«Камикадзе»

Джи Майк КАМИКАДЗЕ

1. Полгода до смерти

По утрам у меня сеанс связи с Карлом. Его координаты –300/800/-400, если считать за начало координат положение моего носителя. А если перевести с языка геометрии на родной мой литовский, то Карл летит в трехстах километрах левее меня, на восемьсот выше и на четыреста позади. Эти четыреста означают, что он проживёт на пару мгновений дольше.

Коммуникатор внешне похож на гибрид древней рации с древней же настольной персоналкой. С тем отличием от пращуров, что земными радарами исходящий из коммуникатора сигнал не пеленгуется. Мы надеемся, что проксимскими не пеленгуется тоже, иначе мы умрём раньше срока, а значит — напрасно.

Сигнал генерируется после нажатия кнопки «отправить» на вмонтированной в корпус коммуникатора клавиатуре. Излучается и доставляется абоненту. Перекодируется в убористые буквы на узком, в ленту, экране монитора и исчезает бесследно.

— Как дела, Витас, дружище? — спрашивает Карл.

Я никогда его не видел и не увижу, как и он меня. Однако улыбку на его грубо слепленном, широком добродушном лице я представляю. Так же, как и само лицо — по составленному Карлом словесному портрету.

— Прекрасно, — отвечаю я. — Что с Глорией?

— Боюсь, она…

Мы безуспешно пытаемся пробиться к Глории уже третьи сутки. Каждый из нас четверых, по очереди. Ответа нет. Это означает, что с ней произошло то же, что уже случилось с каждым пятым из стартовавших с Земли восемь лет назад добровольцев. Глория не выдержала. Не перенесла одиночества и обречённости. Она была заместителем Карла, вторым номером в звене. Теперь её обязанности перейдут к Роджеру. Обязанность, впрочем, всего одна — принять командование звеном в случае, если Карл не выдержит.

Через полгода их, не выдержавших, станет гораздо больше. Возможно, половина из десяти тысяч стартовавших. А значит, половина носителей в день «Х» боевой маневр совершить не сможет. Они так и останутся лететь по неизменной траектории, унося в никуда несостоявшихся, мёртвых камикадзе.

Это называется «неизбежные потери». Нам говорили о них. Мы понимали. Плохо говорили. И понимали плохо.

Мы болтаем с Карлом ещё полчаса. Ни о чём — всё, что мы можем сказать друг другу, давно сказано. Только без этой болтовни мы бы не выдержали. Ни он, бывший полицейский из Бремена, ни я, бывший зубной врач из Шяуляя.

Прощаюсь с Карлом и набираю на коммуникаторе номер Роджера. В прошлом он — лондонский адвокат, длинный, рыжий, весёлый и остроумный. Даже смерть он считает забавной, а наши летающие гробы — уморительными.

— Придумал новый анекдот, Вит, — передаёт Роджер. — У одного прокса обнаружили геморрой…

Анекдот хорош, я смеюсь. Геморрой у прокса это, несомненно, находка. Тем более если учесть, что как проксы выглядят неизвестно, и есть ли у них подходящий для этой болезни орган — тоже.

Часа два мы играем с Роджером в буриме, в шахматы-поддавки, потом прощаемся.

Поднимаюсь — наступает время приёма пищи. Именно приёма, не завтрака, не обеда и не ужина. Пищу мы принимаем раз в день — автомат исправно выплёвывает безвкусные питательные брикеты. Белки, жиры, углеводы, витамины, стакан воды. Запас съестного ограничен, как и всё прочее на носителе. Ограниченное жилое пространство — три метра в длину, полтора в ширину. Ограниченный запас топлива — пятая часть на замедление, четыре пятых на предстоящий маневр. Ограниченный интерьер — кровать, стол, стул, две полки, коммуникатор, компьютер. Ещё есть крошечная пилотская рубка. Санузел, по размерам под стать ей. И нейтринный заряд в хвосте. И всё.

Зуммер коммуникатора. Это Натали. Последняя, пятая, в звене. Бывшая школьная учительница из Орлеана.

— Здравствуй, милый.

— Здравствуй, моя хорошая.

— Хочу тебя.

Я знаю, как выглядит каждый миллиметр её тела. Глаза, волосы, ямочки на щеках, предплечья, талия, лоно, грудь. Я знаю, где у неё родинки, шрам от аппендицита, эрогенные точки и зоны. Знаю, как звучит её голос. Я знаю её всю. Натали… Та, которую ни разу не видел и не слышал. Которая умрёт секундой раньше меня, потому что её носитель в пятистах километрах в плюсе по оси аппликат.

— Иди ко мне, любимая.

Мы занимаемся этим час, другой, третий. Задыхаемся, стонем, в голос кричим от возбуждения, поцелуев и проникновений. Одуреваем, ошалеваем от ласк.

Потом всё заканчивается. Мы отдыхаем в объятиях друг друга. Раньше их называли виртуальными. К чертям, никакой виртуальности нет. Натали, моя любимая, вот она, рядом со мной. В восьмистах километрах по диагонали параллелепипеда.

Я рычу от неудовлетворённости, скриплю зубами, меня трясёт, колотит, неизрасходованный тестостерон прострелами тревожит сердце и отзывается режущей болью в паху.

Мы прощаемся. Для того, чтобы повторить всё назавтра.

2. Три месяца до смерти

Утром приходит очередная агитка с Земли. Комфлота принимает её на флагманском носителе, спускает командирам эскадр. Те передают по эскадрильям. В результате она доходит до Карла. Его задача — распространить по звену. Отправить Натали, Роджеру и мне, Глории среди нас уже нет.

«Сыны и дочери Земли, — хмуро читаю я расшифровку отправленной без малого четыре года назад радиограммы. — Ваши имена навсегда будут…»

Меня мутит. Который уже раз я проглатываю эту пафосную, высокопарную чушь. Сыны и дочери. Добровольцы. Пушечное мясо войны.

Она началась с массированного ракетного удара. То, что поначалу приняли за метеоритный поток, оказалось проксимским флотом. Ракеты изрешетили взрывами Марс, раскололи кору Венеры, уничтожили Меркурий и были блокированы на подлёте к Земле. Большинство, не все. Меньшинство прорвалось через стратосферу, проникло в тропосферу и в нижних её слоях взорвалось, стерев с лица земли Гамбург, Чикаго, Вильнюс, Сингапур, Кишинёв, Буэнос-Айрес…

Потом были ещё удары. Были миллионы жертв. И лихорадочное, отчаянное строительство межзвёздного боевого флота. Стартовавшего к четвёртой планете Проксимы Центавра, той, откуда взлетела смерть. А потом настал день, когда каждый на Земле оделся в чёрное. День, в который проксы перехватили флот, подавили и тотально уничтожили.

За следующие полгода был разработан и принят к исполнению план «Камикадзе».

Нас набирали по всей планете. Только добровольцев. Только молодых. Неженатых и незамужних. Бездетных. Здоровых. Согласных и способных перенести восемь лет полёта в жутких, фактически тюремных условиях. В начинённых взрывчаткой камерах смертников. В гробах, сжатых до минимально возможных размеров, незаметных, невидимых радарами, с эффективной отражающей поверхностью, близкой к нулевой.

Нам предстоит приблизиться к четвёртой планеты Проксимы, замедлившись до скорости проходящего в двух сутках лёта он неё метеоритного потока. Сманеврировав, обогнуть поток и выйти на финишную прямую. В этот момент нас обнаружат, но остановить уже не успеют. Мы будем падать на планету один за другим в течение местных суток. Когда она обернётся вокруг оси, жизни на ней не останется.

Замедляться мы начали два года назад, с тех пор к прочим прелестям существования добавилось полуторное тяготение.

Я часто думаю, сколько из десяти тысяч добровольцев согласились бы стать камикадзе, знай они заранее, во что выльются восемь лет полёта. Я думаю, никто. Ни один.

Мы не знали. Не представляли. Нас к такому не готовили. А готовили лишь к одной, простейшей операции. К той, ради которой мы здесь. Тренировали каждый день в течение полугода. Получить от командира звена приказ и выставить согласно нему угол отклонения. Дать тягу. А потом, на выходе из маневра, угол скорректировать и тягу убрать. И всё.

Параметры метеоритного потока неизвестны, их определит на подлёте автоматика. А если не определит, если откажет, то автоматика аварийная. Если же откажет и она, то параметры определят на флагманском носителе. Вручную. И задействуют третью цепь — самую надёжную, безотказную. Нас. Десять тысяч поворотных реле. Минус те, которые выйдут из строя.

— Как тебе содержание? — спрашивает Карл. — «Сыны и дочери земли», каково? А Роджер посмеялся — то, что наши имена будут помнить в веках, показалось ему необыкновенно забавным. Знаешь, я не стал передавать эту выспреннюю чушь Натали.

— Спасибо, дружище.

— Как у тебя с ней?

— По-прежнему. Держимся.

— Мне показалось… В последний раз, когда говорил с ней.

— Что показалось?

— Прости. Ничего.

Карл разъединяется, и я набираю Натали.

— Здравствуй, моя хорошая.

— Здравствуй, милый.

— Я патологически, безбожно соскучился.

— И я. Знаешь, Вит, я подумала, что когда всё это закончится, нам с тобой надо будет купить небольшой домик на берегу моря. Можно даже бунгало. Ты будешь по утрам ловить крабов, а я загорать и купаться в прибое.

Меня передёргивает. Затем начинает колотить. Она заговаривается. Боже мой… Натали!

— На берегу Красного моря, — заставляю себя отстучать на клавиатуре коммуникатора. — Или Средиземного. Мы так и поступим, милая.

— Правда?

— Да, — передаю я. — Конечно.

— Хочу тебя.

— Иди ко мне, малыш.

3. Три дня до смерти

Завтра. Это случится завтра. Метеоритный поток уже виден на экране локатора — пока как слабое помутнение на периферии.

Завтра мы получим команду начать маневр. Потом ещё двое суток, и всё.

— Витас?

— Да. Здравствуй, Роджер.

— Витас. Я выбываю. Так и передай Карлу, сам я не смогу. Я хочу жить, Витас. Простите меня.

— Роджер! — я лихорадочно стучу по клавишам. — Подожди, Роджер!

Он отключается. Набираю его код. Раз, другой, третий. Роняю руки. Роджер — самый отчаянный, самый бесшабашный из нас…

— Карл, это Витас. Роджер выбыл.

— Как выбыл?!

— Просил передать тебе, что хочет жить. Ещё просил простить его.

— Проклятье! А ты? Как ты, Вит?

Я тоже. Я тоже хочу жить. У меня есть, ради чего. И ради кого. У меня есть. У меня есть Натали.

— Я в деле, Карл, можешь рассчитывать на меня.

Боже, как же я хочу жить. Хоть немного, пусть всего два месяца. Пускай даже месяц. Пока не закончатся питательные брикеты. Жить и быть с Натали…

— Здравствуй, милый.

— Здравствуй, моя хорошая.

— У меня прекрасная новость, Вит.

— Что за новость, малыш?

— У нас будет ребёнок, милый. Я беременна.

— Что?!

— Я чувствую это, я знаю. У нас будет мальчик, ясноглазый и русоволосый. Или хорошенькая девочка. Нам обязательно надо подыскать домик, милый, на берегу моря, чтобы был чистый воздух.

Боже мой. Домик на берегу. Ребёнок.

— Спасибо тебе, малыш, — передаю я. — Это здорово. Я займусь поисками жилья уже завтра.

— Хочу тебя, милый.

4. День «Х»

— Ты как, Вит?

— Я в порядке, дружище. Сколько осталось?

— Час. Может быть, полтора. Ты лучше иди в рубку прямо сейчас. Как Натали?

— Вчера сказала мне, что беременна.

— Что?!

— Сказала, что у нас будет ребёнок. Она счастлива. Я думаю, так оно к лучшему, Карл.

— Будь всё проклято! Будь же оно всё проклято! Ступай в рубку, Витас.

Добираюсь до рубки. Минуты тянутся липкой, приторной жвачкой. И исчезают, уходят одна за другой. Минуты моей жизни. И её. Нашей… Зуммер коммуникатора. Номер Карла. Вот и всё.

— Камикадзе Витас Тауткас, — отстукиваю я.

— Камикадзе Карл Браумюллер. Приказ — разворачивайся.

— Не понял.

— Повторяю: поворот на сто восемьдесят градусов, срочно. Только что получена радиограмма с Земли — с проксами заключён мир. Быстрее, Вит, начинай прямо сейчас, если не хочешь врезаться в поток. Натали уже разворачивается. Давай, дружище, давай, я поверну сразу вслед за тобой. Нам навстречу идёт спасательный транспорт с Луны. Давай же, Вит, ну!

Я ещё не понимаю, до меня не доходит. Руки проделывают нужные движения сами. Выставляют угол поворота, дают тягу. На меня наваливается перегрузка, сильнее, ещё сильнее. Она не даёт думать, не позволяет дышать. «Мир, — кричит, надрывается кто-то во мне. — Мир, мы будем жить, жить, жить!»…

5. День «Х» плюс один

— Ты здесь, милый?

— Здесь, моя хорошая.

— Мы летим домой?

— Да, малыш. Мы возвращаемся. У нас будет хижина на берегу моря. И дети.

— Боже мой… Я счастлива, милый, я абсолютно счастлива. Ты не знаешь, почему молчит Карл?

— Он занят, малыш. Он скоро освободится и поговорит с нами.

Карл больше с нами не поговорит. Через сутки его не станет. Так же, как всех остальных, тех, кто день назад обошёл в маневре метеоритный поток и вывернулся на прямую. А мы будем жить. Не знаю сколько: месяц, два, три… Карл сфальсифицировал приказ и подарил нам жизнь. Короткую. Долгую он не смог, не сумел.

— Мы будем жить счастливо, — передаю я. — Люблю тебя.

— Иди ко мне, милый.