Информация о переводчиках
Перевод: roguemusashi, rediens, sunnynight, bazalmont, tsvetl
Редактура и вычитка: schwammkopf, quilstin, rediens, bazalmont
Booktran, 2013 г.
Если вы хотите отблагодарить переводчиков и поддержать проект, добро пожаловать на .
Джеймс Кори «Двигатель»
Ускорение отбрасывает Соломона обратно в капитанское кресло, в груди становится тяжело, словно на нее поставили груз. Его правая рука прижимается к животу, левая — падает на обивку возле уха. Лодыжки упираются в устройство для расслабления ног.
Эта тряска — как удар, целый град ударов. Его мозг — результат миллионов лет эволюции приматов и к таким вещам не подготовлен. Мозг решает, что его бьют. Затем, что он падает. Потом, что ему приснился какой-то ужасный сон. Но космическая яхта — не результат эволюции. Ее сигналы тревоги срабатывают строго на основе полученной информации.
Кстати, мы ускоряемся до 4 g. Пять. Шесть. Семь. Больше семи.
На дисплее наружной камеры мимо проносится Фобос, а дальше только поле звезд, кажущееся неизменным, как статичная картинка.
Ему требуется почти целая минута, чтобы понять, что произошло, а потом он пытается ухмыльнуться. От радости его сердце бьется чаще.
Внутренняя отделка яхты имеет кремовый и оранжевый цвета. Панель управления представляет собой простой сенсорный экран, достаточный старый, от чего по углам уже кое-где выцвело. Нет излишних красивостей, зато все функционально. Добротно.
Всплывает предупреждение, что бортовая система автономного водоснабжения вышла из строя. Соломон не удивлен, он не особо знает все детали устройства судна, и просто пытается разобраться, где конкретно в системе произошел сбой. Скорее всего, раз основные нагрузки приходятся вдоль продольной, основной оси яхты, то что-то случилось с обратным клапаном стационарного бака. Однако проверит он все потом, когда закончится полет. Он пытается пошевелить рукой, но её вес просто поражает.
Рука человека весит около трехсот граммов. С перегрузкой в 7g её вес чуть превышает две тысячи. По идее, он должен быть в состоянии двигать ею. Он проталкивает руку вперед к панели управления, все мышцы трясутся.
Он размышляет, насколько выше семёрки поднимется перегрузка. Сенсоры зависли — значит, ответ он узнает только в конце полёта. Точнее, посчитает исходя из того, сколько длилось горение и какова будет финальная скорость яхты.
Простая арифметика.
И детишки справятся. Его это не волнует.
Он снова тянется к панели управления, на этот раз изо всех сил, но рука его подводит — локоть пронзает боль и кровь пропитывает рукав.
«Вот же ж», — думает он.
Он пытается стиснуть зубы, но, увы, результат тот же, что и при попытке ухмыльнуться. Ситуация становится несколько неприятной.
Если не получится отключить двигатель, то придется ждать, пока не выгорит все топливо и только потом позвать на помощь. Что может быть проблематично. Судя по темпу ускорения, аварийно-спасательному судну понадобится гораздо больше топлива, чем было у него. Может быть, вдвое. Возможно, им потребуется корабль дальнего следования, чтобы добраться до него. Индикатор подачи топлива — маленькая циферка в левой нижней части панели, зеленое на черном. На ней трудно сосредоточиться.
Ускорение выдавливает глазные яблоки из орбит. Высокотехнологичный астигматизм. Он зажмурился.
Такие яхты рассчитаны на длительный полет, а он начал с девяноста процентов в баках. Индикатор сейчас показывает, что израсходовано только на десять минут полета. Подача топлива ползет к восьмидесяти девяти целым и шести десятым.
Так не должно быть.
Спустя две минуты оно снижается до пяти десятых. Через две с половиной минуты — до четырех. Эти значения говорят о том, что полет растягивается на тридцать семь часов, а конечная скорость где-то под пять процентов от скорости света.
Соломон начинает нервничать.
* * *
Он встретил её десять лет назад. Научно-исследовательский центр Дханбад Нова был одним из крупнейших на Марсе.
Через три поколения после того, как первые колонисты пробили камень и грунт второго дома человечества, а прогресс раздвинул границы человеческих знаний, технологий и культуры настолько, что их подземный город смог уместить аж пять баров, пусть один из них и был безалкогольной закусочной с музыкой кантри, в которой любили собираться джайнисты и ревностные христиане.
В остальных четырех торговали теми же едой и спиртным, что и в общественной столовой, только с музыкой из динамиков и развлекательными передачами с Земли на настенном экране день и ночь без перерыва.
Соломон и его коллеги встречались здесь пару раз в неделю, когда работы в исследовательском центре было поменьше, чем обычно.
Обычно компания подбиралась из его обычного круга знакомых. Сегодня это были Тори и Радж — они работали по водоподготовительному проекту; Вольтер, которую на самом деле звали Эдит, Хулио с Карлом и Малик, все вместе работавшие над методикой противодействия раковым болезням. И Соломон.
Говорили, что Марс — самая большая деревушка в Солнечной системе. На нем почти никогда не бывало приезжих.
В тот день приезжий был. Она сидела рядом с Маликом. У нее были темные волосы и сдержанное выражение лица. Ее лицо было слегка худовато, чтобы считаться безукоризненно красивым, и волоски на руках были черными. У женщин с ее генами примерно в тридцать пять возникает маленькая проблема усиков.
Соломон не верил в любовь с первого взгляда, но как только она присела за столик, как-то остро осознал, что утром не очень аккуратно причесался и рукава у его рубашки чуть длинноваты.
— Марс — это Америка, — сказал Тори, широко махнув рукой с пивом. — Совершенно то же самое.
— Нет, не Америка, — ответил Малик.
— Не та, что была потом, а та, что была в начале. Вот смотрите, сколько в шестнадцатом веке нужно было ехать от Европы до Северной Америки? Два месяца. А сколько от Земли до сюда? Четыре. Даже больше, смотря, где конкретно планеты на орбитах.
— И это первая причина, почему Марс не Америка, — сухо подметил Малик.
— Это все количественные погрешности, — возразил Тори. — Я же хочу сказать, что с точки зрения политики, расстояние меряется временем. От нас до Земли месяцы пути. Они все еще думают о нас, как о какой-нибудь богом забытой колонии. Что мы перед ними в ответе. Сколько человек здесь, вот за этим самым столиком, получало директивы от кого-то, кто ни разу не покидал гравитационный колодец, но, тем не менее, счел себя вправе указывать, что нам исследовать?
Тори поднял руку, Радж последовал его примеру. Вольтер. Карл. Малик, неохотно. Тори самодовольно улыбнулся.
— Кто сейчас в системе занимается реальной наукой? — спросил Тори. — Мы. Наши корабли новее и лучше. А в вопросах экологии, по крайней мере, мы шагнули на десятилетие вперед по сравнению с тем, что у них есть на Земле. В прошлом году мы добились самообеспечения.
— Ну, это слишком сильно сказано, — сказала Вольтер. Новенькая все еще молчала; Соломон видел, что женщина внимательно следит за каждым, кто говорил, из их компании. И сам наблюдал, как она их слушает.
— Ладно, возможно не полное обеспечение. Кое-что нам с Земли все еще нужно, но мы уже может вести полноценный обмен! Блин, дай нам пару лет и мы будем добывать все, что нам нужно с Пояса, — произнёс Тори, открещиваясь от своей мысли и тут же выдал новую, еще более сомнительную идею. — Но я не говорю, будто мы должны разорвать все дипломатические отношения.
— Нет, — сказал Малик. — Ты именно говоришь, что мы должны провозгласить политическую независимость.
— Чертовски верно, — ответил Тори. — Потому что расстояние измеряется во времени.
— А связность мыслей меряется пивом, — подметила Вольтер, пародируя интонацию Тори. Новенькая на это улыбнулась.
— Даже если вдруг мы решим, что нам больше нечего терять, кроме как наши оковы, — сказал Малик, — то к чему вообще суетиться? Мы сами уже де-факто наше собственное правительство. Указывать на факты — только мутить воду.
— Ты что, думаешь, что Земля не знает? — отвечал Тори. — Ты думаешь, ребятки там, в лабораториях Луны и Сан Паоло, не смотрят на небо, говоря: «Вон та красная точечка нас всех обставила?» Нам завидуют, нас боятся и правильно делают. Вот что я хочу сказать. Если мы начнем делать по своему, то даже если они что-то предпримут в ответ, у нас будет преимущество во времени на месяцы. Англия потеряла свои колонии, потому что нельзя контролировать ситуацию с отсрочкой в шестьдесят дней, а тем более в сто двадцать.
— Ага, — сухо добавила Вольтер, — расстояние плюс Франция…
— И это чертовски здорово, — продолжал Тори, как будто она не говорила. — Потому что, кто был тем пришедшим, когда нацисты начали стучать в дверь Англии? Прав ли я?
— Эмм… вообще-то, нет, — возразил Соломон. — Ты как раз подтвердил обратное. Получается, что немцы как раз мы.
Поскольку он заговорил, новенькая теперь смотрела на него. Он почувствовал, как сдавило горло, отхлебнул немного пива, пытаясь снять напряжение. Если он опять заговорит, его голос будет надломленным, как будто ему снова четырнадцать лет.
Вольтер поставила локти на стол, положила подбородок на свои темные ладони и приподняла брови. Выражение ее лица могло бы для любого послужить примером глубокой задумчивости.
— Ну ладно, — продолжил Малик, отставив свое несогласие с Тори. — Я подыграю. И в чем же мы похожи на группу убийц-фашистов?
— О чем же тут мы будем спорить, — сказал Соломон. — В Германии была передовая наука, как и у нас сейчас. У них были самые лучшие технологии. У них были ракеты. Ни у кого не было, а у них — были. Один нацистский танк мог уничтожить пять союзнических. У них были лучшие атакующие подводные лодки, беспилотные ракеты, самолеты с первыми реактивными двигателями. Благодаря всему этому, они были сильнее. Лучше разработки, больше производственных мощностей. Они превозносили ученых и науку, поэтому все у них был по уму и превосходно.
— Если не считать всю их политику геноцида, — добавил Хулио.
— Если забыть про это, — согласился Соломон. — Но они проиграли. У них была лучшая техника, как у нас, и они проиграли.
— Потому что у них с головой было не все в порядке, — промолвил Хулио.
— Не совсем так, — Соломон покачал головой. — То есть, да, с головой там было не все в порядке, но, сколько в истории было одержимых нацистов, которые войн от этого не проигрывали. Пускай на один их танк приходилось пять союзников, но Америка могла построить еще десять. Штаты обладали гигантской производственной базой, пускай и ТТХ их военной техники были не идеальны. У Земли есть такая база. На Земле — люди. Может, им и придется добираться сюда месяцы или даже годы, но когда они доберутся, их будет столько, что мы ничего не сможем поделать. Технологическое превосходство — отлично. Но пока мы просто улучшаем то, что есть у Земли. Если хочешь потягаться с демографическим преимуществом Земли, тебе понадобится нечто транспарадигмально новое.
Вольтер подняла ладонь.
— Я объявляю слово «транспарадигмальный» лучшим прилагательным этого вечера.
— Поддерживаю, — произнёс Хулио. Соломон почувствовал, как покраснела его шея.
— Кто за? … Большинство, — подытожила Вольтер, когда стих хор голосов. — Кто-то должен купить этому товарищу ещё выпивки.
Разговор двинулся дальше в привычном русле. Политика с историей уступили место искусству и высокоточным технологиям.
Самой жаркой темой вечера стал вопрос: при послойном или пучкообразном расположении нанотубул искусственные мышцы работают лучше? В завершении посиделки стороны окончательно перешли к раздаче друг другу прозвищ, большей частью безобидных, либо с претензией на безобидность, что почти одно и то же.
Настенный телеэкран переключился на музыкальную трансляцию одной маленькой общины на плато Сирия — сочетание духовых и протяжного вокала стиля раис классическими европейскими струнными. Соломон любил эту музыку за сложность, многообразие, полноту и то, что под нее не нужно танцевать.
Он закончил тем, что в полночь сидел рядом с Карлом, говоря об эффективности систем выброса, и старался не смотреть на новенькую девушку. Когда она передвинулась со стороны Малика ближе к Вольтер, его сердце подпрыгнуло — может быть, она не была здесь с Маликом, а затем опустилось — может быть, она была лесбиянкой.
Сол чувствовал себя так, как будто сбросил с плеч десяток лет и снова попал в темницу соблазнов универской жизни. Он решил выбросить эту женщину из головы. Если ее перевели к ним в исследовательский центр, то у него будет время узнать, кто она такая и найти способ поговорить с ней так, чтобы не выглядеть тоскующим и одиноким, а если нет, то ее как будто и нет. Но, несмотря на это он продолжал посматривать в ее сторону, просто чтобы не терять из вида.
Первым, как обычно, ушел Радж. Он работал в отделе застройки, а там, помимо своей, технической работы, еще нужно было принимать участие в совещаниях управляющего комитета. Если проект терраформации однажды начнут претворять в жизнь, он будет нести в себе интеллектуальные гены Раджа.
Следующими, под ручку, ушли Хулио и Карл; голова Карла лежала на плече друга. Так бывало всегда, когда они оба были слегка пьяны и испытывали друг к другу нежные чувства. Остались только Малик, Вольтер и Тори, и избегать новенькую стало сложнее. Соломон поднялся, чтобы уйти, но потом остановился у выхода и вернулся, хоть и совсем не собирался этого делать.
«До тех пор, пока не уйдет новенькая, — сказал Сол себе. — Сначала она». Если он увидит, с кем девушка уйдет, то будет знать, кого про нее спрашивать. Или, если она уйдет с Вольтер, кого не спрашивать. Просто сбор информации. Ничего более. Когда на экране появился утренний выпуск новостей, ему пришлось признать, что он начинает нести чушь.
Соломон пожелал всем спокойной ночи, не обращая внимания на время суток, сунул руки в карманы и вышел в главный коридор.
Из-за технических проблем в постройке надежных, поверхностных куполов и абсолютного отсутствия функционирующей магнитосферы, на Марсе все его обитатели проживали глубоко под землей.
В главном коридоре потолки были высотой в четыре метра, а светодиодные лампы изменяли теплоту и интенсивность света в зависимости от времени суток, но у Соломона все же бывали изредка приступы атавистической тоски по небу. По ощущению безграничности, потенциала и, может быть, по возможности не всю жизнь провести под землей.
Ее голос раздался у него за спиной.
— Привет.
Она шла слегка вразвалку. Ее улыбка была теплой и, возможно, чуть осторожной. Вне полумрака бара, он смог разглядеть светлые ленточки в ее волосах.
— А, привет!
— Как-то нам не удалось представиться в баре, — сказала она, протягивая руку. — Кэйтлин Эскибель.
Соломон пожал ей руку так, будто они были сейчас в формальной обстановке, в центре.
— Соломон Эпштейн.
— Соломон Эпштейн? — спросила она, шагая вперед. Теперь они более или менее шли бок о бок. Вместе. — Так что же такой милый еврейчик делает на этой планете?
Если бы он не был все еще пьян, он наверняка бы просто отшутился.
— Главным образом пытается набраться мужества, чтобы познакомиться с вами, — ответил он.
— Уже заметила.
— Надеюсь, это было очаровательно.
— Всяко лучше вашего друга Малика, который все искал предлог потрогать меня за руку. Как бы то ни было, я работаю в отделе управления ресурсами «Квиковски Взаимная Выгода Групп». Месяц назад прибыла с Луны. То, что ты говорил о Марсе, Земле и Америке… было интересно.
— Спасибо, — ответил Соломон. — Я двигателист атомных двигателей в «Масстех».
— Двигателист двигателей. Как-то чересчур, не находишь? — спросила она.
— Мне всегда казалось, что спец по ядерным фрикциям звучит грязновато, — отшутился он. — Сколько тебе еще оставаться на Марсе?
— До тех пор, пока я не уволюсь. Бессрочный договор. А ты?
— О, а я родился здесь, — сказал он. — Думаю, здесь и умру.
Она посмотрела на его длинное, тонкое телосложение и насмешливо улыбнулась. Конечно же, она знала, что он тут родился. Бесполезно скрывать это. В его словах чувствовалось слабое хвастовство.
— Очень преданный работник, — произнесла она, превращая фразу в шутку между ними.
— Марсианин.
В павильоне для картов стояло полдюжины тесных электроповозок, доступных для проката. Соломон вытащил свою карточку и помахал ей в воздухе, рисуя восьмерку, пока ридер не поймал сигнал, и огни первого карта в шеренге не переключились с желтовато-красного на зеленый.
Он вывел его из павильона, но вдруг понял, что ему не хочется садиться внутрь.
— Может вы… — заговорил Соломон, затем откашлялся и попробовал снова. — Не хотели бы вы поехать ко мне?
Он видел по ее лицу, как в ее голове рождаются слова: «Конечно, почему бы нет», видел, как они по коротенькой дорожке сбегают к ее губам. Ее согласие потянуло его кровь, будто луна тянет морские воды. Но согласие растаяло, так и не сорвавшись с ее губ. Она покачала головой, но это был не столько ее отказ, сколько попытка привести мысли в порядок.
Однако она улыбнулась.
Таки, она улыбнулась.
— Попридержал бы ты коней, Сол.
* * *
Скорость не проблема. Если он во что-нибудь не врежется, скорость — просто скорость; он мог бы, в принципе, прибывать в невесомости, и двигаться при этом чуть ли не со скоростью света. То, что мучает его — это дельта-V.
Ускорение. Изменение.
Каждую секунду его скорость на шестьдесят восемь метров в секунду выше, чем секундой ранее. Или еще выше. Возможно, что и выше.
Только ускорение тоже не проблема. Мощности кораблей хватало, чтобы ускоряться до пятнадцати, а то и до двадцати g еще во времена первых химических ракет. Всегда хватало.
В этой формуле затерялся тот факт, что ускорение длится постоянно. Отношение тяги к весу, но загвоздка в том, что почти весь вес — топливо, от которого и происходит тяга-ускорение. Человек может ускориться более чем до сотни g на долю секунды, при этом сохранив жизнь. Но он умрет от постоянного ускорения. А ускорение яхты Соломона длится уже часы.
Есть, правда, аварийные выключатели. Если реактор начинает перегреваться, или магнитная емкость становится нестабильной, отключается привод. Для любой аварийной ситуации есть свой выключатель, но все идет как надо.
Все прекрасно работает. В том-то и проблема. Именно это его и убьет.
На панели управления есть ручной выключатель. Большая красная иконка. Аварийная кнопка.
Если бы он смог до нее дотянуться, все было бы прекрасно. Но он не может.
От радости не осталось и следа. Восторг сменился паникой и нарастающей ноющей болью. Если бы только он мог дотянуться до управления. Или что-нибудь, что угодно, просто бы пошло не так…
Но этого не произошло. Он боролся за каждый вздох, хватая воздух, как учили его инструктора по выживанию. Напрягал ноги и руки, пытаясь разогнать кровь по артериям и венам.
Если он вырубится, то уже не очнётся, а периферийное зрение уже поглощала темнота. Если он не найдет выхода, то умрет здесь. В этом самом кресле, со сложенными спереди руками и оттянутой под тяжестью волос кожей черепа.
Его ручной терминал в кармане словно тупой нож, которым кто-то тычет его в бедро. Он пытается вспомнить, какая масса у терминала. Но был не в состоянии. Он бьется за каждый вздох.
Его терминал. Если он дотянется до него, если сумеет вытащить, возможно, сможет послать сигнал Кэйтлин. Может она сумеет наладить дистанционное управление и выключить двигатели. Рука, лежащая поверх живота, с силой вдавлена в его внутренности, но лишь в каких-то сантиметрах от кармана.
Он напрягал руки до тех пор, пока кости не затрещали. Запястья немного сдвинулись. Кожа на запястье лопнула от трения о ремни безопасности, вытекающая кровь хлынула назад по направлению к сидению, словно чего-то испугавшись, но он сумел пошевелиться.
Он снова напрягается изо всех сил. Уже чуть ближе.
Кровь — это смазка. Трение уменьшилось. Его рука движется дальше. Это занимает минуты. Его ногти коснулись упрочненного пластика.
У него получится.
«Терпение и труд», — думает он, и доволен в этот миг, не смотря ни на что. Всё получилось. — «Всё перетрут».
Сухожилия пальцев болят, но он оттягивает карман. Он чувствует, как ручной терминал свободно скользит из кармана, но не может поднять голову, чтобы его увидеть.
* * *
Через три года после их знакомства, Кэйтлин нарисовалась в дверях его берлоги в три утра, зареванная, напуганная и трезвая. Подобного Соломон от нее не ожидал, хоть и успел узнать ее гораздо ближе. Они стали любовниками месяцев через семь после знакомства. Он это так называл. «Стать любовниками» не было фразой из репертуара Кэйтлин.
Она всегда воспринимала это как нечто низкое и непристойное. Такой уж она была. То, что она никогда не была с ним до конца искренней, являлось, по его мнению, своего рода защитой. Так ей легче было бороться со страхом и прогонять тревоги. Впрочем, пока ей нравилось временами приходить в гости и делить с ним постель, он не обижался. А если бы ей это вскоре разонравилось, то он бы расстроился, но все равно бы не обижался.
Ему нравилось, как она принимала всю жизнь вокруг в штыки, нравилась уверенность, с которой она себя вела, особенно когда эта уверенность была притворной. Она нравилась ему такой, какая есть. Так было легче для них обоих.
Ее контракт уже дважды автоматически продлевался за истечением срока — она так и не воспользовалась возможностью улететь. Устраиваясь в бригаду наладчиков вспомогательных магнитных полей, он помимо прочего рассчитывал проверить, не отдалит ли их это лишнее рабочее время друг от друга. Ни один из них не завел половых или романтических отношений с кем-то еще в центре.
Все относились к ним так, как будто они уже принадлежали друг другу, и хотя они до сих пор не были по-настоящему помолвлены, Соломон сказал бы, что они в конечном итоге верная друг друга пара. Он был уверен, что испытает обиду и горечь, узнав, что она спит с другим и считал, что она испытала бы то же самое на его месте.
Но секс и совместное времяпровождение, как бы ни были приятны, не стоят того, чтобы из-за них лить слезы, поэтому он был удивлен.
— Ты уже знаешь? — спросила она. Ее голос был тихим и дрожал. По щекам снова побежали слезы, и губы судорожно сжались.
— Думаю, нет, — ответил Соломон, пропуская её внутрь. Его нора была стандартной планировки: небольшая комнатка, совмещающая в себе кухню и гостиную, с набором удобств, позволяющих сготовить нехитрый завтрак, крошечным телеэкраном и пространством, где могли бы усесться три-четыре человека. Далее — спальня, за ней — кладовка и ванная.
Как здесь любили шутить, на Марсе нора человека — его крепость, в которой эстетика крепости сочетается с комфортом общежития. Кэйтлин тяжело опустилась на один из стульев и обхватила голову руками. Соломон закрыл дверь. Он не знал, заговорить с ней или обнять, или обнять и заговорить. Он решил для начала обнять. У ее слез был запах — соленый и влажный, запах ее кожи. Она рыдала у него на плече до тех пор, пока любопытство и нервы не заставили его, наконец, отбросить жалость и вспомнить, что он ей не плюшевая обезьянка.
— Итак, о чем же я должен знать?
Она прокашлялась сквозь всхлипы.
— ООН, — ответила она. — Они вспомнили про правило отколовшейся провинции. Их корабли уже завершили разгон. Их сорок. Они уже движутся по баллистической траектории.
— Как! — удивленно воскликнул он, и она снова начала рыдать.
— Всё эти треклятые сепаратисты. С тех пор как они издали свой манифест, на Земле восприняли это на полном серьезе. Не так, будто сепаратисты — это просто кучка недальновидных кретинов, которые делают все ради привлечения к себе внимания. И они развязали войну. Они, в самом деле, собираются воевать, Сол. Они будут сбрасывать на нас бомбы, пока мы не превратимся в слой углерода толщиной в десять атомов.
— Они не сделают этого. Они этого не сделают, — выговорил он и сразу же пожалел, что повторился. Это звучало так, будто он пытается убедить сам себя. — Каждый раз, когда вспоминают про закон о провинциях, все сводится к тому, что ООН хочет захватить ресурсы. Если они тут все разбомбят, то ресурсы будет добывать нечем. Они просто пытаются запугать нас.
Кэйтлин подняла руку, как школьница, которая хочет ответить.
— У них получилось. Я боюсь.
— И дело не в сепаратистах, даже если они и говорят, что виноваты они, — продолжил говорить Соломон. Он почувствовал, как внутри что-то потеплело. Он больше не повторял предложений. — Дело в том, что у Земли кончаются запасы лития и молибдена. Даже если они начнут перерабатывать мусор со свалок, им все равно нужно больше, чем у них есть. У нас есть доступ к руде. Все дело из-за этого. Из-за денег, Кэйт. Они не начнут нас бомбить. Кроме того, если уж они начнут, мы точно также сможем ответить. У нас лучшие корабли.
— У нас их восемнадцать, — сказала она. — А к нам прямо сейчас летят сорок, и столько же осталось для обороны.
— Но если хоть один проскочит, — возразил он, но не закончил свою мысль.
Она сглотнула, ладонями вытерла со щек слезы. Он потянулся через комнату и вытащил для нее из раздаточного устройства полотенце.
— Ты, в самом деле, что-то об этом знаешь? — спросила она. — Или ты просто гладко говоришь, чтобы меня успокоить?
— Обязательно отвечать на этот вопрос?
Она вздохнула и тяжело упала в его объятия.
— Пройдут недели, — сказал он. — Как минимум. Возможно, несколько месяцев.
— Итак, если бы тебе оставалось жить четыре месяца, что бы ты делал?
— Забрался бы с тобой в постель и не вылезал.
Она потянулась к нему и поцеловала. В ней было какое-то неистовство, и это волновало его. Нет, не то. Не неистовство. Искренность.
— Ну, пойдем, — произнесла она.
Он проснулся от звона будильника своего карманного терминала, который звонил уже давно — он слышал его сквозь сон. Кэйтлин сжалась в комочек у него под боком. Ее глаза были все еще закрыты, рот приоткрыт и неподвижен. Ее лицо выглядело молодым, умиротворенным.
Сол взглянул на часы, заодно отключив звонок. С одной стороны, он нагло проспал свою смену. А с другой, еще один час опоздания вряд ли уже сочтут большей наглостью. На устройстве уже было два сообщения от руководителя их группы. Кэйтлин потянулась, бормоча что-то во сне, и одеяло, которым она была укрыта, сползло.
Он положил терминал, сунул руку под подушку и устроился досыпать.
Когда Соломон проснулся снова, она сидела и смотрела на него. От спокойствия на ее лице не осталось и следа, но оно по-прежнему было красивым. Он улыбнулся, глядя на нее и протянул ладонь, чтобы взять ее за пальцы.
— Ты выйдешь за меня? — спросил он.
— Ой, ну ладно.
— Нет, в самом деле. Ты выйдешь за меня?
— Почему ты спрашиваешь об этом сейчас? Потому что мы стоим на пороге войны, которая убьет нас и всех, кого мы знаем, и мы ничего не можем с этим поделать? Давай быстренько сделаем что-нибудь долговременное, пока это возможно.
— Конечно. Так ты выйдешь за меня?
— Конечно, я выйду, Сол.
Церемония была небольшой. Вольтер была подружкой невесты, Радж — шафером. Роль священника играл методист, чье детство прошло в Пенджабе, но сейчас в его речи слышалась искусственно-техасская тягучесть долин Маринер.
В исследовательском центре было несколько часовен; эта была довольно милой. Всё, даже алтарь, было вырезано из местного камня и покрыто прозрачным герметиком, и благодаря этому, он выглядел слегка влажно, сочно и живо. По красному с кристальными вкраплениями камню проходили черные и белые полосы. Воздух был наполнен ароматом сирени, охапку которой Вольтер купила в теплицах.
Они стояли рядом и обменивались стандартными клятвами; Соломон заметил, что лицо Кэйтлин было спокойным, как во сне. Или ему просто так показалось. Он надевал ей на палец кольцо и почувствовал, как что-то шевельнулось в его груди, и ощутил себя совершенно, безрассудно счастливым, таким счастливым, как никогда раньше.
Флот ООН был еще в трех неделях пути. Даже в худшем случае они проживут еще почти месяц. Все это заставило Соломона пожалеть, что они не поженились раньше. Например, в ту ночь, когда он впервые увидел ее. Или что они не встретились, когда были моложе. На отправленных ее родителям фотографиях он выглядел так, будто готов был начать петь. Он ненавидел эти фотографии, но Кэйтлин любила их, так что он тоже их полюбил. Они провели свой медовый месяц прямо в Дханбад Нова, в отеле, который был создан по образу роскошной жизни на Земле, вытирая себя полотенцами и моясь с мылом. Всё это время он принимал ванну вдвое чаще обычного, стараясь радоваться горячей воде и мягкому халату как волшебству, будто такое эстетство делало его похожим на землянина.
И случайно все оказалось не зря. Происходившие за кадром политические переговоры и встречи оправдали себя. Корабли ООН переключились в режим торможения раньше, чем нужно… Они летели домой.
Сол смотрел, как диктор в сводке новостей отслеживал механику их маршрута от момента старта до момента возвращения. Он пытался вообразить, каково было десантникам-морпехам на этих кораблях. Проделать почти весь путь до неизведанного мира и повернуть обратно, даже не взглянув на него. Потерять больше полугода жизни ради политического спектакля.
Кэйтлин сидела на краю кровати, наклонившись в сторону монитора и не отрывая глаз от него. Впитывала информацию с него.
Сидя за ней, спиной прижимаясь к спинке кровати, Соломон чувствовал призрак беспокойства, проходящий сквозь него, холодный и недоброжелательный.
— Кажется, долговременность только что стала намного длиннее, — произнёс он, пытаясь пошутить.
— Ага, — согласилась она.
— Это, вероятно, многое меняет.
— Угу.
Он почесал руку, хотя зуда и не было. Голос диктора заглушал сухое шарканье ногтей о кисть, так что он скорее чувствовал его, чем слышал.
Кэйтлин водила рукой по своим волосам, пальцы будто исчезали, а затем снова появлялись.
— Так что, — сказал он. — Ты хочешь развода?
— Нет.
— То есть, я знаю, ты тогда думала, что жить тебе осталось всего ничего, и может… может, ты бы хотела кого-то другого. Как бы то ни было, я все пойму.
Кэйтлин посмотрел на него через плечо. Свет с экрана падал на ее щеку, глаз, волосы, и казалось, будто она состоит из цветного стекла.
— Ты восхитителен, ты мой муж, и я люблю тебя и доверяю тебе так, как никому больше. Я бы не променяла всего этого ни на что, кроме продолжения нашей совместной жизни. Но почему ты спрашиваешь? Ты хочешь оставить меня?
— Нет. Просто из вежливости. Нет, не так. Просто внезапно почувствовал неуверенность.
— Прекрати это. И в любом случае, почти ничего не изменилось. У Земли все так же заканчиваются литий, и молибден, и всякие другие ресурсы. У нас они по-прежнему есть. Хоть они и не пришли на этот раз, они все равно когда-нибудь здесь будут… Будут постоянно наведываться.
— Если они не научатся использовать для своих нужд другие металлы. Или не найдут другой источник. Все постоянно меняется. Что-нибудь может произойти, и все это не будет иметь уже никакого значения.
— Что-нибудь может произойти, — согласилась она. — Но ведь это и есть мир, не правда ли? Постоянное откладывание конфликта, пока сам предмет конфликта не потеряет своей важности.
На экране корабли ООН жгли топливо, выбрасывая в пространство языки пламени, улетая обратно туда, откуда прибыли.
* * *
Портативный терминал еще на чуть-чуть выходит из кармана, и его корпус, Сол более чем уверен, оставит у него на коже большой синяк во всю свою ширину. Плевать. Он пытается вспомнить, оставил ли включенным голосовой набор, но то ли нет, то ли он не срабатывает от того, что его связки сдавлены действием гравитации. Придется вводить вручную. Расслабляться нельзя, иначе он потеряет сознание, но помнить об этом все тяжелее и тяжелее. Он знает, что теоретически его кровь должна сейчас скапливаться в мозжечке и приливать к почкам. Соломон не изучал медицину достаточно подробно, чтобы знать, какие от этого последствия, но маловероятно, что они благоприятны. Портативный терминал уже почти снаружи. Теперь он держит его в руке.
Короткая встряска и на экране всплывает уведомление. Оно красновато-желтого цвета, и под ним какой-то текст, но он не может его прочесть. Зрение теряет фокус. Если бы оно было красным, двигатель бы автоматически отключился. Он выжидает несколько секунд, надеясь, что неполадка вызовет поломку, какую угодно, но этого не происходит. Яхта надежна. Спроектирована тщательно и построена на совесть. Он снова переключает свое внимание на терминал.
Скорее всего, Кэйтлин уже дома. Она начнет ужин и будет слушать новостную сводку, чтобы узнать, не разрешилась ли ситуация с космодромами. Если ему удастся ввести запрос на соединение, она его получит. Внезапно он испугался, что его любимая жена может подумать, что он случайно сел на терминал. Тогда она повторит несколько раз его имя, потом посмеется и сбросит. Ему нужно будет произвести какие-нибудь звуки, когда Кэйт ответит. Даже если ему не удастся членораздельная речь, нужно дать ей понять, что что-то не так. Ему тысячи раз приходилось нащелкивать запрос соединения, не глядя на терминал, но сейчас все ощущается иначе, и двигательная память может не выручить. Терминал весит чудовищно много. Рука саднит так, как будто по ней били молотком. В животе колет. Голова раскалывается от невообразимой боли. Испытания выдались отнюдь не из приятных, зато теперь он знает, что достиг успеха. Даже сейчас, при попытках разбудить терминал, он думает о том, какие возможности открывает этот двигатель. С таким запасом хода корабли смогут проходить в режиме тяги весь маршрут. Половина маршрута в разгоне, затем остановка двигателей, реверс и весь оставшийся путь в торможении. Даже при стандартной марсианской гравитации, равной одной трети земной, перелеты будут проходить намного быстрее, кроме того, отпадут проблемы, связанные с длительным нахождением в невесомости. Он пытается подсчитать, сколько времени займет перелет до Земли, но ему не удается. Нужно сосредоточиться на терминале.
Его живот как-то неестественно перекручивает, положение тела слегка меняется, терминал начинает соскальзывать. Удержать его не хватает ни сил, ни реакции. Терминал падает с бока в паре сантиметров от него. Если бы только сдвинуть с места локоть левой руки, прижатый около уха. Но рука не хочет двигаться.
Совсем не двигается. Она даже не напрягается при усилии.
«Блин, — думает он, — похоже, у меня инсульт».
* * *
Они были женаты уже шесть лет, когда Соломон на свои сбережения (за отличную работу и с разных бонусов) купил яхту. Корабль был небольшим — жилое пространство меньше его первой норы. Построен почти пять лет назад и в скором времени должен был потребовать месяца стоянки в орбитальных корабельных доках. Внутренняя отделка в молочном и оранжевом цветах была совсем не в его вкусе. С тех пор как умер ее предыдущий владелец — наследник вице-президента лунного конгломерата — яхта восемь с половиной лет простояла в сухом доке. Ни у кого из семьи наследника не было в планах переезжать с Луны на Марс, и, чтобы не связываться с шестимесячной транспортировкой, они предпочли продать ее по сходной цене. Для большинства людей на Марсе, лодка на подобие этой — всего лишь показной символ статуса и больше ничего. Вокруг не было ни заселенных спутников, ни жилых станций типа Л5, которые можно было бы навестить. Полет на Землю в таком корабле мог быть не только неприятным, но и небезопасным. Такой корабль мог разве что кружить по орбите, выходить в космос около Марса, да и возвращаться назад. Этим его возможности исчерпывались, и за отсутствием практической пользы в таких прогулках цена снизилась еще больше. В качестве предмета роскоши он был показателем того, что у его владельца слишком много лишних денег. А как транспортное средство такая яхта — все равно, что спортивная машина, на которой можно лишь погонять по треку.
Но для Соломона этот корабль — отличная площадка для испытаний.
Яхта была спроектирована на основе двигателя, который был ему хорошо знаком, и конструкция основана на тех самых принципах, в разработке которых он принимал участие. Заглянув в технический паспорт, он мысленно видел каждый узел управления, каждую щель и крышку воздухозаборника. Еще не ступив на борт, он знал ее так же хорошо, как и все, чем он занимался. Некоторые части сопловой системы десять лет назад разрабатывал он сам. И, так как ему принадлежал патент, выбрав ее для испытаний некоторых усовершенствований для двигателя, он мог сэкономить себе полгода бумажной волокиты. При одной этой мысли ему хотелось смеяться от счастья. Никаких заявок в научную комиссию. Никаких отчетов для финансового отдела. Только сама яхта, ее реактор, пара противовакуумных скафандров и несколько заводских манипуляторов, оставшихся у него еще со школы. В давние времена ученый мог держать у себя в гараже ДНК-амплификатор и иметь приделок за домом, заставленный пчелиными ульями, либо заваленный деталями от компьютеров или наполовину законченными опытными образцами изобретений, которые изменили бы мир, если бы только удалось заставить их заработать.
А у Соломона теперь была яхта, и ее приобретение было самой важной и приятной его прихотью с того дня, как он сделал предложение Кэйтлин. Но, несмотря на тысячи свежих идей и проектов, тестов, наладок и доработок, пускавших ростки в его плодотворном уме, все же он очень сильно переживал за тот момент, когда нужно будет сообщить жене о том, что сделал. И когда этот момент наступил, его беспокойства оправдались.
— Ох, Сол, о боже!
— Я не потратил свою зарплату на нее, — ответил он. — Это все бонусные деньги. И вложил только мои. Наши общие я не трогал.
Кэйтлин сидела на скамье в их кухне-гостиной, постукивая кончиками пальцев по губам, как обычно, когда о чем-то напряженно думала. В динамиках звучала приятная, спокойная мелодия — легкая перкуссия и струнные переборы на самые разные лады— достаточно громкая, чтобы заглушать свист воздухоочистителей, но при этом не мешать разговору. Это жилье, как и все новостройки на Марсе, было просторнее, более удобно расположено и находилось глубже под поверхностью.
— Итак, ты пытаешься мне сейчас сказать, что можешь тратить столько денег со счета, сколько тебе вздумается, не говоря мне ничего, особенно если сумма, которую ты снимаешь, меньше бонусов, которые ты получаешь. Ты это хочешь сказать?
— Нет, — отвечал он, хотя Кэйтлин попала почти в точку. — Я лишь хочу сказать, что это не из тех денег, на которые мы живем. У нас на все хватает: и на счета, и на текущие долги. Не будет такого: мы покупаем продукты, и вдруг выясняется, что на счетах пусто. Ни работать сверхурочно, ни брать подработки нам не придется.
— Ладно.
— А эта работа важна. Та схема ускорения потока газов электромагнитным полем, над которой я работаю, может дать значительное увеличение движущей силы, если удастся добиться…
— Ладно, — прервала она.
Он прислонился к дверной раме. В динамиках струны выводили нежное восходящее арпеджио.
— Ты сердишься.
— Нет, милый. Не сержусь, — мягко ответила она. — Злиться — значит кричать. А мне просто не очень приятно, ведь ты, считай, исключил меня из самого интересного. В самом деле, посмотри на себя. Ты сейчас весь веселый и радостный, я тоже хочу так. Я хочу прыгать, размахивать руками и говорить о том, как все замечательно. Но те накопления были нашей финансовой подушкой. Тебе все равно, ты потратил наш НЗ, а если нам вдруг обоим станет все равно? Первая же нештатная ситуация, и мы пойдем по ветру. Мне нравится, как мы сейчас живем, поэтому сейчас мне приходится быть тем, кто волнуется, не одобряет все это и не в восторге. Ты сваливаешь на меня роль взрослого. Я не хочу быть взрослой. Я хочу, чтобы мы оба были взрослыми, и тогда мы бы вместе смогли бы быть детьми иногда.
Она взглянула на него и пожала плечами. Черты её лица стали казаться острее, чем на момент их встречи. В темных волосах появились сединки. Когда она улыбается, он чувствует, как его сердце оживает.
— Может… я слегка переборщил. Просто увидел и решил, что мы можем себе её позволить.
— И ты сорвался с места, не подумав, что из этого получится. Потому что ты — Соломон Эпштейн, самый серьезный, сверхорганизованный и последовательный человек из тех, кто когда-либо принимал важные решения в жизни, следуя простому порыву.
Если бы не теплота и веселость в ее голосе, эти слова звучали бы как упрек, а так в них была лишь любовь.
— Все же я милый, — пробормотал он.
— Ты восхитителен. И я хочу, чтобы ты мне рассказал все, что собирался, про свою покупку, что бы это ни было. Только сначала пообещай мне, что в следующий раз ты постараешься думать о будущем.
— Я обещаю.
Они провели вечер вместе, говоря о мощности и эффективности, о выбросах массы и о множителях ускорения. А когда Сол закончил рассказывать, они поговорили о том, что следует ответственно спланировать свою старость и посоветовались, не пора ли обновить завещания. Соломон и Кэйтлин словно извинялись друг перед другом, и он надеялся, что разговор пойдет в том же ключе, после того, как она узнает, во сколько им будет обходиться содержание яхты. Это будет новый этап битвы.
Днями он, как обычно, работал вместе со своей командой в группе по проектированию реактивных двигателей, а ночами сидел перед мониторами в их норе, занимаясь собственными изобретениями. Кэйтлин запустила проект в сети вместе с группой из Лондрес Нова, в котором обсуждалось, каким образом организации наподобие «Квиковски» могли бы остановить накалившеюся ситуацию между Марсом и Землей. Когда он слышал ее разговоры с остальными о пропаганде, расхождении в вопросах морали и каких-то других псевдо правдивых непонятных вещах, она то и дело упоминала литий, молибден, а теперь еще и вольфрам. Все остальные темы были важны, интересны, познавательны и обстоятельны, но если им не удастся урегулировать спор за права на обладание рудными залежами, то можно было перепробовать все, но так и не решить проблему. Сола охватывала гордость за нее каждый раз, когда она так говорила. Издержки гуманитарного образования трудно преодолевать, но Кэйт замечательно с этим справлялась.
Наконец настало время проверить его идею и замыслы. Он отправился в неблизкий путь к космодромам на новом общественном транспорте — система вакуумных труб, проложенных в толще скал, вдоль которых тянулись электромагнитные рельсы, как будто в медленной, малоэнергоемкой пушке Гаусса. В нем было тесно и не комфортно, зато — быстро. За час до того, как солнце скрылось за марсианским горизонтом, Соломон уже был в своей яхте. Он закончил последние мелкие калибровки в прототипе, который собирал сам, через бортовой компьютер дважды провел диагностику и повел корабль за пределы стратосферы. Когда яхта достигла дальней орбиты, он немного поплавал, наслаждаясь новым для себя ощущением нулевой гравитации. Он вскипятил себе пузырёк свежего чая, пристегнулся в капитанском кресле и провел пальцами по старому сенсорному экрану монитора.
Если он прав, то сделанные им усовершенствования увеличат КПД почти на шестнадцать процентов по сравнению с начальным. Когда на экране появились цифры, оказалось, что он был не прав. КПД снизился на четыре с половиной процента. Он посадил корабль на космодром и поехал домой на вакуумном экспрессе, всю дорогу злобно бормоча что-то себе под нос.
Организация Объединенных Наций издала постановление о том, чтобы постройка всех марсианских космических кораблей впредь осуществлялась по контракту с космодромами корпорации «Буш», находившимися на орбите Земли. Местные власти этого даже не комментировали. Они продолжали уже работать по текущим контрактам и заключали новые. ООН постановила закрыть все космодромы на Марсе до прибытия инспекционной комиссии. Семь месяцев на формирование комиссии и еще почти шесть на перелет из-за расстояния между двумя планетами относительно их движения вокруг солнца. Сол был немного испуган, когда узнал об этом. Если бы космодромы закрыли, его опытная яхта, скорее всего, пошла бы в утиль. Волноваться не стоило — космодромы продолжали свою работу. Вновь поползли слухи о войне, и Соломон вновь старался им не верить, говорил себе, что все окажется, как и в прошлый и в позапрошлый раз.
Радж, к всеобщему удивлению, уволился из отдела разработок, арендовал дешевую нору поближе к поверхности и открыл торговлю керамическими сувенирами ручной работы. Он говорил, что еще никогда не был так счастлив. Вольтер получила развод и приглашала всю старую компанию гулять с ней по барам. Теперь их осталось девять, хотя никто никуда не уходил. Хулио с Карлом усыновили маленького ребенка и прекратили всякое участие в общественной жизни. Тори занялся консультациями в области противохимической безопасности. Его маленькая контора официально обслуживала один из бизнес-проектов правительства Марса, а на самом деле делала деньги на проектах терраформации. Малик умер от рака спинного мозга. Жизнь, хоть и с трудом, но шла вперед, встречая на своем пути как победы, так и неудачи.
Экспериментальные полеты Соломона показали, что теперь яхта обладала почти той же мощностью, как и до начала модернизации. Затем чуть-чуть большей. Спустя почти ровно год со дня покупки яхты, Соломон выехал к ней с новым планом доработок. Если он не ошибался, они должны были увеличить значение КПД без малого на четыре с половиной процента по сравнению с базовым. Он работал в моторном отсеке в тот момент, когда зазвенел его карманный терминал. Это была Кэйтлин. Он принял вызов.
— В чем дело? — спросил он.
— Так мы с тобой берем длинный уик-энд в следующем месяце? Я знаю, мы об этом говорили, но, кажется, так и не решили.
— Не решили, но мне бы не хотелось. Наша бригада немного отстает.
— Аврально?
— Нет, пока только режимно.
— Хорошо. Тогда мне можно строить планы с Мегги Чу.
— Считай, что я вас благословил. Я приеду, как только закончу здесь.
— Хорошо, — сказала она и прервала связь.
Он проверил изоляцию, поставил дополнительную скобу на обмотку в том месте, на которое должна прийтись наибольшая нагрузка и отправился назад в носовую часть, к капитанскому креслу. Яхта поднялась сквозь стратосферу и вышла на дальнюю орбиту. Соломон снова запустил программу диагностики, чтобы перед стартом еще раз убедиться, что все надежно. Около получаса он, удерживаемый страховочными ремнями, неподвижно висел в своем кресле.
Подготавливая двигатели к разгону, он вспомнил, что в тот уик-энд, который они с Кэйтлин хотели провести вдвоем, его бригада будет в Лондрес Нова. Он хотел бы знать, сложились ли планы у них с Мегги Чу, или еще не поздно кое-что поменять. Он запустил двигатели.
Ускорение отбросило Соломона в капитанское кресла, а затем надавило на грудь всем весом. Его правая рука опустилась на живот, его левая упал на обивку у него над ухом. Лодыжки прижало к упорам подставки для ног.
* * *
Двигатели корабля тихо поют похоронный гимн, пронзительный и скорбный как те песни, что пел в храме его отец. Он уже знает, что не выживет. Яхта Соломона летит слишком быстро, он слишком далеко — никакие спасатели его уже не найдут. Его маленькое судно надолго, если не навсегда, станет отметкой самого далекого полета пилотируемого космического корабля за границы гравитационного колодца Земли. Все чертежи и документацию найдут в его норе. Кэйтлин умна. Она догадается продать чертежи. На эти деньги она сможет жить, как королева, всю оставшуюся жизнь. Если не о себе, то хотя бы о ней он позаботился.
Если бы управление было у него в руках, он мог бы долететь до Пояса Астероидов. Он мог бы полететь к системе Юпитера и стать первым человеком, ступавшим на поверхность Европы и Ганимеда. Но это будет не он. Это будут другие. И когда это случится, их доставит туда его двигатель.
А как же война! Если расстояние измеряется временем, то Земля оказалась близко, очень близко к Марсу, а Марс от Земли все еще очень далеко. Такое неравенство меняет все. Какими условиями они ответят на это? Какие шаги предпримут? В распоряжении горнодобывающих компаний теперь столько лития, молибдена и вольфрама, что хватит на всех. Они могут лететь хоть на Пояс Астероидов, хоть на спутники Сатурна и Юпитера. То, что мешало Земле и Марсу жить в мире друг с другом, теперь перестанет существовать.
Боли в голове и позвоночнике становятся все сильнее. Трудно напоминать себе, что нужно напрягать мышцы рук и ног, чтобы уставшее сердце продолжало гнать кровь. Опять темнеет в глазах, но он не уверен, от инсульта это или от перегрузки. Он нисколько не сомневается в том, что поднимать артериальное давление при инсульте считается плохим лечением.
Траурная песня двигателей становится чуть громче, теперь они буквально поют голосом его отца слова иврита, смысл которых Соломон давно забыл, если вообще когда-либо знал. Значит, это слуховая галлюцинация. Интересно.
Сол сожалел, что не может еще разок увидеть Кэйтлин. Попрощаться и сказать, что любит ее. Ему жаль, что он не увидит, чем обернется его полет. Несмотря на нестерпимые боли, его охватывают покой и блаженство. «Так было всегда», — думает он. С тех пор как Моисей увидел землю обетованную, в которую он никогда не мог войти, люди, будучи на пороге смерти, хотели знать, что же будет далее. Соломон спрашивает себя: «Может, Земля обетованная, потому и священна, что мы ее видим, но не можем на нее ступить?» За нашим веком трава всегда кажется зеленее. Точно так сказал бы Малик. А Кэйтлин бы в ответ посмеялась.
Следующий несколько лет или даже десятилетий будут превосходны, и все это благодаря ему. Сол закрыл глаза. Как бы хотел он увидеть, как все произойдет.
Соломон расслабился, и пространство обняло его как любимая женщина.
Комментарии к книге «Двигатель», Джеймс С. А. Кори
Всего 0 комментариев