«Очень далекий космос»

Очень далекий космос (fb2) - Очень далекий космос [сборник] 1700K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Федор Дмитриевич Березин

ФЁДОР БЕРЕЗИН - Очень далекий космос

ФЁДОР БЕРЕЗИН

ОЧЕНЬ ДАЛЁКИЙ КОСМОС

СУХОПУТНЫЙ АТОМОХОД «ФЁДОР БЕРЕЗИН»

(АндрейЛазарчук - писатель-фантаст)

Для начала немного об авторе.

Почему-то мало кто знает, что «Фёдор Березин» - это четырёхсоттонная атомная автономная платформа на шагово-гусеничном ходу, созданная специально для исследования Чернобыльской аномальной зоны. По замыслу конструкторов, такой платформе были не страшны разного рода смертоносные ловушки и артефакты, встречавшиеся в Зона в изобилии. Научные же работники и сотрудники безопасности получали доступ в такие места Зоны, куда никакими другими средствами проникнуть было невозможно.

Название платформа получила в честь секретного советского космонавта Артура Нехорошего, участника Второй Лунной экспедиции 1968-го года, в ходе которой было установлено, что Луна является мнимым объектом, своего рода декорацией, помещённой в пространство неизвестно кем, неизвестно когда и неизвестно с какой целью. Поскольку экспедиция была строго засекречена, всем её участникам были присвоены псевдонимы. Бортстрелок Артур Нехорошее получил псевдоним Фёдор Березин, с которым не расстаётся и по сей день.

Сухопутный атомоход «Фёдор Березин» оправдал ожидания создателей. Три года он не просто топтал, а вытаптывал Зону, обезвреживая, обеззараживая, дефаунезируя и дефлорируя огромные площади родной земли, поражённой то ли радиоактивными мутациями, то ли инопланетными захватчиками, мимикрирующими под мутантов (так называемое «прокси-вторжение»); боевой расчёт использовал все виды оружия, кроме ядерного, а в нужных местах заливал огромные площади жидким бетоном. Учёные, в свою очередь, собрали самую полную коллекцию артефактов, в том числе три легендарных Золотых шара: и хотя результаты многих исследований остаются засекреченными до сих пор, можно смело сказать, что благодаря «Фёдору Березину» были совершены мощнейшие прорывы во многих областях как академической науки, так и технологии.

По ходу эксплуатации атомоход непрерывно соверхиенствовался. Одной из последних модификаций было наделение его управляющего блока искусственным интеллектом четвёртого поколения «Смарт- ЗБМ» с IQ = 30000.

Вскоре после этого атомоход таинственно исчез. На его борту в тот момент был дежурный экипаж из трёх человек и группа из семи экскурсантов, купивших тур в Эпицентр — легендарное место в Зоне, абсолютно недостижимое, поскольку в окрестностях его пространство и время начинали изменять свои свойства.

УДК 821.161.1-312.9 ББК 84.445 ДНР-Рос6 Б48

Березин Ф.Д.

Б48 Очень далекий космос. - Донецк: Издательский дом «Edit», 2019. - 192с. (в т.ч. 17илл. ч/б).

Федор Березин - известный писатель-фантаст, лауреат многих литературных премий.

Перед вами сборник, куда вошли рассказы разных лет, некоторые мелькали в периодике и сборниках фантастики, а кое-какие издаются впервые, и все связаны темой космоса. Здесь же — во второй части — впервые собранные под одной обложкой — «рецензии от Маргариты Плоской». Что это такое? Почитайте - узнаете.

Также следует отметить, что все рисунки в книге — это авторские работы. Писатель впервые выступил в роли иллюстратора своих фантастических рассказов. Удачно ли? Судить вам, уважаемые читатели.

Для широкого круга читателей.

УДК 821.161.1-312.9 ББК 84.445(ДНР-Рос6)

©Федор Березин, 2019 ©Издательский дом «Edit», 2019 (оформление, печать)

СУХОПУТНЫЙ АТОМОХОД «ФЁДОР БЕРЕЗИН»

(АндрейЛазарчук - писатель-фантаст)

Для начала немного об авторе.

Почему-то мало кто знает, что «Фёдор Березин» — это четырёхсоттонная атомная автономная платформа на шагово-гусеничном ходу, созданная специально для исследования Чернобыльской аномальной зоны. По замыслу конструкторов, такой платформе были не страшны разного рода смертоносные ловушки и артефакты, встречавшиеся в Зона в изобилии. Научные же работники и сотрудники безопасности получали доступ в такие места Зоны, куда никакими другими средствами проникнуть было невозможно.

Название платформа получила в честь секретного советского космонавта Артура Нехорошего, участника Второй Лунной экспедиции 1968-го года, в ходе которой было установлено, что Луна является мнимым объектом, своего рода декорацией, помещённой в пространство неизвестно кем, неизвестно когда и неизвестно с какой целью. Поскольку экспедиция была строго засекречена, всем её участникам бычи присвоены псевдонимы. Бортстрелок Артур Нехорошее получил псевдоним Фёдор Березин, с которым не расстаётся и по сей день.

Сухопутный атомоход «Фёдор Березин» оправдал ожидания создателей. Три года он не просто топтал, а вытаптывал Зону, обезвреживая, обеззараживая, дефаунезируя и дефлорируя огромные площади родной земли, поражённой то ли радиоактивными мутациями, то ли инопланетными захватчиками, мимикрирующими под мутантов (так называемое «прокси-вторжение»); боевой расчёт использовал все виды оружия, кроме ядерного, а в нужных местах заливал огромные площади жидким бетоном. Учёные, в свою очередь, собрали самую полную коллекцию артефактов, в том числе три легендарных Золотых шара; и хотя результаты многих исследований остаются засекреченными до сих пор, можно смело сказать, что благодаря «Фёдору Березину» были совершены мощнейшие прорывы во многих областях как академической науки, так и технологии.

По ходу эксплуатации атомоход непрерывно совершенствовался. Одной из последних модификаций было наделение его управляющего блока искусственным интеллектом четвёртого поколения «Смарт- ЗБМ» с IQ = 30000.

Вскоре после этого атомоход таинственно исчез. На его борту в тот момент был дежурный экипаж из трёх человек и группа из семи экскурсантов, купивших тур в Эпицентр — легендарное место в Зоне, абсолютно недостижимое, поскольку в окрестностях его пространство и время начинали изменять свои свойства.

С тех пор «Фёдора Березина» многократно наблюдали во многих областях Зоны, но все попытки приблизиться к нему ни к чему не привели.

Связь с платформой поддерживалась и поддерживается в постоянном дуплексном режиме, однако нормального диалога не получается: экипаж (или «Смарт-ЗБМ») не отвечает на вопросы, или отвечает невпопад, или отвечает на незаданные вопросы; иногда создаётся впечатление, что «Фёдор Березин» активно разговаривает с другим абонентом, а пункт связи лишь присутствует при этом разговоре. Учитывая тот факт, что и в пространстве Зоны атомоход присутствует в некоем мерцающем режиме, специалисты выдвигают версию, что относительно нашего мира платформа движется в пространственно-временном континууме по сложной траектории, оказываясь относительно нас то в прошлом, то в далёком будущем, причём не обязательно в нашей реальности.

***

Предлагаемый вашему вниманию сборник состоит из нескольких более или менее полных фрагментов радиоперехватов с сохранением стилистики, грамматики и орфографии оригиналов. Мы не знаем точно, чем являются эти тексты: возможно, это продукт мыслительной деятельности ИИ атомохода, возможно - фрагмент литературного конкурса, затеянного экипажем либо экскурсантами, возможно — метафорические размышления «Смарт-ЗБМ» об экипаже и (тем более) экскурсантах. Есть парадоксальное мнение, что в своих странствиях по чужим для нас пространствам и временам «Фёдор Березин» генерирует полноценные, хотя и эфемерные, миры; не исключается, что и наш собственный мир является одним из них. Так же не исключено, что «Смарт-ЗБМ» сформировал (в практических целях или для развлечения) некоторое количество виртуальных личностей, которые ведут между собой яростную полемику, отчаянно тролля друг друга, и отголоски этой полемики были приняты антеннами пункта связи. Всё, что мы можем сделать в этой ситуации - предложить вам незначительную часть творческих изысков того, что мы для простоты обозначаем как «Фёдор Березин», хотя, возможно, за этим никнеймом стоят иные могущественные интеллекты, пытающиеся заговорить с нами на «нашей волне»...

А. Лазарчук,

14-я дежурная личность Дж. «Коммодора» Миллигана

Часть 1

ОЧЕНЬ ДАЛЕКИЙ

САМАЯ КОРОТКАЯ КОСМООПЕРА

Рассказ

Однажды галактолиссимус всеобъединенной метагалакти- ческой коалиции Флота и Антифлота решил провести совместный смотр космофлотов, с пролетом строем и барабанами. И вот сошлись вместе Флот и Антифлот и...

Тут как бабахнет!

ТОПЛИВО ДЛЯ КОСМОСА

Рассказ

Вот хочется сегодня открыто сказать об одной давней проблеме космонавтики. Уж пора, наконец, снять этот чертов гриф секретности и поговорить о деле во весь голос. В конце концов, вдруг широкая общественность, узнав о трагедии, и вправду предложит чего-нибудь радикальное. Нет, на счет беспилотной астронавтики все и так понимают. Уж идем по этому пути, никак не сворачивая, сколько десятилетий. И если по существу дело не решить, то так и идти будем, без альтернатив.

А как раньше-то, когда-то, надеялись. «На пыльных тропинках далеких...» Почему-то все никак. Уж вокруг Земли-мамы как-то можем. И длительно можем. Лишь бы «Прогрессы» бесперебойно доставляли необходимое. «Шатлы», вон, не справились. Вроде бы, по первичным планам, должно было бы наоборот. У них загрузка - будь здоров, сколько ящиков можно поместить туда и сколько пустопорожней тары вернуть в обратку. Однако никак не выходит. То ли неаккуратно они на полосу садятся, то ли ускорители уж больно ретиво их в верхотуру разгоняют, но бьется тара, не добирается до места. Потому и международную станцию наши аккуратные транспорты да старички «Союзы» обслуживают. По первому разряду, как полагается. А без них бы... Без них бы астронавты волками завыли, и очень даже скоро.

Проблема, конечно же, почти с самого начала возникла. В смысле, пока виток-два накручивали, то как-то не подумали наперед. Инженеры, те тоже, все на Земле-маме, им как понять- представить? Так и писатели, и даже фантасты, не усекли. Надо же! Но, в общем, почувствовали быстро, еще до эпохи длительных полетов. Космонавты-то все, почти поголовно, кто? Мужики, правильно? А без чего мужик через сутки уже нервничает, а через двое-трое почти сознание теряет? Не, без кислорода - то дело понятное. Тут и десяти минут не получится, так что про кислород и прочие азоты конструкторщики не забыли и сотворили все «тип-топ». Дело, конечно же, в другой горючке для приученного к Земле-матери организма. Ведь у нормального мужика, без чего на второй-третий день руки трясутся так, что в рукава скафандра не попадают? Что уж говорить о кнопках или, тем паче, о затяжке разводным ключом какой-то антенны на внешнем корпусе? Правильно, у нормального русского мужика без утреннего стакана работа никогда не заладится. Понятно, космонавты, они мужики тренированные, их в сурдокамерах выдерживают, натаскивают волевой потенциал. Некоторые после тренажей даже и по три дня держатся. Кто из простых гражданских шпаков сумеет столько «ни-ни»?

Однако в длительных полетах, сами понимаете, сроки совсем другие. Космонавты - народ специально подобранный, умный. Догадываются, чем пахнет, на месячишко-другой пристыковаться к какому-нибудь «Салюту». Тут интуиция еще и без третьего дня работает. Потому и стыковки ничерта, конечно, поначалу не получались. Запустят к «Салюту», а они никак. Тогда глав-конструктор сообразил, батяня. Стыкуйтесь, говорит. Там мы для вас за панелькой коньячок запрятали, два литра. Конечно, стыковка тут же в ручном режиме «на ура». Ну, а потом «Прогрессы» чередой подвозят и подвозят. Чего ж при таком сервисе, не ставить рекорды? Тут тебе и сто пятьдесят суток, тут и двести, и вообще, сколько потребуется.

Конечно же, это проблема не чисто русская. Это только говорят, мол, русская национальная черта. Другие, они тоже не из железа. Вот, братья по космосу - американцы, к примеру. Выволокли на орбиту целый «Скайлэб». Уж напихали в него всяческих виски: еле-еле бедный «Сатурн» поднял. Ну, думали, теперь наши парни запросто русских пересидят, не только ж тем по двести суток над землей торчать.

И результат?

Братцы-астронавты за три смены выдули все запасы. И ладно выдули, с перевыполнением. Конгресс уж как-нибудь наскреб бы на парочку добавочных «Аполлонов» с виски и содовой, однако, как быть со сливом? Ну, в смысле, все ж понимаем. Закон сохранения, туды его в качель. Сколько влили, столько ж и обратно прет. А космос вам не благостная Земля, где за деревце отошел, под елочку спрятался, тут тебе и освободил организм для добавки. Мировое пространство, оно устроено просто-таки по-дурацки. Ни тебе елочки, ни кусточка. Мало того, вообще просто так выливать нельзя. Все, понимаете, тут же леденеет - вакуум, что б его - а далее следует уже в виде сосулек. Когда-нибудь, проходя под чердаком, под сосулечный град не попадали? Знаю, что не попадали. Кто попадал, тот уже до конца светлой жизни из травматологии ни-ни, да и осваивать сложный текст ему уже как бы нечем особо. А здесь сосульки под восемь км в секунду (благо на Землю-маму, все едино, выпадут лишь дождиком). Однако не дело творить из космоса совсем уж необитаемость. Потому все, что накапливаем, бережем до спуска. «Скайлэб», он, конечно, большая дура - восемьдесят тонн. Отсек для опустевшей посуды и всяческого переработанного добра десять кубометров. Но братья-астронавты увлеклись. Короче, вместо рекордов долго-жизни на орбите пришлось срочным образом топить штуковину. Но братья-янки все ж погуляли на славу.

Некоторые странные спрашивают. Почему, мол, не летаем на Луну? Вон она, мол, совсем на глазах подвешена, не то, что Венера какая-нибудь. Дураки, что ли, или прикидываются? Как же туда долететь-то? Ребят посылают на «Зонде». А они, с голодухи, - в смысле, наконец-то без начальства, без тренировок всяких в этих сурдокамерах, - за полтора суток выдувают весь запас. Как дальше-то лететь? Хотите ЧП в космосе с последствиями?

Были ли американцы?

Вопрос, конечно, интересный. Но вы ж взрослые люди, должны понимать. Какой нормальный мужик сможет трое суток только туда? Где взять такой грузоподъемный корабль, чтобы донес достаточный запас? Вон, в «Аполлоне-13» едва живые вернулись. Так все ж до Луны долетели, но куда там садиться... Горючка ж кончилась еще на подходе. Ребят еле-еле спасли. Как они до Земли-то дотянули, не промахнулись в какой-нибудь Марс? Уж света белого не видели. Бедным на подобравшем авианосце сразу - «За прибытие». Первых, с «Аполло-11», тех вообще «на карантин» - две недели под врачебный контроль: до «белочки» дошли, наверное. Куда там помнить, были на той Луне или мимо проскочили? Что-то вроде снимали. Где снимали, какой стороной камеру разворачивали, где пленка вообще? Нету, говорят, на кассете восходов-заходов Земли. Какая, на фиг, Земля? Они через день полета уже иллюминатор не видели в упор. Короче, мороки с этой Луной. Ладно б в этих самых лунных морях хоть бы что-нибудь бы наливалось.

Наши, с «Роскосмоса», те вообще придумали: «двухпусковая схема». То есть, лететь в двух ракетах. Стыковаться уже около Луны. Типа в одной экипаж, и чтобы ни-ни, а уж когда состыкуются, то там ящик «Столичной» принайтован.

Идиоты! В смысле, кто изобрел. А то наши в открытый космос никогда не выходили. Еще товарищ Леонов всем показал. Так что ребятишки и без стыковки достали, что надо. Ну и... В общем, опять не добрались. И «амеры» тоже, понятно. Потом, что б народ не косился, что-то в Голливуде после опохмелки отсняли. Но кто ж поверит? Разве не видно, что все чистенько, на трезвую голову? Разве так могло быть на Луне? Да там бы после прилета, только бутылок пустых - считать не пересчитать! Спьяну флаг установить? Да вы что! Он бы не только вибрировал без ветра, а и в вертикаль бы не поднялся. Короче, насмешили с этой Луной, прямо. К черту ее вообще. Правда, япошки что-то обещают. Может, ихнее саке меньше весит? Не верится как-то. Или, может, они своих в анабиоз вначале, а там, после посадки, автоматика разбудит, нальет «за здравие», дабы снялись на поверхности? Ну, разве что, если так и в самом деле.

А вон янки заявили: «сразу на Марс, без всяких промежуточных!» Рисковые парни. Но готовятся загодя. Всякие «Пасфайндеры» по пустыне катаются, закапывают банковое виски, чтоб астронавты будущие по следам шли с миноискателем, копали. Заодно - грунт. Короче, с тем, как там быть в отсутствии местного производства, понятно. Но вот как долететь? Вопрос, однако.

Наши вон, уже шестиместный корабль готовят. Типа, если большой толпой, то, может, будут друг дружку отговаривать, удерживать. Да и, опять же, шесть человек в два раза больше анекдотов расскажут, чем троица, отвлекут мысль от известной тропки, так что, может... Но вот мало верится. Может, сразу не рисковать, а делать на двенадцать персон? Там уж как-то покультурней будет. Тамада, то, сё. Может, у них на больший срок «топлива-то» хватит?

Нам бы, конечно, добраться бы до Юпитера. Вот там... Да не, спускаться не надо. Всякие там пять «жэ», магнитные поля. Речь о спутниках. Европа (спутник такой, надо же): там только пробуриться чуток ледорубом. Подо льдом сплошные водочные океаны. Дойдем потом хоть до Плутона. Конечно, лед толстоват, что та Антарктида на выезде. Но ведь можно и не бурить. Если не на Европу, в смысле. Ио - тот просто кипит. Гляньте на снимки. Варится там самогон - на полгалактики хватит. Когда расшифровали первые фото с «Вояджера», полцентра управления в Хьюстоне рвали на себе волосы: чего «Вояджер» без экипажа? Они б сами все экзамены на астронавта сдали досрочно.

Конечно, предлагался способ. Послать вместо парней - женщин. Они, вроде бы, без водки вполне так могут день или даже два. Бабы, правда, шампанское... Но, вроде, и без него могут некоторое время. Но, братцы дорогие! Без водки они, допустим, могут. Однако они и сутки... В сурдокамере, вон, эксперимент проводили...

В общем, и сутки не могут без мужиков. А мужики -, те, опять же, не могут...

Беда с этой космонавтикой, прямо!

Завидую, конечно, будущим потомкам - звездоплавателям. Вот служба-то настанет, когда доберутся до туманностей. Некоторые, по правильно-научным взглядам астрономов, состоят из чистого спирта. Представьте, десять-двадцать световых лет - сплошная лафа. Понятно, почему некоторые астрономы только изучением туманностей и занимаются: им бы хоть одним глазком посматривать периодически, и то на душе легче. А ученому народу уже не терпится: разрабатывают топливособиратель, в смысле, «уловитель спиртомолекул». Выглядит приблизительно так: большущая (километра два диаметром) воронка - ведь туманности, что б все знали, страшно разряженные штуки. И вот, воронка улавливает, сводит, так сказать, в фокус, а тут уж и змеевик... И сконденсированная жидкость - чистейшая космическая слеза - подается, куда надо. Благодать просто. Нужно прибавить поток - ну там, день рождения у кого-то из команды (команды ж большие будут) - поддал газу. Звездолет понесся как угорелый, сбор «слезы» увеличивается. Требуется пауза - ну, передохнуть, оклематься полсуток хотя бы, - притормознули чуток.

Так бы и летал по этим облакам. Эх...

Вот не повезло же Земле нашей. Идем сквозь какую-то пустоту. А ведь есть, наверное, везучие цивилизации. Им и летать- то никуда не надо. Дует их солнце прямо сквозь нужную туманность напропалую. Благость прямо из атмосферы осыпается дождиком. Быстрей бы, что ли, встретиться с этими братьями, обняться, отметить, как водится. Закусь у них, конечно, своя, специфическая; тут уж ничего не поделаешь: у кого чего на огороде растет, тот то и кушает. Но зато самое главное у всех нас, что надо. А как же иначе? Ведь не зря же большой космос заполнен нужными облаками. Только с помощью них и могут далекие братцы по разуму добраться друг до дружки.

Кстати! В процессе исследований данного вопроса, между делом, совершено выдающееся открытие. Наконец-то разрешена извечная проблема, волнующая человечество вот уже лет двести, как минимум. Все-таки установлено, почему водку разливают в бутылки! Думаете, потому что так удобнее наливать? Вовсе нет. Просто именно с помощью бутылки ее становится видно(!). Попросту видно. Ведь по своей природе она полностью прозрачна и без бутылки ее никоим образом не обнаружить. Ибо без бутылки... Где водка? Подайте ее сюда! Где ж она? Жаждущие руки шарят в пространстве. Ну, никак не найти.

По поводу открытия возникает удивительная мысль. Вдруг все мы просто окружены облаками винно-водочных субстанций? Просто не видим своего счастья. Быть может, мы давно уж вместе с Землей попали в эту самую межзвездную спиртовую туманность и несемся через нее задарма, не зрим тутошней благодати? В самом деле, уже то, что мы обнаружили данные явления в десятках парсек, и то удача. Они ведь вообще разряжены и видны чисто за счет своей бешеной протяженности.

Так, может, это нам братья-то из шаровидных скоплений завидуют? У них же там, точно, никаких туманностей не проглядывается.

Значит, ждем гостей.

ЧАСОВЫЕ ПЕРИМЕТРА

Рассказ

Корабль завершил торможение и завис. Он тормозил долго, тормозил экстренно, перегрузка зашкаливала за пятьдесят С. Экипаж спал, точнее, не просыпался. Да и сном это тоже назвать было нельзя: практически это была полная остановка жизненных функций, пусть и временная. А вот теперь, после маневра, его требовалось разбудить. Первым в списке значился капитан. Он вышел из комы и задышал за час до пробуждения основного звена.

- Где мы? - спросил Гровер. - Это не система Кадуцея.

- Мы не добрались, - доложил Ртутник - электронный страж корабля. - На пути возникло препятствие, пришлось тормозить.

- Возникло? - переспросил капитан.

- Выявилось, - поправился Ртутник.

- Почему ты принял решение самостоятельно? - Гровер говорил сдержанно, но кровь прилила к лицу, а кулаки сжались: срыв полета дальностью в световые столетия - это не шутка.

- Даже ускоренная - с риском - реанимация занимает шесть-семь часов. Плюс - после принятия решения - почти столько же на погружение в анабиоз. «Ефремов» не успел бы затормозить и погиб. Предположительно погиб, - снова поправился Ртутник.

- Что за препятствие? - спросил Гровер, он все еще кипел.

- Точно не выяснено. Вернее, чем ближе, тем запутаннее. В момент принятия решения объект представлялся погибшей звездой.

- Сверхновая?

- Нет, последствия.

- «Черная дыра»?

-Да.

- Господи, - выдохнул Гровер. - А как же ее оболочка? Мы прошли на бешеной скорости... Мы все должны были... Или...

- Радиационного потока не было, командир. И сброшенной звездной оболочки не было тоже. Посмотрите данные.

- Разве коллапс такого типа существует? - бессмысленно, скорее, не у робота, а у себя, спросил капитан.

- Покуда неизвестен.

- Ладно, - прервал диспут с машиной человек. - Пусть «черная дыра». Почему, Ртутник, ты принял решение тормозить? Разве нельзя было обойти?

’        - Существовал риск не обойти, капитан.

- Что ты мелешь? «Черная дыра» объект компактный, даже меньше пульсара.

- Эта не такая, Гровер. Есть рассогласование данных, однако, по самым худшим... Диаметр где-то в световой год.

- Черт, - высказался капитан. Он уже с бешеной скоростью просматривал на виртуальном экране файлы и записи. - Но ведь даже при таком диаметре имелся шанс обойти. Разве нет?

- Только шанс, командир, - скорбно отметил Ртутник. - Во- первых, мы бы все едино отклонились от цели. Это даже, во- вторых. А во-первых, приливные силы могли разорвать «Ивана Ефремова».

- Решение с натяжкой, Ртутник, - констатировал капитан голосом более металлизированным, чем у машины. - К тому же, по первичным данным техника оценивала объект как в десять раз более компактный. Так?

- Так, капитан, - согласился электронный мозг. - Однако моя осторожность оказалась к месту, разве нет?

- Будите весь экипаж, Ртутник! - распорядился командир, прерывая дискуссию.

***

- Ясно, что он принял решения, исходя не только из безопасности, - сказал физик. - Огибание препятствия даже по большой, с огромным запасом безопасности дуге все равно бы не привело к такой потере топлива, как сейчас.

- Мозг руководствовался другим? - уточнил капитан.

- Кстати, наша комната отсечена от него...

- Ты о прослушивании? - усмехнулся кибернетик. - Выкинь из головы. Мы не можем убрать доступ Ртутника окончательно. Но твой страх, Ремо, исходит из извечной боязни машинного бунта. Уймись.

- Уймись, - скривился физик. - Он уже принял не самое рациональное решение, хотя, по своей машинной природе, как я понимаю, должен был как раз принять самое найрациональнейшее. Черт знает, что от него еще ожидать.

- Наш электронный мозг временно отсечен от кают- компании, - сообщил капитан. - Но кто еще хочет что-нибудь добавить?

- Если он принял как бы не самое рациональное решение, - раздражающе вяло высказался кибернетик, - то, следовательно, он руководствовался какими-то другими критериями - не только безопасностью корабля. Правильно я понимаю, капитан?

- Я тоже так подумал, Содан, - кивнул Гровер.

- Какие решения, кроме безопасности, могут стать приоритетнейшими? - спросил биолог.

- Ясно, какие, - пожал плечами капитан. - Те же, что погнали нас, точнее, человечество к звездам.

- Дальние задачи иногда более важны, чем текущие, да? - переспросил биолог.

- Естественно, Олдрин. Какая задача может стать более актуальной, чем исследование системы Кадуцея?

- Разум? - догадался биолог.

- Значит, надо допустить, что я ни черта не знаю о своей работе, - констатировал кибернетик. - Моя машина, оказывается... машина, попросту ведущая звездолет из пункта А в пункт Б, может принимать решения, исходя из неких философских доктрин.

- Ртугник, реанимация ноль! - громко скомандовал капитан.

- Слушаю, командир, - отозвалась машина.

- Ты знаешь, о чем мы сейчас говорили?

- По вашему распоряжению я не подслушивал, но запись ведется непрерывно, так что я могу...

- Не надо, Ртутник. Скажи, только ли соображениями безопасности ты руководствовался для принятия решения на срочную остановку?

- Только ими, командир. Хотя...

- Что, Ртутник?

- Я... я не знаю, Гровер.

- Понятно. Блокируйся покуда. Ртутник, реанимация единица! - распорядился капитан. - Всем все понятно?

- Он имеет подпрограмму приоритета, не доступную на уровне его логического блока и блока общения с командой, - пояснил кибернетик.

- Я не об этом, Содан, - отмахнулся Гровер. - Ремо, скажи, как физик, какова вероятность существования такого объекта. Ты ведь ознакомился с данными, как я понимаю.

- Вы на счет того, искусственный ли он? То есть, может ли существовать «черная дыра» с такими характеристиками? Откуда мне ведать, капитан Гровер? Мы слишком мало знаем о «дырах». Слишком мало. В сущности - ничего. Когда-то и первые «пульсары» приняли за чужие передатчики. Если на мой взгляд, то торможение даже для изучения такого уникума стоило потери системы Кадуцея.

- Понятно. Он на стороне машины... учти, Содан, - усмехнулся капитан.

- Короче, все при деле, - вздохнул Олдрин. - Кибернетик прокололся и теперь занят по уши, физик угодил в рай, химик, наверное, тоже пристроится. Один я тут буду не при делах. Зачем я летел, командир?

- Я думаю, до самоубийств на базе потери целеполагания у нас не дойдет? - капитан развеселился не в шутку. - Итак, решение понятно. Будем изучать аномалию. Кстати, товарищ физик, вы обратили внимание на собственную скорость «дыры»?

- Еще бы! Она аномальна. Идет поперек галактики.

- Капитан Гровер! - внезапно самореанимировалась машина.-Тревога!

- Что там, Ртутник? - тут же спросил капитан.

- Обнаружены быстро движущиеся объекты. Траектория меняется. Вероятность их направления именно к нам более девяноста процентов.

- Вам не кажется, что слишком быстро? - спросил командир.

- Скорость движения приблизительно одна двадцатая световой, - тут же подсказала машина.

- Я не тебя, Ртутник, - оборвал командир.

- Я понял, Гровер, - кивнул физик. - Вы на счет их появления?

- Вот именно, Ремо. Учитывая объем пространства, окружающего этот объект (Солнечные Системы тонут тут тысячами), они слишком быстро нашли нас. Вам не подозрительно? Представьте, сколько постов наблюдения потребуется, чтобы встречать гостей со всех возможных направлений.

- Объяснение проще, и оно напрашивается, командир.

- Они следили за нами, да?

- Само собой, - кивнул физик.

- Как давно?

- Всполох наших «тормозных» виден на десятки парсек. С учетом предела распространения информации, разумеется.

- Понятно. Странно, что они еще на подходе, а не возле нас.

- Мы не знаем их цели, командир.

- Вот именно, - задумчиво ретранслировал Гровер.

- Ртутник! - вызвал он. - Как там Паронаут?

- Все еще не выведен из комы, Гровер. Машины делают все, что возможно.

- Понятно, - все так же задумчиво сказал командир. - Мы лишились химика еще до главных событий. Ртутник!

- Да, командир.

- Реанимация единица!

- Кибернетик, слышите меня? - сказал Гровер в пространство, ибо специалист находился в другой части корабля.

- Так точно, командир!

- Не паясничайте, Содан. Сделайте, пожалуйста, вот что. Уничтожьте все данные о координатах Земли.

- Совсем все, Гровер? Включая те, что в поле Ртутника?

- Да, все, Содан. И действуйте побыстрее. Причем...

- Стереть информацию?

- Нет, этого недостаточно. Уничтожьте физически. Возьмите рабочий лазер. Испепелите блоки. Только не увлекайтесь слишком. Не прожгите корпус.

- Понял, командир. Сейчас приступаю.

- Думаете, они не узнают, если следили за нами давно? - пожал плечами физик.

- Откуда я ведаю, - холодно глянул на него капитан. - Из пепла блоков уж точно ничего не раскопают. Конечно...

- Есть другие источники информации, - договорил за него физик.

- Есть, Ремо. К сожалению.

- Интересно, Гровер, у вас имеется секретный пункт в обязанностях... То есть, можете ли вы приказать нам всем покончить жизнь самоубийством?

- Не в вашей компетенции такое знать, товарищ физик.

- Успокоили, командир, - физик улыбался.

- Что тут смешного, Ремо? - нахмурился капитан.

- Просто представил. На борт шагают представители иного разума, тянут руку для пожатия, а туг полный суицид. Во комедия будет.

- Много болтаем, Ремо.

- Есть время, командир. Не думаю я, что они так, на предельной скорости, и подойдут. Должны начать тормозить. Кстати, командир, тут и пригодится наш безработный.

- Олдрин?

- Да. Рассчитав тормозное ускорение, можно будет понять, что за существа находятся внутри, правильно. То есть, из чего они. Хотя бы приблизительно, так ведь?

- Не так, к сожалению, - махнул головой капитан. - Судя по нашему собственному тормозному вектору, нас с тобой туг не должно быть.

- В смысле, у них тоже реанимация, только ускоренная?

- Вот именно. Если они, конечно, вообще там есть. Там могут быть далекие аналоги нашего Ртутника, и не более.

- Допустимо, - кивнул физик.

Оба замолчали. Им было что наблюдать, точнее, чем любоваться.

Перед ними на большом виртуальном экране расстилалось неизвестное. В общем-то, визуальная пустота. Масштабы ее были непредставимы для человеческого разума. Если бы обзор был круговой, то все, чем она могла себя выдавать - это отсутствие звезд. Там, за этой «сверхдырой» не было ничего. Хотя по краю - они уже зафиксировали это - наблюдалась некая едва уловимая аномалия. Но для них, астронавтов, конечно же, наблюдаемая. Плотность звезд превосходила среднюю, и к тому же их цвет тоже отличался. Был сдвинут. Причем у всяких по-разному: у некоторых - в красную, у других - в голубую область. Все в зависимости от расположения относительно чудовищной массы. Плотность распределения далеких светил изменилась потому, что таинственный объект работал как гравитационная линза.

- Значит, по-вашему, таковая штука существовать не может? - подвел итог любованию пустотой командир.

- Конечно, не может, - почему-то поежился, хотя вокруг был идеальный микроклимат, физик. - По крайней мере, хоть сколько-то длительное время. Эта сверхмасса обязана туг же схлопнуться, провалиться в тартарары.

- Но в центре галактики вроде бы что-то такое существует.

- Может быть даже побольше, - согласился физик. - Но ведь гам она и впала в сингулярность. Она непрерывно охлопывается. Просто мы видим ее... [вернее, видели бы ее, если б не мешал галактический рукав]... из-за постоянно падающих на нее звезд. Похоже, они туда ссыпаются как песок. Во, жуть-то! Как хорошо, что мы живем далеко.

- По нашим представлениям жить возле центра никто и не может. Нам повезло, мы в коротационной окружности, - поучаствовал в просветительной беседе капитан.

- По нашим представлениям, и этой не должно быть,. - вздернул руку физик. - Я вам докладывал о кольцах, Гровер?

- Я просматривал ваши заметки, уж не обессудьте, - вяло выжал улыбку капитан.

- Я назвал это «кольцами», - все же пояснил физик. - А как еще это назвать? Кольца тоже, как и объект внутри, не наблюдаемы. Отсюда я не могу оценить, видимо, нужна более удаленная точка... Хотя, не уверен, что откуда-то со светового года удастся вообще что-то рассмотреть. Может, пропадет и сама «сверхдыра». Ведь она необычная... Да, о кольцах. Их целая система. Честно говоря, я запутался, сколько их, слишком малое время идут наблюдения. Но, похоже, тысячи. Не знаю, скорее всего, они не пересекаются друг с другом, хотя тут и черт ногу сломит. Так вот, капитан Гровер, вы поняли, из чего эти кольца?

- Там что-то двигается внутри, да? И, как показывает аппаратура, точнее, как трактуете вы, Ремо, с субсветовой скоростью, так?

- Да, капитан. И знаете, что там двигается?

- Планеты? - прикинул вслух капитан и тут же сгладил проявившееся мальчишество. - Это я так, навскидку поэкспериментировал.

- Нет, командир, планеты бы мы спокойно пронаблюдали. Хотя, простым телескопом проблематично.

- Из-за скорости?

- Да нет, против фазовой даже скорость света бессильна. Обзорную плоскость всегда можно повернуть быстрее любого материального тела. Просто, обычным телескопом нечего ловить. Ведь планеты светят отраженным светом, а здесь нет близкой звездной подсветки. Но есть и другие методы. Однако что это я о планетах? Там вовсе не планеты - еще хуже.

- Не томите уже, Ремо, - бросил капитан.

- Эти кольца сами состоят из «черных дыр», Гровер.

- Вы это точно установили? - внимательно глянул на физика капитан.

- Нет, не точно, командир Гровер, - отмахнулся физик. - Но к нам приближаются гости. Я не знаю, удастся ли нам нормально поговорить. Так что довожу вам свои мысли. В обычной обстановке я бы еще проверял и перепроверял.

- Понятно. Точнее, совсем непонятно, Ремо. Это что, какие- нибудь «микро-дыры»?

- Не знаю, покуда. Может, смесь из «дыр» разной массы. Наверняка некоторые в массе похлестче нейтронных звезд, но в диаметре поменьше.

- А почему они взаимно не сталкиваются? Не коллапсируют?

- Да откуда мне знать, Гровер? Они идут там потоком. Понимаете, они идут потоком вокруг центрового сверхобъекта. Не одна за другой, а смешаны, как толпа. Идут с почти световой скоростью. Причем, они не уходят ни из потока, ни куда-то еще, не улетают в открытое пространство. Хотя вследствие такой скорости некоторые из колец должны уйти в пространство за так. Попросту выстрелиться в космос. Но они идут по орбите. Правда, и не орбиты это вовсе.

- А что же? - с напряжением спросил капитан.

- Они явно не эллиптической формы. Допустимо, что все эти кольца переплетены. Причем, вы же поняли, они обволакивают ту, первоначальную «сверх-дыру» со всех сторон. Не как у Сатурна.

- Типа того, как в древности представляли атом, да?

- Что-то похожее. Только колец тысячи, я уж говорил.

- И что дальше? В смысле для чего это?

- Удивительно правильный вопрос, капитан Гровер, - глянул прямо в глаза капитану физик. - «Для чего?». Такой вопрос имеет значение только в отношении искусственного объекта, никак не естественного. Ведь не спросишь же: «Для чего Гималаи?». Конечно же, они порождают всяческие явления на Азиатском материке - геофизические, там, политические, но глупо думать, что Гималаи именно для этого. Они просто данность.

- То, что объект искусственный, доказывают звездолеты, движущиеся к нам, разве не так, Ремо?

- Только косвенным образом, командир. Только косвенным. Они ведь могут быть такими же, как и мы.

- Ладно, давай далее о кольцах. Заинтриговал, понимаешь.

- Короче, колец тысячи. Идут перпендикулярно и как угодно. Понятно, ниже, выше и в переплет. «Черных дыр» в них... Ну, миллионы, наверное. Может, миллиарды, если там есть сверхмалые.

- Целая галактика?

- Если каждую уподобить звезде, то да, целая галактика Млечный Путь. Но вы правильно спросили: «Для чего это все?»

- Ну, и для чего, господин физик?

- У меня есть одна догадка, капитан Гровер.

- Только одна?

- Было несколько, но эта самая лучшая.

- Говори уж.

- Вся данная система создана (а как еще изволите высказаться?) для уравновешивания центровой «сверхдыры». Все эти волшебные кольца всего лишь противовесы. Они не дают ей спокойно провалиться в сингулярность - за «горизонт событий».

- Ловко! А для чего?

- Это уже другой уровень, - пожал плечами физик. - Я еще с первым не разобрался.

- Ну, разбирайся, Ремо.

- Боюсь, не успею, Гровер.

- Делай, что успеешь. Ты ж ученый, или как?

Гровер хлопнул физика по плечу и покинул помещение.

***

- Командир Гровер!

- Слушаю, Ртутник.

- Химик Паронаут не вышел из комы.

- Я же знаю, Ртутник. Я вроде велел сообщать об изменениях, а не статике. Что-то еще?

- Повторяю, командир, Паронаут не вышел из комы.

- С тобой что-то не так, Ртутник?

- Провести контроль систем?

- Нет, не сейчас, Ртутник. Ты мне можешь понадобиться. Гости рядом.

«Гости» были действительно рядом. Две странные конструкции зависли в половине световой секунды от «Ивана Ефремова». И так и висели, синхронизировав обриты и отстранившись друг от дружки на девяносто градусов относительно землян. Больше за половину суток ничего не произошло. За это время с «Ефремова» в сторону «гостей» ушли все, предусмотренные инструкцией на подобные обстоятельства сигналы. Задействовались десятки диапазонов, от видимого света до длинноволновых радиосообщений. Ответа не было.

Экипаж вдоволь налюбовался «гостями». Точнее, проимитировал это действо. Сквозь телескопы, усилители света и инфракрасные приемники пришельцев удалось увидеть, но не рассмотреть. Со всей осторожностью задействовали активную локацию. В некоторых диапазонах сигналы возвратились на радары. Тем не менее, по радиолокационным отражениям остались сомнения и на счет формы, и даже на счет примерных размеров объектов. Физик сделал смелое (уже какое по счету) предположение, будто чужие звездолеты не статичны, а постоянно меняют форму. Это было непонятно, но за эти дни непонятности полностью вошли в обыденность. Он привел аналогию с вертолетом, винт которого крутится и дает размазку радиоотражению из-за эффекта Доплера. Это ничего не объяснило - винты в космосе не используются - но для мозгового штурма годились любые гипотезы.

Очень внимательно велись наблюдения по поводу облучений «Ефремова» со стороны чужих. Однако в условиях нахождения рядом со сверхсистемой из миллионов малых и одной «супердыры» излучений всякого свойства хватало. Опять же физик предположил, что чужие вполне могут обходиться пассивными методами анализа, если умеют обрабатывать весь спектр гравитационных воздействий. Поскольку гравитация проникает сквозь любые препятствия, то, владея соответствующей аппаратурой, вполне получается без проблем заглянуть даже внутрь «Ивана Ефремова». «Успокоили, Ремо», - сказал на это капитан корабля.

- Командир Гровер! - снова вызвал электронный мозг. - Довожу еще раз: человек Паронаут из комы не вышел.

- Ты что, с ума сошел, Ртутник?! - раздраженно отозвался капитан.

- Эй, кибернетик, где вы есть? - сказал он по общей связи через секунду. - Разберитесь, что за мания у Ртутника.

- Что у него, командир? - отозвался откуда-то Содан.

- Откуда мне знать, это ваша прерогатива, - с досадой пояснил капитан.

Их зарождающаяся перепалка была внезапно прервана.

- Командир Гровер! Это Олдрин, биолог! Я в кают- компании.

- Что еще? - переключился капитан.

- Тут... тут Паронаут пришел.

- Что?!

- Сюда пришел Паронаут. Прямо из реанимационной. С ним что-то не то. Надо бы отправить его обратно, а я один не смогу... кажется.

- Сейчас буду, - сосредоточенно произнес Гровер, вскакивая. - Ртутник, доложите, что случилось.

- Повторяю, командир. Человек Паронаут не вышел из комы.

- Но он же в кают-компании?

- Да, он в кают-компании. Он покинул «реанимацию» и отправился туда.

- Но ведь...

- Он по-прежнему в коме, Гровер.

- Как это может быть, Ртутник?

- Я докладываю вам факты, командир. Интерпретации не мое дело.

- Хорошо, Ртутник. Извиняюсь за свои предположения о вашей поломке.

- Принято, капитан Гровер.

***

Паронаут сидел в кают-компании на кресле, по обычаю недоступном никому, кроме командира. Он был совершенно гол, тело в каких-то голубоватых струпьях - останках анабиотической процедуры, в нескольких местах на теле присосались не убранные датчики. Над ним суетился биолог. Олдрин был странно бледен, но на фоне химика все же розоват.

- Что с ним? - спросил появившийся капитан.

- Я никак не могу его... - запнулся биолог. - Знаете, командир, у него нет пульса.

- Что вы мелете, Олд...

- Пульс я мерить умею, Гровер! Уж поверьте.

- Ртутник!

- Да, капитан.

- На химике датчики, вы можете дистанционно...

- Биолог Олдрин прав, командир Гровер. У человека Паронаута нет пульса и, кроме того, он не дышит.

- Его надо в реани...

- Не беспокойтесь, капитан Гровер, - внезапно, каким-то странным, очень тихим голосом произнес Паронаут. - Сейчас, - сказал он, меняя позу. - Надо все же вдохнуть, иначе не получится разговаривать. Удивительная артикуляционная система. Очень рациональная, все слитно.

- Паронаут, ты...

- Да сядьте вы, Гровер. Позовите экипаж. Пусть все будут в сборе.

- Кто вы та...

- Вы уже знаете, капитан Гровер, - Паронаут внезапно ужаснейшим образом осклабился. Может быть, это была неудачная попытка улыбнуться, но выглядело это чудовищно.

- Содан, - сказал в пространство едва слышно Гровер, - вы еще с лазером? Тащите его сюда.

- Понял, - почти неслышно отозвался кибернетик из какого-то дальнего отсека.

- Лазеры, - произнес со странным акцентом и с придыханием Паронаут. - Ну, насмешили. Будете убивать своих, Гровер?

- Кто вы?

- Вы прекрасно знаете, Гровер, - чуть более по-человечески сказал Паронаут. - Я представитель тех, что висят на расстоянии световой полусекунды. Нет уже...

- Командир! - материализовался по громкой связи голос физика. - Один корабль чужих пошел на сближение!

- Не берите в голову, капитан Гровер. Мы не будем вести абордажных боев. Просто требуется уменьшить запаздывание сигнала, - выдал комментарий Паронаут, точнее его ротовое отверстие.

- Всему экипажу! Прибыть в кают-компанию! - распорядился Гровер вполне, так, стальным голосом. Он уже взял себя в руки. - Вы бы хоть оделись, - посоветовал он Паронауту.

- Не смогу, наверное, - вибрирующим, но без интонации голосом прокомментировал химик. - Сложное дело. Да и запаздыванье.

- Вы управляетесь по радио? В смысле, на расстоянии? - спросил командир. Он уже интересовался подробностями.

- Ага, - химик вдруг совершенно не к месту зевнул. Какими-то рывками повернулся в кресле в сторону капитана. Глаза его непрерывно моргали с невероятной скоростью, с такой, что веки казались полупрозрачными: сквозь них были видны ужасно расширенные во всю радужку зрачки.

- Послушайте, - сказал Гровер. - Вы расшатаете, разбалансируете организм нашего товарища, и мы не сможем его ожи... привести в чувство.

- Человек Паронаут однозначно мертв, командир, - выдал заключение как бы на ушко капитану Ртутник: это был особый режим передачи голоса сфокусированным звуколучом.

- И мы не сможем...

- Похоже, не сможем.

- Послушайте, - обратился к Паронауту и тем, кто за ним стоит, капитан. - Вы начинаете контакт с убийства нашего товарища. Это, мягко выражаясь, нехорошо.

-•Он не вышел из анабиозной комы, вы же знаете, - отмахнулся Паронаут, причем, и правда, махнул рукой. - Вы же в курсе, командир Гровер, что анабиоз не дает стопроцентной гарантии пробуждения, тем более в условиях сложности космического полета.

- Я в курсе, но...

- Хватит о мелочах. Когда, наконец, соберется экипаж, капитан Гровер?

- Что вы себе позволяете, Паро...?

- Не знаете, как меня назвать? - сказал живой мертвец. - Зовите, как хочется, мы не обидчивы.

В этот момент в кают-компании появились физик и кибернетик, причем последний прятал за спиной массивный когерентный излучатель. В других обстоятельствах такое выглядело бы нелепо, но сейчас смеяться не хотелось.

- У меня к вам всем один вопрос, - сказало что-то там, в Паронауте. - Как ваша цивилизация нашла нас? Я в курсе, что вы не знаете прямого ответа, но подумайте. Вдруг мы что-то упустили в плане маскировки.

- Может, начнем с чего-нибудь друго... - вмешался капитан.

- Не будем уводить диспут в сторону, Гровер, - снова чудовищно, но все же чуть лучше, улыбнулся Паронаут. - Всяческие обмены верительными грамотами оставим на потом. И пусть ваш кибернетик поставит рабочий лазер на предохранитель. Еще подожжете кресло или палец на ноге отпилите. Потом опять нас будете обвинять.

- Здесь бессмысленно что-то скрывать, командир, - пробормотал физик. - Можно я?

- Валяйте, Ремо! - подбодрил его Гровер.

- Мы наткнулись на вашу «машину» случайно, просто летели мимо, и чуть не воткнулись, - растолковал физик.

- Послушайте, физик Ремо, - скривился Паронаут. - Это тело, через которое мы общаемся, охлаждается, по-вашему, костенеет. Нам что же, еще теплоподачу сюда вести? Не тяните резину. Прикиньте, какова вероятность наткнуться случайным образом на такой объект. Вы что же, считаете, будто таковые штуковины разбросаны по космосу ворохом? Думайте, как ваша цивилизация нас вычислила? Электронный мозг! Вас вопрос тоже касается, вы ведь член экипажа, или не так?

- Да, но номинально... - промямлил (у Гровера отвисла челюсть) Ртутник.

- Не знаем, как у вас... Вернее, знаем. Но по-нашему, да и фактически, вы член экипажа. Так что докладывайте.

- Физик Ремо прав, - произнес Ртутник. - Мы наткнулись случайно. Вернее, я наткнулся. Экипаж был в анабиозе, так что решение принял я. Но и я не знал, что здесь такое.

- Робот Ртутник, вы посчитали вероятность. Так что объясните.

- Но ведь она не равна нулю, понимаете? Вы же существуете, а потому, по идее...

- Вы двигались от Солнца, - (не только Гровер, но и остальные замерли), - к системе Кадуцея, с огибанием большого пылевого облака. Существовало множество способов его обойти, и пройти от нас на порядочной дистанции, где чувствительность имеющейся аппаратуры не позволила бы обнаружить объект, но вы пошли по траектории, которая с неизбежностью...

- Вы гребете под свою гипотезу все подряд, - сказал биолог. - У вас паранойя, что ли?

- Послушайте, господа люди. Наша работа беречь объект от внешних вторжений. Мы хотим узнать, как ваша цивилизация нашла нас, дабы обезопаситься впредь. Понимаете, если бы мы хотели вас прикончить, или уничтожить ваш корабль, неужели вы сомневаетесь, что у нас не хватило бы силенок раскатать ваш «Иван Ефремов» в пыль, или во что-то еще меньшее, в одну пылиночку? Достаточно лишь какой-то из наших красоток, коих в каждом кольце, как вы уже догадались, миллионы, чуть отклониться от курса и пройти вблизи вашего корабля - и все! «Ефремов» в течение тысячной доли секунды размажется в однослойный блин, который окутает «дыру», а потом тут же втянется за линию сингулярности. Я правильно поясняю, физик Ремо?

- Правильно, - кивнул физик. - Только, наверное, вы преувеличиваете. Вы не можете управлять этими «черными дырами». Мне почему-то кажется - они не в вашей компетенции.

***

- Как смогли построить такую штуку? - спросил Гровер. Они с Лже-Паронаутом стали уже как бы на короткой ноге.

- Мы ее не строили, капитан Гровер, - ответил становящийся все более и более механическим Паронаут. Теперь он говорил новым способом: не используя легкие. Воздух попадал на голосовые связки каким-то другим методом, может через иные отверстия тела. Гровер старался об этом не думать. Но речь Лже-Паронаута он теперь воспринимал нормально, усваивал смысл.

- А кто же ее строил?

- Мы не знаем. Видимо - мы предполагаем - это случилось достаточно давно.

- Но как такое можно построить?

- Мы, как и вы, только вооруженные глобально большим количеством наблюдений - за нами, по крайней мере, века присмотра за Машиной - можем только предполагать. Используем метод вашего физика-фантазера. Берется, к примеру, ядро небольшой галактики, аккуратненько выводится из системы в автономное путешествие. Или может, выгодней хапнуть какое-нибудь шаровое скопление. В общем, это предыстория, еще не инженерия. А вот теперь их слово, Космических Инженеров. Вся Машина должна построиться, точнее, возникнуть практически мгновенно. Ведь, в нормальных условиях предмет такого масштаба - как минимум, одна-две десятых светового года, а у нас почти год, начнет тут же схлопываться - падать внутрь себя со скоростью света. Не успеете глазом моргнуть, а основная его масса уже за горизонтом событий. Примерно такая же ситуация с каждым из элементов колец. Не забудем, «дыр» в кольцах десятки миллионов. Надо действовать быстро и успеть уравновесить их друг другом. Как можно такое сделать? Этот вопрос к Строителям, но мы с ними не знакомы.

- Что это такое вообще? - можно сказать возопил Гровер. - Мы ведь уже добрались сюда, так чего б не объяснить? Потом раскатаете нас в блин - причем, как я понял, можно и в натуральном смысле - если уж так хоц-ца. Но сейчас-то потешьте напоследок.

- Думаю, вы с экипажем уже и сами близки к разгадке. Что скажете, биолог?

- Это нечто живое? Модуляция жизни на некой смеси микро и мега-уровней, нет?

- Нет, Олдрин.

- Вы, физик?

- Наверное, сверхускоритель. Наимощнейшее из всего, что можно создать. Допустим, если столкнуть пару-тройку «черных дыр», да на субсветовой, то, по-видимому, удастся расколоть последние бастионы материи. Нет?

- Не угадали, Ремо.

- Ваше слово, кибернетик.

- Ну, попробуем пойти по специальности. Счетная машина. Чем меньше счетный механизм - допустим, транзистор - тем больше их получится напхать в заданный объем. Тут, видимо, напихали порядком. Что-то считают. Только не представляю что.

- В десятку, Содан. Весьма верно. Это счетная машина. В нашей интерпретации, да переводя на ваш язык - «Черный Счетчик». А вот допуск о «впихиванье в заданный объем» несколько неправомочен. Оказывается, отношение возможностей счета к объему действует только до некоторого предела, на одном из этапов система становится чрезмерно большой и массивной и тогда неизбежно схлопывается в ту самую «черную дыру».

- Но ведь вы же ее уравновесили кольцами, разве нет?

- Да, мы - вернее Строители - ее уравновесили. Но только счет идет не на объеме. Довершу мысль, после определенного предела считать можно только соотносительно площади поверхности. В нашем случае строители используют наименьшее из возможного в этой Вселенной - они задействуют как транзистор квадратик поверхности Планковской (по-вашему) длины.

- Понятно! Как же я сразу не... - произнесли одновременно физик с компьютерщиком и посмотрели друг на друга.

- Десять в минус тридцать третьей - дециллионная доля сантиметра, правильно? Теперь вопрос о том, что можно считать. Считаем мы на поверхности «пред-черной дыры», то есть, той, которая вот-вот должна провалиться в тартарары. По сути, считая на ее поверхности, мы считаем на ее энтропии, так как оные равны. Энтропия «микрочерной дыры» диаметров в сантиметр составляет десять в шестьдесят шестой степени бит, что соответствует термодинамической энтропии водяного куба ребром в десять миллиардов километров - в полтора раза дальше орбиты вашего Плутона, между прочим. Ну, а посчитать мы хотим, ни больше, ни меньше, как все возможно-вероятные состояния Вселенной. То есть вывести из песчинки - ибо даже наша супер-счетная Машина сравнительно со Вселенной менее пылинки - мир.

- А чего вы опасаетесь? Имеется в виду, как ее охранники? - спросил капитан Гровер.

- Мы бережем Черный Счетчик от внешних вмешательств.

- А разве возможно сломать такую махину?

- Гровер, ваша цивилизация еще в начале пути, вы еще не понимаете, что такое настоящая мощь. В этой Вселенной можно, оказывается, сломать все.

- Но не злонамеренно, наверное? Кому придет в голову сокрушать такое произведение технологии?

- Некоторым приходит. Имелись прецеденты. Не все хотят, дабы в мире существовала штука, способная знать - просчитать - про них самих все и на все времена.

- Понятно. Вы постоянно просматриваете космос на предмет приближающихся угроз? Вы и нас так засекли, как я понимаю, да?

- Вообще-то мы - часовые периметра, и, конечно, следим за пространством. Но у нас есть кое-что, превосходящее любые способы наблюдения.

- Это что же? - поинтересовался физик.

- Если опасность слишком велика, то тогда до общения с нами снисходит сам Счетчик. И значит мы знаем заранее о всех предпосылках, можем даже предпринимать превентивные меры.

- Интересно какие?

- Это секретная для вас информация, господа люди. Вы сами под подозрением.

***

- Капитан Гровер, - сказал Паронаут внезапно и в несколько иной интонации, если такое понятие еще сохранило силу в отношении него. - Мы вынуждены прервать свою «викторину». Вопросы с вас снимаются. Случилось настоящее чудо. На связь с нами вышел сам Черный Счетчик. Не припомним, как давно такое совершалось в последний раз. И значит так. Счетчик проанализировал все данные коими вы, включая вас, Ртутник, располагаете. Оказывается, вы действительно не знаете, каким образом отыскали Счетчик. И, по сути, никто в вашей цивилизации не имел о Счетчике понятия. Тем не менее, вы его нашли. И знаете, какой вывод?

- Это все-таки та самая штука, от коей не избавиться - случайность? - предположил Гровер.

- Подобную гипотезу мы уже обсуждали, капитан корабля. Вы не правы. Все несколько по-другому. Оказывается, у земной цивилизации, как у системы в целом, наличествует интуиция. И именно эта интуиция и подсказала, как найти Черный Счетчик, не зная о нем. Ведь именно к системе Кадуцея отправили «Иван Ефремов», хотя имелось более сотни выявленных кандидатов, подозреваемых в наличии жизни. С таким феноменом ни мы, ни даже Черный Счетчик, еще не сталкивались. Это в корне меняет представления и расчетные данные. Открою вам тайну, господа люди. До сих пор все вариации развития Вселенной, как цельной системы, вели к ее гибели. Ни какие-то природные феномены, ни бесчисленность обнаруженных, предсказанных и просто рассчитанных цивилизаций не приводили к изменению общего вывода. Однако наличие во Вселенной цивилизации, обладающей столь удивительной интуицией, в корне меняет входные данные. Может быть, теперь допустима такая вероятность, что Вселенная все же не погибнет, а минует коллапс, растекание в пространстве, тепловую смерть и прочие возможные беды. Допустимо: она будет существовать вечно. И это благодаря наличию в ней уникума.

- Удивительно, - сказал физик.

- Хорошо, - сказал капитан Гровер. - Но все же, как командир корабля, я намерен спросить, что будет с «Ефремовым» и экипажем?

- Вам нужна точная раскладка, Гровер? Мы попробуем переслать Черному Счетчику вашу просьбу о точном расчете судьбы каждого, а также длительности жизни корабля и электронного мозга.

- Ну, нет, зачем нам такие подробности. Я вообще спросил.

- В связи со случившимся, ваша цивилизация и вы, как ее полномочные представители, имеете наивысший приоритет. Делайте, что хотите. Оставайтесь, улетайте. Допустимы любые исследования. За исключением опасных для стабильности Счетчика, разумеется. Уж за этим мы - часовые периметра - последим, будьте уверены!

- Мы свободны? - воскликнули все присутствующие разом.

- Ну да. И вот еще что. В связи с тем, что добраться в систему Кадуцея у вас теперь не получится, Черный Счетчик в качестве любезности предоставляет вам наиболее вероятные расчеты по поводу этой системы, то есть все вероятности происходящих там событий. Данные уже перегружаются в ваши электронные блоки памяти. И еще, - Паронаут совершил что-то наподобие выдоха. - Совет. Это уже от нас лично, не от Счетчика. Вы уж берегите свою цивилизацию, относитесь к ней нежно. Теперь на вас вся надежда, больше не на кого.

Тут химик Паронаут замолк навсегда.

- Капитан Гровер, - доложила машина. - Корабли чужих удаляются.

-      Понятно, Ртутник. Спасибо за службу, друг!

ИЕРАРХИЯ

Рассказ

В голове порядком шумело. Из-за этого он не проявил должной прыти при посадке в последний утренний автобус. Зато тот проявил: прежде чем испариться, успел дыхнуть в его сторону плохо переработанной солярной копотью. Теперь приходилось ждать прямо здесь, на скользкой, пропитанной ночной сыростью, ожидающей солнце лавочке, убивая время созерцанием окрестностей.

Он скучно глянул в сторону исчезнувшего общественного транспорта: города видно не было, то ли за дымом, то ли за растительностью. Вот если бы он взобрался на эту самую растительность, тогда конечно, город бы оказался на ладони - основная его часть находилась ниже, в долине. Переведя взгляд назад, он узрел нечто интересное. Там, над сосновым бором, торчал вверх «Однорукий Бандит» десятиэтажной высоты. Далее по склону заслонял небо и должные в этом ракурсе находиться горы «Однорукий Бандит-2 ». Он не удивился, он еще не научился удивляться, да и в голове стучали молотки. Некоторое время он созерцал «Бандита-2», даже не пытаясь перевести высоту созерцаемого объекта в метры. Затем, по мере адаптации зрения, он стал улавливать в заслоненной «Вторым» голубизне, некоторую прочность. Да, точно, там, в далеком мареве, небо обрывалось, резалось напрочь вертикальной скалой «Бандита-3»: мигающую завлекательными огнями вершину маскировали перистые облака. Он, наконец, начал удивляться, при этом продолжая искать новую границу гигантизма. После неизвестного количества минут прищуривания и моргания он все же остался до конца не удовлетворен: вполне может быть, что там, дальше, небесного фона все же не существовало. Он внезапно подумал о грядущей ночи и о том, что по отсутствию в определенном направлении звезд можно будет сказать наверняка. Лишь после этой астрономической выкладки он начал несмело удивляться полной ликвидации знаний о самом себе. Вот это было действительно странно! Колени его внезапно подкосились, а туловище присело на подставившуюся сзади лавку.

***

Он вспомнил свое имя, взвесил его, пожевал на вкус, ощутил его былое величие и длительность. Асклепий! Как-то нелепо оно вписывалось в окружающее пространство, в маленький невидимый город, в умчавшийся автобус, а вот череда великанских игральных автоматов была прямо-таки к месту. А кстати, где они? Он вскинул глаза кверху: «Бандит-З» был уже абсолютно неразличим; Второй бледнел, застилался неясной пеленой, где- то местами проглядывались горы, прямо насквозь, сами покуда несколько блеклые; да и десятиэтажная громада Первого не сияла более абсолютизмом - пробуждающийся водопад логики реализма быстро стачивал весь этот гигантизм в тартарары. Асклепий на мгновение попытался удержать всю эту нелепость в фокусе, но внезапно все расплылось. Механически он смахнул с глаз слезинки (оказывается, он плакал!). Вот эго да! С чего бы такая меланхолия? Но он еще пытался сопротивляться потопу реализма, подсознательно пытался. Еще слепила отражением солнца стена первого «Бандита». А может быть и не первого, а может и вовсе не Солнца? Потом провалилось, ушло куда-то в неизвестность восстановленное имя Асклепий. Теперь он знал, что зовут его Пий.

Зато он вспомнил, кто он есть: кто он есть по сути, а не по имени. Он вспомнил это, обнаружив в кармане монеты. Еще не пересчитав их (слишком много их было, чтобы пересчитать, не глядя), он уже знал, сколько их. Пятьдесят одна. И все одного достоинства - «одна...». А чего одна-то? Пий достал из кармана несколько. Еще не прочитав, не перекинув ее решкой кверху, вспомнил - «одна рупия». Какая к черту «рупия»? Ведь раньше были... А что было-то? И когда это раньше?

А где-то в боковом зрении уже таял, заслоняясь дальними, в голубой дымке соснами десятиэтажный гигант. Но Пий уже напрочь забыл о нем, он помнил свое теперешнее предназначение, свое постоянное дело-профессию. Он - игрок. Игрок с большой буквы. Он уже знал, куда идти. Изнутри в него хлынул прорвавшийся, опрокинутый отражением в зеркале колодец навыков и знаний. Мир брал его в объятия, пичкал аксиомами, сметая бред, а может быть, топча истину в угоду приспособляемости. Игрок-Пий еще мало что понимал, но для выполнения функций Игрока требовалось совсем не много - нужна была решительность, авантюрная жилка толщиной с кость, вера в свою удачу. Из прошлого он помнил не много, больше из вчерашнего дня.

Вчера он чудовищно продулся, спустил целое состояние и, кажется, даже не одно.

Касательно текущего момента: он знал, куда идти.

И пошел.

***

«Однорукий Бандит» возвышался всего на три этажа. Уже выходя на перекресток, Пий прекрасно видел, что это имитация, а не какой-то экзотический мерещащийся гигант-переросток. Здание, раскрашенное под взрослую игрушку. И надпись соответствующая, мигающая разноцветным неоном на уровне, где у настоящих «бандитов» панель наблюдения результатов. «Игровой Мир Эйта» - вот что он прочел. Причем два первых слова подсознательно, а вот имя владельца... Кажется, должно быть по-другому, а как? И шрифт какой-то не такой, а может сами буквы? Мысли эти промелькнули где-то по краю, он уже вошел, растопыривая своим появлением автоматические двери.

Встретили его как полагается. Вежливые швейцары - лица, совсем незнакомые - откуда взялись? Буфет - да, неплохо было перекусить, и тут же подсознательно узнать, что в кармане у него огромные деньги по здешним меркам (по каким это здешним?]. Но он был действительно голоден. Деликатесы с икрой и крабами. А вот необозримая коллекция спиртного. Бармен даже не предложил - профессионально чувствовал перед ним не просто чревоугодник - Игрок! Все-таки горячительное - не основной способ загребания денег в этом заведении.

И вот только после этого Пий вошел в игровой зал. Да, учитывая утренние часы, посетителей было не густо. Но ведь были все-таки. В основном развлекались рулеткой. Тоже мне игроки, слишком много здесь ступеней предохранения от прямого давления рока, как у баллистической ракеты от несанкционированного пуска. А двое вообще лениво бросали карты. Эти даже не маскировались под профессионалов, в паузах тянули винцо из длинных бокалов. Не было у них ни решительности, ни денег для настоящего дела. Ну что ж, придется их развлечь, подумал Пий, может, только эта клоунская миссия и будет итогом его сегодняшнего творческого процесса.

Когда Пий шагнул через порог, те, кто находился здесь по обязанности, а не для развлечения, почувствовали в нем Клиента. Странно, он не знал никого из здешних крупье, видел их впервые, и они сами, видимо, не ведали ранее его лица, но те, кто скучал поблизости, подобно крокодилам, греющимся на солнышке с распахнутой пастью сутки напролет, сразу ожили; ближний даже таинственно, едва заметно улыбнулся в его сторону. «Мы все внимание, - сказали их взгляды. - Приказывай, Господин! Как долго мы тебя ждали». Игрок-Пий знал, что не обманет их готовности. Степенно, со знанием дела он направился в знакомый угол, хотя ни разу здесь не бывал.

- Будете играть? - спросил, сам отвечая себе, ближайший всезнающий крупье.

Пий только кивнул, язык здесь совсем не требовался, хотя именно он был тем немногим, что еще сохранилось от прошлого вчера.

- Какие фишки? - снова спросили Игрока-Пия, уже зная ответ.

Он снова удовлетворил их догадливость, утвердил их профессиональную пригодность - он выбрал «серебряные», не «золото». Они знали, что так будет, никакой Игрок не начинает с максимальной ставки, дабы не спугнуть удачу.

Вот теперь он сидел в кресле перед полированным корпусом игрового автомата и производил психотренинг - самонастройку. Он так делал всегда. Когда и где? На миг, когда впился глазами в покоящиеся в вечной готовности барабаны удачи, Пий-Игрок вспомнил утренние странные видения - горные выси и невидимые звезды, прикрытые стальным корпусом. Он убрал эти видения, стер, они были странно интересны, но не имели к настоящему испытанию никакого отношения.

И тогда Игрок-Пий поднялся, вставил «серебряную» фишку-жетон в вертикальное ротовое отверстие машины и дернул рукоятку на себя.

И рванулись колеса судьбы - завертелась механика вероятности. Он ждал, и сердце его сбивалось с ритма.

***

И прежде, чем остановились колеса, он уже почувствовал.

И посыпались в приемную корзину жетоны. Пий снова встал и внимательно пересчитал свою удачу. Да, расчет был тоже не последним делом в его бизнесе. И подошел, интересуясь, давешний загадочный крупье. И пошла, разматываясь на полную мощь, нешуточная игра. И больше ничего не было, потому, как и сознание, и то, что ниже него, переключилось на дело. А где-то за кадром картежники отложили пожирателей своего времени, оставив только винцо, и подобрались ближе, дабы лучше видеть и чувствовать чужой успех и чужое крушение. И возле рулетки совершили внеплановый перерыв, подряд закуривая, участники. И проснулись окончательно крокодилы-крупье, захлопывая пасти и размежевывая веки. И вновь замирало сердце; вновь сливались в расплывчатые пятна цифры на барабанах; вновь бухала в висках кровь, словно пена не кончающегося прилива; вновь время растягивалось и сжималось по собственной воле, а пространство выбрасывалось вон за ненадобностью. Это была игра, большая игра. И никак не происходило крушения, и Игрок знал, почему, хотя, наверное, все происходило не поэтому. И стыло или нагревалось от окружающего напряжения забытое, надпитое наполовину вино, а большого крушения никак не происходило, только малые плановые, но ведь так и должно было быть. Он знал, почему: тогда, в забытом начисто вчера, ему крайне, асимметрично не везло. Но те, кто вокруг, были новыми зрителями и не ведали о предыдущем акте. Они просто наблюдали, впитывали чудо. А оно набирало обороты. Шла Большая Игра. Он уже имел столько жетонов, что откуда-то из внешней нереальности явился поднос на колесиках. Тогда он начал обмен на эти странные «рупии». И вот уже рядом Игроку-Пию хищно улыбался начальник игрового заведения господин Эйт. И Пий тоже, наверное, ему улыбался. Но это также было надо, так требовали правила Игры. Он делал так всегда, и это Пий тоже откуда-то знал, хотя по-прежнему не ведал прошлого. Впрочем, сейчас оно его и не интересовало.

***

Да, он не всегда выигрывал, но его удачи, вопреки привычной логике, превышали энтропийный процесс. Он словно соскальзывал иногда, но потом, юзом-юзом, выбирался назад на невидимую другим тропку победы. Он вовремя почувствовал, можно сказать, предвидел, когда его очередной обмен горки жетонов на бумажные «рупии» превысил терпение окружающих крокодилов. Он сделал перерыв: эдакий банкет, угощение для публики, «Танцуют все!» - целый поднос шампанского. Пауза охладила кипящие головы. Загадочно заулыбался давешний крупье, он-то понимал, крупный выигрыш Клиента - это, конечно, потеря денег, но это легенда, живая реклама слухов и море других клиентов-неудачников.

То ли уже случился полдень, то ли слух об Игроке распространился, словно ударная волна ядерного фугаса, но людей вокруг прибавилось, причем никто не играл, так... хлебали дармовое шампанское на халяву и ждали продолжения, ждали, когда под канатоходцем дрогнет незримая нить, перетасовывая козыри. Так ведь уже бывало и не раз.

Он сменил «Однорукого Бандита», пересев в другое кресло. И поднос на колесиках тяжело последовал за хозяином, поскрипывая под грудой «золота» (он давно махнул фишки на самые ценные). Перемена позиции усыпила, успокоила администрацию, хотя, Игрок-Пий чувствовал, в душе все они уже верили в чудо.

Он не обманул их подсознательных ожиданий. Чудо продолжалось - теория вероятности давала сбой со многими отрицательными нулями. И Игрок-Пий снова менял «золото» на хрустящие (очень хотелось проверить на истинность) купюры, а потом неровные пачки купюр на крупные монеты. Ему дали помощника - догадливого крупье с таинственной улыбкой. Он знал, что тот, пакуя не считанные пачки, не оставит себя в накладе, но все это было так мизерно - так, легкая плата удаче.

А потом, после очередного обмена, он внезапно оказался на улице.

***

Смеркалось. Он не стал осматривать окрестности, он и так знал путь. Несколько шумело в голове, хотя он помнил, что только дважды пригубил шампанское. Места были знакомы, он чуял это подсознательно. Еще вертелась в голове странная фраза директора Эйта: «Я искренне надеюсь, что мы больше не увидимся», но тон выражал совсем другое, чем то, о чем можно было бы подумать. Сказано это было искренне.

И снова он пересчитал деньги в кармане, уже зная их количество. Это были купюры, но вовсе не «рупии», а «гинеи», сто пятьдесят тысяч - целое состояние. И звали его не Пий, а почему-то Лепий. Но ноги уже принесли его куда надо - к милому зданию в форме игрового автомата, и стало некогда размышлять над сущностями бытия. Строение снова было не слишком велико, хотя Лепий почему-то считал, что оно окажется десятиэтажной высоты. Когда он вошел, многие уловили, что перед ними Игрок. Людей было очень много, но клерки как-то незаметно очистили ему дорогу, и тогда Игрок-Лепий вторично обнаружился перед «Одноруким Бандитом». Получая «зеленые» жетоны, он узнал крупье. Когда-то, но точно не сегодня, Игрок-Лепий виделся с этим лицом. И тот тоже узнал и явно был удивлен.

Зачем началась, точнее, продолжилась Большая Игра.

***

И была бесшумная овация, и бессловесное удивление, и он не обманул надежды окружающих и вершил чудеса. И была пауза - обеденный перерыв от чудес, и сбоев теории вероятности. И однажды, в этой паузе, хозяин заведения тихонько сказал ему, приблизив лицо (они ужинали прямо в игровом зале): «Мой друг, вам не хочется остановиться, насладиться покоем здесь, на нашем уровне? Здесь не хуже, чем наверху, поверьте моему опыту. Везение вещь непрочная. На счет верха я знаю точно, а вот на счет низа... Вам судить наверняка легче».

Лепий-Игрок не понял, о чем шла речь, а хозяин по фамилии Прескуро (заведение так и называлось «Игровой дом Прескуро») не стал продолжать, отстранился, затем вытер салфеткой рот и исчез. А вот Игра продолжалась. Игроку везло, он держал удачу за чуб.

***

Когда он снова оказался на улице, с новехонькой кредитной карточкой в кармане, было совсем темно. С одной стороны горизонта звезды отсутствовали, и луна была срезана наполовину, словно ножом. Он на мгновение удивился, но на него перла удача и нельзя было задерживаться, искушая судьбу.

«Игровой дом Деиффобома» он нашел сразу по россыпи цветных огней, оставляющих позади любые Плеяды или Орион. Лица персонала были странно знакомы. И снова ему везло.

Никогда не был наверху, - поведал ему господин Деиффобом. - Завидую вашей смелости. А вы там уже были?

Возможно, речь шла о социальной лестнице, может о чем- то другом, но он на всякий случай кивнул.

- Завидую. Я часто встречал вернувшихся оттуда... Обычные люди, ничего такого нет. Или, может, они уже здесь становятся такими?

- Я не думаю, что человека можно переделать, - ответил, а скорее - увел в сторону дискуссию Игрок-Клепий. Попадание оказалось в точку, оно не загнало разговор в мертвую лузу.

- Да, наверное, вы правы. Но, понимаете, ходили слухи, что миры верха много сложнее за счет увеличения габаритов.

- Разве от размеров может что-то зависеть? - Клепий уже не понимал, о чем ведется беседа, и предположил, что о количестве денег.

- Мне трудно судить. Но вот знакомый физик (кстати, прибывший сверху) утверждал, что миры не уходят вверх и вниз до бесконечности, а имеют ограничение.

- В чем же оно? - Клепий в упор не понимал, что спрашивает, так - вырвалась связка слов, склеивание вырезанного из газеты наудачу. Но что-то все это ужасно напоминало.

- По крайней мере, самый нижний должен быть ограничен размерами каких-то кварков? Вы ничего об этом не слышали.

- Кварки? Это что-то из ядерной физики?

- Да, вроде бы, самые малые кирпичи мироздания.

-А...

Потом он снова играл.

А после, в полночь, очутился под дождем. Правда в дождевике и с зонтиком. Все равно под ногами плескались такие лужи, что пришлось ловить пролетающее поблизости такси, хотя ехать было (он знал точно) недалеко.

- В «Игровой дом Ушпассерида»? - спросил на всякий случай водитель, прекрасно зная ответ.

Склепий взвесил на языке фамилию владельца: она была длинная и пока плохо запоминалась с непривычки.

***

- Как вы думаете, - сказал ему очередной интеллигентный собеседник, которые в эту ночь попадались навстречу, словно грибы на сырой полянке в августе (может этому способствовал дождь за окном?). - Как глубоко внизу находится наш уровень?

- Я считаю, до кваркового нам далеко.

- Да? А вы случайно не спускались до него, или сами не знаете?

Склепий сделал паузу, маскируясь пригубленным красным шампанским и выуживая из всезнающего подсознания достойный ответ.

- Нет, не спускался, - чистосердечно поведал он, хотя все еще с трудом понимал, о чем идет речь.

Интеллигентный гриб-собеседник заметно оживился:

- Некоторые считают, что кварковый уровень не является предельным. Ведь не в размерах дело. Там, после подныривания под минимальную пространственную ячейку, происходит качественный переход.

- Выход в иную Вселенную? - Склепий сам не знал, из какого нафталина памяти извлек этот ответ.

- Да, и там круг начинается по новой. Но главное, там снова возможна повышенная сложность.

- Повышенная сложность?

- Ну, да! Ведь при каждом переходе вверх за счет прибавки роста повышается внутренняя сложность.

Видимо, господин Гриб в пылу просветительной дискуссии говорил слишком громко, потому как внезапно за его спиной вырисовались две мощные наглаженные фигуры с похожими лицами.

- Извините, - сказали они, улыбаясь каменными мордами Игроку. - А вас, - добавили они, опуская на плечи всезнающего Гриба большущие ладони и нежно извлекая из его кисти пустой бокал, - Вас мы попросим последовать за нами.

- Но я, - Гриб еще пытался ерепениться, исчезая в небытии, - ни в чем не...

-Разглашение, - пояснил кто-то из напарников, бесцеремонно пряча в полы строгого пиджака бутылку непочатого шампанского. - Улика, - доверительно подмигнул он напоследок Игроку и сгинул в пространстве, на миг появившемся в зоне восприятия.

Пора было заканчивать перекур и съезжать к другому однорукому автомату.

***

Он начал клевать носом. Сказывалась бессонная, суматошная ночь, а может, суетливый день, а возможно, многие бессонные, суматошные ночи и многие суетливые дни, прожитые подряд. Иногда он терял в тумане вращающиеся барабаны-колеса, порой они вырастали до масштабов лопастных толкателей древних пароходов, а порой представлялись далекими шестеренками наручных часов. Тогда он концентрировался, втыкал ледоруб логики в ускользающие секунды и фиксировал зрение, как спутник-шпион на низкой орбите. И сыпались ребристые пластиковые жетоны в приемную ячейку, и продолжалась игра.

- Может, вам пора сделать перерыв, господин Игрок? - обратился к Склепию новый директор «Игорного дома», спустившийся из своего кабинета специально для лицезрения его особы (это случилось после того, как он дважды подряд получил максимальный выигрыш).

Однако он упрямо мотнул головой, удача еще бодрствовала.

- Нет, вы все-таки подумайте, - доверительно шепнул ему директор. - У нас не так уж плохо. Между нами говоря, я понимаю, что вам очень обидно было прокатиться вниз по иерархической лестнице, и вы жаждете реванша, но, поймите, еще никто не держал фортуну за хвост достаточно долго.

Но он не поверил.

Игра продолжалась, и выигрыши росли.

***

Он очнулся возле станции метро. Был день. Похоже, он умудрился немного вздремнуть прямо на лавочке. Вначале он вспомнил про деньги. В карманах было пусто, и сердце сразу провалилось, готовясь к остановке, либо к ударной волне адреналина. Потом он вспомнил родное имя - Асклепий. Затем, когда адреналин уже подмешало в кровь, спохватился: какие к черту деньги, эта сфера была давно компьютеризирована - все по отпечаткам пальцев, в любой забегаловке. Странно, что он забыл. Но сейчас его ждала Игра. Он еще не закончил.

Он вбежал в метро, не успевая посмотреть на ландшафт. А там, доступные пока его взору, таяли очертание громадных «Одноруких».

- ***

- А для чего все это? - спросил он за завтраком у очередного собеседника, продолжая начатую дискуссию.

- Глупый вопрос. Что значит для чего? Для чего галактики, да еще в бесконечном количестве.

- Но ведь то природа, а это?

- А что это? Может, тоже природа? Вы знаете что?

- Не знаю, просто чувствую, - Асклепий внезапно снизил тон, вспомнив давешних похитителей шампанского.

- Не мне судить, что вы чувствуете, но хотите мое личное мнение?

Он пожал плечами, и это было ответом.

- Мы находимся в искусственной среде. Она делится на уровни. В связи с чем? Не ведаю. Может там, в верхнем ярусе, демографический взрыв, может, еще что. По каким-то причинам часть населения была переброшена ниже, на микроуровень. Потом почему-то и на первом подуровне произошло то же самое. И так далее по цепи. Среда сработана так, что допускает переходы. Но если правила допустят переброску по способностям, то... Как вы думаете, что случится?

- Самые работящие и умные уйдут вверх?

- Да, и тут внизу воцарится хаос. Для этого всем делом руководит случай. Но вверх все равно должны попадать, пусть случайно, но все же те, кто очень хочет. И отбор идет, туда прорываются самые упорные, если, конечно, им везет. Вот, например, вы. Сколько уровней вы уже проскочили.

Он промолчал, подсчитывая то, что мог вспомнить. Помнил он очень мало.

- Мне кажется - все это домыслы. Поскольку, судя по вашей теории, я, наверняка, все время занимаюсь Игрой, я должен знать о всей проблеме очень много.

- А вы не знаете?

- Нет, не знаю.

- Это доказывает, что среда устроена очень хитро, она мгновенно преобразует не только внешний, но и внутренний мир, попадающий в нее. Так сказать, автоматически увеличивает их приспособляемость. Ведь не все профессиональные игроки. Кто-то попадает по ошибке, по пьянке проматывая капитал. Вот, вспомните момент перехода, что вы чувствовали?

Вместо запрошенного, Асклепий снова четко припомнил глыбоподобные плечи парнишек из спецслужбы и их пояснение - «Разглашение», или как они так выразились. Надо было заканчивать разговор.

Но вопрос был все же интересен. И, хотя бы для себя, можно было на него ответить. Итак, когда выигрыш достигает максимума, происходит переброс; Игрок оказывается с солидной суммой на новом уровне. Здесь он ставится перед выбором: или же плавно вписаться в новую, маскирующуюся под старую окружающую действительность; или же, если пыл еще имеется, попробовать свои силы в новой игре. Вряд ли есть много счастливцев, способных держать удачу за хвост так же долго, как он. Чаще они проигрывают, скатываясь при очередной неудаче все ниже. Интересное дельце, черт побери.

***

Спустившись вниз из ресторана, Асклепий обнаружил в игровом зале приличную толпу, в основном, зевак - пришли поглядеть на Большую Игру. Быстро у них тут разносятся слухи, либо есть специальная служба распространения?

Маленькая минута молчания, вот что его сопровождало, пока он двигался к своему знакомому «Однорукому Бандиту». Прикладывая пальцы к окошку банковского распознавателя для покупки очередной горки фишек-звездочек, он почуял неладное - отсутствовала уверенность в Победе. Эти чертовы посторонние разговоры выбили его из колеи.

Но уже побежали, рванулись по кругу барабаны. И все другое внутри и снаружи исчезло.

***

К обеду он легко сделал паузу. Не нужно было стеречь поднос с выигрышами, он спустил почти всю наличность, переведенную в фишки. Он пересилил себя, хотя азарт резал душу на части, выбрался из заведения вдохнуть свежего ветра. Никто особо не обратил на него внимания. Вокруг хватало неудачников, и он здорово маскировался на этом фоне.

Когда он посмотрел в сторону гор, на мгновение, на одну, выбившуюся из колеи секунду, он заметил вдалеке громаду «Бандита-5», а за ним новую череду подпирающих небо гигантов: «шестого», «седьмого» и «восьмого». Сквозь последний, словно через редкие облака, а может, рассеянный кометный хвост, проглядывало заходящее солнце. А следующий, уже неизвестно с каким номером, не мог загородить ближнюю звезду - он стоял дальше, мешая лицезреть далекое ядро галактики. Асклепий не вовремя моргнул и все сгинуло.

Осталась Большая Игра.

Она жгла его изнутри.

Она продолжалась.

(Идея и сюжетная линия рассказа родилась во сне)

1998 г.

ЭВОЛЬВЕНТА

Повесть

У них лопнул парус. Громко сказано, он не побежал разрезами по шву, не прыснул высушенной насквозь соленой ниткой, не затрещал, колотясь в порывах ветра, и скрип предательницы мачты, освобожденной от надрыва, не обрезал вой урагана, но миг, когда моно-молекула утрачивает структуру и рассыпается в атомную труху, нельзя не заметить: вся Вселенная перед вами сминается, комкается в жменю, звезды, накладываясь, сталкиваясь, давя друг друга, рождают, тут же убивая, безумные сбегающиеся созвездия, и сразу же торжествующее безмолвие заслоненного сценой мира гасит световую радугу сапогом реальности. И снова впереди немерцающие игольные проколы млечной бездны, и не сдвинутся миллиметром парсековые дальности. Покойная недвижимость обманной статичности. И еще до механичности взгляда в датчик ускорения, в пурпур аварийной лампы, вы всё уже знаете: клочья, скрученные квадраты гектаров, а скорее, пыльца вашего паруса мчится, уносится - уже умчалась, уже унеслась - в пустоту бездны курсовых звезд. Ну, что же, случается, думаете вы, приходя в себя, через длинную-предлинную секунду резонирующей внутри растерянности. Все не вечно, тем более, альстремная тонкость молекулы-гиганта. Бывает, облегченно вспоминаете вы, вот тогда возле...

- Бывает, - бесшабашно громко, для новорожденной вселенной впереди, говорите вы. - Вот тогда, возле меркурианского перигелия...

- Парус? - спрашивает, фиксируя первичность случившегося в ее жизни Марина. - Надо же? Никогда бы не... - уже притворно весело и тоже громко после исчезновения зеркального переотражения вселенной.

- Да, случается, - растягивая рот в улыбку и пытаясь отвернуть глаза от пурпура панели и проколов звезд впереди, продолжаете вы. - Тогда, возле Меркурия, мы дважды теряли ли: сель, а Мегрэ, вообще, марсель - четыре раза. Поэтому и не вошел в «десятку».

- Когда это было... - возражает, замолкая, Марина, тоже глядя в пурпурное пятно на пульте. Конечно, дело не в том, когда оба знают, что она имеет в виду под временем: техника солнечных парусников ушла вперед, резко, в два порядка, повысилась надежность; на той старине они бы никак не рискнули забраться сюда. - Даже интересно, правда? - исправляет свою ошибку Марина, показывая ямочку пурпуру и звездам впереди. - Будет что...

Дадди, косясь, отслеживает ее профиль, четкость и неповторимость линий, толкающих его на подвиги - на этот рейс тоже, разумеется, если быть честным. Он, наконец, преодолевает гипноз аварийной лампы, берет Марину в фокус, вновь клеит бесшабашную улыбку уверенности спереди.

- Сейчас милая, - басит Дадди с высот всесильного опыта старого космического волка, которому все эти штучки-дрючки пустоты за силовой защитой, от которых у юнг-курсантов сердце делается спринтером, а в голове толпятся книжно-фильмовые аналогии - скука смертная, суета детсадовская. - Щас, проверим поле - чего торопиться - сделаем все, как надо, - Дадди склоняется над пультом, тренированные перчаточные пальцы готовы давить клавиши, вращать кнюппели, а глаза шарят ниже, хотят выйти из зоны аварийной цветовой гаммы. - Аккуратненько свернем реи. Пусть сканер пробежится, вдруг клочья там...

Уже загораются впереди новые, оживленные пилотом Дадди огоньки. Хочется зыркнуть на Маринку, узнать, каким она его сейчас видит, он сдерживается, следит за индикацией.

- Так, рея в узле, - поясняет космический волк Дадди. Вообще-то есть специальные команды для каждой операции, но он здесь не на стажировке и не на сдаче прав. Понятное дело, сама Марина тоже не лыком шита, пусть не его стаж, но тоже влюблена в солнцелеты по уши - на гонках и познакомились, и ей, разумеется, без доходчивости понятно каждое переключение, но...

- Проверим и кливера заодно? - уважая опыт спутницы и желая приобщить ее к вершащемуся приключению, интересуется Дадди. К тому же, есть повод глянуть на нее в упор. Все в норме: никакой бледности, губы не поджаты, глаза внимательно отслеживают движение рук Дадди. Пульт, конечно, у них анахронизм; нет, скорее, нечто сотворенное под анахронизм - стиль ретро. Но, разумеется, в далекую эпоху надуваемых воздухом парусов не было ничего похожего, однако сейчас на соревнованиях используются именно такие - спортивная мода. Марина кивает, улыбается уже не натянуто. Эйфория и смехотворность произошедшего умиляет.

- Чего он порвался-то? - спрашивает Марина, хотя ответ ее абсолютно не интересует - это психотренинг - поддержка Дадди и себя.

- Какой-нибудь метеорит, мелюзга бродячая, - добропорядочно растолковывает Дадди банальщину. - Здесь, вблизи гиганта, они несутся как ошпаренные, хотя, может, и по нормальной (круговой) орбите ходят, - он жмет плечами. - Правда, на сонаре ничего не мелькало. Ну, так, жменя пыли какой-нибудь, мало ли? Бывает, - он снова шевелит плечами. - Кливера в норме. Стаксели... Они у нас покуда не развернуты. Запас! - Дадди поворачивается и подмигивает Марине, однако, последняя шутка - это некоторый перехлест.

Последовательно, одну за другой, он проводит еще несколько несвязанных со случившимся операций. Но все это мелочи, все в полном ажуре, и цикл неумолимо приближается к решающему моменту, когда в свернувшуюся жидкометаллическую рею вспрыснется граммулинка мономолекулярной взвеси, и подогреваемая током рея надуется, утончаясь и растягивая вширь застывающую, но гибкую пленку, мгновенно творящую структуру толщиной с атом, но площадью в десяток километров.

И вот теперь, дойдя до цели, Дадди на мгновение замирает. Он понимает, почему интуитивно оттягивал решительное действие. Толчком, со сбоем сердца до него докатывается, что и Марина уже поняла. Абсолютно неосознанно, а может, ввиду самостоятельности, мыслящий локоть пытается отгородить от нее знание. Все напрасно. Однако Дадди осознает себя мужчиной - язык его снова оживает, и улыбка не отклеивается. К тому же, он сам еще не верит - хочет убедиться и попаниковать в одиночестве еще пару-тройку секунд.

- А как там наши эзелькофты? - спрашивает он сам себя вслух. - Сколько сейчас световое давление? - последнее слово неудачно выбрано, он с ужасом понимает это, поворачивается и убеждается, что она заглядывает за его по-дурацки приподнятый локоть. - Марин...

- Что будем делать? - спрашивает она, совсем не улыбаясь и глядя прямо в глаза.

- Сколько световой поток? - подправляет он тот же, ничего не значащий, глупый, даже не уводящий в сторону вопрос.

- Дадди, милый, что будем делать? - она отодвигает его локоть, который и не был способен что-то заслонить. - Излучение Арктура в норме, а вот это давление? - можно было и не показывать пальцем (лишнее сутолочное движение).

- Может датчик? - говорит себе и Марине Дадди.

Уже через четыре секунды молчаливой кнопочной манипуляции они убеждаются, что это зряшное предположение. Все на пульте правильно и, однако, нереально: давление в баке - хранилище мономолекулярного ингредиента главной мачты - отсутствует. Отсутствует полностью, там не плесчет ни граммульки чудо-жидкости, и не гуляет даже слабый ветерок. Идеальная стерильность, свежесть вакуума - вот что там прозябает.

Дадди начинает перелистывать в голове инструкцию, медленно и, не торопясь, - он знает, что там нет нужного им сейчас пункта.

***

Нет, почему же, инструкция написана умно, соответствующий случившемуся пункт все-таки имеется: «В случае поломки (аварии), технические последствия которой не поддаются самостоятельному ремонту, участник соревнований обязан сообщить в эфир свои координаты, курс, скорость и (или) включить радиомаяк. Все члены экипажа должны соблюдать спокойствие, проявлять выдержку и оказывать друг другу посильную поддержку». С последними словами и Дадди, и Марина согласны и соблюдали их с перевыполнением, однако, касательно начальных установок о вызове помощи дело совсем дрянь.

Красота и ужас истории, в которую влипли мизерные человеческие букашки, оседлавшие парусник, была многогранна. В настоящее время они являлись единственными живыми существами в пределах приблизительно десяти кубических световых лет. Система Арктура не интересовала человечество, возможно именно потому, что оранжевый гигант, превосходящий диаметр Солнца в двадцать шесть раз, являлся единственным ее составляющим. Только какие-нибудь сумасшедшие астрофизики, внезапно разыскавшие столь же безумного как они сами спонсора, или такие же авантюристы, как теперешний экипаж «Мушкетера», изредка забредали в окрестности огромной звезды. Например, Дадди и Марина прибыли сюда упражняться в парусном спорте. И, конечно, они не преодолели одиннадцать парсеков, отделяющие Арктур от Земли, своим ходом. Несколько недель назад их выплюнул из подпространства энерговоз компании «Полезные приливы». Выплюнул и ушел далее, к своей Пи Волопаса, решать положенные инструкцией транспортные дела по «воровству» энергии взаимодействия горячих голубых гигантов. В запасе у яхтсменов было ровно три месяца наслаждения. Потом возвращающийся на родину энерговоз добросит их обратно. Если они не успеют, никто не будет искать: Дадди и Марина вовсе не являлись официальными пассажирами на борту «Накачанного исполина», никакая парусная лига не позволила бы одиночное «плавание» вблизи необитаемой и даже не планируемой к обживанию звезды. Но, что за интерес - носиться по трассам, исхоженным вдоль и поперек другими?

Разумеется, у них на борту имелся передатчик - и дело даже не в том, что никакая космическая верфь не выпустила бы их в рейс без него, а отвинчивать внешнюю антенну и систему волноводов вручную - извините! Просто Дадди считал, что на палубе нужно иметь все, что присутствует на обычных космических парусниках. Однако передатчик, который значился в снаряжении любого (даже самого маленького) солнцелета, был обычным, а вовсе не гиперсветовиком. Почему так? Возможно потому, что гиперпередача требует излишне массивного оборудования - летательной машине, маневрирующей и берущей разгон только в счет дармового звездного «ветра», таковые излишества снизят все ходовые преимущества.

А простой передатчик? Он вполне надежен в пределах обжитых человеком миров. Сигнал с ближних подступов Солнца, с далеких внутренностей меркурианской орбиты, с тех, кипящих энергией и ветром пространств, возлюбленных солнцелетами, даже до Земли допрыгивает в пределах десятка минут, но и без' того там наличествуют сотни более близких станций слежения. Но сейчас! Через сколько часов, суток или лет пронзит триллионы километров пустоты обычная направленная передача? И дойдет ли вообще? Даже лазерная струна, порожденная ББКО

[блоком ближнего корабельного общения), разбежится в полнеба, сводя воспринимаемую кем-то мощность к нулю, а что говорить о радиоэфире?

***

Итак, они попали в сеть. В громадный, расплескавшийся в световых минутах, часах и днях невод. И сплетен он был не из веревок, а из куда более прочных, все пронизывающих жгутов - он был соткан из гравитационных нитей. И совсем недавно солнцелет скользил по ним, играючи, зная, что в этой, собранной из взаимодействия и борьбы Вселенной, на каждую силу существует ее антипод, и, умеючи, возможно долго-долго искушать судьбу, забирая толику чужой мощи на собственные шалости. Уже много дней солнечный парусник издевался над гигантским шаром огня, пылающим в пустоте посреди лишенного планет и спутников пространства. И если рассматривать все окружающее с точки зрения предназначения, то, в чем был смысл этих изрыгаемых вовне, многократно возведенных в степень гигаваттов? Он был бесплоден, этот пышущий мощью звездный Люцифер. Миллионы лет его существования прошли зря: поскольку он не сумел породить планеты, то не создал и жизнь.

Возможно, именно поэтому он был предельно злобен. До поры до времени он скрупулезно скрывал свою неприязнь к разумным пришельцам, резвящимся в его окрестностях. Много дней он очаровывал их красотой протуберанцев, кипящая мощь которых была недостижима для далекого Солнца даже в давние времена его молодости. Часами он послушно растопыривал объятия, мягкими мозолями излучений натягивая мономолекулы парусов. Смирно и ласково он расстилал коврами свои гравитационные пряди, смиренно наблюдая кульбиты, выделываемые расшалившимся «Мушкетером». Он стойко терпел, как снайпер, наблюдающий в бинокль приближение цели с большими гордыми погонами и до срока сберегающий надежность винтовки в особом, утепленном чехле. Но когда пришел час, он сумел послать в цель меткий - один из миллиардов в чудовищной степени - протонный ручеек или, скорее, тонкую убийственную струю. Странно, он не поразил людей: в полном неведении секунд они сохранились до срока. Возможно, это была утонченная жестокость того, кто ожидал миллионы лет?

А протонная пуля - невозможная штука для тех, кто скрыт атмосферой, да и редкость в сфере влияния солнцеподобных звезд - пробила навылет бак мономолекулярного хранилища, испепелила, испарила и выдула пузырем вон всю начинку. Ну, а потом новая протонная пуля из той же очереди, а может, электронно-позитронный сгусток нашел парус. И тот, разумеется, лопнул. Такое случается.

В окрестностях населенного мира все бы было нормально. Так, спасательная суета. Затем они и нужны - аварийные службы.

***

В чем замечалась еще одна прискорбная деталь случившегося? Парус лопнул ближе к финалу любимого трюка солнцелетчиков - «нырка в ад». Только наивные думают, что солнцелеты умеют лишь удаляться от светила в лучах попутного «ветра». Для такой операции совсем не требуется мастерство. Кстати, и перспектив у нее мало, уже на рубеже астрономической единицы напор космического «ветра» стихает. Плавность хода с постепенным сведением ускорения на нет - вот что подстерегает таких незадачливых путешественников. Хотя, конечно, при каких-нибудь однонаправленных грузоперевозках операция имеет смысл: в свое время именно так поставлялась десятая доля выпотрошенных из Меркурия тяжелых элементов. Но для истинных яхтсменов - солнцелетчиков - такой метод полета - неприемлемая забава, скука, равная в накале страсти путешествию в домашнем лифте. И не для того изобретались солнцелеты, неродные правнуки планеров и дельтапланов и истинные наследники сгинувших во времени фрегатов.

Солнцелет может маневрировать. В умелых руках и со смелой головой он способен валиться на распластавшуюся внизу звезду, используя не только ее гигантскую силу притяжения, но и плещущий навстречу лучевой шквал. Оказывается, прямое падение на солнце не есть самый быстрый способ провала в «преисподнюю»: удачно меняя галсы, можно ускориться намного быстрей.

Именно этим занимались Дадди с Мариной, когда запас мономолекулярной смеси в главной тяговой мачте испарился. Да, пикирование без паруса не самый быстрый способ падения

на звезду, однако теперь, продолжая дополучать каждую секунду ускорение, «Мушкетер» вместе со своим экипажем понятия не имел, как из него выйти. По расчетам Марины и бортовой электроники, через пятнадцать суток солнцелет должен был воткнуться в фотосферу Арктура со скоростью восемьдесят девять тысяч километров в секунду. Фотосфера - есть просто слой газа толщиной километров триста. Именно с него идет основной шквал видимого глазом млекопитающих излучения. И, естественно, это разряженная масса, как и вся звезда в целом. Однако, скорость есть скорость. Кроме того, приблизительно за четверть секунды до этого солнцелет, согласно физическим законам этой Вселенной, обязан испариться ввиду перегрева и трения о хромосферу, еще одну арктурианскую оболочку толщиной всего-то в десять тысяч километров.

Понятно, еще за три-четыре дня до того на нем должны свариться, зажариться и исчезнуть любые биологические системы, включая одноклеточные. Дадди с Мариной не относились даже к последним.

- ***

- Они жили счастливо и умерли в один день, - выдала заключительным аккордом к расчетам Марина.

- И даже в одну секунду, - с мрачным излишеством дополнил Дадди и обнял спутницу за талию - теперь было можно все.

Через некоторое время после ахов и охов они вернулись к прерванному разговору.

- Мари, моя единственная любовь... - начал Дадди.

- И однозначно последняя, - с блаженной улыбкой дополнила Марина.

- И однозначно последняя, - согласился космолетчик Дадди, кивая. - И вот, моя единственная и последняя любовь, ты учла снос, даваемый стакселями?

- Смешишь, - почти не хмурясь, продемонстрировала ямочку на щечке яхтсмен Марина. - Даже, если сейчас угол смещения несколько нарушится, все равно в корону Арктура мы - точнее, не мы, а мертвый «Мушкетер» - войдет вертикально. Есть разница, где?

- В солнечном пятне было бы прохладнее.

- А что, - посмотрела напарнику в глаза солнцелетчик Марина, - делать нам нечего, почему не совершить трюк, который еще никто не делал?

- Вполне «за», - кивнул Дадди. - Жалко, не тесно от зрителей.

Затем они одновременно посмотрели в затемненный экран. Без жалости и без смеха на них уставился заслоняющий четверть неба оранжево-вездесущий Арктур.

***

- Между прочим, - убрала руку с пульта Марина, - кливер и стаксель дали гораздо больший снос, чем предполагалось.

- Да, - встряхнулся из полудремы прикемаривший у нее на коленях Дадди. - А почему?

- «Солнечный бриз» сильнее, - пояснила Марина, лаская его волосы.

-Мы продлили свои дни? - спросил с замаскированной надеждой космолетчик Дадди

- Вряд ли дни, - разочаровала его девушка. - Посчитать?

- Не убивай меня окончательно, милая, - вновь прикрывая веки, взмолился Дадди. - Может, передохнешь?

- Это успеется.

- Стоп! - внезапно очнулся Дадди, и мерно работающее в его груди сердце ускорило подачу крови. - Стоп! Насколько возрос поток?

- Что ты хочешь? - полюбопытствовала Марина, срезони- ровав в его волнении.

- Да, нет, ерунда, конечно, - махнул рукой взлетающий к потолку Дадди - понятное дело, в свободном падении на борту «Мушкетера» царила идеальная невесомость. - Но давай просчитаем вариант с переменой галсов.

- Ты хочешь ускориться? - брови Марины взметнулись.

- Давай просто рассчитаем, а.

***

И они просчитали. И глаза у них округлились, и вспотели виски, а где-то под легкими комбинезонами забухало, ускоряя ход, сердце - наивный, маленький и неутомимый насос - как просто и уверенно он обманывается, следуя собственной, необъяснимой извилинами логике. Но его нелогичное буханье заставило две пары глаз, замкнутых в притушенном свете нависающего Арктура, сверкнуть навстречу друг другу. И снова колотились сердца, пока сверхскоростная машина перепроверяла расчеты: всего два удара понадобилось, дабы преобразовать цифры в импульсы и обратно в цифры и начертать в стереополости экрана красивую картинку. И даже Дадди, срочно рыпнувшийся сворачивать стаксели, замер на полпути над кнопками, чтоб воочию наблюдать рождающееся по новой чудо - тонкую-тонкую линию, чиркающую, нет, все же проскакивающую по краешку ставшей плоской в увеличении поверхности гиганта.

- Да, - хмыкает Дадди, притворно зевая и маскируя сумасшествие сердца. - А что там дальше по графику? Сделай сдвиг.

И Марина сдвигает, понимая, что рано радоваться - там за краем экрана этот внезапный подъем должен неминуемо обратиться новым падением. И они смотрят.

- Да уж, - говорит Дадди не в силах скрыть разочарование. Там, в экране линия, вроде уводящая «Мушкетер» прочь от Арктура, снова загибается книзу.

- А ведь почти получилось, - вздыхает Марина, и рука ее от предательского волнения дергается.

- И все же интересно, - констатирует Дадди, поджимая губу и с обидой сжимая кулаки, - так хочется стукнуть по чрезмерно правдивому экрану.

- Интересно? - отзывается Марина, наконец отворачиваясь от пульта.

- Давай снова посчитаем, - поднимает с трудом разомкнутую ладонь Дадди. - Нет, правда, просто посчитаем и все. Так, для интереса. Мы ведь и сейчас так делали? Ну, хочешь, поспи! Я сам.

- Да, нет, давай уж я продолжу. Поспать мы еще успеем.

- Вот и я так думаю.

- ***

Теперь кривая на экране имела совсем странный вид. Это было похоже на траекторию брошенной поверх волн сплюснутой гальки, только с обращением процесса во времени. Взлетающие дуги все увеличивались и увеличивались, однажды обращаясь разорванной поперек линией, уходящей по касательной прочь.

- Но разве это возможно? - совсем спокойно удивлялась Марина, щурясь в экран.

- Наверное, нет, - размыкал напряженные челюсти Дадди. - У нас ведь нет паруса. Только... Я ведь просто так считаю - занятно.

- Ну да, заняться ведь больше нечем, - стреляла ему в глаза Марина. - И все-таки, что «только»?

- Что «только»? - переспрашивал Дадди, продолжая клацать кнопками: теперь над вычислителем возвышался он, а не Марина.

- «У нас нет паруса, только...». Ты так сказал или мне нужно извлечь и расшифровать запись «черного ящика»? Знать бы, где он прячется?

- Марин! - внезапно поворачивается к ней Дадди. - Мне нужно выйти в открытый космос.

***

- Зачем? - говорит Марина, уже догадываясь о цели, и тут же, спеша опередить правду, пытается остановить другим. - Жесткость наших скафандров недостаточна при такой близи к звезде.

- Глупость! - напущено веселясь, отмахивается Дадди. - Перестраховщики хреновы! Я просто туда и обратно. Делов-то - перецепить баллон.

- Дадди, одному нельзя. Может, я с тобой?

- Оставлять «Мушкетер» без присмотра тоже не положено, - космолетчик Дадди уже встает, воспаряет к центру кабины. - Я туда и обратно. Что я сам не понимаю, что такое радиация?

- Тебя зажарит, - она даже пытается перехватить его скользящую мимо ногу: растягивается эластичная ткань возле колена.

- Не глупи, малышка, - вертится в воздухе Дадди, словно пловец, борющийся с акулой. - Что значит «зажарит»? У нас с тобой не слишком много альтернатив. Сегодня еще можно, ты прикинь, какой поток будет в короне суток через двое. Тогда точно зажарит, - он, наконец, вырывается и со смехом, толкаясь о подголовник ввинченного в пол кресла, уносится вдоль отсека.

- Ну, не шути, Дадди, - взлетает вслед за ним Марина. - Ты не посмеешь бросить меня здесь одну. Но он уже размыкает ящик. Оттуда пялятся в замкнутый мир «Мушкетера» одноглазые циклопы скафандров.

- Твое дело будет следить за изменением давления, - наставляет ее Дадди, колдуя с застежками. - Не хватало выпуливаться вовне по второму разу.

- Дадди, - говорит она, дергая его за руку. - Опомнись, это чистая теория. На сколько грот-мачте хватит раствора из вспомогательного бака?

- Посчитай, - он уже сует ноги в невесомость внутренней оболочки скафандра. - На полную парусность не хватит даже на раз. Попробуем работать пятой, а может и шестой частью площади.

- Сумасшедший, - в отчаянии или в восхищении констатирует Марина.

- Это я-то? - удивляется Дадди. - Жалко ты не успела... Точнее, я тебя познакомлю с Мегрэ, вот он действительно! Однажды ниже меркурианского перигея...

***

После - выход в космос. Короткий, торопливый нырок в вакуумное ничто. Совсем не опасное само по себе, но сейчас из-за близости арктурианской хромосферы, переставшее быть совсем уж ничем - обратившееся полигоном для свербыстрых трековых забегов опаснейших частиц. И потому несдерживаемый, облегченный вздох по закрытию входной створки. Двойной вздох, ибо томящаяся у экрана Марина здесь, в ожидании, обретает новую привычку кусать ногти, пытаясь этим откусить, конечно, не их - навязчивую медлительность породнившегося с черепахами времени. Иногда такое даже получается - отщипываются, валятся в никуда крохотульки секундной и полусекундной длительности.

Потом люди обнимаются. С таким жаром, будто не виделись годы. Может и правда, электронный хронометр врет? и из- за близкой массы Арктура время уже приобрело релятивистские качества? Мари смотрит на пришпиленный у сердца индивидуальный дозиметр. Ничего особенного, но точно ли он не снимался при путешествии вовне? Дадди, конечно, не фокусник, однако, мало ли? Тем не менее, она ведь сама помогала ему облачаться в скафандр, так что дозиметр в космосе, конечно же, был.

Теперь они снова у пульта. Не дышат, как будто регенераторы кислорода сдохли, и воздуха у них теперь в обрез, а не на сто и более оставшихся крохотулек жизни. Происходит контролируемое излияние содержимого привинченного Дадди баллона в открытый космос. Все очень аккуратно, предельно автоматизировано на уровне химии. Но и не медленное. Вакуум - штука пустая, но энергию он отсасывает - будь здоров. И потому стремительное надувание паруса. Моно-молекула должна растянуться в аккуратную однослойную структуру без всяких ватных сгустков. На что это похоже извне, через обзорный экран? На распахивание перед кораблем жидкого зеркала.

Эффект конечно не полон. Ведь это обрезок, осколочек возможной в максимуме площади. Разница стократна. Но глаза солцелетчиков вспыхивают, они тоже меняют альбедо.

***

Ну, а потом приходит время прощаться. Ибо негоже подвергаться равной опасности вдвоем, когда имеется способ хотя бы одному избегнуть пусть не гибели - если уж она неминуема, - так хотя бы мучений. На борту наличествует компактный витрификатор. Нет, он стоит тут не для того, чтобы хоронить людей в столетиях ледяного плена. С некоторых пор этой штукой снабжаются все солнцелеты - все та же обязательная оснастка спортивных яхт. Видите ли, даже в ближних окрестностях родной звезды человечества не все природные процессы удается предвидеть. Иногда Солнце вспыхивает, и отнюдь не всегда это совпадает с известными циклами. И тогда...

- Да, не полезу я туда, - непримиримо говорит Марина. - Почему я?

- Потому, что ты женщина! И моя любовь! - отвечаете вы и смотрите на нее взглядом, наглядно демонстрирующим последнее утверждение.

- Но ведь если... - Марина делает паузу, ибо нельзя, не положено говорить следующее слово всуе, дабы не накликать беду. - Если все-таки погибать, так какая разница, Дадди? Там промороженной насквозь даже хуже. Так и сваришься, ничего не узнав. И вообще, если уж погибать, так, почему не провести это время вместе?

- Мари! - надо говорить убежденно, ибо проявление мягкотелости ведет к неумолимому поражению. - Сейчас впереди не более чем двое-трое суток. Здесь, на борту, станет жарко. Будет не до любви. Аппаратура перегреется и надежность уменьшится. Делать маневры парусом придется чуть ли не вручную. А тут нужно будет отрываться на приведения тебя в сознание из-за тепловых ударов.

- Значит, по-твоему, я балласт? - солнцелетчик Марина начинает закипать, и это, наверное, к лучшему. - Да у меня спортивный стаж...

- Я знаю, знаю, девочка. Но сейчас не тот случай. У нас экстравагантная ситуация. Не до женских истерик, - намеренное, больно колющее словцо.

- Истерик? - переспрашивает Марина, не веря. - Я, по- твоему...

- Конечно, нет, Мари. Но сейчас мы судачим из-за двух дней мучений. А ведь, если выживем, у нас впереди - целая жизнь.

- Но, если мы все равно погибнем, то значит, сейчас ты просишь меня заранее лечь в гроб. Ведь так?

- Знаешь, что, - выкручиваетесь вы во внезапном озарении. - Я обещаю, что, если парус снова лопнет, и маневр пойдет прахом, то я тебя разбужу. Разбужу даже в том случае, если здесь, на «Мушкетере», будет полыхать ад.

- Ты даешь честное слово, Дадди? - она смотрит очень внимательно, прочитывая мысли сквозь глаза.

- Честное слово, - киваете вы, и в самом деле веря в правдивость своей клятвы.

- Ну, тогда ладно, - отступает Марина.

Идет подготовка витрификатора к использованию. Вообще-то вы никогда такого не делали. Но мало ли, что сейчас происходит впервые.

***

Экраны затемнены, ибо хромосфера Арктура пышет во всей передней полусфере. Возможно, она даже загибается по краям, обволакивая капсулу. Это не просто не исключено - в порядке вещей, под вами не планета с нормальным удалением горизонта и даже не планета-гигант, хуже - это даже не Солнце, здесь раскинутая вширь звезда-чудовище. Что с того, что вы еще не приземлились? Вообще-то, по сути, такое и невозможно - и

вы, и солнцелет испаритесь преждевременно, - но все-таки? Естественно, и твердой поверхности там тоже не наличествует. Так что, если даже капсула сплошь из магнитных силовых полей, а не из плавящихся материалов, то и тогда сесть не на что. Но... Возможно, внизу релятивистские эффекты действительно скрутят горизонт в узел, и там, над вами, не останется даже узенькой диафрагмы пустоты для обратного броска. Однако чистый эксперимент с пространством не получится. Побочные эффекты путают дело. При спуске туда (вниз) не только биологический наблюдатель, но даже яхта-оболочка сплющится в... Нет, не в блин. В металлическую лужу толщиной в микрон. Эдакое подобие растянутого перед «Мушкетером» паруса. Но даже если волшебство магнитных полей сохранит структуру, мощность не рассеянного радиационного потока убьет не только привыкших к атмосферной защите людей, но даже аппаратуру; фотопленки засветятся, а линзы потемнеют.

Однако все эти кошмары дело будущего. Не слишком далекого, но в условиях реализующегося вокруг ада явно недостижимого. И ад на борту проявляется не только фигурально. Один из мифических параметров - жар - уже здесь. Дадди смахивает пот, а кабинный климатизатор впитывает невиданные доселе порции влаги. Дурманящая жара придавливает, заставляет погружаться в противное, полусонное состояние. Дадди выныривает, выгребает в явь. Он хочет делать все по рассчитанному загодя плану. Очень скоро нужно будет аккуратнейшим образом доворачивать парус. Он мало доверяет яхтной автоматике. Дело даже не в грубости техники; невозможно, чтобы на ней уже не сказались внешние дискомфортные процессы. Малейшая ошибка будет стоить самого паруса, а надуть его снова попросту нечем. И тогда, вместо рассчитанного лавирования галсами и пусть маловероятного, но выпуливания вовне - однозначное единовременное падение.

И очень хорошо, что рядом не присутствует Марина. Ужасно было бы наблюдать, как из уверенного крепкого человека она превращается в неврастеника. В ходячий труп, ибо, чем они еще станут, после того как в очередном развороте рей парус пойдет по шву? Не в том дело, что у мономолекулы нет швов. Да, вообще-то и нельзя думать о кошмарах, психической настройкой увеличивая возможность их реализации. Она и так велика. Гораздо выше, чем вероятность выхода из этого растянутого в две недели пикирования. Может даже дольше, ведь ближе к гиганту вполне могут начаться релятивистские эффекты растягивания времени. Правда, и сокращение длины. Интересно, кто кого переборет? Но получится ли все эти казусы наблюдать изнутри ввергнутого в эксперимент корабля? Вообще-то, вряд ли к достижению радиуса релятивизма пространства-времени на «Мушкетере» будет существовать разумный наблюдатель. Разве что, как сгусток разлагающейся протоплазмы. А может, уже и не разлагающейся. Ведь переваливший за красную отметку поток частиц вполне запросто прикончит и питающиеся падалью бактерии. Итак, эффекты теории относительности без живых участников! Как скучно.

Однако, пока еще не слишком скучно. Корабль уже тихонько поджаривает вяло шевелящийся внутри субпродукт, но все- таки еще не обратился в эффективную микроволновую печь.

***

Иногда сквозь тягостную вялость мысли проскальзывают тени, припорошенные эмоциями. Остатками эмоций, эдакой пропущенной через мясорубочку и подсушенной оранжевым солнышком приправой. Например, как там поживает замороженная Марина? И куда все-таки девается сознание, когда человек мгновенно высушивается и отбрасывается на сто градусов вниз по шкале Цельсия? Впрочем, наверное, туда же, куда и у вас самих, в период сдачи позиций и погружения в дрему. Хотя в этих странных горячечных полуснах-полуяви что-то от сознания, некие крохи все же сохраняются. Правда, происходит обрезание большинства нитей, связанных с реальностью, но, может, в мареве грез проступают негативы не замечаемых в обычном бытии связей? И тогда вы просто бессильно ждете, когда сквозь мусорный туман осколочных обрезков мыслей проступит какое- нибудь откровение. Иногда оно принимает вид собеседника.

- Как дела, Дадди? - спрашивает Марина, переворачиваясь с боку на бок в своем холодильнике.

- А ты проснулась, Мари? - удивляетесь вы, ибо действительно не помните, когда перевели витрификатор в режим реанимации.

- Не проснешься тут, - ворчит Марина. - Ты что, не чувствуешь жару? Что, кондиционер не хочет нормально работать?

- Да, нет. Вроде, шумит, - оправдываетесь вы и привстаете, чтобы помочь Марине выбраться. Толчок неудачный - невесомость подбрасывает вас вверх, а потолок кабины срабатывает как теннисная сетка. Вот по такому траекторно усложненному маршруту вы и добираетесь к витрификатору.

Он почему-то закрыт. Ровно сияет зелененький огонек. Вы наклоняетесь, сдвигаете обзорную панель. Там, внутри, под пулестойким стеклом сплошная белая льдина. Марина не видна и не откликается. Вы смотрите в обзорный экран. Скелет, мышцы, кожный покров - все в норме. Температура «-70», легкие не шевелятся, и человек, понятное дело, не дышит. Вы снова в поту; в страхе проверяете подачу тока, неужто в бреду вы, и правда, отключили питание? Нужно, да просто обязательно требуется заблокировать отключение через какой-нибудь хитрый пароль.

***

 «Мушкетер» достиг перигея первой стадии маневра. Дадди с трудом заставил себя выбросить мысли о слежении за витри- фикатором и внутрикабинным термометром. Требовалось орудовать парусом. Сейчас было необходимо заставить солнцелет - всего-навсего - изменить пикирование на взлет. Усеченный парус в данном случае не служил для замедления скорости, он был обязан сработать, как катализатор процесса. Он просто менял вектор движения космической яхты. Теперь полученное от гравитации ускорение начинало использоваться для взлета, а не для падения. Корабль, словно столкнувшийся с морской волной камешек, уходил по дуге. С этого момента гравитация гиганта действовала против него, но зато излучение подталкивало кверху. В рассчитанной точке гравитация должна, так или иначе, победить, ибо площадь паруса оказывалась много меньше требуемой, но еще до этой роковой точки план требовал нового изменения галса. И тогда все обязано было повториться, только те

перь - если все правильно - с увеличением амплитуды. Так, все более и более длинными бросками, Дадди и рассчитывал в конце концов вырваться из гравитационной ловушки. Конечно, для этого требовалось не ошибиться в расчетах, ну и, разумеется, чтобы эти самые умственно выведенные цифры и графики имели достаточно большое отношение к реальной вселенной.

Да, очень требовался еще один фактор - везение. Например, он был просто необходим для того, чтобы единственный парус «Мушкетера» не лопнул при очередной смене галса, или же за просто так, от чрезмерно сильного натяжения звездным «ветром». Ведь космические яхты вовсе не предназначались для столь глубоких нырков в солнечную корону. А ведь с каждым очередным «погружением» сработанный в далекой лунной верфи кораблик «нырял» глубже и глубже. Следовательно, напор «ветра» возрастал. Пропорционально кубу мощности, понятное дело.

Ах, да, еще нужно было умудриться не угодить в какой- нибудь протуберанец. А ведь, как известно, взлететь на сотню тысяч километров над фотосферой для звездных вихрей - пустяк.

Но все эти напасти грозили только в одной из будущих вариаций - той, где «Мушкетер» успешно выходил из первоначального пикирования. Вот этим и следовало заниматься солнцелетчику Дадди.

***

Он в ужасе осознал, что берегущая его от жара и холода оболочка «Мушкетера» рассыпалась. Какая должна быть температура, чтобы металл и кристаллизированный пластик обратились в порошок? Он не знал этого, да вообще-то никогда и не слышал о таком. Однако теперь не оставалось времени на теоретические размышления. Он остался один на один с приближающейся хромосферой Арктура. Успеет ли он до нее долететь? Наверное, с секунды на секунду вакуум выжмет из него воздух, а излучение высушит в мумию. Нужно было успеть сделать самое главное. Он оглянулся, разыскивая парящий в пространстве витрификатор. Тот падал параллельным курсом, однако уменьшался в размерах: возможно, сказывалась разница в весе - падал он быстрее. Опыты Галилея не являлись тут указкой, в искаженном релятивистскими эффектами мире соотношение масс влияло на результат. Сейчас требовалось сделать бросок, идентичный применяемому парашютистами-акробатами в момент свободного падения. Он напрягся, не отрываясь, отслеживая кувыркающуюся гробницу Марины. Сделал сильный толчок ногами...

Мягкие ремни остановили его бросок. Он, не понимая, уставился на приборную панель. Сбросил со лба потные капли: созданный кондиционером ветряной поток унес их куда-то в сторону.

Дадди мотнул головой. Витрификатор покоился в положенном месте и подсвечивал зеленой лампочкой. А сам «Мушкетер» совершал восходящую стадию маневра.

***

Но галлюцинации - хитрые штуки - они разнообразны.

Однажды появились голоса. Хотя вполне возможно, что они существовали всегда, просто сейчас он, наконец, настроился в резонанс и услышал. Это случилось после удачного выхода из первого пикирования на долгом, тормозящемся Арктуром подскоке вверх.

- Эх, Дадди, Дадди, - шептали голоса, - как же ты попал в эдакий переплет?

- Ну, так... - хотел оправдаться Дадди и замолкал. С какой стати он должен оправдываться перед галлюцинациями?

- Эх, Дадди, Дадди, - бубнили голоса. - Надо же было забираться в такие дали, имея столь хрупкую структуру организма.

- Хрупкую? - удивлялся Дадди. - Смотрите, на градуснике уже пятьдесят два, а я все еще держусь.

- Ну-ну, - смеялись голоса. - Герой! Кто ж с этим спорит? Однако ты выбрал весьма сложный способ самоубийства.

- Какой есть, - хорохорился Дадди.

- Не пристало разумной материи делать такие глупости, - осуждающе констатировали голоса. - Не для того предыдущие виды продирались по эволюционной лестнице.

- При чем здесь другие виды? - возмущался Дадди. - Это мое собственное решение!

- Это ты думаешь, что собственное, - возражали голоса. - На самом деле - и ты, и Марина - песчинка больших процессов.

Эта внешняя экспансия вида. Молодое поколение разведчиков. Но здесь, сейчас, ты перехлестнул, Дадди. Не стоило так рисковать. Да, и не оценят ваш подвиг. Хотя причину гибели вполне поймут. Глупая мальчуковая выходка! Много ли ума надо, дабы «пикирнуть» в звезду-гигант? Совсем даже не надо. Да и солнце- лет мог быть гораздо попримитивней.

- Много вы понимаете, - бурчал Дадди.

- А что тут особо понимать? - грубили голоса.

Дадди молчал. Обиженно тыкал пальцами в уши.

И голоса стихали.

***

Он боролся с галлюцинациями как мог. Лучший метод сражения с вышедшим из-под контроля сознанием - медикаментозный. Однако ему следовало не восседать посреди отсека заторможенной куклой, а активно следить за изменяющейся обстановкой. То есть, как бы нести боевое дежурство. Это когда вроде бы ничего не делаешь, и, тем не менее, в любой момент готов совершать подвиг. Достаточно утомительное состояние, если относиться к нему серьезно. Ну, а когда галлюцинации уже атакуют, бессмысленное напряжение нервов им только на руку. И значит, сознание требуется отвлекать, держать его нить наведенной на что-нибудь умное. Например, с периодичностью час делать перепроверку расчетов. Но существует еще и подсознание. А вот его следует загружать по-своему. И поскольку оно заведует всякими простыми вещами, то тут самый удачный метод - тяжелая физическая работа. И лучше не слишком монотонная.

Однако и с тем, и с другим планом на «Мушкетере» не разгуляешься. После первичных расчетов проверка и перепроверка с внесением новых данных об ускорениях и «ветровых» потоках производятся автоматически. «Желаете взглянуть, шеф? Вот, пожалуйста». Любуемся в экран. «Вот вам двумерный, а вот и трехмерный график скольжения после изменения ракурса паруса. Вот приращение скорости, а вот добавочка за счет гравитационного ускорения». Все красиво, наглядно и траекторно выверено. Да хоть в замедленной мультипликации - все равно минуты на изучение. Чем занимать сознание в остальное время? Зубрежкой эсперанто «шестнадцать»?

На счет занятости подсознания - не лучше. «Мушкетер» летит не на дровах, так что рубить-колоть ничего не требуется. Можно, конечно, увлечься гимнастикой. Но, во-первых, сколько раз нужно присесть в невесомости, пока устанешь? А во-вторых, когда валишься в бесконечный охват хромосферы, и вероятность удачного завершения спасительного маневра высвечивается цифрой с двумя нулями после запятой, как-то не слишком тянет укреплять голени. Однако у моторных функций организма имеется добавочная нагрузка в виде сражения с перегревом, смахивания со лба пота и размежевания век в борьбе с сонливостью.

Тем не мене, этого недостаточно. Где-то там, под черепной крышкой, происходят замыкания.

***

- Да кто вы такие, черт побери? - сказал им однажды выведенный из себя недосыпанием и жарой Дадди.

- Арктурианцы, понятное дело. Кто же еще? - ответили ему голоса и даже чуть слышно хохотнули при этом.

- Арктурианцы? - повторил, а может быть, переспросил Дадди.

- Ну да, не с Веги же мы явились, чтобы с тобой поболтать.

- Наверное, не с Веги. Правда, я подозреваю, откуда, но...

- Снова думаешь, что из твоей головы?

- Ах, да, вы читаете мысли. Я как-то запамятовал.

- Естественно, читаем. Хотя вначале это была просто забава-дешифровка.

- Странно, зачем нужна дешифровка? - критиковал Дадди неразумное подсознание. - Мои собственные «галюники», вроде бы, обязаны понимать мои же мысли без всякой раскодировки.

- Ну, а нас это заинтересовало, как видишь.

- Да ничего я не вижу!

- Тебе что, Дадди, еще и видеообразы создать, да?

- А что, создайте!

- Можно, но тут есть трудности в их усвоении. Видишь ли, нам довольно непривычно воспринять окружающий тебе мир на твой манер. Скорее всего, рассогласование будет очень большим. Твой молекулярный мыслительный инструмент может не выдержать дополнительной нагрузки, он и так в режиме стресса.

- Но голоса-то получились?

- С голосами проще. Ведь слова - это как бы значки, и на основе них ты создаешь собственные образы. К тому же, у нас тут не лучшие условия для связи.

- Арктур мешает?

- Да нет. У нас ведь не радиосвязь - звездная корона ни при чем. Как раз внутри Арктура было бы лучше.

- Ага, предлагаете нырнуть? - наконец-то раскусывал Дадди хитрость подсознания. - Не надейтесь.

- Ни в коем случае, - возражали голоса. - В той среде ты не сможешь существовать.

- Ух ты, какое открытие? А я-то думал, - издевался далее торжествующий космический волк Дадди.

- Мы поняли, ты сейчас не расположен общаться. Тогда отдыхай. Мы подождем, - стихали голоса.

- И не надейтесь! - кричал вслед голосам Дадди. - Я в клуб самоубийц не записывался!

Но его невидимые собеседники таяли.

***

А Марина все настойчивее требует освобождения.

- Что тебе стоит? - спрашивает она, посмеиваясь. - Боишься, что ли?

- Чего? - интересуется Дадди, холодея. Уже догадываясь.

- А вот того, - хитро прищуривается она через лёд. - Того, что реанимационный режим невозможен.

- Глупости, - достаточно убежденно парирует Дадди. - Лампочка горит - аппаратура исправна.

- Лампочка! - глухо хохочет Марина, ибо лед все-таки мешает нормальному звукопрохождению. - Нашел аргумент. Может, она замкнута в цепь просто так. А на самом деле я уже не совсем жива.

- Успокойся, Мари, - убежденность Дадди куда-то проваливается. - Конечно, ты не совсем жива - ты же в морозильнике. Потом, когда оттаешь...

- Вот и включи! - командует Марина все еще узнаваемым голосом.

- Нет, нельзя, - Дадди машет головой и проверяет застежки кресельного ремня. - Пока еще нельзя.

- Ты что, меня не любишь? - женский голос странно вибрирует.

- Нет, правда, не могу, отключение поставлено на закодированный запор, - выныривает из памяти неотразимый аргумент.

- И что? Разве кодировку делал не ты? - ледяной параллелепипед начинает трескаться от истерического хохота.

- Нет, не могу! - Дадди затыкает уши и прикрывает веки - там внутри хохочет что-то незнакомое, может, даже нечеловеческое. Солнцелет начинает раскачиваться в такт этому хохоту. Надо держаться руками за подлокотники - помогать ремням, однако ведь и уши требуется затыкать постоянно. Это дилемма.

Надо было загодя облачиться в скафандр, догадывается Дадди. Может, еще не поздно? Он начинает судорожно отстегивать ремни. Испуганно замечает, что ужасный смех становится тише.

Он вдруг спохватывается. Мысль с надеванием скафандра - это просто трюк. Повод, дабы заставить его отстегнуть страхующие от ошибки привязи.

И тогда корабль опрокидывается. Ледяная глыба срывается с креплений и трескается. Оттуда выдавливаются холодные, беловатые пальцы. Они напрягаются...

***

Иногда ему снова казалось, что он беседует. Точнее, слушает, лишь по мере надобности задавая вопросы. На них отвечали или не отвечали. А может быть, всегда и чистосердечно поясняли что-то в ответ, да только он не мог уловить смысл. Ведь это немудрено, если только он действительно общался со столь экзотической формой разумного существования.

- Но разве в природе может появиться звездная форма жизни? - спрашивал Дадди, сразу ощущая, что уж этим вопросом попал в точку.

- Скорее всего, нет, - отвечали уже знакомые голоса. - Ведь здесь, в звездах, все так ненадежно, так быстротечно. По крайней мере, по мнению вашей цивилизации. Хотя если разобраться, то в каких-нибудь нейтронных все относительно стойко. Живут они невероятно долго, послойное распределение материи там стабильно. Так что даже теоретически все допустимо. Однако вероятность реализации не укладывается во время существования обычной вселенной.

- Разве есть другие варианты вселенных? - искренне интересуется Дадди, но на этот раз не угадывает.

- Ну, вы же не космофизик, а у нас нет времени начинать с азов. Очень скоро вам снова делать маневр.

- Ага, значит, мы ведем беседу только в тех пределах, что я могу понять и воспринять, так?

- Естественно. Разве есть смысл в другой?

- В таком случае, это ничем не отличается от галлюцинации, правильно?

- Разве вы специалист по галлюцинациям, Дадди? - смеются, а может уже явно издеваются голоса.

Потом они стихают. И вовремя. Очень скоро «Мушкетеру» действительно требуется делать маневр.

***

Скорее всего, это самообман, но ощущение такое, что на борту прохладнее. Хотя, может, так и есть? Здесь в пространстве, стыкующимся с хромосферой, способно происходить все, что угодно. Кто здесь когда-либо бывал? Тем более, «Мушкетер» находится ближе к апогею дуги. Очень скоро потребуется делать очередную смену галса.

Никаких голосов и галлюцинаций тоже нет. Однако вы все- таки отстегиваетесь и проверяете крепление верификатора. Он вделан в корпус так, что оторваться попросту неспособен. Разве что весь солнцелет развалится на куски от столкновения с метеором. Могут ли в ближайших окрестностях Арктура встретиться метеориты? Почему собственно нет? С его массой он может притянуть их, бог знает откуда. Понятно, следов падения - в плане кратеров - не останется никаких. Даже если на Арктур свалится Луна, он заглотнет ее без всяких охов-ахов. Да, кстати, может, поэтому у него отсутствуют планеты? Поглотал всю семейку - и не икнулось! Бывают же существа, пожирающие своих детей. Почему бы не предположить существование аналогичных звезд? Разумеется, звезда-гигант штука неживая, хотя... Как быть в отношении тех самых интеллектуально подкованных голосов? И вот еще, может, сейчас они пропали не в связи с тем, что на борту стало несколько прохладнее и голова подостыла, избавившись от галлюцинаций, а потому, что «Мушкетер» действительно поднялся в более холодные области и здесь им достаточно некомфортно существовать. Ведь птицы, например, не залетают в стратосферу, так?

В общем, сейчас было о чем подумать, да и чем заняться тоже. Предварительный расчет - это хорошо, но следовало ввести его в соответствие с истинными параметрами движения, дабы развернуть парус на правильный угол. Почему бы для верности не провести вычисления в параллель с машиной?

Так что работа имелась не только для белковых, но и для кремниевых мозгов.

***

 «Представьте», - говорили ему голоса. Представьте, что в этой вселенной вы познали уже почти всё. Невозможно? Вполне возможно. Вы - в плане вся ваша цивилизация в целом, - верно, не догадываетесь, как близки эти конечные рубежи познания. Нет, не как все и вся до мельчайшего предела. Но все основные законы, все основные взаимосвязи. Нет, это не значит, что, когда рубежи достигнуты, становится скучно. Ведь остаются задачи освоения, так сказать, переработки «всего этого» и «вся этого» в, так сказать, составляющие ноосферы. Да, жизнь появляется, как обычно, в архейских морях от взаимных действий атмосферного электричества и химии, однако, познав пути своего собственного становления, научившись копировать, а затем на основе синтеза невозможных в естественном мире сочетаний, превзойдя оригинал, жизнь совершает рывок. Теперь получается освоить и неорганику недоступных жизни планет. Да, поначалу планет. Да и то не всех. Сперва, снова по закону подобия - сходных по массе, наличию атмосферы и прочее. Затем все подряд и сразу во всех направлениях, то есть, от газовых гигантов с силой тяжести пять-десять «С» до безатмосферной мелочи лун, включая астероиды и планетарные кольца. Жизнь становится направленно агрессивной. Со временем, как не странно, совершенно несравнимым с геологическими сроками по длительности, но весьма сопоставимым по результатам, все вокруг уже приспособлено для жизни. Нет, имеется в виду, не подстройка под стоящую в детонаторе процесса исходную форму разумного носителя - однозначно случайную по происхождению. Хотя теперь весьма запросто можно было бы произвести и такое. Однако та исходная форма уже преобразовалась, то есть самостоятельно переработалась в нечто гораздо более универсальное. Форма - мощь скелета, состав исходной органики, размеры, масса - все это так запросто преобразовывается по мере надобности. Все это мелочь. Теперь удается, и чем дальше, тем быстрее и глобальнее, перестраивать саму суть.

Мозг. Устройство для познания мира. Теперь его можно делать любым (в пределах законов Вселенной, разумеется), но уже не ограничиваясь естественными границами. Удается делать специализированный для определенных задач и функций, а можно перестраиваемый - конструктор-универсал. Можно просто - меньше-больше, к тому же из наличных материалов. Например, на планетах-чудовищах удобен небольшой и, следовательно, легкий. Тем не менее, дабы втиснуть в муравья несколько миллиардов нейронов, надо переделать сами нейроны. Это вполне получается. Более того, это что-то из области первоначальной эквилибристики. Ведь можно попробовать изобрести даже иные принципы. И это выходит. Но теперь уже трудно сориентироваться, что лучше, а что хуже. Тут уж, смотря для чего. Для приспособления, для преобразования, для пассивного познания или для погружения в виртуальность. Кстати, в последнем варианте количество путей следования скачком разветвляется в еще одну бесконечность. Здесь уже не просто новые пути древа эволюции. Тут уже древо эволюции эволюций. Однако, не забудем, что поворот в любое из ответвлений - это, обычно, уже невозможность попасть в другие. По крайней мере, так было ранее, в доноосферном прошлом. Теперь...

Впрочем, после нескольких, сделанных последовательно развилок, и теперь тоже. Хотя, кто мешает в разных местах идти разными путями и обмениваться опытом? Затем, в случае чего, скакать по ветвям обратно или протягивать паутину напрямик? По крайней мере, такое получается задумать. Осуществить... Может, на некоторых этапах у кого-то такое и получается.

Но ведь нас сейчас не интересуют все возможности. Остановимся на наблюдаемой конкретике. Планеты-гиганты - тут действительно первый этап. Ведь цель всей этой экспансии жизни и разума или разума и жизни в самосохранении. По крайней мере, это одна из главных целей помимо чистого познания. Правда, и самопознание в большой мере служит последней. Ладно, не о философии речь. Дело о конкретике. Итак, что грозит разуму и жизни? Ну, выбросив из рассмотрения внутренние противоречия самого разума, для простоты.

Столкновение с кометой? Детский вопрос. Решен на первоначальном этапе космической эры.

Вспышка светила-мамы? При расселении на ближайшие солнца - не смертельно для популяции. Да и вообще, внутренние процессы в звезде можно взять под контроль. Нет принципиальных сложностей.

Столкновение галактик? Процесс экзотичен, масштабен, но предсказуем за миллиарды лет. Можно произвести уклонение. Возможно, даже галактикой в целом.

Что еще?

Есть еще более масштабные процессы. Мега-мега процессы!

***

Конечно, можно, например, разобрать какой-нибудь из не самых важных в работе блоков. С целью профилактики и регламента. Протереть пыль, подпаять контакты, сверить порядок выходных импульсов, подкрутить осциллограмму туда-сюда, имитируя настройку. Столь удачно выбранная работа займет и сознание, и подсознание одновременно. Однако попробуйте найти на максимально облегченном типе корабля - солнцелете - не слишком нужный узел, которым можно рискнуть. Ведь, кто знает, сможете ли вы его после удачной разборки столь же выверено собрать. Да и какая пыль в запаянных наглухо модульных блоках? Какая пайка? Если последняя и имеется, то это микро-пайка, может, и подходящая работа для часовщиков прошлого, но в нынешнее время - только для специального автомата. Такового на борту «Мушкетера» не наличествует. Вероятно, к счастью, ибо неизвестно, на что вы можете решиться, борясь с навязчивостью галлюцинаций. Кстати, по последней причине, слишком частые проверки расчетов нежелательны. Вдруг вы не сможете отличить явь от вытесненной на волю мозговой эманации. Смещение лишь одного цифрового соотношения в сторону от реальности дернит вас разворачивать мачту. К чему это приведет?

И, значит, летим, бездельничая, хотя и не в комфорте. А ведь галлюцинации затаились и ждут.

***

- Что же это за процессы, - поясняли голоса, внезапно усиливаясь в тональности.

- Действительно, что? - переспрашивал Дадди, как-то уже не слишком удивляясь внезапным появлениям этих самых голосов. Тут имелось сходство с помехами в радиосвязи. Вы ведете переговоры, и вдруг - раз, некие ионосферные выверты оборвали вам канал. Теперь он восстановлен, и можно продолжать деловое общение.

- Сама Вселенная конечна, так.

- Ах, да, - соглашался Дадди.

- Как избежать этого?

-  Ну?

- Точнее, как разуму избежать данного катаклизма?

- Но ведь это нескоро, так что...

- Чем развитей разум, тем далее он смотрит вперед. Итак, существует несколько путей. Первый - преобразовать саму Вселенную. Второй - создать некий кокон, дабы пересидеть катаклизм. Если он, конечно, преобразуется в нечто новое. Допустим, в варианте пульсирующей вселенной, где вместо сжавшегося в сингулярной мира возникнет новый, такой же, или сходный. Но ведь этот мир совсем не обязательно возникнет вновь, правильно? И, значит, можно попробовать еще одни метод. Найти пути перехода в иные вселенные.

- Если они есть, - уже попривыкнув к дискуссиям, паясничает Дадди.

- Естественно, если есть. Но здесь путь исследования сам по себе смыкается с поиском входа-выхода. И застопоримся тут. Поговорим именно об этом пути.

- Поговорим, - спокойно кивает космолетчик Дадди.

- Предположим, что «черные дыры» - это входы куда-то туда.

- Не новая мысль, - комментирует Дадди.

- Естественно, - соглашаются голоса. - Но как проникнуть внутрь? Как минимум, нам требуется разумный естествоиспытатель, способный выдержать состояние сингулярности, так?

- Наверное, - кивает Дадди.

- Конечно, так. Вопрос можно решать последовательно, а можно прямо в лоб. Одно из древ новой - искусственной эволюции. Вот мы и являемся попыткой сделать все по первому варианту.

- Как? - переспрашивает оторопевший от столь быстрого прекращения диспута Дадди. Но голоса уже уплывают, растворяются в пространстве, а может быть, в мозгу.

- Ну, ладно. До свидания, мои странные «галюники», - как- то подытоживает разговор Дадди.

***

И внезапно, несмотря на окружающий жар и не справляющийся с работой климатизатор, из-за которого вы и так постоянно в испарине пота, вы снова потеете, как бы возводя свою потливость в квадрат. Ибо с гораздо более глубоких слоев головы, чем потовые железы, вас неожиданно ошарашивает, убивает наповал выскочившая из подсознания мысль-прозрение. И ведь она столь банальна, что просто невероятно, как она могла до сего мига прятаться в завихрениях прочих мыслей. Или наш, естественным образом сформированный разум не есть самый оптимальный инструмент познания в отличие от искусственно эволюционизирующих жителей Арктура, или он столь хитер, что запросто обводит вокруг пальца своего хозяина - сознание. Ведь как, еще в первоначальных расчетах этой, уводящей прочь от звезды-гиганта эвольвенты, можно было не принять в рассмотрение обрушивающиеся на корабль ускорения? Неужели для проворота нужных для догадки шестеренок требовалось ошарашивать тело третьей по счету перегрузкой? Вершина идиотизма! Людям со столь примитивной «сооброжалкой» никак нельзя было не только выдавать права на вождение солнцелета, но и вообще подпускать к космоверфям ближе, чем на километр.

Конечно, у них с Мариной есть оправдание. Как настоящие солцелетчики, а не ракетчики, они привыкли к медлительному набору скорости. Только за счет корпускулярной натяжки паруса «Мушкетер» никак не способен «поддать газу» даже усилием в один «С». Однако сейчас, из-за маневра в невероятной близи от оранжевого гиганта простое изменение вектора движения давало огромную прибавку нагрузки. Например, то открытие, что на выходе из последнего «нырка», космическая яхта испытает на себе шестьдесят семь «С», причем не считанные секунды, а двенадцать минут подряд с медленным падением до десяти - для существа, родившегося на Земле и имевшем полное генетическое древо только этой планеты - смертный приговор.

И потому после такого откровения вы долго размышляете на заданную тему. Например о том, что возможно космонавты древности, с их воистину «инквизиторской» подготовкой, может, и выжили бы после такого «аттракциона», однако, даже они бы не испытали большой радости и наверняка бы обзавелись группой инвалидности на постоянной основе. И поразмыслить время есть, и, к тому же, не только в жанре чистой теории. Ведь вы еще сидите пришпиленным к пилотскому креслу и медленно акклиматизируетесь после перенесенной только что перегрузки всего лишь в пять «С». Только намедни вы осуществили выход всего лишь из третьего «нырка». То-то еще будет.

Конечно, есть одна возможность (чисто умозрительная!). К примеру, находящаяся в витрификаторе Марина не испытает абсолютно ничего мучительного. Ее даже можно будет после оживить абсолютно здоровой. По крайней мере, так следует из инструкции. И значит...

Однако если оба члена экипажа залягут в анабиоз, кто же будет осуществлять маневры парусом?

Вам есть о чем подумать.

***

И снова «Мушкетер» ныряет на границу хромосферных выбросов. И возникают, набирают крепость и стать бестелесные, призрачные голоса.

- Итак, муравьиные разумные обитатели планет-гигантов - это детские забавы. Даже не первый этап. Ведь что такое сила тяжести пять-десять «С»? - разглагольствуют голоса. - Значит, настоящей проверкой станут искусственные обитатели звезд.

- Искусственные? - переспрашиваете вы.

- Разумеется, - невидимо кивают голоса, - ведь естественных не существует, правильно? Ну, что значит искусственные на этом этапе? На этапе, когда возможности эволюции, да даже не возможности, а сама искусственная эволюция, превзошла естественную? Грани не просто стерты - они перейдены, перепрыгнуты и оставлены в пыли, далеко позади. И значит, создаются существа, могущие комфортно мыслить и существовать в силе тяжести тысяча или десять тысяч и даже сто тысяч «С». А еще есть температуры. Те, в которых не могут существовать никакие связные структуры из привычных материалов. И значит...

- Магнитные поля! - во внезапном озарении высказываетесь вы.

- Это возможный, но тупиковый путь. Там, впереди, в разветвлении этой разновидности эволюции неизбежно только существование через усиление силовых функций, то есть, сопротивляясь внешним, убийственным гравитационным и магнитным моментам через усиление собственного силового каркаса. В данном случае он из полей. Это путь звездных динозавров. Может быть, даже в одном из вариантов он приводит к созданию разумных звезд как целого. Понятно, что не гигантов, они слишком велики: в столь изменчивой среде как светило не успеть держать под контролем все процессы. В связи с конечностью скорости передачи сигналов, понятное дело. Но вдруг удастся найти какую-то комбинацию контроля в чем-то малом. Допустим, в нейтронных звездах. Разумный пульсар? А почему нет? *

- И это удалось?

- Мы не знаем, мы продукт другой ветви. Ведь создание разумных звезд-малюток это хорошо. Но они не смогут пролезть в замочную скважину вселенных - «черную дыру».

- А вы?

- Мы? Тоже нет.

- Но тогда...

- Процесс не имеет цели?

- Вот именно.

- Однако кто сказал, что искусственные разумные обитатели обязаны преследовать заданную первоначально цель? Ведь, как и любая жизнь, они жаждут, прежде всего, просто-напросто существовать. И значит, они вольны остановиться на любом этапе. По крайней мере, на пути преобразования самих себя в нечто новое. Можно ведь просто идти по дороге эволюции приспособления. Цели - как у всех - счастье и радость жизни.

- Ну, а как же...

- Гибель Вселенной, да? Но ведь она еще далеко. Ведь вы же, например, не занимаетесь этой проблемой. К тому же, мы, точнее, наши предки, сослужили свою службу. Мы ведь были первым этапом, и он показал свою осуществимость. Вполне может быть и даже, скорее всего, правда, что наши создатели пошли в своих опытах дальше. Быть может, они даже добились окончательного успеха. Или вдруг какая-то из ветвей вообще нашла способ спасти Вселенную целиком. Кто против?

- А вы значит...

- Как и вы, как и великое множество всех остальных, занимаемся своими собственными проблемами. Вероятно, они не столь глобальны, но они есть.

- А если ваш Арктур...

- Взорвется? Это еще не очень скоро. Но нам тут хорошо, и, быть может, к тому времени мы изобретем какой-то способ спасения. Себя или Арктура, будет видно.

- У вас цивилизация?

- В какой-то мере. Нет слов, понятий дабы растолковать. В нашем распоряжении поверхность жизни площадью в четыре квадриллиона квадратных километров. А ведь есть еще внутренние области.

- И вы распространились до самого дна?

- Нет, жизнь нашего вида не способна существовать при тех температурах и давлениях. Но есть другие.

- Другие?!

- Да, другие. У нас общие предки. То есть, скорее всего, общие.

- Вы не знаете точно?

- А вы храните память о том, что было десять-двадцать миллионов лет назад?

- Мы - нет. Но ведь мы - земляне - столько и не существуем.

- А если бы существовали, то?..

- Не могу знать.

- В принципе, если не помним только мы (жители локальной области звезды), то это не значит, что никто не помнит вообще. Может, кто-то и помнит. Даже как индивидуумы мы существуем достаточно большие сроки. Но искать сейчас ответ? Стоит ли?

И вы хотите ответить, что стоит, но внезапно жар и усталость берут вас в оборот, и вы отплываете.

- Ну, поспи, землянин, - нашептывают голоса.

***

Даже Вселенная в этом мире имела начало и будет иметь конец, а уж тем паче какой-то маленький локальный процесс. И потому однажды, глядя в монитор, с недавних пор начавший барахлить из-за шалостей короны, вы вдруг замечаете, что график предполагаемого движения очень сильно укоротился. Нет, все в расчетах оказалось верно, и они воплотились в жизнь - вы просто прошли более половины намеченной дистанции. И ладно, вы: что сложного сидеть в горячей сауне да помаргивать в экран, периодически впадая в дрему и беседуя с собственными видениями. Главное, эту дистанцию (три последовательных нырка в предтечу хромосферы) выдержал парус. Не подвела грот-мачта «Мушкетера» - аккуратнейшим образом разворачивала мономолекулярное полотнище, куда надо и когда требуется. Если бы хоть один раз... Не стоит об этом думать, впереди еще два погружения, так что всему плохому еще есть где разгуляться. Не нужно кликать несчастья. В лежащем вокруг аду диаметром тридцать шесть миллионов километров есть, где спрятаться бедам.

Однако после достигнутого успеха - оставленных позади отрезков гармонических колебаний маршрута - хочется верить в лучшее. Будем надеяться, что нам повезет, и «Мушкетер» избегнет нырка в четыре тысячи градусов теплоты по Цельсию. Туда - в фотосферу, в светлое житье-бытье таинственных голосов. Вряд ли нам удастся с ними обняться. Хотя, если они все-таки порождения собственной головы, то нам уже никогда не расстаться, даже в случае удачного завершения рейда. Будем навеки вместе! Правда, рассказывают - современная земная психология находится в пике своего развития.

Вот и проверим. Клиент готов. Жалко медики не в курсе, а то бы организовали спасательный рейд.

***

Иногда Дадди мечтал. Мечтал о том, как по выходу из последнего маневра он вздохнет с облегчением от прохлады и установит витрификатор в режим реанимации. И как, помывшийся и чистый, будет ждать пробуждения Марины. Потом он подаст ей кофе и с трепетом досидит до момента, когда она окончательно придет в себя.

- Что ты делал все это время? - спросит она на каком-то этапе общения.

- Ты не поверишь, Мари, - ответит он ей с улыбкой. - Я общался с арктурианцами.

- Но это еще полбеды, - засмеется шутке Марина. - Главное, чтобы не с арктурианками.

И тогда он тоже засмеется и поцелует ее в губы. Ведь пока еще будет не время для диспутов. Хотя, может быть, она сама скажет, например, так:

- Знаешь, Дадди, в этом ледяном саркофаге мне снились странные сны.

- Интересные? - поинтересуется он.

- Еще какие! Мне снилось, что звезда Арктур заселена, и на ней живут маленькие-маленькие существа, гораздо меньше не только вируса, но даже атома. Их там, внизу, под фотосферой, биллионы, а может быть и больше. Там, в конвекционном слое, они строят туннели в другие вселенные и когда-нибудь надеются их завершить.

И перед взором Дадди возникали радужные картины бесконечных, опоясывающих Арктур хороводов малюсеньких человекообразных существ, держащих друг дружку за руки; они выплясывали вокруг сияющих, раскинутых в солнечных пятнах городов. Возможно, это уже снова начинались галлюцинации или просто красивые сны. Дадди не сопротивлялся, и его уносило прочь из здешней обреченности.

- Послушайте, - обращался Дадди к голосам, - а какого вы размера?

Но почему-то маленькие человечки сразу куда-то прятались, и он представлял себе толстые, нейтронные звезды ленивыми китами, плавающими в океане хромосферы, и даже ныряющими за добычей на пару-тройку десятков миллионов километров вглубь конвекционной зоны оранжевого гиганта, до той точки, где внешнее давление еще позволяет им сохранять единую структуру.

- Красиво, но неправильно, - комментировали читающие мысли голоса. - Хотя, где-то может случиться и такое. А нырять мы можем хоть до гелиевого ядра. Да и только что «изобретенные» тобой нейтронные звезды смогли бы без помех. А размеры... Если взять бесконечность масштабной шкалы вверх и такую же вниз, нахождение в любой точке' этой бесконечности практически ничего не меняет, но... Вселенная, как известно или вот-вот станет известно даже вам, устроена несколько по- другому. Шкала не упирается в бесконечность, все там несколько не так. Однако она и не зацикливающееся кольцо тоже. В смысле размеров, мы от вас столь далеко, что смысл о «больше-меньше» теряется. Это как другое измерение. Вот вы построены из молекул, так? Но сложные молекулярные цепочки распадутся не то что внутри, а даже на поверхности звезд. А машина для работы с моделями вселенной - мозг - нуждается в сложном устройстве. И ведь есть еще один ограничитель, кроме температуры - сила тяготения. Там, в глубине звезды, она весьма и весьма значительна. Большие объекты мало того, что начинают чрезмерно много весить, они еще не могут быть уязвимы по целому букету других причин, включая силы Кориолиса.

- И значит? - говорит Дадди.

- И значит, те, кто создавал первых арктурианцев, ну, или вообще жителей звезд, был обязан сразу же перешагнуть эти пределы. Тём более, как уже рассказывалось, это являлось только первой ступенью к созданию жизни, способной преодолеть «игольное ушко» «соединительной пуповины» других вселенных. И тогда появились искусственные структуры, построенные на основании частиц, меньших, чем атомное ядро.

- Элементарных? - уточняет землянин.

- Трудно сказать, как это по-вашему, ведь вы же не физик, Дадди? Правильно? Так что нечто в этом роде. Эффект в том, что теперь живое и разумное ушло на уровень, не подвластный воздействию разрушительных факторов космических термоядерных топок.

- Значит, вам все равно, что и как вокруг? - участвует в дискуссии солнцелетчик.

- Не совсем так. Очень даже не совсем. Иначе нам бы стало все едино, где жить-поживать - здесь или в вакууме. Мы приспособлены для этой жизни и именно здесь нам хорошо. Кроме того, ведь надо же откуда-то черпать энергию для существования? Потому Арктур заселен не просто одним видом существ. Есть гораздо более примитивные формы. Существует своя иерархическая пирамида жизни. И что с того, что она искусственно изобретена? Ведь после «запуска» здесь начали действовать нормальные - разве что чуточку специфические - законы эволюции. Мы и их продукт тоже.

- Забавно, - кивает, покачиваясь в креслице, Дадди. - А вот скажите, пожалуйста, интересует ли вас окружающая Арктур бесконечность под названием Космос?

- В нашем распоряжении годная для обитания звезда массой в двадцать шесть ваших солнц? Ну, а если вспомнить о наших собственных размерах, то...

- Да, пожалуй, тут у вас свой собственный космос, - догадывается человек. - Может быть, поэтому вам очень мало дела до остального мира?

- Может быть, - соглашаются голоса.

***

Все процессы в мире конечны, но, на счастье, флюктуация везения-невезения накладывается сверху и вносят в их длительность свои коррективы. Вот, например, как-то не получилось в отношении героической смерти. Не лопнули легкие, придавленные шестидесятикратно потяжелевшими ребрами; не треснула черепная коробка, разваленная собственной толщиной; не вывернулись навыворот коленные чашечки, не сплющился желудок, и глазные яблоки не провалились внутрь, вытесняя вытекающий через уши студень мозга. Как-то все странно обошлось. Эдаким чудесным образом. Конечно, когда-нибудь рассказывая дружищу Мегрэ, можно будет подтянуть за уши наукообразное пояснение. Ибо, видите ли, вначале у «Мушкетера» все-таки оторвало и выбросило куда-то на окраину звездной короны парус. Тогда он, естественно, перестал получать дополнительное и тщательно просчитанное когда-то ускорение. В конце концов, солнцелет обязан был замедлиться в своем взлете и войти в новую, незапланированную ранее дугу. Разумеется, окончательно последнюю.

Между прочим, Дадди даже не взвыл от отчаянья, ибо уже просто не имел сил на столь важные эмоции. Правда, он не впал и в другую крайность, присущую настоящему космическому волку. Он не вцепился в клавиатуру, дабы с холодной головой просчитать последствия очередной катастрофы, то есть с какой скоростью и через сколько километров отклонения «Мушкетер» врежется в оранжевый лепесток хромосферы. И все это не только потому, что его вжало в кресло предусмотренное ранее ускорение. Если честно, то после этой аварии-эпилога солнцелетчику Дадди все стало окончательно «до лампочки».

Ну, а наукообразное объяснение заключалось в том, что сразу после разрыва мономолекулы, корабль угодил в силовые линии выталкивающего магнитного поля. Эти сверхмощные, порожденные звездой-гигантом силовые линии распорядились «Мушкетером» как песчинкой, а может быть, молекулой. Они вытолкнули его прочь, сработав, словно гигантская электромагнитная пушка. Между прочим, эта «пушка» действовала по не совсем понятным законам. Она почему-то не перегрела корпус, хотя по теории обязана была его не просто нагреть, а попросту испарить. Ну, а кроме того, предположительно (ибо вся фиксирующая аппаратура вышла из строя), она почему-то не прибавила ему новых тысяч километров в секунду скачком - превратив биологические объекты внутри в кашу, - а сделала это плавно.

Возможно, это произошло за счет обращения поступательного момента в круговой. Теперь такое не получалось ни подтвердить, ни опровергнуть, но для наукообразной гипотезы-объяснения это годилось.

Если же говорить о другом... Например, имелся ли намеренный смысл в стирании записей происходящего на борту? (Кстати, можно не сомневаться, то, что случилось с контролируемой экипажем записью, произошло и с архивом «черного ящика»). Очень возможно, что смысл был. Если представить, что арктурианцы действительно существуют. Ну, зачем им документально зафиксированные «разговоры» Дадди? Да, вроде бы они были телепатическими, но кто знает, вдруг какие-нибудь психологи придут к выводу, что подобное поведение при галлюцинациях не характерно? Что, если этому поверят? Нужны ли жителям гиганта станции-исследователи, зависающие над хромосферой и просвечивающие глубины звезды разными типами излучений, а может быть, и какими-то научно-исследовательскими бомбами? Конечно, располагая искусственными магнитными вихрями, а может, и прирученными протуберанцами, можно запросто слизнуть с короны любой спутник-шпион. Но ведь два- три подобных случая подряд убедят даже самых заядлых скептиков, что здесь действительно происходит нечто из ряда вон. И тогда этих станций-сателлитов станет в десять раз больше. Но не принуждать же арктурианцев к контакту силой? Да и хватит ли тех сил? О какой площади заселения упоминали голоса? Четыре квадриллиона квадратных километров? Впрочем, звездная война - это глупость.

Ну, не интересны истинно звездным жителям люди за исключением единого случая с «Мушкетером» - что же поделаешь? Это их право, вступать или не вступать в контакт. Если они прервали его, не начиная, опять же, не наши это дела. На сегодня о том, существуют ли арктурианцы, знает только Дадди, да и он не до конца уверен в произошедшем. Странно необъяснимые пируэты солнцелета? Кто их видел со стороны? А то, что показалось изнутри утомленному жарой, одиночеством и недосыпанием мозгу? Уж извините! Никто по этому поводу к Арктуру станцию-исследователь не пошлет. И значит...

И значит, скоро нам будить из ледяного сна Марину. И когда она выйдет из реанимационной фазы, обрадовать, что радиомаяк уже задействован и теперь остается только ждать, когда возвращающийся со своей Пи Волопаса «Накачанный исполин» зафиксирует их вызов, а затем втянет на борт.

- У нас были некоторые неприятности, - скажет капитану транспорта Дадди, - но «Мушкетер» показал удивительную живучесть в кризисных условиях.

- Завидую вам, романтикам, - вздохнет ему в ответ капитан энерговоза. - А тут води и води эту громадину по заданному графику до самой пенсии. Как бы хотелось лететь под солнечными парусами, меняя галсы по воле души.

ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ

Рассказ

- И...? - уточнил Заказчик.

- Это все, - кивнул Физик.

- А как-нибудь...?

- Никак. Никаким образом, - пожал плечами Физик.

- Значит...?

- Работа произведена. И уже все, - вновь повторился Физик.

- То есть, вообще никак? - во внезапном смутном подозрении в свою очередь вопросил Заказчик. - А может, все же, когда-нибудь... Ну, там, когда наука уйдет вперед далеко, тогда...?

- Ну, если уйдет совсем уже далеко, - с неожиданной усталостью, совсем не бодро отозвался Физик, - тогда... Да и то, не более чем косвенным образом. Все, как я и говорил. Мы можем утверждать, что объект возник. То есть отпочковался. Согласно расчетам и первичной закладке, он обязан быть стабилен. И значит, аппаратура породила структуру с указанными... предсказанными и программируемыми свойствами.

- То есть, только косвенным образом, - повторил Заказчик.

Физик молча кивнул. Глаза у него сами собой охлопывались от усталости. Эта усталость неожиданно и нелогично убедила Заказчика. Аферюги так не работают. С подобной отдачей. Он встал, протянул для пожатия руку. Убрал.

- Я пойду пока, - сказал сам себе вполголоса.

Физик не отозвался. Он выключился в кресле, даже не откидываясь на спинку. Заказчик попытался припомнить, когда он так уставал. Не получилось.

Зато он помнил, как начиналось.

***

- Любое бессмертие конечно. Вы согласны?

- Почему же? Если оно «бессмертие»? - без запала возразил Заказчик.

- Вам, насколько известно, уже шестьдесят семь. Ну, так в Википедии! - Пояснил Физик. - Всего шестьдесят семь, если рассматривать с позиции бессмертия. А помните ли вы, когда и что произошло в каждый из дней вашей жизни? Да хотя бы месяц?

Кроме основополагающих, значимых событий, думаю, вполне можете спутать в своих вехах жизни даже год. Или я не прав? У меня, да и у большинства знакомых людей все именно так. Наша жизнь слишком длинна для нашей памяти уже сейчас.

Теперь представим, что вам миллион лет. Всего миллион, с позиции бессмертия! Вы что же уже начнете путать между собой тысячи и десятки тысяч лет? Представляете, что это значит? Египетская цивилизация - самая долгоживущая из известных - насчитывает менее пяти тысяч. Цивилизация острова Пасхи - всего пятьсот-шестьсот. Наша Советская - образовалась и пала за какие-то семьдесят с мелочью.

- А если улучшить память? Ну, присовокупить какие-то дополнительные мощности, - неуверенно предложил Заказчик.

- Будете ходить с тележкой, прикрепленной позади? Или с грузовиком? - ухмыльнулся Физик.

- Ну, в наше время! - фыркнул Заказчик. - Это когда-то в моей молодости будущие вычислительные мощности представляли в десятиэтажный дом или даже с планету - в отдаленной перспективе.

- Думаете, в наше время что-то принципиально изменилось? - снова ухмыльнулся Физик. - Я вам проведу экскурсию по нашему суперкомпьютеру «Умке». По его, так сказать, нутру. Гарантирую, сразу почувствуете себя муравьем. В нем три эксафлопса. Всего три с позиции ваших «отдаленных перспектив». Однако это, как ни крути, три на десять в восемнадцатой степени операций в секунду. Мы, вообще-то, обогнали Штаты. Правда, китайские товарищи, вроде, монтируют монстра на семь. Нам покуда так не жить. Зато у нас есть одна фишка. Всегдашний обгон по алгоритмам счета. Но об этом когда-нибудь. Короче, даже ныне на миллион лет жизни для ячеек памяти о пережитом потребуется небольшая луна. А быть может, большая.

- То есть, бессмертие невозможно, потому что памяти недостаточно? - неумело и оттого кривовато улыбнулся Заказчик.

Физик хитро прищурился:

- Любая амеба - если не делится - могла бы прожить вечно. Но много ли чего помнит амеба? Кому в зрелом рассудке потребно подобное бессмертие?

- О чем мы тогда вообще говорим? Ведь вы пришли ко мне с предложением - не я! Так что сразу предупреждаю: быть вечной амебой я вовсе не жажду? Есть другие предложения?

- Мы покуда не о деталях - об обобщенных философских принципах, - поднял указательный палец Физик. - Ну, чтобы определиться. Так вот, о памяти не будем. Хотя уточним то, что в процессе жизни мы, в общем-то, меняемся. Ребенком... в качестве ребенка - вы, я, все мы - были одним человеком. Выросли - стали другим. Так же менялись всякие мелочи. Наши взгляды, к примеру. Даже привычки, кстати! Стали ли мы умнее - еще тот вопрос. Но все же следует допустить, что в чем-то важном мы не изменились. Есть ощущение, что некий стержень сохранился. Уж не ведаю, не знаю, как его следует называть. Может, и вправду, «душа»? - Физик чистосердечно пожал плечами.

- И? - как бы ставя точку в этих отвлеченных умствованиях, произнес Заказчик.

- Значит, подводя итог, - кивнул Физик. - Когда мозг сформировался, сформировалась и личность. Взаимосвязь нейронной сети в основных каналах обмена и обработки информации уже не перестроить. Можно, конечно что-то подкрутить, подмазать, но все это по мелочи, совсем чуток. Некий главный стержень уже полностью выстроен. Его разрушение приводит к полному разрушению личности. Так что...

- И что? - почти повторился Заказчик.

- То, - с кислинкой улыбнулся Физик, - что, если суметь сохранить этот стержень, то сохранится и личность. Вернее, нечто ей эквивалентное. Так что «да». Память действительно не главное. Точнее, новая информация и новое наращивание памяти. Изменения в памяти, тем более долгосрочной, ведут к изменениям основ личности, а личность - стержень - душа - это не очень терпит, - Физик сделал паузу. - В общем, если мы сможем сохранить стержень, то проблема бессмертия решена.

- Неужели? - прищурился Заказчик.

- Ну, почти решена. Остается разрешить проблему сохранения. В общем-то, технический вопрос. Обойдем его на бреющем. Разберем вопрос сроков.

- То есть? - сбился с толку Заказчик.

- Сроков бессмертия, чего же еще, - пояснил Физик.

***

- Есть другой способ бессмертия. Косвенный. Ученый, философ, писатель. Именно в такой последовательности, - Физик воздвиг указующий перст. - Имя ученого становится навсегда известно. Им даже обзывают всяческие единицы измерения. Ньютоны, джоули - не счесть. Но ведь наука изучает реальность. Существующую в объективном виде природу. Так что, если не этот ученый, так другой. Ну, пускай чуть позже. Если уж с гениями какой-то отрасли не повезло. Как только цивилизация выдвигается на рельсы научно-технической магистрали - все ясно, понятно. Познание мира для его использования в прикладном смысле неизбежно. И значит, открытия предопределены. И даже конкретика их применения. Тут все от военно-политической ситуации на планете. Впрочем, мы не о том.

Итак, бессмертен тот или иной физик - все от случайности. И разницы для прогресса, в общем-то, никакой. Не успел на месяц с опытом; совершенно незнакомый тебе коллега по цеху ушел вперед и оборвал ленточку - и ты уже окончательно за бортом. Не в лике святых мучеников науки. Не бессмертен.

Философы? Здесь гораздо личностней, если так можно выразиться. Индивидуальной. Особая манера доведения материала, то, сё. Однако философия все же обобщенно анализирует реальность. Всяческие ее ипостаси. Природу, человека, общество. В общем, «элементарно, Ватсон». Короче, и тут мысль философа лишь объяснение связей объекто-субьектов и научных истин между собой. В общем, не бессмертие в плане личности.

Писателей, да и прочих деятелей искусства выделяю особо. Тут связь с реальностью, как не верти, но все едино обозначена. Однако на слишком индивидуализированном уровне. То есть для развития, существования цивилизации как бы не сильно надо. Объяснение понимания мира через индивидуальный опыт. В конце концов, будут приобретать опыт жизни без книг или без какой-то конкретной «Войны и мир». Что, в сущности, изменится? [Я грубыми мазками обозначаю мысль, вы же понимаете?] Ныне писателей, конечно, уйма. И есть целые пласты, похожие друг на дружку, как близнецы. Но мы ведь не о писательстве, как виде мелкого бизнеса? Я об истинных классиках. Тех, которым получается подражать, но никак не получается опередить. В общем, я к чему. Писатели, сравнительно с философами и тем паче первооткрывателями-учеными, приобретают куда более индивидуальное бессмертие. По сути, их мысли в книгах - это слепок, окаменелость их конкретной живой мысли в конкретный прижизненный момент.

Однако! Эти писатели бессмертны, покуда жива породившая их цивилизация. Когда она рушится, их существование становится куда более иллюзорным. Ведь без читателей они как бы и не бессмертны уже. Кто-то должен их читать! А если лежат в подвалах, в запасниках? Да хоть в электронном виде, в бесконечности архива - и не затребованы? Тогда просто пепел и плесень. То есть даже имя в истории, и то не дает бессмертия. Даже такого - косвенного. Лишь на какой-то конкретный срок.

***

- И еще о сроках. Допустим, вы просто бессмертны. Ну, вот «просто». В самом наивном понимании термина. Зафиксировались в возрасте - да пусть даже в своем нынешнем - и вперед по времени дальше, не старея ни капельки. Как вы там будете маскироваться в обществе - это дело другое. Тут тем же упомянутым писателям полный простор для самовыражения. Допустимо, конечно, взойти на трон эдакого - хоть в каком-то смысле - настоящего бога. И вечно править. Но сомнительно, весьма сомнительно, что эдакое расчудесное правление продлиться хоть сколько-нибудь долго. Сравнительно с вашей индивидуальной вечностью, имеется ввиду.

Так вот, живете вы среди общества. Прячетесь, хоронитесь как-то там. Вокруг рушатся государства - вам ведь до лампочки, верно? Что там государства?! Некоторые ныне живут меньше, чем кое-кто из людей. В конце концов, обращаются руинами и цивилизации тоже. Ну, вы-то сидите тихо. Ведь не хотите же провести остатки вечности на цепи в кунсткамере, так? Короче, цивилизации рушатся, только вы надежный свидетель. Но тайный, правда. Наконец, рано или поздно исчезает и последняя. Я уж не знаю, атомная там или нейтринно-лучевая война. Вам-то, бессмертному, какая разница? Хуже, если человечество упулит куда-то в звездные дали. Если люди останутся людьми, то еще можно как-то хитро вписаться: сойдете за престарелого хоббиста-ностальгиста, любителя истории. А если человечество изменится? В киборгов каких-нибудь, полукиборгов?

- У вас завидное воображение, господин ученый. Можно, замерев, слушать. Вы, случаем, книги сайнфикшен не строчите? - поинтересовался Заказчик.

- Да, некогда, - пожал плечами Физик. - Да и, наверняка, все значимое накарябано до нас. Еще гусиным пером. Так вот, к чему я веду. К тому! Вот пережили вы земную цивилизацию и? Что дальше-то? Будете один бродить по вымершей или - для вас ничуть не лучше - покинутой Земле? Благо, она тогда будет не пустыней. Но ведь даже если не пустошью, то, что с того? Коротать Робинзоном тысячи... Да, что там тысячи?! Тысячи - это для цивилизаций! Миллионы лет! Десятки миллионов даже! Не жутко ли?

А ведь это не все. Через какое-то время... Сотни миллионов лет, между прочим! Солнце полыхнет. Новой, там, или сверхновой. Нам туг - точнее, вам - не все ли равно? На дистанции всего астрономическая единица - Земле и биосфере каюк? В виде человека хомосапиенса выжить, однозначно, не получится. Если даже сам катаклизм волшебно пересидеть, так все равно, как потом ходить по раскаленной лаве и под жестким излучением разросшегося в размерах Солнца?

И, право слово, если даже существовать в какой-то автономной капсуле - вдруг за миллионы лет подготовки вы умудритесь таковую сотворить, - то что с того для вечности-то? Ведь рано или поздно не только наше Солнышко - весь Млечный Путь закончит существование. Распадется там, или как. А когда-то и Вселенная разлетится, расширится. И кончится, как не крути. Останется одно излучение даже без плавающих в нем черных дыр. Так что...

- Короче, больше ста миллиардов не прожить? - вымучено неумело ухмыльнулся Заказчик.

- При обычном подходе... Простом примитивном решении дальше тысяч лет не получится, - кивнул Физик.

- Ладно, - хмыкнул Заказчик. - Согласен на медаль! Пусть будет хоть тысяча лет. Там посмотрим. Наука ведь идет вперед и со временем родит еще что-нибудь.

- Дело в том, - почесал за ухом Физик, - что наш способ не дает варианта в тысячу лет... Разве в случае неудачи, конечно... Мы как раз оперируем максимально возможными сроками.

- То есть? Миллионы лет, что ли? - несколько опешил Заказчик.

- Вот именно... В смысле, нет - не миллионы! Десятки миллиардов, вот что я вам предлагаю. И без вариантов, - Физик вновь поднял указательный палец. - То есть, или так - миллиарды лет - или... Никак.

- ***

- Вы спросите, как мы это сделаем? Как дадим вам жизнь в миллиарды лет? - Физик сделал эффектную театральную паузу. - Все просто! Мы всего лишь породим вселенную. Да, именно вселенную. Ничуть не хуже нашей. В которую будет заложена ваша личная матрица. То есть, в целую бесконечную вселенную. Именно бесконечную. Что с того, что мы ее забабахаем искусственно? Оттуда, изнутри, она именно бесконечная, уж не сомневайтесь. Ничуть не хуже нашей собственной. Разумеется, она будет иметь какие-то отличия. Нам, в сущности, не слишком известные и не просчитываемые. И в том числе потому, что при ее создании сработает ваша матрица. Заложена она, конечно, будет только по возможности. Канал передачи информации весьма узок. Просто до минимума узок.

Некоторые - особые умники - скажут, что канала передачи вообще не существует. Что, мол, через сингулярность не проходит никакая информация вообще. Они тупицы. Конечно, через сингулярность нельзя передать информацию типа - «привет вам с «Поля чудес! Приз в студию!», но... - Физик по своей неизменной привычке вскинул кверху указательный палец. - Они - эти остолопы - кое-что не учитывают. Ведь мы создатели вселенной, и потому подрегулируем кое-что из ее параметров. Что мы может подрегулировать в первую очередь? Безусловно, массу. Массу будущей вселенной. Она не должна быть слишком маленькой. Ибо тогда ее запала не хватит на рождение вселенной. Новый мир просто втянется обратно в инфляционный вакуум, даже не успев ничего породить. Масса не должна быть слишком большой, ибо, как ни странно, и в этом случае вселенная не разлетится в собственную бесконечность там внутри, а опять же схлопнется, и так и не породит достойно долгоживущий дивный новый мир. Масса должна быть оптимальной. И вот в эту градацию оптимума, мы и втиснем вашу матрицу - то есть, душу.

Кстати, эти физики-тупицы коренным образом не правы в том, что через сингулярность нельзя передать информацию. Объясню на пальцах. Разумеется, сразу после... назовем это «запуском»... после запуска новой вселенной, связь с ней оборвется. Но здесь у нас останется некий след. В ускорителе образуется микроскопическая «чёрная дыра». Считается, что «черная дыра» находится за «горизонтом событий», и информация через нее не передается. Однако, в нашем случае мы предполагаем... Именно предполагаем, знать наверняка покуда не получается... что на другой стороне «микро-черной дыры» появилась дыра «белая». Так вот, если мы будем «подкармливать» нашу «черную» здесь, то там...

Я сказал «подкармливать» потому, что это очень похоже по смыслу, хоть «дыра» и не живое существо. Мы будем ее подкармливать отсюда чем угодно. То есть хоть излучение, хоть материальные частицы так и так, преобразуются в массу. И значит, тут - у нас - «дыра» увеличит массу и объем, а там - на другой стороне - «белая дыра» усилит свое излучение. Ну, а тут уж все просто: «точка-тире», «точка-тире». Так и понеслось. Подкармливая тут по азбуке Морзе, мы перешлем сигнал туда. Проверить правильность теории не получается, но тут уж издержки производства. Они ведь оттуда, из порожденной нами вселенной ответить нам не способны, потому как могут общаться подобным способом лишь с тем, что породят сами. То есть свои собственные вселенные и, разумеется, в тот период, когда достигнут нужного технологического уклада.

В сущности, совсем уж размечтавшись, можно предположить, что они, в свою долгую очередь, сумеют передать вашу матрицу дальше. Если дешифруют ее и запрограммируют. То есть при некоторой удаче ваша матрица-душа сможет переходить во все новые вторичные - но ничуть не хуже нашей - вселенные. Как вам перспективочка? - Физик сиял, как школьник, сотворивший первую в своей жизни рогатку.

***

В сон хотелось погрузиться немедленно. Ночь уже собиралась обратиться началом дня. Но сон не шел. Он даже позавидовал физику. Надо же - раз и все. Заснул, как выключился. Везет же.

Делать тоже ничего не хотелось. Да и что можно было придумать столь значимое, и хотя бы чуть сравнимое с произошедшим? По глобальности абсолютно ничего.

- Только по косвенным признакам, - повторил он сам себе в тысячный раз. Дурацкая, навязчивая - уже даже не мысль - фраза. Простейшая артикуляционная конструкция снова выскочила вовне:

- ... по косвенным признакам.

Сознание выключилось.

- ***

- О, Создатель! Прости в том, что мы, презренные, обращаемся к тебе! Помилуй нас! Мы конечно недостойны твоего лика! Но сообщаем, что как только наши доблестные ученые дешифровали твой образ, мы все крепко задумались, как исправить изуродовавшую нас природу. И теперь, о, Создатель, мы начали большую программу по ликвидации последствий не туда и не вовремя свернувшей эволюции.

Странные голоса выдернули его из сна. Он тряхнул головой, тронул мокрую от пота подушку. Что такое? Начался жар? Он поднял тяжелую, чугунную голову. Надо же, как испереживался-то. Где-то внутри все еще бубнили что-то неясные голоса. Ну и сон! Он захотел встать, но сил не хватило. Затылок снова уткнулась в подушку.

- Создатель! Не расстраивайся из-за нас! - раздалось откуда-то изнутри. - Тебе больше не придется презирать нас за наш неподобающий вид. Всё эволюция, она, сволочь, пошла совершенно не так. Но отныне все будет по-другому. Смотри же, что мы делаем, дабы уподобиться тебе!

Смутно, через пелену, стала видна громадная площадь. Вся она была наводнена толпой. Людей? Нет, кажется, не людей. Каких-то существ. Они сгрудились в кучу. Нет, уже перестраивались в подобие очереди. Впереди за кишащей толпой, какое-то подобие возвышающейся сцены. Или не сцены? Плахи?! Да нет, не может быть. Или может?

Он всмотрелся. Четкий вид не получался. Непривычная общая окантовка зрелища не давала сосредоточиться. Сам воз-

дух какой-то темный? В дыму? Или такой от природы? Клочья облаков или чего-то более близкого, чем привычные облака, пронеслись поверху. Вот еще раз. Может, не облака? Чудовищные, громадные птицы? Или не птицы? Медузы? Он попытался сосредоточиться на увиденном. Четкость не улучшалась.

- Смотри же, о, Создатель! - заорали голоса. И тут же кто-то истерически, неприятно завопил.

Картина сделала неожиданный наплыв, укрупняя детали. Нет, все-таки не сцена. Лобное место?! Точно, лобное место! Виски сдавило, он почти проснулся от боли. Да что ж такое? Теперь стали видны вихляющие по сцене-эшафоту существа. Это они вопили. Не все. Некоторые, но все по-разному. Точнее, по- разному поводу. Одни в экстазе от увиденного. В восхищенном экстазе. Другие - от боли.

- Смотри, о, Создатель! - прокричал хор. - Смотри и радуйся! Теперь и отныне мы будем как ты. Мы будем похожие! А-а!

Теперь он разобрался, что тут к чему. Некоторые существа держали других, которые вопили громче и яростнее, то есть по- настоящему. Несколько существ орудовали какими-то громадными закругленными ножницами. Другие скопом подтаскивали к этим ножницам вопящих. Сами тоже вопили, но не в страхе, в экстазе. Подтаскивали пленных, хватали их руки. Странные руки. Длинные, двулоктевые. А главное... Этих рук у каждого существа было вовсе не две. Прочим приходилось налетать скопом, чтобы удержать все эти локти. Потом они все же справлялись. Подтаскивали ближе. Распахнутые ножницы тоже приближались. Чик!

Он вскочил в поту. Мокрый до трусов и ниже. Господи! Приснится же такое. Вопль привидевшихся существ все еще звенел в ушах. Но ведь не ушами же он это все слышал, в самом деле? Он схватился за виски. Слава богу, двумя... двумя своими руками.

- Надо принять что-то успокаивающее, - сказал он сам себе. Он прикрыл глаза и тут же, в страхе, распахнул.

Картина стояла как приклеенная. Руки! Отчекрыживаемые живые руки. Под корень кривыми ножницами. Кровь - какая-то не красная, фиолетовая - но явно кровь, била тонкими струйками. Позаботились. Жгуты накладывались загодя.

- О, Создатель! Теперь мы тоже будем двурукими! Двурукими, как ты! Прости нас! Мы будем, как ты! - вопили существа.

Вопили даже те, что были уже без лишних, неправильных, ошибочно выращенных природой рук. Те, что были в сознании.

- Мы все будем, как ты! О, Создатель!

Он схватил айфон, хотел набрать Физика. Как он там говорил тогда, когда он спросил?

- ***

- Как думаете, профессор, время в той вселенной идет так же как у нас? Ну там, вот она породится - наша искусственная - вначале, там, расширится, материя уплотнится, ну, образуется до того момента расширения. И вот только там... через сколько? Аж через двенадцать миллиардов лет появятся жизненные формы. Ах, да-да! Раньше. Это я про людей сказал «двенадцать».

- Не-а! Откуда ж мы знаем, уважаемый клиент? Не откуда мы не знаем, что там вообще какая-то жизнь возникнет. Надеемся, понятно, но знать-то не знаем ничего. Мы о свойствах смутно знаем. Хотим, чтобы ваша сущность как-то повлияла, а так - я же вас нисколько не обманываю - кто его знает? И проверить не можем.

Вдруг там вообще время идет по-другому? Или даже нормально идет, но с нашим нестыковка? То есть, как наше «левоправо» их нисколько не касается, так и время «вперед-назад» тоже. Может, оно даже задом наперед в отношении нас, кто ведает? Или замедленно, как здесь при субсветовых скоростях?

- А ускорено, может быть, профессор?

- Да не знаем мы! Ничего не знаем! Я же пояснял. Как только эта искусственная вселенная начинает рождаться, то есть инфляционное поле расширяется, порождая самое себя, так туг же какая-либо информационная, либо силовая связь тут же обрывается. Навсегда.

- Жуткое дело.

- Да, к сожалению, мы не можем наблюдать результат труда. Лишь верить в свои расчеты. - Физик непритворно, тяжело вздохнул.

«

***

Да нет, не стоило дергать Физика. Это же просто сон.

Он никогда не был столь впечатлителен, но мало ли? Все же потратил целый миллиард на черти что. Не всегда так влипаешь.

***

- Собранный в маковую головку дуодевигинтиллион тонн вещества. Десять с пятьюдесятью семью нулями тонн. Вот, сколько требуется. А потом это спрессованное маковое зерно бу- бу-бухает и ах! Большой Взрыв! Самый-самый большой! До сей поры длится. Тринадцать миллиардов лет без малого.

Да-да! Именно так выглядит теория Большого Взрыва. В ней все хорошо, и она все объясняет. Как образовался мир, как родилась Вселенная. Почему Вселенная предстает такой, какая есть. Жаль лишь, что теория не работает. Нет объяснения первичного толчка. Что и как разорвало это дуодевигинтиллионнотонное зерно. А ведь что-то разорвало. Галактики-то до сих пор разбегаются по округе.

Приходится снова изобретать. Объяснение всему. Самому большому - в истинном плане большому - в истории открытию в первую очередь. Эдвин Хаббл обнаружил красное смещение и разбегание галактик. Как можно открыть что-то большее? В плане того, что в реальном наблюдении - не на кончике пера. На кончике пера, в математических играх-расчетах, можно любые дуодевигинтиллионы перемножать между собой десятилетиями напролет.

Так вот, теория Большого Взрыва всеми почти признана, но вот не работает. И тут спасает инфляционная модель расширения мира. Чистая теория, а ведь спасает. Мир расширился за счет инфляционирукнцей антигравитации. В незримый первичный миг он раздвинулся в эти самые нониллионы километров, а уж потом пошел расширяться с нормальным - всего лишь световым (триста тысяч км в секунду) разбегом.

В инфляционной модели все просто. И все гениально. Из будущей гравитации высасывается энергия для краткосрочной антигравитации. Из той же энергии гравитации порождается этот самый дуодевигинтиллион тонн элементарных частиц. И нет никакого первичного уплотнения в зерно. Все нарабатывается в процессе разлета в сверхсветовой фазе. В общем, где-то так в нашей Вселенной в самом начале.

Естественно, возникает вопрос, как нам практически, не в теории, породить свою собственную, в некотором роде, карманную вселенную. На самом деле, разумеется, не карманную, а самую-самую настоящую, но все-таки искусственную. Окромя хитрого лазерного ускорителя «Менделеев» - я вам его демонстрировал - нам требуется кое-что еще. Кое-что доселе неизвестное. А конкретно - некоторое количество того самого исходного инфляционного поля. Нет, вовсе никакой не ундециллион или тредециллион тонн. В пересчете на массу - совершенно даже немного. Всего-то десять грамм. Десять граммов! Правда, их надо спрессовать в одна тысяча вигинтиллионную долю сантиметра. То есть в десять в степени минус шестьдесят семь.

Вот тут проблемы. Для уплотнения востребован где-то септиллион эргов энергии. Наш «Менделеев» не волшебный гиперболоид - он не может столько породить. Если бы так, то его бы давно изъяли, а нашу тематику окончательно засекретили. Еще бы! С такой мощностью можно было бы сбивать спутники около Венеры или даже поддать жару умотавшему из Солнечной системы «Вояджеру». Десять в двадцать четвертой степени эрг, в общем-то. Земная цивилизация не располагает такими мощностями, и даже неизвестно, через сколько тысяч лет сможет располагать. А ведь спрессовать нужно уже сегодня. Как раз для удовлетворения нашего научно-скорбного любопытства и заявленного по вашему запросу билета в бессрочное существование.

Но способ есть. Туннелирование. Мощности запредельные, но ведь дистанции на уровне элементарных частиц. Даже меньше. И значит, используем туннельный эффект. Энергия занимается оттуда из будущего, из грядущей искусственной вселенной, перебрасывается сюда, и тут же - за нониллионную долю секундочки - возвращается обратно. Какая-то афера? Да, но научно выверенная. Энергия громадная, но всё тут же фифти-фифти. Говорите, сингулярность непреодолима? Ошибаетесь, еще покойный бедняга Хокинг говаривал, что туннельный эффект вполне сносно действует на границе сингулярности. Значит, все в силе.

Услуга наша никакой не седециллион, а всего-навсего жалкий миллиард долларов. И я думаю, торг тут неуместен. Мы изобрели способ украсть септиллион эрг энергии, пусть и на короткое время. Сколько этот септиллион стоит в нынешнем исчислении? Если взорвать все атомные с водородными, что остались в арсеналах Земли, нехватка будет в четырнадцать порядков. Потому, миллиард - это даже не копейки. Доли и доли. Под микроскопом следует искать эту искрошенную в пыль копеечную труху.

Не будьте жадиной. Мы покуда единственные, кто может предоставить такой вид услуг.

***

И теперь в плане сна возникли проблемы. Кто ж знал, что решение задачи личного бессмертия скажется на похрапывании в подушку? Нет, бессонницы у него не наблюдалось. Наоборот - хотелось спать и спать. Быть может, возрастное? Быть может, и возрастное, однако тематическая направленность наваливающихся среди ночи кошмаров явно происходила из произведенных опытов. Вдруг эти ученые физики слишком рьяно покопались в его мозгу и что-нибудь там зацепили магнитным лучом своих томографов? И не может ли установиться какая-то связь с запихнутыми в нутро электронного «Умки» тремя эксафлопсами его собственной цифровой личности? Он не выдержал, дернул Физика.

- Ну, что вы, что вы, уважаемый? Даже при затраченных вами деньгах мы не можем вечно хранить вашу оцифрованную копию. Банк памяти нашего четырехэтажного «Умки» не безграничен. Эксперименты по другим тематикам продолжаются полным ходом. Данные потребно обрабатывать быстро, иначе затем все эти три квинтиллиона в секунду быстродействия. В мире идет научная гонка, причем не только за гранты. Я вам пришлю подборку журнальчиков - увидите, какие страсти кипят среди теоретиков по проблеме одиннадцатимерного континуума. По накалу превзойдут ваши биржевые сводки.

- Нет-нет, спасибо, - отмахнулся он поспешно. - Давайте уж каждый в своем болоте.

Но вот именно в «собственном болоте» проблемы не испарялись. Нарастали.

Если все же исходить из того, что это не кошмары? Что мы, в конце концов, знаем о других пространствах и об этих самых многомерных континуумах? Что мы знаем о течениях времени в иных, даже не параллельных вселенных? Отпочковавшихся? Или не совсем отпочковавшихся?

И хоть бы перерыв давали. Хоть одну ночь в неделю провалиться в бескошмарный темный просвет! Он уже сходил к психологу. Разумеется, не распахнул перед ним тайну собственного, хитро-мудро-физически провернутого бессмертия. Не хватало попасть на заметку уже не психологов, а психиатров. Разумеется, при его статусе ему никак не могло грозить принудительное лечение, но все же. Косые взгляды, то, сё. Совет директоров-долыциков, в конце концов. Кто-то ведь так и так настучит.

Зато таблеток на прикроватной тумбочке появилась ныне целая коллекция. В случае скуки можно было любоваться цветастыми упаковками, читать через лупу выжимки аннотаций. Но скучно не было, особенно по ночам. То есть именно по ночам.

***

- О, Безвременно не в пространстве Живущий! Отзовись! Мы приготовили для тебя подарок, о, Безвременно Живущий! Отныне, узнав истинные стандарты разумных, приближенных к тебе избранных, мы провели закон Поощряющий (ЗП) и организовались в гвардию Заставляющих (ГЗ). Ныне и навсегда мы избегнем ошибочного сбоя природной эволюции, произошедшей на нашем малоблагоустроенном Прелесть-Мире естественноневерным путем. Совет Все-обученных и Умо-приверженных постановил однозначно, что отныне и вовек свободным гражданином и вообще гражданином, а также и даже кое-как и как-то разумным будет считаться лишь тот, кто смотрит из черепной ниши в наш Прелесть-Мир не восемью глазами, как атавистически принято, а, как и положено по закону Реликтового Первородства - ЗРГ1 - правильно посаженными двумя - правым и левым.

- И потому, о, Безвременно не в пространстве Живущий - БНПЖ - мы, отныне убытоглазоисправленные - УГИ - приносим тебе дар из лишневыращенных органов. Возьми же их, о, БНПЖ!

И посыпались, просыпались из протянутых ладоней вырванные с корнем голубые, зеленоватые, карие с золотинками, кроваво-жильные, вроде еще помаргивающие, неисчислимые - килограмм по копейке не иначе - открытые миру ГЛАЗА. И снова протянулись ладони, сыпанули жменей. И снова посыпались. Еще живые, еще с не усохшими корешками нервов ГЛАЗА.

Он отпрянул, скатился с огромной, такой удобной ранее кровати, шмякнулся на ковер, дернулся, пришел в себя. Глянул на ладони.

Нет, крови не было. И их тоже... глаз. Просто кошмар. Просто?

Сколько цивилизаций в стандартной, внутри себя бесконечной вселенной? Какая часть из них умудрилась найти метод надпространственного общения? Наверняка, не все. Далеко не все даже дешифровали реликтовый фон. Но что с того? Тут и без нобелевских физиков-лауреатов ясно-понятно. Бесконечность внутри бесконечности! Что с того, если одна меньше другой и в другой помещена?

Установить связь с Создателем - вековечная мечта человечества. Даже атеистически настроенное меньшинство было бы не прочь, как по частной, так и по коллективной разнарядке. Потому странно, что сон проходит не в режиме постоянной череды звонков оттуда. Еще удивительнее, что не затронута явь, и хоть здесь можно перевести дух.

Совет акционеров выражает недовольство? Котировки пошли вниз? Какая ерунда, ребята. О, если бы вы ведали.

***

- Вы скажете, а при чем туг мое собственное бессмертие? Мое собственное? Вот этого тела, мозга? - Физик повторил свой неизменный жест со вздернутым вверх указательным. - И я вам отвечу.

А если вы, к примеру, смогли бы пересадить свой разум вот в эту гору железа типа нашего трёхэксафлопсового «Умки»? И вот это самое железное чудо вдруг заявило, что оно вы? То вам лично - вот этому вашему телу и вот этому, запаянному в ваш костяной череп мозгу - в чем бы ему стало легче? Да, ваша копия оказалась бы, пусть не бессмертной, но уж гораздо более долгоживущей - тут без вопросов. Но вам-то что? Вам? Да, можно успокоить себя, что задуманные планы жизни теперь почти наверняка осуществятся. До этого, в силу конечности существования, никак бы не устаканились. И здесь даже все выглядит гораздо круче, чем у самого известного автора. От него-то только рожки да ножки и окостеневшие навеки идеи. Которые, разумеется, почитатели смогут интерпретировать как душе угодно. А у вас - истинная копия, которая, в случае писательства, например, вполне сумеет наваять новых творческих откровений.

Однако вопрос остается. И непростой. Да, ваши идеи будут жить десять тысяч лет. В смысле, продолжатель вашего дела и ваших идей. Ваша полная копия. По крайней мере, в момент появления. Ибо далее, с каждой секундой, с каждой мыслью и каждым взглядом на мир эта копия будет все более и более отпочковываться от вас. Дистанцироваться и отдаляться. Она останется близняшкой, но уже далеко не полной копией. Главное, даже не это! Она - копия - останется творить ваши, а со временем - уже ее собственные идеи. Будет воплощать их в жизнь. Но вам-то что? Со временем вы не просто перестанете быть даже наблюдателем. Вы вообще умрете. Вы умрете - как и все остальные до вас. А бессмертной будет лишь копия.

Вы скажете. Давайте решать последовательно. Переделку в бессмертность, в смысле. То есть, вначале туловище, потом мозг по чуть-чуть. Послойно, или там как. Пока полностью не пере- кроится в серебро и пластик. Но не кажется ли вам, что, когда последнее наслоение и последние нейронные связи перекопируются и когда остаточный шматок белой субстанции в кровяных прожилках шмякнется из черепной крышки в пластиковое мусорное ведро - тут-то и придет конец вашему земному и единичному в этой Вселенной существованию. Или не так?

Да, вы будете прекрасно смотреться в зеркале в новом пластиковом исполнении, вроде бы совсем не связанный родственными узами с клубнем плоти в штампованном ведре. Но будете ли это вы лично... или все же копия, уверенная, что именно она - вы? Собственно, копия и обязана так считать, тем более что конкурента уже в принципе не существует - он тут, рядом, тоже в пластиковой оболочке - в мусорном ведре.

То есть, не есть ли вся эта мифическая передача из плоти в машину всего лишь трюком по замаскированному уничтожению оригинала - вас?

Вы спросите, и чем тогда лучше или хуже то, что предлагаем мы? - Физик развел руками. - Мы не врем и сразу подтверждаем, что лично вы - оригинал - умрете, когда назначено. Умрете прочно и насовсем. Но вот ваша копия. Даже не копия, а несколько упрощенное нутро - самый цимус - он послужит ядром системы, коя будет существовать не какие-то десять тысяч лет и даже не какие-то сто. Практически вечно. В смысле, сто миллиардов или чуть более земных годков.

Правда, не здесь, не рядом с нами. Где-то там, в неизвестных далях других измерений. Но зато, став ядром системы. Чем- то наподобие божественной ауры целого, необъятного и, кстати, вправду бесконечного мира. Ну, и кто на этом свете и в этом еще мире способен предложить лучшие условия вложения капитала? - Физик совершенно победно хохотнул.

***

- О, Перво-Творец! Приветствует тебя племя презренное, но все же именно гобою порожденное! Долго наши браво-учено- умы размышляли и, наконец, умыслили, как передать тебе хоть сокращенное приветственное послание от нас. Но откладывали мы сие действо, ибо не считали себя достойными такого общения. Ты творец наш. Бессмертный живой Образ, по которому ты всех нас сотворил и ксерокопировал. Но при копировании вкрались ошибки из-за козней природных и никоим образом не предвиденных. Курьезные атомо-вакуумные флюктуации привели к тому, что хоть мы лично получились на тебя, о Перво- Творец, приемлемо и в меру похожие, но зато мир, нас вблизи космо-окружающий, на ручной дистанции малых астро-единиц вышел с изъяном, причем большим.

- К великой ошибочке вместо одного солнце-светила, тобой, о, Перво-Творец, копировально-информационно завещанного, выявилось у нас в системе почему-то два. А ведь никак так не должно быть, судя по дешифрованным моментам, извлеченным нашими бравыми учено-умами из реликтового лучения твоего, о, Перво-Творец, перво-послания.

- И взялись тогда наши лучшие браво-учено-умы за задачу доселе невиданную. А именно, о, Перво-Творец-Пра-Мудрец, куда-то убрать лишнее, в космическом безветрии помещенное около нашей - что поставь, что положи круглой - планеты свето- солнце. Ибо в отличие от указанного тобой, о Перво-Творец, стандарта, в одно планетарное солнце-светие, у нас тут по трагико-ошибке разместилось отчего-то целых два. А именно и поименно - белое и присиневато-голубое.

- Долго раса наша (исключительно правильная), по твоим, о, Перво-Творец, канонам шитая, размышляла совместно с лучшими браво-учено-умами, как устранить погрешность ксерокопировальную вопреки канонам уявившуюся. И пришли мы, о, Перво-Творец, к выводу, что надо хотя бы от одного светосолнца избавиться напрочь вопреки космо-бестолковости первичной. Много плането-крутильных моментов решали мы в практико-механическом плане. И наконец, о, хвала тебе, о, Пра- Мудрец, надумали мы машинерию, соответствующую задаче.

- Предлагались, доложим тебе открыто, без заднепроводной мысли, которую все едино от тебя, о, Перво-Творец, скрывать бестолково-бессмысленно, что предлагались гига-проекты различные (для нас, конечно, «гига» - никак не для тебя, о, Пра- Мудрец!). Как-то гахнуть по одному из солнце-светил из батареи мега-орудийной напропалую, чем демонтировать свето-солнце фрагментарно и напрочь. Помимо предрекался терра-проект с присовокуплением лишь к одному из свето-солнц взаимопо- движных куполозакрылков, по результату действия органично отвечающим воздействию двигателя реактивного солнцерядной мощности. С целью увода одного из свето-солнц прочь из зоны взаимо-тяготения местных планет и светил на все прочие, отпущенные тобой, о, Пра-Мудрец, времена.

- Однако пришли мы к выводу, о, Перво-Творец, что будет рациональнее (ибо рационально-скупыми должны мы быть из-за того, что бедны и не мудры досконально, хоть и подобны тебе в чем-то, о, Пра-Мудрец!), не отпускать лишне-ошибочно помещенное солнцесветие в свободное галактико-плавание, а использовать для целей сопутствующих. Ибо, как выведали наши учено- умы из твоего, о, Перво-Творец, реликтопослания, правильным планетарным свето-солнцем является лишь жёлтое, а все прочие от ошибок мелко-космических. Потому решили мы, о, Пра-Мудрец, что будет найвернейшим не расходовать солнцесветие зазря в бессмысленности космо-походов, а совместить исправление двух изначальных атомо-кванто-ошибок в одном действии.

- И даже, о, Пра-Мудрец, пришли мы к выводам, исходя из спектров, будто не есть ли помещение двух свето-солнц - белого и присиневато-голубого - вместо единого, предусмотренного тобою, о, Перво-Творец, хитро-мудреным тестом на проверку догадливости? Ведь, в самом деле, ежели смешать меж собой два сих не эталонных цвета, то не получится ли в результате один правильный желтый? Причем при верно-единичном свето- солнце? Вот так наше расо-племя совместно с браво-учено- умами и порешило. Поставили мы свето-заслонки двигательные не на одно, а сразу на два солнце-светия. Ну, и множество оборотов планетарных тому направило их к единой пустопорожней космо-точке.

- И потому именно сегодня, в счастливейший день, наконец-то случится придавно терпеливо возжелаемо-ожидаемое событие, о, Перво-Творец! Решится космо-практически закодированная нам задача - устранение изначальных вакуумо-ошибок местного космоса. Ныне, в ближайшие мгновенья, сойдутся в одно два солнце-светия. И настанет у нас тут, как и завещано тобою, о, Пра-Мудрец, настоящее едино-солнцестояние.

- И о возрадуйся же за нас и за себя, о, Перво-Творец! Ибо вот как раз сейчас наблюдаем мы всем плането-племенем во главе с браво-учено-умами, как начинают соприкасаться в лобовом лобзании наши неверно-цветные свето-солнца! Вот уже срастаются их протуберанцы в общие узлы! Растут, тянутся друг к дружке волдыри на хроносферах! Каждый будет по боле нашей кругло-планеты раз в сто.

- И ура! Свершилось! Смыкаются навек поверхности свето- солнц! И разгоняются в гравитонной взаимности их горячие нутра! Слава браво-учено-умам! Навсегда вечная слава тебе, о, Пра-Мудрец!

- ***

Спящий дернулся в постели, не просыпаясь, схватился за виски. Нестерпимая боль прошла от затылка в лобную область. Срезонировала по всей голове, по туловищу. На миг, на краткую секунду он вынырнул из странного сна. Рука дернулась к прикроватной тумбочке, к лекарству. Не успела. Судорога пронзила тело, неестественно выгнула его, поставила на мостик. Хрип со стоном вырвался наружу. Будто не отсюда. Будто из другого мира.

Но ведь связь может быть только односторонней, да и то, слишком неизмеримо кратковременной.

Часть 2

РЕЦЕНЗИИ ОТ МАРГАРИТЫ ПЛОСКОЙ

«СЕКС В КАТАПУЛЬТНОМ КРЕСЛЕ или ЛЮБОВЬ ЗЛА В СТРАТОСФЕРЕ»

Автор Марриэтта Худэнька, издательство «Тихие домочадцы», серия «Наши в женском монастыре», тираж большой, гонорар детям Африки, год выпуска текущий

Новый триллер известного автора содержит интригу уже в самом названии. Не зря книга стала бестселлером и стоит в рейтингах продаж магазинов столицы в пятерке лучших. Вовсе не просто так она выдвинута на «Русский буккер» и «Книгу года». О чем же эта книга? Что хотела сказать нам на этот раз суперзвезда женского секси-технотриллера Марриэтта Худэнька? Не благое это дело пересказывать шедевр, однако, прочитав его на одном дыхании, я сразу, и не вытирая слез, бросилась к перу и чернилам.

Действия этого захватывающего романа происходят в основном на базе ракетных стэлс-бомбовозов Эдвардс. Герои - многочисленные пилоты и штурманы этого самого бомбовоза Б-1. Точными, умелыми стежками Марриетта Худенька описывает нам их быт и судьбу. В свободное от полетов и чистки ракетных боеголовок время пилоты и штурманы катаются на «американских горках». У некоторых есть семьи, и тогда они катаются всей семьей. У главного героя тоже есть семья, но он влюблен в жену русского консула Верокосу Житкую. Однако погодим о главном герое, расскажем о его боевых товарищах.

Штурман Гад Берроу посредством гамбургера заразился куриной слепотой. Но поскольку судьба безработного пилота в Америке до жути трагична - множество бывших летчиков побираются на окраинах Эдвардс и ночуют в картонных коробках от пылесосов, - то боевые товарищи не хотят бросать своего коллегу в беде. Ведь до пенсии ему осталось всего-то восемнадцать неполных лет. Во время полета они, используя намеренно освоенный язык жестов, подсказывают второму пилоту, когда надо опускать, а когда поднимать закрылки. Кроме того, они специально накрасили самые нужные кнопки и экраны управления фосфором, и потому их друг может уверенно убирать и вынимать шасси, когда требуется по делу. А ежегодный медосмотр он вообще проходит уверенно. Старший врач базы генерал-мичман Хрен Тарикоид давно пристрастился к виски и готов всего за одну бутылку сдать любые анализы вместо проверяемого.

Не проста судьба и пулеметного прапорщика, латиноамериканца филиппинского происхождения Маздры Тю. Пострадавшая в филиппино-американской войне за испанское наследство мать героя передала ему по генетической цепи свое заболевание, вызванное дефолиантами, примененными агрессорами против окучивания моркови, основного продукта тамошнего населения и их свиней. Как и его упокоенная мать, а также все братья, сестры и свинята, Тю постоянно мучается от дизентерии. Из солидарности к развивающимся народам мира его боевые товарищи смотрят сквозь пальцы на то, что пулеметный прапорщик основное время полета проводит, запершись в туалетной комнате. Только лишь иногда они аккуратно стучат ему в дверь и предупреждают, дабы он не гадил, пока их Б-1 пролетает над Нью-Йорком или Парижем.

Четвертый пилот и старший применялыцик подвесного оружия Зебр Благострик абсолютно здоров, однако, он страстный серфингист. Порой он не в меру увлекается своим увлечением, и проходящая волна уносит его в малоизвестные дали. Потому его боевые друзья и товарищи давно привыкли, что он не всегда успевает вернуться с пляжа к вылету, и часто убывают в свои стратосферы без него. С большим знанием дела Худенька описывает судьбу этого человека, нашедшего свое призвание и место во Вселенной и непростом окружающем мире.

Но все же о главном герое. Дофин Синдроун - это человек неполных лет. Он несколько лысоват, но умело скрывает свой недостаток стратосферным шлемом, который всегда носит несколько набекрень и пикантно залихватски. Он привержен человеколюбивому глобалистическому гуманизму, серьезно относится к своей службе, тщательно проверяет дозиметром давление шин перед вылетом, и, если что не так, то тут же умело достает из одежды переносной насос подкачки. Однако последнее время он обеспокоен. Дело в том, что однажды, катаясь на «американских горках», он встретил на изгибе поворота жену русского консула Верокосу. Состоялся роман. Да, прямо тут, на американских горках. С большим знанием дела, с неприкрытой правдой жизни, сочинитель Марриэтта Худенька описывает нам все анатомические прискорбия их любвемыслия и страстности «камасутрости» [так у автора].

Но ведь вокруг героев кипит жизнь. Они ведь не сами по себе в этом мире, а лишь часть общечеловечной общности. Трагедия разрывательной двойственности между долгом и любовной лихорадкой - вот о чем, в сущности, книга. У главного героя есть его верный могучий Б-1, у главной героини муж - русский консул Булан Панорамов. Последний - весьма противоречивая и, по своему, притягательная личность. Ведь как каждый русский за границей, он не только простой советский консул, но еще и шпион-диверсант. Конечно же, он знает о проделках своей жены Житкой, ведь в ее левый каблук загодя встроена микросхема с джипиэс- шагомером. Но что же делать? Ведь как разведчик, он должен только приветствовать, что его поверенная жена может теперь запросто подобраться не только к шинам стэлс-бомбовоза Б-1, но даже узнать давление в них, выраженное в мегапаскалях. О, здесь тоже умело встроенная автором интрига между любострастием и родино-долговой обязаловкой.

И все же, расскажем немного о сюжете и трагическом, финально-развязочном конце.

Встречаться исключительно на извилистых терниях «американских горок» героям все же не слишком удобно. В дом Дофина Синдроуна они попасть не могут: ведь там водится его, вынесенная автором за кадр и неясная нам как читателям, семья героя. Переступить порог советского консульства Дофин не может, даже когда консул на выезде с отчетом в Москве, бюрократы от Пентагона не торопятся выдавать нашему герою нужную визу, все тянут и тянут с оформлением. Что же остается? «Природа», - скажут некоторые и будут неправы. Ведь база Эдвардс находится посреди пустыни Невада, а нынче в эту негуманную к человеку местность еще и пришла зима. Вокруг неприветливые сугробы, и одичавшие, изголодавшиеся, неухоженные лоси бродят тут и там, угрожая встречным рогами и копытами. И потому у героев остается один путь - Б-1.

Здесь, в тесной кабине стратегической машины, между рычагом опускания шасси и поднятия закрылков, а также нависшей поверху жужжащей болванкой гироскопа, и проходят основные натуралистические сцены романа. Это шикарные сцены. Скажу как читательница, особое впечатление на меня произвел рычаг управления шасси. Как он ходит туда-сюда, туда-сю... Впрочем, не буду распространяться о всех перипетиях, лишать читателя ощущения чувственного открытия.

К сожалению, все в романе заканчивается трагически. Долг и любострастие столкнулись на страницах не шуточно.

Однажды бомбовоз Б-1 обязуется срочно подняться в воздух по тревоге. Герои вынуждены спешно расстаться. Дофин пылко лобызает возлюбленную, вовсе не подозревая, что это последний поцелуй. И тут, после ее поспешного бегства по подвесной стремянке, обнаруживает на своем штатном кресле-катапульте забытые Верокосой предметы гардероба и кое-какие туалетные принадлежности. Что же делать? Нельзя, чтобы его подчиненные убедились, будто все слухи о их командире - правда. К тому же, искаженная, обращенная правда. Ведь что они могут подумать? То, что здесь, в пилотной кабине, произошел обычный низменный блуд? Но ведь все тут было совсем на другом, неповторимо возвышенном уровне. Сможет ли герой это доказать? Не стоит и пытаться. Его соратники хорошие, но все же приземленные люди, им не понять высот истинной незамутненной любви.

Именно поэтому Дофин Синдроун героическим усилием дотягивается до заправочной бомбовозной штанги и, поцеловав предварительно, запихивает в нее трусики, чулки и прочие принадлежности русской красавицы. О, сколь эротично выглядит сцена заталкивания бюсгальтера во влагалище трубы. Но вот, все. Следы «преступления» скрыты. Так что друзья застают героя за его обычным занятием по подкачке шин.

На горе, нынче полет Б-1 планируется далеко. Цель полета - остров Паломарес. Там разразилась очередная гуманитарная катастрофа. Бомбовоз Б-1 должен пройти над хижинами на малой высоте, чтобы шумом двигателей и отражением солнечных бликов от крыльев сообщить всем жителям Паломареса, включая неграмотных, что, мол, «все нормально, мировое сообщество с вами, не забыло и соболезнует».

Однако до Паломареса Б-1 не добирается. В смысле, роман Марриэтты Худэнькой заканчивается чуть раньше. «Почему же так?» - спросит читатель и получит ответ.

Несчастный остров Паломарес находится далеко. Бомбовоз должен дозаправиться в воздухе. Романистка Худэнька со знанием дела погружает нас в пучину специальных терминов, в дебри расчета расхода горючего на квадратный километр в секунду. Однако вот и сам акт совокупления тяжелых металлических машин. Да, да, я не ошиблась, именно «акт совокупления». Как трогательно описан подход бомбовоза Б-1 к заправщику сзади. В лучах поднимающегося солнца партнеры словно танцуют в воздухе (дополнительную пикантность вводит куриная слепота штурмана Гада Берроу, его спорадические, не сразу попадающие в такт дерганья рычагами]. И наконец, сам акт. Как штыревая труба бомбовоза находит раструб заправочной пуповины, о, тут целая поэма в прозе. Признаться, в процессе читки я почти испытала ор... Да, вернемся к роману.

После длительного, трехдневного полета над морями и пилоты, и (уж тем более) читатели как-то забыли о застрявших в наливной полости принадлежностях Верокосы Житкой. А топливо-то по шлангу пошло!

Это трагично, это очень трагично. Топливо пошло, горючее полилось. Но куда же ему деваться? И оно прыщет во все стороны. Заливает округу, заливает стекла пилотов, через которые они видят мир. Заливает крылья и киль. Но ведь мало того, что заливает. Оно ведь еще и замерзает, забивает своим льдом выхлопные дюзы многосильных двигателей.

И вот- трагичный финал. Бессильный бомбовоз Б-1 несется над полярными льдами. Катапультные кресла не работают, видимо, их тоже чем-то залило. Сквозь стекла ничего не видать, и потому герой просто вспоминает свою жизнь и свою любовь. Навязчиво стучит что-то, отвлекая. Это случайно закрытый снаружи пулеметный прапорщик Маздры Тю рвется наружу из своего туалета. Это вносит диссонанс. А не есть ли забывчивость жены русского консула не просто забывчивостью? Вдруг это было разведывательно-диверсионное задание? Или все-таки бескорыстно бесшабашная любовь? Нам (читателям) остаются вопросы. Впрочем, как и герою романа Синдроуну. Тщательно ли он проверил давление в шинах на шасси? Сможет ли Б-1 сесть на ледовые торосы. Разобьется ли вдрызг о ледовый наст? Или проломит лунку и уйдет в глубину мировой бездны? Придется ли экипажу попросту обратиться в сосульку, или их объедят донные рыбы-ремни? Что теперь будет с островом Поломарес, раз Б-1 не сообщит о сочувствии мирового сообщества?

Вот на такой ноте и заканчивается повествование. Будет ли продолжение? Возьмет ли этот шедевр русский и прочие буккеры? Думаю, мы узнаем это очень скоро.

Вся Ваша Маргарита Плоская

«НОВЫЙ МАУГЛИ-ПЯТНИЦА или ПОИСК ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ ШТУЧЕК-ДРЮЧЕК»

Автор Болван Пенисглерс, перевод с другого языка, издательство «Трусишка зайка серенький», серия «Тарзанка», тираж средний, года выпуска нет

Книжка Болвана Пенисглерса - это небывалый эксперимент на самую актуально-философичную тему. К тому же, здесь не просто бряканье сходу и вдруг. Самим названием книга Болвана отфутболивает нас к классике. Каждый вспоминает Дефо, Диккенса, Берроуза, Киплинга, Толстого, Свифта и прочих нечитанных ранее титанов пера. Но вопрос в романе поставлен, что называется, ребром. Потому как этот вопрос волнует всех и каждого всю сознательную жизнь, особенно в бессознательном плане. Кто я? Какова моя ориентация? Правильно ли я выбрал оную? Не ошибся ли? Не сбили ли меня с панталыку встречные знакомые? А вдруг все не так?

Каждый из нас в долгом жизненном пути ошибается с ориентацией. Порой ставит над собой смелые эксперименты, обжигается и снова ставит. Однако вокруг нас наличествует населенный мир. Добрейшие люди вокруг могут посоветовать, разубедить, поделиться своим собственным опытом жизни в отношении поиска ориентации. Показать свои штучки-дрючки и научить их пользовать. Иное дело - главный герой (или, быть может, героиня) романа Болвана Пенисглерса.

Маугли-Пятница (судя по первичным страницам, вроде бы мальчик) вынужден ютиться в общежитии с волками. А что с этих волков взять? Они же собаки собаками, правильно? Под теплой, но свалявшейся верблюжьей шерстью совсем не найти чего ищешь, а если и найдешь, то неясно чего. Недаром герой долгое время не находит себе места. В конце концов, он вынужден обратиться за советом к чему-то более похожему на себя, в плане навесных туловищных штучек-дрючек. К собратьям павианам.

С одной стороны, у павианов есть руки, и они, оказывается, вполне толково умеют применять их по делу поиска ориентации. С другой же стороны, павианье сообщество давно состарилось, потеряло хватку не только в руках, но и в ногах. Запуталось в своих пальцах, в летописях, в склерозе сомнений. «Какая же ориентация у нас самих?», - спорят до хрипоты на общих собраниях мудрейшие из павианов. Часто для доказательства они пользуют свои штучки-дрючки. Очень смело и, на первый взгляд Маугли- Пятницы, просто донельзя правильно ставят они этот первичный вопрос. Они даже почти как неведомые герою люди целенаправленно ставят и проводят над собой и друг над дружкой удивительные по смелости эксперименты со штучками-дрючками в плане поиска ориентации. Но находят ли братья-павианы ответы? Правильно ли они ориентируют свои штучки-дрючки? Вот в чем главный вопрос. Терзаемый новой чередой сомнений, проделавший над собой не один эксперимент в обобщенных оргиях Маугли-Пятница все более запутывается со своей и без того неясной ориентацией. Вместе с героем мучается неясностью и читатель. Кто же все-таки главный герой? Правильно ли он ориентирован?

Через множество сотен страниц сомнений и подробнейших прописок все более неожиданно экстравагантных экспериментов братско-сестринского павианьего царства со штучками- дрючками, вроде бы, наступает некая ясность. На горизонте жизни Маугли-Пятницы вырисовывается Багира. Все как бы устаканивается, книжка начинает течь ровно, однако...

Некая тень сомнения все-таки сохраняется, остается. Ведь в самом-то деле! Ясно ли что-то по самой Багире? Не прячутся ли где-то под нутриевым мехом некие другие штучки-дрючки? Кроме того, жутким диссонансом отзывается появление на страницах медведя Балу. В неожиданном смысле зарождается само- истязающая мысль, а медведь ли в самом деле Балу? Есть ли у него нужные штучки-дрючки? Может быть, все тут тоже непросто? Ведь, в конце концов, сомнения в выбранной когда-то ориентации прощупываются под ондатровым мехом даже у весельчака и балагура Балу.

С введением в повествование еще и питона Каа дело совершенно запутывается. Можно, конечно же, понять сомнения в ориентации самого Каа. Когда в тебе добрых девяносто пять метров, тут поневоле свихнешься, где тут и что. Дай-то бог найти начало, или хотя бы конец чего-нибудь. Хоть какой-то штучки-дрючки. Для определения ориентации желательно все же побыстрее определиться именно с концом. Возможно ли такое в полумраке и непроходимости джунглей вообще? Разумеется, чистосердечно жаждущий помочь другу Маугли-Пятница проводит целые дни в поисках хоть каких-то штучек-дрючек и хоть какого-то конца друга. Он производит с ним совместные эксперименты по поиску ориентации и пригодности штучек-дрючек. Все тщетно.

И уж совершеннейшим диссонансом выплескивается периодическое явление из ниоткуда товарища-тигра Шархана. Вместе с дружком (а то и подружкой], шакалом Табакой, они давно потеряли всякую ориентацию. Даже заявившиеся красные собаки неясной ориентации и с незнакомыми штучками-дрючками не проясняют дело. Ни Шархан, ни Табака все равно не способны припомнить хоть какую-то внятную ориентацию.

Девочка Маугли-Пятница уже в совершеннейших потемках на счет ориентации, как своей, так и окружающих. Найденные в руинах старых дворцов батареечные штучки-дрючки только запутывают дело. Опробовавшие вибро-штучки-дрючки Багира и Балу в растерянности еще большей. Попросту в трансе. Не помогает даже братско-сестринское волчье сообщество. Тем более что Акелла во время эксперимента с вибро-штучкой-дрючкой позорнейше промахнулся.

Так что вывод, выплеснутый в конечной стадии книги, неизбежно предрешенно конечно неумолим. Для точного определения своей ориентации и предназначения своих собственных штучек-дрючек Маугли-Пятница все-таки должен (должна) отправиться за советом к хомо-сапиенсам. Каков будет этот ответ?

Именно такой вопрос задает себе каждый прочитавший книгу и надолго задумывается над мауглиными штучками-дрючками. Да и над своими тоже. Задумалась, и все еще размышляю и я тоже.

Вся Ваша (Ваш) Маргарита Плоская

«ЕВА И АДОЛЬФ»

Автор Жария Опупевшая, издательство «Самочит», серия «Откровения на матрасе», тираж около того, год выпуска не прописан

«Ева и Адольф» - новый, упоительный роман-откровение доселе малоизвестной, пламенной писательницы Жарии Опупевшей. Не все могут сразу догадаться, что эта умосмещающая книга не просто о чем-то, а о любви. Но она именно об этом сложном и малоизвестном многим чувствоносном происшествии. Тяжелая судьба любви в тоталитарном интерьере - вот в чем идея сольного повествования Опупевшей.

Адольф - ныне упоительно скромный высокопоставленный служащий. Тяжелая судьба, инцесты и угнетения окружающих не позволили Адольфу осуществить свою мечту детства - сделаться известным художником с мировым именем. С горя он вынужден был обратиться для утоления печалей к морфию. Однако не в нем он нашел успокоение, а в простом, но истинно баварском пиве. Именно в пивбаре он обрел своих верных друзей и подруг. Однажды Адольф даже угодил на войну, где стойко перенес все тяготы отсутствия пива, воблы, мольберта и морфия. Только воспоминания о своих верных друзьях-соратниках, все еще достойно ожидающих его в пивбаре, помогло ему отсидеть в окопе, а не закопаться глубже. Потом была тюрьма и прочие мелкие неприятности. Ну и, наконец, пивной путч, цветы, разные почести и медные трубы. Но все это не раздосадовало и не обозлило Адольфа. Он так и остался скромным, чувственным вегетарианцем с изысканно морфической убежденностью.

Ева, скромно-прелестно-блондинистая посудомойка при пивбаре, верила в Адольфа с детства, но все не решалась к нему приблизиться из-за очень неопрятного форменного передника. Однако пивной путч, похвальное одиночество Адольфа в тюремном дворике, а также тотальная несправедливость и непонимание мирового сообщества сблизила их по-настоящему. Так сблизила, что Ева взяла расчет в пивбаре и перешла работать посудомойкой при бункере.

Здесь, в закопанном от мировых несуразиц азиатского непонимания и нелепиц западного общества, бетонном бункере и наступило счастье. Отныне Адольф и Ева вместе. Только горестное присутствие все плотнее набивающихся в бункер соратников, все более частые телефонные звонки, какие-то несносные совещания ставки, а так же периодические заступления Евы на дежурство в подземной посудомойке, отвлекают героев книги от упоительного счастья взаимной любвеобильности. Что им в этой эротически правдивой любви до какого-то офигевшего в безобразиях мирового сообщества? Что им до каких-то периодически приходящих по факсу нот и требований капитуляций? Им так хорошо вдвоем, в этом, почему-то все более теснеющем бункере.

Конечно, роман написан так упоительно-увлекательно, и читается так молниеобразно-живо, что становиться несколько неясно: откуда бункер? Что есть «бункер»? Есть ли в этом какой- то метафорично-апломбовый подсмысловой намек? Или же это все же «бункер», который и есть бункер?

Отчего наши герои в бункере? Почему те соратники, что туда спускаются, больше не покидают их общество? Видимо, им там тоже очень и очень хорошо? Не слишком пояснено, что за ноты все же сыплются и сыплются с факса. Не есть ли этот бункерный факс тоже всего лишь метафоричной метафорой? Может, он символизирует собой всегдашний всеобъемлюще мощный информационный взрыв? Впрочем, имеет ли этот факс какое- либо значение, раз на его призывы все едино никто не соизволяет отвечать?

Главное в романе - это простые сцены любви. Как трогательно, животрепетно рассказано о первых прикосновениях героев друг к другу. Как не вульгарно пошло, а возвышенноправильно описано отбрасывание Евой прочь своего назойливого форменного передника. Как старательно смело выведено автором расстегивание Евой скромно-бриллиантовой заколки на галстуке Адольфа с его молчаливо-пристойного согласия. Однако не буду пересказывать весь роман, ибо как передать трепетные чувства романтизма, возникающие у читателя в момент развязывания галстука Адольфа? Или (тем более), как необычно грубыми словами пересказать главу, посвященную распечатыванию Евой морских узлов на шнурках форменных посудомоечных ботинок? Чувства ностальгического упоения попросту не передать.

Ну и, наконец, как и положено в любом нормальном романе, заключительная сцена - апогей с перигеем и катарсисом. Свадьба героев. Как рады съехавшиеся со всего мира окружающие счастливую пару высокопоставленные служащие - соратники Адольфа. Как все-таки горды за свою подругу Еву ее соперницы-посудомойки, которые тоже бы не прочь, но с любовью не поспоришь, она сразу берет быка за рога, а Адольфа за...

Извиняюсь, что я, будучи критиком, все же не выдержала и рассказала, чем завершается эта прекрасно-прямолинейная история. Интрига ведь сохраняется до самого конца, лишь за двести или триста страниц до окончания некоторые особо проникнутые могут угадать, чем все кончится. Но, тем не менее, мы - всего лишь читатели, и не знаем, как дальше сложится жизнь животрепещущих влюбленных, но убеждены, что все будет изрядно-возвышенно-величественно. Пожелаем же вместе с Опупевшей вечного счастья и любви и Еве, и Адольфу.

Вся Ваша Маргарита Плоская

ЦИВИЛИЗАЦИЯ МУГУ_ГУ

Автор де-Каприк Мапрек, перевод с другой книги, издательство «Контрафакт», серия «Несерийное», тираж специальный, год выпуска есть

Понятное дело, роман выдающегося гения пера... и пуха де-Каприка Мапрека не о чем-то там эдаком, хотя вначале можно подумать, что именно о том, а о настояще-всеобще-охватывающей любви. Хотя, нет, все же не совсем о любви. Прежде всего, этот полотно-познавательно-гипотезо-обобщающе-центровочный шедеврал конечно же о науке, о тяжело-черством хлебе ученых доцентов и прочих инженерных работников умственного трудоустройства.

Действия романа «Цивилизация Мугу-Гу» основаны на реальных событиях, произошедших когда-то и где-то в центральной (а то и северной) Африке, на Африканском же континенте. Экспедиция отослана в чёрту на кули... в джунгли для поиска всем покуда малоизвестной цивилизации Мугу-Гу, то есть для поимки и снимания на пленку раскопанных... в смысле, покуда еще не раскопанных и не найденных архитектурных памятников археологии этой самой древнеиндийской Мугу-Гу. Наукоёмкоплотная экспедиция сама по себе небольшая, состоящая из двухсот пятидесяти одного профессора и тринадцати академиков археологии, а также двух аспирантов-приборо-и-пробиро-подносилыциков. Кстати, опережая события, подскажу: именно на данных аспирантах-лаборантах и сосредотачивает читательское внимание де-Каприк Мапрек. Еще в экспедиции шестнадцать переводчиков с разных языков мира, включая малоизвестные латиноамериканские и японские диалекты Курильской гряды в письменном отображении. Кроме того, в процессе поиска джунглей в экспедицию наняты еще и восемь носильщиков консервов некоего местного племени, язык которого никто из переводчиков, к сожалению, не знает. Но зато теперь профессора экспедиции не ссорятся по поводу, кому сегодня нести по тропе разборную полевую шашлычницу на солнечных батареях.

Со скрупулезно-всеохватной точностью Каприк Мапрек описывает удивительную жизнь случайно пересеченной (из-за барахления навигационно-триангуляционного оборудования) путешественниками саванны. Там и тут предстают профессорскому сообществу многочисленные стаи скромных шершавокожных слонов и трепетно-любвеобильных бегемотов. К сожалению, никто из членов единожды растоптавших биваки академиков слоностай ни разу не угодил в расставленные примкнувшими к отряду местно-нанятыми носильщиками охотничьи капканы. Стойко-интеллигентно доценто-заслуженные люди жуют прихваченный с собой и носимый теми ж самыми носильщиками консервированный китайский рис. О, как его вкус слезноностальгически напоминает покинутые когда-то столь добронравно-родные Оксфорд или Массачусетс. Даже когда языковонеясно общающиеся местно-нанятые носильщики консервов просят на время переносную шашлычницу на солнечной тяге, и за пользование скромно предлагающие поделиться все же угодившей в слоновый силок дичью - в данном случае саванным аборигено-пигмеем - профессора не предают свой продолговатый рис - не разбавляют рацион белково-сомнительной добавкой.

Все так же стойко и в ногу доценты идут вперед, даже не расстраиваясь от трижды (из-за барахления навигационнотриангуляционного оборудования) совершенной переправы через Голубой или, может быть (из-за барахления навигационнотриангуляционного оборудования научно-неуточненный), Белый Нил. Разве что роняют скупо-интеллигентную слезу по поводу унесенных течениями и аллигаторами в ниагарскую неопределенность будущего трех академиках, знатоках погребенной временем древне-якутской культуры.

Преодолев буруны и топи обоих Нилов и войдя в бескрайность пустыни неясного названия, прискорбно-стоически поминают полевые исследователи председателя экспедиционнонаучного совета, растерзанного откушавшими его плоти варанами. Все археолого-практики весьма жалеют, что не записали в экспедицию ни одного зоолога позвоночной линии, ибо, изучая в зыбучести песков следы таинственных варанов, часто обнаруживают пятипалость с еще более частой двуногостью. Разом с учеными скорбят о невосполнимой потере даже плохо знавшие председателя местно-нанятые носильщики консервов, возвращая солцепитающуюся шашлычницу, бравшуюся на ночь для приготовления отловленных вручную пустыноходных скорпионов и бабочек.

Лишь пара экспедиционных работников в лице аспиранто-лаборантов приборо-и-пробиро-подносчиков не скорбят со всеми прочими со всей ответственностью. Так же, впрочем, как и над не столь давно поглощенными ниагаро-алигаторами академиками. Им - этой скромной паре - не до того. Ведь именно здесь - в пустыне-джунглях африкано-пространства - они, наконец-то, обрели всегда откладываемую встрече-взаимо-любовь. Давно забыты приборы, давно утеряны на каком-то биваке пробирки. Есть ли кому-то дело до этих мелочей, а уж тем более - главным героям, пусть и не в экспедиции, а романе. Со всем безрассудством юности они отдаются своему нагрянувшему в без- людстве окружающей Африки чувству. Разумеется, полному без- людство-обезлюживанию несколько мешают две с половиной роты профессоров, остатки взвода академиков, а также местнопришлые носильщики консервов и солнцезарядной шашлычницы. Потому наши герои вынуждены по ночам несколько удаляться от лагеря, рискуя наскочить на фривольно барражирующие по округе своры орангутангов-самцов, бездельно щиплющих травку. Однако, чем не рискнешь в аспирантском возрасте ради познания тайн взаимо-встрече-любви?

Нельзя объять необъятное, потому нашими героями аспирантами давно позабыты тайны самой малоизвестной цивилизации Мугу-Го. Но что им до нее? Тысячи лет покоились где-то не раскопанные пробирками мегалиты, что с того, что они подождут еще месяц-два? В конце концов, экспедиции главное успеть до сезона муссонов, когда Белый и прочие Нилы затопят все окружающие пустыни и джунгли и заставят мигрировать истинную чуму тропического леса - красных термитов дири-дири (как метко-непереводимо обозвали эту напасть вольнонаемные носильщики консервов). Быть может, все правильно? Научнонужные приборы утеряны в переправах и стоянках, пробирки побиты или попросту выхолощены роящимися и невкусными мухами. Так ли уж потребны наши герои-аспиранты в экспедиции именно сейчас? Есть ли их временно-месячное покидание профессорского отряда настоящим научным дезертирством, или это получится рассматривать, как отпуск по временной утере трудоспособности в связи с пробудившимися на прародине человечества основными инстинктами? Вот о чем философски углубленно рассуждает автор романа.

Так же философски отстраненно, с некой научно-плановой обособленностью показывает он и сами проявления основных аспиранто-лаборантских инстинктов. Вероятно, с целью широты охвата, так сказать, раздвижки полотна наблюдения инстинктов, де-Каприк Мапрек заставляет героев и нас с вами, разумеется, пронаблюдать со стороны инстинктно-грубый совокупительный акт возбужденного стада орангутанго-самцов с отбившейся от стаи слонихой. О, как это непристойно-вульгарно сравнительно с возвышенно-любвеобильным поведением возлюбившимися нам - обуянным чувствами читателям - аспирантов-практиков. Как далеко, все-таки, наша цивилизационная возвышенность ушла от грубости животного мира прародины!

Однако пока герои экспериментально сравнивали свои чувствоновшества с наблюдаемыми там и тут совокупительными процессами живой природы и радовались своей отдаленности от оной, археологическая экспедиция тоже куда-то отдалилась. Напрасно наши аспиранто-лаборанты пытались кого-то догнать. Неизбежные джунглевые препятствия вставали на пути там и тут. То проснувшиеся в преддверии муссонов термиты дири-дири затоптали след волокущейся по траве солнцепитающейся шашлычницы, то в неправильную сторону укажет кость очередного сгинувшего в лапах семейства коалы академика, причем, берцовая, с явными следами обработки огнем и поливания кетчупом. Что, разумеется, странно. Наши герои-аспиранты, понятное дело, не профессора, однако они вполне уверены, что эвкалиптовые коалы сами огонь разводить ещё не научились, разве что используя подвернувшуюся по случаю шаровую молнию. С кетчупом ещё сложнее. Но есть ли нашим милым лаборантам-пробиро-подносчикам дело до какого-то кетчупа или коал? Ведь сладострастие и любовь все еще не покинули их организмы, и потому им есть чем заняться между отчаянными попытками отыскивания утерянной культуры - теперь уже современной - в многолицем лице археолого-профессоров.

Но проходят скучные, забитые поисками следов дни и обильно сдобренные познаниями инстинктов ночи. Скоро-скоро период муссонов. Пора бы экспедиции уже найти и выкопать все артефакты Мугу-Гу и валить в родные Массачусетсы с Оксфорда- ми. А несколько подзабытых профилей профессоров с академиками историческо-археологических наук все нет и нет. Напрасно влюбленные и все еще не доудовлетворенные чувством аспиранты-лаборанты мигрируют по джунглям, заглядывая под каждый кусточек сирени. Тщетно не пресытившиеся ласками аспиранты фланируют по неизведанным пустыням, с риском для жизни забираясь на высоченные барханы и в глубокие скорпионьи норы. Вовсе бестолково крейсируют они рука об руку по нехоженым тропам местных Джомолунгм и Килиманджар. Нигде и никак не попадаются им хотя бы кем-то оброненная в бессилии археологическая лопата или забытая всуе сверкающая астролябия. Вся профессорско-академическая экспедиция словно канула в небытие, строго вслед за так до сей поры не познанной древней Мугу-Гу.

Отчаявшиеся в поиске, но лишь окрепшие во взаимности чувств, бродят наши разлюбезные герои - аспиранто-лаборанты - по неясным туманам Африканского Рога, и ни разу им не встречаются на тропе не то что профессора из Кембриджа с Массачусетсом, а даже какие-нибудь неграмотные крестьяне. Лишь недоразвившиеся родственники - шимпанзе - время от времени бросают им вслед незрелые кокосы или неаккуратно обработанные кремневые ножи, символизируя этим долгий позабытый путь от себя до человека прямоходящего.

И сколько же еще бродить и фланировать, флиртуя, нашим ненаглядным аспирантам, неужели до конца первого тома, в ужасе задумается грамотный в литературе читатель? Но нет! Вот оно!

В одном из туманов герои аспиранты вдруг улавливают давно забытый запах жареного шашлыка. Любовным кубарем устремляются они на запах и... О чудо! Видят в кустах ромашки знакомую до слёз солнечно-запитывающуюся шашлычницу. А вскоре глав-герои книги замечают и веселую когорту из восьми местно-нанятых носильщиков консервов. Оказывается, они уже почетно уволились из экспедиции по случаю донесения до оговоренного места всех консервов и даже досрочного съедания оных профессорами. Ныне вольнонаемные носильщики возвращаются в родное селение с оплатой, причем, носильщики неизвестного племени довольны еще и потому, что несут с собой полные заплечные мешки и носилки случайно добытого по дороге мяса, а также - самое главное - подаренную профессорами полевую шашлычницу на солнечной тяге. Правда, счастье носильщиков не безоблачно - они горюют, а после оживленной без-аудиторной и без-артикуляционной дискуссии жестами, выясняется почему.

Во время совместной мясной трапезы - носильщики консервов, конечно же, щедро угощают встретившихся любовников - местно-нанятые свободные работники поясняют, что поначалу с экспедицией оказалось все хорошо, однако далее - не очень. Да- да, конечно, они нашли давешнюю Мугу-Гу и даже откопали там сокровища - несметные полчища мегалитов с артефактами. Однако, к своему несчастью - о неминучести коего, кстати, местнонанятые носильщики четко предупреждали, но массачусетско- оксфордские академики не вняли столь всем ясному языку жестов - своими лопаточными копаниями они разгневали вовсе местное, тамошне обитающее чудище - хранителя Мугу-Гу - Гу-гу. И вот именно потому...

То есть по дошедшим через глухие стены джунглей слухам и исходя из без-артикуляционных жестов, разгневанный страж Му- гу-Гу - Гу-гу, в отместку за раскопанные гига-мегалиты стал красть по одному профессоро-академику в сутки. То есть за какие- то двести с мелочью восходов солнца - которое в джунглевой темноте все едино никто не видел - были похищены все профессора и академики подчистую. Судьба их плачевна, и очень плохо - как со слезами пояснили местно-нанятые носильщики консервов - что массачусетские ученые не вняли голосу разума, то есть добрым знакам чудища Гу-гу. Кои - добрые знаки - выражались, по безъязыкому свидетельству местных носильщиков, в каждо-утреннем приношении к бивакам экспедиции обсмоленного черепа предыдущей профессорско-академической жертвы.

Теперь местно-нанятые носильщики консервов очень сильно горюют из-за окончательного заканчивания - то есть, сведения, научно выражаясь, до нуля (в результате долгого нахождения в просвещенном массачусетско-оксфордском обществе местно-нанятые носильщики консервов порядком просветились). Жаль, что столь вкусные - с точки зрения чудища Гу-гу, конечно же - профессора столь быстро позаканчивались и теперь совершенно некому откапывать недораскопанные гигамегалиты. «Случайно, не слышали ли, уважаемые аспиранто- лаборанты и подносчики приборо-пробирок, - поинтересовались местно-нанятые носильщики консервов, - не собираются ли уважаемые Массачусетс, Оксфорд или, на крайний случай, Кембридж послать в данные места новых профессоров с академиками для продолжения столь важных для познания Мугу-Гу раскопок? Тем более что лопаты, а также обметные кисточки нести уже не требуется - они остались на месте. Растроганные аспиранты-любовники конечно же заверили местно-нанятых носильщиков консервов, что науку так просто не остановить, и оная массачусетско-оксфордская наука - она снова доберется не только до развалин Мугу-Гу, но и даже до самого Гу-гу, потому даже он пожалеет, с кем связался.

После таких, смело глядящих в неизбежность царство разума ответов, черно-кожные местно-нанятые носильщики консервов даже несколько побледнели - так вдохновились они верой в науку далеких неафриканских братьев.

Вот именно на такой светлой ноте, на такой радужной вере в неизбежность прогресса человечества, отринувшего расовые и прочие предрассудки, и заканчивается этот, столь трагично- грозно-апокалиптически-просветительский роман выдающегося Каприка Мапрека.

Поаплодируем автору за его несомненную творческую удачу.

Вся всегда Ваша Маргарита Плоская

«ТРУПОХРОН или ЛЮБОВНАЯ СИЛА ОТТЕНКОВ КРОВИ»

Автор Джейн Белиберди, перевода нет, издательство есть, тираж неразборчиво, год выпуска недавно

«Трупохрон или любовная сила оттенков крови» - величайшая детективная находка за многие и многие десятилетия последних столетий. Сюжетолиния нового романа Джейн Белиберди ветвится и теряется уже с самой первой части первой главы, а уж окончательно окочуривается ближе к концу повествования.

Упрощенно-краткое содержание романа приближенно таково.

Петруша Недобопчик жаждет преобразовать аквариумных рыбок соседа Митеньки в геномодифицированных электро- пиранескатов. Причем сделать это в совершеннейшей тайне от соседа Митеньки Забитого с помощью особой лекарственной рецептуры, смешанной с ультазвуко-шумовибрацией переносного карманного пин-лучателя. Все потому, что Петруша до страсти влюблен в медицинскую сестру Нособланку Пуфикову. Нособлан- ка же, ничего не подозревая, трудится в трупосберегательном учреждении местной городобольницы за номером «408». Дело в том, что в свою очередь встречно-сосед Митеньки Забитого, Недобопчик уже безуспешно пытался познакомиться с Нособлан- кой, прикинувшись человеко-мертвецом, однако был разоблачен еще до подъезда к указанной городобольнице, поскольку скоро- медмашина умудрилась угодить в дорожноуличную пробку, а Петруша Недобопчик еще не успел натренироваться в задерживании собственного дыхания более чем на сорок четыре минуты. Потому Недобопчик так и не смог познакомиться с Пуфиковой.

Теперь же, если Петруше удастся преобразить аквариумных гурами венециэльских из червеедов в человекоедов, то ско- ро-медмашина с неизбежностью примчит по случаю смертоиску- сания Митеньки, а Недобопчика привлекут для свидетельского опознавания как рыбок, так и Митеньки Забитого. Опознать же их он может с превеликой вероятностью, потому как, проживая на одной подъездолестничной площадке, с неизбежной неоднократностью наблюдал указанных лиц в дверной глазок. По крайней мере, Митеньку, так как рыбки для входа в дом дверным звонком не пользовались ни разу, ибо были куплены и занесены в дом единократно.

Конечно, это только санитаро-медики будут предполагать, что Петруша наблюдал рыбок единократно. Они вовсе не ведают, что Недобопчик периодически подкармливал рыбок геномодифицированной рецептурой, загодя прикинувшись то заблудившимся сельским почтальоном, то рассеянным директором школьной гимназии, прибывшим с проверо-посещением своих когда-тошных выпускников. И вот покуда добронравная бабушка Митеньки Забитого потчует чаем рассеянных директоров и письмо-носильщиков, они - эти самые детско-директоро-воспитатели и ложно-госслу- жащие - умудряются подкормить наивно-доверчивых аквариумных гурами венециэльских геномодифицированной подкормкой, а заодно включать в это же время упрятанный в кармане ультразвуковой батареечный пин-лучатель.

И вот, наконец, убийство. То есть, с него-то когда-то все и началось в плане первоглавы романа Джейн Белиберди. С него и с полицае-сыщика Прапокса Бетонкина. Однако о доблестновездесущем суперполицае-сыщике Бетонкине попозже. Скажем только, что именно он своим доблестно-умственным волеусилием сумел раскрыть изрядно-запутанное дело о тирано-пирано- человекоубийстве. Кстати, убили вовсе не Митеньку Забитого, как многие бы наивно полагали, исходя из его переданной по родительскому генофонду фамилии предков. Убито-прикончен совсем даже другой трупочеловек. Ведь дело-то в том, что Митенька Забитый вовсе не так просто-естественен, как кажется.

Он давно заподозрил всяческо-встречных школьных директоров и прохоже-письмоносилыциков в том, что те замыслили нечто анти-жизненное в плане самого Забитого. Потому он загодя-заблаговременно отыскал в семейной кладовочке старый напильник, из которого последовательно-настойчиво вытачивает себе оборонительную финку. Для того же, чтобы пронырливые директора школ и опенсионившиеся учителя географии, разыскивающие своих убредших в неясности учеников, случайно не наткнулись на недосовершенное смертоносие, Митенька Забитый каждое утро прячет финку в пролежень потолочного перекрытия. Причем, заталкивание недоточенной заточки он производит снаружи здания, вкладывая силы в подтягивание над подоконником четырнадцатого этажа. Продвижение же недометаллоструганной финки внутри железобетонной плиты Митенька производит с помощью загодя украденной детали магниторезонансного усилителя. Украдена же деталь, как не странно, именно из специализировано кабинета городобольницы номер «408».

Между прочим, именно с магнито-резонанса все и начинается. Ведь в момент подвижки финки по нутру плиты в результате магнитовоздействия появляются силовые поля, а также помехи в телевизоре верхнепроживающих соседей Забитого. Помехи столь феноменально сильны, что иногда плазмо-телевизор даже выпадает из креплений. Тогда вызывается электротелемастер и чинит указанный плазмо-телеприемник. По случаю теле- антенномастер-шнуромотатель Буша Дрянников является прия- тельственно-знакомым исконного полицай-сыщика Прапокса. Он-то и поднимает тревогу, однако, не по своей воле, а в силу обстоятельств.

Тем не менее, убийство совершается все же не догадливопровидческим Митенькой Забитым и даже не Забитой. В смысле исконной бабушкой Забитого, тоже, в свою очередь, естественно, Забитой. Ведь указанный Митенька так и не успел довершить наточку своей финкозаточки и потому не мог ее использовать для резоубийства. Кстати, не все читатели сходу обращают внимание на приемщицу лжедиректоров и поилыцицу ложно поч- мейстеров чаем Фроссию Забитую, то есть бабушку Забитого Митеньки. А на нее тоже стоит обратить пристальнейше- неусыпную читательскую настороженность. Потому как бабушка Забитая любит не только чаепития с лжеписьмоножчиками, а еще более своего внучика - как раз Митеньку Забитого. Используя робкоженское сердце как пеленгатор опасности, она загодя, еще до превращения червеедочных гурами в смертеносных пи- ранескатов, вознамерилась обезопасить пальчики и ногти любимого Митеньки Забитого, для чего готова сточить зубки всем аквариумным рыбкам. Потому, когда охраняемый ею Митенька исчезает куда-то в школу или в техникум, а может, даже в университет - бабушка точно не помнит, где учится или даже работает любвеносный Митенька - она берет в семейной кладовочке никому не нужный старый напильник и обтачивает зубки леворуковыловленным вручную в аквариуме гурами венециэльским. Конечно, несчастные, подвергаемые со всех сторон антинаучным опытам гурами при этом ужасно кричат, чем досаждают помещенным этажом ниже соседям, а более конкретно - Мальчусе Добче-Лобкиной, престарелой жене профессора горнодувного дела Ракуля Лобкина, который дома не бывает, от чего не ведает и не боится криков червеедных рыбок гурами.

Да, разумеется, с недавних пор бабушка Забитая весьма беспокойна. Еще бы, куда-то пропало и, весьма вероятно, кем-то преступно-крадено её орудие Мите-добра - старый, оржавлен- ный временем, ещё советский напильник. Поэтому в последнее время престарело-пожилая Фроссия Забитая, отлавливая гурами, внимательно их осматривает и размышляет, не стоит ли им в предлечебно-спасительных для любо-Митеньки целях попросту повыбивать оставшиеся премоляры с молярами?

Но ведь многогранная свежесть сюжета Джейн Белиберди совершенно не округляется какой-то рыбохранительной квартирой и добрыми бабушками. Сюжет ветвится. Пропажа магниторезонансной детали из детекторного магнито-наукоемкосложного прибора привела к неправильному диагнозу одного больнице- пациента. А весьма вероятно, даже нескольких.

По этому случаю заведующий клинико-отделением магнитотерапевтической медслужбы Потап Сеймурник, между прочим, бывший гражданский супруг соратницы по борьбе с ежедневным трупопотоком в трупохранилище Нособланки Пуфикововой Эли- зеры Тактильной, не смог защитить профессорско-докторскую диссертацию. То есть накарябать-то он ее накарябал, однако его магниторезонансные данные несколько брутально не сошлись с теоретическим прообразом истинной магнито-диаграммы исследованных кардиоподанных пациентов. Это большая беда. Ведь бывший супруг Элизеры по-прежнему юношески-пламенно верен своей Тактильной и свою профессоро-подтвержденную диссертацию рассматривал как один из главных шагов примирения с известной ему супружницей.

Не просто складывается и судьба Бисика Калюжейчина, замминистра загран-спорта, и неправильно диагностированного пациента Потапа Сеймурчика. Все из-за вышедшей из строя диагноз-аппаратуры трупохирургического отделения. Ведь Ка- люжейчин не только замминистра, но еще и председатель антидопингового комитета женской сборной России по художественному регби. Пройдя неверное диагностирование, он теперь не допущен к допингонадзору за спортсменками и судьями. Мало того, что это грозит общей недоброкачественностью допинг- контроля сборной, но ведь Бисик Калюжейчин теперь не может встретиться со своей любвесудьбой - судьей международной классокатегории Потёмкой Мурочкиной.

Вообще-то за подобную подставу со стороны родной российской медицины бывший кандидат в мастера по горному туризму без палок Калюжейчин может даже убить. По крайней мере, именно такая мысль зарождается у Бисика в отношении профессора Сеймурника после ознакомления с диагнозом вышедшей из строя магниторезонансодиагностической машины, а особенно после отстранения от участия в комиссии. Какое орудие убийства и время для оного может использовать против бывшего супруга Тактильной обиженный до глубины чувств Бисик, покуда нам - читателям - неизвестно.

Да, но ведь мы вовсе оставили без внимания еще одного героя - Гильку Карильку! Как зовут среди бомжующего в центральной части города народа Ингириду Побасенкову, сестру- близняшку уже упомянутой экс-жены недоподтвержденного профессора магниторезонансной медицины Потапа Сеймурника. Но, в отличие от осчастливленно-разведенной трупохранитель- ницы Элизеры Тактильной, получающей за вредносно-лабора- торно-климатическую работу раз в месяц два литра коровьего молока полупроцентной жирности, ее прямая сестра Ингриида еще во младенчестве забыта в родильном доме населенного пункта Вязьма.

Доселе никто из сестер не догадывается о существовании друг друга, но момент прозрения неумолимо приближается, ведь помеченный выше Петруша Недобобчик никогда не расстается со своим карманным батареечным пин-лучателем, и иногда машинально, случайно попадая рукой в карман, нажимает клавишу в положение «вкл». А ведь ультразвук из пин-лучателя распространяется на приличную дистанцию. Потому однажды, проходя мимо свалки с нежданно-негаданно включенной в левом кармане техникой, он подвергает вредному излучению копошащуюся в мусорном контейнере Гильку Карильку, то есть, в младенчестве Ин- гириду Побасенкову. Как раз в этот момент оживленно поглощающая питательные килечные головы и не совсем питательные хвосты совместно с совершенно даже вредным целлофановым пакетом Гилька офигевает от ультразвукового удара по мозговым полушариям и совершенно неожиданно осознает себя все-таки Ингиридой. Но помимо этого, по странному стечению обстоятельств, или из-за отражательных свойств, в связи с удивительными погнутостями мусорного бака по отношению к ультразвуку, уже отныне и до конца Ингирида Побасенкова вспоминает о своей мельком виденной во младенчестве сестре - Элизере. Что должна испытать опустившаяся на самое дно общественной пирамиды Гилька-Ингирида, кроме того, что чуть не задыхается от не в то горло угодившего целлофана? Разумеется, она совершенно неожиданно испытывает неописуемую классовую ненависть к достойно устроившейся в обществе сестре-близняшке. Накал ненависти столь силен, что даже без пин-лучателя давно покинувшего место своего невольного провоцирования Недобобчика, с ясельного возраста бомжующая сестра решает расправиться с буржуйским отродьем своей общей матери.

И все же нельзя пояснить всю душенежность взаимовыруч- ного переплетения судьбодробительной свежести невольно- помогательной пред-дружбы героев, не показав это на одном из просто-таки дивоживных примеров романо-переплетения. Например, историю с превращением в не совсем дышащего, доселе дивно-живого и даже умеющего в некой мере тех-оживлять всяческие электроприборовещи, теле-антенномастера-мотателя Буша Дрян- никова, который был во внеочередной раз вызван в одну из квартир неуказанного в романе номера дома и улицы для приведения в годность вновь вышедшего из управления плазменного телеприемника. Догадливо-пылкий читатель, конечно же, понял, что речь идет о тех самых соседях Митеньки Забитого, под плито-пол которых Забытый по утрам прятал свою недометаллоструганную финку, проталкивая оную магниторезонаторной деталью.

Из-за собственного непредвидения в плане надвигающейся судьбо-беды Дрянников ответил на телефонный вызов и направился по оставшемуся неясным читателю адресу, хотя те- лефоно-помехи при разговоре очень и очень не понравились теле-шнуромотателю. Не понравился ему в этот внеочередной раз и хозяин неясно-номерной для читателя квартиры Пичак Кура- котов. Но что делать? Работа. Однако расстроенный вызовом Дрянников грубо нарушил правила безопасности, и, приступив к настройке плазмо-телеприемника, не удосужился отключить его от розетки в 220 вольт.

(О, как вездесущно иностранная, в общем-то, писательница Белиберди изучила все тонкости не только культуры, но и быта нашей многострадальной страны. Именно вот такие точные мазки, типа знание известных у нас лишь узким специалистам технических тонкостей сил токов бытовых приборов выдают истинность всеохватного таланта скромного автора Джейн).

Настраивающий электрические плазмо-волны Дрянников, не мог, конечно, знать, что в этот момент сосед снизу Митенька снова подтянется на балконе, дабы дострогать свою полуфинку, и двинет вдоль плиты злосчастную запчасть магнитотерапевтического прибора. Конечно же, плазмо-телеприемник возбудился и, выпав из гнезда, упал на Буша Дрянникова. Но ведь плазма-то не обесточилась, верно? Со всем дотошным прискорбием описывает Белиберди муки токосмерти молодого, в общем-то, мужчины Дрянникова. Жуткий рассказ о том, как плазма входит и выходит и снова входит в него со скоростью этих самых двухсот двадцати вольтоамперов, взволнует любого, даже самого тугодумо-невъед- ливого читателя.

Словом, с корчащимся в мотках изоляционной ленты и выронившим в муках паяльник на собственный оголенный живот Дрянниковым, уже все ясно-понятно. Но что же делать остолбеневшему и вдыхающему запах паленых животорастущих волосков теле-плазмомастера хозяину квартиры Пичану Куракотову? Неужели вызвать в собственную крепость - домоквартиру - полицейскую и реанимационную службы? Но ведь такое вовсе невозможно, потому как Пичан Куракотов вовсе не Пичан - на самом деле по свидетельство-рождению он Пича, к тому же просто Пича, а Пича Уткотов, и документы у него поддельные, поскольку с помощью трюка смены имени он скрывается от алиментов й от когда-тошней супружницы Вильгельмы Кац. Ну, и, кроме того, в унитазной трубе квартиры Пичана-Пичи уже третий год хранится маскировочно-завернутая в фольгу стотысячная взятка, врученная Куракотову-Уткотову за разглашение промышленноважной тайны. Однако с корчащимся от плазмы и пучащим глаза шнуромото-мастером следует что-то делать, правильно? Потому Пича Уткотов лихорадочно думает. Если трупо-обращенного занести в лифт и отправить в неизвестность этажей, то его все равно найдут или лифтеры, или кто-то из соседей. Поэтому гораздо вернее... Именно так, в порыве, как и всегда в жизни, рождаются решения.

И вот теле-антенномастер-шнуромотатель Буша Дрянни- ков уже стремительно - но с известным Джейн Белиберди ускорением - летит вниз с восемнадцати-с-чем-то-этажа. Но ведь по дороге, падая вниз, он должен встретиться с подтягивающимся на пальцах Митенькой Забитым, так ведь?

Разумеется, не буду объяснять все подробности, дабы не огорчать пламенного читателя отсутствием лит-открытий. Однако важно, что через какое-то время плазмобитого Дрянникова обнаруживает на газоне, неутомимо ищущая продовольствие не только в мусорниках, Гилька Карилька, ныне ставшая Ингири- дой. Но ведь у Ингриды Побасенковой нет покуда переносного мобиле-телефона, дабы позвонить в районный полицейский участок сразу, а кроме всего, она тоже не очень хочет разговаривать с полицейскими, ибо уже продумала свой собственный, и носит в кармане записанным на обрывке чужой квитанции план страшного мщения собственно-сестре Элизере. Откуда знать бомжеватой Гильке, что плазмовыгоревшего Дрянникова скоро хватится не кто иной, как его приятельственно-знакомый - суперполицае-сыщик Прапокс Бетонкин?

Но и это еще не все. Пока, но только пока, Гильке-Ингриде Побасенковой совсем неизвестно, что живо интересующийся происходящим внизу и для маскировки подсматривающий не со своего, а с чужого балкона неразличимый мужчина наверху, есть не кто иной, как злостный неплательщик алиментов Пича Уткотов, то есть ее скрывшийся в судьбе биологически-непристойный папа!

О, как хитро и неутомимо-дерзко свинчены сюжетные ходы романа! Однако не буду раскрывать весь интеллектуальный ребус Белиберди, кто же здесь, кого и за что убил. Пусть читатель помучается до самого конца шедевра, как мучилась до «не могу больше» я сама. Да и важно ли, в самом-то деле, кто кого и как прикончил напильно-финкой, червеедными гурами венециэльскими, обращенными в электро-пиранескатов, свободным балконопадением, приемом художественно-женского дзюдо или токопроводящим плазмотелеприемником? Разве в этом суть романа великой Джейн?

Небывало выверенные, выкроенные из наблюдений самой главнейшей артерии жизни характеры и чудные взаимоотношения этих самых холерико-сангвиников между собой, вот что найглавнейшее в сём выдающемся романе без продолжений... Хотя странно, в оном произведении еще убивать и убивать! То есть, я имела в виду, еще описывать и описывать характеры.

С другой стороны, эпилог трагично-печален и в то же время сохраняет интригу. Ведь именно в конце книги все герои наконец-то собираются вместе. Некоторые, незнакомые до того, знакомятся между собой... То есть, могли бы познакомиться, ибо в пространственном и даже во временном смысле они наконец вместе, однако...

Видите ли, все они встречаются в трупосберегательном учреждении местной городобольницы за номером «408», и перезнакомить их между собой, в общем-то, способна лишь медицинская сестра Нособланка Пуфикова. Она ведь точно знает всех или, по крайней мере, может узнать, просмотрев именные напа- лечно-ножные бирки. Захочет ли много повидавшая на своем веку, особенно на работе, и выпившая там же, по случаю, много литров презентованного за ударный труд молока полупроцентной жирности, Нособланка взять на себя столь почетную обязанность? Видите, даже в этом эпизоде гениальная Белиберди оставляет за собой последнее слово, сберегая интригу.

Поаплодируем же суперталантливой писательнице Джейн и уроним вместе с ней слезу по загубленным героям книги.

Вся Ваша, шмыгающая носом, Маргарита Плоская

«ГОНДВАНАСКИЙ ЛЕСОПОВАЛ или ПОЛУОСТРОВ ЦЕЙЛОН»

Автор Бунч-Брунич Хлюпик, перевод с латинского, издательство «Марсианскиеупыри», серия «Я, ты, он, она - вместе демократия», тираж неразборчиво, год выпуска следующий

«Гондванский лесоповал» - это вам не фифти-тру-ля-ля. Это серьезный, можно сказать, научный труд. Он основан на череде кропотливых исследований, проведенных ученым интернет- поисковиком правдолюбцем Бунч-Брунич Хлюпиком. Как всякий передовой ученый современности, он не стал тратить бесценность отпущенного нам миром времени на какие-то ненадежные полевые изыскания. Копания в палеонтологическом мусоре известняковых наслоений - это не метод современной науки. Бурить всяческие шурфы, путешествовать со спелеологами по загаженным летучими мышами пещерам - разве это лицо современной науки? Столь примитивные методики давно выброшены серьезной ученой братией на помойку. Безобразно неухоженные и до сей поры слабо систематизированные, не опыленные поля интернет-ресурсов - вот истинное эльдорадо практичных, нужных человечеству открытий. Сколько жемчужин, изумрудин и прочих драгоценных каменьев сокрыто от людей примитивно-грубыми поисковыми системами-автоматами? Только кропотливый перебор всего схороненного материала, статья за статьей, страница за страницей и промокашка за промокашкой дают нужный результат. Но многие годы и десятилетия поиска вознаграждаются. Вот и сейчас мы получили на-гора настоящий перламутр.

Книга-откровение Бунч-Брунич Хлюпика приоткрыла нам завесу времен, доселе совершенно неведомых. Абсолютно неизученных. Однако пристальный взгляд ученого позволил нам разглядеть в безднах палеонтологических далей неумолимые ростки доброго и вечного, того, что окружает и тепло баюкает теперь нас всех. То есть, истинной, незамутненной тоталитаризмом демократии. Корни ее простираются в неумолимые пласты истории. Ведь книга Хлюпика отсылает нас к тому времени, когда планета Земля была совершенно другой. К трагическому времени, когда первый праматерик Гондвана, составленный из Мадагаскара, Гренландии и Цейлона, начал распадаться на составляющие. Ученый перст Бунч-Брунич Хлюпика сосредотачивает нас конкретно на полуострове Цейлон. Именно там проходит трагедия подавления ростков демократии и свободы. Ведь теперь наукой точно установлено, что демократия являлась неотъемлемой частью мира еще до появления хомо-сапиенсов. Однако и тогда, в мезозое-архее, не все было так просто.

Маленькое семья-сообщество млекопитающих утконосов в несколько миллионов особ мирно демократизировалось на полуострове. Возделывало поля, наготавливало соления и даже развивало рыночную, меновую торговлю. Однако тоталитарно настроенные соседи с оледенелой Гренландии все еще не понимали преимуществ демократии и свободы. Подлые, роющие отхожие ямы в льдистых снегах, донельзя отсталые тоталитаристы тираннозавры решили задавить, задушить ростки нового света. И вот, посланные бандой тиранов бронтозавры-исполнители, явившись средь бела дня, затоптали кладку яиц семейства гордых утконосов, да еще и уволокли к себе наготовленные к зиме соления.

Напрасно старейшины утконосового племени посылали иски о компенсации ущерба. Подло-гнусные тираннозавры-рексы только посмеялись над бумагой, использовали ее в соответствии со своей ящерной сущностью. И снова глупые орды диплодоков, науськанных тиранами, прибыли топтать посевы и кладки свободолюбивых утконосов, выискивать и без сочувствия изымать банки с солениями. Хоть труд Бунч-Брунича Хлюпика написан и научным языком, на глаза все едино наворачиваются слезы. Научно подкованный читатель просто зеленеет от жутчайших картин попирания демократий и свобод цейлонских утконосов. Как переживательно, совершенно без прикрас описана попытка утконосного народа вырыть совместную канаву и обратить полуостров Цейлон в неприступный, свободный остров. Все тщетно. Безбожные тоталитарные рексы напустили на утконосные кладки так же плоско-тоталитарно мыслящих птеродактилей. Камни и глина, вот что сыпется на демократический утконосный народ сверху. Некоторые норы-жилища утконосов само-закупориваются этой глиной, и бедный народ должен дышать, напрягая легкие и экономя воздушную среду.

Но еще печальней судьба тех милых семейств утконосов, кои не пожелали зарываться по норам, а гордо подняли клювы перед птеродактилями-наймитами. Плененных и закованных, их отправляют пешим ходом на жуткий гондванский лесоповал. Измученные, но как прежде, демократические утконосы вынуждены стачивать клювы о мезозойские пальмы и сосны. Возводить дворцовые помосты для тираннозавров-антагонистов, откуда те вещают свои тоталитарные воззвания и подтасовочные голосовательные списки. Однако даже под дворцовыми помостами не увядают новые демократические кладки, чтобы донести семена свободы даже до далеких потомков - нас с вами.

В общем, не стоит грубым, ненаучным языком описывать все перипетии открывшейся ученому-поисковику и доведенной уже нашему, людскому сообществу правды. Ищите и изучайте книгу «Гондванский лесоповал». А Бунч-Брунич Хлюпику мы можем только пожелать успехов в его научном правдолюбстве. И можно лишь приоткрыть завесу о ведущихся ныне ученым- испытателем поисках. Уже завершаемый труд «Столкновение демократий и тотальной пещерности в сообществе прокариотных анаэробных бактерий протерозоя» приподнимет для нас завесу нового знания.

Вся всегда ваша Маргарита Плоская плюс Изот Вольтовый Пень, общенаучный консультант-практик шестого разряда

«БРОНЕНОСЕЦ «ЭЙЗЕНШТЕЙН» или ЭКО-АЛФАВИТ МОРЗЕ»

Автор Геракл Мелило, перевод с языка, издательство «Язва», тираж сокращенный, год не получается

Проблема планетарной экологии, в том числе духовно очищенной от извращенно-поверхностно-бегло-познавательной смысловой эзотерики - вот, по сути, о чем роман новой звезды западно-противо-упадническоносной литературы Геракла Мелило. Здесь есть всё. Жидкие моря, неровные пучины, антиреволюционные борения, противоброневые чудища, разумостойкие любители научной правдо-мысли, а главное - неуемная привязанность к родной древне-глубинной природе автора.

И поначалу «Броненосец» - это вроде бы про броненосец. Некогда царедворско-имперский, а ныне исторически-утерянный путеводный повстанец - именно таков «Эйзенштейн» для критиков и не критиков. Однако постепенно акценты запутанно- изворотливо-верно смещаются.

То в центре внимания исследовательско-зоолого-рыбоспасатели судна «Антилемарк» (про него особо, ибо Дарвин не моден, а деньги для экспедиций надо добывать). То внимание смещается на народного полушамана, учено-телекинетика из Якутии Фомено-Кисленко-Уть. Но, наконец, мы видим, что главный герой все же голубой кит ... Он и в самом деле несколько голубой, ибо в китовом мире по причине вызванного хомо-энтропогением вымирания уже много десятилетий ощущается недобор кито-самок.

Однако в настоящий период взрослеющей кито-жизни предметом тайно-вожделения Blue-кита явился даже не какой-то пожиратель несчастнейших полуслепых гига-кальмаров - собрат кашалот, а вообще техноконструкция не в меру распрогрессиро- вавшихся мелких млекопитающих суши. Несчастный, потерявший в океане и родное стадо, и собственный пол, blue-кит сопоставляет себя с броненосцем «Эйзенштейном», поскольку тот предстает в новом мире чем-то вроде весьма большого китообразного. Или пра-пракитом - бабко-матерью-отцом всех китов - как утверждает улавливающий смутные гидро-мысле-образы рыбы якуто-телекинетик Фоменко-Уть. Понятно, вежливому ученому никто из команды рыбо-спасателя совершенно не верит, исключая кочегар-акустика Петра Гренкина, регулярно читающего журнал «Техника немолодых людей». Очень-очень напрасно весь «Антилемарк» в поголовной численности не верит в неявную очевидность смутно-мыслечтения от рыбы к человеку и обратно, а тем более - в явносущность самого blue-кита, ибо дальнейшие события заставляют очень и очень о преступно- неверии пожалеть.

Броненосец же «Эйзенштейн» сам по себе, разумеется, весьма и весьма интересен. Он бороздит не только моря и океаны, то есть приемлемо Лобачевские пространства, но и самое текучее из земных морей - время. Прибыв из далекой социал-революционной эпохи, броненосец - то есть его матросо-команда, - правдивомарксистско мысля, убеждена, будто, как и прежде, пребывает там же - в своей родной эре восхождения революционной звезды Венера. Просто вредно-упадочно-смердящий буржуазный трупо-строй с помощью подкупленного зажиточностью морзе-радиста Попова вывел из строя морзе-шифровалыцик, переправляющий все морзе- тире в морзе-точки, а сами морзе-точки в морзе-тире, да еще тоже самое сделал с компасом, в смысле перекодировал магнито-стрелку шиворот-на-выворот супротив полюсов. И именно потому броненосец «Эйзенштейн» вместо привычно революционной Балтики, или хотя бы приемлемо англо-оккупированного Мурманска все время попадает куда-либо не к месту.

И, однако, не все потеряно. Морзе-радист Попов успешно изолирован в трюмо-камере до кворума революционного трибунала и тройки, причем его умело-пальцы стянуты якорным канатом, дабы не позволить общаться с подватерлиниальным гальюном посредством морзе-стукотения. Стрелка компаса вновь перекрашена с голубо-красной в красно-голубую и даже из-за чрезвычайно революционного горения все же в более красную. Матросо-трибунал уже почти собран по вахтам и этажным палубам. Курсо-рулёжный штурвал опечатан многослойными старорежимно-экспроприированными капитанскими печатями, потому как на «Эйзенштейне» капитана в привычно житейском виде, по сути, не существует со времен залпа по Зимнему, который между прочим тайно-сделал «Эйзенштейн», ибо на героической «Авроре» случился казус с запалами из-за предзаговора троцкисто-зиновьевцев, разложивших старшего канонирного башенника. Именно с той поры революцион-матросы капитанят «Эйзенштейном» сообща, используя революционные мандаты и депутатские книжечки членов совета.

Ныне, когда постановление о разоблачении морзе-мятежа доведено революционной команде под роспись, все уверены в том, что жизнь начала налаживаться и ныне балтико-броненосец более не занесет во всяческие пиране-преопасные Амазонки в период противополушарной Боливарийской революции (о время- западании «Эйзенштейна» во всяческие эоно-провалы, с конечной целью все-помощи сознательному сельхоз-пролетариату Боливий и прочих Куб, читайте многочисленные приквелы романа Геракла Мелило]. Однако все многосотенные матросо-юнги премного ошибаются. Г розно-черно-ненастные тучи сходятся над почетным броненосцем и в буквальном и фигуральном мозго-смысле.

Ставший морзе-радистом из-за фамилии отца, типично- ошибочно-трибунально арестованный Попов, не умея навыка использовать руко-пальцы разом с фрагментом якорного каната, вынужден выстукивать сигнал «СОС» собственной, до того непрактично применяемой головой. Не кодированные гидро-волны от «СОС», перечеркивая подватерлиниальный гальюн и внешнюю чугуно-броню, просачиваются в океанскую пучину на достаточно большую глубину, в мирный мир страхо-кальмаров и жуть-медуз. Однако оные непрямоходящие из-за природной темноты и недоразвития совершенно не могут правильно интерпретировать гидросигнал. Трагически некодированные сообщения, видимо, обязаны навсегда потеряться в бездне глубины и не найти достойного адресата. Но дело спасает забытый всеми Blue-кит.

Его восьмидесятикилограммовый мозг внимает гласу о помощи. Посредством собственной головы и трехстакилометрового разгона с места он, в свою очередь, не слишком умело покуда «морзит» в ответку по тому же многострадальному бронекорпусу «Эйзенштейна», также со стороны подватерлиниального гальюна, только не с внутреннего, а с внешнего ракурса. Добротная, отчеканенная еще в стародавне-царедворские эпохи броня выдерживает ответный сигнал, причем получивший в результате ответа дополнительные гематомы головы Попов с трудом, но дешифрует чужеродный «СОС». Завязывается оживленная переписка. В результате многочасового морзе-диалога и неисчислимого количества затылочно-лобных гематом Попова (и, не исключено, планктоноедного Blue-кита) оный привыкает более-менее сносно общаться на специализированном, морзе-радистском языке.

Кстати, в последствие оный Blue-кит пытается общаться революционной азбукой Морзе, перестроенной в диапазон гидролокации, с оставшимися в океанах Земли собратьями. Но все тщетно. Проживая свою предолгую жизнь в не мутных, но смутных водах, простые собратья-киты остаются безразличны к процветанию и прогрессу новой жизни. Что совсем удивительно, но привычно ожидаемо, вспыхнувшие в последствии в ученой среде «Антиле- марка» диспуты по случаю обраслечивания, попавшегося в научные сети Blue-кита, несмотря на выверенно-эмпирические возражения телекинетика Фоменко-Кисленко-Уть, привели к порождению лже-теории о раннедоплодной дрессировке оного кита и никак не более того. В смысле, в каком-то тайном бассейне неизвестного миллиардера некие неясные современной науке циркачи выдрессировали оного кита во младенческом возрасте. В последствие же, перегнав в росте бассейн и ощутив его ванной, оный голубой кит выбрался из «тазика» для плесканий, нащупал чужие моря и был таков.

Надо ли говорить, что интенсивность диалога «дрессировщика» Попова с голубым побратимом приводит к многочисленным повреждениям чугуно-брони, причем в большей мере с внешней стороны корпуса? Необходимо ли пояснять, что, несмотря на революционно явную любовь к непосредственности русской природы, но все же полную экологическую недовоспитанность, революционные мореходники вынуждены оборонять свою чугуно-броню со всей стойкостью врагу не сдающегося, од- но-едино-русского «Варяга»? И они обороняют! Собственным упруго-неподвластным трудом и даже двуедино-совместным калибром. И потому податливо-отзывчивому Blue-киту тоже приходится несладко. Но ведь это все с внешней, относительно чугуно-брони стороны.

С внутреннего же профиля чугуно-защиты повреждения в основном присутствуют на голове сына Попова - Попова. Судоброненосный врач «Эйзенштейна», разглядывая сплошную гематому головы морзе-радиста и накладывая на оную неисчислимые природой швы, предполагает, что отщепенец пролетарского братства Попов порешил ускользнуть от революционного трибунала посредством членовредительства и самоубиения внутреннего мозга. Потому рекомендует недособранному трибуналу и тройке срочным образом изолировать морзе-радиста от всяческих стен и даже пола для сохранения жизни оного в плане законодательно-верного и приличествующего наказания. На что революционный трибунал, директивно соглашаясь, признает, что оный субъект, предполагаемо, тайно-подкулачник Попов, действует в плане самоубиения почти пролетарски самоосознанно, однако додерективно и потому законодательно неясно, в исполнение чего упирающегося Попова извлекают из явно малопригодной в содержании наказанных пригальюнной каюты и перетаскивают на палубу, где искусно помещают в парусозамотанное убежище в пустом пространстве между гей-юст- брикет-какими-то-там-мачтами, заодно наращивая количество стягивающих туловище канатов и крепящих гематомы бинтов.

Что с того, что данный пред-арестованный брыкается и кричит ртом, будто какой-то там морзе-контакт с ожившими цунамо-волнами ни в коем случае не позволено прерывать, а то будет хуже? Он лишь убеждает недособранный трибунал и судо-броне-врача в том, что многочисленный травматизм человеческой головы никак не способствует правильности работы нереволюционного интеллекта. Почем знать убежденным трибуналыцикам и тройкам, что, давно не бывая на палубе и не видя происходящего воочию, морзе-Попов попросту ничего не ведает о сумасшедшем - по всем видимым признакам - Blue-ките, который днем, ночью и вообще, как заблагорассудится, таранит несчастный, даже уже несколько сплющившийся «Эйзенштейн». Отчего им догадаться, что давно не видящий света белого, а также не слышащий ничего, кроме смываемого где-то поблизости унитаза, экс-радист, не догадался о голубом ките вообще, а приписывает производимый им диалог подводным толщам кругло-доказанной планеты, которая, пользуя подвластные земледвижущие вулканически-дикие силы, общается с ним посредством узконаправленных японских цунамо-волн? Более того, кто ж теперь внемлет предупреждению Попова, что волно-цунами с ударами в чугуно-броню не прекратятся, покуда морзе-радист не ответит на все вопросы глубоко-подводной Матери-Земли?

Напор книго-сюжета и неумолчных стихий беспробудно возрастает. Ведь несгибаемые сотрясения чугуно-брони резонируют не только с защищенной многослойностью парусины головой неказисто обвиненного Попова, ой, не только! В конце концов, и до того нестойкие в компасе северо-юго сигналы ослабевают. Вновь перед «Эйзенштейном» незримо-тайно и негаданноскрупулезно разверзаются хроно-провалы. В предвкушающем кораблетрясении валится он в разнообразные времена и моря, не ведая о судьбе и своей джи-пи-эс-ориентации.

Но зато совершенно не теряет свою Blue-ориентацию злополучно ввергнутый в обстоятельства синий. Порой он следует за экзестенциальным для него пра-пра-китом «Эйзенштейном» в эти временные дыры. Порой промахивается, и тогда в тщетности поисков рано или поздно морзе-атакует другие, непричастные корабли. В частности, «Антилемарк». Но ведь «Антилемарк» совершенно захудало штатский пароходоход: у него вовсе нет надежной, царедворно выверенной чугуно-брони. В обстоятельствах односторонней морзе-сигнализации он неумолимо бесприютен перед головотуловищем Blue-кита.

С полным научным рвением, спорят о поведении агрессивно-мощной рыбы, заблаговременно воссевшие в шлюпки и облачившие спасательные круги на груди, эколого-мирные ученые мужи. Но спорить тут не о чем. Во всем однозначно поголовно виновен сапиенс, с когдатошней приставкой «Homо». Воистину он - этот сапиенс - виновен в полном попрании глубоко- и мелководной экологии посредством неутешительно обманной утилизации пластиково-пицерийных пакетов. Чему отныне есть явное и неумолимое свидетельство в обличив осумасшевшейся от переедания пластика глубоководной китоидной рыбы.

И лишь стойко-мудрый, народный полушаман из Якутии Фомено-Кисленко-Уть зрит скрытую океаническими глубинами бездарностей от науки правду. Сам лично он нисколько не страшится ни глубин, ни высот истинной учености, но выпестованный с детства любовью к тучным стадам поедающих одуванчики оленей, он вынужден спасать от совместного утопления своих сожителей по «Антилемарку», а главное, выполняя давным-давно - до института куроведения - данную оленям клятву - охранять природные пастбища от браконьеров - спасать и страдающего от собственных гематом Blue-кита. Ведь какая, по сути, разница для истинного народного полушамана, в чем выражены пастбища - в зелени малосъедобного для homo-человека мхах или в столь же несъедобном планктоне? И то, и то полезно для здоровья других одухотворенных природой сущностей.

И потому, смело-непосредственно оставляя свое штатноперворядное место в спасательной шлюпке, Фоменко-Кисленко-Уть бросается к лабораторным обесчеловеченым ныне пустошам в поисках синтетических гумано-рыбных сетей. Что с того, если над полушаманом-инструктором потешаются в неверии его псевдо-коллеги по рыбной экологии? Рискуя самоубиением в скопище битых пробирок с рыбными паразитами при очередной тряске подвергаемого морзе-стуку «Антилемарка», он неумолимо продирается к поставленной судьбо-жизнью цели. В темноте обезлампеных трюмов проносятся перед взором Кисленко-Уть детские видения о вкусных оленьих пельменях и привозимых нечаянными краснозвездными винтокрылами невиданных в якутском становище банко-тушеночных курей. Не иначе с тех самых пор он оставил завещанную предко-древом шаманскую судьбу и заразился идеей выращивания невиданно-голенастых в тундре птице-курей.

Но ныне речь не о курицах. Пора спасать заблудившуюся в безответности морзе-монолога удивительную кито-рыбу. Причем, спасать не только от одиночества общения, но и от разбушевавшегося в неясности хроно-странствий бабко-мать-отца всех китов - «Эйзенштейна». От его мега-недобрых революционно-выверенных калибров основного формата, а порой, и мелковспомогательных. Ибо неистово больно там и тут бьют в безбрежно-ранимую гладь всеобщего океана огнеопасные, раскаленные чугуно-тыквенные мордатые ядра - опасная пена беспечно разогнанной промышленной революции и исключительно разнополой любви, привнесенная в осовремененный постмо- дернистический мир добра и любви без границ, носителем которой как раз и является неустрашимый к гематомам и сотрясениям восьмидесятикилограммового мозга Blue-кит.

Но не будем тут разоблачать всю безбрежность авторской задумки неумолимого Мелило, а лишь возмутимся вместе с писателем искусственно вывороченным оскудением природного разнообразия вокруг и устрашимо опасной урбанизации планетарного шара, так же, как и романо-книжный герой Фоменко- Кисленко-Уть, неустрашимо следующий по орбитальной траектории в неизвестность грядущих перемен.

Вся всегда Ваша Маргарита Плоская

ТРИЛОГИЯ: «ПЛОСКИЙ», «ЛИНЕЙНЫЙ», «ТОЧЕЧНЫЙ»

Автор Потап Диетический, перевод с другого языка, издательство «Династические фикусы», тираж сравнительный, год выпуска будет

Главный герой романа Потапа Диетического «Плоский» - Плоский. Ну, Плоским его обзывает сам автор. Однако герой-то и на самом деле плоский. Дело в том, что в своем далеком радужном детстве, катаясь на своем маленьком трехколесном велосипедике, он попал под другой велосипедик - большой. Тот, что в простом городском народе зовется «каток», и в данном конкретном случае применялся неосторожно-расхлябанными рабочими для раскатки асфальта. Герою повезло... В смысле, не повезло попасть под каток, но зато повезло с умелыми врачами и хирургами, и в том, что попал он к ним все-таки не в День Медика или сразу после. Потому медицина сделала невозможное.

Очень скоро быстро адаптирующийся детский организм сумел пережить все трудности и приспособиться к новому образу жизни - плоскому. Однако герой-то приспособился, но вот смог ли приспособиться к видоизмененному герою окружающий мир? Вот вопросец-то?

Конечно, пока герой был школьником, то его не слишком терзали эти вопросы. Порой окружающие товарищи попросту не замечали его. Он-то по своей детской наивности думал, будто они не замечают его из-за занятости своими делами. Как он мог догадаться, что не замечают его из-за того, что он иногда поворачивается к людям ребром? Конечно, подсознательно оперативно мыслящий подростковый разум героя использовал оное, качество в свою пользу. Допустим, когда какой-нибудь учитель- деспот собирался вызвать оного героя к доске. Если герой в силу загруженности не подготовился к уроку, то достаточно переве-

сти фас в профиль и... А кого собственно вызывать? Где же наш ученичок Плоский?

Так что в школе было все хорошо. Да и в раннем подростковом возрасте тоже неплохо. Наш герой Плоский никогда не мучился проблемами, постоянно возникающими у других подростков. В плане того, как быть и что же делать, если дверь захлопнулась, а ключ остался под зеркалом на тумбочке? Смело и непринужденно наш герой пробирался в дверную щель и разрешал проблему. За эту его непринужденность и приспособленность к жизни его даже порой ценили немногочисленные товарищи по учебе и двору. По их запросам он мог просунуть руку в закрытый отцовский письменный стол и извлечь из оного пачку коллекционных сигарет или еще что-нибудь примечательное.

Но настоящие проблемы начались у героя позже, по мере взросления. Ладно, там, когда тебя не замечают сотоварищи или учителя. Беды то? Но вот если, как только ты повернешься в профиль, тебя неожиданно теряет приглянувшаяся девушка? Это уже настоящая проблема. Долгими вечерними тренировками с таким же плоским зеркалом наш герой Плоский приспосабливается всегда быть повернутым к нужному человеку исключительно одной стороной - в фас. Затылком или же лицом, это уж без разницы.

Наловчившись основательно, как раз к зрелому возрасту он, наконец, после ряда неудачных попыток знакомится с очаровательной женщиной. Дело идет гладко. На свиданиях наш герой всегда движется боком, объясняя это любимой тем, что жаждет смотреть на нее непрерывно. В слишком ветреную погоду уже не юноша, а созревший муж растолковывает неявку на свидание чрезмерной занятостью на службе. Свои неожиданные появления на свидания прямо тут, перед глазами избранницы, Плоский объясняет тем, что стоял за столбом. И не важно, что никаких столбов поблизости нет, для любой девушки - не Эйнштейна - такого объяснения вполне достаточно.

Наконец, долгожданный момент - свадьба героя. Надо сказать, что за годы плоской жизни господин Плоский солидно поднаторел в маскировке. Однако всему есть предел. Если на свадьбу явятся сто или сто пятьдесят жаждущих вкусностей рыл, то крутись хоть флюгером, а все равно не успеешь показываться всем и каждому исключительно улыбчивой физией. Потому свадьба была состряпана скромно - ограниченный круг знакомых и полузнакомых. Не дай бог, пригласить кого-то из школьных друзей-приятелей, которые, подпивши виски со льдом, вспомнят какие-то из молодцеватых проделок героя в юности с проникновением в папин сейф или в запертую на три замка квартиру.

Но вот начинается семейная жизнь. Не все, не все в ней идет гладко. Ибо, как повелось издревле, супруги обязаны спать в едином ложе. Ну, вот и...

Сами понимаете, если в бодрствующем состоянии наш герой вполне четко контролирует себя в пространстве и в прочих изографах взаимных перпендикуляров взглядов и плоскостей, то, как же ему быть в фазе быстрого, да и медленного сна? Ладно еще, когда любимая, ворочаясь в беспокойстве, нечаянно развалится на матрасной территории мужа, в том плане, что на нем самом. Тут попросту лежи и постанывай тихонько под весом избранницы или же аккуратно извлекайся наружу, двигаясь по миллиметру в час. Другое дело, если любимая с непривычки семейного жития, ссучив ножками собственное одеяло на пол, укроется собственным мужем, пользуя его как плед. Тогда уж только один надежный вариант. Быстренько напрягайся, делай свое положенное семейное дело и, покуда любимая тешится в неге, сползай на свою законную супружескую половину лежбища.

Однако истинные проблемы возникают по другому поводу. Что, если любимой не спится? Ведь не предусмотришь, правильно? Открывает она среди ночи глаза, поворачивается, смотрит... А где же суженый-ряженый? Конечно, предусмотреть подобный казус можно - полёживай на боку, и все дела. Однако, любезные! Вы пробовали когда-нибудь поставить лист бумаги торчком? Долго ли он простоит? Ведь тут же сваливается плоской частью вниз, это уж без вариантов. Вот и наш герой. В смысле, он, конечно, за годы сознательного существования развил в себе удивительное чувство равновесия. Но ведь не во сне же? По самой природе своего нынешнего организма ему гораздо удобнее полёживать на кровати спиной или все никак не нарастающим брюшком. А любимая? Она, конечно, женщина широких взглядов, но разве она такое поймет? Вот и...

Скандалы, понятное дело. «Где ты был ночью, мой разлюбезный супруг? Кого и куда бегал оплодотворять за место нелюбимой жены?» Как тут доказать, что «я, родимая, был неотлучно около тебя, стерег твой благостный сон». Ничем ведь не докажешь. Еще, чего доброго, разнервничаешься и, обернувшись за графином воды, исчезнешь с поля зрения благоверной.

А ведь чем дальше, тем хуже. В том смысле, что может это в других каких семьях супруги со временем притираются друг к дружке, начинают меньше биться сковородками или попросту молчаливо молчать. В семье Плоского скандалы случаются все чаще и чаще. А ведь наш герой натура донельзя тонкая.

И вот апогей романа. Господин Плоский, измученный претензиями супружницы, в полном отчаянии решает свести счеты со своим существованием. Среди ясно-солнечного дня он выходит на улицу и становится поперек движения дорожностроительной машины - даже не совсем машины - попросту символа во плоти - Асфальтового Катка. Понятное дело, что неизвестный нам и оставшийся за кадром повествования безымянный водитель катка ни в коем разе не виноват. Ведь наш отчаявшийся и разочаровавшийся в жизни герой развернулся к водителю боком, как же еще. И потому...

Но ведь по стечению обстоятельств на улице в белый день присутствовали свидетели, кои довольно ясно видели, как этот самый, вовсе не символический, а пятидесятитонный дизельный монстр, не сбавляя своей агрессивной подвижки, наезжает на исключительно живого прохожего. И потому «скорая» прибывает по вызову донельзя стремительно. И вот...

Медицина постаралась и сотворила невозможное, а потому...

Впрочем, об этом уже вторая книга трилогии - «Линейный». Ее разбором мы займемся в следующем номере.

Вся Ваша Маргарита... тоже Плоская (правда, только по фамилии)

«ТОЛСТЫЙ-ТОЛСТЫЙ ПОДЛЁДНЫЙ ЛЁД»

Автор Хрюк Обер (настоящий штандатобуцетермофюрер, как указано в справочнике), перевод неясный, издательство какое-то старое, тираж весь вышел, года выпуска не будет

Знания и широта обзора штандарто-Хрюка в зоологиях, географиях и историях поражают до глубины души сознания. В самом деле, что мы знали до того о далеких северных Антаркти- дах? Например, страусопингвинис! Страшная млекопитающая птица. Она наводит животный ужас на всех представителей подледного мира, то есть, на других животных. Сама птица тоже живет подо льдами полярной Антарктиды с самого момента образования льдов. Но яйца с тех самых пор не несет. Зато любимое кушанье страусопингвиниса именно яйца пингвинов. Тоже далеких северных птиц.

Однако из-за своего размера и веса страусопингвинис не может наесться одиноким яйцом простейшего пингвина, из-за чего обычно тут же закусывает и наседкой тоже. Порой даже наседчиком, ибо в среде обыденных пингвинов царит настоящая половая демократия, так что обязанности честно и безоговорочно поделены между птице-супругами по равным долям. Потому обычно о приходе страусопингвиниса из подледного мира в надледный некому рассказывать. Из-за чего даже для самих обыденных пингвинов страусопинвинис остается лишь страшной легендой, передаваемой от клюва к клюву. Порой, конечно, выбираясь наружу антарктического холода из холода внутреннего, страусопингвинис не находит любимого лакомства и вынужден долго преследовать по снегу некрупных, а порой достаточно больших, белых медведей. Что для страусопингвиниса, учитывая его прожорливость, особого значения не имеет. К сожалению, из-за неправильного зоологического устройства белые медведи яйца не несут, из-за чего страусопингвинис, разумеется, жутко распаляется и терзает своих жертв особо люто. Да и поедает по потребности, но без аппетита.

Другое дело люди. Они ведь не какие-то белые медведи или глупые пингвины, робко прячущие что-то нам неясное, и совершенно не ценящие сгинувших за так собратьев. Они-то -

данные антарктические люди - как раз навеки угодили в самую суть подледного мира. Им-то куда деваться от лютующего всюду страусопингвиниса? Конечно, несколько спасает то, что и люди тоже в результате цивилизационного воспитания яйца все-таки не несут. Именно данное обстоятельство не делает их предметом вожделения и гастрономии страусопингвиниса. По крайней мере, на постоянной основе.

К тому же, в отличие от технически отсталых белых медведей, антарктические - или скорее, подантарктические - люди объединены коллективизмом, причем, спаянным долгой совместной дружбой и отрезанностью от прочей человеческой цивилизации. Речь тут, конечно же, об экипаже «Молодого Вильгельма», когда-то в период ранней мировой войны волею судеб и типографско-навигационно-карточной опечатки угодившем в антарктические льды. Вернее, между двумя оными. То есть, в результате штормо-погодной жестокости подводная субмарина вермахта застряла не только под водой, а еще и втерлась между двух айсбергов, которые из-за аномальных морозов внезапно срослись в один, а впоследствии были принесены противотечениями обратно в Антарктиду, с каковой тоже срослись. Что же было делать славным субмаринистам, если винты их крейсера навеки вмерзли в ледовую ловушку?

Автор романа поведывает нам об этих старых горестях боевых субмаринистов весьма схематично. Не городить же, в самом деле, многотомное собрание сочинений по каждому году размышлений, споров и дум экипажа этого линкора по случаю многолетней невидимости в перископ абсолютно ничего? Неужели нужно целыми главами описывать, как, разыгрывая в рулетку очередность, подводные бойцы все же смотрят в мутность перископических линз и в результате долгой практики начинают что-то там видеть? Правда, каждый свое. Важно, что в результате совместных артикуляционных соитий, они все же домудрились использовать для расширения жизненного пространства кругозора узкие ниши торпедных округлостей. Причем, с помощью случайно оказавшейся на борту саперной лопаты, а также живого человеческого дыхания, им, в конце-то концов, и вправду удалось расширить свой мир до более окружающего. Однако вот туг-то в их мир торпедных полостей и входит яйцелюбивый страусопингвинис.

Вопрос борьбы с необузданностью дикой природы - символизированной оным страусопингвинисом, а также факторами абсолютно-нулевой температуры заперескопичесного льда - конечно же, занимают в книге весьма большое и широко-охватное пространство. В этих холоднокровных для субмаринистов условиях как-то забывается, что в далеком за-перископном мире идут года и года. Уже давно закончилась не только давне-мировая, но следующе-мировая война. И прочее человечество тоже постепенно обживает эту самую северную Антарктиду и даже ее льды. Правда, очень несмело, лишь поверху континента. Там, в этом отделенном крышей шестикилометрового льда мире, даже орнитологи- пингвенелюбы ничего не ведают не только о славных, долгоживущих в неспешности холодов боевых субмаринистах, но также о страшной молоконесущей птице страусопингвинисе. Откуда им знать? Ведь даже добрые к своим пятнистым яйцам обыденные пингвины им совершенно ничего не рассказывают.

Впрочем, а какое нам, читателям, дело до этих, если и увлеченных, то поверхностно, ученых людей? Ведь они совершенно не понимают, отчего иногда обыденные пингвины так неожиданно гогочут, разыскивая очередного пропавшего друга- наседчика или подругу-наседку, а также утерявшееся совместно с ними пятнистое яйцо? По странно наивной солидарности с обыденными пингвинами полярные орнитологи почему-то считают, что собратья пингвинов попросту презрели родимый коллектив и уплыли в летне-океанские странствия досрочно. А ведь ту г же, в снегах, порой виден не совсем затертый перьевым хвостом большой трехпальцевый след величиной с черенок лопаты! Неужели... Да нет же! Кто из орнитологов хочет потерять свое нажитое годами диссертационное благополучие и северополярную прибавку к профессорской пенсии, а также уважительно-благосклонное отношение коллег из-за какого-то невыясненного полярного трицератопса? Почти бессознательно они затирают бесценные научные доказательства существования страусопингвиниса, подкармливая именно в нужном месте пингвиний базар семечками с рыбой или ставя прямо посреди следа свои бесполезные для дела фото-камерные треножники.

А ведь в это самое время жуткий страусопингвинис, спокойно и удовлетворенно-похабно каркая, спускается по ледовой расщелине в свой уединенно-подледный мир, чтобы и далее бесшабашно мучить славных, морозостойких духом боевых субмаринистов. Окружающему миру явно нет до них вовсе никакого дела. Даже чистосердечно научного. Потому и нам - читателям - в свою долгую очередь, тоже не слишком интересен этот безжалостный и потому безразличный к подледно-разумной жизни внешне-ледный мир. Мы с замерзающими в глазах слезами лицезрим полотно многоуровневой духовной жизни славного и немолодого уже экипажа «Молодого Вильгельма».

Как стойко и бесстрашно сражаются они с порой беснующимся и безжалостно хватающим страшным клювом за унты, пытающимся захапать их округло-торпедное пространство страусопингвинисом. И как, в то же время, чистосердечно-умильно интересуются они иногда у штатного субмаринного почтмейстера, почему так долго к ним не доставляют письма от далеких родственников суши. Как переживают и горюют они периодически за недостойное поведение, нечистоплотно вклинившегося без очереди к перископным тубусам субмаринового сотоварища. Как открыто честно-пленительно просят они иногда своего любимого коллегу - самого грамотного в арифметике, а именно - субмаринного штурмана, - посчитать задаром, каковая прибавка к наземному жалованью уже накопилась на их счетах за время подледного плена. И, кроме того, умильно-неграмотно интересуются, не сказывается ли вершащаяся наверху инфляция на покупательной способности оного. Как в недолгие периоды затухания плотоядной активности жуткого страусопингвиниса по отвоевыванию вовсе не ему принадлежащих округлостей торпедолюков, добрые субмаринисты спорят о божественной предопределенности всего и вся вокруг, в том числе, и этого самого ненавистного страусопингвиниса, у которого они все же иногда умудряются выкрадывать принесенные из надледных равнин обыденно пингвинные яйца. И, конечно, как мудро-торжественно делят они порции яичницы из этих самых яиц с учетом состояния здоровья, выслуги лет, воинских нашивок и истинно-подледных заслуг каждого субмариниста. А как еще более мудро-непритязательно разделяют они по оржавленным кружкам немногочисленные литры молока, бесстрашно надоенные из шестнадцати сосков страусопинвиниса в моменты его особо-послеобеденного сна.

Мы - реципиенты Хрюк Обера - попросту не можем читать подобное без умиления и закусывания губ от сопереживаний. И теперь все понимаем, что по-настоящему толстый-толстый лед вовсе не подо льдом каких-то там Антарктид. Как ни странно, но по-настоящему толстый лед большущим ледником покоится на душах нашего, очень даже надледного мира, мира, которому нет никакого дела до все еще несущих свой тяжелый воинский долг субмаринистов. Так что спасибо воистину великому автору штандатобуцетермофюреру Хрюку от нас всех за это устойчивое и окончательное прозрение.

Вся, воистину душевно Ваша, Маргарита Плоская

АВТОБИОГРАФИЯ В ЛИЦАХ: «ЖЕНИТЬСЯ НА РОУЛИНГ»

Автор Ф. Березин, перевод с перевода, издательство «Подэксмо», тираж непроданный, год выпуска был

Что можно сказать об авторе данной художественной автобиографии? То бишь, по-нынешнему - худографии? В смысле, что можно сказать об авторе более того, что он сам сказал о себе?

В общем, этот самый Ф. Березин сам вроде как автор. И что? Вполне даже получится найти тех издателей и людей, кто издавал его книги. И даже не раз издавал. Но получится ли хоть где-нибудь отыскать тех... людей, а не кибернетические устройства (для которых вроде как и пишет этот самый Ф. Березин), которые все же умудрились его прочитать? Или хотя бы шатко-валко перелистать постранично эти самые многопудовые книженции не в поисках картинок, которых там нет, а именно с целью выудить из этих самых книг Ф. Березина хоть какой-то смысл? Кстати, не потому ли там нет картинок, что художники-иллюстраторы тоже не сумели продраться через эту самую самозасасывающе, само себя самоход- но стилеизлагательную слово-тяжело-хрупко-конструкцию, с помощью которой и изложены в этих книгах все те неведомые никому смысло-подсмыслы? Хочется даже журналистко-оправдательно- прямовесно расследовать: не издавали ли всякие выдающиеся издатели этого подытоженного Ф. Березина в силу того, что никто из наемных рецензентов так и не удосужился понять в сих опусо-конструцидах хотя бы что-нибудь? Не задались ли мыслью издатели все же экспериментально проверить себя? Хотя бы в перспективе самоедского самоистязания?

То есть, в плане, голый ли этот самый король (то есть мсье Ф. Березин) или все же существуют на Земле люди, кои прочтут эти книжищи? Вдруг все эти многочисленно-периодичные переиздания для того и затевались, чтобы выявить какие-то дисфункции тех самых чудо-читателей, которые все-таки прочтут и хотя бы ответят на простой вопрос: почему, какие-бы аннотации к философо-трактато-повестям Ф. Березина не напиши, все равно ни

единая из них не состыкуется со смысло-ребусом таинственного нутра? В смысло-подсмысле, нутра романов Ф. Березин, а не самого Ф. Березина. Благо, что хоть ныне миру наконец-то явилась вот эта самая худография из-под руки самого Ф. Березина, которая хоть что-то пояснит по внутренности самого Ф. Березина. Правда, во всем этом есть одно веское «но»!

Вынуждена пояснить известную истину, что сам Ф. Березин вроде как никого конкретно и не интересует. В плане себя самого. Всех он, как известно, заинтриговал и затронул как раз после своей нашумевшей свадьбы с Джоан Роулинг. Ну да, той самой чудо-юдо-писательницей, подарившей восхищенному миру Гарри сэр Поттера и все его пятидесятитомные приключения.

Но надо еще выразиться прямолинейно и сняв забрало, что, в общем-то, и сама королева всей западно-фэнтэзи Д. Роулинг тоже вроде как куда меньше всех интересует, чем вопрос: как же все-таки тот самый второстепенно-писателе-Березин сумел подобраться к самой Джоан Роулинг? И, главное - сходу покорить сердце лучшей мастерицы романо-сказок после араболегендарной Шахерезады? Как, собственно, этот третьесортно-фантасто-творитель сумел не только овладеть бывшей португальской учительницей, а нынче самой мозго-влиятельной женщиной Англии, но еще и дорваться до ее... капиталов? До чего же еще? Вот уж вопрос вопросов!

Кстати, как ни крути эту самую худографию, но в этом смысловом контексте так ничего и не поймешь. Ну, вроде бы на какой- то там фантастико-конвент (то ли в Москву, то ли в Севастополь или даже в Самарканд, - сам автор этого совершенно не помнит, а опрошенные им свидетели путаются в показаниях) некие, не слишком прозорливо-предсказательные издатели пригласили - не иначе, как с целью дальнейшей капиталистической наживы - ту самую сверхново-знаменитую мозго-творительницу Гарри Потера. И там, на этом самом фантастико-оргие-конвенте, некий главно-издатель Малыкин не уберег Д. Роулинг от внезапных налетчиков. В едином лице именно того тайно-неясного Ф. Березина.

Вот, собственно, и все! Не в плане общей худо-биографии, а в плане знакомства счастливой пары. То есть с одной счастливой паро-стороны. Ибо, собственно, касательно самой супер-книго- звезды Роулинг и ее счастливости или несчатливости мы, собственно, из худографии совершенно ничего не узнаем. По этому поводу надо, наверное, дожидаться книго-худографии другой стороны этого поспешно-конвенто-замужества.

Зато из худографии Ф. Березина мы очень подробно знакомимся с тем, какими методами супер-мега-звезда книго-индустрии Роулинг была обобрана до нитки, и в какие супер-рекордные сроки ее триллионы американских деньго-знаков были обращены в... нет, не пыль? Ф. Березин как раз очень подробно, даже с фотоксерокопиями денежных чеков стенографирует, на что и сколько был потрачен тот или иной десяток миллионов долларов.

Тут надо сказать, что достаточно много американо- долларов было сходу потрачено на свадьбу. Поскольку на нее были приглашены все (ВСЕ!) любители фантастики бывшего СССР. Уважаемые читатели, не жившие в этой погибшей (в свете произошедших событий, думается, именно от чрезмерной любви к фантастике) стране, кто-то кому-то выдавал специальные удостоверения «Любитель фантастики такой-то степени»? К сожалению, ничуть не бывало. Как и на те-самые фантасто-конвенты, на свадьбу Джоан Роулинг (не Ф. Березина же!) заявились все кому не лень. То есть, не только любители фантастики, но еще любители ролевых игр, любители просто игр, преферанса и волейбола, в частности, любители пива (как раз в наибольшем количестве, причем пили они только водку, пиво же использовали исключительно в качестве запивки).

Надо сказать, что свадьба длилась множество дней и ночей с перерывами на обед. Дело в том, что как-то самопроизвольно свадьбо-конвент приобрел подвижность и начал изо-дня в день перемещаться между городами любителей фантастики СССР. То есть как раз из Севастополя он плавно переместился в Самарканд (как кое-кто припоминает, кажется, с целью назначения Роулинг той самой, но новой Шахерезадой). Из Самарканда свадьбо-конвент самолетами «Аэрофлота» переместился в Харьков, затем в Москву. Очень неожиданно маршрут свадьбо-конвента поменялся в сторону миграции по местам боевой славы бывшего (как оказалось, бывших не бывает) курсанто-офицера Ф. Березина. Посему, свадьбо-конвент косяком самолетов «Аэрофлота» (и исключительно этой фирмой) перенесся на Амур, а также во всякие другие Забайкалья. Не забыта была и Кировская область, потому как там, в малоизвестном городе Мураши, когда-то работал банщиком малоизвестный (и даже вроде бы умерший) любимый писатель Ф. Березина А. Грин. Косяк самолетов «Аэрофлота» сесть в Мурашах не смог, из-за чего посещение-нашествие в историческую баню не состоялось. Также свадьбо-конвент посетил Минск, Санкт- Ленинград, Казань, Сведловско-Екатеринобург и... Перечисление занимает в худографии не одну страницу.

Наконец, в малоизвестном городе Энгельсе, что в Саратовской губернии, где вроде бы Ф. Березин то ли служил, то ли делал попытки учиться на кого-то, свадьбо-конвент как-то сам собой выдохся. Дело в том, что, на счастье или на горе (тут кому как), в Энгельсе неожиданно обнаружилась военно-воздушная база ВВС России, а на ней еще со времен того самого СССР (да упокой господи его душу!) завалялось несколько штук стратегических бомбардировщиков Ту-160 (слава СССР!).

Используя сберегательную книжку ... Роулинг, Ф. Березин выкупил один еще не списанный, но свеже-покрашенный «Ту» за два миллиарда американских денежных знаков (ксеро-фото-копия в худографии прилагается). А также, на всякий случай, но уже за четыреста бутылей местного энгельсского самогона (расписка от прапорщика ВВС России тоже ксеро-прилагается), нанял на время свадебного путешествия самолет-заправщик Ил-78.

После чего супруги отправились в свадебно-кругосветновоздушное путешествие. Поскольку на выкупленном «Ту» случайно сохранилось подвешенное внутри и снаружи снаряжение, то иногда в качестве петардо- и салюто-сопровождения свадебо-круиза применялось учебно-боевое бомбометание по различным видам целей морского и наземного базирования. Оным салютоподобным оргиям в худографии уделяется весьма пространное, причем, живо-описательное внимание. Но ведь нас, как сочувствующих то ли несчастной, то ли осчастливленной ... Джоан Роулинг, волнует все-таки не планирующие и самонаводящиеся с воздуха предметы. Нас как раз гораздо более волнуют другие вещи. Если уж о носителях, то какие-нибудь носители мужской ДНК волнуют читательниц гораздо серьезнее. То есть, счастлива ли в новом браке наша звезда книго-торгово-успеха? То, что Ф. Березин вполне счастлив, когда покинувшие указанный «Ту» самоходные предметы успешно втыкаются хотя бы куда-нибудь, это читатели уже поняли, но вот касательно самого главного - любви?!

Касательно данной темы, в процессе поглощения материала худографии возникают смутные сомнения. Мало того, что уважаемые читательницы не получили подробно возвышенного описания свадебно-пастельных сцен с соучастием Джоан, на что, безусловно, надеялись, выкладывая в магазине и через интернет-сеть свои наличные, но что мы вообще узнали из худографии об интимной жизни супругов? Сам Ф. Березин все же кое- как, но обмолвился о любви. В ответе одной из назойливых журналисток, упомянутых в худографии, супруго-муж заметил, что книг уважа... - мы все все-таки надеемся, что уважаемой - супружницы сам Ф. Березин... не читал! То есть выразился он буквально следующим образом: «Зачем мне читать Гарри Потера, если я с ним... то есть, с ней... сплю?»

Вот, пожалуй, и все, что сказано в худографии о любви и интимной стороне жизни звезды мировой фэнтэзи. Разумеется, нас - читательниц худографии - это несколько подбодрило. А то мы уж думали, что единственное, чем супруги ныне занимаются вместе, это перемещением по воздуху трехсоттонного «Ту», а также его дозаправкой в этой же стратосферной среде от сопроводителя «Ил».

По поводу общения супругов между собой - тут тоже все несколько неясно. Похвальба Ф. Березина о его полном незнании американского языка супруги, а также равновесного незнакомства с ее стороны с русским, не сильно вдохновляет. Разве что самых ярых сторонников любви без границ. Всех остальных чуть подбодрили упомянутые Ф. Березиным выпускницы-переводчицы, нанятые группой (надо думать, за гонорары Джоан, а не Ф. Березина] и посменно парами обслуживающие Ф. Березина, точнее, компенсирующие общеязыковую пропасть между супругами.

Разумеется, можно только восхищаться, просматривая периодически мельтешащие по худографии расходные ведомости спонтанных банкетов, случающихся, когда на какой-нибудь богом забытый аэродром Западной или Восточной Европы внезапно, как снег на голову, валится с не предвещающей беды небесной лазури этот самый «Ту». Понятное дело, что несчастный аэродром, а также, не дай бог, близко размещенный с ним город, обычно становится объектами разнузданно-интеллектуальной оргии по наименованию свадьбо-конвент: вероятно, по какому- то телепатическому сговору туда тут же стекаются массы населения, до того совершенно не проявляющие никакого интереса к фантастике как таковой.

Трудно сказать, повлияет ли эта, все еще не сошедшая на «нет» тенденция в качестве положительной девиации на продажу книг Роулинг? И, главное, сможет ли данная прогрессия заштопать солидные дыры в бюджете звездо-книжной дивы? Ибо уже сейчас супружница Джоан Роулинг, по свидетельству журнала «Форбс», уже покинула десятку самых богатых авторов мира и стремительно пикирует (прямо-таки как на своем прикупленном «Ту»] из границ финансово успешной сотни.

Хочется надеяться - если бюджет супругов все же совместно-общий, а не односторонне расточительный, - что оные общесемейные капитало-сбережения поправит, если уж не данно- изданная худография, то ее (анонсированное Ф. Березиным] иллюстрированное продолжение - «В одной постели с Роулинг».

Хочется надеяться, хотя надежда едва теплится, что это самое «В постели» опередит тем же Ф. Березиным анонсированную худо- графию «2» - «За общим штурвалом с Роулинг».

Короче, будем ждать и надеяться, и заодно молиться, чтобы упомянутый выше «Ту» не решил обанкетить ближайший к вашему жилищу аэропорт. Ибо Джоан Роулинг, разумеется, хотелось бы увидеть вблизи, однако...

Вся Ваша Маргарита Плоская

«БУРРОТИЛЛО или ГЕРОЙ НОВОГО ВРЕМЕНИ»

Автор Соглиб Падучий, перевода нет, издательство «Опс!», серия «Вау!», тираж о-громадный, год выпуска был

«Бурротилло» - новый взгляд в старом литературном слове борьбы жизни с традиционной панибратствостью общинной дремучести. Практический модерно-тоталитаризм против пост- модерно-иерархо-кантонианства - кто-кого все-таки наповал. Однако сей сокрыто-смысло-подсмысл мягко-привычно встроен в легкохудожественно выстроенный сюжетообразующий контент общетональной саго-томности созвучия прозо-резкости с стихоправдией тумано-легкости. Можно ли создать то же самое, но с более явно выраженной искательно-завуалированной прямотой? Да, наверное, можно. Но стоит ли? И главное, не погасит ли в таком случае нестерпимо сверх-яркий китайский фонарь тихоходно надвигающуюся по сюжето-колее смыслотень общей легкотелости трагико-заносчивой прямоты, выведенной из жизне-правды нехарактерных психо-тонкостей? Вот-вот именно в этом и есть главный вопрос?

Итак, Бурротило. Главный дерево-герой, сводно-худо-образ любого стандартного геномодифицированного мальчика из полена. Ведь, по сути, любой подросток это и есть полено. И уж чисто от всгречно проявившегося мастера зависит, что выйдет из полена, как результат. Образ с тонко-пронзительными чертами или... Ну, в анти-психо-идеале то же первичное полено, лишь слегка огрубевшее от пинков жизни и мастера-наставника, а также от вбитых в него по горло гвоздей.

Безусловно, определенную роль играет малоизвестная внешнему наблюдателю-костоправу внутренняя сущность полена. В самом деле, уже от природной сущности зависит, трухляво ли полено и наличествуют ли в его тоновом характере неподда- ющиеся психо-коррекции сучки.

Однако это все в философско-надувательс... выдутом через худо-образы плане. А что же относительно сюжетной рвано- крученности? Тут свои подводно-выверенные рифо-камни.

Сам Бурротилло - полено как полено. Даже после снятия стружки и обработки паяльной лампой. Однако уже в перво- главости романа чувствуется, что внутри у Бурротилло сидит довольно прочный гвозде-стерженек. Ибо, в самом деле...

Не успел опохмелившийся по случаю окончания тяжелой плотницкой пятницы Папа Карлоло дойти назад до своего жилого подвальчика, как у родного порога его уже дожидалась почто- повесточка из местно-микрорайонного домоуправления о досрочно-бессрочном выселении в связи с ярым нарушением обще- правил пожаро-безопасности городских застроек. Что с того, что Папа Карлоло может всем и каждому растолковать, что очаг на площадке его жилого подвальчика всего лишь нарисованный? Повесточка - есть повесточка, с ней не поспоришь. Кого, в конце- концов, волнует, что Папа Карлоло ровно за два часа до того прикупил букварик, продав свой собственный бушлатик? И да, конечно, отныне выселившемуся из подвальчика Папе Карлоло придется переживать холода на железнодорожном вокзале без оного бушлатика. Там уж он вволю надумается о том, стоило ли оно того. Нет, даже не строгание полена как такового (кто из нас когда-то, сдуру, чего-нибудь такое не настрогал впопыхах?). А по поводу букварика. Ведь по причинно-следственной связи, не приволоки он букварик, родимый геномодифицированный Бурротилло не выучился бы грамотке. А, не выучившись грамотке, он бы не сумел настрочить на Папу Карлоло жалобу домоуправу, которую к тому же срочно и приватно переправил посредством знакомого голубя.

Полено-мальчиша Бурротилло вполне можно понять и даже простить. С одной стороны, по малолетству он, может быть и правда, не сильно отличает нарисованный огонь от настоящего. Но, с другого ракурса, ему явно не откажешь в дальнозоркой предусмотрительности. Может быть, сам по себе Папа Карлоло и не занимает много места в подвальчике - ведь от него порой даже есть толк. То, что он время от времени стучит своими стамесками без продыху, тоже можно пережить. Гораздо более волнительно то, по какому поводу он шелестит этим своим рубанком и разбрасывает там и тут крученую стружку. В этой своей подозрительной неутомимости, особенно после посещения трактирчика по пятницам, он, чего доброго, отчебучит что-то из ряда вон. В конце концов, лишенный столярных инструментов и подвальной мастерской Папа Карлоло уж точно не сорвется в новый творческий зуд. И мальчишу Бурротилло вовсе не импонирует рождение на плотницком станке, да еще в тесноте под-лестничной скученности, очередных гено-модифицированных братиков и сестричек - в подвальчике и так не продохнуть от стружки.

Итак, благоразумно-предусмотрительно обзаведшись собственным, очищенным от соседей жилищем - включая назойливого сверчка, - Бурротилло решает посетить окружающий мир. Ведь тот, и вправду, уже чуточку заждался его вторжения в жизнь. Всяческое ежеутреннее посещение церковно-приходской школы (право, занятие не актуальное) разумно решает Бурротилло. Ведь жизнь - сама по себе школа, и познавать ее надо с самого нутра.

Первым, нагло вторгшимся из внешнего мира в мир Бурротилло, оказался безымянный мальчик-толстячок, наивно представляющий себя кем-то вроде взрослеющего не по дням, а по часам мультимиллиардера Анасиса. За пять монеток он прикупил у Бурротилло букварик и красно-горошечную, сотканную Папой Карлоло рубашечку. В своем недалеком (как выяснилось) прогнозировании он полагал, что проделал просто-таки выдающуюся сделку. Ага! Не тут-то было. Прибыв через считанные часы домой, и даже не успев протереть губы от цветастых кремов поглощенных пирожных, прикупленных за выручку от перепроданного на толкучке букварика, он нос к носу сталкивается с неумолимой расплатой, то есть со своими, досадно приунывшими от присутствия на всех этажах коттеджа полицейских папой и мамой. Иск, поступивший все той же голубиной почтой в городской суд от Бурротилло, вроде бы не слишком серьезен... Это по поводу букварика. Там всего лишь легкое жульничество несовершеннолетнего сынка с целью мелкой же наживы. Но вот на счет горошечно- красной бумажной рубашечки - тут все гораздо хуже. Раздевание малолетнего на улице попахивает домогательствами определенного вида и даже насилием над неокрепшей поленной душой. К тому же, папочка, не сдержавшись, сразу же по прибытию отвешивает любимому сыно-чаду увесистого «леща», что тут же служит веским доводом для лицезреющей дело полиции о присутствии в данной семье неприкрытого насилия над собственными деторожденными несовершеннолетиями. Мелким штрафом и, тем более, взяткой тут уже не отделаться.

В общем, изрядно поднаторевший в жизни после инцидента Бурротилло - с возвращенным буквариком, а также неотъемлемой денежной компенсацией за моральный ущерб, не говоря уж о новом костюмчике от Кордэна, возвернувшимся взамен утраченной горохово-красной рубашеночки, - смело и уверенно идет по жизни дальше. Кое-кто из окружающего пространства не совсем правильно реагирует на его новые брючки и пиджачок. То есть чрезмерно алчно реагирует. Наивные...

Нет, все-таки не люди. Лиса Кларисса и котофей Базили.

Прикинувшись плотничными сослуживцами Папы Карлоло, - которого они, между прочим, и в самом деле иногда встречали вблизи вокзальной ночлежки и даже не единожды осматривали его и без того стерильные в плане денежной массы карманы, - данные звере-товарищи решают проделать аналогичную краже- операцию и с дерево-отпрыском Карлоло - Бурротилло. Для зачина - и для общего изящества замысла - они заманивают наивного геномодифицированного мальчиша в кегель-бар, где для начала закатывают пир горой, а после, и по сговору с кегель-трактирщиком, подсовывают ему вместо кеглей обглоданные кости, кои забрасывают в обобществленный горшок (на свое горе, как выясняется впоследствии).

В самом деле, несколько позже, по письменному наушению все того же мальчиша Бурротилло, обоих зверушек - и лису Клариссу, и котофея Базили - привлекают в суд за убийство. Кого бы вы думали? Вот именно - все того же Бурротилло. Да, в свое время они действительно после кегле-бар-трактирных похождений пытались несколько притопить в пруду мальчиша-полено, но ведь...

«... не получилось же! - оправдывается на суде неожиданно прозревший котофей Базили. - Оно же... это... не тонет вовсе!»

«Да и, как же такое может быть? - вопрошает в неожиданной наивности лиса Кларисса. - Как же такое может быть, что нас - убогих зверо-нищих - привлекают за убийство полено-Бурротилло, а оно же - полено - сидит туг - в зале суда, в качестве свидетеля?»

Однако местный городо-государственный суд строго-суров и беспристрастен. В конце концов, наличествуют вполне веские материальные доказательства. Полная чаша... горшок с костями оного - убиенного во младенчестве Бурротилло. Да еще признания кегле-трактирщика, завизированные печатью. Кстати, трактирщик отделывается штрафом суду и материальной компенсацией убиенному за моральный ущерб в виде пожизненного и удвоенного до совершеннолетия пансиона. И уж, поверьте, тремя корочками хлебца тут не отделаться!

А вот лисе Клариссе и котофею Базили везет гораздо меньше. Клариссе, тоже пожизненно, назначают каменоломни с отвалами, но вот в отношении Базили суд - благосклонно учитывая проблемы оного на почве зрением - присуждает вязание варежек с шапочками для зим до последней пожизненной зимы в подвальной мануфактуре. Зато отныне им никогда не придется промышлять побирательством - скромный столово-тюремный порцион обоим завсегда гарантирован.

Однако путь героя нового времени по жизни продолжается неумолимо. Причем, кое-где и кое-кто пытается даже помешать Бурратилло двигаться по этой жизни без помех. На свою, как выясняется, голову.

Директор кабаре-театра Царабас (который Марабас) тоже решает чуть подзаработать на бедно-наивном полено-мальчише. А именно - обрато-приватизировать у оного приподвальное помещение с пририсованным очагом, а заодно поджиться костюмчиком от Кардэна для своей кабаре-гримерной, а уже галстучной запонкой с бриллиантовой шпонкой совсем лично для себя. Ага, как же!

Встречно исковые жалобы и запротоколированные сверчком (по наушению Бурратилло) пьяные разглагольствования Царабаса (который Марабас) о несоразмерности налогообложения на театры со стороны министерства театро-музо-культуры приводят к полному прекращению налогообложения данного кабаре- заведения вообще, ибо сам обобранный до нитки исками в пользу обиженного полено-мальчиша Царабас (который Марабас) оказывается выброшенным на улицу. Впрочем, как и вся труппа горе- актеришек театра. Теперь всем им придется побираться, в чем они порядком поднаторели еще в прошлой до-театральной жизни и в науке чего им бы ранее могли безвозмездно помочь давешние любители кегель-баров. Исключение, правда, составляет плакса Пьерок. Оный, по письменной рекомендации полено-мальчиша, гуманно-милостиво направлен в дом умалишенных на принудительное лечение от нервозов касторкой.

С некоторым сожалением приходится констатировать, что доведенный до отчаяния неудачным побирательством Царабас (который Марабас) не угомонился и вскорости решается отомстить Бурратилло посредством сложно-выверенного плана с втягиванием в оный пиявочных дел мастера Дуррэмака. Итог печален. Однако не расстраивайтесь. Никоим образом не для полюбившегося читателю проказника и озорника Бурратилло.

Первично огорошившего полено-мальчиша показом своей пиявки Дурремака, стремящегося таким прямоточно-наивным способом запугать глав-героя романа кровососущим монстром, постигает донельзя плаксивая участь. Учитывая письменно изложенную жизне-версию Бурратилло, справедливо озабоченный детским полено-здоровьем суд не только отчекрыживает от Дурремака кровопускающую пиявку, но и самого его, так же, как и бессмысленно плаксивого Пъерка, отправляет на принудительно родниково-капельное лечение спелой касторкой. Ну, а у Царабаса (который Марабас), как у главного неугомонного затейника анти-поленных пакостей, справедливо возмущенный попечительский совет по надзору за безоблачностью младенчества обрывает все своеобразие бороды и препровождает оного Царабаса в один из отдаленнейших леспромхозов в семилетие добычи для города тех самых поленьев с отопительной функцией.

Не слишком везет и появившейся на горизонте жизненной проходимости Бурратилло кукло-красотке Жальвиле. На свою кукло-голову она предварительно обучила оного полено- мальчиша любительской юриспруденции, чем несказанно обогатила его потенциальные возможности в грамматике тяжб и жалоб. Потому и исключительно не для корысти, а ради практики и в целях философского доказательства преобразования любой потенциальной вероятности в кинетическую жизненность, полено-мальчиш Бурратилло и настрочил орфографически выверенную гербоносную бумагу на кукло-пуделя Артёмона, якобы искусавшего оголенные полено-ноги оного. Что с того, если Артёмон предъявляет обеспокоенным полено-коленями судьям свои давно сточившиеся клыки, могущие по серьезному разжевать лишь приготовленную Жальвиной манную кашку? А также не относящийся к делу, но все же действительно проеденный молью до дырявости пудельный парик с кучерявостями? Кто будет верить натурально облезлому, престарелому пёсику и (уж тем более) подозрительно румяной на его фоне Жальвине? Неслабая денежно-материальная компенсация за понесенный ного-полено-ущерб неумолимо надвигается. И, разумеется, никак не в пользу хозяйки (отныне уже когдатошней) маленького аккуратненького домика с мезонином, который так приглянулся отдохнувшему в нем всего единожды Бурратилло.

Отныне он может отдыхать в указанном домике в любое время, потому как именно данный домик с прилегающей территорией и назначается в компенсацию полено-ножному ущербу. Однако практично поразмысливший о тяготах будуще-долгой жизни и ее неожиданных превратностях (особенно в свете неясно-причинно-ушедшей в вечное побирательство съемных квартир румяно-голубоглазой Жальвины) Бурратилло озабочивается своим личным будущим, а потому отдает странно-привалившую собственность в аренду подозрительно зажиточной черепашке Тротилле. Однако взаимовыгодное партнерство квартиро-сдаче-съемщиков почему-то не переходит в стадию долго-сотрудничества, ибо жутко обеспокоенный здоровьем опасно престарелой Тротиллы наблюдательный полено-мальчиш, презрев собственную выгоду ради человеко- и особенно черепахо-любия, решает, что полутысячелетней Тротилле будет гораздо удобнее проживать на полном травяном пансионе в частнокоммерческом террариуме «Черепаховый суп», чем самостоятельно готовить чаи и кофе из лепестков полевых лютико- цветиков. И, к тому же, ей - Тротилле - будет куда веселее, чем в одиночной тоскливости пруда, плотно-трехэтажно-клеточно соседствовать с приветливыми, такими же, как она холоднокровными сожителями - питонами, варанами и прочими добрыми гадами. Что может быть лучше и приятнее для старушечки Тротиллы, чем хотя бы напоследок познать чувство локтя добрых чешуйчатых соседей - гадюк, кобр и гремучих змей? От них, особенно от приятно говорливых, акцентно-шипящих иностранок, можно каждый день - да, впрочем, все дни и ночи напролет - узнавать что-то новое о чужих странах, акваториях, нравах и обычаях, которые, в силу своей ошибочной привязанности к единичному пруду, старенькая черепашка Тротилла уже никогда не сможет посетить.

Не без слез простившись с обожаемой квартиранткой - тем более, расстроившись по поводу неожиданной пропажи любимого и единственного монокля из мамонтового бивня, - наш черепахолюбивый герой Бурратилло вынужден, по ее просьбе, утруждать себя еще и подписыванием всяческих чисто формальных, никому ненужных бумаг, касающихся добротного содержания оной, а также оставленной ныне - в силу обстоятельств несоизмеримой силы и «де факто» - без присмотра, но загодя приватизированной глади старинного пруда. Потому наш полено-мальчиш без всяких стонов и причитаний берет на себя еще и чужие обязанности по содержанию заповедной - вернее, не так давно заповедной - территории. Пруд, к сожалению, по случаю бесхозно расплодившихся комаров и по соответствующей бумаге сан-эпидем-инстанции придется временно осушить, а дабы место не пустовало - заасфальтировать под стоянку индивидуального транспорта. Однако наш озорник Бурратилло не унывает: ведь это все временно, до возвращения черепашки Тротиллы в родные пенаты, правильно?

И кстати, о лютико-цветиках вокруг домишки, оставленного без присмотра румянолицей Жальвиной. Не по возрасту практично рассудив, затейник Бурратилло выкорчевывает лютики и засеивает пространство гораздо более красивыми цветами мака. Тем более, что маковые плоды пользуются на рынке гораздо более наглядным спросом и приносят к тому же куда большее эстетическое удовольствие за счет яркости и сочности одноцветного багрянца. Им даже может любоваться через красиво решетчатый орнамент питомника успешно и совершенно за государственный счет стерилизованный не только в плане зубов, а также загодя бритый на-лысо (на случай перескакивания блох от соседей), пудель Артёмон.

И да, Бурратилло заботится не только о зубах чужих пуделей. Порой и о своих тоже. К примеру, отыскавшийся при высушивании глади запущенного пруда совершенно бесхозный золотой ключ неизвестного назначения вполне сгодился на переплавку в полновесно сияющую челюсть, коя, безусловно, круче полированной древесины.

В общем, над удивительно свежим нраво-романом «Бурратилло» и его человеколюбиво-животной философией можно вполне скоротать несколько незанятых вечеров на бережку какого-нибудь прудика под кваканье сытых комарами лягушек и похрапывание других гадов, сытых уже самими лягушками.

Вся всегда безмерно Ваша Маргарита Плоская

ФЁДОР ДМИТРИЕВИЧ БЕРЕЗИН

Писатель-фантаст из Донецка, автор 19 научно-фантастических романов-технотриллеров, в том числе культовых: трилогии «Красные звезды», «Война 2030», тетралогии «Огромный чёрный корабль», крипто-истории «Лунный вариант», двух продолжений «Обитаемого осгрова» братьев Стругацких - «Атомная крепость» и «Голован»;

лауреат более двадцати литературных премий международного уровня,

в том числе шести «Посохов Вестника» («Кадуцеев») разных уровней - от «бронзы» до «золота» собранных за несколько лет, «Лунной Радуги» от фантаста-легенды Сергея Павлова в 2008 года, «Серебряной Стрелы» - за «лучший фантастический мир» - в том же 2008-м, «Прохоровского поля» и «Меча Бастиона» - уже в 2015-м;

по образованию офицер-ракетчик ПВО; служил в разных местах Советского Союза - в пустыне, тайге;

с началом гражданской войны на Украине, ушел добровольцем в Славянск; воинский позывной «Чапай»; воевал на различных должностях, начиная с рядового ополченца и вплоть до заместителя министра обороны; последнее назначение - заместитель командира отдельной танковой части армии ДНР «Дизель».

РАСКРАСКИ ОТ ФЁДОРА БЕРЕЗИНА

Литературно-художественное издание

БЕРЕЗИН Федор Дмитриевич

Очень далёкий космос

Сборник фантастических рассказов

Корректор: Н. Чернецкая Верстка: А. Стародубов Дизайн обложки: А. Стародубов Рисунки: Ф. Березин

Подписано в печать хх.01.2019, формат 60x90 1/16, Бумага офсет, гарнитура Cambria, печать ризографическая ус.печ.л. 5,54, уч.изд.л. 8.9 Заказ №03 от 29.01.2019г.; тираж 100 экз

Издательский дом «Edit»

Донецк, ул. Кирова, 90и, т./ф,- 062 313-04-55,062 313-01-04 095 382 98 84; 071 33 23 675 е-mail: info@edit-dn.ru

-dn.ru

Писатель фантаст из Донецка, автор 19 научно-фантастических романов-технотриллеров, в том числе культовых: трилогии «Красные звезды», «Война 2030», тетралогии «Огромный чёрный корабль», крипто-истории «Лунный вариант», двух продолжений «Обитаемого острова» братьев Стругацких - «Атомная крепость» и «Голован».

Ф.Д. Березин - лауреат более двадцати литературных премий международного уровня.

С началом гражданской войны на Украине он ушел добровольцем в Славянск; воинский позывной «Чапай»; воевал на различных должностях, начиная с рядового ополченца и вплоть до заместителя министра обороны; последнее назначение - заместитель командира отдельной танковой части армии ДНР «Дизель».

Почему-то мало кто знает, что «Фёдор Березин» - это четырёхсоттонная атомная автономная платформа на шагово-гусеничном ходу, созданная специально для исследования Чернобыльской аномальной зоны.

Сухопутный атомоход «Фёдор Березин» оправдал ожидания создателей. Три года он не просто топтал, а вытаптывал Зону, обезвреживая, обеззараживая, дефаунезируя и дефлорируя огромные площади родной земли, поражённой то ли радиоактивными мутациями, то ли инопланетными захватчиками, мимикрирующими под мутантов (так называемое «прокси-вторжение.... Учёные, в свою очередь, собрали самую полную коллекцию артефактов, в том числе три легендарных Золотых шара; и хотя результаты многих исследований остаются засекреченными до сих пор, можно смело сказать, что благодаря «Фёдору Березину» были совершены мощнейшие прорывы во многих областях как академической науки, так и технологии.

Анлрeй Лазарчук

Оглавление

ОЧЕНЬ ДАЛЁКИЙ КОСМОС.. 2

СУХОПУТНЫЙ АТОМОХОД «ФЁДОР БЕРЕЗИН». 3

Часть 1. ОЧЕНЬ ДАЛЕКИЙ КОСМОС.. 7

САМАЯ КОРОТКАЯ КОСМООПЕРА.. 7

ТОПЛИВО ДЛЯ КОСМОСА.. 11

ЧАСОВЫЕ ПЕРИМЕТРА.. 19

ИЕРАРХИЯ.. 41

ЭВОЛЬВЕНТА.. 55

ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ... 95

Часть 2. РЕЦЕНЗИИ ОТ МАРГАРИТЫ ПЛОСКОЙ.. 106

«СЕКС В КАТАПУЛЬТНОМ КРЕСЛЕ или ЛЮБОВЬ ЗЛА В СТРАТОСФЕРЕ». 118

«НОВЫЙ МАУГЛИ-ПЯТНИЦА или ПОИСК ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ ШТУЧЕК-ДРЮЧЕК»  123

«ЕВА И АДОЛЬФ». 127

ЦИВИЛИЗАЦИЯ МУГУ_ГУ.. 131

«ТРУПОХРОН или ЛЮБОВНАЯ СИЛА ОТТЕНКОВ КРОВИ». 139

«ГОНДВАНАСКИЙ ЛЕСОПОВАЛ или ПОЛУОСТРОВ ЦЕЙЛОН». 147

«БРОНЕНОСЕЦ «ЭЙЗЕНШТЕЙН» или ЭКО-АЛФАВИТ МОРЗЕ». 153

ТРИЛОГИЯ: «ПЛОСКИЙ», «ЛИНЕЙНЫЙ», «ТОЧЕЧНЫЙ». 159

«ТОЛСТЫЙ-ТОЛСТЫЙ ПОДЛЁДНЫЙ ЛЁД». 165

АВТОБИОГРАФИЯ В ЛИЦАХ: «ЖЕНИТЬСЯ НА РОУЛИНГ». 173

«БУРРОТИЛЛО или ГЕРОЙ НОВОГО ВРЕМЕНИ». 181

ФЁДОР ДМИТРИЕВИЧ БЕРЕЗИН.. 192

РАСКРАСКИ ОТ ФЁДОРА БЕРЕЗИНА.. 193

Выходные данные. 195

Оглавление

ОЧЕНЬ ДАЛЁКИЙ КОСМОС

СУХОПУТНЫЙ АТОМОХОД «ФЁДОР БЕРЕЗИН»

СУХОПУТНЫЙ АТОМОХОД «ФЁДОР БЕРЕЗИН»

Часть 1

ОЧЕНЬ ДАЛЕКИЙ

САМАЯ КОРОТКАЯ КОСМООПЕРА

ТОПЛИВО ДЛЯ КОСМОСА

ЧАСОВЫЕ ПЕРИМЕТРА

ИЕРАРХИЯ

ЭВОЛЬВЕНТА

ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ

Часть 2

РЕЦЕНЗИИ ОТ МАРГАРИТЫ ПЛОСКОЙ

«СЕКС В КАТАПУЛЬТНОМ КРЕСЛЕ или ЛЮБОВЬ ЗЛА В СТРАТОСФЕРЕ»

«НОВЫЙ МАУГЛИ-ПЯТНИЦА или ПОИСК ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ ШТУЧЕК-ДРЮЧЕК»

«ЕВА И АДОЛЬФ»

ЦИВИЛИЗАЦИЯ МУГУ_ГУ

«ТРУПОХРОН или ЛЮБОВНАЯ СИЛА ОТТЕНКОВ КРОВИ»

«ГОНДВАНАСКИЙ ЛЕСОПОВАЛ или ПОЛУОСТРОВ ЦЕЙЛОН»

«БРОНЕНОСЕЦ «ЭЙЗЕНШТЕЙН» или ЭКО-АЛФАВИТ МОРЗЕ»

ТРИЛОГИЯ: «ПЛОСКИЙ», «ЛИНЕЙНЫЙ», «ТОЧЕЧНЫЙ»

«ТОЛСТЫЙ-ТОЛСТЫЙ ПОДЛЁДНЫЙ ЛЁД»

АВТОБИОГРАФИЯ В ЛИЦАХ: «ЖЕНИТЬСЯ НА РОУЛИНГ»

«БУРРОТИЛЛО или ГЕРОЙ НОВОГО ВРЕМЕНИ»

ФЁДОР ДМИТРИЕВИЧ БЕРЕЗИН

РАСКРАСКИ ОТ ФЁДОРА БЕРЕЗИНА

Литературно-художественное издание Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg