«Дороги. Часть вторая.»

Йэнна Кристиана Дороги. Часть вторая. Война с сагонами.

"Сэр, вы говорите о любви, — сказал он, — хотя вы холоднее камня. Предположим, однако, что вы когда-нибудь любили кошку, собаку или ребенка.Когда вы сами были ребенком, вы любили свою мать. Что ж, вы можете говорить о любви. Но прошу вас, не говорите о христианстве! Оно для вас -непостижимая тайна. Люди умирали за него, люди из-за него убивали. Люди творили зло ради него — но вам не понять даже их зла. Вас бы затошнило,если бы вы хоть раз о нем подумали. Я не стану вам его объяснять."

(Честертон, «Шар и крест»)

Глава 13. Вместе.

В Коринте бушевала весна. Деревья как раз взорвались зеленой дымкой, вся Бетрисанда полна предчувствия лета, полуразвернута, как цветочный бутон. Желтые поля нарциссов и разноцветные — тюльпанов, уже раскинулись под ногами. Небо синело пронзительно, так как это бывает только весной. Не хотелось идти домой. Бродить по этим улицам и аллеям. В легких, почти невесомых платьях (первые дни непривычно и страшновато без брони). Боль проходила. Потихоньку сообщили всем дату свадьбы. Белла уговорила Ильгет переехать пока к ней. Ильгет и не хотелось жить в доме, где до сих пор оставались воспоминания, запах о прошлом. А Белла любила ее, как дочь. Даже не так — как больную, несчастную девчонку, которую надо спасать, которой надо во что бы то ни стало вернуть улыбку и радость. Белла полюбила и крестников Ильгет, воспринимала их как внуков. Данг приводил их часто, два-три раза в неделю, иногда и ночевать оставлял.

Дети спасали его. О детях надо было не только заботиться — развлекать их, учить, Анри — уже водить в школу (поначалу маленькие школьники учились вместе с родителями). Некогда думать о своих переживаниях, о горе. Рана затягивалась.

Арнис почти не отходил от Ильгет. Вбирал ее в себя, глазами, дыханием, прикосновениями пальцев. И она каждый день постигала ошеломляющую новость — Арнис... Он — ее жених. Мужчина. Почти муж. Они даже не поменяли колечки, так и носили скрученные из проволоки. А свадьбу назначили на конец мая.

Однажды за завтраком Арнис сказал.

— Слушай, Иль, ты не думала о том, чтобы завести собаку?

Она уставилась на друга с удивлением.

— Ты знаешь, наверное, думала... хотелось бы. Просто все время как-то не до того. Но ты прав, как бы нам собака пригодилась... Только с щенком ведь надо заниматься, а мы все время улетаем.

— Ну и что, мама возьмет на несколько месяцев, а заниматься — да найдем время! Только уж брать надо рабочую... Я давно хотел, но я не умею с собаками, а у тебя ведь есть опыт.

— Это дорого, рабочий щенок.

— Ничего, нам оплатят, — Арнис ухмыльнулся, — поговорю с Дэцином, он проведет оплату через СКОН.

— Тогда будем брать овчарку?

— А ты кого хочешь? Мне-то все равно, я собаками не занимался.

— Я бы лучше пуделя, — робко сказала Ильгет, — как Норка. Ну пусть другого окраса...

— Можно и пуделя, — согласился Арнис, — основная его функция все равно — борьба с дэггерами. Но тогда надо записаться в кинологическом центре на очередь, может быть, несколько месяцев придется ждать помета. Сходим завтра?

— Давай, — сказала Ильгет. Сегодня у них никак не получалось — Арнис собирался на общие учения СКОНа, которые должны были продлиться до вечера, Ильгет тоже решила использовать этот день в профессиональных целях, изучить теоретически новый вариант подвески ракет на «Занге», а после обеда съездить в аэроцентр и заняться отработкой пилотажа.

— До свидания, радость моя, — Арнис с нежностью смотрел на нее, держа за руки. Наклонился и поцеловал в уголок губ, Ильгет ощутила, как счастье переполняет ее. Прижалась к груди Арниса на мгновение. Оторвалась.

— Все, иди... иди, солнце мое. И осторожнее.

— Ну о чем ты, Иль... что здесь может быть опасного? Пока, ласточка моя.

— Пока.

Ильгет постояла перед закрывшейся дверью. Счастье ее было таким полным и совершенным, что хотелось навсегда задержать эту минуту.

Сейчас — не сердцем, а умом — она помнила, что с Питой все было наоборот. Его отсутствие причиняло муку, а когда он приходил, вроде бы, и становилось легче, но не радостно, а как-то горько — ведь опять уйдет.

А вот с Арнисом... наверное, когда он рядом — это такое счастье, что ты даже чувствуешь себя недостойной его, и кажется вполне справедливым, если это счастье и не будет постоянным. Одной минутой общения с ним можно насытиться на долгий день.

Ильгет побрела в комнату. Вот сейчас Арниса нет — а она спокойна и радостна. Он придет снова, вечером, после учений. Им будет о чем рассказать друг другу. Арнис встретит старых друзей-ско, Иль объяснит ему преимущества нового способа подвески, и они немного поболтают об этом.

Поцелуй все еще горел в углу рта. И вот это тоже — как странно! Почему даже такое простое прикосновение вызывает — да что там говорить — даже чисто физиологическую реакцию, все тело словно вспыхивает радостью, теплая волна бежит и замирает.

Да ее радует просто сам тот факт, что ее целует Арнис — вот этот невообразимо прекрасный, сильный, самый-самый лучший, самый настоящий мужчина, лучше даже быть не может... и вот он — ее — целует. Этого просто быть не может, но это — есть.

Господи, как девчонка, засмеялась себе самой Ильгет. Как девчонка, схожу с ума.

Арнис. Мой. Мой Арнис.

Беллы дома не было, вчера еще уехала на Алорку, на биостанцию.

Ильгет села в кресло, надела на всякий случай обруч мнемоизлучателя и вошла в Сеть.

Но едва ей удалось сосредоточиться, раздалась мелодия дверного звонка. Ильгет со вздохом отдала голосовую команду циллосу и поднялась, сдирая обруч с головы.

Данг, что ли... или кто-нибудь из соседей?

Ильгет застыла в дверях. На пороге стоял Пита.

— Иль, — сказал он, — Прости меня.

Ильгет стояла неподвижно, не зная, что сделать, что сказать...

Ноги словно приковало к полу.

— Ты что... — наконец произнесла она, — поссорился со своей...

— Какая разница? — спросил Пита, — я к тебе пришел.

Он так говорит, будто сделал мне этим большое одолжение, вдруг подумала Ильгет. И все же видеть Питу было почему-то приятно. Словно та любовь, то счастье, которым сейчас была переполнена Ильгет до самого края, расплескивались и распространялись на все и вся вокруг... и на Питу тоже. И немыслимо было ему сейчас сказать — поди вон.

Вот же он, теплый, близкий человек, стоит и растерянно смотрит на нее, и все его счастье зависит сейчас от ее слова. Наверное, бросил любовницу... Наверное? Но ведь у него там...

— Пита, подожди, но у тебя же будет ребенок? Он уже скоро должен родиться?

— Какая разница? Я ей не нужен, — с горечью сказала Пита.

— Но ты нужен ребенку...

— Ну, без меня они не пропадут. Я к тебе пришел, Ильке.

Ильгет словно током пробило. Свет помнился сейчас даже яснее — тогда она слишком была вымотана. Ладонь святой Дары. Взгляд. Вот так же рядом, даже ближе, чем сейчас стоит Пита.

«Ты ведь все теперь понимаешь, Иль».

— Пита, но ты... ты пойми, что... это все, я уже не могу. Не хочу.

— Прости меня, Иль, — тихо сказал Пита, — я понимаю, что причинял тебе боль. Я не хочу, правда. Я понял, что все-таки люблю тебя.

Он никогда раньше не говорил этого...

Господи, да что же это?

А ребенок? С ужасом Ильгет поняла, что она и с этим вполне может смириться. У него ребенок на стороне. Они будут посещать малыша, опекать его, делает же она это для своих крестников. Ребенку все равно нужен отец. А для нее Пита — муж.

Ильгет шагнула к нему. Еще одно движение — и Пита обнимет ее, она заплачет у него на груди, как было не раз.

Голова закружилась, и вмиг заболело сердце. Ильгет вдруг поняла, что после этого шага возвращения назад, к Арнису, уже не будет.

Крепка, как смерть, любовь, люта, как преисподняя, ревность.

Он больше никогда не будет с ней. И она не придет к нему вот так — «прости меня, Арнис, я ошибалась». Не потому, что он не простит. Она сама не захочет, чтобы он простил — зачем это, все равно между ними навсегда поселится фальшь.

И все равно, что послужило причиной предательства — любовь к Пите, похоть или угрызения совести.

Ильгет отшатнулась.

— Пита, — с трудом выговорила она, — нет... поздно. Я не хочу. Прости.

— Но... — Пита, похоже, не знал, как реагировать. Он этого просто не ожидал.

— Нет, Пита... Все кончено. У нас не было семьи. Ты обманывал меня.

— Помнится, ты что-то другое говорила..

— Я была обманута. Я ошибалась.

— Ты что-то все время ошибаешься. Как бы тебе сейчас не ошибиться.

— Сейчас я знаю, — устало произнесла она, — Пита, я относилась к тебе и к семье всерьез. Ты обманывал меня. Ты часто повторял, что у нас не семья. Я не верила, я считала, что это семья, и так себя вела. А ты сделал другой выбор. Но это твой выбор. И получилось так, что он был необратимым. Прости... Я выхожу замуж. Я хочу иметь семью. Настоящую.

— Ах вот как... — Пита задохнулся, — ну и чего стоили все твои клятвы? Твоя церковность? Праведность? Типа, мы вместе навеки... Вот твое — навеки! Стоило мне совершить ошибку, и ты...

— Пита, у нас не было семьи, — устало повторила Ильгет, — так хотел ты. Ты обманул меня.

— Почему это я тебя обманул?

— Ты давал обещание. Помнишь? Брачное обещание. Ты говорил, что будешь со мной до конца жизни. А сам даже не собирался... У тебя и мысли такой не было. Ты дал это обещание просто потому, что так положено, но не имел этого в виду. Ты мне солгал. Я жила с тобой столько лет — в блуде, но ведь я этого не знала. Брак заключается по обоюдному согласию, а у тебя его и не было.

— Ну почему, я собирался жить с тобой... Но я же не знал, как ты будешь себя вести!

— Жить со мной в зависимости от моего поведения? От каких-то условий?

— Ну знаешь... я таких тонкостей не понимаю, — сказал Пита, — я вижу, что это ты предала меня. Быстренько сбежала к своему хахалю!

Бесполезно, подумала Ильгет. Да, можно сказать «ты ушел первым». Но зачем? Ему же ничего не докажешь.

— Считай как хочешь, — тихо сказала Ильгет, — я просто устала. Я не могу быть твоей женой. Не готова. Извини. Не было бы Арниса, я бы все равно не могла жить с тобой, я бы лучше осталась одна. После стольких лет обмана... да и сейчас ты ведь не намерен жить со мной вечно.

— Так что мне, уходить? — тихо спросил Пита.

Ильгет кивнула. Сил ответить у нее не было.

— И ты еще смеешь говорить, что я тебя обманывал, — с горечью сказал Пита. Ильгет молчала, белая, как бумага, прислонившись к стене.

— Ты всегда жила только для себя. Я рад, что теперь ты это осознала. Ты делала только то, что хочется тебе. Когда тебе было выгодно, ты была верной и преданной. Семья, видите ли! А как только стало невыгодно, ты быстренько поменяла меня на другого! Ну и живи с ним, надеюсь, тебе будет с ним лучше, и ты хоть немного перестанешь изливать на окружающих свою злобу и ненависть!

Пита выскочил, дверь быстро задвинулась за ним.

— А я думал, тебя еще и дома нет. Нас раньше отпустили, — сказал Арнис.

Ильгет кивнула.

— А я не летала в Аэроцентр, — голос, против ее воли, прозвучал как-то безжизненно.

— Иль, что с тобой? — Арнис сел рядом, взял ее руки в свои, — я же вижу, случилось что-то. Ты такая бледная...

— Пита приходил, — бесцветным голосом ответила Ильгет.

— И... что?

— Просил прощения, хотел вернуться... наверное, с любовницей поссорился.

— А ты что?

— Я сказала, что все кончено, — произнесла Ильгет. Арнис обнял ее, прижал к себе. И почувствовав, как потоки родного тепла заливают ее, Ильгет разрыдалась.

— Милая моя, маленькая, — шептал Арнис, гладя ее по волосам, — как же он измучил тебя... Ну успокойся, успокойся, все уже позади. Он больше не придет, а скоро мы поженимся, и ему такая мысль даже не придет в голову. Все хорошо, Иль, все уже хорошо. Слушай, а хочешь, я с ним поговорю?

— Не надо, — Ильгет всхлипнула, — ты его напугаешь.

Она улыбнулась сквозь слезы.

— Он ведь такой слабенький, трусливый... а ты — настоящий страшный ско, тебя вся Галактика боится. Он же в штаны наложит сразу.

— Ну вот видишь, что же ты из-за такого дерьма, прости за выражение, так переживаешь? Ты ведь у меня тоже не слабенькая, Иль.

— Я не столько из-за него, Арнис... я из-за сагона. Получается, он правду говорил...

— Нет, Иль, — Арнис бережно вытер ей слезы ладонью, — он тебя призывал к эгоизму, так? Жить ради себя, не обращать внимания на мужа. Ты обращала. Ты жила ради этого человека. А он сделал другой выбор. При чем здесь призывы сагона? Пита мог бы и тебя выбрать. Мог, правильно?

— Но ему было со мной тяжело...

— Но он мог приложить минимальные усилия, чтобы стало лучше? Мог.

Да, признала про себя Ильгет. Мог бы — хоть бы к врачу согласился пойти. Да просто, хотя бы претензий меньше предъявлял, смирился бы хоть с чем-нибудь

«Ты ведь все понимаешь, Иль».

— Да, Арнис, я все понимаю... ты прав.

Они с Питой могли бы быть счастливы. Но он сделал другой выбор. Надо забыть об этом. Просто забыть. Сагон больше никогда не скажет подобного, он ведь не сильнее святой Дары.

Решено было сразу после свадьбы переехать в новую квартиру. Совсем новую. Нашли прекрасную четырехкомнатную в двадцати минутах ходьбы от моря. Деньги на обустройство были — за акцию заплатили неплохо. Целыми днями Арнис с Ильгет планировали, сидя за монитором. Это было удивительно легко и интересно. Ильгет казалось, что они вместе сочиняют новый роман, сказку. Продумывают детали. Потом наступила стадия воплощения. Закупали все необходимое в Сети, ежедневно ездили в свой новый дом, следили за за тем, как продвигается ремонт, а потом уж осталось лишь разложить своими руками одежду по шкафам, безделушки по полочкам, развесить украшения...

Волнение охватывало Ильгет при мысли, что скоро, совсем уже скоро она вместе с Арнисом войдет в этот новый дом — хозяйкой. И как хорошо он придумал, что нужна новая квартира. Пока планировали, Ильгет даже казалось, дом будет совершенно необыкновенным, не похожим ни на один другой. Но почему-то в итоге квартира приобретала все же довольно стандартные черты. Ну что ж, рассудительно говорил Арнис, что же мы можем придумать нового, ведь набор мебели диктуется функциональностью, а изыски дизайна — если переборщить, то и жить будет тяжело в таком доме.

И все-таки их дом отличался от всех других.

В гостиной устроили что-то вроде собственной домашней церкви. Большой крест и статуэтки — Пресвятой Девы с младенцем, а по другую сторону — святого Квиринуса,как его обычно изображают, с мечом и книгой, принесшего Благую Весть на Эдоли, а через Эдоли — и всем разъединенным народам Галактики. Рядом с ним маленькая статуэтка святой Дары, привезенная Ильгет из монастыря. Под крестом картина — «Святое семейство». И подсвечник с семью свечами.

Еще была спальня и два кабинета, кухня и ванная. Маленький садик под окнами.

Уже за несколько дней до свадьбы все было готово — приходи и живи.

Но Ильгет вдруг стала ощущать, что счастье будто тает... нет, все было по-прежнему хорошо — но ей вдруг стало страшно.

Однажды она заговорила об этом с Арнисом — они сидели на полу в ее собственной, уже полуободранной гостиной.

— Я не знаю... Вот сейчас мы так счастливы, все так здорово, а начнем жить вместе... начнутся будни — что тогда?

Арнис улыбнулся ей нежно.

— Иль, нам этого бояться глупо. Мы ведь и на корабле рядом жили, и под одним одеялом спали, вспомни... Нет ни одной твоей привычки, которую бы я не знал и не любил. Да и ты меня ведь хорошо знаешь, и раз уж согласилась со всеми моими недостатками...

— Да у тебя их и нет! Но я даже не о быте, Арнис. Какой быт на Квирине... Просто понимаешь... ты ведь на самом деле далеко не все знаешь обо мне. А что если ты разочаруешься? Например, может, я не смогу ребенка родить. Сейчас ты на это согласен, а потом... знаешь, может, и раскаешься, что со мной связался.

— Ну насчет детей мы еще посмотрим... я думаю, что не все так безнадежно, и хоть в искусственной матке, но можно попробовать. Но даже если и... Знаешь, Иль, мне уже за тридцать, а в этом возрасте человек более-менее способен на осознанное решение. Я все понимаю. Мне никто не нужен, кроме тебя.

— Есть еще и другая сторона жизни, — пробормотала Ильгет. Арнис покачал головой, взял ее за руку.

— Я понимаю, Иль, о чем ты... все будет хорошо. Ты мне веришь?

Она подняла глаза, серьезно кивнула.

— Все будет хорошо, — повторил Арнис.

— Так! — энергично сказала Белла, — невеста еще только глазки продирает. Ну-ка сейчас же в ванную — шагом марш.

Она заставила Ильгет полежать в ванне какого-то бодрящего состава по ее собственному рецепту, а потом натереть все тело особым бальзамом из трав. Потом Ильгет умывалась и делала маску на лицо, а когда вышла из ванной, облаченная в чистый белый халат, Белла сунула ей в руки стакан чая и сухарик.

— Это выпить и съесть, а то в обморок брякнешься.

И чай был совершенно особенный, Ильгет никогда такого не пробовала. Тем временем Нила с Иволгой оживленно обсуждали в кабинете платье и украшения, и что-то там про ход свадьбы. Пришла заранее вызванная мастерица, и усадила Ильгет перед большим зеркалом в спальне.

Все помощницы вышли. Визажистка — звали ее Кэра — осталась один на один с Ильгет.

— Можно музыку поставить?

— Конечно, — согласилась Ильгет. Визажистка выбрала легкую, чуть грустноватую мелодию и начала работу. Ильгет сидела с закрытыми глазами и молча наслаждалась.

— Ты хочешь закрыть эти родинки? — спросила мастерица. Ильгет пожала плечами.

— А можно? Они не убираются...

— Но их можно заретушировать, — возразила Кэра, — просто я бы не хотела. Они, пожалуй, даже пикантно смотрятся — но может быть, если они тебе портят настроение...

— Да нет, — сказала Ильгет, — я давно привыкла.

Легкие руки Кэры прикасались к ее лицу, шее, пальцам, волосам. Облик, который должна была принять Ильгет, они обсудили и утвердили еще вчера. Но любопытно, как это будет выглядеть в реальности.

Кэра работала больше часа и наконец произнесла.

— Готово.

Ильгет встала. Первый взгляд в зеркало слегка шокировал ее.

Такое ощущение, что она совсем не накрашена (собственно, какая краска — Кэра в основном использовала естественные усилители кровоснабжения и пигмента). Просто такое свежее, очень юное чистое лицо. Трогательно нежная шейка. Чуть удлиненные ресницы подчеркивают огромные, глубокие темные глаза. И естественно яркие слегка пухлые губы. Волосы — Ильгет решила на этот раз не делать завивку, не менять свой обычный облик слишком сильно — лишь надо лбом и у висков вьются золотистой дымкой, на голове уложены прочной аккуратно сложенной горкой из отдельных живописных прядей, и в волосах — белые живые мелкие ландыши.

— Отлично, — произнесла Кэра с удовлетворением, — тебе нравится?

— Да, — растерянно произнесла Ильгет, глядя в зеркало на двадцатилетнюю незнакомку.

Они вышли в гостиную, где собрались помощницы, что-то яростно обсуждая. Белла взглянула на будущую невестку и воскликнула.

— Боже мой, Иль! Скажут, Арнис себе школьницу нашел.

— Здорово! — поддержала Иволга и ободряюще пожала ладонь Ильгет.

— Надо одеваться, — заметила Нила, — а то уже скоро...

— Да, действительно, — засуетилась Белла. Ильгет увидела платье.

— Так красиво, — вздохнула она, — что честно говоря, даже надевать страшно. Хочется его в музей, под стекло.

— Брось ты, давай одевайся!

Женщины помогли Ильгет надеть платье, на волосы — на невидимом обруче — маленькую фату из гипюра. Прозрачные крошечные туфельки. Ильгет очень хотелось надеть фанки, но они совершенно не подходили к невестиному наряду. Тогда она решила ограничиться в украшениях лишь ниткой жемчуга на шее.

— А вот теперь посмотри... может, нам и тебя в музей сдать, прямо в этом платье?

Ильгет побежала к зеркалу.

Да. Еще один шок. Незнакомая юная красавица с печальными большими глазами стояла там, в дымчатой зеркальной глубине.

— Арнис тебя не узнает, — сказала Иволга задумчиво.

— Я сама-то себя не узнаю.

— Вот-вот. Венчались бы в бикрах — и никаких проблем.

Нила фыркнула на такое предложение. Ильгет никак не могла отвести взгляда от платья и от собственной фигуры в зеркале.

Воротник платья действительно чем-то напоминал бикр — высокий, закрывающий сзади шею, а спереди яремная ямка оставалась обнаженной. Воротник был тонко вышит серебром и, словно броня, охватывал голову с трех сторон, легкая фата спускалась на него сверху. Дальше шел кружевной лиф, также прошитый серебром, лежащий на белом атласном чехле. Тонкую талию охватывал широкий атласный же белый пояс. От пояса вниз струились юбки, и от высоких плеч — рукава, белые полосы, полупрозрачные, гипюровые, шелковые, все это текло, сверкало, падало, как вода, шумело и переливалось при каждом движении. Рукава расширялись и заканчивались ниже локтей.

— У меня никогда не было такого платья, — прошептала Ильгет.

— Мечта любой пятилетней девочки, — заметила Иволга, — я в детстве всегда мечтала, что у меня на свадьбу будет белое платье и белая шляпа, а на машине сверху — у нас обычные ДВС, как у вас на Ярне — будет сидеть наряженная кукла.

— Но мечты так редко сбываются, — тихо сказала Ильгет. В этот момент раздался звонок. Ильгет вспыхнула, сердце ее заколотилось часто.

Она никого не видела вокруг. Только Арниса. Только его лицо, серые блестящие глаза. Арнис был одет в праздничную скету — из белой блестящей ткани, шитой серебром, воротник — как у Ильгет — открытый спереди, охватывающий голову сзади, светло-серые брюки и такой же, серебром отливающий плащ. Так и в церковь на праздник одеваются мужчины. Арнис застыл, не сводя глаз с Ильгет.

— Ты... — выговорил он наконец, — Боже мой, Иль! Я тебя и не узнал. Королева моя.

— А ты мой король, — тихо ответила Ильгет.

— Я знал, что ты будешь сегодня красивая, но... — он помотал головой, — это уж совсем. Как в сказке.

— Арнис, ну все, пойдем уже, — поторопила Белла, — пора!

Они спустились вниз. Там ждали свидетель Арниса — Иост, с ним Аурелина (в последнее время они все чаще оказывались вместе), и Гэсс держал под уздцы четверку крупных светло-серых коней, украшенных султанами, запряженных в открытую карету, белоснежную, всю убранную цветами.

Арнис подал Ильгет руку, помог взобраться на повозку. Они уселись позади Гэсса — возницы, на двойное сиденье, над которым возвышалась арка из живых цветов, а позади уже уселись все остальные. Гэсс причмокнул, взмахнул кнутом, и кони двинулись вперед мелкой рысью.

Хор, звенящее радостное многоголосье, возносит к куполу древний эдолийский гимн.

Laudate Dominum, omnes gentes,

Collaudate eum, omnes populi.

Quoniam confirmata est super nos misericordia ejus,

Et veritas Domini manet in aeternum.

... — Я беру тебя, Ильгет, в жены и обещаю любить тебя и быть тебе верным до самой смерти.

Казалось, что она не сможет этого произнести — но выговорить слова оказалось на удивление легко, Ильгет сама поразилась тому, как радостно зазвенел ее голос.

— Я беру тебя, Арнис, в мужья, и обещаю...

Рука в руке. Скользнуло на палец сверкающее золотое колечко. Ильгет взяла руку Арниса — раза в два больше ее ладошки, и пальцы длиннее, надела и ему кольцо на безымянный палец.

Встали в первый ряд молящихся, началась обычная служба...

Сидели тихо в зале Общины. Народу было много, но Ильгет не видела никого. Арнис. Его рука. Иволга поет негромко, ее мальчишки подыгрывают на флейтах.

Возьми в ладонь пепел, возьми в ладонь лед. (9)

Это может быть случай, это может быть дом.

Но вот твоя боль -

Так пускай она станет крылом.

Лебединая сталь в облаках

Еще ждет.

Я всегда был один — в этом право стрелы.

Но никто не бывает один, даже если б он смог.

Пускай наш цвет глаз

Ненадежен, как мартовский лед.

Но мы станем как сон, и тогда сны станут светлы.

Ильгет вдруг поднимает голову, и видит перед собой Беллу, и по щеке Беллы ползет слезинка.

Потом она видит Миру и Гэсса, сидящих рядом, и лица их странно похожи. Ильгет тоже хочется заплакать, но сейчас не время для этого.

Дэцин. Ойланг. Иост. Все здесь, только Данг не пришел, не смог, и это понятно. Рэйли. Аурелина. Все родные, роднее и ближе не бывает.

Так возьми в ладонь клевер, возьми в ладонь мед.

Пусть охота, летящая вслед,

Растает как тень.

Мы прожили ночь,

Так посмотрим, как выглядит день!

Лебединая сталь в облаках -

Вперед!

Коринта, разноцветная весенняя Коринта, дурманящий запах роз, маленькие кафе в переулках Бетрисанды, Набережная — вечный праздник. В этот день мы отдались на волю города, и он нес нас по волнам, и маленькие девочки, замирая, глядели на Ильгет — принцессу, белую королеву, и на ее короля с еще не зажившим шрамом от ожога на левой щеке. Вся Коринта узнала о случившемся , и вобрала в себя их счастье так, как вбирает все счастье и горе своих неразумных детей.

Ильгет первой ступила в холл — сразу же зажглись светильники под потолком, и пол, и стены — все засияло, заблестело, отражаясь и переотражаясь в многочисленных зеркалах.

— Вот мы и дома, — тихо сказал Арнис, — ты устала, маленькая?

— Не знаю даже, — ответила Ильгет растерянно, — с одной стороны, вроде не с чего, с другой... как-то слишком много всего.

— Ты есть хочешь?

— Нет, ведь ужинали в кафе... а ты?

— И я не хочу.

— Неужели это правда? — спросила Ильгет, — неужели мы теперь с тобой всегда будем вместе? Будем жить вместе? Просыпаться и видеть друг друга... ну пусть только между акциями... Да хотя бы только до осени. Это же целая вечность!

— Знаешь, я сам в это не верю.

— А я до сих пор, хоть и понимала это, но как-то так... отвлеченно. И вот теперь. Ты — мой муж. Это правда!

— Правда, Иль, — кивнул Арнис. Подошел к ней, коснулся ее плеч, глядя в глаза, — правда, мое солнце.

— Даже если кто-нибудь из нас осенью погибнет, даже если мы проживем только эти три месяца — это и то будет уже слишком много... слишком щедро, — прошептала Ильгет. Арнис поцеловал ее. Это было так же, как в первый раз, на Визаре, только дольше продолжалось.

Арнис смотрел в глаза Ильгет. Мир медленно возвращался на свое место.

— Иль, — спросил он тихо, — тебе страшно?

Она неловко кивнула, отвела взгляд.

— Не бойся,Иль, пойдем. Не бойся, все будет хорошо, поверь мне. Пойдем, ведь уже почти полночь.

... В этом совсем нет ничего страшного. И пошлого ничего нет, и грязного. Ведь когда первые люди жили в Раю, до грехопадения — они были наги, и совсем не замечали этого. А мы сейчас чисты, как они.

Разве, Иль, я не видел тебя обнаженной? Я знаю твое тело лучше, чем собственное, лучше, чем ты его знаешь. Так уж у нас получилось. Я все помню, каждый твой шрамик помню, каждую рану. А эти точки — они не болят теперь? Совсем нет? Иногда понятно, но вот сейчас ведь совсем не больно? Я все-таки буду осторожен. Да и ты ведь меня видела всяким, верно? Разве мы от этого становимся хуже, оттого, что нет одежды?

Я знаю, Иль, почему ты боишься, я все понимаю. Понимаю, почему так сжалось твое тело, почему плечики поникли, съежились, будто пытаясь защитить грудь. Но не бойся, Иль, ведь я совсем другой, ведь я люблю тебя, моя драгоценная, моя радость, разве я могу причинить тебе боль? Солнышко мое, ну давай, я возьму тебя на руки. Просто вот так возьму, а помнишь, как я тащил тебя на Визаре? Да нет, нисколько не тяжело. И тогда было не тяжело, и сейчас. Только страшно было, я так боялся, что не донесу, что ты умрешь. Тебе хорошо вот так, тепло? Правда?

У тебя такие трогательные ключицы. Тоненькие, маленькие. Точно куриные лапки. Можно, я их поцелую? Вот так. И не бойся ничего.

Я очень осторожно. Очень тихо. Я знаю, что ты умеешь терпеть, ты даже не боли боишься, а того, что между нами случится непоправимое. Но не бойся ничего.

Свет очей моих... золотинка... любимая.

Какие руки у тебя тонкие, тонкие, но крепкие. Ну еще бы, «Молнию» на себе таскать.

Твои глаза — они изменились, знаешь? Это правда, что ты больше не боишься? Ты любишь? Правда? Меня? Нет, я знаю вообще-то, но так удивительно... Брось ты, какой я самый прекрасный, ерунда.

Все получится. Все будет хорошо. Тебе не тяжело, правда? Да, я чувствую, я знаю теперь. Да, милая, да!

Утром они позавтракали вдвоем в новенькой сверкающей кухне. А потом вошли в Сеть и зарегистрировали свой брак в статистической службе. Маленькая формальность, которой в свое время пренебрег Пита, а Ильгет не стала настаивать, только однажды заметила, что надо бы оформиться официально. Пита относился к формальностям с презрением. Однако пренебрежение это теперь сильно облегчило им жизнь, иначе Ильгет пришлось бы несколько месяцев потратить на официальный развод с Питой.

— Как, однако, легко неверующим, — заметила Ильгет, — всего пять минут — и готова семья.

— Ну развестись и неверующим все-таки сложно, — улыбнулся Арнис.

Ильгет посмотрела на него. Все было по-прежнему, все-все. Ничего не изменилось от того, что произошло ночью.

А она так боялась...

А это было совсем по-другому. Как будто в первый раз. И страха никакого не стало. И еще — никогда ей не было так хорошо. Даже и сейчас вот — все еще хорошо, так чудесно, как просто быть не может.

— Тебе идет солнце, — сказал Арнис. Они гуляли в Бетрисанде, переодевшись после тренировки. Ильгет улыбнулась, поправила прядь около уха, недоверчиво посмотрела на Арниса.

— В каком смысле?

— Ну... идет. Ты вся такая солнечная. Золотая. Как блики в лесу между соснами.

— А помнишь, мы первый раз встретились... Я гуляла тогда в лесу с собакой. У меня еще такое стихотворение было, я вспоминала его.

— Расскажи.

— Да, подожди, оно короткое.

У осени истерика -

Дожди, лучи, дожди.

Какая-то мистерия.

И все, что ни скажи,

Звенит в ушах, как стерео.(1)

— Здорово, — произнес Арнис.

— Это мне лет семнадцать было, когда я сочинила.

— Ты очень талантливый на самом деле человек.

— Да? Да ну, посмотришь — на Квирине почти все талантливые.

— Ну не скажи. Все равно кто-то выделяется. Вот у тебя все-таки стихи очень неординарные. Да и проза, собственно, тоже.

— А знаешь, в последнее время я очень много пишу. Ведь каждый день тебе новые стихи читаю. Причем именно стихов, не знаю уж, почему... Такое ощущение, что я плыву в небе, с облаками.

— Надо как-нибудь полетать с гравипоясом, по-настоящему. Сейчас не до того, конечно, а вообще... Но наверное, писать стихи — это что-то похожее. Я вот только в юности однажды сочинил стишок, но он плохой.

— Все равно, расскажи!

— Да я забыл уже. Знаешь что? Сядь, пожалуйста вот сюда, на скамейку.

— Что, опять фотомуза снизошла?

— Ну сядь, а? Что тебе, трудно?

Арнис отошел на несколько шагов.

— Ты не можешь так посидеть минут пять? — спросил он.

— Зачем?

— Ну так... просто. Я посмотреть хочу.

— Сумасшедший ты какой-то.

— Нет, Иль. Я художник. Я стал художником. Запоминаю образ.

— Так рисуй меня с натуры.

— Нет, я построю твой образ из света... когда попаду в запределку. Ты же знаешь, там можно из света лепить, как из глины.

Они замолчали. Арнис поднял спайс и сделал снимок. Потом он просто смотрел. Ильгет молча, очень покойно и тихо сидела на вычурной узкой скамеечке, а за ее спиной темно-зеленым взрывом разлетался широколистый куст, а по бокам пестрел подлесок, и под ногами стелился рыжеватый ковер прошлогодней листвы. Ильгет сидела посреди всего этого в белесом платье, маленькие руки сложены на коленях, и узкое полудетское лицо — золотистая смугловатая кожа, волосы цвета темного меда, и в глазах огненные искорки.

— Ну все? — спросила Ильгет, — пойдем дальше?

— Пойдем, Иль... пойдем, золото мое. Ты есть, наверное, хочешь? Может, где-нибудь перекусим? Или сразу домой пойдем? Или, может, к маме, она тебя хотела видеть...

— Столько предложений сразу, с ума сойти.

— Иль, если ты хочешь, я тебя могу хоть на Артикс отвезти прямо сейчас, и мы там пообедаем в Голубом Гроте.

— Ну ты уже совсем улетел... можно в «Ракушку» зайти, но как-то это слишком празднично.

— А что тут особенного? Ну и что, а кто мешает взрослым, серьезным людям устроить себе маленький праздник?

— У нас с тобой каждый день какой-нибудь праздник.

— Правильно, так и надо. Сегодня у нас... Сегодня у нас будет День Новой Мечты. Правильно? Сегодня мы помечтаем о том, как полетим на Артикс. И вообще у нас каждый день будет праздник. Завтра как встанем с утра, так и будем придумывать, какой у нас праздник.

— По-моему, у тебя крыша едет...

— У меня едет, это точно. Но как тебе идея?

— Насчет каждый день праздник? Так у меня и так праздник каждый день. Как тебя увижу, так и праздник.

— Ой... ну все, Иль. Так ведь теперь и ночью тоже праздник.

— А ночью — еще какой! Только я уже, честно говоря, к вечеру ног не волоку.

— Ты устаешь очень, — сказал он печально, — и сейчас, наверное, устала, а я тебя таскаю. Знаешь что, а давай я тебя понесу до «Ракушки»? На руках?

— Да ты что, я тяжелая.

— А то я не знаю. Я ж тебя три дня тащил на Визаре. Ничего, не заметил даже.

— Так я с тех пор отъелась. Арнис, ну не надо, ты что, с ума сошел? Что люди подумают?

— Ну ладно, не хочешь — как хочешь.

В конце мая стартовал с базы Бетриса гигантский лайнер «Алмазная корона».

Денег, подаренных на свадьбу родственниками Арниса и друзьями, хватило даже на то, чтобы снять весьма комфортабельную каюту-люкс. Впрочем, большая часть подарка уже перешла на счет Артиксийского банка, зато теперь два долгих месяца Ильгет и Арнис могли совершенно ни о чем не беспокоиться — все питание, и все развлечения для них стали бесплатными.

Полет до Артикса — всего двенадцать дней, все планеты Федерации довольно близки друг к другу в четырехмерном континууме (сигма-пространстве), но и это время лучше использовать с толком.

«Алмазная Корона», выполняющая регулярные рейсы до Артикса, была роскошнее обычного лайнера, на коем Ильгет с Питой когда-то летели на Ярну. Ильгет и Арнис почти и не выходили из своего великолепного люкса, только вот Палубу посещали ежедневно, да в какой-нибудь ресторанчик заглядывали. Ну еще иногда отправлялись бродить по кораблю просто на экскурсию.

— А здорово здесь, правда?

— Конечно. Мы вот вроде бы эстарги, а Космоса совсем не видим.

— Мы не так много бываем в Космосе, да и пока летишь — все некогда, ну иногда выберешься на Палубу.

— Но это гораздо лучше обычной Палубы, верно?

Они сидели в одной из обзорных камер, прямо на серебристом полу, а вокруг, со всех сторон раскинулся Космос, сквозь почти незримый ксиоровый купол — бархатная чернота, россыпи немигающих, но очень крупных звезд, местами темные провалы, густые залежи мелкого бисера, цепочки и дороги из небесных бриллиантов.

— Настоящие звезды, — сказал Арнис задумчиво, — все отдашь, чтобы увидеть Настоящие звезды.

— Через атмосферу они даже по-своему красивее, хотя и не такие крупные. Впрочем, здесь... правда, здесь ощущаешь себя как-то иначе?

Арнис лег на спину, закинув руки за голову, глядя в черное живое небо.

— Вот так бы смотреть всю жизнь...

Ильгет положила руку на его лоб.

— А я, когда мы с тобой познакомились, помнишь, все время думала о тебе — звездный человек.

— Да какой я звездный, Иль... когда летал ско, еще бывал по многу в Пространстве, патруль четыре месяца. А сейчас, сама ведь знаешь.

— Да я не в этом смысле. Просто ты для меня был — человек со звезд. Знаешь, — Ильгет поежилась, — я часто думаю, что все это, что произошло — настолько нереально, неправдоподобно... так в жизни не бывает. Ну понимаешь, вот если описать это в романе — точно скажут, что так в жизни не бывает.

— Так жизнь все-таки и отличается от романов.

— Иногда, — Ильгет помолчала, — иногда я думаю, может, я сплю? И мне все это снится? Может это вообще мне все сагон внушил? А на самом деле я, например, лежу где-нибудь на Ярне...

Арнис привстал, посмотрел на Ильгет с тревогой.

— Иль, ты что? Ты психотренинг забыла? Это же один из стандартных приемов. Если сагон за это уцепится — он же тебя сведет с ума.

— Да нет, я понимаю...

Арнис снова улегся.

— Хотя, если честно, мне самому иногда не верится... Закроешь глаза и думаешь — сон, наверное. Ты рядом... Нет, Иль, с этим бороться надо.

Она наклонилась и поцеловала его в губы.

— Вот видишь, я реальная, я на самом деле... и все вокруг реальное. Мы действительно летим на Артикс. Слушай, это звезды так действуют, пойдем отсюда... Я уже есть хочу, пойдем знаешь куда — в тот маленький ресторанчик у кормы, где мы такую рыбу вкусную ели...

Ильгет проснулась раньше и разглядывала лицо спящего Арниса. Это редко случалось, почему-то он всегда почти раньше нее просыпался. Какие тонкие и прямые у него брови. Тонкие, белесые. Продольные складки на щеках, щеки запали. Только кажется, лицо какое-то напряженное. Арнис вдруг дернул головой, резко, в сторону, Ильгет невольно положила руку ему на лоб. Арнис открыл глаза.

— Иль... — муть в глазах рассеивалась, сменялась нежной улыбкой.

— Тебе снилось что-то плохое, да?

— Да... но это ничего, ты же сама знаешь, и по себе наверное, это у нас часто бывает.

— Главное — понять, что это только сон...

— Да, это только сон. Мы в запределке, Иль?

— По-моему, да, все еще. А тебе что, сагон приснился?

Арнис не ответил, попытался улыбнуться, но получилось у него как-то криво.

— Иль, ты не удивляйся, — сказал он наконец, — ты же знаешь, все мы носим в себе боль. Все мы встречались с сагоном. И о тебе я это знаю... и у меня боль внутри. С этим ничего не сделаешь, все мы люди нездоровые. Ничего, это пройдет. Я просто посмотрю на тебя... дай твою руку, вот так. Подержу твою руку. И все будет хорошо.

— Арнис, — произнесла Ильгет тихо, — я не знаю, может, не надо об этом... Я хотела тебя спросить, давно уже. Если не хочешь, не отвечай. Та девушка твоя, Данка... Тебе очень это больно?

В глазах Арниса появилось страдание. Но он упрямо покачал головой.

— Ничего, Иль.

Здесь слишком много солнца... Оно бьет в глаза, застилает зрение. Она уже умерла, да, конечно же, все кончено, она умерла...

— Милый, — Ильгет смотрела на него с состраданием, — ты никому не говорил об этом, я знаю...

— Я даже психотерапевту... никому. Если честно, я и отцу Маркусу только частично рассказал. Иль... есть вещи, которые нельзя рассказывать.

Он задохнулся.

Ты ведь радуешься тому, что она умерла, ско... ты опять думаешь только о себе, тебе так легче — если она умерла... а она жива...

— Она очень долго умирала, — с трудом выговорил Арнис. В глазах Ильгет появился страх.

— Такой солнечный лес, знаешь, весь залитый солнцем... И это я виноват.

— Арнис, ты не виноват ни в чем, ты же знаешь. Прости меня...

— Простить тебя, Иль? За что?

— Зачем я заговорила об этом?

— Это все правильно, — с трудом произнес Арнис, — это мне сейчас и снилось. Наверное, так будет до конца жизни.

— Арнис, если ты и виноват, Бог ведь простит тебя... милый мой, пойми, мы все виноваты. Разве мало мы видели, как умирают люди, и сами убивали? Но ведь ты же знаешь, что нет другого выхода.

— Иль, она сошла с ума, понимаешь? Она потеряла рассудок. Я видел... Она еще пробовала как-то сопротивляться, а потом — потеряла рассудок. Но она не перестала чувствовать боль, это было еще хуже, как будто маленький ребенок...

— Это сделал твой враг. Наш враг. Ты знаешь... иногда нужно ненавидеть, просто чтобы не сойти с ума.

— И он все время давил на меня при этом, вызывая чувство вины. И потом тоже... Господи, Иль, мне это много лет снится. Я уже привык. Только это стало меньше потом... после тебя. Знаешь, когда с тобой ситуация начала повторяться, я решил, что жить не буду... операцию до конца доведу, а дальше... в принципе, шлем снять — и под пули. А получилось, видишь, наоборот — мы тебя вытащили, и я сам смог тебя выходить, и все оказалось хорошо, как раз хорошо, что я выдержал, не бросился тебя спасать... сам бы погиб и тебя бы не спас. И после этого несколько лет... мне почти это не снилось. Ну изредка, в запределке, как вот сейчас. Спасибо, Иль...

— За что?

— Я думал, не надо тебе это рассказывать. Тяжело тебе будет. А так получилось, что вот сейчас рассказал, и... может быть, больше и вспоминать не буду. Данку буду вспоминать, она светлая была девочка, хорошая. Если тебе это не больно...

— Ну что ты, Арнис... какие глупости. У меня-то вообще ужасное прошлое.

— Ненавидеть сагона... это ты правильно сказала, иногда нужно ненавидеть, чтобы с ума не сойти.

— Если хочешь, Арнис, мы как-нибудь с тобой слетаем туда... на ту планету, где все это произошло.

— На Скабиак... да не знаю, Иль.

— Может быть, это нужно, чтобы избавиться от занозы. Понимаешь? Побываем там... и тебе это солнце перестанет сниться.

— Вот сейчас ты говоришь, и знаешь, уже не колет в сердце. Уже спокойно...

— Как хорошо, родной мой. Это пройдет, это должно пройти.

— Даже трудно представить, что это на корабле...

— Да уж... для меня корабль — это что-то маленькое, тесное до безобразия, кругом двигатели, оружие, ландеры, все это напихано, как консервы в банку.

Они стояли на берегу гигантского аквапарка, от их ног убегала проточная голубоватая река. Арнис задумчиво посмотрел наверх, над небольшим озерцом плавали в высоте едва заметные платформы — для прыжков. Время от времени кто-то срывался сверху, летел к воде, совершая на лету пируэты.

— Подождешь меня? — спросил Арнис. Ильгет прищурилась, посмотрела вверх.

— Я тоже хочу прыгнуть.

— Не побоишься?

Ильгет замотала головой. Арнис взял ее за руку, и они побежали к платформам, плавающим у самого пола. Арнис вскочил на одну из них.

— Ты на другую лучше.

Ильгет тряхнула головой, влезла на соседнюю платформу. Арнис медленно начал подниматься вверх. Нажимая ногой на встроенную ступеньку, Ильгет повела свою платформу вслед за ним. Рядом на экранчике мелькали цифры — 5 метров, 7, 10...

— Иль, хватит, — крикнул Арнис сверху. Ильгет, задорно улыбнувшись, посмотрела на него и продолжала подниматься.

20 метров. Предел для этой глубины бассейна. Платформа застыла. Арнис посмотрел на Ильгет.

— Спустись пониже все-таки, — посоветовал он и прыгнул вниз головой. Ильгет подошла к краю платформы, мороз пробежал по коже. Да... вообще-то Арнис прав, она переборщила. Бассейн внизу казался маленьким, плавал в голубоватой дымке. И крошечные фигурки купальщиков — точно муравьи.

С гравипоясом она, конечно, прыгала, но сейчас на ней нет гравипояса. И она не квиринка, они-то с детства владеют всеми стихиями. Вот глупо будет разбиться в бассейне... Ильгет подошла к краю платформы, зажмурилась и соскользнула вниз головой. Кувыркаться в воздухе — это не для нее.

Через пару минут она вынырнула из воды, отфыркиваясь. Арнис подплыл к ней, в самой глубине его глаз затаился страх.

— Все-таки прыгнула... ненормальная ты, Иль.

— Арнис, ты видел на Квирине хоть одного нормального человека? — Ильгет вся лучилась гордостью. Они поплыли дальше, вошли в течение, которое плавно понесло их мимо берегов, засаженных тропическими растениями.

Они приплыли в грот с соленой бурлящей почти горячей водой, темный, озаренный фиолетовым сиянием стен и тусклыми круглыми светильниками. Полежали в горячей ванне, потом снова вышли в поток... Последовала раскаленная комната, выложенная камнями, потом кристально прозрачное совершенно ледяное горное озерцо (горы встали вокруг как живые, даже пение птиц доносилось из ветвей), затем они спустились по почти отвесному водопаду, постояли под душем из мельчайших брызг, среди радуг, Арнис поплавал несколько минут в замкнутом водяном шаре, без воздуха, зато с калейдоскопическими стенами, Ильгет не рискнула сунуться туда — в отличие от коренных квиринцев, она под водой дольше минуты не выдерживала. Наконец, окончательно уставшие и размякшие, выбрались на песчаный пляж, повалились на лежаки рядом.

— Сейчас бы еще выпить чего-нибудь, — вяло сказала Ильгет. Арнис приподнялся, щелкнул пальцами, подплыла гравитележка-робот, высветив на донце меню.

— Что ты хочешь, Иль? Тут и мороженое есть, и салаты...

— Я бы только попить... сока, например, томатного.

Арнис провел пальцем по меню, заказывая. Минут через пять тележка вернулась с высоким бокалом томатного сока для Ильгет и большой кружкой легкого пива — для Арниса.

Лежаки приподнялись, превратившись в кресла. Ильгет лениво потягивала сок через соломинку.

— Интересно, неужели на Артиксе будет еще лучше?

— Говорят... — туманно откликнулся Арнис, — говорят, не побывать на Артиксе — потерять полжизни.

— Я, честно говоря, просто не могу представить — что же может быть лучше вот этого? Кажется, большего кайфа, чем здесь, просто не бывает. Хотя и в Коринте отличный аквапарк, да и сама Бетрисанда...

— Ну, если напрячься, представить можно... Но лучше, по-моему, не представлять — а вдруг потом будет разочарование?

Ильгет с удовольствием смотрела на Мари, большеглазую, с блестящими каштановыми кудрями. Сидя напротив нее, Мари потягивала коктейль через соломинку. Пятилетняя девочка, держась за ее плечо, канючила.

— Мам... ну можно, я поиграю тоже? Ну пожалуйста...

Мари посмотрела на мужа, тот пожал плечами.

— Ну иди, играй, — сказала она. Девочка убежала.

— Ей еще рановато на симуляторы, я считаю, — сказала Мари.

— Да ничего, — возразил Энг, ее муж, — если ребенок хочет... Откуда ты знаешь, может, она прирожденный навигатор.

— Навигатор... просто она братьям подражает.

Ильгет улыбалась, глядя на новых знакомых. Они сидели в открытом ресторанчике в углу огромного зимнего сада.

И не подумаешь, что на корабле, пока не посмотришь на небо — оно выглядит здесь беловатым куполом. Впрочем, могли бы создать и полную иллюзию...

— А вы еще не обзавелись потомством? — спросила Мари. Ильгет покачала головой.

— Честно говоря, у нас свадебное путешествие.

— О! Так у вас все радости жизни еще впереди.

— Это точно, — сказал Арнис, улыбаясь.

— У вас трое? — спросила Ильгет.

— Ну что ты... пятеро. Старшие остались на Квирине. Две девочки, пятнадцать лет и тринадцать. В этом возрасте они уже как-то отходят от семьи... Вроде бы на Артикс, столько удовольствий, тем более, мы там еще ни разу не были с детьми, но у девчонок в школе дела...

— Да, я помню, — сказал Арнис, — в этом возрасте все было так ново, так интересно, остро... Я в пятнадцать и начал учиться в СКОНе.

— Элиза тоже собирается осенью сдать минимум и пойти в ученики... генетика ее привлекает.

Энг и Мари, как выяснилось в первые же минуты знакомства, были эстаргами, он навигатор Дальней Разведки, она — пилот трейлера.

— Пожалуй, я бы еще винца взял, — сказал Энг, — кто-нибудь хочет?

— Я нет, — отказалась Мари. Арнис с Ильгет переглянулись.

— И нам по бокалу.

Подплыла тележка-робот.

— Мари, вы были раньше на Артиксе? Мы-то первый раз, — сказала Ильгет.

— Да, мы летали как-то, когда дети еще маленькие были. А где вы будете отдыхать?

— У нас скользящий маршрут, — объяснил Арнис, — мы взяли тур на двоих.

— О, так это самое интересное! — воскликнула Мари, — мы вот так еще не отдыхали, с детьми это не очень удобно, мы в стационарном отеле... А «Странник» — это здорово. Вот, Энг, надо было нам тоже с тобой после свадьбы...

— Ничего, состаримся — слетаем еще раз, — хладнокровно ответил муж, — ну что, выпьем? За тех, кто в пути!

Они молча чокнулись, выпили.

— Как удивительно. Мы прилетели в новый мир, и... никакой войны, да?

— Да уж, здесь нам воевать не придется.

Арнис улыбался.

— Небо какое смотри — ослепительное. На Квирине такого не бывает.

— А по-моему, бывает. Поэтому у артиксийцев настоящие синие глаза.

— Не поэтому, Иль... у них местная мутация, цианотонин...

Артиксийка, маленькая и удивительно ладно сложенная, с настоящими синими глазами (местная мутация, цианотонин в радужках), спешила к ним.

— Здравствуйте, — и голос такой мелодичный, — вы ведь семья Кейнс, я не ошибаюсь?

— Да, и мы ищем...

— Я из компании «Земляника», зовут меня Ризелла, — ослепительно улыбаясь, артиксийка подала руку Ильгет, потом Арнису, — ну что же, начнем наше путешествие... Я не буду вас сопровождать, я только ваш оператор, но вначале мы с вами согласуем некоторые детали маршрута. Первый вопрос к вам — не желаете ли перекусить? Или лучше отправиться на нашу первую стоянку?

— Да мы только недавно обедали на корабле, — сказала Ильгет.

— В таком случае, я отвезу вас в первый отель, где вы проведете две ночи — это необходимо для акклиматизации, здесь у нас врачи на всякий случай, вы понимаете...

Ильгет мысленно фыркнула. На каждой бы планете так, куда они прибывали — врачи на случай плохой акклиматизации, видите ли... вдруг насморк аллергический начнется.

Обычно на случай смертельного ранения — и то врача не дождешься.

Даже флаеры на Артиксе немного другие, непривычные. Хотя и форма похожа, конечно. Вообще здесь все иначе. Ризелла подняла машину в небо. Нет, все-таки удивительное здесь небо, до того синее, даже фиолетовым слегка отливает. Как и глаза Ризеллы. Кажется, будто купаешься в легкой синей воде. И солнце — яркое, маленькое, злое... хотя спектральный класс тот же, что и у Квиридана, и у ярнийского солнца.

— Какое у вас небо красивое, — не сдержалась Ильгет. Ризелла посмотрела на нее с легкой гордостью.

— Вы никогда раньше не были на Артиксе?

— Нет.

— Но давно мечтали, — добавил Арнис. Внизу раскинулась странная панорама — старинный, очень древний, вроде бы, город из темно-красного камня, окруженный высоченной крепостной стеной, и сам весь напоминающий спиральный лабиринт, с круглыми башнями, переходами, лестницами.

— Тэринга, — предположил Арнис. Ризелла кивнула.

— Вы подготовились, я вижу. Да, это Тэринга, городу уже две с половиной тысячи лет...

Ильгет с трепетом посмотрела вниз. Еще не существовало Квирина, даже Эдолийская империя еще не возникла, а эти стены уже стояли. На Ярне одичавшие потомки первопроходцев еще охотились на мохнатых слонов. На Терре не родился Христос.

— Она очень хорошо сохранилась.

— Ну что вы, — Ризелла взглянула на нее печально, — сохранилась она плохо, это реконструкция. У нас тоже были войны. До вступления в Федерацию, конечно.

— Да, я знаю, — пробормотала Ильгет. Ей стало неловко за свое невежество. Ризелла посадила флаер на площадочку рядом с крепостной стеной, отсюда шла дорожка к белому домику, буквально утопающему в цветах.

— Это ваша первая станция — ваш номер в отеле. Вот весь этот дом, — пояснила Ризелла, — я скоро покину вас, но сначала предлагаю обсудить детали...

В домике они уселись за круглый деревянный стол — все в этой гостиной было из натурального дерева, полы, стены, мебель. Через открытое окно доносился одуряющий запах артиксийских цветов.

Ризелла положила перед собой... обычный лист бумаги. Бог ты мой, может быть, она еще и карандаш достанет? Как на Ярне.

Нет... Ризелла прикоснулась к листу пальцем, чуть побарабанила — наверху появились четкие, словно напечатанные слова «Рекомендации к маршруту».

Это у них такая планшетка... стилизованная.

— Вы квиринцы, и как я понимаю, эстарги. Какой службы? — поинтересовалась Ризелла.

— Военная служба и СКОН, — лаконично ответил Арнис. Ризелла посмотрела на него с некоторым уважением.

— По моему опыту, квиринцы предпочитают что-нибудь познавательное, — сказала она, — даже в свадебном путешествии. Вам, вероятно, нужен гид-справочник... вот он.

Ризелла достала из сумки блестящий небольшой шарик, подбросила его в воздух — шарик завис.

— Он на гравиплатформе, управление голосовое, думаю, разберетесь. Следовать будет за вами, по желанию, конечно. Теперь так, ваша первая станция здесь, трое суток, думаю, вы захотите осмотреть Тэрингу...

Через час, когда маршрут был намечен в целом, Ризелла вежливо распрощалась и ушла. Арнис посмотрел на Ильгет.

— Ну что, солнышко? Два месяца каникул впереди. Пойдем в город?

Они бродили по каменным улочкам Тэринги до темноты, заглядывали во дворы-колодцы, влезали на башни. Ели жареное мясо и пили пиво в древнем трактире. Слушали объяснения гида-справочника. В одном из дворов проводились состязания — желающие стреляли в цель из арбалета. Ильгет с Арнисом переглянулись, заулыбались и молча направились к служителю.

— Отчего же? Можно и поучаствовать, — произнес он снисходительно (синеглазый черноволосый артиксиец был одет в древний костюм — передник из дубленой кожи, шлем, штаны с бахромой), — я покажу вам...

— Можно мы сами взглянем? — остановил его Арнис. Служитель с удивлением пожал плечами.

— Берите оружие...

Ильгет выбрала арбалет из лежащих в ящике. Ничего сложного, конечно, выглядит иначе, но конструкция почти не отличается от визарской. Она прижала ногой опору, оттянула тетиву... Арнис уже вскинул свой арбалет к плечу. Короткий свист — его болт воткнулся точно в середину мишени. Еще один свист — оперение болта, пущенного Ильгет, слилось с оперением первого.

Они всадили в мишень под удивленными взглядами служителя и зрителей еще по нескольку болтов, выиграли лучший арбалет и полный костюм древнеартиксийского воина в качестве призов и гордо удалились...

Очень интересно было слушать гида-справочника. Впрочем, Арнис и до того многое читал о Тэринге и мог кое-что сам рассказать Ильгет. Удивительно, но ныне изнеженные и такие веселые и мирные артиксийцы когда-то вели жестокие и страшные войны, и сами их города строились так, что взять их было почти невозможно. Разбив ворота, враг попадал в спиральный лабиринт улиц — дома стояли вплотную друг к другу и сами представляли собой крепости — из узких окон-бойниц целились стрелки (подростки и женщины), с крыш лилась расплавленная смола, кипяток, летели камни... Если кто-то и доходил сквозь этот ад до центра города, его средоточия, где стоял дворец Короля и Храм Дэймена (на Артиксе и до сих пор самой распространенной религией было многобожие), то там его встречал резерв, огромные боевые псы в броне, впрочем, доходили до центра лишь немногие.

Правда, после освоения боевой авиации Тэринга перестала иметь какое-то военное значение, и селиться в ней перестали — артиксийцы вообще стали селиться поодиночке, благодатный климат Норского континента это позволял.

Интересно было и побывать в домах-отсеках крепости, познакомиться с артиксийским бытом (в домах была воссоздана реальная обстановка двухтысячелетней давности, кое-где даже жили «семьи» — любители ролевых игр с удовольствием развлекали попутно туристов). В Башне Аймуна (бога-покровителя наук и искусств, творца) квиринцы побеседовали со жрецом, седоволосым, благообразным, который, видимо, внутренне потешаясь, излагал эстаргам теорию строения Вселенной с точки зрения собственной религии и демонстрировал звезды через подзорную трубу. А когда беседа перешла к философским темам, стало по-настоящему любопытно...

В домик вернулись лишь под вечер. Впереди предстояли еще два восхитительных дня в Тэринге.

Потом возле их домика оказались две оседланные и экипированные дорожными мешками лошади. Красивые высокие создания нор-артиксийской породы, две кобылы, одна светло-серая, вторая чуть потемнее, мышастая.

Дорогу указывал маленький прибор-маршрутник, выполненный в виде амулета, который Арнис надел на шею.

Они ехали вдвоем через лес, через саванну вдоль берега медленной, лениво извивающейся реки.

— Зря мы арбалет не взяли, — заметила Ильгет. Арнис обернулся к ней.

— Почему?

— А такое ощущение, что мы на акции...

— Ну что ты, здесь нет ничего опасного. Абсолютно. Артикс вылизан гораздо тщательнее, чем Квирин.

— Я знаю, просто почему-то Визар вспоминается. Я там частенько на аганке ездила вот так. И никого вокруг, тишина...

— Там другая тишина. Зловещая. А здесь — посмотри, как хорошо...

Вокруг в высокой траве звенели цикады, тихо шелестела река, где-то в густой вязкой сини вверху пела птица, и все эти звуки лишь углубляли тишину.

Ехали до вечера, то рысью, то шагом. Останавливаясь, купались в реке и купали коней. Валялись на бережку, глядя в небо, напоенное неправдоподобной синью. Вечером Арнис достал из мешка свернутый походный куб, активировал его — и перед ними за пять минут возник белый шатер, вроде тех, что ставили когда-то кочевники на Артиксе, но даже внутри удобный — с большим воздушным матрацем, легкими, но теплыми одеялами, низким столиком.

В мешке Ильгет оказалась еда, опять же, походная — хлебные таблетки, консервы, печенье. Арнис обнаружил у себя рыболовные снасти, глаза у него загорелись.

— Погоди... сейчас мы еще рыбки наловим.

Ильгет только головой покачала. Им бы хватило еды... Но Арнис увлекся этой мыслью, спустился к реке, забросил удочку. Через час в ведерке плескались три довольно крупные рыбы.

Ильгет уже разожгла костер (и костровище, кем-то оставленное, в каменном круге было здесь — видимо, обычная стоянка). В маленьком котелке над огнем стали варить уху, специи тоже нашлись в мешке, а картошка — в виде таблеток, просто кинул в суп, и они разбухают, превращаясь в почти нормальные на вкус молодые картофелины.

Засиделись у костра далеко за полночь. Они были вдвоем в целой Вселенной, они, костер и другие, далекие костры — огромные, как яблоки, звезды.

Два дня они ехали верхом вдоль реки, а потом маршрут изменился, они сдали лошадей на конной станции, где их ждал флаер. Следующей станцией оказался крупный артиксийский город, Даакен, где они жили в отеле, показавшемся Ильгет совершенно фантастическим. Весь день ездили по городу с электронным гидом, гуляли в парках, заходили в музеи, осматривали дивную артиксийскую архитектуру, как застывшую старинную, так и модерн, выполненный из современных материалов, позволяющих придать домам самую причудливую форму.

Вечером отправились ужинать в ресторан при отеле (завтрак им принесли в номер, а обедали в городе). Навстречу гостям устремилась молоденькая синеглазая артиксийка.

— Здравствуйте, ведь вы у нас впервые? Желаете поужинать? В общем зале или в отдельном интерьере?

— Пожалуй, в отдельном, — сказала Ильгет, взглянув на Арниса.

— Какой интерьер вы предпочитаете? У нас более ста вариантов дизайна. Если хотите, можно посмотреть каталог... Или, — по лицам гостей артиксийка угадала, что процесс начал им казаться слишком уж сложным, — я могу порекомендовать вам наш новый дизайн — розовый сад.

— Давайте сад, — согласился Арнис. Они прошли вперед, туда, где причудливо переплетались высокие двери из цветных зеркал. Зеркала оказались фантомными, через них прошли легко... и очутились, действительно, в розовом саду.

Только что через ксиоровую стену они видели зал, наполненный людьми, очень красивый, интересный, но все же несомненно — просто ресторанный зал. А сейчас они стояли в зеленом саду, где одуряющий запах тысяч роз кружил голову, где все так же сияла ласковая артиксийская небесная синева. Здесь выстроились тонкие деревья с кронами, усыпанными крупным цветом, кусты с розами всех оттенков, наконец, вдаль убегало поле, по которому волнами разбегались переходящие друг в друга цвета — от белого до темно-красного, с желтыми, голубыми и оранжевыми вкраплениями. Арнис с Ильгет прошли чуть дальше и увидели холм, весь состоящий из роз, розово-белых, лимонно-желтых, двухцветных, бархатно-алых, и аромат вился в воздухе, кружил голову. У подножия холма стоял небольшой прозрачно-голубой овальный столик, два кресла.

— Вроде бы нам сюда, — сказал Арнис неуверенно. Они сели. В центре столика вспыхнуло меню. Арнис провел пальцем по строчкам — названия все были незнакомыми, но в ответ на нажатие пальца возникало голографическое изображение и детальное описание блюда.

— Я, пожалуй, выберу «Лаканзи на травяной подушке», — сказала Ильгет. Арнис покачал головой скептически.

— Мне бы что-нибудь более традиционное, не доверяю я местным кухням... ага, вот «Дрейз», это вроде бы обычный бифштекс... и картошечку к нему.

Ильгет заказала еще какой-то экзотический салат, потом они выбрали вина и десерт. Уже через минуту тележка с заказом медленно подплыла к ним.

— Очень вкусно, — сказала Ильгет, — рыба, креветки и... действительно травяная подушка. Зря ты такой консерватор... Хочешь попробовать?

— Ага, давай... но ты тоже съешь кусочек мяса, оно все-таки здорово отличается от нашего. Они тут гурманы...

— Смотри, — Арнис читал меню, — здесь есть и список интерьеров... Зимняя сказка, Дворец Короля, На дне океана... О, вот прикол — база на астероиде. Да уж, экзотика...

— Ну, для тех, кто не летает. Кстати, я тоже ни разу не была на космической базе. Но честно говоря, и большого желания нет.

— Точно, нечего там делать. Но ведь площадь ресторана небольшая, как же они...

Арнис встал, отошел в сторону.

— Иль, иди сюда... смотри.

С того места, где стоял Арнис, у подножия холма, была видна щель, будто зеркальная грань, висящая прямо в воздухе, а в эту щель — другой интерьер, какая-то пещера, в центре горел огонь, вокруг огня расселись люди и жарили на вертелах мясо...

— Что это значит? — они вернулись за столик. Ильгет ошеломленно смотрела на Арниса, — как они этого добиваются? Слушай... а у них не сагонская техника?

— Да уж, это точно, — развеселился Арнис, — надо их к ногтю взять. Сообщим начальству, а?

Он отсмеялся и объяснил.

— Да нет, это все вещи дорогие, но вполне реальные. В основном, голография, деотехника, чуть-чуть оптических иллюзий. Но вообще здорово, да?

Ильгет помолчала, расправляясь с рыбой.

— Ты знаешь, — сказала она, — я никогда не понимала, почему на Квирине многие ворчат, что мы, мол живем слишком скромно, мол, нет заботы о потребностях отдельного человека. Видишь, по сравнению с Ярной Квирин — это чудо. Но сейчас я этих ворчунов понимаю...

— Поэтому и население у нас не растет, — сказал Арнис, — эмиграция с Квирина выше, чем иммиграция. Ну, правда, надо еще учитывать, что мы колонии основываем все время. Но отток большой... На всех практически планетах Федерации уровень жизни выше, чем у нас. Достаточно один раз побывать здесь, на Капелле или Олдеране — там древние города, древняя культура, мир, покой, благоденствие. А у нас ведь как была космическая рабочая база, так она по сути и осталась. Да, по сравнению со многими мирами мы живем очень неплохо, но весь наш быт функционален, вся жизнь приспособлена под работу. Никаких вот таких изысков нет — просто некому этим заниматься, да и потребителей мало. Ну зато мы даем половину транспорта для Галактики, большую часть военной мощи, у остальных планет — только оборонные кольца по сути, полиция тоже в основном наша, спасатели, и наука, все основные экспедиции идут с Квирина, иногда — совместные. Кстати, ДС есть только на Квирине.

— Неразумно, — сказала Ильгет, — а если Квирин падет?

— Тогда, Иль, человечеству больше ничего не светит. А здесь... те, кто здесь хочет и может быть в ДС, рано или поздно эмигрируют на Квирин.

Наверное, хорошо было бы жить на Артиксе.

Ильгет нежилась на голубоватом белье, казалось, спальня плывет вокруг, кровать парит в сизой дымке на большой высоте, прямо от ног открывается панорама города, ксиор до того тонок и чист, что его просто не видно, даже страшновато, будто спишь на острие башни. Ильгет посмотрела на Арниса, спящего рядом, нежность проснулась в душе. Она хотела погладить его лицо, но не решилась, не хочется будить... нам не часто доводится спать, сколько душе угодно. Пусть поспит. Солнце мое, любовь моя. Кожа сухая, на скулах натянутая, лицо — словно выдолблено солнцем и ветром, жесткое, узкий, сильный подбородок. Ильгет провела ладонью над виском и щекой Арниса, не прикасаясь.

Вспомнился вчерашний разговор. Да, об этом говорили и на Квирине, но вот так явственно Ильгет ощутила это лишь сейчас. Понятно, что они здесь — курортники, но ведь и местные жители пользуются куда большими благами, чем квиринцы.

А хорошо жить здесь, вот хотя бы в Даакене. Работать где-нибудь в турфирме, встречать прибывающих. Или заниматься пространственным дизайном, очень здесь востребованная профессия. Творить неторопливо, со вкусом, радуя людей своими произведениями. Шесть часов в день за монитором, потом — дивный аквапарк, рестораны, развлечения... И так всю жизнь. Творческая работа, приятное общение, масса материальных удовольствий. И никакого тебе Космоса, никаких планет, зараженных сагонами, дэггеров, огня, ран и смерти. Господи, как же все это осточертело... Даже вот сейчас как подумаешь — неужели не хватит? Если человек повоевал несколько лет, он потом всю жизнь будет вспоминать и гордиться этим. А разве ей, Ильгет, уже не достаточно войны... хватило и самой первой акции, в которой она принимала участие, и которая закончилась так страшно. Уже тогда Ильгет чувствовала отвращение к самой мысли — идти на войну снова.

Глупости... Во всей Галактике страдают люди. Есть всего несколько планет, где жизнь более-менее налажена для всех, где все живут богато и счастливо. А в большинстве миров творится такое, что по сравнению с этим Ярна кажется раем. И даже то, что Ильгет пережила в плену — все же лучше, чем жизнь малолетнего раба-наркомана на плантациях Глостии. Или раба — сексуальной игрушки какого-нибудь шибага. Многие люди вообще никогда не знали мира, война — это их привычное состояние... Нищета, болезни, голод — всего этого в Галактике выше головы, и Федерация — всего лишь островок довольства в бездне зла и страдания.

Чем Ильгет лучше всех этих людей? Почему она должна мечтать о еще большем благополучии и покое? И главное — как жить вот в таком благополучии, просто забыв о том, как страдают люди повсюду?

Прости меня, Господи, покаянно подумала Ильгет. Снова посмотрела на лицо Арниса. Он-то всегда это понимал. Он не случайно пошел в СКОН. В ДС попал случайно, как обычно и бывает — столкнувшись с сагоном, но ни разу ведь не жаловался на судьбу, наверное, у него даже и мысли такой никогда не возникало. А сколько он пережил... в общей сложности все-таки ему было куда хуже, чем Ильгет. Данка — эту боль он будет носить в сердце до конца жизни. Да и самому досталось, сколько раз он был ранен, наконец, этот ужасный год на Визаре в Святилище... Но у него-то нет сомнений, и даже мысли такой не возникает — не лучше ли жить спокойно на земле. А ведь самое смешное — мысль эта вполне осуществима. Из ДС можно выйти. Даже эмигрировать с Квирина можно.

Но куда я без Арниса... Теперь моя судьба с ним. Хоть в огонь, хоть в ад...

Арнис открыл глаза. Улыбка и нежность.

— Иль... ты уже проснулась.

Она легла рядом с ним.

— Как хорошо, Иль... просыпаешься и видишь тебя. Это такое счастье... я вот все думаю, зачем нам весь этот Артикс. Просто сесть бы рядом с тобой, в нашем доме, и смотреть на тебя... ну нет, нет, я неправ, конечно, я дурак. Тебе здесь так хорошо. Да и мне хорошо тоже. Все, что мы пережили вместе, и вспоминать-то не хочется... ну может, захочется под старость, когда уже никуда не полетим, сядем в своем саду и будем внукам рассказывать... как дэггеров сбивали. А тут — хоть что-то хорошее, правда? Счастье мое, Иль.

Путешествие продолжалось. Нигде они не задерживались дольше трех дней, но дольше и не надо, впечатления сменяют друг друга с большой скоростью, заскучать или затосковать по дому просто не успеваешь.

Они взлетели на огромную высоту и пожили среди заснеженных десятикилометровых вершин, Арнис немного полазал на скалы, Ильгет так и не рискнула. Катались на лыжах, целыми днями вдыхали чистейший, чуть разреженный воздух, любовались великолепием гор... Потом снова — большой город, Энокс, музеи, театр, современный отель... бывший королевский дворец, где они спали в высоченных покоях с расписанным древними мастерами потолком, под вышитым балдахином... маленький домик в долине, с речушкой и фруктовым садом. Деревня другой артиксийской культуры — веррано, причудливые дома с башенками, выстриженные по линейке садики, старинные бумажные книги. Огромная выставка собак (как раз попали на планетное первенство) в Лийло, Ильгет пришла в полный восторг. Берег моря, пляж...

Плот медленно качался на волне. Арнис проснулся первым и смотрел на спящую жену.

Это, пожалуй, самое удивительное приключение на Артиксе... хотя ночевка в пещере тоже была ничего. Кругом — только небо и море. Густая вязкая синева вверху и темная, чуть колышущаяся — вокруг. Арнису случалось на Квирине плавать на плотах, но не ночевать же...

Впрочем, здесь и плот довольно комфортный. Шатер на случай непогоды (оборудованный как хороший номер в отеле), но они решили спать на открытом воздухе, под звездами. Ночью купались в совершенно черной воде, Ильгет боялась поначалу, но потом решилась тоже. Здесь нет опасных морских животных, можно быть уверенным, да и погоду артиксийцы контролируют. Артикс вообще куда более благоустроен, чем Квирин — наполовину дикий и малозаселенный.

Ильгет знала, что никакой опасности нет в этом купании, просто очень уж пугала непроницаемо черная вода... но потом ей понравилось. «Будто в открытом космосе», — сказала она. Ну да, немного похоже на невесомость, и в то же время — звезды вокруг. Иль, кстати, кажется, ни разу не была в открытом космосе. Надо будет устроить ей экскурсию. Что за эстарг, который ни разу не ползал в вайстере по обшивке корабля... Впрочем, так лучше не надо, лучше просто экскурсия, поплавать среди звезд, ощутить себя затерянной в Пространстве пылинкой.

Вот и здесь они затерялись. Небо и море. И — вдвоем, никаких свидетелей рядом. Где-то вдалеке плеснул дельфин. Искупаться, что ли? Да нет, лучше подождать, пока проснется Иль. Арнис перебрался к ней поближе.

Молча лежать рядом, подперев подбородок руками, и смотреть на ее спящее прекрасное лицо.

Не надо, Господи, ни моря, ни неба. Только Иль мне дай. Кровиночку мою, радость, свет очей моих. Вот лицо какое, детское совсем, только не по-детски натянута кожа, и нос будто заострился, и черные точки, может быть, другим они и не кажутся страшными, просто родинки, а меня вот пугают, до конца жизни так и останется это напоминание о пережитом. Чистое, прекрасное лицо. Арнис представил, как сейчас она откроет чудные свои карие глаза и улыбнется, и сердце — р-раз — ухнет от счастья куда-то вниз.

Она улыбается. Мне улыбается. Солнце мое.

Она меня любит.

Чем ее порадовать, маленькую мою? Как помочь ей забыть всю боль... как сделать, чтобы не было в ее жизни никакой боли — да нет, это невозможно. Но сейчас хотя бы сделать легче, чтобы она не помнила страшного, чтобы радовалась и веселилась так, будто не было в ее жизни сагона.

Ильгет открыла глаза — сияющие, карие — и улыбнулась.

— Арнис, — сказала она сонно. Сердце радостно ухнуло куда-то вниз.

— Ильгет, ласточка моя.

Арнис поцеловал ее. Они вчера долго разговаривали, купались и снова разговаривали, читали стихи под звездами... потом так и заснули — в купальных костюмах, подсохших, накрывшись теплым легким одеялом. А сегодня с утра уже так тепло, что и одеяло не нужно, Ильгет сбросила его.

— Любимый, — сказала она, глаза молча сияли и рвались ему навстречу. Руки Арниса коснулись ее рук — крепких, мускулистых, но тоньше в два раза, телом он закрыл ее сверху, как закрывают от пуль, снова молча нашел ее губы своими.

Радость моя... ласточка. Чем порадовать тебя, что тебе отдать, неужели я угадал, неужели понял... да ведь это ты отдаешь, это ты даришь мне такое счастье.

И плот медленно качается на волне.

— Давай помолимся, Иль...

Они встали на колени и молились, не думая о том, что наги, так же, как не думали об этом первые люди в райском саду, не замечая, просто так много им было друг друга, так рвалась душа, не в силах отдать себя полностью, как хотелось, что надо было поделиться всем этим с Тем, кто и подарил им все счастье.

И только тогда успокоилась душа. Они сели на плоту рядом, сплетя пальцы. Иль посмотрела на Арниса.

— Родной мой... ты знаешь, я вдруг поняла, если бы мне сейчас сказали... снова такое же, как тогда, в первый раз на Ярне, перенести, и за тебя — я бы согласилась.

— Иль, моя светлая, — прошептал он, — не надо... Только не надо об этом. И я умру за тебя, и закрою, и если только мне дано будет взять на себя твою боль, любую — я возьму ее с радостью. Только не надо об этом.

— Прости, Арнис.

— Что ты, Иль... о чем ты. Я просто не хочу думать, что скоро опять на войну, и неизвестно, что там будет. Давай не будем думать. Можно ведь жить тем, что есть сейчас, верно?

— Пойдем, Арнис, искупаемся.

Они соскользнули в воду. На горизонте уже появился голубоватый легкий парусник — корабль, который должен был доставить их к новой станции.

Они плыли на лодке в знаменитых Голубых Гротах. Целая система пещер на Лавальских островах, и Гроты — не для туристов сделанные. Про них ходили легенды, будто жил когда-то на островах мелкий народец — то ли гномы, то ли карлики — и вот они-то и отделали себе пещеры, которые со временем наполовину залила вода. Гномы же были истреблены давным-давно, тысячелетия назад, а вот работа их осталась.

Конечно, отреставрированная и обновленная — теперь уже для туристов.

Миновали Ледяной Грот, с неправдоподобно голубой водой, из которой росли причудливые хрустальные колонны (Ильгет они напомнили башни Святого Квиринуса). Бесшумный мотор тихо подталкивал лодку вперед. Миновали узкий темный туннель, Ильгет ахнула и схватилась за руку Арниса.

— Боже мой, какая красота, Арнис, ты только посмотри!

Все стены грота были усыпаны искусно выточенной мозаикой из драгоценных камней. Фиолетовые волны аметиста переходили в дымчатый таинственный опал, с алыми вкраплениями рубинов и сальвенов, поля изумрудов граничили со сверкающими золотыми жилками артиксийских калли, и еще десятки каких-то камней, цветных, сияющих полной таинственной глубиной, светильники, выполненные в виде сталагмитов, поднимающихся из воды, заставляли все это великолепие блестеть и переливаться...

— Живые камни, — прошептала Ильгет, — Арнис, нельзя ли подплыть к стене? Так хочется потрогать...

Арнис направил лодку к стене, резко развернув ее. Обернулся к Ильгет. Вздрогнул и бросил руль.

— Иль, ты что?

Он метнулся к ней. Ильгет замерла, прижав руки ко рту.

— Не знаю, что-то плохо вдруг стало.

— Маленькая, что с тобой, — Арнис перепугался. Мало ли, чем ее отравил дэггер в последний раз? Или она заразилась чем-то на Визаре. Какая-нибудь скрытая болезнь, и вот... такое счастье просто не может быть долгим. Вот и расплата. Он мгновенно собрался.

— Что болит, Иль? Сейчас мы поплывем отсюда быстрее

— Ничего не болит. Тошнит что-то и голова кружится. Да ладно, ерунда это. Не рассказывай Дэцину только. Ой... когда скорость больше, еще хуже. По-моему, меня сейчас вырвет.

— Потише плыть?

— Нет, пусть так... на воздух скорее.

Они выбрались на воздух, Арнис первым выскочил на пристань, подал руку Ильгет. Господи, как она побледнела. Теперь видно, что ей действительно плохо. Вся зеленая...

— Это какие-нибудь испарения... в гротах... мы же не знаем, что там.

Ильгет пошатываясь, опираясь на его руку, побрела по пристани. Увидела урну, подошла к ней, наклонилась — и ее вырвало. Арнис прикусил губу. Что же с тобой случилось, маленькая...

Действительно, испарения какие-нибудь.

— Все, Иль? — ее рвало долго, позывы не утихали. Арнис достал платочек, бережно вытер ей рот. Поддержал Ильгет за плечи.

Ничего, вытащим. Куда хуже бывало... вспомнить только Визар. А это так, мелочи.

— Надо к врачу, — сказал он. Ильгет скривилась.

— Может, не надо, а? Ну пустяки же.

— Надо, — строго сказал Арнис, — и не спорь.

— Я знаю, что это такое, — пробормотала Ильгет, когда они шли к отелю, — это у меня акклиматизация...

— Уж два месяца почти прошло, а у тебя все еще акклиматизация. И чего-то на Визаре у тебя ее не было...

— Так там не до того просто.

Арнис снизу позвонил врачу, договорился — можно прийти прямо сейчас. Они поднялись на лифте, прошли по коридору. Врач оказался улыбчивым молодым человеком, вроде, моложе Арниса.

— Вы подождете здесь или вместе?

— Вместе, — решительно сказал Арнис.

Они вошли в диагностическую.

— Раздевайтесь, — сказал врач, — и в диагностер, пожалуйста. Что у вас случилось-то?

— Да ерунда, — с досадой сказала Ильгет, — уже все прошло. Вдруг затошнило в гроте, а потом вырвало.

— Сейчас легче?

— Да...

Арнис видел, что легче ей не намного. Ильгет все такая же зеленая и пошатывается. Она разделась, вошла в кабину диагностера. Врач запустил процесс. Он внимательно посматривал на экран.

— Все, выходите.

Ильгет вышла и потянулась за одеждой.

Врач, улыбаясь, повернулся к Арнису.

— Что такое? — с тревогой спросил тот. Врач улыбнулся еще шире.

— Да ничего... вы не знали, что ваша жена беременна?

— О Господи! — выдохнула Ильгет.

— Если хотите, я посмотрю сканером... ложитесь на кушетку, вот так, — врач провел сканером по животу Ильгет, — ну вот... срок у вас восемнадцать дней. Это девочка. Грубо... по хромосомам — без отклонений. Ну что, поздравляю!

Ильгет села и стала застегиваться, глупо и ошеломленно улыбаясь.

— Не ожидали? — спросил врач.

— А что же теперь... ну, я имею в виду, как себя вести, что делать... чтобы ребенок развивался хорошо, — пробормотал Арнис.

— Да ничего, не беспокойтесь, все будет нормально. Спиртного не употреблять, не курить ничего, не волноваться, питаться правильно, двигаться как можно больше, но не резко... вы квиринцы, как я понимаю? С гравипоясом не прыгать, на ландере не летать, рэстаном заниматься осторожно. На Квирине обратитесь к своему врачу и наблюдайтесь у него. И пожалуйста, — врач в упор посмотрел на Арниса, — ваша задача — беречь жену, вы меня понимаете?

— Арнис, ты меня прости, ты очень хороший... но по-моему, немного сумасшедший.

— Иль, ну я тебя прошу... ну хочешь, сходим в музыкальный зал, тебе там так понравилось... и ребенку полезно.

— Он еще не слышит. Арнис, пойми, обзорная камера — это не шлюзовая, как на малых кораблях. Там двойная стенка! Иначе нас бы туда не пускали без бикров. Ну Арнис...

Ильгет помолчала.

— Я теперь неизвестно сколько не увижу настоящих звезд... А ведь это важно, чтобы малышка... ну, понимаешь, через меня она тоже получит эту информацию.

— Ну ладно, — сдался Арнис, — пойдем. Наверное, ты права все-таки.

Они поднялись на верхний ярус. Лишь одна из обзорных камер была свободна. Ильгет уселась на пол. Арнис пристроился рядом с ней.

— Знаешь, — сказал он спустя некоторое время, — я так рад, что это именно девочка.

— Пока она больше похожа на рыбку...

— Я понимаю, но... — Арнис слегка помрачнел, — да, конечно... до девочки еще далеко.

— Мне почему-то кажется, в этот раз все будет хорошо, — сказала Ильгет, — есть такое предчувствие. Хоть бы у нее были твои глаза...

— Твои лучше, — возразил Арнис, — впрочем, на Квирине сделаем генетический анализ. И вообще я хочу, чтобы она на тебя была похожа. Потому что ты самая красивая.

— Скажешь тоже.

— Правда. Ты этого сама просто не понимаешь. Знаешь, какие у тебя красивые глаза... и лицо. И вообще ты красавица. И здорово, что дочка будет... даже не верится, знаешь. У меня — и вдруг дочка. А ты правда думаешь, что все будет хорошо?

— Да. Есть у меня такое чувство. Раз уж я вообще смогла забеременеть...

— Главное — осторожно теперь, — озабоченно сказал Арнис, — как жаль, что у нас акция осенью. Если бы я продолжал в СКОНе работать, сейчас просто отказался бы от полетов, перешел на земную работу. А от акции не откажешься...

— Да ничего, — тихо сказала Ильгет, — кому-то ведь надо... Мне страшно, конечно, за тебя. Очень. Но ведь у всех так, люди вон маленьких детей оставляют, — она вспомнила Лири и закусила губу.

— Мне кажется, Арли с Иостом...

— Да, мне тоже так кажется. Они ничего не говорят пока, но вроде бы дело у них идет к свадьбе.

Они замолчали, глядя на звезды. Посмотри, малышка, сказала Ильгет про себя. Рыбка или нет — она давно уже начала разговаривать с дочкой. Посмотри, видишь — вот это Настоящие Звезды. Ты полетишь к ним, когда вырастешь. Обязательно, я верю в это.

Они вернулись на Квирин и доживали последние счастливые деньки в своем Доме.

Арнис в последнее время привык всегда просыпаться раньше Ильгет. Хотя бы минут на пять.

Проснувшись, он какое-то время смотрел на милое, спокойное во сне лицо. Ильгет неуловимо менялась. Движения стали плавнее, взгляд — мягче, черты лица будто закруглились. Неужели действительно только ребенок делает из девчонки — женщину?

Все равно моя девочка, подумал Арнис. Моя маленькая. Хоть десять детей у нас будет.

Он встал. Прошлепав через холл, вошел в кухню. Налил любимого Ильгет персикового сока с витаминной добавкой, добавил сиккаргу с изюмом в прозрачной мисочке.

У Ильгет не было сильного токсикоза, но все равно... раз рекомендуют. Арнис вернулся в спальню с подносом. Поставил завтрак около Ильгет. Она открыла глаза.

— Доброе утро, ласточка.

— Арнис... — она улыбнулась, — доброе утро. Ты опять завтрак притащил?

— Поешь, — сказал он, — я тут посижу рядом с тобой.

Он даже отказался от утренней разминки — хватит и одной тренировки в день. Раз Ильгет сейчас нежелательно бегать по утрам.

Он влез на кровать. Ильгет улыбнулась и взяла поднос, стала есть ложечкой сиккаргу.

— Ты знаешь, мне сегодня приснилась малышка, — сказал он.

— Опять? Вот здорово, а мне совсем ничего не снится. И вообще какое-то отупение настало.

— Это нормально.

— Я понимаю. И как она тебе снилась?

— У нее светлые волосики и твои глаза.

— Это было бы вообще-то красиво.

— Мне снилось, что ей года два уже, такие вьющиеся волосы... вообще-то странно, у нас обоих волосы прямые. Но у мамы слегка вьются.

Ильгет поела, выпила сок. Теперь ей полагалось полежать еще полчасика. Арнис стал прямо-таки тираном и установил ей строгий режим... где-то он, наверное, был прав — слишком велика опасность не доносить. Миран тоже требовал, чтобы Ильгет показывалась ему каждую неделю. Пока все шло прекрасно.

И нельзя сказать, чтобы такая тирания уж совсем Ильгет не нравилась.

— Когда я улечу, — сказал Арнис, — мама о тебе позаботится, я с ней поговорил уже.

— Господи, Арнис, ну глупости же! Что со мной может случиться... ты лучше себя там береги.

— Ты сейчас в таком положении, что случиться может все. Не с тобой — так с малышкой. Это наша дочь, понимаешь? Ну и что, что она еще совсем маленькая?

— Мне с твоей мамой хорошо, — подумав, сказала Ильгет, — общаться-то с ней я, конечно, буду. Будем сидеть и тебя вспоминать.

— Только ради Бога без всяких там страданий и переживаний. Со мной ничего не случится, поняла? Я уверен — в этот раз ничего не случится. А мама тебя ужасно любит. По-моему, больше, чем Кэрли с Нилой.

— Моя тоже обрадуется... знаешь что? Я хочу написать ей, может, она все-таки решит на Квирин перебраться? Раз у нее внучка будет.

— Конечно, напиши, — согласился Арнис, — и тебе, может, будет лучше.

Ильгет в этом как раз сомневалась... маму она предпочитала любить на расстоянии. Но с другой стороны...

Она ничего не сказала. В последнее время Арнис до того ревниво был настроен к любой случайности, способной хоть чуть-чуть потревожить Ильгет, что лучше и не упоминать о сложностях своих отношений с мамой.

— Ну все, Арнис, я встаю... пора уже. Я в душ пошла.

Через десять дней Ильгет пришла провожать Арниса и друзей — во Второй Космопорт.

Сердце ее тоскливо щемило. Она молчала, потому что Арнис ворчал всю дорогу, что ей нужно было остаться дома и не травить себе душу. Но как-то было страшно — вот он уйдет, и может быть, в последний раз... Ночью Ильгет почти не спала. Прижимала к своим губам теплую сонную ладонь Арниса и думала, что вот это, может быть, последний раз, когда она прикасается к нему — живому. Сердце ее разрывалось.

Наверное, он был прав, и нужно было остаться дома. Но побыть с ним еще час, постоять у стены ожидания... Лишний час.

И еще оттого было плохо Ильгет, что она оставалась совсем одна. Впервые в ее жизни было так — друзья в тяжелых бикрах, увешанные оружием, веселье, какое-то не вполне натуральное, сквозь проступающую тоскливую серьезность, уходить всегда нелегко. И она одна в легкомысленном гражданском костюме, своя, и вроде бы уже чужая для них, уходящих. Они коротко прощались с Ильгет, всем не до нее, у всех свои семьи остаются... Только Арнис долго стоял, держа ее руки в своих.

Но зато здесь страх за Арниса как-то отошел на второй план. Ночью ей казалось, Арнис — единственный, в кого направлены все ракеты и все плевки дэггеров, он погибнет совершенно неминуемо, никакого шанса выжить у него нет. Сейчас же она видела, что Арнис далеко не один такой. Да и остальным ведь ничуть не легче, у многих остаются на Квирине дети, уже родившиеся, с тоской ждущие маму или папу, или обоих сразу. И крестники Ильгет, дети Лири с Дангом — сейчас их здесь не было, их оставляли, как обычно, у бабушки. Надо будет о них позаботиться.

Арнис что-то говорил ей о режиме, об осторожности, чтобы она не дай Бог не простыла, и чтобы не волновалась — он напишет ей, как только будет возможность, но возможности может и не быть, так чтобы никаких стрессов. Уже десять раз все это говорил...

— Арнис... — Ильгет выпрямилась, взглянула ему в глаза, — ты... только будь таким, как всегда был, хорошо? Чтобы у малышки... чтобы она всегда тобой гордилась. Не бойся ничего, ладно? Ради нас.

Арнис замолчал. Сжал ее руку.

— Иль, родная — сказал он, — я вас не подведу.

Глава 14. Семья.

Еще никогда не случалось Ильгет жить так спокойно, так мирно. Даже на Ярне.

Сейчас только страх за Арниса, то отступающий, то, особенно по ночам, не дающий спать, терзающий сердце, нарушал полную, вроде бы, гармонию ее жизни.

Ильгет только и занималась, что своей беременностью, а это было не так-то просто. Три часа в день (при любой погоде) проходить пешком, полчаса как минимум плавать в бассейне и дважды по полчаса тратить на специальный комплекс упражнений. Кроме этого, приходилось еще посещать курс подготовки к родам и курс будущих родителей. Только две женщины, кроме Ильгет, посещали эти курсы в одиночку — такие же жены эстаргов, сейчас находящихся в Космосе. Как правило, будущие родители являлись вдвоем.

С этими одинокими женщинами Ильгет как-то быстро сдружилась. До сих пор у нее и не было на Квирине друзей, кроме бойцов ДС — разве что знакомые из общины Святого Квиринуса. Да и негде было их приобрести, все знакомства в Сети или в реале были лишь эпизодическими. По-настоящему Ильгет и не жила на Квирине.

А вот с Магдой и Нелией подружилась сразу. Обе женщины принадлежали к высшему сословию Квирина (ибо негласное деление на сословия неизбежно) — были учеными. Магда занималась психофизиологией, Нелия была планетологом.

Их мужья сейчас находились в длительных экспедициях.

Женщины переживали беременность вместе. Магда ждала девочку, как Ильгет, Нелия — мальчика. Частенько они бродили по Набережной или по лесу втроем, вышагивая свои ежедневные три часа. Вместе ходили в бассейн, а потом сидели в каком-нибудь кафе. Иногда собирались у кого-нибудь в гостях.

Общаясь с новыми подругами, как впрочем и общаясь с Беллой, Ильгет познавала совсем другой Квирин... и начинала понимать, что ее-то жизнь как раз типичной для Квирина не является.

Совсем другой мир — тоже по-своему тяжелый и беспокойный. Но победы и неудачи в нем — в области мысли и духа. Разлуки — как вот сейчас — так же неизбежны, но не настолько остры, не так грозят разлукой вечной (хотя тоже... иначе не написал бы простой эстарг, не боец и даже не ско, знаменитую песню «Дистар эгон»). И главное, эти люди казались Ильгет нитями самой ткани Квирина, они сами были Квирином — в то время, как она, Ильгет, оставалась чуть извне, все равно наблюдала за этой жизнью, ей почти недоступной, со стороны.

В их разговорах было очень мало суеты, так привычной на Ярне. Оттого Ильгет было легко с подругами и с Беллой. Нелия говорила о книге, которую пишет сейчас — монография о минералах, материал для нее она собирала в экспедициях восемь лет (ей было двадцать шесть). От нее Ильгет узнала о существовании так называемых живых кристаллов на некоторых планетах (включая известный таридий), о четырех общепринятых классификациях минералов, о разнице в составе почв атмосферных и безатмосферных планет. Магда сейчас продолжала работать в своем научном центре, она вообще, собственно, не была эстаргом — ее специальность не требовала экспедиций. Зато работа Магды очень заинтересовала Ильгет — в центре психофизиологии искали подходы к противосагонской защите, например, занимались той же давно известной психоблокировкой, ее механизмом (до сих пор плохо изученным), восстановлением после нее. Ильгет обмолвилась, что как-то ей пришлось применить психоблокировку (по легенде для всех она работала в Военной Службе), якобы в ходе случайной операции, связанной с сагонами. Магда тут же в нее вцепилась, хотя сама занималась совсем другой областью — теорией обучения (Ильгет подозревала, что психофизиологи, разрабатывающие блокировку, знают о существовании ДС и изучают ее бойцов). Магду просто разбирало любопытство. Ильгет предложила:

— Ну хочешь, я научу тебя, ты применишь на себе для пробы... — и осеклась, сообразив, что простому армейцу не положено знать методику обучения. Но Магда не обратила на это внимания.

— Очень интересно было бы! Но после родов, я не знаю, как это скажется на ребенке.

Говорили они, конечно, и о детях. Очень много. И о жизни вообще. О книгах. О фильмах и спектаклях, о выставках. Магда, как Ильгет, занималась литературой, Нелия — живописью.

Ильгет много общалась и с Беллой, перезванивались почти каждый день. И всегда вспоминали Арниса, Ильгет ощутила сейчас особенную близость к его матери — Белла была единственным человеком, который прекрасно понимал ее чувства к Арнису.

Она, похоже, была счастлива тем, что кто-то любит ее сына так же, как она сама, да и саму Ильгет она любила.

Воскресенья, после службы, Белла с Ильгет часто проводили вместе — развлекались где-нибудь, гуляли, беседовали. Иногда при этом присутствовали племянники Арниса, теперь ставшие и племянниками Ильгет. Их уже было шестеро, правда, дети Кэрли подросли, тринадцатилетняя Лиа уже почти и не бывала у бабушки. Ее братьям Норри и Сану было восемь и девять лет, больше Кэрли детей не заводила. И трое уже было у Нилы, Лукас пяти лет (младенец, родившийся в тот год, когда Ильгет оказалась на Квирине), Ласси трех, и грудная малышка Лизбета. Иногда все пятеро оказывались на руках Беллы, и вместе с Ильгет они отправлялись в парк, детский театр, бассейн или просто в лес.

— Учись, — говорила Белла, — скоро со своим так же будешь возиться.

Особенно часто она давала Ильгет понянчиться с малышкой Лиз... та, впрочем, не оставалась у бабушки надолго, Нила кормила ее грудью.

Ильгет еще чаще, чем раньше, общалась со своими крестниками — ведь их отец тоже был теперь на акции. Андорину уже исполнилось четыре года, Лайне — два с половиной. Они жили у своей бабушки, матери Лири, но часть времени проводили у Ильгет.

Дети любили бывать у крестной, и для них Ильгет покупала потихоньку игрушки, разные полезные для обучения и развития предметы. Пекла вместе с малышами ярнийские лакомства, оба ребенка любили возиться с продуктами. Давала им поиграть с настоящим арбалетом, даже пострелять с ее помощью. Ходили все вместе в домашний бассейн — дети плавали лучше Ильгет, Анри все потешался над тем, что такая взрослая тетя не умеет как следует нырнуть. Гуляли по окрестностям, дети катались на пони (Ильгет стала воздерживаться от верховой езды). Все это были обычные развлечения квиринских детей, но с Ильгет им было просто хорошо, по-видимому, да и ей с ними — интересно. Особенно малыши любили оставаться ночевать у Ильгет, на ночь она всегда рассказывала истории. А утром их забирал школьный аэробус, Лайна тоже ходила в первую ступень, хотя всего на три часа в день, Анри проводил в школе часа четыре или пять.

С бабушкой — матерью Лири — Ильгет тоже подружилась. Мать Лири, бывший спасатель, а теперь учительница, как выяснилось, очень уважала Ильгет и много о ней слышала. Это Ильгет безмерно удивляло, так же, как и то, что Лири с Дангом избрали ее крестной своих детей — что в ней такого особенного, не лучше ли было найти коренную квиринку?

Они почти не вспоминали Лири, Ильгет боялась даже напомнить. Хотя у себя дома, она знала, Данг повесил большой портрет Лири, под ним — свечи. Чтобы дети помнили. Родители самого Данга давно эмигрировали, а у матери Лири, кроме Анри с Лайной, было еще восемь других внуков, которых ей время от времени тоже подкидывали. Бабушка, впрочем, не жаловалась, но всегда радовалась помощи Ильгет.

Вскоре наступила очередь Ильгет получить щенка.

Кинологией на Квирине занимаются всерьез, на государственном уровне. Центр занимал большую площадь недалеко от Долины Эйр, к нему примыкали полигоны для тренировки собак. Был у центра собственный питомник, но щенки рождались и от собак в личной собственности, которых использовали в работе эстарги.

Главной частью Центра был научный институт, где занимались прикладной генетикой. И селекция, и внутриутробные манипуляции с геномом собак, приводили к тому, что животные резко отличались от своих обычных сородичей.

На Квирине используют в работе по большей части две основные породы, хотя экспериментируют и с другими. Одна из них сильно напоминает по облику и характеру обычных для многих миров крупных пуделей. Собственно говоря, это полностью искусственная порода, полученная именно на Квирине, и на все другие миры, включая даже отсталые, эти собаки попали случайным путем, через квиринские экспедиции. И надо сказать, они, даже через тысячи поколений, даже после местной селекции, очень отличаются по характеру от обычных, немодифицированных собак других пород. Вторая используемая и модифицированная порода — танская овчарка, желтые и серые остроухие собаки с короткой шерстью, в основном их разводят для СКОНа. Овчарки агрессивны и способны вести бой с человеком. Пудели — нет. Но овчарки менее терпеливы и послушны, более самостоятельны. Для ДС практически порода безразлична. Рабочая дорогая собака, собственно, нужна только потому, что основное требование к ней — железная психика и способность выдерживать грохот боя. С обычными собаками гарантии нет. Основная задача — борьба с дэггерами, хотя, конечно, всегда может пригодиться и тончайшее модифицированное обоняние, идеальное послушание и сообразительность, работоспособность и выносливость.

Половину помета уже разобрали. Мать со щенками жила в просторном вольере, где малыши могли вволю носиться друг за другом. Ежедневно кинолог-куратор вывозила щенков и в город, и в лес, социализации ради, занималась с каждым отдельно — щенки уже знали несколько основных команд.

На окрас у рабочих собак обращают мало внимания. Мать щенков была чисто белой, отец, который жил у спасателя и сейчас находился в патруле— серым, темным сверху и светлым снизу (зато великолепного строения и неповторимых рабочих качеств). Щенки получились всех цветов радуги. Сейчас их было четверо, один белый, два черных, из которых у одного — белое пятно на груди, и одна ярко-рыжая сучка.

Ильгет присела. Щенки дружно подбежали к ней, стали ластиться... Сзади подошла и мать. Ильгет, улыбаясь, гладила малышей. Кого выбрать? Чисто черный — кобелек, его оставим. Белая, вроде бы, красивее — так задорно горят черные глазки и носик. Рыжая наглее — наскакивает, покусывает за пальцы. Но и с пятнышком — тоже неплохая девочка. Надо тесты провести. Ильгет негромко треснула припасенной хлопушкой, никто из щенков не отреагировал. Отлично. Она бросила на землю звякнувшую связку ключей, все четверо бросились ее обнюхивать, но рыжая первой завладела игрушкой, схватила за кожаный ремешок и помчалась прочь.

Черная девочка с пятнышком подошла к Ильгет, оставив игру, и начала ластиться.

— Что же мне, тебя взять? — Ильгет приласкала щенка. Взяла на руки — собачонка замерла. Ильгет снова опустила щенка на землю. Поймала рыжую, что оказалось не просто — собачонка была на редкость наглой и изворотливой. Даже на руки не хотела идти. Ильгет перевернула ее на животик, и рыжая стала бурно извиваться, выражая свое возмущение. Укусила ее за палец мелкими острыми зубками.

— Тебя-то я и возьму, — сказала Ильгет, — дэггеров кусать будешь.

С щенком на руках она вышла из вольера.

Мать собаки звали Нидаран 475 Искатель (приставка государственного питомника), отца — Пан Серый Волк, сама рыжая щеня получила при рождении имя Норрис Волк Искатель 2020. Ильгет решила сократить ее кличку до Ноки.

Забот резко прибавилось. Теперь на все прогулки Ильгет таскала с собой Ноки, как раз такая нагрузка полагалась рабочему щенку двух с половиной месяцев. Да и дома Ноки постоянно играла в садике, то одна, то с соседским песиком, которого Ильгет охотно брала к себе время от времени. К чистоте Ноки привыкла сразу, как всякий щенок, которого выпускают в сад. Кормить ее пока полагалось четыре раза в день, ежедневно расчесывать, просто чтобы приучить к процедуре, заниматься хотя бы четверть часа основными командами. Кроме того, рабочая собака нуждалась в обилии впечатлений для развития интеллекта, ей нужно было общаться с людьми, с другими собаками, с лошадьми, с разными животными, ездить в разных машинах, приучаться к резким звукам, купаться в море, играть с хозяйкой в палочку и канатик.

Ильгет написала Арнису о новом приобретении, и вскоре от него пришло восторженное и радостное письмо.

Кажется, у Арниса все было благополучно.

Ильгет уже в сентябре начала работать.

Дело было, конечно, не в деньгах, Арнис об этом позаботился. Хотя почти весь подарок они истратили на Артикс, оставалась, как выяснилось, еще заначка, у Арниса был счет «на всякий случай», и этой заначки Ильгет могло хватить на жизнь до рождения ребенка, а там пособие станет таким, что на него тоже можно жить. Впрочем, умереть с голоду Ильгет бы не дали ни в коем случае, существуют же социальные пособия, тем более — для беременной.

Конечно, неплохо было подзаработать еще, например, чтобы для ребенка купить все лучшее, а не по экономичному классу. Но дело даже не в этом. Работа как-то незаметно сама нашла Ильгет.

Ежедневно она проводила по нескольку часов в Сети. В последнее время совершенно не шло творчество. После Артикса — как отрезало. Притом Ильгет чувствовала себя хорошо, могла писать публицистику и критику, но вот сочинять... Однако это типично для беременных и кормящих мам, творчество сильно завязано на гормоны, а во время беременности гормональный фон резко меняется, все тело занято иным творчеством.

Поэтому Ильгет не беспокоилась, понимая, что это бесплодие временно. Она с удовольствием читала чужие произведения, участвовала в дискуссиях. И вот однажды прочла предложение Службы Информации об очередном наборе контролеров.

Она подала заявку, прошла тест — и вскоре ее приняли на работу. Работать нужно было не выходя из дома, в Сети.

Платили ей за это всего 300 кредитов в месяц, но этого полностью хватало на жизнь ей и собаке, так что заначку Арниса можно было и не трогать.

Служба Информации — та самая инстанция, которая формирует таинственный ментальный фон, господствующий на Квирине. Тот самый фон, на котором некоторые так неуютно чувствуют себя — земля героев, мечтателей и ученых.

Никакой цензуры на Квирине не существует, свобода творчества и самовыражения — полная. Но каждое произведение, попадающее в Сеть (а туда попадает все — литература, музыка, спектакли, картины, фильмы...) или иным образом продемонстрированное публично, просматривается наблюдателями СИ, обычно такими, как Ильгет — эстаргами, которые временно не работают, или пенсионерами. Работа эта — будто не вполне полноценная, однако тоже полезная обществу.

Ильгет, конечно, специализировалась на литературе. Ее задачей было — прочесть произведение, определить его направленность по основным параметрам и подсознательно-психологическое послание, которое эта вещь содержит. И занести в соответствующий раздел статистики.

Этому приходилось учиться. Такие вещи могут быть определены только человеком, машинному анализу они недоступны. Первое время Ильгет училась, тренировалась на вещах, уже отклассифицированных опытными наблюдателями, но уже через месяц, по точности ее работы, ей доверили оценивать вещи самостоятельно.

Кроме того, Ильгет должна была написать аннотацию к произведению и определить точно его поджанр, с чем, впрочем, автор мог и не согласиться.

Вся работа Службы Информации была «подводной», авторам незаметной и недоступной, и служила только для статистики. Ильгет предполагала, что подобный тотальный контроль мог бы привести к жестокой диктатуре — при которой авторы неугодных государству произведений репрессировались бы, а произведения запрещались. Но этого не было даже в малейшей мере, собственно, в статистику поступали безличные анонимные сведения, об авторе и самой книге знала только Ильгет. В циллосы СИ, и на столы руководства поступали обобщенные данные, без имен и конкретных содержаний, из этих данных формировались графики информационных потоков, и дальше формулировались требования — усилить тот или иной противопоток. Невозможно было ослабить какой-то поток, это противоречило бы свободе самовыражения. Всегда только — усилить противоположный, то есть найти авторов, пишущих в ином ключе, с иным мировоззрением, выдвинуть их на первые страницы сетевых библиотек, прорекламировать каким-то образом.

И это было по-своему, наверное, несправедливо...

Но эти минимальные усилия государства по воспитанию граждан были необходимы хотя бы из-за сагонской угрозы.

Нельзя недооценивать информационную угрозу. Надо поддерживать фон. Надо постоянно поддерживать в обществе желание рожать детей, заниматься наукой, работать, лететь в Космос и в новые колонии, внушать, что быть ученым или воином-героем — это хорошо, а обывателем, владельцем ресторанчика — скучно и мелко. На том стоит Квирин, в отличие даже от планет Федерации. Что наркотики и разврат — это зло, однозначное зло, а спорт и искусство — прекрасно.

Ильгет, проходившая основы информационной войны, все это отлично понимала. Сагонам ничего не стоило бы захватить Квирин, если бы не существовало Службы Информации. Создать поток произведений, рекламирующих индивидуализм, мещанство, антигосударственные настроения, да просто наркотики и разврат — ничего не стоит, тем более, что такие произведения на Квирине есть всегда. Если бы такой поток хлынул — а организовать это сагонам несложно — дух квиринцев очень скоро оказался бы подорван, герои растерялись бы, не зная, за что сражаться, чистые оказались бы развращены, ученые потеряли остроту мысли и творческие способности, возможные лишь при предельном напряжении души и тела. Сагоны получили бы доступ даже на сам Квирин.

Они именно потому здесь и не появлялись — им не за что было зацепиться.

По сути дела, то, чем занималась Ильгет в СИ — было той же самой профилактикой сагонской инвазии. Что несколько успокаивало ее — пусть так, но она выполняет ту же работу, что и ее товарищи в ДС.

Малышка росла и развивалась, и вскоре Ильгет ощутила легкие толчки в живот. Эти ощущения наполняли ее счастьем. Миран еженедельно осматривал ее и поражался — беременность протекала так, будто у Ильгет никогда не было никаких проблем со здоровьем.

Как-то незаметно подступило Рождество. Праздник Ильгет встречала вместе с Беллой, но у себя дома — она взяла к себе и крестников.

— Весело у тебя теперь, — сказала Белла, глядя на малышей, возившихся на полу с четырехмесячной собакой, Ноки была постоянной любимой живой игрушкой.

Они вернулись из церкви, весело поужинали все вместе. Молились и пели песни, потом играли с детьми в новую электронную игру. А вот теперь малыши возились с собакой, а старшие присели на диван, Белла — с бокалом вина, Ильгет — персикового сока.

— Скоро их будем укладывать, — сказала Ильгет, — и так им сегодня попозже разрешено... У бабушки они ложатся в восемь.

— Они долго у тебя пробудут?

— До самого Нового Года. А что — пусть... мне веселее. Я вообще никогда не знала, что с детьми так здорово может быть. Может, я сама на ребенка чем-то похожа, не знаю...

— Да уж.. дитя мое. Иль, а что твоя мама, кстати? Ты ведь ей писала?

— Она отказалась ко мне приехать. Вроде, там у нее своя жизнь... Поблагодарила за подарки, попросила прислать фильм о малышке, когда родится.

— Ты, кажется, не слишком расстроена.

Ильгет пожала плечами.

— Особой духовной близости у нас нет, хотя и жаль, конечно.

— А мне Арнис близок, — сказала Белла, — ближе всех моих детей, он больше всех похож на меня. Хотя я простой биолог, а вовсе не боевик, как он. Но он еще ведь и мальчик.

— А мне кажется, Арнис с удовольствием занимался бы наукой. Он так увлекается социологией. И он очень умен.

— Да, конечно, — Белла кивнула, — в школе он занимался информатикой, знаешь...

— Да, я слышала, он написал статью, которую вынесли на межпланетное обсуждение.

— И он летал на Олдеран, на конференцию, в 15 лет. Мы были уверены, что он станет ученым. Ведь это же редкость, можно сказать, вундеркинд. Он был книжным ребенком... знаешь, есть мальчишки, как вот Норри, у них один интерес — на симуляторах погонять, побегать, попрыгать, компьютерные игры, рэстан. Вот для таких СКОН — самое место. Арнис же... он мог сутками от книжек не отрываться. Общался с учеными в Сети. Многие были поражены, когда он пошел в СКОН. Как раз, кстати, после этой конференции... сдал минимум и пошел учиться на ско.

— Но тебя это не удивило, — задумчиво произнесла Ильгет. Белла покачала головой.

— Нет, Иль. Он был нравственно... глубоко ранен, понимаешь? Всем злом, которое творится в мире. Я это знала. Да, всех беспокоит, например, то, что происходит в Глостии. Но только Арнис мог из-за этого плакать. Когда был маленьким. Однажды он смотрел фильм, снятый по Евангелию, и плакал... А ведь он вовсе не такой уж чувствительный, нормальный мальчишка, достаточно терпеливый и вовсе не нытик.

— А потом, когда вырос, он перестал плакать. Навсегда, — тихо сказала Ильгет.

— Да... перестал. Он начал бороться со злом. Он просто принял такое решение — не говорил ни мне, ни кому другому, наверное, но про себя так решил. Такой выбор... Но многие, конечно, удивлялись.

Лайна побежала за Ноки, шлепнулась и заревела. Ильгет бросилась к ней, подняла, начала утешать.

— Ну все, им уже спать пора. Одиннадцатый час.

От постоянного моросящего дождя — Мягкое время — спасались под крыльями ландеров. Иволга крепко спала, положив голову на живот своей собаки, белой Атланты. Рядом спал Иост. Аурелина копалась в двигателе своей машины, безнадежно заглохшем, надеясь разобраться как-нибудь.

Арниса тоже клонило в сон — в последнее время спать было совершенно некогда. От усталости руки казались неподъемными, веки слипались. Но написать Ильгет необходимо, может, потом и не будет времени. Иль переживает... только бы ничего не случилось из-за этих переживаний. С нашей доченькой.

Что бы написать-то? Арнис набирал текст прямо на спайсе.

"Здравствуй, Иль, радость моя, сокровище! Все время думаю о тебе, и люблю. Ты спрашивала, как у меня со снами...

Арнис остановился. Какие тут сны, он давно забыл, что это такое, здесь сон — это черный провал в небытие, тревога выдирает из сна с кровью.

"... Да, иногда ты снишься мне, и доченька тоже. Ты еще не придумала для нее имени? Говорят, что беременные иногда чувствуют имена детей. Вот когда у нас будет мальчик, назовем его Эльм, мои сестрицы не захотели почтить память брата, а это не есть хорошо. А девочку я тоже пока не знаю, как назвать.

Солнце мое, милая, ты самая светлая, самая лучшая, и я даже до сих пор не верю, что ты — моя...

Моя жена.

Как поживает Ноки? Передай ей от меня большой привет, поцелуй в носик. А то, что удирает — это нормально, она же еще щенок. Впрочем, проконсультируйся у кинолога, раз сказано, что характер у Ноки не совсем стандартный. Мы тут с Иволгой теперь на собачьи темы общаемся. Сейчас вот она спит в обнимку со своей Атлантой..."

(Написать, что ли, про вчерашний бой с дэггерами, как Атланта славно сработала... да нет, не надо волновать).

"Наверное, твои предчувствия оправдаются, раз Миран так радуется. Наверное, с доченькой все будет хорошо. Здорово, что у нее музыкальные способности, это она в тебя, я-то дуб в музыке. И еще я рад, что глаза темные, как у тебя.

Ты не забываешь принимать все витамины? В СИ не перерабатывай. Тебе сейчас о другом надо думать! Нет, в свое удовольствие, конечно, поработай, но я же тебя знаю, у тебя вечно долг на первом месте, ночами не сиди! Спи сколько положено. У тебя сейчас главный долг другой. Насчет денег тоже не переживай, Дэцин обещал, что и за эту акцию нам точно заплатят. Это проводят как учения Военной службы, тем более, что армейцы тут тоже есть.

Очень интересно, что ты пишешь о подругах, я уже хочу познакомиться. Вообще здорово, что у тебя появляются знакомства на Квирине, я беспокоился, что ты совсем одна. И с крестниками — здорово."

Последний раз писал два дня назад. Вроде бы и нечего больше сказать-то... и о себе ведь что-то надо добавить. А что добавлять? Арнис вздохнул. Голова болела по-прежнему. Вроде бы не так сильно, чтобы атен принимать, но зато постоянно. Позавчера пришлось катапультироваться, и, как это бывает, оборвавшейся рамой заехало по голове, ранение не серьезное, но болит, сил нет. И нога... неделю назад дэггер попал вскользь, начисто сожгло штанину бикра, и кожа с мясом спеклась вокруг колена и на голени. Два дня отлежался на базе — и вперед, а до сих пор еще хромота сохранилась. Встать — подумать страшно, а скоро вставать придется. Мелочи, но очень уж противные. Ильгет это все знакомо, впрочем. Не спали толком уже несколько дней, дождь моросит не переставая, дэггеры с Кайсальского хребта атакуют, и ничем их, гадов, не взять, такое ощущение, что они бессмертны... найти бы их логово и взорвать, уже говорил Дэцину, но тот медлит с приказом. Опасное дело, но наверное, нет другого выхода.

О чем написать Иль? Обо всем этом — нельзя, не нужно. О том, как вчера нашли в хижине целую семью — мертвых... они умерли от ужаса, а маленьких детей дэггер добил и сжег... Нет, и об этом нельзя. И о том, как нас атаковали уцелевшие жители Сланты, не синги, не эммендары — просто обезумевшие от ужаса люди, для которых любые пришельцы — зло. И большую часть из них пришлось убить. Я убивал своими руками. Какие же мы сволочи, решаем свои космические дела за счет вот этих людей, ни в чем не виноватых. Правда, начали-то не мы... Но все равно сволочью себя чувствуешь. О чем написать — о горящих ненавистью глазах паренька-гэла, который кинулся на меня с мечом... и не было другого выхода, только убить его. И он умер с ненавистью к нам, а ведь мы пришли сражаться за них и спасти их от сагонов... ну о чем тебе написать, Иль?

"... Погода у нас мерзопакостная. Мягкое время, сама знаешь. Дождь все время льет. А так скучновато. Сидим под крыльями, караулим. Делать особенно нечего. Даже не знаю, зачем нас вообще в этот раз сюда загнали. Недавно Арли нашла в лесу подранненого совенка, наверное, кто-то из местных охотился. Теперь его лечит и собирается приручить. Иволга вся изошла ехидными советами, по поводу использования сов против дэггеров. Иост ходит мрачный какой-то. Вчера в деревне молока взяли аганкового, помнишь его вкус еще? Я все думаю, может, на Квирин пару аганков перевезти, уж очень молоко вкусное. Хотя как верховые животные лошади лучше.

Ну вот, собственно, о нас больше сообщить и нечего..."

Спайс вздрогнул и затрещал на руке. В шлемофоне возник знакомый голос — Гэсс.

— Иридий, я платина. Как слышно? В квадрате А24 четырнадцать склизких, высота 230, скорость 500. Задержите, сколько сможете.

— Платина,я иридий, понял, есть задержать склизких. Подъем! — крикнул Арнис. Бойцы мгновенно оказались на ногах.

— Иволга, Иост, по машинам! Арли, за мной! Иволга, отдай собаку!

У них оставалось только два исправных ландера. Арнис взял поводок Атланты и помчался вперед, пересек холм, осмотрелся и выбрал место для окопа.

— Арли, копаем, — девушка схватила аннигилятор. Вдвоем они быстро создали удобную траншею, спрыгнули, стали устанавливать оружие. Дэггеры наверняка пойдут к земле, спасаясь от ландеров, у земли у них все же больше шансов. Будем надеяться, что Иволге с Иостом удастся сбить побольше... четырнадцать штук!

— Иридий, я платина, склизкие на подходе, держитесь!

На экране «Молнии» уже метались тени... пока слишком далекие для боя. Синие пунктиры двух ландеров — Иоста, Иволги — сближались, зажимая группу врагов в клещи. Кажется, они уже открыли огонь...

Арнис поднял глаза — далеко над горами возник огонек — это на самом деле гигантский плазменный шар, горит атмосфера... Несколько дэггеров прорвались... семь штук. Но теперь уже пора.

— Арли, огонь!

«Молния» рвалась в руках, как живая. Дэггеры приближались. Арли установила «Щит».

Они чуют нас... атакуют... они хотят нас уничтожить.

Их все еще четверо. Ландеры связаны боем. Нет, один только ландер... кто-то погиб или катапультировался. Не до того... Арнис стрелял без перерыва, казалось, ствол «Молнии» стал горячим.

Дэггеры снизились. Теперь их было хорошо видно... Сволочи, похоже, сагоны отрастили им дополнительную броню. Нет, один разлетелся. Трое... скользят над самой землей.

— Анта, вперед!

Атланта, маленькая и худая в защитном костюме, выскочила из окопа, зацепившись лапами, и увидев дэггеров, с громким лаем помчалась к ним. Чудовища оцепенели. Собака выбрала одного из них и подпрыгнула, пытаясь вцепиться... Дэггеры стали подниматься выше — и то хлеб, все же не у самой земли будут бить, не так опасно.

— Арнис! — вскрикнула Арли. Прямым попаданием разбило установку «Щита». Арнис выругался.

— Огонь, Арли! Что делать...

Следующие несколько минут, показавшиеся им вечностью, прошли в непрерывной стрельбе, дэггеры зажгли землю вокруг, бойцы видели сплошной огонь и кружащиеся в нем комья, клочья земли, камни... Пока спасал окоп и бикры. Одного из дэггеров удалось сбить. Атланта куда-то пропала... Дэггеры снижались, неумолимо приближаясь к окопу. Ужас — не мистический, а вполне реальный — подкатывал к горлу, ноги и руки слабели... Вот уже среди огня, совсем рядом показались страшные лики.

Инстинкт подсказывает в таких случаях вжаться в землю, закрыть голову руками и молиться. Но это гибель стопроцентная. Выйти на единоборство с дэггером может не каждый, но это единственный шанс.

— Арли, вперед! — спокойно сказал Арнис и одним движением выскочил из траншеи. Еще миг — и Аурелина стояла рядом с ним, сжимая «Молнию».

— По глазам... огонь!

Арнис прицелился — спикулы пойдут в цель, изображенную сейчас на экране, выбрал мерзкий глазок чудовища, земля под ногами дрогнула, и он не знал, правильно ли ушли спикулы... Выстрелил снова — но ударная волна сбила его с ног, потащила, он упал, сильно треснувшись головой о землю, тотчас снова потянулся за «Молнией», дэггер уже навис над ним... Господи, успел подумать Арнис, и тут сверху его заслонила чья-то фигура в бикре. Дэггер ударил, и Аурелина упала, но за это время Арнис успел уже встать и прицелиться...

Спикула разорвала чудовище сразу, попав точно в глаз. Второго дэггера преследовала Атланта, он беспомощно висел, выдувая ложноножки. Арнис, стиснув зубы от ужаса и ненависти, стрелял и стрелял, пока чудовище не взорвалось. Потом он бросился к лежащей ничком Арли.

Поздно...

Арнис перевернул девушку. Шлем был разорван, ксиоровый щиток погнулся. Изо рта стекала струйка крови. Вся грудь была сожжена, огромная дыра, даже, кажется, позвонки просвечивают. Арниса затошнило. Лучше смотреть на лицо. Глаза — карие, как у Ильгет — застыли и остекленели. Арнис прикрыл веки Арли. Он плакал, сам того не замечая. Потом он помолился.

Потом восстановил связь и узнал, что остальные живы, все дэггеры уничтожены, Иволга катапультировалась и идет сюда, Иост сейчас сядет, хотя у него повреждено крыло. Связался с «Платиной» и коротко сообщил о случившемся.

Арнис так и не решился сказать Иосту о гибели Арли. Через несколько минут он будет здесь и узнает все сам.

— Ну что ж, другого выхода нет, — Дэцин помолчал, — придется найти и взорвать хранилище. С воздуха обнаружить не удалось. Их там, по предварительным оценкам, сотни. Пойдут Иволга и Арнис.

— Есть, — хором откликнулись бойцы. Глаза Иволги блеснули. Как надоело это многодневное сидение в укрытии, постоянные «остановите склизких»... Конечно, пойти и взорвать их к чертовой матери — правда, шансов вернуться очень мало, но лучше так, все равно иначе они нас прикончат. Как вот Аурелину убили.

— Дэцин, — сказал Иост тихо, — разрешите, я пойду вместо Арниса.

Его без того белое лицо казалось совсем прозрачным, глаза — огромными. В последние дни он все время молчал. Ходил на могилку Арли, и просто так — все время молчал. Казалось, он уже и не заговорит никогда.

— Ты мне нужен в воздухе, — сказал Дэцин.

— Разрешите, командир, — попросил Иост, — Арнис... пусть хоть он вернется. Его ведь Ильгет ждет.

Дэцин молчал, глядя на него.

— Хорошо, Иост. Иди... вместо Иволги.

Ильгет ничего не знала об этом — даже о гибели Аурелины ей никто не стал сообщать... пусть лучше узнает позже. От Арниса шли бодрые письма со множеством ласковых слов, Ильгет, конечно, понимала, что муж скрывает многое — она знала, что такое война — но понимала, что наверное, он прав, не посвящая ее во все детали.

Ни к чему это. Воображение еще разыграется.

Прошел Новый Год. Малышке было уже шесть месяцев. «Совсем взрослая, — сказал Миран, — теперь уже если родится — вытянем. Можно сказать, ты практически справилась». Малышка была абсолютно здоровой и крепкой, дрыгалась не переставая, разве что по ночам немного затихала. Ильгет все прислушивалась к движениям дочки и не могла поверить, что такое возможно — у нее будет ребенок. У нее все-таки будет ребенок... теперь вытянем, говорил Миран. Да и не может быть, чтобы при квиринской медицине не вытянули, что бы ни произошло при родах.

Конечно, Ильгет все равно волновалась. Мало ли что...

Но теперь начался новый этап ее жизни — воспитание ребенка. Да, непосредственное воспитание на Квирине начинается примерно в 24 недели внутриутробного возраста.

Ильгет предложили выбрать консультанта, она выбрала через сеть, и вскоре к ней явилась симпатичная черноволосая женщина по имени Эолетт (попросту Эоли). Задачей Эоли была всесторонняя помощь родителям в воспитании и развитии ребенка до самой школы (а в школу на Квирине идут, едва научившись говорить).

Эоли дала рекомендации об устройстве детской комнаты. Давно было решено, что под детскую отдадут кабинет Арниса — два отдельных кабинета и не очень-то нужны... но пока Ильгет ни к чему там не притрагивалась, только планировала мысленно — время еще есть, хотелось сделать это вместе с мужем. Эоли также объяснила Ильгет, что необходимо делать для развития ребенка уже сейчас.

Собственно, часть этого — длительные прогулки, плавание, правильное питание — Ильгет выполняла с самого начала. Теперь ежедневно около получаса она должна была слушать хорошую музыку, расслабляясь при этом. И хотя бы два раза в неделю посещать картинные галереи классических направлений (иногда Ильгет ограничивалась просмотром картин в Сети, она не видела особой разницы — голограммы в натуральную величину ничем не отличались от оригиналов, на ее дилетантский взгляд, конечно). Кроме того, ежедневно Ильгет учила наизусть и читала вслух какие-нибудь стихи, это положительно влияло на умственное развитие ребенка. Пела и сама — это, впрочем, она делала охотно и без всяких там прицелов на воспитание.

Но кроме воспитания малышки, пришло время и для серьезной работы с Ноки. Той в конце января тоже исполнилось полгода. С этого возраста принято всерьез заниматься работой на послушание. Ильгет трижды в неделю ездила на полигон с Ноки, и еще ежедневно занималась с ней дома. Кроме обычных команд послушания, Ноки приучалась носить защитный костюм, собачий шлем, бегать и играть в таком виде.

Живот Ильгет заметно округлился, и становилось уже трудно успевать везде и всюду... иногда хотелось расслабиться. Иногда Ильгет даже хотела, чтобы живот заболел — был бы повод полежать для профилактики преждевременных схваток. Но как назло, беременность протекала просто идеально.

Только очень уж одиноко становилось. Очень не хватало Арниса. Подруги (так же с энтузиазмом занимающиеся воспитанием нерожденных детей), Белла — это все не то.

Иногда Ильгет ощущала приступы страха, особенно по ночам. Особенно в январе, когда Арнис долго, почти три недели не писал. Ильгет знала, что эти перерывы нормальны и ничего не значат. Но все равно... Ночью она просыпалась и лежала в холодном поту, с открытыми глазами. В эти минуты ей казалось — Арнис точно погиб. Она это знает совершенно точно, это как раз и есть то самое чувство. Вдруг начинали болеть забытые точки от сагонских игл. Может быть, Арнис встретился с сагоном. Только не это, молила она. Господи, только не это, пусть если уж он погибнет, то быстро. Пусть его дэггер убьет плевком.

Она начинала молиться, и это немного успокаивало... на все воля Божья.

Но несмотря на тоску по Арнису, страх за него, Ильгет не падала духом. Наоборот, жить ей было интересно. И как только подумаешь, что Арнис скоро вернется — хочется сделать больше к его приезду, чтобы он порадовался, похвалил ее.

Дождь перестал моросить. Хоть это хорошо, подумал Арнис. Должно же в этой жизни быть что-нибудь хорошее...

Он скосил глаза на Иоста. Друг так и молчал все это время, впрочем, и возможности-то поговорить особой не было. Три дня они не спали — на виталине, и сейчас еще держались. Там внизу, под ногами, лежало убежище дэггеров. Только что им удалось заложить мины. Но этого мало, конечно, такую махину не уничтожить даже аннигиляцией, и через час — как условлено заранее — они вызовут на себя огонь ландеров и аффликтора, висящего на орбите.

Все-таки нам удалось, подумал Арнис с легкой гордостью. Не потревожив дэггеров, поставить мины. И сагон не засек их на расстоянии... Сагон может многое. Он может видеть, слышать и чувствовать на любом расстоянии, отдать приказ и управлять десятками и сотнями дэггеров (или эммендаров). Только одного сагон не может — быть вездесущим. Не может все успеть. И в этом их единственная слабость, сагон был отвлечен чем-то, и нам удалось поставить мины. Жаль, что нельзя прямо сейчас сообщить координаты, воспользоваться один раз связью — сразу выдать себя...

А через час — неизвестно что будет. Все напряжение, весь ужас трех последних дней (и особенно пережитое только что, когда ставили мины) — ерунда по сравнению с тем, что предстоит. Весь огонь обрушится на нас... Правда, у нас будет единственная задача — выжить. Но уж очень трудновыполнимая.

Ничего, Господи, все в Твоих руках.

— Арнис, — вдруг сказал Иост.

— Чего? — он с удивлением обернулся, даже вздрогнув от неожиданности.

— Уходи. Слышишь? Я дам пеленг, я и один справлюсь. Тебе... незачем помирать. Уходи, ты еще успеешь далеко уйти.

Арнис покачал головой.

— Дурак ты. Ильгет мне жалко, тебя, дурака, не жалко. Уходи, ну прошу тебя. Мне-то ведь все равно.

— Не все равно, Иост... не надо, — Арнис положил руку ему на плечо, — я знаю, как это больно, как ужасно. Поверь мне, я знаю. Надо перетерпеть.

— Я и терплю, — сквозь зубы сказал Иост, — я что себе, луч в висок пустил? Но задание я могу выполнить и один. Ну бессмысленно же это, идиот ты, прости Господи... тебе-то зачем здесь оставаться?

— Мы оба выживем, — тихо сказал Арнис, — понял? Оба. И кончай ныть.

... Через час лучи атакующих ландеров скрестились на одной точке в горах, где уже зиял котлован от вакуумного взрыва, и откуда взлетали в панике уцелевшие дэггеры.

... — Уходим, Иост! За мной!

Арнис кинулся в заранее присмотренный узкий скальный проход — только бы не обрушился... только бы пробежать. Дэггер навис сверху. Там, впереди, должна быть яма... только бы добежать. От грохота уши заложило, и сзади пылал адский жар. Плевок огня преградил дорогу Арнису. Решившись, он метнулся вперед, и тотчас все вокруг запылало....

...лежали в яме и беспорядочно молотили из «Молний» по дэггерам. Как в страшном сне — их не сотни, их тысячи, неужели все они выжили, этого же быть не может... Арниса рвало желчью прямо под воротник бикра.

... отбросило взрывом. Арнис подполз к другу, перевернул на спину. Жив. Жив, только без сознания. Господи! Нет ноги... Нога оторвана, размозжена, кровь и слизь на камнях. Дэггеров уже нет... скорее, кровотечение... Арнис рвал с себя аптечку, быстро накладывал жгут. Вот так... пока он без сознания — Арнис прижег лазером на малой мощности поверхность культи. Хорошо. Теперь — зена-тор. Руки черные от грязи, ладно, плевать. Рукав бикра... да ножом, черт с ним. Ничего, дотащим... выживем оба. Арнис приподнялся, внимательно осмотрел небо — в небе кружились черные хлопья, сзади там еще горело что-то... Попробовал включить безнадежно молчащий передатчик.

— Я плутоний... я плутоний... а, черт!

Скарты давно разбиты, о полете и думать не приходится.

Доползем, ничего. Арнис подхватил раненого под плечо. Это не Иль, на руки не возьмешь, здоровенный дядька. Арнис едва устоял на ногах.

Ничего, милый, вытащу тебя. Как хочешь — вытащу. Жить будем.

Ильгет уже все знала, сообщили с борта корабля. Арли убита. Тяжело ранены Иост и сам Дэцин. Арнис жив и здоров.

Как было бы хорошо, если бы не эта смерть. Как Ильгет могла бы сейчас быть счастлива... и так-то, конечно, счастлива. Но вот стоят родители Аурелины, они все равно пришли... хотя тело дочери закопали там, на Визаре. Но они все равно пришли. Ильгет отвела взгляд. Лучше смотреть в карантинную зону.

Первым появился Ойланг. Он сразу помахал рукой кому-то невидимому за ксиоровой стеной — его встречали брат и девушка, появившаяся у него недавно. Особенно веселым Ойли не выглядел. Ильгет знала, что весь обратный путь летели молча и мрачно. За капеллийцем прошли Данг и новенький Рэйли. Потом врачи, сопровождаемые гравиносилками с ранеными. Ильгет обернулась к крестникам и их бабушке.

— Вон ваши идут... встречайте маму с папой.

Бабушка кивнула и стала с детьми проталкиваться ближе к выходу. А в карантинной зоне прошла Иволга с белой собакой, тенью скользящей за ней, и потом — Арнис...

Арнис!

— Это же Арнис! — закричала Ильгет, потрясенная. Белла положила руку ей на плечо.

— Ну, успокойся, Иль. Сейчас он выйдет.

Ей показалось, что Арнис сильно похудел (наверное, так оно и было), и какой-то мрачный свет появился в его глазах, что-то совсем новое.

Он ведь не писал ничего... кто знает, что он там пережил.

Ильгет не знала, куда посадить Арниса, как обласкать его. Дома давно уже все было сделано, свечи на столе, и самые лучшие, своими руками приготовленные ярнийские блюда. Как он любил. Белла не пошла к ним, сразу попрощалась и отправилась домой. Какие прекрасные ни были у них отношения, Белла была удивительно тактичным человеком, понимала, когда их нужно оставить наедине. Арнис вымылся в ванной, переоделся. Теперь он сидел на кухне. Ильгет успела заметить большой стягивающий шрам на колене.

— Это что у тебя? Ты не писал.

— Да чего писать, ерунда это. Просто кожу содрало.

— Но хорошо содрало-то...

— Ну да, довольно глубоко. Дэггер зацепил. Вот Иосту не повезло... видела?

— Ногу оторвало. Ага. Но хоть он выжил. И наверное, из-за Арли...

— Да уж, с ума сходил. Я ему мозги слегка вправил, — хмуро сказал Арнис.

— Ты ешь, милый, ешь... — тихо сказала Ильгет, глядя на него с любовью. Арнис кивнул.

— Арли, — он снова перестал есть, — она, Иль, погибла из-за меня. Она меня прикрыла. Понимаешь? Меня дэггер с ног сбил и хотел прикончить, а она меня закрыла.

— Я знаешь что подумала, сразу, как только услышала... про малышку.

— Да. Малышку мы так и назовем.

— Тебе тоже досталось... — сказала Ильгет, глядя, как Арнис неторопливо ест мясо, разрезая его ножом.

— Мне? Да нет, все как обычно, в общем. Слава Богу, сейчас Визар почти полностью очищен. Наши туда направили кучу спасателей и прочих специалистов. Местные просто в ужасном положении...

— А скоро Эннори туда полетит, он уже заканчивает учебу.

— Ему тяжело придется. Местные, по-моему, ненавидят всех пришельцев без разбору. Но может быть, спасатели как-то вытянут...

Арнис приласкал Ноки, которая по обыкновению попрошайничала у стола.

— Хорошенькая, — его глаза потеплели, — рыжая.

— Она потом светлее будет. И сейчас уже немного посветлела.

— Все равно, отличная собака. И тебе подходит, тоже золотистая.

— Я выпью, Иль, ладно? — он налил себе полный бокал рома. Ильгет приготовила напитки покрепче, и пиво, впрочем, тоже, — жаль, что тебе нельзя.

— А я сока с тобой за компанию.

Они чокнулись.

— За Арли, — Арнис выпил ром залпом. Ильгет посмотрела на него с некоторым удивлением. Арнис налил еще бокал.

— Не бойся, я еще не алкоголик... сегодня только. А то опомниться никак не могу. Не могу поверить, что я здесь, на Квирине, с тобой.

Арнис очень быстро пришел в норму, стал прежним. Почти. Что-то все равно изменилось безвозвратно. Ничего не поделаешь, мы постоянно становимся иными, и нельзя, как в реку войти, дважды повторить одно и то же свое психическое состояние.

Но в первый вечер, ночь, день, последовавший за этим, Ильгет еще явственно ощущала отчуждение — к ней вернулся словно совсем другой человек. Мутный, будто не узнающий своего дома, взгляд, отрешенность, вроде бы и попытки по-прежнему улыбаться ей, называть ласковыми словечками — но какие-то... словно ненатуральные. Словно он над собой усилие делал, чтобы стать прежним. Все, что ощущала Ильгет — острую жалость к вернувшемуся.

И думала, что наверное, Пите тоже было нелегко с ней... когда она вот так возвращалась. Хотя, вроде бы, она старалась быть нормальной? Да и не было той тонкости в их отношениях, чуткости и глубины, чтобы Пита вообще мог что-то заметить.

И потом, Пита и не смог бы понять, чем вызвано такое вот ее состояние. А Ильгет понимала... очень хорошо она понимала это. Арнис пробыл на Визаре почти полгода. И наверное, ни дня не было (вопреки бодрым письмам), чтобы он не смотрел смерти в лицо. И то, что сейчас он вот такой — ошеломленный, словно не понимающий, где находится — это более, чем естественно. Да и гибель Арли, еще и ради него гибель — наверное, рвет душу.

Ильгет как-то спокойнее, она успела привязаться к Арли, но после того, как первый взрыв горя прошел, все же легче. Но она не видела гибели девушки своими глазами.

— Пойдем, — она обняла мужа за плечи. Арнис с благодарностью посмотрел на нее, пошел покорно.

Ничего, мой родной. Я сделаю так, что ты забудешь весь этот кошмар. Ты поживешь теперь на Квирине, в тихом и светлом счастье, и родится малышка, тебе будет хорошо... ты опять станешь прежним.

Ильгет прижалась к Арнису. Стала осторожно гладить его плечи. Он обнял ее в ответ, но лежал неподвижно. Ильгет подумала, что может быть... как-нибудь сделать так, чтобы... ведь мужчины к этому относятся иначе, им это нужнее. Ей вспомнился Пита. Неужели она для Арниса не сделает все, что делала для Питы по требованию? Ласки ее стали смелее. Но Арнис вдруг взял ее руку, остановил, поднес к губам и поцеловал.

— Не надо, Иль, — сказал он, — я сейчас... видишь, вареный совсем.

Ильгет прильнула щекой к его плечу. Арнис погладил ее по голове.

— Хорошо с тобой, — прошептал он, — просто вот так лежать бы и лежать.

Ильгет ощутила, как комок подкатывает к горлу. И ей было очень хорошо.

Но Арнис очень быстро изменился. Уже дня через два он совершенно вошел в ритм нормальной квиринской жизни. Теперь уже не он вызывал жалость Ильгет, нет, он был прежним — сильным и веселым — она постоянно чувствовала его заботу. Арнис опять начал «сходить с ума». Малышка, получившая теперь имя — Арли — похоже, постоянно занимала его мысли.

У Магды и Нелии к этому времени тоже вернулись мужья. Несколько раз они встречались семьями. Ходили вместе и на занятия. Арнис сам позвонил Эоли — педагогу — и побеседовал с ней на предмет повышения своих отцовских навыков.

Вещи из кабинета Арниса перетащили в комнату Ильгет, столы они поставили рядом. Вместе заниматься даже приятнее... В просторной квадратной солнечной комнате устроили детскую. Пол — из цветных ромбов, стены остались просто белыми, потому что — по рекомендациям Эоли — они должны были постоянно использоваться в качестве учебных пособий. На одну из стен повесили крест и картину с изображением Богородицы с младенцем. Возле двери, в простенке — картину, выбранную Ильгет для малышки уже давно, правда, не оригинал («Королева Весна» Латтера). И третья, самая длинная стена (четвертая представляла собой сплошное окно), у которой стояла кроватка, должна была служить учебным пособием. Пока на нее поместили числовой ряд и несколько букв-гласных, голографические изображения животных, предметов, машин с подписями. Ильгет немного смешило то, что для еще не рожденного ребенка покупают азбуку... но в конце концов, у каждого народа свои обычаи.

На Ярне дети учились читать в школе, лет с шести. Ильгет, правда, выучилась раньше, почти самостоятельно, и это считалось чем-то феноменальным.

Из мебели в комнате появилась кроватка, шкаф, пеленальный столик с ванной (пришлось установить дополнительный кран, провести воду), на полу — целый маленький спортивный комплекс, валики, подушки, мячики, барьеры и лесенки.

Кроме этого, предстояло еще купить целый набор разных игрушек и предметов, остро необходимых для развития ребенка... Причем с первых же дней жизни.

Как-то незаметно промелькнули март и половина апреля. Отпраздновали Пасху, раннюю в этом году. Дня через два после Пасхи Ильгет проснулась ночью от резкой тянущей боли в животе. Стиснув зубы, она перетерпела схватку... уже началось?

Да нет, схватки могут идти сутками. Если это начало, то роды могут быть и через неделю. Ой, снова потянуло... Первый раз схватки шли вообще постоянно, каждый день, начиная месяцев с шести. Хотя Ильгет все время почти лежала.

Арниса не стоит будить.

Боль возвращалась часто... Ильгет просто сжималась и терпела, не стонала. Пусть Арнис поспит. Но через некоторое время он проснулся, увидел, что Ильгет, свернувшись на боку, тяжело дышит сквозь стиснутые зубы, сразу же вскочил.

— Иль? Уже началось? Поедем в больницу?

— Да нет, Арнис, ложись... — с досадой сказала Ильгет. Схватка отпустила, — ерунда это. Рано еще. До утра в любом случае ничего не будет.

Но до утра не заснули ни она, ни Арнис. Схватки не прекращались, отошла пробка... временами они становились реже, но ни разу не прекращались совсем. Ильгет и пыталась заснуть в промежутках, но новая боль будила ее. Арнис же совершенно потерял сон. Он сидел на кровати возле Ильгет, сжимал ее руку, гладил, поминутно спрашивал, не хочет ли она пить, не принести ли чего-нибудь... Ильгет смеялась и заверяла его, что она ведь не ранена, это совершенно нормальный физиологический процесс, она и сама может ходить. Вроде бы Арнис должен это знать! Да, он это знал... но продолжал вести себя с ней так, будто у нее снова заболели старые раны. Наконец рассвело. Арнис выпустил Ноки в сад, покормил ее. Вернулся к Ильгет.

— Все, Иль, как хочешь, но сейчас поедем.

— Ну давай хоть Мирану сначала позвоним!

Они позвонили, и Миран подтвердил мнение Арниса — надо ехать.

С губ Ильгет рвалась счастливая улыбка. Малышка уже так близко! А вот Арнис выглядел бледным и слегка испуганным, но вел себя, тем не менее, вполне достойно — к острым ситуациям ему не привыкать. Он довез Ильгет до больницы на флаере. Их встретила Анна — врач-перинатолог, она и должна была принимать роды.

— Раскрытие уже 4 сантиметра, — сообщила она, обследовав Ильгет сканером, — еще немного, и... давайте сразу в родовую.

Ильгет легла на широкую жесткую кровать. В другом конце комнаты была ванна, и какие-то медицинские агрегаты, на всякий случай, наверное. А здесь все устроено очень уютно. Раскрыта дверь на балкон, и чуть тянет весенним ветерком. По стенам раскинулись традесканция и вьюн, над кроватью — сетевой экран. Арнис сел рядом с Ильгет в кресло.

— Если хотите, можно музыку включить, или фильм какой-нибудь посмотреть — Сеть работает, — сказала Анна, — я буду заходить время от времени.

Ильгет то вставала и ходила по комнате, то снова ложилась. Схватки становились все сильнее. Анна предложила ей даже полежать в ванне, но Ильгет отказалась.

Сравнивать боль сложно — нельзя сказать, что она была меньше или больше той, которую Ильгет случалось переживать. Но эта боль, несомненно, была легче всего раньше пережитого. Ильгет радовалась каждой новой схватке. Ведь это приближало встречу с ее маленькой, любимой девочкой. Поэтому и боль воспринималась как-то совсем иначе. Радостно даже...

Арнис, похоже, страдал больше, чем она сама. Каждый раз, когда Ильгет замыкалась и терпела, он весь покрывался бледностью, и даже на лбу выступали капельки пота.

— Господи, Иль... лучше бы я сам, — вырвалось у него как-то. Ильгет улыбнулась.

— Ну что ты за глупости говоришь, это же нормальное женское дело.

— Ну да, ты-то выполняешь мужские дела, — проворчал он.

— Все равно не так и не столько, как ты. Вот сейчас ты воевал, а мне пришлось дома остаться.

Ильгет только сейчас подумала, что ведь даже на Ярне роды давно обезболивают. Но на Квирине большинство женщин отказывалось от этого, хотя возможность такая и существовала. Совсем без осложнений для ребенка это, к сожалению, сделать нельзя.

Около полудня Анна сказала, что все, раскрытие совершилось. Больше она не выходила из родовой. Через некоторое время Ильгет ощутила первую потугу. Не сдержавшись, она застонала... Но только в первый раз. В следующий она приложила все усилия, чтобы направить боль вниз, вытолкнуть ребенка. Арнис непрерывно вытирал ей пот со лба, она вцепилась изо всех сил в его ладонь. Теперь он уже не нервничал, хотя ей было намного больнее, чем раньше.

— Все хорошо, Иль, — шептал он тихонько в перерывах между потугами, — все будет хорошо. Ты моя хорошая, умница моя.

Наконец особенно сильная, невозможная боль стрелой пронзила все тело, так, что потемнело в глазах... Анна воскликнула:

— Головка родилась! Еще чуть-чуть...

Еще чуть-чуть — Ильгет вдруг ощутила небывалое облегчение и одновременно с этим услышала слабый, словно кошачий, писк.

— Иль! — вскрикнул Арнис незнакомым пронзительным голосом, — у нас дочка родилась!

— Держи, папаша, — Анна положила ему на руки малышку, всю в крови и слизи, завернув ее в пеленку.

— Господи, какая красивая, — прошептал Арнис. Ильгет не замечала, как по лицу катятся слезы... И вот тогда, в этот момент она поняла, что в жизни женщины не бывает более счастливой минуты, чем эта — когда только что закончилась родовая боль, и появился здоровый малыш. Человек. Она сама только что создала Человека.

— Да положи ты ее... на грудь, вот так. Пусть сосет.

— Арли...

Малышка посмотрела в глаза Ильгет удивительно осмысленным взглядом темных глазок. Вдруг сморщилась и заревела. Ильгет стала совать ей грудь, ребенок зачмокал и успокоился.

— Вот хорошо, — с удовлетворением сказала Анна, — первое молозиво — самое драгоценное.

Потом Арли взвесили, искупали, измерили. У Арниса сердце замирало — какие невероятно крошечные, и в то же время совершенные, прекрасные пальчики, ручки, ножки, носик и ротик. Анна ловко надела на девочку первый костюм, белый, весь в кружевах, впитывающие трусики.

— Как вы ее назовете?

— Аурелина, — ответила Ильгет.

— Ну что — ребенок совершенно здоров, вес при рождении 3400, рост 50. Побудьте здесь вдвоем, часа через два перейдем в палату. Родственникам не забудьте позвонить!

Анна вышла — ее уже дожидались следующие роды.

— Иль, смотри, какие у нее глаза! Она же все понимает.

— Говорят, у детей при рождении такие глаза, а потом это проходит.

— Арли, — Арнис взял малышку на руки, — Господи, какое счастье! Спасибо, Господи! Человек ведь родился...

— Да уж, не сагон, — улыбнулась Ильгет.

— Сагоны вообще не рождаются. И женщин у них нет. Их и убивать-то не жалко.

Арнис с дочкой на руках вышел на балкон. Отсюда видна была большая часть Коринты, и синяя полоска моря вдалеке.

— Арли, посмотри, видишь? — он поднял девочку, придерживая головку, — вот это твой мир. Это Квирин. Ты будешь здесь жить. Это твой город, Коринта, и твое море. А это — видишь, синее — твое небо. В этом небе тебе летать. Правда! — подтвердил он, посмотрев в темные серьезные глазки, глядящие на него будто с недоверием.

— Будешь летать, Арли? Ну пойдем к маме. У тебя самая лучшая мама в мире. И мы плохо сделали, что совсем о ней забыли. Пойдем скорее.

Вскоре малышка заснула рядом с матерью, еще раз пососав молока. Арнис сидел, положив ладонь на лоб Ильгет, другой рукой сжимая ее пальцы. В этот миг их счастье было самым совершенным, самым полным, какое только может быть в мире. Ради этого часа — чувствовали они оба — стоило и терпеть, и сражаться. И жить вообще-то стоит — хотя бы только ради этого. Если ты хоть однажды в жизни испытаешь такое — значит, жизнь твоя прошла не зря.

Только когда Ильгет оказалась уже в палате, Арли — рядом в маленькой прозрачной кроватке, Арнис принес обед, и оба они с большим аппетитом поели — только тогда сообразили, что пора сообщать всем о своей радости.

Но Ильгет уже клонило в сон. Арнис позвонил только матери и, сообщив о случившемся, попросил прийти вечером — а пока позаботиться о Ноки. Так они и договорились заранее. Ильгет заснула. Арнис долго смотрел на спящее любимое лицо жены, на посапывающую рядом девочку, потом и его сморило, ведь и он не спал ночью... В палате, впрочем, как обычно, стояла койка для сиделки.

Арнис проснулся раньше Ильгет, сбегал вниз, принес огромный букет белых, розовых и красных роз. Поставил рядом с кроватью Ильгет, на тумбочку.

К вечеру пришла Белла. Ильгет уже проснулась и снова покормила малышку. Белла тоже принесла цветов — самых лучших, голубых и серебристых террисов из своего сада. Потом народ потянулся косяком.

Пришел Дэцин, они с Иостом выздоравливали вдвоем в той же больнице — только в другом крыле. Явился Гэсс с гитарой и развлекал их новыми лимериками. Пришли почти все — по очереди (только Иволга прилетела на следующий день со всеми детьми). Очень поздно, уже около одиннадцати, явился Иост.

Ильгет только что покормила ребенка, Арли спала. Взрослым спать не хотелось — за день хватило. Иост смущенно заглянул к ним.

— Простите, не отпускали с процедур... не слишком поздно?

— Нет, нет, заходи. Да можно вслух говорить, она еще от этого не просыпается.

— Думал завтра зайти, но... не удержался.

Иост неловко сунул Арнису букетик цветов и подарок малышке (все свободное пространство в палате уже было уставлено букетами). Ковыляя на костылях, подошел к кроватке, внимательно всмотрелся в личико Арли.

— Я сбегаю за чаем? — предложил Арнис, — Иль только что кормила, ей нужно попить. А ты будешь?

— Не откажусь, — сказал Иост, — меня там не кормили...

Арнис вышел. Иост подошел к Ильгет, лежащей на высоких подушках. Сел рядом.

— Иль, знаешь что я хотел сказать... спасибо. И Арнису тоже передай.

— За что спасибо?

— Ну что дочку назвали так... И еще знаешь, Арнис ведь меня вытащил. Если бы не он...

— Он не рассказывал.

— Мы выполняли задание. Вдвоем. Ну, там было много дэггеров, одним словом. Их накрыли сверху, а мы там были рядом. Взрывом мне ногу оторвало. И Арнис меня тащил, я был без сознания, и он вытащил. Ты ему тогда ничего не говори, я как-нибудь сам потом... а то еще будет ругаться, что я тебе рассказал.

— Да ничего, — вздохнула Ильгет, — он уж слишком меня бережет. В этом есть что-то, но я ведь не нормальная женщина. Я ведь все это хорошо знаю и представляю. А он несколько месяцев пишет: делать нечего, сидим, от скуки маемся. Ну что я, не знаю, как от скуки маются?

Дверь отползла. Вошел Арнис, перед ним плыл в воздухе поднос с чаем и пирожками.

Через два дня Ильгет отправилась с ребенком домой.

Еще до родов ее терзали некоторые опасения — справится ли? Она вспоминала ужасные рассказы ярнийских женщин, и особенно своей мамы и родственниц — о том, как это тяжело, возиться с младенцем, света белого не видишь...

Но с Арли оказалось вовсе не тяжело.

Ильгет даже предпочла бы, чтобы ребенок спал поменьше, а то и не пообщаешься толком. Но Арли спала как убитая — ежедневно в короткие периоды бодрствования Арнис делал с ней специальную гимнастику, учил плавать (собственно, рефлекторное плавание), и девочка, видимо, сильно уставала. А может быть, ей и по возрасту полагалось столько спать. Кушала она очень хорошо, и с молоком все было прекрасно.

К тому же Арнис взял на себя буквально все заботы.

Дэцин вышел из больницы, и начались учения — но Арнису он разрешил заниматься лишь раз в две недели. Все же остальное время новоиспеченный отец посвящал семье. Ильгет просто поражалась этому.

— Арнис, ну все-таки это ненормально... ведь это моя обязанность, женская. Я, конечно, рада, что ты помогаешь...

— Иль, тебе кормить надо, ты это понимаешь? Надо, чтобы у тебя молоко было. Тебе нельзя напрягаться, недосыпать сейчас. А насчет женских обязанностей и мужских... я тебе это припомню, когда ты опять на акцию соберешься.

Арли просыпалась по ночам — Арнис вскакивал мгновенно, как по тревоге, быстренько менял ребенку трусики и подкладывал Ильгет — кормить. Пока она кормила в полусонном состоянии, Арнис вызывал тележку-робота с чаем или молочным коктейлем. Он неукоснительно следил за тем, чтобы после кормления Ильгет что-нибудь выпила или съела.

Утром он снова просыпался первым, обычно еще до крика Арли (ребенок довольно быстро установил вполне разумный режим сна и бодрствования и примерно с точностью до получаса его соблюдал). И опять подкладывал Арли матери, а сам валялся рядом и с удовольствием наблюдал процесс кормления.

И весь день, едва малышка просыпалась, Арнис брал ее на руки... Лишь иногда дочка доставалась Ильгет (если Арнис случайно куда-то вышел, или она просто оказалась ближе к кроватке). Ну, правда, слишком уж много было всяких обязанностей, которые нужно было выполнить в короткое время, пока Арли не спала и не начинала еще кричать от голода.

Плавание и гимнастику Арнис взял на себя полностью. Кроме того, Арли недель с двух стали учить ползать — и к двум месяцам как раз и пригодился весь «спортивный комплекс» на полу. Ильгет поражалась — ей казалось, что «ползунки» — это все-таки дети постарше. Но на Квирине все было иначе. Арли развивалась стремительно. Кроме этого, нужно было слушать с ней музыку, петь песни и носить по комнате на руках, демонстрируя познавательные картинки на стенах.

И по большей части все это делал Арнис. Еще и потому, что Ильгет все это казалось диковатым каким-то... да, конечно, рекомендации педагога, да, это наша родительская обязанность... но разве можно так — с такой крохой? Ильгет хотелось только ласкать, целовать малышку, сюсюкать и забавляться... и она делала все это в полной мере. Все же эти «занятия»... что-то в этом казалось ей слишком суровым, искусственным, неправильным.

Но Ильгет понимала, что она все-таки неправа... просто надо привыкнуть, понять. Здесь, на Квирине другая жизнь, другое воспитание.

На Ильгет все равно лежала главная обязанность — кормление дочки. В эти минуты мама наслаждалась по-настоящему. Невозможно выразить это тихое счастье, сидеть, расслабившись, в кресле, держа в руках теплый родной комочек, посапывающий у груди, и смотреть на бесконечно милые удивительные носик, глазки, губки, так трогательно охватившие грудь. А еще рядом сидит Арнис, любимый, и с таким же нежным удивлением смотрит на малышку...

Вскоре после рождения Арли окрестили. Крестными выбрали Иоста и, подумав как следует — Иволгу. Та совершенно растерялась.

— Но Иль... ты нашла тоже, кого выбрать. Ведь я христианка-то совсем недавно. И ничего не знаю. И вообще... ты же знаешь, какая я безалаберная. Ну вот у нас Мира есть...

— Давно, недавно — какая разница? — возразила Ильгет.

— Ну все равно... знаешь... я и сейчас-то не очень ревностно... службы пропускаю, молитвы тоже.

— Иволга, — вздохнула Ильгет, — ну тебе трудно, что ли?

Конечно, Иволга согласилась.

Ильгет стояла на краю поля и ждала, когда вернется Ноки.

Совсем недавно начали обучать ее свободному поиску. Сегодня Ноки должна была отыскать на поле — пока совсем небольшом, апортировочный предмет, пропитанный запахом хозяйки. Предмет сбросили с флаера — поиск шел не по следу.

В высокой траве собаки не было видно. Ильгет присела на пенек. Долго она что-то...

Наконец из травы показалась довольная гладко выбритая рыжая морда. От плеч собака была закована в серо-зеленую броню, Ноки приучали сразу работать в костюме, это ей придется делать часто.

В зубах годовалая собака крепко сжимала резиновую палочку. Ильгет бурно обрадовалась.

— Хорошо, Ноки! Умница, золотце ты мое!

Забрала предмет, собака радостно запрыгала вокруг нее.

— Ну вот и все. Стоять. Стоять! — прикрикнула Ильгет. Сняла защитный костюм, освободив высокую копну золотистой шерсти. Ноки к году сильно посветлела, приобретя распространенный у пуделей абрикосовый окрас. Ильгет активировала спайс и связалась с Айлиной.

— Мы все закончили... да, нашла. Семнадцать с половиной минут. А какой норматив? Ага. Ну, до свидания, до вторника.

Ильгет пошла к выходу с полигона. Навстречу ей попадались другие эстарги с рабочими собаками в шлейках или костюмах, она вежливо кивала коллегам. Вскарабкалась во флаер, Ноки привычно запрыгнула на заднее сиденье.

Интересно, как там Арнис... У него сегодня учения, тоже на полигоне, только южнее города. Сегодня впервые они занимаются с новым видом табельного оружия, любопытно, как оно... Ильгет и самой хотелось бы попробовать, это даже не «Молния-бис», которая доставалась только счастливчикам. «Ураган-1», Рэг, как его прозвали, учетверенный ствол и просто фантастическая скорострельность. Ильгет видела его действие на записи — действительно ураган огня, вырывающийся из стволов, отдельных спикул даже не различить. Наверное, здорово держать такую штуку в руках...

Но у Ильгет нет десяти свободных часов, чтобы поучаствовать в тренировке. Арнис сегодня улетел к шести утра.

Сейчас у них уже должно все закончиться. Заберу его, решила Ильгет, а потом уже за Арли. Еще часок она потерпит.

Ильгет посадила машину на кромке полигона. Вылезла... Можно пойти в центр, там наверняка все уже сидят, разбирают учения, или же просто обмениваются шуточками, поют песни, спорят.

Но Ильгет как-то избегала в последнее время частого общения с друзьями. По отдельности, или, скажем, в храме — другое дело. Но вот так — слишком уж она ощущала свое отчуждение от них.

Их уже разделяет целая акция. А вскоре им предстоит новая... Ильгет же так и останется на земле.

Это дело самое обычное. Лири вот тоже не летала почти три года. Все понимают, что детей надо растить. Но... так неприятно чувствовать себя в стороне. На акцию Ильгет не хотелось, да и вообще сама по себе вся эта деятельность не привлекала ее. И только вот это чувство оторванности от друзей было неприятным.

Арнис не будет сидеть с ними долго. Он не остается надолго, когда Ильгет нету рядом. А другой дороги к флаерной стоянке нет...

Вскоре знакомая высокая фигура в зелено-коричневом бикре появилась на дороге. Ноки первой понеслась к хозяину, золотистым пламенем расстилаясь в воздухе. Прыгнула, пытаясь лизнуть в лицо. Смеясь, Арнис приласкал собаку. Ильгет подошла к нему.

— Здравствуй, ласточка, — лицо Арниса озарилось улыбкой, — ты меня ждешь?

— Да. Хотела вместе с тобой забрать Арли.

— Ну давай... на твоем флаере полетим?

Арнис сел за управление. По дороге он возбужденно рассказывал Ильгет о «Рэге».

— С такой штукой, в общем, я бы вышел один на один с дэггером. Честное слово...

— Ты уже и без такой штуки выходил...

— Да. Но это, честно говоря, было очень опасно.

Они миновали узкую старинную улочку, позвонили в знакомую дверь. Вошли — Белла не встретила их, она была в гостиной, откуда доносились голоса детей.

Сегодня у нее были дети Нилы — Лукас и Ласси играли в какую-то сложную стратегию у циллоса, годовалая Лизбета с серьезным видом разбиралась с пустыми бутылками, запихивая в них шарики. Рядом с Лиз лежала Арли и сосредоточенно наблюдала за движениями кузины, временами взмахивая ручками. В одной ручке была зажата ярко-красная погремушка.

— Айре, бойцы, — приветствовала их Белла, — как жизнь?

Лиз увидела собаку и решительно направилась к ней. Арли занялась погремушкой, активно ею встряхивая. Лиз вцепилась ручками в золотистую гриву, Ноки лишь терпеливо отстранилась.

— Хорошо, мам, — сказал Арнис, — ну что, Арли не орала?

— Да что ты... золото, а не ребенок.

— Ей уже кушать пора, — Ильгет взяла дочку на руки.

— По виду она не голодна.

— Да, но уже четыре часа прошло... Пора.

Ильгет села с ребенком на диван, расстегнула кофточку и стала кормить.

Арнис и Белла сели возле нее. Мать тут же заказала домашнему циллосу чай с олло и блинами, и вскоре тележка въехала в комнату. Арнис вкратце рассказывал об учениях. Ильгет похвасталась достижениями Ноки.

— Так ты берешь Ноки с собой? — спросила Белла сына. Арнис кивнул.

— Ну что ж, ей всего год, но послушание у нас на уровне. А нам много не надо, лишь бы на дэггеров кидалась.

Ильгет слегка помрачнела. Неприятно думать о том, что скоро Арнис опять уйдет. Ско или другой эстарг взял бы отпуск, пока ребенку не исполнится год. Так принято. Но боец ДС не может отказаться от акции.

— Иль, я не могу, когда ты так хмуришься, — Арнис положил руку ей на плечо, -не надо, маленькая. Мы ведь говорили, что в этот раз ничего страшного не будет. Просто профилактика.

Да. На Визаре уже все закончено. Самое главное, по оценкам, убиты все живые сагоны, которых там было шесть. Конечно, сагонской империи ничего не стоит заслать туда новых... только сагонов-то вообще мало, и все они находятся на самых разных стадиях развития. Скорее всего, теперь от Визара они отступятся надолго.

А развоплощенные сагоны — неизбежное зло... в конце концов, и бесы существуют. Развоплощенным сагонам обычно не удается как-то всерьез влиять на обстановку в том или ином мире. Так, мелкие пакости устраивать...

На всей планете восстанавливается нормальная жизнь, биосфера. Правда, фактически совершено вмешательство Квирина в естественный ход истории, но что же делать, не оставлять же население голодать и вымирать после войны. Производство на Визаре будет поднято, полностью перестроено, люди получат образование. Планета вступит на сложный путь технологического прогресса. Постепенно вмешательство квиринцев будет сходить к минимуму, процессы на планете станут естественными.

Примерно так объяснял Арнис, стараясь говорить попроще.

— Я вот чего не понимаю, — сказала Белла, — и многие этого не понимают. Эти твои естественные процессы — это же войны, диктатуры, эксплуатация и прочая гадость. Почему бы нам не взять процесс полностью под свой контроль? Промыть мозги населению, поставить нужных людей в правительстве, установить справедливый строй и справедливое распределение. А то ведь они так и будут барахтаться много веков.

— Мам, — терпеливо ответил Арнис, — Это невозможно. Эта теория давно известна и называется прогрессорством. Она...

— Ну да, противоречит Этическому Своду. Но его можно и поменять, об этом и речь.

— Да у нас сил не хватит. Ну, Визар мы переделаем. А дальше что — на всю Галактику не замахнешься. Ведь мы ж бесплатно всем поставляем технологии, да, опережаем других, но всего на пару десятков лет... те же глостийцы не хуже наших ско оснащены. А если одну планету за другой реформировать, как сагоны поступают — рано или поздно остальные объединятся и на нас обрушатся. Так что... соображения вполне меркантильные.

— Я вот чего не могу понять, — сказала Ильгет, не сводя глаз с чмокающей дочки, — почему это у нас все так стремятся объяснить любые действия, особенно государственные — меркантильными соображениями? Что это, почетно — все делать только из соображений выгоды? Ведь ясно же, что Квирин очень многое делает не из соображений выгоды. Например, делится безвозмездно технологиями...

Арнис и Белла заговорили одновременно.

— Но мы не можем не делиться...

— Квирин создавался как научная база человечества, мы должны выполнять свою задачу.

— Так что, — спросила Ильгет, — эта мысль — о долге Квирина — меркантильна?

— Ну в определенной степени, — ответил Арнис, помолчав, — если рассматривать человечество как целое... и в свете сагонской угрозы. Ты знаешь, что нам удобнее иметь высокоразвитые в техническом смысле миры с образованным населением.

— Каждый, кто думает о человечестве в целом, уже не меркантилен, — сказала Ильгет.

— Но понимаешь, — вздохнула Белла, — люди или государства, объясняющие свои действия идеалистическими мотивами, всегда выглядят крайне подозрительно.

Ильгет докормила ребенка, Арли сладко заснула у груди. Допили чай и распрощались с Беллой.

— Ну, чем сегодня займемся? — спросил Арнис, — я предлагаю на пляж сходить, пока жАйре.

— Отличная мысль, — согласилась Ильгет. Они не стали брать флаер, расстояние небольшое. Хотя и пешком идти не хотелось, уже шестой час, пока дойдешь... Взяли в Бетрисанде двух лошадей, самое обычное средство передвижения в Коринте. Спящую малышку Арнис посадил в сумку к себе на грудь. Ехали то шагом, то неторопливой рысью, Ноки трусила сзади.

Все-таки нелепый этот мир — сейчас Ильгет думала о Квирине снова как бы отстраненно, как ярнийка. Рассказать кому, что вот это — галактическая суперцивилизация, создающая технику и оружие, которых больше нет нигде... На такую суперцивилизацию тянет скорее уж Серетан — поражающие воображение сверкающие меланитом мегаполисы, гигантские башни-муравейники, вся поверхность планеты затянута и скована пластиком и металлом. Да и немало подобных планет. Но все они в основном пользователи, они не создают нового, разве что в сфере бытового обслуживания, как это ни странно.

А Квирин...вон шмели жужжат среди цветов. Сосновая аллея, по ней верхом едут или идут пешком веселые, по-летнему одетые люди. Уютные домики, утопающие в зелени. Коринта, по сути — большая деревня, со временем очень многих начинаешь на улице узнавать. Другие города — их немного, и все они чем-то похожи на Коринту. Техники здесь будто и нет никакой (на самом деле ее просто не видно).

И практически только на Квирине эстарги используют в работе собак. Нелепость, кажется... на Ярне точно бы сказали — нелепость. Разве нельзя как-нибудь обойтись без... Наверное, можно. Ну да, уловители ДНК себя не оправдали, но можно их усовершенствовать.

Но такое впечатление, что многие эстарги просто не хотят работать без собак.

А может быть, сыграло роль еще и то, что по совершенно необъяснимой причине сагонам за 500 лет не удалось устранить недостаток дэггеров — страх перед обыкновенными собаками (хотя обычный эстарг сталкивается с дэггерами крайне редко).

Почему так? Дэггерам вообще противопоказано биополе. Они, собственно, и людей боятся, но животных — еще больше почему-то. А собак особенно.

Мысли Ильгет потекли по обычному руслу, вспомнился «Ураган-1», все-таки пострелять бы из него...

Если подумать — примитивно. Так далеко ушли вперед, а принципиально нового-то ведь нет. Все те же пукалки, только убойная сила побольше.

На заре появления дэггеров (было это лет через 150 после Второй Сагонской) разработали было концепцию «человек-танк», тяжелый скафандр — вайстер, в него встроены пушки, силовая защита, реактивные двигатели для полета, все управлялось компьютером, человек только командовал голосом, движения управляются сервомоторами, так как мышечная сила недостаточна для такой махины.

Не оправдалась эта концепция. Человек-дэггер. Но дэггеры — живые. Живые, но при этом обладающие быстродействием компьютера. Однако из этих двух качеств ценнее первое. «Люди-танки» гибли при контакте с дэггером куда быстрее, чем обычные подвижные бойцы.

Собственно, «человек-танк» — эта идея в военной технике всплывает почти каждое столетие... и каждое столетие от нее аккуратно отказываются. Не оправдывает.

Особенно с дэггерами — там умение принимать нестандартные решения важнее всего прочего. Ну а против врагов-людей... обычный бикр с усиленной броней и зеркальником, с встроенным оружием — все равно непревзойден никем.

Получается, что все время находят какие-то компромиссы... не превращая человека в чудовище, но стараясь максимально его оснастить.

Под такие философские мысли Арнис с Ильгет добрались до пляжа. Коней сразу же отпустили, они найдут дорогу обратно. И сошли по лестнице вниз, на золотой мягкий июньский песочек.

Немного повалялись на песке — малышка еще спала. Ноки бегала вдоль кромки прибоя, лапы ее вымокли, и она выглядела теперь смешно. Народу на пляже было немного, невдалеке отдыхала еще какая-то семья с четырьмя детьми, и далеко в море виднелись головы купальщиков.

Наконец Арли проснулась, увидев рядом родителей, радостно задвигалась, заулыбалась беззубым ротиком.

— Ну что, фитюлечка? Пошли купаться? — Арнис стал раздевать малышку. Втроем они вошли в прохладную соленую воду.

— Ты иди, Арнис, поплавай, — сказала Ильгет, улыбаясь, — я же все равно толком не умею...

— По очереди поплаваем, — сказал Арнис. Отдал дочку Ильгет. Пробежал несколько шагов и стремительно с головой ушел в воду.

— Фитюля, — Ильгет подняла малышку над головой, с наслаждением всматриваясь в милое личико, — ну что, купаться хочешь? Пойдем плавать?

Девочка задрыгала ножками, видимо, выражая свое согласие. Ильгет опустила ребенка в воду. Арли поплыла быстро и уверенно, скользя у самой поверхности воды. Она уже отлично плавала, надо только следить все время, поскольку направление контролировать ребенок не может.

Голова Арниса, кажется, еще ни разу не появлялась на поверхности. Ильгет это не беспокоило... квиринцы же.

Минут через пять он вернулся. Вынырнул совершенно неожиданно в двух метрах от Ильгет — она даже шарахнулась. Вытащила ребенка из воды и протянула отцу.

— Ну иди теперь ты поплавай.

— Да какой из меня пловец...

— Все равно, — сказал Арнис. Ильгет поплыла, в свое удовольствие, мелкими гребками, наслаждаясь мягко обнимающей тело прохладой, щурясь на солнце. Через некоторое время она спохватилась, вернулась обратно. Арли все еще плавала, Арнис наблюдал за ней.

— Мне кажется, Фитюля уже устала, — озабоченно сказала Ильгет.

— Ты думаешь? Всего четверть часа... Ну ладно, мы можем потом еще искупаться.

Они вышли на берег. Ноки уже успела поплавать, и теперь выглядела как мокрая курица, но это ее совершенно не смущало.

Они легли на песок, Арли — в серединку. Некоторое время прошло в невразумительном и счастливом сюсюкании и разных нелепых играх вроде «стенка-стенка-потолок» или «а где наши ручки?», а также обмене мнениями по очень важным вопросам: «смотри, у нее такая верхняя губка маленькая, так смешно, неужели так и останется?» Потом Арли перевернули на живот (с целью, конечно же, укрепления мышц), она некоторое время изучала ручками песок, потом стала «клевать» головой и наконец начала хныкать — не любила она развивать мускулатуру и лежать на животе. И ползать у нее сейчас не было никакого желания. Арли перевернули обратно, и она сразу же успокоилась.

Лежали молча, глядя в небо, на проплывающие кучевые облака, целые облачные кручи, между которыми то и дело сновали летательные аппараты, взрезая тела облаков, словно масло ножом.

Арнис сказал сонно.

Между небом и землей

Тонкая граница,

Чистый, перистый полет

Облачного ситца.

Ильгет подхватила.

Там, где песенкой звенит

Синева без края,

Самолетик мой летит

И крылом качает...

— По-моему, я уже засыпаю... — пробормотал Арнис. Ильгет села.

— Так может, домой пойдем? Вообще-то уже почти семь.

— Ну давай. Искупаемся еще раз, и пойдем.

Они вошли в воду и снова искупались. Пляж уже опустел, лишь трое загорелых подростков с визгом гонялись друг за другом. Да и вечерняя прохлада давала себя знать. Арли завернули в большое полотенце. Она уже начала капризничать, похныкивать.

— Может, ее покормить пора? — предположил Арнис. Ильгет покачала головой.

— Да нет, меньше трех часов прошло. Дома покормлю, если будет плакать. Она больше просто устала.

На ходу Арли действительно заснула, хотя желудочек был еще пуст. Вскоре подошли к дому. Ноки уже начала подсыхать, золотистая шерсть ее стала кудрявиться.

Арнис осторожно положил ребенка в кроватку — пусть доспит. Ильгет тем временем позаботилась о собаке — ополоснула ее чистой водой из душа и загнала в аппарат сушки, который за десять минут распрямит все колечки непокорной шерсти. Ноки воспринимала обработку как неизбежное зло — давно привыкла. Ильгет поспешила на кухню, но там уже орудовал Арнис.

— Я сделал олло с рыбой и маслом, хорошо? Или ты что-нибудь другое хочешь?

— Ты ведь знаешь, что я это обожаю, — улыбнулась Ильгет. Арнис достал из окна коквинера большие тарелки с горячими олло, приготовленными по всем правилам: основная лепешка толстая, две покровные — тоненькие, между ними слой масла, слой рубленного тунца, слои лука и яйца, соус.

— Ты сядь, Иль, я все принесу.

— Ну, Арнис... ты даешь. Ведь ты сегодня весь день по полигону носился.

— Лучший отдых — смена вида деятельности. Можно подумать, с Арли сидеть легче, чем на полигоне торчать... да и ты ведь занималась с Ноки.

Он поставил на стол большие прозрачные кружки с крепко заваренным чаем, вазочку с засахаренными орешками и печеньем. Сел и пробормотал молитву. Ильгет с наслаждением вонзила зубы в мягкую плоть олло.

— Я бы еще пожалуй, сиккарги...

Она хотела было встать, но Арнис опередил ее.

— Тебе какой?

— Клубничной, — обреченно сказала Ильгет.

— Сиди, Иль... у тебя молоко. Это самое важное. Так что сиди, я все принесу.

— Неужели ты нисколько не устал? — спросила Ильгет. Арнис пожал плечами.

— Да вроде не с чего...

Он поставил перед Ильгет вазочку с сиккаргой. Сел напротив, улыбаясь, глядя, как Ильгет ест.

— А ты устала, ласточка?

— Да... тоже как бы... немножко, — честно призналась Ильгет.

— Ну вот, а тебе нельзя уставать. Молоко ведь!

— Что бы я без тебя делала? — Ильгет осеклась, подумав, что ведь еще недели две — и действительно придется без него.

— Ничего, — спокойно сказал Арнис, — тяжело тебе, конечно, будет. Мама поможет.

— Господи, Арнис! Мне тяжело... да я тут как в раю живу. Как на Квирине может быть тяжело? Мне только одно... думать все время, что там с тобой.

— Иль, — он встал, слегка сжал руками ее плечи, — ты не думай. Ты ведь у меня сильная, хорошая девочка. Ты сможешь. Ты думай о Фитюльке. А со мной, ты ведь знаешь, ничего не случится.

Он прислушался. Из комнаты донесся писк. Арнис побежал к двери и вскоре вернулся с Арли на руках.

— Ну вот, мы созрели для кормления!

— Подожди... надо ее переодеть уже на ночь. И вообще пойдем в гостиную, я там хоть сяду с удобством.

Через час Арли была накормлена, заснула на руках Ильгет, под песню, которую хором тихонечко пели родители.

Лунный свет, как мед, ложится

На твое окно.

Что ж тебе, малыш, не спится,

На дворе темно.

Светят звезды, в черном небе

Их полным-полно.

Ты на них ни разу не был,

Спать пора давно.

Она уже была переодета в спальный костюмчик, розовый с кружевами. Ильгет тихонько встала, держа малышку на руках, вышла. Через некоторое время вернулась уже одна. Арли мирно спала в кроватке.

Арнис все так же сидел на диване, задумчиво и отстраненно глядя куда-то вдаль. Ильгет села рядом с ним. Рука Арниса скользнула на ее плечи.

И так они сидели вдвоем, не говоря ни слова, и лунный свет струился сквозь них. Ничего говорить не нужно было, и двигаться не нужно, и все было так, будто жизнь позади, они умерли — но жив их дух, и дух этот слит воедино, и ничего больше не надо, целую Вечность.

Но потом жизнь все-таки стала брать свое, Ильгет шевельнулась. Взяла второй рукой кисть Арниса. И сказала.

— Почему с тобой всегда так хорошо?

— И мне тоже... с тобой, — откликнулся Арнис.

— С тобой все как-то... на своих местах. Все так, как должно быть. Нет никаких сомнений, никакой недосказанности. Ты знаешь, наверное, это состояние и описано в Библии... я вот никогда не могла до конца понять, почему там так сказано, что жены должны бояться своих мужей.

— Ну и... боишься меня? — улыбнулся Арнис. Ильгет ответила ему такой же прямой улыбкой.

— Ага... ты ведь страшный ско.

— Так ведь и ты у меня воин.

— Нет, серьезно... я просто знаю, что ты сильнее. Гораздо сильнее. И физически, и духовно. Во всем. Ты вообще гораздо лучше меня. Ты такой... такой необыкновенный. Даже на Квирине таких, как ты, больше нет. Я иногда просто не понимаю, как ты мог выбрать меня, мне кажется, это какое-то недоразумение.

— Иль, — вдруг посерьезневшим тихим голосом произнес Арнис, — ну что ты говоришь. Да, у меня, может, всякое бывало, наверное, я не трус. Но такого, как ты... как тебе пришлось... это ни мне, никому не пережить. И волю, и рассудок сохранить чтобы...

Ильгет вздрогнула.

— Да не было у меня никакой воли... какая там воля. И рассудок — все было просто как в тумане. Меня как раз сломали, раздавили... ничего там от меня уже не оставалось. Потом кое-как починили опять, это да. Но когда ты меня вытащил оттуда, я уже была сломана.

— Не надо об этом, — сказал Арнис тихо, сильнее обнял Ильгет, — не надо. Я же чувствую, тебе больно это, не хочется. И не думай об этом. Господи, что же мне сделать, чтобы ты это навсегда забыла?

— Слишком многое надо забыть, — пробормотала Ильгет. Тут же ее кольнула мысль о своем эгоизме, — но ведь и тебе плохо... и у всех свои раны внутренние, никому, может быть, и не видные.

— Ты пойми, Иль, — снова заговорил Арнис, окрепнувшим голосом, — это тебе только кажется, что тебя сломали там. Нет. В том-то и дело, что нет. Они же не вскрыли твой блок, они ничего от тебя не добились. Ты оказалась сильнее. Просто помни об этом, и знай, что ты смогла победить. И всегда сможешь. Потому что ты на самом деле очень сильная. Я хочу, чтобы ты была такой, понимаешь?

— Да, понимаю. Но ты все-таки сильнее меня.

— Я просто мужчина. В этом смысле, да.

Ильгет помолчала.

— Я только все равно не понимаю, ну что ты во мне-то нашел. Внешность у меня обычная, квиринок много гораздо красивее меня. Мне долго казалось, что ты... ну, хорошо относишься ко мне из благодарности, что ли.

— Иль... я полюбил тебя сразу же, как увидел. Еще в лесу, наверное, помнишь, когда ты меня нашла. Еще сквозь боль... увидел тебя, и первая мысль такая мелькнула — наверное, я умер, и это ангел.

— Ага... поэтому ты за бластер схватился.

Арнис улыбнулся.

— А... да нет, это рефлекс, ты же понимаешь. Мысль появилась уже после того, как схватился. Потом я все осознал, но вторая мысль была — это пришла моя судьба. Как будто я давно тебя знал и искал. Ну потом-то я все понял, но... я тебя всегда любил, и тогда, когда понял, что нам не быть вместе. Все равно мне было. Ты самая красивая, понимаешь — самая... У тебя самые красивые глаза из всех, кого я знаю. И лицо. И вообще — весь облик. Как золотистая искра пламени. Как осень. Я на тебя могу часами смотреть. И ты очень талантлива, все, что ты пишешь, я так люблю... Я не знаю, Иль, наоборот, это я всегда поражаюсь, чего ты во мне нашла.

Ильгет вздохнула, вспомнив монастырь святой Дары.

— Арнис... ты для меня всегда был самым лучшим. Но я не знаю... я и сейчас все еще сомневаюсь иногда. Хотя я теперь поняла, что мы должны быть вместе. Но ведь так не бывает! Получается, что это все-таки... вроде предательства. Ведь муж бывает только один. Но я у Питы не первая, и не последняя. Как же у него — кто его истинная жена?

— Не сомневайся, — Арнис сжал ее плечи, — просто он обманул тебя. Для него это никогда и не было браком. Так... получал удовольствие. Мучил тебя только, а ты всерьез относилась, потому что иначе не можешь. Удовольствия ему показалось мало, вот и пошел в другом месте искать.

— Знаешь... ему плохо было на самом деле. Я не понимаю, почему, ведь я же, вроде бы, старалась... не знаю.

— Иль, я не знаю, почему ему было плохо... Я не понимаю просто. Сыт, одет, никаких забот, никакой боли, ты рядом.

— Ну... есть ведь психологическая боль. Он страдал оттого, что я вот, как ему казалось, обращаю на него мало внимания. Хотя я при нем вообще в сеть даже не выходила, видела, что ему это неприятно, когда я за монитором сижу.

— Иль, ну я не знаю, честное слово! Ты когда рядом сидишь за монитором, делаешь что-то в Сети, я могу просто сидеть и смотреть, и мне больше вообще ничего в жизни не надо. Ты такая красивая. А еще я могу до тебя дотронуться. Это такое счастье, когда ты рядом. Он, наверное, тебя не любил просто, в этом дело.

— Да нет, наверное любил... по-своему.

А что у него с этой сожительницей? Ребенок давно родился, конечно... Ильгет почему-то хотелось найти этого ребенка, может, помощь нужна. Глупо, конечно. На Квирине, во-первых, с голоду никто не умрет, а во-вторых, этот ребенок ей — чужой. Как и Пита.

Ильгет вдруг осознала, что сидит с Арнисом и думает обо всей этой ерунде... зачем? Все давно кончено. Это была ошибка, ее обманули, она думала, что это брак. Пора забыть об этом, и хоть Арниса не мучить. Господи, какая дура! Она едва не заплакала. Арнис взглянул ей в лицо и увидел, как слезы блестят в глазах.

Он тихо положил ей на глаза ладонь, смахнув влагу.

— Иль, милая моя, маленькая... не плачь. Все будет хорошо, ты мне веришь?

— Да, Арнис. Я тебе верю, — прошептала она.

Глава 15. Почти мир.

Вскоре Арнис ушел на последнюю, видимо, акцию. На Визаре все было закончено. Добить остатки дэггеров, только и всего. Беспорядок там теперь страшный, но этим уж будет заниматься не Дозорная служба.

И вместе с 505м отрядом улетел на Визар новый священник — Эннори. Именно он должен был основать на Визаре впервые в его истории христианскую церковь. Ильгет проводила и его вместе с Арнисом. Эннори был спокоен и весел — он возвращался на Родину, к матери, он был твердо убежден в своей миссии.

В 505м отряде было два новых бойца, с которыми Ильгет и не познакомилась толком. Рэйли, участвовавший еще в прошлой акции. И Чен Дзиро, бывший ско.

В конце августа Ильгет предстояло снова стать крестной матерью, крестили четвертого ребенка Гэсса. Бедная Мари родила дочку, когда муж отправился на акцию, но похоже, относилась к этому достаточно спокойно.

Привыкла — Рута у нее четвертая. Другим детям уже было десять, восемь и пять лет — довольно большая разница. Сама Мари летала спасателем (теперь в промежутках между рождением детей), и собака у нее была рабочая, черная пуделиха четырнадцати лет. Мари с Ильгет подружились. Встречались почти каждую неделю — то потренировать вместе собак, то сходить с детьми на пляж или в Бетрисанду.

Ильгет нравилась зеленоглазая, худенькая и стремительная, весьма рассудительная жена Гэсса. Кажется, полная противоположность своему безалаберному супругу.

В следующее воскресенье после крещения Руты они отправились в лес — ловить последние жаркие денечки лета. Мари взяла с собой, кроме младенца и собаки, только пятилетнего Кая.

— Ты знаешь, где-то после шести они начинают отходить от родителей. У них так много дел, друзей, школа их занимает... Выходные даже редко проводят в семье. Это немного сначала расстраивает, но наверное, это самое естественное для социализации. Сегодня Арта на дне крещения у подруги, а у Эйро — соревнования по подводному ориентированию...

Женщины долго шли по тропинке, в качающейся сети светотени, и выбрали небольшую поляну, живописную до того, что она казалась не лесной, а парковой, словно кто-то искусно разбросал по бархатному травяному полю нежнейших оттенков лесные цветы; и кочки, и шмели, и кристальный ручей, скачущий по камням, все это казалось делом рук талантливого паркового дизайнера. Расстелили на траве легкое покрывало, положили младенцев — Арли четырех месяцев и Руту — полутора. Рута, очень похожая на Гэсса, черноглазая и смугленькая, довольно засучила ножками. Арли тут же деловито перевернулась на живот и поползла на травку. Ильгет не препятствовала ей.

Ее до сих пор поражало умение Арли ползать — насколько ей помнилось, на Ярне считалось нормой ползание месяцев с пяти, а то и гораздо позже. Но ведь Арли специально учили этому.

Собаки побежали в лес — исследовать окрестности.

— Мам, а можно я в ручей? — поинтересовался Кай.

— Конечно. И сандалии сними! И вообще сними все, оставь только трусики.

Кай быстро разделся и побежал в воду. Послышался плеск и восторженный крик мальчика.

— Мам! Тут рыбки! Посмотри!

— Сейчас, — Мари поспешила к сыну. Ильгет догнала малышку, которая уже успела доползти до середины поляны и теперь пыталась преодолеть кочку. Она шлепнулась несколько раз и, в конце концов, отчаявшись, упала носом в траву и громко заревела. Ильгет подхватила девочку на руки.

И время кормления уже подошло. Она прилегла с малышкой на покрывало, дала грудь. Подоспела Мари, взяла и свою дочку, стала расстегивать кофточку.

— Уже часа три, как не кушала... давай-ка тоже.

С четверть часа они блаженствовали, кормя малышей. Время от времени подходил Кай и показывал матери найденные камушки, ракушки, начинал что-то рассказывать. Потом он угомонился, занявшись строительством домика из ветвей и камушков на берегу ручья.

Рута заснула после кормления. Арли сыто бодрствовала, выглядела очень довольной и ленивой. Ильгет положила дочку на плечо, выпустить пузырик. Потом переложила рядом с собой на покрывало.

Пудели уже угомонились и лежали рядом с хозяевами — рыже-золотистое пятно и черное. Ильгет откинулась на спину. По небу плыли легкие светлые облака. Какой удивительный покой...

— Как хорошо, — пробормотала она, — и тихо так.

И тут же подумала об Арнисе — каково ему-то сейчас. Опять пишет, что скучно, очень смешно рассказал случай с аганком, который заблудился, а потом местные пришли его требовать обратно. А кто его знает, что там на самом деле... Уж во всяком случае, тишины вот этой нет на Визаре.

Если честно сказать, Ильгет не испытывала ни малейшего желания снова отправляться на войну. Ну никакого... Она вспомнила собственное стихотворение, написанное еще в пору жизни с Питой.

Я возношу одну (13) молитву в тишине: Спаси меня, война, от боли, что во мне. Ведь, чтобы хоть чуть-чуть с тем адом совладать Я боль свою в бою пытаюсь врачевать. Но не покоем, нет, мне платит бытие Но золотом побед за бешенство мое.

Так вот сейчас не было в ее душе никакого ада. Все было правильно и хорошо. Рядом ребенок, радость, кровиночка — все, что в общем-то, нужно женщине для счастья. Любимый человек — пусть пока не рядом, но он придет, и она будет ждать его. Все правильно. Все прекрасно.

И если уж честно — Ильгет не хотелось в этом признаваться — хорошо бы, так было и дальше. Это вполне реально. Возможно, будут еще дети. Если она смогла родить дочь, почему не быть и другим? Ведь она теперь здорова. Арнис говорил, что хочет много детей, сколько получится... Он будет уходить, конечно. Лучше бы он был простым эстаргом, это тоже опасно, но все же не так. Но пусть хотя бы и так. Он мужчина, это его дело. Он будет уходить и возвращаться. Она — ждать и растить детей. Нет, с одной стороны, хочется снова быть рядом с друзьями, участвовать в Большой Жизни, но с другой...

А так ли это нужно?

Нет, нужно, конечно, и это ты понимаешь, почему другие должны рисковать и гибнуть за тебя... Но просто не хочется. Никуда не хочется больше лететь, и воевать не хочется, никакого оружия, никаких дэггеров, ужаса, крови и смерти, свинцовой усталости, боли, невыносимого напряжения...

Зачем это все? Лежать и смотреть в облака. Никакой я не пассионарий. Жить хочу!

Но ведь стыдно так...

Идиотка, подумала про себя Ильгет. Можно подумать, Арнису туда хочется! Или вообще хоть кому-нибудь. Жили бы мирно, Арнис бы наукой занимался. Тебе еще повезло, можно хоть немного отдохнуть здесь, с ребенком.

— Смотри, она засыпает, — заметила Мари. Аурелина действительно клевала носом. Ильгет накрыла ее сверху одеяльцем, все-таки голышом может быть прохладно спать.

— Как там наши, — пробормотала она, — как я подумаю...

— Да уж... я вот не знаю, как там у вас бывает. Я просто спасатель, это не так страшно. И не видела войны. А тебе-то, наверное...

Ильгет пожала плечами.

— Молиться надо, — сказала она, — тяжело им, конечно.

Она вспомнила Гэсса. Арнис все время как будто рядом с ней стоял. Гэсс... Огромный, еще больше Арниса, и такой... смешной.

— Гэсс, он классный, — сонно сказала Мари.

— Да, Гэсс хороший, — согласилась Ильгет искренне, — он вечно всех смешит.

Мари улыбнулась.

— Смешит — это точно. У нас всегда весело, когда он дома. Раньше я летала больше, чем он, между прочим. Он-то ведь работал внутри системы в основном... Я была в таком шоке, когда он вступил в ДС. В первой же акции его тяжело ранили, перебит был позвоночник, череп поврежден. Я так плакала... прихожу к нему в больницу, а он так на меня глаза скосил из-под повязок и говорит: «Да ладно, Мари, чего ты? Мозги ампутируют — переквалифицируюсь в нуль-физика».

— Да, это он, — улыбнулась Ильгет, — а ты сама, Мари... не думала в ДС?

— Ты знаешь, дети пока маленькие... какой смысл? Потом, может быть... Но вот видишь, теперь Рута родилась. Да и не хочу я... спасателем мне нравится летать. А у вас... сильно уж это страшно все.

— Да, — согласилась Ильгет, — страшно. Жаль только, что иногда и выбора-то нет.

В конце сентября, выдавшегося в этом году прохладным, листопад еще не развернулся по-настоящему, но озарил золотом рощи Бетрисанды, и уже первые маленькие жертвы осени, мертвые листья коснулись земли. Ноки сливалась с листопадом, и там, где ржавые осенние пятна покрывали кусты, собаку просто не было видно. Ильгет и не смотрела на нее, шагала себе потихоньку, с Арли, усаженной в подвеску на животе. Девочка сосредоточенно занималась своими пальчиками, временами глазея по сторонам.

Ильгет возвращалась с занятий, теперь дважды в неделю по три часа они занимались в школе раннего развития, собственно говоря, в основном учились тому, чем и как заниматься с ребенком дома. Но и не только — было время и поговорить друг с другом, пока голенькие малыши ползали среди мягких препятствий, умело их преодолевая. Ильгет вспоминала разговор с Магдой, та практически полностью уже вернулась к своей работе... наземникам хорошо все-таки, можно почти и не прерывать работу из-за рождения ребенка. Но сейчас Магду больше интересовала литература, они спорили из-за рейтинга, так странно сложившегося в этом году. Первые три места в категории крупных форм заняли романы, действительно того заслуживающие, но... Магда считала, что СИ могла бы как-то повлиять на это — все три романа содержали уж очень индивидуалистические идеи.

— Да не можем мы на это влиять, — ответила Ильгет, — предположим, я с тобой даже согласна. Кстати, «Не боги» я и отсматривала, и определила кодирующую информацию примерно так же, как ты. Но как я могу повлиять — ведь рейтинг устанавливается просто на основе общего голосования. Это значит, люди предпочитают сейчас вот такие вещи.

— Но теперь эти три автора будут три года заниматься только писательством, не думая о деньгах... ты представляешь, какой поток они создадут.

— Ну что ж, а дело СИ — создать противопоток.

— Но если сейчас действительно ВОТ ЭТО в моде, как можно создать противопоток? Любое произведение, кодирующее непопулярные сейчас идеи, объявят художественно бездарным, вот и все. Не будут читать.

— Есть определенные приемы, — сказала Ильгет, — это не так просто объяснить, если бы ты работала в СИ, то поняла бы. Словом, мы ведь можем и на моду влиять. Статьи, рецензии уважаемых критиков, выступления в дискуссиях...

Роман «Не боги» занял в рейтинге второе место. На Квирине нет профессиональных писателей и вообще профессионального искусства, но ежегодно 10 самых популярных авторов получают премии, причем первые три так велики, что позволяют жить безбедно в течение какого-то времени, от года до пяти лет. Теперь автор «Не богов» сможет три года только писать и ни о чем другом не думать.

А в романе — талантливом, конечно — речь шла о женщине, все мысли и весь образ жизни которой был посвящен лишь одному — блистать и покорять мужчин. В подсознательном послании закодировано одобрение и восхищение таким образом мысли и действия. Неприятно об этом думать, даже пошло с позиций чистого искусства, роман-то замечательный. Ильгет самой так никогда не написать. Но не бывает чистого искусства. В том и заключается работа СИ — вычленить подсознательное послание каждой вещи, особенно популярной, объединить все послания в потоки и сформировать антипоток...

На этот роман придется ответить десятком других, возможно, менее талантливых, но правильно воспитывающих читателя.

Ответить...

Это война.

Это так же нужно, как линкоры, оборонные Кольца, системные базы. Все это не спасет, если упадет дух населения. На Квирине он уже так давно поддерживается искусственно, с помощью СИ. Но что делать? Другого выхода нет.

Зато сагоны не получили доступа на Квирин.

Ответить... Ильгет вдруг показалось, как что-то коснулось ее головы. В том месте — она хорошо помнила — где коснулась ее рука святой Дары. Святая Дара... А если написать? Если получится?

Ильгет задрожала. Образы вдруг хлынули потоком.

Деревья расступились, открывая Серебряный пруд. Арли уже задремала, уткнувшись носом в живот матери. Пальцы Ильгет бессознательно скользили по младенческой шелковистой головке.

Ильгет очень нравился этот уголок Бетрисанды. Пруд лежал внизу, под ногами, отделенный полупрозрачным серым парапетом. Ильгет показалось, что вокруг никого нет, она не сразу заметила сгорбленную на лавочке фигуру, не по погоде закутанную в серый тяжелый плащ. А когда заметила, вздрогнула и попыталась больше не смотреть туда, но это было глупо, потому что и сидевший уже заметил ее.

Он поднялся и несколькими шагами пересек площадку, оказавшись у парапета, рядом с Ильгет. Ее сердце заколотилось. Она только взглянула в лицо — изменившееся, но все же знакомое... родное... и поспешно отвела взгляд.

Да нет, пожалуй, Пита не так уж изменился. Кажется, стал более грузным. Или она просто отвыкла? Или это громоздкий плащ создавал такое впечатление?

Господи, да почему же Коринта — такой маленький город? Ведь пять с половиной миллионов жителей... Не город, деревня. Никуда не скроешься. И зачем Пите жить именно в Коринте — космопорты ему не нужны...

Минуточку — а почему именно Ильгет должна смущаться? Чего она так испугалась? Разве она в чем-то виновата перед бывшим мужем? Тьфу ты, каким мужем? Не был он ей мужем. Сожителем.

Она прямо взглянула в лицо Пите. Нет, кажется, постарел... морщины появились, от углов глаз к губам.

— Привет, — сказал он спокойно.

— Привет, — отозвалась Ильгет, отметив, что говорит Пита на линкосе, даже с ней наедине не пытаясь перейти на родной язык. Освоился, как видно.

— Это что, твой ребенок? — он кивнул на Арли.

— Да. Дочка.

— Ну что ж, рад за тебя.

— А у тебя как жизнь? — поинтересовалась Ильгет. Пита вздохнул, пожал плечами.

— Нормально.

Ильгет повернулась к парапету. По зеркальной, действительно чуть серебристой глади пруда скользили два лебедя, белоснежный и серо-мраморный, плыли неслышно, отражаясь в воде перевертышами.

— Не женился? — спросила Ильгет и тут же поняла, что вопрос прозвучал глупо.

— Ну, теперь я более осторожен... в обещаниях, — усмехнулся он, — но живу с женщиной. С нормальной.

— С этой... Сайной?

— Нет, Сайне я не нужен. Я живу с человеком, который меня понимает, — подчеркнул Пита, — который меня ждет.

— А... как твой ребенок? — осторожно спросила Ильгет.

— А вот это не твое дело.

— Ну а вообще как? Работаешь?

— Да, работаю... бытовой техникой занимаюсь.

— Нравится?

— Ну что ж, в общем-то неплохо. А ты-то как живешь? С этим твоим... Арнисом, как я понимаю?

— Правильно понимаешь. Он сейчас... в Космосе. Я вот с ребенком сижу.

— Рад за тебя, — повторил Пита. Засунув руки в карманы, он пристально смотрел вниз, на серебристую гладь воды, на скользящих по темному зеркалу лебедей.

— Я рад, что все так получилось, — проговорил он негромко, — видишь, я ведь давно чувствовал, что мешаю тебе, стесняю, мучаю... Я знал, что ты его любишь. Да, ты не хотела в этом признаваться даже себе, но я-то чувствовал. И в конце концов я решил взять все на себя. Ну кто-то должен был сделать первый шаг, верно?

Ильгет посмотрела на Питу, расширив от удивления глаза. Как-то странно все получается в его изложении... Впрочем, сагон говорил что-то подобное.

— Ты лучше меня, чище, — говорил Пита спокойно, — и Арнис лучше меня. Вы должны быть вместе. А я... ну что же я? Кто-то должен уйти первым, раз сложилась такая ситуация, верно?

— Подожди, Пита, — не выдержала Ильгет, — при чем здесь я и Арнис? Ты разве хотел, чтобы мы с ним были вместе? Ты же себе нашел любовницу.

Пита горько улыбнулся.

— Ну что ж, думай, как хочешь.

Ильгет ошеломленно молчала. Как-то странно у Питы все получается. Выходит, он теперь этакий мученик, пожертвовавший собой ради ее счастья? А она, выходит, так эгоистично воспользовалась его жертвой? Разрушила семью...

Ильгет посмотрела вниз, Арли закинула головку, и так смешно посапывала крохотным носиком. Осторожно коснувшись затылка, мать поправила ладонью голову младенца.

Это мог бы быть ребенок Питы... наверное... если у нее от Питы вообще мог бы родиться ребенок.

— Я ведь давно это чувствовал, знал... еще тогда, помнишь, на Ярне, когда мы встретились. Я же видел, как ты бросилась к нему. Нет, понятно, что он был ранен, это я понимаю, но ведь видно же было, что все это не просто так. Я тебя ни в чем не обвиняю, Иль, не подумай. Ты вела себя очень порядочно. Порядочнее, чем я. Ну и что мне оставалось — кому-то надо было взять на себя роль козла. Ты слишком хорошая. Ты никогда не смогла бы разрушить семью. Ну что ж, я поступил некрасиво, конечно. Но я рад, что освободил тебя. Ты теперь действительно счастлива...

— Неужели ты тогда действительно думал именно так? Что освобождаешь меня, желаешь мне счастья? — не выдержала Ильгет. Пита пожал плечами.

— У меня много было разных мыслей. И обиды, конечно, были... Но в общем-то... ради тебя все это было. Теперь мы оба счастливы.

Ильгет смотрела вниз, не на лебедей, на темную гладь воды, прямо под ногами она казалась не серебристой, а дымчатой, почти непрозрачной.

Что-то в этом есть. Пита не побоялся. Понял правду — они не любят друг друга и не должны жить вместе. Понял и сделал шаг. Пусть болезненный, пусть ей тогда это казалось жестоким — но он этот шаг сделал.

Ну что ж, можно это признать... только почему на душе так муторно?

Сагон мешает...

Он придерживался имено такого мнения. Пита совершил, можно сказать, самопожертвование, решился на такой смелый шаг, и вот теперь все они счастливы...

Счастливы?

Эти годы, проведенные с Питой — как сквозная рана. Которая не заживет никогда. Потому что уже никогда с Питой ничего не будет. А он остался, он всегда рядом, как немой укор. Как напоминание о ее вине. С этой виной — непонятно в чем — Ильгет должна будет жить до конца.

Хотел ли он «мужественно пожертвовать собой»? Да нет, он просто искал, где лучше. Всего-то и надо было, потерпеть присутствие Ильгет рядом с собой. Ведь Ильгет не нужно было от него много. Что он давал — то и ладно... Ильгет вдруг вспомнила вечера, проведенные вместе. Смутное ощущение тепла... тяги... как ей хотелось домой — увидеть его. Обнять. Сразу защипало в горле.

Неужели у него не было этого чувства? А ведь наверное, не было.

Ильгет коснулась ладонями холодной, как камень, поверхности парапета.

— Пита, а ты... правда меня никогда не любил?

— Я не знаю, что это такое, — с горечью сказал Пита, — наверное, не умею любить. Я ведь не такой, как вы...

— Но любить, это совсем просто. Это могут все. Даже младенцы. Что тут сложного? Неужели... ты, наверное, всегда на меня обижался?

— Знаешь, Ильке, наверное, ты слишком хорошая для меня.

Она посмотрела на бывшего сожителя.

— О чем ты? Уж не мне претендовать на какую-то хорошесть, ты же знаешь... я тебе говорила не раз.

— Ну как же? — в голосе Питы возникла злость, — ты такая вся замечательная... героиня... талантливая... а я кто?

— Ты хороший человек. Просто хороший. Лучше меня. Разве я тебе не говорила об этом?

— Говорила, ну и что? Зачем я тебе нужен был?

— Не знаю, — она пожала плечами, — я ведь тебя считала мужем, понимаешь? Почему ты так спрашиваешь, зачем? А зачем мне мама нужна?

Ей захотелось плакать. Опять... да что за проклятие такое, почему слезы всегда так и просятся...

— Знаешь что, мне надоели эти разборки, — с тихим бешенством сказал Пита, — вот даже сейчас, сколько лет прошло, мы встретились, и опять разборки! Сколько можно? Мы не можем без скандалов!

По мнению Ильгет, скандал еще не начинался, но она покорно кивнула.

— Хорошо, извини.

Вытерла щеку.

— Я пойду.

Пита остался стоять на месте и долго смотрел ей вслед.

Несколько дней после встречи с бывшим сожителем Ильгет не могла прийти в себя. Ей было муторно отчего-то, тоскливо. Она поговорила с Беллой, потом, оставляя малышку у бабушки или в Детской Группе, много молилась в храме, исповедовалась. Ей стало легче, и рожденный в осеннем парке поток образов вдруг стал проситься наружу. Контуры нового романа Ильгет различала уже почти ясно. Она начала писать. Было страшно, потому что писать о святой — большая дерзость, такого Ильгет еще никогда не пробовала. И кто она — третьесортная писательница, ее вещи еще ни разу не входили в Большой Рейтинг, даже в двухсотку не попадали. Но Ильгет уже решилась на роман. А о святой Даре, казалось ей, она все же знает чуть больше других. Пусть об этом и не напишешь.

Вскоре вернулся Арнис. На этот раз все были веселы и довольны — акция прошла удачно, Визар практически очищен (там теперь работают только спасатели, социальная служба и несколько наблюдателей оставлено). Никто не погиб и даже не ранен, и по уверениям Арниса, акция вообще была не сложнее обычной тренировки (Ильгет подозревала, что он все-таки преуменьшает, как обычно).

Единственное — денег за эту акцию никому не дали, ведь все операции ДС, собственно, не считаются государственными... до сих пор. Арниса это как-то мало трогало, он тут же после возвращения устроился в планетарный патруль СКОНа, два раза в неделю дежурил по двенадцать часов — на скромную жизнь хватало. Плюс еще зарплата Ильгет за работу в СИ и пособие на малышку...

Как всегда, жизнь с Арнисом была наполнена счастьем и светом. Арли впервые в жизни встретила Рождество, потом Новый Год (впрочем, на ночь ее все-таки уложили спать и оставили у Беллы, которая все равно собиралась провести Новый Год дома с Крис, снова прилетевшей — а Ильгет с Арнисом отправились веселиться в город). Ильгет подумывала о том, чтобы начать тренировки. Собственно, начал говорить об этом Арнис.

— Иль, — сказал он после Нового Года, — тебе ведь надо в форме быть... Я думаю, если посоветоваться с Мираном, может быть — ты начнешь тренироваться? Хоть понемножку каждый день?

И она стала тренироваться. Они оставляли Арли в домашней детской группе, а сами отправлялись в Грендир, бегали кросс, устраивали спарринг (Ильгет вспоминала с улыбкой времена своего начального обучения рэстану... теперь ей даже иногда удавалось прорваться сквозь защиту Арниса). Немного занимались стрельбой. Время от времени Ильгет посещала и аэроцентр. Все это, собственно, делалось с единственной целью — не забыть. Иногда с Арли оставался Арнис, а Ильгет тренировалась в одиночку. И по утрам они стали бегать все вместе, Арнис брал дочку в подвеску, в качестве дополнительного груза, а после собственной разминки крутил девочку в воздухе за ручки и за ножки, как и положено.

С Ноки тоже необходимо было ездить на полигон дважды в неделю — готовить ее уже непосредственно к работе — следовой, посыльной, а еще Ноки приучали к грохоту и огню.

Кроме того, Ильгет вместе со всеми начала подготовку к работе в новом мире.

С Визаром они закончили. Там не оставалось воплощенных сагонов (в отличие от той же Ярны). Во всяком случае, ДС там больше нечего делать.

Новый мир носил звучное имя — Анзора, и был более, чем странным. Ильгет учила один из языков Анзоры — лервени, вникала в тонкости тамошней политики, и все больше поражалась — такого ей еще не приходилось встречать нигде.

Но до настоящей работы на Анзоре было еще далеко. Ойланг улетел в патруль, не желая оставлять свою работу спасателя. Иост завербовался в экспедицию на три месяца, ему было слишком тоскливо на Квирине, без работы, одному. Мира и Гэсс работали в ближнем Космосе, испытывая ландеры (Ильгет втайне завидовала им... и ей бы хотелось поработать по своей прямой специальности!) Арнис решительно заявил, что пока дети маленькие (он так и сказал — дети), он без крайней надобности никуда не полетит. Что, конечно, радовало Ильгет.

И вот миновала Пасха, Арли исполнился год. Она уже начала есть овощи, мясо, грудью питалась лишь трижды в день. Ильгет почувствовала себя чуть-чуть свободнее. С другой стороны, учебная нагрузка ребенка все увеличивалась. Комната Арли, а частично и другие комнаты, превратилась не то в музей, не то в склад учебных пособий. Арли уже в 8 месяцев отлично ходила, а к году бегала и свободно взбиралась по лестницам. Ее спорткомплекс в комнате сильно усложнился — свисали канаты и веревочные лестницы, турник, подушки для прыганья... Создавалось впечатление, что вокруг — настоящие джунгли. Вдоль стены тянулись две полочки, с которых Арли сама могла доставать то, что ей хочется, и полочки эти были сплошь уставлены всяческими очень полезными предметами. Например, там стояли сосуды с водой для переливания, кубики разных форм и из разного материала, просто набор кубиков для строительства, краски и карандаши, шерстяные нитки, мягкая глина, масса всяких сложных и непонятных развивающих игрушек. Словом, много чего там находилось, и Арли никогда не было скучно. Она сама выбирала себе занятие, маме или папе оставалось лишь наблюдать за ней (с восторгом и удивлением) и чуть-чуть помогать. Появились у нее и книги — скрепленные вместе голограммы самых разных предметов, подписанные большими буквами. Книги рассматривались ежедневно по нескольку штук. У Ильгет создавалось четкое впечатление, что ребенок уже хорошо узнает буквы.

Практически Арли сейчас была самым главным занятием Арниса с Ильгет, основным, чем они занимались с утра до вечера. Ну правда, два раза в день по часу-полтора девочка спала. И часто ее оставляли у бабушки или в какой-нибудь детской группе. И вообще родители успевали удивительно много — и работать, и тренироваться, и отдыхать... Но самым интересным и важным оставалась все равно Арли.

Вечером Ильгет выкупала Арли — теперь она купалась уже в большой ванне. Завернув ее в полотенце, унесла в гостиную, села с малышкой на диван. Арли прильнула к груди, наслаждаясь своей вечерней порцией молока. Ильгет подала команду циллосу, и в комнате зазвучала тихая, звенящая музыка Синейро. Необыкновенно хорошо было сидеть вот так, с засыпающей дочкой на руках, глядя сквозь открытое окно на первые загорающиеся в небе звезды, слушая тихую музыку. Не хватало только Арниса, но у него сегодня дежурство, он придет через час, не раньше. Ильгет не сводила глаз с милого нежного личика Арли, крохотные ресницы то смыкались, то опять упрямо взлетали вверх. Арли явно боролась со сном. Губенки уже почти не двигались, она была сыта. Ильгет чуть погладила отросшие волосики дочери, они явно приобретали золотистый оттенок, но были светлее, чем у матери. Волосы Арли, к счастью, унаследовала от папы. А глаза — темные — от Ильгет. Какая она будет необыкновенная красавица, подумала Ильгет, ведь уже сейчас это видно...

Красавица окончательно сомкнула веки. Ильгет еще посидела, наслаждаясь. Потом подняла малышку и понесла ее в кровать.

Никогда у Арли не было проблем со сном. День такой насыщенный, полный впечатлений... Единственное, если Арли слишком уставала, перед сном она начинала капризничать. Но от этого лучшее средство — материнское молоко.

Ильгет услышала мягкий щелчок входной двери и встрепенулась. Арнис! Она ждала его чуть позже. Как здорово! Ильгет побежала навстречу любимому.

Арнис тихо улыбнулся ей — он был в обычном пятнистом бикре ско, с оружием. Разве что броня облегченная, так, почти символическая. В общем-то, на Квирине все это не нужно. Почти. Ильгет прижалась к Арнису — в бикре он такой огромный, будто чужой, похож на какое-то инопланетное чудище... киборга... Кожей она ощущала синтетический холодок костюма. Арнис обнял ее, они постояли так. Ильгет отступила назад. Арнис вытащил из-за пояса электрохлыст, бластер, аккуратно положил в раздвинувшуюся стенную нишу.

— Я только что Фитюльку уложила, — сообщила Ильгет. Арнис кивнул.

— Я бикр сниму, ладно? И поужинаем. Ты ведь кормила только что...

Ильгет пошла на кухню, готовить. Арнис разделся в спальне, убрал бикр. Быстренько вымылся под душем и поменял тельник на домашнюю одежду, которая нравилась Ильгет, белую атласную скету, серые брюки. Прошел в детскую, полюбовался спящей, мерно сопящей носиком Фитюлькой.

Когда он вошел в кухню, тарелки были уже красиво расставлены на столе, горели свечи. Ильгет держала в руках дымящуюся кастрюльку, от которой исходил необыкновенно вкусный запах.

— Иль, что это у тебя? И свечи какие красивые, фиолетовые... давай свет притушим? — Арнис отдал сигнал циллосу, свет чуть померк и приобрел сиреневый оттенок. Теперь стол выглядел еще таинственнее, обстановка стала еще более интимной.

— Это олдеранский инчел, — пояснила Ильгет, — я побывала в кулинарном клубе в сети... сегодня его так хвалили. И правда, пахнет здорово!

Она разлила инчел — густой суп — по тарелкам длинным блестящим половником.

— Здесь шесть видов мяса. И оливки, — пояснила она. Арнис улыбнулся. После поста они особенно охотно ели мясо — каждый день.

— Боже мой, Иль... ты всегда что-нибудь такое необыкновенное придумаешь!

Он прочитал молитву. Они начали есть. Арнис поглядывал на Ильгет, сидящую напротив него. Как ей идет свет свечей! Какими глубокими становятся глаза, и в бездонной их тьме горят огоньки. Таинственное, неземное лицо... Особенно в этом сиреневом свете.

— Иль, ты похожа на Ангела Подпространства, — Арнис вспомнил очередной нашумевший фэнтези-фильм.

— А ты похож на скрайга в человеческой трансформации, — моментально ответила Ильгет. Арнис засмеялся.

— А что? Может, мне лучше в лигана трансформироваться... весь инчел слизну сразу же. Кстати, так вкусно!

— Ага, вкусно.

— Это говядина, свинина, да? Ламаркон, рыба какая-то...

— Тунец.

— Да, точно. А еще что — не пойму.

— Курица и чиппа.

— А! Чиппа— вот что такое острое. Расскажи, как сегодня Арли...

— Ну как? — Ильгет начала рассказывать. Господи, Арнис ушел утром, а кажется, его месяц дома не было. Ильгет рассказывала все по порядку, каждую минуту, каждое маленькое событие... Арли сегодня смогла собрать большую серебряную пирамидку. А потом раскидала все шарики, я попробовала вместе с ней собрать, но она ни в какую. Залезла почти до верха горки. Плавала сегодня вместе с Нэти. Ильгет рассказала и о своей сегодняшней тренировке — Арли оставалась на два часа в детской группе, Ильгет успела не только побегать и поупражняться, но и позаниматься (это насчет Анзоры). А уж в СИ она сегодня не работала, не до того. Да и работы сейчас немного, после определения рейтинга всегда затишье. Зато она для себя читала роман Агнори, вроде бы, только пятнадцатое место в рейтинге, но очень, очень здорово...А еще Данг звонил, ну и с детьми я разговаривала. В выходные надо с ними встретиться, да? Я тоже думаю, после церкви. А роман тебе обязательно надо почитать...

Потом Ильгет спросила.

— Ну а ты как? Как отдежурили?

— Неплохо, — Арнис пожал плечами, — на Сальские летали, там одного выпустили сегодня, так мы его в Коринту сопровождали. А вообще его высылают с Квирина...

— Ого! А кто это?

— Да шибаг какой-то. Десять лет отсидел. Нам разве скажут, кто он и что. Мы его отвезли сразу в Первый порт, от греха подальше, и посадили на корабль. На Серетан. По-моему, он был не в восторге.

— Мне хотелось бы побывать на Сальских, посмотреть, как там, что здесь за тюрьма, интересно.

— Так посмотри в сети, есть же возможность.

— А ты был там?

— Конечно. В качестве ско, разумеется, — улыбнулся Арнис, — ну, когда учился... это входит в программу.

— Ну и как?

— Да неплохо.

Арнис встал, собрал тарелки. Разлил чай. Ильгет поставила блюдо с испеченным сегодня тортом, она решила завести для себя такое правило — в тот день, когда Арнис дежурил, пекла своими руками тортик или печенье к чаю. Ведь целый день не виделись, надо как-то отпраздновать встречу!

— О, фруктовый... это здорово. Так вот, на Сальских островах совсем не так уж плохо, я бы сказал. Думаю, что многие шибаги на воле так не живут.

— Да ну, — усомнилась Ильгет.

— Ты судишь по фильмам и книгам, а там обычно речь идет о крутых авторитетах, вроде того же Иэльса или, допустим, Аригайрта. Кстати, ты слышала, что Аригайрта поймали?

— Ага, слышала. Какой-то молодой ско... забыла его имя.

— Сволочь редкостная этот Аригайрт, — с чувством сказал Арнис, — достал он всех ужасно. Один из самых богатых глостийцев, владелец целой планеты.

— И что теперь с ним сделают? — Ильгет разрезала торт.

— Видишь, беда в том, что взяли его на олдеранской яхте, и судить должны по законам Олдерана. А у них нет смертной казни. Но по-моему, наши ведут переговоры насчет выдачи Аригайрта, на его совести по крайней мере доказано — смерть десятка ско. На самом деле, конечно, гораздо больше. Об остальных жертвах и говорить нечего, там вообще мрак. Если его все-таки выдадут Квирину... ну, долго его жизнь не продлится, сама понимаешь. Но надо сказать, молодец тот ско, который его отловил. Во-первых, это очень трудно, потому что Аригайрт все-таки в своем роде гений... Во-вторых, удивительно, что парень его не убил сразу. Впрочем, это может объясняться молодостью... Я бы, например, не выдержал.

— Ну ты... мы же с тобой изверги, — вздохнула Ильгет, — мы в ДС, нам убить — что плюнуть.

— Да в общем-то ско это тоже не сложно. Аригайрт — это же известный всей Галактике садист, ты бы знала, что на его планете творится. Впрочем, наверное, догадываешься. А тортик вкусный... дай мне еще сливок, пожалуйста.

— Ты говорил — как там насчет тюрьмы?

— А, да, мы отклонились. Так вот, большинство шибагов вовсе не живут так уж хорошо. Те, кто в команде, кто работает на тех самых боссов, о которых фильмы снимают. Кстати, это мысль, — воодушевился Арнис, — написать роман о рядовом шибаге...

— Не для меня. Я о них ничего не знаю. Ну и...

— Ну и на Сальских им предоставляют очень комфортную камеру, выход во внутритюремную сеть, правда, общение только с психологами на первых порах. А когда те сочтут нужным — вводят заключенного, так сказать, в коллектив. По желанию — обучение разным профессиям, сдача теоретического минимума. Вообще повышение культурного уровня. Ну понятно, литературу и прочее для них отбирают специально. Питание, как у нас, в камере ванная и душ, у некоторых — свободные прогулки по острову, ну кого-то выводят. Некоторым разрешают собаку держать или кошку. Проводились разные эксперименты с общественно полезным трудом... да беда в том, что это все искусственно. Ведь на Квирине нет простой работы, примитивной — ну кроме всяких там официантов, но это не подходит. Правда, часть заключенных работает понемногу, обучается и работает — они выращивают для себя сами пищу, биозаводик там у них, кто-то медицине учится, еще они разводят лошадей, строят тоже сами. В общем, надо сказать, некоторые из шибагов только у нас в тюрьме и понимают, что можно как-то иначе жить.

— Любопытно, — произнесла Ильгет, — надо будет в сети посмотреть... и насчет романа, знаешь... У меня давно уже идея зреет. Хотя у меня сейчас с Дарой, конечно...

— Написала сегодня что-нибудь? Почитаешь?

— Да, конечно! — Ильгет начала рассказывать идеи, пришедшие ей сегодня в голову. Кратко обсудили их.

— Правильно, Иль. Надо написать классный роман, и правильный. И чтобы в рейтинг попал.

— Ну знаешь, я не могу писать, думая о том, какое займу место в рейтинге. Да и... я не профессиональный писатель какой-то.

— А кто на Квирине профессионал? Ильгет, ты меня уморишь. Сиди, я уберу посуду...

Они сидели в гостиной, Ильгет читала роман вслух. Сегодня она написала несколько страниц. Пока Арли была в Детской Группе. Арнис мог бы и так прочитать, но он любил слушать. Голова его лежала на коленях Ильгет, и тонкие пальцы перебирали его волосы. Он почти не понимал смысла — поймет позже. Когда прочитает глазами. Ему просто было хорошо.

Потом Арнис поднялся.

— Давай споем еще, может? Завтра суббота, можно подольше дрыхнуть.

Ильгет взяла гитару.

— Подожди, я тебе сначала стих расскажу... увидел сегодня и не смог не выучить сразу, — сказал Арнис.

Он здесь, Мария, здесь! Он — рядом, как всегда,() Как ветерок степной, как горная вода, Как птица в небесах бездонных над тобой — В любом из дней земных и в стороне любой... Всё так же ласков взгляд, всё так же речь нежна, — И слышно, как звучит: «Что плачешь ты, жена?» За блеском слёз твоих — в незримой тишине... Он здесь, Мария, здесь!.. И вы — наедине.

Ильгет долго молчала, как принято на Квирине, потом попросила.

— Еще раз.

— Правда? Тебе понравилось? Это написал Рэйгес.

— Я даже не знаю такого... надо будет еще посмотреть его стихи.

— Ну а теперь спой, пожалуйста, Иль!

Она подумала и запела на лонгинском старую ярнийскую песню.

К стенам, где кладку седых камней (15)

Плавит тепло лучей.

Мы направляем своих коней

И острия мечей...

Арнис сразу подхватил, и получилось у них вдвоем здорово, Ильгет даже жмурилась от удовольствия.

Есть два пути, либо славить Свет,

Либо сражаться с тьмой.

Смертью венчается мой обет,

Как и противник мой...

Потом вместе они вспомнили «фирменное» — из переводов Иволги.

Эх, дороги, пыль да туман.

Холода, тревоги, да степной бурьян.

Знать не можешь доли своей,

Может, крылья сложишь посреди степей.

Голоса их звенели, сливаясь, в полумраке, и трепетали огоньки свечей, и прозрачный потолок открывал взгляду неподвижные россыпи мерцающих звезд и скользящие бортовые огни летящих в ночь.

— Знаешь, — тихо сказала Ильгет, — я одного не могу понять — как я могла ошибиться? Я в глубине души всегда знала, что встречу тебя. Именно тебя. Как я могла потерять столько времени? Так бессмысленно?

— Тебя заставили потерять, Иль. Это не твоя вина. Ты все равно стала совершенством.

— Совершенства же нет, Арнис, ты знаешь.

— Нет, но мне кажется, что ты как раз...

— Ну ладно, глупый это разговор, — улыбнулась Ильгет. Они уже не раз заговаривали об этом, ей всегда казалось, что Арнис полностью лишен грехов и вообще каких-либо недостатков (в отличие от нее), Арнису же казалось как раз наоборот, что она — совершенство.

— Да, ты права. Солнце мое.

Арнис прижал к себе голову Ильгет, шелковистые, легкие волосы. Ильгет подняла к нему радостное лицо, и Арнис поцеловал ее.

— Моя прекрасная... милая моя. Радость, — прошептал он.

Да, любовь моя, да... Я подниму тебя и унесу на руках. Далеко. Туда, где можно забыть обо всем, где можно просто жить... Сбрось одежду, она больше нам не нужна.

Да, мой любимый... Я держу тебя в ладонях — видишь? Мы скользим с волны на волну, и это — вечность.

Я знаю, что такое вечность. Это то, что сейчас... Когда нет ни потом, ни вчера. Я согрею тебя, как замерзшую птичку. Ты вся, вся моя, ты мой свет, моя жизнь.

Арнис, как всегда, проснулся первым. Вспомнил, что сегодня суббота. Мало того, день полностью свободен — вообще никаких планов. Завтра они собирались встретиться с Дангом и детьми, раз уж крестники Ильгет соскучились (хотя когда Данг был на Квирине, Ильгет общалась с ними меньше). А сегодня... надо что-то придумать особенное. Ведь праздник, мысленно улыбнулся Арнис. Опять праздник, и опять надо что-то придумать.

Фитюлька, похоже, спала. Арнис подпер голову рукой и молча смотрел на спящее лицо Ильгет. Ресницы не трепетали, отбрасывали едва заметную тень на щеки. Господи, какое у нее необыкновенно прекрасное лицо! Арнис сейчас ощущал свое тело до самой последней клеточки таким счастливым, таким успокоенным... он даже и вспомнить не мог всех деталей того, что произошло вчера. Но это чудо, Господи, подумал он. Какая бы смерть мне ни грозила, буду умирать — и вспомню это чудо. Как хорошо с Ильгет... все хорошо — сидеть рядом с ней, петь вместе, дитя воспитывать, ужинать, гулять по Набережной, тренироваться, и то хорошо. Но вот это... все равно, как ни говори, вот это, то, что например, вчера произошло — самый пронзительный и страшный, самый трогательный дар от Тебя, Господи, нам двоим. Спасибо за все, Господи, сказал он искренне, я знаю теперь, что ничего в моей жизни, и в жизни Ильгет не было напрасным, не было зря, может быть, конечно, даже очень возможно, что я еще буду бунтовать и обижаться на Тебя, Ты ведь знаешь, какой я, но вот сейчас я уверен, что такого счастья, которое Ты мне дал, просто больше не бывает.

Чистое, нежное такое лицо Ильгет, чуть-чуть шевелятся ресницы, ласковый изгиб губ, и чуть-чуть слишком натянута кожа на скулы, ей нужна округлая детская мягкость, но какое там... И четыре родинки горят на коже знаком беды. Они не делают ее лицо менее совершенным, зато делают его — единственным. Больше такого нет и быть не может, и я так люблю именно это лицо, хотя и знаю, что это не родинки, и даже, может, потому, что знаю... потому любовь эта такая светлая и смертельная.

Арнис неслышно соскользнул с кровати, вроде бы, малышка заворочалась там за стеной. Он заглянул в детскую. Арли сидела в своей кроватке. Она уже научилась не кричать сразу, просыпаясь, спокойно некоторое время играть одна. Увидев отца, она заулыбалась, подтянувшись за перильца, встала, потянула к нему ручки.

— Па-па!

Транспортный ландер «Альбатрос-17» уже поднялся выше облаков. Ильгет со смешанным чувством — легкого восторга и опасения — смотрела вокруг. Летунов собралось человек десять, все в ярких — оранжевых и голубых — бикрах облегченного варианта, затянутых черными гравипоясами почти до подмышек. Сквозь фонарь машины било яркое солнце. Дежурный пилот — молоденькая девушка — объявила громко:

— Товарищи! Мы достигли заданной высоты 9 тысяч триста метров. Можно начинать прыжки.

И все — очень просто. Арнис посмотрел на Ильгет, поднялся и пошел к выходу.

Скользнул через узкий люк и исчез. Ильгет почувствовала страх и сильное нежелание прыгать вообще... какого черта ее понесло сюда? Идиотизм. Ну ладно, квиринцы все чокнутые, у них развлечения такие. Но ей-то зачем, сидела бы, читала что-нибудь... Ладно, что ж теперь делать, люди ждут сзади. Ильгет села и нырнула ногами вперед в люк.

Она оказалась на крыле ландера, поскольку машина сейчас двигалась очень медленно, по инерции, тормозя, стремясь к тому, чтобы зависнуть, ветер не сбивал летунов сразу. На тренировках они прыгали на полной скорости. Но так, пожалуй, было увлекательнее. Ильгет сидела на широкой сверкающей плоскости крыла, над ней и вокруг — золотисто-голубое ослепительное сияние, до земли тысячи метров. Земля отсюда и не видна, лишь далеко внизу белоснежное облачное поле. Ильгет активировала гравипояс, ощутив характерный поддерживающий толчок. И прыгнула вниз.

Уже почти у облаков висела ярко-оранжевая фигурка, Ильгет почти отключила гравипояс, чтобы нагнать Арниса, и теперь просто падала вниз, сгруппировавшись. Почти полная невесомость охватила ее, как обычно, непреодолимая сила тащила вниз. За несколько метров до облаков Ильгет включила тягу.

— Арнис! Ты где?

— Я здесь, ласточка! Видишь меня? Я рядом! Входим в облака! Потом встретимся.

Щиток шлема мгновенно заволокло непроницаемым слоем тумана.

Какое-то время Ильгет медленно падала в облаке, тормозя полет. Знаешь, что гравипояс никогда не отказывает, и все равно каждый раз волнение, а вдруг... Но гравипояс уже тормозил падение. Внезапно свет резанул по глазам — Ильгет вышла в сияющую чистую голубизну.

— Иль! — раздалось в шлемофоне, — давай в горизонтальный!

Ильгет включила максимальную тягу, ей показалось, что тело ударилось о упругую преграду... она падала еще несколько метров, все замедляясь, а потом застыла в воздухе. Невдалеке от нее и чуть выше в ярко-оранжевом бикре парил Арнис. Внизу и вверху она заметила еще несколько фигурок. Арнис медленно приближался к ней, включив маневровые двигатели. Ильгет тоже активировала наплечные сопла и полетела в сторону друга.

Их руки соприкоснулись в голубой и хрустальной бездне. Лицо Арниса смеялось под ксиором щитка. Он вдруг откинул щиток, глотнув разреженный еще, наполненный сиянием воздух. Так же поступила Ильгет, голова у нее закружилась. Она смеялась... Распластавшись по воздуху, Арнис с Ильгет летели вдвоем, чуть выше нависал плотный ватный слой облаков, с просветами кое-где — до космической высоты, а внизу, далеко внизу они видели землю. Сквозь сизоватую дымку, неясно Ильгет различала изогнутую линию берега, океан, и на берегу ровные ниточки кварталов, пеструю мешанину неразличимых отсюда зданий, пятна зелени. А вокруг была только сияющая, напоенная светом пустота... невесомость. Восторг охватил Ильгет. Восторг — и ощущение всемогущества, она летит, точно птица, нет, выше и лучше, небо ей близко и знакомо так же, как земля! Арнис вдруг вытянул руки, заскользив змеей, и совершил кувырок через голову, потом еще один, закружился, раскинув руки и ноги, умело регулируя тягу моторов и гравипояса. «Здорово!» — крикнула Ильгет в полном восторге. Попыталась перевернуться, но это удалось ей не сразу, воздушная акробатика требует умения. Однако уже и скользить в чистом светлом пространстве так высоко над землей — ни с чем не сравнимое, непередаваемое чувство. Ильгет то переворачивалась на спину и летела, глядя в головокружительную вышину, где за слоем синего, пронизанного лучами воздуха должно было открыться Пространство, то снова смотрела на крошечную отсюда землю. Всемогущество и радость! Арнис летал вокруг нее, легко управляя своим телом в высоте, смеясь, они то брались за руки, то разлетались... И никаких дэггеров, вдруг сообразила Ильгет. Господи, какое же это счастье! Лететь в совершенно мирном небе. «Спокойного неба», — вспомнила она обычное квиринское приветствие.

Вот оно — спокойное чистое небо! И вот — мой любимый, мой друг. Ильгет смеялась, глядя на Арниса, просто невозможно было — здесь, в высоте — не улыбаться от счастья.

Внизу давно уже плыл синий океан, кромка берега почти исчезала, и не только вокруг и в вышине, но и под летунами не было уже ничего, кроме ошеломляющей синевы. Летуны снизились, держась между небом и морем. Арнис вдруг взял Ильгет за руку.

Свобода, подумала она. Вот что это такое — полная свобода! Небо, море, облака, горы — все подвластно тебе, ты ничего не боишься, с тобой нигде ничего случиться не может! Вот что это — когда вся земля действительно принадлежит тебе. Нам.

Других летунов видно не было — видимо, они взяли иной курс.

— Арнис, мы не заблудимся? Берега не видно!

— Ничего! — произнес он весело. В шлемофоне голос его отдавался эхом. Ильгет вдруг ощутила сильный тянущий воздушный поток. Внизу поднимались довольно серьезные волны, море пенилось барашками — балла на три-четыре.

— Иль, лови ветер!

Они раскинули прозрачные сверкающие крылья, специально предусмотренные для планирования. Все еще шли на значительной высоте, Ильгет глянула на спайс на рукаве — 560 метров. Арнис оторвался от нее, иначе трудно ловить воздушный поток. Он уже поднимался вверх по ветру. Вскоре и крылья Ильгет надулись, поднимая ее выше и выше. Ветер бил в спину, и казалось, сам воздух держит ее. Ильгет засмеялась от удовольствия.

Они подлетели к городу на высоте всего около 50 метров. Покружили над Набережной — на них показывали пальцами, смеялись. И держась за руки, мягко приземлились на одной из полянок Бетрисанды.

— Здорово! — Ильгет сбросила шлем в проем ворота, — Арнис, как замечательно! Почему мы раньше так не летали?

— Ну, Иль... — Арнис тоже снял шлем, — в Коринте столько удовольствий... Ну что, Фитюлька еще с часок посидит? Давай пообедаем где-нибудь в тишине и покое?

— Прямо в бикрах? Хотя да, почему бы и нет...

Бикр — вполне нормальная одежда для Коринты. Тем более, по цвету видно, что люди просто развлекались или тренировались. К тому же, в бикре не жарко и не холодно.

— Давай в «Ракушку»! В честь твоего первого полета!

— Ну уж... на гравипоясе-то я летала.

— Но вот так — еще нет, верно?

— Ну да, конечно. Нет, это здорово, здорово! Арнис, я прямо не могу, как здорово!

Арнис улыбался.

— Я же говорил — ты ласточка моя!

— Ласточка! Ворона я...

— Ага, синяя.

— А ты у нас сокол!

— Ястреб, — согласился Арнис, — такой хищный... Или, пожалуй, гриф.

— Ну уж нет, они мертвечину жрут.

— Да, ты права, я предпочитаю свеженьких склизких!

Прошли мимо компании с гитАйреми, мимо собравшихся у «Ракушки» художников — здесь было их излюбленное место, отсюда видно и море, и хребет Дали над городом.

Вскоре они уже сидели в «Ракушке», на дне отдельного углубления с зеркально-темным полом, сверкающем солнечными бликами, словно вода. Прозрачный потолок над ними выгибался, как створка раковины. Ильгет сосредоточенно изучала меню. Потом нажала несколько кнопок против выбранных блюд. Арнис, сделав то же со своим листом, небрежно бросил его на стол.

— Нас ведь не слышат? — спросила Ильгет, — мы взяли звукоизоляцию?

Действительно, в «Ракушке» можно было выбрать место так, чтобы слышать музыку с эстрады внизу, а можно — полностью изолированную кабинку, так, словно никого нет вокруг. Арнис с Ильгет сейчас взяли второе.

— Секретами хочешь поделиться? — улыбнулся Арнис.

— Я про Анзору... Дэцин вот говорил, что он там провел почти год. А когда, интересно, он успел? Ведь я его знаю уже, слава Богу...

— Иль, Анзору мы разрабатываем уже лет десять. Я думал, ты знаешь. Она нам всем уже снится давно, я все ждал, когда же мы начнем.

— А почему мы не начинали так долго?

— Мы и сейчас толком не знаем, как подступиться. Наверное, осенью большую разведку проведем.

— А я думала, это уже будут действия...

— Нет, Иль. Тут все дело в тактике, не надо забывать об информационной стороне. Видишь, там сагон на редкость хитрый... и очень мощный, наверное, из всех, кто нам известен, он самый мощный. Похоже, что он там один. Поэтому много лет вообще не могли доказать сагонское присутствие. То есть как бы ясно, что на планете творится неладное. Но... доказательств нет. Иль, там погибло человек десять, только собирая эти доказательства. Тот же Энгиро... Я его даже знал, он где-то возраста Дэцина.

— Но сейчас есть доказательства?

— Видишь, ясно, что на планете происходили процессы, вызванные чьим-то вмешательством. Само по себе все это произойти не могло. Ну ты же знаешь, там эти две сверхдержавы... Видимо, во главе одной из них стоит сагон, но он как-то воздействует и на вторую. Это по инфопотокам вычислили. Но вот в какой... предполагают, что все-таки в Бешиоре.

— А в Лервене? Этот Цхарн?

— Да, тоже... в общем, толком ничего не известно. Дэцин сам работал в Лервене в какой-то общине. Там их держат на легких наркотиках всю жизнь, практически Лервена уже выглядит так, как будто сагонское нашествие завершено. Все в рабочих общинах, вся страна — военный лагерь. Но... дэггеров они не производят. Из предметов материальной культуры сагонов у них нашли только эти милые штучки, вроде болеизлучателя... Но это, ты понимаешь, еще не стопроцентное доказательство. Сейчас многие шибаги эти вещи держат, они в Галактике уже распространились. А больше ничего найти не удалось. Но сейчас у них началась большая война между сверхдержавами, и Бешиора начала использовать дэггеров.

— Да, это я поняла.

Ильгет помолчала.

— Арнис... я вот думаю... Фитюльке уже год. Может быть, мне надо в следующий раз...

— Ты хочешь? — Арнис взглянул на нее. Ильгет отвела взгляд.

— Знаешь... сама не знаю, если честно. С одной стороны, на Квирине так хорошо... С другой, если ты туда, то лучше бы и я тоже. Арли, конечно, я нужна, но ведь когда-то все равно придется.

Арнис ответил не сразу.

— Давай подождем, Иль, — сказал он, — я думаю, что надо подождать хотя бы до полутора лет. Ну давай уже эту акцию ты пропустишь, может быть, в следующий раз. Тем более, за меня бояться не надо, в этот раз никаких боев не будет...

— Ну да, — проворчала Ильгет, — сам говорил, десять человек погибли, собирая информацию.

— Ну, нравы у них там крутые, конечно. Впрочем, как и везде, где сагоны появляются. Но это все же не бои с дэггерами.

В воздухе появилась гравитележка, нагруженная блюдами. Арнис, как всегда, был консервативен — скрэт, жареные крылышки чипп, перечный салат. Ильгет заказала новое, рекламируемое рестораном блюдо — мясные тефтели в гнездах (состоящих из невероятно острого салата), а также капеллийский сыр и салат из фруктов. Вино, к сожалению, ей по-прежнему было заказано. Арнис не взял спиртного из солидарности. Он разлил по бокалам сок.

— Ну давай выпьем! За тех, кто наверху.

Вскоре проблема со следующей акцией разрешилась сама собой. Ильгет не могла лететь на акцию — она снова была беременна.

И опять девочкой. Это известие слегка расстроило Ильгет. Зато Арнис почему-то радовался.

— Господи, Иль! Да это же так здорово, девочка! Вот такая же, как Фитюлька, представляешь? Какие они будут сладкие.

— Ну все равно... я сына хочу. Неужели ты не хочешь? Я думала, мужчины все...

— Не знаю даже. Наверное, сына тоже было бы интересно. Но это же не последний у нас ребенок, как ты думаешь?

— А если я больше не смогу? — прищурилась Ильгет.

— Как Бог даст. В любом случае, я очень рад, что девочка.

Впереди еще было целое лето, полное счастья, любви, тишины.

Однажды Арнис отдежурил ночью, вернулся домой в половине шестого утра — его девочки еще спали. Он принял душ, заглянул в спальню, полюбовался лицом спящей Ильгет. Потом он взял демонстратор, микропленку и удалился в комнату Арли. Вскоре малышка проснулась. Арнис отложил очки, переодел девочку, сделал с ней гимнастику. В это время в дверях появилась Ильгет.

— Арнис? — ее руки обвили шею мужа, — Господи, ты же дежурил всю ночь! Я могла бы и проснуться...

— Зачем? — удивился Арнис, — какой смысл? Я уж теперь спать не пойду, знаешь ли. Пошли бегать?

И было обычное утро. Они помолились у Распятия, потом сбегали на зарядку, поплавали в бассейне. Ильгет умылась и покормила дочку, тем временем Арнис накрыл на стол. Он всегда накрывал для завтрака. В этот раз он выскочил в сад и нарвал букетик лиловых эргусов, они сейчас, в июле, цвели, их было полно повсюду. Подумав, он поставил на стол не обычную посуду, а яркий пластик — как для пикника, и цветы водрузил на блюдце Ильгет.

Она снова была тронута, даже не зная, что сказать... Но после завтрака заявила.

— Слушай, ну теперь все, теперь ты спать пойдешь.

— Иль, — сказал Арнис, — если честно, я не очень-то хочу спать... Давай я еще до одиннадцати посижу с Фитюлькой, а потом уж ты...

— Арнис, ну нет! Мне просто стыдно... ты работал всю ночь.

— Да какая эта работа! И главное, сейчас мы так освежились, я все равно не засну. И я сам хочу с Фитюлькой с утра позаниматься с картинками. Давай ты посиди в СИ пока! Или займись чем хочешь. До одиннадцати...

Вообще-то Ильгет это было очень удобно — с утра самая лучшая концентрация и работоспособность. И она быстро поддалась на уговоры.

Арнис вообще умел уговаривать. И всегда все получалось так, как он хотел — но почему-то хотел он всегда, чтобы было хорошо и удобно Ильгет.

Она ушла в работу, поставив таймер на одиннадцать (чтобы не забыть... а то ведь Арнис не напомнит). Прочитала два очередных небольших романа, определила их код. Написала аннотацию. Работа была увлекательной, Ильгет с трудом оторвалась по сигналу таймера. Пошла в детскую. В детской Арнис лежал на полу, мирно посапывая, малышка деловито ползала по нему и трясла при этом демонстратором, из которого уже вылетела микропленка. Ильгет, чувствуя нестерпимые угрызения совести, подхватила девочку. Арнис тут же проснулся и сел, потряс головой.

— Уф! Иль, прости... буквально вот пять минут. Играл тут с Арли и... чего-то убаюкался.

— Ну теперь-то ты пойдешь спать.

— Теперь-то пойду, — согласился он. И вдруг улыбнулся, — только ты посиди немного со мной, Иль?

Арнис разделся и лег в кровать — в одежде и не отдохнешь как следует. Ильгет присела рядом, выпустила Арли на пол, подсунув ей для изучения любимую игрушку из веревочек и шариков.

Ребенок сосредоточенно занялся игрушкой. Ильгет прилегла рядом с Арнисом, тихо гладя его по голове.

— Любимый, — сказала она тихо. Арнис прикрыл глаза.

— Иль... я просто помираю, когда ты так говоришь.

— Любимый, — повторила она. Потом, помолчав, вдруг сказала, — и все-таки знаешь, стыдно мне как-то.

— Что? — сонно спросил Арнис.

— Вот опять я тебе поспать не даю... ладно, потом.

— Нет, ты говори, говори, — Арнис широко открыл глаза, — я теперь не засну от любопытства.

— Ну понимаешь... я вот слышала — всегда один любит, а второй позволяет себя любить. Я вот объективно смотрю, и вижу, ты столько делаешь для меня. А я...

Арнис чуть приподнялся, посмотрел на нее серьезно.

— Иль, — сказал он, — но я же тебя люблю.

Ильгет поцеловала Арниса.

— Милый... но я-то ведь тебя тоже люблю. И я никак, ну никак не могу сделать для тебя так много, как ты для меня делаешь. Получается, что ты все время отдаешь, а я получаю.

— Солнце мое, — прошептал Арнис, — ты так много мне даешь. Ты подарила мне Арли. И вообще... такое счастье, какое ты мне даешь — ну нет такого больше на земле. И потом, Иль, — сказал он другим тоном, — мне вовсе не кажется, что ты мало делаешь для меня. Вполне достаточно! Это у тебя какие-то комплексы...

— Может быть, — согласилась Ильгет, подумав, — я все время боюсь... у нас все просто настолько хорошо, что я боюсь, вдруг станет иначе.

— Совершенная любовь не знает страха, — пробормотал Арнис, — Господь поможет нам.

— Да, ты прав, конечно же!

— Иль, спой мне колыбельную, а? А то я все-таки не засну сегодня.

Она положила руку на глаза Арнису. И тихо запела, под жизнерадостное гуканье Арли.

Лунный свет, как мед, ложится

На твое окно.

Что ж тебе, малыш, не спится?

На дворе темно.

Светят звезды в черном небе,

Их полным-полно.

Ты на них ни разу не был -

Спать пора давно.

Вскоре опять Ильгет осталась одна. Она даже не знала точно, что, собственно, собирается делать отряд на этой таинственной Анзоре. Ее не посвящали в детали. Какая-то разведка...

Все было, как обычно. Разве что с Арли стало потруднее, пожалуй — отсутствие Арниса ощущалось. Но какие это трудности... Ильгет все равно успевала и работать в СИ, и немного тренироваться. В октябре в Коринте проводили выставку собак, как всегда, сопряженную с рабочими испытаниями. Ильгет выставила Ноки, несмотря на свой уже довольно большой живот. От хендлера и не требовалось большого напряжения. В экстерьерном ринге Ноки оказалась 6й — отличный для Коринты результат, а на испытаниях, несмотря на отсутствие диплома, еще улучшила свои показатели, и в итоге вышла на четвертое место среди собак моложе трех лет.

Еще Ильгет продолжала писать роман.

Удивительно — неисповедимы гормональные изменения — в этот раз беременность и наличие маленького ребенка нисколько не мешали Ильгет писать. Она еще раз съездила в монастырь дарит. Собирала информацию об Эдолийской империи — иногда ей казалось, она уже живет наполовину в том времени.

Но самым главным для Ильгет все-таки оставалась малышка, растущая внутри, и маленькая Арли, личность которой уже начала проявляться. К полутора годам Арли заговорила, и сразу — целыми предложениями, это тоже нормально для квиринского ребенка. Девочка была необыкновенно очаровательной — светлые волосы, разве что чуть потемнее, чем у Арниса, золотистого оттенка, и глубокие, унаследованные от матери, большие карие глаза. На нее даже на улице оглядывались — такое странное, будто неземное очарование излучало личико ребенка, его темные внимательные глазки. Характер у Арли был живой и упорный, скорее мальчишеский, она почти никогда не плакала, предпочитала играть одна, на прогулках смело (даже слишком смело, с точки зрения Ильгет) исследовала местность, любила лазать и плавать.

Арли давно запомнила несколько коротких молитв, и теперь по утрам, когда они молились вдвоем, забавляла и умиляла Ильгет своим лепетанием: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь».

Ильгет каждый день описывала для Арниса все новости, все милые словечки, все проделки Арли, вкладывала в письма новые и новые снимки... Она знала, что Арнис не получает писем, и может быть, вообще не получит. Требования конспирации. Но пусть будут...

По крайней мере, ощущение, что хоть что-то можно сделать для него... хоть чем-то помочь. Хотя бы ласковым словом. И кто знает, может быть каким-то образом он слышит ее и чувствует там, на Анзоре.

Арнис молча смотрел, как собирается Дэцин. Их поселили в одной комнате, для Лервены это — даже роскошь, комната на двоих. Маленькое такое помещеньице, на стене — «Глаз Цхарна», трехцветный символ на красном-белом плакате (цвет крови и цвет внутренней чистоты). Неровная желтоватая краска на стенах, от уровня головы стены и потолок выбелены, и побелка давно уже постарела. Две железные койки, шкаф, дверь в туалет. Боже мой, и это — роскошная гостиница для высоких гостей, а как же живут сами лервенцы? Дело тут не в бедности, нищету Арнису случалось видеть.

Дэцин насвистывал марш юных цхарнитов, действительно, привязалась мелодия, все время по радио крутят. Перед крошечным тусклым зеркалом причесал свои жидкие коротенькие седые волосы, затянул красно-белый шнурок на шее, в знак уважения к принимающей стороне... потом снял шнурок — сегодня ему встречаться с беши, и ни к чему подчеркивать приверженность именно к лервенской стороне. Правильно, подумал Арнис. Пусть думают, что космическим цивилизациям безразлично, с кем сотрудничать (тем более, так оно и есть).

Дэцин стал складывать микропленки и аппаратуру, продолжая насвистывать. Арнис лежал на своей койке, закинув руки за голову. Ему на завод только к одиннадцати, успеется. Вот что будет сегодня с Дэцином? От беши ведь можно ожидать всего, они могут прихватить даже дэггера, а никто не поручится, что в коллективной памяти дэггеров не хранится облик старого члена ДС. И однако Дэцин — официальный глава их делегации, от визита не отвертеться. Да и действительно важна эта встреча...

В Бешиоре работать гораздо труднее. Оттуда редко возвращаются. Даже лервенцы проникнуты мистическим ужасом в отношении беши.

— Арнис, — Дэцин спокойно и весело смотрел на него, — проводи меня немного, до машины.

Арнис без лишних слов вскочил. Они никогда не говорили откровенно в комнате. Да и говорили только по-серетански. Гостиница напичкана примитивной подслушивающей аппаратурой, однако обезвредить ее нельзя... Ведь мы — простые бесхитростные серетанские торговцы.

Вслед за командиром он вышел на крытую колоннаду, приветливо кивнув засыпающему часовому-цхарниту с реликтовой винтовкой. Спустились вниз. Дэцин достал индикатор и медленно провел им в воздухе сверху вниз. Прибор молчал — их одежда была свободна от «жучков».

— Вот что, Арнис, — сказал Дэцин, — я сомневался, стоит ли передавать эту информацию, потому что не знаю, насколько она важна на самом деле. Но думаю, что может пригодиться...

Он помолчал. Молчал и Арнис, глядя на командира.

— Это на случай, если я не вернусь, — подчеркнул Дэцин, — На Квирине ты найдешь человека по имени Ландзо Энгиро...

— Энгиро? Родственник?

— Не совсем. Это неважно. Запомни — Ландзо. Он работает ско. Молодой парень, моложе тебя. Он с Анзоры.

Арнис удивленно поднял брови.

— Не думал, что на Квирине есть эмигранты с Анзоры.

— Боюсь, это единственный случай. Уникальный. Так вот, он лервенец. Ты найдешь его, расспросишь, и постараешься привлечь к работе в ДС. Я давно наблюдаю за ним... Он на Квирине уже лет пять. Но мне хотелось, чтобы парень вначале освоился, поработал. Тем более, он не обманул надежд и стал работать именно в СКОНе. Могут быть проблемы с... ну ты понимаешь — с патриотизмом, и все такое. Может быть, он не станет работать против своих же соотечественников. Выясни это заранее. Этот парень может быть очень полезным.

— Более подробной информации... — начал Арнис. Дэцин помотал головой.

— Он тебе сам все расскажет, но это неважно. Просто есть предчувствие, что этот парень сильно связан с пресловутым здешним сагоном. А этого сагона нам надо как-то вытащить на разговор.

— Хорошо, — сказал Арнис, — я все сделаю.

Дэцин протянул ему руку, Арнис сжал небольшую сухую ладонь.

— Ну все, я пошел.

— Храни вас Господь, — ответил Арнис, глядя ему в глаза. Дэцин зашагал к автомобильной стоянке. Арнис помолился про себя за командира. Сегодня может случиться все, что угодно.

Он вернулся к гостинице. Пора уже собираться на завод.

505й отряд изображал делегацию серетанских торговцев, прибывших, дабы обсудить некоторые детали предстоящего торгового договора с Лервеной. Сагон мало помогал Лервене, а беши уже применяли дэггеров, и надежды на победу в войне было мало. Видимо, сагон сделал ставку на Бешиору в деле унификации мира. Лервенцы хватались за соломинку — может быть, удастся договориться с Серетаном или иными развитыми космическими цивилизациями. Проще всего они могли бы обратиться к Федерации, но это было невозможно по идеологическим соображениям. Квирин считался здесь главным врагом, хотя и потенциальным. Но даже и тайные переговоры с Квирином ничего бы не дали, потому что Этический Свод запрещал поставлять оружие — пришлось бы самим его создавать на основе иных технологий, а это займет слишком много времени. Поэтому переговоры вели с Серетаном.

Но серетанскую делегацию задержал отряд ДС и в настоящее время серетанцы изливали свое возмущение на одной из сконовских баз. А вместо этой делегации на Анзору прибыл Дэцин со своими людьми.

Арнис считался специалистом в области индивидуального оружия близкого боя. В последние дни он работал на заводе по производству боеприпасов, расположенном неподалеку от Баллареги, в соответствующей юношеской общине. Да, на этом заводе работали только подростки и молодые люди — от 9 лет (как положено по Заветам Цхарна) и до 23-24, до женитьбы или перевода во Взрослую общину.

Арнис медленно шел по сборочному цеху, вглядываясь в лица девушек, стоящих вдоль конвейера. В этом цеху работали почти исключительно девушки. Маленькие ловкие руки проворно собирали запалы для гранат, медленно ползущие по ленте, разговаривать работающим было некогда. Лица все бледные и болезненные. Не обязательно худые, нет, есть и полные, но почти не встретишь здорового красивого лица, глаза не блестят. Биофабрика, вот на что это похоже, подумал Арнис. Девушки обменивались короткими репликами, работали слаженно, легко... И так десять часов в сутки. Десять часов собирать запалы для гранат, которые кто-то там будет швырять в противника, а кто-то, может быть, подорвет себя, чтобы не попасть в плен. Иной жизни они себе просто не представляют. И еще — все они были немного похожи на Ильгет. Непонятно, чем... может быть, этой слабой болезненностью? Так вроде бы Ильгет сейчас выглядит не так уж плохо, она здорова... нет, понял Арнис, Ильгет как раз этим и отличается от квиринок. Она никогда не выздоровеет до конца. В ее глазах так навсегда и застыл этот непостижимый страх, словно робость перед жизнью, и лицо навсегда останется поблекшим и серым, его можно чуть-чуть оживить косметикой, но по сути оно вот такое, и даже не сказать, в чем тут суть, ведь цвет лица, свежесть кожи, блеск глаз — все совершенно нормальное. Может быть, выражение? Его нельзя уже изменить, как нельзя удалить черные точки с лица. Пожалуй, вот выражением Ильгет и напоминает этих лервенских девчонок, ближе к ним, чем к нам, выросшим на Квирине. Острая жалость коснулась сердца. Арнис замедлил шаг.

Ничего. Это тот случай, когда он сможет помочь. Этим девочкам — тоже. Рано или поздно на Анзоре прекратится война, жизнь станет другой.

Две девочки лет десяти, в таких же серых халатах и платочках, закрывших волосы, быстро подметали цех, протискиваясь между линиями конвейера. Арнису вспомнилась Арли. Может быть, она уже и говорить начала по-настоящему... Иль наверняка пишет, но когда он получит эти письма? Девочки работали сноровисто, их движения казались судорожными. Господи, подумал Арнис, помоги мне изменить их судьбу. Я не хочу, чтобы они страдали. Я не хочу, чтобы они жили в рабстве. А они ведь живут в рабстве, может быть, худшем, чем на планетах Глостии.

Они такие же, как Иль, как Арли... их мог бы кто-то любить. Они так же хотят любви, ласки, тепла... но они не знают даже своих родителей. Как доверчиво тянется Иль к ласке, как расцветает ее лицо, как легко сделать ее счастливой. И эти девочки — точно так же. Всех жалко, но особенно почему-то жалко девчонок.

Арнис миновал линию, вышел в проход, над которым сиял лозунг — на красном белые крупные буквы:

«Под знаменем Цхарна — вперед, к победе!»

Лозунгов здесь очень много.

— Гир инженер, — негромко сказал кто-то у него за спиной. Арнис обернулся.

— Добрый день, гир Эгарен.

— Добрый день, — рядом с Эгареном, директором завода, стоял какой-то незнакомый тип, очень длинный, светлоглазый.

— Позвольте вам представить, гир Кейнс — это наш Старший Воспитатель общины, Тээри.

Арнис слегка поклонился по-лервенски.

— Меня зовут Кейнс, я...

— Я наслышан о вас, гир Кейнс, — сообщил старвос, улыбаясь, — значит, будем перестраивать наш завод? На современный, так сказать, лад?

— Ну, перестраивать — это уж ваше дело, — сказал Арнис ему в тон, — я всего лишь помогу, проконсультирую... Я простой инженер.

Завод собирались перестраивать для производства аннигилирующих зарядов. Собственно говоря, проще было бы построить новый, даже старые корпуса использовать — и то глупо, их придется укреплять. Но так уж решило правительство Лервены. И Дэцин поддерживал эту мысль — ведь именно военные заводы и были целью разведки.

— Если у вас есть немного времени... — Тээри доверчиво коснулся его рукава, — я бы хотел с вами побеседовать.

Арнис внутренне порадовался, это неплохо... возможно, удастся заглянуть в какие-то еще неизвестные уголки Общины. Он посмотрел вопросительно на Эгарена.

— Я вам не нужен, гир директор?

— В два часа, как договорились, мы проведем планерку, все посмотрят ваши чертежи, и окончательно распределим все. Как положено, — добавил директор, — а до тех пор... что ж...

Арнис с Тээри мирно пили чай (лервенский горьковатый напиток) в Уголке Общинника. Сейчас Уголок пустовал — все были на производстве. Арнис разглядывал плакаты, развешанные по стенам, призывающие к труду во имя Цхарна, к дисциплине и чувству общности.

Идеальная питательная среда для сагона. Возможно, им же инициированная — но доказать это сложновато. Общинники, не знающие семьи, разрозненная масса, постоянная промывка мозгов, мужчины сплошь наркоманы. А самое главное — общая идеология, внушаемая свыше, главный пункт уязвимости в информационной войне. Эта идеология не обязательно должна быть плохой. В конце концов, христианская Эдолийская империя погибла по этой же причине. Беда в том, что в массовую идеологию очень уж легко встроиться сагону и переделать ее под себя. Когда информационный поток так однороден, достаточно лишь стать его источником...

Ведь в Бешиоре сагон перестроил под себя само христианство! Пусть оно выродилось в ересь под его влиянием, но ведь первоначальный источник был абсолютно чист. Пусть Церковь где-то и сохранилась в Бешиоре — в лице, может быть, двух-трех гонимых, но ясно ощущающих в сердце Христа, людей. Но сама Бешиора изменилась до неузнаваемости.

Так и здесь в Лервене... откуда возник этот таинственный культ Цхарна? Неважно, главное, что сейчас сагону очень легко использовать культ для себя. Возможно даже, что Цхарн — и есть тот самый сагон. Вот только нет реальных признаков его присутствия в Лервене.

— Гир Кейнс, вам, наверное, странно здесь? — Тээри доброжелательно улыбался, — наш энтузиазм, — он провел рукой, указывая на плакаты и лозунги.

«Это говорит не об энтузиазме, а о необходимости его искусственно накачивать», — подумал Арнис. Вслух он сказал.

— Да, непривычно, конечно. У нас на Серетане все иначе. Но думаю, что это не будет препятствием для нашего сотрудничества.

— Да, конечно, — согласился Тээри. Отхлебнул чай. Интересно, подумал Арнис, они этот свой наркотик — сенсар — в чай не добавляют? Что-то голова стала подозрительно легкой. И спросить неудобно.

— Да... ведь люди — это моя специальность, гир Кейнс, — продолжил старвос, — я всю жизнь работаю с людьми, с молодыми ребятами.

— И девушками, — ляпнул Арнис. Он сказал это, потому что лица девушек с конвейера все стояли перед глазами, но прозвучало — как скабрезность.

— Да, конечно, и с девушками тоже. И с детьми, ведь здесь живут и дети, — добавил Тээри.

— Ну, я чистый технарь, — неопределенно сказал Арнис.

— Вот и нововведения эти... они меня беспокоят, скажу вам откровенно, гир Кейнс. С технической стороны все это хорошо и прекрасно. Мы будем выпускать... если я ошибаюсь, поправьте меня — эти самые аннигиляционные заряды, очень эффективно, просто замечательно. Но вот что будет с нашими людьми... Ведь для производства этих зарядов нужно всего около... кажется, два десятка людей, так?

— Даже меньше. Но хорошо обученных, — подтвердил Арнис.

— И вот как же быть с остальными?

Арнис пожал плечами.

— У вас много детей. Они могут просто учиться. У нас дети не работают.

— Хорошо, оставим этот вопрос, хотя согласно нашим представлениям, труд на благо общества — необходимый компонент воспитания. Но как же быть со взрослыми — ведь здесь их тоже много? Чем их занять? Я понимаю, вы не специалист... просто делюсь сомнениями. Как этот вопрос решается на Серетане — ведь вы высокотехнологичное общество?

Господи, как же там у них на Серетане?

— У нас воспроизводство населения давно прекращено, и людей достаточно для того, чтобы обслуживать существующие предприятия... многие работают в сфере обслуживания, ну, вы понимаете — отели, транспорт, больницы, туризм, развлечения. Может быть, у вас должно будет увеличиться количество развлечений? — предположил Арнис, — у вас очень суровая обстановка.

— Вот об этом я и говорю, — сказал Тээри, — наш аскетизм и суровость — основа идеологии. Мы счастливы именно нашей бедностью, нашим полувоенным бытом. Я даже не представляю... вы знакомы немного с Заветами Цхарна?

— В общих чертах, — Арнис знал эти Заветы наизусть.

— Я даже не представляю, как мы будем жить, если у нас появится большое количество незанятых рук... отели, вы говорите, туризм, развлечения? Как это согласовать с нашим порывом вперед, с нашей пассионарностью? Я говорю сейчас не о нашей Общине, я о целом.

— Исследуйте Космос, — Арнис пожал плечами, — перестраивайте свой мир, основывайте колонии на иных мирах. Уж для пассионарности приложение в мире всегда найдется.

— Космос, — с сарказмом вздохнул Тээри, — это же несерьезно, вы разве не чувствуете? Космос холоден и чужд человеку. Ведь и вы, серетанцы, не очень-то стремитесь к его исследованию.

— Да, но нас устраивает жизнь на планете.

— Я боюсь, гир Кейнс — я не предъявляю вам претензий, вы-то простой исполнитель — но я боюсь за нашу страну. Война, нищета, бедствия — все это не так опасно для нас, как сытость и благополучие. Сытость сразу погубит наши Заветы, нашу Общину.

Господи, подумал Арнис, так имеет ли право на существование община, которая в принципе не допускает, что люди могут быть сытыми и благополучными?

— И если говорить даже вот о стоящих передо мной насущных задачах... Все так непросто! — пожаловался Тээри, — как мне справиться с моими людьми? Они не смогут жить в безделье. Начнется анархия. Даст ли нам правительство новое задание? И какое? А если ваши технологии внедрят повсеместно... У общинников появятся собственные дома, питание станет общедоступным, они станут богатыми — и что мы им скажем тогда? Они же превратятся в толпу зверей...

— Гир Тээри, — мягко сказал Арнис, — Но ведь на других планетах люди не превращаются в зверей, несмотря на богатство. По крайней мере, не все и не везде. Я думаю, что и у вас обойдется.

— Ну хорошо, гир Кейнс, — согласился Тээри, — но вот поставьте себя на мое место. Вам вообще случалось руководить людьми?

— Да.

— На производстве?

— Не только. Я был офицером. Раньше. Случалось.

— Тогда вы сможете представить мое положение. Вот поставьте себя на мое место. Хорошо, если нам дадут новое задание, скажем, отправят на лесоповал. А если нет? А возможно, что и нет, руководству сейчас не до того, все увлечены этими вашими технологиями, да и война идет... У вас остается пять тысяч ребят, молодежи, совершенно ничем не занятой и не привыкшей к досугу. Что бы вы сделали? Если работы нет...

— Я не совсем понял. А зарабатывать на жизнь...

— Нет, это несущественно. У нас снабжение не связано с производством, нас будут кормить все равно. Просто подумайте, чем их занять.

Арнис задумался. Отхлебнул чаю — ну и гадость все-таки... и без сахАйре.

— Наверное, можно было бы перейти к сельскому хозяйству, — предположил он, — если вам не помогут сверху. Может, есть какие-то дополнительные производства, которые можно развернуть? Ну там, мебель делать или еще что... И у вас тут свободного пространства много, на Серетане этого почти нет, вы можете распахать степь, засеять чем-нибудь, вырастить. Животных завести сельскохозяйственных. Это можно делать хотя бы для собственного питания... Я посмотрел, чем у вас кормят общинников — это же есть невозможно. Они хоть мясо иногда получают?

— Хотя мясо Цхарном не рекомендуется к употреблению... но раз в неделю получают, — ответил старвос.

— Вы очень бедно живете, а можно было бы что-то сделать. Потом, можно пока жилые корпуса перестроить, — Арнис начал увлекаться идеей, — ремонт сделать, покрасить. Для девушек организовать швейную мастерскую, пусть сошьют новую форму... если, конечно, вам сверху ткань выделят, ведь купить у вас нельзя, я так понимаю? Ну и... организовать их досуг. Может, вечернее образование какое-нибудь? Спорт можно, кружки спортивные. Да мало ли что можно... театр организовать, например.

Арнис замолчал. Так, кажется, квиринца понесло. Не надо забывать, что ты — серетанский торговец. Но что можно было бы сказать не выходя из образа? Только «не знаю, меня это не касается». А разговор ведь интересный! И куда-то он еще выйдет?

Тээри скептически улыбался.

— Все, что вы предлагаете, гир Кейнс... Это прекрасно звучит. Беда только в том, что это никак не совместимо с нашей жизнью. С нашими заветами. Мы так воспитаем не цхарнитов, а каких-то индивидуалистов... думающих не о стране и Общине, а о своем брюхе, о досуге, о чем угодно, только не о Главном. Но самое-то главное — может быть, с серетанцами это бы и получилось, не спорю. Но с нашими... Вы вообще-то с нашими людьми знакомы?

— Ну... немного. Я больше, конечно, общался с руководством.

— Пойдемте, гир Кейнс. Познакомитесь немного.

— Они сейчас все на производстве, но упаковочный цех у нас сейчас простаивает, у девушек выходной. Я бы предпочел вам показать юношей, это более наглядно, но...

Тээри достал какой-то пульт, пощелкал кнопками, и стенной экран засветился.

— Вот посмотрите. Пожалуйста.

Арнис понял, что сейчас произойдет, и от одной этой мысли ему стало нехорошо. Ведь это же девушки... мало ли что. А если кто-то переодевается? Нельзя же так!

На экране возникла комната с шестью железными койками, шкафом и столом. Девушки — лет семнадцати — в тех же серых робах (юбка, куртка), только без платков — сидели и лежали на койках. Те же испитые серые лица, постоянное выражение затравленности в глазах. К счастью, никто не переодевался.

— Вы наблюдаете все комнаты? — безучастно спросил Арнис, — постоянно?

— У нас есть такая возможность, — ответил Тээри. На экране одна из девушек — с рыжеватыми пушистыми волосами — лениво произнесла.

— Мики, ты мне компанию не составишь? Курить хочется, сил нет.

— Ну кури, — буркнула другая, смугленькая и миниатюрная. Третья, лежащая на койке с вязанием в руках, сказала:

— Диль, ты когда-нибудь влипнешь, это точно. И нас еще подведешь.

— Да ну тебя, — рыжая Диль вскочила, направилась почему-то в угол, присела на корточки. И вскоре в ее руках оказалась самокрутка, она задымила. Вернулась на койку.

— Так, — пробормотал Тээри, — вот, пожалуйста, полюбуйтесь! Как я вовремя включил... Я это давно подозревал. Вы знаете, девушкам запрещено курить сенсар. Они будущие матери. Они это знают, но — вот видите, пожалуйста. От юношей нахватались. И еще неизвестно как, вполне возможно, что за сенсар они платят натурой, если вы понимаете, что я имею в виду! Великий Цхарн! Гир Кейнс, вы хотите составить мне компанию? Заодно познакомитесь с нашими людьми поближе.

Они спустились на второй этаж общинного здания. Удивительно, думал Арнис, везде одна и та же обстановка, неровно крашенные грязные стены, выше уровня головы — побелка, и на стенах сплошь — лозунги, стенгазеты, плакаты... И везде ощущение казенного. Даже на какой-нибудь космической безатмосферной базе, и то более теплая домашняя обстановка.

А ведь это их дом. Здесь они живут, растут, взрослеют. Тээри распахнул дверь в спальный отсек.

— Здесь у нас живут взрослые.

Знаю, подумал Арнис. Дети живут чаще всего в огромных спальнях человек по сто. Тээри открыл дверь одной из комнат, не озаботившись тем, чтобы постучать. Арнис успел заметить, как судорожным движением рыжая Диль спрятала самокрутку. Девушки мгновенно повскакивали с мест. Мики быстро застегивала кофточку — она валялась на кровати, и застежка разошлась сама собой. Тээри направился прямо к Диль.

— Итак? — спросил он, остановившись против нее. Девушка промолчала, — покажи карманы.

Диль стояла, не двигаясь, лицо ее — некрасивое, скуластое и почти квадратное, быстро наливалось краской.

— Пятьсот шестая, — сказал Тээри внушительно, — я жду.

В его голосе был напор. Арнис испытывал страшную неловкость, сцена была отвратительной... Но что же сделать? Диль вдруг выхватила из кармана самокрутку, которая мгновенно оказалась в руках старвоса.

— Да, — удовлетворенно-скорбно произнес Тээри, — я так и думал. Очень печально. Очень!

Рукава серой робы были коротковаты Диль, и на запястьях Арнис заметил четкие темные полоски, номер, навечно вбитый в кожу. Взгляд девушки был затравленно-нахальным, лицо — грубым и серым, она выглядела нездоровой и некрасивой, как и все здесь... Пожалуй, только рыжеватые пушистые волосы придавали ей очарование. Луч света вдруг упал сквозь окно и заискрился в ее волосах, и сердце Арниса вздрогнуло, он узнал этот золотой оттенок. Так же вот искрились на солнце волосы Ильгет... гораздо темнее, к тому же гладкие — но вот так же они сияли.

Тээри обвел взглядом остальных, притихших своих подопечных.

— И как вам не стыдно! Ваша подруга, член общины, на ваших глазах губит себя и свое здоровье... И вы не остановили ее! И я до сих пор не знал об этом, и узнал только благодаря случайности!

— Гир Тээри...

— Мы хотели, — две девушки заговорили одновременно.

— Мы хотели вам сообщить, как раз сегодня...

— К сожалению, вы не успели, — саркастически заметил Тээри, — все получают по двое суток административных работ. А ты, — он посмотрел на Диль, — твое поведение будет рассмотрено на сегодняшнем собрании...

Девушка опустила голову.

— И сегодня в девять я жду тебя в моем кабинете.

Диль вздрогнула. На лице ее вдруг возникло искательное выражение, наглости не осталось и следа.

— Гир Тээри... у меня это в первый раз, я клянусь вам. Я никогда раньше.... простите меня! Пожалуйста, простите! Дайте мне тоже административную... я сколько угодно буду работать! Пожалуйста!

Тээри молча повернулся и вышел. Арнис последовал за ним.

— Гир Тээри, — негромко сказал он в коридоре. Старвос обернулся.

— Вы не можете... по моей личной просьбе... простить эту девушку?

Лицо старвоса скривилось.

— О чем вы, гир Кейнс? Вы видели, какие они... и это еще лучшие. Вы еще не видели наших юношей. Это стадо, толпа.

— Что будет этой девушке? — спросил Арнис, — болеизлучатель?

— Поймите, гир Кейнс, вы не знаете нашей жизни. Вы даже не представляете, что здесь может начаться... если хоть что-то изменить. А что касается девушки... вот я сейчас ее прощу, а завтра она опять найдет сенсар.

— А если не простите... это поможет? Ведь наркотическая зависимость...

— Не поможет, — согласился Тээри, — но другим будет неповадно. Эти пятеро прекрасно все видят, и они не начнут курить.

— Но ведь ее жизнь — это ад, в таком случае.

— А вы хотите превратить в ад жизнь всех остальных?

Арнис помолчал, проглатывая горечь. Здесь ничего не сделаешь. Ничего... надо ждать. Господи, помилуй и помоги нам!

— Наверное, вы правы, — с трудом сказал он, — но у вас тяжелая работа.

В декабре Арнис вернулся домой.

Вернулся весь отряд, никто не пострадал на Анзоре. Ильгет была счастлива. Она не надеялась, что Арнис вернется к Рождеству. А может быть, и к рождению ребенка... Но Арнис успел, и сразу же взял на себя все заботы об Арли, которая поначалу отнеслась к нему с некоторым подозрением и не сразу признала. Он улетал, оставляя еще несмышленыша, а встретил маленького и очень разговорчивого человечка.

Ильгет было трудновато справляться с Арли, носить ее на руках — живот очень мешал. Белла почти переселилась к ней, каждый день брала малышку на себя, но теперь такой необходимости не было. Ильгет сразу же ощутила огромное облегчение, Арнис не только взял на себя весь уход за Арли, но еще и ее саму оберегал так, будто она была хрустальной. При этом он очень заинтересовался романом Ильгет и просил ее каждый вечер читать ему вслух то, что было написано сегодня.

Обсуждали они и Анзору. Арнис говорил, что ему хотелось бы побывать и в Бешиоре, как социопсихологу — взглянуть однажды своими глазами. Но и Лервена — это совершенно уникальное что-то, такое само по себе просто возникнуть не может.

— Тем более, раньше у них была нормальная монархия. Просто удивительно.

Он начал писать статью-отчет об Анзоре, пока просто для себя, но собираясь в будущем поделиться хотя бы со своим наставником-социологом. Очень хотелось систематизировать увиденное, провести анализ.

— В общем-то, мне повезло, — сказал он как-то, — работая в ДС, можно наблюдать столько разных обществ...

— Ну, работая в СКОНе, ты бы тоже имел такую возможность, — возразила Ильгет. Арнис покачал головой.

— Для ско посещение иного мира — короткий эпизод. А с нашими мирами мы сживаемся. Изучаем языки, перевоплощаемся, можно сказать...

Врач Ильгет не исключал того, что ребенок может родиться и в самый Сочельник. Но девочка не торопилась. В Рождество Ильгет не ощущала никаких схваток, да и вообще чувствовала себя настолько бодро, насколько это возможно на девятом месяце.

Втроем они побывали на волшебной рождественской службе, Ильгет уже не вставала на колени, и вообще просидела всю службу на скамеечке. Арли ерзала рядом с ней, рассматривала прихваченные книжки, грызла яблоко, временами забиралась на руки к кому-то из родителей.

Арнис невольно посматривал на Ильгет... Боже мой, как она прекрасна! Легкие кружевные края белой альвы спускались на ее виски. Все лицо Ильгет просто сияло, светилось внутренним таинственным счастьем. И вот теперь только появилась в ней та самая женская округлость, мягкость, которой прежде не хватало. Господи, прости, спохватывался Арнис. О чем это я думаю? Ведь идет служба... Спасибо Тебе, Господи, за то, что ты подарил мне Иль... и Арли... и еще одну дочь.

Маленькая Дара родилась через два дня. Самое счастливое, беззаботное время — между Рождеством и Новым Годом. Роды были еще легче, чем первые, Ильгет даже казалось, что и боли никакой нет, так, что-то давит и тянет. И когда малышка глянула на нее, Ильгет вскрикнула:

— Глаза! Посмотри, какие глаза! Голубые!

Дара не очень была похожа на Арли. Ну разве что волосенки такие же белесые. Но глаза — не просто светло-голубые, но удивительно большие и чистые, осмысленные, и будто светящиеся.

— Крис, — узнал Арнис, — у тети Крис похожий разрез глаз.

— Да, но какое выражение! Ты только посмотри, как она глядит!

К Новому Году Ильгет с Дарой отпустили домой. Арли все это время жила у бабушки, правда, папа ежедневно навещал ее и ходил вместе с ней в больницу. К появлению сестры девочка отнеслась с некоторой настороженностью. Она еще не доросла до возраста, когда младший член семьи становится новой куклой. Арнис поднес ее к кроватке, где лежала новорожденная. Арли смотрела на малышку недоверчиво.

— Дай пальчик... ну дай, не бойся, — Арнис взял ручку Арли, и указательный пальчик вложил в ладошку младенца. Дара тут же сжала в кулачке палец сестры. Арли весело засмеялась. И стала сама уже играть с Дарой таким образом.

Вопреки опасениям, она спокойно отнеслась к тому, что Дару кормят грудью. Арли сама совсем недавно была отлучена от груди, но видимо, уже успела забыть об этом.

В детской появилась новая кроватка — диванчик для Арли. На полу снова были водружены валики и горки для самых маленьких ползунов. Все повторялось заново... И повторялось уже совершенно иначе.

В конце января в Коринте выпал снег.

Он лежал, сверкая на солнце, превращая мир в волшебный белый чертог, и в церкви святого Квиринуса, внутри, казалось, что сам этот храм — лишь ледяное продолжение сказочного мира снаружи.

После службы Дэцин попросил всех собраться в Тренировочном центре, в обычной выделенной для них комнате. Только членов ДС. Ильгет отправилась вместе с Арнисом — может быть, для нее это и не актуально, но расставаться не хотелось.

Дэцин вошел в комнату последним, когда все уже расселись и болтали о том, о сем. Ойланг тоже был здесь, хотя на службе, естественно, не присутствовал. Иволга громко возмущалась.

— Очень хорошо! Я собираюсь сегодня смотреть на выступление моего сына, и что? Такое ощущение, что мы рабы какие-то...

— Добровольные, — вздохнула Мира.

— Это как — добровольные? — поинтересовался Ойланг.

— Ну понимаешь, — встрял Гэсс, — бывают рабы по рождению... бывают по принуждению... а бывает — для собственного удовольствия. Это у нас хобби такое...

— Это точно, хобби, — заметил Иост, — когда нам платили в последний раз?

Тут дверь открылась, и вошел Дэцин. А за ним — еще один парнишка, которого сразу все узнали — он сегодня был и в церкви. Новичок, еще некрещенный явно. Стоял рядом с Дэцином и неуверенно озирался.

Кажется, Арнис что-то понял, что-то промелькнуло в его глазах, он опустил голову. Ильгет вопросительно посмотрела на мужа, но Арнис молчал.

Парень — в учебном бикре — был молод, лет двадцати пяти. Немного похож на Арниса, нашла Ильгет. Симпатичный. Только явно не квиринец, лицо непривычное. Треугольное, скуластое, с острым подбородком, глаза серые, волосы светлые, хотя и потемнее, чем у Арниса. Дэцин обвел взглядом свою команду.

— Ну вот, товарищи... Хочу вам представить. Это наш новый член. Зовут его Ландзо Энгиро, и он родом с Анзоры.

На Ландзо больше не концентрировались, только определили, кто и как будет с ним заниматься. Поскольку он был ско по профессии, долго переучивать его не требовалось. Обсудили общие вопросы... Между прочим Дэцин сказал.

— Сейчас уже неопровержимо ясно следующее... — он метнул взгляд на Ландзо, — на Анзоре присутствует только один сагон. Причем развоплощенный.

Повисла напряженная тишина. Только опытному члену ДС ясна вся невероятность такой ситуации.

— Но сагон, как вы понимаете, очень сильный. К тому же он сумел перестроить на себя информационные потоки всей планеты. Его имя...

— Цхарн, — вырвалось у Арниса. Дэцин кивнул.

— Совершенно верно.

Ильгет показалось, что при слове «Цхарн» Ландзо вздрогнул.

— Он готовит себе новое тело, естественно, и поскольку развоплощен он уже довольно давно, надо думать, тело должно быть на подходе. Если, конечно, здесь годятся наши категории времени... Как выйти на Цхарна, мы слабо представляем, наша главная задача, как всегда, перестройка информационной среды. Планету придется полностью захватить и по возможности восстановить то положение, которое было там около полусотни лет назад.

Малышка на руках Арниса вдруг запищала. Ильгет забрала дочку, настало время ее кормить. Села в уголок и дала девочке грудь. Дэцин тем временем распространялся о деталях будущей операции, провести которую планировалось летом.

Когда обсуждение закончилось, Дара уже заснула, прямо в подвеске, на груди матери. Арнис хотел было забрать ребенка себе, но Ильгет отговорила — Дара так хорошо уснула... и ведь это совсем не тяжело! Женщины собрались вокруг нее, дружно умиляясь и сюсюкая. Казалось это Ильгет, или на самом деле так и было — но вроде бы в глазах Иволги и Миры мелькала тоска, тоска по такому вот крошке, их-то дети уже подросли.

Ноки заигрывала с белой Атлантой, которая упорно ее игнорировала. Атланта была серьезной рабочей собакой.

Ильгет нашла взглядом Арниса — он стоял с новичком, Ландзо, о чем-то с ним разговаривая. Интересно... Судя по тому, что рассказывают об Анзоре, просто невероятно, чтобы этот молодой лервенец смог сам попасть на Квирин. С Ярны худо-бедно эмигрировать все-таки можно было. Если приложить большие усилия. Но с Анзоры...

— Слушай, Иль... так вы приедете или нет? Люк хотел вообще-то... — настойчиво спросила Иволга.

Старший сын ее сдал школьный минимум, и по этому поводу намечался большой праздник.

— Куда твой Люк собирается? — поинтересовалась Мира, — могу поспорить — ско.

— Мимо, — Иволга покачала головой, — военная служба, отдел дальней разведки.

— Круто! — сказала Мира с уважением, — только экспедиции у них иной раз годами длятся.

— Пусть летает, пока молодой, — вздохнула Иволга.

— Все равно, — заметила Мира, — что-то воинственное. Я ведь твоего Люка знаю, как облупленного.

— Иль, ну так как?

— Сейчас подожди... Арнис! — позвала она, — во вторник вечером — летим к Иволге?

— Да, конечно! — он кивнул издалека и улыбнулся.

— Ждите, — сказала Ильгет.

— Дэн, тот поспокойнее, — вздохнула Иволга, — он на два года младше, но думаю, минимум сдаст уже в следующем году. И специальность выбрал человеческую — экология.

— Хорошая специальность, — вздохнула Мира, — после наших развлечений планеты восстанавливать.

— Во всяком случае, что можно сказать точно — никто из детей Иволги на земле не останется, — заметила Ильгет.

— Думаю, из ваших тоже, — улыбнулась Иволга.

Все стали потихоньку расходиться. Кто-то осторожно коснулся плеча Ильгет. Она обернулась и увидела Ландзо. Парень выглядел слегка смущенным.

— Ты ведь Ильгет?

— Да.

— Мне надо поговорить с тобой.

— Давай присядем, — предложила она. Все-таки стоять с ребенком не так удобно. Они сели друг против друга.

— Ильгет, тут вот в чем дело. Я хочу креститься, — решительно сказал Ландзо, — и... ты будешь моей крестной?

Ильгет ошеломленно посмотрела на него.

— Знаешь, — сказала она, — я ничего, честно говоря, понять не могу. Но у нас уже какая-то традиция сложилась, кто бы ни крестился в отряде — обязательно я...

— Нет, если тебе трудно... но мне бы хотелось.

— Мне совершенно не трудно, Ландзо.

— Можно меня называть просто Ланс.

— Ланс... хорошее имя. Мне не трудно, понять только не могу, почему. Ну ладно, не обращай внимания. Ты готовишься с отцом Маркусом?

— Конечно.

— Ну... думаю, нам надо поближе познакомиться. А кто крестный?

— Герт... Это мой друг, он тоже из СКОНа.

— А... не слышала. Ну, это неважно. Давай, может сегодня к нам в гости? Посмотришь на нашу старшую тоже... И вообще, поболтаем.

Ландзо кивнул.

Они сидели в кухне. Арли на полу листала книжку, Дара лежала на коврике на животе, высоко подняв головку. Ноки валялась под столом, вытянув лапы.

— Хорошо у вас, — сказал Ланс, — уютно.

— Так это ты, значит, выяснил, что Цхарн... — начала Ильгет.

— Я, но особой моей заслуги в этом нет. Даже наоборот. Честно говоря, я себя довольно хреново вел. Вытащил меня Герт, если бы не он... — Ландзо умолк.

— Ну все равно, — возразил Арнис, — ты ведь отправился на Анзору.

— Ну так я же для себя... хотел Родину повидать.

— Ты чаю еще не хочешь? — спросила Ильгет, — мне тяжело было на моей Родине воевать. Очень тяжело. Такое раздвоение. Вроде свои же люди... в них стрелять. И тут свои, но и там вроде свои.

— Да нет, насчет этого я не волнуюсь. Вроде, от иллюзий уже избавился, — вздохнул Ландзо.

— Но это не иллюзии.. это действительно свои, — возразила Ильгет, — просто вся жизнь у нас такая. Выбираешь между большим грехом и меньшим. Ругаешь себя за то, что стрелял в своих, а если бы отказался идти на эту войну — было бы еще хуже.

— Да уж, — согласился Ландзо. Арнис тихонько сказал:

— Может, ложным пророкам верна, бесконечно и так одиноко, я иду по неверной дороге...

Вскоре Ландзо попрощался и ушел. Ильгет сказала Арнису.

— Приятный парень, хороший. Думаю, он в нашем отряде приживется.

— Мне он тоже понравился, — согласился Арнис.

— А как он вообще попал-то на Квирин? Ты о нем знаешь что-нибудь?

Арнис взял Ильгет за плечи, усадил в кресло. Сам примостился рядом.

— Я не так много знаю... Жизнь у него сложная очень была. Что такое анзорийская община, я тебе уже рассказывал. Так вот... в одной из этих общин жил парень по имени Таро Энгиро.

— Сын? Того самого Энгиро?

— Точно. Когда он погиб, сына его просто отдали в одну из общин. Но Таро помнил какие-то адреса, имена... очень смутно, на всякий случай. И у него были два друга — вот этот Ландзо и еще один мальчишка. И однажды Ландзо грозила опасность, его там обвинили в чем-то несправедливо... и все трое решили бежать. Им нужно было до столицы добраться, и там найти квиринского наблюдателя. По дороге... по дороге Таро и второй парнишка погибли. Ландзо дошел. Еле-еле, конечно, раненый, больной...

— Господи, какой ужас, — пробормотала Ильгет.

— Кстати, для лервенца христианство, крест — это самое страшное, что можно придумать. Потому что в Бешиоре, ты же знаешь, эта ересь на государственном уровне, так они тоже используют крест как символ. И однако вот... он решился. Как я понял, на него большое впечатление произвел этот его друг... Герт.

— Подожди... я, кажется, его знаю! Такой невысокий, темноволосый... А жена его работает в общине, как же ее зовут...

— Да, Сэйн.

— Точно. Ну всех в общине уже более-менее знаешь. Слушай, Арнис, ну объясни ты мне — почему меня все тащат в крестные? Ведь выбор-то большой...

— А ты сама-то не понимаешь? — спросил Арнис. Ильгет с удивлением уставилась на него.

— Нет.

Он тихо погладил ее по голове, слегка прижался.

— Милая моя. Золотинка. Ты просто лучше всех, понимаешь?

— Ну для тебя...

— Нет. Ты объективно — понимаешь, объективно лучше всех.

— Сейчас я возгоржусь.

— Ты — нет. Тебе это не грозит.

Арли доползла до статуэтки Святой Дары и попыталась стащить ее с подставки. Арнис вскочил и немедленно принял меры, оттащил возмущенное дитя в сторону и предложил ему в качестве замены яйцевидный пульт цветомузыки.

В начале мая Эоли протестировала малышку Арли и сочла, что та вполне созрела для посещения школы.

Теперь у родителей появилась новая забота: ежедневно возить двухлетнюю девочку в школу, и оставаться там с ней два или три часа. В основном этим занималась Ильгет, потому что подготовка ДС вновь стала экстремальной, Арнис занимался 3-4 раза в неделю, да еще дважды дежурил в СКОНе, зарабатывая деньги для семьи.

Времени у него оставалось немного.

Но Ильгет нравилось ездить в школу с Арли. Перед ней открывался совершенно новый мир...

Ей предстояло пройти со своими детьми весь путь, который знаком каждому квиринцу. Детство Арли уже сейчас очень сильно отличалось от ее собственного. Вот и в школу малышка начала ходить уже в два года. Правда, школа эта была — зал с той же самой «обогащенной обстановкой», где полтора десятка малышей сами выбирали себе занятия, а учительница — ее звали Атена — подходила по очереди к одному, к другому. И как-то быстро, легко, играя, дети изучали с ней чтение, цифры, геометрические фигуры и еще что-то. Полчасика в день дети занимались все вместе — игра на детских флейтах и ксилофонах, ритмическая гимнастика или просто общие игры.

Ильгет нравилось, что никого из детей не торопили. В школу и поступали не в определенном возрасте, а при достижении школьной зрелости: когда ребенок свободно овладевал речью и начинал интересоваться сверстниками. У одного эта зрелость наступала в 2 года, у другого ближе к трем. И в самой Первой Ступени не существовало никаких обязательных сроков обучения. Один малыш учился читать два месяца, другой — два года. Не было и оценок, конечно, и вообще каких-то требований — у таких малышей все строилось на игре.

И удивительно, месяца через три Аурелину стало трудно узнать: не то, чтобы она овладела беглым чтением, но слова разбирала довольно бойко (буквы с детьми, собственно, изучали с самого рождения). И с математикой, и с рисованием все шло прекрасно. И в целом девочка как-то повзрослела, научилась убирать за собой игрушки (так было принято в школе), стала более самостоятельной. Ильгет поражалась дочери — на Ярне многие вещи, которые она проделывала, не были доступны и семилетним детям — и от возведения Арли в ранг вундеркинда спасало лишь то, что в школе, собственно, все дети ее возраста были развиты примерно так же.

Арниса же совсем не удивляли умения Арли. Он все это принимал как должное. Его гораздо больше интересовали в дочери тонкие и пока еще малозаметные проявления индивидуальности.

Каждое слово, действие, достижение или неудача Арли становились предметом живого обсуждения между родителями. Так важно было понять — куда движется эта маленькая личность, чего она хочет, для чего она создана Богом. Арли была очень живым и подвижным ребенком, больше всего любила, пожалуй, лазать, прыгать и плавать. Куклы ее не волновали совершенно, и очень мало интересовала младшая сестра. Никакой особой ревности, ну разве что совсем мелкие проявления. Все занятия — музыка, рисование, чтение, танцы — вроде бы увлекали Арли, но ненадолго, не было у нее особых предпочтений. А вот езда верхом на луке папиного седла или покорение какой-нибудь горки — вызывали у нее восторг.

Арли охотно общалась со взрослыми, умиляя всех недетски кокетливыми манерами, вела умные речи, читала вслух стишки и пела песенки. Ильгет даже думала, что лучше бы Арли была поскромнее. И ей часто казалось, что Дара вырастет вот именно таким идеалом — малышка была уж очень тихой и спокойной. Правда, и ползать она начала лишь к пяти месяцам, да и вообще двигалась мало, в отличие от сестры. Мало общалась с миром, все время казалась погруженной в себя.

На то время, когда Арли была в школе, Дару отдавали в детскую группу, где за грудничками и ползунками ухаживали по очереди школьники II ступени — 8-12 лет. Дежурили и девочки, и мальчики. Глядя, как ловко мальчишки управляются с грудничками, Ильгет начинала понимать, почему уход за ребенком с самого начала не вызывал у Арниса никакого страха или неуверенности. Он сразу стал брать новорожденную дочку на руки, переодевать, купать с той же спокойной уверенностью, с какой управлял ландером или ракетометом.

Его просто научили этому.

Итак, месяца через три после поступления в школу Арли окончательно освоилась там и перестала нуждаться в присутствии матери. Атена предложила Ильгет оставлять дочку одну. Теперь с утра Арли забирал школьный аэробус, и он же привозил ее через три часа домой. Ильгет уже никуда не надо было уходить, и весь день она посвящала уходу за Дарой, работе в СИ и писанию своего романа. Арнис, как обычно, старался взять на себя как можно больше, но сейчас это ему плохо удавалось, разве что по выходным — слишком уж много было тренировок и учений, да еще дежурства. Теперь он всегда брал с собой Ноки.

Ильгет вначале услышала знакомое цоканье когтей, сердце вздрогнуло радостно — но подняться и пойти навстречу любимому она не могла, сидя в кресле в гостиной, вытянув ноги на диван, кормила Дару. Малышка сладко и ритмично водила губками, сосредоточенно глядя голубыми глазами. В коридоре послышался топоток, Арли помчалась встречать папу. Ноки влетела в гостиную, бешено виляя хвостом. Ильгет, улыбаясь, приласкала собаку одной рукой. Арнис появился в дверях — огромный, могучий в защитном бикре, и с Арли на руках. Не опуская девочку на пол, он широкими шагами подошел к Ильгет, наклонился и поцеловал ее в шею, чуть ниже ушка.

— А меня? — закричала Арли, — а меня поцеловать?

— Так я же тебя уже целовал, — Арнис чмокнул Арли еще раз. Потом сел напротив Ильгет, сказал, сияя глазами.

— Здравствуй, светлая моя.

— Здравствуй, — тихо ответила Ильгет. Арнис вынул из кармана нечто небольшое, блестящее, поставил на стол. Ильгет всмотрелась.

Арнис очень часто приходил с цветами или просто с какой-нибудь приятной мелочью. Ильгет уже и привыкла к этому. Вот сейчас на столе перед ней подрагивала на пружинке золотая птица — альбатрос с распростертыми крыльями.

— Это к твоему роману, — сказал Арнис. Ильгет вспыхнула, улыбнулась.

— Несущий надежду?

— Он самый...

— Какой красивый! Спасибо, Арнис... Ты лучше расскажи, что было-то у вас сегодня.

— Да что... все как обычно. Ты знаешь, я не помылся еще, думаю, поеду сразу домой.

— Ой, конечно, радость моя! Иди помойся!

Дара вскоре заснула. Ильгет уложила ее в кроватку. Восемь часов — и Арли пора спать. Арнис каким-то чудом успел уже вымыться, и теперь из гостиной доносился щебет старшенькой и негромкий, размеренный голос отца, читавшего ей вслух.

— И тогда самый младший гномик сказал: а я знаю, где искать Негасимую Звезду...

Ильгет улыбнулась, заглянув в комнату — Арли, уже умытая и в пижаме, сидела на коленях Арниса. Незыблемая вечерняя традиция: почитать вслух сказку, помолиться, и после этого Арли ложилась спать. Ильгет вышла на кухню.

Все уже было приготовлено, стол накрыт, запрограммировано меню. Ильгет потратила на это время заранее, хотя двое малышей и требовали постоянного внимания. Сделала же она это потому, что иначе Арнис, придя с учений, обязательно бросился бы готовить ужин. Ильгет хорошо помнила, как после полигона руки и ноги отваливаются, кажутся ватными, и каждое движение превращается в кошмар. Но ведь это Арнис, он все равно тут же пойдет на кухню, чтобы разгрузить Ильгет, помочь ей... Это приятно, но как-то неудобно. Поэтому Ильгет стала, как ярнийская женщина, готовить ужин заранее.

Ноки, к счастью, сегодня осталась чистой — погода сухая. Она валялась в гостиной, возле хозяина. Ильгет насыпала в миску собачьего мясного корма и негромко позвала пуделя. Ноки быстро зацокала коготками по полу.

Вскоре Арнис позвал.

— Мама! Спокойной ночи скажи!

Ильгет поспешила в детскую. Арли сидела в своей кроватке, в белой кружевной пижамке, личико ее казалось еще смуглее, а глаза — как спелые вишни. Арли обвила руками шею матери, Ильгет чмокнула девочку в шелковую прохладную щечку.

— Спокойной ночи, заинька.

Они вышли из детской. Дара уже давно крепко спала, ресницы подрагивали на персиковой глади щек.

— Пойдем кушать, — шепотом сказала Ильгет.

За ужином Арнис рассказывал об учениях подробно. Как вела себя Ноки, какие слабые и сильные стороны проявились у новичков — Ландзо, Рэйли, Чена. О чем болтали, собравшись после учений.

Это было сложно... Он хорошо помнил беспощадно-резкий голос Дэцина:

«В этот раз нам придется встретиться с очень сильным противником. Их боевой дух очень высок. Да и дэггеров много. С таким сагоном мы еще не работали. Может быть, ляжем все».

Но не говорить же этого Ильгет.

— Так что там, на Анзоре?

— Да все, как обычно... готовимся. Давай теперь ты рассказывай — как девочки?

Ильгет стала рассказывать, оживилась. Принесла дневник, который начала вести Арли (писать рукой она еще не умела, печатала на клавиатуре, и это были пластиковые распечатки). Начала читать вслух.

«Мы вчера ходили с мамой и Ноки на море. Еще Дара была тоже. Мама мне купила заколку розовую и еще мороженое. Мы видели лошадь белую с черными пятнами...»

— Удивительно, — сказала Ильгет, — что ребенок выделяет из всего дня. Ведь мы еще встречались с Анри и Лайной, были в детском театре. А ей вот именно это запомнилось.

— А еще лошадь...

— Да. И ты знаешь, она так наблюдала за играющими мальками! Может быть — биология?

— Рановато еще об этом думать. Но запомнить стоит... может, попозже завести какую-нибудь зверюшку, ну, морскую свинку или пэтти. Не сейчас, конечно, она еще слишком мала.

— Может, пока завести аквариум? — предложила Ильгет, — она будет наблюдать за рыбками.

Арнис кивнул.

— Это прекрасно, но ведь это тебе лишняя забота. Ты знаешь, меня скоро не будет...

— Да что ты, какая забота с рыбками? Корм и чистка автоматические. Только на их состояние посматривать.

— Ну давай, Иль, подумай. Может, завтра выберем рыбок по каталогу? Сегодня я чего-то уже...

— Да, конечно. Выберем каких-нибудь поярче. Ты устал, золото мое? — Ильгет коснулась ладонью щеки Арниса, — пойдем, мы можем уже лечь, поболтаем в кровати. Можно и выпить немного.

— Пойдем лучше в гостиную. Я сейчас если лягу, то уже и глаз не открою. А поговорить с тобой еще хочется. И выпить — это хорошая идея. «Жемчужницу»?

Они уселись в гостиной рядышком на диван, на столике мерцала жемчужным блеском мутноватая жидкость в высоких бокалах.

— За тех, кто наверху, — привычно сказал Арнис. Они чокнулись, выпили. Ильгет покатала во рту острый пряный шарик сыра. «Жемчужница» легко прошлась по сосудам, расслабляя и веселя. Арнис обнял худенькие плечи Ильгет, сжал их рукой, погладил ее по голове. Солнышко... маленькая моя. А ты разве не устала? Целый день — маленькие требовательные ручонки и зовы «мама», и забота, забота, а те минуты, что удается вырвать для себя — тоже ведь не отдыху посвящены, а работе в СИ. Лицо Ильгет в полутьме казалось бледным и заострившимся. Господи, радость моя... как же тебе помочь?

— Тебе тяжело, Иль?

— О чем ты? — удивилась она.

— Ну дети... Видишь, я тебе сейчас так мало помогаю. Все на тебе.

— Арнис, ты что? Я так мечтала о ребенке. Ну трудно, и что? А что в мире легко дается? Это, по крайней мере... — Ильгет умолкла. Да, ей кажется, что сейчас-то вот она выполняет самое правильное, естественное для женщины дело, а все, что было раньше, представляется бессмысленным кошмаром. Но говорить об этом, наверное, не стоит.

Интересно, что она сделала бы, если бы Арнис, дорогой, любимый, прекрасный, сказал бы ей: не летай больше, не ходи на эту войну — никогда. Зачем мучить себя и, тем более — детей?

Послушалась бы, потому что «так положено»? Или нет?

Да бессмысленно так вопрос ставить. В том-то и дело, что Арнис не скажет ей этого. Никогда.

— Иль, — ладонь Арниса прикрыла ей глаза, — тебе грустно? Что ты, Иль? Я ведь люблю тебя. Господи, как я люблю тебя!

— Арнис, и я тебя люблю. Радость моя, — откликнулась Ильгет.

— Я чувствую, тебя что-то тревожит, золотинка?

— Знаешь что, пожалуй... иногда одолевают такие мысли. Я вдруг думаю, мы с тобой очень уж разошлись в последнее время. У тебя своя жизнь, у меня своя. Нет, ты, конечно, очень интересуешься детьми и мной, но... так уж получается, что работы очень много. И вот мне начало казаться, что мы уж очень стали далеки. Нет... ты меня не слушай. Я ведь все понимаю. Просто... вот всегда мы были вместе, и уходили, и рисковали, и возвращались. А теперь...

— Иль, — он взял ее лицо в ладони и стал медленно покрывать поцелуями, — золото мое, тебе просто одиноко. И мне тоже... сердце к тебе рвется. Но это у нас сейчас такая жизнь, маленькие дети... Это пройдет. Дети — это чудо, но они и столько времени требуют, труда. Если бы я был простым эстаргом, если бы мою работу можно было отложить, перенести... — он умолк.

— Ничего, родной, — прошептала Ильгет. Арнис отозвался с болью в голосе.

— Я бы хотел всегда быть с тобой, чтобы все, все для тебя делать. Каждое желание угадывать. Только ты же знаешь, какая у нас жизнь.

— Есть вещи важнее, — ответила Ильгет, — ты не бойся за меня, любимый. Я буду сильной. Я буду детей растить, они ведь должны заменить... ну, тех, кто погиб. И тебя буду ждать. Это еще не самое трудное в жизни. Самое трудное — у тебя.

Она помолчала, прижавшись к Арнису. Потом спросила.

— Я совсем забыла — как сегодня насчет «Беола»? Не требуется?

— Не помешало бы, — признался Арнис. Ильгет вскочила и ушла в ванную, вернулась с маленьким излучателем и мазью. Арнис стащил скету. Новый синяк разливался ниже плечевого сустава, захватывая могучий бицепс. Ильгет стала осторожно натирать мазью ушибленное место. Потом включила излучатель.

— Не больно так?

— Не... хорошо. Этот чертов скарж... то есть, змеев.

— Как ты его назвал? Скарж?

— Скаарж — это их самоназвание. Ну в смысле, кронгов. Сегодня я его тоже кинул, — с удовольствием вспомнил Арнис.

— Хотелось бы мне посмотреть, — с завистью сказала Ильгет, — неужели в Галактике есть бойцы сильнее вас? Мне кажется, ты... Гэсс... Мира, Иволга...

— Ну, мы не так уж уступаем кронгу. И все же он нам многое дал в смысле техники. Я рад, что мы у него учимся.

— Мне бы тоже надо, — Ильгет осторожно погладила Арниса по голове, по обнаженной спине.

— Может, и надо... Тебе было бы полезно позаниматься с ним. Но как представлю тебя с ним в спарринге — худо становится.

— Почему? Ты же не возражаешь, когда меня лупит Иволга? Или Мира?

— Ну знаешь... вообще-то тоже тяжело смотреть. Но с кронгом — это уж слишком было бы...

— Кронги не попадут под влияние сагонов? — Ильгет попробовала массировать ушибленное плечо. Арнис не поморщился — значит, лечение действовало.

— Это не исключено, — ответил он, — спасибо, Иль, кажется, все прошло. Так вот, кронги — язычники, очень ориентированные на психотехники и все такое. Это угрожающий фактор, у них есть контактеры, способные общаться с сагонами, да и все они весьма чувствительны. Но они нам не так уж опасны... наверное, хватит уже облучать?

Ильгет убрала излучатель. Ее тонкие пальцы стали осторожно разминать плечо Арниса.

— Но они хорошие бойцы.

— В рукопашной. Да, им тут нет равных. Но они не универсалы, как мы. И их техника... Нет, в случае чего, Квирин с ними справится. Но конечно, нужны наблюдатели среди них. Это, правда, сложно — у них ведь хвосты...

Арнис умолк. Потом спросил осторожно.

— Иль, а ты что-нибудь написала сегодня?

— Ну... немного, пару страниц. Показать? — Иль оживилась. Она уже привыкла каждый день писать для Арниса — и показывать ему, и обсуждать. Ей казалось, что и роман-то они пишут вдвоем.

— А ты не можешь мне вслух почитать? — попросил Арнис, устраиваясь на диване, — я так люблю, когда ты читаешь...

И наступил сентябрь. И снова Ильгет осталась одна.

В половине одиннадцатого Дара заснула. Ильгет прошлась по дому, странно опустевшему, оборвала засохшие листья с растений, запустила чистку окон. Арли в школе... Ноки улетела вместе с Арнисом, на свою первую боевую акцию. Может, завести вторую собаку? На рабочую не хватит денег, а так, просто для себя... Глупо, подумала Ильгет, скоро начнем летать с Арнисом, не вечно же я буду сидеть здесь, а куда, на что тогда нерабочая собака?

Тоска холодно заскреблась в сердце. Ее нельзя пускать, знала Ильгет. Взяла четки, села, глядя на Распятие, начала молиться. Но молитвы шли плохо, что-то черное лезло извне. Тревога. Бывает вот такое неясное беспокойство, когда кажется, что-то случилось, что-то наваливается черное и страшное, а ты и не знаешь об этом. Ильгет положила четки, пошла в кабинет, перед ней в воздухе развернулась цветная виртуальная клавиатура. Ильгет не любила диктовки, всегда предпочитая работать пальцами.

"Здравствуй, мой любимый, драгоценный, светлый мой Арнис!

Я все время думаю о тебе. И хотя пишу тебе каждый вечер, вот сейчас мне хочется сделать это снова.

Я умираю от тоски и тревоги. Это не так, как было раньше. Это нехорошее, тяжелое предчувствие. Не помогают молитвы. Я разрываюсь — знаю, что нужна детям, но знаю и то, что должна быть сейчас с тобой, с вами. Мне кажется..."

Ильгет перечитала написанное. Прикусила губу и одним движением пальца отправила начатое письмо в небытие.

Не хватало еще, чтобы Арнис мучился и тосковал. И уж конечно, самое уместное — перед боем прочитать о чьих-то дурных предчувствиях.

На все воля Твоя, Господи. Ильгет вдруг почувствовала облегчение. Что бы ни случилось, надо просто выполнять свой долг, а там — на все воля Твоя. Ильгет открыла свой роман, перечитала строки из сцены, написанной вчера.

«... как змеи, хлестко и крепко сплелись дороги в пустыне. Дороги и звезды — вот все, что видят глаза, ощущают ступни, и воздух так сух, что больно дышать — но все равно, дороги и звезды, они твои».

Ильгет продолжила с этого места и работала до тех пор, пока мягкий звон не возвестил прибытие школьного аэробуса. Арли, веселая, возбужденная, в желтой курточке с капюшоном ворвалась в дом.

— Мама! Мама, Элис меня пригласила на день крещения! А что мы ей подарим?

— Надо подумать, — отвечала Ильгет, обнимая дочку и стаскивая с нее курточку. Арли продолжала совершенно непоследовательно.

— Венис такой вредный! Я с ним больше не играю. Он кидался кубиками, и Атена сказала, он должен сидеть тогда один, вот! Мама, а мы пойдем сегодня на море?

— Какое же море, детка, ведь уже холодно. Сходим в бассейн...

— Ура! В бассейн! — запрыгала Арли, хотя сие заведение они посещали ежедневно. Тут же она подошла к стене, к встроенному аквариуму и забыла про мать. Вовремя — из детской донесся крик проснувшейся Дары. Почему-то она всегда плакала после сна, и существовало только одно средство ее утешить. Хотя Ильгет сознавала, что это баловство. Она взяла девочку на руки, переменила ей трусики и села кормить. Тревога, вроде бы, ушла, осталось одно наслаждение — Дара мирно причмокивала у груди, Арли, покинув наконец рыбок, влезла на батут и теперь скакала, как заведенная. Как хорошо, какое счастье... Вдруг вспомнилась маленькая Мари, привычной болью кольнуло в груди. Вот и Мари могла бы быть здесь — у меня было бы три дочери. Господи, да что же я за человек такой, почему любая радость окрашена печалью, любой покой — тревогой?

Ильгет спустила Дару на пол — полежать среди игрушек, переваривая молоко. Арли уже цеплялась за подол.

— Мама, я хочу в фонарики играть!

— Арли, мы сейчас пойдем обед готовить, — Ильгет вышла из детской.

— Я тоже!

— Арли, последи за Дарой, ну пожалуйста!

Девочка скорчила рожицу.

— Я хочу с тобой.

— Ну ладно, — вздохнула Ильгет. Арли с восторгом стала помогать ей накрывать на стол. А что накрывать-то... две тарелки, две ложки. Арли потащила зачем-то еще и салатницу, и подсвечники, и салфетки, и стала все это располагать на столе в соответствии с собственными эстетическими представлениями. Вот ведь, подумала Ильгет, озадаченно глядя на возникший кавардак, тоже проблема педагогическая. С одной стороны, ребенок фантазию проявляет, нельзя тормозить. С другой, надо сразу учить помогать по дому так, чтобы была реальная польза, а какая польза от этого постмодернистского дизайна? В детской запищала Дара. Ильгет махнула рукой, разложила по тарелкам овощное пюре и мясо, побежала за младшенькой. Дара заползла в центр лабиринта и никак не могла найти выход. Мать подхватила ее на руки, понесла на кухню и усадила в высокий стульчик (из которого совсем недавно выросла Арли). Хотя малышка и поела, она с энтузиазмом схватила в одну ручку котлету, в другую — ломтик паприки и принялась не то за еду, не то за исследования. Арли кушала плоховато, оставила от котлеты чуть не половину, а пюре лишь поковыряла. Ильгет обычно не обращала внимания на такие пустяки.

В половине третьего она должна была встретиться в парке с Сэйн — по литературным делам, обсудить которые через сеть было не так удобно. А заодно можно и погулять в Бетрисанде с детьми, у Сэйн их четверо, и младший — почти ровесник Дары, годовичок.

Одеваясь и собирая детей, Ильгет привычно планировала: сегодня надо поработать еще хоть пару часов, да час на тренировку — с утра ничего не успела. Но это не страшно, после прогулки девочек можно будет оставить в домашней детской группе. Без Арниса Ильгет оценила все достоинства таких групп. Сама она дежурила там раз в две недели в течение восьми часов, ухаживая за чужими детьми. Но пользовалась услугами приюта почти каждый день. Иногда, конечно, дети отправлялись к бабушке, но не стоит злоупотреблять добротой Беллы.

Девочки, по крайней мере, Арли, любили группу, обстановка там была богатой и интересной, вокруг знакомые дети, всегда есть чем заняться. Оставались они там на 2-3, редко 4 часа. Зато Ильгет могла в это время спокойно поработать в СИ или со своим романом, потренироваться, чтобы не растерять все навыки и хоть немного поддержать форму, а изредка даже позволяла себе вечером погулять по Коринте, сходить в театр, без помех встретиться с кем-то из подруг.

По ассоциации Ильгет тут же подумала о крестниках. Лайна и Анри жили теперь у своей бабушки, но той было тяжеловато. Ильгет старалась почаще забирать детей — теперь уже пяти и семи лет — к себе на выходные или просто после школы на денек. Надо будет завтра взять, подумала Ильгет озабоченно. Сегодня уже никак...

Она взяла флаер, и в результате явилась на Сахарную горку слишком рано. Не беда — не все ли равно, где гулять с детьми. Уж на Сахарной им есть чем заняться. По дороге Ильгет поиграла с Арли в прятки, зашли на Беличью полянку — понаблюдать за шустрыми зверьками, подманить белочку и покормить с рук. Дара, сидящая в подвеске, весело лопотала и повизгивала, наблюдая за зверюшками. Потом дошли до Сахарной горки, сверкающей белизной громады из кварцевых валунов, похожей издали не то на дворец Снежной Королевы, не то на церковь Святого Квиринуса. Арли тут же стала карабкаться по камням. Ильгет за нее не волновалась. Спустила и Дару наземь. Девочка еще нетвердо стояла на ногах. В ее возрасте, подумала Ильгет, Арли уже бегала бы вокруг горки и лезла на камни. Дара же стояла, расставив для равновесия ножки и держась ручонками за камень, и в задумчивости хлопала ладошкой по белой блестящей поверхности кварца.

— Дара, это камень, — сказала Ильгет, — видишь, какой он твердый? Камешек твердый, белый...

Дара внимательно посмотрела на маму, будто спрашивая, что за глупости она мелет. Ильгет улыбнулась, распрямилась и в этот миг увидела Эдику.

Сердце заколотилось, и в первый момент Ильгет захотелось быстро-быстро, пока встреча не состоялась, куда-нибудь спрятаться... но детей не соберешь сразу... Да и почему это я должна убегать? — Ильгет разозлилась на себя. Как будто я чем-то виновата перед семьей Питы! Непонятно, откуда и почему эта дрожь в суставах.

А вот Эдика нисколько не смутилась. Сияя ослепительной сахарной улыбкой, гордо неся рыжую гриву волос, она прямиком направилась к бывшей невестке.

— Привет, Ильке! Это твой? — небрежно кивнула она на Дару.

— Да...

— Поздравляю! Молодец! Сколько ему?

— Десять месяцев, — пробормотала Ильгет, — это де...

— Молодец, просто здорово! Ну а как вообще живешь? Муж летает, конечно?

— Д-да...

— Работаешь где-нибудь? — продолжала Эдика сыпать вопросами, на которые, похоже, ответов не требовалось, — ну сейчас-то, конечно, с ребенком сидишь!

Ильгет покосилась на Аурелину, которая успела уже вскарабкаться метра на три.

— А у вас как дела? — наконец Эдика сделала паузу и удалось вставить хотя бы один встречный вопрос.

— У нас хорошо, — бодро ответила Эдика, — вот собрались опять переселяться. Перелетные птицы!

— На Ярну? — удивилась Ильгет. Эдика покачала головой.

— Чего там делать, на Ярне... Мы хотим на Капеллу. Знаешь, все-таки, там стабильность, и как-то... более благоустроенный мир.

Ильгет кивнула.

— А... только ты и мама... или...

— Да, мы с мамой. Пита вроде с женщиной здесь живет.

Ильгет опустила глаза.

— Желаю удачи, — промямлила она. Эдика слегка сжала ее локоть, улыбнувшись.

— Ну не буду тебя отвлекать.

— Вы скоро...

— На следующей неделе уже вылетаем, — сказала Эдика. Попрощавшись, она зашагала через площадь наискось. Глядя ей вслед, Ильгет думала, что золовка очень похорошела, стала ярче и будто моложе. Ярко-рыжие волосы подчеркивал красный шарф, дымчато-серый плащ, по-модному приталенный, облегал фигурку. Да, отлично выглядит... Моложе меня, усмехнулась Ильгет. Арнису со мной все же не повезло. «Какая чушь! — словно зазвучал рядом родной голос, — красивее тебя просто не бывает». Да, так бы он и сказал. Обязательно, подумала Ильгет. Да и прав он где-то — просто я другая, не такая, как вот Эдика, но по-своему ведь тоже ничего.

— Иль! — раздался знакомый звонкий голос. Сэйн, черноволосая, в блестящей куртке, стояла рядом. Ее младшенький уже топтался рядом с Дарой. Старый рыжий терьерчик подошел и понюхал руку Ильгет.

Они познакомились с Сэйн давно уже, в церковной общине. Муж этой живой, активной женщины, ско по имени Герт, был близким другом Ландзо и — вместе с Ильгет стал его крестным. Это кумовство и сблизило их семьи. Сейчас Герт снова был в патруле, и Сэйн частенько встречалась с Ильгет.

— Это с кем ты болтала тут? — поинтересовалась подруга.

— С бывшей... ну в общем, это сестра Питы.

— А, понятно. Пойдем в Городок?

Они двинулись потихоньку к Детскому Городку. Ильгет подхватила на руки младшую дочь.

— Оказывается, они собрались дальше эмигрировать. На Капеллу, — сообщила она. Сэйн кивнула.

— Обычное дело.

Она работала при церкви в отделе по делам эмигрантов.

— Знаешь, я как-то статистику провела — как живут наши подопечные лет через пять после въезда. Так вот, оказывается, примерно 80% на Квирине не задерживаются, летят дальше. У твоих бывших родственников вполне типичный случай.

— Но почему? — спросила Ильгет.

— А ты была на других планетах Федерации?

— На Артиксе. Да, там, конечно, все здорово. Но ведь мы там отдыхали, а жить...

— Поверь, уровень жизни там выше, так же, как на Капелле и Олди. Ну на Цергину тоже мало эмигрируют, слишком уж специфический мир. Знаешь, я была на Олдеране в гостях. Так вот, Квирин, особенно вне Коринты — это просто деревня. Да посмотри даже фильмы... Какой у них транспорт, жилища. Синтезаторы одежды, эйдотехника — все это в каждом доме. Да и просто заработки выше.

— Ну, это я знаю, — Ильгет нахмурилась, — только все же трудно понять... обычно ведь от добра добра не ищут. Для моих-то родственников Квирин — просто рай после Ярны. И у них здесь все есть, работа, жилье. Неужели им здесь плохо?

— Конечно, плохо, Иль! На Квирине далеко не всем хорошо. Разве ты это еще не поняла? У нас общество уж очень однонаправленное. Да что я тебе говорю — ведь ты же сама работаешь в СИ, знаешь, что информационные потоки у нас формируются жестко.

— Ты думаешь, на них как-то давит этот поток, который мы формируем?

— Конечно, давит! Вот представь, ты обыватель от природы, от рождения. А ведь таких явно больше половины, и это — врожденное качество, воспитание тут малоэффективно. Нельзя воспитать целеполагание, а именно этим отличается, скажем так, пассионарная личность.

— Но по-моему, обыватели на Квирине живут неплохо, — возразила Ильгет. И тут же подумала: я ведь и сама-то обыватель... можно подумать, я так уж рвалась на эту войну. Просто попала, как кур в ощип.

— Ну да, ну да... Конечно, живут неплохо. Образование у нас единое, профессию можно выбрать по душе, есть и мелкий бизнес для желающих. Обеспеченность... Эстаргов и ученых у нас реально всего процентов сорок, меньшинство, но вот инфопоток сформирован исключительно в их пользу. Сама знаешь — страна героев, страна мечтателей, страна ученых.

— Да уж, слышала такое.

— Вот этот ваш поток, который вы же... ну, мы все так или иначе — формируем. То есть — хорошо, почетно заниматься исследованиями, посвящать всю свою жизнь труду, экспедициям в Космос, заниматься творчеством... герои — на пьедестале, быть героем хорошо и почетно. У власти — опять те же эстарги. Дети в них играют, да и готовятся к такой деятельности. А вот прозябать в собственном ресторанчике — скучно и тоскливо... Не так?

— Так, конечно. Но Сэйн, разве обывателя в принципе волнуют все эти потоки?

— Да, Иль, волнуют. Каждому нужно высокое обоснование его жизни. Каждому важно ощущать себя хорошим, состоявшимся, признанным в обществе. А если человек все силы кладет на то, чтобы лично обогатиться, а в результате остается со своим барахлом сидеть — вовсе не почетный и почтенный гражданин, а так, маргинал какой-то — ему на Квирине плохо... куда? — Сэйн поймала за шиворот малыша, вознамерившегося прыгнуть в фонтан.

— Им ведь тоже нужны фильмы, книги о себе, которые утверждали бы их линию поведения. Скажем, свободный секс...

— Но ведь есть такие фильмы и книги!

— Есть, но их до обидного мало, и они всегда в тени. Под мощным грузом другой информации. Понимаешь, человеку может становиться просто стыдно жить. Ну немножко, он сам себе в этом не признается, но... сам-то он не хочет героем становиться, неинтересно это ему... а не по себе как-то становится, стыдновато просто так жить. Вот и уезжают. Конечно, не все...

Детский Городок раскрылся перед ними разом, словно дверца волшебного сундучка, и тут же мальчишки Сэйн устремились к Лабиринту, Арли решительно затопала в сторону Волшебного Леса, а малыша привлек блестящий пестрый Леденцовый Замок. Там же, у замка Ильгет опустила Дару, которая с удовольствием принялась исследовать сверкающие камешки, карабкаться и сползать по склонам.

— Не знаю, — произнесла Ильгет, — с другой стороны... Арнис — он действительно такой. Пассионарий. А я... ну что я? Если честно, я во всем этом участвую случайно.

— Ты уверена, что все это так уж случайно вышло?

Ильгет пожала плечами.

— Не знаю даже. Просто по-хорошему мне бы хотелось жить вот так, как я сейчас живу. Чтобы дети... роман писать... Вообще тихонько жить и никуда не лезть, понимаешь?

— Этого всем хочется, — согласилась Сэйн.

— Но?

— Да, вот именно — но. Тебе ж никто не мешает все бросить...

— Не могу просто.

— Вот именно. Тебе неудобно. А твоим родственникам — все равно. Ладно, так вот — мы хотели о конкурсе...

Глава 16. Анзора.

Наступило грустное Рождество.

Белла встречала его вместе с Ильгет (обещала прийти и в Новый Год, отказавшись от гулянья с подругами). После церкви и праздничного ужина пели с детьми песенки, играли... Потом Ильгет покормила Дару и уложила ее спать, пока Белла развлекала остальных. Аурелина отказалась спать наотрез, пока не ложатся старшие друзья — пятилетняя Лайна и семилетний Андорин. Хотя и играть-то с ними Арли еще толком не могла, только сердила их все время, и в конце концов нацепила демонстратор и стала что-то читать, смотреть картинки или фильм. Лайна с Анри тоже увлеклись игрой, строили башни из мелких разноцветных деталей. Ильгет уселась, подобрав ноги, на диван, рядом с матерью Арниса.

— Давай выпьем? — Белла разлила золотистый ву по бокалам. Они чокнулись и выпили — молча. И так понятно, за что и почему.

— Хорошие ребятишки, — сказала Белла негромко, — они у тебя как свои.

Ильгет смотрела на темные головки своих крестников, увлеченных игрой. В Данга пошли оба, темноволосые и черноглазые, и такие же широковатые носики.

— Да, я давно к ним привязалась, — сказала Ильгет, — еще когда своих не было... и думала, уж не будет.

— Хорошо, что они у тебя сейчас... когда отца нет.

— Я бы и совсем к себе взяла, но... вроде бабушка не против, ну и я не настаиваю, конечно.

— Тебе тяжело, ведь свои такие маленькие.

Да, подумала Ильгет, но скоро им придется оставаться вот так же без меня и Арниса — и хорошо бы нашелся кто-нибудь, кто отнесется к ним, как к своим. Впрочем, конечно, найдется! Хотя бы родная бабушка...

Белла, словно прочитав мысли Ильгет, сказала.

— Когда твои подрастут, я возьму их к себе, если надо будет.

Ильгет посмотрела на нее с благодарностью и кивнула.

— Мне придется летать снова, — сказала она, — я уже и не знаю, хочу или нет, но дело не в этом.

— Да, я понимаю, — сказала Белла, — вам досталась тяжелая доля. У меня вот так вопрос не стоял, я могла выбирать. И мне без всяких оговорок нравилось в экспедициях, конечно, это интересно, всегда узнаешь столько нового... Ну, не без приключений, конечно. Но боюсь, ваши приключения — это уже чересчур.

— Да уж, чересчур, — согласилась Ильгет.

Арли содрала очки, пошла к остальным детям. Ильгет проводила ее взглядом.

— Я очень надеюсь, что она станет нормальной... нормальным эстаргом. Будет просто летать, а еще лучше займется наукой.

— Да, это самое лучшее, — сказала Белла, — но мы не можем влиять на выбор наших детей.

— Да, я знаю...

— Надо настроиться сразу, Иль, что они вырастут и будут выбирать свой путь сами. Они — не наша собственность. Мы их растим не для ублажения самих себя. И не для собственной самореализации.

— Я читала, — сказала Ильгет, — такую книгу, автор ее, забыла имя, утверждает, что в Традиции родители воспитывали детей для себя, дети были по сути рабами родителей, и зато родители хотели заводить по многу детей и растили их с любовью, как свое продолжение и свою опору. А с исчезновением Традиции, когда старики перестали быть зависимы от выращенных ими детей, пропал и стимул вообще их заводить, растить. Это писал артиксиец.

— На Артиксе серьезные проблемы с рождаемостью, — подтвердила Белла, — народ вымирает, прирост только за счет иммиграции... А жаль, артиксийская раса очень красива, их уникальные синие глаза...

— На Олдеране вот это понимают и искусственно продлили некоторые элементы традиции. Пресловутое двоеженство, когда одна женщина реализует себя как личность, а вторая рожает и воспитывает детей.

— Ну да, а на Капелле тоже проблемы с рождаемостью.

— Но Белла, почему их нет на Квирине? Ведь у нас, вроде, тоже нет стимула детей заводить...

— Ну, есть информационные потоки, направленные на это. А потом — почему нет стимула? Мы живем в неотрадиции. У нас другие стимулы, — сказала Белла, — ведь дети — это любовь. Чем больше детей, тем больше любви... Правда, любовь, она и болью может обернуться.

Белла замолчала, видимо, вспомнив о старшем своем сыне, Эльме. И Арнису сейчас грозит смертельная опасность. Ильгет сказала.

— Я бы хотела еще детей... сына бы хотела. Хотя, конечно, здорово и то, что эти двое родились. Я ведь думала — все уже. И вот иной раз посмотришь, а какой смысл в жизни, если детей не останется.

— Да нет, Иль, почему же? Есть и другой смысл, это не главное. Живут же люди и без детей, всякое бывает, — возразила Белла. Арли тем временем схватила верхушку построенной башни и начала ею размахивать, Лайна подняла крик.

— Тихо! — сорвалась с места Ильгет, — ну-ка успокойтесь! Давайте разберемся. Арли, ты зачем это взяла? Ты видишь, Лайна какой красивый домик построила? А ты ломаешь, — Ильгет отобрала кубик у девочки, которая уже скуксилась, готовясь зареветь, — ну-ка, пойдем лучше другой домик построим, хочешь?

Белла включила тихую музыку. Все бы хорошо, все чудесно... если бы не саднило все время под сердцем — что с Арнисом? Похоже, Иль переживает точно так же. Бедная девочка. Мы хоть с Руфом прожили вместе долго, детей спокойно вырастили.

Ильгет вновь уселась рядом с ней.

— Иль, почитай мне еще раз письмо Арниса...

— Сейчас, — Ильгет вызвала на стенном экране домашний каталог, выбрала пришедшее позавчера письмо. Шло оно неделю (через подпространственные маяки), за это время могло многое измениться... Но все равно.

— Тебе разве он не написал? — спросила Ильгет. Белла кивнула.

— Написал, конечно. Но мне так понравилось, как он тебе пишет... Почему нет рейтинга в эпистолярном жанре?

На экране возникли строчки — вроде бы, набранные, но такое ощущение, что их выводила рука Арниса, словно от них пахнет его теплом.

"Милая, милая Иль...

Здесь у нас весна. Стаял снег — а в Лервене он лежит всю зиму сугробами, как на Алорке. Я все вспоминаю, как мы с тобой гуляли прошлой зимой, когда снег подтаял, и как солнце светило и отражалось в сосульках. И Арли грызла сосульку. Здесь не так красиво, и кажется, что света меньше. Но это только кажется, конечно. Да и пасмурно последние дни. Странно думать, что скоро Рождество, какое же Рождество, когда природа просыпается, уже почки набухли, и такой особый весенний запах. Помнишь — «здесь пахнет дождем и дымом, здесь небо слилось с землею, здесь черны деревья и серы дома за моей спиною»...

Меня понесло. Лирика какая-то. Обычно принято в письмах сообщать о своих делах. А я даже не знаю, что сообщить. Скучновато. Мы все сейчас разделены, мне декурия досталась десантная, смешные ребята. Один цергинец, Син, всех научил делать свистульки из тростника, здесь у нас речка и тростник. Теперь свист стоит — кошмар сплошной. Правда, Эйри и Ант уже научились что-то вроде мелодии высвистывать на два голоса. А так делать особенно нечего. Ноки тут себя чувствует как дома, купается с удовольствием. Недавно дэггеров гоняла — очень нас выручила. Но вообще-то дэггеров мало. Все больше с людьми приходится, сильно они здесь убежденные. Беда в том, что воздействие-то очень уж давнее, лет тридцать, как у них эти общины и вся эта цхарновская идеология. Впрочем, ты знаешь...

Ландзо, бедняга, переживает сильно. Хотя я давно его не видел. Да и никого почти из наших не вижу.

Солнце мое, Ильгет..."

«А ты помолись».

«Не могу».

Голос Дэцина стоял в ушах до сих пор, и теперь фраза эта казалась издевательской. Арнис смотрел в голубое, эмалево блестящее анзорийское небо. Там, за небом ничего нет. Чернота и вакуум. Когда-то ему в голову пришло — в детстве, лет в восемь: что, если ТАМ нет ничего? Что, если люди всего лишь придумали Бога? Может ли быть что-то страшнее, чем вечное ничто?

Он не верил в ничто. Но иногда это накатывало снова. Как и сейчас. Как, наверное, легко было придумать Бога, глядя вот в такое небо — невообразимо прекрасное, вечное. По краю сознания скользили аргументы против такой версии, давно известные, но сознание заполнила смертная тень.

Сагонская атака? Арнис мысленно напрягся. Да нет... здесь, на Анзоре еще никто не жаловался на атаки сагона. Все гораздо хуже.

Хотя раньше он и представить не мог, что может быть хуже. Его снова затошнило.

Да ведь я же убийца. Я убивал на Визаре, и не так, как сейчас — ножом убивал, добивал раненых, глотки резал. И ничего не шевельнулось внутри, ничего — так велика была ярость... будто год, проведенный с ними рядом, сделал меня своим, будто я стал с ними наравне.

А здесь...

Как хорошо, что Иль здесь нет. Как стыдно было бы сейчас смотреть ей в глаза. Как страшно... Нет, она бы не осудила. Она и сама мучилась бы сейчас точно так же. И все равно — лучше уж никого не видеть. Арнис сел, сорвал прошлогоднюю сухую травинку. Темная вода медленно текла под ногами.

Избавитель, называется, пришел. От сагонского ига. Благодетель.

И это ведь мне тоже не впервой — видеть глаза людей, горящие ненавистью. Многие ненавидят нас. Позже они поймут... или так и не поймут никогда. Особенно это меня не волновало, не все ли равно, как люди относятся к тебе, главное — долг.

Только здесь — не отдельные люди. Здесь народ, весь народ, горящий ненавистью к нам... захватчикам... они понятия не имеют о сагоне, Цхарн — их невидимый Вождь и Учитель, и они готовы умирать за свои идеи. И мы... вынуждены пользоваться этой готовностью. Цинично. Арнис сплюнул травинку, со злостью двинул кулаком по земле. Мы пришли, чтобы убивать их, уничтожать то, что они сами — пусть под влиянием сагона — построили за 30 лет. Пусть это была плохая жизнь, тяжелая, ужасная — но это был их выбор, их жизнь...

Но мы не можем допустить, чтобы Анзора стала базой сагонов.

Понятно — не можем. Выход на Квирин слишком близок. Визар еще куда ни шло, но Анзора — уж слишком опасно. Пространственно она очень далеко, 14 парсек, но вот подпространство... очень уж выгодная точка.

Сагоны не торопятся. Цхарн готовил захват планеты около 40 лет, еще немного — и будет поздно, нам уже не справиться... Да и население погибнет тогда полностью.

Все правильно, подумал Арнис. Ты прав, Дэцин. Ты всегда прав. Вот и я все себе объяснил. Все объяснил...

Ах, какой я молодец...

Господи, Арнис, что с тобой? — спросила бы Иль встревоженно.

Да вот то самое. Кажется, я полюбил своих врагов. Я люблю их, я им сочувствую, я не хочу их убивать. Они убеждены в своих идеях, их ведет вера... и любовь... пусть это любовь к Цхарну, но это же их выбор!

Но Арнис, ведь мы всегда были в таких условиях. Нам всегда приходилось переламывать волю людей, которую направлял сагон. Это наша работа. Она и заключается в том, чтобы изменить их жизнь. А если они никак не хотят ее менять — вести войну.

Точнее, избиение младенцев, Иль. Они бессильны перед нами. У нас потерь почти нет. Но они кидаются снова и снова... Они любят свою Родину. Все равно, какая бы она ни была. Они будут защищать ее до последнего.

Ты встаешь на их точку зрения. Но вспомни — их Родина давно захвачена сагоном, еще несколько лет — и она окончательно превратится в базу, тогда им всем придется очень плохо. Ну что ты, Арнис!

Я просто не хочу их убивать.

Тогда сагоны очень скоро начнут убивать нас.

Иль, я все понимаю. Все абсолютно. Ты права. И Дэцин прав. И Ландзо... знаешь, меня так поразило это. В последний раз, когда мы были на совещании, Ландзо был так спокоен. Шутил, улыбался. Я думал, он сходит с ума. Как можно не сходить с ума, стреляя в своих? Неужели у него нет сердца?

Нет, Арнис, просто я думаю, он лучше нас понимает все, что здесь происходит.

Иль, наверное, все это правильно. Конечно, правильно.

Это дикая, безумная война. Такого еще не было. На Ярне на нашей стороне сразу оказалась чуть ли не треть населения. А после пропагандистских акций остались только особо упертые. Да на всех планетах люди легко начинают понимать, что находятся под влиянием сагонов, и что мы их освободили. А здесь... Здесь идеология сагона вошла в их плоть и кровь. Еще хуже, чем в Бешиоре — там псевдохристианская ересь, разделение на касты, и по крайней мере, не все в восторге от такой жизни. Здесь же народ един, как монолит. Все воспитаны в общинах. Все обожают Цхарна. Это их вера — их все. Им ничего объяснить невозможно. Мы можем только убивать их. Но ведь они не виноваты!

Но Арнис, ведь так было всегда! И мы знали, что так будет.

Я все знаю, Иль, все понимаю. Я только помню вот это — и никогда не забуду. Их выводили по одному во двор. Я сам так приказал. Правда, мне приказал Дэцин, и мне некуда было деваться. Я еще спросил его (хватило цинизма): «Как это скажется на психологическом факторе? Как мы будем объяснять лервенцам?» И он ответил: «Никак. Мы уже по уши в крови. Хуже некуда. Давай работай».

Их было триста восемьдесят человек. Остальных защитников Этрага перебили в бою. Тяжелораненых перевезли в местную больницу. Нас — всего восемнадцать. Просто выпустить пленных? Среди них много офицеров, много служителей Цхарна, они поднимут население, да и нас перестреляют. Нам тогда не удержать город. Охранять их долго мы не можем, в Этраге и так не осталось никого из ДС, только трое армейцев. Я знаю, что другого выхода не было.

И самое ужасное, что не было у меня к ним никакой ненависти. Никакой, понимаешь? Они ничего мне или нам плохого не сделали. Только защищали свою землю. Они были правы. И мы спрашивали каждого, не согласится ли он перейти на нашу сторону. Я сам велел так, и я сам спрашивал — мы разделились на пять групп. Я понимал, что они могут солгать, но готов был рискнуть. Но никто из них даже не солгал. Все триста восемьдесят лервенцев. Мы убивали их по одному.

Я не смотрел в их лица. Это очень долго тянулось. Помню стену, темный выщербленный кирпич, двое моих ребят оттаскивают к яме тела. Крови было немного, лазер прижигает сосуды, ты знаешь. Но темные следы в пыли, на земле, все равно оставались. Не хочу помнить. Я знал, что-то во мне ломается... исчезает безвозвратно. Может быть, за эти часы я стал проклятым, и мне уже никогда не спастись. Даже наверное. Но даже вот и сейчас я думаю о себе, а имею ли я вообще на это право? Я, убийца... Я не думал о себе так даже после Визара. Я, палач...

Иль... на самом деле ты никогда этого не узнаешь, пока тебе еще не пришлось пережить такого, и может быть, никогда не придется. И уж конечно, я не буду рассказывать. Но мне-то как жить после этого?

Ноки обернулась, настороженно всматриваясь в кусты, Арнис быстро развернулся и вскочил на ноги одним движением.

— Командир! — сзади появился один из десантников, молоденький парень Флавис.

— Слушаю, — буркнул Арнис.

Странное какое-то выражение в его глазах — или мне уже мерещится?

— Там снабженцы.

— Я знаю, Флавис, я же и принимал.

— Ну мы разобрали все. Рому тоже привезли немного, мы тут собрались того... хотите с нами?

— Пойдем, — Арнис тяжело зашагал вслед за десантником. Ноки деловито побежала рядом. У самого оврага Арнис нагнал солдата и спросил.

— Флавис, ты мне скажи... нормально все?

Голубые прозрачные глаза глянули удивленно.

— Да, командир... Вы про что?

— Ничего, — сказал Арнис, — так.

С этой, последней позиции уже видны были стены Балларэги. Древняя столица еще давно когда-то, до Цхарна была обнесена каменной стеной, порядком поистрепавшейся, собственно, от нее одни обломки и остались. В оптические усилители стену хорошо видно, но и так она на горизонте видна белесой полоской.

Голое, уже вспаханное войной поле. Здесь были рощицы, лесостепь. Теперь ничего, безатмосферный ландшафт, до боли знакомый и привычный: ровный слой сизо-черных обугленных камешков, кое-где спекшихся... Там, ближе к городу, еще сохранилась трава. Не хотелось бы уничтожать город... очень не хочется. Но дэггеры...

Их здесь немного. Всего одна биофабрика была на всю Лервену, и та сразу уничтожена. Еще где-то гнездо есть, которым сейчас один из отрядов ДС вплотную занимается.

Это даже красиво, подумал Арнис. Сверкающая черная поверхность под голубым небесным куполом. Почему бывают красивы вещи, связанные с ужасом и смертью? Есть такая теория: красота — инстинктивно воспринимаемая целесообразность строения. Что уж тут целесообразного? Ну почему красив боевой ландер, еще понятно — он построен функционально. Но ведь и разрывы в дыму бывают очень красивы. Ядерный взрыв, и тот красив — издалека, конечно. И вот эта спекшаяся земля... Контрастом к живой голубизне неба?

Тяга к смерти? «Есть упоение в бою, и мрачной бездны на краю»? Да, может и есть, только не очень-то оно приятно.

Шлемофон щелкнул. Арнис включил переговорник.

— Нарцисс, я одуванчик, — монотонно повторял Дэцин, — Нарцисс, ответь Одуванчику.

Какой идиот эти позывные придумал?

— Одуванчик, я Нарцисс, слышу хорошо, — ответил Арнис. Голос командира показался ему странным, — случилось что-нибудь?

— Да. Убит Чен.

— Господи! — выдохнул Арнис.

— Слушай внимательно. С дэггерами покончено. Бери на себя командование всей наземной группой. Я иду в город.

— Понял, — вяло произнес Арнис, — беру на себя командование.

— И вот что еще, — Дэцин помолчал, — поговори с Лансом. Мне некогда.

— Хорошо.

— Конец связи.

Господи! Там, с южной стороны шел бой... пока они тут сидят и караулят, Ландзо с Ченом... Арнис опустился на колени и закрыл лицо руками.

Тотчас мокрый нос ткнулся ему в щеку. Арнис обернулся, с тоской посмотрел на собаку, нелепую в своем черном защитном костюме — ни клочка шерсти наружу, только бритая рыжая морда торчит, пока еще не обязательно надевать шлем. Но темные собачьи глаза глядели преданно и сочувственно.

— Ноки, — пробормотал Арнис, потрепав собаку по шее, — Ноки... ты не понимаешь.

Ему захотелось заплакать, но он стал молиться. Это всегда облегчает. Такое ощущение, что ты что-то сделал для умершего. Ведь смерть страшнее всего тем, что перед ней мы совершенно беспомощны.

А еще надо с Лансом поговорить. Больше некому. Все-таки это его первая акция... неизвестно, как он отреагирует. Хотя Ландзо в жизни видал уже всякое... Как не хочется. Лицо Чена — прямой честный взгляд, улыбка. Уже никогда больше. Никогда... Господи, да что это за слово такое — никогда...

Арнис непослушными пальцами включил связь.

— Подсолнух, я Нарцисс... как слышно?

Пришлось повторить несколько раз — спит он, что ли? Наконец голос Ландзо, тише обычного, откликнулся.

— Нарцисс, я Подсолнух, слушаю.

— Как жизнь? — фальшиво спросил Арнис. Господи, что сказать-то ему?

— Ничего.

— Ланс, ты теперь подчиняешься мне.

— Понял.

— Ланс... как это было?

— Отбивались от дэггеров, — вяло сказал Ланс, — он прикрыл «Щит». И весь левый фланг. Сам.

— Не кисни, — сказал Арнис, — злись, понял?

Ланс помолчал и отозвался угрюмо.

— Злость мне уже девать некуда.

— Вот и хорошо. Справишься с декурией?

— Думаю, справлюсь.

— Надеюсь на тебя...

Арнис связался с Иостом, который командовал воздушной группой (они и базировались здесь не на земле, а на гравиплатформе на 15 тысячах метрах). Тот был настроен бодро (хотя уже знал о смерти Чена) и не видел впереди особых опасностей. В самом деле, подумал Арнис... дэггеров у них мало. А боевой дух... что ж, пушку им не зарядишь. Как-нибудь справимся.

В секторе возникло движение, вначале Мире показалось — осиный рой. Экран весь потемнел. Лервенские истребители, но Боже, сколько их! Да и не одни истребители, вообще, похоже, все самолеты, какие только у них были. Включая поршневые даже, еле ползущие где-то сзади и внизу... Указатель быстро выводил на экран названия опознанных объектов. И вертолеты... Впереди зловещими призраками маячили два дэггера. Мира уже была в радиусе их действия, в сердце кольнул знакомый холодок. Ничего, ничего... Мира стала про себя повторять молитву. Все оружие ландера уже развернуто и нацелено — автоматически на дэггеров. Главное — справиться с ними.

— Мира, как дела? — раздался в шлемофоне голос Иоста.

Несколько ракет сорвались с крыльевых пилонов, одновременно ландер отстрелил ловушки для чужих самонаводящихся снарядов.

— Нормально, — ответила Мира, — два склизких и всякая мелочь.

— Работай, — бросил Иост и отключился.

Для лазеров еще далековато... А больше никакое оружие в атмосфере нельзя использовать.

Через несколько секунд воздух вокруг Миры запылал. Бедняги лервенцы... на их фанерках. Долго ли они продержатся в этом аду? Впрочем, если прижиматься к земле... Мира уже ничего не видела сквозь ксиор фонаря, и лишь сосредоточенно управляла боем, наблюдая за противником на трех экранах. Ей было не до лервенцев, они обходили ее с флангов, а Мира полностью сосредоточилась на двух дэггерах. Ничего, с лервенцами разберемся позже. Бой растянулся на сотни километров, до самой Балларэги воздух пылал и дымился... а что творится внизу? Как там наземники? Боже мой, эти сволочи, наверное, их еще и с воздуха поливают. Мелочь, а неприятно. Жаль, что я не могу вас от этого избавить. Плевок дэггера попал куда-то в фюзеляж, не дай Бог — в установку защиты, ландер сильно швырнуло, Мира выправила машину, довернула и наконец-то расстреляла дэггера в упор. Одновременно две пушки автоматически уничтожили еще десяток целей... Господи, какой же надо обладать смелостью, чтобы выйти на таких летающих гробах против ландера. Жалко убивать... И ведь лезут и лезут, нет, чтобы держаться подальше, они, похоже, поставили целью уничтожить именно меня. Какая наивность... Ни одна их ракета не коснется ландера, хотя эта сволочь, похоже, слегка нарушила полевую защиту. Никому из них не спастись, катапультироваться, когда горит и воздух, и земля — бессмысленно. Господи, помилуй! Работай, Мира, правильно, не думай ни о чем... Вон склизкий разворачивается. Машину снова швыряет, похоже, он сгенерировал ударную волну. Ну нет, тебе меня не сдуть. Надо набирать скорость. Ландер устремился прямо на черное чудовище... Поэтому и не берем мы простых пилотов. Не выдержат они этого. Этих удушающих волн ужаса. Узконаправленных, ведь лервенцы не замечают чудовища. Мира сосредоточила огонь всех четырех лазерных пушек на склизком, экономить нечего, он в моем секторе последний — выпустила целый пук ракет, и через пару секунд с облегчением увидела, как дэггер взрывается черными брызгами... Батюшки, а лервенцев-то сколько! Тем временем они смогли приблизиться к ландеру, и лупили уже из своих пушчонок, Господи, какая наивность. Невидимый веер защиты раскинулся вокруг ландера, изгибая траектории снарядов гравиполем. Не стоит уничтожать их всех. Моя задача — пробиться к городу и охранять Балларэгу. Мира расчистила путь перед собой.

Она слишком поздно заметила, что несколько самолетов оказались уже за гранью защитного веера. Видимо, удар дэггера сказался, защита начала «мерцать». Выхода не было — Мира в ужасе включила ударный щит, но лишь часть лервенцев была отброшена, не все самолеты разломаны на куски непреодолимой невидимой силой. Два истребителя поднырнули под щит, Мира уже не видела их на экране, а искажающее гравиполе бессильно против воли живого летчика, направляющего самолет на тАйрен... Нос лервенского истребителя воткнулся прямо под левое крыло ландера, с огромной скоростью, конструкция не выдержала этого уДара, Мира вместе с креслом вылетела вверх, сработала автоматическая катапульта, но там, вверху был ад. На миг Мира еще успела увидеть несущуюся на нее поверхность чужого самолета, и через долю секунды мощный удар переломил ей шейные позвонки.

...Гэсс на несколько секунд раньше понял, что происходит, и вылетел вверх, кувыркаясь, он потерял сознание от перегрузки, а очнулся потом лишь на миг от страшной боли, увидел вокруг огонь без просвета, и мысль мелькнула короткая — «ад!» — и снова все погрузилось во тьму.

Все было как всегда: земля стояла дыбом, и ничего не было видно, кроме черноты и огня, и слышно тоже ничего не было, только метались тени на экране «Рэга» и на экране циллоса-координатора... и вот в метании этих теней Дангу чудилось нечто необычное. Не так это было, как всегда. Он только не успевал до конца додумать эту мысль, понять... хорошо бы остановиться на минуту, сесть, подумать. В чем дело... Почему так тревожно и давяще пищат вроде бы знакомые сигналы? Но Данг едва успевал стрелять и пересылать команды на чужие стволы — у него была целая декурия. Двенадцать человек. Он едва успевал перегруппировывать их, перенаправлять огонь — он один хорошо видел всю картину боя в своем секторе. Дэггера им удалось благополучно уничтожить. В чем же дело?

«Данг, как дела?» — голос Арниса.

«Хорошо».

«Гэсса сбили. Справляйся сам».

«Есть».

И опять — сказать бы Арнису об этом странном... может быть ему, с командирского дисплея, виднее — да нет, он предупредил бы.

За несколько секунд до страшного события Данг понял, в чем дело — их там, наверху, было слишком много. Он привык не обращать внимания на лервенские самолеты, практически безопасные для находящихся под «Щитом». Это дело авиации. Это нас не касается. И только когда несколько самолетов с нарастающим ревом устремились на позицию, пикируя с высоты, он понял все — но было уже поздно. «Щит» меняет траекторию ракет, но не разбивает их, как гравизащита, а самолеты, управляемые человеком... смертником... живым орудием... Данг понял, что уже ничего не изменить, и даже сказать своим солдатам об этом он не успеет, и успел только встать, и когда смерть и ад обрушились на позицию, смешивая ее с землей, успел подумать о Лири...

Не прошло и минуты — и вслед за позицией Данга с экрана исчез Рэйли. И только тогда Арнис понял, что происходит.

Странно, сейчас голова была совершенно ясной. Он не испытывал ни страха, ни вины — только ясное сознание того, что надо сделать. Он включил общую связь.

«Одуванчик — всем наземникам. Внимание! Они используют смертников. Авиация не справляется...»

Он замолк, бросив взгляд на экран, на котором мерцала общая картина боя. Господи, нам не взять этот город... потом будешь ныть! — оборвал себя Арнис и продолжал недрогнувшим голосом.

«По самолетам в квадрате 7в, вакуумными, залпом, огонь!». Потом он переключился на свою декурию.

«Центр, квадрат 7в, вакуумный заряд — огонь!» Он уже видел группу самолетов, приготовившуюся к атаке. Один из них вонзится в центр позиции, уничтожая ее, остальные, может быть, и выйдут из пике... только вот летать в вакууме эти самолеты, в отличие от ландера, не могут. Вакуумные, то есть аннигилирующие ракеты — это очень, очень опасно для города. Для жителей. Но стоит рискнуть. Одна из ракет, совсем неприметная в тысячах, вылетающих в одну секунду с позиции, достигла нужной высоты и разорвалась, уничтожая воздух и материю вокруг себя... Самолеты обрушились вниз, словно камни, а в следующий момент земля вздыбилась, поднятая мощной силой атмосферной тяги, атмосфера с грохотом сомкнулась, и еще долго сверху падала земля, перемешанная с обломками лервенских самолетов.

Путь к столице был свободен.

Но и в Балларэге отдохнуть не пришлось. Двое суток беспрерывно столицу атаковали со всех сторон. А 505й отряд был один в городе, и выбит наполовину.

Арнисом овладело странное полнейшее бесчувствие. Он превратился в машину. Он давно уже жил на виталине, как и его солдаты, теперь они снова подчинялись Дэцину, ответственность уменьшилась. И Арнису было как-то все равно, просто безразлично, что происходит вокруг. Он механически выполнял команды, отдавал их сам... и, собственно, все. Из его декурии погибло трое. Это тоже было ему безразлично.

Дэггеров было не так уж много — опять. Да, после уничтожения 604-м отрядом дэггерского гнезда на севере страны, стало гораздо легче. Убивать приходилось людей, которые упорно, потеряв уже все, с потрясающим фанатизмом шли и шли на штурм собственной столицы.

Все равно. «Нам терять нечего. Хуже некуда», — сказал Дэцин. Никакой психологической войны в Лервене нет. Война самая обыкновенная. Гнусная.

— Дектор, разрешите сменить часовых?

Арнис устало посмотрел на парнишку-десантника. Тот еле на ногах держался. Затишье. Можно разрешить поспать... или не рисковать? Арнис холодно прикидывал. Решил довериться чутью — сейчас атаки не будет. Пусть спят.

— Хорошо, Рин, пусть часовые и еще два человека поспят. Через два часа поменяетесь. Пусть девочки поспят, хорошо?

— Есть, — Рин побежал сообщать радостную новость. Арнис включил экран своего «Рэга», теперь ему тоже можно стрелять, он не отвечает за весь фронт. Только вот экран почему-то сбоит все время, мигает, опасно это... можно посмотреть, в чем дело, пока время есть. Арнис подцепил крышку экрана, вскрыл его. Сколько уже длится затишье? Около часа. Странно. Лервенцы что-то задумали? Или наконец-то у них иссякли силы. Вот ведь дьяволы. Арнис поразился самому себе, что он может так спокойно и цинично думать о лервенцах. Да... взрослеем, видно, потихоньку. В чем же дело с этим долбанным экраном? Арнис подул в сплетенные рэтановые проводки внутренностей. Иногда помогает. Разве тут поймешь? Он нацепил крышку снова, включил экран. В этот миг в шлемофон ворвался встревоженный голос Дэцина.

— Внимание всем, тревога!

— Тревога! — объявил Арнис для своих. Вот и поспали! Поднятые бойцы, ругаясь, тянулись к оружию, высматривали цели на экранах. Чисто. Какие-то единичные самолеты маячат вдали — и все. Экран оружия Арниса все так же мигал. Проклятие!

Внезапно — и это было самое страшное — земля под ногами стала вспучиваться.

Так бывает на корабле, когда он теряет управление. Начинает швырять туда и сюда, и пол под ногами теряет устойчивость. Но гораздо страшнее землетрясение — страшнее, когда сама земля перестает быть опорой...

Господи, что же делать? Арнис и сейчас не боялся, он только лихорадочно перебирал в уме варианты — как спасти свою декурию. Своих ребят, за которых он все-таки отвечает. Но земля под его ногами поехала вниз, он успел отпрыгнуть, но ноги попали в мгновенно возникшую широкую щель, и последнее, что увидел Арнис — была серая каменная поверхность, стремительно падающая на лицо...

Дэцин в первые же секунды понял, что происходит. Он отбежал от стены дома, переключил шлемофон.

«Внимание всем!... — он помедлил секунду, — Включить „Щиты“! Направленный удар в землю по команде! Начинаю отсчет! Десять... девять...»

Ландзо выполнил команду почти механически. Он своей рукой направил излучатель «Щита» вниз, приказав двоим из декурии поддерживать энергию.

«Восемь, семь, шесть...»

Иволга поняла, что Дэцин имеет в виду, и включила «Щит» своего ландера, прошептав про себя «прорвемся!»

«Пять, четыре»

«Командир погиб! — крикнул Флавис, — „Щит“ в землю! Рида, держи энергию!»

«Три, два, один»...

Излучатели всех «Щитов» смотрели в землю, начавшую сходить с ума.

«Огонь!»

Гравитационный мощный противотолчок столкнулся со страшной наведенной волной... Землетрясение остановилось.

Иост пробирался вслед за Ноки среди развалин.

— Ищи, ищи! — приговаривал он. Собака была уже без костюма — воздух почистили, опасности практически нет. Ноки мало обращала внимание на команды — она и так искала.

Знакомый запах вдруг коснулся ноздрей. На секунду собака замерла, еще не веря себе... такого счастья просто быть не может. Она села. Втянула воздух носом. Боковые крылья чутких ноздрей подрагивали. Ноки знала, что надо залаять... но лай не выразил бы всех ее чувств. Она подняла голову и протяжно завыла.

— Ты что, Ноки? — Иост поднял аннигилятор, — Нашла?

Он стал медленно, по сантиметру убирать мостовую. Ноки заплясала вокруг. Наконец Иост наткнулся на провал... И там, в глубине виднелось что-то желто-серое. Камуфляж. Иост спрыгнул вниз.

Арнис. Он был жив, и даже не ранен. Когда камень ударил его по голове, шлем лишь ослабил удар, но Арнис потерял сознание. Позже, внизу он пришел в себя, но шлемофон не работал, и сделать уже ничего было нельзя — земля сомкнулась над ним. У него был воздух, просачивающийся из щели сверху, вода в бикре на три дня и даже плитка ревира.

Арнис сделал то, что в его положении мало кто мог бы сделать — он крепко заснул. В этом состоянии его и нашел Иост. Ноки, подскуливая от счастья, облизала лицо хозяина, и Арнис проснулся, открыл серые мутноватые глаза. Увидел Иоста и даже не улыбнулся.

— А... — сказал он, — это ты. Привет.

Вскоре стало ясно, что произошло. Нападающие решили применить запрещенное гравитационное оружие. Даже небольшое гравитационное воздействие может изменить сейсмический статус целого континента неопределенным образом. Поэтому на планетах его не используют никогда — никто не рубит сук, на котором сидит.

Дэцин очень вовремя сумел сообразить использовать противоударную волну. Так же действуют сейсмологи на планетах, предотвращая землетрясения — только у них каждый противотолчок тщательно рассчитан. Дэцину было некогда считать... он действовал наугад.

— Иволга, — сказал Дэцин, — я тебя прошу, зайди пожалуйста, к Арнису, он сейчас на втором этаже где-то сидит в штабе. Зайди и поговори с ним. Там что-то серьезное.

— Может быть, сагонская атака? — предположила Иволга.

— Ну, оружие, конечно, не снимай, но я не думаю. С ним другое что-то. Сделай это, пожалуйста... все, — Дэцин переключил наушники и стал кого-то вызывать по грависвязи. Иволга пробормотала «есть» и медленно вышла.

Все-таки Дэцин, как бы мы его ни ругали, думала она, классный командир. Но кто бы мог подумать, что лервенцы пойдут даже на такое... Разрушить столицу и рисковать разрушением всего материка. Слава Богу, сейсмическую волну удалось остановить. Сейчас с Квирина летят уже сейсмологи, на всякий случай, проверить, нет ли последствий. Какое счастье, что Дэцин сообразил вовремя. А я тоже могла бы догадаться... или кто-то из нас. Но Дэцин — ну у него же все-таки опыт. А что там с Арнисом?

Иволге казалось, что под веками перекатываются песчинки. Глаза жгло. Она стащила перчатку и протерла глаза рукой. Нет уж, лучше не тереть. Перетерпеть. Это просто спать хочется. И после взятия города поспать удавалось по четыре, по пять часов в сутки — это после почти бессонной недели на виталине.

Арниса она отыскала в штабе, бывшем здании администрации какой-то местной общины.

Его можно было узнать по светлым, слегка отросшим спутанным волосам. Он прижал руки к лицу и сидел так, неподвижно, опустив голову. Иволга подошла, села с другой стороны стола. Взяла две пустые бутылки из-под рома, аккуратно поставила на пол. Да... зря, пожалуй, спиртное завезли. В самой Лервене его почти не употребляли, не было здесь вин или чего-то подобного — обходились травкой, сенсаром.

А ведь он даже не шевельнулся.

— Арнис, — сказала Иволга. Он не ответил.

— Арнис, ты меня слышишь? Привет. Это я. Перехожу на прием.

Арнис молчал. Иволга взяла его запястья и с силой отвела руки от лица.

Пьяный, конечно, в доску. Глаза мутные. Вдруг накатило воспоминание, заставившее Иволгу задохнуться — так уже было однажды. И никакое это не дежа вю. Так было. На Ярне. Он тоже напился, когда узнал о том, что случилось с Ильгет. Нарушил все инструкции, просто чудо, что сагон не атаковал его в этом состоянии. Там сагонов было полно... И вот так же Иволга сидела рядом и утешала его тогда: ну успокойся, что же делать, она же знала, на что идет, ты ее предупредил, мы все этим рискуем, что же теперь, надо закончить дело...

Только как утешить его теперь? Половины отряда нет. Меня бы кто утешил, зло подумала Иволга. Мира, кольнуло в сердце, и чуть слезы на глаза не навернулись.

— Коз-зел! — сказал Иволга от души, — ну-ка прекрати сейчас же! Ты посмотри, на что ты похож! Ты думаешь, кому-то из нас легче?

Арнис шмыгнул носом и уставился на нее.

— Хоть немного соображать можешь? Ну погибли они, что дальше? Теперь ты и нас всех хочешь погубить? Господи, какое дерьмо эти мужчины! — вырвалось у Иволги, — почему вы все такие слабаки... тряпки такие! Почему женщины в сто раз сильнее вас? Да будь здесь Ильгет, она бы уж себя так не вела, как ты! И не закрывай лицо, не закрывай. Соображаешь хоть что-нибудь, или совсем как свинья набрался?

— Соображаю, — тихо сказал Арнис. Он положил руки на стол и посмотрел на них с удивлением.

— Слава Богу, еще не совсем разум потерял.

— Иволга... ты все правильно говоришь, — сказал Арнис, — я свинья. И козел. Нет, я на самом деле гораздо хуже, в том-то и проблема...

Он махнул рукой.

— Погибли они... да... ты знаешь, это и правда ужасно. У нас никогда еще такого не было, чтобы столько сразу. Одновременно. Ведь пять человек! Только... я не знаю, из-за этого или нет, я просто сломался. Ну сломался, и все... понимаешь?

Тихая, застенчивая пьяная улыбка.

— Мне это слишком... понимаешь, слишком уже. Ты права, я слабый... наверное. Ну, уйду, что же сделаешь.

— Господи, Арнис, да что такое случилось? — воскликнула Иволга, — вроде, ты не был таким уж слабым. Что сейчас-то произошло?

— Сейчас... я убийца. Я понял это. Отец Маркус говорил, что это не грех, но это — ЭТО уже точно грех. Я убийца, Иволга, я не могу так больше. Я слишком много людей убил.

— Ты спас минимум двадцать пять человек. При штурме города. Ведь это ты приказал использовать аннигилирующие...

Арнис горько усмехнулся.

— Это капля в море, Иволга. В море тех, кого я убивал... Но это ладно, мы всю жизнь убиваем. А тут...

Он умолк. Это нельзя объяснить. И рассказать нельзя. Как расскажешь про темные пятна, въевшиеся в землю? Как ноги убитых бессильно волочатся по земле? Предсмертный крик — «Да здравствует Цхарн!»

Они не были эммендарами. И даже сингами, по большому счету... потому что служили они не сагону — а Родине и тому, что считали истинным.

Пусть это какая-то неверная истина. Но чем же наша истина вернее, если во имя ее их всех пришлось перебить?

И запах горелого мяса. Я заставлял себя смотреть. Мне все время хотелось закрыть глаза, но я видел все. И стрелял — сам.

— Что тут такого особенного? — спросила Иволга, — они же психи, Арнис. Знаешь, у нас на Терре такая болезнь была неизлечимая — бешенство. Если ею заболевала собака, ее сразу уничтожали, потому что она кидалась бессмысленно всех кусать и заражать. Вот они такие же собаки. Ты посмотри, ну ладно, то, что они тАйренили нас самолетами, можно понять. Но применить гравитационное оружие... это либо прямое внушение сагона, либо просто безумие. Они же могли разрушить планету — зачем? Чтобы она ни им, ни нам не досталась? Дикость. И ты хочешь, чтобы мы их не убивали? А как иначе?

Арнис кивал.

— Да, да, я все понимаю... я знаю, что они такие. Но так-то тоже нельзя...

— Как нельзя? Да что такого особенного, Арнис? Это что, первый бой, в котором ты участвуешь? Да ты же вообще ско! Опомнись.

Он снова криво усмехнулся. Расскажи... что особенного.

Это не рассказать. Даже непонятно, с чего начинать-то... с какого-то запомнившегося лица, с голубых глаз, горящих ненавистью. Гордостью. Сознанием своей правоты. Как деловито срывают с трупа наручники, идут за следующим... а что чувствуют мои десантники? Кажется, совсем ничего. Потому что они выполняли мой приказ? Не знаю. А может быть, просто не делятся со мной переживаниями... Иволга сидит, ждет чего-то. А что я могу ей сказать?

— В Этраге, — начал он и снова замолчал, — В Этраге мы взяли триста восемьдесят человек пленных. Дэцин приказал мне ликвидировать их. Я... разделил свою декурию на пять частей, и мы... это мы долго делали. Двое выводили очередного лервенца, я задавал ему один только вопрос — не хочет ли он перейти на нашу сторону... или хоть оставить оружие и не воевать больше. Ни один не согласился. Ни один даже не соврал. И тогда я убивал, просто в висок из бластера. Хоронили мы их в братской могиле. Имена и номера — у них ведь номера — все переписали.

Он умолк. Сейчас, когда рассказал, все это казалось бредом сумасшедшего. Но Иволга положила руку ему на запястье.

— Тебе нужно было просто пустить газ. Они бы спокойно умерли во сне. И быстро.

Арнис дернулся, как от уДара.

— Иволга, я не мог! Ну не мог я. Скажи, что я слабый, что я свинья... все, что угодно, не мог я! Так не убивают людей... они-то ведь не свиньи.

— А так ты потерял рассудок.

— Да... вот ты сейчас все обо мне... я рассудок потерял. А тех людей уже не вернуть. Я вернусь к Ильгет, к детям. А их жены и дети?

— У них не было детей, — зло бросила Иволга, — они сдавали их в общины с раннего возраста.

— Все равно. Я так не могу.

— В чем принципиальная разница, Арнис? В их убийстве была военная необходимость. Ты не задумался бы, убивая их в бою.

— Не знаю... есть разница.

— На самом деле разницы нет. Есть только то, что твоя психика теперь надломлена... этим многочасовым расстрелом. Ты же самому себе устроил пытку. Им тоже, впрочем, но... наверное, ты прав, я бы сама предпочла так умереть. Просто ты теперь в таком состоянии, что тебе чудится эта разница. Которой на самом деле нет.

— Знаешь, Иволга... не слишком ли много мы себе прощаем? Я вот подумал. Когда я стал ско... не думай, что мне первое убийство далось легко. Я его до сих пор помню. Там шибаг был... мы были на равных, и даже он сильнее. Мне всего семнадцать лет... и один только плечевой бластер. Он вовремя сработал... Я был прав, и все равно я помню это как сейчас. А потом я как-то стал считать это нормальным. Подавил голос совести... ведь совесть, она все равно есть. Хоть тебе десять священников будут твердить, что все правильно, а совесть... Потом оказалось, что и десятки людей убить — это нормально. И бомбу сбросить... и даже своими руками резать десятки, сотни — нормально. Правильно, похвально даже. Подвиг, можно сказать...

— Ага. Ильгет вытащить из тюрьмы. И самому под огонь лезть. Это тоже нормально и правильно.

— Это верно, я тоже это подумал. Мы и сами рискуем жизнью, и раны получаем, только — что же, это оправдывает то, что мы творим?

— Нет. Оправдывает другое — защита Квирина.

— То есть цель оправдывает средства...

— Арнис... Господи, безумие всегда логично. Ты сейчас логичен, как никогда. Когда ты спасал всех, и когда ты вытаскивал, например, Ильгет на Визаре, ты не поступал логично — тогда нужно было бы ее бросить и идти за помощью. И когда ты сагона убил... это неразумно было — кидаться на него с бластером, а ты кинулся и убил. А сейчас вот ты логично рассуждаешь, и ты прав. Знаешь, мне и крыть-то нечем.

Арнис помолчал, сбитый с толку.

— Да, но... — продолжил он, — все равно. Ну... может, ты тоже где-то права, но... я понял, что у нас что-то не так, ненормально. Не может быть это нормально! Чтобы убивать безоружных, связанных людей, еще и готовых умереть за свои идеи... Да и в бою тоже. Все убийства — ненормальны. А можно подумать, мирных жителей мало погибло под нашими атаками. От одних только экологических катастроф... Да чем мы вообще-то лучше сагонов?

— Тем, что мы потом восстанавливаем почву, воздух, биосферу и приводим народ к нормальной жизни. Даже лучшей, чем до сагонской инвазии.

— Да... но это же как раз и называется — навязывание собственных норм. Это противоречит Этическому своду.

— Противоречит, — согласилась Иволга, — жаль, что он писался еще до сагонов. Но к нему, как ты знаешь, есть поправки. Как раз на наш случай.

— Так уже много таких случаев... они должны быть исключениями, а их больше, чем правил.

— Так это разве наша вина, что сагоны везде лезут?

Арнис улыбнулся криво и жалко.

— Иволга... понимаешь, ты человек очень умный. И ты можешь меня переспорить, очень даже легко. Я знаю это. Вот я сейчас забью на все, что случилось. Просто забью, и все. Как обычно. Ведь как я всегда жил? Сначала убиваю, кровь рекой, потом возвращаюсь на Квирин, живу с Ильгет, наслаждаюсь... песенки пою.... в церковь еще хожу, — лицо Арниса перекосилось, — типа такой праведный, такой хороший. Светлый такой. Улыбаюсь, смеюсь. А эти люди, убитые мной, уже никогда не улыбнутся. Ну я и сейчас так могу: просто-напросто забуду, скажу себе, что все нормально, что я должен был их убить... военная необходимость. Неприятно, но что поделаешь. И опять буду веселиться, песенки петь. Хорошо, да?

— А наши ребята убитые? — спросила Иволга, — они как?

Арнис беспомощно пожал плечами.

— Ты знаешь... я впервые, наверное, почувствовал такое. Может, это ужасно, но... я почувствовал — это возмездие... почему вот только оно не меня достало, непонятно. Хотя ребята тоже убивали... Я когда оказался под землей, заживо в могиле — даже обрадовался, думаю, ну вот и все. Так нет, Ноки меня нашла.

Он опустил голову и пробормотал.

— Мне нет спасения, Иволга. Я знаю, что Бог все прощает. Только я сам-то себе уже простить не могу. Потому я в аду. И буду в аду. И правильно. Я теперь знаю, как попадают в ад... чувство вины... собственной вины.

— Ну это еще вопрос.

Иволга встала, пересела к Арнису. Обняла его за плечи.

— Послушай, — сказала она, — ты все-таки козел.

— Угу.

— Ты эгоист. Даже вот сейчас, например — ты все время говоришь: я, я, я... мое спасение. Моя вина. А давай поставим вопрос иначе: что теперь делать? Вот ты, такой плохой человек, хуже тебя нет. Ладно, что делать-то будем? Сидеть напиваться, и пусть другие работают? Сейчас уже никого убивать не надо, надо работать. И уж во всяком случае... ну не можешь, давай тебя эвакуируем на Квирин. Давай? Серьезно. Бывает же всякое. Психическая травма. Я думаю, все поймут. С Дэцином я сама поговорю. Но не сидеть же здесь в одиночку.

Арнис молчал довольно долго. Потом он покачал головой.

— Нет, Иволга. Ты права...

Он попытался встать, но покачнулся. Иволга едва удержала его.

— Ну вот... голова, вроде, ясная, а ноги не держат.

— Ты ложись тут, поспи, — Иволга помогла ему лечь на диванчик, подсунула под голову какой-то валик.

— Я потом... я встану и буду работать. Теперь уж буду... я знаю, что виноват, но что же с этим сделать... Я знаю, что слабый, Иволга, тут ты права.

Она присела рядом с ним, положила руку на плечо.

— Ты не слабый, Арнис, — сказала она, — ты прости, у меня от злости это вырвалось. Ты не слабый. Дело в том, что я тоже была там, в Этраге... Только дело это Дэцин поручил не мне, а тебе.

Иволга потом еще долго с тревогой поглядывала на Арниса, но он вроде бы пришел в норму. Нет, конечно, нормой это нельзя назвать. Но и все были подавлены, все, кто остался... Гэсс выжил, только сильно обгорел, его спас бикр. Теперь Гэсс был в безопасности, на орбите, в ожидании отправки на Квирин. А в Балларэге оставались шестеро, и было им очень одиноко. Они не смотрели друг другу в глаза. Общались мало.

Между тем, жизнь в Лервене налаживалась. Вся территория теперь контролировалась ДС и армией, хотя сопротивление еще оставалось. Дэцин с остатками своего отряда занимался столицей. Иволга с Иостом проводили чистку — уничтожали планомерно тех, кто еще пытался сопротивляться. На это была брошена целая отдельная центурия. И внешняя охрана города лежала на них же. Ойланг практически в одиночку — в качестве бывшего все-таки спасателя — занимался восстановительной работой: больницы, раздача населению продуктов, распределение жилья. Снабжение с орбиты теперь было регулярным. Вскоре обещали прибыть спасатели и врачи в поддержку.

Ландзо и Арниса Дэцин держал при себе. Использовал для разных поручений.

— Значит, так, — Дэцин обратился к циллосу, рассматривая план города. Приятно было видеть нормальный трехмерный экран вместо привычной на Анзоре бумаги, — Станкостроительную и транспортную общины мы объединим, правильно? Что будем делать с детьми?

Он ткнул в треугольник молодежной общины.

— Может быть, поискать родителей? — предположил Арнис, — если они заинтересуются возможностью взять детей к себе...

Дэцин покачал головой.

— Практически уверен, что нет. Арнис, ты же здесь работал. Пойми, они не горят желанием видеть своих детей. Нам придется и дальше заботиться о детях централизованно. У них родительские чувства атрофированы, задавлены...

— Знаешь, я бы на эту тему с Ландзо проконсультировался, — сказал Арнис, — где он?

— Я его послал — сигнал со складов поступил, там проверить надо. И собака с ним.

Арнис оглянулся на свою желтую пуделиху. Ландзо после гибели Чена взял себе его пса, Горма. Это хорошо, что собака с ним. На складах может и дэггер заваляться случайный.

— Пока дети кормятся в пункте у Ойланга, но я думаю, надо найти воспитателей, которые ими займутся. У них есть подростки старшие, но они не справятся, инфантилизм, привычка к опеке. Арнис, займешься этим? Хотя бы завтра надо это сделать.

— Есть. А Ландзо давно ушел?

— Давно. Часа четыре уж... но склады там большие, их все прочесать надо. Дальше, насчет этого оружия... пусть аннигилируют к чертовой матери. Пошли пару десантников туда.

— Хорошо, — Арнис кивнул. На окраине города нашли тайник с лервенским оружием, — не стоит ли поставить засаду? Туда могут явиться партизаны.

— Вряд ли, но поставь. Ну ладно, вроде бы все у меня. Вопросы есть?

— Сегодня в восемь собираемся?

— Я позвоню всем, если будут изменения. Иди.

Арнис попрощался и вышел. Он двигался медленно, Ноки бежала за ним след в след. Вся улица от Администрации была разрушена, завалена мелким серым щебнем — обломками зданий. Город мало пострадал от обстрела — наши ракеты бьют точно, а никто не стрелял прицельно по городу. Однако разрушения были страшными — в основном от наведенного землетрясения. И жертв много. Это уже не наша вина — лервенцы убили гравитационным ударом своих, оставшихся в этом городе, как заложники. Плевать, лишь бы и нас уничтожить. У них человеческая личность и вообще не имела никакой ценности... Но... Арнис почувствовал, как предательский холодок снова ползет в сердце и запретил себе продолжать мысль.

Ему вдруг вспомнился недавний разговор с Ландзо. Это был первый случай... после того, как Иволга устроила ему головомойку... правильно, конечно, устроила — после того Арнис работал, жил, стиснув зубы, но ни с кем не разговаривал больше. И однако вот с Ландзо как-то получилось. Ночевали вдвоем в одной комнате. Арнис не удержался — ему особенно хотелось именно Ландзо об этом спросить.

— Послушай, ну ладно — мы, но ты-то как? Ты когда своих убиваешь — не чувствуешь себя чудовищем? Ведь это ж твоя Родина все-таки.

— Нет, — спокойно ответил Ландзо, — не чувствую. Хоть это и действительно моя Родина. А почему не чувствую, Арнис... Знаешь, вылечился я от этого. В прошлый раз еще.

Арнис вспомнил, что да, вроде Ландзо уже побывал как-то на Родине, по собственной воле.

— Хорошее такое средство есть, — продолжал Ландзо, — болеизлучатель называется. Сам знаешь, наверное, мозги проветривает отлично. У нас тут он модифицированный, не такой немного по действию. Но тоже хорошо работает.

Арниса передернуло.

— Ну и как ты... Ланс...

— Даже и не это, пожалуй. Мне ведь и раньше доставалось. Нет, не в этом дело. А дело в том, что встретился я тогда с самим Цхарном. Дэцину я все это подробно рассказывал, отчет уже на месте. А тебе... Да, словом, понимаешь, для меня сагон не абстракция. Он меня не ломал, нет. Просто так, поговорили, пообщались. Эмоции были скорее приятные. Просто я твердо убедился тогда, что вся эта наша община, и все эти наши идеи — от него же исходят. Это не домыслы, Арнис, это правда. Все наши страдания, вся наша жизнь — от Цхарна. Пойми, я всегда думал, даже когда мы бежали отсюда — что просто я сам такой неудачник, что жизнь у меня не сложилась, а идеи-то правильные, и Родина права. И даже когда я убежал, я продолжал так думать. У квиринцев своя правота, у нас — своя. И только после разговора с сагоном я понял, что никакая у нас не своя правота. Наведенная. Поэтому и убиваю... Если нет другого выхода, ничего не сделаешь. Я знаю, что моя Родина тяжело больна, и ее спасать надо. Ну вот я этим и занимаюсь.

Может, Ландзо как-то иначе говорил, но в этом смысле. Особенно его тон поражал — спокойный такой, уверенный. Человек знает, о чем говорит... Он знает, что делает, зачем, почему. Арнис вспомнил, что лет десять назад и сам был таким — уверенным, спокойным, убежденным в своей правоте.

Господи, зачем были эти десять лет? Вот разве что Иль — да только это великое счастье, которого я вообще-то и недостоин. Такое ощущение, что блага на меня сыплются с неба незаслуженно, а рано или поздно придет расплата.

Не думать. Прекратить думать. Надо выполнять задания, а потом подумаем. На Квирине. Или может быть, вообще перестать думать — навсегда. И существовать тоже.

Арнис даже остановился на секунду. Ноки ткнулась ему носом в колено сзади.

Да... дела. Он только сейчас это осознал: вся его жизнь и деятельность в последнее время поддерживались одной мыслью — вот освобожусь, доведу это дело до конца, не подводить же товарищей — и как только меня отпустят, перестану существовать. Он не доводил эту мысль до практического уровня, не говорил себе, что покончит с собой, не обдумывал способы. Нет. Но единственное, что еще как-то позволяло ему жить, что решало эту страшную проблему — как можно ходить по земле и смотреть на солнце после того, что он сотворил? — было то, что он уже внутренне вынес себе приговор и лишь отсрочил его исполнение. До уплаты долгов.

Иль? Да, ей будет тяжело. И детям нужен отец. Но не такой, не убийца. Иль тоже заслуживает лучшего. Я и ее умудрился сделать убийцей, но она все-таки гораздо больше страдала сама. И это тоже моя вина. Ладно, неважно...

Не думать. Перестать думать.

Он по дороге связался с Флависом, дектором, который теперь занимался найденным складом оружия, велел выделить двух ребят, уничтожить оружие бесшумно и полностью и где-нибудь рядом устроить секрет. Пусть приходят к своему тайнику... Впрочем, вряд ли придут, это уже перестраховка. У дома Арнис хотел взять скарт и сразу лететь в детскую общину, но едва завернули за угол, Ноки вдруг рванула с места вперед.

Что бы это значило? Арнис не стал отзывать собаку, а двинулся за ней.

Ноки то ли почуяла, то ли узнала шаги. Арнис остановился. Первым делом он узнал собаку, серо-желтого Горма, а потом уже и Ландзо. Тот шел вдоль стены дома с таким видом, будто в любой момент эта стена может ему потребоваться для опоры.

И вообще вид у него был — не дай Бог. Ранен? Арнис двинулся навстречу. Лицо не то, что бледное, а просто совершенно белое. В таких вот случаях и говорят — как бумага. А так не видно ничего...

— Ланс? Что с тобой?

Он остановился. Поднял глаза — сильно ввалившиеся, окруженные чернотой.

— Арнис... Я убил Цхарна.

Несколько секунд Арнис молча смотрел на друга. Потом сказал:

— Он же был невоплощенный.

— Воплотился. Прямо сейчас. Он еще плохо владел человеческим телом... но владел.

Арнис кивнул.

— Где тело?

— Я вызвал армейцев, они заберут. Это ничего не даст, но...

— Но так положено, правильно ты сделал. Ну — пойдем к Дэцину. Ты с ним связался?

— Нет еще. Не могу я... не могу, Арнис.

Арнис постоял еще, посмотрел в лицо Ланса. Тот и вправду, видно, не мог. Какие ему отчеты сейчас... какую он борьбу выдержал? Ведь не случайно Цхарн именно на него вышел. Никто из нас так не подвержен влиянию этого сагона... Для нас он — обычный сагон. Ну тоже, конечно, противник, но все равно. А для Ландзо Цхарн — кумир детских и юношеских лет, его любовь, его ненависть, его проклятие и страсть. Вся его жизнь.

Поэтому Дэцин и рассчитывал так на Ланса — и не ошибся. Мы не можем вызвать сагона на поединок, мы не знаем, где найти его, как позвать... Но мы можем сунуть вот такую приманку, как Ланса, и сагон на него выйдет. Вышел. Только вот помочь Лансу в этот момент будет некому, потому что сагон так организует все, чтобы встретиться один на один. И все будет зависеть — вся судьба Анзоры! — только от поведения Ландзо в этот момент.

И он выдержал, он смог. Убил сагона. Победил его. Оказался сильнее своего бывшего Великого Учителя. Спас свой народ.

А теперь ему отдохнуть бы немного, поспать, может быть. Тяжело ведь это, ох, как тяжело... Видно же, качается человек...

Арнис взял Ланса за локоть.

— Пойдем, — сказал он тихо, — ты же знаешь, так положено.

Арнис принес и поставил на стол чашку крепкого кофе — для Ландзо. Тот взглянул на него еще слезящимися после проверки блинкером глазами, взял чашку, отхлебнул.

— Значит, он снова брал тебя на твоей исключительности? — уточнил Дэцин.

— Да, — ответил Ландзо безжизненным голосом, — я уже говорил, что в прошлую нашу встречу он убеждал меня стать королем всей Анзоры, объединить Лервену с Бешиорой, взять под контроль всю планету. Он вполне убедительно объяснил мне, что я это смогу... ну я рассказывал. Мне и вправду захотелось власти — построить на Анзоре жизнь так, как я считаю нужным. Ведь я же анзориец, я имею право... И я не хочу никому плохого.

— Ты можешь вспомнить его слова в этот раз — по возможности, точно?

— Да. Он сказал: еще не поздно. Ты можешь все переиграть. Я помогу тебе, я буду вести тебя. Но ты видишь, я не отбираю у тебя свободу воли...

— А фокус с депрессией он до или после показывал?

— До. Продемонстрировал свои возможности.

— Дальше.

— Он мало говорил. Но я понял — передо мной словно картины встали, смутные, но реальные. Я понял все, что он мне предлагает. Это было... что-то вроде внушения. Он картинками мне это показывал... — Ландзо подпер голову рукой, последние слова он произнес почти шепотом.

— Какими картинками? — настойчиво спросил Дэцин. Ланс покачал головой и сказал.

— Когда он ударил... я имею в виду, когда он навел на меня этот морок. Когда я впал в депрессию... Это было ужасно. Но это еще ладно, а хуже то, что я понял... и сейчас понимаю — я никогда уже не стану прежним. Он во мне что-то сломал. Я... у меня нет больше желания жить. Вообще никакого.

Дэцин кивнул.

— Это известный прием, Ланс. Наведенная депрессия. Защиты против него нет никакой. Если бы он немного дольше продержал тебя в таком состоянии, сердце бы остановилось. Ничего, после акции в санаторий поедешь. Давай рассказывай дальше. Какие именно картины ты видел? По порядку.

— Я не... не то, чтобы видел, — пробормотал Ланс, почти неразборчиво. Голова его почти касалась поверхности стола. Он сжимал ладонями виски.

— Представлял? Это похоже на сон? Или воображение?

Ланс не ответил, голова его с глухим стуком ткнулась в столешницу. Арнис дернулся, встал, поднял Ланса, держа под мышки.

— Измотал его сагон, — сказал Дэцин, — и мы тут еще... Давай его на диван, что ли...

Ландзо уложили на диван. Дэцин вытащил из бокового верхнего кармана аптечку, из нее — крошечную капсулку дитала с резким запахом, разломил ее у самого лица пострадавшего. Ланс сморщился, чихнул, открыл глаза.

Дэцин подвинул к дивану стул, сел рядом. Арнис так и остался сидеть у стола.

— Извини, Ланс, — мягко сказал Дэцин, — но сам понимаешь... надо закончить. Ты хочешь чего-нибудь? Может, попить?

— Нет. Я не хочу вспоминать, — прошептал Ландзо. Арнис отвернулся. Здесь больше нет сагонов. Предположительно, по крайней мере. Планета чиста. Какого черта Дэцин мучает парня? Неужели нельзя подождать несколько часов с этим допросом?

Через несколько часов многое уйдет из памяти. Дэцин произнес мягко, но настойчиво, глядя в бескровное лицо Ландзо.

— Давай, мальчик... Давай, вспоминай. Ничего не поделаешь, ско, придется вспомнить.

Ландзо молчал. Дэцин посмотрел на Арниса, кивнул на ящик стола. Арнис понял, достал зена-тор, заранее заряженный либеридом.

— Давай руку, — Дэцин приложил прозрачную трубочку, тут же свернувшуюся в кольцо, к запястью Ландзо. Лекарство начало поступать в кровь, и примерно через минуту лицо Ландзо стало разглаживаться, меняться. Дэцин снова задал вопрос, и он заговорил, теперь это стало заметно легче.

— Я видел, как я... выхожу из комнаты, все оружие у меня на боевом... Потом я видел себя в каком-то зале, и лервенцы, в военной форме подходят ко мне, а я что-то говорю им, содержания конкретного не было, просто я знал, что командую. И ко мне обращались «сендин», это очень высокое звание, вроде нашего легатуса. Даже выше, практически командующий всей армией. Потом... — Ландзо запнулся и продолжил несколько секунд спустя, — другая картина, я видел вашу гибель. Я видел, как взрываются ландеры, несколько штук. Потом я видел всех вас... наших... шесть человек — вы стояли на какой-то крыше и разговаривали, и летит ракета, крыша взрывается, и вы все... вас нет. Но я... поймите, это было во сне. Как сон. Я в тот момент никак не отреагировал на вашу гибель. Мне было печально, но я знал, что так надо, что это необходимо...

Арнис видел со своего места, издали, что лоб Ландзо покрылся испариной.

— Все понятно, Ланс, не переживай, — сказал Дэцин, — все нормально. Говори дальше.

— Он, наверное, показал мне это для того, чтобы я мог внутренне примириться... ну, с вашей будущей гибелью. Потом я видел другую картину — Балларэга полностью отстроена, и я стою на трибуне, на площади Победы, и внизу проходят наши полки. Военный парад. Я принимаю его. Потом я видел книгу... книга была обо мне, там моя фотография на обложке. В форме сендина. Название «Он победил». И в этот миг я понял, что мой переход на сторону Цхарна не будет предательством. Ведь это логично... Я вырос с именем Цхарна. И даже, когда я убежал и попал на Квирин, я все еще верил в Цхарна. И даже когда вернулся сюда, и здесь меня поймали снова — я все еще в него верил и в глубине души я считал себя предателем. И так оно и есть, ведь я предал то, во что верил с детства, и главное, я предал свою Родину, людей, говорящих со мной на одном языке. И когда я попал в ДС, я довершил это предательство до конца. А вернувшись назад, я смыл бы это преступление, я вернулся бы к своим, к Родине, к прежнему. И я спас бы их... от квиринцев. Вот все это я понял...

Ландзо замолчал. Потом сказал.

— Честно говоря, я и сейчас не вижу логической бреши в этом. Я сейчас предатель... а если бы послушался Цхарна, не был бы им.

— Дальше, — сказал Дэцин, — рассказывай дальше.

— Потом... я говорил про книгу. И в этот момент я знал, что я уже король Анзоры, что все происходит так, как я хотел... Ну тогда, я рассказывал.

— Да, я помню. Я понял тебя. Ты знал это как бы фоном?

— Да, это как бы само собой подразумевалось. И следующая картина — это уже была не картина, а как бы позыв к действию. Я понял, что должен сделать сейчас. Выйти на улицу, и Цхарн поведет меня к лервенцам, которые еще... сопротивляются.

— Он не показал тебе, где они?

— Нет, к сожалению, не показал. Я понял так, что он меня поведет.

— Может быть, ментоскопирование покажет? Ты понимаешь, что это очень важно?

— Да. Проводите, если надо, — вяло сказал Ландзо, — я точно помню, что он не показал мне их расположения. Просто такой импульс — я понял, что силы еще есть, и что их еще можно собрать и ударить. И дэггеры еще есть где-то... немало.

— Хорошо. Дальше.

— Дальше я понял, что должен сейчас это сделать. И я уже это практически сделал. Ну, я встал... хотел идти. Я в тот момент был полностью убежден, что так и надо... что я должен слушаться Цхарна. Он мой Учитель. Я должен спасти Анзору. От вас.

— Что тебя остановило?

— Видите, он не сделал меня эммендаром, он просто меня убедил. Опять, как тогда. Он хотел, чтобы я служил ему... Но когда я встал, я вспомнил. Арни вдруг вспомнил. Ну, вы знаете, это мой друг, он тогда погиб, когда мы бежали отсюда. И я понял, что Арни я люблю не меньше, чем Цхарна. Я не знаю... это было не соображение, а так, порыв какой-то, импульс...

— Попробуй его сформулировать, — попросил Дэцин.

Ландзо вздохнул и сказал.

— Мне к державности, доблести, святости не дано добавить ни йоты. Мне б в ночное, коней на лугах пасти... Что ты шепчешь, мой милый, что ты?

— Стихи?

— Да. Вспомнил. Это Арни написал, это последнее. Ну и тогда я выстрелил.

Арнис вдруг понял, глядя в бледное, узкое лицо друга — еще совсем немного, и тот стал бы Королем Анзоры. Только вышел бы на улицу, последовал приказу Цхарна... чем дальше, тем труднее освободиться от руководства сагона. Еще немного, и мы с Ландзо встретились бы в бою. И не факт, что мы победили бы...

Что же остановило его? Какая мелочь? Всего лишь несколько строчек какого-то стихотворения. Ведь даже память о погибших друзьях — ну что она? Если он живых готов был предать и убить. Если бы тот парнишка, Арни, не написал этого стихотворения? Если бы Ландзо не запомнил этих строк...

— Хорошо, Ландзо, — сказал Дэцин, — очень хорошо. Ты все правильно сделал. Ты молодец. Я не ошибся в тебе. Арнис, выключи запись. Так... Ланс, ты сейчас спишь. Прямо здесь. Через восемь часов начинаешь работать. Постарайся не думать ни о чем и не вспоминать.

Арнис отключил циллос.

— А ментоскоп, — вяло начал Ланс. Дэцин покачал головой.

— Надо, конечно, но думаю, можно и позже. Поспи.

Ланс слабо улыбнулся.

— Спасибо.

— Не за что. Так... — Дэцин встал, порылся в ящике стола, достал упаковку белых капсул, и одну протянул Ландзо, — если заснуть не сможешь, возьми лекарство. Обязательно. Потом тебе спать много не удастся.

Через несколько дней Арнису показалось, что Ланс пришел в норму. Нет, прежним он не стал. Наверное, удар наведенной депрессии и в самом деле оказался разрушительным. Но собственно, и никто не вел себя, как раньше... слишком уж тяжела оказалась Анзора.

505й отряд, вернее, то, что от него осталось, командование больше не трогало. Очень важно было поддержать и восстановить столицу. Тех, кто еще сопротивлялся, брали в плен и держали в изоляторе. Пока. Теперь была такая возможность. Остальные лервенцы оказались совершенно неспособны к самоорганизации, привычны к жесткому управлению сверху, и ДС приходилось это правление осуществлять — кормить, распределять жилье, выбирать людей для обучения работе с новыми технологиями. Организовывать школы. А главное — теперь только начался этап информационной обработки — лервенцам объясняли суть происшедшего с ними, со страной. Вся пропаганда была тщательно продумана в деталях и подготовлена заранее. Арнис тоже занимался этим, хотя горькие мысли не оставляли его: квиринцы представлялись теперь в качестве спасителей и благодетелей... но у кого из этих лервенцев, оставшихся в живых, не погибли от наших рук близкие и друзья? Как они воспринимают нас? Ведь ненавидят. Не могут они нас любить. Мы — убийцы. Мы разрушили их мир, и мало того — сделали это с такой жестокостью... неизбежной, правда, но это уже малосущественно.

Неважно. Пусть они нас не любят. Нас мало где любят. Мы уйдем, зато они восстановят прежнюю жизнь, и уже приобретут некоторый иммунитет против сагонской агрессии.

Да и какая разница... все равно мне потом не жить — эта мысль поддерживала как-то, спасала.

Чаще всего Арнис работал в паре с Ландзо. Дэцин больше не ставил перед ними боевых задач, в основном они занимались восстановлением города. Это тоже помогало. Постепенно город приобретал жилой вид. Дети начали ходить в школу (они и жили пока в интернатах, но было объявлено, что родители могут забрать своих детей домой. Однако Дэцин был прав — никто не стремился это сделать). Строительные бригады, обучавшиеся работе с меланитом и гемопластом, с новыми материалами, доставленными с Квирина, разгребали завалы и строили новые здания.

Помимо этого, формировалось новое лервенское правительство. Искали людей, умных, способных руководить и в то же время, желательно, ненавидящих режим Цхарна. Ландзо лично беседовал с каждым кандидатом, а искали их в основном в Штрафных общинах, то есть среди тех, кто не очень-то вписывался раньше в общую картину жизни. И не вписывался именно по причинам политического и духовного характера.

До тех пор, пока не появится нормальное правительство, армия, полиция — уходить с Анзоры нельзя.

Обычно в таких случаях восстанавливалась историческая форма правления. В Лервене когда-то давно был король. Монархия. Но в том-то и дело, что слишком давно люди жили по заветам Цхарна, возвращение к прежнему укладу было бы слишком жестким насилием над ними. Поэтому предполагалось создать коллегиальное правительство, а оно уже позаботится о дальнейшем — ввести периодические выборы, или восстанавливать монархию, или диктатуру (что было бы привычнее для Лервены), или еще какую-нибудь форму правления.

Арнис вдруг вспомнил, как Иль было тяжело в третьей акции на Ярне, тяжело именно от необходимости информационной войны.

Чистое, еще не замутненное ничем сознание — понимает это. Потом и у Ильгет все исказилось — когда много лет посвящаешь какому-то делу, уже не можешь увидеть его со стороны...

А со стороны дело наше выглядит, как ни крути, гнусно.

Арнис сидел на возвышении рядом с раздачей и наблюдал за длинной вереницей девочек-подростков в серых платьях, с мисками в руках. Школьницы получали свои порции разведенного орехового концентрата (никакой лервенской пищи давно уже не было... поля выжжены, все, что на складах, давно поедено. Но снабженцы работали регулярно, да и в городе уже действовали два пищевых синтезатора). Отходили, бережно неся в ладонях миски с нежной бежевой массой. По крайней мере, кормили их теперь досыта...

А так — платья, лица... лица, пожалуй, еще больше осунулись, еще темнее неизбывная печаль на них. Война. Что мы подарили этим детям — войну, ничего больше.

Я не маленький, понимаю все очень хорошо. Мы, как правило, не врем, наш ход в информационной войне — правда. Наш козырь и наше оружие. Гнусно оттого, что правду эту приходится вдалбливать, внушать... так, будто это ложь.

Но почему, почему мы не можем просто оставить их в покое и уйти? Ну, помочь материально — и удалиться? Нет, мы будем формировать правительство... послушное нам. Готовое с нами сотрудничать. Мы будем менять их привычки, их образ жизни.

Но ведь мы этого не должны делать! Мало ли, что нам не нравится... Общественное воспитание детей — но если это их собственный выбор? Так выбрала их нация, вправе ли мы вмешиваться? Под влиянием сагона или нет — это еще вопрос. Цхарн не давил на них, у него и эммендаров не было. Цхарн предоставлял им возможность выбора, и все они выбрали его.

Нет, хорошо, что мы избавили их от сагона. Пример вот уже восьми погибших миров показывает, что рано или поздно сагонская инвазия завершается уничтожением населения и всей цивилизации.

Но беда в том, что Цхарн не умер, он лишь отброшен. Через несколько лет он обретет способность к общению с миром людей — пусть в качестве невидимого духа. Он необыкновенно силен, в этом качестве он полвека держал всю планету под единоличным контролем. И если сохранить те же структуры, верования, если не изменить кардинальным образом жизнь лервенцев и бешиорцев, Цхарн вернется на готовенькое...

Это все понятно. Непонятно только, почему все так гнусно...

Арнис вздохнул.

— Я пойду, — сказал он школьной директрисе, Патари (указ о фамилиях и отмене личных номеров еще только готовился). Та с готовностью кивнула головой.

— Пойдемте, гир Арнис, я провожу вас.

Арнис открыл дверь, чуть потеснив очередь за обедом. Увидев пятнистый рисунок бикра, девочка, оказавшаяся рядом, молча и проворно отскочила в сторону. Арнис повернулся, отыскивая ее взглядом. Девочка стояла неподалеку и смотрела на квиринца, словно испуганный зверек, черные глаза поблескивали.

Арнис открыл было рот, но потом покачал головой и пошел дальше.

Они боятся нас. Так и будет впредь. Мы это заслужили.

Ильгет не сводила глаз с пустого пространства, отделенного ксиоровой стеной и рядом автоматических постов от зала ожидания. Двое ско потихоньку фланировали взад и вперед вдоль карантинной зоны, скучая, поглядывая на встречающих сквозь ксиор.

Ильгет знала уже все, и уже проплакала всю ночь. Но сегодня возвращается Арнис. Так рассудил Господь — он выжил, он возвращается. Как долго в этот раз... Ильгет уже не помнила его, хоть и смотрела каждый день на портрет — лицо помнила, а вот запах, прикосновение рук, движения... Ничего, все придет снова.

— Давай я возьму Дару, — Белла забрала у нее малышку. Арли уже пролезла к стене и впечатала носик в ксиор, высматривая папу.

Сегодня очень тихо. Необычно тихо. Никто из встречающих не разговаривает, все молча смотрят в черное отверстие коридора, откуда должны появиться... Встречающих много — армейцы тоже возвращаются домой.

И вот возникло движение в черном коридоре, и 505й отряд ДС появился первым.

Это было как удар — и захотелось закричать, но Ильгет только сжала губы. Как их мало! Всего шесть человек.

И как они изменились... Господи, как же их мало осталось. Так не должно быть, не должно! Спустя секунду Ильгет узнала Арниса. Не сразу. Он стал другим, кажется... или просто она отвыкла?

— Беги, — сказала за спиной Белла. Ильгет бросилась вперед. Вот Арнис прошел КПП, и шагнул в зал. Прохладная, чуть скользкая на ощупь поверхность бикра... Руки — все-таки знакомые, родные. Прежние. Губы. Радость моя... Ильгет плакала. Арнис вытер ей слезы ладонью.

— Все хорошо, Иль... все хорошо.

Поднял на руки Арли, расцеловал. Ноки подпрыгнула, виляя хвостом, пытаясь лизнуть в лицо забытую хозяйку. Она металась между Ильгет, детьми и Беллой, радостно приветствуя всех.

Ноки поняла, что кошмары кончились, что снова наступают счастливые дни — с длинными прогулками и купанием, с вкусной едой и спокойным сном в своей корзинке, дома.

— Где Лайна и Анри? — спросил Арнис. Ильгет сказала.

— Они в школе. Я не стала брать их сюда... сегодня... ты понимаешь.

— Да, правильно, — кивнул Арнис, — ну, пойдем домой.

Лайна и Анри теперь будут жить у своей крестной. Это было понятно всем, и все этого ожидали. Странно, если бы Ильгет поступила иначе. Арнис был с этим полностью согласен.

Вот только квартира уже тесновата. Может быть, придется снять побольше, переехать. Пока Ильгет отвела для Анри и Лайны, в качестве второй детской, кабинет. Можно заниматься и в гостиной — вполне.

Дети уже знали о случившемся, уже пережили это. Ильгет повесила портреты матери и отца в их детской. От Данга даже и праха не осталось — ничего, впрочем, и от Лири тоже. Но это неважно. Помнить о них все равно будут.

Арнис казался чужим. Совершенно чужим. Но это было уже привычно, Ильгет ожидала этого. Пройдет несколько дней, и все придет в норму...

Пока необходимо заботиться о детях. Теперь их четверо. Арнису пока не до них — и это вполне понятно. Одно дело, когда время от времени берешь крестников к себе, другое — когда они становятся твоими детьми. Да еще детьми подавленными и нуждающимися в психологической поддержке. Ильгет подумывала, не стоит ли обратиться к психологу-профессионалу. На Квирине есть специалисты, умеющие помогать таким детям: гибель родителей, даже обоих — вовсе не исключительный случай. Но вроде бы и так Анри и Лайна справлялись с потерей. Участвуя в общей молитве, всегда горячо просили Бога за маму и папу. На заупокойной службе детей погибших посадили впереди, и отец Маркус часто обращался к ним.

В остальное время Ильгет старалась постепенно ввести жизнь семьи в обычное русло. Она совершенно забросила творчество — теперь уже было действительно некогда. Правда, Лайна и Анри уже по возрасту проводили в школе почти весь день. Они ходили во вторую ступень, Анри было семь лет, Лайне — пять. Иногда аэробус привозил их часам к четырем, но чаще только к ужину. Но по вечерам и в выходные Ильгет старалась все время проводить с детьми. Да и своих ведь нельзя забрасывать... Дара уже начинала говорить, очень ответственный возраст. Арли исполнилось три, и она частенько капризничала. Ильгет целые ритуалы выработала. Накрывали на ужин все вместе, потом, после еды, убирали. Играли во что-нибудь всеми любимое — «Лабиринт» или строительство города, или космический детектив. Потом — чтение вслух по очереди (трудно было найти книжки, которые нравились бы всем троим старшим). Все это время Ильгет еще пыталась отвлечь чем-нибудь Дару, чтобы она не мешала. Потом шли в душ, молились все вместе и укладывались спать. Лайне и Анри разрешалось еще перед сном поиграть или почитать. По выходным отправлялись в лес, на море — вскоре наступил май, жАйре, можно купаться. Ходили в детские театры, просто в Бетрисанду, или к кому-нибудь в гости. Ильгет решила придумать что-нибудь глобальное — чтобы занять детей всерьез. И нашла вот что: создать что-то вроде маленького музея Лири и Данга.

Ей казалось, что просто отвлечь детей от мыслей об отце — это было бы даже безнравственно. Они не должны забывать о родителях. Нет, но это событие надо переосмыслить... понять... смириться, может быть.

Самое страшное перед лицом смерти — это полное наше бессилие. Бессилие хоть чем-то помочь умершему. Это бессилие порождает жажду мести — если есть те, кто виновен в гибели человека. Месть — это так естественно для человека, очень многие народы приходят к почитанию мести как священного долга. Для этого никакого наития свыше не надо, жажда мести возникает сама собой.

Это бессилие облегчается молитвой — даже если и нет виновников гибели, молитва — это реальное, конкретное дело, которым ты можешь помочь ушедшему человеку.

Памятники, надгробия, альбомы со старыми снимками — все это нужно скорее уж нам самим. И все же и они облегчают боль расставания. Особенно детям. Не очень маленьким: Анри и Лайна были, по квиринским меркам, уже вполне сознательными людьми.

Они должны гордиться родителями, стараться стать на них похожими. Всю жизнь их помнить и любить. Ильгет рассказывала детям постоянно об их родителях — а рассказать она могла немало. А теперь они выделили в комнате угол, который постепенно обрастал новыми и новыми композициями — очень много здесь было снимков Данга и Лири, от свадебных (Господи, какими они молодыми были тогда...), от милых семейных сценок, до рабочих, в бикрах и с оружием. Всегда только на полигоне, на учениях — кто же будет делать снимки на акции... это нереально. Дети сами составляли композиции из этих снимков, оформляли их. Лежали в этом углу и вещички родителей — крестики, статуэтки, любимые микропленки, пара бумажных книг, сплетенные Лири коврики, ножи Данга (он неплохо метал ножи), кое-какое оружие. Бабушка, мать Лири, частенько приходила в гости, тихонько плакала, глядя на все это великолепие. Родители Данга эмигрировали на Капеллу и здесь, на Квирине не появлялись.

И только одно все больше и больше поражало Ильгет — Арнис не принимал никакого участия во всех этих делах.

Это было так на него непохоже... Мало того, он и собственными детьми, кажется, совсем перестал интересоваться. Дару брал к себе, только если Ильгет его об этом просила. Кое-какие прежние ритуалы сохранились — молиться вставали все вместе, на зарядку утром бегали. Но даже и это Арнис делал как-то... так, будто это было надоевшей, привычной рутиной. Мол, раз уж ты так хочешь, раз это так необходимо. Так, по крайней мере, казалось Ильгет.

Иногда он ходил по выходным вместе с семьей отдыхать — иногда нет. Разница небольшая: Ильгет практически все время развлекала детей сама. Арнис сидел где-нибудь на бережку, безучастно глядя вдаль. Он улыбался детям, мог их приласкать, но казалось, он совершенно потерял прежний творческий импульс, он уже не мог играть.

Злым он не был, нисколько. Просто равнодушным ко всему. И даже к тому, что Ильгет очень много приходилось работать. Ведь она не оставляла и работу в СИ. Но это Арниса больше не волновало. Он не хотел помочь ей, по крайней мере, сам не проявлял желания. И это было очень странно и непривычно.

Ильгет заметила, что и у нее пропадает желание что-либо делать с детьми, когда Арнис рядом. Видимо, она так привыкла подчиняться ему, быть ведомой, петь ему в лад, что и сейчас реакция была той же самой. Глядя на безучастное лицо Арниса, она вдруг начинала думать, что все ее дела, все эти бурные занятия с детьми, игры, музей — все это такая ерунда... Что она так глупа, делая это. А что не ерунда? Ильгет не знала.

Надо сделать что-то для Арниса, помочь ему — это самое главное. Но Ильгет совершенно не представляла, что можно сделать.

Ей хотелось бросить детей, подойти к нему, обнять. Несколько раз она и поддавалась этому порыву, но Арнис был так безучастен к ней, что это казалось совершенно бесполезным. Да и дети требовали внимания, Ильгет мучила совесть из-за них.

Почему так произошло? Прошел уже почти месяц. Конечно, ему досталось на Анзоре — но дело-то самое обычное. Это вся наша жизнь, и раньше она не была лучше. Тем более, что и ранен Арнис не был, и с сагоном не встречался, и никаких особо выдающихся событий не произошло. Кроме гибели четырех человек. Да, это ужасно. Но это ужасно и для Ильгет: Мира была одной из ее лучших подруг, ее наставницей. Данга она как-то сама вытащила раненого с поля боя. Да и к Чену и Рэйли уже успела привязаться. Однако для Ильгет жизнь на этом не кончилась — что же, мы все были готовы даже и к худшему.

Бывает, что человека сильно потрясает сам вид чужой гибели. Но Ильгет знала, как погибли ребята — Арнис их смерти не видел. Да и из армейцев его декурии погибло всего трое, и вряд ли они особенно успели подружиться: обычно армейцы с нами не очень-то, мы для них командиры, да еще чужие.

С Ландзо все понятно. Он сам видел гибель Чена, который его и прикрыл. Он встречался с сагоном и получил удар наведенной депрессии. Сразу после прибытия на Квирин Ландзо отправили в санаторий. На два месяца как минимум.

Но ведь с Арнисом ничего особенно выдающегося не случилось...

Ну хорошо, пусть даже случилось — но ведь это же не повод вот так сидеть и тихо умирать. Кто мешает обратиться к психологу? Ильгет заговаривала об этом, но Арнис отказался наотрез, не объясняя причин. И с церковью... тут было что-то совершенно непонятное для Ильгет: Арнис однажды, через неделю после прибытия, посетил отца Маркуса... и перестал ходить в церковь вообще. Ильгет чуть ли не со слезами собиралась каждый раз одна, с кучей детей... С семьей Арнис еще молился, но при этом все молитвы вслух произносила Ильгет или дети. Он лишь стоял рядом.

Ему не надо было больше работать: за Анзору выплатили премию. Очень большую. Вполне хватило бы на переезд и на жизнь. Но Арнис даже не заговаривал о том, чтобы перебраться в квартиру побольше. Такое ощущение, что он предоставил всю инициативу в семейной жизни — Ильгет. А ей этого совершенно не хотелось. Даже больше того, она решила не искать квартиру сама и не настаивать на переезде. На Ярне жили и в куда более тесных квартирах, подумаешь.

Что это за жизнь будет в новом доме, если Ильгет одна будет расставлять мебель и оформлять помещения? Если все начнется с его равнодушия и ее недоумения и тоски? Как ни пыталась Ильгет спросить мнение Арниса о чем-нибудь, ответ всегда был один и тот же: да, это неплохо. Да, это ты хорошо придумала. Делай! И все — на этом все заканчивалось. Ни участия, ни даже вопроса о том, как движется дело. Ничего!

А ведь ему и делать-то было нечего. Ни работы, ни учений — Дэцин дал всем передышку. Социологией он тоже перестал заниматься — даже не позвонил своему наставнику, и книг не открывал. В сетевых дискуссиях не участвовал. Театром, выставками, концертами даже не интересовался. Время от времени посещал спортзал, но и эти посещения стали нерегулярными.

Чем же он занимался все время — все время, пока Ильгет возилась с детьми, готовила материал для домашнего музея, работала в СИ? Да ничем. Когда дети уходили в школу, после завтрака валился в кровать и спал еще несколько часов. Уходил гулять с Ноки, и гулял с ней очень долго. Пристрастился ежедневно выпивать бутылочку-две довольно крепкого пива. Смотрел какие-то комедии... Это стало пугающе напоминать Питу.

Ильгет начинала чувствовать себя виноватой. Может быть, дело в ней? Пита стал таким, живя именно с ней. И вот теперь Арнис... Она не умеет чего-то, не может. Тем более, и в постели теперь почти ничего не получалось, да Арнис и не старался. Не получилось — и ладно. Ему это было безразлично.

Что же делать? Надо бросить все и заниматься только Арнисом. Но как им заниматься? Да и как она может бросить все — ведь дети... Ну как же он этого не понимает: она сейчас просто не может уделить ему много внимания. Дети важнее. Она и так разгружает его от всех обязанностей.

Обязанности... раньше они вообще не думали о детях и семье в таких категориях.

О нет, Ильгет пыталась, конечно, поговорить с Арнисом, выяснить, в чем же дело, что происходит. Он тоже понимал, что ситуация ненормальна. Но все попытки вызвать его на откровенный разговор разбивались о каменное молчание.

Может быть, у него другая женщина? Мог же он встретить кого-то на Анзоре? Ильгет как-то прямо высказала такое предположение. Не обвиняющим тоном, нет. Ей сейчас это показалось бы облегчением — по крайней мере, она знала бы, в чем дело, откуда весь этот кошмар.

Арнис посмотрел на нее с непонятным выражением. Покачал головой.

— Нет, Иль. Этого не будет, никогда. Лучше тебя нет никого. И я никого не встретил. Иль... пойми, это только мое.

Однажды ночью, в постели, он сказал ей.

— Иль, ты прости меня. Я понимаю, что мучаю тебя, что все это ужасно. Я очень виноват перед тобой. И вообще виноват. Я могу только обещать... что все это будет не очень долго.

Ильгет встрепенулась, повернулась к нему, обняла.

— Арнис... любимый мой. Я ведь люблю тебя, ты пойми. В чем ты виноват... ты не можешь быть виноват. Это тебя что-то мучает... ты боишься мне сказать, ты не хочешь. Я понимаю. Но я могу все понять. Честное слово!

Арнис погладил ее по голове.

— Спи, Иль. Не думай об этом, — сказал он изменившимся вдруг тоном, — есть вещи, которые лучше не знать.

— Но почему? — спросила Ильгет. Арнис не ответил. Тогда она заплакала. Арнис лишь прижал ее голову к груди и гладил — но так и не сказал ничего.

На следующий день он выпил в одиночку бутылку рома и лег спать рано. Ильгет остерегалась с тех пор заводить откровенные разговоры.

Она встретилась с Беллой и все рассказала ей. Та лишь головой покачала.

— Иль, я вижу, с ним что-то не так. Хотя в последнее время мы почти не встречались. У меня впечатление, будто он меня избегает.

— Да он вообще всех людей избегает.

Арнис и правда — совершенно перестал ходить в гости и будто шарахался от всех, кто приходит. Единственное общество, которое его еще устраивало — было общество Ноки.

(Ноки любила его, даже если он — убийца. И рядом с собакой он был достоин существования.)

— Иль, я не представляю, что делать. Он в глубокой депрессии. Что может быть причиной? — Белла задумалась.

— Знаешь, насколько я знаю Арниса — это чувство вины. Это его слабый пункт. Он сделал, наверное, что-нибудь плохое... действительно, плохое, если такая реакция. Предательство...

— Белла, если бы он совершил предательство и испытывал из-за этого чувство вины, он бы потребовал суда. Если бы, конечно, просто Дэцин не отдал его под суд. И его бы отправили на Сальские острова, в тюрьму.

— Значит, — сказала Белла, — он сделал что-то такое... то, что не заслуживает суда с нашей точки зрения. Но за что его мучает совесть.

Ильгет помолчала. Наверное, Белла права...

— Но что же делать-то? Он ни в какую не хочет рассказывать.

— А если он расскажет — это тебе поможет? Иль, ты не дави на него в этом смысле. Он если тебе расскажет, будет чувствовать еще себя виноватым и за то, что на тебя взвалил ношу.

— А так — нет? Так разве не взвалил?

— Иль, да взвалил, но с его, мужской точки зрения, видимо, некрасиво рассказывать тебе. Еще некрасивее, чем так. Надо думать не о том, что случилось, а о том, как помочь...

— Я не знаю, Белла. Я, наверное, не умею. Надо быть ласковой, надо как-то иначе его расшевелить... а я не могу. Не зря мне говорили, что я не женщина.

— Ну вот, еще только не хватало твоего чувства вины, — рассердилась Белла, — перестань, пожалуйста. Он же тебя выбрал такой, какая ты есть. Он тебя такой любил. Не надо ничего искусственного. А что делать... по-хорошему, одно: к психологу бы надо.

— Говорила — не соглашается.

— Знаешь что? Поговори с вашим командиром. Это у тебя Арнис не соглашается, а тот может ведь и приказать, не так ли?

Ильгет нашла совет Беллы вполне здравым и в тот же день позвонила Дэцину.

— Здравствуй, здравствуй! — дектор выглядел вполне бодро и весело, — как жизнь, птичка?

— Хорошо.

— Возвращаться не собираешься? В середине мая начнем тренировки.

— Может быть, — сказала Ильгет, — в принципе, Дара уже большая, я подумывала. Я хотела с вами поговорить об Арнисе.

— Об Арнисе? — Дэцин стал серьезным, — ну давай.

— Может быть, мы встретимся где-нибудь?

Договорились о встрече в «Синей вороне». При ресторане была и детская Группа, что для Ильгет очень удобно.

— Вот что, — сказал Дэцин, выслушав Ильгет, — дела у Арниса действительно плохи.

— Вы знаете, я спросила его: может быть, это сагонская атака? Так он даже рассердился: что это за манера у нас, говорит, все списывать вечно на сагонов. Дело даже не в том, что на Квирине сагонов не бывает. Дело в том, что мы совсем уже совесть потеряли, как что случается — сагоны виноваты. Как будто у нас самих нет свободы воли. Как будто мы сами ни в чем не виноваты.

— Да, он где-то прав. И здесь — действительно — сагоны ни при чем.

— А вы знаете, в чем дело? — спросила Ильгет.

— Я... может быть, и знаю. Но это неважно сейчас. Так вот — Арнису я приказывать не буду. Психолог его не спасет.

— Вы уверены? А если хотя бы попробовать?

— Иль, я знаю, что с ним происходит. Понимаешь? Знаю. Но есть вещи, в которых человек только сам себе может помочь.

— А мне-то что делать... — пробормотала Ильгет. Она чуть не плакала.

— Тебе? Терпеть.

Ильгет встала, отодвинула стул и пошла, не прощаясь. Это была ссора. Дэцин смотрел ей вслед, прихлебывая ву.

Нехорошо получилось. Опять нехорошо. И всегда получается нехорошо.

Господи, да когда же Ты меня от этого избавишь!

Дэцин настоял на том, чтобы вся декурия Арниса прошла курс реабилитации. Все десантники сейчас были в санатории. Хотя случившееся подействовало на них по-разному. Но сам Арнис наотрез отказался лечиться. Приказать... они думают, это так просто. Но это как раз тот случай, когда нельзя лишить человека свободы, данной Богом.

Так же, как Арнис не мог просто удушить пленных газом...

Так же и я не могу насильно помочь ему. Он сам должен захотеть принять эту помощь.

Он должен понять. Мне уже почти шестьдесят. Если не он придет на мое место — то кто же? Но для этого он должен понять еще многое.

Через два дня Ильгет уже была у Иволги в гостях. Эрика весело играла с Лайной и Анри в детской. Дара с Арли возились на полу. Ноки Ильгет не взяла с собой — теперь Арнис не расставался с собакой.

— Иволга, ты обещала мне помочь... ты не представляешь — ведь никто, никто не может. Все знают что-то — и молчат. Что случилось? Он сломался, стал эммендаром? Что произошло? Почему это нужно скрывать от меня?

Иволга покачала головой.

— Успокойся, милая. Успокойся. Все нормально. Мужчины нам никогда до конца доверять не будут. При всей любви. Это другой биологический вид.

— Но ты-то...

— Я знаю, что случилось. Пойдем, на диван сядем. Я все знаю. Так вот... не знаю, как ты это воспримешь, но я-то, как женщина, хорошо понимаю, что неизвестность — хуже всего.

Они сели на диван рядышком. Иволга закинула руку за плечи Ильгет.

— Так вот... Арнис — хороший очень человек. И очень сильный. Никогда он эммендаром не станет. Он будет последним, кого сломает сагон. Это я тебе могу сказать точно. А случилось с ним другое.

Иволга сделала паузу.

— Взяли мы один город... и там много пленных оказалось. Лервенцы — они вообще-то фанатики, про атаку смертников ты уже знаешь. Но в Этраге так вышло, что все-таки почти четыреста человек оказались в плену. А делать-то с ними что? Нас восемнадцать человек квиринцев в этом городе. Включая всю армию. Никакой поддержки в ближайшие пару месяцев не ожидается. Выпустить пленных — это же самые пассионарии, военные, они все разнесут к чертовой бабушке. Дэцин отдал приказ их уничтожить. Арнису с его декурией. Я даже об этом не знала, я другим занималась.

— И он...

— Триста восемьдесят человек, Иль. Этот твой блаженный посчитал, что просто усыпить их газом будет хоть и гуманно, но неблагородно. Так вот, они каждого выводили во двор — по одному — и спрашивали, не хочет ли он оставить свое богомерзкое занятие и перейти на нашу сторону. Ну, разговор, конечно, долгим не был, времени бы не хватило. Эти фанатики делали круглые глаза и орали «да здравствует Цхарн!» Арнис аккуратненько приставлял бластер к виску и убивал. Своей рукой, заметь. Пятую часть, а может, и больше — они на пять бригад разделились. Это, как ты понимаешь, заняло несколько часов. Ну все, это его и сломало. Потом он воевал, в принципе, нормально все делал... но видимо, уже так, на чувстве долга. Он уже был сломанный.

Иволга перевела дух. Рассказать еще, как он напился, как она его ругала... да нет, не стоит. И так все ясно.

— Боже мой! — сказала Ильгет, — Боже мой!

— Осуждаешь его? — спросила Иволга.

— Да как я могу... что ты говоришь? Ты вот сама — осуждаешь?

— Нет. Во-первых, я бы вообще их спокойненько задушила газом. Как мух. Во-вторых, это дело не мне поручили, а ему. А посему мое дело молчать в тряпочку. И сочувствовать.

— Вот именно, — сказала Ильгет, — ведь мне этого не поручили. Я в такой ситуации не была. Как я могу осудить человека, попавшего в такую ловушку... тем более, он сам себя, похоже, осудил. Что же теперь делать-то, Иволга? Ты знаешь, а он ведь испугался, когда узнал, что я к тебе еду.

— Ну ясно... ты для него — этакая святая, боится, что узнаешь о его неблаговидных делишках на Анзоре. И любить перестанешь. А меня он знает, знает, что я все выболтаю.

Иволга вдруг замолчала. В гостиную вошел ее муж, Дрон. Ильгет посмотрела на него с любопытством — виделись редко.

Нормальный, интересный даже человек. Очень высокий, тощий, лицо узкое и выдолбленное глубокими морщинами от носа к губам. Пепельные короткие волосы.

Что-то странное связывало Иволгу с Дроном... И откуда он — Иволга так и не объяснила. То ли с Терры, то ли не совсем. Явно не квиринец.

С друзьями Иволги он предпочитал не встречаться.

Дрон посмотрел на женщин и вдруг сказал.

— Чего вы тут сидите? Такая погода чудная. Пойдемте, что ли, прогуляемся в лес...

Арнис не пошел на исповедь — он встретился с отцом Маркусом в зале общины.

Он честно рассказал о происшедшем. Отец Маркус слушал внимательно, а потом сказал.

— Ну почему же ты не исповедался, Арнис? Хочешь, я схожу за облачением, и...

— Нет, — Арнис покачал головой, — не надо. Вы скажите, что мне делать теперь... Убить себя? Я думал, но... Иуду что-то вспомнил. Не выход ведь это.

— Не выход, — согласился отец Маркус, — Арнис... ну подумай сам, как все происходит. А вот если бы тебе снова такой приказ отдали — ты бы его выполнил?

— Да, — сразу ответил Арнис, — в том-то и дело, отец Маркус, я бы опять поступил так же.

Священник задумался.

— Значит, ты не считаешь это грехом?

— Не знаю... наверное, грех. Я ничего уже не знаю. Конечно, грех, раз совесть обличает. Но если бы мне Дэцин опять отдал такой приказ, я бы его выполнил. Поймите, у нас действительно не было выхода.

— То есть эти смерти предотвратили еще худшие последствия?

— В конечном итоге — да.

— Значит, это не грех. Ведь ты убивал на войне, Арнис, и считаешь это нормальным, а здесь разница только количественная.

— Я еще не убивал пленных.

— Пленный, не пленный — Писание разницы не делает. Убийство есть убийство. Однако же убийство на справедливой войне — не грех.

— Да... я это и сам знаю. И это все логично, отец Маркус. Но только совесть вот... понимаете, по логике это был не грех. А как глаза закроешь... и видишь это опять. И опять. И снится. Страшно это — как жить-то дальше?

— Так и жить, Арнис, так и жить. Тоже крест. А куда деваться? Ну, сходи к психологу, облегчит он твои страдания. А мне... и отпустить-то тебе нечего. Прав ты.

— Да как же я могу быть прав?! — Арнис едва не закричал, — если бы вы только видели...

Отец Маркус опустил голову. Пальцы его нервно барабанили по перилам балкона.

— Арнис, — сказал он, — а может, это от гордыни все? Хочешь совершенным быть?

— Нет. Я думал уже об этом. Вообще не во мне ведь дело! Ну проклят я, в ад пойду, ладно... А те-то, убитые, их уже не вернуть, вы понимаете? Не могу я себе этого простить. Ну может, Бог бы мне это простил, Он все прощает. А я не могу, вот в чем беда... потому и на исповедь не иду. Не хочу я этого прощения. А вы еще говорите, я не грешен... Тем более не хочу!

— Молился?

— Да...

— Все вот это Богу рассказывал?

— Не помогает. Не слышу, не могу понять ничего.

— Закрыл ты сам себя от Бога, Арнис. Осуждением своим. Сам себя осудил на ад... будто твое это дело. Ведь не только других — и себя судить-то нельзя. Это Божье дело. А грех твой — уныние. Отчаяние. А не то, что ты сделал...

— Не грех, значит. Так и я снова бы так же поступил. Значит, что-то не так в самой основе, — вырвалось у Арниса, — значит, не моя вина... а что-то у нас просто неправильно.

— Арнис, — сказал священник, — я уже человек пожилой. У тебя жена, дети... детей много на Квирине. Если сагоны сюда придут, никто из нас не останется в живых. Мало того, многие души погибнут. Если не вы... я знаю, трудно вам, тяжело, невыносимо. Не могу я тебе сказать — иди на эту войну. Не могу. Но если никто не пойдет — ты знаешь, что будет.

Арнис кивнул.

— И это все тоже правильно, — сказал он, — только не снимает... вины моей не снимает. Их глаза... лица... все это я помню. И всегда буду помнить. Отец Маркус, вы действительно считаете, что такой вот человек, как я... убийца... может подойти к Причастию?

— Да, Арнис.

— Спасибо, — Арнис посмотрел священнику в лицо долгим тяжелым взглядом, — спасибо. До свидания. Я пойду.

Больше Арнис в церкви не появлялся. В городе он вообще не любил бывать. Уходил куда-нибудь в лес с Ноки. Играл с собакой в палочку, сидел у ручья, слушая журчание воды.

Лес прощал. Собака прощала — она и не знала ничего. Перед ней не было стыдно. С ней можно играть, ее можно учить — для собаки ты Бог, ты прав всегда. Лесу тоже все равно, деревья и камни примут тебя таким, как ты есть.

— Они мне говорят, иди к психологу. Дэцин сказал еще на корабле, — рассказывал он Ноки, внимательно глядящей ему в глаза, — ну хорошо, предположим, пойду я к психологу. Тут одно из двух — или никакого толка не будет... да я и думаю, что не будет, потому что если уж отец Маркус не помог... Или второе — этот психолог измыслит какой-нибудь способ меня утешить. Убедить, что я прав, что все нормально. Взять так и убить триста восемьдесят человек — это нормально. Я убедюсь... убежусь... в общем, короче, у меня все пройдет, и я дальше буду таким же... счастливым идиотом. Песенки буду петь, с детьми играть, на пляж будем ходить всей семьей. Иль на меня будет смотреть влюбленными глазами. Все хорошо, все прекрасно... а те, убитые — они уже в земле. Их не вернуть. Я ничего не могу для них сделать, ничем не могу вернуть прошлое. Да и вернул бы я — поступил бы так же. Так вот, Ноки, знаешь — я не хочу, чтобы психолог мне помогал.

Он шел дальше, вдоль ручья. Бросал камешки в воду.

Что-то неправильно в самой системе. В Дозорной нашей службе. Что-то не так. Раз это убийство было неизбежным...

Да и что это убийство — ведь я за свою жизнь убил гораздо больше. Это так... сигнал для пробуждения совести. А так — разве не часто бывают ситуации, когда мы себя просто вынуждаем забыть... затыкаем эту совесть.

Значит — расстаться с Дозорной службой? Хорошо, я уйду... покаюсь... буду до конца жизни — нет, даже транспортник водить мне нельзя, я заражен, меня в любой момент сагон может достать. Буду до конца жизни, например, флаеры чинить. А на мое место придет другой... мальчишка, ничего не знающий. И станет убийцей. Нет уж. Долой всю Дозорную Службу? Да нет, я ж понимаю, что невозможно это. Сагонская угроза, к сожалению, более, чем реальна. А раз так — значит, война, вечная война... А война не бывает красивой и благородной. Что бы там ни говорили... никогда она такой не была и не будет. Грязь это, грязь...

Ильгет уложила детей и теперь бродила по дому бесцельно — ничего делать она не могла. Арниса так до сих пор и не было. Ушел, называется, с собакой гулять. Господи, да он может все, что угодно сделать... в таком состоянии.

Нет, нельзя так. Надо верить в лучшее. Ведь Бог верит в нас! Арнис справится, не может он не справиться с этим. Надо верить... Надо заняться чем-нибудь. Вот на Ярне всегда было что-нибудь по хозяйству, чем руки занять. А здесь... Вязать, что ли, начать? Так ведь потом все равно некогда будет, да и лень.

Ильгет вошла в гостиную. Поправила поваленные кем-то из детей статуэтки на полке. Взгляд ее упал на Библию, раскрытую в самом начале (большую бумажную, в кожаном переплете, подарили в прошлом году друзья). Книга лежала на столике, будто кто-то ее читал и забыл закрыть. Ильгет подошла, взяла Библию в руки. Прочитала на раскрытой странице:

И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое? 7 если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним. 8 И сказал Каин Авелю, брату своему: [пойдем в поле]. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его. 9 И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему? 10 И сказал Господь: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли; 11 и ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей; 12 когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле. 13 И сказал Каин Господу Богу: наказание мое больше, нежели снести можно; 14

вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня.

(Быт. 4,6-18)

Ильгет закрыла Библию и убрала ее.

Права Белла — чувство вины. Белла — чуткая и умная мать, и она хорошо знает сына. И я могла бы догадаться, подумать в этом направлении. Ведь и сагон его брал на чувстве вины — перед Данкой... передо мной. Но одно дело, когда человек, пусть близкий, пострадал от твоего бездействия, то есть ты виноват опосредованно. И совсем другое — стрелять в висок в упор связанному человеку. И так десятки раз. Притом человеку, к которому ты и ненависти особой не испытываешь. Который по большому счету и не виноват ни в чем. Господи, что же делать-то? Как же ему помочь? Святая Дева, помоги нам! — молилась Ильгет, встав перед домашним алтарем. Щелкнула дверь в коридоре. Ильгет бросилась вперед. Ноки прыгнула на нее, облизала, не пуская к Арнису.

Он молча стоял у входа. Все такой же — бледный, осунувшийся, с тяжелым тусклым взглядом. В темной куртке и штанах казался тощим — привыкла к его богатырскому виду в броневом бикре. Ильгет подошла к Арнису, взяла его за руки. Молча смотрела в глаза.

— Ну что? — спросил он, — Иволга... протрепалась?

Ильгет кивнула. Лицо Арниса странно исказилось.

— Ну вот, — он с трудом выцеживал слова, — теперь ты знаешь... что я... убийца.

Ильгет замотала головой.

— Нет, Арнис. Нет! А если ты убийца... — она помолчала, — то я тоже. Вместе с тобой. Понимаешь? Ты самый лучший... лучше всех. Прекраснее всех. Если ты так сделал, значит, этого нельзя было избежать. Иволга тоже говорит, что этого нельзя было избежать. И Дэцин поручил тебе... потому что это самое трудное, потому что он считает тебя лучше других. И так ведь оно и есть!

Она с силой обняла Арниса, прижалась. И он прижал ее к себе рукой.

— Дети спят? — спросил он тихонько.

— Да, пойдем в кухню. Ты есть, наверное, хочешь...

— Иль, — он вдруг склонился к ней, стал целовать. Прошла, казалось, целая вечность. Ильгет почудилось, что все — как раньше. И как раньше бывало, они пошли вдвоем на кухню. И Арнис даже сам достал чашки.

— Иль, — сказал он, — я люблю тебя.

— И я тебя. Очень. Ты самый, самый лучший. Самый сильный. Самый добрый. Да, правда! Ведь пойми, Арнис, все другие — они просто не были на войне. Или были, как я, но не были в такой ситуации. Им не отдавали таких приказов. Даже дело не в приказе, а в том, что по-другому нельзя было.

— Ты правда так думаешь, Иль?

Она посмотрела на мужа, и вдруг увидела в глазах его слезы.

— Ты что, родной? Не плачь. Не плачь, все хорошо, — она вытерла ему слезы, и вдруг подумала, как часто он вот так утешал ее и говорил ей эти слова.

— Конечно, а как же можно подумать иначе? Ты просто вымотал себя, пойми, ты очень устал, и на многие вещи смотришь... искаженно.

— А если не искаженно, Иль? Если вот это и есть правильно? Ведь это же совесть... совесть меня мучает.

— А помнишь, отец Маркус говорил как-то: совесть — не обязательно голос Бога, она может быть и с человеческим связана.

— Да... говорил.

Ильгет разлила чай, поставила на стол печенье.

— Арнис, если это правильно, вот эти твои угрызения... если Бог не хочет, чтобы мы убивали... значит — ну значит, мы ошибаемся. Помнишь песенку Аурелины?

— Да. Может, ложным пророкам верна, бесконечно и так одиноко я иду по неверной дороге, опускаясь до самого дна.

— Так оно и будет. Мы никогда не будем уверены до конца. Только ты знай, что куда я — туда и ты. Я твоя собака. Вот как Ноки. Если ты мне скажешь умереть... или опять, как тогда... ну, ты понял — я сделаю это. Если ты мне скажешь убивать, я буду и это делать.

— А если я сделаю что-то, что... очевидно будет против Бога, против заповедей?

— Я верю, что ты этого никогда не сделаешь. Я тебе верю, понимаешь? В тебя.

— Надо не в меня верить, Иль... ну что — я?

— В тебя тоже надо верить. И в меня. И вообще в людей надо верить, даже если ошибаешься все время в них. А ты меня никогда и не подводил.

— Иль, а если я... ну, за все эти мои дела — в ад попаду?

— Значит, — спокойно сказала Ильгет, — я тоже попаду в ад. Будем там вместе гореть. Тем более, опыт у нас уже есть.

Что-то произошло в этот вечер. Ильгет и Арнис любили друг друга — как раньше. И счастье коснулось их этой ночью...

И поутру — пусть не совсем прежней стала жизнь, но... Арнис будто проснулся. Он только спросил утром, лежа в постели.

— Иль, а как же мы детей воспитаем? Если мы убийцы, то...

— Значит, либо наши дети станут такими же, как мы. Либо вырастут и сделают свой выбор, — не колеблясь, ответила Ильгет.

И больше Арнис не возвращался к этому. Он стал просыпаться раньше Ильгет. Будил детей, весело командовал, собирая их на зарядку. Проводил весь день с малышкой Дарой, у Ильгет появилась теперь возможность спокойно работать в СИ, спокойно, часами заниматься шлифовкой своего романа. Вскорости она собиралась выложить уже готовую вещь в Сеть. Кроме того, Ильгет два или три часа в день занималась теперь восстановлением физической формы. Иногда вместе с Арнисом — Дару отдавали в Группу или бабушке. Ильгет хотела принять участие в следующей акции. Все-таки малышке полтора года... маловато, но от груди ее уже отлучили, да и что поделаешь — ДС вещь серьезная.

И снова к Ильгет вернулось прежнее, спокойное чувство, что она не одна завела весь этот порядок, что Арнис больше нее заинтересован во всех занятиях с детьми, и во всем, что происходит. Он стал сам читать молитвы. Съездил снова к отцу Маркусу, исповедался. Стал посещать службы. Словом, жизнь вошла в прежнее русло.

Он, как раньше, просил Ильгет по вечерам читать ему роман вслух. Или стихи, которые приходили иногда. Только петь он не решался. Словно боялся чего-то. Да и разговаривал немного.

В середине мая Дэцин собрал отряд вместе.

Гэсс уже вылечился, и считая Ильгет, в отряде было теперь восемь человек. Все равно маловато для декурии. Но войдя в сборный пункт на полигоне, Ильгет увидела, кроме своих, еще трех смутно знакомых людей... Где же она их встречала? Коринта, впрочем, большая деревня, если прожить в ней достаточно долго, многие лица станут казаться знакомыми.

Люди были в обычных военных бикрах. Темноволосый молодой парень, коротко стриженный мужчина лет сорока и женщина, показавшаяся Ильгет особенно знакомой. Красивая, яркая, с каштановыми, чуть вьющимися волосами, полные губы и темные, блестящие глаза. И собака — овчарка у ног мужчины.

— Ну, все собрались, вроде бы? — сказал Дэцин, — начинаем, товарищи. Позвольте вам представить наших новых членов. Они люди опытные, в ДС уже давно. Это 416 отряд. Бывший 416-й... Нас с ними объединили. У них в последней акции погиб почти весь отряд... восемь человек.

Ильгет вздрогнула и посмотрела на новичков. Собственно, все посмотрели на них.

— Чертова Анзора, — пробормотал Гэсс.

— Ну вот, позвольте их коротко представить. Вы как, товарищи, лучше о себе расскажете, или предоставите это мне?

— Лучше вы, — сказала женщина приятным грудным контральто. Дэцин кивнул.

— Начнем с вас. Это Айэла Леа, очень опытный боец. Восемь лет в ДС. По первой специальности — бортинженер. Четверо детей. Сертификат первой степени по рэстану, пилот второго класса, ну и разумеется, 4в. Была и собака, но к сожалению... сейчас пока нет. Теперь к вам...

Коротко стриженный мужчина слегка поклонился.

— Марцелл Кендо. Три года в ДС, бывший биофизик. Собственно, и сейчас... я правильно понял, вы продолжаете заниматься наукой? Рэстан вторая степень, пилот 4в, собака рабочая. Пятеро детей, жена наземница.

— Следующий, — темноглазый парень привстал, — Венис Наль. Тоже три года в ДС. По специальности — учился на врача, степени мастера не достиг, но находится на 3ей ступени. К сожалению, необходимость работы в ДС сильно затрудняет дальнейшее образование, я прав, Венис? Пилот 4в, рэстан 3 ступень. Кстати, для нас находка — хорошо играет на гитаре и поет. Ну вот, вроде бы, и все. Ближе познакомимся в процессе работы. Давайте приступим к делу.

И были обычные занятия на полигоне, с имитацией налетов дэггеров, со стрельбой и работой на местности, тренировались и собаки, и люди. Ильгет с радостью отмечала, что забыла далеко не все. Тело отлично вспоминало необходимое. После занятий в сборном пункте проводили «разбор полетов». Всем понравилось, как работают новички. Немного поболтали за чаем. Арнис подсел к Дэцину.

— Командир... мне надо поговорить с вами. Когда бы можно?

— Да мне-то не так важно, Арнис. У меня нет семьи. Когда ты хочешь — сегодня вечером?

— Давайте. У вас?

— Давай у меня. Ильгет тоже?

— Нет. Я бы хотел... если можно — один на один.

— Договорились.

Дэцин жил в маленькой по квиринским меркам холостяцкой квартирке. Арнису уже доводилось здесь бывать, сидеть на небольшой кухоньке, тянуть фирменный чай с настойкой. Дэцин положил прямо на стол пачку чипсов.

— Извращение, говорят, чай с чипсами, а я вот люблю. Ты попробуй.

— Спасибо, — Арнис механически положил в рот чипс, зажевал.

— Я вижу, ты немного в себя пришел. Это хорошо, — сказал Дэцин. Арнис кивнул.

— Прийти-то я пришел... только кое-что хотелось бы выяснить. Ты как командир...

У Дэцина положение было неопределенным. Дектора полагалось называть на «вы», и все старались придерживаться этого правила — хотя в ДС армейский устав и не соблюдается. Но Арнис давно уже наедине перешел с ним на менее официальную форму общения.

— Пожалуйста, — сказал Дэцин, — если это в моей компетенции, постараюсь ответить. Спрашивай.

Арнис вздохнул.

— Я давно этого не понимал. Только как-то... ну, думал, начальству виднее. Не задавался этим вопросом. Какого черта у нас ДС так засекречена? Ну почему мы не знаем никого из других отрядов — еще можно понять. Меньше знаешь — лучше спишь. Но почему о нас никто не имеет права знать? Если люди знают, что их кто-то защищает от сагонов — что в этом плохого?

— А ты сам-то не понимаешь, Арнис?

— Нет. Сам не понимаю.

— Ну вот смотри...

Дэцин включил терминал у стены. Экран засветился и показал Набережную — как всегда, полную народа. Веселые люди в пестрых нарядах, кое-кто и в бикрах, смеялись, брели компаниями, семьями и поодиночке, пели песни и играли, танцевали на пятачках...

— Вечный праздник, — пробормотал Арнис.

— Да. Кто-то уходит в Космос, кто-то возвращается. Проводы, встречи. Такова Коринта. И вот, Арнис, ты выходишь и рассказываешь им всем... ну о том, что произошло с тобой, например, в последнюю акцию.

Арнис сжал кулаки под столом.

— Тебе не кажется, что это уже — слишком? Что зная такое, уже нельзя вот так беззаботно петь, смеяться... жить...

— Значит, — сказал Арнис, — квиринцы не должны знать о том, какой ценой достигается вот эта наша замечательная жизнь? Дэцин... ты правда думаешь, что все они идиоты?

— Все — нет, Арнис. Среди квиринцев необыкновенно много умных, интеллигентных, тонко чувствующих и все понимающих людей. Но тебе знаком, как социологу, закон снижения IQ толпы?

— Квиринцы не толпа...

— Господи, Арнис! Кто из нас много лет изучал социологию? — Дэцин выключил терминал, — можно подумать, квиринцы — ангелы небесные. Это такие же люди, как и все, и законы социопсихологии для них тоже действительны. Так вот — если взять одного отдельного человека из тех, на Набережной — ты ему, наверное, сможешь объяснить, зачем мы ведем войну, и почему нам иногда приходится поступать... м-мм... не совсем высокоэтично. Это если взять одного. А трем будет объяснить куда труднее. А обществу — просто невозможно. А наше высокогуманное общество, как ты понимаешь, наше с тобой военное преступление однозначно осудило бы. Поэтому, кстати, ты и мучился угрызениями — потому что квиринец по рождению. Это общество у тебя в крови. Какой-нибудь кронг бы даже не дернулся. Он понимает, что война есть война. И вот представь, если полностью рассекретить ДС, нам придется освещать каждую операцию. И начнется... вот объясни всему обществу, зачем и как мы ведем пропаганду... во всех деталях. Или вот на Анзоре... Арнис, ты пойми, эта секретность во многом нам руки развязывает. А как бы мы воевали в наручниках? Ну, я уже не говорю о потенциальной опасности шпионажа. Ско... и те, ты сам знаешь, далеко не все рассказывают из своей практики. Тебе не случалось шибагам момент истины с помощью электрохлыста устраивать? Но ты слышал, конечно, о таком... Даже при тебе было — ну вот! И мне пришлось как-то. Но об этом доблестные ско всегда молчат. Так же как и о тех, кто был убит при попытке к бегству. Якобы. Мы бы тоже могли рассказывать выборочно. Только те эпизоды, где мы — молодцы и спасители. Но ведь журналисты — люди такие, они обязательно разнюхают что-нибудь и другое... отправятся на ту же Анзору. Соберут там мнения. Обязательно найдется какой-нибудь тип, который возопиет — доколе? Как это негуманно, как это некрасиво... а стоит ли даже само выживание нашего общества ТАКИХ деяний? И даже если общество в целом окажется умнее, все равно — на нас будет брошена тень. Вот отсюда... я лично очень благодарен тем, кто догадался нас засекретить. Понял?

— Я, в принципе, думал о чем-то подобном, — пробормотал Арнис.

— Это хорошо, что ты начал вопросы задавать. Давай дальше...

— Я думал, что секретность связана все же с сагонами... Ведь у нас много эстаргов. В космосе все они уязвимы. Таким образом информация о ДС легко дойдет до сагонов.

— Правильно, умница — и это тоже. Даже, пожалуй, это важнее.

— Я только одного не могу понять, Дэцин. Мы, рядовые, чувствуем себя просто пешками. Бросили нас в огонь — пожалуйста. Заставили убивать — убиваем. Но так же нельзя... Мы же люди.

— Арнис, ты меня поражаешь. Может, тебе все-таки полечиться пора? ДС — это армия. Несмотря на все наши панибратские замашки и облегченные правила — это армия. Станешь в ней офицером — получишь на порядок больше информации. Но кое-что я могу тебе рассказать — спрашивай.

— Дэцин, — устало сказал Арнис, — я вот понять не могу... мы уже так давно ведем войну. А конца ей не видно. И что — никто даже и не пытался положить конец?

— Ну почему же? В Третью сагонскую известный герой разбомбил к чертям родной мир сагонов. Теперь они блуждают по нашей Галактике. Кому-то от этого легче стало?

— Думаю, сагонам от этого ни жарко, ни холодно. Они все равно блуждали... Но Дэцин. Простой такой вопрос — неужели никто им не задавался — а зачем сагонам вообще нужны люди? Зачем? Вот они жили у себя, хорошо жили, тысячи лет, ну может, сотни. И вдруг потащились на завоевания. Пространства — им даром не нужно. Их катастрофически мало. Рабы — на черта им рабы, они же маги. В крайнем случае наделали бы биороботов — чем воевать, рисковать собой. Или вообще — у них есть уже несколько планет, населенных людьми, вот этих людей бы использовали. Зачем сагонам еще люди? Зачем им Галактика? И почему такой простой вопрос никому в голову-то не приходит?

— Ну почему же, Арнис? Приходит.

— Так...

— Ну... официальная версия такая. И мне лично она кажется правдоподобной. Для поддержания своих жизненных сил сагоны нуждаются в постоянном притоке биоэнергии извне. Причем, видимо, человеческой. Эта энергия излучается в процессе выделения сильных эмоций. Например, страха или боли. Или любви — вспомним Цхарна, питавшегося всенародной к нему любовью. Страх, правда, вызвать куда проще. Ну вот для этого сагонам и нужны люди, причем люди под их властью. А теперь я спрошу — ты что, первый раз об этом слышишь?

— Нет, Дэцин, конечно, не первый. Только зачем сагонам миллиарды людей? Биллионы? Сколько нас в Галактике...

— А ты знаешь, какой выброс биоэнергии нужен для жизни одного сагона? Для производства новых сагонов? Да... и я не знаю.

— Хорошо. Предположим, чтобы произвести одного сагоненка, необходима энергия миллиардов людей. Замучить их насмерть... Только одно тогда неясно, Дэцин. Что мешает сагонам взять какую-нибудь планетку — периферийную, тем более, несколько миров им уже принадлежат. Создать там концлагерь с инкубатором, выращивать детей... ну там, женщин заставлять рожать, и так далее. Или искусственно получать детей. И вырастить себе миллиарды, триллионы людей — за пару сотен лет это возможно. И никакого риска — мы не полезем эти планеты отвоевывать. И никакой войны. А между тем они никогда такую тактику не применяют. Даже захваченных людей они используют лишь как рабов, не способствуя их размножению. То есть — не сходятся концы с концами, Дэцин.

Командир помолчал некоторое время. Потом сказал.

— Да, ты прав. Это слабое место данной гипотезы. У тебя есть свои?

— Пока нет, — упрямо сказал Арнис, — но будут. Я думаю, мы должны — обязательно должны понять их. В этом вся соль. Иначе они вымотают нас этой войной... Понимание — это главное.

— А как понять сверхчеловека? — Дэцин пожал плечами, — сверхразум... Надо же, всегда говорили: сверхразум — это сверхдобро. Какое уж тут добро... Надо же, какими гадами оказались эти сверхлюди.

— Дэцин, а вдруг они вовсе не гады? Ведь если они сверхлюди, они знают и понимают больше нас... И может быть, все их действия подчинены какой-то логике. Ее только поймать надо.

— Логику? Сверхлогику, тогда уж скажи. Что же, флаг тебе в руки. А что касается «больше нас понимают»,то... кажется, я сейчас за блинкером пойду. Что-то ты мне не нравишься.

— Да нет, Дэцин, я пошутил. Можешь проверить, конечно...

— Я тоже пошутил. Слушай, Арнис... Скажи — Ильгет на меня все еще дуется?

— А она разве дулась? — растерялся Арнис.

— Да было дело...

Арнис подумал.

— Видишь, Дэцин... у нас часто получается так, что мы на тебя... ну не то, чтобы дуемся. Но сам же понимаешь... Вот моя собака на меня не обижается, когда я ее посылаю, даже и в огонь. А мы, к сожалению, не собаки. Мы так не умеем.

— Так ведь и я вам не хозяин, Арнис. Я просто должен иногда с вами так поступать... Думаю, ты это понимаешь.

— Да, — сказал Арнис, — мне кажется, теперь понимаю.

Глава 17. Победители.

Уже в середине июня отряд снова перебросили на Анзору.

Там продолжалась тихая, затяжная война. Сторонники Цхарна и не ведали об исчезновении своего повелителя — ведь Цхарн для анзорийцев был лишь легендой, символическим образом. В Бешиоре некоторые контактировали с ним, используя наркотические вещества. Для Лервены Цхарн оставил лишь свои Заветы.

Теперь он был отброшен — не мог даже приблизиться к тем слоям, где живут люди. Анзора была пуста и свободна от сагонов...

Но цхарниты — несгибаемые — продолжали все еще партизанскую войну. С этим пока справлялась собственная армия нового Лервенского правительства, да небольшая группа военных с Квирина. И вот в конце мая в Лервене появились дэггеры.

Обычное дело. Где-то вскрыли новый тайник, где биороботы дремали в ожидании действия. Некому было управлять дэггерами (по этой причине их и вообще было мало на Анзоре). Но часть цхарнитов, видимо, была тайно обучена этому искусству, их дух позволял справляться с черным ужасом. Тем более, что как доказано, дэггеры и не производят впечатление ужаса автоматически, это их полусознательный психический удар, который они могут и не производить.

Для борьбы с дэггерами необходимы бойцы ДС. Именно поэтому и направили на Анзору снова 505й отряд.

После четырехлетнего перерыва Ильгет все казалось совершенно новым и незнакомым. Акция даже радовала ее. Страха не было, как она ни старалась напомнить себе о предстоящей опасности. Но всю дорогу, все две с половиной недели она испытывала внутреннее возбуждение, так собака радуется выезду на охоту. Ноки, впрочем, тоже радовалась. Неизвестно чему.

Остальные выглядели скорее усталыми — ведь так недавно вернулись с прошлой, страшной и убийственной акции. Снова вошло в привычку собираться в каюте, на этот раз у Дэцина, петь песни. За время учебы никто к гитаре даже не притрагивался, да и совместных мероприятий никаких не было. Безмолвный траур. Но теперь он был кончен — снова в бой, плевать на все.

Оказалось, что Айэла обладает удивительным грудным меццо-сопрано. Она быстро подружилась с Иволгой и вскоре с удовольствием пела «фирменные», переведенные с терранского, песни 505го отряда.

Если вы, нахмурясь, выйдете из дома,

Если вам не в радость солнечный денек,

Пусть вам улыбнется, как своей знакомой,

С вами вовсе не знакомый встречный паренек.

И улыбка без сомненья

Вдруг коснется ваших глаз,

И хорошее настроение

Не покинет больше вас.

Слушать ее было одно удовольствие. И у Марцелла оказался хороший низкий голос. И у бывшего 416 отряда — свои привычные песни. Особенно понравилась всем одна из них.

За бронзовыми ликами побед () Теперь все чаще проступают лица Тех, кто не мог и не желал смириться, В чьих душах жил неугасимый свет... «Неугасимый свет» — слова для книг! Для пышных эпитафий над костями, На камне столько слов о «вечно с нами»... Под камнем пробивается родник. Вода журчит, смывая пыль эпох, Печали и раздоры поколений. На нас на всех один далекий Бог. И — на плече рука бесплотной тени Забытого годами чудака. Но все же — странно! — так тепла рука...

Ильгет слушала песни и пела сама. И часто уходила на Палубу, посмотреть на звезды — она так давно не видела Настоящих Звезд. Ярких, немигающих, словно нарисованных на черном глубочайшем холсте. Рассыпанных щедрой рукой, то взлетающих дорожками, то вдруг исчезающих в немыслимых угольных ямах. И чувствуешь себя совсем иначе рядом с этими звездами — все суета рядом с ними, и даже собственная смерть так незначительна. И молиться так хорошо рядом с этим Небом. Арнис иногда приходил и сидел рядом с Ильгет.

— Знаешь, я вот думаю, — делилась она, — откуда в нас взялся этот панический, уничтожающий страх смерти? Был ли он всегда? Мне кажется, в тех, кто живет Традицией, этот страх куда меньше, потому что они вообще не ощущают себя чем-то отдельным... когда я писала роман о Даре, я почувствовала это. Собственная жизнь для них не так уж важна.

— Что вся боль твоя и муки, что и смерть твоя... безнадежно моет руки море бытия, — сказал Арнис негромко. Ильгет кивнула.

Роман она выложила в Сеть, на всеобщее обозрение, непосредственно перед вылетом. И теперь было ощущение пустоты в душе — ничего нового не возникло еще... а книга была рождена. Теперь уже — все. Теперь она больше не принадлежит ей, она отдана другим. И жаль было книгу, и с другой стороны — как же иначе, ведь это судьба. Ильгет не скоро узнает, какой была читательская реакция на ее роман. Только после возвращения... Сейчас как раз начинался очередной всепланетный рейтинговый конкурс. Но роман даже шансов не имел — имело бы смысл выложить его в начале года, чтобы побольше читателей набрать. А так... как обычно — прочитает две, три тысячи человек, ну кое-кто удосужится прокомментировать.

Но и это хорошо. Арнис вот утверждает, что роман получился гениальный. Но он, понятное дело, необъективен. Ильгет сама не могла понять, что у нее получилось. Сделано все, вроде бы, безупречно. Но... как мать не может справедливо оценить своих детей, так и свою вещь, свой роман нельзя оценить. Даже еще труднее. От детей можно отстраниться внутренне, а роман — кусок твоей же души, на него больно смотреть, это кусок души, оторванный, обнаженный и брошенный на... ну не на попрание, конечно, хотя и это возможно. Словом, на всеобщее обозрение. И однако, этот страх надо преодолевать... иначе нет и смысла начинать писание.

Ильгет старательно загоняла в подсознание мысли о детях. Белла просто переехала к ним в квартиру, чтобы не лишать детей привычной обстановки. Но все равно... Ильгет чувствовала себя виноватой. «И я безмерно виноват — мой дом покинут». Была ли такая уж необходимость для нее участвовать в этой акции? Можно было отказаться. Она не отказалась — почему? Неужели — захотелось уже?

Боже мой, чего захотелось? Смерти, ужаса, риска? Как она об этом пожалеет... И главное — детей бросила. Своей гибели Ильгет не боялась — но что переживут Анри и Лайна, если потеряют еще и вторых родителей. Только-только контакт с ними наладился. Лайна стала ласкаться к Ильгет, соглашалась посидеть на ручках. И... опять все?

Дара совсем еще маленькая. Полтора года... не дай Бог в этом возрасте потерять родителей. И потом, у нас, как и у Данга с Лири, всего одна бабушка. Кто возьмет моих детей... Иволга, разве что. Если выживет.

Дура, дура... и чего тебя потянуло? Куда? Ильгет сама себе удивлялась. Ведь всегда ненавидела эту войну. Шла только потому, что деваться некуда. Боялась смертельно. А вот теперь... как будто даже и хочется. Как будто скучно на Квирине!

— Просто ты эстарг по натуре, — объяснил Арнис, — тебе бы каким-нибудь курьером работать или транспортником. Или спасателем. То в дорогу, то домой.

Но сейчас, на корабле, Ильгет понимала, что есть во всех этих акциях все же и нечто привлекательное. То, чего не найдешь на земле. Никогда.

Ни в какой компании, ни в каком походе, нигде и никогда нельзя вот так сидеть, чувствуя слева и справа руки и плечи друзей, и петь с ними. То есть петь-то можно, но — не так. И не так смертельно, пронзительно дороги эти лица и голоса. Неужели только потому, что может быть — ты видишь их в последний раз?

И звезд настоящих больше нигде не увидишь. Только в Космосе.

С орбиты спускались на ландерах, скультер не стали сажать, он полезнее наверху. У Анзоры мало своих искусственных спутников, да и примитивны они.

На севере Лервены, в Трайских горах уже образовалась настоящая линия фронта. Там, в сердце гор, было захоронено гнездо дэггеров, по данным разведки — около полутысячи штук. Ведомые сагоном, они были бы почти непобедимы, во всяком случае, силами одного отряда. Но дэггеры были либо полностью разрознены, либо — частично управлялись особо сильными цхарнитами. Цхарнитов в горах тоже было много. Несмотря на то, что войска правительства все это время уничтожали их.

Новое квиринское оружие, ландеры местные военные только начинали использовать — слишком маленький срок, чтобы научиться владеть всем этим. Поэтому так затянулось уничтожение партизан.

Дэцин разделил отряд на три группы, охватив зараженную местность тремя секторами.

Одной из групп командовал он сам, второй — Иост, третьей — Арнис. Вместе с Арнисом работать остались Ильгет, Иволга и Ландзо, а также четыре собаки — Иволга на этот раз взяла двух, Атланту и молодого черного пса по кличке Акела. В этой акции собаки могли оказаться очень кстати.

Ноки терпеть не могла дождя, а он лил уже вторые сутки. И холод... Ильгет давно натянула на собаку защитный костюм, но голова оставалась снаружи. Шерсть Ноки была прибита дождем к голове, и пуделиха выглядела жалко.

Покормить ее, что ли, подумала Ильгет. Или попозже... успеется еще. Вдруг Ноки напружинилась, высоко подняв голову, вслушиваясь в непроницаемую пелену вокруг. Одновременно Ильгет ощутила знакомый, пробирающий до самых глубин страх. Она сцепила зубы, сосчитала до трех, опустила лицевой щиток. Сбросила с плеча «Ураган», глянула на дисплей... слава Богу, всего один. Ерунда. С собакой — никаких проблем.

Вот если бы не было Ноки... тогда — дуэль с дэггером... почти безнадежно.

— Ноки, взять!

Собака звонко, оглушительно залаяла и рванулась вперед. Исчезла в тумане. Ильгет наблюдала за происходящим на экране ракетомета. Цель чуть сдвинулась. Хорошо. Это значит — дэггер сейчас повис на небольшой высоте и закапсулировался.

Что бы стоило сагонам научить дэггеров хотя бы убегать от собак — улетать далеко, повыше... Так нет. Правда, в собранном состоянии дэггер слабо уязвим. Расстрелять его почти невозможно. Но приемы-то есть...

Ильгет сбросила скарт, вскочила на него, поднялась в воздух, примерно на высоту дэггера. Включила противотуманку, яркий свет прорезал белесую муть, и она различила метрах в пятидесяти повисшую черную массу. Господи, какой он огромный! Все внутри сжалось от ужаса. Ноки бешено лаяла внизу, и дэггер не мог развернуться. Он сейчас абсолютно беспомощен... абсолютно, повторяла про себя Ильгет. С молитвой она приблизилась к чудовищу.

Сейчас он мало излучает... но идет что-то. Достаточное, чтобы неподготовленного человека лишить сознания. Ничего... со мной не так легко справиться. Ильгет поднырнула под дэггера снизу.

Здесь где-то уязвимая точка. Из «Рэга» стрелять на таком расстоянии нельзя, невозможно. Ильгет активировала бластеры. Тонкие, нестерпимо яркие лучи ударили в днище дэггера. Где же, черт возьми... лазеры скользили по броневой шкуре, не нанося дэггеру вреда. Но вот луч, видимо, коснулся уязвимой точки. Даже сквозь фильтры Ильгет ощутила вонь. И тотчас полилось тонкой струйкой что-то черное, мерзкое. Казалось, что у дэггера понос. Ильгет ударила лучом в основание этой струйки. И едва успела отскочить, все же черный поток, хлынувший вниз, задел ее.

Она кромсала и кромсала лучом умирающего дэггера... Хорошо бы еще Ноки отскочила. Да у собак хорошая реакция. Все вокруг стало — тьма, вонь, кружащиеся в воздухе ошметки.

Наконец Ильгет опустилась на землю, тяжело дыша. Ноки подбежала к ней, поставила на хозяйку лапы, виляя хвостом.

— Хорошо, Ноки, хорошо!

Справились... Ильгет вяло отреагировала на сигнал в шлемофоне.

— Иль! — голос Арниса, — что у тебя?

— Мы с Ноки cбили склизкого. Я возвращаюсь.

Арнис смотрел в огонь.

Его маленькая группа спала. В три часа Ландзо заступит на дежурство. А пока... в сон не очень клонит. Вполне терпимо. И как хорошо, что дождь перестал наконец-то. Небо даже очистилось, и местами среди туч — черные провалы с цепочками мерцающих звезд. Незнакомый рисунок созвездий. Но все равно приятно. Звезды так напоминают о доме. Для квиринца корабль, летящий среди звезд — это тоже частица Родины. А значит, и сам Космос — родной. В отличие от чужих и непонятных миров...

Только посмотри вверх — и ты дома.

И так знакомо, тепло потрескивает огонь. Арнис поддерживал небольшой костерок, на бревне, лишь изредка подкармливая пламя ветками. Тоже — будто в Коринте, выбрались в лес, на вылазку с друзьями.

Вон они — друзья, спят чуть поодаль, в бикрах прямо на земле. И собаки сбились в кучу, отдыхают. Ноки только лежит рядом с костром, с хозяином, подняв благородную голову с высохшим задорным хохолком желтой шерсти.

Пудель вдруг встрепенулся. Арнис повернул голову. Если бы опасность — Ноки вскочила бы и залаяла. А так... Ну да. Кто-то проснулся. Громоздкая фигура в бикре приблизилась к костру. Ландзо...

— Рановато ты встал, час еще мог бы дрыхнуть.

— Да мне не спится что-то, — виновато сказал Ландзо, — как проснулся, так и не могу... старческая бессонница, что ли. Сроду такого не было.

— Может, таблетку примешь... хотя смысла нет.

— Да, я уж посижу тут. А ты иди ложись.

Арнис не ответил. Честно говоря, и спать-то не хотелось. Такая хорошая, почти ясная ночь. Тихая... много ли еще будет таких тихих ночей?

— Я посижу тут еще, — сказал он наконец, — не хочется спать. И знаешь что, давай хватанем по чуть-чуть? Нам обещали еще подбросить завтра...

— А девочки что скажут? — засомневался Ландзо.

— А мы по чуть-чуть, они и не заметят.

— Иволга? Ну да, она, по-моему, на глаз до миллилитра определяет, — все же Ландзо достал плоский контейнер с ромом.

— Давай в чай добавим?

— Хорошая мысль, — согласился Арнис. Кипяток еще не совсем остыл, котелок подвесили над огнем — разогреваться.

— Слушай, — сказал Арнис, — я давно уже хотел у тебя спросить... только ты... пойми, это важно очень. Не только для меня. Я знаю, ты уже рассказывал Дэцину, но это ж закрытая информация. Если можно — расскажи мне.

— Про что — про Цхарна? Так ты ж вроде присутствовал.

— Нет, я про твою первую встречу с ним.

Ландзо долго молчал. Снял с костра котелок, бросил пакетики в кружки, разлил чай.

— А зачем тебе? — спросил он, — видишь, эти вещи... ну не люблю я рассказывать. Я тогда сам повел себя как скотина.

— А кто любит? — сказал Арнис, — этого никто не любит вспоминать. Даже если и хорошо себя вел. Они же, гады, знают точно, на что давить.

— Я в себе даже этого и сам-то не подозревал... оказывается, как сильно во мне это желание — всех осчастливить... получить власть и учить других, как жить. Перестроить жизнь всех по моим представлениям. Даже не банальное какое-нибудь честолюбие, а вот именно — стремление всех загнать к счастью. Хоть палкой.

Ландзо умолк, разливая ром по кружкам — с аптекарской точностью.

— Спорим, она заметит?

— На что спорим? — спросил Арнис, — такого количества — не заметит. Спорим на твой рассказ?

— Э... нет! С рассказом я еще не решил. Давай на твой спайс?

— Нет, это Иль подарила. Не могу. Ну что — пьем?

Они чокнулись кружками.

— За победу.

— Так вот, про рассказ, — сказал Ландзо, — тебе-то зачем это нужно? Любопытство?

Ром ощущался в чае очень слабо. Арнис подумал, что надо было все-таки отдельно дернуть.

— Нет, Ланс, не любопытство, конечно. Видишь ли, я не могу так больше. Вот мы воюем... и конца этому нет и не будет.

— Ну мы сами на такую жизнь согласились.

— Дело не в том, что я там не хочу и так далее. Просто — ну что это? — и нам жизни нет, и людей убиваем, и вообще. А кто-нибудь пытался докопаться до сути этой войны? Почему она идет? Зачем мы вообще нужны сагонам?

Ландзо тихо присвистнул.

— Арнис, ты, оказывается, мировые проблемы решаешь. Да неужто руководство ДС еще до этого не додумалось?

— Может, и додумалось, Ланс, да ведь нам они не скажут. Дэцин мне прямо заявил: станешь офицером, получишь на порядок больше информации. Вот я и хочу докопаться — сам. Понять их хочу... всю жизнь с ними воюем, а... Ну а кто знает, может, и удастся... Знаешь, почему-то в истории всегда складывалось так, что многое на одного человека завязано было. Вторую сагонскую войну остановил один человек... Энис. Легенда, но... я думаю, что так и было. Третью войну опять же остановил один человек, уничтожив планету сагонов. А кто его знает, может, нынешнее противостояние... Нет, я не претендую. Но знаешь, если мы все будем думать, то может, и поймем.

— Принято, — сказал Ландзо, подумав, — пожалуй, ты прав. Не стоит воевать бессмысленно. Я просто не так давно в ДС, поэтому такие мысли меня еще не посетили.

— Ну вот я и собираю информацию — может, кому-то сагоны обмолвились, зачем, почему... Я ведь не только тебя спрашиваю, я уже с некоторыми говорил.

— Да знаешь, Арнис, обмолвились-то они обмолвились... но ведь они же врут! Как ты отделишь зерна от плевел?

— Сначала соберу достаточное количество сведений... а там видно будет. Может, и поддастся анализу.

Ландзо помолчал. Потом сказал.

— Ладно. Расскажу тебе — раз такая цель.

Так вот. Когда я на Родину приехал посмотреть, меня тут взяли в плен. А тогда шла война с Бешиорой. Ну и мне так мягко предложили слетать туда, ландер у меня был, и уничтожить несколько их главных объектов. И честно говоря, я согласился... дурак был. Не знаю уж, что повлияло — то ли болеизлучателем меня тогда хорошо обработали... то ли опять лервенцем себя почувствовал, патриотизм проснулся. В общем, я полетел... там меня сбили. Катапультировался. Сознание потерял. Прихожу в себя в плену. Там дэггера увидел, кстати. Ну беши со мной хорошо обращались. Вот что они сделали с моими охранниками — а со мной еще двое лервенцев было — даже вспоминать не хочется. А меня не тронули. У них там такая ересь — все люди делятся на две касты, посвященных и простых. И они решили, что я посвященный. Ну что... Из тюрьмы не выпускают, но обращаются очень хорошо и готовят к цимо — это у них такое посвящение в высшую касту. И вот, значит, принял я это цимо. Меня напоили какой-то гадостью, наркотической, видимо. И я впал в транс. И вот в этом трансе я встретился с Цхарном. Было ощущение — нет, не сна, полной реальности. Вот как с тобой сейчас разговариваю. Я, конечно, был потрясен — сам Цхарн! Я же считал его легендой, полубогом... или богом. А тут — вот он, живой! Ну и он со мной поговорил. Не давил, никаких сагонских штучек. Просто все объяснил. Доказал, что я такой крутой, круче всех — и с Анзоры сумел вырваться, что вообще нонсенс, и как ско я вроде тоже хорошо воевал, и все это говорит о моем необыкновенном призвании. Ну всякая такая чушь... Я, конечно, был полный идиот, но мне это все показалось убедительным. Особенно на основе того, что я стану королем всей Анзоры, Цхарн меня подтолкнет к этому, ну и устрою здесь нормальную жизнь...

Ланс умолк, допил остатки чая. Арнис спросил.

— Ну хорошо, а что тебя остановило? Почему ты понял, что это не так?

— А я ему ведь поверил! Я только месяц спустя опомнился. И не сам, а благодаря друзьям. Понимаешь... Цхарн говорил о моем духовном превосходстве над всеми. А мои ребята, Валтэн и Герт... я сказал им меня не ждать, что я остаюсь. Но они отправились за мной, не бросили. Попали в плен к беши. Я их, конечно, вытащил. Но они сказали, что без меня не уйдут. Арнис, им там досталось здорово... Эти бешиорцы куда хуже наших. Но ребята все равно не ушли. Их должны были казнить, а казни там тоже страшные... В общем, вот это все перевесило. Я вдруг понял, что нет у меня никакого духовного превосходства. Что я не могу даже ради великого дела друзей вот так оставить умирать. Ну и ушел с ними...

Арнис кивнул.

— Я знаю, что Герт в больнице тогда лежал.

— Я же говорю — досталось ему. Ужасно. Я очень виноват перед ним. После этого я крестился... Понял.

— Ага. И в ДС пошел.

— Ну в ДС меня Дэцин позвал. Я с ним и раньше общался... Только знаешь... вот с этим как бы все ясно. Я действительно понял, что Цхарн был неправ насчет меня лично. Только вот есть вещи, которые он говорил... и я до сих пор не знаю, как доказать себе, что это ложь. Мне эти вещи кажутся... правдоподобными. Хотя они очень жуткие. Ошеломляющие.

Арнис напрягся.

— Что именно он тебе говорил? — кажется, интонации стали очень смахивать на Дэциновские.

— Ну видишь... я ведь так сразу на все не согласился. Были у меня невыясненные моменты. Я все же квиринец. Я знаю, что сагоны — наши враги... Цхарн мне честно признался, что он — сагон. А я ведь уже знал про войны все эти... про всю историю противостояния человеческой цивилизации и сагонской. Ну и... конечно, возмутился. Мол, враг человечества передо мной. А сагон мне говорит: а откуда ты знаешь, КТО создал Квирин, и почему все это произошло? Я просто обомлел. Ну я знаю историю, знаю, что эдолийцы основали Квирин. Но в самом деле — кто его знает, что там в мистических сферах было... В общем, Цхарн мне намекнул, что сами сагоны и основали Квирин! И вообще... сагоны постоянно формируют наши цивилизации, следят за ними. Вроде таких воспитателей... и знаешь, я до сих пор не могу найти логической бреши — почему это не так.

— Но все же ты оставил Цхарна и пошел на войну.

— Да... но это эмоциональное скорее. Из чистого упрямства. Я понял, что у меня только 2 альтернативы, и обе недоказуемы логически. То есть мне надо или верить Цхарну... или моим друзьям, Квирину, в конце концов, Христу. И я выбрал того... тех, кто за меня жизнь отдавал. Цхарн ведь этого не сделал... наоборот, он всегда учил: есть более ценные жизни и менее ценные. Жертвовать собой надо с оглядкой. Такой возвышенный дух, как он сам, и вовсе не должен жертвовать.

— Как ты хорошо сказал, Ланс! А ты знаешь, я тоже понял за свою жизнь... В конечном итоге мы воюем за тех, кого любим. Просто любовь. Все остальное не имеет значения. И даже если ты ошибешься... все равно правильно — быть с тем, кого любишь. А логически — никогда ничего не докажешь.

Арнис помешал веткой в костерке, взбросив к черному небу яркие снопы искр.

— И еще, — продолжал Ландзо, — я как раз задал ему такой вопрос... ну вот как ты поставил — о целях. Раз сагоны такие хорошие, зачем они мучают нас? Зачем они устроили на большинстве миров такую жизнь, что хоть в петлю лезь? Да хотя бы на нашей Анзоре... А некоторые миры они просто уничтожают полностью. Зачем?

Арнис внимательно смотрел на друга.

— Ну и знаешь, что он мне ответил? Наши человеческие представления о добром и хорошем не всегда правильны. Они, со своей сверхчеловеческой колокольни видят куда больше. Вроде как страдания в физической жизни мало что значат, так что и сагоны этому значения не придают. Ну вот... А цель он тоже мне объяснил. И я сейчас думаю, что это правда. То, что нам мозги пудрят — про вампиризм, использование нашей энергии — ерунда это. То есть, может, и это есть, но... Правда то, что мне сказал Цхарн. А сказал он следующее: мы, сагоны, много веков ведем отбор среди людей. Дело в том, что они могли бы и замкнуться и не лезть к нам. Но! Они исполнены сострадания к людям и хотят помочь им продвинуться на следующий этап развития, эволюции. То есть они хотят сделать людей сагонами!

Арнис покачал головой.

— Я сам понимаю, что это дико звучит. Что они нас убивают, мучают, ломают психически. Но... как я понял, сагоны беспокоятся не обо всех людях — а лишь о немногих избранных. Как это объяснить? Ну из миллиона человек только один способен к дальнейшей эволюции. То есть к превращению в сагона, в сверхчеловека. Овладеть там перемещением в астрале, телепортацией, телекинезом, присоединиться к коллективному Сверхразуму, именуемому сагонской империей. Так вот именно эти люди — зародыши сагонов — и беспокоят империю. В смысле, именно эти люди, способные стать богами — а сагоны считают себя богами — эти люди вызывают сострадание и желание помочь. И ради помощи одному такому человеку не жалко истребить миллион. Потому что духовная возвышенность позволяет не замечать каких-то там червей, гибнущих под колесами повозки. Это я потом переосмыслил... Цхарн мне, конечно, это впаривал более красивыми фразами. По его мнению, именно я способен к дальнейшей эволюции, и после выполнения миссии короля Анзоры я должен был начать обучение и превратиться постепенно в сагона. Причем, что интересно, все это каким-то образом сочеталось с высокой нравственностью сагонов. Он говорил о своем сострадании людям, желании помочь, перевести на следующую ступень... что лучше пострадать физически, но зато возвыситься духовно. Что сагон вообще-то обязан быть добрым, сострадательным, исполненным любви ко всему живому, и все они такие и есть, ибо достигнув этой ступени развития, нельзя испытывать никаких негативных чувств... злоба там, ненависть, обида, месть. Ничего этого у сагонов нет. Они святы и совершенны, все как один. А те нехорошие дела, что они творят — ну что ж, все оправдано необходимостью духовного развития людей.

— Интересные дела, — не выдержал Арнис, — ну ладно, со страданиями ясно. А те люди, кто не выдержал давления и сломался, какой тут духовный рост? Или это те самые миллионы, на которых можно внимания не обращать?

— Наверное. Не знаю. В общем, в тот момент Цхарн был очень убедителен. И знаешь, я сейчас думаю, что он не врал. Потому что... это логично очень. Они к нам приходят вовсе не за энергией и не за рабами. Они у нас занимаются тем, что мы называем прогрессорством — переделывают нас по своему подобию. Ну, тех из нас, кого сочтут достойным. В эту теорию все укладывается! Посмотри — из кого состоит ДС? Из людей, которые выдержали хоть одну встречу с сагоном. И у большинства это было не так мило, как у меня. То есть из людей, уже заведомо психически стойких. И соответственно, за членами ДС сагоны обычно и охотятся. Посмотри... вот ты убил сагона только потому, что он был занят Ильгет. Он не услышал тебя, не понял, что ты идешь убивать. Не принял мер. То есть — это только представить надо: кругом кошмар, фабрика порушена, взрывы, грохот, десант захватывает уже само здание администрации, люди разбегаются, дэггеры уничтожены... А сагон в этот момент всецело поглощен тем, чтобы сломать Ильгет. Для него беседа с Ильгет важнее мировой войны. Он лучше проиграет войну, чем потеряет человеческую душу.

Арнис кивнул.

— Да, Ланс, это давно известно. Только поэтому мы их убиваем... иногда. Иначе нам бы каюк. Сагона можно отвлечь, взять на себя. Так и Энис помог освободить Таир, в результате чего война закончилась. Энис просто взял сагона на себя, говорил с ним, сопротивлялся... пока мог. И много таких случаев было. У меня самого... ладно, неважно.

— Так вот, Арнис, на то и похоже — сагону ничто не важно так, как обратить к себе человеческую душу. Заставить ее покориться. И особенно — душу устойчивую... мужественную, сильную. Слабые души их ведь особо не интересуют. Чем сильнее человек сопротивляется, тем больше сагон им интересуется. Разве не так?

— Так, — подтвердил Арнис.

— Ну вот, это как раз в теорию Цхарна укладывается. Сильный человек имеет, видно, больше шансов стать сагоном. Для них это — проблема выживания цивилизации. В светлые идеалы сагонов я не очень-то верю. Я думаю, что их цивилизация может погибнуть, если не пополнится за счет людей. Сагонов ведь мало... и умирают они все равно как-то. А новых тоже мало производят.

Ланс умолк.

— И последняя моя встреча с Цхарном — тоже укладывается. Наверное, я все-таки этот... ну или с его точки зрения — в общем, подхожу я. Могу стать сверхчеловеком. И вот Цхарн — он ведь не мог не знать, что я его убью. Могу убить. Конечно, для него смерть — ерунда, он опять восстановится. Что для нас рана небольшая. Но все равно — Цхарн пошел на такой риск... ради меня. Чтобы меня еще раз уговорить пойти по этой дороге. И ведь почти уговорил... — со злостью сказал он, сломав веточку, которую все вертел в руках. Арнис замер... что ж, интересная гипотеза... а моя собственная встреча с сагоном?.. а ведь тоже укладывается, дьявол, в эту теорию!

"Она ничего из себя не представляет.... почему тебя так волнует ее страдание? Ну, оставь это, оставь!"

"Забудь о ней — ею придется пожертвовать"

И страшное чувство вины — но сквозь эту вину — и ощущение какой-то избранности своей. По сравнению с Данкой... С Ильгет. Они — ничего не значат. А вот ты! Тебя я сохранил. Ты виноват, ты сволочь... но именно поэтому ты — мой!

Бог мой, так я ведь был на краю, на самой грани. И сейчас, после этого расстрела — тоже. Сагон не внушал мне, какие они хорошие. Нет. Наоборот, они — плохие, но и я плохой, и поэтому мне — прямая дорога к ним. Довериться ему до конца. Если бы я извел себя чувством вины, не смог покаяться по-нормальному — я бы попал под атаку сагона.

Этого сагон всегда требует. До конца довериться. Во всем. Этого он требовал даже от Ильгет. Не сдаться, не выдать информацию, а именно довериться ему. Как будто это доверие ему важнее информации. Важнее всего.

— Ланс, — произнес Арнис ошеломленно, — а ведь наверное, ты прав. Я вот сейчас сопоставляю все, что знаю сам... Да, наверное, ты прав. Сагоны пытаются выделить из нас способных к развитию, к превращению в новых сагонов. Видимо, в этом цель и суть этой войны.

Продирая глаза после глубокого и безнадежно короткого рассветного сна, Арнис подумал, что надо будет рассказать обо всем этом Ильгет... Что она скажет на это? Совпадает ли эта мысль с ее собственным опытом? И вообще можно расспросить людей... осторожно, конечно.

Иволга стояла у погасшего костра и придирчиво, с хмурым выражением на лице разглядывала ксиоровую фляжку с ромом. Ландзо подмигнул Арнису.

— Да... — сказала Иволга в пространство, — кто-то тут ночью квасил без нас, Иль. Ужас, ну что за люди эти мужики... ни на минуту нельзя без присмотра оставить.

— Ну ладно, ладно, Иволга, — сказал Арнис, — полнаперстка — это что, уже называется — квасить?

— Ну, допустим, побольше все-таки, — буркнула Иволга. Засунула фляжку в общий контейнер. Арнис сел и махнул рукой, чтобы подошли остальные.

— Собак не кормили, я надеюсь? — спросил он.

— Не первый раз замужем, — сказала Иволга. У нее иногда встречались странные поговорки, видимо, переведенные с терранского. Однако друзья приноровились ее понимать. Арнис сказал.

— Через полчаса выходим. Пока задача без изменений, как вчера говорили. Ищем группировку цхарнитов с дэггерами с помощью собак. Я сейчас свяжусь с базой, но думаю, они с воздуха ничего не нашли, здесь разветвленная система пещер. Каждый возьмет по собаке пока. Иль — защита, Ланс — связь, мы с Иволгой ударная группа. Вопросы есть?

— Нам поддержку дадут в случае чего? — спросила Иволга.

— Дадут. Надо только найти группу и связаться со своими. Но я думаю, мы справимся и сами, у нас четыре собаки, вряд ли у них больше дэггеров

— Собак одеваем? — спросила Ильгет.

— Ну а как же? Конечно, шлемы не замыкать пока. Ну давайте собираться...

Через полчаса группа была полностью собрана, небольшой контейнер с вещичками Арнис надел за плечи, это была самая легкая часть из всего подвешенного на бикр. Помолившись, тронулись в путь на скартах, скользя низко над перевалом.

Ильгет успевала смотреть кругом — а рассвет в северных анзорийских горах неописуемо красив. Синие вершины вдалеке, лиловая дымка, сизо-темный лес под ногами, словно мох на камнях, и постепенно все разгорающееся в холодной синеватой гамме теплое, радостное огненно-красное сияние... Ильгет хотелось молиться, хотелось благодарить Бога за эту красоту, и никак невозможно было поверить, что вокруг-то — война.

Вдруг, когда они в очередной раз опустились на землю, Арнис остановился и поднял руку. Все замерли. Но ничего особенного не произошло. Арнис негромко, неслышно поговорил по грависвязи. Потом повернулся к своей группе.

— Задача меняется, — сказал он, — база нашла две изолированные банды. Нас поведут сверху. Мы разделимся. Иволга, идешь с Ландзо, ты старшая. Я веду вторую группу. Иволга, мы возьмем одну из твоих собак. Свяжись с базой, с номером 12, он тебя поведет. Ильгет, мы — на юго-восток.

— Возьмите Акелу, — сказала Иволга. Ильгет кивнула, пристегнула к себе тонкий поводок-рулетку (обычно поводки не использовали, но иначе Акела не уйдет от хозяйки). Иволга подошла к ней, обняла.

— Ну давайте... до встречи.

— Осторожнее, ладно? — сказала Ильгет.

— И вы тоже, — добавил Ландзо. Все четверо коротко скрестили руки, прощаясь.

Арнис зашагал на юго-восток, включив шлемофон. Один из парней на орбите — номер 4 (кажется, голос знакомый, вроде бы, это Изайк), должен был вести их к обнаруженной группировке врага. Ильгет безмолвно шла за Арнисом, вскоре она отстегнула поводок, Акела побежал рядом с ней самостоятельно.

Примерно через полчаса Изайк сообщил упавшим голосом.

— Я потерял их. Они ушли вниз, ничего нельзя сделать. Но они ушли недалеко, ищите.Может быть, собаки возьмут...

— Хорошо, будем искать, — ответил Арнис. Повернулся к Ильгет.

— Займись Акелой... если цхарниты здесь проходили, то собаки должны взять след.

— Есть, — ответила Ильгет и позвала черного пса, — Акела, ищи! Ищи!

Пудель беспокойно закрутился на месте. Ноки тоже бегала, вынюхивая следы — но здесь пахло лишь давнишним оленем и кроликами, а хозяев интересовали люди...

Никаких людей она здесь не чуяла.

Их можно и неделю искать, подумала Ильгет. Уж очень горы удобные. Под ногами — разветвленная система пещер. Много выходов. Неужели нельзя как-то комплексно решить проблему... скажем, газ в эти пещеры пустить... Нет, ходы изолированы друг от друга, слишком это сложно.

Вдруг Ноки вся подобралась, внимательно внюхиваясь в почву. Арнис молча показал Ильгет на собаку. Ноки побежала вперед, не отрывая носа от земли. Взял след и Акела.

Собаки бежали крупной торопливой рысью, иногда переходя на галоп. В тяжелых бикрах за ними было не угнаться, Арнис с Ильгет вскочили на скарты, приподнялись и скользили над землей.

Вскоре впереди показался схрон — небольшой лесной домик с припасами, таких много в Лервене. Схрон приподнят над землей на гладких столбах — от диких животных. Обе собаки подбежали к домику и дружно уселись, уставившись на хозяев. Как их и обучали, голоса псы не подали.

Ясно, что противник — в схроне. Ильгет и Арнис переглянулись.

Вроде бы все ясно. Бесшумные двигатели подняли бойцов к закрытому плотной жестью входу. Ильгет и Арнис, вновь закрепив скарты за спинами, утвердились по обе стороны от двери на узком карнизе.

Арнис глянул на крошечный биолокатор, прицепленный к бикру, но ничего понять было нельзя — сколько их там? Он встряхнул прибор, но тени на экранчике расплывались. В стене что-то мешает? Ладно, разберемся, вряд ли их там много.

— Возьмем, — прошептал Арнис и лучом срезал замок. Потом он выбил дверь и первым шагнул в проем, держа бластер наперевес.

Только один. Ильгет увидела черное дуло, и как оно вздрагивает и плюет рыжим. Один раз, другой, третий... Цхарнит слепо шел на них, стреляя. Пули не причиняли ни малейшего вреда, застревая в первом слое брони. Арнис шагнул навстречу лервенцу, раз, два, три уверенных движения — вырвать пистолет, удар в солнышко, руки за спину, энергетические наручники на запястья.

— Где остальные? — спросил Арнис по-лервенски. Цхарнит не отвечал, ему еще не хватало воздуха. Арнис толкнул пленного к стене.

Ильгет только теперь почувствовала досаду, сообразив, что собаки взяли не тот след. Что толку взять одного, ну пусть бы их даже пятеро здесь было? Их там сотни. Может, они уже сейчас готовятся к очередной акции... уже сегодня взорвут очередной объект. На прошлой неделе убили трех спасателей. И шестерых лервенцев, перешедших на нашу сторону (а таких становится все больше). Изайк потерял отряд... То, что собаки взяли этот след — чистейшая случайность. Найдут ли они выход на пещеры... причем ведь нужен именно правильный выход. Зря провозились с этим следом, он просто увел в сторону.

Цхарнит тем временем отдышался. Сидел у стены, руки за спиной, черные глаза поблескивают в полутьме схрона. Арнис нагнулся к нему.

— Где остальные? Они были здесь?

— Нет, — сказал лервенец, — не знаю, где.

— Арнис, если бы они здесь были, собаки пошли бы дальше по следу, — сказала Ильгет тихонько.

— Значит, ты здесь один? — продолжал Арнис.

— Один.

— Сторожишь?

— Да.

— Схрон не сторожат, — заметил Арнис резонно, — ты пришел сюда взять запасы, так?

У стены лежали несколько сваленных тюков, стояли сундуки.

— Иль, посмотри, что там.

Ильгет развязала несколько мешков. Зерно. Сундуки были набиты патронами, в одном лежали лервенские автоматы до самого верха.

— Если ты не знаешь, где ваши, ты должен знать вход в пещеры. Где вы скрываетесь. Верно?

Лервенец не отвечал ничего. Ильгет заметила, что его начала трясти мелкая дрожь.

— Мы сохраним тебе жизнь, если ты поможешь нам. Ты знаешь, что мы не обманываем. Многим вашим жизни сохранили.

Нет времени, подумала Ильгет. Что разговаривать? Надо идти... след искать почти безнадежно, но что делать. Надо начинать. Конечно, вряд ли так повезет второй раз. Задачу мы не выполнили... может, Иволге с Ландзо больше повезло.

Пленный выругался по-лервенски, глядя Арнису в глаза.

Арнис выпрямился. Повернулся к Ильгет. Она чуть испугалась — лицо Арниса стало вдруг совсем чужим.

— Иль, — сказал он мягко, — иди наружу, охраняй здание. Оставайся там. Поняла? Пока я не выйду.

Ильгет молча кивнула, выскочила наружу, спрыгнула с трехметровой высоты. Собаки подбежали к ней, виляя хвостами.

... зачем охранять это здание... от кого? Эту задачу выполнили бы и собаки. Ильгет остановилась у столба, вглядываясь бездумно в темный, слепой лервенский лес.

Прошло несколько минут, и до нее донесся дикий, почти нечеловеческий крик. Потом он стал приглушенным... едва слышным. Ильгет вдруг осознала, что стоит, вцепившись в столб обеими руками, и что лоб покрылся испариной. Она стала молиться, чтобы ослабить напряжение. Господи, помилуй... Господи, что мы делаем... безумие. Ад. Ад, вот то, что нас ждет.

Прошло неизвестно сколько времени. Может быть, вечность. Было уже тихо. Совсем тихо. Даже сдавленного хрипения не доносилось сверху. Потом Арнис появился на пороге и спрыгнул вниз. Подошел к Ильгет.

— Я убил его, — сказал Арнис тихо, — мы не можем тащить его с собой. И... я знаю, где выход. Только их там очень много.

Ильгет оторвалась наконец от столба. В который вцепилась так, будто эта была последняя надежда при кораблекрушении. Посмотрела в лицо Арниса. Чужое, совсем незнакомое лицо.

— Иль? — спросил он еще тише, — ты идешь?

Она кивнула.

— Иль? Все в порядке?

— Да, — сказала она наконец.

— Нам сейчас много убивать придется. Их там полторы сотни примерно. И два дэггера. Пойдем.

— Да, — кивнула Ильгет, — пойдем.

Вечером они вновь соединились со второй подгруппой — Иволгой и Ландзо. Только стоянка теперь была ближе к югу.

Все получилось удачно и у Иволги тоже. База вывела их прямо на повстанцев. Бой оказался успешным. Вот только Атланта была тяжело ранена, дэггер сжег ее костюм, и почти вся шерсть была уничтожена, все тело покрыто ожогами. Иволга облепила кожу собаки повязками, поставила ей зена-тор, Атланта теперь спала, лежа на боку, откинув голову. Вызвали с базы эвакуаторов, они обещали забрать собаку уже сегодня.

— По-моему, надо бы с фляжкой покончить, — предложил Ландзо, — хотя еще неизвестно, привезут ли они новую... Скорее всего, и не догадаются.

— Ну сходи принеси, что ли, — буркнула Иволга. Она сидела рядом с раненой собакой, положив руку на ее пушистую голову и переживала.

А ведь сегодня Иволга уничтожила несколько десятков человек. Но переживает она не из-за этого. Из-за раненой собаки, вдруг кольнуло Ильгет. Господи, да что же мы все делаем такое?

Можно ли творить зло во имя добра? Можно ли любить только своих, ненавидя чужих?

Нельзя.

Ильгет перевела взгляд на Арниса. Тот сидел, опустив голову, глядя в пляшущие язычки огня. Ландзо поднялся и пошел искать ром. Да, ром — это то, что нам всем сейчас пригодится...

Ильгет вспомнила бой. Руки дрожали до сих пор. Неравный бой... Два дэггера — это уже более, чем достаточно для нас, хорошо, их связали собаки. Слишком многих лервенцев пришлось убить. У них были противогазы. Почти у всех. И почти все успели надеть их сразу, едва мы пустили газ. Их было слишком много, чтобы мы могли быть гуманными...

Господи, да думала ли я вообще об этом тогда... только одна мысль была — выжить как-нибудь в этом кошмаре, в сизом дыму газа, в грохоте автоматов тех, кто не заснул, многократно усиленном эхом от стен, и лицевой щиток треснул... И никакой там ненависти не было, ничего, просто стрелять нужно было, чтобы спастись.

Господи, почему все это — так?

Ильгет вдруг вспомнила свой роман. Ведь когда она писала все это, про войну, про святую Дару — она знала еще так мало... И получается, глупость написала.

Она еще не видела тогда лица Арниса и страшных его, болезненно горящих глаз, когда он вышел из схрона. Где лежал замученный им человек. Ну хорошо, пусть просто убитый.

Господи, зачем я стала писать этот роман... зачем? Я ведь тогда этого не знала. Мне лучше было писать про детей... про собак... о чем-нибудь светлом и простом. Зачем все это?! Ведь все только кажется так просто...

Ильгет повернулась к Арнису, взяла его ладонь. Положила на свою руку, словно теплого большого щенка, накрыла сверху другой ладошкой. Арнис посмотрел на нее — странно как-то.

— Что ты сделал... с тем? — прошептала Ильгет, глядя ему в глаза. Арнис вздрогнул, словно его током дернуло.

— Не надо это тебе, Иль.

— Я люблю тебя, — прошептала Ильгет. Потянулась, поцеловала Арниса в губы. Вдруг на глаза ее накатились слезы.

— Я люблю... я буду с тобой всегда.

— Ничего, Иль, ничего, — Арнис обнял ее за плечи, прижал к себе, — ничего, все пройдет. Все будет хорошо. Может быть, нас простят...

На следующий день им пришлось разделиться уже на три группы. Очистка района продолжалась. Теперь Ильгет осталась без собаки, Иволга взяла с собой Акелу.

В полдень Ноки взяла след и вывела хозяев прямо на группировку партизан, засевших за скальной грядой. Арнис прямо предложил лервенцам сдаваться... их немного, есть полная возможность сохранить им жизнь. Как обычно, цхарниты сдаваться не захотели. Цхарниты не сдаются...

У них не было дэггера. Арнис решил, что можно будет обойти скалы с двух сторон и взять цхарнитов, но тут вышла на связь Иволга.

— Арнис, кранты! — ее голос захлебывался, — у меня три дэггера! Если ты можешь!

— Понял! Ильгет сейчас придет с Ноки! Держись!

Арнис повернулся к Ильгет.

— Иди к Иволге, она даст пеленг. Возьми собаку. И «Рэг»...

Ильгет взвалила на плечи тяжелый ракетомет. Пристегнула Ноки к поясу за крючок, приученная собака висела неподвижно. Ильгет вместе с ней взлетела и помчалась к Иволге. Арнис посмотрел ей вслед.

Потом встал и молча двинулся к скале.

Он свалился на них сверху, как ястреб на кролика. Цхарниты не ожидали именно такой атаки. Они палили в Арниса метко и беспорядочно, расколотили лицевой щиток, Арнис отбросил его, только работать мешает... Плечевые бластеры бесшумно изрыгали огонь, и двое цхарнитов уже валялись на земле с развороченными черными внутренностями. Арнис сорвал с пояса синтор.

Сейчас и проверим новинку... Арнис выстрелил, и синий полыхающий круг возник в пространстве. Точно молния, вдруг вытянувшаяся в струнку. Цхарниты бросались в стороны, надеясь увернуться от парализатора, тщетно, Арнис стрелял снова и снова. Это было красиво, синие горящие молнии в сероватом воздухе, и настигая врагов, молнии эти сбивали с ног. Вскоре все цхарниты лежали без сознания.

Синтор плох тем, что выключает ненадолго (электрохлыст, и тот надежнее). Но цхарнитов осталось всего семеро. Арнис торопливо надевал им наручники, снимал и аннигилировал оружие, подтаскивал лежащих в общую кучу. Вскоре пленные зашевелились. Арнис вызвал Базу.

— У меня семеро пленных, когда сможете забрать?

— Арнис, только на точке 18. Приведешь?

Арнис прикинул, глянув на спайс — около часа ходьбы. Быстрой. А с ними быстро не пойдешь.

— Что делать, приведу. Через полтора часа ждите.

— Хорошо, высылаю ландер, — сообщил диспетчер. Арнис отключился. Подошел к группе цхарнитов.

— Встать! — крикнул он и смотрел, как пленные выполняют приказ. Раненых, вроде бы, нет...

Арнис вытащил электрохлыст, с которым, по привычке ско, не расставался. Да и неплохое оружие для ближнего боя. Передвинул регулятор на малую мощность — так, чтобы не отключать противника током, а лишь ударить чувствительно.

— Шансов у вас нет, — сказал Арнис, — я сохраняю вам жизнь. Если будете вести себя спокойно. Идите вперед, при попытке побега стреляю без предупреждения.

Цхарниты растянулись в цепь. Арнис шел сбоку и разглядывал их. Разные, очень разные. Трое — молодые парни. Таким, наверное, Ландзо был, когда бежал отсюда. Молодые, все со светлыми волосами, коротко стриженными. Все с бородами разной длины — ну да, какие бритвы в горах. Один, видимо, их командир (он шел впереди) — бодрый, крепкий пожилой мужчина, с совершенно лысой головой, но тоже бородатый при этом. Каким-то чутьем Арнис угадал в нем служителя Цхарна, старвоса. Ощущалось это по нему. Можно проверить старвоса на зависимость, но наверняка ее нет. Все цхарниты служили сагону добровольно. Да и сагона-то нет уже.

Они теперь просто свою Родину защищают. Свои идеи, свой образ жизни...

Еще трое были средних лет, один из них непохож на других — маленький, черноволосый. Другой расы. У них здесь разные расы, этот, похоже, с южного архипелага.

Все цхарниты были одеты в обычную серо-зеленую форму лервенской армии. Временами цепь слишком растягивалась, Арнис покрикивал на пленных, как пастух на овец, пару раз даже хлыстом щелкнул. Не касаясь никого из людей, так, для устрашения. Лишь бы шли смирно и не рассеивались.

Один раз пришлось пройти по узкой тропке над обрывом, Арнис пустил старвоса вперед, сам шел замыкающим. Вдруг один из молодых резко согнулся, присел и — покатился вниз...

Обрыв не был отвесным, но очень крутым. Боже мой, верная смерть... Нет, шансы есть у него. Он может уйти. Цхарнит быстро перекатывался, сгруппировавшись — побьется, но до низа дойдет живым... Арнис взглядом прицелился и с плеча выпустил тонкий, жалящий луч.

Цхарнит закричал...

Тело его сразу обмякло, почернело, и покатилось вниз, как мешок с песком. Тотчас кто-то закричал тонко, а кто-то стал сыпать ругательствами, Арнис крикнул, перекрывая гам.

— Вперед! Убью!

Едва миновали опасное место, он собрал пленных в кучу и сказал.

— Я предупреждал. Попытка побега... Идите вперед!

Шесть пар глаз смотрели на него, не отрываясь. Старвос вдруг шагнул вперед. Глаза горели ненавистью.

— Стреляй! Гад. Цхарниты не сдаются.

Арнис поднял электрохлыст.

— Иди вперед, — сказал он тихо и угрожающе.

Старвос не двигался. Арнис хлестнул его так, чтобы основная часть уДара пришлась по лицу. Не защищенному одеждой, хоть и одежда мало защищает от уДара током. Старвос не выдержал, вскрикнул. Лицо пересекла кровавая тонкая полоска.

Арнис вдруг вспомнил это ощущение — действительно, невыносимо больно. Он хлестнул второй раз. Пленный не мог даже руками лицо закрыть, руки скованы. Но он отвернулся, и однако все равно вскрикнул от боли, тело снова вздрогнуло от электричества, хлыст попал по уху.

— Вперед! — приказал Арнис. Старвос, втянув голову в плечи, зашагал вперед. Арнис ударил для острастки еще пару особо упертых цхарнитов. Бунт надо давить в зародыше. Идти еще далеко.

Цхарниты понуро зашагали дальше.

— Айкар!

Арнис замер на месте. Он еще не чуял дэггера.

— Стой! — приказал он. Группа остановилась.

Айкар... как только не называют склизких. Уйгаран, хронги, трогги... Везде по-разному. На лервени — Айкар. Арнис посмотрел на пленных — те тряслись мелкой дрожью.

Ясно, дэггер — дикий. Его хозяев перебили, или он с самого начала был сам по себе. Взять и вот так начать управлять биороботом — практически невозможно. Очень трудно. Если бы старвос мог взять его на себя — Арнису каюк.

Но старвос трясется не меньше остальных. Хоть и старается не показывать этого. Ага, вот оно! Сердца коснулась черная мрачная волна, похожая на инфразвук. Ну уж нет... бойца ДС тебе не взять.

Арнис уже видел черную точку над скалами. Дэггер приближался. Эх, собаки нет...

Двое цхарнитов уже лежали, уткнувшись лицом в землю. Нет, так не пойдет, здесь место открытое. Арнис быстро огляделся.

— В укрытие! — крикнул он, — за скалу, быстро! Встать!

Цхарниты не заставили себя просить дважды, а двоих, потерявших контроль над собой, Арнис поднял пинками и электрохлыстом, загнал за скальный выступ. Приказал пленным лежать и не шевелиться, а сам вышел навстречу приближающемуся чудовищу.

И ракетомета нет нормального. Только нашлемный, обычный «Симс», спикулы тоже обычные. Ну что ж, и они могут оказаться смертельными для дэггера. Посмотрим... Жаль, что лицевой щиток поврежден.

На миг захотелось уйти... можно ведь еще. Махнуть на скарте, выжав максимальную скорость, за скальную гряду. Дэггер, возможно, не будет преследовать, для него есть пища — шестеро беспомощных людей за камнями.

Арнис стоял, чуть расставив ноги, внимательно глядя на приближающееся чудовище. Активировал искажающее поле. Убрал на место втянувшийся электрохлыст. Едва компьютер бикра поймал дэггера в прицел, Арнис выстрелил. И в тот же миг его настиг ранее выпущенный плевок дэггера. Арнис отскочил в сторону, упал на колено, продолжая стрелять (и залечь-то нельзя...) Он зажал зубами кислородный шланг, зажмурил глаза, очень хотелось кричать, казалось, огонь уже касался лица, хотя поле еще действовало... Дэггер поливал его огнем. Арнис вскочил на скарт, взмыл вверх, едва жар прекратился, открыл глаза на мгновение, сориентировался... Дэггер висел на одной высоте с ним... и намеревался как раз накрыть огнем пленных, залегших за скалой. Черта с два, гад! — со злостью подумал Арнис. Он чуть повернул скарт и понесся на дэггера, одновременно вскидывая ручной аннигилятор... безумие, но это единственный шанс. Мои спикулы ему, что комары... Черта с два, это мои враги, но это люди — а ты чудовище, и я тебе их не отдам. Это ведь люди!

Воздух вокруг горел, и Арнис снова не видел ничего, его спасал лишь загубник да остатки полевой защиты, он дышал чистым кислородом из запасов бикра, и вот уже страшная морщинистая шкура — рядом, и аннигилятор вот-вот коснется ее... дэггер вдруг прогнулся, образовав перед Арнисом словно пещерку, приглашающую влететь... коснуться...

Ну нет! Арнис взмыл вверх. И прямо перед ним оказался неизъяснимо мерзкий страшный Глаз. Задыхаясь от ужаса и отвращения, Арнис ударил в Глаз аннигилятором. Активировал оружие.

Дэггер завис на мгновение, перестав стрелять. Ослепление — это хорошо... Арнис углубил успех, ударив лучами в зияющую дыру.

Но слишком уж близко он оказался к чудовищу. Дэггер весь содрогнулся конвульсивно, Арнису показалось — гора рушится на него... еще секунда — и гора обрушилась, страшный удар смял и сдавил его голову, и когда Арнис падал на землю в черных ошметках и жиже, гасящей огонь, он был уже без сознания...

— Арнис? Ты слышишь меня? Да? Все хорошо. Все хорошо, родной.

Бледное лицо Иль появляется откуда-то и потом исчезает. Во тьме мерцают золотистые и фиалковые просверки. Как молнии. Не больно. Голова кажется надутым воздушным шаром, и шар этот колышется на ветру.

Пустой. Легкий.

Потом снова нырок наружу, из темноты, и новое лицо, незнакомое. Женское.

— Арнис? Ты слышишь? Закрой глаза, если слышишь. Ну слава Богу! Все хорошо, милый, будем выздоравливать.

Слова уплывают куда-то, исчезают, растворяются в странном шуме. Шум заполняет голову. К нему так хочется прислушаться, различить что-нибудь в этом гудении... похоже на морской прибой. И все снова гаснет.

И опять то же самое незнакомое лицо. На этот раз все гораздо яснее и четче. Вдруг приходят воспоминания... осознание... где Иль?!

Надо спросить. Как трудно шевелить губами... и звук почему-то не рождается. Очень трудно... из скованной гортани выходит хрип.

— Иль...гет?

— Она там, на материке. На Анзоре, — объясняет незнакомка, — война еще идет. Ты на орбите, Арнис, на базе. Ильгет жива, не беспокойся, все хорошо. Ты пить хочешь?

Женщина поит его из трубочки. Понятно. Ильгет должна оставаться там. Ведь акция еще не закончена. Все в порядке. Арнис с усилием вспоминает о том, что предшествовало этому черному провалу.

— Что... случилось?

— Ты не помнишь, Арнис? Ты дрался с дэггером. Прикрыл пленных лервенцев. Ничего не помнишь?

— Помню. Цхарниты...

— Их забрали. Все в порядке. Ты молодец. Мы контролировали ситуацию с орбиты, и забрали тебя и пленных. Они сейчас в лервенском изоляторе.

— Что... у меня?

— У тебя? Дэггер тебя здорово помял, ну и ожоги. Но ничего, жить будешь. Поспи еще, Арнис... поспи.

Через некоторое время рядом появилась Иль. Теперь она не отходила от Арниса, ухаживала за ним, спала рядом в медотсеке, на запасной койке. Скультер уже летел на Квирин.

Восстановление шло медленно. У Арниса был сломан позвоночник, а это всегда серьезно. Остальное — тяжелые ожоги, раны — заживало постепенно. Врач, Сириэла Кан, работала с раненым всерьез, и к моменту возвращения на Квирин позвонки были уже восстановлены. Но Арнису предстояло какое-то время полежать в больнице.

Каждый день в медотсеке собиралась компания — двое, трое, а то и весь 505й отряд.

Кроме Арниса, двух погибших собак и Атланты, никто серьезно не пострадал. Поэтому настроение у всех было скорее приподнятым. Да и на Анзоре ситуация стабилизировалась. Теперь уже справятся одни восстановители, и новая лервенская армия проходила переобучение. Дэггеров на планете не осталось. ДС выполнила свою задачу. На самом деле Анзора давно уже беспокоила всех, все знали, что рано или поздно придется воевать там, и теперь словно заноза из сердца выскочила...

Казалось даже, что наступил мир. Что война навсегда окончена. Все знали, что это иллюзия, но уж очень она была приятной.

Из космопорта Арниса сразу перевезли в больницу. Он чувствовал себя уже неплохо, но вставать пока не мог. С этого момента Ильгет каждый свой час распределяла между больницей (где проводила все ночи) и домом. Четверо детей, иногда казалось, буквально разрывали ее на части. Ильгет ощущала свою вину перед малышами (особенно Дарой — даже на Квирине не принято оставлять таких маленьких детей без матери), и всячески старалась теперь восполнить свое отсутствие. Да и соскучилась по детям. Вечером читать книжку вслух, усевшись с малышами на диван, слушая их теплое сопение. Днем гулять с ними и с собакой по Набережной, разговаривая обо всем на свете, смеясь, покупая мороженое в автоматах. Купаться, используя последние теплые деньки, в остывающем синевато-сизом море.

Она почти не оставляла детей с кем-то, не отдавала их в Группу, лишь когда приходила Белла (иногда Ниро, и пару раз пришла Мари, жена Гэсса) — Ильгет мчалась в больницу к Арнису. Лишь через две недели, целыми днями занимаясь восстановительной гимнастикой, он начал вставать. Повязки сняли раньше. Кожу пересадили на место сожженной (собственную, клонированную), но пока еще оставались хорошо заметные шрамы. Лицо — как печеное яблоко. Но это ведь должно пройти... может быть, не сразу, может, понадобится полгода, год. Лицо Арниса станет прежним. Да если бы и не стало, думала Ильгет и смотрела в его лицо. Какая разница, как он выглядит... Он — мой, любимый, единственный. Даже не так. Он — это и есть я. Мы — одно целое. А лицо это — такая мелочь...

Арнис спал. Еще и семи часов нет. Ильгет встала пораньше, душ приняла, привела себя в порядок. Сегодня суббота, Белла собиралась прийти с детьми. В школу они не идут сегодня. Можно будет весь день провести с ними. У Анри занятия в театре, ну а мы можем сходить, например, в галерею Рендо, там сейчас выставка Солло, а он реалист, детям понравится. Ильгет сосредоточенно планировала свой день с детьми. И вдруг увидела, что Арнис открыл глаза и едва заметно улыбается изуродованными губами.

Ильгет улыбнулась в ответ.

— Доброе утро, моя радость, — сказала она, подняла ладонь Арниса к губам, поцеловала.

— Доброе утро, Иль, — Арнис говорил тихо. Голос еще не восстановился полностью.

— Давай умываться, да? — Ильгет поменяла туалетную прокладку, прикатила столик, сосредоточенно занялась мытьем. Потом убрала все, подтянула Арниса на кровати повыше.

— Ну что... будешь сейчас упражнения делать?

— Придется, — вздохнул Арнис.

— Включить экран? Или так помнишь?

— Помню.

Ильгет села рядом и смотрела молча, как Арнис занимается гимнастикой. Движения причиняли ему боль, он кривил лицо, скрипел зубами, жмурил глаза. Ильгет впилась пальцами в раму кровати, переживая вместе с Арнисом каждое движение.

Наконец все кончилось. Арнис лежал несколько минут, отдыхая. Ильгет поцеловала его в губы, в лицо — печеное, сморщенное яблоко.

— Поесть хочешь? — тихо спросила она.

— Ага.

Ильгет принесла сиккаргу с ягодами, ветчину, салат. Кормила Арниса с ложечки, руки тоже были сожжены, и функции еще не восстановились. Сразу после завтрака пришла Сириэла — она вообще-то работала только в космосе, но чтобы не разрывать процесс восстановления Арниса на разные этапы, взяла раненого и здесь на себя.

Тем более, что ухаживать за ним не нужно — все сделают родственники. Сириэла выполняла лишь узкоспециальные функции.

— Ну как жизнь, победитель дэггеров?

— Хорошо, — прошептал Арнис.

— Давай посмотрим, что у нас сегодня почки скажут, — Сириэла настроила сканер. Занялась обследованием, внимательно глядя на экран. Ильгет больше интересовало лицо врача. Сириэла то хмурилась, покусывая губы, то сосредоточенно замирала, вглядываясь в понятные только ей разводы на экране.

Потом она откинула одеяло, провела обычный осмотр, проверила, как работают суставы.

— Все хорошо, — объявила наконец Сириэла, — гимнастику продолжаем, и вводим комплекс В для рук.

— Уже В, — недовольно сказал Арнис.

— А что, с трудом справляешься? Ничего, терпи, солдат — а что же делать? На волю хочешь — работай. Так у тебя все хорошо... биохимия твоя мне уже нравится. Иммунная система на высоте.

Она поднялась. Посмотрела на Ильгет и глазами показала в сторону коридора. Ильгет утвердительно качнула головой.

Сириэла нагнулась к раненому, слегка погладила его по голове, еще закрытой повязками.

— Ну все, друг... поправляйся. В случае чего — звоните.

Она вышла, Ильгет, бросив взгляд на Арниса, двинулась за ней. В коридоре Сириэла остановилась, повернулась к ней, держа руки по-мальчишечьи в карманах.

— Ильгет, что у него в психологическом плане? Депрессии нет?

— Вы знаете, все как-то очень хорошо стало, — сказала Ильгет, — я даже удивляюсь.

— Хорошо? — Сириэла сощурилась, — я бы не сказала...

— Вы просто не знали, что было раньше. Вот до этой акции — да, была депрессия. Да и на Анзоре... а сейчас — мне кажется, он стал прежним. Ну может быть, вы правы, он не такой уж жизнерадостный. Да ведь он еще очень болен. Но... у меня такое ощущение, что ему лучше.

Сириэла слегка пожала плечами.

— Тебе виднее, Иль. Может быть, все-таки вызвать психотерапевта... ведь это, в общем-то нонсенс, лечить человека после встречи с дэггером, и никакой психокоррекции.

— Ну... почему бы и не вызвать? — согласилась Ильгет, — хуже ведь от этого не будет.

Сириэла кивнула.

— Иль, только наблюдай за ним внимательно. Сейчас многое зависит от его психического состояния. Если будет страдать, выздоровление надолго затянется. И посетители пусть не сидят подолгу, это просто кошмар какой-то, ему же покой нужен время от времени.

— Хорошо, — согласилась Ильгет, — только как их выставишь... И потом, ему так лучше. Он вчера даже смеялся. Я уже полгода не слышала, как он смеется. Нет, больше даже.

Она вернулась в палату. Арнис снова занимался гимнастикой. Минут через десять он закончил комплекс, отдышался, посмотрел на Ильгет.

— Опять мне косточки перемывали?

— Ну а как же? — ответила Ильгет весело, — надо же нам было посплетничать... по-женски так, знаешь...

Она села рядом с Арнисом.

— Иль, ты сама-то ела уже?

— А... да знаешь, я дома поем. Успеется. Родной мой, — улыбнулась Ильгет, — хочешь почитать что-нибудь? Или фильм тебе поставить?

— Нет, Иль. Просто посиди тут, ладно? Я с тобой хочу... А то ведь ты скоро уйдешь, вот тогда и почитаю.

— Ну, к тебе ведь мама придет.

— Ну мама — это хорошо, но я с тобой хочу.

— Ладно, — Ильгет пересела прямо на кровать, взяла в свои руки беспомощные, малоподвижные кисти Арниса, стянутые рубцами пальцы.

— Я посижу вот так с тобой, родной. Сколько ты хочешь... Я ведь люблю тебя. Ты даже не представляешь, как я люблю тебя.

— Представляю, Иль, — прошептал он, — потому что я тоже люблю тебя.

— Кажется, это можно до бесконечности говорить, правда? И сидеть вот так до бесконечности.

— А может, это и есть бесконечность? Может, и времени-то уже никакого нет? — спросил Арнис.

Она нагнулась к нему, покрыла поцелуями лицо.

— У тебя глаза очень красивые.

— Я как раз тебе это же хотел сказать. Но у тебя и все лицо очень красивое. Я вот смотрю на тебя — как на шедевр... можно всю жизнь смотреть и не отрываться.

Они смотрели друг на друга. Серые, чистые, как осеннее небо глаза — в глаза тепло-карие, янтарные, горящие внутренним темным огнем.

Дверь скрипнула, Ильгет обернулась. В дверях стояла Белла, окруженная выводком детей.

Их детей.

Старшие бывали здесь частенько. А вот малышек привели всего второй раз. Первый — Арнис спал тогда после операции, дочки с ним не смогли и поговорить. Ильгет показалось, что Арли сильно испугал вид отца, лицо его, затянутое повязками. И что девочка постаралась скрыть этот испуг, словно сама его стыдясь. А вот Дара отнеслась ко всему с абсолютным спокойствием.

Как Арли воспримет лицо Арниса БЕЗ повязок? Ильгет вдруг испугалась, но менять что-либо было поздно.

Анри и Лайна подбежали первыми. Мальчик вскарабкался прямо на кровать. Арнис, улыбаясь, смотрел в лицо Андорина. Сына. Как ни крути — теперь ведь у нас есть сын.

Пусть даже он нас и не называет мамой и папой...

Дети, преодолев момент смущения, затрещали наперебой. Ильгет взяла на руки Дару, сразу бросившуюся к ней. Посмотрела на Арли, замершую в отдалении.

Белла наклонилась к девочке, что-то ей прошептала.

— Папа болеет, — сказала Дара. Ильгет поцеловала ее в прохладную атласную щечку.

— Да, маленькая, папа болеет.

— Дара тоже... Дара тоже, — малышка стала закатывать штанину, продемонстрировала ссадину на коленке, — бо-бо! — пожаловалась она.

— А у нас уже планер готов, — рассказывал Анри с гордостью, — фюзеляж мы сделали такой желтый, и на нем дракон, потому что у нас ведь «Огненный дракон» команда...

— Здорово! А конструкцию вам дали? — деловито спросил Арнис.

— Да... только, наверное, летать будет Сим, он здорово летает, — с обидой сказал мальчик, — но нам всем дадут сначала.

— Арнис... Арнис... — Лайна, чтобы привлечь к себе внимание, осторожно похлопывала его по плечу. Когда Арнис посмотрел на нее, девочка сказала с гордостью:

— Анри на той неделе перейдет в шестую группу по математике.

— О, здорово! Математика у тебя идет, как я вижу, — обрадовался Арнис, — Лайна, а как у тебя с лошадками?

Лайна училась вольтижировке.

— Я буду участвовать в осеннем Большом Танце, — сказала она с гордостью. Арнис кивнул.

— Значит, уже хорошо получается?

— Ну не очень, — самокритично сказала Лайна, — я же не солировать буду.

— Ничего, все еще впереди. Научишься.

— А у нас новая кобыла, — по-деловому рассказала девочка, — Тамика, ее привезли с Северного. Она каурая, и у нее такие уши смешные! Как у зайца. У нее будет жеребеночек скоро.

Белла забрала младшенькую у Ильгет. Арли робко подошла к отцу, встала сбоку, внимательно глядя в его лицо. Арнис ласково посмотрел на нее. Хотел улыбнуться, но подумал, что улыбка может напугать девочку еще больше.

— Привет, Арли.

— Привет, — прошептала малышка.

— Ну что, страшный я стал?

Арли покачала головой.

— Правильно, — сказал Арнис, — это у меня просто сверху кожа такая. Знаешь, как у короля-лягушки. Потом я превращусь обратно и стану красивым.

Лицо девочки слегка оживилось.

— Папа, — сказала она шепотом, — а кто тебе это сделал?

— Это такое страшилище, робот такой, называется дэггер. Но я его убил.

— Тебе больно было? — спросила Арли.

— Нет, — ответил Арнис, — я ничего не чувствовал. Когда дерешься, то ведь не чувствуешь, что больно. А потом, когда он уже умирал, и меня ударил, я сразу сознание потерял. Это как будто засыпаешь сразу, и все.

Арли кивнула, будто с каким-то облегчением. Белла сказала громко, перекрывая галдеж.

— Ну все, Иль, забирай этих бандитов, иди... А то мы сейчас замучаем человека окончательно.

— Дети, — скомандовала Ильгет, — слезайте с отца, сейчас домой пойдем. Ботинки свои надевайте!

Она подошла к Арнису, поцеловала его, попрощалась. Вышла со своим выводком в коридор. Сквозь прозрачное до невидимости окно светилось бледно-синее предосеннее небо.

День обещал быть чудесным.

Ильгет пообещала детям верховую прогулку по лесу. Но для начала — домой...

Все-таки тесновата у нас квартира, в который раз подумала Ильгет, глядя на раскиданные в холле игрушки. Дэцин обещал хорошую премию... надо будет поговорить с Арнисом насчет жилья. А может быть, купить свое собственное? Все-таки дети...

Премия-то хорошая, но на нее еще и жить надо. Неопределенно долго. Да... и тут проблемы. Ладно, неважно это все.

— Дети, вы завтракали?

— Да! — завопили старшие. Но тут же выяснилось, что все они уже снова хотят есть. Ильгет отправилась на кухню. Разложила по вазочкам сиккаргу, помыла ягоды из собственного садика, для Анри сделала его любимый рыбный паштет.

Едва дети расселись за стол, раздался звонок. Ильгет под громкие предположения Анри и Лайны о том, кто это звонит, включила шаровой экран циллоса.

— Айре... — сказала она озадаченно, увидев Иволгу. Подруга почему-то не любила никакие технические средства коммуникации и звонила крайне редко.

— Айре, птица. Ну что, — сказала Иволга, улыбаясь (опять же, непривычно как-то), — банкет будешь устраивать?

— В честь чего? — удивилась Ильгет, — Арнис вроде пока не того... Еще недели две пролежит.

— Ну ладно, ладно... в гробу я видела таких скромниц. Уж не выпендривайся. Знаменитость!

— Ты про что? Да тихо вы! — прикрикнула на детей Ильгет.

— Так ты что... новости вообще не смотришь?

— Ну а когда мне, Иволга? Я только из больницы. А что случилось-то?

— Ладно. Смотри сама. Только учти, что я тебя уже поздравляю.

Иволга, таинственно улыбаясь, исчезла с экрана.

— А что тетя Иволга сказала? — стала допытываться Лайна. Ильгет озадаченно покрутила головой.

— Если б я знала... к чему бы это... новости, — она собралась было отдать команду, но тут снова раздался звонок. Это была Магда.

— Иль! — воскликнула она, улыбаясь безудержно, — я так и знала, честное слово! Я тебя поздравляю! Ты даже не представляешь, как я рада! И горжусь... вот сейчас всем рассказываю вокруг, что я с тобой знакома.

— Подожди, — сказала Ильгет, — я что-то ничего не понимаю... а что случилось-то?

— Ну ладно, Иль... все-таки это приятно, верно? Ты шути, сколько угодно, но согласись, ведь все равно приятно? А я знала, что так и будет. Когда я еще только отрывки из твоего романа читала, было такое предчувствие...

— Ну подожди! — взмолилась Ильгет, — я ничего не понимаю... роман? Мой роман?

— Так ты что, правда ничего не знаешь? — поразилась Магда.

— Не-ет...

— И что вчера итоговая конференция была — не знаешь?

— Ну, Магда... я же сейчас не работаю в СИ. И не слежу... мне не до того сейчас. И что — кто выиграл в этом году?

— Да ты же и выиграла...

Вилка выпала из пальцев Ильгет. Несколько секунд она, раскрыв рот, смотрела на подругу. Арли в это время дергала ее за рукав и монотонно повторяла «мама... мама... мама».

— Сейчас, Арли... ты что, Магда, это серьезно? Я в пятерке?

— Да ты не только в пятерке, ты первая!

— Ой... подожди, я тебе перезвоню. Что, Арли?

Магда отключилась. Арли начала говорить о том, что в садик залетела стрекоза с большими крыльями, и что ее надо немедленно поймать.

— Не надо ее ловить, Арли, пусть живет... подождите, дети! — Ильгет выбрала в циллосе новости.

Да...

— Мама, это ты! — завопила Арли. Дети вылезли из-за стола и возбужденно запрыгали. Ильгет, совершенно ничего не понимая, смотрела на свое собственное изображение... Все-таки страшненькая рожа у меня. Бледная такая, как поганка, острая.

Кажется, это похоже на правду. Роман Ильгет «Время идущих» занял первое место в общепланетном рейтинге.

Ильгет в первое время не нравилась рейтинговая система, существующая на Квирине, все это казалось не вполне справедливым. Но со временем она привыкла и даже поняла, что устройство это логично.

Все дело в том, что на Квирине не было профессиональных писателей (как, впрочем, и профессиональных художников, музыкантов, журналистов, кутюрье...) Но писали прозу или стихи очень и очень многие, практически, по статистике, каждый третий квиринец.

Это вполне естественно для общества интеллектуалов, где у всех детей с раннего детства развивают творческие способности, умение выразить себя, умение владеть словом.

Конечно, пишут все в разной степени. Кто-то — 2-3 рассказа в год. Кто-то лишь публицистику изредка. А для кого-то писательство — зов души, работа на износ, без выходных, пронизывающая всю жизнь. Призвание.

И, что еще усложняет ситуацию, степень таланта у всех также разная. Да и невозможно вынести объективное суждение о чьем-то таланте. Сегодня что-то считается посредственным, завтра гениальным. Еще чаще бывает наоборот.

На Ярне, где выросла Ильгет, вопрос этот — кому из пишущих стать профессионалом — разрешался простым рыночным путем. То есть те, кто умение писать и трудоспособность сочетал с предпринимательской жилкой, умудрялись пробиться, свои произведения напечатать, создать рекламу и спрос, таким образом зарабатывали на жизнь любимым делом.

На Квирине же профессионалов просто не было. Точнее, были — но крайне мало.

И определялись они рейтинговым путем. Каждый год подводились итоги читательского рейтинга. То есть произведение выставлялось в сеть, в соответствующий подраздел, его рекламировали, читали, о нем писали аннотации и обзоры. Потом за определенный промежуток времени подсчитывалось количество читателей — реальных, не просто тех, кто случайно заглянул, а прочитавших и оставивших в сети метку о прочтении (распечатке на микропленку). Учитывалась и читательская оценка (была и такая возможность), и количество комментариев, и их содержание.

Наконец, учитывался объем произведения. То есть в итоговом рейтинге участвовали только вещи определенного объема. Если рассказы — то только сборник рассказов. Или один роман. Или большой сборник стихов. А вот по жанрам никаких подразделений не было. Учитывались только качество произведения и его популярность, а не то, в каком жанре оно было написано.

Хотя, как известно, самый популярный и любимый на Квирине жанр — это моделирование (научное, социальное, мистическое, психологическое), то, что на Ярне называлось фантастикой и относилось к литературе второго сорта. Однако самый презираемый банальный реализм мог оказаться на верхушке рейтинга, если произведение того стоило.

Машина выделяла от 5 до 20 произведений определенного объема, набравших за известное время наибольшее количество читателей, отзывов, наилучшие оценки. Окончательное решение о победе в рейтинге принимала Итоговая Конференция СИ.

Выигрывала «пятерка» — пять писателей, и выигрыш этот означал не только утеху честолюбия. Лидеры рейтинга получали денежную премию от государства — по сути, оплату своего литературного труда. Причем эта премия была очень большой, и позволяла какое-то время не работать нигде и заниматься только творчеством. Для лидера рейтинга — лет пять, для десятого места — полгода.

Обычно те, кто ощущал писательство как главное призвание, делали своей основной профессией — для заработка — нечто, не требующее больших затрат времени, сил, интеллекта. Такими профессиями были, например, многие эстарговские... Курьеры, пилоты пассажирского и грузового транспорта, бортинженеры и прочая обслуга на транспорте, дежурные наблюдатели баз, и так далее, и тому подобное. Даже напряженная работа спасателей или ско оставляла довольно много времени и в самих патрулях — рутинный полет по обычным трассам не требовал большого внимания, и в довольно больших отпусках на Квирине (четыре месяца работы — четыре отдыха).

Таким образом времени для творчества всегда оставалось достаточно.

Существовали и наземные профессии, оставлявшие немало свободного времени — те же биоинженеры, например.

Само собой разумеется, такие же рейтинги существовали и для певцов, актеров, режиссеров, художников, композиторов — определяя тех из них, кому предстоит заниматься делом профессионально.

Для тех, кто не попадал в рейтинг, не было никаких оснований считать себя неполноценными. Ведь популярность — в конце концов, далеко не единственный критерий таланта. Поэтому «непрофессиональные» писатели были вполне счастливы, занимаясь творчеством в свободное время и вынося плоды на суд в свободную Сеть.

Так довольно долго жила Ильгет.

Даже более того, жизнь ее на Квирине была настолько напряженной, что никогда не оставалось времени на окололитературные какие-то размышления или действия. Ильгет не участвовала ни в каких литературных клубах, никогда не задумывалась над конкурсами и рейтингами, не таила честолюбивых мечтаний... ей писать-то было некогда. Она по сути вырывала у жизни каждую возможность немного позаниматься творчеством (с Арнисом это стало почему-то гораздо легче!) Нет, кто-кто, а Ильгет меньше всего думала о возможности попасть когда-нибудь в жизни хоть в «пятерку»... да что там, хоть в «десятку» или «двадцатку» — не получивших денежной премии, но почетных лидеров.

Арнис, выслушав Ильгет, прикрыл глаза.

На лице его разлилась безудержная, счастливая улыбка.

— Я знал, — выдохнул он наконец. Глаза его светились. Ильгет улыбнулась в ответ... так странно... кажется, он радуется больше, чем она сама.

— Этот твой роман... я чувствовал — это что-то совершенно особое. Знаешь... он войдет в историю Квирина. Он очень надолго. Не только для сегодняшнего дня.

— Ну все, хватит, — сказала Ильгет, — меня уже и так хвалят, хвалят... скоро зазнаюсь. И вот что интересно — ведь до победы это был тот же самый роман. Но его так не хвалили, а многие, так и критиковали. А сейчас... Хотя это не про тебя, — тут же поправилась она, — ты-то всегда был в восторге. А вообще — это тебе надо спасибо сказать. Ну, он тебе и посвящен... Но по-хорошему, я писала это все для тебя. Это все, что я тебе хочу сказать. Рассказать.

— Иль, — вздохнул Арнис, — я знаю, ты любишь меня... только зря, наверное. Я часто жалел... в последнее время... что так получилось. Ты видишь во мне только хорошее, видишь меня с хорошей стороны, а ведь я не такой, я страшный... я сам себе страшен. Я даже не просто монстр, каким меня лервенцы видели. Если бы я был садистом, ну ладно, все люди грешны... так ведь нет. Я холодный, рассуждающий монстр. А ты... ты — сама любовь. Само совершенство. Это просто несправедливо, по-хорошему, что ты со мной...

— Арнис! — вскрикнула Ильгет, взяла его руки в свои, прижала к груди, в глазах ее блеснула влага, — перестань! Как ты можешь такое говорить о себе... На тебе просто крест — больше, чем у меня, больше, может, чем у всех нас. Ты все время... по тропинке над пропастью идешь. Чуть качнешься — побольше доброты, слабости — упадешь в одну сторону. Больше жестокости, чем нужно — в другую сторону упадешь. Но ведь ты же не падаешь! Ты удерживаешься... нельзя на войне быть чистым и добреньким. Но и зверем нельзя быть, надо человеком оставаться. Так ведь ты остаешься! Господи, Арнис... а ты еще говоришь обо мне — да я дитя по сравнению с тобой. Я и жизни-то не знаю... Мне легко быть добренькой, так я разве добрая, как бы не так... я-то уж о себе много чего знаю. А ты... нет, Арнис, это я недостойна рядом с тобой быть.

— Ну успокойся, Иль, — сказал Арнис, — и прости... я о твоем романе хотел, а получилось, опять на ту же тему. Прости, ведь праздник же... Как жаль, что мне еще лежать надо! Слушай, а давай ребят сюда пригласим, а? И устроим предварительный вечер для избранных... а потом уже по-настоящему отметим.

— Хорошая мысль... насчет предварительного вечера, — согласилась Ильгет, — но вообще-то мне сейчас покоя не дадут. Ужас. Во-первых, поздравлениями замучили, у меня, оказывается, пол-Коринты знакомых, я и не знала. Во-вторых, уже три приглашения. Послезавтра торжественный литературный вечер, вручений премий... Потом два моих личных авторских вечера. И это, говорят, еще не все! С ума сойти... и кто только на все эти вечера ходит? Я вот даже не подозревала о том, что такое бывает. И как я туда без тебя пойду — не представляю.

— Ну, Иль... не съедят же тебя там! Не к дэггеру же в пасть...

— Все равно, Арнис. Ты пойми, когда тебя рядом нет — я сквозняк ощущаю. Ладно еще дома, там дети, и вообще там все тобой пахнет. А где-то совсем в чужом месте...

Вечернее платье из бордового бархата, фанки на шее поверх цепочки крестика, волосы пришлось подкрасить, омолаживать некогда, а седых уже опять слишком много.

У Ильгет были опасения, что в зале сразу накинется толпа искателей автографов и просто поклонников. Но похоже, они не оправдывались. Никто не обращал внимания на Ильгет. Несколько странно — ведь портреты ее были вывешены в сети, в Новостях, ее даже просто на Набережной стали узнавать. Но и слава Богу!

Ильгет вовсе не хотелось никакой популярности. Единственное, что ее радовало — это положенные деньги, вот они были очень кстати. А то, что никто не узнает — и замечательно.

Можно спокойно осмотреться. Ильгет приткнулась в уголке зала и с любопытством наблюдала за происходящим.

Зал был огромным, потолок, как дома в гостиной — прозрачный, очень высоко, казалось, что его и нет вовсе, и над головой — звездное небо с мерцающими неподвижными огоньками звезд, и разноцветными, летящими — кораблей. Монументальные стены светлого мрамора просверкивали хрустальными полосами панелей освещения. Повсюду в зале стояли столики, кресла и диваны — беспорядочно, и почти все уже было занято галдящими литераторами и любителями литературы. Впереди, в туманной дали высилась эстрада, отделенная от зала рядом пологих ступенек, что-то вроде неясного, высокого Олимпа, и там, где-то за столом, покрытым красным бархатом, восседали боги, готовые милостиво пролить дары на достойных...

Богов Ильгет видела смутно — какие-то дяди и тети, совершенно ей незнакомые. Хороших писателей Ильгет знала в лицо, в сети мелькали их портреты. Ярких критиков — тоже. Интересно, почему именно вот эти люди сидят там за столом, в выси, и они же распределяют призы... впрочем, они не распределяют, лишь выдают, не надо об этом забывать.

Над каждым столиком висел небольшой шар, в котором можно было видеть эстраду и происходящее на ней в желаемом ракурсе с любым увеличением.

Где-то негромко звучало простое фортепиано. Его не слушали. Повсюду велись жаркие беседы... правда, в основном не на литературные темы. Справа от Ильгет коренастый мужчина рассказывал о способах ловли тунца на приманку, несколько коллег жадно внимали ему. Слева за столиком сидела компания, где царила яркая зеленоглазая женщина с очень красивыми обнаженными белыми плечами. Время от времени женщина изрекала что-нибудь, и вся компания оживлялась, то хохоча, то начиная обсуждать очередное высказывание.

Ильгет покосилась на своих двух соседок, обе были чем-то похожи, в черных вечерних платьях, с короткими прическами. Обсуждали какого-то Радуя и его личные качества. Ильгет не стала вслушиваться. Вдруг от столика донеслось.

— А эта первая премия... как обухом по голове... никому не известная, как бишь ее...

— Ильгет Кейнс, — подсказал кто-то услужливый.

— Да, кажется, — продолжала красавица, — я даже не знаю, кто она? Первый раз эту фамилию слышу. И вы знаете... давайте откровенно... я этот роман просмотрела — надо знать все же. Очень простая вещь. Стиль настолько прост, что его не видно. Сюжет примитивен. Словом, этакая лубочная феерия, еще и христианством приправленная, безвкусица полная...

Ильгет прикусила губу. И чего тебе так обидно? — удивилась она самой себе. Дама же, между прочим, абсолютно права. Я и сама-то удивляюсь, как такая ерунда вдруг завоевала первое место...

Неважно. Главное, получить свою премию. За Анзору им обоим заплатили всего по 15 тысяч. За весь этот кошмар, за раны Арниса, ужас, смерть, грохот, постоянный риск, за того лервенца, убитого в лесном схроне...

А тут — сразу столько денег!

— Ну, господа, — говорил кто-то у столика, — мы же понимаем, как все это делается! Мы все уже давно это знаем...

А как все это делается? — молчаливо удивилась Ильгет. Может, он думает, что я по какому-то блату заняла это место?

Да ведь я здесь совершенно никого не знаю. И меня — никто. Какой может быть блат?

Да неважно все это, подумала Ильгет. Она помолилась про себя, нервное напряжение уменьшилось. Неважно. И похвалы эти несущественны — я что, ради них писала? Пусть говорят, что хотят. И уж конечно, неважна эта ругань. Может, завидуют люди... Хотя и неприятно, конечно, что такое отношение недоброжелательное.

Лучше бы я осталась сегодня с Арнисом, подумала она. Вдруг вспомнилась больничная палата, такая уютная. Полутьма. Лицо Арниса на белой подушке. Ласковый, внимательный взгляд. Сидели бы сейчас и разговаривали. Можно чаек было бы заказать.

Ильгет смотрела на лица вокруг... И вдруг одно показалось ей знакомым. Да нет, не знала она этого парня. Просто — что-то родное промелькнуло. Парень молодой еще, лет двадцати пяти, и даже непонятно что — взгляд? Уверенные, точные движения? Какая-то будто чужеродность среди всей здешней толпы? Что-то выдавало в нем эстарга. Ильгет отметила это лицо, смуглое, кареглазое, с вихрами темных волос надо лбом.

Торжество все не начиналось. А чего я сижу? — подумала Ильгет. Ведь не ужинала сегодня. Почему бы не поесть? Она подошла к свободному столику, взяла лист меню, сделала заказ. По крайней мере, если не удастся пообщаться с людьми, так хоть пожрать по-человечески. Она заказала себе и вина — для храбрости.

Вскоре официантка (здесь были люди-официанты, неслыханный шик) принесла поднос с ужином и бутылочкой красного цергинского ву. Ильгет принялась рассеянно поглощать креветки с салатом. Тем временем высокая тощая дама, завернутая в алое полотнище, вещала с эстрады томным протяжным грудным голосом.

— Дорогие друзья, я так рада видеть вас всех снова... Вы знаете, мы подготовили для вас небольшой сюрприз. Сегодня мы в первую очередь будем чествовать нашего дорогого Сокалия Дорна. На этой неделе исполняется пятьдесят лет его творческой деятельности. Поприветствуем же нашего юбиляра!

Зал дружно зааплодировал, это поразило Ильгет — на Квирине вообще не приняты аплодисменты. Нигде и никогда. Видимо, здесь, в литклубе, свои правила. На сцену вышел невысокий пожилой импозантный мужчина. Поклонился. Это, видимо, и был Сокалий Дорн. Дама начала пересказывать его биографию.

Еще раз удивило Ильгет, что никак не была упомянута профессиональная деятельность юбиляра. Такое ощущение, что он всю жизнь провел в литклубе. Дама говорила о поездках на какие-то конференции, о титулах, полученных Дорном на разных планетах. О его семейной жизни — жене и почему-то всего одной дочери. Лишь под конец дама заметила трагическим голосом:

— Все мы знаем, как сложно сочетать заработок средств для семьи с творческой деятельностью. К счастью, у нашего юбиляра — замечательная жена. Работая пространственным дизайнером, она помогала мужу в его уникальном творчестве. Без Эрилы Дорн мы не имели бы сейчас удивительных поэм, стихов и так любимых всеми нами юмористических миниатюр, которыми нас одарил юбиляр. Поблагодарим Эрилу Дорн за ее самоотверженность и любовь к мужу!

Зал снова захлопал. Ильгет из вежливости несколько раз сложила ладони.

Это — Квирин? Ей сейчас казалось, что нет... А почему, собственно — ведь вот эти люди и есть квиринцы. Они здесь живут, работают, они и есть — народ. Ильгет не отсюда, она совсем с другого мира, она чужая здесь и будет чужой. И даже прожив на Квирине много лет, она не знала и не поняла этого народа — все время существовала где-то на краю. Маргинал. По сути, все, кто меня окружает, вся ДС — это больные, ненормальные люди, живущие неестественной жизнью. Их нельзя назвать обычными квиринцами, и не случайно в ДС много эмигрантов...

Мне никогда не заслужить одобрения этих людей, подумала Ильгет, я никогда не стану среди них своей...

Сейчас бы к Арнису... Господи, сколько еще терпеть здесь, когда можно будет уже идти?

— Свободно? — Ильгет обернулась. Увидела то самое, запомнившееся лицо, кареглазого парня. Невольно улыбнулась и кивнула ему. Парень сел рядом.

— Хотите? — Ильгет подняла бутылку. Сосед обрадовался.

— А, давайте! — Ильгет разлила вино по бокалам. Со сцены что-то там еще говорили про юбиляра. Кареглазый парень поднял свой бокал.

— За тех, кто наверху, — сказал он. Ильгет кивнула. Они чокнулись и выпили.

— Летаете? — спросила Ильгет.

— Ага. Я ско. А вы?

— Военная служба.

— Ого! — парень удивленно вскинул брови, — планетарное крыло или космическое?

— Да как сказать... — Ильгет замялась, — по специальности космическое, а работаю в основном на планетах.

— Я тут первый раз, — сказал парень, — хотя и пишу, вроде, давно уже...

— Я тоже, — призналась Ильгет, — и как-то так все непривычно, да?

— А я вас увидел и сразу подумал, что вы, наверное, тоже из эстаргов. Но однако, ничего себе... служба у вас. Да, кстати, что-то молчат сейчас — говорят, ракетометы новые уже есть, четырехствольные?

— Есть, — сказала Ильгет, — «Ураган». Мне таким уже пришлось пользоваться. Ну что — вещь хорошая, конечно. Кучность огня очень высокая. Интеллект... В общем, по сравнению с той же «Молнией» это — как арбалет в сравнении с луком.

— Ну у тебя и сравнения... Ничего, что на ты?

— Ничего, конечно. Тебя как зовут?

— Мариэл. Мариэл Нэррин.

— Ого! — воскликнула Ильгет, — а я с тобой мечтала познакомиться! Мне очень нравятся твои рассказы. Такое ощущение, что ты их все сочинял в запределке. Какие-то они... не трехмерные у тебя.

Мариэл улыбнулся самодовольно.

— Я в «десятке», — сказал он скромно. Покосился на сцену и пробормотал.

— Долго они будут эту бодягу тянуть?

Седовласый юбиляр вышел на середину. Дама произнесла громко.

— А теперь мы попросим Сокалия почитать что-нибудь.

Зал взорвался бурными аплодисментами. Мариэл поморщился.

— Как в обезьяннике...

— А мне привычно, я вообще-то не с Квирина, — сказала Ильгет. Тем временем Дорн начал читать стихи. В зале установилась тишина.

— Наставление начинающим женам, — объявил он театральным голосом. Ильгет стало как-то не по себе.

Держи супруга своего в узде,(17)

будь с ним суха и холодна в постели

и, чтоб на ветер деньги не летели,

пожестче ограничивай в еде;

пускай сидит на хлебе и воде

и не выходит из дому без цели -

муж должен быть при деле и при теле,

а не болтаться неизвестно где.

Водя его на привязи короткой,

заставь проститься с куревом и водкой -

ни табака ему, ни кабака!

А если он зачахнет от неволи,

поплакав о несчастной вдовьей доле,

ищи себе другого дурака.

Губы Ильгет сложились в вежливую резиновую улыбочку. Зал снова взорвался овацией и смехом (хотя и неясно было, над чем, собственно, смеяться). Мариэл не смеялся и не аплодировал. Он разлил вино по бокалам.

— Можно, я у тебя сыра возьму?

— Ой, конечно! — Ильгет подвинула ему тарелку, — чего ж я не подумала?

— Такое дело надо запить, — сказал Мариэл озабоченно. Хлопнули еще по бокалу.

— Что-то я как альфонс пью за женский счет. Сейчас закажу. Еще ву или что-нибудь другое хочешь?

— Можно еще ву, — сказала Ильгет. С Мариэлом она чувствовала себя уютно. Так, будто рядом был Иост или Гэсс. Словом, брат. Ее неприятно резануло прочитанное стихотворение. Непонятно даже — чем. И вроде бы читала она что-то подобное, работая в СИ — но там, дома, как объект анализа — все это не волновало. А здесь эти стихи вызвали такое бурное одобрение зала. Такое чувство, что этот несчастный гениальный поэт — местная культовая фигура...

— Ну так расскажи про «Ураган». Главное — когда его в СКОНе будут выдавать?

— Ну, это я не знаю, — растерялась Ильгет, — это ты не у меня спрашивай. Собственно... не знаю. Для каких задач-то вам «Рэг» нужен? Это же жуткая вещь, в клочки разносит любую материю. В космосе он не нужен, а на планетах... вы ж так не стреляете.

Юбиляр наконец ретировался со сцены. Дама вещала что-то про «наших сегодняшних героев — лидеров рейтинга».

— Знаешь, если бы не нужно было, я бы не спрашивал. Скажем, в последнем патруле на Глостии-15...

Ильгет вдруг услышала свое имя. Посмотрела на собеседника.

— Все, Мариэл, мне пора.

— Так это... это ты, что ли — Кейнс? — поразился ско. Ильгет кивнула и пошла к эстраде.

Зал отсюда казался совсем маленьким и далеким. И там в зале сидели совсем чужие люди. Совсем чужие, но Ильгет и не видела их. Она была совершенно одна здесь, и воздух неприятно касался обнаженной шеи и рук — так хотелось ощутить сейчас на себе броневой бикр. И голос над ухом, назойливый... Что-то про ее роман... что-то про ее жизнь.

Голос очень громкий, здесь хорошая акустика.

Больше всего Ильгет хотелось провалиться сквозь землю и не стоять здесь. В голове вдруг мелькнуло «Страшный суд». Она начала неистово молиться про себя, и в какой-то миг ей стало легче. Она все так же стояла здесь, на пронизывающем ветру под сотнями взглядов, но знала, что это не навсегда, что это пройдет.

Женский пронзительный голос все вещал что-то...

Потом в руках Ильгет оказалась книга. На бумаге отпечатанная книга, на обложке «Время идущих», и дальше — посвящение Арнису. Арнису. Для которого она писала.

Да, это одна из наград — книги победителей печатают на бумаге. Они становятся коллекционной редкостью, их можно продать...

Да ведь я победитель, подумала Ильгет. Как это могло быть? Что у меня общего со всеми этими людьми? Они такие красивые, умные, уверенные — они правы во всем. Я же только и делаю, что ошибаюсь. Ну вот только дети, пожалуй — дети у меня есть, и это не ошибка. Но как я могла оказаться здесь?

Ей сунули какое-то нелепое огромное позолоченное перо. Даже на Эдоли никогда не писали гусиными перьями, так низко их цивилизация не опускалась. Неважно...

— Прочитайте что-нибудь! — Ильгет поняла, что это обращаются к ней.

— Что? — хрипло и тихо спросила она.

— Отрывок из романа... или стихи, там есть замечательные стихи...

Ильгет вдруг пришла в голову идея. Она торопливо кивнула и посмотрела на даму в красном.

— Акустика включена, читайте, — торопливо сказала дама. Ильгет набрала воздуха и сказала:

Смотри, рассвет касается верхушек...

И тут же испуганно замолчала, ее голос разнесся по залу, как гром, звук был совершенно несоизмерим с затраченными усилиями. Сердце заколотилось. Ильгет еле справилась с собой и стала читать снова.

Смотри — рассвет касается верхушек

Над лесом, молчаливым и глухим.

Но скоро бой молчание разрушит.

Поспи, мой брат — мы слишком мало спим.

Мы слишком часто думаем, что правы.

Но солнце вспухнет атомным грибом.

И горизонт расколется, и слава -

Какая, если стену ломишь лбом?

Какая, если смерть морочит адом,

И кости перемалывает боль,

Который год — как будто так и надо!

Ты потерпи, браток, Господь с тобой.

Ты помнишь колыбельную про ветер,

И там еще — про солнце и орла...

Там, на Квирине засыпают дети.

И смерть еще за нами не пришла.

И может быть, подумай только, друг,

Мы нынче снова убежим от смерти.

И это значит, что чужие дети

Сегодня примут смерть от наших рук.

И к вечеру мы выжжем лес дотла.

Мы ляжем спать, не размыкая шлемов.

И новый крест появится на схемах,

И трупы скроет серая зола.

Потом Ильгет шла между столиками, на нее не оглядывались. Квиринцы продолжали шушукаться, есть и пить. Облегчение... вот и все. Чего было бояться? Никто не подумал ничего плохого, а если и подумали — промолчали, квиринцы люди воспитанные.

Ильгет дошла до своего столика, и Мариэл вскочил ей навстречу. Схватил ее свободную левую руку и горячо потряс.

— Молодец! Ну просто здорово... Садись... А стихотворение какое — меня аж до печенки пробрало. Хорошо, что ты его прочитала. Еще налить?

— Наливай, — Ильгет махнула рукой.

— Ильгет, — произнес Мариэл, словно пробуя имя на вкус, — а я ведь твой роман совсем недавно прочитал. Классная вещь! Ты бы могла прочесть молитву святой Дары, тоже очень красивое место... Но это стихотворение — просто здорово! Давай выпьем? За твой успех.

— И за твой, — бокалы соприкоснулись, эстарги выпили вина. Ильгет почувствовала некоторое облегчение. Да не все ли равно — чего она разволновалась?

— Да, достается вам, — сказал ско, — я даже и не думал... думал, нет ничего хуже, чем за шибагами гоняться. А чего вы там делали-то, ну там, ты поняла...

Ильгет подумала, прикинула уровень секретности. Армейцам ведь кое-что разрешается рассказывать.

— Мы работаем на планетах, зараженных сагонами. В последнее время, — уточнила она. Армейские части все время меняли, это не ДС, они не должны воевать всю жизнь, — там, знаешь, всякое бывает. Вот это, все, о чем там речь шла — это все списано с натуры. Так оно и было.

Мариэл вздохнул и снова разлил вино по бокалам.

— А где твой муж? — спросил он, — как же он тебя бросил в такой момент?

— Это я его бросила сегодня, — откликнулась Ильгет, — он раненый, лежит в больнице.

— А-а, — сказал Мариэл, — я сам-то год назад тоже лежал. Это бывает.

— Знаешь что? Давай чего-нибудь покрепче выпьем, а? — предложила Ильгет.

— Давай, но только я сейчас не буду. Мне ж еще на сцену идти. Представляешь, как я классно буду выглядеть, — Мариэл изобразил, как он будет выглядеть. Ильгет засмеялась.

— Ну ладно, я пока закажу ром, а там будет видно.

«Золотое перо» Ильгет засунула в ящик стола, а потом его вытащили Арли с Лайной и употребили на какую-то игру. Ильгет и не возражала.

Гораздо спокойнее было сидеть на следующий день в больничной палате, битком набитой людьми — все свои, ну еще члены семей. Свет притушили, на металлических больничных столиках расставили закуску, каждый нашел себе место и приткнулся где-нибудь с бокалом в руках. Книги Ильгет ходили по рукам — оказывается, тираж отпечатанный был — 1000 экземпляров, и все эти книги теперь были собственностью Ильгет.

Сириэла разрешила «это дикое сборище», но при условии, что и она сама примет в нем участие. Теперь она гордо сидела рядом со своим пациентом, держа в руках подаренный экземпляр «Времени идущих». Арнис сиял. Ильгет уже очень давно не видела его таким счастливым. Белые зубы и белки глаз поблескивали в полумраке. Сама Ильгет во вчерашнем наряде сидела возле изголовья постели, положив ладонь на плечо Арниса.

Уже выпили за успех Ильгет, было произнесено немало восторженных слов. Она прочла вслух свое стихотворение, принятое трехминутным глубоким молчанием и бурным обсуждением после.

Эх, как хотелось вчера пригласить Мариэла сюда — здесь-то ему понравилось бы! Да и ребята с удовольствием познакомились бы с хорошо известным по Сети писателем. Но все-таки секретность... Обо всем уже не поговоришь.

Как-то незаметно для Ильгет разговор завязался жесткий -и как раз на тему вчерашних ее мыслей. И вроде бы, не она это начала... Говорила Иволга.

— Нельзя делать из людей идиотов. Они должны жить с открытыми глазами. Знать обо всем, что происходит в Галактике. За счет чего они живы. Гуманизм, блин... Легко быть гуманистом за счет других. Знаю я все эти проблемы с журналистами, и прочее — но эти проблемы решаемы.

— Каким образом, позволь спросить? — поинтересовался Марцелл. Глаза Иволги сверкнули яростью.

— Да каким... существует же СИ. В конце концов, можно законодательно запретить... писать о нас гадости. Все, что касается борьбы с сагонами — и так исключение.

— Ну, запреты... — пробормотал Ойланг. Айэла коснулась руки Иволги.

— Милая... ну пойми, не каждый человек способен жить, как мы. Это правда. Не потому, что мы какие-то особенные... мы тоже так жить не можем. Мы же все время на грани срыва балансируем. А представь, если держать в таком нервном напряжении весь народ...

— Да я не говорю об этом! — воскликнула Иволга, — Просто если можно вслух говорить о биофизиках, о планетологах, пилотах, спасателях, даже ско — я хочу, чтобы и о нас можно было говорить прямо и откровенно. Почему надо что-то скрывать от людей — если это правда? А если это когда-нибудь всплывет — ведь еще хуже будет!

Она помолчала и добавила.

— Там, откуда я родом.. на Терре. В моей стране. Тоже такое было. Очень многое скрывали от людей. Ну, такое тоже, не слишком гуманные вещи, которые однако были необходимы или просто нельзя было их избежать. И вот когда это стало всплывать, это всплыло в таком искаженном, преувеличенном виде... собственно, теперь уже вообще нельзя установить истину, что там было, и насколько это было неизбежно. Так вот, в результате страна проиграла информационную войну и... подверглась физическому разгрому. Потому что люди возненавидели свое правительство, самих себя, свою историю... Как бы это не повторилось с нами.

— Не повторится, — мягко сказал Иост, — я уверен, такого не будет. У нас есть СИ, которая контролирует потоки информации. У нас нет откровенных врагов на Квирине.

Ильгет хотела сказать что-то, и вдруг вспомнила, что совершенно ничего не знает и не понимает здесь. Да и они ведь не понимают. Как отреагировали бы те люди в зале, если бы им — все рассказать? Да кто их знает... Они просто чужие.

Лучше не думать об этом. Вот есть же Арнис...

Ильгет посмотрела с любовью на Арниса. В полутьме лицо казалось почти чистым, нормальным. Господи, какой же он красивый, милый, хороший... Арнис почувствовал ее взгляд, и ответил тем же, повернув к Ильгет лицо.

— Понимаешь, — сказал Гэсс, — люди просто не готовы... не готовы все это понять.

— Да, я согласна, — воскликнула Ильгет, — они не готовы. Они живут совсем другой жизнью, и им трудно вот так, с бухты-барахты объяснить все это... зачем убивать... зачем вести войну. Не поймут.

— Значит, — сказала Иволга упрямо, -надо воспитывать людей. Так, чтобы они поняли. Почему вот вы, квиринцы выросли такими — а они учились в тех же школах, жили в той же атмосфере, но стали совсем другими? Почему вы можете понять, а они нет? Почему в итоге вы должны их защищать, а они... даже не могут быть за это благодарными. Надо сделать их такими, чтобы они могли это вместить и понять.

— А почему кто-то должен быть нам благодарным? — прозвучал резкий голос Дэцина, — мы рабы Божьи, Иволга, и мы это делаем не для людей. Ты это знаешь. И вообще мы делаем только то, что должны, ничего сверхъестественного. Мы не заслуживаем никакой награды. А насчет воспитания людей... Иволга, никого не надо воспитывать. Это не наше дело, решать за других. Каждый ведь сам принимает решение. Ты права. Все квиринцы выросли в одинаковых условиях. Все читали одни и те же книги, смотрели фильмы... Но одни в этих условиях стремятся изучать Вселенную, идут в трудные экспедиции. Другие становятся спасателями и ско. В итоге некоторые попадают в ДС. А есть люди, которые спокойно живут на земле, работают здесь и ничем особым не интересуются. Нельзя людей сделать одинаковыми, пойми, Иволга. Квирин только создает возможности для того, чтобы стать... достойным. А уж как ты этой возможностью воспользуешься, дело твое. И не наше дело судить людей. Не наше!

— Все, все, командир, сдаюсь, — пробормотала Иволга, — вы, как всегда, правы.

— Давайте лучше споем чего-нибудь, — предложил Венис. Он сидел рядом с Сириэлой, время от времени обсуждая с ней медицинские проблемы. Кажется, они уже договорились, что Венис продолжит образование... на корабле еще. Сириэла протянула своему ученику гитару.

Тонкие длинные пальцы Вениса пробежали по ладам, выпуская мелодию, как птицу из клетки. Все запели. На пять или шесть голосов — женских, мужских — звучала старая, времен Третьей сагонской войны, квиринская песня.

Потом Венис передал гитару Иволге.

— Я новый перевод сделала с терранского, — сказала она, — может, вам понравится...

И запела.

Когда внезапно возникает(18)

Еще неясный голос труб,

Слова, как ястребы ночные,

Срываются с горячих губ.

Мелодия, как дождь случайный,

Гремит и бродит меж людьми -

Надежды маленький оркестрик

Под управлением любви.

Глава 18. Странный патруль.

Вскоре Арнис вышел из больницы. А там и пришла пора готовиться к переезду.

Кейнсы стали теперь богатыми людьми. За сто тысяч кредитов можно без труда купить небольшой домик где-нибудь в семейных кварталах Коринты. Собственно, можно было взять дом и в кредит, но при непостоянных доходах и вообще полной неуверенности в будущем, типичной для бойцов ДС — это только лишняя морока.

А теперь Ильгет и Арнис могли купить дом сразу в собственность. И это было необходимо — для четверых детей. К тому же в конце сентября, еще и двух недель не прошло, как Арнис вернулся домой — Ильгет ощутила в себе что-то новое.

Это оказался мальчик. Дети бурно радовались, особенно Анри, который очень хотел братика, неуютно ему было с тремя девчонками. Правда, Ильгет предупреждала.

— Анри, ты вряд ли сможешь с ним играть. Он же очень маленький будет! Ну ты же знаешь, какие малыши бывают, ты в школе с ними возился.

— Да, но он же вырастет, — резонно замечал Анри. Мальчику сразу дали имя — Эльм. Арнис давно уже хотел так назвать сына, в честь своего погибшего брата. Ильгет удивляло, что малыш, еще и на человечка-то не похожий, уже словно стал членом семьи. Дети расспрашивали ее, «как там наш Эльм», уже откладывали для него какие-то игрушки...

Ильгет безумно радовало, что у них теперь будет дом. И удивляло — словно Бог каким-то чудесным образом подбрасывал им необходимое, не баловал, но давал все, что нужно.

Дом вскоре был найден. Он, правда, располагался очень уж далеко от моря, в предгорьях. Да и вообще — словно на отшибе, на краю соснового бора, отделяющего Грендир от Долины Эйр. Через этот бор жители Коринты любили ездить на верховые прогулки в Долину.

Но эта отдаленность была, пожалуй, единственным недостатком дома.

Облицованный темным ракушечником с проблесками кремния, дом напоминал маленький сказочный замок. Две башни по бокам, массивный фронтон, односторонне непроницаемые, дымчато-темные большие окна. Сад пока еще не был готов, Ильгет сразу же принялась за планировку и посадки — как раз самое подходящее время, осень.

А у левой башенки высился островок леса, три стройные и высокие сосны, за которыми ветер так чудно раздувал закат по вечерам.

Домик был двухэтажным. Почти весь низ занимал большой, причудливо изогнутый зал, здесь был и камин, почти как у Иволги, разве что поменьше, уютно отгороженный стеной из пальм. Была и широкая площадь, годная для танцев и вечеринок. И аквариумная стена. И место для зимнего сада. И укромные, уютные уголки, где можно было поставить диваны и кресла. Кроме зала, на первом этаже была отделена кухня со сто столовой.

А второй этаж был жилым. Здесь располагались пять детских комнат, спальня для родителей и еще две комнаты — отдельно для Арниса и Ильгет. Словом, места хватало на всех. Вдоль всех помещений второго этажа (исключая, разве что, ванную) тянулся длинный широченный балкон, собственно, крыша первого этажа. С нее вела лестница и на крышу второго, рядом с башенками. Сами башенки куполами раскинулись над крайними помещениями — одно из них была комната Ильгет, другое — Арниса.

Кроме того, в подвале располагался свой собственный спортзал с небольшим бассейном, обязательная принадлежность любого дома на Квирине (только в дешевых домах спортзалы были общими), была там и сауна. Было еще несколько помещений, Ильгет подумывала приспособить их под щенков — Ноки пора было уже стать матерью.

Почти все время до Рождества было занято переездом, радостным совместным творчеством. Семья каждый день усаживалась вместе за стол, и планировали — сначала комнату Андорину... потом Лайне... потом Арли, и наконец, Даре, которая не могла пока принимать участие в самом процессе планирования. А вот Арли уже высказала свои пожелания — стены должны быть темно-красными (Ильгет уговорила ее скорректировать цвет до темно-розового), пол прозрачным и голубым, с искусственными рыбками внутри (Арли так видела у кого-то, и ей очень понравилось). И так далее. Старшие дети практически самостоятельно делали дизайн своих комнат.

Это было так же здорово, как первый раз, когда Арнис с Ильгет планировали свой первый дом. Только еще лучше — вместе с детьми.

Они не торопились никуда. И переехали уже в декабре, когда в доме все было готово, все игрушки расставлены по местам, все картины висели, и в ванной стояли флаконы и тюбики с косметикой. И тогда начали готовиться к Рождеству, украшать гостиную и все комнаты. А маленький Эльм подрастал, и на снимках был уже похож на настоящего, только очень головастого младенца.

После Нового Года Арнис улетел в патруль.

Ильгет почти не волновалась. Патруль ско ей казался веселой прогулкой по сравнению с любой акцией ДС. Даже учитывая готовность Арниса лезть на рожон.

Да и все бойцы сосредоточились на своих прежних профессиях. С Анзорой все было кончено, по-видимому, навсегда или очень надолго. Другие миры пока не созрели для вмешательства — хотя наблюдатели работали везде. Бойцы наслаждались покоем. По-прежнему раз в неделю проводились учения и психологический тренинг, основа подготовки ДС. Но это и все — просто чтобы не потерять форму. Дэцин честно сказал, что похоже, предстоят несколько мирных, спокойных лет.

Это казалось Ильгет невероятным, неслыханным счастьем.

Ей не хотелось, конечно, расставаться с Арнисом... но он собирался подзаработать денег к рождению малыша, чтобы тогда уже не расставаться с семьей, да и не дежурить на Квирине. И потом, удерживать эстарга на земле — что птицу запереть в тесной клетке. Одно дело — война, на нее как-то идти не хочется. И совсем другое дело — просто полететь в Космос, вот без этого, без Настоящих Звезд жить очень трудно.

А шибаги, с которыми придется иметь дело Арнису... Господи, какая это мелочь по сравнению с пережитым!

Все старые партнеры Арниса по СКОНу были заняты, Ландзо (единственный ско в отряде, если не считать Дэцина) уже летал со своим другом и учителем, незнакомого партнера брать как-то не хотелось. Неожиданно с Арнисом вызвался лететь Иост — просто учеником. Навигатору не хотелось уходить в длительную экспедицию снова, и он решил переквалифицироваться.

Ильгет очень этому радовалась, потому что два хороших бойца рядом — это все же безопаснее.

Она осталась одна, но ей не было ни трудно, ни страшно.

Трое старших ходили в школу, причем Анри и Лайна оставались там до самого вечера. Арли — до часу, двух, иногда и позже. Только Дара пока еще жила дома, и с ней нужно было постоянно заниматься (под контролем педагога). Дара очень хорошо говорила, знала много стихов и песен наизусть, и уже начинала читать... Пожалуй, она была даже и способнее Арли, интеллектуальнее. Но при этом физически очень уж маленькой, хрупкой, и сильно привязана к матери. Дара еще побаивалась общаться с ребятишками. Поэтому Эоли, педагог, пока не решалась отправить ее в школу.

Но и дома Дара не доставляла никаких хлопот. В отличие от Арли, она охотно играла одна. Причем играла странно. Арли (как и Лайна) изобретательно пользовалась игрушками и вообще всем, что попадалось под руку, после ее игр комната напоминала визарский рынок... Игры Арли были шумными, то и дело она куда-нибудь лезла, падала, ревела. А вот Дара любила сидеть тихонько в уголке и играть... просто с воздухом. Она совершала странные пассы руками, явно манипулируя никому не видными предметами. Содержание этих игр было малопонятным Ильгет, Дара и рассказывать об этом не любила. Она жила в своем собственном, созданном воображением мире, и никто внешне ей был, вроде бы, не нужен.

К необходимым занятиям она относилась философски. Соглашалась заниматься, но большого интереса ни к чему не проявляла.

Ильгет казалось, что Дара похожа на нее в детстве. Она вот так же любила играть одна... сочинять что-то. Мама не могла понять, чем Ильгет занята целыми днями. Но в этом возрасте она себя просто не помнила.

Попыталась расспросить об этом маму (с которой она регулярно переписывалась). Но мама, очевидно, тоже не помнила, как вела себя Ильгет в два года.

Маме жилось сейчас неплохо. Она так и сожительствовала с новым другом, работала по-прежнему частным педагогом. Ильгет постоянно посылала ей разные подарки с почтовиком. Но ни приехать на Квирин мама не стремилась, ни Ильгет к себе не звала. Это было удивительно — неужели человек не хочет мир посмотреть? Ильгет это было трудно понять.

Обычно Ильгет переносила все занятия с Дарой на время после полудня. А до того — работала в СИ, общалась с народом в Сети и писала. Сейчас у нее получались рассказы и недлинные повести — в основном из эдолийской жизни.

Во второй половине дня Ильгет занималась с детьми. Очень помогала Белла. Помогали друзья, частенько Ильгет встречалась с ними. Оставляя Дару с Арли в детской группе, иногда пару часов посвящала своим делам или просто развлечениям. А вечером все четверо детей были дома, и начинался обычный вечерний ритуал — ужин, тихие общие игры, чтение вслух, молитва, сон. Все это очень занимало и нравилось Ильгет. Со старшими было уже очень забавно разговаривать.

Ильгет давно привязалась к Анри и Лайне — собственно, она любила их еще тогда, когда живы были родители малышей. Ей и тогда казались родными маленькие крестники. А сейчас и вовсе уже никаких различий не было между ними и родными детьми. Ильгет наблюдала, как росли Анри и Лайна, помнила их младенцами, годовичками, трехлетками. Они были — свои дети. Хотя и знали все прекрасно, что — приемные, не свои, и называли Ильгет по имени, а не мамой. И маленький «музей» Лири и Данга еще разросся и занимал теперь целую небольшую комнатку на втором этаже — что-то вроде простенка.

Но какое все это имеет значение?

У старших детей уже определялись характер и интересы. Оба ребенка были похожи на отца, Данга — черноволосые и черноглазые, смуглые, только у Лайны мягкие кудряшки, а волосы Анри были прямыми. Андорин был талантлив в точных науках, склоняясь к физике и математике. В свои восемь лет он занимался физикой в шестой группе — то есть с двенадцатилетками. Во всех остальных отношениях был на уровне сверстников или ниже. Анри не любил общения, был интровертом, музыкой занимался — для себя, предпочитал играть один. Хотя Дара обещала его по степени интровертности «переплюнуть». Очень занимали Анри вопросы о Боге, о жизни после смерти, о том, как согласовать научную космогонию с существованием Бога. Рассуждая обо всем этом с Анри, Ильгет часто ощущала, что знаний ей не хватает, а логика мальчика сильнее ее собственной.

Лайна была гораздо проще. Впрочем, и помладше. Она охотнее общалась с Арли, чем с братом. Они нашли с Арли общий язык, хоть та и была младше на два с половиной года. Лайна занималась вольтижировкой, ухаживала за лошадьми, Ильгет думала, что когда вернется Арнис, надо будет подумать о приобретении своей лошади для Лайны. Арли тоже выпрашивалась на занятия вольтижировкой вместе с сестрой.

Лайна все делала охотно, легко, с удовольствием. У нее была куча друзей. Она и музыкой занималась с наслаждением, и рэстаном, и танцами, и всеми школьными предметами. Но вот выделить какой-то главный ее интерес было трудно. Ни в чем она не была особенно выдающейся. Словом — как и Арли — довольно обычный квиринский ребенок.

Время от времени Ильгет посещала школу, где учились дети — Приморскую. Арли скоро исполнялось четыре года, и ее уже перевели во Вторую Ступень. Теперь она училась вместе с Лайной и Анри, хотя занятия у них обычно и не совпадали.

Вторая ступень была устроена иначе, чем первая, для малышей.

Все время пребывания ребенка в школе делилось на индивидуальные занятия, групповые и коллективные. Первый и второй вид занятий сводились к собственно школьным задачам — приобретению знаний и навыков. Например, занятия музыкой были индивидуальными, поскольку сложно учить ребенка играть на скрипке в группе. И еще несколько подобных предметов — например, ручной труд, некоторые виды искусств (не для всех обязательные). В основном же дети учились в небольших группах (до 10 человек), сформированных не столько по возрасту, сколько по реальному уровню учеников в данном предмете. Если Анри по математике и физике сильно опережал сверстников, его из первой (низшей) группы сразу перевели в четвертую, потом, после двух месяцев занятий, в пятую, и теперь он был в шестой. В то же время по другим предметам Анри оставался в группе, где большинство детей были его же возраста — в третьей. А по обществоведению, которое ему с трудом давалось, он был во второй, вместе с детьми 5-6 лет.

Так была устроена вся Вторая Ступень, в которой учились обычно до 11— 12 лет (но могли закончить чуть раньше или чуть позже). Главное — пройти по всем предметам все 7 групп.

Но и внутри группы подход к каждому ученику был строго индивидуальный.

Ильгет больше всего нравилось, что детей не сравнивали между собой. Не было никаких оценок, рейтингов. Честолюбие никак не включалось.

Существовали только личные достижения ребенка. Он знал, что вот в прошлом месяце не мог решать такие-то задачи, а теперь может. Для каждого велся журнал его личных достижений. Причем ошибки и неудачи никак не фиксировались.

Ильгет удивляло, что при этом дети учились не то, что охотно — с огромным интересом. И даже трудные и скучные задачи преодолевали вполне сознательно. И это уже с 4х лет. Как этого добивались учителя? Программа была составлена для каждого ребенка так, чтобы он ни минуты не скучал, не занимался тем, что уже хорошо получается, все время шел дальше. И были постоянные стимулы. Скажем, одна из трудных задач — обучение игре на каком-то инструменте — подстегивалась необходимостью все время выступать в разных концертах, в составе оркестра или соло. Ребенок знал, что нельзя подводить других, это заставляло заниматься.

Были ли какие-то элементы принуждения? Пожалуй, все же да. Но главным был момент осознания — я учусь, потому что это нужно мне самому, друзьям, родителям, учителям, всему Квирину. Я учусь, потому что должен стать настоящим Человеком. Удивительно, что даже маленькая Арли училась и преодолевала при этом трудности вполне сознательно. Нет, напоминать ей приходилось... Но достаточно было легкого напоминания. Во всяком случае, представить в этой школе какие-то наказания... с детства привычный Ильгет ор, крики, замечания — было немыслимо.

Почему так? Это просто другие дети, понимала Ильгет. Совершенно другие. С ее одноклассниками в детстве такой номер бы не прошел.

Ильгет вспоминала всю нелегкую работу, проделанную с самого рождения, да что там — с зачатия Арли. Сколько времени они уделяли дочери! Как тщательно воспитывали ее, формировали, обучали... и не только сами, а с помощью педагога-профессионала. И точно такое же воспитание прошли все квиринские дети.

И главный эффект такого раннего развития — вовсе не умение читать в 2 года, и даже не железное здоровье, и не поразительный интеллект. Хотя и это все присутствовало. Главное — вот эта сформированная привычка к труду и познанию. Определенные отношения со взрослыми — дети привыкли, что взрослые их чему-то учат, и что это необходимо и правильно.

Это не так, как было в детстве Ильгет, когда до школы можно было бездельничать сколько угодно, а потом вдруг наваливались требования. На ребенка, совершенно к этому не готового и не понимающего — зачем...

Квиринские дети уже в 3-4 года были совершенно другие. Крепкие, здоровые и очень подвижные. Не только дети Ильгет никогда даже не чихнули, но она и вообще не знала случаев болезней детей (как, впрочем, и взрослых). Эти малыши знали, что такое мышечная радость, и при малейшей возможности стремились лазать, бегать, прыгать, плавать — и как можно дольше. Но точно так же они знали, как интересно решать разные задачи, и стремились их решать. Они знали радость чтения, и рвались к микропленкам. Кстати, фильмы лет до шести они почти не смотрели, и до этого же возраста мало играли в компьютерные игры (разве что обучающие). Эти дети любили возиться и с красками, и с пластилином, и с любым другим материалом.

Словом, их научили буквально с рождения любить то, что должен любить человек — и это сразу вытеснило у них какие-то другие желания, скажем, повышенный интерес к сексуальной сфере. Он если и присутствовал, то легко сублимировался в творчестве и обычных играх. Не было и лени — повышенный энергетический тонус, умение и желание творить, извлекать радость из многих занятий — спасали от нее. Возникающие проблемы — например, необходимость вырабатывать технику вязания или игры на инструменте, нудное и долгое занятие — дети решали уже сознательно, подключая волю, а для воспитания воли у них перед глазами было множество примеров взрослых квиринцев.

У этих детей были установлены правильные отношения со взрослыми. У ребенка никогда не возникало сомнений, что взрослые — главнее, умнее, имеют право командовать. Поэтому и необходимости в наказаниях никогда не возникало, да что там, даже тон не приходилось повышать. Все «трудные возрасты», кризисы 3х и 7ми лет, дети проходили почти незаметно.

Поэтому Ильгет пришла к бесповоротному выводу: школа на Квирине почти идеальна. Но начинаться такая идеальная школа должна уже с рождения ребенка. Если до года, да что там, до 6 месяцев ребенок не установит правильных отношений с миром и родителями — он и потом не будет хорошо учиться.

Помимо «скользящих» учебных групп, дети объединялись в классы, которые по старинной эдолийской традиции назывались «катерва». В одну катерву входили дети разного возраста, но не более двадцати человек. Братьев и сестер старались взять вместе. Так Анри, Лайна и Арли попали в одну катерву, «Фрегат» (в Приморской школе катервы назывались именами древних кораблей). Там же были и несколько ребят, почти заканчивающих школу, словом — все возрасты Второй ступени.

Ежедневно хотя бы 2-3 часа уделялось общему сбору катервы. У каждой группы был свой учитель-руководитель. Кстати, чаще всего вот такие учителя-воспитатели (а в школе были еще и чистые предметники) приходили из эстаргов, и в процессе подготовки воспитателя работа в космосе была одной из составляющих. Это был один из элементов поддержания пассионарности квиринского общества, вместе с СИ. Дети сразу получали идеи космической экспансии из уст первого учителя.

Учительницей «Фрегата» была Андра Лейки, которая и вовсе десять лет своей жизни, перед тем, как уйти в педагогику, работала спасателем.

Чем занимались дети во время коллективных уроков? Дело в том, что школа постоянно была занята самыми разными мероприятиями. Например, подготовка к городским праздникам — каждая школа должна была выставить артистов, музыкантов, танцоров, поставить спектакль или, к примеру, Большой Осенний танец — подготовить вольтижировщиков на лошадях.

У каждой катервы были свои внутришкольные обязанности. «Фрегат», например, занимался содержанием конюшни, это постоянно, и время от времени дежурил по столовой и по детской группе. Другие катервы содержали и обслуживали флаеры и флаерную стоянку, свою пристань и корабли, школьный сад и так далее.

Кроме этого, были и другие дела, понемногу открывающие школьникам Большой Мир. Дежурство в общественных детских группах, посещение больниц и помощь врачам, участие в строительстве государственных объектов, и самые разные экскурсии — в научные центры, выставочные залы, на космодромы, и в Космос тоже — на орбитальные базы и базы Бетриса, а в более старшем возрасте — и на дальние базы, и на другие, впрочем, безопасные планеты.

И наконец, школа постоянно проводила Игры.

Эти Игры служили не только сплочению коллектива, но в первую очередь — углублению знаний детей и применению этих знаний на практике. В год проводилось 2-3 больших Игры.

Это могла быть Игра в какую-нибудь из иных культур. На несколько месяцев вся школа переодевалась в национальные костюмы, скажем, одной из стран Стании, учила соответствующий язык (уже с шести лет это не было проблемой, свободно применялись мнемоизлучатели), историю, обычаи. Ставили спектакли на изучаемом языке, разыгрывали ролевые сцены. Музыкальные концерты, литература, искусство — все так или иначе касалось изучаемой культуры.

Это мог быть поход под парусами, причем школьники сами строили корабль (не без помощи взрослых и роботов, разумеется), рассчитывая его конструкцию, сами вели его, ориентируясь по компасу и звездам, ну и все прочие прелести походной жизни — готовка на огне, плавание, рыбная ловля...

Изредка проводились даже военные игры. Они вызывали у детей обычно бурный энтузиазм, но зато у учителей — серьезные опасения.

Вообще игры, связанные с походами по лесам, горам и океану, проводились очень часто.

Обязательно одна из Игр в году была чисто интеллектуальной. Скажем, дети должны были самостоятельно создать антибиотик против внезапно возникшей новой инфекции. Это требовало серьезного изучения микробиологии, иммунологии, работы с микрокультурами и пр.

Или устраивали физический симпозиум.

Во время этих игр не каждый ребенок в полной мере мог изучить все необходимое. Искусство воспитателя в том и заключалось, чтобы каждому досталось дело по силам и возможностям. Маленькая Арли могла выучить названия парусов и помогать красить корпус корабля. Лайна уже с другими девочками выкраивала и шила паруса, занималась внутренней отделкой кают. Андорин был в конструкторской группе — рассчитывал конструкцию судна, площадь парусов, тоннаж и прочее. Если дети не справлялись с задачей, к ней подключали взрослых.

Вот все эти задачи и решались ежедневно на коллективных часах. В катерве был свой командир, два его помощника, а в целом — полная демократия. Необходимо было распределить дежурства по конюшне, столовой, детской группе. Решить насущные вопросы с лошадьми. Решить задачи очередной Игры, возникающие по ходу дела проблемы. И так далее. На этих же часах, собственно, и занимались самой Игрой...

Все это занимало очень много времени, поэтому дети и проводили в школе весь день. Арли — поменьше, за счет того, что в Первой группе всегда не так много занятий. Делают скидку на возраст ребенка, его еще нельзя отрывать так надолго от родителей и дома. Но в 5-6 лет ребенок начинает почти все время проводить в школе, родительский дом становится уютной вечерней пристанью, с родителями приятно провести вечером часок-другой, развлечься на выходных... Но основная жизнь проходит в школе. И жизнь очень бурная, напряженная, сложная.

А Ильгет занималась Дарой, готовя ее к школе, и ждала появления своего собственного маленького мальчика — Эльма.

Арнис подумал, как красиво, наверное, выглядит их патрульник со стороны — маленькая точка, чуть поблескивающая в свете собственных бортовых огней, в черной бездне. А ближе — серебряная птица с распластанными широкими крыльями, вздернутым клювом Поста, маленькими наростами боевых надстроек.

Ско улыбнулся. Звезды поблескивали на экранах Поста, словно живые, словно сквозь тонкий ксиор — хоть и были всего лишь изображением. Удивительно тихо здесь. Покойно. Почему раньше он не замечал этого, работая в СКОНе?

Он скосил глаза на Ильгет — она сидела вполоборота на снимке сбоку от панели управления, и казалось, вот-вот встанет, протянет ладонь. Сейчас глаза Иль казались совсем черными, губы чуть тронула ласковая улыбка. Прости меня, Иль, сказал про себя Арнис. И все-таки хорошо, что я снова в Космосе. Прости, что я оставил тебя. Жаль, что ты не можешь быть со мной сейчас.

И все-таки мне здесь хорошо.

Да мне, кажется, везде и всегда уже хорошо, где не надо стрелять, убивать, принимать страшные решения. Вдалбливать людям очевидные вещи.

Даже не хочется заниматься ничем — ни читать, ни музыку слушать, ни работать. Просто сидеть вот так и сидеть. Смотреть тупо в мерцающие экраны, пока молчащие. Ждать, когда придет Иост — он спит сейчас. С Иостом хорошо дежурить. Это тоже весьма удачно вышло.

Арнис посмотрел на личный экран, сохранил таблицу, которую только что закончил. Что ж, закономерности вырисовываются. И пока ничто не противоречит гипотезе Ландзо. Вдруг левый передний экран полыхнул оранжевым — тревога.

Арнис спокойно переключил панель на голосовое управление и приказал.

— Детали.

Послышался топот по коридору — заспанный Иост вбежал в помещение, плюхнулся в кресло копилота. Арнис повернулся к нему, помахал рукой. Приемник наконец перестал хрипеть, справившись с данными, и сообщил металлическим голосом:

— Вызов в сектор Л-18, сектор Л-18, вызывает трейлер, борт Квирин-1692А7, меня атакует неизвестный корабль, вооруженный скультер... повторяю...

Арнис уже набирал команды для поиска лабильного канала. До обычного выхода было слишком далеко. Вся надежда для несчастного трейлера — что канал найдется быстро... и что подпространство не выкинет шуточек со временем. А то ведь всякое бывает, иной раз и в прошлое забрасывает на пару часов. Или наоборот, мы прилетим, а там уже давно и нет ничего.

— Уф-ф, — выдохнул Иост, — разбудил...

— Да. Давненько мы не развлекались, — сказал Арнис, улыбаясь, — ты хоть выспался?

— Да, восемь часов продрых, чего еще... А вот ты уставший.

— А, ерунда. Возьмем этого шибага, и пойду спать.

С начала патруля никаких серьезных происшествий еще не было. Первый месяц, проведенный на Базе, ознаменовался лишь одним вылетом на задание. Патруль же оказался скучным, впрочем, чаще всего так и бывает.

И однако — вот он, сигнал тревоги.

— Есть! — сказал Арнис. Экран засветился желтым — канал был пойман.

— Готовиться к переходу! — приказал Арнис. Иост тем временем проводил контроль систем и регулировал гравитор.

— Минута! Пошел отсчет!

Пилоты откинулись в креслах, глядя на гаснущие экраны. Они вошли в лабильный канал. Дело опасное... В принципе, в любой момент канал может схлопнуться. Или выбросит в совершенно неожиданном месте. Но по статистике такое бывает редко. Поэтому ско и спасатели обычно рискуют...

Не рискнешь — сам себя уважать не будешь.

— Ты хоть перекуси, — сказал Арнис, — заправься немного. Я-то ел недавно.

— Да нет, — Иост покачал головой, — драться предпочитаю на голодный желудок.

Звезды снова возникли вокруг. И сразу же ско увидели на втором правом экране цели. Огромный, почти беспомощный, как травоядный ящер, транспортник с Квирина, и преследующий его скультер, напоминающий гиену, рвущую куски мяса из гигантского зверя. Между скультером и трейлером были видны тонкие цепочки — шла перестрелка.

— Увеличить цели, — сказал Арнис. Скультер вырос на экране, теперь было хорошо видно его вооружение, как и следовало ожидать, нестандартное, усиленное.

— Класса «гриф», — пробормотал Иост, — но древний! Еще с войны, наверное.

— По-моему, гравипушек у него нет, верно? — спросил Арнис.

— Я не вижу, по крайней мере. Да у шибагов это редкость.

— Ну хоть одно преимущество у нас есть.

Команда скультера все же составляет не менее пяти человек... да если там еще «пассажиры». Арнис прикинул расстояние и время.

— Ну что, Иост, сообщи на базу.

— Я думаю, справимся сами? Поддержка не нужна.

— Да конечно, справимся. А я начну пока.

Передатчик уже нащупал частоту и вошел в эфир. Арнис произнес.

— Внимание! Говорит патрульный корабль СКОНа, борт «Сьента», Квирин-3452. Трейлер, что у вас?

Несколько секунд треска и шипения, потом молодой, слегка испуганный голос ответил.

— Нас атакует чужой корабль. СКОН, ребята, сделайте что-нибудь! У нас повреждена обшивка, два отсека разгерметизированы. Двое погибших.

— Трейлер, вас понял, — отозвался Арнис, — внимание, я обращаюсь к команде скультера класса «гриф», как слышно? Вас вызывает СКОН.

— Они не отвечают, — обреченно сказал голос с трейлера. Арнис повторил.

— Я борт «Сьента», СКОН, обращаюсь к неизвестному скультеру класса «гриф». Отвечайте. Если вы не ответите в течение сорока секунд, я открываю огонь. Внимание, на трейлере! Готовьтесь изменить курс. Я беру скультер на себя.

— Есть изменить курс! — радостно ответил капитан транспортника. Шибаги, разумеется, не собирались вести переговоры, но цели своей Арнис достиг — скультер стал разворачиваться и сближаться со «Сьентой». Два корабля стремительно летели друг к другу, еще немного — и они окажутся на дистанции выстрела...

Есть! Шибаг выстрелил первым, из четырех лазерных пушек. Защита «Сьенты» легко выдержала. Детский сад...

— Арнис, ну что, врезать ему? — спросил Иост.

— Ну что ты? Зачем портить имущество? Хороший корабль... — Арнис снова переключился на эфир, — шибаг, ты меня слышишь? Косточки из ушей вытряси! Даю тебе тридцать секунд на размышление, и бью гравитационным. Шибаг, ответь СКОНу!

Усилитель зашипел и выдал длинную и не очень приличную фразу на искаженном варианте линкоса. Арнис бодро кивнул.

— Ага, шибаг, слух уже прорезался! Отлично. Огонь прекратить, бортовые огни зажечь, готовиться к стыковке. В случае невыполнения одного из этих требований через минуту стреляю.

Иост весело посмотрел на друга.

— Как все-таки удобно с этими гравитационниками, — сказал он, — если бы на планетах можно было...

— Будем брать, Иост, — Арнис потер ладони, — будем брать.

— Ну хоть какая-то разминочка.

Тем временем скультер — деваться-то некуда, гравизаряд в секунду развалит его на куски, и защиты не существует — выполнял требования ско. Стрелять он перестал, зажег тусклые позиционные огни.

— Молодцы! — похвалил Арнис, — так, снижаем относительную скорость до нуля, входим в фазу! При первой попытке дернуться стреляю без предупреждения!

... Коридор между кораблями был установлен. Ско надевали на плечи дополнительные броневые пластины. Переглянулись.

— Ну что, пошли, — сказал Арнис. Иост кивнул.

Спустились вниз, открыли шлюзовую дверь. Прошли по настилу временного коридора. Опустили лицевые щитки. Люк в корабль шибагов медленно отполз.

— Молодцы, — пробормотал Иост. Они постояли, вглядываясь в темноту. Сейчас начнутся подвохи. Шибаги обычно стремятся драться до последнего. И оружие у них не хуже. Газ даже бесполезно применять — все шлемы замкнуты.

А как бы хорошо, подумал Арнис, напылить им газу туда, и дело с концом.

Нет уж, он усмехнулся. Это тебе не беззащитные лервенцы. Ну что ж...

Весело даже как-то. Азарт. Как будто это игра. Так это и есть игра...

— Иост, — сказал он, — охраняй проход. Они будут наверняка прорываться на «Сьенту». Не забудь — если хлыстом, то в шейное сочленение!

— Понял, Арнис. Иди работай, — успокоительно сказал Иост.

Арнис зашагал по коридору, сжимая в правой руке рукоятку электрохлыста, в левой — малый лучевик. Ско стараются не убивать... по возможности. Шейное сочленение бикра пропускает электроток, а хлыстом Арнис умел пользоваться прекрасно. Вот Иост — не очень, так что те, кто нарвется на него, скорее всего, погибнут.

Шибаги напали у входа на пандус — двое с разных сторон. Арнис почувствовал их еще за несколько метров... замаскировались, ха... и приготовился драться. Он выстрелил тому, что слева, по ногам, там есть слабозащищенное место под коленями. Одновременно напавшего справа Арнис огрел хлыстом по шее, попал точно, шибаг дернулся всем телом и упал — электрошок. Арнис мельком заметил, что левый тоже катается по полу, держась за свои сожженные ноги. Быстро надел оглушенному наручники и прицепил их электромагнитной застежкой к стене. Без личного ключа не открыть. Едва повернулся к раненому, в шлемофоне раздался голос Иоста (тот наблюдал за происходящим на переносном мониторе, полезная вещь):

— Арнис, сзади! — он мгновенно обернулся и пальнул из лучевика. Напало сразу трое. Ну сейчас... как же, размечтались. Арнис успел отпрыгнуть к стене, одного из нападавших отшвырнул ударом ноги, второго удалось уложить электрохлыстом, тем временем раненый шибаг, до конца не обезвреженный, начал стрелять с пола, и лицевой щиток дал трещину... блин, самое уязвимое место! Третий шибаг отскочил и тоже открыл огонь. Арнис активировал бластеры, сорвал щиток — так все же лучше видно, хоть и опасно, могут в лицо попасть. Теперь Арнис поливал врагов огнем, это очень удобно, когда рядом нет своих, не промахнешься.

Еще двое появились... Наконец все кончилось. Трое шибагов были мертвы. Четверых нападавших Арнис обезвредил и надел наручники. Снял шлемы нажатием внешнего сенсора. Угрожающе помахивая хлыстом, приказал:

— Вперед, проходить по одному, после коридора остановиться.

Один из шибагов еще не пришел в себя от электрошока. Арнис подхватил его левой рукой и потащил, в то же время контролируя движение пленных. Прошли коридор, Иост приветственно поднял руку. У его ног сидели, привалясь к стене, двое шибагов. Кажется, мертвых.

— Пытались прорваться, — кивнул на них Иост.

— Хорошо. Постой еще здесь, я их провожу на место. Возможно, еще кто-то есть на скультере.

Арнис отвел пленных в нижний ярус, в камеру. Двое из них были ранены, но аптечки на бикрах есть, разберутся сами.

Спросить, сколько их было на корабле? Да нет смысла. Ведь могут и соврать с тем же успехом. Арнис замкнул дверь намертво и вернулся к Иосту.

— Мертвые? — он кивнул на шибагов. Впрочем, что спрашивать... Лица сожжены.

— Да, — виновато сказал Иост, — я еще не умею... так, как ты. У меня так хлыстом не получается.

— Да неважно это, — успокоил его Арнис, — им и так, считай, повезло, еще четверо в живых остались. Вот что, я пойду корабль досматривать, ты еще постой здесь на всякий случай.

— А что им теперь будет, я вот соображаю... нападение на трейлер, двое убитых...

— Сопротивление полиции, — добавил Арнис, — сейчас я еще попробую материала накопать. Если еще наркотики на корабле обнаружатся... жаль, собаки нет. По десять лет им обеспечено.

На корабле больше никого не оказалось, зато в коллекторных помещениях были сложены брусками килограммы фэля, сильного галлюциногена, который выращивали рабы на полях Глостии.

Арнис с Иостом отбуксировали захваченный корабль на Базу. Удостоились дифирамбов начальника — ведь они не просто захватили шибагов, а провели операцию вообще без всякой поддержки, что уже большая редкость. Обычно в таких случаях, держа шибага под прицелом, вызывают группу поддержки. Начальник Базы даже сказал.

— Знаете что, я подам рапорт по поводу вашего назначения в команду Ноль. По крайней мере, твоего, — он посмотрел на Арниса.

Тот улыбнулся.

— Я вам благодарен... Но все рапорты по поводу меня лучше сразу подавать вот в этот отдел, — он поднял руку, где на тыльной стороне запястья бикра был наклеен номер отдела, собственно, говоря, это был домашний номер Дэцина. Начальник с интересом посмотрел на Арниса и не стал переписывать номер.

— В любом случае я вам гарантирую премию.

— А вот это уже здорово! — сказал Арнис, — спасибо! У меня в мае сын должен родиться!

Патруль продолжался. «Сьента» медленно курсировала в пространстве, контролируя свои сектора, готовая в любую минуту сорваться на вызов. Но вызовы — вещь достаточно редкая...

Арнис с Иостом надеялись, что додежурить удастся без происшествий. Молодые ско обычно ждут тревоги с нетерпением, потому что нет ничего хуже «космической хандры», депрессии, охватывающей человека, долго находящегося в замкнутом пространстве корабля. Но бойцы ДС не испытывали ни хандры, ни большого желания драться.

Они поужинали — по условно-квиринскому времени был вечер. Иост отнес тарелки в «кухню» — крошечный отсек в стене Поста. Арнис поднялся, Иост занял его место.

Смена дежурства.

Арнис улыбаясь, посмотрел Иосту в лицо.

— Ничего, если я тебя сразу сейчас оставлю? Хочу перед сном еще немного на тренажере побегать, мышцы что-то застоялись совсем.

— Да конечно, что ты спрашиваешь? Иди отдыхай. Жду тебя к завтраку!

Иост занялся рутинным контролем. Арнис тихо вышел из Поста. К сожалению, в Посту всегда должен присутствовать дежурный... но заняться есть чем. Можно спать, никаких проблем, только проснуться через четыре часа, чтобы снова проверить системы. Можно читать, смотреть кино, играть, да все, что угодно. Можно вообще жить, не выходя из Поста, это и позволяет иногда вести корабль в одиночку. Душ и кухня — тут же рядом.

Иост улыбнулся Ильгет, глядящей на него с экрана. У Арниса повсюду ее портреты. В каюте у него тоже — Ильгет со всем выводком, всеми четырьмя, двое своих, двое — Данга. И вспомнилась Арли...

Когда он вдруг поверил, что это и для него — возможно.

Господи, что же я, настолько хуже других?

Эх, глупости, выругал себя Иост. Жениться-то можно, не проблема. Задаться целью... можно найти кого-нибудь. Только вот Арли уже никогда не будет. А может, и лучше не жениться, не привязываться ни к кому. Как страшно-то — бросать своих, уходить опять на войну.

И снова Иост задумался об Ордене святого Петроса. Он в детстве еще думал о монастыре, но желание летать перевесило. А Орден Петроса состоял из мирян, то есть, им позволялось иметь обычную профессию и в делах работы подчиняться начальству, а не священноначалию. Это вполне подходило Иосту, потому что бросить ДС — тоже ведь немыслимо. Жить в монашеском общежитии, регулярные службы... Господу Богу твоему поклоняйся, и Ему одному служи.

Арли — это уже не так больно. Просто такая жизнь. Такие дела. Лири с Дангом погибли оба, двоих детей оставили. А вот Арнис с Ильгет — оба живы, хотя по идее, давно уж могли бы умереть. Такие дела.

Так философски подумал Иост. И еще он подумал, что хорошо все-таки с Арнисом дежурить. И хорошо, что он решил пойти в патруль. Что бы он делал сейчас в экспедиции, среди чужих людей... да, как ни крути — чужих. Так, как Арнис, его никто не поймет. С другом уже и говорить почти не надо, взглядами обменяешься — и все ясно.

Наверное, все мы больные, сумасшедшие, и хорошо нам только друг с другом. Ну ясно, больные — разве ж можно остаться здоровым после всего? Иосту вдруг припомнилось стихотворение Ильгет последнее. Что-то там такое было... «Если смерть морочит адом, и кости перемалывает боль, который год, как будто так и надо... Ты потерпи, браток, Господь с тобой». Надо найти это стихотворение. Очень уж точно все сказано. Иост включил личный экран.

Арнис не убрал еще свою работу. Опять что-то по социологии делает. Таблицы, графики... Иост всмотрелся с любопытством, хотя и не надеялся что-либо понять.

Да нет, не социология это.

Иост увеличил изображение первой графы. Может быть, это нехорошо — смотреть чужие записи... но Арнис это прятал бы, если бы секретно было. Взламывать чужие пароли — плохо, а вот посмотреть то, что лежит прямо на экране... нормально, решил Иост. Тем более, что речь шла о сагонах.

Выходит, Арнис интересуется сагонами... да тут же целая классификация! Где он набрал столько? Ага, вот источники... «П.П, ДС», «А.В, ско», "художественное описание, роман К. «Падение яблока».

Вот рассказы. Иост увеличил ячейку. "Я вел корабль один, так как моя напарница была убита. За трое суток я поспал всего шесть часов. Вывел патрульник в последний прыжок. Хотел поспать до реального пространства. Внезапно услышал явственный голос... сразу понял, что это — опять Аххэль. Потом я думал, что это мог быть сон, но тогда все было очень реально. Не как во сне. Хотя корабль, конечно, зафиксировал только мой голос. Я думаю, что это все же был не сон, но долгая бессонница позволила мне войти в состояние, когда легко контактировать с сагоном. Он этим воспользовался. Подробно, слово в слово, я не могу воспроизвести беседу..."

Иост дочитал до конца. Тяжело же, наверное, было это рассказывать. Это всегда тяжело. Отношения человека с сагоном — это настолько тонкие, сложные, интимные вещи, касающиеся тайных глубин души, что... все вот эти рассказы выглядят топорными. И очень неприятно потом вот так душу выворачивать. Сагон-то видит ее насквозь. Какой бы духовник получился... Только вот Бога они, к сожалению, оттолкнули.

Иост уменьшил таблицу... ничего себе объем! Здесь было около двенадцати тысяч случаев! В основном, конечно, за последние годы, но часть рассказов была взята из старых времен, еще до Третьей войны. Даже история Кьюрин, легенда по сути, здесь была — никто не знает, было ли все оно так или иначе, был ли у нее сын... Однако Арнис аккуратно внес и этот миф в таблицу, в подраздел художественных описаний.

Похоже, он решил собрать все общедоступные сведения... Вот даже сам с людьми беседовал, кое-где стоят пометки «приват.», значит, сам выяснял. Да ведь он и у меня выяснял! — припомнил Иост. Правда, он и о себе рассказал тоже. Тяжелый, помню, был разговор. Пооткровенничали. Наверное, и мой рассказ где-нибудь здесь занесен. Иост сжал кулаки. Как он мне доказывал, что весь мир — иллюзия. Как я не свихнулся, до сих пор удивляюсь. Впрочем, свихнулся... И сейчас, стоит депрессии напасть, опять ощущение такое — ничего нет вокруг, все сон, бред, ничто не имеет значения, и висишь в этой пустоте один... не надо! Иост поспешно произнес «Отче наш».

Пожалуй, самому Арнису еще хуже пришлось. Я представляю, если бы мне так... с Арли. Она хоть погибла быстро, да я и был далеко от нее.

А ведь Арнис рассказывал что-то. Говорил, что работает над классификацией контактов... как будто их можно классифицировать. Похоже, пока это у него не очень-то получается. Говорил, что хочет все-таки выяснить окончательно, чего хотят сагоны. А для этого надо тщательно все проанализировать. Может, удастся прекратить эту войну? Я, помнится, сказал, что он фантазер, и что начальство, уж наверное, этим занимается. Он пожал плечами. На том разговор и закончился. А надо было поговорить серьезнее — он, похоже, взялся за это дело по-настоящему.

Да ведь и неправ я был, подумал Иост. Ну что — начальство, надо и свою голову на плечах иметь. Кому же, как не нам, которые на собственной шкуре знают, что такое сагоны — понять, чего они хотят. Я ведь так ляпнул, не подумав, а Арнис не стал продолжать эту тему.

Все же серьезно он этим занялся...

Основной экран изменил цвет, раздался сигнал. Корабль подходил к очередному подпространственному выходу. Сектор патрулирования состоял из нескольких кусков пространства, расположенных в самых разных областях Галактики, но соединенных постоянными каналами (что и называется сигма-пространством). Теперь пришла пора «нырять» в следующий отрезок. Иост с удовольствием приступил к делу. Он очень любил пилотирование. Конечно, ничего сложного тут нет, но все же...

Иост тщательно провел предстартовую проверку систем. Как положено. Разогнал гравитационный двигатель почти до предела, но не совсем — искусство заключается в том, чтобы точно угадать момент перехода, и тогда дать максимальную тягу, и в правильной конфигурации войти — от этого зависит и энергорасход, и безопасность движения в канале. Можно так войти, что вообще гравитор посадишь! Ну, если человек — чайник...

Иост угадал момент интуитивно, взметнув энергию почти до максимума, и удовлетворенный собой, откинулся в кресле, глядя, как на экранах медленно гаснут звезды.

Арнис ощутил переход в тот момент, когда вылез из душа и как раз натягивал на свежий тельник свой бикр. Легкая тошнота, и потом несколько секунд невесомости. Надо же, а я думал, что мы еще не так близко к каналу. Впрочем, может быть...

Он переждал неприятные ощущения, сидя на койке, потом натянул бикр до конца, закрыл все швы, подошел к зеркальцу и слегка пригладил мокрые после душа волосы. За три месяца отросли прилично, стричь уже пора, подумал он. Если не причесать сейчас, после сна будут торчать в разные стороны.

Потом он лег на койку, переключил температурный режим бикра, чтобы не мерзнуть во сне. Посмотрел несколько секунд на снимок Ильгет с детьми. Он сам снимал их — у моря, Ильгет в купальнике, вон капельки блестят на загорелых плечах. Лайна, как всегда, корчит рожи. Анри смотрит на нее укоризненно. Дара на руках Ильгет, самая светленькая в компании, похожа на ангелочка. Господи, до чего же красивый ребенок! Арли тоже хорошенькая, но все же более обычная. Только глаза у Арли очень красивые, как у Ильгет. Арнис вспомнил, что и хотел ребенка с такими же глазами, как у нее.

Смешно у нас с именами получилось... Арнис, Анри, Арли... Правда, это случайно так, но... смешно.

Ильгет улыбалась ему. Арнис тоже улыбнулся. Сегодня еще не писал ей письмо. Впрочем, можно написать на дежурстве.

— Милая, — прошептал он. Как хочется коснуться этих загорелых мускулистых рук, губами прижаться к губам. Радость моя... А ведь я люблю тебя больше, чем тогда, в первые дни. Тогда ты была мечтой, почти нереальной. Светом издалека. А сейчас... Господи, как же я люблю тебя. Надо будет написать об этом, решил Арнис. Он взял со столика очки с микропленкой. Ильгет прислала фрагмент новой повести. Любопытно у нее получается... Надев очки, Арнис вспомнил, что забыл помолиться, а ведь собирался спать уже. Но как это часто бывает, отрываться от книги уже не стал.

Он дочитал до конца фрагмент повести. Потом сменил пленку и попытался занять мозг «Нелинейным анализом экономических процессов в стихийных социумах второго уровня». На третьей странице он благополучно задремал, не снимая демонстратора.

И почти сразу он увидел сон. Или ему так показалось — почти сразу.

Он был на незнакомой какой-то планете. Каменистый... остров, решил Арнис. Беловатые волны накатывали на берег и отбегали с шипением. Океан на горизонте сливался с небом. Вообще странный океан, почти белый. Как и небо. Сплошной светло-серый облачный покров.

В любом сне самое главное — запах. То, чего не передать словами. Чувство сна. Этот сон пахнул легкой тревогой. Сырым ветром давнишнего, виденного где-то моря. Ожиданием... чего? Какой-то встречи... Нехорошей встречи.

Очень реальный сон. И во сне Арнис вспомнил, что корабль как раз в подпространстве, так что понятно, почему все так ярко...

В подпространстве часто бывают яркие, реальные сны. И даже галлюцинации. Никто не знает, что это такое — изнанка пространства, где корабль движется быстрее света.

Вдали пронзительно кричали бакланы.

Что все это значит? Что он делает здесь, на этом берегу? Какая выбеленная галька. Круглые белесые окатыши. И раковины кое-где, полукруглые жемчужницы. Арнис медленно пошел вдоль кромки берега.

И тогда кто-то окликнул его. Голос был знакомым, и казалось, доносился откуда-то извне, разрывая пелену сна.

— Здравствуй, Каин!

Арнис проснулся.

Он явственно ощутил, что проснулся... голова его была совершенно ясной. И казалось, что воздух, море разорвались, словно декорация, и он шагнул сквозь нее.

Но ведь я заснул на корабле... Я должен лежать сейчас на койке, с демонстратором на носу. И однако — я все еще здесь.

Только тон моря и неба стал глубже. Уже не светло-белесый туман окружал Арниса, небо нахмурилось, и море стало черно-синим. Но вокруг по-прежнему был тот же пустынный берег.

Только иначе теперь. Это никак не походило на сон. Арнис ощущал свое тело, на коже открытого лица (он был в бикре, шлем откинут) играл соленый холодный ветер. Арнис пнул крупный окатыш носком ноги, почувствовал удар, услышал шлепок, когда камень упал. Поднял камешек, ощупал его пальцами — холодный, шершавый.

— Я поздоровался с тобой, Каин.

Арнис обернулся. Лицо его исказилось — он узнал.

— Здравствуй, — выдохнул он. Сагон удовлетворенно улыбнулся.

— Вот мы и встретились снова. Я рад видеть тебя. Ты думаешь сейчас, какое счастье, что ты один, верно? Ну ничего, у меня под рукой есть еще Иост. На крайний случай. Шучу... не беспокойся, это шутка. Ты думаешь, что это сон?

— Что же это еще? — спросил Арнис, — я нахожусь на «Сьенте», в подпространственном канале. Сон или галлюцинация. Ты же не мог телепортировать меня, верно?

— Арнис... что же это вы, люди, так не доверяете собственным глазам? Ты не спишь. А что такое реальность — да кто ответит тебе? Твой корабль, летящий через подпространство... Очень многие люди в Галактике назвали бы это фантастикой и сочли невозможным. Этот берег... Важно, что ты здесь — а ты там, где твое сознание.

— Да, но мое тело...

— И твое тело здесь, Арнис. Дай сюда руку.

Арнис покорно протянул сагону ладонь.

— Ничто так не возвращает к реальности, как боль. Можно испытывать боль во сне, но если она настоящая — ты обязательно проснешься.

В руке сагона возник маленький сверкающий нож, и Арнис не успел отдернуть кисть. На тыле запястья расплывалась кровавая полоса. Боль была настоящей. Арнис зажал рану второй рукой.

— Я оставлю тебе этот шрам на память. Боль незначительная для тебя, верно? Она нам не помешает. Кровотечение уже остановилось. Ты не в обиде на меня... давай присядем? Неудобно говорить стоя.

Позади возникли два пузатых белых кресла. Арнис сел вместе с сагоном.

Вот он — враг... В прошлый раз, когда Арнис так долго и так страшно общался с ним, сагон выглядел иначе. Но глаза... знакомые глаза. Слепые, глядящие в никуда, и все же обладающие индивидуальностью. Этого сагона, эти глаза Арнис узнал бы где угодно. В любом теле. Прежнее тело он убил сам — когда спасал Ильгет.

У Ильгет и Арниса был один сагон — на двоих.

— Ты хочешь меня убить? Но здесь у тебя это не получится.

— Нет, — сказал Арнис, — я не хочу тебя убить. Я хотел бы тебя замучить. Насмерть. И чтобы ты больше уже никогда не воплощался.

Сагон удовлетворенно улыбнулся тонкими губами. По-своему он был красив — молодое лицо, вихры русых волос надо лбом. Почему-то — деловой строгий серый костюм.

— Я знаю, что ты ненавидишь меня... Каин. И мне это нравится.

— Не называй меня так. У меня есть имя...

— А ты думаешь, твое имя не станет нарицательным, если твои жертвы узнают его? Ты думаешь, твоим именем на Анзоре не пугают детей? Не дергайся...

— А я спокоен. Ты же знаешь.

— Ну вот, Арнис... Много воды утекло, верно? Мы с тобой повзрослели... О! Сейчас ты бы и глазом не моргнул, если бы оказался в той ситуации, верно? Ты больше не знаешь жалости, доброты, слабости. Ты не пожалеешь не только Ильгет — даже своих детей ты не пожалеешь. Ну-ну, не надо нервничать. Это всего лишь шутка...

Сагон повернулся к морю и смотрел слепыми глазами в слепой туман. Невидимые чайки пронзительно кричали где-то вдали.

— Я знаю, ты решил заняться изучением... хм... нас. Что ж, это похвально. И дерзко. Мало кому приходит это в голову. Я просто удивляюсь, для чего вы, люди, используете свой интеллект. Но далеко ты пока не продвинулся. Ну что ж, я готов тебе помочь. Вот ты сам рядом со мной. Я не расположен ломать тебя, подчинять. Ты мне нравишься. Ты можешь задать мне вопросы.

Арнис внимательно посмотрел на сагона.

— Не стесняйся. Спрашивай. Тебе не надо ломать голову над графиками. Я все скажу тебе сам.

— Вы всегда лжете.

— Нет, Арнис, — мягко сказал сагон, — ты ведь сам понимаешь, что мы не лжем. Никогда. Лгут лишь слабые. Мы не делаем этого. Ты же это знаешь. Ты вот сейчас думаешь, что я прав... Не вздрагивай. Помни, ты прозрачен для меня. Как забавно смотреть на вас... Ну — задавай вопросы. Что ты хотел у меня спросить?

— Как твое имя? — выдохнул Арнис. Сагон улыбнулся.

— Это то, к чему ты стремился столько лет?

— Нет, это только начало. Как твое имя?

— Не думаешь ли ты, что поймал меня и ведешь допрос? Забавно... впрочем, я поиграю по твоим правилам. Ильгет, наверное, будет интересно... вы можете называть меня Хэрон. Есть еще вопросы?

— Есть, — ответил Арнис, — зачем вы пытаетесь завоевать нас? Зачем вам нужны люди?

— Ты же сам знаешь ответ...

— Ты хочешь сказать, что Ландзо...

— Ландзо и его отношения с Цхарном — меня это не касается. Пойми, мы не представляем собой единство, как вам, вероятно кажется. Мы едины -и разобщены, мы — коллективный разум — но разум этот шизофреничен, потому что... Впрочем, неважно. И однако я понимаю, что ты имеешь в виду. Да, Арнис, ты абсолютно прав. И ты сам уже нашел ответ на свой вопрос. Пойдем!

Арнис вслед за Хэроном поднялся с кресла. Сагон сделал какое-то движение руками, и море, и небо — все исчезло. Словно вторично разорвалась завеса.

Состояние Арниса не изменилось никак. Но все изменилось вокруг.

Теперь они с Хэроном стояли на вершине горы. Подножия ее не было видно, казалось, что площадка плавает прямо в воздухе, над облаками, но Арнис знал почему-то, что это именно гора.

И очень высокая... невероятно высокая. Такие горы бывают лишь на безатмосферных планетах.

Но здесь была атмосфера. И внизу раскинулся целый человеческий мир.

Нет, не один мир — миры. Фантастическим образом Арнис видел с этой горы многие и многие цивилизации, раскрывшиеся перед ним. Если охватывать все пространство до горизонта одним взглядом, то видны лишь скопления жилищ, перемежаемые морями, лесами и саваннами, а также и темно-голубыми, напоенными светом проемами. Но если сосредоточиться на одном таком скоплении, начинаешь различать детали... Вот глинобитные хижины, темноволосые люди в балахонах — Визар. Вот дымящие трубы заводов, высокие стены — Анзора. Вот голубой океан, белые замки, парусники — Артикс...

Вся Вселенная непостижимым образом лежала под ногами. И все это были лишь маленькие островки, а кругом лежало море Непознанного, звало, будоражило, манило воображение.

— Вот, Арнис... я показываю тебе все царства Вселенной, — раздался голос Хэрона, — увидевший все это однажды уже никогда не сможет стать прежним. Удовлетвориться жалкой ролью слепца. Ничто не сравнится с этим, Арнис... ничто!

— Все это дам тебе, — пробормотал Арнис, — если падши поклонишься мне.

— Какие глупости... ты вспомнил эти старые сказки. А ведь я не просил тебя мне поклониться. Мне это не нужно вообще. Посмотри вокруг... Разве это не прекрасно?

Арнис посмотрел на сагона, в слепые, ничего не выражающие глаза.

— Тогда зачем вам нужны люди?

— Нам нужны не все люди, Арнис. Только некоторые. И собственно, нам вы не нужны. Это мы нужны вам. Ты хочешь прожить слепым, в страданиях и ужасе, и потом уйти в беспросветный мрак?

— Там... Бог, — прошептал Арнис.

— Бог, — повторил сагон, — но к Богу надо идти. Я зову тебя к Нему. Он — вся Вселенная, все, что нас окружает, но чтобы познать Его, ты должен двигаться вместе со мной. Отказавшись от меня, ты откажешься от пути к Богу. Ты же понимаешь сейчас, что всю эту историю с Христом и церковью придумали люди для самоуспокоения. Пойми, я-то вижу дальше и больше тебя. Ты знаешь, что я сейчас честен. Да, Бог есть, безусловно, кто-то создал эту Вселенную. Но нельзя же понимать это так примитивно, как вы... Все неизмеримо сложнее. То, что тебя ждет кто-то любящий — иллюзия. Если кто-то и ждал тебя, то это был сагон, с терпением и любовью взрастивший тебя с детских лет — для того, чтобы встретить позже. И привести к себе. Ты закрываешь глаза... Я знаю, больно расставаться с иллюзиями. Эта боль куда реальнее всех твоих ран. Но ничего не поделаешь, Арнис, ты должен и это вытерпеть. И потом... потом все изменится. Ты будешь со мной. Почему ты закрываешь голову руками? Не хочешь видеть реальности? Я ведь уже убедил тебя? Ты знаешь, что я не лгу.

Арнис понимал, что все это — правда. Все то, что говорит сейчас Хэрон. Сейчас он был убежден в этом. Внутренне — полностью убежден.

Нет никакого Христа. Все это чушь. Бог не мог воплотиться на третьесортной планетке. Никто не ждет нас после смерти. Есть только дальнейшая эволюция — превращение в сверхчеловека... в сагона... Или регресс, смерть. Смерть вечная. Арнис открыл глаза.

Что ж, если так, я выбираю смерть.

Звуки продавливались с трудом сквозь воздух, внезапно ставший тягучим и вязким.

— Верую, — шептал Арнис, — в Бога, Отца всемогущего, Создателя неба и земли... И в Иисуса Христа, Его единородного Сына, Господа нашего... зачатого от Святого Духа, рожденного от Марии Девы, распятого при Понтии Пилате...

Все, что он говорил, казалось ему сейчас совершенно бессмысленным. Он говорил это из упрямства. Когда он замолчал, что-то изменилось. В груди было холодно и пусто. И было чувство, что он упустил какой-то великий шанс. Хэрон смотрел на него, глаза, как всегда, не выражали ничего, но Арнису почудилось в его лице — сожаление.

— Я все равно люблю тебя, Арнис, — тихо сказал сагон. Не было вокруг Вселенной. Только маленькая площадка посреди тумана, на которой они стояли вдвоем. Арнис ощущал себя смертельно уставшим, как после недели тяжелых боев. Он уже ничего не чувствовал, ему было холодно и хотелось язвить.

— И Данку ты тоже любил?

— Данка жива, — сказал сагон, — потому что смерти нет. А боль... несколько часов боли. Полно, Арнис, ты же знаешь, как это неважно. Тебе приходилось испытывать худшее. Ты уже забыл об этом.

— Так смерти все-таки нет?

— Просто уровень сознания у всех разный... один поднимается на уровень, другой опускается. А судьба Данки... что тебе до нее? У нее свой путь. Но вспомни цхарнита там, в схроне — вспомни, как он кричал. Твои руки едва не ослабли. Но ты только крепче сжимал его пальцы стержнями. А потом ты убил его.

— Я виноват в этом и отвечу.

— И я виноват... Арнис, и я знаю, что виноват — но я делал это... ради тебя. И ради нее тоже. Арнис, я не теряю надежды. Ты отверг меня, но всегда можешь вернуться. Я буду ждать тебя. Корабль выходит из подпространства, мне будет трудно поддерживать связь...

Последние слова Арнис слышал как сквозь туман. Он терял сознание.

Арнис несколько секунд пытался осознать себя. Потом сорвал с носа демонстратор. Ильгет, улыбаясь, смотрела на него со стены.

— Иль, — прошептал он. Потом увидел Распятие.

Он слез с койки, оказавшись на полу на коленях. Головой — в холодный бортик. Он долго молился, путая слова, плача временами. Потом встал и побрел к умывальнику.

Он вытянул руки, и увидел свежий, чуть кровоточащий еще шрам на запястье.

Иост обернулся.

— Еще рано, — сказал он, — поспал бы еще... Арнис?!

Он увидел. Вскочил, подошел к Арнису, взял его за плечи.

— Что с тобой?

— Все хорошо, — Арнис посмотрел ему в глаза, — все хорошо. Если хочешь, принеси блинкер.

— Да нет, я вижу...

— Этого следовало ожидать, — сказал Арнис, — мы были в подпространстве.

— Что у тебя с рукой?

— А, да... надо заклеить, — Арнис сел, вытащил аптечку.

— Давай, я заклею, тебе же неудобно, — Иост достал кусочек псевдокожи, приладил на ссадину, — откуда это?

Арнис хмыкнул.

— Сагон порезал.

— Это все? Ты не ранен?

— Это все. Просто, чтобы я не забыл... наш разговор.

— Ох ты, Господи! — вздохнул Иост, — так... ты сядь. Я тебе сейчас чаю принесу. Есть хочешь?

— Нет.

Иост пошел на кухню и через четверть минуты появился с горячей кружкой.

— Спасибо, — сказал Арнис безжизненным голосом.

— Ты пей, — Иост сел рядом, — Господи, как же тебя угораздило-то...

— Вот что... — Арнис отхлебнул чай и поставил кружку, — я сейчас отчет напишу. Или, хочешь, я тебе расскажу, и сделаем запись...

— Ты делай, как тебе удобнее. Может, написать проще будет? Мне, конечно, хотелось бы услышать, но как тебе лучше.

— Хорошо. Я тогда напишу, — кивнул Арнис.

— Ты знаешь, я не буду уходить, — сказал Иост, — посплю здесь, в Посту.

Арнис с признательностью посмотрел на него. Хоть и прошло несколько часов, и вроде бы, уже удалось как-то успокоиться... уже исчезло это ощущение ветра, пронизывающего до холода в кишках — все равно остаться одному ему было бы страшно.

Хотя в Пространстве, возможно, сагон его и не достанет. Дело не в этом.

— Да еще и спать не хочется, — добавил Иост, — давай поговорим с тобой.

— Давай.

Арнис уже закончил рутинную проверку систем и теперь спокойно сидел в пилотском кресле, а Иост устроился в соседнем. Они только что позавтракали вместе. Арнис нашел в себе силы поесть — через отвращение. Есть не хотелось совершенно, но это рекомендовалось. И действительно, как раз после этого и стало полегче на душе.

Безумие, подумал Арнис, в каком диком безумии мы живем... Почему реальная драка с шибагами никаких эмоций у меня не вызывает, кроме веселья. И вот этот сон... все-таки сон... обычный разговор — почему он так меня вымотал? Страшно подумать, что до Квирина еще три недели. Я не выдержу. Мне восстанавливать нужно психику.

Он повернулся к Иосту. Тот смотрел на него серыми добрыми глазами, в которых светилась жалость. Арнис чуть улыбнулся.

— Арнис, — тихо сказал Иост, — тебе о чем лучше сейчас говорить? Может, лучше отвлечься? Ты на Артиксе был когда-нибудь? А, что я спрашиваю, ты же был с Ильгет.

— Да, — Арнис оживился, — это, наверное, лучшее, что в моей жизни было. Просто сказка. А ты...

— Я был с родителями. В 15 лет. С родителями, братом и сестрой. Мы жили на островах, там такой чудесный отель... прямо под открытым небом. Хижины из пальмовых листьев. Костры. Мы плавали на плотах по океану, ловили таких рыб огромных... Нет, наверное, не получится так? — Иост заметил, что глаза Арниса потухли, он весь словно ушел в себя.

— Знаешь, Иост, спасибо тебе. Но не получится сейчас меня отвлечь. Я пока ни о чем другом не могу думать.

— Все-таки лучше бы я подежурил.

— Да какая разница? Мы же оба здесь сидим, считай, что оба и дежурим. А заснуть... я сейчас не смогу заснуть. А ты спи... ну не можешь же ты все три недели не спать теперь!

— Мы можем спать вместе, — решил Иост, — прямо здесь, в Посту. Когда ты сможешь заснуть, тогда и я. А может, тебе принять таблетку?

— Ну что ты... Я думаю, естественный сон сам придет. Я боюсь, правда... Сколько нам еще переходов предстоит?

— За все время? Сейчас прикинем... восемь еще.

Арнис заметно вздрогнул.

— Эх... согласился бы ты, я бы тебя отвез на базу.

— Тебе одному не разрешат дежурить, ты не ско.

— Да, ну и что? У тебя психическая травма, это же ясно. Зря не соглашаешься.

Арнис глубоко вздохнул.

— Ничего. Я думаю, обойдется. Я смогу. А бежать — не хочу... это даже лучше, если я с ним снова встречусь. Я хочу понять его... понять. В чем тут дело. Понимаешь, Иост? Сколько можно воевать — мы должны разобраться!

— Арнис... уже 700 лет разбираемся!

— Я это слышал, — упрямо сказал Арнис, — и все же...

Иост помолчал.

— А если это не в человеческих силах — разобраться? — спросил он, — ведь мы не можем их понять, они — сверхлюди.

Арнис пожал плечами.

— Но мы должны попытаться. Проще всего сказать — это не в человеческих силах.

— Знаешь, Арнис... мы все рисковать привыкли. Жизнью там... это все понятно. И правильно, наверное. Но... тут ты большим рискуешь. Ведь это все равно, что с сатаной разговаривать. Хочешь свою душу навсегда погубить?

Арнис молчал какое-то время. Потом сказал.

— Видишь, мы так и так этим рискуем. Не только жизнью. Мы в любом случае можем встретиться с сагоном. Так вот я хочу не вслепую с ними встречаться. А знать уже, в чем дело... А разве мало душ они погубили — тех, кто вовсе не стремился ни в чем разобраться? И — разве у меня или у тебя может быть уверенность, что в следующей беседе мы выстоим? Что он нас не сломает?

— Может быть, ты и прав, — пробормотал Иост. Потом он сказал.

— Ты знаешь, я ведь ничего не знал о твоих занятиях. Каюсь... ты как-то заговаривал, да я не заинтересовался.

— Ну что ты... я и не стремился особо афишировать.

— А вот сейчас увидел случайно эту твою таблицу... Сильно. Тут уже монографию писать можно.

— Да не монографию... Просто, Иост, понимаешь, научный подход нужен. Слава Богу, я социолог. Диплом только что не защитил. Все это надо анализировать всерьез. В общем, да... работа большая. Конечно, она еще далеко не закончена. Но уже какие-то контуры появились... — Арнис помолчал и добавил мрачно, — причем в этот раз сагон мои выводы подтвердил.

— Ты знаешь, я не совсем понял. У тебя с ним такой разговор получился... Я понимаю, ведь слова — это поверхностное, там еще многое в мыслях оставалось. Так ведь я не знаю, что у тебя за выводы. Ты уже что-то понял, зачем они пришли к нам. Расскажи. Или это пока тайна?

— Ну что ты, Иост... конечно, нет. Ведь ты можешь сам в любой момент напороться, тебе лучше знать это.

Арнис помолчал.

— А выводы такие. Сагонов ведь очень мало. Когда-то это была процветающая цивилизация. Но с началом развития вот этих способностей... появления сверхлюдей — сама по себе их цивилизация была разрушена. Осталась только небольшая часть. Порядка сотен. Но зато это были сверхлюди, живущие сразу в нескольких мирах, и они постоянно перевоплощались... ну, это ты знаешь.

— Да, конечно.

— Так вот... сейчас для меня уже очевидно одно — сагоны ставят целью найти людей... способных к превращению в новых сагонов. Эту идею, собственно, Ландзо почерпнул от Цхарна. И сейчас я выяснил, что так оно, видимо, и есть. Ведь посмотри, как получается... для сагонов нет ничего важнее, чем завоевать хоть одну человеческую душу. Неважно как. Обмануть, соблазнить чем-то, в конце концов, просто сломать пытками, страхом. Сколько раз мы убивали сагонов только потому, что они выходили на ментальный поединок с кем-то из нас. Да сагону ничего не стоит убить меня... или Ильгет. Или тебя. Ему не смерть нужна и не боль. Ему зачем-то нужна человеческая душа, и настолько нужна, что ради завоевания ее он готов рискнуть работой многих десятилетий, проиграть войну за очередную планету.

— Да, согласен, — кивнул Иост, — это очевидно.

— И многочисленные свидетельства подтверждают это. Все, что сагоны ищут здесь — не рабы, не жизненное пространство, не биоэнергия... Они ищут личностей, обладающих определенными качествами, неизвестно, какими. Готовых к превращению в сагона. К эволюции, так сказать. К развитию.

Арнис помолчал.

— Сначала я думал... предполагал, что это связано с малой численностью сагонов. С тем, что они не размножаются естественным путем, а искусственный все же очень труден. Ну, ты знаешь эти теории. Они производят своих клонов и проводят их по пути психофизического развития до превращения во взрослого сагона. Процесс длится десятки, если не сотни лет, и требует совместных усилий многих взрослых сагонов.

— Да-да...

— Ну вот, я думал, что из человека, тщательно отобранного, сагона все же сделать легче. Чем из абстрактного клона, который ведь еще неизвестно, обладает ли какими-то там духовными силами. В принципе, многое говорит за это. Ведь посмотри, как они Ландзо отбирали. Он едва ли не один из миллионов лервенцев, кто решился на побег из этой общины. Через жуткие препятствия прошел. А потом... все, вроде бы, хорошо, жил на Квирине. Так ведь он снова на Родину вернулся. Это, согласись, надо быть особым человеком... И только тогда, проведя его еще через ряд испытаний, Цхарн решил за него взяться всерьез.

— Ну не знаю, — сказал Иост, — Ландзо у нас орел, конечно, но вот взять меня. Я самый обычный человек. Ну, пилотировать всегда любил. Но это много кто любит. Я ничем особым не выделяюсь среди квиринцев. И чего меня сагон достал — понятия не имею. Подвигов я тоже особых не совершал, даже в ДС.

— Ладно, друг, не скромничай. Откуда мы знаем-то? Сагоны, они другими глазами видят все. И потом, не факт, что это какое-то преимущество. Может, наоборот, мы хуже всех... меня, например, сагон так и убеждал, что я хуже всех, что я сволочь, и поэтому у меня другого пути нет, как с ними связаться. Так вот, я думал, что это связано с их жаждой экспансии. То есть завоевать нас они хотят, стремятся, но вот сил-то мало. Вот и делают из некоторых людей новых сагонов.

— Логично, — согласился Иост, — и что же? Ты сменил точку зрения?

— Видишь ли, — произнес Арнис с трудом, — мне противно об этом говорить, но... Похоже, Хэрон прав. И вообще... это не только он мне сегодня сказал. Понимаешь... ты знаешь теорию прогрессорства?

— Ну да, слышал, конечно.

— Ну вот. Они хотят помочь нам. Из благородных побуждений. Они хотят из нас... из тех, кто пригоден к дальнейшему развитию... сделать новых сагонов. С их точки зрения, это шаг вперед. Ну и в общем-то, действительно... мир сагона гораздо богаче, чем мир человека.

Иост покачал головой.

— Что ж ты... не согласился?

— Я... ты знаешь, я и сам не знаю, почему я не согласился, — тускло сказал Арнис, — логических аргументов у меня нет. Ну, с Ильгет не хочется расставаться... хотя и она может эволюционировать. У меня тут есть в коллекции беседы с женщинами... Они тоже могут стать сагонами, какая разница, мужское тело там нацепить... Не знаю, Иост. Просто почувствовал — нельзя.

— Прости. Зря я так.

— Нет, все нормально. Мне и самому интересно, почему я отказался. Если бы я знал... Но я бы и сейчас отказался.

— Ну, Арнис... это же очевидно! Сагоны! Какое прогрессорство... они ж людей миллионами уничтожают.

— Да, но с их точки зрения это все же благо. Ведь и мы убиваем... ради того, чтобы другие спаслись. Сагоны считают, что ради эволюции одного человека допустимо убить миллион к эволюции неспособных. Мы так не думаем... но мы тоже готовы убивать во имя своих целей, так что мы в этом плане ничуть не лучше.

— Ну хорошо, но как они ломают людей... обманывают...

— Иост, это война. У нас тоже всякое случается. С их точки зрения, такая цель оправдывает риск. А может, и правда, сагоном можно через большое страдание стать.

Арнис помолчал.

— А самое-то противное, знаешь что... получается, наша Дозорная Служба — это прямо-таки питомник будущих сагонов. Они нас отбирают, а мы объединяемся... мы, те, кто способны стать сагонами. И воюем против них. А они нас поодиночке переубеждают. Или пытаются переубедить. Мы им просто задачу облегчаем. Видишь... наверное, нельзя человека развить против его воли. Поэтому они стараются нас именно убедить.

— Но некоторых ломают.

— Да, но... может быть после ломки... тут же дело не в силе характера. Может, это тоже метод — привести в состояние полной покорности, и из него уже развивать дальше.

— Это мерзко, — сказал Иост решительно, — это все мерзость! Какое они право имеют решать за нас... лезть в наши дела!

— Ты сейчас судишь с позиции нашего Этического Свода. А у них своя этика, понимаешь? И не факт, что наша обязательно выше. В конце концов, принцип невмешательства — это сомнительная достаточно вещь. В нем многие сомневаются. Может быть, мы не пытаемся перестроить жизнь Галактики лишь потому, что у нас сил мало. Иначе тоже занимались бы прогрессорством в других мирах... подтягивали бы их до уровня Федерации.

Арнис говорил тускло, голос казался безжизненным. Иост вздохнул.

— Ты логичен, друг. Куда ни посмотри — ты во всем прав. Ну что ж, нам и правда сагонами становиться?

— Нет, — Арнис посмотрел на него, — никогда. Я никогда не стану сагоном.

— Почему? Сагон всегда неправ, если он прав — смотри пункт первый?

Арнис не отвечал.

Сверхчеловек, этакий микрокосм, достигший высокой стадии развития, не может не проникнуться сочувствием к нижестоящим на лестнице эволюции и не попытаться как-то подтянуть их на свой уровень. Но конечно, к такому развитию способны очень немногие — ведь и на собственной планете сагонов, хоть они и мутанты, хоть у них парапсихология была уже развита — лишь немногие стали развиваться. Следовательно, человечество все равно будет расколото на две неравные части.

Оно уже расколото! Сагоны — ведь тоже часть разобщенного человечества, их Прародина — Терра, как и наша.

— Знаешь, — сказал наконец Арнис, — я не хочу от Христа отрекаться. Не могу.

Иост кивнул.

— Да, в этом все дело, наверное.

— Я все понимаю, все знаю. Да, я стану, наверное, крутым очень... тела вот смогу менять. Боли не чувствовать. Ходить между звезд пешком. Вообще материальный мир не будет иметь для меня значения. Столько нового откроется, и смерти уже не будет. Я это понимаю. Но вот как о Христе подумаю, так... нет, не могу. Без Него — не могу дальше. Так мне Ландзо однажды сказал — он ведь тоже делал выбор — я выбрал тех, кто за меня отдавал жизнь. А какой сагон пожертвовал за меня своей жизнью?

Арнис вернулся.

И через две недели, чуть раньше срока родился Эльм.

Ильгет снова переживала счастливое время материнства. К тому же и любимый был рядом, поэтому и трудностей не существовало совсем. Ильгет знала, что в Космосе Арнис встретил сагона. Но вернулся уже почти спокойным, хоть и посещал два раза в неделю психолога. На всякий случай.

Он, казалось, забыл о страшной встрече. Во всяком случае, не говорил о ней, не вспоминал. Да и вообще выглядел счастливым. Ильгет казалось — вернулись прежние времена... А ведь вспоминала о них с такой тоской!

Дара пошла в школу, и в основном ее возил туда Арнис — на 2-3 часа поначалу. Остальное же время он проводил полностью с Ильгет и малышом. Ну разве что еще Дэцин еженедельно собирал отряд для учений, психотренинга — словом, поддержания формы. Хотя новых акций и не предвиделось.

Ильгет наслаждалась. Это было почти так же, как после рождения Арли — только еще лучше, потому что и старшие дети разделяли эту радость, играя с малышом по вечерам, и так забавно было наблюдать за ними. Ильгет насмотреться не могла на малыша, когда он кушал, причмокивая, молоко из ее груди. Глазки Эльма были серыми, в папу, хоть и потемнее, чем у Дары. И вообще он как-то выглядел темнее сестры, скорее на Арли похожим — чуть смугленький, плотный. Как и другие дети, Эльм был спокойным, уже к двум месяцам перестал просыпаться для ночного кормления. Возможно, это происходило не столько из-за темперамента детей — они все же были совершенно разными — сколько из-за того, что время их бодрствования было заполнено гимнастикой, плаванием, разными полезными играми, и это утомляло малышей, и кроме того — сразу воспитывало правильное отношение к родителям.

Арнис снова просыпался раньше Ильгет — всегда — и приносил проснувшегося малыша, уже переодетого, ей в постель. Потом он приносил завтрак, и они валялись втроем, играя с малышом, а позже Арнис поднимался, будил остальных детей, бежал с ними на зарядку, собирал в школу... Если Эльм засыпал, Ильгет вставала и готовила завтрак для детей, доставала их одежду. Потом, как правило, Эльм спал, Арнис уходил в школу вместе с Дарой, а Ильгет, приняв душ, садилась за циллос. Она на время отказалась от работы в СИ, и теперь делала только то, что душе хочется. Писала мало — грудной ребенок как-то не располагает к сочинительству. Больше читала, лазила по Сети.

Потом возвращались первыми Арнис с Дарой. И начинался день, полный неожиданных радостей, новых успехов детей и маленьких огорчений... И Арнис все время был рядом. Лишь когда Эльм спал днем, отец позволял себе посидеть за циллосом, заняться своими делами. Ильгет знала, конечно, о его работе с классификацией контактов, и начала понемногу ему помогать.

Но ей снова казалось, что ребенок слишком много спит. Или — что его просто разрывают на части. То Белла приходила, чтобы повозиться с малышом, забрать его гулять куда-нибудь. То Арнис с ним занимался, гимнастикой или просто носил по комнате и разговаривал. Ильгет даже ревновать начинала — Арнис полностью взял все воспитание и развитие на себя. Вечером старшие дети прямо брали Эльма к себе в комнаты, клали его на мягкий теплый пол и развлекали всячески. Особенно увлеклась Лайна — она так мечтала о младшем братике. Арли, видимо, еще не доросла до таких материнских инстинктов. Эльм очень рано научился улыбаться, потом смеяться и гулить.

А Ильгет только и оставалось — кормить Эльма, млея от неземного наслаждения. Иногда только это наслаждение прокалывало острым ужасом. Она смотрела на бесконечно милое, нежное личико ребенка, и вдруг понимала, что вот это его блаженство — может не продлиться.

Все мертвые дети, убитые, которых ей приходилось видеть, вдруг всплывали в памяти, жгли ее. Ильгет сейчас чувствовала себя единым целым с малышом, она так хорошо понимала его, его мир был таким теплым и прекрасным, и даже малейшее неудобство — проснулся, а мамы рядом нет — казалось ему ужасом кромешным, и он громко плакал... Но мама и папа тут же появлялись, и мир вновь наполнялся блаженством. А что, если мама уже не появится?

Мысль о смерти ребенка, о мучительной смерти была невыносимой. Ильгет вдруг ощущала бесконечное отчаяние — ибо отчаяние ребенка бесконечно, ему нечем утешиться — непонимание, отчего это так, невыносимую душевную боль... Даже тогда, когда она сама корчилась под болеизлучателем, не понимая, за что и почему — тогда она не была настолько беззащитной. Она была взрослой, и так или иначе была готова к этому. Но смерть ребенка, муки ребенка...

Ну что ты, ведь он же будет жить на Квирине, уговаривала себя Ильгет. К тому времени, как он подвергнется хоть какой-то опасности, он станет взрослым уже. На Квирине ему ничто не грозит...

Если ДС удержит сагонов, если они не нападут вскоре.

Как хорошо жить на Квирине, веря, что это — незыблемая крепость!

Боец ДС в это уже не верит, он понимает, что мир и счастье держатся порой на волоске.

Раньше такого не было, Ильгет казалось, что это — предчувствие, интуиция, что вот именно этому ребенку предстоит что-то страшное. Но возможно, она просто слишком много пережила и увидела... Нельзя доверять предчувствиям, тем более — таким.

И еще Ильгет испытывала грусть, когда вдруг думала, что кормит малыша в последний раз. Почему так? Ей 35 лет, еще могут быть дети. Но — вдруг их больше не будет? Почему-то казалось, что да, не будет больше. Значит, вот это в последний раз в жизни она испытывает такое счастье.

Ну знаешь, голубушка, говорила себе Ильгет, думала ли ты когда-нибудь, что у тебя вообще будет ребенок!? И вот пожалуйста, родила уже третьего, а всего их пять, прекрасных, умных, здоровых детей.

Да нет, грех жаловаться на судьбу! Просто легкая грусть — все когда-нибудь бывает в последний раз...

Эльма окрестили очень рано, и крестными снова стали Иост и Иволга — кто же еще? Весь отряд собрался на праздник по этому поводу, даже принципиально неверующий Ойланг, к которому теперь присоединился Венис. Ойланг говорил, похлопывая его по плечу.

— Ну вот, друг, составим оппозицию, наконец, этим религиозным фанатикам! По крайней мере, я не один трезвомыслящий человек в этом отряде.

— Любопытно, — сказал Арнис, услышав это, — ведь во всем квиринском обществе христиане составляют не более 20 процентов! Это включая тех, кто лишь числит себя таковыми. А вот в ДС...

— Ну, это для нас вполне естественно, — сказала Иволга, усмехнувшись про себя. Ильгет посмотрела на нее — она-то знала, при каких условиях произошло обращение Иволги.

— Остается лишь удивляться, что не все мы еще — такие фанатики, — добавила Иволга.

Однако трезвомыслящие охотно отпраздновали вместе с «религиозными мракобесами» день крещения Эльма.

Да и вообще отряд частенько теперь собирался. Чаще всего как раз после воскресной службы (Ойли и Вениса приглашали отдельно). Новые акции пока не грозили, и просто приятно было провести вместе время. Покататься верхом в лесу, погулять в Бетрисанде, на пляж сходить. Некоторые члены отряда отправлялись в Космос, потом возвращались. Иволга вдруг решила снова поработать спасателем — ей скучновато было сидеть на земле, дети уже выросли — и к осени ушла в патруль. Вместе с Ойлангом — с кем же еще, ведь всегда лучше работать с бойцом ДС. Айэла стала ходить в рейсы на трейлере — бортинженером, как раньше. Остальные работали здесь, на Квирине. Гэсс по-прежнему — в ближнем космосе, на оборонных кольцах. А вот его жена Мари снова улетела в патруль в качестве спасателя.

Венис всерьез занялся своим образованием под началом Сириэлы... Сириэла теперь посещала все отрядные сборища, и ясно было, что с Венисом ее объединяет нечто большее, чем врачебная деятельность. Марцелл продолжал заниматься биофизикой, и в августе отправился на межпланетный симпозиум на Артикс.

Иост вскоре вступил в орден Святого Петроса, и теперь осваивал новую жизнь, которая нравилась ему все больше. Он переселился в монашеское общежитие, неподалеку от храма Святого Петроса, оставив себе лишь право при необходимости уходить в Космос — и заниматься подготовкой к акциям ДС. Среди «мирских монахов» Святого Петроса таких, как он, было много. Имя он себе оставил прежнее, благо, оно было библейским — в честь святого Иоста, мужа Пресвятой Девы.

Ландзо летал в патрули вместе со своим учителем и другом — Валтэном. Жениться он, похоже, не собирался — или не было кандидаток.

Все вели себя так, словно вздохнули с облегчением — не было больше войны. Все хорошо, можно жить нормально, работать, развлекаться...

И только Арнис упорно продолжал систематизировать сведения о сагонах. Казалось, его ничто больше не волнует. Лишь маленький Эльм — и страстное желание понять, что движет врагами от века. Все было не так уж просто. Сам Арнис был убежден в гипотезе, изложенной Иосту — но что-то и противоречило ей, были какие-то зацепки среди многочисленных свидетельств о сагонах, которые позволяли думать иначе.

Арнис хотел бы подключить к этой работе своего учителя-социолога, Тэрвелла Тина, но многие сведения относились к разряду секретных... хотя что уж скрывать от столетнего Тина, он вряд ли когда-то покинет Квирин.

Арнису приходилось справляться в одиночку — помощь Ильгет не в счет, в методологии исследования она ничего не понимала. С ней можно было, конечно, порассуждать о целях и планах сагонов, об их психологии...на чисто любительском уровне.

Арнис видел одну ошибку Ильгет да и других тоже. Друзья относились к сагонам с резким эмоциональным отталкиванием. Да и как еще относиться к врагам?

Это своего рода защита — но в информационной войне эмоции всегда вредны. Резкая отрицательная эмоция может легко перейти в свою противоположность. Арнис старался сохранять трезвый рассудок, думая о сагонах — как бы это ни было трудно.

Деятельность накладывает на человека неизгладимый след. Если много лет заниматься одним и тем же, очень трудно сменить свой взгляд на это. После многих лет войны ненависть и отталкивание по отношению к сагонам въелись в кость и плоть. Но сагон, с его силами, вполне способен эту ненависть обратить в свою противоположность.

Надо попробовать разобраться логически...

Но логически пока выходило с трудом. По логике сагоны были правы. Противно было подумать об этом — гибель человеческого мира... Но если это — ради рождения чего-то большего? Может быть, ради приближения к Богу... Да, не тому Богу, как о Нем учит церковь. Но может быть, церковь ошибается?

Арнис старался гнать от себя страшные мысли. Ему меньше всего хотелось посвящать во все это Ильгет — пусть он неправ, пусть она должна знать об этом, ведь в следующий раз ей самой придется говорить с сагоном. Просто страшно было подумать — внушить ей вот сейчас эти тягостные сомнения.

Во всяком случае, не во время грудного вскармливания...

На Квирине в 60 лет люди еще летают. Это не возраст. Часто гибнут молодые по статистике, потом, после некоего возрастного порога, почему-то эстаргов выживает больше. Может быть, становятся осторожнее, просто опытнее? А уж если посчастливится дожить до 60-70 лет — тебе обеспечена не просто спокойная и долгая, но и вполне активная старость. Трудно определить на вид, 100 лет человеку или еще только 55. Геронтология позволяет продлить активную счастливую жизнь до 100 и даже до 120 лет. Ну конечно, после 70 в Космосе работать невозможно. Но активный спорт, туризм, просто полеты на безопасные планеты в качестве пассажира — да сколько угодно.

А ведь Дэцину уже 63, подумал Арнис. И то не все это знают. Он так тщательно скрывает все, что касается собственной жизни. Хотя здесь-то уж какие секреты? Кстати, Дэцин был единственным из знакомых, кто ничего не рассказал Арнису о своих контактах с сагоном.

Дэцин поймал взгляд Арниса и молча подмигнул. Арнис улыбнулся.

Командир сидел на камушке, рассеянно глядя на воду бурлящего под ногами ручья. Как всегда, очень прямо сидел, сухой, тощий, невероятно ловкий. Темные глаза энергично блестят. Арнис присел на соседний валун.

Дети кричали там, на полянке, и там где-то Ильгет сидела с Мари и малышом на травке, тихо разговаривая. Арнис не хотел мешать. Хотя, наверное, и не помешал бы. Остальные бойцы затеяли игру в пИлу, и мяч летал, свистя в воздухе, как ядро визарской древней пушки... из детей бы не задели никого, а то ведь зашибут.

Хорошо было сидеть с Дэцином и молчать. Даже лучше — не говорить ничего. Потому что все ясно, и все, что можно сказать — лишь ухудшит ситуацию.

Дэцин наклонился к ручью, высматривая что-то в воде. Опустил туда ладонь.

— Мальки, — сказал он, глянув на Арниса, — резвятся.

Арнис кивнул. Ему вдруг захотелось до смерти сказать Дэцину что-нибудь очень хорошее. Ласковое. Но как скажешь — и что?

Почему мы все так не любим его? Друг друга — да, любим. Все мы как братья и сестры. А вот Дэцину не скажешь — брат. Он всегда держится отстраненно. Он никогда нас не подводил, его приказы разумны, его не в чем упрекнуть... За что же его так все не любят?

Не так. Не то, чтобы к нему плохо относились. Просто... Арнис поискал слово... он нам как чужой.

Но у него ведь никого нет кроме нас. Нет семьи... Был, вроде, друг, но что-то давно уже его не видно. В последний раз Дэцина никто и не встречал с акции. Получается, он один совсем.

Но все попытки поговорить с ним откровенно, приблизиться — натыкаются на вежливое, холодное молчание и односложные ответы. Неужели ему и не нужен никто? Что же он, машина — просто боевая идеальная машина, отличный тактический циллос — и простое человеческое тепло ему не нужно? Или нужно, но он просто не умеет... такое ведь тоже может быть? Не умеет быть рядом, не умеет дружить. А может, мы все слишком молоды для него, даже Марцелл моложе на 15 лет.

А ведь он, пожалуй, самый странный из всех моих знакомых, подумал Арнис. Это как-то не бросается в глаза. Об этом не задумываешься. Но вот как подумаешь... Очень странно становится.

— Как твоя работа? — вдруг спросил Дэцин. И Арнис понял, что ждал все это время подсознательно — когда дектор заговорит первым.

— Дэцин, — сказал Арнис, — ты знал, что сагоны занимаются прогрессорством?

Он взглянул на командира в упор. Тот покачал головой.

— Предположения такие были. Тебе удалось это доказать?

— Пока нет. Но очень похоже на правду.

— Я читал твой отчет, — мягко сказал Дэцин.

— Я понимаю, что ты читал.

Арнис помолчал. Потом спросил.

— А что, если это довести до сведения всех... Ты думаешь, наши потери резко увеличатся? Ну да, от такого трудно отказаться. Самому стать сверхчеловеком...

— Но ты же отказался? — заметил Дэцин.

— Но это очень трудно обосновать. Понимаешь... Да, поначалу кажется, что легко. Как это — пожертвовать целым человеческим миром? Своей родиной, друзьями, родными, детьми? Да вообще... всей нашей историей, цивилизациями, культурами. Ведь все это превратится в ничто. А потом... — Арнис вздохнул, — потом понимаешь, что все это — и есть ничто.

Он посмотрел вокруг.

— Я люблю все это... люблю детей, ручьи вот эти, собак, море, небо. Дом свой люблю. Ильгет. Я очень, очень люблю эту жизнь. Каждый ее миг. Людей люблю. Но прав ли я в этом? Ведь все это преходяще, все — лишь на мгновение, а любить нужно — жизнь вечную. А то, что предлагает сагон... он ведь многое не в словах сказал, я только сейчас понимаю... пока неясное, но восхождение вверх. Не застой, но эволюция. Не просто мольбы к Богу, но реальное приближение к Нему. Вхождение в мир духовный. Ведь Дэцин, Бог нам тоже не обещает сохранения вот этого, бренного...

— Ну не совсем так. Будет воскресение во плоти, будет новое небо и новая земля, — возразил Дэцин.

— Да, но новое! Может быть, я слишком привязан к этим, земным благам?

— Арнис... ты с отцом Маркусом говорил? — встревоженно спросил Дэцин. Арнис вздохнул.

Вот потому с Дэцином и невозможна никакая близость. Только начни с ним говорить по душам — сразу отправляет к психологу или священнику. Лечись иди, дорогой!

— Говорил?

— Нет. Об этом — нет. Но ведь это секретная информация.

— Да, — Дэцин кивнул, — тут ты прав. Пожалуй, лучше не говори, а то неизбежно придется объяснять, в чем дело. Так вот, то, что ты несешь, дорогой — это ересь. Это я тебе на правах обычного мирянина тоже могу сказать. Какое восхождение к Богу? Через развитие парапсихологических способностей? Через контактирование с тонким миром? Знаешь, к кому такое восхождение может быть? Какой тогда был смысл в воплощении Христа, в распятии... В Искуплении наших грехов? Если можно просто, так сказать, развиваться и достичь якобы Бога — без всякого Искупления? Без Христа вообще?

— Да я понимаю все, Дэцин! — застонал Арнис, — в том-то для меня и проблема — верить Церкви или...

— Верить сагону, — закончил Дэцин. Он вдруг подошел к Арнису и положил руку ему на плечо.

— Арнис... пойми, — неожиданно мягко сказал он, — сагоны не с Богом. Они отвергли Бога. Вспомни только историю Кьюрин... вспомни! Что удержало ее? А что удержало Ильгет — почему она смогла выдержать то, что выдержать невозможно? Блоки все эти... мы же знаем, что это ерунда. Бог и только Бог нас спасает все время. А сагоны — они даже понять этого не могут. Ну что нас удерживает, почему 700 лет мы можем сопротивляться такой превосходящей силе и надеемся уцелеть и дальше? Что — если не чудо? Когда сагоны говорят о Боге... ты попробуй эти случаи просмотреть. Я тебе скажу заранее, что ты увидишь... Они либо говорят о безличном Начале, сотворившем мир — то есть как бы и не Бог, а так, Идея какая-то. Либо говорят со страхом о ком-то, кто внушает им ужас — но они не знают, кто это, и не понимают. Хотя и витают в духовных сферах. Поэтому выбор у тебя — не Церковь и сагоны, а Бог и сагоны...

— Я, конечно, займусь этим, — с трудом сказал Арнис, — ты прав, я просмотрю эти случаи... их не так много. Но почему ты говоришь с такой уверенностью? А может, это мы неправильно понимаем Бога?

— Да потому что... Потому что я сам в молодости стоял перед таким выбором. И я говорил об этом с сагоном, — неожиданно сказал Дэцин.

Он помолчал и добавил.

— После этого я крестился. Спаси тебя Господь, Арнис!

Глава 19. О любви.

Кончилось лето, и как-то быстро миновала осень с шуршащим золотом сухолиственных груд. «Белые мухи», как называют первый снег килийцы на Визаре — на их Родине климат достаточно холоден — остро жалили землю, и Арнис ловил рукой без перчатки этих холодных мух. Он улыбался безотчетно. Он шел домой.

Ильгет ждет, но все равно нужно прогулять Ноки, поэтому от церкви он решил пройтись пешком. Немного холодно — иногда тоскуешь по бикру, надежному в любую погоду. Надвинул шлем, сменил терморежим — и снова комфортно. Ветер пробирал сквозь тонкую куртку. Арнис шагал быстро. Ноки рыскала вокруг, возбужденно нюхая землю.

«Правильно ли любить эту землю, ведь мы лишимся ее позже? Может быть, нужно тянуться лишь к духовному?»

«Арнис, не дели мир на материальный и духовный. Есть любовь -и не любовь. Есть Бог — и он же есть Любовь, и есть отсутствие Бога. Можно жить в физическом мире, и любя его — каждую травиночку, каждого щенка, и уж конечно, людей — быть совсем рядом с Богом. И можно в любых, самых высоких духовных сферах, в тонком мире быть очень далеко от Бога».

Как сагоны...

Все же Дэцин был прав, и давно надо было поговорить с отцом Маркусом, просто продумать разговор — чтобы не выдавать секретных сведений. Давно надо было это сделать... И не мучиться. Ответ оказался таким несложным.

Любовь — и не-любовь.

«Я все равно люблю тебя, Арнис» — шевельнулось тихое воспоминание.

Это неправда, ответил Арнис сагону. Мог бы ответить, если бы встретил его сейчас. Тебе это только кажется. Любовь — это совсем другое. Он зажмурился, чувствуя прикосновение холодных снежинок к лицу.

Нет, я не любил тех лервенцев... и дэсков на Визаре, которых я убивал -я не любил их. Особенно дэсков -я их ненавидел. Любовь — это другое. Вот Ильгет я люблю и любил всегда. Я несовершенен, и не хочу сказать, что люблю всех. Мне бы хотелось стать совершенным, да к этому нас и призвал Господь, но пока у меня это не получается. Никак. Я могу любить лишь своих. Но ты — ты, сагон — и своих-то не любишь.

Как ты там, бишь, сказал? Шизофренический разум... И вот в это безумие ты меня зовешь?

Восхождение в духовные сферы — не есть восхождение к Богу. Оставаясь на земле, любя землю — я ближе к Богу, чем ты.

Я счастливее, чем ты, и мне жаль тебя, сагон.

Арнис подошел к дому, дверь раскрылась перед ним. Он попрыгал, стряхивая с куртки налетевший снег. Ноки деловито почапала вовнутрь.

Ильгет с сыном на руках вышла навстречу Арнису.

Она стояла, прислонившись к дверному косяку и улыбалась, нежно глядя на него. Эльм махал ручками и возбужденно гулил. Золотистые волосы Ильгет искрились, и золотые искры горели в глазах. Арнис остановился.

— Что ты? — тихо спросила Ильгет.

— Я на тебя смотрю, — ответил он шепотом, — я тебя так давно не видел.

Она улыбнулась, ямочки засияли на щеках.

Арнис сбросил куртку, подошел к Ильгет и обнял ее вместе с Эльмом. Малыш радостно залепетал, захлопал ручонками по лицу папы. Арнис прикоснулся к щеке Ильгет своей щекой, потом поцеловал ее. Забрал Эльма.

— Дети еще не пришли?

— Нет еще. И Арли сегодня поздно. А Дара на празднике...

— Думаешь, я за несколько часов уже успел забыть? — засмеялся Арнис.

— Будем ужинать?

— А детей ждать?

— Как хочешь, Арнис. Если ты не голодный...

— Я подожду, Иль. Я не очень голодный.

Он посмотрел на нее сияющими глазами. Маленькая моя, золотая. Что же сделать для тебя, чтобы тебе было хорошо?

— Иль, я поиграю пока с Эльмом. Ты... отдохни. Ведь давно уже одна с ним возишься.

— Ну что ты, Арнис... как будто это тяжело!

— Не тяжело, но ведь себя тоже нельзя забывать. Давай, давай! — Арнис подхватил Эльма и отправился с ним по лестнице наверх.

— Арнис... — позвала Ильгет, улыбаясь.

— Что, золотинка?

— Тебе правда... ну, ничего, если я займусь своим?

— Мы с тобой вечером посидим, хорошо? Когда дети лягут.

— Хорошо, — сказала Ильгет и пошла к себе в комнату под куполом, посидеть немного за циллосом.

В девять часов все дети лежали в кроватях. Ильгет покормила Эльма на ночь, и Арнис уложил его.

Дела были еще у обоих. Арнис собирался поработать со своей базой данных, внести новые сведения, которые удалось недавно собрать. Ильгет хотела продолжать рассказ, сюжет которого придумала вчера. Они сели вдвоем в комнате Арниса — отсюда было хорошо слышно, если кто-то из детей проснется, да и Арнису было трудно работать с чужим циллосом. Ильгет же принесла планшетку и подключилась к сети, забравшись с ногами в большое кресло.

Сюжет что-то не раскручивался. Ильгет смотрела задумчиво в темное окно, звезд не было видно — там кружила метель. Ранняя ноябрьская метель. Ильгет перевела взгляд на Арниса. Он сосредоточенно смотрел в экран, прикусив по обыкновению нижнюю губу. Ильгет подумала, что на Арниса можно смотреть бесконечно. Вот просто сидеть здесь рядом и смотреть. Нет ничего прекраснее его лица. Любимого лица. Серых его внимательных глаз, узкого твердого подбородка, губ, стриженных светлых волос. Но Арнис почувствовал ее взгляд, повернулся, улыбнулся ласково. Ильгет поспешно отвела взгляд — она вовсе не хотела мешать. Но от его улыбки внутри что-то запело.

Ей вдруг пришла идея, как можно закончить рассказ. Ильгет поспешно начала писать и некоторое время занималась этим. Потом она тихо встала, положила планшетку и вышла.

Через пять минут Ильгет вернулась, с подносом — а на подносе кружки с черным кофе и прохладными пастельными шариками мороженого, и золотым ликером. Она тихо поставила кружку рядом с рукой Арниса.

— О Господи, Иль, — он поймал ее руку, поцеловал пальцы, — ну что же ты... Ведь можно было заказать.

— А мне хочется тебе принести, — сказала Ильгет, — я ведь так мало могу для тебя сделать.

— Ты для меня так много делаешь, счастье мое, — тихо сказал он. Отвернулся от циллоса, взял кофе и мороженое.

— Я не хотела тебя отвлекать.

— А я уже практически закончил.

Они стали есть мороженое.

— Ты вот и пишешь для меня... это так здорово, что ты пишешь. Это такой подарок...

— Ты знаешь, я придумала, чем там должно кончиться, — Ильгет начала рассказывать. Арнис слушал внимательно.

— Да, это здорово... мне бы вот никогда не пришло в голову.

— Зато тебе другое в голову приходит, — Ильгет кивнула на монитор Арниса.

Лицо мужа слегка помрачнело.

— Знаешь, Иль... это муть такая. Я вот теперь пытаюсь другое понять. Ведь по сути, из всех этих рассказов следует одно: сагоны находят у любого человека то, за что можно зацепиться. Есть те, кто утверждает — мной нельзя манипулировать, меня нельзя обмануть. Это глупость. Сагон, читающий мысли, может обмануть любого человека. Он легко находит стержень, на котором все держится... и не пытается его сломать. Он всего лишь действует, исходя из самого главного, самого заветного желания человека.

— Может, этих желаний не так уж много... я имею в виду, наверное, можно составить что-то вроде классификации, — предположила Ильгет.

— Наверняка, — согласился Арнис, — если в этом есть смысл. Ведь и на планетах они действуют точно так же. Создают социальные условия, чтобы осуществить самые заветные желания людей, и за счет этого получают верных слуг. Те, кто больше всего желает богатства — получают его. Те, чей стержень — сексуальные интересы — ну ты понимаешь... легко могут осуществить желаемое. А раз у осла перед носом морковка, то палка уже не нужна. То есть большую часть людей сагоны обманывают и заставляют служить своим целям, просто удовлетворяя их потребности.

Так же, собственно, и с личными контактами. Сагон не ломает человека, пока есть надежда обмануть его.... удовлетворить его самое заветное желание. Вот как у Ландзо — он же на самом деле очень был привязан к Анзоре... патриотизм, это у него, может быть, даже и стержень. Действительно, самое заветное. Сагон ему предложил работать для блага Родины, сделать ее такой, как Ландзо мечталось... он ведь даже думал сотрудничество с Квирином начать, и все такое. Наивно, конечно.

— Да, — сказала Ильгет, — если про мой опыт вспомнить... ну, он у меня неинтересный, правда. У меня тогда единственным вообще желанием было — избавиться от боли. Меня уж точно ничем другим нельзя было заманить в тот момент. Так ведь он меня избавил от боли. Но это, правда, ему не помогло...

Арнис обнял ее за плечи.

— Извини, — поспешно добавила Ильгет.

— Ну что ты... наоборот, спасибо, хотя не хочется это вспоминать, конечно.

— Да ничего, я давно об этом думаю спокойно.

— Так вот, о чем я... То есть сагон может и стремится удовлетворить самый главный интерес человека. Ну а если этот интерес, так сказать, благородный? Духовный? Если человек в самом деле хочет приблизиться к Богу?

— Арнис, но я думала, ты уже понял... ты же понял, что приближение к Богу не имеет ничего общего с развитием сагонских способностей, с проникновением в иные миры?

— Я-то понял, а вот кто-то может и не понять. Ведь есть целый ряд учений... гностических, скажем. В той же Бешиоре была эта ересь. Или эзотерические общества, которые у нас на Квирине никто всерьез-то не воспринимает, так, балуются люди. Ведь это их идея!

— На Эдоли тоже было много ересей... — сказала Ильгет.

— Но ты пойми, большую часть этих ересей, как и вообще эзотерику объединяет как раз эта мысль — что возвышение духа, отторжение всего материального, поднятие в иные, нематериальные сферы — это и есть приближение к Богу!

— Вообще да, — ошеломленно сказала Ильгет, — я просто не задумывалась. Но да, это так... я вот читала книгу одного такого... эзотерика, в общем. Он там описывал, что есть много потусторонних миров, чем выше, тем духовнее, прозрачнее, дальше от материального, и по ним можно идти, как по ступеням, а в конце этой лестницы миров — Бог.

— Так ведь сагоны именно это могут использовать. Причем им даже не обязательно представляться сагонами. Скажут, что они какие-нибудь ангелы, Творцы или еще какие духи... Из высоких миров.

— Да, думаю, что они могут так обмануть человека, — согласилась Ильгет, — заставить его на себя работать. И даже развиваться, так сказать, духовно до определенной стадии... ну то есть развиваться в ту сторону, в которую нужно сагонам. В эти самые нематериальные миры проникать.

— Но есть еще и похуже мысль... — Арнис замолчал. Стоит ли об этом говорить Ильгет?

Но раз уж начал...

— Видишь, Иль... Ландзо мне сказал, что его удержало только одно. Он не мог позволить, чтобы казнили его друзей. А они готовы были отдать за него жизнь.

Но теперь представь, что стоит сагонам инсценировать аналогичную жертвенность? Ведь это, понимаешь, тоже пунктик, за который они в принципе могут зацепиться. Для этого на самом деле даже жертвовать собой не так уж обязательно. Да и вопрос, может ли сагон пожертвовать, ведь он, собственно, и смерти не знает — ну несколько лет без физического тела... и боли они не чувствуют, умеют отключать. Но ведь это не всем известно. Так же, как сагону не обязательно представляться сагоном, как я уже говорил. Вызывать к себе чувства безумной любви и преданности они умеют! И я не верю, что только в примитивных тупых бездуховных людях. Я не верю, что все лервенцы были такими. Многие из них... они очень хорошие люди, Иль. Не каждый пойдет на смерть за свои убеждения.

— И Кьюрин, — тихо добавила она.

— Вот именно, и Кьюрин полюбила сагона, который представился ей как бы спасителем... как бы он за нее заступился и даже якобы был наказан. Их можно полюбить! Они очень легко могут представиться кем угодно... даже, наверное, Христом. Это кощунственно, но для них ведь не существует кощунства.

— Я помню, — сказала Ильгет, — у нас на Ярне как-то я сталкивалась. Одна женщина принимала якобы диктанты якобы от самого Христа. Конечно, он при этом назывался Великим Духом, одним из каких-то там семи творцов Вселенной... То есть, разумеется, не церковное понимание.

— Вот-вот! Представляешь, от кого эта женщина на самом деле могла принимать «диктанты»? Ну не обязательно Христом... кем угодно можно представиться. Можно ангелом. Можно, скажем, духом-народоводителем, или какие еще бывают фантазии... Если человек во что-то верит, чего проще, прийти и представиться именно тем, во что он верит. И вести себя соответственно. Почти. Настолько почти, что человек этого и не заметит...

— Господи, как страшно то, что ты говоришь, — медленно сказала Ильгет, — выходит, завтра ко мне... или к тебе... явится сагон, скажет, что он Архангел Михаил.... или сам Христос, и мы послушаем.

Арнис подумал.

— Да, и это может быть... Но если исходить из основной цели сагонов... Мы пока ее точно не установили, однако ясно, что многих они уговаривают идти по пути вот такого «духовного развития» — то есть развития способности чувствовать, видеть, слышать мир иной. Если кто-то из святых или сам Господь, предположим... ну тот, кто Им представится — начнет нас уговаривать это делать, ведь ясно же, что это против Библии и предания Церкви. А значит, основной критерий будет не выполнен. Мы сможем распознать сагона, если будем преданы Церкви. Она всегда запрещала такое развитие.

— Арнис, — сказала Ильгет, — ну а если он Церковь сделает своим орудием на земле? Ведь было же разное...

— Да, но лишь ненадолго, — возразил Арнис, — ибо сказано: врата ада не одолеют Ее. Церковь поправит сам Господь. А то, о чем я сейчас говорил, это преданность не собственно земной, существующей в данный момент Церкви, но Писанию и Преданию, которые неизменны.

— Тоже верно, — согласилась Ильгет.

— Ведь если завтра нам в церкви скажут, что надо развивать сагонские способности, три четверти людей просто из нее уйдут и будут молиться где-то отдельно, сохраняя верность Церкви Небесной. Другой вопрос, что конечно, сагон на каких-то этапах может использовать и церковь в своих целях... но сугубо тактических, политических целях. Хотя я таких примеров не знаю. Но теоретически такое может быть. Наверное. Мы обязаны рассматривать и такую возможность.

— Знаешь, — тихо сказала Ильгет, — когда ты вот это говоришь... кажется, земля под ногами качается. Кажется, во что вообще верить... как жить? За что держаться? Если каждый, буквально каждый может ошибиться. Быть обманутым.

— Иль, мы уже давно так живем, — Арнис крепче прижал ее к себе, — ну хорошо, пусть не обманутым. Значит, сломанным. Я, честно говоря, не думаю, что реально есть люди, способные выдержать ломку... достаточно длительную. Ну четыре часа, ну шесть... Сутки. Не знаю.

— Сутки...

— Не надо, Иль.

— Это хуже пытки. Хуже. Это...

— Прости меня, Иль.

— Нет, ничего... у меня просто вдруг воспоминание... как прорезалось. Все, я уже не помню.

— Мы уже давно так живем, не надеясь ни на свой разум, ни на сердце... Тебе еще хуже, потому что я-то это знаю больше теоретически, а ты на практике. Но что же поделаешь, Иль?

— По крайней мере, хорошо, что на Квирине нам ничего не грозит...

— Да, это уже счастье. Иль... — вдруг сказал Арнис, — ты не оставишь меня? Что бы ни случилось?

— Почему ты спрашиваешь?

— Я не знаю. Вдруг так...

— Конечно, Арнис. Ну что ты. Это для меня последнее, — сказала Ильгет, — как Символ Веры. Я никогда не оставлю тебя.

Время шло потихоньку. Каждый день тянулся очень долго, и в конце Ильгет записывала в семейный дневник все, что происходило. Казалось, день длится целую вечность, и событий в нем столько, что хватило бы на год. Но когда оглянешься назад — время пролетает так быстро... Рождество, потом Пасха, теплое лето, и вот уже снова, глядишь, Рождество.

Ильгет еще не перестала кормить Эльма, она хотела растянуть это на подольше, раз уж есть возможность, раз не дергают на акции. Арнис снова слетал с Иостом в патруль, на этот раз без всяких сагонских штучек, вернулся. Ильгет писала теперь новый роман, она увлеклась не на шутку сюжетом.

Ноки родила восьмерых щенков. Их отцом, по рекомендации кинологического центра, стал знаменитый спасательный пес Диэр 313 Искатель. Диэр был черным, и щенки получились разношерстными: три черных, один ярко-рыжий, как мать, два коричневых, один кремовый и один почему-то белый (на ушах и спине был рыжий налет, но он должен сойти). Все щенки были рабочими, все протестированы и рекомендованы к продаже, и в два с половиной месяца разобраны, в основном, спасателями для рабочих нужд.

Одного щенка было решено оставить. Ноки исполнилось почти шесть лет, рабочих собак вяжут не часто — они должны быть в форме. И неизвестно, удастся ли получить от Ноки еще помет. Был выбран лучший, самый наглый, крупный и сильный темно-коричневый кобелек. Он получил имя Аквила 707 Диэр Искатель, а сокращенно его звали Виль. Арнис как раз вернулся из патруля и всерьез занялся воспитанием новой собаки.

Ильгет стояла на огромной Палубе — непривычно, кажется, она на километры тянется. Даже на линкорах такого нет...

Но это — системная платформа. Куда ни кинь взгляд, везде стоят разнообразные ландеры, иногда совершенно непривычных форм, ходят люди в серо-стальных бикрах, снуют юркие механизмы. А впереди — обычное звездное небо.

Второе Кольцо. Ильгет посмотрела на Гэсса. Его смуглое, крючконосое лицо довольно улыбалось сквозь ксиор.

— Ну что, птичка, вдохнула воздух свободы? Двинулись. Сейчас я тебе покажу нашу ударную силу...

Они приближались к ландеру, который для квиринцев пока еще был легендой. Для всех, кроме конструкторов и испытателей. Удивительно, что именно Гэссу выпала честь работать с ним.

Странно, но сначала Ильгет заметила конструктора, она знала эту женщину. Маленькая, вроде бы даже хрупкая, несмотря на бикр (впрочем, здешние бикры раза в два тоньше броневых), за ксиором светятся большие серые глаза. Гали приветливо помахала рукой испытателям. Потом Ильгет разглядела ландер, стоящий в небольшом отсеке, отгороженном полукругом прозрачных шаровых мониторов на тонких столбиках-опорах.

В первый момент даже разочаровалась слегка. Хотя и знала, как выглядит «Модель 18», условное название «Протеус», и почему она так выглядит.

У ландера не было крыльев. И вообще он напоминал шар, увешанный гроздьями стволов, аппаратов, пучками антенн. И вот такое — может летать?!

Не было заметно и кабины, никакого ксиора, вообще — ничего. Дико... непривычно. Все же летательный аппарат — это нечто обтекаемое, с крыльями и кабиной, как бы ни менялись формы... но это?!

Гали протянула руку Гэссу, потом Ильгет.

— Ну что, товарищи испытатели... первая проба в атмосфере?

— Как договорились, — важно сказал Гэсс, — Иль, первый раз я иду один.

Ильгет пожала плечами. Не ей здесь распоряжаться. Хочется, конечно, самой за управление... но с другой стороны, интересно посмотреть со стороны, как эта бандура полетит.

«Ландер» раскрылся посередине, Гэсс скользнул вовнутрь. Через некоторое время в шлемофоне раздался его бодрый голос.

— База, я луч! Как слышно, девоньки?

— Хорошо слышно, — ответила Гали, — посмотри, Гэсс, как там второй каскад? Проследи внимательно, пожалуйста. И кресло себе хоть отрегулируй, чтобы не было, как в прошлый раз.

— Хорошо, о моя госпожа, слушаю и повинуюсь, — пробормотал Гэсс, — каскад чувствует себя просто великолепно, спасибо.

— Гэсс, ты невыносим. Не паясничай, — строго произнесла Гали. Посмотрела на Ильгет, улыбнулась.

— Ты знаешь, как я от него устала... Если бы он не был таким классным испытателем, давно бы поменяла.

— Да, летает он хорошо, — согласилась Ильгет. Гали кивнула.

— Испытатели хороши с опытом реальных боев. Это просто идеально. Ну, у тебя тоже получится. Вот что, Ильгет, пожалуйста, следи за правой стороной, идет?

— Есть, — сказала Ильгет и отошла к ряду мониторов на правой стороне отсека. Здесь должны были фиксироваться показатели, снятые с технической части ландера. А в центре, в полусфере, можно будет наблюдать машину визуально.

Сегодня Гэсс должен был дойти до четвертой планеты системы — Сайгора, войти в его атмосферу, совершить маневр и выйти. Сайгор располагался ближе всего ко Второму Оборонному кольцу.

Гали тем временем препиралась с Гэссом по грависвязи.

— Я вижу, что у тебя настройки второго ряда сбиты.

— О госпожа, осмелюсь заметить, что не ваш покорный раб сбил эти настройки, которые ему нужны не более, чем прошлогодний снег, да будет позволено мне сказать, — паясничал Гэсс.

— Я тебя прошу, сделай по-человечески!

— Слушаю и повинуюсь!

— Все, надоел. Начинаю отсчет. Трехминутная готовность. Гэсс! Вернешься — по шее получишь! Разогрев!

— Как грубо, Гали! Есть разогрев.

Ильгет фыркнула. Гэсс доведет кого угодно. Сейчас на нормальном ландере последовала бы команда «сплетение», но на этом...

— Первая позиция!

Ильгет повернулась — это невозможно пропустить! Шар чуть приподнялся над полом и выпустил внизу нечто вроде юбочки из металлических лепестков.

— Минута пошла!

— Гали, я тебе куплю шоколадку, — донеслось в шлемофоне.

— Тьфу на тебя! Гравитор!

— Есть гравитор...

Ильгет внимательно смотрела за характеристиками. Циллос предупредит, если какая-то из них перескочит опасную черту... Но все же. Кажется, второй каскад запаздывает. Надо будет потом просмотреть запись.

— Старт!

Отверстие в ксиоре раскрылось перед уродливым аппаратом. Он медленно поднялся, исчез за краем Палубы. Теперь его можно было видеть в стеклянной полусфере, во много раз уменьшенное изображение медленно плыло к темной громаде Сайгора.

«М-18» двигался примерно так же, как любой другой ландер в Космосе — и скорость разгона была разве что чуть выше. Вот оружия на нем больше, конечно, навешано, и стрелять гораздо удобнее... Но до стрельбы пока дело не дошло, пока оттачиваем летные данные.

Гэсс, тем временем, продолжал свои доклады, несколько уменьшив количество дурацких шуточек, видимо, сложновато было вести новую модель.

— База, я Луч, Гали, я твой навеки, он нагрев дает на второй уровень!

— Луч, я база, — сухо отвечала Гали, — я тебе говорила, настройки проверь.

— Обижаете, мадам. Настройки я проверил! Нагрев дает!

— Иль, что у тебя? — спросила Гали.

— Да, есть повышение температуры в отсеках...

— Да, вижу! Гэсс, ну а если...

Нагрев ликвидировали. Гэсс несколько раз разогнался на треть мощности. До субсветовой и до прыжков было пока еще далеко. Сначала надо отработать основное свойство «Протеуса». Будущего «Протеуса» — пока это всего лишь «модель-18».

И вот аппарат приблизился к кромке атмосферы Сайгора. Ильгет напряглась.

— Конфигурация! — скомандовала Гали, чуть побледнев. В полусфере произошло чудо. Нелепый, утыканный перьями шар, внезапно стал вытягиваться, распрямляться... Внешняя часть модели, выполненная из совершенно нового вещества — Эль-массы — стремительно меняла свою форму. Там, где-то внутри осталась неизменной ксиоровая кабина с пилотом, сам же «Протеус» превращался в атмосферный аппарат...

Началась молекулярная трансформация.

Минута — и его стало невозможно узнать. Стремительный, сверкающий серебром, с дельтовидными широкими крыльями, остроносый ландер. Самый настоящий ландер! Прекрасный, восхитительно легкий, рвущийся вперед силуэт. Оружие было так тщательно спрятано, контуры так зализаны, что даже и боевую машину он не напоминал — казалось, это декоративный самолетик из жести...

Ильгет знала, что Эль-масса дает фантастическую прочность.

— Гэсс, хорошо! — раздался взволнованный голос Гали, — делай, как условлено!

— Есть, — отозвался Гэсс. Он то ли сам был поражен волшебным превращением, то ли трудно ему было... Непривычно все же. Хотя маневры эти отработаны в виртуальности уже десятки раз, в реале всегда появляется что-то новенькое — окружающая среда непредсказуема.

М-18 ушел глубоко в атмосферу, на десятки километров, совершил несколько пилотажных фигур. Стал подниматься вверх. Ильгет с восхищением следила за показателями скорости — «Протеус» двигался быстрее любого современного ландера, раза в полтора. И маневренность была выше. До сих пор ландеры проигрывали в летных качествах специализированным атмосферным истребителям. И вот, похоже, эль-масса послужила решением...

Гэсс вышел из атмосферы. Машина начала обратную трансформацию. Ильгет следила за тем, как серебристая птица превращается в ощетинившийся оружием космолет нелепой формы.

— Луч, я база, что у тебя с зеркальником? — спросила Гали.

— Момент... — отозвался Гэсс, — все, готово!

Ильгет с восхищением посмотрела на главного конструктора. Гали была руководительницей проекта, и собственно, главным автором машины. А ведь это целая революция... Через несколько лет все мы пересядем на такие машины, старые неизменные аэрокосмические истребители уйдут в прошлое.

Гэсс вернулся. Шар завис перед люком, медленно вошел в него, опустился в гнездо. Через некоторое время машина раскрылась, и появилось довольное лицо испытателя.

— Гали! — сказал он, — можно, я тебя расцелую?

Ильгет вдруг подумала, что Мира в таких случаях обязательно обещала все рассказать Мари... А теперь вот некому. Гали нахмурилась.

— Вылезай. Лучше скажи, что там у тебя было с зеркальником.

— С зеркальником то же, что и в прошлый раз... Иль, тебе понравилось, как я выходил?

— Орел, — сказала Ильгет, улыбаясь.

— Я же и говорю — орел. А с зеркальником вам что-то надо делать, Гали. Озадачь свою группу.

— Все понятно, — произнесла Гали, — Ильгет, что у тебя? Какие были замечания?

Они еще некоторое время обсуждали полет. Гали что-то отмечала на крошечной планшетке. Наконец она сказала.

— Ну все, товарищи, спасибо вам на сегодня. Гэсс, ты вечером придешь на гулянку?

— Да нет, — с сожалением сказал Гэсс, — сегодня я уж составлю компанию Ильгет, а то дети совсем распустились, никакой дисциплины... Сейчас вернусь и дам всем ремня.

— Иль, ну хоть ты останься, — предложила Гали, — ты каждый день на материк возвращаешься.

— Так я ведь еще грудью кормлю, — объяснила Ильгет. Гэсс хлопнул ее по плечу.

— Вот видишь, Гали, мы люди положительные, семейные, нам не до гулянок. Пошли, Ильгет!

Попрощались с главным конструктором «Протеуса». Гали помахала им рукой и пошла в жилые помещения Кольца — она редко возвращалась на «материк», работа была в самом разгаре, Гали жила прямо на Кольце, в оборудованном стационаре.

Ильгет же предпочитала потратить два часа на возвращение домой. Да и выбора не было, Эльм в свои полтора года все еще требовал грудь хотя бы два раза в сутки.

Впрочем, на Кольце Ильгет и Гэсс бывали лишь раз в три дня — пока работа была рутинной, доводка М-18. Может быть, позже начнутся авралы, придется и пожить на Кольце, а сейчас...

Ландер опустился до тропосферы, внизу, под слоем рваных облаков Ильгет видела несказуемую темную синеву океана, а потом возникло сияние, распадавшееся на отдельные огненные точки — Коринта. Гэсс снижался по спирали, небрежно пуская машину в свободное падение и снова притормаживая.

— На «Протеусе» сложнее? — спросила Ильгет. Гэсс сморщился.

— Ты ж летала в виртуалке, знаешь.

— Да, но не в реальной атмосфере! Это совсем другое.

— Опять же, атмосфера Сайгора — не то, что Квирина. Да, вообще сложнее, конечно! Как ты думаешь? Мне же что на ландере летать, что пешком ходить... Вообще не помню времени, когда я летать не умел. Вроде, так и родился в воздухе.

— Ну-ну, орел... — скептически заметила Ильгет.

— Не веришь, да? Сейчас, — Гэсс резко опустил нос ландера. Ильгет машинально схватилась за подлокотники. Гэсс выполнил очень крутую петлю.

— Да верю я, верю, — простонала Ильгет, — какие вы все квиринцы сумасшедшие.

— Вот так-то. А «Протеус», конечно, отличается. Но хорошая машина... Хорошая! — с восхищением произнес Гэсс.

— Да, не поспоришь.

— Тебя куда, птица, домой сразу?

— Ну а как ты думаешь? — спросила Ильгет.

Ландер опустился на стоянку перед домом. Ильгет выскочила, забрав свою сумку.

— Не зайдешь?

— Нет, что ты... я же говорю — детей надо воспитывать, от рук отбились! Пока! Арнису привет!

— Мари тоже привет.

Ильгет прошла по дорожке, подросшие туи втыкались в темноту зловещими пиками, а за ксиоровой дверью тепло горел домашний свет. Дверь отъехала перед хозяйкой, Ноки и Виль радостно бросились к ней, виляя хвостами.

Ильгет приласкала собак. Улыбнулась собственному отражению в зеркальном простенке. Этот бикр ей, пожалуй, шел. Серебристо-стальной и тонкий, совсем не то, что эта бесформенная громада камуфляжного цвета, которую приходилось таскать на акциях.

— Иль! — Арнис сбежал по ступенькам, держа на руках Эльма.

— Здравствуй, родной! — Иль поцеловала обнявшего ее Арниса, чмокнула малыша в прохладную щечку.

— Мама, — с восторгом сказал Эльм и пошел к ней на ручки.

— Пойдем, Иль, сразу ужинать? Или ты в душ?

— Нет, пойдем ужинать, если готово.

— Хорошо, я детей позову.

Дети галдящей толпой сбежали по лестнице, в столовой сразу стало шумно, весело, как-то очень быстро стол был накрыт, все уселись. Арнис по традиции прочитал молитву. Ильгет усадила Эльма в высокий детский стульчик, надела на него фартучек.

— Я не хочу мясо! — закапризничала Арли.

— Ну и оставь, — сказал Арнис, — ешь овощи.

— Вы так долго ждали, — сказала Ильгет, — кое-кому уже и спать пора...

— Ну, мы хотели тебя дождаться, — объяснил Арнис, — ничего, завтра ведь суббота. Пусть лягут попозже. Они перекусили, просто хотели вместе с тобой...

Дети начали наперебой рассказывать о событиях в школе. Дара помалкивала, набив рот котлетой. Она еще ходила в Первую Ступень, там было не так интересно... А Вторая Ступень готовилась к очередной большой Игре, на этот раз культурологической, по планете Кроон. На следующей неделе планировалась встреча с настоящим кронгом, то есть скаржем. Все школьники разделились на скаржей и краалов. Все изучали элементы традиционных для Кроона единоборств — во время игры будут проводиться соревнования. Изучали религии Кроона, язык... Анри с Лайной уже свободно говорили по-скаржски, Арли пока еще не разрешалось пользоваться мнемоизлучателем, и язык она выучить не могла, знала лишь отдельные фразы, пару песенок на гэла — краальском языке. Она была в группе краалов и должна была выступать на каком-то «народном гулянье» с песнями и танцами.

Лайна вдруг заявила:

— Вы, краалы — все дураки. Вы вообще не умеете собой владеть!

Пятилетняя Арли возмущенно вскочила со стула.

— Ты сама такая! — выпалила она, не находя культурологических аргументов. Арнис подхватил ее, погладил по голове и усадил.

— Лайна, — сказал он строго, — ты переигрываешь, тебе не кажется? Вы же не скаржи на самом деле.

Ильгет забрала у Эльма тарелку, почти пустую, вытерла ему рот, а также все окружающее пространство, забрызганное овощным пюре.

— Но Арнис, краалы же на самом деле такие, — сказал Андорин серьезно.

— Это не совсем так. Я знал одного скаржа, — вспомнил Арнис, — они действительно хорошие воины. И они с большим презрением относятся к краалам. Краал у них — это ругательство. Но вы знаете, они и нас считают кем-то вроде краалов. Они и к нам, квиринцам, не относятся всерьез.

— Но мы же не такие, как краалы! — возмутился Анри.

— Нет, Анри, мы именно такие. Мы похожи на них во многом. Понимаешь, скаржи — очень необычная культура. Очень своеобразная. Уникальная даже. И они отличаются тем, что презирают все, что на них непохоже. Этот скарж, которого я знал... он нас не воспринимал всерьез. Он обучал нас элементам их единоборства. И когда кто-то из нас оказывался сильнее его, а такое случалось — он очень удивлялся и тут же забывал об этом. Ему казалось, что люди с таким мировоззрением и образом жизни, как мы, не могут быть хорошими воинами.

— Но вы же хорошие! — воскликнула Лайна. Арнис пожал плечами.

— Самое главное, ребята, нельзя презирать других за то, что они не похожи, что они иначе выглядят, ведут себя, одеваются... Вы можете в это играть, раз вы скаржи, но это же не на самом деле. А краалы — очень интересный народ. Я о них мало читал, но знаю, что у них очень любопытная история была. Было у них христианство когда-то, но вытеснено религией, переделанной по образцу скаржской. Вообще скаржи на них очень повлияли... собственно, когда-то они их просто завоевали. Потом, вроде бы, позволили независимость, но очень относительную. Знаете что, давайте мы завтра об этом поговорим вечером, хорошо?

— А мы все равно краалам покажем, — пообещала Лайна. Арнис улыбнулся. Ильгет спросила.

— Ну ладно, а как у вас с уроками? Анри, я слышала, ты уже в последнюю ступень по математике переходишь?

— Через месяц, если все будет хорошо, — с гордостью сказал Анри.

— А с музыкой...

— Ну я хочу попробовать после Нового Года, — неуверенно сказал Анри, — я позанимаюсь на каникулах сам... и может, сдам уже на третью ступень.

В музыке Анри отставал.

— А мне Геника сказала, я по лингвистике в пятую перейду! — похвасталась Лайна. Ильгет и Арнис переглянулись. Неужели у девочки талант? Лайна очень коммуникабельна...

Вот у Арли все шло ровно. Ничем особенным она не выделялась ни в хорошую, ни в дурную сторону.

Попили чай с печеньем. После этого Арнис увел старших детей — читать вслух и ложиться спать. Ильгет подхватила Эльма, понесла наверх в его комнату. Эльм пока говорил лишь отдельные слова, хотя сестры в его возрасте уже тАйреторили вовсю. Иногда он соединял слова в короткие фразы.

Ильгет раздела малыша, посадила его в ванночку и стала мыть, ласково разговаривая с ним. Эльм хлопал ладошками по пене, пытался приклеить Ильгет пенную «бороду».

— Мамама, — радостно бормотал он, — пакапа... бу! Бу-ба!

— Эльм купается... скажи: купаться..

— Купася, — сказал малыш.

— Смотри, какая рыбка!

— Рика!

— Рыбка золотая в ванночке плывет... рыбка золотая песенки поет...

Наконец Ильгет сообразила, что пора и укладывать ребенка — время-то идет. Ей казалось, можно так до бесконечности купать Эльма, болтать всякую ерунду... Она вынула малыша из ванны, вытерла, надела пижамку. Эльм бесцеремонно полез ей за пазуху.

— Сейчас, сейчас... сейчас дам молочка! — Ильгет уселась с ребенком в кресло, дала грудь. Эльм сладко причмокивал. Сердце Ильгет замирало от счастья, и тут же прокалывало болью — скоро кончится эта радость... он уже такой большой! И будет ли еще — скорее всего, нет. Вот ведь она уже могла бы забеременеть — однако ничего больше не получается.

Глазки Эльма стали как-то сужаться, веки опускались. Ильгет вспомнила, что надо приучать ребенка сразу к молитвам на ночь. А он привык засыпать у груди. Не очень удобно, но... Ильгет зашептала детскую молитву на ушко ребенку.

Вскоре Эльм крепко спал. Мать положила его в кроватку. Полюбовалась пронзительно прекрасным, чистым и светлым личиком. Убрала тихонько полотенце, одежду. Вышла.

В комнате Арниса горел свет. Ильгет пошла к себе, взяла планшетку и перебралась к Арнису.

— Можно к тебе?

— Ну что у тебя за вопросы? — Арнис на миг оторвался от монитора, улыбнулся нежно. Ильгет села рядом в кресло.

— Готовишься? — спросила она. В последнее время Арнис больше занимался своей старой основной работой по социопсихологии — «Влияние общественно-экономической формации на семейные связи». Статистика у него была огромная — собранная этнографами на многих мирах. Выводы получались довольно любопытными... Но главное, Арнис собирался эту работу использовать как дипломную. И в ближайшем будущем стать профессиональным социологом.

— Ага, — сказал он, — вот классификацию по Эрну делаю.

Ильгет включила планшетку и углубилась в свой собственный последний роман.

... Длинный стол тянулся вдоль всей гостиной. Здесь были все — одиннадцать бойцов 505го отряда, их супруги и дети, рядом с Арнисом сидела его мама, и обе сестры с семьями были за столом. А возле Беллы сидел высокий сухопарый старик, действительно очень старый уже — учитель Арниса, Тэрвелл Тин. Ильгет тихонько разговаривала с Иволгой, Дара сидела на коленях матери.

— Иль, у тебя очень вкусные вот эти крендельки, — это Айэла с другой стороны стола, — наверное, ярнийские?

— Да. Рецепт тебе скинуть?

— Обязательно.

Арли протиснулась между мамой и отцом и вскарабкалась на колени к Арнису. Тут же с другой стороны появился черноглазый смуглый, совсем не похожий на приемных родителей Анри. Арнис и его обнял за плечи, усадил на второе колено.

— Наши дети, — с удовольствием сказал Дэцин, глядя на Арниса, облепленного малышней.

— А как же? Конечно, все наши...

Тэрвелл наклонился к матери Арниса.

— Вам вина, сэни?

— Да, пожалуйста.

Он разлил в бокалы легкое светлое вино.

— Арнис, — сказал он, — исключительно талантливый ученый. Я бы сказал — многообещающий... если бы не понимал, что вряд ли он достигнет многого в социологии. За всю жизнь у меня было всего... три или четыре, пожалуй, таких ученика. А я подготовил многих. Но... можно обращаться к вам по имени?

— Да, меня зовут Белла.

— Да, конечно, я знаю. Белла, поймите, социологии нужно посвятить себя. Так же, как и любому серьезному делу. Разбрасываться... впрочем, я не могу осуждать вашего сына, это его выбор. В любом случае я рад, что он наконец-то нашел время защитить диплом.

— Ну что ж, пора выпить? — Белла подняла бокал. Они чокнулись, и Тэрвелл сказал серьезно.

— За успехи вашего сына и моего ученика!

Они выпили.

— Вам спасибо, — сказала Белла, — вы столько лет им занимались... зная, что он рассматривал это скорее как хобби.

— Признаться, я уже и не рассчитывал, что он защитится! — улыбнулся Тэрвелл, — но... впрочем, это в порядке вещей, это моя работа. Ведь вы бы не отказались помочь любителю... вы же биолог? О! Кажется, это за мной.

В дверях возникла молодая светловолосая девушка, встала, отыскивая кого-то взглядом среди зала.

— Моя правнучка, — пояснил Тэрвелл, — Элиса!

Девушка улыбнулась, помахала ему рукой. Арнис вскочил, пошел ей навстречу.

— Проходите, Элиса! Садитесь за стол, побудьте с нами немного.

Он протянул девушке руку. Элиса замотала головой.

— Нет, нет, Арнис! Я вас поздравляю! Но мне надо дедушку забрать уже... Нам ведь завтра вставать рано...

Все стали прощаться с Тэрвеллом, героем праздника, жать ему руку, старый социолог даже прослезился — давно не переживал такого бурного внимания. Ушел под руку с красавицей правнучкой.

Он сам уже не рисковал садиться за управление флаера.

— Сдал Тэрвелл, — сказал Арнис, с жалостью глядя ему вслед. Ильгет посмотрела на мужа. Да... Еще совсем недавно Тэрвелл держался молодцом, в парусной регате участвовал. Но время беспощадно. Социологу перевалило за сто. Мы наверняка не протянем столько. Но об этом Ильгет подумала беспечно. Так ли это важно?

До смерти еще очень далеко — целых тридцать-сорок лет... или хотя бы год, или несколько месяцев. Это очень много, невообразимо много! Можно сказать, что смерти нет.

— Арнис, — подошел Иост, — тут народ предложение внес — может, на Набережную пойти прогуляться? Такая погода сегодня дивная... как и не зима.

— Это бы хорошо, — вздохнула Ильгет, — но нам детей укладывать.

Подошла Белла с Эльмом на руках.

— Иль, вы идите! Я ж не пойду с вами — возраст не тот уже. Я и уложу ребят, и у вас переночую.

— Ой, спасибо, Белла! — Ильгет чмокнула ее в щеку.

Еще нескольких детей помладше решено было оставить сегодня ночевать у Кейнсов. Осталась и Ниро со своими (у нее был как раз младший — грудничок). Все другие вскоре высыпали целой процессией на посадочный пятачок около дома.

— Что, на скартах двинемся? — вздохнул Арнис, — пешком тут часа два...

Но Гэсс замотал головой.

— По машинам! — гаркнул он, и знакомая команда жутковато резанула по нервам бойцов ДС — остальным же показалась забавной. С шумом и гвалтом расселись по пять-шесть человек в каждый флаер.

Первым поднялся Арнис. И дурачась, остальные стали выстраиваться за ним обычным порядком — парами, эшелонированными по высоте.

— Ты только посмотри на них, — рассмеялась Ильгет, глядя назад сквозь фонарь. Арнис тоже обернулся.

— Ну, придется нам повыше подняться... жаль, что связи нет, а то бы я еще и скомандовал.

— А ты через спайс, — предложила Ильгет. Арнис улыбнулся.

— Сложно будет... ладно, они и так свое дело знают.

Весь строй неуклюжих летающих блюдец, занявший все пространство до трехкилометровой высоты, где вверху одиноко плыл лидер — флаер Арниса с Ильгет — двинулся вперед. Собаки спокойно лежали на задних сиденьях. Неподалеку от коллоннады, у левого входа в Бетрисанду, есть большая флаерная стоянка. Туда и стали снижаться — пара за парой — гости Арниса. Если кто-то наблюдал за этим снизу, он имел шанс получить большое удовольствие, это и в самом деле было красиво, флаеры опускались синхронно, справа и слева, одна пара за другой. Арнис посадил машину последним, в самую сердцевину строя. Вылез, подал руку Ильгет. Полюбовался на нее — Ильгет в меховой легкой накидке и капюшоне выглядела сейчас совсем девчонкой, веселой, смеющейся... Выпустили и собак. Виль по молодости побежал обнюхивать местность, Ноки неприметно прижалась к ногам хозяев и безотрывно следовала за ними.

Погода и в самом деле была совсем не зимней. Тепло и сухо, и звездное небо раскинулось над Коринтой во всем великолепии. Женщины сбрасывали капюшоны, куртки расстегивались. Набережная в эту чудную звездную ночь была полна народу.

На Набережной, как всегда, танцевали и пели, и просто бродили, обнявшись. С одной стороны сияла огнями родная Коринта, с другой замер зловеще черный океан. А люди ходили по самой кромке и веселились, стараясь забыть о чем-то... о разном. О своем.

Иволга шагала рядом с Ильгет, подхватив ее под руку, а другую руку держал Арнис. Рядом с Арнисом шел Иост в своем черном хабите и белом скапулире, теперь уже он никогда не расставался с облачением монаха.

— Арнис, а я думала, ты и диплом защищал по сагонам, — заметила Иволга.

— Ну что ты... социология о них ничего сказать не может. Они же не общество в нашем смысле слова... да и нет данных никаких, — объяснил Арнис.

— Ну а если всерьез... та гипотеза твоя — она все же подтвердилась?

— О сагонах? Иволга, нет. Да и как это подтвердить? Вот если бы нашелся — достоверно — хоть один сагон, который раньше был человеком. Который был обращен и приведен... А так, знаешь, у меня вообще есть сомнения, что человек способен достигнуть сагонского уровня.

— А кнасторы? — спросила Иволга.

— Ну тоже... знаешь, я пока не видел реальных свидетельств их существования. Хотя... — с горечью почему-то сказал Арнис, — думаю, они могут существовать.

— Это свело бы на нет смысл всей нашей деятельности, — заметил Иост.

— Глупости, — отрезала Иволга, — мы своими руками убивали сагонов.

— Отбрасывали, — тихонько возразила Ильгет, — мы не можем их убить совсем.

— Думаешь, кнасторы могут?

— Не знаю, — сказала Ильгет, — но вообще-то мечта... подумай только, какая мечта. Человек, который достиг могущества сагона, но при этом остался верным Богу... Христу...

— Ну канонически это... — начал Иост. Ильгет коротко взглянула на него.

— Я знаю, невозможно. Но просто как мечта... Их духовные мечи... иоллы... Как хотелось бы научиться, владеть всем этим. Стать всемогущим. Боли не бояться. Смерти. Вообще ничего.

— Да уж, — Иволга сморщилась, — иоллой махать — это не из «Молнии» по людям...

— Вот именно, и эффективно бороться. По-настоящему эффективно, убивая только сагонов, а не всех, кто под руку подвернулся. Арнис, — Ильгет взглянула на него, ища поддержки, — ну подумай, ведь это же так логично. Чтобы одолеть противника, надо овладеть его силами.

— Но если его силами невозможно овладеть, оставшись человеком? А стать сверхчеловеком — значит, предать Бога? — спросил Иост. Арнис пожал плечами. Ему не хотелось возражать Ильгет. Но и согласиться он не мог.

— Иль, не знаю. Пока никаких реальных доказательств у нас нет. Того, что это вообще возможно. И потом, помнишь, о чем мы недавно говорили?

— Помню, — тускло сказала Ильгет, — да не думай, я это не всерьез... просто мечта такая.

Все замолчали неловко. Потом Иволга воскликнула.

— Ну у нас и темы для разговоров! Праздник называется. Эй, Ланс!

Ландзо, шедший впереди, обернулся.

— Ты мне какой-то гимн, помнится, напевал... мне еще так понравилось!

— А, это перевод нашего боевого марша, — сказал Ландзо, — только он того... цхарновский. Я просто привык.

— А ничего, — сказал Арнис, — давай запевай!

— Да я плохо пою, — застеснялся Ландзо. Иволга стала отбивать ритм ладонями и запела резким громким голосом.

На лазоревом поле ()

Высоких небес

Вьются белые змии,

Презревшие вес,

Остальные, те, кто знал песню — дружно подхватили:

Над ладьей быстроходной,

С змеиной главой, -

Над драконом, что спорит

С соленой водой!

Цхарн — везде, где есть небо,

И водная гладь,

Где чуть стоит забыться -

Уже не сыскать!

— Ну вас к черту, цхарниты! — закричал впереди Гэсс и завел громовым голосом другую песню, перекрывая вражеский гимн. Но Дэцин сказал:

— Тихо! — и все услышали его и по привычке замолчали разом. Дэцин сказал:

— Послушайте-ка лучше!

— Так это ж Иволгина песня, — закричала Мари. Все узнали вступление к «Хорошему настроению».

— Пошли поможем! — предложил Ойланг. Все устремились к пятачку, где уже собралась небольшая толпа, и несколько ребят и девушек сидели в центре с гитАйреми. «Хорошее настроение» уже много лет было на Квирине хитом. Толпа приплясывала под гитарные аккорды. Черноволосый крепкий гитарист, сидящий на каком-то бочонке, начал первым:

Если вдруг подвел вас гравикомпенсатор,

И свинцовым грузом вам сдавило грудь,

Вспомните, что в небе есть и коллапсары,

Сила тяжести на них такая — просто жуть...

И вся толпа, включая 505-й отряд, подхватила хором:

И улыбка без сомненья вдруг коснется ваших глаз,

И хорошее настроение не покинет больше вас!

— Класс! — шепнула совершенно ошалевшая Иволга, — такого я еще не слышала!

Песня шла дальше.

Если вас в полете дэггер повстречает,

Вам совсем не нужно в панику впадать.

Это лучший повод, чтоб рекорд поставить

И узнать, как быстро вы сумеете удрать.

И улыбка...

Если надоело вам сидеть на базе,

На безатмосферной маленькой скале -

Вспомните, как много есть планет прекрасных,

Где народ под синим небом бродит по земле!

И улыбка...

— Запоминай, быстро! — велела Мари мужу. Гэсс широко улыбнулся.

— Они наверняка в сеть выложили, — сказала Ильгет, — найдем!

Знайте, коль в Пространстве вас хандра охватит,

Новые проблемы не дадут скучать.

Ведь на нашу долю приключений хватит,

Тем же ,кто не любит риска — лучше не летать!

И все, стоящие вокруг — казалось, вся Набережная — дружным оглушительным хором ревели:

И улыбка без сомненья

Вдруг коснется ваших глаз,

И хорошее настроение

Не покинет больше вас!

Весной после очередной тренировки на полигоне Дэцин вдруг объявил.

— Ну что, бойцы... засиделись мы. Нам предлагают немного размять кости.

— В смысле? — осторожно спросил Ойланг. Ильгет почувствовала, как упало сердце...

А ей уже казалось, что мир — это навсегда. Она уже поняла, как хорошо просто жить на Квирине. Просто жить, работать, возвращаться в свой дом, растить детей, писать книги... С чего она взяла, что теперь всегда так будет?

— Ничего страшного, — Дэцин почему-то в упор глядел на Ильгет, — не на войну. На Визар опять. Просто там есть подозрение на хранилище дэггеров. Без нас вскрывать не решаются. Нашему отряду предложили взять это на себя.

— А Ландзо в патруле, — заметил Иост.

— Это неважно, значит, будем не в полном составе. Вылетаем через неделю. Ну, думаю, ничего страшного там не будет — слетаем в отпуск, посмотрим, как там дела...

Гэсс обернулся к Ильгет.

— Вот так, Иль... нет счастья в жизни! Только у нас с «Протеусом» что-то налаживаться стало...

— А ты представляешь, что Гали скажет! — поддакнула Ильгет. Дэцин нахмурился.

— Желающие могут остаться, конечно.

— Ну что ты, что ты... — пробормотал Гэсс, — ты же знаешь, мы как локайры... на труд и на подвиг готовы всегда.

Арнис положил ладонь на плечо Ильгет. Если откровенно — предложение Дэцина радовало его. Теперь — три недели в корабле — вдвоем, все время рядом. И вместе на Визаре, а вряд ли там будет очень уж тяжело, обычная проверка. И обратно — снова три недели, только вдвоем, без детей, без работы этой (Арнис иногда страдал про себя, когда Ильгет улетала на Кольцо... но что же поделаешь, если она хочет работать, если ее туда тянет — он никогда себе не позволил бы заикнуться об этом).

Дети отнеслись спокойно к отлету родителей. Только вот Эльма пришлось спешно, за неделю, отучать от груди... Ильгет сделала это с большой душевной болью — по-прежнему ею владело ощущение, что Эльм — последний ее ребенок, и больше ей грудью кормить никогда не придется.

— Может, на Палубу сходим? — предложил Арнис, присаживаясь рядом с Ильгет. Та безучастно пожала плечами.

— Пошли.

— Нет, я-то не очень хочу... просто я помню, раньше ты все время там проводила.

— Так я же часто бывала на Кольце, Арнис. Привыкла к Космосу.

Арнис кивнул. Положил руку на плечо Ильгет. Она взяла его ладонь, поцеловала пальцы.

— Милая, — сказал Арнис, — Золотинка... мне кажется, тебе плохо как-то? У тебя глаза грустные.

— Нет, все хорошо. Я по детям скучаю, — вырвалось у Ильгет, — Эльм... еще малыш такой.

Арнис погладил ее по голове.

— Маленькая... и я скучаю тоже. Ничего, мы их увидим. А пока отдохни, ну можешь немного для себя пожить.

— Вот они вырастут, — сказала Ильгет, — и нам так долго еще придется жить для себя. Хотя... ты прав, неизвестно ведь, сколько мы еще проживем.

Она улыбнулась. Лицо ее приобретало обычное, веселое и спокойное выражение.

— Арнис... а тебе на Визаре хочется побывать?

— Честно? Знаешь, не очень. Я как вспомню все это... плохо становится. А самое ужасное — это как ты чуть не умерла. Да и килийцы тоже... — Арнис отвел глаза. Не надо. Он обо всем никогда Ильгет не рассказывал. Не то, чтобы она это не могла бы перенести, она сама переживала худшее. Просто — зачем? Зачем рассказывать гадости?

— А мне хочется на Визар, — сказала Ильгет, — я ведь не мучилась там, как ты. Мы с Иволгой так здорово время провели, если подумать. Лечили там больных, я там даже крестила... этот день, когда они крестились — мне кажется одним из лучших в моей жизни. Сравнимо только с нашей свадьбой, пожалуй. Я уже так к ним привязалась... хочется их увидеть снова. И по Эннори соскучилась. Он теперь, наверное, совсем солидный человек, священник. А я его мальчишкой помню.

— Здорово, — согласился Арнис, — а вот мне уже, наверное, не увидеть моих друзей, кили.

— Для меня это самая лучшая акция была. А тебе, конечно... тебе здорово тогда досталось.

— Да ничего, — Арнис пожал плечами, — обыкновенная война. Как всегда. На Анзоре хуже было.

— Наверное, там уже все иначе... На Визаре, — пояснила Ильгет, — уже культура изменилась...

— Слушай, а ведь Эннори сам тоже имеет право рукополагать?

— Да, насколько я знаю, — кивнула Ильгет. Она села на койке, свесив ноги. Арнис обнял ее за плечи.

— Хорошо бы с ним встретиться, — согласился Арнис, — отличный парень.

Спайс кольнул Ильгет в запястье. Она включила связь.

— Семейство Кейнс слушает, — произнесла холодным тоном. Иволга громко фыркнула где-то вдалеке.

— Семейство? Валите в общий зал скорее, вас тут не хватает.

— А что там с Ойланговским чаем? — спросил Арнис. Раздались какие-то смешки, прорезался голос Ойланга.

— Пока еще не весь выпили.

— Пошли, пошли! — Ильгет уже вскочила и поправляла волосы. Арнис, улыбаясь, вышел вслед за ней из каюты.

И вот отряд оказался на Визаре. Скультер посадили на бывший сагонский космодром (покрытие было восстановлено после войны). Планета была теперь мирной... И хорошо это, или плохо, но цивилизация на ней резко изменилась. Впрочем, она изменилась бы в любом случае — сагоны уже начали ее менять, они уже создали свою структуру, заводы, лагеря, и все это должно было закончиться уничтожением Визарской цивилизации. А сейчас все возвращалось на круги своя, восстановилась прежняя власть, такая, какой она была во всех областях Визара — от родоплеменной до королевской — но еще появились современные больницы, школы для обучения современным технологиям и наукам детей и взрослых, фабрики-синтезаторы, гравистанции для получения даровой энергии. Сейчас — бойцы видели это в фильмах еще на Квирине — здешняя цивилизация представляла причудливую смесь старины и современности. К сожалению, другого выхода не было, нельзя было просто уйти, предоставив визарийцев самим себе — война почти уничтожила биосферу, загадила планету радиацией и ОВ, уничтожила и те примитивные хозяйственные структуры, которые здесь были. Все это нужно было восстановить... Это, впрочем, даже не противоречило Этическому своду, потому что самые крупные визарийские правительства откровенно просили о помощи, а помощь должна, по тому же самому Своду, быть оказана... это ведь и есть цель существования Квирина.

ДС предстояло работать на Ворраксе, в Гэларском королевстве, ныне централизованном (прежде власть была раздробленной). То есть там же, где они и работали в прошлый раз.

Кайтаро Ла, наблюдатель ДС, высокий светловолосый капеллиец, встретил Дэцина и его отряд на космодроме. Быстро перезнакомились, и Кайтаро сказал.

— Думаю, приступим сразу же к делу? По дороге я введу в курс.

Они погрузились в транспортный ландер. Лететь предстояло около двух часов. Кайтаро тем временем рассказывал, в чем суть.

В горах Дрого (то есть Орлиных Горах) местные охотники наткнулись на закрытую пещеру, вход в которую явно имел искусственное происхождение. Охотники поняли, что это некое святилище... Сейчас на Визаре все знали уже, что Уйгаран — никакие не духи и не посланники Ниньяпа (а в Ниньяпа многие продолжали верить). Уйгаран — обыкновенные чудища, посланные злыми людьми (некоторые считали, что это не люди, а — акогната, что-то вроде дьявола). И обращаться нужно к квиринцам, только они способны справиться с уйгаран. Местные работники сразу же разыскали Кайтаро, сообщили ему. Но он не решился вскрывать убежище. На планете сейчас было всего три наблюдателя ДС, и если там с десяток хотя бы дэггеров... да и оружия не так много. А взрывать, не зная, что там — рискованно, вдруг там люди какие-нибудь.

Собственно, с этой целью отряд и был вызван с Квирина. И еще необходимо было проверить слухи о дэггерах в Кайсальских горах и еще в одном месте на материке Лайана. Но первым делом — обезвредить таинственное святилище.

Над небольшим плато нависла скала, изломанная и голая, похожая на изогнутый клюв гигантской птицы. И когда бойцы приблизились, стал ясно виден высеченный на скале орел.

— Символ Ниннай Акоса, — сразу сказала Иволга, — их Верховного Духа...

— Отсюда и горы называются Орлиными? — спросил Венис. Кайтаро ответил.

— Безусловно. Здесь, на этой площадке приносились дважды в год человеческие жертвы.

Ильгет передернуло, Арнис заметил это и слегка сжал ее локоть.

— Сволочи, — не сдержалась Иволга. Кайтаро посмотрел на нее укоризненно.

— Теперь они не делают этого. Мы привели их религию к более...э... гуманному варианту.

Как-то наша община, подумала Ильгет. Как там Эннори? Нет уж, я выпрошу у Дэцина увольнительную и слетаю туда... не могу ж я их не увидеть!

— А вот это и есть, собственно, вход...

Они спустились чуть ниже. Прошли расселиной. Да... вход здесь, заросший колючим кустарником, дверь выбита прямо в камне.

Не железная, не деревянная, но и явно не естественного происхождения. Дверь была из блэдома, похоже на камень, но не камень.

— Правильно, что вызвали нас, — заметил Дэцин, — это однозначно сагонские штучки.

Он повернулся к отряду.

— Занимаем позицию, все по плану! Вперед!

Каждый занялся своим делом. Ударная группа — Арнис, Иост, Иволга — готовилась к штурму. Прикрытие — Дэцин, Ойланг, Марцелл, Гэсс — за ними, а сзади резерв — Ильгет и Кайтаро — быстро готовил укрытия и тяжелое вооружение, на случай, если кто-то из дэггеров вырвется. Воздушный резерв, Венис и Айэла, должен был дежурить вверху на скалах, на двух боевых ландерах. Трех собак посадили у входа, они должны были идти в пещеру первыми. По одному псу осталось у группы прикрытия и у резерва.

Все доложили о готовности. Дэцин скомандовал.

— Замкнуть шлемы! На штурм!

Все выглядело поначалу очень мирно. Арнис с Иостом подошли к тяжелой двери из блэдома и приставили ручные аннигиляторы. Никакого другого способа пробить блэдом не существует...

Наконец дверь растворилась перед ними. Собаки по команде устремились в глубь пещеры, кто-то уже взлаивал от возбуждения. За ними двинулась ударная тройка. За тройкой, распределяясь по дистанции, шла группа прикрытия с более тяжелым вооружением. Остальные замерли у входа в укрытиях, готовые открыть огонь.

Арнис вглядывался вперед, в темноту, пробиваемую светом прожекторов, укрепленных на шлемах. Собаки молчали... Вдруг они дружно залаяли, оглушительно, только фильтры шлемов спасали слух от этого безумного дикого лая, многократно усиленного акустикой. И еще Арнис услышал шепот Иволги: «Нашли». Он сообщил в шлемофон:

— Я Акула, собаки что-то нашли, но мы пока ничего...

В этот момент одновременно произошло три события — из бокового прохода возникло щупальце дэггера, по напряженным нервам хлестнуло волной страха, и трое бойцов начали стрелять. Поток ракет и лучей (стреляли укрепленные на бикре бластеры, ракетомет, плюс ручные ракетометы), казалось, плотной стеной упал на дэггера — щупальце исчезло. Надо было выманить, с досадой подумал Арнис.

— Стоять, — приказал он всем, — ждем собак.

Они замерли, и через несколько секунд новый дэггер появился в проходе, он был закапсулирован, а снизу его облаивала Атланта.

— Иволга, возьми его! — сказал Арнис. Стоявшая за ним Иволга бросилась вперед. Она применила известный прием — чуть приподнявшись над полом, достигла дэггера, приставила раструб аннигилятора к его шкуре... Шкура непробиваема, но против лома нет приема, ничто не устоит перед антивеществом. В образовавшуюся дыру Иволга ударила бластером. Дэггер не мог сопротивляться, парализованный ужасом. Дэггерским ужасом. Пока Иволга потрошила чудовище, из проходов собаки выгнали еще троих... Ударная группа легко расправлялась с беспомощно повисшими врагами. Арнис сам не работал, стоял и ждал новых — и вот чудовище в полной боевой развернутой мощи выплыло ему навстречу, полностью игнорируя град ракет и лучей... Арнис крикнул:

— Ноки! Взять!

Собака тут же отвлеклась и перенаправила свое внимание на нового дэггера. Тот закапсулировался. В этот миг в шлемофоне раздалось:

— Акула, я Треска, дайте собак еще, — Арнис огляделся, вроде, Атланта свободна, но не успел ее подозвать, голос Дэцина вновь прорвался: — Я Треска, все уходим! Пещера горит, все уходим!

Скала была изрыта ходами, как червивое яблоко. Дэггеры прорвались во внешний зал, где ждала группа прикрытия, пес остановил одного биоробота, но второй успел «плюнуть»... Специальные бикры выдерживали недолгое время этот жар. Дэцин и его группа стали прорываться наружу. В этот миг дэггеры вырвались навстречу резерву...

Ильгет задохнулась от ужаса. Впереди все пылало и рушилось... И из этого огненного ада вдруг появились черные тени... как дьяволы, как воплощения детских кошмаров... их было слишком много!

— Огонь! — крикнула она, и вместе с Кайтаро начала стрелять... Виль в своем нелепом комбинезоне бросился вперед с лаем... Но он возьмет одного, в лучшем случае — двух дэггеров.

«Рэг» в руках подрагивал, не переставая работать. Из преисподней вырвались смутные, громоздкие фигуры — сколько их? Кто это? Рядом с Ильгет оказался Гэсс.

— Гэсс, стреляй, я поставлю «Щит»! — сказала она.

Сверху два ландера образовали силовой колпак — его даже и дэггерам не прорвать — и обрушили всю свою огневую мощь на горящий пятачок...

... В какой-то миг Ильгет оторвалась от экранов и пультов и коротко осознала, что происходит — все горело за пределами силового поля «Щита», и земля стояла дыбом, это как обычно, ничего особенного — но на самом деле это ловушка, в которой мечутся, может, десятки дэггеров... уничтожая все вокруг... Безумие, безумие. Она давно подозвала собаку по грависвязи, и Виль метался вдоль границы поля, лай его не был слышен в грохоте — пес еще чуял дэггеров и пытался их отследить...

... И вот пришел момент — не сразу, через какое-то время — миг, когда все стихло. Ильгет услышала в шлемофоне усталый и такой родной голос Дэцина.

— Я треска, внимание всем! Все, кто с собаками, идут на зачистку!

Ильгет оглянулась на Гэсса, молча, тот кивнул. Она подозвала Виля, проверила герметичность его костюма.

— Вперед, Виль, ищи!

Пес бросился вперед. Ильгет вскинула «Рэг» на плечо, проверила заряд бластеров, двинулась за собакой. Местность вокруг жутко, пугающе изменилась. Не было больше серых скал, и следа растительности не было. Толстый, хрустящий под ногами слой черного гравия, изогнутый причудливым рельефом... И неба голубого больше не было, видимость не дальше двух шагов, весь мир заполнился красновато-серой пылью. Совсем иной мир... ничем не похож на благословенный, светлый Визар. Дэцин считает, здесь еще где-то могли остаться дэггеры? Впрочем, с них станется. Какая-то часть могла закапсулироваться и спрятаться до лучших времен. Но собаки найдут дэггеров в любом виде.

Дэцин заговорил снова.

— Ойли, Ильгет — ко мне с собаками. Идите на пеленг.

Без пеленга найти кого-нибудь в этом красноватом тумане невозможно. Командир вынырнул в двух шагах от Ильгет. Виль ткнулся сзади в коленку и остановился.

— Ребята, — сказал Дэцин негромко, — ударная группа... их нет. Спокойно. Я думаю, их завалило сразу же, но скорее всего, они живы. Связь здесь может и не действовать. Вы вдвоем сейчас попробуете их найти. Ойли, ты знаешь методику, Ильгет поможет. Действуйте.

— Есть, — ответил Ойланг, обернулся к Ильгет, — Идем. Спокойно, Иль, идем. Мы их найдем, вот увидишь. Мой пес ведь спасатель, у нас все получится.

Ильгет даже страха не ощущала... пустота была внутри. Пустота — и смирение полное. Как будет, так и ладно. На все воля Божья. Господи, помилуй, стала она молиться. Спустилась вслед за Ойлангом в расщелину. Как искать, где искать? От пещеры, от скал и следа не осталось. Господи, и они еще надеются найти ребят живыми... Нет, не надо думать об этом! Ойланг все знает... Виль не сможет искать под землей, он не обучен, да и молодой еще. Но Дарк, пес Ойланга — сможет, он умеет это. Ойланг вдруг остановился и, нагнувшись к собаке, включил запаховый фильтр.

Запах — комбинация всего нескольких молекул, его можно транслировать сквозь скафандр. Дарк замер, принюхиваясь — мир снова распахнулся перед ним. Богато пахнущий мир... запахи крови, мерзкой чужой слизи (Дарк ненавидел ее), огня, расплавленного камня... Пес побежал по податливой горячей земле. Внезапно откуда-то донесся до него приятный, знакомый запах — живого человека. Друга. Слабенький, он пробивался сквозь дым, железо и горячий щебень. Дарк залаял звонко и возбужденно, остановившись.

— Хорошо! — похвалил Ойланг. Приставил к земле раструб аннигилятора и начал работу. Ильгет сделала то же самое.

Снимали почву понемногу, по десять-пятнадцать сантиметров. Ильгет повторяла все действия Ойланга, для спасателя это обычная работа. Отыскивать людей в завалах, после землетрясений и взрывов... Ойланг держался уверенно, и эта уверенность придавала сил — Ильгет казалось, что ребят наверняка удастся спасти. Арниса... Арнис, только имя и крутилось у нее в голове. И чтобы избавиться от наваждения, она начинала молиться...

Ойланг снимал слои все тоньше и тоньше. Они углубились в землю, формируя ступеньки — даже на нескольких метрах глубины земля сгорела и представляла собой спеченный гравий... И наконец прибор показал под тоненьким слоем земли — пустоту.

— Сейчас, — пробормотал Ойланг, — Иль, отойди, я сам сделаю.

Он аккуратно снял оставшийся слой. Под ними открылось пустое пространство. Ойланг посмотрел на собаку — Дарк возбужденно закрутился и спрыгнул вниз. Вслед за ним помчался Виль.

— Они нашли, — уверенно сказал спасатель, — пойдем? Возможно, наши ранены.

Ильгет спустилась под землю вслед за Ойлангом. Пустота завершалась длинным и узким коридором — туда и умчались собаки. Они не лаяли, значит — не дэггеры там...

— Идем! — они двинулись по коридору. В самых узких местах Ойланг чуть расширял проход, действуя аннигилятором. Внезапно чья-то фигура возникла в свете прожекторов.

— Арнис! — вскрикнула Ильгет. Броня коснулась брони, Арнис чуть прижал к себе любимую, насколько позволял бикр.

— Господи, Арнис, — проворчал Ойланг, — я уж думал, это дэггер... еще б немного, палить бы начал. Остальные где?

— Иост ранен... ему плохо, — быстро сказал Арнис, — Иволга с ним.

Иоста подняли на поверхность. Ему действительно было очень плохо. Плевок дэггера практически сжег бикр, а потом Иоста завалило камнями. Пришлось аккуратно разбирать завал аннигилятором, предварительно наложив жгуты на раздавленные ноги.

Иволга взяла транспортный ландер, в который уложили раненого, с ним вместе отправился Венис. Сделать что-нибудь существенное как врач в этих условиях он не мог, только то же, что и любой другой — поставил зена-тор с противошоковым раствором, затянул ожоги псевдокожей, зафиксировал переломы. И все же Венис полетел с раненым, сопроводить его до космопорта — где была построена вполне современная больница, где Иоста примут квиринские врачи.

Выяснилось, что погибла одна из собак, Тэйра, принадлежавшая Марцеллу.

Остальные еще несколько часов рыскали в красноватом тумане, чтобы окончательно убедиться — все дэггеры уничтожены.

Ильгет ощущала необычный подъем. Ей до того было радостно, что она лишь из приличия сдерживала рвущуюся на лицо улыбку. Да впрочем, ведь ничего грустного нет — они только что были у Иоста, тому гораздо лучше. Он уже смеется, ест самостоятельно. Возможно, до Квирина уже и на ноги поднимется.

А так... ну одна собака погибла, ее Ильгет знала постольку-поскольку, Марцелл, конечно, ходит в расстройстве. Дело обычное.

Задание выполнено. Война окончена. Скоро домой! И главное — вот-вот уже, сейчас они увидят Агрену.

Оказывается, Ильгет так стосковалась по ней... По Риде, Ганниксу, да всем членам маленькой общины. И конечно, Эннори. Очень хочется увидеть Эннори! Это даже не так, как обычно, когда привяжешься к кому-нибудь... Что-то совсем необыкновенное связывало Ильгет с этими людьми. Такое светлое — может, и в жизни-то больше такого не было, и не будет. Ну разве, что с Арнисом — но Арнис — это вообще вся жизнь, это второе Я, это мое ВСЕ.

Когда Ильгет думала об Агрене, вспоминалось вот это — блестящие узкие листья ив, темная река, безудержно сияющее небо. Свет какой-то, будто не от солнца, а просто небесный, необычный, ясный свет — и вода дрожит в ладонях, стекая на склоненную голову. Ильгет посмотрела на Иволгу — подруга тоже улыбалась чуть рассеянно, каким-то своим мыслям. Взглянула на Ильгет, блеснули глаза.

— Ну что, Иль... Чужеземка знает науку тэйфи?

— Чужеземка много чего знает, — ответила Ильгет на гэллийском.

Три собаки — теперь без всяких костюмов — лежали позади кресел. Белая Атланта, золотая Ноки, коричневый Виль.

— Помнишь, как мы демонстрировали с Гладиатором высокий класс? — спросила Иволга.

— Ну, высокий класс ты продемонстрировала в пещере, с дэггером... Попробовал бы Панторикс такой зверушкой поуправлять.

— Что верно, то верно...

— Что мне не нравится, — сказал Арнис, не оборачиваясь — он вел ландер, — то, что все-таки мы очень уж сильно исказили естественный ход этой цивилизации. Я как социолог считаю, что так не должно быть.

— А как должно? — Иволга сморщилась, словно от зубной боли.

— Здешние культуры теряют национальное своеобразие, в этом проблема. Да, они получили медицину, дешевую еду, энергию, жилища... Но они всего этого добились не сами...

— О Господи, Арнис! Ты вот именно смотришь на проблему как социолог, — возмутилась Иволга, — этак знаешь, сверху вниз. Мол, да, цивилизация, культура... национальное своеобразие. А ты посмотри лучше как обыкновенный ско. Людям есть нечего — а мы им дали поесть. Мы их вылечили... А национальное своеобразие — да хрен с ним. Рано или поздно все равно они вышли бы в Космос... мало ли цивилизаций, получивших все на блюдечке — просто в подарок от Федерации? Естественное развитие... это сколько ж поколений должно передохнуть мучительной смертью, пока визарийцы достигнут нормального уровня жизни?

— Что такое нормальный уровень жизни? — тихонько сказала Ильгет, — и чем он был у них ненормален? Не думай, Иволга, я тебе не противоречу... в конце-то концов, у них же сагоны были, так что это все не наша вина. Только я хочу сказать, что материальное благополучие — не синоним... э... счастья.

— Кому как, — буркнула Иволга, — ты вспомни только этих больных... помнишь?

— Да...

— Сейчас они от всего этого избавлены. Могут учиться... не... ты мне можешь сколько угодно сказок рассказывать — но лучше быть сытым, чем голодным, и лучше жить, чем помирать. В этом я уверена, как тебе угодно.

— Ты тоже где-то права, — неохотно признал Арнис, — но вот я смотрю на эту цивилизацию... и чувствую себя захватчиком. Даже если мы их теперь благами оделяем — какое мы имели право вмешиваться в их жизнь... Только не читай мне морали, я сам все знаю про сагонов и про права!

— Рефлексируешь ты много, Арнис, вот что, — с горечью сказала Иволга. Все замолчали. А может, подумал Арнис, она права, и я действительно слишком много значения придаю... разным вещам... а чего дергаться — ну убийца... ну захватчик.

К этому можно равнодушно относиться — либо отупев во вседозволенности, просто заранее разрешив себе все, считая себя безгрешным...

Либо не сомневаясь в своем долге.

Интересно — откуда эта уверенность у Иволги?

У Иль, видимо, понятно, откуда — как ни странно, от меня. Ведь мы единое целое, и я решаю... она это признала. Она просто решила, что я буду хорошим при любом раскладе. Мне бы ее уверенность...

Впрочем, не мне судить ни Иволгу, ни Иль. Мне о себе надо думать. Хорошо еще, что сомнения никогда, ни разу не помешали мне в бою, в работе.

— Арнис, а тебе не хочется посетить... места боевой славы? — спросила Ильгет. Он скривился.

Проклятая фабрика... если бы там можно было встретить Искэйро, Рина, Медаро, Дарвага. Нет, ничего не хочется вспоминать. Противно. И как Иль тащил по этой дороге... нет.

— Что-то не очень, — пробормотал он.

— Там теперь котлован сплошной, — заметила Иволга, — бои были сильные... скал, и тех не осталось. Там сейчас экологи работают, восстанавливают почву и так далее.

— Я бы хотел с килийцами встретиться, — признался Арнис, — только где их теперь найдешь? Лайана большая... У меня всего-то несколько человек друзей, я даже не представляю, где они могут быть.

— Да, это, видимо, нереально, — согласилась Иволга.

Искэйро... хорошо бы. Лицо его — как сейчас перед глазами. Впрочем, Антленара тоже... И других. Длинные смуглые, словно выточенные лица, синие молнии на щеках. Знак зрелости. У Дарвага не было этого знака, он считался ребенком, хотя только что успел пройти посвящение, когда его взяли в плен. Дарваг переживал, видимо, из-за этого. Дай Бог, в которого они не верили, дай Бог, чтобы они дошли благополучно до своей земли, и чтобы Дарваг стал взрослым. Арнис много вспоминал своих друзей, и живых, и погибших, в молитвах.

— Кили, между прочим, враги гэла, — заметила Иволга, — набеги устраивали. Дикие же!

— Знаешь, — сказал Арнис, — килийцы мне... почти как вы. Я к ним так же отношусь. Ну все, на посадку заходим.

Арнис выбрал посадочный пятачок у реки. Ильгет радовалась этому — именно Агенор ей сейчас хотелось увидеть. А потом, может, и не будет времени выбраться, просто постоять у холодных синих текучих вод. Вспомнить лучшие, может быть, мгновения своей жизни.

Они двинулись вдоль реки, вдоль свисающих к воде серебристых ив. Собаки бежали чуть впереди, обнюхивая местность. Ильгет помнила, что здесь где-то должен стоять тот самый крест, выточенный Ганиксом — если еще не убрал кто-нибудь. Они его тогда хорошо вкопали, намертво. Потом ходили туда молиться. Неужели убрали? Она даже заволновалась. Вполне могли... Здесь такой бардак был после всего.

Крест сразу бросился ей в глаза, и она успокоилась — здесь он, на месте. Миновали поворот, солнце блеснуло из-за верхушек, Ильгет вдруг поняла, что ей до сих пор что-то казалось странным, и поняла — что именно. Все подножие креста было завалено округлыми серыми камнями, и теперь она видела, что на камнях лежат сплетенные шерстяные косички... много, очень много. Так хоронят у гэла. Но ведь здесь, под крестом, никто не лежит? У Иволги вырвалось какое-то восклицание, она побежала вперед. Остановилась перед крестом. Да. Ильгет видела тоже — на нем появились темные пятна. Внизу, у подножия, скрытого грудой камней. И на перекладинах — дырки, как раз в тех местах, где они должны были быть.

— Что это значит? — тихо спросил Арнис.

— Это могила, — мрачно ответила Иволга, — такие могилы у них... Обычай такой.

Они переглянулись.

— Пойдем дальше, — сказала Ильгет, — там посмотрим...

Их приняли радостно, так радостно, как только можно принять любимых друзей после долгой разлуки.

К Арнису отнеслись приветливо, а Иволгу с Ильгет Рида просто расцеловала и повисла на шее. Да и остальные были счастливы. Пришельцев тут же повели за стол. Столовая быстро наполнялась народом. Но знакомых-то почти и не было... Только Рида, Ганникс, Тисса, Риани. Зато много было новых лиц, община прилично выросла.

Теперь они жили в новом гемопластовом доме, в новом квартале — сюда постепенно переселялись желающие. В основном, неимущие, конечно. Городской совет распределял жилье бесплатно. Здесь был и электрический свет, и водопровод, словом — нормальное цивилизованное жилье, ну разве что в гэллийском архитектурном стиле. Вот и эта столовая — с закругленными стенами, казалось, обмазанными глиной, совершенно голыми, только Распятие под потолком. Грубый длинный деревянный стол и скамьи. Риани поставила несколько больших кувшинов с аганковым молоком.

— Ужин не готов еще, ведь вы не предупредили... Вот, угоститесь пока.

Ильгет невольно улыбалась. Так приятно было встретить старых друзей, неожиданно преобразившихся. Они и одевались теперь иначе. Вместо кот у всех — нормальные ботинки. Женщины, правда, в длинных платьях, наверное, для них пока немыслимо надеть штаны — да может, оно и к лучшему! Это не то благо цивилизации, которое непременно нужно навязывать. И говорили эти люди иначе. Наперебой рассказывали о своих делах... Да, община очень выросла.

— А вот это, Ильгет, посмотри — не узнаешь?

К ней подошел застенчиво улыбающийся подросток. Лицо смутно знакомое... но кто это? Вдруг Ильгет выпалила по наитию:

— Рени?

— Вы меня узнали, — удивленно ответил мальчик, — и я вас тоже очень хорошо помню.

— Ну как ножки — бегают теперь?

— Да, очень хорошо, — улыбаясь, сказал Рени, — и моя мама тоже в общине.

Арнис с любопытством посмотрел на мальчика — он знал эту историю с исцелением. Иволга рассказала. Ильгет отчего-то стеснялась этого, и никому не говорила, а когда Арнис об этом упомянул, сказала: «Ну а я-то при чем? Бог сделал что-то, а моя здесь какая заслуга? А если я начну рассказывать, то все подумают, что это я такая крутая... Ты же знаешь, что я не такая вовсе».

— Ну ладно, — сказала наконец Ильгет. Кружки с аганковым молоком — свежим — стояли перед ними, но никто еще даже не притронулся к пище, — а где же Эннори? Я по нему так соскучилась!

И после этих ее слов вокруг наступила тишина. Неловкая тишина. И по этой тишине бойцы ДС поняли все, так бывает, когда кто-то вдруг заговорит о погибшем.

— Что с ним случилось? — негромко спросила Иволга.

Агрену почти миновали бои. Все крупные сражения прошли вдалеке, в Кайсальских горах... и дэски, служители нового порядка, не нападали на город по-настоящему, лишь захватывали людей в окрестностях.

Но в одном Агрене не повезло — ее накрыла волна килийской «черной стрелы» — когда изгнанные дэсками со своих земель смуглокожие воины отправились на Ворракс, завоевать себе жизненное пространство.

Дэскам сопротивляться они не могли, могли только полечь до единого — против современного оружия никакая сила духа не поможет. Поэтому килийские воины отправились искать счастья на Ворракс, их нашествие, легшее полосой по землям гэла, было названо «черной стрелой».

Килийцы были в Агрене около полугода. Позже их вытеснили войска вновь сформированного имперского правительства. Как известно, часть воинов «черной стрелы» вернулась на родные земли, ныне освобожденные и принадлежащие им. Но основная масса их погибла, потому что килийцы не умеют проигрывать и сдаваться.

«Черная стрела» была вдохновлена, как теперь уже ясно, не только материальными причинами — килийцам объяснили (кто объяснил?), что корень их бед — в злых духах, Нинья Теннар, которым поклоняются гэла. И не так уж далеко было это объяснение от истины! Килийцы пришли в Агрену, чтобы уничтожить чужую веру — веру в Нинья Теннар.

И здесь они столкнулись с верой иной, услышали иную проповедь — и не приняли ее. В тот момент им, изгнанным и разъяренным, казались чужими и враждебными любые боги. Иначе просто и быть не могло.

Никто не стал дожидаться ужина, вообще казалось немыслимым сейчас остаться в доме — словно неведомой силой всех понесло на берег, обратно, к Кресту с могилой у подножия. Сейчас солнце садилось за лес на другом берегу Агенора, и закатные лучи высвечивали беспощадно каждую травинку, и каждую морщинку на лицах, и трещинки в древесине, и погребальные шерстяные косички.

Эннори пришлось хуже всех. Килийцы знали, что он — вроде главного в этой общине. Единственный на Визаре священник. Остальных просто убивали — и убили тогда шесть человек. Их было не так много. Четверо оставшихся — Рида, Риани, Ганникс и Тисса — уцелели по разным причинам, двоих из них тогда не было в городе, Рида как раз лежала в лихорадке, у Риани только что родился ребенок. Потом из этих четверых выросла новая община, во много раз больше прежней... вот только священника уже не было.

Мать Эннори тоже убили — у него на глазах, он это видел.

На третий день Эннори совсем лишился сил. Ясно было, что долго он не протянет. Рассказывали — а говорил мальчик, видевший это своими глазами, и после вошедший в Общину — что Эннори все время молился... если не кричал от боли. Когда килийцы поняли, что он умрет, то решили предать его той самой смерти, о которой он пытался им рассказать.

Гвозди у них были деревянные, длинные очень и крепкие.

Эннори жил на кресте примерно две большие доли — около двух с половиной часов.

Потом, только через несколько суток, килийцы разрешили похоронить его и остальных убитых. Других похоронили по гэллийскому обычаю, а Эннори закопали прямо здесь, под крестом.

У каждого убитого была возможность избежать смерти. Килийцы всего лишь просили сказать публично, что Иисус Христос — один из злых духов Нинья Теннар, или же Его просто не существует. Двое так и поступили, теперь они спокойно жили в городе. Эннори тоже мог бы избавиться от пытки и даже от смерти. Он мог бы избавить от смерти свою мать.

— Я не могу! Господи, я не могу, не могу в это поверить!

Ильгет обернулась к Арнису. В его глазах блестели слезы, заметные даже в сумерках. Ильгет и сама плакала сейчас, но видеть слезы Арниса... это было так немыслимо, невозможно! Она взяла его за руку.

— Иль... только не килийцы, — прошептал он, — это же невозможно. Ты не знаешь их...

Тем временем гэла встали у подножия креста, вышел Ганникс и начал богослужение. У общины теперь не было священника, не было и Причастия, но молиться они не переставали. И теперь это было так естественно, так правильно — именно так выразить свои чувства. Не зажившие еще раны... Квиринцы встали рядом с гэла. Арнис молча, опустив глаза, слушал, крестился, опускался на колени. Ильгет временами тревожно взглядывала на него. Господи, еще и эта мука... Эннори стоял у нее перед глазами. Арнис не так уж хорошо его знал, видел пару раз на Квирине. А Ильгет этот мальчик казался родным. Она старалась не думать о том, что Эннори пришлось пережить. Со временем... со временем это все сгладится. Ведь Эннори подвиг совершил. И вот сколько людей пришло к Христу после этого. И теперь он там, на Небесах, молится за гэла, и за нас тоже. На настоящих Небесах.

Но первая реакция Арниса не шла у нее из головы.

Молились до темноты, и когда темнота уже скрыла крест и все вокруг, Рида подошла к пришельцам.

— Пойдемте в дом, — сказала она тихонько. Ильгет посмотрела на Арниса и ответила:

— Рида... можно, мы останемся здесь на ночь? Мы придем к вам утром.

— Здесь может быть опасно, — неуверенно сказала девушка, — лиганы... и разные люди тоже бывают...

— У нас есть оружие, — ответила Ильгет.

— Теперь уже холодно... Срединное время.

— В наших костюмах не холодно, ты же знаешь, — возразила Иволга, — мы бы хотели побыть здесь ночь. Помолиться. В память об Эннори.

В конце концов гэла ушли. Квиринцам сейчас хотелось побыть наедине друг с другом... тяжело сейчас было бы сидеть в освещенной комнате... и ведь невольно возникнут разговоры, кто как живет, простые, житейские — но не до этого сейчас! А идти в дом и молчать — некрасиво как-то.

Наверное, и хозяева это понимали.

Натаскали веток, Иволга лазерным ножом нарубила поваленный сухой ствол. Разожгли костер. Работали молча, действие помогало отвлечься от разных мыслей. Собаки бродили по берегу, а потом улеглись у костра. Внезапно все три повернулись в одну сторону, вскочили, Ноки глухо гавкнула, посмотрев на хозяина.

— Кто там? — спросил Арнис. По берегу реки двигались две фигурки, затянутые в белое.

— Это мы! — Рида помахала рукой, — мы вам поесть принесли.

Женщины — Рида и Тисса — приблизились к огню. Поставили на землю принесенное — кувшин молока аганка, сыр, хлеб.

— Садитесь с нами, — сказала Ильгет.

— Мы не помешаем? — робко спросила Тисса. Иволга покачала головой.

— Вы не думайте, что мы от вас сбежали. Мы же к вам летели... соскучились. Просто... сейчас уходить отсюда не хочется. Садитесь.

Помолились еще раз, все вместе. Разделили простой визарийский ужин. Арнис есть не стал, только выпил молока. Ильгет видела, что ему очень не по себе, нехорошо как-то. Вскоре к костру подтянулись еще люди — мальчик Рени (он смотрел на Ильгет с благоговением), трое еще незнакомых подростков.

Ильгет посмотрела на Арниса. Тот молчал по-прежнему. И ни на кого не смотрел.

— Давайте молиться всю ночь у креста, — предложила Ильгет, — по очереди. Каждый по средней доле... Часы мы дадим.

Арнис взглянул на нее.

— Я начну, — сказал он и прежде, чем кто-то возразил, исчез в темноте.

Костер еле теплился. Двое мальчишек ушли домой, Рени клевал носом. Тисса ушла молиться в свою очередь, а Рида тихо беседовала с Иволгой. Арнис присел на бревнышко рядом с Ильгет. Она молча взяла его руку, накрыла своей. После часа молитвы Арнис выглядел гораздо лучше.

— Иль, — сказал он шепотом, — ты знаешь, мне в это трудно поверить. Я знаю, что это правда, я не сомневаюсь. Но... наверное, я не прав, не об этом нужно думать... о том, что Эннори — святой. Нам довелось своими глазами видеть святого, говорить с ним. Но ты знаешь, вот в килийцев так трудно поверить. Если бы ты их видела! Впрочем, ты видела...

— Но совсем недолго, — сказала Ильгет, — однако я видела, как они сражаются. Да, они хорошие бойцы.

— Иль, они за меня умирали. Наказания принимали. Ты ведь знаешь, как это было там, в Святилище.

— Арнис... — Ильгет помолчала, — пойми, Эннори убил не Искэйро. И не другие твои друзья. Килийцы, наверное, тоже ведь разные бывают. Ну ты же социолог. Глупость какая — неужели ты думаешь, что все килийцы одинаковы?

— Да нет, Иль, именно с точки зрения социологии... Ведь то, что они делали здесь — это была не случайная акция. Случайная, ты понимаешь — это, скажем, какое-нибудь уголовное действие. А то, что они сделали со здешней общиной — это не просто преступление, это именно направленное действие. Они пришли сюда уничтожать чужих, и они это сделали. То есть это был их общий поток. Если бы Искэйро был здесь, он бы в этом участвовал, — Арниса передернуло. Он не решился сказать — а может быть, он и был здесь, и участвовал, откуда мы теперь это можем знать...

— Все ясно, — Ильгет посмотрела на него, — ты идеализировал этот народ. Он показался тебе особенно мужественным... чистым... жертвенным. А они ведь обычные люди, как и все. И так же заблуждаются. И мужество часто сопряжено с жестокостью...

Ильгет прикусила язык и посмотрела на Арниса. Идиотка. Она только сейчас поняла, почему Арнис так переживал из-за килийцев. Чтобы загладить жестокость собственных слов, она погладила Арниса по открытой ладони. Он помолчал и вдруг чуть-чуть улыбнулся.

— Иль, маленькая ты моя... хорошая.

Ильгет с удивлением взглянула на него. Арнис прижал ее голову к своему плечу. Поцеловал в лоб.

— Иль, ты думаешь, это все та же история... про Каина. Да, но ты не переживай из-за этого. Я и сам только сейчас это осознал. Я думал, что и сам такой же, как килийцы. Не случайно они стали моими друзьями. И вот, оказывается... я как бы почувствовал себя в другом лагере, как бы вашим противником. Знаешь, друг моего врага — мой враг. Не знаю, может, мои друзья и могли бы убить Эннори. С них станется... И я почувствовал вину. Свою вину в том, что произошло. Но сейчас я понимаю, что это все глупость... глупость, конечно.

— Тебе Господь помог, Арнис, — сказала Ильгет, — а вину... ты знаешь, я тоже чувствую вину. Вернее, я вот сейчас думаю — а что наша жизнь? Вся наша жизнь — по сравнению вот с этим? Вот мы воюем... да, вроде бы, мы не трусы. Но — смогли бы мы вот так, как Эннори? Ведь это ж вся жизнь должна быть другой. Это же Бог должен в каждом мгновении присутствовать. У него так и было, вспомни. Я просто удивляюсь... и это я, настолько слабоверующая, я о Боге-то вспоминаю лишь время от времени — и я обратила Эннори?

— Иль, ты-то тоже смогла, — Арнис вдруг сжал ее пальцы. Ильгет помотала головой.

— Я понимаю, о чем ты. Но это совсем другое было. Да, досталось мне здорово, может, даже хуже, чем Эннори. Ну, это невезение просто. Но у меня там была психоблокировка. Это не я выдержала, а мое подсознание... в общем, что-то там внутри. А Эннори был все время в ясном сознании, и у него была только воля, больше ничего... хотя что я несу, конечно, не его воля... Божья.

— Его Бог удержал, и тебя удержал, — сказал Арнис, — по сути, одно и то же. А вину... да, ты права, вина всегда с нами. Только знаешь, я сейчас почему-то... так легко это воспринимаю. Ну понятно, что я виноват... и я действительно жестокий человек, наверное. Только за меня-то уже заплачено... Сам Христос ведь за меня и заплатил. Как ни стараешься в этой жизни, все равно грехов наделаешь. Может, Господь простит.

Агрена удивительно преобразилась. Улицы кое-где уже покрывали полупрозрачным гемопластом. Дома из современных материалов здесь старались выполнять в традиционном стиле, полукруглыми и высокими, вроде небольших башен, и получалось это довольно красиво. И люди стали другими. Обувь, одежда... улыбки, взгляды, движения. Маленьких ребятишек теперь одевали. Деревянный идол Ниннай Аккоса снесли еще килийцы. Не было плетней и глиняных горшков, зато появились у некоторых домов палисадники с цветами. Словом, Агрена постепенно превращалась в цивилизованный город.

Многие ехали на аганках или вели их в поводу. Но иногда низко над улицей пролетал скарт или автомобиль с гравидвигателем (на Квирине таких не использовали, только флаеры). И даже время от времени в высоте проплывал аэробус.

Цивилизации Визара миновали сложные промежуточные стадии технического прогресса — с использованием давления пара, сгорания нефти, атомной энергии, двигателями внутреннего сгорания, разной экзотикой вроде электроаккумуляторов, ветряных мельниц или биоритмических пульсаторов. Визарийцы сразу и бесплатно получили дармовые и экологически нейтральные гравипреобразователи. Над Агреной высилось круглое белесое здание со сверкающими ксиоровыми вставками — Центр базового и профессионального образования. Здесь дети и взрослые получали на разных курсах как общие сведения о мире, так и умение пользоваться новоприобретенными технологиями. Здесь готовили инженеров, техников, врачей, ученых, а также и будущих преподавателей. Обычная практика. Кстати, квиринские будущие педагоги обязательно принимали участие в такой практике. Через несколько лет наступит момент, когда квиринцы покинут Визар, и цивилизация станет развиваться дальше совершенно самостоятельно — но уже на другом материальном уровне.

Ильгет жадно смотрела по сторонам. Так трудно узнать этот город... Вот открылась рыночная площадь. Центр Агрены. Здесь уже не торговали — еще бы, в большинстве домов уже появились циллосы, возникла первая Сеть, торговля с рук уходит в прошлое. Но народу по-прежнему много. Теперь здесь разбили что-то вроде сквера, деревья, лавочки. Совсем не гэллийская идея, кому только это пришло в голову?

— Арнис, ты можешь поверить, что здесь вот несколько лет назад продавали аганков, посуду глиняную, ткань, продукты? — спросила Ильгет.

— А вон там теперь больница... помнишь — там же был дом тэйфина, — заметила Иволга. И вправду, яйцевидное здание впереди было городской больницей.

— Арнис, ты чего такой мрачный? — спросила Иволга, — все еще переживаешь о первозданной чистоте и девственности местной цивилизации. Не переживай! Давай спросим вон хоть тех девчонок — видишь?

Впереди шли три девушки-гэла в ярких нарядах из современных тканей, одна из них несла под мышкой планшетку.

— Они наверняка учатся, видишь, циллос... Вот давай спросим, что бы они хотели — жить так, как сейчас или выйти замуж и быть рабыней в семье мужа... да еще и при родах загнуться, вполне вероятно. И детей терять через одного.

— Да права ты, права, — буркнул Арнис.

— Ты просто не представляешь, как они раньше жили. Викотные язвы... ты хоть знаешь, что это такое?

— Знаю, — ответил Арнис, — я их видел. В Святилище были такие больные.

Иволга прикусила язык. Ильгет посмотрела на нее.

— Оставь в покое Арниса... — посоветовала она, — он все понимает прекрасно. Понимаешь, ты вот с Терры... я с Ярны. А он квиринец. У него этический Свод в крови. Поэтому он и переживает, что вмешательство произошло. А мы с тобой не переживаем.

— Да вы правы, девчонки, — сказал Арнис, — посмотришь — просто благодать. Даже жаль, что мы не занимаемся вообще-то прогрессорством целенаправленно. Как бы хорошо стало во всей Галактике... Только вот думаешь, а почему мы лишаем сагонов права заниматься прогрессорством?

— А мы их не лишаем права, — сказала Иволга, — пусть занимаются. А мы будем сопротивляться, пока видим целесообразность этого.

Арнис хмыкнул.

— Иволга, тебя переспорить невозможно.

— Ну а зачем со мной спорить? Я всегда ведь оказываюсь права, верно? Ну давай вот спросим у местных жителей, — Иволга повернулась к Риде и Рени, скромно шагавшим рядом, — как вы думаете, то, что мы вмешались в жизнь вашей цивилизации — это плохо?

— Ну... вы же нам помогаете, — сказала Рида, — что здесь плохого? Господь велел нам всем любить друг друга... помогать. Делиться. Вы с нами поделились. Вы благословенны.

Они остановились около небольшого фонтана. Ильгет сказала.

— А еще мне вспоминаются слова Эннори... помнишь, Арнис?

Все посмотрели на нее. Ильгет поймала влюбленный взгляд Рени и, смутившись, отвела глаза.

— Помнишь, как он сказал? «Ваши лекарства, ваши гравитационные двигатели, ваши знания — вы все это сделали силой Христа и с Его помощью, разве не так? Ваша цивилизация — что лежит в самой ее глубине, в самой основе? Что дает вам силы и смелость исследовать космос, искать другие миры, бороться с сагонами? Разве это не ваша вера?»

— Это он очень хорошо сказал! — горячо воскликнула Рида, — нам нужно записать эти слова и поговорить о них на собрании.

— Хорошо, — кивнула Ильгет, — мы сделаем это.

Иост уже вставал потихоньку на ноги. Переломы, хоть и очень сложные, за две недели зажили, регенерация была подхлестнута лекарствами. Но Венис предписал ему до самого возвращения на Квирин оставаться в медотсеке. Кроме Иоста, раненых не было, и поэтому по традиции собираться стали у него.

Айэла тихонько перебирала гитарные струны и что-то мурлыкала. Иост полусидел в кровати. Он уже натянул поверх больничной одежды свой черный скапулярий, и выглядел от этого особенно бледным, светлые короткие волосы смешно встопорщились. Прямо над койкой на стене висело Распятие. Словно уголок монастыря здесь, подумала Ильгет. И пучок сухих цветов с Визара на столе — это Айэла постаралась. Умница.

— Но как я понимаю, в Агрене теперь нет священника? — спросил Иост. Ильгет вздохнула.

— Пока нет. Но надо будет поговорить сразу, как прилетим... Да, мы засняли все — крест, и все рассказы очевидцев. И мы обещали поговорить...

— На Визаре, видимо, откроется духовная школа, — сказал Арнис.

— Но насчет Агрены — они не могут ждать, пока подготовят своих священников. Надо поговорить, чтобы прислали кого-то...

— Обязательно, — кивнул Иост, — я там со своими тоже поговорю, в Петросе.

— Я думаю, отец Маркус не откажет, продвинет это дело дальше, — сказал Дэцин. Он сидел у изголовья Иоста, опершись рукой о поручень.

— Приятная была прогулка, — задумчиво сказал Марцелл, — мы ведь тоже на Визаре работали... тяжело было.

— А кому было легко? — спросил Гэсс, — и главное — где?

— Вот-вот, везде тяжело. Наш отряд ближе к югу работал, — сказал Марцелл, — но самое приятное — вот так побывать снова в старых местах... И увидеть, что все действительно пошло на лад. Планета восстановлена, биосфера уже почти в норме. И люди... теперь им все же будет легче. Считай, не было бы счастья, да несчастье помогло. Если бы не сагонское вмешательство, мы бы тоже не вмешивались в жизнь этого мира... А так все же здорово облегчили им существование.

Иволга покосилась на Арниса, сидящего рядом с ней и вдруг закрыла ему рот ладонью. Ско хмыкнул.

— Это я на всякий случай, — пояснила Иволга, — просто представила, что сейчас начнется очередная дискуссия на тему прогрессорства и преимущества материальных благ...

— Ладно, ладно, молчу, — пробормотал Арнис.

— Ты у нас прямо диссидент какой-то, — с упреком сказал Гэсс.

— А что, может быть, через пару десятков лет Визар войдет в Федерацию, — мечтательно заметил Иост.

— Сомнительно... Ярна что-то не торопится, — уронил Арнис.

— Так и не надо, — воскликнул Иост, — там же еще сагоны остались... или один сагон. Чует мое сердце, мы там еще работать будем.

— Не дай Бог! — вырвалось у Ильгет. Ойланг вдруг сказал.

— Хватит заниматься всякой ерундой. Айэла, ласточка, что ты так тихонько? Давай погромче, а? Давайте лучше песни послушаем.

— С удовольствием, — Айэла заиграла громче. Чудный ее грудной голос завибрировал в медотсеке, в пронзительной тишине. Она пела очередной перевод Иволги с терранского.

Чем дольше живем мы, тем годы короче,(18)

Тем слаще друзей голоса.

Ах только б не смолк под дугой колокольчик,

Глаза бы глядели в глаза!

То ветер, то море, то солнце, то вьюга,

То ласточки, то воронье,

Две вечных дороги — любовь и разлука -

Проходят сквозь сердце мое...

Арнис с Ильгет распрощались с товарищами и вышли из штаба в сопровождении своих двух собак. Ноки снова была щенной, но пока это никак не проявлялось, она бодро чапала за хозяевами по дороге.

— Может, пешком пройдемся? — предложил Арнис, — по дороге Эльма заберем.

Ильгет подумала. Дети уже, вероятно, вернулись из школы... Но идти здесь всего час. Так хочется просто прогуляться с Арнисом... Вроде и усталость прошла.

— Пошли, — согласилась Ильгет. Арнис взял ее за руку. Мы как дети, подумала она, ходим за ручку. Но это так хорошо, так приятно... да и все равно никто не видит.

Вскоре полигон кончился. И кончились тучи. Так удивительно было снова видеть безоблачное, уже чуть потемневшее небо, идти среди весенних запахов просыпающейся земли. Слышать пение птиц — на полигоне их нет. И уже чудится отдаленный шум моря.

— Иль, а ведь на той неделе уже день нашей свадьбы, помнишь?

— Конечно.

— А знаешь, что мы сделаем? Я вот что придумал. Мы отправим на этот день куда-нибудь всех детей. Маму попросим, она наверняка их возьмет с удовольствием. Или можно маму к нам пригласить, а мы с тобой уйдем. И мы проведем этот день только вдвоем. И ночь тоже. Можно снять номер в отеле, отдохнуть просто.

— Ой, Арнис... как здорово, — воскликнула Ильгет, — с детьми, конечно, хорошо, но мы с тобой сто лет уже не были вот так... только вдвоем. Это такой праздник будет!

— И никаких поздравлений, ни друзей, никого. Только ты и я.

— Арнис, — Ильгет вдруг остановилась. Он посмотрел ей в лицо.

— Ты что, заинька?

— Можно я тебя поцелую? — вдруг спросила она шепотом. Арнис обнял ее, и бикры не позволили ощутить близость тел, но губы слились воедино.

— Радость моя, — сказала она, — я тебя ведь целый день не видела... только по грависвязи... так соскучилась уже.

— Пойдем, — прошептал Арнис, снова взял ее за руку и повел, как ребенка, — пойдем, ласточка моя.

— Как это будет хорошо, — мечтала Ильгет вслух, — мы с тобой пойдем просто в лес, да? И будем гулять весь день. Я сделаю крендельки, возьмем с собой. И яблок.

— Можно вообще уехать из Коринты на денек. На Квирине еще много хороших мест. Скажем, в Санту, там есть такой чудный парк.

— Я помню! Мы же ездили с детьми.

— А еще лучше, где ты не бывала раньше. Я ж тебе еще столько мест не показал!

— А потом всю ночь... Арнис, мы ведь не будем спать?

— Ну какой может быть сон...

Они не стали спускаться до Набережной, пошли через Грендир. Здесь ближе. Шли по краю дорожки — сейчас, вечером, в парке все еще было довольно много бегунов, кто в бикрах, кто в плотно обтягивающих тело рэстан-кике разного цвета. Прошли мимо гигантского прозрачного шара — антигравитационной установки, где внутри кувыркались в невесомости спортсмены — отрабатывали координацию тела и бой в отсутствии силы тяжести. Миновали длинную поляну с установленными на ней снарядами и препятствиями, и здесь все еще тренировались эстарги.

— Вот знаешь, что удивительно? — задумчиво сказал Арнис, — что с тобой никогда не бывает скучно. Если послушать, что мы все время друг другу говорим — ведь одно и то же! А никогда не надоедает.

— Только знаешь, — ответила Ильгет, — у меня часто бывают... ну, совесть мучает.

— Из-за Питы, — понял Арнис.

— Да. Я говорила с отцом Маркусом, но...

— Лишнее самоедство — такая же вредная крайность, как гордыня, впрочем, это ее обратная сторона... Но что я говорю, сам же этим страдаю. Вот знаешь, на мой взгляд, кто очень уравновешенный в этом плане человек? Иволга.

— Да, Иволга удивительный человек. Но... у меня тут даже не в самоедстве дело. Я просто все время думаю — что же у нас там не получилось? Можно просто сказать — ну разные люди, не сошлись. Но это по-светски. Бог же случайностей не допускает. Не могло это случайно выйти. А почему, для чего... Наверное, я должна была осознать какие-то грехи свои... впрочем, я осознала.

— Мы с тобой оба, Иль, боимся быть плохими. В этом наша проблема. А не надо бояться... Я как-то вот понял, после Анзоры. Не надо. Да, я плохой. С человеческой точки зрения, наверное, очень плохой.

— Арнис, ты самый лучший.

— А это неважно. Вообще не надо о себе думать. Надо о деле.

— Вот это, наверное, очень правильно... И ведь ты знаешь, я Пите как-то сказала то же самое... дура, хотела поправить отношения. Поговорить с ним по душам. А он раскричался... Сказал, что да, вот именно, он мне всегда это говорил, а я всегда думала только о себе и о своих делах, а не о НАШИХ делах. А какие наши дела-то... У нас и дел-то не было никаких, кроме секса.

Голос Ильгет вдруг стих. Арнис остановился, прижал ее к себе, прижал голову к груди, коснулся губами золотистой теплой макушки.

— Иль, не надо... Не надо. Больно тебе. Не надо это... Забудь, не думай. Это пройдет.

— Ничего, — Ильгет улыбнулась неловко, — ты прости, что я... чего-то вспомнила. А ведь мне тогда казалось, я счастлива. Вполне нормально живу. Ну семья как семья. Не идеально,но все равно — есть муж.... А сейчас я почему-то с таким ужасом об этом думаю, как мы жили-то? Как вспоминаешь все его слова, так тошно становится.

— Сагонов не надо слушать, не надо воспринимать всерьез.

— Он же не сагон.

— Те же принципы. Людей тоже не надо принимать слишком всерьез, особенно, когда они в гневе. Золотиночка моя... Господи, да когда же у тебя это пройдет?

Он стиснул ладонь Ильгет.

— Пойдем потихоньку... Я буду с тобой. Не бойся ничего, солнышко мое, не думай ни о чем.

— Я не знаю, я не права, наверное... Впрочем, неважно это.

— Это неважно, это прошлое. Оно прошло. Боль осталась, но она уже слабеет. Не вини себя, отец Маркус же тебе сказал. Ты же моя девочка, моя... Ты знаешь, иногда я жалею, что его не убили там, на Ярне... даже я мог бы.

Ильгет вздрогнула.

— Ты что, Арнис?

— А мне терять нечего, — сказал он, — я все равно уже убийца. Одним грехом больше, одним меньше. А за твою боль я кого угодно убью.

— Нет... не надо. Ты же знаешь... Мы же должны прощать. Правда, не знаю, мне все равно больно все это вспоминать. Но убивать все равно неправильно.

— Хорошо, — покорно сказал Арнис, — если ты не хочешь, я этого не сделаю.

Как-то незаметно прошло лето — в походах и морских плаваниях, в работе, прогулках по Набережной, почти ежедневных купаниях. В сентябре семья решила взять отпуск, это было для всех удобно — и дружно отдохнуть. Не на Артиксе, конечно, на это денег не было, а подешевле, на Олдеране. На самой планете предполагалось провести две недели — в основном, это были познавательные экскурсии и отчасти развлечения — но еще почти три недели требовались на дорогу туда и обратно. Впрочем, лайнер и сам по себе представлял прекрасные возможности для отдыха.

В школе каникул не существовало. Зато родители могли в любой момент взять ребенка из школы на любое время. Это удивляло Ильгет, но в общем, было вполне объяснимо. Само обучение было индивидуальным, то есть ребенок ничего не пропускал, у него был личный план, который можно прервать, а затем продолжить. А участие в делах катервы не так уж обязательно, любого ребенка можно заменить.

Ильгет тоже получила отпуск на своей работе, Арнис же теперь работал достаточно свободно в центре социологии.

На полтора месяца семья отправилась в путешествие, и это было время счастливое и беззаботное, Ильгет казалось иногда, что такого счастья она вовсе не заслуживает, и что за все это придется очень сильно расплачиваться... Но она гнала прочь тревожные мысли. Главное было — дети, их веселье, их счастье.

Вернулись в середине осени и снова приступили к работе. Это было любимейшее, самое красивое время в Коринте — весь город покрыт золотой сетью. Небо особенно светло и прозрачно в это время, и особенно пронзителен вечерний свет. А потом золото превратилось в тускловатый мрачный багрянец, небо чаще стало сереть, и вот — не успели оглянуться — деревья беспомощно тянут в небо голые лапки, похожие на антенны.

Ильгет особенно нравилось писать роман в своей башенке, под ногами ее лежала Ноки, а иногда еще и Виль, и коричневый щенок Ритика. Ритика с возрастом начала светлеть, и это было немного странно.

Когда Арнис возвращался из своего Центра, он обычно садился работать рядом с Ильгет. Он тоже привык к ее башенке, и даже перетащил сюда все свои вещи и второй монитор. Ильгет это нравилось, ведь все, что она писала — предназначалось Арнису и только ему. Мало ли, кто потом будет читать — главное, сказать все, что она хотела сказать Арнису. И когда он рядом, это еще проще.

Иногда Арнис вставал, подходил к окну и смотрел вдаль. Три сосны, оставшиеся от леска, так и стояли перед окном, они не желтели, ветер покачивал их неизменно пушистые темные ветви. И за ними стелилась неясная желто-серая даль, море отсюда не было видно, но когда садилось солнце, на полнеба разгоралось неяркое алое зарево.

— Какие они удивительно спокойные, эти деревья, — говорил Арнис, — когда смотришь на них, заражаешься их тишиной. Вот подумай только, они стоят здесь и стоят... мы мельтешим рядом, чьи-то жизни проходят, какие-то страсти... для нас каждый день — как год, а для них год — как день. С утра до вечера и ночью, они все стоят и стоят... только покачиваются на ветру. Удивительная мудрость в них. Ты пробовала долго и пристально смотреть на деревья, Иль?

— Да, конечно... я понимаю тебя. Мне так странно, ты говоришь то, что я часто ощущала в лесу.

Арнис возвращался к циллосу и работал дальше. Его исследование сагонской психологии зашло в тупик. Слишком мало информации. Он знал теперь о сагонах много, разве что аналитики-профессионалы в ДС столько знали — но все еще недостаточно для ответа на основной вопрос.

Арнис оставил пока эту затею и писал исследование о реакции разных социумов на вторжение сагонов. Тут уже хватало и материала, и личных впечатлений, труд обещал быть очень серьезным и нужным. Кроме этого, Арнис бывал в центре два-три раза в неделю, участвуя в разных конференциях, занимался анализом общественного мнения и совершенствовал программы для обучения обществоведению, в том числе школьников — таким образом он зарабатывал на жизнь теперь, став социологом.

Для Ильгет же ее роман продолжал быть чем-то несерьезным... Она не верила в возможность победить в рейтинге еще раз. Она, как всегда, просто играла. На этот раз она сочиняла о путешествиях во времени, о ветвящихся реальностях, и отрывки высылала Иволге, которая почему-то приходила от этого романа в восторг.

Дети, кроме Эльма, да пожалуй, Дары, давно жили своей жизнью. Из школы возвращались в шесть вечера, а иногда и до ужина, до семи-восьми задерживались. Да и после школы у них были свои какие-то дела, что-то почитать, посидеть в Сети, поиграть. Только Дара в свои семь лет все еще сильно была привязана к родителям. Не так как Арли — та в ее возрасте уже стала совершенно независимой. Может быть, помогла ее большая дружба с Лайной — девочки были неразлучны. Дара часто, видимо, ощущала себя лишней среди них. И любила прийти к Ильгет или Арнису, просто так посидеть, побыть рядом.

Эльм, конечно, был еще слишком мал, из школы его привозили уже к обеду, и вторую половину дня родители проводили с ним. Ильгет играла и гуляла с малышом как-то особенно ревностно, с потаенной тоской — ей думалось, что это, видимо, последний ребенок... Хотелось бы еще, но ничего так и не получалось пока. Миран сказал, что в этом возрасте, да при ее здоровье уже не так легко забеременеть. Конечно, если она очень хочет... Но проводить какие-то процедуры Ильгет не видела смысла — даст Бог и хорошо. Не даст — ну что жадничать... и так у нее много детей, какой-то все равно будет последним.

Но Эльма она баловала. Арнис даже ворчал иногда, что это уж слишком... Ведь это мальчик все-таки! Нельзя же так. Сам он обращался с Эльмом без особой нежности, вообще, казалось Ильгет, он переоценивает возможности ребенка и общается с ним почти как с равным... На гору какую-нибудь залезть, заплыть в море подальше... И чтобы он хоть когда-нибудь взял Эльма на ручки, на плечи, как всегда брал девчонок! К девочкам Арнис вообще относился иначе.

А вот Ильгет наоборот не могла сдержать нежности к долгожданному своему сыночку. Андорин все равно стал ее собственным сыном слишком поздно, да и взрослым он был уже тогда, в свои семь лет, гораздо серьезнее, чем обещал быть Эльм. Ни одну просьбу мальчика Ильгет не оставляла невыполненной. Впрочем, капризничал Эльм довольно редко.

Вечером все собирались не в гостиной, слишком огромной и почти чужой, а наверху, в одной из комнат, где просто стояли несколько диванчиков и кресел, и там же большое Распятие на стене и все, что ему сопутствовало — еще из старой квартиры. Арнис устроил посреди комнаты круглый очаг с огнем, на староартиксийский манер, чугунную печурку с решеткой, под которой можно было разжечь пламя (а дым отводился по тонкой узкой трубе вверх). В половине девятого — это знали все — пора было собраться, чтобы помолиться вместе. Утром уже не получалось, а вот вечером семья по-прежнему собиралась. Полукругом у Распятия, и Арнис читал молитвы, и все опускались на колени и тихонько повторяли «Отче наш». Потом садились у огня — Арнис разжигал очаг заранее. Читали по очереди Евангелие. Немножко говорили о прочитанном, а потом начинали болтать обо всем подряд, а если предстояли выходные, то появлялись и гитары, и скрипка, дзури, флейты.

Планы — на выходные и праздники, и, например, о покупке каких-нибудь вещей и перестройке дома — обсуждались иногда здесь же, хотя чаще — за ужином или завтраком.

Эти посиделки вечером казались Ильгет иногда какой-то обязанностью, словно не по естественному желанию они начинались, а были запрограммированы. Но очень быстро это чувство проходило — ясно, что когда семья такая большая, то невозможно, чтобы «естественное желание пообщаться» возникло у всех одновременно, а также у всех не было бы более важных дел — так что Арнис, конечно, был прав, неизменно разжигая очаг в «общей комнате» каждый вечер.

Еще не начался пост, и Венис пригласил всех на свой праздник — он наконец-то защитил диплом врача.

Отмечали с размахом, в «Ракушке», где можно было снять на вечер небольшой зал. У Вениса восемь братьев и сестер с семьями (правда, присутствовали не все), родители, куча еще каких-то родственников... Для детей — конечно, маленьких — были приготовлены отдельный стол и развлечения, но многие все равно сидели рядом с родителями. Арли и Лайна убежали в соседний зальчик, где были устроены игры, а Дара и Эльм, как обычно, остались с родителями. Андорин же считал ниже своего достоинства играть с малышней, он готовился к переходу в Третью Ступень. И вообще он был уже совершенно взрослым человеком. Поэтому сидел даже не рядом с Арнисом и Ильгет, а самостоятельно — но за взрослым столом.

Ильгет ощущала слева Арниса, справа — Иволгу, которая тоже выбралась в Коринту по такому случаю. Даже и есть не очень-то хотелось, хотя стол ломился от вкусностей. Было просто хорошо, так хорошо, что тянуло петь, танцевать, читать стихи, все, что угодно... да хотя бы и просто так сидеть, рядом со своими.

Венис восседал во главе стола, и рядом с ним, как положено, наставница — Сириэла. Сегодня они оба так хорошо выглядят, подумала Ильгет. Сириэла ведь старше Вениса лет на пять... И однако не скажешь этого, сегодня она совсем юная, в белом сильно открытом платье, светлые волосы уложены причудливой короной, в них горят бриллианты. Пожалуй, у нее только руки не очень красивые, подумала Ильгет. Слишком большие и сильные, слишком длинные и крепкие пальцы, почти мужские. Некрасивые, но зато идеальные для ее профессии, пальцы хирурга.

И лицо семнадцатилетней красавицы.

Венис казался смущенным, слишком румяным — то ли перепил уже, то ли от волнения. Слева от него сидели родители, Ильгет знала, что оба они астрофизики и специализируются на строении звезд. И у них было девять детей, что даже на Квирине — редкость. И что еще удивительнее, все их дети до сих пор живы. И кажется, только Венис еще не женат.

— Хорошо, что у нас теперь будет свой врач, — заметил Дэцин, сидевший напротив Ильгет. Арнис кивнул.

— Только не жаль человека с таким образованием и на войну?

Дэцин пожал плечами.

— Все добровольно. Никто ему не мешает остаться на Квирине и приносить здесь пользу, работая в обычной больнице. Но если он останется с нами, я постараюсь найти ему хорошее применение, это уж наша задача.

— А он останется, — сказала Ильгет, — я уверена.

— Конечно, — согласилась Иволга, — с чего бы он стал нас всех приглашать сейчас?

Венис вдруг поднялся. Его лицо и уши, и без того розоватые от волнения, приобрели свекольный оттенок.

— Товарищи, — сказал он глухо, все притихли и посмотрели на него. Венис явно не знал, куда деваться, — товарищи, я еще хотел сегодня кое-что...

— Чего тут говорить? — крикнул Ойланг, — тост давай!

— Тост это само собой... Это сейчас. Так вот, у меня еще это... объявление. В общем, мы с Сириэлой... мы так решили, что весной, после Пасхи у нас — свадьба.

— О-о-о! — прокатилось по залу. И все затихли. Тогда встал Дэцин и поднял свой бокал, налитый почти до краев красным искрящимся ву.

— Венис... ну что тут скажешь... сам понимаешь, мы все рады! В общем, надо пить за это дело! За вас!

— Правильно! — поддержал Гэсс, — за такую семью нельзя не выпить! Чтоб мы все были здоровы! И до дна!

Все дружно осушили бокалы. Оживление не проходило. Новость эта всех слегка ошарашила. Ильгет потихоньку поглядывала на молодую пару... Да, видно было, что Венис общается с Сириэлой не просто как с наставницей. Но такого быстрого решения Ильгет не ожидала, да и никто не ожидал...

Как-то они будут, думала Ильгет. Она взглядывала на Арниса — вот у нас в семье все так, как и должно быть. Арнис гораздо сильнее, опытнее, умнее меня — в общем, лучше во всех отношениях. Он даже детей лучше воспитывает! И он меня любит, а я так уже, просто подыгрываю ему... хотя я его, конечно, безумно люблю, но мне даже говорить это странно — а как можно не любить человека, который тебе все-все отдает, который столько для тебя делает каждый день? Какая моя заслуга в этом — да ведь никакой. Странно было бы, если бы я его не любила.

А у них как будет... Сириэла старше Вениса. Гораздо опытнее его, как врач. Мало того, она была его наставницей в профессии. Ильгет, чуть прищурясь, смотрела на Вениса. Он молод... моложе всех в отряде. Ему двадцать пять.. Хотя по квиринским меркам он уже четыре-пять лет мог бы работать врачом.

Да нет, не такой уж он и мальчишка... Да, как врач, Сириэла опытнее — но ведь опыт дело наживное. Зато Венис повидал и испытал многое, чего не знает его невеста. Опыт ДС тоже дорого стоит. Сможет, подумала Ильгет. Все у них будет нормально...

Выпили за все, за что положено пить в таких случаях. Перепробовали все возможные закуски. После этого роботы передвинули столы, принесли стопки чистой посуды — на случай, если у кого-то еще проснется аппетит. И в большом зале начались танцы — полупрозрачный потолок заливал помещение разноцветными лучами, одна музыка, заранее подобранная, сменяла другую. Ильгет вдруг увидела — младший сын Гэсса и Мари, десятилетний Кай подошел к Даре, та засмущалась, опустила глаза, потом подала руку мальчику, и вот они уже заскользили вдвоем, точно и ловко выполняя фигуры кверка, модного танца.

— Арнис, посмотри, какая прелесть! — Ильгет дернула мужа за рукав. Вдвоем они наблюдали за дивной картиной, затаив дыхание. Дара была такой хорошенькой в своем голубом воздушном платье, разлетавшемся, когда она подпрыгивала или кружилась. А Кай таким серьезным и солидным, хотя лицо его еще не утратило детской округлости щек и подбородка.

— Мари! Надо показать Мари, — Ильгет стала озираться. Вдруг рядом с ней оказался Гэсс. Отвесив картинно глубокий поклон, он протянул Ильгет руку.

— Разрешите вас пригласить, мадам... — и глянул на Арниса исподлобья с видом петуха, готового сию же минуту драться за даму сердца. Арнис пожал плечами, улыбнулся и посмотрел в сторону. Ильгет взглянула на любимого слегка виновато, и подала руку Гэссу.

— А ты Мари пригласи, — сказала она Арнису, уже начиная кружиться в танце. Гэсс вел ее легко и уверенно. Ильгет за годы жизни на Квирине тоже научилась танцевать, теперь это не представляло для нее трудности. Мелодия несла их сквозь зал, мимо таких же танцующих пар, и все движения были легки и привычны. Они то скользили, то замирали, то Гэсс подбрасывал Ильгет, и она кружилась, летела, падала, и попадала в сильные руки партнера. Гэсс был еще выше Арниса ростом, и пальцы у него были тяжелыми, грубыми, слишком большими, даже странно, как он такой крестьянской лопатой управляется с тонкими виртуальными гранями управления ландера. Наконец музыка стала затихать. Гэсс отправился провожать Ильгет, по дороге смущенно улыбнулся и помахал Мари — та гордо шагала рядом с каким-то родственником Вениса, кажется, братом.

Арнис так и стоял у колонны, прислонившись плечом, тихо улыбаясь по обыкновению. Ильгет подошла и поцеловала его в щеку.

— Я думала, ты тоже пойдешь танцевать. Ничего, что я без тебя?

— Ничего, — сказал Арнис, — я хотел посмотреть со стороны, как ты танцуешь. Красиво. А то все рядышком, тебя и не разглядишь толком.

— Вот-вот, Арнис, — сказал Гэсс, — повезло тебе в жизни, такую красавицу отхватил.

Ильгет покраснела.

— Ну уж Мари ничуть не хуже! — сказала она.

— А я и не спорю, — кивнул Арнис, — мне в жизни очень повезло. Лучше Иль вообще никого нет.

Он нашел руку Ильгет и сжал ее. Гэсс, прищурившись посмотрел на свою коллегу.

— Иль, ты представляешь, если молекулярную трансформацию научатся на женщинах применять? Классно же? Подходит к тебе любимый человек — ты сразу красавица. Подходит какой-нибудь негодяй — хоп, трансформация, и ты уже мерзкая тварь.

Ильгет засмеялась.

— Ну так, Гэсс, оно ведь уже давно так и есть! Без всякой трансформации. Какой женщину хотят видеть, такой она и выглядит.

— Ну да? — усомнился Гэсс.

— Точно-точно.

— Лучше не так, — добавил Арнис, — летит на тебя дэггер... ты хлоп, и трансформировался в другого дэггера.

— Отличная мысль! — восхитился Гэсс, — а еще лучше в собаку трансформировался.

— С крыльями, — добавила Ильгет.

— В летучую мышь, короче. А склизкие боятся летучих мышей?

— Ну если они начнут лаять, — глубокомысленно сказал Арнис. В это время снова заиграла музыка. Ильгет посмотрела на Арниса, но к ней уже подошел Ландзо.

— Иль, пойдем? Арнис, ничего? Или вы хотели вдвоем?

— Да иди танцуй, — улыбнулся Арнис, — мы вдвоем-то еще успеем. Да, Иль?

Он щедро делился своим счастьем.

Ильгет поплыла прочь, положив руку на плечо Ландзо — он совсем чуть-чуть превосходил ее ростом. Маленький, на Анзоре разве вырастешь...

— Арнис, — он обернулся. Перед ним стояла Сириэла в скромном для праздника голубоватом костюме.

— А, Сириэла, привет! Слушай, я так рад за тебя... за вас.

Она улыбнулась, махнула рукой.

— А, сумасшествие, конечно... ну что с нас возьмешь? Арнис, — она посерьезнела, — я тебя с тех пор так и не видела, хотела спросить, как жизнь?

— Да хорошо у меня жизнь. Акций ведь давно уже не было.

— В пальцах скованности не ощущаешь? Спина не болит?

— Здоров, как бык, — усмехнулся Арнис, — спасибо тебе, отлично подлатала.

— Ну и слава Богу, — сказала Сириэла, — я, честно говоря, волновалась... Когда тебя привезли на орбитальную базу, я так перепугалась... думаю, что же я делать-то буду... ты же весь переломанный был, и кожи мало осталось. Но ничего, обошлось как-то.

— Бывает и хуже, — сказал Арнис, — но реже. Все равно спасибо тебе.

Вскоре танцы закончились. Все как-то разбрелись по кучкам, кто на балконе, кто в зале. 505й отряд уселся в углу, и Венис с Сириэлой присоединились к друзьям. Очень быстро откуда-то возникла гитАйре.

Ильгет сидела в самом уголке, прижавшись к плечу Арниса. Эльм вскарабкался к ней на колени, ревнивая Дара прислонилась сбоку. Ильгет было необыкновенно хорошо сидеть вот так и слушать, как Венис с Сириэлой негромко, счастливыми голосами поют вдвоем.

Так сделай то, что хочется сделать,(9)

Спой то, что хочется спеть.

Спой мне что-нибудь, что больше, чем слава,

И что-нибудь, что больше, чем смерть!

И может быть, когда откроется дверь,

И звезды замедлят свой ход,

Ты встанешь на пристани рядом со мной, и ты скажешь мне:

Пришел парусный флот.

Глава 20. Инастра.

Арнис незаметно огляделся.

Нормальный конференц-зал в СКОНе. Может быть, даже прямо здесь, в этом помещении он уже бывал. Почему именно в СКОНе, а не в управлении военной службы... впрочем, это не наше дело, это начальство решает.

Арнис покосился на собственное начальство — Дэцин сидел, прямо и невозмутимо глядя перед собой, на ровную полированную поверхность стола. Ему такие совещания привычны. В порядке вещей. Иволга тоже выглядела совершенно спокойной и расслабленной. Она, как и Арнис, сегодня впервые попала на совещание такого уровня.

А ведь все, что они видят сейчас — и до того момента, как выйдут из СКОНа — все это информация под блок. Суперсекретные вещи. Ведь здесь можно уже представить масштаб Дозорной Службы... Например, по количеству преторов в первом ряду. Хотя кто сказал, что здесь представлена вся ДС? Скорее всего, ведь нет... По крайней мере, декторов очень мало. Ну да, центоров два десятка, и декторов столько же — но ясно же, что по количеству центоров здесь должно быть представлено хотя бы 200 декурий.

Значит, пригласили только тех, кто будет иметь непосредственное отношение к операции... и не только декторов, но и по выбору, одного-двух рядовых из декурии, как вот мы с Иволгой. Логично. Наша кровь и наши кости — и нам поэтому дадут право голоса. Тем более, ДС все же не армия. Не совсем армия.

Легата, главнокомандующего ДС Энджера Арнис тоже видел впервые в жизни.

На столе перед каждым участником совещания высился прозрачный столбик проектора. Ну да, зал слишком велик, чтобы адекватно воспринимать речь и мимику говорящих. Арнис вспомнил, что на других планетах Федерации давно используют голопроекции на воздух... и только на Квирине такое старье. С другой стороны, эта древняя техника лучше обеспечивает секретность.

— Арнис, — сказал Дэцин негромко, — Я тебя прошу, перед тем, как высказываться, кинь мне тезисы, хорошо?

Арнис слегка обиделся.

— Ладно, — сказал он холодно. В общем-то, Дэцин прав, они с Иволгой новички на совещании, кто знает, что тут у них принято, что нет... Не хотелось бы опозориться. Но какого черта он собирается меня контролировать?

— Товарищи, начнем! — Энджер появился в проекционном столбике. Легат был чем-то похож на Дэцина, разве что помассивнее его, голова седая, острый, пронзительный взгляд. Одежда его ничем не выдавала звания, как и все присутствующие, Энджер был одет нейтрально, в темно-серый костюм. Многие, впрочем, сидели в бикрах, сконовских, военных или учебных.

На столе рядом с проектором лежала планшетка, и по экрану медленно плыли тезисы, которые в данный момент озвучивал выступающий. Вот сохранять, к сожалению, ничего нельзя — все будет стерто в момент выхода из помещения.

— Мы решили собрать вас с единственной целью, и вы знаете — с какой. Нам необходимо принять решение по Инастре. Для тех, кто не в курсе, я кратко поясню ситуацию.

Над головой легата возникла проекция звездной четырехмерной карты.

— Итак, нашей основной проблемой сейчас является Инастра, мир стандартного типа, звезда Инсадан. Расположение, — в черном прозрачном шаре вспыхнули поясняющие синие и золотые точки и линии, — вы видите, весьма стратегически важное. Ближайший выход находится в шести сутках пути от Инастры, и это прямой канал к Артиксу. То есть наша задача — защита одной из планет Федерации, и косвенно, самого Квирина.

... Ну да, подумал Арнис, все верно — падение любой из планет Федерации будет означать сильную угрозу Квирину, все эти планеты между собой тесно связаны каналами... почти как семнадцать миров Глостии... Впрочем, неважно, Артикс тоже надо защищать.

— Хотя мы последние восемь лет очень тесно работали с Инастрой, у нас была там серьезная агентура, большого успеха добиться не удалось. Во-первых, по ряду причин мы там понесли большие потери, только за последний год погибло 12 наших агентов. Во-вторых, изменить ситуацию там было очень сложно. Но это дело прошлое, сейчас информационный фон Инастры изменился. В последние два месяца сагоны перешли к третьей фазе инвазии.

При этих словах многие, из тех, кто не был осведомлен о деле, слегка вздрогнули. Третья фаза — это серьезно. Арнису, например, еще ни разу не приходилось иметь дело с сагонской инвазией в третьей фазе... обычно до нее не доводили.

— То есть фактически мы имеем сейчас планету, полностью захваченную врагом. Люди на ней уже никакой роли не играют... по сообщениям, там истреблено около трети населения, а остальные либо эммендары, либо просто работают на сагонских производствах. Ну и так далее, классическая третья фаза. Биосфера почти сведена на нет, население содержится в рабочих лагерях, все крупные города уничтожены. Цивилизации больше не существует. Для нас единственный плюс — психологическое преимущество, мы реально будем освободителями для всех, кроме эммендаров.

Энджер помолчал.

— Что касается стратегической обстановки... Такой захват планеты, в отличие от анзорийского варианта, означает начало большой войны. Может означать. Разумеется, этого бы не хотелось. Мы поставили в известность армию, конечно, мобилизация может начаться в любой момент. Силы, которые у нас есть, переброшены к Артиксу. Пока ситуация неопределенная. Я надеюсь, что нам удастся справиться с ситуацией без привлечения внимания. Итак, мы разработали два варианта действий, и сейчас, сегодня я ставлю перед вами задачу — сделать выбор.

Первый вариант, который мне кажется более логичным — это быстрое и полное уничтожение зараженной планеты. Конечно, сагоны контролируют сигма-пространство вокруг Инастры, по данным разведки, в сигма-районе находятся пять сагонских крейсеров. Причем один из них непосредственно в реальном пространстве, на орбите Инастры. Но мы можем ударить превосходящими силами, для уничтожения планеты нужно всего два крейсера с гравиорудиями, а остальные свяжут боем сагонские корабли. То есть это вариант реальный. Его плюсы — мы быстро и полностью уничтожаем сагонскую базу, шансов на развязывание войны у сагонов не остается вообще, с нашей стороны, даже в случае потери нескольких крейсеров, жертв будет в любом случае меньше, чем при штурме планеты. Кроме того, основные потери понесет армия, а не ДС, то есть подготовленные бойцы останутся живы. Минус один — погибнет все население Инастры. Это, по приблизительной оценке, около полумиллиарда человек. Но не надо забывать, что культура и цивилизация планеты уже уничтожены.

Второй вариант — обычный, штурм планеты. Это займет не меньше полугода, а возможно, и больше. На первом этапе будет задействовано около 200 декурий, потом, возможно, нам понадобятся новые силы. И армия, конечно... Основная ударная сила противника в данном случае дэггеры. По-видимому, космическое крыло тоже будет участвовать, хотя и не в таких масштабах, как в первом варианте. Потери превышают первый вариант примерно в шесть раз. Шансы на успех, правда, тоже большие, около 90 процентов. Плюсы — психологический выигрыш... ну и, пожалуй, все. Задавайте вопросы, высказывайтесь.

Легат исчез из проектора. Арнис стиснул пальцы. Ничего себе...

И самое интересное, что ведь он прав — первый вариант гораздо выгоднее в военном отношении. Уничтожить так запросто полмиллиарда ни в чем не повинных людей... Расколоть планету направленными гравитационными уДарами, разбить ее на осколки.

В Третью сагонскую войну было два таких случая. Один раз была уничтожена безатмосферная база, правда. И там не было другого выхода. Уже шла война. Уже сам Квирин был под прицелом.

В проекторе появился один из центоров, сидевших в первом круге.

— Честно говоря, мне не совсем понятно, почему так поставлен вопрос. Дело рутинное. Захват планеты. Штурм. Что мы, в первый раз штурмуем планету? Для нас это что-то необычное? Потери? Нас никто не загонял в ДС насильно. И сейчас любой может выйти. Почему мы должны отказываться от штурма, почему должны страдать не мы, а армия и мирное население Инастры?

Он исчез, и циллос вновь показал легата.

— Потому, Рэнкис, что штурм может оказаться нам не по силам, а у нас еще ряд планет на очереди, и это выльется в большую войну. Я думаю, вы не хотите четвертой сагонской...

В проекторе возникла женщина-центор.

— Мы сейчас не должны мыслить в рамках Этического свода, Рэнкис. На войне морально то, что приводит к наименьшим потерям. Мы потеряем несколько крейсеров и планету, но во втором варианте возможна большая война. И я скажу больше — если поставить себя на место сагонов, насколько это возможно — они ждут от нас действий по второму варианту. Мы не знаем, какие силы и где еще у них есть. Мы истощим все силы в штурме, а в это время сагоны в другом месте нанесут удар.

Она права, с мучительным ужасом понял Арнис. Она права. Звезды как на шахматной доске. Мы бросаемся на прорыв, а в это время сагоны берут другой мир... третий... Вот и война.

Гораздо лучше, не истощив своих сил, быстро уничтожить вражеское гнездо и быть готовым к новым уДарам.

Сагоны ждут от нас именно длительного штурма!

Потому что первый вариант для них — однозначная гибель. В смысле, конечно, не гибель, а потеря Инастры.

Потеря Инастры...

А что для сагонов Инастра? Что для них — потерять какую-то базу и несколько крейсеров (экипаж которых почти полностью состоит не из сагонов — из людей, эммендаров и сингов)? Даже потерять плоды десятилетнего труда для них ничего не значит. Ведь они бессмертны, им некуда торопиться. Ни один сагон все равно не погибнет... в крайнем случае лишь расстанется с физическим телом.

Вот в этом и разница между нами. Сагоны лишь играют, мы — воюем всерьез.

Вдруг всплыло в памяти лицо Хэрона... черты почти забылись, стерлись, и только знакомый слепящий взгляд... «Здравствуй, Каин». Усмешка. Спокойный, чуть снисходительный тон.

Ты мной играешь, как мышка кошкой.

Нет, не права центорша — сагоны, они совсем другие... Бог ты мой, все эти люди так много лет воюют с сагонами, и даже представления о них до сих пор не имеют. В проекторе что-то бормотал один из низшего звена — дектор или рядовой. Пальцы Арниса скользнули по панели, он внес себя в очередь на выступление.

Члены ДС один за другим высказывались... декторы, центоры, рядовые... женщины, мужчины. Одни — их было мало — говорили об Этическом своде, о христианстве, о грани, которую нельзя переходить, о психологическом выигрыше, который тоже немаловажен. Другие напирали на военную необходимость и, кажется, были в большинстве. Наконец очередь дошла до Арниса. Вставая, он перекрестился, подумал «Господи, помоги!» и запоздало вспомнил, что обещал сначала кинуть тезисы на проверку Дэцину.

Обойдется.

В столбике Арнис увидел самого себя, а на планшетке поплыла надпись — «505 отряд, рядовой, Арнис Кейнс».

— То, что я хочу сказать, связано с моей работой в последние годы. По совместительству с ДС я социолог. Я обрабатываю все свидетельства о контактах с сагонами и пытаюсь составить представление об их целях. Собственно, дублирую работу аналитического отдела, для себя лично.

Здесь говорили о том, что сагоны ждут от нас штурма Инастры. Это верно, если рассматривать сагонов как людей, как обычного человеческого противника. Да, в стратегическом смысле для нас был бы выгоден первый вариант, а для сагонов он был бы гибельным, они ждут от нас действий по второму варианту, возможно, для того, чтобы полностью разгромить ДС... и человечество.

Но меня настораживает тот факт, что первый вариант для сагонов однозначно гибелен, и в то же время они не защитили планету от наших действий по этому варианту. Один крейсер нельзя считать надежной защитой, а что касается крейсеров в сигма-пространстве, вы же понимаете, они придут, когда будет уже поздно. И даже на трех спутниках Инастры нет баз и всего два дэггерских гнезда.

Причины этому я вижу две. Во-первых, для сагонов потеря Инастры значит очень мало. Неизмеримо мало. Так же, как всегда для них завоевание хотя бы одной человеческой души важнее, чем завоевание целого мира. Во-вторых, я думаю, что первый вариант — это ловушка, которую сагоны нам тщательно подстроили.

Сейчас нам кажется таким правильным, таким выгодным ударить по планете. Но давайте посмотрим, что теряют в этом случае сагоны, и что можем потерять мы. Сагоны теряют всего лишь очередной мир — а торопиться им некуда, они бессмертны. А мы теряем очень многое в информационно-психологическом плане. Вы знаете, что такую акцию нельзя сохранить в полной тайне. Останутся экипажи крейсеров, которым предстоит уничтожать планету. Кто-то, где-то может проболтаться. Словом, утечка информации почти неизбежна. А сагоны еще и постараются, чтобы она произошла. Вы знаете, как нас кроют последними словами на Стании, Серетане, десятках других миров. Но пока у них нет серьезных фактов. А здесь — куда уж серьезнее — уничтожение планеты. Я не удивлюсь, если после этого в Галактике начнется восстание против Федерации.

Арнис переждал начавшийся шум. Похоже, его слова произвели впечатление. Он продолжил.

— То есть я считаю, исходя из моих исследований, что сагоны как раз ждут от нас второго варианта. Они хорошо знакомы с психологическим состоянием каждого из нас. Они знают, что мы способны на уничтожение планеты. И они предлагают нам это сделать, настойчиво предлагают. Следовательно, для них это будет выгодно... Что касается возможной военной неудачи при втором варианте, я не сбрасываю ее со счетов. Но с другой стороны, дело для нас привычное, мы уже с такими задачами справлялись, ну а если начнется война — значит, сагоны готовы к войне, значит, она может начаться и другим образом. Это от нас не зависит. Мы все равно не можем предотвратить большую войну, если сагоны к ней готовы. Что касается потерь... я сам рядовой, и рисковать буду лично я и мои друзья, так вот, я за второй вариант.

Он сел. Некоторое время после его выступления царило молчание. Иволга под столом нашла руку Арниса и пожала ее.

В проекторе появилась фигура легата.

— Товарищи, мне кажется, выступление Кейнса было исчерпывающим. И весьма неглупым. В самом деле, мы все время говорили о психологическом факторе как о чем-то второстепенном. Или по крайней мере, в ряду других равнозначных факторов. Но мы не должны забывать, что для сагонов психологический выигрыш стоит выше любого другого. Они ведут против нас именно информационную войну. А мы часто забываем, что любое наше военное действие имеет еще и психологическое значение. Так как большинство народов Галактики в той или иной степени тронуты христианством, и скажем так, именно такие народы способны на противостояние Федерации — мы должны проявлять максимально возможные милосердие и самопожертвование и избегать жестоких решений. По возможности.

Наше время подходит к концу. Решение будет принято через два дня, и все декурии, участвующие в операции, оповещены об этом...

Через два дня началась подготовка 505го отряда к штурму Инастры.

Подготовка должна была продлиться почти два месяца — тем временем на Инастре внедрялись агенты и готовили одномоментную акцию, чтобы в момент штурма максимально ослабить силы противника. Потом еще около месяца — путь к Инастре.

Теперь занятия проводились каждый день. Все оставили свою работу. За акцию должны были заплатить, как за учения. И никакой имперсонации, никаких тонкостей — только грубая работа в поле, с моделями дэггеров, в небе на истребителях, только стрельба и тактика.

Венис и Сириэла очень быстро сыграли свадьбу. Хотелось отложить праздник до возвращения — но неизвестно, когда оно будет... возможно, акция окажется затяжной. Да и неизвестно, чем кончится. Сириэла нанялась врачом на один из скультеров, который должен был перебрасывать отряды к Инастре.

Только сейчас Ильгет начала понимать в полной мере, с каким противником люди имеют дело вот уже 700 лет.

Инастра была одной из многих погибших планет. Погибших окончательно, не стоит обманывать себя. Да, часть населения выжила (и только немногие из них стали эмменДарами, сагон не в состоянии поддерживать большое число марионеток). Но вся культура погибла, когда планета будет очищена, начинать придется на пустом месте. Нет больше библиотек, фильмов, архитектуры, истории — у этого мира нет прошлого.

Но есть будущее, может быть, и вот за это будущее стоит сражаться.

Мало того, на планете почти не осталось лесов и вообще природных ландшафтов. Атмосферные очистители стояли в пяти точках и непрерывно обогащали атмосферу кислородом. Пока еще люди нужны сагонам. Биосфера же была разрушена полностью. Ильгет еще ни разу не спускалась на планету — ландерная база находилась на орбите, но и взглядов в визор было вполне достаточно, куда ни глянь — пустыня, скалы, опять пустыня, развалины, помойка, поле, заваленное смердящими трупами (их, впрочем, выжигали дэггеры... или употребляли для собственных нужд, кто знает, чем они питаются). Опять пустыня. Океан сильно обмелел, обнажив большие пространства материкового шельфа. Вода очень широко использовалась для биотехнологических производств. Похоже, найти на Инастре живое растение было неслыханной удачей. Один из материков, в восточном полушарии вообще был постоянно закрыт пылевым и радиоактивным облаком, здесь сагоны воспользовались примитивным оружием массового поражения, по-видимому, жители этого материка им особенно не понравились или просто не понадобились. Это облако постепенно рассеивалось в атмосфере. Людям радиация была безразлична — большинство сагонских производств находилось под землей, и там же проживали рабы, никогда не поднимаясь на поверхность.

Рабы, потерявшие всякую надежду. Когда-то пошедшие к заманчивым идеалам, которые обещали им лидеры общества... здесь это было связано, как на Ярне, с идеями свободной торговли, обогащения, удовлетворения всех потребностей. И на этом пути попавшие в такой кошмар и такое отчаяние, хуже которых в Галактике не бывает.

День Х, когда были одновременно взорваны несколько десятков самых важных сагонских объектов — биофабрик и космодромов, и 505й отряд, как и множество других декурий, вступил в воздушные бои с дэггерами — был далеко позади.

К сожалению, многие объекты не удалось уничтожить сразу. Они были спрятаны под землей, заэкранированы от просвечивания. Если просто вспахать землю на несколько метров вглубь огнем — можно тогда уж сразу и планету уничтожать. Эффект тот же самый. Единственный способ взорвать объект — внедрить туда агента. И десятки агентов были давно внедрены, работали под видом инастрийцев, как некогда Арнис работал на Визаре, и готовили взрывы. Кто-то из них был раскрыт и умер под пытками. Кто-то погиб в день штурма. Некоторые выжили и продолжали воевать.

Большая часть планеты была освобождена сразу. От этого первого уДара зависел весь исход войны. И теперь этот исход балансировал где-то на грани — все же оставалось много дэггеров, и слишком много сагонских объектов. Но так и планировалось, освобождение планеты — дело не одного месяца. Всех инастрийцев, спасенных из рабочих лагерей, вывозили на патрульниках и скультерах на Артикс, где для них была построена база. Все население должно в итоге оказаться там, а после очистки планеты и восстановления биосферы — вернуться на Родину. Чтобы строить свою цивилизацию заново.

505й отряд вот уже почти месяц участвовал в аэрокосмических боях. Это означало — три-четыре вылета в сутки. Минимум сна и почти полное отсутствие свободного времени. Ландеры срывались из-под ксиоровой стены в темноту, выстраивались, шли цепочкой, иногда под экраном, к планете, входили в атмосферу... и тут начиналось. Часто Ильгет казалось, что дэггерам никогда не будет конца. Что чем больше их уничтожают, тем быстрее они размножаются.

Мозг совершенно отупел. Пальцы и во сне шевелились, словно скользя по панели управления, оглаживая виртуальные, возникающие в воздухе цветные шары, в глазах искрились тускловатые огоньки. И под горло хватал и душил ужас, который не подпускаешь к себе днем, который стал уже почти привычным, но вот во сне он доставал. Он рождался черным пятном на экране, разрастался, выплескивался, душил... Это был дэггер, и во сне от него не было защиты, не было спасения. Ильгет вздрагивала и просыпалась, часто с криком. А потом надо было вставать и, продирая глаза, бежать на Палубу, к машине, карабкаться в кабину, разогревать сплетение...

И спрашивать себя, когда же это кончится. Сбили Ойланга, дважды сбили Айэлу, ей не везло. Но оба бойца выжили, спаслись, даже ранены не были, и продолжали летать.

Ильгет тупо смотрела на шарообразную прозрачную схему — карту планеты. Восточный материк был закрашен черным — там уже давно никто не живет. Северо-западный белым — он освобожден почти полностью. А вот Центральный материк пестрел разноцветьем, там еще слишком много было сагонских объектов. В основном над Центральным материком они и работали в последнее время... Ильгет уже знала его карту как свои пять пальцев.

— Значит, мы должны попробовать взять вот это гнездо. Какие будут предложения? — устало спросил Дэцин. На схеме в горах Саингра поблескивал красный огонек. Гнездо дэггеров, которое надо уничтожить. Там их не меньше двухсот. Двенадцать человек... учитывая, что дэггер, направляемый сагоном, и обычный ландер — примерно равные по силе противники. Н-да...

Ильгет очень хотелось положить голову на руки. Но она боялась заснуть в таком положении. Стыдно будет... Все ведь спать хотят!

Что там думать об этом гнезде... что решат, то она и будет делать. Ильгет даже приблизительно не представляла, как можно решить эту задачу. Иост вдруг поднял руку.

— Разрешите, я... Ведь аннигиляция в этом районе разрешена?

— Да, — сказал Дэцин, — там нет поблизости населения.

— Ну вот, мы должны расчистить дорогу к гнезду для пары — и они уже обстреляют гнездо аннигилирующими зарядами. То есть создать огненный коридор...

Иллюстрируя слова Иоста, на схеме вспыхивали пунктиры и звездочки. Ильгет почти не слушала. Она разглядывала лица друзей, все посеревшие, словно усталость въелась в морщины свинцом. Рядом с Иволгой... этого до сих пор никто не мог понять, как такое могло получиться — но рядом с Иволгой сидел ее муж, Дрон. Он начал готовиться вместе с отрядом всего два месяца назад. Вступил в ДС. Это его первая... вроде бы... акция. Но такое ощущение, что с дэггерами он знаком лучше, чем кто-либо из них. Собственно, Дрон — еще более загадочная личность, чем сама Иволга. Или настолько же загадочная. Даже непонятно, из какого терранского государства он происходит. Иволга выразилась крайне туманно: «он вообще не из нашей реальности». Самого Дрона было как-то неудобно спрашивать. Он вообще казался надменным и неприступным. Практически ни с кем не общался и больше молчал, а уж говорил — редко, но метко. Но при этом обнаруживал великолепные боевые качества. Он и летал превосходно... с ним хотелось оказаться рядом. И на местности, по крайней мере, на учениях, работал отлично. Невозможно даже поверить, что такой человек уже много лет не воевал. И что его подвигло вдруг именно теперь на вступление в ДС? Непонятно. Но Иволга была явно рада и счастлива, она вообще преобразилась как-то. Сидела рядом с Дроном и мурлыкала, казалось, как кошка.

Собаки жались под стулья. Они были недовольны — постоянно на корабле, никакой работы.

— Ну что ж, — сказал Дэцин в заключение, — значит, так и сделаем. К гнезду пойдет пара... Иост и Гэсс. Остальные прикрывают тремя группами. Сверху — Арнис, Ильгет, Ойли. Справа — я, Марцелл, Айэла, Ландзо. Слева — Венис, Иволга, Дрон. Вылет через час. Иост, Гэсс, останьтесь, уточним насчет вашего оружия. Остальные свободны.

В коридоре Арнис обернулся к Ильгет.

— Целый час...

— Ага, — сказала Ильгет, — я спать буду. Не могу уже.

— Мудро, — согласился Арнис, — я тоже. Давай рядом?

— Давай, только койки-то узкие, а мы в бикрах.

— Ну, верхний слой можно и снять.

В каюте они сняли верхний слой брони, это занимало секунд пятнадцать, но зато поспать можно с большим комфортом. Ильгет легла на койку, прижавшись к стенке, и рядом с ней пристроился Арнис. Сон куда-то весь делся. Они смотрели — глаза в глаза, лицо рядом с лицом. И даже глаза закрывать не хотелось. Ильгет вдруг кольнуло — вот через час новый вылет, и опять кто-то может не вернуться. Боже мой, в каком ужасе-то мы живем... И ведь забываешь об этом. Душа отупела совсем. Как будто и плевать на смерть. Вот спать легли — а может, скоро навсегда заснуть придется... если это сон, конечно.

Но час — это так много, казалось ей. Так бесконечно много. Пусть даже кто-то из нас погибнет, но это произойдет только через час с лишним. Какая разница, через час или через сорок лет — смерти не миновать. И нам осталось еще так много... смотреть бы и смотреть в эти серые глаза, бесконечно ласковые, прекрасные. Арнис провел пальцами по щеке Ильгет.

— Золотиночка моя, — прошептал он.

— Светлый мой... — ответила Ильгет, — радость моя.

Арнис приподнял голову, их лица сблизились, губы слились в поцелуе. Потом Арнис положил свою ладонь на висок Ильгет, поглаживая тонкие, золотые пряди.

— Спи, солнышко мое. Давай поспим хоть немного.

Через час сигнал тревоги вырвал их из сна, выдрал с кровью, Ильгет никак не могла примириться с действительностью, бежала по коридору, и проклинала все на свете... Вот и ландер. Эх, почему «Протеус» еще не готов... Хотя сейчас разница небольшая, «Протеус» больше в Космосе полезен. А в атмосфере и «Занга-50» отлично работает. Самые лучшие, самые последние ландеры.

Ильгет пристегивалась, разогревала сплетение, слушала команды Дэцина. Вскоре приподнялась стена Палубы, и ландеры один за другим стали выскальзывать из-под нее в черное небо, наполовину закрытое беловато-голубым диском планеты.

Гэсс ясно видел теперь цель. Он шел ведущим. Так они решили — Иост классный пилот, но в последнее время у него было немного практики. А Гэсс постоянно работал испытателем. Ему было легко и с этим ландером, «Зангой», эта машина нравилась ему даже больше «Протеуса», он к ней привык, слился в единое целое. Вот так же люди с собаками любят работать... Так же хорошо, когда тебя слушается машина. Когда ты чувствуешь любое движение ландера, и чуть ли не кожей ощущаешь ожоги прорвавшихся сквозь защиту «плевков». К счастью, редких. У «Занги» защита хорошая...

До сих пор Гэсс не открывал огня. Иост держался чуть сзади и сверху, и время от времени стрелял, прикрывая ведущего от дэггеров. Гэсс развил максимальную скорость... Еще полтысячи километров, и можно бить по гнезду, «Занга» вся увешана вакуумными ракетами. Еще несколько минут...

На экране перед Гэссом раскинулась ясная картина боя, растянутого на тысячи километров вверх и в стороны. Они зашли со стороны океана, а сейчас уже двигались над сушей. Повсюду — слева, справа и сверху — были разбросаны синие стрелки — машины друзей, их было мало по сравнению с черными плотными осами, дэггерами, которые так и кишели в воздухе, на каждый километр по дэггеру, а то и по группе. Но весь огонь отряда был направлен на расчистку коридора перед Гэссом и Иостом, и перед ними небо было пустым. Гэсс на мгновение ощутил вдруг панику... Его поставили первым, ведущим — потому что сейчас он лучший пилот 505го отряда. Лучше его просто нет. Но с чего они решили так? У Иоста выше квалификация. Арнис, Иволга... и этот новенький, Дрон... Гэсс никогда не замечал, чтобы они в чем-то ему уступали. А если у него не получится? Конечно, Иост тоже отстреляется по гнезду, но... неужели все будет зря?

Гэсс стиснул зубы. Нет, за управлением ландера нельзя так думать... нельзя. Слава Богу, ничего не успело произойти за эту секунду, а вот сейчас уже надо будет стрелять... сейчас... угадать бы точно момент...

Гэсс поднял руку и стиснул пальцами виртуальный висящий в воздухе шарик, чуть повернул его грани — удар! Шарик управления ракетами погас, ландер чуть тряхнуло, ракеты ушли. И сразу, автоматически машина задрала нос кверху, Гэсс свечой уходил в небо. Гравикомпенсатор сработал лишь секунды через две, и за это время Гэсс ощутил жуткий удар перегрузки... когда зрение к нему вернулось, он увидел на экране, как отстрелялся Иост и уходит вслед за ним вверх. И потом ландер затрясло — гравитационный двигатель боролся с мощным давлением атмосферы, устремившейся к ваккумному пузырю. Когда Гэсс справился с болтанкой, вывел машину на более пологую траекторию, он увидел цель на экране — почти у самого центра гнезда возник огромный пузырь вакуума. Конечно, часть дэггеров успела разлететься, они ж понимают, чуют, что происходит... Но все-таки...

— Попали! — заорал Гэсс, — Мы попали!

— Гэсс, уходи! — послышался в шлемофоне сдавленный голос Иоста. На удивление спокойный, — Уходи, меня атакуют.

— Держись! Я сейчас! — сказал Гэсс, только теперь осознав положение — они полностью окружены дэггерами, их семь штук только поблизости. Но черта с два он теперь уйдет... Задание выполнено, теперь надо только выжить и вернуться, и вернуться вдвоем. Гэсс тормозил, одновременно стреляя по дэггерам, выполнил переворот на самом пределе возможностей машины, но было поздно... на экране вместо синей стрелки Иоста расплывалась клякса. Сбили... Ничего удивительного. Теперь-то их никто не прикрывал, товарищи остались далеко позади. Одна надежда, что Иосту удалось спастись, и что он долетит до земли благополучно... Черт! Ландер вздрогнул. «Плевок» попал в чувствительное место, пробив защиту, в самое сплетение днища... Скорость резко падала. Что очень плохо — задета установка полевой защиты. Теперь заплюют... Гэсс уже вертелся волчком, уходя от склизких... Есть! Разбита лучевая пушка. А ракет больше нет, боезапас весь вышел. Ландер стал совершенно беззащитен, но Гэсс еще боролся за жизнь машины. Просто потому, что летать лучше, чем ходить пешком, он верил, что дотянет до орбиты, до базы... Невероятный кошмар — оказаться сейчас на земле. Гэсс отключил автоматическое катапультирование — машина иногда принимает такое решение, хотя можно еще побороться. От дэггеров экран почернел... Господи, сколько же их... кажется, они мстят за разбитое гнездо. Гэсс боролся с подступающим страхом. Я выведу машину, выведу... я знаю, у меня это получится... У меня же всегда получалось! Гэсс швырял ландер в стороны, уходя от «плевков»... И в этот миг — такого Гэсс еще не видел — прямо перед глазами что-то ослепительно вспыхнуло, Гэсс потерял зрение, и поняв, что все кончено, вслепую нашел шарик катапультирования...

Удар! Никакого гравикомпенсатора теперь. Гэсс терпел жуткую перегрузку, сознание так и не отключалось... он летел во тьме, не видя ничего. Это «плевок» дэггера попал прямо в лобовое стекло. Он не прожег ксиор, видимо, попал в нос где-то ниже фонаря, но вспышка ослепила пилота... да и если он в нос попал, все равно машине каюк.

Гэсс на миг завис в пространстве, а потом ощутил невесомость. Он падал теперь. Циллос поддерживал максимально возможную — только чтобы не обгореть — скорость падения, портативная установка «Щита» за спиной кое-как защищала падающего от обстрела. От «плевков» эта установка не очень-то спасает. Зато стало постепенно возвращаться зрение... Гэсс испытывал смертельный ужас, ощущая себя мишенью, висящей в воздухе. Так всегда... нет ничего хуже этого. Как не хотелось катапультироваться. И вот... Гэсс теперь видел достаточно ясно, падение замедлялось... Странно — но вокруг не было ни одного дэггера. Очень странно... Обычно они не стесняются добить пилота. Кто-то отвлек их... да черт, хватило бы и одного дэггера!

Земля ударила Гэсса по ногам. Он сразу упал — устоять невозможно. Сбросил с плеч лямки «Щита»... кажется, все в порядке, ничего не сломано, не болит. Обошлось, можно сказать... Гэсс вдруг ощутил движение впереди, быстро, насколько мог, поднялся, уже выхватив лучевик. Сейчас на его бикре не было бластеров, да и все оружие — один слабый лучевой пистолет.

Гэсс ощутил дрожь, похоже, все волосы на его теле встали дыбом — прямо перед ним из тумана возникал дэггер. Все... это уже конец, успел подумать пилот. Это уже действительно конец! Дэггера можно победить в единоборстве, но не с одним же лучевиком. Ужас подбирался к сердцу, и не понять было, обычный это ужас смерти или же психоволна чудовища. Дэггер надвинулся на бойца ДС... Гэсс несколько раз выстрелил, пытаясь попасть в глаза... Весь мир стал черным, мерзким, склизким... Почему он не стреляет... Убил бы меня одним плевком. Дэггер вдруг выпустил ложноножки, тонкие, длинные, они росли и росли, окружая Гэсса, тот понял, в чем дело, рванулся, попытался бежать, но ложноножки сомкнулись. Еще никто не видел дэггера так близко. Чудовищные мерзкие глазки оказались на расстоянии протянутой руки. Гэсс задыхался, он уже не мог справиться с кошмаром. Ложноножка сдавила его грудь, и Гэсс потерял сознание.

Ни Иоста, ни Гэсса так и не нашли. А через сутки Дэцин объявил всем, что настала очередь 505го отряда десантироваться.

Точка, куда предстояло высаживаться, располагалась на Центральном материке, сравнительно недалеко от разгромленного дэггерского гнезда, от Саингры. Выживших дэггеров добивали другие. 505му отряду предстояло взять еще действующий сагонский объект — завод по производству космолетов (опять же на основе биотехнологии). Завод этот обслуживался людьми, которые жили здесь же, под землей, в рабочем лагере. На поверхности находился небольшой полуразрушенный поселок, и в поселке тоже шевелилась некая жизнь, кто-то там работал, и дэггеров там хватало. Кроме того, там была и надземная стартовая площадка для готовых космолетов, тщательно защищенная.

505му отряду дали почти полную центурию армейцев. Дэцин разделил отряд на две части. Меньшая — Арнис, Ильгет, Ландзо и Венис, и четыре декурии, сорок солдат, должны были брать надземную часть объекта. Остальные — проникнуть в люки, ведущие вниз, и захватить лагерь.

Штурм начался сразу после высадки — никакого промедления быть не могло, иначе отряд был бы уничтожен на месте.

Гэсс был распластан на столе и привязан накрепко. Это первое, что он осознал, едва пришел в себя. Второе — на нем не было бикра. Да и вообще ничего не было, и это мерзко. Третье — был тоскливый ужас, мгновенно охвативший бойца.

Нет ничего страшнее, ничего хуже этого. Он оказался все-таки в плену. Не надо было катапультироваться совсем... Лучше умереть в воздухе. В тысячу раз лучше!

Гэсс подергал руки, ноги — бесполезно. Силовые зажимы. Даже голову не поднять, один из зажимов охватил шею. Господи, что со мной теперь сделают? Только не это... Да... Гэсс вспомнил. Психоблокировка. Пока не поздно. Он сосредоточился и прочитал свою кодовую фразу.

"Влезая в окно,(20)

Вор наступил на кактус.

Жалко обоих!"

Гэсс переждал оглушающий удар. Ему еще никогда не приходилось применять забывание... он не бывал еще в такой ситуации. Господи, да до сих пор мне страшно везло... Почему я не умер сразу? Почему?

Ничего не помню. Нет, помню, как летел... вниз летел... я бомбил гнездо дэггеров. Больше ничего не знаю. Темнота. И ладно, и хорошо, не надо пытаться вспоминать, будет только хуже.

Страшно. Гэсс дышал, широко открыв рот. Нет ничего страшнее... нет, надо справляться. Его уже охватывала паника, как всякого человека, который ощущает себя в полной власти врагов, связан и бессилен хоть что-то сделать. Хоть как-то сопротивляться... Но основы психотренинга из памяти не исчезли. Гэсс попробовал расслабиться. Смириться с ситуацией. До конца это ему не удалось, потому что кто-то вошел... Новый приступ паники охватил Гэсса. Он попытался улыбнуться, чтобы справиться с собой. Обычно помогало...

Человек наклонился над ним. Сердце замерло. Знакомый слепой и светлый взгляд. Такой знакомый... Так вот сразу? Гэсс почему-то не ожидал увидеть сейчас сагона.

Даже физический страх прошел на время. Но появился новый, вполне реальный — слепые глаза смотрели как будто мимо, и все же — прямо в лицо, прямо в глаза Гэссу, и не было возможности отвернуться. Гэсс опустил веки. Все, что угодно, только бы не смотреть в эти слепые светящиеся пятна... Через несколько секунд раздался голос, звучный и четкий.

— Психоблокада. Ты сделал глупость, дружок.

— Ты мне предлагаешь сразу сдаться, или как? — пробормотал Гэсс.

— Ну а сам ты как думаешь? — ласково спросил сагон. Гэсс вновь ощутил страх, пробирающий до самых печенок, до корня. К черту... обычное сагонское давление. Плевать я на него хотел... Гэсс открыл рот, чтобы ответить, но сагон опередил его.

— Я ведь знаю тебя до самого основания, я знаю тебя так, как никто... Ты прячешь страх под своим вечным весельем. Страх и неуверенность. Недоверие — ведь нет ни одного человека, которому ты доверял бы до конца...

— Глупости, — пробормотал Гэсс, — я доверяю ребятам.

Но в глубине души где-то он знал, что сагон прав.

— Это сейчас неважно, — продолжил сагон, — предположим, ты доверяешь. Сейчас тебе все равно никто не поможет. Ни ребята... ни Бог, которому ты тоже не веришь до конца, не так ли? Сейчас ты один. Ты до такой степени один, что даже и представить невозможно. И ты думаешь, что не сломаешься? Мне некогда тебя уговаривать, Гэсс. У меня нет времени. Я сделаю все быстро.

Гэсс молчал. В руках сагона сверкнула длинная игла.

— Ты думаешь, что это просто иголка. Ерунда, верно? Это почти не больно, — сагон воткнул иглу чуть ниже плеча Гэсса. Тонкий бледный палец подрагивал на тупом конце. Через секунду Гэсса скрутила боль.

Когда сагон выдернул иглу снова, Гэсс не сразу перестал кричать. Он дышал тяжело, все лицо его побагровело и покрылось крупным потом. Над ключицей виднелась крошечная ранка, тонкой струйкой стекала кровь.

— Ты просто попробовал. Это еще не все, что у меня есть. Это самое простое. Обыкновенная боль. Как ты считаешь — ты в состоянии это терпеть? Несколько часов хотя бы?

Гэсс вздрогнул всем телом.

— Правильно ты думаешь — ты и минуты этого больше не выдержишь. Гэсс, я тебе открою тайну. Нет человека, которого нельзя было бы сломать... Некоторым везло, но тебе так не повезет — тебя в ближайшее время не освободят. Иногда нужно несколько часов. Но сломать можно каждого. А ты, Гэсс... ну признайся, ты же никогда не был особенно сильным. Ведь сила, — сагон коснулся мощного бицепса, — не здесь, ты сам это понимаешь.

Гэсс закрыл глаза. Впервые в жизни он не знал, что сказать. Самое ужасное во всем этом — сагон был прав. Абсолютно прав, он слабый человек. Он всегда лишь притворялся сильным... так старался доказать себе и другим, что не хуже, что умеет все, что ничего не боится. Сыпал шутками, лишь бы никто не увидел его таким, какой он на самом деле...

Слабым. Очень слабым.

Сагона не обманешь. Он видит тебя таким, какой ты есть. Сагон видит его, Гэсс знал это и понимал. Он видит и сейчас нажмет именно в ту точку, где больнее всего.

И психоблокировка не выдержит. Не выдержит разум... Гэсс отчаянно хватал воздух ртом. Я стану эммендаром... только не это. Но что же, что? Ведь мне все равно не выдержать ломки. О, как он хитер, как умен... он всего лишь показал мне боль, лишь ее кусочек, частичку, а меня уже тошнит при одной мысли, что это может повториться.

— Ты забрался слишком высоко, орел, — с насмешкой сказал сагон, — туда, где тебе не по силам летать. Ты взял на себя слишком много. Не справился с задачей. Тебе не справиться с ней... не справиться. Ты ведь слабее других. Ты всегда это знал. Почему ты был так уверен в себе? Петушок... ты хвастался перед другими, а сам о себе знал... всегда знал, что ты слаб, что ты, по сути — ничтожество. Но ты такое ничтожество, которое даже самому себе не решается признаться, и корчит из себя... ну что ж, ты это заслужил — получай.

Сагон снова воткнул иглу. Мир закрутился вокруг раскаленного, нестерпимо горящего стержня... Дальше Гэсс уже ничего не видел и не понимал. В мире не существовало ничего, кроме боли. И отчаяния... Только там, где-то впереди, был выход, и только к нему можно было стремиться, там было избавление и покой... Гэсс полз сквозь раскаленную равнину, всей кожей ощущая огонь, и каждую косточку перемалывала гигантская мясорубка. Но она кончится... она кончится вот уже скоро... Гэсс увидел этот выход — за ним уже не было огня, там был теплый, сияющий свет, и в это сиянии, в позе лотоса медленно парил сагон. Он улыбался. Он протянул руку Гэссу.

Тот отпрянул назад. И тотчас боль впилась в него с новой силой. Мне не выдержать этого, подумал Гэсс. Мне не выдержать этого никогда. Слабость... неуверенность в себе... он был прав, я всегда был слабым. Я лишь хотел казаться сильным. Но я не хочу к тебе!

Ты хочешь, — спокойно ответил сагон. Боль затихала, едва Гэсс слышал его голос, — ты хочешь, но не можешь. Повернись...

Гэсс вдруг увидел цепочку — тоненькую, серебряную, точно такую же, как та, на которой он всегда носил свой крестик... а ведь крестик с него сняли? Цепочка эта и держала его... за шею. Удерживала. Не давала шагнуть вперед, спастись от боли.

Порви ее, услышал Гэсс. Просто порви.

Он поднял руку... руку? Он ведь был привязан к столу? Нет, он где-то совсем в другом месте...

Гэсс поднял руку. Сомнение вдруг охватило его. Он вдруг все-таки увидел — это и была цепочка от крестика, только крестик вдруг увеличился в размерах. Он где-то там, очень далеко был и сверкал, серебряный, как молния в ночи.

Прости, сказал Гэсс, я больше не могу. Я не смогу. Он рванул цепочку рукой... но такой рывок и не требовался, она порвалась очень легко, словно волос.

Все изменилось. Гэсс снова закричал от боли. Но теперь у него был выход. Какая глупость... что держало его здесь? Сагон улыбался и протягивал ему руку.

Гэсс шагнул вперед, и чувствуя, как исчезает вокруг огненный ад, как боль сбегает с тела волной — протянул руку сагону.

Едва Иоста оставляли в покое, он начинал молиться. Вот и теперь. Прошло уже много времени. Очень много. Нет ни этого типа с белыми глазами и заумными разговорами, ни инастрийцев. Эммендаров. Боль осталась, но сейчас ее можно терпеть. Болит нога, сожженная дэггером... Из-за этой раны, потеряв сознание, он и попал в плен. Тяжело дышать, болят ребра. И голова тоже. Да и вообще все болит, били его основательно. Но сейчас можно было терпеть, и потом Иост явственно чувствовал, как кто-то невидимый сидит рядом с ним, положив руку на плечо. Он плакал. «Я не могу, беззвучно говорил он, ты ведь знаешь, что я очень слабый человек. Мне не выдержать больше. Спаси меня, Господи!» И каким-то образом Иост понимал, что нет, не спасет, что выдержать придется еще худшее... и опять будут рвать на части болеизлучателем проклятым, и бить прямо по ране... и еще хуже будет... только сейчас тихий покой лился извне, в измученное сердце... Он смирился с неизбежным, хотя нельзя было с ним смириться, страшно до невозможности. Потом он вдруг подумал о людях, которые только что мучили его — Иосту стало страшно, потому что люди эти были эммендарами, и сами не понимали, что делают, сагон лишил их воли. «Господи, ты их простишь?» — спросил Иост, — «они не выдержали, но это же, ты знаешь, как трудно... Прости их, Господи, пожалуйста! Спаси их, вылечи! Ты же можешь, ты же все можешь!» Сейчас он знал точно, что для Бога ничего недоступного нет. Ведь даже боль теперь не так уж сильно ощущалась.

Свет резанул по глазам. Кто-то вошел, Иост вздрогнул всем телом, и от этого все заболело еще сильнее. А ощущение Невидимого рядом — исчезло.

Сагон. Хуже этого нет ничего... Иост сжал зубы и стал повторять про себя «Господи, помилуй». Чтобы ни единой мысли больше не было.

И еще двое стояли за его спиной. Иост не видел, наверное, эммендары какие-нибудь. Сагон приблизил к пленному свое лицо.

— Ну что, ума так и не прибавилось? Так и держимся за свои иллюзии? Ладно... А вот этого человека ты помнишь?

Один из эммендаров сделал шаг вперед.

«Гэсс» — ударило в голове, словно молотком, и голова сразу отозвалась болью. Имя прорвалось сквозь психоблокаду.

Гэсс выглядел необычно... взгляд, что ли, изменился... Он был в одном сером тельнике, и на лице его Иост увидел еще кровоточащие следы игл. Сволочь сагон... Гэссу, значит, тоже досталось.

— Ну поговори с ним... это же твой друг, верно, Иост? Вы только что вместе бомбили гнездо дэггеров. Ты его знаешь уже десять лет. Это твой близкий друг.

— Гэсс, — прошептал Иост. Тот не смотрел на него прямо. Страшная догадка кольнула в сердце. «Господи, помилуй!» — стал повторять про себя Иост.

Ну что ж... нас ведь не зря учили этому. Любой может сломаться.

— Гэсс...

Он не отвечал и смотрел в сторону.

— Гэсс, ты видишь — твой приятель, — сказал сагон, — он сейчас не лучшим образом выглядит. Но это ничего, мы его приведем в порядок. Только надо с ним договориться как следует, вот с тобой же мы договорились, верно? Скажи — верно?

— Верно, — разлепил губы Гэсс. Иост не переставая повторял молитву про себя.

— Скажи ему, — посоветовал сагон, — объясни все. Все, что ты думаешь.

— Иост, — голос друга звучал непривычно тихо и монотонно, — это все равно нельзя выдержать. Не мучай себя. Не надо. Ты все равно сломаешься, так лучше уж сразу... Есть вещи, которые никто выдержать не может.

— Гэсс, — прошептал Иост. В голосе его звучала мука, — что же ты... как же ты мог...

— Все, — резко сказал сагон, — все ясно. Накладывай пластины, Гэсс. Сейчас ты убедишься сам в том, что сказал только что. Рано или поздно ты в этом убедишься, обещаю.

Иост закрыл глаза и стал молиться. Он ощущал руки Гэсса, тот неумело приклеивал к его телу пластины излучателя. Второй эммендар, более опытный в таких делах, помогал новенькому. Но когда глаза закрыты, легче понять, что тот Невидимый рядом — никуда не делся.

— Святоша, — нервно произнес сагон, — Гэсс, включай!

Иост закричал через несколько секунд. Все нервы горели, как в огне. Боль раздирала тело, рвала кости... Гэсс, повинуясь приказу хозяина, прикрепил на горло друга заглушку. Теперь Иост не мог и кричать.

Сколько все это продолжалось, он не знал. Гэсс работал механически, повинуясь сагону. Он запускал болеизлучатель, потом делал короткую паузу, потом бил снова, еще сильнее. Наконец Иост услышал сквозь мутную кровавую пелену.

— Этого ему мало... Так... выйдите, оба, и охраняйте.

Прошло какое-то время. Иост снова стал молиться. Потом вновь появился сагон. Глаза его почему-то сливались, Иосту уже казалось, что у сагона лишь один глаз, посредине лба, мрачный, слепой, сверкающий.

— Какой ты умный, — с иронией произнес сагон, — ты все еще надеешься на него. На чудо какое-то. Да не бывает чудес, ты что, не понял еще? Не избавит Он тебя, не спасет от боли. А так как ты надеешься на Него, а не на себя, то и сломаешься. Разреши дать тебе один совет, Иост. Нельзя в этом мире ни на кого положиться. Ты не доверяешь людям, это правильно. Но ты считаешь себя рабом некоего выдуманного тобой Бога, и как тебе сейчас будет плохо, когда ты убедишься в том, что твой Бог — иллюзия. Есть люди сильные... очень мало, но есть. Они верят в себя. Гэсса я сломал потому, что он отродясь в себя не верил. Но и ты ведь в себя не веришь, ты не силен... Вот ведь в чем дело. А Бог твой — это иллюзия, она тебя поддерживает, пока еще все нормально... А когда станет по-настоящему плохо, никакой Бог тебя не поддержит, да и с чего бы... Ну вот, я вижу, чувствую, что ты мне уже веришь.

— Не верю, — прошептал Иост.

— Не веришь, но сомневаешься, верно? Правильно сомневаешься. Никого еще твой Бог не спас. Да и глупо это... Ну что ж, ты, вроде, все понял.

Сагон воткнул в плечо Иоста первую иглу.

Святая Мария, матерь Божья...

Молись за нас ныне и в час смерти нашей.

Он еще подумал это перед тем, как упасть, и на долю секунды, мимолетно поразился точности этих слов. Час смерти. Вот он, этот час. Молись за меня, святая Мари!

Он сейчас был размазан в пространстве, как комета с рассеянным ядром, и перестал что-либо видеть и слышать, каждая его клеточка существовала отдельно, и каждая чувствовала... Все десять тысяч миллиардов его клеток вопили, и кроме боли, ничего не было в этом диком мире. Но иногда на долю секунды он словно выныривал из кошмара, и тогда успевал лишь подумать «Мари»... И погружался снова. Там думать о чем-либо было невозможно. Кроме разве что присутствия сагона — вот он непостижимым образом присутствовал и там.

В какой-то миг, снова осознав себя, Иост увидел слепые глаза, услышал безмолвный вопрос. До него даже не дошел смысл вопроса, потому что в этот миг он чувствовал где-то рядом сверкающую светлую нить, и за нее нужно было попробовать схватиться, Иост робко подумал «Господи!»

Сагон снова низвергнул его в кошмар, но это было не так, как раньше. Иост видел неистовый свет впереди, свет знакомый. Виденный уже несколько раз в жизни, после Причастия, когда стоя на коленях, Иост обливался слезами. Только теперь во много раз сильнее. Такой сильный и ясный свет, что боль... она не прошла, но вдруг стала несущественной. Иост перестал быть болью, уже не сливался с ней. Она существовала где-то отдельно. И потом чья-то неизмеримо ласковая рука прикоснулась к нему. Он еще не мог поднять головы, но уже видел. Лицо. С бесконечным удивлением и радостью Иост узнал лицо Аурелины.

Только сияющее и прекрасное, лучше, чем когда-либо в жизни.

— Тебе уже не больно? — спросила она. Иост вдруг понял, что нет, не больно. Совсем. Боль осталась там, позади.

— Любовь моя, — сказала она, Иост заплакал от счастья.

— Уже все хорошо, — прошептала Аурелина, и темные прекрасные глаза ее смотрели на друга с бесконечным состраданием, — все хорошо, родной. Все кончилось. Пойдем со мной.

Она обратилась к бесконечному Свету, глаза ее светились отраженным сиянием. Иост стал медленно подниматься, держась за ее руку, глядя в неистовое счастье впереди.

— Господь мой и Бог мой...

Ильгет бежала по коридору вслед за Арнисом и Ландзо — кажется, здесь нет никого. Единственное более-менее сохранившееся здание в поселке. Венис с солдатами прочесывает все, что осталось там, снаружи. Такое ощущение, что никого здесь нет. Три двери. Арнис остановился у первой.

— Я беру на себя эту, Ланс, ты следующую, Иль, ты третью. Пошли!

Ильгет пробежала несколько шагов. Активировала зеркальник, он был отключен на время ради экономии энергии. Рванула дверь на себя. Крикнула:

— Всем выйти, оружие на пол, руки за голову!

Никто не выходил. Ильгет подождала несколько секунд и осторожно заглянула.

— Боже мой! Прямо перед ней стоял Гэсс! Ильгет бросилась к нему, заметила еще один силуэт в углу комнаты, это задержало ее на долю секунды, и когда она повернула голову, Гэсс уже выстрелил. В руках его было «Солнце», комбинированное оружие, и бикр отвел траекторию спикулы, вонзившейся в потолок, но ударной волной Ильгет отбросило к стене, а воздух вокруг заискрился отраженным и рассеянным лучом. Раскинув руки, Ильгет удержала равновесие, и еще не понимая, совершенно круглыми безумными глазами смотрела на Гэсса, а он выстрелил снова. Ильгет ударилась о стену. В этот миг на пороге появился Арнис, и мгновенно ударил из обоих плечевых бластеров... Гэсс покачнулся. Невидимая сила раздирала его грудь и живот, превращала в мокрую черную, склизкую дыру... У Гэсса не было никакой защиты, ни малейшей. Он упал. Арнис повернулся ко второму охраннику, скорчившемуся в углу.

—  — Иль, проверь дальше! — он коротко глянул на Ильгет, убедившись, что все в порядке, подошел к инастрийцу. Тот весь дрожал. Рядом с ним тоже лежало «Солнце», но парень даже не пытался его взять. Арнис забрал оружие.

Потом он посмотрел на убитого Гэсса, и лицо его страшно изменилось.

— Ничего, — прошептал Арнис, — потом...

Ильгет открыла дверь в соседнюю комнату. Никого там не было. Только на столе, привязанный, лежал человек, которого уже трудно было узнать.

Ильгет подошла. Сжала зубы, чтобы не закричать. Глаза Иоста, налитые кровью, были широко открыты, лицо искривила мука. Ильгет протянула руку, пальцы дрожали. Осторожно она закрыла Иосту глаза. Провела по лицу, стирая кровь. «Господи, помилуй!»

Арнис появился на пороге, подталкивая впереди пленного эмменДара.

— Иль, что здесь?

Она не смогла ответить, горло перехватило. Арнис сам подошел к ней. Покачнулся.

— Сагон, — вдруг сказал пленный на своем наречии, — это сагон. Был тут.

Ильгет чуть испугалась, увидев, как Арнис, схватившись за ее руку, как за опору, медленно опускается вниз. Потом поняла и встала на колени рядом с ним, ткнувшись головой в холодный край столешницы, рядом с рукой мертвого, бессильно свисшими пальцами, посиневшими, покрытыми кровью. Арнис бережно взял эту руку и поцеловал. Потом медленно перекрестился.

— Господи, помилуй, — прошептала Ильгет, давя слезы.

Инастрийцев внизу одевали в бикры и выводили на поверхность группами в несколько десятков человек. Не все в отряде знали язык, но Ильгет выучила его, вместе с Арнисом, уже в последние дни. Ее задачей теперь было — принимать группы и вести их на погрузку. Патрульники садились прямо на планету, на широкое плато рядом с лагерем. Местность была уже почти полностью очищена, разве что одиночные дэггеры встречались еще. Дикие — ведь сагон убит.

Ильгет ждала у выхода. С синтором на поясе. Электрохлыстом она толком не умела пользоваться, и поэтому не брала его. На всякий случай нужен, однако, надежный парализатор, среди инастрийцев могут оказаться эммендары. Пока эксцессов не было, но...

Эммендаров отделили сразу же и первым рейсом отправили на Артикс. На лечение. Вместе с ними полетел и тот парень, что был с Гэссом. Но вначале он дал показания.

Это было в первый же день. Ильгет конвоировала группу на корабль. Потом Дэцин разрешил отдых, и она вернулась в здание, где расположилась их группа.

Иоста и Гэсса положили рядом, в одной комнате, накрыв тела одним покрывалом. Ланс остался с собаками охранять здание — на первую половину ночи. Венис давно спустился вниз и работал — инастрийцам срочно требовалась медицинская помощь. Ильгет и Арнис устроились на ночлег в одной из пустых комнат.

Пока ели, Ильгет вкратце рассказала об эмменДарах. Арнис стиснул кулаки.

— Боже мой, — прошептал он, — И Гэсса могли вылечить... если бы он стрелять не начал! Если бы он только не стрелял...

Ильгет взглянула на него. Лицо Арниса показалось ей страшным. Она придвинулась ближе, взяла его руки в свои.

— Арнис, это не Гэсс... успокойся... Это был не Гэсс. Это совсем другой человек. От Гэсса только оболочка осталась. Пойми... Ты все правильно сделал. Так лучше.

Арнис обнял ее, прижал к себе, и они сидели так, покачиваясь.

— Господи, Иль, — прошептал Арнис, — как все страшно... Иост... Как же ему досталось, что это за смерть... А Гэсс! Боже мой, кто бы мог подумать...

Ильгет заплакала беззвучно.

— Арнис, он такой был... Я просто поверить не могу! Он такой был сильный, веселый, никогда не унывающий. Мне казалось, он из нас последним будет, кто сломается. А как же Мари теперь...

— Может, не говорить ей...

— Мы не сможем скрыть ничего. Наши уже все знают. Этот второй эммендар дал показания. Да и какая разница — он умер. Для Мари он все равно умер.

— Да, ты права... Иль — почему ты не стреляла? Он же два раза выстрелил в тебя... Неужели ты не поняла сразу?

— Ты знаешь, наверное, нет. Поверить не могла. Я бы во все, что угодно поверила... Но Гэсс — это же почти как ты. Он почти такой же. Я глупая, это верно... из меня хреновый боец. Надо было сразу стрелять...

— Нет, Иль. Просто тебе легче умереть, чем убить. А вот я... я, наверное, действительно чудовище. Ведь я даже секунды не ждал.

— Перестань, Арнис. Ты все правильно сделал.

Теперь Ильгет вспоминала это, стоя у выхода и ожидая свою группу. И похороны вспоминала — на следующий день их похоронили. Вместе, но выкопали две ямы. Дэцин читал молитвы... Ильгет помнила лица товарищей — кажется, никто не мог постичь случившегося. Смерть Иоста — это было страшно, но как-то понятно, естественно. А вот то, что произошло с Гэссом...

Да... нашему отряду все это время везло. Гибли многие, но ни один пока еще не сломался, не перешел на другую сторону. Что же, когда-то это должно было произойти и с нами.

Но с Гэссом?! Именно с ним?

Иоста тоже было жалко — нестерпимо просто. Перед тем, как опустить в могилу, Арнис развернул полотно, в которое было закутано тело. Страшное зрелище... Да и просто — как жить теперь без него? Уже все кончено, невозможно представить, как дальше-то существовать... Как — без Иоста? Никогда уже не увидеть его голубых удивленных глаз, не услышать негромкого пения...

Да и без Гэсса — как дальше?

Лучше уж не думать об этом, можно свихнуться. И так пришлось антидепрессанты принимать... Ведь надо жить, надо работать дальше.

Люк медленно раскрылся. Инастрийцы, упакованные в серые, коричневые, камуфляжные бикры, раза в два тоньше броневого костюма Ильгет, выходили по одному. Девочки. Группа состояла из девушек лет 15-20. Ильгет молча ждала, когда закроется люк. Пересчитывала группу по головам. Девчонок было 34.

— Внимание всем, — Ильгет старалась говорить помягче, убирая из голоса командные интонации, — идите вперед, в направлении скалы с крючком — все видят скалу?

Девочки нестройно ответили, что да, видят.

— Я иду сзади. По моей команде сразу останавливаемся. Вообще выполняйте мои команды, потому что здесь может быть опасно. Все поняли? Вперед.

Группа зашагала к скале. Хороший ориентир — а оттуда уже будет видно посадочную площадку. Жаль, что ближе корабль не посадишь, слишком уж местность неровная. Ноки и Виль бежали за хозяйкой. Ильгет держала руку на прикладе «Рэга», сзади за спиной болтался скарт — группу нужно охранять от дэггеров. Пока не было никаких эксцессов, но мало ли что...

Одна из девушек несмело приблизилась к Ильгет. Квиринка поощрительно улыбнулась ей — ничего, пусть подходит.

— Скажите, пожалуйста, — голос девушки в шлемофоне казался шелестящим, — куда нас отправляют?

— На Артикс, — ответила Ильгет, — но это временно. Там будет хорошо. Вас обеспечат всем. Будут обучать, как обращаться с нашей техникой. А потом вы все вернетесь на Инастру, и вам помогут здесь все построить заново. Все будет хорошо, не беспокойся.

Они медленно шли по выжженной черно-серой равнине.

— А что будет с теми... кто все это делал? — спросила девушка. Ильгет взглянула на нее... как знать, может, у нее кто-то из родственников — эммендар. А может, наоборот, жажда мести... Ведь их уже несколько месяцев мучают — и отнюдь не сагоны, может, она сагона никогда и не видела, мучают свои же, инастрийцы.

— Если ты имеешь в виду ваших людей, инастрийцев — они ни в чем не виноваты. Они полностью потеряли свою волю, подчинялись сагону. Теперь сагоны все убиты. Те, кто им подчинялся, уже не могут без них жить. Это как психическая болезнь, понимаешь? Их попробуют вылечить от этой зависимости. Потом их вернут сюда, к вам.

Девушка кивнула.

— А скажите... можно будет опять с семьей жить? У меня родители на другой фабрике... я даже не знаю, где.

— Да, конечно! — кивнула Ильгет, — обязательно. На Артиксе все семьи будут восстановлены.

Если твои родители еще живы...

За скалой открылся широкий простор, и корабли, похожие на приникших к земле, раскинувших крылья огромных птиц. Ильгет связалась с патрульником «Села» и повела группу к нему. Спасательница в бело-голубом бикре сбежала по пандусу, пожала руку Ильгет.

— Привет. Вы еще примете группу, или это предел?

— У нас уже четыреста восемьдесят на борту, — девушка задумалась, — да, еще одну группу примем, и тогда уже стартуем. Здесь у тебя сколько?

— Тридцать четыре.

— Раненые, больные...

— Вроде нет.

— И все взрослые. Хорошо, Ильгет. Значит, я тебя жду со следующей группой.

Спасательница принялась командовать инастрийками. Ильгет помахала на прощание своей новой знакомой, та робко улыбнулась, входя в корабль, в неведомое свое будущее. Собаки сели у ног Ильгет.

— Ну что, псы... пошли.

Ильгет побрела назад. Сообщила Айэле, что готова принять через полчаса следующую группу. Да, получаса хватит.

Она медленно брела вдоль скальной гряды. Лунный пейзаж, что называется. И так на всей планете. И это не следы войны, планета выглядела так сразу... Идеальный полигон. Вот она, третья фаза...

В каком-то смысле здесь легче. Психологически легче. Мы ничего не разрушаем — здесь уже нечего рушить. Мы действительно спасаем людей, ни у кого не возникает в этом сомнений. Ильгет впервые видела своими глазами последствия сагонской инвазии. Конечно, она и раньше об этом знала, читала, видела съемки. Но вот так...

Вот что ждало бы и ее родную планету, Ярну. А какой был энтузиазм! Так и здесь было, видимо. Космические консультанты! Научно-технический прогресс! Завоевания! Патриотизм. Бешеный взрыв потребительства. Предпринимательства. Все ради обогащения! Обогащение ради патриотизма. И попробуй вякни не в такт — заплюют. Как ты можешь! Предатель Родины...

И вот чем это кончается. Сагоны какое-то время довольствуются тем, что производит для них свободная промышленность. Подобно вирусам, они встраиваются в общественный организм и доят его, разводят дэггеров, строят свои базы тихой сапой — руками подчиненных, конечно же. А потом этот организм, как и для вирусов, становится им помехой. Часть людей все равно не удается ни подчинить, ни уничтожить при таких обстоятельствах. Кроме того, потребности людей удовлетворять не просто, большая часть общества работает на самое себя, а не на сагонов. Поэтому инвазия и переходит в третью фазу... Жестко. Тех, кто заранее обследован и внесен по каким-то признакам в «черный список», просто уничтожают. Уничтожают биосферу, потому что она мешает дэггерам, они ведь не только собак боятся... для них все живые объекты — источник стресса, а может, чего и похуже. Без помех устраивают любые испытания в атмосфере — а зачем ее беречь. Оставшихся людей загоняют в лагеря и какое-то время используют в качестве рабов. Часть сагон превращает в эммендаров (они и осуществляют все эти мероприятия), еще часть становится сингами, остальные просто работают на сагонских объектах. Кого-то берут в экипажи крейсеров, в сагонскую армию. Кого-то используют как объекты для опытов. При ненадобности людей могут просто уничтожить. Да и жизнь в этих лагерях ужасна. 14 часов в сутки работа, сон в битком набитых помещениях, скудная еда, побои, болеизлучатель. Агенты ДС все это проходили на своей шкуре и передавали в отчетах.

После такого квиринцы, конечно, были освободителями для всех.

Сначала дернулась Ноки. Посмотрела в сторону скал, замерла, вскинув хвост, перетянутый камуфляжным чехлом. Вслед за ней замер Виль. Ильгет сбросила скарт, оседлала его, внимательно глядя вперед — пока ничего не видно...

Дэггер?

Дэггер... Он медленно плыл над землей метрах в ста впереди. Ерунда, всего один — против двух собак. Ноки с Вилем, громко лая, помчались к чудовищу. Ильгет взлетела, одновременно готовя «Рэг» к стрельбе...

Внезапно стрельба началась откуда-то снизу. Ильгет спикировала — но было поздно, все вокруг горело. Горели, кажется, сами камни. Разрыв... Еще один... и еще... «Ноки!» — вскрикнула Ильгет. Собак больше не было. Дэггер разворачивался для атаки. Господи, что же это? Ильгет одновременно развернула скарт, послала команду в мозг «Рэга» и быстро произнесла в шлемофон.

— Месяц, я стрела! Я в квадрате 60, у меня дэггер, собаки убиты, срочно помощь!

Пока она договаривала эту фразу, «Рэг» уже выпустил первую серию спикул. Ильгет металась на скарте во все стороны, уворачиваясь от плевков. Господи, хоть бы одна ракета нашла цель... Хотя бы одна... Дэггер выпустил ложноножки, быстро двинулся к своей жертве. Ильгет выскользнула и стала расстреливать чудовище сверху.

«Стрела, в сторону! Я накрою его!» — послышался чей-то голос в шлемофоне. Ильгет мгновенно на максимальной скорости рванула прочь, и потом уже, развернувшись, увидела ландер, выходящий из пике, и куски разорванного дэггера...

«Спасибо, друг!» — поблагодарила Ильгет. Кто это был-то, интересно... из другого отряда, явно не из наших.

Все. Но ведь там был еще кто-то внизу... Ильгет снизилась почти к самой земле.

Она скользила над выбоинами и камнями, высматривая врага, включив оптику. Есть! Ильгет сдвинула дисплей, она теперь видела эммендаров и глазами.

Их всего четверо. И скорее, это синги — они не зависимы от сагона, они просто ему служили. И теперь еще не поняли, что все кончено. Ильгет коснулась ногами земли, забросила скарт за спину.

— Внимание! Выходить по одному, оружие на землю, руки вверх!

В ответ вспыхнули острые тонкие лучи. Они поискрились на гранях зеркальника. Ильгет выждала — не стрельнут ли еще, и повторила свое предложение.

— Я сохраняю вам жизнь. Выходите по одному.

Один из инастрийцев поднялся из укрытия. На землю полетел лучевик, синг поднял руки. Ильгет сняла энергетическое кольцо с пояса, подошла к пленному, велела ему скрестить руки и надела наручники.

Но в тот момент, когда Ильгет защелкивала кольцо, земля вспучилась под ногами... Она отпрыгнула в сторону и только тогда поняла, что это была подземная управляемая мина... Вот сволочи! Взрыв разметал синга, взятого в плен, на куски. Своего же... Ильгет рванула спуск «Рэга». Через полсекунды разрывы загрохотали очередью, и земля запылала впереди. Ильгет выждала какое-то время. Огонь довольно быстро потух, не находя пищи в отравленной атмосфере. Ильгет подошла к укрытию... Две или три обугленных серых кучки — «Рэг» на таком расстоянии беспощаден. Укрытие превратилось в аккуратно выжженную воронку. От первого синга, сдавшегося в плен, все же больше осталось...

Ладно, что теперь... поздно уже. Ильгет обогнула скалу. Она и сама не понимала, зачем это ей нужно, но бессознательно искала хоть что-нибудь... хоть какой-то след должен ведь остаться! И ей попался под ноги кусочек ксиора — от шлема одной из собак. Ноки... в щели застряла золотистая прядь. И увидев эту прядь, Ильгет вдруг заплакала.

Ноги ее ослабели. Она села прямо на землю. Теперь можно плакать... Теперь все. Как быстро, как беспощадно они были убиты. Как бессмысленно! Ноки... Ильгет вспоминала крошечного золотистого щенка, как он лез на руки и кусал пальцы. А Виль — она знала его от самого рождения, видела, как он в плодном пузыре выпал на пол, и как Ноки облизывала его.

Сколько было с ними связано... целая жизнь... и вот так, за несколько секунд их не стало...

А Гэсс... Иост... Ильгет стиснула кулаки. Нет, это невозможно, немыслимо, это несправедливо! Господи, что же это за жизнь такая? Почему они должны умирать, почему?!

Чья-то рука снова коснулась ее плеча. Успокаивающе. Ильгет тихо заплакала.

Он все-таки любит нас... Он все-таки любит.

— На все воля Твоя, — прошептала она.

Арнис гладил по холке единственную их уцелевшую собаку — Ритику. Сейчас она была освобождена от костюма, и чуть отросшая шерсть топорщилась. Ритика с возрастом перецвела и приобрела редчайший светло-коричневый окрас, кофе с молоком.

— Что же делать, — тихо сказал Арнис, — посмотри, Иль, сколько горя вокруг... Ты же видела инастрийцев. Как им досталось, всем... Виноваты они? Да, наверное. Но ведь каждый из нас в чем-то виноват. Лучше уж взять на себя чужое... как Иост... А смерти... ты ведь знаешь, на самом деле смерти нет.

Ритика положила голову на колени хозяину. Она будто чувствовала гибель своей матери и брата, совсем сникла в последние дни.

— Да, я знаю, Арнис... И потом, Иисус — он тоже взял на себя все... Он имеет право судить.

— Это право всегда было у Бога, Иль, ведь Он создал нас, кому же и судить, как не Ему. Только Он вместо того, чтобы нас уничтожить — а мы ведь это заслужили по-хорошему — взял и пожертвовал собой. Своим Сыном.

— Да, Арнис, я знаю...

Ильгет помолчала.

— Арнис, я вот думала... Ты сделал такой вывод, что сагонам важнее всего человеческая душа. Да, это так... Вот и этот сагон проиграл из-за того, что пытался взять Иоста. Если бы он сосредоточился на обороне, нам бы не взять этот лагерь. Это правильно. Но почему же с миллионами... даже миллиардами людей сагоны так поступают. Ведь кажется, для них люди вообще, как муравьи — просто ничего. Ничтожество. Значит, они только каких-то избранных людей ценят? Не всех?

— С одной стороны, получается, что так, — ответил Арнис, подумав немного, — да они и сами так говорят. Что один из миллиона способен к развитию, и вот этого одного они пытаются подчинить себе. И часто эти люди как раз оказываются в ДС. То есть другие эммендары, которые легко подчиняются, сагонов просто не интересуют, потому что они не способны к развитию. Но с другой стороны...

— Тогда в чем разница, между Гэссом... к которому сагон явно отнесся как к способному... и любым из инастрийских эммендаров, которых сагон мог уничтожать. Ведь Гэсс сломался и стал точно таким же безвольным эммендаром.

— Может, эта ломка для сагона — вроде проверки? То есть, действительно ли человек способен стать сагоном... Ну вот Гэсс ее не выдержал. Ты знаешь, то, что я говорю тебе — это собственно, сагонская версия. Мне ее Хэрон изложил. И Ландзо тоже с Цхарном до этого договорился. То есть они готовы уничтожить сколько угодно руды — обычных людей, чтобы найти жемчужины... Но вот правда ли это, вот вопрос.

— Я не хочу, чтобы это было правдой, — сказала вдруг Ильгет.

— Почему?

— Потому что это противоречит... Ну посмотри. За кого Иисус отдал свою кровь? Ведь за всех. Для Бога все люди равны. А получается, есть еще какие-то особо духовные... особо развитые... мне это всегда было противно. Пусть даже сагоны нас отделяют от остальных — но все равно ведь это источник для гордости, мол, я не такой, как эта «руда»...

— Да, ты права, я как-то мало думал об этом. Собственно, сагонская версия не обязательно правильна. Это только гипотеза... — Арнис задумался, — вот если бы удалось точно доказать, что кто-то из людей стал сагоном. Не кнастором, это почти человек, только с какими-то способностями. А именно сагоном. Тогда это было бы подтверждение.

— Или доказать, что люди сагонами не становятся. Что между нами пропасть.

— Да, но я пока не представляю, как это доказать.

— Ну а то, что они уничтожают людей, может объясняться не тем, что вот мы такие особенные. Просто, может быть, сагону важно подчинить себе любого человека — или убить. Эта жажда у него сильнее всего. И когда он видит человека, он либо сразу подчиняет его, одним взглядом... либо убивает. Либо старается подчинить как-то иначе, потому что в этом, может быть, главный кайф его жизни.

— Такой психологический садизм, — усмехнулся Арнис. Ильгет взглянула ему в глаза.

— Да. Именно так. И мне кажется, что как раз эта версия полностью объясняет их поведение.

На Квирин вернулись незадолго до Рождества.

Инастра была полностью очищена от сагонов, население вывезено пока на Артикс, Олдеран, Капеллу, Квирин (хотя все эти миры не страдают перенаселением, выживших 180 миллионов человек все же не так легко разместить). С Инастрой работали теперь экологи, биологи, с населением — психологи и врачи. Восстановление планеты должно было продлиться около пяти лет, а потом инастрийцев вернут на Родину — уже с современными технологиями, обученных, организованных каким-то образом... Чтобы начать с нуля. По сути, Инастра теперь — вроде новой колонии.

Руководство ДС решило не скрывать эту акцию от людей — да и как скрыть, если на самом Квирине только размещено около 15 миллионов человек, на ненаселенном огромном острове Тарра в Южном океане. И с этими людьми непрерывно работает целая армия психологов, врачей, педагогов, инженеров... Обо всем, происшедшем на Инастре, квиринцев проинформировали, не упоминая только о самой ДС — с сагонами сражалась, конечно же, армия.

Печальным было возвращение. Уже много раз Ильгет приходилось переживать гибель друзей. Но видно, ближе этих не было никого... кроме, разве что, Арниса и Иволги. Каждый раз, выходя на Палубу, Ильгет вспоминала Второе Оборонное Кольцо, «Протеусы» и Гэсса... Слезы застилали глаза, на звезды было невозможно смотреть. Ильгет перестала ходить на Палубу.

Но возвращаясь в каюту, видела Арниса, лежащего без движения на своей койке — иногда с демонстратором на носу, иногда просто так. Состояние Арниса было похоже на то, что было с ним после Анзоры. Только к Ильгет он относился с прежним доверием и любовью. А так... он почти ни о чем не мог теперь разговаривать. Все разговоры окончились на Инастре. Там необходимо было двигаться, работать, думать о чем-то другом. Теперь же Арнису просто ничего не хотелось.

Ильгет, видя его, все время представляла рядом с ним — Иоста. Они ведь почти всегда оказывались вместе, рядом. Они были как братья. Ильгет давно уже казалось, что Иост — как бы член их семьи. Иволга тоже, но она жила далеко, и встречались с ней редко, а вот Иост... ведь у него так и не появилось своей семьи, и он частенько бывал у Кейнсов — грелся у чужого огня.

Ильгет присаживалась рядом с Арнисом, молча гладила его по голове. Из-под койки выбиралась Ритика, клала голову на колени хозяйке, печально глядя в глаза, и проводя рукой по шерсти собаки, Ильгет с горечью вспоминала, что и Ноки, и Виля больше не будет.

Арнис молча обнимал Ильгет, и так они сидели вдвоем. Долго. Иногда приходила Иволга. И ее лицо было печальным. Дрон, видимо, не мог разделить ее горе, он и не знал погибших толком, Иволге хотелось к друзьям, посидеть с ними...

Приходили и другие, особенно часто — Ландзо и Ойли. Иногда собирались все вместе. И так же молчали. Время от времени начинали говорить, и говорили, как бы теоретически, как бы о другом — о том, как Иост хорошо летал, и как он вступил в Орден, и как он слегка картавил, когда пел... И о том, как Гэсс рассказывал анекдоты, даже вспоминали эти анекдоты, только никому не было смешно. И обязательно Ильгет или Айэла начинали плакать. И кто-нибудь уходил, потому что становилось слишком тяжело. Петь никто не решался. И даже говорить о чем-то другом сейчас казалось кощунством. Хотя на Инастре говорили — но там другое дело, там нужно было работать.

Корабль опустился на Квирин за три дня до Рождества. Ильгет на какое-то время забылась, радовалась, целуя личики детей. Они поужинали все вместе, поболтали, как обычно, почитали Библию. А потом дети легли спать, и Арнис с Ильгет пошли в постель, и впервые за много месяцев смогли обнять друг друга не через слой брони.

Ильгет приснился в эту ночь страшный сон — странно, что раньше не было ничего подобного... Ей снился Иост, вот такой, каким она его увидела в последний раз, весь в крови, измученный, и привязан он был почему-то к стене, и вдруг из тени откуда-то возник Гэсс, и в руках его — «Солнце», и он стал расстреливать Иоста... Ильгет закричала, бросилась — то ли отобрать оружие, то ли закрыть Иоста собой — и проснулась. Арнис обнимал ее, целовал лицо, мокрое от слез.

— Ты что, солнышко? Ты кричишь... Сон плохой?

— Да, — прошептала она.

— Маленькая, все уже позади. Все это прошло.

Он не знал, что сказать Ильгет. Не было утешения. Просто не было. Он не знал и сам, что теперь делать, как жить...

На следующий день надо было все-таки что-то делать... надо было готовить праздник для детей. Для них все равно должен быть праздник. Может быть, не такой веселый, как обычно. Вечером Арнис, как сумел, рассказал детям о происшедшем. Они знали, конечно, Иоста и Гэсса, и для них все это было ужасом кромешным. Арнис только не стал рассказывать о том, во что превратился Гэсс — пусть он умрет героем, хоть для детей. Узнают позже... Ильгет повесила портреты погибших в гостиной. Там уже висели снимки Миры, Аурелины, Андорина, Рэйли, Чена, а Данг и Лири так и находились в маленьком домашнем музее.

И неудержимо накатывалось Рождество.

Ильгет не стала звонить Мари, просто поехала к ней. Та выглядела совершенно потерянной... Все валилось у нее из рук, делать ничего не могла. Детей у нее на время забрала мать. Мари сказала, что у нее был уже Дэцин. Ильгет так и не поняла, знает Мари о том, что на самом деле произошло с Гэссом, или нет... С Дэцина бы сталось рассказать ей. Хотя — зачем? Дэцин изверг конечно, но не бессмысленный изверг. Ильгет вытащила Мари на Набережную, они долго гуляли вдвоем. Почти не разговаривали. О чем говорить? Мари было хорошо рядом с Ильгет. И после ее ухода стало чуть-чуть легче, теперь уже можно было просто думать о Гэссе, просто вспоминать.

В церковь на Рождество, конечно, хотелось пойти. Ильгет и вообще не вылезала бы теперь из церкви, находя там утешение. А вот праздновать — совершенно нет. Но совсем не праздновать было нельзя. Хотя Белла, видя состояние своих детей и зная все, предложила забрать внуков к себе, ни Арнис, ни Ильгет на это не согласились. Они и так виноваты перед детьми, оставили их больше, чем на полгода.

— Будем праздновать, — сказал Арнис, — просто потихоньку дома отметим.

Ильгет согласилась с ним. Вот уж чего не хотелось — тащиться в эту ночь на Набережную, в толпу веселящегося народа...

Ничего особенного они не запланировали. Молчаливо решили — как будет, так и ладно. Ильгет с девочками все утро пекли и жарили на кухне, готовя ярнийские лакомства. Арнис и мальчишки в это время украшали гостиную. К шести полетели в церковь. Вернулись в восемь вечера.

Стали разворачивать подарки. Давно уже повелось — родители делали подарок каждому из детей, друг другу, а дети — родителям. Лайна радостно примеряла перед зеркалом настоящий золотой набор, цепочку, кольцо и сережки, с настоящими крошечными бриллиантами. Анри деловито разглядывал новый настоящий спайс. Арли получила портативный электронный микроскоп — в последнее время девочка сильно увлеклась молекулярной биологией. Только Даре и Эльму подарили игрушки, куклу с набором платьев и радиоуправляемый маленький ландер.

Ильгет растроганно перебирала подаренные детьми сокровища — тщательно выполненную до мельчайших деталей модель настоящего парусника... Анри, маленький романтик. Самодельные бусы и сережки. Позолоченную рыбку, отлитую из гемопласта. Рисунок в рамке — вся семья... и все три собаки. Ильгет поспешно отложила картинку, нарисованную Эльмом еще до их возвращения. Не думать. Ни о чем не думать.

Она сама не очень-то позаботилась в этот раз о подарке для Арниса... стыдно, но... так мало времени было. И просто не до того. Впрочем, не такой уж плохой подарок — новый демонстратор с тройной разверткой, и с именем Арниса, выгравированном на дужках. Да, совсем неплохой... Ильгет и сама не отказалась бы от такого демонстратора, впрочем, Арнис, конечно, даст попользоваться. И ему, вроде бы, понравилось...

— Тебе понравилось, Арнис? — спросила она. Он кивнул.

— Конечно, Иль, спасибо... ну а это тебе.

Он смущенно протянул ей книгу, не бумажную, с пластиковыми листами. На желтой обложке красивой вязью выпукло было выведено «Любимая моя золотинка».

— Я это давно уже... Ну, ты увидишь. Я сделал это и приготовил еще до акции. И спрятал... думал, если я, например, не вернусь, то ты все равно получишь этот подарок.

— Господи, как ты можешь такое говорить, — Ильгет отвела глаза, — если бы еще ты не вернулся...

— Прости, — тихо сказал Арнис. Ильгет раскрыла книгу.

На каждой странице помещался ее собственный портрет. Начиная от самых первых... когда они были еще женихом и невестой, и Арниса вдруг охватила страсть к голографической съемке. Только здесь, в книге, были далеко не все портреты — самые лучшие за годы, настоящие произведения искусства.

Самый первый — осенняя Ильгет, с золотыми волосами, в вихре золотой листвы.

Ильгет на море, смеющаяся, вытянувшаяся над водой, как русалка, в туче сверкающих брызг.

Ильгет с Ноки (Ноки!), так похожие друг на друга, одинаково золотистые, с одинаково лукавыми, веселыми мордашками.

Ильгет в свадебном платье, прекрасная и неприступная, как королева.

На рыжей лошади, в прыжке.

Фантазии Арниса, коллажи — вот Ильгет, летящая среди звезд... Вот она же в вихре красно-синих спиралей.

Ильгет с детьми.

Ильгет вдруг ощутила, как комок подкатил к горлу. И это все он сделал... для нее... сколько любви. Любви в каждой страничке, в каждом снимке (и это ведь только малая часть, у него же целая коллекция в циллосе)... Какая она здесь красавица, и вот такой — такой, значит, он видит ее. Руки Ильгет ослабели, книга упала на стол.

— Это мама, смотрите! — закричала Арли. Дети принялись с шумными комментариями разглядывать снимки.

— Ты что, солнышко? — тихо спросил Арнис. Ильгет посмотрела на него и не смогла произнести ни звука. Потом она справилась с собой и выдавила.

— Знаешь... нервы, наверное, ни к черту стали.

Арнис молча обнял ее, прижал золотистую голову к своей груди. Ничего не надо было говорить. Он и так все понял. Понял, как она благодарна ему, и какое это счастье — когда тебя видят вот так, и что ей кажется, она ничем не заслужила такого счастья, и как-то неловко даже, и самое худшее, что не ко времени это... И без того внутри все натянуто до предела, как струна, и нервы готовы взорваться. Но все же это хорошо, замечательный это подарок, потому что ничего другого сейчас не нужно, кроме любви.

— Пойдемте за стол, — негромко сказал Арнис. Все зашумели, засуетились.

В этот момент зазвенел вызов. Ильгет побежала в кухню, там ближе всего.

С экрана на нее смотрела грустная Иволга. Она не дома была — какой-то непривычный интерьер вокруг.

— Привет, Иль... ну что, с Рождеством!

— Тебя так же, — Ильгет невольно улыбнулась, увидев подругу.

— Празднуете?

— Ага. А ты где?

— Я в Коринте. Дрона же такие праздники не интересуют, а наши ребята разлетелись. Ну вот я и прилетела сюда пьянствовать. Сейчас сижу в «Радуге Бетриса».

— Так это ж недалеко от нас... Иволга, давай к нам скорее!

Иволга быстро согласилась. Ильгет пошла было в комнату, но тут же раздался еще звонок. Это оказался Ландзо.

— Слушай, Иль, а можно я к вам приду? Валт сейчас в патруле... а одному скучно как-то...

— Ну какие вопросы, Ланс, конечно, приходи!

Ильгет вернулась к семье. Арнис посмотрел на нее, улыбаясь.

— Ты знаешь, пока ты там болтала, позвонил Венис... Они с Сириэлой шляются по Бетрисанде. Я его пригласил к нам.

Ильгет покачала головой.

— По-моему, надо делать запасы. Ты развлекай детей, а я пойду готовиться...

Она ушла на кухню. Странно, вот сейчас ей казалось совершенно нормальным — собраться всем вместе. Людям, которые так хорошо знали Иоста и Гэсса. Людям, которые способны друг друга понять. Понять, как страшна, как неизгладима эта рана. Просто пожалеть друг друга.

— Знаешь что, — сказала Ильгет, — по-моему, будет свинством не позвать Мари.

И они позвали Мари.

В течение часа позвонили еще Ойланг и Айэла, которая оставалась одна с детьми, муж ее был в Космосе. Пришли первые гости. Долго, шумно и сообща решали, звонить ли Марцеллу и Дэцину — все же они одни остались... решились, позвонили Марцеллу, он сказал, что немедленно придет, но с женой и детьми. Дэцин, конечно, тоже не заставил себя долго уговаривать.

К одиннадцати часам собрались все. Арнис уже уложил всех детей, только Анри продолжал сидеть в гостиной, но начал клевать носом. Ильгет уставила весь стол ярнийскими блюдами. Ойланг заваривал свой фирменный чай. Мари в черном платье сидела тихонько в углу. Детей она снова отправила к бабушке, не могла она сейчас организовать для них праздник... без Гэсса...

Все, вроде бы, было как всегда. Выпили за все, что положено, выпили и за погибших. Ели и хвалили стряпню Ильгет. Но время от времени в разговоре вдруг возникали странные паузы. Как будто не о чем больше говорить.

Если бы Гэсс сейчас был здесь, он обязательно вставил бы...

Эта мысль острым жалом касалась всех одновременно, и все замолкали неловко. Гэсса больше нет и не будет. Все кончено.

Иоста тоже нет. Он не был душой компании, как Гэсс, но как все привыкли к нему, белобрысому, застенчивому, с негромким голосом. Как привычно было, что можно сесть рядом с Иостом, пожаловаться на жизнь, и он так внимательно, как никто, выслушает и посочувствует.

Ойланг сел рядом с Мари и, поглаживая ее по руке, тихо говорил что-то.

— Больше никогда не будет так, как раньше, — вдруг вырвалось у Ильгет. Повисла тишина. Слова эти ее прозвучали — громом.

Беспощадно и точно. Никогда уже не будет так, как раньше. Отряд никогда не будет прежним. Теперь все иначе. Так было и каждый раз, когда кто-нибудь погибал... Но именно Ильгет не ощущала этого так сильно, так страшно — как дальше жить без них? Они слишком давно были в отряде, к ним каждый привык, их любили все... После Анзоры, впрочем, было не легче.

— Ну что же, — тихо сказал Дэцин, — нам придется и с этим смириться.

И все приняли его слова, как должное. Да, он прав. Каждый раз приходится смиряться заново. Привыкать к миру — уже без этого человека. К страшно изменившемуся, опустевшему миру. Дико это подумать, снова сидеть в «Синей вороне» без шуточек Гэсса. Идти в церковь и не видеть Иоста, который в последнее время часто помогал у алтаря.

Но к этому придется привыкнуть. И жить дальше. Пусть дальше жизнь будет не вполне полноценной, иной, все равно жить надо...

— А помните, как Арли пела, — сказала вдруг Иволга, — и потом Иост... тоже...

Она взяла гитару и начала играть. Голос ее был сдавленным.

Задыхаясь в вонючем дыму,

Погибаю от тяжкого смрада.

Ты один мне навеки отрада

На пути, что уводит во тьму.

Без начала мой путь, без конца,

Семь кругов друг за другом, все ниже.

По колено в коричневой жиже,

В темноте не увидеть лица.

На вопрос, бесконечный, как стон,

Что я делаю здесь, и зачем -

Тяжесть лат и разрубленный шлем,

И в ушах одуряющий звон.

Может, ложным пророкам верна,

Бесконечно и так одиноко

Я иду по неверной дороге,

Опускаясь до самого дна?

Только голос, зовущий во тьме.

Уходи, я прошу, я устала

Начинать бесконечно с начала

В этом странном и каторжном сне.

Задыхаюсь и падаю... миг...

В темноте и безумии смрада

Ты один мне навеки отрада,

Ты один мой безудержный крик.

Ты один мне навеки отрада... Ильгет вдруг вспомнила застывшее окровавленное лицо Иоста — и сейчас еще, стоит закрыть глаза, так ясно его видишь. Ей захотелось сказать о том, что Иост умер как герой. Но Ильгет вовремя прикусила язык, вспомнив о Мари... если она знает? Ей будет больно, потому что Гэсс... Гэсс очень нехорошо погиб.

И Арнис еще... Ильгет с тревогой посмотрела на любимого, нашла его руку, стиснула под столом. Ведь это он убил Гэсса... Да, оболочку, да, они согласились так считать... Но ведь эммендаров восстанавливают, хоть и не всегда, Арнис это знает. Сейчас Гэсс мог бы вылечиться, пусть и не летал бы больше, жил на Квирине. Если бы Арнис не выстрелил. Правда, не было другого способа остановить Гэсса в тот момент. И все это Арнис знает... Лучше уж не говорить об этом совсем.

— Дэцин, — вдруг звонко сказала Мари, — послушайте меня!

Дэцин, да и все вслед за ним повернули к Мари головы.

— Я знаю, вы берете в ДС только тех, кто общался с сагонами. Но я вас прошу — возьмите меня. У меня есть класс 4в... рэстаном я занималась спортивным. Возьмите, пожалуйста... Дети у меня уже подросли. Я раньше... как-то не думала, не знала... А сейчас я понимаю, что должна. У меня просто другого выхода нет. Мне никогда уже покоя не будет. Возьмите меня, Дэцин. Я вас не подведу.

Дэцин посмотрел на нее внимательно и кивнул.

— Мы возьмем тебя в ДС, Мари.

И потом постепенно раны стали заживать. Жизнь действительно продолжалась, хотя иногда казалось даже нечестным — как можно жить, потеряв такое?

Андорин давно уже учился в Третьей ступени. Теперь и Лайна готовилась перейти туда, она уже и готова была, почти закончив учебу, но медлила, не хотелось расставаться с Арли. Девочки были неразлучны, как близнецы, хотя Дара и была ближе к Арли по возрасту. Но Дара выросла слишком замкнутой, слишком задумчивой. Была у нее близкая подруга в школе, а вот с сестрами она не дружила.

Андорин очень изменился, повзрослел как-то. Собственно, он и всегда был сознательным и взрослым. Но став подростком, совсем отделился от сестер и брата. Много времени проводил в школе. Ильгет волновало то, что у Андорина пока еще не сложилось никаких профессиональных предпочтений. Арнис на это смотрел спокойно — торопиться некуда, говорил он, многие выбирают профессию до 18 лет, давно закончив Третью ступень, меняют по нескольку раз выбранный профиль. Это нормально. Да и в течение жизни всегда можно сменить профессию.

Что нравилось Андорину? Трудно было понять. Он много занимался спортивным рэстаном, выполнил норму мастера-юниора, еще больше торчал на симуляторах, летал на планере, прыгал с гравипоясом, в 12 лет начал водить флаер и с нетерпением ждал, когда же ему можно будет на настоящий ландер. Но все это было совершенно нормально, обычные увлечения квиринского мальчишки, все через это проходят в большей или меньшей степени. И девочки — большинство — тоже. По всем предметам он шел достаточно ровно. Когда-то демонстрировал математические способности, Ильгет надеялась, что они разовьются, но сейчас у Андорина не было большого интереса к математике.

В Третьей ступени жизнь была уже совершенно иной. По сути — подготовка к профессиональному обучению, ко взрослой жизни, которая начнется в 14-16 лет. Подростки уже не объединялись ни в катервы, ни в какие-то учебные группы. Вся учеба стала индивидуальной. У Андорина был свой учитель, который контролировал его занятия — составлял планы по каждому предмету, проверял их выполнение. С учителем он встречался вначале ежедневно, потом три, два раза в неделю. Ну и были, конечно же, инструктора по отдельным видам, там, где это требовалось — по музыке (Андорин так и осваивал дзури), по рэстану, пилотированию, основам практической медицины и другим подобным занятиям. Везде, где возможно, мальчик занимался сам, с помощью учебных программ циллоса.

У Андорина были друзья — трое мальчишек, вместе с ним закончивших Вторую ступень, бывших с ним в одной катерве. Он охотно проводил с ними время, у него были какие-то общие дела с ребятами... Но вот учился он теперь только и исключительно самостоятельно и сам для себя.

Вся цель учебы в Третьей ступени — подготовиться к сдаче школьного минимума. Когда-то Ильгет сдавала подобное, но эмигрантский минимум намного проще.

Причем момент этого экзамена определяет сам ученик со своим учителем — комиссия работает постоянно, еженедельно на Квирине проводятся такие экзамены, и сдать их можно в любое время. Кому-то требуется 4 года в Третьей ступени, а кому-то 2 (впрочем, и возраст вступления в Третью ступень разный, кто в 11 покидает катерву, а кто лишь в 13).

Ильгет иногда беспокоилась за Андорина... Для нее давно уже не было никакой разницы — свои дети, чужие... Она точно так же любила его, как других — хотя любовь к каждому ребенку, своему или чужому, отличалась уникальным соцветием чувств и оттенков. И вот Андорин, худой, серьезный, темноволосый подросток казался ей иногда слишком уж чужим. Слишком он отошел от семьи. Нет, он охотно принимал участие во всех семейных походах и развлечениях, вечером всегда приходил на «посиделки», но... он казался уже не ребенком, а третьим взрослым членом семьи, помощником родителей. Казалось бы, хорошо, но... не слишком ли мало мы дали ему тепла, спрашивала себя Ильгет. Не слишком ли он холоден и вежлив с нами. Арнис качал головой в ответ на ее сомнения.

— Все нормально, Иль. Он просто хороший парень. Ты разве сама не чувствуешь?

И правда, Ильгет чувствовала — Анри был одним из тех, кого она вполне представляла в отряде ДС, надежным и верным... Даже прямо сейчас его можно было бы взять с собой. Хотя мысль об этом и пугала Ильгет, и она не хотела Анри такого будущего — пусть станет простым эстаргом, это гораздо лучше!

Вот как старший сын Иволги, Люк, он уже стал пилотом-навигатором первого класса, как Иост, и подолгу пропадал в таинственных экспедициях...

Вскоре у Вениса и Сириэлы родился сынок, названный Иостом. Его крестными стали Арнис и подруга Сириэлы, врач. Ильгет вздохнула:

— Ну наконец-то, хоть кто-то нарушил эту идиотскую традицию... я уже боялась, что опять.

Она всегда очень серьезно относилась к своим крестникам. Но Сириэла сама выбрала Арниса, с ним ее многое связывало, а Ильгет в этом случае уже не могла стать второй крестной.

Арнис, окрестив маленького Иоста, как-то повеселел. Как будто часть груза — потери друга — спала с плеч, как будто долг перед ним, погибшим, был выполнен.

— Ну что, Иль, как твой роман? — спросила Иволга. Она сняла бикр, оставшись в одном тельнике, и теперь сидела и растирала мышцы бедер, какие-то судороги начинались после длительной тренировки.

— Заканчиваю, — отозвалась Ильгет. Она посмотрела с любопытством на Дрона. Арнис бы в такой ситуации сразу кинулся растирать ей ноги сам, а вот Дрон сидит, как ни в чем не бывало. Такие у них отношения... независимые... впрочем, меня это совершенно не касается. А Иволгу, похоже, устраивает.

— Вот-вот, расскажи подробнее, — влез Ойланг, — ты же знаешь, что я твой великий почитатель.

— Ты лучше скажи, когда мы на «Протеусы» перейдем, — вставил Марцелл. Ильгет посмотрела на него. Она так и осталась в группе испытателей... а вот Гэсс...

— Я думаю, к осени начнется внедрение. Все же совсем новая вещь...

— А представляете, что это даст в технике, — мечтательно сказал Арнис, — молекулярная трансформация... например, бикры можно будет со временем сделать изменяющимися... отращивать бластеры или защиту при необходимости.

— Ну это пока фантастика, — возразила Ильгет.

— Можно многое будет сделать, — сказал Марцелл, — в медицине, например... во всяком там дизайне. Универсальные домашние роботы, а то сейчас у нас куча всяких — чистильщики, тележки...

— Это все со временем, — сказал Дэцин, — а началось все с боевых ландеров. И так ведь всегда, заметьте... Сначала для войны что-то изобретают, а потом уже приспосабливают это к хозяйству.

— Наверное, это потому, что война ставит жесткие требования, — заговорил Арнис, — или совершенствовать технику, или погибнуть. В мирной жизни мы ведь не погибнем, если не будем улучшать технику... мы, в общем-то, уже достигли полной безопасности и довольства, нам больше и не нужно. Ну, конечно, экспансия, колонизация новых планет — но для этого можно обойтись тем, что у нас уже имеется.

— Но между прочим, — заметила Мари, — мы отвлеклись от темы. Иль обещала что-то рассказать о своем романе!

Ильгет пожала плечами.

— Видите ли, тут трудно рассказывать... Содержание? Ну, содержание там очень фантастическое.

— Да уж, очень! — подтвердила Иволга.

— Хотелось такую гипотезу придумать, о ветвящихся реальностях. Хотя об этом уже писали. Но мне всегда интересно, как человек себя чувствует в той или иной обстановке. И вот... пишу я о реальностях, а получается — о любви. И о сверхлюдях тоже. Начала просто о развитии всяких там способностей, а получилось — о сагонах. Только они там, конечно, иначе называются. И потом, они там у меня начинают с того, что стараются приблизиться к Богу. Но вместо этого получают только способности. А любовь — нет... с любовью все сложнее. И вот они становятся сверхлюдьми, а по характеру — такие же люди, как и мы. Разные.

— Миф о сверхчеловеке, — сказал негромко Арнис, — он такой живучий... Так хочется эволюционировать. Стать другим. И даже не это — кажется, что так приблизишься к Божественной любви, а ведь на самом деле ничего другого человек так не желает, как этой Любви, как этого счастья — быть с Богом. А так логично кажется, выполнил ряд каких-то рекомендаций, и приблизился...

— И поначалу даже и кажется, что да, ты приближаешься к Богу, все так прекрасно, светло, такая любовь, — добавила Ильгет, — словом, на этом... сагоны подлый народ, конечно, но на этом играть... хуже этого просто нет. Ведь это же на самом деле лучшее, что в нас есть — стремление стать ближе к Богу.

— Погодите, — сказал Ойланг, — но как же сагоны на этом могут играть? Ну то есть, всякий там свет, сияние — это они умеют показывать, это мы знаем. Но ведь если пойти по их пути, сразу станет ясно, что никакого Бога там нет.

— В том-то и дело, что не сразу, — вздохнула Ильгет, — а когда становится ясно, человек уже зашел так далеко, что... он уже и не совсем человек.

— Да, очень хочется, — сказала Айэла, — я вот читала недавно святого Флависа из Эдоли, так он пишет — нет в человеческой душе более высокого стремления, чем стремление к единству с Богом. Но на земле это так трудно, так невероятно трудно, кажется, почти невозможно...

— И кажется, как логично пойти по пути сагона, — подхватила Ильгет, — так называемое духовное развитие... развитие в себе способности воспринимать тонкий, запредельный мир и взаимодействовать с ним. Ведь вроде бы тонкий мир — он ближе к Богу. Но это не так, не так...

— Ну да, это и догматически не так, — согласился Марцелл, — ведь Бог трансцендентен не только видимому миру, но и невидимому. Он вообще вовне.

— А приблизиться к нему можно и здесь с тем же успехом, что и в тонком мире, — тихо сказал Арнис, — только любовью. Ничего нет важного, кроме любви.

Ильгет нашла его руку и сжала сильные, крепкие пальцы.

Иволга встала и принялась натягивать бикр. Дрон все же поднялся и начал ей помогать.

— Интересно вы рассуждаете, — вдруг сказал он, — я как-то в таких категориях и не думал.

Иволга посмотрела на него и улыбнулась.

— Как это ты хорошо сказал, Арнис, — произнесла Мари, — ничего нет важного, кроме любви. Никаких способностей не нужно, никаких талантов, ни умений, только одна любовь важна...

— Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто (1 коринф. 13-1,2), — вдруг продекламировал Ойланг. Все уставились на него.

— Вот это да! — пораженно произнесла Иволга, — Ойли, ты никак креститься собрался.

Капеллиец самодовольно улыбнулся.

— Нет, лапочка... Но надо сказать, ваши мудрецы иногда изрекали кое-какие умные вещи.

— Все же я не понимаю... — сказал Венис, — а почему нельзя сохранить и даже усилить любовь в душе, занимаясь, так сказать, одновременно, развитием вот этих способностей?

— Потому что, — буркнул Ландзо и замолчал. Как это объяснить — только еще раз рассказать то, что произошло с ним самим? Но как доказать, что это единственный вариант?

— Да, изначально мои герои — неплохие люди, и как раз они способны любить, — подтвердила Ильгет, — но потом, идя по этому пути, они все равно теряют любовь, это неизбежно, ведь они думают совсем не о ней, не о своих близких, не о Христе — они все больше погружаются в себя, раскрывают себя. У них и принцип такой — познай себя, раскрой свое Я. А любовь, она всегда направлена вовне, на что-то, отличное от себя. Вы знаете, я сейчас думаю, какое это счастье, что Бог попустил появиться цивилизации сагонов лишь тогда, когда мы, люди уже стали способны от них защититься. Когда мы построили цивилизации в Космосе, корабли, оружие, когда нас стало достаточно много.

— Ну что ж, в мире все логично, — подтвердил Дэцин, — только надо понять эту логику.

— А как же кнасторы? — спросил Венис, — ведь говорят, что они...

— Кнасторы — это сказки, — ответил Арнис.

Выходили один за другим из учебного центра. Ильгет заметила, что Ойланг снова вел под руку Мари. В последнее время они часто оказывались вместе.

Ну что ж, это, наверное, и правильно. Нехорошо человеку быть одному... Ойланг так давно уже один. Не ладится у него с женщинами, да и трудно бойцу ДС найти пару где-то на стороне. Непонимание неизбежно. А Мари... Мари так разбита гибелью Гэсса. Она страшно его любила, но... вот я, наверное, после Арниса уже не смогу любить другого мужчину. Никогда, подумала Ильгет. Так же, как и Арнис говорил, что ушел бы в Орден, если бы я погибла или осталась навсегда с Питой. Но есть другие люди, те, кто не может жить в одиночку.

Арнис раскрыл перед Ильгет дверцу флаера. Ритика запрыгнула в машину первой и устроилась на заднем сиденье. Шерсть собаки отросла, теперь Ильгет оставляла ей небольшую гривку. Ритика выглядела просто великолепно, довольно высокая, пушистая, цвета кофе с молоком, с гордой высокой шеей. Совсем недавно она выиграла экстерьерную выставку, стала лучшей на Квирине, да и в рабочих испытаниях заняла почетное 7е место.

— Только давай потихоньку, — попросила Ильгет, — без фигур.

— Договорились, — Арнис плавно поднял машину, — ты знаешь, я все жду, когда Мари с Ойлангом решатся.

Летняя зеленая Коринта ложилась под флаер, а слева голубел океан. Ильгет с наслаждением вдохнула — здесь, на высоте воздух совсем другой... вкусный.

— Я тоже. А как ты думаешь, когда Ландзо себе найдет кого-нибудь? Пора бы уж...

— Ему трудно, — сказал Арнис, — он на меня во многом похож. Дело в том, что он и не ищет. Ждет. Ну что ж, когда-нибудь, конечно... Я уверен, что Господь даст ему жену. Настоящую. Так даже лучше, не надо торопиться. Ну вот, мы уже и дома.

Он стал снижаться пологой спиралью. Точно посадил машину в нарисованный круг.

— Дети уже наверняка дома, — сказала Ильгет. Ритика выпрыгнула из флаера и побежала по дорожке. Ильгет и Арнис, взявшись за руки, пошли за ней. Ильгет глубоко вздохнула полной грудью.

— Как дома-то хорошо...

Дверь раскрылась перед ними. Эльм скатился по перилам со второго этажа, бросился на руки матери.

— Ну что, малыш, как дела? Как в школе?

— Хорошо, — застенчиво сказал Эльм и прижался к Ильгет. Она так постояла с сыном, потом спустила его с рук.

— Я пойду переоденусь, зайчик, хорошо? А то видишь я какая толстая в этом бикре.

Арнис взял сына за руку.

— Ну, рассказывай, Эльм, как жизнь...

Ильгет переоделась в спальне. Бикр повесила в специальное отделение шкафа. Выбрала сиреневый мягкий костюм для дома. Тельник — еще чистый, поменяла после душа еще на полигоне, сложила в шкаф. Вот, собственно, и все. Надо идти ужин готовить. И Эльм ждет.

Ильгет вдруг захотелось взглянуть на свой роман. Так бывало часто. Она как-то не осознавала никогда, насколько для нее это важно — писать. Насколько это влияет на всю ее жизнь... А ведь она этим и жила, эта мысль — как сделать следующую сцену — всегда жила в ней подспудно, сквозь любое горе и радость. Планшетка лежала здесь же, в спальне. Вчера Ильгет занималась романом, лежа в постели, перед тем, как заснуть.

Экран замерцал, и вдруг поверх возникающего текста всплыло сообщение. Уже пришел комментарий? Ильгет посылала отрывки нескольким приятелям. Мариэлу вчера послала — наверное, прочитал? Нет, это от Магды.

«Иль, мне сейчас некогда, честно говоря, закладываем новую серию, не до того, в общем. Все замечательно! Есть несколько замечаний по тексту, они внизу. Ты спрашивала, возможно ли с точки зрения психофизиологии появление кнасторов? Я посоветовалась с нашими, посмотрела кое-какую литературу. Это, в целом, подтвердило мою точку зрения. Как мы уже и говорили, с научной стороны превращение человека в сагона непредставимо. У нас просто нет физиологических ресурсов для такого превращения. Такие вещи, как пребывание в открытом Космосе (там возникает целый ряд несовместимых с жизнью аспектов), подпространственная связь без учета расстояния, а особенно непосредственная телепатия — немыслимы для человека вообще. По современным представлениям, а они довольно точны. В то же время мы признаем принципиальную возможность развития некоторых сагонских способностей, например, телекинез, суггестия, телепортация (собственно, спонтанное подпространственное перемещение), связь на небольших расстояниях. Таким образом, если кнасторы существуют, то они владеют не всем спектром сагонских способностей, а лишь небольшой (и вероятно, не главной) его частью. Но честно говоря, я думаю, что этим уже занимаются, но скорее всего, соблюдая секретность. Ты интересуешься просто из любопытства? Нельзя ли навести справки через твое начальство, этим наверняка занимаются официально. Вряд ли такая легенда, в свете сагонской угрозы, ни разу не проверялась...»

Ильгет перекинула письмо на домашний циллос. Надо будет показать Арнису. Его наверняка заинтересует эта информация.

Глава 21. На Ярну.

Весной Андорин, которому исполнилось 14, как-то совершенно неожиданно для всех сдал школьный минимум.

Это произошло в конце марта. Анри даже и не говорил в семье, что вот скоро собирается сдавать. Просто объявил об этом перед самым экзаменом. Рано, очень рано, думала Ильгет. Ему ведь и 14 только что исполнилось!

Экзамен длился три дня. В первый Анри в течение восьми часов общался с тремя членами комиссии, сдавая им теорию. Один из экзаменаторов был астрофизиком, второй — ксенокультурологом, специальность третьего относилась к молекулярной биохимии. Такой принцип соблюдался всегда — один представитель точных наук, один — биологии, химии или планетологии и их бесчисленных ответвлений, и один гуманитарий. По очереди все три экзаменатора давали мальчику задачи, расспрашивали его обо всем, что придет в голову. Подготовиться к такому экзамену, просто заучив набор сведений, было невозможно, не существовало никаких билетов, никаких заранее известных заданий. Просто три взрослых квиринца, трое ученых решали, способен ли этот ребенок, с его кругозором, эрудицией и уровнем мышления, жить дальше среди них, учиться какой-то профессии (неизбежно сужая круг своих интересов). Конечно, были и какие-то объективные критерии, были вещи, которые ребенок должен знать обязательно, задачи, которые он обязан уметь решать. Гуманитарий-экзаменатор подбирался в соответствии с теми языками и культурами, которые школьник изучал и собирался сдавать. Нормой было знание трех языков, кроме линкоса, и соответственно, трех цивилизаций со всей их историей, культурой и искусством. Обязательна история Эдоли и Квирина, политическая, духовная, военная, история всех искусств, причем на довольно глубоком уровне.

Как ни удивлялась Ильгет, ребенок редко проваливал такой экзамен, обычно сдавал — просто потому, что учитель вряд ли выпустит неподготовленного школьника, а время для подготовки ничем не ограничено.

На второй день (вся семья переживала за Анри, и даже все дружно пришли его встречать после экзамена) мальчик сдавал инструкторам физическую подготовку. Кросс 10 км по пересеченной местности, максимум за 50 минут, плавание, с пребыванием под водой без воздуха не менее 5 минут (основы для этого закладываются в раннем детстве, и это невозможно нагнать впоследствии), рэстан (по выбору можно было сдавать любое единоборство или гимнастику). После всего этого следовал еще экзамен по искусству. Анри выбрал музыку, а именно игру на дзури, и должен был исполнить на этом инструменте несколько довольно сложных произведений.

На третий день, благополучно пройдя первые этапы, экзаменуемый сдавал вторую часть практики. В эту часть входили: вождение флаера, необходимый навык обычного жителя Квирина, оказание первой медицинской помощи и, наконец, собеседование с психологом, который должен был вынести заключение о психологической пригодности ребенка к дальнейшему обучению и работе.

Анри прошел испытания просто блестяще. Вечером вся семья собралась за праздничным столом, пригласили и бабушку, и второго крестного Анри, и тетю Крис, которая как раз оказалась в Коринте, и еще пришли Ойланг и Мари с детьми — те, кто хорошо знал Данга и Лири, и помнил еще рождение Анри, для них этот мальчик стал почти родным.

— Ну вот, — с гордостью говорила Ильгет, разглядывая пластиковый серебряный лист с распечатанным резюме психолога, — пожалуйста, 92 балла! И психологическая пригодность к абсолютно любой работе. Рекомендации — любая профессия, связанная с Космосом. Прирожденный эстарг, называется...

— Ну вообще на эти заключения сроду никто не смотрит, — заметила Мари. У нее уже двое старших прошли экзамен, — можно его на стену повесить в рамочке.

Анри спокойно ел салат. Разве что глаза поблескивали с затаенной гордостью. Теперь он — взрослый.

— Анри, ну а как у тебя с дальнейшими планами? — спросила бабушка. Ильгет напряглась. Она и сама, между прочим, ничего не знала о дальнейших планах Анри. Они об этом просто не говорили! Сами не спрашивали, и Анри никогда не заговаривал. А не спрашивали просто потому, что еще не ждали сдачи минимума — так быстро, считали, что до этого еще хотя бы год надо подождать...

Анри посмотрел на Беллу и ответил быстро, не задумываясь.

— Военная служба, планетарное крыло.

Улыбнулся и опять наклонился к своей тарелке. Ильгет дернулась, как от уДара током. Арнис сказал благодушно.

— Ну, может быть, сначала надо осмотреться, полгодика подумать, разные центры посмотреть... Ведь тебе только что исполнилось 14, ты у нас, можно сказать, вундеркинд, очень рано сдал минимум.

Анри посмотрел на отца с улыбкой и некоторым недоумением во взгляде. Пожал плечами.

— Я уже посмотрел многое. Мы же этим занимались весь прошедший год. Я выбрал. Завтра пойду в управление, договариваться о наставнике.

Ильгет встала из-за стола и пошла в кухню, пробормотав что-то о десерте. Она прислонилась к плите коквинера. Ее трясло. В общем-то, от Анри можно было ожидать чего-то подобного. И те, кто не имел отношения к ДС, даже спокойно отнеслись бы к этому — ведь войны нет. Как бы нет. Мальчику сейчас вот прямо ничего не грозит, а со временем... ну что ж, ведь рискуют все, в Космосе нет безопасных профессий.

Белла вот даже и не напрягается.

Но Ильгет видела на акциях мальчиков, ну пусть не 15, пусть 17-18 лет. Время летит очень быстро, Анри легко учится, да и военное дело, правда, ему подходит.

Нет, все как бы понятно и просто... почему должны гибнуть другие мальчики, а не мой именно сын... Только слишком уж ярко вставали перед глазами картины — декурия армейцев за спиной, и разрывы, огонь, и вот от мальчишки в камуфляжном бикре остаются одни лишь клочки мяса, летящие в стороны. Ильгет затошнило.

Чья-то рука легла на плечо сзади. Арнис. Ильгет сказала, не оборачиваясь.

— Я сейчас... ничего.

И ведь ничего нельзя изменить! Нельзя приказать Анри... нет никакой родительской власти. И уговаривать... как уговаривать — внушать страх перед жизнью? Он может остаться навсегда. Лучше быть мертвым, чем трусом.

— Иль, успокойся, — тихо сказал Арнис, — ты из-за Анри?

— Да.

— Все равно ему еще долго учиться. Ну сейчас он начнет или через полгода — какая разница. Это ско начинают летать сразу после начала обучения, уже через 4 месяца в первый патруль. А военные... их только на учениях гоняют. Акции все же не часто, и кто его на реальное дело возьмет без экзамена? Вспомни, у нас же всегда были только ребята уже со званиями, учеников на войну не берут.

— Да... ты прав, — Ильгет повернулась к нему.

— Это еще года три. Ну два с половиной, учитывая то, что он у нас вундеркинд.

А выбора у него все равно нет, Иль. Он будет военным. Еще и в ДС вступит, вот увидишь. Мы для него — военные. Родители погибли... это неизбежно. У него все детство прошло под взглядами Данга и Лири... со стены. Понимаешь?

— Но Лайна, мне кажется...

— Лайна — нет. А он мальчик.

— Да, ты прав, конечно... просто я в первый момент испугалась что-то, — Ильгет улыбнулась, вытерла слезы, — пойдем в зал.

Через несколько дней Ильгет и Арниса вызвал к себе Дэцин. Для серьезного разговора.

Встретиться договорились в «Синей вороне». Это несколько удивило бойцов, логичнее было бы говорить в надежно защищенных помещениях СКОНа или Военной службы, а если требовалась полная секретность — просто в лесу. Но, как говаривал Гэсс, «намек начальства — приказ для подчиненного». Да и кому не приятно посидеть в «Синей вороне»...

Арнис с Ильгет пришли первыми. Заняли столик в углу. Заказали по бокалу вина с артиксийской морской закуской. Сидели молча, слушая музыку. В «Вороне» акустика уникальная. Столики отделены друг от друга не только ажурными перегородками с вьющейся по ним листвой, но и невидимым изолирующим полем, так что если за одним столом шумно празднует какое-то событие пьяная компания ско, за соседним свободно может ворковать в полной тишине влюбленная пара. При этом от эстрады ко всем столикам проведен акустический канал, так что музыканта слышно везде. А вот он чувствует себя абсолютно одиноким, словно играет для себя — он не слышит происходящего в зале и почти никого не видит.

Со столика, где сидели Кейнсы, не было видно эстрады, при желании можно вызвать голографическое изображение, но — к чему? Играл синтар, пел на чужом, незнакомом языке приятный женский голос.

Дэцин появился точно в назначенное время. Присел за столик, внимательно посмотрел на своих бойцов.

— Айре.

— Айре, Дэцин, — хором ответили они. Командир взял меню, просмотрел, ткнул пальцем в какую-то строчку. Потом положил лист и снова уставился на Арниса.

— Ну что, — сказал он, — начнем. Сразу быка за рога, или как?

— Да ладно уж, Дэцин, не тяните, — ответила Ильгет.

— Ну хорошо. Так вот, ребята. Речь пойдет о Ярне. Ярна, как вы знаете, стоит сейчас во втором списке. То есть она постепенно созревает для повторного вмешательства. Идеально было бы, конечно, избежать этого. То есть заранее найти и обезвредить сагона, который там постепенно продвигается к власти. Этим занимаются наши агенты. Ну то есть — отслеживание информационных потоков, и все такое. Так вот. В Лонгине наш резидент сидит уже пять лет. И пора бы его сменить. Поскольку только в нашем отряде есть коренная жительница Ярны, — Дэцин взглянул на Ильгет... — словом, вы поняли.

Подъехала бесшумно тележка-робот. Дэцин переставил на стол поднос с заказанным блюдом... стакан чая и пачка соленых чипсов. Ильгет слегка вытАйрещила глаза, но ничего не сказала.

— То есть нужен резидент, — уточняюще сказал Арнис.

— То есть у нас есть два варианта. Первый — Ильгет работает на Ярне одна. Это два-три года работы, возможно, и больше. Второй — вы работаете вместе. Что касается детей, то их можно взять с собой.

Дэцин хрустнул чипсами и тут же запил их чаем.

— Работа не слишком опасная, — продолжил он, — вы понимаете, что даже в случае разоблачения ничего страшного не произойдет, власти Ярны относятся к нам с пониманием, более того, вы будете с ними сотрудничать. Единственная опасность — встретиться с сагоном.

Ильгет и Арнис переглянулись. Никто из них не проронил слова.

— Вы сами понимаете, — добавил Дэцин, — что это важно. Тем более, есть большая вероятность, что сагон один, и что он именно где-то в Лонгине базируется.

Арнис, помолчав немного, ответил.

— Мы все понимаем, Дэцин. Деваться нам некуда, работать будем. Вот только, знаешь, неожиданно это как-то... я про детей.

— Ну что дети? Ваш старший уже самостоятельный человек, я слышал, пошел по военной части. Остальные... есть вариант — вы оставите их у бабушки, или, скажем, с Иволгой поговорим. Будете навещать. Хотя для резидента это... но я поговорю с начальством.

— Нет, — резко сказала Ильгет, — если уж лететь, то всем вместе. Я не оставлю их так надолго. Они же вырастут за это время... Но, — она коснулась ладонями висков, — Господи, Дэцин, в какое положение вы нас ставите. Ведь мы должны лишить детей нормальной школы, образования...

— Они нагонят, — медленно сказал Арнис, — ты вообще не училась в нашей школе, но теперь почти не отличаешься от нас.

— Дети не солдаты, Арнис. Они не обязаны идти на войну.

— Но иногда война сама приходит к детям, — ответил Арнис. Ильгет задохнулась. Да, это правда. Она помнила детей на Визаре, на Инастре, на Анзоре. У нас нет другого выхода — только выполнять приказ ДС, хотя бы и ценой счастья детей... вырвать их из привычной обстановки... от друзей, родной катервы, любимых учителей... да в конце концов просто развлечений и удовольствий квиринской жизни. Рисковать ими — ведь дети могут стать заложниками... речь идет о сагоне, об эмменДарах, риск нельзя недооценивать.

— Боже мой, — прошептала она, — ну ладно, Анри, он у нас орел... Дара, она к нам привязана больше, чем ко всему. А остальные-то... ну как лишить Эльма его комнаты, его игрушек?

— В материальном отношении на Ярне можно будет все организовать, — утешающе заметил Дэцин, — ведь там внедряются наши технологии... хотя и медленно.

— Может, и правда, не всех детей взять, — сказал Арнис, — Лайна и Арли, возможно, захотят остаться. Надо спросить их самих.

Повисло молчание. Негромкий голос невидимого певца резал тишину.

Крылья сломались, когда еще воздух был пуст.

Кто мог сказать ему, что за плечами лишь груз?

Кто мог что-то сказать ему?

Мы знали, что он впереди.

И я шепнул ему вслед:

Лети, мой ангел, лети!

... И все же выхода-то нет никакого. В ДС — либо ты выполняешь приказ, либо просто уходишь. Дэцин, правда, не сказал так — возможно, решение и добровольное. Может, им будет разрешено просто остаться в отряде. Как всегда. Ждать следующей акции... возможно, она будет на Ярне.

Возможно, резануло вдруг Ильгет, в следующей акции будет участвовать Анри.

А какая разница... не он, так другие.

— Ладно, Дэцин, — Арнис поднял бокал, посмотрел сквозь него на свет, — Давай хоть выпьем, что ли. За успех нашей работы на Ярне...

Предыдущий резидент поработал серьезно — путем анализа информационных потоков (то есть анализа СМИ, планетарной сети, тенденций искусства и массовой культуры, настроений людей) были уже выявлены несколько центров возможного пребывания сагона в Лонгине. Так же, как и намеченный сагоном путь к власти — теперь это было для него очень нелегко, а власть, хотя бы теневая, была ему необходима. В одном из этих центров и находилась база резидента, и теперь он, точнее, она готовила базу для семьи Кейнс. То есть подыскивала им квартиру, работу, составляла легенду. И центр этот находился в почти родном городе Ильгет — в Заре.

Бывают ли в мире случайности?

На подготовку резиденту требовалось еще несколько месяцев. Пока Кейнсы могли готовиться — но что готовиться к работе в мире, который был для Ильгет родным, для Арниса — знакомым лучше, чем любой другой.

Вскоре Арнис собрал семейный совет. Несколько дней они готовились, размышляли, каким образом подадут это детям. Прогнозировали реакцию. Анри, скорее всего, останется на Квирине. Он уже нашел себе наставника и вовсю занимался учебой. У него свой путь... Возможно, захотят остаться Лайна и Арли — им хорошо в катерве, много друзей, много увлечений.

Арнис в этот вечер сам читал Евангелие.

Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною,

ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее;

(Мф 16, 24-25)

Он закрыл книгу. Глянул на детей. Дара слушала, как обычно, очень внимательно и явно размышляла над чем-то напряженно. Эльм болтал ножкой и смотрел куда-то вдаль. Анри сидел прямо с непроницаемым лицом — не то весь во внимании, не то вид такой делает. Лайна и Арли прижались с обеих сторон к Ильгет, золотинка и чернушка — им важно не столько Евангелие, сколько возможность посидеть в уютном семейном кругу, прижаться к маме.

— Ну вот, ребята, — сказал Арнис, — у нас есть для вас кое-какие новости. Не слишком хорошие.

Дети дружно глянули на него.

— Мы с мамой должны лететь на Ярну работать. Надолго. Года на два, три.

— У-у...

— Нам разрешили взять вас с собой. Если вы хотите...

— Ура!

— Конечно хотим!

— Погодите, — Арнис чуть повысил голос, чтобы остановить гвалт, — не отвечайте так сразу. Подумайте хорошо. Мы не можем отказаться от этой работы. Это очень важная работа, для всего Квирина. Но кто-то из вас вполне может остаться здесь, так даже будет лучше. Можно жить у бабушки или у Иволги.

— У Иволги, — задумчиво протянула Лайна. Она любила бывать там.

— Да, вот именно. Ходить в школу, как обычно. В свою катерву. А если вы полетите с нами, там будет тяжело. Мы с мамой там будем работать, а вы ходить в школу. Но на Ярне совсем другие школы. Там нет никаких общих игр. Там будет скучно. И вам нельзя будет никому говорить, что мы на самом деле с Квирина. Нам все время нужно будет притворяться и врать. Там совсем другая жизнь. Нет никакой Бетрисанды, и моря нет, и развлечений никаких. Лошадей там тоже нет.

— А Ритику можно с собой взять? — тихо спросила Арли.

— Да, Ритику мы возьмем с собой. Но там будет скучно, еда там не такая вкусная, летать не на чем , будем ездить на машине. Вообще все по-другому. И наверное, нам нельзя будет улететь с Ярны, пока мы не закончим работу, а это долго, года два или три.

— Я хочу с вами, — решительно сказала Дара и уцепилась за папин локоть.

Арнис хотел еще упомянуть об опасности, но благоразумно промолчал. Этим орлам только намекни на какую-нибудь опасность, романтика в крови взыграет сразу...

— Мы полетим, — заявила Арли. Ильгет глянула на нее.

— Говори за себя.

— Я тоже полечу, — сказала Лайна, — раз Арли, то и я.

— А ты, Эльм? Может, с бабушкой останешься?

— Я хочу с вами, — жалобно сказал мальчик.

— Анри? — отец взглянул на старшего. Темные глаза блеснули в ответ.

— Арнис, вы будете работать?

— Да.

— Я с вами.

— Но, Анри, подумай. Ты ведь хотел сейчас учиться.

— Я успею. Я ведь рано сдал минимум, — Анри улыбнулся, — я с вами хочу.

Арнис тяжело вздохнул. Ясно, парень что-то себе навоображал... Но с другой стороны, оставлять четырнадцатилетнего совсем одного, ведь с бабушкой он жить не будет — как-то тоже... не очень хорошо. Пусть уж с нами.

— Ладно, договорились, — сказал он, — тогда с завтрашнего дня начинаем готовиться.

Все дети знали лонгинский язык, давно уже. От Ильгет. Теперь дома начали разговаривать только по-лонгински. Пели песенки из детства Ильгет, читали книжки. Дети воспринимали все это, как очередную игру, словно в школе погружались в ярнийскую культуру.

Но кроме языка и культуры, необходимо было и другое. Со всеми детьми, включая шестилетнего Эльма, проводили дважды в неделю психологический тренинг.

Запомнить свою новую фамилию — имена можно было оставить прежними, все эти имена на Ярне хоть и редкие, но допустимые. Запомнить легенду. По легенде семья приехала в Зару из Томы, в связи с работой отца. В Томе дети обучались в школе по квиринской методике (иначе невозможно было объяснить их явное преимущество в развитии перед остальными детьми). Все необходимое, умение пользоваться обычной на Ярне бытовой техникой, знание местных реалий — нужно было прочно запомнить. К счастью, теперь и Эльму разрешалось использовать мнемоизлучатель.

Ильгет все это смущало. Как можно рассчитывать на то, что дети сохранят тайну? Мало ли кто и как будет у них спрашивать... они могут случайно проболтаться приятелям, да мало ли что. Слава Богу, что их не учили хотя бы психоблокировке!

Ничего страшного, объяснял Дэцин. Степень секретности не слишком высокая. Правительство обо всем осведомлено. А сагон и так все поймет при личном контакте. Секретность нужна лишь для удобства выхода на сагона — к ярнийцам отнесутся проще, чем к квиринцам. Если поползут какие-то слухи о происхождении семьи — это не так уж важно. Лучше, чтобы таких слухов не было, но если они возникнут, это тоже не смертельно.

Арнис почему-то был уверен, что дети будут вполне надежно хранить тайну. Тем более, что с ними в самом деле серьезно работали психологи.

Иногда Ильгет думала, что это все же ненормально — брать с собой на акцию детей. Даже на такую, безопасную. Хотя с другой стороны, на Квирине и вообще относятся к детям... ну не совсем как к детям. Многие эстарги — биологи, например, планетологи, спасатели — берут с собой подросших детей в патрули или в экспедиции. Это принято. И на Ярне, пожалуй, даже безопаснее в каком-то смысле. Единственное, что грозит — это встреча с сагоном, но она может случиться с любым ребенком, в любом уголке космоса, кроме, правда, самого Квирина.

В теплый сентябрьский день почти все собрались в гостиной. Дом Кейнсов постепенно превращался в излюбленное место встреч — как-то повелось с того печального Нового Года, что все привыкли собираться здесь. Ильгет сидела рядом с Иволгой и Венисом, нахохлившись над рыжеватым гладким телом гитары. Светло-коричневая Ритика растянулась у ног хозяйки. Марцелл и Ландзо тихо разговаривали у стола. Остальные — кто где, разбрелись по комнате. Арнис болтал ногой, сидя на подоконнике, и смотрел на сосновые стволы, за которыми полоскался закат, солнце вновь опускалось в море.

Запели негромко Иволгину, терранскую песню.

Эх, дороги... пыль да туман.

Холода, тревоги, да степной бурьян.

Знать не можешь доли своей,

Может, крылья сложишь посреди степей.

Арнис не участвовал в хоре. Он знал, что когда дойдут до второго куплета, до «твой дружок в бурьяне неживой лежит», половина вообще перестанет петь, а остальные будут тянуть дрожащими тихими голосами. Позорище. Лучше бы и не начинали.

А дорога дальше мчится,

Кружится, кружится.

А кругом земля дымится,

Чужая земля...

Когда допели, Иволга протянула руку за гитарой.

— Давайте спою. Новый перевод сделала.

Все повернулись к ней. Иволгины переводы — это всегда интересно. Не случайно же, пол-Коринты уже ее песни знает.

Зазвенели мрачные, тяжелые аккорды.

— Это на синтаре лучше бы вообще-то, — пояснила Иволга, — но мне вставать лень.

И она запела низким, густым голосом.

Расскажи мне, дружок,отчего вокруг засада.(9)

Отчего столько лет нашей жизни нет как нет.

От ромашек цветов пахнет ладаном из ада.

И апостол Андрей носит люгер-пистолет.

Оттого, что пока снизу ходит мирный житель.

В голове все вверх дном, а на сердце маета,

Наверху в облаках реет черный истребитель,

Весь в парче и в жемчугах с головы и до хвоста.

Арнис внимательно посмотрел на мужа Иволги. Дрон сидел вполоборота... и не сводил с Иволги глаз. Он не пел. Он и вообще никогда не пел, не умел, возможно. Только вот этот взгляд... Что для него значит Иволга? Почему они вместе? Почему сейчас он все же решился снова идти на войну?

Пожалуй, самый странный из всех. Никак не хочет открыться, не хочет быть вместе с другими... Но воюет неплохо. Как Иволга живет с ним — но ведь она его любит, это же ясно.

Кто в нем летчик-пилот, кто в нем давит на педали?

Кто вертит ему руль, кто дымит его трубой?

На пилотах чадра, мы узнаем их едва ли.

Но если честно сказать, те пилоты мы с тобой.

А на небе гроза, чистый фосфор с ангидридом.

Все хотел по любви, да в прицеле мир дотла.

Рвануть холст на груди, положить конец обидам...

Да в глазах чернота, в сердце тень его крыла.

Изыди, гордый дух! Поперхнись холодной дулей.

Все равно нам не жить, с каждым годом ты смелей.

Изловчусь под конец и стрельну последней пулей.

Выбью падаль с небес. Может, станет посветлей.

Молчали долго. Дэцин повернулся к Арнису.

— Ну вот, ребята, вам это... Это ты, Иволга, хорошо спела. И вы там тоже, на Ярне... выбейте эту падаль.

— Да уж, — проворчал Арнис, — гордый дух...

— Не в первый раз, — сказала Иволга, — всю жизнь этим и занимаемся.

— С Божьей помощью, — вставил Ландзо.

— А ты когда петь научишься, юный цхарнит? — спросила его Айэла. Анзориец смущенно пожал плечами.

— Да какой из меня певец... Ты вот лучше спой... ну, ты знаешь, что.

Айэла кивнула, взяла гитару. Недавно она выучила песню на стихи, которые написал друг Ландзо, мальчишка-анзориец... давно уже погибший. Ландзо нашел здесь переводчика, и потом из этих стихов как-то сама собой возникла песня, и вот была известна уже практически всей Коринте. Грудной волшебный чистый голос Айэлы мгновенно наполнил собою весь дом, заставил петь, отзываясь, все стены и окна, и кристаллы, и ксиоровые колонны... И тихо подхватили остальные — все уже знали эту песню.

Я строю воздушные замки,

Хрустальные города,

Живет в глубине моей памяти

Лазоревая звезда.

Над берегом океана,

Где ласковая волна,

Звезда моя всходит рано

И ярче других она.

А в свете ее печальном,

Средь зелени пышных садов,

Раскинулся город хрустальный,

Укрытый от бурь и ветров.

Ни горечи, ни обиды

Не знают в городе том,

Там каждое сердце открыто,

Распахнут приветливо дом.

Там люди улыбкой встречают

Навстречу блеснувший взгляд,

Там псы поводков не знают

И никогда не рычат.

Сквозь бездну пространства и времени

Звезда освещает путь,

А здесь ее свет — как бремя,

Как тяжесть сжимает грудь.

Несчастье мое — я строю

Воздушные города

И вечный мой крест надо мною -

Лазоревая звезда.

«Вон она, звезда», — подумал Арнис, вглядываясь в закат. Меж сосновых стволов, над постепенно гаснущим заревом, в темнеющей синеве уже вспыхнула звездочка Люцины, второй планеты Квиридана. Она всегда загорается первой.

— Как хорошо с вами, — тихо сказала Ильгет, — просто не передать, как хорошо.

Мари подсела к ней.

— Как же мы будем без вас? — произнесла она растерянно. И тишина повисла после этих слов, они были сказаны, а думали об этом все и давно. Ильгет улыбнулась неуверенно.

— Мы вернемся, — сказала она.

— Смотри, чтобы обязательно, — громко произнес Ойланг, — ты обещала! Чтобы обязательно вернулись.

— Ага. Я так сагону и скажу, если что, — улыбнулась Ильгет. Потом посмотрела на Мари, — ну что вы, ребята... Это же безопасная акция. Не подпольная, все там нормально будет. Мы ведь даже детей берем.

— Да, а нам-то без вас каково будет, — возразила Иволга, — ну ладно, что же сделаешь... такая жизнь.

— Такая жизнь, — эхом отозвался Ландзо. Арнис спрыгнул с подоконника. Подошел к Ильгет, невежливо оттеснил Вениса, сел рядом. Положил руку на плечо Ильгет, та повернулась немедленно, ответила ласковым взглядом.

— Слушайте, а жрать никто не хочет? — спросил Венис, — я, например, хочу! Да, сиди, Иль, мы сами притащим. Ничего, что я тут у вас распоряжаюсь?

— Да ничего, — улыбнулся Арнис, — запасы вообще подъедать надо.

— Тебя что, Сири кормит плохо? — спросил Ойланг. Венис защелкал возникшим в воздухе цветным пультом управления — домашний циллос не реагировал на его голос.

— Сири уже третьи сутки из больницы не вылазит, — пожаловался он, — там привезли какого-то физика с Изеле, у него позвоночник сломан, и все остальное тоже. И это, она говорит, недели на две точно затянется.

— Ну ничего, зато потом ведь отпуск будет, — успокаивающе заметил Ландзо, — а где... малыш?

Он, как и другие, избегал называть мальчика по имени — это хорошо, что назвали Иостом, но еще как-то слишком больно...

— Ну где... у нас ведь целая декурия бабушек. Все наготове. Сегодня у моей мамы.

Дверь отползла в сторону. На пороге стоял Андорин, в камуфляжном бикре, но однослойном, без брони. Просто военная форма. Мальчик выглядел в ней странно взрослым, несмотря на тощее полудетское лицо и слишком явно блестящие гордостью темные глаза.

— Вылитый Данг, — пробормотала Иволга. И правда, Анри был похож на отца, только очень молоденького. Он окинул взглядом сборище, вскинул руку, приветствуя всех.

— Айре, — произнес он небрежно. Ему нестройно ответили, Иволга помахала рукой.

— Иди сюда, дитя... присаживайся.

Анри вряд ли обиделся на «дитя».

— Ты кушать хочешь? — озабоченно спросила Ильгет, — Венис... дай ему пульт, пусть он себе закажет что-нибудь. Ну как ты сегодня?

— Да нормально, — Анри пожал плечами, — я думаю, до отлета еще сдам класс 4в.

— Вундеркинд, — с восторгом произнес Ойланг.

— Да, в пятнадцать-то лет... Это почти невероятно.

— Убил сегодня мишени?

— Мы сегодня отрабатывали космический пилотаж и проход лабильным каналом, — небрежно ответил Анри. У Ильгет екнуло сердце. Да уж... пожалуй, на Ярне мальчику будет безопаснее.

— Сегодня у Ракушки танцевальное шоу, — сообщил Анри, — там столько народу! Будет до ночи продолжаться...

— Ах да, там же конкурс сегодня, а потом шоу... Эх, а я хотела посмотреть! — воскликнула Айэла.

— И потанцевать, да? — вставил Ойланг, — не скрывай, не скрывай своих истинных намерений.

— А что, если мы все пойдем туда? — предложил вдруг Марцелл. Айэла захлопала в ладоши.

— Ты тоже пойдешь, Анри? — спросила Ильгет. Мальчик кивнул.

— Ну давайте тогда скорее ужинать! — воскликнула Мари, — и потом все вместе пойдем к Ракушке!

Учебный год еще только начался в Лонгине, а уже накапливается усталость. Мадари, руководительница 5го класса и учитель биологии, смотрела в окно. Привычка неистребима еще с собственных школьных лет. Наблюдать, как ветви цАйрепают стекло, как высоко в небе проплывает сверкающая точка, видимо, флаера. Мадари заставила себя смотреть на класс, на склоненные головы учащихся, прилежно строчащих проверочную работу. Ну да... Стан, как обычно, списывает у соседки. Хоть ты что с ним делай... Мадари ощутила позыв остановить безобразие... ну да, и он опять получит два-три балла, и надо вызывать родителей и говорить, что так не пойдет, что Стан опять засядет на второй год... а мама у него нервная. Лучше не связываться. Пока списывает, он все равно хоть что-нибудь запомнит, утешила себя Мадари.

Головы, склоненные над партами. В основном светлые, рыжеватые, пшеничные. Ярко-рыжим пятном — Эника Рандо, классное чучело. Вот ведь странно, и Стан рыжий, но никто и никогда его не обзывал. Авторитет. А Рандо... если честно, то она и у Мадари вызывала раздражение. Бывают такие дети — и жалко их, с одной стороны, а с другой, ну надо же уродиться настолько нескладной, вечно все забывающей, она до сих пор, кажется, шнурки не умеет завязывать. И не то, что дура, нет, свои 6-7 баллов она имеет по всем предметам. Но... вот поговоришь с ней, и ум за разум заходит. Неудивительно, что ее травят в классе. Нехорошо это, конечно, но как с этим бороться? Ведь не уследишь.

А за ней, на четвертой парте... Мадари снова ощутила укол раздражения. Вот ведь как ни крути, как ни старайся, все равно будут любимые ученики, а будут те, кто напрягает. Не учебой, не поведением — просто как люди. Неприятно почему-то. Вообще даже неприятно, что эти девочки сидят в классе. А ведь учатся они не то, что хорошо — блестяще. Может, этим и раздражают? Вот ведь в третьем ряду Элмира, светленькая, красивая девочка, отличница, все знает, что ни спроси, занимается углубленно по всем предметам, и спортсменка... Но она ведь не раздражает! И никого не раздражает, все ее любят. Или Синти Рон, ее подруга Скалли. Хорошие девчонки. Приятно посмотреть даже.

Чем раздражают эти новенькие? Заносчивостью. То есть непонятно, в чем она, собственно, проявляется. Слишком много знают... казалось бы, этому радоваться надо, ведь улучшают показатели класса. Но...

Мадари и сама-то еле разбиралась во всей этой новой биологии. Прошла переобучение несколько лет назад. Теперь все новое... А эти девочки учились сразу в квиринской школе, с тамошними преподавателями, ну и уровень знаний у них, конечно, другой. Мадари снова ощутила приступ раздражения. Вообще вся эта семья... о них много говорили в учительской. Из новых. Тех, что заводят кучу детей и обучают их по суперпередовым методикам... мы так не умеем, мы можем детей только любить. Мадари в глубине души понимала, что несправедлива к семье Лейсов, своих-то детей у них всего трое. Трое сейчас не редкость. А еще двое — вот эта черноголовая девочка и старший брат в 8м классе — племянники, оставшиеся сиротами. Но вот передовых методик — сколько угодно. И спеси, с этим связанной — тоже.

Светловолосая девочка поменьше, она почти на год младше двоюродной сестры, но определили их в один класс, так директриса решила. И надо же, хоть двоюродные сестры, но хоть чем-то они должны быть похожи. А они совершенно разные... Арли Лейс с лисьей мордочкой, волосы светлые и отдают в рыжину, глаза хоть и темные ,но не такие, как у сестры — небольшие, блестящие, хитрые. А Лайна большеглазая, смуглая, темноволосая, мягкие, крупные черты лица. Ну вот, уже закончили, конечно, что им какие-то три вопроса. Сидят, обмениваются улыбочками. Черненькая Лейс что-то пишет, ясно, записочки... Пойти отобрать? Но ведь они явно сделали работу, еще на конфликт опять нарвешься... Мадари хватило прошлого раза, когда она попыталась отобрать вот так же рисунки, нечего на уроках рисовать, а эта, черненькая, Лайна Лейс, вдруг заявила:

— Но ведь мы закончили работу и никому не мешаем.

И уставилась на учительницу большими черными глазами, полными недоумения. Это было слишком дерзко, но ведь и возразить нечего.

— Так с учителем не говорят, — сухо сказала Мадари и отошла. Да... не наше воспитание.

— Те, кто написал, могут сдавать работу, — сказала Мадари. Лайна сгребла свой листок и листок сестры, понесла сдавать. Мадари бегло просмотрела работу. Пишут они вот только медленно. Не привыкли писать-то, в прежней школе, конечно, сплошные циллосы... Это до нас еще цивилизация не дошла, все по старинке. А может, оно и лучше так-то.

Ну конечно. Пишут они медленно, но видимо, уже натренировались. По крайней мере, у обоих было исписано довольно мелко по два листа. Сочинения целые. А вопросы-то элементарные, по прокариотам. Строение клеточной стенки бактерии... батюшки. Да, и про способы транспорта упомянули, и даже уравнение какое-то привели, Мадари сама его не помнит совершенно. И про обмен генетическим материалом... Профессора, с раздражением подумала Мадари. Ей вдруг расхотелось читать эти работы. Она ввела в свой циллос по десятке каждой из девочек. Ясно, что десятка, но просто неприятно почему-то.

Девочки переодевались в синие шортики и белые футболки, одна за другой выходили в спортивный зал. Стояли у стеночки группками, разговаривали. Мальчишки уже носились вовсю, лезли на снаряды, гоняли мяч в центре. Арли и Лайна, как обычно, стояли отдельно от других. Молча, спокойно наблюдали за происходящим. Вошел физрук.

— Строимся!

Лайна стояла почти в самом начале строя. Ведь на самом деле ей уже 12... по здешним документам ей и Арли по 11, а фактически Лайна старше других на год, Арли младше. Но это неважно, зато они могут быть вместе.

Физрук отметил в журнале недостающих, скомандовал.

— Напра-ву!

Дети повернулись, замаршировали по залу. На ходу начали разминку. Физрук командовал, объявляя то или иное упражнение. Кому-то все это давалось легко, кто-то отставал... как обычно. Наконец учитель снова построил пятый класс и сказал.

— Сегодня нам надо сдать норматив. Метание мяча. Если быстро справимся, можно будет поиграть в пИлу.

— Ура-а! — нестройно ответили дети. Метание началось. Дурацкий норматив. Стандартный мячик весом в полкилограмма. Сначала кидали мальчишки. Потом планку передвинули, девочки кидают не так далеко, у них и норматив пониже. Как всегда, отлично бросила Синти... Это, уже, пожалуй, норматив разрядника. И Элмира не подвела. Толстая Дьори, опять же, привычно не добросила даже до 15 метров, обязательных на 4 проходных балла. Эника Рандо (на что она похожа... футболка как всегда замызганная и наполовину выбилась из трусиков, висит) тоже не смогла докинуть на 4 балла. Придется за полугодие ей, как обычно, оценку натягивать. На старт вышла эта новенькая, с золотистыми волосами, как ее... Лейс. Физрук напрягся. Мяч свистнул в воздухе, как снаряд. Упал далеко за рейкой. Дело привычное. Ну да, современное супервоспитание. Физрук взял запасную рейку, отмерил расстояние.

— 27 метров, — сказал он. Достижения Лейсов, что этих девочек, что их братца в восьмом и сестры в третьем, уже перестали быть чем-то особенным. На старт вышла вторая Лейс, черненькая. Отвела руку с мячом назад. Как-то очень резко метнула, и через долю секунды мяч ударился в противоположную стену, отлетел назад. Физрук задумчиво посмотрел в сторону мяча. Потом на девочку.

— Да... — сказал он, — ну, я тебе напишу 30 метров, это длина зала... Да, вы дома договорились насчет участия в межшкольных соревнованиях?

— Договорились, — хором сказали сестры Лейс.

— Не подведете, надеюсь? Ну ладно, следующий...

«Отстрелялись» довольно быстро. Стали натягивать сетку через зал, чтобы играть в пИлу. Тем временем к Энике подошла Синти, дернула ее за торчащий кончик футболки. Показала язык. Эника взглянула своими большими вечно обиженными зеленоватыми глазами, в них уже поблескивали и дрожали слезы.

— Дура, дура! — сообщила ей Синти, — ноги как спички.

Эника начала хлюпать носом.

— Давай, давай, пореви, истеричка! Фу, — Синти возмущенно ткнула в ее живот, — это что, девочка? Хоть бы футболку постирала!

Самой Синти всегда стирала мама, но это в данном случае было неважно. Ее-то футболка сияла белизной. Синти скорчила гримасу и отбежала на безопасное расстояние. Эника разревелась, но тихо, никто не заметил. Сетка была уже установлена.

Пила хороша тем, что неважно количество играющих. Главное — разделить всех на две команды. Как обычно, Арли забрали в одну команду, Лайну — в другую. Эти Лейс могли бы и вдвоем против всего класса играть. Едва мяч попадал в руки к той или другой из сестер, он волшебным образом приобретал невероятную скорость и летел как раз в тот угол площадки противника, где никто и никакими усилиями не мог его поймать. Разве что вторая из сестер. Но они старались кидать мяч подальше друг от друга, иначе это была бы просто дуэль, а остальные даже не успевали бы вмешаться. Другие играли — кто как. Мальчишки почти все — очень хорошо. Синти и Элмира не уступали мальчикам. А вот Эника Рандо, по своему обыкновению... ей и мяч-то лишь один раз за всю игру попал в руки... случайно. Она стояла у самой сетки, и мяч свалился сверху, просто упал, медленно, невозможно было его не поймать. Но ведь эта Рандо и тут умудрилась прошляпить... Руки у нее дырявые просто. Мяч упал на покрытие, команда потеряла очко. Синти бросила на Энику уничтожающий взгляд... ничего, потом разберемся. Сейчас некогда.

Вспотевшие, возбужденные вернулись в раздевалку. Душа в школе не было. Но Арли с Лайной практически и не вспотели — с чего бы. Медленно переодевались в обычную школьную одежду, темно-синие юбки с блузками и жилетами. Остальные девочки были еще возбуждены игрой. Летали по воздуху белые футболки, мелькали голые руки и плечи, туфельки отпинывались в сторону. Кто-то придумал прекрасную забаву — пинать по раздевалке старенькую туфлю Эники Рандо. Девочка полуодетая, в расстегнутом платье, металась в отчаянии и наконец поймала свою туфлю. Тут про нее вспомнила Синти.

Ну да, хотели же разобраться с этой дурой... Из-за нее балл потеряли. Команда из-за нее, кстати, и продула. Синти подошла к Энике. Та отступила, прижимаясь к стене.

— Ну что, идиотка? Я с тобой обещала разобраться, и я разберусь.

Рядом с Синти оказалась Элмира, хоть она играла в другой команде, и ей было, в общем, все равно... За их спинами замаячили и другие. Кое-кто сочувствовал Энике, но молча, большинству же было интересно, что сейчас произойдет.

Синти, размахнувшись, ударила Энику по щеке. Та зарыдала.

— Это тебе за то, что ты, безрукая, мяч упустила! Дура!

Она схватила Энику за нос и резко потянула вниз.

В следующий момент пальцы Синти неожиданно ослабли, и только потом она почувствовала резкую боль в локте, кто-то ударил ее в болевую точку. Синти схватилась за локоть, развернулась в ярости и замерла, увидев спокойное лицо Лайны.

— Еще добавить? — спросила новенькая. Синти умела драться. Она посещала секцию самообороны. Глаза ее горели ненавистью. Она молча кинулась на соперницу... Лайна не стала сбивать ее с ног. Ушла от захвата, взяла Синти за локоть и за шею, прижала к себе и подержала так, не давая вырваться. Только ощутив, что злость в Синти слегка утихла, Лайна отпустила девчонку.

Арли в это время пробилась к Энике и носовым платком вытирала ей слезы.

— Успокойся, — советовала она, — и не обращай внимания. На таких даже вообще не надо внимания обращать.

Лайна внимательно оглядела девочек.

— Если еще кто-нибудь тронет Энику... Или скажет ей хоть слово... Вы поняли.

Из раздевалки они вышли втроем, Лайна, Арли и Эника.

— А что, пойдем к нам? — предложила Арли, — ты же сама говоришь, родители придут только вечером.

Эника робко пожала плечами.

— А ваши родители...

— А что наши... наши рады будут. Да нашим какая разница, нас пятеро или шестеро.

Эника согласилась. Арли и Лайна переглянулись. Обе они были очень рады происшедшему. Уже две недели в этой дурацкой школе, и самое, пожалуй, неприятное — это отношения с Эникой. Ведь ее все мучают, буквально все... Но мучают как-то исподтишка, дразнят, тетрадки портят, мелкие пакости устраивают. Как-то даже и возмущаться по этому поводу странно. И вот сегодня, по крайней мере, все разрешилось. Раз Энику ударили, можно ударить в ответ, и раз и навсегда взять девчонку под свою защиту. Господи, какие же они еще дети, эти лонгинцы...

Анри уже ждал во дворе. У него сегодня, как и у пятиклашек, было шесть уроков. Дара и Эльм ушли раньше.

— Привет, Анри! А это Эника, она сегодня к нам в гости, — сообщила Лайна. Старший брат кивнул. Протянул Энике руку. Девочка робко, с разгорающимся внутренним восторгом, пожала ее. Надо же! Жаль, что сейчас ее не видят эти дуры, Синти с Элмирой... А может, видят? Такой высокий, красивый восьмиклассник... Им-то небось он руку не станет пожимать!

— Ну пойдемте, — сказал Анри. Весело болтая, они двинулись со школьного двора.

Ильгет вздохнула, закрывая список. Опять нет никакой работы... Ситуация повторяется просто до смешного.

Хорошо бы она еще не кончилась так же, как в прошлый раз... Хотя так же — не кончится. Два раза в такой ситуации выжить невозможно. Один-то раз был чудом. Ну что ж, значит, кончится еще хуже. Тьфу ты, ну что за мысли.

Здесь же нет теперь никаких сагонских фабрик. И Системы нет. Все нормально, спокойно. Дэлнира не подготовила никакой работы для Ильгет, она ведь по легенде должна быть домохозяйкой. Вот для Арниса все есть — паспорт, журналистское удостоверение, место в редакции «Вечерней Зары». Но Ильгет гораздо удобнее все-таки где-то работать, общаться с людьми. Удобнее, конечно, в смысле задания... Хотя главное начало уже положено, и вот сегодня ей предстоит очередная вылазка. Но и работать где-нибудь было бы неплохо.

Но надо посмотреть, как там суп... Господи, как неудобно без коквинера. Но коквинеры, как и чистильщики, есть пока очень у немногих, у самых богатых людей. По легенде семья Лейс не может себе такого позволить. Ильгет сняла накипевшую пену. Эльм капризничает, не хочет есть то, что она готовит. Неужели совсем готовить разучилась... Арнису нравится, но ведь ему вообще нравится абсолютно все, что она делает. Арнис просто смотрит на нее сквозь розовые очки.

Раздался звонок, Ритика глухо гавкнула и посмотрела на хозяйку. Ильгет побежала в коридор. И это надоело уже — каждый раз бежать, открывать дверь. Ну конечно! За дверью — целая толпа детей. Арли, Лайна, Андорин и... какая-то незнакомая рыженькая девчонка.

— Привет, мам!

— Привет!

— Мам, это Эника. Из нашего класса.

— Привет, Эника, — кивнула Ильгет, улыбаясь, — раздевайтесь, ребята, обед уже почти готов.

Рыженькая девочка с робким восторгом смотрела на дымчато-кофейную пушистую собаку.

Арниса ждать нет смысла, он может, сегодня только вечером придет. Дети дружно накрыли на стол. Все уселись и, весело болтая, начали есть. Эльм недовольно болтал ложкой в супе. Явно дожидался второго.

— Эльм, кушай, — напомнила Ильгет. Мальчик скорчил рожицу.

— Ма... не хочу суп...

— Мы же договаривались!

— А что у нас еще сегодня?

— Еще мясные тефтели с макаронами.

— Ну я второе поем...

— Эльм, давай несколько ложек, а?

Пока Ильгет препиралась с младшим, остальные быстро очищали тарелки. Потом старшие дети бросились за вторым. Как всегда, работали быстро и слаженно, через минуту стол был накрыт заново. Здорово все-таки, подумала Ильгет и вспомнила, что соседка Ксена спрашивала ее на днях, не тяжело ли с пятью детьми, да еще с такой собакой...

Они с Ксеной и познакомились на собачьем выгуле, хотя жили в одном подъезде. У Ксены — два ребенка, тоже школьники, и собака — гладкошерстный терван. Дети собаку хотели, а ухаживать должна, конечно, мать, жаловалась Ксена, попыхивая сигареткой. Ты, я смотрю, тоже... Ну да, объясняла Ильгет, ведь я не работаю, конечно, поэтому я больше делаю по дому, и вот с собакой.

Ксена работала менеджером в фирме, продающей бытовые современные приборы... вот те самые коквинеры, чистильщики, лаваторы и прочую мелочь, которой Ильгет так не хватало. Все эти приборы были произведены по квиринским технологиям, предоставленным совершенно бесплатно. И себестоимость их была низкой. Но вот населению эти вещи продавались почему-то по совершенно улетной цене. Ксена, впрочем, приобрела себе в рассрочку чистильщика.

Тяжело с такими детьми? Да наоборот — делать нечего. Вот без них было бы тяжело, это точно. Но ведь и Арнис здорово помогает.

Дети рассказывали о своих школьных делах. Все было как обычно... Арли с Лайной требовали на межшкольные спортивные состязания и на олимпиаду по математике. Туда же, на эту олимпиаду должен был отправиться Анри. Дару пригласили в очередную секцию, на этот раз, конькобежную. Эльм жаловался на учительницу, она опять на кого-то накричала, а Эльм заплакал. А его обозвали плаксой-ваксой. Ильгет молча погладила сына по голове. Вот ведь проблема... неизвестно, что с ним-то делать. Эльм совершенно не переносил грубости в адрес других. И в свой, конечно, тоже, но его особо никто и не обижал. Однако ведь учительница не может так, чтобы совсем не кричать на детей, а для Эльма это — дико. Недавно был большой скандал из-за этого... учительница заметила, что мальчик плачет и обозвала его истериком. В результате у Эльма действительно началась истерика... Арнис ходил в школу разбираться с учительницей. С тех пор она избегает как-то обижать Эльма, зато, похоже, вообще перестала его замечать.

Ильгет прикусила губу. И все это из-за нас... Это мы заставляем таких малышей уже страдать в чужом и незнакомом мире. Конечно, я-то с детства знала такое обращение, для меня эта школа совершенно нормальна. Но наши дети к такому не привыкли. Ну что же поделаешь... Ильгет вспомнила, что это еще ничего, гораздо хуже риск. Ведь мы имеем дело с сагоном. Наши дети в любой момент могут стать заложниками. Как глупо, как неразумно было брать их с собой.

Но и не брать, тоже — как?

После обеда дети убрали и вымыли посуду. Все разошлись по комнатам. Квартира состояла из пяти комнат, по ярнийским меркам — большая, но для многодетной семьи — пойдет. В одной из комнат жили Дара с Эльмом, в другой Арли и Лайна, отдельная, хоть и маленькая, была у Андорина, дальше — спальня родителей и гостиная. В спальне был и стол с двумя мониторами, где Арнис с Ильгет работали. Здесь и уселась Ильгет — пока есть немного времени, заняться своим романом.

На Квирине она так и не успела его закончить. Что-то не писалось в последнее время. Хотя 2 рассказа сделала, и еще одну идею начала осуществлять. И стихи были. Но вот с этим романом не шло. Возможно, что это временно.

Арнис пришел в половине шестого. Ильгет начала уже беспокоиться, он обещал точно быть и даже подстраховать ее сегодня вечером. Арли с Лайной пошли провожать свою новую подругу. Дара и Эльм выползли из комнаты и сидели рядом с отцом, пока он ел — то ли обедал, то ли ужинал. Ильгет тоже слегка перекусила. Ее уже захватывало волнение. Арнис рассказывал о центре переобучения, где сегодня делал репортаж. Вот ведь, пришлось освоить журналистское дело. Впрочем, нехитрое для квиринца.

— Конечно, у них там идиотизм творится, — говорил он, — они ведь от наших методик теперь отказались. Только первых людей обучали по нашим методикам. А теперь в центре ни одного квиринца нет, да и понятно... Они сами обучают следующих. Ну и представляешь, как у них принято: школа, толпа учеников за партами, зачеты, общие для всех экзамены, оценки. К практике подпускают только издали. Ну и результаты соответствующие. Первых специалистов обучили за 1-2 года. А теперь у них обязательное пятилетнее образование... куча преподавателей-профессионалов, секретари, бюрократия.

— Ты знаешь, почему это так? Я предполагаю, что они таким образом создают новые рабочие места. Это ведь такая проблема сейчас! — вздохнула Ильгет, — я вот... каждый день ищу работу, и — нет ничего. Ну мне-то ладно, а каково местным — ощущать себя совершенно ненужным. Пусть и обеспеченным, сейчас социальная помощь на высоте. А тут, представляешь — у преподавателей работа, у секретарей, у начальства... даже уборщицам, и тем больше работы — классы убирать.

Арнис покрутил головой.

— Меня так умиляет это выражение — «создавать рабочие места».

— Меня тоже, — сказала Ильгет, — но что здесь удивительного... они же не хотят государственной собственности. Ну вот и плоды...

— Пап, а почему это неправильно? — спросила вдруг Дара. Дети напряженно прислушивались к разговору взрослых. Арнис посмотрел на нее, улыбнулся.

— Потому что, Дара, если есть лишние люди, которые хотят работать, то работу всегда можно для них найти. Тем более, здесь, на Ярне! Здесь непочатый край работы. Столько нужно всего построить, еще огромные пространства не заселены даже. Космопорты строить, корабли. Пилоты нужны. Да что там, и врачей не хватает. И при этом здоровые, сильные люди сидят просто так и маются бездельем. Разве это не глупо?

— А почему у них все так глупо? — спросила Дара.

— Потому что все средства — ну, я имею в виду, машины, заводы, научные центры, корабли — все это принадлежит не государству, а отдельным людям. Ну представь, что у нашей семьи, например, есть свой завод, и на нем работают какие-то люди, и мы получаем от этого деньги. Вот так здесь все устроено.

Дара подумала.

— Пап, а почему эти люди... ну, которым все принадлежит... почему они не делают всего, о чем ты говоришь... ну там, строить, корабли делать. Почему они этого не сделают?

— Потому что, Дара, такие люди всегда боятся вкладывать деньги в долгосрочные... я хочу сказать, в те вещи, которые сейчас непосредственно не принесут дохода, а принесут только, может, через 100 лет. Представь, что мы решили построить новый завод где-нибудь в Аэлране, нам на это нужен почти весь доход от старого завода. А дохода от нового, может, и не будет, или будет, но не скоро, когда мы все умрем. Так разве мы можем рискнуть всеми нашими деньгами, мы же не хотим остаться совсем без денег?

Дара некоторое время помолчала.

— Но ведь тогда это же получается, что они вообще никогда не будут жить так, как на Квирине? — озадаченно сказала она.

— Ну, потихоньку у них все-таки двигается. Ведь собственники — люди, у которых есть все — между собой договариваются, складываются и что-то делают. Потом все-таки государство тоже участвует... Вот сейчас идет государственный проект космический, — Арнис взглянул на Ильгет, — я на следующей неделе начну о нем писать. Заказ...

— Ты зря детям мозги пудришь, — сказала Ильгет, — представь, они начнут в школе об этом распространяться...

— Нашим детям уже в школе терять нечего, — усмехнулся Арнис, — они там и так... чудеса в перьях.

Заседание «Школы Космического Сознания» было назначено на 7 часов вечера. В половине седьмого Ильгет была готова к выходу. Легкая, удобная одежда, брюки, под одеждой прозрачная пленка брони... мало ли что. Арнис тоже оделся. Он был намерен страховать Ильгет, бродя где-нибудь неподалеку (но важно, чтобы никто из членов Школы его не заметил). Конечно, вряд ли что-то случится, но...

Анри вышел из своей комнаты.

— Погуляешь с Ритикой, ладно? — попросила его Ильгет. Анри кивнул. Подошел к Арнису.

— Может, я тоже с вами, а? — спросил он с надеждой. Арнис глубоко вздохнул. Ну да... мальчик отправился на Ярну выполнять задание. Не просто так. И теперь горит желанием показать... доказать, что он тоже способен! Годен на что-то! Уже полгода занимается боевым рэстаном...

— Анри, — Арнис взглянул мальчику в глаза, — ты останешься здесь. Кто-то должен быть с детьми. Именно в случае чего.

Анри серьезно кивнул.

На углу двух больших улиц Арнис с Ильгет расстались. Она собиралась изображать восторженную домохозяйку, увлеченную эзотерическими знаниями, жалующуюся на мужа-скептика. Арнис намеревался подойти к зданию Школы чуть позже и фланировать в окрестностях... Модные бляшки на его куртке скрывали мини-бластеры, а журналистский фотоаппарат, с которым он не расставался, был на самом деле еще более серьезным оружием. Ильгет снова надела старинные браслеты с драгоценными камнями...

В стране и при сагонах было великое множество разных сект и секточек, Великих Учителей и «Школ духовного развития». Сейчас их число, пожалуй, поубавилось. Но в целом все осталось так же — да и кто будет с ними бороться, и зачем. Ведь все невинно — развлекаются люди.

Даже и на Квирине есть подобные эзотерические сообщества.

На Ярне, как известно, остался всего один воплощенный сагон. И еще несколько развоплощенных, но их возвращение в тело займет десятки лет, как обычно. Да и не обязательно на Ярне. Для развоплощенного сагона вообще не так важно место пребывания. Цхарн, пожалуй, единственное исключение, но это был сагон высочайшего ранга... А вот оставшийся воплощенный сагон на Ярне представляет собой большую опасность. Последние годы ДС только и занималась поисками этого сагона.

Сейчас круг поисков очень сузился. Аналитики доказали, что единственный сейчас реальный шанс для сагона — это действовать через какие-нибудь эзотерические секты, течения, учения, увеличивая их популярность, приобретая сторонников... Для него важно стать популярным и завоевать какое-то количество людей в правительстве, которые будут охотно принимать его волю (пусть в качестве духовного учения). Пусть хоть частично!

Все существующие более-менее крупные секты были исследованы. Выделены перспективные — быстро развивающиеся, годные на роль общенациональной идеологии. Наконец, в Лонгине круг замкнулся именно вот на этой ШКС в Заре. Таких Школ по всей стране было уже множество. Последователей — сотни тысяч. А ведь началось все каких-то пять лет назад. Основатель Учения Космического Сознания, таинственная личность, словно из ниоткуда вынырнувшая, Тео Палн (имя для Лонгина непривычное) писал одну за другой книги, раскупавшиеся миллионными тиражами, выступал перед аудиториями, основывал ШКС, принимал больных и страждущих... словом, вел себя в полном соответствии со своим образом.

ШКС в Заре была самой первой Школой, основанной Палном. Он и сам жил где-то здесь, и изредка появлялся на занятиях своей Школы лично.

Дэлнира не смогла глубоко внедриться в секту, но подготовила для Ильгет все возможные стартовые условия...

Ильгет глубоко вдохнула и выдохнула, как перед прыжком в воду. Спокойствие... Она повесила свою куртку в гардеробе, украдкой глянула на пальцы — нет, не дрожат.

Уже четвертый раз она посещает собрание ШКС (донельзя скучные мероприятия, но что поделаешь). Однако лишь сегодня ей предстоит лично увидеть Пална.

А Палну— увидеть ее.

Если это сагон, то личность Ильгет не будет являться для него загадкой. Он поймет, кто она, и зачем она здесь, лишь глянув в зал. Конечно, сагон вряд ли пойдет на такой идиотизм, как ловить ее прямо в зале, устраивать безобразные драки и стрельбу. Даже если в группе уже есть его эммендары. Но кто его знает... У сагонов так много возможностей. Какой-нибудь наведенный психотронный удар, Ильгет теряет сознание... вроде, ей вдруг стало плохо. И так далее. А может быть, он даст ей выйти и настигнет уже гораздо позже. Сагон не настолько всемогущ, чтобы вычислить агентов ДС в огромном городе, среди толп людей, но уж в небольшой группе он быстро отсканирует ее мозги. Психоблокировку применять — но тогда она и с заданием не справится.

Словом, оставалось лишь рискнуть. И главное, не выходить из образа — она пришла на занятие по Космическому Сознанию, духовно поразвиваться.

Ильгет прошла в невысокий круглый зал, ставший уже привычным. Здесь стены были увешаны непонятными, но красивыми цветными таблицами, спирали вились на них, концентрические круги расходились от центра. Потолок был разрисован под звездное небо, а над небольшой кафедрой высилась деревянная скульптура для медитации — три переплетающихся змея. На кафедре стоял стул и небольшой столик, графин воды, в зале же никаких сидений не было. Ученики проходили и рассаживались прямо на полу, подстилая под себя коврики. Ильгет осмотрелась. Айледа, с которой в прошлый раз так хорошо пообщались, была уже здесь, сидела в позе лотоса с прямой спиной, с полуприкрытыми глазами на своем белом пуховом коврике. Ильгет расстелила прихваченный из дома половичок рядом с Айледой. Девушка медленно открыла глаза, улыбнулась Ильгет.

— Здравствуй.

— Привет.

Ильгет села на коврик. Пожалуй, Айледа была ей симпатичнее других. Несмотря на то, что уж очень серьезно относилась к занятиям, да и вообще была шибко духовной. Девушке было чуть за двадцать, молоденькая. Чем-то на саму Ильгет похожа — темно-карие живые, выразительные глаза, черты лица еще более заостренные, тонкие, и волосы того же, нередкого в Лонгине золотисто-русого оттенка. Разве что чуть посветлее. Типичная лонгинка, словом. Но и что-то особенное в ней ощущалось интуитивно — Ильгет не могла бы объяснить, что именно. Может быть, что-то от Квирина.

— Как жизнь?

— Нормально, — сказала Айледа. Снова улыбнулась. И погрузилась в свою медитацию. Ильгет принялась рассматривать учеников Школы Космического Сознания. Она уже почти всех знала, лишь два-три новых лица... И этот алкаш здесь, как всегда. Ильгет ощутила легкую досаду. Как его звать, бишь... Влай Дидар, вроде бы. Довольно живописный вид, на Квирине Ильгет уже и отвыкла от такого. Багровый нос с бородавкой, лицо — как смятая бумажка, глаз не видно, нечесаные, немытые патлы... Этот тип присутствовал на каждом заседании Школы, и всех раздражал своими неуместными репликами, рыганиями и разными выходками. В прошлый раз, например, принес целую тарелку котлет и ходил, всех угощал, повергая в шок особо чувствительных дам... Ведь здесь же все вегетарианцы! (Ильгет тоже делала вид, что не ест мяса).

Руководительница курса Нисса Эллар сказала, впрочем, конфиденциально приближенным ученикам (а они разнесли остальным), что Дидар послан в группу свыше, для того, чтобы испытывать терпение и любовь учеников и развивать в них эти качества...

Ильгет как можно сердечнее поздоровалась с Лейрой Кантори, которая рядом постелила свой коврик. Лейра пришла с дочерью, тринадцатилетней темноглазой девчонкой. Ильгет подумала, что Анри бы с удовольствием отправился с ней. Но сегодня первый раз, когда она увидит... может быть, сагона. Слишком опасно. Потом посмотрим, можно будет привести и старших детей. Это дополнительный плюс, в ШКС ценят тех, кто приводит детей, для них здесь специальная программа.

Вот только дети не умеют притворяться, Анри-то сможет, а вот девочки — вряд ли... будут хихикать втихомолку, слушая всю эту чушь.

Ильгет выпрямила спину, скрестив ноги, приняла медитирующий вид и, полузакрыв веки, сквозь ресницы наблюдала за происходящим. Зал наполнялся. Нисса Эллар и еще две ученицы из «Второй Ступени» (а может, и третьей, кто их знает), словом — приближенные великого Учителя — суетились в центре, на кафедре — то вазу с цветами принесут, то уберут ее,то заменят графин, то какие-то таблицы развешивают. Тео Палн не любил новой квиринской техники. Монитор и стоит-то копейки, но он предпочитал старомодные бумажные таблицы.

По этой же причине и очки носил. Очень удобно! Впрочем, об очках Ильгет не спрашивала, неважно это. Не снимешь же...

Глаза у всех приближенных она проверила, грубо, конечно, без блинкера. Но очевидно, не эммендары они. Это ни о чем, конечно, не говорит. Сагон сколько возможно, старается обходиться без эммендаров, он стремится найти добровольных помощников, сингов. У Цхарна ни одного эмменДара не было! Ведь их контролировать нужно, тратить свое внимание, рассеиваться. Поддерживать своей энергией. А синги — они еще и подзарядиться от себя позволят, все ради любимого Учителя.

Еще меньше вероятности, что в группе есть эммендар. Ильгет даже и не проверяла специально... Ученики Первого уровня занимались не больше 2-3 лет, многие бросали, переходили в другие группы. Кто-то достигал высших уровней. Интересно, что в этой Школе на высших уровнях были одни только женщины. Но зато у Ильгет тоже есть шансы. Это ее задача теперь — пробиться повыше. Как вот только? Длительность посещения роли не играет. Вон Лейра уже 3 года медитирует, а толку? Никто ее не замечает даже. А Идарина, маленькая, коротко стриженная женщина — говорят, несколько месяцев всего походила — и в приближенные.

Впрочем, есть кое-какие наметки...

Пална пока не было. Нисса вышла на кафедру и приветственно подняла ладони. Ученики ответили ей таким же молчаливым знаком. Так было принято в ШКС.

— Здравствуйте, дорогие друзья! — мягко начала руководительница, — сегодня у нас день особенный. К нам приехал и хочет с нами встретиться наш дорогой Тео. Он пока готовится, а мы с вами, как обычно, вначале помедитируем. Сегодня мы будем медитировать на Галактическую Спираль, тема — «Солнце мира». Итак, представьте себе маленький огонек, который разгорается у вас внутри, в сердце, и разрастается, и переходит в огромное пламя, сливаясь с тем божественным огнем, который пронизывает всю Вселенную, и дает нам жизнь...

Ильгет отключилась. Что-то шевелилось там за занавесью. Может, Палн сейчас выйдет? Тьфу ты, отвлеклась. Все уже медитируют. Ильгет уселась прямо, положив руки на колени, раскрытыми ладонями вверх. Закрыла глаза. Очень неудобно. Чуть полуоткрыла веки и приподняла подбородок, так ей был хорошо виден вход. Поза даже удобная, на ноги она сразу встанет, и стрелять легко, браслеты поблескивают на обоих запястьях.

На кафедре высился предмет медитации — поблескивающая никелем модель Галактики. Ну и бред... Галактическая Спираль. Именно так, с большой буквы. Что они, наш Млечный Путь имеют в виду? И зачем это на него медитировать? У Ильгет возникали прочные ассоциации с навигационными картами сигма-пространства... они думают, Галактика в самом деле так просто устроена, вот такая трехмерная спираль, и все? Впрочем да, по Космогонии Пална Спираль — основная структура Мироздания...

Интересно, на Квирине сектанты тоже в такую чушь верят? Трудно представить. Это уже ученики второй ступени бы высмеяли.

И я могла бы верить в такое, укорила себя Ильгет. Запросто! Если бы тогда... тогда мне не церковь попалась, а вот такая секта. Но это же не случайно... Это Господь помог. Мне помог, а им, выходит, нет? Тьфу ты, сложный это вопрос, не надо сейчас об этом, потом... Но я знаю, что могла бы запросто поверить вот такому Палну.

Медитация закончилась. Ильгет покосилась на соседку. Айледа после медитации всегда выглядела несколько странно. Отрешенно, и... кожа ее становилась очень бледной, почти белой. Она явно умела медитировать, делала это правильно. Отключалась полностью. Впрочем, Айледа говорила, что давно уже занимается «духовным ростом». Это понятно... Остальные так сильно после медитации не менялись.

Так, спокойно, Иль. Сейчас войдет Палн, и... не дергаться. Спокойно. Занавесь откинулась. Иль увидела знаменитого Учителя.

Его глаза были скрыты толстыми тонированными стеклами очков.

Коротко стриженные черные волосы, холеная бородка с проседью. Уверенные движения, чуть сутулые плечи. Мощная фигура. В общем, нормальный лонгинец. Жаль только, что глаз не видно...

Палн остановился и молчал, глядя в зал. Сердце Ильгет билось, как бешеное, она изо всех сил удерживалась, чтобы не сделать лишнего движения. Если это сагон, он сейчас же поймет... узнает. Сейчас может произойти все, что угодно. Палн приветственно поднял руку.

— Здравствуйте, дорогие друзья!

Ильгет подняла руки, приветствуя, вместе со всеми.

Все так же, как в записях, которые они не раз просматривали. Голос Пална — зычный, уверенный, словно обволакивающий мозг пеленой убеждения. Красивый низкий мужской голос. Речь, как всегда, не безупречно правильна, но сама эта неправильность придает ей особую живость, очарование, ту яркую индивидуальность, которая и позволяет Палну вести за собой миллионы последователей. Учитель отлично чувствовал аудиторию, знал, где надо пошутить, где придать речи трагично-патетический оттенок, где можно поговорить о теории, а где надо остановиться, дабы слушатель не заснул. Сагонские способности, телепатия? Или просто ораторский дар?

Все это давно уже обсуждено и разобрано до косточек. Неизвестно. Ничего нельзя сказать. Подойти к нему, снять очки... Но это невозможно и не нужно, губительно. Будем ждать, наверняка появится возможность приблизиться...

Палн начал с небольшой лекции по основам своего учения Космического Сознания. Ильгет, разумеется, тщательно проштудировала все 5 написанных им книг. Всего книг будет 7... А потом Палн собирается перейти на иной Уровень, и писать уже не будет. Ильгет пришлось прибегнуть к помощи мнемоизлучателя — мозг наотрез отказывался воспринимать эту странно извращенную логику. Учение состояло из обрывков давно известных «эзотерических» идей — перевоплощения душ, закон Кармы, пантеизм — у Пална Космос рассматривался как тело Бога, а вот Разум его трансцендентален. Может, было и оригинальное что-то... Ильгет не считала себя знатоком эзотерических течений. Главная цель жизни человека, по Палну, была — развить Космическое Сознание. Сам он находился уже на Пятом Уровне, такого уровня на Ярне достигли, по его словам, всего четыре человека. Этот Уровень позволял непосредственное подключение к Информационному Полю Галактики, потому Палн мог лечить людей, чистить их карму, предсказывать будущее и т. п. На Шестом Уровне, куда он намеревался через несколько лет подняться, человек получал способность свободно перемещаться в астрале, ясновидение и яснослышание (короче говоря, превращался чуть ли не в сагона). Между прочим, Палн предсказывал довольно скорую катастрофу на Ярне, в результате которой все, не способные подняться выше Нулевого уровня, сгорят в Великом Очистительном Пламени.

Для Ильгет, знающей обычные сагонские методы обращения с людьми, это предсказание попахивало зловещей правдой.

Если, конечно, Палн действительно сагон или связан с какими-то другими, вышестоящими людьми, один из которых является сагоном.

Палн рассказывал о том, как чистить свою карму, выполняя необходимые рекомендации (самое главное — ни к чему не привязываться! И если только заметил, что к чему-то или к кому-то привязался, возникли какие-то сильные чувства — нужно их выпалывать, как сорную траву, без пощады). Попутно он вставлял истории из жизни — дабы расцветить и проиллюстрировать свой рассказ, а заодно добавить пару приятных черт к своему имиджу. Он рассказывал истории своих пациентов.

— И вот... э...вот как-то ко мне обратились мама с дочкой. У дочки проблемы в школе, не может учиться, очень концентрация плохая. Ну, я посмотрел их поле... да... Все дело в том, что дама несколько лет назад любила одного человека, а дочка, как это бывает, капризничала, не хотела отчима. И вот дама сознательно убила в себе любовь. Убийство любви — это тягчайшее преступление! И вот теперь ребенок расплачивается, ведь сейчас произошло ускорение кармы, и мы расплачиваемся уже за грехи прямо этой жизни... Я провел очистку, и дал рекомендации. И мама, и дочка, должны были молиться два раза в день, у Единого Света отмаливать свой грех. Через неделю приходят — вижу, стало лучше, но еще не совсем... Я стал искать причину...

Под конец Палн заявил.

— Я пробуду некоторое время здесь, в городе. Вы все, особенно новенькие, можете воспользоваться случаем. Обычно для учеников я провожу сеансы бесплатно. Записывайтесь у Ниссы, пожалуйста... А теперь вопросы. Есть вопросы у кого-нибудь?

Ильгет посмотрела вокруг. Никто не решался. Она встала — дернул же черт.

— Сэн Палн, я не совсем поняла... Ведь обычно вы говорите, что любовь к какому-то одному человеку — это нехорошо, это отягощает карму. А вот у этой женщины, о которой вы рассказывали, все наоборот. Была любовь к одному человеку, и она согрешила тем, что убила любовь. Почему же так?

Ей показалось, что с точки зрения остальных она сморозила глупость. По рядам пробежал шепоток. Но Палн был доволен. Как всегда бывает доволен учитель, которому в почтительном тоне задают легкие вопросы по его учению.

— Сейчас я вам объясню, — сказал он с удовлетворением, — видите ли, для этого нужно понять, что такое любовь. А любовь — это та самая энергия, которая пронизывает мироздание, и подключение к ней позволяет подключиться к Единому Информационному полю. Если два человека связаны именно этой энергией, то все правильно. В идеале эта энергия должна связывать вас со всеми людьми, со всем живым и неживым в Галактике. Не должно быть каких-то предпочтений. Отношение к вашему жениху или другу, к великому святому и к великому грешнику должно быть ровным и совершенно одинаковым. Предпочтение — это всегда плохо. Но женщина в данном примере просто порвала связь, порвала в себе вообще последнюю ниточку, которая связывала ее с Единым Космосом, хоть как-то... Вы меня поняли? Это несложно. Любовь — это Бог. Об этом ведь сказано даже в Библии.

Ну в Библии-то сказано наоборот, усмехнулась про себя Ильгет. Приняв почтительный и восхищенный вид, она спросила негромко.

— Вы рекомендуете вообще читать Библию?

— Да, конечно, — кивнул Палн, — Это очень сложная книга, ее трудно понять, без подключения к Полю, конечно. Но читать ее нужно, только думать при этом собственной головой. Это древняя книга, и в ней немало мудрости. Так же, как и в Священных Писаниях других народов, — он кивнул другой женщине, робко поднявшей два пальца.

— Скажите пожалуйста, раз мы заговорили о Библии, а как относиться к христианам? У меня вот сестра ходит в церковь.

Палн задумчиво кивнул.

— Христианство — для сознаний, поднимающихся от нулевого уровня. В нем есть свои положительные стороны. Я часто рекомендую своим пациентам пойти в церковь, поставить свечу, помолиться. Но вы понимаете, конечно, что как учение, со всеми этими догмами, христианство засоряет сознание, создает новые зацепки, к тому же внушает представление о собственной исключительности. К тому же, это религия рабства, она годится лишь для зашоренных, ограниченных сознаний.

Посыпались другие вопросы. В основном спрашивали о личном — о своих болезнях, чаще — о личных проблемах, в семье, с детьми, на работе. Болезни вполне успешно лечила новая медицина. Хотя Палн и советовал пользоваться квиринскими методами с большой осторожностью. С его точки зрения, слишком легкое излечение было грехом — человек не отрабатывал карму, и потом последствия проявлялись где-то в другой области или вообще переносились на следующую жизнь.

А ведь если его спросить про очки, тоже придумает что-нибудь... Например, что в прошлой жизни согрешил и теперь близорукостью отрабатывает карму, а иначе у него начнутся проблемы еще серьезнее. Ясновидящий...

Похож на сагона? — решала про себя Ильгет. Не типично, конечно, но кто его знает. Не понять вот так, с ходу. В глаза бы ему заглянуть. Говорил со мной вполне свободно, покровительственно так — в общем, так, как и положено Великому Учителю. Но не так, как сагон. А что, если ему задать вопрос о сагонах? Впрочем, он что-то писал об этом в книге.

Ильгет припомнила... Ах да, Палн вообще ругает последними словами все космические цивилизации. И Федерацию, и сагонов. В особенности, конечно, Квирину достается. По мнению Пална, все цивилизации покоряют космос неправильными методами. Техническими. А надо заниматься духовным развитием. Сагоны еще более-менее в этом отношении, но они пошли по неверному пути, во-первых, у них тоже своя технология, даже и покруче Квиринской, а во-вторых, у них какие-то там неправильные отношения с Единым Информационным Полем.

Логично? О чем это говорит? Опять — ни о чем. Будь Палн сагоном, он не постеснялся бы сказать то же самое. Сейчас народ настроен против сагонов резко отрицательно. Начни их хвалить — тебя не поймут.

Вскоре Учитель распрощался со всеми. Его место заняла Нисса. Речь пошла о насущном — о выпуске журнала «Надземное», информационных листовок, проведении плановых медитаций на местах...

— Хочу вынести благодарность, — произнесла Нисса, глядя в зал, — одной из учениц нашей Школы, которая внесла в общую кассу пожертвование на сумму шесть тысяч торков. Это Ильгет Лейс... Ну не краснейте, Ильгет! Действительно, не каждый готов на такую жертву.

Все уставились на Ильгет и дружно зааплодировали.

— Это очень приличная сумма, и я думаю, мы могли бы выпустить еще один тираж старых листовок. Или мы можем потратить ее на подготовку преподавателей медитации... некоторые из вас, я думаю, уже способны быть такими преподавателями.

Ильгет вылезла еще раз — предложила свою помощь в копировании листовок. У ее мужа, журналиста, есть свой собственный аппарат. Они сделают это безвозмездно. Нисса вновь рассыпалась в благодарностях. Ильгет терпеливо смущенно улыбалась.

Линия поведения... Аналитики разработали такую линию. Они правы — они вообще редко ошибаются. ШКС — секта с харизматическим лидером, следовательно, проявлять творческую инициативу в ней наказуемо, как и быть яркой личностью. А вот жертвовать деньги, выполнять какие-нибудь скромные работы, словом — быть полезной — это очень хорошо. И быстро приблизит Ильгет к цели. Господи, да чего стоит хоть бы и 20 тысяч торков пожертвовать! Деньги-то казенные... Но это будет уже подозрительно. В следующем месяце, якобы с получки, можно еще пару тысяч кинуть.

После окончания помедитировали еще раз. Потом Нисса объявила запись на прием к Палну, особо порекомендовав явиться новичкам. Ильгет, конечно, подошла к ней и записалась на прием через шесть дней.

— А ты не пойдешь? — спросила она Айледу, столкнувшись с ней в дверях. Девушка улыбнулась и покачала головой.

— У тебя нет проблем? Счастливая, — вздохнула Ильгет.

Вышли на прогулку поздновато. Огонек Ксениной сигареты посверкивал в сумерках. Собаки были уже с трудом различимы — возились, играли где-то там на пустыре.

— Слышь, здесь, говорят, будут здание строить, — вздохнула Ксена, — где тогда гулять-то...

— Да... вообще неудобно. Мы раньше жили в своем доме, с садом, там не было этих проблем. Выпустил — и все. Ну иногда так пойдешь, прогуляешься.

— Благодать! — с завистью сказала Ксена, — мне бы так... дом, сад. А чего сюда вас понесло?

— Так мужу надо. По работе.

— А-а... когда столько детей, надо о детях думать. Надо же, дом бросили. Продали, что ли?

— Продали, — согласилась Ильгет.

— За сколько?

Ильгет смутилась. Сколько здесь может стоить дом? Ну-ка быстро соображай...

— За двести тысяч...

— А чего так дешево? — удивилась Ксена.

— Так в пригороде, — нашлась Ильгет, — и вообще в Томе жилье недорогое.

— А здесь, значит, квартиру купили... ну да, квартира-то у вас хорошая, ничего не скажешь.

Помолчали. Ксена загасила сигарету, бросила бычок.

— Слышь, Ильгет, вот скажи... ко мне на работе один мужик подкатывается. У него флаер «Берион», прикид крутой, в общем, нормальный такой мужик. И главное, мне кажется, он типа жениться не против. Ну чего — девок у него хватает. Как думаешь, разрабатывать мне эту жилу?

— А как он к детям? — осторожно спросила Ильгет. Ксена фыркнула досадливо.

— Ты прям как моя мать. Типа, думай о детях, и все такое. Ну что дети... Тринадцать лет и десять. Еще несколько лет — и фюить... Надо о себе подумать. Ну а мужик-то положительный, чего... Ну вот ты сама ведь второй раз замужем — как думаешь?

Ильгет вздохнула. Дернуло же ее поделиться... Ксена своего мужа выставила много лет назад. Поведением не угодил. Она очень гордилась этим, а также тем, что отвадила его лезть к детям — никакого общения. Дети и не знают, кто такой их отец. И нечего! С тех пор у них сменилось два отчима, последний бросил Ксену совсем недавно, и она плакалась Ильгет в жилетку — больше, видно, некому было. Ильгет и ляпнула, что она, мол, тоже... Не хотелось, что ли, тогда выглядеть такой суперположительной матерью-героиней (тем более, что и в самом деле — не такая...) А вот теперь давай советы... Да не поймет Ксена ничего.

— Ну и что, у каждого своя жизнь, — сказала Ильгет, — мой опыт тебе не подходит.

— Ну как не подходит, у тебя же Арнис вон какой мужчина... и зарабатывает, и тебе — то цветы, то подарочки, прям как после свадьбы, а уже вон старшему сколько. А, хотя да, он же приемный... но все равно, сколько вы?

— Двенадцать лет, — медленно сказала Ильгет. С ума сойти... Лучше уж не думать об этом.

— Ну вот, видишь, хорошего же мужика отхватила. Колись, как удалось?

— Не знаю. Само собой получилось. Я его любила, — вырвалось у Ильгет, — и сейчас люблю, конечно.

— А-а, любовь... Любовь — это одно, а вот охмурить мне этого мужика или нет, вот это решать надо.

— А зачем тебе? — спросила Ильгет, — ты же хорошо живешь, вроде... всего хватает, все есть.

— Ну скажешь тоже, все есть. А так больше будет! Что, плохо, что ли? Каро! Каро! — закричала Ксена, — ну все, змей, там, кажись, кошка... Каро!!

Ильгет коротко свистнула. Через несколько секунд Ритика была у ее ног. Ксена, чертыхаясь, побежала ловить своего пса.

Повторить, что ли, навыки... Ильгет отослала Ритику метров на двадцать вперед и стала командовать свистками в темноте. Приходилось только напряженно приглядываться, чтобы понять, выполнена ли команда. Ильгет заставила собаку сесть, лечь, встать, лечь на бок, ползти. Потом забросила в кусты сумочку, послала Ритику искать. Элементарно, конечно, запах хозяйки...

Ксена вернулась лишь через несколько минут, таща своего пса на поводке.

— Вот гад! — ругалась она, — вот ведь сволочь! Как кошка, так все, сознание теряет... Тебе хорошо, у тебя пудель...

Ильгет улыбнулась. Ксена остановилась и зажгла еще одну сигарету.

— Щас выкурю, да домой уже пойду. Ну так вот... Чего я хотела еще спросить. А ты, значит, с этим мужем познакомилась, когда еще старый был?

— Да.

— И чего? Любовь?

— Да, но мы... ну, не было ничего между нами.

— Ну и как ты его — это, охмурила-то?

Разговор приближался к опасным темам — о прошлом. Ильгет подумала, как бы перевести стрелки, но ответить все равно надо было.

— Да не охмуряла я. Так получилось само. Он ведь тоже меня любил. Ну и когда тот, первый, ушел к любовнице, этот... сам пришел, словом. Ну все, пошли домой? А насчет мужика этого — на самом деле, подумай, вот у тебя покой сейчас, хорошо. А стоит ли флаер и барахло всякое того, чтобы этот покой разрушить?

Каро молча и безнадежно рвался с поводка, надеясь еще поиграть с Ритикой.

— Надо подумать, в общем, — произнесла Ксена, гася бычок. Женщины медленно двинулись к дому.

— Эй... Лейс!

Лайна и Арли обернулись одновременно. Скалли смотрела на них с робким и одновременно наглым выражением лица.

— Мы хотим с вами поговорить, — произнесла девочка, — давайте сейчас? Они там... за пристроем. Идемте?

Сестры переглянулись. Почему бы и не пойти?

— Идем, — сказала Лайна, — а они — это кто?

— Ну... мы, в общем.

Девочки зашагали в сторону пристроя — там был небольшая поляна, угол, образованный тремя школьными зданиями и отгороженный от двора высоким колючим кустарником. Удобнейшее место для всякого рода разборок. Но уж разборок сестры Лейс не боялись нисколько.

— Долго только не будем задерживаться, — напомнила Арли, -нам еще к Энике.

Эники сегодня почему-то не было в школе, скорее всего, она опять заболела. Она довольно часто простывала. И вчера уже чихала и кашляла. Лайна и Арли, в жизни не знавшие, что такое насморк, очень сочувствовали подруге. А сегодня вот она дома осталась... Девочки уже позвонили маме — спайс в школу им давали с собой, предупредили, что зайдут к Энике.

У пристроя ждала целая компания. Лайна невольно напряглась. Вся элита класса здесь — красавица и умница Элмира... Синти. Вэлия. И еще пять девчонок менее ярких, но так сказать, приближенных к «высшему кругу». Некрасивая середнячка Скалли здесь служила кем-то вроде собачки на побегушках, вот и сейчас ее послали за сестрами Лейс. Все это девочки не то, чтобы осознавали, но ощущали безошибочно — и все это было противно... неприятно. Тошнило от этого. Лайна взяла сестренку за руку. Просто хотелось, чтобы рядом был кто-то — кому так же противна вся эта ситуация, элита здешняя, деление на лучших и худших, конкуренция, борьба за власть. Арли напряженно переступила с ноги на ногу, взглянула на сестру. Вдвоем они стояли напротив компании, привыкшей определять все в своем классе.

Они не так глупы, чтобы устраивать драку, подумала Лайна. Это было бы скучно. Ну накидаем мы им, что дальше... главное, не бить сильно, а то ведь мы виноватыми окажемся. Да нет, тут в другом дело, они же не дуры, они действительно умные девочки.

И красивые. Элмира — тонкие брови вразлет, умные темные глаза сверкают, Вэлия, с молочно-белой кожей, чуть надменным взглядом принцессы, Синти, смазливая, как куколка... Приятно посмотреть. И спортсменки. И вообще хорошие, просто замечательные девочки.

Синти Рон широко улыбнулась.

— Девчонки... Мы вот с вами все ссоримся. А давайте помиримся, а?

Лайна и Арли переглянулись. Старшая ответила Синти легкой улыбкой.

— А мы разве ссорились с вами?

Синти улыбнулась еще шире. Приблизилась к Лайне, протянула ей ладони крест-накрест — так на Ярне принято мириться. Потрясла руки Лайны. Потом повторила тот же самый жест с Арли. Вслед за Синти подошли и другие. Квиринки молча улыбались, пожимая крест-накрест чужие руки. Что означает вся эта комедия? Зачем мириться — разве была какая-то ссора?

— Ну вот и лады, — весело произнесла Синти после того, как все снова заняли свои места — в кругу, — Значит, теперь вы — с нами?

— Ну конечно, мы с вами, — ответила Арли, глядя, впрочем, слегка настороженно. Ярнийки зашептались, задвигались.

— Кстати, — сказала Вэлия своим томным, ленивым голосом, и все сразу умолкли, — мои предки на выходные мотают по делам. Как насчет вечера? Дим обещал такую пленку улетную принести...

— Вы придете? — спросила Синти квиринок. Лайна пожала плечами, посмотрела на сестру.

— Вроде, других планов у нас не было.

— У вас парни есть? — поинтересовалась Синти, — если вы еще здесь ни с кем не познакомились, мой брат приведет двух своих друзей. Они в Центре современных технологий учатся, студенты... — уважительно добавила она.

— Да не обязательно, — сказала Лайна, — если только из-за нас приглашать, то какой смысл? А если нам не понравятся эти студенты? И вообще...

— Не... — засмеялась Синти, — что же вы на вечере, в одиночку будете, как старые девы? Кстати, пузырь не сможете принести?

— Пузырь? — Лайна напряглась, сердце тревожно заколотилось — незнание местного жаргона может выдать, — это что?

Синти пренебрежительно улыбнулась.

— Ну это... вино или что-нибудь такое.

— Я принесу, — откликнулась Элмира, — я ром у родителей скоммуниздила.

Арли опустила глаза. Лайне-то хорошо, ей в последний Новый Год дали попробовать вина. А вот она еще слишком маленькая и никогда не пила спиртного. Лучше бы не ходить на эту дурацкую вечеринку, еще опозоримся там.

— Только мы придем с Эникой, — предупредила Лайна, — а то она обидится, что мы без нее...

Несколько девочек дружно зафыркали. Синти сверкнула глазами в их сторону, и фырканье прекратилось. Синти, посерьезнев, смотрела на новеньких.

— Я вам насчет Рандо тоже хотела кое-что сказать. Вы у нас недавно, и не знаете... Конечно, это личное дело человека, с кем дружить. Ну, я согласна, что я тоже была неправа... хотя она меня достает — вот уже где! — Синти провела пальцем по горлу, — Но эта Рандо... — она выразительно сморщилась, — вам обязательно надо с ней дружить? Ну скажите — в ней что, есть хоть что-нибудь хорошее?

Лайна и Арли переглянулись. Хорошее? Они не задумывались об этом. С Эникой было интересно. Из-за каких-то ее качеств — вряд ли... Просто она искренне интересовалась ими, не вела себя враждебно, восхищалась всем, не воображала. Но пожалуй да, она действительно хорошая девчонка. Добрая, скромная... придумывать здорово умеет. Лайна раскрыла рот, чтобы ответить, но Синти уже продолжала, состроив выразительно брезгливую мину.

— Да вы присмотритесь к этой дуре! Ведь она же дура набитая! Грязная... всегда грязная, все торчит, в носках дырки. Она на девочку-то не похожа. Нечесаная, патлы висят. Губы свои раскатит слюнявые и смотрит в потолок. Вам не противно рядом с ней? И от нее же всегда чесноком воняет, — Синти для иллюстрации зажала себе нос, — с ней рядом только в противогазе можно сидеть.

— Неправда! — вставила Арли негодующе, но Элмира уже подхватила.

— И она дура, ни учиться не может нормально, ничего... Между прочим, ее еще в первом классе хотели отправить в дебильную школу, мамочка упросила.

— И в пилу мы всегда из-за нее проигрываем. Дура, руки как крюки...

— И шить она не умеет!

— С ней вообще разговаривать невозможно, двух слов связать не может!

Арли и Лайна молча и ошеломленно впитывали этот внезапно взорвавшийся фонтан обвинений. Неужели Эника на самом деле настолько плохая? Но если это так, надо же ей помочь, а не презирать... Иисус лечил даже прокаженных, к которым вообще все боялись приближаться. И в то же время обе девочки чувствовали где-то внутри противное, чуть стыдное и грязное — что-то будто звало в самой глубине души, втайне — давай, осуди тоже, это же так приятно... Так хорошо, быть вместе со всеми, умными, красивыми, сильными, и вместе со всеми смеяться над этой... поиздеваться над ней... Так ей и надо, дуре... Жаль, что ее сейчас нет здесь, посмотреть бы, как она впадет в истерику, как будет размазывать слезки по грязному лицу. Словно поток, захвативший всех девочек, распаленно и ехидно хохочущих, пытался поймать и смыть и Лайну с Арли. Лайна встряхнула головой.

— Но это же неправда! — сказала она. Арли посмотрела на нее и придвинулась чуть ближе, почти коснувшись плечом ее плеча.

Смех и крики стихли. Молчание становилось напряженным. Лайна попыталась улыбнуться.

— Девочки, но даже если она такая, как вы говорите, ей же надо помочь... И потом, от нее вовсе не пахнет. Это неправда.

Лайна лихорадочно искала, что можно еще сказать в защиту Эники... Про неряшливость — это правда, мы этого не замечали, но если подумать, то да... бывает, что у нее какое-нибудь пятно на юбке или дырка. Мы просто никогда не думали, что это имеет хоть какое-нибудь, хоть малейшее значение. Учеба... да, учится она не очень хорошо. И спортсменка из нее никакая. Да, в общем-то, все это даже и правда. Но из стоящих здесь половина учится не лучше Эники, да и со спортом дела обстоят не лучше. Почему же ее дразнят, а их — нет? Наверное, дело здесь не в учебе, и не в аккуратности.

— Ясно, — процедила Вэллия. Она вдруг сделала шаг и отвернулась от сестер Лейс. Вслед за ней повернулись еще две девочки. Синти бросила умоляющий взгляд на Лайну.

— Ну девчонки! Ну поймите же, она дура! Она просто идиотка! И неряха. Вы что теперь, из-за нее хотите со всеми поссориться? На вас же так же будут смотреть, как и на нее!

Лайна и Арли молчали, не зная, что ответить.

— А помогать ей бесполезно, — добавила Синти, — если человек идиот, то тут ничего не поможет.

— Ну ладно, — решительно сказала Лайна, — пойдем, Арли. Спасибо за интересную беседу...

Они вышли на улицу, завернули за угол — все это время компания «элиты класса» провожала их взглядами. И только избавившись от этих назойливых взглядов, девочки решились заговорить.

— Вот что, — сказала Лайна, — Энике ничего рассказывать не будем.

Арли взглянула на сестру темными блестящими глазами.

— Ага, ты права. А то она расстроится.

— Они теперь нас вообще, наверное, ненавидеть будут, — задумчиво сказала Лайна и посмотрев на Арли, добавила — но это ничего... главное, что мы вместе.

— Представляешь, как Даре хреново, да?

— У них не такой дебильный класс... а может, они еще маленькие сильно.

Они помолчали, приближаясь постепенно к дому Эники.

— И знаешь еще что, — снова заговорила Лайна, — я для Эники кое-что придумала...

Эника действительно заболела. С утра температура была небольшая. Мама не стала даже врача вызывать, надеясь, что к завтрему все пройдет. Но к двум часам Эника уже вся горела и тихо плакала, лежа неподвижно под одеялом.

Родители ушли на работу. Честно говоря, Эника надеялась, что новые подруги зайдут после школы, и хоть и с трудом, но радостно поплелась к двери, когда они позвонили. И надежда ее не обманула, это были действительно Лайна с Арли.

— Боже мой, на кого ты похожа, Эни! — воскликнула Лайна, — а шарф зачем?

— Горло болит, — просипела Эника.

— Иди ложись в кровать и не прыгай. Мы с тобой посидим...

— Тут иммуностимуляторы нужны, — озабоченно сказала Арли, когда Эника заняла указанное место, а девочки сели возле ее кровати, — и может быть, наноагенты противовоспалительные...

— Ну, это ты загнула, наноагенты, — возразила Лайна, — из пушек по воробьям... И вообще врачи разберутся. Врач-то у тебя уже был?

— Нет, — ответила Эника, — мама не стала вызывать.

— Ну и глупость, — Лайна вскочила, — лежи... Я сейчас прямо и вызову.

— Не надо! — Эника сама едва не свалилась с кровати, — у нас это не принято, во второй половине дня!

Лайна уставилась на нее большими и круглыми глазами.

— Что ты имеешь в виду? А если человек болеет вечером? Он что, не может помощь получить?

— Ну понимаешь, — Эника опустила глаза, — тогда они спросят, а почему утром не вызвали... а что, не могли до завтра подождать... Да ладно, это ерунда, мама завтра вызовет, и все.

— А сегодня что, ты мучиться будешь?

— Да ладно, а что тут такого? Я привыкла. Я же каждый месяц болею.

Лайна и Арли переглянулись. Слишком уж это дико. Ребенок болеет каждый месяц... на планете давно есть иммуностимуляторы надежные, и никто не озаботился тем, чтобы ребенок стал здоровым. Ах да... папа же говорил, что квиринские лекарства здесь очень дорогие. Но почему? Ведь это же нарушение Этического Свода — медицинскую помощь вообще НЕЛЬЗЯ оказывать за деньги. Хотя Ярна не входит в Федерацию и даже на правах второго круга не входит.

— Знаешь что? — сказала Арли, — надо будет с мамой и папой поговорить, у нас же есть лекарства.

— Хорошая мысль, — согласилась Лайна. Она посмотрела на Энику, лицо девочки было розовым от жАйре, и под носом засохла какая-то грязь... действительно, грязь... хотя при насморке чего удивительного. Эника дышала приоткрытым ртом.

Лайне вдруг вспомнились недавние дежурства в больнице — их катерва проходила практику. Там их всему научили, как за больными ухаживать. В конце концов, основы ухода входят в экзамен по первой медицинской помощи.

— Ты пить, может быть, хочешь? — спросила она Энику — или есть? Ты скажи, чего, мы тебе все принесем.

— Да нет, что вы, — застеснялась Эника, — я же могу ходить... Я пила недавно. А вы, если хотите, возьмите печенье там, в шкафу. Вы же не обедали...

— Мы можем обходиться без пищи три дня, — важно ответила Лайна, — мы тренировались в походе. Так что за нас не переживай.

Арли встала.

— Знаешь что, я пойду принесу какой-нибудь напиток сюда. Чтобы Эника могла пить, не вставая. Ведь она все время теряет жидкость, через эти выделения через нос, я имею в виду. Эника, ты что пьешь обычно?

— Да ничего, просто воду из-под крана.

Лайна встала.

— Знаешь что, ты тут посиди, а я схожу в магазин...

— Да нет, я тоже могу сходить!

— Ну сходи, — Лайна вытряхнула карман. Родители всегда давали им немного денег, — вот и мои возьми тоже. Купи чего-нибудь попить и фруктов, ладно?

Арли убежала. Эника недоуменно смотрела на Лайну.

— Мне так неловко, — сказала она, — чего вы так... из-за меня... это же ерунда.

— А как? По-моему, нормально, — сказала Лайна, — если бы мы заболели, ты что бы, о нас не позаботилась?

Эника задумалась. А приходилось ли ей вообще о ком-то заботиться? Получается так, что и нет, наверное. А может, просто она об этом не думала? Может, надо было о ком-то заботиться, а она...

Но о ком? Может быть, об этой крысе Скалли, когда та попала в больницу? Или о Синти? Вспомнив об одноклассницах, Эника ощутила тошноту.

— Поди все рады, что меня сегодня нет? — спросила она с горечью. Лайна посмотрела на нее с непонятным состраданием и долго думала, прежде чем ответить.

— Ну что ты, — сказала она наконец, — все в глубоком расстройстве. Им же если кого-нибудь не потравить, и жизнь не мила.

Эника улыбнулась несмело.

— Лайна, — сказала она, — я вчера вечером... ну, подумала... ты мне говорила, помнишь, чтобы я попробовала записать истории, которые я сочиняю. Ну и я попробовала... Вон там лежит, в первом ящике — видишь?

Лайна вытащила замызганную тетрадочку.

— Можно почитать? Правда? — она с жадностью углубилась в чтение. Эника исписала всего страницы две. Хотя почерк ее разбирать было сложно, вскоре Лайна закончила чтение. Эника смотрела на нее жадно и внимательно.

— Ну как тебе?

— По-моему, здорово, — сказала Лайна, — Но ты дальше пиши! А вообще-то тебе циллос нужен, конечно, чего от руки цАйрепать.

Эника вздохнула.

— Мама сказала, что они хотят купить циллос, но мне нельзя будет к нему подходить, потому что я горе луковое...

— Что-что?

— Горе луковое. Ну значит, что я всегда что-нибудь ломаю, и все такое.

— Да уж, горе луковое. Но написала здорово, правда!

Лайне и в самом деле нравились истории Эники. Эника сочиняла сказки про страну котов и кошек, они у нее жили и действовали как люди, отправлялись в путешествия и даже проникали в человеческий мир под видом простых животных. Похоже, в этой кошачьей стране Энике удавалось пережить и почувствовать то, что никак не было ей доступно в человеческой реальности.

Поэтому именно — а не просто из страсти к пушистым четвероногим друзьям — все стены комнаты Эники были оклеены фотографиями и постерами с кошками, котами, котятами... Это были не просто очаровательные создания — это были портреты ее героев.

Самое смешное, что в реальности Эника страдала аллергией на кошачью шерсть...

— Знаешь что, — Лайна вдруг вспомнила о разговоре с Арли по пути сюда, — мы чего-то так подумали... У тебя вот с учебой проблемы. А у нас ведь знаешь почему проблем нет? Мы учились по квиринским методикам. У нас и мнемоизлучатель дома есть. Давай будем вместе уроки готовить, тогда тебе легче будет? И еще мы тебя можем научить эдолийской технике, тогда ты и без мнемоизлучателя легко будешь все запоминать. Хочешь?

— Ой... — тихо сказала Эника, — конечно, хочу...

— И еще, — продолжала Лайна, — если вдруг, например, нас не будет... Тебе надо научиться тоже драться, чтобы если они тебя опять будут бить, ты могла защититься. Правильно? Давай заниматься рэстаном с нами?

Эника прикрыла глаза короткими белесыми ресницами.

— Но я же... ты же знаешь, я ничего не могу, я неловкая такая...

— Ну так это как раз дело исправимое, — бодро ответила Лайна, — только смотри, много заниматься придется. Мы знаешь сколько занимались... — она хотела сказать «на Квирине», но вовремя прикусила язык, — каждый день с утра почти по часу... И три раза в неделю большие тренировки, часа по два, по три. Напрягаться приходится... Но это надо просто привыкнуть. Давай — когда поправишься, начнем?

— Давай, — тихо ответила Эника.

Вбежала Арли, размахивая сумкой.

— Вот я тут купила... Это лимонник, самый настоящий! В нем знаешь сколько витаминов.

Она поставила бутыль на стол.

— Я стаканчик принесу, — Лайна встала.

— Лимонник, он очень вкусный, — радостно сказала Эника, — я пробовала.

— И еще тебе яблоки, — Арли выгружала покупки на стол, — и вот земляника. А это я нам взяла... пряники. Ну и тебе тоже, если хочешь. А то мы и правда еще не обедали.

— По-моему, девчонки просто молодцы. Отличная идея, — сказал Арнис. Лайна и Арли немедленно порозовели от удовольствия.

— Вы могли бы и сегодня пригласить Энику с собой, — заметила Ильгет, — или она куда-нибудь идет с родителями?

— Нет, — сказала Лайна, — она никуда не ходит с родителями, она сама сказала. У нее папа неродной, она его только с восьми лет знает... и похоже, что они с мамой скоро опять разведутся. И вообще они никуда не ходят.

Ильгет отвернулась, подошла к подоконнику, стала нарезать купленный вчера пирог. Слишком знакомая ситуация. Вот так же и она в детстве никогда и никуда не ходила с родителями. Похоже... Ильгет, кстати, тоже дразнили в классе, но Нела всегда была на ее стороне, так легче.

Как нестерпимо жаль, что нельзя просто позвонить Неле... Последнее письмо от нее приходило месяца три назад. А сейчас она понятия не имеет, что Ильгет на Ярне, иначе, наверное, примчалась бы поездом, как угодно. Но нельзя... Нела считает, что Ильгет где-то далеко, на очередной акции.

— Дара, — Ильгет поставила пирог на стол, уселась, — а ты как? Ни с кем не подружилась?

Девочка пожала плечами. У нее на Квирине осталась лучшая подруга. Дара была не слишком общительна. Но похоже, ее это мало трогало.

Эльм тоже не нашел себе приятеля здесь, хотя иногда играл с сыном Ксены. Анри-то понятно... Ильгет бросила взгляд на старшего. Вон, кажется, усы начали наконец-то расти. Но с эпиляцией он не торопится. Анри вряд ли найдет друзей в школе, он вообще все время рассматривает себя как секретного агента на Ярне. Жаль только, что задания у него на самом деле нет... впрочем, как знать. Может, и Анри пригодится однажды.

— Мама, — вдруг сказал Эльм, — а когда мы домой вернемся?

Ильгет и Арнис переглянулись.

— Вернемся, малыш, — мягко сказала Ильгет, — но еще надо потерпеть.

— А по чему ты скучаешь, Эльм? — спросил Арнис, — ну — больше всего?

Мальчик задумался. Дара вдруг вступила.

— По морю.

— А я по лошадям, — вздохнула Лайна.

— Я хочу в школу... в нашу. В катерву, — сказал Эльм жалобно. Ильгет стиснула зубы и с шумом выдохнула.

— Ну, лошадей еще можно организовать, — беспомощно сказал Арнис, — мы можем сходить, здесь, в Заре есть ипподром. А вот море — сложнее...

Все уже доедали пирог. Ильгет поднялась из-за стола первой. Стала уносить посуду в мойку. Как здесь все непривычно... То есть ей-то еще ничего, она и раньше жила так. Вот теперь надо всю эту посуду вымыть, каждую тарелочку протереть. С другой стороны, подумала Ильгет, это воспитывает уважительное отношение к вещам. Не то, что у нас — поел, спихнул все в люк, и даже не смотришь, какие там в следующий раз тарелки коквинер выдал... и сколько у тебя этих тарелок. Ну разве что подарочные какие-нибудь, красивые замечаешь.

Арнис уже занял позицию у мойки. Дети носили посуду со стола. Ильгет улыбнулась, встала у окна. Насыпала корм в собачью миску. Ритика не сводила с нее глаз и непрерывно виляла пушистым хвостом.

Минут через пять все было убрано. Арнис вытер руки. Посмотрел на Ильгет задумчиво, улыбнулся. И она ответила взглядом и улыбкой.

В гостиной все расселись, Арнис достал Библию.

Кому как, а для Ильгет одним из самых больших лишений была невозможность ходить здесь в церковь. По легенде семья не могла быть воцерковленной — в Школе Космического Сознания бы этого не поняли. То есть, можно, конечно, сделать вид, что ходишь в церковь «заряжаться энергией», но опять же, тогда может не понять священник, если станет известно, что Ильгет активный член ШКС.

Поэтому семья уже привыкла — по воскресеньям усаживались в гостиной, и Арнис полностью прочитывал текст службы, со всеми положенными чтениями из Библии.

Ильгет молча слушала, но сознание ее то и дело ускользало от смысла произносимых слов — она наблюдала за детьми. Эльм то и дело зевал и ерзал на стуле, потом, опомнившись, начинал сознательно себя контролировать, но контроля этого хватало от силы на полминуты... и Эльм явно уходил в какие-то грезы, опять начинал зевать и ерзать, опять пробуждалась совесть. Ничего, подумала Ильгет, пусть тренируется. Остальные дети сидели тихо и внимательно слушали. У Дары вообще никогда таких проблем не было, она с детства очень любит все такие вещи и слушает внимательно. Даже если и не понимает чего-то. Лайна и Арли уже взрослые, и ведут себя как взрослые. Не говоря уже об Анри, конечно. Отец передал ему Библию, и мальчик начал читать один из Псалмов.

(26)

1 Господь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться? 2 Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то они сами преткнутся и падут. 3 Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое; если восстанет на меня война, и тогда буду надеяться.

Что-то особенное было в низком и ломком голосе мальчика, вроде бы и спокойно читающем привычный текст. Как-то очень уж пронзительно звенели эти слова — может, потому, что ни в коей мере не были для читающего пустым звуком?

4 Одного просил я у Господа, того только ищу, чтобы пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей, созерцать красоту Господню и посещать [святый] храм Его, 5 ибо Он укрыл бы меня в скинии Своей в день бедствия, скрыл бы меня в потаенном месте селения Своего, вознес бы меня на скалу. 6 Тогда вознеслась бы голова моя над врагами, окружающими меня; и я принес бы в Его скинии жертвы славословия, стал бы петь и воспевать пред Господом.

— Давайте и правда споем, — сказал тихо Арнис, когда Анри закончил читать. Он протянул руку за гитарой, а Ильгет тут же взяла свою. Дети оживились, тут же задвигались. Запели, вступая голос за голосом, на сложную красивую мелодию, любимую церковную песню.

Помни, Господи, церковь Твою, (21)

Аллилуйя, аллилуйя.

И от всякого зла сохрани,

Аллилуйя, аминь.

Сделай, Господи, церковь Твою,

Аллилуйя, аллилуйя,

Совершенной в любви Твоей,

Аллилуйя, аминь.

Собери свою Церковь, Господь,

Аллилуйя, аллилуйя,

Воедино от четырех ветров.

Аллилуйя, аминь.

Как рассеянный хлеб по холмам,

Аллилуйя, аллилуйя,

В Твое царство ее собери.

Аллилуйя, аминь.

Допели и посидели молча. Потом вдруг Арли сказала.

— А давайте еще споем... про кораблик.

Арнис покачал головой.

— Давайте уж потом как-нибудь, может, вечером... А то ведь мы еще собирались в лес, кажется...

— В лес! — детей словно вихрем снесло со стульев. Арнис подошел к Ильгет, положил плечо ей на ладонь.

— Пойдем собираться?

— Ага, — сказала Ильгет, — только давай постоим так. Полминуты, ладно?

— Ладно, — Арнис прижался щекой к ее щеке. Дети собирали свои рюкзачки, Анри что-то сердито выговаривал Арли с Дарой. Ильгет и Арнис замерли неподвижно, и время перестало течь для них.

А потом Арнис с усилием поднял голову и улыбнулся Ильгет. Впереди еще был целый день в осеннем лесу, среди листопадных сугробов, оголенных стволов, с веселым пикником, с дорогой вдоль сосен и радостными детскими играми. Один из тех дней, которые длятся вечно.

Глава 22. Сагон.

Ильгет сидела, ощущая затылком холод бетонной стены.

Кажется, он все же не сагон. Хотя, конечно, Дэлнира предполагает. Да, вероятность большая... Только не дергаться, приказала себе Ильгет. Ну к сагону ты идешь... Ну что же поделаешь — такая служба. Ведь рано или поздно тебе предстоит с ним встретиться. А страшно — ну так ведь всем страшно. Разве Ландзо не было страшно, однако, он убил Цхарна...

Мне не удастся сейчас убить сагона, но хотя бы точно установить его личность... Пусть ценой своей жизни или рассудка. Ну что поделаешь, цена всегда высока.

Дверь отползла, Ильгет стиснула зубы, гася страх. Из маленького помещения, где Палн проводил сеансы, вышла Лейра Кантори, лицо покрыто красными пятнами. Плакала? Все может быть... Ильгет поднялась, не глядя на товарку по ШКС. Сделала несколько шагов к двери.

Палн сидел за столом — в своеобычных очках, хмурый, прямой, смотрел, казалось, набычившись. Впрочем, глаз не разглядеть. Ильгет вдруг очень явственно представила, как он снимает очки... и свет, льющийся из слепых глазниц. Не думать! Прекратить! Она села перед Учителем, робко глядя перед собой.

— Я вас слушаю, — буркнул Палн, откидываясь, скрещивая руки на животе.

Ильгет принялась излагать легенду.

— У меня часто бывают головные боли... мигрень. Сильные. Я обращалась к врачам, но... даже квиринские лекарства не могут помочь. Я не знаю, что это, может быть, какие-то нарушения законов... но не пойму, что именно.

Палн коротко кивнул.

— Мне все понятно. Как вас зовут? Ильгет Лейс? Хорошо. Подождите минуту, я буду работать.

Палн склонился над столом, потом подпер голову руками... Непонятно по нему — в транс входит? Как плохо, когда не видно глаз.

По идее, Учитель сейчас входит в контакт с Единым Информационным полем, с Космическим Разумом или как там его... Надо так и думать. И смотреть на него благоговейно. Примерно через минуту Палн резко поднял голову.

— Вы ведь прекрасно знаете, отчего у вас болит голова, — тон его изменился. Теперь он говорил с Ильгет еще суше и строже.

— Н-нет... не знаю... что вы имеете в виду? — пролепетала Ильгет.

— Шестнадцать лет тому назад... Вспоминайте!

Ильгет прекрасно помнила, что было 16 лет назад... но вот почему Палн сказал это?

— Это так давно, — Ильгет беспомощно улыбнулась, — я не знаю, что вы имеете в виду? Я тогда что-то нарушила?

Нижняя челюсть Учителя вдруг странно отвисла, словно ее парализовало вмиг... подвигалась вправо-влево. Ильгет замерла.

— Вы помните, — сказал устало Палн, — не делайте из меня идиота. Вы прекрасно все помните. И голова у вас не болит на самом деле, не так ли? У вас совсем другие проблемы. Зачем вы лжете мне?

Он знает... он знает все. Но стопроцентной уверенности все еще нет.

Ильгет подобралась.

— Я не лгу! — сказала она возмущенно.

— Вы ведь развелись с мужем? — спросил Палн. Ильгет вздрогнула.

— Он не был мне мужем... в смысле... мы не были венчаны, и он... А что, это и есть мой грех?

Палн фыркнул.

— Ну если мы начнем перечислять ваши грехи, слишком много времени потребуется. Вы пришли, чтобы мне лгать... Вы знаете, что с вами произошло 16 лет назад, и корень всех ваших проблем — именно в этом. Вы тогда должны были довериться... поверить... вас приглашали, вас звали, очень настойчиво звали — а вы настояли на своем. И теперь пожинаете плоды. И будете пожинать. Вы закрыли свое сердце... И от меня сейчас закрываете.

— А почему я должна полностью открывать свое сердце? — тихо спросила Ильгет.

— А как же вы хотите, чтобы я помог вам разрешить проблемы?

Ильгет пожала плечами.

— Я не понимаю, о чем вы говорите... У меня проблема только с мигренью.

— Нет. И опять вы лжете. У вас вообще нет мигрени, вы придумали ее себе. Ваши проблемы совсем в другом.

— В чем?

Палн замолчал, снова откинулся на спинку кресла. Заговорил медленно, размеренно, сверкая очками прямо на Ильгет.

— Вся ваша жизнь наполнена страданием. У вас нет ни минуты покоя, ни минуты, когда вы не боялись бы за мужа и детей, за их жизнь и безопасность. Вы загнали себя в ловушку. Вы могли бы выйти из этого положения, жить спокойно — но только ценой... которая кажется вам слишком большой. Вам пришлось пережить слишком много боли и страха, и вы не хотите — вы очень боитесь всего этого, вы не хотите повторения. И боитесь за близких. Ваша жизнь превратилась в ад. Но вы не хотите даже признаться себе в этом. Идете туда, куда вас гонят, даже не спрашивая — почему, зачем. Вы не можете остановиться, эта жизнь кончится только со смертью. И все это — исключительно ваше добровольное решение.

Ильгет покачала головой.

— Вы не правы... то есть правы... Все зависит от точки зрения. Да, мне плохо... бывает плохо.

— Почему вы не хотите прекратить такую жизнь, Ильгет? Почему вы не хотите жить спокойно?

— Я... хочу...

— Правда. Вот это уже — правда. Вы бы очень хотели жить спокойно и не бояться. Не бояться! Но почему же вы не делаете этого?

Ильгет пожала плечами.

— Потому что я человек, — ответила она тихо, — я не могу иначе.

Палн вздохнул.

— Идите, Ильгет. Идите. И поразмышляйте над тем, что я сказал вам. И помните — я всего лишь проводник Единого Космического Разума. Единого Света. Но именно поэтому и только поэтому вы должны прислушаться к моим словам. Я вижу... Ильгет, я вижу впереди, в вашей жизни, нечто страшное. Если вы не остановитесь и не образумитесь, не измените образ жизни... я только что получил эту информацию. Вы погибнете сами и погубите детей. Вы этого хотите? И еще худшее я вижу на вашем пути...

— На все воля Божья, — ответила Ильгет. Палн шумно и неприлично выпустил воздух сквозь сжатые зубы.

— Ваше дело, — сказал он холодно, — я предупредил вас от имени Космического Разума.

Ильгет почувствовала, что разговор закончен. Палн молча блестел очками. Она встала, неловко попрощалась и вышла. Щеки ее горели.

Ей очень хотелось не встретить никого на пути. Было стыдно отчего-то. Но на выходе в зале ей попалась Айледа. С обычной своей полуулыбкой она взглянула на Ильгет.

— Здравствуй.

— Привет, — пробормотала Ильгет, — ты тоже на сеанс? Вроде, ты не собиралась...

— Нет-нет. Я просто занесла пленки, я обещала Идорине. А ты была на сеансе? Ты не очень хорошо выглядишь, — неожиданно сочувственно сказала Айледа. Ильгет кивнула, не зная, что сказать. Буря, поднявшаяся в душе, постепенно успокаивалась.

(Сагон? Или нет? Никаких доказательств она не получила. То, что он так точно угадал многое — еще ни о чем не говорит. Ясновидение среди людей тоже реально, как реальны сагоны... в конце концов, бесы и ангелы. Все это было зря. Придется продолжать работу...)

Айледа вдруг взяла ее за руку прохладными тонкими пальцами.

— Тебе нехорошо?

— Да нет, — ответила Ильгет, — все нормально...

Она вдруг поняла, что после Арниса Айледа — единственный человек, с кем ей хотелось бы сейчас поговорить

Арнис ощутил два легких растянутых укола в запястье.

С Ильгет все в порядке. Сеанс прошел благополучно. Она послала условный сигнал на спайс. Только сейчас Арнис понял, в каком напряжении сидел и разговаривал все это время. И надо же было назначить интервью именно на сегодня!

Будто разорвалась невидимая цепочка, сковавшая сердце, оно забилось освобожденно. Арнис улыбнулся собеседнику.

Да, хреновый из меня журналист, конечно... Нет, так нельзя думать. Я блестящий репортер. Я сделал прекрасную карьеру... Только так.

— И последний раздел давайте посмотрим, — сказал он, — здесь вопросы, которые касаются деятельности вашего концерна. Начнем вот с этого — может быть, несколько неожиданный подход? Материальная, так сказать, основа вашего бизнеса — это технологии и материалы, полученные на Квирине, не так ли?

Мири Хаддер, один из самых известных предпринимателей Лонгина, одарил его обаятельнейшей улыбкой.

— Да, вы правы, вопрос необычный. Но я с удовольствием на него отвечу. Да, конечно — продажа патентов и обучение специалистов — это наш основной вид деятельности. Самый перспективный и самый важный для народа на сегодняшний день.

— Однако ваши политические высказывания направлены в основном против Квирина...

Хаддер энергично кивнул.

— Да, потому что принимая то хорошее, что может дать нам Квирин, мы не можем и не должны принимать патерналистскую систему распределения благ, и не хотим допустить слишком сильного влияния Квирина на нашу политическую жизнь.

— Нынешнее правительство уже не настроено так проквирински...

— В формировании нынешнего правительства участвовала элита нашего общества. Вы понимаете, что фактический выбор при демократии осуществляет не народ, а элита. Не скрою, мне хотелось видеть у власти именно этих людей.

Откровенно, усмехнулся про себя Арнис. Кажется, я и вправду сделаю сенсационное интервью. Ну что ж...

— Господин Хаддер, как вы относитесь к обвинениям оппозиции — послушайте, это достаточно острый вопрос, сформулированный лидером Народной Партии Стракези. Я постараюсь задать его в другой формулировке. Итак, вам удалось включить технологии, скажем, гравитационные или биотехнологические, в цикл нашей экономики, произвести буквально революцию в производстве, быте, медицине, транспорте. На внедрении этих технологий возникло множество концернов, банков, крупных и мелких бизнес-компаний, вы находитесь, так сказать, на острие этого процесса. Безусловно, владение современными патентами приносит вам и вашим, так сказать, коллегам, немалую прибыль, и это хорошо. В конечном итоге выигрывает потребитель, то есть народ. Но некоторые оппозиционные лидеры ставят вопрос иначе: технологии были получены бесплатно, мы ничего не заплатили Квирину за них. Есть ли справедливость в том, что конечный потребитель должен платить большие деньги за пользование этими продуктами? Ведь в итоге это очень сильно тормозит внедрение современной техники... Господин Хаддер, если вы не хотите отвечать на этот вопрос, мы его просто уберем, хорошо? Просто мне подумалось, что было бы неплохо раз и навсегда прояснить вашу позицию... вы знаете эти настроения, они, к сожалению, распространены.

— Да, я отвечу с удовольствием, — Хаддер слегка откинулся в эргономичном кресле, — вы произнесли слово «справедливость». Очень типичный аргумент тех, кто ратует за социальную уравниловку. Видите ли, да, с точки зрения рядового обывателя, общество может быть устроено несправедливо. Но альтернатива этому только одна — государственная система распределения, как на самом Квирине. Я не хочу вдаваться в рассуждения о государственном строе Квирина, я не хочу говорить, плохо это или хорошо. Но это в любом случае не наш путь. Система, где все и вся зависит от государственной власти, где блага распределяются вне зависимости от способностей и талантов человека, приводит к тому, что у власти оказываются бездарности, а народ вырождается. Мы уже говорили с вами об элите. Да, способность правильно оценить обстановку и принять решение, способность рисковать, не полагаясь на социальную защиту, должны быть хорошо вознаграждены материально. В итоге у власти оказывается элита, то есть те, кто обладает достаточным характером и интеллектом для того, чтобы существовать и выжить в мире большого бизнеса. Побочные эффекты... да, возможно, люди могли бы получить коквинеры на десять лет раньше, и сразу все, а не только верхний слой среднего класса. Но это настолько же затормозило бы их инициативность, желание что-то предпринимать...

Хаддер умолк. Ничего особенного, подумал Арнис. Стандартные аргументы. Не умею я раскручивать людей... впрочем, наверное, он и не думает ничего оригинального.

— Спасибо, господин Хаддер. И напоследок, — Арнис слегка улыбнулся, — у нас остался только один небольшой вопрос. Это по вашему желанию. Как вы относитесь к сагонам, и, если вы хотите, мы можем слегка коснуться вашей деятельности в период сагонского нашествия. Но конечно, только если у вас есть желание...

— Нет, — ответил Хаддер, — такого желания у меня нет. А о сагонах... Ну, я должен сказать, что это была наша крупная ошибка. Сагоны умело создали у нашего народа впечатление, что мы действуем сами.

— Вы когда-нибудь встречались с сагоном? — быстро спросил Арнис. Лицо Хаддера странно изменилось, глаза забегали.

— Да, мне приходилось... но я не говорил с ним лично, просто встречался в правительстве.

— Вы видели его издалека?

— Да... то есть, довольно близко. Но какое это имеет значение?

— Минуту, это не для интервью. На вас произвела какое-то впечатление встреча с сагоном? Вам показалось, что это не обычный человек?

— Да... я подумал тогда, что эта цивилизация далеко ушла в духовном развитии. Я ничего о них не знал, как и все мы. Кроме того, что это консультанты, помогающие нам в развитии.

— Но есть разница между квиринцем-консультантом и сагоном?

— Да, безусловно, есть...

Арнис поймал взгляд Хаддера.

— Я не буду писать об этом, — тихо сказал он, — мне просто интересно, как люди реагируют... вы один из тех, кто лично встречался с сагоном. Это редкость. Спасибо вам за откровенность.

— Ну что ж, секретов у меня нет, — Хаддер, кажется, пришел в норму, обаятельная улыбка вновь вернулась на его лицо.

Арнис распрощался с предпринимателем и вышел. Проверил диктофон, запись, вроде бы, сохранилась. Приветливо кивнул охраннику на выходе. И только сев в машину, отключил дублирующее устройство записи, выполненное в виде янтарной булавки на воротнике. Гораздо более совершенное устройство, на Ярне таких еще не производят...

Он положил руки на руль и задумался. Хаддера можно из списка вычеркивать. Разве что как синга — но сингом, вольным или невольным, может стать любой. Арнис выжал сцепление, переложил передачу и поехал домой.

Ильгет огляделась с любопытством. Здесь, в квартире Айледы, все казалось ей необычным.

Она была здесь впервые... Собственно, никакой необходимости в этом нет, скорее, зов сердца. Или интуиция? Господи, да неужели она не может просто подружиться с человеком, потому что нашлась родственная душа?

Но Ильгет ощущала, что с Айледой ее свяжет нечто важное... очень важное. Дружба?

Как у нее хорошо. Вот именно это слово — хорошо. В воздухе словно благодать разлита. Квартирка крошечная, такие только на Ярне и бывают. Одна комната, кухня, коридор. Очень необычная обстановка. Почти никакой мебели, на полу плетеные коврики, разноцветные, вся комната в этих ковриках. И большие подушки в качестве седалищ. Очень низкий, широкий столик. В углу белая пушистая шкура наброшена на доски — там, видимо, она спит? Несколько книжных полок. А одежда как же? Ясно, шкаф встроенный. Все, больше в комнате нет ничего функционального. Несколько висячих светильников причудливой формы. На стенах — оригинальные картины. Галактическая Спираль, согласно учению Пална. Остальные — чисто абстрактные, но очень умело расположены, точно подобраны цвета. Под некоторыми картинами укреплены свечи. И большой подсвечник в углу. В центре столика — огромная глиняная чаша с пеплом. В таких огонь разжигают, это аргвеннский народный обычай. Сейчас это модно среди эзотериков.

И еще в комнате пахло невыразимо приятно, дурманяще-сладко. Сухие цветы стояли в высоких вазах прямо на полу.

— Иль, ты хочешь чаю? — Айледа появилась в дверях кухни, держа в руках круглый поднос. На подносе — две высокие пиалы, несколько сухих печенюшек в вазочке.

Ильгет кивнула. Уселись на подушки возле низкого стола. Запах чая кружил голову. Ильгет едва удержалась, чтобы не перекреститься по привычке. Совсем контроль потеряла, расслабилась.

Она не любила чай без сахАйре. Но этот напиток показался ей просто необыкновенным. Так же, как и печенье. Крошечные ореховые лепешечки на меду, казалось, одной можно насытиться на целый день. Пили молча, прихлебывая из пиал — дорогих, аргвеннской работы. Айледа пила, будто совершая некий ритуал, Ильгет тоже не решалась заговорить просто так. Да и действительно — этим чаем нужно наслаждаться молча.

Наконец Айледа поставила свою чашу. Ильгет поймала ее взгляд и снова поразилась глубине и удивительному покою карих огромных глаз.

— Очень вкусный чай, — сказала она искренне. Айледа чуть улыбнулась.

— Иль, ты ведь была на Квирине?

— Да... Давно уже. Мы с мужем обучались там. Там и познакомились, хотя оба мы ярнийцы. Но это было очень давно, еще до рождения детей. А ты...

— Я тоже была там, — сказала Айледа, — я биоинженер по специальности.

— Здорово! — обрадовалась Ильгет, — давно была?

— Шесть лет назад.

В сердце пробрался неприятный холодок. Шесть лет... Коринта — большая деревня. Она могла встретить Ильгет на Набережной. Господи! Ладно, если что — отболтаемся.

— А где ты жила там?

— В Западной части, за Кипарисовой Аллеей.

— А... это новые кварталы, я знаю. А мы жили в приморском. Там здорово, правда? Тебе хотелось бы там жить?

— Ну если бы хотелось, я могла бы там остаться, — сказала Айледа, — кто-то ведь и остался...

— Да, но мы с мужем тоже так решили — лучше на Родине. Здесь родственники, друзья, верно?

— Надо быть там, куда ведет тебя путь, — Айледа наклонила голову. Ильгет посмотрела на нее, улыбнулась.

Симпатична ей эта девчонка... Ну не объяснить, чем. Как будто это — сама Ильгет, только моложе где-то на 16 лет. И... умнее, сильнее, духовнее. Странная, конечно, обстановка у нее, и верит она во всякую ерунду, но это ведь все наносное. А обстановка — так это и хорошо, что человек творчески подходит ко всему. У нас дома тоже атмосфера своеобразная, это многие говорят. Хотя все, конечно, обычно — мебель, барахло всякое. Как у всех.

— Как у тебя здесь... удивительно, — сказала Ильгет, — необычно все.

— Стены должны помогать, — улыбнулась Айледа. Легко поднялась без помощи рук, сложила посуду, унесла на кухню.

Они помедитировали по предложению Айледы, но не на Галактическую Спираль. Айледа зажгла тонкий синий огонь в чаше. Ильгет ощутила странный запах, почувствовала, как волны несут ее куда-то, растворяя сознание... Это было совсем не то, что на занятиях ШКС. Там она просто делала вид, что медитирует. Здесь же... Да, Айледе действительно помогали стены. Здесь все было пронизано странными и тонкими энергиями, снами, здесь дух легко отделялся от тела.

Но опасное это дело, очень опасное — Ильгет напряглась внутренне. Нельзя расслабляться, ни в коем случае. Особенно опасно, когда нечто уносит тебя, когда ты теряешь над собой контроль. Ильгет стала мысленно повторять древнюю короткую молитву терранских монахов. Очень простую: Господи Иисусе, Сыне Божий, помилуй меня грешную! Наваждение стало проходить. Сознание по-прежнему плыло, но теперь Ильгет не чувствовала впереди бездны, не было ощущения, что ее неудержимо несет куда-то.

Наконец Айледа зашевелилась, открыла глаза. Задула легкое пламя.

Интересно, ей никогда не приходилось сталкиваться... как бы это спросить.

— Айли... тебе никогда не случалось... не случалось в медитации сталкиваться с чем-нибудь... ну, пугающим? — осторожно спросила Ильгет. Айледа устремила на нее темный глубокий взгляд.

— Тебе случалось?

— Было дело. Я вообще-то не умею медитировать, но однажды мне довелось увидеть что-то очень страшное. Это даже трудно описать.

Айледа кивнула со знающим видом.

— Нужен учитель, Иль. Я тебе вообще не советую это делать без учителя.

— А у тебя...

— У меня есть. Это не Палн... — предупредила она вопрос Ильгет, — просто мой учитель сейчас уехал, он далеко. Посоветовал мне посещать школу Пална, здесь все-таки более-менее высокий уровень. Но он может поддерживать меня, поэтому я всегда медитирую в одно и то же время.

— Ничего себе, — сказала Ильгет, — у вас уже уровень...

— Я давно этим занимаюсь. С тех пор, как вернулась с Квирина.

— Мне кажется, на Квирине не очень-то развиты подобные вещи. Там христиан много, а это... Причем большинство совершенно зашоренные ортодоксы.

— Да, я согласна с тобой. Но я начала не на Квирине, а здесь.

— Слушай, а что ты думаешь насчет Пална? — спросила Ильгет, — у нас все по нему с ума сходят... А я с ним не во всем согласна.

— Ну кто сходит с ума, Иль... Конечно, с ним нельзя согласиться во всем. Но он очень высокоразвитый человек, действительно, и он получает информацию из очень высоких источников. Но конечно, философия, которую мне дает учитель, несколько отличается от идей Пална. В частностях... это не так важно.

— Я и не имела в виду тебя. Я вижу, что ты мыслишь самостоятельно. А... в чем именно отличается твоя философия?

Айледа опустила глаза.

— Есть вещи, Иль... словом, я не обо всем имею право говорить.

Эзотерика, досадливо подумала Ильгет. Совсем забыла. Это же не церковь, где любому объяснят все, и даже собственно, необходимо, чтобы любой член церкви разбирался в вероучении как можно глубже. А в эзотерике всегда тайны, которые можно открыть лишь на каких-то ступенях «духовного развития».

— Иль, — Айледа подняла голову, — можно тебя спросить?

— Да... а что?

Айледа придвинулась к ней поближе, протянула руку, тонкими пальцами коснулась одной из черных точек на лице.

Даже и сейчас, через много лет, прикосновение это было чувствительно и неприятно.

— Я не могу понять, что это у тебя. Понимаешь... я вижу ауру. Через эти точки... не все время, но иногда выходит энергия...

— Серьезно? — удивилась Ильгет, — прямо выходит? И ты это можешь видеть?

Айледа кивнула. Ильгет почувствовала сосущий холодок под ложечкой. Вот объясняйся теперь.

— Так что же, у меня энергии совсем нет, что ли? — спросила она, чтобы выиграть время.

— В тебя часто входит большой поток, в сердце... ты теряешь не так много, как получаешь. Эти потери тебя не убивают, я вижу, что твое здоровье в порядке. Но откуда это... Это похоже на раковую опухоль, по энергетике, но их у тебя несколько. И не только на лице. И они у тебя, видимо, давно?

Ильгет опустила голову.

Что ж — ей не обязательно скрывать свою личность. Наоборот, возможно, если Айли даже как-то связана с сагоном, чем быстрее сагон выйдет на контакт, тем лучше.

— Айли, — сказала она, — во время сагонской оккупации ты ведь была совсем маленькой?

— Да. Я была ребенком. Помню, как в нашем городе взорвали космопорт... Тогда говорили, что это террористы. Да, одного даже поймали, кстати... — Айледа умолкла, — мне запомнилось. Говорили, что его казнят.

Анри, вдруг подумала Ильгет. Андорин Люцис. Хотя и не обязательно, не он один ведь погиб. Но даже сейчас сердце сжалось.

Поосторожнее с эмоциями... с этим ясновидением Айледа может что-нибудь заподозрить.

— Я гораздо позже поняла, что наоборот, эти люди спасали нас.

— Так вот, а я была уже взрослой тогда, — сказала Ильгет, — и я была среди этих людей.

Айледа смотрела на нее расширенными глазами.

— Здесь, в Заре... Здесь была биофабрика. Я работала на ней. Просто никуда не могла устроиться, и вот устроилась на фабрику. Здесь я встретила квиринцев. Мне предложили работать с ними. Предупредили, конечно, что будет в случае... ну, сама понимаешь. Я согласилась. Ну и вот этот случай настал. Меня взяли. Это, — Ильгет коснулась черной точки на лице, — след встречи с сагоном.

— Иль, — Айледа взяла ее за руку, глядя с ужасом.

— Ничего. Видишь, я выжила. Наши вовремя взорвали фабрику. Потом я осталась здесь. Мне предлагали на Квирин, но я не хотела, у меня тут мама и все... Тогда замужем была первый раз, мужа тоже не хотела бросать. А потом муж меня бросил. Я полетела на Квирин учиться, там встретила Арниса... Вот такая судьба у меня, — улыбнулась Ильгет.

Уф-ф... кажется, смогла отболтаться, придумать версию на ходу.

— Это страшно, — произнесла Айледа.

— Да. Наверное, ничего страшнее не бывает. Я про сагона... Но ничего, как видишь, можно и это выдержать.

Айледа покрутила головой.

— Иль... я никак не думала, что такое... Такое могло с тобой произойти.

— Чего на свете не бывает, — криво улыбнулась Ильгет, — ладно, это неважно все. Это давно уже было, я и забыла. Видишь, с тех пор как все изменилось. Детей родила, давно уже и не помню никаких сагонов. И не хочу, если честно, об этом думать.

— Не думай, — поспешно произнесла Айледа. Потом она добавила, — я подумаю, может быть, можно как-то закрыть эти твои дырки энергетические. Я пока не вижу возможности... я ведь не целитель. То есть могу, конечно, элементарно лечить, но вообще-то энергетика куда сложнее, чем обычно думают.

— Да брось ты, — беспечно сказала Ильгет, — сколько лет живу с этими дырками, и дальше буду жить. Ничего не случится.

Анри застегнул спортивные ботинки на шипах. Холодно, но так удобнее будет. Накинул куртку. Заглянул в комнату.

— Я пошел!

Ильгет, сидевшая под торшером с бумажной книгой, подняла голову.

— Только, Анри, пожалуйста, осторожнее.

— Осторожнее с детьми, никого не покалечь, — добавил Арнис. Анри серьезно кивнул и вышел. Ильгет вздохнула.

— Ох, у меня сердце не на месте. Надо было пойти вместе с ним...

— Ну что ты, Иль, — возразил Арнис, — он ни за что не согласился бы. Да пусть потренируется. Он же будущий десантник, ему это полезно.

Будущий десантник сбежал по лестнице. Мороз уже сковал землю, незащищенные руки и лицо сразу защипало. Холодно здесь. Анри сунул руки в карманы. Нащупал записку... очередную. На этот раз от Бенти. Договариваются они, что ли, в очереди стоят на него?

Хорошо бы лицо не повредить, озабоченно подумал Анри.

Он перешел на быстрый шаг — подмораживало. Хотя вечер ясный, звездные дорожки расчертили небо.

Анри мял в кармане записочку от Арбенты. Когда об этом подумаешь, так неловко становится. Дело в том, что он до сих пор никогда и не задумывался о себе в этом качестве. Нет, если вспомнить, то задумывался. Лики вот ему нравилась. Хорошая девчонка такая, симпатичная. Еще с катервы нравилась, он помнил — русые пряди в солнечном луче, и ямочка на щеке. Иногда они встречались, просто так, гуляли, тренировались вместе. На вечеринках он ее танцевать приглашал.

Но честно говоря, и Лики в его жизни занимала далеко не главное место. Так, иногда он вспоминал об этом... Жизнь была до того насыщенной, полной, что просто и времени не было. И с ребятами всегда находились другие предметы для обсуждения. Хотя да, иногда было что-то такое... он чувствовал... удивлялся всплескам вдруг пробудившейся плоти. И тут же об этом забывал. Не до того! Некогда.

Да он и знал, что создать семью вряд ли сможет раньше, чем лет через десять... тогда и будет смысл об этом думать, а сейчас — зачем? Как будто вокруг мало других, гораздо более важных предметов, отношений...

И все остальные ребята вокруг него вели себя так же. Нет, один из его приятелей влюбился по-настоящему, и там была целая история с этой девчонкой... Но как-то она уже и завершилась, видимо. А в основном никому — ни парням, ни девчонкам — все это не было важно.

На Ярне все иначе. Ребята в его классе (старше его почти на год) в остальном были потрясающе инфантильны. Этому Анри не удивлялся, он был к этому готов. На фоне остальных подростков он себе казался старичком. На переменах мальчишки вели себя как в обезьяннике — гонялись друг за другом, дрались. Девочки выглядели взрослее, шушукались, хихикали. Уровень знаний был крайне низок, ответственности — тоже. Анри окружали выросшие, нелепые дети, которые уже и не выглядели как дети, многие мальчики уже брились, но вели себя именно так. Как будто их искусственно задержали в детстве.

Но они уже не были детьми. Изо всех сил старались доказать это хотя бы самим себе. Если уж не старшим. Поэтому мальчики в туалете курили, скрываясь от учителей — как настоящие взрослые, казалось им. Поэтому девочки... Анри снова почувствовал себя очень неловко.

С самых первых дней в школе его начали осаждать. Ежедневно он получал какие-нибудь записочки, то с объяснениями в любви, то с приглашениями в кино, на танцы, на день рождения... Он никуда не ходил — сама мысль об этом вызывала у него внутреннюю панику. Нет, конечно, ради дела он бы себя преодолел, но просто так... Арбента вообще его поражала. Вчера просто подошла, когда уроки кончились, сунула ему в руки свой портфель и сказала тоном, не терпящим возражений: проводишь меня до дому.

Он проводил, но всю дорогу молчал. Из упрямства, что ли? Он уже сам себя не понимал. Но на Бенти он обиделся тогда. Наверное, зря. Но ведь это уже наглость, вот так себя навязывать. Или это нормально? Господи, кто бы помог разобраться в этих девчонках... и с родителями об этом неловко как-то. Вернее, Анри с ними уже об этом говорил, но ничего путного они не посоветовали.

Какие странные эти девчонки... да, они, пожалуй, очень взрослые! Слишком даже! На Квирине Анри вообще никогда не задумывался о девчонках в том смысле, что вот они женщины... Девчонки — почти такие же, как и парни. Отличий мало. Это у взрослых там отличия какие-то, а уж в нашем-то возрасте...

А эти — были женщинами. Даже не объяснить, почему! Взгляды... интонации. Нарочито коротенькие юбочки и выставленные напоказ, обтянутые прозрачным шелком ножки. Недавно он вдруг заметил... Анри покраснел в темноте при этой мысли — заметил у Арбенты, как туго обтянуты лифом, будто рвутся наружу ее маленькие плотные груди. Фу-у...

Но он же сам еще не... ну, не взрослый! Не может он думать о таких вещах. Он еще только учится... не был в настоящем деле ни разу. У Анри было такое чувство, что он еще и права не имеет об этом думать.

А почему? Кто-то говорил ему это? Да нет, вроде. Никто ничего не запрещал. Но...

Вчера ему вдруг сильно захотелось коснуться этой маленькой плотной груди. Так захотелось, что он должен был отойти в сторону... забыть...

А ведь это на самом деле возможно! Арбента наверняка даже именно этого и хочет!

И такое у них здесь принято. Анри понял, что многие девочки и мальчики давно уже... как это выразиться... спали друг с другом.

Вообще ЭТО — мысли об этом, разговоры, пересуды, флирт, и наверное, даже непосредственно секс — занимало большую часть их жизни. И самую важную.

Может быть, они и правы... В каком-то смысле Анри уже начал ощущать себя недоразвитым.

А в принципе... он остановился... почему не попробовать? По-настоящему ему не нравились эти девчонки. Он перебирал их мысленно, всех, кто пытался с ним хоть как-то заигрывать. Арбента... Вики... Ценнара... Если уж на то пошло, то на Квирине девчонки симпатичнее. Правда, они и какие-то... холодные. Не женщины еще. Но и эти... Хотя с другой стороны, кое-что все-таки в них волнует. Но разве так можно — только потому, что ноги... или грудь красивая? Без всякой дружбы, даже влюбленности, без всякого духовного родства? И потом, это же грех. А может быть, так и нужно?

Анри глубоко вздохнул. Ну вот попробуй тут разберись...

Он уже почти подошел к условленному месту.

Бертис из девятого класса терроризировал не только школу, но и весь окрестный район. Бертис был старше остальных — дважды оставался на второй год, гораздо крупнее и сильнее. И у него была довольно большая компания... Собственно, как Анри понял, весь город поделен между такими вот группами подростков, Бертис и его шобла не ходят на чужую территорию, и если к ним забредут чужие, лупят их. Но основной вид деятельности банды — отбирание у ребят (кто послабее и ходит один, начиная уже с младших классов) денег и всяческих ценных вещей.

И настал, конечно, момент, когда Анри столкнулся с этими юными шибагами. Произошло это вчера. На его глазах трое здоровых лбов пытались вытрясти из шестиклассника деньги, выданные мамой на обеды. Анри без особого напряжения призвал их к порядку (правда, одного пришлось слегка стукнуть по шее). После этого к нему подошел Бертис и предложил встретиться вечером. Поговорить.

Все развивалось, как по писанному сценарию.

Вчера Анри поговорил об этом с родителями, Ильгет, конечно, сразу предложила пойти с ним... но это было бы как-то некрасиво.

Ничего, он и один разберется.

Плотная высокая фигура Бертиса (выше Анри на голову и гораздо мощнее), и рядом... н-да... человек пятнадцать.

Анри двинулся посреди улицы навстречу компании, сжимая в карманах кулаки. С явным вызовом. Бертис понял это и остановился. Анри заранее присмотрел удобную позицию и теперь занял ее — за спиной была стена дома.

— Привет, вундеркинд! — ухмыльнулся Бертис.

— Ну что, — сказал Анри, — ты хотел о чем-то поговорить. Давай?

Бертис шагнул ближе.

Подростки окружили Анри. Ничего, сказал он себе, это же дети. Как там сказал отец — детей не покалечь.

Пока, конечно, вид такой, как будто это они меня собрались калечить. Приперли к стенке...

— Так вот, — сказал Анри, — тебе не кажется, козел, что ты зарвался?

— В смысле? — усмехнулся Бертис, придвигаясь, — ты что хотел сказать, чмо?

— Да так... надоело. Надоело, что вся школа тебя боится, что деньги с малышей трясешь. Ты сам-то когда-нибудь получал по шее?

— А что, ты хочешь мне это продемонстрировать? — улыбнулся юноша.

— Да, хочу, — ответил Анри.

— Ну что же... раз хочешь — получишь.

Анри был готов к этому броску. Поднырнув под руку Бертиса, он ударил первого же, кто оказался на пути.

Драка была вполне приличной. Анри сразу успокоился, как только она началась, теперь ему было легко. Анри действовал стандартно — блок-удар, перемещение, снова удар, уход и еще блок. Только он это делал раза в четыре быстрее, чем ярнийцы... Временами он успевал отметить блеснувший в чьей-то руке кастет и мимолетно удивлялся. Надо же... Большая часть банды, впрочем, разбежалась, не решившись приблизиться к страшному квиринцу.

Бертис наконец разогнулся после полученного уДара в живот и бросился на Анри. В руке его что-то сверкало. Анри перехватил руку, нож со звоном полетел на асфальт. Мальчик успел отметить, что остальные уже выведены из строя. Собственно, никого вокруг и не было — только трое валялись рядом без сознания.

Бертиса он просто прижал к стене, брезгливо держа одной рукой за кадык.

— От.. пусти, — прохрипел гроза местных прерий. Анри оскалился.

— Понял, козел? Зарабатывать деньги будешь другим способом теперь.

— Да пошел ты, — выговорил Бертис. Анри слегка ударил его коленом в пах. Главарь юных бандитов взвыл и некоторое время извивался, так как согнуться было невозможно.

— Плохо понял? — участливо спросил Анри, — еще объяснить?

— Не надо, — прохрипел Бертис. Анри чуть ослабил хватку.

— Ты понял?

— Да...

— Будешь еще в школе деньги собирать... если я только увижу или кто-нибудь мне скажет... Ты понял. Я тебя бить не буду. Я просто сделаю так, что ты сядешь в тюрьму. Я могу это сделать, веришь?

— Верю...

— Ну все, — Анри отпустил Бертиса, — гуляй, дитя... беги домой, мамка заждалась уже.

— Понимаешь, — говорила Ильгет, глядя в прозрачный сине-розовый закат за окном, — я была просто поражена. И я не верю, что обладая такими способностями, как Айли, можно не знать о существовании на Ярне сагона... и никогда не контактировать с ним.

Арнис забрался на тахту, сел, подтянув ноги и обхватив колени руками.

— Во всяком случае, — сказал он, подумав, — это очень хорошо, что ты с ней пообщалась. Очень хорошо... перспективный это контакт. Надо дальше разрабатывать.

Ильгет внимательно посмотрела на него. Придвинулась ближе.

— Ты думаешь, что она...

— А ты думаешь, что нет? Что она не может общаться с сагоном?

— Она не эммендар, это видно. И потом... — Ильгет умолкла, не зная, как выразить свою мысль, — потом, она...

Как бы это сказать? Она уж очень не похожа на врага. Ильгет вспомнила взгляд, полный ужаса и сочувствия. Так может посмотреть человек, хорошо знающий, что такое сагон, и что значит общение с ним. И человек, ненавидящий сагонов.

— Понимаешь, — продолжила Ильгет, — она как будто наша. Ну если не считать этих ее эзотерических заморочек. Она вся такая... видишь, я чувствую людей интуитивно. Я знаю, она могла бы быть среди нас, работать... она бы и в наш отряд вписалась. Я бы ее прямо сейчас пригласила в ДС. Она отличается от всех эзотериков в ШКС. Те — нет, не бойцы. Ты знаешь, — Ильгет улыбнулась, — похоже, мы с ней просто подружились. И... если не считать Иволги, у меня ни с кем не возникало такой... трепетной, что ли... дружбы. Ты чего хмуришься — ревность? — она улыбнулась. Арнис сидел, чуть собрав брови и глядя в одну точку. Он перевел взгляд на Ильгет и улыбнулся так ласково, как всегда улыбался, глядя на нее.

— Нет, все нормально, Иль. Это все хорошо даже. Но все равно будь осторожна, нельзя своим чувствам доверять до конца. Никогда!

Он хотел сказать еще «вспомни Гэсса», но не сказал, однако Ильгет сама мысленно закончила за него предостережение. До сих пор это отзывалось в сердце, как рана, как болевая точка: как она кидается к Гэссу, и вдруг ее отбрасывает к стене выстрелом. И несколько долгих, страшно долгих секунд она не могла поверить в это... Да кому вообще можно верить, если не Гэссу? Так можно дойти до того, что и Арнису не верить. Ильгет приказала себе заткнуться. Хватит.

Арнис прав — она очень мало еще знает Айли, факт, что та знает о существовании сагона, бесспорен, и... Да, надо быть осторожной. И относиться к Айли не как к обретенной подруге, а как к перспективному контакту, который надо осторожно разрабатывать.

— Значит, так, — сказал Арнис, — мы с тобой здесь уже пять месяцев, так? Итоги пока слабоватые. Палн все еще под вопросом. Хотя бы исключить его! Трех подозреваемых, правда, я уже исключил. Но Палн — самый вероятный... Кстати, подумай об учителе Айледы!

— Тоже мысль, — согласилась Ильгет, — может, она сама не понимает, у кого учится. Но я не представляю, как к нему пробиться. У меня, видишь ли, духовный уровень недостаточный, чтобы с ним познакомиться. И потом, тактически это непохоже на сагона. Ведь он должен пробиваться к власти, а чем занимается учитель Айледы — как я поняла, он вроде отшельника где-то, и весь погружен в индивидуальное самосовершенствование.

— Ну как знать... у него могут быть сложные планы.

— Ну конечно, я сделаю все возможное, чтобы выйти на этого учителя, — сказала Ильгет.

— Тут вся беда, — пробормотал Арнис, — что сагон может и не пробиваться к власти сам, а проталкивать свою марионетку. Причем, скорее синга, зачем ему у власти кукла с дикими глазами. Хотя и это не исключено...

— Но в любом случае мы должны изучать людей, перспективных в плане продвижения к власти...

— Да, конечно. Они сами или их окружение... Кстати, что у тебя с карьерой в ШКС?

— Пока никак, — Ильгет пожала плечами, — с Палном контачит только узкий круг посвященных, ты же знаешь... Я пока еще на первом уровне. Пожертвования толком ничего не дают, моя помощь — тоже. Там многие бескорыстно помогают. Другое что-то надо, надо, чтобы они поняли, что я — очень полезный человек...

Она подползла к Арнису, придвинулась, искательно заглянула в глаза. Арнис рассеянно обнял ее за плечи. Ильгет приласкалась, как кошка.

— Слушай, — он посмотрел ей в лицо, — ты можешь быть полезным человеком с моей помощью... вот что, договаривайся там. Я возьму у Пална интервью. Он ищет популярности? Я ему помогу.

— Радость моя, ты просто гений.

— Но и другого нельзя упускать, — добавил Арнис, лаская Ильгет, — будем дальше разрабатывать линию бизнеса. Все-таки у бизнесмена больше шансов пробиться к власти... Хотя не стоит излишне отвлекаться. Олигархами занимаются другими, а мы должны проверить духовную линию, точно?

— Именно так. Хорошо, что эзотерика позволяет интересоваться буквально всеми течениями... Я вчера договорилась, что схожу на собрание «Энергии жизни».

— А... это хорошо тоже.

— У нас одна женщина интересуется этим.

— "Энергия жизни" тоже в списке...

— Я знаю, — шепнула Ильгет. Их губы уже сблизились. На некоторое время они начисто забыли о сагонах, перспективных направлениях эзотерики, вообще обо всем. Потом Ильгет чуть отстранилась. Не время сейчас. Дети еще не спят, и скоро наступит время для вечерних посиделок.

Ильгет отползла чуть-чуть, чтобы не касаться Арниса, только нашла его руку и крепко сжала.

— Солнце мое, — тихо сказал Арнис, глядя в сгустившиеся сумерки.

— Радость моя, — Ильгет поднесла его руку к губам, поцеловала, — свет мой.

— Девочка... как я хочу понять, почему все так происходит. Как я хочу, чтобы тебе больше не надо было... идти на войну.

— Но это невозможно, Арнис... Аналитики тоже думают над этим.

— Не думаю, Иль. Они разрабатывают стратегию и тактику. Они отвечают лишь на вопрос — «как», но не на вопрос «зачем». Глупо спрашивать «зачем». Они лезут к нам, мы защищаемся. Вот и все. А я хочу понять, зачем им это нужно...

— И что потом? Предложишь им это без всякой войны?

— Не знаю. Но надо понять... когда мы поймем, то и будем решать. Это информация, Иль, а информация...

— Основа успеха. Ясно. Тогда ты должен стремиться к встрече с сагоном?

— Иль, если бы эти встречи что-то проясняли. А то ведь наоборот — запутывают. Сагоны умеют морочить голову. Ну вот я встретился с Хэроном — думаешь, что-то яснее стало? Нет, все, что я знаю — я знаю из обычного анализа, из статистики. Хэрон, правда, это почти подтвердил...

— Но Арнис... почему тебя не устраивает эта версия?

— Что сагоны занимаются прогрессорством? Ищут годных к дальнейшему развитию и их развивают?

— Да. Ведь она хорошо подтверждается.

Арнис молчал некоторое время. Уже совсем стемнело, он не видел лица Ильгет, лишь ощущал струящееся рядом тепло. Наконец он произнес.

— Понимаешь, Иль... Это тоже не объясняет войну. Если им нужно найти годных к развитию, они просто продумали бы систему тестов... Прогоняли предполагаемых кандидатов по этим тестам и развивали дальше. То есть работали бы именно с отдельными людьми, а не с мирами, как сейчас.

— А ведь ты прав, — сказала Ильгет ошеломленно.

— Это совсем просто, верно? Чуть-чуть подумать, и все. И потом, вопрос еще, способен ли человек стать сагоном.

— Но Арнис... зачем же действительно им нужна война?

— Если бы знать, — горько ответил он. И чуть прижался плечом к плечу Ильгет.

Может быть, Арнису удастся то, что не удалось мне, подумала Ильгет. С легкой тревогой глянула на дверь зала, за которой исчез Арнис.

Мой «сеанс» ничего не дал. Да, Палн наговорил туманных слов, которые, в общем-то, можно истолковать как ясновидение. Но можно понять и совершенно иначе.

Ясновидение вполне реально. Палн, как и многие другие, может получать информацию... откуда-то. Или от кого-то. Мы ничего не знаем о том мире, меньше, чем о подпространстве. Скорее всего, на Ярне все ясновидящие так или иначе связаны с сагоном. Но насколько тесно... Бог весть.

Но Арнис будет говорить с Палном на равных. Палн, видимо, по натуре садист, любит унизить человека, пришедшего на сеанс за помощью, особенно женщину. От него многие выскакивают как ошпаренные, красные и со слезами. Однако и любят! Такова человеческая натура: сила (точнее, наглость) вызывает уважение и желание подчиниться. Однако Арнис не пришел за помощью, да и слабым он даже при большом желании не сможет прикинуться, даже сыграть неудачника не сможет. И не надо ему играть — он преуспевающий модный журналист, пришел брать интервью. Может, с ним Палн раскроется полнее?

— Ну что, Ильгет? — кто-то дружески пихнул ее в бок. Элила Ценрио весело улыбалась, ее огромные глаза, как обычно, сияли. Ильгет улыбнулась в ответ. Красивая женщина Элила, неземная. Вообще в ШКС все какие-то чудики. Эти люди были симпатичны Ильгет. Ну, за некоторыми исключениями. Вот и Элила. Зеленоватые глаза — всегда сияют вдохновением, узкое, смуглое лицо, короткая стрижка. Ловкие длинные пальцы художницы. Небудничная женщина, яркая. Элила была художницей эзотерического направления, писала полуабстрактные картины на темы книг Пална и подобных ему лидеров. Картины, если отвлечься от вкладываемого в них смысла, весьма талантливые.

— Да вот... жду мужа... а ты здесь чего? — спросила Ильгет.

— Так это твой муж — журналист? Слушай, какой видный, интересный мужчина! Ну, Ильгет, тебе повезло.

— А я и сама знаю, что мне повезло, — Ильгет не удержала радостной улыбки.

— А он не хочет в Школу? — поинтересовалась художница.

— Нет. Он скептик.

— Ничего, — уверенно заявила Элила, — посмотрит и все поймет! Я уверена! Он будет с нами.

— Да, я надеюсь на это, — пробормотала Ильгет.

— Мне во сне пришла информация, — Элила слегка понизила голос, — скоро Ярна вступит в этап очищения. Планета будет очищена от космического мусора! Надо развиваться, срочно заниматься своим духовным развитием, ведь Владыки шутить не будут!

— Ты думаешь, все, кто не занимается... ну такими вещами, как мы — они все будут... вычищены? — поинтересовалась Ильгет.

— Нет, мы не можем, конечно, предугадать, кто останется, а кто должен будет начать эволюцию с нуля. Но, — торжественно произнесла Элила, — Владыки предупредили. А наше дело прислушаться...

— А как будет... ну, это очищение — каким образом? — заинтересовалась Ильгет. Но хриплый старческий голос сзади произнес.

— А вот как ты думаешь? Бородавки тоже надо в квиринском центре сводить?

Ильгет мысленно застонала. Опять Дидар! И судя по голосу, уже набрался. Она обернулась, глянула в лицо алкоголика, похожее на смятую бумажку. И глаза мутные, бегающие... Впрочем, это у него всегда. Любимая манера — подойти сзади к человеку и огорошить его какой-нибудь ерундой. И рассуждает, рассуждает без конца... все равно, что— лишь бы плести. На лице Элилы возникло выражение «ну-что-ж-мы-должны-быть-доброжелательными-и-спокойными». Художница ответила.

— Бородавки? Да мы такими проблемами не страдаем.

Дидар поднял корявый палец и принялся излагать очередную историю о том, как он в молодости помог избавиться от бородавок своей бабушке. Причем без всякой там химии-физики, а самыми простыми народными средствами... травка, точнее, семь трав, и настаивать надо два дня... Дидар стал перечислять травы, повторяясь и путаясь. Ильгет отключилась. Все эти истории у ДиДара были высоко назидательными и кончались очень суровой моралью. Наверное, и эту, про траволечение, выведет к тому, что вот нечего травить организм всякой химией, а надо пользоваться настоящими силами природы. Ильгет взглянула на Элилу, и ей показалось, что художница слегка подмигнула.

Палн навис над листками вопросника, как могучая скала. Арнис видел со своего места, что после некоторых вопросов стоят закорючки, значит, все-таки духовный лидер просмотрел его писанину и что-то для себя пометил. Вопросы, как обычно, Арнис прислал интервьюируемому заранее. Дабы дать ему время на обдумывание. От себя лично Арнис предпочел бы говорить с Палном как на допросе, не давая ему ни минуты на размышление. Но так уж принято...

Неприятно было говорить с Палном. Словно преодолевать стену отторжения и превосходства.

— И еще один вопрос, — Арнис приятно улыбался, — почему вы всегда носите очки?

Палн шумно вздохнул и хмыкнул так, что у Арниса возникло ощущение вины — пристает к занятому человеку с такой ерундой. Однако заговорил Палн неожиданно спокойно и доброжелательно.

— Видите ли, через глаза человек теряет слишком много энергии. Посмотрите мой пятый том, там целый раздел об обмене энергиями через взгляды. Я не могу сейчас повторяться. Но чтобы избежать ненужных энергетических атак, я ношу очки сам, причем обязательно с зеркальным отражением, то есть направленный на меня взгляд вампира будет отражен... и рекомендую это моим последователям. Для них, впрочем, это не так важно, они в меньшей степени подвергаются энергетическим атакам... я имею в виду, просто меньше вынуждены общаться с людьми.

— Спасибо, — спокойно сказал Арнис, — и давайте вернемся к сагонам. К вам часто обращаются люди с разными физическими и психическими проблемами. Были случаи, когда к вам на прием приходили те, кто страдает последствиями от... э... сагонского вмешательства в психику. Мы ведь знаем, что сагоны превращали некоторых людей в зомби...

У него стало кисло во рту от этого штампа. Ничего не поделаешь, профессия...

Палн поморщился.

— Да, было несколько таких случаев, — сказал он неохотно, — я смог им помочь.

— Каким же образом? — живо спросил Арнис, — ведь известно...

Палн снова шумно вздохнул. Махнул нелепо своей тяжелой лапищей.

— Вы говорите не о том, — сказал он настойчиво, — в отношении сагонов я уже сказал вам, и повторю снова. Да, они выходят на высокий уровень взаимодействия с Информационным Полем Вселенной. Но они, так же, как и человеческие космические цивилизации, идут неверным путем. Однако они ближе подошли к правильному решению, они стали развивать заложенные в человеке свойства взаимодействия с Единым Космосом. Но их ошибка — то, что они используют технологии, пусть это биотехнологии и психотехника, это неверный и гибельный путь. Вообще попытка постичь мир научным путем, путем анализа, разъять единое, анализировать то, что требует синтеза — это и есть основная ошибка человечества, то, что проиллюстрировано библейским мифом об Адаме и Еве...

Кажется, опять на своего конька сел, с тоской подумал Арнис. Эти сентенции он слышал сегодня уже раза три. К тому же читал об этом в книгах.

— Но ведь ваши последователи, да и вы сами продолжаете пользоваться компьютерами, вот и машина у вас есть, — улыбнулся Арнис. Палн устремил на него непроницаемые зеркальные стекла.

— Ну видите ли, ведь переход от технологической цивилизации к духовной не может совершиться в несколько лет. Все должно быть постепенно... разве что... — Палн помолчал, — кто-то подтолкнет этот процесс.

Арнис вдруг ощутил тяжелый, горячий толчок адреналина. Едва сдержал возбуждение, застыв, словно сеттер в стойке над птицей.

— Кто и как может подтолкнуть этот процесс? — тихо спросил он. А уже было сказано, пора произнести Б.

На широком, мрачном лице Пална неожиданно вспухла улыбка, обнажив ряд широких желтоватых зубов.

— Вообразите себе, — произнес Палн, — что некто организовал уничтожение технологической цивилизации. Отсталой, разумеется. Это может выглядеть извне жестоким и бесчеловечным. Уничтожение инфраструктуры и перевод большинства людей в развоплощенное состояние. Я надеюсь, вы понимаете, что человеческая душа бессмертна и перевоплощается множество раз?

— Какова судьба этих развоплощенных душ? — тихо спросил Арнис.

— Ну что ж... все зависит от этапа духовного развития, на котором находится душа. Причем страдание может, и обычно подталкивает душу вверх по пути развития... хотя бывает и наоборот. Однако если цивилизация, технологическая старая цивилизация, я имею в виду, — Палн снова страшненько улыбнулся, — уничтожена надежно, то эти души не вернутся к прежнему состоянию. Часть из них перейдет на более высокий уровень, то есть будет более тесно взаимодействовать с Информационным Полем Вселенной... часть, конечно, откатится назад, но для них это даже благо, так как человеческого уровня они не тянули. Вот так... примерно.

Арнис ощущал, как быстро и гулко сердце колотится в грудную клетку. Как перед броском... Но он еще не был уверен.

— Вы все время рассматриваете эти вещи... вы понимаете, о чем я говорю... на индивидуальном уровне... а вы посмотрите с точки зрения всей цивилизации... благо это для нее или нет. На физическом уровне — разрушение, на другом, возможно...

— Вы не имеете права решать за людей, — быстро сказал Арнис. Палн пожал широкими плечами.

— Откуда вам знать, кто и на что имеет право?

— Я человек, — сказал Арнис.

— Человек — это звучит гордо, не так ли? — с иронией произнес духовный лидер. Арнис осекся. Надо снимать маски или... или прекращать разговор.

— Но ведь нет никакой уверенности, — Арнис снова вернул благожелательный журналистский тон, — что люди действительно перевоплощаются.

— Это у вас нет уверенности, — сказал Палн, — просто потому, что вы не хотите поверить. Вы упрямы.

— Да, вы правы, — произнес Арнис, — если существует перевоплощение, то оправдано любое насилие над людьми. Действительно, не все ли равно... страдание возвышает и поднимает уровень духовности. Убийство — может оказаться для души весьма полезным, следующее воплощение станет более высоким. Конечно, сам творящий насилие, если он делает это несознательно, может при этом опуститься на уровень. Но вот если насилие творит ясновидящий с целью возвысить человека, то все прекрасно. Правильно?

— Вы все понимаете неправильно, — холодно сказал Палн.

— Из этого следует неравенство людей. Например, я не могу вас убить, потому что я не вижу вашего будущего и состояния души, я не ясновидящий. А вы можете.

— Неужели вы будете утверждать, что люди равны?

— Люди не одинаковы, но равны.

— Вы плохо читали мои книги, — бросил Палн. Арнис усмехнулся.

— Я читал их, но у меня нет привычки верить всему, что написано. Скажите, господин Палн... мы встречались раньше?

— Нет.

— Вы уверены в этом?

— Мне кажется, — сказал Палн, четко разделяя слова, — что вы все время принимаете меня за кого-то другого.

Он снял очки. От неожиданности Арнис чуть вздрогнул.

На него смотрели из-под нависших бровей маленькие серо-зеленые глазки со слегка расширенными зрачками.

Нормальные глаза. Человеческие. Палн снова надел очки.

— Да, вы правы, — сказал Арнис, — мы с вами действительно раньше не встречались. Никогда.

— Не может ли быть так, что он наводит некий морок? — спросила Ильгет, — ведь кто их знает? Было бы слишком просто, если бы сагона всегда можно было узнать по глазам. Видовой признак, да... но...

Арнис пожал плечами.

— До сих пор таких случаев не было. Все, кто контачил с сагонами, описывают характерный взгляд.

— Но ведь совершенно нетрудно, мы же сами это делаем, хотя бы контактные линзы...

— Да, Иль, это нетрудно. Тем более, сагонам. Меня другое убеждает больше. Обычно сагон... как бы это сказать... если он выходит на близкую дистанцию с человеком, он уже не отступает. Не было таких случаев. То есть вокруг может рушиться весь мир, но сагон будет говорить с человеком. Чем бы это сагону ни грозило. Вообще такое чувство, что это их главная цель — выйти на разговор. И если уж разговор начался и пошел откровенно, то прервать сагона... ты же знаешь — можно только спикулой или лучом. Вспомни, как было с тобой, как Ландзо убил Цхарна. Таких случаев у меня множество.

— Но Палн ежедневно общается с людьми. Эти его сеансы... Общения — сколько угодно, — возразила Ильгет, — однако он вполне ограничивается поверхностным. Видимо, он пробивается к власти, и попутные цели его сейчас не интересуют.

Арнис взглянул на часы.

— Что-то опаздывает твоя подруга. Ну вот, насчет Пална. Да, возможно, ты права. У нас есть, выходит, два варианта. Либо он сагон, но тогда он ведет себя нетипично для сагона... уж выйдя со мной на разговор, да и с тобой тоже — он не остановился бы. Я просто чувствую, что вот Хэрон на этом бы не остановился. Либо он НЕ сагон. Тогда он просто сильный ясновидящий, ощущает некие потоки... не то, чтобы мысли наши читает, а так, что-то приблизительно чувствует.

— То есть, короче говоря, мы опять имеем то же самое, — подытожила Ильгет, — никакой ясности. А вот и Айли!

Девушка приближалась к ним. Красивая, невольно отметил Арнис. И... что-то необычное ощущается в ней. Действительно необычное. Движения... легкие, точные, скрадывающие. Занималась спортивным рэстаном или каким-то похожим видом единоборств? Светлые прямые волосы забраны лентой. Глаза... большие, серьезные глаза. Внутренний свет. Айледа оказалась рядом с ними. Хорошая улыбка у нее. Тонкие пальцы скользнули в руку Арниса.

— Здравствуйте, Айледа.

— Здравствуйте.

Она на миг задержала взгляд на его лице, повернулась к Ильгет.

— Привет, Иль.

— Кстати, а чего вы так официально? — спросила Ильгет, — можно и на ты, я думаю? Пардон, что вмешиваюсь, конечно... Ну вот, Айли, это и есть мой муж.

— Сейчас еще познакомитесь... познакомишься и со всей нашей бандой, — пообещал Арнис.

Дети все были уже дома. Вечер. Лайна с Арли, как и договаривались, сварганили картошку с рыбой. Ильгет уже научила их пользоваться здешними варварскими приспособлениями. Дара сидела надутая.

— Мам, а почему они мне не дали варить? Я тоже хотела!

— Девочки, — Ильгет укоризненно посмотрела на старших. Те слегка смутились.

— Мам, ну она только мешает!

— Ладно, об этом мы поговорим позже. Ну-ка, на стол накрывать.

Мальчишки уже этим занимались. Айледа, заложив руки за спину, ходила вдоль книжного шкафа, читая названия на корешках.

Никаких крестов, статуй, картин христианских в доме не было, конечно. Единственное, что можно было себе позволить — вполне светская картина, изображающая святую Дару в момент, когда она бредет по дороге, босиком и с мешком за плечами. В конце концов, очень редкий эзотерик принципиально отвергает все христианское, наоборот... Тот же Палн постоянно рекомендует ходить в церковь. Энергией там подзаряжаться, свечки ставить. Вроде как ритуал. Объясняет, что в христианских церквях тоже люди обращаются к Единому Космосу, только называют его иначе. Ну и по сути тоже развивают в себе Космическое Сознание, хотя и не так эффективно, конечно, как предлагает он.

Но повесить на стену настоящее Распятие — слишком вызывающе.

Сели за стол. Ильгет вдруг сообразила, что детям не успели сказать про молитву, сегодня ее нельзя читать. Но дети еще не забыли психологического курса, никто не удивился и не потребовал молитву. Зато Айледа на миг перед едой застыла, сложив руки. Тоже, видимо, своеобразную молитву возносила... кому только.

Единому Космосу?

Айледе очень понравилась и рыба с картошкой, хотя Ильгет находила, что девочки ее недосолили, и чай с печеньем. Потом дети потащили все на кухню. Айледа покачала головой.

— Они у вас... дрессированные прямо. Как вам это удалось?

— Да как-то само собой получилось. Приучили так, — ответила Ильгет, улыбаясь, — а они уже большие, Анри вон уже пятнадцать, это взрослый парень. На Квирине такие, сама знаешь...

— Да, на Квирине он уже закончил бы школу, выбрал профессию, — согласилась Айледа, — а кем он собирается стать, кстати?

— Военным, — сказал Арнис. Ильгет бросила на него короткий взгляд.

— Тоже неплохо, — кивнула Айледа. Приласкала Ритику, которая по обыкновению терлась около хозяев и то одному, то другому клала голову на колени, — и собачка у вас прямо квиринская.

— А она и есть квиринская. Точнее, дочь квиринской собаки, которую мы привезли оттуда, — пояснила Ильгет, — эта порода есть и на Ярне, да и почти везде.

— Вот как... Красивая... Редкий окрас.

— Да, очень редкий. Мы хотим получить от нее щенков такого же окраса, но пока не представляем, как...

— Благородное животное, — проговорила Айледа. Благородное создание взглянуло на нее и гордо отправилось в свою корзинку и, повозившись, свернулось там пушистым светло-коричневым клубком.

— Давайте пересядем в кресла, — предложила Ильгет. Они перешли к мягкому уголку, под розоватый свет вечерней лампы. Дара по обыкновению забралась на диван рядом с матерью. Эльм тоже остался со взрослыми, а остальные разошлись по комнатам.

— Айледа, — спросил Арнис, — а почему ты решила посещать эту... ШКС?

Ильгет улыбнулась.

— Айли, это у него профессиональное... сейчас он у тебя интервью возьмет.

— Да ну, что тут особенного. Я, Арнис, давно уже интересуюсь такими вещами. Еще до того, как на Квирине побывала. Только я занималась с учителем, он берет людей индивидуально, не всех... А сейчас вот так получилось, что я должна здесь пожить, и он мне сам порекомендовал эту ШКС. Хотя с Палном я не во всем согласна.

Арнис пожал широкими плечами, улыбнулся.

— Ну для меня-то это все... вы понимаете... я вообще скептик. Ну, думаю, что-то такое должно существовать, какой-то Высший Разум, но... ясновидение, всякие эти астральные штучки-дрючки — я в это не верю. Целители эти... шарлатаны. Ну вот Иль сходила на прием — и что? Ничего ведь умного он ей не сказал.

— Ну положим, кое-что сказал умное, — возразила Ильгет. Айли покачала головой.

— Понимаешь, Арнис... Да, очень много шарлатанов. А еще вернее сказать, даже не шарлатанов, а людей, которые занимаются самообманом. То есть они кое-что, чуть-чуть совсем могут. А считают, что они могут очень многое, исцелять там и прочее. На самом деле доступ к Тонкому Миру возможен... для очень многих. Вот только без учителя, без опытного руководства там страшно очень. Многие поэтому рассудок теряют, если пытаются сами. Но с учителем можно. И ясновидение реально, и целительство. Есть те, кто могут... Не веришь?

— Я верю, — быстро сказала Ильгет, — и потом, сагоны ведь тоже...

Айледа метнула на нее быстрый понимающий взгляд.

— Ты не можешь этого не понимать, Иль. Я думаю, что ты очень близко к тонкому миру, так всегда бывает... у тех, кто общался с сагоном. Не случайно ты потом пришла в эту ШКС.

— Не случайно, но... у меня никаких способностей-то нет. Я не вижу снов, как Лейра, не получаю информации, как Элила. Руками лечить не умею. Вообще тупость полная, — улыбнулась Ильгет.

Айледа внимательно посмотрела на нее.

— Знаешь, Иль... А ведь ты и не пытаешься. Ты могла бы, все могла бы. Но я же вижу — ты не медитируешь.

Арнис протянул руку и осторожно похлопал пальцем по спине Ильгет. Не забывайся... Не надо переигрывать.

— Да, Айли, — согласилась Ильгет, — я не медитирую. Потому что я боюсь. Я ведь говорила тебе, мне встречалось уже что-то очень страшное. Но в то же время, меня тянет ко всему этому, очень хочется узнать ближе... этот мир... Но страшно.

Интересно, подумала Ильгет, может, она видит, что я и молюсь в это время? Ну и способности, однако, у человека.

— И правильно делаешь, — сказала Айледа, — знаешь... я думаю, я поговорю о тебе с моим учителем. Палн же не руководит нами. Как хотите, так и... хорошо еще, пожалуй, что в школе мало кто всерьез-то занимается. Все так... как этот Дидар.

— Да уж, алкаш этот — просто шут гороховый.

— Это такой... с длинным носом? — спросил Арнис, — явно подвыпивший?

— Не ошибешься, он у нас один такой, — вздохнула Ильгет, — сокровище...

— Ох, — сказал Арнис, — куда я попал... Я уже жалею, что связался, Иль, с этой твоей конторой. Ясновидящие какие-то... медитации. Целители. Еще и алкоголики.

— Не веришь? — Айледа устремила на него твердый карий взгляд. Арнис пожал плечами.

— Пока мне никто не доказал ничего...

Айледа устремила взгляд на журнальный столик, где красовалась фенечка — свеча в декоративном горшочке. Придвинула свечу к себе поближе.

Все притихли, замерли, глядя на гостью. Айледа сосредоточилась. Прикрыла глаза. Протянула вперед ладони.

Внезапно на самом кончике черного фитилька возникло оранжевое тление... еще миг — и свеча вспыхнула ровным и ярким пламенем. Ильгет ощутила, как вздрогнула Дара, прижавшись к ней. Еще детям потом объясняй... Эльм тоже смотрел на свечу абсолютно круглыми глазами.

— Ну дела, — Арнис разрядил потрясенное молчание, — да... такого я еще не видел!

— Ну что? — улыбнулась Ильгет, — может, сделаешь материал?

Арнис подумал.

— Знаешь, я сам-то убедился, конечно... Но публика. Понимаешь, у нас издание не то. Во всяких там «Пламенах Духа» и «Новой Эре» такое постоянно печатают. А в нашем... редактор не возьмет. Скажет, ты что, белены объелся? И с Палном-то интервью еле удалось протащить... слушай, а это идея! Давай, Айли, я вставлю в этот материал еще и такой эпизод. Как с одной из учениц ШКС, а?

— Только если ты не будешь называть имени, — сказала Айледа, — я совершенно не стремлюсь к известности.

— Да? — Ильгет жестом показала собаке, чтобы та не вздумала спрыгивать со стола, потом еще погрозила кулаком. Ритика обреченно застыла, — простите?

— Из школы вас беспокоят. Это Гиерра, я классный руководитель вашей дочери, — заквакала трубка.

— Простите, вы имеете в виду, конечно, Дару?

— Да. Она болеет уже вторую неделю, и...

— Не поняла, — Ильгет почувствовала, что тело обливается внезапным холодом, — Дара здорова. Она должна быть в школе!

(Господи, что случилось? Дара моя... что с ней? Что с ней?! Вот оно, началось...)

— Ее нет в школе, — пояснила Гиерра, — и она вообще очень часто пропускает занятия, а потом объясняет, что болела, и что врача не вызывали.

(Но ведь сегодня она ночевала дома... да и вообще она всегда дома. Тьфу ты...) Ильгет постепенно успокаивалась. Кажется, все не так страшно.

— Я.. не знаю, в чем дело, — сказала Ильгет, — но Дара ходит в школу. Так она нам говорит. И... у нас ведь пятеро детей, они идут все вместе. Они доходят вместе с Дарой до самой школы... Спасибо, что вы позвонили, я разберусь, хорошо?

Она повесила трубку, выслушав еще серию раздраженных сентенций учительницы. Вернулась к полустриженной Ритике. Здесь тебе не Квирин, здесь стричь собаку приходится тоже вручную, ножницами, а сушить архаичным феном. Ладно еще, Ильгет с ранней молодости держала только пуделей и разбиралась в уходе за шерстью.

Она начала обрабатывать заднюю ногу и размышлять над новостями.

Ничего себе дела! Что это с Дарой? И куда она ходит вместо школы... И почему, черт побери, почему она начала обманывать?

Такого у нас не было. Никогда. Если у детей были проблемы — мы всегда об этом знали. Да и сейчас знаем. И помогаем. Вот и Эника у нас уже в семье — как родная. И о разборках Анри с этими бандитами мы все знаем. Но что с Дарой? Почему она скрывает что-то от нас? Что она вообще может скрывать?

Ильгет вдруг представила, ЧТО может скрывать ребенок, и ей стало нехорошо...

Может быть, девочка стыдится чего-то... Трудно представить иные мотивы. Ильгет вдруг вспомнила, как по вечерам Дара всегда норовит сесть рядом с ней, прижаться, тонкие ручонки обхватывают мамину талию. Потом хватает руку Ильгет и целует — просто от избытка чувств. Да ведь ни с кем из детей нет и не было таких нежных, доверительных отношений, как с Дарой. И она... она врет?

Щелкнул замок. Ритика дернулась, Ильгет шикнула на нее. Собака обреченно опустила голову. Вот так и стой на этом столе...

А там хозяин, между прочим, вернулся.

Арнис вошел в комнату. Бросил на диван свой кейс. Подошел к Ильгет, молча обнял и поцеловал.

— Ты Ритику, Ритику приласкай. Видишь, она дергается!

Арнис рассеянно приласкал собаку. Ильгет с некоторым трудом заставила ее занять прежнее положение.

Ну вот, по крайней мере, есть с кем обсудить ситуацию с Дарой...

— Иль, — сказал Арнис, — ты знаешь, что я выяснил сейчас?

— Что?

— У Пална консультируется Хаддер. Это мы знаем. А еще через Хаддера, оказывается, с Палном связан Минкулис.

Глаза Ильгет округлились.

— Значит, — прошептала она.

— Значит, он вышел на правительство! Непосредственно на само правительство Лонгина.

— Значит, шансы на то, что он все-таки...

— Не факт, Иль, не факт, что он сагон. Я лично в это не верю. Я бы почувствовал...

— Но он может влиять на правительство. Если Минкулис ему верит...

— Ходить на сеансы — еще не значит...

— Значит, Арнис! Ты не был на сеансе, ты просто не представляешь! Это же тоталитарный тип в чистейшем виде. Он сразу на тебя начинает давить. И ты либо отвергаешь его полностью — но тогда уже тебе и в его секте не место, да и вообще ты с ним больше не будешь... либо ты должен полностью ему подчиниться.

— Да, я знаю... Но Иль, есть еще вариант, что Палн не сагон, но близкий синг. Или даже эммендар. По глазам, вроде нет, но с блинкером же я его не проверял. Во всяком случае, то, что он вышел на правительство, говорит о многом.

— Да, — сказала Ильгет после некоторого молчания, — но ты послушай, что происходит с Дарой...

Дара молча смотрела в окно, словно затянутое серой дымкой. Осень. Пасмурная, смутная городская осень. Золото листьев — где-то вдали, а серое, вязкое — вот оно, здесь, и кажется, вползает в класс, растекается между столами. Резкий пронзительный окрик заставил Дару вздрогнуть. И треск — Гиена ударила указкой по столу.

— Панкин! Опять?! Дневник!

Мальчик начал копаться в сумке. Дара с неприязнью смотрела на эту сцену. Как надоело... Она уже начала ненавидеть Гиену. Ненависть — это нехорошее чувство. Дара не так давно начала исповедоваться и тогда стала вообще задумываться о таких вещах. Но что делать, если Гиену она ненавидит? Ее ненавидят все. И боятся. Панкин затянул:

— Я до-ома забыл...

— Да?! — Даре на миг показалось, что Гиена сейчас ударит одноклассника, и девочка напряглась. Но учительница перенаправила свой гнев.

— Ах так? — она быстро пошла к столу, что-то там написала, протянула Панкину записку, — это передашь отцу. Без родителей в школу не приходи!

Как противно... Гиена повернулась к доске, где Тильгер уже дописывал последнее предложение. Дара снова отключилась.

В первый месяц всякое было. Вот так же Дара смотрела в окно, а Гиена подошла и как треснет указкой по столу. Дара перепугалась даже. И учительница закричала: ты что, ворон считаешь? Оказывается, она спросила Дару, а та ничего не слышала, задумалась. Конечно, это нехорошо, но ведь нельзя же из-за этого на человека кричать?! Дара тогда промолчала, только поплакала.

А потом и поругалась с Гиеной. Очень сильно. Это все из-за Бетти. Бетти плохо видит, у нее большие очки, а на операцию в центре очередь, а денег у ее родителей нет. Бетти сказала, что не видит с доски, поэтому не может сделать задания. Хотя сидит на первой парте. Гиена взяла и прямо вместе со столом толкнула ее вперед, так что Бетти чуть носом не упала, и еще закричала: «Ну что, слепошарая, теперь видишь?» Она очень нервная, Гиена. Но тогда Дара очень обиделась за Бетти, она встала и сказала: вы не имеете права так кричать. Тогда Гиена даже как бы немного испугалась, а потом велела Даре выйти вон из класса. Дара думала, что Гиена вызовет ее родителей, она всегда так поступала. Но почему-то не вызвала. И вообще ничего потом не было. А Дара рассказала родителям сама, и папа сказал, что Гиена больная, несчастная женщина, у нее нездоровые нервы, и надо просто потерпеть, но если она слишком уж будет донимать, пусть Дара скажет, и они пойдут к директору.

Папу можно понять. Ему и так из-за Эльма приходилось ходить в школу, потому что Эльм все время ревет. Плакса. Ну, он еще маленький, конечно. Дара сможет все вытерпеть. Только вот ненависть, это нехорошо. Такая злость внутри, хочется просто убить эту дуру. А ведь нельзя, и от этого так плохо...

Надо помолиться, если ты ненавидишь человека. И Господь поможет тебе. Дара под столом незаметно сложила ладони и про себя стала молиться. Она прочитала «Отче наш», а потом стала просить Бога, чтобы Он ей помог полюбить Гиену... ну, то есть госпожу Гиерри. Но что-то ничего не получалось. Панкин на два стола впереди Дары опять взялся за свое, строчил какие-то записочки и делал из них самолетики, явно собираясь запустить. Ему уже терять нечего, все равно родителей вызвали. А родители, Дара знала, его бьют. Панкин как-то жаловался после уроков. Как ужасно... Дара вдруг представила, что у нее были бы такие родители. Что не мама с папой, а какие-то монстры, которые могут вот так взять и ее ударить... Папа очень сильный. Если бы он ударил ее, он бы, наверное, убил. Только это ему никогда даже не придет в голову. Разве можно бить того, кто слабее? Какой ужас, когда все вокруг против тебя — и родители, и учительница... и никто не может понять, ни с кем нельзя поговорить, объяснить... и в церковь ведь они не ходят.

Нет, не получается полюбить Гиену. Может быть, попросить деву Марию? Иногда когда обращаешься к ней, получается как-то лучше.

Дара снова вздрогнула. Вот что там произошло: Панкин запустил-таки самолетик. Гиена это увидела, мигом оказалась рядом с ним, взмахнула указкой. Дара ожидала треска о стол, но удар получился мягким, и через полсекунды Дара поняла, почему — Гиена ударила Панкина. И еще раз. Мальчик втянул голову в плечи и поднял руки, спасаясь от ударов.

Дара сама не знала, как это произошло. В следующий миг она оказалась рядом с Гиеной, а указка уже — в ее руке. Гиена ее слабо держала, выхватить — делать нечего. Дара уже три года рэстаном занимается все-таки. Тогда Гиена попыталась схватить ее за шиворот, но Дара машинально вывернулась, как учили, и головой ударила в живот Гиены. Учительница охнула и осела. Тогда только Дара поняла, что произошло. Лицо ее пылало. Она стояла в проходе, не понимая, что теперь делать. Гиена держалась за живот. Долго отходит, мелькнуло у Дары в голове. У нас бы никто не стал от такого уДара останавливаться... впрочем, это неважно... ой, что же теперь будет?

Даре было не страшно, а стыдно. Очень стыдно. Ну надо же быть такой несдержанной! И называется, она только что молилась Богу, чтобы он помог ей перестать ненавидеть Гиену. А кстати, ведь помог. Никакой ненависти не было теперь, Дара видела, что у Гиены много седых волос, и лицо такое растерянное... непонимающее... произошло то, что выходило за всякие рамки ее представлений. Даре было жалко Гиену. Но еще сильнее был стыд — как можно ударить собственную учительницу? Ну неважно, что она еще ничему Дару не научила, все равно... Учителей надо уважать. На Квирине это принято. Даже представить невозможно, чтобы пришла учительница, ну пусть не их любимая Андра, пусть другая, даже такая, как Гиена, и все не встали, и вообще не вели себя прилично. Ну ладно, здесь и никто Гиену не уважает, но чтобы бить... Это надо уже совсем дойти.

Гиена наконец пришла в себя. И посмотрела на Дару. Сказала с непонятной интонацией.

— Сядь!

Потом вернулась за свой стол и села, подперев голову руками. Весь класс до сих пор хранил полное и потрясенное молчание. Такая тишина стояла, какой Гиена никогда в жизни не могла добиться. Дара послушно села за свой стол. Она даже не знала, что делать теперь. Она была готова на все, лишь бы искупить свою вину. Пусть бы Гиена ее треснула указкой. Подумаешь, это и не больно вовсе, на тренировках гораздо хуже бывает. Родителей вызовет... Им стыдно в таком признаваться, но пусть.

Гиерри подняла голову. Посмотрела на Дару тяжелым, долгим взглядом.

— Лейс. Выйди. Из класса. Насовсем. И больше никогда не появляйся.

В третьем классе почти все уроки вела Гиерри. И на следующий день Дара решила, что наилучшим выходом будет — просто не приходить в школу.

Она распрощалась с братьями и сестрами в вестибюле. Но вместо того, чтобы идти на лестницу, шмыгнула обратно в раздевалку. Накинула пальтишко и дождалась звонка, когда дежурные уйдут по классам, и никто ее не увидит. А потом выскользнула из школы.

Всего четыре урока сегодня, четыре часа побродить по близлежащему парку. Обдумать ситуацию.

Что же делать? Дара ожидала того, что Гиерри позвонит родителям, отправит ее к директору, словом — поднимет шум. И в принципе, Дара не особенно этого боялась. Ей ужасно не хотелось рассказывать родителям о том, что произошло. На счастье, вчера их не было дома до самого вечера, мама ходила на это дурацкое заседание своей Школы. И прошло все спокойно, они не заметили, что Дара как-то особенно взволнована, расстроена.

Стыдно было. До тошноты стыдно. Произошло что-то настолько дикое, дурное... Даре до сих пор никогда не приходилось вообще решать проблемы с помощью драки. На Квирине — да никогда в жизни. Зачем? Не только девочки, это уж совсем было бы дико, но даже и мальчишки там никогда не пускали в ход кулаки. На тренировках-то, конечно, был спарринг, ну и так мальчишки иногда просто боролись, баловались. А здесь было само собой разумеющимся, чуть что — в драку, да еще так неумело, по-дурацки... кулачками друг друга мутузят, девчонки — цАйрепаются, вцепляются в волосы.

Но ладно бы Дара просто подралась с кем-то. Хотя и эта мысль ей была противна. Но тут... даже сказать страшно... она ударила — учительницу. Да что бы та ни сделала! Это было даже... это вообще не поддавалось никаким рассуждениям, никакой логике. Даже не вина это была, не в вине дело... а в том, что такого просто быть не может.

Дара бы скорее умерла, чем по доброй воле рассказала родителям. Или вообще хоть кому-нибудь. Она бы предпочла просто забыть это навсегда. Ну не было этого! Так хочется забыть неприятный, противный эпизод, не мусолить его — например, пошла в кусты, в туалет сходить, а тебя посторонние заметили.

Но если Гиена расскажет всем, ну что ж... Дара не так уж этого боялась. Главное — чтобы не ей самой рассказывать.

Однако Гиена не стала рассказывать. Ни директору, ни родителям Дары. И понятно, если вдуматься, почему. Ведь тогда придется рассказывать и про Панкина. Дара же не промолчит. Все станет ясно... Гиену и уволить могут. Она редко распускала руки, но случалось такое. При Даре уже один раз было, но тогда она как-то спокойнее отнеслась, другая ситуация была. А ведь за такое учителя могут сразу уволить. Ну или если не сразу, то все равно будут какие-то санкции.

Дара, бродя по парку, вдруг поняла, что если она вернется в школу — ничего ей не будет. Скорее всего — просто ничего. Не станет Гиена никаких мер принимать. И что она может сделать? Рассказать кому-то нельзя. Снизить оценку по поведению — Даре это глубоко безразлично. Ну и все...

Только не хотелось Даре возвращаться в класс. После всего...

Просто страшно было подумать — снова сидеть на четвертом ряду, смотреть в выпученные глаза Гиены, слушать ее резкий голос и как она стучит указкой по столу... Дара вдруг поняла, что она действительно не хочет больше возвращаться в эту школу. Никогда.

И зачем ей школа? По уровню знаний она могла бы учиться там вместе с Анри. Школа ничего ей не дает. Да, на психотренинге им объясняли, что школа — это вроде жизненного опыта, они должны научиться общаться с разными людьми, изучить чужую культуру. Но... что-то Даре уже надоело изучать эту культуру.

И ведь Гиена сама ее выгнала... Сама сказала: больше никогда не появляйся.

— И ты, выходит, не ходишь в школу уже вторую неделю? — спросил Арнис. Дара угрюмо кивнула.

Она сидела на коленях Ильгет. Даже хорошо, в общем-то... Посидеть вот так только втроем. Как будто она — единственная дочь, и мама с папой любят только ее. Мечта. А про то, страшное, Дара уже рассказала, уже проехали — да и честно говоря, теперь уже и не страшно было рассказывать. Как-то смешно даже это показалось. И папа, ей почудилось, чуть улыбнулся, когда услышал, как она поступила.

Вот мама не улыбалась. Она просто прижала Дару к себе, погладила по голове. Но лицо у нее было напряженное, расстроенное. И это огорчало Дару. Ведь все же хорошо? Ну правда же — на самом деле все хорошо?

— Понимаешь, Дара, — сказал Арнис, — ты уже девчонка большая. Сама знаешь, мы здесь не отдыхаем. Знаешь, зачем мы здесь и почему.

Дети на самом деле мало что знали... но неважно. Арнис перевел дух.

— В общем, что случилось, то и случилось. Ты не виновата, конечно, сама понимаешь, тут любой бы не выдержал. Я и сам не знаю, смог бы или нет— добавил он, улыбнувшись, — хотя надо, конечно, стараться держать себя в руках. Но теперь тебе придется вернуться в школу. К той самой учительнице.

— Может быть, попросить прощения у нее? — предложила Ильгет. Арнис кивнул, внимательно посмотрел на Дару.

— Это правильно. Ты сама понимаешь, что она учитель, и ты не имела права ее... гм.. бить. Верно?

— Да, — девочка кивнула.

— Ну вот, завтра придешь в класс пораньше. Подойдешь к ней и извинишься. Хорошо?

Дара молчала некоторое время. Потом посмотрела на отца и сказала: «Хорошо».

Арнис кивнул.

— Ты пойми, что это не наша прихоть — чтобы вы в эту школу ходили. Это нужно. Никто не должен знать, что мы с Квирна. Все должны думать, что вы обычные здешние дети и ходите в школу, как все. Иначе нам всем угрожает большая опасность, и задания мы не выполним. Это ты понимаешь?

— Да... я, пап, буду ходить.

— Я знаю, что трудно, не хочется опять с ней встречаться. Но в жизни так бывает, что приходится делать то, чего очень не хочется.

Он улыбнулся.

— И вообще, Дара, ты поосторожнее... насчет драк. Не хватает еще, чтобы вы мне кого-нибудь покалечили здесь. Ну что за дети воинственные...

Когда дверь закрылась за дочерью, Ильгет повернулась к Арнису.

— Слушай, тебе не кажется, что наши дети... Я вот смотрю на них, и мне страшно становится. Куда мы идем? Ведь наши дети, которые кажутся такими милыми, воспитанными, умными — это же монстры какие-то. Ведь ты посмотри... Лайна с Арли уже подрались с девочками в классе. Про Анри я молчу. Теперь и эта... это уже совсем из ряда вон. Почему они всегда пытаются решать свои проблемы с помощью физической силы?

— Иль, мы же и сами монстры, — невесело отозвался Арнис, — а они... они просто НАШИ дети. Не все ведь дети на Квирине такие, половина, например, рэстаном не занимается. А это — просто наши...

— Но почему, Арнис? Чем мы могли привить им это? Страсть к насилию? Ведь мы им даже никогда не рассказывали... никогда... Мы всегда дома говорим о чем угодно, только не о войне.

Арнис пожал плечами.

— Иль, не надо слов. Они без слов все хорошо понимают. Они видят нас, ну что-то читают в Сети и домысливают... Просто видят нас и копируют. Они такие, потому что они НАШИ.

Он помолчал.

— А если подумать, Иль, то никакой страсти к насилию у них нет. Никто из них не начал первым. Я имею в виду — решать проблемы кулаками. Во всех случаях начали их... соперники, скажем так. Ведь Дара тоже терпела, пока эта их... Гиена... просто орала. Терпела или отвечала словами. Ей даже в голову не приходило... а когда учительница сама распустила руки, Дара ответила просто машинально. Причем не за себя, заметь. А что касается Анри, то он просто молодец. Ведь эта банда реально перестала действовать в школе. И он этого добился в одиночку.

— Да, — глухо сказала Ильгет, — это не наши дети такие... это здесь жизнь такая. Я как вспомню... ведь и в моем детстве творилось то же самое. Затрещину дать кому-то, подраться — все это было в порядке вещей. Только я не умела защищаться, никто же меня не учил... А вот такие... учителя, старшеклассники, все, кто посильнее — они никогда не стеснялись. Только когда сильный бьет слабого, всем это кажется нормальным, это не страсть к насилию... А когда слабый отвечает — то он почему-то выглядит, как монстр.

Она придвинулась к Арнису, и тот обнял ее.

— Слушай... а ты уверен, что Дара завтра именно пойдет в школу? А не куда-нибудь опять?

— Да, — твердо сказал Арнис, — уверен. Она все поняла.

После прогулки сидели на небольшой кухне Ксены. Ритика забилась под стол, песик хозяйки сидел рядом с умильной мордой — вдруг чего перепадет. Ильгет с интересом оглядывалась вокруг.

На коквинер Ксена еще не накопила. Но малый кухонный комбайн вызывающе сверкал белыми боками. По стене были развешаны декоративные досочки, салфетки, и все в этой кухне было чистенько, функционально, изящно. Слишком декоративно, пожалуй. Но это смотря на какой вкус.

— Тебе еще чаю подлить? — спросила Ксена. Ильгет кивнула. Не очень-то ей хотелось в гости, так уж получилось — Ксена непременно решила дать ей примерить какие-то брюки, которые самой оказались узковаты. К счастью, они не подошли Ильгет. Но тут было решено выпить чаю с купленным вчера пирогом... ну чем еще заняться двум женщинам — одной в отпуске и второй — домохозяйке?

— Вкусный пирог, правда? Ну так о чем мы? А, о сагонах... Ну, я тогда только закончила училище. Начала работать, и меня сразу взяли в торговое представительство... Тогда же помнишь — был настоящий бум.

— А я тогда не могла найти работу.

— Трудно представить, — заметила Ксена, — тогда наоборот работы было полно.

Ильгет пожала плечами.

— А мне вот не везло почему-то. Ну потом нашла, конечно. Но не так, чтобы уж очень хорошую. Так тебе нравилось при сагонах?

— Да не знаю. Потом, когда объяснили, что это такое и почему, я уже поняла, конечно... Но с другой стороны, знаешь. Все эти эммендары и прочее... Психологическое давление, манипулирование сознанием. Чего там еще говорили про сагонов? Я считаю, это все действует только на слабых людей. На внушаемых.

— Да? — усмехнулась Ильгет, — чего же тогда разрабатывают все эти методы противодействия? Знаешь... я об этом читала. На Квирине целая отрасль психологии есть, которая изучает это... ну, как сопротивляться сагонскому влиянию. Чтобы под него не попасть.

— Да ну, — самоуверенно заявила Ксена, — я вот точно знаю, что на меня никакое давление не подействует. Вот на тебя... извини, Иль... но ты сама знаешь, что человек ты поддающийся влиянию. Сейчас вот в эту твою школу ходишь. Религиозный ты человек. Конечно, тебе и сагона-то не надо. Тебя любой дурак пальчиком поманит, ты и побежишь. А мне это все глубоко пофиг.

Ксена встала, открыла шкафчик и начала в нем рыться.

— Вот видишь, конфетки? Мне сестра привезла из Нельса, знаешь, какие вкусные? Попробуй. Это импорт с Артикса.

Ильгет взяла конфету. Да, вкусные... Артикс напоминают. Лучшее время жизни... жаль только, что понимаешь это лишь гораздо позже.

— Очень вкусно, — сказала она.

— Это сагоны могут с толку сбить человека... у которого и так мозги немного сдвинуты. Ну, допустим, религиозный он. Или сильно интеллигентный, талантливый, у таких всегда в голове тАйреканы какие-нибудь. Вот сагон за них и цепляется. А на нормального человека... Да появись здесь этот сагон, я бы ему сказала — тьфу... иди ты знаешь куда?

Ильгет вздохнула.

— Хорошо, Ксена, если бы это было так. Только все иначе на самом деле. И как раз люди, как ты говоришь, нормальные, легче и проще попадают под влияние. Тут дело не во внушаемости. Внушаемость вообще роли не играет. Тут другое совсем.

— Да ну, Иль, глупости ты говоришь. С чего это я, допустим, могу попасть под чье-то влияние... Я человек самостоятельный, никогда никого не слушала особо, живу своим умом.

Ильгет допила свой чай, опустила кружку на блюдечко. Взглянула на Ксену.

— Сагоны к каждому ключик подбирают, не сомневайся. Ко мне... если бы ко мне сагон подошел, он бы начал давить, верно, на мои религиозные убеждения, доказывать мне что-то, внушать. А тебе... на тебя по-другому бы воздействовал. Понимаешь, у тебя, как и у любого человека, есть какие-то желания. Мотивации. Вот они в основном и действуют через мотивации. Один, например, мечтает стать богатым... другой хотел бы кучу женщин иметь, третий извращенец какой-нибудь, скажем, садист по натуре. И тебе наверняка чего-нибудь такого хочется, ну пусть даже самого простого. И вот они тебе это простое дадут. Тебе не обязательно превращаться в фанатика. Ты будешь служить им просто ради удовлетворения своих желаний. Ведь и сопротивляться начнет лишь тот человек, который видит смысл в сопротивлении. А тебе — зачем сопротивляться? Ты веришь себе, в себя — ну так они этой вере не противоречат. Они тебе дадут возможность делать для себя то, чего хочется. Так ведь и было... отсюда и бум этот экономический, сагонам это несложно устроить.

— Хм... так чего тогда в них плохого? Если они каждому человеку обеспечивают то, чего он сам хочет?

— Во-первых, желания разные бывают. Бывают садисты, например, педофилы разные — а они и такую возможность предоставляют. Только согласись им служить. Причем ведь это не так будет, что они к тебе придут и заставят что-то там подписывать в обмен на исполнение желаний. Так бы ты не клюнула. А просто само собой все произойдет, естественно. Найдешь хорошую работу... компанию подходящую. А во-вторых, Ксена, ненадолго это исполнение желаний. Потом они переходят к третьей фазе, в смысле, когда у них уже силы на планете есть, армия и все такое... Тогда им уже плевать на твои желания, они тебя загонят в лагерь, а потом уничтожат.

Ильгет помолчала.

— И знаешь, Ксена... такие люди, как ты говоришь — религиозные или просто интеллигентные, думающие — у них как раз шансов-то больше. Потому что они не поведутся на всякую ерунду. Они каждый раз пытаются думать — а нужно ли мне это действительно, а одобрит ли это моя религия... Это сагонам сильно мешает. С такими людьми... их или уничтожать приходится, или поодиночке беседовать. Ими не очень-то поуправляешь в массе.

— Ну ладно, ладно, — буркнула Ксена, — где уж нам, дуракам...

— Ну что ты, не обижайся. Просто я об этом читала, и там вот так пишут. Почему, думаешь, квиринцы в основном устойчивее к сагонскому воздействию? Да как раз потому, что они там все вот такие... интеллигенты, как ты выражаешься. Их с детства учат все осмыслять, думать.

— Ну и ты тоже решила своих так воспитывать, — заметила Ксена. Ильгет подумала, что переборщила... похоже, обиделся человек. Но ведь изначально Ксена явно собиралась обидеть саму Ильгет.

— Да нет, это случайно вышло, с детьми. Просто жили там поблизости от квиринской школы, а что — образование неплохое дают. Ну вот и решили туда их отдать. Слушай, — Ильгет поднялась, — ты извини, Ксен... мне уже пора, хорошо? У меня встреча назначена в 4 часа.

— Работу, что ли ищешь...

— Вроде того.

Ильгет вернулась к себе в квартиру. Ритика запрыгнула на диван и стала выгрызать из лап еще не стаявший снег. Надо бы согнать... Ильгет только подумала об этом и заглянула в комнату Эльма.

Мальчик по обыкновению сидел за монитором. Обычным, ярнийским, не слишком полезным для глаз.

— Эльм? Программу сделал?

Мальчик повернулся к ней, блеснули серые глаза.

— Мам, я сделаю... я сейчас быстренько доиграю, и...

Ильгет подошла, всмотрелась — на двухмерном экране высились башни, лазоревое небо, искорки в нем. На Визар похоже немного... А еще больше на Артикс, древний город Тэринга. Только все игрушечное.

Мы в детстве строили города из кубиков, селили в них кукол и зверюшек, играли... Эти ребятишки строят города из кубиков-программ. Играют в них. Красиво... Только плоскость, конечно, на настоящем голографическом экране куда лучше выходит. Можно и выйти в виртуальность, только детям до 12 это и вовсе запрещено.

— Здорово, — сказала Ильгет, — а что это за искры в небе? Огненный дождь?

— Нет, это золотые птицы, — ответил сын, — они садятся на того, кого хотят... И приносят удачу. Например, они могут защитить от врагов. Надо только позвать: птица, птица, лети ко мне скорей!

— Ага. А они тогда решают, лететь или нет.

— Ну да.

Ильгет взъерошила сыну волосы.

— Но ты хоть начал заниматься?

— Математику я сделал, еще сегодня у меня планетография и минералогия.

— Ну хорошо, только сделай, ладно? А то мне надо уходить, и папа поздно придет. Ты же парень самостоятельный.

Выходя, Ильгет подумала, что надо бы сказать Анри, пусть проследит. Для всех детей, кроме Анри, были разработаны еще на Квирине программы для самостоятельной работы — часа два в день, не больше. Чтобы они не слишком уж сильно отстали от сверстников.

Неизвестно, сколько еще продлится эта миссия. Уже почти полгода. По здешнему времени скоро Рождество. Может, еще полгода, а может, и полтора. Даже если удастся выяснить все с Палном, дадут новое задание, пока не найден сагон, ведь на внедрение семьи ушло время, средства, что же раньше срока отзывать таких ценных агентов.

Ильгет вышла на кухню. С Арнисом у нее так и не получилось играть роль хозяйки... Вот и сейчас — хотела ужин приготовить на всех, пока время есть. Но оказывается, Арнис уже все сделал сам, вон, полный бачок тушеных овощей, котлеты. Научился готовить, дурацкое дело нехитрое. А может, девчонки помогли. И порядок везде. Нет, иногда, конечно, Ильгет приходилось делать что-то. Она все же чаще была дома, чем Арнис. Но вот сегодня он только к двум ушел — и вот результат.

Иногда Арнис, впрочем, предоставлял ей возможность испечь что-нибудь, приготовить вкусненькое... когда она была дома, не шел к плите. А потом хвалил и восторгался.

Ладно, сегодня это кстати. Ильгет решила, что есть не стоит. Айледа наверняка поймет, что она ела. Ясновидящая... она даже умеет определять, что именно ты съел, так что Ильгет и в самом деле пришлось на вегетарианство перейти. А сегодня она просила Ильгет воздержаться от пищи. Будет обучать ее медитации. При мысли об этом Ильгет снова ощутила страх. Ничего, прорвемся... Было бы проще сейчас — «Рэг» на плечо и на дэггеров. Проще и лучше, а медитация... не получится — Айледа заподозрит что-нибудь. Получится...

Ну ничего, мы же не армия, а ДС, кому-то надо и с сагонами встречаться.

Из комнаты девочек доносились скрипичные упражнения. Дара, наверное, упражняется, старшие-то убежали куда-то вместе с Эникой. Ильгет послушала немного и взяла спайс, набрала номер Анри.

— Привет, малыш, это я.

— А, привет... — с задержкой отозвался голос сына. Анри сегодня пошел в кино с этой... как ее... Бенти. Тоже проблема, девочки эти.

— Я тебя хотела попросить. Ты домой ведь потом вернешься?

— Да.

— Арнис придет поздно, я тоже. Проконтролируй Эльма насчет программы?

— Есть, — ответил Анри, помедлив, добавил, — еще что-нибудь надо?

— Все хорошо. Ты в кино, да?

— Да. Мы в «Бассане», на фильме «Серебряная стрела». Вернемся, думаю, около шести.

Ильгет невольно улыбнулась.

— Ну пока, отдыхай.

Интересно еще, как его девушка это воспримет. Впрочем, оно и к лучшему, если она отстанет, здешние девушки — это же кошмар какой-то, совратят парня. Анри ведь, как и мы, думала Ильгет, одеваясь. Ему не нужны сексуальные приключения, ему — одну на всю жизнь, и такую, чтобы понимала и стояла рядом, и была единой плотью. Хотя сейчас его, возможно, и приключения интересуют. Для него это так ново, необычно, а девчонки здесь... Ильгет вздохнула. Да, ни за что нельзя ручаться. Но что поделаешь, каждый совершает свои ошибки. Не посадишь парня на цепочку. Он ведь уже совсем взрослый.

Ритика высунулась в коридор, с надеждой помахивая хвостом и глядя на хозяйку. Ильгет завязала шарфик.

— Дома, Рити, дома.

Собака моментально опустила хвост и потрусила на свое место с глубоко обиженным видом. А можно было бы и взять ее, подумала Ильгет. Вроде, Айледа не против собак. Но это надо хоть лапы расчесать, а то сейчас мокрые от снега, некрасиво. Ладно, обойдемся.

Айледа стояла перед ней — ясная улыбка, глубокий неповторимый взгляд.

— Айре, Иль.

— Айре, — пробормотала Ильгет, сделав положенную паузу, квиринское приветствие не должно звучать для нее привычно. Она стала снимать куртку, ботинки, отряхивать снежок, поправлять волосы, обычная преддверная суета.

Чем отличается Айледа от многих других? Обычно люди очень меняются в зависимости от настроения, состояния. Ярость, тоска, искренняя радость, депрессия, умиротворенность, боль — и лицо каждый раз преображается. А вот Айледа всегда одинакова. Всегда во взгляде ее, в выражении неподвижного почти лица читается одно и то же — удивительная ясность, внутренний мир и покой. Ничем, кажется, нельзя этот покой нарушить. Хотя, собственно, и поводов не было. И нет. Айледа живет совершенно одна, замкнуто, почти ни с кем не общается, разве что на работе, но и работа у нее спокойная. Медитирует, она сама говорила, по 5-6 часов в день. Отсюда и покой, и свет. Но почему-то Ильгет казалось, что ни страх, ни боль, ни что-то иное не способны изменить выражение этого лица, так же, как сосна, которую рубят топорами, сохраняет свой внешний покой, может быть, где-то лишь внутри содрогаясь от боли.

Вот ведь человек, полностью избавившийся от страстей.

Ильгет вошла и села на одну из подушек. Айледа — напротив нее, пряменькая, как свеча. И пламя в глазах — как огонек свечи.

— Иль, я тебе не предлагаю чаю, потому что мы хотели помедитировать, тяжесть в желудке нам помешает. Потом попьем, хорошо?

— Ну конечно. Я и дома ничего не ела с утра.

Айледа кивнула. Ильгет ожидала, что они прямо сейчас и начнут медитировать, но девушка снова заговорила.

— Я спросила моего учителя... И ты знаешь, он готов. Он готов с тобой встретиться. Скоро... может быть, на днях... он будет в Заре. Мне кажется, ты боишься?

— Нет, что ты... — пробормотала Ильгет, — волнуюсь, это да. Я с радостью, конечно...

Айледа кивнула, серьезно глядя на Ильгет. Протянула вперед ладони, и в чаше вспыхнуло пламя.

— Давай... начали...

Конечно, Ильгет даже и не собиралась выполнять положенные предписания, произносить мантру, чтобы войти в медитативное состояние. Мысли читать Айледа не умеет, это точно. Ильгет просто закрыла глаза. Как обычно. Сделаем вид. Думать при этом можно о чем угодно, в принципе.

Но как всегда в доме у Айледы, Ильгет вдруг ощутила, как ее захватывает и несет поток. И сегодня он был необыкновенно, невероятно сильным. Что это значит? Ильгет не успела испугаться — все вокруг плыло... Рывок — и яркий, неописуемый свет разлился вокруг.

Ильгет уже не сидела у столика с огненной чашей. Она была... стояла или плыла — не понять... в каком-то совершенно другом месте. Свет бил сверху, яркий, победный, заливал все вокруг звенящими потоками, и свет был осязаем, ощутим, им можно было дышать, его можно было пить. А под ногами клубилась голубизна, но Ильгет явственно ощущала некую почву. И еще невидимый вихрь струился сквозь нее, сквозил через сердце, наполняя его легкостью и бешеным детским весельем.

Рядом стояла Айледа.

В той же белой хламиде, в которой она и встретила Ильгет. Лицо ее теперь сияло, это был тот же внутренний покой, радость, только усиленные многократно. Айледа протянула к Ильгет руку.

— Иль! Ты слышишь меня? Ты чувствуешь, как здесь хорошо?

Ильгет вдруг опомнилась. Возможно, и хорошо, но... «Господи Иисусе, Сын Божий, помилуй меня грешную», — произнесла она мысленно. Еще не успела договорить — показалось, что немилосердный жесткий толчок выбросил ее из светлого рая.

Именно так. Она ощутила это как удар. Ильгет снова сидела за столиком, у чаши. Мир вокруг казался таким холодным и темным...

Айледа открыла глаза.

— Иль, у тебя получилось, — сказала она с радостью, — но почему ты... ты испугалась?

— Да... — интересно, поняла ли она, что была произнесена молитва?

— Тебе еще предстоит избавиться от страха, — тихо сказала Айледа.

— А что случилось? — спросила Ильгет. Что она видела? Что поняла?

— Не знаю. С тобой что-то. Ты просто провалилась... Ты ощутила страх?

— Ну да... я подумала, что это... иной мир, Тонкий, да? И здесь мы можем встретить сагона.

— Нет, что ты... там безопасно. И ведь ты была со мной. Опасно одной выходить в тот мир, без подготовки, без учителя. Но ничего, ты сможешь...

Ильгет кивнула. Батюшки, что же делать-то теперь? Ведь придется и дальше медитировать, изображать послушную ученицу... Заболеть, что ли, до того времени, как появится учитель? Так ведь Айледа ее лечить бросится.

— Сагоны не бывают в тех слоях, там для них... слишком светло. И это солнце вверху, ты видела свет? Божественный свет Солнца Мира... — Айледа блаженно улыбалась.

— Угу, — пробормотала Ильгет. Да уж, божественный свет. Только вот почему с Иисусовой молитвой он несовместим?

— Это такое счастье... бывать в тех, высоких слоях. Хотелось бы всегда... но впрочем, у нас есть дела на земле.

Ильгет кивнула.

— Иль, — тихо спросила Айледа, глядя на нее, — ты ведь в Дозорной службе?

Ильгет вздрогнула. И что теперь делать?

— Да. Откуда ты...

— То, что ты рассказывала — правда? О сагоне? Он ломал тебя?

— Да. Это очень долго было. И другое еще. Очень, очень многое, Айли, — вырвалось у Ильгет. Айледа кивнула.

— Я знаю. Так вот после такого... невозможно, чтобы квиринцы тебя не завербовали. Ну очень трудно представить! Это ж какую устойчивость надо иметь, такую ломку выдержать. Я предположила... и ты знаешь, предположение оказалось правдой. Вы ищете сагона здесь, на Ярне, не так ли?

Господи, девочка, откуда тебе-то все это знать? Вдруг Ильгет поняла... два и два сложить так легко. Расширенными глазами она смотрела на Айледу.

Кнастора. Рыцаря Великого Кольца.

Айледа встала. Ильгет тоже поднялась, глядя ей в лицо. Айледа сделала шаг и положила руки ей на плечи.

— Все будет хорошо, Ильгет. Мы не случайно встретились.

— Откуда ты узнала о ДС... Это ведь...

— Ильгет, мы будем вместе. Мы найдем сагона и справимся с ним. Вы не одиноки, поверь. Мы... мы давно уже с вами. Ильгет... ты, конечно, знаешь об Ордене Великого Кольца.

Ильгет показалось, что все происходящее нереально. Спектакль. Сложно разобраться в нахлынувших чувствах.

— Ты кнастор?

— Да.

Айледа отошла. И вдруг в руке ее возникло — Ильгет не поняла, откуда — маленькое пламя. Не обычное, рыжее, а серебристое. Пучок яркой плазмы на ладони. Пламя выросло, изогнулось, легло в ладонь, принимая форму короткого меча. Клинок полыхал ослепительным серебром.

— Иолла, — сказала Айледа, — протяни руку, Иль. Возьми ее.

Ильгет не двигалась.

— Возьми, не бойся. Ты так много лет сражаешься с сагонами... она пойдет к тебе.

Ильгет протянула руку. Пламя не обжигало. Иолла легко деформировалась, эфес точно приспособился к ладони Ильгет, клинок казался теперь длиннее и тоньше.

Держать иоллу было приятно. Она была словно живая, рвалась и играла, и в то же время — точно послушная собака, оставалась в руке. И была покорна руке, малейшей мысли и желанию Ильгет.

Иолла!

Огненный меч вытянулся, вырос, почти до противоположной стены, и тут же Ильгет сократила его, доведя до привычной еще с Визара длины одноручного клинка, перехватила второй рукой. Взмахнула иоллой, рассекая огнем воздух... вот так. Не слишком увлекаться. Она взглянула на Айледу. В глазах той светилось восхищение.

— Иль! Как легко... как хорошо у тебя получается! Я ведь неделю тренировалась только чтобы взять...

— Возьми, — Ильгет превратила меч в серебристый костерок, протянула его Айледе на раскрытой ладони. Иолла исчезла, оказавшись в руках хозяйки.

— Как легко у тебя получается, Иль...

А ведь это серьезно... Предстоит встреча с ее учителем. Неужели... Этого просто быть не может. Мы сражаемся столько лет, и вот... Арнис ошибался, кнасторы — не сказка. Не сказка, но что же они?

— Мой Ведущий, — теперь Айледа говорила на линкосе, — мой Ведущий, Эйлар — он сказал, что встретится с тобой. Если ты захочешь.

— Я хочу, — медленно ответила Ильгет.

— Мне кажется, ты... — Айледа внимательно всмотрелась в ее лицо, — что-то не так, Иль?

— Все нормально, — Ильгет постаралась улыбнуться.

— Да нет, конечно, все нормально. Я просто себя вспоминаю. Я чуть не до потолка прыгала, когда мне предложили... ты ведь понимаешь, что такое Великое Кольцо?

— Да, я понимаю.

— Ну ясно, я-то была девчонкой тогда. А ты... тебе много пришлось пережить, Иль, — Айледа коснулась ее руки, — и многое — напрасно. С сагонами нельзя справиться человеческими силами.

— Мои друзья убивали сагонов, — сказала Ильгет. Не выдержала. Айледа покачала головой.

— Вы убивали оболочку. Они возрождаются снова и снова.

— А мы их снова убиваем.

— Да. Но только кнастор способен убить сагона навсегда. Только иоллой.

Ильгет кивнула.

— Мне кажется, я понимаю, почему ты не радостна. Столько лет... Столько потерь... и все напрасно, потому что против сагонов нужно по-другому бороться. Нужно развивать свои внутренние, духовные силы, становиться тоже магами — но светлыми. Но ничего, Иль, теперь все будет иначе. Поверь мне!

Ильгет улыбнулась.

— Да, Айли... Конечно, я рада. Только когда я думаю о... о моих друзьях, кто погиб, мне становится горько. Я очень хочу увидеться поскорее с твоим Ведущим.

— Может быть, Иль, он станет и твоим! Как это замечательно... Мы были бы сестрами!

В первый момент Ильгет замерла, но уже через секунду сообразила, что темный силуэт у подъезда не случайно сразу показался ей знакомым.

Она мигом слетела по ступенькам. Ритика невоспитанно прыгнула ей на пальто. Арнис поймал ее в свои руки.

— Арнис! Напугал!

— Я решил пройтись немного... ну и думаю, подстрахую тебя, если что.

— Да уж... Ну слушай.

Они медленно двинулись к дому. Арнис слушал очень внимательно, время от времени задавая вопросы. Ильгет закончила рассказ и посмотрела на него, и лицо мужа показалось ей сумрачным.

— Вот и у меня такая реакция была... Айли меня еще спросила, почему я от радости не прыгаю. Я сказала, что жалко наших... столько лет воюем, столько погибло народу, и все, выходит, зря. Ты тоже так?

— Не знаю, — пробормотал Арнис, — знаю только, что меня это не радует. То, что кнасторы — не сказка. Какой-то подвох...

— Какой тут подвох? — Ильгет пожала плечами, — Арнис, ну а что, если все это верно... в принципе, главное, что меня останавливает — вся эта эзотерика, то, что в Библии в общем, запрещена любая магия, любые контакты с астралом... Но если мы неправы? Да не говори ничего, я все помню, все знаю хорошо. Но вот эта наша правота — и вот против нее реальные люди, которые на самом деле убивают сагонов. А может, что-то изменилось в мире, и теперь допустима светлая магия? Мы ведь и Этический свод корректируем...

— Свод — это человеческое, — сказал Арнис. Они остановились у подъезда.

— Но и предание церкви, в общем...

— Нет, — резко возразил Арнис, — Церковь небесная. Она не ошибается. В веках — нет. Временно, может быть.

Ильгет потупила взгляд.

— Не знаю, Арнис... а представь, что сагоны используют церковь, чтобы не дать людям развиваться и победить их. Нет, не слушай меня, это я уже несу... но все равно. А вдруг мы крупно ошибаемся и упускаем такой шанс?

— Иль, — сказал Арнис, — пойми... пойми одно. Не бывает светлой магии. Не бывает контактов с астралом, которые вели бы к Богу. Нет такого и в принципе быть не может. Как только человек попадает в тот мир...

— Но Айли говорит, с учителем...

— Да какая разница. Учитель тоже человек. А в том мире все иначе, там не сагоны даже, там хуже. В том мире человек беспомощен абсолютно, и любые обитатели того мира... не знаю — бесы.. могут его обмануть или свести с ума. Бог сам показал нам путь к Нему, и этот путь — в физическом мире. Поэтому я не верил в кнасторов...

— Но они есть!

— Я допускал такую возможность, но... я не верю в то, что они — благо.

— Арнис, я не знаю... Ты пойми, Айли, ты не знаешь ее так, как я. Она хорошая. Я не верю, что она может делать что-то злое. Она такая... светлая...

Арнис пожал плечами.

— Она давно уже кнастор? Продвинутый?

— Нет, она ученица, еще только первая ступень.

— Хотелось бы увидеть этих... продвинутых. Видишь, на первой ступени у них, может, еще ничего и не меняется.

— Арнис, но мы должны узнать... мы не можем это оставить так.

— Конечно, не можем, Иль, — он смягчил голос, — и вообще прости, что я так... ругаюсь.

— Ну что ты!

Он коснулся ладонью ее лица. Ильгет улыбнулась невольно.

— Нам придется выяснить все до конца. Встретиться с этим Ведущим. Эх, не могла ты сразу и за меня словечко замолвить...

— Ну я и сама с ним встречусь. Да брось ты, это уж не опасно.

— Как знать, — Арнис замолчал, — ладно, я тебя снаружи подстрахую.

Через неделю он стоял на заднем дворе все того же круглого здания, купол заслонил беззвездное небо. Снег поскрипывал под ногами. В воздухе отчетливо пахло Рождеством. Все христианские праздники они тихонько отмечали по-квирински, а на Квирине Рождество давно прошло. Но все же здесь особенно тихо было и покойно в эту ночь.

Господи, помоги, попросил Арнис тихо. Только помоги. Только спаси нас.

С Ильгет ничего не случится... Ничего. Спайс пока молчит. И нейрофон тоже, они задействовали всю возможную связь. В случае чего Арнис попробует помочь... Хотя Ильгет так уверена в своей безопасности. Ладно, не будем о грустном...

Ильгет осторожно спустилась по ступенькам в подвал.

Почему именно здесь? Сейчас, поздно вечером все равно никого нет в Школе. Но Айледа уверенно шла впереди. Так сказал Ведущий...

Здесь, в старом подвале, было пыльно и грязновато. Миновали страшненький давно не работающий бойлер — система отопления стояла в доме современная. Вышли в довольно широкий зал, лишь по стенам здесь проходила толстая облупившаяся, неимоверно пыльная труба отопления. Тусклый свет. Айледа обернулась к Ильгет.

— Сейчас.

В противоположном конце зала появилась фигура.

Не такая уж крупная, так, стройный невысокий человек. Ильгет стояла, ожидая... Кнастор. Это уже не наивная Айледа — вон как светятся ее глаза, ярче здешней лампочки. Настоящий, матерый кнастор. Увидеть — и умереть.

Эйлар выглядел человеком. Даже не слишком накачанным, пожалуй, ребята в 505м отряде были помощнее. Не очень высокий, интеллигентный на вид. Сияющие, как у Айледы глаза. Странно одет — мягкий, вроде бы, лиловый костюм, на шее — Делла Тор, знак Кольца. С плеч спадает белая мантия. Интересно, они и дерутся прямо так, не снимая плаща? Неудобно же... Хотя с чего ему сейчас драться.

— Здравствуй, — произнес Эйлар, пристально глядя на Ильгет.

— Здравствуйте, — ответила Ильгет, — вы...

— Айледа передала мне, что ты хотела встретиться со мной.

— Да.

— Твоя биография мне известна. Поэтому я не задаю тебе обычных вопросов — готова ли ты к войне, которая не прекратится ни на один день. Ты готова.

Ильгет кивнула.

— Мне бы хотелось убивать сагонов более эффективно, — честно сказала она. Эйлар выдержал паузу и ответил.

— Стремясь убивать, нельзя достичь совершенства.

— Даже сагонов? — удивилась Ильгет.

— Даже сагонов. Тебе предстоит пройти долгий путь, прежде чем ты сможешь вступить в наш Орден. Но я готов тебя взять.

Эйлар вытянул руку, и на ладони его заплясало знакомое пламя.

— Возьми иоллу, Ильгет.

Это нам уже знакомо. Ильгет приняла огненный меч, мысленным усилием заставила его вырасти до нужного размера, легко взмахнула клинком, описав в воздухе огненную дугу. Эйлар одобрительно кивнул. В его руке возникла вторая иолла.

Внезапно он сделал выпад в сторону Ильгет. Она парировала автоматически. Некоторое время они фехтовали, тело еще не совсем забыло навыки обращения с мечом, у Ильгет получалось неплохо. Или, что скорее всего, кнастор давал ей большую фору. Пару раз он прорвался сквозь защиту, но не довел выпады до конца, клинок каждый раз останавливался в сантиметре от одежды Ильгет. Наконец она стала уставать, и Эйлар убрал меч. Затем он забрал иоллу у самой Ильгет.

Она восстанавливала дыхание — поединок проходил в очень быстром темпе — и смотрела во все глаза на Ведущего. Тот ждал, стоял неподвижно. И так же молча наблюдала за происходящим Айледа.

Неужели все это правда? Ильгет вдруг поняла, что до этого момента до конца не верила в кнасторов. Слишком уже это невероятно — поверить в такое?! После всех этих смертей, после десятилетий войны? Ведь это же совершенно обесценивает всю нашу человеческую деятельность. Зачем мы воевали, за что отдавали жизни наши ребята? Да собственно, и само существование Квирина — зачем оно?

Их ведь нельзя рассматривать просто как более крутых бойцов — почему они тогда не встали в главе ДС, почему они не руководят нами? Неужели наша война бессмысленна, и реально что-то делают лишь они, а мы лишь путаемся под ногами?

Но если вот это — истина? Ведь нельзя же идти против правды? Понятно, почему Арнис так сопротивлялся этой правде, ему не хотелось, чтобы вся его жизнь (и наша вообще) оказалась бессмысленной.

Но может быть, он неправ.

Вот сейчас тебе неприятно, подумала Ильгет. И Ведущий этот кажется... ну не испытываю я к нему тех чувств, которые испытывает Айледа. Сомнительный он весь какой-то. Да, но может, это лишь голос эмоций? Вполне понятных эмоций, кстати.

Кнастор заговорил.

— Мне бы хотелось многое сказать тебе, Ильгет. Прежде чем ты примешь от меня Делла Тор, как приняла Айледа. Но Айледа приняла меня сердцем, всей душой, она была со мной единым целым. В твоей душе — гигантские напластования привычек, убеждений, опыта. Все это придется отбросить... Во имя Создателя. Ты веришь в Бога, Ильгет?

Кнасторы не читают мысли так, как сагоны.

— Да.

— Бог есть, Он — единственная реальность. Это главное, что тебе необходимо знать.

— Я знаю это, — искренне сказала Ильгет.

— Есть в мире и множество Сынов Божьих, Творцов, созидающих наш мир, стоящих на ступенях Божественной Иерархии. Как один из примеров — Тот, кого на многих мирах ошибочно почитают, называя Христом и Богом-Сыном, ибо Он был Творцом и Искупителем лишь одной планеты, Терры.

Сердце Ильгет упало. Нет, конечно, она и раньше подозревала это, но вот так услышать... Что же делать-то?

— Такие Творцы и Искупители есть у каждой планеты, и каждый раз повторяется та же Мистерия воплощения Бога, Его смерти и Воскресения...

Какой тогда смысл в христианстве? Да никакого. Ведь все, что произошло с Христом — всего лишь игра, спектакль, который много раз повторялся для чего-то. И те раны, та боль и смерть — всего лишь мистерия... Ильгет вдруг захотелось заплакать.

Тогда к чему и наши раны? Да и вся жизнь — к чему?

— Я заговорил об этом, потому что вижу на твоей шее иной знак...

Ильгет так и не решилась снять крестик, идя на эту встречу. Так и не решилась...

Она стояла, замерев. Если прямо сейчас, вот сию минуту придется — отречься от Христа? Сказать — да, я верю тебе, Ведущий. Да нет, невозможно это... Эннори, вдруг вспомнилось Ильгет. И сама по себе вдруг возникла фраза: помоги мне, святой Эннори! Ильгет еще не успела удивиться этой возникшей молитве. Она поняла вдруг, что это — предел, что отрекаться она не будет ни за что, ни ради конспирации, ни в шутку, ни ради чего. И если на самом деле деятельность ДС бессмысленна, и она отвергнет единственный шанс по-настоящему сражаться с сагонами, даже если кнасторы — и вправду воины Бога, и даже если ведущий говорит правду...

Все равно это предел. Она останется с Христом.

— Но все это частности, — продолжал Ведущий, — ты поймешь все это со временем...

(значит, все-таки отрекаться не придется... говорить с ним дальше, соглашаться с ним, уже ЗНАЯ все — не предательство ли это уже? Наверное, нет? Или все же?)

— Я возьму тебя в ученицы, — в руке Ведущего блеснуло кольцо из серебристого камня. На цепочке. Повесить на шею? Если он потребует для этого снять крест, подумала Ильгет, я не сделаю этого. Но Ведущий просто сказал.

— Я знаю, что ты воин по духу, и что давно уже твоя жизнь не принадлежит тебе. И все же я должен задать тебе вопрос. Готова ли ты действительно оставить все земное, ради борьбы против демонов, именующих себя сагонами?

Ильгет замерла, не зная, что ответить. Наконец осторожно произнесла.

— Что вы имеете в виду? Да, конечно, я готова оставить все.

— Но — слышится в твоих словах. И это мудро, Ильгет, — похвалил кнастор, — что же, конкретизируем. Твой муж — он воин, но никогда не поверит нам, ты готова оставить его? Младших детей ты сможешь взять с собой и воспитать кнасторами. Тебе придется жить в другом месте. Не встречаться с мужем. Он не готов к духовному росту.

— Почему не готов? — спросила Ильгет. Внутри снова все смерзлось, — Откуда вы знаете? Вы говорили с ним?

— Я знаком с твоим мужем, — ответил Ведущий, — разумеется, односторонне. Он не знает меня. Кроме того, Айледа подтвердила мои предположения. В сущности, никогда нельзя оставлять надежду, возможно, придет время, и твой муж присоединится к нам. Возможно, ты сама сумеешь повлиять на него. Но сейчас обстоятельства таковы, что он не примет Делла Тора. Ты согласна с этим? Или ты думаешь, что он примет Знак?

— Если это истина... — начала Ильгет, — если вы правы, и он это поймет — то, конечно же, примет!

Ведущий усмехнулся.

— Из твоих слов я делаю вывод, что ты и сама еще сомневаешься, не так ли?

— Нет, — сказала Ильгет, — хотя у меня пока нет полных доказательств вашей правоты. Но ведь вы не сагон, чтобы требовать слепого доверия?

— О, конечно же, нет! Ты все увидишь и во всем убедишься сама.

— Почему нельзя дать возможность моему мужу убедиться тоже? — быстро спросила Ильгет.

— Видишь ли... есть вещи, которые тебе придется выполнять, не спрашивая, зачем и почему. Ты много лет в армии, и должна понимать это. Это твое первое испытание и первое условие — расстаться с мужем, может быть, не навсегда, но надолго. Это распоряжение исходит не от меня, но от моего Ведущего. Но я сделаю уступку и объясню причину. Дело не в Арнисе Кейнсе. Дело в тебе самой. Ты слишком завязана на него. Ты давно перестала быть самостоятельной личностью, а может быть, никогда ею не была. Ты привязана к нему, а от привязанностей нам приходится освобождаться. Подумай, Ильгет, — добавил Ведущий мягче, — пойми, тебе придется научиться жертвовать многим. Это лишь начало... лучше отказаться сразу, если ты не можешь. Предоставь другим, тем, кто способен на это, защищать человечество.

Они стояли друг против друга и молчали — Ведущий, Айледа, не сводящая с него преданных глаз, Ильгет... Никто не торопил Ильгет, и голова была на удивление ясной.

Как не хочется отказываться... что, если это действительно шанс? Правда, с Христом что-то не так... но в конце концов, он же не отрицает само существование Христа... словом, это нужно будет еще обдумать...да и есть ли смысл держаться за догматы, ведь главное — защитить человечество от сагонов? И в то же время, дать человечеству шанс развиться, путь кнастора — то же самое развитие (сколько говорили об этом с Арнисом), только уже подлинное духовное развитие, духовный рост. Через Бога, через Иерархию Света... Что ж, может быть, в этом что-то есть? Почему мы так решительно отвергаем все новое? Любовь, говорил Арнис, несовместима с этим — а почему, собственно, несовместима?

В конце концов, можно согласиться на все... для вида. Посмотреть, что там и как, в этом Ордене. Если они неправы, всегда можно будет вернуться, остановиться. Ведущий не против взять меня, хотя видит, что я сомневаюсь. Может быть, это шанс? Шанс для меня... даже и для Арниса... может быть, и для всей ДС?

Перестать убивать. Прекратить эту войну. Больше не уничтожать мирное население. Сражаться иоллами в высших духовных сферах. Никакой грязи. Одно это — чего стоит!

И всего-то навсего — не видеть Арниса. Не быть с ним. Ильгет вдруг вспомнила, как Арнис был ранен на Анзоре, сожженное лицо, кожа после пересадки — как печеное яблоко. Как она сидела рядом с ним... Картина вдруг так ярко встала перед глазами.

Как еще на Анзоре он без сознания все время бормотал что-то, и в бреду звал ее, Ильгет. А что, если бы ее не было рядом?

— Если с ним что-нибудь случится... ему понадобится моя помощь, — тихо сказала Ильгет, — я должна быть с ним рядом.

— Но это же глупо, — возразил Ведущий, — ты не можешь всегда быть рядом. А если ты погибнешь? А если родишь еще ребенка и будешь ухаживать за ним?

— На то воля Божья, — сказала Ильгет упрямо, — если я погибну, это воля Божья, значит, Арнису нужно будет это пережить. А если я уйду по своей воле...

— Ильгет, — Айледа подошла к ней, взяла обе руки в свои, заглянула в глаза умоляюще, — я понимаю тебя. Любовь — это вся твоя сущность. Отдай же эту любовь всем, всему человечеству! По-настоящему, ведь у тебя теперь есть шанс!

Ильгет снова захотелось заплакать. Она смотрела вниз.

— Айли, я не могу, — произнесла она сдавленным голосом, -я не могу, правда.

Ведущий убрал Делла Тор.

— Ильгет, пойми, отказываясь от миссии Света, ты навсегда закрываешь себе дорогу вверх.

— Пусть, — прошептала Ильгет, глядя в пространство, — но я буду с ним.

— А если он падет, если он неправ? Если Создатель вынужден будет отвергнуть его?

— Тогда... и меня тоже, — сказала Ильгет, — но я верю, что он прав.

Ильгет взглянула в глаза кнастору.

— Я верю, что Арнис прав, — повторила она, — и что Господь простит нас.

Арнис прав... он был прав, не веря в кнасторов. Он был прав во всем! И в этот миг в глазах Ведущего что-то промелькнуло. Что-то, заставившее Ильгет вглядеться пристальнее. Зрачки поплыли... Морок? Показалось? В следующий момент глаза уже выглядели нормальными.

И в этот миг на пороге возникло движение, все разом повернули головы.

В подвальный зал, тусклый и пыльный, ввалился записной алкаш и местный ночной сторож — Влай Дидар. Он замер на пороге и обозревал всех изумленным взглядом.

Ильгет почувствовала внезапный и нестерпимый стыд. Досаду... Оказывается, кнасторы не могли даже обеспечить конфиденциальность. Уж чего проще, усыпить сторожа-алкоголика. Появление в этом подвале, где только что речь шла о высоких и бредовых идеях, где воздух был наэлектризован от незримого напряжения, нормального простого человека — казалось Ильгет нестерпимым. Как объяснить все это Влаю? Что она скажет? Ильгет повернулась к сторожу.

Но с тем уже происходила разительная перемена.

Дидар выпрямился и стал гораздо выше ростом. И вообще — совершенно другим. Морщины его, казалось, разгладились. Спина была гордо выпрямлена. А глаза... глаза сияли слепым, хорошо знакомым светом. Ильгет быстро посмотрела на кнастора.

— Иоллу! — сказала она, — я смогу!

Но кнастор не спешил доставать свое оружие. Он медленно приблизился к сагону... да уж, вот о ком бы не подумали. Приблизился и встал перед ним, наклонив голову на грудь.

Дидар смотрел на Ведущего, скрестив руки на груди.

— Тебе ничего не удалось, — сказал он, — что ж...

«Господи Иисусе, Сын Божий, помилуй меня грешную!» — Ильгет вскинула оба минипралля, тонкие лучи скрестились в воздухе, но не достигая сагона, растаяли в возникшем силовом поле.

Дидар отлично контролировал обстановку. Он взглянул на Ильгет. И в тот же миг она почувствовала невидимую, непреодолимую преграду. Она не могла двинуться, столб силового поля сковал ее. Даже и руки можно держать лишь по швам. Очень узкий и тесный столб.

— Святая Дара... — произнесла Ильгет вслух.

— Вот и все, Ильгет, — грустно произнес сагон, — мой слуга не сумел поговорить с тобой...

— Простите меня, о, простите! — Эйлар вдруг повалился на колени. Сагон не смотрел на него, шагнул к Айледе, застывшей в оцепенении.

— Меня не интересуют неудачники. Ну-ка, девочка... хотелось бы поговорить с тобой. Но пусть сначала твой Ведущий объяснит тебе то, что ты хочешь знать сейчас. Эйлар!

Кнастор вскочил на ноги. Подошел к Айледе. Интонации его изменились, он теперь снова стал повелителем.

— Айледа, я находил, что тебе слишком рано принимать последнее посвящение. Но воля Ведущего — закон. Ты хотела видеть моего учителя... Вот он перед тобой.

— Но это сагон, — прошептала Айледа.

— Вспомни, Айледа, — сказал Ведущий, — «Может быть вся эволюция духа заключается в одном слове — ДОПУСТИТЬ» (22)

— Но вы говорили, что мы... И мы убивали сагонов!

— Это тебе только казалось, — мягко произнес Эйлар, — все, что происходило с тобой до сих пор — служило лишь твоему обучению. И вот ты готова для настоящей деятельности в мире. Мой Ведущий убежден в этом.

— Значит... — Айледа прямо смотрела на учителя, — все эти бои... все это — было лишь спектаклем? Для меня? Это было никому не нужно?

— Что значит — не нужно? Айледа? Нет ничего важнее твоего духовного роста. Да, это был твой путь, и я вел тебя по нему.

— Но сагоны... выходит, мы служим сагонам?

— Айледа, нет сагонов, нет кнасторов, нет людей... ты же знаешь, есть лишь Абсолют, и он лишь играет миром и нами, проявляясь множеством граней.

— Но мы воевали... ах да... ведь сагоны убивают людей!

— Айледа, смерть — всего лишь смена оболочки. Какое это имеет значение?

— Но что же это получается... что и добра, и зла нет? — растерянно произнесла Айледа. Ведущий произнес:

— Вспомни пятьдесят шестую сутру. Вспомни ее!

Айледа задумалась и начала говорить нараспев:

— "В Абсолюте зла как такового не существует, но в мире проявленном все противоположения налицо — свет и тьма, дух и материя, добро и зло. Советую очень усвоить первоосновы философии — существование Единой Абсолютной Трансцендентальной реальности, ее двойственный Аспект в обусловленной Вселенной и иллюзорность или относительность всего проявленного. Действие противоположений производит гармонию. Если бы одна остановилась, действие другой немедленно стало бы разрушительным." (23)

— В этом суть, — произнес кнастор, — нет добра и зла, есть лишь развитие и его остановка. Если хочешь, развитие — и есть добро. Дозорная Служба, убивающая тех, кто стремится вперед — убивает само развитие. Остановить тех, кого мы привыкли называть сагонами — остановить саму эволюцию. Айледа... уже много лет, как сагоны основали орден Великого Кольца... Для нас, людей. Мы не можем достичь тех же уровней и высот, данных сагонам, людям новой Расы. Но стремясь к духовному росту, мы в следующем воплощении гарантируем себе более высокое рождение.

Айледа молчала, опустив голову.

Ильгет смотрела на нее расширенными глазами, не в состоянии пошевелиться. «Господи, — сказала она про себя, — спаси Айледу, ну спаси ее, пожалуйста, Ты же все можешь!» (кроме, подумала она, насильственного вмешательства в волю человека — этого Он не допустит никогда).

Сагон, стоявший неподвижно, вдруг пересек подвал и оказался рядом с Айледой.

— Хорошо, девочка, — вдруг ласково сказал он, — я вижу, что ты готова.

Айледа вскинула голову, посмотрела на сагона... своего нового Учителя.

— Идите, Эйлар, — произнес Влай Дидар, — забирай свою ученицу. Она прошла посвящение. Она будет развиваться и дальше.

Губы Айледы шевельнулись.

— Что будет с Ильгет? — она чуть кивнула головой в сторону подруги.

— Ничего страшного, — ответил сагон.

Ну да, подумала Ильгет, учитывая, что все мы — лишь грани Абсолюта, а смерть и страдания — это всего лишь мистерия, весь мир — театр теней, а после смерти я найду новое воплощение. Исходя из этого — действительно, со мной не произойдет ничего страшного.

Эта ехидная мысль странным образом сосуществовала с самой настоящей подавляемой дикой паникой, возникшей в момент, когда Ильгет вдруг подумала об иголках... поняла, что эта перспектива для нее в ближайшее время снова реальна. Даже словно ощутила иглу, входящую в тело, и легкую тошноту, и край ужасающей бездны...

Ильгет снова стала молиться. Айледа все еще смотрела в слепые глаза человека Новой Расы.

— Айли, не оставляй меня, — хрипло попросила Ильгет, — я боюсь... ты же знаешь, что он сделал со мной. Я боюсь!

— Она сделала это сама, — мягко сказал сагон, — своим непониманием и отторжением. Я пытался говорить с ней, достучаться до ее души.

— Пытался получить информацию, — тихо сказала Ильгет.

Сагон повернулся к ней.

— Нет. Ты же знаешь, меня интересовала твоя душа. Я бы не стал размениваться на мелочи. Ты не так уж много знала, кстати, а я потерял планету.

— Я никогда не забуду эту боль, — сказала Ильгет.

— Боль? — сагон чуть улыбнулся, — хотелось бы мне вспомнить, что это такое. Но видишь ли, это всего лишь мир, в котором я живу постоянно. Однако, — он улыбнулся шире, — я не испытываю от этого никаких отрицательных эмоций. Видишь ли, ты оказалась в мире, к которому была не подготовлена... в отличие от Айледы. Там слишком много света для тебя. Он представлялся тебе огнем, который жжет. Но он лишь выжигал черноту твоей души.

Сагон шагнул к Айледе, продолжая говорить с Ильгет.

— Это было лечение. Может быть, слишком жесткое, слишком настойчивое. Я надеялся, что смогу избавить тебя от зла, которым пронизана твоя душа, и быстро вывести тебя на другой уровень. Я надеялся на это. Но увы...

Он поднял руку, меж пальцев сверкнула игла. Ильгет похолодела.

— Айледа, я должен объяснить тебе, что это такое. Это не орудие пытки, как закономерно подумала твоя подруга. Это — всего лишь проводник. Смотри.

Он взял протянутую руку Айледы и воткнул иглу в запястье. Айледа закрыла глаза. Лицо ее стало заметно бледнеть. Через некоторое время сагон выдернул иглу.

Айледа посмотрела на него и улыбнулась.

— Ну — видишь? — ласково спросил сагон.

Он лжет, подумала Ильгет. Он показал ей что-то другое. Ему же нельзя верить!

— Теперь ты веришь мне? — спросил сагон. Айледа наклонила голову.

Несколько ярких тонких лучей полоснули в пыльном воздухе. Они должны были перерезать кнастора и сагона пополам. Но все остались целы, однако Эйлар резко развернулся к вошедшему.

— Руки вверх, оружие на землю! — крикнул Арнис. Губы сагона тронула тонкая усмешка.

— Ско... Ты так и остался простым ско.

Арнис быстро осмотрелся, увидел Ильгет, беспомощно застывшую в поле, Айледу... Слова «Святая Дара» были сигналом, на всякий случай Ильгет оставила у входа микропередатчик, сработавший на звуковой сигнал. Но две двери были заперты, и какое-то время ушло на взлом. И теперь... Арнис выпустил ручную спикулу, но не долетая полуметра до Эйлара снаряд вдруг резко пошел вниз и замер прямо в воздухе, над полом. Даже и не думая взрываться.

Одновременно и Арнис замер, ощущая полную невозможность двинуть хотя бы пальцем. Тот же самый тонкий световой столб сковал его, не давая пошевельнуться.

— Замечательно! — произнес сагон. Удивительно, но в его голосе и интонациях было так много от старого алкаша, Влая Дидара... — Теперь я смогу поговорить с обоими. Эйлар, Айледа — уходите. Больше вы мне здесь не понадобитесь.

Ильгет молча смотрела, как Айледа безмолвной тенью выходит из зала вслед за своим учителем.

Сагон обернулся к скованным пленникам.

Лицо его озарила улыбка — страшная улыбка под слепым и светлым взглядом.

— Забавно было наблюдать за вами. Вы так долго меня искали. А я был рядом... Никогда не судите людей по внешности, по занимаемым постам. Любопытно, правда... и прямо-таки горячий материал, Арнис, не так ли? Пьянчужка и ночной сторож вершит судьбы мира. Ну хорошо... теперь наступает самое интересное. Теперь пришло время побеседовать с вами... С кого же мы начнем? Ну что ж, пожалуй, с тебя...

Он подошел к Арнису. Световой столб вокруг пленника погас. Арнис ощутил возможность двигаться, и в ту же секунду щелкнув пальцами, выстрелил из минипраллей, укрепленных на куртке в виде бляшек. Тонкие лучи скрестились на груди сагона... Тот лишь улыбнулся.

— Ну что ты, Арнис. Я так давно работал над этим телом... с тех самых пор, как ты убил меня в последний раз. Я не отдам его легко. Да и вообще я не планирую его оставлять пока. Вот что... пожалуй, для беседы мы переместимся.

Он протянул руку и коснулся плеча Арниса.

Наступила темнота... все поплыло перед глазами. В следующий миг Арнис очнулся — он стоял у подножия Лестницы.

Куда-то исчез подвал, Ильгет... да и сагона рядом не было. Под ногами клубилось что-то неопределенно-серое — облака? Вверх уходила эта злосчастная лестница. Огромные, крутые ступени. Каменные, чуть шершавые, поверхность не обработана. Арнис поднял голову... Верхний край лестницы скрывался в неясной дымке.

И почему-то ясно, что по ней, по этой лестнице надо идти. Подниматься. Арнис перекрестился и двинулся вверх.

Огради меня, Господи, силою животворящего Креста Твоего, и сохрани меня от всякого зла. В руки Твои, Господи Иисусе Христе, Сын Божий, предаю дух мой. Ты же прости меня и помилуй, и жизнь вечную даруй мне. Аминь.

Не таким уж долгим оказался подъем. И в конце — железная, приржавевшая и грязная дверь. Как в подвале. Арнис толкнул ее.

Хэрон. Он точно знал, что это был Хэрон. Так ведь сагон и сам назвался... «с тех пор, как ты убил меня в последний раз». Но тогда они были вдвоем с Ильгет... Что ж, посмотрим, что выйдет на этот раз.

Хорошо, что первым он взял меня. И что Ильгет жива... жива? По крайней мере, я видел ее живой. Будем думать так.

Хэрон — бывший алкоголик Влай Дидар, волшебно преобразившийся, сидел за небольшим письменным столом в кабинете Пална. Как здесь оказался этот кабинет — Бог весть. Но обстановка воспроизведена совершенно точно. Даже Галактическая Спираль пресловутая мерцает на стене. Интересно, Палн — эммендар? Или просто ясновидящий, искренне уверенный, что получает информацию от неких «высших слоев», а не от пропитого ночного сторожа за стенкой...

А ведь наверное, просто ясновидящий.

— Здравствуй, Арнис, еще раз, — произнес Хэрон радушно, — присаживайся.

Арнис сел напротив сагона. Словно интервью брать...

— Ну что, ско... На этот раз ты проиграл, не так ли?

Арнис улыбнулся.

А почему мы, собственно, считали, что в глаза сагону смотреть — страшно? Неприятно, конечно, но не более того.

— Глупости, сагон. Проигрываешь всегда ты.

— Вот как? Может быть, это ты обладаешь вечной жизнью... и моими возможностями?

— Вечная жизнь — для того, чтобы вечно проигрывать. А возможности... не так уж много они значат. Я счастливее тебя.

— Так же, как бессловесная тварь счастливее человека.

— Не так же, и ты это знаешь.

— Ты гордишься своим разумом, Арнис. А так ли он прочен?

Арнис быстро перекрестился. Он ощутил это, как легкий удар, как давление в области лба. И... ничего больше.

— Чем ты хочешь меня запугать теперь, сагон? Смертью, болью? Я почти два десятка лет в ДС. Гибелью близких? Я готов к этому. Виной — тем, чем ты так любил меня доставать? Я смирился с тем, что виноват во всем. У тебя ведь и рычагов-то не осталось, Хэрон. Чем ты хочешь меня соблазнить? Еще смешнее. Мне ничего не нужно, кроме любви Божьей, а это единственное, чего ты мне не можешь предложить.

— Ну почему же не могу? — усмехнулся Хэрон, — ты так уверен в этом? А вот кнасторы считают иначе. Я — слуга Создателя... это звучит...

— Ну я-то не кнастор. Ни меня, ни Ильгет вам с самого начала не удалось бы окольцевать, ты это знаешь. Для меня Господь один.

— А ты не можешь представить, что мы оба служим Ему, только по-разному?

Арнис выпрямился, посмотрел сагону в глаза.

— Не лги, Хэрон. Вы не знаете Бога, ты и сам говорил об этом, и всем это известно. Не забудь, я знаю о вас очень многое и в состоянии отличить ложь. Хэрон... как страшна ваша участь. Как бессмыслен ваш удел в вечности. Вы бессмертны, а мы проживаем всего сотню лет. Но Хэрон, ты же знаешь цену этому бессмертию.

— О чем ты говоришь? — холодно спросил сагон.

— О вашем фальшивом бессмертии. Хэрон... Вы не бессмертны. Вы мертвы. Вы не можете умереть именно потому, что вы давно уже умерли. Вы не боитесь ада, потому что вы давно уже в аду...

— Ад... — прошептал Хэрон, — нет, Арнис, ты не знаешь, что такое ад. Вот Ильгет знает... Вот с ней я поговорил бы об этом.

— Ад для нее — рядом с тобой. Но и в аду ее не оставил Господь, и там ей знакомы жизнь и счастье. Вспомни, какой она была тогда, что с ней сделали. Только она и тогда могла славить Господа, а вот ты... ты, всемогущий, сильный — ты этого не можешь. Я ведь говорил с ней, спрашивал ее.

— Я знаю...

— Самое страшное в этом аду — не мучения, все, что относится к физическому телу, человек может вообразить. А страшно там невообразимое. То, как изменяется время... Так ведь, Хэрон, вы и есть в этом самом невообразимом аду. Вы не знаете, что такое физическая боль. Или душевная, у вас и души-то нет. Но не зная боли, вы не знаете и любви. И время для вас — вечное Сейчас. Вечная мука этого мгновения.

— Арнис, я не знаю, не понимаю, кто дает тебе силу... Я ведь уже давно пытаюсь ударить тебя. Но что-то отбрасывает назад. Однако пойми, это — еще более опасно, чем мы... мы всего лишь бережем вас от большей опасности. В Космосе есть существа куда страшнее нас. Если бы вы... если бы вы послушали нас, пошли за нами, вы тем самым убереглись бы от страшнейших демонов.

— Это уже что-то новенькое, Хэрон. Только что придумал? Молодец. В воображении вам не откажешь, — усмехнулся Арнис.

— Ты так уверен в себе?

— Я уверен в Господе моем. Он защитит меня от любых демонов, Хэрон. Господь — крепость и защита моя, кого мне бояться? Это тебе надо бояться, Хэрон. И ты боишься, ты трепещешь каждую минуту...

Арнис умолк.

Что-то произошло — он и сам этого не понимал. Просто когда он вошел в этот кабинет, перед ним еще сидел грозный противник — сагон. Теперь же...

Хэрон поднял голову.

— Я что-то не пойму, Арнис... Кто из нас сагон, ты или я?

— Страшно, Хэрон? Оставим это. Лучше ответь мне... только не лги, я ведь пойму правду. Ты видишь — я в Духе. Ответь мне, Хэрон — ведь люди никогда не становятся сагонами?

Хэрон, казалось, стал меньше ростом. Он ответил тихо.

— Нет... люди не становятся. Нет. Мутация... она была уникальной. Наследование по доминантному типу. Только на Сагоне. Часть населения... Люди могут связываться с теми же силами, что и мы. Достигать могущества, становиться магами. Но у людей всегда есть потолок. У нас нет. Несчастье... для вас и для нас. Мы разделены. Навечно.

— Хэрон, зачем вам эта война? Ведь это ерунда — то, что вы хотите поднять нас до своего уровня? Зачем же вы приходите к нам? Живите отдельно.

— Ты же понимаешь, Арнис... ты же все понимаешь.

Арнис ощутил словно толчок в грудь, и всплыло слово.

Одиночество.

— Одиночество? — тихо спросил он.

Хэрон кивнул. Арнис ощутил, как все плывет вокруг... меняется.

Уже не было дурацкого кабинета. Они стояли вдвоем на берегу какого-то моря, и тихо шумел прибой. Все вокруг затянул туман, и этот туман был — одиночество. Лица не видно. Не видно рук. Только глаза Хэрона — назойливо-слепые... как огни сквозь туман.

— Одиночество, Арнис, — голос Хэрона прозвучал негромко, — ты и представить себе не можешь, что это такое. Нам очень нужны люди... человек... Очень нужны, поверь.

— Но ведь вас много, — растерянно сказал Арнис, — ведь целая Империя.

— Империя... это название для вас, людей. Для устрашения. Империя — грозный, сверкающий монолит. Да, мы слились воедино. Мы знаем и чувствуем друг друга. Но мы умудрились даже в мозгу поставить перегородки, потому что мы равнодушны друг к другу. Мы — каждый сам по себе. Мы можем мгновенно покарать отступника, но у нас и нет таких. Потому что не от чего отступаться. Мы свободны. Беспредельно свободны от всего и от всех. Мы можем сотрудничать, иначе мы не вели бы эту войну. Но мы...

— Вы не любите друг друга.

— Если хочешь, так. Да, так проще всего сказать. Хотя и глупо звучит. Нам нужен человек. Очень нужен. Без людей мы одиноки — беспредельно...

— Но, Хэрон... почему вы воюете с нами? Для чего вам война? Мы отказываем вам в общении?

— Сейчас объясню, Арнис. Сейчас... Я не могу объяснить это тебе словами... адекватно.

Туман вновь рассеялся. Но и моря больше не было. Пространство...

Не привычный Космос, где звездные дорожки на черном бархате, а белое, пустое, слепое пространство.

Космос, каким его видят сагоны...

Свет...

Арнис зажмурился. Он не ощущал рядом Хэрона. Вернее, ощущал, но не рядом...

Он сам был Хэроном. Висящим в пустоте беспредельного мира.

Это длилось всего несколько секунд, и потом Арнис вновь стал человеком. Жесткий грязный пол ударил по ногам. Арнис устоял.

Они были в бойлерной, совсем рядом с тем подвальным помещением, где... Ильгет?! Хэрон, в обличье ночного сторожа-алкаша, печально и чуть укоризненно смотрел на него.

— Арнис... Теперь ты знаешь.

— Да, — сказал он, — теперь я знаю.

Жалость захлестывала его. Арнис стиснул зубы и начал молиться.

— Я знаю твое будущее, — тихо сказал сагон.

— Я догадываюсь.

— Ты превратишься в чудовище, Арнис.

— Но у меня останутся те, кто любит меня.

— И они станут чудовищами.

— Но Христос простит нас.

— Ваши имена будут прокляты среди людей.

— Но Церковь Небесная примет нас.

Дверь распахнулась. В проеме стояла Ильгет, поднимая руку.

Браслет полыхнул малиновым огнем. Тонкий луч вонзился в грудь ночного сторожа.

— Вот так всегда, — прошептал он. Кровь запузырилась на его губах. Но он еще стоял.

— Так всегда, Хэрон. Едва любовь просыпается в душе, ты умираешь. Ты делаешь себя беззащитным. Тебя может убить любой.

Ильгет выстрелила снова — для верности. Грудь сагона была уже разворочена. Он оперся о бойлер... стал медленно сползать. Арнис нагнулся над ним.

— Прощай, Хэрон... я знаю, что это невозможно, бесполезно. Но я буду молиться за тебя. Хэрон...

— Арнис! — Ильгет подбежала к нему, обняла, — Арнис, Господи! Ты жив! Что он сделал тебе?

— Ничего, Иль. Ничего он не может сделать. Это мы убили его.

Они молча вышли из подвала. Ночь раздвинула тучи, и в черном небе над Зарой раскинулись знакомые дорожки и россыпи близких звезд. Было тепло.

— Надо сообщить, — дрожащим голосом произнесла Ильгет. Арнис кивнул. Активировал свой спайс.

— Энджи? Говорит Зара-один. Зара-один. Как слышно? Хорошо. Мы только что уничтожили сагона. Тело находится... — Арнис назвал адрес, — желательно эвакуировать до утра. Свидетелей не было. Хорошо. Понял.

Он отключился. Посмотрел на Ильгет. Взял ее за руку.

— Пойдем пешком? Прогуляемся...

— Дети волнуются...

— Да, конечно. Уже... ого, уже за полночь.

— Сегодня здесь Рождество.

— Да... как странно. Он родился, и...

— Арнис, мне показалось... Может быть, мне не следовало стрелять?

— Нет, Иль, все хорошо. Как ты освободилась?

— Не знаю. В какой-то момент этот столб вдруг... вдруг ослаб. Потом исчез. Я решила подождать в подвале, вы просто исчезли — и все. Думала, вы там и появитесь. Ну и действительно, прошло минут десять, и вот... я услышала шум в бойлерной. Арнис, о чем вы говорили с ним?

— Все о том же, Иль. Я попытался выяснить причины войны.

— И?

— Я узнал их. Конечно, не исключено, что и это ошибка, что это морок... Но я практически уверен, что это правда. Почему-то уверен.

— Расскажи...

— Хорошо, Иль...

Когда-то давно, на одной далекой планете, расположенной в недоступной флюктуации пространства, среди ее населения возникла мутация.

И люди иногда становятся магами, овладевают нефизическими силами. Но у людей всегда есть потолок, они не могут зайти далеко. Психофизиологическая организация сдерживает их. А на Сагоне люди стали настоящими магами. Им было подвластно все. Время и пространство. Психика живых существ и физика мертвых. И все это — от рождения, как подарок. Наследование признака было доминантным, от магов рождались дети -маги, и скоро большая часть населения Сагоны стала всемогущей. Их знания и умения развивались. Правда, наступили неприятные побочные эффекты. Перестали рождаться дети. Собственно, если первое время среди сагонов существовала сексуальная вседозволенность, то позже какой-либо интерес -и способность к сексу — пропали вообще. Большая часть, а потом и все сагоны, приняли мужской, более удобный облик. Обычные люди, еще жившие на планете, вымерли за несколько сотен лет.

А потом сагоны нашли путь в обычное пространство и заинтересовались цивилизацией людей.

Зачем им нужны были люди — сначала свои же, оставшиеся на планете... ведь сагоны согнали их в резервации, хранили и берегли, кормили и позволяли заводить лишь обычных детей. Но это не сохранило людей от вымирания — почему-то. Потом им понадобились люди с других миров.

Беда в том, Иль, что на определенном этапе маг становится безмерно одиноким.

Ты знаешь, что они должны отказаться от Бога. Нет, на первых этапах такой необходимости нет. Пока они еще люди. Этим и пудрят мозги юным ученикам кнасторов. Они убеждены что служат Богу. Ведь сознательно отказаться от Бога, от Христа — это не каждый решится. Но на определенном этапе маг начинает понимать, что наступило время выбора. Или он остается с Богом, оставляет в своей груди сердце живое, так же, как носят его люди — даже самый худший человек несет в груди своей искру Божью. Или движется дальше... по пути так называемого «духовного развития»... достигает могущества, почти невероятного, бессмертия, владения всеми оболочками своего тела, и так далее. Но без Бога.

Ибо любящий слаб. А тот, кто настаивает на своей силе и могуществе... тот не может любить. Он сам отвергает Господа.

Поначалу это кажется пустяком. Бог — он где-то там, далеко, мы не видим и не слышим его, нам, вроде бы, и безразлично Его мнение.

Но проблема в том, что Бог есть любовь. И лишаясь Бога — не сразу, очень постепенно — сагон или маг лишает себя возможности любить и людей, и себе подобных. И вообще кого или что бы то ни было. Нет, какое-то время длится суррогат, некие чувства, фантомные ощущения... так же, как ощущают ампутированную конечность, так сагон чувствует отголоски любви. Очень долго. Потом еще остается воспоминание... о том, что когда-то было иначе, было хорошо.

Так становятся одинокими. Сагоны безмерно одиноки, Иль. Ты даже представить себе не можешь... я вот ощутил это на мгновение. И в это мгновение мне действительно стало жаль... впервые. Жаль — сагона. Странно... но так.

Видишь ли, сагон не понимает причины. То, что я говорил тебе до этого — мои мысли. Не Хэрона. Просто я понял это. А для сагона все выглядит иначе. Он и сам не знает, чего он лишился, знает лишь — чего-то очень важного. И начинает искать это, он чувствует, что ему нужно общение. Понимаешь — общение.

И не с себе подобными. Он знает о них все, они — единое целое. И они ему неинтересны, они не дают ему того, чего он ищет.

Странным образом сагон ощущает это — в людях.

Помнишь, как кто-то вытягивал тебя за руку из ада? Помнишь? Ты ведь знаешь, понимаешь, Кто стоял рядом с тобой, кто спас тебя тогда, кто помог все выдержать. Кто замыкает психоблокировку. Твоя вера, Иль, спасла тебя.

Сагоны не видят этого. Твой мозг прозрачен для них, они способны читать все мысли, они знают твои тайные желания, помыслы, стремления. И только одно, вот это — стержень твоей души — они не видят, он для них — лишь непонятный свет. Но и неимоверно притягательный. Именно этот свет манит их — в людях. Именно ради этого света они стремятся к общению с нами. Но добравшись до него, вскрыв его — они испытывают лишь разочарование. Он не принимает их. Он ничего им не дает.

Помнишь, по легенде о Кьюрин — там Хайки, сагон, говорит ей: ты низшее существо, ты примитивна, я понимаю тебя до конца... но есть в тебе что-то, чего мне не понять! И что стоит препятствием между нами!

Между тем, это препятствие и манит их. Они силятся понять... Они силятся обрести этот свет, искру Божью. Потому что нет пользы тому, кто приобретет весь мир, но лишится вот этой искорки. И все царства Вселенной — ничто в сравнении с любовью в твоей душе. Сагоны владеют Вселенной... но главного у них нет.

Именно поэтому общение с человеком — с одним-единственным человеком — для сагона гораздо важнее, чем захват планеты, чем вообще что бы то ни было. Именно поэтому нам удается их убивать. Иногда.

Сегодня Хэрон чуть раскрылся передо мной... может быть, это уникальный случай. Как с Хайки. Он чуть-чуть, самую малость — стал откровенным. Совсем капельку... И умер. Это еще не любовь была, только первый шаг к ней — искренность, откровенность. Но для него этот шаг огромен. Они понимают, что всегда рискуют очередной смертью, общаясь с нами.

Хотя собственно, зачем им дорожить временным телом. Оно не испытывает боли, а смерть для них — маленькая, досадная неприятность.

Только вот их бессмертие — хуже смерти.

— Арнис, я понимаю, мне кажется, — Ильгет остановилась, — но скажи... неужели они так никогда и нигде и не нашли того,что искали?

— Нет, Иль. И не могут. Для этого им пришлось бы стать слабыми. Научиться доверять. Перестать быть сагонами. Пойми, любовь делает беззащитным.

Когда ты любишь, ты открываешь себя всему злу мира. Ты рискуешь получить отказ от любимого человека, получить даже его насмешку, ты унижаешь себя перед ним. Ты рискуешь просто потерять это любимое существо. Ты рискуешь... его муки, его болезнь, его смерть — все это становится для тебя страшнее собственных мук или смерти. Наконец, ты рискуешь встретить сопротивление мира, и ты должен противостоять ему, иначе безнадежно потеряешь любовь.

Любовь — это и есть война. Война вечная, безнадежная, страшная. Такая вот, как наша. Только победа в ней дороже и прекраснее всего на свете.

Сагоны этого не знают. Они этого просто не умеют. Но очень хотят...

И поэтому все их столкновения с людьми проходят по одинаковому сценарию. Не умея любить, сагон не умеет и быть откровенным, открытым. Мы общаемся друг с другом искренне, и это тесно связано с нашим умением любить. Мы искренни, мы открыты, хотя и боимся этого. Сагон этого просто не умеет.

Он привык к другому: человек полностью раскрыт перед ним и беззащитен, его же душа — потемки.

Все, что нужно сагону — это чтобы человек понял его. Чтобы не раскрываться, не терять драгоценной защиты, но чтобы пришел кто-то... взрослее, сильнее — и понял, и полюбил. Знаешь, так ребенок ждет маму. И сагон думает, что человек способен на это, ведь он ощущает где-то внутри эту силу, этот свет. Значит, человек просто не хочет.

Значит, надо его заставить...

И сагон начинает либо манипулировать человеком, либо подчинять его силой. Сагон привык добиваться всего. Он думает, что этот волшебный родник, любовь, он тоже способен высечь из скалы по собственному желанию.

Но беда в том, что были ведь и такие случаи. Кьюрин в самом деле полюбила сагона... откровенно говоря, я сам-то сегодня почувствовал к нему... по крайней мере, жалость. А Кьюрин — та любила по-настоящему.

Добиться любви можно — тем же манипулированием. Трудно ли заставить забить родник, когда в человеке так много драгоценной влаги? Когда его любовь всегда готова прорваться и залить все вокруг? Когда ему так легко любить?

Но сагону не жарко и не холодно от этой любви. Ему не нужно, чтобы любили его — он не умеет любить сам. Ему хочется, чтобы кто-то научил... Но как? Как научить сбрасывать защиту, как научить быть беспомощным? Младенцем? И видя, что добился любви человека, сагон с легкостью отбрасывает его. Человек ему больше не нужен. Он ничего не может дать сагону.

Понимаешь, человек интересен до тех пор, пока он является тайной. Пока он сопротивляется. Сагон будет давить и мучить человека до тех пор, пока тот не сломается. Это сагону интереснее всего,потому что это — мгновения подлинного общения. На самом деле — лишь прелюдия, но это единственное, что сагону доступно. А когда человек сломался, принял волю сагона... да зачем он нужен? Еще одна игрушка... игрушки сагона — весь Космос, весь мир, все живые существа. Сломавшийся человек перестает для сагона существовать. Это страшно... он ведь всегда так молит: ну поверь мне, доверься до конца... доверься — и тебе не будет больно. Доверься — и я исполню все твои желания...

Но только доверишься — и сагон полностью теряет к тебе интерес.

Он сам хочет — довериться. Но не может.

И он обвиняет людей, он требует от них... чего-то... не подозревая, что люди не в состоянии дать ему то, чем они богаты, и чего навеки лишился он сам.

И он снова и снова идет к людям, потому что вне людей — страшная и мертвая пустота. Бессмертие, которое хуже смерти. Ад.

Война, которую они ведут против нас, часто нелепа, непонятна. Потому что вот вне этого — индивидуальных мотивов каждого сагона — понять ничего нельзя.

Пойми, сагоны по сравнению с нами и правда — всемогущи. Какую бы физическую цель они ни поставили, они добьются ее очень скоро. Уничтожить все человечество? — легко. Захватить любую из планет — как нечего делать. Создать себе миллиарды рабов?

Ты знаешь, я даже думаю, что они могут сломить любого человека. Есть те, кто долго сопротивляется, мы, например. Но наверное, и на нас есть свои средства... Хотя тут сложнее — на то должна быть воля Господа, ведь не своими же силами мы сопротивляемся. Но мы им особенно интересны, потому что общение с нами очень уж долго и плодотворно.

Но у них нет этих целей — физических. Ни в коем случае они не хотят гибели человечества. Да и рабы им — по большому счету — не нужны. И уж конечно, совершенно ни к чему воспитывать из людей магов или полусагонов. Все, ради чего они ведут войну — удовольствие пообщаться с нами. Хотя бы так.

Почему они не вылавливают людей поодиночке, но играют народами? По-видимому, не только индивидуальный разум каждого сагона стремится к общению, но и все их единство, весь коллективный сверхразум наслаждается этой игрой. Для них — игрой.

Это похоже на то, как садомазохисты в своих странных отношениях находят возможность испытать некий экстаз, как суррогат любви. Это похоже на то, как ловелас, перебирая женщин, бросая одну за другой, все ищет в них что-то неземное — не подозревая, что искать это следует лишь в своей душе.

Ведь какие-нибудь дипломатические отношения с людьми — все это сагонам не нужно. Только самые искренние, самые глубокие. Пусть это будет война! Ведь ничто так не обнажает самую суть человека, как война. Ненависть, страх — так же сильна, как любовь, правда, сагоны не способны и на ненависть, и на страх. Но хотя бы нас вызвать на искренние чувства... Попробовать.

— Зачем же они создали орден кнасторов?

— Думаю, просто тактический ход в войне. А может быть, здесь есть и другие возможности... далеко идущие. Однако интересны им не кнасторы — люди.

Ильгет долго молчала, держась за руку Арниса, обдумывая его слова. Они уже приближались к подъезду. Вдруг она сказала.

— Но это же значит, Арнис...

— Да. Что мы никогда не сможем остановить эту войну.

Они поднялись по лестнице. За дверью взволнованно гавкнула Ритика.

В коридоре горел свет. И в гостиной тоже. Все пятеро детей не спали — сидели и смотрели на них.

Потом дети бросились к ним. Даже Анри. Он неловко обнял Ильгет. А снизу ей на руки лезла Дара, забыв о том, что она ведь уже большая и тяжелая девочка.

— Вы волновались... — сказала Ильгет, — простите нас. Так получилось.

— Мы молились, — сказала Арли, — мы тут сели и все время молились. А что с вами случилось?

— Все хорошо, — улыбнулся Арнис, — все хорошо, ребята...

Они стояли и смотрели на родителей. Почти взрослый, с бледным, решительным лицом — Анри. Лайна, черноглазое, необыкновенно милое личико, и такие трогательные складочки у губ... Арли. Золотые мамины волосы зачесаны назад, темные глаза горят под высоким, бледным лбом. Дара. Белокурое, почти ангельское создание, складочки пухлого лобика, ясные голубые глаза. Эльм. Как всегда, русые волосы чуть встрепаны, серые глаза поблескивают, маленький вздернутый нос. Ритика вылезла в круг и наконец-то смогла проявить всю свою любовь к загулявшимся за полночь хозяевам — ее хвост бешено крутился, стриженая кофейная морда расплывалась в собачьей улыбке.

— Мы убили сагона, — сказал Арнис, — мама это сделала. Все, ребята, сагона больше нет. И мы возвращаемся на Квирин!

— Ура-а! — и снова образовалась куча мала.

Дети сами себе не смели признаться в том, насколько они соскучились по Квирину.

Глава 23. Минакс.

Ильгет прикрыла за собой дверь палаты. Несколько шагов — и она в широком, прохладном холле, где по стене, по камням сбегает фонтан, а снизу вспушилась богатая водная зелень. И на лавочке, вдоль фонтана — все сразу. Глаза. Восемь пар глаз. И все ждут.

Ильгет подошла безмолвно, встала рядом с друзьями.

— Ну что, Иль? — спросила тихо Иволга, — как?

Она пожала плечами.

— Все так же. Вообще бодрый такой, веселый. Сроду таким не был. Мне кажется, он рад, что ли... Арниса попросил остаться. Что-то он там хочет ему сказать.

Она села рядом с Иволгой. Посмотрела на Вениса.

— Слушай, ты ведь врач все-таки... ну как такое может быть? Я не могу понять. Ты же знаешь, я с Ярны...

— И наша медицина не всесильна, — ответил Венис, — тут ничего не сделаешь, Иль. Если бы могли... Просто старение. Старый очень организм.

— Очень старый? О чем ты? Ему чуть за семьдесят.

— Да, конечно, но это календарные годы. Физиологически ему за сто.

— Я тоже не понимаю, — пробормотал Ландзо, — за сто? Он еще месяц назад с нами по полигону бегал.

— Он держался на гормонах, мы тянули, сколько могли, — объяснил Венис, — а потом — стремительный процесс.

Все вновь замолчали. Как-то это было уж... слишком. Слишком неожиданно, тяжело, жестоко. Не может такого быть.

Так не умирают. Умирают где-то далеко, не на Квирине. Туда нужно еще долететь. Там умирают, под пулями, под лучами, ракетами. Иногда убивает сам космос, рвет тело вакуумом. Или можно сгореть в лучах чужой звезды, быть раздавленным космическими полями. Худший вариант — смерть под пытками или под огненным слепым взглядом сагона.

Но не здесь. Здесь смерти нет.

— А помните, — произнесла Айэла, — помните, он сказал — простите, ребята, что я вас всегда посылаю...

Марцелл положил руку на ее запястье.

— Подожди, Айли. Рано еще вспоминать.

Арнис сел совсем рядом с изголовьем. Странно выглядел Дэцин сейчас. Он и в самом деле сильно изменился. Быстро. Улетали на Ярну — был еще совершенно нормальный, бодрый, пусть и полностью седой человек. Теперь же — старик... лицо ввалилось, странно торчит нос, оказавшийся очень большим. Горят ввалившиеся темные глаза. Но лицо удивительно спокойное, мирное. Веселое даже.

Дэцин поднял морщинистую руку... Всегда были эти морщины? Давно? Кажется, нет. Положил свою теплую ладонь на руку Арниса.

— Ну вот, послушай, Арнис...

— Да, командир.

— Скоро уже... Так вот, пора тебе сказать. Я рекомендовал тебя. Ты будешь дектором.

— Не Иволга?

— Нет. Она... может, она и опытнее тебя, но... сказать, честно? Жалко Иволгу.

Арнис кивнул.

— Тебе... тебе еще многое предстоит. Впрочем, может, еще Иволге придется покомандовать. Ну вот... — Дэцин улыбнулся, — сколько думал сказать тебе. А сейчас вот уже и не знаю. Что нужно, зачем... Ты и сам все поймешь. Вот что — Ильгет береги.

— Знаю, Дэцин... это я знаю.

— Тебе надо будет нового человека принять. Я с ним сам беседовал. У нас народу мало, так что... Хороший человек. Ученый, занимается космической психофизиологией. В основном, все по экспедициям. Но у него есть боевой опыт, он в молодости жил на Серетане, и... в общем, воевал тоже много, хотя и не с нашим оружием. Ну, он тебе сам расскажет. Номер... я тебе скину на спайс.

— Хорошо.

— Договорись с ним, побеседуй... ну и представляй ребятам, и подключай уже к тренировкам. А вообще тебе позвонят, когда назначат официально. Я думаю, на днях.

— Уже? — Арнис растерянно потер лоб.

— Конечно, Арнис. А что тянуть? Принимай декурию.

— Но ты...

— Я вряд ли протяну еще несколько дней, — просто сказал Дэцин. Арнис дернулся.

— Ты не расстраивайся, — тихо сказал командир, — серьезно. Мне ведь везло, как никому. Я тридцать лет... Ну, ранения, все такое, но ведь выжил — тридцать лет. Ты и сам, впрочем, давно уже в ДС. А сейчас... знаешь, я где-то даже рад. Серьезно. Страшно — есть немного, но ведь всегда страшно. А там... может, и отдохну наконец? Вас, конечно, жалко... Но вы переживете. Ведь меня-то вы не так уж сильно любили, верно?

— Дэцин... ты заблуждаешься, — пробормотал Арнис. Только не заплакать! Какой был бы сейчас идиотизм!

Но мы ведь на самом деле любили его...

— И мою Мари увижу, — сказал Дэцин мечтательно, — знаешь, она мне снится уже вторую ночь. Два раза уже. Сначала так смутно. А в эту ночь... — он вдруг захрипел. Арнис широко открыл глаза.

— Дэцин? Ты что? Помочь тебе?

— Нет, — Дэцин прокашлялся, — ерунда. Да, работа это... умирать. Давно я не видел Мари. Очень давно. Знаешь... мне, по-хорошему, не надо было так долго... жить. Ну ладно, Арнис, я вижу, тяжело тебе. Ладно.

— Мне-то что, Дэцин, — Арнис замолчал. Как сказать все это? Сейчас важно только то, что чувствует умирающий. И ничего больше. Но и как жить без него дальше? Нет, с командованием Арнис справится. Хоть и не хочется, но что поделаешь, больше некому. Только Иволге, а ее жалко. Но вот как — без Дэцина? Опять жизнь раскалывается на части, и пропасть растет так стремительно, и так не хочется заглядывать туда.

Дэцин еще жив. Еще нет этого. Потом будет время для горя.

Почему бы не выйти ему на пенсию — он ведь и собирался уже... и жить, как всем старикам, в маленьком доме, с садом, слушать птичье пение по утрам. Гулять на море. Улыбаться ребятишкам. В гости ходить к старым друзьям. Да и мы бы к нему ходили, собирались бы, рассказывали про новые акции. А он бы вспоминал. Он ведь нам из своего опыта почти ничего не рассказывал — а тут рассказал бы, поделился. Господи, почему все так несправедливо?

Так страшно?

— Вот что, Арнис, — заговорил Дэцин, его голос был теперь тверже и суше, — послушай все-таки. Я с этой декурией давно работаю. Значит, так. Самое сложное обычно — это разделить и поставить задачи. Тут что важно? Ойли с Мари никогда не ставь. Он даже на учениях голову теряет, когда она рядом. И вообще Ойли плохо совместим с женщинами, сказывается отсутствие семейного опыта. Но с Иволгой можно ставить кого угодно, и вообще Иволга — это твоя главная опора.

— Хорошо, командир.

— Запоминай. Еще вот что. Эта троица — новых — ну вот, уже сто лет они у нас, а все новые, в смысле, Венис, Марцелл и Айэла — они хорошо втроем всегда работают. Если есть возможность, ставь их втроем. Я раньше пытался их распределять, но потом понял. Ильгет... раньше я всегда старался поставить ее к кому-то посильнее. Самые сильные у нас, ты понимаешь — это Ландзо, Иволга, Марцелл, ну и муж Иволги этот... Дрон. Старайся, чтобы кто-то из них был в подразделении обязательно. Но сейчас Ильгет, пожалуй, не хуже, то есть она может работать полностью самостоятельно.

— Дэцин, ты ее вообще недооцениваешь.

— Теперь уже нет. Ну вот, и сагон есть на ее счету. Видишь как... Да и навыки у нее теперь не хуже наших. Да, вот еще... твой парень. Я слышал, он просился в ДС.

— Просился, — мрачно сказал Арнис.

— Лучше возьми. Все равно пойдет, если захочет.

— Да я понимаю, Дэцин, но хотелось, чтобы он хоть... ну хоть пожил немного. Что это — 16 лет... Ну пусть 18.

— В 18 — это разумно. Пусть закончит обучение. Только вот что, Арнис, не бери его к себе в отряд. Пусть куда угодно... Хотя тут как командование решит. Но я бы не брал. Даже не в тебе дело, а в Ильгет. Мать — это мать.

— Я бы вообще его не брал.

— Ладно. Сильно не конфликтуй. И вообще, знаешь... с людьми главное — не стремиться всегда навязать свою волю, а лавировать надо. Разумно. Понимать, чего все хотят. И пытаться это дело совместить с необходимостью. Ну, это ты сам...

Дэцин дышал тяжело, с хрипом. Арнис привстал.

— Давай я врача позову... я не знаю, что делать, когда такое дыхание. Тебе ведь тяжело.

— Нет, пока ничего. Ерунда, Арнис, не обращай внимания. Просто это тяжелая работа, умирать. Но мне хорошо... когда я подумаю о том, как Иост умер, жутко. А мне что... Ничего, когда-то это должно было наступить. Арнис...

— Но все равно, зачем тебе мучиться? Ведь можно сделать так, чтобы не было такого дыхания... Чтобы ты спокойно...

— А брось, боли нет, и ладно. Меня уже три дня держат на атене. Что еще я хотел, Арнис... о кнасторах. Что ты будешь с этим делать?

— Не знаю. Начальство пока думает. Аналитики в работе.

— А ты что думаешь?

— Что я думаю, Дэцин? Война идет уже на Квирине. Они здесь. Ясно, что они работают здесь.

Дэцин кивнул.

— Арнис... в трудное время я ухожу. Все только начинается...

— Надо начинать что-то делать с кнасторами. Прямо здесь. Ведь где-то они скрываются? На Квирине проводят свои Посвящения. Готовят учеников. Вербуют. Все это можно вычислить. Трудно, но можно — если уж мы сагонов вычисляем...

— Ну хорошо, Арнис. Вычислить-то можно...

— А дальше — как обычно. Изолировать, уничтожать. Здесь мало информационной войны! И питательную среду для кнасторов надо контролировать. Всех эзотериков, все секты взять под наблюдение.

Дэцин помолчал, похрипывая. Затем сказал.

— Но ты представляешь, Арнис, что это будет?

— Да, — Арнис выпрямился, — мы это возьмем на себя. А что делать, Дэцин? У сагонов есть агентура на Квирине. Хуже этого уже ничего быть не может! Да пусть лучше... сто раз пусть мы будем проклятыми, только Квирин чтобы жил.

Дэцин прикрыл глаза. Арнис почувствовал, как сжалось сердце... зачем это ему сейчас... умирающему...

— Все хорошо, Арнис, — произнес Дэцин ясным голосом, — все нормально. Тебе я... тебе я, пожалуй, оставлю все без страха.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

— Знаешь что? Постарайся, чтобы к этому не имела отношения Церковь.

— Это невозможно.

— Наверное, да, — согласился Дэцин.

— Мы постараемся насколько возможно действовать от своего имени.

— Не забудь, информационная война — это в первую очередь.

— Знаю, Дэцин. Но теперь уже — не только.

Они помолчали. Дэцин похлопал своей морщинистой ладонью по руке Арниса.

— Хорошо, мальчик... Ты знаешь, Арнис... вот помираю. А детей у меня никогда не было. Вы у меня... вместо детей. Я знаю, вы меня иногда считали старым дураком... извергом. Обижались на меня.

— Все это глупости, Дэцин, — тихо сказал Арнис, — ты был очень хорошим командиром. Редким просто.

— Спасибо, — показалось Арнису, или что-то мокро заблестело в глазах старика, — ну все, малыш... все, иди. Сейчас отец Маркус придет. Я еще подумать немного должен... помолиться. Иди, Арнис...

Он встал. Повинуясь внезапному порыву, вдруг наклонился, поцеловал коричневую старую руку. Дэцин положил ладонь ему на голову, словно благословляя.

— Иди, Арнис... делай все так, как знаешь. Все правильно... молодец. Иди.

Они никуда не ушли. Так и сидели в холле на лавочке. Кто-то убегал поесть или отлучиться по важным делам. Приходила Сириэла, привела обоих малышей. Потом подошел врач Дэцина, Саломис, предложил им перейти в свободный кабинет — что тут торчать, в холле...

Ильгет к вечеру съездила домой, уложить детей. Потом вернулась. Весь отряд остался на ночь. Дэцин спал. С ним все время сидел кто-нибудь — дежурили, сменяя друг друга. Но старик то ли спал, то ли не приходил в сознание. Ему было совсем плохо, и трудно что-либо сделать. Только избавлять от боли, от сильной одышки.

Иногда разговаривали — негромко. О делах, о том, что предстоит. Обсуждали то, что Дэцин сказал Арнису (хоть и не все, разумеется, было передано). Говорили о Дэцине, но немного. Больше просто молчали. Так было легче, проще. А молчать, сидя вместе, они давно привыкли.

Спали, пристроившись кто где — на стульях, головой на стол, на скамейках...

Не зная, зачем. Просто — вдруг Дэцину захочется кого-нибудь увидеть. У него нет других близких людей, все — здесь. Он мог позвать любого. Хотя с каждым он уже поговорил, и не по разу. С каждым попрощался. А эту ночь — уже и не просыпался.

Арнис так и не заснул. Смотрел на небо, уже светлеющее над горной цепью.

А если бы Дэцин пожил еще... ну пусть вот так, пусть в больнице. Можно потянуть его еще несколько месяцев. Неужели нельзя? Саломис говорит, иммунная система больше не работает, множественные очаги рака, их вычищают наноагентами, но что толку, если иммунитета больше нет? Сердце изношено. Почки. Сосуды... Заменить все слабые участки — нереально.

Да хоть как — лишь бы жил. Пусть в больнице. Мы бы ходили к нему каждый день. Читать он уже не может, мы бы ему читали вслух. Пели бы. Разговаривали. Он любит, когда Айэла поет, голос у нее удивительный.

Арнис стал молиться. Только и остается — от душевной боли.

Дверь распахнулась. Пять утра. На пороге стоял Венис — он дежурил как раз... Прислонился к дверному проему.

— Все, ребята, — выдохнул он, — все кончено. Не дышит.

Весь день светило удивительно яркое солнце. И небо, казалось, просто сияло. Ослепительно, глаза даже резало. Наверное, поэтому глаза у всех слезились. Арнис то и дело переводил взгляд на черные альвы, прикрывающие головы женщин.

Когда пришла пора уходить от засыпанной уже могилы, всем вдруг стало страшно. До сих пор казалось — вот он, Дэцин, рядом. Просто все что-то для него делают, что-то с ним случилось... И вот — уходить, и оставить его здесь — одного?

— Идемте, — выдохнула наконец Иволга. Все тихонько пошли вслед за ней, к ажурной высокой ограде, оставив свежий, ярко-черный холмик и воткнутый в землю простой деревянный крест. Арнис нашел руку Ильгет, и так, держась друг за друга, они шли по белой каменистой дороге, к флаерной стоянке. Дети — все, кроме Эльма, были здесь — тоже притихли и шли молча чуть впереди.

Спайс кольнул в запястье. Арнис поморщился — начинается...

Теперь не будет покоя. Даже в такой день... Даже не выпить сейчас, а так хочется, сил нет. Покрепче чего-нибудь. Ладно, напьюсь вечером, подумал Арнис. Хотя бы и один, если Ильгет... но она, наверное, догадается и не станет слишком много пить на поминках, потом, вместе со мной...

Ему вдруг захотелось хотя бы поцеловать ее на прощание. Глупо, конечно. Но он решил, что так и сделает. Подошли к стоянке, стали рассаживаться по машинам. Арнис помахал всем рукой.

— Пока, ребята! Мне на совещание, — и тяжело вздохнул.

— Давай, командир, — невесело кивнула Иволга. Арнис наклонился к Ильгет и поцеловал ее, она ответила неожиданно страстно.

Ей тоже хотелось найти убежище от своей тоски.

Арнис сел в маленькую, двухместную машину. Ильгет с детьми и собакой заняла их собственный флаер, помахала рукой. Вслед за другими она подняла свою машину — лететь надо было через всю Коринту наискось. К «Синей Вороне», где они собирались сегодня поминать своего командира.

Арнис выругался сквозь зубы и поднял флаер. Вот оно, начинается... Конечно, руководству плевать, что сегодня хоронят Дэцина. Ну что Дэцин — какой-то дектор, один из сотен... И ведь похороны в первой половине дня, а совещание назначили на четыре.

К тому же действительно важное совещание. Очень важное, стратегическое, можно сказать. Многое будет решаться и обсуждаться. В том числе, между прочим, и доклад самого Арниса.

Он написал его по пути с Ярны. Думал подать Дэцину, а через него — руководству... А вышло вот так. Уже неделю тезисы изучали все офицеры ДС.

На этот раз совещание проходило в одном из зданий Планетарного Крыла. Арнис назвал свой код, посадил флаер на разрешенную стоянку и быстрым шагом направился в зал.

— Давай, Кейнс, — центор Рэнкис переключил проектор, говорил же теперь только Арнису по выделенному каналу, — только тезисы. Все читали твой опус.

Арнис положил перед собой планшетку. Сейчас его изображение появилось на столе у каждого из участников совещания. Их было заметно больше, чем в прошлый раз, когда Арнис присутствовал, на совете по Инастре. Сейчас здесь собрались... да, возможно, что и все офицеры ДС. Мельком пролетела мысль, что сейчас самое время для какого-нибудь теракта кнасторов... Да нет, даже с помощью магии не просто проникнуть на такое вот совещание, да хотя бы узнать о нем.

Арнису показалось, что по рядам пролетел шумок. И в самом деле — многие из тех, кто участвовал в Инастрийской операции, помнили его. В тот раз ему удалось практически полностью повернуть общее мнение. И выступление было нетривиальным.

Арнис начал доклад.

Трудно было изложить все пережитое на Ярне в нескольких тезисах. Впрочем, вопроса о целях сагонов он коснулся лишь вскользь.

Это ничего не меняло. Лишь одно, теперь он точно знал, для себя: войну нельзя остановить. Люди не могут дать сагонам то, чего те ищут. И нет для сагонов других альтернатив, как снова и снова льнуть к людям, ища у них правды. И вряд ли они перестанут это делать, по крайней мере — нет пути убедить их в этом.

Но главная практическая задача сейчас — это кнасторы. Дело даже не в масштабах их деятельности, видимо, он невелик. Дело в том, что вербуют они людей и действуют прямо на самом Квирине. Вот об этом Арнис и говорил в своем докладе. Именно это — наиболее опасно. Здесь они могут нанести удар прямо по ДС. Здесь им несложно вести информационную войну против основной квиринской идеологии. Здесь они убеждают молодежь в том, что те, кто хочет сражаться против зла, должны идти не в Военную Службу и СКОН (как это примитивно и топорно, к тому же так некрасиво), а «развиваться духовно» в надежде стать кнастором. Кроме того, если агента ДС в рядах кнасторов представить невозможно — его разоблачит любой кнастор, прошедший первые посвящения, то наоборот, среди нас вполне могут оказаться агенты Великого Кольца.

И так далее...

— Исходя из этого, — продолжал Арнис, — я предлагаю начать работу по реорганизации ДС. В следующих направлениях.

Во-первых, создать отдельное подразделение по борьбе с кнасторами. Оно должно действовать в связи со Службой Информации и Комиссией по вопросам вероучения, постоянно получая от них сведения. Оно должно заниматься исключительно силовыми вопросами — то есть поиск, арест и изоляция кнасторов. Необходимо связаться с правительством, чтобы урегулировать юридическую сторону дела. У нас нет законных оснований задерживать кнасторов и завербованных ими людей, пока не доказана их подрывная деятельность, а доказать ее будет сложно. Возможно, стоит ввести новые законы, например, ставящие Орден Великого Кольца и его деятельность под запрет.

Во-вторых, необходимо пересмотреть статус бойцов ДС. Служба еще молода, и создавалась она на добровольной основе, почти как хобби. Но сейчас уже настало время пересмотреть этот наш статус. Акции занимают у нас большую часть жизни, подготовка к ним не менее серьезная, чем у военных. ДС должна стать профессиональной, у нас нет другого выбора.

В-третьих, нужен пересмотр информационной политики в отношении ДС. Плавающая секретность, то, что мы имеем сейчас, исчерпывает себя. Все больше людей узнает о нас, но узнает косвенно, а это хуже, чем прямой поток. Мы должны освещать нашу деятельность и наши акции, хотя бы уже завершенные — в разумных пределах, конечно, и быть готовыми ответить на противопотоки, если таковые появятся.

Арнис перевел дух. Ну вот... Как быстро все это было сказано, и как долго обдумывалось. Все молчали. Наконец заговорил сам легат.

— На мой взгляд, это очень серьезный и продуманный доклад. Я сам изучал его несколько дней. Думаю, это начало настоящей работы... как правильно заметил докладчик, по реорганизации нашей Службы. Надо сказать, что второй и третий пункты уже давно обсуждаются практически. И вопрос перевода ДС на профессиональную основу уже решен. Нас берет Военная Служба, пока в качестве секретного отделения. Информационная политика, вы понимаете, гораздо более сложная вещь. Ну а что касается кнасторов... — он сделал паузу, — многое является для нас новым. Мы пока не готовы к этому. Но если информация точна, то спецподразделение нужно создавать немедленно. Высказывайтесь!

Офицеры сменяли один другого, высказываясь. Всех особенно волновала проблема кнасторов. Бороться с ними нужно, и бороться прямо здесь, на Квирине — с этим все были согласны. Вводить новые законы... Только вот доказательств мало — трудно объяснить правительству, почему Орден Великого Кольца нужно объявить незаконным.

— Вот одним из первых дел нового подразделения и будет поиск таких доказательств. Сначала мы в любом случае будем искать. А потом действовать.

Понравится ли это квиринцам? Арнис сидел, глубоко задумавшись. Я ведь и сам квиринец. Но не обычный. Все мы разные. Я с ранней юности работал ско. Мне приходилось видеть зло. Если мне скажут, что незаконное убийство при задержании преступника — зло, я сразу вспомню детей на глостийских плантациях. Что бы нормальный квиринец ни смог измыслить и сделать — в Галактике обязательно найдется более страшное зло.

А уж в ДС и вовсе приучаешься видеть мир по-иному.

Но ведь не все на Квирине такие. Большинству, да что там говорить, подавляющему большинству никогда не приходилось применять оружие против другого человека. Нет, у нас, конечно, много рассказывают о героических ско и военных, информационные потоки создаются...

Но ведь есть прослойка населения, и довольно большая — в основном, это наземники — которая постоянно пребывает в глухом недовольстве. Даже и сейчас! Даже сейчас им кажется, что мы живем в каком-то военизированном лагере, что у нас девиз «все для Космоса, ничего для человека», что наши ско — это изверги какие-то, не дающие людям жить свободно. Что у нас слишком много контроля и запретов.

А что будет, когда все эти идеи воплотятся в жизнь? Когда мы начнем поиск кнасторов, а еще, не дай Бог, их аресты, допросы... может быть, и казни.

Когда все население узнает правду о ДС. О том, как мы приходим в другие миры и освобождаем их... н-да, так и хочется поставить слово «освобождаем» в кавычки — и ведь будут ставить. Хотя фактически да, мы избавляем их от сагонов. Ну, о подробностях людям знать, конечно, не обязательно. Только о светлых и героических...

Но ведь и другие могут просочиться...

Что там говорил Дэцин? (Дэцин...) Среди квиринцев очень много умных и все понимающих людей. Но поодиночке. А когда они все вместе — это та же самая толпа, ее интеллект резко снижается. Может быть, Дэцин-то был прав...

И только одно хорошо без всяких оговорок — оказывается, давно уже начальство думает о том, чтобы перевести ДС на профессиональную основу. Хорошо бы разрешили сказать об этом ребятам. Все так давно мечтают... Конечно, все равно будут заниматься любимыми делами. Но только для удовольствия. Мне не нужно будет составлять курсы, заниматься анализом текущей статистики — буду писать свою новую работу, не торопясь, для собственного удовольствия. Тот же Марцелл все равно будет заниматься биофизикой, но не текучкой, а только творческой работой. И так далее...

И кстати, пробежала мысль, Иль больше не будет летать на Кольцо. Хоть ей там и нравится... Но возможно, не будет, раз с деньгами все уладится.

Арнис почти не заметил, как закончилось совещание. Встал и двинулся к выходу вместе с другими. У двери кто-то коснулся его плеча. Арнис обернулся.

Знакомое лицо... На бикре нашивки центора. А... это же Рэнкис. Арнис видел его на акциях — мельком.

— Кейнс? Все хотел с тобой познакомиться. Меня зовут Элиас.

— Арнис, — он сжал протянутую руку.

— Ты домой сейчас?

Арнис подумал. Только семь часов. Наверняка ребята все еще в «Вороне».

— Нет, я в «Ворону». У нас там мероприятие сегодня.

— Я знаю, — лицо Рэнкиса омрачилось, — Дэцин...

— Да.

— Я, пожалуй, не пойду к вам, все же дело семейное... Арнис, хотел сказать — рад, что ты дектор теперь. В прошлый раз на меня произвело большое впечатление то, как ты выступил. По Инастре. Да и в этот раз тоже. Ты умеешь видеть суть. И выразить ее.

Арнис улыбнулся.

— Спасибо. Для меня здесь все ново.

— Привыкнешь, — они уже вышли на флаерную стоянку. Рэнкис повернулся к Арнису, — думаю, ты и в декторах не засидишься, двинут дальше.

Арнис пожал плечами.

— Лучше уж быть рядовым.

— Да, лучше, — согласился Рэнкис, — но кому-то ведь надо, куда денешься. Ну пока!

Арнис попрощался и вскочил в свой маленький двухместный флаер.

Весь отряд уже ждал в одном из бесчисленных маленьких кабинетов Аэроцентра. Арнис сам встречал новичка на поле — так договорились. Ласс Канорри не так уж хорошо разбирался в здешней планировке.

Он вылез из флаера и спрыгнул на жесткую траву. Неторопливо пошел к Арнису. Издали его фигура производила впечатление очень крепкой и коренастой. Второй Гэсс. Когда Канорри приблизился, оказалось, что и ростом Бог его не обидел — даже чуть выше Арниса.

Крепкая тяжелая ладонь сжала пальцы дектора.

— Айре, — сказал Канорри, — не поздно?

— Нормально. Но все уже там, пойдем.

Они двинулись к Аэроцентру мимо пестрых блестящих, как игрушки, флаеров, мимо ряда «Мирлов», выкрашенных сверху в зеленый камуфляж, снизу серебряно-голубых. Уже устаревших ландеров... Арнис поглядывал на новичка.

Глаза кажутся темными, но на свету видно — синие у него глаза. Артиксийская кровь. По отцу, что ли... А лицо скорее квиринского типа, узкое, с острым подбородком. Волосы топорщатся, не ложатся аккуратно. Смуглое лицо, а волосы почти как у Иль, даже посветлее, золотистые. Весь вид — надежный, уверенный. Вообще свой человек. Ильгет он тоже понравился...

Наверное, сработаемся.

Они вошли в здание Центра. Миновали светлый холл, свернули в небольшой коридорчик.

— Ты летать-то как? Умеешь? — спросил Арнис. Канорри пожал плечами.

— Трудно сказать. Это не моя сильная сторона. На 4в сдал, конечно, а так...

— Ну это даже лучше. Начнешь сразу на новых... Переучиваться не придется.

Дверь отъехала перед ними. Бойцы стали вяло подниматься. Привычка. Только вот Арнис никак к этому привыкнуть не мог.

— Садитесь, ребята. Всем, кого не видел — привет. Ну вот, это Ласс Канорри, новенький. Сегодня он с нами в первый раз. Биографию пересказывать не будем, верно, Ласс? Садись. Теперь так... Ильгет, тебе слово. Пару технических замечаний перед началом тренировки.

Ильгет поднялась. Перевела дух. Как ни крути, а она единственная, кто хорошо знает новые машины. Лучше любого пилота на Квирине.

— Я просто хочу дать несколько советов, — начала она, — пилотирование на «Протеусе» отличается от обычного, как вы уже знаете, в основном, в следующих деталях...

Она говорила и говорила, стараясь точно вспомнить все, что касалось ее недавней работы. Ребята слушали очень внимательно. Наконец Ильгет села. Арнис сказал.

— Вопросы есть? Нет? На выход!

«Протеусы» уже ждали в четвертом секторе.

Сейчас они были в атмосферной конфигурации — похожи на обычные ландеры с распластанными крыльями, острыми носами. Лишь поверхность переливается вороненым серебром.

— Красиво, — прошептала Айэла.

Арнис повернулся к товарищам.

— Стартуем, как договорились. Ильгет поведет. В случае неисправности уходите вниз и на базу. По машинам!

Он подбежал к своему «Протеусу». Вороненая поверхность дрогнула, словно заструилась... И легкий трап упал сверху к ногам Арниса. Никак не привыкнуть к этому чуду. Арнис взобрался в кабину.

Ильгет лучше знает, как использовать все возможности новой машины. Вот пусть она и ведет группу. Дисплей вспыхнул и заискрился в глубине. Арнис начал проверку электроники. Накинул шлем. Через полминуты раздался голос Ильгет.

— Дельфины, я кит! Проверка связи.

Арнис ответил сразу:

— Кит, я первый! Слышу хорошо.

Бойцы стали отвечать один за другим. Наконец Ильгет скомандовала.

— Стартуем с интервалом в 10 секунд. Отсчет!

Вскоре Арнис увидел в левом нижнем углу дисплея, как синяя стрелка — ландер Ильгет — оторвался от земли. Его виртуальный стартовый шарик уже подрагивал в воздухе. Арнис поймал его ладонью и сжал в нужный момент, «Протеус» оторвался от земли мягко, резко пошел вверх. Ого! Это даже не «Занга». Арнис уже три раза летал на «Протеусе», потренировался с Ильгет, стыдно было бы опозориться перед родным отрядом. Но все не мог привыкнуть. Арнис сжимал шарик в руке, управляя ландером.

Ильгет видела на дисплее весь отряд сзади и внизу. Рассредоточились по высоте. Прекрасно... Сегодня просто пилотаж. Выход из атмосферы, маневры на орбите (самое сложное) и полет к Первому Оборонному Кольцу. Всего шесть часов. Ничего особенного, но все сумеют почувствовать машину. Даже те, кто сегодня идет в первый раз. Айэла впервые на «Протеусе», Венис, Мари и этот новенький, Ласс. Но на симуляторах все они поработали, конечно, машину знают.

Ильгет включила полный обзор. Тоже одна из уникальных функций «Протеуса». У него нет никакого фонаря, весь обзор только на дисплее, но если есть желание, можно перестроить стенки и так...

Необозримая голубизна вокруг. Как легко, неслышно, неощутимо — это даже не так, как на гравипоясе. На гравипоясе ты висишь в небе, ты беспомощен и чувствуешь себя игрушкой ветра, честно говоря — просто страшно.

А здесь — ты и не чувствуешь, что летишь, лишь голубизна вокруг, легкость (гравикомпенсатор работает, хотя высоту уже начали набирать круто), уходящие вниз белые обрывки облачков. Как хорошо... Господи, как хорошо! Ильгет улыбнулась.

— Дельфины, я Кит, — сказала она, — курс на орбиту 82 тысячи! Подъем вертикальный, делай, как я!

«Протеус» задрал нос и начал резкий набор высоты. Ильгет все увеличивала скорость, если бы не гравикомпенсатор, ее бы уже раздавило давно. Воздух вокруг начал гореть. Несколько минут безумно скоростного подъема, и вот пламенный шар погас, и сначала прозрачно-синий, потом черный океан раскрылся навстречу.

И тотчас «Протеус» начал менять конфигурацию. Ильгет не замечала этого, внутри кабина не менялась, лишь дисплей отражал изменения. Сейчас снаружи красивая серебряная птица превращалась в странный, ощетинившийся дулами шар.

Орбита. Самая опасная часть пути. Ильгет выключила обзор, не до того, ей вести строй, и занялась маневрами...

Через несколько минут все было кончено. Перестроившись на орбите, отряд взял курс на Внутреннее Кольцо. Здесь курсировало множество кораблей, но трассы проложены, все достаточно спокойно. Ильгет снова включила обзор.

Никогда не надоест смотреть на это. Космос вокруг. Настоящее небо, настоящие звезды. И кажется, ты висишь неподвижно, в центре Вселенной.

Господи, прошептала Ильгет, спасибо Тебе. Спасибо за то, что я могу видеть все это. Спасибо за то, что Ты подарил мне такое огромное небо.

Тени на полу лежали ромбами, то сияющими от утреннего солнца, то темными. И босым ногам было так приятно ощущать тепло нагретых досок. Занавеска на окне колыхалась, и солнце дрожало на лице Ильгет, сидящей за монитором. Арнису было нелегко сосредоточиться на работе, он то и дело взглядывал на Ильгет, лицо которой бежало переменчивыми светлыми волнами. И в нем опять просыпался художник, но он думал, что пожалуй, это нужно снять в движении, иначе никак не передать солнечные блики и быстрое порхание удивленных ресниц... Ильгет подняла голову, улыбнулась ему.

— Ты чего? — спросила она. Арнис пожал плечами с улыбкой.

— Ничего.

— Слушай, мне Мариэл прислал... Он вчера написал вечером, его в клубе эстеты достали. Нет, я тебе на экран кину. Посмотри.

Арнис посмотрел. Ильгет перебросила ему письмо от своего приятеля по литературным делам. Мариэл, надо сказать, продвинулся, в этом году уже вошел в пятерку. Талантливый человек. Эстеты достали... Интересно.

Ты работаешь словом,

Как рыба хвостом.

Надо б мучиться чувством,

Как крыльями птица. (1)

— Хорошо сказано, — похвалил Арнис, — абсолютно точно.

— Точно, да? — посмотрела на него Ильгет, — ну разве он не гений? Мне бы так никогда не выразить.

— Ты все равно гений, — убежденно сказал Арнис. Ильгет только улыбнулась.

— Ну он же ни разу не занимал первого места в рейтинге, — пояснил Арнис.

— Ах, ерунда... ты знаешь, на самом деле все эти места — чистая случайность. Я вот не думаю, что еще когда-нибудь хоть в двадцатку войду. Да и неважно это, правда?

— Неважно, конечно, — согласился Арнис, — главное, что тебя читают, что кому-то это интересно.

Он обратился к своей работе. В глубине полушария поблескивали трехмерные графики. Их сочетание покажет, как соотносятся идеология, принятая в обществе и уровень его, общества, экономического развития. Об этом писали много уже, но Арнис решил провести самостоятельный, более развернутый, чем обычно, анализ...

— Венис с Сири отмечают шестилетие свадьбы, — Ильгет снова отвлекла его, — хотят того... на лоне природы. Я забыла тебе сказать, Венис звонил еще вчера.

— Хорошая мысль.

— Да. Они хотят выехать куда-нибудь в долину Эйр. Только наш отряд, никого больше.

— Я думал, Сири кого-нибудь из своих медицинских друзей прихватит...

— Ну, может, и прихватит. Но в основном только мы.

— А когда? Насколько я помню, это будет недели через две?

— Ну да, времени еще много.

Ритика вылезла из-под стола, села рядом с Арнисом, почти касаясь мордой его коленей и шумно вздохнула.

Ильгет смотрела во все глаза на приближавшихся к ней людей.

Арнис так запросто с ними болтает... Все они одеты сейчас в гражданское, обычные скеты и серые куртки и брюки. А ведь вот этот высокий седоголовый человек — сам Энджер. Ильгет даже имя его лишь недавно узнала. Легат, главнокомандующий ДС. Он внимательно слушал Арниса, чуть наклонившись к нему. Как будто слышит плохо. Хотя не может, конечно, этого быть... Трое центоров с ним. Рэнкис, Ильгет с ним уже познакомилась. Элиас побывал у них в гостях. И две женщины, имен которых Ильгет не знала. И Арнис, единственный дектор среди них, хотя сейчас, в гражданской одежде, этого не понять.

Арнис увидел ее, и как всегда, невольная улыбка чуть расслабила его губы.

— Айре, Иль.

— Айре, — сказала она и остальным, поднимая руку в привычном приветствии. Энджер чуть поклонился ей.

— Здравствуйте, Ильгет. Меня вы, вероятно, знаете.

— Меня тоже, — улыбнулся Элиас. Одна из женщин, совершенно седая, протянула Ильгет руку.

— Лейта Бьена.

Ильгет назвала свое имя. Представилась и вторая женщина-центор, помоложе (но старше самой Ильгет), чем-то похожая на Иволгу.

— Кассия Риго.

— У нас еще пять минут, товарищи, — Энджер взглянул на свой спайс, — давайте повторим снова нашу тактику. Говорить будет в основном Кейнс. Арнис, — поправился он, взглянув на Ильгет, — То есть он, так сказать, введет Координатора в курс дела и ответит на основные вопросы. Координатор полностью изучил наши данные, введение не будет долгим, а может быть, и не понадобится. Мы присутствуем, так сказать, на подхвате... Если вдруг возникнет необходимость что-то уточнить. В целом мы можем держаться совершенно открыто.

— Да уж, — подтвердила Кассия, — настало время открыто поговорить.

Раздался мелодичный звон, и створки широкой двери, у которой стояли ДС-овцы, медленно распахнулись.

Энджер первым шагнул в кабинет Координатора Квирина.

Ильгет подумала, что уже видела где-то этого человека. Не только в Сети — там-то уж безусловно. Но и в реале тоже. Встречалась с ним. Да, это вполне возможно. Коринта — большая деревня.

Все же есть что-то волнующее в этой встрече. Что-то из серии «будет потом о чем внукам рассказывать».

Сэмель Торлин, бывший известный и даже прославленный навигатор, бывший начальник Службы Дальней Разведки, и вот уже восемь лет Председатель Координационного Совета Квирина, семидесятилетний очень энергичный и крепкий человек, стоял перед ними. Темно-русые волосы пробиты сильной проседью, а в черных глазах блестит неутолимая молодость.

— Садитесь, товарищи, — сказал Торлин негромко. Все расселись. Ильгет — рядом с Арнисом, и почти напротив Координатора.

Справа от Торлина сидела Нила Кантори, начальник Службы Информации.

Вроде бы, и ничего в этом особенного нет. Даже стыдно так волноваться. Ну что такого — просто обсуждение текущих дел. Координатор захотел выслушать лично Арниса, человека, предлагающего начать коренные изменения в жизни планеты. Но все же... Ильгет вдруг вспомнилось, что о Торлине она услышала, едва только оказалась впервые на Квирине. Тогда как раз он был старшим навигатором известной экспедиции Аргера, изучавшей рентгеновские звезды, и вел корабль в районе, считавшемся почти недоступным для навигации, мало того, почти чудом спас экспедицию. И еще он провел в жизни четыре полета сложности степени экстра. Один из них — в соседнюю Галактику, и один — в область коллапсара Н-128.

Словом, Торлин был очень известен, и никто не удивился, когда он стал начальником службы Дальней Разведки. Да и показал себя весьма толковым начальником, при нем в Разведке произошел ряд очень серьезных и положительных изменений. И после смерти предыдущего Координатора — бывшей начальницы Спасательной Службы Эвы Кай — Торлин был избран Советом на этот пост.

А Ильгет еще тогда хотелось познакомиться с этим человеком лично — когда она, валяясь в больнице, отходя от недавнего кошмара, читала Вестник Дальней Разведки и восхищалась мастерством и, что уж там говорить, подвигом этого навигатора.

А довелось вот только теперь.

Но и не только в этом дело. Вот именно в этом кабинете во многом решается судьба Квирина. То есть решается она иначе, и сидящий здесь человек лишь следует воле судьбы, воле народа, лишь наилучшим образом координируя ее — но именно он обладает максимально полной информацией обо всем, что происходит на Квирине. А Квирин, как ни крути, важнейшая из человеческих цивилизаций, связывающая множество миров воедино, Квирин — на самом пике Человечества, устремленного в широкий мир. Здесь, в этом кабинете, направляют судьбу не только самого Квирина, но и опосредованно — всего неисчислимого Человечества вообще.

Торлин внимательно посмотрел на членов ДС, рассевшихся вокруг стола. Взгляд его остановился на Арнисе.

— Вы — Кейнс?

— Да, — Арнис кивнул.

— Я познакомился с вашими предложениями, — заговорил Координатор, — прежде всего, как вы понимаете, мне бы хотелось услышать о кнасторах. Я изучал эти легенды и раньше, но Служба Информации считала их именно легендами, причем с положительным знаком. Юношеский романтизм, борьба, самопожертвование... Однако если эти легенды имеют под собой реальное основание, это меняет дело. В таком случае нам необходимо определиться в отношении кнасторов. Либо они действительно наши союзники, либо враги. Если они наши союзники, то почему до сих пор ни разу не связались с правительством, с Дозорной службой? Если они объясняют это тем, что наш уровень слишком различается, по крайней мере, мы, люди, должны были каким-то образом ощущать присутствие и помощь кнасторов. Энджер?

Легат кивнул в сторону Кассии. Женщина выпрямилась.

— Координатор, наш отдел, аналитический отдел проанализировал все операции ДС с момента ее основания. Возможно, мы могли бы говорить о присутствии кнасторов, если бы существовали какие-то моменты, не объяснимые с нашей точки зрения. Но таких моментов не существует. Мы всегда точно определяли количество сагонов на данной планете, момент, когда и кем они были убиты, да и все, даже мелкие детали операций поддаются анализу. Проще говоря, ни разу в наших операциях не было так, чтобы сагон погиб необъяснимым образом, всегда их ликвидировали наши бойцы.

Торлин кивнул.

— Да, я ознакомился с вашей работой. Вы правы. Таким образом, вряд ли можно утверждать, что кнасторы — наши союзники. Скорее из анализа обстановки следует, что их просто не существует.

Кассия добавила.

— Анализ также не исключает того, что кнасторы — наши противники.

— Но все же главное для нас здесь — показания Арниса и Ильгет Кейнс, — Торлин взглянул на них, — Арнис, не могли бы вы подробнее рассказать об этом. Фактическая сторона дела мне уже известна. Интересны ваши соображения.

Арнис выпрямился и чуть придвинулся к столу. Ильгет заметила, что он тоже волнуется... все-таки волнуется.

— Здесь мы сталкиваемся с феноменом так называемого духовного развития, — заговорил Арнис, — мы вынуждены уйти из чисто материальной, физической плоскости и коснуться тех областей, где важно состояние человеческой души и духа. В конце концов, сама война с сагонами обязывает тщательнее относиться к этому вопросу. Сейчас для нас — я говорю не о христианах, и не о верующих, а о любом среднем квиринце вообще — уже очевидно, что человек обладает не только физическим телом, что существование разума в форме бестелесной, духовной вполне возможно, сагоны доказали это своим существованием и деятельностью.

Сейчас это для нас не отвлеченно-абстрактный вопрос. Мы знаем, что в бестелесной форме разум обладает совсем иными возможностями. Будучи в физическом теле, можно научиться, как это сделали сагоны, тесно взаимодействовать с миром духовным (возможно, это подпространство), и это даст человеку ряд возможностей нефизического характера, назовем их магическими. Зачатки магических способностей развивают, например, те системы национальных единоборств, которые подключают владение своей энергией и использование ее в борьбе.

С очень давних времен существовало два взгляда на духовное развитие. Первый, наиболее простой и очевидный: овладевать силами нефизического мира — полезно и необходимо. Особого вреда это не приносит, а преимущества может дать огромные. По этому пути пошли сагоны, и в сочетании с благоприятной мутацией, это привело к известному нам результату.

Второй введен, наверное, впервые в Библии: людям следует сосредоточиться именно на физическом мире, овладение миром иным даже вынесено в разряд греха. С чисто практической точки зрения второй подход не вполне понятен. Почему нельзя заниматься тем, что полезно и, вроде бы, безвредно? Но этот подход подкреплен смертью Христа и Его воскресением, обетованием, которые нам даны. Поэтому не только христиане, но даже и не каждый неверующий решится прямо возражать против таких аргументов.

Чтобы объединить первый путь со вторым, был введен такой аргумент — сам термин «духовное развитие». То есть овладевать миром иным следует не ради практических благ и не из любопытства, а с целью лучшего познания себя и познания Бога. Ну и просветления мира в дальнейшем. И тут же объясняется, что Бог запретил лишь познание мира иного в личных целях, а в благородных — пожалуйста.

Но в любых целях деятельность остается все той же — овладение силами нефизического мира, овладение собственной нефизической составляющей.

По-видимому, запрет Библии не случаен. Я не знаю случаев, когда овладение миром иным приводило бы к хорошим результатам, к действительному духовному росту. Духовный рост — это прежде всего любовь и мир в душе. Прежде всего любовь. Любовь, направленная на мир вокруг, на ближнего. И второе — здравомыслие и неискаженное видение реальности. Сосредоточение на том, чтобы проникнуть в духовный мир, приводит к известному заблуждению гностиков: физический мир ХУЖЕ и ниже духовного, он грязен и низок, в нем ничего нельзя сделать и нельзя достичь Любви. Но мы знаем, что это не так, что величайшие святые жили и действовали именно в физическом мире.

Духовный мир полон эмоций, ощущений, чувств. Среди них можно найти и те, что близки душе, и приятные. Кнасторы, развиваясь, опираются именно на эти приятные чувства и ощущения, считая их уже проявлениями Божественной Любви. Они на первых ступенях уверены, что движутся к Богу-Любви по ступеням некоей невидимой иерархии. О здравомыслии и неискаженном видении даже речи быть не может для того, кто пытается проникнуть в мир иной.

Пусть кнастора предназначен для чистого, хорошего молодого человека, искренне желающего приблизиться к Богу и сражаться со злом. И эти лучшие побуждения, к несчастью, используются сагонами — через кнасторов. Кнасторы высших посвящений уже отлично понимают, кому служат. Им внушают, что в мире нет добра и зла, а есть два великих начала, которые лишь в сознании людей преломляются как добро и зло, на самом же деле едины.

Анализ показал, что с годами влияние кнасторов, точнее, легенд о них, в квиринском обществе растет. Это начинает требовать нашего вмешательства. В нашем обществе есть внутренний враг. Раскрытие деятельности ДС обязательно приведет к тому, что этот враг активизируется и начнет доказывать, что борьба с сагонами — дело рук кнасторов, а не таких примитивных людей с окровавленными руками, как мы.

Арнис умолк. Чуть прищурившись, он смотрел на Координатора. Торлин опустил голову, видимо, размышляя.

— Деятельность кнасторов может облегчить доступ сагонов на планету?

— Да, — быстро ответил Арнис, — может.

— Но у нас слишком мало фактов, — произнес Торлин и взглянул на Нилу. Начальница СИ тряхнула пышными кудрями.

— В последние 12 лет влияние эзотерических потоков резко усилилось. Вы видели это в моем докладе. Необходимо разворачивать противопотоки. Причем лучше, если мы сможем противопоставить что-то именно легендам о кнасторах. Рассказать о них правду, по возможности. Но факты — мы практически ничего о них не знаем, кроме того, что завязано на семью Кейнс.

— То есть вам нужны еще факты?

— Их может найти наше спецподразделение, — тихо сказал Энджер.

Торлин энергично кивнул.

— Одной из задач вашей... как вы ее назвали? — Команды Минакс — будет поиск фактов о кнасторах. Кстати, название...

— На латыни, но не слишком откровенное, — пояснил Энджер.

— Факты нужны нам и для того, чтобы начать процесс принятия законов о кнасторах. Энджер, я хочу предупредить сразу. На запрещение деятельности любых эзотерических групп мы не пойдем. Это нереально.

— Я понимаю, — кивнул Энджер. Рэнкис коснулся своей панели, требуя слова. Все обратились к нему.

— Предположим, Минакс выявит кнасторов. До принятия закона.

— До принятия закона вы можете арестовать кнасторов или их учеников, — тихо сказал Торлин, — и охранять их как можно тщательнее. Я не могу дать вам официального согласия... но я понимаю, что у нас нет другого выхода, и в случае возмущения я поддержу вас, насколько смогу.

Он помолчал.

— Поймите, товарищи... Похоже, что Квирин вступает в совершенно новую фазу. Такого у нас еще не было. Это даже не военное положение. Мы вводим по сути тайную полицию. Враги где-то здесь, среди нас. Мы объясняем населению суть деятельности ДС. Мне бы хотелось, чтобы Квирин и в этих условиях не потерял своего основного предназначения. Чтобы он остался миром науки и космической экспансии. Не превратился в один из бесчисленных миров, где информационный эфир полон грязи, крови, подозрений. Я понимаю, что речь идет о нашем физическом существовании, и у нас нет другого выбора... — Координатор умолк.

— Я уверен, — веско сказал Энджер, — что мы сумеем найти правильный путь. Минакс не превратится в тайную полицию, нашими жертвами будут только кнасторы.

— Не совсем так, легат, — печально возразила начальница СИ, — вам придется отслеживать все информационные потоки и проверять их на предмет следов эзотерического мировоззрения. Вам придется взять под контроль все группы, начиная с дружеских связей, которые окажутся подозрительными. До определенной степени этот контроль можно будет осуществлять тайно. Но лишь до определенной степени. На Квирине закончилась, похоже, эра информационной вседозволенности. А ваша команда будет напоминать инквизицию.

— Мы не собираемся преследовать людей из-за того, что их мнение не совпадает с мнением христианской церкви, — возразила центор Бьена. Кантори посмотрела на нее.

— Вы всего лишь будете выслеживать их, и они заметят ваше пристальное внимание. Для них это будет выглядеть как преследования. Пусть весьма мягкие.

— Кантори, — произнес Координатор, — никто не обязан жить на Квирине. Тем, кого не устраивает наша информационная среда — не закрыт путь на другие миры. Здесь останутся те, кому работа и друзья важнее, чем детали мировоззрения.

— Я знаю, — кивнула начальница СИ, — я всего лишь хотела пояснить, что произойдет в дальнейшем.

— Не следует сгущать краски, — Координатор покачал головой, — мы еще обсудим с вами дальнейшие направления информационной работы.

Он обратился к членам ДС, напряженно слушавшим его.

— Ваша работа — пожалуй, благороднейшая из всех. Вы как никто другой на Квирине давно заслужили и славу, и достойную оплату... Да что там говорить, все мы обязаны жизнью именно вам. Но Квирин должен и в будущем оставаться тем же самым миром. Это космическая база, научная — но военная лишь в последнюю очередь. Наверное, мы были слишком благодушны, смотрели на мир через розовые очки. Постоянно забывали о том, в каком окружении мы существуем, что представляет из себя вся наша Галактика. Мы создали оазис науки, искусства, доброты, гуманности. И это прекрасно само по себе, но все больше и больше людей забирает и военная служба, и СКОН, и ДС, и дальше уже нельзя закрывать на это глаза всему народу. И все же мне не хотелось бы превращать наш мир... во что-то иное.

Энджер протестующе покачал головой. Поднял ладонь.

— Координатор, вы правы. Давайте не забывать о простом факте. До сих пор мы были уверены, что Квирин абсолютно, надежно защищен от сагонского проникновения. Теперь мы знаем, что у нас давно уже существуют кнасторы, и даже высших ступеней, уже сознательно служащие сагонам. Хотя как давно — возможно, лишь около полувека... Но сагонов нет, и даже развоплощенных — нет. Мы не знаем причины. Почему даже на любой планете Федерации — а они в военном отношении закрыты не хуже Квирина — человека может достать сагон, а на Квирине — нет. Почему на Квирине они даже во сне не приходят. Мы не знаем, почему это так. Но есть очень большое подозрение, что если мы позволим себе как-то изменить коренным образом информационный фон Квирина, сагоны получат к нам доступ. Как раз именно то, о чем вы говорите — оазис мира, добра, любви — именно это, возможно, и служит преградой... Превратите наш мир в обычную военную базу, и возможно, мы потеряем последнюю крепость.

— Я согласен с вами, легат! — воскликнул Торлин, — мы должны удержать нашу крепость.

Ильгет и Арнис одновременно взглянули друг на друга — и тут же отвели глаза.

— Нашу крепость любви и добра, — добавила начальница СИ.

Картошку запекли на углях. Над огнем жарили оригинальное блюдо по предложению Иволги — мясо, нанизанное на витые стальные стержни. Куски мяса получались необыкновенно сочными, пахнущими дымом, а со свежим репчатым луком — так просто божественными.

Потом Ойланг вскипятил над костром котелок воды и заварил свой знаменитый капеллийский чай.

— Как, ты говоришь, будет называться это спецподразделение? — спросил Марцелл. Арнис неохотно ответил.

— "Минакс"... это не точно, рабочее название пока. Но это будет, видимо, после нашей работы на Мартинике.

Все промолчали. Новая акция ожидалась через неделю, и говорить об этом не хотелось.

— Похоже, нам теперь не будет покоя, — пробормотал Венис. Ландзо взглянул на него.

— Ну и ладно, это наша работа.

Тихо и таинственно зазвучала струна. Ласс взял гитару. Иволга посмотрела на него с одобрением.

— Правильно, Ласс. Хорошее дело, давай споем чего-нибудь.

Он кивнул. Гитара под его пальцами зазвенела мелодией.

Это ведь кровь — то, что течет во мне. Если мы будем ждать, мы дождемся утра. И белый ангел с трубою скажет — пора!, И тогда мы поймем, кого видали во сне... Кто избил нас до этой крови, чье имя — стихи, И мы грешны, но я забыл, в чем наши грехи, Нас судили по вере, а надо бы — по делам, Или по стихам, но по ним я сужу себя сам... И в руках твоих белая роза, а может — плеть. Нам неведом страх и неведомо слово «жалеть», Мы умрем за веру, хотя не уверены в ней, Я уверен в одном — в реке. И о ней мне петь...

Арнис почувствовал, как тонкие пальцы Ильгет скользнули в ладонь. Он бережно сжал эту руку, любимую до замирания сердца. Он снова почувствовал удивление и счастье оттого, что вот это чудо — с ним.

До каких пор, Господи? — спросил он про себя. До Мартиники? Я знаю, Ты можешь забрать ее у меня в любой миг. Но спасибо Тебе за то, что сейчас она есть. И даже со мной.

За рекой белый город,

Меж нами — вода.

Тот, кто видел его,

Не умрет никогда.

Я тебе расскажу,

Как несется вода, леденя,

Пусть я буду окном,

И ты будешь смотреть сквозь меня

Через реку на город. Ведь это крестовый поход.

Мы уходим с крестами, но с нами Господь не идет,

По рядам пробегает, и ты отзовешься — вперед! -

Половина продолжит путь, половина умрет.

Тихо потрескивал костер.

И молчало над головой бездонное звездное небо.

Если лечь на спину, положив под затылок ладони, ощущая одной стороной ночную прохладу, другой — чуть жгучее тепло костра, и смотреть вверх, на сплетения звездных дорожек, на мелькающие огоньки флаеров и кораблей, то можно вдруг ощутить, что ты уже почти совсем понимаешь... почти все. Что вот-вот прорвется какая-то завеса, и этот мир перестанет быть загадкой — навеки.

И что, может быть, смерти нет.

Есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно. Это море. Это трепещущий живой огонь. И звездное небо.

Звездное небо, с почти слившимися россыпями дальней светящейся пыли, с черными неожиданными провалами, с диковинными сплетениями светлых узоров, ложащихся в привычный рисунок созвездий.

И еще чья-то рука коснется твоего плеча, и ты услышишь негромкий разговор, и тихонько в темноте зазвенят невидимые струны.

Ласс продолжал новую песню.

Нас таких очень много,

Нас не берегут.

Почему ж мы решили,

Что останемся тут,

И что встретимся здесь же -

В час угасанья огней.

Я уверен в одном — в реке,

И в том, что за ней.

Нас не берегут... Ласс Канорри. Как будто всю жизнь среди нас. Мы еще ничего не знаем о нем, он ни разу не был с нами на акции. Но у него такое же точно лицо. Костер отражается в нем, как в зеркале. И странные синие артиксийские глаза смотрят в огонь безотрывно.

Вот Ойланг сидит, и не убирает своей руки с плеч Мари, маленькой, темноглазой, притихшей. Ее младшие дети, уже выросшие, Кай и Рута, сидят рядом.

Вот Иволга с гитарой, и две собаки, черная и белая, лежат справа и слева от нее.

Тебе придется выбирать, подумал Арнис. Так сказал Дэцин, и он прав, я теперь и сам это понимаю. Уже скоро, на Мартинике, надо будет выбирать — кого послать на смерть. Ласса, который гениален, который еще может написать много хороших стихов (смотри, глаза у Мари уже на мокром месте). Вениса — врача. Женщин — Мари, Иволгу, Айэлу... Ильгет. Бесконечно любимую мою. Да всех жалко... Ландзо, Ойли... Господи, за что мне все это?

Он чуть сильнее сжал руку Ильгет. Любимая повернулась к нему, рукой коснулась его волос.

— Ты что, Арнис?

— Не верю, — прошептал он, — что ты со мной.

Он поцеловал ее руку.

— Долго ли это будет? — вырвалось у него. Ильгет покачала головой.

— Не бойся, родной. Мы умрем в один день.

Она была права.Они умерли в один день двадцать пять лет спустя. Это произошло про приговору суда Третьего Круга Ордена Великого Кольца. На планете Калликрон. Кнасторам наконец удалось получить в свои руки командира «Минакса», Арниса Кейнса, уже легата, и его постоянного адъютанта, Ильгет.

Стоя в кругу кнасторов с опасно сверкающими иоллами, Арнис испытывал некоторую внутреннюю гордость и радость — оттого, что происходит это не на Квирине.

Стоять ему было тяжело, голова болела и кружилась, на левую ногу не встать. Но он старался не опираться на Ильгет, лишь крепко сжимал ее ладонь. Один из кнасторов зачитывал приговор, голос его гулко отдавался эхом под сводами зала.

За многочисленные злодеяния, совершенные на Квирине, Калликроне, Дике и других мирах... перечисление...

Да, ты прав, я совершил все эти злодеяния, я в первую очередь несу ответственность за них, думал Арнис. Но мы вышвырнули вас с Квирина.

Нам пришлось изменить цивилизацию. Но вас там больше не будет. Я надеюсь.

И еще он думал, что смерть будет легкой, все страшное позади. И жаловаться на на что — он прожил свою жизнь. Только очень, нестерпимо жаль Ильгет. Просто инстинктом — не хочется даже малейшего ее страдания.

Господи, помилуй... Вот и настало время... Помилуй меня, Господи! Ведь он прав. Я совершил все эти злодеяния. Это я убивал и отдавал приказы убивать. Пытал людей и отдавал такие приказы. Я вел информационную войну и занимался слежкой и преследованием. Это я превратился в чудовище. И я даже не могу сказать, что делал это во имя Твое — я делал это потому, что мне деваться некуда было. Я знаю, Господи, что они правы — хуже меня человека во Вселенной нет. И несчастный Хэрон был прав — слишком многие проклинают меня и тех, кого я вел за собой. И правильно делают, Господи... Я немилосерден, но я все еще почему-то надеюсь, что Ты будешь милосерден ко мне... это такая дикая, безумная надежда. Прости меня, Господи, пожалуйста, прости! Я даже не могу сказать, что готов ответить за то, что делал — мне нечем отвечать. Я слишком ничтожен, чтобы заплатить за зло, которое делал. Что бы я ни претерпел, адекватной платой это не будет. Но Ты уже заплатил за это зло... Господи, у меня ничего нет, кроме Твоей крови. Прости меня, любовь моя, Христос мой!

Кнастор стоял прямо перед Арнисом, командир «Минакса» видел, как колышутся складки серебряного плаща.

— Мы, кнасторы, не занимаемся казнями. Но это лучшее, что мы можем предложить вам. Мы должны вас остановить, ибо зло, принесенное вами в мир, слишком велико.

Арнис усмехнулся краем рта.

— Ваше следующее воплощение будет удачнее. Вы можете начать все заново. Ваша жизнь была бессмысленной, легат. Вы посвятили ее войне, убийству, злу. Но мало того физического зла, которое вы творили — вы переступили почти через все моральные границы, вам были безразличны страдания ваших жертв. Вы принесли неисчислимую бездну духовного зла. Поклоняясь догматам, вы заставили слишком многих отказаться от духовного возрастания и пути к Свету...

И это то единственное, подумал Арнис, что Господь сделал через меня хорошего.

Он взглянул на лицо Ильгет, и снова, как давно уже, лицо это показалось ему ангельским — сияюще-светлым, несмотря на темное пятно крови, рану, запекшуюся на виске. Ей были так безразличны слова кнастора... Она даже чуть улыбалась.

Арнис почувствовал, что кнастор сделал паузу и смотрит на него. Он должен что-то сказать?

Но что? Если бы не Ильгет, он был бы счастлив сейчас. Смерть — достойная, в конце концов, умереть в бою у него, легата, шансов уже почти не было. Да и легкая смерть к тому же, не мучительная, все худшее уже позади. Единственное, жаль Ильгет, страшно будет видеть ее смерть. Хотя возможно, его убьют первым.

Приятно для самолюбия и то, что кнасторы долго и безуспешно охотились именно за ними, да и устроили весь этот спектакль. Хотя это и бессмысленно, никакого значения не имеют их личности — Ландзо станет еще лучшим командиром «Минакса» (кажется, за ним тоже ведут давно персональную охоту). Арнис подумал о преемниках. О своих детях — Анри и Дара давно были в ДС. О дочери Иволги — Эрике, Йэнне и Лассе Канорри, о множестве сильных бойцов — лучших, чем они сами — которых он оставлял за собой. Нет у Великого Кольца никаких шансов. Их вышвырнут и с Калликрона, как и с Квирина. Ничего не значит наша смерть, кроме бессильной мести.

— Господь помилует нас, — сказал он, — а вы ничего не добьетесь.

Он посмотрел на Ильгет. Та произнесла, опустив глаза.

— Позвольте нам помолиться.

Кнастор шагнул назад, как бы давая разрешение. Арнис почувствовал знакомый разгорающийся свет впереди, вверху но и как бы внутри. Перед этим светом ничего не оставалось, как встать на колени. Рядом с Ильгет. И опять, по привычке, он стал первым читать молитву, Ильгет повторяла за ним.

«Господь, помилуй нас!» — «Кирие, элейсон!» — «Кристе элейсон!»

Они встали. Впереди во тьме висело, чуть касаясь пола, кольцо в человеческий рост из ослепительного чистого света.

Орудие казни.

— Идите по одному, — произнес кнастор, нахмурившись. Он стоял рядом, скрестив на груди руки, плащ ниспадал почти до пола.

Арнис посмотрел на Ильгет. Будет ли это больно?

— Иди первой, золотинка, — тихо сказал он.

Пусть она не видит, как будет умирать ее любовь.

Ильгет чуть заметно кивнула. Взгляд ее скользнул по лицу любимого, словно запоминая — на Вечность. Она подняла руку и в последний раз перекрестила Арниса.

Затем пошла к кольцу.

Она еще раз перекрестилась перед самым горящим ободом и шагнула внутрь.

Сверкнула молния, и через мгновение от Ильгет не осталось почти ничего. Несколько листков серого пепла, медленно кружась, опадали вниз. Арнис сдержал крик, стиснув зубы, но слеза непроизвольно выскользнула на лицо.

Он двинулся вслед за женой. В этот миг он думал о «Миноксе», о детях, и подходя уже к кольцу — снова о всех тех, кого убивал, и на какой-то миг его пронзил ужас вечной гибели, он знал, что по справедливости прощения ему нет. Но сумасшедшая, парадоксальная вера в прощение — в милосердие Божье — заставила его перекреститься перед кольцом.

ЭТО он ощутил как сильный удар, гасящий сознание.

Лишь на миг. Потом оказалось, что вокруг нет темного зала и кнасторов. Лишь сияющий свет. И рядом он увидел Ильгет — Господи! — совсем молоденькой, как на Ярне когда-то. Золотистой, светлой, сияющей девочкой, и на лице исчезли морщинки и складки у губ, исчезла рана на виске. И больше не было черных точек.

— Арнис, — сказала она с бесконечной нежностью, — мой мальчик...

Он понял, что изменился тоже. Ильгет взяла его за руку.

— Посмотри, дорога...

Они и в самом деле стояли на дороге — каменистой, белой, блестящей в свете неведомого солнца. Они сделали первый шаг, и тогда только Арнис поднял глаза. И увидел, что они не одни.

— Это твоя песня? — спросила Иволга. Ласс сочинял очень много. Но сейчас он не ответил, лишь улыбнулся.

— Что же это, — произнес вдруг Марцелл, — выходит, что вся эта наша война, весь этот кошмар — только из-за того, что сагоны ищут простого человеческого тепла?

— Получается, что так, — подтвердил Арнис. Ильгет плотнее прижалась к нему.

— Ищут и не находят, — пробормотала Айэла, — им так грустно и одиноко там...

Ландзо сказал негромко.

— Им очень одиноко. Очень плохо. Они очень тяжело платят за свое бессмертие. Да и кому нужна такая вечность...

Его пальцы бессознательно теребили щепку. Он вспоминал сейчас Цхарна, бывшего некогда Великим Учителем. Цхарна, так искавшего его дружбы, его — самого простого парня-общинника, каких на Анзоре — миллионы. Так жаждавшего простого общения с ним. И получившего только смертный луч в грудную клетку. Но скорее всего, это был лучший исход их отношений.

И все примолкли. Может быть, каждый вспоминал сейчас свои встречи с противником, и каждый повторял в душе — именно так.

Они просто ищут любви.

— Господи, — произнесла Айэла, — чего им стоило бы просто попросить об этом. Просто, по-человечески... я понимаю, что они не люди. Но неужели никто из людей не может ответить на эту их жажду?

— Люди могут ответить, Айли, — Ильгет подняла лицо, блики костра заплясали в зрачках, — Да сагоны не способны понять и принять этот ответ. Если нет любви в собственной душе, бессмысленно искать ее вовне. Никто не зажжет в тебе этот костер, никто, кроме Бога. И если человек отвечает сагону всем сердцем, искренно, он становится сагону неинтересен, потому что и распознать любовь, и насладиться ею может только тот, кто сам умеет любить. А если человек не отвечает, сагон старается заставить его это сделать — любой ценой. Получить любую искреннюю реакцию, хоть боль и ненависть. И лишь эти краткие миги, когда еще манит внутри чужой души некая тайна, надежда на лучшее — лишь эти миги сагон живет по-настоящему... И лишь ради этого они ведут войну против нас.

— Война, — пробормотала Иволга, — война — это штука такая. Можно ведь разойтись по углам, по разным Галактикам и никогда не встречаться. А можно идти навстречу друг другу, даже если это будет война. Это ведь просто очень тесный контакт двух слишком разных цивилизаций... или, допустим, людей. Они слишком разные, чтобы быть рядом. Но стремятся... И это тоже все-таки общение. Хоть какое-то. А пока есть общение, всегда остается надежда и на любовь...

Ласс ударил по струнам.

— Я новый лимерик слышал... — сказал он.

Как-то дэггер в системе Изеле

Встретил ско в состояньи похмелья,

И от ужаса дрогнув,

Улетел биоробот

Поскорей из системы Изеле.

Он перебросил гитару Иволге, и та подхватила.

Раз простое небесное тело

В звездный атлас попасть захотело,

Но войдя в стратосферу,

Моментально сгорело

Это глупое мелкое тело.

Через три месяца на Мартинике произошел необычный случай, после которого кое-что стало меняться в ДС. Как известно, создание «Минакса» было отложено именно из-за войны на Мартинике, потому что наличных сил ДС не хватало для штурма планеты. Сагоны столкнули там две державы, которые воевали с применением не запрещенного на планетах, однако очень неблагоприятного для экологии ядерного оружия. В момент вмешательства ДС биосфера планеты уже погибла, радиоактивная пыль закрывала солнце, а выжившее население в заранее подготовленных подземных убежищах занималось производством дэггеров. Одно из убежищ располагалось под развалинами Метанги, бывшей столицы одной из держав. Метангу пытались взять около двух недель силами 505го отряда и армейской центурии, но безуспешно, дэггеров было слишком много, воздушно-космическое крыло не справлялось, собаки были почти все перебиты. Бойцы очень вымотались, почти не спали, и потери были сравнительно большими. В этот момент Арнис Кейнс, который командовал 505м отрядом, отправился на орбиту, вместе с ландером, эвакуировавшим раненых, и вернулся через несколько часов, захватив с собой случайно оказавшегося на корабле монаха-священника из братства святого Петроса, отца Анта. Отец Ант несколько часов исповедовал всех желающих, над лагерем был поставлен силовой купол, и пространство очищено от радиации. Затем отец Ант отслужил Литургию, и все бойцы получили святое Причастие. Сразу после этого началась атака на Метангу, и в этот раз, непонятно, каким образом, атака оказалась успешной. Командованию не пришлось менять первоначальные планы, Метанга была взята, на этот раз почти без потерь. Этот случай долго обсуждали в аналитическом отделе, но к единому выводу так и не пришли.

После завоевания Мартиники сразу началось формирование «Минакса», спецподразделения по борьбе с кнасторами, Арниса Кейнса назначили его руководителем, а Иволга стала дектором и командиром 505-го отряда. Впрочем, и сам отряд вскорости был преобразован в отделение «Минакса», и вместо номера получил другое обозначение — «Аргента». Первые годы ушли на поиск противника и сбор информации, до окончательного изгнания кнасторов — и вместе с ними удаления сагонского влияния на сам Квирин — оставалось 15 лет по планетарному времени.

Так началась новая война, и новая страница истории земли святого Квиринуса. Да помилует нас Господь, и простит нам грехи наши. Слава Отцу, и Сыну и Святому Духу как было в начале, так ныне и присно, и во веки веков, аминь.

В романе использованы тексты следующих авторов:

1. Ильдар Сафин

2. Виктор Цой.

3. Ольга Данилова

4. Лев Ошанин

5. Александр Грин

6. Алан Кристиан

7. Александр Розенбаум.

8. Марина Андреева

9. Борис Гребенщиков

10. Иосиф Бродский

11. из к/ф «Карнавальная ночь»

12. Неизвестный автор. Стихи, посвященные Жанне Д Арк.

13. Наталья Чибисова

14. Eldar

15. Лариса Бочарова

16. Эланор Гэмджи.

17. Владимир Резниченко.

18. Булат Окуджава.

19. Вера Космолинская.

20. Н. Ковба

21. Ю.Пастернак

22. Е. Рерих

23. Е.Блаватская

Оглавление

.

Глава 13. Вместе.

Глава 14. Семья.

Глава 15. Почти мир.

Глава 16. Анзора.

Глава 17. Победители.

Глава 18. Странный патруль.

Глава 19. О любви.

Глава 20. Инастра.

Глава 21. На Ярну.

Глава 22. Сагон.

Глава 23. Минакс.

Реклама на сайте