана и его головорезов, сопротивление могла оказывать только команда. Но это были моряки, а не бойцы, и им оставалось защищаться только бочарной клепкой и ручками от швабр. Один за другим, по двое и по трое, они понимали бесполезность сопротивления и сдавались.

Дункан опустил шпагу как раз вовремя, чтобы обернуться и увидеть, как «Франческа» ложится на воду, словно кит, поворачивающийся брюхом вверх. Он заметил проходящего мимо Бидла и поймал его окровавленной рукой за потертый рукав.

- Где моя жена? - спросил он хриплым голосом.

- Внизу, - сказал Бидл, бросив взгляд на тонущий корабль Дункана. - Она жива и невредима, отправилась на поиски вашего отца и брата, чтобы узнать, не нужна ли им помощь. Давайте-ка, взглянем на ваше плечо, если только найдем его под слоем крови...

Но Дункан вырвался из рук товарища.

- Потом, - бросил он, хотя Бидл не услышал его, потому что к тому моменту, как слова слетели с его губ, Дункан уже повернулся и направился к трапу, ведущему на нижнюю палубу.

По пути он встретил нескольких своих людей; каждый пытался задержать его, и каждого он отшвыривал. Он нашел трюм, в котором держали пленников, и остановился на пороге, ужаснувшись царившей здесь вони и ничего не видя в полумраке.

Фигуру Фиби, слегка округлившуюся, Дункан узнал сразу. Он видел, что она невредима, крови на ней не видно, и облегчение было так велико, что он зашатался в дверном проеме и едва прохрипел ее имя.

Фиби обернулась и посмотрела на него грязный бледный овал лица во тьме.

- Сюда, Дункан, - сказала она. - Быстро!

Он переступил через лежащие тела людей, не зная и не интересуясь, живы они или мертвы, и остановился рядом с ней. Она стояла на коленях на грязных, усыпанных соломой досках нижней палубы, держа в объятиях какого-то человека. Дункан опустился на колени, узнав своего отца. Рядом смутно виднелась фигура Лукаса, грязного и изможденного.

Джон Рурк улыбнулся Дункану, прижимая одну руку к впалой груди, как будто силой воли заставлял биться свое сердце.

- Если бы я был здоровым, - сказал Джон, - то, клянусь, встал бы с пола и выбил из тебя всю дурь. Неужели ты не мог разглядеть ловушку, черт побери? Ты мог бы попасться им, Дункан. Боже милосердный, ты бы мог оказаться в их руках!

Глаза Дункана щипали слезы, и он впервые в жизни не пытался скрыть их. Это было бессмысленно. Несколько минут? час? прежде чем появились Бидл и другие люди из команды Дункана и увели Лукаса.

Только тогда Дункан понял, что остальные пленники вероятно, повстанцы, которых везли в Англию на суд, выведены из трюма.

Фиби взяла Дункана за щеки холодными грязными руками.

- Пойдем со мной, - тихо велела она. - Тут тебе больше нечего делать, а ты ранен. Я сдержу свое обещание Джону и присмотрю за тобой.

Дункан неуклюже поднялся на ноги, рана в плече теперь пульсировала в такт с сердцебиением, и боль походила на прикосновение раскаленного железа. И все же, перед лицом смерти отца, она была не более чем легкой помехой.

Фиби отвела его в помещение, заставленное длинными столами, очевидно, лазарет. Там повсюду лежали стонущие и окровавленные люди; за ними ухаживали освобожденные узники, а иногда и те, кто их же и ранил. Лукас тоже был здесь, мрачный, но спокойный. Он помог Фиби уложить Дункана на одну из импровизированных коек.

Боль становилась все острее, вцепившись в Дункана когтями, как будто пытаясь вырвать мясо из его тела. А его отец, человек, который был в его глазах бессмертным, умер.

Лукас содрал клочья окровавленной рубашки с Дункана, и Фиби осмотрела рану.

- Плохо дело, - пробормотала она.

У Дункана вырвался придушенный смех.

- Проницательное наблюдение, мистрисс Рурк, - сказал он. - Я хочу виски. Немедленно.

- Увы, - ответила Фиби. - То, что было у нас, утонуло на «Франческе». А, насколько нам известно, капитан и команда «Нортумберленда» были, как ни странно, непьющими.

- Что же делать? - спросил Лукас. Он сам походил на мертвеца грязный и изможденный, как будто только что выбрался из могилы, чтобы посмотреть, кого там, наверху, оплакивают.

- Постараться прочистить рану, а затем зашить ее.

- Вы знаете, как это делать?

- Видела как-то в кино, - ответила Фиби с ошеломляющей уверенностью.

Лукас открыл было рот, но был остановлен рукой Дункана, которая легла ему на живот.

- Не спрашивай ее, что такое «кино», - сказал Дункан брату. - Все равно не поймешь.

- Заткнись, - приказала Фиби. - Мне нужно сосредоточиться.

Тогда Дункан потерял сознание, и, вероятно, это было к лучшему. Фиби нашла Билла на палубе «Нортумберленда». Был закат, и на колеблющихся дорожках розовой и абрикосовой воды с алыми и золотыми отблесками покачивалось с полдюжины спасательных шлюпок. Капитана, команду и оставшихся в живых английских солдат высадили с корабля, снабдив их водой и продовольствием, которого им должно было хватить, пока их не найдут или пока они сами не доберутся до берега. Вполне естественно, что узники, содержавшиеся в трюме с Джоном и Лукасом, предпочли остаться на борту. Среди них нашлись хирург и двое цирюльников, которые с достойной восхищения самоотверженностью лечили раненых, в том числе и Дункана. Наложить шов все-таки оказалось Фиби не под силу, и она была рада передать эту работу врачу.

- Капитан облазил «Франческу» снизу доверху, разыскивая вас, - сказал Билл с удивлением, Его потрепанный сюртук после боя пришел в полную негодность, медные пуговицы либо отсутствовали, либо были выпачканы в крови. - Где же вы прятались, мистрисс Рурк?

Фиби улыбнулась бы, если бы Джон не умер, а Дункан не был тяжело ранен и телесно, и душевно. Она подумала о книге с биографией Дункана, которая осталась далеко отсюда, в двадцатом веке, и вспомнила, что там упоминалась рана от шпаги.

- Я была в трюме, спряталась внутри бухты каната. Кажется, мне составила компанию пара-тройка крыс.

Билл помахал команде «Нортумберленда», и какой-то неунывающий матрос помахал в ответ.

- Дункан спустит с меня за это шкуру, но мне все равно, - сказал Бидл, не глядя на Фиби. - Я рад, что вы сегодня оказались под рукой, мистрисс Рурк. Вы были нужны вашему мужу, хотя один лишь Бог знает, признает он это или нет.

- Спасибо, - ответила Фиби. - Я полагаю, что, когда мистер Рурк поправится, он будет отчитывать меня до тех пор, пока я не зажму уши руками и не брошусь за борт. Короче говоря, он был вовсе не рад найти меня на «Франческе» именно сегодня. - Она помолчала, впервые с самого начала боя поняв, насколько устала. - А теперь я должна идти и посидеть рядом с мужем, - сказала она.

- Я думаю, он бы предпочел, чтобы вы легли, - сказал Бидл с улыбкой. - Я найду вам место для отдыха и приду за вами сразу же, как только вы понадобитесь капитану.

Она подумала, как думала каждый день, каждый час, каждую минуту о ребенке.

- Да, - согласилась она. - Я отдохну. Еще раз спасибо вам, мистер Бидл.

Скромный моряк покраснел и подал ей руку.

Филиппа и Маргарет, Старуха и все слуги ждали на берегу с мушкетами и всем прочим оружием, какое сумели найти в доме, наблюдая, как «Нортумберленд» неуклюже входит в порт. Когда корабль подошел близко, и на борту стали видны Фиби, Лукас и Бидл, они опустили оружие, и тревога сменилась простым ожиданием.

Фиби прибыла на берег в единственной оставшейся шлюпке в сопровождении Лукаса и пожилого хирурга, доктора Ивена Марса, которого везли в Англию, чтобы судить по обвинению в измене. До того как попасть в плен, он пользовал лично генерала Вашингтона. Между Фиби и врачом, измученный лихорадкой, лежал Дункан.

Маргарет Рурк не стала ждать, когда шлюпка подойдет к берегу, и, войдя в воду, побрела ей навстречу.

- Где Джон? - спросила она. Ее взгляд метался с одного сына на другого и остановился на младшем, Дункане, хотя обращалась она к старшему. - Лукас, скажи мне!

- Отец умер, - тихо ответил Лукас. Сердце Фиби рванулось к нему и к Маргарет, на лице которой читалось, что она знала правду еще до того, как задала вопрос. - Сердце не выдержало.

Маргарет держалась за борт лодки, стоя по пояс в воде, и вокруг нее на волнах колыхались ее юбки. Она долго смотрела на Дункана, затем перевела взгляд на Фиби:

- Он поправится?

- Не знаю, - ответила Фиби со всей честностью и, когда все они направились к дому Лукас и хирург поддерживали Дункана, буквально неся его на себе, снова пожалела, что не дочитала эту проклятую биографию, до того как попала в восемнадцатый век.

Дункана отвели в хозяйскую спальню, где Фиби и Старуха раздели его и промыли его рану холодной водой. Он был в бреду и ничем не мог помочь им, а только дергался и метался, распевая обрывки непристойных песенок и выкрикивая приказы воображаемой команде.

- Давай я позову Симону, - сказала Старуха, глядя на Фиби. - Ты скоро сама свалишься с ног.

- Симона вернулась? - спросила Фиби, удивленная и немного встревоженная этой вестью. - Когда это случилось?

- Она явилась две ночи назад. Сказала, что приехала из Куинстауна. А теперь больше не беспокой Старуху расспросами. Иди и отдохни.

Фиби не хотела покидать Дункана, но она долго находилась в сильном напряжении и устала. Кроме того, весть о возвращении Симоны чем-то встревожила ее, хотя она не могла сказать, чем именно. Она положила руки на живот защищающим жестом.

- Что-то не так, - пробормотала она.

- Все не так, - громко отозвалась Старуха. Затем она осторожно накрыла Дункана простыней и направилась к двери. - Мистер Алекс готов пустить пулю в голову. Мисс Филиппа так расклеилась из-за смерти своего папы, что я не знаю, как нам исцелить ее. У мистера Лукаса и мистрисс Маргарет тоже сердца разбиты. Наш дом превратился в обитель скорби.

- Да, - кивнула Фиби, но по-прежнему думала о Симоне и размышляла, зачем та вернулась на Райский остров.

На следующий день лихорадка у Дункана прошла, и приступы бреда сменились глубоким, исцеляющим сном. Еще через день Джон Рурк был похоронен на вершине холма, с которого было видно море. В числе узников на борту «Нортумберленда» находился священник, преподобный Фрэнкс, который был обвинен в подстрекательских проповедях и с готовностью признал свою вину. Он и совершил обряд погребения.

Фиби присутствовала на похоронах, и Дункан тоже, хотя он едва держался на ногах. «Нортумберленд» был выведен в открытое море и там, на виду у скорбящих островитян, сожжен дотла. «Это достойная жертва Джону Рурку, благородному викингу», - думала Фиби, глядя на горящий корабль. Матросы, бывшие на корабле в его последнем коротком плавании, вернулись на берег в шлюпках.

Алекс первый отвернулся и медленно заковылял вниз по склону, опираясь на костыль, и движением руки отказался от помощи Билла. Только тогда Фиби взглянула на Дункана и увидела, что он не смотрит ни на величественный огонь, ни на свежую могилу отца. Он следил за Алексом.

- Ты присоединишься к нам? - чуть позже вечером спросил Дункан у Лукаса, когда они с Бидлом и несколькими другими членами команды собрались в кабинете. Алекс отсутствовал, на что все обратили внимание.

Лукас вздохнул. Его лицо было омрачено печалью, но сам он был крепок разумом, телом и духом, и горе отступало, хотел он того или нет.

- Присоединиться к вам? - откликнулся он. - Но у тебя нет корабля, брат. Конечно, ты мог бы переоснастить «Нортумберленд» и плавать на нем, если бы не позаботился устроить для нас такое зрелище.

Дункан отхлебнул бренди из бокала, который налил себе, старательно избегая взгляда Фиби. Тем не менее, он прекрасно знал, что она здесь, стоит возле камина, наблюдает за ним, сложив на груди руки, и ее хитрый умишко вертится как крылья ветряной мельницы.

- Эту неуклюжую лохань? Управлять китовой тушей и то легче. Кроме того, англичане с первого взгляда признали бы в ней свое имущество. - Он отхлебнул еще бренди - так, чтобы Фиби видела: ему это нравится. - Однако ты прав, нам нужен корабль и он будет у нас.

- Откуда? - спросил Лукас с подчеркнутой рассудительностью, поднимая брови.

Дункан забыл, как раздражал его старший брат своим стремлением копаться в мелочах.

- Ну, черт возьми, - ответил он раздраженно, - украдем. А ты думал, что я приплыву на лодке в Чарльстонскую гавань и дам заказ на клипер, специально предназначенный для пиратства и бунта?

Лукас вскочил на ноги: - Я не стану участвовать в грабежах! Дункан издал страдальческий вздох.

- Садись, - ответил он. - И прибереги мораль для нашего доброго друга-подстрекателя, преподобного Фрэнкса. - Он сделал паузу, чтобы удостоить вежливым кивком священника. - Так каково твое решение, Лукас?

Старший сын Рурков запустил пальцы в темные волосы.

- Боже мой, Дункан, мы не более шести часов назад похоронили отца, а ты уже думаешь о захвате кораблей!

- Я буду оплакивать отца в одиночестве, - сказал Дункан спокойным голосом, в котором, тем не менее, скрывалась угроза. - К сожалению, война продолжается. Я намереваюсь сражаться до победы нашей или англичан. Ну же, Лукас, чью сторону ты принимаешь?

Лукас колебался. Слишком долго.

Дункан подался вперед в своем кресле, со стуком поставив бокал на стол.

- Неужели? - вымолвил он. - Неужели ты такой толстокожий, Лукас, что продолжаешь поддерживать тори, хотя они отобрали у тебя землю, без суда бросили в тюрьму и убили твоего отца?

Лукас дышал глубоко и часто. Он побледнел, на его лбу выступил пот, но Дункан хорошо знал брата несмотря на внешние признаки страха, Лукас не испугался. Он разозлился.

- Все это было несправедливо, - выплюнул он, бесстрашно встречая взгляд Дункана. - Но этого следовало ожидать, если один из членов семьи стал преступником, желающим свергнуть законное правительство!

- Законное правительство?! - прохрипел Дункан. - Ты полагаешь, это законно арестовать старика за грехи сына? Боже мой, Лукас, если ты действительно веришь в подобную ханжескую чушь, тогда мне страшно за нас всех.

- Черт возьми! - воскликнул Лукас, вскакивая на ноги. - Кого мне винить за смерть отца короля, защищающего свои законы? Или тебя, Дункана, нарушающего их с такой самоотверженностью?

На комнату опустилась зловещая тишина, заглушая все звуки.

В конце концов ее нарушила Маргарет Рурк, стоявшая в дверях кабинета.

- Вы, оба, попридержите языки, - сказала она. Маргарет была стройной и хрупкой в траурном одеянии, ее нежное лицо побледнело от горя и напряжения, которым она старалась сохранить свое достоинство. - Дункан, ты заявляешь, что любишь свободу, но на самом деле ты одержим страстью к авантюрам и ради них способен поставить на карту все, в том числе и свободу, которую ты так неумеренно восхваляешь. Ты бы стал настоящим пиратом, если бы не подвернулась идея, за которую можно сражаться. А ты, Лукас, сказал такое, чего многие мужчины никогда не простили бы, даже любящий брат.

Широкие плечи Лукаса поникли, словно мать ударила его. Дункан тоже смутился, но старался этого не показать.

- Так ты думаешь, - настаивал он, устремив испепеляющий взгляд на брата, - что отец погиб из-за меня?

- Я не знаю, - ответил Лукас. Затем, ни на кого не глядя, резко повернулся и вышел из комнаты.

В тот вечер больше никто не говорил о захвате кораблей.

Филиппа осталась на каменной скамейке в уединенном уголке сада, тихо рыдая. Алекс следил за ней, стоя чуть поодаль, желая утешить ее, но не зная как, и проклиная себя за свою беспомощность?

Должно быть, Филиппа услышала что-то или почувствовала его присутствие, хотя он держался в тени. Она подняла голову, шмыгнула носом и окликнула его по имени.

Алекс подошел к ней, как обычно неуклюжей и медленной походкой из-за костыля и маленьких скользких камешков и разбитых ракушек, которыми была вымощена тропинка. От попыток удержаться на ногах и не унизить себя, повалившись к ее ногам, у него на верхней губе выступил пот.

- Посидите со мной немножко? - Это была просьба, а не приказ. Филиппа похлопала по скамейке рядом с собой.

Алекс не двинулся с места.

- Ваш отец был прекрасным человеком, - сказал он.

Это было все, на что он оказался способен в данных обстоятельствах. Мир был окрашен для него черной краской, в нем царили коварство и несправедливость, уродство и боль. В сущности, он завидовал Джону Рурку, нашедшему спасение в смерти.

Филиппа снова шмыгнула носом. Ее лицо заливал лунный свет. Даже с покрасневшими глазами и распухшим от слез носом, она выглядела очень красивой.

- Да, - сказала она тихо. - Как вы.

Алекс внутренне содрогнулся, как будто она пронзила его пикой.

- Нет, - возразил он отрывисто. - Джон совсем не похож на меня. Что вы теперь будете делать, Филиппа?

- Делать? - Ее серые глаза расширились, и он увидел, что густые темные ресницы блестят от слез. - Наверно, сперва буду очень долго плакать. Я буду всегда скучать по отцу, и, наверно, мысли о нем еще долго будут причинять мне боль. Но потом, конечно, стану жить дальше. В конце концов, именно этого он бы хотел от меня.

Прошло несколько неловких мгновений, прежде чем Алекс смог заговорить. Перед ним была почти девочка, изящная и хрупкая, и все же храбрости в ней было больше, чем у него даже в лучшие времена. Он чувствовал горько-сладкую тоску каждый раз, как видел Филиппу или только думал о ней, но не был способен произнести ее имя вслух.

Он стоял во тьме и дрожащей рукой опирался на проклятый костыль. Он влюбился в Филиппу в какой-то несчастный момент после ее появления на Райском острове и вдобавок знал, что сам тоже ей небезразличен. Мысль жениться на Филиппе, каждую ночь лежать с ней, поглощала его, наполняла желанием.

Но он был калекой. Брак с такой женщиной будет уродлив, она заслуживала в мужья человека, который бы мог бы защитить ее, дать ей средства к существованию, обучить ее удовольствию...

- Алекс! - тихо сказала Филиппа. - Я люблю тебя.

Он повернулся к ней спиной, повернулся спиной ко всем надеждам снова найти смысл в жизни, говоря себе, что делает это ради ее пользы.

Филиппа догнала его прежде, чем он добрался до французских дверей, ведущих в дом, и обхватила руками за пояс. Со стороны другой женщины такой поступок был бы бесстыдством, но только не у Филиппы. Этот жест был полон сладкой невинности, хотя желания, которые она разбудила в нем, были самыми естественными.

- Чего ты боишься? - спросила она, прижавшись щекой к его спине и удерживая его. - Я же знаю, что ты меня любишь.

У Алекса не нашлось ни храбрости, ни силы воли, чтобы вырваться из ее объятий. Он чувствовал глубокое и подлинное утешение впервые с тех пор, как мушкетная пуля раздробила ему колено. Его увядшая душа насыщалась ее добротой и получила утешение по крайней мере, временное.

- Да, - признался он, наконец, охрипшим и надрывным голосом. - Да, Филиппа, я люблю тебя. Слишком сильно люблю, чтобы обрекать на жизнь, полную тоски и жалости.

Она встала перед ним, по-прежнему крепко обнимая его. Если он когда-нибудь сомневался в своей способности отозваться на женскую ласку, а он, конечно, сомневался, то больше ему не приходилось этого делать. Очевидность его желаний нескромно говорила сама за себя.

- Тоски и жалости? - откликнулась Филиппа. - Тоску и жалость чувствует один - единственный человек Алекс Максвелл. Только ты жалеешь себя, а нам, остальным, хочется встряхнуть тебя, да так, чтобы у тебя зубы застучали.

Он выронил костыль и вцепился обеими руками в ее плечи.

- Послушай меня, - прошептал он, слишком злой и слишком отчаявшийся, чтобы думать о приличиях или о чувствах молодой девушки. - Я развалина. И если мы поженимся, и я лягу с тобой в кровать... - До Алекса дошло, что он говорит, и он резко оборвал себя.

Глаза Филиппы тревожно поблескивали.

- Ты думаешь, я не знаю, чем занимаются мужчины и женщины наедине? - спросила она. - Алекс, я выросла на плантации. Мы разводили лошадей и скот, овец и свиней.

Возможно, она не чувствовала смущения, но Алекс чувствовал.

- Хватит! - взмолился он.

Она засмеялась, и в ее смехе слышались отзвуки недавних рыданий. Что за противоречивое существо, восхитительное и одновременно приводящее в бешенство!

- Конечно, сначала ты должен жениться на мне, - заявила Филиппа. - Иначе мои братья убьют тебя.

Алекс закинул голову и посмотрел на звездное небо. Уголки его рта поднялись в улыбке. Это, пришло ему в голову, еще один способ самоубийства, до которого он не додумался.

ГЛАВА 17

Фиби дождалась, когда все, кроме Дункана, покинут кабинет. Он не встречался с ней взглядом и не поднялся с кресла, когда она встала рядом с ним. Она положила руку на его плечо, закрытое повязкой, и он поморщился, хотя она старалась не дотрагиваться до его раны.

- Лукас не хотел этого говорить, - сказала она. - О том, что Джон умер из-за тебя.

Дункан долго не отвечал.

- Нет, - произнес он, наконец. - Хотел. Фиби опустилась рядом с ним на колени, положила ладонь на его лицо, заставив его повернуть голову и посмотреть на нее.

- Ты же знаешь, что это неправда, верно? Джон уже давно был болен...

Дункан вздохнул и погладил ее щеку пальцами правой руки.

- Я ничего не знаю, - ответил он, - кроме того, что мой отец никогда не хотел бы, чтобы я считал, будто причинил ему вред. Лукас убит горем, и у него нет красивой жены, чтобы исцелить его раны. - Он сделал паузу, и на его лице появилась легкая печальная улыбка, когда он поднимал Фиби на ноги и усаживал себе на колени. - Поскольку мой брат никогда не отличался особым тактом, нет ничего удивительного в том, что он сказал такие слова.

Прежде чем заговорить, Фиби глубоко вздохнула и медленно выпустила воздух из груди.

- Но ты же не собираешься, в самом деле, захватить корабль? - осмелилась спросить она. Ей нужно придумать способ сопровождать Дункана, если он снова отправится пиратствовать, но она надеялась, что это окажется необязательно. Ей не меньше, чем ее супругу, нравились приключения, но резни ей хватит надолго. - Неужели мы не можем просто жить здесь и заниматься своими делами?

Дункан усмехнулся, но глаза выдавали глубину его страданий.

- Фиби, Фиби, - пожурил он. - Мое дело трепать англичан. Если я, останусь здесь и, буду ждать, когда они найдут меня, это испортит праздник и им, и мне.

Внутри Фиби закипало отчаяние, но она совладала с ним. Она научилась сдерживать себя, с тех пор как узнала этого человека.

- Неужели ты не можешь на месяц-другой залечь на дно? Англичане должны были очень рассердиться после того, что ты учинил с «Нортумберлендом», и сейчас они уже точно знают, кто это сделал.

- Залечь на дно... - пробормотал он, как будто хотел распробовать незнакомое словосочетание. - Еще одно забавное выражение. - Он провел пальцем по губе Фиби, как будто готовя ее к поцелую, и она почувствовала где - то внутри источник тепла, а также сладкую боль в некоем хорошо известном месте. Когда шла речь об этом конкретном мужчине, она превращалась в абсолютную шлюху.

Фиби вздрогнула. В прикосновении Дункана не было ничего интимного, и все же никто не мог бы отрицать, что процесс любви начался; таинственные, стихийные силы начали свою работу в ней: сосуды расширялись, желания просыпались, мышцы сокращались, сжимаясь, все сильнее и сильнее, как пружина в старомодных часах.

- Ты не хочешь понимать, - сказала Фиби слегка дрожащим голосом. Она хотела заняться любовью с Дунканом и заставить его любить ее, но не в кабинете же, куда в любой момент кто-нибудь мог зайти. - «Залечь на дно» означает просто-напросто «не привлекать к себе внимания».

- Хм-м-м... - произнес Дункан, делая вид, будто обдумывает ее слова. В то же самое время его палец проник за вырез ее платья, нашел сосок и стал забавляться с ним.

- Мне безумно необходима капелька ласки со стороны жены, - сказал он. - Ты не ублажишь меня?

Фиби вскрикнула, когда он обнажил ее грудь.

- Да, - вымолвила она. - Но не здесь, ради Бога, Дункан, не здесь!

Он засмеялся низким смехом, и поставил ее, дрожащую, на ноги.

- Но я хочу тебя именно здесь, - сказал он рассудительно. - Здесь и, разумеется, сейчас.

Фиби ухватилась за спинку стула: у нее подгибались колени.

- Нет! - сказала она, глядя, как Дункан пересекает комнату. Сначала он запер дверь на террасу, а затем закрыл двери, выходящие в коридор.

- Нет? - откликнулся он, вернулся к ней и поцеловал ее, в то же самое время стаскивая с нее корсаж, чтобы освободить распухающие от желания груди.

- Дункан! - простонала она в жалком и не возымевшем действия протесте, когда он оторвался от ее рта. Он держал на ладони одну из ее грудей, поглаживая сосок большим пальцем, так же, как гладил ее губы, готовя к поцелую, несколько минут назад.

Наклонив голову, он прильнул к соску, одновременно поднимая ее юбки и развязывая ленточки панталон. Фиби пришло в голову, что ее муж необычайно проворен для человека с единственной здоровой рукой.

Фиби покачнулась в его объятиях, откинув назад голову, совершенно забывшись.

- Ты по прежнему хочешь отказать мне? - спросил Дункан с чертовской уверенностью, когда, наконец, удовлетворился обоими ее сосками.

Она вздохнула сонно, одурманенно.

- Отказать? - Точное значение этого слова ускользало от нее.

Он снова поцеловал, ее, усугубив ситуацию или же улучшив ее, и она смутно осознавала, что панталоны сползли ей до лодыжек. Более того, откуда-то прилетал ветерок.

- Вылезайте из панталон, мистрисс Рурк, - мягко приказал Дункан. - Иначе вы можете споткнуться об них.

Фиби подчинилась, но все равно упала бы, если бы Дункан не поддержал ее. Он отвел ее к креслу, где раньше держал ее на коленях, и снова страстно поцеловал...

На следующее утро, когда Дункан уже заперся со своими людьми без сомнения, разрабатывая планы захвата половины британского флота, Фиби отправилась на поиски Симоны. Она сама была подавлена, горюя о Джоне Рурке, и склонна к милосердию, благодаря отголоскам удовольствий прошлой ночи, все еще звенящим в ее нервных окончаниях.

Симона, согнувшаяся над лоханью с мыльной водой, была одна в прачечной. Фиби остановилась в дверях и стала ждать, пока Симона не дала понять, что заметила ее, неприветливым, резким кивком.

- Он научил тебя хорошим манерам, - заметила Симона без особой злобы. Она терла льняную рубашку и не отрывалась от работы.

- Ты довольно быстро нашла дорогу назад, - заявила Фиби в ответ. Став хозяйкой в доме Дункана, она не подходила близко к прачечной и была вынуждена признать, что ничуть о ней не скучает. - Наверно, все остальные были слишком заняты своими делами, но мне бы хотелось знать, как ты сюда попала.

Симона пожала плечами, не поднимая глаз. Ее былая непокорность исчезла, как будто девушку покинула душа, но Фиби не находила удовлетворения в этом факте.

- Я родилась на этих островах, - сказала Симона. - Я всегда найду путь к дому.

Фиби оставила дверной проем, где стояла в ореоле солнечного света, и встала с другой стороны от корыта Симоны.

- Что с тобой случилось в Куинстауне? - спросила она, взяв служанку за крепкую смуглую руку.

В чудесных темных глазах Симоны промелькнуло страдание, когда она, наконец, посмотрела на Фиби.

- Я поняла, что нужно было оставаться здесь, - сказала она. - Там для меня не нашлось честной работы во мне хотели видеть только шлюху или рабыню.

- Мне очень жаль, - искренне сказала Фиби.

По щеке Симоны скатилась слеза.

- Прибереги свою жалость для кого-нибудь другого, - предупредила она злобно. - Мне она не нужна. - Она перевела взгляд на еще не округлившийся живот Фиби, и в ее лице появилось что-то вроде презрения. - Скоро Дункану понадобится любовница, и он вернется ко мне.

Ее слова уязвили Фиби, на что и были рассчитаны, хотя ничем не удивили ее. Она расправила плечи и вздернула подбородок.

- Я не собираюсь спорить с тобой, Симона, так что можешь не пытаться разозлить меня. - Затем, поскольку говорить больше было не о чем, она повернулась и направилась в дом.

Разговор с Симоной нисколько не ослабил ее подозрений, но Фиби тревожила вовсе не перспектива неверности Дункана, он был человеком, ценившим дары природы, и она подозревала, что чем очевиднее будет становиться ее беременность, тем более заинтригован он будет. Нет, ее тревожило что-то иное, неуловимое, как дым, незаметное, как гадюка, скользящая в густой траве.

На следующее утро, через час после рассвета, когда Фиби лежала, свернувшись, рядом с Дунканом, набираясь сил после очередной бурной ночи, внезапно раздался оглушительный грохот, потрясший весь дом.

Дункан, изрыгая проклятья, выскочил из постели, сорвал с себя повязку и отшвырнул ее в сторону, прежде чем натянуть одежду.

- Что случилось? - спросила Фиби прерывающимся голосом. Ей еще сильнее захотелось свернуться и натянуть одеяло до подбородка.

- На нас напали, - ответил Дункан резко, очевидно, посчитав ее вопрос глупым. Грохот повторился, и вслед за ним раздался треск обрушившейся террасы. - Сукин сын! - прорычал он, подбегая к окну. - Мерзавцы овладели кряжем и развернули наши пушки на нас!

Фиби выскочила из кровати и схватила халат. Неизвестные нападающие уже разрушили террасу, и, будучи разумной женщиной, она не собиралась ждать, когда обрушится стена дома. Бросившись к двери, она внезапно поняла, что именно в поведении Симоны так сильно встревожило ее.

Чувство вины.

- Что мне делать? - спросила Фиби, когда Дункан, вытолкнув ее за дверь, схватил под мышки и приподнял в воздух в весьма успешной попытке привлечь ее внимание.

- Найди мою мать и Филиппу. Старуха вас спрячет. Времени нет, поэтому я скажу тебе только одно: если ты ослушаешься меня и навредишь себе или нашему ребенку, я никогда тебе этого не прощу.

От этих слов у Фиби по спине пробежал холодок; она поняла, что Дункан не шутит.

- Будь осторожен, - сказала она. Дункан не ответил. Он поспешно поцеловал ее в лоб и исчез.

Филиппа и Маргарет вместе с остальными домочадцами были разбужены канонадой. Под грохот неутихающей стрельбы они торопились вниз в ночных рубашках, неся с собой одежду, которую успели схватить на ходу. Старуха ждала в холле с безмятежным и спокойным видом, готовая спрятать их в погребе вместе со служанками.

Фиби заметила, что Симоны нигде не видно.

- Это англичане явились за Дунканом? - спросила Филиппа, когда все они собрались в сыром подвале, освещенном единственной свечой, одетые как попало, в первое, что подвернулось под руку.

- Это пират, - ответила Старуха. - Жак Морно.

Фиби, усевшись на ящик, подтянула колени к груди и обхватила их руками. На ней было платье из грубой бесцветной ткани, одолженное ей одной из служанок.

- Он обманул часовых, - пробормотала она, - и захватил пушки на кряже над домом.

- Да, - подтвердила Старуха и взглянула на Фиби; в ее глазах мерцало отраженное пламя свечи. Имя Симоны витало между ними, как призрак, но ни одна из них не упоминала его.

- Нас убьют? - спросила одна из молодых служанок дрожащим голосом.

- Нет, детка, - уверенно ответила Mapгарет Рурк. Она села рядом с девушкой и крепко обняла ее. - Нет никаких причин считать, что дело дойдет до этого.

Фиби пока что не тревожилась за собственную жизнь, но она прекрасно понимала, что Дункан подвергается смертельной опасности. Что еще хуже, подумала она, у проклятого глупца нет чувства страха, и он не умеет беречь свою жизнь.

- Как вы думаете, где Алекс? - спросила Филиппа еле слышно. - Я его не видела. Фиби и Маргарет обменялись взглядами, но ничего не сказали.

Очередной пушечный залп потряс дом, и Фиби едва не всхлипнула от ужаса. «Неужели этим все и кончится» - думала она. Неужели она оказалась в другом времени и влюбилась в Дункана Рурка только для того, чтобы погибнуть под горой обломков?

Филиппа встала и принялась ходить от стены к стене, Фиби положила подбородок на колени и стала ждать, погрузившись в полузабытье. Она не знала, сколько прошло времени. Снаружи продолжался бой, бесконечный, оглушающий, но, как ни странно, ужасно монотонный. Некоторые из служанок действительно заснули, а Старуха бормотала глухие, бессловесные напевы: молитвы, обращенные к какой-то древней островной богине. Маргарет погрузилась в размышления. Возможно, несмотря на ее храбрые заверения, что смерть не грозит им, она надеялась вскоре соединиться с Джоном в каком-то другом, счастливом мире.

Свеча погасла, и Старуха заменила ее другой. Когда снова загорелось пламя сильнее и ярче, Фиби оглянулась в поисках Филиппы, но нигде ее не увидела.

Филиппа карабкалась по ступенькам, ведущим из погреба, усеянным обломками стен и потолка. Свет был тусклым, а воздух настолько наполнен пылью и дымом, что она едва могла дышать. Где-то вдали она слышала голоса мужчин, но стрельба прекратилась по крайней мере, временно.

На верхней ступеньке она остановилась и прислушалась. Далекие голоса были до боли знакомыми. Она услышала Лукаса, Дункана и со слезами, затуманившими взор, стала благодарить Бога, что они живы и вполне здоровы, раз спорят друг с другом. Без сомнения, Алекс тоже был с ними, живой и невредимый. Но Филиппа не собиралась возвращаться в погреб, пока не узнает это наверняка.

Она пробралась по развалинам красивого дома Дункана, переступая через книги, упавшие статуи и разломанную мебель. Она не подавала голоса, чтобы не привлечь внимание братьев и не быть отосланной или, лучше сказать, отведенной назад, в укрытие. Она должна своими глазами увидеть Алекса, а затем вернется в погреб по своей воле.

Когда она пересекала главную гостиную, в дом ударило еще одно ядро с такой силой, что Филиппу швырнуло на пол, как будто кто-то дернул ее за руку. Она несколько секунд лежала неподвижно, переводя дух и собираясь с силами после такого жестокого сюрприза. Должно быть, она в какой-то момент закричала, об этом свидетельствовала боль в горле, но совершенно не помнила, чтобы издавала хоть малейший звук.

Филиппа только поднялась и села, когда очередной снаряд потряс дом до основания. Часть потолка обрушилась, и она закричала от ужаса, прижавшись к полу и закрыв руками голову. Затем она услышала глухой стук и, подняв голову, увидела, что к ней приближается Алекс, энергично передвигаясь на костыле и держа в руке пистолет. Он был грязным, его одежда была изодрана и залита потом, но он стоял на ногах, и никаких ран на нем не было видно.

Больше Филиппе не нужно было ничего знать. Она улыбнулась, поднялась кое-как на ноги и отряхнула пыль с рук.

Алекс нахмурился и покраснел под слоем сажи и мраморной крошки.

- Возвращайся в погреб! - приказал он с яростью. - Живо!

Филиппа слегка вздрогнула и положила руку на грудь.

- Ты осмеливаешься кричать на меня? - спросила она, хотя, конечно, вопрос был излишним.

- Да! - прорычал Алекс, подходя на шаг ближе. - Я еще не то сделаю, если снова обнаружу тебя здесь!

Что-то зашевелилось под ложечкой у Филиппы, и она с досадой поняла, что это вовсе не неприятное ощущение. Прежде чем Алекс успел еще раз подтвердить, что он действительно угрожает ей, ближайшую стену сотряс очередной сокрушительный пушечный залп. Над их головами закачалась огромная люстра, с угрожающим треском срываясь со своих креплений. Алекс отшвырнул костыль и пистолет, бросился на Филиппу, как пантера и повалил ее на пол. Люстра упала с мелодичным звоном в нескольких дюймах от них.

- Я лучше останусь с тобой, - сказала Филиппа, широко раскрыв глаза и прикусив губу, чтобы не улыбнуться. - Не думаю, чтобы где-либо еще я была в большей безопасности.

Алекс смотрел на нее с выражением, очень похожим на неприязнь, но она простила его, потому что знала: он злится не всерьез. Он хотел жениться на ней и, когда война кончится, отвезти ее на свою плантацию, расположенную недалеко от Трои, где она станет растить детей, следить, чтобы он правильно питался, и советоваться с ним по важным вопросам.

- Вам очень повезло, мисс Рурк, - сказал Алекс холодно, мучительно поднимаясь на ноги, - что я полностью поглощен задачей, уберечь вас от гибели. Если бы, у меня было хотя бы пять свободных минут, я бы... Филиппа захлопала ресницами.

- Но у вас же нет времени, - напомнила она ему, осмелев от сознания того, что осталась в живых. По крайней мере, на этот раз.

- Идите со мной, - прохрипел он, схватив ее за руку. Его костыль и пистолет остались под горой стеклянных осколков, которые когда-то были не только источником света, но и великолепным произведением искусства. Бросив на кучу обломков один печальный взгляд и, очевидно, решив, как догадалась Филиппа, что пистолет и костыль не достать без больших усилий, он потащил Филиппу за собой по разоренной гостиной. Его шаги, хотя и были медленными и размеренными, вовсе не принадлежали человеку, постоянно нуждающемуся в костыле.

Он заметил шкаф, в котором хранились скатерти, и запихнул Филиппу в него.

- Я вернусь за вами, - сказал он мрачно. - Однако на вашем месте я бы не радовался предстоящей встрече.

С этими отнюдь не романтичными словами Алекс захлопнул дверь перед лицом Филиппы и, прежде чем ее глаза привыкли к темноте, и она смогла разглядеть ручку и ухватиться за нее, запер ее, вероятно, подставив стул под щеколду.

Филиппа бросилась на крепкую дверь и яростно закричала, но это не помогло. Она была заперта может быть, навсегда, может быть, до тех пор, пока пираты не найдут ее и не сделают с ней что-нибудь ужасное. А если судьба убережет ее от них, то, вероятно, она погибнет от руки Алекса.

- Я хочу жениться на вашей милой сестре - заявил Алекс Лукасу и Дункану, найдя их в саду, от которого мало что осталось.

Здесь они поставили батарею небольших пушек, которые Дункан хранил на всякий случай, и в течение последнего часа непрерывно поливали Морно картечью. Их лица были черными от пороха, как и у Алекса, и одежда висела на них клочьями. Остальные люди из команды Дункана занимали различные позиции по внешнему периметру сада.

- Я не возражаю, - ответил Лукас с достоинством, - если ты обещаешь не бить ее.

- Судя по его виду, - заметил Дункан брату, - я бы сказал, что наш Алекс не вполне готов дать такое обещание. Ты видел Филиппу?

- Я запер ее в шкафу, - объяснил Алекс. Это был странный разговор, и он подумал, что когда-нибудь до него дойдет весь юмор, при условии, что кто-либо из них проживет достаточно долго, чтобы рассмотреть происходящее в соответствующей перспективе. - Я должен был сделать что-нибудь, чтобы уберечь ее от беды!

Дункан и Лукас переглянулись, и Алексу показалось, что они обменялись улыбками.

- Наш наивный бедолага думает, что это возможно! - сказал Дункан, забавляясь. На его грязном лице белой вспышкой промелькнула улыбка.

Лукас засмеялся при виде ужаса на лице Алекса и показал на своего брата:

- Поучись мудрости у женатого человека! - посоветовал он.

- Я все равно хочу жениться на ней, - настаивал Алекс.

Дункан поднял брови, сложив руки на груди. Он снял повязку, и через грязную ткань его рубашки сочилась кровь, но он не обращал на рану внимания.

- Мы еще не услышали твоего обещания не бить ее, - заметил он. В его глазах промелькнули веселые искорки несмотря на тяжелое положение, Дункан радовался состязанию в хитроумии с таким человеком, как Жак Морно.

Алекс вздохнул. Он всегда был честным человеком и не видел смысла меняться в таком зрелом возрасте.

- Когда это кончится, - сказал он ровным голосом, - я собираюсь вернуться к этому шкафу, освободить Филиппу и хорошенько вздуть ее. Вы удовлетворены?

Дункан и Лукас еще раз обменялись взглядами.

- Конечно, - сказал Лукас.

- Что ж, тогда я тоже, - согласился Дункан, пожав плечами.

В ту ночь луны не было, и Дункан благодарил небо за это. При луне он и его люди не смогли бы зайти Морно и его команде в тыл и положить конец осаде.

После целого дня мучений и тягостного ожидания все оказалось разочаровывающе просто. В тот момент, когда Дункан стоял, ухватив Морно за волосы и прижав кинжал к его горлу, он пожалел, что все произошло именно так. Возможно, мать была права, подумал он, опуская кинжал, когда его покинуло свирепое желание пронзить врагу горло. Возможно, им двигала не любовь к свободе, а страсть к таким, как это, испытаниям.

Он рывком поднял Морно на ноги и вложил кинжал в ножны. Пират ухмылялся, стоя лицом к нему, и его изуродованный нос, выступающий из тени, казался еще более гротескным, чем обычно.

- Твое благородство когда-нибудь погубит тебя, - сказал Морно.

Дункан подозревал, что его старый враг может оказаться прав, хотя, конечно, он не сказал этого.

- Кто показал тебе дорогу к пушкам? - спросил он.

- Девка, - ответил Морно. Пират был таким же отчаянным, как сам Дункан он смеялся. - Ты же знаешь, дружище, что говорят об отвергнутой женщине. Дай мне нож, и мы сразимся с тобой в смертельном поединке, ты же этого хочешь, верно?

От этого предложения у Дункана закипела кровь и он почувствовал тревогу. Он по-прежнему больше всего на свете хотел выпустить из Морно кишки. Однако он преуспел в скрытности и, ничем не выдав своих чувств, сложил руки на груди и нахмурился.

Морно сказал, что в нападении на Райский остров виновата отвергнутая женщина. Дункан не помнил, чтобы кого-нибудь отвергал, по крайней мере, не в последнее время. В сущности, до того, как в его жизни появилась Фиби, ему постоянно не везло с женщинами и отвергнутым он мог бы назвать самого себя.

Затем в круг света от фонарей, которыми так заботливо запасся Морно, вошла Симона, опустив глаза и понурившись, и в то же мгновение Дункан все понял. Его как будто ударили в солнечное сплетение.

- Ты! - выдохнул он.

Симона подняла лицо к Дункану. Он увидел ее слезы, но они не смягчили его сердца. Фиби могла погибнуть во время дневной атаки вместе с их нерожденным ребенком. Та же опасность угрожала всей его семье, а дом, насколько он понимал, превратился в руины.

- Ты понимаешь, что ты наделала? - спросил он.

Лукас положил ладонь на его руку.

- Дункан...

Дункан стряхнул ладонь брата. Он чувствовал слабость от гнева и потери крови.

- Будь ты проклята! - сказал он девушке, которую охватила дрожь. Он знал, что страха в ней нет, одна лишь злоба, ярость и гордость. Ее глаза, когда-то они казались ему красивыми, сверкали в ночи, как глаза дикого зверя, у которого отняли добычу.

Симона плюнула ему под ноги.

Он отвернулся от нее к Морно, который по-прежнему рвался и бой, хотя уже был связан, как и все его люди.

Пират засмеялся:

- Итак, Рурк, ты все-таки струсил?

Рука Дункана на мгновение легла на рукоять кинжала. Его ужасно подмывало развязать пирата и вцепиться в него голыми руками, но времени для таких забав не было.

- Похоже, - сказал Дункан, игнорируя вызов и холодно оглядывая противника, - что я все-таки нашел себе корабль. Жалко, что все получилось так просто.

Вдали от главного дома размещалось что-то вроде гауптвахты, надежно спрятанной от посторонних глаз. Дункан приказал, чтобы Морно и его людей доставили туда. Затем он повернулся спиной к пленникам и стал спускаться, по темному склону.

- Что ты с ними сделаешь? - спросил Лукас, не отставая от него. Дункан сообразил, что брат интересуется девушкой и пиратами. - После того, что они натворили?

- Еще не решил, - ответил Дункан с тихой яростью, скрежеща зубами, потому, что раненное плечо болело так, будто в него налили расплавленного свинца. - Может быть, сожгу их на костре. Или скормлю акулам одного за другим.

- Черт побери, Дункан! - рявкнул Лукас. - Я серьезно! Ты не можешь передать Морно англичанам, хотя, видит Бог, они хотят поймать его не меньше, чем тебя, ведь он может сказать им, где тебя найти. И отпустить этих ублюдков просто, так ты тоже не можешь, они вернутся на новом корабле, взяв с собой больше пушек. Что касается предложения сжечь их или скормить акулам ну, могу только предположить, что ты шутишь.

- Думай, что хочешь, - ответил Дункан, поддерживая ослабевшую руку здоровой и надеясь, что Лукас не заметит этого и не поднимет суматоху. Про себя же он усмехнулся: он забыл, как забавно дразнить брата. - Как ты думаешь, что Морно и его веселые друзья сделали бы со мной, окажись судьба на их стороне?

Лукас только фыркнул, что означало - он не желает отвечать.

Дункан споткнулся, но удержался на ногах. Сейчас он хотел только, чтобы Фиби промыла его рану, болтая на своем странном английском, возможно, позволила бы ему выпить глоток-другой виски за те страдания, которым он подвергся, спасая ее от пресловутой участи, которая хуже, чем смерть.

- Ты в порядке? - спросил Лукас. Иногда он бывал очень наблюдательным, и, к несчастью, сейчас наступило одно из таких мгновений.

Дункан ускорил шаг, надеясь добраться до Фиби и того, что осталось от дома, прежде чем потеряет сознание.

- В полном порядке, - ответил он. - Сегодня выдался интересный день, не правда ли? Может быть, нам стоит подержать у себя Морно, пока он не разозлится окончательно, и отправить восвояси с напутственными пожеланиями. А потом как-нибудь пригласим его снова, чтобы он опять расшевелил нас... - Он упал на одно колено, и Лукас поднял его на ноги, У Дункана помутилось в глазах, а его желудок, по счастью, пустой, начал медленно переворачиваться, словно мертвый тюлень, дрейфующий в океане.

- Ты говоришь чушь, - сказал Лукас. Он прикоснулся тыльной стороной ладони ко лбу Дункана, поскольку наряду с другими относительно безвредными недостатками в нем иногда просыпалось желание походить на курицу наседку. - Великие Зевс и Аполлон, да у тебя на лбу можно яичницу жарить!

- Я бы не советовал тебе пробовать, - ответил Дункан и тут же расхохотался от их идиотского разговора.

Перед ними во мраке возник дом, светящийся, как греческий храм. Дункан решил, что разрушения можно починить, но это займет много месяцев, если не лет, а рабочих найти непросто, если вспомнить о его занятиях и о том, что идет война. Он бы заплакал, если бы не знал, что его где-то здесь ждет Фиби.

Лукас покинул его, когда они вошли в дом со стороны сада, приказав ему сесть и подождать, пока он, Лукас, найдет доктора Марса. Дункан не послушался брата и направился в погреб, осторожно спускаясь по ступенькам, заваленным обломками. От усилий, которые он прилагал, чтобы держаться прямо, на его теле выступил холодный пот, промочив разорванную одежду. Ладони его стали скользкими.

- Фиби! - закричал он в темноту и на какое-то действительно невыносимое мгновение подумал, что она не ответит, что Морно все-таки сумел убить ее.

Но она вдруг появилась у подножья лестницы, держа над головой светильник. Увидев Дункана, она отдала кому-то фонарь, поспешила к нему и положила его руку себе на плечо.

- Идиот! - пробормотала она. - О чем ты думаешь, так разгуливая, хотя едва держишься на ногах...

- Ты не ранена? - спросил он, позволяя себе слегка опереться на нее.

Она помогла ему спуститься в погреб, подъем был им обоим не под силу.

- Нет, - ответила она. - Ты не видел Филиппу? Я хотела идти на ее поиски, но Старуха меня не пускала...

- Вероятно, в данный момент Филиппа получает хорошую взбучку от Алекса, - ответил Дункан. - Я думаю, это им обоим пойдет на пользу.

- Только не фантазируйте, мистер Рурк, - поспешно предупредила Фиби, ведя его по коридору, в котором он нашел ее в первую ночь их знакомства. Казалось, что это произошло так недавно и одновременно так давно. - Если вы только попытаетесь сделать что-нибудь подобное, я пристрелю вас!

Дункан снова засмеялся:

- Очередное из твоих поэтических обещаний. Куда ты ведешь меня, черт возьми?

- Туда, где весь день прятались женщины, - ответила Фиби. - На первый этаж попробуем подняться попозже, когда ты наберешься сил.

Дункан пошатнулся. В голове была пустота, как будто он осушил бочонок рома, и в то мгновение, когда он решил, что ноги его больше не держат, мрачный коридор осветился ослепительным сиянием. Ему показалось, что перед ним открылись врата рая.

- О Господи! - прошептала Фиби. - Это же лифт!

- Что? - Пока Дункан пытался найти смысл в представшей его глазам иллюзии очевидно, результат лихорадки и раны, Фиби потащила его дальше, навстречу сиянию. - Куда?.. - Его колени подогнулись, и он упал, ударившись головой о стену, несмотря на то, что маленькие сильные руки пытались осторожно опустить его на пол. - Фиби...

- Я здесь, - сказала она успокаивающе.

Боль была нестерпимой, как прожорливый огонь. Дункан еще раз произнес ее имя, как молитву, и погрузился в непроглядную тьму.

Фиби стояла на коленях рядом с Дунканом на полу лифта, прижимаясь к нему. Он был без сознания, окровавленный и грязный, и она не имела понятия, как объяснит его появление персоналу отеля, полиции и прочим людям из двадцатого века. Ее решение было инстинктивным: ему нужна медицинская помощь.

Лифт остановился, двери отворились, открывая взгляду знакомый холл. На Фиби нахлынуло головокружительное чувство облегчения. Подсознательно она боялась оказаться в каком-нибудь другом историческом периоде, но сейчас услышала знакомые звуки. Где-то звонил телефон, из динамиков невидимого телевизора неслась мелодия популярной передачи.

Фиби вытащила Дункана из лифта и осмотрелась.

Появился портье белокурый Адонис в неизменной футболке и шортах цвета хаки. Он выпустил изо рта пузырь жевательной резинки, подходя к Фиби и ее распростертому мужу.

- Эй, а это кто, и что с ним случилось? Фиби не собиралась ничего объяснять, пока Дункан лежит в лихорадке на полу, теряя кровь.

- Неважно, - сказала она. - На острове есть госпиталь?

- Конечно, - ответил Адонис. Его настоящее имя, судя по пластиковой карточке на футболке, было Родни. - Я вызову «скорую помощь»?

- Спасибо, - ответила Фиби. Появилась одна из горничных с одеялом, и уголком глаза Фиби заметила женщину с варикозными венами и в шляпе, украшенной лампочками, ту самую, с которой они летели чартерным рейсом на Райский остров.

- Теперь ясно, почему вы пропустили маскарад, - сказала женщина. - Что случилось с вашим приятелем? Похоже, он свалился с лестницы.

Фиби нахмурилась, чувствуя смущение и легкое нетерпение.

- Маскарад?

- Ну да, конечно. Он входит в программу - сперва осмотр коттеджей, затем маскарад.

Фиби ощутила потрясение, как будто на нее наехал автобус. Она пробыла в 1780 году достаточно времени, чтобы влюбиться, выйти замуж, забеременеть и попасть в такие приключения, каких не пожелала бы ни одна разумная женщина, но здесь, в 1995 году, часы как будто застыли на месте.

- Который час? - спросила Фиби, не отходя от Дункана, который начал шевелиться.

Он будет потрясен, когда придет в сознание, и она хотела быть рядом с ним, чтобы оказать ему моральную поддержку. Несколько пояснений, облегчающих привыкание к двадцатому веку, вероятно, тоже бы не помешали. Женщина посмотрела на часы.

- Десять минут десятого, - сказала она. Она разглядывала Дункана, оценивающе прищурив глаза, затем подняла взгляд на лицо Фиби. - Грубо играете, милочка. Мне бы никогда в голову не пришло, что вы принадлежите к тому типу женщин, которые доказывают, что жизнь полна сюрпризов.

- Неужели? - спросила Фиби, глядя на Дункана, который все так же лежал у нее на руках. Затем она поцеловала его в лоб и принялась ждать.

ГЛАВА 18

Островной госпиталь оказался маленьким и тихим. Персонал был одет в свободные яркие рубашки, сандалии или шлепанцы и белые слаксы или шорты. Пожилая женщина в приемном отделении осталась невозмутимой, когда Фиби призналась, что у них нет ни страхового полиса, ни в данный момент денег для оплаты счета. (Этот факт породил у нее мысль, что они попали вовсе не в реальный мир, а на другую планету или в другое измерение.) Дункана осмотрели, вымыли и уложили в постель, подсоединив к нему капельницу с глюкозой и разными антибиотиками.

Он ничего не понимал в происходящем, и Фиби подумала, что в данных обстоятельствах это лучше, чем полное сознание. Если бы он имел представление, что с ним делают уколы, анализы крови и антисептики, его, вероятно, пришлось бы связать.

Когда он был устроен со всеми удобствами, Фиби позвонила в справочную и узнала телефон своего банка в Сиэтле. К счастью, платить за междугородный разговор было не нужно и номер работал круглосуточно.

Она объяснила, что потеряла кредитную карточку, умолчав о том, что фактически потеря произошла больше двухсот лет назад, и сообщила необходимые сведения, чтобы удостоверить свою личность. Ее заверили, что новую карточку отправят на Райский остров завтра же экспресс-почтой. Ее личный идентификационный номер оставался тем же самым.

Как раз в тот момент, когда Фиби вешала трубку, в дверях появилась стройная чернокожая женщина, одетая в тропическую униформу госпиталя. Она была поразительно похожа на Симону, но без враждебности и беспокойства последней.

- Миссис Рурк? Может быть, вы вернетесь в отель и отдохнете? Мы позаботимся о вашем муже.

- Я не могу его оставить, - ответила Фиби.

- Он не в критическом состоянии вы это понимаете?

Фиби кивнула антибиотики и несколько дней вынужденного безделья поставят Дункана на ноги. Однако один Бог знал, как поведет себя его разум восемнадцатого века, каким бы проницательным он ни был, когда он обнаружит вокруг себя совершенно невообразимое будущее с трубками, входящими в его тело, и странными машинами, попискивающими и мигающими лампочками.

- Да, - ответила Фиби после паузы. На груди медсестры висела табличка с именем: «Шарон». - Я просто хочу быть рядом, когда он придет в себя, вот и все.

Шарон улыбнулась мягко и успокаивающе.

- Что ж, пожалуйста. Может быть, нам послать кого-нибудь в отель за вашими вещами? Если вы примете душ и поедите, то почувствуете себя намного лучше, вам не кажется?

Фиби была благодарна Шарон за ее доброту. Хотя она не собиралась покидать Дункана, но была грязной, усталой и по-прежнему одетой в то платье, которое позаимствовала сегодня утром, или двести лет назад, трудно сказать у служанки. И хотя аппетита у нее вовсе не было, она не забыла о ребенке. Чтобы позаботиться о своем сыне или дочери, если Старуха ошиблась, она должна поесть и попытаться уснуть.

В палате Дункана поставили раскладушку, и Фиби ненадолго покинула его, чтобы вымыться. Сделанный на скорую руку ужин, состоявший из черствого сандвича, стакана молока и миски томатного супа, ждал ее на подносе. Она поела, переоделась в больничный халат и далеко за полночь легла спать.

Ранним ясным утром ее разбудил голос мужа, и, хотя Дункан говорил спокойным тоном, Фиби подскочила на своей койке, приготовившись к взрыву вопросов.

- Куда мы попали? - спросил он, разумеется, недоверчивым тоном.

Торопясь к мужу, Фиби едва не споткнулась о чемодан, который, очевидно, кто-то ночью принес из отеля. Она взяла Дункана за руку, ту, к которой не была присоединена капельница, и нерешительно улыбнулась.

- Только не волнуйся, - сказала она. - Я тебе все объясню. По крайней мере, приблизительно.

- Я не волнуюсь, - проворчал Дункан. Кроме стиснутых зубов, имелись и другие признаки того, что самообладание покидает его.

- Мы покинули твой век, - сказала Фиби, - и теперь находимся в моем. Сейчас тысяча девятьсот девяносто пятый год, и ты лежишь в госпитале... - Когда его глаза расширились от растущего ужаса, и он хотел, было подняться, Фиби мягко, но решительно заставила его лечь на подушку. - Все в порядке, дорогой. Нынче госпитали совсем не такие, как были в твое время. Тебе дали лекарство, и завтра или послезавтра ты будешь как новенький.

Дункан по-прежнему был возбужден, это было очевидно, но изо всех сил старался сохранять спокойствие. Он огляделся, заметил телевизор на стене, телефон, прозрачную склянку с жидкостью, подвешенную над кроватью, машины, в течение всей ночи показывавшие состояние его организма.

- И весь мир такой же? - прошептал он, с ужасом ожидая ответа.

Фиби улыбнулась, прикоснулась к его груди и поцеловала его.

- Нет, конечно нет. Когда ты сможешь выйти из госпиталя, мы поедем на материк и я покажу тебе кое-что абсолютно и полностью американское.

- Что именно?

- Пусть это будет сюрпризом, - сказала Фиби, когда появилась сестра с завтраком для них обоих.

Дункан изумленно смотрел на мини-юбку и безрукавку медсестры.

- Великие Зевс и Аполлон! - пробормотал он, когда они снова оказались одни. - Ну и разврат!

Фиби зачерпнула ложкой то, что могло быть либо пудингом, либо кашей, и поднесла ложку к его рту.

- Ты еще ничего не видел! - поддразнила она.

После завтрака Фиби включила телевизор, и началось обучение Дункана современной американской жизни с одного из эпизодов «Стиля жизни богатых и знаменитых людей». Дункан был поражен движущимися цветными изображениями и живыми голосами из телевизора, но Фиби едва смотрела на экран. Наблюдать за реакцией Дункана было гораздо интереснее, чем смотреть любую телепрограмму.

Фиби потратила большую часть дня, чтобы подготовить Дункана к тому, что ждало его впереди, с помощью потрепанных журналов из комнаты ожидания показывая ему, как одеваются мужчины и женщины, как выглядят дома, и какая пища наиболее распространена. Автомобили и самолеты, изображенные в рекламе, потрясли его, и после ленча он заснул.

Фиби поставила диагноз: информационная перегрузка.

Она сидела на стуле около его кровати, слишком взвинченная, чтобы спать, и думала, что делать, когда явится полиция, интересуясь, каким образом Дункан попал на Райский остров без сознания от лихорадки, одетый в костюм, несколько старомодный даже для маскарада, с аккуратно зашитой раной от холодного оружия на плече. Хорошо, что силы законопорядка не показывались, потому что никакой убедительной истории сочинить так и не удалось.

Следующий день был полон событий: прибыла новая кредитная карточка Фиби, и Дункан был выписан из госпиталя. Даже когда он надел белые штаны и пеструю рубашку, одолженные одним из санитаров, в нем было что-то пиратское.

Они вернулись в отель на такси, и Дункан обнаружил, что в реальности автомобиль гораздо более подозрительная вещь, чем на цветных картинках в журнале. Когда он увидел свой прекрасный дом, который время и недостаток ухода превратили в грязную второсортную гостиницу, его настроение совсем упало.

В холле был банкомат, и Фиби начала опустошать свой банковский счет. Дункан наблюдал за процедурой получения наличных с задумчивой гримасой, но ничего не сказал.

- С этим уже можно жить - сказала Фиби, - но сначала нужно оплатить больничный счет.

- Мы что-то должны? - спросил Дункан.

Он, вероятно, за всю свою жизнь никогда не был должен ни цента, если не считать стоимости всего оружия и боеприпасов, которые позаимствовал у британского правительства за время революции.

- Пойдем, - мягко сказала Фиби, взяв его за руку. - Мы поговорим об этом в музыкальном баре, за стаканом ледяного чая и пинья-колады.

Бар когда-то был кабинетом Дункана, и он явно не одобрил такой перемены. Пока он стоял и глазел на музыкальный автомат, как будто это было какое-то гипнотизирующее орудие дьявола, Фиби заказала в баре напитки и отнесла их на удаленный столик. Пинья-колада ему понравилась, в отличие от большинства прочих вещей, которые он увидел за стенами госпиталя.

- Расскажи мне о наших долгах, - настаивал он, выпив свою порцию.

- Мы должны заплатить госпиталю за твое лечение, - сказала Фиби. - Ты только не беспокойся об этом, хорошо?

- А эти деньги, которые ты достала из стены?

Фиби улыбнулась, услышав забавное, хотя и точное, определение.

- Их не хватит, - сказала она. - Двадцатый век ужасно дорог: нам еще нужно купить билеты на самолет до Орландо, поскольку чартер уже улетел в Штаты за новой партией потенциальных покупателей недвижимости. Потом еще еда, счет в гостинце...

- У меня есть золото, - сказал Дункан. Фиби вздохнула.

- Нет у тебя золота, - ответила она. - Поверь мне, я проверяла твои карманы, когда тебя раздели в госпитале. И хотя это место похоже на наш дом, все же прошло двести пятнадцать лет с того дня, когда Морно едва не стер нас в порошок твоими пушками.

Выражение на лице ее мужа говорило, что она выбрала неподходящий момент, чтобы вспоминать его старого врага и повреждения, которые тот причинил дому. Дункан наклонился к ней и заговорил тихим нетерпеливым голосом.

- У меня есть золото, - повторил он, медленно выговаривая слова, как будто Фиби могла их не понять. - Доказать?

- Ради Бога, - ответила Фиби со вздохом. - На мои сбережения мы долго не протянем.

Дункан подозрительно посмотрел на бармена.

- Позже, - ответил он.

Самые жаркие часы дня они провели в своем номере: Фиби была уверена, что Дункан не придет в восторг от идеи осмотра коттеджей или взгляда на то, во что современный бизнес превратил бухту, где когда-то стояла на якоре «Франческа». Они то дремали, то смотрели телевизор. Ее муж, пират, был унылым и мрачным, и, хотя Фиби с радостью занялась бы с ним любовью, он даже не дотрагивался до нее, а Фиби горела от нетерпения.

После наступления темноты и принесенного в номер обеда, который Дункан объявил несъедобным и вышвырнул бы в коридор вместе с тележкой, если бы Фиби не остановила его, они спустились вниз. Отель, который нельзя было назвать Меккой туристов, совершенно опустел, они легко нашли вход в погреб и прокрались туда.

Фиби чувствовала приступ тоски по восемнадцатому веку, пока Дункан тащил ее за собой. О чем сейчас думают Маргарет и Лукас, Алекс и Филиппа? Слуги, если кто-нибудь из них был поблизости и наблюдал странное исчезновение хозяина с хозяйкой, могли видеть стену, открывшуюся навстречу свету, и затем закрывшуюся снова, не оставив следа.

Современный подвал был хорошо освещен, и Дункан без труда нашел то, что искал маленькую кладовку с кирпичным полом и сгнившими балками. Он встал на колени, вытащил из-за пояса столовый нож, позаимствованный из обеденных приборов, и начал выковыривать из стены обыкновенный камень. Когда тот, наконец, поддался, он засунул руку в дыру и достал небольшой металлический ящик.

- Это мы откроем в комнате, - сказал Дункан, пряча пыльный ящичек под пеструю рубашку с проворством пирата. - Если новые владельцы пронюхают об этом, они, вероятно, окончательно доломают мой дом.

Фиби оставила притяжательное местоимение без внимания. Дункан был умным человеком и понимал, что дом ему больше не принадлежит. Он, вероятно, также догадался, что стал в некотором роде призраком: формально он не существовал, потому что где-то находилась могила с мраморной плитой, на которой было выбито его имя. Вообще-то говоря, Фиби тоже юридически никогда не жила в 1780 году, потому что родилась только в 1969-м. Все это было чертовски интересно.

- Ты здесь главный, - кивнула она устало.

Конечно, это было не вполне верно: для Фиби они с Дунканом были равны, но после всего, через что он прошел, она решила на некоторое время оставить семантику в покое.

Когда он запер дверь номера 73 и открыл ящик с помощью того же самого столового ножа, которым выковырял камень из стены подвала, Фиби шумно вздохнула. Ящик был полон тяжелых золотых монет, нисколько не потускневших от времени.

- Дункан! - прошептала Фиби. - Это же целое состояние!

Он улыбнулся.

- Мудрый человек, - ответил он, - готов к любым неожиданностям.

Фиби достала из ящика золотую монету и поднесла к глазам. Монета с отчеканенным на ней львом была большой и тяжелой. Средний нумизмат, вероятно, заплатит за подобный экземпляр гораздо больше номинала, решила она, но излишняя алчность была неразумной.

- Нужно действовать осторожно, - сказала она. - В мире осталось мало подобных вещей, и мы вызовем лишние расспросы, если попробуем расплатиться ими в «Макдонаддсе» или в супермаркете.

Взгляд на недоумевающее лицо Дункана напомнил Фиби, что его надо еще учить и учить американской жизни.

- Я все устрою, - сказала она.

Дункан только выкатил глаза.

На следующий день Фиби и Дункан покинули остров на маленьком самолете. К счастью, паспорта не требовались, поскольку Райский остров был американским владением, как Пуэрто-Рико, да и с деньгами больше проблем не было.

Вскоре они приземлились на аэродроме под Орландо.

Дункан с момента взлета не сказал ни слова и был белым, как борода Санта-Клауса. Когда самолет коснулся земли и покатился по полосе, ревя моторами, он посмотрел на Фиби взглядом, как бы говорящим: «Никогда не проси меня делать это снова».

Фиби задумалась, как он отнесется к ее сюрпризу. «Подъем на Космическую гору и звездные полеты», - подумала она с сожалением.

Они поселились в отеле и, взяв такси, отправились по магазинам. Фиби снова воспользовалась кредитной карточкой, на этот раз для того, чтобы вернуть сумму, потраченную на авиабилеты. Потом нужно было найти по соседству ломбард и заложить одну из золотых монет Дункана: для того чтобы выяснить их реальную стоимость. А тем временем ее любимого пирата необходимо приодеть при ней по-прежнему было измятое содержимое чемодана, привезенного из Сиэтла, так что она нарядила его в джинсы, спортивные туфли и голубую рубашку.

- Н-да-а-а. - вымолвила она, восхищаясь им.

Дункан, снова потрясенный современными магазинами и толпами едва одетых покупателей, потихоньку начал выходить из себя. Фиби взяла его за руку и потащила в кафетерий, где купила чизбургеры с двойным беконом, картофель по-французски и молочный коктейль.

- Это заметно лучше той бурды, которую мы ели в госпитале, - сказал Дункан, посветлев.

Фиби улыбнулась:

- Только не усердствуй. Какой бы вкусной эта штука ни была, если ты будешь питаться только ею, то снова попадешь в госпиталь.

Дункан прикончил свой картофель и принялся за порцию Фиби. На его лицо снова вернулись краски, а в глазах появился злобный блеск.

- Женщина, - сказал он, изображая свирепость, - ты собираешься указывать мне, что мне есть и чего не есть?

- Конечно, - не моргнув глазом, ответила Фиби. - Ведь я твоя жена.

Он вздохнул.

- Наверно, это значит, что ты не купишь мне еще порцию этого... - Он повернулся, чтобы прочесть вывеску над стойкой. - «Праздника для желудка» ?

- Вот именно, - ответила Фиби. - Ты хочешь умереть от несварения желудка до того, как тебе исполнится двести пятьдесят лет?

Дункан засмеялся.

- На следующий год мне исполнится двести сорок пять! - сказал он, и женщина, толкавшая тележку между столиков, обернулась и посмотрела на него.

В тот день они посетили один из главных туристских аттракционов Орландо.

- В мое время мы не боготворили мышей так, как вы, - поделился секретом Дункан, когда мимо на двух ногах прошагал гигантский и очень жизнерадостный грызун. - Отвратительные твари по большей части.

Фиби мягко взяла мужа за локоть, помня о его ране и общем истощении.

- Ты кощунствуешь, - предупредила она, улыбаясь глазами. - Идемте, капитан Рурк, я хочу вам показать кое-что.

Дункан был потрясен, когда они побывали на аттракционе самом любимом у Фиби, представляющем пиратов, скелеты, горы сокровищ и впечатляющую битву между кораблем и береговыми укреплениями.

- Ты могла бы заранее предупредить меня, - сказал он, играя желваком на скуле, - что нас ждет стрельба!

Фиби засмеялась.

- Я же предупреждала тебя, что все будет как на самом деле, - сказала она. - Как ты относишься к призракам?

Дункан ничего не ответил.

Тем же вечером в номере отеля, когда они наслаждались по шею в воде в джакузи, Фиби спросила:

- Ну, мистер Рурк? Что вы думаете о современной Америке?

Дункан, взяв стоявший на краю ванны стакан с вином и отхлебнув из него, обдумывал ответ.

- И это, - сказал он сухо после значительной паузы, - и есть современная Америка?

Фиби плеснула в мужа водой, чтобы сбить с него спесь. Однако ей пришлось признать, что в чем-то он прав.

- Да, такова одна из ее сторон, - согласилась Фиби, когда его вино перемешалось с водой, а волосы намокли. Она приблизилась к нему, обняла за поясницу и положила голову на его здоровое плечо. - Скажи мне, что ты думаешь, - настаивала она. Ей действительно хотелось знать.

Дункан помолчал, затем его руки замерли у нее на спине.

- Пираты меня позабавили, - сказал он, и шаловливые искорки в печальных глазах чрезвычайно напомнили Фиби его отца. - Хотя, должен признаться, раз другой я чуть не швырнул тебя на дно лодки, чтобы спасти от шальных пуль. Дом с призраками, однако, едва не прикончил меня.

Фиби подняла голову и поцеловала его.

- Но тебе здесь не нравится.

Он снова помолчал. Затем погладил ее волосы и сказал с неохотой:

- Нет, Фиби. Это не мой век.

Фиби прикусила губу, чтобы удержать слезы.

- Это моя вина, - сказала она. - Я заставила тебя поверить, что весь мир превратился в один увеселительный парк, а это не так.

Дункан, в стране, за будущее которой сражались ты и твои друзья, есть многое другое. Он заставил ее замолчать легким поцелуем.

- Я знаю, - сказал он хрипло, привлекая ее к себе. - Мы вместе, Фиби. И это самое главное.

Она фыркнула.

- Да, - согласилась она. - Только знаешь что? Мне кажется, что ваш мир мне тоже нравится больше, несмотря на все его войны и несправедливости. Почему-то он был более изящным, и все в нем казалось более материальным. Более настоящим.

Дункан взял ее за подбородок и заставил поднять голову.

- Но тебе будет лучше здесь, - сказал он. - Лучше для тебя и нашего ребенка.

Фиби кивнула. Чуть раньше вечером они смотрели передачу Си-Би-Эс о беременности и деторождении, и Дункан по-настоящему заинтересовался этими вопросами.

- Я схожу завтра к врачу, - пообещала она, видя тревогу в его глазах, - чтобы удостовериться, что все в порядке. А затем покажу тебе другую сторону Америки.

- Я люблю тебя, - сказал Дункан нежно. Он говорил ей эти слова и раньше, в муках страсти, но теперь все было по-другому. Что - то вроде верстового столба, заявление о том, что происходящее между ними будет всегда. Вечно.

Фиби смотрела на него с удивлением и радостью, потому что, несмотря на всю нежность Дункана, всю его мужественность и страсть, он никогда не говорил ей этих слов так, как сейчас. А она жаждала услышать их, как цветок пустыни жаждет холодного утреннего тумана.

- И я тоже тебя люблю, - ответила она. В этом мире и во всех остальных.

Дункан снова поцеловал Фиби и очень осторожно поднял ее из воды. Они вытерли друг друга мягкими гостиничными полотенцами и занялись любовью.

На следующее утро Фиби побывала у гинеколога и вышла из смотрового кабинета с улыбкой, держа в руке рецепт на витамины для беременных. Осмотр прошел хорошо, сердце ребенка билось сильно и уверенно. Дункан ждал ее в соседней комнате, глядя в окно на море.

Она увидела тоскливое выражение на его лице, прежде чем он успел сменить его на одну из своих ухмылок.

- Идемте, мистер Рурк, - нежно сказала Фиби, взяв его за руку и прикасаясь губами к его пальцам. - Я хочу вам показать еще кое-что.

Через час они были на автостраде, во взятом напрокат автомобиле направляясь на мыс Кеннеди.

- Пора поговорить об островах, океанах и сверхъестественных лифтах, - объявила Фиби, не отрывая взгляда от дороги.

Дункан, сидевший рядом с ней, нахмурился:

- Что с ребенком? Ты так и не рассказала мне, что говорил врач.

- С ребенком все в порядке, - заверила она, чувствуя, как что-то сдавливает горло. - Я беспокоюсь о тебе.

Они перекусили гамбургерами, любимым блюдом Дункана, в кафетерии рядом с базой. Затем Фиби повела своего мужа из восемнадцатого столетия в космический музей, рассказывая о полетах на Луну и прочих современных чудесах, насколько сама в них разбиралась.

На обратном пути в Орландо Фиби занималась мысленными сравнениями. Конечно, она многое любила в двадцатом веке, но понимала, что это не ее время, точно так же, как не время Дункана. Безмолвно, в самых сокровенных уголках сердца, она попрощалась с 90-ми годами XX столетия.

- Мы возвращаемся, - объявила Фиби.

- Возвращаемся? - отозвался Дункан. Он был погружен в свои мысли после посещения музея, в чем не было ничего удивительного. - Как это? - спросил он рассеянно.

- Начнем с того, что полетим ну ладно, поплывем, назад на Райский остров. Там поселимся в отеле и будем ждать, в надежде, что волшебный лифт рано или поздно вернет нас в тысяча семьсот восьмидесятый год.

Дункан улыбнулся так тоскливо, что у Фиби заныло сердце.

- Нам поможет разве что чудо, - сказал он.

- Может быть, - согласилась Фиби, дотронувшись до его руки. - Но разве это не случалось уже два раза? Говорят, Бог троицу любит.

Он вздохнул: - Даже если бы это было возможно, как же с ребенком?

- А что с ребенком? Он был зачат в восемнадцатом веке. Возможно, он и родиться должен тогда же.

Дункан, похоже, не был убежден, но в тот же день они продали несколько золотых монет владельцу магазина и к вечеру были на борту наемной яхты, направляясь к Райскому острову. Стоя у штурвала со шкипером и слушая пространную лекцию том, как работают приборы, Дункан впервые за много дней казался действительно счастливым.

В отеле «Эдем» было так же тоскливо, как и раньше, но в душе Фиби была уверена, что, вернувшись, они поступили правильно. Они поселились в отеле под именем мистера и миссис Рурк и проводили дни, читая, учась и разговаривая, а по вечерам занимались любовью. Фиби была совершенно довольна и могла бы вести такую бесцельную жизнь вечно, но она чувствовала в Дункане беспокойство, нетерпеливое стремление попасть в мир, который он знал.

Фиби всюду искала книгу профессора Беннинга о жизни Дункана, ничего не говоря мужу, но нигде ее не нашла. Вероятно, какой-нибудь турист обнаружил маленький томик и забрал его с собой. Запросы в островную библиотеку и в службу поиска книг на материке не принесли плодов, и Фиби неохотно прекратила попытки выяснить, чем закончится ее жизнь и жизнь Дункана. «Возможно, - рассудила она, - это к лучшему».

Беременность Фиби начала становиться заметной и выручка от продажи монет подходила к концу, когда у Дункана появилась бессонница. Фиби часто просыпалась по ночам и обнаруживала, что его нет рядом, и каждый раз это пугало ее до ужаса.

Обычно она находила его на одной из террас или за пианино в баре, где он тихонько перебирал клавиши, как будто боясь пробудить скрывающуюся внутри него музыку. Иногда он уходил на пляж и потом тоскливым тоном описывал замеченные им созвездия, как будто звезды, сиявшие на небосводе, были не те же самые, которые он знал с детства.

Хотя он любил ее и говорил это часто и красноречиво, не только словами, но и телом, Фиби стала бояться, что теряет Дункана, что он постепенно отдаляется от нее. Она хотела вцепиться в него, не отпускать от себя ни днем, ни ночью, но слишком сильно его любила, чтобы становиться его тюремщиком.

И ей оставалось только ждать, наблюдать за вечно изменчивым морем и чувствовать, как у нее под сердцем растет ребенок.

Однажды посреди тихой и душной ночи, месяца через три после их возвращения в отель на Райском острове, Дункан осторожно встал с кровати, стараясь не разбудить Фиби. Он познакомился с барменом, приветливым негром по прозвищу Снежок. Иногда он еще стоял за стойкой, протирая стаканы, или смахивал мусор со столиков, когда Дункан спускался вниз.

Когда Дункан вошел в холл, телевизор аппарат, который Дункан стал презирать после первоначального и очень короткого периода восхищения, был настроен на круглосуточный канал новостей.

- Дункан, дружище! - приветствовал его Снежок, ослепительно улыбаясь. Он всех звал «дружище», но Дункан не возражал, потому что это обращение давало ему ощущение гостеприимства. Как бы сильно он ни любил Фиби достаточно, как он думал иногда, чтобы ради нее пожертвовать своей душой, он скучал без мужской компании Алекса, Бидла и своего брата Лукаса. Когда он позволял себе задуматься над фактом, что эти люди, бывшие его друзьями, давным-давно умерли, его горе было едва переносимым.

- Привет, - ответил он, взглянув на часы на стене над стойкой. «Еще час до закрытия», - подумал Дункан. Как обычно, кроме них двоих, в баре никого не было.

- Эй, окажи услугу, ладно? - попросил Снежок. - У меня в погребе, в маленькой каморке под лестницей, хранится пол-ящика «гран-марнье». Будь другом, притащи его сюда, а то, едва я отлучусь, тут же явится какой-нибудь любитель майтая и менеджер спустит с меня шкуру за то, что меня нет на месте.

Дункан улыбнулся. Он еще не научился говорить на английском двадцатого века во всех его разновидностях. Снежок называл это «жаргоном», но обычно понимал бармена.

- Конечно, - сказал Дункан и направился в погреб, не спрашивая, как туда попасть. В свое время он хранил вино и контрабандный ром в той же самой каморке.

- Спасибо, парень, - поблагодарил Снежок.

На верхней ступеньке лестницы, ведущей в погреб, Дункан щелкнул выключателем одно из многих современных изобретений, которые он оценил, но ничего не произошло. Он помедлил, дожидаясь, когда глаза привыкнут к мраку, и затем увидел странное тусклое свечение в проходе и услышал звонок.

Лифт. На мгновение его сердце учащенно забилось, но затем он вспомнил: эти механизмы широко распространены в двадцатом веке. Лифты имеются во всех домах, включая этот грязный отель.

Он спустился по лестнице, открыл дверь в кладовку и при свете задержавшегося лифта нашел початый ящик «гран-марнье», о котором говорил Снежок. Подхватив ящик, Дункан стал подниматься по лестнице, но тут же, засмеявшись, остановился. Лифт еще стоит с открытыми дверями, как будто ждет его. Зачем же идти пешком?

Дункан вошел в кабину, поздравляя себя с умением обращаться с современными устройствами, нажал кнопку холла, и двери закрылись перед его лицом. Кабина поехала вверх, остановилась, и Дункан, зевнув, вышел наружу. Он выпьет, поболтает со Снежком, а затем вернется в номер, ляжет рядом с Фиби и станет ждать рассвета. Если его жена проснется в хорошем настроении, он займется с нею любовью...

Он вышел из лифта и услышал, как двери тихо закрылись за его спиной, прежде чем понял, что случилось.

Холл больше не был холлом. Это было пустое, залитое лунным светом помещение, усеянное обломками статуй, блестящими хрустальными осколками от разбитой люстры, и кусками обвалившейся с потолка штукатурки.

Дункан развернулся на месте, держа в руках ящик с коричневыми бутылками, и увидел, что лифт пропал. Стена была гладкой и совершенно голой, если не считать крюка и натянутой проволоки, на которой когда-то висела картина.

Он поставил ящик на пол, слыша, как в ушах отдается стук сердца. Затем, поняв, что вернулся в 1780 год без Фиби, бросился на стену, где только что был лифт, выкрикивая ее имя.

Фиби села в кровати. Ей казалось, что мозг сжала невидимая рука, вырвав ее из глубин сна. Она взмокла от пота, ночная рубашка прилипла к телу, а в ушах воплем призрака отдавались звуки ее собственного имени.

- Дункан? - Она потянулась к выключателю настольной лампы, зажгла ее, и свет подтвердил то, что она знала и так: ее мужа не было. - Дункан!

Он внизу, говорила она себе, когда ужасная тревога, разбудившая ее, сменилась отчаянием. Или пошел на пляж, или читает в холле...

Но эти уверения не помогали. Фиби встала с кровати, стащила с себя ночную рубашку, нашла спортивный костюм и оделась, не попадая в рукава.

Она снова и снова повторяла имя Дункана, словно сумасшедшая, бормочущая молитвы, но ее не волновало, как это выглядит со стороны, и она не пыталась остановиться. Ее внутренний голос говорил ей то, что отрицал разум: случилось что-то ужасное и грандиозное.

Их номер помещался на втором этаже, и Фиби не стала вызывать лифт. Она сбежала по лестнице, босая, с растрепанными волосами, и бросилась в бар.

Снежок был там, и ожидающе поднял голову, когда Фиби появилась в баре, скользя, как олень на льду.

- Фиби? - спросил он, на мгновение прищурив глаза.

- Где Дункан? - промолвила запыхавшаяся Фиби. Она сама уже знала ответ, но не могла принять его и хотела услышать, как кто-нибудь станет отрицать очевидное.

Снежок вышел из-за стойки, взял Фиби за руку и усадил ее.

- Я послал его вниз кое за чем, - сказал он. - Наверно, он заговорился с кем-нибудь. А вы посидите-ка, и я налью вам стакан отличного молока.

Фиби поднялась было, но снова села. Она запыхалась, и у нее так сильно дрожали колени, что она боялась упасть. Она начала плакать, сначала тихо, затем сильнее и, наконец, забилась в громких истерических рыданиях.

Снежок похлопал Фиби по спине и пробормотал, что все будет в порядке, она положила голову на сложенные руки, продолжая рыдать.

- Хватит, - сказал бармен. - Это нехорошо для вас. Хотите, я вызову врача, а затем пойду и найду этого вашего идиота мужа?

Фиби подняла голову и всхлипнула.

- Он пропал, - сказала она.

- Пропал? Почему? - спросил Снежок, но в его голосе появились тревожные нотки. - Я видел его пару минут назад! Черт, да он через секунду или, две войдет в эту дверь. Когда он появится, как вы объясните ему свою выходку?

Фиби сделала вид, что успокоилась, и стала ждать, но Дункан не возвращался. К рассвету Снежок, портье и островная полиция поняли то, что Фиби знала с самого начала.

Дункан Рурк исчез как дым, как воспоминание.

ГЛАВА 19

- Черт побери, где ты был? - спросил Алекс, бледный от раздражения и застарелой боли в поврежденном колене, войдя в комнату, которая была прежде кабинетом Дункана, и обнаружив там друга в компании с бутылкой.

Чтобы избавить свою семью и друзей от возможного потрясения, Дункан сперва спрятал ящик с «гран-марнье», затем отправился в спальню, где поспешно сменил одежду двадцатого века на штаны, башмаки и свободную льняную рубашку. Ему было невыносимо находиться там, зная, что Фиби теперь нет с ним и он, может быть, никогда больше ее не увидит. Одна лишь мысль о такой возможности была совершенно невыносимой, реальность же, день за днем, ночь за ночью будет просто пыткой.

- Сколько времени я отсутствовал? - мрачно спросил Дункан, призывая на помощь все свои душевные силы и приводя мысли в относительный порядок. Как бы сильно он ни хотел предаться отчаянию, он не мог позволить себе такой роскоши. Нужно было выиграть войну, а от него зависели жизни многих людей.

В ожидании ответа он разглядывал исцеленного Алекса. Его друг уже не пользовался костылем, ни в прямом, ни в переносном смысле, хотя его хромота бросалась в глаза. За его пояс был засунут пистолет, как раньше, и волосы были причесаны и аккуратно связаны в пучок. Его кожа была загорелой.

Вопрос явно застал Алекса врасплох, как и должно было быть.

- Боже мой, - произнес он наконец, - неужели ты этого не знаешь? Прошла неделя с тех пор, как ты испарился, словно призрак, черт побери! Мы с Лукасом обшарили остров до последнего дюйма, пытаясь найти какие-нибудь следы тебя или Фиби. Что за дьявольщина здесь творится?!

Дункан чувствовал внутри себя пустоту, ныли старые шрамы. Он был уверен: быть привязанным к хвосту лошади, которая волочит тебя по каменистой дороге, менее больно, чем расстаться с женой без надежды когда-либо снова увидеться с нею. Кроме того, ему не улыбалась перспектива рассказывать о своих приключениях.

Прежде чем ответить, он сделал изрядный глоток бренди и повалился в кресло за столом.

- Ты бы лучше налил себе, дружище, и присел. Это долгая и запутанная история, полная неожиданных поворотов.

Алекс смотрел на Дункана с любопытством и раздражением, но внял его совету. Взяв в руки кружку и примостившись на подушке, он поднял брови и пробормотал:

- Ну, давай, выкладывай.

Дункан не надеялся, что ему поверят. Тем не менее он начал с той ночи, когда появилась Фиби Алекс лично присутствовал при том событии, поэтому была вероятность, что он хотя бы частично поверит рассказу, каким бы фантастическим он ни был, а затем поведал недавние события, начиная с путешествия на лифте в будущее.

Кое-как Дункан описал наиболее важные моменты и, прочистив горло, сообщил обстоятельства своей нынешней разлуки с Фиби. К этому моменту его уже не волновало, слушает его Алекс или нет.

- Великий Боже! - промолвил Алекс, когда рассказ закончился и Дункан, обессилев, положил голову на руки возле пустой кружки. - Мыши размером с людей? Экипажи, которым не нужны лошади? Ракетные корабли, летающие на Луну? Черт, похоже, что любой нормальный человек сойдет с ума, пробыв там пять минут?

Дункан вздохнул и только потом посмотрел на друга спокойным взглядом.

- Итак, ты считаешь, что я сошел с ума?

- Я бы подумал это про любого другого человека, рассказавшего мне такую сказку, - ответил Алекс. - Но, поскольку я знаю, что ты чертовски разумен, остается только допустить, что ты говоришь правду. - Он сильно нахмурился, сведя брови, когда стал обдумывать дальнейшие следствия ситуации. - Если могут происходить такие вещи, то, значит, мы не имеем права претендовать на понимание мира и его законов. - Он замолчал и долго смотрел на Дункана, прежде чем спросить: - Как же ты будешь дальше жить без Фиби?

- Не знаю, - ответил Дункан. Разумеется, ему очень хотелось выпить еще бренди, чтобы прийти в бесчувственное состояние, но это удовольствие могли позволить себе другие люди, обладавшие досугом для действительно невыносимых страданий. Он с выражением хмурого неодобрения осмотрел комнату, заметив поврежденные стены и потолок. Его стол и кресло остались практически единственными целыми предметами.

- Что ты, Лукас и остальные делали в мое отсутствие?

Шея Алекса густо покраснела, и он на мгновение отвел глаза, давая понять Дункану, что занимался какими-то весьма личными делами. Например, улаживал отношения с Филиппой. Перемена в Алексе была одновременно и удивительной, и трогательной, хотя Дункан был слишком погружен в себя, чтобы в полной мере оценить степень его исцеления.

- Во-первых, я женился на твоей сестре, - сказал Алекс, встречаясь с Дунканом взглядом.

Дункан знал, что его улыбка была тусклой, может быть, даже мрачной, но он искренне обрадовался этой новости.

- Поздравляю, - сказал он. - Я бы давным-давно привез ее на Райский остров, если бы знал, что она способна совершить такое чудесное превращение.

Алекс покраснел еще сильнее и медленно отошел. Очевидно, у жениха и невесты все было в порядке, пусть даже мир вокруг них лежал в руинах. Но Дункан не позволил себе развивать эту мысль дальше.

- Мы не бездельничали, - поспешил добавить Алекс. - То есть Лукас, Билд и остальные. Мы... э-э... присвоили корабль Морно. Прекрасное судно, и, в сущности, его нужно было только почистить. Под напором Лукаса его оснастили, и оно готово к плаванию.

- А Морно и прочие? - спросил Дункан. - Что вы сделали с ними? А особенно с девушкой, Симоной?

Алекс встал, подковылял к столу и наполнил свой стакан.

- Морно и его люди по-прежнему в тюрьме, - сказал он, и едва заметное колебание, нотки нежелания говорить дальше, заставили Дункана насторожиться. - А девушка мертва, - закончил Алекс.

Дункан почувствовал, как все внутри у него переворачивается.

- Мертва?

- Мы, конечно, не могли запереть ее с Морно и его шайкой, - сказал Алекс, и его мрачный тон свидетельствовал, что он живо вспоминает подробности смерти Симоны. - Она жила здесь, спала в своей старой комнате и делала свою старую работу. Она где-то достала веревку и повесилась на одной из балок в прачечной. Ее нашла Филиппа.

Симона прекрасная, непокорная Симона умерла в таком юном возрасте. Эта мысль обожгла все существо Дункана, как брызги кислоты.

- Господи! - пробормотал он и долго молчал, осознавая эту новую печаль и смиряясь с ней, делая ее, как и многие предыдущие горести, частью своей души. - А моя мать? - спросил он наконец. - Как поживает эта дорогая мне замечательная женщина?

- Мистрисс Рурк поживает хорошо, - ответил Алекс, - если принять во внимание события последних недель. Она сожалеет о смерти твоего отца и, как все остальные, очень встревожена исчезновением тебя и Фиби. Как ты собираешься им все объяснять?

Дункан вздохнул. Одно дело рассказывать о случившемся Алексу, но описывать лифты и все, что он знал о тайнах времени, другим людям, было испытанием, к которому Дункан был не готов.

- Когда-нибудь, - ответил он после некоторого раздумья, - мне, конечно, придется сказать им правду. А пока что просто не буду ничего говорить и надеюсь, что ты, Алекс, поможешь мне.

Алекс отнесся к его рассказу скептически что, конечно, было чепухой по сравнению с тем, как воспримут такую необычайную историю его семья и подчиненные.

- Не думаю, что это им понравится, - сказал он. - Однако их радость от твоего возвращения, пусть даже без твоей прелестной жены, вероятно, отвлечет их на какое-то время. А что ты собираешься делать теперь?

- Умереть, - ответил Дункан, не в силах представить себе жизнь без Фиби. Боже всемогущий, грядущие годы казались ему невыносимо унылыми и тоскливыми превыше всех сил. - Правда, боюсь, судьба не будет столь милосердной.

- Да, едва ли, - согласился Алекс. - Пойдем, настало время Лазарю выйти из могилы, таща за собой погребальные одежды. Ты должен показаться людям, Дункан, положить конец тревогам, охватившим твоих друзей, и сказать нам, что делать дальше.

Дункан кивнул, ужасаясь предстоящему, и поднялся на ноги. Он развел руками и попытался усмехнуться.

- Смотрите, - объявил он, - как Лазарь, шатаясь и щурясь, выходит на свет.

Истерика у Фиби постепенно прошла, оставив после себя оцепенение. Прошла неделя, другая, но нигде на острове не было найдено и следа Дункана. Это, конечно, не удивило ее, поскольку она точно знала, что с ним случилось. Она оставалась на Райском острове, жила в том же самом номере, который занимали они с Дунканом, ждала, размышляла и частенько плакала. Иногда она заходила в бар и болтала со Снежком, но все равно она была одинока, если не считать ее неродившегося ребенка. Последнего, разумеется, нельзя было считать интересной компанией.

Однажды, дождливым днем, когда ее деньги подходили к концу, а настроение было мрачным, как никогда, Фиби нашла книгу с биографией Дункана, лежащую на металлическом столике на веранде. Ее сердце заколотилось, когда она узнала знакомый «матерчатый» переплет.

Книга как будто возникла из пустоты.

И вот она, перед ее глазами. Конец истории, ответы на вопросы, над которыми она размышляла. Прожил ли Дункан долгую жизнь, или был схвачен и повешен англичанами? Изменил ли ее визит в прошлое историю, и, если изменил, отразится ли он на заплесневелых страницах тоненькой и потрепанной книжки?

Фиби прикусила губу, на мгновение прижав биографию к груди.

За поржавевшими ставнями повисла густая серая пелена дождя, закрыв вид на экзотические цветы и яркую зелень, заставив умолкнуть пестрых, крикливых птиц. «Зная, что случилось с Дунканом, я могу обречь себя на ужасную, нескончаемую боль, - рассуждала Фиби. - Допустим, его схватили и казнили британцы, или он был убит в бою?»

Фиби положила книгу обратно, даже положила ее обложкой вниз, намереваясь уйти прочь, но у нее не хватило сил. Она должна узнать, что случилось с Дунканом, к лучшему или к худшему.

Она опустилась в одно из мягких виниловых кресел, взяла принадлежавшую профессору Беннингу книгу «Дункан Рурк - пират или патриот?» и открыла ее на первой странице. Рассказ с первых же строчек поглотил ее, и она забыла об окружающем. Были фразы, заставлявшие ее улыбнуться, или же, наоборот, запрокинув на несколько секунд голову, закрыть глаза, чтобы сдержать нахлынувшие слезы.

Автор упоминал, что Дункан взял в жены таинственную женщину, про которую думали, что она сбежала из тюрьмы или сумасшедшего дома, но однажды ночью, после боя, она пропала, и никто никогда больше ее не видел, Чувствуя, как у нее заныло сердце, Фиби всхлипнула и заставила себя читать дальше. До последней главы она добралась за какой-нибудь час, потому что повествование было коротким и очень сжатым, почти без лирических отступлений и поэтических излишеств. Усевшись прямо, чувствуя, как сердце бьется в горле, и подумав, что странно так волноваться из-за событий, случившихся двести лет назад, Фиби, мысленно подобрав юбки, ринулась в море правды.

Факты были просто чудовищны.

Через три недели после пленения Морно и его команды, напавшей на его дом, Дункан отвез всех, связанных по рукам и ногам, в некое место к югу от Куинстауна. Он использовал в своих целях бывший корабль Морно, переименованный в «Фиби Энн», и переправил пленников своим друзьям, которые, в свою очередь, должны были передать их британским властям.

Миссия была успешной до этого момента. Жак Морно и его команда предстали перед английским судом один лишь список их преступлений занимал половину печатной страницы и были приговорены к расстрелу.

Дункан отплыл на Райский остров и наткнулся там на отряд английских солдат под командой капитана Лоуренса. Его и всю команду немедленно арестовали, а также Лукаса и Алекса, но только после того, как Лукас был тяжело ранен, пытаясь спасти брата.

Слезы катились по щекам Фиби, пока рассказ приближался к неминуемой развязке.

Капитан Лоуренс без сомнения, тот же самый человек, который служил в Куинстауне и жестоко высек мистера Биллингтона, вступившегося за Фиби в таверне, на примере Дункана Рурка решил преподать урок всем бунтовщикам. К тому же, Лоуренс, вероятно, слышал об истории с Франческой Шеффилд, хотя автор не освещал эту часть биографии Дункана, и чувствовал себя обязанным содрать лишний фунт мяса в пользу своего товарища.

Дункан был привязан к дереву и зверски высечен, но на этот раз не было Джона Рурка, чтобы освободить его, отвезти домой и залечить его раны. Лукас был ранен в предшествующей стычке, Алекс и остальные связаны и вынуждены лицезреть судьбу, которая ожидала их самих утром. Нет, во второй раз Дункан испил полную чашу страданий, не смягченных ни милосердием, ни правосудием.

Его оставили привязанным к дереву на всю ночь, чтобы предоставить ему возможность, по словам Лоуренса, поразмыслить над своими грехами. К утру Дункан был мертв.

Фиби закрыла книгу, шатаясь, вышла под тропический ливень и ее вывернуло наизнанку. Она не могла вообразить более жестокой смерти для Дункана. Она вернулась бы на два столетия назад и перенесла бы все мучения вместо него, если бы это было возможно. Все, что угодно, она сделает все, что угодно, лишь бы изменить историю!

Когда ее желудок опустел, она осталась стоять под дождем, беременная от человека, который был мертв больше двухсот лет, с разбитым сердцем и измученная до мозга костей. Она и в самом деле не знала, как вынести остаток жизни, мысленным взором видя картину казни Дункана. Но ради Джона Александра Рурка, своего сына, она не должна сдаваться.

Снежок нашел ее во дворе, промокшую до костей, с волосами, прилипшими к лицу, поднятому навстречу дождевым струям. Он взял ее за руку и отвел в бар, дал ей чашку горячего кофе и отправился на поиски полотенец и сухой одежды.

Фиби сидела на табурете у стойки, не притронувшись к кофе, и глядела в высокое зеркало за стойкой. Но вместо своего собственного жалкого отражения она видела Дункана. Он стоял на коленях перед деревом, служившим позорным столбом, со связанными и высоко поднятыми над головой руками, с волосами, покрытыми кровью и потом, с лицом, ободранным о грубую кору. Его спина была исполосована. Она видела, как Дункан умирает, и была не в силах помочь ему или хотя бы утешить. Тогда она издала непроизвольный крик отчаяния и упала без чувств.

Снежок, вернувшись, обнаружил ее на полу. Она шевелилась, пытаясь встать, и издавала звуки, похожие на всхлипывания.

- Фиби... - сказал он. - Бедная маленькая Фиби.

Он вызвал «скорую помощь», и, несмотря на протесты Фиби, ее увезли в больницу. По иронии судьбы ее положили на ту же самую кровать, которую занимал Дункан во время своего визита в двадцатый век.

Открыв на следующее утро глаза, она увидела Шарон сестру, которая напоминала Симону, стоявшую у кровати.

- Вы хотите потерять своего ребенка, миссис Рурк? - спросила сестра, и ее голос был одновременно резкам и дружелюбным. - Именно это случится, если вы не успокоитесь.

Фиби уже лишилась мужа, единственного человека, которого она любила, и потеря ребенка была бы окончательным ударом.

- Хороший совет, - согласилась она, - если бы я только знала, как им воспользоваться. Может быть, нужно сходить к психоаналитику.

Шарон нахмурилась и пододвинула стул.

- Что случилось с вашим симпатичным мужем?

Объяснять было бессмысленно: любая попытка, вероятно, закончится тем, что ее отправят в какой-нибудь сумасшедший дом на материке.

- Он пропал, - ответила Фиби.

Эти два слова означали все и ничего. Дункан не просто пропал он был героем во всех смыслах слова, и судьба наградила его ужасной смертью.

Сестра вздохнула: - Значит, вы остались одна с ребенком. Многие женщины в наши дни находятся в такой ситуации. Я, например.

Фиби с радостью приветствовала попытку отвлечь ее от созерцания собственной жалкой участи. Кроме того, она действительно заинтересовалась.

- Вы мать-одиночка? Шарон улыбнулась.

- У меня двое сыновей Линдер и Мартин. Иногда приходится туго, но мы всегда как-то выкручиваемся. - Ее лицо на мгновение омрачилось. - Их отец был убит в Персидском заливе.

- Мне очень жаль, - пробормотала Фиби. Она подумала, страдал ли муж Шарон так же, как Дункан, или его смерть была быстрой и милосердной. Но, разумеется, ей и в голову ни пришло спрашивать.

- Да, - сказала Шарон с тоскливой улыбкой. - Мне тоже жаль. Мой Бен был хорошим человеком. Но разве слезы и терзания могут что-нибудь изменить? В один прекрасный день понимаешь, что нужно жить дальше. Чем скорее вы поймете это, миссис Рурк, тем лучше будет для вас и вашего будущего малыша.

Фиби кивнула. - Я знаю, что вы правы, - сказала она, и ей на глаза снова навернулись слезы. - Я попытаюсь собраться с силами.

Шарон погладила Фиби по руке:

- Отдохните немножко, ладно? Закройте глаза и попытайтесь думать о чем-нибудь хорошем...

В этот момент Фиби на ум пришло имя Старухи, якобы обладающее магической силой. Она почувствовала первую неуверенную, хрупкую надежду и начала про себя повторять это слово.

Фиби выписали на следующее утро, в разгар неистового тропического урагана, и Снежок отвез ее в отель на своем джипе. Дождь с таким грохотом молотил по брезентовой крыше машины, что они даже не пытались разговаривать. Но Фиби все равно была занята: с того мгновения, как она вспомнила подлинное имя Старухи, она набиралась сил и решительности.

Когда они добрались до места, Фиби направилась в свой номер, а Снежок вернулся к работе. Он был хорошим другом, хотя их знакомство продолжалось недолго, и она всегда будет благодарна ему за его доброту.

Шторм продолжался весь день, и пальмы под порывами урагана сгибались почти до земли. Персонал отеля был вынужден закрыть все ставни и запереть двери. Электричество отключили на всякий случай, в погребе были запасены консервы, вода в бутылках, а также одеяла, подушки и аптечки первой помощи.

Фиби была возбуждена, ей казалось, что она впитывает энергию разъяренной стихии. В ее мозгу теснились планы и возможности, и она с каждым вздохом повторяла тайное заклинание длиной в одно слово подарок Старухи.

С наступлением ночи ураган достиг наивысшей силы, пытаясь сорвать кровлю и сотрясая отель до основания. Фиби, два других постояльца и персонал спустились в погреб, взяв с собой фонарики, книги, переносные радиоприемники и нервно переговариваясь друг с другом.

Фиби знала, как она повторяла себе снова и снова, что, даже если ей удастся вернуться к Дункану, ей может не хватить времени, чтобы уберечь его от английского плена. Она слишком хорошо знала, что время идет неодинаково в обоих мирах она могла попасть в тот век до того, как Дункана схватят и казнят, но могла и найти его могилу на склоне холма, рядом с могилой отца.

- Вы не хотите посидеть с нами, милочка? - спросила миссис Зиллман, дружелюбная пожилая женщина с волосами голубого, оттенка. Она и ее муж Малькольм купили коттедж во время предыдущей поездки на Райский остров и вернулись, чтобы юридически вступить в обладание недвижимостью.

Фиби посмотрела на закрытые двери лифта и направила луч фонарика на табло наверху. Цифры, показывающие номера этажей, конечно, не светились, поскольку электричество было отключено.

- Я слишком взволнована, - ответила она, и это было совершенно верно. Про себя она снова повторила имя Старухи.

Миссис Зиллман сочувственно улыбнулась вероятно, она слышала от персонала подробности истории Фиби и вернулась к мужу и остальным. Через мгновение после ее ухода раздался тихий звон, и двери лифта отворились.

Сердце глухо забилось в конце концов, это может означать лишь то, что снова включили электричество, и Фиби вошла в кабину. Если бы не фонарик, она оказалась бы в полной темноте, когда двери закрылись за ней. «Дункан! - молила она тихим лихорадочным шепотом. - Будь там! Пожалуйста, будь там живой, невредимый и упрямый!»

Лифт тихо загудел, хотя больше не было никаких признаков, что он работает на электричестве, но Фиби чувствовала, как он движется, поднимая ее. Она затаила дыхание, когда кабина остановилась и двери открылись.

Перед ней была разоренная гостиная Дункана, и она без малейшего колебания бросилась в комнату, сжимая сумочку и фонарик. Двери закрылись за ее спиной, но Фиби даже не обернулась, чтобы увидеть, что они пропали безвозвратно.

Она вернулась в мир Дункана.

Фиби, нахмурившись, стояла в центре красивой комнаты. Шторма в этом мире не было, и стоял день, а не ночь. Она окликнула было Дункана по имени, но тут же замолчала. Если британцы уже овладели островом, она не хотела оповещать их о своем присутствии. Хотя вряд ли ее, вооруженную фонариком и сумочкой с витаминами и прочими принадлежностями жизни в современной Америке, приняли бы за врага.

Жив ли Дункан, или она прибыла слишком поздно?

Она все еще стояла на месте, прикусив губу и размышляя, что предпринять, когда появилась Маргарет Рурк. При виде своей невестки Маргарет тихо вскрикнула и бросилась к Фиби, чтобы обнять ее. Фиби так же крепко обняла ее в ответ, затем отстранилась, чтобы вглядеться в лицо Маргарет. Изящные черты лица вытянулись, глаза слегка впали и были окружены темными кругами, но сила Рурков по-прежнему присутствовала в ней. Маргарет была одета в траур, и Фиби надеялась, что она оплакивает только Джона, а не Дункана.

- Мы думали, что вы покинули нас навсегда, - сказала Маргарет.

Фиби покачала головой. Ей было страшно спрашивать, но неизвестность была непереносимой.

- Где Дункан?

Лицо Маргарет на мгновение потемнело, как будто она не помнила ответа, и Фиби затаила дыхание.

- Но он же отправился в Куинстаун, - сказала наконец Маргарет, посветлев. - Они повезли туда этого жалкого пирата и его людей, чтобы передать их властям. Ох, моя милая, Дункан будет так рад, что вы вернулись!

Облегчение Фиби пролилось бальзамом на открытую рану, но она не могла себе позволить долго наслаждаться им. Дункану еще предстояло столкновение с капитаном Лоуренсом и отрядом английских солдат, и если они не найдут способ предупредить его, то Фиби, вероятно, придется присутствовать при казни мужа. При этой мысли желчь хлынула ей в горло.

- А англичане? Они еще не явились? Маргарет покачала головой.

- Мы не ждем их, - сказала она.

- Поверьте мне, они направляются сюда. На Райском острове остались одни женщины?

Маргарет кивнула: - Тут только Филиппа, Старуха и я. Служанки разъехались на другие острова, а все мужчины с Дунканом.

- Отлично, - сказала Фиби, взяв Маргарет под руку. - Вот что нам нужно сделать...

Стояла глухая ночь, и луны не было, но Дункан гнал корабль Морно, носящий название «Фиби-Энн», к Райскому острову. Он нутром чуял, что назревает беда, а его мать и сестра остались там одни, под защитой одной лишь Старухи. Правда, последнюю вполне можно было считать грозным противником.

Алекс, с трудом переносящий разлуку со своей молодой женой и точно так же горевший нетерпением вернуться, присоединился к Дункану на носу корабля.

- Море сегодня исключительно тихое, - сказал он, но Дункан уловил скрывавшееся за этими словами беспокойство.

- Да, - сказал он. - Можно подумать, что наступил мир и мореплавателям не угрожают никакие опасности.

- Я думаю о женщинах, оставшихся на острове, - ответил Алекс. - Не надо было оставлять там Филиппу.

Дункан сочувствовал ему. Он тоже хотел защищать Фиби, когда она была с ним. Теперь он отдал бы все, что у него было, лишь бы она снова очутилась с ним, какие бы опасности не угрожали им обоим.

- Да, но чтобы ты мог сделать, Алекс? - рассудительно спросил он. - Привел бы свою прелестную жену на корабль и позволил ей находиться в обществе таких типов, как Жак Морно? Рисковал бы, что она попадет в руки англичан и будет увезена в Англию или куда - нибудь еще как пленница или как добыча?

Алекс покачал головой, но его внимание было приковано к темным водам. Он прищурил глаза и нахмурился.

- Ты видишь свет?

Дункан тоже стал всматриваться во мрак. Да, верно, далеко впереди мерцал какой-то огонь. Наверняка не на суше, но на сильном удалении от любого из здешних островов и прямо по их курсу. Ничего не ответив Алексу, он повернулся и криком созвал команду на палубу.

Пушки были приготовлены к бою, и те немногие люди, у которых не было оружия, прицепили шпаги или засовывали за пояс кинжалы и пистолеты. Дункан сам полез на ванты, пытаясь рассмотреть источник света, но они были слишком далеко, чтобы оценить происходящее хоть сколько-нибудь точно.

- Может быть, просто обойти стороной? - предложил Алекс. Он предпочитал действовать наверняка: когда мог, внезапно нападал, заставляя врага врасплох, и убирался с дороги, когда считал, что ему расставили ловушку.

Нет, - не согласился Дункан, покачав головой. - Они уже знают, что мы здесь. Именно поэтому они и обнаружили себя.

- Но это может быть засада, - предположил Лукас, вышедший на палубу, когда объявили тревогу, и немедленно присоединившийся к Дункану и Алексу. Несмотря на свои политические убеждения, он явно получал удовольствие от жизни бунтаря. Возможно, его еще удастся превратить в защитника свободы.

- Если засада, то очень неуклюжая, - ответил Дункан.

Они подплывали все ближе, почти неслышно скользя под беззвездным небом по обсидиановым волнам, движимые ночным ветром, пушки были заряжены и готовы открыть огонь. С огромным удивлением они обнаружили качающиеся на волнах две маленькие шлюпки. Одна из них полыхала, как погребальный костер викинга, и скоро должна была затонуть, а во второй виднелись четыре фигуры в плащах с поднятыми над головой лампами.

- Не стреляйте! - раздался женский голос, перекрывший треск горящей лодки.

Дункану показалось, что у него внутри все перевернулось. Фиби?! Но это было невозможно: он оставил жену в ее сумасшедшем столетии, пусть даже неумышленно и не по своей воле.

Тем не менее, ее имя сорвалось с его губ хриплым криком, разнесшимся над водой:

- Фиби!

- Дункан! - прокричала она голосом, полным радости.

Дункан на мгновение закрыл глаза в попытке справиться со своими чувствами.

- Фиби! - прошептал он, и Лукас с Алексом вторили ему возгласами радости.

Когда шлюпка оказалась у борта корабля и с палубы «Фиби Энн» была спущена веревочная лестница, Дункан первым спустился вниз.

Он не сказал Фиби ни слова, а просто сжал ее в объятиях, едва не перевернув крошечную лодку, и прижался лицом к ее шее. И его совсем не волновало, что она почувствует его слезы. Фиби повисла на нем, и он ощутил, как к нему прижимается ее живот, в котором рос его ребенок.

Пока они стояли в шлюпке, обнявшись и покачиваясь в такт колебаниям океанских вод, Филиппа, Маргарет и даже Старуха поднялись по лестнице на палубу. Горящая лодка зашипела и скрылась под водой.

- Но как?.. - попытался спросить Дункан, обретая дар речи.

Фиби дотронулась пальцем до его губ.

- Сейчас не время, дорогой, - сказала она. - Мы должны убираться отсюда и поскорее, иначе твоя история, как свидетельствует книга «Дункан Рурк пират или патриот?», закончится очень печально.

Дункан засмеялся. Жизнь преподнесла ему сюрприз, и он был полон радости. Он подумал, что больше ему у жизни просить нечего. Жена и ребенок этого было более чем достаточно. Фиби поднялась вверх по лестнице, и Дункан последовал за ней.

На палубе корабля, носящего ее имя, Фиби сказала мужу, что на Райском острове их ждут англичане, и он в первый раз в жизни ни о чем ее не спрашивал. Он кивнул, но не стал отдавать команды развернуть корабль. Они продолжали плыть вперед.

Фиби встревожилась:

- Мы что, не станем поворачивать?

- Нет, - ответил Дункан убийственно спокойным тоном. - Райский остров мой дом. Я не отдам его без боя.

Перед мысленным взором Фиби вспыхнула картина: Дункан, привязанный к дереву, и она едва не потеряла сознание.

- Ты сошел с ума, пока мы были в разлуке? - прошептала она с ужасом. - Я же только что рассказала, что уготовило тебе будущее...

Дункан коснулся ее лица движением, одновременно благоговейным и вызывающим.

- Я люблю тебя, Фиби Рурк, и, пока ты здесь, со мной, мне не надо никакого рая. Но разве ты не понимаешь? От судьбы не убежишь: если мы не пойдем ей навстречу, она погонится за нами.

Фиби опустила голову, и Дункан обнял ее.

- Я боюсь, - прошептала она. - Я так боюсь, едва найдя тебя, снова потерять.

Он взял ее рукой за подбородок и заставил поднять голову.

- Пока ты рядом, - сказал он, - я неуязвим.

Фиби просто прижалась к нему, зная, что спорить бесполезно.

Через несколько часов Фиби сидела с Филиппой и Маргарет на камбузе, в ожидании развязки произнося про себя отчаянные молитвы. Мрак был таким непроницаемым, что она не видела своих спутниц, сидевших по обе стороны от нее. Единственным звуком, кроме их дыхания, были ритмичные удары волн в борта судна.

Первый пушечный залп сотряс корпус корабля, и Фиби задрожала всем телом, и душа ее замерла. Три женщины взялись за руки, но не произнесли ни слова. Раздался еще один залп, и еще, прежде чем те, кого атаковал Дункан, ответили на выстрелы. Нос «Фиби-Энн» снова сотряс удар, и на палубе раздались крики.

Фиби представила, как английские солдаты берут корабль на абордаж, примкнув штыки, и внезапно ожидание стало невыносимым. Она вырвалась из рук Маргарет и Филиппы, которые доблестно пытались удержать ее, и бросилась через камбуз к выходу, отыскивая путь на ощупь и натыкаясь на столы и скамьи. Найдя дверь, она отодвинула засов и распахнула ее.

На трап с верхней палубы проникал свет фонарей. Шум боя в первое мгновение едва не оглушил ее. Воздух был едким от дыма и странного, металлического запаха крови, который Фиби слишком хорошо знала.

- Фиби! - кричала Маргарет за ее спиной. - Вернись!

- Ты сошла с ума?! - вторила Филиппа.

Фиби поискала какое-нибудь оружие и увидела тяжелый черпак в ведре с водой. Схватив его и не обращая внимания на крики сестры и матери Дункана, она бросилась на палубу.

Рядом с ней просвистел клинок шпаги, вонзившись в одну из мачт, и Фиби, подстегиваемая адреналином, взмахнула черпаком с силой, порожденной отчаянием. После этого она нырнула в гущу битвы, пригибаясь и увертываясь, кашляя и моргая, одержимая одной мыслью найти Дункана. Времени, чтобы поискать ответа на вопрос, что она будет делать, когда найдет его, у нее не было.

Вскоре мысли Фиби чуть-чуть прояснились; и она поняла, что бессмысленно идти на врага с черпаком. Она спряталась за бочкой и, затаив дыхание, стала ждать.

Люди кричали от боли и от ярости, время от времени раздавался громкий всплеск, когда какой-нибудь бедолага падал за борт. На берегу к темному небу с ревом поднимался огромный костер, поглощая дом Дункана......И отрезая путь в будущее. Бой продолжался, и наконец Фиби казалось, что прошла вечность, превратился в поединок двух последних бойцов. Это были Дункан и английский капитан Лоуренс.

По наступившей тишине, нарушаемой только звоном шпаг, Фиби сделала вывод, что для всех остальных на борту «Фиби-Энн» бой закончился. Она не могла узнать, какая сторона победила, поскольку, снова найдя Дункана, была не в силах отвести от него глаз.

Лоуренс был отличным фехтовальщиком и в какой-то момент едва не вынудил Дункана упасть на колени, но Дункан собрался с силами и, высекая каскады голубых искр из шпаги противника, прижал его к релингу. Фиби увидела, что ее муж остановился, оценил ситуацию и пронзил шпагой сердце Лоуренса.

Дункан долго смотрел на убитого им человека, но на пожар, на суше бросил только беглый взгляд. Вырвав клинок из тела противника, он швырнул шпагу на окровавленную палубу и обернулся.

- Фиби? - прохрипел он, вложив в эти два слога все свои страхи и надежды. Она бросилась в его объятия. Они вместе встретили судьбу и изменили ее.

- Все пропало, - сказала она. - Дом... лифт...

- Неважно, - бросил Дункан, прижимая ее к себе.

И он был прав. Сейчас важно было только то, что они вместе, и, по крайней мере, в это мгновение им ничто не угрожало.

«Фиби Энн» была маленьким судном, и, поскольку уединиться на нем было негде, кое-какие с нетерпением ожидаемые последствия воссоединения Фиби и Дункана пришлось отложить. После того как пленные были связаны, а раненым оказана первая помощь, они сели на камбузе за стол напротив друг друга и сидели до рассвета, ничего не говоря, протянув навстречу друг другу руки, переплетя пальцы и соединив души.

Когда корабль на рассвете бросил якорь в бухте какого-то жалкого необитаемого острова, Фиби не узнала пейзаж. Этот остров не входил в число тех, которые она посетила во время путешествия на каноэ с Райского острова в Куинстаун, когда покинула Дункана, чтобы начать недолгую карьеру служанки в таверне.

- Что это за остров? - спросила она, стоя рядом с мужем на палубе.

Дункан усмехнулся, облокотившись на релинг и разглядывая белый пляж и густые заросли, как патриарх, осматривающий свои владения.

Странно, что вы не узнаете, мистрисс Рурк, - сказал он. - Это же сады Эдема. Фиби оглянулась, пересчитывая пассажиров корабля.

- Кажется, у нас изобилие Адамов и даже найдутся две-три Евы, - сказала она.

- Остров большой, - ответил Дункан. И он был прав.

Пока корабль танцевал на искрящихся волнах залива, Дункан и Фиби отправились на берег в одной шлюпке, Филиппа и Алекс - в другой. Обе пары расстались на пляже, направившись в противоположные стороны. В то мгновение, когда они ступили за первый поворот, Фиби обернулась и встала перед Дунканом, обхватив его руками за шею.

- Больше ни шагу, - сказала она. - Я больше не могу ждать, Дункан Рурк.

Он откинул свою прекрасную голову и засмеялся. Его смех разнесся над морем, которое так долго было его домом и его любовницей.

- Ах ты, бессовестный ребенок, - сказал он и крепко поцеловал ее.

Фиби взяла его за руку и повела в тень, где песок расстилался белой постелью, а над головой шелестел ярко-зеленый полог листвы, влажный и ароматный.

Он снова поцеловал ее, и они опустились на колени, не отрываясь, друг от друга и нежными, неловкими движениями рук пытаясь, снять друг с друга грязную, заскорузлую одежду. Они были разделены чуть ли не вечностью и думали, что разлука продлится вечно, а теперь снова нашли друг друга в Эдеме. Терпение покинуло их обоих.

Дункан опустил Фиби на песок и оторвался от ее губ, только когда расстегнул на ней корсаж и широко распахнул его, обнажая налитые груди.

- Я люблю вас, мистрисс Рурк, - сказал он. - Не хотите ли жить здесь со мной и создать мир заново?

Фиби сжала его голову руками, привлекая к своей груди, и тихо вскрикнула, когда он сомкнул губы вокруг нежного соска в страстном поцелуе.

- Я тоже люблю вас, мистер Рурк, - прошептала она. - Да... да... я хочу, чтобы это стало началом... всего... всего...

Он поднял ее юбки и, отчаянно сорвав с нее панталоны, вошел в нее одним глубоким и неистовым рывком, за которым последовал и другой, и третий, пока Фиби, охваченная наслаждением, не задрожала, растворяясь в горячем песке... И только тогда Дункан дал волю всей силе своей любви.

Когда страсть утихла и они вновь обрели способность двигаться и дышать, они вошли в теплые чистые воды залива и снова любили друг друга в волнах прибоя, словно два морских животных, и их крепкие молодые тела изгибались в грациозном единении.

Они ласкали друг друга очень долго, но это было неважно, ведь Дункан и Фиби пребывали в Эдеме, мир был новым и чистым, и перед ними лежала вечность.

Эпилог

Где-то в современной Америке...

Книга, выставленная, за двадцать пять центов на церковной распродаже, была старой и запыленной вероятно, кроме нее, в мире осталось всего несколько экземпляров этого издания. Довольная библиофилка на мгновение прижала ее к груди и улыбнулась. Заплатив деньги, она вынесла книгу наружу, в приходский сад, полный ярких цветов и весеннего солнца. Усевшись на каменную скамью, она раскрыла маленький томик на титульном листе.

«Дункан Рурк - пират или патриот?»

Женщина медленно листала страницы, бегло проглядывая текст и рассматривая одну за другой чудесные старинные гравюры. Наконец, она перевернула последнюю страницу, потому что была слишком любопытной и любила узнавать наперед, чем все кончится, если ей предоставлялась такая возможность.

«Англичане называли его пиратом, - читала она, - но каждый американец должен считать Дункана Рурка истинным патриотом. С помощью таинственной Фиби, своей жены и союзницы, он продолжал наносить удары по английскому флоту, пока Революция не победила.

После войны Рурки вернулись в Трою, на семейную плантацию около нынешнего Чарльстона, Южная Каролина, и жили там долго и счастливо, родив четырех сыновей и двоих дочерей.

Они и другие люди, подобные им, отдав революции все силы своего ума и жар сердец, с оружием в руках сражались за свою мечту и победили. И благодаря их усилиям была рождена великая, деятельная и многообещающая нация».

Оглавление

ГЛАВА 1

РАЙСКИЙ ОСТРОВ, КАРИБСКОЕ МОРЕ

1780 год

1995 год

1780 год

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

Эпилог

Реклама на сайте