«Словить удачу»

Джи Майк СЛОВИТЬ УДАЧУ

Вечером, едва развели костёр, Стивенс в очередной раз сказал, что они — кретины.

— Три кретина и идиотка, — уточнил Стивенс. — Прости, что помянул в мужском роде, — обернулся он к Доре.

— Ничего, тебе простительно, — Дора извлекла из рюкзака пакет с крупой, придирчиво его осмотрела и принялась отсыпать содержимое в котелок. — Кретинам, знаешь ли, принято прощать.

— Подвязывайте, — Большой Иван лениво поворошил носком сапога хворост в костре. — Знаешь, Билли, в натуре надоело твоё нытьё, — сказал он Стивенсу. — Остогребенело. Мы все здесь знали, на что идём, так? Что будет хреново, знали? Знали. Что можем обломаться и ничего не найти? Тоже знали. И что, если найдём, всё равно можем обломаться, знали. А заодно, что можем здесь и загнуться. Тебя никто не подписывал лететь с нами, так? Ты сам решил.

— Ну, решил, — выпятил подбородок Стивенс. — Я, видимо, сошёл с ума, когда на это согласился. Мы все спятили, когда согласились. Знаете что, давайте возвращаться к кораблю. Унесём отсюда ноги, пока они у нас ещё есть.

Насчёт ног Стивенс нисколько не преувеличивал. Та тварь, которая, вынырнув из-под болотной коряги, лязгнула зубастой пастью в пяти дюймах от его первичных половых признаков, вполне могла ампутировать эти признаки вместе с ногами.

— Тебя никто не держит, сынок, возвращайся, — Старый Рокко прикурил от угольев костра, сплюнул и одарил Стивенса циничной полубандитской ухмылкой. — Всего каких-то пару недель идти. Только прежде, чем идти, оставь нам свою жратву, тебе ведь она не понадобится. Можешь взять однодневный запас, сынок, больше ты всё равно не протянешь.

Экспедицию на Тхукан организовал Рокко. Он же подобрал экипаж, первым членом которого стал Иван — с ним Рокко отбывал десятилетний срок в камере исправительного заведения для особо опасных на Нью-Венере. Поговаривали, что у русского вырезали всю семью в одной из бандитских разборок. Ещё говорили, что у него полдюжины покойников за душой, но доказать в суде не смогли, и отбывал он лишь за нанесение тяжких телесных повреждений в поножовщине. Для команды, впрочем, Большой Иван был незаменим. Рослый, жилистый и крепкий в кости русский отличался, ко всему, удивительной выносливостью, хладнокровием и бесстрашием. Это он в одиночку пёр на себе большую часть пожитков, это он, распластавшись в прыжке, перерубил ребром ладони хребет полутораметровой гадине, сиганувшей из кустов на Дору. И это он, наконец, безропотно таскал чудовищными охапками хворост для костров, ставил на ночь палатку, да и на часах возле неё большую часть ночи стоял он.

Деньги на экспедицию дал Стивенс, и уговаривать его принять в ней участие действительно не пришлось. Почему — оставалось для остальных загадкой.

Дору Старому Рокко рекомендовали. Рекомендовал Хрипатый Гаррис, который побывал на Тхукане до них и которому Рокко доверял безоговорочно.

— Бери бабу, дружище, — хрипел Гаррис, — не пожалеешь. Пойди ещё найди толкового пилота среди наших, а баба хорошая, нормальная баба, клянусь кровью Христа. Ну, повоевала немного в десанте, ошибки молодости, что ж.

Дора действительно успела повоевать и даже нацепить пару медалей на грудь. Закончилось это в одночасье, и закончилось скверно. Лейтенантик из молодых, только что вылупившийся из курсантского гнезда, никак не мог поверить, что своя в доску грудастая и острая на язык девка ни в какую не желает с ним спать. В ход пошли руки, а в ответ — штатный револьвер, из которого Дора прострелила лейтенантику лёгкое. Дело замять не удалось, её выставили из десанта, забыв даже выплатить жалованье за последние два месяца службы. После этого Дору помотало по мирам, звёздным системам и скоплениям. Она нанималась пилотом на сторожевые катера, на пассажирские межпланетники, почтовики и грузовые транспорты, в промежутках между рейсами неудачно вышла замуж и развелась, оставшись с годовалой дочкой на руках. Сейчас Кончите было семь, у неё были большие доверчивые голубые глаза, светлые кудряшки по щекам и неизлечимый врождённый порок сердца. Врачи прочили ей прожить до двенадцати, ну, до тринадцати, если повезёт, и за надежду продлить этот срок Дора готова была наняться пилотом хоть к самому чёрту. Старый Рокко, который, хотя чёртом и не был, но его ближайшим родственником мог быть вполне, Доре надежду дал.

— Красная грязь, — говорил Рокко, и его хищная полубандитская ухмылка казалась Доре чудной и светлой улыбкой. — Красная грязь — так называл это место Хрипатый Гаррис, а до него и другие, которые там побывали. Она даёт удачу, дарит её тем, кто дошёл, понятно? На всю оставшуюся жизнь дарит. Во всём. Любые дела, деньги, девочки, прости, дочка, это не по твоей части, но всё равно. Я тоже поначалу думал — бред, я тёртый карась, меня детскими байками не купишь. Но потом… потом я поверил. Поглядите на Гарриса — у него гроша за душой не было, а теперь катается как оливка в банке. С ним там были ещё двое ребят, один сорвал джек-пот в казино на Фортуне — с первой попытки сорвал. А другой, его у нас звали Верблюдом, он был горбун, представь: здоровила, бычья силища, и горб за спиной, с рождения. Так что ты думаешь? На, взгляни, вот он, Верблюд, — и Рокко протягивал фотографию обнажённого по пояс приземистого, почти квадратного здоровяка. Статью и лицом тот напоминал скорее не верблюда, а гориллу. — Что скажешь, дочка? Не красавец, конечно, но горба у него больше нет, вышел весь, сдулся. Что? Не веришь?

И Дора верила. Заставляла себя верить вопреки всему.

Утром Иван расстелил на земле карту, остальные трое расселись вокруг. Карта была самодельная, с жирной пунктирной линией во всю длину, нанесённой грубо, от руки на снятый из космоса ландшафт. Вдоль линии стояли пометки, а внизу карты, под обрезом — сноски.

— Похоже, мы здесь, — ткнул пальцем в одну из пометок Старый Рокко и, близоруко щурясь на солнце, зачитал сноску: «Крысиная дыра».

— Романтично-то как, — сказала Дора.

Стивенс хмыкнул.

— Гнилая болячка, Сучье дерьмо, — принялся зачитывать он легенду карты. — Дерьмо — это, надо понимать, где мы были вчера.

— Сегодня тоже будет дерьмо, — сказал Иван. — И завтра. Пока не дойдём. Эта планета — она вся дерьмо. А что ты хотел, Билли? Не бывает такого, чтобы оторвать куш, не измаравшись в дерьме. Потому что…

— Достаточно, — резко сказал Старый Рокко, и Иван замолчал на полуслове. — Собираемся. Нам сегодня предстоит порядочно отмахать. Вот хотя бы досюда, — Рокко вгляделся в карту. — До Вонючей задницы.

Стивенс, кряхтя, поднялся. Его холёное породистое лицо осунулось, щёгольские усики стрелкой обвисли, ухоженная кожа щёк покрылась недельной щетиной, а рук — мозолями и ссадинами. Он проклинал себя за то, что пустился в эту авантюру. Денег ему хватало с избытком, удовольствий — тоже. Отцовское наследство, вложенное в бумаги и недвижимость, приносило неплохие дивиденды, и, хотя Стивенс тратил немало, наследства могло ещё надолго хватить. Он отдавал себе отчёт, что ввязался в смертельно опасную историю из зависти. Его однокашники и сокурсники по колледжу владели корпорациями и космическими яхтами, крутили романы с Мисс Галактиками и небрежно просаживали в казино миллионы. Стивенс довольствовался скудными доходами с уменьшающегося состояния, девочками второго сорта и не мог себе позволить не то, что яхты, а даже примитивного межпланетного челнока. В экспедицию Рокко он вложил изрядную долю того, что у него было. И сейчас осознавал, что вдобавок к потере вложений вполне может расстаться и с самой жизнью.

Тхукан встретил пришлых в оружие. Он щетинился шипастыми зарослями, грозил зыбучими трясинами, огрызался рёвом хищных тварей и жалил укусами ядовитых насекомых. Стивенс ненавидел Тхукан, ненавидел ежеминутную, грозящую отовсюду опасность, и ненавидел своих спутников.

— Ещё дней восемь, — сказал, поднимаясь на ноги, Старый Рокко. — От силы девять.

Несчастье случилось, когда до Красной Грязи осталось три дня пути. Утром, выбравшись из очередного болота, команда наскоро передохнула и начала подъём на пологий склон невысокого холма. Большой Иван, полусогнувшись под грузом навьюченных на него пожитков, как обычно, двигался в авангарде. Он достиг вершины и шумно выдохнул — спуск с холма был также пологим и, значит, сулил облегчение.

Иван задержался на вершине, дожидаясь остальных. Дора была от него уже в пяти шагах, она первой увидела метнувшуюся в прыжке из-за исполинского валуна змееподобную тварь.

Дора отчаянно закричала, когда тварь упала Большому Ивану на плечи и свалила его на землю.

— Стреляй, — орал сзади Старый Рокко. — Стреляй, в бога чёрта мать!

Дора импульсивно рванула из кобуры бластер и лишь в последний момент сообразила, что выстрел погубит обоих. Палец замер на триггере. Дора, застыв на месте, с ужасом смотрела на сцепившихся хищников — местного и пришлого.

Победа дорого обошлась Большому Ивану. Тварь, извиваясь в последних конвульсиях, издыхала неподалёку, пока Дора и Старый Рокко, мешая друг другу, лихорадочно пытались остановить кровь, хлещущую из рваных ран на груди и на шее. Удалось это лишь минут через десять, к этому времени сознание оставило русского. Тяжело хрипя, он лежал на вершине холма навзничь, могучее мускулистое тело выглядело съёженным, сдутым. Иван уже не казался Большим.

— Распаковывайте манатки, — велел Рокко. — Сделаем из палатки носилки. Будем тащить по очереди.

— На меня не рассчитывай! — заорал на Рокко Стивенс. — Куда тащить!? Ты сбрендил, старик! Он всё равно не жилец, он нас всех угробит. Мы не дойдём. А если дойдём, не хватит сил вернуться. И жратвы — её тоже не хватит.

— Ты понесёшь его, — Старый Рокко навёл на Стивенса бластер. — Клянусь чем угодно, ты понесёшь.

Следующие несколько дней превратились для команды в сплошной кошмар. Иногда Иван приходил в сознание, и тогда, раскачиваясь на импровизированных носилках и сжимая зубы, чтобы подавить стон, глядел в небо налитыми кровью и болью глазами на враз осунувшемся, ставшем остроконечным лице. Потом сознание вновь покидало его, и Стивенс, богохульствуя, в голос бормотал молитву, чтобы русский поскорее издох.

Вечерами и на привалах Дора кормила раненого с ложки, насильно запихивая в него пищу и поддерживая голову, чтобы мог проглотить. Меняла на нём бельё и бинты, отдирая от ран старые, набухшие сукровицей и гноем. Иван, скрипя зубами от боли, терпел и отводил взгляд.

На исходе третьего дня Старый Рокко, выбившись из сил, упал лицом вниз на выстеленную мхом болотистую землю. Дора не удержала свой конец носилок, и раненый грянулся о землю. Иван был в сознании, но, как обычно, не издал ни звука, лишь струйка крови из прокушенной губы алым зигзагом расчертила щёку.

Через пару минут Рокко пришёл в себя и с трудом перевернулся на спину.

— Остался последний переход, — сказал он. — Самый трудный. На карте он обозначен как Адова помойка. Красная грязь сразу за ним. Но с раненым мы не пройдём, ни за что не пройдём. Гаррис говорил, что там и здоровым солоно придётся. Кто-то должен остаться здесь, с Иваном.

— Меня вычёркивайте! — завизжал Стивенс. — И думать об этом забудь, старик!

— Что ж, значит, оставаться мне, — сказал Рокко. — Ты пойдёшь с этим дерьмом, дочка.

— Я остаюсь, — Дора с гадливостью посмотрела на Стивенса. — Я лучше подохну здесь рядом с мужчиной, чем пойду туда вдвоём с этой мразью.

— Хорошо, — Рокко с видимым усилием поднялся на ноги. — Ступай за хворостом, Билли. Мы переночуем у костра, а утром уйдём. Нас не будет два дня, от силы три. Потом мы вернёмся, и я пойду туда снова. С тобой, дочка. И тогда, Билли, тебе придётся остаться по-любому, иначе пристрелю. Но удача ведь к тому времени будет с тобой, ты уже поймаешь её за хвост, поэтому побездельничаешь здесь с радостью, не так ли?

Иван впервые встал на ноги на шестой день после того, как они остались с Дорой вдвоём. Постоял, раскачиваясь, сделал пару неверных шагов и рухнул на колени. Превозмогая боль, поднялся вновь.

— Шансов, что они вернутся, нет, так? — хрипло спросил он.

— Я думаю, никаких, иначе бы давно вернулись, — ответила Дора.

— Мне нужна ещё пара дней, чтобы оклематься. Потом мы пойдём туда, вслед за ними.

Последний переход оказался ужасен. Они продирались по колено в грязи через топь, то и дело проваливаясь по пояс, из последних сил отмахиваясь от беспощадно жалящих насекомых и распугивая ползучих болотных тварей. Трижды Дора проваливалась по горло. И всякий раз Иван возвращался, вытаскивал, вытягивал её, уже полузадохнувшуюся, полумёртвую, и она не переставала удивляться, откуда он берёт силы. И откуда у него эта надёжность. Уголовник, по слухам убийца. У которого, тоже по слухам, вырезали семью. Жену и сына. Интересно, какой была его жена.

К вечеру болото перешло в густой подлесок, потом в непролазный бурелом и, наконец, местность поползла вверх.

— Здесь, — прохрипел Иван, когда они, продравшись через бурелом, оказались на опушке. — Должно быть, прямо за этой грядой. Пойдём, надо подниматься.

У вершины они наткнулись на то, что осталось от Стивенса. В нескольких футах от груды обглоданных костей, бессильно ткнувшись стволом в землю, лежал игломёт, с которым Билли не расставался.

Иван подобрал его, повертел в руках и отбросил в сторону. Затем шагнул вперёд и оказался на вершине. И увидел то, за чем они сюда шли.

Лишённый растительности склон спускался в ущелье, к реке. И, понижаясь, менял цвет: с песочно-белого наверху до бледно-розового в середине и кроваво-красного понизу.

— Вот она, грязь, — сказал Иван, когда они спустились к реке. Он нагнулся и зачерпнул пригоршню грунта. — Вот она. Ну, и смердит же здесь.

Он осёкся. Под нависающим над берегом гребнем краснозёма, забитые в расщелину, лежали человеческие останки. Хищноё зверьё пощадило Старого Рокко, не добралось до него, не долетело, не доползло. А скорее всего, попросту здесь не водилось.

Превозмогая смрад от разлагающихся тканей, Иван опустился перед телом Рокко на колени и рывком перевернул его на спину. Постоял, коленопреклонённый, с минуту, затем поднялся. Разжал кулак, и трёхдюймовая стальная игла, выпав, воткнулась в грунт.

— Этот гад замочил его, — сказал Иван. — Пристрелил как пса, на месте. Думал, что теперь всё ему нипочём, что поймал свой фарт, словил удачу, и теперь вернётся и заделает меня. Чтобы не тащить. Тебя бы он, конечно, валить не стал. Пилота не стал бы. Не вышло. Хрен тебе! Хрен тебе, гнида, а не удача!

Дора погибла при переходе через местность, названную на карте Змеиной тропой. Умерла через полчаса после того, как наступила на обитательницу тропы. Большой Иван, сходу полоснув ножом по ране, лихорадочно отсасывал кровь и с ужасом смотрел, как на глазах распухает, вздувается и становится бесформенной стройная женская ножка.

Дора не кричала, она даже не плакала.

— Знаешь, зачем я летела сюда? — прошептала Дора, когда Иван, застонав от бессилия, ткнулся лицом в траву.

— Зачем? — Иван рывком поднялся и сунулся к Доре. — Ну же!?

Ответить она не успела.

— Я узнаю, — сказал Большой Иван. — Клянусь, я узнаю.

— И что было дальше, деда?

— Дальше… Дальше я добрался до корабля. Жрал, я хотел сказать, питался местными плодами, едва не сдох. Дождался следующей экспедиции. Вернулся, занял у барыг деньги и пошёл в казино. Поставил всё разом в рулетку, на номер.

Старый Иван замолчал.

— Ну, дальше же, деда, дальше!

— Я сорвал куш. Вышел оттуда миллионером. Нанял сыскарей, и… Они нашли твою маму. Ей было тогда двенадцать лет, она умирала. Я заплатил лучшим врачам.

— Деда, а почему же тогда бабушке не повезло?

— Я не знаю, — Старый Иван притянул внука к себе. — Думаю, что пофартило таки нам обоим. Она получила то, за чем шла. И я получил.

— Ты не сказал, за чем шёл ты, деда.

— Разве? У меня когда-то был пацанёнок. Я шёл за ним. За таким, как ты. Я шёл за тобой.