«Заговор во Флоренции»

Франциска Вульф Заговор во Флоренции

ГЛАВА 1 Флоренция, 25 апреля 1464 года

Козимо дергали, толкали локтями, пинали ногами и давили со всех сторон. То толпа несла его за собой, то он утопал в ней. Сегодня был базарный день. Из всей Флоренции, с ее окрестностей на рыночную площадь тянулся нескончаемый поток людей. Вокруг рядов суетились торговцы и прочий ремесленный люд.

– Куда ты пропал? – крикнул своему другу Джакомо. Голова Козимо на мгновенье мелькнула из толпы, потом снова исчезла. – Иди же скорей! Поторопись!

– Иду! – крикнул Козимо, глубоко проклиная себя за то, что собрался на рынок именно в этот день. С ожесточением вырвав из скрюченных рук беззубой старухи край своей рубахи, он потерял равновесие и столкнулся со здоровенным верзилой. Тот не заставил себя ждать и двинул его локтем. От боли Козимо слегка вскрикнул, с трудом перевел дух и, схватившись за грудь, попытался протиснуться сквозь толпу. Это был ад, будто над Флоренцией разверзлась бездна. Вообще-то ничего удивительного в этом не было. В любой базарный день в город, как обычно, со всей округи стекались тысячи людей. И все-таки сегодняшний день был особенным. Сегодня Флоренция принимала гостей со всего света. Здесь можно было увидеть и приобрести диковинные товары, которые обычно были по карману лишь очень состоятельным гражданам. Чего здесь только не было! Смуглолицые торговцы в пестрых национальных костюмах предлагали экзотические пряности Востока, источающие дивные ароматы. Их смоляные глаза были черны, как темное ноябрьское небо. Взвешивая свой драгоценный товар на точных аптекарских весах, захватывая пальцами горстки перца и гвоздики или палочки благоуханной корицы, они позвякивали тяжелыми серебряными браслетами, а на их поясах поблескивали лезвия кинжалов.

Всего в нескольких шагах от восточной экзотики находились развалы разноцветного венецианского стекла, сверкавшего и переливающегося в лучах солнца, как драгоценные камни. И, не успев насладиться видом чудного бокала из венецианского стекла, ты уже оказывался во власти соблазнительных ароматов, источаемых цитрусами из Сицилии, искусно выставленными продавцами в виде затейливых пирамид. От одного их вида текли слюнки.

В другом ряду человек в длинном халате, с тюрбаном на голове, торговал гигантскими живыми птицами с великолепным сине-зеленым оперением. Козимо знал, что эти редкие птицы зовутся павлинами. Будучи вместе с отцом и дядей в длительном торговом путешествии, он увидел павлина во дворе одного восточного князя, который пригласил их погостить в своем роскошном доме. Многие флорентийцы лицезрели это чудо природы впервые. Неудивительно, что вокруг торговца павлинами всегда толпились зеваки. Преодолевая натиск толпы, словно плывя против течения, Козимо обнаружил товары изо льна, привезенные с далекого Севера, куда не доходили даже торговые связи самих Медичи. Торговцы льном – мужчина и женщина – были необычайно высокого роста, с ослепительно белой кожей, лучезарными голубыми глазами и волосами цвета льна.

Но Козимо было не до красот базара. Он не мог позволить себе поглазеть на все товары, не мог насладиться представлением канатоходцев и огнеглотателей, отведать хрустящих лепешек или горячих колбас, которые наперебой предлагали базарные булочники и мясники. Не развлечения ради пришли сюда они с Джакомо. У них была совсем иная цель.

– Ну, иди же скорее, – нетерпеливо твердил Джакомо, снова заметив над толпой голову друга. Схватив Козимо за рукав, он резко потянул его на себя. – Скоро будем на месте. Это вон там.

В дальнем конце рынка, за торговыми рядами, стоял неказистый шатер, сливавшийся по цвету с близлежащими каменными домами и булыжником базарной площади, словно стараясь укрыться от чужих глаз. Его вполне можно было не заметить, если бы не многочисленные молодые парни и девушки, тайком пробиравшиеся сюда из разных уголков города и терпеливо стоявшие у занавешенного простым брезентом входа.

Козимо и Джакомо, встав в очередь, терпеливо ждали. На обоих была одежда простых сапожников, благодаря которой они совершенно не выделялись в толпе. Но, несмотря на это, Козимо сделал вид, что его сюда якобы занес чистый случай – как бы за компанию с другом. Красноречивые взгляды прохожих заставляли краснеть его до кончиков волос. Он очень боялся, что вся Флоренция узнает, с какой целью он явился сюда. А дело было в том, что здесь жила колдунья, к которой, по древнему обычаю, приходили молодые девушки и юноши с просьбой, чтобы та предсказала им будущего жениха или невесту или совершила приворот. Ловя то радостные, то разочарованные взгляды собравшихся, Козимо погрузился в собственные мысли. Конечно, присутствие ведьмы на базаре не слишком приветствовалось церковью, но надо отдать должное епископу – он старался смотреть на это сквозь пальцы. Колдуны, как фокусники и шарлатаны, были испокон века неотъемлемой частью базарной жизни. Впрочем, Козимо не мог отделаться от мысли, что где-то здесь, в толпе, скрывается соглядатай епископа, наблюдающий за всем происходящим.

В очереди перед ним шушукались и хихикали две молодые девушки, которые, судя по залатанной одежде и чепчикам на голове, были, скорее всего, кухарками. Одна из них, с прыщавым лицом, была косоглазая. Другая, напротив, была довольно хороша собой. Первая девушка робко улыбнулась Козимо, и он смущенно отвел от нее взгляд. Знай она, кто скрывался под жалким тряпьем сапожника, вряд ли посмела бы ему улыбаться. В лучшем случае потупила бы взгляд в его присутствии.

– Старый конюх в доме моего дяди рассказывал, что сам отец обращался к Арианне за советом. Говорят, она обладает прямо-таки чудодейственной силой, – шепнул Джакомо своему другу. – Испробуем зелье сразу? Какую из этих девок выбираешь?

Ухмыляясь, он отвел Козимо в сторону. Вот для чего они пришли сюда: с помощью приворотного зелья они хотели соблазнять девушек. Но Козимо не собирался проверять силу зелья на этой прыщавой кухарке. Нет, не для того он здесь. Он мечтает о Чиаре де Питти, черноволосой красавице, о Джулии Бицци, дочери банкира, у которой такие дивные глаза! Или о Джованне де Пацци, сводной сестре Джакомо. Правда, его друг пока не знает о его тайной страсти.

Кухарки исчезли в шатре колдуньи. Козимо занервничал. Руки его дрожали и потели, и он все время вытирал их о штаны. Что ожидает его там, в недрах этого шатра? Хотя он не привык подслушивать, но тут невольно навострил уши: что же происходит внутри шатра? Однако ему не удалось уловить ни слова – ни голосов девушек, ни слов предсказательницы, никаких других звуков. Эта убогая палатка с толстым занавесом вместо двери, казалось, удалена от окружающего мира.

Козимо так погрузился в свои мрачные мысли, что невольно вздрогнул, когда занавес открылся и обе девицы вышли из шатра. Они болтали и смеялись и выглядели точно так же, как прежде, лишь немного раскраснелись. Косоглазенькая еще раз бросила на него насмешливый и кокетливый взгляд, и обе быстро скрылись в торговых рядах. Конечно, прав был его отец, считая всевозможные предсказания и колдовство шарлатанством и вымогательством. И все-таки Козимо волновался. К волнению примешивалось щекочущее чувство: казалось, что за этой простой занавеской его ожидает настоящее чудо. В глубине души он сомневался в правоте отца.

– Входите же! Или собираетесь ждать, когда зайдет солнце?

Раздавшийся в глубине шатра голос звучал вовсе не загадочно, но и не враждебно, как можно было ожидать от ведьмы. Напротив, это был приветливый, призывный голос, словно они пришли в гости к родной тете, которая напекла к их приходу пирожков. А может, это просто маскировка? Может, под этой приветливостью скрывалось подлое коварство ведьмы, о котором они так много слышали в детстве? Козимо и Джакомо переглянулись, затем, ободряюще кивнув друг другу, откинули занавеску и решительно переступили порог шатра.

Все здесь было иначе, нежели представлялось Козимо. С деревянных балок, поддерживающих шатер, мирно свисали связки сушеных трав. На стенах в некоторых местах виднелись написанные синей краской символы, которые непосвященным и неграмотным людям, вероятно, казались таинственными магическими знаками. На самом же деле это были просто знаки зодиака и римские цифры. На двух низких ящиках, служивших столиками, стояло с полдюжины обычных свечей, какие встретишь в любом доме. Приятно пахло мятой и шалфеем. Сама колдунья, поджав ноги, сидела на низком табурете. На ней была обычная одежда. Никаких украшений. Ни черной кошки, ни вороны в шатре не было. На грудь гадалки свисала коса длинных светлых волос. Встреть ее Козимо на улице, он принял бы ее за простую крестьянку или прачку. Внешне ничто не выдавало в ней колдунью. К тому же колдунья была довольно молодой: примерно того же возраста, что они с Джакомо.

– Что привело вас ко мне? – спросила она.

– Я… мы… мы бы хотели, – забормотал Джакомо, не менее смущенный, чем Козимо, видом колдуньи.

– Нам нужно заключить одну сделку, – наконец выговорил Козимо, начиная раздражаться, но сразу же взял себя в руки. Он злился, что потерял время в ожидании очереди к колдунье, злился на собственную глупость, злился, что нервничал по столь ничтожному поводу. В глубине души он сознавал, что отец прав: на свете нет чудес. – Мне кажется, мы не туда попали. Прошу простить нас за вторжение и позвольте откланяться.

– Не туда попали? – переспросила колдунья, звонко рассмеявшись. – О нет, молодые люди. Вы попали именно туда, куда надо. Я именно та самая колдунья, с которой вы хотели говорить. Я Арианна. А то, что вы не видите здесь сушеных крыльев летучей мыши, жирных пауков, ядовитых жаб и не ощущаете запахов таинственных зелий, это все мелочи и предрассудки, плод вашей фантазии. Не в них дело. Сила предсказателя не в этом. Не надо придавать слишком большого значения внешности. Посмотрите на себя. На первый взгляд вас можно принять за простых ремесленников. С таким же успехом вы могли облачиться и в другое платье, чтобы выдать себя за кого-то. Но только простака, неспособного заглянуть внутрь человека, вы можете ввести в заблуждение.

Она снова засмеялась, и Козимо покраснел до ушей. Ему казалось, что женщина видит их насквозь и знает, кто они на самом деле.

– Итак, что же привело вас ко мне? Или вы хотите, чтобы я угадала сама? – Она снова весело сверкнула своими карими глазами. – Вы явились ко мне за приворотным зельем, не так ли?

Друзья кивнули, как школьники, стоя перед строгим учителем. Однако гадалка лишь покачала головой.

– Нет, – сказала она, и Козимо решил, что ослышался. Однако озадаченный вид друга говорил о том, что он не ослышался.

– Нет? – спросил Джакомо, и в его голосе прозвучали разгневанные нотки. – Но почему нет?

– Потому что вы не нуждаетесь ни в каких приворотах. Это недостойно вас. – Она улыбнулась и снова покачала головой. – Подойдите ближе, и я вам кое-что скажу. Вы, молодые люди, представляете самые благородные и уважаемые семейства города. Вы молоды, красивы и богаты. Для вас самое действенное приворотное зелье – ваше имя. Лучшего средства нет.

– Значит, мы напрасно пришли к вам? – спросил Козимо. Он чувствовал разочарование. У него было ощущение, что его обманули, предали, хотя он и не знал, чего, собственно, ожидал от гадалки.

– Нет, – повторила она, на этот раз совершенно серьезно. – Но я могу вам предложить кое-что другое. Речь идет об одной тайне. О тайне, которая важнее и дороже всех сокровищ мира. Но я не знаю…

– И что это за тайна? – нетерпеливо перебил ее Джакомо. – Говори же, наконец!

– Не знаю, хватит ли вам мужества и терпения, чтобы… – Она осеклась и покачала головой. – Нет, я не должна вам говорить… Вы еще слишком молоды. Боюсь, что вы не выдержите этого испытания. Это слишком опасно – для вас и всех остальных.

Козимо и Джакомо переглянулись. В этот момент они оба поняли, что именно этого им и не хватает. Тайны! Опасности! Вот когда можно проявить все свое мужество и силу! Руки Козимо затряслись от напряжения, а Джакомо от возбуждения впился в свои густые черные волосы.

– У нас хватит мужества, – проговорил он дрожащим голосом. – И достаточно силы. Мы готовы выдержать любое испытание.

– Да, – подтвердил Козимо, готовый хоть сейчас отправиться на край света, сразиться с любым врагом во имя исполнения любой возложенной на них задачи, какой бы сложной она ни была.

Женщина переводила взгляд с одного на другого и, о чем-то напряженно думала. Друзья переминались с ноги на ногу, сгорая от нетерпения. Что она им скажет?

– Сегодня вы храбры и мужественны. Вы рветесь в бой. Но сейчас день, и светит солнце. В его лучах меркнут все ночные кошмары. А что станет, когда снова наступит ночь и тьма будет застилать вам глаза? Вас начнут одолевать сомнения и страх – два непременных спутника ночи. Хватит ли вам тогда силы и мужества? – Она глубоко вздохнула, скрестив руки и закрыв глаза, словно в молитве. А может, она вела тайный диалог с невидимым, таинственным существом из преисподней?

Козимо стоял как вкопанный, боясь пошевелиться.

Кажется, прошла целая вечность, прежде чем она вновь открыла глаза.

– Хорошо. Я дам вам время на размышление. Проверьте ваши души, готовы ли вы принять на себя эту тайну? Если решитесь, приходите завтра в полдень, когда будут звонить колокола на Сан Миниато аль Монте. Я буду ждать вас в роще близ монастыря, чтобы вдали от посторонних глаз поведать тайну. Однако помните: то, что я расскажу вам, очень опасно. Никто не взыщет, если вы раздумаете и не придете.

– Мы не раздумаем, – пылко заверил Джакомо. – Мы придем в условленное время к монастырю Сан Миниато аль Монте. Можешь быть в этом уверена.

– Посмотрим, – ответила женщина с мягкой улыбкой. – А сейчас уходите. Меня ждут люди, которым нужна моя помощь.

Друзья двинулись к выходу. Козимо откинул занавес и пропустил вперед себя Джакомо. Вдруг его осенила идея, и он еще раз обратился к гадалке:

– Я не спросил, что ты хочешь получить за свою тайну?

– Это вы тоже узнаете завтра, если придете в условленное место.

– Ты не веришь, что мы придем? Думаешь, струсим? Коли так, ты ошибаешься.

– Посмотрим.

Козимо вышел из шатра. Он не мог больше видеть этой мягкой женской улыбки.

Спустя день

В церкви стояла благоговейная тишина. Сквозь узкие витражи струился солнечный свет, отбрасывая на алтарь и распятие красноватые, зеленые и желтые отблески и смешиваясь с мерцанием свечей перед ликом Богоматери. Произносимые вполголоса молитвы двух старушек, подобно журчанию ручья, заполняли церковь, отдаваясь эхом. Невольно возникала мысль о тленности бытия и всемогуществе Господа. Козимо не просто зашел в церковь – его занесло сюда, словно порывом грозового ветра. Всем своим существом он ощущал эту тревожную атмосферу: не в природе или на городских улицах бушевала буря. То была буря в его душе.

Он сделал несколько шагов по главному проходу, в сторону алтаря, громко ступая по каменному полу. Кажется, сами каменные плиты гневались на его вторжение. Козимо остановился, стараясь привыкнуть к полумраку. Дверь с шумом захлопнулась за его спиной, и шепоток молитвы внезапно смолк. Старушки неодобрительно покосились на чужака, нарушившего благоговейную тишину храма. Козимо почувствовал неловкость оттого, что вторгся на чужую территорию. Атмосфера церкви всегда действовала на него удручающе, а теперь, когда его терзали противоречивые чувства, она казалась невыносимой. Может быть, он лишен веры? Нет, это не так. Он, правда, не был членом семейства Пацци, богатых флорентийских купцов, построивших когда-то эту церковь во славу Божию. Козимо принадлежал к другому семейству, не воспринимавшему свое богатство бременем, облегчить которое должны были ежедневные покаяния.

Каждый раз, когда Козимо входил сюда, он чувствовал непреодолимое желание сразу же бежать прочь. Сегодня он явился сюда не для того, чтобы принять участие в многочисленных семейных богослужениях семьи Пацци. Он пришел сюда за своим другом Джакомо де Пацци, чтобы, как и договорились накануне, вместе отправиться на встречу с Арианной. Они должны обязательно идти вместе, даже если придется тянуть Джакомо за рукав. В последний момент Джакомо, вероятно, струсил, а Козимо никак не хотел, чтобы подтвердились сомнения колдуньи.

Он глубоко вздохнул, проходя мимо двух молящихся старушек, которые в ужасе осенили себя крестом, словно увидев дьявола в обличии семнадцатилетнего юноши. Козимо улыбнулся, вспомнив, что был одет не в свое обычное платье из бархата и шелка и в дорогое, сшитое по последней моде белье из тонкого льна, а в штопаные лохмотья сапожника-подмастерья. Никто бы не узнал в нем отпрыска Медичи. А Медичи никогда не отступают от своей цели, какие бы препятствия ни стояли на их пути, и, уж конечно, его не могли смутить ни мягкая улыбка ведьмы, ни злобные взгляды двух беззубых старух.

Как и ожидалось, Джакомо был здесь. Его друг, склонив голову и опустившись на колено, молился прямо перед алтарем. Скрестив руки, как на иконах, развешанных на стенах, казался погруженным в молитву. Но он видел стоявшего рядом Козимо.

– Привет, Джакомо! – сказал Козимо, схватив его за плечо и не утруждая себя шепотом. Он уже потревожил покой двух старушек. Нарушить же покой Джакомо он считал своим долгом. – Что ты здесь делаешь? Целый час ждал тебя у ворот и не дождался.

Джакомо поднял голову. На лице его было выражение стыда. Если его и одолели сомнения, то это случилось совсем недавно, ибо одет он был в те же лохмотья, что и вчера. Он покачал головой. Козимо все понял. Его друг струсил. А цель была так близка.

– Иди один, Козимо, – прошептал он, опустив глаза. – Я не пойду.

– Что?! Да ты сошел с ума! Почему не пойдешь?

– То, что мы с тобой затеяли, дурное дело. Нам не стоит связываться с ведьмой. Это претит христианской вере. – Его слова звучали вымученно и неубедительно, словно он затвердил их, повторяя с чужих уст.

– Разве ты забыл, что еще вчера вечером сгорал желанием узнать тайну?

– Теперь я думаю иначе.

– Понимаю. Ты передумал. И кто тебе в этом помог? Уж не твой ли отчим?

Джакомо то сжимал, то разжимал кулаки.

– Знаешь… я… Ты прав, – признался он наконец. – Вчера, когда я выходил из шатра колдуньи, меня узнал приближенный епископа. Как тебе известно, он – духовник моего отчима и все рассказал ему. Ты даже не представляешь, что мне пришлось выдержать сегодня утром. – Джакомо мрачно уставился на свои руки. – И вот теперь я три дня должен молиться и поститься. Я еще легко отделался.

Козимо хорошо знал мрачного, вечно всем недовольного Джулио де Пацци, отчима Джакомо, который одновременно был и его дядей. После смерти своего старшего брата он не особо медлил – женился на красавице вдове Лючии, матери Джакомо. Он ежедневно молился, не меньше раза в неделю исповедался. Никто не видел его улыбающимся. Козимо невольно вспомнил улыбку Арианны. Она, конечно, узнала их. Возможно, она даже догадалась, что благочестивый, лишенный чувства юмора отчим Джакомо мог запугать его.

– А тебе не приходило в голову, что ради этой тайны стоит рискнуть и выдержать даже сорокадневный пост? Неужели так трудно отказаться от жареных голубей и стакана вина? Разве тебе не хочется жить своей жизнью и самому решать, что можно, а чего нельзя? Или твой отчим будет до конца дней все решать за тебя?

– Тсс, не говори так громко, – в страхе зашептал Джакомо, боязливо оглядываясь по сторонам, словно здесь мог скрываться шпион его отчима. – Это церковь, и мы здесь не одни. Если эти старухи…

– Какое мне дело до этих старух? – гневно перебил его Козимо, но все же понизил голос. Даже если мнение этих старух было ему глубоко безразлично, никто не должен слышать их разговора. Ведь речь шла о тайне. Об их тайне. – Разве не ты предложил мне пойти к колдунье?

– Да, но…

– То-то же! Послушай, Джакомо, мы вместе заварили эту кашу, вместе нам и расхлебывать. Сейчас мы пойдем к Арианне в Сан Миниато аль Монте и выслушаем то, что она нам скажет.

– Но…

– Никаких «но». Я обязательно пойду туда, а если ты откажешься сопровождать меня, никогда тебе этого не прощу. Идем, поторопись.

Джакомо медлил. Он снова оглянулся по сторонам, боясь, что из-за соседней колонны вдруг появится отчим и будет взывать к здравому смыслу. Однако никто не появился. Не считая двух старушек, снова принявшихся за молитву, они были одни.

– Ладно, – сказал Джакомо. И поднявшись, протянул Козимо руку. – Ты прав. Это наша тайна. И мы должны ее разгадать.

– Вот таким ты мне нравишься больше, – ответил Козимо. – А теперь поспешим, иначе Арианна уйдет, не дождавшись нас.

И оба быстро вышли из церкви. Когда они пересекали реку Арно через мост, который был ровесником Флоренции, зазвонили колокола городских церквей, и в общем звоне Козимо ясно различал колокола Санта-Мария дель Фьоре и церкви Сан-Лоренцо, которую обычно посещали Медичи. Наступило время обедни, и колокола звонили в честь Благовещения. То были привычные звуки, но сейчас каждый удар колокола звучал напоминанием, что надо торопиться. Друзья бежали со всех ног, с развевающимися на ветру волосами. Они мчались чуть не сбивая прохожих. Некоторые с улыбкой покачивали головами, глядя им вслед, другие осыпали их ругательствами или грозили кулаками. Но это не смущало молодых людей. Они мчались навстречу волнующему приключению. Много лет спустя Козимо часто будет вспоминать этот день, раздумывая над словами друга, сказанными в маленькой церковке семьи Пацци. И каждый раз он будет спрашивать себя, мог ли предвидеть Джакомо – в самом потайном уголке души, – в какую авантюру они пускаются, охваченные юношеским порывом.

До рощи близ городских ворот они добрались довольно быстро. Их молодые ноги и легкие были полны сил. И все же они изрядно устали, когда с раскрасневшимися лицами, промокнув до нитки, вскарабкались на холм, откуда открывался чудесный вид на Флоренцию. Церковь Сан-Миниато аль Монте и прилегающий к ней монастырь были еще не видны. Впереди серебристой лентой извивалась река Арно со Старым мостом и многочисленными лавками на берегу. Издали виднелись крыши домов, башни дворцов и замков флорентийских богачей. Рядом высились колокольни крупных церквей – Сан-Лоренцо, Санта-Мария Новелла, Санта-Кроче. Общую картину венчал дивный купол Санта Мариа дель Фьоре, истинный шедевр зодчества. От этой красоты захватывало дух и к горлу подступали слезы. Но Козимо и Джакомо сейчас было не до красот родного города. Они пришли на встречу с колдуньей Арианной.

– Ты видишь ее? – спросил Джакомо, закашлявшись от напряжения.

– Нет, – ответил Козимо, почувствовав резкую боль в боку, будто кто-то вонзил ему кинжал под ребра. Он несколько раз оглянулся и в отчаянии так топнул ногой, что вокруг них поднялось облако пыли. Козимо пришел в ярость оттого, что они опоздали, что Арианна не дождалась их, хотя опоздали они совсем немного, и им уже никогда не узнать той тайны. – А что, если… – Но Козимо был Медичи, а Медичи так просто не сдаются.

– Эй! Арианна! – крикнул он что было мочи. – Где ты, Арианна?

– Бесполезно, – сказал Джакомо, опустив плечи. – Она ушла. Ее уже нет во Флоренции.

– А что, если она недалеко и слышит нас? – мрачно заметил Козимо. Сложив руки рупором, он крикнул во весь голос: – Арианна! Мы здесь!

– Прекрати орать, – сказал Джакомо, со страхом оглядываясь по сторонам. – Монахи в монастыре услышат.

Он был, безусловно, прав.

– Проклятие! – воскликнул Козимо, впившись в свисавшие мокрыми прядями волосы. Еще никогда в жизни ему не приходилось бежать с такой сумасшедшей скоростью, и все напрасно. А может, ведьма вовсе и не приходила, а просто подшутила над ними? Он живо представил, как она в этот момент трясется в своей арбе, направляясь в другой город, и посмеивается над двумя молодыми олухами, которые ждут ее у монастыря Сан-Миниато аль Монте с ее тайной. А никакой тайны и нет!

– Вы все-таки пришли? А я уже решила, что вы не придете.

Чистый, звонкий голос заставил Козимо обернуться. В десяти шагах от них, в тени деревьев стояла Арианна. Ее платье сливалось с цветом коры буковых деревьев. Поэтому ее легко было не заметить. Возможно, она стояла здесь давно и наблюдала за ними.

– Наша встреча чуть не сорвалась, – сказал Джакомо, оправившись от удивления. – Дело в том…

– Нас задержали, – перебил друга Козимо. Колдунье незачем знать о сомнениях Джакомо, иначе она может не поведать им тайны. – Поэтому мы опоздали.

Она улыбнулась своей мягкой улыбкой, и Козимо, догадавшись, что она разгадала их невинную ложь, густо покраснел.

– Понимаю, – сказала колдунья. – Главное, что вы здесь, что вы пришли по доброй воле.

– Да, мы пришли по доброй воле, – решительно заявил Джакомо. Его ответ прозвучал убедительно. – Так в чем же состоит тайна, которую ты нам обещала открыть?

– Спокойно, дружище, – сказал Козимо, кладя руку на его плечо. – Прежде чем требовать товар, надо договориться о цене.

Джакомо кивнул.

– Козимо прав, – сказал он. – Сколько ты хочешь за свою тайну?

Улыбка исчезла с лица Арианны, и это привело Козимо в замешательство.

«Сейчас она покажет свою суть, – подумал он. – Сколько же она потребует с нас?»

– Мне нужна сотня дукатов, – четко и ясно ответила гадалка.

– Что? – в негодовании воскликнул Джакомо. – Я не ослышался?

– Я сказала, что мне нужна сотня дукатов, – спокойно повторила Арианна.

– Неслыханная цена…

– Да, цена немалая. Джакомо прав, – добавил Козимо и с облегчением подумал, что сотня дукатов – это смешная цена по сравнению с той, которую он ожидал услышать. В обмен на тайну гадалка могла бы потребовать, к примеру, мощей святого или, того хуже, их собственные души. Но он был Медичи и еще в колыбели научился разбираться в финансовых вопросах. В то время как другие дети играли во дворе со своими сверстниками, он вместе с отцом и дядей, сидя в их кабинете, слушал разговоры о денежных делах. Это было у него в крови – в ответ на предложение «продавца» пытаться сбить цену. – Я предлагаю пятьдесят за твою тайну.

Арианна покачала головой.

– Нет, Козимо, я не собираюсь торговаться, пусть даже этот торг делает тебе честь. Эта тайна стоит намного дороже. За эту тайну я могла бы потребовать принести мне на серебряном подносе головы ваших отцов. И вы, не задумываясь, заплатили бы любую цену, зная, что это за тайна.

– Поэтому мы и хотим узнать, в чем она состоит, чтобы не покупать кота в мешке.

– Да, – подтвердил Джакомо. – Тогда объясни нам, почему ты назвала именно эту сумму – всего в сотню дукатов, если она действительно такая важная?

– Ты прав, задав мне этот вопрос, – немного помолчав, ответила колдунья. – И я на него отвечу. Дело в том, что много лет назад, узнав эту тайну, я поклялась, что никогда не буду ставить цели обогатиться благодаря ей, что не использую ее в корыстных целях, а передам другим лишь в случае крайней опасности. Я связана этой клятвой.

– Так почему же ты решила доверить эту тайну нам? – насмешливо спросил Джакомо. – Лично я не вижу никакой опасности.

Она подняла голову, и Козимо охватил страх. В ее взгляде было нечто пугающее.

– Ты можешь глумиться надо мной, Джакомо де Пацци, – тихо ответила колдунья. – Но я смогла заглянуть в будущее. Я видела, как на людей обрушится масса страданий, а таких, как я, обладающих даром предвидения, будут преследовать, мучить и убивать. Я делаю это не потому, что боюсь за свою жизнь. Мне безразлично, что со мной будет, я не боюсь смерти. Я делаю это ради своих детей, потому что страдать будут они. Сотня дукатов – это та сумма, которая мне необходима, чтобы покинуть этот город и обрести пристанище в другом месте, подальше отсюда. Я хочу купить участок земли, выстроить дом и начать новую жизнь там, где меня никто не знает.

– А если мы откажемся заключить с тобой эту сделку? Что тогда?

Она равнодушно пожала плечами.

– Тогда я уйду из этого города и поищу себе другого покупателя.

– Ладно, коли так… – Джакомо откашлялся и бросил на Козимо вопрошающий взгляд. Такого ответа они не ожидали.

– Твои мотивы убедительны, – сказал Джакомо, пытаясь представить, как бы в таком случае поступили его дядя или отец. – Но и ты должна понять нас. Ведь мы тоже рискуем. Мы совсем не знаем тебя и никого, кто мог бы за тебя поручиться. Поэтому я предлагаю аванс – пятьдесят дукатов, и ты выдаешь нам свою тайну. Когда мы убедимся, что она стоит того, выплачиваем вторую половину. Правда… – помедлил он, бросив взгляд на Козимо. – Сейчас у нас нет этой суммы, но к вечеру мы сможем ее достать. Если ты готова ждать, то мы…

Она махнула рукой.

– Не надо. Я сообщу вам тайну и без залога. Мне достаточно вашего слова. Вы обещаете?

Друзья переглянулись и протянули руки колдунье. Козимо не мог отвести от нее взгляда. «Она не так глупа, – подумал он. – Уж не ловушка ли это?»

– Где же твоя тайна? – спросил Джакомо, теряя терпение.

– Она здесь – ответила Арианна и, вынув какой-то предмет из складок платья, протянула его Козимо.

Тот удивленно взял его и повертел в руках. Это был очищенный от коры сучок в виде дубинки размером с мужской локоть. В этом предмете не было ничего необычного: никаких тайных знаков – обычный сухой, довольно толстый сук из обычного дерева, которое наверняка будет хорошо гореть, если бросить его в печь. Козимо недоверчиво посмотрел на ведьму. Что это? Волшебная палочка?

– Открой и сам все увидишь.

Открыть? Козимо с удивлением взглянул на Арианну и, осторожно скользнув пальцами по поверхности древесины, почувствовал какую-то бороздку не толще человеческого волоса. Только сейчас он понял, что сук состоит из двух плотно соединенных частей, и если этого не знать, то место соединения можно было не заметить. Он бережно покрутил оба конца, и палка распалась на две половины. Она представляла собой трубку, внутри которой находился свернутый пергамент. Козимо осторожно извлек свиток. Джакомо из-за плеча наблюдал за его действиями.

С первого взгляда было очевидно, что это очень старый свиток – вернее сказать, древний: текст выгорел и стал едва различим. Однако благодаря трубке, в которой он долго находился, пергамент хорошо сохранился, если не считать неровных черных краев, которые при прикосновении рассыпались в мелкую пыль, словно когда-то его пытались поджечь. Козимо различил на свитке греческие буквы и другие знаки, смысл которых был неясен. Единственное, что он понял, это небольшой рисунок с изображением сокола в левом верхнем углу пергамента.

– Что это значит? – спросил Джакомо, недоуменно пожимая плечами. – Я ничего не понимаю.

– Это зашифрованная надпись, – пояснила женщина. – Мерлин всегда писал свои свитки шифрованным языком, чтобы их не могли прочесть непосвященные. Но вы люди просвещенные и сможете прочесть текст.

– Мерлин? – воскликнул Джакомо. – Я не ослышался? Ты говоришь о том самом Мерлине?

– Да, именно о нем, советнике королей, великом маге всех времен. Когда-то, в давние времена, он стал записывать для своих учеников то, что было известно только ему, – свои мысли, описания ритуалов, рецепты, свой путь к тайнам магии. Все его познания записаны на этих свитках, каждый из которых содержит около тысячи страниц. Ученые мужи из всех стран мира пытались расшифровать их. Это было во времена расцвета магии и науки. Однако люди до сих пор не научились пользоваться данными им властью и знаниями. Многие из них, обуреваемые алчностью, злобой и завистью, злоупотребили мудростью Мерлина. А один человек допустил страшную, непоправимую ошибку. Он использовал рукописи великого магистра, проводя опыты с нарушением всех заповедей великого Мерлина. Он совершил страшное преступление, накликав демонов и прочую бесовщину, нарушив созданный Богом порядок. Узнав об этом, Мерлин пришел в неописуемый гнев, проклял юного мага и уничтожил его, видя корень зла в своих собственных трудах. Назвав их своим проклятием, тот человек хотел уничтожить рукописи. Однако Мерлин так заколдовал свиток от порчи, что его не тронули ни время, ни огонь, ни холод, ни вода. И даже он сам был не в состоянии снять эти чары со своей рукописи. Тогда Мерлин накликал бурю, такую мощную, что свиток растрепался на клочки, а его страницы разлетелись по всему свету. С тех пор «Проклятие Мерлина», как называют эту рукопись, считается утраченным. Однако время от времени то тут, то там всплывают ее отдельные страницы.

– Так, значит, это одна из тех страниц? – недоверчиво спросил Козимо. Рассказ колдуньи звучал невероятно. Мерлин был сказочным персонажем, мифом из героического эпоса древней Англии. Не более того. – А как к тебе попала эта рукопись?

– На этот вопрос я не могу ответить. Рукопись с давних пор хранилась в моей семье. Она передавалась из поколения в поколение, всегда от матери – к дочери.

– А как ты можешь доказать, что рукопись не фальшивка?

– Видите этот знак? Это Сокол, печать Мерлина. Она стоит на всех страницах его рукописей. Кроме того… – Колдунья улыбнулась. – Сначала расшифруйте текст. В нем вы найдете рецепт волшебного напитка. Попробуйте его, и вы убедитесь в подлинности свитка.

– Право, не знаю, что и делать, – сказал Джакомо, с сомнением посмотрев на Козимо. – Стоит ли нам рисковать?

Козимо был в нерешительности. Сто дукатов – немалая сумма за столь сомнительное приобретение. Но если ведьма не лжет и рукопись действительно написана самим Мерлином, то она стоит любых денег, даже если им не удастся ее расшифровать.

– Да, – нерешительно произнес он. В семействе Медичи у каждого были свои пристрастия: дядя собирал кувшины и кружки из всех стран мира, отец – оружие. Он, Козимо, питал слабость к древним книгам, а эта рукопись была, без всякого сомнения, очень древней. О, это великолепный свиток. Одно то, что он написан рукой самого Мерлина, делало его бесценным. «Это все равно что получить в руки одно из писем апостола Павла», – подумал Козимо. – Мы должны это сделать. Если ты сомневаешься, я один найду эту сумму и заплачу, – добавил он, обращаясь к Джакомо.

Тот лишь пожал плечами. Колдунья довольно улыбнулась.

– Я знала, что вы сможете оценить его по достоинству.

– Где мы отдадим тебе деньги?

– Я буду ждать вас завтра на этом же месте, как только взойдет солнце.

– Ты можешь рассказать еще что-нибудь о свитке и о рецепте? – спросил Козимо, готовый хоть сейчас приступить к расшифровке текста. Его как магнитом тянуло к рукописи, и он не мог от нее оторваться.

– Я знаю не так уж много. Сама его не пробовала. Я всегда старалась не поддаваться соблазнам. Единственное, что я могу вам посоветовать, – будьте осторожны. Остальное поймете сами.

– Если все решено, можем идти, – сказал Джакомо. – До завтра!

Он поклонился колдунье и поспешил обратно, словно у него вдруг испортилось настроение. Козимо с удивлением посмотрел ему вслед.

– Не знаю, что на него нашло.

– Он слаб. Ему тяжелы кандалы, которые навесил на него отчим. А это опасно: в один прекрасный день он их сбросит, но вновь обретенная свобода вскружит ему голову; как бы он не потерял рассудок. Присмотри за ним, Козимо.

Козимо аккуратно свернул свиток, уложил его в трубку и снова закрыл, задумчиво повертев в руках. Трубка выглядела такой же неказистой, как прежде.

– Невероятно, что такая простая штуковина может представлять такую ценность.

– Я же говорила, что внешняя оболочка ничего не значит. Главное, что внутри.

– А ты не думаешь, что я могу уйти и больше не прийти? – спросил Козимо. – Сейчас рукопись у меня. Ты все нам объяснила. Что, если мы нарушим слово?

Она снова улыбнулась. На этот раз улыбка была зловещей, и Козимо содрогнулся.

– Я бы не советовала этого делать. Если вы нарушите слово, я ночью тайно выкраду у вас рукопись. Ведь это моя собственность. А на вас наведу порчу – ваши тела иссохнут, рассудок помутится, и вы долго будете умирать в муках, в полном забвении, как дикие звери в темной норе. Мне хорошо известно, кто вы такие, и мы скрепили нашу сделку рукопожатием. Мне этого достаточно. – Она откинула прядь со лба. – Я знаю, вы представляете себе колдунью старой, беззубой горбуньей. Но, повторяю, внешность ничего не значит. В моей власти наложить на вас проклятие, можете мне поверить, и, если будет нужно, я сделаю это без колебаний.

«Ни минуты не сомневаюсь», – подумал Козимо, спускаясь с холма. Он решил не догонять друга: Джакомо был далеко впереди. Мысли переполняли его голову.

Эликсир

Была глубокая ночь. За окном бушевал сильный ветер, и хотя весна почти вытеснила затянувшиеся холода, он словно знаменовал последние судороги уходящей зимы.

Ледяная стужа пронизывала покои Козимо, и даже тепло пылающего камина не могло его согреть. В такую ночь хорошо забраться под одеяло и, нежась на мягких подушках, долго-долго спать, чтобы тебя никто не тревожил. Но Козимо было не до сна. Склонившись над рукописью, он пытался разгадать таинственные знаки. Несколько часов корпел он над свитком. За последние двое суток он изрядно продвинулся в этом нелегком деле, но разгадать загадку, скрытую в таинственных буквах, никак не мог.

Он так погрузился в работу, что не заметил, как прогорели угли в камине. Пальцы одеревенели и скрючились от холода. Он смутно помнил, что несколько часов назад, когда стало совсем холодно, слуга подбросил в камин несколько поленьев. Козимо встал и накрылся одеялом. Сколько же времени он провел за столом, впившись горящими глазами в странные знаки? Вдруг он услышал стук, будто кто-то бросил камнем в ставни.

Козимо вздрогнул и прислушался. Он полностью был поглощен разгадкой рукописи, и ему мерещились всякие чудовища. «Это пришел дьявол, чтобы забрать мою душу», – подумал он. Стук повторился. Козимо застыл от страха и прислушался. Этот звук он слышал не раз.

Козимо подошел к окну, открыл ставни, придерживая рукой чепец, чтобы не сдуло ветром. Он оказался прав: внизу, освещенный слабым светом фонаря, стоял Джако-мо. Он иногда приходил к Козимо посреди ночи, бросив в окно камешек. Это был их условный знак. Козимо кивнул другу, снова аккуратно закрыл ставни и, быстро сбежав по лестнице, открыл дверь. Не говоря ни слова, оба на цыпочках пробрались в неосвещенный дом. Никто не слышал, как они проникли в комнату Козимо.

Некоторое время Козимо молча смотрел на друга, который сразу же бросился к камину, чтобы согреться.

– Какая холодная ночь, – сказал Джакомо, – будто вернулась зима.

– Ты прав, – ответил Козимо. – Но она не вернется.

– Козимо, я…

– Куда ты пропал? – вырвалось у Козимо. – Два дня о тебе ни слуху, ни духу. Я заходил к тебе, но мне сказали, что тебя нет дома. Почему ты прячешься от меня?

– Я был в церкви, – ответил Джакомо, не глядя другу в глаза. – Все это время я…

– Послушай, дружище, не надо меня обманывать. Я видел, как ты стоял у окна. И ты меня видел. Что с тобой происходит?

Джакомо поднял голову и посмотрел на друга взглядом затравленной собаки.

– Прости, Козимо, но я не пойду с тобой. Правда, я… – он осекся, проведя рукой по волосам, которые и без того торчали во все стороны. – Мой отчим не простит меня. Он неусыпно следит за мной, к тому же… Я и сам должен был все обдумать. То, что сказала колдунья… об этой рукописи…

– И что же ты надумал?

Джакомо не ответил. Вместо ответа он показал на письменный стол.

– Тебе удалось расшифровать рукопись?

«Молчание – тоже ответ», – подумал Козимо, улыбнувшись другу. Он слишком хорошо знал Джакомо и сразу все понял. Джакомо решился в пользу друга и их тайны, пойдя против своего отчима. По крайней мере, в этот момент.

– Пока нет, – ответил Козимо, – к сожалению. Тот, кто составлял текст, потратил немало сил, чтобы зашифровать каждое слово. Иногда я не могу даже понять, что это за буквы и из какого они языка. И все же несколько слов я, кажется, расшифровал. Это немного, но для начала неплохо. – Он протянул другу свиток со своими пометками. – Вот результат моих двухдневных трудов. Если так пойдет и дальше, мы сможем расшифровать всю рукопись не раньше Рождества.

Джакомо внимательно посмотрел на свиток и сморщил лоб.

– Это какой-то бред сумасшедшего, – проговорил он. – Семь… двадцать три… мера… девять… пшеница… мало… тело… сон. Полная абракадабра. Как думаешь, что означает этот набор слов?

Козимо беспомощно развел руками.

– Ни малейшего понятия. Слова, которые мне удалось расшифровать, – из греческого языка, но написаны по-арабски. Еще я обнаружил несколько латинских слов, написанных готическим шрифтом. Мне кажется, весь текст зашифрован по этому принципу. А сейчас я в тупике и больше не могу продвинуться ни на шаг.

– Дай я взгляну.

Они вместе склонились над драгоценным пергаментом, впиваясь глазами в блеклые буквы.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Джакомо, нахмурившись. – Кому пришло в голову все так запутать? Погоди… Кажется, я что-то начинаю понимать…

Он сощурил глаза и указал на некоторые слова, написанные на совершенно непонятном языке.

– Не верю своим глазам. Неужто я ошибаюсь? Если взять… Да, Козимо, других вариантов нет.

Он вдруг страшно разволновался.

– Послушай, Козимо, дай быстро зеркало!

Козимо бросился к комоду, вынул из верхнего ящичка обернутую шелковым платком шкатулку, в которой лежало небольшое дамское зеркальце. Он собирался подарить его кузине в день ее помолвки. Но сейчас это не имело никакого значения. Самое главное расшифровать рукопись. А кузине он подарит еще что-нибудь. Он быстро сорвал ленту с коробки и, вынув из нее изящное зеркало, протянул Джакомо. Тот перевернул свиток «вниз головой», держа зеркало так, чтобы в нем отражались буквы.

– Я так и думал, – возбужденно проговорил он. – Ты видишь? Не зря эти буквы сразу же показались мне чем-то знакомыми. Это древнееврейский язык. – Он выпрямился и торжествующе посмотрел на друга. – Это буквы древнееврейского языка, написанные в зеркальном отражении.

С помощью зеркала друзья быстро расшифровали остальную часть текста. Козимо не преувеличил, когда сказал, что почти каждое слово имело свой код. В некоторых словах в зеркальном отражении были написаны лишь отдельные буквы, другие слова надо было читать справа налево без зеркала, а иногда шифр был еще сложнее. Часто приходилось по нескольку раз использовать зеркало, пока они не докапывались до смысла. Но друзья не сдавались. Их щеки горели. Забыв про холод и усталость, они работали до самозабвения. Дрожащим пером Козимо записывал слова, которые диктовал ему Джакомо. Когда наконец наступило утро и пение птиц возвестило начало нового дня, весь текст был полностью расшифрован.

– Прочти ты, – попросил Джакомо, подтолкнув друга. – Я слишком нервничаю.

Козимо покашлял и охрипшим голосом, медленно, запинаясь, начал читать текст.

«… Сходные ингредиенты необходимы для нижеследующего рецепта, действие которого удивительным образом отличается от предыдущего. Магистру надобно взять…»

Далее следовало перечисление, как минимум, двух десятков названий компонентов, точное количество и вес, а дальше говорилось: «Сухие компоненты смешать друг с другом, в случае необходимости истолочь в ступке до состояния порошка, затем добавить жидкие части, предварительно тщательно смешанные. Смесь нагреть на слабом пламени до полного соединения всех субстанций и довести до прозрачности и приятного глазу темно-красного цвета. Снять сосуд с огня, добавить в жидкость щепотку мелкой соли и остудить. Затем влить пять частей доброго красного вина и снова хорошо перемешать. Готовый эликсир разлить в мелкие флаконы. Выпивать по нескольку капель до состояния, когда принимающий их начинает видеть прошлое и суть вещей, оставаясь в состоянии обычного сна. При большей концентрации эликсир позволяет достичь телесного присутствия в другом времени. Необходимо соблюдать осторожность, ибо при неоднократных приемах может наступить привыкание. Для достижения желаемого состояния необходимы более высокие дозы. Поэтому я рекомендую точно соблюдать описанный мною способ приготовления. Также следует учесть, что…»

– Почему ты замолчал? Читай дальше, – нетерпеливо сказал Джакомо.

Козимо покачал головой.

– Не могу. Дальше текст обрывается. – Он недоуменно повертел свитком, словно надеялся увидеть продолжение на обратной стороне пергамента. Но там было пусто. – Здесь явно не хватает одной страницы.

Друзья вновь пробежали глазами по строкам, с таким трудом расшифрованным.

– А не обратиться ли нам снова к колдунье и спросить ее о пропавшей странице?

– И как ты собираешься ее искать? Ее уже два дня как нет во Флоренции. Мы даже не знаем, куда она собиралась бежать. Боюсь, на ее поиски уйдут месяцы и даже годы.

– Ладно, – сказал Джакомо. – Главное, что мы знаем состав зелья. Послушай, Козимо, мне так не терпится попробовать эликсир. В рукописи говорится, что можно погрузиться в прошлое… Как думаешь, мы сможем достать все ингредиенты?

Козимо пробежал глазами текст рукописи.

– Шалфей, тимьян, можжевельник… Обыкновенные травы… Редких компонентов очень мало. Надо только точно определиться с мерами веса. В рецепте в основном даются греческие и римские меры, а они сейчас не в ходу. Но это не самое трудное. – Он посмотрел на Джакомо. – Половину ингредиентов достанешь ты, другую – я. А завтра ночью, когда охрана закончит ночной обход, мы встретимся в аптеке Лючиано де Спалья.

Около полуночи Козимо открыл другу заднюю дверь, которая вела прямо к дому аптекаря Лючиано де Спалья. Повесив на плечо мешки, друзья прошли по протоптанной дорожке мимо кирпичной стены в низкий подвал со сводчатым потолком, почерневшим от копоти и времени. Помещение освещалось двумя факелами на стене. Кирпичная кладка подвала была сухой, не тронутой плесенью. Пол был идеально чистым, словно его мыли ежедневно. Но, несмотря на это, в помещении стоял резкий, неприятный запах затхлости и запустения.

– Это здесь, – сказал Козимо, толкая тяжелую, обитую железом дверь. Помещение, в котором оказались друзья, было до верху заполнено мешками с мукой, сушеными фруктами, горшками, кувшинами с маслом. Все аккуратно расставлено по полкам. Под мокрыми, пропитанными соляным раствором тряпками лежали круги сыра, а с потолка свисали связки колбас и два великолепных окорока. Отодвинув мешок в сторону, Козимо с интересом разглядывал стоящие на полках банки с маринованными маслинами, грибами и прочей снедью. За стеллажом находилась потайная дверь, узкая и неприметная, словно ею давно никто не пользовался. Однако при внимательном рассмотрении было заметно, что недавно ее обили железом и поставили сложный замок. Достав ключ, Козимо открыл дверь, и приятели вошли в небольшую комнату, освещенную лампадой.

– Что ты стоишь? Входи! – скомандовал Козимо другу, замершему в дверях. Внимание Джакомо привлекли диковинные приборы, стоявшие на двух узких столах у стены. Чего здесь только не было: аптечные весы, крошечные латунные гирьки, с помощью которых можно было взвешивать самые малые дозы; разноцветные стеклянные колбы различной формы и размера; разнообразные стеклянные сосуды с порошками, травами и кристаллами; многочисленные горшки и кастрюли, медные и железные сковороды на треножниках; флаконы из темного стекла, в которых, очевидно, хранились различные жидкости. Был здесь и сложенный из обожженного кирпича очаг, служивший, вероятно, печью.

– Что это? Похоже на колдовскую кухню, – проговорил Джакомо.

Козимо стоял с застывшим лицом, испытывая те же чувства, что и его друг. В подвале царила атмосфера колдовства: на ум приходили ведьмы и демоны из сказок, которыми пугают в детстве. Козимо уже был здесь несколько месяцев назад – его когда-то привел сюда аптекарь Лючиано.

– Не бойся, – сказал он другу, открывая мешок и высыпая содержимое на стол. – Лючиано не колдун. Он настоящий ученый. А это – его тайная лаборатория. Здесь он проводит свои научные опыты. Он великодушно предоставил нам свою лабораторию. Сегодня ночью мы можем пользоваться его приборами.

Джакомо продолжал стоять в оцепенении, недоверчиво разглядывая отдельные предметы. Потом взял флакончик, открыл пробку и принюхался к его содержимому.

– Воняет, как моча дьявола, – проговорил он, с отвращением поставив флакон на место. – А ты уверен, что Лючиано не подведет? Имей в виду, сюда в любой момент может нагрянуть стража.

– Он не подведет, – ответил Козимо. – Я знаю его больше десяти лет. Ему не было и двадцати, когда соседи, почуяв странные запахи из его дома, вызвали охрану. Его обвинили в колдовстве и отдали под суд. Мой дядя, присутствовавший на процессе, сразу увидел в нем незаурядного человека. Он не мог допустить, чтобы его сожгли на костре как еретика. Взяв дело в свои руки, он разыскал свидетелей, которым удалось опровергнуть все обвинения, и поручился за Лючиано. Правда, пришлось заплатить солидный выкуп. Лючиано освободили, но для того, чтобы он мог продолжать свои опыты, дядя взял аптеку под свое покровительство. Как видишь, Лючиано обязан нам жизнью.

Козимо было неловко произносить высокие слова. Однако это была чистая правда. А правда и справедливость были основным принципом жизни в семье Медичи. Козимо мог бы рассказать другу массу историй в подтверждение своих слов. И как бы ни осуждали их другие знатные флорентийские семейства, в том числе Пацци, не разделявшие отношения Медичи к художникам и ученым, считая это лишь хвастовством и расточительностью, Козимо гордился своим родом.

– Но сейчас это не имеет никакого значения. Нам надо получить эликсир. Поэтому не будем терять время. Если мы хотим закончить все до рассвета, давай сразу же приступим к делу, – добавил он.

Джакомо кивнул, и молодые люди принялись за работу. Они взвешивали порошки, травы и кристаллы, по каплям и ложечкам отмеряли жидкости, толкли в ступке раковины, измельчая их в мелкий порошок. Подвешивая котелок над очагом, они почти выбились из сил. С непривычки болели руки: им еще никогда не приходилось орудовать такими тяжелыми чугунными пестиками и ступками, и каждый из них думал об одном: только бы не ошибиться с дозировкой!

Джакомо усердно помешивал в котелке. Их зелье было еще далеко от «прозрачного, приятного глазу темно-красного цвета», как требовал рецепт. Пока что это был мутный темно-коричневый раствор, вязкий, с резким неприятным запахом. Козимо нервно переминался с ноги на ногу. Котел уже давно висел на огне. Скоро рассвет. Вот-вот появится Лючиано, и тогда им придется освободить лабораторию. Если они до этого не успеют…

– Козимо! – в волнении вскрикнул Джакомо. – Смотри! Кажется, все готово!

Они склонились над котлом. Жидкость начала бурлить. Дрожа от напряжения, они увидели, как из мутной вонючей жижи образуется прозрачный отвар, его приятный темно-красный цвет напоминал цвет благородного красного вина. В тот же миг лаборатория наполнилась чудесными ароматами миндаля и фиалок.

– Да, это то что надо, – подтвердил Козимо. – Снимай котел с огня.

Добавив нужное количество соли, друзья стали ждать. Время, пока отвар остывал, показалось им вечностью. Дрожащими руками они влили в раствор немного красного вина. Теперь эликсир был полностью готов. Стараясь не пролить ни капли драгоценного напитка, друзья разлили его по флаконам. Козимо взял одну из бутылочек и посмотрел ее на свет от лампады. Жидкость по цвету напоминала рубин.

– Давай прямо сейчас…

– Конечно, – не задумываясь согласился Козимо. – Сразу же и испробуем.

– Представляешь, через пару минут мы можем перенестись в другую эпоху! – сказал Джакомо, рассматривая флакон на просвет. – Если эликсир и вправду обладает чудодейственной силой, где бы ты хотел оказаться?

Козимо пожал плечами.

– Не знаю. Вообще-то я всегда мечтал встретиться с Данте Алигьери. Поговорить о том о сем. А ты?

– А я бы хотел попасть в то время, когда мой отчим был ребенком.

– Что?! – Козимо был поражен ответом друга. У них есть возможность встретиться с самыми великими людьми в истории человечества: Вергилием, Гомером, Юлием Цезарем, может быть, даже с Иисусом Христом. И кого же пожелал увидеть Джакомо? Своего отчима! Эка невидаль! Неужто ему не надоело видеть его каждый день? Но почему отчима?

Джакомо пожал плечами.

– Хочу понять «первопричину», как сказано в рукописи, – почему он стал таким?

Козимо недоумевал. Что же, у каждого свои мотивы. И Джакомо не исключение.

– Если эликсир вообще на что-то способен, – мрачно добавил Джакомо. – А мы не превратимся в уродов, не обрастем волосами.

– Поэтому предлагаю пробовать его по очереди, – предложил Козимо, уставший от болтовни. Он уже рвался в бой, – чтобы один из нас видел, как эликсир действует на другого. Если не возражаешь, я попробую первым, а когда вернусь в наше время, все тебе расскажу.

Джакомо согласился.

Козимо вынул стеклянную пробку из флакона и, капнув несколько капель на указательный палец, стал внимательно изучать его. Крохотная капля выглядела как свежая алая кровь, словно он только что порезал палец.

«Что, если Джакомо прав, – думал Козимо, высунув от напряжения язык. – Что, если их заманили в ловушку и эликсир превратит его в зверя или отправит в ад?..» Сердце его бешено колотилось, в глотке пересохло, и, прежде чем страх и трусость одержали над ним верх, он быстро лизнул палец.

На какой-то миг ему показалось, что сердце остановилось. Козимо чувствовал, что страх отступил. Он испытывал неописуемое наслаждение. Дивный аромат фиалок, сладкого миндаля и меда разлился по его языку, будто он выпил большой глоток вина. Однако в этом опьянении не было свинцовой тяжести, которая иногда сопутствует выпивке. Козимо хотелось танцевать, рассказать другу, как все прекрасно, но окружающие предметы вдруг начали расплываться, словно в тумане, приобретая странные очертания и покрываясь серебристой пеленой. Козимо медленно протянул руку, почти физически ощущая эту пелену. Он был уверен, что стоит в нее погрузиться – и он перенесется куда-то далеко-далеко. Сердце громко стучало, но соблазн совершить фантастическое путешествие в совершенно другое время победил страх. Распрямив плечи, он сделал глубокий вдох и сделал шаг вперед. От пелены шло благостное тепло. Он кожей ощущал его. Дымка была нежной и мягкой, как пух. А аромат… Он будто находился на лугу среди цветущих фиалок. Полностью растворившись в благоуханном тумане, Козимо сделал еще шаг, потом еще… А дальше… дальше он перестал думать вообще.

ГЛАВА 2 Гамбург, 4 августа 2003 года

Сидя в своем офисе за письменным столом, Анна Нимейер смотрела в окно. Она была в бешенстве, в таком бешенстве, что у нее стучало в висках. Она не переставая колотила пальцами по столешнице. Не помогала даже горящая перед ней ароматическая свеча, которая в критические моменты всегда действовала на нее успокоительно. Она была в такой ярости, что не могла и думать о работе. Все это из-за Карстена, главного редактора дамского журнала, в котором работала Анна. На последнем совещании он сообщил, что ее репортаж о пляжах Бразилии, к которому она так давно и тщательно готовилась, перенесен в более поздний номер, а «на десерт» прибавил, что освобождающееся место заместителя главного редактора предлагается не ей, а ее коллеге Сюзанне Майн.

Таким образом, вместо того, чтобы вести следующее заседание редколлегии уже в качестве «вице» и в скором времени лететь в Рио-де-Жанейро, ей надо срочно собирать вещи и в конце августа ехать на поезде во Флоренцию. Там ей предстояло написать репортаж о театрализованном представлении в средневековом духе – Calcio in Costumo. Такую работу обычно поручают начинающим внештатным журналистам. В ответ на ее возмущение Карстен только посмеялся, добавив, что волноваться вредно – ну прямо как домохозяйке, впавшей в истерику. А ведь совсем недавно он сам назвал ее идеальной кандидатурой на пост заместителя главного редактора. Он поначалу загорелся идеей бразильского репортажа и даже обещал ей отличный гонорар.

Анна прекрасно понимала, откуда такой резкий поворот в настроении шефа. Карстен умел держать нос по ветру, дующему от руководства издательства. Такое бывает. Он не собирался тратить свое драгоценное время на обновление несколько обветшавшей и изрядно запылившейся рубрики «Вокруг света». На репортаж из Бразилии требовался целый месяц работы. Анна долго копалась в архивах, готовила материалы по теме, установила контакты с известными людьми Бразилии, с отелями, владельцами ресторанов, даже собрала команду фоторепортеров. Все это делала она, не Карстен, помимо своей рутинной редакционной работы. Для поездки в Бразилию у нее было все готово. Ей и фоторепортерам оставалось лишь сесть в самолет. И тут такой сюрприз. Теперь ей придется ехать поездом. И куда? Всего лишь во Флоренцию!

Анна взглянула на часы, висевшие на противоположной стене. Без пяти пять. Конец рабочего дня. Она поднялась и задула свечу. Конечно, она и сегодня могла бы задержаться на работе. Дел было невпроворот: просмотреть фотоснимки для репортажа из Стокгольма, поговорить со Штефи из фоторедакции о внесении некоторых поправок. Она могла бы и сама еще раз проверить материал, но статья выйдет лишь через месяц. Для журналиста такой срок сравним с вечностью. А когда придет время править статью, что же, не обязательно давать в любимый женский журнал, да еще в сентябрьский номер, всегда только первоклассные материалы. А если их качество повлияет на рейтинг, она не виновата. Пускай теперь Сюзанна думает о рейтинге. В прошлые два месяца она работала так много, что теперь может себе позволить недельку посидеть дома. Гори все синим пламенем! Может, действительно, так и сделать, подумала Анна, беря сумку. Остаться дома, отоспаться, заняться чем-нибудь приятным, в конце концов, насладиться этим чудесным летом, вместо того чтобы вечно торчать в редакции? Пусть Карстен и везет воз, если такой идиот.

– Ты что, домой? – спросил коллега Анны, встретившийся ей в коридоре.

– Уже пять часов, Том. Конец рабочего дня.

Не дожидаясь ответа, она села в лифт, ведущий в подземный гараж. Здесь не было ни одного свободного места. Необычная картина. Когда Анна уходила с работы, здесь, на стоянке № 3, как правило, стояли две машины – ее и Карстена. Маленькой машины вишневого цвета, на которой ездила Сюзанна, в такой час уже давно не было. Она всегда куда-то торопилась: то у нее танцы, то конный спорт (у нее была собственная лошадь). Так-так, теперь голубушке придется отказаться от одного из своих хобби. У заместителя главного редактора свободного времени не так уж много.

Сев в машину, Анна включила двигатель и выехала из гаража. На выезде ее задержал гаражный контролер господин Пахульски. Он приветливо ей улыбнулся и удивленно спросил:

– Еще только пять часов, а вы уезжаете? На вас непохоже, фрау Нимейер, – сказал он своим приятным восточно-прусским говорком.

– В такую погоду грех сидеть на работе. Думаю, издательство не пострадает, если я уйду на два часа раньше.

– Я вам всегда говорю, вы слишком много работаете, никто «спасибо» не скажет. – Он нажал кнопку, чтобы выпустить ее. – Хорошего отдыха вам, милая барышня.

– Спасибо, господин Пахульски, – ответила Анна, помахав ему рукой. Как это забавно прозвучало: «милая барышня».

Анну все знали как трудоголика. Она любила свою работу, любила журнал, словно была его издателем. Каждая страница журнала, по убеждению Анны, должна быть безукоризненной. Чтобы выдать первоклассный материал, она не жалела сил и времени, не спрашивала о гонорарах или отгулах за сверхурочные. Анну знали все – от уборщиц-турчанок, которые приходили поздно вечером, спрашивая разрешения убраться в ее кабинете, до старика Пахульски. Единственным человеком, который, по-видимому, этого не знал, был ее шеф.

Задержавшись на светофоре, Анна взяла с соседнего сидения мобильный телефон и набрала номер любимой подруги.

– Привет, Анги, это Анна. Слушай, мой ангел, не хочешь ли встретиться? Мне нужна твоя моральная поддержка. Ты не поверишь, что со мной случилось… Отлично. Встретимся через полчаса перед зданием «Леванте». Пока.

Анна откинула мобильник на панель управления и тронулась. На светофоре уже давно горел зеленый свет, и водители задних машин нетерпеливо гудели и ругались, будто каждая секунда их времени была на вес золота и каждый из них был исключительно VIPом. Как же глупы мужики. На следующем светофоре все равно всем пришлось ждать.

Размышляя, как ей припарковать машину недалеко от «Леванте-хауса», она рассеянно наблюдала, что делается впереди. В этот момент дорогу переходили два господина в костюмах в тонкую полоску: один говорил по мобильному, другой шел с кейсом под мышкой. «Наверняка адвокаты», – подумала Анна. В этом квартале Гамбурга было полно офисов и крупных концернов с собственными штатами юристов. У светофора стояла парочка восточного вида, с растерянным видом изучавшая план города. Молодая девица с растрепанными длинными волосами вяло тащилась по тротуару. Грязные брюки волочились по асфальту. Наверняка, наркоманка, не туда забрела. Неподалеку находился вокзал. Девица явно ошиблась улицей. Здесь все принадлежало клеркам и юристам, банкирам и страховым служащим. А эти господа, как известно, наркотиками не торгуют.

Анна нервничала. Ее бесили пробки на улицах Гамбурга. Неужто нельзя отрегулировать светофоры, чтобы водители не простаивали у каждого столба по полчаса? Вдруг взгляд ее привлекла витрина небольшого художественного салона. Анна даже не подозревала о его существовании. Галерея находилась примерно в двадцати метрах, в боковой улочке, ведущей к главной дороге. Прямо перед входом в галерею оказалось свободное местечко, чтобы припарковать машину. Повезло. Как говорят на Востоке – «кисмет». Судьба.

Наконец дали зеленый свет. Анна включила поворотник и резко повернула вправо, в сторону галереи, где было свободное место. За ней снова поднялся вой гудков, послышались проклятия типа «баба за рулем», «тупая корова», но Анна пропустила их мимо ушей. Схватив сумочку, она вышла из машины и по узкой дорожке прошла к витрине. Она находилась в состоянии транса, на ходу чуть было не столкнувшись с пожилым велосипедистом. Велосипед качнулся, но старик удержался в седле и, как ни в чем не бывало, поехал дальше. Анна с удивлением посмотрела ему вслед, потом уставилась на витрину. Она даже сняла солнцезащитные очки, чтобы лучше рассмотреть то, что там увидела.

В витрине была выставлена одна-единственная картина – не большая, но настолько выразительная, что рядом с ней не было места ничему другому. Краски – от широкой золотистой полосы до темно-красного тона полотна – излучали необыкновенную силу. Картина была написана так интенсивно, что сразу бросалась в глаза даже на расстоянии. Не случайно Анна приметила ее, еще сидя в автомобиле. Казалось, что картина горит и пылает, и чем больше Анна разглядывала ее, тем больше раскалялось полотно, словно кто-то сзади мехами поддувал огонь. Картина изображала пустынный пейзаж – где-нибудь на американском Среднем Западе или в Австралии. А может, это был чистейший плод фантазии художника. Никакого сюжета: широкая песчаная полоса, в правом углу картины – скалистый массив наподобие того, что находится в «Долине памятников», и темно-красное небо. Ничего больше. Но, несмотря на минимум деталей, Анна не могла оторвать глаз от картины. В этом полотне был огонь. Оно таило страсть, дышало, обладало душой. Прошло, наверное, не менее пяти минут, когда Анна взглянула на название и автора картины: «ZENO. The glowing» («Зено. Мерцающий свет»). Какое точное название! В затылке начало пощипывать. Это всегда случалось с Анной, когда она видела истинное произведение искусства. Не раздумывая, она толкнула дверь галереи.

– Добрый день, – поприветствовала она молодую сотрудницу, сортировавшую открытки с репродукциями. – Я бы хотела купить картину с витрины.

Полчаса спустя Анна вместе с подругой Ангелой сидели в одном из уличных кафе на улице Менкенберг-штрассе. В Гамбурге в эту пору было необычайно тепло, и людей неудержимо тянуло сюда. Улица находилась между гигантскими универмагами, и даже в жаркий летний день здесь удавалось найти тень и прохладу. Было больше пяти вечера, многие горожане, возвращаясь с работы, заглядывали в витрины магазинов и наслаждались летним теплом. Немногие кафе, которые стояли под открытым небом, были переполнены, но, несмотря на это, подругам удалось найти свободный столик в любимом баре. В ожидании заказанного мороженого Анна закурила, рассказывая подруге про Карстена и его поведение. Когда она закончила рассказ, Ангела не сразу заговорила.

– Да, ты заслужила место заместителя главного редактора, – проговорила она наконец. – Работала как лошадь, и я вполне понимаю твою реакцию. Но ведь ты сама еще недавно хвалила Сюзанну, говорила, что она хорошая журналистка. Если я правильно тебя поняла, место заместителя было уже предопределено. Ты выставляла свою кандидатуру, Сюзанна тоже. И вы не единственные, кто претендовал на этот пост. Неважно, что Карстен тебе его обещал. Он ведь официально не подтвердил свое решение. Поэтому ты не могла рассчитывать на него на сто процентов. Для бразильского репортажа ты еще не написала ни слова, а я помню, как много ты работала над другими статьями, которые в результате вообще не вышли. Тебе бы следовало…

– Значит, ты считаешь, что мне незачем волноваться по этому поводу?

Анги положила руку на плечо подруги, чтобы успокоить ее.

– Нет, я так не считаю, но ты же знаешь Карстена. Не ты ли всегда ругала его за то, что он не умеет держать слово? Обычно ты объясняла это его слабохарактерностью, тем, что он обязан своим постом отцу, который играет в гольф с вашим издателем. А сейчас ты ущемлена, разочарована, оскорблена. Твоя реакция мне понятна, но я подозреваю, что истинная причина кроется в другом. Хочешь знать мое мнение?

– Ну, говори.

– Думаю, что если бы тебя послали в Будапешт или Краков, ты бы не волновалась. Тебя бесит, что Карстен посылает тебя именно во Флоренцию, – Анги улыбнулась. – И тут возникает вопрос: почему тебе так не хочется ехать во Флоренцию?

Анна нахмурилась, выпустив дым сигареты и стряхнув пепел в пепельницу. Ангела фон Вардер была не только ее лучшей подругой, которая знала ее как свои пять пальцев. Она была успешным психологом, имела собственную практику в Пезельдорфе, где лечила от неврозов, депрессий и наркомании представителей высшего общества Гамбурга. Она привыкла анализировать поступки и чувства своих пациентов и в отношениях с друзьями не изменяла своей привычке.

– Разве это непонятно? – спросила Анна, продолжая нервничать. – Я много работала в архиве. В семидесятых годах мы были первым женским журналом, который напечатал материал о Флоренции. Мы были первопроходцами. В восьмидесятых наш журнал был непревзойденным в этом вопросе, в девяностые – все обращались к нам за консультацией, учитывая наш опыт в этом регионе. С тех пор командировка в Тоскану для меня такая же рутина, как изучение английского в средней школе. Могу поспорить, что свыше сорока процентов наших читательниц имеют загородный дом или квартиру или регулярно снимают жилье в районе виноградных плантаций Тосканы, а остальные шестьдесят процентов – хотя бы однажды побывали в тех краях. Отодвинув от себя пепельницу, чтобы освободить место для вазочки с мороженым, она покачала головой. – Такой темой никого не удивишь. Даже в Гельзенкирхен интереснее съездить.

Ангела подняла свои ухоженные, тщательно выщипанные брови.

– Тебе не кажется, что ты сейчас неправа?

– Поверь, я знаю, о чем говорю, – возразила Анна, затушив сигарету и приступая к мороженому. – Что касается Флоренции, то за последние тридцать лет мы напечатали в журнале все, что можно сказать о Флоренции, включая этот фестиваль. Не забывай, что я прожила там целых три года.

Анги внимательно смотрела в лицо подруги из-за высокой вазочки с мороженым.

– Весьма примечательно, что ты упомянула об этом, – заметила она вскользь. На самом деле, это был один из ее «провокационных» приемов, которыми она пользовалась в своей работе, – он помогал «вытащить клиента из резерва», как выражалась Ангела. Анна знала этот трюк, долго общаясь с подругой. Но, несмотря на это, клюнула и попалась на ее удочку.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего, абсолютно ничего, – с невинностью Адама и Евы перед грехопадением ответила Ангела. – Я только хочу сказать, что не всем женщинам, в том числе читательницам вашего журнала, выпадает счастье провести три года во Флоренции.

– Послушай, Анги, я знаю, куда ты клонишь, – решительно возразила Анна. – Ты хочешь сказать, что я еще не пришла в себя после истории с Роберто? Уверяю тебя, ты ошибаешься. Роберто со всем его благородным семейством мне совершенно безразличен.

– Неужели? – Анги сдвинула наверх солнечные очки и посмотрела на Анну спокойным профессиональным взглядом психолога, которому ясна картина болезни и который не терпит возражений. Однако в ее глазах была искренняя забота о подруге. – Ты ведь любила Роберто. А то, что он с тобой сделал, как себя повел – вместе со всем своим семейством, – чтобы избавиться от тебя, – это самое настоящее свинство. Любой из твоих друзей свернул бы ему шею. Но не забывай, что Роберто – это еще не вся Флоренция.

Анна шевелила ложечкой в бокале. Ей больно было слышать это, но Ангела была права. Она действительно изо всех сил противилась поездке во Флоренцию, чтобы ничто не напоминало ей о Роберто и о его семействе, о том омерзительном письме, которое оказалось сильнее их любви, вернее, того чувства, которое они принимали за любовь. Аналитический ум подруги часто пугал Анну.

– Позволь дать тебе совет, – сказала Ангела. – Исполни данное поручение и жди своего шанса. Пусть твой бразильский репортаж пока отлежится в письменном столе. Поезжай во Флоренцию. Не борись с воспоминаниями, даже если они причиняют тебе боль. Смотри врагу в глаза и постарайся понять, что он ничтожество. Только так ты можешь полностью освободиться от него.

– Спасибо за совет, – едко ответила Анна. – Гонорар переведу на твой счет в банке.

– Не надо язвить. Для друзей моя помощь ничего не стоит, – сказала Анги. – Анна, я хочу только одного – чтобы ты перестала сохнуть по этому типу. Он не стоит клочка бумаги, на котором напечатано его свидетельство о рождении. Просто поезжай во Флоренцию и пойми, что он не стоит твоего мизинца.

Некоторое время они сидели молча и ели мороженое. Наконец Анна глубоко вздохнула.

– Знаешь, что, – начала она, – кажется, ты права, хотя я не уверена, что все получится, как ты говоришь.

– Когда состоится Calcio in Costumo?

– В последнее воскресенье августа, – ответила Анна, отодвигая от себя пустую вазочку. – У меня еще есть время, чтобы привыкнуть к этой мысли.

Анна во Флоренции

Вытащив из вагона чемодан и оказавшись на железнодорожном вокзале Випитено, Анна вспомнила слова Ангелы: «Не борись с воспоминаниями… Смотри врагу в глаза…» Легко говорить. Вряд ли ей поможет шоковая терапия.

Было около десяти вечера. Четверг. В это время Анна должна была уже находиться в уютном, теплом, комфортабельном спальном вагоне первого класса и засыпать под мерный стук колес. Но итальянские железнодорожники как раз сегодня объявили забастовку. Таким образом, она и фотограф Торстен, вместо того чтобы медленно подъезжать к Флоренции, застряли в тирольских Альпах. Анна нервно расхаживала по вагону, ежась от холода. От ледяного ветра, свистящего по перрону, не спасала даже толстая шерстяная кофта. Собирая вещи, она ориентировалась на летнюю температуру и не была готова к вынужденной остановке в горах.

Анна нервно посматривала на электронное табло, на котором уже в течение десяти минут огромными буквами рядом с указанием поезда «Firenze-Sciopero» прочно зависло слово «Забастовка». Больше никаких пояснений. Когда поезд продолжит свой маршрут? Ни слова. Хотя дураку было понятно, что пассажиры не собираются покидать вагон и совершать экскурсию по близлежащим окрестностям.

Торстена это, казалось, совсем не беспокоило. С олимпийским спокойствием он расстегнул молнию на куртке, словно сложившаяся ситуация доставляла ему наслаждение. С невозмутимостью буддистского монаха он закурил сигарету, в ответ на что Анна чуть не разразилась бранью. Слава богу, у него хватило такта предложить сигарету и ей.

– Надеюсь, скоро поедем, – переминаясь с ноги на ногу, чтобы хоть немного согреться, заметила она. – Лично у меня нет никакого желания провести здесь всю ночь.

– Послушай, стоит ли так волноваться? – спросил он, отбрасывая со лба прядь не совсем чистых волос. – Мы же не на Северном полюсе, что с нами случится? Я помню, как мы целую неделю торчали в Андах: сломался наш автобус. В горах ни души. Еды никакой. Вот так и провели с урчащими желудками целую неделю при температуре минус пять градусов. А ночью пришлось спать в спальных мешках, глядя на ястребов в небе. А здесь – что с нами может случиться? Камеры и пленка надежно упакованы – не страшен ни дождь, ни мороз. Смотри на все с юмором. Зато будет что рассказать после. Больше суток нас не продержат.

– Что? Больше суток, ты сказал? – От злости Анна стиснула зубы, чтобы не взорваться. У них во Флоренции напряженная программа. Она уже назначила ряд встреч со знаменитостями. В субботу их пригласили на традиционный флорентийский обед. Кроме того, она собиралась посетить средневековый базар, чтобы заснять пару колоритных мотивов. А в воскресенье – спектакль, после которого они ночным поездом отправляются из Флоренции домой. Времени на Флоренцию останется совсем немного. Побродить по Понте Веккио и посидеть в небольшой траттории Джанкарло рядом с Санта-Мария дель Фьоре, по-видимому, не удастся. А Торстен радуется. Что хорошего, торчать здесь в такой холод? – Мы не можем так долго ждать. Завтра рано утром нам надо быть во Флоренции. В крайнем случае, придется взять такси.

Торстен пожал плечами.

– Не понимаю, почему ты принимаешь все так близко к сердцу? Главное – быть в воскресенье на месте. А мы обязательно там будем, даже если придется идти пешком.

– Я уже договорилась о встречах. Нас будут ждать, – распалялась Анна. Она не разделяла спокойствия Торстена. Конечно, он талантливый фоторепортер. За двадцать лет журналистской практики он побывал во всех уголках мира, работая в самых сложных условиях. Он был из тех фотографов, кто, сидя на льдине в Северном Ледовитом океане, мог долгими часами ждать момента, чтобы поймать в объектив схватку белого медведя с касаткой. Анна ценила его за высокий профессионализм, но не он, а она отвечала за то, чтобы статья вышла вовремя, без опозданий. И в этом заключался ее профессионализм.

– Я вижу работника вокзала. Надо спросить, что происходит.

Анна засеменила по перрону. Было холодно, и если бы пошел снег, она бы не удивилась.

– Добрый вечер, – сказала она железнодорожнику, – скажите, когда же мы наконец тронемся?

Анна сама удивлялась, с какой легкостью слетали с ее уст итальянские слова. В последние четыре года у нее не было возможности говорить по-итальянски, но этот язык, как любимую мелодию, невозможно забыть. Достаточно ей было услышать первые звуки, и мелодия полилась сама собой.

– К сожалению, на участке между Вероной, Моденой и Болоньей бастуют путевые рабочие, – вежливо ответил железнодорожный служащий, рыжеволосый мужчина со светло-голубыми глазами, вьющимися волосами и бородой, который больше походил на ирландца или шотландца, чем на итальянца. – Мы ждем поезда на Милан. Он следует в Пизу, а оттуда можно попасть во Флоренцию. Желающие могут пересесть на этот поезд.

Анна даже прищелкнула языком: если ехать через Пизу, то получится большой крюк.

– Когда поезд прибудет в Випитено?

– Думаю, часа через два. Если забастовка не распространится по всей стране, вы будете во Флоренции около двенадцати часов.

– А можно хотя бы рассчитывать на места в приличном купе? У нас, между прочим, билеты первого класса.

Итальянец покачал головой.

– Сожалею, – ответил тот, давая понять, что забастовка его соотечественников лично ему крайне неприятна. – Обычно поезда до Милана всегда переполнены. Разумеется, мы постараемся сделать все возможное, чтобы разместить вас сообразно вашим билетам, но гарантировать ничего не могу. Мне очень жаль.

– Великолепно, – воскликнула Анна. Это значило, что они не только опаздывали на целых пять часов, но остаток пути им придется провести сидя на неудобных местах, а может быть, даже стоя.

– Можно здесь где-нибудь погреться?

– Разумеется, – ответил он с приветливой улыбкой. – В зале ожидания достаточно мест. Там можно выпить кофе и перекусить.

– Вот видишь, теряем всего два часа в Випитено, – весело заметил Торстен, когда она устроились в зале ожидания, стараясь убить время за чашечкой кофе и сигаретой.

– И что же, я должна радоваться, что могу где-то притулиться, колеся по всей Италии? – злилась Анна. На четырнадцать часов была назначена встреча с Сальваторе Феррагамо, который наряду с Гуччи был одним из главных спонсоров Calcio in Costumo. Она попыталась дозвониться до редакции, чтобы сообщить об опоздании, но в это время там уже никого не было, и Анна оставила сообщение на автоответчике. Утром придется перезвонить, чтобы предупредить лично. Ни в коем случае нельзя рисковать встречей с Феррагамо, чьи обувь и кожаные сумки носят самые красивые и богатые женщины мира.

– Расслабься, Анна, – посоветовал Торстен, удобно устроившись на сидении, словно находился не в холодном неуютном вокзале заштатного итальянского городишки, а в резиденции бургомистра – со стаканом кьянти в руке. – В конце концов, на крыше ведь мы не поедем.

Анна не ответила на его замечание. С Торстеном невозможно говорить. Он витает в облаках, не понимает, что рушатся все планы на выходные дни. Откинув со лба прядь волос, Анна пыталась согреться, обхватив руками пластиковый стаканчик. Взгляд ее скользил по перрону, пустынному и заброшенному. Лишь парочка молодых людей, тесно прижавшись друг к другу, стояла с чемоданами на пронизывающем ветру несколько поодаль. Анна поднялась.

«Наверняка ждут поезда, – решила она. Надо выйти и объяснить им, что во Флоренцию он не идет».

Поезд, обещанный дежурным по вокзалу, из-за охватившей всю Италию забастовки прибыл в Випитено лишь в два часа ночи. Последний участок маршрута оказался настоящей пыткой. До Милана они стояли, потом начались бесконечные объезды, и лишь в половине третьего на следующий день, в пятницу, прибыли во Флоренцию. Анна, при всей ее нетерпеливости, вынуждена была признать, что все могло сложиться намного хуже. Добравшись до отеля, приняв душ и часик поспав, она облачилась в костюм от Шанель и почти забыла о приключениях минувшей ночи. В офисе Феррагамо они встретили полное понимание: во всех СМИ целый день трубили о забастовке железнодорожных рабочих. Встреча была перенесена на семнадцать часов, и теперь после интересной беседы со знаменитым кутюрье Анна с Торстеном направлялись в маленькую тратторию Джанкарло.

Было около семи часов вечера. Все столики оказались заняты.

– Я думал, ты поведешь меня в тратторию, – зашептал Торстен, озираясь по сторонам и чувствуя себя не в своей тарелке. – А это шикарный ресторан. Пеняй на себя, если меня с позором выставят – на мне ни галстука, ни приличного костюма. И столик надо было заказать заранее.

– Не твоя забота, – заметила Анна, которая в противоположность Торстену, прекрасно чувствовала себя в подобной обстановке. На столиках из темного дерева, покрытых светлыми льняными скатертями, стояли серебристые вазы с белыми орхидеями.

Молодой официант, поприветствовав гостей, провел их к столику в глубине ресторана.

Когда Торстен изучал меню, Анна, закрыв глаза, глубоко вздохнула. Несмотря на то что обстановка траттории за это время изменилась, пахло здесь по-старому: жареным мясом, свежими помидорами, белыми грибами, трюфелями, деревом и орхидеями, любимыми цветами Джанкарло.

– Не желаешь заглянуть в меню? – спросил Торстен, протягивая ей карту. – Для меня здесь ничего нет. Цены астрономические, а денег у меня кот наплакал. Ты же сказала, что мы пойдем в тратторию….

– Слушай, перестань ныть, – с улыбкой перебила его Анна. Разумеется, она не сказала Торстену, что под скромным названием «траттория» скрывался один из лучших ресторанов Флоренции. Сюда не так просто было попасть. Этот номер телефона нельзя было найти ни в одной телефонной книге, и даже в городской справке не знали о существовании этого заведения. Посетителями ресторана Джанкарло был узкий круг гурманов. Торстен явно не вписывался в эту категорию: питался он в «фаст-фудах», в основном в греческой таверне за углом, рядом с редакцией. Если бы она сказала правду, Торстена было бы не затащить сюда, а одной ужинать не хотелось. В последний раз она была здесь четыре года назад. Помнит ли ее Джанкарло, если он по-прежнему владеет тратторией? Возможно, он открыл еще один ресторан? Джанкарло был непредсказуем. В этот момент за ее спиной раздался знакомый голос:

– Не верю своим глазам. Мне это чудится или провидению было угодно снова послать во Флоренцию мою любимую подругу из Гамбурга?

Анна поднялась, чтобы поприветствовать Джанкарло, который шел навстречу к ней с распростертыми объятиями, с сияющим лицом. Он сердечно обнял ее, расцеловал в обе щеки и оглядел с головы до ног.

– Какой сюрприз и какая радость, что ты снова меня посетила! Шанель тебе очень к лицу!

Потом Джанкарло повернулся к Торстену и с вежливой сдержанностью пожал ему руку. – Это твой друг или…

– Нет, – ответила Анна, смеясь и покачав головой. – Это мой коллега, один из моих лучших сотрудников, Торстен Байер. Он фоторепортер. Мы приехали сюда в связи с репортажем для нашего журнала – о Calcio in Costumo.

Она видела, как Джанкарло облегченно вздохнул. Конечно, Торстен хороший фотограф, но его вид – неухоженные волосы, пожелтевшие от никотина пальцы, отросшее брюшко и совершенно немыслимая рубашка с плохо сидящими на нем джинсами – действительно выглядел непрезентабельно, а тем более – в глазах Джанкарло, одетого в черный костюм от Готье, с которым Анна познакомилась на последнем заседании редколлегии журнала.

– Вы уже выбрали?

– Нет.

– Отлично, – сказал Джанкарло. – Тогда порекомендую вам несколько деликатесов.

– Ты можешь посидеть с нами пару минут? – спросила Анна.

– Если вы желаете…

– Разумеется, – ответила Анна, и Торстен тоже кивнул в знак согласия.

– Я только дам несколько распоряжений повару.

– Кто это был? – спросил Торстен, когда Джанкарло отошел от столика. Взгляд, которым он смотрел вслед шикарно одетому мужчине, говорил сам за себя. Он настороженно относился к таким людям.

– Это мой старый друг, – объяснила Анна. – Я знаю его по тем временам, когда жила во Флоренции.

Джанкарло вернулся с тремя бокалами и бутылкой вина, сел за их столик и налил красного вина.

– Тиньятелло, – объявил он, поднося бокал к носу и дегустируя напиток. – Простое деревенское вино, одно из моих любимых. Надеюсь, вам оно тоже понравится. – Он поднял бокал. – За вас, за радость, которую вы доставили своим посещением.

– Ты поменял интерьер, – заметила Анна после того, как они чокнулись и выпили по глотку превосходнейшего красного вина.

– Да. Тебе нравится?

– Фантастика!

Джанкарло улыбнулся, явно польщенный такой оценкой.

– Мне тоже нравится. Дизайн Джорджио. Ты ведь знакома с Джорджио?

Анна кивнула. Разумеется, она знала Джорджио. Как она могла забыть тот день, когда вместе с Роберто они гостили на загородной вилле Джанкарло, где за завтраком она познакомилась – ни много ни мало – с самим Джорджио Армани.

– Ты говоришь, что приехала в связи с Calcio in Costumo?

– Да. Кроме того, надо сделать несколько снимков на средневековом базаре – чтобы создать атмосферу.

Джанкарло улыбнулся.

– Вижу, к спектаклю у тебя скептическое отношение. Не так ли?

Анна скорчила гримасу.

– Ты прав. Это не моя идея. Я считаю, что мы уже так много писали о Тоскане и наши читательницы уже наизусть знают… – Она пожала плечами. – Но мой шеф придерживается другого мнения. Сначала я собиралась просто порыться в издательском архиве, покопаться в собственной памяти и на основании этого набросать статью. Никому бы не пришло в голову, как я ее написала. Впрочем, тогда бы я не могла посетить твой дивный ресторан. А от этого грех было отказаться.

– Польщен, – сказал Джанкарло. – Но есть нечто, чего не знаешь даже ты и что тебя наверняка заинтересует. Дело в том, что в последние три года один богатый человек нашего города, Козимо Мечидеа, в связи с проведением Calcio in Costumo дважды в год, в мае и августе, устраивает свой праздник. Место проведения держится в тайне. Приглашают только избранных. Известно только, что он проходит накануне Calcio in Costumo – в субботу вечером. Чтобы попасть туда, необходимо личное приглашение Мечидеа. Это костюмированный бал в средневековом духе, соответствующем Calcio in Costumo. Однако что конкретно там происходит, широкой публике не известно. Говорят, что это необычайно увлекательное действо. Представляешь, вся европейская знать считает за честь попасть на это представление и даже выстраивается в очередь за приглашением. Некоторые толстосумы, готовые заплатить любые деньги за приглашение, получали отказ. А тех, кто пытался подкупить служителей, с позором выставляли вон. Известно, что в мае такая участь постигла сына одного влиятельнейшего политика.

– Наверное, Мечидеа нажил себе кучу врагов?

– Нет. – Джанкарло рассмеялся. – Говорят, Мечидеа так богат, что мог бы купить всю Италию, если бы захотел.

Анна провела языком по губам. Джанкарло ее здорово заинтриговал. Такой материал мог бы стать сенсацией, журналистской бомбой. Читательницы обожают такие истории. Надо любой ценой…

– Послушай, Джанкарло, а ты не мог бы устроить мне и Торстену приглашение на этот праздник?

Джанкарло с удивлением посмотрел на нее.

– Ты хочешь сказать, что я…

– Пожалуйста, Джанкарло, – взмолилась Анна, театрально сложив руки, как в молитве. – Прошу тебя, постарайся. Кто если не ты…

Джанкарло напрягся. На лбу образовались складки. В этот момент подошел официант и что-то шепнул на ухо шефу.

– Прошу меня извинить, но я вынужден вас покинуть. Марко сообщил мне, что прибыл наш постоянный гость, которому я должен уделить внимание. Я подумаю над твоим предложением, Анна. Но ничего не обещаю.

Анна видела, как Джанкарло спешно зашагал к входу, пожал руку вошедшему гостю и лично проводил его к столику в глубине зала. Гость был хорошо сложен: темный костюм, черные волосы, бросавшаяся в глаза бледность рук и лица – возможно, по контрасту с темной одеждой. Увидев его, Анна вздрогнула: он был бледен, как призрак. Примерно так выглядел главный герой в фильме «Интервью с вампиром».

В какой-то момент взгляды их встретились, и Анну охватил ужас. Ей показалось, что кто-то вонзил ей нож в сердце. Она содрогнулась, и лоб покрылся холодным потом. Этот человек был ей незнаком. Его узкое бледное лицо она бы запомнила на всю жизнь. Особенно ее поразили глаза: темные, пронзительные, умные, полные скрытой страсти, печальные и одновременно пресыщенные.

Это были глаза очень старого человека, прожившего длинную жизнь, полную взлетов и падений. Но на вид ему было около тридцати. Анна его не знала, но по его взгляду, хотя они, без всякого сомнения, никогда не встречались, поняла, что он знал ее.

Колдунья на базаре

Служба сервиса в отеле работала безукоризненно.

Было ровно семь, когда Анну разбудил стоявший рядом с кроватью телефон, и приятный женский голос пожелал ей доброго утра. Правда, утро не обещало быть добрым. Анна смутно ощущала, будто попалась на крючок. Как только она закрывала глаза, ей чудился тот человек в черном: как он открывает рот, обнажая белые острые клыки хищника, и каждый раз она в страхе, с бьющимся сердцем и в холодном поту, вскакивала с постели. Ругая себя за то, что поддалась россказням про вампиров – все это детские сказки, не более, – она ворочалась и долго не могла заснуть.

В три часа ночи она приняла снотворное, которое утром отомстило ей. Страшно болела голова. Хотелось еще полежать в постели, приложив ко лбу холодное полотенце, но Анна не могла себе этого позволить. Встречи назначены, и отменить их невозможно. Надо взять интервью у бургомистра, а ровно в полдень – традиционный обед по-флорентийски в ратуше. В пятнадцать часов – беседа с сотрудником фирмы Гуччи, а до этого они с Торстеном собирались еще на средневековый базар.

Анна с трудом встала и побрела в ванную. В сумочке с обычной косметикой она держала лекарства – снотворное, валерьянку, средства от укусов комаров, от ожогов, от расстройства желудка и, разумеется, аспирин. Она бросила в стакан с водой таблетку растворимого аспирина и в ожидании, когда образуется шипучка, наполнила водой ванну. Залпом выпив шипящий раствор, Анна опустилась в ванну. Хорошо, что накануне она попросила разбудить ее на час раньше. Она не любила торопиться и опаздывать. Спешка действовала на нее, как детонатор на динамитную шашку: в висках сразу же начинали стучать молоточки. Хорошо, что можно принять ванну, а потом с ясной головой отправиться с Торстеном на рынок, чтобы поснимать, сделать необходимые записи.

Вдыхая аромат лимонной мелиссы, она чувствовала, что головная боль проходит, а вместе с ней – и воспоминания о том странном человеке, госте Джанкарло. Выйдя из ванны и насухо вытершись полотенцем, она вообще сомневалась в существовании этого человека, а когда начала одеваться и краситься, окончательно решила, что он ей просто-напросто приснился.

В наилучшем расположении духа она вышла из комнаты и отправилась завтракать в ресторан. Назвав свой номер, она заказала кофе, наслаждаясь обилием блюд. Такой выбор по итальянским меркам был не типичен. Торстена в ресторане еще не было, что вовсе не огорчило Анну. Напротив, она любила посидеть за завтраком одна, с газетой, потягивая отличный кофе и хрустя свежими булочками.

Она встретилась с Торстеном в десять часов в вестибюле гостиницы. Он выглядел таким же помятым и неумытым, как и вчера, и Анна с трудом удержалась от вопроса, есть ли в его номере вода. Торстен был довольно обидчив, а испортив ему настроение, можно было поставить крест на работе.

– Доброе утро, – сказала она с сияющим лицом. Зачем кому-то знать, какие кошмары мучили ее сегодня ночью. – Ну что, за дело?

– И куда мы собрались? – спросил Торстен. Голос у него был как после бессонной ночи, точно он на спор пил с рок-группой – кто кого перепьет.

– Думаю, сначала посмотрим рынок. Говорят, он открывается в десять часов. У нас еще час времени до встречи с бургомистром. Камера и пленки у тебя с собой?

Торстен кивнул, похлопав по сумке, болтавшейся у него на плече. Впрочем, об этом можно было и не спрашивать. Торстен никогда не расставался с камерой, по-видимому, даже находясь под душем. Анна не удивилась бы, если бы для этой цели ему пришлось заказать водонепроницаемый футляр.

Они сдали ключи дежурному администратору.

– Полчаса назад для вас оставили письмо, синьора Нимейер, – сообщил портье, протягивая Анне конверт с визитной карточкой от Джанкарло.

– Спасибо, – удивилась Анна, повертев карточкой. На обратной стороне характерным росчерком Джанкарло было написано: «Мне удалось выполнить твою просьбу. Увидимся вечером на приеме. Джанкарло».

Анна не сомневалась, что Джанкарло устроит ей приглашение на тот прием и, разумеется, пойдет туда сам. Без его участия не обходился ни один праздник в Тоскане.

Она принялась рассматривать конверт – узкий, продолговатый, из дорогой бумаги ручной выделки. Ее имя было выведено витиеватыми золотыми буквами, как в старинных книгах. Конверт был запечатан красным сургучом, на котором можно было различить печать в виде горизонтальной восьмерки, окруженной венком из звезд. Анна осторожно сорвала печать и вынула листок бумаги, от которого исходил невыразимо приятный аромат, словно его специально надушили. Такой аромат был не типичен для мужских духов, которыми пользуются итальянцы. От него пахло фиалками и миндалем, как в дорогой кондитерской. Анна еще раз втянула этот аромат и начала читать письмо, написанное на изысканном старомодном итальянском языке.

«Глубокоуважаемая синьора Нимейер!

Имею честь пригласить Вас на наш скромный костюмированный бал в связи с Calcio in Costumo. В 19.45 водитель встретит Вас в отеле. После того как Вы предъявите сие приглашение, привратник проводит Вас в зал для приемов. Для приобретения соответствующего костюма рекомендую обратиться в Бюро проката одежды Саверио, Виа дель Лунго, дом 34. Там Вам подберут подходящий наряд. Своим присутствием Вы окажете мне большую честь.

Преданный Вам,

Козимо Мечидеа».

– Что за письмо? – спросил Торстен, который, кажется, начинал просыпаться.

– Приглашение на костюмированный бал, о котором вчера говорил Джанкарло. Представляешь, он все устроил, – ответила Анна, аккуратно свернув бумагу и положив ее в сумочку.

– Костюмированный бал? – переспросил Торстен, скорчив гримасу. – Маскарад с переодеванием и прочей ерундой. Я тоже должен идти?

Анна покачала головой.

– Не беспокойся, Торстен, тебе не надо идти. Приглашение только для меня. Насколько я понимаю, синьop Мечидеа не любит, когда его гости приходят не одни. А теперь поспешим, а то не сможем посмотреть средневековый рынок.

Рынок мало чем отличался от старых немецких рынков. И в то же время в нем была своя прелесть. Вместо обычных будок и весов, торговцы соорудили ряды из деревянных досок, натянув над ними холщовые навесы. На обычных столах из грубо оструганного дерева были разложены платки, рулоны тканей, украшения, резьба по дереву. Здесь можно было наблюдать работу гончаров, оружейников, сапожников, ткачих и прочих мастеров. Торговцы и некоторые из «покупателей» были одеты в средневековые костюмы и говорили на старинном, трудном для понимания итальянском языке. Это были актеры, решившие в конце недели развлечься – окунуться в прошлое. Было заметно, что кое-кто играет свою роль, как говорится, «шаляй-валяй». У некоторых молодых людей из-под средневековой одежды виднелись кроссовки. Они, не стесняясь, жевали жвачку. Под головными уборами поблескивали серьги и пирсинг на бровях.

Несмотря на некоторые недостатки, Анна была в восторге от общей атмосферы: из всех старинных базаров, на которых ей пришлось побывать, это был первый, где «декорации» в деталях соответствовали Средневековью. Площадь Синьории рядом с палаццо Веккио в эти выходные была закрыта для уличного движения.

Не было ни машин, ни велосипедов, не слышалось шума мотороллеров. Владельцы уличных кафе убрали стулья и столы, освободив место актерам. Средневековые фасады домов и дворцов, окружающих фонтан «Нептун», предстали во всей своей красе. Слышались лишь выкрики продавцов, торговавших восковыми свечами, шерстяными тканями и свежим хлебом, а также звуки странной музыки, под которую выступали уличные фокусники. Пестрыми группами они весело расхаживали по площади, жонглируя мячами, глотали огонь или ловко строили пирамиды.

Торстен окончательно проснулся. Он уже отщелкал целую пленку и, сунув ее Анне, заправлял новую. Он торопился заснять женщину в красивом средневековом наряде, с корзиной роз, предлагавшую всем прохожим изящные букетики. Анна искала подходящий сюжет, и вдруг его подсказал откуда ни возьмись свалившийся ей под ноги шут в маске и тесно облегающем костюме Арлекина с бубенцами, позвякивающими при движении. Колокольчики украшали и мыски его шутовских туфель, и края пестрой шапки, и увешанный пестрыми лентами жезл в его руках. Это был настоящий сказочный шут, каким его изображают в детских иллюстрированных книжках.

– Синьора, прекрасная любезная синьора, добро пожаловать в наш город, в нашу страну и в этот мир, – выкрикивал он, вычурно кланяясь, размахивая своим скипетром, разыгрывая королевского церемониймейстера. С ловкостью лягушки он подскочил к Анне и присел на корточки. – Куда держите путь? Вы прибыли, чтобы приветствовать рождение нового дня? Спешите, а то он состарится прежде чем вы успеете его поймать.

Анна засмеялась.

– Позвольте вам помочь, прекрасная синьора, в поисках нового дня? Я только что видел его на другом конце рынка. Возможно, он еще там.

Арлекин молниеносно подпрыгнул вверх, и Анна в страхе отпрянула в сторону.

– Не бойтесь, прекраснейшая из всех роз, – сказал он, по-кошачьи обвиваясь вокруг ее ног. – Не надо бояться Арлекино. Он хочет только одного: сорвать улыбку с ваших прекрасных уст.

– Ну хорошо. Достаточно, – сказала Анна, вокруг которой стали собираться зеваки, жаждущие зрелища. – Хватит.

– Нет, прекрасная синьора, пожалуйста, не прогоняйте Арлекино. – Сидя перед ней на корточках, он начал скулить и повизгивать, кататься по земле, потом лег на спину и завыл, как собака, ждущая ласки.

Анна не на шутку разозлилась. Не хватало еще, чтобы из нее делали посмешище. Она увидела в толпе Торстена, который, сложив на груди руки, вместе с другими зрителями от души веселился, наблюдая эту сцену. Она пришла в бешенство. С шутом она как-нибудь справится, но ни за что не потерпит, чтобы ее коллега потешался над ней, не пошевелив и пальцем, чтобы выручить ее.

«Ну, погоди», – сказала она, решив подыграть Арлекину, чтобы повеселить зевак.

Наклонившись, она взяла жезл шута и стала щекотать его по животу, все время приговаривая: «Хорошая собака, храбрая собака». Она позволила ему даже лизнуть свою руку, а потом, взяв пленку, которую ей несколько минут назад дал Торстен, протянула ее Арлекину.

– Фас, – крикнула она, сделав вид, что собирается бросить ее в торговые ряды.

Арлекин с громким лаем, изогнувшись, метнулся в ту сторону. Бросившись вслед за шутом, Анна заметила в толпе побледневшее от ужаса лицо Торстена.

Когда она догнала Арлекина, тот уже выпрямился во весь рост, сбросив с себя маску и отряхивая пыль со своего костюма.

– Спасибо, синьора, – улыбаясь, сказал он. – Вы здорово мне подыграли. Большинство проходит мимо, когда я пристаю к ним. Я не очень вас утомил?

– Я охотно вам подыграла, – ответила Анна, как ни в чем не бывало, будто всю жизнь только и делала, что развлекала публику.

Молодой человек снял шляпу и отвесил ей галантный поклон. Анна ответила на него книксеном. Парень снова надел маску и исчез среди торговых рядов.

Анна огляделась. Она оказалась в каком-то тупике между рядами. Здесь было довольно тихо. Небольшая кучка народа собралась вокруг стеклодува. Люди говорили вполголоса, словно боясь громкими голосами разрушить хрупкие тонкие вазы, бокалы и графины.

В конце тупика находилась палатка, неприметная, почти сливавшаяся с фоном дворца, стоявшего позади. На ней не было никакой вывески. И несмотря на это, чем-то она привлекла внимание Анны. Вход в палатку был открыт. Анна подошла ближе.

«Это палатка писаря, – подумала она. – Во времена Средневековья немногие умели писать и читать, и, чтобы сочинить письмо, надо было обращаться к писарю».

Сгорая от любопытства, она вошла внутрь и сразу поняла, что ошиблась. С перекладин свисали связки засушенных трав, распространяя пряный запах мяты и шалфея. На стенках палатки синей краской были выведены символы – стилизованные звезды и римские цифры от I до X. На ящиках из-под чая, служивших столиками, стояло с полдюжины горящих свечей. На табурете сидела женщина примерно одного возраста с Анной. На ней было грубое коричневое платье средневекового покроя, длинные темные волосы заплетены в тяжелую косу, перекинутую через левое плечо. «Гадалка», – решила Анна.

– Добро пожаловать, – сказала молодая женщина, приглашая Анну сесть на свободный табурет. – Присаживайтесь, синьора. Желаете заглянуть в будущее или получить зелье, чтобы мужчина вашего сердца хранил вам верность? Чем могу служить?

Анна, улыбнувшись, села на скамью.

– Ни то, ни другое, – ответила она и, достав журналистское удостоверение, показала его гадалке. – Я журналистка. Приехала из Германии. Мы работаем над репортажем о представлении Calcio in Costumo и средневековом рынке. Не могли бы вы немного рассказать о себе и своей работе?

– С удовольствием, – сказала гадалка, опуская занавес над входом. – Чтобы нам никто не помешал… – пояснила она и снова села напротив Анны.

– Вас зовут…

– Арианна, – ответила она. – Как вы, вероятно, догадались, я здесь играю роль «стреги», то есть колдуньи. Раньше на каждом рынке была гадалка, которая могла гадать по руке и продавала молодым девушкам и юношам «любовный напиток». Это была часть базарной жизни.

– А как к этому относилась церковь? Кажется, к гадалкам и колдунам со стороны общества всегда было предвзятое отношение? Ведь, в сущности, это пережитки язычества, как говорится, бесовшина.

– Конечно, во многих городах и деревнях колдуньи не смели показываться на глаза людям, чтобы не рисковать жизнью, не угодить в тюрьму или сгореть заживо на костре. – Она улыбнулась. – Однако Флоренция, насколько мне известно, не относилась к их числу. Город терпимо относился к таким вещам. Были, конечно, случаи, когда люди жаловались на рыночных гадалок, что, дескать, пора от них избавляться, но церковь смотрела на это сквозь пальцы, как на безобидную забаву. Гадания ведь стары как мир, и церковь проявляла мудрость и не запрещала их. Так она сохраняла контроль над «стре-гой», с которой заключила как бы негласное соглашение: «стрегу» не трогают, пока она не выходит за рамки гаданий и предсказаний, ограничиваясь снотворными и приворотными зельями, которые идут на благо семьи и брака. А взамен «стрега» в придачу к рецептам и гаданиям наставляет людей в духе повиновения церкви, советует молиться, посещать мессы, исповеди, ну и, конечно, делает немалые дары церкви. Как говорится, и волки сыты, и овцы целы. Девицы продолжают посещать гадалок, чтобы увидеть в волшебном зеркальце лицо жениха, благочестивые граждане тоже довольны, что еретичество не принимает угрожающих размеров, а церковники радуются притоку пожертвований – по праздникам и выходным дням бывает особенно много. – Гадалка улыбнулась. – Флоренция всегда была открытым городом со свободными нравами, а все флорентийцы испокон века – прирожденные банкиры и купцы.

Анна показала на предметы в корзине, стоящей на полу рядом с Арианной.

– Это атрибуты «стреги» времен Медичи – зеркало, мешочки с травами, несколько амулетов. Мы постарались, насколько это было в наших силах, воссоздать атмосферу, близкую к тому времени. – Арианна вынула из корзины несколько мешочков. – Травы помогают при многих болезнях. Вот эта, например, помогает при бессоннице и кошмарных снах, другая – от тоски, а эта – от боли в мышцах и суставах.

Бросив скептический взгляд на мешочки, Анна повертела их в руках и принюхалась. Травы источали приятный аромат. «Прекрасный дезодоратор воздуха», – подумала она. Но применять их вместо медикаментов? Сомнительно.

– И они, действительно, помогают? – спросила она.

Арианна улыбнулась.

– Разумеется, это целебные травы, признанные и в наши дни. Их назначают при многих недугах. Взгляните, это лаванда, хмель, валерьяна, апельсиновые цветки, вербена, лимонная мелисса, можжевельник, арника и розмарин.

– Хорошо, что мне пока не приходилось прибегать к таким средствам, – сказала Анна, возвращая мешочки Арианне. – Я лично предпочитаю таблетки.

– Вот как? А что было делать нашим предкам, когда не было больниц и страховых касс? Не многие могли позволить себе обращаться к ученым докторам. Так появились гадалки и целители. Раньше цирюльники не только брили бороды, но и рвали зубы, делали кровопускания и несложные хирургические операции. К ним-то и шли бедняки. Честно говоря, если бы мне пришлось выбирать между целителем, который лечит травами, и средневековым врачом, применявшим, как правило, кровопускание или уринотерапию, я бы предпочла первого.

Анна кивнула. Арианна была права, мысль оказаться в руках цирюльника, который грязными щипцами рвет тебе зуб, была ей неприятна.

– А для чего зеркало? – поинтересовалась она.

– В этом зеркале, – ответила гадалка, запустив руку в корзину, – девушка может увидеть лицо своего суженого. За этим к гадалке обращаются чаще всего. Есть много способов удовлетворить любопытство девушки: например, в полнолуние закопать под фруктовым деревом три монеты, а в следующую ночь – в новолуние – снова выкопать их и положить под подушку. Я могла бы назвать сотни похожих ритуалов. Здесь, во Флоренции, зеркало – самое излюбленное средство. Не желаете заглянуть в мое зеркальце? Это вам ничего не будет стоить.

Арианна извлекла из старого потертого бархатного футляра зеркало и поднесла его к лицу Анны. Та медленно взяла его в руки и осторожно повертела в руках. Поскольку мать Анны когда-то владела антикварной лавкой в Гамбурге и Анне в школьные годы часто приходилось помогать матери, она умела обращаться со старинными вещами. Зеркало это было очень старым, словно сошедшим со страниц сказок братьев Гримм, с красивой текстурой дерева. Краска давно облупилась, а его ручка в течение столетий от многочисленных прикосновений рук была отполирована до блеска. Бисер, когда-то украшавший рамку, ручку и обратную сторону зеркальца, потрескался или частично осыпался. Но, несмотря на это, зеркало было прекрасным. Поверхность зеркального слоя оставалось по-прежнему ровной и гладкой. Лишь по краям были видны следы ржавчины.

«Предположительно, пятнадцатый век, – подумала Анна, – если не древнее». Без сомнения, это было драгоценное зеркало.

Анна поднесла зеркало ближе, чтобы увидеть в нем свое отражение. «Свет мой зеркальце, скажи, кто на свете всех милее, всех румяней и белее», – вспомнился ей детский стишок. Она улыбнулась. Отражение было не столь четким, как в современных зеркалах, но все же лучше, чем можно было предположить. Когда она рассматривала себя в зеркале, контуры ее лица вдруг начали расплываться и приобретать черты совсем другого человека. Они становились все отчетливее, пока не превратились в лицо молодого мужчины с темными вьющимися волосами и веселыми карими глазами. Анна так удивилась, что драгоценное зеркало чуть не выскользнуло из ее рук.

«Наверняка, здесь кроется какой-то подвох», – подумала она. Она повертела зеркало, чтобы найти механизм, благодаря которому в зеркале появилось отражение молодого мужчины, однако ничего не нашла – ни кнопки, ни рычажка, ни винтика. Снова посмотрев в зеркало, она увидела собственное лицо. Возможно, дело в температуре? По-видимому, при нагревании поверхность зеркала дает отражение другого человека?

– Сколько же лет этому зеркалу?

– Этого никто не знает, – ответила Арианна. – Один историк сказал мне, что зеркало сделано в тринадцатом веке, а может быть, и раньше.

«Это невозможно, – подумала Анна, с сомнением покачав головой. – В тринадцатом веке еще не знали термочувствительных красок. Гадалка меня дурит».

Арианна рассмеялась.

– Мне показалось, что вы увидели то, чего не ожидали увидеть.

– Да, это правда, – согласилась Анна, стараясь сохранять самообладание и возвращая зеркало гадалке. – Удивительно. Я действительно увидела лицо молодого человека. Подозреваю, что все девушки во все времена видели в зеркале одно и то же лицо. Признаться, мне совершенно не понятно, как это получилось. Вы можете мне объяснить?

Арианна покачала головой.

– Зеркало, синьора, показывает лицо будущего супруга той женщины, которая смотрит в него. А эти лица всегда разные.

Она вложила зеркало в футляр и поставила обратно в корзину – аккуратно и бережно, нежно поглаживая его.

– К сожалению, больше сказать ничего не могу. Поймите, это наша семейная тайна.

«Гадалка говорит, как все остальные фокусники, не желающие выдавать своих трюков, – подумала Анна. – Однако каждый трюк можно объяснить. Надо только хорошенько напрячь мозги или с помощью журналистского приема разговорить фокусника и заставить его выдать секрет».

– В Гамбурге есть один иллюзионист. В его варьете я видела похожий номер. Дело в том, что отражающая поверхность зеркала состоит из двух слоев, и каждый слой в зависимости от температуры тела…

– Не трудитесь, синьора, – прервала ее Арианна, – я больше не скажу ни слова.

– Но мне так хотелось разгадать секрет, – сказала Анна и поднялась. – Я отняла у вас много времени. К тому же я опаздываю на встречу. Спасибо вам за помощь. Кстати, откуда у вас такие познания про колдунов и гадалок во Флоренции?

– Я давно занимаюсь этим делом. Можно сказать, с детства, – ответила Арианна, поднимая занавес. Анна была журналисткой и не могла не понять по тону гадалки, что та не сказала ей и половины правды. «Наверняка, сама из «стреги», – решила она. – Желаю вам успехов и хорошего репортажа. Может быть, еще увидимся.

– Может быть, – ответила Анна и, протянув на прощанье руку, покинула палатку. Размышляя о секрете зеркальца, она вдруг ощутила тот же запах, который исходил от письма Мечидеа, – чудесный аромат фиалок и миндаля. В этот момент очертания торговых рядов поплыли перед глазами, расплываясь все больше и больше.

«Кажется, я теряю сознание», – подумала Анна. Она поискала взглядом, к чему бы прислониться, и присела на скамью. Не хватало еще растянуться на земле.

Мимо прошли несколько человек, не обратив на нее никакого внимания. Все были одеты в средневековые костюмы, в руках несли хлеб, овощи и колбасы. Из одной корзины высовывалась голова забитого фазана.

«Овощи? Фазан?» – мелькнуло в голове Анны. На рынке она не видела никаких овощей и дичи. На этом рынке вообще не торговали продовольствием. А фазан был явно настоящий – никакой не муляж. До нее донеслись приглушенные голоса – словно уши заложили ватой. Она слышала ржание лошади и грохот повозки по брусчатке. Булыжники показались ей крупнее, чем в тот момент, когда она пришла на рынок. К тому же они были мокрыми, как после дождя, хотя в Италии в этот период стояла невероятная жара.

Вероятно, проехала поливочная машина, решила Анна.

Потом зазвучал колокол – громко и надрывно. Раз, два, три…

– Анна! Пять, шесть…

– Анна! Восемь, девять…

– Анна, куда ты пропала, черт побери? Ты не в своем уме?

Десять, одиннадцать…

Кто-то схватил Анну за плечо. Казалось, она только что очнулась от долгого сна. Ощупав голову, она открыла глаза и увидела Торстена.

Торстен выглядел разъяренным: лицо побагровело от злости, со лба на нос свисала прядь сальных волос.

– Ты что, совсем рехнулась? – заорал он. – Как ты могла выбросить мою пленку?

Он был вне себя.

– Я не выбрасывала, – ответила Анна, удивившись тому, что ей стало трудно выговаривать слова, словно она отходила от наркоза.

– Я сам видел, как ты швырнула мою пленку.

– Ты ничего не видел.

В голове у нее все прояснилась, будто ничего и не было. Достав пленку из кармана, она сунула ее под нос Торстену.

– Вот твоя пленка. Я только сделала вид, что швырнула ее.

Торстен облегченно вздохнул.

– Зачем ты это сделала?

– Потому что я не выношу, когда надо мной смеются, особенно, мои коллеги. А сейчас быстро уходим отсюда. Уже одиннадцать часов. Через пятнадцать минут встреча у бургомистра.

Большой прием

После беседы с бургомистром в городской ратуше давали пышный прием с банкетом. Длинные столы ломились от яств, почти прогибаясь под их тяжестью. Все, что составляло кулинарную славу тосканской кухни, было здесь: дичь во всех вариациях, кабаньи окорока, сыры, маслины, вина, белые грибы и даже трюфели. Анна чувствовала себя поросенком, откормленным на убой, когда в три часа, попрощавшись с бургомистром, поблагодарив его за проявленное гостеприимство, направлялась к Гуччи. Здесь их ждал не менее радушный прием с шампанским и канапе. Было почти пять часов, когда Анна и Торстен покинули очаровательное общество знаменитого кутюрье. Находясь в наилучшем расположении духа и с переполненными желудками, так что о еде было страшно подумать, они сели в такси. Анна высадила Торстена у отеля, а сама поехала дальше – на Виа дель Лунго, где ей необходимо было подобрать костюм для предстоящего праздника.

Бюро проката костюмов находилось в роскошном здании эпохи Ренессанса. В витрине были выставлены всего три предмета: венецианская маска, небольшое зеркало и испанский веер, однако на фоне изысканной драпировки они выглядели абсолютным эксклюзивом, как, впрочем, и бутик детской одежды по соседству, в котором даже крошечное платьице нельзя было купить менее чем за двести евро. Сгорая от любопытства, Анна переступила порог изысканного заведения.

В зале для посетителей, устланном мягкими коврами, висело не более дюжины платьев и костюмов. Особым шиком отличалось платье в стиле рококо и парик к нему, украшенный розами из нежного розового шелка.

Анну не особенно волновал вопрос о костюме для праздника, сейчас она задумалась, сможет ли подобрать здесь что-нибудь подходящее.

– Могу я чем-нибудь помочь вам, синьора? – спросила молодая женщина, стоявшая за небольшим старинным секретером и что-то записывавшая в журнале.

– Да, пожалуйста. Мне нужен маскарадный костюм для сегодняшнего бала.

– Вы синьора Нимейер? – улыбаясь, спросила девушка. – Синьор Мечидеа предупредил нас, и мы уже кое-что подобрали для вас. Не желаете пройти вместе со мной?

Анна так удивилась, что на мгновение потеряла дар речи. Молодая женщина провела ее через дюжину помещений, в которых стоял запах лаванды и кедра и слышался легкий шум работающего кондиционера и очистителя воздуха. Все комнаты были до отказа заставлены вешалками для одежды, на которых висели сотни, если не тысячи, аккуратно упакованных в прозрачные мешки костюмов. С первого взгляда трудно было определить, сколько их здесь. Это хранилище было совсем не похоже на те бюро проката одежды с их едкими запахами полиэстра, с которыми ей до сих пор приходилось иметь дело. Анне казалось, что она попала в костюмерный цех киностудии. Это был настоящий лабиринт. Если она сейчас невзначай отстанет от девушки, то вряд ли сама найдет дорогу обратно и ее мумифицированное тело когда-нибудь найдут среди этих бесконечных рядов с костюмами.

Дойдя до самого дальнего помещения, женщина подошла к вешалке, на которой висело пять платьев. Профессиональным глазом она смерила фигуру Анны, потом внимательно осмотрела каждое платье и наконец вскрыла один чехол.

– Примерьте это. Мне кажется, подойдет, – сказала она и, сняв с плечиков из кедровой древесины висевшее на них платье, протянула его Анне. Платье было цвета кобальта с золотой каймой на вырезе. Отделки на краях не было. Анна даже слегка разочаровалась. Костюм казался ей чересчур скромным.

– Синьор Мечидеа описал вашу внешность. Голубой цвет должен подойти к вашим темным волосам.

– Я вижу, синьор Мечидеа предпочитает не полагаться на случай, – заметила Анна, не зная, восхищаться ей или возмущаться этой чертой незнакомого ей мужчины. Или он слишком предусмотрительный организатор, или же просто – деспот. «Что же, через пару часов все выяснится», – подумала она.

– Я покажу вам место, где вы сможете переодеться, – сказала женщина, проведя Анну в небольшую комнату. – Если будет нужна помощь, позовите меня. Со средневековыми пуговицами одной нелегко справиться. Я буду неподалеку.

Подойдя к огромному зеркалу и посмотрев на свое отражение, Анна не узнала себя. Она выглядела купеческой женой с картины Боттичелли. Женщина критически оглядела ее с ног до головы.

– Синьор Мечидеа был прав, порекомендовав именно это платье. Оно сшито будто специально на вас. А вам самой нравится? Или вы желаете что-то другое?

– Странное платье, – ответила Анна, подумав, что женщина заметила ее разочарованное выражение лица. Анна любила маскарады, всякие переодевания, но больше всего ей нравились броские, гламурные костюмы. А это платье… как бы помягче выразиться, казалось ей несколько скучноватым.

– Но не для XV века, темы сегодняшнего маскарада, – пояснила женщина. – Синьор Мечидеа очень скрупулезен в этих вопросах и всегда просит гостей придерживаться заданной темы. Когда вы наденете подходящие туфли и украшения, обруч для волос, все будет выглядеть намного интереснее.

– А что это за ткань? – спросила Анна.

– Это шелк. Точнее говоря, натуральный китайский шелк, сотканный знаменитым флорентийским мастером по заказу семьи Медичи – специально для этого платья, по случаю дня рождения Бернардо де Медичи, потомка по боковой линии Медичи.

– Вы хотите сказать, что это точная копия того платья, пошитая по выкройке того времени?

Молодая женщина покачала головой, и по ее улыбке Анна поняла, что допустила ляп.

– Это, разумеется, оригинал.

– Вы хотите сказать, что этому платью пятьсот лет?

– Синьора, все наши костюмы без исключения оригиналы, – пояснила женщина, как нечто само собой разумеющееся. – Например, платье, которое вы видели в первом зале, поступило к нам из Версаля. Его носила Мария-Антуанетта на одном маскараде. Возможно, это легенда, но мы с удовольствием передаем ее нашим клиентам. Трудно сказать, для какого случая оно было сшито, но доподлинно известно, что это платье принадлежало королеве. А надевала ли она его когда-нибудь или нет, сказать трудно.

Анна перевела дух. В действительности тут не прокат маскарадных костюмов, а самый настоящий музей, сокровищница исторических костюмов. Поэтому здесь множество кондиционеров и увлажнителей воздуха, как в любом музее, где собраны ценности, нуждающиеся в особых условиях хранения: защите от пыли, моли и сырости. Анна вспомнила другие костюмы, хранившиеся в других помещениях: древнеегипетские, греческие и римские одежды, индийские сари, японские кимоно, костюмы эпохи барокко, рококо, бидермайер и двадцатых годов прошлого века. Если женщина говорит правду, если хотя бы половина собранных здесь костюмов сохранились так же, как «ее» платье, то вся коллекция просто бесценна. От этой мысли у Анны захватило дух.

– Вы принимаете кредитные карточки? – спросила она, наивно полагая, что ее кредитки хватит на прокат оригинала средневекового костюма, – она ведь собиралась взять его лишь на один вечер.

– Не беспокойтесь, мадам. Синьор Мечидеа обо всем позаботился. Если вы не возражаете, я принесу туфли и аксессуары к платью.

Когда спустя полчаса Анна оказалась в номере отеля, усевшись на кровать, она еще не осознавала, что ее ждет. Если бы не обитая бархатом коробка, в которой лежало драгоценное платье, она сочла бы, что это сон. Но она могла физически ощутить эту плотную, слегка шероховатую поверхность шелка. И за все заплатил Козимо Мечидеа, к которому она буквально навязалась в гости. Какой широкий жест с его стороны!

Вдруг спохватившись, Анна взглянула на часы. Было четверть седьмого. Надо срочно собираться. Она пошла в ванную и открыла воду. Она тряслась, как девчонка перед первым свиданием. «Надо взять себя в руки», – повторяла она. Это всего лишь игра, пусть даже с участием элитарных гостей. Не более. Ей обязательно надо пойти. Что-то придется съесть, выпить, поболтать с гостями, познакомиться с новыми людьми, словом, развлечься и повеселиться. Разве она не бывала на подобных приемах? Анна пыталась себя успокоить, но ничто не помогало – она продолжала дрожать и нервничать, как лошадь перед первыми скачками.

Ровно без четверти восемь в номере зазвонил телефон, и портье сообщил, что за ней прибыл лимузин. Анна быстро оглядела себя в зеркале. Сотрудница костюмного бутика дала ей на прощание несколько советов по макияжу и прическе. Результат был потрясающим. Анны Нимейер, журналистки из Гамбурга, больше не существовало. Женщина, смотревшая на нее из зеркала, совершенно не вписывалась в современный интерьер гостиничного номера. Это была дама из другой эпохи. На месте зеркала в хромированной раме, висевшего в ванной комнате, уместнее смотрелось бы роскошное зеркало в резной золоченой раме, какие висели в музейном зале Уффици рядом с «Рождением Венеры» Боттичелли.

Анна набросила длинный плащ с капюшоном – из той же коллекции, чтобы прикрыть драгоценное платье, и на лифте спустилась в вестибюль. Шофер, ждавший ее внизу, вежливо поклонился и проводил ее к шикарному лимузину «бентли», вызывающе сверкавшему в лучах вечернего солнца. Утопая в мягком кожаном сидении супердорогого авто, Анна чувствовала себя Золушкой, едущей на бал в королевский дворец. Она нервно теребила пальцами расшитый цветами шелковый ридикюль.

В него она сунула немного денег, тюбик с губной помадой, пробный флакон любимых духов, зажигалку и пачку сигарет.

Чтобы убедиться в реальности происходящего, Анна больно ущипнула себя за руку и чуть было не вскрикнула. Боль была абсолютно реальной, как и ощущение тяжести массивного украшения из граната, также прилагавшегося к наряду.

Анна почти не заметила, как «бентли» тронулся. Двигатель работал практически бесшумно, колеса словно не касались асфальта. А улицы Флоренции весьма далеки от совершенства. Из двух динамиков лилась приятная джазовая мелодия. Анне казалось, что ее уносит куда-то на ковре-самолете.

Она почти полностью расслабилась, когда машина остановилась. Поездка заняла не более четверти часа. Анна даже немного расстроилась. Так можно было ехать бесконечно. Шофер открыл перед нею дверцу и помог выйти из машины. Анна снова занервничала. Она дрожала, как перед выходом на сцену, что было для нее не свойственно. Сделав пару глубоких вдохов, она заставила себя двигаться дальше. Анна окинула взглядом фасад здания, в котором должен был состояться бал. К величайшему удивлению, она узнала в нем палаццо Даванцатти, архитектурный шедевр XIV века, в котором сейчас находился Museo dell Antica Casa Fiorentina.

«Да, этот Мечидеа понимает толк в тонкостях, – думала Анна, рассматривая здание, напоминающее башню. – Недурственная декорация к спектаклю».

Она подошла к привратнику, на котором тоже был настоящий исторический костюм. Своим видом он напоминал Анне швейцарского гвардейца из стражи Ватикана, державшего в руках алебарду. Внимательно прочтя приглашение, он поднял алебарду и пропустил ее во дворец. В дверях уже ожидал слуга, который, взяв ее плащ и отнеся его в гардеробную, проводил Анну в парадный зал, освещенный тысячами свечей, где собралось множество гостей.

Анне казалось, что она попала в другую эпоху. Общество было самым изысканным: городская знать, банкиры, купцы, явившиеся сюда, будто здесь справлялась свадьба двух отпрысков влиятельнейших семейств города. Анна в нерешительности остановилась, рассматривая гостей. Внезапно к ней подскочил Арлекин, театрально расшаркиваясь. Это был уже второй Арлекин, с которым она встретилась сегодня. Правда, костюм у этого шута был намного изысканнее и роскошнее, чем у того, уличного шута.

– Приветствую вас, Анна, – раздался сзади мужской голос, и под маской она сразу же узнала Джанкарло. Он явно наслаждался своим костюмом и своей ролью. – Ты выглядишь ослепительно, словно сошла с портрета Боттичелли.

– Спасибо за комплимент, – поблагодарила Анна, сделав книксен, – и за приглашение, которое ты мне устроил.

Джанкарло равнодушно пожал печами.

– Это было нетрудно. Синьор Мечидеа не медлил ни минуты с твоим приглашением. Но почему ты не сказала, что знаешь его.

– Что ты говоришь? – удивилась Анна. – Нет! Я его совершенно не знаю.

– Да? Странно. А у меня сложилось иное впечатление. Дело в том, что Козимо точно знал… – Джанкарло снова пожал плечами. – Впрочем, я мог ошибиться.

– Конечно, нельзя исключать, что я могла видеть синьора Мечидеа в доме Роберто. – Упоминание этого имени больно кольнуло ее. – Надеюсь, его-то здесь нет? Я имею в виду Роберто.

– Не думай об этом, дорогая, – успокоил ее Джанкарло. – С тех пор как Роберто связался с той женщиной, он для меня умер, как, впрочем, и для всего флорентийского общества.

– Ага. – Анна старалась не проявлять любопытства и, в определенной степени, злорадства, но неплохо было бы осторожно расспросить Джанкарло про Роберто. – Что ты имеешь в виду?

Джанкарло не надо было долго упрашивать. Он всегда был не прочь посплетничать. А уж когда дело касалось Роберто и его жены, он делал это с особым удовольствием.

– Умоляю тебя, Анна. Ты видела эту тетку, на которой он женился? – Он закатил глаза. – Признаюсь, я неравнодушен к внешней красоте, охотно общаюсь с красивыми людьми. Но я прекрасно понимаю, что шарм и духовность, вкус и чувство стиля, образованность и ум вполне восполняют недостатки внешней привлекательности, а холодная красота, лишенная духовности, оставляет равнодушным. Жена Роберто не обладает ни тем, ни другим. Она не только уродлива, но и глупа, к тому же страдает дальтонизмом. А ее истерический смех! Ты бы только слышала! При одном воспоминании меня пробирает дрожь. Ко всему прочему, она патологически скупа, хотя ее виноградники приносят им неплохой доход. Вина, между нами говоря, весьма посредственные. Я лично убил бы своего повара, если бы узнал, что он покупает у них вина. Правда, для вывоза они, кажется, годятся. Словом, они неплохо зарабатывают на вине, что не мешает этой особе покупать одежду в самых дешевых магазинах. Знаю, не каждый рождается с хорошим вкусом, но в таком случае надо прибегать к услугам кутюрье или, по крайней мере, хорошего портного.

– Да, но, кажется, Роберто любит ее и…

– Любит? Не смеши меня. Для этого человека не существует таких понятий, как страсть или любовь. – Джанкарло начал распаляться. – Роберто – полный идиот. У него была женщина, обладавшая всем: умом, красотой, шармом, гордостью. Но под натиском своего семейства, польстившись на пару гектаров земли в районе Кьянти Классико, он с ней расстался. Не зная обстоятельств, я бы решил, что он сошел с ума. Но ничего подобного. Этот болван, будучи в ясном рассудке и трезвой памяти, променял богиню на прачку. И этого я не прощу ему. Но… – он глубоко вздохнул и безнадежно махнул рукой, – он получил по заслугам – обрюзг, облысел. Уважающий себя флорентиец не пустит его на порог своего дома. Я не знаю ни одного человека, кто бы не осуждал его за это. – Джанкарло положил Анне руку на плечо. – Что я еще могу тебе сказать, дорогая? Забудь этого типа. Он не стоит твоей слезинки.

Анна готова была броситься ему на шею. Джанкарло никогда не лез в карман за словом, всегда говорил, что думал. Если бы Торстен случайно оказался ее любовником, Джанкарло, не долго думая, вчера в траттории отвел бы ее в сторонку и посоветовал подумать над своим выбором. Джанкарло всегда говорил правду, и Анна очень дорожила его мнением. Итак, Роберто сник и обрюзг, с женой не повезло, его положение в обществе было незавидным. Все, что сообщил ей Джанкарло, значительно улучшило ее настроение, подействовало сильнее, чем вся аюрведа и массаж в четыре руки.

– Идем, – сказал Джанкарло, беря Анну под руку. – Больше ни слова об этом идиоте. Лучше я представлю тебе хозяина торжества. Козимо тебе понравится. Это спокойный, но очень закрытый человек. Правда, со странностями, но очень милый. Большой знаток искусства и меценат, каких Флоренция не знала со времен Лоренцо Медичи. Многие молодые художники пользуются его необычайной щедростью и великодушием. Он поддерживает молодых поэтов и писателей, спонсирует производство фильмов. Если бы не он, многие театры навсегда бы закрылись. Идем к нему. Видишь его? Он стоит там, у буфета.

Буфет был метрах в пятидесяти от них, но, чтобы пройти их, понадобились целых полчаса. На каждом шагу им пришлось останавливаться: Джанкарло знал почти всех присутствующих – это были постоянные посетители его траттории, партнеры по бизнесу из всей Италии, знакомые из артистического мира, просто друзья. Некоторых из них Анна уже встречала на вечеринках, когда жила во Флоренции, регулярно обедая у Джанкарло. Это было время, когда они с Роберто часами спорили об искусстве, литературе и кино, по выходным дням совершали поездки в Кьянти. Анна успела стать полноправным членом новой флорентийской элиты общества, но, несмотря на это, у Анны кружилась голова от множества незнакомых лиц и имен. Они подошли к буфету.

Козимо Мечидеа был сухощав, среднего роста. Несмотря на простой черный костюм, его манеры были безукоризненны и аристократичны. На мгновение он повернулся к ним спиной, чтобы отдать распоряжения повару. Только сейчас Анна догадалась, что это был тот самый господин, которого она видела вчера в траттории Джанкарло. Его странный взгляд преследовал ее всю прошлую ночь. Анна снова вздрогнула.

– Козимо! Друг мой, у тебя есть минутка времени? Я бы хотел представить тебе одну прелестную синьору.

Мечидеа повернулся – спокойно и неторопливо, словно заранее знал, кого ему собираются представить.

– Синьора Анна Нимейер, – произнес он, галантно поклонившись, и поцеловал ей руку. Анна заметила легкую усмешку на его губах. – Я так и думал, что это именно вы. Очень рад наконец познакомиться с вами.

Анна попыталась улыбнуться, надеясь, что журналистский опыт, опыт общения с людьми помогут ей скрыть смущение. После его слов создавалось впечатление, будто он много лет ожидал встречи с ней.

– Благодарю вас за приглашение, синьор Мечидеа, – проговорила она, не в состоянии отвести от него глаз. Его худое, бледное, необычайно выразительное лицо, его пронзительно темные глаза обладали магической силой. Это были глаза многоопытного и мудрого, но одновременно холодного человека, словно он прожил на свете не меньше двух сотен лет. В нем было что-то дьявольское. Во времена Средневековья таких одержимых фанатиков сжигали на кострах.

– Не стоит благодарности, – ответил он с легкой усмешкой. – Надеюсь, вам понравится мой скромный праздник.

– Спасибо. Это самый необыкновенный маскарад, на котором мне довелось побывать.

– Возможно, – сказал Мечидеа. – Но лучше поговорим об этом в конце вечера. Вы еще не видели всего и не отведали ни одного блюда.

Он улыбнулся, и от его улыбки у Анны прошел мороз по коже. Что он имел в виду? Чем он собирался потчевать своих гостей? Уж не наркотиками ли?

Надо спросить Джанкарло, подумала она, но, поискав глазами друга, поняла, что он исчез. В другом конце зала она увидела двух арлекинов. Один из них мог быть Джанкарло, однако…

– Кажется, ваш друг сейчас занят, – сказал Козимо Мечидеа, – боюсь, что вам придется довольствоваться моим обществом, если даже оно вам неприятно.

– Напротив, – возразила Анна, откинув голову, и, улыбаясь, посмотрела ему прямо в глаза. – Это большая радость для меня.

– Правда?

«Если он почувствует мой страх и неловкость, я просто сбегу», – решила Анна, но все же выдержала пронзительный взгляд его темных глаз.

– Ваш маскарад проходит в необычном здании – это прекрасная декорация для спектакля, – сказала Анна, надеясь, что в процессе разговора она сможет преодолеть свой страх и Мечидеа станет доступнее для нее. – По-видимому, нелегко было получить палаццо Даванцатти для проведения вашего маскарада. Я не могу припомнить случая, чтобы музеи предоставляли в аренду для подобных представлений.

– Да, официально это действительно запрещено, – объяснил Мечидеа. – Но у меня хорошие отношения с руководством музея, и многие вопросы можно решить с помощью определенных ассигнований.

«Ассигнований»? Услышав это слово, каждый журналист сразу же навострил бы уши. Ассигнования. От этого словечка попахивало подкупом, скандалом, как говорится – чем-то жареным. Особенно в Италии. При слове «ассигнования» в ее уме сразу же возникло другое слово – «мафия».

– Что вы имеете в виду? – спросила Анна, стараясь сохранить невозмутимость. Обычно это ей всегда удавалось. Однако на ее вопрос Мечидеа только улыбнулся, видя ее насквозь.

– Это не то, о чем вы думаете, синьора Нимейер, – ответил Мечидеа. – Дело в том, что большинство этих вещей – мебель, картины – наша фамильная собственность, как, впрочем, и сам дворец. Несколько лет назад я передал его городу и финансирую содержание музея, а потому имею некоторые привилегии, как мне кажется, вполне оправданные.

Анна готова была провалиться сквозь землю. Она вспомнила, что ей рассказывал Джанкарло о Мечидеа, о его богатстве, любви к искусству, и не верить ему не было никаких оснований.

– А вы неплохо осведомлены, – сказал Козимо Мечидеа, – превосходно говорите по-итальянски, почти без акцента. Как мне рассказывал Джанкарло, вы родом из Германии. Но, несмотря на это, вас можно принять за итальянку.

– Благодарю вас, – ответила она, искренне польщенная его комплиментом. Она действительно была ему благодарна: Мечидеа явно старался помочь ей выйти из неловкого положения, в которое она сама себя поставила. Другой на его месте мог выставить ее за дверь за подобную бестактность. – Дело в том, что я несколько лет провела во Флоренции. С тех пор здесь мало что изменилось.

– Вы совершенно правы. Город почти не изменился за все годы своего существования, – задумчиво произнес он. – Это похвально, что вы знаете историю нашего города. Тогда вам будет проще…

– Что вы имеете в виду?

Козимо Мечидеа взглянул на нее, словно очнувшись ото сна.

– Я имею в виду вашу профессию. Джанкарло рассказал мне, что вы журналистка и собираетесь писать репортаж о Calcio in Costumo. – Он протянул ей блюдо, на котором в форме причудливой пирамиды было разложено печенье. – Угощайтесь. Это очень вкусное печенье, которое выпекают здесь, во Флоренции, и только во время Calcio in Costumo. Мой кондитер делает его по рецептам XIV века.

Анна, улыбаясь, взяла обсыпанный миндальной крошкой шарик и внутренне напряглась. Мечидеа может потчевать ее любыми лакомствами, но он ее не проведет. Он явно что-то замышлял. У него были планы на нее – она это чувствовала. Но что? Он только что допустил промах, выдал себя – и сразу же понял это. Надо бежать. Сейчас же. Но куда подевался Джанкарло? Что он еще рассказал этому странному типу про нее?

– Надеюсь, вы не собираетесь меня покинуть?

Голос Мечидеа заставил ее вздрогнуть.

– Нет-нет, – выпалила Анна и разозлилась на себя. Надо взять себя в руки. Что это с ней? Она всегда умела владеть собой. Если она будет и дальше так волноваться, что он подумает?

– Вы, разумеется, вольны покинуть этот дом, когда вам заблагорассудится, – сказал Мечидеа. Он кивнул одному из слуг и что-то прошептал ему на ухо. – И все же попрошу вас хотя бы немного задержаться, всего на несколько минут. Я бы хотел угостить вас одним деликатесом, так сказать, моим фирменным блюдом. Я не знаю ни одного человека, которому бы оно не понравилось. Это не отнимет у вас много времени. А потом я обещаю вам, что вызову лимузин, который доставит вас обратно в отель. Впрочем, кто знает, может быть, вы передумаете и останетесь погостить у меня.

По лицу Мечидеа нетрудно было понять, что он не отпустит ее до тех пор, пока она не попробует его фирменного деликатеса – хочет она того или нет. Более того, Анна была уверена, что Мечидеа постарается удержать ее силой, если она воспротивится. В его взгляде было нечто зловещее. Анне стало не по себе.

– Хорошо, – ответила она, не видя другого выхода. – Я немного задержусь.

– Уверяю, вы не пожалеете об этом, – сказал он и слегка поклонился. – Прошу меня извинить. Слуга с подносом уже здесь, и в соответствии с традицией я сам преподношу гостям это блюдо.

Мечидеа отошел, и от его походки Анна пришла в полное изумление. Это была сцена из фильма: он вышагивал так, словно вместо рук у него были крылья летучей мыши.

Она наблюдала, как он беседовал со слугой, который нес большой серебряный поднос с гигантским кубком, издалека казавшимся бесценной чашей, вырезанной искусной рукой ювелира из рубина или граната. Медленно, отмеривая шаг за шагом, Мечидеа в сопровождении слуги переходил от одного гостя к другому, торжественно протягивая каждому из них кубок, словно это была чаша святого Грааля. Гости отпивали по глотку и возвращали сосуд, словно совершая религиозное таинство. Разумеется, никакой крови Христа в сосуде быть не могло. По-видимому, это напиток, содержащий наркотик, героин или кокаин, преподносимый в столь необычной форме, или какое-то другое зелье, рецепт которого известен лишь одному человеку – Козимо Мечидеа.

Анна судорожно обдумывала, как ей сбежать. Волнение ее нарастало. Она наблюдала за гостями, один за другим припадавшими губами к таинственному сосуду. Джанкарло тоже сделал глоток, за ним Арлекин прикоснулся к кубку. Анна напряглась. Пускай другие выстраиваются в очередь за сим «удовольствием». Ее никто не заставит пить это подозрительное зелье. Ни за что! Анна заметила: все двери зала были наглухо закрыты, и перед каждой из них стоял охранник. Куда бы она ни метнулась, пытаясь спрятаться от взгляда Мечидеа, он пристально следил за каждым ее движением, словно, кроме них, в зале никого не было. А ведь здесь присутствовало больше ста гостей. И вот наконец дошла очередь и до нее. Мечидеа стоял перед ней, протягивая ей кубок.

– Выпейте, Анна, – сказал он, передавая ей рубиновый сосуд. Он был по-прежнему любезен, но она чувствовала: стоит ей отказаться выпить из сосуда, как маска спадет с его лица. – Пейте, и добро пожаловать в мой дом.

Она бросила отчаянный взгляд на могучего стражника, который в обычной жизни, по-видимому, был вышибалой или охранником в ресторане. Но тот, не моргнув глазом, невозмутимо смотрел мимо нее. От этого помощи не дождешься. Окинув быстрым взглядом окружающих, она заметила: никто не обращал внимания друг на друга. Возможно, все уже находились под действием напитка. В зале стоял сплошной гул. Гости болтали и смеялись все громче и громче. Джанкарло с партнером-арлекином уютно расположились на кушетке-«рекамье». Нашли друг друга и другие парочки. Гости заметно повеселели. Неужто дело в напитке? «А что, если отклонить предложение Мечидеа?», – ломала голову Анна. Нет, не получится. Если она откажется выпить из кубка, ее силой заставят сделать это. Выдавив из себя улыбку, Анна двумя руками обхватила кубок и вдруг почувствовала, что всецело находится в его власти.

Строго говоря, это был даже не кубок, а неописуемой красоты большая, глубокая чаша на массивной ножке. В граненом хрустале, как в драгоценном камне, отражаясь, играли лучи света. Это был очень старый сосуд – возможно, такой же древний, как зеркало базарной гадалки. У Анны было ощущение, что она держит в руках огромный рубин. Свет восковых свечей, преломляясь в пурпурном стекле, окрасил ее руки в багрово-красный цвет, словно они были залиты кровью, а жидкость внутри чаши – тоже кроваво-красного цвета – еще больше усиливала этот эффект.

– Пейте же, Анна, – настоятельно повторил Мечидеа. На этот раз слова его прозвучали как приказ.

«Надо действовать», – решила Анна. Что, если уронить сосуд на пол? Нет! Тогда он разобьется на тысячи осколков, а это равносильно тому, если бы она своими руками уничтожила «Мону Лизу». Такой грех она не возьмет на душу. Ни за что. Проще всего притвориться, что делаешь глоток – если постараться, никто ничего не заметит. Даже Мечидеа.

Она поднесла кубок к губам, твердо решив не пить ни капли. Однако, наклонившись над сосудом, она почувствовала непреодолимый соблазн попробовать этот источающий дивный аромат фиалок и сладкого миндаля напиток. Это был тот самый запах, которым было надушено приглашение Мечидеа и который преследовал ее на рынке. Сама того не осознавая, Анна сделала глоток и пришла в ужас от своего поступка. Первой ее мыслью было выплюнуть жидкость, бежать в ванную комнату, чтобы ее вырвало. Однако в этот момент произошло невероятное: по всему рту разлился изумительный вкус нежных фиалок, сладкого миндаля и душистого меда, волнуя и пробуждая фантазии. Перед ее глазами возникли темно-лиловые бархатистые лепестки фиалок, миндаль цвета слоновой кости и золотистая прозрачность меда. В этот момент она уже не испытывала страха и сомнений. Они сменились беззаботной веселостью и ощущением счастья. Анна почувствовала себя свободной и окрыленной, находясь в состоянии легкого опьянения. «Явный наркотик», – подумала она, однако эта мысль вовсе не была пугающей. Напротив. Если это действительно наркотик, то наверняка легкий и безобидный. Правда, она никогда не пробовала наркотиков и не знала, как они действуют. Все окружение отнюдь не представлялось ей в каком-то искаженном или уродливом виде. Анна испытывала лишь ощущение чуда.

– Что скажете, синьора Нимейер? – с улыбкой спросил Мечидеа. На этот раз его улыбка была ясной и приветливой. – Вы все еще хотите покинуть нас?

– Нет, – ответила Анна, поразившись собственному голосу: настолько он был четким и ясным. – Мне хочется остаться и немного потанцевать, если вы, конечно, позволите и не осудите мое поведение.

– Вы можете остаться сколько захотите, – сказал Козимо Мечидеа. – Разрешите проводить вас в танцевальный зал.

Протянув ему руку, Анна в сопровождении своего кавалера прошла в соседний зал, двери которого были распахнуты настежь. Под странные звуки средневековой музыки в исполнении приглашенного Мечидеа оркестра Анна начала танцевать. Она чувствовала себя легкой пушинкой, скользя по паркету и не чувствуя ног. «Такую легкость можно объяснить лишь опьянением», – подумала Анна. Голова ее была ясной, как стеклышко, и это не было самообманом. Она отдавала себе полный отчет в своих поступках.

«Надеюсь, никто не снимает на камеру», – мелькнуло у нее в голове. Она все быстрее и самозабвеннее кружилась в танце, поддерживаемая Козимо Мечидеа. Когда музыка умолкла, Анна в изнеможении упала в его объятия, словно знала его тысячу лет.

– Кажется, у меня закружилась голова, – сказала она, глядя ему в глаза.

Несмотря на то что они долго танцевали, Мечидеа был бледен, как прежде. Анна обмахивалась веером, все остальные мужчины расстегнули воротнички или сняли сюртуки. Мечидеа же был застегнут на все пуговицы, и на его лице не было ни одной капельки пота. Это было более чем странно.

– Знаете, что мне напоминает этот бал? – спросила Анна, высвобождаясь из его объятий. Она немного пошатывалась, и все вокруг кружилось у нее перед глазами. – Вы видели фильм Романа Полански…

– Вы имеете в виду «Танец с вампиром»? – Мечидеа улыбнулся. Это была странная улыбка. – Разумеется. Если хотите, давайте подойдем к зеркалу. Уверен, что здесь найдется старое зеркало, и убедитесь, что я не вампир, а самый обычный человек.

– В этом нет надобности, – возразила Анна, покачав головой и снова потеряв равновесие. Мечидеа вовремя успел подхватить ее, чтобы она не упала. – Думаю, я не смогу сейчас никуда двинуться. У меня разболелась голова и все кружится перед глазами.

– Я провожу вас в соседнюю комнату. Там есть софа, и вы сможете прилечь и немного отдохнуть. Идемте.

Мечидеа взял ее под руку.

– Нет-нет, я не хочу причинять вам беспокойства. Я…

– Пустяки, – решительно перебил Мечидеа. – Вам надо обязательно прилечь.

Держа в руках старинный тройной канделябр, он повел ее к спрятанной за ковром двери. Потайная комната была крошечной и без окон. На стенах висели потемневшие от времени портреты двух молодых людей. Посередине комнаты стояла старинная кушетка, а рядом – небольшой столик с подсвечником. Козимо Мечидеа помог Анне устроиться на софе – жесткой и неудобной по меркам современного человека.

– Желаете что-нибудь? – спросил он, зажигая свечу.

– Нет, спасибо. Мне очень неловко перед вами. Ну и гостья вам досталась: сначала выклянчивает приглашение, потом задает глупые вопросы, а теперь еще и…

– Не беспокойтесь, Анна, – снова заверил ее Мечидеа. Голос и выражение его лица показались Анне весьма странными. Ее снова охватили сомнения. На ум приходили разные мысли о мафии, психическом расстройстве хозяина, о вампирах. – Главное, что вы у меня в гостях. Поверьте, я так долго ждал этого дня, что готов все простить вам.

Озадаченная его словами, Анна решила, что ослышалась, когда смотрела ему вслед и слышала, как Мечидеа несколько раз повернул в замке ключ и запер за собой дверь. Увидев, что на двери не было никакой ручки, Анна пришла в ужас. Несмотря на головокружение и сильную боль, она с трудом поднялась с кушетки и постучала в дверь. Никто не ответил. Она колотила все сильнее, зовя на помощь. Из соседнего зала доносились музыка и смех, но никто ее не услышал. Ее заперли. Эта мысль привела ее в ужас. Она – пленница этого монстра Мечидеа! Что ему надо от нее? Зачем он ее запер? И что означали его слова: «… я так долго ждал этого дня…»? Неужели он знал ее раньше? Возможно, он мстил ей? Но за что? Она простая журналистка и с папарацци не имеет ничего общего, с желтой прессой не связана. Не исключено, конечно, что в одной из своих статей она могла задеть Мечидеа или кого-то из членов его семьи…

Головная боль не утихала. Наоборот, левая половина лица так сильно воспалилась, что к ней нельзя было притронуться. Анна чихала и стонала. Еще немного, и голова лопнет от напряжения. Анна отошла от двери и в полном отчаянии плюхнулась на жесткую кушетку. В самый неподходящий момент у нее случился приступ мигрени. Она была не в состоянии ни думать, ни даже открыть глаза. Все окружающее поплыло перед глазами, пока не растворилось в золотой дымке.

«Эх, Анна, куда тебя угораздило», – думала она, лежа с закрытыми глазами. При такой мигрени надо спокойно лежать, желательно в тиши и в темноте, но она была не в силах даже задуть свечу. По своему опыту Анна знала, что через пару часов боль пройдет, и тогда на ясную голову она решит, что делать дальше. Как же вырваться из плена? С этой мыслью она погрузилась в сон.

ГЛАВА 3 Пробуждение

– Синьорина!

Негромкий голос раздался прямо у нее над ухом, и Анна вздрогнула. В лицо ей бил ослепительный солнечный свет.

– Синьорина, праздник кончился. Все гости разошлись. Вам тоже пора уходить.

Анна поднялась, не понимая, где находится, и в недоумении стала разглядывать помещение: темная комната без окон, на стене два портрета, жесткая, неудобная кушетка, двое слуг в странных средневековых костюмах, в руках – старинные тройные канделябры. Да и на ней самой было чужое, незнакомое платье. Постепенно все вспомнилось… Был бал… Конечно… Она в гостях у Козимо Мечидеа, на его маскараде… Ей дают выпить странное снадобье, потом страшная головная боль, после чего она погрузилась в глубокий сон. Все произошло в этой комнате. Потом Мечидеа запер ее…

Анна потерла лоб. Головная боль почти прошла. Слуга сказал, что гости разошлись. Сколько же она проспала в этой темной каморке? Свечи давно погасли, и воск застыл по краям подсвечника.

– Который час? – спросила она, поднимаясь с кушетки и поправляя платье. Господи, сегодня же воскресенье – день представления Calcio in Costumo. Надо срочно бежать. Мечидеа наверняка уже нет во дворце.

– Синьорина? – спросил слуга, который был постарше, и бросил на нее понимающий взгляд. – Что вы сказали?

– Я спросила, который час. – Лица обоих слуг выражали полнейшее непонимание. Боже мой, они идиоты, подумала Анна, показывая на руку, где обычно носят наручные часы. Свои часы она оставила в отеле – они не подходили к ее средневековому одеянию. – Что показывают часы? Колокола, колокольня? – Снова никакой реакции. Слуги только озадаченно покачивали головами. – Мадонна! Я, наконец, хочу узнать, который теперь час. Неужто непонятно? Солнце уже взошло?

– Нет, – в один голос ответили слуги. – Но скоро взойдет. Скоро будут звонить к заутрене.

Анна знала, что итальянцы строго соблюдают католические обычаи, правда, точное время заутрени не могла вспомнить. Но это хоть какая-то зацепка – ведь даже самый ревностный католик не встает ночью, чтобы идти в церковь. Значит, шести еще нет. В половине восьмого она договорилась с Торстеном встретиться в вестибюле гостиницы. Стало быть, время еще есть. Если ее здесь не задержат, она даже успеет принять душ в отеле. Самочувствие было не ахти, но в ее жизни были случаи и похуже. «А завтра, – решила Анна, – когда вернусь в Гамбург, возьму отгул и вдоволь отосплюсь – в родной постели».

– Вы не могли бы вызвать такси? – спросила она.

– Такси? – Слуга с трудом выговорил это слово, словно впервые слышал.

– Да, такси, – раздраженно повторила Анна. Эти болваны окончательно вывели ее из себя. – Машина. Автомобиль. Фиат. Феррари. Ламборджини. – Слуги явно не понимали ее и недоуменно переглядывались. – Ну, такая штука с четырьмя колесами и шофером.

– Синьорина, видимо, желает карету? – догадался старший.

– Пусть будет карета, – Анна завела глаза кверху, – или рикша, мне все равно. Я хочу домой, и как можно скорее.

Старший слуга кивнул молодому, который немедленно помчался куда-то. Анна слышала стук его башмаков по деревянному полу.

– Синьорина, карета сейчас будет. Вас отвезут домой. Потерпите немного.

Он как-то странно посмотрел на нее. Казалось, он боялся ее.

– Я подожду на улице, – сказала Анна, видя, что ее не совсем понимают. – Мне хочется на свежий воздух.

– Конечно, синьорина, как вам будет угодно.

Она вышла из комнаты, еще раз бегло взглянув на портреты. За ночь в них что-то изменилось. Но что? Анна так удивилась, что, взяв канделябр у слуги, подошла ближе к картинам и, сощурив глаза, внимательно присмотрелась к ним. Это были те же портреты, что и вчера: два красивых молодых человека, один одет в темно-синий костюм, другой – в зеленый. Очень похожие друг на друга, они приветливо смотрели на нее с полотен. «По-видимому, братья», – решила Анна, причем оба – один в большей, другой в меньшей степени – напоминали Козимо Мечидеа. Возможно, именно это сходство так озадачило ее сейчас. Но что здесь удивительного? Изображенные на портретах юноши вполне могли быть предками Мечидеа. Пожав плечами, Анна вернула канделябр слуге:

– Проводите меня на улицу.

Ожидая карету у дверей палаццо, Анна была поражена необычайной тишиной, царившей на улице. Вокруг ни одной машины. Несмотря на то что центр Флоренции официально считался пешеходной зоной, ни для кого не было секретом, что сюда за определенную плату можно было получить разрешение на проезд в автомобиле, и каждый житель Флоренции имел такой пропуск. Флоренция, как всякий другой современный город, не затихала ни днем, ни ночью. А тут вдруг такая тишина! К тому же нигде не горел свет. Город погрузился во мрак. Возможно, в ночь перед Calcio in Costumo, учитывая огромный приток гостей, карабинеры перекрыли улицы для въезда машин и погасили рекламу, хотя особой надобности в этом не было.

– Почему так темно на улице? Вы ничего не слышали об аварии на электростанции? – спросила Анна, на что слуга посмотрел на нее, как на сумасшедшую. – Наверное…

Внезапно тишину нарушил грохот колес и цокот лошадиных копыт по булыжной мостовой, и через минуту рядом с ней остановилась выехавшая из-за угла карета с кучером.

– Да, синьор Мечидеа во всем соблюдает стиль, – сказала Анна, оправившись от изумления. – Хотя, честно признаться, сейчас я с большим удовольствием прокатилась бы на «бентли».

– Что вы имеете в виду?

Анна лишь покачала головой. Какой смысл говорить с дебилом?

– Не важно. Будем считать, что я ничего не сказала.

Слуга помог ей подняться в коляску. Устроившись на жестком сиденье, Анна представила, что скажет портье, увидев ее в старомодной карете.

– Куда вас отвезти, синьорина? – спросил слуга.

– «Савой», площадь Республики, дом 7, – ответила она, роясь в сумочке, чтобы достать сигареты. – Курить можно в вашей карете?

– Что вы сказали, синьорина?

Анна вздохнула. Разговор не получался. Парень оказался законченным болваном. Она очень устала, и сил на дискуссию почти не осталось. «Ладно, покурю в гостинице», – решила она и в изнеможении откинулась на спинку сидения.

– Неважно. Главное, пусть кучер доставит меня в «Савой».

Слуга исчез. Анна слышала, как он о чем-то говорит с кучером. Из их разговора она мало что поняла. С одной стороны, ее слишком клонило в сон, чтобы вслушиваться в слова, с другой, они говорили на очень странном диалекте, совершенно неизвестном Анне. Через узкую щелку в карете она наблюдала за кучером. Он несколько раз кивал головой, недоуменно пожимал плечами, пока наконец не натянул вожжи и тронулся в путь.

«Проклятие!» – вдруг спохватилась Анна, вспомнив, что забыла плащ во дворце. Она судорожно соображала, не приказать ли кучеру повернуть обратно, но потом вспомнила, что вся одежда и аксессуары записаны на имя Мечидеа. Вот и поделом ему: несколько лишних евро его не разорят.

Анна закрыла глаза. В ушах стоял грохот колес по булыжнику – это тебе не «бентли», в котором катишься как по маслу. Анну трясло. Она чувствовала каждый камень, каждый ухаб на дороге. И тут случилось то, чего она боялась больше всего: через несколько минут у нее опять разболелась голова. Боль, правда, не была такой сильной, как раньше, но со временем может усилиться. Ей срочно нужен аспирин, горячий душ, потом кофе «эспрессо» с лимоном. Иначе весь день придется ходить по городу с распухшей от боли головой.

Устав от езды, Анна попросила кучера остановиться. Рывок был таким резким, что она чуть не упала с сиденья. Анна перевела дух и, подобрав низ платья, толкнула дверцу коляски.

– Как можно так тормозить? – начала Анна, собираясь отчитать кучера за резкую езду. Кучер, конечно, не виноват в том, что мостовая выложена таким крупным булыжником, но он мог предупредить, что собирается тормозить. Когда карета остановилась, Анна не поверила своим глазам: перед ней по-прежнему стоял дворец Даванцатти. Стало быть, кучер возил ее по кругу?

– Послушайте, прогулки по ночной Флоренции не входят в мои планы, – набросилась она на кучера, стоически терпевшего ее выходки. – Мне надо в отель.

В этот момент открылась дверь палаццо, и из нее вышли три человека. В голову Анны закралось страшное подозрение: кучер наверняка один из людей Мечидеа, которому приказали колесить по городу, чтобы отвлечь ее внимание, усыпить бдительность и не дать сбежать.

Анна в панике оглянулась по сторонам. Кругом стояла кромешная темнота – за исключением яркой полоски света, струившейся из открытых дверей дома. Мужчины бросились ей навстречу. Один из них оказался тем самым слугой, который давал указания кучеру. Второй, как она и предположила, был сам Мечидеа. Не успела она обдумать, что делать дальше, как ее подхватили под руки и потащили в дом. Она сопротивлялась, упиралась ногами, кричала изо всех сил в надежде, что кто-нибудь услышит ее крики. Кто-то же должен ее услышать и вызвать полицию, прежде чем ее заточат в доме. Однако двое мужчин, значительно превосходивших Анну силой, крепко держали ее в руках. Один зажимал ей рот, так что она едва не задохнулась. Но Анна не сдавалась. Ей удалось высвободить голову и впиться зубами в руку стоящего за ее спиной так сильно, что тот вскрикнул от боли и выпустил ее. Потом она двинула коленом другому, попав точно в пах. Тот согнулся, как соломинка, жадно втянув в себя воздух. Но Анну было уже не удержать. Изогнувшись змеей, она ударила локтем первого слугу и только тогда пустилась наутек, стуча каблуками по булыжнику. Один каблук застрял между камнями. Она оставила башмак на дороге, затем сбросила второй и босиком помчалась дальше. Вслед ей посыпались ругательства и проклятия. Обернувшись на миг, она увидела бегущих за ней слуг.

«Надеюсь, им не взбредет в голову преследовать меня верхом на лошади», – подумала она, свернув в узкий переулок, ведущий, по ее расчетам, в сторону площади Республики, где находилась гостиница. Со всех ног она неслась по мокрой мостовой, словно только что прошел сильный дождь, хотя в последние дни в городе стояла страшная жара и дождя не ожидалось. Перед ней неожиданно прошмыгнула кошка и скрылась в одной из подворотен. Вдруг ее осенила мысль, не сигануть ли ей туда же и переждать, пока преследователи проскочат дальше, но потом раздумала. До отеля оставалось не больше двухсот метров, там она будет в полной безопасности: портье вызовет полицию. Если же она застрянет здесь, в темном подъезде, то ее могут схватить и шанса спастись практически не останется.

– Стой! – Голоса преследователей гремели на всю улицу, разрывая тишину. – Остановись!

Остановиться? Ну уж нет! Стиснув зубы, Анна продолжала бежать, быстрее и быстрее. Уже недалеко, осталось совсем немного. В горле стоял ком. Она задыхалась, ни на секунду не замедляя бег.

Наконец-то! Анна уже была в переулке, ведущем прямо к площади Республики. Ура! Сейчас она увидит огни ресторана, залитый светом холл гостиницы «Савой»… Но… и здесь царила полная темнота.

«Во всем городе нет электричества», – сделала окончательный вывод Анна, бросившись в сторону площади, где стоял отель «Савой». На месте, где еще утром в лучах солнца сверкали стеклянные двери роскошной гостиницы, где росли аккуратно подстриженные лавровые кусты в кадках, где вышколенные пажи радушно приветствовали прибывающих гостей, где вход украшала затейливая вывеска одного из лучших отелей Флоренции, она увидела… пустырь! Пустое место! Ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего о здании отеля. «Савой» исчез. Стерся с лица земли! Может, она перепутала площадь или заблудилась (хотя прекрасно ориентировалась в незнакомых местах)? Анна растерянно огляделась по сторонам: может, она узнает соседние дома? Неподалеку от «Савоя» стояли два средневековых здания, которые не тронули в процессе реконструкции площади еще в XIX веке. Нет, все было незнакомым. Это не площадь Республики. Площадь, открывшаяся сейчас ее взору, намного меньше и древнее и совсем не похожа ни на один из известных Анне уголков города. Черт побери! Куда она попала?

Она была в таком замешательстве, что не заметила, как преследователи почти настигли ее. А когда заметила, было уже слишком поздно. Схватив ее под руки, они грубо потащили ее по мостовой. Один тряс ее за плечо, другой вцепился в ее волосы, запрокинув голову вниз. От боли и ярости она дико вскрикнула.

– Попалась, голубушка! Теперь не уйдешь, – зарычал один из мужланов, еще сильнее сжимая ей голову. Анна пошатнулась. – Сейчас мы покажем, что значит…

Анна услышала, как застучали ставни, и сквозь них забрезжил слабый свет.

– Тихо! – раздался мужской голос, и тут же из окна высунулась голова. Если бы не ее отчаянное положение, Анна от души бы повеселилась: на голове разбуженного гражданина был самый настоящий ночной чепец. – Прекратите шум. Все люди спят, а вы тут…

И прежде чем Анна успела что-то крикнуть, позвать на помощь, человек в чепце захлопнул ставни. Сопротивляясь изо всех сил, Анна била ногами, размахивала руками. Слуги ловко увертывались от ударов, пока наконец не скрутили ее и не связали руки за спиной. Они тащили ее, как скотину, в сторону дворца Даванцатти – во владения Козимо Мечидеа.

Анна разрыдалась. Как ее угораздило попасть в эту передрягу, которую можно видеть только в кино? Зачем ввязалась в эту историю с маскарадом? Зачем просила, умоляла Джанкарло достать ей приглашение? Если бы не ее любопытство… Надо было разорвать в клочки то приглашение… Если бы она знала…

Если бы да кабы… И все-таки какую цель преследовал Мечидеа, похищая ее? Ведь у нее нет ни богатства, ни власти, ни профессии, которая бы открывала доступ к золоту, драгоценностям, произведениям искусства или секретной информации. У нее нет родственников, с которых можно потребовать выкуп за ее похищение. Она не принадлежала к числу папарацци, зарабатывающих свой хлеб статьями о звездах сомнительного свойства. Она – простая журналистка, приехавшая во Флоренцию с рабочим заданием от редакции. А что, если Мечидеа маньяк и убийца, затягивающий ее в свои дьявольские сети? Анна вспомнила «Молчание ягнят» и «Охотников за черепами». Что тогда?

«Тогда ты пропала», – ответила она на свой же вопрос. Остается надеяться только на быструю смерть.

Анне стало дурно. Она шла спотыкаясь, путаясь в полах своего платья, падала и снова поднималась. Она исцарапала колени, с трудом удерживалась, чтобы не упасть лицом на землю. И никакого сочувствия со стороны мужланов, которые грубо толкали и волокли ее дальше. Это был самый кошмарный сон в ее жизни.

«Платью тоже конец», – подумала Анна. Драгоценный наряд, которому было больше пятисот лет, можно выбросить в мусорный бак. И все это благодаря ее «галантным» кавалерам, волочившим ее, как мешок картошки, по улицам Флоренции.

Вдруг ее охватило странное чувство отчуждения, словно все происходило не с ней, а с совершенно чужим человеком, будто она наблюдала со стороны, находясь в кино или театре, настолько невероятным было все происходящее. Однако кровь на руках доказывала обратное: это не сон, как бы ей этого ни хотелось.

Словно находясь в состоянии транса, Анна размышляла, не ошиблась ли она улицей. Что если она завернула не в тот переулок и оказалась на противоположной стороне отеля? И теперь ее волокут, как скотину, на бойню. Иногда вопрос жизни и смерти решают минуты, иногда – метры. Ирония судьбы!

Чем ближе был дворец Даванцатти, тем страшнее становилось Анне. Сердце бешено колотилось, в висках стучали молотки. Она тяжело дышала, почти зверея от страха. Когда они добрались до дворца, Анну охватил неудержимый позыв к рвоте, и только кляп в горле мешал ей. Анна боялась задохнуться.

«Боже милостивый, не дай мне умереть», – заклинала Анна, когда ее тащили вверх по лестнице во дворце Даванцатти. Двери были широко распахнуты – истинные врата ада, где ей предстоит встретиться с душами других несчастных, и в этих вратах маячила грозная мужская фигура.

«Он меня ждет», – отчаявшись, решила Анна, в тысячный раз спрашивая себя, почему в тот вечер она не пошла с Торстеном в дешевую тратторию – с пивом и сосисками, с соусом карри. Почему ее всегда тянет в «высшее общество»? Интересно, что подумает Торстен, увидев, что ее нет в гостинице? Может быть, догадается позвонить в полицию? Или будет ждать ее до вечера?

Снова к горлу подступила рвота. Анна едва не потеряла сознание. Когда приступ прошел, она сглотнула горькую желчь во рту. Какой смысл думать о Торстене, когда она не может ничего предпринять? В этот момент она увидела, как ее втаскивают в вестибюль дворца, освещенный тысячью свечей.

– Ведите ее в салон, Альфонсо, – произнес незнакомый мужской голос, не лишенный приятности. – Я допрошу ее. Потом решим, как доложить брату.

Допрос? В ее голове блеснул лучик надежды. Если ее собираются допрашивать, значит, скоро выяснится, что эта история – сплошное недоразумение. Возможно, Анну с кем-то перепутали, приняв за другую, похожую на нее женщину. Скоро все прояснится и ее отпустят. В памяти снова всплыли сцены из фильмов ужасов, и Анна опять сникла. Какой маньяк или убийца отпустит на свободу свидетеля собственного преступления?

Двое слуг грубо схватили ее под руки, и у несчастной Анны затрещали кости. У нее уже не было сил сопротивляться и кричать. Она не могла пошевелиться. Закрыв глаза, Анна рухнула на пол. Все! Это конец. Осталось совсем немного.

– Мадонна! Альфонсо, Паоло! Прекратите! Что вы наделали? – Голос был полон искреннего возмущения. – Вы что, совсем обезумели? Разве можно так обращаться с дамой? Отпустите ее сейчас же! И развяжите руки!

Анна чувствовала, как с нее снимают веревки и вынимают кляп изо рта. Она жадно втянула воздух, словно долгое время пробыла под водой. С каждой минутой к ней возвращались силы и лучше работала голова. Наконец Анна открыла глаза.

В двух метрах от нее стоял молодой мужчина. Он обладал не просто приятной внешностью, но такой притягательной силой, что лишь усилием воли она заставила себя вспомнить, что сотворили с ней эти люди. Его сообщник Козимо Мечидеа насильно удерживал ее во дворце, по его приказу Анну преследовали и терзали. Чем больше она вспоминала случившееся, тем больше разъярялась. Неважно, как выглядит этот человек и какой у него голос. Прежде всего он ее враг. «Как странно, – думала Анна, – что на нем этот старинный средневековый костюм, какие носили купцы в XV веке. Он выглядит, будто сошел с полотна из галереи Уффици». Лицо его показалось Анне знакомым.

– Это… Все это вы организовали? – спросила она.

– В общем, да, но…

Этого было достаточно, чтобы Анна, развернувшись, влепила ему звонкую пощечину.

– Не знаю, кто вы такой и на кого вы работаете, но скажу вам одно: я не потерплю подобного отношения к себе! Сначала меня заманивают в дом, оглушают наркотиком, а потом похищают и обращаются как со скотиной. Вы думаете, что я оставлю безнаказанным подобное обращение?

– Простите, синьорина, тысячу раз прошу извинить меня, – сказал молодой человек. Он был явно расстроен. – Мне бесконечно жаль. Я не хотел доставлять вам неприятности, тем более – наносить оскорбления. По-видимому, произошло недоразумение…

– Я тоже так думаю, – гневно, сквозь зубы процедила Анна. – Все вчерашнее торжество было сплошным недоразумением, а теперь я, пожалуй, пойду, если вы не возражаете. Не хочется вас обижать, но такого гостеприимства я не ожидала. Всего хорошего.

Повернувшись, она уже собралась уходить, но молодой человек преградил ей дорогу.

– Прошу простить, синьорина, я не хотел вас оскорбить. Но вы пытались убежать, и я приказал слугам задержать вас. Да, они переусердствовали и безобразно обошлись с вами. Я разделяю ваше негодование и обещаю искупить вину за нанесенную вам обиду, насколько это будет в моих силах и если вы готовы принять мои извинения. Смею просить вас задержаться хотя бы на короткое время, ибо я должен выяснить все обстоятельства, столь неприятные для вас, и как можно скорее.

Анна на мгновение задумалась. Она все еще кипела злобой, но старомодная галантность молодого синьора, взгляд его карих глаз несколько смягчили ее гнев. Юноша был искренне расстроен, и это тронуло Анну. Разумеется, она могла ошибиться: на свете много негодяев, воров и прочих мошенников, обладающих неотразимым шармом, приятной внешностью, хорошими манерами. И все же она решила дать ему шанс. Пусть выясняет – это позволит ей хотя бы немного отдохнуть, прийти в себя от злоключений последней ночи.

– Хорошо, – согласилась она. – Я дам вам несколько минут.

– Благодарю вас, – ответил молодой человек, пододвигая ей стул. – Прошу вас, присядьте, синьорина.

«Если бы не его галантность, ни за что не осталась бы здесь даже на минуту, – подумала Анна, когда он протянул ей руку и помог сесть. Казалось, она попала в другой век. – Надеюсь, это не уловки ловеласа, на которые клюют все женщины».

Молодой человек взял другой стул и сел напротив.

– И все-таки объясните мне, чем я заслужила все эти побои и синяки? – спросила Анна.

Молодой человек смущенно улыбнулся.

– Еще раз прошу извинить меня. Мне чрезвычайно неприятно говорить об этом, но прежде чем объяснить вам все, я, к сожалению, вынужден задать вам один вопрос. Как у вас оказалось колье, которое висит на вашей шее?

Анна судорожно схватилась за украшение, ощутив пальцами золото и ограненные драгоценные камни. Значит, дело в них? Она была разочарована.

– Колье из той же коллекции, что и платье. Я получила их в бюро проката костюмов, которое рекомендовал мне лично Козимо Мечидеа.

– Бюро проката?

Боже мой, ее опять не понимают. Неужели и ему придется объяснять такие элементарные вещи?

– Да, из бюро проката одежды на Виа дель Лунго, забыла его точное название. Но я уверена, что адрес вы можете взять у Козимо Мечидеа. Там можно взять напрокат одежду, обувь и аксессуары для костюмированного бала.

– И это колье вам дали там? – спросил он в полном недоумении.

– Да.

– Но этого не может быть! – Он стукнул кулаком по подлокотнику и в возбуждении вскочил со стула. – Это невозможно. Или вы лжете, или…

– Вы обвиняете меня во лжи? – воскликнула Анна, тоже вскочив со стула. Она была вне себя от ярости. Ярости и разочарования. – Тогда спросите Козимо Мечидеа. Он пригласил меня на маскарад, дал мне этот адрес, чтобы я выбрала там подходящий костюм. Там я и получила платье, туфли, дамскую сумочку и, разумеется, это колье.

Он недоверчиво покачал головой, не понимая ничего из ее слов.

– Этого не может быть. Это колье принадлежит моей матери. Несколько лет назад мой отец подарил его матери. Это работа Сандро Боттичелли, выполненная по заказу отца. После смерти родителей колье досталось моему старшему брату Лоренцо. И я…

– Сандро Боттичелли? Вы хотите сказать, что во Флоренции есть ювелир, однофамилец и полный тезка того знаменитого художника?

– Знаменитого? Пожалуй. Да, он слывет неплохим живописцем во Флоренции. Мой брат два дня назад заказал Сандро картину. Колье сделано им давно, когда он был еще учеником ювелира. – Он махнул рукой, давая понять, что отвлекся от темы разговора. – А теперь к делу. Меня интересует только одно: как у вас оказалось это колье? Еще вчера за ужином его носила Клариче, жена моего брата.

Анна еле сдерживалась. Это уж слишком. Она больше не потерпит оскорблений.

– Одну минуту, не торопитесь, давайте разберемся во всех деталях, – сказала она, пытаясь сконцентрироваться. – Вы утверждаете, что это колье работы Сандро Боттичелли и что оно принадлежит вашей невестке? Не так ли? Затем вы сказали, что это колье, взятое мною вчера в пять часов вечера в бюро проката одежды, с которым я ни на секунду не расставалась, вы видели в семь часов вечера того же дня на вашей родственнице? Извините за прямоту, но я заявляю вам прямо в лицо: вы лжете! Вы не в своем уме! Не может быть, чтобы одно и то же колье было в одно и то же время на двух разных женщинах. А это значит, что существуют два одинаковых ожерелья, или одно из них является оригиналом, а другое – подделкой…

– … или вы вчера на балу похитили колье моей невестки…

– Что? – Анна чуть не задохнулась от бешенства. Ей плюнули в лицо, влепили пощечину. От ярости и стыда она залилась краской. – Вы хотите сказать, что я…

– Да. Боюсь, что я имею дело с очень ловкой воровкой. – Он вздохнул, словно ему больно было говорить об этом. – Я буду счастлив, если ошибусь, если вы сможете убедить меня в обратном.

– Но как бы я смогла… – Вдруг Анне пришла в голову одна идея. Она полезла в шелковую сумочку. – Вот, смотрите, – сказала она, торжествующе протягивая ему приглашение. «Вот оно и пригодилось, – подумала она. – Хорошо, что Мечидеа просил сохранять его до конца». – … Читайте сами. Там все написано – черным по белому.

Наморщив лоб, он прочитал драгоценный листок и даже повертел его в руках, словно рассчитывая увидеть на нем таинственные знаки, написанные симпатическими чернилами.

– Вы правы. Это рука моего кузена Козимо. Фамилия Мечидеа мне незнакома, но почерк, несомненно, принадлежит Козимо. Возможно, здесь кроется разгадка. Не исключаю, что вы сказали правду, став жертвой его розыгрыша.

Он протянул Анне листок и облегченно вздохнул.

– Мой двоюродный брат Козимо – человек со странностями. Некоторые считают его сумасшедшим. Иногда он вытворяет такие шутки, что не знаешь, смеяться над ними или плакать. К сожалению, сейчас он в отъезде – несколько часов назад он удалился в наше родовое поместье. Поэтому мы не сможем с ним поговорить и привлечь его к ответу. – Он напряженно размышлял о чем-то. – Я попытаюсь вернуть колье в дом моего брата – разумеется, тайком, и скрыть тем самым кражу Козимо. Надеюсь, это послужит пусть небольшим, но все же утешением и оправданием тех оскорблений, которые вам нанесли.

И тут случилось невообразимое. Он бросился ей в ноги и, стоя на коленях, схватил за руки.

– От имени семейства Медичи прошу вашего прощения. Я был далек от мысли обидеть вас или нанести вам оскорбление. Поверьте, я был бы счастлив встретиться с вами при других обстоятельствах. Но судьба распорядилась иначе, и я прошу вас видеть во мне преданнейшего слугу. Почту за счастье исполнить любое ваше желание, дабы искупить вину за все случившееся.

Он поцеловал ей руку, и Анна почувствовала смущение, что было ей несвойственно. Медичи? Она не ослышалась? Он действительно произнес имя Медичи? Ведь семьи Медичи давно нет!

– Довольно, – сказала она, отдергивая руку. – Встаньте. Будем считать это недоразумением. Передайте привет вашему кузену, когда увидите его. А я подумаю, не подать ли мне на него в суд за нанесенное оскорбление. Он слишком далеко зашел в своих шутках.

– Вы правы, – ответил молодой человек, беспомощно пожав плечами. – Что делать? Козимо всегда жил своей жизнью и с каждым годом все больше отдаляется от семьи.

– Да, как говорится, в семье не без урода. Кстати, меня зовут Анна Нимейер, – добавила она, протягивая руку.

– Я очень рад, синьорина Анна Нимейер, – с улыбкой сказал он, склонившись к ее руке. Его губы нежно коснулись ее пальцев, и по спине у Анны пробежали мурашки. Она тотчас вспомнила, где видела его лицо: оно было поразительно похоже на лицо юноши, мелькнувшее на короткий миг в старинном зеркале гадалки Арианны. Совпадение? Как странно, ведь в зеркале должно было появиться лицо…

– Я Джулиано де Медичи.

– Джулиано де Медичи? – переспросила Анна, решив, что снова ослышалась. – А вашего брата зовут…

– Лоренцо. Лоренцо де Медичи.

– А Клариче ваша невестка?

– Да. Но почему вы об этом спрашиваете?

«Ничего себе, – подумала Анна. – Почему я спрашиваю об этом?» Она пыталась остановить поток нахлынувших на нее воспоминаний. Живя когда-то во Флоренции, она работала гидом, водя немецких туристов по Уффици, собору, палаццо Веккио и другим достопримечательностям города, рассказывая им об истории и о культуре Флоренции и, разумеется, о семействе Медичи. Она как свои пять пальцев знала историю рода Медичи – все даты и все имена. И вот перед ней стоит красивый молодой человек, одетый в исторический костюм, который утверждает, что он младший брат Лоренцо де Медичи, заказавшего картину самому Сандро Боттичелли. Это было уже слишком. «Сплошной маскарад», – подумала она.

Анна бросила пристальный взгляд на Джулиано. Не очередной ли это розыгрыш? Однако что-то подсказывало ей, что в этот раз с ней не шутят. Ее собеседник такой живой и милый человек. Неужто маска? Или?.. Анна сощурила глаза и внимательно присмотрелась к нему. И вдруг она все поняла! Сейчас она окончательно убедилась, почему это лицо сразу показалось ей очень знакомым. Нет, она видела его не в зеркале Арианны! Мимо него, мимо этого портрета она неоднократно проходила в галерее Уффици. Это была копия с оригинала Боттичелли, изображавшая юного Джулиано Медичи, любимца всех флорентийцев. Каждый раз, когда туристы покидали музей, она ненадолго задерживалась у этой картины, неизменно спрашивая себя, в чем секрет обаяния этого человека и почему его боготворили флорентийцы. И вот перед ней стоит человек, который, не моргнув глазом, заявляет, что он и есть тот самый Джулиано. И, как ни удивительно, Анна не могла не верить его словам: у него были точно такие же черные, слегка вьющиеся, аккуратно постриженные волосы, немного выступающий вперед подбородок, свойственный всем Медичи, и характерный нос с горбинкой, как на портрете. И от него исходила та же притягательная сила и обаяние, секрет которой ей так и не удалось разгадать.

Анна совсем растерялась. Нет, это невозможно. Этот Джулиано не мог быть тем Джулиано Медичи с картины Сандро Боттичелли, даже если чертовски похож на него. Ведь это означало бы, что ему не менее пятисот лет, как Мафусаилу… Бред! Фантазия! Наверное, кто-то умудрился найти двойника Медичи, уговорив его участвовать в этом розыгрыше. А как объяснить поведение слуг, которые явно не поняли, что такое такси? Может быть, это тоже актеры? А карета? Хорошо. Это еще можно подстроить. Но почему на улицах нет фонарей и машин? Но даже Мечидеа, всемогущий человек во Флоренции, не способен погрузить в темноту целый город, а тем более – за одну ночь стереть с лица земли здание, отель, в котором жила Анна, и полностью перепланировать площадь, если он, конечно, не дьявол? Нет, мысль эта была слишком фантастичной. Легче было поверить в возможность путешествия во времени.

Чтобы решить эту проблему, достаточно задать Джулиано один простой вопрос. Посмотрим, как он ответит на него.

– Прошу меня извинить, но не могли бы вы сказать, какой сегодня день и число?

– Сегодня воскресенье, 7 октября 1477 года по Рождеству Христову.

Джулиано ответил просто и спокойно, как в разговоре с истеричными людьми. Ответ не прозвучал заученным. Он сказал это не моргнув глазом. Неужто все с ней происходит наяву? Но как поверить в это? Он был таким живым, таким реальным… А эта история с колье? Женщина из бюро проката упомянула, что колье принадлежало Медичи. Конечно, она могла приврать и разыграть Анну. А если нет? Чем больше она думала, тем отчетливее складывалась вся картина. Итак, если сегодня действительно 7 октября 1477 года, то…

У Анны закружилась голова. Она глубоко вздохнула и… погрузилась в темноту…

Встреча с Козимо

Анна очнулась, свернувшись в позе эмбриона на краешке кровати. Сколько же времени она проспала? Она не могла даже вспомнить, как ложилась в постель. Неужто она так напилась на балу Мечидеа, что не может ничего вспомнить? А может, дело в наркотическом зелье, которым ее угостил Мечидеа? Как бы то ни было, она не могла подняться. Видимо, она долго пролежала в таком скрюченном положении, что не в состоянии была разогнуться.

– Ау! – позвала она, расправив наконец руки и ноги и чувствуя себя бабочкой, вылупившейся из куколки.

Что, черт возьми, случилось с моей кроватью, подумала она, но вдруг увидела, что находится не в своей удобной постели в гостиничном номере. Лежанка, на которой она сейчас оказалась, была жесткой и очень короткой – не больше полутора метров. И комната была не ее. Не оставалось сомнений, что она находится не в отеле, а совсем в другом месте. Вдруг она все вспомнила: как себя вел Мечидеа, как за ней по пустым улицам Флоренции гнались какие-то чужие люди, и к ней снова вернулся страх – страх оказаться в руках безумца. Сердце бешено заколотилось, и Анна в панике едва не разрыдалась.

«Спокойно, – уговаривала она себя, – возьми себя в руки». Стараясь дышать ровно и медленно, Анна осмотрела комнату. С той стороны, где предположительно могло находиться окно, узкими полосами струился слабый свет… Но почему свет падает полосами? Наверное, на окне жалюзи или ставни? А может, оно забито досками? Во всяком случае, подумала она с облегчением, это не темница и не клетка и на тебе нет наручников. Это уже хорошо.

Осмотревшись, Анна увидела, что находится в маленькой, скудно обставленной комнате. Перед окном – стул с высокой спинкой, на белой стене отчетливо вырисовывались два темных прямоугольника: один поменьше, почти квадратной формы, другой, рядом, покрупнее. «Это, должно быть, шкаф и дверь», – подумала Анна. На стене, словно чернильное пятно, чернело распятие. Напротив окна стояла кровать – темная маленькая кровать для ребенка.

Где же, черт побери, она находится? Все еще в палаццо Даванцатти или уже в другом месте? Она вспомнила о Джулиано, таком милом и галантном молодом человеке, утверждавшем, что он Джулиано Медичи. Какой вздор! А она развесила уши, чуть было ему не поверила! Видимо, и тут сказалось действие наркотического зелья, которым опоил ее Мечидеа. Впрочем, учтивость и дружелюбие Джулиано вполне могли быть только игрой. Возможно, этот Джулиано воспользовался ее состоянием, а когда она потеряла сознание, перенес ее в другое место.

Открылась дверь. Притворившись спящей, Анна одним глазком увидела, что в комнату вошли две женщины. Одна осталась у двери, вторая подошла ближе и склонилась над Анной. На ее голове был светлый чепец. «Монахиня», – мелькнуло в голове. Анна облегченно вздохнула. По-видимому, Джулиано вывез ее на окраину города, где ее и нашли монахини.

– Синьорина? Синьорина, вы спите? Как вы себя чувствуете? – спросила женщина. В ее голосе звучала искренняя озабоченность. – Вы звали нас?

Анна поднялась и села в кровати.

– Все хорошо. Я чувствую себя прекрасно, – ответила она. – Только вот, кажется, я ударилась о кровать.

Облегченно вздохнув, женщина улыбнулась и кивком головы показала другой, чтобы та подняла занавеси. За шторой не оказалось никаких жалюзи, и окно не заколочено досками, лишь старинные массивные, тяжелые ставни, какие делали сто лет назад. Когда женщина открывала ставни, слышался тяжелый скрип шарниров. Комнату залил яркий солнечный свет, и Анна прикрыла глаза ладонью, чтобы не слепило глаза, но скоро привыкла к свету и смогла уже полностью рассмотреть комнату.

Тесное, почти квадратное помещение было обставлено по-спартански. Кроме кровати здесь был только стул у окна и старинный комод. Единственным украшением комнаты было распятие на белой стене. Хотя комната больше напоминала монастырскую келью, женщины оказались не монашками: на них были длинные, до щиколоток, выцветшие платья с большими белыми фартуками. Они больше напоминали крестьянок с полотен Рембрандта, чем сестер монашеского ордена. Обратившаяся к ней женщина была круглолицей, с доброй приветливой улыбкой. Из-под ее чепца выбивались седые пряди. Другая была почти девочкой. Она робко стояла у окна, сцепив руки и глядя в пол. Несмотря на то что женщины выглядели вполне безобидно, Анна решила никому не доверять.

– Какое счастье, что вам стало лучше, – сказала пожилая женщина, поднимая разбросанные на полу подушки: их было не меньше дюжины. – Вы спали так беспокойно, все время жались к спинке кровати, ну прямо как затравленный зверек. – Энергично взбив подушки, она подложила их Анне под голову.

– Вот так будет лучше.

– Где я? – спросила Анна, рассеянно глядя, как из подушки вылетели два перышка. – И кто вы?

– Я понимаю, вы не можете вспомнить, что с вами было. Молодой синьор предупредил меня, что вы могли все забыть. – Женщина присела на край кровати, взяв руку Анны. – Меня зовут Матильда, а та молодая девушка – Людмила. Вы находитесь в доме молодого синьора Джулиано. На их семейном торжестве два дня назад вам стало дурно. Молодой хозяин решил не вызывать врача и приказал перенести вас в эту комнату, поскольку все гостевые были заняты, а нам велел ухаживать за вами. – Она дружески потрепала Анну по руке. – Ни о чем не беспокойтесь, синьорина. Все будет хорошо. Вы немного устали и должны отдохнуть, а через пару дней снова начнете вставать. А теперь довольно болтать. Вам нужен покой. Поспите еще немного.

Укрыв ноги Анны толстым, тяжелым, как свинец, одеялом и аккуратно подоткнув его под руки, Матильда встала, задернула шторы, чтобы в комнате оставался приятный полумрак. Ну а потом обе женщины на цыпочках вышли из комнаты.

Анна сидела в постели, обложенная со всех сторон подушками, не зная, что ей делать и что думать. Она не чувствовала ни боли, ни усталости. Головная боль, мучившая ее накануне, бесследно прошла. Ее единственным желанием было понять, где же она находится. И как можно скорее!

Стараясь не делать лишнего шума, Анна встала с кровати и подошла к двери, прильнув к замочной скважине. Оттуда слышались голоса обеих женщин – говорили об Анне. Она навострила уши.

– … и пойди в кухню, скажи Розалинде, чтобы сварила крепкий бульон и принесла свежего хлеба. Синьорина, когда проснется, захочет есть.

– Да, Матильда. Но…

– Что «но»?

– А вообще что с ней такое? Зачем молодой господин привел ее сюда? И кто она? Я…

– Помалкивай, Людмила. Молодой синьор Джулиано сказал, что эта синьора из хорошего дома.

– Во Флоренции любая собака знает, что молодому синьору наплевать, из какого дома его возлюбленная. Синьор Лоренцо часто ругает его за неразборчивость. Я слышала, как он ему говорил: «Когда ты, брат, влюбляешься, то вместе с сердцем теряешь и рассудок». А ты знаешь, что эта дама…

– Синьорина – гость молодого господина, – резко перебила ее Матильда. – Остальное нас не касается.

– Но синьор…

– Синьору лучше знать, кто она такая. Я слышала, как он говорил с господином Лоренцо: она вроде бы из хорошего, но обедневшего рода из Болоньи. Кажется, ей трудно пришлось в жизни. Вот почему она такая неразговорчивая…

– И ты этому веришь? По мне, так это сам синьор Джулиано выдумал всю эту историю, чтобы…

– А я думаю, он лучше знает, кому оказывать гостеприимство, а кому нет, и не дело посвящать прислугу в свои тайны.

– А если у нее чахотка? Тогда она заразит всех. Или… – Людмила понизила голос, перейдя на шепот, и Анна уже не могла разобрать ее слов, видя лишь ее язвительное лицо. – А может, она в положении? Знаешь, что болтают о нашем хозяине?

Ее речь внезапно прервала звонкая оплеуха, и Анна услышала, как та взвыла.

– Постыдилась бы, Людмила! Вот как ты благодаришь нашего хозяина за доброту? Знаешь, я сейчас прикажу, чтобы тебя лишили обеда. Ты его не заслужила. Будешь драить сегодня пол в прихожей и подумай, что хорошо, а что – плохо. Предупреждаю тебя: если хоть раз услышу подобные речи от тебя или от кого-то из слуг, с позором выставлю из этого дома. Посмотрим, как ты запоешь, когда окажешься под забором или будешь просить милостыню у Санта-Мария дель Фьоре. А теперь убирайся вон подобру-поздорову, а то схлопочешь у меня.

Анна услышала быстрые удаляющиеся шаги и горестные вздохи Матильды. Потом раздался звук, будто кто-то подтащил стул к двери. Это Матильда осталась сторожить у двери. Зачем? По доброте душевной? Возможно, хочет быть рядом, если ее позовут.

Анна осторожно отошла от двери и тихо прошмыгнула к окну. Приоткрыв штору, она выглянула на улицу. Судя по всему, в доме было несколько этажей – улицы почти не видно.

Несмотря на закрытые окна, Анна слышала шум улицы. Это были довольно странные звуки: стук лошадиных копыт и деревянных колес по мостовой, человеческие голоса, удары топора и молотка, словно прямо под ней находилась стройплощадка. Ко всем прочим звукам примешивалось еще кудахтанье кур и ржание лошадей. В общем хоре шумов Анна различила даже блеяние козы, будто находилась где-то в деревне, хотя по виду это была городская улица. Судя по всему, она по-прежнему во Флоренции и не покидала города. Дома на противоположной стороне улицы были ей незнакомы, но вдали, поверх крыш, виднелись очертания великолепного собора Санта Мария дель Фьоре, с его красными куполами и белокаменными стенами, великого творения Брунеллески, ставшего символом города. Его нельзя спутать ни с чем другим на свете. Анна в задумчивости отвела взор. Через неровные планки ставней в комнату проникал солнечный свет, рисуя причудливые узоры на половицах. Это были доски, больше напоминавшие деревянные оконные рамы старинных замков с витражными стеклами. Все делалось вручную, а потому дорого стоило, а уж теперь и вообще стало бесценным. Владельцу такого дома, наверняка, находящегося под охраной государства, видимо, недешево обходится его содержание. Анну вдруг охватил озноб. «Неудивительно, что в таком доме нет отопления и даже камина», – подумала она.

Она быстро забралась в постель и, натянув на себя одеяло, уткнулась в подушки. Постель была холодной и немного сыроватой. Анна задумалась. Как странно выглядели женщины в своих старомодных нарядах. Они назвались служанками. Где они теперь, эти самые служанки? Сейчас обслуживающий персонал, в том числе и в Италии, называют разве что уборщицами или помощницами по хозяйству, но уж никак не служанками. А ржание лошадей, скрип телег и кудахтание кур, доносившиеся с улицы? Для современного города это, надо признаться, весьма необычное явление. Даже в период проведения средневекового карнавала Calcio in Costumo во Флоренции почти невозможно избавиться от шума машин и других признаков современной жизни: где-нибудь да услышишь гудок автомобиля, сирену полицейской машины или «скорой помощи». А эта допотопная одежда на женщинах, кромешная тьма на улицах? В ее комнате – тоже ни намека на электричество: ни лампочек, ни розеток, ни выключателей.

Пытаясь разгадать эту загадку, Анна вспомнила разговор с ученым, нобелевским лауреатом, специалистом в области экспериментальной физики, у которого она недавно брала интервью. «В сущности, Вселенная устроена довольно просто, – сказал он, отвечая на вопрос, как он совершил свое открытие. – В жизни, как и в науке, все совершается, исходя из принципа лени, начиная с открытия элементарных частиц в клетках мыши и кончая спиральным облаком в глубинах космоса. Все в мире устроено просто и максимально эффективно. Если вы, наблюдая за сложными явлениями, пытаетесь найти запутанное объяснение, основываясь на первоначальной гипотезе, то это противоречит «закону лени», как я его называю. Такие объяснения ничего не стоят. Необходимо в корне изменить исходную гипотезу, пока решение не придет само собой. Тогда со стопроцентной вероятностью эта гипотеза окажется верной, какой бы абсурдной она ни казалась поначалу».

На лбу Анны пролегла напряженная складка. Она все еще не исключала варианта, что ее разыграли, устроили этот спектакль, продумав все до мельчайших деталей, чтобы окончательно свести ее с ума. Но кому это нужно? Она не наследница богатых родителей. В ее роду нет тети-миллионерши, владеющей королевскими бриллиантами. Кто мог ради нее вырубить свет во всем городе или перестроить целую площадь? Такое возможно разве что при съемке кинофильма. Джанкарло обмолвился, что Мечидеа спонсирует производство фильмов.

Но что общего у нее с кинематографом? Нет, этот вариант тоже исключался: уж слишком велики были затраты, их не потянул бы сам Билл Гейтс. Почему все-таки ее похитили? Именно ее? Конечно, можно объяснить все временным помрачением памяти или состоянием сна. Но тогда как быть с абсолютно реальной головной болью и шишкой, которую она набила, ударившись о спинку кровати?

Нет, все происходит наяву, в этом нет никаких сомнений. Правда, она не эксперт по галлюцинациям, но в собственных ощущениях способна разобраться. Психически она вполне здорова. Душевнобольные ведут себя иначе. Анна выстраивала гипотезы, которые, исходя из теории профессора физики, были слишком сложными и надуманными, кроме одной, самой простой. И согласно этой гипотезе получалось, что Джулиано сказал правду. Если названная им дата соответствовала действительности, все становилось на свои места. Тогда понятно, почему слуги не поняли слова «такси», почему отель «Савой» и площадь Республики просто «исчезли» с лица земли, почему служанки одеты в старомодные платья с фартуками и говорили на архаичном языке. Это также проливало свет на обстановку комнаты, древние ставни и необычные шумы на улице, на поразительное сходство Джулиано с портретом Боттичелли. Стало быть, он действительно был Джулиано Медичи, младшим братом Лоренцо, еще при жизни прозванным Великолепным, знаменитым отпрыском великой династии флорентийских правителей, обожаемым флорентийцами и изображенным на картине великого мастера. От этих мыслей у Анны захватило дух. При всей фантастичности, которая не укладывалась в ее сознании, это было единственным и… простым объяснением истории. Если сегодня 7 октября 1477 года, то все логично становилось на свои места. Ей снова вспомнились слова профессора. Конечно, мысль, что в данный момент она находится в XV веке, была невероятной и даже безумной, но… единственно верной по «закону лени». Теперь эта теория приобретала для Анны новый смысл. Все-таки, Нобелевские премии не дают по всяким пустякам. Ее давно интересовал вопрос, как это до ее друга-профессора ученые не додумались до такой простой истины. Теперь она знала точно: сложнее всего признать, что «закон лени» начисто отметает то, в чем ты прежде был абсолютно уверен, например, в возможности путешествия во времени. Подавляющее большинство людей отрицает такую возможность, и в соответствии с теорией профессора это – глубокое заблуждение. Анна перевела дух. Да, это случилось. Это произошло с ней. Она совершила прыжок во времени. Постичь это рассудком почти невозможно. Но тогда как объяснить все происшедшее? Как ей удалось совершить этот прыжок во времени? Не связано ли это с тем странным снадобьем, которое дал ей Мечидеа на том злополучном балу?

«Спокойно, возьми себя в руки, – повторяла Анна. – Сначала привыкни к мысли, что ты находишься в 1477 году, в доме семьи Медичи. Это первый шаг. Затем будешь ломать голову над тем, как и почему это случилось именно с тобой, а уж потом можно искать способ, как возвратиться домой».

В дверь постучали. Анна вздрогнула. Оказывается, она заснула, несмотря на все неудобства.

– Синьорина, вы проснулись?

Это была Матильда.

– Входите, – сказала Анна и тут же поняла, что с прислугой надо вести себя иначе. Если она в Средневековье, то к служанке, пожалуй, лучше обращаться на «ты» и вести себя, как подобает «синьорине из хорошего дома».

– Я принесла поесть вам, синьорина, – сказала Матильда, поставив на постель поднос с кувшином, миской с ложкой и большим куском хлеба. При виде пищи желудок оживился. – В миске мясной бульон, в кувшине вино с водой. Вам надо подкрепиться. Сейчас вам вредно много есть. А к вечеру я принесу паштет из дичи.

У Анны потекли слюнки. Она старалась не подать виду, что страшно голодна и готова хоть сейчас съесть все, что обещали ей на ужин. В ее воображении уже рисовался жареный цыпленок с хрустящей золотистой корочкой, ароматный паштет, по сравнению с которыми бульон и кусок хлеба выглядели тюремной пайкой, но возражать не стала. Надо сначала привыкнуть к новой обстановке, к тому же от бульона исходил такой чудный аромат.

Анна вежливо поблагодарила и, взяв ложку, принялась есть. Наваристый бульон, в котором плавали кусочки овощей, был превосходным. Черпая ложкой суп, Анна обдумывала, что бы еще съесть. Пиццы она, разумеется, не получит – в 1477 году ее еще не знали. Колумбу сейчас около двадцати лет, в свое главное плавание, на запад, он пустится лишь через пятнадцать лет на корабле «Санта Мария», когда вместо Индии откроет другой континент. И лишь много лет спустя кулинарные достижения Нового Света будут оценены европейской кухней: картофель, бобы, ваниль, помидоры… Боже мой, ведь это время, когда Италия даже не знала, что такое томаты. В наши дни невозможно представить итальянскую кухню без помидоров.

«Так, а теперь посмотрим, чем они тогда питались, – подумала Анна. – Я буду первооткрывателем ранней итальянской, «беспомидорной» кухни. Вот это эксперимент!»

Не успела Анна опустошить миску, обмакнув в остатки бульона кусочек хлеба, как в дверь снова постучали. Вошла Людмила. Она сделала быстрый поклон под строгим взглядом Матильды.

– Простите, синьорина, пришел молодой господин. Он желает с вами говорить.

Матильда бросила вопросительный взгляд на Анну.

– Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы принять молодого синьора? – спросила она.

– Да, – ответила Анна, отодвигая поднос. – Я чувствую себя прекрасно. Я поела и готова принять…

– Убери поднос, Людмила, и пригласи хозяина, – приказала Матильда и, поправив одеяло на коленях Анны, взяла вышитый коврик из корзины, стоявшей у кровати, и села на стул у окна.

«Какая блюстительница нравов, – усмехнулась про себя Анна, – видимо, желает уберечь гостью от посягательств молодого господина».

В дверях снова появилась Людмила, уже в сопровождении Джулиано.

– Синьорина, к вам молодой господин, – объявила служанка, снова отвесила поклон, потом придвинула скамеечку к кровати и удалилась.

– Простите, что помешал вам, синьорина Анна, – начал Джулиано. Он стоял в ногах у Анны, производя впечатление скованного, неуверенного в себе человека, что никак не вязалось с его обликом. – Если мое общество вам неприятно…

– Вовсе нет, Джулиано, я рада вам, – поспешила ответить Анна, – указывая ему на скамейку. – Пожалуйста, садитесь.

Поправив скамейку, Джулиано медленно опустился на нее. Оба молчали. Анна не знала, с чего начать, хотя и была не робкого десятка. Ситуация действительно необычная: она сидит на средневековой кровати, выброшенная на итальянский берег в 1477 году, а рядом с ней – не кто иной, как Джулиано де Медичи, брат знаменитого Лоренцо де Медичи. Сейчас она ни минуты не сомневалась, что это именно он: при ярком свете дня он выглядел точно таким, каким на многочисленных портретах изобразил его великий Боттичелли. 1477 год! С ума сойти!

В небольшой комнате было так тихо, что Анна слышала дыхание Джулиано. Он тяжело дышал, словно на его груди лежала каменная плита. Анне было не легче. Напряжение от молчания в тесном пространстве становилось невыносимым. Еще немного – и в воздухе начнет трещать. Анна считала удары собственного сердца. Надо было что-то сделать, нарушить тягостное молчание.

– Что…

– Я… – почти в один голос, как по команде, заговорили оба и рассмеялись. От напряжения не осталось и следа.

– Простите, синьорина Анна, я, кажется, прервал вас, – проговорил Джулиано, радостно улыбнувшись, и слегка поклонился.

– Я только хотела спросить, что привело вас сюда?

– Я просто хотел удостовериться, что с вами все в порядке. Еще, – продолжал Джулиано, вдруг покраснев, – я должен сообщить вам, что все в порядке. – Он бросил взгляд на Матильду, потом склонился к Анне и перешел на шепот. – Я возвратил колье на место. Кажется, мои брат и невестка ничего не заметили. Во всяком случае, сегодня в церкви во время мессы я видел колье на Клариче, и никто из них не сказал и слова. Слушая Джулиано, Анна чувствовала, что от ее былого гнева не осталось и следа. Она даже ругала себя за то, что собиралась подавать на него в суд.

– И все же ваши слова прозвучали не совсем убедительно. Разве с меня не сняты подозрения в краже? – спросила Анна.

Джулиано покраснел до ушей, опустив от стыда голову.

– Не понимаю, как я мог… – пробормотал он. – Я слишком поторопился в своих подозрениях. Мне очень стыдно, что, не желая того, оскорбил вас. Я понимаю, что мне никогда не удастся смыть с себя этот позор, и все-таки прошу вас простить меня и проявить снисхождение. Пообещайте хотя бы, что когда-нибудь простите меня.

Он посмотрел Анне в лицо. Взгляд его карих глаз был трогательным и обезоруживающим, и она не могла не простить его. Гнева как не бывало. Больших усилий стоило Анне взять себя в руки, чтобы не показать своей слабости.

– Это означает, что вы поверили мне? – спросила она.

– Да, и, чтобы доказать вам это, утром послал гонца к кузену Козимо с письмом, в котором попросил его о встрече, и как можно скорее. Только он сможет окончательно прояснить эту историю.

В дверь снова постучали. На этот раз, поклонившись, вошла Людмила.

– Простите, синьор… тут один…

– Пусти, меня здесь ждут, – раздался мужской голос, показавшийся Анне знакомым. В комнату, отодвинув служанку в сторону, вошел мужчина. Его стройную фигуру облегал длинный плащ, напоминавший крылья птицы. Его слегка вьющиеся черные волосы обрамляли худое бледное лицо с пронзительными темными глазами. Анна остолбенела. Это был он, Козимо Мечидеа. Он явился по первому зову.

– Козимо! – воскликнул Джулиано и, спрыгнув со стула, бросился к кузену. – Что…

– Что я здесь делаю? – Козимо насмешливо повел бровью, стягивая на ходу черные перчатки и сбрасывая плащ с плеч. – Кажется, вы хотели меня видеть, дорогой кузен? В письме вы написали, чтобы я срочно навестил вас. Вы удивлены, что я пришел именно сейчас? Мой визит кажется вам неуместным?

Он небрежно швырнул плащ в сторону, где стояла Людмила. Девушка едва успела подхватить его, но одна перчатка все же выскользнула из ее рук и упала на пол. Она торопливо подняла ее, не отрывая глаз от Козимо. Анна вопросительно посмотрела на Матильду. Старая служанка сидела как вкопанная, недовольно морща лоб и судорожно сжимая в руках вышивку, словно кто-то собирался отнять у нее эту драгоценность.

«Она ненавидит Козимо, – решила Анна. – А Людмила его боится. Обеих понять можно. В этом человеке было что-то жутковатое».

– Оставь свои высокопарные речи, Козимо, – заметил Джулиано, поведя плечами. – Я действительно хотел поговорить с тобой по одному делу. Надеюсь, ты объяснишь нам кое-какие детали.

– Ну что же, выкладывай, Джулиано, свет флорентийцев, звезда благородного брата, – запальчиво сказал Козимо, усевшись на край кровати. Матильда чуть не взорвалась от бешенства. – А, Матильда, кажется, я снова нарушаю приличия? Но имей в виду, мне наплевать на твое мнение, а твое присутствие здесь вообще необязательно. Пошла бы ты отсюда. И можешь жаловаться на меня кому угодно.

Матильда бросила негодующий взгляд на Джулиано.

– Господин, я…

– Ты слышала, что я сказал? – продолжал Козимо, обращаясь к Матильде. – А теперь исчезни, чтобы я тебя больше не видел.

Сначала Анне показалось, что Матильда собирается воспротивиться его приказу, но потом поняла, что все здесь не так просто. Матильда, поджав губы, собрала свое рукоделие и вышла, гордо подняв голову.

– И прихвати с собой эту дурищу, – со смехом добавил он, крикнув ей вслед.

– Козимо, как ты разговариваешь со старой женщиной… – набросился на него Джулиано, когда Матильда и Людмила вышли из комнаты.

– Оставь нравоучения, – перебил его Козимо. – Матильда долго работала в моем доме. Я знаю ее досконально, со всей ее моралью и длинными ушами! В доме нельзя было сказать ни слова. – Удобно откинувшись на спинку стула, он вытянул ноги. – Итак, братец, в чем дело? Я полагаю, не тоска по родственнику заставила тебя послать за мной гонца в такую рань?

– Ты прав, – ответил Джулиано. Анна слышала, как дрожал его голос. Что это было? Страх, как у Людмилы, или бешенство, вызванное поведением кузена? – Я должен тебе что-то сказать. Позволь представить тебе синьорину Анну Нимейер, – добавил он, указывая на Анну. – Ты ее знаешь?

Козимо бегло взглянул на Анну, как смотрят на скотину на базаре.

– Жаль, не имею чести знать, – ответил он, равнодушно пожав плечами. – Откуда я могу знать ее?

– Тем омерзительнее твой поступок, – воскликнул Джулиано, расхаживая по комнате взад и вперед. – Как ты мог так поступить, Козимо? Как можно было так жестоко подшутить над синьориной Анной, выбрать ее беспомощной жертвой своих отвратительных шуток?

Козимо переводил взгляд с Анны на Джулиано. Бесспорно, в этом человеке было что-то жуткое, но нельзя было не признать, что он производил сильное впечатление.

– Шуток? Каких шуток? О чем ты говоришь…

– Синьорина Анна, покажите ему письмо.

Анна достала из сумочки приглашение. Джулиано почти вырвал его из рук Анны и сунул под нос Козимо.

– Вот смотри! – крикнул он. Голос его дрожал от бешенства. – Надеюсь, ты не будешь отрицать, что это написано твоей рукой?

Козимо взял бумагу, повертел в руках, прочел, снова повертел и снова прочел. Нахмурившись, он задумчиво сжал губы.

– Понимаю…

– Ты ничего не понимаешь, – разгорячился Джулиано. – Известно ли тебе, в какое положение своей скверной шуткой ты поставил синьорину Анну? Я едва не принял ее за воровку. И все потому что ты подсунул ей колье Клариче. А синьорина Анна была настолько легковерна…

– Колье?

В интонации, с которой он произнес это слово, не было ни тени цинизма или насмешки. Козимо действительно не знал, о каком колье идет речь. Он был, как это ни странно, невиновен.

– Не делай вида, что не понимаешь, о чем идет речь, – возбужденно кричал Джулиано. Он явно не верил в непричастность кузена к этой истории. – Твои шутки всем известны и никого, кроме тебя, не забавляют. Но в этот раз ты зашел слишком далеко, и я постараюсь, чтобы ты…

– Извини, что прерываю тебя, уважаемый кузен, – сказал Козимо и поднялся. – Боюсь, ты заблуждаешься. Я никогда не видел и, разумеется, не писал этого письма. Ты и синьорина Анна стали жертвами ловкого мошенника. Уверяю, что не имею к этому никакого отношения. На сей раз – никакого. Сожалею, что не смогу помочь вам в поисках виновника. А теперь позвольте откланяться. Синьорина. Джулиано. – Он галантно раскланялся и удалился.

Прежде чем Анна и Джулиано смогли произнести хоть слово, Козимо исчез. Они переглянулись.

– Нет, с ним невозможно разговаривать, – выдавил из себя Джулиано. Первым порывом его было броситься вслед за Козимо, но Анна удержала его.

– Оставьте его, Джулиано, – сказала она. Ей в голову пришла мысль, нелепая, может быть, даже безумная. Но почему не испробовать? – Я допускаю, что ваш кузен иногда говорит правду. Возможно, он действительно не писал этого письма?

Джулиано недоверчиво посмотрел на нее.

– Вы его совсем не знаете, синьорина Анна. Он способен на всякую чертовщину и неоднократно доказал это.

– Возможно, вы и правы, но я чувствую, что в этот раз он не шутил. Если же он обманул нас, то знает, что его раскусили, и я уверена, не позволит себе подобных шуток.

– У вас больше оснований, чем у всех остальных, осуждать моего кузена. И все же вы готовы простить его. – Джулиано схватил ее руку и, наклонившись, поцеловал ее. – Я восхищаюсь вашим великодушием.

Он снова уселся на скамейку у кровати и начал рассказывать ей городские новости. Он говорил о брате, о художнике Боттичелли. Анна не могла сдержать улыбки. Внимание молодого Медичи льстило ей. Тому, что она услышала из его уст о Флоренции XV века, мог позавидовать любой историк. Жаль только, что она не могла сконцентрироваться на его рассказе. Ее мысли постоянно возвращались к Козимо. Тот Козимо, с которым она познакомилась на балу, был совсем другим: во-первых, старше, многоопытнее, меланхоличнее и мрачнее, а во-вторых, не так высокомерен и циничен, как кузен Джулиано. Но в глубине души Анна была уверена, что это один и тот же человек. Козимо Мечидеа был не кем другим, как Козимо де Медичи, кузеном Джулиано де Медичи, только намного старше. В пользу ее версии говорил тот факт, что Мечидеа питал особую слабость к XV веку, о чем свидетельствовали основанный им музейный фонд и его деятельность мецената. Осталось лишь понять, каким образом Козимо де Медичи попал в XXI век. Не тем ли способом он оказался в будущем, каким она попала в прошлое? Или он был чем-то вроде Дориана Грея, который жил больше пятисот лет и по неведомым причинам не мог ни состариться, ни умереть? Возможно, Козимо открыл секрет вечной молодости?

«Если да, то он несчастный человек», – подумала Анна, вспомнив глаза Мечидеа, холодные, печальные, уставшие глаза пресыщенного жизнью человека. Глаза древнего старца.

Ее охватила дрожь. Какая страшная мысль! Но как объяснить поведение молодого Козимо по отношению к ней? Анне вспомнился взгляд, брошенный им в ее сторону. Нет, Козимо определенно не знал, кто она и откуда родом. Но чем-то она привлекла его внимание. Взгляд, которым он смерил ее, прочитав то письмо, был задумчивым, растерянным и даже испуганным. Да, она это явно почувствовала. Козимо де Медичи ее боялся. Но почему?

Задание

Словно преследуемый стаей фурий, Козимо со всех ног ринулся вниз по лестнице. Служанки, попавшиеся ему навстречу, волоча корзины с бельем, в ужасе шарахались от него, жались к стене и торопливо крестились. Он ничего не видел вокруг себя. Пусть думают, что он обезумел, что он дьявол, демон – все, что угодно. Ему было на все наплевать. Слуги глупы и невежественны. Их жизнь однообразна и скучна: работа, еда, сон, дети, смерть, а в промежутках – церковь, молитвы, исповеди. Они и представить себе не могут, что существует другая жизнь. Наконец Козимо добрался до выхода.

– Энрико, – крикнул он, но, к удивлению, услышал лишь собственный голос, отозвавшийся гулким эхом. Джулиано поселился в этом доме совсем недавно и, очевидно, не успел еще обзавестись мебелью. – Энрико!

«Надо помочь ему обставить дом, – подумал Козимо, – займусь, пожалуй, его благоустройством. Это отвлечет меня».

Нетерпеливо расхаживая по вестибюлю, он ожидал слугу.

– Энрико! Эн…

– Иду, господин!

По лестнице с трудом ковылял старик, кряхтя и охая на каждом шагу. Лицо его покраснело от непосильной нагрузки.

– Иду, иду.

– Давно пора, – бросил Козимо. Его не трогали недуги старика. – Мой плащ и перчатки! Живо! Я очень спешу.

– Слушаюсь, господин, – задыхаясь, проговорил старый слуга.

Бедняга поковылял, насколько позволяли силы, и вскоре вернулся в сопровождении Матильды, неся в руках одежду Козимо. Когда он остановился, с его лица ручьями лил пот. Энрико старался не разгневать гостя. Но он был стар и немощен. Козимо буквально вырвал из его рук одежду, небрежно набросил плащ на плечи и натянул перчатки.

– Господин, подать карету? Тогда я скажу кучеру…

– Не надо. Я хочу прогуляться. А кучеру скажи, чтоб ехал прямо в имение.

– Но, господин, как же вы дойдете пешком…

– Это моя забота, – грубо оборвал его Козимо, направляясь к выходу. – Ты наконец откроешь дверь?

Старик проковылял к двери, чтобы открыть тяжелый засов.

– Прощай, – коротко бросил гость и быстрой походкой вышел из дома.

– Этот человек плохо кончит, – заметила Матильда, обращаясь к Энрико.

– Твоя правда, – согласился старик и тяжело вздохнул. – Или прикончат нечестивца в темном переулке, или дьявол заберет его грешную душу.

Козимо слышал каждое слово: ни Матильда, ни Энрико не утруждали себя шепотом. Однако Козимо не волновали такие пустяки. Пускай считают его выродком, исчадием ада – всем чем угодно. Ему все равно.

«Возможно, они правы, – думал он, широкими шагами переходя улицу. – Возможно».

Сегодня утром, получив письмо от кузена, он приказал кучеру запрячь лошадей и ехать во Флоренцию. Судя по всему, дело было срочным, иначе бы он с большим удовольствием проехался верхом на лошади. Теперь же, после разговора с Джулиано, он мог спокойно прогуляться по городу, побыть на свежем воздухе и успокоиться.

Козимо пересек Понте Веккио, где ключом била жизнь. Ювелиры, по преимуществу евреи, уже открыли свои лавки. Было воскресенье. В такой день даже из последнего скряги легко выколотить бережно припрятанную монету, и этим пользовались все: торговцы, домохозяйки и, разумеется, попрошайки, сидящие в сточной канаве между прилавками. Клянча и причитая, они протягивали руки за подаянием.

«Наверное, по воскресеньям Бог посылает людям больше, чем в будние дни», – подумал Козимо. Да, ничто не делается бескорыстно в этом мире. Он быстро спустился со Старого моста с его бесчисленными лавчонками и, выйдя на дорогу, ведущую в небольшую рощу, поднялся на холм. Когда-то они часто бывали здесь вместе с Джакомо. С тех пор прошло тринадцать лет. Они были молоды, полны надежд и энтузиазма, верили в идеалы. А сейчас? Что осталось от их былых надежд?

Козимо остановился на лужайке перед монастырем Сан-Миниато аль Монте, наслаждаясь с высоты холма чудесным видом города. Он распростерся перед ним, как вытканный живыми нитями ковер. В прозрачном свете осеннего дня поблескивали воды Арно. Фасады и крыши домов блестели, словно отполированный мрамор. Козимо не был здесь тринадцать лет. С тех пор город совсем не изменился. Лишь изредка t глаза бросались новые постройки или фасады приобрели иной облик. С годами дома меняли своих владельцев: кто-то обанкротился, другие разбогатели. Много воды утекло за эти годы, но в целом облик города остался неизменным.

Козимо, смотрясь по утрам в зеркало, видел себя все тем же юношей, каким был тринадцать лет назад, в то время как его друзья-сверстники заметно постарели, поседели и растолстели. Зубы у них поредели, на лицах пролегли глубокие морщины, а он и Джакомо остались молоды, как прежде, во всяком случае, их отражение в зеркале совсем не изменилось. Однако в действительности они изменились больше, чем все остальные. Другие лишь постарели, а он и Джакомо стали другими людьми. У них изменилось все. Все абсолютно.

Козимо глубоко вздохнул. Свежий воздух действовал на него благотворно: он обдувал его разгоряченные щеки и охлаждал огонь, пылавший в его душе. Мысли стали яснее. Он мог спокойно обдумать все, что узнал сегодня утром. Все, что было связано с той женщиной и письмом.

Почему она оказалась во дворце его кузена Джулиано? И как к ней попало письмо? Что бы там ни было, ясно одно: письмо было написано его почерком, его языком. И под ним стояла его подпись. Неважно, каким именем назвался человек, написавший это письмо. Неважно, что он совершенно не помнит, писал он письмо или нет. Важно одно: оно написано его рукой. Здесь надо искать разгадку.

С тех пор, как он и Джакомо впервые попробовали таинственный эликсир, мир перевернулся для них, и жизнь стала сплошным кошмаром: завтрашний день стал вчерашним, а сегодняшний превратился в послезавтрашний. Возможно, он действительно напишет это письмо – но в будущем, о чем пока не догадывается. А эта синьорина Анна, или как ее там называют, является посланницей из будущего? Нельзя исключать, что именно он заставил ее перенестись сюда, но из грядущего времени.

При этой мысли Козимо охватила дрожь. Он вспомнил о своем бывшем друге Джакомо, который уже не раз совершал экскурсы в прошлое, позволявшие ему воздействовать на настоящее, менять его в свою пользу, как ему заблагорассудится. Как-то раз в доверительном разговоре он признался Козимо, что однажды ночью он появился в спальне домашнего врача семьи Пацци и убедил его срочно отправиться в отдаленную от Флоренции деревню Сан-Эльеро, где якобы жила бедная крестьянка, которая срочно нуждалась во врачебной помощи. Не вдаваясь в подробности, Джакомо вместе с лекарем немедленно помчались в далекое село. На следующий день вечером, когда они вернулись в город, приемный отец Джакомо, Джулио де Пацци, был уже мертв. За обедом ему в рот залетела оса, и от ее смертельного укуса бедняга задохнулся. Домашний врач, узнав о случившемся, был потрясен. Ведь если бы он не отлучался, то вовремя бы оказал помощь больному и тот остался бы жив.

Джакомо, как и положено любящему сыну, долго носил траур по умершему. Но, когда друзья встречались, обмениваясь опытом с эликсиром, он, ликуя, посмеивался. Наконец-то он избавился от тирании отчима, исполнив, как он считал, лишь волю Божью. В тот день Козимо впервые задал себе вопрос: не лежит ли на эликсире проклятие? В глазах Козимо поступок Джакомо был не чем иным, как убийством, хладнокровным, жестоким убийством. Козимо вздрогнул, вспомнив эту историю.

С того злополучного дня они постепенно начали отдаляться друг от друга. Неразлучные некогда Козимо и Джакомо уже давно перестали быть друзьями. Джакомо пользовался «подарком богов», как он называл эликсир, почти ежедневно, а иногда и по нескольку раз в день, пренебрегая предостережениями гадалки. Козимо, в отличие от него, был предусмотрительнее и осторожнее. Он редко отпивал по нескольку капель напитка и, наблюдая за изменениями, происходившими с его бывшим другом, все чаще задумывался о том, что же могло стоять на обратной стороне листка, содержание которого стерло время. Не было ли там письменного предостережения, как пользоваться эликсиром? В то время как Джакомо все более впадал в безумство, Козимо все настойчивее искал колдунью Арианну, чтобы узнать содержание стершейся страницы. Увы, она безвозвратно исчезла, и Козимо не оставалось ничего другого, как проклинать тот день, когда он уговорил бывшего друга пойти на встречу с колдуньей и выведать ее тайну.

Козимо пытался отогнать от себя воспоминания тех дней, но они преследовали его, как назойливые мухи, терзали, мучили – ежедневно, ежечасно, не оставляя его даже во сне. Это были даже не сновидения. Чтобы видеть сны, надо заснуть. А Козимо начисто лишился сна. Почти тринадцать лет он не спал. Его неотступно преследовали лица Джулио де Пацци и многих других, умерших или погибших при трагических обстоятельствах людей по вине Джакомо. И это была лишь часть известных ему случаев. О многих он даже не догадывался. Эти видения лишили его покоя и сна. Он бесконечно устал. Тени умерших являлись ему в виде скелетов и черепов с пустыми глазницами и беззубыми ртами, выкрикивающими страшные проклятия. Он вздрагивал, обливаясь холодным потом. И так продолжалось изо дня в день, долгие годы. Ему не страшны были ад и чистилище. Его жизнь и без того превратилась в сплошной ад.

И вот откуда ни возьмись появилась эта женщина. Козимо не желал ничего знать о будущем, но он не хотел ничего изменять и в прошлом. Он решил не испытывать судьбу, стараясь избежать участи, постигшей его друга Джакомо. Он поклялся, что никогда не сделает этого. Что же могло побудить его спустя многие годы нарушить клятву и послать сюда эту женщину?

«У тебя две возможности, – шептал Козимо самому себе, глядя на раскинувшийся под ним город, – или ты продолжаешь жить, как жил, влача позорное существование, закрыв на все глаза и не вмешиваясь ни во что, или будешь говорить с этой женщиной».

Козимо сжал кулаки. В нем шла борьба с самим собой: он взвешивал все «за» и «против».

«Да, – почти выкрикнул Козимо, испугав выпрыгнувшего на поляну зайца, который тут же исчез в траве за холмом. Он наконец принял решение. – Кто бы ты ни был, кто загадал мне эту загадку, я должен разгадать ее во что бы то ни стало!»

Анна расхаживала по комнате взад и вперед. Несколько часов назад ей предоставили новую гостевую комнату на втором этаже дома. Это было более просторное помещение вытянутой формы, с двумя большими окнами, завешенными тяжелыми шторами вишневого цвета, вышитыми золотыми звездами, с великолепными коврами, огромной кроватью, стоявшей между окнами, с королевским балдахином из того же шелка, что и гардины. По обеим сторонам кровати стояли два тяжелых серебряных подсвечника со свечами. Стены украшали роскошные гобелены, на которых были изображены мужские, женские фигуры и сказочные персонажи. Анна не разобрала сюжетов. По-видимому, это были сцены из древнегреческой и древнеримской мифологии. Обстановку комнаты дополняли четыре стула, два низких столика, большой шкаф и тяжелый сундук. Но главным украшением комнаты был камин, расположенный прямо напротив кровати. Во времена, когда не было центрального отопления, камин служил единственным источником тепла. Осенью, а в особенности зимой даже в Тоскане случаются холода.

«Я уже думаю о зиме», – мелькнуло в голове у Анны. Она продолжала расхаживать по комнате. Удивительно, как быстро она свыклась со своим новым положением, несмотря на всю его неординарность. Это же можно сойти с ума: заснуть в XXI веке, а очнуться в XV! Интересно, таким ли простым будет ее путь обратно? Что, если уже завтра она проснется в своем номере в гостинице? Нет, это было бы слишком просто. Анна не верила, что Козимо так легко ее отпустит, во всяком случае, тот Козимо, с которым она познакомилась в 2003 году. Этот Козимо все тщательно продумал, организовал и подготовил – костюмированный бал, список приглашенных гостей, меню и, самое главное, тот колдовской напиток. Все, что произошло в тот вечер, было продумано до мельчайших деталей. Нет, Козимо – не спонтанная натура. Он действует по четко продуманному плану. Вообще-то Анна была не против провести несколько дней в обществе Джулиано. Но мысль, зачем она здесь и как ей вернуться домой, не оставляла ее ни на минуту. Она должна вернуться, чего бы ей ни стоило.

Итак, Козимо перенес ее в 1477 год. В конце концов, не так уж важно, как это ему удалось, важнее было другое – зачем? Зачем Мечидеа понадобилось перенести ее в прошлое? Мысленно Анна сравнивала «молодого» Козимо с тем Козимо, которого увидела на маскараде. «Молодой» Козимо был циником, эгоистом, которому наплевать на окружающих, в отличие от «зрелого» Козимо, мецената, покровителя искусств и гурмана. Этот Козимо был холодным мизантропом, производившим жутковатое впечатление. От него веяло скукой, которой не было у «молодого» Козимо. У Анны было ощущение, что у него на душе камень, который тяготит его и от которого он не в силах избавиться. Возможно, это лишь плод фантазии психолога-дилетанта. Ангела бы только посмеялась над ней и была бы права. И все же Анна чувствовала, что Козимо терзают угрызения совести. Возможно, он совершил поступок, который не дает ему покоя? Не в этом ли причина, почему он отправил ее в XV век: чтобы облегчить свою душу, снять с себя бремя и обрести долгожданный покой. При всей абсурдности ее предположений ничего другого не приходило в голову.

Нет, если все время об этом думать, можно сойти с ума. А может, это уже началось? И все-таки это самое логичное и простое объяснение. Вспомним прикладную физику. Профессор мог бы ею гордиться.

Нахмурившись, Анна продолжала шагать по комнате. Как известно, время лечит. Какое преступление надо было совершить, чтобы по истечении пятисот лет испытывать такие муки? Перед каким грехом бессильны время, деньги и власть? Обман? Предательство? Убийство? Анна тряхнула головой. Нет, так больше продолжаться не может. Надо прекратить эту головоломку.

А что, если сегодняшняя дата поможет найти ключ к разгадке? Сейчас 1477 год. В голове Анны на миг мелькнула неприятная догадка. А может, дата здесь ни при чем и это очередная шутка Козимо, который просто решил позабавиться и посмотреть, как она поведет себя в такой ситуации? Возможно, это одна из тех шуток, о которых говорил Джулиано и которые радуют только его самого? А она случайно подвернулась ему под руку?

Нет, Анна решительно отвергла эту версию. Все слишком тщательно продумано. Тот, кто сыграл с ней злую шутку, не стал бы так детально готовить свой план. Он бы не ждал конкретного человека, а совершил это с первым встречным. И все же… Разве не он сказал: «Я слишком долго ждал этого дня… и встречи с вами?» Уж слишком убедительно они прозвучали. Анна хорошо запомнила, как ее охватила дрожь, когда она их услышала.

Нет, не случайно она оказалась в 1477 году и в доме Медичи. Все-таки дата имеет значение. Что же случилось в том году? Анна ходила кругами вокруг камина, силясь воскресить в памяти главные события этого периода в истории семейства Медичи. 1449 год – рождение Лоренцо, 1492 год – смерть Лоренцо Великолепного. 1453 год – родился Джулиано, в 1478 году – умер. 1477 год ассоциировался у нее лишь с написанием великих полотен Боттичелли, к примеру, «Рождения Венеры». Но не могла же картина великого мастера быть причиной чьих-то угрызений совести – будь это даже подделка шедевра. Анна прикусила губу.

Если бы Козимо отправил ее в 1478 год, тогда другое дело. В том году случилось множество событий, закончившихся… Не успела Анна додумать до конца эту мысль, как вдруг ее осенило…

«Заговор Пацци», – прошептала она и остановилась как вкопанная. Кровь отхлынула от ее щек. Анна окаменела. Одна трагическая дата в истории Флоренции, связанная с семьей Медичи, сверлила ее мозг. Это случилось 26 апреля 1478 года – заговор Пацци. В этот день во время богослужения в соборе Санта-Мария дель Фьоре было совершено покушение на Медичи, в результате которого был убит Джулиано Медичи. Ее Джулиано.

Анну бросало то в жар, то в холод. Каждый раз, проводя экскурсии с туристами и рассказывая им о событиях того воскресенья, она испытывала жалость к далекому Джулиано, прекрасному юноше из Средневековья. Его безумно любил брат Лоренцо. Он был любимцем всех флорентийцев. Анна часто задавалась вопросом, почем жертвой пал именно он. Тогда она испытывала к нему сострадание. Сейчас познакомилась с ним лично. Это уже был не персонаж на прекрасном портрете Сандро Боттичелли, висевшем в галерее Уффици. Сейчас это был живой человек. Был еще жив, дышал, смеялся. Несколько минут назад она слышала его чудный ласковый голос. И она его…

Не связан ли Козимо с этим заговором? Может быть, это так угнетает его, лишает сна и покоя? Не причастен ли он к убийству своего кузена Джулиано? Не это ли преступление бременем лежит у него на душе?

Анна в волнении сжала кулаки. «Вот и разгадка, – сказала она себе. – Вот почему я здесь. Сейчас октябрь. До апреля остается немного времени. Впереди зима и весна. Еще есть шанс перевести стрелки часов и предотвратить убийство. И я сделаю это».

ГЛАВА 4 Улыбка Симонетты

После встречи с незнакомкой прошло почти две недели. Козимо все еще не решался обратиться к ней, расспросить о письме и о ней самой. Он настойчиво отклонял все приглашения кузена Джулиано отужинать или покататься верхом на лошади. Он избегал встречи с этой женщиной. Разумеется, он понимал, что может получить ответ на мучившие его вопросы лишь в том случае, если будет готов к разговору с ней. Он часто подходил к дому Джулиано, чтобы поговорить с чужестранкой, но, вместо того чтобы постучать в дверь и попросить о встрече, долго бродил вокруг дома и даже проникал к черному входу, который выходил на грязную зловонную улочку на задворках богатых купеческих домов. Роскошные фасады домов выглядели чистыми и ухоженными, а на задворках, куда не ступала нога почтенного господина, валялись кучи мусора, кишевшие крысами и прочей нечистью.

Для него, эстета, любителя красоты, сорившего деньгами и окружавшего себя роскошью, видеть подобную грязь было невыносимым испытанием. Но, несмотря на отвращение, он продолжал приходить сюда снова и снова, а потом несолоно хлебавши возвращался домой, ругая себя за малодушие.

Так было и в этот день. Козимо только что вернулся к себе, совершив очередную «прогулку» на задворки дома Джулиано. И снова его поход окончился неудачей, если, конечно, не считать того, что в последний момент ему удалось увернуться от ушата помоев, которые служанка из соседнего дома вывалила бездомным собакам. Козимо ругал себя за слабость и нерешительность: лучше бы его высекли, чем терпеть такие унижения. Почему он не постучался в дверь, как тысячу раз делал до этого, и не спросил слугу, старого болвана, дома ли синьорина и не примет ли она его? Конечно, Энрико пришел бы в ужас – какая непристойность! – и осудил бы: ведь синьорина не замужем, она гостья его хозяина. Возможно, Энрико даже не впустил бы его в дом. Но Козимо наплевать. Он просто оттолкнул бы старика и вошел в дом, посмеиваясь над моралью этих жалких людишек. Почему же он не решился подойти к двери и постучать? Козимо не узнавал себя. Чего доброго, он еще станет посмешищем для всей Флоренции и все мальчишки будут показывать на него пальцем и кричать вслед, что он сохнет по какой-то иноземке и даже боится зайти к брату. Он уже был готов заставить себя постучать… и снова не решился.

Горестно вздыхая, Козимо опять поплелся домой, покинув грязную улочку. В следующий раз он обязательно наберется мужества и постучит в дверь. Может быть, даже завтра.

Прибавив шагу, Козимо направился в сторону церкви Санта Мария Новелла. Сегодня базарный день, и там наверняка собралось много народу. Сталкиваться с толпой совсем не хотелось, но была одна причина, которая привела сюда Козимо.

За церковью находилась небольшая улочка, где собирались возчики средневековых флорентийских «такси», простых, недорогих повозок с жесткими неудобными сиденьями, которые – при желании и за умеренную плату – могли довезти тебя хоть до Сиены или Пизы, не задавая лишних вопросов.

На рыночной площади действительно царило оживление. Крестьяне и ремесленники предлагали свой обычный товар: гончары торговали горшками, ткачи – тканями. Изделия были просты и грубоваты, а потому и стоили недорого. Какой товар, такой и покупатель: в основном это были прачки, мальчишки-подмастерья, кучера, воришки и прочий городской сброд в старом, рваном тряпье, с неухоженными помятыми лицами и взлохмаченными волосами. Да и пахло здесь не духами, изысканными сладостями или заморскими пряностями, а человеческим потом, прогорклым жиром и заплесневелым сыром.

Здесь, как на любом другом рынке, не обходилось без уличных фокусников: босые голодные ребятишки с восторгом хлопали в ладоши, глядя, как они ловко жонглируют и глотают огонь.

Среди жонглеров был один шут – худой парень в костюме Арлекина, висевшем на нем как на чучеле. Судя по его виду, он много месяцев не пользовался мылом и водой, но его острому языку позавидовал бы любой придворный шут. Он так забавно увивался за служанками и кухарками, похваливая одних, подначивая других и высмеивая третьих, причем делал все так живо, остро и смешно, что даже Козимо, понимавший толк в острословии и изяществе языка, на миг забыл о своих бедах и остановился, придя в восторг от шутовской игры.

В этот момент Арлекин блестяще изображал Лоренцо Медичи. Важной походкой, гордо подняв голову, он величаво прохаживался по площади, широко расправив грудь, потом приказал одному крестьянину сочинить стих, заказал прачке портрет, на котором должно быть не менее сотни овец, причем небесно-голубого цвета, а в конце «номера» запустил в толпу пригоршню мелких камешков – дескать, хватайте милостыню. Козимо не мог удержаться от улыбки, и Арлекин обратил на него взгляд.

– Вы только посмотрите, друзья мои, – завопил, подскочив к Козимо, звеня бубенцами на руках и ногах, – глядите, кто среди нас! Среди всей этой грязи, уродства и нищеты! Простите, синьор, что я не успел поприветствовать вас, – продолжал он, отвешивая низкие поклоны. – И простите мое злоязычие. Я вовсе не собирался оскорблять вас и членов вашего семейства!

Козимо улыбнулся.

– Да я верю тебе, – снисходительно ответил он на шутку фигляра. – Твоя игра доставила мне истинное удовольствие, и я прощаю тебя, потому что ты блестяще владеешь языком. Но откуда тебе известно, что я родственник того человека, которого ты так ловко здесь изображал?

В глазах фигляра мелькнула хитрая усмешка.

– Ну, предположим, я угадал по кончику носа. Или по подбородку. Как вам будет угодно, благородный господин.

– Ты очень точно его изобразил, попал в самую точку, – сказал Козимо, потирая подбородок.

– Вы правы, синьор, – ответил шут и снова поклонился. – Золотые слова.

Козимо улыбнулся. Удивительно, что этот нищий фигляр, ничуть не смущаясь и не боясь, мог говорить с Медичи. А ведь ему нет и двадцати.

– А ты умен, парень, – заметил Козимо. – Ты дерзкий и бесстрашный. А это редко сочетается в одном человеке. Я бы хотел тебя вознаградить.

Не успел Козимо потянуться за кошельком, как Арлекин положил ему руку на плечо. Это был настолько фамильярный жест, выходящий за рамки всяческих приличий, что за него можно было жестоко покарать. В другое время Козимо с брезгливостью бы отдернул от него руку, будь даже парень из его круга, но в данный момент он почему-то не увидел в этом жесте ничего непристойного. Этот молодой шут, почти бродяга, коснулся его, словно имел на это право. Он выступил на равных.

– Нет, господин. Вы же не хотите меня обидеть? Лишить удовольствия посмешить отпрыска светлейшего рода Медичи? Это уже награда для меня. Отныне я присуждаю себе титул «шута Медичи», который сулит наполнить мой шутовской колпак золотым дождем звонких монет. Уберите, синьор, свой кошелек. Пусть за вас, как обычно, расплатятся крестьяне, кучера и прачки.

Слова легко слетали с его языка, и в них трудно было заподозрить злой подтекст. Слова были остры и отточены, как испанский клинок, которым в два счета можно отсечь голову. «Этот парень бунтарь и вольнодумец, а может, еретик», – подумал Козимо. Для таких, как он, авторитетов нет. Ему наплевать на то, какие последствия могут повлечь его дерзкие выходки. Это объект судьи или кардинала. Но именно такая дерзость и бесстрашие безумно импонировали Козимо. Ему, в отличие от других вельмож, даже не пришло в голову наказать парня за его острый язычок. В сущности, все сказанное было чистейшей правдой, но облеченной в изящную словесную форму.

– Что же, ты опять прав, – с улыбкой ответил Козимо. – Но считаю долгом предостеречь тебя. Если не хочешь лишиться головы, советую быть осторожнее со словами и выбирать подходящий предмет для шуток.

– Благодарю вас, господин, за вашу заботу и предостережение, – сказал шут, низко кланяясь. – Я, разумеется, приму их во внимание. А теперь избавляю вас от своих шуток.

Он повернулся и быстро исчез, растворившись в толпе. Козимо проводил его взглядом, не переставая улыбаться.

«Наверное, испугался, что позову стражу», – подумал Козимо и медленно зашагал дальше. Он был под впечатлением от смелости шута, удивляясь, что кто-то сумел его развеселить. Он уже забыл, когда в последний раз улыбался. Сейчас у него было прекрасное настроение. Ноги легко несли его по грязному булыжнику базара. У него было хорошо на душе, пусть даже не надолго.

Миновав базарную площадь, он повернул за угол, чтобы попасть на извозчичью площадку, как вдруг из-за столба мелькнула пара ног, одетых в пестрые штаны.

«Господи, да это же мой юный друг, Арлекин! Что он здесь делает?» – подумал Козимо и тихо подкрался к нему ближе.

Парень не слышал, как он подошел к нему вплотную: он увлеченно подсчитывал монеты в кошельке, который показался очень знакомым Козимо.

– Так вот почему ты отказался от вознаграждения? – громко спросил Козимо.

Парень от неожиданности вздрогнул, но быстро опомнился и взял себя в руки.

– Ладно, благородный синьор, мы здесь одни, и, кроме Господа Бога, нас никто не услышит. Скажите начистоту, сколько вы собирались дать мне на чай? Одну монету? Две? Вы щедрый господин. Сегодня я бы на них прокормился. А завтра? Вы же не будете отрицать, что все содержимое кошелька лучше, чем его часть, к тому же очень малая.

– Но это воровство, – спокойно заметил Козимо. Он не мог понять, как шуту удалось выкрасть у него кошелек.

– С точки зрения закона, – возразил Арлекин, пожав худыми плечами, – вы, может быть, и правы. Но разве не ошибка – гордо расхаживать по площади Санта Мария Новелла, обвешавшись золотыми цепями, с тугим кошельком в кармане? Как говорится, на то и щука в море, чтобы карась не дремал. Признайтесь, вы даже не заметили пропажи. Да и что для вас эта сумма?

– Возможно, ты и прав. Не надо было сюда приходить. Но от этого мой кошелек не перестал быть моим. – Козимо дружески улыбнулся и протянул руку за кошельком. – Отдай.

– С какой стати? Мы здесь одни. Кричи не кричи, здесь никакой стражи, и вам никто не поможет.

– И снова ты прав, – спокойно ответил Козимо. Его забавляла эта игра. – А я не нуждаюсь в страже. Я и сам справлюсь. Ты не успеешь и пикнуть, как я одним ударом уложу тебя. Можешь мне поверить. Я Козимо де Медичи.

Козимо не без удовольствия заметил, что это имя возымело свое действие. Несмотря на толстый слой грязи на лице парня, было заметно, что он страшно побледнел.

– Вы? Вы вправду тот самый Козимо Сумасшедший, который водит дружбу с дьяволом? – в страхе прошептал он. – Кадык на его шее нервно задергался. Он в страхе прижался к стене, словно пытаясь в нее вдавиться. – Господин, я не хотел…

– Вижу, мое имя тебе знакомо. Значит, тебе известно и то, что для меня не существует законов. Стоило бы мне захотеть снести с плеч твою умную башку, я, ни минуты не медля, сделал бы это на месте. Никто бы тебя не услышал и не пришел на помощь. Никто и слова бы не сказал. Наутро стража нашла бы труп вора. И даже если кто-то увидел бы меня на месте преступления… – Козимо повел плечом. – Кто бы посмел указать на меня? Я Медичи. А Медичи не судят. А теперь следуй за мной.

Парень торопливо кивнул. Он дрожал как осиновый лист, и Козимо прикусил губу, чтобы не расхохотаться. Как же быстро распространяются слухи по городу. Козимо злило то, что ему часто приписывались грехи, которых он не совершал. Сейчас же дурная молва послужила ему на пользу и даже позабавила его. Если бы он сказал парню, что посадит его на кол или превратит в жабу, тот бы поверил. Трясясь от страха, воришка медленно протянул ему кошелек.

– Что вы со мной сделаете? – спросил шут, когда Козимо проверял содержимое кошелька. – Вы меня не…

– Как твое имя?

– Ансельмо, господин.

– Нет, Ансельмо, я тебя не убью, при условии что ты не будешь больше воровать, и не отдам под суд, – сказал Козимо. У него было чудное настроение. Он получил больше, чем деньги. Он приобрел доверенное лицо. Улыбаясь, он сунул кошелек в карман. – Ты ведь знаешь, что обо мне говорят злые языки. Если я решу тебя наказать, мое наказание будет страшнее, чем тебе может присниться в самом кошмарном сне.

Парень чуть было не поперхнулся и задрожал всем телом.

– Что вы собираетесь со мной сделать?

– Ты будешь служить мне. С этой минуты ты работаешь на меня.

Ансельмо молча уставился на Козимо. Его лицо выражало удивление, сомнение и в то же время облегчение. Разумеется, он радовался, что так легко отделался. Но страх, не дьявол ли явился по его грешную душу, не покидал его.

– Вы хотите, чтобы я… стал вашим шутом?

– Нет. В моем окружении, как и во всей Флоренции, шутов предостаточно. Мне нужен преданный слуга, а в вознаграждение ты получишь кров, еду, одежду, не считая моего общества. Что скажешь?

Ансельмо на минуту задумался, недоверчиво сверкнув глазами. Не ослышался ли он?

– Конечно, синьор, это большая честь для меня, – выговорил он наконец, – но у меня нет ни благородного происхождения, ни соответствующего службе воспитания. Я вор и не имею понятия, как вести себя с людьми вашего круга.

Козимо покачал головой.

– Ты думаешь, что я не понимаю, с кем имею дело? Ты принимаешь меня за дурака? Послушай, мне нужен не мальчик из хорошего дома, который умеет чистить столовое серебро, знает, когда подать рыбу. Мне нужен человек со смекалкой, острым языком и ловкими руками, чтобы на лету угадывал мои желания, какими бы странными они ни были. Ну?

Ансельмо снова подумал, и в глазах его сверкнул огонек.

– Разве у меня есть выбор, синьор? Вы сами сказали, что выберете для меня наказание. Как я могу ослушаться? – На его лице расплылась широкая усмешка. – Я рад служить вам, господин. Будьте уверены, я никогда не забуду вашей доброты.

Козимо улыбнулся. Все шло по его плану.

– Тогда приветствую тебя в качестве моего личного слуги, – сказал он, протянул Ансельмо руку. – Ты скоро убедишься сам, как мало правды в сплетнях, которые ходят обо мне по городу, и как они мало значат для меня.

Ансельмо кивнул.

– Я понимаю, господин.

– Знаю, ты умная голова. Поэтому я и выбрал тебя. А теперь берем повозку и едем ко мне домой. Когда вымоешься, пострижешь волосы и облачишься в новую одежду, получишь от меня первое поручение.

Джулиано помог Анне подняться в карету и вслед за ней уселся сам. Эта карета была намного удобнее, чем та, в которой она в ночь своего «приземления» в Средневековье исколесила всю Флоренцию: мягкие сиденья из толстой плотной ткани темно-вишневого цвета, та же материя – на спинке сиденья. Она сидела прямо напротив Джулиано, но между ними еще оставалось достаточно места, чтобы вытянуть ноги.

– Простите, синьорина Анна, что не предоставил вам большой кареты, но в узких улочках этого квартала, куда мы едем, она была бы слишком громоздкой. А в одноконном экипаже, на котором я обычно езжу по городу, к сожалению, сломалось колесо. Сейчас карета в ремонте. А пока… – он виновато поклонился ей, – мы вынуждены будем довольствоваться этой пролеткой.

Анна улыбнулась. У Джулиано был виноватый вид. Он постоянно извинялся по пустякам, на которые она бы не обратила внимания, а от его чрезмерной учтивости испытывала неловкость. Это был джентльмен до мозга костей, мечта любой женщины. Теперь же, когда она встретила такого человека, ей не хватало в нем хотя бы немного порочности. Они были постоянно вместе – вместе обедали и ужинали, совершали прогулки по городу, но он не сделал ни одной попытки приблизиться к ней. И все-таки Анна чувствовала, что их связывает нечто большее, чем просто дружеские отношения между гостьей и хозяином. Даже Матильда неоднократно делала двусмысленные намеки, и Анне оставалось лишь пожалеть, что они далеки от истины. Прошло две недели, а между ними – ровным счетом ничего. Анна уже начинала тихо сходить с ума.

– Что вы покажете мне сегодня? – спросила она, теребя в руках расшитую шелком сумочку. В ней Анна держала платок, духи, пустую зажигалку и коробку с сигаретами, которые оказались совершенно лишними в ее новой жизни, а также тюбик губной помады. Анна не расставалась с этой сумочкой. Это был ее талисман, сопровождавший ее во Флоренции времен Медичи.

Джулиано улыбнулся.

– Пусть это будет для вас сюрпризом, синьорина Анна, – слегка подмигнув, ответил он. – Уверен, что вам понравится.

«Конечно, понравится», – сказала себе Анна, глядя из окна. Взгляд Джулиано сводил ее с ума. Но почему он такой робкий и нерешительный? Если в ближайшее время он ничего не предпримет… Тогда она сама…

Проехав мимо собора Санта Мария дель Фьоре, они свернули в боковую улочку. Анна обожала Флоренцию, в которой мало что изменилось со времен Средневековья. Конечно, некоторые улицы и площади стали шире, обросли парками, один крупный квартал города вообще снесли, а на его месте построили вокзал, но основная часть города сохранилась в неизменном виде. Анна испытывала странное, неизъяснимое чувство: вот она проезжает в старинной карете мимо хорошо знакомых зданий, которым не меньше пятисот лет, слушая мерный цокот лошадиных копыт по булыжной мостовой. Вокруг – ни машин, ни электрических столбов у обочины, на прохожих – средневековая одежда. Но это так гармонировало со всей атмосферой Флоренции! Анна чувствовала себя здесь как дома.

Возница неожиданно завернул за угол, и Анна схватилась за ручку дверцы, боясь потерять равновесие. Карета сделала рывок и резко остановилась. С вытянутыми вперед руками она упала – прямо в объятия Джулиано.

– Хоп! – воскликнул Джулиано и с радостным испугом взглянул на Анну. Его красивое лицо расплылось в счастливой улыбке. Он крепко ее обнял и, бережно усадив к себе на колени, поцеловал. Лед тронулся.

Наконец-то! Анна со всей страстью ответила на его поцелуй. Молодец кучер!

В этот момент открылась дверца кареты и появился кучер, которого мысленно похвалила Анна. У него был виноватый вид, он заикался, извинялся, что-то бормотал.

– Синьор… простите, это… по неосторожности… Мы уже прибыли, – лепетал он, теребя шапку в своих огромных ручищах. Как же некстати он появился!

– Да, Джузеппе, – ответил Джулиано. Он не мог скрыть досады. В его голосе слышалось разочарование и недовольство. Джулиано помог Анне подняться и выйти из кареты.

– Ты не ушиблась? – спросил он.

Анна лишь покачала головой, приложив палец к его губам.

– Нет. Кажется, ты только что собирался что-то сделать? Это можно отложить на потом…

Они вышли из кареты. На узенькой улочке, где они оказались, Анне пришлось придерживать полы длинного платья, чтобы не зацепиться за стену.

– Жди нас здесь, Джузеппе, – приказал кучеру Джулиано. – Это займет часа два.

Анна от удивления широко раскрыла рот. Он оставляет здесь карету на целых два часа, не беспокоясь, что перекрывает уличное движение. Карета будет мешать даже пешеходам. Анна не раз отмечала самоуверенность Джулиано, свойственную человеку, занимающему высокое положение в обществе. Он был Медичи. А Медичи для Флоренции того времени были равносильны Господу Богу. В ту пору ни о каких полицейских не было и речи. Налагать штраф за неправильную парковку было некому. Это была Флоренция, которой правили Медичи. И кому придет в голову запрещать Медичи останавливаться там, где им заблагорассудится?

Джулиано с улыбкой протянул ей руку, помогая подняться по лестнице, ведущей к узкой двери дома. Не постучавшись, он открыл дверь в темный вестибюль, из которого вела крутая лестница вверх.

– Где мы? – спросила Анна. «Самое подходящее место для борделя или притона наркоторговца, – подумала она. – Какое отношение Медичи имеет к этой дыре?»

– Это сюрприз. Уверен, что тебе понравится.

Он нежно обнял ее за плечи. Анне инстинктивно хотелось повернуть обратно, но, взяв себя в руки, она вслед за Джулиано медленно начала подниматься по узкой скрипучей лестнице, казавшейся ей нескончаемой. Наконец они добрались до ярко освещенной солнечным светом площадки. Джулиано постучал в единственную здесь дверь и, не дожидаясь ответа, толкнул ее. Взяв Анну за руку, он вошел внутрь. То, что предстало ее взору, не поддавалось описанию. У Анны захватило дух.

В первый момент ей показалось, что она находится в церкви. Это было огромное помещение, равное по размеру двум домам. Высота сводов также составляла около двух этажей обычного дома. Через сводчатые витражные окна и проемы в крыше струился ослепительный солнечный свет. После темного коридора Анна от неожиданности прикрыла глаза. Привыкнув к свету, она увидела нечто невообразимое. Повсюду были расставлены завешенные белыми полотнищами предметы необычной формы. В зале стоял непривычный запах с металлическим привкусом. «Краска», – подумала Анна, принюхиваясь к запаху. Пахло неразбавленной живописной краской.

Часто бывая в гамбургских художественных галереях, она общалась с художниками, которые смешивали краски по рецептам старых мастеров – на основе чистых пигментов, яичного желтка, воды и других забытых ныне компонентов. Здесь был похожий запах, и Анна догадалась, что находится в мастерской художника, а показавшиеся ей странными предметы, завешенные простынями, были неоконченными живописными полотнами.

– Привет мастеру, – крикнул Джулиано, сделав несколько шагов вглубь мастерской, в которой он хорошо ориентировался. – Ты здесь?

– Конечно, здесь. Где мне еще быть? Добро пожаловать, мой дорогой друг, – послышался радостный голос из глубины, и в ту же минуту быстрой походкой к ним подошел темноволосый молодой человек. Видимо, только что отложив кисть, он на ходу вытирал тряпкой руки. – Извини, что не оказываю тебе должного приема. Разве колокола на Сан-Лоренцо уже пробили? Я заработался и, вероятно, не услышал.

– Не беспокойся, Сандро. Это моя вина – мы пришли раньше, чем договаривались.

Анна с любопытством наблюдала за другом Джулиано. Он производил впечатление отчаянно бесстрашного человека. «Этот бы не ждал две недели, как Джулиано», – подумала она. Одет он был небрежно, словно только что проснулся и просто набросил на себя что подвернулось под руку. Но это было отнюдь не дешевое тряпье, а блуза, сшитая по последней моде, изысканного качества, из дорогой ткани. Молодые люди обнялись.

– Все готово, Сандро? Я имею в виду картину, которую Лоренцо заказал для нашего загородного дома.

– Конечно. Осталось сделать пару штрихов, но… Я как раз над ней работаю. Идем, покажу.

Только сейчас он обратил внимание на Анну. Он радостно протянул к ней руки. Каким бы фантастичным ни было знакомство с Медичи, встреча с великим флорентийским живописцем – это вообще что-то невообразимое. Перед ней стоял сам Сандро Боттичелли. Анна не верила своим глазам. С чем можно сравнить такое счастье? Разве что со знакомством с Пабло Пикассо или Леонардо да Винчи?

– Сандро, это моя подруга, достопочтенная синьорина Анна, – представил ее Джулиано. – Но… Что это с тобой? Почему ты так побледнел?

Действительно, Боттичелли побледнел, как полотно. Он, как завороженный, смотрел на Анну широко раскрытыми глазами. Вдруг он застонал, запричитал, стал рвать на себе волосы, бить себя в лоб и кружиться волчком.

– Боже мой! Боже мой! Но почему только сейчас?.. Почему?

– Сандро! – вскричал Джулиано и, схватив его за плечо, начал трясти. – Сандро! Что с тобой? Ты в своем уме? Да говори же, что случилось?

Сандро с трудом перевел дыхание.

– Нет, не могу. Скажи своему брату, что придется подождать с картиной. Я должен ее переписать. – Он снова застонал, ударяя себя по лбу. – За что меня наказал Господь? За что? Почему Он раньше не послал мне этого ангела? – в отчаянии закричал Сандро и убежал прочь.

Анна и Джулиано переглянулись. Ничего не поняв, они кинулись вслед за ним. Где-то в углу мастерской слышались его стоны и причитания, и вдруг они увидели, как он с трудом тащит большое полотно к окну, пытаясь открыть его настежь. Анна краешком глаза взглянула на картину, заметив лишь большую раковину и несколько женских ног.

«Рождение Венеры», – догадалась она, благоговейно застыв перед полотном. Постепенно ей становилось ясно, что происходит с Сандро. Художник собирался выбросить картину из окна. Выглядело это довольно комично: он изо всех сил пытался пропихнуть полотно через узкий проем окна.

– Нет! – в ужасе вскричал Джулиано, тоже смекнув, в чем дело. – Сандро! Ты не сделаешь этого!

– Еще как сделаю! – завопил художник, словно обезумев. – Кто здесь художник? Ты или я? Эта картина далека от совершенства. Она плоха, я никогда не подпишусь под ней. Эта мазня не стоит даже тех денег, которые я истратил на холст и краски…

Затем, видимо, осознав тщетность своих стенаний, Боттичелли отставил полотно в сторону и, бросив еще один взгляд на картину, схватил со стола нож.

Боже милостивый, неужели он это сделает? Анна пришла в ужас и всплеснула руками. Она буквально оцепенела.

– Сандро, умоляю тебя, – взмолился Джулиано, упав на колени перед обезумевшим художником. – Успокойся и объясни, почему ты решил уничтожить картину? Что на тебя нашло, скажи мне, ради Бога!

– Не спрашивай ни о чем! – кричал Боттичелли. – Лучше спроси Господа, Святого Духа или кого там еще, почему муза явилась только сейчас, когда я почти завершил работу? Взгляни на нее, Джулиано! Посмотри на эту Венеру! Разве это богиня красоты? Да, красивое лицо, прекрасные волосы! Но тело? Ты видишь? Разве это образ богини?

Он показал на стройное обнаженное тело, изображенное на картине.

«Странно, – подумала Анна, – раньше Венера не казалась мне такой худой». Девушка с полотна Боттичелли имела максимум сорок второй размер.

– Но что тебя в ней не устраивает? – недоумевал Джулиано. – Я узнаю в ней Симонетту, ее улыбку. Ты прекрасно передал ее образ.

Боттичелли презрительно фыркнул.

– Ты принимаешь меня за идиота? Разумеется, это Симонетта. Ведь ее писал я. Но это не Венера! – Он снова схватился за голову. – Вот это Венера! Вот она! Она перед нами! Богиня собственной персоной, богиня красоты и плодородия. Какое совершенное тело! Лишь боги могли его создать и только для богов!

Джулиано обратил взгляд на Анну. Только сейчас до нее дошло, что выдающийся мастер имеет в виду ее, Анну.

– Но…

– Да, ты прав, – с улыбкой выговорил Джулиано, оглядывая Анну нежным взглядом. – Ты совершенно прав, Сандро. Это тело богини. И все же не понимаю, почему ты так отчаиваешься. Почему хочешь уничтожить картину?

Сандро сочувственно посмотрел на друга.

– Разве не я – Сандро Боттичелли? Никто не заставит меня довольствоваться посредственностью, – гордо сказал он. – Только при мысли, что твоему брату придется все время смотреть на эту… мазню, мне становится дурно. Я не могу и не хочу отдавать картину твоему брату, особенно теперь, когда знаю, какой она должна быть. – Он глубоко вздохнул. – Ах, если бы она встретилась мне раньше!

Острый взгляд его темных глаз привел Анну в смущение. Невольно она плотнее закуталась в плащ. Нет, логику и вкусы мужчин трудно понять женщине. Она искренне считала себя слишком полной, в особенности в бедрах и животе. Анна многое бы отдала, чтобы стать такой же стройной, как девушка с полотна Боттичелли, но никакие диеты, никакой фитнес не приносили желаемого результата.

– Разве нет другого выхода? – спросил Джулиано. – Подумай, Сандро. Лоренцо ведь никогда не узнает, какой могла быть картина. Уверен, она понравится ему и в таком виде.

– Да, но я знаю, и этого достаточно, чтобы переписать ее, – упорствовал Боттичелли.

– Сандро, Лоренцо ожидает картину через две недели и ни на день позже. Разве ты сможешь переписать ее за такой срок?

– Нет, это невозможно.

Джулиано огорченно тряхнул головой.

– Мой брат будет разочарован. Он запланировал открытие полотна в рамках большого фестиваля. Приглашения разосланы. Ты же знаешь моего брата. Он будет взбешен, если узнает, что рушится его план. Я бы не советовал тебе…

Театральным жестом Боттичелли простер вверх руки.

– Я не могу поступиться своими принципами. Лучше я продам душу дьяволу, чем несовершенную картину – твоему брату. – Он пожал плечами. – Скажи ему, чтобы отложил свой праздник.

Джулиано глубоко вздохнул.

– А если частично переделать картину? Я имею в виду – переписать отдельные места картины. Ты говорил, что иногда пользуешься этим способом, когда бываешь недоволен работой ученика и вынужден в ней кое-что переделывать. Может быть, так поступить и сейчас?

Боттичелли нахмурился и задумчиво потер подбородок.

– Это возможно, но при условии, если синьорина Анна согласится…

Прошло несколько секунд, пока до Анны дошло, чего от нее ждут.

«Неужто они думают, что я соглашусь позировать этому сластолюбцу?» – пронеслось у нее в голове.

– Не думаю, что… – начала Анна, но не закончила, поскольку Боттичелли кинулся к ней, схватил ее руку и театральным движением рухнул перед ней на колени.

– Досточтимая синьора, прежде чем вы дадите ответ, позвольте сказать одно слово. Я знаю, мы почти незнакомы. Вы меня совсем не знаете и не можете испытывать ко мне доверия. Но уверяю вас, я не позволю себе ничего, что могло бы бросить хоть малейшую тень на вашу безупречную репутацию. Я просто…

– Как вы могли подумать, синьор Боттичелли, что я могу позировать вам здесь, в вашей мастерской, в том виде, как меня мать родила?

Джулиано и художник обменялись долгими взглядами.

– Но синьорина…

– А что, если Сандро сделает с тебя несколько набросков прямо сейчас – в одежде? А остальное…

Судя по взгляду, брошенному Сандро Боттичелли на своего друга, такой вариант его явно не устраивал. Однако у художника оказалось достаточно ума и такта, чтобы быстро скорректировать свою позицию.

– Да, Джулиано прав. Я сделаю сейчас несколько рисунков, а остальное – домыслю и напишу, как подскажет фантазия. Хочу заверить вас, что вполне понимаю вашу щепетильность. Но разве создание шедевра не стоит ничтожно малой жертвы?

Если бы Анна не была так взбешена, то от души бы рассмеялась. Да, Сандро Боттичелли от скромности не умрет. Впрочем, он имел право назвать свои работы шедеврами! А картину бы он уничтожил, если бы его вовремя не остановили. Если бы Анна не согласилась позировать ему в качестве натурщицы, возможно, не было бы «Рождения Венеры», а место в Уффици, где ныне висит эта картина, осталось бы навсегда пустым. Это невозможно представить.

– Хорошо, – сказала Анна. – Я согласна, но только при двух условиях. – Друзья встревожились. – Во-первых, делая наброски, вы не будете требовать от меня, чтобы я обнажалась…

– Разумеется, синьорина Анна, я никогда не позволю себе…

– И во-вторых, Венера должна сохранить свое прежнее лицо – лицо Симонетты. – Анна показала на картину.

– Но почему, синьорина…

– Иначе я отказываюсь, – решительно перебила его Анна: не хватало еще, чтобы в Уффици на нее с мирового шедевра смотрела ее собственная физиономия!

Боттичелли тяжело вздохнул.

– Хорошо, синьорина Анна, – выговорил он наконец и покорно склонил голову. Художник имел ярко выраженную склонность к театральности. – Я уважаю ваши желания и полностью подчиняюсь вам.

– Ловлю вас на слове, синьор Боттичелли, – подхватила Анна. – А теперь приступим к делу, чтобы не отнимать у вас много времени.

Кивнув, художник взял лист пергамента, разложил его на мольберте и, взяв в руки уголь, начал рисовать. Он зарисовал Анну в различных позах – стоя, спереди, справа и слева, потом – сидя и в движении. Это было довольно утомительное занятие. Закончив рисовать, он поднялся и, подойдя к Анне, поцеловал ей руку.

– Синьорина Анна, спасибо, что согласились мне позировать. Это большая честь для меня. Надеюсь, что не разочарую вас.

В этот момент в мастерскую ворвался молодой человек лет двадцати.

– Филиппино, что у тебя снова стряслось?

Молодой человек совсем запыхался. Казалось, что речь шла о жизни и смерти.

– Простите меня, мастер, что потревожил вас. Но в мастерской срочно требуется ваше присутствие.

Боттичелли недовольно поморщился.

– Сейчас не могу. Вполне можете обойтись и без меня. Я очень занят.

– Но, мастер, Леонардо снова…

– Ты что, оглох, Филиппино? Кажется, я выразился ясно? А теперь иди! – Он буквально вытолкнул его за дверь и, склонившись над перилами, крикнул ему вслед: – И передай Леонардо, пусть зарабатывает свой хлеб в другом месте, если не будет исполнять моих указаний!

Боттичелли вернулся к гостям.

– Прошу извинить меня за досадное недоразумение. Этот юный Филиппино Липпи способный ученик, но немного туповат. А уж да Винчи… – он выкатил глаза. – Талантлив, не могу отрицать, но таких упрямцев еще свет не видывал. К моим советам не прислушивается. Если бы он по уши не погряз в долгах, я ни за что не взял бы его в свою мастерскую. Но мое доброе сердце не позволяет бросить человека из нашего цеха на произвол судьбы. А теперь довольно об этом. Я немедленно приступаю к работе. Не беспокойся, Джулиано, благодаря великодушной синьорине картина будет завершена в срок.

Попрощавшись с Боттичелли, Анна и Джулиано спустились по лестнице, где их ждала карета.

На обратном пути оба молчали. Джулиано выглядел довольно растерянным, не зная, как загладить свою вину. Анна решила не выручать его и не делать первого шага к примирению. Она была зла на Джулиано и, конечно, на Боттичелли, хотя художника трудно осуждать – он занят творчеством. Но Джулиано? Как он посмел поддержать друга, который предложил Анне позировать в обнаженном виде? Неужели считал, что она согласится? А может быть, они оба сговорились? Если бы речь шла о другой картине, а не о ее любимой «Рождении Венеры», она ни за что не согласилась бы позировать – даже самому Боттичелли! В глубине души Анна сознавала, что принесла себя в жертву искусству, но это не доставляло ей ни малейшей радости. Надо бы поставить и Джулиано на место, думала она, пусть не считает ее своей собственностью.

На помощь пришел Его Величество Случай. Когда они остановились перед дворцом Джулиано, навстречу выбежал слуга и сообщил, что их ожидает посетитель.

– Посетитель? – удивился Джулиано и с любопытством оглядел худощавого юношу, который, увидев их, поднялся со стула и направился к ним.

– Кому вздумалось посылать ко мне гонца в такой поздний час?

– Это не к вам, господин, – пояснил старый слуга Энрико и смущенно откашлялся. – Он принес письмо для синьорины и хочет лично передать ей в руки. Говорит, не уйдет, пока не получит ответ.

По лицу Энрико было заметно, как неприятен ему весь этот непрошенный визит и в особенности гонец.

Молодой человек галантно поклонился и протянул Анне запечатанный сургучом пергамент. Она быстро сорвала сургуч, развернула свиток и стала читать. Письмо было написано старомодным шрифтом, и расшифровать его было непросто. Дело облегчалось тем, что написано оно было рукой Козимо де Медичи.

Дважды пробежав глазами свиток, Анна обратилась к гонцу.

– Передай сердечный привет твоему хозяину и скажи, что я готова принять его сегодня в удобное для него время. Сегодня вечером я свободна и буду его ждать.

Юноша поклонился ей, потом Джулиано и удалился.

– Кто это был? От кого письмо? – спросил Джулиано, стараясь сохранять хладнокровие, но его голос выдавал волнение.

– От Козимо, твоего кузена. Он хочет поговорить со мной. По-моему, довольно мило с его стороны.

Не без легкого злорадства Анна отметила, что этот случай произвел желаемое впечатление: Джулиано покраснел до ушей и, едва сдерживая гнев, яростно стал сжимать кулаки.

– О цели визита что-нибудь сказано?

– Нет, – ответила Анна. – Очевидно, ему хочется просто пообщаться со мной. У нас еще не было случая познакомиться ближе. Он ведь член вашей семьи?

– Ах так! – Ноздри Джулиано раздулись: он с трудом сдерживал гнев. – А если тебе напишет Лоренцо и пригласит в свою опочивальню, ты так же легко согласишься? Может быть, тебя привлекает смазливое лицо Козимо?

– Джулиано, твой брат Лоренцо никогда бы этого не сделал, и ты это прекрасно знаешь. Но если бы он попросил меня о встрече, я бы не отказала ему.

– Когда придет Козимо, я обязательно…

– Дорогой Джулиано, – мягко сказал Анна, положив ему руку на плечо. – Когда придет Козимо, ты не будешь участвовать в нашей беседе. Я приму его наедине в моей комнате. Он попросил об этом.

– Делай, что хочешь, – вскричал Джулиано, – но предупреждаю тебя: Козимо лишь выглядит таким молодым и невинным. На самом деле он намного старше меня. Это человек без совести и без правил. Говорят, он водит дружбу с самим дьяволом.

– Джулиано, тебе не кажется, что твой гнев несколько преувеличен?

Джулиано ничего не ответил и, топнув ногой, стремглав помчался вверх по лестнице. Анна с улыбкой смотрела ему вслед.

«Вот как! А ты, оказывается, ревнивец, мой дорогой, – подумала она. – Если бы ты так же вел себя в мастерской Боттичелли и заступился за меня, я ни за что бы не согласилась на эту встречу. Видит Бог, что Козимо мне совершенно безразличен. Но коли так, я проучу тебя».

Поздний визит

Стемнело. Анна стояла у окна и наблюдала, как ночной страж наполнил маслом фонарь, потом зажег его. Когда фитиль лампы разгорелся и улица осветилась слабым светом, Анна заметила, что кроме сторожа там был еще кто-то. Спрятавшись в тени мрачного здания, напротив дома Джулиано, неподвижно стоял человек в черном, похожий на монаха в рясе или на палача. Его фигуры почти не было видно, и Анна сначала подумала, что ей почудилось, но, когда сторож закончил свою работу и пошел дальше, темная фигура отделилась от стены и метнулась к дому. Через минуту послышался грохот тяжелого дверного кольца – это пришел Козимо де Медичи.

Анна обвела взглядом комнату. Все было готово к приему гостя. В камине горел огонь, излучая приятное тепло. Рядом в корзине из плетеных ивовых прутьев лежали дрова, на столе стояла ваза с печеньем и небольшой кувшин со свежезаваренным черным чаем. Можно было приглашать Козимо.

Анна последний раз посмотрелась в зеркало, поправила волосы и сбившийся кулон на шее, разгладила края платья. Она думала о Джулиано и тихо улыбалась. После их возвращения от Сандро он дважды заглядывал к ней в комнату, но каждый раз, видя ее у зеркала – то расчесывающей волосы, то примеряющей ожерелье, – сразу же прикрывал дверь. По-видимому, ему уже доложили о приходе Козимо. Сейчас он будет мучиться ревностью, пока не уйдет Козимо. Но Анна не испытывала к нему сочувствия.

В дверь постучали. Анна быстро отвернулась от зеркала, не дай Бог, подумает, что она прихорашивается для него. Она прокашлялась, прочистила горло, так, для уверенности и чтобы голос был звонче.

– Войдите!

Дверь открыла Матильда.

– Синьорина, извините, что помешала. Вас просит принять достопочтенная синьорина Джованна де Пацци.

– Джованна де Пацци? Каким образом… – Анна так поразилась известию, что растерялась. – Я, собственно говоря, ожидала…

– Синьорина, позвольте мне напомнить, что семьи Медичи и Пацци в последние годы очень отдалились друг от друга, – заметила Матильда, – и появление здесь одного из Пацци, тем более без серьезного повода, делает честь этому дому. Это могло бы поправить отношения между ними. У вас, синьорина, есть редкая возможность отплатить за гостеприимство синьора Джулиано. Простите за прямоту.

Матильда поклонилась, низко опустив голову. Такую откровенность со стороны служанки нечасто встретишь в доме высокопоставленных особ. Если она позволила себе такую вольность, значит, беспокоится за Джулиано и хочет оградить его от неприятностей. Это говорило о ее преданности семье Медичи.

– Хорошо, – ответила Анна, хотя и не была в восторге от такой новости. – Проводи ее ко мне. Я уделю ей несколько минут – ради семьи Медичи.

Через пару минут снова открылась дверь, и в комнату вошла женщина в длинном темном плаще. Лицо ее было скрыто под капюшоном. Да, именно эту фигуру Анна видела из окна. Но чем вызвана была такая предосторожность?

– Можешь идти, Матильда.

– Синьорина Джованна, – сказала Анна, обращаясь к гостье, – сердечно приветствую вас. Ваш визит – большая честь для меня.

– Спасибо, что соблаговолили принять меня, – ответила Джованна глухим, сдавленным голосом.

Когда она подняла капюшон, Анна увидела узкое худое бледное лицо со складкой печали у рта. Глаза сидели глубоко в глазницах, а черные волосы были слегка задеты сединой. Вид этой молодой женщины тронул Анну до глубины души.

– Прошу извинить меня за вторжение, но я срочно должна с вами поговорить.

– Синьорина Джованна, я очень рада видеть вас. Не желаете ли снять плащ и присесть? Позвольте предложить вам чаю или…

– Нет! – испуганно вскрикнула гостья, озираясь по сторонам. – Нет… я… ненадолго. О моем визите никто не должен знать…

Анна перевела дух.

– Но почему…

– Я должна предостеречь вас, синьорина Анна. За вами следят, кто-то хочет причинить вам зло. – Джованна рыскала глазами по комнате, словно искала скрытую камеру или подслушивающее устройство. – Он не дает мне покоя, шпионит за мной. Я не могу выйти из дома, не могу ни с кем встретиться. Он мне приказывает, контролирует каждый мой шаг, не оставляет меня даже во сне. А сейчас я поняла: он хочет меня отравить.

– Вас хотят отравить? – недоуменно переспросила Анна. Джованна говорила тихо и сбивчиво, и Анна решила, что ослышалась.

– Да, сначала я тоже не верила, но теперь… – Джованна тяжело вздохнула. – Я прочитала его дневник. Там все написано – черным по белому. Все – и про колдовской напиток, который он время от времени тайно готовит у себя, и что он собирается со мной сделать, и как он следит за мной. Он пишет и о вас, синьорина Анна, о вас и…

– Но о каком дневнике идет речь? И кто его пишет?

– Нет, этого я вам не скажу, – решительно ответила Джованна, покачав головой. – Если бы он узнал, меня давно бы не было в живых. Я действовала очень осторожно, тайно пробралась в его библиотеку. – Хитрая усмешка пробежала по ее мертвенно-бледному лицу, заставившему Анну содрогнуться и усомниться в ее здравом рассудке. «Она сумасшедшая, – решила Анна. – В этом нет никаких сомнений». – Никто бы не поверил, что я способна на такое, но я могу…

– А что там написано обо мне? – спросила Анна, хотя правильнее было бы прекратить этот разговор. Какой смысл говорить с психически больной? Не исключено, что Джованна шизофреничка. Но любопытство взяло верх.

– Он пишет, что он…

Снизу донесся громкий, настойчивый стук в дверь. Джованна вздрогнула. Она испуганно уставилась на дверь.

– Что это?

– Это всего лишь стук в дверь, синьорина Джованна – не более того! Я ожидаю гостя. Но вы…

Джованна замотала головой.

– Мне надо срочно уходить. Я и так слишком задержалась.

– Но вы хотели что-то сообщить. Пожалуйста, останьтесь еще на минутку. Что он написал обо мне? И вообще – кто он?

Но Джованна уже ничего не слышала.

– Он не должен знать, что я была здесь. Ни в коем случае! – Она озиралась, как затравленный зверь. – Здесь нет другого выхода?

– Нет, здесь только одна дверь. Но будьте спокойны, синьорина Джованна, здесь вам никто не причинит зла.

– Нет, вы его не знаете, – горько причитала Джованна. В ее голосе было столько тоски и отчаяния, словно она долго страдала. – Будьте осторожны, синьорина Анна, не доверяйте ему. Никогда не доверяйте. И не обольщайтесь его лестью. Он…

– Но кто он, черт побери? О ком идет речь?

Анна отчаянно пыталась ее удержать, но Джованна уже ринулась к двери. Не успела она схватиться за ручку, как снова раздался стук. Матильда открыла дверь. В комнату вошел Козимо де Медичи.

Из груди Джованны вырвался звук, похожий на стон. Ее лицо побелело как мел. Опомнившись, она быстро опустила капюшон и растворилась в темноте. Анна задумчиво смотрела ей в след.

– К вам гость, – доложила Матильда, бросив полный сочувствия и теплоты взгляд вслед уходящей Джованне де Пацци, потом посмотрела на Козимо, и лицо ее омрачилось. Она напряженно сдвинула брови, скривилась, будто жевала лимон. Матильда не любила Козимо. В нем она видела причину столь неожиданного визита Джованны и, разумеется, не приветствовала его появления в покоях синьорины. – Я могу…

– Можешь идти, Матильда, – сказала Анна, еще не опомнившись от разговора с Джованной. Разговор с ней не выходил из головы. – Я позову, если понадобишься.

– Как вам будет угодно, госпожа, – ответила Матильда, отвесив поклон, и, бросив на Козимо ледяной взгляд, исчезла за дверью.

Анна ждала, когда гость подойдет ближе, но тот, вопреки всякой логике, остановился посередине комнаты, затем снова метнулся к двери, сильно толкнул ее и, никого не увидев за дверью, с сияющим лицом подошел к Анне.

– Извините, синьорина Анна. Дело в том, что я слишком хорошо знаю Матильду: она долгое время служила в моем доме, и ее замашки мне хорошо известны.

– Я не заметила, что она чересчур любопытна, – ответила Анна.

– Дело не в ее любопытстве, синьорина Анна, – возразил Козимо. Этим пороком она не страдает. Но ей свойственно неистребимое желание совершать добрые дела и ограждать от меня молодых дам. – Его лицо расплылось в широкой улыбке. «Он явно гордится своими подвигами», – подумала Анна. – Я хотел засвидетельствовать вам свое почтение, синьорина Анна, и поблагодарить за то, что согласились принять меня. Кажется, я пришел в неподходящий момент?

– Неподходящий?

– Дело в том, что синьорина де Пацци почти не покидает своего дома, а я своим появлением лишил вас радости от столь редкого и важного визита.

Анна испытующе посмотрела на Козимо. В его беглой фразе скрывался какой-то неясный смысл. Но какой?

– Синьорина Пацци уже собиралась уходить, – сказала Анна. – Кроме того, ваш визит доставляет мне не меньшую радость.

Козимо радостно схватил ее руку и галантно поцеловал. У Анны по спине пробежали мурашки. Козимо Медичи был очень привлекательным мужчиной, хотя и несколько мрачноватым. От него исходила какая-то опасность. Он был из числа тех сердцеедов, которые, не прилагая никаких усилий, сводят с ума женщин, как, впрочем, и Джулиано. Но, в отличие от него, Козимо не осаждали матери девиц на выданье, не видя в нем завидного жениха для своих дочерей. Напротив, они всеми силами пытались оградить своих чад от этого монстра. Матильда тоже ненавидела Козимо. А Джованна? Возможно, она хотела предостеречь Анну от Козимо? Не он ли преследует бедняжку? Не он ли внушает ей такой страх?

Вздрогнув, Анна отдернула руку и пригласила его к накрытому столу.

– Могу я что-нибудь предложить вам? Печенье или чашку чая?

– С удовольствием.

Они сели за стол, и Анна налила чай. Козимо взял чашку в руки и с наслаждением втянул в себя аромат душистого горячего напитка.

– Черный индийский чай, – сказал он абсолютно нормальным голосом. Однако это впечатление быстро исчезло. – Насколько мне известны порядки в доме моего дражайшего кузена, – продолжал он, – у вас должны быть большие трудности со слугами? Чтобы заставить заварить чай, приходится, наверное, осыпать их бриллиантами?

– Нет, вы ошибаетесь, – возразила Анна, готовая изо всех сил защитить Джулиано от нападок кузена. – Мне всегда подают то, что я захочу, и без каких бы то ни было возражений.

Разумеется, она не собиралась признаваться Козимо, что тот сказал сущую правду. Ее действительно поражало, с какой неохотой слуги такого богатого дома приносили ей чашку чая. Каждый раз ей приходилось чуть ли не на коленях умолять кухарку пожертвовать ради нее ничтожной щепоткой чая из ее драгоценных припасов. Не сразу она осознала, что в XV веке черный чай был редкостью, не продавался на каждом шагу, как в наше время.

Его привозили в Европу, рискуя здоровьем и даже жизнью, преодолевая огромные расстояния морским или караванным путем в течение недель и месяцев. Насколько привычным и будничным напитком считался чай на ее родине, в Гамбурге – Анна литрами могла пить чай, не задумываясь о его ценности, – настолько редким и драгоценным он был в средневековой Флоренции.

Анна и гость выпили по глотку чая, после чего в воздухе повисла пауза.

Ей надо так о многом расспросить его. Что это? Любопытство? И как начать разговор? Взгляд его черных глаз будоражил ее душу.

Анна откашлялась. Что это с ней? Почему она не может решиться? В конце концов, она здесь хозяйка, а он гость. И ей придется начинать разговор.

– Должна признаться, ваше желание увидеться со мной было для меня большим сюрпризом. Не соблаговолите ли вы объяснить мне, чем я обязана столь неожиданному визиту?

Начало получилось не слишком учтивым, но после всего, что она узнала о Козимо, Анна позволила себе небольшую вольность.

У него вырвался легкий смешок, но в нем Анна не уловила насмешки: скорее всего, Козимо пытался скрыть волнение, которое явно испытывал в эту минуту.

– А вы, как говорится, берете быка за рога, прямо приступаете к делу, дражайшая синьорина, – сказал он, отставляя чашку. Послышалось легкое позвякивание тонкого дорогого фарфора. У Козимо дрожал голос и тряслись руки. Оказывается, не такой уж он самонадеянный циник! Что это с ним? Волнение, страх? Но чего или кого он боялся? Джованну или того, что она могла рассказать Анне? – Должен сознаться, мне это даже нравится. Примите мои искренние комплименты.

– Благодарю вас, я польщена. Но вы не ответили на мой вопрос. Зачем вы сюда явились, Козимо?

Чем больше он волновался, тем увереннее чувствовала себя Анна. К этому чувству примешивалось любопытство.

– Я так скажу… – Козимо откинулся на спинку стула и уставился в потолок, словно ища там подсказки. – Когда две недели назад мы встретились у Джулиано, вы показали мне письмо. В нем содержалось приглашение и некоторые указания, в каком виде вам надлежит прийти на бал. Письмо было написано моим почерком.

Анна напряженно следила за его мыслью. Она надеялась, что он все разъяснит по поводу письма.

– Да?

Переведя дух, Козимо резко наклонился вперед, задев посуду. Снова зазвенел фарфор, и Анна судорожно соображала, что ей делать, если он перебьет драгоценный китайский фарфор.

– Кто дал вам это письмо?

Его горящие глаза буквально испепеляли ее. У него был вид дикого зверя. В ожидании ответа он пожирал ее взглядом, непрестанно барабанил пальцами по столу. Анна поняла: это был страх. Но чего, вернее – кого, боялся Козимо?

– Кто дал вам письмо? – настойчиво повторил он. – Говорите. Если вы молчите, выгораживая кого-то, то знайте, это не имеет никакого смысла. У меня много способов узнать все, что меня интересует.

Анна удивленно подняла брови.

– Это угроза? – спросила она. – Вы думаете, это единственный способ все выяснить?

Его лицо побледнело еще больше, глаза сверкали как горящие угли. Она слышала скрежет его зубов, на щеках дергались мускулы. Еще немного – и он взорвется.

– Не играйте со мной, – дрожащим голосом сказал Козимо. Он был на грани срыва. Анне казалось, что перед ней разъяренная черная пантера, готовящаяся к прыжку. Ей вспомнилось интервью, которое она брала у одного циркового дрессировщика: никогда не показывать хищнику, что боишься его, сказал он. Да, легко сказать «не показывать». Она пожалела, что рядом нет Джулиано. Он бы защитил ее, оградил от этого безумца. – Не делайте из меня дурака, синьорина Анна. Ответьте на простейший вопрос: кто дал вам это письмо?

– Вы, – выпалила она, стараясь сохранять хладнокровие. – Вы сами и дали мне это письмо.

– Ты лжешь! – прошептал он, не отрывая от нее взгляда.

– Послушайте, не забывайтесь… – ответила Анна, – вы позволяете себе…

– Проклятие! – зарычал он, так сильно ударив по стаду кулаком, что вся посуда полетела вверх, разлетевшись на мелкие осколки, а чай разлился по столу. – Отвечай!

– Я вам ответила, – сказала Анна. «Нет, он меня не запугает, – подумала она. – В конце концов, это не хищник, когтей и острых зубов нет. Между нами стол, в комнате достаточно тяжелых предметов, чтобы в случае чего разнести ему череп». – Он уже начал действовать ей на нервы. – Не хочешь слышать правды, не задавай вопросов, – добавила она, переходя на «ты».

– Тогда объясните, как я мог дать вам письмо, если никогда вас раньше не видел.

– Я же не сказала, что вы мне дали его несколько дней назад. Вы только дадите его мне через… – Она напрягла лоб, подсчитывая точное число. – Через… через пятьсот лет.

Впечатление, произведенное ее словами, можно было сравнить с эффектом разорвавшейся бомбы. С известным злорадством Анна следила за выражением его лица. Оно уже потеряло последние остатки цвета, губы приобрели синеватый оттенок. Он превратился в призрак.

«Вот так! Так тебе и надо, – со злостью подумала она. – Ну что, уже начал задыхаться? Давай дыши. Я тебе не реанимация».

– Через… пятьсот… лет? – прохрипел он. – Как это возможно?..

– Послушайте, я работаю для одной немецкой газеты. Приехала во Флоренцию по заданию редакции. Из ваших рук я получила приглашение посетить костюмированный бал. И я была на том балу – в палаццо Даванцатти. Там я встретила вас, вернее, еще встречу, а… Извините, я говорю сбивчиво… Постарайтесь понять: то, что для меня прошлое, для вас – еще далекое будущее. Все очень сложно.

Он покачал головой и посмотрел так, будто готов был свернуть ей шею.

– Это невозможно!

– Я тоже так думала, когда увидела вас здесь. Кстати, на том балу вы выглядели намного старше, чем теперь. Мы с вами разговаривали. Вы даже сказали, что долго ждали встречи со мной… А потом дали выпить странного красного зелья, после чего…

– Эликсир вечности! – вырвалось у него. – Вы знаете про эликсир? Но каким образом?.. Значит, я дал вам выпить эликсир?

– Да. И не только мне, а всем приглашенным на бал. Не знаю, как они себя чувствовали, но у меня были странные ощущения после того, как я его выпила: сначала – сильная головная боль, потом я заснула в какой-то каморке, а когда снова проснулась, уже была здесь. – Она подняла руку и обвела ею вокруг себя. – В 1477 году по Рождеству Христову. А теперь я спрашиваю вас, почему это случилось именно со мной?

Козимо не ответил. Он только качал головой, не веря в то, что услышал.

– Итак, вы знаете о существовании эликсира вечной жизни и утверждаете, что я дал вам его выпить? Но это невозможно…

– Вы хотите сказать, что я лгу? – Анна пришла в ярость. – Тогда я докажу вам, – крикнула она, вскочив со стула, затем подошла к комоду, где находилась ее шелковая сумочка. Схватив ее, она открыла ридикюль и высыпала его содержимое на стол. Козимо, раскрыв глаза, недоверчиво разглядывал высыпавшиеся из сумки предметы. – Это зажигалка, к сожалению, пустая, иначе бы я показала, как она действует. Это губная помада. Женщины XXI века будут красить ею губы. А это… – она показала письмо, – это и есть то самое приглашение за подписью Козимо Мечидеа. Полагаю, вы несколько исказили фамилию, желая скрыть, что принадлежите к роду Медичи. А в этой помятой пачке – сигареты. Табак в Европу завезут намного позже. Кстати, по другую сторону океана находится материк под названием Америка, который спустя несколько лет откроет европеец по имени Колумб…

– Сейчас же прекратите нести этот вздор! – закричал Козимо, прикрывая уши. – Я не желаю этого слышать!

– Не желаете слышать? Да что вы себе позволяете? Нет, вам придется выслушать меня, а потом я задам вам несколько важных вопросов. Во-первых. Правда ли, что ваш эликсир заставил меня совершить этот прыжок в прошлое? Если да, то как действует эликсир? И во-вторых. Неужели вы дожили до XXI века? В эликсире ли дело или вы обладаете и другими средствами?

– Эликсир вечной жизни способен перенести человека в прошлое. Но я не могу поверить, что… – Он смолк, уставившись на нее, как на призрак.

– Да говорите же наконец! Я хочу знать, что произошло в тот вечер на балу? В чем заключался ваш план? Возможно, вы собирались возложить на меня задачу изменить что-то в истории? К примеру, в заговоре Пацци…

Козимо навострил уши.

– Больше ни слова! – крикнул он в ужасе, словно боясь разрыва сердца. – Вы…

– Козимо, – Анна начала яростно трясти его за плечи, – я должна знать. Должна! Зачем вы дали мне эликсир? Какое задание я должна выполнить? И что произошло с другими гостями?

– Несмотря на все, что вам известно, держите язык за зубами. Ни во что не вмешивайтесь, – проговорил он, вырываясь из ее рук. Козимо задыхался, на лбу выступили капли пота. – Не вздумайте ничего предпринимать! Вы даже не представляете, в какую историю ввязались!

Он резко поднялся и бросился к выходу.

– Но… – Анна помчалась за ним вдогонку. – Вы этого не сделаете! Вы не можете так просто оставить меня.

Не успев убрать руку от двери, он обернулся.

– Я должен вас предостеречь, синьорина Анна. Откуда бы вы ни явились… – ледяным голосом произнес он, – оставьте при себе все, что вы знаете, и не пытайтесь ни при каких обстоятельствах повернуть вспять колесо истории. Иначе оно поглотит вас, как всех остальных. Это единственный совет, который я могу дать вам.

Он открыл дверь и исчез в темноте. Оцепеневшая Анна долго смотрела ему вслед. Что он имел в виду, говоря, что ее, как всех остальных, поглотит колесо истории? О каких «остальных» он говорил? Кто еще знает об эликсире? И перед чем или кем он испытывал страх?

Анна тяжело вздохнула. Она не узнала ничего нового, а вместо этого, выслушала несколько предостережений.

Единственное, что Анна узнала нового, было то, что Козимо подтвердил: да, на том балу он действительно угощал гостей колдовским зельем, которое и было причиной ее фантастического прыжка во времени. Правда, эта информация рождала тысячу новых вопросов. Теперь ей предстояло, засучив рукава, приступить к разгадке. Сначала надо выяснить все о таинственном эликсире. Анна была почти уверена, что это – разновидность того колдовского напитка, который имела в виду Джованна. Возможно, именно он упоминался в дневнике Козимо? Ей надо побольше разузнать об этом, а значит, ей нужен дневник.

Господи, если Козимо сказал правду и эликсир, обладающий волшебной силой переносить человека во времени, действительно существует, то речь идет о сенсации. Если же нет, если все это окажется сном, ярким, живым, но сном и завтра утром она проснется в собственной постели, у себя дома, то ей останется только сесть за компьютер и написать роман. Неважно, что за роман, важно описать всю эту историю.

Козимо мчался по лестнице как сумасшедший. Все представлялось ему как в кошмарном сне. Ступеням не было конца. Ноги отказывали, их словно сковали цепью. Он тяжело дышал. Срочно на воздух, иначе он задохнется.

Внизу не было никого из слуг, кто бы открыл ему дверь. Но он не стал ждать, толкнул ногой массивные ворота. В лицо повеяло ледяным ветром. Моросило. Козимо жадно глотал холодные капли дождя, острыми иглами впивавшиеся ему в щеки. Казалось, сама природа восстала против него: когда он шел сюда, звездное небо было прозрачным и чистым. Сколько же времени он находился в доме Джулиано? Час? Не больше. Но как изменилась погода!

– Синьор! – за спиной послышался взволнованный голос – Подождите, синьор!

С минуту помедлив, он оглянулся. Старый слуга Энрико на своих кривых старческих ногах торопливо ковылял навстречу ему. В его руках было что-то темное и длинное, волочащееся по полу. Погруженный в свои невеселые мысли, Козимо не сразу сообразил, что он забыл свой плаш.

– Синьор, вы забыли плащ, – сказал Энрико, страдая одышкой. – Холодная ночь выдалась нынче. Не простудитесь, ради Бога.

– Спасибо, – ответил Козимо, не думая о словах Энрико.

– Спокойной ночи, господин. Вызвать карету?

– Не надо.

Козимо вышел на улицу и, не оглядываясь, быстро зашагал вперед. Скорее отсюда! Чем быстрее, тем лучше. Он знал, что Энрико еще не закрыл дверь и провожает его любопытным взглядом – не выкинет ли чего-нибудь этот безумец Козимо? Взяв себя в руки, он зашагал степенной походкой, как подобало человеку его положения. Наверняка Энрико доложит хозяину все подробности, а Джулиано, в свою очередь, расскажет все брату Лоренцо. Не дай Бог, если им вздумается позвать врача или, того хуже, упечь его в сумасшедший дом. Как-никак он тоже Медичи. Козимо представил, как вокруг него шепчутся родственники, якобы озабоченные его состоянием. Если он попадет в лечебницу для душевнобольных, то никогда не выбраться оттуда.

Да, все хотят избавиться от него. Он стал бельмом на глазу не только у Лоренцо, мецената и благотворителя, самого знаменитого гражданина Флоренции, но и у Джулиано. В последнее время Козимо замечал, что тот побаивался его. А сейчас, наверное, вообще ненавидит. Ансельмо рассказал, как реагировал кузен, увидев его записку: Джулиано был вне себя от ревности. Да, эта женщина не на шутку околдовала его, поймала в свои сети. Она утверждает, что явилась из другой эпохи – из будущего…

Он потерял покой. Из головы не выходили ее слова. Неужто все, что она сказала, правда? Но зачем ей лгать? Козимо не видел причины обманывать его. Или она лжет?

На улице было тихо и пусто. Никто не встретился на пути Козимо, лишь гулким эхом в тишине отдавались его шаги. В лицо хлестал ветер с дождем, и в плотной пелене беспокойно мерцал свет уличных фонарей.

В голове Козимо постепенно вырисовалась такая картина: он дал ей выпить эликсир. Но для чего? Еще не познав всех тайн эликсира, он уже знал об опасности, таившейся в этом напитке. Он знал: эликсир обладает могущественной волшебной силой. Иногда Козимо испытывал непреодолимый соблазн посмотреть на своих предков или увидеть, как он появился на свет, но не решался сам испробовать эликсир. Он видел, как эликсир подействовал на его друга Джакомо, почти лишив его рассудка, и не желал такой участи для себя. Ах, если бы вернуть то время, когда их с Джакомо занесло на рынок, к злополучной гадалке. Лучше бы они в то утро остались дома и не испытывали судьбу. Видя первые признаки умопомешательства Джакомо, он дал себе слово не прикасаться к тому рецепту. Нельзя испытывать судьбу или пытаться изменить линию жизни. Джакомо лишился рассудка, обуянный жаждой власти, неудержимым стремлением руководить судьбами других людей и в результате был обречен на то, чтобы бессильно наблюдать за ними. Если бы рядом был человек, который мог на него повлиять, этого бы не случилось. Но Джакомо был совершенно один. И во всем был виноват он, Козимо. Ведь это он уговорил Джакомо расшифровать ту рукопись. Если бы тогда, тринадцать лет назад, он силой не вытащил друга из их домовой церкви, все обстояло бы совсем иначе. Но колесо истории не повернуть вспять.

Козимо сильно промок. Нижнее белье липло к телу, но он ничего не чувствовал. Его била дрожь… Она сказала, через пятьсот лет… Боже мой, значит…

Мысль эта настолько поразила его, что он остановился как вкопанный. Ночной стражник, обходивший улицы, завидев странную фигуру, тоже остановился – наверное, решал, не позвать ли на помощь. Козимо замер: не хватало еще выяснять отношения со стражей!

Мысли переполняли его голову… Эта иноземка по имени Анна, явилась сюда из далекого будущего и утверждает, что они встретятся здесь, во Флоренции… через пятьсот лет… Значит, эликсир вечности не только в состоянии переносить человека в прошлое, но и до бесконечности продлевать его жизнь, делать его бессмертным? Не потому ли волшебник Мерлин назвал зелье «эликсиром вечной жизни»? Не потому ли, ежедневно глядя на себя в зеркало, он видел лицо двадцатилетнего юноши, хотя к этому времени ему перевалило уже за тридцать? Невероятно, но это было так. А что касается возможности перенестись в прошлое, он сам неоднократно совершал такие экскурсы. Тогда зачем исключать вероятность «прыжка в будущее»? Да, придется смириться с мыслью, что он будет жить еще пятьсот лет и больше. Сколько людей отдали бы все на свете, чтобы обрести бессмертие! Как это ни парадоксально, но этот дар достался человеку, которому не нужна вечная жизнь. Наоборот. Ирония судьбы!

«Если мне уготована столь долгая жизнь, – с горечью размышлял Козимо, – у меня достаточно времени, чтобы не только досконально изучить эликсир, но и найти «противоядие», способное нейтрализовать его действие».

Эта мысль не принесла ему утешения. Единственное, к чему стремился Козимо, был абсолют, совершенство, а этого нельзя достигнуть даже через пятьсот лет.

Прием Лоренцо Медичи

Анна повесила на шею кулон с подвеской из граната и оглядела себя в зеркале. Она могла гордиться своей внешностью: кожа на лице гладкая, розовая – даже без грима, блестящие, зачесанные на прямой пробор волосы. Отсутствие косметики не портило ее. Наоборот. Хотя ее крашеные волосы начали постепенно отрастать и у корней заметно потемнели, она, как никогда, была ими довольна. Ради торжественного случая она заплела две косички, заколов их украшениями из граната. Темно-синее платье сидело на ней как влитое, прекрасно сочетаясь с цветом глаз. Анна выглядела истинной дамой из богатой флорентийской семьи конца XV века. Она была красива, о чем свидетельствовали восхищенные взоры мужчин, представленных ей Джулиано. У нее были все основания быть довольной собой, по крайней мере – своим видом. Что до всего остального…

Тяжело вздохнув, Анна отошла от зеркала. С той встречи с Козимо прошло уже две недели, а у нее по-прежнему не было никакой ясности. Хотя Козимо и сделал несколько намеков, которые могли бы привести к разгадке, она не продвинулась ни на шаг. Пару раз она пыталась расспросить слуг об эликсире, что им известно из поверий или слухов, но в ответ столкнулась с полным непониманием. Конечно, можно пойти в библиотеку, покопаться в книгах, да и у самого Джулиано было множество интересных книг. Если бы она попросила, он, вероятно, помог бы ей получить доступ в библиотеку брата Лоренцо: у него было богатейшее собрание рукописей и редких книг из разных стран мира. Но Анна никого и ни о чем не просила, даже Джулиано. На то было несколько причин и прежде всего недостаток времени. Часто приходилось наносить визиты многочисленным членам семьи Медичи или участвовать в приемах гостей в доме Джулиано. Анна ни на минуту не оставалась одна. До книг ли тут? То портной явится – надо выбрать ткань для нового платья, снять мерку, подобрать украшения. То Джулиано с его постоянным вниманием. Анна наслаждалась его обществом, забывая обо всем на свете, даже о том, что 26 апреля будущего года ему суждено умереть, если она ничего не предпримет, чтобы предотвратить трагедию. Анну словно парализовало. Она запретила себе думать о грядущих событиях, которые вскоре потрясут Флоренцию, закрыв глаза на правду. А между тем время неумолимо шло к трагической развязке. Близился к концу ноябрь. Оставалось пять месяцев. Всего пять месяцев…

Стук в дверь отвлек ее от размышлений, и не успела она сказать слово, как в комнату вошел Джулиано.

– Я не помешал? – ласково спросил он и, улыбаясь, приблизился к ней.

– Нет, – ответила она. – Но я еще не совсем готова. Мне еще нужно…

Джулиано подошел ближе и нежно погладил ее по лицу.

– Все великолепно, Анна, – тихо сказал он, целуя ее. – Ты прекрасна, и это не только мое мнение. Уверен, что все, кто увидит тебя на балу, будут от тебя в восторге.

– Хорошо, но я…

– Нам уже пора идти, – перебил ее Джулиано и, взяв за руку, нежно повел к выходу. – Лоренцо хотел, чтобы мы пришли немного раньше. А он ждать не любит.

Анна покорно согласилась, последовав за Джулиано. В вестибюле их уже ждали Энрико и Матильда, державшие в руках накидки и пледы для езды в карете. Были собраны и два маленьких сундучка, в которых лежало свежее белье и одежда. Празднество по поводу приобретения «Рождения Венеры» должно было состояться в загородной резиденции Лоренцо, в двух часах езды от Флоренции. Чтобы наутро не возвращаться рано в город, было решено, что они наряду с большинством других приглашенных задержатся там на пару дней.

Матильда укутала плечи Анны теплой накидкой, а Джулиано, как обычно, дал указания слугам на время своего отсутствия: в дом никого не пускать, письма оставлять в его рабочем кабинете, при необходимости послать гонца со срочным сообщением на виллу Лоренцо, хорошо топить помещения и тому подобное.

Возница помог Анне подняться в карету. Она удобно устроилась на мягком сиденье. Поездка предстояла дальняя, поэтому подали «большую» карету – широкую и просторную, в которой Анна и Джулиано уже совершали поездки по окрестностям Флоренции. Взяв у кучера одеяло, она укутала колени: за два часа в карете в такую холодную погоду легко простудиться. Два дня назад, когда они были в гостях одного из друзей Джулиано, у нее от холода страшно посинели руки. Теперь она старалась беречься. Когда Джулиано садился в карету, она как раз их прятала в муфту.

Кучер закрыл дверцу кареты, и сзади послышался стук сундуков. Наконец кучер взгромоздился на козлы, прищелкнул языком, и лошади тронулись. Карету слегка тряхнуло. Анна смотрела в окно. Было еще светло – насколько может быть светло пасмурным ноябрьским днем. Карета медленно набирала скорость, колеса тяжело стучали по булыжной мостовой. Не сдобровать прохожему, если он угодит под них!

«Вот оно, колесо истории», – подумала Анна, и по спине ее пробежали мурашки. После разговора с Козимо ей часто снилось огромное огненное колесо, медленно катящееся с горы, а когда она пыталась его задержать, оно сминало ее своей тяжестью. Каждый раз, видя этот сон, Анна просыпалась в холодном поту. Возможно, в нем таилась причина ее бездействия. Козимо предостерегал ее от соблазна вмешиваться в ход истории. Неужели он прав? Какой банальный и архаичный образ – колесо истории…

– Вы не замерзли? – спросил Джулиано, заботливо глядя на нее.

– Спасибо, мне хорошо. – Анна заставила себя улыбнуться. Она любила Джулиано – его прекрасные карие глаза, его завораживающий голос, мягкие вьющиеся волосы, ямочки на щеках, когда он улыбался, его холеные нежные руки. Иногда ее, словно ножом, пронзала чудовищная мысль, что 26 апреля будущего года все кончится, что менее чем через год его убьют и ее Джулиано будет в могиле. При этой мысли ее охватывала нестерпимая боль и на глаза наворачивались слезы.

– Кто еще будет из гостей? – спросила она, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

Джулиано пожал плечами.

– Насколько мне известно, приглашены все, – ответил он с загадочной улыбкой на губах. – Лоренцо строго соблюдает правила, принятые в нашем доме, а это означает, что будет все наше многочисленное семейство, кроме кузины Чиары, которая ждет ребенка. Проще говоря, будет вся флорентийская знать – банкиры, купцы, художники и поэты, которые в той или иной степени пользуются поддержкой нашей семьи. Кроме того, приглашен семейный врач со своим семейством, наш фармацевт и даже все семейство Пацци.

– Пацци? – переспросила Анна, и ее сердце забилось сильней. Поскольку пригласили семейство Пацци в полном составе, она наверняка увидит Джованну. Может быть, там она расскажет ей, чего не договорила в прошлый раз. Возможно, она встретит того Пацци, участника заговора, в результате которого погибнет Джулиано…

– Да, Пацци тоже приглашены. Раньше они часто бывали у нас, а мы у них. Наши семьи очень дружили. У нас были общие дела, но несколько лет тому назад дружба оборвалась. Все началось с пустяка. Они не пригласили нас на традиционную осеннюю охоту, а потом прислали письмо, в котором извинились, объяснив это простым недоразумением. Затем они все более отчуждались от Медичи и даже перестали посещать мессу, когда мы находились в церкви. – Нахмурившись, он грустно покачал головой. – Думаю, никто не знает истинной причины их неприязни. – Он подернул плечами, словно ему стало холодно.

– Ты говоришь, Пацци придут?

– Да, всем семейством. За несколько дней до праздника они сообщили о своем согласии. Мне любопытно, как отреагирует Козимо, увидев своего бывшего друга Джакомо: ведь они так долго избегали друг друга. Однажды Джакомо сказал мне, что готов покинуть Флоренцию, и все потому, что в одном городе им двоим тесно. Они стали заклятыми врагами, и только воспитание не позволяет им вцепиться друг в друга, если бы они встретились. А ведь когда-то были не разлей вода.

Анну поразил рассказ Джулиано. «Какая жгучая ненависть, не просто неприязнь», – подумала она.

– Но лучше поговорим о более приятных вещах, – сказал Джулиано и, улыбнувшись, обнял Анну за плечи и привлек к себе. – У нас впереди долгая дорога. Мы заперты в одной клетке, здесь нас никто не видит…

– Кажется, ты об этом сожалеешь. Если бы я знала, то попросила бы Матильду сопровождать нас.

Джулиано улыбнулся.

– Я только хотел сказать, что грех упускать такую возможность…

Анна прильнула к его груди. Они весело болтали, шутили по поводу известных им людей, но под веселой маской Джулиано скрывалась глубокая печаль. Он был таким добрым, таким замечательным человеком! Больше всего на свете он желал, чтобы все люди жили в мире и согласии. Поэтому ненависть со стороны Пацци расстраивала его до глубины души.

«Эта ненависть тебя и погубит, – подумала Анна, кладя голову ему на грудь. – Они тебя убьют. А я до сих пор не знаю, как предотвратить беду».

Сегодня вечером она увидит семейство Пацци в полном составе. Если она не в состоянии повернуть ход истории, то надо хотя бы не терять бдительность, быть всегда начеку – это, впрочем, никогда не мешает. Может быть, несмотря ни на что, представится малейший шанс предотвратить надвигающуюся угрозу и пятисотлетний опыт жизни подскажет Козимо, что нельзя безвременно лишать жизни Джулиано. Возможно, в тот роковой день – 26 апреля 1478 года – Провидение совершило ошибку? Что, если умереть было суждено совсем другому человеку? Маловероятно, но, может быть, все-таки есть возможность – пусть ничтожно малая – спасти Джулиано? Анна закрыла глаза и, крепко сжав губы, старалась не расплакаться.

Прошло около двух часов, и карета наконец остановилась. Почти стемнело, но двор виллы Медичи был ярко освещен. Горели сотни факелов, и перед дворцом было светло как днем. Двери распахнулись, и к ним уже спешили двое слуг, приветствуя прибывших гостей и помогая им выйти из кареты. Несмотря на теплые одеяла и удобные сиденья, Анна промерзла до костей.

«Хорошо бы выпить глинтвейну, – подумала она. Не внедрить ли этот дивный напиток в старой Флоренции? Красного вина у Медичи с избытком, а достать апельсины, корицу, гвоздику и мед вместо сахара особого труда не составит». Анна представила, какой переполох наделает ее появление на кухне, когда она будет давать указания слугам: наполнить котел красным вином, добавить специи, поставить на огонь. Правда, она не всегда понимала язык средневековых слуг, а некоторые из них ее откровенно презирали или боялись и даже принимали за сумасшедшую. Впрочем, она и сама не всегда понимала, явь это или сон – ее фантастическое путешествие в XV век. Нет, от глинтвейна придется отказаться. Жаль только, что флорентийцы лишь через сто лет узнают его божественный рецепт.

Джулиано взял ее за руку и повел к дому. Вестибюль торжественно освещали бесчисленные свечи. В огромном камине горел огонь, на котором жарился целый бык на вертеле. Из кухни в вестибюль и обратно сновали празднично одетые слуги, вынося тяжелые подносы с разнообразными блюдами.

В центре зала стояли хозяева дома Клариче и Лорен-цо, давая указания слугам. Увидев прибывших Джулиано и Анну, Клариче, слегка толкнув в бок мужа, поспешила к гостям.

– Добро пожаловать, – воскликнула она и с распростертыми объятиями бросилась к Джулиано. Расцеловав его в обе щеки, она обратила сияющий взгляд на Анну. – Рада наконец познакомиться с вами. Хорошо, что прибыли пораньше. Сегодня столько хлопот по дому, а слуги ленивы и нерасторопны. Вы, конечно, понимаете меня, синьорина Анна, что значит принять двести гостей, не правда ли?

Радость Клариче выглядела несколько преувеличенной. Анна не могла не заметить ее резковатого голоса и оценивающего взгляда, которым невестка Джулиано окинула ее с ног до головы. Клариче не была красавицей. Во всем ее облике не хватало грации и изящества: большой, широкий нос, тяжелый подбородок и некрасивый рот, широкие плечи – словом, фигура российской спортсменки, участницы олимпийских состязаний по гребле. Ей надо было родиться мужчиной. Однако во вкусе ей не откажешь: Клариче была безукоризненно одета. На ней было платье темно-красного цвета, фасон которого удачно скрадывал ее плечи и широкие бедра, а короткую шею украшало тяжелое драгоценное колье из изумрудов – каждый величиной с голубиное яйцо. Схваченные узлом на затылке волосы удачно подчеркивали ее профиль. Клариче держалась с неподражаемым достоинством: элегантные жесты, теплый приятный голос. Невестка Джулиано была живой иллюстрацией к тому, что можно сделать из человека, лишенного природной красоты, при помощи железной воли, самодисциплины и владения стилем.

– Благодарю вас за приглашение, Клариче! – сказала Анна.

– Не благодарите меня, дорогая, – возразила хозяйка. – Это само собой разумеется. Мы всегда рады видеть у себя возлюбленную Джулиано. Нам было приятно принимать и Симонетту – спаси, Господи, ее бедную душу. – Она сделала короткую паузу, как бы давая Анне время осмыслить ее слова. – Бедняжка. Каждый раз, когда я о ней думаю, мне становится грустно. Умереть так трагически, так рано. Она была так прекрасна. Симонетта и Джулиано так подходили друг другу.

Анна улыбнулась, хотя ей больше хотелось плюнуть в лицо этой женщине. Она чуть не взорвалась от злости. В слове «возлюбленная» было что-то унизительное, Клариче давала понять, что не одобряет их отношений с Джулиано. Но, прежде чем Анна нашла, что ответить Клариче, подошел Лоренцо.

– Сердечно приветствую вас, синьорина, – сказал он, положив свои огромные руки на плечи Анны. По-отечески поцеловав ее в щеку, он шепнул ей на ухо: – Не слушай Клариче. Она мельком увидела картину Боттичелли и говорит тебе колкости из чисто женской зависти.

Он улыбнулся и сделал шаг назад. В отличие от Клариче, которую все раздражало в Анне, от Лоренцо исходили добро и теплота. В него нельзя было не влюбиться. Он был далеко не красив, как его младший брат Джулиано, и Анна сразу подметила, что скульптор сильно приукрасил его в своей знаменитой работе. Однако Лоренцо обладал шармом и юмором поистине великого человека. Независимо от того, с кем он говорил – со слугой или с деловым партнером, – он каждому давал чувствовать себя на равных, редко выходил из себя. О его великодушии, терпимости и широте ходили легенды. Анна чувствовала, что если бы ей вздумалось попросить его отвезти ее, например, в Милан, он, не задумываясь, сделал бы это лично.

– Моя дорогая Клариче права, нам потребуется ваша помощь, – сказал он, широко улыбаясь. – Через час начнут съезжаться гости, и я бы хотел просить вас про следить за порядком в парадном зале. Клариче будет присматривать на кухне, а я позабочусь о прибывающих гостях.

Джулиано засмеялся, потирая руки от предвкушения удовольствия.

– С радостью, дорогой брат. Ты же знаешь, как я люблю твои праздники. – Взяв Анну под руку, он проводил ее в зал. – Идем, моя возлюбленная! – сказал он, подмигнув ей. – Кто не праздновал с Медичи, тот не знает, что такое праздник!

Парадный зал был истинной усладой для глаз: две огромные люстры – по сотне свечей на каждой – излучали ослепительный золотистый свет. В оконных нишах и на низких столиках также сверкали светильники. Почти во всю длину зала протянулся огромный стол со всевозможными яствами. Он уже ломился под тяжестью жареных кур, гусей, уток, фазанов и поросят, но слуги несли все новые и новые блюда. В углу зала устроились музыканты в ярких, пестрых костюмах уличных скоморохов, и вскоре шарканье снующих слуг потонуло в звуках диковинных инструментов, которые Анна приняла за инструменты бушменов. Литавры, флейты, свистки и барабаны причудливой формы явно требовали настройки. Сквозь разноголосицу инструментов, напоминавшую школьный оркестр, состоящий из учеников без слуха, изредка прорывались веселые нотки.

В то время как Джулиано давал указания слугам: куда поставить блюдо, надо ли принести дополнительный подсвечник, – Анна украдкой поглядывала на стену над камином: там висел новый шедевр Боттичелли «Рождение Венеры». Хотя картина была еще завешена огромным полотном, белея гигантским пятном на охряной стене, Анна с волнением думала о скрытой за полотнищем картине. В горле у нее пересохло при мысли, что она присутствует при первом «явлении» шедевра. Невероятно!

– Нет, не туда, – услышала она голос Джулиано. – Какой головотяп! С ума сошел, – ставить туда блюдо? Это место оставь для жаркого.

Слуга от страха вздрогнул и быстро поставил блюдо на другое место. Джулиано сокрушенно покачал головой.

– Клариче права, – продолжал он, – слуги совсем распустились, суетятся, как куры в курятнике, будто к ним залетел ястреб. – Он дважды хлопнул в ладоши и грозно топнул ногой. – А ну пошевеливайтесь, – крикнул он стоявшим у окна слугам. – Сейчас начнут прибывать первые гости, а у вас еще ничего не готово!

Анна с грустью смотрела на Джулиано, отчитывающего слугу за то, что тот забыл заменить свечи в светильнике. Пройдет немного времени, и эти пустяки его перестанут волновать – его просто не будет на свете…

Анна встряхнулась и распрямила плечи, чтобы ото-гнать от себя тяжелые мысли. Сегодня она встретится с семьей Пацци. Удастся ли поговорить с кем-то из ких?

Анна чувствовала себя здесь лишней. Джулиано носился по всему залу, проверяя, все ли в порядке, придирчиво оглядывая стол, а она праздно стояла в стороне, рассматривая гобелены, изображавшие сцены охоты. Иногда до нее долетали обрывки фраз из разговоров слуг: одни жаловались на Джулиано, другие болтали о женщинах.

«Как мало изменился мир, – подумала Анна. – Меняется лишь внешняя оболочка жизни: рождаются новые технологии, открытия, изобретения. Меняются мода и наука. Все развивается. Лишь человек остается тем, кем был тысячи лет назад».

– Рад видеть вас в этом доме, – раздался за ее спиной хрипловатый голос.

Анна обернулась. Перед ней стоял Козимо Медичи, насмешливо глядя на нее. На те волнение и страх, которые так удивили Анну во время их последней встречи, не было и намека. Его словно подменили. Это был другой человек. Не болен ли? Или принял наркотик? А может быть, хлебнул волшебного эликсира?

– В ваших глазах столько радости! Вижу, вы счастливы снова меня увидеть! Мне это льстит, синьорина Анна.

Анна почувствовала, что краснеет.

– Я хотела…

Но Козимо небрежным жестом остановил ее.

– Не старайтесь скрыть своего удивления, синьорина Анна. Не вы одна испытываете подобные чувства. Вы, наверное, забыли, что я тоже принадлежу этому старинному и благородному роду, определяющему судьбы Флоренции. И как бы ни старались некоторые представители этого семейства забыть о моем существовании и игнорировать мое родство с ними, Лоренцо, пригласив меня, поступил, как подобает истинному аристократу. Возможно, он рассчитывал, что я отклоню его приглашение. Однако… – по лицу Козимо промелькнула лукавая улыбка, – я и не претендую на всеобщую любовь.

– Козимо! – воскликнул Джулиано, быстрой походкой подойдя к ним. Стоя рядом с Анной, он положил ей руку на плечо, словно желая защитить ее или показать кузену, кому принадлежит эта женщина. – Не верю своим глазам. Ты пришел?

– Благодарю и тебя за несказанно сердечный прием, – ответил Козимо и шутливо поклонился кузену. – А что касается моего появления, то не могу же я отказать себе в удовольствии присутствовать на сем эпохальном событии, которое обещает стать поворотным пунктом в истории города, а может быть, и всего мира.

Джулиано крепче сжал плечо Анны. Прежде чем он успел ответить на язвительный выпад кузена, Козимо настойчиво продолжил:

– Замечу, мой дорогой кузен, что тебе должно быть известно, как я высоко ценю искусство, живопись, в частности. Признаюсь, Сандро Боттичелли не относится к тем мастерам, чьими произведениями я бы украсил собственный дом. Он для меня слишком… как бы это сказать… – он щелкнул языком, ища подходящее слово. – Слишком прост, словом – банален. – Он бросил беглый взгляд в сторону двери, откуда появились слуги с подносом. – Кажется, несут жареного быка. За этим актом чрезвычайной важности надо хорошенько проследить. От него зависит успех всего празднества.

Джулиано напряженно следил за тем, как четверо крепких парней с трудом волокли гигантское блюдо. Он вопросительно посмотрел на Анну – можно ли ее на время оставить наедине с кузеном? Она утвердительно кивнула. Козимо не зверь. Не набросится же он на нее как сумасшедший. «Как-нибудь справлюсь», – решила Анна. Джулиано еще раз с сомнением посмотрел на нее и, что-то буркнув, извинился и направился к слугам.

Козимо изобразил облегчение.

– Вот он, наш красавец, любимчик города, кумир всех женщин. И почему он мною пренебрегает? Ведь только я вызываю гнев и раздражение окружающих. Когда-то мы часто встречались. Он приглашал меня к себе, мы часами спорили об искусстве, философии, вместе выпивали. И так продолжалось, пока в его жизни не появились вы, синьорина Анна.

Анна бросила на него недоуменный взгляд. В его голосе звучало искреннее сожаление и даже грусть. Ей показалось, что он больше страдает от своей репутации белой вороны в семействе Медичи, чем бравирует ею.

– Что с вами, синьорина Анна? – спросил он. – Вы, кажется, чем-то удручены?

– Вовсе нет. Я только спрашиваю себя… – стараясь избегать его испытующего взгляда, Анна искала подходящие слова, чтобы ответить ему. – Зачем вам это?.. Почему вы такой?..

– Такой злой, мерзкий и отвратительный безбожник? – Он рассмеялся, и от его смеха Анну передернуло. – Я знаю, вы недавно во Флоренции, и все же я удивлен, что до ваших ушей еще не дошли слухи о том, что я одержимый, безумец, что мою мать посетил дьявол, когда она носила меня под сердцем, что я безбожник, проклятый, позор Флоренции. Спросите первого встречного слугу или кучера на улице. Они подтвердят мои слова.

Анна посмотрела на него долгим взглядом.

– Людям свойственно заблуждаться. Вы не безумец и не проклятый. Вы только играете роль мерзавца. Открыв для себя волшебный эликсир, вы поставили себя над людьми, которые живут по общепринятым законам, для которых правила приличия не пустой звук. Вы думаете, что вместе с эликсиром обрели мудрость, которая позволяет вам топтать все, что свято для других, ничтожных в ваших глазах людишек. А теперь вы пожинаете плоды своего высокомерия, безграничного сарказма и ненависти к людям. Вас боятся слуги, избегают почтенные граждане, ненавидят родные. Но знайте, я вас не боюсь. Не забывайте, откуда я, и вы меня не удивите своей дерзостью и эксцентричностью, за которыми пытаетесь скрыть безысходность и страх перед одиночеством. С подобными вам я ежедневно сталкиваюсь в жизни, вижу по телевидению. Поэтому я вас не боюсь. Положа руку на сердце, скажу: мне жаль вас, синьор Козимо.

Анна повернулась и отошла от него.

Козимо проводил ее взглядом. Его поразила прямота чужестранки. Почему он не оскорбился, не обиделся? Да и зачем? Ведь она сказала чистую правду. Честно и откровенно. Острым языком и соблазнительными устами. Он не мог оторвать глаз от удаляющейся фигуры Анны. Это было само совершенство: умная, образованная женщина с лицом Мадонны… Без изъянов. Богиня.

С отсутствующим видом Козимо схватил бокал вина с подноса у слуги, обносившего напитками прибывающих гостей, и двинулся вслед за Анной. Она манила его как сладкоголосая Сирена. Козимо сделал глоток и задумался. Почему она оказалась у Джулиано? Разве не он, Козимо (если верить ее словам, а у него не было причин не верить ей), вырвал ее из будущего и перенес сюда, в это время? Не для того же, чтобы обеспечить кузена невестой? Разумеется, нет. Джулиано в этом не нуждался. Невест для него было предостаточно. Любая мать из самого родовитого семейства Флоренции не желала бы лучшего мужа для своей дочери. Молодые девицы вешались ему на шею. «Ничего удивительно», – без зависти думал Козимо. Джулиано молод, красив и богат. Прекрасные манеры, живой ум. Не все Медичи обладали такими достоинствами. Девушка, которой удалось бы покорить его сердце, могла считать себя счастливицей. И все-таки такой женщины, как Анна, он не стоил. Симонетта, другие, подобные ей девицы – да, эти ему по зубам. С ними можно развлекаться и даже предлагать руку и сердце. Они были равны. Но эта женщина – она другая. Козимо не мог представить ее вместе с Джулиано. Ведь Афродита тоже не спустилась с Олимпа, чтобы согрешить с пастухом. Нет, Джулиано не стоил этой женщины: ей было бы скучно с его веселым, ласковым, но пустым кузеном.

– Синьор, что с вами? У вас такой странный вид! Я не пойму – то ли вы встретились с ангелом, то ли заглянули в глаза собственной смерти? – Козимо отвел взгляд от Анны, которая уже собиралась покинуть зал вместе с Джулиано, и увидел Ансельмо.

Ансельмо по-прежнему был строен, однако отменное и регулярное питание дало свои плоды: он округлился и уже не выглядел голодной, бездомной собакой. С тех пор как его волосы были аккуратно причесаны, руки ухожены, а сам он одет в дорогую одежду, специально пошитую портным, мало что осталось от того грязного, голодного шута с базарной площади у церкви Санта Мария Новелла. Его вполне можно было принять за аристократа.

– С ангелом? Нет, Ансельмо, ангела я не встретил, – ответил Козимо.

Он уже не удивлялся, что доверял Ансельмо то, чего не мог бы рассказать даже духовнику, если бы имел его. Ансельмо был близкий человек. Он на лету угадывал его мысли и намерения, понимал с полуслова. Узы, связывающие его с Ансельмо, были теснее, чем между братьями или ближайшими друзьями.

– Ангелы слишком хороши для меня, к тому же глуповаты. Они лишь исполняют Божью волю. Архангелы не в счет. Они, как известно, существа мужского пола. Нет, – он покачал головой, – я встретил существо, которое не исполняет ничьей воли. Эта женщина, Ансельмо, сама богиня.

Ансельмо ухмыльнулся.

– В общем, я угадал. Не так ли, мой господин? Чем я могу помочь?..

– Сегодня вечером мы должны сделать все возможное, чтобы сблизиться с ней, – сказал Козимо, доверительно положив руку на плечо Ансельмо. – Для этого потребуется твоя смекалка – Джулиано не сводит с нее глаз. Он, видно, опоил ее каким-то зельем и свел с ума. Мы должны вырвать ее из когтей моего кузена.

Ансельмо понимающе кивнул.

– Слушаюсь, господин, и ни минуты не сомневаюсь, что это нам удастся.

Тем временем гости все прибывали и прибывали. Держа в руках бокалы из драгоценного венецианского стекла, они восхищенно оглядывали зал, тихо нахваливали или преувеличенно громко восторгались многообразием блюд и широтой хозяев – Лоренцо де Медичи и его восхитительной супруги Клариче.

Болтая о разных пустяках, гости разгуливали по залу, как стадо коров по пастбищу в поисках лучшего корма. Завидев Козимо, люди бледнели и шарахались от него. Ансельмо неодобрительно потер лоб.

– Господин, – возмутился он, – эти болваны шарахаются от вас, как от прокаженного.

– Не беспокойся, Ансельмо, – ответил Козимо, с улыбкой пожав плечами. – Они не могут иначе. Одних пугают сплетни обо мне, другие боятся меня самого. Тебя они тоже боятся.

– Меня?

– Да, Ансельмо, тебя тоже. Разумеется, они боятся не твоих ловких пальчиков, о которых, надеюсь, не догадываются, а ты, если у тебя хватит ума, не дашь повода с ними познакомиться. Их не пугает и твой острый язычок. Они тебя боятся, потому что ты со мной, потому что мы вместе. Я это вижу по их испуганным лицам: они не понимают, что связывает Козимо де Медичи с этим красивым, прекрасно одетым юношей. Кто он? Отпрыск богатой семьи? Член семьи Медичи? Мой близкий друг? Приемный сын? Любовник? Или сатир в человеческом облике? – Козимо улыбнулся. – Есть четыре порока, властвующие над людьми: зависть, глупость, страх и суеверие. Но это не повод для печали. Не будем терять времени, Ансельмо. Давай лучше послушаем, о чем тут болтают. В другое время мне было бы наплевать на это, но нынче…

Козимо весело подмигнул Ансельмо, хотя на душе было неспокойно. Обычно он не придавал значения, что о нем говорят. Что для него эти люди! Здесь собралась вся флорентийская знать: банкиры с женами – толстые лысые старики с красными от вина и обжорства лицами, обязанные своим богатством не уму, а счастливому случаю, сыновья банкиров со своими женами – повесы, франты, проматывающие состояния отцов на дорогие тряпки и картины. Не будь у их отцов власти и богатства, их ума и таланта хватило бы лишь на попрошайничество. Но судьба оказалась к ним благосклонна – они могли позволить себе прожигать жизнь, не думая о будущем. Среди гостей были городские художники и литераторы, поэты и актеры, музыканты и композиторы, и все без исключения зависели от банкиров, для которых люди искусства служили лишь украшением – брошью, кольцом, ожерельем, которыми от скуки увешивали себя богатеи. Жизнь художников зиждилась на богатстве их покровителей. Разорялись благодетели – закатывалась и их звезда, и вскоре о них забывали, будь они даже гениями.

Среди всей флорентийской знати особое место занимали Медичи. Если кому-то выпало счастье родиться под крышей одного из их бесчисленных дворцов, самого этого имени было достаточно, чтобы добиться власти, денег и уважения. Все блага жизни давались Медичи проще, чем остальным. Одно имя Медичи открывало безграничные возможности для многочисленных кузенов и кузин, дядьев и теток первой, второй и третьей степеней родства вместе с их женами, мужьями, детьми и внуками. У каждого из Медичи было достаточно власти и богатства, чтобы окружать себя лучшими портными, мастерами, художниками и поэтами, которые нуждались в покровительстве. По своей сути Медичи были деспотами, автократами в лучших традициях Древнего Рима. Они лишь выдавали себя за прогрессивных мыслителей. Исключение составлял один Лоренцо Медичи, образованный и тонко чувствующий искусство человек. Он по праву заслужил славу могущественнейшего правителя Флоренции. Слово Лоренцо Медичи было законом, и никто в городе не отважился бы перечить ему.

«Невелика честь вращаться в этом блестящем обществе, – не без сарказма подумал Козимо, опрокинув бокал роскошного вина. – И все же чувствуешь себя изгоем, чужаком. От тебя шарахаются, как от прокаженного».

– Как я рад видеть тебя, Козимо!

Приятный мужской голос прервал его мрачные мысли. Обернувшись, Козимо заметил красивого молодого человека с длинными густыми вьющимися волосами и проницательными светлыми глазами. Улыбнувшись, он дружески поприветствовал Козимо, и эта искренность пролилась бальзамом на его истерзанную душу. Если такие, не худшие на этом свете люди, как Леонардо да Винчи, рады его видеть, значит, не все потеряно.

– Я тоже рад вас видеть, Леонардо! – сказал Козимо, схватив протянутую ему руку. – Теперь нас уже двое, хотя и приглашенных в это изысканное общество, но не совсем желанных в глазах достопочтенных граждан нашего прекрасного города.

– Вы ошибаетесь, нас трое, Козимо, – поправил Леонардо, и на его губах заиграла лукавая улыбка. – Вы забываете вашего юного спутника, который не долго бы здесь задержался, если бы его узнал кто-то в этом зале: слишком болезненными бывают воспоминания об украденном кошельке или броши. Но надо отдать ему должное: он очень ловко замаскировался в костюме Арлекина и вряд ли кто-нибудь его узнает.

– От зоркого глаза Леонардо да Винчи не скроешься, – ответил Козимо, учтиво поклонившись молодому художнику. – Я восхищен вашей проницательностью и остроумием. Вы неподражаемы!

Но Леонардо скромно отмахнулся.

– Главное – уметь видеть, – сказал он и, посмотрев на Ансельмо, добавил: – Не беспокойся, я тебя никому не выдам, как и Козимо де Медичи. Да и в карманах у меня пусто, не на что польститься.

Он собирался положить руку на плечо Ансельмо, но тот быстро увернулся, по-видимому, вспомнив про слухи, ходившие в городе о Леонардо. Возможно, они были так же далеки от истины, как и сплетни о Козимо.

– Ансельмо, не бойся Леонардо, – успокоил его Козимо.

– Да, не надо меня бояться. Я не чудовище, как утверждают злые языки. Правда, меня дважды привлекали к суду, приписывая мне самые невероятные, гнусные преступления и каждый раз оправдывали за недоказанностью обвинений. Но кому придет в голову говорить о моей невиновности, когда интереснее судачить о других вещах? – Он тяжело вздохнул. – Меня не очень-то беспокоят сплетни, я буду и дальше жить, как жил, и делать, что мне вздумается. Беда в том, что я лишен заказов и вынужден влачить жалкое существование в мастерской Сандро Боттичелли – среди этих бездарей и болванов. Вот почему я попал сюда: великий Боттичелли дал мне почетное задание – выступить в роли носильщика его бессмертного шедевра. Мне было поручено повесить и закрыть полотнищем его новую работу.

Козимо улыбнулся.

– Не скрою, мне очень любопытно посмотреть на его новую картину. Мой кузен Лоренцо ее уже видел, не может нахвалиться, а Боттичелли расхаживает тут с гордо поднятой головой. Я слышал, что картина – настоящий шедевр. А что вы думаете?

Леонардо задумчиво опустил голову.

– Хорошая работа. Не знаю, шедевр или не… – он запнулся и повел плечами. – Время покажет, кто прав. Признаюсь, я не ожидал, что Боттичелли еще способен творить. Он многому меня научил. Эта картина – безусловно, его лучшая работа.

Козимо улыбнулся. Леонардо ему нравился, и не только за его ум и необыкновенный талант. Он любил его за чувство юмора и честность. На свете не так много художников, способных оценить успех своего соперника.

– Леонардо! – раздался властный голос Боттичелли, заглушивший даже звуки оркестра. Таким тоном зовут денщика, чтобы тот снял сапоги с генерала. – Леонардо, куда ты подевался?

– Извините меня, Козимо, – сказал Леонардо, слегка поклонившись. – Мастер зовет. Надо помочь с картиной.

Ансельмо проводил его взглядом, полным любопытства и ужаса.

– Неужели он действительно со скотиной… – открыл было рот Ансельмо, но сразу осекся. – Не могу поверить.

– И правильно, не верь, Ансельмо, – успокоил его Козимо. – Подлость человеческая и низость не знают границ. Люди жестоки. Леонардо дважды обвиняли в содомии. Это такая же ложь, как и то, что я сын дьявола. – Ансельмо с ужасом уставился на Козимо, и тот невольно рассмеялся. – Тебе пора уже привыкнуть к клевете и научиться пропускать мимо ушей всякую чепуху, если хочешь служить у меня и дальше. Как говорится, много шума из ничего! Не забывай эту поговорку.

– Да, господин, не забуду.

Улыбки, рукопожатия, бесконечный обмен поцелуями: Анна и Джулиано встречали все новых и новых гостей, помогая Лоренцо и Клариче справиться с этой нелегкой задачей. Прошло всего полчаса, а Анне казалось, что она здесь уже целую вечность. Поток гостей не убывал.

«Не представляла, что во Флоренции столько жителей», – удивлялась Анна, целуясь с бесформенной толстухой. От постоянных улыбок у нее сводило мышцы лица. Казалось, эта глупая гримаса навсегда приклеилась к ней. Только теперь Анна на себе испытала, как нелегко приходится королевским особам во время приемов – пожимать руки бесчисленным гостям, приветливо улыбаться, кивать, говорить любезности. «Легче почистить двадцать туалетов», – решила она.

– Скоро конец, – шепнул ей Джулиано, улыбка которого тоже слегка потускнела. – Кажется, все собрались.

– Нет еще Пацци, – тихо сказал Лоренцо, пожимая обе руки гостю с блестящей лысиной и провожая его в зал.

– Ну, разумеется, – едко заметила Клариче. – Пацци всегда устраивают целый спектакль из своего появления. Не удивлюсь, если они явятся в последний момент и нам придется отложить открытие. Не понимаю вообще, зачем ты их пригласил. Они с нами не считаются и вполне могут назло нам опоздать, чтобы испортить вечер.

– Пацци – влиятельные и уважаемые люди. Их семейство, Клариче, как и наше, определяет жизнь города. Кстати, на этот раз ты была неправа, – сказал Лоренцо с сияющим лицом. – Вот и Пацци в полном составе. Надеюсь, им будет оказано особое внимание.

Клариче напряглась и, гордо вскинув голову, нацепила на себя счастливейшую улыбку, будто не было для нее большей радости, чем видеть Пацци в своем доме.

«Вот что такое тренинг», – подумала Анна, восхищаясь тем, как владела собой жена Лоренцо. Стараясь подражать Клариче, она вздернула подбородок и, превозмогая усталость, улыбнулась во все лицо. Как хорошо было бы сейчас выпить бокал шампанского. Но, увы, шампанского еще не знало человечество.

Пацци явились в количестве одиннадцати человек. С подчеркнутой вежливостью и очаровательной улыбкой Джулиано представил Анне всех членов семейства поименно. Никто из Пацци не произвел на нее особого впечатления. Донна Лючия де Пацци, глава семейства, холодно протянула Анне костлявую руку. Это была пожилая сухощавая женщина. При ходьбе она опиралась на трость из эбенового дерева. Ее узкое морщинистое лицо обрамляла черная кружевная накидка. Она выглядела хрупкой болезненной старухой, но первое впечатление Анны оказалось обманчивым. Светлые голубые глаза донны Лючии были острыми, как сталь, свидетельствуя о ее несгибаемом характере. Она оценивающе взглянула на Анну, и этот взгляд встревожил ее. Через мгновенье донна Лючия милостиво кивнула, как бы давая понять, что ничего не имеет против пребывания Анны в этом доме.

В этот вечер Джованна была бледнее, чем в тот день, когда посетила Анну. Ее блуждающий взор был еще беспокойнее, чем тогда. Казалось, она совсем не понимала, где и по какому поводу находится. «Поговорить с ней вряд ли удастся», – подумала Анна.

Мужчины, члены семьи Пацци, чьих имен Анна не запомнила, были похожи друг на друга и не произвели на Анну большого впечатления. Ни злобы, ни хитрости она в них не заметила. Они лишь бегло поздоровались с Анной. Казалось, были заняты одной мыслью – не вызвать раздражения Медичи.

Анна засомневалась: та ли это семья, которая замешана в заговоре? Нетрудно было представить, что Пацци способны с помощью интриг и хитроумных уловок уничтожить любого конкурента. Это были ловкие и умелые дельцы. Но чтобы замыслить страшный заговор и спланировать убийство? Нет. Эти люди проворачивают дела с помощью денег, пером на бумаге, а не с кинжалом в руке. Нет ли здесь исторической ошибки? Возможно, в заговоре участвовали совсем другие люди? И не приписала ли народная молва заговору имя Пацци потому, что именно они больше всего выиграли от него? По крайней мере – в первое время. Позднее они были сурово наказаны и изгнаны из Флоренции. А что, если Медичи воспользовались ситуацией, чтобы привлечь к себе симпатии горожан и избавиться наконец от своих заклятых врагов? Не сами ли Медичи свалили на Пацци вину за убийство Джулиано? Анна поразилась собственной проницательности, настолько логичным было ее предположение. Безусловно, Медичи честолюбивы. Объективно говоря, их правление носило чисто автократический, если не диктаторский, характер. Своего господства они добились не святостью и беззаветным служением народу. Нет. Они всегда руководствовались девизом: – «Qui pro quo» («один вместо другого»), – и в этом им не было равных.

«Надо пересмотреть свою версию», – решила Анна, здороваясь с каждым из Пацци, обмениваясь дежурными фразами или улыбками, кивками и короткими «да, конечно». Возможно, убийцу Джулиано надо искать не среди них, а среди самих Медичи. Сердце взволнованно забилось. Но кто же это? Лоренцо? Нет, Лоренцо слишком любил своего младшего брата. С другой стороны, если Джулиано своим поведением бросил тень на репутацию Медичи, то ради ее спасения не пожертвовать ли его жизнью? А Козимо? У него были все основания ревновать Джулиано, и он больше остальных Медичи ненавидел Пацци. К тому же, как говорится, у него не хватало винтика.

В этот момент Джулиано собирался представить Анне Джакомо де Пацци, который когда-то был закадычным другом Козимо, а теперь превратился в заклятого врага. Если она правильно поняла Джулиано, никто так и не узнал об истинных причинах их разрыва. Возможно, психическое состояние Козимо послужило причиной их размолвки? Конечно, Анна не могла рассчитывать, что Козимо скажет ей правду, если она спросит его. Но этот вопрос можно задать Джакомо. Кажется, никто другой во Флоренции не знал Козимо лучше, чем он. Анна с интересом присматривалась к нему.

Джакомо де Пацци ничем особенным не выделялся: среднего роста, неприметной наружности – не то что Козимо, увидев которого однажды, уже никогда не забудешь. Единственное сходство между ними состояло в их поразительной моложавости. Хотя обоим было больше тридцати лет, никто не дал бы ими девятнадцати. Вот только глаза! Глаза, которые не вязались с такими молодыми лицами.

Джакомо де Пацци взял ее руку и улыбнулся.

– Я рад, синьорина Анна, что наконец представилась возможность познакомиться с вами. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете в нашем городе.

– Благодарю за добрые слова, синьор Джакомо, – ответила она. вспомнив о Джованне. Насколько та была «не от мира сего», настолько открытым и приветливым оказался Джакомо. «Поразительно, какими разными могут быть брат и сестра», – подумача Анна. – Мне очень нравится Флоренция, и я чувствую себя здесь прекрасно.

– Рад слышать, – ответил Джакомо тоном, как будто он, а не Медичи, был здесь хозяином. – Желаю, чтобы ваше дальнейшее пребывание в нашем прекрасном городе было столь же приятным.

– Спасибо, – сказала Анна, кутаясь в шерстяную шаль. По-видимому, кто-то из слуг открыл дверь, и с улицы потянуло холодом. В то время как она подбирала фразу, чтобы ответить Джакомо де Пацци, он продолжал:

– Прошу меня извинить, я с удовольствием продолжил бы нашу беседу, синьорина Анна, но синьор Лоренцо подал знак. Кажется, сейчас начнется официальная церемония, и нас приглашают на открытие. Но… – Он наклонился и, пожав ей руку, добавил: – Мне бы очень хотелось, чтобы вы посетили наш дом. За вами зайдет мой слуга, и мы сможем обо всем спокойно поговорить.

– Спасибо, с удовольствием, – ответила Анна, чрезвычайно удивленная этим любезным приглашением.

– А теперь позвольте проводить вас в зал. Могу я взять вас под руку? – С очаровательнейшей улыбкой Лоренцо Медичи протянул руку престарелой донне Лючии. Искривив рот, что, видимо, означало улыбку, она взяла его под руку: не могла же она отказаться – это вызвало бы скандал. Лоренцо подмигнул Клариче, и она, обворожительно улыбаясь, обратилась к Джакомо де Пацци: не проводит ли он ее вместо мужа в парадный зал?

Джулиано сопровождал Анну.

– Какое впечатление на тебя произвел Джакомо де Пацци? – тихо спросил он.

– Очень мил, – ответила Анна. – Учтивый, славный человек. – Она задумчиво сморщила лоб. – Не могу представить, что он и Козимо были когда-то близкими друзьями.

– Да, невероятно, но это так, – согласился Джулиано.

– И никому не ведомо, почему расстроилась эта дружба.

Джулиано покачал головой.

– Да. И ни один из них ни разу не сказал об этом ни слова. Конечно, у всех свои предположения. Я думаю, все дело в Джованне, сестре Джакомо. Когда-то Козимо оказывал ей знаки внимания, и она, кажется, отвечала ему взаимностью. Ни одна девица не могла устоять перед Козимо. Возможно, с Джованной он зашел слишком далеко. Он соблазнил ее. Узнав об этом, семья Пацци ополчилась против Козимо. Но Джакомо слишком порядочный человек, чтобы болтать на эту тему.

Анна кивнула. Да, это возможный вариант. По-видимому, семья Падци ожидала извинений со стороны Медичи, но напрасно. Джакомо же из чувства стыда молчал, а Козимо не счел нужным извиняться за содеянное. Возможно, он даже не сознавал своей вины и вместо угрызений совести начал испытывать жгучую ненависть к Пацци и прежде всего – к Джакомо. Он плел всевозможные интриги, пороча их репутацию, и делал все возможное, чтобы всю вину за убийство Джулиано приписали Пацци. Да, теперь все сходится, кроме одного: все-таки с какой целью Козимо пустил в ход эликсир и отправил ее в прошлое? Допустим, у него за пять столетий пробудилась совесть и он решил исправить свою ошибку с ее помощью. Нет, сомнительно. Анна отмела эту версию. Да, Козимо был экстравагантной фигурой: циник, позор семьи и, безусловно, сумасшедший, во всяком случае – по меркам XV века. Но убить Джулиано? Неужели он не только безумец, но и коварный убийца? Анна не могла в это поверить. Но почему не допустить такой возможности? Потому что он слишком умен? Анне снова вспомнились слова Джулиано: «Женщины готовы на все ради него». Все дело в этом! Она ведь тоже чуть не поддалась его чарам. Сейчас Анне было стыдно за себя.

«Обязательно встречусь с Джакомо Пацци», – решила она, приближаясь с Джулиано к массивной двери, ведущей в парадный зал. При встрече надо будет подвести разговор к Козимо. Джакомо знает его лучше других и может рассказать, насколько тот неадекватен, выражаясь научным языком. Тогда будет ясно, что делать дальше.

Они вошли в зал, освещенный двумя гигантскими люстрами с горящими в них тысячами свечей. Их мягкий теплый свет сиял, отражаясь в серебряной посуде, золотых украшениях, бриллиантах и перстнях, излучая тысячи искр. Увидев вошедших Джакомо и Анну, все гости в праздничных нарядах, не отрывая от них глаз, зааплодировали и даже закричали «браво». Заиграла музыка, при звуках которой Анне неудержимо захотелось танцевать. Она чувствовала себя принцессой на Венском балу, забыв обо всем на свете, даже о Козимо.

– Ты счастлива? – тихо спросил Джулиано, когда они степенно и чинно шагали по залу в сторону большого камина.

– Да, – прошептала Анна с сияющим лицом. Здесь в самом деле было прекрасно. Это была сказка.

– Я хочу сделать тебя еще счастливее, Анна. До конца моих дней.

От этих слов Анну бросило в дрожь. Она взглянула на Джулиано. Боже, что он сказал! Его слова прозвучали как предложение руки и сердца. При этом Джулиано имел такой невозмутимый вид, и Анна решила, что просто ослышалась.

Дойдя до камина, они встали слева, Лоренцо с Клариче – справа. Лоренцо громким голосом начал торжественную речь, поблагодарив присутствующих за оказанную ему честь – посетить его дом в столь знаменательный для всех вечер, – а затем сделав изящный переход от флорентийской политики к картине, представления которой все с нетерпением ожидали.

Анна наблюдала за возбужденными от радости гостями, большинство из которых были искренне благодарны Лоренцо за приглашение. Однако были и другие лица: с насмешливой ухмылкой, поджатыми губами или откровенно скучающими минами, явно зависимые от Лоренцо. Эти люди пришли сюда не из любопытства и не по доброй воле, а потому, что своим отказом боялись оскорбить Лоренцо. Если отбросить вариант, что Козимо не имел отношения к преступлению, тогда, возможно, один из этих господ замышлял убийство Джулиано.

Анна скользила взглядом по членам семейства Пацци, но ничего подозрительно не нашла: на их лицах не было ни особой радости, ни скуки. Лишь Джакомо приветливо улыбался и внимательно слушал пышную речь Лоренцо. Остальные производили впечатление людей, для которых официальные приемы – привычная вещь; им самим частенько приходится держать подобные речи. Потом ее взгляд упал на Козимо: он стоял в углу у высокого окна, полуприкрывшись тяжелой шторой и скрестив на груди руки. Он тоже наблюдал за происходящим. По его узкому бледному лицу трудно было понять, слушает ли он вообще своего кузена. Он не утруждал себя аплодисментами и даже ни разу не улыбнулся, в то время как это делали остальные гости.

«Ищет кого-то», – решила Анна, невольно посмотрев по сторонам: кто бы это мог быть? И сразу же увидела человека, на которого в этот момент был устремлен взор Козимо. Это был Джакомо де Пацци. Перехватив ее взгляд, Козимо побледнел еще сильнее. Его темные глаза расширились, а черты лица стали жестче. «Фигура из паноптикума», – подумала Анна. Как же он ненавидит Джакомо! Но почему? Козимо продолжал пристально смотреть на нее. Отведя взгляд в сторону, она пыталась сосредоточиться на словах Лоренцо, который в этот момент заканчивал свою речь.

– … не хочу отрывать вашего времени и лишать удовольствия своими глазами лицезреть этот шедевр живописного искусства. Прошу вас, Клариче, Анна, исполнить возложенную на вас миссию – открыть завесу великого полотна. – Лоренцо улыбнулся Клариче и Анне, а Джулиано ободряюще подтолкнул ее. Анна – с одной стороны, Клариче – с другой потянули за золотой шнур, концы которого свисали по обеим сторонам камина, чтобы сбросить полотнище, закрывавшее картину. В действительности это был чисто символический жест, ибо всю работу, собственно, выполняли ученики Боттичелли, стоявшие за занавесом.

Клариче и Анна переглянулись. Клариче сделала легкий кивок, и они потянули за шнур. Как по мановению волшебной палочки, полотнище стало медленно опускаться, открывая картину взору присутствующих. Зал огласился восторженными восклицаниями, грянули фанфары. Боттичелли стоял тут же. Явно довольный своим произведением, а также реакцией на него зрителей, он направился в сторону Лоренцо, который под шквал аплодисментов восторженно тряс обе его руки. Анна взглянула на Козимо: тот неотрывно смотрел на картину поверх голов зрителей. Брови его были удивленно подняты, словно он не ожидал от Боттичелли такой удачи. «Рождение Венеры» было для него шоком. Рядом с ним стоял молодой человек с длинными, густыми вьющимися волосами. «Знакомое лицо, – подумала Анна, – но где я могла его видеть?» Оба что-то горячо обсуждали. Козимо все время кивал головой. Потом он опять взглянул на Анну и двусмысленно усмехнулся. Она видела, что Козимо узнал ее на полотне. Он, безусловно, понял, что тело Венеры на картине – это не тело Симонетты, а ее тело. Но как он мог догадаться? Да, он все понял, и теперь об этом будет знать весь город.

– Иди же сюда, дорогая, посмотри на это чудо! Уверен, ты будешь в восторге. – Джулиано взял Анну под руку и бережно отвел подальше от камина, чтобы она могла видеть картину на нужном расстоянии.

Неужели это та самая Венера, которую она видела в галерее Уффици? Со смешанным чувством Анна подняла взгляд и… была очарована. Вообще-то она предпочитала современную живопись: Пабло Пикассо, Анри Матисс, Джеймс Ризи, Ники де Сент-Фаль, Мадзе Линь, Стефан Шчесны, Эльвира Бах… Но «Рождение Венеры» относилось к числу немногих любимых произведений старых мастеров. Она часто приходила в Уффици исключительно ради этой картины. Видеть картину в доме Медичи, заказавшего ее художнику, при свечах, да еще в присутствии великого мастера – это было непостижимо. Ее охватила благоговейная дрожь. Да, это именно та картина, которую она знала досконально. Правда, краски сейчас были непривычно яркими, насыщенными, что придавало сюжету особое очарование. «Краски совсем другие, не те, которые я видела на полотне в его современном виде», – подумала Анна. Она всматривалась в каждую деталь, словно впервые видела картину, в каждый изгиб раковины, из которой выходит Венера, в морскую волну, плещущуюся у ее ног, в каждую из роз, сыплющихся на богиню Любви из рук Флоры и Зефира. Краски совсем другие – свежие, до конца не просохшие. Можно даже ощутить их запах.

Анна взглянула на громадный камин, над которым висела картина. От дыма и копоти могут поблекнуть краски. Надо непременно сказать Лоренцо, чтобы он выбрал для нее другое место. Такое полотно надо хранить как зеницу ока. Истинный шедевр живописного искусства!

С умилением рассматривала Анна лицо Зефира на полотне. Ведь это Джулиано! Да, нет никаких сомнений! Каждая прядь волос, блеск глаз – все это черты Джулиано. Как точно изобразил его Боттичелли! С какой нежностью Зефир держит в своих руках Флору, обвивающую ногами его тело, словно не желая отпускать. Флора…

Анна остолбенела. Этого не может быть! Не показалось ли? Нет, это немыслимо! Тряхнув головой, она протерла глаза и еще раз посмотрела на лицо богини цветов, парящей с Зефиром в воздухе. Господи! Ведь это она'. Ее лицо смотрит на нее в эту минуту, оно навеки останется на холсте, пережив столетия! У Венеры – ее тело, а у Флоры – ее лицо, лицо Анны Нимейер из Гамбурга.

У нее закружилась голова. Невероятно! Анна знала каждый штрих в этой картине, часами простаивая перед ней в Уффици, подолгу изучала подлинник, видела многочисленные репродукции в книгах и на открытках. Однако ей никогда не приходило в голову, что Флора так на нее похожа.

Анна совсем запуталась, не веря собственным глазам и с трудом подавляя в себе истерический смех. Как можно представить себя на портрете XV века? Это какое-то безумие.

– Удивлены? – спросил насмешливый голос за ее спиной. – Или испуганы? Художник угадал то, о чем вы даже не подозревали?

– Ни то, ни другое, – не оборачиваясь, холодно ответила Анна. Она не хотела, чтобы Козимо видел ее лицо. Он был слишком проницателен, чтобы, глядя на нее, убедиться в своей правоте. Она не желала его триумфа. И незачем ей обсуждать с ним эту картину. – Я восхищена тем, как изображена Венера, как выписаны розы, словно чувствуешь их аромат. Вы не находите?

– Вы разбираетесь в живописи? – вместо ответа спросил Козимо. В его голосе не было насмешки или иронии. Она бросила на него быстрый взгляд, но в этот момент его глаза были устремлены на картину.

– Не осмелюсь назвать себя знатоком живописи и непредвзятым критиком. Возможно, я не авторитет в этой области, – ответила Анна, – но я искренно люблю искусство и всегда знаю, что мне нравится, а что нет.

– Да, искусство изобрели боги, чтобы украсить земную жизнь. – Поглощенный созерцанием Венеры, Козимо медленно качал головой. – Признаюсь, что недооценивал таланта Боттичелли. Мне никогда не приходило в голову заказать ему картину, чтобы повесить ее в своем доме. Во Флоренции есть художники и подаро-витее. Но эта картина подлинный шедевр. Художнику, способному создать такое произведение искусства, многoe можно простить, даже весьма посредственные работы. «Рождение Венеры» сделает бессмертным его имя. – Козимо вздохнул. – Завидую Лоренцо. Как вы полагаете, синьорина Анна, не согласится ли Лоренцо уступить мне эту работу? Конечно, не сегодня и не завтра – когда-нибудь, когда она ему надоест и он захочет заказать себе другую?

– Не знаю, – сказала Анна, думая о Джулиано, которого Боттичелли увековечил в своей картине. Джулиано, который скоро погибнет. Не пройдет и года. Сможет ли Лоренцо добровольно расстаться с тем, что напоминает ему радостную улыбку его любимого брата? Навряд ли. И все же… – Но я уверена, что когда-нибудь картина будет принадлежать вам. Не забывайте, Козимо, что, в отличие от Лоренцо и других членов вашей семьи, у вас еще есть время. У вас много времени впереди. Десять или пятьдесят лет – это для вас миг. Даже если вы сто лет будете ждать картину, это пустяк для вас. У вас будет еще четыреста лет впереди, чтобы наслаждаться картиной и вспоминать тех, кого вы пережили.

Козимо побледнел, но выдержал взгляд Анны.

– Вы позволяете себе судить о вещах исходя из понятий вашего времени, далеких от нынешних, – тихо проговорил он так, чтобы их никто не слышал. – Но если бы вы знали то, что знаю я, вы были бы осмотрительнее в своих суждениях.

Анна не успела возразить: Козимо быстро повернулся и зашагал прочь. Она поняла, что допустила ошибку, и рассердилась на себя. Козимо так хорошо был настроен. Кто ее дергал за язык? Зачем она наговорила ему уйму колкостей и упустила единственную возможность расспросить об эликсире?

Расстроенная своим промахом, Анна поплелась к буфету, взяла конфету в виде обсыпанного миндальной крошкой шарика – их была целая пирамида, возвышавшаяся на серебряном блюде. Анна узнала этот деликатес. Однажды такой конфетой ее угостил Козимо, на том злосчастном маскараде, и даже рассказал о старинном рецепте их приготовления. Правда, тогда он умолчал, что это «фирменное» блюдо семьи Медичи. Тогда… Анна начисто забыла, сколько же времени она живет в XV веке. В сущности, она уже не рвалась домой. Потянувшись за второй конфетой, она вдруг почувствовала чье-то холодное прикосновение. Анна вздрогнула и обернулась – перед ней стояла Джованна. Она тоже что-то жевала и, казалось, не замечала Анну, но ее рука едва коснулась руки Анны и что-то незаметно сунула ей. Не успела Анна произнести и слова, как Джованна исчезла. Изумленная, Анна проводила ее взглядом, потом взглянула на свою ладонь. Там лежал маленький, скомканный клочок пергамента с оборванными краями. По-видимому, Джованна вырвала его откуда-то. Возможно, из тетради или альбома. Развернув его, она прочла строки, написанные торопливой рукой:

«Завтра после обеда я покажу вам дневник. Он у меня. Жду вас в часовне. Постарайтесь, чтобы вас никто не видел».

Анна скомкала клочок и сунула его в сумочку. Завтра она все узнает. Она сгорала от нетерпения. Что скажет Джованна?

– Моя Флора! – раздался голос Джулиано. Он подошел к ней с распростертыми объятиями и нежно поцеловал ее. – Почему ты грустишь? Тебя снова огорчил мой кузен Козимо? Не обращай на него внимания. Ты ведь знаешь, у него не все дома. Сегодня не тот день, когда красивой девушке стоит расстраиваться из-за какого-то безумца. Давай веселиться. А завтра, если хочешь, поговорим о моем смурном кузене. Идем танцевать, дорогая!

Джулиано обнял ее за талию, и они закружились в танце. Его улыбка, юношеская страсть были настолько заразительны, что Анна забыла обо всем на свете.

А завтра? Будет день – будет пища. Сегодня ей все равно не разгадать загадки. Так почему не повеселиться и не насладиться праздником?!

Ад

Солнце стояло почти в зените, когда служанка раскрыла шторы. Сквозь облака на зимнем сером небе пробивался слабый свет. Анна с трудом открыла заспанные глаза. Она находилась в одной из бесчисленных гостевых комнат загородной виллы Медичи. Кровать была удобной, но в ней имелся один недостаток: Анна была одна. В XV веке добрачные отношения не одобрялись официально, хотя в средневековой литературе немало примеров, опровергающих это правило.

– Молодой синьор Джулиано уже проснулся? – спросила она служанку, которая в этот момент наливала горячую воду в таз для мытья.

– Да, синьорина, он уже несколько часов назад позавтракал и отправился верхом на прогулку. Он приказал не будить и не беспокоить вас до обеда.

Вздохнув, Анна поднялась с постели. Хорошо бы еще поспать. Вчера славно попраздновали, много ели, пили и танцевали. Когда она ложилась спать, усталая и, как водится, немного подвыпившая, где-то поблизости, во дворе уже пропели первые петухи. Как ей хотелось побыть подольше с Джулиано, прогуляться по полям верхом на лошади. Ближайшие два дня придется провести под неусыпным оком других гостей и, разумеется, Клариче. О том, чтобы побыть наедине, не могло быть и речи.

Анна встала с кровати и прошла к умывальному столику. В лицо ударил густой пар от горячей воды. Анне стало дурно: закружилась голова, зашумело в ушах. В глазах запрыгали черные точки.

– Синьорина, что с вами? – спросила встревоженная служанка. – Вы побледнели… Присядьте.

Она придвинула ей небольшую скамейку, и Анна, поблагодарив служанку, села.

– Синьорина, послать за молодым синьором Джулиано?

– Спасибо, – слабо проговорила Анна, уткнувшись лицом в ладони. – Не надо. Мне уже лучше.

Шум в ушах прекратился. Ночью она мало спала. «Наверное, перепады с давлением», – решила Анна. Она собралась перед обедом немного пройтись на свежем воздухе, хотя бы здесь, во дворе, а потом можно выйти к гостям. Видеть фальшивую озабоченность на лице Клариче совсем не хотелось.

Обеденный стол занимал почти половину парадного зала. Здесь собрались, как минимум, пятьдесят человек. Козимо сел в крайнем углу стола, стараясь избежать общения, но оказался соседом сидящего справа от него тучного лысого торговца сукном, напоминавшего борова, и не менее дородной, молодящейся дамы – слева. На ней было туго обтягивающее фигуру платье отвратительного младенчески-розового цвета, грозящее расползтись по швам в области полновесной груди и утопающего в жировых складках живота. Время от времени она демонстративно касалась внушительного бюста, предоставляя Козимо доступ к глубинам ее декольте, и без устали бороздила своими локтями его несчастные ребра.

Торговец сукном пытался вовлечь Козимо в беседу, касавшуюся количества и качества тканей, реализованных им в последнее время. С трудом подавляя зевоту, во избежание попадания брызжущей из торговца слюны, Козимо закрыл рот платком. Не выдержав испытания, он отвернулся, изобразив приступ кашля.

«После торжества надо было вернуться домой, – думал Козимо. – Зачем я остался здесь?» Конечно, в доме Лоренцо достаточно места, чтобы разместиться всем; кто пожелает заночевать: удобные кровати, камины топятся всю ночь невидимыми и бессловесными слугами, а завтрак выше всяких похвал. Козимо уловил в глазах Клариче надежду, что он откажется от ее предложения остаться ночевать, но не мог удержаться от соблазна пообщаться с ее гостями, послушать искусственный, истерический смех дам, попахивающих потом, хотя все это были вполне состоятельные люди. Большинство из них, правда, остались в душе крестьянами и мелкими, малокультурными лавочниками, какими и были некогда. Со временем они разбогатели, однако единственной книгой, которую держали в руках, был бухгалтерский гроссбух, а дорогие духи, которые они легко могли себе позволить, им заменяли мыло и ванну.

Жаль, что рядом нет его верного Ансельмо. После удачно разыгранного приступа кашля соседи по столу оставили его в покое и даже игнорировали. Сейчас они перекидывались словами прямо через него, словно он был пустым местом. По этикету Ансельмо не имел права сидеть за этим столом. Его место – на кухне, со слугами. Там наверняка веселее и можно получить ценнейшую информацию о хозяевах. Козимо же должен мучиться среди этих господ. Толстый сосед случайно положил мясистую руку на его колени, и Козимо брезгливо, двумя пальцами отодвинул ее. Торговец ничего не заметил. Надо бы встать и уйти, но – нельзя! Клариче, эта ханжа и лицемерка, до смерти обидится. Она не любила Козимо, и это чувство было взаимное. Но ради Лоренцо (в отличие от супруги, он был приличным человеком) Козимо решил выдержать до конца.

Чтобы отвлечься от неприятного соседа, он начал изучать присутствующих. Все это были известные во Флоренции лица – одни менее, другие – более знаменитые. Вот сидит Сандро Боттичелли в окружении двух молодых, не слишком привлекательных дам и что-то горячо обсуждает с ними. Возможно, они собираются заказать ему свои портреты. По выражению лица видно, что он не в восторге от этой идеи, но дамам, кажется, все равно, что о них думает художник.

«Да, ему тоже не позавидуешь», – подумал Козимо, впервые почувствовав симпатию к живописцу. Взгляд Козимо скользил дальше по столу, остановившись на Джулиано и Анне. Зефир и Флора. Козимо попал в точку, и у него заныло под ложечкой. А они подходят друг другу. Красивая пара. Оба хороши. В Джулиано ключом бьет жизнь: глаза горят, щеки розовые, будто только что выкупался в горном ручье. По его виду не скажешь, что лег спать только под утро. Он оживленно беседовал с Анной, и его улыбка и взгляд были красноречивее, чем тысячи слов.

«Не удивлюсь, если до конца года за этим столом будут праздновать их свадьбу», – подумал Козимо. – Джулиано ведет себя как жених, от любви потерявший голову. Как это только терпит Клариче? И что по этому поводу думает сама синьорина Анна?»

Козимо внимательнее наблюдал за ней. Анна смотрела на Джулиано с обожанием, впрочем, как и он на нее. Правда, сегодня она показалась ему бледнее, чем прежде: вокруг глаз темные круги, держит носовой платок у носа – видимо, «благоухание», исходящее от некоторых дам, ей так же, как и ему, неприятно.

«Черт бы тебя побрал, Джулиано, – негодовал Козимо, – эта женщина не для тебя». Это он, Козимо, подходящая для нее пара. Что, если еще не все потеряно? Она же сказала, что у него впереди много времени. Намного больше, чем у Джулиано. Надо дать ей несколько капель эликсира и подождать, когда истлеют кости Джулиано. Оплакивай спокойно своего Джулиано. А потом… Когда-нибудь ты все равно станешь моею. Мы пройдем через века, и мир будет у наших ног.

Козимо вздрогнул. Неужели это его собственные мысли? Ведь он не верит в демонов, толкающих людей на зло. Но лучше верить в демонов, нашептывающих такие мысли, чем сознавать, что эти мысли – порождение его собственной души. Он быстро отвел взгляд от Анны.

За столом появились Лоренцо и Клариче, свеженькие, хорошо причесанные, с сияющими лицами, как всегда, безупречно одетые. Принять две сотни гостей, из которых пятьдесят человек остались ночевать в доме, – дело нешуточное, но по их виду этого не скажешь. Козимо считал такие приемы чистейшей показухой. Ведь он хорошо знал супругу своего кузена, которая только и ждала момента, когда все гости наконец разъедутся.

Места за столом рядом с Лоренцо и Клариче были еще свободны. «Кому же предназначаются эти почетные места?» – подумал Козимо. Ответ не замедлил явиться в лице донны Лючии и Джакомо де Пацци.

Козимо был ошеломлен. Кто бы мог подумать, что именно эти двоим, с кем он избегал встречи, предоставлялись самые почетные места. В начале вечера при их приближении он удалялся в сторону, скрывался за занавесами, прятался за широкими спинами купцов или сливался с массой танцующих – всегда находились дамы, желающие с ним покружиться в танце. Но здесь, за длинным столом, от их глаз не укрыться. Спрятаться не за кем. Бежать некуда. Козимо был бессилен перед Пацци.

Слуга помог донне Лючии усесться на стул. Она улыбнулась Лоренцо, кивнула Клариче и окинула взглядом сидящих, словно ища кого-то.

«Меня, – мелькнуло в голове Козимо. – Меня ищет. Глупо надеяться, что от нее скрыли факт моего присутствия. Старая ворона отлично знает, что я здесь».

Донна Лючия наградила Козимо ледяным взглядом. Она готова была выцарапать ему глаза, считая его виновным во всех смертных грехах: в разладе с семьей Медичи, в загубленной жизни Джованны.

Козимо тоже наблюдал за происходящим. Джованны за столом не было. Ничего удивительного. Она часто болела и не выходила из дома. И вдруг! У него встал ком в горле. Джованна! Бедное существо! Глядя на нее, невозможно было представить, что когда-то это была цветущая, молодая красавица. Вместо того чтобы выйти замуж, родить детей и обрести семейное счастье, она предпочла безбрачие. Она высохла, как гроздь винограда, которую забыли снять с лозы. Почему она не вышла замуж? В претендентах на ее руку недостатка не было. Уж не Джакомо ли, безумно любивший свою сестру, препятствовал ее браку? Не хотел отдавать ее другому мужчине? Отвергал каждого жениха, пока все не разбежались?

Козимо снова перевел взгляд на Джакомо. Они давно не виделись, избегая встреч, а если случайно оказывались в одном месте, то безмолвно проходили мимо друг друга. Каждый раз, когда он видел Джакомо, взгляд его бывшего друга пронзал его, словно удар кинжала. А было время, когда он поверял ему все свои тайны, – и в детстве, и в ранней молодости. Вместе они спасали бродячих котов, вместе воровали сладкие пирожки в пекарне горбатого булочника или, забравшись на старое дерево, рассказывали друг другу о строгостях в родительском доме, о первых любовных приключениях. Эликсир перевернул их жизнь. Козимо отдал бы все на свете, чтобы вернуть тот день, вычеркнуть его из жизни, когда они встретились с гадалкой. Если бы тогда он не вытащил силой Джакомо из их семейной церкви, вся жизнь пошла бы по-другому.

Джакомо сидел за столом с самым невозмутимым видом, будто между ними ничего не произошло. Козимо знал, что о нем говорят все эти гости, все слуги, все жители Флоренции: «Какой милый синьор Джакомо де Пацци!», «Какой приветливый и щедрый», «Какой скромный, несмотря на богатство, и о бедняках не забывает», «О нем дурного слова не скажешь», «Каждый день посещает мессу» и т. п. Козимо посмеивался над этими слухами. Никто не знал, что немногочисленная челядь, живущая в доме Джакомо, от страха говорит только шепотом, а родная сестра на ночь запирает на засов свою комнату. Никто не знал истинного Джакомо, не видел безумного блеска в его глазах, когда он рассказывал Козимо о смерти своего отчима. Козимо был единственным, до кого дошел смысл его улыбки, когда тот поднял бокал вина в его честь. Козимо понял, что Джакомо что-то замышляет.

На это указывало многое: выражение губ, характерная складка на лбу, особый блеск в его глазах. Кто-то бы счел это признаком его веселого настроения. Но Козимо знал, какая буря бушует в его голове. То, что многие приняли за улыбку, на самом деле было злорадством, демонической радостью от сознания того, что он обладает секретом эликсира, о котором Козимо даже не догадывался.

Слуги вносили в зал одно блюдо за другим. Соседи Козимо по столу нетерпеливо ерзали в предвкушении удовольствия, возбужденно толкались, задевали его локтями. У Козимо было ощущение, что он находится между наковальней и молотом. Одна дама, не в силах ждать, когда ее обслужит слуга, почти вырвала у него из рук блюдо с плавающими в масле сардинами и положила себе на тарелку такую гору еды, которой хватило бы, чтобы накормить семью из шести человек. Потом она передала блюдо другом;, соседу, не уступавшему ей в прожорливости. Когда блюдо наконец дошло до Козимо, на нем одиноко плавала единственная мелкая рыбешка. Из вежливости он положил ее себе на тарелку, но есть не стал: справа и слева стояло такое чавканье, что у него начисто пропал аппетит.

– Прекрасная была рыба, – хрюкнул толстяк, вытирая кусочком хлеба масло на подбородке.

– Да, ничего не скажешь, – подтвердила дама по другую сторону. – А что еще будет! Я вижу, несут… Кажется, жареные голуби…

Перечисления всех яств, способных привести ее в экстаз, Козимо не стал ждать. Он грубо оборвал прожорливую соседку В середине стола началось что-то невообразимое. Внимание присутствующих было направлено туда, где находились Джулиано и Анна. Синьорина Анна вдруг резко поднялась, чуть не опрокинув стул, а слуга, споткнувшись о него, грохнулся на пол вместе с подносом. Драгоценный фарфор, стоявший на подносе, разлетелся на мелкие осколки вместе с горошинами на блюде. Анна оцепенела, ничего не поняв. Прижав ко рту платок, она страшно побледнела. И не только от испуга, как определил Козимо. Она тяжело дышала, стараясь сохранить самообладание, потом резко повернулась и стремительно выбежала из зала.

– Анна, любимая, что случилось? – воскликнул Джулиано и уже собрался было броситься ей вслед, но Клариче удержала его.

– Голубчик, останься здесь, я пойду посмотрю, в чем дело.

– Но… я… – бормотал Джулиано, побледнев не меньше Анны, и все же подчинился невестке и сел на свое место. – Что с ней такое?

Клариче потрепала его по плечу.

– Такое бывает с женщинами. Вино, жареная рыба. Видимо, слабый желудок. Не беспокойся, я о ней позабочусь. А если надо, вызову врача.

Она поднялась и вышла из зала. Козимо задумчиво сморщил лоб. От него не укрылась кислая мина на лице Клариче. Возможно, она думает, что Анна разыграла сцену, чтобы привлечь к себе внимание. Но почему недомогание Анны так разозлило Клариче?

Взглянув на Джакомо, Козимо чуть не выронил вилку из рук. Джакомо сиял от счастья, ликовал. На лице его было торжество. В последний раз таким счастливым Козимо видел своего бывшего друга в тот день, когда тот рассказал ему о смерти отчима. Козимо содрогнулся. Уж не отравил ли он синьорину Анну? Но зачем ему понадобилось ее убивать? Козимо наблюдал за Джакомо, невозмутимо продолжавшим свою трапезу, в то время как остальные гости все еше не пришли в себя от происшедшего, а слуги собирали с пола осколки и горошины.

– Жаль, еда пропадает, – сокрушалась чревоугодница, запихивая в рот кусок жареной курицы. – Как я люблю горох, – продолжала она, не переставая жевать, – а повар постарался! Как же готовят в доме нашего благородного Лоренцо! Вы не согласны? Жаль вот, пропал хороший горох. – Только сейчас до Козимо дошло, что этот вопрос был адресован не его соседу – торговцу сукном, а ему.

– Полагаю, мой кузен Лоренцо найдет достойную замену пропавшему гороху. Вам подадут еше много съедобного, чем вы насытите ваш ненасытный желудок. Прошу извинить меня, но вы испортили мне аппетит.

Отодвинув стул, Козимо встал, не обращая внимания на залитое стыдом и бешенством лицо прожорливой соседки. Пусть думает что угодно. Его репутация и так хуже некуда. А сейчас есть дела поважнее.

Подойдя к Джакомо сзади, Козимо вдруг растерялся. Каких же неимоверных усилий стоило ему преодолеть себя и коснуться своего бывшего друга, словно под белой мягкой блузой он боялся ощутить скелет дьягила или монстра, скрывающегося под оболочкой Джакомо де Пацци. Пересилив себя, он положил руку на его плечо.

Джакомо обернулся и удивленно посмотрел на Козимо.

– Козимо де Медичи, – произнес он, растягивая слова и делая вид, что присутствие бывшего друга для него – полная неожиданность. – Чем обязан?

– Я должен с тобой поговорить, – ответил Козимо. Во рту у него пересохло, язык прилипал к глотке.

– Хорошо, – сказал Джакомо, вытирая платком рот. – Коли так, почему не заходишь? Ты знаешь, где я живу, и мои слуги никогда не посмеют закрыть перед тобой дверь. Думаю, и Джованна будет рада тебя видеть. Предлагаю встретиться послезавтра…

– Не послезавтра, а сейчас, – Козимо был вне себя от ярости. Он должен срочно выяснить, что замышляет Джакомо. Если он затевает что-то против Анны, то…

– Сейчас? – Джакомо оглянулся по сторонам, и губы его искривились в ухмылке. – Для тебя, вижу, не существует никаких правил приличия. О твоей бесцеремонности в городе ходят легенды. Но я не таков. Я нахожусь в гостях у твоего кузена Лоренцо и не намерен злоупотреблять его гостеприимством. Я не могу так просто встать и уйти без его согласия.

Козимо стиснул зубы и сжал кулаки. Как ему хотелось дать Джакомо пощечину, чтобы смыть с его физиономии эту гнусную ухмылку. Гнусный лицемер!

– Ты прав, мне наплевать на приличия. Но разве нельзя на пару минут отойти в сторону, где можно спокойно поговорить? Или сиди на своем месте и отвечай на мои вопросы. Выбирай.

В глазах Джакомо вспыхнули зловещие искры, но он быстро взял себя в руки.

– Ты неисправим, такой же упрямец, каким был всегда. Не понимаешь, что где-то надо и уступить, – Джакомо, равнодушно пожав плечами, снова вытер рот платком и аккуратно сложил его. Поднявшись из-за стола, он наклонился к Лоренцо.

– Простите меня, дорогой друг, – громким шепотом, чтобы слышали окружающие, проговорил он, – не хочу оказаться неучтивым, но ваш уважаемый кузен настаивает на разговоре со мной с глазу на глаз. Не могу выразить, как мне это неприятно, однако прошу позволить мне отлучиться на несколько минут. Боюсь, иначе может возникнуть неловкая ситуация. Вы же знаете, ваш кузен способен на все, и мне бы не хотелось лишний раз будить в нем зверя.

Лоренцо недовольно посмотрел на Козимо и грозно сдвинул брови.

– Он оскорбил вас? Может быть, его следует удалить?

Козимо почувствовал, как в нем поднимается волна гнева. Слова Лоренцо были более чем оскорбительны. Так говорят о назойливой собаке, которая стянула кусок со стола, или о душевнобольном родственнике, которого из милости пустили за общий стол. Если бы не его беспокойство за Анну, он наплевал бы на все это общество и ушел бы отсюда вон.

– Нет, слава богу, до этого еще не дошло. Но нам всем известно, чего от него можно ожидать.

– Вы правы, Джакомо, мы все хорошо знаем Козимо, – ответил Лоренцо, тяжело вздохнув, словно Козимо был подагрой, которой он много лет страдает. – Идите, я не возражаю. Если понадобится помощь, зовите слуг, не стесняйтесь. Они вам помогут, а если надо – вышвырнут его вон.

– Благодарю вас, надеюсь, это не понадобится. Я давно его знаю и всегда управлялся с ним.

Лоренцо похлопал Джакомо по плечу, будто тот уходил на войну. Джакомо кивнул и снова поднялся.

– Я в вашем распоряжении, – пренебрежительно бросил он Козимо и, поправив жилет, провел рукой по сюртуку.

– Предлагаю выйти во двор.

Они вышли во внутренний дворик, вымощенный мелким булыжником. Козимо огляделся. В одной из конюшен раздавалось ржание лошади и стук копыт по деревянной балке. Вдоль стены промелькнула кошка палевого окраса. Больше ни души. Они были одни.

– Козимо, Козимо, как ты дошел до жизни такой? Ты же превратился в изгоя, – начал Джакомо, когда они остановились посередине двора. Он скрестил на груди руки и сокрушенно покачал головой, как когда-то делал их учитель, отчитывая мальчиков за их проделки. – Знаю, ты всегда любил риск. Наверное, даже не помнишь, как часто обманывал своих родителей. И все-таки соблюдал правила приличия. И во что ты превратился теперь?

– То же самое я могу сказать о тебе, Джакомо, – ответил Козимо, дрожа всем телом. Промозглый декабрьский холод пробирал его до самых костей. Но дело было не только в холоде. Его колотило от ярости. Он больше не мог видеть своего бывшего друга, смотрящего на него глазами любящего отца, озабоченного состоянием неизлечимо больного сына. Какой лицемер! Неисправимый ханжа! – Посмотри на себя в зеркало. Не понимаешь, что мы оба – чудовища? Наши сверстники стареют, а у нас не поседел ни один волос. Мы не стареем. Возможно, мы не способны даже умереть…

– Ты прав, – перебил его Джакомо с улыбкой, от которой у Козимо в жилах стыла кровь. – Однажды ночью, несколько дней назад, я встретился с самим собой в будущем, через сотню лет, и увидел себя таким же молодым и здоровым, как сегодня.

– Это все дьявольщина, Джакомо.

– Ты ошибаешься, Козимо. Возможно, эликсир и изобретение дьявола, которым он искушает человечество. Однако в руках верующего – это дар богов. Ты этого так и не понял. – Джакомо вздохнул и, неожиданно схватив руку Козимо, впился в него взглядом, словно пытался обратить еретика в христианскую веру. – Ах, Козимо, если бы я мог тебя переубедить! Господь Бог даровал нам этот волшебный напиток, возложив на нас миссию – одолеть дьявола. Мы призваны вершить судьбами людей и направлять их в царство веры, чистоты и мира. Сам Бог даровал нам силы совершать поступки, о которых мы не могли даже и мечтать. Почему ты противишься воле Господа? Почему не хочешь признать…

– Потому что это безумие, – прервал его Козимо, вырываясь из рук Джакомо. – Потому что я верю: Богу не угодно, чтобы вмешивались и портили его творения, и потому не верю, что убийство твоего отчима…

– Это было не убийство, – спокойно возразил Джакомо. – Ты думаешь, мне было легко? Ты думаешь, я легко принял решение оставить отчима без врача? Нет. Я много молился, сутками постился, умерщвлял свою плоть, и, когда совсем обессилел, Господь с ангелом послал мне весть. Тогда я понял, что не имею права уклоняться от своей миссии. Смерть Джулио была необходима. Как сказал пророк: дайте дорогу Господу, расчистите его пути. Джулио был камнем, препятствием на пути Господа, мешавшим исполнить его волю, и моим долгом было убрать его с дороги.

Козимо похолодел. Джакомо говорил о Боге, а его слова шли от дьявола.

– А теперь? Что ты сейчас замышляешь?

– Как тебя понимать?

– Я видел твой взгляд, которым ты смотрел на синьорину Анну. Что ты задумал? Если ты причинишь ей зло… – Козимо сжал кулаки. Он никогда не испытывал такой ярости.

Джакомо рассмеялся. Он хохотал так, что у него из глаз потекли слезы.

– Мой бедный дружище! Как мне жаль тебя. Знаю, что ты ее любишь. И мы оба знаем, что она не разделяет твоих чувств. Она любит Джулиано и носит под сердцем его ребенка.

– Ты лжешь! – сквозь зубы процедил Козимо. – Откуда ты это знаешь? Ты же не стоял со свечкой…

Джакомо укоризненно покачал головой.

– Чтобы понять это, не нужны никакие трюки. Ты сам видел, что случилось за столом, как она побледнела, как поспешно выбежала, когда принесли жирную жареную рыбу. Понятно? – Он снисходительно улыбнулся. – Неужели не ясно? Тогда я объясню тебе. Есть безошибочные доказательства, когда женщина находится в положении. А кто, если не Джулиано, отец ее ребенка? – Он щелкнул языком. – Только боюсь, недолго младшему брату Лоренцо суждено будет наслаждаться отцовством.

Джакомо загадочно улыбнулся, будто знал только одному ему известную тайну. Козимо содрогнулся. Да, он оказался прав: Джакомо замышлял злодейство.

– Что ты хочешь этим сказать?

Джакомо пожал плечами, не переставая улыбаться торжествующей улыбкой.

– Ничего. Все это слухи…

Это выражение лица бывшего друга Козимо знал хорошо. Точно так же он ухмылялся, когда говорил о смерти Джулио. Дрожа от бешенства, Козимо схватил его за воротник.

– Повторяю, если ты причинишь зло синьорине Анне, Джулиано или еще кому-то, то знай…

– И что тогда? – спокойно спросил Джакомо. – Я глава уважаемого семейства в городе. А кто ты? Изгой, сумасшедший, которого еще не выгнали из Флоренции только потому, что ты принадлежишь к семейству Медичи. И что бы ты ни делал, что бы ни говорил – ты кончишь свои дни в темнице, а не я. И ты меня не удержишь!

– Почему ты так уверен в себе? – прошипел Козимо. Он еще крепче схватил его за горло, и по уголкам рта понял, что Джакомо не на шутку испугался. – Ты прав, меня считают сумасшедшим, одержимым демонами. Тогда что мне мешает убить тебя? – Его рука больно сжимала шею Джакомо. Он чувствовал его пульс, дрожащий, неровный пульс загнанного зверя. Его жизнь была в его руках – волнующее и одновременно пугающее чувство. На какой-то миг его мозг пронзила жуткая мысль: что, если эликсир помутил разум не Джакомо, а его самого? Не он ли сам видит мир сквозь пелену безумия? К счастью, эта мысль исчезла так же быстро, как появилась. – Я мог бы положить конец твоему жалкому прозябанию. Прямо сейчас. Стоит мне не отпускать тебя еще пять минут, как ты испустишь дух. Никто не может помешать мне. После этого пусть говорят, что в меня вселился дьявол…

– Ты… ты только что сказал, что мы не умрем… – выдавил Джакомо, жадно заглотнув воздух. Он страшно побледнел, губы его посинели. Впившись ногтями в руку Козимо, он судорожно пытался оторвать ее от своего горла.

– Все эти годы, после того как мы овладели секретом эликсира, ты не сделал ни одной попытки изучить его действие, – продолжал Козимо, не отрывая руки от Джакомо. – А я это сделал. Я изучил старые рукописи и понял, что над нами не властны ни смерть, ни болезни. Но перед острием ножа или рукой, сжимающей горло бывшего друга, они бессильны. И этим оружием тебя можно уничтожить, как обычного человека.

Козимо увлеченно лгал. Когда-то он долго ломал голову над символом, изображавшим сокола в той рукописи, надеясь найти разгадку, но не нашел. Ни древнеримские и древнегреческие ученые, ни та колдунья – единственный человек, знавший об эликсире, которая бесследно исчезла, – никто не мог помочь ему расшифровать тот знак. Джакомо не имел представления о поисках и вполне мог поверить в эту ложь. В его глазах вдруг вспыхнул огонек, и кровь снова прилила к его щекам.

– Возможно, ты прав, Козимо. Но что-то подсказывает мне, что ты не посмеешь меня убить. Ты сам закончишь жизнь на эшафоте или на костре. К тому же у тебя не хватит мужества убить меня. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты непоследовательный и нерешительный человек и не сможешь идти той дорогой, которую для себя выбрал. Ты слаб. Даже если бы ты набрался храбрости… – Джакомо распростер руки и устремил взгляд в небо. – Я под защитой Божьей рати. Никто не в силах умертвить посланника Божьего.

Козимо отпустил руку и отступил на шаг. Пораженный, он уставился на своего бывшего друга. Джакомо дико захохотал, и его смех вернулся страшным эхом от близлежащих стен. Из конюшен донеслось ржание лошадей, и даже кошка, выгнув спину, с шипением прошмыгнула мимо них.

– Я возвращаюсь в дом, – сказал Джакомо уже без улыбки. Во дворе воцарилась мертвая тишина. Он дружески потрепал Козимо по плечу, словно они только что мирно болтали об искусстве.. – Спасибо за беседу, друг мой. С тобой всегда приятно пообщаться.

Джакомо ушел, и Козимо долго смотрел ему вслед. Мысли кружились в его голове, как сухие листья на ветру. Неужели Джакомо сказал правду и синьорина Анна действительно беременна? Джулиано – отец ее будущего ребенка? Но что означали его слова, что он недолго насладится своим отцовством? Неужели с ним что-то произойдет? Он умрет еще до рождения ребенка? Но какое отношение к этому имеет Джакомо? Не хочет ли он заставить Анну выйти за него замуж или похитить ее с ребенком? Чем больше Козимо думал об этом, тем отчетливее вырисовывался вопрос, от которого Козимо бросало в жар и холод. Если синьорине Анне, Джулиано или их ребенку грозит смертельная опасность, то он должен был бы знать об этом через пятьсот лет? Ведь именно он – в пока неведомом ему будущем – пошлет Анне приглашение на бал и даст выпить эликсир. Зачем совершать такую глупость, зная конечный результат?

Моросил дождь вперемешку со снегом, и колючие снежинки впивались в лицо Козимо, но он не замечал ничего вокруг. Он не почувствовал, что его одежда насквозь промокла, что намокшие волосы липли ко лбу. Он искал ответа на мучивший его вопрос: с какой целью он дал Анне эликсир?

Джованна

Анна льняной салфеткой вытерла со лба капельки пота. От напряжения страшно ныла спина. Так ее еще никогда не тошнило.

– Синьорина, пейте. Вам будет легче, если вы выпьете воды, – сказала молодая служанка, все время находившаяся при Анне.

Анна с благодарностью взяла бокал. Вода была чистая и прохладная. Анна жадно выпила. Ее мучила страшная жажда – вероятно, от потери жидкости. Но почему ее вырвало? До этого она не испытывала никакой тяжести в желудке, никаких позывов к тошноте, абсолютно ничего. После короткой прогулки на свежем воздухе она почувствовала даже прилив сил, забыла о кровяном давлении. Самочувствие было прекрасное до того момента, пока не внесли жаренную в масле рыбу и в нос не ударил резкий рыбный запах. При одном воспоминании о рыбе ее снова замутило. Да, все случилось совершенно неожиданно. Она внезапно почувствовала приступ и собиралась выйти из зала. Возможно, вчера вечером она слишком много выпила? Но признаков похмелья, сопровождаемых головной болью, не было. Возвратившись за стол, она почувствовала, что сильно проголодалась. Значит, все дело в рыбе и…

– Как дела, дорогая? – спросила Клариче, бесцеремонно войдя в ее комнату.

«Эта женщина ни перед чем не остановится, – подумала Анна. – Лучше бы остаться одной».

– Спасибо, хорошо, – ответила Анна. Выражение лица хозяйки дома ее несколько смутило, хотя та старалась улыбаться и, казалось, была озабочена состоянием Анны. Но гневная складка между бровями и раздувающиеся ноздри свидетельствовали, что она чем-то очень недовольна. «Не обидела ли я чем-то Клариче?» —подумала Анна. Что же с ней было? Во время банкета все может случиться. Хорошо, что ее не вырвало у всех на глазах!

– Тебе надо отдохнуть, – сказала Клариче, и в ее голосе послышались железные нотки. Лучше тебе до конца дня остаться в постели. Я принесу тебе бульон. Это успокоит твой желудок.

Это было сказано тоном, не терпящим возражений, и, в сущности, означало, что Анна находится под домашним арестом. Она мгновенно вспомнила о договоренности с Джованной де Пацци. Ей непременно надо с ней встретиться.

– Я бы хотела пойти в церковь и помолиться, если ты не возражаешь, – сказала Анна, опустив глаза. Если надо, она могла быть хорошей актрисой.

Клариче вспыхнула.

– Ну, хорошо, – смилостивилась она, – пойди в церковь. Но сначала смени платье. Ты его испачкала.

Кивнув служанке, Клариче вышла. Анна шмыгнула к двери, чтобы послушать, что она наговорит прислуге.

– Какой позор, – услышала Анна, навострив уши. Впрочем, это было излишне: Клариче не утруждала себя шепотом и не скрывала своего раздражения.

– Вы, действительно думаете, что синьорина Анна…

– У тебя есть другое объяснение? – спросила она служанку. – У меня только одно.

– Может быть, синьор знает…

– Ах ты глупая гусыня! Лоренцо понимает только в своих делах. Зачем мужчине про это знать? Он может только радоваться за Джулиано или потребует от него объяснений. Но это не решит нашу проблему. – Анна услышала тяжелый вздох. – Нет, нам надо быть начеку. Никто не знает о ее состоянии, даже она сама. Постараемся сохранить эту тайну, а в нужное время отправим ее во Флоренцию. – Клариче задумалась. – Пожалуй, лучше отправить ее в Перуджу. Моя тетка – настоятельница тамошнего монастыря. Она обо всем позаботится, а ее ублюдка оставим на воспитание монахиням.

Когда до нее дошел смысл сказанных слов, Анна оцепенела. Значит, Клариче думает, что она…

– Честно говоря, я давно этого опасалась. Это должно было случиться. Джулиано такой влюбчивый, но все же я надеялась, что их отношения не зайдут так далеко. – Клариче издала тяжелый вздох, словно на ее плечи свалился тяжелый мешок. – А ты помалкивай, или выгоню тебя из дома. Поняла?

– Поняла, – испуганно проговорила молодая служанка.

– Хорошо. А теперь идем к гостям, иначе Лоренцо заподозрит что-нибудь.

Анна, пошатываясь, вернулась к постели и повалилась навзничь. То, что она услышала, прогремело как гром среди ясного неба. Клариче уверена, что она беременна. Не может быть! Как она могла… Анна посчитала дни и… ее бросило в жар. Действительно, глупо исключать такую возможность. Если бы сейчас она была дома, в Гамбурге, пошла бы в соседнюю аптеку и купила бы тест на беременность. Но что ей делать здесь, в этих условиях? Интересно, как средневековые женщины определяли, есть ли беременность? Анна улеглась в постель. Если это правда, значит, она ждет ребенка? Ребенка от Джулиано? Она серьезно не задумывалась о таком варианте. И вообще хочет ли она иметь детей? До сих пор самым важным для нее была карьера, к тому же пока не было постоянного партнера. Сейчас он появился. Удивительно, но мысль о ребенке вовсе не испугала ее. Ей даже приятно, что у нее будет ребенок. И он будет… Что там сказала Клариче? Она назвала его ублюдком, хотела скрыть ее беременность от окружающих и поместить дитя в монастырь. Проклятая змея!

Анна вновь вспомнила о предостережениях Джованны. Кроме Клариче, была и другая опасность. Существовал кто-то, чье имя ей пока неизвестно, но которого так боится Джованна. Ей надо срочно встретиться с Джованной де Пацци. Особенно сейчас, после того, что она услышала. Она должна знать, кто этот человек.

Спрыгнув с кровати, Анна в мгновение ока переоделась. Если повезет и обед не закончится, она успеет в церковь, на встречу с Джованной.

Скамья в церкви, на которой Анна ожидала встречи с Джованной, была на редкость жесткой и неудобной, но она не собиралась уходить. Возможно, Джованну что-то задержало и скоро она появится. Сколько времени Анна провела в фамильной часовне Медичи, трудно сказать. Она потеряла счет времени, однако ее пребывание здесь не было напрасным: Анна молилась, размышляла о Козимо, Джулиано, о тайном заговоре Пацци и о Джованне, видя перед собой Мадонну, нежно прижимающую к груди младенца Христа. Она представила, что вскоре сама будет держать в руках ребенка. Все это не укладывалось в ее голове. На какой-то миг она перестала ждать Джованну, полностью сосредоточившись на Мадонне.

В церкви то появлялись, то исчезали люди. Среди них были и гости Медичи, заглядывавшие сюда, чтобы помолиться или поставить свечу перед Богоматерью. Молодой священник в полном облачении с красным лицом несколько раз прошелся по церкви, опускаясь на колено перед алтарем, осенял себя крестом, потом спешил дальше. Женщины, одетые во все черное, принесли светильники со свечами, белые покрывала, церковную утварь, графин, в котором плескалась жидкость золотистого цвета. Пожилой мужчина, которого Анна видела вчера у конюшни, тяжело тащил массивное распятие из серебра. Он так же быстро исчез, как и все остальные. В церкви стало темно и тихо. Новых посетителей не было, и лишь слабый свет горящих свечей скудно освещал пространство. Анна уже собралась домой, как дверь отворилась. Анна, не поворачивая головы, услышала, как кто-то, тяжело вздыхая, преклонил колено рядом с ней. Это был Джулиано.

Вначале он помолился, опустив голову, потом, перекрестившись, сел на скамью.

– Я тебя повсюду искал, – тихо проговорил он и взял ее руку. – Одна из служанок сказала, что ты здесь. – Он снова вздохнул. – Я волновался за тебя, Анна.

– Со мной все в порядке, – быстро ответила Анна. – Легкое недомогание. Я мало спала, не завтракала, а на пустой желудок плохо воспринимается жирная пища. А потом я решила прогуляться и зашла в церковь.

– Тогда ты ничего не знаешь. – В голосе Джулиано было нечто, заставившее Анну насторожиться.

– А что случилось? – спросила она, почувствовав, как забилось ее сердце.

– Синьорина Джованна… – почти беззвучно выговорил он.

– Что с ней?

– Она умерла.

Анна инстинктивно схватилась за горло, словно ее собирались душить. Джованна мертва! Это случилось в то время, когда Анна ждала ее здесь.

– Но как… – Она не могла говорить, язык не слушался. – Как она умерла?

Джулиано пожал плечами.

– В своей постели. Одна из служанок нашла ее мертвой сразу же после обеда. Смерть, по-видимому, наступила во сне. Джакомо сказал, что в этом ничего удивительного: она была нездорова. – Обхватив руками голову, Джулиано провел ими по волосам. – Клариче и Лоренцо в полном отчаянии. И надо же было этому несчастью случиться именно в нашем доме.

Анна положила руку ему на плечо.

– Это не ваша вина. Семья Медичи здесь ни при чем.

– А у меня нет полной уверенности, – серьезно проговорил Джулиано. – Я еще ни с кем не говорил, но кто-то видел, как Козимо после обеда выходил из ее комнаты. Одна из служанок сказала мне это. У Джованны де Пацци было слабое сердце. Не исключено, что разговор с Козимо сильно расстроил ее.

– Ты считаешь, что это он…

– Не исключено. – Джулиано порывисто поднялся. – С другой стороны, я не могу поверить, что это он. Ты ведь его знаешь. Но его видели. Мы. – Он снова сел на скамью, обхватив руками голову.

Не зная, что сказать, Анна обняла Джулиано. Он бросился ей на шею. Он рыдал так, будто потерял родную сестру. Однако Анна чувствовала, что не Джованну оплакивает Джулиано, он страдает оттого, что тень подозрения пала на Козимо, на этого невыносимого Козимо, которого он, несмотря ни на что, безумно любил. Анна тоже всплакнула. Она не верила, что истинной причиной смерти Джованны было ее слабое здоровье. Почему это случилось в тот день, когда Джованна собиралась сообщить ей важную новость? О человеке, который преследовал ее и отравлял ей жизнь. Совпадение? Случай? Нет, кто-то помог этому случаю. Тот, кто был одержим жаждой власти. Тот, кому было что скрывать, и кто не хотел допустить, чтобы Джованна встретилась с Анной. Козимо? Его видели в ее комнате. В течение многих лет она была в его власти. Именно он был заинтересован в ее молчании, именно он хотел получить свой дневник обратно. Каким бы ужасным ни было ее подозрение, но, кроме Козимо, других вариантов не было.

ГЛАВА 5 Честь семьи Пацци

Анна сидела на высоком неудобном стуле, задумчиво глядя из окна своей комнаты. Во Флоренции стояла необыкновенная тишина, словно весь город вымер.

Еще ни разу ей не приходилось встречать Рождество, не бегая по магазинам в поисках подарков, без рождественских псалмов. Канун Рождества во Флоренции XV века был временем поста и молитв, далеким от суеты. В этот период редко встретишь человека на улице: кто-то был в церкви на исповеди или богослужении, кто-то готовил дома рождественские угощения. Из окон домов и пекарен доносились дивные ароматы ванили и миндаля, от которых у постящихся текли слюнки.

Сейчас был февраль. Уже немного померкли воспоминания о сиянии свечей на пышном рождественском столе, о пышном приеме во флорентийской ратуше, где собиралась вся городская знать, чтобы пожелать друг другу нового счастья. Померкли и воспоминания о трех беззаботных днях карнавала. Небо заволокло серыми тучами, короткие дни были холодными и дождливыми. Иногда шел небольшой снег. В такие дни Флоренция выглядела как в сказке Но если в январе в это время город уже просыпался, а по улице прохаживались мужчины и женщины, укутанные в теплые накидки и шубы, дети весело бросались снежками, то сейчас было совсем тихо. Всех словно ветром сдуло…

Джулиано был так занят в последние дни, что на Анну у него не оставалось времени. Он уходил из дома рано утром, когда было еще совсем темно и густой туман окутывал город. Джулиано шел в контору, находящуюся на соседней улице, где встречался с Лоренцо: они планировали свои дела на предстоящий год, составляли списки новых клиентов, изучали спрос на те или иные товары, распределяли кредиты и собирали проценты за прошлый год. Когда он, усталый и изможденный, возвращался домой, ужин был уже на столе. Случалось, что Джулиано отсутствовал по нескольку дней, сопровождая Лоренцо в поездках по стране в поисках злостных неплательщиков и арендаторов, которые вовремя не оплатили кредиты и аренду. Иногда же он возвращался домой раньше, чем обычно. Тогда они с Анной усаживались у большого камина в библиотеке, ведя недолгие беседы. Чаще всего Джулиано засыпал прямо в кресле.

Анна грустно вздохнула. Сначала она наслаждалась его отсутствием в те дни, когда оставалась одна. Она могла спокойно порыться в библиотеке, где надеялась найти что-то об эликсире. Но вскоре поняла, что здесь она не найдет ответа. В его библиотеке были собраны книги, посвященные вопросам торговли, бухгалтерского учета, и тому подобные сочинения, но больше всего было стихов. Джулиано питал явную страсть к лирике, и эти стихи он собрал во время своих многочисленных путешествий по всему свету. Здесь были стихи не только на итальянском, но и на французском, английском и немецком языках.

Анна нашла даже небольшой том любовной скандинавской лирики в коричневом кожаном переплете – по-видимому, на шведском языке. Но каким бы увлекательным ни было это занятие, она не продвинулась ни на шаг в своих поисках.

В городскую библиотеку с ее более богатым собранием она пойти не могла: доступ туда женщинам был закрыт. И тут для нее начались настоящие муки.

В то время как Джулиано до изнеможения работал, Анна была предоставлена самой себе, мучаясь мрачными мыслями и видениями, не отпускавшими ее даже во сне. Ей чудилась Джованна, которую Лоренцо и Клариче укладывают в гроб. Вот она лежит в полумраке, холодная, бледная, со сложенными на груди руками, в изножье – горящие свечи. Она вспомнила ее похороны: одетые в траур гости в переполненном соборе. Ее неотвязно преследовала мысль: Джованна умерла потому, что собиралась сообщить ей какую-то тайну. Хоть бы краешком глаза заглянуть в тот дневник, о котором говорила Джованна. Анне удалось побывать в той гостевой комнате, где умерла Джованна. Она пыталась поискать там заветную тетрадь, но – увы, ничего не нашла. По-видимому, Джованна хорошо его спрятала или человек, которого она так боялась, успел его взять. Не исключено, что скоро под угрозой окажется и ее жизнь.

Анну сковал ужас. Она не могла ничем заниматься, планировать свою жизнь. Матильда принесла ей все необходимое для вышивания: иголки, нитки, накидку из темно-синей шерсти, чтобы Анна расшила ее серебряными звездочками, но, как назло, она ненавидела вышивание. Анна равнодушно втыкала иголку в толстую ткань, вытягивала нити. Еще один серебряный стежок, и звездочка готова – один из двухсот-трехсот стежков, которые ей еще предстояло сделать, чтобы закончить эту скучную работу. Вздохнув, она отложила вышивку. Она еще не сообщила Джулиано о своей возможной беременности. Скажет потом, когда будет уверена на сто процентов. Но как в этом убедиться? Два месяца назад у нее прекратились месячные, но это могло быть следствием стресса: необычная жизненная ситуация, в которой она невольно оказалась помимо своей воли. Ее организм вообще был восприимчивым к стрессам, а без УЗИ и прочих медицинских тестов выяснить это невозможно. Конечно, можно ждать, когда вырастет живот или когда она почувствует толчки ребенка. Но почувствует ли? А лишний вес может быть следствием переедания и малоподвижного образа жизни.

Анна снова принялась за вышивание, сделала еще пару стежков, но у нее опять опустились руки.

Накрапывал мелкий дождь. На безлюдных улицах не было ни души: ни одна бродячая собака не пробежала мимо. Анне неудержимо захотелось накинуть плащ и выйти на свежий воздух. Но за ней неусыпным оком следила Матильда. Анна не могла даже покинуть своей комнаты – старуха сразу бы набросилась на нее с вопросами: куда, зачем? Чем бы усыпить бдительность старой служанки, чтобы незаметно выскользнуть из дома?

Тяжело вздохнув, Анна собралась снова взяться за рукоделие, как вдруг увидела в окно мальчика, переходившего дорогу. Он был хорошо одет, и по его шапочке она догадалась, что это посыльный. Кого еще можно увидеть на улице в такую погоду? Наверное, несет кому-то письмо или посылку. Обычное зрелище. Подойдя к дому, мачьчик замедлил шаг, и Анна уже подумала, что он направляется в соседний дом, как вдруг услышала громкий стук в дверь. Она подбежала к двери своей комнаты и приложила ухо, чтобы узнать, с чем пришел посыльный. Вообше-то Анна не отличалась любопытством, но когда весь день мучаешься бездельем, даже приход гонца, несущего известие, что у мясника Беллини появилась свежая ветчина, становился важным событием.

Анна услышала звук открываемой двери, голоса слуг. Разговаривали три человека, но, к сожалению, так тихо, что она не могла разобрать ни слова, хотя слушала затаив дыхание. По-видимому, Энрико и Матильда впустили гонца в дом. Но зачем? О чем можно так долго разговаривать с посыльным?

– Я передам ей письмо, – услышала она наконец слова Матильды.

Кто-то медленно стал подниматься по лестнице.

Анна замерла. Матильда несет ей письмо? Но от кого? Анна быстро вернулась к окну и, не успев взять в руки вышивание, услышала стук в дверь.

– Войдите! – крикнула она, склонившись над рукоделием.

– Синьорина, простите, что потревожила. Но вам…

– Входи, Матильда, – повторила Анна, изобразив удивление. – В чем дело?

– Пришел посыльный и передал письмо. Это для вас, синьорина, – сказала старая служанка и, сделав учтивый поклон, протянула ей аккуратно сложенный свиток.

– Письмо? Мне? – спросила Анна, старясь не так явно показывать радостное удивление. Действительно, письмо было адресовано ей. Что бы это значило? Подумав, что оно от Козимо, Анна покраснела. Она уже давно перестала ждать. После торжественного открытия картины Боттичелли в доме Лоренцо он исчез, и с тех пор Анна давно его не видела. На похоронах Джованны – через пять дней после праздника – в семействе Медичи напрасно ожидали появления Козимо. Не было его и на рождественском приеме в ратуше. Он словно сквозь землю провалился. Многие сочли это косвенным подтверждением его виновности. И все же Анна не верила в его причастность к смерти Джованны, хотя все говорило не в его пользу. Она была уверена, что Козимо присутствовал даже на поминальной службе: она видела какую-то темную фигуру, которая незаметно проникла в собор и так же тихо исчезла до окончания церемонии. Если бы Козимо был виновен, он не отважился бы прийти туда. Но, как известно, Козимо де Медичи был непредсказуемой личностью. Возможно, даже безумной.

– И вправду, странное письмо! – сказала Матильда, по-видимому, иначе истолковавшая смущение Анны.

Между ее бровей пролегла строгая складка. – Если бы синьор Джулиано был дома, я бы отдала письмо ему, но его, на мое горе, нет дома. Да и гонца не пошлешь. Синьор Джулиано слишком далеко, в Сан-Джиминьяно, уехал по делам. А этот… этот посыльный сидит внизу и ждет ответа.

Анна с трудом удержалась от смешка. Матильда говорила о мальчишке как о назойливой мухе.

– От кого же письмо? – спросила Анна, косясь на незнакомую печать.

– От синьора Джакомо де Пацци, – ответила Матильда дрожащим от возмущения голосом. – Незнакомый неженатый мужчина пишет вам письмо?! Неслыханная дерзость…

– Матильда, сначала выясним, в чем дело. Может быть, мне хотят пожелать счастливого Рождества?

Служанка презрительно фыркнула. Надломив сургуч, как плитку шоколада, Анна распечатала письмо и медленно развернула свиток, в котором мелким прямым почерком были написаны всего несколько слов:

«Многоуважаемая синьорина Анна, прошу Вас оказать. честь мне и моей матушке донне Лючии и посетить наш дом. Для нас будет большой радостью отобедать с Вами. В надежде, что Вы благосклонно примете сие приглашение,

Преданный Вам Джакомо де Пацци»

– Что ответить посыльному? – спросила Матильда.

Анна аккуратно сложила пергамент. Разве она не мечтала поговорить с Джакомо наедине, больше узнать о Козимо, о таинственном эликсире и расспросить о Джованне?

– Не беспокойся, Матильда, я лично передам посыльному ответ.

Анна спустилась в вестибюль и подошла к посыльному. Он тотчас же соскочил со стула и, смущенно теребя шапочку, переминался с ноги на ногу. Глядя то в пол, то на стену, он явно стеснялся глядеть на Анну.

– Тебя прислал синьор Джакомо де Пацци?

Юноша робко кивнул.

– Можешь передать синьору и синьоре Пацци, что я с радостью принимаю их приглашение.

Тот снова кивнул.

– Если твоим господам будет угодно, я буду завтра в полдень после заутрени, когда пробьют колокола собора. Если им больше подходит другое время, прошу меня известить. Так все и передай. А теперь можешь идти.

Посыльный, пятясь спиной к двери, беспрерывно кланялся. Напялив шапчонку на свои черные кудри, он робко взглянул на Матильду и удалился.

Служанка, скрестив на груди руки, неодобрительно посматривала на Анну.

– Я, конечно, не смею указывать и обижать вас, синьорина Анна, но ваше поведение…

– У меня есть причина, Матильда, чтобы встретиться с Пацци, – сухо оборвала ее Анна, – даже если ты этого не одобряешь. Джакомо де Пацци – не какой-нибудь там булочник или художник, который приглашает меня на свидание. Он – глава знатного семейства. Недавно потерял сестру, причем это случилось в доме Медичи. Было бы верхом неучтивости отклонить его приглашение. Тем самым я нанесла бы оскорбление, нарушив и без того хрупкий мир, недавно восстановленный между двумя первыми домами Флоренции. Кто знает, может быть, мне удастся внести свою лепту в их примирение и извиниться от имени семьи Медичи, пролить бальзам на их свежую рану. Можешь не волноваться, Матильда, меня пригласил не только Джакомо де Пацци, но и его матушка, донна Лючия. Уверена, что она позаботится о том, чтобы соблюсти все правила приличия.

Матильда глубоко вздохнула, испуганно взглянув на Энрико.

– Мне сопровождать вас? – спросила она.

– В этом нет необходимости. Неужели ты думаешь, что я могу появиться в доме Пацци в сопровождении охраны? Это было бы признаком недоверия к почтенным людям.

Старуха сжала губы. Ей не нравилось решение Анны, но возразить было нечего.

– Как пожелаете, синьорина, – процедила она сквозь зубы. – Какие будут указания?

– Никаких. Впрочем, постой. – Анна, сощурив глаза, хитро посмотрела на слуг, явно не одобрявших ее поведения. Конечно, они хотят, чтобы синьора сидела дома, взаперти, и, разумеется, доложат обо всем Джулиано. Это ясно. Поэтому важно опередить их. – Энрико, пошли гонца к синьору Джулиано в Сан-Джиминьяно. Пусть передаст ему, что Джакомо и донна Лючия де Пацци пригласили меня на обед и что я приняла их приглашение – в интересах семьи Медичи. Ты понял?

– Так точно, синьорина Анна.

– Хорошо, тогда я пойду в свою комнату.

Энрико сделал поклон, а Матильда – книксен, и Анна, гордо подняв голову, прошла мимо. Она давно не испытывала такого удовлетворения.

Когда смолкли последние удары колокола Санта Мария дель Фьоре, Анна села в карету. Матильда и Энрико провожали ее, словно она отправлялась в путешествие на Сицилию, хотя дом Пацци находился в соседнем квартале – в пятнадцати минутах ходьбы. Но даме из хорошего дома неприлично ходить пешком по городу, да еще одной. Легко представить, как бы вытянулись лица у Пацци, если бы она явилась к ним пешком!

Откинувшись на жесткую спинку сиденья, Анна погрузилась в раздумья. Интересно, с какой целью пригласили ее Пацци? Хорошо бы узнать подробности о смерти Джованны. Прав ли был Джулиано, рассказав ей, что Козимо обесчестил Джованну? Надо бы все выяснить. Возможно, Джакомо знает про эликсир? Козимо вполне мог рассказать ему об этом таинственном зелье – ведь когда-то они были друзьями. Но захочет ли он говорить об этом?

«Если умно поведу себя, возможно, и расскажет», – решила Анна.

Возница уже натянул поводья, остановившись у дома Пацци. Анна слышала, как он сошел с облучка и подошел к дверце кареты, чтобы открыть ее.

– Прибыли, синьорина, – объявил он, помогая ей выйти из кареты.

Анна осторожно сошла по шатким ступенькам и стала рассматривать фасад дворца. По стилю и размерам он мало отличался от палаццо Медичи: изящные колонны из светлого песчаника между оконными проемами были единственным украшением довольно скромного фасада высокого здания. Анна старалась воссоздать в памяти его облик и предназначение в XXI веке. Она знала улицу, где сейчас находилась. Некоторые здания сохранились и поныне, вплоть до 2003 года. В одном из них сейчас располагаются современные офисы, в том числе фирма «Гуччи». А что сейчас в доме Пацци? Архив, банк или магазин? Анна не могла вспомнить, видела ли она когда-нибудь это здание. Эпоха Пацци в этот момент близилась к закату. Возможно, в течение столетий, переходя от одного владельца к другому, дом изменился до неузнаваемости или, придя в упадок, был снесен.

Меж тем ее прибытие не осталось незамеченным. Не успела Анна сделать шаг к дому, как сразу же открылась дверь и навстречу ей вышел Джакомо де Пацци в сопровождении слуги.

– Приветствую вас от всего сердца, синьорина Анна, – радостно воскликнул он, взяв ее за руки. Его радость была несколько преувеличенной. Анне показалось, что он потянулся к ней, чтобы поцеловать в щеку, но в последний миг удержался. – Я бесконечно благодарен, что вы нашли время нанести нам визит, синьорина Анна.

– Я тоже рада, синьор Джакомо, – ответила она. – Это я должна вас благодарить за ваше любезное приглашение.

– Если вы помните, синьорина Анна, мы договаривались о встрече… – начал он, широким жестом приглашая в дом. – Что же мы стоим у порога? Входите, прошу вас. Мы же не на Понте Веккио случайно встретились. Добро пожаловать в дом, синьорина Анна.

Он протянул ей руку, и – по каменной лестнице из пяти ступеней – они поднялись в дом.

За пять месяцев пребывания во Флоренции XV века Анна побывала во многих домах. Преимущественно это были дворцы знатных семейств города, обставленные дорогой мебелью из разных стран мира, с огромными картинами, с тяжелыми серебряными и бронзовыми люстрами и светильниками на стенах и потолках. В вестибюле одного из таких домов Анна обратила внимание на небольшой китайский столик из лакированного дерева. Подобные предметы преследовали отнюдь не эстетические цели и не служили комфорту. Единственное их предназначение заключалось в демонстрации благосостояния обитателей дома. Больше всего Анне нравился вестибюль в палаццо Джулиано, выполненный в сдержанном стиле, скромно обставленный и в то же время радостный и полный жизни. Войдя в дом, ты ощущал пульс жизни: из кухни слышался звон посуды, переговаривались или чистили столовое серебро слуги. Из многочисленных окон струился приятный свет. Какой контраст с домом Пацци!

Здесь в вестибюле с высоченными потолками царили полумрак и мертвая тишина. Казалось, что тяжелые гобелены, которыми были увешаны стены, поглощают каждый звук. На какой-то миг Анне стало трудно дышать, она боялась задохнуться.

– Синьорина, передайте мне вашу накидку, – раздался низкий, почти загробный голос подошедшего слуги. Анна невольно вздрогнула.

– Этому дома больше ста лет, – не без гордости объявил Джакомо де Пацци. Странно, но при такой высоте потолка голос его не отозвался эхом. Архитектор, построивший дом, с помощью одной хитрости сумел избежать эха, закрыв стены гобеленами. Анна с интересом рассматривала гобелен, изображавший Циклопа – его единственный глаз был устремлен прямо на нее; стоящие у ног великана спутники Одиссея с ужасом наблюдали, как одноглазый Циклоп пожирает одного из их товарищей.

– В вестибюле, к несчастью, всегда сквозняки, – продолжал Джакомо, заметив, как Анна поежилась. – Раньше здесь не было камина. Его достроили позже, из-за чего пришлось изменить всю конструкцию дома. Пройдемте в столовую, там намного теплее.

Он первым прошел к двери, которую тут же открыл юный паж.

Столовая оказалась уютнее. На окнах были тяжелые шторы. Вдоль стен и на столах стояло множество светильников со свечами, излучавшими мягкий свет, а в торцевой стороне уютно потрескивал камин. На стенах висело около дюжины живописных полотен, которым на вид было не менее ста лет, – все без исключения портреты мужчин в черном одеянии и со строгими лицами или женщин, держащих букетики цветов в целомудренно сложенных на коленях руках.

В центре зала находился огромный стол со стоящими по концам серебряными канделябрами, драгоценной посудой из яркого расписного фарфора. По какой-то неведомой причине Анну охватил страх. Стол был накрыт всего на две персоны.

– Простите меня, синьор Джакомо, из вашего приглашения я поняла, что донна Лючия тоже…

– О, извините меня за это упущение, синьорина Анна! – воскликнул Джакомо, ударив себя по лбу. – Где только витают мои мысли? Радость от вашего появления заставила меня забыть о самых простых правилах вежливости. Только этим можно объяснить мою забывчивость. Я уже давно должен был передать вам самый сердечный привет от моей матушки, которая, к сожалению, занемогла и просит извинить ее. Несмотря на огромное желание увидеть вас, она вынуждена остаться у себя.

– Искренне сожалею, – ответила Анна. Безусловно, каждый может внезапно заболеть, и мать Джакомо в этом смысле не представляет исключения: она уже немолода, к тому же два месяца назад похоронила дочь. Но внутренний голос подсказывал ей, что здесь что-то не так и она ни на минуту не должна расслабляться. Все-таки Джакомо был неженатым мужчиной. – Надеюсь, у нее ничего серьезного?

– Нет, нет, насколько мне известно. – сказал он, и Анна заметила легкую тень, промелькнувшую по его лицу. – Моей матери далеко за восемьдесят. А после смерти сестры она заметно сдала, и мне иногда кажется… – Он запнулся, и в его глазах блеснула странная искра, словно что-то ослепило его. – Мне кажется, ее самое сокровенное желание – последовать за своей дочерью.

– Мне очень жаль, – тихо проговорила Анна, опустив глаза. – Не могу выразить словами, как я сожалею и сочувствую вам. Джованна была так молода и…

– Да, это так, – сказал Джакомо с тяжелым вздохом. – Она действительно была молода, во всяком случае, слишком молода, чтобы умереть. И все-таки ее смерть не была такой уж неожиданностью для нас. Уже много лет Джованна страдала странным недугом. Врачи оказались бессильны. Не помогали никакие микстуры, мази и эликсиры. А мы обращались к лучшим врачам Италии. Конечно, были у Джованны и счастливые минуты. Иногда по нескольку дней она была спокойна, радовалась жизни, как прежде. Иногда мы даже открывали шторы и окна, вместе смеялись, веселились. Джованна даже выходила из дома. Такие дни были для нас подарком судьбы, даром Господним, плохие дни – посылаемым свыше испытанием. Так, в течение многих лет мы несли свой крест. – Джакомо вздохнул и опустил голову. – К сожалению, плохих дней становилось все больше. Джованна замыкалась в себе, избегала людей и солнечного света. Иногда она была не в состоянии даже встать с постели. Как жаль, что вы не знали прежней Джованны, красивой и беззаботной, молодой… Так было, пока… – он вдруг смолк.

– Мне очень жаль, – повторила Анна, мысленно задаваясь вопросом: не Козимо ли был причиной ее недуга? И не разлад ли между бывшими друзьями и поведение Козимо привели к тому, что в этом доме исчезла радость и он превратился в могильный склеп?

– Спасибо, но не будем об этом. Конечно, все это очень печально, но… – Джакомо пожал плечами. – Господь не оставил нас, освободив Джованну от страданий. Он снова проявил к нам бесконечное милосердие, подарив бедной Джованне несколько радостных минут незадолго до смерти. Мы должны благодарить Господа за все, что он нам посылает. – Они помолчали, и Джакомо улыбнулся. – Присаживайтесь, синьорина Анна.

Молодой слуга, такой же бледный и худой, как и привратник в вестибюле, пододвинул стул, случайно задев ее колено. Анна невольно вздрогнула: пальцы юноши были холодными, как у покойника.

Анна глубоко вздохнула, чтобы скрыть нарастающую тревогу. «Ерунда, – пыталась она успокоить себя, – все это плод разыгравшейся фантазии. Дом Пацци – не могила, слуги – живые люди». Возможно, она насмотрелась фильмов ужасов и ей чудится всякая чушь.

Не хватало еще, чтобы ей померещились торчащие изо рта хозяина клыки вампира.

Анна обратила внимание на то, что в доме нет зеркал. Не сходит ли она с ума? Зачем ей зеркала? Вампиры и духи существуют только в книгах, фильмах или на сцене. И все же короткий взгляд в зеркало, пусть даже крохотного, наверное, успокоил бы ее. Ей было бы не так жутко в этой мрачной и давящей атмосфере.

– Суп подан, синьорина, – сказал слуга голосом, больше похожим на хриплый шепот. Поставив на стол миску с супом, он открыл крышку и, зачерпнув большой половник, налил в ее тарелку, потом пошел к другому концу стола и обслужил Джакомо.

– Желаю вам приятного аппетита, синьорина Анна. – Джакомо кивнул ей и начал есть.

«Немного горячего супа не повредит», – подумала Анна, продолжая дрожать, несмотря на горящий камин.

Анна решительно зачерпнула ложкой горячий бульон, в котором плавали горошины, кусочки моркови, капусты, свеклы и еще чего-то явно животного происхождения. По-видимому, это требуха или внутренности, неизвестные в XXI веке или используемые в кормах для животных. Вероятно, в XV веке они входили в состав обычного меню. Но, что бы это ни было, суп оказался на редкость вкусным.

Слуги вносили одно блюдо за другим, обмениваясь короткими замечаниями. Когда был съеден и десерт – тонкий пирог с яблоками, – Джакомо вытер салфеткой рот и поднялся.

– А теперь приглашаю вас в библиотеку, – предложил он, протянув Анне руку. – Там мы можем спокойно поговорить. Надеюсь, у вас есть немного времени, достопочтимая синьорина?

Джакомо приветливо улыбался. Он был ненавязчив, учтив, обладал прекрасными манерами – словом, безукоризненный джентльмен. Но почему, несмотря на его галантность, Анна испытывала дрожь в его присутствии, будто какой-то призрак дышал ей в затылок? В лице Джакомо было нечто странное и жутковатое. Анне все время хотелось убежать, но она не могла себе позволить оскорбить Джакомо де Пацци. Поднявшись, она улыбнулась и взяла его под руку.

– Спасибо, с удовольствием.

Джакомо провел ее в библиотеку, находящуюся в соседнем помещении. И здесь все окна были завешены плотными шторами, а солнечный свет заменяли сотни стоявших повсюду свечей. Они устроились у камина. Оба молчали. Первый раз в жизни Анне хотелось взять в руки вышивку, чтобы чем-то занять руки и скрыть волнение. Джакомо, казалось, ничего не замечал вокруг. Глядя на огонь в камине, он был погружен в собственные мысли.

«Уж не забыл ли он про меня?» – подумала Анна, судорожно подыскивая тему разговора. Вот так молча сидеть могут позволить себе супруги, прожившие сорок лет вместе, но никак не люди, почти незнакомые друг с другом. Матильда бы упала в обморок, наблюдая эту сцену. Хорошо, что Анна была опытной журналисткой и умела вести беседу. Сейчас от напряжения, которое повисло в воздухе и которое Анна ощущала почти физически, начнут сыпаться искры. Надо срочно завести разговор. Разумеется, не о погоде или видах на урожай в будущем году. Анна чувствовала, что после того как кончится это тягостное молчание, начнется настоящий разговор – о Медичи, Козимо и Джованне. Она откинулась в кресле, удобно устроилась и стала ждать.

– Здесь мы иногда сидели с Джованной, – начал Джакомо. Он говорил тихо, как бы сам с собой, и в то же время четко выговаривая каждое слово, чтобы Анна могла следить за ходом его мыслей. Ей вдруг представилась картина: Джакомо, освещенный ярким лучом прожектора, сидит на погруженной в темноту сцене и произносит монолог. Он не замечает, что в зале больше пятисот гостей, которые затаив дыхание слушают его. – В те дни, когда Джованне становилось легче, она спускалась сюда и садилась к камину. Мы разговаривали. Я часто читал ей вслух, а она вышивала. – Он бросил быстрый взгляд на Анну. – Те гобелены, которые вы видели в вестибюле, синьорина Анна, вышиты Джованной. – Он тяжело вздохнул. – За несколько недель до своей кончины она ни разу не спустилась в библиотеку. Она была очень слаба. Невыносимо жаль! У нее были золотые руки.

– Да, вы правы. Гобелены необычайно выразительны, – сказала Анна и, вспомнив о Циклопе, пожирающем людей, вздрогнула. Жаль, нет рядом ее подруги Ангелы. Какие выводы сделала бы она о душевном состоянии художницы при виде таких сюжетов? – Джованна была интересная женщина. Кстати… – Анна запнулась, и Джакомо пристально посмотрел на нее. Сначала она собиралась рассказать ему о визите Джованны, но в последний момент раздумала. – Извините меня, синьор Джакомо, я, вероятно, кажусь вам слишком болтливой. Я ни в коем случае не хочу бередить вашу свежую рану. К сожалению, мне не довелось ближе познакомиться с Джованной. Я впервые увидела ее на приеме у Медичи. Мне показалось, что у нас много общего. Простите, если вам больно говорить о вашей покойной сестре, я вас пойму, и мы переменим тему.

– Нет, нет, напротив, – быстро возразил Джакомо, поглаживая руками подлокотники кресла. – Именно потому что ее нет больше с нами, мне доставляет радость рассказать вам о ней. – Он тряхнул головой. – Уверяю, что более преданной подруги, чем Джованна, вы бы никогда не нашли. К несчастью, болезнь помешала ей завязать знакомство со своими сверстницами, но она никогда не жаловалась и часто повторяла, что лучшее времяпровождение для нее – это сидеть у камина вместе со мной. Моя бедная сестра! Добрая, скромная душа! – Он на миг замолчал, сверкнув взглядом, словно в глаз ему залетела муха. – Но в глубине души она, лишенная общения с молодыми женщинами и мужчинами, была очень одинока.

– С каких же пор ваша сестра была больна?.. – начала Анна, но потом осеклась. – Извините, если я…

Но Джакомо только отмахнулся.

– Очень давно. Она была еще совсем юной девушкой, когда все началось. За ней ухаживал один человек, предлагал ей руку и сердце, а потом…

– Он нарушил слово? – спросила Анна. Она намеренно говорила тихо, вкрадчиво и осторожно, как делала всегда, желая подвести интервьюируемого к главному пункту в разговоре, зная, что это для него болезненная тема, а потому – самая интересная для читателя.

Джакомо быстро посмотрел на Анну:

– Вы знали об этом?

– Нет, я просто догадалась. Я…

– Я подумал, что вам уже все рассказали. Может быть, вы стыдитесь, что этот человек был одним из ваших… из Медичи? Я говорю о Козимо, кузене Лоренцо…

Анна вздрогнула. В голосе Джакомо прозвучала нескрываемая ненависть, когда он произнес это имя. По его тону было понятно, что он обвиняет его в смерти сестры. Он смотрел на огонь в камине и, вероятно, больше всего на свете хотел бы видеть в этом горящем пламени своего бывшего друга, корчащегося в предсмертных муках.

– Вы будете удивлены, если я скажу вам, что готов отдать все богатства за то, чтобы получить его голову на серебряном подносе. Но… – Он беспомощно развел руками. – Но не могу… Я не могу убить его сам. И не могу нанять убийцу, который бы выполнил это страшное поручение. И дело здесь, как вы понимаете, не в деньгах. Я сам стыжусь этих низких помыслов. Я каждый день молюсь Богу, прошу о спасении моей души. Как бы я ни ненавидел его, я не способен убить. Ведь Козимо был моим лучшим другом. Не знаю, знакомо ли вам это чувство?

– Я слышала… – осторожно заметила Анна.

– Мы были не просто друзьями, синьорина Анна. Мы были братьями-близнецами. Мы всегда знали, о чем думает, что чувствует другой. Мы все делали сообща. Мы не мыслили жизни друг без друга. И так продолжалось вплоть до того самого дня. – Он задумчиво прикусил губу и, почти перейдя на шепот, заговорил медленнее: – Как бы я хотел, чтобы тот день никогда не наступил. Однажды на рынке мы встретились с колдуньей: мы пришли за любовным напитком, чтобы покорять женщин. Мы были полными дураками! Думали только о юбках и о том, что под ними… – Углубившись в воспоминания, он улыбался. – Но колдунья дала нам не любовный напиток, а старый зашифрованный свиток. В нем было что-то зловещее, а Козимо… – Джакомо покачал головой. – Он всегда отличался чрезмерным любопытством. Если сталкивался с тайной, то должен был разгадать ее во что бы то ни стало. Так случилось и в тот день. Как я ни отговаривал его, он не желал меня слушать. Он заперся в своей комнате, проводил дни и ночи, ломая голову над рукописью, пока ему не удалось наконец расшифровать ее текст. Я хорошо помню, как он пришел ко мне посреди ночи: бледный, изможденный, со странным, лихорадочным блеском в глазах. Он сказал, что в рукописи зашифрован рецепт напитка, который позволяет совершать путешествия в прошлое. Он…

– Эликсир вечности? – выпалила Анна и тут же спохватилась. Такой промах был верхом непрофессионализма. Полнейшей глупостью!

Джакомо странно посмотрел на нее.

– Вы знаете об эликсире, синьорина Анна?

– Да. Некоторое время назад я говорила с Козимо, и он упомянул эликсир.

– Это правда? Значит, вы способны вызвать у человека доверие, синьорина Анна, очень большое доверие. Козимо – осторожный человек. Он никогда никому не говорил об эликсире. Даже в разговорах со мной он с тех пор не произносил этого слова. Сомневаюсь, что об эликсире знают даже в семье Медичи. – Джакомо улыбнулся. – Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения. На чем я остановился? – Он сморщил лоб, как актер, забывший текст роли. – Козимо уговаривал помочь ему приготовить эликсир. Я, разумеется, отказался и изо всех сил пытался отговорить и его. Все это дело казалось мне какой-то чертовщиной, черной магией и бесовским занятием. Уже тогда я понимал, как это зелье подействует на его душу. К сожалению, мне не удалось убедить его. Я долго корил себя, и до сих пор меня мучает вопрос, все ли возможности я исчерпал, чтобы спасти Козимо?

– А что вы могли сделать, кроме того, что предостерегли его?

– Я мог бы поговорить с родными. Уверен, они оградили бы его от общества, – ответил Джакомо. Анна похолодела, когда до нее дошел смысл его слов. Неужели он серьезно пытался упечь его в сумасшедший дом? – Но я не сделал этого. Ведь мы были друзьями, и одна мысль, что до конца дней он обречен влачить жалкое существование в стенах лечебницы для душевнобольных, была невыносима для меня. – Он снова покачал головой. – Сейчас я понял, что уже тогда он был потерян для общества. Он долгое время докучал мне, уговаривал вместе заняться эликсиром, но потом отступился, назвав меня трусом, и окончательно отдалился от меня. Что было потом, могу только догадываться. Не знаю, какой бессовестный негодяй достал ему все необходимые ингредиенты. Козимо не справился бы в одиночку, не смог бы приготовить зелье.

– Откуда вам известно, что он действительно получил эликсир?

– Он предлагал мне его выпить, и не один раз. Честно признаюсь, я проявил слабость и даже попробовал его раз или два. Каких только глупостей не наделаешь в молодости? Но, признаюсь вам, я сразу осознал всю опасность, таящуюся в эликсире. И, разумеется, пытался уговорить Козимо воздержаться от эликсира. Увы! Шли годы, и я с ужасом наблюдал, как он меняется на глазах, становится резким, наглым, хитрым и коварным, оскорбляя всех и вся. Его боялись слуги, чурались друзья, от него отказалась семья. Особенно отвратительно он вел себя с молодыми женщинами, из какого бы сословия они ни происходили – будь то служанка, крестьянка или женщина из знатной семьи. Он не брезговал даже нищенками, просящими подаяние. В нем словно горел дьявольский огонь, пожирая душу. И этот огонь невозможно было ничем погасить. Козимо ненасытен. Для него не существует ничего святого. Он топчет ногами все – плохое и хорошее. Он вел себя так безобразно, что отцы семейств боялись выпускать своих дочерей на улицу даже днем. Я тоже не спускал глаз с Джованны, серьезно опасаясь за ее безопасность. Больше того, старался вести дела, не отлучаясь из дому, избегал дальних поездок. Козимо ждал момента, чтобы во время моего отсутствия подобраться к Джованне.

Джакомо сжал кулаки, а голос его задрожал от гнева.

– Он действовал с изощренной хитростью – сначала пускал в ход свой мужской шарм, осыпал ее подарками, дарил цветы и сладости. В общем, вел себя как образцовый кавалер. Потом, когда она стала послушной как овечка, начал рассказывать обо мне всяческие небылицы, пытался уговорить ее бежать с ним из Флоренции. Моя сестра была такой молодой и неопытной, благочестивой и наивной. Вскоре она полностью была во власти этого интригана и развратника. Он почти уговорил ее бежать из дому, но тут, к счастью, я вернулся из деловой поездки. Когда мы с ним столкнулись, Джованне открылось его истинное лицо. Он трусливо ретировался. Она рыдала, сгорая от стыда, страшно раскаивалась, но было уже слишком поздно. Она уже ждала ребенка от него, но волнения и стресс привели к выкидышу. С тех пор она перестала быть прежней Джованной.

Джакомо размеренно качал головой, потом поднялся.

– Не знаю, зачем я рассказал вам это все, синьорина Анна. Возможно, для того, чтобы предостеречь вас. Вы молоды, прекрасны, благонравны. Чем-то вы напоминаете мне Джованну, какой она была, пока этот подлец не сломал ей жизнь. Я знаю, вы верите в человеческое добро и даже представить себе не можете, какой бес сидит в этом человеке, внешне таком привлекательном. Хочу вас предостеречь – вы самый идеальный случай для него. Не сомневаюсь, он будет пытаться соблазнить вас, а я буду корить себя за то, что не сумел предотвратить беду.

Анна молчала. Какие же муки пришлось испытать бедной Джованне! И в то же время в ней шевелилось какое-то неясное чувство, похожее на сомнение. Разве Козимо, хотя бы намеком, пытался приблизиться к ней? Нет. Несколько раз они разговаривали, но темы их разговоров ограничивались эликсиром и тем письмом с приглашением на бал. Во время этих коротких встреч он изо всех сил старался произвести впечатление циника, своенравного бахвала и самодура. Если это и была его манера соблазнения, то, надо признаться, очень своеобразная, а главное, абсолютно новая. Почему же в глубине души она так противилась этой уничижительной оценке Козимо? Впрочем, возможно, именно своей порочностью он привлекал ее?

– Но зачем ему соблазнять меня? – спросила Анна.

Джакомо пожал плечами.

– Кто может знать мотивы сумасшедшего? – Он сжал губы, как будто сдерживая слезы. – В сущности, ему была важна не Джованна. Прежде всего он хотел нанести оскорбление мне. И это ему вполне удалось. Вы даже не представляете, синьорина Анна, какой мукой для меня стало ежедневно видеть страдания Джованны без всякой надежды на выздоровление. – Джакомо закрыл глаза. Анна ждала, когда он успокоится и снова заговорит. – Козимо ненавидит не только меня, синьорина Анна Он ненавидит всех, кто благополучнее его. Поэтому он ненавидит и свою семью, в особенности кузена Лоренцо и его брата Джулиано. Он погубил и мою душу. Насколько я его знаю, он никогда не остановится. Он будет искать все новых жертв, лишая людей самого дорогого.

Анна перевела дух. Не намекает ли он на заговор Пацци? Знает ли он о заговоре? Возможно, ему стало известно, что Козимо замышляет убить своего кузена Джулиано? Мотив совершенно ясен: Козимо, которого все ненавидят, завидует Лоренцо, его славе, власти и популярности. Он завидует и Джулиано, которого все обожают, который молод и красив. Уничтожив Джулиано, он одним ударом убивает двух зайцев. Вероятно, Джакомо хочет предупредить Анну? Но подождем. Пока что это только домыслы. Надо иметь конкретные факты и доказательства.

– Вы подозреваете кого-то конкретно? – спросила она. – Извините, возможно, я излишне настойчива. Вам может показаться странным, но благополучие семьи Медичи и в особенности Джулиано для меня вопрос первостепенной важности. Если вам что-нибудь известно, что против одного из Медичи замышляется какое-то злодейство, скажите мне сейчас же, пусть это лишь смутная догадка. Скажите мне всю правду, какой бы оскорбительной или обидной она ни была. Если это поможет отвести беду, то цель оправдывает любые средства. Вы ведь тоже отдали бы все на свете, чтобы вовремя узнать о кознях Козимо, пока ваша сестра не оказалась в его сетях.

Затаив дыхание Анна ждала, что он скажет на это. Его ответа пришлось ждать целую вечность. Наконец Джакомо заговорил:

– Вы правы, синьорина Анна, – тихо начал он. – Если бы меня предостерегли раньше, Джованна и поныне была бы жива. Она ведь могла стать счастливой женой и матерью. Поэтому.. – Он поднялся и, повернувшись к ней, схватил ее за руки. В его взгляде было нечто невыразимо трогательное. – То, что я скажу сейчас, предназначается только для ваших ушей. Я говорю это под большим секретом. – Он быстро оглянулся, словно опасаясь, что их подслушивают, потом наклонился к Анне и перешел на шепот: – Мне стало известно, что Козимо поддерживает связи с недругами Медичи. Люди видели, как он в наемной карете совершил поездку в Сиену, где тайно встретился с кардиналом и его советниками. А его новый слуга Ансельмо – отъявленный вор и мошенник, который, переодевшись в шута, обворовывал людей на рынке. Говорят, свой порочный талант он поставил на службу Козимо. Он распространяет по городу гнусные сплетни, ворует договоры, важные бумаги, злит и пугает деловых партнеров Медичи. Если его не остановить, то может случиться непоправимое: Медичи придется расстаться со своим богатством или, того хуже, бежать из Флоренции. Козимо уже погубил честь семьи Пацци. Нельзя допустить, чтобы это произошло и с Медичи.

От ужаса у Анны по спине пробежали мурашки.

– Чем я могу помочь? – спросила она в надежде, что у Джакомо есть готовый ответ и ей останется лишь претворить все в жизнь. Но ответа не последовало.

– Не знаю, – со вздохом сказал он. – Вы умная женщина, синьорина Анна. Возможно, вы сами найдете способ, как положить конец его злодеяниям. Могу дать только один совет – остерегайтесь Козимо и никогда не доверяйте ему Какими бы чарами он ни пытайся вас околдовать, как бы ни льстил, скажу вам: это – демон. У него нет ни стыда, ни совести, он не способен на раскаяние. Он давно продал душу дьяволу.

Незаметно вошел слуга, чтобы подложить в камин поленьев. От неожиданности Анна вздрогнула.

– Извините, я… – забормотала она, пытаясь взять себя в руки. Значит, убийца Джулиано – Козимо? Как же ей спасти Джулиано, как предотвратить кровавое преступление, которое произойдет 26 апреля у алтаря собора Санта Мария дель Фьоре и потрясет всю Флоренцию? – У меня все перепуталось. Я даже не знаю…

– Зато я знаю, дитя мое, – тихо сказал Джакомо, по-отечески потрепав ее по руке. – Я понимаю, как вас волнуют эти слухи. Поверьте, я тоже стараюсь всеми возможными средствами пресечь козни этого негодяя. Будьте уверены, я всегда в вашем распоряжении, если потребуется моя помощь. Я всегда готов выслушать вас и дать совет. Надеюсь, общими усилиями нам удастся сорвать планы этого безумца.

Анна кивнула. Это было хорошее предложение. Конечно, Лоренцо ни за что не поверит, если она расскажет ему о подозрениях против Козимо. В конце концов, Козимо его кузен. Лоренцо умный и осмотрительный человек и знает цену Козимо. Но когда дело касалось одного из членов его семейства, Лоренцо был немного сентиментальным. А с Джулиано вообще невозможно говорить на эту тему. Или все же поговорить? Пожалуй, следует сказать ему что-нибудь в таком духе: «Если не будешь бдительным, Козимо убьет тебя 26 апреля перед алтарем Санта Мария дель Фьоре». Да, Джакомо может быть очень ценным союзником. Он в курсе всех дел, которые происходят во Флоренции, пользуется уважением знати и духовенства, у него везде «свои уши», свои верные соглядатаи. А главное, он знал Козимо как никто другой.

– Да, – твердо сказала Анна и поднялась. – Как только я узнаю что-то новое, сразу же сообщу вам. А сейчас прошу меня извинить. Я и так отняла у вас слишком много времени. Скоро вечер, и мне надо вернуться домой.

– Вы совершенно правы. Извините мою неучтивость, но, когда заходит речь о моей сестре, я забываю о приличиях. Я вызову карету. Вас отвезут домой.

Джакомо проводил ее вниз до вестибюля. Здесь стало еще мрачнее и холоднее, чем прежде. Когда слуга расправлял накидку на ее плечах, Анна снова взглянула на Циклопа и других персонажей гобеленов: Сциллу и Харибду, горящую Трою, обрушивающуюся Вавилонскую башню; со всех картин на нее смотрели мужчины и женщины с раскрытыми от ужаса глазами и ртами. Вдруг наверху что-то мелькнуло. Что это? На лестничной площадке стояла неподвижная фигура, скорее напоминавшая тень, и ее взгляд был устремлен вниз.

«Донна Лючия!» – мелькнуло у Анны в голове. Значит, она не так больна, как говорит Джакомо? Не успела Анна сообразить, кто это, фигура мгновенно исчезла.

– Что с вами? – мягко спросил Джакомо, следивший за ее взглядом.

Анна не могла оторвать глаз от лестницы, но там уже никого не было. Фигура лишь на миг замаячила перед глазами, и Анна невольно усомнилась. Наверное, померещилось. Или это была одна из служанок.

– Все в порядке, – ответила Анна, выдавив из себя улыбку. – Просто хотелось еще раз полюбоваться работами вашей сестры. Это настоящие шедевры.

– Карета готова, синьорина, – сказал подоспевший лакей, отвешивая легкий поклон. Он был похож на призрак, как, впрочем, и все остальные слуги. Ничего удивительно, когда живешь в темноте, без солнечного света.

– Благодарю за теплый прием. Надеюсь, вы нанесете ответный визит в дом Джулиано де Медичи. Передайте мой сердечный привет и пожелания скорейшего выздоровления вашей матушке донне Лючии.

Она протянула руку Джакомо, которую тот галантно пожал.

– Вы тоже кланяйтесь Джулиано и его достопочтенному брату Лоренцо. Я знаю, что они не причастны к трагедии. Ваш долгожданный визит пролил целительный бальзам на мою душу.

Он поклонился и поцеловал ей руку.

Анна содрогнулась. Губы Джакомо были холодными и мокрыми, как у утопленника. Она почувствовала отвращение, инстинктивно отдернув руку. Что с ней? У нее ведь нет никаких оснований бояться этого галантного человека.

И все-таки… она чувствовала на руке этот мертвящий поцелуй даже тогда, когда карета уже подъезжала к дому Джулиано. Здесь ее ждали Матильда и Энрико.

Кровавая надпись

Анна беспокойно ворочалась в постели. Она не могла уснуть, мысли ее витали, как сухие листья на осеннем ветру. Из головы не выходил разговор с Джакомо де Пацци. Она неотступно думала об опасности, нависшей над Джулиано, о Козимо, об их отношениях с Джакомо. Сидя у камина в библиотеке Пацци, она не усомнилась ни в одном его слове, но сейчас, находясь в теплом, наполненном жизнью и радостью доме Джулиано, вдали от мрачных стен дворца Пацци, ее одолевали мрачные предчувствия. Неужели Козимо действительно такой изверг, что способен убить своего кузена? Разве не сам он твердил, что любит Джулиано? Безусловно, он сильно отличался от людей своего поколения. Да, он отъявленный циник, совершенно не считающийся с людьми. Однако, несмотря на все дерзкие выпады, которые он себе позволял, Козимо не производил впечатления коварного и хитрого мерзавца. Напротив, он откровенно высказывал свои суждения, был честнее и искреннее, чем это принято в обществе. Как это уживается в одном человеке? Притворство? Возможно, его прямота – часть непроницаемой маски, за которой скрывается интриган и убийца?

Джакомо и Козимо. Два бывших друга. Один – любезный, воспитанный. На таких, как Джакомо, зиждется общество. Другой – бесцеремонный циник, экстравагантный фигляр. Кому доверять? Нет, нельзя ставить вопрос таким образом, если она в полном рассудке. Но в том-то и дело, что Анна начала сомневаться в собственном рассудке. Иначе почему она склоняется в пользу Козимо? Одна часть ее сознания не желала верить, что Козимо подлец, каким его все считали; другая его часть, наоборот, видела в роли лицедея Джакомо, этого милого, учтивого, глубоко верующего Джакомо. Нет, она явно сходила с ума.

Анна перевернулась на другой бок, подложив руку под голову. А что, если ей пойти к Козимо, поговорить с ним, услышать историю несчастной Джованны, уже в его интерпретации? Так, для сравнения, чтобы услышать, что скажет он и насколько его версия отличается от версии Джакомо. Может быть, тогда она услышит правдоподобное объяснение его визита к Джованне в доме Медичи и поймет, кому можно доверять, а кому – нет. Все перепуталось в ее голове. Черное превратилось в белое, а белое – в черное. Все, что раньше казалось хорошим, стало дурным и зловещим, как теперь, когда она наконец погрузилась в сон.

Ей снился сон. Она в церкви. Дело происходит летом. она это точно знает, потому что за воротами от жары колеблется воздух. Она одна в храме, наедине с скульптурами святых. Горящие свечи, ларец для святого причастия. Анна не знает, что привело ее сюда. Желание помолиться? Навряд ли. Она никогда не отличалась религиозностью. Возможно, она пришла сюда, чтобы взглянуть на какую-то достопримечательность – скульптуру или картину знаменитого художника? Нет, этого она не помнит, и рядом нет никого, кого можно спросить. От жары все попрятались в домах и барах с кондиционерами. Но Анну не смущает отсутствие людей. У нее свободное время. По-видимому, она в отпуске.

В церкви прохладно и темно. Ее глаза горят – но почему? Этого она не помнит. Возможно, от слепящего света и пыли на улице. Без всякой цели Анна медленно бредет между колонн, рассматривая картины в нишах. Это старинные полотна и витражи – из тех времен, когда люди еще не умели читать, иллюстрации к библейским сюжетам. Неожиданно для себя Анна находит лестницу, ведущую вниз, и, ухватившись за железные поручни, с любопытством заглядывает вглубь. В тот же миг она вспоминает, зачем она сюда пришла, и спускается по этой лестнице. Медленно ступая по узким, истертым ступеням, она слышит, как бьется ее сердце. Что там, в глубине, неважно, но, несмотря на это, ее неудержимо влечет все дальше и дальше.

И вот она в низком, сводчатом помещении, окрашенном белой краской. Справа и слева в нишах – каменные плиты, напоминающие койки на подводной лодке. Но это не спальные ложа христиан, пытавшихся найти укрытие от римлян, мавров или других врагов. Это усыпальницы. Множество могил. Она попала в царство мертвых.

Было тихо. Так тихо, что Анна отчетливо слышала потрескивание неоновых ламп вдоль стен, освещавших путь холодным ярким светом, отчего склеп выглядел еще более таинственным. Но и не ради этих могил она пришла в эту церковь. Погруженная в свои мысли, подобно марионетке, управляемой невидимой нитью, она погружалась все ниже в катакомбы, пока наконец не оказалась перед могилой, находящейся в стороне. Сердце ее забилось сильнее, на лбу выступили капельки пота. Она была у цели. Да, она искала именно этот склеп. С дрожащими от страха коленями она вошла в крипту.

Крипта была небольшой по размеру, а высота едва достигала человеческого роста. Яркая белизна стен и потолков болезненно слепила глаза, хотя светильников не было видно. В склепе оказалась единственная могила. Анну бил озноб, словно надгробная плита была ледяной, а не вырезанной из серого мрамора. От этой могилы и исходил тот холод, который заставлял Анну дрожать, а в выдыхаемом ею воздухе витала ее душа, стремящаяся вырваться из тесноты склепа. Анне хотелось одного: бежать отсюда и как можно скорее. Но она словно застыла, окаменела. Когда она наконец шевельнулась, случилось невероятное. Вместо того чтобы бежать прочь, она вплотную подошла к могильной плите. Это напоминало сцену из фильма ужасов, где актеры поступают вопреки ожиданиям зрителя.

Ее сердце билось так громко, что эхо грозило обрушить стены усыпальницы. Вопреки своей воле, вовсе не желая знать имя погребенного, Анна, подталкиваемая таинственной силой, подошла к надгробию.

Медленно и тяжело, словно склеп был наполнен густым гелем, Анна склонилась над плитой и стала читать надпись, выгравированную на сером мраморе кроваво-красными буквами. Багрово-пурпурный цвет был таким ярким и насыщенным, что буквы врезались в мозг, а глаза пронзила острая боль. Невольно закрыв лицо руками, Анна опустилась на колени и повторяла, как мантру, слова, написанные на мраморной плите: «Джакомо де Пацци – мир праху твоему!»

Анна очнулась в холодном поту. Ее ночная сорочка прилипала к телу, одеяло валялось на полу. Она поднялась, уселась в постели, упершись подбородком в колени и обхватив их руками. Этот кошмарный сон преследовал ее уже в течение нескольких лет, и каждый раз он облекался все новыми деталями: то она видела себя на кладбище, то в маленькой часовне где-то в лесу, то в церкви. Однажды ей приснился даже собор Святого Петра. И каждый раз во сне она с бьющимся сердцем стояла у надгробия, читая надпись на плите, и каждый раз, дрожа от страха, просыпалась, обливаясь холодным потом. Но самым удручающим было не то, что этот сон регулярно повторялся (что само по себе могло бы стать предметом психоаналитического исследования), а то, что в основе этого сна лежал реальный эпизод. Однажды она действительно стояла у этой плиты.

Это было много лет назад. Анна только что окончила среднюю школу и махнула в Испанию во время каникул. Взяв напрокат машину, она исколесила всю страну вдоль и поперек. Был август. Стояла палящая жара, и Анна боялась, что в радиаторе закипит вода. Она оказалась в Кастилии, а точнее – в Авиле, городе святой Терезы. Она разыскала небольшой, полузабытый монастырь Святого Фомы – на окраине Авилы по совету заправщика бензоколонки.

Он рассказал ей, что ни в одном путеводителе для туристов нет ни малейшего упоминания об этом монастыре, что это настоящая находка для путешественника и такого она нигде не увидит. Что особенного было в этом монастыре, он не сказал, но эта идея заинтриговала Анну. Она показалось ей таинственной и загадочной.

Был полдень. Анна вошла в монастырь. Крытая галерея вокруг монастырского двора, небольшой запущенный сад из-за жары были пусты, как и в ее снах. В поисках той достопримечательности она прочесала всю территорию монастыря и обнаружила склеп – тот самый склеп, который с тех пор неотступно преследовал и пугал ее в снах.

Он был очень неказистый, белый, простой, с единственной могилой из серого невзрачного мрамора, но Анна сразу же поняла – это и есть та самая достопримечательность, о которой рассказывал заправщик бензоколонки. Могила обладала необыкновенной притягательной силой, но отнюдь не благодаря своей художественности и красоте. Она привлекала к себе необычностью царящей здесь атмосферы. Войдя в склеп, Анна задрожала, хотя здесь было не холоднее, чем в самой церкви. Здесь не висело никакой паутины, не летали мухи, не ползали жуки. Казалось, всякая живая тварь избегала это жуткое место. Да и самой Анне сразу же захотелось бежать отсюда. Особого желания узнать, кто здесь покоится, у нее не было, и только из чистого любопытства она не ушла сразу. Надо хотя бы взглянуть, что написано на плите. Анна прочла буквы и цифры, выгравированные так глубоко, будто гравер долго корпел над ними, вырезая их задолго до смерти. Казалось, что этих стен не коснулись ни тлен, ни пыль. Прочитав имя усопшего, она поняла, почему.

На плите крупными буквами было написано: «Томас де Торкемада, 1420—1498. Requiscat in pace – Да почиет с миром».[1]

Анна вздрогнула, вспомнив ту страшную минуту. Томас де Торкемада в конце XV века был главой испанской инквизиции, настолько основательно выполнившим свою задачу, что даже церковь, с ее средневековыми предрассудками, после его смерти не отважилась освятить его тело. Даже в XX столетии его могила служила свидетельством необыкновенной жестокости, нетерпимости и фанатизма человека, который держал в страхе всю Испанию. Тогда, стоя как вкопанная у его могилы, Анна, казалось, слышала дикие крики его жертв, умерших мученической смертью на костре или под страшными пытками. Торкемада был воплощением зла. Однако в сегодняшнем сне она отчетливо видела на плите другое имя: «Джакомо де Пацци». Эти слова глубоко врезались ей в память.

Анну бил озноб, зуб не попадал на зуб. Она быстро натянула на себя одеяло и глубже зарылась под ним, но дрожь не проходила. Джакомо де Пацци. Почему на плите стояло это имя? Что это могло означать?

В эту ночь Анна не находила сна. Мысли не давали ей покоя. Она ворочалась с одного бока на другой, но сон не приходил. Под утро, когда забрезжил рассвет и в комнату через тяжелые ставни и занавеси стали проникать слабые лучи солнца, она не выдержала и, вскочив с кровати, позвонила в колокольчик, стоявший на столике у изголовья.

На звон колокольчика быстро явилась Людмила. Ее вид красноречиво говорил о том, что она только что проснулась. Платье было надето небрежно, и по пути она подтыкала под чепчик свои заплетенные в толстую косу темно-каштановые волосы.

– Синьорина, вы меня звали? – Сделав книксен, она от удивления широко раскрыла глаза: Анна была не в постели, как обычно в этот час, а стояла возле комода, полностью одетая. Людмила на миг оцепенела.

– Синьорина… вы уже… – залепетала она.

– Да, я уже оделаоь, – нетерпеливо сказала Анна, стягивая волосы узлом и скалывая их заколками, украшенными мелкими серебряными бабочками. – Приготовь мне завтрак в библиотеке: немного сыра, хлеба, молока и одно яблоко. И передай Энрико, чтобы кучер приготовил карету.

– Вы куда-то собрались? Но…

Анна отвернулась. Дурацкое выражение лица молодой служанки действовало ей на нервы.

– Как ты догадалась? Да, иначе зачем бы мне понадобилась карета? – Она раздраженно тряхнула головой и посмотрелась в зеркало. – Да поживее, я очень спешу.

– Но, синьорина, разве вам разрешено выходить из дома? Матильда приказала…

Анна стиснула зубы до скрежета.

– Кто здесь служанка, а кто – госпожа? – крикнула разъяренная Анна, хлопнув зеркальцем по комоду. – Если бы я нуждалась в совете Матильды, я бы спросила ее сама. И попрошу запомнить: дело служанки – выполнять любые приказания госпожи, какими бы странными они тебе не казались.

– Синьорина…

– Ясно. Вижу, что от тебя толку не добьешься.

Подобрав юбки, Анна прошла мимо служанки и покинула комнату.

– Синьорина, что вы задумали? Куда вы собрались?

Схватившись за ручку двери, Анна обернулась.

– Я иду в кухню и сама приготовлю там завтрак. А потом ухожу. Пешком.

Хлопнув за собой дверью, она слышала испуганные выкрики служанки.

В кухне завтракали слуги, сидя за длинным, чисто выскобленным деревянным столом: Матильда, Энрико, старшая повариха, кучер, конюх, прачка, служанки и мальчики на побегушках.

Только две маленькие кухарки не имели права сидеть вместе с ними за одним столом. В то время как остальные отламывали крупные ломти хлеба, ели сыр и, чавкая, пили молоко, эти бедняжки чистили овощи и месили тесто.

В кухне стояла полная тишина. Увидев стоящую в дверях Анну, слуги широко раскрыли рты. Энрико даже уронил в миску с молоком кусок хлеба, и по его безукоризненно чистой ливрее разлетелись брызги. А Матильду чуть было не хватил удар.

– Синьорина… – радостно вскрикнула кухарка, всплеснув руками, единственная, способная произнести слово. – Что вы здесь делаете?

– Хочу позавтракать. Я голодна, – ответила Анна.

– Синьорина, вы же обычно завтракаете в своей спальне…

Анна мысленно досчитала до десяти, потом решительной походкой двинулась к полке с посудой и, взяв бокал и тарелку, села на свободный стул. Служанки испуганно отпрянули от нее, как от прокаженной. Другие растерянно переглядывались.

– Не хотите молока, синьорина? – спросила молодая служанка, пододвигая кувшин.

– Благодарю, – ответила Анна, наливая в бокал молоко. Один из конюхов, отрезав ломоть хлеба, робко улыбнулся беззубым ртом и протянул ей кусок. Когда Анна отпила глоток, жуя твердый невкусный хлеб, ничего общего не имевший с теми хрустящими булочками, которые ей обычно подавались, Матильда уже оправилась от шока. Меж ее бровей пролегла глубокая складка.

– Синьорина, зачем вы так рано поднялись? – строго спросила она. – Зачем вам понадобилось бежать по холодному коридору и завтракать в кухне вместе со слугами, особенно в вашем положении? – Она многозначительно понизила голос, однако по взглядам слуг Анна поняла, что ее беременность ни для кого не секрет – во всяком случае, для всех домочадцев. – Вам надо было позвонить в колокольчик.

– Я так и сделала, – невозмутимо ответила Анна, отпивая еще глоток. Она не любила молоко, предпочитая выпить чашку хорошего бодрящего чая. Однако черный чай здесь подавался только по особым случаям, и ей приходилось довольствоваться холодным молоком, пахнущим коровой. – Молодая служанка отказалась готовить мне завтрак. А у меня сегодня срочное дело, и я решила не ждать. – Она взглянула на кучера, который при ее словах залился краской. – Мне понадобится карета, Джузеппе. И поскорее.

Энрико поперхнулся, у него изо рта в разные стороны полетели брызги вперемешку с крошками хлеба.

– Вы опять куда-то собрались? – спросила Матильда. Сидя на своем табурете с прямой спиной, словно в корсете, она процедила: – Я знаю, что служанке не положено задавать вопросов, но все-таки…

– Ты права, никаких вопросов, – оборвала ее Анна. – Наберись терпения. Джузеппе расскажет, куда он меня отвез.

Джузеппе побагровел. Переводя растерянный взгляд с Анны на Матильду, он встал и, пробормотав что-то вроде: «Пойду запрягу кобылу», – вышел из кухни.

– Синьорина, молодой синьор Джулиано будет ругаться, когда… – снова начала Матильда.

Но Анна не дала ей договорить.

– Джулиано нет в городе, и я уверена, что он не будет ругаться, если, конечно, я не расскажу ему, как вы выполняете мои указания.

Старая служанка скривила рот, в глазах ее заблестели слезы. Энрико, чтобы успокоить Матильду, положил руку ей на плечо. Жест был настолько доверительным, что Анну осенило: этих людей связывает не только служба.

– Мы будем слушаться вас, синьорина, – сказал он, стараясь улыбнуться. – Но поймите и нас. Мы беспокоимся о вашем здоровье. Особенно сейчас, когда здесь нет синьора Джулиано. Все мы удивлены вашим поведением. Женщина в вашем положении должна бы себя поберечь.

Хлопнув бокалом по столу, Анна поднялась. Да, они все знают. А Джулиано? Остальные Медичи? А может, знает уже вся Флоренции? Как слуги разнюхали, что она беременна, можно было только догадываться.

– Благодарю за завтрак и приятную беседу. С удовольствием поболтала бы с вами еще, но не позволяет время. Прошу меня извинить.

Сделав легкий кивок в сторону Матильды, она вышла из кухни и, язвительно улыбаясь, закрыла за собой дверь.

– Синьорина, – кряхтел Энрико. – Не торопитесь. Не забудьте накидку.

Анна остановилась. Один из посыльных открыл дверь. У дверей ее ждала карета.

– Простите меня, синьорина, – сказал Энрико, когда Анна уже сидела в экипаже, натягивая перчатки. – Пожалуйста, простите нас. Особенно Матильду. Мы вовсе не хотели вас обидеть. Мы рады вам. С тех пор как вы поселились в этом доме, здесь стало спокойно и уютно. Молодой синьор Джулиано не простит нам, если с вами что-то случится. Он не перенесет этого и… и… – разволновавшись, он начал заикаться, – и мы тоже…

– Не беспокойтесь обо мне, – не удержавшись от улыбки, ответила Анна.

Энрико захлопнул узкую дверцу кареты и, отступив на два шага, подал знак Джузеппе.

– Куда прикажете везти, синьорина? – не оборачиваясь, спросил кучер.

– К дому кузена Джулиано – синьора Козимо де Медичи.

Лошадь тронулась. Когда карета покатилась по тихим безлюдным улицам, Анна пыталась привести в порядок мысли. О ней не надо беспокоиться. Она сама о себе позаботится. Но кто позаботится о Джулиано?

Подозрения

Отослав Джузеппе домой, Анна задержалась на улице, стоя перед домом Козимо, пока карета не завернула за угол. Она с интересом рассматривала фасад здания с высоким фронтоном, украшенным прекрасными плитками из черного и белого мрамора. В многочисленных окнах, выполненных из витражного стекла, виднелись гардины. Дом был великолепен, но Анна, глядя на него, испытывала легкое разочарование. Совсем иначе она представляла себе дом Козимо – более необычным, экстравагантным, вызывающим, чем-то вроде дома Хундертвассера в Вене. Действительно, он мало отличался от других дворцов городской знати. Интересно, что там внутри?

«Еще немного терпения, и ты все увидишь», – подумала Анна. Закрыв глаза, она сделала глубокий вдох. Стоя на пороге дома Козимо, она засомневалась, правильно ли поступает. Хорошо, что отослала кучера. Иначе села бы в карету и вернулась бы домой.

Собравшись с духом, она поднялась по ступеням, которые вели ко входу. Анна пришла, чтобы поговорить с Козимо. Если не получится разговора с ним, лучше всего возвратиться домой, в XXI век, и убрать все зеркала из квартиры, чтобы не видеть своего лица.

Анна с трудом поднялась по лестнице, как будто ступенек было не пять, а двадцать пять. Ноги отяжелели, словно на башмаки ей набили свинцовые подошвы. Наконец она доплелась до двери с тяжелым бронзовым кольцом, торчавшим из львиной пасти. Еще чуть-чуть, и она струсит. И что тогда? До конца дней мучиться угрызениями совести от сознания того, что не использовала всех возможностей, чтобы спасти Джулиано?

Распрямив плечи и выдвинув вперед подбородок, Анна дернула за кольцо. Оно ударилось о деревянную дверь, издавая гулкий звук, который наверняка был слышен во всем доме. Она трижды дернула за кольцо и, отступив от двери, стала ждать.

В доме царила тишина. Ни звука. Наверное, здесь встают позже обычного. Возможно, хозяина нет дома? Козимо давно нигде не появлялся, даже на празднике по случаю Нового года. Не исключено, что он покинул Флоренцию, уединившись на зиму в своей загородной резиденции; или уехал в Сиену готовить заговор против Джулиано. А она, несчастная, стоит тут, под дверью его дома, с трясущимися коленями… Анну знобило. Утро выдалось на редкость сырым и промозглым. Неужели придется вернуться не солоно хлебавши? Но как? Пешком? Или вызвать карету?

«Стучи еще раз, – скомандовала себе Анна, снова подойдя к двери, – потом придумаешь, как добираться назад».

Не успев взяться за кольцо, Анна услышала из-за двери шаги. Она постучала еще. Шаги приблизились, и мужской голос пробурчал что-то вроде: «Кто это может быть?» Через пару минут дверь приоткрылась, и сквозь щель просунулась голова Ансельмо, личного слуги Козимо.

– Что… – начал он и, узнав Анну, удивленно раскрыл рот. – Синьорина Анна, что привело вас сюда?

Анна с трудом подавила усмешку. Судя по заспанному виду и помятой одежде Ансельмо, в доме еще крепко спали.

– Доброе утро, Ансельмо, – сладким голосом проворковала Анна. – Мне бы хотелось поговорить с Козимо.

– Да, конечно, но он… – Ансельмо почесал в затылке. Волосы взъерошились, и вид у него был прекомичный. – Не знаю, сможет ли Козимо принять вас. Он… – Ансельмо смешно облизнулся, раздумывая, сказать правду или выдумать какую-нибудь историю. – Видите ли, он еще не проснулся.

– Так, понимаю, – весело сказала Анна. Не ожидая приглашения, она оттолкнула Ансельмо в сторону и прошла в дом, стягивая перчатки и снимая накидку. – Конечно, вечер – более подходящее время для визитов. К вечеру Козимо уже просыпается, не так ли? Но… – Щелкнув языком, она сунула Ансельмо плащ. – Но так получилось. Передай Козимо, я готова ждать, пока он меня не примет.

Ансельмо тряхнул головой, будто ему в ухо залетел комар.

– Синьорина Анна, не знаю… – неуверенно начал он.

– Не беспокойся, Ансельмо, я уже завтракала, – любезно сказала Анна, потрепав его по плечу. – Пожалуй, я подожду в библиотеке. Так и передай своему господину.

– Слушаюсь, синьорина, – ответил Ансельмо, посмотрев на нее, как на сумасшедшую. – Я доложу Козимо о вашем приходе.

– Мило с твоей стороны, – заметила Анна. Ее все больше веселила сложившаяся ситуация.

Ансельмо поклонился и взбежал по лестнице с накидкой в руках.

Анна потирала руки от удовольствия. Все складывалось как нельзя лучше. Она не только встретится с Козимо, но и осмотрится в его библиотеке.

Анна толкнула первую же попавшуюся ей дверь, которая оказалась библиотекой.

– Voila, – обрадовалась она и тихо хихикнула. – Библиотека! То что надо! Спасибо за приглашение, достопочтенный господин Козимо!

Сгорая от любопытства, не попадется ли ей на глаза дневник, о котором говорила Джованна, Анна решительно вошла в кабинет и плотно закрыла за собой дверь.

Козимо сидел в постели, еще окончательно не проснувшись, когда в спальню ворвался взволнованный Ансельмо и начал что-то возбужденно бормотать, словно в доме разразился пожар. Козимо тер лоб и веки, как всегда делал при головных болях. Вчера он изрядно выпил красного вина и ночью почти не спал. Он бросил взгляд на окно: едва брезжил рассвет – время крестьян и ремесленников, которым предстоял тяжелый физический труд; он в это время обычно спит крепким сном.

– Ансельмо, ты в своем уме? Что ты тут прыгаешь, как нервная лягушка, орешь так, что со стен сейчас полетят картины. Зачем так рано разбудил?

– Козимо, извините меня, но я…

– Не желаю ничего слышать, Ансельмо, – резко оборвал его Козимо, отвернувшись к стене и натянув на себя одеяло. – К обеду можешь разбудить. У меня страшно болит голова. Потом, если не забудешь, расскажешь, почему себя вел как оглашенный. А я подумаю, как тебя наказать. – Козимо сладко зевнул, потянулся и закрыл глаза. – Да исчезни ты наконец и дай мне по спать.

– Козимо, мой господин, это невозможно, – подойдя к кровати, Ансельмо принялся расталкивать хозяина. – Проснитесь, господин. Вам нельзя спать.

Козимо застонал, но все же открыл глаза. Ансельмо не отставал. Он вел себя, как собака, услышавшая вдалеке охотничий рожок. Сейчас он стянет с него одеяло. Козимо не на шутку рассердился. Какая неслыханная дерзость! А еще называется верный слуга!

– Ну, хорошо, хорошо, – зашипел Козимо и в ярости вскочил с постели. – Послушай, Ансельмо, если я сейчас узнаю, что ты беспокоишь меня по пустяку, тебе несдобровать. Ну, выкладывай.

– Козимо, господин, там, внизу…

– Что у тебя за вид? – спросил Козимо, критически оглядывая Ансельмо. – Куртка застегнута криво, рубашка не заправлена, а патлы… – Там у тебя, случайно, птицы не свили гнездо? Что у тебя в руках? – Козимо внимательно посмотрел на юношу. Тот не мог отдышаться, на его лбу блестели капельки пота. Козимо хорошо изучил Ансельмо. Несмотря на то что он привел его в свой дом с улицы, одел в дорогую одежду, изменить человека не так-то просто. Ансельмо остался все тем же бродячим уличным котом, привыкшим спасаться погоней. Козимо не удалось отучить его от ночных вылазок. Видимо, и сейчас, попавшись на воровстве, он с трудом оторвался от стражников.

– Ладно, выкладывай, – согласился Козимо.

– Козимо, я… это не то, что вы думаете, господин… – Ансельмо краснел, заикался, подыскивая нужные слова, потом наконец выпалил: – Господин, она здесь.

– Кто она?

– Синьорина. Синьорина Анна.

– Синьорина Анна? – Козимо не поверил своим ушам. – Не может быть. Ты ошибаешься.

– Нет, Козимо. Она здесь и…

– В такое время? – спросил Козимо. – Сейчас раннее утро.

– Я знаю, – начал Ансельмо, закатив глаза и проявляя признаки нетерпения. – Но она здесь. Она сказала…

– Что ей, черт побери, здесь нужно? Зачем она пришла? Почему не послала гонца, не предупредила? Что-то не припоминаю, чтобы я получал от нее весть. Может, ты забыл передать? Или…

– Прошу прощения, Козимо, если вы наберетесь терпения и не будете каждую секунду перебивать меня, то все скоро узнаете.

Сложив руки, Козимо глубоко втянул в себя воздух и кивнул.

– Ладно, выкладывай. Я буду молчать.

– Меня разбудил стук в дверь, я быстро оделся, спустился вниз, и тут в дверях – она, синьорина Анна. Я был так ошарашен, спросил о цели ее визита. Она сказала, что хочет поговорить с вами, что сама понимает, время неподходящее, и сейчас…

– Что сейчас?

– Она ждет вас в библиотеке.

– Что? – Козимо показалось, что он ослышался. – Ты оставил ее одну в библиотеке?

Пожав плечами, Ансельмо виновато всхлипнул и, криво улыбаясь, пробормотал:

– Ну… это… боюсь, что да.

Козимо закрыл глаза. В голове у него помутилось. Эта женщина явилась из другой эпохи, из другой страны. У нее свои представления о правилах приличия, свои привычки. Но, главное, она знает об эликсире, может воспользоваться случаем и в поисках рецепта обыскать всю библиотеку.

– Болван! Идиот! Придурок! Ты самый последний кретин! – Козимо не находил слов, чтобы выразить свое возмущение. – Ты даже не представляешь, что эта бабенка может натворить в моей библиотеке! – Он схватился за голову. – Быстро! Неси сюда мои штаны, рубаху, жилет, башмаки! Только бы успеть, не дать ей сделать то, что она задумала!

Он стрелой выпрыгнул из постели. Ансельмо носился взад и вперед, собирая разбросанные кругом вещи хозяина. Козимо уделял большое внимание своей внешности, всегда тщательно одевался, не выносил неаккуратности в одежде. Но в этот раз ему было не до мелочей. Надо во что бы то ни стало помешать Анне найти потайной ящичек, который стоял за Библией на стеллаже. В том тайничке он хранил рукописный свиток Мерлина с рецептом эликсира вечной жизни и перевод. Но нельзя забывать – эта женщина залетела сюда из далекого будущего и должна знать много такого, что ему даже не придет в голову. Чем черт не шутит, может быть, в какой-нибудь книге будущего что-то написано о его тайнике? И она прочла эту книгу? Козимо вспомнил, что однажды упомянул о тайнике в своем дневнике. Что, если этот дневник впоследствии попал в ее руки? А может он сам рассказал ей о нем на балу, который состоится через пятьсот лет, на который он сам пригласил ее и дал выпить эликсир. Странно. Он ничего не помнил. Все перемешалось в голове Козимо.

Он выругался, когда в шестой раз из рук у него выскользнула домашняя туфля. Только бы успеть, только бы она не нашла тайник! Что, если в этот момент, когда он, сидя на низеньком табурете, воюет с непокорным башмаком, она разворачивает волшебный свиток и читает его перевод? А могла и сбежать, прихватив с собой ценную добычу! С нее станется! Что тогда? Как ей заблагорассудится распорядиться знаниями, той невероятной властью, которыми эликсир вместе с заключенной в нем опасностью наделяет своего владельца? Наконец он справился со злополучным башмаком и, молниеносно соскочив с табурета, ринулся вниз по лестнице.

Анна внимательно оглядела всю библиотеку. Это было весьма импозантное помещение, отличающееся от мрачных и скучных кабинетов в домах Медичи и Пацци. Оно больше напоминало кабинеты в английском стиле. Стены до верху уставлены полками, в которых хранились сотни, если не тысячи книг и рукописей, на полу – великолепные ковры с сочными яркими узорами, не вызывавшие сомнений в их восточном происхождении. В других домах такие ковры, учитывая их невероятную ценность, вешали только на стены. Повсюду стояли удобные мягкие кресла – по стилю не совсем вписывающиеся в XV век. По-видимому, Козимо привез их из своих путешествий по другим эпохам. Рядом с креслами стояли небольшие столики того же черного дерева, что и стеллажи. Они буквально ломились под тяжестью фолиантов и тяжелых подсвечников. Картин не было – на них не хватало места: все было заставлено книгами. Но Анна не могла не отметить красоту портьер: по цвету и стилю они идеально гармонировали с коврами. В большом камине горел огонь, заменявший собой живопись.

Однако Анне было не до красот, хотя очень хотелось насладиться этой приятной атмосферой, посидеть в мягких креслах, глядя на огонь в камине. Да, Козимо обладал отменным вкусом.

Теперь – срочно искать дневник. Она схватила канделябр, зажгла свечу от огня в очаге. Анна не представляла, как выглядит дневник. Возможно, его здесь вообще нет. Его уже однажды похищали, и Козимо мог прятать его в другом месте. Но даже если его нет в библиотеке, она лучше познакомится с характером его владельца. Когда-то один приятель сказал, что выбор книг и компакт-дисков характеризуют человека больше, чем все остальные вещи. Что за человек скрывается под маской циника и кому верить – ему или Джакомо? Искать компакт-диски не приходилось, но книг было в избытке, чтобы составить достаточно полное представление об их владельце. Когда она узнает его получше, можно будет подумать, как проникнуть в его спальню, чтобы и там поискать дневник.

С подсвечником в руке Анна прошла вдоль стеллажей, стараясь разглядеть корешки с названиями книг. Некоторые книги она снимала с полок, чтобы понять их содержание. Анна отметила две черты, свойственные хозяину дома. Во-первых, Козимо любил порядок: все книги были расставлены строго по отраслям знаний. Некоторые тома стояли в алфавитном порядке, другие – в зависимости от языка, на котором были написаны. Во-вторых, у него были значительно более широкие интересы, чем у Джулиано. Наряду со сборниками стихов и романами Анна нашла здесь труды по философии, математике, книги о животных и растениях, известных в XV веке, сочинения по астрономии и медицине. «Вот бы показать эти книги Беатриче – она была бы счастлива потрогать своими руками подлинники сочинений знаменитого арабского врача Авиценны, рядом с которыми стояли и переводы его трудов», – подумала Анна. Дело в том, что ее кузина Беатриче была врачом и боготворила Авиценну. Поставив все книги на место, Анна пошла дальше.

В библиотеке Козимо, казалось, были представлены все научные дисциплины. Здесь были различные издания Библии, труды Фомы Аквинского, рукописи Франциска Ассизского и даже Коран и Талмуд. Возможно, Козимо – лишь вольнодумец, своими взглядами опередивший время и потому отвергнутый обществом? Возможно, его положение изгоя на протяжении столетий превратило его в озлобленного циника?

Размышляя над этим, Анна поднесла подсвечник к полке, на которой стояло нечто, повергшее ее не только в изумление, но и в ужас, перевернувшее ее теорию с головы на ноги. Рядом с необычайно красивым изданием Библии – она была такого формата, что умещалась на полке только в лежачем виде, – начиналась совсем иная тематика: оккультизм. На корешках книг часто не было никаких названий, виднелись лишь таинственные обозначения, напоминающие знаки зодиака или руны. Она с любопытством взяла одну книгу, потом другую, полистала. Книги по демонологии, колдовству и всем видам черной магии.

«У этого человека своеобразный юмор», – подумала Анна, открывая книгу, на которой красовалась черная пентаграмма. Это была книга о приготовлении волшебных напитков. Анна открыла ее с особым любопытством, надеясь найти в ней рецепт эликсира. Нельзя исключать, что Козимо был сумасшедшим, выдававшим себя за волшебника. Если бы эти книги попали в руки падре, не говоря уже о епископе, ему бы не сдобровать, несмотря на все влияние семейства Медичи. Но маловероятно, что здесь когда-либо ступала нога священника.

Рецепта эликсира Анна не нашла. Но когда она, разочарованная, поставила книгу на место, на глаза ей попалось такое, о чем ей много лет назад говорила школьная подруга. Как все подростки, они увлекались таинственными и загадочными вещами, разными религиями и культурами и, разумеется, оккультизмом. Подруга рассказывала, что существуют так называемые «запрещенные» книги, которые могут прочесть только «посвященные». Все остальные, не относящиеся к «посвященным», прикоснувшись к такой книге, могут накликать на себя беду и проклятие. Но почему это пришло ей в голову именно теперь? Не знак ли это? Предостережение? «Полная чепуха», – подумала Анна и быстро поставила книгу на полку. Но постепенно в голове стала крутиться всякая чертовщина: магия, колдовство, чародейство. Вспомнились таинственные заклинания. Нет, все это предрассудки. Ничего страшного, даже если в ее руках случайно окажется одна из таких книг. И все же… Козимо держит их открыто, не пряча от взоров гостей. Не для того ли, чтобы любопытствующие навлекли на себя проклятия? И сейчас это случится с ней? Возможно, она заболеет или у нее будет выкидыш…

«Возьми себя в руки, – приказала сама себе Анна. – Ты не будешь проклята. Включи свой разум. Но эликсир… Все это чушь, – повторяла она про себя, заглушая тревожные мысли. – Я больше не хочу об этом думать».

Но на душе остался какой-то неприятный осадок. Анна потерла руки. Пальцы похолодели, будто она колола ими лед. Надо отвлечься. Иначе можно дойти до абсурда.

Ее взгляд снова упал на Библию: роскошный фолиант в светлом кожаном переплете с золотыми буквами. Ее неудержимо потянуло взять с полки этот том. Он оказался не только большим по размеру, но и очень увесистым и громоздким. Она пошла к камину, где было теплее, и осторожно положила книгу на мягкий ковер. Кожаный переплет был шедевром переплетного искусства. Так мог переплести только монах, понимающий толк в книгах, а в этой – особенно. Анна представила его себе: скромный человек, смиренно выполняющий свой богоугодный труд. Она бережно открыла первую страницу: первая книга (Бытие), иллюстрированная великолепной гравюрой. В 1477 году первому изданию Библии Гуттенберга было около двадцати лет и книгопечатание было мало распространено в Европе. Буквы в книге были написаны с каллиграфической точностью, и трудно было поверить, что это написано рукой человека, а не отпечатано на станке. Толстый, тяжелый пергамент. Такое издание может пережить века, конечно, если его пощадит пожар, наводнение или рука злоумышленника. Единственное, что выдавало в ней старину, – пожелтевшие страницы и поблекшие краски. Анна прикинула, сколько такой том может стоить в XXI веке, но не смогла определить. Такие книги бесценны.

Она осторожно открыла следующую страницу. Грехопадение. Адам и Ева стоят вплотную друг к другу, а прямо перед ними – древо познания с роскошными красно-золотистыми яблоками. Ствол обвивает змея – огромное… грозное зеленое чудовище. Ее нашептывания, как явствует из картинки, уже увенчались успехом, ибо у Евы в руках – злосчастное яблоко.

Вдруг совсем близко, за дверью, послышались шаги. Анна испуганно вскочила. Козимо вряд ли понравится, что без разрешения роются в книгах, тем более – ползая по роскошному ковру. Анна осторожно закрыла Библию, поднялась и с тяжелым томом в руках поспешила к полке, откуда взяла его. Не успела она вдвинуть книгу обратно, как дверь отворилась и в сопровождении Ансельмо в библиотеку вошел Козимо.

«Хорошо бы он ничего не заметил», – подумала Анна. Она повернулась и приняла как можно более невозмутимый вид.

– Доброе утро, синьорина Анна, – приветствовал ее Козимо, широкими шагами направляясь к ней. Он взял ее руку и галантно поднес к своим губам. – Рад вашему визиту, хотя, честно признаться, не ожидал его.

– Извините меня, Козимо. Признаю, что мой визит больше похож на вероломство, но…

– Этого легко можно было избежать с помощью посыльного, – перебил ее Козимо. На его губах играла насмешливая улыбка, а взгляд скользил по ее фигуре.

Анна покраснела.

– Видите ли, я…

– Прошу извинить меня, дорогая, – сказал он, глядя на нее с подкупающей улыбкой. – Забудьте, что я вам сказал только что. Разумеется, я чрезвычайно рад вашему приходу. Давайте сядем ближе к камину. Там приятнее и теплее, и мы можем спокойно поболтать.

Взяв Анну за руку, он подвел ее к креслу у камина. Она случайно обронила взгляд на полку с Библией и обомлела. «Проклятие, я поставила Библию не тем концом, – поняла Анна. – Дай Бог, чтобы Козимо ничего не заметил!»

Козимо, кажется, пока не заметил, поскольку кресла стояли спинками к стеллажу. Анна облегченно вздохнула.

– Вы уже завтракали? – дружески поинтересовался Козимо, когда они устроились у очага.

– Да, я…

– Простите, я забыл, что у вас день начинается раньше, чем у меня. Ансельмо, принеси нам чай и печенье. Может быть, синьорина Анна захочет еще немного подкрепиться.

– Я действительно очень сожалею, что потревожила вас в столь ранний час.

Козимо засмеялся, но смех его был жутковатым.

– Прошу вас, не будем больше об этом. Вы здесь, и это самое главное.

«Сказала лиса курице, случайно попавшей в ее клетку», – мелькнуло в голове у Анны. Козимо явно злился на нее.

– Я уже сказал, что очень рад вашему визиту. Но что, прошу еще раз извинить меня, явилось его причиной? – Он посмотрел на Анну, и взгляд его темных глаз пронзил ее насквозь, а его улыбка больше напоминала оскал зверя.

Анна прокашлялась. Конечно, вопрос Козимо вполне закономерен. Его следовало ожидать, но Анна не успела подыскать подходящий ответ.

– Не так давно вы посетили меня, и я, оказавшись в ваших краях, подумала, почему бы мне не зайти к вам, – выпалила Анна, встретив ледяной взгляд хозяина. Анна выдавила из себя улыбку. – Я кажется, неудачно пошутила, Козимо, – сказала она. «Надо по возможности говорить правду, – решила она. – Иначе нет смысла». Анна понимала, что Козимо моментально ее раскусит.

– Я пришла к вам в столь ранний час по очень срочному делу. – Вошел Ансельмо, неся поднос с чайником, двумя чашками из тончайшего китайского фарфора и тарелкой с печеньем. – Чтобы поговорить с вами с глазу на глаз.

– Ты слышал, что сказала синьорина, Ансельмо? – спросил Козимо, обращаясь к слуге. – Твое присутствие нежелательно. Оставь нас наедине.

Ансельмо поклонился и вышел.

– Ваше желание исполнено. – Козимо налил чай в чашку и протянул Анне. – Теперь мы одни. Вы можете спокойно говорить.

Стараясь согреть руки о горячую чашку, Анна обдумывала, с чего лучше начать разговор.

– Вчера я была в одном доме, – медленно начала она.

– Кажется, вы любите ходить в гости? – заметил Козимо, наливая себе чай. – Извините, я снова перебил вас.

– Я была у Джакомо де Пацци. Он пригласил меня на обед, – продолжала Анна, наблюдая за его реакцией.

– О! – Козимо удивленно поднял бровь. – Это большая честь для вас. Вообще-то этот старый пес не очень общителен. Его мать донна Лючия тоже присутствовала на обеде?

– Нет, ее не было. Она больна.

– Да, говорят, что она часто болеет после смерти своей дочери, – ответил Козимо, но Анна так и не разобралась в его реакции. Что он испытывал? Испуг? Чувство вины? Или полное равнодушие? – Причину ее недуга никто не знает, как, кстати, и болезни Джованны.

Анна почувствовала, как в ней нарастает ярость, и кровь приливает к щекам. Какая же мерзкая тварь этот Козимо! Кому, как не ему, должны быть хорошо известны причины страданий Джованны?

– Неужели? – язвительно спросила она. – Джакомо мне рассказал, почему страдала Джованна. И он…

– Что же вам рассказал Джакомо?

Козимо навострил уши, как зверь, издалека чующий охотника.

– Он рассказал мне, что вы, Козимо, не совсем непричастны к ее болезни, – ответила Анна, впившись пристальным взглядом в его узкое бледное лицо.

Козимо расхохотался. Это был горький, язвительный смех.

– Вы чрезвычайно любезны, – съязвил он. – Это старая песня Джакомо. Он, конечно, рассказал вам, что я сначала обрюхатил, а потом бросил Джованну. По его версии, я своими ядами и колдовством погубил ее ребенка. – Он снова усмехнулся. – Ничего нового нет в этих россказнях. И с этим вы явились ко мне?

– А в чем заключается правда?

Козимо ответил не сразу. Он задумался, не отрывая глаз от огня, и у него подрагивали виски.

– Зачем вы пришли? – спросил он. – Вы уже все решили. Что я могу добавить к вашему мнению? Подтвердить россказни Джакомо или опровергнуть их? Разве вы поверите мне, а не доброму благородному Джакомо де Пацци, главе знатного рода, ревностному христианину, любящему брату и заботливому сыну? Признайтесь, что бы я ни говорил, все мои опровержения только укрепят ваше доверие к Джакомо. Поэтому абсолютно неважно, как и что я скажу. – Он резко поднялся, заставив Анну вздрогнуть. – А теперь уходите.

– Вы меня гоните? – невозмутимым тоном спросила Анна. – Но почему? Вы боитесь смотреть правде в глаза? Или опасаетесь, что…

– Гость, который является без приглашения, к тому же – в самое неподходящее время, не должен удивляться, что его самого могут попросить покинуть этот дом, синьорина Анна. Вы позволили себе явиться в мой дом, когда вам взбрело в голову, а я позволяю себе просить вас покинуть его. Итак, повторяю: уходите! Иначе я сделаю то, о чем нам обоим придется горько сожалеть.

Анна стиснула зубы. Все было предельно ясно: ее выставляют из дома, возможно, даже с применением силы.

– Хорошо, – сказала она, поднявшись. – Я выполню ваше желание. Я уйду. Но знайте: вы меня не убедили. Я очень любознательна и не терплю невыясненных вопросов и нерешенных проблем. Обещаю, что не успокоюсь, пока не добьюсь правды о загадочной болезни и смерти Джованны, и постараюсь, чтобы вся Флоренция только об этом и говорила.

Козимо саркастически улыбнулся.

– Делайте что хотите, синьорина Анна. Мне все равно не удержать вас, но имейте в виду, любопытство до добра не доводит. Не каждый готов посвятить чужака в тайны, которые хочет от него скрыть.

– Вы, кажется, мне угрожаете?

– Я лишь пытаюсь убедить вас. На свете есть более важные вещи, чем ваше неудовлетворенное любопытство. Ваше стремление к правде в определенных обстоятельствах может поставить под угрозу жизнь других, близких вам людей, которых вы пытаетесь защитить. Джованне вы уже не поможете. Ее нет на свете.

– Если вы думаете, что помешаете мне найти правду, то сильно заблуждаетесь.

– А я надеялся, что смогу помешать. Вы сильная женщина и можете постоять за себя. Но люди разные.

– Вы говорите о донне Лючии? – в ярости воскликнула Анна. – Вы хотите заставить замолчать и ее?

Ни слова не говоря, Козимо схватил ее за руку и потащил к двери. Анне удалось вырваться.

– Я сама знаю, где выход, – с отвращением бросила ему в лицо Анна. – Вы настоящее чудовище!

Хлопнув дверью, не ожидая кареты, выскочила на улицу. Вон отсюда! С горящими от злости щеками она мчалась по улицам. Моросил мелкий дождь, но он был ей даже приятен. Надо все хорошенько обдумать, решить, что делать дальше. Козимо, хоть и угрожал ей, не посмеет причинить ей вреда. Надо во что бы то ни стало докопаться до правды. Это ее долг перед Джованной. Конечно, Козимо вел себя вызывающе. Анна была в бешенстве, но еще больше она злилась на себя. Если бы он поведал ей все как есть, что опровергло бы рассказ Джакомо, возможно, она бы поверила ему.

Когда Анна скрылась в ближайшем переулке, Ансельмо проник в кабинет через потайную дверь, находившуюся рядом с камином. Козимо стоял у полки с Библией. Открыв тайничок, он убедился, что рукопись цела. Все было на месте. Он бережно закрыл тайник и поставил Библию на прежнее место.

– Она нашла тайник, – сказал он Ансельмо. – У нее хватило ума ничего не взять, но я уверен, что она внимательно прочла перевод.

Ансельмо побледнел.

– Что нам теперь делать, Козимо?

– Вопрос надо ставить иначе, дружище: «Что мы можем сделать?» – сказал Козимо. – Если бы она похитила рукопись, можно было бы догнать ее и вернуть свиток. Но даже опытный вор, как ты, не может выкрасть ее память.

– И что она будет делать с рукописью? Отнесет Пацци? Или Джулиано?

Козимо задумчиво качал головой.

– Не думаю. Хотя поведение этой синьорины выглядит довольно странным, но только в нашем представлении. Не забывай, что она из другого времени – со своими привычками и представлениями. Думаю, что для начала она сохранит при себе эту тайну, по крайней мере, до тех пор, пока не узнает правду о Джованне.

Ансельмо громко сопел.

– Так это же хорошо, Козимо! – радостно воскликнул он. – Тогда не понимаю, почему вы хандрите? Если синьорина Анна докопается до правды… Или вы думаете, что до этого не дойдет?

– К сожалению, может дойти. Она достаточно умна, чтобы выведать истину, – озабоченно проговорил Козимо. – Именно это и беспокоит меня. Никто не представляет, что в действительности творится в доме Пацци. Думаю, Джакомо сделает все возможное, чтобы так оставалось и дальше.

Ансельмо напряг лоб и вопросительно взглянул на своего господина.

– Вы думаете…

– До сих пор самую большую опасность для него представляла Джованна. Но сейчас ее нет, и она не может ничего рассказать. Зато есть другая женщина, умная, уверенная в себе, любительница покопаться в чужих тайнах. Боюсь, он не долго будет мириться с таким положением. – Козимо задумался. – Синьорина Анна в серьезной опасности. Нам надо всеми силами стараться не выпускать ее из виду. Многого мы не можем сделать, поскольку она нам не доверяет. Мы должны если не нарушить, то хотя бы основательно осложнить его гнусные планы. Если он заметит, что за ним следят, то будет предельно осторожен. – Козимо нагнулся к очагу и посмотрел на огонь. Он чувствовал его тепло на своем лице, но даже огонь не мог согреть его тело. – Хотел бы я узнать, как он убил Джованну.

– Вы же прочли столько книг!

– Да, Ансельмо, – растягивая слова, ответил Козимо. – И не по одному разу. Я прочел все, что написано о ядах, но не нашел ни одной зацепки, чтобы определить яд, которым он отравил Джованну. Этот негодяй умнее и изощреннее, чем мы о нем думали.

ГЛАВА 6 Закадычный друг

– Джулиано! Ты меня слышишь? – крикнула Анна. Ее голос срывался. В то время как она, волнуясь и нервничая, расхаживала по комнате, пытаясь убедить Джулиано, что со стороны его кузена Козимо грозит смертельная опасность, тот спокойно сидел в кресле и только улыбался, будто речь шла о ее новом платье.

– Разумеется, я тебя слышу, любимая. Я всегда тебя слушаю. Мне нравится твой голос.

– Джулиано, – настойчиво взывала Анна, закатывая глаза и заламывая руки. Джулиано сводил ее с ума своим хладнокровием. Понимает ли он, что она пытается ему внушить? А ведь шла уже вторая половина марта. Во Флоренции наступила весна. Близилось 26 апреля. – Ты должен наконец меня выслушать…

– Иди ко мне, дорогая, – сказал он, беря ее за руку и привлекая к себе на колени, но Анна упиралась. В ее голове билась только одна мысль: как предотвратить грозящее злодейство? Она еще не знала имен всех заговорщиков, но одно имя – человека, стоящего во главе заговора, – было ей хорошо известно. Это был Козимо. Джулиано ничего не желал слышать.

Несколько минут они боролись друг с другом, пока Анна наконец не сдалась. Джулиано превосходил ее в силе, а она, не будем забывать, находясь на пятом месяце беременности, быстро уставала.

– Почему это так тебя беспокоит? – тихо спросил он, нежно убирая прядь волос с ее лица. Она уже собралась что-то возразить ему, но он приложил палец к ее губам. – Почему бы тебе не направить все мысли и усилия на наше дитя?

– Потому что Козимо хочет убить тебя, Джулиано. Неужели ты этого не понимаешь?

– Анна, помнишь, что тебе сказал врач? Тебе нельзя волноваться…

Анна тяжело вздохнула. Это она слышала уже тысячу раз. Все они – Джулиано, Лоренцо, Клариче и Матильда – не устают повторять, что женщина, ожидая ребенка, часто путает сон с явью. И все опасения Анны они объясняли ее «интересным положением».

– Я не волнуюсь, Джулиано, – упрямо повторяла она. – Я тебе все сказала. Козимо хочет тебя убить и…

Джулиано нетерпеливо вздохнул и озабоченно посмотрел на Анну.

– Хорошо, пусть будет по-твоему. Но ответь мне, зачем Козимо убивать меня?

– Джулиано, он тебя ненавидит. Он ненавидит Лоренцо, он ненавидит Пацци. Он ненавидит всю Флоренцию. Если он убьет тебя, ты больше не будешь стоять у него на пути. Лоренцо потеряет человека, которого любит больше жизни, а семью Пацци обвинят в преступлении и изгонят из города.

– Ты нарисовала страшную картину, – сказал Джулиано, и лицо его стало серьезным. Но Анна не могла избавиться от ощущения, что он потешается над ее глупостью. – А как ты додумалась до этого?

– Я… я… – покраснев, забормотала Анна. Она понимала, что ее слова звучат неубедительно. С каким бы удовольствием она рассказала ему всю правду, но не могла. Она и так рисковала, посвятив Джакомо в историю с балом у Козимо, с эликсиром, с ее «путешествием» в XV век. К счастью, он ей не поверил и даже посоветовал никому не рассказывать об этом. По всей Италии пылали костры инквизиции, и Джакомо якобы боялся за ее безопасность. Поэтому он и взял с нее обещание – никогда, ни при каких обстоятельствах, не упоминать его имени. И она держала слово.

– Просто я это знаю.

– Ах, знаешь? – со смехом переспросил Джулиано. Он смеялся так искренне, что Анна чуть не соскользнула с его коленей. – Извини, дорогая, но это просто смешно.

– Это совсем не смешно! – Анна готова была выть от ярости и отчаяния. Оставалось так мало времени. Пройдет несколько недель, и будет слишком поздно. Но он не слышал ее.

– Любимая, – нежно сказал он, гладя ее по лицу. – Поверь мне, ты совершенно напрасно обо мне беспокоишься. Козимо не такой плохой человек. Да, он подтрунивает надо мной и Лоренцо, высмеивает многих других флорентийцев, но он никогда не допустит, чтобы хоть один волос упал с моей головы или с головы Лоренцо. Он всегда останется Медичи. Он горд этим именем, несмотря ни на что. Поверь мне. Я знаю его лучше, чем ты.

– Но…

– Дорогая моя, в начале мая я поведу тебя к алтарю в Санта Мария дель Фьоре, где мы перед Богом и гражданами Флоренции заключим наш священный союз – как муж и жена, а потом проведем несколько счастливых дней в имении дяди в Пассиньяно. Скоро у нас родится дитя. А пока прошу тебя забыть свои страхи и думать только о нашем будущем ребенке.

Анна в отчаянии тряхнула головой. Все было бесполезно. Джулиано – такой же упрямец, как Лоренцо и Клариче. Когда Анна рассказала ей о предстоящем покушении на Джулиано, Клариче внимательно выслушала ее, но восприняла ее слова как блеф беременной истерички. Как же ей достучаться до Джулиано, как убедить, что ему грозит смертельная опасность, что сделать, чтобы он ей поверил? Ясно одно. Ему нельзя идти в собор 26 апреля – ни при каких обстоятельствах. А это… – Тут ей в голову пришла одна мысль.

– Джулиано, а нельзя ли пожениться раньше задуманного срока? Скажем, 20 апреля? А потом уедем в Пассиньяно.

– Сожалею, но это невозможно, – с улыбкой сказал Джулиано и поцеловал ее в лоб. – Мы поженимся 8 мая, как и собирались. Я настаиваю на этом числе, чтобы доказать тебе, насколько необоснованны твои страхи. А сейчас не желаю ничего слышать. Наш ребенок совсем не хочет, чтобы его мать все время думала об этих ужасах.

Анна вздохнула, свесив на грудь голову. Джулиано неумолим. Она не в силах убедить его в том, насколько серьезная угроза нависла над ним. У нее не было никаких доказательств. Если бы было письмо, написанное рукой Козимо в адрес одного из заговорщиков, или тот злополучный дневник, о котором говорила Джованна. Но она не могла ничего предъявить. Джакомо де Пацци вел себя как преданный друг и верный союзник. В последнее время Анна часто бывала у него. Он рассказал ей, что удалось выяснить слуге, которого он внедрил в дом Козимо. Выяснилось, что тот подслушал разговор между Козимо и Ансельмо, а также между кардиналом и купцом из Сиены.

Сиена испокон веков враждовала с Флоренцией. Но это были только слова. Джакомо переживал, что, несмотря на все усилия, не может вывести на чистую воду убийцу своей сестры. Оба они много знали, но доказать ничего не могли. Наверное, Джулиано поверит ей только тогда, когда будет слишком поздно, когда он будет истекать кровью на ступенях перед алтарем собора с кинжалом в груди.

Глубокой ночью Анна тайком выскользнула из дома. Ее никто не видел. Слуги спали мертвым сном. Даже Матильда, которая обычно следила за каждым ее шагом и мимо которой не прошмыгнет мышь, мирно похрапывала в своей каморке. Анна вышла через заднюю дверь и под покровом темноты узкими улочками и задворками через несколько минут уже была в доме Пацци. Слуга немедленно впустил ее в дом. И вот она уже в кабинете Джакомо де Пацци устроилась в кресле перед камином. В последнее время она зачастила сюда. Она могла появиться здесь и днем, и поздно вечером, и даже ночью, так что ее появление не было сюрпризом для слуг. Часто и сам Джакомо посылал к ней гонца, прося о встрече.

Сегодня Анна явилась без приглашения. Она не могла найти себе места, боясь за Джулиано, не могла уснуть, ворочалась в постели, думая о неизбежной катастрофе. Ей необходимо было поговорить с человеком, который бы понял ее, который, как и она, знал всю правду. Словом, Анне нужен был настоящий друг.

Уже находясь в спокойной обстановке, в полумраке кабинета Пацци, Анна быстро пришла в себя: руки перестали дрожать, пульс успокоился, и она могла нормально дышать. Джакомо молча сидел в кресле напротив нее. Если он и был раздражен ее ночным вторжением, то вида не подал. Он не торопил ее, ждал, когда она соберется с мыслями.

– Спасибо за вашу доброту, синьор Джакомо, – наконец проговорила Анна. – Понимаю, что в столь поздний час врываться в чужой дом не совсем прилично. Но я должна срочно с вами поговорить. Я пыталась рассказать Джулиано о грозящем ему покушении, и… спасибо, что вы всегда готовы выслушать меня. Если бы не вы, я, наверное, сошла бы с ума.

– Вам не за что меня благодарить, синьорина Анна, – приветливо улыбаясь, сказал Джакомо. – Вы знаете, что вам всегда рады в этом доме, независимо от времени суток. Извините, что ничем не могу угостить вас. К сожалению, кухарка уже спит. – Он пожал плечами. – Осталось немного печенья. – Он достал из шкафа тарелку с несколькими круглыми светло-коричневыми шариками и протянул ей. – Угощайтесь, синьорина Анна, это вкусное печенье. Его очень любила Джованна.

Но Анна отказалась. При упоминании о бедной Джованне ей стало дурно.

– Спасибо, я не голодна.

– Ну, что же, – сказал он, поставив тарелку на столик. – Не буду настаивать. Если захотите, можете взять. Итак, вы сегодня говорили с Джулиано о покушении на него? И что он вам ответил?

Анна горько усмехнулась.

– Вы не догадываетесь? Примерно то же, что и Лоренцо с Клариче, – я не должна попусту волноваться, а думать только о ребенке, слушать советы врача, много спать, пить теплое молоко и так далее и тому подобное. Синьор Джакомо, они мне не верят, считают меня истеричкой. Но я-то знаю… Мы с вами знаем…

Из глаз Анны полились слезы, и она зарыдала.

– Я понимаю вашу тревогу, синьорина Анна, – сказал Джакомо, ласково потрепав ее по руке. – Мы с вами знаем правду и знаем, что собой представляет Козимо, что он замышляет. Вы говорите, что ваши страхи считают полным бредом? Но постарайтесь и вы понять их. Лоренцо и Джулиано живут по другим законам, нежели остальные люди. Флоренция, так сказать, их собственность. Разумеется, они чувствуют себя здесь в полной безопасности и даже вообразить не могут, что кто-то из флорентийцев способен причинить им вред, – ну разве что облегчить на пару дукатов их кошельки. Кроме того, Козимо их родственник, их плоть и кровь. Поэтому им проще думать, что вы впали в истерику, как это часто бывает с женщинами в вашем положении, чем поверить, что член их почтенного семейства посмеет совершить такое преступление. – Джакомо тяжело вздохнул. – Знаю, вам трудно осознать это, но я боюсь, что в доме Медичи вы не встретите понимания.

– Вы меня предупреждали, синьор Джакомо, помните? Во время нашей последней встречи, два дня тому назад, вы мне сказали, чтобы я ничего не рассказывала Джулиано. И вы оказались правы. Я добилась обратного результата.

Джакомо задумчиво кивнул.

– Да, я это предвидел.

– Но я должна была предпринять эту попытку. Если я буду сидеть сложа руки, Джулиано умрет, – сказала Анна, заливаясь слезами. – Что же мне делать?

– Что-нибудь придумаем, – ответил Джакомо, положив руку ей на плечо. – Мы вместе что-нибудь придумаем.

Но Анна его уже не слышала.

– Во что бы то ни стало я должна отговорить Джулиано идти 26 апреля на мессу в собор. Не знаю как, но обязательно должна. Пусть даже мне придется запереть его или дать накануне слабительное.

– Не вешайте голову, синьорина Анна. Господь укажет нам путь, как достигнуть цели. До сих пор Он был милостив ко мне. Завтра снова все обсудим. Что, если нам завтра вместе пообедать? Может быть, кому-нибудь из нас в голову придет спасительная мысль?

– Да, это было бы…

– Простите, синьорина Анна, я вспомнил, что в обед я не смогу – у меня важный деловой разговор. Давайте встретимся за ужином. Вы можете прийти ко мне вечером?

– Мне все равно, – сказала Анна. – Я готова на все, лишь бы спасти жизнь Джулиано.

– Успокойтесь, синьорина Анна. А теперь ступайте домой и отдохните. А завтра я пришлю за вами карету.

– Не знаю, как и благодарить вас, синьор Джакомо, за вашу дружбу и доброту, – сказала Анна и на прощание схватила его руку. Она вспомнила, как в первый раз почувствовала отвращение от прикосновения его влажных и мягких рук, но теперь ей было все равно, какие у него руки. Главное, что у него доброе сердце и он готов ей помочь. – Еще раз извините, что нарушила ваш сон.

Джакомо покачал головой и проводил ее до двери.

– Сказать кучеру, чтобы отвез вас домой? – спросил он, открывая Анне дверь.

– Нет, благодарю. Сегодня спокойная ночь, небо ясное, и до дома недалеко. Я знаю, не принято, чтобы женщина ходила ночью пешком, но небольшая прогулка на свежем воздухе мне не помешает. Зато буду крепко спать. Доброй ночи!

Едва за ней закрылась дверь, Анна накинула капюшон и направилась домой.

Козимо, устроившись в удобном кресле, сидел в своей библиотеке и размышлял. Каминные часы, один из немногих экземпляров, которые можно было увидеть во флорентийском доме, показывали два часа ночи – весьма нехарактерное время для бодрствования – во всяком случае, для большинства добропорядочных граждан Флоренции.

Погруженный в мысли, Козимо вертел в руках массивный кубок из драгоценного шлифованного хрусталя. Красное вино искрилось в кубке, окрашивая руки в пурпурный цвет, невольно напоминавший об эликсире вечности, – цвет крови. Не судьба ли подавала ему знак?

– Ты следовал за ней до конца? – спросил он Ансельмо, который сидел рядом в кресле, тоже с бокалом в руках, и потихоньку отхлебывал вино. Он только что вернулся со своего «ночного дозора».

– Да, господин.

– Ты уверен, что это была именно она?

– Да, господин.

– Совершенно уверен?

– Да, господин.

Ансельмо отвечал спокойно и терпеливо, несмотря на то что Козимо многократно задавал один и тот же вопрос.

– Ты видел ее лицо?

– Нет, господин. На ней был плащ с большим капюшоном. Она шла не по главным улицам, а пробиралась переулками, по задворкам; там, как вы знаете, фонарей нет. Но я уверен, что это была она. Я уже изучил ее походку, запах одежды, ее дыхание. Я слышал, как она прощалась с Джакомо де Пацци, и шел за ней до самого дома вашего кузена Джулиано. В общем…

Козимо задумчиво качал головой.

– Не понимаю, что ей понадобилось ночью в доме Пацци? Она не из тех дам, которые ищут ночных приключений с мужчинами. Она любит Джулиано. Не понимаю, не возьму в толк, что она потеряла в доме Пацци.

– Да, господин, ничем не могу помочь. К сожалению, мои уши не способны слышать через стены и окна. Если бы в доме Пацци был наш человек, шпион, тогда другое дело. Ни для кого не секрет, что вся дворня подслушивает своих господ.

– Ну ты и голова, Ансельмо! – сказал Козимо, и его глаза загорелись. Его осенила идея – настолько простая, что он сам удивился, почему это раньше не пришло ему в голову.

– Спасибо за похвалу, господин, – улыбаясь, проговорил Ансельмо и поклонился. – Даже не знаю, как…

– Ты прав, нам нужен союзник, Ансельмо. Свой человек в доме Пацци. И ты мне его добудешь.

– Я? – От неожиданности Ансельмо выпучил глаза.

– Да. Ты молодой и привлекательный мужчина. У тебя шарм, перед которым не могут устоять женщины, как я заметил на торжестве у Лоренцо. А в доме Джакомо полно женщин и девиц: служанок, горничных, кухарок и т. д. Тебе надо постараться, чтобы одна из них втрескалась в тебя.

– Козимо, мой господин, все что угодно – только не это. Вы не можете это требовать от меня, – сказал Ансельмо, брезгливо скривив физиономию. – Вы когда-нибудь видели этих, с позволения сказать, женщин? На празднике вашего кузена Лоренцо присутствовали две горничных – Джованны и донны Лючии. У меня было достаточно времени, чтобы внимательно рассмотреть всех. Злейшему врагу не пожелал бы иметь с ними дело. Все бледные и худые. У них там все ходят как полуживые – и не только девицы, но и все слуги, даже кучер. Что-то в их лицах напоминает мне того кривомордого нищего, который живет под Старым мостом и ловит крыс себе на ужин. Вот что я вам скажу, Козимо, мой господин, – у меня мороз по коже, когда представлю… Они же там все тронутые, как их…

– Ты хочешь сказать, как Джованна? – Козимо наклонил голову вбок, задумчиво покусывая нижнюю губу. – Ты мне подал интересную мысль, Ансельмо. А насчет призраков ты, пожалуй, прав: в доме Пацци живут одни призраки – донна Лючия, покойная Джованна, слуги. Все бледные, как смерть. Все. За исключением Джакомо. Он единственный, кто выглядит как огурчик: свежий, здоровый, с горящими глазами, не озирается по сторонам, будто за ним гонится куча чертей. Вот я и спрашиваю тебя: в чем же тут дело?

– Возможно, дело в том, что на доме Пацци лежит проклятие? – спросил Ансельмо и быстро перекрестился.

– Нет, думаю, здесь другая, более земная причина. И с твоей помощью мы это выясним. – блуждающий взгляд Козимо остановимся на лице слуги.

– Так-то оно так, господин, но…

– Завтра сразу же после восхода солнца ты отправишься туда и провернешь одно дельце. Ну ты понимаешь – завяжешь шашни с какой-нибудь из служанок.

– Но…

– Дом у них большой, хозяйство немалое, кого-нибудь да подберешь. Выбери самую хорошенькую.

– Оно, конечно, так, господин, но…

Козимо поднял руку и жестом заставил слугу замолчать.

– Это приказ, Ансельмо. И никаких возражений!

Ансельмо глубоко втянул воздух. У него был вид, будто его заставляют проглотить жабу. Наконец он кивнул – в знак согласия.

– Хорошо, господин. Если вы настаиваете, я сделаю все, как вы пожелаете. Но мне это будет нелегко.

Следующий день для Анны превратился в сплошную муку. Несмотря на то что вчера она легла в постель далеко за полночь, уже ранним утром поднялась, быстро оделась и в тревоге стала расхаживать по комнате взад-вперед. Она садилась к окну, глядела в него, вставала, шла к двери, потом опять к окну, пытаясь взяться за вышивание, бросала, снова вставала, шла к комоду и… Она металась, как зверь в клетке. В голове была одна мысль: как убедить Джулиано остаться 26 апреля дома? Ничего подходящего не приходило в голову, если не считать слабительного. Но в этом случае ее. могли принять за отравительницу. И как подмешать в еду порошок? Нет, это не выход. Оставалась одна надежда – на Джакомо. До встречи с ним было несколько часов. День тянулся целую вечность. Казалось, солнце никогда не закатится. Наконец тени стали длиннее, до ее слуха донеслись звуки колес и топот копыт. В дверь постучали.

Не успела Матильда дойти до ее комнаты, как Анна уже спешила ей навстречу.

– Иду, иду, – крикнула она старой служанке. – Не знаю, когда вернусь, – на ходу бросила она. – Передай Джулиано, чтобы не ждал меня.

Анна устроилась на жестком сиденье кареты. Наконец-то! Они с Джакомо выработают план действий – как предотвратить покушение на Джулиано. Но когда Анна переступила порог дома Пацци, надежду сменило разочарование. Вместо того чтобы сразу же приступить к делу, как она ожидала, Джакомо кивнул ей, прося подождать.

– Понимаю ваше нетерпение, синьорина Анна, – сказал он, сделав поклон, – но прошу понять и меня. Сегодня был очень трудный день – я должен был принять тяжелое для меня решение. Позвольте мне сначала прийти в себя, а потом я полностью в вашем распоряжении. Давайте немного перекусим и поболтаем о других вещах, а потом поговорим о Джулиано.

Джакомо действительно выглядел ужасно: темные круги под глазами, глубокие складки у рта. Несмотря на нетерпение, Анна вынуждена была согласиться. Они ели и пили, болтая о разных пустяках. Наконец подали десерт, после которого Джакомо встал.

– Пройдем в кабинет, синьорина Анна, – сказал он, отодвинув стул, и помог ей подняться. – С хорошим вином легче пойдет беседа. А сейчас выкладывайте, что у вас на душе.

Анна удобно устроилась в кресле с бокалом напитка, который Джакомо собственноручно приготовил по случаю ее прихода. Это был безалкогольный напиток, отвар из сока винограда, яблок и различных ягод. По цвету он почти не отличался от красного вина и обладал великолепным вкусом. Правда, к нему примешивался какой-то слегка горьковатый привкус.

– Синьор Джакомо, я в отчаянии, – проговорила Анна, когда молчание затянулось. – Я весь день ломала голову, как мне 26 апреля удержать Джулиано дома, чтобы он не ходил в собор Санта Мария дель Фьоре, но ничего не могла придумать. Вся надежда на вас.

Джакомо напряженно смотрел на огонь – по-видимому, все еще не мог отвлечься от «трудного решения», о котором упомянул перед ужином. Медленно поднеся бокал к губам, он пробормотал: «Не моя, а твоя воля да свершится», – потом повернулся к Анне и улыбнулся. Кажется, он наконец успокоился.

– Ваша идея кое-что подмешать в еду и дать Джулиано, кажется мне единственно верной, – проговорил он. – Правда, в этом случае велика опасность, что вас могут заподозрить в отравлении.

– Я и сама об этом думала, – призналась Анна. – Но если нет другого способа, я готова пойти на риск.

Джакомо склонил голову.

– Знаю, вы смелая женщина, но тогда нам будет очень трудно уличить Козимо – он продолжит спокойно разгуливать по улицам Флоренции и, как паук, плести сети в ожидании следующего удобного случая, чтобы покуситься на жизнь Джулиано. Это может произойти в другом месте, в другое время, даже в будущем году. И в результате мы ничего не узнаем о его планах. А вы будете жить в постоянном страхе. Нельзя же до конца жизни держать Джулиано взаперти.

Анна нахмурилась, кусая нижнюю губу.

– Вы правы, – сказала она. – Об этом я совершенно не подумала.

– Кроме того, не забывайте, что ваш план может сорваться – в силу тех или иных обстоятельств.

Анна беспомощно развела руками.

– Что же делать? У вас есть другие предложения?

– Да. Нам надо постараться, чтобы Джулиано 26 апреля все-таки посетил мессу в соборе. Предоставим Козимо возможность исполнить гнусный замысел, но сделаем так, чтобы покушение провалилось и не причинило вреда Джулиано. Для этой цели надо хорошо вооружиться. – Он задумчиво почесал в затылке. – Джулиано должен прийти в собор в сопровождении охраны. Мы обеспечим его телохранителем. Это мой кузен Франческо. Он сильный и надежный человек, может пустить в ход кулаки, когда нужно. Уверен, он защитит Джулиано. Еще нам понадобятся несколько дюжих молодцов, которые займутся Козимо. Они его обезоружат и свяжут. А я позабочусь о том, чтобы в окружении Козимо были мои люди.

– Отличный план, но… – Анна с сомнением покачала головой. – Не знаю. Мне было бы спокойнее, если бы Джулиано вообще не ходил в собор. Разве нет другого способа разоблачить Козимо, даже если он будет нападать на Джулиано?

Джакомо вздохнул.

– Я ожидал вашего вопроса, – он помрачнел. – Да, есть один способ. В этот день я постараюсь как-нибудь разозлить Козимо и, вызвав его гнев, принять удар на себя.

– Неужели вы готовы на это? Вы же подвергаете себя смертельной опасности!

Джакомо улыбнулся.

– Само собой разумеется, синьорина Анна, – ответил он. – Только не думайте, что я такой беззащитный. Моя заветная мечта – увидеть Козимо пригвожденным к позорному столбу. Я ему никогда не прощу того, что он сотворил с Джованной. Он погубил мою любимую сестру и должен понести наказание.

Разволновавшись и глубоко дыша, Анна откинулась на спинку кресла. Сейчас будущее уже не представлялось ей таким безнадежным, как час назад. Она правильно поступила, что пришла сюда. Анна поднялась.

– Уже очень поздно, синьор Джакомо. Не смею больше отнимать у вас время. Мне пора домой.

Джакомо тоже встал.

– Вызвать карету? – спросил он, поставив свой бокал на каминную полку. – Кучер, наверное, спит, но я велю его разбудить.

– Благодарю, в этом нет необходимости, – отказалась Анна. – Я и так доставила вам столько хлопот… Спасибо, я дойду пешком.

– Как вам будет угодно, синьорина Анна, – сказал Джакомо, проводив ее к двери, которую сам и открыл перед ней. – Вы действительно не хотите воспользоваться каретой? Женщине в вашем положении надо щадить себя.

– Женщина в моем положении вполне может ходить пешком, синьор Джакомо. Свежий воздух только пойдет мне на пользу. К тому же до нашего дома рукой подать. Еще раз от всего сердца благодарю вас, синьор Джакомо, – сказала Анна, протягивая ему руку. – Вы так добры ко мне. Вы оказались настоящим другом в самую трудную минуту моей жизни. Я не перенесла бы гибели Джулиано.

– Сделаю все, что в моих силах, чтобы сия чаша миновала вас. – Он слегка поклонился. – Отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь. Что бы ни случилось, я обо всем позабочусь.

Дверь закрылась, и Анна зашагала по улице. Вокруг не было ни души. Ночь почти не отличалась от прошлой: на ясном небе сияли звезды, в воздухе стояла приятная прохлада. Анна была рада, что надела этот плащ с капюшоном, который прекрасно защищал от ветра.

Минут через пять легкий шорох заставил ее вздрогнуть. Анна остановилась и огляделась. Ей показалось, что слышит за спиной чьи-то шаги, но в темноте не могла никого разглядеть. Наверное, городской страж обходит ночные улицы или кошка прошмыгнула в поисках добычи. Ничего особенного. Но сердце тревожно забилось, и Анна заволновалась. Почему бы ей не пойти главной дорогой? Там не так темно, как в этих закоулках. Наверняка будет спокойнее.

Она перевела дух, но, подумав, все же решила идти тем же переулком, что и прежде. Так короче. Скоро она придет домой, заберется в постель и посмеется над своими страхами.

Обернувшись, Анна застыла на месте. Перед ней, будто свалившись с неба, выросла какая-то темная фигура. «Оптический обман, – подумала она, – просто тень, которая в темноте приняла странную форму. Однако в тот же миг ощутила прикосновение руки, реальной руки, которая пыталась зажать ей рот. Вдруг в свете луны что-то сверкнуло. Анна поняла, что это кинжал. Не успела она опомниться, как клинок, разорвав ткань плаща, вонзился ей в грудь. Она почувствовала, как он вошел ей глубоко под ребра, по самую рукоятку. Удивительно, но боль была почти не ощутимой. Разве не зверская боль должна быть от удара кинжала? Да еще в грудь? Или она уже ничего не чувствует? Неужели это конец? Она чувствовала, что падает навзничь. Камни мостовой были холодными и скользкими. Стояла мертвая тишина. Слышались лишь слабый хрип и покашливание, словно кто-то дышал с наполненными водой легкими. Казалось, будто чей-то голос тихо звал ее по имени – откуда-то издалека, с другого конца туннеля. Но в конце туннеля, как все говорят, должен быть свет, а здесь тьма только сгущалась. Господи, почему она не пошла по освещенной улице? Хорошо, что Джакомо позаботится о Джулиано. А о ребенке? Кто позаботится о нем? Или им суждено умереть вместе?

Анна почувствовала, как над ней склонилась чья-то фигура в темном плаще. Лицо человека ей показалось знакомым.

Ансельмо, узнала Анна, и через мгновение все окружающее – это лицо, дома и даже звезды на небе – слилось в одно огромное черное пятно.

ГЛАВА 7 Смертельное оружие

Мокрые от дождя черепичные крыши поблескивали в лучах восходящего солнца. Жители Флоренции еще спали мирным сном в своих постелях, а птицы звонким гомоном уже оглашали наступавший день.

Улицы были тихи и безлюдны. Не слышно и не видно было ни одной человеческой души. Даже ночные сторожа, выполнив свою работу, разошлись по домам. И лишь Ансельмо, быстро и бесшумно, как кот, вылезший на охоту, мчался по улицам. Но он вышел не на охоту. Закончив свое дело, он торопился доложить хозяину о совершенном подвиге.

Ансельмо любил эти ранние утренние часы, особенно весной, когда весь мир еще так свеж и девственно чист, когда все, кроме него, еще почивают на своих постелях. Сегодня ему нельзя было задерживаться, купаясь в фонтане Нептуна или кувыркаясь в траве, как он обычно делал после успешных ночных вылазок. Он знал: его ждет Козимо.

Не останавливаясь даже, чтобы перевести дух, Ансельмо торопился домой. Ему не привыкать было по ночам шустрить, а днем отсыпаться. Еще мальчишкой он бегал по ночной Флоренции, собирая воровскую добычу: он умел обчистить подвыпившего, обокрасть жрицу любви, стащить что-нибудь из лавки, владелец которой на минуту отвлекся, открывая окно. Однажды ему удалось даже проникнуть в ювелирную лавку на Понте Веккио и унести оттуда два мешка с кольцами, брошами, браслетами и драгоценными камнями. Всю добычу он отдавал «пахану», а сам получал за свой труд большой кусок хлеба и место на соломе в углу сарая. Ансельмо часто спрашивал себя, почему он не сбежал раньше от своих хозяев, почему не припрятал для себя накраденное – ведь похищенных им драгоценностей хватило бы до конца жизни. Но тогда он был несмышленым юнцом, пределом его мечтаний был кров над головой да кусок хлеба впридачу. Он всегда мечтал о семье, о доме и за это готов был терпеть любые унижения, побои и голод. Теперь жизнь его изменилась!

И все же время от времени, выполнив поручение Козимо и размышляя над своей теперешней жизнью, он чувствовал, что какой-то чертик в его голове спрашивает: к лучшему ли изменилась его жизнь? Иногда Ансельмо верил ходившим в городе слухам о том, что Козимо продал душу дьяволу, но потом он возвращался домой, а Козимо усаживал его в кресло у камина, наливал в дорогой бокал роскошное вино и разговаривал с ним как с равным. В эти минуты Ансельмо забывал о своих сомнениях, и для него не было большего счастья, чем служить хозяину и выполнять все его пожелания. Прежде всего он был его другом.

Бесшумно, стараясь не разбудить других слуг, Ансельмо открыл дверь дома и, не снимая плаща, шмыгнул в библиотеку.

В кабинете было темно. Огонь в камине уже потух, но в мерцании прогоревших углей он увидел Козимо, сидящего в кресле. Спал он или бодрствовал, было неясно. Ансельмо в нерешительности остановился посреди кабинета. Он не хотел понапрасну будить хозяина, зная, как мало он спит в последнее время. Ночью и днем Козимо рылся в книгах и мучительно искал ответ. Если ему сейчас удалось заснуть, значит будить ни в коем случае нельзя. Но, с другой стороны, Ансельмо знал, с каким нетерпением ждал его Козимо, особенно сегодня.

– Подойди ближе, Ансельмо, я не сплю, – проговорил Козимо именно в тот момент, когда Ансельмо уже собрался его разбудить. – Садись и рассказывай. Что тебе удалось узнать?

Ансельмо плюхнулся в кресло рядом и тяжело перевел дух.

– Сегодня мне повезло, господин, – начал он. – Кухарка Алиса, с которой я подружился, прямо соловьем рассыпалась: де Пацци, оказывается, поддерживает связь с одной из горничных в доме Джулиано, которая, как говорят, очень страдает от произвола старой служанки Матильды и хочет найти себе новое место. Джакомо де Пацци, как сказала Алиса, буквально осыпает ее сладостями и побрякушками. Он настолько затуманил ей мозги, что та глядит ему в рот и ходит по струнке. Для каких целей он ее держит, не совсем ясно: то ли она шпионит, чтобы выведать для него какие-то секреты, то ли еще что, Алиса не знает. Во всяком случае, о любовной связи тут не может быть и речи. Пацци не спит с женщинами. В этом отношении он святее самого папы римского.

Козимо усмехнулся.

– Да, так говорят. Но поверь мне, Ансельмо, внешность обманчива. А что касается кухарки, то твоя Алиса, может быть, и права. Иметь шпиона в доме Медичи – очень полезная вещь. С другой стороны, вряд ли Джакомо де Пацци пытается узнать секреты моего кузена: служанка для этого не годится. – Он задумчиво покачал головой. – Тут что-то другое. Алиса назвала ее имя?

Ансельмо отрицательно покачал головой.

– Нет. Она ее и в глаза не видела – Пацци встречается с ней за пределами дома. Но с этой горничной разговаривала повариха. Они столкнулись где-то на рынке, и вроде бы та очень не понравилась поварихе. Она еще потом весь день ругалась и обзывала эту девицу по-всякому. Так рассказывает Алиса. Они там, у Медичи, видимо, не очень изнывают от работы. Иначе как бы она могла отлучаться из дома и бегать на свидания с мужчиной? Повариха еще жаловалась, что эта наглая девица уже строит из себя будущую хозяйку в доме Пацци.

– Ну хорошо. Имя ее мы выясним. А что касается штата прислуги моего кузена Джулиано, мне будет нетрудно вычислить, кого там третирует старая Матильда. Да, ты пришел с хорошими новостями, Ансельмо.

Козимо улыбнулся.

– Это еще не все, – продолжал Ансельмо, вынимая маленький кожаный мешочек из кармана плаща. – Это подарок Алисы – в знак ее любви.

– Так, так, – равнодушно заметил Козимо и, взяв кошелек в руки, развязал шнурок. Там был порошок, по виду напоминающий обычный песок из реки Арно. – Это хорошо, что она дарит тебе подарки. А что это?

– Сахар, господин.

– Сахар?

Козимо высыпал немного порошка себе на ладонь. Это были мелкие кристаллы коричневатого цвета. Козимо понюхал и уже собрался попробовать его на вкус, но Ансельмо остановил его.

– Я бы не советовал вам это делать, господин, и вы это скоро поймете. Дело в том, что это не совсем обычный сахар. – Ансельмо вдруг разволновался, вспомнив, что ему об этом порошке рассказала Алиса. Он сразу сообразил, что здесь кроется какая-то тайна, и, разгадав ее, Козимо сможет выяснить причину смерти Джованны. – Это не простой сахар. Никто не знает, откуда он берется. Кажется, Джакомо получает его тайными путями из Индии, но никто из слуг ни разу не видел торговца, который привозит ему сей товар. Судя по всему, это очень дорогой и редкий продукт, но тем не менее он в доме не переводится. Как только пустеет одна бочка, на кухне появляется новая. В доме Пацци этот сахар добавляют во все блюда. Кстати, им всегда посыпали печенье для Джованны. Она каждый день лакомилась своим любимым печеньем, хотя частенько страдала расстройством желудка. Иногда она, кроме печенья, вообще ничего не ела. И так продолжалось вплоть до самого последнего времени. Незадолго до смерти она вдруг отказалась его есть. Алиса рассказывала, что Пацци был взбешен и обвинял кухарку, что та стала плохо готовить печенье.

– Очень интересно.

– Повариха до сих пор подслащивает этим сахаром все блюда, в том числе и печенье, которое подают донне Лючии. Джакомо де Пацци угощает им и свою подружку – горничную из дома Медичи, когда встречается с ней. Вообще-то слугам не полагается пробовать этот сахар. Но кто их остановит? Все потихоньку подворовывают, и все такие бледные, ну прямо, как покойники, и частенько мучаются коликами и ночными кошмарами. – Ансельмо остановился, перевел дух и перешел к главной части доклада. – А теперь самое интересное. Сам Пацци никогда не прикасается к печенью и сладостям, приготовленным в его доме, при том, что очень любит сладкое. Всю выпечку ему поставляет другой булочник. Могу поклясться, что в этом сахаре содержится яд, а коли не так, стоять мне средь бела дня голеньким, в чем мать родила, в бассейне Нептуна!

Затаив дыхание, он ждал реакции Козимо. Тот на минуту задумался, и по тем искоркам, которые сверкнули в глазах его господина, Ансельмо понял, что он разделяет его мнение. Бледные щеки Козимо немного порозовели.

– Да, ты прав. Это не случайность, Ансельмо. В этом сахаре наверняка содержится яд. Но что за яд?

Козимо снова принюхался к кристаллам в руке.

– Сахар ли это вообще? По запаху напоминает что-то другое. Но что? – Он покачал головой. – Нет, не припоминаю. Пойди к Леонардо и приведи его сюда. Он все знает. Общими усилиями попытаемся выяснить, что это за яд. Но перед этим, – он положил руку на плечо Ансельмо, – перед этим мы должны плотно позавтракать. Ты это заслужил. Сегодня тебе удалось загладить вину за все твои промахи. Плохо, что ты не сумел защитить синьорину Анну.

Анна с трудом открыла глаза. Веки едва шевелились. Не понимая, где она находится, Анна увидела темный кусок материи с мелкими вышитыми звездочками. Что это? Где она? Анна повернула голову. Рядом на столике стоял старинный тазик с кувшином для умывания и бокал. Анне показалось, что она в лавке антиквара. Страшно хотелось пить. Глоток воды! Всего лишь глоток воды! Повернувшись, она привстала в постели, чтобы взять бокал, но почувствовала острейшую боль, будто кто-то в ярости вонзил ей в грудь кинжал. Она застонала и упала в кровати.

– Синьорина Анна, – раздался ласковый голос, и над ней склонилась женщина. – Слава Тебе, Господи! Вы наконец очнулись!

Анна вздрогнула.

– Матильда, – проговорила она хриплым голосом, напоминавшим звук не смазанных шестеренок, и сама удивилась, почему произнесла это имя. Разве она знает эту женщину в белом чепце?

– Да, синьорина, я Матильда. Как ваше самочувствие?

– Пить, – слабо выдавила она. – Воды!

– Да, синьорина, сию минуту.

Женщина по имени Матильда отвернулась, и Анна услышала божественный звук льющейся воды. Налив воду в бокал, женщина осторожно приподняла голову Анны и поднесла бокал к ее губам.

– Пейте медленно, мелкими глотками, – сказала Матильда, заметив, как Анна жадными глотками набросилась на воду. – Не так быстро, – повторила Матильда, отведя бокал.

Анна готова была ее убить. Она еще не утолила жажду и могла бы выпить целое ведро. Внутри все горело, будто она неделю провела в Сахаре. Но сопротивляться было невозможно. У нее не было сил даже выругаться.

– Где… я… и что…

– Вы находитесь в вашей спальне, синьорина Анна, – в доме синьора Джулиано, вашего суженого, – ласково ответила Матильда. – Вы не помните, что с вами произошло? Врач сказал, что это лекарство, которое он вам прописал. Я сейчас позову синьора Джулиано. Он будет счастлив, что вы наконец пришли в себя.

– Но…

– Лежите спокойно, синьорина, господин Джулиано все вам расскажет.

Матильда удалилась. Анна слышала ее шаги и стук двери. Снова закрыв глаза, она почувствовала себя хрупкой фигуркой из мейсенского фарфора, которую разбили и снова пытались склеить, а клей еще не просох. Что же произошло? И кто такой Джулиано? Знакомое имя. Но как выглядит человек с этим именем, не могла вспомнить. Голова была совершенно пустая.

Открылась дверь. Послышались чьи-то шаги по деревянным половицам. На этот раз тяжелые мужские шаги. Открыв глаза, Анна увидела лицо молодого мужчины, склонившегося над ней.

– Джулиано! – Приятное тепло расплылось во всем ее теле. Боже, как она счастлива его видеть. От радости у нее на глаза навернулись слезы. А ведь всего минуту назад она не могла вспомнить, кто такой Джулиано.

– Анна, как я счастлив, – радостно воскликнул он, схватив ее за руку. Его прекрасные темные глаза увлажнились, когда он целовал ее руки. – Я… мы… Мы все… мы так волновались за тебя.

– Что…

– Ты ничего не помнишь? Ты была без сознания, когда мы нашли тебя ранним утром на пороге нашего дома. Кто-то пытался тебя убить. И почти… – Он сжал губы, из его глаз покатились слезы. – И это почти удалось негодяю. Ты потеряла много крови. Врач сомневался, что ты выживешь. У тебя был жар. Мы все молились за тебя, ночью и днем, и вот наконец Господь услышал наши молитвы.

Он всхлипнул, уткнувшись лицом в ладонь возлюбленной. Постепенно к ней возвращалась память. Анна начала вспоминать все детали, лица людей, стоявших у ее кровати, лекарства и микстуры, которые вливали ей в рот. И вдруг она вспомнила все: свою ночную прогулку, шаги за спиной, испуг и, конечно, ту темную фигуру с ножом в руке. Слава Богу, она не умерла. Но… Вспомнив весь этот кошмар, Анна схватилась за горло, словно ее кто-то душил. Она боялась прикоснуться к животу. Ее губы дрожали. Как это ни мучительно страшно, но она должна задать этот вопрос:

– Что с ребенком? – прошептала она. – Он жив?

Джулиано улыбнулся сквозь слезы и нежно погладил ее по лицу.

– Все в порядке, дорогая, – сказал он, смахивая слезу. – Врач говорит, что за него можно не беспокоиться. Ребенок жив.

Анна обвила руками шею Джулиано, прижала его к себе и разрыдалась, дав волю слезам. Она не стеснялась своих чувств, вспомнив, что до недавнего времени совсем не думала о детях. Но сейчас, когда в ее чреве зрело новое существо, она не хотела его потерять. Она не отдаст его никому.

Матильда тихо покашляла.

– Синьор Джулиано, – сказала она. В голосе старой служанки слышалось искреннее сожаление, что она вынуждена вмешаться в их разговор. – Вы же знаете, что сказал доктор, – синьорине Анне нужен полный покой, и я вынуждена просить вас уйти. Джулиано улыбнулся.

– Матильда права. Тебе нужен покой, любимая. Вечером я снова к тебе зайду.

Но Анна не желала его отпускать. Нет, она не может отпустить его, пока не расскажет ему все. Она изо всех сил вцепилась в руку Джулиано и долго не выпускала ее. Нет, он должен остаться с ней и выслушать всю историю.

– Матильда, пожалуйста, еще немного, – умоляла Анна, глядя на старую служанку. Та снисходительно кивнула. – Джулиано, выслушай меня. Я должна так много рассказать тебе.

Джулиано покачал головой и нежно убрал прядь волос с ее лица.

– Отложим твой рассказ до завтра. А теперь отдыхай, дорогая. Тебе надо выспаться.

– Нет! Ты не понимаешь! Откладывать нельзя. Джулиано, я видела его лицо.

– Чье лицо?

– Лицо человека, который на меня напал.

Улыбка мгновенно слетела с лица Джулиано, и он снова присел на край кровати.

– Ты видела убийцу?

Анна кивнула.

– Ты его узнала?

Анна снова кивнула.

– Хорошо. Матильда, иди на кухню и принести бульон для синьоры, – настойчиво скомандовал он, ожидая, когда закроется дверь.

– А теперь расскажи все по порядку.

Анна перевела дух. Сердце бешено колотилось, и на нее снова нахлынули сомнения и страх, который она испытала при виде черного человека с кинжалом. Ей стало дурно. Только бы хватило духу все рассказать Джулиано, даже ценой страшных воспоминаний о занесенном над ее головой клинке. Она должна набраться духу и все сказать. Возможно, тогда он наконец поверит, что Козимо совсем не так безобиден, как они думают с Лоренцо.

– Это случилось немного за полночь. Я возвращалась домой, – начала она, сразу заметив вопросительный взгляд в глазах Джулиано. Естественно, он хотел знать, что она делала ночью на улице, где была, и имел полное право на это. Ведь она была его невестой. Что же делать? Она дала слово Джакомо де Пацци – никому не говорить ни слова об их встречах. – Я шла узкими улочками, чтобы сократить дорогу, и вдруг услышала чьи-то шаги. Кто-то шел за мной по пятам. Я остановилась, но никого не заметила, а оглянувшись… – Вспомнив все происшедшее, Анна снова чуть было не лишилась чувств. – И там… Там…

– Успокойся, Анна, – ласково сказал Джулиано, поглаживая ее по руке. – Сейчас ты в безопасности. Все позади. Тот человек больше не причинит тебе вреда. Если тебе тяжело вспоминать об этом, поговорим завтра.

Но Анна решительно затрясла головой.

– Нет. Не завтра, а сегодня. – Она всхлипнула, стиснув зубы, посчитала до десяти, потом продолжила свой рассказ. – В двух шагах от меня стоял человек в длинном черном плаще с капюшоном, и в его руке был кинжал. Я не успела даже вскрикнуть, как он зажал мне рот и приставил к груди нож. Когда я лежала на земле, то увидела его лицо. – Она перевела дух. – Это был Ансельмо, слуга Козимо.

Глаза Джулиано вспыхнули бешенством.

– Это серьезное обвинение, Анна. Ты уверена, что это был именно он?

– Да, Джулиано. Я видела его, как тебя сейчас.

– Не могу поверить, что Козимо… – Он смолк, уставившись на одеяло, словно на нем мог прочесть, что делать дальше. – В это трудно поверить. Мне всегда казалось, что Козимо питает к тебе искреннее расположение, можно сказать, даже боготворит тебя. Но зачем его слуге понадобилось убивать тебя?

– Я же тебе говорила, что Козимо замышляет убить тебя. Возможно, он узнал об этом и, опасаясь, что его план рухнет, решил заставить меня замолчать.

Джулиано тяжело дышал, в задумчивости качая головой.

– Ничего не понимаю. Может быть, люди все-таки правы, считая его сумасшедшим? – Лицо его побелело, как полотно. – Я должен поговорить с Лоренцо. Он посоветует, что нам дальше делать. К сожалению, сейчас его нет во Флоренции, он вернется лишь поздно вечером. – Джулиано снова схватил руку Анны. – Дорогая, ты чувствуешь в себе силы повторить в присутствии Лоренцо все, что рассказала мне сейчас?

Анна кивнула.

– Завтра я приведу его к тебе, сразу же после мессы. А до этого прошу тебя никому ничего не рассказывать. Слышишь? Ни слова о том, что случилось. Пусть это останется между нами.

Анна вздохнула. Вот они, Медичи. Имя семьи, их репутация должны быть незапятнанны – любой ценой!

– Обещаю, – ответила Анна.

– Благодарю тебя. – Джулиано склонился над ней и нежно поцеловал в лоб. В его глазах блестели слезы. Он любил Козимо, и Анна могла это понять. В каком-то смысле Козимо ей тоже нравился. – А теперь успокойся. Матильда принесет тебе бульон, а потом ты должна уснуть. Постараюсь заглянуть к тебе попозже, но не обещаю.

Анна кивнула и, поцеловав его, закрыла глаза. Она сделала все, что могла. Теперь Джулиано все знает. Они с Лоренцо примут все меры и позаботятся о том, чтобы обезопасить Козимо. Все будет хорошо.

Она слышала, как дверь снова открылась и вошла Матильда с подносом, на котором стояла миска с ароматным бульоном. Анна, хотя и не была голодна, не могла отказаться от нескольких ложек бульона.

– Подождите, синьорина, я помогу вам, – сказала Матильда, разворачивая салфетку на ее груди, и начала медленно кормить Анну из ложечки. Отправляя бульон в рот больной, ложку за ложкой, она рассказала ей последние новости.

– Скажи мне, Матильда, сколько времени я здесь лежу? – спросила Анна.

– Довольно давно, синьорина. Как же вам было плохо! Думаю, с того дня прошли недели четыре!

– Уже целый месяц? – При этом известии у Анны едва не остановилось сердце. – Пресвятая Бородица! Какое же сегодня число?

– Двадцать пятое апреля, синьорина, – с готовностью ответила Матильда.

– Нет!

Анна вскрикнула, как подстреленная птица. Резким движением, выбив из рук Матильды миску с бульоном, она вскочила, пытаясь спрыгнуть с постели, не обращая внимания на страшную боль. Сегодня 25 апреля! Не прошло и четверти часа, как отсюда вышел Джулиано. Он сказал ей, что завтра они зайдут к ней вместе с Лоренцо. Завтра! Завтра же 26 апреля! В этот день он будет убит! Анне стало дурно. Так дурно, что ее затошнило. Она корчилась от тошноты, ревела от безысходности, но все это не имело никакого значения. Она должна бежать к Джулиано, предупредить его, умолять, чтобы он не ходил к обедне. Он непременно должен остаться дома.

– Синьорина! Синьорина!

Как сквозь сон Анна слышала голос Матильды. Старая служанка пыталась ее удержать, успокоить, но Анна сопротивлялась изо всех сил. Она лишь смутно сознавала, что стоит на своих ногах у кровати в луже из смеси бульона и рвотных масс, среди острых осколков миски, которые больно резали ее босые ноги. Она испытывала такую боль, что с трудом дышала, а ее неродившийся ребенок бурно колотился в животе – по-видимому, тоже от страха.

– Синьорина, что вы делаете? – в ужасе вскричала Матильда. Она всерьез опасается за рассудок своей госпожи. Схватив Анну обеими руками, она завопила: – Ложитесь в постель, синьорина, я позову врача. Успокойтесь, синьорина, все будет хорошо.

– Матильда, я должна поговорить с Джулиано, я… – В этот момент ноги у Анны подкосились, и она свалилась на пол. Силы покинули ее. – Матильда, я… Джулиано не должен идти к обедне…

Служанка помогла ей лечь в постель, глядя на нее полными жалости и сочувствия глазами.

Заливаясь слезами, Анна уткнулась головой в подушку.

Козимо находился в сводчатом подвале лаборатории, объясняя Леонардо суть проблемы. Несколько лет назад он оборудовал это помещение для опытов по алхимии, оснастив его всем необходимым. Посередине стояли три длинных стола из крепкой твердой древесины, способной выдерживать самые большие нагрузки: на такую поверхность можно было лить жидкости, ее могли жечь огнем – и на ней не оставалось никаких следов. Стены были заполнены полками с книгами и рукописями по алхимии на латинском, греческом, древнееврейском, итальянском и немецком языках. На деревянных и железных столах стояли стеклянные флаконы всевозможных размеров. Над огромным очагом висели медные сосуды. С низкого свода свисало множество масляных лампад, освещавших все пространство. Вдоль стен протянулись длинные скамьи с сотнями тщательно закупоренных склянок и банок, наполненных всевозможными травами, маслами, минералами и эссенциями животного происхождения, добытыми Козимо самыми невероятными способами. Время от времени он спрашивал себя, почему бы не продать все это богатство и не заполнить погребок винами. Но сейчас, заметив, как при виде этих сокровищ засверкали глаза Леонардо да Винчи, он понял, что поступил правильно, не избавившись от своих приобретений. Он словно знал, предчувствовал, что настанет момент, когда они ему еще понадобятся.

– Вы полагаете, что нам удастся определить, какой яд Джакомо подмешал в сахар? – спросил Козимо.

– Непременно удастся, – мгновенно ответил Леонардо, взяв в руки два флакона и читая на них этикетки:

«Изумруд, кристаллы, Индия». – Он бережно поставил бутылочки на свое место. – При такой оснащенности лаборатории мы без труда справимся с нашей задачей. Здесь есть все, что нам надо: корень мандрагоры, змеиная кожа, омела и даже драконий зуб. Такой лаборатории позавидовал бы любой алхимик. Единственный ее недостаток состоит в том, что ею никто не пользуется.

– Это неудивительно, поскольку я здесь почти не бываю, – пояснил Козимо. – Я оборудовал этот подвал лет десять назад и с тех пор был здесь всего два раза. – Он пожал плечами. – Алхимия, безусловно, интересная наука, но в чисто теоретическом смысле. Заниматься алхимией на практике мне кажется отвратительным. Когда толчешь в ступе сушеных летучих мышей, например, становится дурно от этой вони. Нет, предоставляю другим заниматься подобными делами.

Леонардо улыбнулся.

– Вы хотите сказать, – таким, как я? Понимаю. – Окинув долгим взором своды подвала, он засиял от восторга. – Приступим к делу. Где тот порошок, в котором вы подозреваете яд?

Козимо протянул Леонардо мешочек. Одно дело – прочитать множество книг, почерпнуть из них знания, и совсем другое дело – провести практические опыты по определению яда, подмешанного Джакомо. Это мог сделать только один человек во Флоренции – гениальный Леонардо да Винчи.

Леонардо открыл мешочек, принюхался к порошку и высыпал горстку в крошечную латунную плошку, внимательно разглядывая странную субстанцию.

– Выглядит как обычный сахар… – Он задумчиво покачал головой. – … Я чувствую какой-то знакомый запах.

– Я тоже, но не могу понять, какой именно.

– Не волнуйтесь, Козимо, как-нибудь определим, какой именно.

Но вместо того чтобы подойти к полкам и выбрать соответствующие травы и жидкости, смешать, сделать отвар или поджечь их, как предполагал Козимо, Леонардо сел на низкий треножник и, выпрямив спину, закрыл глаза.

«Готовится к работе», – решил Козимо и не стал задавать лишних вопросов. Леонардо должен сконцентрироваться. Но когда тот и по прошествии часа продолжал сидеть в той же позе с закрытыми глазами, Козимо занервничал. Конечно, интересно понаблюдать за гением в процессе работы, но время поджимало.

– Вы не хотите наконец приступить к экспериментам? – спросил он и, поднявшись со скамьи, нетерпеливо зашагал по комнате. – Время не терпит, дорогой Леонардо, а мы не продвинулись ни на шаг.

Леонардо открыл глаза. Казалось, он страшно удивился, что здесь, кроме него, есть еще кто-то.

– Вам кажется, что я сижу просто так и бесполезно трачу время? – спросил Леонардо. – Разумеется, мы можем провести целый ряд опытов и наобум перепробовать все яды. Замечу, что тогда нам не хватит вашего порошка, чтобы проверить все варианты. Нет, я не просто сижу. – Он покачал головой. – Я чувствую, что ответ совсем близко. Видите ли, Козимо, если правильно сформулировать вопрос, то ответ придет сам собой. И только потом, как я надеюсь, можно приступить к эксперименту.

– Что вы имеете в виду?

– У нас нет ни одной зацепки относительно того, какой яд мог использовать Джакомо. Ведь у него, как и у вас, есть возможность достать любое вещество из любой страны. На свете существуют сотни, тысячи различных ядов, и вероятность того, что мы случайно сразу же определим тот самый яд, очень мала. Случай, друг мой, весьма ненадежная вещь, и нам не следует на него полагаться.

Козимо застонал.

– Как же вы собираетесь искать яд? Может быть, вы думаете, что Джакомо вообще не отравлял своей сестры?

Леонардо покачал головой.

– Нет, я так не думаю. Я, как и вы, считаю, что это он убил Джованну. Но нам нужны веские доказательства.

Козимо снова опустился на табурет, подперев лицо руками.

– Вот доказательств-то нам и не хватает! Пока мы ничего не знаем. Мы даже не знаем, трава это или яд животного происхождения. – Он тяжело вздохнул. – Стало быть, мы находимся на нулевой точке?

– Я бы этого не сказал, – возразил Леонардо. Козимо увидел огонек в его глазах. – Мы знаем достаточно, больше, чем вы думаете.

– Мой дорогой друг, честно признаюсь, что мне трудно следовать за вашей мыслью.

– Тогда я поясню. – Леонардо улыбнулся. – Мы знали Джованну де Пацци. Мы оба видели ее, слышали, что говорят о ее болезни другие люди – слуги, члены семьи, знакомые. Нам известно, что ее болезнь продолжалась в течение многих лет. Несмотря на то что она изредка вставала с постели и даже выходила из дому, здоровой ее давно никто не видел. Это наша первая и основная зацепка. – Леонардо сложил руки. Сейчас у него был вид доброго и терпеливого учителя, вдалбливающего ученику прописные истины. – Все яды действуют по-разному. А посему можем сразу же вычеркнуть из нашего списка все те яды, которые не вызывают бледности, колик, кошмарных снов и состояния бреда. Кроме того, к ним не относятся яды замедленного действия, которые можно подмешивать жертве на протяжении нескольких лет.

Козимо вздохнул.

– Да, я об этом думал. Но… – Он беспомощно пожал плечами. – Список возможных ядов еще очень велик.

– Вы ошибаетесь, друг мой, вы забыли об одном важном обстоятельстве. Нам надо вспомнить всех тех мужчин и женщин, которые страдали от подобного недуга, как Джованна, живых или тех, кого уже нет. И еще. Стоит отыскать связующее звено – и… – Леонардо щелкнул пальцами, – и яд найден.

Козимо чувствовал себя полным болваном. Как это он сам не додумался до этого?

– Конечно. Достаточно вспомнить слуг в доме Пацци, у которых налицо все признаки этой болезни, но они не могут служить доказательством, поскольку, несмотря на то что регулярно употребляют тот злополучный сахар, как рассказывал Ансельмо, все еще живы. – Он провел рукой по волосам. – Однако… Минуточку. Кажется, я кое-кого знаю. В Перудже есть одна мастерская, где делают шрифты для печатания книг. Вам, вероятно, известно, что я интересуюсь шрифтами и книгами. Несколько лет назад я посетил ту мастерскую. Хотите верьте, хотите нет, но все, начиная от мастера и кончая учениками, все работающие в этой мастерской отличались необыкновенной бледностью и все страдали коликами и ночными кошмарами. Я еще знаю, что в Перудже ходили слухи, якобы на мастерской лежит проклятие – там пытались напечатать Священное Писание на бездушной машине. После смерти одного ученика и подмастерья мастерскую закрыли, а мастера упекли в сумасшедший дом. О местопребывании второго подмастерья ничего не известно.

– Да, я что-то слышал. Только похожую историю рассказывали о художнике, который после жутких мучений и кошмаров умер в судорогах. При жизни, говорят, он был бледнее смерти, а десны были такими черными, будто он постоянно жевал уголь. Когда я расписывал фрески в одном дворце, мне рассказали такой случай: парнишку, который запечатывал бутылки с оливковым маслом, страшно избил хозяин, у того вдруг начались галлюцинации. Оказалось, он уже давно страдал безумными видениями и коликами в животе. Старая служанка объяснила это просто: в парня вселился дьявол и высосал у него кровь. Я, разумеется, не поверил и тайно осмотрел тело покойного, но ничего, кроме болезненной бледности и почернения десен, не заметил. Провести вскрытие я не решился из-за отсутствия инструментов и разрешения со стороны родственников.

– Нам не хватает только связующего звена.

– Да, – нахмурившись, сказал Леонардо. – Над этим-то я и ломаю голову. Что общего между художником, батраком и подмастерьем из печатной мастерской?

– Послушай, я еще вспомнил одного, – заметил Козимо. – Стекольщик, который вставлял окна у меня в доме…

Вдруг Леонардо подскочил, ударил себя по лбу и кинулся к полке, на которой Козимо хранил различные порошки.

– Я понял. Это должен быть он, – вскрикнул он, ища нужную склянку. – Как это мне сразу не пришло в голову? Этот запах… его нельзя ни с чем спутать… Где же он? Нашел! – С торжествующим видом он показал Козимо стеклянную баночку, на которой была надпись: «Свинцовый порошок».

– Свинцовый порошок?

– Именно он!

Глаза Леонардо сияли, когда он поставил на стол перед Козимо флакон с серым порошком.

– Художник, о котором я говорил, подмешивал в краски свинцовый порошок, чтобы придать им особый блеск и стойкость. Стеклодувы также подмешивают свинец в стекло, и масляные сосуды в деревнях тоже запечатывают свинцом, а…

– … а печатники используют свинец для отливки матриц, – продолжил Козимо. Он разволновался: Леонардо прав. Другого объяснения трудно было найти. К тому же он вспомнил еще одно, возможно, самое решающее обстоятельство. – В книге немецкого алхимика из Кельна я прочитал когда-то, что свинец в смеси с уксусом образует порошок настолько сладкий, что по вкусу его не отличишь от сахара.

Леонардо мрачно кивнул.

– Да, это тот самый «сахар». Можно предположить, что Пацци регулярно удаляется в свое загородное поместье и там смешивает свинцовый порошок с уксусом, а возвращается домой с очередным мешком «сахара».

– Свинец стоит недорого, поэтому запасы адского порошка не иссякают. – Козимо в ярости сжал кулаки. – Какой дьявол!

– Да, вы правы. Сейчас нам остается только доказать нашу версию. – Туго завязав длинные кудри в косичку на затылке, Леонардо взял с полки два стеклянных сосуда и приступил к работе.

В лаборатории воцарилась полная тишина, изредка нарушаемая шипением и бульканьем жидкости, варившейся на медленном огне в пузатом котелке. Когда почти вся жидкость испарилась, а на дне котелка остался темный илистый осадок, Леонардо добавил в него щепотку белого порошка. Спустя короткое время из сосуда повалил дым желтоватого цвета.

Леонардо кивнул Козимо.

– Мы были правы, Козимо. Это свинец. Смертельное оружие в преступных руках.

Козимо стиснул зубы. Теперь он знает, что Джакомо довел сестру до смерти. Но как доказать его вину? Пока неясно.

Конец

Очнувшись после беспокойного сна, Анна мгновенно поняла, какой сегодня день. Это был день, которого она с ужасом ждала, 26 апреля, день, когда будет убит Джулиане Она медленно поднялась и села в постели. Не хватало ей еще потерять сознание – сегодня! Было довольно темно. Значит, еще рано. Она еще успеет к Джулиано и постарается отговорить его от посещения мессы.

Превозмогая страшную слабость, она встала с постели. Вчера у нее был врач и дал ей успокоительное, чтобы поскорее заснуть, отвратительный порошок с резким, неприятным запахом. Матильда развела его с водой до пенистой кашицы и по ложке давала ей. Но порошок не подействовал. Она, правда, заснула, но быстро проснулась, обливаясь холодным потом, от страха за Джулиано. Надо спешить, иначе будет поздно.

Анна встала и, ухватившись за спинку кровати, сделала несколько глубоких вдохов, чтобы прогнать черные точки, мелькавшие перед глазами. Потом, медленно ступая босыми холодными ногами, будто только что сошла со льдины, направилась к двери. Спальня Джулиано находилась в другом конце коридора, метрах в пятидесяти. Казалось бы, смехотворная дистанция, но Анна была так обессилена, что едва держалась на ногах.

Собираясь с духом, Анна считала каждый свой шаг. До ее двери оставалось около пятнадцати метров. Еще пять, шесть, семь метров… Она медленно приближалась к цели. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать… Остался всего один шаг.

«Я у цели, – прошептала Анна, прислонившись к двери. – Надо только перевести дух».

Она нажала на ручку двери – дверь не подалась. Может, поднять ручку вверх? Анна всем телом навалилась на дверь. Ноги подкашивались. Почему именно сейчас заклинило эту проклятую дверь?

Анна изо всех сил трясла и толкала дверь спальни, чтобы наконец вырваться отсюда, и вдруг поняла – ее заперли! Сердце замерло в груди. Кто посмел запереть ее? Тот, кто хотел удержать ее, чтобы она не пошла к Джулиано и не предупредила его?

Забыв о боли, Анна неистово колотила в дверь, стучала ногами и руками, кричала и звала на помощь: «Выпустите меня! Пустите меня к Джулиано!»

Ее никто не услышал. Неужели она одна бодрствует в этом огромном доме? В комнате становилось все светлее, небо очистилось от грозовых облаков, и засияло солнце. В этот момент зазвонили колокола на Санта-Мария дель Фьоре. Анна стала считать удары.

Но вот колокола смолкли и наступила тишина. Анна насчитала девять ударов. Девять часов утра! Неудивительно, что ее никто не слышит. Все домочадцы, включая слуг, ушли к заутрене. И Джулиано среди них. Он сейчас там, где ему нельзя быть, в соборе! В это время он должен переступить порог Санта-Мария дель Фьоре, а потом…

Обезумевшая Анна отчаянно колотила в дверь. Может быть, еще успеет, если бегом помчится к собору? Она продолжала яростно стучать кулаками, бросалась на дверь, уже не чувствуя никакой боли. Анна кричала, топала ногами, но ее никто не слышал. В полуобморочном состоянии она рухнула на пол.

В этот момент снова забили колокола, призывающие паству подняться и приблизиться к алтарю, чтобы принять причастие. Сейчас это случится! Случится непоправимое. Она уже не в силах изменить что-либо. Слишком поздно. Все кончено.

Анна очнулась, увидев себя лежащей в постели, бережно укутанной белым одеялом. В груди было ощущение, словно ее затянули в тугой корсет. Анна слышала плеск льющейся воды, будто кто-то рядом мыл руки. «Наверное, пришел врач, – решила Анна, – чтобы сменить повязку». Но кроме врача в комнате был еще кто-то. Лоренцо! Они о чем-то тихо говорили, в глубине стояла Матильда, концом фартука вытирая глаза. В изножье кровати стояла Клариче, опираясь на столбы балдахина. Она боялась упасть. Казалось, ей трудно было дышать. В дальнем углу, опустив голову, стояла плачущая Людмила.

Лоренцо, проводив врача до двери, вернулся к Анне. Она видела его красные заплаканные глаза. Его лицо, обычно невозмутимое и решительное, сникло и стало серым. Щеки были мокрыми от слез.

– Это случилось, да? – спросила Анна, не отрывая глаз от Лоренцо. Она сама удивилась, как ясно и четко, почти бесчувственно, звучал ее голос. В глубине комнаты кто-то всхлипнул.

Лоренцо, как показалось ей, слегка покачал головой, пытаясь солгать, чтобы пощадить Анну. Но губы вдруг задрожали, и он мгновенно выдал себя. Закрыв глаза, он попытался сдержать слезы, но не выдержал и разрыдался.

– Я знала, – ясным и четким голосом произнесла Анна. – Я знала, что это случится. Я же вам говорила. Разве ты не помнишь, Лоренцо? Почему вы мне не верили? Почему? – Ее голос становился все пронзительнее, потом перешел в вопль. Она кричала, как разъяренная ведьма. Слезы лились ручьем. – Почему, черт вас возьми, вы не верили мне? Почему? И кто меня запер в комнате? – Вне себя от бешенства, она набросилась с кулаками на Лоренцо. – Кто из вас приказал запереть меня? Если бы я утром была рядом с Джулиано, он, возможно, остался бы жив. – Обезумев от горя, она била Лоренцо, который даже не пытался увернуться от ее ударов. Она била его по лицу, по голове, толкала его в грудь и живот. Наверное, ее удары причиняли ему боль, но он не протестовал. Ей тоже больно, но эта боль не в состоянии была заглушить другую боль. Джулиано больше нет! Он мертв. Она знала, что так будет, и не смогла предотвратить этого. Обессилев, она наконец оставила Лоренцо в покое и, вцепившись в голову, неистово рвала на себе волосы, исцарапав в кровь все лицо – только бы не чувствовать этой страшной, адской боли!

– Анна, прости меня, – выдавил Лоренцо и, заливаясь слезами, обнял ее. – Прости меня.

Анна, рыдая, вцепилась ему в плечи. Она кричала так, что, казалось, из груди у нее вырвется сердце. Джулиано мертв. Это конец. Конец всему.

ГЛАВА 8 Спустя несколько месяцев

Несколько месяцев Анна не приходила в сознание. Она ничего не слышала, не видела, почти не замечала, что постепенно выздоравливает. Людей, которые за ней ухаживали – врача, Матильду, Лоренцо, Клариче, – она почти не узнавала. Они казались ей тенями в густом тумане, окружавшем ее. Иногда, словно порывом ветра, этот туман рассеивался, и сквозь плотную серую пелену она видела слабые проблески солнца. С болезненной остротой она вспоминала запахи, шорохи, цвета, ощущения.

Ей вспомнился момент, когда ее подвели к возвышению в капелле Медичи, на котором был установлен гроб с Джулиано, чтобы она простилась с ним.

Сквозь витражи окон струился мягкий солнечный свет. Повсюду горели свечи, стоявшие на алтаре, ступенях Капеллы, вокруг гроба. Ей вспомнился запах свечного воска, который капал на мраморные плиты с тяжелых медных подсвечников. Она видела Джулиано, лежащего со сложенными на груди руками в гробу. Постамент утопал в море цветов. Темные вьющиеся волосы Джулиано, поблескивающие в свете свечей, были тщательно уложены. Он был облачен в парадное одеяние: яркий жилет из китайского шелка, белую льняную блузу с манжетами из тонкого флорентийского кружева, штаны из шерсти темно-вишневого цвета с едва заметным темным пятном от вина на колене. Справа и слева от постамента поднимались тонкие струйки дыма из курильниц, заволакивая гроб легкой пеленой. Джулиано нанесли девятнадцать ударов ножом. Два дня над его телом трудились лучшие мастера погребальных дел, чтобы придать ему надлежащий вид. В гробу лежал Джулиано, но это был другой человек, совсем не тот, каким она знала и любила его. Неподвижное лицо было чужим. Анна не могла заставить себя прикоснуться к нему, не говоря уже о том, чтобы поцеловать его. Она ощущала на себе сотни глаз, ожидавших других проявлений чувств, но Анна словно окаменела. Она не хотела касаться этой неживой плоти, этой бренной оболочки, в которой кроме внешнего сходства не было ничего общего с ее Джулиано. Словно упрямый ребенок, сцепив за спиной руки, она не замечала возмущенного шепота собравшихся здесь людей. И снова ее сознание заволокло плотным серым туманом.

В памяти всплыло еще одно событие: смерть Людмилы, служанки в доме Джулиано. Анна стоит на лестнице. Ночь. В доме полная тишина. Анна не помнит, почему среди ночи она вдруг проснулась, встала с постели и вышла из комнаты, потом поднялась по лестнице. Полумрак, горят лишь несколько настенных светильников, слабо освещая пространство. Но этого света было достаточно, чтобы увидеть болтающуюся на перилах фигуру. Анна не помнила, почему, но сразу же поняла: это – Людмила. Возможно, она узнала ее по толстой, безжизненно свисавшей косе. Людмила повесилась на веревке, которыми обвязывают винные бочки при погрузке на телеги. Веревка была длинной, и девушка висела довольно низко. Ее болтающееся тело закручивалось то вправо, то влево. Но тут все исчезло, Анна снова погрузилась в туманное облако.

Третье воспоминание: Анна стоит у исписанной красками уличной стены. Но это не граффити, какими размалевывают стены современных улиц. Это настоящий шедевр живописи, хотя содержание росписей внушает ужас. Картины, в которых невозможно не узнать руку Боттичелли, в мельчайших деталях изображают лица повешенных и обезглавленных людей. Под каждым из них стоит имя казненного: Франческо, Сальваторе, Джулио. Все без исключения – члены семьи Пацци. Стена еще не до конца исписана. Рядом с последним портретом кто-то нацарапал углем: «Это место для Джакомо де Пацци. Смерть убийцам!» Анна пошатнулась, ее вырвало прямо на улице. Она вспомнила, как чья-то рука схватила ее за плечо. Кто это был? Кто привел ее к этой страшной стене, к этим картинам – документальным свидетельствам кровавого злодеяния, потрясшего всю Флоренцию? Не успев вспомнить об этом, Анна снова погрузилась в благостную серую пелену. Она уже ничего не чувствовала, не слышала и не видела, ничего.

Призрак и темнота

– Господин, все бесполезно. Она ничего не чувствует, – услышала она женский голос. – Зачем она пошла к тем людям? И зачем они мучили это бедное существо?

– Да, Матильда, – отвечал мужчина. При звуках его голоса она вздрогнула. Ее охватил радостный восторг. Анна открыла глаза. Джулиано! Здесь, посреди комнаты стоял Джулиано? Он жив?

– Я говорил с врачом, – продолжал этот голос.

Надежды Анны рухнули, лопнули, как воздушный шар, из которого выкачали воздух. Голос действительно имел сходство с голосом Джулиано, но весьма отдаленное. Этот был ниже и резче. Она его сразу узнала. Это был Лоренцо.

– Он сказал, если она примет приглашение, это может сильно потрясти ее. Но в некоторых случаях, как он сказал, можно достичь поразительных успехов, если больного погрузить в его воспоминания. А где для нее самые страшные воспоминания, как не в доме убийцы, на чьих руках еще не высохла кровь Джулиано? – Голос Лоренцо становился все жестче. – Ты сама слышала, что сказал врач. До родов осталось совсем немного. Но при ее нынешнем состоянии она не сможет родить. Если мы хотим спасти жизнь ребенку Джулиано надо как можно скорее пробудить ее от этого кошмарного сна. Ты помнишь, к ней трижды, хотя и ненадолго, возвращалось сознание. В первый раз – у гроба моего брата Джулиано в капелле, во второй – при виде самоубийства служанки и в третий – там, у стены с портретами казненных заговорщиков. И каждый раз она сразу же погружалась в сон, но снова приходила в сознание. Это доказывает, что доктор прав. Ее может пробудить только сильная встряска. На этот раз я попытаюсь разбудить ее с помощью дома Пацци. Она должна принять приглашение и посетить донну Лючию. Я даже готов отнести ее туда на руках.

– А разве в доме Пацци кто-то остался?

– Одна донна Лючия. Старуха больна и к заговору не имеет никакого отношения. Потому ее миновал гнев флорентийцев. Всех других членов семейства либо изгнали из Флоренции, либо казнили. Всех, кроме Джакомо. Говорят, он прячется в одном из своих загородных поместий и ждет, что, когда страсти улягутся, Флоренция примет Пацци с распростертыми объятиями. Но он глубоко ошибается!

Раздался страшный грохот. По-видимому, Лоренцо ударил кулаком по столу.

– Ноги Пацци не будет в этом городе! Уверен, что нам удастся отыскать Джакомо. Ни одному из Пацци не уйти от возмездия.

Анна задумалась. Что имел в виду Лоренцо? Джакомо не причастен к убийству Джулиано. Наоборот, он сделал все возможное, чтобы предотвратить покушение. Ей надо поговорить с донной Лючией. Возможно, она знает, где скрывается ее сын. Она и сама хотела встретиться с Джакомо, поговорить с ним обо всем. Больше того. Она бы помогла доказать его невиновность. Если ей не удалось предотвратить гибель Джулиано, она постарается хотя бы найти истинного убийцу.

– Я бы хотела встретиться с донной Лючией, – сказала Анна, поднявшись в постели. Лоренцо и Матильда с изумлением посмотрели на нее, как на воскресшую из мертвых.

– Синьорина! – воскликнула Матильда и всплеснула руками, не зная, радоваться или пугаться.

Лоренцо подошел к Анне и, присев на край кровати, внимательно посмотрел на нее.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он с нежностью в голосе, которой она еще не слышала от него. Однако вскоре Анна догадалась, что эта нежность была адресована не ей, а не родившемуся ребенку – ребенку Джулиано, единственному существу, не считая его портретов, которое напоминало бы ему о его любимом брате.

– Хорошо, спасибо, – не сразу ответила Анна. – Кажется, хорошо.

– Ты слышала?

– О чем вы говорили? Да, я все слышала. Но не уверена, правильно ли все поняла. – Она перевела взгляд на Матильду, потом снова на Лоренцо.

– Пацци виновны в убийстве Джулиано. Они казнены. А сейчас я получил приглашение от донны Лючии – она единственная уцелевшая из их семьи и оставшаяся во Флоренции.

– Я хочу к ней.

– Синьорина, прошу вас, будьте благоразумны, – сказала Матильда. – Подумайте о ребенке. Тяжелые воспоминания могут повредить вам, если вы окажетесь в доме убийцы вашего… вашего… – Она запнулась, слово «супруга» она не могла выговорить, ведь Анна и Джулиано не были женаты, их брак не был освящен церковью. Кем она была для Джулиано? Другом дома? Возлюбленной? Но, как бы то ни было, она ждала ребенка от него. Матильда густо покраснела. На ее лице мелькнула слабая улыбка. – Зачем вам эти испытания в доме убийцы вашего жениха? Что вас там ждет, кроме страшного испытания?

– Я ожидаю получить там ответ, – возразила Анна, не желая в присутствии Лоренцо называть истинных мотивов. – Ответ на вопрос, почему они убили Джулиано.

– Ты уверена, что тебе стоит туда идти? – спросил Лоренцо, пристально глядя на Анну. В его карих глазах, таких похожих на глаза Джулиано, не было той теплоты и радости, которые она так любила в Джулиано.

– Да, я твердо решила посетить донну Лючию. И чем скорее, тем лучше.

– Ладно. Я велю кучеру приготовить карету. Он отвезет тебя.

– Синьорина, умоляю вас, не ходите туда. Вы нездоровы и… – начала было Матильда.

– Я здорова. Сейчас я совершенно здорова.

В доказательство Анна сбросила с себя одеяло и встала. Действительно, она сделала это без всяких усилий.

– Как видишь, Матильда, синьорина и вправду выздоровела, – сказал Лоренцо и поднялся. – Помоги ей одеться.

Менее чем через час, сидя в карете, Анна размышляла, не приснилось ли ей все. Она проезжала по хорошо знакомым улицам Флоренции, смотрела на дома, людей, ставших ей знакомыми за это время. И все же что-то изменилось. Фасады домов выглядели почти так же, как до 26 апреля. Однако с того страшного дня прошло несколько недель. Любимца города Джулиано уже нет на свете. Ей показалось, что люди на улицах выглядят растерянными, озлобленными, замкнутыми. Почти никто не улыбался. Проезжая мимо дворца, известного впоследствии как палаццо Барджелло, Анна увидела все еще красовавшиеся на стене кошмарные картины: отрубленные головы казненных заговорщиков.

Поездка оказалась недолгой. Карета остановилась, возница открыл дверцу и помог Анне выйти. Погруженная в тяжелые воспоминания, она окинула взглядом фасад дома Пацци. Когда же она была здесь в последний раз? Анна вспомнила, как, окрыленная надеждой, вышла из этого дома. С тех пор многое переменилось. Да и сам дом стал другим. Ставни криво свисали с петель или вообще отсутствовали, окна разбиты. Стены дома были испещрены надписями углем и краской: «Убийцы», «Пацци, вон из города», «Предатели», «Головы Пацци – на плаху!». Дверное кольцо было вырвано и валялось прямо на земле. Дважды постучав, Анна стала ждать.

Наконец за дверью послышался легкий шорох шагов, а потом хриплый дрожащий голос:

– Кто там?

– Донна Лючия? – крикнула Анна, удивившись, что сама старуха подошла к двери. – Вы меня слышите, донна Лючия? Это я, синьорина Анна. Я получила ваше приглашение.

Послышался грохот, словно там, за дверью, двигали мебель. Наконец лязгнули несколько засовов, открылась дверь и в узкой щели показалось морщинистое лицо донны Лючии.

– Это вы? – спросила старуха, пошире раскрывая дверь, чтобы в нее можно было протиснуться. Впустив Анну, донна Лючия быстро закрыла дверь на кучу засовов различной величины (их было не меньше дюжины). Большинство замков было, по-видимому, снято с других дверей и в спешке приделано ко входной. С неменьшим изумлением Анна наблюдала, как донна Лючия взяла деревянную балку и подперла ею дверь, привалив к ней еще тяжелый сундук. Анна недоумевала, почему пожилая женщина сама выполняет эту непосильную работу, а не позовет кого-нибудь из слуг.

– Извините, синьорина Анна, – сказала донна Лючия, тяжело дыша и опираясь на трость. Потом, вытерев шелковым платком капельки пота на лбу, поправила черную кружевную накидку и выпрямилась, – что не встречаю вас должным образом. Для меня наступила черная полоса в жизни. Все слуги разбежались или изгнаны из города, кого-то вообще нет в живых. А моя семья… – Она в отчаянии махнула рукой. – За несколько дней я потеряла больше родных – племянников, двоюродных братьев, зятьев, – чем за всю прошлую жизнь. Жизни, которая еще у меня осталась, не хватит, чтобы соблюсти траур по всем убитым родственникам. Я единственная из гордой семьи Пацци, кто может защитить дом от мятежников. Не проходит и часа, чтобы они не пытались сюда ворваться. С каким бы удовольствием они разобрали весь дом по камням. Но пока я жива, этому не бывать! Больше ста лет семья Пацци владеет этим домом, а корни нашего рода уходят в глубь веков. Дальше, чем семейство Медичи. Вам это известно, синьорина Анна?

– Нет, донна Лючия, – мягко ответила Анна, стараясь не смотреть на дырки в кружевах и пятна на платье донны Лючии. Сколько же времени она живет здесь в одиночестве?

– Передайте это Лоренцо. Расскажите им, этим Медичи, которых так любят в городе. – В подтверждение своей мысли она стукнула палкой по полу. Всего пару недель назад на стук сбежались бы слуги, готовые исполнить любое ее желание. Сейчас дом был пуст. – Не думайте, что я позвала вас, чтобы жаловаться на судьбу. Я хочу поговорить с вами. Не здесь, конечно. Поднимемся ко мне, синьорина Анна.

Донна Лючия махнула тонкой костлявой рукой и зашаркала по мраморному полу. Ее шаги гулко отзывались в каменных сводах здания. Пройдя вестибюль, Анна случайно бросила взгляд в столовую. На длинном столе стояли тарелки, блюда, бокалы – немые свидетельства недавней кипучей жизни. На полу валялись светильники, на столе – осколки разбитого кувшина. Стулья лежали опрокинутыми, словно недавно находившиеся здесь люди вдруг сорвались со своих мест и спешно бежали. Это было грустное, удручающее зрелище, усугублявшееся контрастом с ярким солнечным светом. Потрясенная, Анна отвела взгляд и вслед за донной Лючией поднялась вверх по лестнице. Следы разрушений были повсюду. Свечи в светильниках давно прогорели, оставив на полу желтые пятна от воска. Повсюду лежал толстый слой пыли, с люстры свисала паутина. Дворец Пацци превратился в дом призраков.

– Входите, синьорина Анна, входите, – твердила донна Лючия, шаркая по полу. Из открытой двери проникал свет от лампады, освещая мрачный коридор.

– Входите. Здесь мы можем поговорить.

Дождавшись, когда Анна войдет в помещение, она закрыла дверь на засов, боясь, что кто-то вломится к ним.

– Как вам нравится эта комната? – спросила донна Лючия. Прошаркав к креслу, она, кряхтя, опустилась в него.

Анна оглядела помещение. Когда-то это была красивая комната, но следы запустения были и здесь. На кровати в беспорядке были разбросаны грязные подушки и простыни. Столбцы кровати с прекрасной резьбой покрывал густой слой пыли, а балдахин из темно-красной шерсти был сорван и свисал на пол. В сосудах для умывания рядом с кроватью плавала какая-то мерзость. На полу валялась одежда, сундук был загроможден свечами, остатками хлеба, яблоками, курительными принадлежностями. На столе стояла немытая посуда. Комната была захламлена до предела. Исключение составляло кресло с высокой спинкой, стоявшее у занавешенного плотными шторами окна, и пяльцами с вышиванием. С их двух предметов чья-то невидимая рука регулярно сметала пыль.

– Это бывшая комната Джованны, – сообщила донна Лючия. Анна это уже поняла. – Сейчас здесь живу я. – Она показала рукой на кресло и пяльцы. – Когда Джованне становилось лучше, она сидела здесь и вышивала. Вы видели гобелены внизу, в прихожей, синьорина Анна? Они вышиты рукой Джованны.

– Да, я видела, – ответила Анна, вспомнив Циклопа, пожирающего спутников Одиссея. – Они чудесны.

– Да, Бог одарил ее талантом, который мы не сумели оценить. Теперь слишком поздно. Она, бедняжка, мертва и лежит в холодной могиле. Но, может оказаться, что о ее работах еще вспомнят… – Она погрузилась в свои мысли. – Мы обе, синьорина Анна, потеряли самых близких нам людей: я – любимую дочь, вы – любимого человека, вашего будущего супруга. Они пали от руки одного человека. Это связало наши судьбы.

Анна, пораженная ее словами, уставилась на донну Лючию. Сердце учащенно забилось. Значит, она что-то знает о Козимо и хочет рассказать ей о нем. Возможно, у нее есть новые сведения, которые помогут доказать невиновность Джакомо?

– Вы все знаете? Кто рассказал вам об этом?

– Рука убийцы мне подсказала, – прошептала донна Лючия. – Я прочла его дневник.

С трудом поднявшись в кресле, она проковыляла к кровати и что-то достала из-под матраца.

– После смерти Джованны я нашла в комнате в доме Медичи, где она провела ночь, этот дневник. Она спрятала его под матрацем.

Донна Лючия вынула переплетенную в коричневую кожу тетрадь.

– Я знаю, он тоже искал дневник в ее комнате, но не осмелился копаться в постели покойной. Должна сказать вам, что он очень любил Джованну.

У Анны пошел мороз по спине, когда донна Лючия сунула ей в руки тетрадь. Да, это наверняка тот самый дневник, о котором говорила Джованна и который собиралась показать ей в день смерти.

– Что в нем? – спросила Анна, не раскрывая тетрадь.

– Читайте сами, синьорина, – шепотом произнесла донна Лючия, подойдя к Анне так близко, что в нос ей ударил сладковатый старушечий запах. – Прочтите слова убийцы и все сами узнаете. О его ненависти к Пацци. О Джованне. О вас. Читайте скорее, пока не стало слишком поздно.

– Но если вы все знаете, почему не рассказали Лоренцо? – спросила Анна, так и не открыв дневник. – Почему вы не доверились ему?

– Что бы это изменило? – спросила донна Лючия, искоса поглядывая по сторонам, словно боясь кого-то. – А теперь читайте.

– Вы могли бы спасти жизнь вашим родным.

– Кто бы мне поверил? Его слово весомее моего. По притворству ему нет равных. А теперь читайте.

– Донна Лючия, в ваших руках была неопровержимая улика – почерк убийцы. Вам бы поверили, не сомневаюсь.

– Мне надо было спрятать дневник. Он не должен знать, что дневник у меня. А сейчас читайте же наконец!

С тяжелым вздохом Анна открыла тетрадь. Тут ее осенило:

– А вашему сыну Джакомо не стоило бы тоже почитать дневник? Тогда ему было бы легче убедить Лоренцо в своей правоте. Кстати, где он сейчас?

– Не знаю, и это… – Донна Лючия смолкла, потом издала пронзительный крик.

– Я здесь, синьорина Анна, – раздался мужской голос. Стена у камина зашевелилась, и из нее через потайную дверь вышел человек. Это был Джакомо де Пацци.

– Джакомо, как хорошо, что вы… – начала Анна, но, посмотрев на донну Лючию, замолчала. Что это со старушкой? Она должна радоваться, что ее сын, единственный уцелевший из большой семьи Пацци, жив и невредим! А с помощью дневника – нет ничего проще – смыть пятно с имени Пацци. Донна Лючия, зажав руками рот, с выпученными от ужаса глазами и бледная как полотно, затряслась всем телом, словно здесь появился не ее родной сын, а сам дьявол…

– Джакомо, где…

– Матушка! – воскликнул Джакомо навстречу матери с распростертыми объятиями. Донна Лючия пыталась уклониться, но он обнял ее и поцеловал вуаль на ее лице. В его объятиях старая женщина выглядела еще более хрупкой. – Не волнуйся, все будет хорошо.

– Что ты хочешь сказать… – закашлялась донна Лючия, стараясь высвободиться из его рук. – Я не хочу…

Но Джакомо сделал вид, что не слышит ее, и нежно погладил ее по голове.

– Тебе столько пришлось пережить, матушка. Но скоро все кончится. Я обещаю. – Он бросил взгляд на Анну. – После смерти моей сестры она немного не в себе. С тех пор как флорентийский народ видит в семье Пацци корень всех зол, разум ее угасает день ото дня.

Она часто не узнает меня, даже не помнит, что я регулярно захожу к ней, через потайную дверь и приношу ей еду.

Донна Лючия всплакнула, и Джакомо покачал ее, обняв, как неразумное дитя.

– Знаю, как тебе трудно, – тихо проговорил он и, отведя ее к креслу, принес кувшин и два бокала. Потом налил вина и, встав перед ней на колени, поднес бокал к губам матери. – Выпей, мама, это тебе поможет, – сказал он, ласково поглаживая ее по щекам. И донна Лючия выпила, глядя на сына затравленным взглядом. – Вот так. Хорошо. Скоро тебе станет совсем легко. Тебе не придется больше страдать. – Он встал и, подойдя к Анне, протянул ей другой бокал. – Выпейте, это подкрепит ваши силы, синьорина Анна. Надеюсь, моя мать не очень напугала вас своими сумбурными историями?

– Я не могу назвать их сумбурными, – возразила Анна и отпила глоток. Вино было превосходным – терпким, с богатым фруктовым ароматом. Такое вино, без всякого преувеличения, можно было назвать эликсиром жизни. Анна сделала большой глоток. – Я никогда вам не рассказывала, Джакомо, что Джованна однажды пригласила меня в часовню – поговорить. Это было после окончания приема у Лоренцо. Она хотела показать мне дневник. К сожалению, мы не смогли встретиться. Джованна так внезапно умерла. А я, уверенная, что этот дневник стал причиной ее смерти, начала повсюду искать его. Правда, мои поиски окончились неудачей. Донна Лючия оказалась умнее – ей удалось найти этот дневник. Это дневник убийцы Джованны и Джулиано – Ко… – Она хотела было произнести имя Козимо, но в этот момент ее взгляд упал на пяльцы: на них была натянута шерстяная ткань с начатым рукоделием, словно кто-то прервал вышивальщицу во время работы. Вышивка была сделана только наполовину, но сюжет нетрудно было угадать: молодая женщина сидит на белом быке, а за ней стоит мужчина – с лицом ее брата. Он обхватил руками ее шею, пытаясь задушить женщину, в глазах которой застыл ужас. Наполовину законченное лицо было вышито голубой нитью. Анна в испуге отпрянула от подрамника. Этот сюжет Джованна тоже взяла из античности: похищение Европы Зевсом, перевоплотившимся в Быка. (Кстати, в истории мирового искусства этот мифологический сюжет имеет своеобразное истолкование, согласно которому Кадмос, брат Европы, не возвратил сестру домой, а задушил.) Анна взглянула на донну Лючию, которая продолжала смотреть на сына застывшими от ужаса глазами. Взгляд Анны упал на Джакомо. И вдруг она все поняла.

– Это дневник не Козимо, – вырвалось из ее груди, и донна Лючия схватилась за столбик кровати. – Это…

– Да. Это мой дневник, – сказал Джакомо, с улыбкой протянув к ней руку. – Спасибо, что нашли его. Я долго искал свой дневник, похищенный Джованной.

– Значит, Козимо не виновен? Это вы убили Джованну?

– Вы заблуждаетесь. Ее убил Козимо. Она никогда бы не была с ним счастлива. Этот дьявол разбил бы ее сердце, отправил в ад ее чистую невинную душу. Я не мог допустить этого. Неужели это вам непонятно?

Анна с ужасом и отвращением посмотрела на Джакомо. Да, она не случайно видела во сне его имя на надгробной плите Торкемады. И, несмотря на это, поддалась его чарам, его показной доброте. Она доверилась ему всем сердцем. Значит, донна Лючия говорила о нем, назвав его корифеем притворства? Она оказалась права. Джакомо был гениальным актером!

– А Джулиано? Ваши родные? Что стало с ними? Вы их тоже пытались «спасти»?

– Их нет, – ответил Джакомо, тряхнув головой. На его лице изобразилось сочувствие, жалость к умершим. – Их нельзя было спасти, как невозможно было помочь той маленькой потаскушке в доме Джулиано, которая за пригоршню сладостей готова была предать своего хозяина. Души этих людей были отравлены еще при их жизни. Они были слабыми, жалкими людишками, стоявшими на пути Господа. Их надо было убрать с дороги. Это относится и к вам. Поверьте, это решение далось мне особенно трудно, поскольку вы носите под сердцем дитя. Но я не мог допустить, чтобы вы помешали Джулиано пойти к заутрене, нарушив мой план. Того болвана, настигшего вас в темном закоулке той ночью, звали Монтесекко. Он плохо выполнил свою работу. Вместо того чтобы вонзить нож в сердце, он только задел ваше легкое. Сначала я был вне себя от ярости, но потом понял: на все Господня воля. Слабый, бесплодный род Пацци был обречен на вымирание. Ребенок же, которого вы ждете, уже существует. Он будет мне верным спутником жизни. Зачатый в грехе, но чистый и невинный, какой была и Джованна, пока ее не обесчестил Козимо, этот ребенок поможет мне очистить мир от скверны.

– Вы безумец, Джакомо! – вскрикнула Анна. Отскочив назад, она ощутила за спиной леденящий холод стены.

Джакомо тряхнул головой и бросил на нее укоризненный взгляд.

– Где ваша вера в Бога, синьорина Анна? Не бойтесь ничего. Скоро вы разрешитесь от бремени и…

– Не так уж скоро, Джакомо! – резко оборвала его Анна. Голос ее срывался на крик. Она была вне себя от бешенства. Как она могла верить этому чудовищу, своему заклятому врагу, поверять ему все тайны, надеяться на его помощь?! Он ее просто использовал. – До родов еще несколько недель. Не вздумайте удерживать меня. Мое отсутствие будет сразу замечено, вам придется иметь дело с Лоренцо Медичи.

Джакомо улыбнулся своей привычной «доброй» улыбкой. Почему только сейчас она видит дьявольский блеск этих холодных глаз? Не потому ли, что он скрывал его где-то глубоко в зрачках? Он безумец. В этом нет никаких сомнений.

– Вы ошибаетесь, синьорина Анна, – мягко сказал он, медленно приближаясь к ней. Пути отступления не было. Джакомо был уверен, что овладел добычей. – Осталось совсем недолго, синьорина Анна. Сейчас начнутся схватки, а потом… – В этот момент она дико вскрикнула, внезапно ощутив резкую боль, какой никогда не испытывала. Ее тело точно сжало кольцо из раскаленного железа. Анна скорчилась и обхватила руками колени. – Вот видите, синьорина? Я был прав. Это первая схватка. Но вы не волнуйтесь, с ребенком ничего не случится.

Боль вдруг утихла, и Анна поднялась на ноги. Было чувство, будто ее только что отпустили с дыбы. Хотелось забраться в постель и спать, спать… Но она не могла допустить, чтобы роды начались прямо сейчас и ребенок попал в руки безумца. Она медленно поплелась к выходу – мимо Джакомо, который, загадочно улыбнувшись, освободил ей дорогу. Сделав несколько шагов, она поняла, почему он отпустил ее.

Начался новый приступ, еще более сильный, чем в первый раз. Анна скорчилась, содрогаясь от боли. Она поняла, что Джакомо приложил все свои колдовские усилия, чтобы схватки начались прямо сейчас. Должно быть, он подмешал что-то в вино. Яд? Не тот ли самый яд, каким он отравил Джованну? Анна метнула быстрый взгляд в сторону выхода. Дверь была совсем близко, в нескольких метрах от нее. Если ей удастся доплестись до нее, потом спуститься вниз и выбежать через входную дверь… Но там она окажется перед семью замками. Ей с ними не справиться. Она взаперти. Не для этого ли ее сюда заманила донна Лючия? Значит, старуха в сговоре с сыном? Тогда почему она трепещет от страха перед своим сыном? Почему так настойчиво предлагала ей прочитать дневник?

Обливаясь потом, еле дыша, Анна на четвереньках поползла к выходу. Одна из подруг рассказывала, что схватки могут длиться часами и даже сутками – особенно при первых родах. У Анны, казалось, все протекает иначе. Наверняка Джакомо, подсыпав яд, задумал, чтобы все произошло очень быстро. Наступила следующая схватка, и Анна, скрючившись, рухнула на пол: тело сжали мощные щипцы. Анне стало дурно. Начались роды. Но почему так преждевременно? Ведь всего… Следующая схватка не дала ей додумать до конца мысль. На живот навалилась тяжелая глыба, пытаясь выдавить из нее ребенка. Анна перевернулась на спину и подтянула ноги к плечам. Правильно ли она делает?

– Уже началось, – услышала она издали ласковый голос Джакомо. – Иди, матушка, помоги синьорине.

Анна почувствовала холодные костлявые пальцы, которые, казалось, бессмысленно щупали все ее тело. Старуха задрала ее платье. Анна вопила от боли, смешанной со страхом. Не страхом перед Джакомо. Она его не боялась. Больше всего Анна боялась самих родов. В деторождении она была неопытным новичком. А здесь – ни врача, ни медсестры, ни акушерки, ни простейших медикаментов, стерильных простыней. Здесь не было даже чистой воды. Здесь были только она, обезумевшая от страха восьмидесятилетняя старуха и ее сумасшедший сын, на совести которого было вероятно больше жизней, чем у Джека Потрошителя. Как у нее все пройдет? В голове мелькали обрывки мыслей: ягодичное предлежание плода, асфиксия, разрыв плаценты… Новая волна схваток заставила ее забыть все… Она могла только дышать.

– Идет! – голос Джакомо дрожал от радости. Что ответила донна Лючия, Анна не слышала. Накатилась новая волна схваток, и Анна дико закричала. А потом все пошло очень быстро. Не успела Анна подумать, что сейчас ее разорвет от боли, как все вдруг успокоилось и она услышала вначале слабый, а потом все больше усиливающийся крик. Это был крик ее ребенка.

– Мальчик! – раздался голос Джакомо.

Анна попыталась подняться, взглянуть на него – на своего сына. Она хотела взять в руки, погладить его. Но Джакомо уже завернул дитя в пеленки и, не обращая на нее ни малейшего внимания, исчез так же внезапно, как и появился. Как призрак.

– Стой! Отдай моего сына! Я хочу видеть моего мальчика! – с бешеным отчаянием кричала Анна. Но не успела она подняться, как снова начались схватки. Что это? Почему опять схватки? Неужели двойня? Плача от боли и отчаяния, она опустилась на пол, с ужасом услышав, как потайная дверь защелкнулась. Джакомо ушел! И унес с собой ее ребенка! Просто взял и ушел, как будто имел все права на него. И снова приступ. На этот раз боль была не такой резкой. Из нее что-то вышло. Анна услышала трескучий голос донны Лючии. Она что-то напевала. Это была странная песня с бессвязным текстом и фальшивой мелодией, все время прерываемой странным хихиканьем старухи. Потом она начала танцевать, кружась и поднимая кверху руки, словно танцевала под аккомпанемент своих напевов. Зрелище была настолько диким, что Анна решила: ей снится сон. А что, если она начинает медленно сходить с ума? Анна чувствовала себя совершенно изможденной. Волосы липли ко лбу. Хотелось спать. Но мысль о похищенном сыне, которого она даже не подержала в руках, заставляла ее забыть все остальное.

Анна снова разрыдалась, и сквозь слезы и рыдания, сквозь звуки безумного пения старухи она вдруг услышала резкий стук в дверь и голос, который становился все ближе:

– Синьорина, синьорина, вы там? Синьорина, ответьте наконец!

Чей это голос? Лоренцо? Повернув голову; она увидела, как под сильными ударами дверь задрожала в петлях. Наверное, кто-то навалился на нее с другой стороны. Анна услышала грохот передвигаемой мебели, чей-то громкий командный голос. Послышался оглушительный треск, и под аккомпанемент жуткого хихиканья старухи, обливающейся кровью, дверь рухнула.

«Наконец-то», – облегченно вздохнула Анна. Это пришел Лоренцо, чтобы спасти ее. Она должна все рассказать ему. Он знает, что предпринять, чтобы вызволить сына из рук Джакомо де Пацци. В комнату полетели щепки и куски выбитой двери. Донна Лючия от ужаса громко вскрикнула. Ее крик был похож на визг забиваемой свиньи. Но не успела Анна увидеть своего спасителя, как опустилась тьма и она лишилась чувств.

ГЛАВА 9 Возвращение

– Синьора! Синьора! Просыпайтесь!

Анна услышала приятный ласковый голос. Кто-то похлопывал ее по щекам.

– Принеси воды, Паоло! Быстрее!

Шаги быстро удалились, и Анна, открыв глаза, увидела обеспокоенное лицо незнакомого ей молодого человека с короткими темными волосами… и небольшим бриллиантом в ухе. На нем была белая рубашка безукоризненного покроя и галстук. На запястье поблескивали наручные часы с металлическим браслетом.

– Картье? – удивленно проговорила Анна.

– Да, синьора, – улыбаясь, подтвердил молодой человек. По его взгляду нетрудно было понять, что он слегка сомневался в ее рассудке.

Анна попыталась встать, но это было нелегко. Страшно болела голова. Она чувствовала себя разбитой, все тело болело, особенно спина и живот.

– Синьора, не поднимайтесь с постели. Вам нужен покой, – сказал молодой человек, бережно укладывая ее на кушетку. – Сейчас придет Паоло и принесет вам воды.

Не понимая, где она находится, Анна глядела по сторонам.

– Где я? И кто вы?

– Вы не помните? – Он улыбнулся. – Вы находитесь в палаццо Даванцатти. Вы были в гостях у синьора Мечидеа, и вам стало дурно, поэтому он предоставил вам эту комнату, где вы могли бы отдохнуть и прийти в себя. Синьор Мечидеа приказал мне не будить вас раньше десяти часов. Я водитель. Я вез вас из отеля. Это было вчера вечером.

Анна напряглась. В ее голове, словно пчелиный рой, вертелись разные мысли. Вчера вечером? Но вчера вечером она была в доме Джулиано, в своей кровати. Что… Вдруг она начала все вспоминать. Она прибыла во Флоренцию с заданием написать очерк о Calcio in Costumo. Потом был обед у Джанкарло, приглашение на маскарад, дорогой костюм, разговор с синьором Мечидеа во время приема, странный напиток в драгоценном бокале… Потом – приступ мигрени.

Анна обвела взглядом комнату. Действительно, это то самое место, куда ее привел Козимо Мечидеа, когда ей стало дурно. Она прекрасно помнила эту жесткую старинную кушетку, а на стене – те же портреты двух молодых людей. Но вчера здесь не было электрических ламп в простых светильниках, подвешенных к потолку. А что тогда с ее приключениями в XV столетии – Джулиано, Медичи, рождение ребенка… Все это ей приснилось?

В комнату вошел еще кто-то. Молодой человек принес серебряный поднос, на котором стояли графин и стакан.

– Паоло принес воды.

Водитель наполнил стакан и протянул его Анне.

– Выпейте, синьора. Вам будет лучше.

Анна послушно выпила глоток воды. Она испытывала жажду и одновременно – чувство тошноты. Неужели вчера она действительно слишком много выпила?

– А где Козимо Мечидеа? – спросила она.

– Должно быть, у себя дома, синьора, – учтиво сказал молодой человек. – Он поручил мне отвезти вас в отель. Если желаете, можно позвонить ему. Или лучше вызвать врача?

– Нет! – Анна решительно замотала головой. – Это… в этом нет надобности. Мне уже намного лучше, вот только…

– Да?

– Нет, ничего. Мне надо домой.

Надев шоферскую фуражку, небрежно накинув на плечо куртку, молодой человек помог Анне подняться. Ноги не слушались, в глазах мелькали черные точки. Волоча ноги и опираясь на руку молодого шофера Мечидеа, Анна медленно ступала по дворцу Даванцатти. Повсюду виднелись следы вчерашнего пиршества: на столах – груды грязной посуды, полные окурков пепельницы, на полу – помятые цветы. Слуги сновали с тряпками, мешками для мусора и электропылесосами. Все, что она видела вокруг, было привычно и вполне логично. И все-таки… Неужели ей все приснилось? Значит, она вовсе не переносилась в XV век? Но сон был таким живым, что она верила в то, что провела там целых девять месяцев.

Обессиленная, будто пробежала дистанцию по марафону, Анна уселась в шикарный «бентли». Это был тот же самый автомобиль и тот же шофер. Лимузин мягко скользил по дороге, минуя перекрестки и светофоры, пропустив машину «скорой помощи». Мелькали щиты с рекламой духов и сигарет, витрины дорогих магазинов, мужчины в модных костюмах и женщины в современных платьях. Все было знакомым и привычным. И несмотря на это, все окружающее поражало ее, словно она видела это впервые в жизни. Вчера вечером… Анне казалось, что прошли долгие месяцы.

Придя в гостиницу, Анна сразу же плюхнулась на кровать. Откинувшись на мягкую спинку, она начала размышлять.

Половина одиннадцатого. Через полчаса начнется церемония открытия Calcio in Costumo. Полностью прийти в себя, чтобы сделать с Торстеном репортаж, вряд ли удастся. Придется пропустить это мероприятие. А раньше она, несмотря на бурно проведенные ночи, всегда была как огурчик и минута в минуту появлялась в назначенном месте, чтобы взять интервью. Сегодня она сломалась. Впервые за годы своей журналистской карьеры Анна была неработоспособна. Что ей подмешал Мечидеа, загадка, но такого похмелья она еще никогда не испытывала.

Анна достала из сумочки мобильный телефон. Удивительно, что сумка стояла на том же месте, хотя прошло пятнадцать часов, как она покинула гостиницу. Вдруг она вспомнила, что в течение пятнадцати часов гостиничный номер сохраняется за жильцом. Анна облегченно вздохнула и набрала номер телефона Торстена. Он явно ждал ее звонка и снял трубку после первого же гудка.

– Да?

– Торстен, видишь ли…

– Анна? Черт побери, где тебя носит? Я уже полчаса жду твоего звонка. Встретимся в холле… Через двадцать минут начало…

– Торстен, – перебила Анна, – я не могу.

На другом конце воцарилось молчание.

– Что значит «не могу»? – проговорил наконец Торстен.

– Я не могу идти. Заболела.

– Заболела? Ты хочешь сказать, что перебрала на этом балу и сейчас у тебя похмелье?.. Торстен замолчал, и Анна представила себе, как он зол на нее. Как тут не понять, но она действительно была не в состоянии работать.

– И что теперь?

– Тебе придется сделать репортаж самому.

– И как ты это себе представляешь? Можешь мне сказать?

Торстен почти захлебывался от злости.

– Ты сделаешь снимки, набросаешь, кто присутствовал и прочее, а главное, кто победил на Calcio. Остальное я как-нибудь додумаю, когда вернемся домой. О'кей?

Анна живо представила, как у Торстена дыбом встали волосы.

– О'кей, – вздохнул он, словно ему предстояла пытка. – Сделаю что могу. Но ничего не гарантирую. А что ты собираешься делать?

– Лягу в постель и постараюсь заснуть. Когда отходит наш поезд?

– В восемнадцать часов. Я тебя разбужу.

– Спасибо. Да, чуть не забыла. Все это должно остаться между нами, понятно?

– Понятно. Можешь на меня положиться. А сейчас мне пора. На трибунах, наверное, заняты уже все места.

– Желаю успеха!

– Спасибо.

Торстен положил трубку. Анна тоже выключила мобильник и снова легла. Что же с ней все-таки происходит? Она еще ни разу никого не подводила. Может, принять ванну и полегчает?

Анна с трудом поднялась и поплелась в ванную комнату. Когда она открыла кран и ванная наполнилась лимонным ароматом, она разделась, рассеянно осмотрела себя в зеркале. Живот был больше обычного, бедра округлились. Она выглядела беременной или роженицей, только что освободившейся от бремени. Или это ей только кажется? Внутри она не чувствовала никаких движений, никакой новой жизни. И все-таки она хорошо помнила эти ощущения в себе.

Анна отключила воду и медленно опустилась в пенящуюся, благоухающую ванну. Закрыв глаза, она почувствовала полное опустошение. Опустошение в прямом смысле слова. Она снова открыла глаза и увидела, что вода окрасилась розоватым цветом. В ванне расплылись красные струйки. Кровотечение! Анна в ужасе подскочила. Что это? Последние месячные были всего две недели назад, и вообще с менструациями было всегда все в порядке. По ним можно было проверять часы. Анна снова опустилась в воду и положила руку на живот. Он показался ей большим, бесформенным и в то же время ужасно пустым. Анна расплакалась.

Когда ровно в пять часов в дверях ее комнаты появился Торстен, Анна уже закончила сборы.

– Привет! – сказал Торстен, улыбаясь во все лицо. – Вот это да! Ты уже полностью готова? А ты уверена, что тебе не надо к врачу?

– Да, уверена.

Анна уже не решалась смотреть на себя в зеркало. На ней были широкие льняные штаны и свободный свитер. Она казалась себе бесформенной и неуклюжей, но брюки не давили на живот. Анна была белее стены. Анна даже не потрудилась накраситься. Впервые в жизни она выходила на улицу без косметики. Чтобы замаскировать темные круги под глазами, она надела солнечные очки.

– Я хочу домой и была бы тебе страшно благодарна, если бы ты оставил меня в покое.

– Хорошо, хорошо, – согласился Торстен и не произнес больше ни слова – ни в такси, ни на вокзале, где они еще выпили по чашечке «эспрессо».

В аптечном киоске Анна купила три упаковки толстых прокладок. Они с Торстеном молчали, даже сидя в купе первого класса – в ожидании отхода поезда. Время от времени он вопросительно поглядывал на нее из-за газеты, которую купил на перроне. Торстен был не дурак и прекрасно понимал, что ее состояние связано не просто с похмельем. Но что с ней было? Она чувствовала себя полностью разбитой. У нее было сильное кровотечение – как никогда. И в то же время она не могла избавиться от ощущения, словно на самом деле потеряла мужа и сына, и это чувство было похоже на огромную дыру, образовавшуюся в ее душе и напоминавшую могилу. Все было как во сне.

Поезд тронулся. Анна уставилась в окно. Мимо проплывали дома, которых еще не было в XV веке. Тогда здесь были поля, небольшие рощи, в которых охотились Джулиано, Лоренцо и Козимо. Вон на том холме когда-то стояла вилла, для которой Лоренцо заказал Боттичелли «Рождение Венеры». А здесь… Но это же был сон. Во сне она любила Джулиано. О, как она его любила!

Глаза Анны наполнились слезами. Как хорошо, что под темными очками не видно ее глаз. Что с ней? Что ей подмешал Мечидеа? Он называл это «эликсиром вечной жизни», но это было во сне. Если эликсир и впрямь существует, значит, он способен перенести человека в прошлое. Если она действительно…

«По возвращении домой надо обязательно пойти к гинекологу, и как можно скорее. Иначе можно сойти с ума». Так думала Анна, глядя на открывающиеся из окна поезда прекрасные тосканские пейзажи. Чтобы не разреветься, она грызла ноготь большого пальца. Интересно, можно определить, была ли у нее беременность? Возможно, существует способ, позволяющий определить это. А если нет, она возьмет бюллетень и несколько дней полежит дома. Ей надо побыть одной, чтобы привести мысли в порядок, прийти в себя. Чтобы забыть этот невероятный, фантастический сон.

Примечания

1

Томас де Торкемада – великий инквизитор с 1483 года, духовник королевы Изабеллы и короля Фердинанда. Жестоко преследовал неверных и еретиков. – Прим. пер.

(обратно)

Оглавление

ГЛАВА 1 . Флоренция, 25 апреля 1464 года

ГЛАВА 2 . Гамбург, 4 августа 2003 года

ГЛАВА 3 . Пробуждение

ГЛАВА 4 . Улыбка Симонетты

ГЛАВА 5 . Честь семьи Пацци

ГЛАВА 6 . Закадычный друг

ГЛАВА 7 . Смертельное оружие

ГЛАВА 8 . Спустя несколько месяцев

ГЛАВА 9 . Возвращение . .

Реклама на сайте