«Сон Демиурга»

Сон Демиурга (fb2) - Сон Демиурга 1367K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Яковлевич Корепанов

Алексей Корепанов Сон Демиурга

1. Выезд

«Пятерка, на выезд!» – раздался в динамике хрипловатый голос дежурного.

– Тьфу ты! – сидящий у телевизора Саня Веремеев в сердцах плюнул и стукнул крепкой ладонью по подлокотнику кресла. – Ну не дадут досмотреть!

На телеэкране московский «Спартак» отчаянно цеплялся за последний шанс удержаться в Лиге чемпионов.

– Еще досмотришь, если быстро управимся, – успокоил его командир группы капитан Зорин. – А это и от тебя зависит. Давайте, ребята, запрягаемся.

– Какое там досмотришь – всего полтайма-то и осталось, – уныло сказал Саня в спину направившемуся к двери Зорину. Капитан шел получать разъяснения и конкретное задание для группы.

– Не расстраивайся, Санёк, все равно амбец «Спартачку», – утешил сослуживца Гена Гусев. – Лучше уж воздухом подышать и размяться.

– Фиг тебе, Гусёк! – заявил Саня, покидая уютное кресло. – Целых полтайма еще.

За окнами было темно и шел дождь, не сильный, но затяжной, каким и положено быть осеннему дождю. Весь день с раннего утра бойцы пятой группы провели здесь, в казарме, под крышей, потому как кому же охота торчать на дворе под дождем? Это занятие на любителя. Разве что перекурить под навесом – и вновь в свой дом родной, заниматься всякой всячиной в ожидании команды «на выезд». Которой вполне могло так и не поступить за все сутки дежурства, благо времена настали более-менее тихие.

До того, как прозвучал в динамике голос дежурного по спецчасти, дюжина бойцов пятой группы коротала вечер как обычно, когда не было выезда на задание: кто-то развлекался «стрелялками» на компьютерах, кто-то смотрел телевизор, кто-то играл в шахматы, а Сергей Лукин даже читал. Не монографию, правда, какую-нибудь, и не сочинения «матерого человечища» Льва Николаевича Толстого или там «Сагу о Картрайтах», а какую-то фантастику, – но все-таки читал… И дома он тоже читал. Только дома не всегда удавалось.

Теперь же «стрелялки» и шахматы были отложены, и книжка тоже, и бойцы деловито и сноровисто занялись экипировкой возле стенных шкафов. Причем и Саня Веремеев, и еще несколько парней продолжали при этом следить за барахтаньем «Спартака», старавшегося подобно известной лягушке сбить сливки в масло и выпрыгнуть-таки в плей-офф.

Снаряжались, как и положено, по полной форме: бронежилеты под камуфляжные куртки, черные маски-шапочки с прорезями на голову, сверху – шлемы с прозрачными пуленепробиваемыми щитками и встроенными рациями, на ноги – высокие ботинки со шнуровкой, на толстой, в два пальца, пружинящей подошве. Разбирали оружие: ножи, пистолеты и неувядающие «калашниковы», цепляли к широким поясам боевые гранаты и «погремушки Перуна» – оглушающе-ослепляющие «бабахалки», что ввергали в шок не только слабонервных, но и субъектов покруче. Проверяли карманные фонарики. Вынимали из шкафов «кошки». Рассовывали по карманам кто сигареты, кто жевательную резинку, а кто и шоколадные батончики. Дело было привычное – ни один боец пятой группы не ходил в первогодках, у каждого из этих парней были на счету десятки подобных выездов.

– Вот блин, – ворчал Саня Веремеев, зашнуровывая ботинок. – И футбол не посмотришь из-за этих бандюков!

Облачились, расселись в ожидании командира по креслам с откидными сиденьями, стоящими вдоль стены. Каждый на своем персональном месте – у кресел, как и у стенных шкафов, хозяева не менялись. Массивные и широкоплечие в бронежилетах, увешанные оружием, в масках и шлемах, бойцы выглядели как космические десантники из фантастических фильмов. Капитан Зорин вернулся, и Саня Веремеев со вздохом выключил телевизор.

В полной тишине выслушали командира. Задача была обычной, одной из стандартных задач. Вариант «вода в песок». Выехать. Спешиться. Оцепить. Просочиться. Брать живьем, особо прытких убивать, но не до смерти. Доставить повязанный «товар» куда положено. Сдать. Вернуться в расположение спецчасти. А утром – если ночью вновь не будут дергать – разъехаться по домам и постараться успеть еще и жен приласкать, прежде чем те упорхнут на работу. Кого именно придется брать и за какие грехи – бойцов не интересовало, это были ненужные детали. Кому надо, тот знает, а их дело – повязать и доставить. Выполнить задание и получить свои заработанные. С надбавкой за профессионализм.

Несколько минут ушло на изучение схемы расположения объекта. И вновь ничего экстраординарного: двухэтажный, чуть ли не типовой особнячок на окраине дачного поселка, у самого сосняка. Забор, естественно, и охрана, – но это все из задачника для грудных младенцев. Впрочем, будь там хоть ров десятиметровой глубины, до краев заполненный свеженькой вулканической лавой, будь там хоть вышки с пулеметами и колючая проволока под током по всему периметру, – все равно это не переводило бы задачу в повышенную категорию сложности. На учениях бойцы пятой группы сталкивались и не с таким – работали мозги у организаторов, какие только извращения не придумывали! – сталкивались и преодолевали, хотя порой и приходилось очень даже нелегко. И при выездах случались иногда всякие фокусы, только фокусники все равно, в конечном счете, оказывались мордой вниз и с руками за спиной. А кое для кого – не обходилось и без этого – такие фокусы оказывались последними в жизни…

– Подъем, ребята, – сказал капитан. – Гусев, шкафчик-то свой прикрой.

Встали, потянулись к выходу, не торопясь и не толкаясь – каждый знал свое место в цепочке. Пока грузились в автобус, курильщики успели сделать с десяток затяжек. В свете прожекторов блестели лужи на асфальте просторного двора. По опавшим листьям шуршал назойливый работяга-дождь.

Командир чуть задержался в казарме, управляясь с амуницией, и Гена Гусев тем временем выдал анекдот в тему о выезде группы быстрого реагирования в бордель. Бойцы хохотали от души, а капитан Зорин, забравшись в салон, сел в кресло рядом с водителем и скомандовал:

– Погнали!

Попетляв по безлюдным улицам пригорода, автобус выбрался на окружную, сделал вираж на транспортной развязке и по Западному шоссе устремился прочь от города. До конечной цели пути было не более десятка километров.

– Эх, хотел завтра с Димкой в парке погулять, – сокрушенно сказал Сергей Лукин, глядя в темное окно, исполосованное размазанными следами дождевых капель. – А по такой погоде не разгуляешься.

Сидящий рядом Гена Гусев удивленно повернулся к нему:

– Так ведь завтра вроде бы четверг, Серый. Чего это он у тебя не в садике?

– Карантин в садике. Осенний грипп.

– А, ну да, что-то такое было по телеку. Ничего, папаша, посидишь дома с пацаном, книжку ему почитаешь. Спешил же папашей заделаться, вот теперь саночки и вози. – Гусев закинул руки за голову, с наслаждением потянулся, выгнув спину, и мечтательно закатил глаза. – А нам, холостым, доступны все удовольствия. – Он встрепенулся. – Кстати, есть по этому поводу неплохой анекдотец…

Через несколько минут автобус замедлил ход и аккуратно свернул с шоссе. Мелькнули в свете фар мокрые полуголые деревья, и колеса запрыгали по грунтовке. Вскоре, по команде капитана, водитель остановил автобус и заглушил мотор. Зорин, встав, начал отдавать распоряжения:

– Выходим, обычным порядком перемещаемся к объекту. Разбиваемся на связки, оцепляем. Начало проникновения во двор по моей команде. Вопросы есть?

Вопросов не было – каждый боец знал свой маневр.

– С богом! – капитан первым покинул автобус.

В прохладной темноте шелестел в ветвях деревьев дождь, вдалеке виднелись редкие огни поселка. Бойцы ГБР – группы быстрого реагирования – подождали, когда глаза немного привыкнут к этой осенней мгле и двинулись вслед за командиром. Крадущимися шагами, через мокрый сосняк, в сторону объекта предстоящей операции, неслышно скользя от ствола к стволу. Не доходя до высокого бетонного забора, разделились на обычные связки и начали окружать особняк с высокой двускатной крышей. Вместо привычного когда-то флюгера она была увенчана большой белой тарелкой спутниковой антенны. В окнах верхнего этажа горел свет, пробиваясь сквозь темные портьеры.

Лукин, Гусев и Веремеев, как всегда, работали в одной связке. Повернув налево, они прокрались вдоль забора, обогнули его. Приготовили «кошки» на тонких, но прочных тросах и застыли под прикрытием сосен в ожидании команды по рации.

Но команду капитана Зорина так и не услышали.

Потому что вечерний полумрак перед ними вдруг взорвался беззвучными багровыми выбросами, и в лица бойцам мощным шквалом ударил невесть откуда взявшийся ледяной ветер. Они не удержались на ногах и попадали на мокрую землю, покрытую осыпавшейся с сосен хвоей. В тот же миг земля предательски разверзлась под ними, множащиеся багровые сполохи слились в кольцо. Это кольцо стремительно сжималось – и бойцы почувствовали, что, потеряв опору, летят куда-то вниз. Вновь ударило по глазам холодное багровое пламя, ослепив и оглушив, напрочь отрезая от привычного мира.

– Командир!.. – все-таки успел крикнуть Веремеев в рацию, но это было последнее, что он успел.

Низвергаясь в неведомые, совершенно непонятно как образовавшиеся внезапно глубины, бойцы вонзились во что-то мягкое и податливое, подобное толстой перине. Эта перина окутала их со всех сторон, поглотила, погрузила в себя, лишив так ничего и не успевших сообразить парней даже ощущения собственного тела. Новый порыв ветра превратил в лед их сознание, и они выключились из реальности. Словно некто, распоряжающийся их судьбами, одним движением пальца погасил свет…

2. Граф

Доктор Самопалов стоял у окна своего кабинета на втором этаже психиатрической больницы и рассеянно смотрел во двор. Там сидели на скамейках и прогуливались по дорожкам под деревьями с редкой желтой листвой женщины – преимущественно в домашних халатах поверх кофт и мужчины – преимущественно в спортивных костюмах. Ранний осенний вечер был не очень теплым, и с запада, заслонив солнце, наползала дождевая туча.

Доктору медицинских наук, члену ассоциации психиатров, психотерапевтов и психологов Виктору Павловичу Самопалову предстояла очередная беседа с пациентом из седьмой палаты. Тот именовал себя достаточно скромно – «Демиург», а по документам был Ковалевым Игорем Владимировичем, тридцати трех лет отроду. Доктор Самопалов имел достаточные основания полагать, что пациент Ковалев болен вялотекущей неврозоподобной шизофренией с проявлениями синдрома метафизической интоксикации, синдрома Кандинского – Клерамбо (представленного, в данном случае, бредом воздействия), шизоидного патологического фантазирования, а также онейроидных состояний и прочих специфических симптомов, отличающих психику больную от психики здоровой. Кроме того, Ковалев в свое время пережил то состояние, которое в психиатрических классификациях формулируется как расстройство множественной личности, или многоличностное заболевание. Именно по этой причине Ковалев и попал впервые в психиатрическую больницу двенадцать лет тому назад, когда еще был студентом. В то время эта странная, удивительная история чрезвычайно заинтересовала доктора Самопалова, и он приложил немало усилий для того, чтобы разобраться в завихрениях сознания студента Игоря Ковалева.

История болезни Игоря Ковалева была действительно не совсем обычной даже для видавших много всякого-разного психиатров.[1]

Родители Игоря развелись, когда он еще учился в школе. Игорь остался жить с матерью, которая гораздо больше внимания уделяла себе и своим время от времени появлявшимся после развода мужчинам, чем воспитанию сына. Она была еще сравнительно молода, довольно хороша собой, и отнюдь не считала, что жизнь ее с уходом мужа закончилась. Однако же к сыну относилась строго, требуя от него только отличной учебы и примерного поведения.

Окончив школу, Игорь успешно сдал вступительные экзамены в университет и стал студентом юридического факультета. Учеба давалась ему легко, и все в его жизни, казалось, шло без каких-либо проблем. Был он спокойным и незаметным, сторонился шумных студенческих компаний, предпочитая в одиночестве бродить по улицам, а еще лучше – в парке, под дождем. Эту тягу к уединению заметил отец, который обзавелся второй семьей, но, тем не менее, время от времени тайком от матери общался с сыном. Мать же уходила на работу рано, возвращалась домой поздно, заводя один роман за другим, и не замечала погружения сына в одиночество.

Игорь учился уже на четвертом курсе, когда вдруг начал видеть странные сны. Разумеется, он видел сны и раньше, но совсем не такие. То, что стало являться ему январскими ночами, было повторением одного и того же сновидения. И оно раз или два в неделю преследовало его в течение почти трех месяцев, до мартовской оттепели.

Игорь запомнил это сновидение до мелочей. Он стоит за тяжелой темно-багровой портьерой в длинном просторном зале с высоким куполообразным потолком. Справа и слева зал обрамлен выстроившимися в ряд массивными круглыми колоннами. На нем красного цвета одежда явно не современного фасона, что-то в стиле одеяний средневековой знати, а также рыцарские латы и красный плащ. Во сне Игорь знает, что он вовсе не студент юрфака Игорь Ковалев, а герцог Чезаре Борджиа – представитель одного из могущественных кланов Италии эпохи Возрождения, сын папы римского Александра VI, правитель области Романья. Напротив него, посредине зала, пол которого выложен светлым мрамором, стоит смуглый мужчина средних лет. У него небольшая остроконечная бородка и усы а-ля «испанский гранд» и резкие, какие-то хищные черты лица. Мужчина довольно красив, но весь его облик внушает тревогу и трепет герцогу: «гранд» одет во все черное, на нем узкие панталоны, латы, черный плащ и широкополая черная шляпа с ярко-красным пером, наводящим на мысль о крови. За поясом мужчины виден кинжал с покрытой узорами рукояткой. Игорь, вернее, не Игорь, а Чезаре Борджиа, мысленно называет его Черным графом.

Затем в центре зала словно из воздуха возникает трон. На нем восседает черноволосая женщина лет тридцати, с прекрасной диадемой, в длинном белом платье, богато украшенном золотой и красной отделкой. Герцог знает, что это Екатерина Медичи – королева Франции.

Черный граф неторопливо подходит к ней и что-то говорит, а потом выхватывает из-за пояса кинжал и наносит ей удар в шею. Кровь обагряет белое платье, кровь брызжет на белый мрамор пола – и окровавленная королева падает замертво. Черный граф резко оборачивается и видит вышедшего из-за портьеры герцога Чезаре Борджиа…

На этом сновидение обрывается, и Игорь Ковалев с бешено колотящимся сердцем просыпается в собственной постели.

Постепенно он привык к этому повторяющемуся мрачному сну и попытался найти ему объяснение.

«Очевидно, я был свидетелем убийства в шестнадцатом веке, в своей прошлой жизни», – сказал он гораздо позже, в декабре, доктору Самопалову.

Да, к тому времени Игорь Ковалев был уже уверен в том, что действие его сна происходит именно в XVI веке. Никогда до этого особенно не интересовавшийся историей, он стал завсегдатаем читального зала областной библиотеки, стремясь узнать как можно больше о временах графа Чезаре Борджиа и Екатерины Медичи и найти точки пересечения этих исторических лиц. Но никаких точек пересечения так и не нашел. Их, собственно, и не могло быть, потому что реальный, исторический Чезаре Борджиа умер за двенадцать лет до рождения будущей французской королевы Екатерины Медичи. И она, к тому же, по свидетельствам современников, была рыжеволосой.

В апреле сюжет сна существенно изменился. Герцог Чезаре Борджиа по-прежнему стоял за портьерой в том же зале, однако там уже не было трона и Екатерины Медичи. Черный граф, застывший посредине зала, медленно поворачивал голову в сторону Ковалева-герцога, устремлял на него тяжелый взгляд и глухо говорил: «Вы были свидетелем и должны умереть».

Этот вариант сновидения повторялся также дважды в неделю. Он постепенно становился пугающе привычным и вызывал у Игоря по утрам, после пробуждения, чувство какой-то всепоглощающей тоски и обреченности.

Дальше стало еще хуже. С июля ночные сновидения превратились в дневные видения. Когда Игорь находился в квартире один, стена комнаты внезапно затягивалась дымкой и растворялась, а в дымке появлялся все тот же зловещий зал. И Черный граф, не говоря ни слова, мысленно угрожал теперь уже не Чезаре Борджиа, а именно ему, студенту Игорю Ковалеву. И зал, и Черный граф выглядели полупрозрачными, но от этого назойливого видения, как Игорь ни старался, нельзя было избавиться усилием воли…

Мысленные угрозы повторялись и повторялись. В конце концов, совершенно измученный парень начал держать под рукой кухонный нож, всерьез опасаясь, что Черный граф воплотится из видения в реального человека и выполнит свою угрозу.

Так продолжалось до второго декабря. В тот вечер Игорь вновь был дома один – мать еще не вернулась с работы. Он пил чай на кухне, когда дверь в квартиру открылась, и он увидел входящего в прихожую Черного графа все в том же традиционном одеянии. Фигура его на сей раз казалась не призрачной, а вполне реальной. Воплотившееся видение протянуло к Игорю руки, и тот вскочил со стула, схватил лежавший в коробке у газовой плиты молоток и бросился в прихожую, по пути вооружившись еще и ножом с кухонного стола. Подскочив к убийце Екатерины Медичи, Игорь с размаху ударил его молотком по голове, сломав кроваво-красное перо на широкополой черной шляпе. А потом отбросил молоток, переложил нож в правую руку и замахнулся, намереваясь нанести Черному графу удар в шею. Тот пытался обороняться, заслонялся руками, и Игорь совершенно отчетливо понимал, что перед ним действительно человек из плоти, а не эфемерный призрак. Неизвестно, чем бы закончилась эта схватка, но внезапно, как потом рассказывал Игорь, он потерял сознание и очнулся уже в палате психиатрической больницы, расположенной в пригородном поселке…

На самом же деле в тот злополучный декабрьский вечер дверь в квартиру открыл не Черный граф эпохи Возрождения, а вернувшаяся с работы мать Игоря. По ее словам, она вошла в прихожую и повернулась к двери, чтобы запереть ее на замок, но тут услышала быстро приближающиеся шаги за спиной. Затем последовал сильный удар по голове. Сознание она не потеряла и, обернувшись, увидела искаженное яростью лицо сына, который замахнулся на нее ножом. Выставив перед собой руки, она начала отчаянно защищаться и громко кричать. Сын целил ей ножом в шею, но лезвие постоянно натыкалось на руки жертвы этого внезапного ужасного нападения. Изрезав матери руки, повредив ей сухожилия, Игорь вытолкнул ее, окровавленную, на лестничную площадку. Перепуганная женщина продолжала громко звать на помощь, и соседи позвонили в милицию.

При последующем опросе тех, кто видел Игоря в тот вечер, после нападения, выяснилось, что он не реагировал ни на что. Застыв на месте, парень смотрел прямо перед собой немигающим и ничего не выражающим взглядом…

Доктор Самопалов хорошо помнил свои впечатления от первых встреч с новым пациентом. Игорь почти постоянно лежал в постели, глядя в пространство. И хотя и рассказал о своих видениях, мучивших его без малого год, но когда доктор пытался заговорить с ним о той попытке убийства, отвечал крайне неохотно, а то и вовсе молчал.

Тогда, двенадцать лет назад, Самопалов отмечал в своем рабочем дневнике:

«Причину госпитализации Ковалев видит в «столкновении с Черным графом». Вся эта история кажется ему реальной, но связанной с «прошлой жизнью». Считает, что его ждет неминуемая расплата за то, что он стал свидетелем убийства Екатерины Медичи. Эмоционально холоден. После сообщения о том, что на самом деле он пытался убить не иллюзорного Черного графа, а собственную мать, которая в тяжелом состоянии находится в реанимации, заявил, что «этого не может быть». Данное вытеснение не сопровождается интересом к ее судьбе. Голос монотонный, не модулированный. Ни с кем не общается, в отделении незаметен. Высказывает предположение, что Черный граф может опять прийти».

Игорь Ковалев провел в психиатрической больнице больше года. В конце концов, то ли благодаря галоперидолу, лепонексу, френолону и прочим нейролептикам вкупе с психотерапией, то ли как раз вопреки всем этим таблеткам и процедурам, состояние его улучшилось. Он, судя по всему, полностью вытеснил из сознания воспоминания о случившейся драме и не испытывал никакой неприязни к матери. Она, слава богу, вполне оправилась от последствий нападения и часто навещала сына, стараясь, быть может, этими своими частыми визитами как-то компенсировать прежнее невнимание к нему.

Перед выпиской Игоря из больницы во врачебном журнале была сделана следующая скупая запись:

«Неврологическое состояние без особенностей, ЭЭГ без пароксизмальных феноменов».

За время, проведенное Игорем Ковалевым в больнице, доктор Самопалов многое для себя открыл. Так же, как ранее Игорь, он углубился в изучение исторической литературы об эпохе Ренессанса, чтобы выяснить, насколько соответствуют видения пациента историческим фактам.

Оказалось, что отдельные символы переживаний Ковалева имеют аналогии с теми временами. В частности, залы с колоннами, первоначально имевшие форму нефов, широко распространились в Европе с XV столетия, благодаря Филиппо Брунеллески. В боковом нефе церкви Санто-Спирито во Флоренции, изображение которого Самопалов показал пациенту, тот узнал обрамленный колоннами зал из своих видений. Колоннада и мода на них в эпоху Возрождения, в свою очередь, как выяснил Самопалов, восходят к традициям эстетики античности. Дева Мария, восседающая на троне в зале с колоннадами, встречается во множестве ренессансных произведений.

Основываясь на опыте многочисленных исследований в области психопатологии, доктор Самопалов пришел к выводу о том, что Черный граф – это аналог Родриго Борджиа, или папы римского Александра VI, сыном которого был Чезаре Борджиа – герцог Романьи.

Общение с Игорем Ковалевым утвердило доктора в мысли о том, что его пациент обладает двумя личностями, то есть страдает многоличностным заболеванием. Доктор не верил в переселение душ.

Первое в истории медицины клиническое описание многоличностного заболевания было связано с дочерью священника Мэри Рейнолдс. В 1811 году эта восемнадцатилетняя девушка, отложив только что прочитанную книгу, вдруг ослепла и оглохла – на целых пять месяцев. После этого, пробудившись однажды утром после восемнадцатичасового сна, она повела себя будто вновь родившаяся: произносила лишь несколько слов, не могла узнать обстановку собственного дома и своих близких. Однако пребывая в этом состоянии «номер два», Мэри Рейнолдс быстро начала обучаться. Через пять недель девушка вновь заснула на те же восемнадцать часов и, возвратившись в прежнее состояние «номер один», ничего об этих пяти неделях не помнила. Такие странные приступы повторялись из года в год. Причем вторая личность Мэри крепла и становилась все более активной, в отличие от первой личности, которая продолжала оставаться меланхолической и чувствительной.

Другой классический случай касался Крис Сайзмор – женщины, обладавшей тремя личностями: «Белая Ева», «Черная Ева» и «Жан». Все новые личности образовывались под влиянием стрессов, связанных со сценами насилия. «Белая Ева» была любящей матерью и скромной домохозяйкой. «Черная Ева», напротив, обожала всякие питейные заведения и распутную ночную жизнь. А «Жан» представлял собой зрелую личность, пытавшуюся примирить обеих «Ев».

А самый, пожалуй, известный случай многоличностного заболевания относился к американцу Билли Миллигэну, арестованному в 1977 году по подозрению в серийных убийствах, похищении детей и многочисленных ограблениях. При проведении судебно-психиатрической экспертизы психиатры установили у него ни мало ни много двадцать четыре личности обоего пола и разного возраста, две из которых были доминантными. Первая личность – Артур, англичанин, был крупным бизнесменом, не верил в Бога, превосходно знал физику и медицину, легко говорил и писал не только по-английски, но и по-арабски. Эта личность Билли Миллигэна доминировала в спокойных ситуациях. Вторая – Раген Ядасковинич, югослав, был коммунистом, говорил по-английски с довольно сильным акцентом, зато свободно изъяснялся на сербо-хорватском языке, отлично владел оружием, приемами карате и доминировал в минуты опасности. Эти две доминантные личности могли, в случае необходимости, включать и выключать другие личности, каждая из которых обладала собственной памятью и интересами. Более того, у каждой из этих двух дюжин личностей, уживавшихся в одном человеке, фиксировались отличавшиеся друг от друга электроэнцефалограммы, они имели разный кожногальванический коэффициент и по-разному отвечали на детекторе лжи…

Когда-то по этому поводу доктор Самопалов записал в своем дневнике:

«Все это может свидетельствовать о том, что человек функционирует как оркестр, имея множество Я, которые выступают как солирующие инструменты».

Итак, Игорь Ковалев в удовлетворительном состоянии был выписан из психиатрической больницы. А доктор Самопалов работал с новыми больными – их число росло из года в год – и продолжал размышлять о причудах сознания своего не совсем ординарного пациента, воплотившего в себе личность умершего пять столетий назад Чезаре Борджиа. Он подробно расписал этот случай в своей монографии «Странный психический мир», сопроводив историю болезни Игоря Ковалева следующим предположением:

«Сознание прошлого у К. не хронологично, а семиотично,[2] оно отражает не историческое, а семиотическое время – период исторического структурирования символа. Здесь пока многое не до конца понятно, но несомненно одно: психоз является регрессией именно в семиотическое историческое время, о котором мало что известно, и даже неясно, как его можно измерить».

Монография предназначалась, в первую очередь, для коллег-специалистов, которым было вполне понятно, что имеет в виду доктор Самопалов.

И вот через двенадцать лет Игорь Ковалев вновь оказался в той же психиатрической больнице, только теперь уже не в четвертой, а в седьмой палате. Болезнь, как это обычно бывает со многими болезнями, вновь дала о себе знать…

3. Лес

Первой мыслью пришедшего в себя Сергея Лукина была мысль о том, что его чем-то завалило. Что-то тяжелое лежало на лице, прижав щиток шлема к глазам, давило на грудь. Он попытался выбраться из-под этой непонятной массы, и это ему с трудом, но удалось. Неведомый груз был сброшен, Сергей рывком сел и обнаружил, что освободился не из-под какого-нибудь мешка с песком или цементом, а из-под Гены Гусева. Гусев откатился в сторону, молниеносно вскочил на ноги и быстро вертел головой, настороженно осматриваясь, держа автомат на изготовку. «Кошка» висела на сгибе его руки.

– Полный улет, парни, – слабым голосом сказали за спиной Сергея. – Полнейший улет…

Сергей стремительно обернулся. Саня Веремеев, сняв шлем, сидел по-турецки в густой зеленой траве и сквозь прорези маски-шапочки недоуменно таращился на окружающее своими голубыми глазами.

– Не то слово, – буркнул Гусев, продолжая озираться и поводить дулом автомата.

Сергей только сейчас обнаружил, что все еще держит в руке «кошку». Подвесив ее к поясу, он вслед за товарищами принялся изучать обстановку.

Собственно, изучать особенно было нечего, но то, что находилось вокруг, давало достаточно пищи для размышлений. Небольшую поляну, покрытую высокой травой, обступали долговязые деревья с желто-зеленой листвой. Деревья ничуть не напоминали мокрый сосняк у пригородного дачного поселка. И это было во-первых. Во-вторых, над верхушками деревьев виднелся кусочек бледно-голубого неба. Светлый, безоблачный кусочек, вовсе непохожий на темные сентябрьские небеса, под которыми они только что стояли, ожидая, когда капитан Зорин даст команду приступать к операции. Вечер почему-то превратился в день. Присмотревшись к деревьям, Лукин убедился в том, что среди них нет ни одной знакомой ему породы: вокруг вздымались не дубы, не тополя и не каштаны… Воздух был по-летнему теплым и спокойным, и не ощущалось в нем ни единого намека на дождевую влагу.

Сергей отогнул рукав камуфляжной куртки и посмотрел на часы: десять сорок две. Именно столько и должно быть. Но не утра, а вечера.

Он отлично помнил все случившееся: багровые вспышки, порывы ледяного ветра, падение в темноту, погружение во что-то мягкое… и мгновенная утрата осознания собственного «я» и внешнего мира. Подобное уже однажды с ним было – несколько лет назад, на ринге, когда его, еще совсем зеленого юнца, послал в нокаут знаменитый в их кругах Виктор Константинов по прозвищу «Кувалда», большой мастер кикбоксинга. Но что же такое послало в нокаут всю их связку, и как объяснить этот совершенно незнакомый лес?

– Смотрите, парни! – Гусев обвел рукой траву. – Непримятая. Вот, только за мной след, а вокруг? Мы сюда что, по воздуху перелетели? Или нас с вертушки спустили? И вообще, блин, мне кто-нибудь хоть что-то может объяснить? Чем это нас так вырубили? Почему мы здесь?

– И где – «здесь»? – добавил Сергей.

– Вот именно! – кивнул Гусев. – Ловушка там какая-то у той хаты была, что ли? Так приложило, что только сейчас очухались? Фигня какая-то получается, парни. На контузию что-то непохоже, лично я в полном порядке… Что за дела?! Или меня все-таки контузило, и мне все это кажется?

– Тогда и мы тебе кажемся, – заметил Сергей. – Или ты нам.

Он тоже, по примеру Веремеева, снял шлем и положил на траву рядом с собой. Ему было немного не по себе, однако он ни на секунду не сомневался в том, что объяснение обязательно найдется. Не может не найтись.

– А уж не проверочка ли это? – подал голос Саня Веремеев. – Согласно планам руководства. Тест на профпригодность какой-нибудь, а?

Гусев резко повернулся к нему:

– Так-так-так! Шандарахнули чем-то убойным, солидно шандарахнули, так, что мы глюки поймали, и реакцию нашу изучают? – Он в раздумье потер подбородок и сплюнул в траву. – Хрен его знает, парни. Как-то уж больно ни с того ни с сего…

– А проверки – они всегда как бы ни с того ни с сего, – заметил Саня.

– Прямо во время выезда на задание? – не сдавался Гусев. – В заднице у них засвербело?

– Дак и не было никакого задания, Гусек, – пояснил Веремеев. – Туфта учебная. Нас сюда засунули, других – по другим местам.

– Не слыхал я что-то о таких проверках, – сказал Сергей и тут же добавил: – Хотя руководству и надлежит быть изобретательным. Только меня растительность эта смущает. Я хоть в ботанике и не силен, но в деревьях худо-бедно разбираюсь. А тут ни одного знакомого.

Гусев внимательно оглядел густой подлесок, потом медленно, снизу вверх, изучил желто-зеленые кроны и вновь задумчиво сплюнул:

– Что не сосны – это точно. Но за ночь нас могли и в другую какую-нибудь климатическую зону перебросить. Тепло же, как в июле. Точно, на юг киданули.

– Слава богу, не на север, – пробурчал Саня Веремеев.

А у Сергея вдруг мелькнула совершенно дикая мысль, однако он тут же отогнал ее подальше. Потому что такое было бы уместно в фантастических книжках, но никак не в реальной жизни.

– А ну-ка, проверим связь, – деловито сказал Гусев. – Хотя, конечно, сильно сомневаюсь…

Его сомнения незамедлительно подтвердились: хотя рации были в полном порядке – между собой бойцы переговариваться могли, – никто на запросы не отозвался.

– Ладно, парни, чего зря мозги сушить, – подвел итог Гусев. – Надо исходить из того, что имеем. Раньше или позже разберемся. Давайте осмотримся – и вперед, чего нам здесь торчать? Есть желание по деревьям полазить?

– Кинем на пальцах, – предложил Саня Веремеев. – Считаем с меня, по часовой. Раз, два…

На счет «три» дружно выбросили пальцы. Получилось пять, и лезть на дерево выпало Сергею. Освободившись от пояса и автомата, он облюбовал дерево повыше, с толстыми кривоватыми ветвями, и начал ловко взбираться к кусочку светлого неба.

Картина, открывшаяся ему сверху, была весьма впечатляющей. Во все стороны, заполняя все пространство до окоема, раскинулось желто-зеленое море деревьев. И не угадывалось в этом море никаких следов человеческой деятельности: ни дорог, ни дыма из какой-нибудь трубы, ни просек с опорами ЛЭП. Вдалеке неторопливо кружили над деревьями птицы, казавшиеся отсюда черными точками. Было что-то отрешенное в этом беззвучном кружении, и Сергей только сейчас с невольным замиранием сердца почувствовал, какая бесконечно глубокая тишина стоит вокруг. Пожалуй, никогда еще ему, городскому жителю, не доводилось быть погруженным в такую всеобъемлющую тишину, даже в годы армейской службы. Над неподвижным, без единого колыхания, лесом опрокинулась гигантская нежно-голубая чаша неба. Чистая, отполированная ветрами чаша. И где-то на трети пути к зениту застыл на стенке этой чудесной чаши не жаркий еще солнечный диск.

Сергей замер, восхищенно оглядывая небеса. И не заметил, в какой момент в голове его вдруг зазвучала, наплывая издалека, торжественная музыка, и чистый, словно бы детский голос запел:

Прогрело солнце чашу небосвода, Она отполирована ветрами, В ней перекатывается гул громов И в синеве клубятся облака, Неся небесные живительные воды…

Голос умолк, оставив только музыку какого-то струнного инструмента, – но тут же возник вновь:

В нерукотворном этом храме Порою, доносясь издалека, Звучат чуть слышно голоса иных миров…

У Сергея закружилась голова, и он обеими руками вцепился в ствол. И не потому что боялся упасть, а потому что ему показалось: вот-вот подхватит его неведомая волшебная сила и как воздушный шарик унесет в глубины этой небесной чаши.

«Наваждение какое-то… – ошеломленно и как-то отрешенно подумал он. – Где-то когда-то слышал, а теперь и вынырнуло из подсознания… Когда увидел это небо…»

Песня в голове уже иссякла, а он все не решался оторвать руки от теплой, чуть шершавой коры.

«Наваждение… Это все из-за того, что небо…»

– Ну, что там, Серега? – разорвав зачарованную тишину, раздался снизу неожиданно громко прозвучавший голос невидимого за листвой Гусева. – Ничьи там морды не маячат?

– Пока нет, – не сразу отозвался Сергей, приходя в себя. – Попробую забраться повыше, если ветка выдержит.

– Не боись, поймаем, – подбодрил его Саня Веремеев.

Кружащие хоровод еле заметные птицы, медленно спланировав, канули в желто-зеленую гладь. Сергей проследил за ними взглядом и вдруг заметил в дальней дали какой-то слабый отблеск. Взобравшись еще на две ветки выше, он впился глазами в этот отблеск… в эту поблескивающую под солнцем узкую полоску – и в этот момент верхушка дерева с треском начала ломаться.

– Эй, Серый, осторожней! – встревоженно крикнули с поляны.

Тренированное ловкое тело – огромнейший плюс, когда есть все шансы свалиться на землю с двадцатиметровой высоты. Сергей молниеносно скользнул по стволу вниз, сгибая подошвами ботинок тонкие ветви и обрывая громко зашуршавшую листву, и ему удалось избежать падения. Благополучно добравшись до нижних ветвей, он повис на руках и спрыгнул в траву, где поджидали его товарищи.

– Ну что? – вновь спросил Гусев.

Сергей стащил с головы маску, вытер мокрое лицо.

– И то верно. – Саня Веремеев проделал ту же операцию.

– Глухомань, – сообщил Сергей. – Лес до самого горизонта. Похоже на заповедник. А вон там, – он показал рукой, – то ли озеро, то ли река.

– Та-ак… – Гусев тоже высвободил из-под маски свое широкое лицо с плоским носом боксера и выступающими скулами. – Так, – повторил он, с силой провел рукой по коротко стриженым волосам и присел на корточки. – И больше ничего?

– И больше ничего, – развел руками Сергей. О голубой небесной чаше и своем наваждении он говорить не стал.

Гусев вытащил пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. Сизый дым растекся в воздухе, забивая запахи леса.

– Значит, забросили в тыл врага, – отрешенно сказал он. – И жратвы никакой. – Он похлопал себя по карманам и покивал с удрученным видом.

– Никакой, – подтвердил Саня Веремеев. – Как говорится, чем дальше в лес, тем третий лишний. Вот и схаваем тебя, Гусек, – улыбнулся он. – Хотя у меня жвачка есть, будем жевать, если совсем припрет.

– У тебя и так зубы белые, без жвачки, и морда круглая, – не остался в долгу Гена. – А потому твою долю мы с Серегой оприходуем. Верно, Серый?

– Где лес, там и звери. – Сергей похлопал по стволу автомата. – Так что перезимуем как-нибудь.

– О, эт-точно! – оживился Гусев. – Бараний бок мне пробовать приходилось, а вот медвежий…

– А может, медведь тоже мечтает полакомиться боком Гуська. – Саня Веремеев вновь белозубо улыбнулся и подмигнул Сергею. Потом согнал с лица улыбку и деловито продолжил: – Короче, парни, надо к воде идти. Не знаю, кто как, а я в лесах не рос, ориентируюсь только на улицах. Если там река – куда-нибудь да выведет, без вопросов.

– Дело говоришь, Веремей, – одобрительно кивнул Гусев и тщательно растер брошенный окурок подошвой. – Направимся вниз по течению и непременно на какое-нибудь жилье наткнемся. Народ-то, он к воде тянется. – Гусев хохотнул и добавил: – Или – к водке! Опять же, если что, рыбу глушанем. Вот так. Давай, веди, Серега Сусанин!

Передвижение по незнакомому лесу оказалось совсем не простым занятием. Приходилось пробираться сквозь густой подлесок, в котором не было никакого намека на тропинки. Все трое цеплялись амуницией за ветки и то и дело спотыкались о скрытые в траве, выпирающие из земли корни. Обходили завалы из засохших, то ли рухнувших от старости, то ли поваленных бурей деревьев, окруженных многочисленной молодой порослью. Топтали трухлявые, облепленные серым мхом коряги. Разводили руками тонкие стволы-первогодки, которые так и норовили, распрямляясь, хлестнуть по глазам десятками ладошек-листочков. Почти невидимая паутина, развешенная меж ветвей, была ужасно липкой, и вскоре покрыла разгоряченные лица бойцов ГБР обильными разводами. К счастью, пока почему-то не встречалось насекомых, всяких там комаров-мух-слепней, иначе и без того нелегкий путь стал бы почти невыносимым. Поляны попадались гораздо реже, чем того хотелось бы небольшому отряду, сосредоточенно и молча пробирающемуся к воде. И чем дальше, тем больше парни убеждались в том, что в этих краях действительно давным-давно не ступала нога человека. Поистине заповедные были края.

«Но какой же это заповедник без живности?» – недоумевал Сергей, вслед за Гусевым продираясь сквозь чащу и слыша за спиной тяжелое дыхание Сани.

Ни звериных троп, ни самих зверей или хотя бы их рыка, воя или хрюканья… Может, вокруг был дендрарий, место сосредоточения редких пород деревьев и кустарников? Тогда понятно, почему никто из них раньше таких деревьев не видел.

Однако, хотя идти было тяжело и воздух становился все теплее – утро, повинуясь взбиравшемуся вверх солнцу, неотвратимо превращалось в день, – и хотя промокли уже насквозь форменные майки и рубашки, бойцы не снимали бронежилеты и оружие держали под рукой – на всякий случай…

Чтобы не сбиться с курса, сделали остановку, и теперь уже только Гусев и Веремеев выбросили пальцы. Лезть на дерево выпало Сане, а Гусев навзничь повалился на траву и некоторое время молча лежал, отдуваясь. Сергей сел рядом и, отлепляя от лица паутину, думал теперь только о реке, в которой можно искупаться и вволю напиться воды… Хотя вряд ли стоит пить речную воду, лучше бы найти какой-нибудь родник. Но где искать этот чертов родник? Ладно, сойдет и речная вода, лишь бы добраться до нее… Побыстрее бы добраться до нее…

– Ф-фу-у!.. – Гусев с видимым усилием приподнялся и сел. Помотал головой. Достал сигарету, сделал несколько затяжек и длинно сплюнул. Вытер рукавом подбородок и повернулся к Сергею. – Да-а, гоняли нас, конечно, но не по такой же местности! Это же, блин, джунгли какие-то бразильские, а не лес! – Он обхватил руками расставленные колени и, еще раз сплюнув под себя, с силой выдохнул дым в траву. – Тут бэтээром надо переть, а не пёхом, да еще с полной амуницией.

Сергей поднял голову и поискал глазами Саню Веремеева: тот медленно, с остановками, взбирался по веткам. Вниз, плавно кружась, летели одинокие листья.

– Ничего себе проверочка на выживаемость, – продолжал ворчать Гусев. – Пить охота, да и пожрать не помешало бы. Где же твои звери, Серый? Тут и зверье-то, небось, не водится, оно ведь здесь вмиг все копыта себе переломает.

– Зона, – меланхолично сказал Сергей.

– Какая зона? – не понял Гусев.

– Просто зона, – пояснил Сергей, продолжая, прищурившись, наблюдать за продвижением Веремеева к небесам. – Типа Чернобыльской.

Эта мысль пришла ему в голову только что. Он перевел взгляд на изумленного Гусева и принялся развивать тему:

– Рвануло тут давненько. Может, где-то в пятидесятых, когда у нас уже своя атомная бомба появилась. Секретность тогда, сам знаешь, какая была, так что все шито-крыто. Звери вымерли или ушли, деревья мутировали. А пауки, заметь, остались. – Сергей счистил с рукава клок паутины. – Естественно, народ отсюда повыгоняли, расселили потихоньку кого где, страна-то преогромная… А может, и вовсе того… или по лагерям, как неблагонадежных. По личному указанию товарища Сталина.

– Какого Сталина?! Что ты несешь, Серый! – возмутился сбитый с толку Гусев. – Сталин же сразу после войны отчалил.

– Не сразу, – невозмутимо поправил его Сергей. – В истории ты рубишь слабовато – война в сорок пятом закончилась, а Сталин умер аж в пятьдесят шестом. Еще первый спутник успел запустить. Но дело не в датах. А дело в том, что зона-то – вот она, – он обвел рукой обступающие их заросли. – Мутагенная.

– Сам ты мутагенный. – Гусев «забычковал» сигарету и спрятал ее обратно в пачку, экономя курево. – Мелешь фигню всякую. Мы-то здесь при чем?

– А при том. У ученых давно руки чесались проверить влияние зоны на человека. Для них же самое большое удовольствие – поэкспериментировать на человеческом материале. Ядами там потравить всякими, наркотиками накачать, в парашу какую-нибудь засунуть с головой. А где ж материал-то этот взять? Дураков нет. Вот и решили – без согласия, в принудительном порядке, по утвержденным спискам. Так что гордись, Геныч! – Сергей похлопал слегка оторопевшего Гусева по плечу. – Если выживешь – и в звании тебя повысят сразу же, и пенсию назначат… по инвалидности.

– Тьфу на тебя! – скривился Гусев, но тут же рассмеялся и сказал одобрительно: – Балабол ты, Серега. Мощную теорию развил, мутаген ты наш. Мутагенная зона! – Он фыркнул, помолчал и многозначительно поднял палец: – Однако основную идею ты подтверждаешь, Серега. Зона, эксперименты… Проверочка это, проверочка, прав наш Санек! На выживаемость. Подбирают кадры для выполнения какого-нибудь особо важного задания, а?

Сергей пожал плечами. Пить хотелось все больше и больше, и он подумал, что вряд ли годится для выполнения особо важных заданий. Да и не нужны они ему, особо важные задания. Уж лучше как сейчас: отбыл дежурство – и возись себе дома с Димкой в свое удовольствие.

– Точно-точно, – убежденно продолжал Гусев. – Уверен, на физуху нас проверяют, на выносливость…

– Есть! – крикнул сверху Саня Веремеев. – Вижу! А мы уже изрядно в сторону забрали.

– Вот так, – сказал Гусев. – Хреновенькие из нас, однако, лесовики.

Саня спустился с дерева, и ему дали немного передохнуть. Он сел, прислонившись спиной к стволу, расстегнул куртку и закрыл глаза. Гусев, не удержавшись, начал-таки докуривать «бычок», и, судя по его сосредоточенному виду, что-то обдумывал при этом – вероятно, насчет «проверочки». А Сергей устроился на узловатом могучем корне рядом с Веремеевым, тщательно вытер маской шею под воротником и бронежилетом и, помедлив немного, все-таки негромко спросил:

– И как там, Санек, впечатляет?

– Угу. Небо классное, – не открывая глаз, ответил Веремеев. – Чаша… полированная…

– Что-что? – севшим внезапно голосом переспросил Сергей. Ему показалось, что он ослышался.

Саня приоткрыл один глаз, такой же голубой, как небо. Его всегда добродушное лицо с выцветшими бровями, курносым носом и аккуратными, похожими на женские, губами было покрыто свалявшимися нитями паутины.

– Так… пришло вдруг в голову… Чаша с ветрами. Небо, значит, – пояснил он.

– Где пришло? Там? – Сергей показал пальцем вверх.

– Угу, – медленно, явно не желая тратить почем зря силы, кивнул Саня.

– И… песня?

Веремеев открыл второй глаз:

– Какая песня?

– Ну… о чаше с ветрами.

– Да нет, Серега, никаких песен. Просто подумалось. Слушай, дай я хоть пять минут посижу тихонько, ага?

«Совпадение? – подумал Сергей, покусывая губу. – Оч-чень интересное получается совпадение…»

Однако Гусев не дал Сане посидеть тихонько пять минут. Пружинисто, бодро поднявшись, он развернул плечи, поправил ремень автомата и гаркнул:

– Подъем, парни!

– Ну чего орешь, Гусек? – с досадой сказал Саня. – Нас что, сроки поджимают?

– Если нас тестируют, не следует особенно расслабляться, – уже тише пояснил Гусев. – А нас именно тестируют, определяют наши физические и волевые качества, это сто процентов! Пока ты по деревьям лазил, мы с Серегой посоветовались и решили, что так оно и есть. А полигон, как все мы знаем, надо проходить без задержек. Чтобы они увидели, какой ты весь из себя крутой, и тогда честь тебе и хвала, и новое назначение, и бабки охрененные, понял?

– Ну-ну, – скептически сказал Саня, но, тем не менее, тоже встал, застегнул на «молнию» куртку, вновь подвесил шлем за спиной и поднял прислоненный к дереву автомат. – Охрененные бабки, говоришь? Вы с Серегой так решили, говоришь? Вообще-то, помнится, эту версию я первый предложил. Мыслители! Охрененные, говоришь, бабки? – повторил он. – Ну, тогда вперед, за бабками! Теперь уже я вас поведу, направление – вон туда.

Сергей молча начал пробираться сквозь опостылевший подлесок вслед за Саней и Гусевым. В отличие от уверенного на сто процентов Геныча, он ни в чем не был уверен. Но распространяться об этом не стал – не до того было. Пробираясь-продираясь-спотыкаясь, много не наговоришь, да и вообще…

От всяких мыслей острое желание пить не то чтобы совсем пропало, но переместилось куда-то на периферию. Сергей почти машинально разводил руками ветки, старался прикрыть лицо от вездесущей паутины и, глядя на широкую спину и бритый затылок рвущегося к новому назначению Гусева, думал о том, что все это с ними неспроста. Ох, неспроста! Конечно же, это действительно мог быть и полигон, но при чем здесь какие-то багровые огни и падение в пустоту? Чисто субъективные впечатления, связанные с применением психотропов? Могли, конечно, в борщ подмешать или в компот… А как насчет «небесной чаши»? Случайное совпадение образов? Когда-то где-то слушали вместе с Веремеем одну и ту же песню? А если Гуська на дерево послать – у него тоже возникнет такой образ? И где все-таки находится этот необъятный лес с незнакомыми деревьями? На юге? Где именно на юге? И на юге ли?…

Картина рисовалась странная и не внушающая спокойствия.

Неизвестно, сколько еще времени Сергей занимался бы ничего пока не дающими умопостроениями, но его вернул к действительности изумленный возглас шедшего первым Сани Веремеева. Сергей чуть не наткнулся на Гусева, который замер, пригнувшись, и выглянул из-за его спины.

Впереди, сквозь подлесок, виднелась довольно обширная поляна, покрытая все той же густой нехоженой травой. И посредине этой поляны…

Сергей смахнул с ресниц паутину и от изумления раскрыл рот, краем глаза заметив, как медленно попятился от поляны Веремеев.

– А эт-то что за фигня такая? – сипло вопросил Гусев, клацая затвором автомата. – Спокойно, парни, щас мы ее уделаем!..

4. Демиург

Возвращению Игоря Ковалева в психиатрическую больницу поспособствовала его мать. Она все же вышла замуж и переселилась к своему новому избраннику, оставив квартиру Игорю. Тот по-прежнему предпочитал одиночество и, как и в юности, совершенно не интересовался женщинами и жениться не собирался. По юридической части он не работал, хотя, пропустив год, все-таки закончил университет. Увлекшись компьютерами, он стал неплохим специалистом по их обслуживанию и ремонту и заключил договоры сразу с несколькими мелкими фирмами.

У матери остался ключ от квартиры Игоря. В тот день, безрезультатно нажав несколько раз на кнопку звонка, она отперла дверь и обнаружила сына неподвижно лежащим на диване с самым отрешенным видом. Остекленевшие глаза его уставились в одну точку. Мать принялась трясти его за плечо, громко называя по имени, но он только вяло отмахивался и не произносил ни слова. Решив, что Игорь находится под воздействием какого-то наркотического вещества, мать принялась искать следы этого наркотика в комнате, но ничего не обнаружила. Зато ее внимание привлек лежащий на принтере лист бумаги. Прочитав распечатку, мать вновь принялась теребить Игоря. А потом, предположив, что странное состояние сына может быть проявлением вернувшейся душевной болезни, позвонила доктору Самопалову. Тот еще двенадцать лет назад дал ей номера своих телефонов.

Так тридцатитрехлетний Игорь Владимирович Ковалев вновь стал пациентом Виктора Павловича Самопалова, которому вот-вот должно было стукнуть сорок шесть.

Наметанным глазом доктор без труда определил, что больной пребывает в онейроидном состоянии, и вскоре человек, в котором когда-то жил (или так и продолжал жить?) герцог Чезаре Борджиа, был приведен в чувство с помощью внутривенного вливания пятипроцентного раствора барбамила и электросудорожной терапии. Доктор прочитал и то, что было напечатано на листе бумаги, переданном ему матерью Ковалева. Там были стихи, очень различные по стилю.

Первыми шли такие строки:

Черный сон мои дни Затопил по края: Спи, желанье, усни, Спи, надежда моя! Не очнуться душе! Всё окутала мгла. Я не помню уже Ни добра и ни зла. Колыбелью плыву Я под сводами сна, И одно наяву — Тишина, тишина…

За этим стихотворением следовало другое, тоже без указания имени автора. Самопалов не был склонен считать, что его, как и предыдущее, сочинил Игорь Ковалев. Что-то знакомое чудилось ему в этом стихотворении. Возможно, когда-то, в молодые годы, он уже читал его. Или, во всяком случае, что-то подобное.

И одиночество над нами как дождь: встает над морем вечерами и простирается там, за холмами, до неба, им чреватого всегда. И с неба падает на города. Оно струится ливнем на рассвете на переулки, смутные вначале, когда тела обнявшиеся эти уже того не ищут, что искали, и люди в ненависти и печали одной постелью связаны навеки… Тут одиночество уходит в реки.

Следующее стихотворение было доктору незнакомо, и в нем четко прослеживалась та же тенденция:

В лицо мне веет ветер нежащий, На тучах алый блеск погас, И вновь, как в верное прибежище, Вступаю я в вечерний час. Вот кто-то, с ласковым пристрастием, Со всех сторон протянет тьму, И я упьюсь недолгим счастием: Быть без людей, быть одному!

Далее шли такие же характерные строки, которые воспринимались как отрывки из разных стихотворений:

Я задыхаюсь в вашей суете, Я одинок в толпе гудящей, Я одинок, как путник в темной чаще. Я задыхаюсь в вашей суете.

И дальше:

Никем не очарован я, Нет у меня любимых строк. Я бесконечно одинок Под бледным солнцем бытия.

Продолжением темы выглядели напечатанные еще ниже две строчки:

Ничего мне в жизни не хочется — Лишь не троньте мое одиночество!

И завершало эту подборку неизвестно чьих стихотворений одно-единственное, расположенное «лесенкой», в стиле Маяковского, утверждение:

А наяву лишь одно: Пустота.                             Пустота.                                           ПУСТОТА…

После того как Игорь Ковалев начал уже вполне адекватно реагировать на окружающее, доктор Самопалов показал ему этот листок. И тут выяснилось, что Ковалев ничего не может сказать относительно им же самим, вероятно, распечатанных на принтере стихотворений. Они, по его утверждению, были ему совершенно незнакомы. Поэзией он никогда не увлекался, стихи читал давным-давно, еще в рамках школьной программы, и в памяти с тех пор остались только разрозненные строки из «Евгения Онегина», «Погиб поэт! – невольник чести…» Лермонтова да парочка коротких стишков с еще более ранних времен, то ли Барто, то ли Маршака – вот, пожалуй, и всё…

Откуда взялся этот листок на его принтере, Ковалев не имел ни малейшего понятия. Но вполне определенно заявил, что никто ему эти стихи для перепечатки не давал, и что работать на его домашнем компьютере тоже никто не мог – гостей он к себе никогда не приглашал и ни с кем не общался, за исключением, разумеется, клиентов. Но с клиентами он говорил об антивирусных программах, дисках, модемах и прочих компьютерных делах, но не о поэзии.

По словам Ковалева, в тот день он безвылазно сидел дома. Шарил по Интернету в поисках свежей информации, касающейся мира компьютеров, попутно заглядывал то туда, то сюда, и не замечал течения времени (что вовсе не являлось патологией, а было привычным состоянием, пожалуй, любого юзера). Впрочем, он помнил, что оторвался от своего занятия и пообедал, а потом вновь сел за компьютер. А вот что было дальше…

О том, что было дальше, Игорь не мог, собственно, сказать ничего вразумительного, кроме того, что он ощутил «какие-то картины и фигуры в голове». Именно ощутил, по его утверждению, а не увидел. Словно у него в голове «шло какое-то кино». Но что это были за «картины», что за «кино», он так и не смог сформулировать доктору Самопалову.

«Это как сон, который забывается при пробуждении, – сказал он. – Остаются какие-то обрывки. Хочешь их поймать, удержать, а они тают. Это все равно что пытаться рассмотреть узор снежинки, положив ее на горячую сковородку. Только мне кажется, это было что-то нереальное…»

Помолчав, Игорь добавил:

«Вот и все, Виктор Палыч. А в себя пришел на знакомой койке. – Он грустно усмехнулся. – В вашей обители».

В лечебной практике доктора Самопалова хватало случаев зрительных псевдогаллюцинаций и сновидных фантастических переживаний, возникающих, в частности, при онейроидной кататонии. Там было всё: и грандиозные автокатастрофы с горами трупов и грудами обгоревшего железа, и землетрясения, сметающие с лица земли целые города, и сонмища отвратительных насекомых и змей, заполоняющие дома и улицы, и гигантские цунами, и стаи летучих мышей, застилающие небо.

«Все люди превратились в скелеты, – делился с доктором своими онейроидными видениями один из пациентов. – Эти скелеты бегали по городу и теряли свои кости… Было ужасно жутко и смешно одновременно…»

Ощущения, испытанные Игорем Владимировичем Ковалевым, похоже, принадлежали к той же категории.

Доктор Самопалов отправил одну из медсестер в интернет-кафе, и та выяснила, что первое стихотворение принадлежит перу французского поэта XIX столетия Поля Верлена. А второе – то, что было смутно знакомо Виктору Павловичу, – написал в начале XX века известный австриец Райнер Мария Рильке, и называется оно «Одиночество». Не было проблем и с определением авторства третьего стихотворения: им оказался Валерий Брюсов. А вот с остальными строчками ничего не вышло – в Интернете их не было. И Самопалов предположил, что их сочинил сам Игорь, находясь уже в состоянии психоза и не осознавая своих действий.

Последующие беседы с пациентом из седьмой палаты привели заведующего отделением к мысли о том, что у Игоря Ковалева возник еще, ко всему прочему, и синдром метафизической интоксикации. Ведущим признаком этого синдрома, как известно любому психиатру, являются почти непрерывные размышления больного о глобальных философских и социальных проблемах. О смысле жизни и смерти, о предназначении человечества, о соотношении внешнего мира и души, о коренном преобразовании социума и прочих высоких материях. Казалось бы, ну и что тут такого? Не о том ли самом испокон веков размышляют философы, которых нет оснований причислять к психически нездоровым людям? Однако же ни Платон, ни Спиноза, ни Гегель, ни Кьеркегор не называли себя «демиургами». А Игорь Ковалев называл себя именно так и просил доктора Самопалова обращаться к нему именно так: Демиург, а не Игорь Владимирович.

Демиург, как известно, – это наименование созидающего начала, созидательной силы, творца, это божество, творящее мир. Игорь Ковалев с какого-то момента стал считать себя создателем реальности.

Судя по его словам, эта мысль пришла ему в голову уже в больнице. Собственно, даже не пришла в голову – он просто отчетливо услышал прозвучавший у него внутри голос: «Ты – Демиург».

Игорь Ковалев был абсолютно уверен в том, что это не его собственная мысль. Он воспринял ее как не подлежащую никакому сомнению переданную ему истину, как посланное из горних сфер откровение или даже приказ, и не имел намерения искать какие-либо обоснования этого тезиса. Это невесть откуда и почему пришедшее утверждение позволило ему по-иному взглянуть на историю с Черным графом.

«Я сам создал ту эпоху, Екатерину Медичи и Черного графа, – заявил он доктору Самопалову. – И себя в образе герцога Чезаре Борджиа. А создание мое вышло из-под контроля и повернулось против меня. Как это часто бывает».

И Самопалов пометил в рабочем дневнике:

«Синдром Кандинского – Клерамбо проявляется в виде бреда воздействия». И в который раз с привычным сожалением подумал о том, что вряд ли хоть когда-нибудь удастся постичь до конца все лабиринты и тайники человеческой психики, представляющей собой поистине самую великую загадку бытия…

Тихий стук в дверь заставил Виктора Павловича оторваться от созерцания больничного двора.

– Да, да, войдите, – сказал он, отворачиваясь от окна.

Дверь медленно открылась, и в кабинет вошел человек, который только что представлялся неясной тенью за матовым дверным стеклом. Игорь Владимирович Ковалев.

– Прошу вас. – Доктор показал на кресло у низкого столика.

Ковалев пересек кабинет, неслышно ступая домашними тапками по светло-коричневому линолеуму, и сел. Доктор вслед за ним опустился в такое же глубокое мягкое кресло по другую сторону столика. Он никогда не беседовал с пациентами, восседая за своим рабочим столом.

Во внешности Игоря Владимировича Ковалева не было ничего особенно примечательного. Перед Самопаловым сидел среднего роста молодой худощавый немного сутулый мужчина с коротко стрижеными темными волосами, составляющими контраст с довольно бледным лицом. Глаза у Ковалева были карие, они близоруко и слегка рассеянно смотрели на окружающее, словно мысленно Ковалев находился где-то в другом месте. Одет он был в плотную лимонного цвета футболку с длинными рукавами и красной надписью «БАТАКАКУМБА» на груди и синие спортивные брюки, но по его угловатой фигуре нельзя было сказать, что он увлекается спортом.

– Как вы себя чувствуете? – задал доктор традиционный вопрос, с которого начинались все их беседы.

Игорь пожал плечами:

– Вполне нормально, Виктор Палыч. – Голос у него был тихий и не очень выразительный. – Кино больше не повторяется, сон сегодня опять снился самый обычный, серенький такой.

Сны Ковалева тоже были постоянным предметом их бесед. Скрытая аппаратура фиксировала все происходящее и произносимое в кабинете – как и при любой другой встрече доктора Самопалова с пациентами его отделения. Последующий анализ этих записей помогал психиатру разобраться с диагнозом, нащупать ключевые точки и определить наиболее эффективные методы лечения… ну, если и не лечения, то хотя бы временной блокировки заболевания. Впрочем, иногда доктора посещала мысль о том, что, с точки зрения пациентов психбольниц, именно они-то и являются вполне здоровыми, а недугом поражено все остальное человечество – дело было лишь в выборе системы координат, системы отсчета, совсем как в эйнштейновской теории относительности…

– А в конце еще Губаныч мой приснился, – продолжал Ковалев, водя пальцем по полировке столика, в которой отсвечивало окно. – Стоит недовольный, сам в себя смотрится, а выхода нет. В состоянии черной дыры.

– Кто такой Губаныч? – поинтересовался Самопалов, внимательно глядя на бледное лицо пациента.

– Вот именно «кто», а не «что». – Ковалев несколько оживился. – Губаныч – это мой комп. Стоит сейчас, пылится, оторван от мира, в себя смотрится.

– Почему – «Губаныч»?

– Препод у нас такой был, – пояснил Ковалев. – Невысокий, всегда в светло-сером, и голова большая, квадратная. Как монитор. Семинары у нас вел по гражданскому праву. Очень похож.

– А почему вы считаете, что ваш компьютер не «что», а «кто»? Он для вас – не рабочий инструмент, а личность?

– Ну, личность не личность… – вновь вяло пожал плечами Ковалев. – Но и не простая железка. Собственно, Виктор Палыч, простых железок и не бывает: всё, созданное человеком, имеет душу. Именно так.

Доктор чуть приподнял левую бровь. Потер подбородок.

– Как же эта душа проявляется?

– Я не говорю о проявлении, Виктор Палыч. Я говорю только о наличии души. Все очень просто, на основе самой элементарной формальной логики. Сами посудите, – Ковалев подался к доктору, – Бог создал человека, правильно?

Самопалов кивнул:

– Если верить Библии, да.

– Вторая посылка: человек создал машину. Каков вывод? Бог посредством человека создал машину. А теперь чуть расширим первую посылку: Бог создал человека и вложил в него душу. Человек создал машину. Следовательно, компьютер, как и трактор, и вот этот стол – твари Божии, обладающие душой.

Доктор Самопалов откинулся на спинку кресла и внутренне улыбнулся, но не стал вступать в полемику. Такая полемика вряд ли была бы в данный момент целесообразной.

– Кстати, душу имеют не только предметы, созданные человеком, – развивал тему Ковалев, – но и вообще все природные объекты, только это иная душа. И-на-я, понимаете? Человек самим своим присутствием в мире одухотворяет мир, понимаете? То есть получается как бы единство душ и тел, вот в чем суть. Получается не безучастная, а живая природа, которая может произвольно, а значит, свободно и целенаправленно, разумно изменять свои формы. Именно так, Виктор Палыч. Это, собственно говоря, вселенская аксиома.

Лицо Ковалева слегка порозовело. Он, обхватив обеими руками колени, непрерывно сцеплял и расцеплял пальцы.

– Вам Новалиса не приходилось читать, Игорь Владимирович? – немного помолчав, спросил Самопалов.

– Демиург, Виктор Палыч! Демиург – и никак иначе, я же просил. Не Игорь Владимирович. Новалиса мне читать не приходилось, но не в этом дело. Не в Новалисе дело. Вот Демиург – да. Вы знаете, почему можно босиком ходить по раскаленным углям и не обжигаться? Знаете, почему йог, если его закопать на три метра в землю, может не дышать сутками и все равно будет себя прекрасно чувствовать?

– И почему же? – с любопытством спросил доктор. Такие неожиданные переходы от одной темы к другой были ему хорошо знакомы. И не только из специальной литературы, но и из собственной практики.

– Потому что человек способен создавать для себя новую реальность, творить реальность, понимаете? Не каждый, конечно, а именно творец, демиург. – Оказывается, Ковалев все-таки перебросил какой-то мостик. – А в этой новой реальности – временной, конечно, – никаких раскаленных углей-то и нет вовсе. И дышать под землей там вовсе необязательно. И много чего еще… Таких реальностей могут быть тысячи, миллионы!.. Я не помню, отключил я Губаныча или нет, – вдруг добавил Ковалев почти без паузы. – Мать-то могла и не заметить. Позвонить ей можно будет, Виктор Палыч?

– Можно, – кивнул доктор Самопалов.

«Интернет, – внезапно подумал он. – Ежедневное многочасовое блуждание по Интернету. То тут что-то прочитает, то там. Что-то заинтересовало, что-то нет, – но все равно отложилось. Отсюда и идеи разные. И Рильке. И Новалис. Во всяком случае, вполне вероятно».

– Новая реальность и без человека может обходиться, – вновь вернулся к теме Ковалев. – Подумал о чем-то, или там книгу написал, или рассказал кому-то, – а оно уже и материализуется в какой-нибудь другой Вселенной. Или даже в нашей. Придумал кто-то в голове созвездие, Большую Медведицу, к примеру, – вот она и появилась. Или про терминатора кто-то сочинил – и вот тебе терминатор, ходит и палит во все стороны. В какой-то другой Вселенной. Или в той же Большой Медведице. Или вот подумал как-то Господь Бог о нашей Вселенной – и сотворилась она. И от желания любого творца это никак не зависит. Просто сотворяется и всё, хочет он того или не хочет… Понимаете, Виктор Палыч?

– Возможно, именно так и обстоит дело, – ответил Самопалов, глядя мимо собеседника, в забранное изящной, но прочной металлической решеткой распахнутое окно. – Возможно, действительно существует множество вселенных, заполненных воплотившимися плодами нашего воображения. И возможно, когда-нибудь мы получим неопровержимые доказательства этого. Или не получим.

– Или не получим, – слабым эхом отозвался Ковалев.

Лицо его вновь стало привычно бледным, а взгляд рассеянным. Плечи человека, именующего себя Демиургом, вяло обвисли, спина сгорбилась, и вся его фигура теперь вызывала у Самопалова невольные ассоциации с висящей на веревке непросохшей тряпкой. Доктор почувствовал некоторую неловкость – даже за много лет общения с пациентами он не утратил подобного ощущения. Это была неловкость психически здорового человека, осознающего некоторую ущербность собеседника. Ее, эту неловкость, скорее, можно было бы определить как чувство невольной вины – не за болезнь другого, а за свое собственное здоровье.

– Как вам здесь? – спросил у он поникшего Ковалева. – Есть ли какие-нибудь претензии к персоналу? В чем-то нуждаетесь?

Демиург-Ковалев, чуть приподняв голову, рассеянно взглянул на доктора и отрешенно сказал:

– С туалетной бумагой проблемы. Пропал из тумбочки рулон. Может, и к лучшему. Знаете, Виктор Палыч, чем чревато использование туалетной бумаги? – Ковалев опять слегка оживился, распрямил спину.

Доктор начал собираться с мыслями, прикидывая, как отреагировать на этот несколько неожиданный вопрос, но Ковалев ответил на него сам.

– Это один из самых удобных способов уничтожения населения, – почти шепотом сообщил он. – Бумагу пропитывают отравляющим раствором, она поступает в продажу и… – Ковалев сделал неопределенное движение рукой. – Когда еще там разберутся… Гораздо эффективнее, чем рассылка заразы вместе с письмами и всякими там… Понимаете, Виктор Палыч?

– А зачем кому-то уничтожать население? – полюбопытствовал Самопалов. – Да еще столь изощренным методом.

– А зачем нужно было самолетами таранить небоскребы? – тут же задал встречный вопрос Ковалев. – Зачем нужно было взрывать Эйфелеву башню? Дело не в том, кому это нужно, а в том, что это возможно.

– Ну, вообще, много чего возможно, – заметил доктор. – И без бумаги туалетной. Кстати, в одной довольно давно написанной книге – фантастическом романе, автора сейчас не помню уже – отраву подмешивали в клеящий состав на почтовых марках. Лизнет человек марку языком, как это у нас принято, и… – Самопалов помахал рукой, копируя недавнее движение Ковалева. – Не читали этот роман? По-моему, какой-то скандинав написал.

– Не читал, Виктор Палыч, – с тихим вздохом ответил Ковалев. – И Новалиса тоже не читал. А вообще, сам принцип надо менять, понимаете? – неожиданно заявил он. – Думаете, помогают все эти ваши аминазины-трифтазины? Это же каменный век, никакого прогресса. Таблетками по мозгам, все равно что дубиной. А какой тут иной подход может быть? Да очень простой: рассматривать человека как текстовый файл, который нужно отредактировать. Исправить ошибки, ликвидировать пробелы, что-то удалить, что-то дописать. По-моему, вполне очевидно. Но так всегда и бывает: то, что под носом находится, совсем рядом – не замечают. А?

Доктор Самопалов, прищурившись, смотрел на уже сплошь затянутое тучами небо за окном. В полемику он по-прежнему вступать не собирался. Да Ковалеву и не нужна была полемика – он следовал своей причудливой дорогой, делающей неожиданные повороты в дремучем лесу болезни.

– Конечно… – после непродолжительного молчания сказал Ковалев, отрешенно глядя куда-то в сторону. – Конечно… К чему все эти… Бесполезно… – Он повернул голову к доктору, и взгляд его продолжал оставаться каким-то бесцветным. – Стоит ли стараться, если… Я об этом раньше как-то не думал, но вот… Что мы имеем, Виктор Палыч? Что у нас в наличии? А замкнутый круг мы имеем, замкнутый круг у нас в наличии, змея, кусающая собственный хвост. Уроборос этакий, да? Вот послушайте, всё очень просто. Господь Бог сотворил Вселенную. – Ковалев загнул один палец. – Затем он создал человека или Вселенная создала человека – это уже частности. – Он загнул второй палец. – У каждого человека есть свой внутренний мир, так? Свое сознание, представления, воображение. И в своем сознании человек сотворяет Господа Бога, который сотворил Вселенную, которая сотворила человека, который сотворил Господа. Дом, который построил Джек… Получается круг! Так кто же кого сотворил, а, Виктор Палыч? Да никто никого не сотворил! Ни Господа Бога нет, ни Вселенной, ни человека с его внутренним миром. А есть одна пустота. Все наше существование, вся прошлая жизнь и жизнь теперешняя – иллюзия, Виктор Палыч! Всего лишь один из ликов пустоты. Только и всего. Мы придумываем миры, и они вроде бы и воплощаются – что-то такое я уже говорил, кажется, – но и это только иллюзия. Пустота, Виктор Палыч, пустота! Пус-то-та… – Ковалев замолчал, расслабленно откинул голову на спинку кресла, и его руки безвольными плетями опустились на подлокотники. Вид у него был такой, словно он совершенно выбился из сил.

– Думаю, вам сейчас нужно пойти в палату и полежать, – сказал доктор Самопалов, внимательно глядя на пациента. – Не возражаете?

Ковалев медленно закрыл глаза, и его острый кадык несколько раз судорожно дернулся. Доктор начал было подниматься из кресла, намереваясь звонком вызвать санитара для сопровождения пациента в палату. Но в этот момент Ковалев разомкнул веки и сказал, обводя кабинет расплывчатым тусклым взглядом:

– Всё непрерывно меняется… Это пустота играет сама с собой… О космическом аппарате «Арго» вы, конечно, знаете, Виктор Палыч?

Это был очередной выверт, очередной поворот дороги, петляющей в глубине дремучего леса – так подумал доктор Самопалов.

– Да, слышал, – ответил он, не сводя глаз с пациента. – Сообщали в новостях, давно уже. Автоматическая межпланетная станция, американская, летит к Марсу. Кажется, так. Я, собственно, за этим не слежу.

– Я тоже не слежу, Виктор Палыч. Только она не автоматическая, там есть люди. Понимаете, Виктор Палыч? Там люди летят на Марс, только это держится в секрете. А там – люди! И они туда уже прилетели. Понимаете?

– Понимаю, – сказал доктор Самопалов. Откровения Демиурга-Ковалева вполне укладывались в рамки диагноза.

– Они уже там, на Марсе, – убежденно повторил Ковалев. – Там.

Он показал пальцем на потолок, и доктору подумалось, что Демиургу правильнее было бы показать на собственную голову…

5. Стрела

– Ну и что скажете, парни? – сидящий на корточках Гусев поднял голову и обвел взглядом Лукина и Веремеева. – Мы в порядке или глюки ловим помаленьку?

– Мы-то, может, и в порядке, а вот вокруг что-то не в порядке, – ответил Саня Веремеев, а стоящий рядом Сергей Лукин промолчал.

Они продолжали рассматривать маленький, диаметром не более полуметра, пятачок выжженной земли, этакую неожиданную проплешину среди высокой травы. Словно кто-то нес тут большой котел с чем-то страшно горячим и плеснул ненароком себе под ноги. Уже умолкло эхо короткой автоматной очереди Гусева, и вокруг вновь стояла тишина. Но теперь бойцы знали, что в этой тихой чужой чащобе скрывается что-то непонятное… или кто-то непонятный.

Саня еще раз осторожно потыкал носком ботинка в ссохшуюся землю, держа пятачок под прицелом своего автомата, и пожал плечами:

– Не понимаю… Он же здоровенный был, кентавр этот, как же он здесь поместился?

– Какой кентавр? – вытаращился на него с корточек Гусев. – Ты че, Веремей? Кентавр же – это лошадь с человеческой башкой, а этот сундук ни на лошадь, ни тем более на человека совсем не похож! Скорей уж, жабища бронированная с зубастой пастью. Хренотень какая-то доисторическая, и прыгает резво, сволочь! Думаю, враз бы нас всех перекусила и не подавилась, отвечаю. Но сбежала, тварюга, не понравилось!

– Погодите, парни, – вмешался ничего не понимающий Сергей. – Какие кентавры, какие жабы? Тут какая-то несуразица выходит. Это же явное чучело, оно же от пуль на куски разлетаться стало. Женщина, только пустая внутри… вернее, половина, передняя часть, а сзади пусто.

– Опа! – возбужденно притопнул Саня Веремеев после всеобщего недоуменного молчания. – Прикидываете, что получается? Идут по лесу трое трезвых – совершенно трезвых! – мужиков, перед ними вдруг появляется какое-то чудо-юдо – и каждый из мужиков это чудо-юдо воспринимает по-разному. А после выстрелов чудо-юдо исчезает, и остается на том месте только вот эта плешь. – Саня повозил подошвой берца по бурой земле. – Соображаете теперь, что к чему?

– Не-а, – подумав, сказал Гусев. – А ты?

– И я не соображаю, – вздохнул Саня.

Гусев повернулся к Сергею:

– А ты, Серый? Разгадаешь кроссвордик?

– Подумать надо. По-моему, Санек все правильно сформулировал, теперь нужно концы найти.

Эта псевдоженщина, которую Сергей увидел на поляне, до сих пор стояла у него перед глазами. Высокая, метра, пожалуй, под два с половиной, женская фигура плыла над травой, приближаясь к ним. У женщины было застывшее лицо и в буквальном смысле слова пустые глаза – просто две дыры, сквозь которые виднелись деревья. Она двигала руками, так, словно кто-то дергал за невидимые ниточки, ее длинное синее переливчатое платье чуть колыхалось, она поворачивалась то одним, то другим боком, и тогда становилось видно, что это просто вырезанная из какого-то материала передняя часть. Нечто подобное выпуклой картонной страшилке, а сзади-то и нет ничего. Лицо женщины Сергей разглядеть как следует не успел, потому что Гусев открыл стрельбу, и от платья полетели синие клочья. Но вроде не было ничего страшного или необычного в этом лице – просто маска да и все. Гусев открыл стрельбу – и картонная страшилка остановилась и, на глазах уменьшаясь, начала обратное движение. Продолжая оставаться лицом к Сергею. В конце концов, она превратилась в синий шарик, не больше теннисного мяча, и скрылась в траве, там, где теперь находился пятачок выжженной земли. Или этот пятачок был тут и раньше?

Картонная, нестрашная, хотя и неожиданная, женская фигура. Кентавр. Бронированная зубастая жаба из допотопных. Каждый видел что-то свое… А на самом деле? Что это было на самом деле? Или – кто?… Или – кто создал это чудо-юдо и зачем? Для того чтобы постращать?

– Надо понимать, никаких озарений, – полуутвердительно прокомментировал Гусев молчание Сергея и плюнул на загадочную проплешину.

– С озарениями проблема, – согласился Сергей. – То есть почему каждый из нас видел что-то свое и как это все технически устроено – я не знаю. Но, по-моему, в данном случае это не так уж важно. Главное – наша реакция. Если исходить из предположения о тестировании.

– Йес! – Гусев удовлетворенно взметнул над головой кулак. – Варежки мы не разевали и действовали решительно.

– Действовал ты, – уточнил Саня Веремеев. – А я на кентавра пялился.

– Мы действовали. – Гусев сделал ударение на «мы». – Я просто взял инициативу на себя. Вот так. – Он поскреб подбородок, ухмыльнулся и легко вскочил на ноги, словно вспорхнул. – Ну, парни, надо держать ухо востро и не расслабляться. Чует моя задница, спецэффектов всяких нам подкинут под самую завязку, это только цветочки. А мы все равно прорвемся! Дай-ка, Веремеич, жвачки для бодрости и свежести. И погнали дальше!

– Насчет полигона мы можем и ошибаться, – заметил Сергей.

– Ха! – Гусев взял протянутую Саней упаковку «Орбита» и лихо забросил в рот две белых продолговатых подушечки. – Что же еще? Мутанты твои, что ли? Или духи лесные?

– Может, и духи. – Сергей тоже угостился жевательной резинкой. – Оборотни местные, каждому по-разному показываются.

– Однако пули боятся, и это главное, – заявил Гусев и осмотрелся. – А боеприпасов у нас на них хватит. Двигаем, парни, не снижаем темпа. Баллы, баллы надо зарабатывать. И ни в коем случае не зевать! Давай, за мной!

– Насчет духов лесных… тоже учитывать надо, – с запинкой сказал Саня, пряча в карман полупустую упаковку. – Я недавно один прикол сам читал, своими глазами. Мужик один пишет…

– Ну? – обернулся к нему рванувший было с места Гусев. – Что он там пишет?

– Ехал он откуда-то, вечером. По-моему, из Долгопрудного. А потом от автобуса до деревни ему еще километров пять было топать. Или шесть, не помню.

– Не тяни, Веремей! – прервал его Гусев. – Не время рассусоливать. Коротко, самую суть.

– Ну вот, идет вечером, тоже трезвый, и слышит – писклявые голоса. Потом сбоку какое-то свечение, а на границе света и темноты – маленькие человечки, сантиметров пятьдесят – шестьдесят ростом. Мужик остановился – человечки сразу в темноту шмыгнули и оттуда смеются и лепечут пискляво. Пошел – и они за ним. Прыгают, визжат, смеются. Так и провожали его где-то с километр. А потом волна света угасла, и они исчезли. – Саня замолчал.

– Ну? – Вид у Гусева был недоуменный. – И что дальше?

– Ничего. Пришел мужик к себе домой и в газету написал. Вот и все.

– Так на фига ты нам эту байку рассказал? – возмутился Гусев. – Я тебе таких историй целый вагон могу толкануть. Человечки! При чем здесь твои человечки?

– Мало ли… Лесные духи, человечки… Надо иметь в виду.

– Хорошо, – нетерпеливо отмахнулся Гусев. – Будем иметь в виду. Давай, орлы, потопали!

Они пересекли поляну, и Гусев, шумно выдохнув, первым вломился в осточертевшую лесную зелень, которая вовсе не собиралась становиться реже.

– Я к чему все это, – вполголоса сказал за спиной Сергея Саня Веремеев. – Полигон, может, и полигон, а про всякие заколдованные места тоже забывать не следует. Это ведь не бабушкины сказки – научно обосновано, я читал… Слышь, Серега?

– Очень даже может быть, – не оборачиваясь, отозвался Сергей, настраиваясь на очередной нелегкий переход.

Жажда стала слабее – возможно, потому, что он жевал «Орбит». Он подумал и добавил:

– Мы тени, окруженные призраками.

Ему вновь вспомнилась песня о небесной чаше.

– Смотри по сторонам, призрак, – посоветовал Гусев, пробираясь вперед по хрустящему валежнику.

– А как же там «Спартак» сыграл? – вдруг спохватился Веремеев. – Если так и осталось – все, сливай воду!

…Предположение Гусева насчет «спецэффектов под самую завязку» не спешило подтверждаться. Уже более получаса длилось их очередное противоборство с чащобой, а вокруг все было тихо и спокойно. Ни зверей, ни людей, ни бронированных зубастых жаб, пасующих перед пулей. Правда, разок-другой Сергею показалось, что мелькает за деревьями синий клочок – обрывок платья, но он списывал это видение на игру воображения.

И все-таки версия относительно полигона, на котором проверяются их физические и волевые параметры, не представлялась ему очень уж убедительной. Впрочем, других версий у него, пожалуй, и не было – вернее, было одно бредовое допущение, но именно – бредовое…

Время шло, невидимое за высокими деревьями солнце все больше прогревало воздух, и, наверное, наступила пора вновь лезть наверх и производить очередную коррекцию маршрута. Сергей уже собрался было поделиться этой мыслью со взмыленным Гусевым, таранящим подлесок с упорством, целеустремленностью и неумолимостью ледокола, когда услышал какие-то звуки, едва различимые в шуршании ветвей. Он замер, вслушиваясь, и Гусев тоже остановился, незамедлительно схватившись за автомат. А Саня завертел головой, стараясь выяснить причину внезапной остановки.

«Сни-ить… сни-ить… сни-ить…» – разноголосо доносилось издалека.

Можно было, конечно, сказать себе, что это вопят бронированные злые жабы юрского периода, заманивая в ловушку, но, скорее всего, это кричали птицы. Не исключено, что кричали они, резвясь у воды.

При мысли о воде пить Сергею захотелось просто нестерпимо. А еще захотелось прямо в бронежилете плюхнуться в этот невидимый пока водоем, окунуться с головой, смыть пот, а потом часочка два-три полежать в теньке на берегу…

– Птицы? – произнес насторожившийся Гусев.

– Вода, – сказал Сергей.

– Искупнемся! – восторженно-надрывно добавил Саня Веремеев.

Нет, они не бросились к воде сломя голову. Они продолжали идти гуськом, и по-прежнему всматривались в окружающее. Но все-таки чуть ускорили шаг, направляясь туда, откуда раздавался все усиливающийся почти непрерывный птичий гомон.

Раздвинув ветки, Гусев на мгновение застыл, а потом с удовлетворенным видом обернулся к товарищам:

– Река, парни!

Река была медленной и не претендовала на особый размах – до противоположного берега было метров шестьдесят – семьдесят, не больше. Она плавно выплывала из-за поворота и столь же плавно уплывала за другой поворот. Вода была чистой, в ней отражались небо и деревья, и над волнистым песчаным дном стайками носилась юркая рыбья мелочь. Только страдающий водобоязнью не захотел бы окунуться в такую реку в жаркий полдень. Берег, на котором, вытирая пот и осматриваясь, стояли бойцы ГБР, нависал над водой невысоким обрывом. А противоположный был отлогим, покрытым травой. Лишь у самой воды ее сменяла узкая полоска золотистого песка. Именно там и танцевали в воздухе галдящие пестрые длинноклювые птицы – совершенно незнакомые птицы, – с криками унесшиеся прочь при появлении людей. Лес вздымался и на другом берегу, такой же густой и неподвижный, но стену деревьев отделяла от зеленого ковра прибрежной травы неширокая лента дороги. Дорога повторяла изгибы реки, над ней тут и там тучками порхали большие желтые бабочки. А на обочине возвышался столб. К верхней его части была прикреплена поперечина, на концах которой висели продетые за полукруглые ручки широкогорлые коричневые кувшины.

– Годится, – сказал Гусев и плюнул в воду. – Переберемся на ту сторону и пошлепаем по дорожке вниз по течению. Будем надеяться, что крокодилы здесь не водятся.

– И пираньи с барракудами тоже, – добавил Саня Веремеев.

– Давайте подумаем, как ее форсировать, – сказал Сергей, с прищуром глядя на солнечные блики, играющие на воде.

– Не проблема. – Гусев сел и начал расшнуровывать ботинок. – Раздеваемся, вещички в руки – и вперед. Здесь мелко, дно видно – можно вброд перейти. А на кой ляд там эти посудины болтаются?

– Наверное, воду ими набирают, – предположил Саня и тоже начал разоблачаться.

«А зачем же вешать-то так высоко? – подумал Сергей. – Чтобы зверье не утянуло, что ли? Только где же здесь зверье?»

Он оглянулся на чащу за спиной, и ему вновь почудилось, что из-за дерева в кустарник бесшумно метнулось что-то синее.

…Переправа прошла без каких-либо сложностей. Дно было ровным, вода в самом глубоком месте едва доходила до подмышек, и ни крокодилов, ни барракуд с пираньями действительно не наблюдалось. Выбравшись из реки, расположились на траве, совершенно голые, и не хотелось одеваться, напяливать на себя бронежилеты и тащиться куда-то по жаре. У реки было хорошо. В траве отыскался родничок, и вода оказалась очень вкусной и холодной. Они с удовольствием пили ее, хотя утолили жажду еще при переправе.

Да, у реки было очень хорошо, но бойцы решили не разлеживаться. На полигоне не загорают – полигон проходят, причем стараясь сделать это с максимальной скоростью.

Досадливо морщась, облачились в пропитанную потом одежду, обули берцы, вновь разобрали оружие. Неохотно переставляя натруженные ноги, потянулись вверх по отлогому берегу, к обочине, где стоял столб с кувшинами.

Кувшины висели высоко, метрах в трех над землей, и Сергей еще раз удивился: к чему такие сложности? Коричневые выпуклые бока кувшинов были покрыты сложной сетью закругленного орнамента, в котором чудились какие-то диковинные полузвери-полуптицы. Гусев, дымя сигаретой, поднял руку с автоматом, чтобы подцепить стволом крайний кувшин и стащить его с поперечины, – но в этот момент раздался вдруг в тишине быстро нарастающий тонкий свист.

Сергей резко обернулся и увидел что-то, серебристо сверкающее в солнечных лучах. Это «что-то», со свистом рассекая воздух над берегом, неслось прямо на них. Не успев еще ничего сообразить, он сделал именно то, что должен был сделать – отпрыгнул вбок. И, падая на траву, успел заметить, что Саня, зеркально повторяя его прыжок, летит в другую сторону, а Гусев уже развернулся лицом к серебристой молнии, рухнул на живот и вскинул автомат.

Молния врезалась в столб – на том уровне, где только что находилась шея Гусева, – и стало понятно, что это стрела с коротким, жестким на вид оперением. Стрела вибрировала, уткнувшись острым носом в высушенную солнцем древесину, и Сергей отчетливо осознал, что если бы Гусев не присел – покоился бы сейчас в придорожной пыли. Совершенно мертвый – однозначно и непреложно, потому что не надел шлем… Все они были без шлемов.

Но Гусев, слава богу, был совершенно жив. Он уже перебрался за столб и теперь стоял на одном колене, скалился и поводил из стороны в сторону стволом «калаша», выискивая цель. На противоположной обочине, у самых деревьев, залег успевший перекатиться туда Саня, тоже готовый в любой момент открыть огонь. И в своих собственных руках Сергей обнаружил словно бы сам собой прыгнувший туда автомат.

Стрела отнюдь не походила на муляж, она действительно могла убить… и убила бы… И значит, идея насчет полигона могла отдыхать. Полигон – это учебные занятия, это испытания… но не до такой же смертельной степени!

Одного из них только что пытались угробить. По-настоящему. Насовсем.

Нетрудно было понять, откуда прилетела стрела. Не так далеко от столба, выше по течению, и река, и дорога делали поворот, скрываясь за выступом леса. Все в той стороне было тихо и неподвижно, но именно там, без сомнения, затаился неведомый недоброжелатель… или недоброжелатели?

Сергей скосил глаза на Гусева. Тот продолжал держать палец на спусковом крючке. Саня Веремеев словно врос в обочину и неподвижностью своей мог вполне соперничать со скульптурой. Нет, на роденовского «Мыслителя» он, конечно, не тянул – что-нибудь вроде «Перед боем»… Все вокруг оставалось статичным, только река знай себе текла и текла, да продолжали самозабвенно виться над дорогой желтые бабочки, и пора уже было что-то предпринимать.

Едва Сергей подумал об этом, как картина изменилась. За поворотом послышались приближающиеся звуки, словно кто-то нервно барабанил пальцами по столу, и мгновение спустя на дороге показались всадники. Копыта мчащихся коней вздымали клубы пыли, развевались зеленые плащи под цвет травы, блестели на солнце доспехи, шлемы с поднятыми забралами, длинные мечи…

– Предупредительную! – крикнул Гусев.

И тут же открыл огонь, выпуская очередь над головами приближающегося отряда, который словно заявился сюда прямиком из легендарного Средневековья. Саня Веремеев и Сергей незамедлительно поддержали его своими «калашами» – и топот копыт двух десятков коней растворился в трескотне автоматов.

«Маскарад какой-то…» – подумал Сергей, готовясь перейти к прицельной стрельбе.

Перспектива быть затоптанным рассыпавшимися в цепочку – от кромки леса до самого берега – здоровенными, черными как на подбор конями его не устраивала.

Но репетиция трио прочищающих горло «калашей», похоже, произвела должное впечатление. Черно-зеленая цепочка замедлила бег, и кони взвились на дыбы, повинуясь осадившим их седокам. Вперед выехал молодой рыжеволосый парень с луком в руке – кажется, только у него одного и был лук, – развернул коня боком и вытащил из прикрепленного к седлу колчана стрелу – двойняшку той, что застряла в столбе. Серебром сверкнул на солнце длинный острый треугольный наконечник. Похоже, стрела предназначалась одному из тройки бойцов, а из обшитого золотистой тесьмой колчана торчало еще много таких стрел – и вряд ли лучник умудрится промазать с тридцати метров по неподвижной мишени…

Кататься по траве, увиливая от стрел, Сергею совершенно не хотелось. Но и стрелять на поражение, когда атака уже захлебнулась – тоже. Ситуация была совершенно неясной, и, наверное, не стоило пытаться прояснить ее с помощью трупов. Да и коней – длинногривых, ухоженных, красивых – было жалко.

Вероятно, примерно так же мыслил и Гусев. Он окинул взглядом недружелюбные вполне европейские лица длинноволосых всадников – молодых и постарше, бородатых и безбородых – и чуть опустил ствол автомата. И крикнул лучнику, все так же стоя на колене под прикрытием столба с кувшинами:

– Эй, не стреляй! Давайте разберемся!

Рыжеволосый медленно натягивал тетиву, игнорируя предложение Гусева. Молчали и товарищи лучника.

«Может, по-русски не понимают?» – подумал Сергей и обнаружил, что острие стрелы рыжеволосого направлено прямо на него.

Выбор лучника не был случайным: Гусева закрывал столб, а Саня Веремеев перебрался с обочины под деревья и залег там, выставив автомат. Лежащий на покрытом травой откосе Сергей был, безусловно, самой удобной мишенью.

Лукин, коротко вздохнув, приготовился приступать к исполнению акробатических этюдов, но тут Гусев процедил:

– Щас они у меня попляшут, отмороженные!

И отцепил от пояса круглую, зеленую и на вид совершенно безобидную «погремушку Перуна». Неизвестные всадники наблюдали за его действиями, и рыжий не спешил пускать стрелу.

– Пока будут очухиваться – в лес, а там будем думать, – быстро сказал Сергею Гусев.

И, широко размахнувшись, метнул «бабахалку» в сторону маскарадных незнакомцев.

«Погремушка» соприкоснулась с землей метрах в десяти от рыжего. Сергей уже имел удовольствие наблюдать это «психическое оружие» в действии, поэтому быстро развернулся ногами к цепочке всадников, зажмурился и плотно прижал ладони к ушам. Тем не менее, и вспышку, и грохот, хоть и в ослабленном виде, он все же ощутил, и ему стало не совсем хорошо. И это при том, что он был подготовлен. Что же тогда говорить о неподготовленных?… «Перун, ребята, – это сплошные полные штаны у бандюков», – любил повторять капитан Зорин, то ли намеренно цитируя Стругацких, то ли придумав эту фразу независимо от них. («– Р-раз – и полные штаны! – орал Полифем».)

Грохот эхом перекатывался по лесу, обезумевшие кони несли всадников в разные стороны – кого в придорожные кусты, кого прямиком в реку. А рыжего парнишку-лучника вообще нигде не было видно.

Сергей поднялся и вместе с Гусевым перебрался за деревья, к Сане Веремееву.

– Блеск! – с довольным видом заявил Гусев.

– В прямом смысле блеск, – согласился Сергей.

– И блеск, и треск, – подключился Саня. – Треску тоже хватает.

– Пошли чуть глубже, – предложил Гусев. – Стрелы здесь не достанут, кони не пройдут, и мечами тут не больно помахаешь. А больше у них и нет ничего.

Отойдя метров на пять от дороги, они, не сговариваясь, надели шлемы и присели на корточки в подлеске.

– Пугнуть-то мы их пугнули, – сказал Гусев. – А вот дальше что делать? Что это за рыцари киношные? Откуда?

– Спроси чего-нибудь полегче, – усмехнулся Сергей.

– Придурки какие-то! – Гусев сплюнул в траву. – Перешпокать-то мы их, конечно, можем запросто, но смысл? И потом, неизвестно, чья территория. И кто они такие.

– Во-во, – закивал Саня Веремеев. – Лучше уж переговоры попробовать.

– Дак пробовал же! Что вышло – сами видели. Не понимают.

– Или у них задача – уничтожать всех чужаков, – заметил Сергей. – Без предупреждения.

– Гвардия какого-то частного владельца, запавшего на рыцарские сериалы? – предположил Саня, отряхивая куртку от дорожной пыли, в которой он успел изрядно накувыркаться.

– Фиг разберешь, – сказал Гусев, – но на проверку, однако, не очень похоже. А похоже это на компьютерные игрушки.

– Ага, – иронично усмехнулся Саня. – Залетели в виртуальный мир. Подумаешь, делов-то! Очень даже просто. Сидит себе какой-то умник и играет в игрушки, а мы…

– Тихо! – Гусев, прислушиваясь, поднял руку.

Неподалеку вновь дробно застучали копыта. Топот приближался, и ясно было, что на сей раз всадники не гонят коней, торопясь в атаку, а движутся обычным шагом. Кажется, они кое-как оправились от шока, вызванного «погремушкой Перуна», и, потеряв из виду тех, кого по какой-то непонятной причине собирались уничтожить без лишних слов, пустились в дальнейший путь. Топот приблизился, мелькнули в просветах между ветвями и стволами зеленые плащи седоков и черные гривы коней – и начал удаляться.

– Попробовать еще раз? Не поймут слов – буду жестами изъясняться. – Гусев обвел взглядом товарищей и решительно направился к дороге.

Сергей и Саня Веремеев последовали за ним, причем Саня взял в руку «погремушку» из своего комплекта.

Пыль, словно дым, сочилась сквозь придорожные кусты, оседая на листьях, в воздухе стоял запах конского пота. Зеленые плащи, покачиваясь, медленно удалялись, сливались с зеленью деревьев, и все так же поблескивали на вовсю уже врубившемся солнце рыцарские шлемы. Сквозь пылевую завесу фигуры всадников и мощные крупы коней казались слегка нереальными, как будто и впрямь были они всего лишь компьютерными изображениями в какой-то игре.

– Эй! – выйдя на дорогу, крикнул Гусев вслед всадникам. – Стоп! Тпр-ру!

Двое едущих бок о бок замыкающих стремительно обернулись. Гусев тут же поднял вверх руки с открытыми ладонями, демонстрируя, что там ничего нет, и он не имеет никаких агрессивных намерений. Сергей и Саня проделали за его спиной то же самое – Веремееву пришлось для этого засунуть «погремушку» в карман. Пара замыкающих попридержала коней и вроде бы не собиралась пока хвататься за мечи.

– Мы не желаем вам зла, – громко и отчетливо сказал ободренный первым успехом Гусев. И, понизив голос, бросил через плечо товарищам: – Что им еще показать?

– Идем к ним с поднятыми руками, медленно, – предложил Сергей.

Это намерение так и осталось неосуществленным. Потому что откуда-то из середины кавалькады пробрался в арьергард рыжеволосый малый с луком и вновь принялся деловито и сноровисто ладить стрелу.

– Да погоди ты ради бога! – с досадой вскричал Гусев. – Давайте объясниться попробуем!

Рыжий внезапно оставил свой лук в покое и вытаращился на Гусева, словно признал в нем ту самую зубастую страхолюдную жабищу. Бородачи из арьергарда открыли рты и тоже уставились на бойца ГБР, и на лицах их изобразилось величайшее изумление. Глядя на них, можно было подумать, что они только что услышали от Гусева некую вселенскую истину, которая не открывалась еще никому и никогда. Невнятные восклицания прокатились из конца в конец остановившегося отряда.

Чернобородый широкоплечий всадник рядом с рыжим лучником справился наконец со своей отвисшей челюстью и окинул Гусева с головы до ног недоверчивым взглядом. И произнес на чистейшем русском языке:

– Ты сказал: «Ради бога»? Повтори.

Теперь пришел черед удивляться Гусеву. Однако он довольно быстро пришел в себя.

– Наши, – полуобернувшись, сказал он тоже слегка оторопевшим Сергею и Сане. И, обращаясь к чернобородому, громко произнес: – Ради бога. Ради бога, мужики, давайте разберемся.

И вновь легкий изумленный ропот прокатился по отряду. Чернобородый чуть откинулся в седле, словно его толкнули в грудь, и медленно, с запинкой, спросил:

– Так ты… человек?

– Нет, блин, мы призраки, – сердито ответил Гусев, подозревая, что над ним, похоже, издеваются. – Неужели не видно? И они тоже человеки. – Гусев показал на Сергея и Саню.

– Пусть скажут, – продолжал гнуть куда-то чернобородый.

– Именем бога клянусь, что я человек, – громко сказал Сергей, начинающий что-то понимать.

Прозвучало это как-то напыщенно и нелепо, но он чувствовал, что сказал именно то, что ожидали услышать эти бравые парни. И подтолкнул удивленного всем происходящим Веремеева:

– Давай, то же самое!

– Богом клянусь… я тоже человек, – словно сомневаясь в этом, выдавил из себя Саня.

Прошло несколько мгновений недоверчивой напряженной тишины – и рыжий, не глядя, сунул стрелу обратно в колчан.

Хоть и молод был рыжий, но должность в отряде, как наконец-то понял Сергей, занимал ответственную: он был снайпером особой специализации – истребителем нелюди.

6. Горахти

Доктор Самопалов вышел из больничной палаты и, держа руки в карманах халата, неторопливо направился дальше по коридору. Это не был обход с обычной свитой – просто доктор считал целесообразным общаться с пациентами не только в своем кабинете, но и по «месту жительства» больных. И порой такие беседы давали кое-какие результаты. Не в том, конечно же, смысле, что обнаруживались какие-то неизвестные ранее пути к выздоровлению, а в смысле лучшего понимания.

Хотя в клинику попадали люди самые разные, поведение и «пунктики» большинства из них укладывались, в основном, в рамки давно изученных стереотипов. И тем отчетливее выделялись на общем фоне личности в некотором роде уникальные.[3]

Доктор Самопалов хорошо помнил больного по фамилии Яковлев – тот лечился в клинике лет десять назад, а, выписавшись, куда-то уехал из города. Обладая интеллектом имбецила, он в свои девятнадцать лет почти не умел читать и писать, несмотря на все усилия родителей. Однако у него была одна замечательная способность: стоило назвать ему любую дату за последние сто лет или дату на сотню лет вперед, как он почти мгновенно отвечал, ни разу не ошибаясь, какой это был или будет день недели. Механическим голосом, подобно роботу, Яковлев повторял вопрос и тут же выдавал ответ. Доктор Самопалов долго бился, пытаясь установить систему такого бессознательного счета, и наконец докопался до истины. Оказалось, что у Яковлева при сосредоточении на дате возникает в сознании определенный цвет – а всего их семь, и цвета эти в точности соответствуют последовательности цветов спектра: от красного – воскресенья до фиолетового – субботы. Хотя сам Яковлев даже не знал такого слова – «спектр»…

Другой пациент, месяц назад занявший одну из коек в пятой палате, накануне госпитализации пережил серию вспышек агрессивности. Но постепенно его состояние стабилизировалось. Выяснилось, что память у него недостаточна и словарный запас ограничивается всего лишь тремя десятками слов. Но стало известно и другое: до того, как угодить в больницу, он каждый день выходил к дороге, всегда в одном и том же месте, неподалеку от своего дома, и с поразительной быстротой часами бормотал номера проезжавших мимо автомобилей. Как убедился Самопалов, пациент помнил номера тысяч грузовиков, автобусов и легковушек…

Совсем недавно покинул больницу студент медицинского университета – и доктор Самопалов не взялся бы утверждать, что этот парень вновь не попадет к нему в отделение. Студент испытывал очень странные ощущения. Он чувствовал, как автомобили (в основном, легковые иномарки), проезжая мимо него, забирают с собой его руку или ногу. В этом случае нужно было прикоснуться к «отобранной» конечности, и тогда она возвращалась на место. Выходя из троллейбуса, он «забывал себя», и ему приходилось вновь вскакивать в тот же троллейбус, чтобы себя вернуть. Для этого необходимо было взглянуть на то место, где он только что сидел. Как-то раз, побывав вместе с другими студентами в морге, он забыл свой взгляд в мозгу мертвеца, которого при них вскрывал патологоанатом. Вечером студент вернулся и, используя различные ухищрения, договорился с охранником и вошел в морг, чтобы «забрать свой взгляд обратно». Уже выходя из временного пристанища покойников, он почувствовал прилипание головы к притолоке и взглянул на нее, чтобы «забрать голову». Этот студент избегал смотреть на других, так как его взгляд «оставался в их глазах» – и с доктором Самопаловым он всегда беседовал, низко опустив голову и уставившись в пол…

Еще один пациент, бывший милиционер, был убежден в том, что кто-то превратил его в автомобиль. Громко портя воздух, он заявлял, что это «выхлоп газа от сгорания солярки». В животе у него «урчал кардан», в сердце работала «камера сгорания», а в голове находился «пульт управления»…

А в палате номер семь вместе с Демиургом-Ковалевым проходил очередной курс лечения сорокатрехлетний грузчик Левченко. В свое время он смог осилить в школе только пять классов… При каждом общении с доктором Самопаловым Левченко уверял психиатра в том, что у всех людей, как и у него, Левченко, в теле находятся несколько компьютеров, управляющих движением молекул. Уже очень давно, еще до фильма о роботе-полицейском, он ощущал странные признаки автоматической активности в позвоночнике. Станции компьютеров, говорил он, вживлены в позвоночник, солнечное сплетение и мозг, и с помощью набора команд превращают тело в «зомби». Левченко двигался, как робот, поясняя такую неестественную манеру командами процессора в животе. Мозг связан с Луной, растолковывал он доктору Самопалову, а спинной мозг – со звездами. Иногда перед глазами у Левченко возникал мужской торс с мишенью и звездой, на котором он и фиксировал свое внимание…

Из года в год общаясь со своими старыми и новыми пациентами, Самопалов обретал все большую уверенность в том, что человеку вовсе не нужны иные дальние миры в туманности Андромеды. А нужно человеку погрузиться в глубины своей сущности и все-таки понять наконец: что же такое он есть? Ведь мало просто сказать: «Се – человек». Необходимо узнать, ЧТО есть человек.

Доктор Самопалов потратил на поиски ответа на этот вопрос больше четверти века, но отчетливо осознавал, что сделал только первые шаги по длинной дороге. И дойти до конца просто не успеет – не хватит жизни…

Виктор Павлович заглянул в окошко с толстым стеклом, прорезанное в двери палаты, и увидел, что Левченко занимается медленными приседаниями в проходе между кроватями. Это было его обычным занятием, когда «программа допускала ошибку и временно закрывалась». Приседания, по утверждению Левченко, помогали ему «аккумулировать энергию», и заниматься этой процедурой он мог больше часа, не реагируя ни на какие внешние раздражители. Ковалев умостился на узком подоконнике боком к стеклу и, обхватив колени руками, смотрел в окно и едва заметно покачивался вперед-назад. Палата была рассчитана на четверых, но два места еще ждали пациентов, быть может, пока и не подозревавших о том, что не сегодня-завтра они окажутся соседями Левченко и Ковалева.

Доктор Самопалов вставил в отверстие съемную дверную ручку, сделав знак дежурившему в коридоре санитару оставаться на месте. Войдя в палату, он, как всегда, громко поздоровался, хотя знал, что ему не ответят. Прошел мимо «заряжающегося» с каменным лицом экс-грузчика – у того похрустывали колени – и остановился возле Ковалева. Тот продолжал смотреть в окно.

– Как дела, Демиург?

Ковалев перестал раскачиваться и повернулся к доктору. Взгляд у него был какой-то отстраненно-полусонный, словно в мыслях своих находился Демиург очень далеко отсюда.

– Вы насчет «Арго» справки не наводили, Виктор Палыч? – вопросом на вопрос тихим голосом ответил он.

– Вам там удобно? – Самопалов сделал шаг назад и опустился на стул у кровати. – Может быть, сядете сюда? – Он кивнул на стоящий у соседней кровати такой же стул с привинченными к полу ножками.

В глазах Ковалева что-то мелькнуло – и тут же угасло. Он помолчал несколько секунд, а потом вновь поинтересовался:

– Так как же насчет «Арго», Виктор Палыч? Это же так просто: заходите в Интернет, набираете слово «Арго», и курсором – «найти». Только и всего.

– Хорошо, я посмотрю, – пообещал доктор Самопалов. – Но почему вы решили, что там должны быть люди? Согласитесь, если бы там были космонавты, весь мир знал бы об этом. Все-таки событие неординарное.

– У американцев есть все основания хранить это в секрете, – убежденно сказал Ковалев. – Они же там сокровища древних марсиан выкапывают.

Доктор некоторое время поигрывал дверной ручкой, глядя в сторону, а потом спросил:

– Так вы считаете, что марсиане все-таки существовали?

Ковалев расцепил пальцы, развернулся и, опустив ноги с подоконника на пол, оказался в полусидячем положении.

– Я тут как-то проснулся рано утром, – сообщил он, чуть подавшись к доктору Самопалову, – а потом опять уснул. Или не уснул, не знаю… Ведь если сон, то он во мне… А тут – где-то… Вообще…

– И что вы видели?

– Не помню… Но что-то видел… Я только сейчас вспомнил, что такое было… А может, просто сон… Не могу ухватиться… А знаете, Виктор Палыч, у меня тут возникла одна мысль. Если будильник разбудил вас июльским утром, в восемь, а за окном почему-то все еще темно – не спешите пенять на будильник. Возможно, вы просто умудрились проспать конец света.

– Это вы сами придумали, Игорь Владимирович?

Ковалев поднял палец:

– Я Демиург, Виктор Палыч, Де-ми-ург. Я не знаю, откуда все это… – Он запнулся, провел рукой по волосам, рассеянно посмотрел на поглощенного своим монотонным занятием Левченко. – Знаете, как в Древнем Египте называли Марс?

– Нет. Я, собственно, много чего не знаю.

– И я тоже не знал, а вот теперь… Такое же имя носил и египетский Сфинкс.

– И какое же имя?

– Горахти. Это значит: «Гор на горизонте». И Марс, и Сфинкс египтяне считали проявлениями бога Гора. И еще, Виктор Палыч… Имя «Гор» ранее произносилось как «Геру», то есть «лицо». Тут есть какая-то связь с «Лицом» на Марсе, с Марсианским Сфинксом… Ну, вы же знаете о Марсианском Сфинксе… – Ковалев замолчал и начал рассеянно рассматривать собственные ноги в домашних тапочках.

– Кто же не знает о Марсианском Сфинксе? Марсианский Сфинкс, лохнесское чудовище, град Китеж… Доктор Самопалов взглянул на небо за окном. – Все эти ваши сопоставления: Марс, Гор, Сфинкс… Это вы сами так решили или где-то читали?

– Не знаю, – еле заметно пожал плечами Ковалев и добавил: – Вообще, я такими вещами не интересуюсь. Вот если бы железки… Но связь есть, Виктор Палыч, я абсолютно уверен.

Доктор Самопалов в который уже раз подумал об Интернете. Могут ли обрывки сведений, которые воспринимаются, скорее всего, чисто механически, бессознательно, в процессе блужданий по разным сайтам в поисках нужной информации, отложиться в мозгу и образовать целые цепочки? Безусловно. Но зачем Ковалеву забираться на эти сайты, если его интересы лежат совсем в иной плоскости?

– Может, в Интернете наткнулись? – спросил он.

Ковалев вновь слабо пожал плечами:

– Понятия не имею, Виктор Палыч. Просто что-то вдруг проявилось в голове. Как фотопленка.

Доктор Самопалов периодически читал кое-какую «паранаучную» литературу. Феномен Ковалева такая литература объяснила бы в два счета подключением его сознания – преднамеренным или спонтанным – к гипотетическому единому информационному полю Вселенной. Оттуда и скачивалась самая разнообразная информация.

Но, во-первых, поле было гипотетическим, если не сказать – фантастическим, а во-вторых, почему скачивалась именно эта информация? Почему именно Марс и египетский Сфинкс? Никаких точек пересечения с Черным графом и Екатериной Медичи как будто бы не наблюдалось… Хотя в таких случаях самое главное – это глубинные течения, до которых попробуй-ка донырни… В общем, добраться до истины очень трудно, а чаще всего – просто невозможно.

– Почему вас интересует именно Марс и Египет? – спросил доктор Самопалов, предполагая уже, что именно услышит в ответ. Но такой вопрос он просто обязан был задать.

– Меня абсолютно не интересуют ни Марс, ни Египет. – Ковалев поерзал, поудобнее пристраиваясь к подоконнику. – Меня интересует компьютерная техника. Хотя, конечно, не только она, я же не фанат какой-нибудь. Просто у меня есть информация, а с кем же мне поделиться ею, как не с вами, Виктор Палыч? Этот, – Ковалев кивком показал на неутомимо приседающего Левченко, – меня вообще не слушает и не слышит… да и разве вообще кто-то слушает другого? Каждый слышит только себя, Виктор Палыч… И волей-неволей превращаешься в черную дыру – все в себе и ничего наружу…

«В чем-то он прав, – подумал доктор Самопалов. – С общением сейчас действительно туговато… и не только сейчас. Социум как сообщество изолированных друг от друга индивидов. Точнее, не сообщество даже, тут какое-то другое слово нужно. Пережим, конечно, но тенденция достаточно давняя и заметная…»

Ковалев слегка усмехнулся:

– Понимаю прекрасно, что выслушиваете вы меня, Виктор Палыч, только потому, что это ваша работа. Беседуете, до причин хотите докопаться, до истоков. Только бесполезное это занятие. Еще один лик пустоты. Ну, изучите, докопаетесь – а зачем? Легкое дуновение, рябь на поверхности – и вот уже все исчезло. Вселенная наша исчезла, и проявился какой-то новый лик. На очередное мгновение. Помните? «Слово было у Бога»… Бог – это и есть пустота, а Слово – символ, код, созидающий Вселенную. Узнай я или вы этот код, и тоже сотворили бы новый мир. Впрочем, можно и безо всякого Слова. – Ковалев искоса взглянул на врача и тут же вновь перевел взгляд себе под ноги. – А миры эти – как матрешки, один в другом… Наш Создатель просто снится какому-то более высокому Создателю, тот – следующему, и так до бесконечности… Иллюзии, сны… Если копать и копать вглубь, получишь в результате все ту же пустоту…

– А вы не допускаете, что ваши убеждения могут быть ошибочными? – не удержался доктор Самопалов.

Ковалев хмыкнул, и его полурассеянный взгляд на мгновение стал пронзительным.

– Демиурги не ошибаются, Виктор Палыч. А если и ошибаются, то их ошибки становятся истиной, потому что это ошибки демиургов. Вы все-таки разузнайте насчет «Арго». Они, астронавты эти американские, могут полезть внутрь Сфинкса, а вы ведь видите, как тут все переплетено: Египет, Марс, Сфинксы… Таких случайных совпадений, пожалуй, не бывает, тут взаимосвязь.

– Вы считаете, что Древний Египет каким-то образом связан с Марсом?

– Или Марс с Древним Египтом. Они могут полезть внутрь Сфинкса и найти приключения на свою… голову. Потом полетят другие – и тоже полезут. И создадут себе массу проблем. Вы ведь слышали о «проклятии фараонов»?

Доктор Самопалов кивнул:

– Думаю, об этом все слышали, как и о Бермудском треугольнике или снежном человеке. А что, на Марсианского Сфинкса оно тоже распространяется?

Ковалев в очередной раз поднял голову и, отстраненно глядя мимо врача, начал говорить тусклым монотонным голосом, без пауз между фразами. Слушая его, доктор Самопалов подумал о том, что Ковалев напоминает ретранслятор – принимает откуда-то информацию и просто озвучивает ее.

– Духи прошлого витают в долине мертвых. Горе тому, кто встретится со стражами пирамид. Падет он замертво, и никогда больше не встанет. Не уйти непрошеному от статуй, от владыки кладбищ, от духа пирамид… Духи прошлого витают в долине мертвых… Духи прошлого витают в долине мертвых… – Голос Ковалева становился все слабее и слабее. – Духи прошлого витают…

Ковалев застыл, ссутулившись и прижав к животу сложенные руки. Его монолог казался речью автомата, неустанно твердящего свое «ждите ответа… ждите ответа…» И видеть эту сцену неподготовленному человеку было бы, возможно, так же жутко, как встретиться со стражами пирамид. Доктору Самопалову невольно вспомнилась фраза из прочитанных им не так давно записных книжек Чехова: «Зачем Гамлету было хлопотать о видениях после смерти, когда самое жизнь посещают видения пострашнее?!»

Впрочем, для него, врача с более чем двадцатилетним стажем, эти видения были вполне привычны – точнее, их пересказ пациентами.

– Вы думаете, у Марсианского Сфинкса тоже есть стражи? – Доктор задал этот вопрос исключительно для того, чтобы вывести Ковалева из оцепенения.

– Я не знаю, Виктор Палыч, я ничего не знаю, – безжизненно и не сразу ответил Ковалев. – Что-то внутри меня, в глубине… – Он прикоснулся рукой к виску и тут же безвольно уронил ее. – И все это вовсе не случайно… Хотя… все равно и это – тоже пустота. Маска. Вся Вселенная – это маска, и у каждой вещи тоже есть своя маска. Можно создавать новые маски – например, Черную Маску Смерти.

– Понятно, Игорь Владимирович. – Доктор Самопалов оглянулся на неутомимого Левченко и поднялся со стула. – Постарайтесь думать о чем-нибудь кроме Марса, масок и пустоты. Свет же на них клином не сошелся.

Психиатр, конечно же, знал, что пациент вряд ли последует его совету. Больной просто не в силах перебороть свою иную сущность, которая руководит и управляет им из запредельной глубины, практически не поддающейся, в большинстве случаев, детальному зондированию. Но ведь бывало и такое, что вовремя сказанное нужное слово врача включало некий механизм защиты, блокирующий эту внутреннюю сущность. Правда, чаще всего, только на время. Однако были же, были и случаи полного и необратимого возрождения! Главное – использовать любую возможность, перебрать все ключи, которые могли бы открыть дверь в потайное убежище иной сущности…

– Я постараюсь. – Ковалев отрешенно кивнул и обхватил себя руками за плечи. – Вот, пожалуйста, это уже не о Марсе. Знаете казармы на Троицкой, напротив парка, где раньше ракетчики располагались?

– Знаю. Теперь там спецчасть.

– Вот-вот. У них трое бойцов пропали, прямо на задании.

– Что значит – «пропали»?

– Именно пропали, словно испарились. Бесследно. Были – и исчезли, как сквозь землю…

– И что? – спросил доктор Самопалов.

И подумал:

«Очередной вираж… Куда-то занесет?…»

– Да ничего. Вы посоветовали не думать о Марсе, вот я и… Хотя Марсианский Сфинкс, возможно, к этому и причастен – как генератор иллюзий. Вот ведь какая штука получается, Виктор Палыч: хоть и сам иллюзия, но при этом порождает другие иллюзии. Это все равно как если бы мираж создавал другие миражи.

Ковалев коротко вздохнул и потеребил рукав футболки. И вдруг съехал вниз и сел на корточки, опираясь спиной о деревянную полированную плиту, которая закрывала расположенную под подоконником батарею парового отопления.

– Ладно, не буду, – сказал он, блуждая взглядом по палате. – Я же у вас не один… душевнобольной. Хотя и не в душе здесь дело… Я думал об этом, еще тогда, двенадцать лет назад… Просто мир поворачивается другой гранью. Тоже иллюзорной, – но другой. Как бы мир с черного хода.

– Это как же?

– Да я и сам толком объяснить не могу. Просто такое у меня ощущение. Вроде все то же самое, что и в обычном мире, все на своих местах… Только вместо черного – белое, а вместо белого – черное… Как негатив… И тени в другую сторону, белые тени, и… Нет, словами это не передать, это чувствовать надо. Не знаю, с чем и сравнить. – Ковалев опять потеребил рукав футболки. – Ну, скажем, пример из школьной программы: Евгений Онегин. Там, в мире с черного хода, он совсем другой… То есть он тот же Онегин, но как бы с изнанки, что ли… Отпетый негодяй. Когда Татьяна призналась ему в любви, он просто, ну… поимел ее, а потом бросил, беременную, и приударил за Ольгой… И Ленского на дуэль спровоцировал, чтобы быть свободным в своих домогательствах. Это я просто для примера, но принцип именно такой. Те же люди и вещи, – но как бы с другой стороны… Хотя и пушкинский Онегин, и тот Онегин с черного хода – все те же иллюзии, только разные… В общем, я себе это представляю, а выразить точно не могу. Просто чувствую… Загружаю я вас, Виктор Палыч?

– Меня такие загрузы не грузят, – скупо улыбнулся доктор Самопалов. – Это моя работа.

– Я ведь понимаю, что вы меня больным считаете. Только я не болен. Болезни – тоже иллюзия, да и не может болеть тот, кого на самом деле не существует. Я уже по Губанычу соскучился… Тоже иллюзия, но приятная. – Ковалев вздохнул и как-то обмяк. – Устал я, Виктор Палыч, и думать уже ни о чем не хочу, а не думать не могу…

– Все будет хорошо, – заверил пациента доктор Самопалов, искренне желая, чтобы так оно и случилось. Ковалев не выглядел безнадежным и мог рассчитывать на возвращение к нормальной жизни. Хотя дать гарантию, что рецидивы не возникнут, Самопалов не решился бы. – Идите, полежите, я распоряжусь насчет инъекции. Вам помочь?

Врач шагнул было к Ковалеву, но тот покачал головой:

– Не надо, все в порядке. Я сам.

Доктор Самопалов молча кивнул, потом изучающим взглядом посмотрел на Левченко – тот по-прежнему продолжал свое однообразное занятие – и, спрятав руки в карманы халата, направился к двери.

– В следующий раз я расскажу вам о сирруше, вавилонском драконе, – вслед ему сказал Ковалев.

– Хорошо, я послушаю.

Когда дверь за врачом закрылась, Демиург-Ковалев медленно поднялся и, потирая рукой висок, неуверенными шагами добрался до своей кровати. Соседа по палате он, казалось, вовсе не замечал.

– Как все переплелось… – пробормотал он, сел на кровать и сунул руку под подушку. И достал оттуда мягко блестящую желтую квадратную плитку.

Некоторое время Ковалев пристально рассматривал черный силуэт странного зверя со змеиным хвостом и длинным раздвоенным языком, а потом еле слышно повторил:

– Как все переплелось…

7. Двадцатка

– Есть можно, только соли маловато, – сказал Гусев, первым отведавший горячую, прямо с костра, похлебку.

Сергей поднес выданную ему расписную деревянную ложку ко рту, подул на варево, осторожно проглотил. Похлебка действительно была пресноватой, но вполне съедобной, напоминающей грибной суп. Саня Веремеев, подставив под ложку ломоть ноздреватого серого хлеба – чтобы не капать на землю, – тоже произвел дегустацию и кивнул: годится.

Сидя в тени под деревом, они втроем ели из одного котелка, а вокруг расположились на вырубке воины, занятые тем же самым. По берегу неторопливо бродили, пощипывая траву, могучие черные кони. Двое костровых, наполнив водой кожаные мешки, неспешным шагом возвращались от реки, намереваясь затушить слабеющий уже огонь. Вырубка была постоянным местом привала сменных отрядов лонда Гарракса…

Полтора часа верховой езды – это весьма утомительно для тех, кто впервые едет верхом, да, к тому же, не в седле, а за чужой спиной. А от места привала до замка лонда Гарракса было еще очень далеко.

За время, проведенное в дороге, Лукин, Гусев и Веремеев успели кое-что выяснить. И это новое знание оказалось настолько диковинным и неправдоподобным, что гораздо проще и удобнее было предположить: нет никакого леса, никакой реки и никаких всадников в зеленых запыленных плащах. А есть неотличимые от реальности видения, возникшие от применения каких-то неслыханных то ли наркотических, то ли гипнотических, то ли невесть каких еще психотропных средств.

Да, предположить так было гораздо проще и удобнее, но ни один из троицы не был уверен в истинности этого предположения. По молчаливому согласию, они пока не брались обсуждать происходящее, которое казалось каким-то удивительным сном наяву…

Командовал отрядом, как выяснилось в ходе беседы, состоявшейся еще возле столба с кувшинами, старший мечник Гортур. Сергей, взяв на себя миссию парламентера, выступил вперед и пояснил Гортуру и его отряду (отряд назывался «двадцаткой»), что идут они издалека. Он не стал уточнять, откуда именно, и кто они вообще такие, потому что чувствовал: его не поймут, не поверят. (Он-то уже почти не сомневался в том, что забросило их отнюдь не на юг, и даже не в сопредельное государство, и даже не в заокеанскую Австралию, а гораздо дальше…) Мол, заблудились, совершенно не знают здешних краев и обычаев, и нет у них никаких дурных намерений. Единственное, что они хотят – разобраться, куда же их занесло. Только и всего…

Конники, расположившись полукольцом, молча выслушали сбивчивый экспромт Сергея. А потом бородатый гигант Гортур, внимательно глядя на него, сказал:

– Вы находитесь во владениях лонда Гарракса. Ваш путь лежит к нему или в какое-то иное место?

Хотя Сергей и ожидал услышать что-то в этом роде, но у него все-таки похолодело внутри.

– В общем… Видите ли… – Он замялся, совершенно не зная, что говорить.

Гортур, медленно кивнув, задал новый вопрос:

– С какой целью вы отправились в путь?

Сергей беспомощно оглянулся на стоящих чуть позади Гусева и Саню Веремеева. У Гусева был совершенно ошарашенный вид, а Саня, обхватив ладонью подбородок, пристально разглядывал свои берцы, словно видел их впервые.

– Мы хотели бы поехать вместе с вами, – пробормотал Сергей. – Нам нужна ваша помощь.

Гортур выпрямился в седле. Его серые глаза блеснули из-под густых топорщащихся бровей.

– Мы воины лонда Гарракса. – Он обвел рукой всадников, слушающих, затаив дыхание, беседу командира с подозрительными пришельцами неведомо откуда. – Воины, а не простые селяне. Мы не распускаем языки где попало. И понимаем, что есть вещи, о которых не принято трезвонить на каждом углу. Поэтому можешь смело говорить так, как оно есть, не кривя душой. Возможно, вы действительно идете издалека и действительно заблудились, – но кто вы, откуда и зачем отправились в путь? Повторяю: мы – воины, а не языкастые селяне.

Сергей лихорадочно соображал, что вразумительное можно сказать в ответ, но в голову абсолютно ничего не приходило. Гусев и Саня молча сопели ему в спину.

«Главное – побольше пообщаться, побольше разузнать, – подумал он. – А там, глядишь, сварганим для них какое-нибудь более-менее убедительное объяснение».

– Нам нужна ваша помощь, – не найдя ничего лучшего, повторил он.

Гортур чуть усмехнулся:

– Не сомневаюсь. Иначе вы не стали бы окликать нас. Вижу, тебе трудно открыть нам истину, потому что она предназначена не для наших ушей. Что ж, я не буду настаивать. Возможно, лонд Гарракс станет для вас более подходящим собеседником. Но чтобы ты знал, что старший мечник Гортур не какой-нибудь сопливый несмышленыш с киселем вместо мозгов, позволь мне высказать кое-какие соображения. Вы, конечно же, не марги и не гвиры. Хотя мы и приняли вас именно за гвиров – кто же еще может заявиться с того берега? Вы не гвиры, гвиры не могут поминать Бога, но вы сумели преодолеть Злой лес, на вас искусно сделанная одежда и обувь и у вас диковинное оружие. Громы небесные! У меня до сих пор в ушах шумит! Но вы не убили никого из нас. Хотя, я не сомневаюсь, могли это сделать. – Гортур всем телом подался вперед, к Сергею, и с торжеством в голосе заявил: – Вы – подземные мастера, вот кто вы такие!

«Господи! – мысленно взмолился Сергей. – Ну, пожалуйста, сделай так, чтобы это был всего лишь сон!»

Больше всего на свете ему сейчас хотелось увидеть, как из-за поворота вылетает, переливчато завывая сиреной, микроавтобус скорой помощи. И выскакивают оттуда дюжие санитары со смирительными рубашками наперевес, и начинают дружно вязать все это сумасшедшее воинство выдуманного лонда Гарракса. Да, все-таки гора-аздо легче считать, что перед тобой просто поехавшие крышей люди, сбежавшие из-под надзора, чем…

– И тут возникает вопрос: зачем подземным мастерам понадобилось вдруг покидать свои владения и пускаться в путь? – продолжал гигант, сверля Сергея взглядом серых глаз. – Сдается мне, что у подземных мастеров возникли кое-какие трудности, и они решили, вопреки своим привычкам, обратиться за поддержкой к Сообществу странствующих магов. Вряд ли заблуждаюсь я и относительно того, с чем, а точнее, с кем связаны трудности, возникшие у подземных мастеров. Мои слова справедливы?

Гусев еле слышно прошептал за спиной Сергея:

– Куда мы попали? Бред…

«Если бы просто бред, – подавленно подумал Сергей. – Но это, скорее всего, не бред…»

Будь все сидящие на конях воины молодыми парнями лет пятнадцати – двадцати, Сергей мог бы предположить, что он с товарищами случайно попал на место проведения ролевой игры. Одной из тех забав, где не совсем трезвая в большинстве своем молодежь машет деревянными мечами, изображая из себя эльфов, орков и кого-то там еще – слыхал он о таких играх. Но Гортуру на вид было лет сорок, не меньше, а кое-кто из всадников выглядел и на все пятьдесят. И вряд ли в ножнах покоились не настоящие мечи, а просто деревянные оструганные палки. А уж в натуральности стрел рыжеволосого лучника и вовсе не приходилось сомневаться… Правда, оставалась еще надежда на то, что где-нибудь поблизости скрытно работают теле– или кинокамеры. Но надежда эта была совсем уж иллюзорной. Никакого другого выхода, кроме как принять эту новую реальность, пока не наблюдалось. Нужно было смириться с этой новой реальностью, ужиться с ней, вжиться в нее, разобраться в ней… а уж потом строить какие-то планы на будущее. Пока Сергею было ясно только одно: домой он сегодня, скорее всего, не попадет. Никто из них, бойцов ГБР, не попадет…

– Мы действительно… – запинаясь, начал он. – Нам нужна помощь… Мы просто не можем все до конца объяснить… Нужно поговорить с вашими магами…

Гигант горделиво подбоченился и обернулся к своим воинам.

– Ну, и кто еще сомневается в том, что у Гортура в голове именно мозги, а не кисель? – вопросил он и вновь повернулся к Сергею. – Я беру вас с собой. Подземным мастерам нужна помощь, и они ее получат. Сейчас в замке лонда Гарракса пребывает сам маг Ольвиорн.

Вот так успешно и завершились переговоры. Бойцы спецподразделения, которых приняли за неведомых подземных мастеров, были усажены на коней, и отряд продолжил путь домой, в замок лонда Гарракса и его супруги лонды Окталии.

Из расспросов начала вырисовываться кое-какая картина. Вернее, не картина еще, а отдельные штрихи, эскизы, по которым, однако, уже можно было о чем-то судить. Если отбросить мысли о компании психически нездоровых людей, ролевых играх и киносъемках, то нужно было просто принимать к сведению тот факт, что каким-то загадочным образом их занесло в некое, не отмеченное ни на каких географических картах, королевство Таэльрин, раскинувшееся от Северного моря до Полосатых гор – владения короля Валлиора и королевы Кальминии. (Сергей при этом сообщении чуть не свалился с коня, у Гусева было злое и настороженное лицо, а Саня Веремеев недоверчиво щурил глаза.) Лонд Гарракс был одним из подданных короля, ему принадлежали обширные территории на юго-восточной границе Таэльрина. Главной обязанностью лонда по отношению к своему сюзерену была организация надежной охраны этой границы. Точнее, своего участка границы. Именно этим денно и нощно и занимались сменные отряды лонда Гарракса, располагавшиеся на нескольких заставах. Они постоянно несли патрульную службу вдоль широкой просеки, за которой начинались Дикие леса. Соседями справа были отряды лонда Дастунга, соседями слева – лонда Вильдена, таких же вассалов короля Валлиора.

Охрана юго-восточной границы королевства была не прихотью, не почетной, хотя и не приносящей никакой практической пользы обязанностью, а являлась делом совершенно необходимым. Жизненно необходимым. Патрули приграничных лондов защищали земли Таэльрина от набегов лесного народа – маргов. Были времена, когда в юго-восточном углу королевства просто житья не было от этих свирепых кровожадных убийц, выжигавших посевы и селения – а земля здесь была на редкость щедрой на урожай – и убивавших всех подряд, не щадя ни женщин, ни стариков, ни детей. Марги уносили с собой в Дикие леса бурдюки, наполненные кровью своих жертв, и бог весть, что они делали с этой кровью в своих лесах… А еще они забирали младенцев – только мальчиков, и были основания предполагать, что со временем эти младенцы теряли свою человеческую сущность и сами превращались в маргов.

Марги были давней занозой в теле Таэльрина. Сменявшие друг друга на престоле короли не раз и не два пытались покончить с этим злом, посылая многочисленные, хорошо вооруженные и снаряженные не подразделения даже, а целые армии в глубины Диких лесов. Но армии эти или возвращались ни с чем, так и не обнаружив ни противника, ни его следов, или же и вовсе не возвращались… Принявший корону двадцать два года тому назад тогда еще совсем юный семнадцатилетний Валлиор поступил не по-юношески мудро. Он пожаловал обширные плодородные земли на юго-востоке Таэльрина отпрыскам древних, но по разным причинам растерявших свое былое богатство родов, столь же юным, как и он сам, лондам Гарраксу, Дастунгу и Вильдену – давним своим товарищам по детским забавам. Из королевской казны были выделены немалые средства – и вот уже вознеслись над окрестными, до сей поры малолюдными селениями мощные башни величественных замков. Их хозяева, согласно королевскому ордонансу, не только на веки вечные освобождались от любых поборов в пользу короны, но и получали ежегодно солидную субвенцию, чтобы граница была, как говорится, на надежном замке.

До сих пор приграничные лонды успешно справлялись со своей задачей. Хотя маргам и удавалось кое-где небольшими группами проникать на территорию королевства и под покровом ночи пробираться в какое-нибудь селение, эти одиночные вылазки не шли ни в какое сравнение с тотальным разбоем прошлых времен и часто заканчивались для маргов безрезультатно. В каждом селении была хорошо вооруженная и обученная охрана, и при всей своей нечеловеческой силе, изворотливости и других удивительных качествах маргам приходилось отступать и несолоно хлебавши убираться восвояси, неся потери – были они, к счастью, не железные и против меча устоять не могли. Да, один марг способен был разделаться с вооруженной до зубов тройкой – пятеркой воинов, но с десяткой справиться никак не мог, несмотря на все свои бойцовские способности. Поэтому люди нередко брали числом – в больших приграничных селениях посменно стояли целые гарнизоны. И это было оправданно, потому что в прежние времена опустошению подвергались огромные территории, люди уходили из этих мест, количество человеческих жертв исчислялось сотнями и тысячами, и даже жителям далекой столицы королевства Таэльрин – Таэльсана – никто не мог гарантировать полную безопасность.

Как гласило древнее предание, кровожадные марги произошли от гвиров – странных существ, созданных Темной Ипостасью Бога одновременно с первыми людьми. Гвиры были нелюдью, оборотнями, в свое время чуть не истребившими весь человеческий род – детей Светлой Ипостаси Бога. Но верные служители Бога – странствующие маги – одним только им ведомыми способами нашли средство для усмирения гвиров. С помощью заклинаний они загнали нелюдь в Злой лес и навеки заперли ее там, окружив чащобу по периметру столбами, на которых висели кувшины с магическим зельем, освященным именем Бога. Зелье в кувшинах периодически обновлялось, и гвиры, как ни старались, не могли проникнуть за запретную черту. Правда, бывали случаи – если зелье из-за приготовленных чуть-чуть не так ингредиентов теряло часть силы или по какой-то иной неведомой причине, – когда отдельные гвиры все-таки вырывались из Злого леса. Но разгуляться на воле им не удавалось. Заговоренное зелье, даже чуть-чуть «неправильное», продолжало воздействовать на гвира. И нелюдь слабела и в конце концов растекалась зловонной лужей, выжигающей траву и постепенно высыхающей на солнце. Но перед тем как исчезнуть, нелюдь могла наделать немало бед, уничтожая все на своем пути. И остановить ее способны были только стрелы с серебряными наконечниками, заговоренными служителями Бога.

Гвиры не могли вырваться из Злого леса, куда не было пути человеку – да и нечего там было делать людям. Однако они неведомо как (вернее, неведомо рассказчикам – воинам сменного пограничного отряда лонда Гарракса) породили маргов, которые не были нелюдью и оборотнями, но и людьми тоже не были. На них не действовали магические заклинания, но их можно было убить обычным, не заговоренным оружием.

Иногда в столице раздавались призывы собрать внушительный отряд, вооружить воинов серебряными стрелами и прочесать Злой лес из конца в конец, истребив под корень всех гвиров. Но король Валлиор не давал добро на такой поход, потому что давным-давно уже было определено магами: успех такого предприятия сомнителен, а все воинство погибнет поголовно. Любое дерево, любой куст в Злом лесу мог оказаться гвиром-оборотнем, а если пускать стрелы в каждую ветку, в каждую травинку – стрел не напасешься. Гвиры были безусловным злом, но на данный момент меньшим, чем марги. А впрочем, в отличие от прежних времен, ни гвиры, ни марги не представляли особой опасности для Таэльрина, и королевство Валлиора процветало, забыв о черных днях.

В ходе неторопливой дорожной беседы с воинами двадцатки Гортура и самим Гортуром бойцы узнали, что заметили их еще до переправы, на том берегу, при выходе из Злого леса. Решили сразу не атаковать, а, окружив, сразить наверняка серебряной стрелой. Выжидали, затаившись за поворотом, но тут Гусев, выпуская изо рта сигаретный дым, попытался посягнуть на кувшины с магическим зельем, и Гортур приказал вмешаться Алеконту – так звали рыжеволосого парнишку-лучника. И хотя тех, кого двадцатка без колебаний приняла за гвира, было трое, на всех троих должно было хватить одной стрелы. Каждый гвир мог разделить себя и на пять, и на семь самостоятельных частей, и придать каждой части иной облик, но достаточно было поразить заговоренным серебром любое из его проявлений – и конец приходил всем частям сразу. Гвиры, как и марги, умели говорить. Окруженные, они не раз молили о пощаде, заверяя, что никогда больше не выйдут за пределы Злого леса. Но воины лондов юго-восточного пограничья не обращали внимания на эти упрашивания – странствующие маги запрещали вступать с гвирами в переговоры, утверждая, что к добру такие переговоры привести не могут. И любой малолетка в любом селении юго-восточных лондов знал, что гвиры не в состоянии произнести имя Бога…

Воины Гортура вовсе не собирались просто продолжить свой путь от заставы к замку лонда Гарракса, оставив тех, кого они принимали за гвира-оборотня, у себя в тылу. Тем более после таких шумовых и световых эффектов. Это был обманный маневр – двадцатка не покинула бы эти места, не уничтожив гвира.

Сергей поинтересовался, давно ли население Таэльрина говорит на таком языке (он не стал уточнять: на русском) и услышал в ответ, что язык один для всех. И для таэльринцев, и для гвиров, и для маргов, и на этом же языке говорят жители Островов и кочевники за Полосатыми горами, и горцы, и скотоводы Северных степей. А если и было когда-то не так, то об этом знают только странствующие маги.

Маги… «Сообщество странствующих магов» – так это называлось в Таэльрине. Маги были верными слугами Бога. Они хранили и передавали из поколения в поколение тайное знание, некогда поведанное Богом первому Великому Магу – Мерлиону. Всю свою жизнь маги проводили в странствиях по городам и селениям, оказывая всяческую помощь селянам и воинам, торговцам и ремесленникам, писцам и мусорщикам – всем людям, созданиям Бога. Они снимали порчу и изгоняли из жилищ беспокойных духов, рассеивали тучи и, наоборот, напускали на посевы дождь. Они помогали найти пропажу и возвращали здоровье тем, в кого вселилась трясучая болезнь, успокаивали призраков и указывали, где найти заблудившихся в лесу детей. Они заговаривали воду и оружие, примиряли мужей и жен… В общем, делали превеликое множество житейских дел, способствуя умножению добра в поднебесном мире. Маги были настоящими чародеями, они знали и умели то, что никогда не было дано узнать и суметь простым смертным. Их чтили и уважали, и молились за их благополучие в Божьих храмах городов и селений.

Светлая Ипостась Бога создала обычных людей и магов. Темная Ипостась породила гвиров и заморских чудовищ, слухи о которых достигали Таэльрина вместе с приплывавшими сюда кораблями из далеких земель. Но кроме Светлой и Темной Ипостасей существовали и другие лики Бога, сотворившие небо и землю, звезды и растения, животных и рыб. И кто знает, какой из множества Ипостасей Бога обязаны своим появлением подземные мастера. (Это бойцы услышали в ответ на вопрос Сергея о том, что именно известно о них жителям Таэльрина.) О подземных мастерах никто толком ничего не знал. Может быть, странствующие маги и располагали какими-то сведениями об этом таинственном народе, но они не делились своими знаниями с окружающими. По слухам, подземные мастера обитали далеко на восток от Диких лесов, в горной местности, с незапамятных времен носившей странное название «Небесный Огонь». Там, в бесконечном хаосе каменных массивов, как поговаривали, находились пещеры, ведущие глубоко в земные недра, где от сотворения мира и жили подземные мастера. А еще говорили, что там, в обширных подземных пространствах, не бывает ночей, а продолжается один бесконечный день, потому что там всегда светит свое подземное солнце…

Подземные мастера, опять же, согласно молве, почти никогда не покидали свои владения и не общались с жителями поднебесных земель. А найти дорогу к ним среди буйства дикого камня представлялось делом, обреченным на провал. И тем не менее, иногда то здесь, то там появлялись на шумных многолюдных рынках портовых городов разных стран диковинные, удивительно искусно сработанные вещи, которые большей частью приобретались королевскими домами. Изумительно точные механические часы в виде цельного шара из горного хрусталя, с множеством двигающихся внутри фигурок неведомых зверей, показывающих на разный лад и минуты, и часы, и месяцы, и годы, и положение небесных светил, и многое другое. На диво прочные и удобные доспехи из неизвестного металла, который можно было добыть, наверное, только глубоко под землей. Легкие непромокаемые сапоги без швов, словно целиком отлитые в какой-то специальной форме. Необычайно мощные подзорные трубы с на удивление гладко отшлифованными линзами… Поговаривали также, что время от времени кое-где одинокие женщины рожают детей, которые, вырастая, становятся непревзойденными ремесленниками – гончарами, кузнецами, оружейниками, ткачами. И это – дети подземных мастеров. И говорили еще, что именно подземные мастера когда-то обучили ремеслам живущих на поверхности земли людей. В общем, это была благодатная тема для слухов и пересудов, как всегда бывает, когда никому толком ничего неизвестно.

Конечно же, Гортуру и его воинам хотелось услышать от бойцов, причисленных двадцаткой лонда Гарракса к подземным мастерам, рассказ о подлинной жизни этого загадочного народа. Поэтому воины и пересказывали наперебой всякие слухи, ожидая, что Гусев, Лукин и Веремеев не только подтвердят их, но и подробно расскажут о своем, то бишь подземных мастеров, житье-бытье. Но бойцы, понятное дело, большей частью отмалчивались или неопределенно кивали, словно давая понять: не время и не место, и не для слуха простых охранников границы предназначены истины.

Сергей помнил слова Гортура о трудностях, якобы возникших у подземных мастеров. Но уточнять, что это за трудности и с кем (как говорил старший мечник) они все-таки связаны, было абсолютно не с руки: вроде бы уж кому, как не им самим, подземным мастерам, это знать. Конечно, в большинстве случаев не весьма хорошо, когда тебя принимают за кого-то другого, но с этим (по крайней мере – пока) поделать было ничего нельзя. Вряд ли отряд пограничников на ура воспринял бы повествование о выезде бойцов спецподразделения на задание и провале в темноту с последующим обнаружением себя, как теперь выяснилось, в глубинах Злого леса – обиталища оборотней-гвиров. Сергей чувствовал, что подобные откровения были бы сейчас просто неуместны. И хоть и не знал он, верить или не верить услышанному насчет могущества здешних странствующих магов, но в глубине души очень хотел верить. Возможно, именно маги смогут помочь им вернуться… Если такое вообще осуществимо…

Так, в разговорах, и прошли полтора часа, в течение которых солнце успело переместиться чуть ниже и правее. И вот привал, и они едят горячую похлебку и пахнущую дымом костра кашу, и над головами с жужжанием роятся слепни, которых не было на том берегу реки, в Злом лесу.

– Игра! – вдруг негромко сказал Гусев и оглянулся на сидящего неподалеку спиной к ним Гортура. – Игра это все. Всякие там хоббиты-хреноббиты. Дурачат они нас. Таэльрин, оборотни, подземные мастера! А шпарят-то по-русски!

– Я тоже об этом думал. – Сергей тщательно вытер ложку пучком травы. – На игру непохоже, возраст у многих дядечек не тот. Ты фэнтезней, часом, не увлекаешься?

– Чего? – не понял Гусев.

– Это книжки фантастические о магах, замках с принцессами, драконах и героях, побеждающих всякую нечисть, – пояснил Сергей. – Хоббиты, кстати, из той же оперы. Не увлекаешься, а я кое-что иногда почитываю. Так вот: прямо один к одному.

– Так мы что, в книжку попали, что ли? – поднял брови Саня Веремеев.

– Не знаю. Но пока очень похоже. Что же касается игры, – Сергей взглянул на Гусева, – то посмотри повнимательнее на их доспехи. Это же не бутафория, все совершенно настоящее. Такое у себя в сарае не сварганишь. Если это и игра, то совсем не та. И придется нам в нее поиграть, никуда не денемся.

– Тут ты прав, Серый. – Гусев вздохнул и полез в карман за сигаретами. – Ладно, будем надеяться, что игра когда-нибудь закончится, и мы вернемся.

Он щелкнул зажигалкой, задрал голову и с силой выдохнул дым, стараясь разогнать вьющихся слепней. Воины Гортура, оторвавшись от котелков, бросали на него почтительно-уважительные взгляды. Думая, наверное, что подземный мастер совершает какой-то свой нужный и важный ритуал.

– А мне здесь нравится, парни, – заявил Саня Веремеев. – Короли, граница, марги… Интересно! Во всяком случае, не наши отмороженные бандюки…

– И ты тоже прав, Веремей! – повеселел Гусев. – А что, парни, давайте считать, что у нас командировка такая заграничная. В королевство это… Таэль… блин! Или как его там? Попутешествуем, посмотрим. Может, вломим этим маргам – хорошо бы им вломить!

– И обязательно нужно пообщаться со здешними магами, – добавил Сергей. – Думаю, они тут не какие-нибудь простые фокусники, а действительно могут управлять потусторонними силами. Во всяком случае, в фэнтезийных книжках именно так. Может, мы попали в какую-то точку пересечения и провалились сюда, а маги смогут запустить нас обратно.

– А еще может быть, что мы не случайно угодили в эту точку, – многозначительно сказал Саня. – Может быть, ее специально под нас подвели – чтобы мы попали сюда.

– Да, парни, – помотал головой Гусев, – с вами не соскучишься…

…Минут через двадцать после того как отряд, окончив привал, снова неторопливо пустился в путь вдоль реки, из глубины леса донесся протяжный тоскливый вопль. Казалось, кричит какой-то смертельно раненный зверь. Вопль звучал недолго – и оборвался, оставив после себя затихающее эхо. Ехавший во главе отряда Гортур остановился и развернул коня к лесу. Приподнялся на стременах и подался вперед, вслушиваясь в слабеющие отзвуки.

– Что это? – спросил Сергей Бертлина, молодого крепкого парня, за широкой спиной которого он сидел на коне, держась за луку.

– Три тысячи призраков! – Бертлин остановил коня. – Это кричал олень-великан! Похоже, мы прохлопали маргов.

У Сергея были готовы сорваться с языка новые вопросы, но старший мечник Гортур, спрыгнув с коня, уже отдавал короткие приказы. Воины спешились, разминали ноги, проверяли, легко ли вынимаются из ножен мечи – те действительно оказались вовсе не деревянными, – поправляли доспехи, подтягивали сапоги. Сергей, Гусев и Саня Веремеев, отойдя чуть в сторону, молча наблюдали за этими приготовлениями. Гигант Гортур словно забыл о них. Оставив возле коней рыжего лучника Алеконта и седого ветерана с глубоким шрамом через всю щеку, он взмахом руки в железной перчатке направил было свой отряд в лес. Но тут Гусев окликнул его, подражая (возможно, сам этого не замечая) той манере, в которой вели разговоры пограничники лонда Гарракса:

– Уважаемый Гортур, а нельзя ли и нам принять участие?

Гортур удивленно обернулся и, сделав воинам знак подождать, приблизился к тройке пришельцев.

– Там, – он показал на лес, – только что убили оленя-великана. У него нет врагов в лесу, да и кто осмелится напасть на оленя-великана? Это сделал не гвир – иначе олень просто не успел бы закричать, это известно давно. Это сделали марги, больше некому. Где-то просочилась группа маргов. Увы, такое бывает чаще, чем нам бы хотелось. Вы, уважаемые Геннадий, Сергей и Александр, – гигант обвел глазами внимательно слушающих его бойцов, – наши гости, и не должны отягощать себя нашими заботами. Тем более у вас есть свои заботы. Мы возьмем маргов в кольцо и изрубим на куски, а вы будете ждать нас тут, уважаемые.

– Но мы тоже воины! – горячо возразил Гусев. – И там, у себя, тоже боремся со всякой нечистью. И у нас отличное оружие. – Он похлопал по стволу автомата. – Оно может поразить любого врага издалека, и не придется рисковать жизнью твоих воинов. Мы пойдем с вами, уважаемый Гортур, мы тоже хорошо умеем воевать. Тем более что у тебя не так много людей.

Старший мечник не стал упираться и долго размышлять – не было времени. К тому же аргументы Гусева были очень убедительными.

– Хорошо, – сказал он. – Буду надеяться на ваше мастерство. Нас действительно не так уж много – двадцатка Тронгена покинет заставу только завтра утром. Выходит, и у подземных мастеров есть нечисть… Только прошу, не лезьте вперед без моей команды. Не знаю, какая там у вас, под землей, нечисть, но марги – сильные враги.

– Можешь положиться на нас, уважаемый Гортур, – вступил в разговор Сергей. – Опыта у нас вполне достаточно. Мы там, у себя, – специалисты по борьбе с нечистью.

Отряд цепочкой рассыпался по лесу, продвигаясь вперед медленно и тихо. Плащи воинов лонда Гарракса сливались с зеленью травы и деревьев, так же, как и камуфляжные куртки бойцов ГБР. Выверенные движения воинов Гортура говорили о том, что пограничникам такие операции не в диковинку. Тройка пришлых бойцов тоже перемещалась от дерева к дереву неслышно и вполне профессионально. Отряд уже углубился в лес метров на пятьсот, когда один из воинов обнаружил следы тех, кто прошел здесь раньше, – примятую траву, раздавленные шляпки мелких желтых грибов, порванную паутину. Не проронив ни слова, Гортур обменялся жестами со своими бойцами. Повернулся к Гусеву, Лукину и Веремееву и сначала приложил палец к губам, а потом поманил их к себе и показал на автоматы, предлагая приготовить оружие к бою. Бойцы приблизились, и Гусев прошептал на ухо гиганту:

– Объясни своим, чтобы не заходили с тыла, иначе попадут под наш обстрел.

Гортур кивнул и тут же с помощью жестов передал по цепочке новый приказ.

Сергей не сомневался в том, что коль маргов можно зарубить мечом, то им не устоять и против автоматов. В данном случае он не испытывал колебаний насчет того, стрелять или не стрелять: марги были убийцами – какие тут могут быть колебания? Правда, о жестокости маргов, да и о самих маргах они знали только со слов воинов-пограничников… Тех, кто назвался воинами-пограничниками… А если их рассказы не совсем соответствуют действительности – или и вовсе не соответствуют?…

Появившаяся все-таки тень сомнения тут же исчезла, когда они по чужим следам, удвоив осторожность, добрались до края довольно большой поляны. Посреди поляны возвышалась в траве серебристо-белая туша поверженного животного. Возле этой туши возились пятеро мохнатых массивных существ, которых Сергей сначала принял за медведей.

Но оказалось, что это не медведи. Тела маргов покрывала длинная бурая шерсть. На мощных ногах от коленей до ступней ее не было – широкие кости и выпирающие мышцы голеней обтягивала землистого цвета кожа. На длинных руках маргов от локтей до кистей шерсть тоже отсутствовала, и это были именно руки, а не лапы, с большими ладонями и тонкими подвижными пальцами. Выше локтей все было мохнатым. Из квадратных плеч, подобных наплечникам хоккеистов или игроков в американский футбол, вырастала волосатая голова. Заросшие усами и бородами лица маргов походили на лица каких-то сказочных старцев, но глаза… Большие, круглые, посаженные близко к плоской переносице, они сверкали из-под бурых кустистых бровей, как раскаленные угли, и их взгляд не сулил ничего хорошего. Рассматривая этих монстров, Сергей окончательно уверовал в то, что рассказы пограничников отражают действительное положение дел.

Серебристая туша оленя-великана была испещрена рваными ранами, из которых обильно струилась кровь. Марги впивались в нее длинными зубами, вырывали куски мяса, торопливо пожирали, и кровь текла по их всклокоченным бородам. Рядом, на траве, лежали большие мешки наподобие тех, в которых костровые отряда Гортура на привале носили воду. Они были пусты, и Сергей с содроганием подумал, что предназначены они не для крови оленя-великана, а для человеческой крови.

Зрелище было омерзительным, но Сергея почему-то словно притягивали к себе багровые совиные глазища маргов, и он забыл, что же собирался делать. Легкое прикосновение сзади к плечу заставило Сергея обернуться. Гортур, хмурясь, выразительно смотрел на него. Стоящие левее Сергея Гусев и Саня ловко и заученно вскинули автоматы – и Лукин повторил их движение.

– Давай! – негромко выдохнул Гусев и первым открыл стрельбу по мохнатым монстрам.

Спустя мгновение к нему присоединились Сергей и Саня – и грохот выстрелов вспорол оцепеневшую лесную тишину, прерывая кровавое пиршество.

Все было кончено буквально в считанные секунды. Ни один из маргов не успел не то что укрыться от пуль, но даже повернуться в сторону разящей их из-за деревьев смерти. Они падали с кусками кровавого мяса в руках, и сами превращались в окровавленное мясо… Грохот, кровь, поверженные бурые тела, оскаленные рты-пасти – и тишина…

Сергей смотрел на окровавленные трупы лесных монстров и чувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Саня Веремеев, похоже, ощущал нечто подобное. Его лицо было бледным, а кадык судорожно дергался, словно Саня непрерывно пытался проглотить что-то несъедобное. Гусев же с победным видом вскинул руку с автоматом, потряс ею и воскликнул:

– Йес! Мы их сделали!

Воины Гортура, уже не таясь, подтягивались к тройке автоматчиков. На лицах их читалось изумление, смешанное с восхищением и приправленное чем-то, несколько похожим на испуг.

Гигант Гортур, не сводя глаз с «калашей», медленно, сомнамбулически произнес:

– У вас страшное оружие, уважаемые мастера… С таким оружием мы давно бы забыли о маргах… – Он наконец оторвал взгляд от обыкновенного автоматического стрелкового оружия, имеющего широкое хождение и популярность где-то там, за пределами этого мира, поочередно посмотрел в глаза Гусеву, Сергею и Сане Веремееву и добавил с расстановкой: – Но не дай Бог повернуть его против людей…

8. Сирруш

После ужина доктор Самопалов оставил жену у телевизора и ушел в соседнюю комнату. Устроившись в кресле у окна, под торшером, он принялся просматривать газеты. Форточка была открыта, и из расположенного напротив дома кафе в комнату рвалась привычная разухабистая музыка.

Внезапно Самопалов отложил газету, встал и подошел к внушительному книжному стеллажу, доставшемуся ему в наследство от отца. Пробежав взглядом по разноцветным корешкам книг, Виктор Павлович выудил с верхней полки монографию «Древнеиндийская цивилизация» – эту книгу он купил еще будучи студентом. Полистал ее, нашел нужное место:

«Мирские узы – порождение космической иллюзии, майи».

Перевернул страницу и тут же обнаружил еще одну, сделанную шариковой ручкой, галочку на полях возле строки:

«Абсолют творит мир силой иллюзии – майи».

Эти галочки когда-то ставил, вероятно, он сам.

Суждения Игоря Владимировича Ковалева были далеко не оригинальными. Но дело было не в этом. Дело было в том, соответствуют ли они действительности.

Самопалов задумчиво покусал губу, потом вернул книгу на место и вышел в прихожую, где на тумбочке стоял телефон.

– Добрый вечер, Володя, – сказал психиатр, услышав в трубке голос давнего приятеля.

– А, Самопалыч! – сразу узнал его приятель. – И, конечно же, нужна информация.

– Да, – подтвердил Виктор Павлович. – Нужна кое-какая информация.

Компьютера доктор Самопалов лишился с тех пор, как сын стал студентом и увез в свою столичную общагу и видик, и довольно приличный «пентиум». Приобрести новый комп Виктор Павлович все никак не мог собраться.

– Что посмотреть-то?

– «Арго», – сказал доктор. – Андрей, Роман, Григорий, Олег. «Арго». Только набери не просто «Арго», в кавычках, а «межпланетная космическая станция» или просто «космический аппарат». А то пойдет древнегреческая мифология или воровской жаргон. А мне нужен именно космический аппарат.

– Пациенты бредят космосом? Рвутся на Луну?

– На Марс. Посмотри, пожалуйста.

– Без проблем. Подождешь?

– Перезвоню минут через пять – семь.

– Хорошо, Виктор. Будет тебе и «Арго», и Марс, и «Звездные войны».

Через семь минут Самопалов узнал, что запущенный в ноябре прошлого года американский космический аппарат «Арго» является АМС – автоматической межпланетной станцией, предназначенной для исследования Марса, и на борту его находится такое-то и такое-то оборудование. Еще он узнал, что спускаемый аппарат станции уже совершил успешную посадку и передает информацию. Ни о каких астронавтах, якобы отправившихся к Марсу на «Арго», конечно же, не было и речи.

То есть – не было никаких астронавтов?…

Доктор вернулся в комнату, вновь опустился в кресло и некоторое время разглядывал обои.

Потом продолжил читать газеты.

И все-таки на месте ему не сиделось, и мысли его невольно возвращались к Ковалеву. Интересный был случай. Интересный – и очень странный. Создавалось впечатление, что Ковалевым словно кто-то руководит, вкладывая в его голову определенную информацию – вкладывая целенаправленно, а не наобум. Вот только куда направлен вектор?… Если, конечно, он есть…

Виктор Павлович вновь поднялся и извлек с полки еще одну книгу. Это был сборник материалов позапрошлогоднего симпозиума психиатров, психотерапевтов и психологов. Доктор Самопалов тоже ездил в Санкт-Петербург и получил массу удовольствия от общения с коллегами – особенно от ежевечерних разговоров в чьем-нибудь номере за стаканом пива или чего-нибудь покрепче. Найдя нужную страницу, он начал читать:

«Включение компьютера в жизнь, несмотря на его пропагандируемую безопасность, безусловно, имеет негативные последствия. Оперирование формальными структурами приводит к чрезвычайно узкой специализации, в частности, интерес фиксируется только в области трехмерной графики, игр, коммуникаций и т. д. Каждая из этих областей формирует свой язык, точнее, сленг.

Фиксация на автоматическом объекте, который становится фактически продолжением памяти, заменяя целые конструкции мышления, общения, приводит к тому, что он одушевляется. К тому же он болеет и нуждается как в лечении (компьютерные вирусы), так и в профилактическом уходе. Он стареет с катастрофической быстротой и нуждается в постоянных средствах на содержание. То есть компьютер – идеальный объект проекции, как будто предназначенный для целой группы людей, предрасположенных к аутизму.

В результате длительной (более семи часов в день) работы за компьютером возникает особая профессиональная модификация поведения и своеобразная окраска неврозов и психозов. Профессиональная модификация поведения, в частности, выражается в упрощении речевых оборотов, взгляде поверх головы собеседника, автоматических жестах, напоминающих печатание на клавиатуре, перед засыпанием и пробуждением, гипногогических компьютерных образах при засыпании, изменении структуры общения и сновидений. При внезапных проблемах (стирание информации, выход из строя компьютера) обнаруживаются так называемые эффекты «отсутствия», которые выражаются в психогенном застывании перед дисплеем, растерянности и астении, а иногда тревоге и беспокойной суетливости».

Доктор Самопалов закрыл книгу и задумчиво сказал:

– Своеобразная окраска неврозов и психозов… Компьютер по имени «Губаныч»…

Может быть, ключ к поведению Ковалева следует искать именно здесь? Последствия длительных, а порой почти непрерывных контактов с компьютером? Какая-то программа, влияющая на психику?

«Попробуем покопать и в этом направлении», – подумал психиатр, в третий раз усаживаясь в кресло.

Добравшись до «Вечерней газеты», он по диагонали просмотрел несколько материалов и перешел к изучению рубрики «Городские новости». И взгляд его почти сразу остановился на заголовке: «Отряд все ж заметил потерю бойцов – пока в этом деле не видно концов». Безымянный автор этой публикации, ссылаясь на безымянный же источник, сообщал о ЧП, которое произошло во время выезда на задание группы из спецчасти на Троицкой.

Доктор Самопалов прочитал текст, что называется, на одном дыхании. Отложил газету и, подперев руками подбородок, уставился в пол.

Бесследно пропали трое тренированных и соответствующим образом обученных крепких парней, с ног до головы увешанных оружием. Связь с ними прервалась – и там, в лесочке, где они находились, готовясь к штурму бандитского гнезда, возникло какое-то странное свечение. Мигом примчавшиеся туда другие участники операции (которая, кстати, все-таки была успешно проведена) обнаружили круг выжженной земли. Поиски в окрестностях ни к чему не привели. Срочно доставленные из города собаки-ищейки след не взяли. Вернее, взяли, но не тот. Следы бойцов вели к месту происшествия, – но не дальше. Самыми очевидными – и столь же невероятными – были две версии: бойцы либо вознеслись на небо, либо провалились сквозь землю. Согласно третьей версии, бойцы вместе со всей своей амуницией мгновенно и бесследно сгорели, и виной тому какая-то уникальная шаровая молния, свечение которой и наблюдалось за деревьями. Только оставалось непонятно, как же в таком случае уцелели сами деревья, на которых не было никаких следов огня.

Комментировал случившееся для «Вечерней газеты» контактер Бондарев. Он почти не сомневался в том, что бойцы похищены экипажем НЛО и, возможно, будут когда-нибудь доставлены назад, на место похищения. Хотя статистика здесь была, по утверждению Бондарева, не весьма утешительная: ежегодно экипажами «летающих тарелок» похищались сотни землян, а возвращались – единицы…

Доктор Самопалов хорошо знал контактера Бондарева и не раз общался с ним. В психиатрической больнице.

Виктор Павлович уставился в ковер на полу. Потом сложил газету и некоторое время сидел, бездумно прихлопывая ладонью по подлокотнику кресла в такт музыке, которая продолжала литься из кафе по соседству.

Газета была сегодняшней, а сегодня был четверг. Неприемный день в отделении. Следовательно, Ковалев не мог узнать об этом событии от кого-то из посетителей. Мог узнать еще вчера? Могли рассказать заступившие на дежурство санитары? С чего бы это вдруг?

Конечно, все это, в принципе, поддавалось проверке, но Самопалов не собирался ничего выяснять. Он был почти абсолютно уверен, что информация пришла к Ковалеву по каким-то другим каналам. По каким?

«Возможно, и всей оставшейся жизни не хватит на то, чтобы получить ответ на этот вопрос, – подумал психиатр. – Если вообще есть такой ответ в нашей плоскости бытия…»

…Спать он лег, как обычно, в начале первого. И уже в полудреме вспомнил слова Ковалева о пустоте, постоянно порождающей иллюзии.

«Иллюзии… иллюзии… И Ковалев иллюзия, и все его рассуждения… И я тоже иллюзия…»

Приехав наутро в клинику, Самопалов сразу направился в палату номер семь. Грузчик Левченко еще спал, громко сопя и то и дело поскрипывая зубами. А Ковалев, поставив ноги на пол, сидел на своей кровати и медленно водил пальцем по какому-то небольшому желтому предмету, который лежал у него на ладони – этот предмет доктор заметил еще в смотровое окошко.

Поздоровавшись и традиционно не получив ответа на свое приветствие, психиатр подошел к кровати Ковалева.

– Откуда вы это взяли?

Вопрос Самопалова прозвучал строго. Больным категорически запрещалось иметь при себе предметы, которые могли представлять пусть даже теоретическую угрозу здоровью и жизни как их собственным, так и здоровью и жизни окружающих. Все-таки контингент здесь был весьма специфический, и вспышку агрессивности могла спровоцировать любая мелочь.

Ковалев медленно поднял голову. Его туманный взгляд ничего не выражал.

– Такими плитками выложена поверхность вокруг Марсианского Сфинкса, там, на равнине Кидония, у побережья древнего высохшего моря, – сказал он приглушенным голосом. – Там тысячи, миллионы таких плиток. Золото, Виктор Палыч. Представляете? Несметное количество золота. – Он протянул доктору плитку. – Возьмите, поглядите.

Самопалов взял желтый квадратик. Взвесил его в руке и некоторое время молча рассматривал изображение фантастического зверя, вызвавшего у психиатра ассоциации с единорогом. Узкое чешуйчатое туловище… Длинный тонкий хвост… Змеиная голова с раздвоенным языком и торчащим изо лба рогом… Передние лапы походили на львиные, а задние словно были позаимствованы у какой-то птицы…

Плитка действительно очень смахивала на золотую.

– Откуда это у вас? – повторил он свой вопрос.

– Очередная иллюзия, Виктор Палыч. Очередные выкрутасы пустоты. Я обнаружил ее еще вчера, вот тут. – Ковалев похлопал по подушке. – Знаете, кто там нарисован?

– Кажется, догадываюсь, – хмуро сказал доктор Самопалов. – Некое животное, о котором вы собирались мне рассказать.

– Совершенно верно. Это сирруш, вавилонский дракон.

– Вы знали об этом раньше?

– Нет, ничего не знал. Но когда дотронулся до нее, вытащил из-под подушки, то как-то сразу все узнал. Что-то словно в меня перетекло. Американцы намерены загрузить «Арго» такими плитками. Они туда затем и полетели. В основном. Получили сведения от своей автоматической станции и отправили секретную экспедицию. Объявили, что запустили беспилотник, а сами астронавтов послали…

Доктор Самопалов покусал губу. В конце концов, все-таки можно было допустить существование информационного поля, к которому неким образом подключается Ковалев. Ведь надо же как-то объяснить все то, что он, врач-психиатр, слышит собственными ушами! Все эти сведения о связи Древнего Египта с Марсом, об исчезновении бойцов спецчасти… Можно даже допустить – чего уж там мелочиться, – что на космическом корабле «Арго» действительно есть люди, американские астронавты, выполняющие сверхсекретную программу НАСА. Экспедиция за золотом… Но как объяснить появление в запертой снаружи палате куска золота – внушительного куска! – с изображением какого-то «вавилонского дракона»? Самопалов не сомневался, что Демиург-Ковалев подробно расскажет ему об этом сирруше, и сведения эти подтвердятся после соответствующего поиска в Сети. Это отнюдь не выдумки Ковалева, не фантомы его больного сознания, а нечто совсем иное. Что?…

Как объяснить появление марсианской – марсианской! – плитки в земной палате для душевнобольных? Телепортацией, которую так любят писатели-фантасты? Или просто самой обычной магией, обыкновенным таким волшебством? А почему на марсианской плитке – вавилонский дракон?… Откуда на Марсе вавилонские драконы?… И что это такое – вавилонские драконы?…

Обыкновенная телепортация. Очень такое обыденное явление. Или обыкновенное сказочное волшебство. Обыкновенное чудо. Только и всего…

Впрочем, Ковалев уже все объяснил: очередная иллюзия, очередные выкрутасы пустоты…

Тоже вполне солидное, всесторонне аргументированное и весьма правдоподобное объяснение. А что, в Древней Индии жили весьма неглупые люди.

Чудо – это явление, происходящее по неизвестным нам законам. Неизвестным – пока. До поры. Из этого и надо исходить.

Доктор Самопалов сел на стул у кровати и бесстрастным голосом произнес:

– Ну, давайте, выкладывайте о сирруше. А эту вещь я вам верну при выписке.

– Оставьте себе, Виктор Палыч, мне она не нужна, – равнодушно сказал Ковалев. – Это все знаки, демонстрация… Вдалбливает, как тупым школьникам.

– Кто вдалбливает?

– Она и вдалбливает – пустота. Хотя я и так не сомневаюсь. И насчет творения мы тоже… Иллюзии, порождающие другие иллюзии… Иллюзии иллюзий, творящие иллюзии иллюзий иллюзий… Так ведь до бесконечности можно, да? Ладно, давайте лучше о сирруше. Его изображение находилось на вратах богини Иштар в древнем Вавилоне. И сохранилось до наших дней. Там рядами шли изображения быков – рими, и этих вот драконов – сиррушей. Только сирруш на самом деле не дракон, а одна из стадий дракона, вроде куколки. У него же нет крыльев! В драконов они перевоплощаются далеко не все и не всегда. Возможно, сирруша на самом деле держали в каком-то вавилонском храме и поклонялись ему.

– Так это земной зверь или марсианский?

– И марсианский, и земной, и еще в сотне разных миров водится. Драконы – это… – Ковалев пошевелил пальцами, словно силясь подобрать нужные слова. Но так и не подобрал и, ссутулившись и положив руки на колени, начал медленно раскачиваться.

Психиатр опустил плитку в карман своего халата и еще раз заверил:

– При выписке верну, можете не сомневаться.

Он собирался показать эту диковину специалистам.

Ковалев слабо усмехнулся и тихо, но внятно произнес:

– Я Демиург, Виктор Павлович. А демиург может создать все, что ему заблагорассудится. При желании. Но не всегда подобное желание есть… А временами такая тоска накатывает, таким все ненужным кажется… И хочется плюнуть на все и растереть… Навсегда!

Ковалев перестал раскачиваться и застыл, судорожно сцепив пальцы. Доктор внимательно посмотрел на него, раздумывая, стоит ли продолжать разговор. И все-таки сказал:

– Я навел справки об «Арго». Как вы просили. Это беспилотный космический аппарат. Там нет экипажа.

Ковалев расслабился, положил ногу на ногу и, прищурившись, устремил взор в окно, где сквозь остатки зелено-желтой листвы виднелось голубое небо.

– Вернее, нет сведений об экипаже, – поправил он психиатра. – Хотя… Возможно, и на самом деле никого там нет, и корабля такого нет… Ничего нет, Виктор Палыч! Кому-то на мгновение приснился какой-то сон, но мгновение прошло – и сон исчез. Вы думаете, мы тут с вами на самом деле сидим и разговариваем? Нет, это просто кому-то кажется, что мы сидим и разговариваем… Может быть, это я придумал, что мы с вами сейчас сидим и разговариваем, а, Виктор Палыч? Вы такое допускаете?

– Допустить можно многое, – дипломатично ответил психиатр. – Все зависит от ситуации.

– Именно, – кивнул Ковалев. – Что-то внутри меня сказало: «Твори». Или это я сам себе сказал. И творю… Вы же читали в газете про этих парней из спецчасти, – это прозвучало то ли как вопрос, то ли как утверждение.

Доктор Самопалов некоторое время молчал, покусывая губу, потом задал встречный вопрос:

– А вы?

– Конечно, нет. Откуда же у меня газеты? Да мне это и не надо, я и так знаю. Я даже наперед знать могу, Виктор Палыч! И без всякого тумана, полунамеков, а совершенно конкретно о совершенно конкретном человеке. Настоящие пророчества всегда сбываются…

«Проскопия?[4] – подумал Самопалов. – Ко всему прочему – еще и проскопия?… В информационном поле содержатся сведения о будущем?»

– Не хотелось бы вас огорчать, Виктор Палыч, – продолжал Ковалев, вновь с прищуром глядя в окно, – но в самом скором времени вы будете ранены. Знаете, как в этих американских фильмах, – в мякоть, навылет, в левое плечо. В общем, просто заденет чуть-чуть. Если только какого-нибудь другого выкрутаса не случится.

– Вот как? И кто же и при каких обстоятельствах меня ранит? И где это произойдет?

– Не знаю… Ничего не знаю… Это что-то во мне… внутри…

Ковалев вдруг повалился на бок, зарывшись лицом в плоскую больничную подушку.

Доктор Самопалов резко поднялся со стула, склонился над пациентом, нащупал пульс. Пульс едва-едва угадывался. Психиатр быстрым шагом вышел в коридор, намереваясь позвать медсестру, а из палаты слабо донеслось:

– Это все он… Марсианский призрак…

9. Пророчество

Все ярче и ярче, красными огнями светофоров, разгорались во тьме зловещие глаза. Его несло к ним, его неудержимо тянуло к ним, и он знал, что там – остановка, конец, страшный и неотвратимый финал его жизненного пути, оказавшегося таким коротким… Но пронизал темноту чистый детский голос, поющий чудесную песню, – и вязко колыхнувшись, расступилась липкая темнота, и красные глаза-огни вмиг поблекли и растворились, не выдержав света, хлынувшего подобно живой воде из прекрасной чаши небес. И песня стихла, уступив место другим звукам – где-то поблизости размеренно стучали чем-то металлическим, и слышалось конское ржание.

Он уже покинул зыбкий мир сна, но не решался пока открывать глаза, втайне надеясь, что кони – это по телевизору в соседней комнате. А стук… Ну, наверное, Димка балуется какими-нибудь железяками.

Однако он уже прекрасно понимал, что нет и не может быть здесь никакого телевизора, и Димки тоже нет. И это не Димка играет в свои игры, а кто-то или что-то играет с его, Димкиным, отцом в королевство Таэльрин.

Сергей открыл глаза, уже зная, что увидит.

И увидел. Высокий, потемневший от копоти свечей и факелов потолок из широких, тщательно оструганных досок. Стены, увешанные неяркими гобеленами с вязью вычурного орнамента наподобие того, что украшал бока кувшинов с магическим зельем. За гобеленами скрывались холодные каменные глыбы, из которых была сооружена башня замка. Широкая деревянная скамья у стены, а на стене, на высоте человеческого роста, – два меча в ножнах и кинжал с тускло поблескивающей рукоятью. Кресло с высокой спинкой у массивного стола с витыми бронзовыми, давно нечищеными шандалами. Толстые желтоватые оплывшие свечи в шандалах не горели. Да в этом и не было необходимости, потому что за распахнутыми створками квадратного, углубленного в стену небольшого окна расплескалось солнечное утро. Под окном, у стены комнаты, стояла еще одна скамья. На ней были разложены вещи, резко диссонирующие с окружающей обстановкой, явно выпадающие из общего тона помещения: круглый зеленый шлем с прозрачным щитком и черной закорючкой микрофона, внушительного вида бронежилет, автомат, «кошка» и прочее снаряжение бойца спецподразделения, выезжающего на задание. Приподняв голову, Сергей обнаружил свою одежду – она была развешена на спинке кровати, в изножье. Кровать была хоть куда – широкая, из толстенных брусьев, лишь слегка приукрашенных резьбой, с жестковатой плоской подушкой, обтянутой светлой льняной наволочкой, и таким же не очень-то мягким матрасом. Подлинное ложе воина-защитника, а не прожигающего жизнь какого-нибудь столичного бездельника. Комната была гостевой, но те, кто наносил визиты лонду Гарраксу, видимо, не принадлежали к числу неженок.

Сергей откинул жестко шуршащее легкое одеяло, сел и опустил ноги на пол, покрытый неброским, под стать гобеленам, ковром. Ковер был кое-где заляпан желтыми пятнышками воска. За окном, внизу, по-прежнему то и дело стучали по железу, и доносились оттуда чьи-то голоса.

Сергей машинально взглянул на свои наручные часы: девять семнадцать. Еще вчера он убедился в том, что местные сутки вроде бы соответствуют… нормальным. Только это «девять семнадцать» там, откуда они провалились в неведомое доселе королевство Таэльрин, было девятью вечера, а не утра. Спать они улеглись вчера в начале одиннадцатого, значит, проспали достаточно для того, чтобы хорошенько отдохнуть после вчерашних довольно утомительных лесных переходов-переездов. И утомительных не только для тела…

Сергей встал и в одних трусах направился к скамье, над которой висели мечи и кинжал. Сушить мозги раздумьями с самого утра не хотелось – для этого будет еще море времени. Как там вчера сказал Геныч? «Давайте считать, что мы в заграничной командировке»? Что ж, вот так и будем считать. Пока. А жизнь, она, брат, понимаешь, покажет. Главное, чтоб не в смысле: «Я тебе покажу, урод…»

Сергей провел пальцем по холодному клинку кинжала. Потом вытащил из ножен меч – вопреки ожиданию, тот оказался гораздо легче «калаша» – и неслышно затанцевал босыми ногами по ковру, делая лихие выпады и отражая удары мнимого противника. Получалось у него не очень ловко, скорее даже, неуклюже. Для того чтобы эффективно махать этим Эскалибуром-Дюрандалем, требовалась определенная сноровка, которую не выработаешь за две минуты. Лукин представил себя со стороны – босого, в трусах, с мечом средневекового вида в руках, – негромко хохотнул и вернул меч на место. И на душе у него отчего-то стало легче.

«А почему бы и нет? – подумал Сергей. – Таэльрин так Таэльрин. В конце концов, не все же время мотаться по тревоге в какой-нибудь сто первый микрорайон или куда-то еще… Даешь королевство, блин, а не станцию Кондрашино с торговками-самогонщицами и пьяными придурками! Димке латы привезу, настоящие, рыцарские – обменяю на бронежилет, так и быть. Пусть из зарплаты высчитывают…»

Он встал на скамью, навалился животом на широкий прохладный каменный подоконник и высунулся из окна. С солидной высоты угловой башни хорошо был виден один из четырех секторов обширного двора, отделенный от других секторов двумя сложенными из крупных каменных блоков стенами. Стены по диагонали сходились к центральной башне – донжону. Там располагались покои владельцев замка лонда Гарракса и его супруга лонды Окталии и большой зал, в котором вчера имели честь отужинать «уважаемые подземные мастера Сергей, Геннадий и Александр». Вдоль боковой стены, соединяющей две угловые башни замка, тянулась крытая красной черепицей конюшня. Сергей слышал доносящееся из полумрака пофыркивание скакунов. Рядом с ней примыкала к зубчатой стене еще одна постройка под такой же красной черепичной кровлей. Скорее всего, это была оружейная мастерская. На утрамбованной площадке возле ее раскрытых настежь дверей стоял стол с инструментами. Среди них Сергей опознал щипцы и молотки. Двое смуглых бородачей в длинных кожаных фартуках сосредоточенно трудились у наковальни. Один держал щипцами меч, а другой сноровисто обхаживал клинок молотком на длинной рукоятке (хотя за точность собственной терминологии Сергей поручиться не мог). Сектор справа, за диагональной стеной, ведущей к широкобокому высоченному донжону, почти не просматривался – не хватало высоты обзора. Над ним вздымались развесистые зеленые кроны деревьев, густо испещренные желтыми точками каких-то плодов. Приглядевшись, Лукин решил считать эти плоды яблоками, хотя таких высоких яблонь ему не доводилось видеть. Впрочем, замков вассалов короля видеть ему тоже не доводилось. Вероятно, там находился замковый сад. А еще из окна гостевой комнаты, где провел ночь Сергей, открывалась неплохая панорама территории за стенами замка. Многое Сергей увидел еще вчера, когда двадцатка Гортура выехала из леса и направилась к замковым воротам.

Это произошло уже под вечер – дорога наконец перестала быть отражением реки, повторяющим все извивы берега, и свернула в сторону, на возвышенность. Там лес сначала поредел, а потом и вовсе иссяк, словно деревья устрашились устремленных к небу, соединенных стенами массивных башен, которые господствовали над всей округой. Вид у замка был грозный и неприступный, с налетом торжественной угрюмости, его четкие лаконичные формы были вполне самодостаточны – в общем, замок выглядел именно так, как и должна выглядеть настоящая крепость в приграничном районе.

Дорога вилась мимо домиков с двускатными соломенными крышами. За плетнями, во дворах, виднелись легко узнаваемые атрибуты крестьянского быта: поленницы под навесами, лестницы, приставленные к распахнутым дверцам сеновалов, двухколесные повозки, стожки сена, различные кадушки и горшки и прочий сельхозинвентаръ. Возились в огородах женщины, сидели на бревнах бородатые мужчины, сновала туда-сюда, играя в извечные детские игры, босоногая ребятня. Поодаль, на холме, растопырила огромные крылья мельница. При виде приближавшейся двадцатки селяне прерывали свои занятия и приветственно махали руками – и Гортур с воинами поднимали руки в ответ. Мальчишки пылили ногами по дороге, спеша вслед за конями пограничников. У плетней копошились куры, а за околицей задумчиво бродили по зеленому лугу коровы. Все окружающее выглядело такой идиллией, что Сергею невольно подумалось: уж не в сказку ли их занесло? Он ловил на себе удивленно-любопытные взгляды селян – в разговоры с всадниками, однако, никто не вступал – и чувствовал себя, как во сне. Но был абсолютно уверен в том, что сон этот вряд ли удастся прервать, даже если в самой категорической форме приказать себе проснуться.

Если это и был сон, то удивительно реальный, не упускающий ни одной детали. Вот пахнуло тиной от маленького обмелевшего пруда у дороги. Вот длинная тень от башни легла на канаву, в которой валяется деревянное потрескавшееся колесо. Вот прямо из стены замка, из щели между камнями, тянутся какие-то бледно-зеленые стебельки. Вот с громким натужным шорохом начинают медленно открываться ворота пограничной цитадели…

Да, если это и был сон, то ничем не отличимый от реальности.

А потом… Потом был замковый двор и многочисленная челядь, которая высыпала встречать вернувшуюся с границы двадцатку. Высокое каменное крыльцо донжона, винтовые лестницы, освещенные факелами, ожидание аудиенции. Лонд Гарракс и лонда Окталия – очень симпатичные, по мнению Сергея, моложаво выглядевшие люди с изысканными манерами истинных аристократов, в нарядных одеяниях, украшенных драгоценными камнями. Владельцы замка не стали утомлять и без того утомленных «подземных мастеров» долгими расспросами, отложив все деловые разговоры на утро. И отдали распоряжение слугам проводить троицу в гостевые комнаты одной из угловых башен, чтобы «визитеры» умылись с дороги и через некоторое время вновь вернулись в донжон на ужин в большом зале.

Обменявшись мнениями, «подземные мастера» решили снять бронежилеты и оставить оружие в своих комнатах. Негоже было переться за стол с автоматами в руках, выказывая тем самым недоверие гостеприимным и как будто бы не желающим им ничего плохого хозяевам. Однако Гусев все-таки прихватил с собой пару гранат и «погремушку Перуна» – «на всякий случай». Невзирая на то, что Сергей не приветствовал такое решение, да и молчание Сани Веремеева было неодобрительным.

– Сопрут нашу технику, хотя бы ради любопытства, – будете потом локти кусать, – заявил Гусев.

И после того как слуги заперли двери гостевых комнат, забрал у них ключи.

– А вообще, лучше бы кому-то из нас остаться при нашем арсенале, – добавил он. – Надежнее будет. Можем на пальцах кинуть.

Но кидать на пальцах и Сергей, и Саня отказались.

– Ты тени собственной боишься, Гусек, сам и оставайся, – сказал Саня. – А похавать мы тебе принесем.

– Как бы не пожалел потом, Веремей, – многозначительно процедил Гусев, но от участия в ужине отказываться не стал.

В большом зале было людно. У дальней стены, увешанной гобеленами, оленьими рогами, щитами и различным колюще-режуще-рубящим оружием, полыхал в огромном камине огонь. Длинные широкие столы, расположенные в виде буквы «п», были уставлены серебряными подносами и блюдами, фарфоровыми тарелками, глиняными кувшинами и хрустальными вазами. От обилия разнообразной снеди просто разбегались глаза. Оставалось только удивляться: когда успели приготовить столь грандиозный ужин? Слуги в красных куртках (камзолах? кафтанах?) сноровисто подносили все новые и новые блюда, один за другим выныривая из боковой арки, откуда тянуло вкусными запахами разного варева-жарева. Окон в зале не было, но на стенах горело множество факелов, так что на недостаток освещения жаловаться не приходилось. Представители местного бомонда сидели на длинных лавках с обеих сторон двух параллельно расположенных столов, покрытых желтыми скатертями. А за перпендикулярным к ним столом с белой скатертью восседали в высоких креслах с резными спинками лонд Гарракс и лонда Окталия. Черноволосая миловидная владелица замка была очень хороша в своем длинном белом платье, искусно украшенном золотой и красной отделкой. Голову ее венчала изящная небольшая корона – Сергей не очень разбирался в подобных вещах, но, кажется, такая корона называлась диадемой. Лонд Гарракс, в тон одеянию супруги, тоже был одет в белое с золотом. Рядом с лондой Окталией, в таком же высоком кресле, сидел, скрестив руки на груди, сухощавый лысоватый пожилой мужчина в темно-синем плаще. Сергею почему-то сразу подумалось, что это и есть странствующий маг Ольвиорн. По левую руку от лонда Гарракса пустовали три кресла – вероятно, предназначенные для «подземных мастеров». Сбоку от стола, метрах в двух с половиной над полом, выступал из стены балкон с узорчатыми перилами. Вход на него был занавешен плотной красной тканью. А еще бросалось в глаза обилие прекрасных цветов в больших вазах и кадки с чем-то, похожим на пальмы – или это и были пальмы? – группками расставленные по всему залу.

Несмотря на многолюдье, в зале было довольно тихо – только трещали поленья в камине да слуги слегка постукивали по столам расставляемой посудой. Увидев появившихся на пороге бойцов, лонд Гарракс поднял руку – и к бойцам подскочил молодой человек в зеленом одеянии, расшитом серебристыми полосками. («Ливрея?» – предположил Сергей.) Сменив оставшихся за дверью зала слуг, которые сопровождали троицу, он подвел гостей к креслам рядом с хозяевами замка.

– Странствующий маг Ольвиорн, – представил лонд Гарракс соседа по столу.

Тот едва заметно кивнул, обвел троицу взглядом, и Сергей увидел, что у мага очень молодые и очень ясные зеленые глаза. Молодые – и в то же время мудрые. Глаза человека, знающего тайны, недоступные простому смертному. И еще Сергею показалось, что в глубине этих глаз скрывается какая-то озабоченность. Во всяком случае, маг отнюдь не выглядел веселым. Возможно, у него тут было много работы.

Бойцы по очереди назвали себя. Лонда Окталия при этом очаровательно улыбалась и кивала, отчего драгоценные камни диадемы вспыхивали, мерцали и сияли. Сергей, представившись, добавил, глядя на мага и испытывая невольный трепет перед этим, несомненно, очень необычным человеком:

– Нам необходимо поговорить с вами, уважаемый Ольвиорн.

– Не сомневаюсь, – произнес маг низким, чуть глуховатым голосом. В зале было так тихо, словно он внезапно опустел. Все, затаив дыхание, слушали беседу могущественного чародея с не менее могущественными подземными владыками. – Думаю, это будет удобнее сделать завтра.

– Да, да, утром, после завтрака, – подхватил лонд Гарракс, приглаживая свои длинные блестящие черные волосы, в которых переливался огонь факелов. – А сегодня нужно просто хорошенько поужинать и хорошенько отдохнуть после столь долгого пути. Если уважаемый Ольвиорн не возражает, приступим.

Маг слегка улыбнулся уголками тонких губ. Глаза же его не улыбались.

– По-моему, уважаемый Гарракс, – сказал он, – это весьма разумное решение.

Лонд Гарракс повернулся к бойцам:

– Садитесь, уважаемые Геннадий, Сергей и… э-э… Александр.

Бойцы устроились в креслах, и слуги, отделившись от стены, тут же принялись наполнять их тарелки и бокалы.

– Ну, блин, лучше, чем в ресторане! – негромко, с восхищением сказал Гусев, раздувая ноздри в предвкушении празднества желудка.

Сергей неожиданно увидел в зале знакомое лицо – это был гигант Гортур. Он сменил рыцарские доспехи на щегольское одеяние, перевитое широкими пурпурными лентами.

– Уважаемые! – обратился к внемлющему залу лонд Гарракс, держа в руке бокал с красным вином. – Сегодня мы имеем честь принимать у себя весьма и весьма необычных гостей, прибывших к нам издалека…

Спич лонда Гарракса длился не более минуты, а потом все дружно подняли бокалы. Вино оказалось превосходным – чуть терпким и ароматным, оно пахло так же, как и стоявшие на столе цветы. Нужно было выступить с ответной речью, и Гусев толкнул в бок Лукина: давай, мол, Серега.

Сергей тоже был предельно краток: поблагодарил хозяев за гостеприимство, выразил признательность собравшемуся обществу, особо отметив старшего мечника Гортура, приосанившегося от этих слов, – и осушил наполненный проворным слугой второй бокал.

И ужин начался… Ели неторопливо, пили, как заметил Сергей, понемногу и далеко не все. Завязались за столами разговоры, то тут, то там раздавался негромкий смех. Хоть и слабым было вино, однако и оно, и обильная еда в совокупности с усталостью от пережитых за день перипетий ввергли Сергея в полусонное состояние. Все окружающее словно заволоклось дымкой и стало казаться далеким и каким-то отстраненным. Саня Веремеев как будто бы тоже полудремал, вяло обсасывая куриное крылышко. Размякший Гусев полулежал в кресле, потягивая вино вперемежку с поеданием яблок и винограда. И вдруг, подавшись к Сергею, тихонько хохотнул:

– Представляешь, Серый, если бы сейчас сюда для хохмы «погремушку» запустить! Вот бы шороху было!

– Сдурел, Геныч? – встрепенулся Лукин.

– Шучу, шучу, – добродушно произнес Гусев и выплюнул на тонкий фарфор виноградные косточки.

Сергею такая шутка совсем не понравилась. И он подумал, что, в сущности, не так уж и хорошо знает своего напарника по поимке бандюков.

Шло время, гомон висел над столами, туда-сюда сновали расторопные слуги. Лонд Гарракс, поглаживая острую бородку, рассказывал сидящему рядом Сергею о житье-бытье пограничного замка. Лонда Окталия, улыбаясь, маленькими глотками пила яблочный сок. Странствующий маг Ольвиорн глядел на всех мудрыми своими зелеными глазами и о чем-то размышлял. И вновь Сергею показалось, что маг чем-то озабочен. Старший мечник Гортур, соорудив из бокалов и тарелок некую схему, пояснял что-то соседям по столу – таким же, вероятно, командирам двадцаток, перевитым пурпурными лентами, как длинные конфеты на новогодних елках. Женщин в зале было немного, и все они казались Сергею очень симпатичными. Выскочили в пространство между столами пареньки и девчата в разноцветных трико, закувыркались, принялись подбрасывать один другого, жонглировать шариками, разыгрывать смешные сценки – то ли шуты, то ли акробаты, в общем, местные циркачи.

А потом на балкон начали поочередно выходить музыканты – и зазвучала музыка, и полились неторопливые негромкие песни…

Пребывавший в полнейшей невесомости Сергей вдруг дернулся, словно его укололи, и повернул голову к балкону. Там сидела девушка в белом платье, перебирая тонкими пальцами струны какого-то музыкального инструмента у себя на коленях. Подошедший вплотную к изогнутым балконным перилам мальчик лет восьми-девяти – чистое личико, большие серьезные глаза, золотистые кудряшки, – одетый в бархатный переливчатый сине-зеленый костюмчик, с неподдельной искренностью вдохновенно пел уже знакомую Сергею медленную песню.

«Прогрело солнце чашу небосвода… она отполирована ветрами…» – торжественно звучало в зале.

И стены словно бы раздвинулись, превращаясь в далекий горизонт, и потолок с тяжелыми поперечными балками воспарил ввысь, растворяясь в хлынувшей с высот небесной синеве.

Сергей обернулся к напарникам, не зная, верить или не верить собственным ушам. Гусев смотрел не на балкон, а на сидевшую наискосок от него, за другим столом, белокурую молодую даму с точеным лицом античной статуи. И вид у него был уже не размякший, а такой, словно он вот-вот полезет прямо через стол к вожделенному объекту, схватит в охапку и умчит на такси в ближайшую свободную квартиру. Саня же Веремеев, подавшись к балкону, буквально поедал глазами маленького певца. Заметив движение Сергея, он перевел взгляд на него – и взгляд Сани был полон недоумения и восхищения.

«Звучат чуть слышно… голоса… иных миров…» – звенело над залом сказочного замка.

И это был голос именно иного мира. Иного. В котором никто никогда ничего не слышал ни о Христе, ни о Ньютоне, ни о Бородинском сражении, ни о полете Юрия Гагарина… И даже о московском «Спартаке» они не знали. У иного мира были какие-то свои, особенные свойства.

Музыканты и певцы все сменяли и сменяли друг друга – и удивительно было, откуда взялось такое количество дарований здесь, в отдаленном от больших городов уголке королевства. Или подобными талантами обладал едва ли не каждый житель Таэльрина? Все это было ново и интересно, но… Саня Веремеев, сложив руки на животе, уже с трудом поднимал тяжелые веки. Гусев больше не сверлил взглядом античную богиню. А Сергею собственное тело казалось мешком, набитым ватой. От обманчиво легкого вина все сильнее кружилась голова.

Лонд Гарракс, который то и дело прихлопывал ладонью по столу в такт музыке, решил, видимо, что гости из «подземных глубин» провели за столом достаточно времени и не сочтут за обиду, если им предложат идти отдыхать. И обратился наконец с таким предложением к разомлевшим бойцам. Оно сразу же было принято – разумеется, не только без всяких обид, но, напротив, с радостью.

Когда, в сопровождении слуг с факелами, они спустились из большого зала и вышли во внутренний двор, был уже поздний вечер.

– Да будет свет! – с видом Создателя провозгласил Гусев, вытаскивая из кармана фонарик.

Луч яркого света метнулся через двор – и потрясенные слуги застыли на месте, широко раскрыв рты. А Сергей смотрел на темное небо, усеянное звездным бисером, и его охватило сосущее тревожное чувство оторванности от привычного каждодневного мира. Он не мог отыскать в вышине ни одного знакомого созвездия! И это было еще не все: над зубцами угловой башни, вместо такой «домашней» Луны, висели два маленьких тускло-желтых полумесяца – один чуть выше другого. И хотя внутренне Сергей давно готовил себя к чему-то подобному, его все-таки пробрала дрожь от наглядного подтверждения того никак не желавшего укладываться в сознании факта, что королевство Таэльрин распростерлось под совсем другими звездами…

И вот наступило утро, и за ночь этот мир не исчез, не растворился в пространствах сна, сменившись привычной обстановкой городской квартиры. Он продолжал существовать, и пора было умываться-одеваться, потому что их должны были вот-вот пригласить к завтраку. А после завтрака предстояла беседа с представителем Сообщества странствующих магов Ольвиорном.

Сергей сполз с подоконника и вытащил из-под лежащего на скамье шлема небольшую плоскую коробочку рации. Ни Гусев, ни Веремеев довольно долго не отзывались. Сергей хотел уже идти стучать им в двери – комнаты напарников находились неподалеку, за поворотом коридора, напротив друг друга, – когда услышал наконец хрипловатый со сна голос Гусева.

– На связи, – недовольно сказал Гусев и откашлялся. – Ты че в такую рань, Серый? Такая возможность подрыхнуть без помех.

– Точно, – включился в разговор Саня Веремеев. – Ни телевизор не орет, ни диспетчеры не вякают. – Саня жил в многоэтажке рядом с троллейбусным депо, и не раз рассказывал о своих страданиях от такого незавидного соседства.

– Скоро на завтрак должны позвать, – напомнил Сергей. – А потом будем с магом разбираться.

– Ладно, – сказал Гусев. – Приступаем к зарядке и утреннему туалету.

– А туалетная бумага у вас есть, мужики? – спросил Саня Веремеев. – В моем номере есть.

– Есть – так пользуйся, уважь свою задницу, – посоветовал Гусев. – Не с дикарями же, слава богу, дело имеем. Все, пошел прихорашиваться.

«Действительно, слава богу, что не с дикарями», – подумал Сергей.

Мир, в который они попали, несомненно, находился на уровне земного Средневековья («Господи, земного!.. А здесь – неземное?…»), но Сергей чувствовал, ощущал, понимал, всем нутром своим чуял, всеми почками и селезенками, что Средневековье это какое-то ненастоящее… Было здесь что-то такое… Вот! Наконец-то он нашел определение, и оно показалось ему подходящим: здешний мир сильно смахивал на описание подобных миров в фэнтезийных книжках. Он очень походил на книжный мир, хотя и был – в чем Сергей не сомневался – вполне настоящим.

Можно было и дальше обсасывать эту тему, но Лукин не стал. Приказал себе не думать об этом и направился к двери в стене между гобеленами. За дверью находилось помещение, где он вчера уже побывал – и после прибытия в замок, и перед тем как упасть на кровать и погрузиться в сон.

Это помещение с голыми каменными стенами и узким высоким окном можно было назвать совмещенным санузлом. Сергей не был уверен, что подобные санузлы имелись в средневековых замках – в книжках, которые он читал, об этом ничего не говорилось, и в фильмах такого не показывали, – но наличие данного помещения являлось несомненным плюсом. Из стены торчала труба с крестообразной бронзовой рукояткой – это был кран. Вода из него стекала в выложенный отшлифованными камнями небольшой круглый бассейн. Сливное отверстие на дне бассейна было закрыто деревянной пробкой. Вода поступала из большого резервуара, расположенного на вершине башни. Эти громоздкие баки Сергей увидел, когда вместе с двадцаткой пересекал селение, приближаясь к замку. Наполнялись ли резервуары с помощью гидравлических приспособлений или воду просто таскали наверх ведрами, или поднимали ведра на веревках, он не знал. В стену возле бассейна было вмуровано большое овальное зеркало. Над ним висели закрепленные в железных дужках факелы, а внизу тянулась довольно широкая каменная полка. На ней стояли кувшинчики с местными средствами гигиены и лежали мочалки, острые стальные лезвия для бритья, щеточки для взбивания пены и прочие штуковины, с помощью которых можно было привести себя в порядок не хуже, чем в собственной ванной. На скамейке под окном возвышалась стопка льняных полотенец и еще одна стопка изделий поменьше, которые Саня Веремеев принял за туалетную бумагу. На самом деле, как убедился Сергей, это были тонкие матерчатые салфетки. Но в их предназначении не приходилось сомневаться, потому что такая же стопка лежала на каменной скамеечке возле плетеной корзины, в противоположном от окна конце комнаты. Там выдавался из стены невысокий каменный куб с бубликообразным деревянным сиденьем вокруг углубления и еще одним краном – и эта конструкция была тем, что в мире Сергея называлось унитазом. А вот как называлась она здесь, Лукин, конечно же, тоже не знал.

Впрочем, он не стал погружаться в размышления на сей счет, а использовал конструкцию по назначению. Потом подошел к бассейну и с удовольствием приступил к водным процедурам. Благо вода была «комнатной» температуры и не вызывала желания стучать зубами.

Вернувшись в свой «номер» освеженным, побрившимся и умащенным всякими благовониями, Сергей принялся облачаться в пропахшую вчерашним потом одежду. Ее, конечно, не мешало бы постирать, но запасного комплекта он как-то не догадался прихватить с собой, выезжая на отлов бандюков. Поэтому приходилось довольствоваться тем, что есть. Бронежилет он напяливать не стал, и даже не прикоснулся к оружию – не тот был случай.

Кстати, воины двадцатки восхищенно цокали языками, когда Гусев в пути демонстрировал им бронежилет и прочный шлем, а старший мечник Гортур туманно намекал на то, что вот, мол, воины иногда обмениваются доспехами… «Казенное имущество», – развел руками Гусев в ответ. Произвели впечатление и «кошки», и ножи. Гусев, увлеченно рассказывая об оружии, не прочь был наглядно продемонстрировать боевой эффект гранат, но Сергей посоветовал не тратить почем зря боекомплект – и Гусев угомонился. Зато, закурив, пустил по рукам свою зажигалку – она тоже вызвала неподдельное восхищение пограничников.

Обувшись и причесавшись, Сергей запер дверь на ключ и по мягкому коридорному ковру направился к Гусеву. Ему не терпелось встретиться с магом Ольвиорном и задать кое-какие вопросы.

В комнате Гусева – копии комнаты Сергея – уже сидел в распахнутой куртке Саня. Волосы у него были мокрыми, и выглядел он безмятежным и довольным. Наверное, потому, что ему наконец-то не помешал выспаться громкий голос диспетчера. Гусев, сидя на кровати и дымя сигаретой, натягивал берцы.

– Привет, уважаемый подземный мастер, – встретил он Сергея, щурясь от лезущего в глаза табачного дыма.

Сергей вскинул руку:

– Привет, мужики.

– Э-эх, хорошо здесь… – Веремеев зажмурился и сладко потянулся на скамье. – Наелись, напились… Музыка…

– А девочки! – встрепенулся Гусев. – Девочки классные! И винцо хорошее – это вам не водяры нажраться, господа. И кайфец получил, и голова не болит, и на пиво поутру не тянет. – Он сделал глубокую затяжку, вынул сигарету изо рта и с огорчением на нее посмотрел. – Только что же я здесь без курева буду делать, мужики? Без курева мне хана…

– Переходи на сухие листья, – предложил Сергей, усевшись рядом с Саней. – Или и вовсе бросай, мы-то вот с Веремеем живем без курева – и ничего, не жалуемся. И здоровье, опять же, сохранишь.

– В жизни и так всего лишь три удовольствия, – изрек Гусев с видом философа. – Бабы, водка и курево. Откажешься от курева – останется всего лишь два. А насчет здоровья, Серый, так ведь древние греки, помнится мне, не курили, – а все равно все вымерли. Так?

Сергей покивал:

– Ну-ну. Это типа: «Любой человек когда-нибудь обязательно бросит курить». Потому что рано или поздно помрет. Вот сейчас будем говорить с магом, так попроси его сотворить пачку-другую сигарет.

– А! – Гусев махнул рукой. – Фигня это все. Чудес не бывает.

– Не скажи, – возразил Сергей. – Есть люди, которые способны совершать чудеса, и не потому что они волшебники, а потому что владеют тайными знаниями. Ты вот щелкнул зажигалкой – появился огонь, и ты знаешь, почему он появился, а тот, кто не знает, скажет: чудо! А здесь возможно всякое, мы с Саней уже убедились. Вчера в зале пацан пел о Небесной Чаше, а мы с Саней эту песню еще в лесу слышали – из ниоткуда.

– Да? – Гусев озадаченно посмотрел на Сергея. – Ну, не знаю…

В дверь негромко постучали.

– Кушать подано, – сказал Лукин. – Нас приглашают на завтрак. Надеюсь, «погремушки» ты с собой брать не будешь?

– А они мне карман не оттягивают, – с усмешкой ответил Гусев.

В сопровождении слуги бойцы вошли в центральную башню замка лонда Гарракса и вновь, как и вчера, поднялись по узкой винтовой лестнице без перил. Но на этот раз не в большой зал, а выше, в уютную комнату, в окна которой заглядывало утреннее солнце. Там был накрыт стол, и за столом сидели владельцы замка и странствующий маг Ольвиорн.

Завтрак прошел в разговорах о вещах отвлеченных. Лонд Гарракс рассказывал о последней своей поездке в столицу королевства – Таэльсан и участии в Таэльсанских играх. Игры эти были своеобразным многоборьем и включали в себя – помимо традиционного боя на мечах и скачек на ипподроме и в загородном лесу – метание копья и боевого топора на дальность и точность, пешее преодоление препятствий и множество других состязаний в силе, ловкости, выносливости и мастерстве. Но и этим Таэльсанские игры не ограничивались. Их участники демонстрировали также свое умение слагать стихи, петь, играть на музыкальных инструментах, придумывать наилучшие выходы из различных предлагаемых для рассмотрения ситуаций, отгадывать слова и показывать свой ум и смекалку еще в десятке разнообразных испытаний. В Таэльсанских играх принимали участие не только подданные короля Валлиора, но и достойные мужи из окрестных земель. Да и сам король Таэльрина участвовал в этом захватывающем действе наравне с другими, не имея никаких привилегий.

Лонд Гарракс, не похваляясь, но и без ложной скромности сообщил с довольным видом, что вышел победителем в малых лесных скачках, обойдя короля и соседей по приграничью, своих закадычных друзей лонда Дастунга и лонда Вильдена. За что и был удостоен награды. Ему вручили меч, сработанный в лучшей оружейной мастерской Таэльсана – придворной мастерской королевской гвардии.

В ответ Гусев, за обе щеки уписывая политый клубничным вареньем творог со сметаной, поведал об Олимпийских играх, не уточняя, где такие соревнования проводятся. Судя по реплике лонда Гарракса, который с любопытством выслушал бойца, владелец замка подумал, что речь идет о подземных пространствах. Саня Веремеев заговорил о футболе, и оказалось, что о такой игре в здешних краях слыхом не слыхивали, и ничего таэльринцам неизвестно о бесподобном московском «Спартаке»… Маг Ольвиорн в беседу не вступал, но слушал бойцов очень внимательно и при этом неторопливо, ложку за ложкой, поглощал какую-то полужидкую кашу, весьма смахивающую на манную. Лонда Окталия отдавала явное предпочтение овощам и яблочному соку и то и дело демонстрировала свою традиционную милую улыбку. Она сменила прическу – теперь ее роскошные черные волосы волнами стекали по плечам – и наряд: открытое светлое легкое платье почти без украшений выгодно подчеркивало контуры ее изящной фигуры. Судя по всему, лонда Окталия не отличалась многословием. Или просто не принято было здесь женщине много говорить в присутствии гостей-мужчин. Еще можно было бы предположить, что у владелицы замка, как и у многих красивых женщин – по расхожему мнению, – есть один существенный недостаток. Но редкие замечания лонды Окталии развеивали все сомнения на сей счет: эта молодая очаровательная женщина была отнюдь не глупа.

Допив сок, Сергей поставил бокал и, отогнув рукав куртки, посмотрел на часы. Сделал он это чисто машинально. После завтрака он всегда смотрел на часы, хотя в данном случае для него не имело никакого значения, какой момент времени они показывают. И это его действие не осталось незамеченным.

– Ума не приложу, как можно сработать столь миниатюрный часовой механизм! – с искренним восхищением сказал лонд Гарракс. – Наверное, нужно просто родиться таким умельцем.

Сергей, не долго думая, расстегнул браслет на запястье и преподнес свою кварцевую «Славу» хозяину замка.

– Не откажитесь принять в дар, уважаемый лонд Гарракс.

Лонд, порозовев от удовольствия, принял подарок и тут же надел часы на руку. Гусев и Саня Веремеев тоже не сплоховали, и их наручные часы – такие же «Славы» – немедленно перекочевали к новым владельцам, лонде Окталии и магу Ольвиорну.

А в конце трапезы Саня Веремеев угостил принимающую сторону остатками «Орбита». Ольвиорн, осмотрев и понюхав белую подушечку, спрятал ее в карман, а хозяева замка тут же отправили жевательную резинку в рот и принялись жевать, как и рекомендовал Саня. И обе стороны остались вполне довольны друг другом.

Завтрак подошел к концу. Лонд Гарракс заявил, что всегда к услугам гостей и готов выполнить любую их разумную прихоть. Уже в дверях, напоследок, он выразил надежду, что и его тоже – в пределах возможного – посвятят в некоторые подробности жизни подземных мастеров. И удалился вместе с улыбающейся супругой, любуясь своими часами. Слуги быстро убрали посуду и покинули комнату, оставив бойцов с глазу на глаз с магом Ольвиорном.

– Я готов выслушать вас, уважаемые подземные мастера, – произнес Ольвиорн, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди. Он сидел напротив бойцов, и солнечные лучи, проскальзывая в раскрытое окно, играли в его немигающих зеленых глазах, похожих на изумруды.

Сергей обменялся взглядами с Гусевым и Саней и вновь повернулся к магу. Так уж получалось, что все переговоры здесь, в этом мире, приходилось вести именно ему, Сергею. Хотя тот же Геныч, например, мог трепаться часами без остановки. Особенно в какой-нибудь кафешке, когда наполняются, осушаются и вновь наполняются-осушаются стопочки и сигаретный дым висит коромыслом. Но здесь была не кафешка… В общем, командование парадом предоставлялось Лукину. И он приступил к командованию, причем, что называется, с места в карьер.

– Мы не подземные мастера, уважаемый Ольвиорн, – сразу же выложил Сергей, заставив мага пошевелиться в кресле. – Мы вообще не из этого мира. Какая-то сила занесла нас сюда, к вам. В нашем мире нет никакого королевства Таэльрин, и вообще у нас все другое… Образ жизни другой… гораздо больше техники… механизмы… ну, и всякое такое. Все по-другому.

Сергей замялся, неловко развел руками, не зная, нужно ли вдаваться в детали, приводить какие-то конкретные факты из жизни человеческой цивилизации двадцать первого века или же не стоит устраивать здесь лекцию, потому что маг все равно не поверит всем этим россказням. Маг, по-прежнему не мигая, смотрел на него, и на лице Ольвиорна не отражалось никаких эмоций. Словно не лицо это было, а искусно сделанная маска.

– Не знаю… Вы можете нам не поверить, – вновь начал жевать словесную кашу Сергей. – Но именно так оно и есть. Мы действительно из совершенно другого мира.

– Я вполне могу это допустить, – немного помолчав, произнес маг, и Сергей с облегчением вздохнул, а Гусев перестал терзать пальцами край скатерти. – В наших древних книгах сказано, что ходы между мирами иногда открываются, и тогда могут происходить удивительные явления. Обезлюдевший за одну ночь город Ден-Атал… Никаких следов бегства, паники, беспорядка, все на своих местах, все обычно и привычно, – а жителей нет. Исчезли. Мальчик, шедший к колодцу за водой, пропадает, отойдя на несколько шагов от порога собственного дома. Утром, при солнечном свете… Причем одно ведро осталось, а другое исчезло вместе с ним. Боевой отряд, выступивший из крепости, словно растворился прямо в поле, средь бела дня… В соседнем селении, буквально рядом, никто его не видел, в поле нет никого и ничего, а следы обрываются посреди дороги. Словно у коней вдруг выросли крылья, и они вознесли всадников на небеса. – Маг обвел глазами бойцов, слушающих его, затаив дыхание. – Это примеры, когда отсюда – куда-то туда. Но бывали и иные случаи, когда оттуда – к нам. И о таких случаях тоже говорится в наших книгах. Сохранились кое-какие упоминания о том, что гвиры были созданы Темной Ипостасью Бога не здесь, а пришли из каких-то иных пространств. И это касается сейчас не только гвиров…

Маг внезапно умолк, словно споткнулся. Он пристально смотрел на Сергея, и Лукин почти физически ощущал, как этот ставший буравящим взгляд впивается в него, высвечивая все закоулки, проникает в глубину, стараясь отыскать что-то очень важное в этой глубине. Потом беспощадный, прожигающий насквозь взгляд мага вонзился в нахмурившегося Гусева… в растерянно заморгавшего Саню Веремеева – и вновь вернулся к Сергею.

– Что-то… не так? – неуверенно выдавил из себя Лукин, не в силах больше вынести этого выматывающего взгляда чародея.

– Значит, вы утверждаете – сами утверждаете, – что вы не из нашего мира, – медленно произнес Ольвиорн. – Что вы не подземные мастера. Так?

– Ну да, – не понимая причины происшедшей с магом перемены, подтвердил Сергей.

– А с какой целью вы прибыли сюда? Только не опускайте глаза, смотрите на меня! – это прозвучало неожиданно резко, как приказ.

– Да ни с какой, – продолжая недоумевать, ответил Сергей. Похоже, маг заподозрил их в недобрых намерениях, а то и считал вражескими лазутчиками. Какими-нибудь новыми гвирами. – Я же говорил, нас сюда занесла какая-то непонятная сила. Словно в яму провалились. Там еще какие-то вспышки были, огни красные… А оказались у вас, в Злом лесу. Здесь, а не у себя. У нас и звезды другие, и луна только одна, а не две, как у вас. А как вернуться – не знаем.

Маг, казалось, погрузился в размышления, притушив свет своих удивительных проницательных глаз.

– Могло случайно занести… – пробормотал он, извлекая из-под плаща врученные ему Саней Веремеевым часы. Некоторое время рассматривал их, а потом поднял голову. – Я не вижу в вас черноты, и вы, уважаемый Сергей, как мне кажется, совершенно искренни… если только нет в вашем сознании непреодолимых для меня барьеров… Хотя неизвестны мне такие барьеры. Я не знаю, кто вы… Хочу надеяться, что не враги… Вы прошли Злой лес… Как вам это удалось?

– Понятия не имеем, – пожал плечами Сергей. – Просто шли себе да шли. Мы же не знали, что там кишат гвиры-оборотни. Кстати, мы встретили одного. То есть мы не знали, конечно, что это гвир.

Маг слегка вздрогнул и подался к нему:

– И что?

– Да ничего… Каждый видел что-то свое. И еще мы с Саней… Александром слышали там песню. О Небесной Чаше. Ее вчера пел мальчик, в большом зале. А мы ее уже слышали раньше, в Злом лесу. Как будто с неба.

– Расскажите подробнее, уважаемый Сергей. Это очень важно! – Ольвиорн был явно взволнован.

Выслушав рассказ Лукина, странствующий маг расслабленно свесил руки с подлокотников кресла. Глаза его словно оттаяли, но в глубине их почему-то обосновались печаль и тревога.

– У меня сейчас и легко, и тяжело на сердце, уважаемый Сергей. Поведанное вами однозначно свидетельствует о том, что вы – не враги. Более того, у меня есть основания полагать, что вы явились в наш мир в соответствии с пророчеством Великого Мерлиона, и пророчество это относится именно к вам.

Гусев тихо присвистнул и полез в карман за сигаретами, Саня еще глубже осел в кресле, а у Сергея похолодело в животе. Кажущаяся случайность оборачивалась предопределенностью, о которой никто из них никогда не ведал ни слухом ни духом. Вольные, ни от кого не зависящие создатели собственного бытия на деле являлись только фигурами на шахматной доске. Участниками давным-давно начатой кем-то или чем-то игры, чьи ходы, оказывается, были просчитаны и предсказаны с самого начала…

– Другое дело, – с грустью продолжал Ольвиорн, – что никому из нас, магов, не ясен до конца точный смысл пророчества. Трактовать его можно по-разному. Понятно одно: ваше появление здесь означает, что все мы через какое-то время узнаем, есть ли у нас будущее или нет.

– Ого! – не удержался от восклицания Гусев.

Маг медленно кивнул:

– Да, именно так. Еще вчера, за ужином, я прощупывал вас – мне просто интересно было: какие они, эти подземные мастера?… Мы довольно мало знаем о них, линии нашего бытия нигде не пересекались и не пересекаются. Любопытства ради я применил самое элементарное воздействие, вы – каждый из вас – просто не могли ему не подчиниться… Но вы не подчинились. Вы не поддаетесь нашей магии… Впрочем, это можно проверить, попробовать средства посильнее… Однако после ваших слов, уважаемый Сергей, я почти убежден, что Мерлион имел в виду вас. Он уже тогда видел все, что случится, он уже тогда видел вас – тысячи лет назад.

И вновь Сергею стало холодно. Одно дело – читать туманные катрены Нострадамуса, которые намекают на какие-то не относящиеся к тебе события. И совсем другое – услышать от странствующего мага, что древний маг – первый Великий Маг – Мерлион узрел в своих видениях именно тебя и говорил именно о тебе. Это казалось совершенно невероятным, но Сергей вновь подумал о том, что последние события радикально изменили его воззрения на невероятное.

Он собрался было задать вопрос Ольвиорну, однако его опередил Гусев.

– А что там, в этом пророчестве? – спросил он, вновь теребя одной рукой край скатерти, а в другой продолжая держать так и не прикуренную сигарету. – Можете нам сказать?

Маг взглянул на него и медленно начал говорить, чеканя каждое слово. Словно читал невидимый текст.

– И случится в год, когда явятся пришлые, угрожая, и расположатся возле гор, неподалеку от Небесного Огня, и срок назначат окончания мира, конца времен. Придут иные, издалека, видящие разные лики зла, услышавшие песню, еще не спетую, и вновь придут, силе слов неподвластные, и знаков, и действий, и темный – их явит обманчивый лик. Ради спасения придут они, и будет встреча возле гор. Вижу: померкло светило. Занесен меч, и мир под мечом. Вижу: ниспровергнет радость печаль. И падет меч. Так вижу. Сквозь воды времени – свершится.

– Да-а… – озадаченно протянул Гусев. – Понять трудновато. Кроссворд какой-то…

– А можно повторить? – попросил Сергей.

Маг Ольвиорн вновь медленно, с нажимом, произнес те же слова. Каждое из них, взятое само по себе, было вполне понятно, а вот общий смысл ускользал. Вернее, даже не смысл, а итог пророчества. Сергей так до конца и не уяснил, предвещает ли пророчество гибель этого мира или все-таки нет. Он вновь обратился к магу:

– Вы не могли бы пояснить, уважаемый Ольвиорн?

– Да, конечно, – ответил маг, запахивая плащ, словно ему стало холодно солнечным теплым утром. – Пояснений и толкований существует великое множество, и вот наступило время, которое покажет, кто правильно понял слова Мерлиона, а кто заблуждался. И дай бог, чтобы правы оказались верящие в дальнейшую жизнь, а не во всеобщую гибель.

– Явятся пришельцы, угрожая, разместятся у гор, неподалеку от Небесного Огня… – повторил Сергей слова пророчества. – О ком это? Они уже действительно явились?

– Да, – помедлив, ответил Ольвиорн. – Именно так. Истину знаем только мы, странствующие маги, хотя кое-какие слухи уже поползли.

«Вот о чем говорил Гортур, – сообразил Сергей. – Пришельцы вмешались в дела подземных мастеров, и те решили обратиться за помощью – вот как подумал о нас старший мечник…»

– Кто эти пришельцы? – спросил он. – И чем они угрожают? У них есть какое-то мощное оружие?

– Они тоже, как и вы, не из нашего мира. Называют себя скоддами. Их убежище действительно находится неподалеку от Небесного Огня, но нам туда не проникнуть – их магия не поддается нашим заклинаниям. У них другая магия. Мы наблюдаем за ними с тех пор, как только узнали об их появлении, однако ничего не можем поделать. А угрожают они… – маг вздохнул и сгорбился в кресле, – угрожают они Черной Маской Смерти. Когда Маска откроет глаза – наш мир превратится в прах…

– Господи, что за чертовщина? – сдавленно произнес Гусев и тут же вскинулся: – Так действовать же надо, не сидеть сложа руки!

– Мы пытаемся, но пока ничего не выходит.

– А вы знаете, когда эта Маска должна открыть глаза? – подал голос Саня Веремеев.

– Ровно через год после появления скоддов – это нам известно абсолютно точно. А они появились семь декад назад.

– Но зачем им это нужно? – спросил Сергей. – Я еще понимаю – завоевать, поработить… Но уничтожить… Зачем?

Маг опять вздохнул:

– Они переходят из мира в мир, уничтожают миры и питаются энергией уничтожения, распада. И жиреют, тучнеют, набираются новых сил…

– Фантастика… – ошеломленно пробормотал Лукин. – Значит, если в пророчестве Мерлиона говорится именно о нас, мы встретимся со скоддами?

– Думаю, так и будет, уважаемый Сергей.

Лукин переглянулся с товарищами. Вид у них был такой же растерянный, как, наверное, и у него самого.

«Хорошенькая книжка получается, – подумал он. – Веселая. Если бы еще и с хеппи-эндом…»

– Давайте пройдемся по пророчеству, – предложил он, обращаясь к Ольвиорну. – Пришельцы уже явились и назначили срок гибели мира. Потом говорится про нас: придут издалека, услышат песню. А дальше?

– И вновь придут, силе слов неподвластные, и знаков, и действий, и темный – их явит обманчивый лик.

– Почему – «вновь»? – спросил Сергей. – То есть мы уйдем отсюда и вновь вернемся? Так? Что такое «темный»? А «обманчивый лик»?

– Да, возможно, вам суждено покинуть нас и опять вернуться, – ответил Ольвиорн. – Может быть, прямо сейчас. Вы говорите – какая-то непонятная сила, падение в яму. Возможно, все повторится: вы вернетесь к себе, а потом опять провалитесь. «Темный» – одно из самых «темных» мест. – Маг невесело усмехнулся своему каламбуру. – И насчет «обманчивого лика» тоже непонятно. Следующую фразу можно толковать двояко: «Ради спасения придут они, и будет встреча возле гор». Ради чьего спасения? Своего собственного спасения или спасения мира? Я, безусловно, предпочел бы второе толкование.

– Будет встреча! – Гусев стукнул кулаком по столу. – Думаю, их магия на наши гранаты не распространяется. Допустим, человека можно заколдовать, но оружие…

– Оружие тоже можно, – заверил Ольвиорн. – Стрела отклонится от цели, меч выпадет из рук, копье сломается.

– Но это касается местного оружия, – возразил Сергей. – Вы, маги, можете заколдовать оружие своего мира. Но наше оружие – из другого мира. Ваша магия, как вы утверждаете, не действует ни на нас, ни на скоддов, потому что мы нездешние. Но, значит, и на нас магия скоддов тоже не подействует, правильно?

– Ловко, Серега! – Саня Веремеев, улыбаясь, заерзал в кресле.

Но Ольвиорн быстро заставил его погасить улыбку.

– Возможно, но не очевидно, – сказал он. – На наш-то мир они ведь могут воздействовать, хоть и нездешние. А три ключевые, самые важные фразы пророчества тоже допускают двоякое толкование. «Померкло светило» – речь может идти либо о начале разрушения мира, либо об извержении Дракона. Такое тоже известно из книг.

– Какого дракона? – чуть ли не хором спросили бойцы.

– Так называется вулкан в Морайском заливе, – пояснил маг. – Тучи пепла поднимаются к небесам, и несколько дней солнца почти не видно. В летописях описано девятнадцать таких случаев.

– Может быть, солнечное затмение? – предположил Сергей.

Маг отрицательно покачал головой:

– У нас есть таблицы солнечных затмений. Очередное, которое будет наблюдаться в столице – только через полтора года. Хотя непонятно, какую именно местность имел в виду Мерлион… Загадка… И самые главные слова: «Ниспровергнет радость печаль». Радость ли будет ниспровергнута печалью или, напротив, печаль будет ниспровергнута радостью? Оба толкования абсолютно равновероятны. Мерлион, если вы заметили, и в предыдущих фразах применял инверсию.

– Что такое инверсия? – хмуро поинтересовался Гусев.

– Это такой прием, изменение обычного порядка слов в предложении, дабы усилить выразительность речи. «И срок назначат окончания мира». «Силе слов неподвластные». Да, Мерлион пользовался инверсией…

– А вам не кажется, что он сознательно напустил тумана насчет радости и печали? – неожиданно спросил Сергей. – Может, он и сам толком не знал, чем все закончится? Это ведь получается что-то типа «казнить нельзя помиловать». Не видел он финала, ваш Великий Маг…

– Или не хотел убивать в нас веру, – заметил Ольвиорн. – Оставил нам надежду.

– Но там же еще про меч, – сказал Саня. – Он же говорит: «Падет меч».

Маг перевел взгляд на него:

– Вот именно, «падет». Вопрос в том, как падет. Падет ли меч, выпущенный из ослабшей руки, или же падет разящий меч на наши головы.

– Да-а, – совсем как Гусев недавно, протянул Сергей. – Ваш Великий Мерлион позапутаннее нашего Нострадамуса будет.

– У вас тоже был великий маг и пророк? – встрепенулся Ольвиорн.

Сергей усмехнулся:

– Хватало у нас и магов, и пророков. И второе пришествие Господа не раз предсказывали, и конец света… А вот развал Союза никто заранее не увидел, и много чего еще.

– Не все можно выразить точно и определенно, уважаемый Сергей, – изрек маг. – Предвидение – очень зыбкая вещь, тут далеко не всегда получается категоричность.

Сергей развел руками:

– Спорить не буду, уважаемый Ольвиорн, – я не специалист по таким делам.

– А что это за Маска такая? – мрачно осведомился Гусев, который до этого грыз ноготь и переводил взгляд с одного собеседника на другого. – Это что, и есть их оружие, скоддов этих? Как она действует, по какому принципу? Что она вообще такое?

– Мы знаем только, что Маска действительно есть, – ответил маг. – И знаем, что ее взгляд действительно может превратить в пепел весь мир. Это наше знание – из иных сфер. А те, кто, возможно, видел своими глазами Черную Маску Смерти, никогда уже ничего не скажут.

– А скоддам, выходит, она нипочем? – задал Гусев новый вопрос.

– Выходит, так, – вздохнул Ольвиорн. – Это их оружие, – он подчеркнул слово «их».

– Сплошные непонятки, – констатировал Саня. – У меня от всей этой фантастики мозги усыхать начинают.

– Это не фантазии, – возразил маг. – Это жизнь. Наша жизнь. Возможно, ваша жизнь нам тоже показалась бы фантазией.

– Согласен, батя, – кивнул Гусев. – У вас магия, а у нас техника. Все ревет, все гудит, все прет напролом, стены прошибает и нутро наизнанку выворачивает. Силища! Вот представьте…

– Стоп! – остановил его Сергей. – Ты меня с мысли сбиваешь. Значит, вы все-таки не исключаете, уважаемый Ольвиорн, что магия скоддов, так же как и ваша, может на нас и не подействовать?

Маг в раздумье потер подбородок и повторил уже сказанные им ранее слова:

– Возможно, но не очевидно.

– И все-таки возможно? – гнул свою линию Сергей.

– Н-ну, в принципе, да. Может быть, именно потому скодды и не посягнули на ваш мир.

– Вот! – удовлетворенно сказал Сергей и обвел взглядом насторожившихся бойцов. – Почему бы нам и не попробовать?

– Что попробовать? – заторможенно спросил Гусев.

А Саня Веремеев погрозил Сергею пальцем:

– Хочешь проверить прочность нашей собственной шкуры?

– А разве у нас есть выбор? – задал встречный вопрос Лукин. – Если мы застряли здесь надолго, действовать надо, правильно Геныч говорит. Сколько у вас в году декад, уважаемый Ольвиорн?

– Сорок.

– Ну вот, в запасе осталось тридцать три. И потом, если пророчество Мерлиона касается нас – а кого еще? – мы с ними в любом случае встретимся, хотим мы этого или не хотим. Вот и посмотрим, для кого радость, а для кого печаль и кто кого ниспровергнет. И на чью шею меч падет. А померкшее солнце – может, и впрямь извержение вулкана, а не конец света. А, парни?

– Мда-а… Гусев почесал в затылке. – Ты, Серый, прям как депутат. Оратор! Только я тут вас послушал, поразмыслил, и думаю, что хорошо бы сначала все-таки еще раз проверить, такие ли уж мы не поддающиеся магии. Дело-то серьезное. Может быть, э-э… уважаемой Ольвиорн попробует воздействовать на нас чем-нибудь покруче, чтоб до печенок пробирало? Что-нибудь этакое зубодробительное и мозговыносящее.

– Это можно, но только не прямо сейчас, – улыбнулся маг. Он был явно доволен забрезжившим просветом во тьме безысходности. – Ведь ваша техника тоже, наверное, так, с ходу, не сможет стены прошибать?

– Почему? – возразил Гусев. – Наша – сможет! Затем и создана, чтобы именно – с ходу!

– У нас несколько иные методы, – вновь улыбнулся Ольвиорн. – Магия это не волшебство, это наука, только особая, как бы несколько в иной плоскости… Я сделаю кое-какие приготовления и попробую произвести, как вы выразились, уважаемый Геннадий, что-нибудь зубодробительное. Ну, хотя бы применить пятое заклинание того же Мерлиона – это очень сильное средство. И пусть наша магия отличается от магии скоддов, но суть, основа одна и та же: воздействие словом на мир. И если вы ничего не почувствуете, если вновь останетесь неуязвимыми, не подчинитесь воздействию, – это вселит надежду.

– Послушайте, уважаемый маг, – вдруг подался Гусев к Ольвиорну, и в голосе его зазвучали странные просительные нотки, – а курево вы можете сотворить?

Маг недоуменно посмотрел на него, и Гусев выставил перед собой сигарету, которую так до сих пор и держал в руке, все забывая щелкнуть зажигалкой.

– Вот такие штуки. Сигареты.

– Я видел, как вы, уважаемый Геннадий, выдыхали дым. Он целебный?

– Да нет, – вмешался Саня. – Какой там целебный! Наоборот, очень вредный для здоровья. Это такая вредная привычка. А избавиться очень трудно, по себе знаю.

Ольвиорн покачал головой:

– Боюсь, что сотворение таких вредных… си-га-рет мне не под силу. Но я могу избавить вас, уважаемый Геннадий, от этой вредной привычки.

– А-а! – разочарованно махнул рукой Гусев. – Закодировать, что ли?

– Соглашайся, Геныч! – сказал Сергей. – Когда еще такой случай представится? Сам же ведь ни в жизнь не пойдешь. А это же не кодирование – это магия! Смотри, сколько преимуществ получается. – Он начал загибать пальцы. – Во-первых, не будешь сейчас мучиться без курева – у тебя же пачка не волшебная, не неиссякаемая, да? Несколько штук всего-то и осталось, а потом? На самом деле, что ли, листьями дымить? Во-вторых, – я тебе уже говорил, – здоровье сбережешь. В-третьих, кучу денег сэкономишь – прикинь, сколько ты на курево тратишь в неделю, в месяц, в год. В-четвертых…

И тут снизу, со двора, раздался пронзительный детский крик:

– Темный! Смотрите, темный!

Бойцы переглянулись и, не сговариваясь, бросились к открытым окнам. Маг, вздрогнув, поднялся с кресла и торопливо последовал за ними.

– А вот и ваш темный явился, – ошеломленно сказал Гусев, перегнувшись через подоконник.

Саня Веремеев выглядывал в окно из-за его спины, а Сергей обалдело взирал на происходящее внизу из другого окна.

У крыльца, в окружении слуг, воинов и другого замкового люда, стояли трое в очень непривычной для данного места ярко-оранжевой, как апельсины, одежде. Такой же непривычной, какой была здесь форма бойцов спецподразделения. Стройная молодая женщина с довольно длинными светлыми волосами, белокурый верзила с жестким лицом викинга и широкоплечий курчавый негр ростом пониже.

– Темный! Темный! – продолжала испуганно кричать маленькая девчушка. Она вцепилась в подол матери и показывала на негра. Людей с таким цветом кожи, по-видимому, здесь не знали.

– Кажется, в яму угодили не только мы, – слегка оправившись от изумления, медленно проговорил Сергей.

– Пророчество Великого Мерлиона продолжает сбываться, – тихо добавил застывший рядом странствующий маг Ольвиорн.

10. Обживание

«…Похоронив отца, братья девять дней, по обычаю, провели в молитвах и скорби, и не играла музыка, и не раздавался смех в городах и селениях Солленрина. По прошествии же девяти дней братья в присутствии старейшин бросили жребий, и выпало благородному Фаэлю быть королем в Солленрине. Второй же из близнецов, благородный Таэль, начал собираться в дорогу, и собирались вместе с ним те, кто должен был по уговору сопровождать его в Заповедные земли, чтобы жить там вместе с ним.

И вот, поклонившись могилам матери и отца и попрощавшись с братом, благородный Таэль покинул Солленсан. Он добрался до пределов Солленрина и, перевалив через Белые горы, чьи вершины покрыты вечными снегами, вступил в Заповедные земли, имея при себе вторую корону, изготовленную после рождения близнецов по повелению их мудрого отца. Он вступил в Заповедные земли, коим было суждено стать новым королевством – королевством Таэльрин».

Сергей закрыл толстенную книгу и, полулежа на кровати, принялся задумчиво рассматривать едва различимые гобелены на дальней стене. Шандал со свечами стоял на кресле в изголовье кровати, позволяя читать, а вот углы комнаты тонули в полумраке. За окном давно уже господствовала теплая, пахнущая незнакомыми травами ночь, расцвеченная бисером незнакомых звезд, и тишина невесомым покрывалом распростерлась на незнакомых полях и лесах. Сергей был не прочь и дальше читать старинные хроники из библиотеки лонда Гарракса, но глаза уже слипались, а завтра спозаранку предстояла магическая процедура. Дай бог, чтобы она прошла успешно, и тогда – в дорогу! Да и к тому же он был перегружен впечатлениями, просто утопал в новых впечатлениях, водопадом низвергавшихся на них, трех бойцах, заброшенных в этот мир. В мир, так непохожий на обыденное житье-бытье, что осталось невесть за какими пространствами и временами.

Он положил увесистый, обтянутый черной кожей том на пол возле кровати. Задул свечи и вытянулся на спине, закинув руки за голову. Чего-то не хватало, чего-то явно не хватало… Не чего-то, а кого-то: жены не хватало рядом, теплой Людмилки, которую так приятно ночью обнять, прижаться всем телом… С ума сейчас сходит Людмила, и сын плачет – и не позвонить отсюда, не написать, не сообщить, что все в порядке… Куда звонить-то, куда писать? И где здесь найти телефон?…

И кто бы мог подумать, кто мог представить такое?…

Но ведь не впали же в панику, не скисли… И америкосы тоже молодцы, хотя Элис была все-таки одно время на грани истерики. Но ведь не сломалась же…

«А почему мы все-таки не скисли?» – задал себе вопрос Лукин.

Он, кажется, знал – почему. Потому что в глубине души все они продолжали сомневаться в истинности, реальности этого мира. Ну никак не тянул этот мир на настоящий. Та же книга, лежащая у кровати, – как он может ее читать? Почему она написана на русском языке? И почему говорят здесь тоже по-русски? Случайное совпадение? Совершенно, ну совершенно случайно в разных мирах оказался один и тот же язык? Да нет, никакого совпадения. И вовсе не по-русски здесь говорят, и в книге этой вовсе не слова, а какие-нибудь иероглифы! Здешний мир просто приспособили к ним, пришельцам… Кто же это его приспособил?…

И подтверждение тому – общение с американцами. Американцы говорили на своем англо-американском, и были уверены, что все вокруг тоже почему-то говорят по англо-американски, а для него, Сергея, и для Гусева, и для Сани Веремеева этот язык был русским… А на каком языке в действительности изъяснялись таэльринцы?

Сергей, припомнив всякое фантастическое чтиво, готов был предположить, что Ольвиорн, лонд Гарракс, Гортур и другие – просто-напросто телепаты, и их мысли они, пришельцы, облекают в привычную для себя форму… но американцы-то не были телепатами! И тем не менее, бойцы прекрасно их понимали, хотя английского практически не знали, и американцы тоже понимали бойцов – хотя никогда не изучали русский язык…

Тут была непонятная неувязка…

Двое мужчин и молодая женщина в ярких оранжевых комбинезонах продолжали растерянно разглядывать окружившую их замковую обслугу, когда на крыльцо выскочили бойцы спецподразделения. Немного позже к ним присоединился и чуть запыхавшийся маг Ольвиорн. Толпа все росла, от казарм сбегались новые и новые воины. Сверху, из окна, выглядывали удивленные лонд Гарракс и лонда Окталия.

Когда Сергей увидел в руке плечистого негра пистолет, у него не осталось никаких сомнений: появившаяся неведомо откуда троица принадлежит к той же породе, что и он сам. Лукин вместе с Гусевым и Саней протиснулся сквозь толпу и быстро сказал, на всякий случай дублируя свои слова выразительным жестом:

– Уберите пистолет!

Ошеломленный негр послушно выполнил его команду. Блондинка сделалась бледной и, казалось, вот-вот упадет в обморок, а щеки белокурого верзилы, наоборот, побагровели.

– Вы из Соединенных Штатов, – продолжал Сергей утвердительно. Маленькие звездно-полосатые флажки, нашитые на комбинезоны, не увидел бы только слепой.

– Да, из Соединенных Штатов, – подтвердил темнокожий на чистейшем, без намека на акцент, русском языке.

Толпа затихла, ловя каждое слово.

– Не волнуетесь, парни, сейчас все объясним, – сказал Гусев и задержался взглядом на блондинке. – И вы, девушка, тоже не волнуйтесь. Мы сами недавно были в вашем положении.

– Будем очень вам признательны. – Глаза у темнокожего продолжали оставаться ошалевшими. – Надеюсь, это не зона досмотра у врат загробного мира?

– Об этом мы тоже поговорим, – ответил Сергей. – Только не на публике. Но сначала представьтесь хозяевам, они очень милые люди. – Сергей кивнул на окно донжона, и американцы тут же посмотрели туда. – Советую объяснить, что вы разыскивали нас, подземных мастеров, – добавил он, понизив голос. – Так будет проще. А еще лучше будет, если я сам все объясню хозяевам. Мы здесь уже немного освоились и кое-что уяснили. Не возражаете?

Еще не пришедшие в себя американцы не возражали. Сергей в сопровождении Гусева, Сани и мага повел их к владельцам замка, обдумывая на ходу, как объяснить лонду Гарраксу и лонде Окталии появление в приграничье новых чужеземцев.

Аудиенция прошла без сучка и задоринки, и удивление и недоумение хозяев к концу речи Сергея исчезли без следа. Открыв в себе дар рассказчика фантастических историй, Лукин поведал владельцам замка следующее.

Трое вновь прибывших – тоже жители подземных пространств, только оборотной их стороны. У них нет никаких общих дел с подземными мастерами, оба народа мирно проживают на своих территориях и не имеют претензий друг к другу. Жители оборотной стороны владений подземных мастеров именуют себя американцами, а земли их называются Соединенными Штатами Америки. Новое положение дел побудило американцев послать делегацию к подземным мастерам. Речь должна была идти о необходимости совместных действий. Узнав, что подобная же делегация с такой же целью отправлена подземными мастерами в Поднебесный Мир, американцы решили присоединиться к ней в приграничной области королевства Таэльрин. Владение кое-какими магическими премудростями позволило им, оставаясь незамеченными, беспрепятственно преодолеть Злой лес и столь же беспрепятственно проникнуть во двор замка – во избежание ненужных толков и пересудов. Американцы так же, как и подземные мастера, заинтересованы в союзе с королевством Таэльрин и желают вступить в переговоры с Сообществом странствующих магов, которое представляет здесь уважаемый Ольвиорн.

Гусев и Саня Веремеев слушали вдохновенное фантазирование Сергея, раскрыв рты, а душевное состояние американцев, судя по выражению их лиц, можно было сравнить разве что с состоянием людей, по которым только что проехался танк или каток. Сергей прекрасно их понимал – сам недавно был в их шкуре… Сидели они тихонько, слушали внимательно и представились хозяевам замка сдержанно и с достоинством. Уолтер Грэхем… Ральф Торенссен… Элис Рут… И только у Элис все-таки слегка дрожал голос. Сергей пока не знал, кто, собственно, они такие. Если судить по испещренным пятнами комбинезонам – специалисты с какой-нибудь буровой вышки. Вот, правда, почему у Грэхема пистолет? И не хилый такой пистолет… В связи с антитеррористическими мерами? Это должно было выясниться после аудиенции, когда у них состоится беседа уже без фантазирования и без владельцев замка. В присутствии одного только мага Ольвиорна.

Некоторое время после цицероновского выступления Сергея все молчали. А затем, опровергая мнение Лукина о правилах здешнего этикета, заговорила лонда Окталия:

– Впервые к нам почти одновременно прибыли представители сразу двух подземных народов, которые ранее с нами никаких отношений не имели. Такой визит, несомненно, должен быть вызван очень вескими причинами. Если верить множащимся слухам, речь идет о какой-то внешней угрозе. Намерены ли уважаемые подземные мастера и уважаемые американцы разъяснить ситуацию нам, владельцам пограничных территорий, дабы мы незамедлительно начали принимать меры по укреплению безопасности? Или же у уважаемых подземных мастеров и уважаемых американцев другие планы?

Сергей был приятно удивлен. Этот монолог свидетельствовал о том, что лонда Окталия не просто жена владельца пограничной территории, а настоящая соправительница, имеющая право голоса. Возможно даже – решающего.

– Мы должны знать, чего именно нам опасаться, – добавил лонд Гарракс, обводя взглядом чужеземных гостей. – Вернее, кого опасаться. Готовиться же надо, соседей предупредить, и чем раньше – тем лучше. Люди-то разное болтают, но толком никто ничего объяснить не может. Понимаю, секрет – значит, секрет… – Он повернулся к магу. – Но вы-то, уважаемый Ольвиорн, в него посвящены! Так доложите королю, и пусть он даст и мне, и лонду Дастунгу, и лонду Вильдену, и другим приграничным лондам четкие указания: что делать, как делать, в какие сроки…

Ольвиорн согласно покивал:

– Уважаемая лонда Окталия, уважаемый лонд Гарракс, я вполне понимаю вашу обеспокоенность. И обязательно все вам разъясню – после некоторых уточнений. Завтра же, на рассвете, я и подземные мастера поработаем в магическом плане, а потом, если все будет именно так, как мы предполагаем, нам действительно нужно будет нанести визит королю.

– Почему завтра, а не сегодня? – спросил Сергей.

– Этот ритуал нужно проводить только на рассвете, – пояснил маг. – В другое время толку от него не будет.

Американцы, кажется, все больше впадали в ступор.

«Еще бы! – подумал Сергей. – Иной мир, замок, подземные мастера, маги, короли, какая-то внешняя угроза… Так и на всю жизнь обалдеть можно. Надо поскорее ввести их в курс дела…»

Такая возможность представилась почти сразу же. Даже если лонд Гарракс и чувствовал себя задетым всей этой сверхсекретностью, виду он не показал. Все-таки гости прибыли для переговоров с Сообществом странствующих магов, а не с владельцем приграничного замка. Он удалился из зала вместе с супругой, дав возможность «подземным мастерам» и американцам обменяться информацией. Маг Ольвиорн был единственным «автохтоном», присутствовавшим при этой беседе.

Когда Сергей поведал о том, каким образом трое бойцов из Европы очутились черт знает где, Элис Рут вдруг начала хохотать, повторяя сквозь смех: «Провалились!.. В яму… Провалились! Как просто… Провалились!» Однако довольно быстро сумела взять себя в руки.

– А вас как угораздило? – поинтересовался Гусев. – Прямо на стройке вляпались?

Гусеву почему-то представлялось, что американцы – обыкновенные строители в рабочей одежде. Какие-нибудь бетонщики-арматурщики. А что касается пистолета – так в Штатах же все поголовно, от мала до велика, с оружием ходят. Американские кинобоевики он воспринимал чуть ли не как документалистику.

– Почему на стройке? – удивился Уолтер Грэхем. – Мы работаем в частной лаборатории, – он выразительно посмотрел на Ральфа и Элис. – Калифорния. Просто вошли в служебное помещение – и вдруг оказались здесь.

– Почему в этой Стране Оз говорят по-нашему? – полюбопытствовал Ральф Торенссен.

– Это какая-то иная реальность, – ответил Сергей. – Мы воспринимаем их речь как русскую. И вашу речь тоже. Тут лучше не углубляться, иначе голова лопнет. Для всех нас гораздо важнее другое: наше появление здесь не случайно, а преследует определенную цель. Сейчас я расскажу вам о пророчестве Мерлиона – здешнего самого главного древнего мага, – и вы сами в этом сможете убедиться.

– Стоп! – вдруг воскликнул Саня Веремеев. – Вы сказали, что вошли в помещение, там, у вас в лаборатории. Открыли дверь?

– Да, – после некоторой заминки подтвердил Грэхем. – Открыли дверь… и оказались во владениях короля Артура…

Саня вскочил и ринулся к окну. Ткнул пальцем вниз, во двор:

– Вы стояли вон у тех сараев. Там три двери. Которая? Может, там ход назад, в вашу лабораторию!

Американцы как по команде поднялись и тоже устремились к окну.

– По-моему, та, что слева, – неуверенно сказал Уолтер Грэхем.

– А мне кажется – средняя, – заявила Элис.

– Ходы между мирами сразу закрываются, – подал голос маг Ольвиорн, до этого молча слушавший беседу чужаков. – Иначе у нас было бы много пропавших. Однако проверить не помешает.

Сергей обернулся к нему:

– «И вновь придут» – так ведь у Мерлиона? Уйдут – и вернутся. Уйдем – и вернемся. Может, сейчас как раз тот самый случай!

Шестеро чужаков спустились во двор и, вновь привлекая к себе любопытные взгляды замковой челяди, приступили к осмотру примыкающих к стене каменных строений. Все три двери оказались незапертыми, и в каждом из полутемных помещений они увидели примерно одно и то же: длинные полки вдоль стен, заставленные разной хозяйственной утварью, метлы, совки, косы и лопаты по углам, ведра под полками, мотки веревок и конская упряжь на вбитых в деревянные столбы гвоздях. И никаких ходов там не было…

Они, разочарованные, вернулись в зал, где в одиночестве дожидался маг, и продолжили разговор. Сергей поведал о пророчестве Мерлиона, о скоддах и исходящей от них ужасной угрозе. На американцев было просто жалко смотреть – они выглядели совершенно обескураженными и подавленными грудой новых неожиданных впечатлений и невероятных сведений.

– «И вновь придут, силе слов неподвластные, и знаков, и действий», – еще раз процитировал маг. – Если это о вас, – обратился он к американцам, – то, думаю, заклинание Мерлиона на вас не подействует.

– Но проверить надо, – заметил Сергей.

– Безусловно. Итак, пророчество теперь становится более понятным: «придут иные» – это о вас, уважаемые, – маг обвел рукой бойцов. – «И вновь придут» – а это уже о вас, – последовал жест в сторону американцев. – «Их явит обманчивый лик» – тут по-прежнему непонятно.

Уолтер Грэхем опустил глаза. Он подумал о Марсианском Лике. О Марсианском Сфинксе, внутри которого они втроем заблудились и, открыв какую-то дверь, попали в неведомое королевство. Подумал, но ничего не сказал. У него голова кругом шла от всех этих чудес.

– Главное пока непонятно, – сказал Сергей. – Исход непонятен…

– У меня такое ощущение, что я просто сошел с ума внутри этого дьявольского Сфинкса, – не выдержал Торенссен, – и все, что я здесь вижу и слышу – не более чем моя паранойя.

– Сфинкс? – переспросил Саня Веремеев. – Откуда у вас в Калифорнии Сфинкс? У египтян, что ли, прикупили?

– Так называется наша лаборатория, – поспешно пояснил Уолтер Грэхем.

– Понятно, – прищурился Саня. – «Дьявольский Сфинкс». Небось, лаборатория-то военная… Пентагон финансирует?

– Я не уполномочен распространяться на эту тему, господин Вермейер, – сухо ответил Грэхем.

– Понятно, – покивал Саня. – Секреты обороны, стратегические интересы, геополитика и все такое. Только я, с вашего позволения, не Вермейер, а Веремеев. Ве-ре-ме-ев.

– Извините, трудно сразу запомнить, да и состояние у меня… – Грэхем неопределенно повел рукой. – Плывущее… Я тоже не могу отделаться от мысли о паранойе…

– И мы поначалу об этом думали, – сказал Сергей. – Там параноики рисуют нолики, а шизофреники вяжут веники… Но тут все-таки что-то другое.

– Вы упомянули Сфинкса, – обратился к Торенссену маг Ольвиорн. – И у нас есть Сфинкс. Это логово дракона.

– Как – Дракона? – недоуменно взглянул на него Сергей. – Вулкана вашего?

– Вулкан назван так потому, что в хрониках говорится об огнедышащих драконах Великой пустыни. Наш дракон другого вида, не огнедышащий.

– Что, в самом деле, настоящий дракон? – недоверчиво спросил Гусев. – Или просто большая ящерица? У нас такие водятся.

– Самый настоящий дракон, – подтвердил маг. – Ненастоящие мне неизвестны.

– И что, красавицами питается? – задал новый вопрос Гусев.

– Почему красавицами? – не понял Ольвиорн. – В лесах живности хватает. Ну, иногда овцу унесет с пастбища или козу, не без этого, конечно. Только редко, раз в три-четыре декады. Ему для пропитания много не надо, да и ест он раз в полдекады. Люди гораздо прожорливей.

– Ну, класс! – восхитился Гусев. – Приходилось мне и на кабана ходить, и на медведя, и на других зверей, но на драконов… – Глаза его блестели. – Организуете нам охоту на дракона, а, батя? Завалим чудовище!

Маг Ольвиорн изумленно выпрямился в кресле:

– Вы до сих пор добываете пропитание охотой? Неужели в таком совершенном мире, как ваш, не хватает еды?

– Да нет, не жалуемся вроде бы. Вы вон у них спросите, – Гусев кивнул на американцев. – Они в своих Штатах вообще как сыр в масле катаются. Охота это типа развлечения. Мы же поедать его не собираемся. Просто из интереса. Представляете, дракона завалить! – Он обвел возбужденным взглядом Сергея и Саню. – Это вам не зайчишку укокошить! Только по-честному, пистолет и нож – и никаких «бабахалок». И вам, батя, заодно подсобим, чудовище уничтожим.

– Убить дракона – это супер! – оживился и Ральф Торенссен.

– Как это – убить? – все еще никак не мог понять маг.

– А вот так! – Гусев выставил перед собой руку с вытянутым указательным пальцем, изображая пистолет, и прищурил глаз. – Ту-дуфф! Ту-дуфф! Наповал!

– Но за что, уважаемый Геннадий? Дракон жил здесь еще до того, как король Таэль спустился с Белых гор. И он никогда не причинял людям никакого зла. Напротив, помог разогнать пятнистых волков, они поначалу буквально осаждали первые поселения. А когда с востока на Таэльрин нагрянули кочевые племена огнепоклонников – они двигались к Побережью, – именно с помощью дракона удалось избежать кровопролития и грабежей. До этого кочевники камня на камне не оставили от королевства Дильгонн и, возможно, такая же участь ожидала Таэльрин. Это было уже в правление Алайна – внука короля Таэля. Но при первой же встрече с драконом кочевники сочли за благо повернуть на север и обогнуть Таэльрин. Дракон это спаситель Таэльрина, уважаемый Геннадий. Именно король Алайн провозгласил дракона покровителем Таэльрина и начал возводить над его пещерой в Долине трех ручьев укрытие из камня. Закончено оно было уже при короле Орвейге. Если смотреть с окрестных холмов, то видно, что верхняя часть укрытия – это скульптурный портрет короля Таэля, как две капли воды похожего на брата своего Фаэля, короля Солленрина. Именно король Таэль и нарек укрытие Сфинксом – так звали легендарное существо, когда-то своим телом защитившее первых людей от небесного камнепада…

– Дракон защитил Таэльрин от кочевников, – вставил Сергей. – А почему же не защищал и не защищает от нападений маргов?

Маг Ольвиорн вздохнул:

– Всем нам тоже хотелось бы узнать ответ на этот вопрос. Да, маргов он почему-то не трогает. Кое-кто предполагает, что это связано с гвирами, созданными Темной Ипостасью Бога. Гвиры в свое время не смогли истребить людей, которых защищали драконы, но каким-то образом сумели воздействовать на драконов. И драконы не причиняют вреда маргам – порождению гвиров, и никто никогда не видел, чтобы дракон залетал в Злой лес. Есть ли на самом деле здесь какая-то связь – неизвестно.

– Значит, этот ваш дракон древний, как юность мира, – разочарованно произнес Гусев. – Тогда, конечно, охотиться на него интереса нет. Дряхлый зверь – не добыча.

– Ты что, Геныч, совсем сдурел? – процедил Сергей. – Какая может быть охота? Тебе же только что все очень доходчиво объяснили.

Гусев сверкнул на него глазами и сказал глухо:

– Полегче на поворотах, Серый. Я тебе не пацан. Так что выбирай выражения.

И Сергей вновь подумал о том, что, оказывается, очень плохо знает человека, с которым не раз ходил на отлов бандюков, и если и не съел пуд соли, то ведро водки уж точно выпил – и не одно.

Американцы сейчас совершенно не походили на героев их же фильмов. Судя по всему, обилие впечатлений и невероятной информации, совершенно не вязавшейся с повседневной реальностью, добило их окончательно.

Маг Ольвиорн, сдвинув брови, подался к Гусеву:

– Мне еще не доводилось встречать ни одного человека, кто видел бы дряхлого, а тем более мертвого дракона. Тысяча наших декад – это всего лишь день для дракона, и бесконечно далеко то время, когда наши потомки увидят умершего дракона… если будут у нас потомки… Старинные хроники описывают шестьдесят шесть драконов и перечисляют места обитания каждого из них. В настоящее время существует ровно столько же драконов – шестьдесят шесть, и живут они там же, где и сотни тысяч декад тому назад. Большинство из них водится за Полосатыми горами и в прибрежных лесах Зеленого Треугольника, а здесь, в Таэльрине, дракон один. И нет такой земли, нет такого королевства, где было бы известно такое странное словосочетание: «охотиться на дракона». Вы поняли меня? – Маг не добавил: «уважаемый Геннадий».

– Ха! – натянуто усмехнулся Гусев. – Понял, батя. Драконы у вас – редкие звери, как у нас зубры, занесены в Красную книгу, и трогать их – ни-ни! Ну и фиг с ним. А посмотреть-то хоть на него можно?

– Точно! – тут же подхватил Саня Веремеев. – Далеко отсюда эта долина? – Видно было, что ему неловко за Гусева.

– Верхом можно до вечера обернуться.

– Парни, какой дракон? – вскинулся Сергей. – Разве сейчас это главное? Если мы завтра устоим перед заклинанием Мерлиона, нужно будет двигать к этим скоддам, пока они всех тут не приговорили, и нас в том числе. Необходимо ли распоряжение короля на этот счет? – обратился он к магу.

– Да, тут уже будет решать сам король. А в Долину трех ручьев мы можем заехать по пути в столицу, там крюк небольшой. Думаю, с королем вам нужно будет встретиться в любом случае.

– Надеюсь, вы нас тоже имеете в виду? – подал наконец голос Уолтер Грэхем. – Конечно, все это сильно смахивает на бред, но даже если это бред, я не хочу сидеть сложа руки. Как-никак, в пророчестве этого вашего ясновидца упоминается вроде бы и моя персона.

– Я тоже простым зевакой быть не хочу, – заявил Ральф Торенссен. – Если это снимают очередной эпизод «Звездных войн» – готов поучаствовать. Девушки мне всегда говорили, что я очень фотогеничен.

– А как насчет моей фотогеничности? – Элис Рут устало улыбнулась. – К тому же у меня богатый опыт участия в школьных спектаклях.

– Элис, говорить о вашей фотогеничности – значит, напрасно тратить слова, – вкрадчиво заметил Гусев в стиле записного Дон Жуана. – Это и так понятно всякому, кто имеет глаза.

– Фотогеничность… – пробормотал маг.

Сергей пояснил:

– Фотогеничный – это значит: красивый. Все американцы – красивые, и еще они любят спрашивать друг друга: «Ты в порядке?» И отвечать: «Да, в полном порядке».

– Если бы мне сейчас задали такой вопрос, я ответила бы немного по-другому, – возразила Элис. – Я бы сказала: «Да, я в порядке, но хорошо бы немного полежать…»

– Разумеется, – встрепенулся маг Ольвиорн. – И полежать, и подкрепиться. Сейчас я позову слуг, и вас проводят. Вы, уважаемые… э-э… мастера, можете побездельничать, а я займусь подготовкой зубодробительного средства.

– Уважаемый маг, а как насчет курева? – Гусев постучал пальцем по сигаретной пачке, которую давно вертел в руках. – До обеда сигареты закончатся. – Он вдруг резко повернулся к американцам: – А вы не курите?

– Нет, – ответил за всех Уолтер Грэхем. – Подбирали некурящих.

– Серьезная, видать, лаборатория, – сказал Гусев и вновь обратился к магу: – А долго это… ну, чтобы курить больше не хотелось?

– Не дольше, чем отучить ребенка грызть ногти, – ответил маг. В голосе его не слышалось никакой неприязни к драконоборцу Гусеву. – Можете прямо сейчас выбросить свою коробочку, она вам больше никогда не понадобится.

Американцы отправились приходить в себя. Гусева, волей-неволей внявшего предупреждению минздрава, увел маг Ольвиорн. Саня Веремеев, указывая на разнообразное колюще-рубящее оружие, развешанное по стенам зала, предложил Сергею попробовать овладеть азами боя на мечах. Приступив к делу и только чудом не нанеся друг другу серьезных увечий, они минут через десять сочли за благо спуститься в казармы и разыскать старшего мечника Гортура. Дабы тот предоставил им толковых учителей из числа пограничников. Гортур охотно откликнулся на эту просьбу, и бойцы, уже под руководством специалистов, продолжили упражняться на площадке у казармы. Потом к ним присоединился вернувшийся с антитабачной процедуры Гусев – и к обеду все трое вдоволь намахались мечами, приобретя кое-какие навыки в этом непростом, как оказалось, деле.

Обедали все вместе – и владельцы замка, и Ольвиорн, отвлекшийся на время от своих приготовлений, и бойцы ГБР, и американцы. Американцы выглядели уже получше, Торенссен даже пытался шутить, подбадривая Элис, вид у которой был все-таки неважный. После обеда маг вновь удалился, а лонд Гарракс по совету супруги устроил для гостей экскурсию по замку. А потом Саня Веремеев очень вовремя сообразил, что в здешнем мире нет ни поездов, ни автомобилей – и передвигаться как бойцам, так и американцам придется на конях. Верховой ездой никто из них никогда не занимался, поэтому еще несколько часов было отдано конной подготовке. После этого никому из пришельцев уже ничего не хотелось…

Лонд Гарракс вместе с управляющим уединились для обсуждения насущных хозяйственных вопросов, лонда Окталия отбыла в изящном паланкине в местную школу проводить репетицию детского хора – и иноземные гости оказались предоставленными самим себе. Гусев, чрезвычайно довольный тем, что ему, стараниями мага, совершенно не хочется курить, устроился на бревне возле двух молоденьких и симпатичных служанок, перебиравших крупу. И принялся развлекать их разными – как действительно имевшими место, так и сочиненными тут же – историями о своей героической борьбе с бандюками. Саня Веремеев направился в свою комнату вздремнуть. Ушла к себе и Элис – у нее болела голова. И еще она опасалась, что командир Маккойнт, оставшийся вместе с «Арго» на околопланетной орбите, нарушит все инструкции и ринется на Марс, на поиски пропавших членов экипажа. Проникнет внутрь Сфинкса – и затеряется там навсегда… О том, что именно она затерялась навсегда, Элис боялась даже думать. Грэхем и Торенссен устроились под деревьями в саду замка – так давно не приходилось им видеть деревьев, – а Сергей вернулся в библиотеку, которую уже показывал им лонд Гарракс, и принялся листать книги. Книг у владельца замка было немало, и подбор их был весьма разнообразен, хотя и несколько хаотичен. Философские трактаты перемежались любовными историями, записки путешественников соседствовали с трудами по виноделию и фортификации, астрономические таблицы вклинивались между поэтическими сборниками и наставлениями по борьбе с сорняками…

А за ужином маг Ольвиорн объявил, что у него все готово, и завтра на рассвете можно провести испытание.

Когда бойцы ГБР вместе с американцами, в сопровождении слуг, поднимались по лестнице в свои комнаты, Ральф Торенссен, слегка опьяневший от выпитого за ужином вина, сказал, обращаясь к Уолтеру Грэхему:

– Тебе не кажется, что все это штучки Марсианского Сфинкса? Это до сих пор работает какая-то древняя, дьявольски хитроумная аппаратура, вколачивает нам в головы то, чего на самом деле нет…

Грэхем не успел ничего ответить – его опередил Саня Веремеев:

– Так вот что у вас за лаборатория, господа американцы! Марсианский Сфинкс дистанционно изучаете? Марсоход туда доставили, да?

– К сожалению, не могу удовлетворить ваше любопытство, – вновь уклонился от ответа Уолтер Грэхем.

– Это не мы его изучаем, а он нас, – заявил Торенссен. – Даже нет, все гораздо проще: я сошел с ума…

– Так может думать каждый из нас, – заметил Сергей. – Только что от этого изменится?

«Что от этого изменится? – подумал Сергей, засыпая в башне чужого замка, вознесшейся к чужому ночному небу, где не было ни Луны, ни Марса. – Нам снится что-то?… Или это мы снимся?…»

И словно кто-то другой, невидимый, прошептал где-то в глубине сознания несколько слов – Сергей был уверен, что никогда не слышал и не читал этих слов. Он хотел удивиться, но не смог, потому что уже крепко спал, утомленный обживанием чужого мира.

Наша жизнь – чей-то сон. Мы снимся… Томимся Вечность времен…

11. Метаморфоза

Доктор Самопалов не мог отделаться от мыслей о плитке с изображением мифического сирруша, лежащей в кармане его халата. Как и откуда она появилась в больничной палате? Кто мог передать ее Ковалеву? Закончив обход, он уединился в своем кабинете и принялся рассматривать удивительную вещицу, непонятно каким образом оказавшуюся под подушкой у больного.

Пронести ее в палату после прогулки Ковалев не мог – по той причине, что от прогулок в больничном дворе упорно и необъяснимо отказывался и вообще практически не покидал постоянно запертое снаружи помещение. Исключение составляли только визиты в кабинет доктора. Туалет и душ в палате были, а еду пациентам приносили, что называется, прямо в постель. Кроме того, согласно строгим правилам, действующим в этом отделении психлечебницы, каждое утро и каждый вечер все палаты и сами пациенты тщательнейшим образом проверялись санитарами на предмет выявления посторонних предметов – были в истории этого учреждения очень печальные случаи…

Единственно правдоподобным представлялось только такое объяснение: кто-то со двора забросил эту плитку в открытую форточку палаты номер семь. Самопалов ухватился за это предположение, как за спасительную соломинку. Хотя в глубине души понимал, что такое объяснение не выдерживает никакой критики. Но других приемлемых версий у него не было.

Странности, связанные с больным, который называл себя Демиургом, все больше и больше тревожили психиатра. Было во всем этом что-то, отдающее сверхъестественным…

Несколько раз смерив кабинет шагами, доктор Самопалов с некоторым раздражением бросил плитку на стол и начал листать записную книжку, распухшую от обилия визитных карточек. Эта злополучная плитка застряла в его мозгу, как кость в горле, мешая спокойно работать и жить.

Круг знакомств доктора Самопалова был достаточно широк. Входил в него и специалист по истории древнего мира Василий Николаевич Тарасенко, преподававший на истфаке университета. Психическими расстройствами он, слава богу, не страдал, и в клинике у доктора Самопалова бывать ему не приходилось – их довольно уже давнее знакомство состоялось на совершенно иной почве. Им обоим довелось когда-то поучаствовать в работе избирательной комиссии. А потом они время от времени встречались в сауне, которую Самопалов посещал не часто, а Тарасенко – регулярно, приводя в пример мудрых древних римлян, не вылезавших из своих терм.

Виктор Павлович позвонил историку и договорился о встрече. Предупредив дежурную медсестру о том, что отлучится часа на полтора – два, он покинул больничный корпус и сел за руль своего серого ветерана-«жигуля». Весь путь от больницы до города он старался думать о разных отвлеченных вещах, но это ему плохо удавалось – перед глазами стояла плитка с сиррушем, лежавшая теперь в кармане его пиджака. Плитка, которая, если верить Ковалеву, некогда красовалась на марсианской равнине под названием Кидония.

Конечно же, это были фантазии, и вряд ли она упала в седьмую палату прямо с Марса. Но каким-то ветром ее все-таки занесло. Каким?

По дороге в университет Самопалов остановился у ювелирного магазина. Вышел он оттуда еще более задумчивым – плитка действительно оказалась золотой. Версия с форточкой, и до того весьма и весьма неубедительная, представлялась теперь психиатру и вовсе абсурдной: ну кому это придет в голову разбрасываться золотыми изделиями? Уж, конечно, не медперсоналу. Кому-то из больных, пребывающих в помраченном состоянии сознания? Но где, опять же, этот кто-то мог взять плитку? Выкопал в больничном дворе, что ли?

И только услышав сзади нетерпеливые автомобильные гудки, доктор понял, что его «жигуль» стоит на перекрестке, а светофор вовсю истекает зеленым светом.

Исторический факультет находился в старом корпусе университета, в просторном дворе, похожем на лес обилием ветвистых тополей, дубов и лип. Поднявшись на второй этаж, Самопалов прошел длинным коридором и отыскал нужную дверь.

Кабинет заведующего кафедрой был невелик и почти весь заставлен книжными шкафами. Хозяин кабинета – этакий интеллигентного вида Гаргантюа – сидел у окна, глыбой нависая над столом, и что-то писал. После обмена приветствиями Виктор Павлович решил сразу приступить к делу: время он ценил – и свое, и чужое. Достав из кармана плитку, он положил ее на стол перед Тарасенко и пояснил:

– Один из моих пациентов утверждает, что тут изображен некий сирруш – вавилонский дракон. Мифологический, как я понимаю, персонаж. Он говорит, что такими плитками были выложены врата богини Иштар в Вавилоне. О Вавилоне я слышал, о богине Иштар тоже, а вот о таком звере… Гляньте, Василий Николаевич.

– Ну-ка, ну-ка… – Тарасенко поправил очки и принялся рассматривать плитку, чуть поворачивая ее в разные стороны. – Разумеется, не оригинал? Народное творчество пациентов, да, Виктор Павлович? И, никак, золото?

– Да, – коротко ответил доктор Самопалов.

Тарасенко многозначительно хмыкнул, поверх очков взглянул на психиатра и вновь поднес плитку к свету, пробивающемуся в окно сквозь листву старых дубов.

– Врата Иштар… – пробормотал он. – Раскопки вел Колдевей, в конце девятнадцатого – начале двадцатого. А рисунок довольно известный, Виктор Павлович. Возьмите любую популярную книгу по ориенталистике – и непременно на него наткнетесь.

– У меня несколько иной профиль, Василий Николаевич. Хотя именно благодаря этому пациенту я довольно-таки тщательно изучил эпоху Возрождения. Но в истории Древнего Востока, каюсь, слабоват. Вот если бы речь шла о проблемах патопсихологической диагностики или, скажем, о методах устранения терапевтической резистентности при шизофрении…

Гаргантюа-Тарасенко раскатисто рассмеялся:

– Ваша правда, Виктор Павлович! Каждому свое, и у каждого – свое. Вообще-то, этого зверя чаще считают не драконом, а единорогом. Разумеется, за этот вот рог, – историк легонько постучал пальцем по изображению сирруша. – Хотя, конечно, их у него может быть и два, как и уха – просто второго не видно, изображение плоскостное, а не объемное. А ну-ка, посмотрим.

Тарасенко с трудом выбрался из-за стола, протиснулся между стулом, на котором сидел Самопалов, и шкафом – комплекция историка явно не соответствовала размерам кабинета, – и открыл второй шкаф, битком забитый книгами. Поводив пальцем вдоль книжных рядов, он извлек увесистый потрепанный фолиант, который, судя по внешнему виду, был творением еще сталинской, наверное, эпохи. И, листая его, вернулся на свое место за столом.

– Вот он, ваш сирруш, – сказал он, показывая психиатру черно-белый рисунок, как две капли воды схожий с изображением на золотой плитке. – И подпись: «Многоцветные изразцы с изображением единорога».

Протянув книгу доктору, Тарасенко еще раз пробрался к шкафам и вернулся за стол с очередным уловом – толстой книгой поновей, в красной глянцевой обложке.

– Колдевей копал несколько лет, пока добрался до врат Иштар, – сообщил он психиатру, переводящему взгляд с рисунка в книге на плитку и обратно. – Представляете, громадная арка из кирпича, покрытого такой яркой-яркой голубой, черной, желтой и белой глазурью. И везде – быки и единороги, то бишь сирруши, или, возможно, сиррухи – читать можно по-разному. Или мушхуши, по другим источникам. Да… А перестраивал врата Иштар небезызвестный Навуходоносор, и клинописную надпись по этому поводу оставил. – Историк пошуршал страницами. – Вот: «Свирепые рими и мрачные сирруши начертаны на дворе врат» – имеются в виду стены. «Чем я сообщил вратам великолепие чрезвычайное и роскошное, и род людской может взирать на них в изумлении». – Тарасенко поднял голову, поправил очки. – Рими это быки. Так что правду говорит ваш пациент, Виктор Павлович. Он, часом, не историк, не наш выпускник?

– Нет, образование у него не историческое. Юридическое.

– Ясно. – Тарасенко отложил книгу и взвесил плитку на ладони. – Да-а, потянет такое издельице весьма солидно. Видать, пациент не из бедных, да и вообще юристы сейчас не бедствуют. Только на вратах Иштар не золото было, а изразцы.

– А как определить возраст этой штуковины?

Историк еще раз всмотрелся в рисунок на плитке и перевел взгляд на психиатра:

– Думаете, прямо из Вавилона? Это вряд ли, Виктор Павлович. А методов разных достаточно, только не к нам с этим обращаться. У нас же обычный вуз, оборудованием для экспертизы не располагаем. А что, есть такая необходимость?

Доктор Самопалов пожал плечами:

– Даже не знаю… Впрочем, пожалуй, нет такой необходимости.

Ему совершенно не хотелось распространяться о том, что золотая плитка с изображением сирруша якобы попала сюда с Марса, где с незапамятных времен лежала у подножия древнего Сфинкса. А еще он просто боялся возможных результатов такой экспертизы…

Самопалов ехал назад, в больницу, по улицам, покрытым опавшей листвой, и ощущал какое-то внутреннее неудобство, граничащее с тревогой. Словно где-то внутри торчали сплошные острые выступы…

Однако в больнице он забыл об этом своем неудобстве, потому что у него возникли другие хлопоты: резко ухудшилось состояние пациента из пятой палаты – обладателя удивительной способности запоминать тысячи автомобильных номеров. Пациент впал в коматозное состояние, и все попытки привести его в чувство успеха не имели.

Доктор Самопалов вместе с другими врачами изо всех сил старался изменить угрожающую ситуацию – и к вечеру больной начал наконец-то подавать признаки жизни. Впрочем, Виктор Павлович не собирался тешить себя мыслью о том, что проблема решена. Многолетний опыт врачебной деятельности подсказывал ему, что шансов на успешное лечение очень мало – такие больные, как правило, ненадолго задерживались в этом мире…

Домой он вернулся поздно, довольно измотанный, и, наспех поужинав, завалился спать.

А наутро узнал об инциденте в палате номер семь. Ночью пациент Левченко принялся что было силы стучать в запертую дверь палаты, сопровождая этот стук истошными воплями. До того как ему вкатили двойную дозу успокоительного, он успел превратить в клочья собственную рубашку и зубами отодрать подошву от своего же тапка. Скрученный сноровистыми руками санитаров, он прибег уже к членораздельной, хотя и несколько сумбурной речи и пытался объяснить, что сосед по палате сознательно заразил вирусом его, Левченко, внутренние компьютеры. И теперь не помогает никакая перезагрузка. Вместо обычного торса с мишенью и звездой он видел какие-то другие картины, а его собственные программы были якобы непоправимо испорчены.

В течение всего этого полного шумовых эффектов инцидента сосед Левченко по палате номер семь Игорь Владимирович Ковалев продолжал спать – или притворялся спящим.

К тому времени, когда доктор Самопалов приехал в клинику, Левченко, которого переместили в бокс, еще находился под воздействием транквилизаторов и не имел никаких претензий к окружающему миру. Убедившись в том, что состояние пациента пока не внушает тревоги, Самопалов наведался в седьмую палату. Приутихшее было ощущение душевного неудобства вновь вернулось к нему.

Ковалев лежал в постели, заложив руки за голову, смотрел в потолок и едва заметно шевелил губами. Словно шептал что-то. Вопреки уже сложившемуся стереотипу, он, завидев входящего в палату психиатра, тихо, но внятно сказал:

– Здравствуйте, Виктор Палыч.

Отметив про себя это неожиданное отклонение от шаблона, доктор Самопалов ответил на приветствие и подошел к его кровати.

– Как там мой сосед, успокоился? – В голосе Ковалева не звучало никакого интереса и его застывшее лицо напоминало маску, ко рту которой приделаны ниточки: губы шевелятся, а все остальное – неподвижно.

– Успокоился, – ответил Самопалов, бросив взгляд на кровать Левченко со скомканным одеялом и лежащей в изножье подушкой.

– Наверное, это действительно я ему удружил. Наверное, он увидел что-то из моих картин.

– Каких картин? Вы вновь видите картины?

– Ну, это я их так называю, а это на самом деле не картины, как тогда, с Черным графом… Какая-то иная реальность… или иллюзия, это одно и то же. Только теперь я полностью погружаюсь, растворяюсь… Полностью, понимаете? И знаю, что это не сон… Просто превращаюсь в тот мир, словно я и есть – тот мир… Знаю каждую его частицу, каждая его частица – это я, и всё вокруг – тоже я, и я все знаю, и все могу… Сегодня ночью я был драконом, Виктор Палыч… Это так интересно… И не только драконом… Но теперь меня на ночь нужно будет, наверное, привязывать к кровати.

– Вы считаете, это необходимо? – осторожно спросил доктор Самопалов.

– Не знаю… Может быть… Иначе я когда-нибудь останусь где-то там… в тех иллюзиях…

– А вы, стало быть, не хотите остаться? – Этот вопрос психиатра был продиктован профессиональным интересом.

Ковалев вздохнул и ответил, и вновь одни только губы шевелились на его застывшем лице:

– Я боюсь потеряться там, Виктор Палыч… Полностью раствориться… Это ведь как те самые матрешки – проникаешь все дальше и дальше… Иллюзии иллюзий… И еще я боюсь, что какие-то куски этих иллюзий попадут сюда, и такая здесь начнется неразбериха… а нам и своей хватает… Как-то все это связано с тем Марсианским Ликом… Не знаю… Понимаете, где-то добра может быть больше, где-то меньше, но оно есть… А Сфинкс… Боюсь, что добра в нем нет вовсе… Марсианский Сфинкс – это полное отрицание добра…

«Попробовать какое-то другое сочетание нейролептиков? – подумал доктор Самопалов. – Выйти на академию, запросить у них описание подобных случаев…»

– Если хотите, будем привязывать, Игорь Владимирович, – сказал он.

Ковалев едва заметно, одними губами, усмехнулся:

– Все-таки не желаете именовать меня Демиургом, Виктор Палыч… Ну и ладно, больше настаивать не буду. Суть-то не меняется, как ни назови. Мир можно называть царством вечно движущейся неуничтожимой материи, но он-то от этого не станет менее иллюзорным…

Вечер в квартире доктора Самопалова начался вполне традиционно: ужин, обмен новостями с женой. Впрочем, о странностях Демиурга-Ковалева Виктор Павлович супруге не рассказывал. Потом жена с вязанием устроилась у телевизора, а доктор Самопалов уединился в другой комнате и приступил к чтению газет. Был обычный вечер обычного дня…

Метаморфоза произошла стремительно и незаметно.

Услышав стук копыт, он быстро обернулся и увидел показавшихся из-за пригорка всадников на черных конях. Можно было упасть на землю, затаиться в высокой траве, однако его уже заметили. Всадники пришпорили коней – и он бросился к лесу. Злоба и страх переполняли его, он готов был разорвать на куски этих тварей в зеленых плащах, – но их было слишком много. Позади нарастал угрожающий топот копыт, а впереди приближался лес – скорее, скорее, нырнуть в густую зелень, скатиться в овраг, забраться поглубже в чащобу, где нет прохода коням… А что-то внутри призывало остановиться, встретить врагов, наброситься на них, рвать на части – кровь! Кровь! Обилие крови… Пьянящей, прибавляющей сил… Нет, нет – в лес! Врагов слишком много…

За спиной раздался резкий звук – и тут же левое плечо обожгла боль, словно прошелся там невидимый острый нож. Он, коротко взвыв, вломился в затрещавший кустарник, в гущу ветвей…

…Виктор Павлович вскочил с кресла, газета с шорохом упала на пол. Плечо болело, причем довольно сильно.

– Что такое, Витя? – встревоженно спросила возникшая в дверях жена. – Ты чего кричишь?

Доктор Самопалов, потирая больное место, некоторое время застывшим взглядом смотрел сквозь нее. Затем, сделав над собой огромное усилие, сказал приглушенным голосом:

– Все в порядке, Наташа. Кажется, задремал, привиделось что-то…

Жена покачала головой и вернулась к вязанию и телевизору. Самопалов снял домашнюю кофту и осмотрел плечо. Оно было целым и невредимым, и не было на нем ни колотых, ни резаных, ни огнестрельных ран. Однако боль не утихала.

Доктор обхватил правой ладонью больное место и застыл у подоконника, заставленного горшочками с кактусами. Он чувствовал, как неприятный холодок волнами накатывается на сердце – и сердце то замирает, то начинает учащенно биться. Виктору Павловичу было очень не по себе, если не сказать больше. Он ни на мгновение не усомнился в том, что психически вполне нормален – и в тоже время был абсолютно уверен, что пережитое несколько мгновений назад отнюдь не привиделось ему.

В память впечаталась проселочная дорога, сбегающая с пригорка. Она рассекала широкий луг с застывшей в безветрии густой темно-зеленой травой, в которой то тут, то там пестрели яркие цветы. Лес дугой охватывал луг, над лесом светило солнце, и там, на дальнем конце этой дуги – он знал это! – затаившись в кустах, его поджидали еще двое. Поджидали именно его, третьего охотника. Он мог добраться до этих кустов по кромке леса, дабы не подвергаться опасности на открытом месте – день-то был в самом разгаре, – но там путь преграждал глубокий овраг, вдающийся в луг. Гораздо быстрее было обойти этот овраг по лугу, напрямик, – на дороге никого, и ни звука не доносилось из-за пригорка. Прошагать по траве – и присоединиться к остальным охотникам.

Доктор Самопалов знал, что это вовсе не его мысли, не его ощущения… и не его тело! Там, на том неизвестно откуда взявшемся и неизвестно где находившемся лугу, он был не Виктором Самопаловым, сорокашестилетним врачом-психиатром, человеком – там, на лугу, убегало от опасности существо, покрытое длинной бурой шерстью, злобное существо, которое жаждало крови и направлялось вместе с двумя другими добывать кровь, свежую кровь… Он, Виктор Самопалов, на какое-то время стал этим существом, и в него стреляли – да, тот резкий громкий звук за спиной был выстрелом… И хотя рана была нанесена другому, чужому телу – боль теперь ощущал и он, человек, а не только тот мохнатый злобный монстр…

Доктор Самопалов прислонился лбом к оконному стеклу. Плечо продолжало болеть. Ему было страшно.

«Боюсь, что куски этих иллюзий попадут сюда…» – так сказал Ковалев.

Доктор Самопалов стоял у окна и растирал плечо. Он по-прежнему не сомневался в том, что вполне психически здоров и не галлюцинирует. Не было предпосылок для того, чтобы вот сразу взять да и сойти с ума.

Доктор Самопалов думал о том, что Ковалев, судя по только что случившемуся феномену, может быть очень и очень опасным для окружающих.

«Не только к кровати привязывать, но и накачивать до полнейшей отключки, – потерянно подумал он. – Чтобы себя не осознавал…»

Вечер был довольно теплым, но доктора Самопалова знобило.

12. Ритуал

Слуга разбудил Сергея осторожным стуком в дверь. Небо уже посветлело, в комнате было прохладно, из-за распахнутого окна не доносилось ни звука. Выцветшие звезды едва угадывались в вышине, и только бледный серп одной из здешних лун пытался противостоять наступающему рассвету.

Умываясь, Сергей размышлял о том, какие дела предстоят им сегодня, и как все сложится дальше. И вдруг осознал, что воспринимает предстоящую схватку с неведомыми и грозными скоддами как очередную обыкновенную операцию по обезвреживанию криминальных шестерок и тузов. Это очень напоминало процесс рассматривания стереоизображения на обложке журнала, когда в какой-то неуловимый момент плоские разноцветные пятна и линии превращаются в объемную узнаваемую картинку.

Этот мир вдруг перестал быть для него чем-то неестественным и инородным. Сергей совместил себя с этим миром, врос в этот мир, облекся им – и сразу сами собой отпали многочисленные недоуменные вопросы. Нужно было просто жить в этом мире и постараться сделать то, ради чего этот мир вовлек их в себя.

Натянув куртку, Сергей выглянул в окно и обнаружил внизу, у крыльца, мага Ольвиорна и Уолтера Грэхема. Маг был в длинном светло-сером плаще, а темнокожий американец – в расстегнутом чуть ли не до пояса апельсинового цвета комбинезоне с кобурой на боку. Можно было задаться вопросами, зачем в калифорнийской лаборатории пользуются столь ярким одеянием в стиле дорожных рабочих и в кого Грэхему предписано стрелять или от кого отстреливаться в этой частной лаборатории, – но Сергей не стал задаваться вопросами. Застелив кровать, он вышел из комнаты и спустился во двор.

Дольше всех, как и положено, ждали Элис. Наконец она появилась, и всем стало понятно, что Элис провела не самую спокойную ночь: лицо ее было бледным и чуть опухшим, а под глазами залегла легкая синева. У Ральфа Торенссена тоже было опухшее лицо и полусонный взгляд, а вот Уолтер Грэхем казался собранным. Гусев был спокоен. Саня Веремеев с видимым наслаждением вдыхал свежий и чистый утренний воздух и щурился как кот, которого почесывают за ухом. А глаза мага Ольвиорна сияли надеждой, и сам он словно подтянулся и помолодел после этой ночи – вот что значит увидеть свет в конце тоннеля…

Обменявшись приветствиями, шестерка чужестранцев и чужемирцев, возглавляемая магом, направилась к воротам. Как пояснил Ольвиорн, ритуал воздействия с применением пятого заклинания Великого Мерлиона надлежало проводить в стороне от чьих бы то ни было любопытных глаз. Бородатый, мощного телосложения стражник открыл ворота, с уважением и благоговением глядя на могущественного, хорошо знакомого ему мага и, наверное, столь же могущественных пришельцев из Подземного Мира, и вернулся на свой пост. Ему хотелось верить, что объединенными усилиями удастся справиться с нависшей угрозой. Много разного и невнятного говорили об этой угрозе, никто не знал, в чем она заключается, но не с маргами была она связана, и не с гвирами – какое-то невиданное и неслыханное черное зло затаилось за горизонтом. И вся надежда на них – странствующих магов и подземных жителей, а если нужно будет – каждый, кто может держать в руках оружие, встанет на пути черного зла.

Так думал стражник, провожая взглядом удаляющихся чужеземцев, которых вел маг Ольвиорн.

Едва заметная тропинка пересекала луг – в мокрой от росы траве запутались легкие клочья тумана, – взбиралась на пологий склон невысокого холма и исчезала в редкой рощице, сквозь которую просвечивало все больше светлеющее небо. Шли гуськом, молча – никому не хотелось нарушать торжественно-трогательную тишину ясного утра.

Когда все поднялись на холм, Сергей, замыкающий шествие, оглянулся. И замок, и селение четко прорисовывались в прозрачном воздухе, вдали темнела полоса леса – и разливался, расплескивался над лесом спокойный свет восходящего солнца.

На вершине холма стоял невысокое строение с плоской бревенчатой крышей и бревенчатыми же стенами. Стены были снизу доверху исполосованы широкими – и в два, и в три пальца, а то и в ладонь – щелями. Внутри обнаружились вкопанный в землю стол, сколоченный из неоструганных досок, и короткая скамья рядом с ним. И больше вроде бы ничего там не было. Суть предстоящего ритуала оставалась для иноземцев неизвестной. Как пояснил маг, знание в данном случае могло повлиять на результат, то есть ритуал просто не получился бы.

Предложив гостям располагаться на бревне, которое лежало на земле вдоль стены, маг снял плащ и расстелил его на столе. На внутренней стороне плаща был нашит большой белый равносторонний треугольник. Ольвиорн остался в просторной светлой рубахе навыпуск и длинных кожаных штанах. Оказалось, что на плече у него висит объемистая матерчатая сума. Безропотно устроившись плечом к плечу на бревне, чужеземцы молча наблюдали за тем, как маг извлекает из нее разные предметы и раскладывает их на плаще. Хотя внутри царил полумрак, предметы были видны довольно хорошо. Этому способствовали многочисленные полоски света, которые проникали извне в это не отличающееся архитектурными излишествами строение. Сергей про себя окрестил его «магильней».

В первую очередь, из сумы было вынуто что-то узкое и длинное, завернутое в кусок тонкой материи. Развязав тесьму и размотав светлую ткань, маг бережно положил на стол нож с хорошо начищенным лезвием и белой ручкой, испещренной черной вязью каких-то символов. Рядом с ножом был водружен большой серебряный кубок на вычурной ножке. Следом за кубком маг выложил на стол деревянный жезл с такими же, примерно, как на ручке ножа, письменами и несколько туго набитых мешочков. Затем на столе появились три подсвечника и три свечи – желтая, черная и красная, – темная бутылка, и в довершение – хрустальный шар размером с мяч для игры в большой теннис, уложенный в углубление в черном деревянном бруске. В полной тишине маг расставил подсвечники по углам треугольника, нашитого на плаще, и установил в центре хрустальный шар. Разрезал ножом пополам каждую свечу, вставил верхние части в подсвечники, а нижние спрятал обратно в суму. Чиркнув спичкой, Ольвиорн зажег свечи и принялся развязывать мешочки. Четкие, скупые, выверенные движения странствующего мага не оставляли сомнений в том, что он отлично знает, что делает. Было видно – это работает настоящий профессионал.

В мешочках оказалось что-то сыпучее и пахучее. Сергею почудилось даже, что один из запахов – приятных, хотя и довольно острых, – заполнивших «магильню», откуда-то ему смутно знаком. Сидящий рядом с ним Гусев вовсю шевелил ноздрями, принюхиваясь, и, судя по выражению его лица, тоже пытался что-то вспомнить.

Неторопливо высыпав содержимое мешочков в кубок, маг размешал все эти пахучие вещества кончиком ножа. С усилием вытянул пробку из узкого горлышка бутылки и начал сосредоточенно заливать свой колдовской полуфабрикат какой-то тягучей жидкостью. В кубке зашипело, поднялась к потолку струйка белого дыма – и исчезла, утянулась сквозь щель. Маг вновь покрутил ножом в кубке и опустился на скамью, положив нож на стол справа от себя, рядом с жезлом. Обвел взглядом пришельцев из иных пространств, по-прежнему молча и с интересом наблюдающих за ним, и сказал:

– Весь набор соответствующим образом подготовлен. Все предварительно очищено, окроплено и заряжено. Каждый ингредиент подобран и отмерен со всей тщательностью, в точном соответствии с указаниями, оставленными Великим Мерлионом. Если наша магия хоть как-то влияет на вас, вы это непременно почувствуете. Подождем, когда первый солнечный луч коснется магического кристалла, сделаем по глотку эликсира – и я приступлю к ритуалу. И дай Бог, чтобы вы не поддались…

– Мы уж постараемся. – Гусев натянуто усмехнулся и обхватил руками колени.

– Будем надеяться, что Бог на нашей стороне, – осторожно тронув пальцем жезл, произнес маг Ольвиорн и опустил голову.

В тишине раздался прерывистый вздох Элис.

Прошло еще несколько минут, прежде чем лучи показавшегося над лесом солнца проникли сквозь щели и заиграли на хрустальной поверхности шара.

– Пора, – негромко, но торжественно промолвил маг Ольвиорн и поднялся из-за стола.

Взяв кубок обеими руками, он отпил из него и немного постоял на месте. Потом подошел к гостям.

– Достаточно маленького глотка. И сразу на мгновение задержите дыхание.

Сергей принял кубок из рук Сани Веремеева, отхлебнувшего свою порцию следом за магом. В ноздри ударил терпкий, отдающий мятой запах – так могло благоухать какое-нибудь экзотическое вино.

– Давай, Серый, не задерживай посуду, – поторопил его Гусев. – Небось, не самогон.

Сергей отпил из кубка, подержал вязкую жидкость во рту, чувствуя, как сразу же защипало язык, – и проглотил магический напиток, действительно похожий на изысканное вино. Огненный комочек кубарем скатился к желудку и тут же растаял, разлился блаженным теплом. И Лукину вспомнилось, как говаривал дед, залпом опустошив праздничную рюмку: «Как будто боженька босыми ножками по жилкам пробежал…» Он передал серебряный сосуд Гусеву, жаждущему заполучить свою порцию, и вскоре почувствовал, как тепло сменяется прохладной волной. Волна хлынула в голову, и голова сразу стала хрустальной и чистой, словно лежащий на столе магический шар мага Ольвиорна. С такой головой можно было запросто помериться силами за шахматной доской с целой толпой чемпионов мира.

Маг забрал кубок у сидящей с края Элис и вновь поставил его на стол. Опустился на скамью, взял в правую руку жезл. Воздел его над головой, трижды прочертил в воздухе замысловатые линии и завершил эти манипуляции тремя размашистыми крестообразными движениями. И громко произнес:

– Да будет так!

Вслед за этим маг провел жезлом над ровно горящими свечами – и Сергею вдруг почудилось, что жезл тоже стал светиться слабым лиловым светом. От только что присутствовавшего ощущения хрустальности и прозрачности не осталось и следа. Перед глазами все закружилось и поплыло, и фигура мага, вглядывающегося в магический кристалл, странно исказилась и потеряла четкость очертаний. В какой-то момент она вдруг превратилась в пульсирующий лиловый шар, который, разбухая и разбухая с каждым новым толчком, заполнил все пространство. Сергея окутала эта лиловость, то тут, то там пробегали в ней быстрые искры, – а тело словно окаменело, стало статуей. В голове не осталось ни одной мысли, и словно откуда-то издалека доносились обрывки монотонно звучащей речи мага:

– Умоляю тебя… Соизволь сойти ко мне… Вселись в этот хрусталь, чтобы я мог созерцать… Умоляю тебя трижды три раза… Покажи в хрустале начало пути… Трижды три раза взываю к тебе… Взываю к тебе… Взываю к тебе…

Вспыхнули и погасли искры, колыхнулась лиловая пелена и вновь застыла. А потом начала медленно таять.

– Разрешаю тебе уйти к себе, и да будет всегда мир между нами с благословения трех повелителей. Да будет так!

Невидимые путы ослабли и словно растворились, и Сергей почувствовал, что вновь в состоянии управлять собственным телом.

В помещении было светлее, чем раньше. Маг Ольвиорн с сосредоточенным лицом убирал в суму магический шар, а из подсвечников на столе торчали крохотные, уже не горящие огарки. Судя по их виду, весь ритуал занял не одну-две минуты, как показалось Сергею, а гораздо больше времени. Рядом, на бревне, совершали различные движения, словно разминались, товарищи-бойцы и американцы, и Лукин поймал себя на том, что и сам невольно шевелит руками, стремясь убедиться, что они слушаются его.

Маг достал небольшую воронку, аккуратно слил в бутылку остатки зелья из кубка и принялся заворачивать в платок нож с белой ручкой.

– Ну и как? – неуверенно подал голос Ральф Торенссен. – Каков результат?

Маг неспешно убрал в суму все свои рабочие инструменты, накинул на плечи плащ, сложил руки на столе и только тогда широко улыбнулся:

– Поздравляю, уважаемые: зубы ваши раздробить не удалось. Вы оказались мне не по зубам.

– Ура! – воскликнул Гусев и с силой толкнул плечом сначала Сергея, а потом, другим плечом, – соседа слева, Уолтера Грэхема. – Не проняло! Где там эти ваши скодды? Пусть гробы себе готовят!

– Вы что, действительно собирались выбить нам зубы? – запоздало ужаснулась Элис. Выглядела она теперь гораздо лучше, чем спозаранку.

– Да нет, – опередил мага Гусев. – Это же в переносном смысле. Я просил, чтобы этот чародей воздействовал на нас посильнее, на всю катушку! Зубодробительно!

– А почему вы, уважаемый Ольвиорн, считаете, что мы оказались вам не по зубам? – осведомился Грэхем, все еще продолжая сгибать и разгибать пальцы. – Не знаю, как другие, а лично я сначала почувствовал себя словно в холодильнике, потом – как после доброй порции виски. А в довершение превратился в статую Свободы – пальцем не мог пошевелить. Разве подобные странные ощущения нельзя назвать воздействием?

Маг отрицательно покачал головой:

– Нет, это не магическое воздействие, это воздействие эликсира. А эликсир – такое же средство проведения ритуала, как и все остальное. – Ольвиорн похлопал по своей суме. – Сам эликсир никаким магическим воздействием не обладает, он просто помогает раскрепоститься, открыть обратные пути, не более. А заклинанию Великого Мерлиона вы не поддались – я же глаз не сводил с кристалла.

– А в чем все-таки суть воздействия? – поинтересовался Сергей. – Теперь-то вы нам расскажете?

– Теперь – да, – кивнул маг. – Сейчас я вам все объясню, а после завтрака можно будет отправляться в Таэльсан.

Сергей внимательно слушал рассказ мага, и рассказ этот порождал у него некоторое внутреннее сопротивление и недоверие. Действительно, трудно сразу безоговорочно принять утверждения, идущие вразрез с собственным устоявшимся взглядом на мир. А точнее – полностью противоречащие этим взглядам. Трудно избавиться от ощущения, что тебе все-таки вольно или невольно пытаются запудрить мозги, убеждая в том, что есть на белом свете какие-то таинственные, поистине сказочные силы, которых не может быть в принципе. Да, безусловно, все события последних головокружительных, необычных дней показывали: мир устроен гораздо сложнее, чем думалось раньше, чему учили в школе и в училище… но безоговорочно принять за один присест так много новых неожиданных истин… Нет, не мог Сергей с ходу преодолеть этот барьер – хотя понимал в глубине души, что это его внутреннее сопротивление совершенно бесполезно, и магическая подкладка реальности существует и будет существовать независимо от его, Сергея, личного к ней отношения. И все-таки он пока еще сомневался…

Пятое заклинание Великого Мерлиона, по словам странствующего мага Ольвиорна, применялось для определения причин, истоков свалившихся на человека бед и несчастий и было связано с погружением в прошлое того человека, к которому применялось магическое воздействие. Это погружение производилось с помощью одной из потусторонних, ирреальных сущностей (хотя такое сочетание в данном случае было, пожалуй, оксюмороном), называемых демонами. Демоны, как говорил маг Ольвиорн, являлись атрибутами инобытия как Светлой, так и Темной Ипостасей Бога, и могли в определенной мере влиять на мир «посюсторонний». Демоны отнюдь не были некими человекоподобными или звероподобными существами. Они, как и многое другое, являлись элементами бытия-инобытия, способными принимать самые разные формы, и их присутствие в потустороннем иномирье подчинялось своим законам. Ольвиорн не стал углубляться в эту тему, пояснив, что подобное повествование заняло бы слишком много времени.

В общих же чертах суть магического воздействия была такова. Маг входил в контакт с демоном – не любым, а вполне определенным, – и с его помощью мог исследовать внутренний мир своего «пациента». Как бы путешествовать там вместе с самим «пациентом», погружавшимся в себя, в глубины собственной личности. Рука об руку шагая назад, в прошлое – все эти термины были, конечно, в достаточной степени приблизительны, условны, – маг и «пациент» добирались, в конце концов, до отправного пункта, до исходной точки теперешних злосчастий «пациента». Маг-внутренний, путешествующий по глубинам чужой личности вместе с таким же внутренним «пациентом», проецировал некоторые детали исходной ситуации – первопричины несчастий на магический кристалл. Количество и полнота деталей во многом зависела от врожденных способностей и умения мага. И маг-внешний видел какие-то более или менее определенные образы, возникающие внутри хрустального шара. Внешний «пациент», пребывающий при магическом воздействии в недрах собственного «я», испытывал во время этого путешествия эмоциональное потрясение. Зачастую – довольно сильное. И во многих случаях только от искусства мага зависело, вернется ли человек по окончании магического воздействия в прежние рамки собственной личности или же полного совмещения не произойдет. А это могло привести – и иногда приводило – к довольно печальным последствиям: люди просто сходили с ума…

Определив исток, причину бедствий, неудач или болезней, маг вместе с подвергавшимся магическому воздействию человеком старался ее устранить или же до предела сгладить негативные последствия. Это получалось не всегда, но все-таки удавалось гораздо чаще, чем не удавалось. Как гласили древние хроники, даже сам Великий Мерлион иногда терпел в этом деле неудачи.

– С вами у меня ничего не вышло, – закончив свои фантастические объяснения, сказал маг Ольвиорн. – Никакого совместного путешествия ни с одним из вас не состоялось. Я не ставил целью что-то там такое отыскать, я просто хотел узнать: поддаетесь ли вы достаточно сильному воздействию? И вот ответ: не поддаетесь. Наша магия, безусловно, на вас не действует. Дай Бог, чтобы это касалось и магии скоддов.

– Можете считать, что проблемы со скоддами уже нет, – подбоченившись, заявил Гусев. – Раздолбаем их в пух и прах, мало не покажется.

– Не говори «гоп» раньше времени, Геныч, – негромко произнес Сергей.

– А, брось! – отмахнулся Гусев. – В первый раз, что ли? Это уже дело техники. Подкрасться, обложить, ворваться – и мордой в пол! Сценарий известный. Как там у вашего прорицателя, батя? «Победит радость печаль»? Так вот, именно радость победит, не сомневайтесь. Сто процентов. Видите, вот и прояснились все, как вы говорите, «темные места».

– Обманчивый лик, – задумчиво сказал маг Ольвиорн. – «Их явит обманчивый лик»… В магическом кристалле все-таки что-то промелькнуло, какой-то образ… – Он остановил взгляд на напряженно слушающем его Уолтере Грэхеме. – То ли чье-то лицо, то ли маска… я и разглядеть-то почти ничего не успел, и удержать не смог – не получилось. Если эти слова Великого Мерлиона относятся именно к вам, уважаемые американцы, то, возможно, как раз этот лик и отразился в магическом кристалле. Вам есть что сказать по этому поводу?

Темнокожий американец медленно выпрямился, переглянулся с Торенссеном и Элис, и с некоторой заминкой ответил:

– Боюсь, что нет. Н-нет…

Он вдруг ни с того ни с сего закашлялся, закрыл ладонями лицо – и Сергею показалось, что Уолтер Грэхем не совсем искренен.

– Может быть, ваш Мерлион говорил насчет обманчивого лика самого мироздания? – поспешно вступила в разговор Элис. – Образно выражал свою мысль? Мы появились здесь откуда-то извне, ну… вы там ничего не видите или ведра в сарае видите да веники, а там вдруг ход появляется… То есть обманчиво все это… Может, как-то так?

– Может быть, может быть, – пробормотал маг, продолжая глядеть на Грэхема. Тот уже перестал кашлять и сидел, опустив голову. – Может быть, Великий Мерлион именно это и имел в виду…

13. Дракон

За завтраком маг Ольвиорн известил хозяев замка о том, что теперь он располагает всеми необходимыми сведениями, и можно ехать в столицу. Чужеземных гостей нужно представить королю Валлиору и верховному магу Креомину, а там пусть уже высокие персоны решают, что и как предпринимать. Лонд Гарракс сразу же заявил, что лично отправится вместе с посланниками обитателей Подземного Мира. Путь от замка до Таэльсана занимал около суток – с учетом ночевки на постоялом дворе, – так что при достаточно быстрых сборах можно было рассчитывать добраться до столицы где-то к обеду завтрашнего дня. Или чуть позже – опять же, с учетом того, что предстояло еще заехать в Долину трех ручьев, к укрытию дракона.

Собственно, каких-то особых приготовлений не требовалось – лонд Гарракс тут же, за столом, отдал необходимые распоряжения, и подготовка к поездке началась, когда хозяева и гости еще продолжали завтракать. Сразу же определили и состав делегации. Кроме лонда Гарракса и мага Ольвиорна, в нее, естественно, вошли все шестеро чужестранцев, а также два помощника странствующего мага и его слуга. Лонд Гарракс намеревался взять для сопровождения десяток воинов – полдвадцатки, – плюс их командира старшего мечника Зинга. Гортуру и его отряду полагался отдых после вахты на границе, и воины еще накануне покинули казармы и разошлись по домам. Вместе с двумя слугами лонда Гарракса получилось ровно две дюжины. Гусев удивился, зачем при таком солидном вооружении, как автоматы и пистолеты, – а нездешнее оружие, конечно же, нужно было продемонстрировать королю, – брать целую десятку пограничников. Но лонд Гарракс объяснил, что брать меньше ему, владельцу обширных земель, просто не пристало.

– Блин, мог ли я когда-нибудь даже по пьяни представить, что доведется мне общаться с самым настоящим королем! – восхищенно сказал Гусев, когда трое бойцов возвращались в свои комнаты за оружием.

– Во-во, и я о том же подумал, – встрепенулся Саня Веремеев. – Я с королями дело-то и имел только в детстве, когда с сеструхой в карты играл на щелбаны.

– А Леха Король? – напомнил Сергей. – Не ты ли его прикладом по затылку обработал в Константиновке?

– Да какой он, на фиг, король! – презрительно скривился Саня. – Мелкая шушера, только пальцы и способен растопыривать и крутого из себя строить.

Гусев замедлил шаги и задумчиво произнес:

– А впрочем, что такое здешний король, парни, если разобраться? Что у него за сила – армия с железками? Что такое любой его боец с мечом против «калаша»? С мешком на паровоз! С нашим оружием я бы и сам мог здесь стать королем. Геннадий Первый Сокрушитель – звучит?

– Эва куда хватил! – засмеялся Саня Веремеев. – Гусек Первый Балабол! Король – это не только армия, королем родиться надо. А ты же у нас не королевской породы? Рожденный ползать летать не может – это, кажется, еще кто-то из древних сказал.

– Летать не может, говоришь? – Гусев с недобрым прищуром взглянул на Саню. – Зато ползает гораздо лучше того, кто летает. А там еще надо посмотреть… А насчет балабола – не больший я балабол, чем ты, Веремей!

Голос его звучал жестко, и Сергей, чтобы разрядить обстановку, шутливо ткнул коллегу в плечо:

– Ты тут только не вздумай дворцовые перевороты устраивать, Геныч! Мы же не рейнджеры.

– А может, посоветовать им сменить форму правления? – предложил Саня, ничуть, казалось, не смущенный отповедью Гусева. – Не король, а президент. Выборы! Они же еще не знают, какое это развлекательное мероприятие – выборы! Они же самой главной прелести жизни не ведают!

– Вот ты и посоветуй королю, – усмехнулся Сергей. – Только вряд ли он тебя поймет. И вообще, парни, дело у нас вполне конкретное и точь-в-точь такое же, как в штатовских фильмах: спасти мир, не больше и не меньше.

– Эх! – вздохнул Саня. – Хотел бы я потом посмотреть на себя на экране…

Сборы прошли быстро и организованно – сказывалась выучка жителей пограничья, – и еще до полудня лонд Гарракс, попрощавшись с лондой Окталией, вывел отряд в путь. Черные кони и зеленые плащи сделали чужеземцев неотличимыми от пограничников, только вместо мечей у бойцов ГБР были более привычные для них автоматы, а американцы ехали вовсе без оружия – если не считать пистолета Уолтера Грэхема. Лонд Гарракс тоже ничем не выделялся из своих воинов, и исключение составляли только Ольвиорн с ассистентами и слугой. Маг облачился в тонкий кремовый плащ, а на его подчиненных поверх рубашек были светло-коричневые, доходящие до пояса накидки. Все они разместились в легком, обтянутом кожей экипаже на четырех высоких колесах, в который была запряжена пара серых в яблоках коренастых лошадок: маг в переднем отделении, помощники за перегородкой, в заднем, а слуга-возница сидел на облучке. Маг предложил Элис занять место рядом с собой, но Элис не захотела упустить уникальную возможность проехаться верхом – когда и где еще ей бы выпало такое!

– Это просто невероятно, – тихо сказала она Ральфу Торенссену. – «Арго»… потом посадочный модуль… марсоход – и вдруг настоящая лошадь! По нисходящей… Экзотика!

День вновь был погожим, но не знойным. Замок скрылся за горизонтом, дорога тянулась через лес и обширные луга, то взбираясь на холмы, то спускаясь в низины. Оставались позади мосты через речушки и овраги, светлые рощи и колосящиеся поля. Сменялись похожие друг на друга тихие селения с неизменными ветряными мельницами и фруктовыми садами. Позвякивали колокольчики на шеях пасущихся коров, вились над пасеками пчелы… Все было неспешным в этом спокойном мире, раскинувшемся под неведомыми небесами…

Отобедали на постоялом дворе в сонном городке с каменными мостовыми, а потом продолжили путь. Элис, пресытившись верховой ездой, вняла уговорам странствующего мага и пересела в экипаж. Гусев и Саня Веремеев завели разговор об оружии с командиром пограничников старшим мечником Зингом. Лонд Гарракс, похоже, подремывал в седле. Грэхем о чем-то негромко переговаривался с Торенссеном, а Сергей пристроился рядом с экипажем мага. Экипаж был высоким, его окна находились почти на уровне груди едущего на коне Сергея, и можно было побеседовать с магом Ольвиорном, который сидел у окна, свесив руку наружу. Элис, расположившись на удобном мягком сиденье у противоположного окна, прислонилась головой к перегородке и тоже, кажется, дремала, как и лонд Гарракс.

Сергей хотел поговорить с магом о драконах. Вернее, послушать рассказ мага о драконах.

К драконам Лукин относился трепетно. Еще читая в детстве сказки и былины о богатырях, он уверовал в то, что драконы когда-то действительно обитали на земле. Так же как и птица феникс, и русалки, и василиски, и кентавры. Уже потом, в старших классах, ему попалась книга фантаста с незапомнившейся фамилией о цивилизации драконов, которые были гораздо лучше, чище, умнее и благороднее людей, безжалостно истреблявших драконье племя.

И осталось у Сергея с детских лет еще одно впечатление, связанное с драконом. Не так уж много отложилось в его памяти ярких впечатлений детства. Вот он треснул по голове игрушечным, но весьма увесистым самосвалом доставшего его чем-то коллегу по младшей группе детского сада Сашку Абалихина… Вот несется прямо на него по пыльной деревенской улице разъяренный бык Пифагор… Вот бьет его в бока турникет в огромном зале метро, так что мороженое выскакивает у него из руки и летит прямо в спину какому-то дядьке в светлом пиджаке… Вот он лижет на трескучем морозе железную дверную ручку – в порядке эксперимента…

Воспоминание о драконе было из той же серии ярких впечатлений.

Ему только-только исполнилось шесть лет, когда их большой трехэтажный старый дом в центре города пошел под снос. Отцу с матерью дали квартиру в многоэтажке, которых в ту пору десятками понастроили на окраине, там, где раньше были колхозные поля. Сергей прекрасно помнил тот осенний вечер… Забравшись с ногами на табурет, он плевал вниз с балкона, стараясь услышать, как плевки падают на листья растущей у дома сирени – и вдруг увидел в сумерках ползущего по улице дракона. Да-да, это был именно дракон, совсем как на картинках и в мультиках! Сергей от восхищения чуть не свалился с табуретки, у него просто перехватило дыхание при виде этого всамделишного чуда. Узкая ушастая голова, чешуйчатая спина, огромный хвост, вяло опущенные крылья, волочившиеся по лужам… Это был дракон, настоящий дракон!

Вновь обретя голос, Сергей восторженно закричал, приглашая маму тоже полюбоваться на невиданное диво:

«Мама, погляди! Иди сюда! Настоящий дракон ползет!»

Дверь на балкон была открыта, мама сидела почти рядом с ней, на диване, что-то зашивала и смотрела телевизор. А отец еще не вернулся из своей воинской части – офицеров-вэдэвэшников привозили из пригорода автобусом. Она почти сразу же вышла на балкон, встала у него за спиной и легонько погладила его по голове.

«Это не дракон, сынок. Это грузовик что-то на стройку везет».

Потом мама поцеловала его в макушку, как часто делала, и вернулась в комнату. А он проводил взглядом взревевшее вдруг чудо, которое, удаляясь, поползло в гору, к строящемуся дому-великану, и задумчиво повторил:

«Грузовик…»

Грузовики здесь, в этом недостроенном еще микрорайоне, он видел каждый день и отлично знал, как они выглядят. А это был вовсе не грузовик. Это был дракон. Но, в то же время, он не мог не верить собственной маме – ведь взрослые всегда говорят правильно… Терзаемый сомнениями, он вновь вгляделся в удалявшуюся громадину, но в этот момент прямо напротив дома остановился знакомый автобус и из него начали выходить военные с портфелями-«дипломатами» в руках. Тут, в этом доме, получил квартиру не только папа, но и папины сослуживцы, и даже если бы дом бабушки и дедушки не сломали, папа с мамой все равно переехали бы сюда.

«Папка! Я здесь!» – закричал он и замахал рукой, и отец, подняв голову, тоже помахал ему.

Он начал слезать с табуретки, чтобы быстрее мамы оказаться в прихожей и открыть папе дверь – и все-таки бросил последний взгляд на дорогу, ведущую на холм с домом-великаном. Светила луна, светились окна многоэтажек и уличные фонари, и горели лампочки на длинных стрелах подъемных кранов, – но не было уже на дороге никакого дракона. Наверное, он успел куда-то улететь, потому что драконы не живут в городах. Видно, этот заблудился или же выронил что-то из лап, пролетая в вышине, – вот и ползал по грязи, разыскивая свою пропажу…

Воспоминание это не стерлось с годами – просто легло на дно памяти, как одна из мозаичных плиток разноцветного узора.

А через много лет его сын, Димка, вернувшись из садика, сказал ему: «Папа, я чего-то все не мог заснуть в тихий час и увидел, как к нам в окно заглянула Снежная королева. Настоящая! У нее была корона со всякими блестящими штучками, и глаза светились, правда-правда, я все видел!»

Сергей не стал говорить сыну, что Снежная королева бывает только в сказке.

С другой стороны, спальня группы, в которую ходил Димка, была расположена на втором этаже, и вряд ли кто-то с улицы мог заглянуть в ее окно – разве что Карлсон.

Но ведь заглянул же!

Тогда, в его, Сергея, детстве, по улице полз настоящий дракон.

Теперь его сын видел настоящую Снежную королеву.

Может быть, взрослея, люди просто утрачивают способность воспринимать то, что они без труда воспринимали в детстве?… Перестают видеть то, что видели раньше – или же видят уже по-другому, обыденным, а не особым зрением… А те, кто эту способность все-таки сохраняет, становятся пророками, медиумами, читают чужие мысли и чувствуют то, что происходит в других галактиках.

И зачастую становятся пациентами психиатрических больниц.

Сергей продолжал сопровождать экипаж мага. Лицо Ольвиорна излучало спокойствие, и мыслями был он, казалось, где-то далеко отсюда. Поэтому слова, готовые сорваться у Сергея с языка, так и остались непроизнесенными: как-то неудобно было прерывать своими расспросами чужие размышления. Однако глаза Ольвиорна наконец ожили, и он, высунув голову из окна, произнес, безошибочно угадав намерения Лукина:

– Я слушаю вас, уважаемый Сергей.

– Да я, в общем-то… насчет драконов. Хотелось бы что-то о них узнать, если можно, конечно.

– А почему нет, уважаемый Сергей? Драконы заслуживают того, чтобы о них рассказывать. Это поистине удивительные создания Божии! Разумом они ничуть не уступают нам, и могут в известной степени читать наши мысли, но далеко не каждому человеку дано понимать драконов. Да что там далеко не каждому – такие люди, судя по хроникам, всегда были очень редки. Есть любопытнейший трактат Либения, он почти всю жизнь посвятил изучению драконов Зеленого Треугольника. Советую прочитать, это классика. А вот Эмон кое-что измышляет ради пущего эффекта, старается выпятить свою уникальность, избранность, и верить ему следует далеко не во всем. Одно время, судя по легендам, бытовало мнение, что большинство драконов враждебно относятся к людям – и это чуть ли не их основная черта. По другому поверью, драконы, напротив, распределяли между людьми воду, поскольку были ее покровителями, покровителями источников. А еще считалось, что драконы охраняют какие-то чуть ли не сказочные сокровища, отнятые гвирами у первых людей. Как это ни парадоксально, такая точка зрения господствовала довольно долго, и кое-кто попытался эти сокровища раздобыть. Вот послушайте…

Маг увлекся и, кажется, мог продолжать свою драконографию до бесконечности. Сергей слушал с интересом, как и Элис, которая открыла глаза при первых же словах Ольвиорна и теперь олицетворяла собой внимание.

Маг рассказывал о том, как драконы покровительствовали королям и вызывали дождь, обращали в бегство завоевателей и прогоняли кровожадных хищников. В течение пяти-шести циклов у них полностью обновлялась чешуя. Отпавшие чешуйки, должным образом обработанные, являлись главным компонентом некоторых сильнодействующих снадобий. Это же касалось и когтей, замена которых у драконов происходила примерно за такое же время.

Странствующий маг уже с воодушевлением живописал огнедышащих драконов Великой пустыни, когда ехавшие впереди всадники, поднявшись на пригорок, вдруг пришпорили коней и помчались вслед за лондом Гарраксом и старшим мечником Зингом. Не отставали от них и Гусев с Саней Веремеевым, хотя Саня чуть не вывалился из седла. А вот американцы, наоборот, придержали коней. Слуги лонда Гарракса тоже во весь опор понеслись догонять хозяина. Пограничники вместе с Гусевым и Саней скрылись за пригорком, а экипаж с привязанной позади лошадью Элис и сопровождающий его Сергей въехали в облако пыли, поднятое копытами тех устремившихся вперед коней. Маг Ольвиорн, непроизвольно отпрянув от окошка в тщетном стремлении уклониться от пылевой волны, встревоженно произнес:

– Кажется, что-то случилось…

В этот момент впереди коротко грохотнуло – и Сергей сразу узнал в этом звуке пистолетный выстрел. Он дернул поводьями, пнул коня пятками в бока и тоже рванулся вперед, догоняя встрепенувшихся американцев. И тут же, как несколько секунд до этого Саня Веремеев, едва не очутился на земле, под копытами крепких лошадок мага Ольвиорна – навыков верховой езды было у него все-таки маловато. Лукин выскочил на пригорок и натянул поводья, стараясь умерить пыл чересчур резвого коня. И перед ним открылась картина происходящего. Дорога шла под уклон, рассекая широкий луг, и сворачивала, не достигая леса. Дюжина всадников во весь опор неслась к этому лесу, сопровождаемая пышным шлейфом пыли, словно пограничники вдруг решили устроить скачки. Драконьими крыльями развевались полы зеленых плащей, и топот разносился над лугом. Гусев и Саня Веремеев сидели на конях, наблюдая за удаляющимися пограничниками, но сами никуда не ехали, и у Гусева в руке был пистолет.

– Куда это они? – спросил Сергей, остановив коня возле товарищей. – Чего ты стрелял?

Сзади подъехали американцы и экипаж мага. Элис и ассистенты вышли на дорогу, а Ольвиорн выглядывал из окна и вытирал платком пыль с лица.

– Этот, командир их, марга засек, – объяснил Гусев, убирая пистолет. – Вон там, возле леса. Пробирался через луг. Они за ним, и мы с ними, только он в лес сразу бросился.

– Попал? – спросил Сергей.

– Нет, – досадливо мотнул головой Гусев. – На всем скаку – это не из кузова стрелять. Сноровки нет. Еле-еле в седле удержался. Хотели вместе с ними, – он махнул рукой в сторону скачущих всадников, – да куда нам с нашей выучкой.

– Далеко же он забрался, – подал голос маг Ольвиорн. – И, скорее всего, не один, они всегда группами ходят.

– Диверсанты, блин! – Гусев сплюнул. – Тут весь лес прочесывать надо или оцепить этот участок.

– Людей маловато, – заметил Саня Веремеев. – Ускользнет.

– Вполне возможно, – согласился Гусев.

– Здесь поблизости большое селение, – сказал маг, – там свой гарнизон. Лес идет неширокой полосой, вокруг поля и луга, а сзади река. Оттуда они пришли, туда и уходить будут. Гнать их надо к реке, а там засаду устроить. Думаю, уважаемый лонд Гарракс сообразил это быстрее меня, опыта ему не занимать.

– А вы, уважаемый маг, я вижу, не только в магии разбираетесь, – оценил Гусев рассуждения Ольвиорна.

– Избыток знаний никогда еще никому не мешал, – изрек маг. – Да и не бывает избытка знаний. Знание это сила.

– Точно, – кивнул Гусев. – Журнал такой есть у нас, «Знание – сила». Ну, вроде книжки, – пояснил он Ольвиорну.

– Это Фрэнсис Бэкон сказал, был такой выдающийся ученый и философ, – добавила Элис.

– Удивительное созвучие мыслей, – задумчиво произнес маг. – А впрочем, ничего удивительного: пусть наши миры и разные, но процесс постижения истины везде и всюду идет сходным путем, на основе общих законов.

– Марсианская машина миражей работает вовсю, – тихо сказал Уолтер Грэхем Торенссену. – Мы все глубже погружается в собственные галлюцинации. Нас не вытащат, Ральф, мы так и подохнем внутри этого чудовища…

– Если уже не подохли, – мрачно и так же тихо ответил тот.

Маг, прищурившись, посмотрел на высоко забравшееся в небо солнце и предложил:

– Ну что, будем двигаться дальше? Уважаемый лонд Гарракс нас догонит, и, думаю, с хорошими вестями.

…Лонд Гарракс действительно догнал их, когда они уже миновали большое селение, о котором говорил Ольвиорн. С лондом были только двое слуг, а вот десятка пограничников под командованием старшего мечника Зинга не вернулась. Маг правильно предугадал развитие событий: один из воинов помчался в местный гарнизон за подмогой, а остальные цепочкой рассыпались вдоль противоположной кромки леса и двинулись к реке на перехват проникших в королевство монстров. Дождавшись прибытия воинов здешнего гарнизона, лонд Гарракс предоставил десятку Зинга в распоряжение местного командира и поспешил вслед за брошенной посреди дороги делегацией. Воины-пограничники должны были присоединиться к ним после окончания операции по уничтожению маргов.

Настроение лонда Гарракса никак нельзя было назвать радужным. Точнее, владелец пограничных земель был почти взбешен.

– Это позор! – морщась, словно от боли, говорил он, обращаясь к чужестранцам и магу. – Кажется, кое-кто даром ест свой хлеб! Этак дойдет до того, что скоро эти твари доберутся до самого Таэльсана! Проникнуть чуть ли не в центр королевства… Мне стыдно будет показаться на глаза королю!

– Но ведь марги могли пробраться сюда и не через ваши земли, – попытался успокоить лонда Саня Веремеев.

Однако Гарракс, яростно сверкнув глазами, разошелся пуще прежнего.

– Да разве в этом дело? – воскликнул он, волчком кружась на коне посреди дороги. – Какая разница, через чьи земли они вторглись! Главное, что это произошло, что мы, пограничники, прозевали! Пусть даже не мои люди, а лонда Дастунга или лонда Вильдена.

– Насколько я знаю, марги и раньше пробирались через границу, – сменил Саню Веремеева Сергей. – Вы же не можете ежесекундно контролировать каждый клочок земли…

– А должны! – Лонд Гарракс рубанул рукой воздух. – Это наш долг! Меня беспокоит, что они незамеченными смогли забраться так далеко.

– А это уже не ваша вина, уважаемый лонд Гарракс, – миролюбиво сказал маг. – Тут недорабатывает вся система охраны, и ломать себе голову над этим должны в Таэльсане.

– Вам нужно стену на границе возводить, – заявил Гусев. – Разок потратитесь, зато будет надежно. Можно даже не сплошную, а на самых уязвимых участках.

– Или хорошую контрольную полосу устроить, – добавил Саня Веремеев. – Марги летать же не умеют? Или колючую проволоку, на худой конец, если стену городить слишком накладно будет.

Так, обсуждая разные способы борьбы с маргами, таэльринцы и чужеземцы продолжали двигаться к столице. Гусев предложил было посодействовать в поимке маргов у реки, но лонд Гарракс высказался, и довольно резко, в том смысле, что пусть те, кто прозевал, сами исправляют свои ошибки – хотя ни подчиненные Зинга, ни воины местного гарнизона были тут совершенно ни при чем. Однако возражать лонду никто не стал, и кавалькада все больше удалялась от злополучного места.

Часа через два, так и не дождавшись возвращения отряда Зинга, лонд Гарракс свернул к Долине трех ручьев, месту обитания единственного таэльринского дракона. Дракона с древних времен именовали Волкобоем – за помощь в схватках с пятнистыми волками, не дававшими покоя первопоселенцам этих краев.

Попетляв среди болот, дорога пошла на длинный каменистый подъем, ведущий, казалось, прямо в небесную беспредельность. Далеко внизу остался лес, и с высоты открылась Долина трех ручьев, залитая не спешащим пока опускаться солнцем. Вид был живописный: густая трава с искрами полевых цветов покрывала все пространство, окольцованное крутобокими холмами. Там и тут поднимались над ней купы деревьев и густых кустов. Долину пересекал довольно широкий извилистый ручей с песчаными берегами. Вдалеке, по левую руку от всадников, в него впадал еще один поток, вытекающий из недр холма. А вот третьего ручья сверху видно не было. Дорога впереди, постепенно понижаясь, тянулась по склону холма и заканчивалась широкой площадкой. Над площадкой возвышалось монументальное сооружение, возведенное из плотно подогнанных друг к другу каменных плит. Сооружение это, как прикинул Сергей, было не менее пятнадцати метров высотой. Оно представляло собой подобие обращенного к небесам мужского лица с близко посаженными к переносице глазами, слегка вздернутым носом, тонкими аккуратными губами и округлым подбородком с неглубокой ямочкой. Лицо обрамляли пышные вьющиеся волосы. Это и был скульптурный портрет древнего короля Таэля, первого правителя Таэльрина – творение искусных мастеров, возведенное над пещерой дракона. Вход в пещеру темным овалом выделялся под подбородком каменного исполина.

– Вот оно, жилище нашего дракона, – торжественно сказал лонд Гарракс, показывая рукой вниз.

– Да-а, впечатляет, – протянул Гусев. – Я что-то похожее где-то уже видел.

Сергею эта архитектурная форма тоже казалась откуда-то знакомой, и он начал вспоминать, где мог встречать нечто подобное. Саня Веремеев сообразил быстрее.

– Так это же как Лицо на Марсе! – воскликнул он. И пояснил недоуменно взглянувшему на него лонду Гарраксу: – Есть у нас одна похожая штука, тоже каменное лицо.

– Кто-то из ваших древних правителей? – уважительно поинтересовался лонд Гарракс.

Саня пожал плечами:

– Да никто толком пока не знает.

Сергей заметил, как Грэхем и Торенссен, молча взиравшие на каменное укрытие, хмуро переглянулись, но не придал этому значения. После слов Сани он тоже вспомнил фотографию из журнала – Марсианский Сфинкс, загадочный объект на другой планете, то ли удивительная игра природы, то ли создание иного разума.

– А туда можно спуститься? – спросил Гусев. – У вашего дракона нет привычки нападать без предупреждения?

– Волкобой не нападает на людей, – заверил его из окна экипажа маг Ольвиорн. – И спуститься можно. Но будьте готовы к возможной неудаче.

– В каком смысле? – насторожился Гусев.

– Во-первых, его может не оказаться на месте. А во-вторых, если даже он в пещере, то вовсе не обязательно выберется оттуда, чтобы поглядеть на нас.

– Так позовем! Покричим, посвистим.

– Если он там, то уже знает о нашем присутствии. А криком и свистом его не выманишь. Будем надеяться, что все-таки снизойдет.

– Вы нам раньше этого не говорили, батя!

– Всякое слово – в свой срок, – назидательно промолвил маг. – Не увидим сейчас – заедем на обратном пути. И лучше всего под вечер, к вечеру он всегда возвращается. Ну что, оставляйте коней, уважаемые, кони вниз не пойдут. Не то чтобы боятся, но остерегаются.

Слуги лонда Гарракса и мага остались возле коней, а все остальные, включая помощников Ольвиорна, начали спускаться в Долину трех ручьев, к логову дракона.

Вблизи Сфинкс впечатлял еще больше. Покрытые серебристым мхом мощные стены возносились ввысь, закрывая солнце, широкий тоннель, понижаясь, уходил в темноту, и тянуло оттуда незнакомым, довольно сильным запахом. Ничего неприятного в этом запахе не было, но казался он непривычным и ничуть не походил на ароматы зоопарка. Это пахло драконом.

Все полукругом расположились на площадке метрах в десяти от входа и стали ждать. Прошло две… три… четыре минуты, но из темной глубины не раздавалось ни звука.

– Может, все-таки позвать? – предложил Гусев, обращаясь к магу. – Вдруг он там спит, овцами объевшись, и не чует ничего?

– Он не спит, – уверенно ответил маг. – Мне не сравниться с теми, кто понимает драконов, но теперь я тоже его чувствую. Слабо, но чувствую. Он вовсе не спит.

Подтверждением слов Ольвиорна был шорох, донесшийся из темноты. Шорох нарастал, незнакомый запах усилился, и стало ясно: дракон действительно не спит и намерен посмотреть на посетителей.

– Ну вот, сейчас он появится, – сказал маг. – Это он крыльями по стенам шуршит, крылья у него весьма знатные. Давайте отойдем подальше – Волкобой довольно крупный, и может зацепить ненароком.

Все с готовностью последовали совету мага, а Элис и вовсе спряталась за широкую спину Ральфа Торенссена. Сергей обратил внимание на то, что губы Уолтера Грэхема скривились в какой-то непонятной усмешке, хотя лицо афроамериканца было почему-то хмурым. Но почти сразу же забыл об этом, потому что возникший из темноты Волкобой заполнил своим телом всю ширину и высоту тоннеля, а затем медленно выбрался на каменистую площадку перед Сфинксом.

«Да-а, есть на что посмотреть… – ошеломленно подумал Сергей, невольно пятясь еще дальше от входа. – Это на такую-то махину Гусек собирался охоту устроить?! Да такой агрегат сам бы ему устроил бег с кувырками по пересеченной местности…»

Массивная голова дракона возвышалась над землей на уровне крыши пятиэтажного дома. Два белых прямых заостренных рога толщиной в две руки, метра по полтора длиной каждый, выступали из выпуклого лба, схожего с башней тяжелого танка, прямо над большими круглыми глазами. В глазах переливался приглушенный багровый отсвет. В неплотно сомкнутой пасти белели клыки, и свисал оттуда узкий черный язык. Тело дракона покрывала тускло-золотистая крупная чешуя, очень толстая и прочная на вид, мощные лапы уверенно попирали камни. Сергей не сразу заметил, что лапы-то у дракона разные: передние подобны львиным, а задние, ниже бедер – птичьи. Длинный хвост протыкал воздух, как антенна – дракон держал его трубой. Чешуя с этой трубы местами отпала, и там розовела кожа. Но, пожалуй, самым роскошным в драконе были его огромные крылья, не чешуйчатые, а кожистые, пепельного цвета. Прижатые к бокам, они волочились по земле и слегка пошевеливались. Сергей всмотрелся и понял, что устроены они наподобие веера: отдельные обтянутые кожей пластины чуть раздвигались и сдвигались, словно Волкобой намеревался вот-вот взлететь. Размах их должен был быть поистине грандиозным, чтобы поднять в небеса столь монументальное тело. Выглядел Волкобой нарядно, внушал своим видом уважение и трепет, и Сергей понимал тех древних кочевников, что не решились помериться с ним силами и покинули Таэльрин. Такому исполину не стоило противоречить.

Да, дракон был поистине великолепен! Белое и багровое, золотистое и пепельное… И в довершение ко всему – широкий, отливающий золотом ошейник почти у основания шеи, там, где она переходит в грудь. Он был покрыт вертикальными и горизонтальными черными значками, идущими в несколько рядов, похожими на повернутые в разные стороны длинные и короткие наконечники стрел. Что-то знакомое со школьных лет чудилось в них Сергею. Проявилась в памяти страница давно забытого учебника по истории Древнего мира – и он мысленно пожал себе руку. Ну да, восточная клинопись – все-таки не до конца выветрились из головы школьные знания!

Дракон сделал несколько шагов к замершим людям и остановился, разглядывая их тарелкообразными багровыми глазами. Не было в них холодной крокодильей тупости, кошачьей отстраненности, заискивания собак, пугливой настороженности зайцев, кабаньей злобы – глаза дракона смотрели вполне по-человечески осмысленно. Там читалась готовность терпеть присутствие незваных гостей, этакая вежливая сдержанность. А еще видел в них Сергей какую-то недоступную людям мудрость и словно бы некоторую отрешенность и легкую усталость – ведь век свой вековал Волкобой в Долине трех ручьев еще с древних-предревних времен…

– Вот он каков, наш красавец! – с гордостью и теплотой сказал лонд Гарракс.

– Да уж… – пробормотал Гусев, во все глаза глядя на золотистого исполина. – Это, конечно, что-то!..

Саня Веремеев пожирал дракона восхищенным взглядом. Элис присела за спиной у мрачного Ральфа Торенссена. А Уолтер Грэхем постукивал по земле носком ботинка с видом человека, у которого нестерпимо болят зубы.

– А что у него на шее? – спросил Сергей. – Что там за значки такие?

– Этого никто не знает, во всяком случае, в наше время, – ответил маг Ольвиорн. – По преданию, когда-то на землю спустились призрачные люди со звезд, они прилетели на своих небесных драконах, извергающих пламя. Люди неба пробыли здесь недолго и никому не причинили вреда. Именно они и одарили нашего Волкобоя этой золотой пластиной.

– А других? – не сводя глаз с дракона, поинтересовался Саня Веремеев.

Маг отрицательно качнул головой:

– Нет, отмечен был только наш Волкобой. Что это за знаки – ведают только люди неба и, наверное, сам Волкобой.

Сергей не мог оторвать взгляда от застывшего перед ним исполина. Нет, это не был дракон его детства, это был другой дракон – удивительное, совершенное создание, некогда защитившее здешних первопоселенцев…

Багровые глаза притягивали к себе, вовлекали в себя, как водовороты, они становились все больше и больше, поглощая окружающее… Багровая пелена затянула все вокруг, и в этой пелене мелькали обрывки каких-то картин. Сергей, не помня себя, вглядывался в эти картины, и в голове его гулким эхом перекатывались слова неведомого языка, с размаху сталкиваясь друг с другом, рассыпаясь со звоном, тихо опадая и невнятным шелестом оседая в пустоте…

Огромный зал с двумя рядами колонн, и вдали, на троне, в белом платье – лонда Окталия или кто-то очень похожий на нее…

Светло-коричневый линолеум пола, одеяло, свесившееся с кровати, зарешеченное окно, и листья, качаясь, льнут к стеклу…

Розовое с легкой желтизной, прозрачное, какое-то явно неземное небо с почти невидимыми разводами облаков и маленьким кружком далекого солнца…

«Что это? Где это? Откуда это?…» – беззвучно кричал он.

«С-с-с-ш-ш-ш…» – невнятно шелестела в ответ пустота…

14. Эниоль

Сергей вышел из душного зала на крыльцо и всей грудью вдохнул свежий вечерний воздух. Из раскрытых настежь окон доносились голоса тех, кто продолжал затянувшуюся дотемна трапезу. Там, в зале, на лавках за длинными столами, уставленными разнообразной снедью, сидел всякий путешествующий люд. Компания торговцев в одинаковых белых шапочках. Какое-то большое семейство или даже несколько семейств с грудными младенцами. Почтовая команда в синих накидках. Группки молчаливых мужчин среднего возраста, непрерывно, кружка за кружкой, поглощавших пиво. Две парочки, занятые только собой и не обращавшие никакого внимания на окружающее. Дама средних лет с очень миловидной дочерью, вместе с двумя слугами. Крепкий бородатый старик с посохом и заплечным мешком, который он не снял даже за столом.

Воины лонда Гарракса вместе со старшим мечником Зингом тоже были там. Они вовсю угощались пивом и, похоже, намеревались посвятить этому увлекательному занятию значительную часть ночи. Пиво на постоялом дворе было действительно отменное. Сергей с удовольствием выпил две кружки, а больше не лезло, потому что ужин оказался обильным, и в желудке просто уже не было свободного места. У пограничников же, судя по всему, желудки были пообъемистее, попривычнее. Воины громко переговаривались, и то и дело раздавался за их столом раскатистый хохот. Чувствовалось, что люди лонда Гарракса довольны этой поездкой, этим вечерним расслабоном и вообще рады случаю отвлечься от рутинной дозорной службы. Вместе с ними за столом сидели и Гусев с Саней Веремеевым, а вот самого лонда Гарракса в зале не было. Он, как и маг Ольвиорн, в сопровождении слуг поднялся наверх, в отведенную ему комнату. Удалились из зала, ограничившись только салатом и соком, и молчаливые ассистенты Ольвиорна, а его слуга и вообще не появлялся в столовой. Элис и Торенссен сидели отдельно. Элис почти ничего не ела, а Ральф с мрачным видом пил и все никак не мог допить одну-единственную кружку пива, делая по глотку в полчаса. Уолтер Грэхем поначалу составлял им компанию, но потом куда-то исчез – видно, тоже пошел спать. Да и не очень-то уютно чувствовал он себя под постоянными любопытными, а то и испуганными взглядами постояльцев, впервые, судя по всему, видевших темнокожего человека.

Сергей спустился с крыльца и направился вдоль длинного двухэтажного здания в сторону конюшни, возле которой находился дощатый туалет – поглощенное пиво давало о себе знать.

Постоялый двор был обнесен добротным забором. У высоких ворот примостилась будка охранника. Поперек створок ворот лежал длинный деревянный брус, но калитка была приоткрыта, несмотря на довольно поздний час. Вдоль забора, внутри постоялого двора, тянулась коновязь – врытые в землю колья, соединенные веревкой. Возле нее стояли несколько дорожных экипажей, включая повозку мага Ольвиорна. Все они были без лошадей, лошади расположились на ночевку в стойлах конюшни. Над забором и будкой охранника горели неяркие фонари, словно сошедшие с рисунков из детских книжек. Сергей помнил, что зажигали и гасили их в сказках специальные люди – фонарщики. Дополнял свет фонарей огонь костров, разведенных в углу двора. Там сидели мужчины и женщины в пестрых полосатых халатах и, неумолчно переговариваясь, жарили мясо. Сергей уже узнал от мага Ольвиорна, что это переселенцы из выгоревшей от лесных пожаров области на юге королевства.

От крепкого пива слегка кружилась голова, но чувствовал себя Сергей вполне нормально. Не так, как на площадке возле Сфинкса. Тогда то ли от взгляда багровых драконьих глаз, то ли от чего-то другого он словно выпал из реальности (если это, конечно, была реальность), и ему привиделось что-то странное, подобное обрывкам какого-то фильма, который – Сергей был в этом уверен – ему никогда ранее не доводилось смотреть. Никто из спутников, кажется, не заметил его полуобморочного состояния. Придя в себя, он обнаружил, что стоит там же, где и стоял, а вот дракон уже скрылся в пещере, давая знать о себе только постепенно затихающим в отдалении шорохом.

Десятка Зинга нагнала их, когда солнце уже почти касалось верхушек деревьев и Долина трех ручьев осталась далеко позади. Прочесывание леса вкупе с засадой у реки оказалось успешным – двое маргов действительно пытались перебраться на другой берег, и были на куски изрублены мечами. Никто из воинов при этом не пострадал – у них было подавляющее численное преимущество. Командир гарнизона намеревался подготовить письменное донесение по поводу этого инцидента и утренней почтой направить его в столицу. Лонд Гарракс, со своей стороны, собирался в обязательном порядке доложить об этом королю Валлиору.

На закате кавалькада добралась до окружного города Тверра, где пересекались пути, ведущие с севера на юг и с востока на запад. Постоялый двор располагался на городской окраине, у реки, неподалеку от широкого каменного моста, построенного, как поведал маг Ольвиорн, еще при третьем короле Таэльрина. С размещением проблем не было – постоялый двор мог принять одновременно сотни две путешественников. Бойцам спецподразделения выделили, по их просьбе, одну комнату на троих. Там они и оставили оружие, дабы не привлекать к себе лишнее внимание, и спустились в зал, где лондом Гарраксом был уже заказан и щедро оплачен ужин. В какой-то особой спешке не было нужды, поэтому решили не выезжать наутро ни свет ни заря, а хорошенько отдохнуть, тем более после того, как чужестранцам пришлось провести чуть ли не весь день в седле.

Сергей покинул не очень опрятный туалет, неторопливо пересек просторный двор и, провожаемый незаинтересованным взглядом охранника, вышел за калитку. Забор тянулся в обе стороны от ворот, параллельно ему пролегала дорога. Вдали она поворачивала к мосту. Метрах в пятидесяти за дорогой равнина, покрытая травой и кустами, обрывалась высоким, дугой вдающимся в воду берегом. В нескольких местах округлую береговую линию прерывали небольшие углубленные площадки – Сергей заметил их, еще когда вместе с остальными подъезжал к этой излучине. Скорее всего, созданы они были не природой, а с помощью лопат, и там хорошо, наверное, было сидеть и любоваться с высоты на неспешную, довольно широкую реку и лес на другом берегу.

Шуршала трава под ногами, и полы плаща шуршали по траве. Сергей оглянулся – позади висела в темноте редкая цепочка бледных фонарей постоялого двора. Над головой расплескалось звездное небо с двумя чужими тусклыми лунами, а впереди беззвучно текла невидимая в ночи река. Две параллельные нитки фонарей обозначали мост, и больше не было видно ни огонька – ни справа, ни слева. И еще здесь было тихо, очень тихо, сюда не долетал ни один звук с постоялого двора. Сергей сделал еще несколько осторожных шагов, с напряжением всматриваясь в темноту, чтобы ненароком не свалиться с обрыва – и наконец увидел внизу еще одно звездное небо. Оно слегка колыхалось и оказалось менее отчетливым, чем то, что раскинулось в вышине. Водная гладь удваивала звездные узоры, и это было так неожиданно и красиво, что Сергей застыл на месте, зачарованный зрелищем, которое ему никогда не доводилось видеть в своем родном городе, что остался где-то в иной плоскости бытия.

Когда глаза привыкли к темноте, он отыскал выемку-площадку, сел на ее верхнем краю, свесив ноги, и вновь погрузился в созерцание чарующей ночи. Все мысли, воспоминания, надежды, заботы и сомнения ушли, растворились в темноте и тишине. Свежестью веяло от чужой реки, и чужая трава едва уловимо пахла чем-то знакомым с детства, но в детстве же и забытым…

Внезапно до него донесся какой-то звук, похожий на приглушенный стон. Сергей насторожился, повернул голову, вглядываясь и вслушиваясь в темноту. Звук не повторился, однако ему померещилось, что неподалеку на берегу сидит еще кто-то. Можно было сказать себе, что это просто обман чувств, но ощущение абсолютного уединения пропало. Сергей знал, что не сумеет больше слиться с темнотой и тишиной, пока не убедится, что он здесь действительно один, поэтому встал и медленно начал приближаться к сгустку темноты, напоминающему то ли куст, то ли большой камень. При этом он старался погромче шуршать подошвами по траве и даже кашлянул несколько раз.

– Эй, не наткнитесь на меня, – наконец раздалось в ответ на его кашель, и Сергей узнал голос Грэхема.

– Уолтер, это вы? – на всякий случай спросил он, останавливаясь возле сидящего на траве, метрах в трех от обрыва, американца. – А я думал, вы пошли спать.

– По-моему, я уже давным-давно сплю, – с каким-то непонятным раздражением произнес Грэхем. – И очень хотел бы наконец проснуться.

Сергей устроился на траве рядом с ним, обхватил поднятые колени руками.

– Напрасно вы так, Уолтер. Ваше отношение к этому миру ничего в нем не изменит, даже если вы считаете его сном. Я тоже поначалу так думал, а толку? Делать-то все равно что-то надо, не сидеть же на месте и ждать, когда проснешься. Я так считаю. И слишком уж этот сон реальный.

Грэхем фыркнул:

– Он так считает! Да что вы можете считать, если все вы – тоже сон, иллюзия и не более? Есть я, есть Элис и Ральф – и никого другого. Ни-ко-го! Нас было трое – трое и осталось.

– С таким же успехом я могу считать, что реальны только я, Гусев и Саня, – возразил Сергей. – Но еще раз повторю: чье-либо личное мнение ничего не меняет. Надо жить с тем, что предлагают. Во всяком случае, пока.

– Вот именно – предлагают! Кто? Зачем?

– Возможно, узнаем в свое время.

– Узнаем! – вновь фыркнув, пробурчал Грэхем. – Ничего вы не узнаете, потому что вы все – всего лишь иллюзии. Если бы я не считал вас чем-то подобным сновидению, то, вероятно, никогда не сказал бы того, что скажу сейчас. Ну, а коль вы – моя галлюцинация, никакого вреда от моей откровенности не будет. А в том, что все окружающее – изощреннейший бред и не более, я окончательно убедился знаете когда?

– Откуда же мне знать? – пожал плечами Лукин.

– Когда увидел дракона. Точно такой же, только без крыльев, изображен на золотых плитках, которыми выложена поверхность Марса возле кидонийского Сфинкса. И не зря в наших с Элис и Ральфом иллюзиях этот дракон присутствует. Потому что мы по-прежнему находимся там, на Марсе, и генератор иллюзий работает. Его создали древние марсиане и засунули куда-то в глубины Сфинкса… Машинка, судя по эффекту, получилась хоть куда!

– Постойте-постойте! – Сергей был сбит с толку. – Какой Марс, какие плитки, какая машинка?

Уолтер Грэхем коротко рассмеялся, но его смех звучал совсем не весело.

– Глупо, конечно, что-то растолковывать собственной иллюзии, но, видно, таковы правила игры. Нас вовлекли в эту игру, причем не тогда, когда мы вышли из того сарая, во дворе замка, а раньше – когда мы вошли в зал. Когда полезли внутрь этого марсианского монстра. Много всякого чудилось… Мы и сейчас где-то там, внутри Сфинкса, в этом я совершенно уверен.

– Если вы думаете, что я понял хоть слово, то ошибаетесь, – заметил Сергей.

– Сейчас поймете, мой иллюзорный собеседник, – горько усмехнувшись, сказал Грэхем. – Мы не из Калифорнии угодили в этот псевдозамок псевдолонда псевдо-Гарракса, а с Марса. То есть мы и сейчас находимся на Марсе.

– Ага, так вы марсиа-ане, – иронически протянул Сергей. – Вот марсиан мы здесь как раз еще и не встречали. Не попадались нам еще марсиане.

– На Марс мы прилетели с Земли, – процедил Грэхем. – Космическая экспедиция НАСА, проект «Арго». Цель – посадка на равнине Кидония, возле Марсианского Сфинкса.

– Значит, вот так… – не сразу выдавил из себя Сергей. – Ни фига себе… Американские астронавты?

– Американские астронавты, – подтвердил Грэхем. – Миссия секретная, и я, повторяю, ничего не сказал бы, но этот Волкобой окончательно убедил меня в том, что мы галлюцинируем. Эти видения, эти голоса… Механизмы марсиан до сих пор работают – время же там, внутри Сфинкса, не само собой замедлилось!

– Послушайте, Уолтер, – взмолился Сергей, – объясните все толком, я понять не могу ни черта.

– Хорошо, объясню! – почти выкрикнул Грэхем. – Может быть, это тоже обязательный элемент игры. Начну с истинной цели проекта «Арго»…

Сергей забыл о темноте и тишине, забыл о чужом звездном небе и, затаив дыхание, слушал рассказ ареолога[5] Уолтера Грэхема. Вместе с американцами он спускался на Марс в посадочном модуле, которым управлял Ральф Торенссен… С помощью экскаватора добывал золотые плитки с изображением сирруша… Шагал по случайно обнаруженному тоннелю к воротам, ведущим внутрь Сфинкса… Стоял в темном зале… Видел возникающие в голове картины иной жизни и слышал чужие голоса… Бродил по длинным извилистым проходам в толще марсианского дива… Он не сомневался в том, что американец не фантазирует, а излагает чистую правду – и правда эта была удивительнее любой фантазии.

Грэхем наконец закончил свою историю и замолчал. Сергей тоже молчал, пытаясь осмыслить услышанное и привести все то невероятное, что творилось и с ними, и с американцами, в какую-то систему. Система не очень вырисовывалась, хотя кое-какие выводы можно было сделать. И они, бойцы ГБР, и американцы появились здесь в соответствии с древним пророчеством. Переброска как-то связана с этим знаменитым Лицом на Марсе, с Марсианским Сфинксом… Вернее, с чем-то внутри Сфинкса, и это «что-то» включает в сферу своего действия не только Марс, но и Землю, коль смогло дотянуться до земного дачного поселка – за сто миллионов километров, или сколько там до Марса? Но если даже и вправду это некий генератор иллюзий, нужно и в иллюзорном мире действовать так же, как если бы он был реальным. Иллюзия ли, игра ли – в данном случае не столь важно. Нужно выполнить свое предназначение, добраться до цели и постараться спасти этот мир. И тогда, возможно, они окажутся там, где захватило их «нечто»: кто на Земле, а кто на Марсе…

Ничего этого Лукин не стал Грэхему говорить. Во-первых, любые мысленные построения оставались на уровне предположений, не более. Во-вторых, именно сам Грэхем мог быть иллюзией – а почему бы и нет? А в-третьих… а в-третьих, ничего это не меняло и ни на что не влияло. Зачем же тогда попусту сотрясать воздух?

– Прошу учесть, что клятвы держать ваш секрет в секрете я не давал, – наконец сказал Сергей. – И когда мы вернемся, обязательно растрезвоню, как вы собираетесь присвоить чужое золотишко. Насколько я знаю, Марс не является собственностью Соединенных Штатов. По-моему, это не очень красиво. Заявляю вполне официально: молчать не буду! Если уж пошла такая пьянка – давайте международную экспедицию эабацаем, и чтобы все честно и открыто.

– Не буду молчать! – усмехнулся Грэхем. – И кто вам поверит? И вообще, ну и сценка: мне угрожает моя собственная галлюцинация…

– Знаете что, Уолтер, – проникновенно начал Сергей. – Мне кажется… да что там, я уверен: для вас же будет гораздо лучше, если вы начнете относиться к окружающим и, в частности, ко мне, не как к иллюзиям, а как к вполне реальным людям. Только, пожалуйста, не подумайте, что я грублю или угрожаю, но физподготовка у меня хорошая, и в челюсть я могу заехать вполне ощутимо. Попробуем?

– Обойдемся без этого, – сухо ответил Грэхем после некоторого молчания. – Не хватало еще…

– Ну вот и хорошо, – миролюбиво сказал Сергей. – Так что думайте о нас что хотите – галлюцинации так галлюцинации, – но мысли эти держите при себе. И не будет у нас с вами никаких международных конфликтов.

– Да, конфликты нам совершенно ни к чему, – уныло кивнул ареолог. – И без конфликтов в голове полный кавардак. Полнейший…

Сергей легонько похлопал Грэхема по плечу:

– Ничего, Уолтер, прорвемся. А не прорвемся значит, судьба такая…

– Звучит утешительно, ничего не скажешь. Вы, случаем, не специализируетесь по беседам с приговоренными к смертной казни?

– Нет, – почти весело ответил Сергей. – У нас и не казнят никого. Просто есть одна такая милая поговорка: «Чему быть – того не миновать». Но ведь не всегда же впереди обязательно плохое… О! Еще одна классная поговорка: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет». Вот этой поговоркой нам и надо руководствоваться.

– Да, тут вообще бездна оптимизма! – рассмеялся ареолог. – У вас отлично получается утешать, Сергей.

– А то!

Напряженность, возникшая в их отношениях, была сломлена – Сергей чувствовал это. Он посмотрел на звезды, придвинулся к ареологу и спросил:

– Уолтер, скажите, это тяжело – до Марса лететь? Я вот фильм ваш когда-то смотрел, американский, «Аполлон-тринадцать» называется. Видели?

– Видел. И не один раз.

– Ну и как он вам?

Уолтер Грэхем пожал плечами:

– Нормальный фильм, не хуже и не лучше других. Взяли факты, только далеко не все, промыли, добавили всякие семейные сценки – как приправу, кое-что домыслили, кое-что переделали. Перемешали с текстом – и получилось вполне съедобное варево. Превратили воду в вино – обычное дело.

– А меня, помнится, этот фильм очень впечатлил, – задумчиво сказал Сергей. – Не знаю, что там домыслено, но факт, что они летели к Луне. И что не долетели, то есть не сели туда – тоже факт. Меня сама ситуация потрясла: терпят аварию за тысячи километров от Земли, видят Землю, могут общаться с Землей, – но помочь им никто не может… Хрупкий космический аппаратик, вокруг пустота – и ничего нельзя поделать… Нет, не могу я толком объяснить… Не знаю… Одно дело – попасть в такую переделку на Земле, а другое – там… – Сергей передернул плечами. – Мне кажется, я бы не выдержал, сломался бы психологически… Вас не давило, что вы совершенно одни в этой пустущей пустотище, в крохотном кораблике?… И ведь не день, не два – месяцы!

– Собственно, почти весь перелет я провел… м-м… отключенным от активной жизнедеятельности, – сказал Грэхем. – А возле Марса думалось уже совсем о другом. Но вообще я вас понял, Сергей. Однако тут надо иметь в виду, что психологическая подготовка к полету у нас занимала не меньше времени, чем физическая и техническая. И у экипажей «Аполлонов» с этим тоже был полный порядок. Им, собственно, и некогда было самокопанием заниматься, потому что работы было по горло. Если такие мысли и приходят в голову, то уже потом, на Земле. Вы ведь не философствуете насчет жизни и смерти, когда идете хватать вашу клиентуру? Вы просто делаете свое… – Ареолог не договорил, потому что за их спинами раздался крик:

– Серега! Уолтер!

Кричали от постоялого двора, и Сергей узнал голос Сани Веремеева.

– О-го-го-о! – встав и повернувшись в ту сторону, где горели фонари, крикнул он в ответ.

Грэхем тоже встал и поднял с земли свой расстеленный плащ. Снизу, от реки, донесся громкий всплеск – то ли рыба ударила хвостом, то ли баловалась местная Несси.

– Наверное, вы правы, Сергей, – произнес ареолог. – Чему быть – того не миновать. Надо принимать все как есть, а там видно будет. И насчет психологии вы вовремя сказали. Попробую адаптироваться, а не противостоять.

– Вот и отлично, – улыбнулся Лукин. – Покончим со скоддами – и отпустит нас Марсианский Сфинкс на все четыре стороны. А может, еще и как-то поощрит. Баксов подкинет.

Они направились к постоялому двору и на полпути встретились с Саней Веремеевым и Ральфом Торенссеном.

– Блин! – сказал Саня с чувством. – Я в нашу комнату – тебя нет, к сторожу – головой мотает, долдон! Не мое, говорит, дело, докладывать, кто куда пошел. Каждый, говорит, волен идти туда, куда ему нужно. Цицерон, блин! Депутат! Вы бы хоть предупредили. Мало ли что? Элька спать пошла, Гусек глаз на ту девчонку, которая с мамашей, положил, ни на что не реагирует…

– Ладно, Санек, не части, – сказал Сергей. – Бери пример с Ральфа, он же не выступает. А мы с Уолтером подышали воздухом перед сном и пообщались. Не каждый день доводится общаться с самым настоящим американским астронавтом. Это, оказывается, астронавты, Санек. Они прямо с Марса сюда попали.

– Понятно, – как-то неуверенно произнес Веремеев и слегка ткнул в бок стоящего рядом молчаливого Торенссена. – Только вас не трое, а пятеро на Марс летело, да? Еще двое на Марсе остались. Верно?

Ральф ничем не показал, что расслышал этот вопрос, а Грэхем, озадаченно помолчав, подтвердил:

– Верно. Выходит, мои коллеги уже поделились с вами информацией? За кружкой пива.

– Я тут совершенно ни при чем, – пробурчал Торенссен. – А Элис…

– Элис тоже ни при чем, – перебил его Саня. – Никто мне ничего не говорил. Это мне сегодня ночью приснилось. То есть сам сон не запомнился, там много чего было, а запомнилось, что вы прилетели с Земли к Марсу, и вас на корабле было пятеро.

– Чего ж не сказал? – спросил Сергей.

– А зачем мне свои сны рассказывать кому-то? Ты же не толкователь сновидений, не сонник. Ты же мне свои сны не рассказываешь, правильно? Это Фрейду сны рассказывали.

– Нас действительно было пятеро, – сказал Уолтер Грэхем. – И знать вы этого никак не могли. Командир остался на орбите, а Майкл в лагере, у котлована. Правдивые сны здесь снятся, однако.

«И драконы водятся замечательные, – мысленно добавил Сергей. – Такие же, как когда-то на Марсе, судя по плиткам, что америкосы откопали. А ошейники у них – с Древнего Востока. Из школьного учебника. С Земли. Бредовый какой-то набор получается…»

Он попытался вспомнить, а что снилось сегодня ему, и что снилось вчера, но не смог. Хотя… Кажется, какие-то красные глаза… Нет, не сегодня – вчера. Красные глаза, похожие на глаза дракона Волкобоя.

«Хорошо разглядывать лабиринт сверху, – подумал он. – Когда ясно видны все тупики и проходы, и можно без особого труда наметить путь к выходу или к центру. Но каково бродить по этим коридорам, когда вокруг только сплошные стены, стены, стены…»

Ни о чем больше не разговаривая, они вчетвером вернулись на постоялый двор. Из столовой по-прежнему доносились громкие голоса и стук пивных кружек, хотя народу там, судя по звукам, кажется, поубавилось. Заходить туда они не стали, а поднялись на второй этаж и разошлись: Уолтер с Ральфом к себе, а Сергей и Саня – в комнату по соседству.

Гусева в комнате не было. Сергей вспомнил, что Саня говорил что-то о девчонке с мамашей и, стягивая берцы, спросил:

– Так что, Геныч, говоришь, на охоту остался?

– Ага, – подтвердил Веремеев, энергично взбивая подушку. – Уставился на нее, от меня отмахивается. Но там, думаю, дохлый номер: и мамаша настороже, и прислужники бдят. Не обломится Гуську, это не в нашей «Лилии» девочек снимать.

– Однако же не отступает, – заметил Лукин. – Может, налаживается все-таки контакт?

– Может, и налаживается. – Саня сбросил одежду на табурет, повалился на кровать и с наслаждением потянулся. – Уф-ф! Наконец-то отдохнет моя задница. Я тебе вот что скажу, Серега: на «мерсе» или даже поганом «жигуле» гораздо удобнее ехать, чем на этой живой лошади.

– Спору нет, – сказал Сергей и тоже улегся. – Хотя лошадь, в принципе, неплохо. Если только впряжена в мягкую карету, и ты именно в карете. Свет тушить будем?

– Да нет, а то еще Гусек лоб расшибет в потемках. Опьяневший от страсти. – Саня весело хрюкнул и еще раз потянулся. – Э-эх, ладно, буду спать. Может, еще чего интересное приснится.

– Расскажешь, если приснится.

Саня вдруг приподнялся на локте:

– Слышь, Серый, так америкосы точно астронавты?

– Точно, – подтвердил Сергей. – Я завтра расскажу. Вам обоим, чтобы не повторять.

– Эва, блин, – задумчиво сказал Саня. – Что же это за фигня такая, что и с Земли достает, и с Марса? Сны правдивые в башку впихивает… А, Серый?

– А ты считай, что все это тебе снится, – лениво ответил Сергей.

Разговаривать ему не хотелось. Ему хотелось спать. И желательно – рядом с Людмилкой… с Милочкой… и чтобы в соседней комнате – Димка… и тихий привычный редкий шум машин за окном…

Но во дворе о чем-то визгливо спорили беженцы с юга, в столовой пели песни пограничники лонда Гарракса, и несколько воинов, громко переговариваясь и смеясь, прошли под окном, устремившись, по-видимому, в туалет.

– Интересно, – не унимался Саня. – Я, значит, сейчас, возможно, сплю в своей собственной хате, и мне снится сон про меня. Как я здесь вот лежу, в гостинице этой. Сейчас засну – и мне, тому, который мне снится, приснится сон про меня. Как я где-то еще лежу и мне снится… И так до бесконечности, до полного опупения. С ума сойти!

– Вот именно, – сказал Сергей. – Так что не думай об этом, а считай слонов.

– Лучше кошек буду считать, – сообщил неугомонный Саня. – Люблю кошек. А ты заметил, здесь ни собак, ни кошек?…

– Зато есть драконы, – сонно сказал Сергей. – Не хуже кошек…

«Возможно, драконы исчезли на Земле потому, что люди перестали в них верить, – нехотя колыхнулась далекая мысль. – И так же случилось и с богами… Был Зевс – и сплыл… И Афродита… Кто там еще? Аполлон…»

Ему представилась кабина «Аполлона-13», холодный лунный модуль, в иллюминаторе – Земля, но как попасть на нее? Они запросто могут пролететь мимо и затеряться в черной пустоте… навсегда затеряться в пустоте… Где Земля? Нет Земли, ничего нет, сплошной мрак… И голос во мраке… «А наяву лишь одно: пустота… Пустота. Пустота…» Голос затих, тоже растворился в пустоте…

Он знал, что у него больше нет никакого тела, и души тоже нет, ничего нет, и он действительно всего лишь иллюзия. Но иллюзия не Уолтера Грэхема, а чего-то другого, необъятного, заполнившего весь мир… Вернее, это необъятное, и в то же время не существующее, и притворилось миром – на мгновение…

Необъятное внезапно разразилось взрывом – грохот раздался на всю Вселенную, возрождая ее из небытия…

– Тьфу ты, блин! – воскликнула Вселенная голосом Гусева.

Сергей вынырнул из океана снов и открыл глаза. Свечи уже догорели, но света наружных фонарей было достаточно для того, чтобы разглядеть стоящего посреди комнаты Дон Жуана, вернувшегося с охоты.

– Ты чего шумишь, Геныч? – хрипло спросил Сергей.

– Да понаставили табуреток на проходе!

Лукин посмотрел на пол – там лежал табурет, а рядом – свалившаяся с него одежда Сани Веремеева. За окном было тихо – видно, стояла уже глубокая ночь.

– Ослеп, блин, от любовных страданий, – сонно проворчал Саня и сел на кровати. – Собирай теперь.

– Парни, я вам сейчас что-то расскажу. – Гусев присел на край стола и локтем ненароком опрокинул подсвечник. – Это, парни, уже ни в какие ворота не лезет.

– У тебя, видать, тоже кое-что не влезло, – продолжал ворчать Саня, – если мебель роняешь.

– Не шурши, Веремей! – с досадой воскликнул Гусев. – Дело не в этом. Я вам про девочку эту сейчас расскажу, про Эниоль, так вы с кроватей попадаете, отвечаю!

– Ну-ну… – пробормотал Саня.

Гусев, по его словам, сразу же обратил внимание на вошедшую в столовую в сопровождении бальзаковского возраста дамы и двух средних же лет мужчин девушку в неброском темном дорожном платье и надвинутой на лоб темной шляпке. Впрочем, внимание на нее обратил не только Гусев, но и молодые воины из десятки Зинга, – но довольно быстро вновь переключились на пиво, предмет, по их мнению, более притягательный. Гусев же пялиться на девушку не прекратил. Во-первых, потому что избалованная доселе женским вниманием плоть его уже исстрадалась без этого самого внимания, а во-вторых, девушка – что было совершенно невероятно – казалась ему знакомой. Света в зале было маловато, и сидела девушка довольно далеко от Гусева, да еще и боком к нему, но когда пограничники разразились гомерическим хохотом после очередной удачной шутки, она повернула голову к их столу – и Гусев чуть не свалился с лавки.

– Представляете, парни, вылитая Юлька! – трагическим тоном сообщил он клюющим носами Сергею и Сане. – Мы с ней на День Небесной России познакомились, в горсаду, там конкурсы всякие были, то-се, а потом в кабак, ну, и все прочее. А недельки через две разбежались – подцепил еще одну… Вылитая Юлька, парни! – повторил Гусев и для пущей убедительности стукнул по столу кулаком.

– Это бывает, – устало сказал Саня и упал на подушку. – Это тебе уже сам знаешь что в голову ударило. В общем, короче, Гусек. Ничего у тебя с ней, как я понимаю, не получилось, мамочка не позволила. Вот ты и бродишь, куролесишь, спать людям не даешь. Ничего, в столице наверстаешь, там наверняка жрицы любви имеются в достаточном количестве.

– Молоток, Веремей! – Гусев еще раз стукнул кулаком по ни в чем неповинному столу. – Правильно мыслишь. Только это не мамочка, мне уже потом Эниоль сказала. Это ее воспитательница, наставница.

– О! – сказал Саня. – Скидавай сорочку – я наставник, дочка…

– Не перебивай, – вмешался Сергей. – Чем быстрее он изложит свои похождения, тем быстрее уляжется.

Из дальнейшего рассказа Гусева выяснилось, что Эниоль в сопровождении наставницы и слуг совершает поездку откуда-то с севера на Побережье, к какой-то тамошней родне. Интерес Гусева к ее персоне она заметила и оценила… В общем, поужинав, она уединилась в своей комнате, а наставница и слуги улеглись спать. Гусев, съевший не один десяток собак в этом деле, выяснил, где находится комната Эниоль, прошел по карнизу к ее распахнутому окну и…

– Ты прям какой-то садист, Гусек! – не выдержал Саня Веремеев. – Мы тут без баб, понимаешь, а он, понимаешь, смакует свои сексуальные похождения. Маркиз де Садюга!

– Да я не о том! – Гусев заерзал на столе. – Стал я с ней общаться, про себя рассказывать, про нее выспрашивать. А она точь-в-точь Юлька, аж мурашки по коже! Я и про Юльку ей рассказал, как в кафе в горсаду сидели, а потом у нее дома… И что вы думаете, парни? Стала эта Эниоль задумываться, припоминать, и вдруг говорит: да-да-да, было что-то такое, говорит, снилось что-то. Я тебя, говорит, тоже помню, ты еще про всякое страшное оружие рассказывал. Сейчас, говорит, название вспомню, у меня, мол, память отличная, мою память в школе все учителя отмечали.

– И вспомнила? – напряженным голосом спросил Лукин, а Саня вновь сел на кровати.

– Вспомнила… Сама… – Гусев почему-то перешел на свистящий шепот. – «Калаш»… И еще, говорит, какие-то погремушки… Перона…

– Что-что? – Сергей привстал на локте.

– Пе-ро-на, – по слогам сказал Гусев.

– Перуна! – воскликнул Саня.

– Ага, – кивнул Гусев. – Такие дела, парни. Бредим мы, и бредим капитально. Какие-то новые химикаты на нас испытывают. Мощная штука, да?

– Не то слово, – пробормотал Саня Веремеев. – Однако же вот щиплю я сейчас себя за руку – и мне же больно, блин! По-настоящему больно!

– Наука умеет много гитик, вот что это значит, – сказал Гусев. – Бабка моя так выражалась. Вот уж, действительно, умеет так умеет.

– Да… – выдохнул Сергей. – Уколоться и забыться…

– Уже укололись, судя по всему, – заметил Гусев. – Вернее, нас укололи.

– А ты еще не знаешь, Геныч, кто такие наши американские друзья, – сказал Сергей.

Гусев подался к нему:

– И кто же? Покемоны переодетые?

– Нет. Всего лишь астронавты. Самые обыкновенные американские астронавты. И попали сюда прямо с Марса.

– Ну что ж, – сказал Гусев после некоторого молчания. – Почему бы и нет? Не знаю, как вы, парни, а лично я после расставания с Эниоль – там начали шуметь в коридоре, потом наставница стала стучаться, забеспокоилась, и я слинял по карнизу… Так вот, лично я эту головную боль перенес и теперь мне все по тамтаму. То есть я решил для себя, что мне все по тамтаму, и внимания обращать на все эти шизы не буду. Как есть – так есть. Точка. Жирная такая точка.

– Это самое разумное решение, Геныч, – сказал Сергей. – Я не говорю «правильное», но – разумное. Подходящее. Удобное. Грамотное. И я его поддерживаю.

– Мы можем поддерживать любые решения. – Саня Веремеев опустил голову на подушку. – Или ничего не поддерживать. Но все равно все будет идти своим чередом. А потому предлагаю спать, даже если на самом деле мы давно уже спим. Я тоже дергаться не собираюсь и, честно говоря, меня все эти чудеса вполне устраивают. Мне здесь просто интересно, и неважно, где находится это «здесь» и что оно такое.

– Философ! – одобрительно сказал Гусев. – Галилей! Так и будем дышать, парни…

15. Проникновение

Свет осеннего солнца яркими бликами переливался в стеклах книжных полок и полированных глыбах двух шкафов, возвышающихся у стены. Можно было повернуть пластинки жалюзи и преградить путь бесшабашному световому потоку, но доктор Самопалов умышленно не делал этого – впереди было много пасмурных дней. А сумеречных душ на этой территории, обнесенной высоким железобетонным забором, томилось еще больше…

Доктор сидел в кресле, а напротив него, в таком же кресле, на самом его краешке, примостилась женщина. Все еще яркая, хотя и неотвратимо увядающая, черноволосая, с пунцовыми, обильно напомаженными пухлыми губами и искусно подведенными большими глазами. Мать Игоря Владимировича Ковалева. Жертва Игоря Владимировича Ковалева. Она, как обычно, пришла повидаться с сыном, но в свидании ей было отказано – по той причине, что Ковалев витал сейчас бог весть в каких запредельных сферах. Тело его лежало на койке в боксе, а сознание… Кто знает, где было его сознание… Самопалов принял необходимые меры для того, чтобы сознание пациента, именующего себя Демиургом, никоим образом не контактировало с внешним миром. Он совершенно определенно знал, что Игорь Ковалев – источник опасности. Очень серьезной опасности.

Мать Ковалева этого не знала. Поэтому, приехав в клинику и убедившись в том, что свидание с сыном не состоится, она направилась к Виктору Павловичу, чтобы выяснить, в чем дело. И вот теперь в полном расстройстве сидела в кабинете доктора Самопалова, объяснившего ей, что состояние Ковалева вынудило прибегнуть к сильнодействующим медикаментозным средствам.

– Господи, да за что же ему такие напасти? – Светлана Ивановна тяжело вздохнула и поднесла к глазам платок. – Или это мне наказание… за мои грехи?…

Доктор, прищурившись, смотрел в окно. Ему вспомнилось библейское высказывание об отцах, евших кислый виноград, и оскомину у детей.

– Господи… – вновь вздохнула женщина. – И дед его здесь лежал, а теперь вот он лежит… Словно проклятие какое-то… Я уже и в церкви была, и у этой ворожеи, у Виты, и у бабуси Гали…

Самопалов взглянул на нее:

– Дед Игоря Владимировича тоже лечился у нас?

Светлана Ивановна скомкала платок, спрятала в сумочку.

– Да не лечился он, а лежал здесь. Это отец моего бывшего… мужа… Мне муж когда-то рассказывал, а Игорь и не знает ничего. Знает, что дед давным-давно умер – вот и все.

– Как же его сюда определили? Что, имелись какие-то основания?

– Это после войны было, в конце сороковых… Ковалева – это фамилия матери мужа, свекрови… и муж тоже Ковалев, и Игорь… А дед его – Бенетти, Антонио Бенетти. Итальянец.

Женщина замолчала. Доктор Самопалов тоже молчал. Потом задвинулся поглубже в кресло и скрестил руки на груди.

– Ну, давайте, рассказывайте, Светлана Ивановна.

…В той самой кровопролитной в истории человечества войне гораздо больше теряли, но кому-то удавалось и находить… Многих навсегда разлучила война, но многих и связала на всю жизнь – правда, подчас жизнь эта оказывалась очень короткой…

Мать Игоря Владимировича Ковалева не знала подробностей, но общая картина вырисовывалась довольно ясно. Антонио Бенетти был военнослужащим итальянской армии. Италия во Второй мировой воевала в союзе с Германией и Японией, и Муссолини, выполняя волю Гитлера, направлял свои войска в пламя бушевавшего в Европе пожара войны. Где и как попал в плен то ли рядовой солдат, то ли офицер Антонио Бенетти, Светлана Ивановна не знала. А знала лишь, что осенью сорок пятого года военнопленный итальянец вместе с другими своими соотечественниками и солдатами вермахта восстанавливал здесь то, что было разрушено захватчиками. Тут и встретился он со своей будущей женой – бабушкой Демиурга-Ковалева по отцу.

Неизвестно было Светлане Ивановне и почему, когда это стало возможным, Антонио Бенетти не вернулся на родину. То ли не к кому было ему возвращаться, то ли он боялся репрессий – ведь уже покончено было с дуче и его режимом, и в Италии набирали силу коммунисты… Если, конечно, имели место в Италии какие-то репрессии. А может быть, не захотела ехать в далекую капиталистическую страну его русская жена – да и кто отпустил бы ее из СССР в те годы?… Как бы там ни было, Антонио Бенетти стал гражданином Советского Союза и работал на заводе «Красный Октябрь», который сам же и помогал поднимать из руин – мимо темных, с пыльными стеклами корпусов этого завода каждый день проезжал по дороге в клинику доктор Самопалов. Здесь, в этом городе, в конце сорок седьмого и родился у молодой четы сын Владимир – отец Демиурга-Ковалева.

Наивный Антонио Бенетти! Он боялся репрессий на родном Апеннинском полуострове, а бояться-то ему следовало репрессий советских… После войны, как и ранее, продолжались поиски врагов, мешавших честным гражданам Страны Советов жить еще лучше и веселее. Очередной вал «охоты на ведьм» накрыл Антонио Бенетти – лицо итальянской национальности, бывшего военнослужащего вражеской армии (а значит, бывшего сторонника фашистского режима Муссолини), захваченного в плен с оружием в руках. И пусть в сорок восьмом Антонио был уже Антоном Семеновичем (взяв отчество по имени тестя) – соответствующие недремлющие органы – исполнители директив «отца народов» прекрасно знали, как, когда и откуда попал в советскую страну чужак Антонио Бенетти, ныне связанный, без всякого сомнения, со спецслужбами мирового империализма.

Разве можно спрятаться от всевидящего ока органов государственной безопасности? Разве можно скрыться от них, даже если бросить все и уехать в Сибирь или Казахстан, на Дальний Восток или в Среднюю Азию? А уж о бегстве в Италию – да что там, просто за пределы СССР – и вовсе не могло быть речи. Оставалось одно: попытаться найти убежище в «желтом доме». Говорили, что душевнобольных не отправляют по этапу…

Как удалось Антону Семеновичу Бенетти попасть в психиатрическую больницу: резал ли он себе вены или бился головой о свой токарный станок, нес ли совершеннейшую ахинею на профсоюзных собраниях или голым бродил по улицам – неведомо. Ведомо только, что в сорок восьмом он все-таки оказался в «желтом доме».

Но и это не спасло Антонио Бенетти. Был он признан симулянтом, выдворен из лечебного учреждения – и увез его поезд с арестантскими вагонами в степи Казахстана вместе с сотнями других несчастных.

Почти два года спустя, оставив маленького Володю на попечение своей матери (отец еще в сорок втором не вернулся с фронта), уехала в Казахстан, к мужу, и Зинаида Ковалева – бабушка Игоря Владимировича Ковалева.

Там они и сгинули – итальянец Антонио и русская Зинаида…

«Несчастный случай на производстве по вине пострадавшего», – написала Зинаида из Казахстана матери. Вероятно, именно такая формулировка прозвучала, когда ее поставили в известность о смерти мужа, Антонио Бенетти. Ох, и много же таких «несчастных случаев» происходило тогда в несчетных лагерях и колониях-поселениях в разных уголках первого в мире социалистического государства рабочих и крестьян, самозабвенно и самоотверженно созидающих светлое-пресветлое будущее…

В том же письме Зинаида Ковалева сообщала матери о том, что возвращается домой.

Но прошел и месяц, и два, и три, и полгода, – а маленький Володя так и не увидел маму. Что случилось с ней в пути – неизвестно. Попала ли она в руки пьяных уголовников или сбросили ее с поезда? Изнасиловали и утопили, привязав к ногам ржавый рельс? Ограбили и проткнули заточкой?… Широка была советская страна, и много изъеденных зверьем трупов находили на ее бескрайних просторах по весне, когда сходил снег. Обглоданные лица, ни документов, ни вещей, а подчас и одежды… В те времена исчезновения еще не списывали на недружелюбно настроенных к землянам инопланетян… Десятки, сотни неопознанных трупов хоронили за счет местных органов власти в безымянных могилах на кладбищах городов и поселков всего Советского Союза…

Володю Ковалева вырастила и воспитала бабушка. Уже в конце восьмидесятых, на закате Великой Империи, когда разваливавшуюся страну вдруг в одночасье наводнили разные «народные целители», экстрасенсы, гадалки, шаманы, колдуны и ясновидящие, он, захватив с собой свадебную фотографию родителей, отправился на прием к одной такой заезжей ясновидящей. Красива и загадочна была белокурая женщина, и взгляд у нее был строгий и пронзительный, и говорила она, что это ее священный долг – помогать всем увечным и страждущим, и смятенным душою. И плату с людей за свой долг брала немалую. Положила ясновидящая фотографию перед собой, накрыла ладонью, сомкнула веки. С минуту беззвучно шевелила губами, а потом сообщила Владимиру Антоновичу: мужчина, который на фото, давно мертв, и рядом с его костями много, очень много других костей, даже не рядом – а вперемешку… Что же касается женщины… Да, она тоже ушла из мира живых, но ушла совсем недавно и по собственной воле. До сих пор мается ее душа, не найдет пристанища, а тело покоится глубоко под стоячей водой…

Никаких подробностей не смогла больше сообщить заезжая кудесница, и Владимир Антонович ушел от нее, не зная, верить или не верить ей.

Несколько позже посетил их город известный в прошлом диктор Центрального телевидения, который некогда, в годы «застоя», прославился своей выпадавшей из официальной манеры подачи материала фразой «и о погоде» в информационной программе «Время». У диктора тяжело болел сын, и вот, когда уже отступились все врачи, диктор вдруг почувствовал в себе силу удивительную и необычайную – и вылечил сына. Тогда же, по рассказам самого диктора, появился (или проснулся?) у него дар психометрии – способность получать информацию о человеке по фотографиям, географическим картам и другим предметам (всемирно известная Ванга, например, пользовалась кусочком сахара).

Владимир Антонович вручил бывшему теледиктору все ту же старую фотографию, и диктор поведал ему, что эти люди, несомненно, мертвы, мертвы очень давно, и останки их покоятся в земле на расстоянии семи сотен километров друг от друга на территории Казахстана. Причем умерли эти двое, добавил диктор, не дожив и до тридцати лет.

В тысяча девятьсот пятидесятом Антонио Бенетти было двадцать девять, а Зинаиде Ковалевой – двадцать четыре…

Позднее Владимир Антонович где-то прочитал, а может, услышал по телевизору, что пространство обладает свойством накапливать информацию. И настоящий экстрасенс – не шарлатан! – способен считывать эту информацию с любого предмета, в том числе и с фотографии…

А вот третий ведун-волхв, к которому – для того чтобы развеять всякие сомнения – обратился месяц спустя Владимир Антонович (экстрасенсы тогда шли косяком), заявил, что Антонио и Зинаида живы, хотя и нездоровы, и обитают где-то в сибирской таежной глухомани под другими именами. Но наверняка должны объявиться к началу Эры Водолея. Экстрасенс обещал подобное и другим своим посетителям. Видно, не хотел расстраивать людей и лишать их надежды – за их же деньги…

…Светлана Ивановна Ковалева давно уже покинула кабинет, а доктор Самопалов все бродил от стены к стене, иногда непроизвольно потирая левое плечо и не замечая брызжущих в лицо солнечных лучей. Он чувствовал себя куклой-марионеткой, которую ведут за ниточки неведомо куда, вовлекая в какую-то непонятную марионетке игру. А вот кто был кукловодом?…

«Кто мы? Куклы на нитках, а кукольщик наш – небосвод, – без усилий всплыли в памяти читанные не раз строки Хайяма. – Он в большом балагане своем представленье ведет. Он сейчас на ковре бытия нас попрыгать заставит, а потом в свой сундук одного за другим уберет».

Доктор Самопалов был вовсе не уверен, что кукольщиком в данном случае является именно небосвод, то бишь Господь Бог…

Прекратив, наконец, свой маятникообразный променад, Виктор Павлович подошел к письменному столу и взялся было за трубку телефона внутренней связи. Но тут же убрал руку и, словно безоговорочно решив что-то для себя, целеустремленной походкой вышел из кабинета.

Он пересек больничный двор, то и дело здороваясь с прогуливающимися по последнему теплу пациентами, свернул на выложенную побитой плиткой дорожку под старыми липами и направился к одинокому длинному одноэтажному строению у высокой ограды. Под крышей строения угадывались полуосыпавшиеся выпуклые цифры «1», «9» и «3». Четвертую цифру полностью съело время.

Эта довоенная неказистая постройка была больничным архивом. Архивом, который сохранился, несмотря на проскользившие над ним – и сквозь него – десятки лет. Главными врагами архива, где покоились многочисленные «истории болезни» нескольких поколений пациентов, были крысы и протекающая крыша. Крыс непрестанно травили, крышу – если позволяли весьма скромные средства – латали, но архив все равно нес потери. Впрочем, эти потери восполнялись новыми «историями болезни», – а в них не было недостатка. Мир ежедневно, а то и по нескольку раз в день сходил с ума, мир ежедневно страдал вывихом то одного, то другого своего сустава, а вместе с ним сходили с ума, страдали вывихом мозгов и люди, его населяющие…

Доктор поднялся на каменное полуразвалившееся крыльцо, открыл дверь и оказался в полумраке – солнечному свету препятствовали кусты сирени под окнами. За стеклянной перегородкой сидел у окна, упираясь локтями в стол, лысоватый пожилой человек в помятом белом халате. Человек читал газету, и был настолько увлечен этим занятием, что не замечал ничего вокруг. Это был некогда многолетний бессменный председатель профкома Хижняк, после выхода на пенсию пристроенный на должность больничного архивариуса.

Вообще-то, больничные архивы надлежало хранить не более определенного срока, но учреждение, в котором работал доктор Самопалов, было не простой лечебницей, а клиникой. То есть больницей, где помимо лечения страждущих велась и научно-исследовательская работа. Любая же действительно научная и исследовательская работа невозможна без солидной многолетней и разнообразной базы данных. Вот эта внушительная база данных, периодически атакуемая грызунами и сыростью, и находилась в приземистом строении в дальнем уголке больничного двора.

Следуя за бывшим профсоюзным лидером, доктор Самопалов пробирался между стеллажами, заваленными бумажными папками, и все более углублялся в пропитанные сыростью недра архива. Доведя Виктора Павловича до нужных полок, Хижняк заторопился к своему столу, где ждала его недочитанная газета. Самопалов окинул взглядом кипы слежавшихся бумаг, вздохнул и приступил к поискам.

Собственно, ни на какие открытия он не рассчитывал, и в раскопках этих не было абсолютно никакой нужды – дед Игоря Владимировича Ковалева не лечился, а просто прятался в больнице, и не могло идти речи о каком-то заболевании, полученном Демиургом по наследству. Но доктор Самопалов считал, что просто обязан просмотреть историю пусть даже лжеболезни Антонио Бенетти. Поскольку все, прямо или косвенно связанное с Демиургом-Ковалевым, теперь обрело в его глазах особое, весьма и весьма зловещее значение.

Морщась от запахов сырости и пыли, доктор Самопалов перебирал бумажные папки, на которых выцветшими от времени фиолетовыми чернилами были выведены фамилии давних пациентов.

«Сорок восьмой год прошлого века, – думал доктор Самопалов, – почти шестьдесят лет назад. Жив ли сейчас хоть кто-то из них?…»

Здесь, спрессованные, заключенные в ветшающие бумажные обложки, лежали годы, годы, годы… Прошедшие годы… Ушедший век. Да что там век – ушедшее тысячелетие!

Получасовые поиски все-таки увенчались успехом – в руках у Виктора Павловича оказалась помятая, покрытая какими-то желтыми пятнами папка, свидетельствующая о том, что в тысяча девятьсот сорок восьмом году Антонио Бенетти действительно находился здесь, в этой больнице.

«Бенетти Антон Семенович, – значилось на обложке. – Год рождения 1921».

Доктор Самопалов положил папку на подоконник, открыл ее и принялся перебирать пожелтевшие слежавшиеся бумаги.

Направление городской поликлиники № 3… Результаты анализов… Назначенные процедуры… Данные обследования… Заключение лечащего врача…

Здоров. Полностью вменяем, психически здоров… Подлежит выписке…

«Подлежит выписке», – но это отнюдь не значило, что Антонио Бенетти вернулся домой. Министерство здравоохранения, которое в данном случае представляла областная психиатрическая больница, просто передало бывшего военнослужащего вражеской армии в руки другого министерства – гораздо более могущественного и жестокого…

Под тонкой пачкой медицинских документов в папке обнаружилось несколько листков довольно плотной сероватой бумаги, вырванных, вероятно, из альбома. Листы были исписаны с обеих сторон бледно-фиолетовыми чернилами. Почерк был мелкий, буквы угловатые, кое-где строчки едва не наезжали друг на друга. Некоторые слова были зачеркнуты, некоторые – вписаны поверх строки или на неровных полях. Какое отношение имели эти альбомные листы к «истории болезни» Антонио Бенетти, доктор Самопалов не мог определить, потому что написано все это было не по-русски. Но и не по-китайски. Буквы были латинскими, и Виктор Павлович не сомневался в том, что перед ним какой-то итальянский текст, выведенный, скорее всего, рукой Антонио Бенетти.

Скользя глазами по строкам, он обнаружил вдруг легко читаемые знакомые слова – и какая-то нервная волна выплеснулась из солнечного сплетения, из самой манипура-чакры. Наверное, нечто подобное испытывает следователь, когда нежданно-негаданно натыкается на очень важную улику.

«Cesare Borgia». «Romagna». «Medici». Эти слова понимались без труда, они просто-таки бросались в глаза, прокладывая несомненный мостик к давним видениям Демиурга-Ковалева. Мостик из тысяча девятьсот сорок восьмого в середину девяностых…

И было еще одно слово, трижды повторенное на полях крупными, почти печатными буквами – и подчеркнутое: «Merlion».

Доктор Самопалов не был уверен, что когда-либо раньше встречал это слово. Название? Имя? На ум сразу же пришла ассоциация: «Мерлин». Легендарный чародей. Король Артур, Геньевра, Ланселот Озерный и прочие. Хотя вряд ли тут была какая-то связь. Ничуть не большая, чем между «ромом» и «ромбом» или «столом» и «стволом».

Виктор Павлович аккуратно согнул альбомные листы и опустил в карман халата, обдумывая, кто из знакомых мог бы помочь с переводом. Все-таки это не английский, а итальянский, таких специалистов в городе наверняка гораздо меньше. Вдалеке, за шеренгами стеллажей, зазвонил телефон, и через несколько секунд оттуда раздался дребезжащий голос Хижняка:

– Витя, это тебя!

Доктор Самопалов закрыл папку, оставил ее на подоконнике и направился к телефону, на ходу отряхивая со своего белого халата пыль минувших лет.

Звонили из приемной главврача. Доктору Самопалову надлежало провести обследование по линии органов внутренних дел, то есть дать заключение о психическом состоянии очередного правонарушителя. Дело это было для Виктора Павловича не новое – хотя и далеко не ежедневное, – и он, покинув больничный архив, направился к своему корпусу.

На первом этаже, в левом крыле здания, был один закуток, от пола до потолка перегороженный вполне надежной, очень смахивающей на тюремную решеткой. Там располагалась небольшая – на четыре койки – палата и совсем крохотное служебное помещение без окон, бывшая процедурная, в котором едва умещались стол и два стула. Дежурящий у закутка молодой парнишка в милицейской форме отпер решетку, пропуская доктора Самопалова. Виктор Павлович заглянул в миниатюрное окошко, прорезанное в двери палаты: на койке сидел коротко стриженый парень в джинсах и сером свитере. Лицо у него было отрешенным и невеселым. Виктору Павловичу вместе с двумя другими врачами надлежало определить, вменяем ли был этот молодой человек в момент совершения преступления, и вообще – нормальный он или ненормальный. Чаще всего Самопалову приходилось иметь дело с убийцами и сексуальными маньяками, которых с каждым годом плодилось все больше и больше. Врачебная экспертиза могла самым решительным образом повлиять на дальнейшую судьбу преступника.

В служебном помещении Виктора Павловича ждал старый знакомый из горотдела милиции – капитан Малышев. Был он в цивильной одежде, катал из одного угла рта в другой незажженную сигарету и, упираясь грудью в край столешницы, листал свои бумаги.

– Привет психам! – выплюнув сигарету, встретил он Самопалова традиционной фразой, приподнялся со стула и протянул руку, чтобы поздороваться.

Доктор молча пожал руку капитану. Хотя обычно выдавал что-нибудь в таком же духе.

Малышев вновь сел, посерьезнел и, взяв сигарету, кивком указал врачу на стул по другую сторону стола:

– Садитесь, Палыч. Принимайте очередного.

– Кто?

Капитан сломал сигарету и бросил на свои бумаги. Его слегка одутловатое лицо помрачнело.

– Подозревается в убийстве. Причем изощренном. Сильно пьян не был, только пиво. В картотеке не значится, у вас тоже не проходит. На отморозка вроде не похож. Чердак резко двинуло? В общем, Палыч, я, как всегда, по порядку, факты, а там берите его в оборот.

– Само собой, – кивнул доктор Самопалов. – Как он сейчас, адекватен?

– Сейчас – вполне. Но ахинею нес, я вам доложу, изрядную. Фильм ужасов, да и только. Короче, излагаю.

Доктор Самопалов слушал рассказ капитана Малышева, и вскоре вновь, как совсем недавно, ощутил выплескивающиеся из солнечного сплетения, из манипуры, холодные волны.

Ситуация, при которой было совершено преступление, воссоздавалась только со слов подозреваемого, Олега Чулкова, находящегося в палате за стеной. Олег работал дизайнером на частном предприятии «Портал». Там же работал и монтажник Денис Покатилов – жертва преступления. Завершив трудовой день, они вместе сходили на футбол, а потом пешком отправились домой – оба жили в «спальном» микрорайоне за Симеоновским парком. По пути зашли в две-три пивные «точки», а уже возле парка надолго зависли в шашлычной. Согласно показаниям Олега Чулкова, шашлычную они покинули в начале одиннадцатого и направились через парк в свой микрорайон кратчайшим путем – не по центральной аллее, где было еще довольно людно, а по тропинке, протоптанной среди густого кустарника и деревьев. Выпитое пиво все настойчивее требовало предпринять немедленные действия, и они, не долго думая, остановились у кустов, рядом с тропинкой, благо вокруг никого не было. Увлеченный процессом Олег вдруг услышал в кустах какой-то шум. В сгустившихся сумерках он увидел – во всяком случае, так он говорил, – как из кустов высунулась длинная то ли рука, то ли лапа и схватила за волосы Дениса, делавшего свое дело шагах в пяти-шести от Олега. Сильным рывком рука втянула Дениса в кустарник, и сквозь треск ветвей раздался его отчаянный крик. Олег оторопел и некоторое время стоял неподвижно, вслушиваясь в возню за кустами. А потом ломанулся туда на помощь товарищу. И там, на пятачке под деревьями – опять же, по его словам, – он увидел ужасную картину: мохнатое существо под два метра ростом, похожее на обезьяну, обхватив извивавшегося Дениса, зубами впилось ему в горло. Существо урчало, сопело, существо выгрызало куски человеческой плоти и сосало обильно текущую кровь.

Тут показания Чулкова были невнятными: он якобы не помнил, что происходило дальше, и пришел в себя только на центральной аллее, на ярко освещенной площадке у кафе «Экспресс», где было немало тусовавшихся подростков. Оказалось, что весь он забрызган кровью – чужой кровью, и «молния» на джинсах расстегнута, и в руке у него невесть откуда взявшаяся бутылка из-под «бренди-колы» с отбитым донышком – таких бутылок по вечерам в Симеоновском парке было навалом…

Как и положено, в непосредственной близости от тусовки прохаживался милицейский патруль – мало ли что могло взбрести в голову разгоряченным своими слабоалкогольными напитками подросткам. Олег Чулков был замечен сразу – и тут же задержан. Сопротивления он не оказывал, но тянул милиционеров за собой, в темноту, пытаясь объяснить, что там, за кустами, какой-то монстр загрыз Дениса. Подростки плотным кольцом обступили патруль и Олега, а потом с криками и гиканьем бросились туда, куда он показывал. Направились к месту происшествия и милиционеры с Олегом – на него уже надели наручники.

Гиканье умчавшихся тинейджеров сменилось визгом девчонок. Когда патруль и Олег добрались до пятачка под деревьями, там было уже не протолкнуться. Карманные фонарики освещали лежавший на залитой кровью траве труп Дениса Покатилова с огромной рваной раной на шее…

– В общем, жуть, Палыч, – подытожил капитан Малышев. – Звереет молодежь. Насмотрятся фильмов – и вот вам результат…

Доктор Самопалов словно прирос к стулу. Возникший в манипуре озноб разбежался по всему телу, и сновали, сновали в голове тысячи маленьких холодных иголок.

– Он этого… монстра более подробно не описывал? – наконец выговорил врач.

– Описывал. – Малышев порылся в бумагах. – Вот, послушайте, прям как в фантастическом рассказе. Собственноручно пишет. Вот: «Оно было мохнатым, с длинной темной шерстью, и я еще подумал, что это горилла. Но лапы от локтей до ладоней безволосые, словно обритые, а глаза, как у совы, большие и круглые. Оно на меня только раз взглянуло – и больше я уже ничего не помню». Вот так, Палыч. Фантастический роман. Жан Верн! Кстати, насчет наркотиков – без зацепок, парень чистый.

Доктор Самопалов чувствовал, что превращается в ледяную глыбу. Внутренним взором он видел всадников на черных конях, появившихся из-за пригорка, видел высокую траву под ногами и зеленую полосу леса… Видел свои руки – заросшие бурой шерстью плечи и голая, с землистым оттенком кожа от локтевых суставов до широких запястий…

– Следы не искали? – спросил он, с трудом проглотив комок в горле.

Капитан Малышев с удивлением взглянул на него:

– Какие следы, Палыч? Там эта пацанва все так истоптала, словно табун прошел. Два табуна! Да и о каких следах речь? Рубашку Чулкова мы на экспертизу отправили – на ней кровь Покатилова, проверено. Чьи там могут быть следы?

– Монстра, – коротко пояснил доктор Самопалов.

Малышев, опустив глаза, некоторое время пальцем катал по столу половинку сломанной сигареты и покусывал губу. Потом щелчком сбросил сигарету на пол и сказал:

– Ну да, неясностей пока хватает. Мотив… Поссорились? Из-за девчонки разругались? Потом, орудие убийства… Он мог его и бутылкой так искромсать, но крови-то на бутылке нет. Вытер? Ищем… Но не будем же мы все там перекапывать! Какие следы монстра, Палыч? Какого монстра? Слава богу, хоть с монстрами у нас без проблем – нет у нас никаких монстров. Люди есть, Палыч, и есть чокнутые люди, и немало – не мне вам об этом говорить. Заскок у парня, и заскок серьезный. Уверен я, Палыч: не наш это клиент, а ваш. Вы только обследуйте и подтвердите…

– Хорошо, – сказал доктор Самопалов. – Думаю, за этим дело не станет. Но я бы на вашем месте все-таки поискал монстра. Для полной уверенности. А то завтра могут быть и новые трупы.

– Эх, Палыч, – вздохнул Малышев. – Нам только монстров искать, с нашей запаркой…

В отличие от работника милиции, Самопалов был уверен в том, что Олег Чулков психически вполне здоров. Во всяком случае, был вполне здоров до встречи с монстром. Но Чулкова во что бы то ни стало нужно было представить душевнобольным – дабы избавить от тюрьмы. И Виктор Павлович намеревался это сделать, даже вопреки мнению двух других врачей. Впрочем, с коллегами – тем более из своей же больницы – всегда можно договориться…

Демиург-Ковалев пребывал в нирване и, хотелось верить, не мог ни на что влиять. Однако он – возможно, сам того не ведая, – все-таки успел запустить какие-то запредельные механизмы, привести в действие таинственные рычаги. И все пришло в движение, структура мироздания стала менять свои свойства, и что-то накладывалось на что-то, и что-то проникало куда-то… или даже взаимопроникало… В общем, процесс пошел…

Доктор Самопалов с ужасом думал о том, что Игорь Владимирович Ковалев совсем неспроста называет себя Демиургом…

После окончания рабочего дня Самопалов, снимая халат в своем кабинете, по привычке проверил карманы и обнаружил сложенные плотные альбомные листы. И вспомнил о сегодняшних архивных изысканиях. Переложив рукопись Антонио Бенетти во внутренний карман пиджака, он запер кабинет и направился к выходу. В душе его пустили цепкие корни тревога, смятение и страх, но он держался.

Вечер был тихим и теплым – казалось, осень временно отступила. Город жил своей обычной жизнью. А доктор Самопалов, сидя за рулем «жигулей», то и дело отрывал взгляд от дороги и рыскал глазами по сторонам. Он опасался, что вот-вот из какой-нибудь подворотни выскочит мохнатый монстр, жаждущий крови. Олег Чулков отнюдь не придумал монстра – парень действительно видел его.

Оставив автомобиль на платной стоянке, Виктор Павлович пересек дорогу и оказался в собственном дворе. У гаража играли в домино пенсионеры, у сломанной скамейки кучковались подростки. Самопалов поднялся на бетонное крыльцо своего подъезда, и вдруг кто-то крепко ухватил его сзади за плечо. Доктор резко обернулся, дернул плечом, пытаясь стряхнуть чужую руку. Двое-трое из стайки подростков недоуменно посмотрели на него.

Лицом к лицу с ним стоял непонятно откуда возникший на крыльце довольно странно одетый человек. Черный плащ старинного покроя, черная широкополая шляпа с красным пером… Человек, впившись взглядом в лицо врача, продолжал держать его за плечо – Самопалов явственно ощущал тяжесть чужой руки.

Ему хватило нескольких секунд, чтобы догадаться, кто этот человек с лицом хищной птицы. Перед ним был Черный граф, являвшийся когда-то Ковалеву. Никто из находящихся во дворе людей, казалось, его не замечал – во всяком случае, подростки продолжали свои разговоры.

Прежде чем Самопалов успел прийти в себя, Черный граф запустил другую руку во внутренний карман его пиджака и выхватил оттуда сложенные листки рукописи Антонио Бенетти. Через мгновение рукопись исчезла под плащом, и Черный граф, продолжая мрачно, в упор глядеть на доктора, попятился и начал спиной вперед бесшумно спускаться по ступенькам. Миновал подростков, он развернулся и направился вдоль дома, удаляясь от крыльца, на котором стоял оцепеневший врач. Навстречу черному неторопливо шла молодая женщина, ведя за руку малыша. Они разминулись с Черным графом – и доктор Самопалов совершенно отчетливо увидел, что ребенок прошагал прямо сквозь левую полу черного плаща! И было ясно, что ни женщина, ни мальчик ничего не заметили…

Столбняк прошел, и ноги сами собой понесли Виктора Павловича вдогонку за похитителем рукописи.

– Стойте! – крикнул он, быстро шагая вслед за удаляющейся высокой фигурой в черном.

Черный граф остановился и повернулся к нему – кровавым пятном выделялось на черном длинное перо. Нахмурившись, он поднял руку и погрозил Самопалову пальцем. Его фигура стала расплываться, растворяться в воздухе – и вот уже осталось только кровавое пятно. Еще миг – и оно тоже исчезло.

Доктор Самопалов застыл посреди двора. Подростки и пенсионеры удивленно смотрели на него. Внезапно он ощутил головокружение, у него потемнело в глазах, а затем зазвенело в ушах. Виктор Павлович тряхнул головой и вдруг понял, что это звенит не в ушах, а раздается где-то вдалеке звонок телефона.

Несколько секунд он стоял, ощущая какую-то странную, болезненную, тоскливую пустоту в душе, а потом до него донесся знакомый дребезжащий голос:

– Витя, это тебя!

Это звал его к телефону бывший профсоюзный деятель архивариус Хижняк.

В глазах прояснилось. Виктор Павлович уставился на подоконник, на котором лежала раскрытая папка – «история болезни» Антонио Бенетти. Сунул руки в карманы халата, потом начал быстро перебирать бумаги.

– Витя, к телефону! – вновь прозвучал из-за стеллажей голос Хижняка. – Ты там заснул, что ли?

Никакой рукописи на итальянском языке ни в халате, ни в папке не было.

На негнущихся ногах Самопалов направился к телефону. Он знал, что это звонит Наташа, секретарша главврача. Он знал, что ему предстоит встреча с капитаном милиции Малышевым. И еще он знал, что вечером, у своего дома, не встретит человека в черном. Черный граф забрал то, что ему было нужно – и изменил реальность. «Даже боги не в силах сделать бывшее не бывшим» – так гласила древняя мудрость. А вот Черный граф сумел сделать это…

Кто сумел? Черный граф – или кто-то другой?

Доктор Самопалов нетвердой поступью шел к телефону и изо всех сил пытался избавиться от мысли о том, что сошел с ума…

16. Столица

– Да, парни, пиво здесь классное! – Гусев сделал очередной длинный глоток и зажмурился. – Умеют, черти.

– Ну уж, прямо, – тут же возразил Саня. – Среднее пиво, на «четверочку».

– То-то ты уже третью кружку приговариваешь, – заметил Гусев.

– Так ведь, считай, на халяву же! На халяву и уксус сладкий, сам знаешь.

Сергей удобно расположился в углу, прислонившись спиной к стене. Он рассеянно смотрел по сторонам и слушал разговор коллег вполуха. К здешнему пиву у него не было никаких претензий. Нормальное было пиво. Особенно с солеными сухариками.

«Вчера пили пиво, сегодня пьем, – подумал он. – Я так часто по кабакам там, у нас, не сидел. – У нас… А доведется ли вообще хоть когда-нибудь еще посидеть там, у нас?…»

Кабачок был небольшой, и народу в нем было немного – возможно, потому что вечер еще не наступил. Поблизости от стойки, из-за которой виднелись только плечи и круглое лицо пожилой «барменши», расположилась трезвая пока компания королевских гвардейцев. Вероятно, они сменились с дежурства. В углу вели разговор то ли торговцы, то ли ремесленники. Молча потягивали пиво трое каких-то бледных юношей со взорами отнюдь не горящими, а тусклыми, да в одиночестве сидел за столом у самых дверей худой благообразный старик. Он был похож на школьного учителя изящной словесности, ушедшего на заслуженный отдых. (Сергею почему-то сразу вспомнился бородатый старик с мешком и посохом на постоялом дворе в Тверре.) В кабачке имелось всего одно окно, но большое, в полстены, тщательно вымытое. Из него открывался вид на широкую улицу с деревьями по краям вымощенных булыжником тротуаров и каменными, двухэтажными, по преимуществу, домами. Дома были щедро украшены разнообразной вычурной лепниной и какими-то зверо– и птицеподобными фигурами явно из местной мифологии. Прохожих было не очень много, да и разные конные экипажи и всадники проезжали по булыжной мостовой мимо окна гораздо реже, чем троллейбусы мимо окон квартиры Сергея – стандартного двухкомнатного жилища в стандартной многоэтажке. И как хорошо, что этот мир был тихим, очень тихим. В кабачке не гремела музыка, и по улицам не сновали стада маршруток, водители которых любили услаждать слух пассажиров песнями с кассет и передачами местных радиостанций с туповато-плосковатыми шуточками диджеев. Приятно было сидеть, вытянув ноги под столом, и неспешно прихлебывать пиво…

Шел третий день их пребывания в столице. Все участники делегации, сформированной в замке лонда Гарракса, разбрелись кто куда. Бойцы спецподразделения, после неспешной прогулки по Таэльсану с заходом на рынок и во всякие мелкие лавочки, устроились в кабачке. Причем Гусев заявил, что не вылезет отсюда до вечера, а вечером можно будет поближе познакомиться с местными «жрицами любви». Уолтер Грэхем и Ральф Торенссен уединились в гостиничном номере с живописным видом на озеро и, похоже, не искали никаких развлечений. Элис в сопровождении фрейлин королевы Кальминии отправилась в роскошной карете в пригородный лес, который, судя по описаниям, был не столько лесом, сколько парком. Ольвиорн обсуждал свои вопросы с верховным магом Креомином в резиденции Сообщества странствующих магов. Лонд Гарракс занимался делами, касающимися вверенной ему пограничной территории, в различных придворных службах, парламентских комитетах и военном ведомстве. А его дружина рассеялась по столице – кто на рынок, кто в торговые ряды, кто к старым знакомым, а кто – в пивную… Правда, командир десятки Зинг предпочел пивной оружейную мастерскую.

Бойцам ГБР для прогулок по городу хотели выделить почетный эскорт, и им стоило немалых трудов убедить придворного сановника в том, что они гораздо лучше будут чувствовать себя без какого-либо сопровождения. Тем не менее, специальный человек все-таки за ними следовал, но держался в отдалении, не докучал и старался не мозолить гостям глаза. В кабачок он заходить не стал, хотя в окно все-таки заглянул. Оценил обстановку и устроился рядом с опрятными старушками на скамейке у фонтана, неподалеку от входа в питейное заведение. Повернув голову к окну, Сергей мог видеть этого неназойливого сопровождающего: тот развлекался тем, что бросал в фонтан всякие камешки и веточки.

Саня Веремеев не зря поминал сладкий на дармовщинку уксус – по личному распоряжению короля Валлиора бойцам выдали из королевской казны три увесистых мешочка. Мешочки были наполнены приятно выглядящими золотыми монетами с изображением короля Таэля и дракона Волкобоя. На такие деньги, как пояснил маг Ольвиорн, отвечая на вопрос Гусева, вполне можно было купить три-четыре дома вместе с мебелью, прислугой и экипажем для выездов. Так что бойцы могли пить-есть-гулять в свое удовольствие хоть до утра.

А утром предстоял обратный путь во владения лонда Гарракса. Теперь уже в сопровождении не только дружины старшего мечника Зинга, но и полусотенного отряда королевских гвардейцев. А там – новый поход, еще дальше, к гористой местности со странным названием «Небесный Огонь». На «встречу возле гор», которую каким-то невероятным образом видел сквозь пласты времени великий маг древности Мерлион.

Сергей отхлебнул пива и покосился на компанию королевских гвардейцев. Официант – или как это здесь называлось? – уже слегка запыхался, таская им от стойки все новые и новые подносы, уставленные пивными кружками. Ряды этих кружек постепенно начали перемежаться высокими бокалами с вином. Говор бравых военнослужащих становился все оживленнее, и, судя по всему, сравнительно спокойное поначалу застолье неизбежно должно было обрести новое качество, перейдя в шумную пирушку. Возможно даже, с распитием шампанского на подоконнике второго или третьего этажа и купанием какого-нибудь местного медведя с привязанным к нему спиной к спине каким-нибудь местным блюстителем порядка в какой-нибудь местной речке. Как в старом фильме «о Наташе из Ростова и увечном Пьере».

Сергей взглянул на коллег. Гусев рассказывал слегка осоловевшему Сане очередную историю из цикла «Мои знакомства с девчонками». За окном поджарый сопровождающий мило беседовал со старушками. Между разноцветными клумбами вперевалку разгуливали упитанные серо-белые птицы, похожие на голубей.

Да, они находились в Таэльсане уже третий день. Стольный град привольно раскинулся на возвышенности, омываемой водами двух рек. Еще издалека были видны светлые каменные городские стены. Они тянулись в обе стороны от грандиозной, как в Париже, арки с распахнутыми воротами. Ведущий в город булыжный тракт был заполнен каретами, возами и группами всадников. Перед воротами он переходил в подъемный мост, а за аркой начиналась широкая улица. Такими улицами Таэльсан изобиловал – в отличие от классических средневековых городов. А еще здесь было множество парков, скверов и красивых зданий, которые свободно стояли в окружении садов, не стесненные боками соседей. Лучи улиц сходились к просторным, украшенным фонтанами площадям, площади сменялись тенистыми бульварами, что вливались прямо в пестрое многоголосие рынков, – и вновь улицы расходились во все стороны и превращались в разлив новых площадей. В Таэльсане можно было дышать полной грудью. Центр города, где располагался королевский дворец, опоясывала вторая каменная стена, гораздо более мрачного и древнего вида, чем первая, наружная. И именно за ней, как оказалось, и скрывался тот самый типичный средневековый город, который уже и не рассчитывал увидеть Сергей. Как пояснил маг Ольвиорн, все, что находилось вне этого городского ядра, было сооружено сравнительно недавно – если мерить историческими мерками, – когда Таэльрин заключил договоры «о вечном мире» со всеми соседями и внешняя угроза исчезла. Да и границы охранялись достаточно надежно, и сильна была королевская армия, построенная на сугубо оборонительной доктрине, в основе которой лежал принцип «необходимой и достаточной обороны».

Королевская резиденция занимала несколько кварталов. Тут же, в Старом городе, размещались парламент, министерства и другие высшие органы королевства Таэльрин. Сергей, так же, как и Гусев с Саней Веремеевым, не особенно вникал в тонкости здешнего государственного устройства. Не проявляли к этому интереса и мрачные Уолтер Грэхем и Ральф Торенссен. А вот Элис, напротив, буквально засыпала мага всякими вопросами. Было видно, что ей действительно хочется узнать побольше о структуре расположенного невесть в каких пространствах государства с мелодичным названием Таэльрин, напоминающим названия из сказок…

В день прибытия в столицу нанести визит королю Валлиору не удалось – как оказалось, его величество вместе с супругой и свитой отбыл на охоту. После беседы лонда Гарракса и мага Ольвиорна с королевскими сановниками чужеземцев разместили в одной из роскошных гостиниц Нового города, оказывая всяческие знаки внимания. В тот же день в резиденции Сообщества странствующих магов их принял верховный маг Креомин. («И на фига такие встречи? – сказал потом Гусев. – Даже пива не налили».)

На следующее утро чужеземцы долго приходили в себя после обильнейшего ужина, который им устроили в столовой гостиницы. Креомин и Ольвиорн за это время побывали на приеме у вернувшегося из охотничьих угодий короля Валлиора. Тогда же было договорено о послеобеденной аудиенции с участием всех шестерых чужестранцев.

Как рассказал бойцам ГБР и астронавтам маг Ольвиорн, король был поставлен в известность о связи древнего пророчества с угрозой со стороны скоддов и появлением пришельцев из иного мира, способных этой угрозе противостоять. Собственно, король впервые узнал о том, что такая угроза существует – слухи до королевского дворца не доходили, а верховный маг Креомин не делился с Валлиором тем, что было известно магам. Отвести угрозу король все равно не смог бы, и только от магов зависели поиски противоядия. Тогда же, при встрече с Креомином и Ольвиорном, король Таэльрина стал третьим человеком в королевстве, который узнал, что приехавшие в столицу чужеземцы попали в Таэльрин из какого-то иного мира. Не из полумифической страны подземных мастеров, а бог весть из каких сопредельных пространств – перенесенные сюда неведомо по чьей воле и неведомо какой силой…

Прием иномирян состоялся в малом зале королевского дворца. О том, чтобы прихватить с собой оружие, не могло быть и речи. Этому решительно воспротивился начальник личной охраны его королевского величества, и был, конечно же, прав. Бойцы спецподразделения вместе с участниками Первой марсианской экспедиции вступили в зал в сопровождении магов Креомина и Ольвиорна и лонда Гарракса. В зале их встречали король Валлиор, премьер-министр, глава парламента и министр обороны. И все. Никаких референтов, советников, помощников – никого. Эта встреча была не из тех, о которых можно и нужно трубить на всех площадях – дело касалось дальнейшей судьбы этого уютного процветающего мира…

Король Валлиор оказался высоким, атлетично сложенным мужчиной с выразительными чертами лица, темными внимательными глазами и полностью обритой головой, что позволяло маскировать глубокие залысины. Если бы не пурпурная мантия, его можно было бы принять за героя американских кинобоевиков. Премьер-министр и глава парламента выглядели не столь впечатляюще – обыкновенные, на взгляд Сергея, предпенсионного вида холеные мужички, несколько склонные к полноте, в строгих темных официальных одеждах. Военный министр выгодно отличался от них подтянутой спортивной фигурой. Его серо-зеленый мундир расцвечивали всякие нашивки и прочие галуны-позументы – видимо, тяга к украшательству форменной одежды была в крови у военных любых миров Универсума.

Церемония знакомства состоялась за длинным черным столом, уставленным вазами с фруктами и кувшинами. Гусев тут же, чувствуя себя вполне свободно, налил, отхлебнул и одобрительно кивнул. Маг Ольвиорн еще раз, теперь уже для премьера, главы парламента и министра обороны, поведал о пророчестве Мерлиона, скоддах и пришельцах, недавно пожаловавших из иномирья. Лонд Гарракс тоже слышал эту историю впервые, и поначалу вид имел ошеломленный, но постепенно пришел в себя. Тройка же высокопоставленных лиц, видимо, уже проинформированная королем, удивления не выказывала и слушала мага очень внимательно.

После речи Ольвиорна пришельцы (в лице Сергея и Элис) обрисовали обстоятельства своего появления в Таэльрине. Затем отвечали на вопросы его величества и сановников, касающиеся общей картины устройства нездешнего житья-бытья. И, пожалуй, больше всего таэльринцев поразило то, что иномиряне как-то ухитряются жить там, у себя, не прибегая к помощи магов…

А потом король предложил обговорить конкретные действия, которые нужно предпринять для противостояния скоддам. Ударную силу во всем этом деле должны были составлять пришельцы. Они не поддавались местной магии и, возможно, и магии скоддов, и располагали чудо-оружием, безмерно превосходящим все мечи, копья, луки и боевые топоры вместе взятые.

Гусев вызвался рассказать о принципах действия этого чудо-оружия. Он расхваливал «калаши» и гранаты, а Сергею вдруг пришла в голову одна очень неприятная мысль.

«Допустим, нам удастся перестрелять этих скоддов, – сказал он себе, – и местный народ поймет, какое у нас действительно замечательное оружие. А дальше?…»

А дальше могло случиться и такое: убедится тот же военный министр в великолепной убойной силе «калашниковых» – и проснется в нем Тимур-Тамерлан, Аттила, Гитлер или Наполеон. Ведь жажда власти – одно из неотъемлемых качеств человека… И не спасет вся спецподготовка, потому что не полезут в лоб, а прикончат втихаря – яд в кружку с водой, ножичком по горлу во сне… И вечный покой рабам Божиим Александру, Геннадию и Сергею. Разберутся местные умельцы с устройством чудо-оружия, скопируют… А не скопируют – заявит местный кандидат в Наполеоны, что заряды не кончаются никогда, сблефует, пристрелит для наглядности и острастки двух-трех несогласных – и попрет завоевывать соседей и весь мир…

Может, и никчемушная это была мысль, но Сергея проняла. Он беспокойно заворочался в кресле, скользя взглядом по лицам правящей верхушки Таэльрина. Те продолжали заинтересованно слушать Генычево воспевание «калаша» и других убойных созданий. И вот уже министр обороны высказал желание посмотреть на это оружие, увидеть его в действии…

Пришлось съездить в гостиницу за упрятанным под тремя замками в кладовой оружием – и все участники «встречи в верхах» выехали за город, в окрестные леса. Дабы треск и грохот оружия чужеземцев не напугал мирных горожан и не породил пересуды и смятение умов.

Падали в траву срезанные автоматными очередями ветки, и кора кусками отлетала от вековых деревьев… Сверкала и рвала в клочья лесной воздух «погремушка Перуна»… Уродовала травяной покров несчастной поляны граната… На куски разлетались от пистолетных выстрелов установленные в развилке ветвей пустые кувшины…

Таэльринцы были потрясены. С бледными лицами они стояли посреди поляны, высоко в небе с криками метались перепуганные птицы, а Геныч с автоматом в руках прохаживался перед высшими сановниками мирного королевства Таэльрин и вдохновенно рассказывал о танках и подводных лодках, зенитных комплексах и бомбардировщиках-невидимках, о боевых ракетах, противопехотных минах, атомных боезарядах, интеллектуальном оружии – боеголовках, способных поражать снайперов за углом, и прочих достижениях человеческой цивилизации, призванных регулировать популяцию землян.

– Не понимаю, как вы до сих пор еще существуете… при таком-то ужасном оружии… – в замешательстве промолвил король Таэльрина.

Гусев рассмеялся и пояснил снисходительно, с любовью поглаживая автомат:

– Именно потому и существуем, что у нас есть такое оружие. И у меня есть, и у врага моего тоже есть. Потому особо и не трогаем друг друга. А без оружия давно бы друг дружке глотку перегрызли или задушили голыми руками. У нас, ваше величество, по-иному нельзя. Все держится на равновесии сил. Сил, а не бессилия.

– Не хотел бы я оказаться в вашем мире, – пробормотал военный министр.

Премьер-министр и глава парламента согласно кивнули.

…Потом был обед в королевской резиденции, обсуждение деталей предстоящего похода. Для сопровождения иномирян к «Небесному Огню», помимо полусотни королевских гвардейцев, было решено выделить еще по двадцать бойцов из приграничных гарнизонов лондов Гарракса, Вильдена и Дастунга. «Небесный Огонь» находился к востоку от их владений, на ничейной земле, покинутой людьми еще в давние времена. Эта сотня с лишним воинов представляла собой достаточную силу для прохода через территории, на которых можно было ожидать нападений маргов – учитывая, что иномиряне располагают поистине убийственным оружием. Во главе этого сводного отряда министр обороны предложил поставить командира королевского гвардейского полка Рандера – и предложение было принято его величеством. Верховный маг Креомин, со своей стороны, командировал к «Небесному Огню» мага Ольвиорна с помощниками. Лонд Гарракс также высказал желание участвовать в походе – разумеется, не под началом королевского служаки Рандера, а как бы сам по себе. Сборы было решено провести в максимально сжатые сроки и никоим образом не афишировать эту операцию и не посвящать воинов сопровождения в ее назначение. Затем все-таки сошлись на том, что командир отряда Рандер должен знать, зачем чужеземцы направляются в неблизкую гористую местность.

Относительно вывалившихся из какой-то другой дыры американцев решили, что они останутся в столице. Их участие в этом мероприятии казалось совершенно необязательным, потому что они не были бойцами-профессионалами, и пистолет Уолтера Грэхема не мог играть в предстоящей схватке значительной роли.

– Мы очень надеемся на вас, – сказал в заключение король Валлиор.

Гусев, отхлебнув вина, довольно развязно заверил его:

– Живите спокойно, ваше величество, уделаем мы этих скоддов – мы ведь специалисты. Да, парни?

– Да, – кивнул Саня Веремеев.

А Сергей промолчал…

…И вот они сидели в кабачке, и неутомимый Гусев продолжал что-то с жаром растолковывать размякшему Сане. Тот потягивал пиво, грыз сухарик, благодушно кивал, но, кажется, давным-давно не слушал товарища.

Сергей смахнул рукавом плаща крошки со стола перед собой и тоже взял с блюда сухарик. Вкусные здесь были сухарики, даже лучше рыбьего хвоста или соленых орешков. Поднес к губам свою недопитую кружку, но так и не сделал глоток – его внимание привлек человек, стоящий у двери кабачка, в двух шагах от столика благообразного экс-учителя словесности.

Разглядывая его, Сергей ощутил какую-то смутную тревогу, какую-то внутреннюю неустроенность, некий перекос – словно задвинули ящик письменного стола, да не так, как надо, и он теперь не лезет ни назад, ни вперед. Причину этой смутной тревоги он не смог бы себе объяснить…

Человек был довольно высок ростом, плечист и худощав, черты его смуглого лица были правильными, но какими-то резкими. Что-то в них было от орла – хищность и скрытая угроза. Во всяком случае, именно такое впечатление сложилось у Сергея, забывшего о своем пиве. А остроконечная черная бородка, составляющая единый ансамбль с тонкими усами, наводила на мысль не о благородных рубаках-рубахах-мушкетерах в изображении Дюма и разных кинорежиссеров, а, скорее, об извечном антагонисте Господа. Человек был лет на десять старше Сергея, и чувствовалась в нем скрытая темная сила. И одеяние на нем было соответствующее: черный длинный плащ и черная шляпа с кроваво-красным пером. Под плащом виднелся черный латный нагрудник, а за широкий черный пояс был заткнут кинжал с узорчатой рукояткой. Незнакомец неподвижно стоял, опустив руки и слегка расставив ноги в черных остроносых туфлях какого-то средневекового вида, и смотрел прямо перед собой чуть прищуренными темными глазами. Кроме Сергея, никто в кабачке, кажется, не обращал на него внимания, а седой экс-учитель вообще его в упор не замечал. Словно и не человек стоял буквально возле самого его носа, а обыкновенный столб, подпирающий потолок.

Некоторое время Сергей сверлил его взглядом – к чувству тревоги добавилась еще и непонятная тяжесть в затылке, – а потом повернулся к коллегам.

– Мужики… – Это вышло у него почему-то хрипло и словно бы с натугой. – Глядите, какой Мефистофель сюда заявился.

Саня Веремеев продолжал кивать и с явным усилием поднимать так и норовящие опуститься веки, а Гусев, прервав словесный поток, с интересом повернул голову к двери.

– Ты че, Серый? – весело сказал он через мгновение. – Какой Мефистофель?

– А вон там, у… – Сергей осекся.

Старик-учитель цедил свою единственную бесконечную кружку, и рядом с ним никого не было. Никаких Мефистофелей.

– Да только что стоял, в шляпе… – растерянно сказал Сергей, озираясь. – В черном плаще, длинном таком. И вообще весь в черном…

Он посмотрел в окно, – но не было там никого в черном. Только сопровождающий вместе со старушками потчевал хлебушком местных голубей.

– Э-э, брат… – протянул Гусев. – А говоришь, пиво не очень. Солидное пиво, коль черный человек примерещился. Негритос, что ли? Грэхем?

– Да нет, – с досадой сказал Сергей. – Какой Грэхем… И про пиво я ничего не говорил. Смуглый такой, с бородкой клинышком, в шляпе с красным пером. И кинжал за поясом.

– Да фиг с ним, Серый! – Гусев со стуком поставил кружку на стол. – Отлить пошел твой черный мужик. И что он тебе? Ну, в шляпе, ну, с кинжалом. В чем проблема-то?

Сергей пожал плечами. Тревога развеивалась, как дым на ветру, и исчезло ощущение перекоса.

– Никакой проблемы, собственно… Это я так, просто уж очень живописный тип. Я таких здесь еще не видел.

– Мы много чего здесь не видели, – с видом записного философа заметил Гусев. – И еще много чего не увидим. Как там? Я вижу, что ничего не вижу?

– Я знаю, что я ничего не знаю, – машинально поправил его Сергей.

– Во-во! – Гусев вытер рот рукавом, захрустел сухариком. – Черные, белые, сине-зеленые – нам-то что? Мы и сами во какие зеленые! – Он подергал отворот плаща. – Партия «зеленых»! Не дадим порубить дубы на гробы! Даешь пиво – экологически чистый продукт! Знаешь этот прикол? Пивзавод предупреждает: «Курение, курение и только курение опасно для вашего здоровья!»

Сергей усмехнулся, еще раз посмотрел в окно. На сердце стало спокойней. Действительно, мало ли кто зашел да вышел. Вот только куда вышел?…

– Увидеть черного человека – это не к добру, – вдруг заявил Саня Веремеев. – Плохая примета. Да если он еще и молчит, как этот…

– Ну да, ну да. – Гусев закивал с преувеличенно серьезным видом. – А как же, знаем! Тоже грамотные, небось. «Мой черный человек»! К композитору какому-то приходил. К Чайковскому. Или к этому… Игорю Крутому.

– Ага, к Крутому, именно, – усмехнулся Саня. – Крутую композицию ему заказал, реквием для «Рождественских встреч».

– Так ты тоже его видел? – спросил Сергей. Тяжесть в затылке постепенно отпускала, сменяясь тупой слабой болью.

– Да что-то такое, краем глаза. Весьма и весьма нечетко. – Саня подпер руками голову. – Блин, а пивко-то обманчивое, однако. Или это я недоспал сегодня?

– Вот тебе и на «четверочку», Веремей. – Гусев похлопал коллегу по плечу. – Позабористее «Балтики».

– Черный человек… – задумчиво сказал Саня. – А есть еще Белая Дама. Так она еще покруче будет.

– Да ну? – Гусев поудобнее устроился на табурете, приготовившись слушать. – Поведай-ка, брат Веремеич!

– Белая Дама – это призрак такой, – пояснил Саня. – Кто ее увидит, с тем обязательно вскорости какое-нибудь несчастье приключится. Высоченная, под два метра, платье белое, прозрачное. И глаза беспощадные, белесые…

– Ух, класс! – восхитился Гусев. – Расписываешь так, словно сам ее видел. Прям Пушкин!

– Так он ее и на самом деле видел, – сказал Сергей. – Потому и в дыру провалился. А мы с тобой, Геныч, просто рядом случились – и тоже попали.

– Понятно, – кивнул Гусев и вновь хлопнул Саню по плечу. – Слушай, Веремеич, и откуда ты только берешь всю эту фигню? То про человечков каких-то писклявых нам впаривал, теперь про эту…

– Читал, – ответил Саня. – Я про такие штуки люблю читать.

Голова у Сергея перестала болеть и пришли в равновесие незримые душевные весы.

«Ну, зашел какой-то там, ну, вышел, – еще раз подумал он. – Может, до сих пор за дверью стоит, потому и не видно его в окно. И бог с ним, в конце концов… Или дьявол?…»

– Черные мужики, белые дамы – это все ерунда! – Гусев налил себе еще пива из кувшина, потянулся за сыром. – Мне, парни, другое покоя не дает. Вы видели, какие физиономии были у местных командиров, когда мы им оружие наше в деле показали? Белее твоей Белой Дамы, Веремеич! Король же обалдел совершенно! – Гусев поднял вверх палец. – Король, не кто нибудь! Глава государства! Представляете, какая мы здесь сила? Да мы же всю его королевскую гвардию смогли бы в два счета уложить. Прикидываете?

– Опять ты за свое, Геныч! – поморщился Саня. – Тебе ведь сказано же было: не годишься ты в здешние короли, нет в тебе королевской крови.

– Нет, ты погоди, Веремеич. – Гусев покачал все еще воздетым к потолку пальцем. – Что такое власть? Это сила! Кто сильнее, тот и властвует, верно? А кто сейчас здесь, в этом королевстве, в этом мире, наибольшей силой обладает? А?

– Три мушкетера – три богатыря Геныч, Веремеич и Серега, – насмешливо сказал Саня. – Заметь, всего три, а не триста тридцать три. Тебя боевым топором или двуручным мечом по башке никогда не били?

– Ну и что, что три? – взвился Геныч, оставив без внимания вопрос Сани. – Кто на автоматы попрет? Кому охота жизнью рисковать? Да мы любую толпу сдержать сможем!

– Ты хочешь сказать, что не прочь поработать местным королем? – поинтересовался Сергей. – Тогда чур я буду главой парламента. Всю жизнь мечтал быть главой парламента…

– А я министром обороны, пива, культуры и физкультуры, – подхватил Саня. – И сразу начнем какие-нибудь реформы, а то, понимаешь, живут здесь без реформ!

Гусев помрачнел, на скулах у него заходили желваки.

– Я серьезно, парни… – начал было он, но тут же махнул рукой. – А пошли вы все!..

– Кто же о таких вещах в кабаках рассуждает? – Сергей надеялся обратить все в шутку. – Вон, ребята услышат и донесут, и возьмут нас тепленькими, прямо в постельках.

– Какие ребята? Вон те? – Гусев мотнул головой в сторону королевских гвардейцев. Они пили уже вовсю, но вели себя на удивление тихо и прилично. Во всяком случае, не громче, чем в начале пирушки. – Да я их и без всякого оружия уделаю! Эй, вы, болваны! – неожиданно крикнул он, обращаясь к пьющей компании. – А ну-ка, потише, а не то головы поотрываю и в задницы вам засуну!

Усатые парни в расшитой золотом сине-зеленой форме отставили свои бокалы и кружки и недоуменно повернулись на голос, осмысливая только что услышанное.

– Ты чего, Гусек, совсем сдурел? – процедил Сергей, пересчитывая в уме гвардейцев: их было ни много ни мало – одиннадцать человек. – Руки чешутся?

Саня Веремеев встрепенулся, быстрым профессиональным взглядом окинул помещение – все сидящие за другими столиками, кроме безучастного экс-учителя, смотрели в их сторону, – сказал с досадой:

– Сам ты болван, Гусек! Самый настоящий.

– Ничего-ничего, – мрачно произнес Гусев. – Сила – она и есть сила. Щас увидите. – И вновь заорал на гвардейцев: – Это я вам, придурки! Вы своей болтовней мне пиво пить мешаете!

Гвардейцы переглянулись и начали медленно подниматься со своих мест – зашуршали по полу ножки отодвигаемых тяжелых табуретов.

Гусев тоже встал, сбросил плащ и вновь заиграл желваками.

– Не дури, Геныч, – негромко сказал Сергей. – Ты же не в своей кафешке, мы же в гостях. Может, нам с ними вместе в поход идти, а ты…

– Отстань, – отмахнулся Гусев. – Пусть узнают, что такое настоящая сила.

Рослый широкоплечий гвардеец медленно двинулся к нему, за ним следовали еще двое – все они были без оружия. Голова «барменши» исчезла под стойкой, а официант, поставив поднос с пивом на стол, метнулся к двери – наверное, звать на помощь местных блюстителей порядка. Здоровяк-гвардеец остановился напротив принявшего боевую позу Гусева и подбоченился. Глаза у него были мутноватые от пива и вина.

– Ты что, желаешь подраться, горлопан? – спокойно спросил он глубоким басом. – Пива перепил?

– Дурака он валяет, – подал голос Сергей из-за спины Гусева.

– Ах, дурака валяет? – Гвардеец поднял бровь. – Так это не здесь надо делать. Здесь люди отдыхают после службы и ни к кому, между прочим, не цепляются. Хочешь подраться – приходи к нам в казарму, там и подеремся. По всем правилам.

– А я хочу сейчас! – Гусев скрежетнул зубами. – Что, в штаны наложил, тюфяк?

Гвардеец запыхтел, повернулся к товарищам, а потом вновь – к Гусеву. Лицо его побагровело.

– Ты, видно, нездешний, парень, – пробасил он. – У нас не принято драться в кабаках. Но для тебя я, так и быть, сделаю исключение.

– Давай! – со злобной радостью воскликнул Гусев. – Начинай – и я тебя уделаю!

– И откуда ты только взялся, такой невежливый? Из Гнилых болот вылез, что ли?

– Сам ты из болот! – огрызнулся Гусев.

Сергей собрался было схватить его сзади, чтобы избежать совершенно дурацкой драки. Но в это время дверь кабачка распахнулась, и в помещение влетел приставленный к бойцам сопровождающий, а за ним – взволнованный официант.

– Стоять на месте! Не двигаться! – неожиданно зычным голосом гаркнул сопровождающий. Подскочил к замершему верзиле-гвардейцу и сунул ему под нос какой-то круглый жетон. – Это гости его величества! Немедленно расходитесь!

Гвардеец пару раз, словно раздумывая, качнулся с пятки на носок и опустил руки.

– Симпатичный, однако, гость у его величества, – сказал он, сплюнул и в сопровождении своих ассистентов удалился к столу, возле которого застыли остальные гвардейцы. – Пошли отсюда, – раскатился под сводами кабачка его бас. – Не будем мешать гостям его величества.

– А ведь тебе, Гусек, нужно менять профессию, – сказал Саня Веремеев. – Пора переучиваться на приемщика стеклотары.

Гусев резко повернулся к нему:

– Это еще с какой стати?

– Нервишки у тебя ни к черту, – пояснил Саня. – А это в нашем деле хана, сам понимаешь. Не знаю, как Серега, а мне с тобой в одной связке боязно будет работать. На спокойную работу тебе нужно переходить.

Гвардейцы в полном молчании, стоя, допивали пиво и вино. Сопровождающий, спрятав свой жетон, каким-то непонятным взглядом смотрел на чужеземцев. А Сергей вновь подумал, что совсем не знает этого парня, бок о бок с которым ходил не на одну операцию. Вновь возникшая за стойкой «барменша» качала головой, официант застыл у стола.

А Гусев все сжимал и разжимал кулаки…

17. Поход

Отряд длинной колонной растянулся по берегу реки. В ее медленных водах золотилось солнце и отражались редкие клочки пушистых облаков. С обеих сторон реку неотрывно сопровождал густой лиственный лес. На одном, пологом, берегу, по которому навстречу течению двигался отряд, он не доходил до воды, давая всадникам возможность пробираться вперед без особых препятствий. На другом, обрывистом, высокие деревья стояли неприступной стеной, а кое-где голые засохшие стволы торчали прямо из реки – это, подточенные течением, съехали вниз целые земляные пласты. Обрыв, словно автоматными очередями, был прошит множеством отверстий. Из них то и дело выпархивали маленькие черные птицы с желтоватой грудкой, стремительно прочерчивая воздух над водной гладью. Там, за рекой, тоже была жизнь, потому что раскинулся на том берегу не Злой лес с оборотнями-гвирами, а самый обыкновенный лес. Обиталище оборотней осталось далеко позади. Отряд давно обогнул его и теперь продвигался по ничейным территориям, которые в давние времена, по словам мага Ольвиорна, были населены людьми, а ныне стали пристанищем кровожадных маргов. Всадникам предстояло перевалить через отрог, переправиться через реку и добраться до «Небесного Огня». А там уже чуть ли не рукой подать было до неизвестно что собой представляющего лагеря незваных грозных пришельцев-скоддов.

Все участники экспедиции, от Рандера, который возглавлял колонну, до воинов арьергарда, были облачены в зеленые плащи и передвигались верхом. Исключение не было сделано даже для мага Ольвиорна – каким бы то ни было повозкам не место там, где нет иных дорог, кроме узких звериных троп. Пока позволял путь – передвигались в колонне по двое.

Командир сводного отряда, королевский гвардеец Рандер – усатый здоровяк средних лет с широким грубоватым лицом – был явно из тех людей, что не дают спуску никому и готовы в лепешку расшибиться ради выполнения поставленной задачи. Решения он принимал самостоятельно, определяя продолжительность переходов, привалов и ночевок, и не советовался ни с лондом Гарраксом, ни, тем более, с командирами трех двадцаток, направленных в поход из приграничных гарнизонов. Иномирян он ничем не выделял из ста двадцати с лишним участников экспедиции – хотя знал, какую ответственную роль им предстоит сыграть, – и особое внимание обращал только на мага Ольвиорна, интересуясь на привалах, как тот чувствует себя после верховой езды. Все три с половиной дня пути, начиная с того момента, как отряд покинул замок лонда Гарракса, Рандер в сопровождении двух едущих следом адъютантов неизменно возглавлял колонну. За этой тройкой двигались тридцать пять гвардейцев короля – тридцать пять рослых, плечистых, как на подбор, воинов, вооруженных мечами, все – на вороных конях. Далее следовала двадцатка пограничников лонда Гарракса, ничуть не уступающих статью и выправкой королевским гвардейцам. Двадцатку замыкали двое оруженосцев лонда Гарракса, а позади них, рядом с Саней Веремеевым, ехал и сам лонд. Никаких отдельных распоряжений он своим воинам не давал и беспрекословно подчинялся всем приказам командира Рандера. Следующую пару составляли Гусев и Сергей. За ними постигали специфику верховой езды Уолтер Грэхем и Ральф Торенссен. Ни ареолог, ни пилот посадочного модуля, как и Элис Рут, не пожелали оставаться в столице в ожидании результатов экспедиции. «Глупо, конечно, пускаться в иллюзорное путешествие, – заявил Торенссен, – но еще глупее пролеживать бока в иллюзорной гостинице».

Элис – единственная женщина среди сотни с лишним мужчин – ехала в паре с магом Ольвиорном. Его сопровождали два безмолвных помощника. Слугу маг в поход не взял. Далее мерно покачивались на спинах могучих коней бойцы из гарнизонов лонда Вильдена и лонда Дастунга. За ними тяжело ступали лошади без седоков, навьюченные запасами провианта и фуража. К седлу каждого бойца тоже были приторочены вместительные дорожные сумы с провизией. Арьергард колонны, растянувшейся чуть ли не на полкилометра, составляли пятнадцать гвардейцев королевского полка.

На сборы в столице ушло полтора дня. Заранее посланные из Таэльсана гонцы доставили предписание короля Валлиора лондам Вильдену, Дастунгу и супруге лонда Гарракса лонде Окталии, и когда королевские гвардейцы вместе с иномирянами прибыли во владения лонда Гарракса, там уже ждали их двадцатки трех приграничных лондов, готовые присоединиться к походу.

За три с половиной дня продвижения сначала на юго-восток, в обход Злого леса, а потом почти строго на восток, отряд преодолел основную часть пути и к следующему полудню должен был достичь местности со странным названием «Небесный Огонь».

Если не помешают марги.

Пока эти монстры ничем не давали о себе знать. Возможно, они обитали не здесь, в прибрежной зоне, а скрывались в глубине лесов. Возможно, незаметно наблюдали за отрядом, следуя за ним по пятам или параллельным курсом и выжидая удобного момента для нападения. Во всяком случае, вокруг пока не происходило ничего подозрительного, хотя все участники экспедиции постоянно были настороже. Три ночевки на берегу реки прошли спокойно – бивак окружало кольцо костров, и всю ночь напролет, сменяя друг друга, вглядывались в темноту дозорные. И во время дневных привалов все были начеку, готовые в любой момент дать отпор мохнатым убийцам, – но тишина стояла в лесу, и казалось, что нет никакого зла в этом мире, залитом ласковым солнцем.

Но ведь пропадали же, не раз пропадали в здешних чащобах целые армии умелых, хорошо вооруженных воинов! Если не марги были тому виной, то кто? Или – что?…

Гусев не преминул выдвинуть свою версию на этот счет. Версия была такова: марги обнаружили трупы своих сородичей, скошенных огнем из автоматов. Марги поняли, что в Таэльрине появилось новое грозное оружие. Они, безусловно, знают об углубившемся в леса отряде и, безусловно, полагают, что это по их черные души в очередной раз идут охотники, – но уже с новым беспощадным оружием в руках. Марги отнюдь не камикадзе, и поэтому теперь удирают куда глаза глядят, только бы подальше от границ Таэльрина.

На одном из привалов Гусев поделился своим оптимистическим предположением с командиром Рандером. Рандер хмуро пощипал усы, а потом подозвал адъютанта и приказал усилить караулы. После этого он в упор взглянул на Гусева серыми выпуклыми глазами и отчеканил: «Мне приказано доставить вас к месту назначения живыми. И я обязан доставить вас живыми». Гусеву оставалось только согласно кивнуть.

На первом же привале Сергей поинтересовался у мага Ольвиорна, что находится дальше на восток, за горной страной, и откуда возникло это наименование – «Небесный Огонь». Оказалось, что на восток, до самого океана, тянутся непроходимые леса, и если даже и обитают там какие-то люди, то об этих людях в королевстве Таэльрин никто ничего не слышал. А в отношении «Небесного Огня», сказал маг, известно из хроник следующее: в годы правления короля Алекора упал там огромный огненный сгусток, прилетевший с небес. Возможно, это был кусок солнца.

Сергею сразу вспомнилась детская книжка про Незнайку, а еще он подумал о Тунгусском феномене. Скорее всего, здешний упавший с неба огонь был метеоритом или ядром небольшой кометы. Или взорвавшимся при посадке космическим кораблем инопланетян.

А маг, прихлебывая из кружки фруктовый напиток, поведал ему о полулегендарном народе, жившем в те далекие времена на территории, пораженной Небесным Огнем. После той катастрофы, уничтожившей селения и забравшей немало жизней – в том числе и жизнь тамошнего правителя, – некий старец призвал оставшихся в живых покинуть эти опаленные пришельцем с небес места. И идти на поиски новой земли, где все будут жить сытно и счастливо. Старец утверждал, что знает, где находится эта земля, в реках которой течет не вода, а молоко и мед, и где царит вечное лето. И не грозят там ни болезни, ни старость. И равнины, не ведая плуга, сами собой дают щедрый урожай. И прямо в руки падают с деревьев плоды. И легкие ветры бодрят и пьянят, как вино. Надо идти туда, говорил старец. И пусть не суждено дойти нам, ныне живущим, но уж дети наши обязательно увидят эту новую землю во всем ее великолепии. Главное – отправиться в путь.

Кое-кто остался, но большинство, поверив зажигательным речам старца, пустились в дорогу. Много времени минуло с той поры, сказал маг Ольвиорн, но не исчезают слухи о том, что потомки отправившихся в странствия и сейчас бродят где-то по окраинам мира и все ищут чудесную страну, и никак не могут найти…

«Мы тоже долго искали, – сказал Сергей, выслушав мага, – но, к счастъю, смогли остановиться».

«Впрочем, к счастью или на беду свою – пока неизвестно», – мысленно добавил он.

Из куколки утра давно выпорхнула бабочка солнечного дня, но командир Рандер продолжал вести отряд берегом реки. Хотя время уже было подумать о привале. Кони, оступаясь, пробирались среди камней, в воде то и дело плескалась рыба, а из пестрой чащи с криками выпархивали птицы, извещая всех лесных обитателей о приближении чужаков. Местность была первозданно дикой, и Сергею подумалось, что так, наверное, выглядит лес Броселианд из средневековых легенд. Едущий рядом Гусев время от времени принимался рассказывать какие-то истории, но Сергей его почти не слушал – он ощущал себя конкистадором, пустившимся на поиски Эльдорадо.

Однако впереди ждала отнюдь не сказочная страна золота и драгоценных камней. Впереди был лагерь пожирателей-скоддов.

Вскоре на горизонте показался покрытый лесом отрог. Это протянувшееся поперек пути отряда ответвление горной цепи, которую Сергей видел на старинной карте в королевской резиденции, понижаясь, обрывалось в реку. Если верить той же карте, где-то здесь река должна была сделать зигзаг.

Так и оказалось – километра через полтора водная лента, изогнувшись, исчезла за словно бы сомкнувшейся стеной леса. Берег на повороте распростерся широким песчаным пляжем. Пляж косой врезался в реку, и в самом узком месте вздымались из воды три огромные плоские каменные глыбы. Они были покрыты трещинами, из которых пробивался чахлый желто-зеленый кустарник. Голова колонны – Рандер с адъютантами, гвардейцы и пограничники лонда Гарракса – уже выехала на пляж, и копыта коней увязали в сыпучем песке, когда что-то подобное молнии, бледной в солнечном свете, сверкнуло над одной из глыб. И в следующее мгновение возникла там, как на постаменте, человеческая фигура.

Рандер тут же остановил коня, поднял руку. Медленно, словно крадучись, двинулись к воде королевские гвардейцы, а за ними воины лонда Гарракса.

«Король Таэль… Король Таэль…» – ошеломленно понеслось по колонне.

Иномиряне были довольно далеко от каменной глыбы с неподвижно стоящей фигурой – или видением? – и Сергей не мог различить ее лицо. Он, как и другие, во все глаза смотрел на внезапно возникший феномен, не пытаясь хоть как-то объяснить себе его природу.

«Король Таэль…» – продолжало перекатываться среди всадников.

– Что за явление Христа народу? – раздался рядом с Сергеем удивленный голос Гусева. – Откуда он взялся?

Рандер соскочил с коня и, сняв шляпу, направился к реке. За ним следовали адъютанты, тоже благоговейно обнажившие головы. Командир зашел в воду чуть ли не по колено, не обращая внимания на вмиг намокшие полы плаща, и воздел руки к видению. Фигура на камне продолжала оставаться неподвижной. Одеяние ее никак не соответствовало представлению Сергея о королевских нарядах – фигура была одета в нечто желтоватое, с длинными рукавами, весьма смахивающее на обыкновенную футболку с красной надписью поперек груди, и облегающие синие брюки, весьма смахивающие на спортивные.

– Что там у него написано, Веремеич? – спросил Гусев. – У тебя же глаза-бинокли, рассмотри!

– Далековато, – сказал Саня, подавшись вперед. – Какие-то буквы… Наши… Ба… Бата… О! Батакакумба. Ха, знаю такой альбом!

– Какой альбом? – не понял Гусев.

– Ольга Арефьева и группа «Ковчег»! – пояснил Саня. – Классные у нее песни…

– Та-ак, похоже, не король, – протянул Гусев. – Похоже, это нашего полку прибывает.

Лонд Гарракс повернул к нему возмущенное лицо:

– Это видение короля Таэля, Геннадий! Добрый знак! Нам будет сопутствовать удача.

По колонне пробежал ропот, потому что фигура на камне подняла руку – словно в ответ на жест Рандера, – медленно наклонила голову и исчезла. Мгновенно, как исчезает изображение в телевизоре при нажатии кнопки. Уже без молний. Не было загадочной фигуры, а был плоский камень, залитый солнцем, были река и лес, и замершая на берегу зеленая колонна…

Рандер еще немного постоял в воде, не опуская рук, потом повернулся и что-то сказал адъютантам.

«Привал… Привал…» – волной покатилось от головы к хвосту колонны.

Спешились, выставили дозоры, развели костры. Поили коней, дружно плескались в реке, облепили каменную глыбу – искали хоть какой-то след.

Ничего не нашли.

– Ну и что вы на это скажете? – Сергей с миской и кружкой в руках подсел к Гусеву и Сане Веремееву.

Рядом расположились американцы, чуть дальше деловито орудовали ложками пограничники.

– Так ведь лонд уже пояснил: добрый знак, – ответил Саня. – Вон, римскому императору какому-то было видение креста в небесах – так он всех врагов потом и расколошматил.

– А почему «Батака…»?

– «Ба-та-ка-кум-ба», – по слогам сказал Саня. – Ты что, Арефьеву никогда не слышал?

Сергей пожал плечами:

– Я в музыке не очень. Так почему «Батака…какумба»?

– Ну, надпись такая, – ответил теперь уже Гусев. – У кого-то «Роллинг Стоунз» на майке, у кого-то «Ария», а у этого альбом Арефьевой.

– Кто-то еще, видать, провалился – и сразу назад, – сказал Саня. Помолчал и обвел товарищей загоревшимся взглядом. – Значит, можно назад?! Поняли, парни? Есть надежда!

– Очередная иллюзия, – буркнул у него за спиной Ральф Торенссен. – С лицом короля Таэля.

Уолтер Грэхем согласно кивнул. Саня стремительно повернулся к пилоту:

– А что, мало двойников, что ли? Не знаю, как там у вас, в америках, а у нас двойников хватает, сколько раз по телеку показывали: и Ленин тебе, и Сталин, и Брежнев, и ваш президент. Чего-чего, а этого добра навалом.

– Но почему именно здесь и именно сейчас? – спросила Элис. – Таких совпадений не бывает.

Саня облизал ложку и прищурился.

– Да? А я вот читал в одном журнале о совпадениях. Какая-то тетка из Беларуси пишет. Раз в год ездит к родичам в Москву, и лет пять или шесть подряд ей в Минске продают билет в один и тот же вагон на одно и то же место. Но это еще присказка. Соседи по купе всегда оказывались одной семьей: отец, мать и ребенок. И все матери – Татьяны!

Гусев крякнул, а Элис задумчиво сказала:

– Линкольн и Кеннеди…

– Именно! – встрепенулся Саня Веремеев. – Я как раз про это хотел. Там совпадений – вообще обалдеть можно, все и не упомнишь. И Линкольна, и Кеннеди убили в один день недели, в пятницу, кажется… Да, Эля?

Элис молча кивнула.

– Вот. Убийца Кеннеди родился через сто лет после убийцы Линкольна… Что-то там еще такое… А! Кеннеди избрали в правительство через сто лет после Линкольна, и президентом он стал тоже через сто лет после Линкольна, год в год. После них президентами становились люди по фамилии Джонсон, и разница в возрасте между ними – тоже сто лет. – Саня нахмурил брови, пытаясь вспомнить. – Это еще не все, там и другие совпадения, только я уже позабыл. Много всякого – чистейшая мистика!

– Фамилия личного секретаря Кеннеди была Линкольн, – подхватила Элис, – а имя секретаря Линкольна – Джон. Человека, который во время избирательной кампании предлагал кандидатуру Линкольна в президенты, звали Джон Кеннеди. У нас обо всем этом много писали.

– Авраам Линкольн был убит в вашингтонском театре Форда, – угрюмо добавил Уолтер Грэхем, – а Джон Кеннеди ехал в Далласе в автомобиле, изготовленном на заводе Форда.

– О! – Саня с живостью обернулся к ареологу. – Известные факты, да?

– Бут, выстрелив в Линкольна в театре, бежал и был убит на складе, – присоединился к разговору Торенссен, – а Освальд стрелял в Кеннеди из окна склада, а схватили его в кинотеатре. Забавно, ничего не скажешь…

Пограничники перестали стучать ложками и с недоумением прислушивались к странному разговору.

– Вот так вот, Эля, – сказал Саня Веремеев. – В жизни все что хочешь может случиться, даже самое невероятное.

– Особенно в иллюзорной, – пробормотал Ральф Торенссен.

Сергей поставил миску.

– А что если это действительно знак? Именно нам знак: мол, сделаете свое дело – сможете вернуться.

– Во-во! – воскликнул Саня Веремеев. – Назад дорога есть!

– И кто же это такой знак подает? – с легкой иронией осведомился Уолтер Грэхем.

– Тот, кто забросил нас сюда, – ответил Сергей.

Грэхем безнадежно вздохнул:

– Значит, Марсианский Сфинкс…

– И не надоело вам про Сфинкса талдычить, ребята? – Гусев обвел взглядом ареолога и пилота посадочного модуля. – Попробуйте о нем не думать – всего и делов!

Грэхем усмехнулся:

– Все ваши желания исполнятся, если только вы не будете думать о белой обезьяне… Единственная деталь: как о ней не думать? Не получится.

– Слушай, Уолтер, а как у тебя с чувством юмора? – спросил вдруг Саня Веремеев.

Ареолог вновь невесело усмехнулся:

– Сейчас не очень, а вообще было нормально. Сейчас не до юмора. А что?

– А беспричинный страх тебя не мучает? – продолжал гнуть куда-то Саня.

Американец прищурился:

– Тестируешь на предмет паранойи? Уже тестировали. Результат отрицательный.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал Саня. – Паранойей, значит, не страдаешь. И с чувством юмора все в порядке, и беспричинного панического страха нет. Знаешь, бывает такой дефект височной доли мозга, когда юмор не понимают, всего боятся, а главное, – Саня поднял палец, – совершают яркие галлюцинаторные путешествия! А если у тебя все в порядке, значит, путешествие это не галлюцинаторное, а вполне реальное, понимаешь?

– Ну, профессор! – изрек Гусев.

А Уолтер Грэхем пожал плечами и отвернулся.

…Основательно подкрепившись и немного отдохнув, вновь оседлали накормленных коней и продолжили путь. Хоть солнце и стояло высоко, но, к счастью, только грело, а не жгло – жарко не было, от воды и леса тянуло прохладой. В колонне вовсю судачили о явлении призрака короля Таэля и передавали друг другу сказанные по поводу видения слова мага Ольвиорна. Странствующий маг авторитетно изрек, что явление основателя королевства Таэльрин – безусловно, очень хороший знак. Видение как бы благословило экспедицию, и это дает все основания надеяться на то, что миссия завершится успешно. Сергей полагал, что маг Ольвиорн догадался, откуда явился этот «король Таэль» без королевских нарядов, и сказал о «добром знаке» для того, чтобы поддержать бодрое настроение королевских гвардейцев и пограничников. Как и было договорено на совещании у короля Валлиора, в истинную цель экспедиции был посвящен только Рандер. Остальные воины знали лишь одно: им поручено сопровождать возвращающихся домой подземных мастеров и американцев, проведя их через кишащие монстрами-маргами леса. Возможно, у кого-то из воинов и возникал вопрос, зачем сопровождать в родные края тех, кто сумел без посторонней помощи добраться до Таэльрина. Но, естественно, вслух такой вопрос никто не высказывал. Постулатом «приказы не обсуждаются» руководствуются, надо полагать, в любых военных структурах любых миров любых вселенных.

Сергей был бы непрочь побеседовать с магом Ольвиорном, но сейчас, на марше, это было неосуществимо. А до этого, на привале, маг выглядел настолько утомленным, что Лукин решил не докучать ему. Воины вбили в песок колья, безмолвные помощники мага натянули на них свои плащи, и Ольвиорн полулежал в тени, вяло глотая пахучую похлебку…

Отряд повторил по берегу зизгагообразный путь реки, добрался до отрога и начал взбираться на него, перестраиваясь в цепочку из колонны по двое. Лес тут занимал весь берег, и приходилось лавировать между деревьями и то и дело пускать в ход мечи и прихваченные топоры, чтобы обрубить раскидистые переплетенные ветви. Река осталась внизу, под обрывом, лес чуть поредел, но теперь продвижение замедляли все чаще встречающиеся нагромождения каменных глыб. Хорошо еще, что склон был не очень крутым и давал возможность продолжать путь, не покидая седел. Попадались и протянувшиеся длинными языками россыпи, кое-где покрытые сухим серебристым мхом – по ним кони шли довольно легко.

Наконец подъем по каменному боку отрога закончился. Дальше отряду пришлось передвигаться по лесисто-каменистой наклонной местности. Слева от всадников она уходила вниз, к невидимой отсюда реке, а справа тянулась к небу, формируя длинное тело отрога. Эту не очень подходящую для прогулок территорию нужно было пересечь, чтобы добраться до другого его бока и спуститься к реке. Деревья и огромные каменные глыбы ограничивали обзор, поэтому никто не расслаблялся – кто знает, сколько могло обитать здесь чудовищ-маргов. И Гусев, и Саня, и Сергей держали автоматы под рукой, хотя Гусев еще раз заявил, что марги ушли из этих мест.

– Вот не люблю я горы, – полуобернувшись, сказал он, когда вместе с Сергеем выехал на очередную россыпь. – Все как-то сикось-накось, шею можно свернуть запросто… Особенно если вон оттуда брякнуться… – Он мотнул головой направо.

Там, метров на сорок выше по склону, под углом к направлению движения отряда, тянулось ущелье. Его дальняя стена была изрезана глубокими трещинами, и свисали из этих трещин какие-то лианоподобные растения, усеянные мелкими красными точками то ли ягод, то ли цветов.

– Зато горцы живут долго, – заметил Сергей.

И почти тут же услышал за спиной идущие откуда-то с высоты нарастающие звуки. Он не успел сообразить, на что похожи эти звуки – на шум водопада? ветра? – и увидел, как едущие впереди него всадники, в том числе и Гусев, начали оборачиваться, поднимая лица к небу. Он, натянув поводья, придержал коня и тоже обернулся – и поводья выпали из его вмиг ослабших рук. Сзади и сверху к растянувшемуся по склону отряду стремительно приближалось нечто огромное. Ошеломленный Сергей успел увидеть необъятных размеров темные крылья… раскрытую зубастую пасть… горящие кровавым огнем круглые глаза… когтистые вытянутые лапы… Тут его испуганный конь заржал и шарахнулся в сторону, и Лукин не сумел удержаться в седле. Он упал на камни, сгруппировавшись заученными до автоматизма движениями, и все-таки довольно чувствительно приложился левым плечом. Огромная тень промелькнула над ним, и почти сразу раздался чей-то удаляющийся отчаянный вопль. Нога застряла в стремени, и конь поволок Сергея вниз по склону. Все вокруг заполнилось криками, ржанием и беспорядочным конским топотом, и в этой какофонии полностью растворился этот свалившийся с неба шум…

Тащиться на боку Сергею пришлось недолго – поводья зацепились за выступ каменной глыбы. Конь взвился на дыбы и остановился, и Лукину удалось высвободить ногу. Он вскочил, потирая ушибленное плечо. И тут же присел от неожиданности, когда совсем рядом прогремела автоматная очередь, гулким эхом отдаваясь в гуще деревьев и камней. Метались по склону всадники, стараясь удержать перепуганных, храпящих коней, а над отрогом, стремительно удаляясь, летело крылатое чудовище. Еще мгновение – и оно скрылось за верхушками деревьев…

– Эта зараза сбросила его! – крикнул Сергею неведомо как удержавшийся в седле Гусев. Не выпуская из рук автомат, он соскочил с коня и побежал к ущелью.

– Кого?! – Сергей, отплевываясь, кинулся вслед за Гусевым, перепрыгивая через камни. – Кого, Геныч!

– Американца! Ральфа!

На краю ущелья уже стояли несколько воинов. Все они смотрели вниз. Сергей, упираясь руками в колени, тоже склонился над обрывом.

Высоты он не боялся, но все-таки невольно сделал шаг назад. Метрах в тридцати под ним струился по дну ущелья, извиваясь среди камней, водный поток – то ли небольшая речка, то ли ручей. Ральф Торенссен навзничь лежал у самой воды – распахнувшийся зеленый плащ, оранжевый комбинезон… Край плаща покачивался в воде. Даже с такой высоты было видно, что жизни в этом человеке не больше, чем в рассыпанных по дну ущелья камнях.

Где-то поблизости коротко вскрикнула Элис.

– Вот с-сволочь! – процедил Гусев. – Летающий ублюдок! Я эту тварюгу достану.

Сергей покосился на него, потер плечо и скользнул взглядом по уже усеявшим весь обрыв воинам. Сзади подходили все новые и новые. Смолк беспорядочный топот копыт, и небо вновь было тихим и безмятежным.

– Тут уже не откачаешь… – сказал остановившийся рядом Саня Веремеев. – Опа, а он дергается!

Лукин вновь взглянул вниз. Зеленый плащ колыхался, и шевелилось тело в оранжевом комбинезоне. Сергею показалось, что Торенссен содрогается в конвульсиях, однако он почти тут же понял, что происходит нечто иное. Во все стороны от тела американца зазмеились трещины, они все больше расширялись – и провалилось оранжевое, а следом, взметнувшись на прощание, исчезло и зеленое… В образовавшийся провал хлынула вода, и в тишине слышно было, как она зловеще шумит там, внизу. Вновь колыхнулась земля, выплескивая из себя пенный фонтан, – и от провала не осталось и следа. Все там было как прежде – только уже не лежало у воды тело в оранжевом комбинезоне и зеленом плаще…

18. Лазарь

Доктор Самопалов вел автомобиль очень медленно, прижимаясь к обочине. Его обгоняли, бросая насмешливые и презрительные взгляды – учиться ездить на пустыре нужно, дядя! – но он не замечал этих взглядов. Он вообще ничего не замечал. Совершенно механически сбавлял скорость до минимума на перекрестках, останавливался у светофоров и поворачивал там, где поворачивал всегда, возвращаясь с работы домой. Доктор Самопалов упорно отвергал мысль о расстройстве собственной психики. Он убеждал себя в том, что беседа с капитаном милиции Малышевым действительно повторилась, и первая беседа не была выдумкой его мозга, и ни при чем тут явление «ложной памяти»… Он говорил себе, что действительно вновь оказался в прошлом и проживает уже истекшие когда-то минуты, и теперь не увидит никого в черном плаще у двери своего подъезда. Реальность на самом деле изменилась, и в этой реальности уже не существовало рукописи военнопленного итальянца Антонио Бенетти.

Так что же такое было в той рукописи, которая, по всей вероятности, каким-то образом перекликалась с давними видениями Ковалева?

«Мерлион». Трижды вынесенное на поля рукописи и подчеркнутое слово. «Мерлион»…

Взгляд психиатра стал осмысленным и сосредоточенным. Он подался к лобовому стеклу, соображая, где сейчас находится, проехал еще два квартала и повернул. И повел машину уже с нормальной, «крейсерской» скоростью к ближайшему интернет-кафе.

В уютном полуподвале было немноголюдно. Студенты предпочитали проводить теплый осенний вечер в других местах, да и было еще слишком рано: ночное время – самое дешевое для пользователей глобальной Паутины. Виктор Павлович устроился за компьютером, вошел в «Яндекс» и набрал слово «Merlion» – так, как оно было написано в исчезнувших заметках Антонио Бенетти. «Яндекс» ненадолго задумался и выдал результат поиска: страниц – 238, серверов не менее 109. Искомое слово встречалось 512 раз, причем «Мерлион» «Яндекс» писал по-русски. Чувствуя, как учащенно забилось сердце, доктор Самопалов щелкнул клавишей мыши и углубился в информационные дебри.

Блуждание по этим дебрям заняло у него не более часа. По окончании этого часа доктор Самопалов знал о «Мерлионе» столько же, сколько знала система «Яндекс».

Наибольшее количество материалов было связано с туристической достопримечательностью Сингапура – тридцатисемиметровой каменной башней в виде рыбы-льва, возведенной на острове Сентоза, «популярнейшем острове развлечений». Башня Мерлион (такое же название – Мерлион – носила и протекающая в Сингапуре река) была, оказывается, символом города Сингапура, острова Сентозы и всего государства Сингапур. Согласно легенде, давным-давно обитало в море в тех краях огромное чудовище с головой льва и телом рыбы, охранявшее древний Сингапур. Глаза Мерлиона при виде опасности загорались красным огнем и испепеляли источник угрозы.

Антонио Бенетти не мог ничего знать о башне Мерлион, поскольку она была сооружена гораздо позже сороковых годов прошлого столетия. Конечно, речь в заметках могла идти и о самой легенде о чудовище Мерлионе с глазами-лазерами. Но какое отношение имела эта легенда к знаменитым династиям средневековой Италии? И вообще – при чем здесь Сингапур? Несомненно, это было простое совпадение, не более.

Остальные сведения тоже ничего не проясняли. Название «Мерлион» носила мебельная компания, производящая, в частности, детские комнаты «Мерлион». Другая фирма поставляла на рынок ксероксы «Мерлион». Одноименное царство существовало в компьютерной игре «Огонь и Лед». Наконец, принц Мерлион был одним из персонажей размещенного в Сети произведения Гордона Диксона «Дракон на границе»…

Все эти компании, ксероксы, компьютерные игрушки и книги были созданы не ранее последнего десятилетия ушедшего века и, ясное дело, не могли иметь никакого отношения к слову, трижды написанному Антонио Бенетти полстолетия назад. Этот след вел в никуда.

Рукописи Антонио Бенетти в новой реальности просто не существовало, и все связанные с ней вопросы приходилось отправлять в архив памяти. Ничего другого доктор Самопалов придумать не мог…

Чувствуя какую-то неприятную внутреннюю опустошенность, он покинул интернет-кафе и поехал домой. Ему казалось, что он балансирует на самом краю…

Остановившись у очередного светофора, доктор вдруг услышал за спиной негромкий мальчишеский голос:

– Я могу сказать, кто такой Мерлион.

Самопалов сначала посмотрел в зеркальце над лобовым стеклом, а потом медленно повернулся назад.

Зеркало не обманывало – на заднем сиденье «жигулей», у ближней к тротуару двери, сидел мальчуган лет восьми-девяти, большеглазый, с довольно длинными вьющимися волосами цвета спелой пшеницы. Одет он был как паж из фильмов-сказок: в бархатное, синевато-зеленое, переливчатое…

Доктор еще не успел ничего сказать, когда мальчик продолжил, серьезно глядя на него:

– Мерлион был нашим первым Великим Магом.

– Чьим… вашим? – сумел все-таки вытолкнуть из себя Самопалов, чувствуя, как бешено колотится сердце.

Мальчик улыбнулся, и большие серые глаза его заблестели:

– Тех земель, что лежат под прогретой солнцем чашей небосвода…

Он еще раз улыбнулся, открыл дверь и выбрался из машины. Доктор хотел проследить за ним взглядом, но обнаружил, что следить не за кем. По тротуару шли обычные горожане, и сказочного пажа среди них не было.

Сзади нетерпеливо загудел грузовик, подсказывая, что красный свет сменился зеленым. Самопалов дотянулся до приоткрытой задней двери и захлопнул ее.

Он хорошо помнил, что запирал ее на ключ.

Виктор Павлович Самопалов был хорошим специалистом, хотя и плохой специалист вряд ли бы ошибся в данном случае с диагнозом. Как ни отнекивайся, как ни отвергай эту мысль, но ему пришлось-таки признать: налицо явные симптомы психического расстройства. Доктор Самопалов, разумеется, знал, что болезни психики, в отличие от гриппа или сифилиса, не бывают заразными. Однако, вопреки всем доводам разума, вопреки всем канонам психиатрии, склонен был полагать, что именно заразился. И он знал, от кого. Впрочем, правильнее было бы назвать это явление не заражением, а индукцией. Индуктором – сознательным или бессознательным – выступал Игорь Владимирович Ковалев, а реципиентом – он, Виктор Павлович Самопалов, врач-психиатр. И таких реципиентов могло быть много. Очень много.

Демиург, даже изолированный и отключенный от внешнего мира, продолжал влиять на действительность. Нужно было незамедлительно принимать какие-то новые меры.

«Крайние меры…» – похолодев, подумал доктор Самопалов.

Он почти не сомкнул глаз за всю ночь, но все-таки нашел в себе силы встать утром с постели и, приняв контрастный душ, начать собираться на работу. С женой Виктор Павлович ничем не делился, а она, хоть и видела, что с ним что-то не в порядке, вопросов не задавала. За годы совместной жизни она безошибочно научилась определять, когда можно и нужно проявить участие, а когда лучше просто молчать, делая вид, что ничего не замечаешь. Впрочем, погруженный в свои раздумья Виктор Павлович даже не осознавал, что в квартире, кроме него, есть кто-то еще.

Хоровод одних и тех же мыслей кружился и кружился у него в голове – и когда он стоял в очереди на АЗС, и когда продолжал путь в клинику. Еще ночью он наметил несколько вариантов полной нейтрализации Ковалева. Этим эвфемизмом доктор Самопалов мысленно заменял другое, гораздо более точное определение тех действий, которые собирался предпринять. Причем это были варианты, не грозящие разоблачением… Но одно дело – вообразить, соорудить мысленную конструкцию, и совсем другое – самым реальным образом прервать чужую жизнь, присвоив прерогативы Господа Бога. Виктор Павлович мысленно метался между этими бесчисленными «я должен», «смогу ли я?», «разве я вправе?», «это необходимо для всеобщего равновесия» – и приехал в клинику с головной болью, так окончательно ничего и не решив.

Облачившись в кабинете в рабочий халат, он немного посидел за столом, отрешенно глядя на аккуратно разложенные бумаги и перекатывая из стороны в сторону шариковую ручку. И наконец, все так же терзаясь сомнениями, отправился к боксу, в котором, как в коконе, лежал изъятый из пространства и времени Демиург-Ковалев. («Или – Демиург Ковалев, без дефиса?» – в который уже раз промелькнуло на задворках сознания.)

Три надежные преграды, три твердыни стояли на пути к осуществлению задуманного: собственные моральные принципы, которые схожи по сути своей у всех нормальных людей; шестая заповедь Ветхого Завета; клятва Гиппократа.

Это – на одной чаше весов.

Другую чашу тянула вниз угроза ухудшения реальности, окружающей действительности. Действительности, которая и так была не весьма привлекательной.

Виктор Павлович шел по коридору, и в сознании его словно бы покачивались, до поры до времени неизменно возвращаясь к зыбкому равновесию, эти незримые чаши незримых весов…

В нише возле боксов, уставленной большими вазонами со всякой декоративной зеленью, торопливо писала что-то за столом медсестра Юлечка Нестерова. Перед ней полукругом были разложены пять-шесть раскрытых книг с торчащими то тут, то там бумажками-закладками. Все в отделении знали, что Юлечка заочно учится, имея твердое намерение стать классным экономистом. Хорошенькое личико ее вспыхнуло, когда Виктор Павлович появился перед ней. Она сделала судорожное движение, словно собираясь спрятать написанное под стол, – но тут же вскочила и торопливо поздоровалась.

– Здравствуйте, Юлечка, – рассеянно кивнул в ответ доктор Самопалов. – Что Ковалев?

– Нормально… – пролепетала Юлечка. – То есть… В общем, все уколы я… вот, по журналу!

Юлечка принялась поспешно извлекать из-под книг журнал врачебных назначений. Но Виктор Павлович, еще раз кивнув, уже повернулся к ней спиной. И, вынимая из кармана халата съемную дверную ручку, направился к боксу Ковалева. Незримые чаши весов продолжали неуверенно покачиваться, вновь и вновь возвращаясь к равновесию. Доктор Самопалов не решался присваивать себе функции Господа Бога.

Виктор Павлович заглянул в дверное окошко и замер, пораженный увиденным. Затем попятился от двери и повернул голову к нише медсестры. Юлечка вышла оттуда сразу же после того как он направился к боксу Ковалева, и теперь стояла посреди коридора и недоуменно смотрела на него.

– Юлия! – замороженным голосом произнес доктор Самопалов. – Это вы впустили?

– Н-нет… – едва слышно ответила медсестра, явно испуганная вопросом Виктора Павловича. – К-кого?… Я никого…

– Значит, Сиднин, – тем же январским голосом сказал доктор Самопалов. – А ну-ка, милая, давайте его сюда.

– Он уже сменился… ушел… И он тоже никого…

Доктор Самопалов нахмурился, повел головой, словно ему мешал воротник:

– Сменился, значит? Кто у нас сейчас? Ярик?

Юлечка молча быстро-быстро закивала.

– Приглашайте его сюда, будем разбираться.

Медсестра сухим осенним листком на ветру метнулась прочь, на поиски санитара. А Виктор Павлович сунул дверную ручку в карман и, наливаясь гневом, вновь приник к смотровому окошку.

У голубоватой кафельной стены небольшого, без окон, помещения, освещенного одинокой лампочкой в матово-белом шарообразном плафоне, располагалась такая же одинокая койка. Ковалев лежал на спине, сложив руки на груди поверх одеяла. Глаза его были закрыты, и видом своим он походил скорее на покойника, чем на обитателя мира живых – во всяком случае, так представлялось доктору Самопалову. Да и трудно было назвать теперешнее состояние Ковалева пребыванием в мире живых…

Игорь Владимирович Ковалев витал в мире, созданном сильнодействующими медицинскими препаратами.

А вот тот, кто устроился прямо на кафельном полу, завернувшись в нечто зеленое – то ли в одеяло, то ли даже в штору, – на покойника никак не походил. Лежал этот немалых размеров неизвестный на боку, поперек бокса, упираясь подошвами огромных ботинок в стену, лицом к двери. И видно было, что человек вполне жив и просто спокойно спит, словно не впервой ему ночевать на полу в боксах психиатрических больниц. Спит себе – и все…

«Пьяным сном! – подумал доктор Самопалов. – Совсем обалдели!..»

Клиника, в которой работал Виктор Павлович, отнюдь не была этаким «образцово-показательным» медицинским учреждением, которые существуют разве что в платоновском мире чистых идей и телевизионных репортажах по случаю профессионального праздника. Младший медицинский персонал, а конкретно – санитары, тоже не были «образцово-показательными» ангелами с белоснежными крыльями. Ангелы, наверное, проживали и работали только в Лос-Анджелесе… Санитары были публикой разношерстной (тот же Сиднин пришел в клинику с литейного завода, а Ярик-Ярослав раньше работал грузчиком в универмаге), санитары имели доступ к спирту… со всеми вытекающими. Случалось, и приятелей приводили на ночное дежурство, и приятельниц… Но чтобы уложить дружка отсыпаться в боксе – не в пустом боксе, а занятом пациентом! – такого доктор Самопалов припомнить не мог. И с мрачным удовлетворением подумал, что санитару-поэту Сиднину придется с завтрашнего дня сочинять свои стихи в каком-нибудь другом месте. Не здесь. Не в этом отделении. Не в этой больнице.

Виктор Павлович продолжал с негодованием рассматривать здоровенного белокурого парня – тоже, небось, поэта? – который спал, подложив руку под голову. И наконец-то догадался задать себе вопрос: а почему Сиднин, сменившись с дежурства, не разбудил и не забрал с собой на опохмелку своего приятеля? Принял на грудь столько, что напрочь забыл о собутыльнике?

Или?…

Удивительные, очень удивительные были у парня ботинки – большие, высокие, сине-красные, с толстенной подошвой. Не по сезону был обут парень. И вообще не для этих широт. В таких ботинках в самый раз Эверест штурмовать, пробираться к Северному полюсу или бродить по Луне…

Холодок змейкой скользнул в самое сердце, а в солнечное сплетение закатился целый снежный ком.

Из-за поворота коридора выскочила запыхавшаяся Юлечка. Следом за ней спешил долговязый санитар Ярослав.

– Вот, полюбуйтесь. – Виктор Павлович сделал шаг в сторону от смотрового окошка, жестом приглашая на свое место медсестру.

Юлечка заглянула в бокс и ойкнула. Ярослав, согнувшись чуть ли не под прямым углом, навис над ее головой и мрачно бросил:

– Отпад!

– Знаете его? – спросил доктор Самопалов.

– Не знаю, – торопливо ответила Юлечка, а санитар молча помотал головой.

– Что ж, пойдем будить. – Виктор Павлович вновь извлек из кармана дверную ручку. – Юлечка, принесите, пожалуйста, нашатырь.

И Юлечку вновь как ветром сдуло.

В боксе слегка пахло лекарствами и совершенно не пахло перегаром.

– Как он сюда попал-то? – словно бы про себя пробормотал Ярик, склоняясь над верзилой в зеленом.

– Что, не догадываетесь?

Санитар, упершись руками в колени, исподлобья посмотрел на доктора Самопалова:

– Да нет, Виктор Палыч, Сид не мог… Он, конечно, на стишках своих поехал слегка, но вообще вполне нормальный. Во, вы только послушайте – класс!

Ярик выпрямился и торжественным голосом начал декламировать:

Сколько жизней! мать честная! нам их все не пересилить! укорочены как хорды под прозектора ланцетом что этруски русы россы анты рысичи россия все едино за продмагом горлопанствуем фальцетом где еще в какой державе сам себя серпом по яйцам или «с гибельным восторгом» их же под тяжелый молот…[6]

– Будет ему и серпом, будет ему и молотом, – зловеще пообещал Самопалов, прервав декламатора.

– Да нет, Сид не мог, – убежденно повторил Ярик.

– А кто же его сюда? – Доктор кивком показал на парня в зеленом. – Если не Сиднин, значит, только телепортация. А что? Дело нехитрое.

– Да ну… – Ярик недоверчиво улыбнулся и шмыгнул носом. – Не катит. Просто он отмычку у Сида забрал. Знаете, бывают такие ситуации…

– Знаю, Ярослав, знаю, но давно уже в таких ситуациях не был. И вам, дорогой, не советую.

Услышав приближающуюся дробь шагов за спиной, врач обернулся. Это примчалась Юлечка с нашатырным спиртом.

Доктор Самопалов не ошибся в выборе средства – содержимое пузырька, поднесенного к носу блондина, произвело нужное воздействие. Незнакомец дернул головой, застонал, застучал подошвами в стену – и вдруг резко сел, так что врач невольно отступил от него. Парень шумно дышал широко открытым ртом, тер пальцами виски, и из его выпученных глаз текли слезы.

– Ни фига себе прикид! – изумленно сказал Ярик.

Зеленый плащ распахнулся (а теперь стало понятно, что это именно плащ, а не штора) и под ним обнаружилось ярко-оранжевое, не очень чистое странное одеяние. Оно смахивало на какую-то спецодежду. Виктору Павловичу сначала подумалось о пожарных, а потом – о летчиках-испытателях.

Приятель Сиднина наконец отдышался, вытер рукавом глаза, и взгляд его стал вполне осмысленным. На похмельного человека блондин никак не походил. Оглядев кафельные стены и неподвижно наблюдающих за его возвращением в реальность доктора Самопалова, Ярика и Юлечку, он осторожно кашлянул и заговорил сипловатым голосом.

Он произнес несколько фраз и замолчал, с недоумением глядя на Самопалова серо-голубыми глазами. И доктор вновь ощутил озноб.

Потому что незнакомец говорил по-английски.

Виктор Павлович знал английский достаточно хорошо – основные материалы по проблемам психиатрии публиковались именно на английском, – хотя разговорной практики у него не было. Он без особого труда понял, что сказал незнакомец:

«Где я? Разве так выглядит Царство Божие? По-моему, это больше похоже на больницу. Я в больнице?»

– Да, вы именно в больнице, – тщательно подбирая слова, медленно произнес врач по-английски. – Кто вы? Как вы сюда попали?

Он с замиранием сердца ждал, что скажет в ответ незнакомец. Он был почти уверен: сейчас этот парень выдаст нечто странное, невероятное… но это невероятное, скорее всего, будет правдой. Незнакомец вряд ли имел какое-то отношение к санитару-стихоплету Сиднину. Незнакомец имел отношение к Ковалеву.

– Мое имя Ральф Харолд Торенссен, – все так же сипловато ответил белокурый. – Дракон сбросил меня в ущелье, и я разбился. Было очень больно… но недолго – мгновение… Откуда здесь больница? Очередная фантазия Сфинкса? А вы ведь не американец, правильно? Акцент…

За спиной доктора Самопалова тихо охнула Юлечка. Она усиленно изучала английский язык по какой-то новейшей методике и тоже все понимала. «Вне игры» оставался только бывший грузчик Ярик, чье владение английским не простиралось со школьных еще лет дальше команд «стрельба», «вперед» и «менять оружие» в компьютерных играх.

Доктор Самопалов не знал, что сказать. Ральф Торенссен медленно встал на ноги. Ростом он превосходил даже по-баскетбольному долговязого Ярика и был гораздо шире в плечах. Еще раз обведя взглядом бокс, он наткнулся на лицо бесконечно далекого от всех проблем Игоря Владимировича Ковалева – и замер. Но ненадолго.

– Опять бред, – с горечью сказал Торенссен, обреченно качая головой. – Это же таэльсанский Сфинкс, король Таэль. Он на камне нам показывался, на реке. Господи, ну когда же это кончится!

Доктор Самопалов обернулся к медсестре:

– Юлечка, попросите его рассказать более подробно. У меня словарного запаса не хватает.

Юлечка поспешно покивала, на щеках ее вспыхнул румянец. Прерывающимся голосом она задала вопрос.

Ральф Торенссен оторвал взгляд от безмятежного лица Ковалева и как-то утомленно и безнадежно махнул рукой:

– Бред, видения… Все эти короли, воины… Славянские парни… Драконы, пророчества… Лонд Гарракс… Все эти маги – мерлионы-ольвиорны… Я сижу в брюхе у этого чертова Марсианского Сфинкса и брежу… И Элси тоже бредит, и Уотти… Все это только иллюзия… И вы – тоже иллюзия, продолжение бреда…

Доктор Самопалов на некоторое время окаменел.

«Маг Мерлион… Марсианский Сфинкс… Иллюзия… Призрачный Сфинкс…»

Тот, кто назвал себя Ральфом Харолдом Торенссеном, был, по всей вероятности, очередным творением Демиурга-Ковалева. Или же…

– «Арго», – деревянным голосом произнес доктор Самопалов и замешкался, вновь подбирая английские слова. – Вы из экипажа космического корабля «Арго»?

Ральф Торенссен уныло покивал:

– Я же говорю – бред. Откуда какому-то врачу в какой-то иностранной больнице известно об экипаже «Арго»? Откуда известно, что на «Арго» есть экипаж? – Он вдруг резко подался к доктору Самопалову: – Эй, послушайте, если вы действительно врач… Дайте мне что-нибудь, чтобы я отключился, иначе я с ума сойду! Черт побери, умирать было больно, да, да! Я новый Лазарь, слышите? «Лазарь! Иди вон!» Ральф Торенссен – новый Лазарь!

Глаза Торенссена лихорадочно блестели, на лбу выступила испарина – и Ярик, который, судя по его виду, не понимал ни слова, нахмурился и напрягся, готовясь исполнять свои привычные служебные обязанности.

– Господи, как мне выбраться из этого чертова Сфинкса! У меня уже сил никаких нет! – все больше распалялся Торенссен. Он сорвал с себя плащ и швырнул на пол. – К дьяволу!

– Юля, двойную дозу, – бросил через плечо доктор Самопалов и успокаивающе покачал выставленной перед собой ладонью. – Минутку, Ральф, сейчас мы все сделаем. Ярослав, открывайте пятый бокс.

Все это было сказано по-русски, но Торенссен правильно понял жест и сразу как-то обмяк и ссутулился.

– Глупо, конечно, надеяться на иллюзорную помощь… – Он шумно вздохнул. – Но вдруг?…

Доктор Самопалов, мобилизовав все свое воображение, пытался представить, ощутить, как его голову накрывает холодный металлический колпак. Такой холодный, что все мысли моментально смерзаются и не могут пошевелиться, разбрестись, а тем более – беспорядочно метаться в мозгу. Он понимал, что наступил такой момент, когда лучше ни о чем не думать, чтобы сохранить хотя бы остатки душевного здоровья…

– Прошу вас, Ральф. – Виктор Павлович показал на дверь. – Мы постараемся вам помочь.

По-английски это прозвучало не совсем правильно, но Ральф Торенссен понял. И вслед за врачом вышел из бокса, где продолжал грезить Демиург-Ковалев. Плащ с пола он так и не подобрал.

Пятый бокс находился по другую сторону коридора, наискосок от ниши дежурной медсестры. Ярик с совершенно обескураженным видом взбивал подушку, а Юлечка стояла рядом со шприцем в руке, и вид у нее был не менее обескураженный.

– Юля, скажите ему, пусть раздевается и ложится, и объясните насчет укола, – распорядился Виктор Павлович. – И давайте пока выйдем.

Ральф Торенссен уныло выслушал медсестру, кивнул и покорно принялся расстегиваться. От блеска в глазах не осталось и следа, движения его были вялыми и какими-то механическими. Он походил на огромную ходячую куклу, у которой сели батарейки.

– Бред… Бред… – бормотала кукла, едва шевеля серыми губами.

Доктор Самопалов вышел из бокса последним и плотно закрыл за собой дверь.

– Блин, откуда он здесь взялся? – сиплым голосом спросил Ярик, обводя ошалелым взглядом врача и медсестру. – Что он вам говорил?

– Он американец, – полушепотом ответила Юлечка. – Произношение у него… американское. И у него явно… проблемы… с головой. – Она робко взглянула на Виктора Павловича. – Может, его ночью привезли? Челнок их космический где-нибудь здесь приземлился… Вы же говорили – космический корабль… Что-нибудь там поломалось… Только почему – к Ковалеву?

– Ага, – скептически кивнул Ярик. – Именно прямо здесь шаттл и брякнулся. А еще может быть – заблудился этот американец на трассе «Формулы один» и заехал сюда. Заехал, а потом забрел в наше заведение. В запертый бокс.

Доктор Самопалов поднял голову и сказал, блуждая взглядом по блеклой стене коридора и избегая смотреть на подчиненных:

– Не исключено, что это действительно космонавт. Вернее, астронавт. С межпланетного космического корабля «Арго». Есть такой корабль, его американцы запустили на Марс. Только я вам советую пока ничего никому не говорить. Пусть отдыхает, это ему полезно. А я пока уточню, что к чему… Договорились?

Виктор Павлович наконец перевел взгляд на собеседников. Ярослав изумленно слушал, по-детски приоткрыв рот, Юлечка часто-часто моргала, словно стараясь избавиться от соринки в глазу.

– Чудеса! – сказал санитар после нескольких секунд общего молчания. – Много здесь всякого народу было, а вот американских астронавтов что-то не припомню. Да еще с Марса. И по телевизору ничего не говорили. Ладно, молчать, так молчать, без проблем.

– Вот и хорошо. А вы, Юлечка?

– Конечно, Виктор Павлович. Как интересно!..

– Давайте, Юлечка, делайте укол и занимайтесь своими делами. Ярослав, потом запрете его, а я пойду выяснять.

Доктор Самопалов сунул сжатые в кулаки руки в карманы халата, с силой впиваясь ногтями в кожу, и роботоподобной походкой направился к своему кабинету.

Кажется, кто-то с ним здоровался, но он никому не отвечал, и больничный коридор представлялся ему темным тоннелем. В конце тоннеля не было никакого света, потому что этот тоннель нигде не кончался…

Его знобило и одновременно бросало в жар. Невидимый обруч сжимал голову, и кровь резкими нарастающими толчками била в виски.

Доктор Самопалов не помнил, когда покинул территорию клиники и как добрел до этого кафе.

У окна пили пиво два небритых парня. Они дымили не самыми дорогими сигаретами и вели светскую беседу на матерном языке с редкими вкраплениями общепринятых слов. В углу, упираясь локтями в крышку столика, тосковал над полупустым уже стаканом водки некто синюшный и опухший.

Виктор Павлович взял сто пятьдесят граммов коньяка и осушил эту порцию прямо у стойки, закусив кружком лимона, посыпанным сахарным песком. Тут же попросил налить еще сто, забрал стакан и устроился за столиком у входа, лицом к стеклянной двери. За дверью была видна пустынная улица, обсаженная роскошными старыми липами.

Коньяк помог довольно быстро – стальной обруч размяк и уже не столь сильно давил на голову, и прошел озноб. Зато жар усилился. Лицо горело так, словно не дверь была рядом, а полыхающий костер, и Виктор Павлович то и дело вытирал лоб носовым платком.

Он передернул плечами и сделал большой глоток. Коньяк обжег горло, покатился по пищеводу, поддавая жару, и врач ощутил себя доменной печью. На носовом платке не оставалось уже ни одного сухого места.

Медленно тянулись минуты, густым медом вьползая из банки будущего и растекаясь по блюдцу прошлого. Ценители-виртуозы крепкого слова допили наконец свое пиво и покинули кафе. Доктор Самопалов, сложив руки на столе, невидящим взглядом смотрел на улицу, залитую лучами жизнерадостного пока осеннего солнца. Только спустя какое-то время он осознал, что уличный пейзаж загородила от него некая преграда.

Преграда шевельнулась и сформировалась в не очень четкий образ. Оказалось, что напротив Самопалова сидит за его столиком, спиной к входной двери, тот самый, синюшный и опухший, тосковавший над стаканом в дальнем углу.

– А я тебя знаю, – хриплым голосом заявил он. – Ты лекарь из психушки, ага? Попиваешь, значит, в рабочее время. Достали, да?

Некоторое время Виктор Павлович молча смотрел на незваного собеседника, крутя пальцами недопитый стакан. А потом, чуть поморщившись, спросил:

– Собственно, вам-то какое дело?

– Да нет, я ничего, – дружелюбно ответил синюшный. – От такой работы хоть кто запьет, понятное дело. Каждый день с психами возиться – сам психом станешь… – Он подался к Виктору Павловичу и просительно зашарил мутноватыми бесцветными глазами по лицу врача. – Слушай, выручи, а? Одолжи на соточку, а я тебе потом занесу, не сомневайся. Я долги всегда отдаю, вон хоть у нее спроси. – Синюшный кивнул на продавщицу. Она, сидя вполоборота к стойке, смотрела окруженный стаканами и тарелками маленький телевизор.

– Подаю только по воскресеньям, да и то не всегда, – мрачно отказал доктор Самопалов. – И не всем.

Синюшный покачал нечесаной головой:

– Зря, зря ты так, мил человек. Кто знает, что с тобой-то завтра будет… Вдруг да и на колени упасть придется, умолять… Хоть, может, и видимостъ все это одна, сон Господа Бога, да только и в видимости надобно тоже правила соблюдать. Без правил-то все вообще в прах развеется. Как сказано: «День сей обратит мир в пепел…»

Виктор Павлович, не веря своим ушам, потряс головой, откинулся на стуле и уставился на синюшного.

– Что вы сказали? – едва выговорил он, с трудом шевеля непослушными губами. – Видимость?

– Ну да, видимость, – покивал непрошеный собеседник. – Я же говорю: сон Господа Бога. Вот сейчас Он проснется – и всем нам крышка. А Он повернется на другой бок, и другой сон Ему приснится – только уже без тебя и без меня.

Доктор Самопалов механическим движением сунул руку в карман пиджака, вытащил бумажник. Протянул деньги синюшному.

– Вот это по-христиански, – удовлетворенно сказал тот, принимая купюру, и повернулся к стойке. – Наташа, нацеди-ка соточку.

– Сон Господа Бога… – еле слышно пробормотал Виктор Павлович.

– Сон, сон, – скаля желтые зубы, весело подтвердил синюшный. – Так сказать, иллюзия бытия. Ты не сомневайся, доктор, я деньги верну. Мы ж не сфинксы какие-нибудь, мы ж все-таки человеки, и должны по-человечьи… Хотя бы и в иллюзорном нашем как-бы-существовании. А может, и в каком другом сне встретимся, и я тебе чем-нить помогу. Кто знает, кем буду там я, а кем – ты, доктор…

Виктор Павлович молча взял свой стакан, резко запрокинул голову и выплеснул в рот остатки коньяка. Он чувствовал, как что-то быстро смещается в сознании подобно стеклышкам калейдоскопа, образуя новый причудливый узор. Потом встал, пошатнулся и, зачем-то задержав дыхание, вышел из кафе.

Оказавшись на улице, доктор Самопалов сделал несколько судорожных вдохов и оглянулся. Синюшный, переместившись к стойке, салютовал ему стаканом с водкой.

Однако Виктор Павлович был совсем не уверен в том, что так оно и есть на самом деле. Возможно, и не было там, за стеклянной дверью, никого, и ни с кем он не беседовал только что за столиком… а просто это общались друг с другом отдельные участки его пораженного болезнью сознания…

19. Коса

Когда отряд начал спускаться с отрога, небо как-то незаметно затянула невесть откуда взявшаяся серая облачная пелена. Все вокруг заполнилось монотонным шорохом – это стучали по листьям капли мелкого дождя. Если после явления образа «короля Таэля» велись разговоры о добром знамении, то смерть иноземца воины сочли «дурным знаком», предвестником беды. Удвоили осторожность, во все глаза вглядывались в нехоженый лес, где не подавала голос ни одна птица, словно птицы почему-то покинули эти места.

Нападение летающего чудовища выбило из седла только Сергея и Уолтера Грэхема. Гусев и Саня Веремеев усидели на спинах коней, Элис, вцепившись в гриву своего вороного, тоже не сплоховала, а мага Ольвиорна вовремя поддержали расторопные помощники. Они были, судя по этому эпизоду, неплохими наездниками. Грэхема сбросил с себя взвившийся на дыбы жеребец, и ареолог ободрал скулу о камни. Остальные же довольно быстро справились с испуганными конями, так что никто не пострадал.

Кроме Ральфа Торенссена…

В исчезновении его тела – даже не в самой смерти, а именно в исчезновении тела – чудилось Сергею нечто зловещее.

«Теперь понятно, как можно вернуться, – мрачно заявил Гусев еще там, возле ущелья. – Нужно просто пустить себе пулю в лоб…»

Люди цепочкой растянулись по краю обрыва, глядя вниз, на то место, где разверзшаяся земля поглотила тело Ральфа Торенссена. Но когда Рандер скомандовал: «По коням!» – все воины тут же выполнили приказ. Военная дисциплина есть военная дисциплина. Подчинились ей и бойцы ГБР, и американцы, хотя увести от ущелья потрясенную Элис Уолтеру Грэхему пришлось буквально за руку. Прежде чем вновь трогаться в путь, Рандер подъехал к не очень уверенно державшемуся в седле сосредоточенному и хмурому магу Ольвиорну. Маг поднял голову и ответил на невысказанный вопрос командира:

– Здесь никогда не водились драконы… Вернее, я нигде и никогда не встречал ни одного упоминания о том, что здесь водятся драконы. Этот дракон не отсюда. И повадки у него необычные. Теперь нужно будет наблюдать и за небом…

– Поручите это мне, – вмешался Гусев, выставляя перед собой автомат. – Этого ему вполне хватит. В следующий раз не промахнусь, разнесу в клочья.

Рандер сдвинул мохнатые брови и отрицательно покачал головой:

– Не надо в клочья, уважаемый Геннадий. У вас хорошее оружие, но достаточно будет отпугнуть… если нападение повторится. Это же не марги – это дракон.

Гусев возмущенно фыркнул, однако удержался от возражений. А чуть позже, когда отряд строился для дальнейшего похода, сказал Сане Веремееву:

– Блин, цацкаются со своими драконами! Грохать надо этих тварей, а не отпугивать.

– Ты бы и Нэсси грохнул? – угрюмо спросил Саня.

– Если бы напала – не задумываясь! А ты что, подставил бы ей обе щеки – сначала правую, а потом левую?

– Пугнул бы. В крайнем случае – по лапам, по хвосту. Но не на поражение.

Гусев сжал автомат и отчеканил:

– А я бы – грохнул! Миротворцы хреновы!

Саня молча развернул коня и направился в строй. Лонд Гарракс внимательно посмотрел на ощетинившегося Гусева и поехал следом за Саней.

…Шорох дождя постепенно стих, и небо посветлело. Ушел назад отрог, и теперь отряд вновь передвигался у самой воды. Рандер намеревался переправиться на другой берег, а там подняться еще выше по течению и продолжать движение до сумерек. И только тогда уже разбивать лагерь, ужинать и устраиваться на ночлег.

В этих местах река стала уже. Сквозь прозрачную воду хорошо просматривалось постепенно уходящее вглубь песчаное дно с редкими разводами зеленых водорослей. Проехав вдоль нее километра два, обнаружили на противоположном обрывистом берегу лощину, из которой можно было без особого труда подняться наверх. Вероятно, там протекал впадающий в реку ручей. Двое всадников с жердями в руках благополучно добрались до другого берега. Коням пришлось пуститься вплавь только на последнем отрезке переправы, и глубина там была, как показали замеры жердями, в два человеческих роста, не более. Однако Рандер, впечатленный гибелью Ральфа Торенссена, отдал распоряжение сколачивать плоты – для мага Ольвиорна и чужеземцев. Заявление Гусева о том, что они не грудные дети и смогут переправиться на конях, на него не подействовало. На плоты командир намеревался перегрузить и кожаные мешки с провиантом. Гвардейцы и пограничники работали сноровисто и дружно, плоты были готовы – и переправа не заняла много времени.

Воины натягивали сапоги, переносили с плотов мешки, а Рандер с картой в руках подошел к устроившимся под невысоким обрывом чужеземцам.

– Где будет удобнее повернуть к вашим землям?

Уолтер Грэхем равнодушно пожал плечами, а Сергей ответил, чувствуя некоторую неловкость:

– Мы добирались до вас совсем другим путем.

– Понятно. – Рандер присел, положил карту на песок, постучал по ней пальцем. – Вот тут, мимо торфяных озер?

Да, – кивнул Сергей. – Мимо озер.

– Понятно, – повторил Рандер. – А потом напрямик через Злой лес. Конечно, так намного короче… если бы не гвиры. Серебряных стрел на них не хватит.

– Не знаю, что там думает ваш король, – сказал Гусев, похлопывая ладонью по прикладу «калашникова», – но я бы на его месте давным-давно с этими вашими гвирами разобрался. Разок поднапрячься – и решить проблему навсегда. Обложить с трех сторон – и дать им жару. Идти шеренгами, в три-четыре волны, теснить к реке. Они же за ваши охранные горшки не сунутся, так? Тактика выжженной земли – лупить серебром по каждому квадратному метру. Собирать стрелы – и дальше, дальше. И возле горшков, конечно, тоже подстраховаться, выставить заграждение. И кранты будут вашим гвирам, сто процентов!

– Геннадий Македонский, – негромко сказал Саня Веремеев, кончиком ножа наводя порядок у себя под ногтями. – Ганнибал из города Чугуева.

– А фиг ли? – Гусев сплюнул. – Из Чугуева не из Чугуева, Ганнибал не Ганнибал, а дали бы мне под начало пару-другую дивизий – я бы здесь навел шороху! Хана бы пришла и гвирам, и маргам!

Рандер свернул карту, поднялся, сверху вниз посмотрел на Гусева, устроившегося на плаще в позе одного из охотников на привале с известной картины.

– Вы представляете, уважаемый Геннадий, какими могут быть наши потери?

– Да хоть и половина, – тут же отреагировал Гусев. – Дело-то будет сделано. А потери – что потери? Работа такая. Кто не рискует, тот не…

– Блин! – громким возгласом вдруг прервал его Саня Веремеев. – Смотрите!

Все дружно повернули головы туда, куда показывал Саня. Течение вынесло из-за поворота небольшой плот. На плоту, опустившись на одно колено, полусидел с жердью наперевес человек, облаченный в ярко-оранжевый комбинезон участника Первой марсианской экспедиции.

«Торенссен? – с замиранием сердца подумал Сергей. – Но как же это он уцелел?…»

– Господи, Аллан! – Элис сорвалась с места и устремилась вперед по полоске прибрежного песка, перепрыгивая через камни.

Она бежала навстречу плоту и, не переставая, кричала: «Аллан! Аллан!» Словно человек на плоту мог не услышать ее, мог не увидеть ее – и проплыть мимо, и исчезнуть за новым поворотом.

Но плывущий на неказистом сооружении из древесных стволов разной длины, кое-как перевязанных гибкими тонкими прутьями, услышал и увидел бегущую к нему со всех ног Элис. Он резко встал, шагнул к краю плота – и этого оказалось достаточно для того, чтобы ненадежное плавсредство, задрав один бок, другим боком погрузилось в воду. Человек, подняв фонтан брызг, тоже оказался в воде и, выпустив из рук жердь, поплыл к берегу. Не успел он выйти на песок, как Элис, влетев в реку, бросилась ему на шею. Он поднял ее на руки – и они так и замерли в долгом поцелуе. На виду у всего воинства, позабывшего о своих делах и с удовольствием и шуточками-прибауточками наблюдающего за этой трогательной сценой в стиле Голливуда.

– Это наш командир! – впервые за все время сверкая в улыбке крупными белыми зубами, заявил Уолтер Грэхем. – И, по-моему, вовсе не иллюзорный.

– Понятное дело, что командир, – сказал Саня Веремеев. – Командир должен быть с командой, все правильно.

– Как целуются, черти, а? – Гусев с завистью покачал головой.

Гвардеец Рандер с недоуменным видом поскреб щеку и пожал плечами:

– Не понимаю, каким это образом командир – командир! – мог потерять своих подчиненных.

– Там была очень сложная ситуация, уважаемый Рандер, – туманно пояснил Сергей.

– Все равно не понимаю. – Рандер посмотрел на небо. – Однако нужно поторапливаться, скоро начнет темнеть.

Церемония знакомства с командиром межпланетного корабля «Арго» была предельно краткой. Воины уже рассаживались по коням, а чуть в стороне чужеземцы, Рандер, лонд Гарракс и маг Ольвиорн обступили сухощавого американца. Его лицо с жесткими, будто изваянными из камня и в то же время привлекательными чертами вновь заставило Сергея подумать о Голливуде. О благородных героях боевиков, без устали, день и ночь, ведущих схватку с многоликим Мировым Злом.

– Аллан Маккойнт, – слегка поклонившись, представился командир «Арго».

На лице его не дрогнул ни один мускул, когда он услышал в ответ: «Командир гвардейцев короля Валлиора Рандер»… «Лонд Гарракс»… «Странствующий маг Ольвиорн»… «Геннадий Гусев»… «Александр Веремеев, можно просто Саня»… «Сергей Лукин»…

Если Аллан Маккойнт и был удивлен, растерян, ошеломлен, обескуражен, то прятал все эти чувства где-то очень глубоко, не допуская ни малейшего их внешнего проявления.

Непромокаемый комбинезон и марсианские ботинки Маккойнта ничуть не пострадали от пребывания в воде. Элис не сводила с него глаз, словно опасаясь, что командир в любую секунду может исчезнуть, а гвардеец Рандер разглядывал прицепленный к поясу чужестранца невиданный, искусно сработанный прозрачный шлем. Такой шлем мог, наверное, выдержать даже самый мощный, сплеча, со всего размаха, удар меча или боевого топора. Этот шлем отличался от тех, что висели у седел подземных мастеров, – но был ничуть не хуже. Рандер не отказался бы заиметь такой защитный головной убор. У других американцев шлемов не было.

– А Ральф? – спросил Аллан Маккойнт, переводя взгляд с Элис на ареолога. – Он что, не с вами?

Уолтер Грэхем опустил голову и промолчал.

– Он погиб сегодня. Там. – Гусев показал рукой на противоположный берег. – Командир, я бы посоветовал вам сразу во все не вникать. Конечно, в НАСА с психологической подготовкой все в порядке, да? Но лучше все-таки поостеречься. Считайте, что снимаетесь в фантастическом фильме.

В серых глазах Аллана Маккойнта что-то мелькнуло. Но только один раз.

– Вы же вникли, – сказал он. – И ничего не случилось? Так что не беспокойтесь. С сегодняшней ночи у меня было достаточно времени для размышлений, и я пересмотрел некоторые свои убеждения. Вынужден был пересмотреть. Об этом мы переговорим потом, а сейчас, так я понимаю, нас ждут?

– Да, – ответил Рандер, ничего не понявший про НАСА и фильмы. – Разговоры лучше оставить на вечер.

– Только дайте что-нибудь поесть, я чертовски голоден.

…И вновь отряд пустился в путь вверх по течению, теперь уже вдоль другого берега, пробираясь к лагерю грозного врага. Аллану Маккойнту выделили одну из обозных лошадей, освободив ее от поклажи. Командир космического корабля, облачившись, как и все остальные, в зеленый плащ, довольно уверенно держался в седле, жуя на ходу, и лицо его по-прежнему было непроницаемым. Элис ехала следом за ним, не отрывая глаз от его спины.

Маккойнт чувствовал этот взгляд, но не оборачивался. Он думал об оставшемся в одиночестве на Марсе инженере Майкле Савински. О погибшем – как? почему? – Ральфе Торенссене. Об Элис. О том, как весь день блуждал по чужому лесу, сменившему сумрачные тоннели Марсианского Сфинкса. Блуждал, заставляя себя принимать новую реальность, не пытаясь докапываться до причин ее появления – иначе это могло очень плачевно кончиться для рассудка.

После всех видений, посетивших его там, в толще Сфинкса (или это все же были не видения?), он уже просто не мог удивляться. Не мог, даже обнаружив возле себя перчатку той девушки… ее звали Рейни… вместе с которой убегал от кого-то. Тонкую и прочную перчатку телесного цвета, лежащую сейчас в кармане его комбинезона. Девушка была иллюзорной, а перчатка ее оказалась реальной. Если вообще можно было тут говорить о реальности…

Аллан Маккойнт помнил, как оборвался возглас Рейни. Он почему-то упал на спину – и его стремительно закружило на беззвучной карусели, летящей в черную пустоту…

Когда Маккойнт открыл глаза, то обнаружил над головой звездное небо. Он лежал в ночной темноте и смотрел на звезды, и вдыхал удивительные, неправдоподобные, просто невозможные на Марсе запахи. Запахи леса.

Командир «Арго» отлично знал, как выглядит звездное небо, если смотреть на него с Земли, и как оно выглядит на Марсе. Рисунок распростершихся над ним созвездий был ему незнаком.

Он не делал никаких предположений, а просто сказал себе: «Мы все стали элементами схемы под названием «Марсианский Сфинкс». Нужно принимать правила игры и надеяться на ее успешный исход. Даже если ты умер там – ты живешь здесь. Живи…»

Аллан Маккойнт не питал никаких иллюзий насчет того, что когда-нибудь вновь увидит земное небо.

…День начал блекнуть в предчувствии подступающих сумерек, в воздухе тонко зазвенела неназойливая пока мошкара. Обрывистый берег постепенно превращался во все более пологий. Чаще стал попадаться низкорослый темный кустарник, а стволы деревьев, как в шубы, облачились в желто-зеленый мох. Появились заросшие таким же мхом кочки, под копытами коней зачавкало, и вскоре в траве обнаружились бурые лужицы – их становилось все больше и больше.

В конце концов отряд оказался перед пространной, не обозначенной на карте топью. Она примыкала к значительно раздавшейся реке. Рандер, вновь ни с кем не советуясь, направил колонну в обход болота, рассчитывая, сделав крюк, вновь вернуться к воде. И уже там расположиться на ужин и ночлег.

Всадники продвигались по краю топи и все больше углублялись в лес, расчищая путь с помощью мечей и топоров. Движению мешало множество упавших полусгнивших деревьев. От болота тянуло смрадом, мошкара тучами лезла в глаза людям и животным, впивалась в кожу. Пробираться вперед становилось все тяжелей, а болото и не думало кончаться. Вместо курса на восток отряд вынужден был двигаться на север. Небо сплошь затянули тучи, угрожая пролиться новым дождем, быстро сгущались сумерки, и перспектива выйти до ночи к реке, обогнув болото, представлялась все более и более сомнительной.

Однако у Рандера были свои соображения на этот счет. Командир упорно вел отряд все дальше в чащу, не отказываясь от намерения выполнить-таки намеченную задачу. Он распорядился приготовить факелы – достать их из мешков обоза и передать по колонне. Воины арьергарда только-только приступили к выполнению приказа, как случилось то, чего опасались постоянно, с того самого момента, когда осталась позади граница королевства Таэльрин.

Марги дождались своего часа.

Нападение было внезапным и стремительным. Монстры лавиной хлынули из-за деревьев, рассекая колонну на части, сталкивая всадников вместе с конями в зловонную трясину. Отряд оказался раздробленным, прижатым к болоту. Марги бросались на людей и животных, безжалостно пуская в ход острые зубы. В темноте слышались крики и стоны людей, рычание маргов, хрип и ржание коней, громко трещали ветки, тускло блестели мечи, рассекая воздух… Здесь, в тесноте, среди деревьев, воинам трудно было развернуться, объединить усилия, и потому, несмотря на отчаянные призывы командиров, каждый сражался за себя, за собственную жизнь. Барахтались в трясине кони и люди, лилась и лилась кровь, щелкали зубы монстров и без устали разили мечи.

И вдруг в этот хаос звуков ворвался оглушительный треск автоматных очередей.

– Ложись! – раздался в темноте вопль Сани Веремеева, и почти тут же все вокруг содрогнулось от страшного грохота, а лес озарила ослепительная вспышка.

Кони бросились врассыпную, едва не сбрасывая седоков, натыкаясь на деревья, цепляясь поводьями за ветки. Заметались черные тени маргов – и вновь сгустилась темнота.

Опять – грохот и вспышка!..

И треск ветвей. Удаляющийся треск ветвей.

Стоны… Крики о помощи из топи… Тяжелый запах крови… Возбужденные голоса…

– Зажечь факелы! – прозвучала из темноты команда Рандера. – Веревки, быстро! Тащить всех из болота! Расчистить место! Осмотреть раненых! Костры!

Все вновь пришло в движение, вспыхнули факелы – и осветилось место короткой, но кровавой схватки.

В траве лежали мохнатые туши маргов. Один монстр шевелился, скрежетал зубами, сверкал глазами, стараясь дотянуться до дерева, подняться – и Гусев в упор добил его из автомата. Рядом, подмяв под себя кустарник, судорожно ерзал на боку конь с разодранной шеей – свисали куски мяса, обильно текла кровь, смешиваясь с кровью марга… Чуть дальше сидел на земле воин без плаща – то ли гвардеец, то ли пограничник, – обеими руками обхватив ногу, и между пальцев у него тоже струилась кровь. Еще один воин, раскинув руки, неподвижно лежал под деревом, и его широко открытые глаза мертвым взглядом смотрели в темное небо…

Вытаскивали из болота людей, рубили сучья для костров. Помощники мага Ольвиорна, вывернув на залитую кровью траву содержимое своих сум, хлопотали над ранеными. Сам Ольвиорн в разодранном зубами марга плаще ощупывал голову еще одного воина, не подающего никаких признаков жизни. Гусев, Сергей и Саня Веремеев с автоматами и факелами в руках вглядывались в чащу, в которой исчезли марги. В начале нападения на Саню прыгнул из темноты монстр и вцепился зубами ему в ногу. Но не смог прокусить высокий ботинок, хотя и выдрал из него добрый кусок. Сергей и Гусев, услышав зловещий шорох сбоку, смогли уклониться и скатиться с коней, и если и пострадали, то только от собственного приземления. Лонд Гарракс, судя по всему, был цел и невредим. Он руководил воинами, которые вытаскивали своих товарищей из потревоженной топи – от нее волна за волной накатывался смрад. Рандер на руках принес к разгорающемуся костру одного из своих адъютантов. Плащ адъютанта был пропитан кровью… Все вокруг было озарено светом факелов, наперегонки стучали топоры, расчищая место для лагеря. Было очевидно, что придется ночевать здесь, у болота, дабы уделить максимальное внимание тем, кто пострадал от нападения лесных тварей.

Коса смерти прошлась по отряду – и вряд ли кто-то остался бы в живых, если бы не оружие бойцов группы быстрого реагирования. Если бы не «погремушки Перуна».

Огонь из автомата открыл Гусев – хотя и знал, что в темноте может попасть в своих. Вторую «погремушку» следом за Саней Веремеевым бросил Сергей.

– С-сволочь, чуть нос мне не отгрыз! – возбужденно дыша, с чувством произнес Саня. – Хорошо, локоть выставить успел, прямо ему в носопыру… Так он, гад, ботинок сжевал! И плащ рвануть успел…

– Надо было броники напяливать, – сказал Гусев. – Наша промашка, парни. Они же нас выслеживали, поджидали удобного момента. – Он обернулся к кострам, куда подносили раненых. – Считайте, легко отделались. Я, блин, с коняки сверзился, головой приложился, секунд пять-шесть потерял, недотепа!

– Все нормально, Геныч, – успокоил его Сергей. – Только нужно было сразу «погремушкой», а ты очередями. Мог и по своим угодить…

– Что было под рукой, тем и воспользовался, – огрызнулся Гусев. – Свои – чужие… Главное – результат. А результат, вот он. – Гусев кивнул на неподвижно лежащие туши монстров с оскаленными окровавленными пастями. – Твар-рюги!

Сергей обвел взглядом костры и увидел Аллана Маккойнта. Командир был без плаща и резко выделялся из общей массы занятых разными делами людей своим ярко-оранжевым комбинезоном. Он переходил от костра к костру, вглядывался в лежащих на траве раненых, словно кого-то искал.

«Элис! – моментально сообразил Сергей. – Где Элис? В болоте? А Уолтер?…»

– Парни, а где Элис с Уолтером? – спросил он, продолжая глядеть на бродящего среди раненых Маккойнта.

– А пес его знает, – ответил Гусев. – В трясину, небось, угодили. Сейчас разберемся.

– Вон, командир ее ненаглядный идет. – Саня Веремеев тоже заметил Маккойнта. – А точно, где она?

– Ага, рубероид в порядке. – Гусев мотнул автоматом в сторону болота. Оттуда, прихрамывая, шел к костру Уолтер Грэхем. Плащ его был перепачкан болотной жижей. – Искупался, красавец, принял грязевую ванну. А вот стрелять по этим уродам не догадался, черномазый! И на кой только пистолет таскает?…

– А ты у нас очень белый, да, Гусек? – с трудом подавляя неприязнь, процедил Сергей.

– Да уж по-любому белее, чем он, – ощерился Гусев.

– Зато намного дурнее, – вставил Саня. – Дурной белый человек.

– Да пошли вы! – отмахнулся Гусев. – Черные, может, ребята и неплохие, но все равно – черные! Хотя поют-пляшут отпадно, не спорю, и в баскетбол классно играют.

Саня Веремеев сплюнул и резюмировал, обращаясь к Сергею:

– Вот такая тебе, блин, дружба народов!

Сергей не слушал. Он смотрел на приближающегося к ним Аллана Маккойнта. В одной руке командир «Арго» держал горящий факел, а в другой пистолет. Лицо его было встревоженным и хмурым.

– Вы не видели… – начал он и осекся, и резко повернулся в сторону чащи, к чему-то прислушиваясь.

И Сергею почудилось, что сквозь все шумы – стук топоров, хруст веток, треск костров, голоса, стоны – донесся из леса отдаленный женский крик. Крик звучал секунды две-три, не более – и оборвался.

И больше не повторился.

– Элька… – сдавленно сказал Саня Веремеев. – Это Элька!

– Твою мать! – выдохнул Гусев.

Он мгновенно сбросил с плеч плащ и рванул в чащу, не выпуская из руки факел. Саня и Сергей тоже освободились от плащей и вместе с Маккойнтом тут же последовали за ним.

Бежать среди деревьев, густого кустарника, болотных луж и кочек было просто невозможно, поэтому поневоле приходилось ограничиваться быстрым шагом. Трава была примята ногами маргов – судя по всему, прошло их здесь немало. Во всяком случае, не два и не пять. Кое-где на кустах висели клочья бурой шерсти.

Шли молча, держа оружие наготове, прислушиваясь, – но вокруг стояла тишина. Увидели зеленый плащ, висящий на сломанной ветке. На нем темнели пятна крови. Пройдя чуть дальше, наткнулись на второй, лежащий в траве… Марги не просто убежали, напуганные стрельбой и «погремушками Перуна». Лесные чудища уволокли с собой свою добычу – и было пока неизвестно, насколько поредел этим страшным вечером отряд. Никому из четверых, пустившихся в погоню за монстрами, не хотелось думать о том, жива ли еще эта добыча – или…

Минуту спустя увидели в свете факелов растерзанного марга – кучу мяса и костей под залитым кровью стволом.

– Свои добили, – с отвращением сказал Гусев. – Жрали прямо на ходу… Ур-роды поганые!

Место нападения осталось далеко позади. Пропали лужи и мшистые болотные кочки, и все труднее было различить следы мохнатых тварей на редеющей траве. Ее постепенно сменял пружинящий под ногами сухой серый мох. Факелы горели уже не так ярко, начали потрескивать и коптить, а в черном небе не было видно ни лун, ни звезд – его по-прежнему затягивали тучи. Все реже попадались на глаза клочья бурой шерсти, и каждый из четверки преследователей понимал, что шансов отыскать хоть кого-то из угодивших в лапы лесных монстров, а тем более – отыскать живым, практически нет…

Но они продолжали погоню в чужом ночном лесу, потому что никто из них не желал первым сказать: «Поворачиваем назад, наши поиски бесполезны…»

Размашисто шагавший во главе группы Гусев резко остановился, и Сергей чуть не налетел на него. Аллан Маккойнт издал какой-то горловой звук, похожий то ли на хрип, то ли на рычание. И шагнул вперед, опуская факел, чтобы лучше рассмотреть то, что лежало на упругом ковре мха, на котором не оставалось следов.

Разорванный буквально в клочья оранжевый комбинезон. Окровавленный оранжевый комбинезон с прилипшими прядями длинных, светлых, испачканных кровью волос. Волос Элис Рут…

Крови было много. Очень много…

Аллан Маккойнт рухнул на колени, отшвырнув горящий факел, выронил из руки пистолет и вцепился в эти страшные лохмотья. Трое бойцов окружили его. Они молчали, – потому что все было понятно и без слов.

– Элси… – сдавленно произнес командир «Арго». – Эл… – У него перехватило горло.

Вокруг внезапно начало светлеть, раздался в ночной тишине непонятный зловещий треск – и начал множиться, нарастать, набирать силу.

– Факел! – крикнул Саня Веремеев.

Пламя с брошенного Алланом Маккойнтом факела переметнулось на сухой мох и помчалось по нему, расширяя огненный круг, с такой скоростью, с какой горит подожженный мальчишками тополиный пух. Огонь бросился прямо в лицо Маккойнту, заставив его сначала отшатнуться, а потом вскочить на ноги, огонь почти мгновенно подобрался к бойцам и принялся жадно лизать их ботинки.

– Тушить! – крикнул Сергей, отпрыгивая назад.

– Сдурел? Чем тушить? – Гусев повесил автомат на плечо и отступал, пригнувшись, с силой хлопая ладонью по ногам, чтобы сбить пламя. – Уходим – или сгорим на хрен!

– Элис! – Командир «Арго», прикрывая лицо рукой, сделал шаг навстречу огню, подобрал пистолет и намерен был идти дальше.

Но Саня Веремеев схватил его за руку и потянул назад, за собой.

– Нет уже Элис, командир! Ты же сам знаешь, что нет. Серый, тащим его!

Пламя уже перекинулось на ветки, быстро распространяясь во все стороны, едкий дым щипал глаза, забивался в легкие. Подхватив под руки упирающегося Маккойнта, Саня и Сергей бросились вслед за Гусевым. Лесной пожар стремительно набирал силу, все вокруг наполнилось треском, жаром и дымом.

– Быстрее, быстрее! – торопил Гусев. – Сгорим заживо! – Он, размахнувшись, с остервенением запустил свой факел в извивающиеся языки пламени. – Чтоб эти твари все здесь погорели!

Аллан Маккойнт почувствовал, как начали тлеть волосы на затылке – и перестал упираться. Он не хуже других понимал, что Элис Рут больше нет…

Подгоняемые лесным пожаром, четверо иномирян ломились сквозь лес. Пламя рвалось в небеса, и пополз над лесом густой сизый дым, и в горячем воздухе стоял неумолчный треск погибающих деревьев.

– Чтоб оно все сгорело! Ко всем чертям собачьим! – бормотал на ходу Гусев.

Саня Веремеев кашлял, Аллан Маккойнт тяжело дышал. Сергей бросил свой уже догоревший факел и тоже закашлялся.

Четверо землян старались оторваться от преследующего их огня – и это им удалось. Они шагали назад, к болоту, и Сергея не оставляло странное ощущение чужого взгляда… Будто кто-то наблюдал за ними с ночного неба…

20. Встреча

– Вот вам и померкшее светило, – задумчиво произнес Саня Веремеев, глядя на затянутое черно-бурой пеленой небо.

Легкий утренний ветерок гнал дым в сторону поднявшегося над кромкой леса солнца, и солнце потерялось в этих мутных клубах, совсем непохожих на обычные безобидные облака. Тусклым было солнце, как и предрекал в давние-предавние времена Великий Маг Мерлион.

Зa рекой продолжал гореть лес, и огонь добрался до торфяных озер, обозначенных на карте командира Рандера…

Трое бойцов ГБР и двое американских астронавтов сидели на сухих корягах на краю лагеря, разбитого у реки. В лагере было тихо – хлопотали возле раненых маг Ольвиорн и его помощники, топтались у споро сооруженных коновязей расседланные кони, бродили по берегу часовые, поглядывая то на лес, то на мглистое небо. Все остальные столпились на расчищенном от деревьев пространстве на склоне, окружив свежие холмики, покрытые зелеными плащами.

Тринадцать холмиков. Тринадцать могил. Двенадцать мертвых тел было переправлено через реку с места нападения маргов, тринадцатый воин умер уже под утро, в лагере, несмотря на все усилия мага Ольвиорна. Чужеземцы присутствовали при погребении, а потом лонд Гарракс хмуро пояснил им, что у могил павших должны остаться для проведения ритуала только свои…

Восемь гвардейцев и пять пограничников стали жертвами нападения маргов. Еще семеро пропали – так же, как и Элис. Одиннадцать воинов получили ранения, причем один из них пострадал не только от зубов лесных монстров, но и от автоматной пули…

Никто ни в чем не упрекал чужеземцев, но Сергею казалось, что таэльринцы бросают на них косые взгляды – слишком дорого давался этот поход, затеянный ради обеспечения безопасности чужаков. И не утихали среди воинов разговоры о том, что вовсе не к добру было явление образа короля Таэля, да еще и в столь необычной одежде с непонятной надписью…

Отряд потерял и лошадей: четверых загрызли марги, а двоих, израненных, пришлось прирезать, чтобы они не сгорели заживо в подступившем к болоту пожаре.

Таков был печальный итог нападения маргов, сумевших-таки напиться крови. Хотя и проливших свою: огонь пожрал семь трупов мохнатых монстров, сраженных мечами и пулями.

Мрачным и зловещим было утро, и мог ли принести что-то хорошее день, начинающийся с погребения?…

Утро было подстать прошедшей ночи, когда четверо иномирян уходили от лесного пожара, сотворенного факелом Аллана Маккойнта. Позади них разгоралось зарево, впереди была темнота. На смену последнему факелу, задохнувшемуся в собственной копоти, пришли карманные фонарики. Когда они поняли, что сбились с пути, то начали стрелять в воздух и услышали отдаленные крики. Их встретили воины во главе с лондом Гарраксом. Эту группу послал в лес Рандер, взбешенный внезапным исчезновением тех, кого ему поручено было сопровождать и охранять.

Рвущийся во все стороны лесной пожар заставил Рандера изменить первоначальные планы: нужно было сворачивать только-только разбитый лагерь, возвращаться к реке, к оставленным плотам, и перебираться назад, на недавно покинутый берег. Приладив к лошадям гамаки для раненых, двинулись вдоль болота назад, по собственным следам.

Ночная переправа… Дрожащее отражение огня в черной воде… Горячий дымный воздух…

Расположились за рекой, и наконец-то смогли поужинать и накормить коней. Уставшие, подавленные, легли спать, завернувшись в плащи, – а за рекой все полыхало. Там погибал древний лес, погибал от рук пришельцев…

– Померкшее светило, – повторил Саня Веремеев и поежился. – Ну и Мерлион… Правду сказал, чертяка. Значит, и встреча возле гор состоится…

– А как же, – сказал Гусев, глядя на бурое небо. – Обязательно состоится, на самом высоком уровне. И мы их уделаем, если только не будем сопли жевать. Пока получается не очень. – Он коротко взглянул на Аллана Маккойнта, сидящего в трех шагах от него, рядом с Уолтером Грэхемом. Лицо командира «Арго» было каменным, а в глазах застыла боль. – На отроге ушами хлопали, вон там тоже. – Гусев кивнул на противоположный берег, где дымились обуглившиеся стволы. – Хреновые из нас профессионалы…

Уолтер Грэхем поднял голову и с неприязнью посмотрел на Гусева:

– Меня не учили отбиваться от ночных атак. Я вообще не военный человек, я ареолог – специалист по Марсу.

– Да при чем здесь ты, специалист! Я нас имею в виду: себя и вот их. – Гусев показал на Сергея и Саню Веремеева. – Тебя, конечно, этому не учили, тебя учили золотишко на Марсе подворовывать…

– Геныч, не заводись! – вмешался Сергей. – А ушами мы точно хлопали, согласен. Если скодды будут покруче, чем эти…

– Значит, надо делать выводы и не повторять ошибок, – сказал Саня Веремеев. – Как долбит нам капитан Зорин и другие отцы-командиры. Ну, с маргами облажались, это ясно. А что в лес с огнем в руках ломанулись – не прокол? Про собственные фонари забыли.

– Почему – «забыли»? – вскинулся Гусев. – Лично я помнил. Просто факел уже был в руке – чего ж его не использовать?

– Потому что лес беречь надо от пожаров, – назидательно сказал Саня. – Аллан, только не примите на свой счет, мы вас не виним.

– У меня тоже раньше был фонарь, – отрешенно произнес командир «Арго». – Я светил в нутро этого Марсианина, в колодец, там было темно. А вот куда он делся потом?… Куда-то делся, но у меня уже был другой фонарь… Потом и он… Ее, ту девушку, звали Рейни, и мы пытались добраться до… В общем, неважно. Не добрались, пришлось убегать… А потом все пропало, и я оказался здесь… Вернее, не все пропало. – Аллан Маккойнт при полном сочувственном молчании остальных расстегнул карман комбинезона и вытащил тонкую перчатку. – Рейни нет, а перчатка осталась…

– Мы тоже там видели всякое, командир, – сказал Уолтер Грэхем. – Теперь конец всем спорам о возможности или невозможности внеземной жизни. Сфинкс – это и есть внеземная жизнь. И то, на что он способен, просто потрясает…

Аллан Маккойнт спрятал перчатку и вздохнул:

– Честно говоря, я все больше сомневаюсь, была ли сама экспедиция. Был ли Марс… Хорошо бы проснуться…

– Был. – Уолтер Грэхем тоже полез в карман комбинезона, пошарил там и извлек темный осколок. – Вот…

– Что это? – Гусев с любопытством подался к нему. – Золотой запас марсиан?

– Кусок метеорита, – сухо пояснил ареолог, не глядя на него. – Подобрал в переходе, когда мы провалились… с Элси…

Аллан Маккойнт скрипнул зубами.

– Почему именно метеорита? – поспешил поинтересоваться Сергей. – Камень как камень, на нем же не написано.

– У меня есть основания считать, что это именно метеорит. – Грэхем осторожно провел пальцем по зазубренной грани. – И подобрал я его не возле собственного дома, а именно на Марсе, в переходе, ведущем к Сфинксу.

Аллан Маккойнт, ссутулившись, смотрел на противоположный берег, и лицо его было серым.

– Я так понимаю, этот Сфинкс опасная штука, – заявил Гусев. – Вас он на Марсе достал, а нас-то и вообще на Земле! Это же фиг знает за сколько километров! Достал нас всех, забросил черт-те куда, свел воедино. И, кажется, я знаю, зачем! – Гусев обвел всех победоносным взглядом. – Чтоб мы скоддов пригасили! Потому что они и до него добраться могут.

– А что, предположение не хуже любого другого, – рассудительно сказал Саня Веремеев. – Нормальный космический боевик киностудии «Голливудфильм». «Надерите им задницы, парни!» – так ведь они там всегда говорят, да, Уолтер? Во всяком случае, у нас именно так переводят.

– Геннадий допускает одну очень распространенную ошибку, – заметил Грэхем, продолжая сжимать пальцами осколок небесного снаряда и оставив без внимания вопрос Сани.

Гусев высокомерно прищурился:

– Это какую же, специалист по Марсу?

– Антропоморфизм, – лаконично ответил Грэхем, по-прежнему не удостаивая его взглядом.

Гусев с силой втянул носом воздух, наклонился и смачно сплюнул на песок.

– А если попроще? Я школу давненько уже закончил, подзабыл, понимаешь, кое-что.

– Ну, если попроще, то это подход к нечеловеческому с человеческими мерками. Марсианский Сфинкс – не человек, и мотивы его действий нам просто не могут быть понятны. Использовать нас как оружие против скоддов – это по-человечески. Но не по-марсиански. Возможно, он просто спит и во сне создает миры. И мы угодили в его сны.

– Ха! – сказал Гусев. – Спит и видит сны. А это не человечьи мерки? Не андропоморфинизм?

– Да, верно, – неохотно согласился Уолтер Грэхем.

А Саня Веремеев тут же добавил:

– Один – один.

Разговор угас. Командир «Арго» продолжал застывшим взглядом смотреть на затянутый дымом противоположный берег. Потом с силой провел ладонью по лицу и глухим голосом сказал в пространство:

– А я ведь так до сих пор и не знаю, куда и зачем мы идем, и кто это с нами…

– Серый, объясни в двух словах, ты умеешь, – предложил Гусев.

– Попробую, – согласился Лукин.

Аллан Маккойнт слушал рассказ Сергея с непроницаемым лицом. А выслушав, повел плечами и произнес только одно слово:

– Понятно… – И вновь его взгляд уперся в дымящийся берег.

Маг Ольвиорн, завершив обход всех раненых, что-то сказал помощнику и направился к иномирянам, неторопливо переставляя ноги по податливому песку.

Когда маг приблизился, Сергей поднялся с коряги.

– Садитесь, уважаемый Ольвиорн. Как там? Плохи дела?

– Могло быть хуже, – медленно ответил маг, не садясь и глядя на вновь окаменевшего Маккойнта. – Могло быть гораздо хуже, если бы не ваше оружие. Сейчас им нужен покой… но оставлять их тут никак нельзя.

– Ясен пень, – сказал Гусев, протирая свой автомат полой плаща. – Сожрут их тут… Значит, так, уважаемый маг: когда вернемся, нужно будет организовать специальную экспедицию, привлечь все войска. Прочесать, окружить и истребить. – Он рубанул рукой воздух. – Раз и навсегда.

– Не спеши ты! – с досадой воскликнул Саня Веремеев и тоже встал. – Одного дела еще не сделали, а ты уже в наполеоны полез.

– Я планирую на перспективу, – веским тоном парировал Гусев. – Смотрю вперед, понял?

– Стратег! – фыркнул Саня. – А потом? Покорять соседей направишься? Всю планету на уши поставишь?

– Тьфу! – с досадой плюнул Гусев. – Достал ты меня, Веремей!

Саня пожал плечами. А Гусев вновь обратился к магу Ольвиорну, по-прежнему даже и не думая подниматься с места:

– Раненых придется брать с собой. Доберемся потихоньку, сроки-то нас вроде бы пока не поджимают. Впрочем, вон командир, ему и решать.

Похоронный ритуал закончился. Воины расходились от свежих могил, спускались на берег, группируясь по своим отрядам. Рандер отдал плащ сопровождающему его адъютанту и быстрым шагом шел к чужеземцам, придерживая рукой висящий у пояса меч. Гусев прекратил полировать автомат и наконец встал. Когда командир приблизился, поднялись со своих мест и американцы.

– Я виноват в гибели моих подчиненных, – мрачно начал Рандер, отрывисто бросая слова. – И готов понести наказание. И понесу наказание! А пока более не считаю себя вправе принимать единоличные решения и готов выслушать ваше мнение. Но прежде изложу свою точку зрения относительно наших дальнейших действий. – Он вытащил из-за отворота своего сине-зеленого мундира карту и развернул ее. – Пожар нам не помеха: огонь ушел на север и на запад, перекинулся на торфяные озера. Нужен хороший дождь… Но вот в эти места, – Рандер провел пальцем по карте, – огонь вряд ли доберется, болото не даст. А дальше начинается предгорье, там растительности не так много, все больше камень. Поэтому предлагаю двигаться этим берегом вверх по течению, переправиться где-то здесь, – он вновь ткнул в карту, – и следовать прямиком к «Небесному Огню». К полудню, конечно, уже не успеем, но до темноты надо выйти к точке назначения. Раненых забрать с собой. Устраивает такой план? – Рандер обвел всех глазами. В них не было обычного блеска.

– Нормальный план, командир, – первым подал голос Гусев. – И выступать надо прямо сейчас, не рассиживаться. А мы с ребятами рассредоточимся по колонне, на случай, если марги опять сунутся. Хотя я не думаю…

– Ты и тогда не думал, а вот они думали, – съязвил Саня Веремеев. – А план, по-моему, действительно нормальный.

– Нормальный, – согласился Сергей.

– Так. – Рандер посмотрел на американцев. – Ваше мнение, уважаемые?

– Командир на то и командир, чтобы принимать решения, – сухо сказал Аллан Маккойнт.

– Да, да, – закивал ареолог. – Мне добавить нечего.

– А что скажете вы, уважаемый Ольвиорн?

– Король поручил командовать отрядом вам, уважаемый Рандер, – маг подчеркнул слово «вам». – Это ваша обязанность и ваше право. Мое дело – подчиняться вашим приказам, поскольку я тут не сам по себе. Надо идти к цели – и дойти до цели. Любой ценой. Это как раз такой случай, когда нужно платить любую цену. Пусть даже она кажется чрезмерно высокой. Потому что выбора у нас нет, и торговаться не с кем. Не сочтите мои слова жестокими – просто выбора у нас действительно нет. Мы напоили раненых сонным отваром, так что они выдержат переход. Не будем говорить о потерях и умножать душевную боль. – Маг шагнул вперед и коснулся рукой плеча Аллана Маккойнта. – Главное, чтобы эти потери оказались не напрасными. Так что слово за вами, уважаемый Рандер. А наши гости и помощники, я уверен, не подведут.

…И потянулась вдоль берега зеленая цепочка, сливаясь с зеленью деревьев, потянулась под дымным небом, под тусклым солнцем, медленно взбирающимся в вышину. След в след ступали отдохнувшие кони, спали, покачиваясь в гамаках, раненые воины, хрустели под копытами сухие ветки, едва слышно шуршал ветер в верхушках деревьев и временами шумела на редких перекатах река.

На одном из таких перекатов, в узком месте, переправились на другой берег и двинулись к востоку, наискосок удаляясь от реки. Охваченный пламенем лес остался позади, за болотом, не пустившим огонь дальше. Чуть поредела бурая пелена, протянувшаяся от горящих торфяников. Из жесткого мха то тут, то там выглядывали серые камни. Деревья расступались, неохотно расставаясь друг с другом, на смену необхватным стволам все чаще приходил мелкий, обвитый паутиной подлесок.

Перевалило уже за полдень, но останавливаться не стали – жевали на ходу вяленое мясо с лепешками, запивали квасом и фруктовым соком. На ходу же из торб кормили коней и собирались уже поить их набранной в кожаные мешки речной водой, когда вышли к ручью. Он не был обозначен на карте Рандера. Ручей весело бежал по камням, стекая откуда-то с гор, вода была прозрачной и прохладной – и кони, довольно фыркая и мотая головами, пили ее и явно были не прочь остаться тут хоть и до вечера. Но такой возможности им не дали. Рандер спешил до темноты вывести отряд на плато, на открытое место, куда вряд ли посмеют сунуться марги. Где-то там, в царстве камней, предстояло отыскать базу агрессоров-скоддов.

Отряд поднимался по пологому склону, и далеко позади и внизу остались река и глушь нехоженого леса. Тянулись сверху каменные языки, раздвигая редеющие деревья. Деревья уже не устремлялись к небесам, а все больше льнули к земле. Кое-где появились проплешины серого крупнозернистого песка. Место мха заняла редкая трава, расцвеченная белыми, желтыми и синими пятнышками мелких цветов, похожих формой своей на клевер. Опознавательными знаками каменного царства возникали впереди скальные уступы, увитые сетями жухлых желто-зеленых стеблей.

Сергей замыкал двадцатку лонда Гарракса. Вернее, уже не двадцатку – в строю остались восемнадцать воинов. Гусев ехал вслед за королевскими гвардейцами. Аллан Маккойнт и ареолог, вооруженные пистолетами, сопровождали воинов лондов Вильдена и Дастунга, а Саня Веремеев прикрывал гвардейцев арьергарда.

Убаюканный мерной поступью коня, Сергей на какое-то время отключился от окружающего. Он пытался представить себе никогда им невиданную марсианскую равнину с погруженным в глубокий сон огромным внеземным существом. А когда, спохватившись, вернулся к действительности, оказалось, что конь его уже стучит копытами по камням.

Лес иссяк, спасовал перед выпирающими из земли каменными горбами. Только редкие невысокие раскидистые деревья прилепились к склону, протянули во все стороны узловатые извилистые корни, уходящие в трещины и серый песок. С уступа маленьким водопадом низвергался ручей, разбиваясь о камни, – может быть, тот же самый, в котором они недавно поили коней. И торопился дальше, к невидимой отсюда реке. Над камнями вертолетами висели большие бирюзовые стрекозы, и временами то ныряли одна за другой в редкую траву, то рядками рассаживались на каменных кромках. Ветер переменил направление, унося дым к северу, и небо наконец-то немного посветлело.

Сергей рассматривал живописный пейзаж, столь непохожий на пейзаж городских улиц с магазинами и троллейбусами, и думал о том, что хорошо бы сейчас освободиться от бронежилета. (Бронежилеты бойцы ГБР надели после стычки с маргами.) И не только от него, а сбросить еще и плащ, и куртку. И посидеть не в седле, причиняющем все больше неудобства, а в тени скалы, возле этой мини-Ниагары, подставив лицо под прохладные брызги. И чтобы рядом сидела Людмила, а сынишка гонял по камням, распугивая стрекоз. Он отчетливо представил себе эту картину и не сразу понял, что заставило его насторожиться. А когда понял – натянул поводья, останавливая коня, а потом схватился за автомат. Он был уверен в том, что несколько мгновений назад заметил возле топорщащихся в отдалении угловатых каменных наростов какое-то движение. Ехавший следом за ним маг Ольвиорн тоже остановился и спросил:

– Что там, уважаемый Сергей?

Сергей, не отвечая, рыскал взглядом по камням. И увидел появившуюся из-за каменного выступа высокую тонкую фигуру в облегающем черном одеянии, черных сапожках и черной же круглой шапочке. Секунду спустя рядом с первой возникла еще одна фигура – тоже в облегающем и черном, в таких же коротких сапожках и шапочке.

«Как конькобежцы», – подумал Сергей.

Оба незнакомца стояли в тени скалы, глядя на колонну растянувшихся по склону всадников. Они были довольно далеко, и Сергей не мог достаточно отчетливо рассмотреть их лица. Но лица эти почему-то представлялись ему похожими на лица эльфов из знаменитой киноэпопеи «Кольцо всесилия».

– Командир, тормози! – раздался впереди громкий голос Гусева. – Угроза слева!

Гусев выехал из колонны, придержал коня и вскинул автомат, не сводя глаз с незнакомцев. Те продолжали неподвижно стоять в проеме между скалами – оба одного роста, с одинаковыми фигурами конькобежцев или гимнастов – и тоже смотрели на него.

Саня Веремеев покинул свое место в арьергарде и подъехал к Сергею и магу.

– Так это и есть подземные мастера? – спросил он у Ольвиорна. – На японских ниндзей похожи. Или на человека-паука.

«Точно!» – подумал Сергей, вспомнив Димкину книжку-раскраску «Спайдермен».

Маг с живостью обернулся к Сане:

– Вы кого-то видите? Хорошо различаете?

– Нормально различаю, – ответил Саня, положив руку на автомат. – Какие-то парни в черном. Двое.

Маг, прищурившись, подался вперед, налегая грудью на шею коня. И с легким недоумением произнес:

– А я почему-то не вижу. Две расплывчатые тени – и все. Тут что-то не так. Какая-то защита?…

– Там два человека, – подтвердил Уолтер Грэхем. – На нас смотрят. Безоружные.

– Да никого там нет! – заявил рыжий лучник Алеконт из отряда лонда Гарракса. Тот самый снайпер – истребитель нечисти, что чуть не подстрелил Гусева у Злого леса. – Я отсюда каждый камешек различаю.

– Я тоже на зрение пока что не жалуюсь, – сказал Саня Веремеев. – Двое там, в черных шапках-«дебилках». Брови темные, глаза большие. Да, действительно, никакого оружия в руках нет.

«Конькобежцы-ниндзя», убедившись, видимо, в том, что стали объектами повышенного внимания, медленно вышли из проема на каменистый пятачок, освещенный солнцем.

– Тени переместились, – сообщил маг Ольвиорн.

– Да не тени – люди, – поправил его Саня Веремеев.

– Я вижу только тени. – Маг обернулся к воинам лонда Вильдена: – Вы там кого-нибудь видите? – Он показал рукой в направлении скал.

«Нет… Не видим… Никого там нет», – ответили ему нестройные голоса.

– Любопытно, – задумчиво произнес маг. – Очень любопытно. Кто-то видит, кто-то нет… Какая-то избирательная защита… Или снова все дело в том, что вы – это вы, а не мы?

Гусев повернулся к недоуменному Рандеру:

– Командир, стойте на месте. Сейчас все выясним. – Он махнул рукой Сергею и Сане: – Парни, поехали, пообщаемся. Оружие на изготовку.

Сергей тронул коня, Саня пристроился рядом. Маг последовал за ними, и оба помощника сразу же стали его ведомыми. Черные незнакомцы стояли, не шевелясь, не проявляя ни агрессивности, ни страха.

Гусев, возглавляющий группу, остановился в нескольких шагах от «конькобежцев». У них были бледные, словно сделанные из тонкого фарфора лица, контрастирующие с черным одеянием, небольшие четко очерченные бескровные губы, аккуратные, даже изящные носы и большие серо-зеленые «эльфийские» глаза под дугообразными бровями. Возможно, и уши у них были заостренные, как у эльфов, только их наполовину скрывали шапочки. Широкие темные лямки на плечах позволяли предположить, что на спинах у незнакомцев висят какие-нибудь ранцы или рюкзаки.

– Эй, ребята, попрошу не делать резких движений, – сказал Гусев вместо приветствия, наставив на них автомат. – Кто вы такие?

Черные переглянулись, и один из них, немного помедлив, спокойно ответил:

– Мое имя Тил, его зовут Онт, – голос у него оказался негромким и мягким, он говорил, словно намазывал масло на хлеб. – Мы нокеры, местные жители. А вы, судя по вашим плащам, таэльринские воины. Но с каких это пор таэльринские воины могут видеть то, что невозможно увидеть?

– Стоп! – поморщился Гусев. Автомат он пока не опускал. – Погодите с вопросами. Я первый начал. Что значит – «местные жители»? А нам говорили, тут давным-давно никто не живет.

Он обернулся к магу Ольвиорну. Тот напряженно прислушивался к разговору, и вид у него был заинтересованно-озадаченный.

– Все зависит от смысла, который вкладывают в то или иное слово, – пояснил нокер. – Здесь, – он обвел рукой скалистую местность, – действительно никто не живет. Мы живем там. – Тил показал рукой вниз, себе под ноги.

– Я же говорю – подземные мастера! – воскликнул Саня Веремеев.

– Да, подземные мастера, – кивнул Тил. – Именно так нас называют в Таэльрине и других землях. А мы называем себя нокерами.

– Ага, так вы и есть те самые легендарные подземные умельцы? – Гусев наконец убрал руку с автомата. – Вот и встретились! Чувствую, не зря вам у себя под землей не сидится. Скодды под боком объявились, да?

Нокеры вновь переглянулись, и на этот раз ответил Онт. У него был такой же, как у Тила, мягкий плавный голос.

– Мы не знаем, как зовут этих пришельцев, но, думаю, вы ведете речь именно о них. И еще я думаю, что именно поэтому появились здесь таэльринские воины. Необычные воины, видящие невидимое.

– А не могли бы вы, уважаемые, снять ваши головные уборы? вдруг попросил маг Ольвиорн. – Чтобы все могли вас видеть.

– Эти головные уборы вчера спасли нам жизнь, – сказал Тил и стянул с головы шапочку.

Оказалось, что она скрывала короткие рыжеватые волосы и верхнюю часть вполне обыкновенных, не заостренных ушей.

Онт тут же последовал его примеру – и по колонне прокатился удивленный ропот. Всадники увидели тех, кто был ранее скрыт от их глаз.

«Ничего особенного, – подумал Сергей, искоса наблюдая, как маг Ольвиорн, чуть не падая с коня, разглядывает нокеров. – Обыкновенные шапки-невидимки. Фэнтези для детей младшего школьного возраста».

– Парни, давайте поподробнее, – предложил Гусев. – Думаю, мы можем быть друг другу полезны.

– Присядем вон там. – Саня Веремеев показал на несколько сравнительно плоских камней поодаль. – И пообщаемся.

Гусев соскочил с коня, повернулся к магу:

– Пошлите своих за американцами, гвардейским командиром и нашим лондом. Пусть тоже послушают.

Подстелив плащи, расположились на камнях. Подземные мастера сняли с плеч небольшие, тоже черные рюкзаки, убрали туда шапочки. Гвардейцы и пограничники, спешившись по приказу Рандера, переговаривались в отдалении, поглядывали в сторону чужаков. И только раненые продолжали спать в гамаках.

Аллан Маккойнт, ареолог, Рандер и лонд Гарракс подъехали к камням. Подземные мастера с удивлением воззрились на чернокожего Уолтера Грэхема, – но почти сразу вежливо отвели глаза.

– Вот это – подземные мастера, Тил и Онт, – представил нокеров Гусев. – Настоящие подземные мастера.

Брови Рандера удивленно поползли вверх:

– А вы?

– Мы – тоже мастера, только не подземные, – осклабился Гусев. – Из других земель. Потом объясним. Сейчас нужно получить информацию. Давай, Тил, рассказывай. А дальше будем думать вместе, как удобней распотрошить этих скоддов.

Рандер, расстелив плащ на песке, с ошеломленным видом опустился на него. Спросил недоверчиво, обращаясь к Гусеву:

– И король знает, кто вы такие?

– Знает, уважаемый Рандер, – успокоил его маг Ольвиорн. – И верховный маг тоже все знает. Это действительно мастера из чужих земель. Очень хорошие мастера. Мы слушаем вас, уважаемые, – повернулся он к нокерам.

И Тил начал рассказывать. Онт время от времени вставлял свое слово, добавляя штрихи к той картине, которую рисовал его товарищ. А картина получалась довольно мрачная.

С некоторых пор нокеры стали чувствовать себя не очень уютно в своих подземных владениях. Расползалась по стране какая-то непонятная хворь, иссушающая ум, несущая душе мрак и тяжесть. Бродили по дорогам унылые скитальцы с пустыми бесцветными глазами, бормотали что-то бессвязное, вздыхали и заходились в плаче, отказывались от еды, никого не узнавали и не могли назвать свое имя. Те, кто из сострадания и милосердия давали им приют, в скором времени претерпевали такие же метаморфозы и, покинув свои жилища, тоже пускались в бесцельный путь по дорогам и бездорожью.

Первыми забили тревогу лекари. Была составлена декларация в Большой Избранный Круг, и этим делом занялись прояснители. Изучив обстановку и сопоставив факты, они установили то место, где началась неведомая страшная эпидемия, грозившая самому существованию расы нокеров. Им оказалась ничем непримечательная долина возле Дома-Селения Двух Пятен. Именно вернувшись из этой долины, от горячих ключей, заболел самый первый нокер. Сначала стал жаловаться на то, что тяжесть легла на сердце и вместо привычного внутреннего света все больше сгущается в душе темнота. А потом перестал узнавать родных и исчез из Дома-Селения. И вскорости начали разбредаться из этого Дома кто куда другие нокеры, пораженные болезнью. Правда, заболели не все, но кто мог знать, что будет дальше…

Прояснители довели до сведения Большого Избранного Круга результаты своего расследования. Там осознали всю серьезность надвигающегося бедствия и приняли решение передать дело в Малый Круг.

Советники Малого Круга распорядились переселить всех жителей Двух Пятен подальше от злополучной долины с горячими ключами, а саму долину специальная команда чистильщиков забросала из катапульт сотнями шаров-живунцов. Но шары почему-то не проросли и остались лежать в зловещей долине, как обычные камни. А потом и вовсе рассыпались в пыль.

И вот тут в Малом Круге поняли, что настало время обратиться за помощью к ведунам – хотя такое обращение было крайне опасно и грозило самыми неожиданными и самыми трагическими последствиями. (Тил особенно подчеркнул это, и то же самое повторил Онт.) Но у Малого Круга не было другого выхода – эпидемия все разрасталась и разрасталась.

Обо всех перипетиях общения с ведунами нужно вести отдельный разговор, сказал Тил. Там разыгралась настоящая драма, и в любой момент все могло закончиться очень печально. Но в конце концов ведуны отказались от своих намерений пробудить разрушительные силы недр. И чуть ли не в первый раз со времен возведения Семи Священных Колонн согласились оказать содействие населению Внешнего Слоя в разгадке причины небывалой эпидемии.

Ведуны образовали Двойной Воспринимающий Крест и слились с эманацией той долины. Но не обнаружили никаких непроявленных следов. Однако Крест исказился, а значит, было там нечто, не поддающееся даже объединенным усилиям обитателей Великой Твердыни. И тогда уязвленные ведуны, не желая отступать и признавать тем самым собственную беспомощность, решили разбудить Огненного Сфинкса, которого не тревожили с давних времен.

Подготовка была кропотливой и долгой – и дала результат. Огненный Сфинкс не подвел, и ведуны, подобрав совместимые уровни, получили ответ. Оказывается, источник беды находится не во Внешнем Слое, а во Внешнем Мире, над злополучной долиной. Огненный Сфинкс не мог сообщить, что это за источник, и можно ли его убрать – Сфинксу был чужд Внешний Мир.

И тогда было решено направить на разведку во Внешний Мир трех служащих наблюдательного корпуса Большого Избранного Круга – Тила, Онта и Дея. Ведуны вручили им изготовленные из пены Тайного Колодца головные уборы, дабы уберечь разведчиков от угрозы, которая может исходить от того, что находится над долиной горячих ключей, во Внешнем Мире.

Покинув подземные пространства, наблюдатели вступили во Внешний Мир и отправились к месту, обозначенному на их картах как «Истинный Источник». Без помех прошли они по горам, пересекли «Небесный Огонь» и оказались в окрестностях Истинного Источника.

Уже под вечер они пробирались через сухостой, в котором не водилось ничего живого, – и тут-то и случилась беда. Дей, пригнувшись, нырнул под растопыренные сухие ветви – и крючковатый острый сук сбросил шапочку с его головы. Мигом метнулся откуда-то сбоку яркий зеленый луч, срезая стволы деревьев, вонзился в Дея – и Дей превратился в шар, бурлящий зеленым огнем. Через мгновение шар пропал – и от Дея не осталось даже пепла…

А его головной убор, невредимый, лежал на земле.

Луч исчез так же внезапно, как и появился. Не задев ни Онта, шедшего впереди и правее Дея, ни Тила, шедшего позади и чуть левее. Им было понятно, почему они остались живы, и почему погиб Дей…

Взяв щепотку земли с места гибели товарища, оставшиеся вдвоем разведчики свернули налево и начали осторожно продвигаться к скалам, от которых примчался смертоносный луч. Он был выпущен, несомненно, из таинственного Истинного Источника.

Если бы разведчики не знали, что Истинный Источник находится где-то рядом, и если бы специально не искали его, то вполне могли пройти мимо, не заметив. Потому что стена, которая вздымалась над высохшими, с облезшей корой деревьями, похожими на обглоданные добела кости, не отличалась, на первый взгляд, от громоздящихся справа и слева от нее скал. Случайный прохожий равнодушно скользнул бы по ней глазами и пошел себе дальше. (Правда, в этих местах вряд ли можно было встретить случайных прохожих.) Обыкновенный монолит, каких много вокруг, не самый низкий и не самый высокий.

Но зеленый луч, как указывали срезанные стволы и ветки, бил именно отсюда, мгновенно и безошибочно найдя цель.

Пригибаясь к земле, прячась за стволами деревьев, разведчики подобрались к серой стене. Ее верхняя кромка прямой линией перечеркивала светлое еще небо. И только тут, вблизи, стало видно, что перед ними не обыкновенное скальное образование, а нечто иное. Это была совершенно ровная поверхность, без каких-либо выступов, впадин и трещин. Там не за что было зацепиться ни кусту, ни стеблю. Из-под основания монолита торчали поваленные сухие стволы, топорщась голыми ветвями. Создавалось такое впечатление, что серая громада упала на них с неба, придавила, и застыла здесь, втиснувшись между настоящими скалами. Разведчики, чуть ли не ползком перемещаясь параллельно Истинному Источнику, нашли то место, где серая стена сменялась скалой. Никакого зазора – гладкая поверхность, вертикально уходящая вверх, просто сменялась немного отличающимся от нее по цвету каменным боком. На нем нашлось место редким прядям травы, которые свисали из трещин. Серый монолит словно вплавился в скалы, но казался чужеродным образованием. Разведчики не сомневались в том, что раньше его здесь не было.

Они зашли сбоку, со стороны скалы, и сначала Тил, а затем и Онт прикоснулись к серой ровной поверхности. Она была гладкой, прохладной и твердой, подобной мраморной плите, и нигде не угадывалось даже намека на вход.

Как появился тут Истинный Источник? Кто создал его? Что или кто находится внутри?

Тил и Онт не знали ответов на эти вопросы. Переночевав среди скал, они наутро продолжили разведку. И установили, что Истинный Источник представляет собой геометрически безукоризненный куб (если только это сооружение не уходило под землю) с гранями длиной двадцать – двадцать пять шагов. Ничего похожего на вход они так и не обнаружили.

Безрезультатно пронаблюдав за Истинным Источником до полудня, разведчики рассудили, что вряд ли добудут какие-то сведения, и решили возвращаться домой. Их дело – рассказать об увиденном, а разрабатывать планы дальнейших действий это прерогатива Избранных. Но оба наблюдателя были уверены, что без помощи ведунов и, возможно, без Огненного Сфинкса тут не обойтись…

– Та-ак, – протянул Гусев, выслушав подземных жителей. Глаза его горели. – А не подкорректировать ли вам ваши планы, ребята? Проведите-ка нас к этому Истинному Источнику!

21. Источник

– Ну что, парни, вперед? – Гусев поднял руку и потряс кулаком. – На очередной выезд!

«Точно, – подумал Сергей. – Экипировочка – как на очередной выезд. Разве что на этот раз без автобуса».

Трое бойцов были облачены в бронежилеты и камуфляжные куртки, только шлемы уступили место черным шапочкам подземных мастеров. Эти головные уборы, изготовленные из пены Тайного Колодца, скрывали их обладателей от посторонних глаз. Добираться до объекта предстояло пешком – кони не прошли бы через сухостой, а если бы и прошли, то попали бы под удар смертоносного зеленого луча скоддов.

Стояло раннее утро. Солнце еще не поднялось над вершинами скал и воздух был прохладен и свеж. Вдалеке, в низине, до сих пор тлел искалеченный огнем лес и дымились торфяники, но дым уносило на запад, в сторону Таэльрина. В нескольких шагах от бойцов ГБР топорщился голыми ветвями высохший мертвый лес, зажатый между ущельем и скалами. Среди этих скал притаился Истинный Источник – база скоддов. А позади бойцов, в каменистой лощине с редкой блеклой травой, расположился лагерем отряд королевского гвардейца Рандера.

Разведчики-нокеры согласились стать проводниками, и накануне, под вечер, отряд добрался до окрестностей Истинного Источника. Выставили караулы, поужинали, устроились на ночлег. И вот теперь трем бойцам предстояло определить действительный смысл пророчества Великого Мага Мерлиона.

Аллан Маккойнт тоже высказал желание участвовать в нападении на базу скоддов, но шапочек было только три…

Маг Ольвиорн заметно волновался и, ужиная у одного костра с бойцами ГБР и американцами, еще и еще раз напоминал Гусеву, Сергею и Сане Веремееву о том, что они должны действовать предельно осторожно. Хотя были и основания для оптимизма: судя по всему, скодды не смогли увидеть разведчиков-нокеров в магических головных уборах, а вот иноземцы разглядели подземных мастеров без труда. И выходило вроде бы так, что иномиряне превосходят скоддов своими способностями… Но теория это теория, а вот что будет на практике? Какие неожиданности могут подстерегать штурмовиков внутри серого куба?

«Вот хорошее средство от любых неожиданностей, – заявил Гусев, подбрасывая на ладони гранату с такой непринужденностью, словно и не граната это была, а так – горячая картошка, испеченная на костре. – Эта игрушка и будет самой большой неожиданностью – для них». – Он кивнул в сторону скал.

И все-таки маг Ольвиорн не уставал твердить об осторожности. И его можно было понять: речь шла о судьбе целого мира – уютного, светлого, солнечного мира, не знающего особых бед и невзгод. Никакие вылазки лесных монстров не могли сравниться с тем, что грозило этому миру в случае неуязвимости скоддов… Гусев заверил мага в том, что ни он, ни Сергей, ни Саня Веремеев отнюдь не собираются очертя голову бросаться на штурм. Осмотримся на месте, говорил он, уплетая вторую миску каши, попробуем отыскать вход. А если не отыщем – проделаем свой с помощью очень хороших инструментов. И он вновь продемонстрировал гранату.

Нокеры сидели у костра молча. От каши они вежливо отказались и посасывали извлеченные из ранцев какие-то белые кубики, похожие по виду на сахар. Сергей полюбопытствовал насчет Огненного Сфинкса, но Тил сдержанно ответил, что если кто-то что-то и знает об Огненном Сфинксе, так это ведуны. А ему, служащему наблюдательного корпуса Большого Избранного Круга, добавить к тому, что он уже сказал о Сфинксе, нечего. По лицу мага Ольвиорна Сергей понял, что тот многое бы отдал, чтобы пообщаться с подземными ведунами…

Ночью Сергей долго не мог уснуть – лежал, завернувшись в плащ и подложив под голову седло, слушал пофыркивание коней, раскатистый храп таэльринских воинов, потрескивание сучьев в кострах. Ему не было страшно, но волнение отгоняло сон. И не было у него никакой уверенности в том, что даже в случае успеха в схватке со скоддами ему гарантировано возвращение в родные края. Так же, как и другим…

Рядом временами коротко всхрапывал Гусев, с другой стороны ворочался Саня Веремеев. Чужое небо с чужими звездами разглядывало с высоты горящие в ночи костры – возможно, костры казалось небу тоже звездами, зажженными на земле…

– Не спится, Санек? – тихо спросил Сергей, когда напарник в очередной раз перевернулся с боку на бок.

Саня откинул плащ и приподнялся, подперев голову рукой. Ответил негромко:

– Да мысли всякие лезут… Плохо, что схемы внутренностей этого кубика у нас нет. Там ведь может такой лабиринтище оказаться! Залезем в тупик… – Саня замолчал. В глазах его плясали отблески костра.

– …а тут и минотавры набегут, – закончил за него Сергей, сел и обхватил руками колени.

– Угу, – кивнул Саня. – Кентавры-минотавры с лазерными глазищами.

Некоторое время они молчали, глядя на агонизирующий огонь. Потом Сергей медленно, словно размышляя вслух, произнес:

– Вряд ли там лабиринт с тупиками. Для себя им такой огород городить ни к чему, а вариант вторжения на базу у них не предусмотрен – они же знали, что здесь им противостоять никто не может. Мы-то из совсем другой оперы приблудились, и нас они брать в расчет никак не могли. Нет, Саня, внутри у них все должно быть просто, без лабиринтов, минных полей и скрытых ловушек.

Саня усмехнулся:

– Ну, спасибо, Серый, успокоил. Только они эти твои доводы могли и не учитывать, вот в чем проблема.

– Тогда спроси у него. – Сергей кивнул на размеренно посапывающего Гусева. – Он тебе очень внятно скажет насчет наших убедительных аргументов. Даже если там действительно лабиринт.

– Гранаты – хорошие аргументы, – задумчиво сказал Саня Веремеев. – А еще бы лучше – ракетой долбануть. Или бомбой, чтоб наверняка.

– Тогда не нас надо было сюда забрасывать, а ракетчиков, – заметил Сергей. – Или эскадрилью бомбардировщиков. А коль забросили именно нас – значит, считают, что убойной силы у нас достаточно для этих скоддов.

– А штатовцев на фига сюда? У них ведь всего оружия – два пистолета.

– Не знаю, Саня. Это не у меня надо спрашивать, а у того, кто забросил.

– А кто забросил? Великий шаман Бурятии и Восточной Сибири? Или Воланд?

Сергей, прищурившись, долго смотрел на догорающий костер. Повернулся к Сане:

– Читал я как-то один рассказик фантастический… И там один рассуждает, почему жить на Земле все хуже становится: землетрясения, наводнения, катастрофы разные и прочее, все больше и чаще.

– И почему же? Финиш приближается?

– Именно. Довел народ планету до ручки, всю перепаскудил-перепоганил – вот она от нас и пытается избавиться. В унитаз – и воду слить. Мы у нее как прыщи на физиономии, и она взялась выдавливать эти прыщи. Или как чирьи на заднице. Вон, от Бухареста камня на камне не осталось… А завтра еще где-то тряхнет.

– То есть Земля – живая?

– Ну да. Живая и разумная, по-своему…

– Понял. – Саня лег на спину, натянул плащ до подбородка. – Здешний мир почувствовал угрозу своему существованию, сам, бедняга, справиться не может – и потому затащил сюда нас. Простенько и со вкусом. Ты это имел в виду?

– А что тебе не нравится?

– Да нет, мне все нравится. Если бы еще этот мир схемку базы сообразил нарисовать. Блин, хорошо фантастам: что взбрело в голову с похмелюги, то и написал, бумага все стерпит. Может, и этот мир кто-то выдумал, какой-нибудь писака, а мы тут отдуваемся, а? Как считаешь?

– Готов верить во все что угодно, – ответил Сергей и тоже лег. – Жаль, если правду так и не узнаем.

– Сюда бы эту фантастическую братию, всех этих писателей, – проворчал Саня Веремеев. – Это им не водку на ихних сборищах жрать!

– А может, они и рады бы… Пишут – значит, мечтают о таком.

– Знаем мы, о чем они мечтают – как бабок побольше огрести!

– Не скажи, Санек, – не согласился Сергей. – Не бабками едиными…

– Но и ими тоже!

– Такая уж наша жизнь, – подвел итог Сергей.

…И вот настало утро, и перед ними стоял мертвый лес, и только от них троих зависело будущее этого мира. Вернее, сама возможность будущего…

– Мы очень надеемся на вас, – тихо сказал маг Ольвиорн, обводя бойцов группы быстрого реагирования напряженным взглядом.

– Не подведем! – Глаза у Гусева вновь горели, как у азартного игрока.

Он первым направился к лесу. Сергей последовал за ним, а замыкал связку Саня Веремеев. Маг, лонд Гарракс, Рандер, американцы и нокеры смотрели им вслед. Ходили по периметру лагеря часовые, а таэльринские воины еще спали.

Деревья-скелеты так и норовили ткнуть в лицо своими корявыми ссохшимися конечностями, и идти по прямой никак не получалось – приходилось постоянно совершать обходные маневры. Низкая невзрачная трава была усеяна заскорузлой корой, которая превращалась в пыль под подошвами тяжелых ботинок. Местность слегка понижалась к недалекому ущелью, и на пути бойцов то и дело попадались неглубокие извилистые канавки – следы дождевых потоков, – протянувшиеся к скрытому деревьями обрыву.

Шли молча, сосредоточенно, как и положено на задании, отложив все эмоции на потом. Хотелось верить, что все окончится хорошо… Только вот доведется ли, как раньше, посидеть после выезда в знакомой кафешке за стаканчиком самого лучшего в мире расслабляющего средства?…

Небо все больше светлело, обретая удивительную невесомость и глубину в лучах солнца, которого пока не было видно отсюда, из леса. Слева от бойцов, вдалеке, сквозь хаос стволов и ветвей проглядывали серые бока скал.

– Просека, – сказал Гусев и остановился.

Да, сомневаться не приходилось – именно здесь пронесся зеленый луч, погубивший одного из подземных мастеров.

Гусев, сдвинув брови, сосредоточенно смотрел туда, где начиналась просека. Там, метрах в двухстах от бойцов, серела стена Истинного Источника. Сергей непроизвольно поправил шапочку, чувствуя неприятный холодок в животе. Он знал, что невидим для скоддов, но все равно ощущал себя словно под прицелом чужого оружия. Саня Веремеев, вероятно, испытывал то же самое, потому что шагнул в сторону от просеки и встал за кривым, довольно толстым стволом.

– Не суетись, Веремеич, – заметив этот маневр, сказал Гусев. – Если бы они нас видели, мы бы уже пеплом здесь лежали.

– Знаю, – буркнул Саня. – Но лучше без особой нужды не светиться. Береженого, как говорится…

– А не светиться, старичок, не получится. – Гусев вновь перевел взгляд на серую стену. – Пошли, полазаем, поищем вход. Они нас не видят и не увидят. Главное – резко головой не дергать, чтобы шляпа не слетела.

«Станислав Лем, – подумал Сергей. – «Непобедимый». «Мушки» не могли увидеть того парня, потому что он тоже, как и мы, был в шапке-невидимке. И все там кончилось нормально… как в книжках…»

– Лучше все-таки со стороны подойти, чтобы лишний раз перед фасадом не маячить, – предложил осторожный Саня Веремеев.

– Годится, – кивнул Гусев и направился вперед, к скалам.

Скалы медленно приближались, все больше закрывая небо. И вместе с ними приближалась грань огромного куба, внутри которого ждали своего часа враги. Грань была серой, как старый асфальт и совершенно однородной. Сколько подкрадывающиеся бойцы ни разглядывали ее – нигде не могли обнаружить ни единого намека на какое-нибудь отверстие или щель. Не говоря уже о двери или воротах. А может быть, скоддам и не нужны никакие двери?

Бойцы осторожно подобрались сбоку к зажатой между мощных скал грани и прикоснулись к ней ладонями, как до них это сделали нокеры Тил и Онт. Да, поверхность действительно очень напоминала мрамор, и оставалось только гадать, справятся ли с ней гранаты.

– Так, теперь полезли на скалы, – деловито произнес Гусев, возложивший на себя, с молчаливого согласия Сергея и Сани Веремеева, функции командира связки. – Посмотрим сверху, а потом проверим, что там сзади.

– Да то же, что и спереди, нокеры эти уже смотрели, – сказал Саня. Потом похлопал ладонью по стене и повернулся к Гусеву. – Хорошо бы знать, какая тут толщина…

– Хорошо бы, – согласился Гусев. – Если не найдем вход – долбанем и проверим. Полезли, парни! Горы, блин, зовут… Хоть я их и не люблю.

– Эх, а говорят, что умный в горы не пойдет, – вздохнул Саня.

– Так то умный, а мы – не умные. Мы просто – лучшие! Красавцы!

…Потратив часа полтора на скалолазание и убедившись в том же, в чем ранее уже убедились разведчики-нокеры, «красавцы» вернулись в исходную точку. Утро разгулялось вовсю, чистое лазурное небо предвещало погожий день, и вокруг стояла первозданная тишина. В такое утро хорошо бы просто побродить по лесу или посидеть у реки. Или, испив кофейку, постоять на балконе, лениво созерцая перемещение людей и автомобилей внизу. Или погонять мяч, а потом всем кагалом расположиться под тентом ближайшего кафе и, потягивая пиво, обсуждать вчерашний бокс или футбольные матчи прошедшего тура…

Но бойцам этим дивным утром предстояло заниматься совсем другим делом.

– Давайте, парни, на штурм, – вновь проявил себя командиром Гусев. – Будем Зимний брать.

– Неплохо бы, чтобы как Зимний, – заметил Сергей. – Так же быстро и бескровно.

– С Богом! – Гусев перекрестился. – Поехали!

Они на несколько шагов отступили от стены и встали за деревьями. Приготовили оружие.

– Давай! – выдохнул Гусев.

Три гранаты, кувыркаясь в воздухе, полетели к серой стене. И – как ветром, как грозным нездешним ветром сдуло царившую в этом уголке эдемскую прозрачную тишину. Троекратный грохот прокатился над лесом, гулким дробным эхом заметался, отскакивая от скал, вспыхнули ужасные цветы дымного пламени – и запахло войной. Беспокойно запрядали ушами кони в лагере таэльринцев, и далеко-далеко внизу, за рекой, покинув гнезда, взмыли в небо потревоженные птицы. Дрожь земли добралась до Огненного Сфинкса – и протяжный угрожающий рык пронесся над владениями подземных мастеров и глухим отзвуком долетел до пригнувшихся под деревьями бойцов ГБР. В стене Истинного Источника возникла большая дыра – словно ткнули горящей сигаретой в листок бумаги. И там, в полумраке, шевелились какие-то полутени, извивались, отступали под напором хлынувшего внутрь куба чистого утреннего света.

– Вперед! – крикнул Гусев, выхватывая еще одну гранату.

Он бросился к образовавшейся бреши, сжимая в другой руке автомат. Сергей и Саня, не замешкавшись ни на мгновение, помчались вслед за ним.

Бойцы влетели в наполненный хаотичным движением теней полумрак и остановились, образовав треугольник: Гусев впереди, оба напарника позади, слева и справа от него. И тут же начали поливать из автоматов свои секторы обстрела. Действовали собранно, четко и быстро, но без суеты – руки сами выполняли привычную работу.

– Гранаты! – сквозь грохот автоматных очередей проорал Гусев.

Почти мгновенно еще три вспышки в клочья разметали полумрак, и грохот, отразившись от стен, ударил по барабанным перепонкам.

Шаг за шагом бойцы продвигались вперед, непрерывно стреляя в парящие в отдалении тени, похожие на сгустки тумана. Вокруг постепенно светлело, и все отчетливее было видно, что база скоддов – это огромный пустой зал. Стены его словно истончались на глазах, превращаясь из темных сначала в матовые, а потом в полупрозрачные, и метавшиеся в воздухе неясные тени исчезали, как исчезает болотный туман при ярком солнечном свете.

Не прекращая поливать автоматным огнем редеющие темные сгустки, бойцы добрались до центра зала. Сквозь тающие весенними льдинками стены все более четко проступали очертания окружающих скал, а под полом виднелись поваленные, сломанные стволы вдавленных в землю деревьев.

Из-за далекой горной вершины выглянул краешек солнца – и в лица бойцов невесомой яркой волной хлынул его свет, окончательно уничтожив остатки призрачных стен и последние бледные тени. Серый куб исчез, как сказочный замок злого чародея, сраженного мечом богатыря, исчез, открыв лощину между скалами. Никакого движения не видно было вокруг – и бойцы прекратили стрельбу.

Со скоддами, судя по всему, было покончено. Или же они просто убрались восвояси.

Однако бойцы не спешили опускать оружие. Они молча вглядывались в окружающее и были готовы отразить любую атаку. Но серый куб безвозвратно растворился в воздухе, и в ничто превратились серые тени, впервые, видимо, напоровшись на силу, которая превосходила их собственную.

– Пять минут… – приглушенно сказал Гусев, обводя напарников ошалело-восторженным взглядом. – И скоддам кранты! Всего за пять минут… За пять минут! – вдруг заорал он и, вскинув автомат, выпустил в небо короткую очередь.

Вновь всполошенно покатилось по скалам угомонившееся было эхо. Саня Веремеев запрыгал на месте, как болельщик после долгожданного гола любимой команды, радостно улыбаясь и приговаривая:

– Кран-ты! Кран-ты! Кран-ты!

Сергей почувствовал, как вмиг исчезла ставшая уже привычной тяжесть на сердце, и тело стало невесомым. И краешком сознания удивился, почему он до сих пор стоит на земле, а не парит в небесах.

«Господи, как все классно-то, а?» – с умилением подумал он, ощущая нечто похожее на нисхождение в душу благодати.

Хорош был что-то выкрикивающий Гусев. Хорош был танцующий Саня Веремеев. Прекрасно было небо над головой, и прекрасна была земля под ногами, вернее, не земля, а расплющенные ветви деревьев. И чудесными были скалы вокруг – прочные, основательные, устойчивые, такие скалы не по зубам скоддам… да весь этот мир не по зубам скоддам! Потому что этот мир есть кому защитить!

– Ниспро-вергли печаль! Ниспро-вергли печаль! – пританцовывал Саня Веремеев.

– Мы сделали это! – явно подражая персонажам кинобоевиков, выкрикивал Гусев.

И тут в отдалении, под боком скалы, шевельнулась, поднимаясь, серая тень.

Гусев даже в приступе эйфории оставался Гусевым. Он мгновенно наставил автомат на последнего врага и уже собрался нажать на спусковой крючок, но Сергей успел схватить его за рукав:

– Погоди, Геныч! Давай хоть рассмотрим. Надо поближе подойти.

– Ага, а он нас прихлопнет, – возразил Гусев, но стрелять все-таки не стал.

– Он нас не видит, – сказал Саня Веремеев, тоже держа серую тень под прицелом. – Однако рисковать не стоит. И отсюда видно.

– Ничего-ничего, пусть только дернется, я его на ноль помножу! – пообещал Гусев.

Изменив свое решение, он поправил шапочку и крадущимся шагом начал приближаться к серой тени. Сергей, переступая через вмятые в землю стволы, последовал за ним и краем глаза заметил, что Саня Веремеев держится сбоку и чуть сзади.

То, что слабо колыхалось под скалой, не имело четких очертаний. Это был полупрозрачный сгусток какой-то субстанции. Формой своей она походила на крест полутораметровой высоты с короткой поперечиной, расположенной гораздо ближе к вершине, чем к основанию. Крест медленно, словно нехотя, извивался – возможно, это была агония, – и становился все более неразличимым на фоне скалы. Клубилась, двигалась легкая дымка – медленнее, медленнее, словно уходили последние силы, словно садился аккумулятор, словно кончался бензин…

Гусев сделал еще один шаг и остановился. И опустил автомат. До крестообразной субстанции было не более пяти метров. Сергей вплотную приблизился к нему – и утренний свет померк столь внезапно, словно его выключили. Наступила такая тишина, что ее хотелось кусками выковыривать из ушей.

Лукин обнаружил, что каким-то непостижимым образом оказался висящим над бездной. В этой бездне, далеко внизу, проступали из темноты смутные картины. Они наплывали друг на друга, медленно растворялись и сменялись новыми и новыми. Распахивались в темной глубине какие-то иные пространства, иные миры, наполненные солнечным светом и зеленью листвы, агатовыми провалами горных пещер и бирюзовыми волнами морей, палевыми барханами и лазурными лентами рек… Возникали из мрака города и селения, утонувшие в белой пене цветущих садов, и горные пастбища с диковинными животными, и заснеженные леса, и белые и розовые паруса кораблей в океане, и величественные монументы, и квадраты полей, и мосты, и плотины, и пестрая калейдоскопная круговерть карнавалов, и похоронные процессии, и игры с мячом на лугах, и жрецы в белых одеяниях на площадках ступенчатых пирамид, и вереницы повозок на обсаженных деревьями дорогах, и колышущиеся цветы на склонах холмов…

Это было похоже на беззвучное кино, и Сергей вдруг понял, что значат все эти картины. И речь шла не о предположении, которое могло оказаться и ошибочным, а именно о невесть откуда взявшемся безусловном знании: там, в бездне, проплывали образы миров, уничтоженных скоддами. Он каким-то образом оказался способным воспринимать обрывки воспоминаний этой крестообразной, похожей на бесплотную тень субстанции, трепещущей у скалы. Субстанции, которая вместе с себе подобными поглотила цветущие миры, созданные Господом для украшения Вселенной…

Лукин попытался вырваться из этой темницы, но у него ничего не получилось – он не ощущал собственного тела, а в глубине продолжали сменять друг друга картины погибших миров. Истребленных скоддами миров…

А потом зазвучал голос, приглушенный холодный голос – таким голосом мог бы говорить восставший из могилы злой мертвец.

«Вас никто не звал сюда, – произнес голос. – Вы действуете не по правилам, вы лезете не в свое дело. Вы всегда лезете не в свое дело… Мы никогда не трогали вас, потому что презираем вас… Вы, люди, – отбросы мироздания… Это не ваша игра, вы мешаете игре, вы всегда меша…»

Раздался громкий треск автоматной очереди – и голос оборвался, словно злой мертвец рухнул обратно в разверстую могилу. Темнота лопнула, раскололась, разлетелась на мелкие кусочки – и в глаза Сергею ударил утренний свет. Гусев по-прежнему стоял впереди него, поводя плечами, будто разминаясь, и к его крепкой шее прилип какой-то серый пух. Саня Веремеев, обеспокоенно поглядывая на товарищей, перезаряжал автомат наискосок от них, у самой скалы… А вот скодда там не было – ни тени, ни полутени… Ничего.

– Блин, – с чувством сказал Гусев и обернулся. – Серега, ты как, нормально?

– Уже да, – ответил Сергей, безуспешно пытаясь разглядеть хоть какое-то подобие тени.

– Крепко он нас, скотина! – Гусев с силой потер шею, смахнул пух. – Учуял-таки. А Веремеича не тронул, да? Молодец, Веремеич, выручил!

Саня неторопливо повесил автомат на плечо, подошел к ним и вдруг зачастил с улыбкой:

– А Веремеич умный потому что, не высовывался Веремеич, не пер с мешком на паровоз, не дразнил гусей. Гляжу – окаменели, как статуя Командора, зову – не реагируете, трясу – без толку. Понял, что этот урод вас загипнотизировал, зашел сбоку, чтоб без рикошета, – и надавал ему по всей морде лица! И финита!

– И ето правильно! – Гусев одобрительно похлопал Саню по плечу. – Хорошо работаешь, боец, я тобой доволен.

– Рады стараться, командир! – вытянувшись в струнку, гаркнул Саня.

Гусев повернулся к скале, возле которой пришел конец последнему скодду, показал кукиш.

– На-ка, выкуси! Это вам, блин, не магия ваша занюханная, а конкретное боевое оружие. Горячий привет от отбросов мироздания, козлы вонючие!

– Ты чего это? – недоуменно вытаращился на него Саня. – Кто это отбросы?

– Да обзывался тут один… – озираясь, рассеянно ответил Гусев. – Слышь, парни, что-то я не вижу, чтобы кто-то куда-то нас отсюда собирался забирать. В смысле – назад возвращать, откуда взял, до дому, до хаты.

– Может, не сразу? – неуверенно предположил Саня Веремеев.

– Может, – без энтузиазма согласился Гусев. – Пока утрясут, согласуют, передадут по инстанциям…

В чужом небе благодушествовало чужое солнце, заливая радостным светом чужие скалы. Вокруг расплескалась чужая тишина, и воздух был тоже чужой – и Сергей с внезапной мучительной тоской подумал, что больше никогда не увидит сына. Он медленно стянул с головы шапочку подземных мастеров и провел ею по глазам, вытирая выступившие слезы. Гусев крякнул и отвел взгляд, а Саня Веремеев нагнулся и принялся без всякой нужды подтягивать шнуровку на ботинке.

Этот мир был хорошим, но это был чужой мир.

«Вы мешаете игре…»

«Но мы же не напрашивались в эту игру! – с отчаянием подумал Сергей. – Нас же никто не спрашивал! Схватили, как котят – и забросили…»

Ему вновь представилось диковинное грозное существо, обитающее на марсианской равнине. Неужели это именно оно зашвырнуло их сюда? И что же оно намерено делать дальше? Будет направлять их из одного мира в другой ради спасения очередной цивилизации? Или его уже просто не волнует их дальнейшая судьба? Выполнили задачу – и живите, как хотите… Может быть, это сверхсущество уже забыло о них?…

В умиротворенной тишине продолжало безмятежно светить чужое солнце, и не было вокруг никакого движения. Этот мир продолжал жить своей жизнью, ничего не зная о своем спасении и не замечая своих спасителей – троих растерянных парней в боевом облачении, переминающихся с ноги на ногу на открытом пространстве между чужими равнодушными скалами.

– Так, – очень деловито сказал Гусев и расстегнул куртку. – А ну-ка, давайте присядем, парни.

Он опустился на едва выступающий из земли поваленный древесный ствол, пристроил рядом автомат. Саня Веремеев, тоже сняв с плеча «калаш», присел на корточки. Сергей остался стоять.

– Судя по всему, дела наши хреновые, парни, – начал Гусев. – Мавры сделали свое дело, неизвестно чью волю выполняя, и на них забили. Но! – Гусев поднял палец и обвел взглядом напарников. – Так ли уж на самом деле хреновы наши дела или как раз наоборот? Парни, вы когда-нибудь всерьез думали о своем будущем, еще там, у нас?

– Ну, допустим, – осторожно сказал Саня Веремеев.

Гусев подался к нему.

– И каким же тебе рисуется собственное будущее, Веремеич?

Саня с задумчивым видом сплюнул себе под ноги и пожал плечами.

– Да так, в тумане. До будущего еще дожить надо, а там посмотрю. Короче, Геныч, куда ты клонишь?

– А вот туда и клоню! Сколько нам еще бандюков ловить? Лет десять – пятнадцать, пока здоровье есть, и если не подстрелят раньше.

– Или все бандюки кончатся, – вставил Саня.

– Ага, жди! Так вот. Ну, звание-другое кинут, ну, бабок чуть добавят. А дальше, парни? Пенсия по выслуге и работа охранником у какого-нибудь крутого хмыря, того же бандюка. Или ночным дежурным на фирме – это если место свободное будет, потому что таких, как мы – навалом. И все. Потолок. Предел!

Саня остро взглянул на него:

– Это ты здесь начал о будущем думать, да?

– Здесь, – подтвердил Гусев. – Именно здесь.

– И что же ты предлагаешь, Александр Македонский ты наш?

Гусев кивнул:

– Согласен на Македонского. Только зря иронизируешь, Веремеич. Слушай сюда. И ты, Серый, тоже слушай, и нефиг вселенскую скорбь изображать. Толку-то все равно никакого.

– Дурак ты, Геныч, – без всякого выражения сказал Сергей. – У меня сын дома остался. И жена.

– Сын, жена – понятно. Но не удавиться же теперь! Надо думать, как дальше жить, понял? Так вот, парни, нужно брать власть.

– На колу мочало, начинай сначала, – протянул Саня Веремеев и покачал головой. – Это у тебя прямо-таки пунктик какой-то. Навязчивая идея. В пациенты к доктору Самопалову метишь. Знаешь такого врача из психушки?

Гусев выставил перед собой ладонь.

– Подожди, Санек, не спеши. Да, я думал об этом, и не раз, прикидывал, что делать, если нас «кинут». Задницей своей многострадальной чувствовал, что «кинут». Вот и «кинули». Серега, сядь, не маячь, ты ж не памятник. Послушай и оцени.

Сергей, перебросив автомат за спину, молча опустился на древесный ствол, затолкал шапочку в нагрудный карман и положил руки на колени. Слова Гусева доходили до него как сквозь толстый слой ваты.

– Размышления будущего властелина мира его величества Гусева-Блистательного, – не удержался от комментария Саня Веремеев. Он по-прежнему сидел на корточках и слегка покачивался вперед и назад, как кукла-неваляшка.

– Заткнись и слушай, – нетерпеливо посоветовал Гусев. – Оружие – это сила. Думаю, вы уже убедились. – Он ласково похлопал по стволу автомата; так похлопывают любимую собаку. – Теперь смотрите, какой расклад получается. Дело мы сделали и никому здесь больше не нужны. Что теперь этим ребятам, – он мотнул головой в сторону далекого лагеря таэльринцев, – стоит весь наш арсенал забрать, а нас послать подальше? На первой же ночевке. Мы ведь для них потенциальная угроза, так?

– А марги? – спросил Саня Веремеев. – Они ведь нас могут и против маргов использовать.

– С маргами они сами справятся, с нашим-то оружием, – возразил Гусев.

– Ненадолго же им хватит, – наконец подал голос и Сергей. – Лично я почти весь комплект израсходовал.

– Не дураки, скопируют, – парировал Гусев. – У них ведь не каменный век. А здешние маги, уверен, и с порохом разберутся, и с гранатами. Было бы желание. А нас, в лучшем случае, кормить бесплатно будут. Как спасителей, значит, и избавителей.

Саня перестал раскачиваться и исподлобья взглянул на Гусева:

– Хренового же ты о них мнения, Геныч…

– Не хренового, а реального. На кой черт им с нами возиться? Мы им никто, чужаки, с боку припека. Я ж тебе говорю, спасибо скажут и кашей солдатской обеспечат до самой смерти – вот и все. А что ж еще с нами делать-то? Ноги целовать, развлекать, поклоняться?

– Ну, не знаю, – с сомнением сказал Саня Веремеев. – Думаешь ты о них как-то плоховато…

– Да не плоховато, Санек! Я ж тебе говорю, не плоховато, а реально! Много ты добрых дядей на свете видел? Я не утверждаю, что человек человеку обязательно волк. Просто одному до другого дела никакого нет. По барабану, по тамтаму! А исключения, как известно, только подтверждают правило. Если кто-то в тебе не заинтересован – ты для него тьфу, ноль, пустое место. Не нами придумано. Серый, согласен?

Сергей подумал и медленно произнес:

– Ты уподобляешь других самому себе… Но все может быть…

– О! – Гусев вновь вознес палец к уже окончательно проснувшемуся небу. – Реальный подход. Конкретный реальный подход. Понял, Веремеич? Все может быть! А худшее случается гораздо чаще, чем лучшее – закон природы! Если худшее может произойти, оно обязательно произойдет.

– Ну и как ты себе все это представляешь? – задал вопрос Саня. – Как ты эту самую власть собираешься брать? Уж не с нашими ли тремя патронами и парой оставшихся гранат? «Погремушки» не в счет. Тебя же на капусту мечами пошинкуют, как только поймут, что ни черта у тебя нет.

– Замучаются. Сейчас я вам все по полочкам разложу.

Сергей слушал напарника и ощущал, как новым тяжелым камнем ложится на душу какое-то странное болезненное чувство. И в то же время было в этом чувстве что-то притягательное, и не хотелось бороться с этой болью, приносящей какое-то извращенное удовлетворение, словно он был мазохистом.

«Почему бы и нет? – плавала где-то в подсознании ускользающая мысль. – Раз все так сложилось… Почему бы и нет?…»

Судя по всему, Гусев действительно не раз и не два обдумывал то, что излагал теперь своим сослуживцам. И предложения его представлялись достаточно убедительными.

А предлагал Гусев вот что: вернувшись в лагерь таэльринцев, сообщить об успешно выполненной задаче и напроситься в гости к подземным мастерам. Скопировать карту Рандера, оставить себе коней и распрощаться с отрядом – сами, мол, потом доберемся до Таэльрина. Подземные мастера – действительно мастера, говорил Гусев, они смогут по образцам изготовить автоматы, патроны и гранаты. Тут главное – заинтересовать их этим делом, продумать, на каких условиях можно будет договориться. Например, пообещать им, что в случае успеха предприятия они смогут беспрепятственно торговать своими изделиями в Таэльрине. Или же в качестве платы за изготовление оружия обеспечить их какими-то нужными им материалами из Внешнего Мира. В конце концов, девчонок им поставлять для развлечений, и мастерам, и тамошним ведунам, или алкогольные напитки, или и то и другое вместе. Перед такими соблазнами не устоит никто и никогда, и ни в каком мире…

Разжиться оружием, боеприпасами, развивал свои планы Гусев, и вернуться в Таэльрин, в замок лонда Гарракса. Обрисовать лонду радужные перспективы, посулить пост военного министра или и вообще соправителя, вооружить его погранцов огнестрельным оружием и двигать на столицу. Никаких ультиматумов королю не предъявлять, а просто захватить дворец и объявить о низложении короля и приходе к власти триумвирата ГуЛуВера или четверовирата ГуЛуВеГара: Гусев – Лукин – Веремеев – Гарракс. («Квадровирата», – поправил Сергей.) А дальше… А дальше будет видно. То ли тварей лесных истребить, гвиров этих и маргов, то ли сначала империю сколотить, единую – на весь мир!

Если уж суждено навсегда остаться здесь, убеждал напарников Гусев, то нужно оставаться не в роли приживалок, а в роли хозяев, властителей, сильных мира сего…

Речь Гусева произвела впечатление.

– Что скажете, парни? – закончил он ее вопросом.

Однако коллеги отвечать не спешили.

Саня Веремеев сосредоточенно изучал землю под ногами. Сергей смотрел куда-то вдаль, но ничего не видел.

– По-моему, это чистый бред, – наконец сказал Саня. Впрочем, сказал очень неуверенно, словно сомневаясь в собственных словах. – Это называется «искать на свою задницу приключений». У них же армия…

Гусев прищурился:

– Но у Фиделя же получилось? Сколько их там было, когда они пошли власть захватывать? Главное – ты против самой идеи ничего не имеешь?

– А черт его знает, – сказал Саня. – Я – как вы.

– Ага, – удовлетворенно кивнул Гусев и повернулся к Сергею. – А ты как, Серый?

– Лонд Гарракс и король – давние друзья. Гарракс не пойдет против короля.

– Еще как пойдет, дорогой! Побежит! Дружба дружбой, но если есть возможность занять место повыше, о дружбе не думают, я тебе говорю. Мы же короля убивать не собираемся. Может, вообще, он пятым будет. Пятивират.

– Квинтавират, – вновь поправил Гусева Сергей. – А как же американцы?

– Пристроим куда-нибудь, – пообещал Гусев. – Марсианин афроамериканский пусть какие-нибудь полезные ископаемые ищет, то же золотишко, а командир… Найдем место и командиру.

– Ловко! – усмехнулся Саня Веремеев. – Ты, Геннадий, конечно, извини, но замашки-то у тебя чисто диктаторские. Какие там на фиг триумвираты! Сам ведь наверху усядешься – если, конечно, выгорит это бредовое дело, – а нас на конюшню. Или и вовсе в расход…

– Сдурел, Веремей? – возмутился Гусев. – Это, выходит, ты меня такой падлой считаешь? Спасибочки тебе, дорогой! И ты, Серега, тоже так думаешь?

– Не знаю, – после довольно долгого молчания ответил Сергей, не глядя на него.

Гусев крякнул, тяжело поднялся и повесил на плечо автомат. Обвел сослуживцев мрачным взглядом.

– Ладно, поговорили, – процедил он. – Возвращаемся в лагерь – и можете катиться куда угодно, а я к мастерам пойду, за оружием. Когда стану диктатором – заходите, кашей и телками обеспечу.

Сдернув с головы шапочку, Гусев развернулся и размашисто зашагал к мертвому лесу.

– А говоришь – втроем, – бросил ему вслед Саня Веремеев, но Гусев не обернулся.

– Нам всем нужно держаться вместе, – сказал Сергей. – Нельзя отпускать его одного.

– Согласен.

Саня Веремеев поднялся на ноги. Сергей тоже встал с поваленного ствола, и они направились вслед за претендентом на королевский трон Таэльрина.

Сергей шел по чужой земле, под чужим небом – и все-таки надеялся, что вот-вот… вот-вот… Вот-вот вновь полыхнут багровые выбросы, ударит в лицо ледяной ветер запредельности – и понесет их в родные края.

Но стояло вокруг полное безветрие, и этот мир не собирался давать трещину и открывать дорогу назад.

Гусева они догнали возле деревьев. Тот стоял и разглядывал белые, как обглоданные кости, ветви с отпавшей корой. Но нет, ветви уже не напоминали обглоданные кости. На них – о чудо! – набухали почки и кое-где выглядывали зеленые кончики молодой листвы. Мертвый лес оживал!

Не говоря друг другу ни слова, они зашагали дальше, к лагерю, – уже вместе. Саня Веремеев тоже наконец снял «шапку-невидимку» и расстегнул куртку. День намечался погожий, солнечный, спокойный – очередной день в неведомо каких пределах…

…Уже минут пять они пробирались сквозь зазеленевший сухостой, который наливался жизненной силой, пробуждался от мертвого сна – и Сергея вдруг бросило в жар. Шагающий неподалеку Гусев выругался, а у Сани Веремеева от изумления округлились глаза. Потому что впереди, там, где должен был еще тянуться лес, виднелись многочисленные просветы. И в них что-то желтело.

– Небо… – просипел Гусев, подняв голову. – Небо другое…

Да, небо действительно стало другим – не голубым и прозрачным, а белесым, выцветшим, – и походило на застиранную тряпку. Никто из бойцов не заметил, когда оно успело так измениться.

Не сговариваясь, они бросились к просветам, уворачиваясь от зеленеющих веток. Выскочили из-за деревьев – и ошеломленно застыли на месте.

Не было впереди ни горных склонов, ни леса, ни лагеря таэльринских воинов. Во все стороны тянулись однообразные барханы – бесконечные копии самих себя, и очутившееся вдруг очень высоко в небе солнце заливало песок жаркими лучами.

– При… плыли… – срывающимся голосом выдавил из себя Гусев.

Сергей резко обернулся. Позади тоже не было леса, лес исчез, сменившись пустыней.

– Похоже, мы уже где-то в другом месте, – растерянно сказал Саня Веремеев.

Гусев швырнул автомат под ноги. Сел и, замычав, с силой ударил по песку кулаком:

– С-сволочи!..

Саня наклонился, набрал пригоршню песка и принялся недоуменно рассматривать его.

А Сергею опять вдруг представилось Марсианское Лицо. Лицо издевательски улыбалось, а в бездонных черных страшных глазах беспрерывно мелькало что-то, и отражалось, отражалось, отражалось…

22. Пустота

– Эй, хватит разлеживаться! А ну-ка, вставай! – сказал кто-то строгим металлическим голосом, и она открыла глаза.

И увидела знакомое розовато-желтоватое небо с бледными разводами облаков. В спину впивалось что-то мелкое и твердое. Она села, ощутив внезапное мимолетное головокружение – словно что-то сместилось, чуть-чуть изменившись и образовав какой-то новый узор, – и огляделась.

Неподалеку, метрах в ста, стоял посреди равнины посадочный модуль. К его боку, как собака к ноге хозяина, жался марсоход. Люк модуля, в нарушение инструкций, был открыт. Невзрачное солнце висело довольно низко, но все-таки давало возможность увидеть, что колеса вездехода чуть ли не до половины занесены рыжей пылью. Похоже, над равниной пронеслась небольшая пылевая буря. Непонятная атмосферная аномалия никуда не делась, и здесь, в Кидонии, по-прежнему было тепло. И воздух все так же не отличался от земного, делая ненужными баллоны и шлемы. Медленно поворачивая голову, она убедилась в том, что все видимые отсюда искусственные, предположительно, объекты Кидонии находятся на своих местах. И только сейчас обнаружила отсутствие своего комбинезона. На ней был плотный облегающий черный костюм наподобие трико – обычная полетная одежда, и высокие ботинки, а вот комбинезона не было. Словно она забыла его надеть перед тем как покинуть модуль. И вообще она абсолютно не помнила, когда, как и зачем вышла из модуля под марсианское солнце. И еще это странное, непонятно на чем основанное ощущение того, что тело ее должно быть покрыто глубокими ранами…

С замиранием сердца она осторожно ощупала себя, каждое мгновение готовая закричать от боли. И облегченно вздохнула, не обнаружив никаких ран. Наверное, ей просто приснился кошмарный сон, и чтобы стряхнуть остатки этого сна, она и выбралась из модуля на открытое пространство. Возможно, это начали проявляться признаки скрытой клаустрофобии.

Сон настолько затуманил ее сознание, что она никак не могла вспомнить свое имя. Она не хотела думать об этом сне – ей отчего-то казалось, что такие размышления грозят психическим срывом, а то и полным безумием. И поэтому начала перебирать в памяти разные имена, надеясь наткнуться на свое собственное имя. Видимо, она все-таки еще полностью не пришла в себя, поскольку и свою личность, и все окружающее осознавала как-то отстраненно, словно пыталась разглядеть и себя, и мир сквозь толстое мутное стекло. Разбегались врассыпную по темным углам обрывки каких-то невероятных воспоминаний, не позволяя определить свои формы… Вернее, она умышленно отказывалась от погружения в эти воспоминания, интуитивно чувствуя, что ни к чему хорошему это не приведет.

«Вирджиния?… Патриция?… Кларенс?…» – мысленно проговаривала она разные имена, рассчитывая на то, что попадание в цель встряхнет и пробудит память.

Но эти имена скользили холодными ледышками мимо, не вызывая у нее никакого отклика.

«Мэг?… Джудит?… Николь?…»

Устроившись в позе лотоса, она попробовала очень-очень осторожно прикоснуться к своим воспоминаниям. Нет, не к тому страшному сну, о котором она запретила себе думать, а к другим, касающимся прежней ее жизни.

Но у нее ничего не получилось. Словно воздвиглась в памяти глухая стена, отгородив ее-прежнюю от теперешней. Она знала, что находится не на Земле, а на Марсе, знала, что она нанотехнолог, что умеет управлять посадочным модулем и водить марсоход, – но этого было слишком мало. Она не сомневалась в том, что должна знать и помнить неизмеримо больше – и внезапно поняла, в чем здесь дело.

Она была нездорова. Возможно, оттого что подверглась воздействию каких-то неизвестных местных факторов.

«У меня психические девиации, – подумала она, растерянно блуждая взором по представлявшейся ей почему-то угрюмой громаде Марсианского Сфинкса. – Надо вернуться в модуль и лечь. Заснуть – и постараться проснуться здоровой…»

Неуверенно поднявшись на ноги, она вновь взглянула на модуль – и увидела в проеме люка человека в оранжевом комбинезоне.

– Элси?… – изумленно сказал человек.

И – рухнула глухая стена! Воспоминания сворой сорвавшихся с цепи псов понеслись в ее сознании, и она закричала от дикой боли, почувствовав, как вновь и вновь терзают ее плоть острые зубы мохнатых лесных чудовищ. Монстры с корнем выдирали ее волосы, рвали когтями комбинезон, с урчанием выгрызали куски мяса, с жутким хрустом дробили ее кости… Боль была невыносимой, и она заходилась в безумном крике, запрокинув лицо к почерневшему небу с черным диском зловещего солнца – нет, не солнца, а жуткого светила ада!

Майкл Савински торопливо спустился по трапу и бросился к ней.

Бежать! Бежать! Бежать с этой сумасшедшей планеты, от этого каменного марсианского чудовища…

Бежать!

Элис упала на колени, хватая ртом обжигающий легкие воздух. В воздухе едва уловимо витал запах больницы. Майкл Савински подскочил к ней, схватил за плечи, встрях…

Неспешно поглощавшие свой завтрак воины оторвались от мисок, услышав отдаленный грохот гранат и стрельбу. Испуганно задергали головами расседланные кони. Аллан Маккойнт и Уолтер Грэхем молча обменялись взглядами. Маг Ольвиорн побледнел и закрыл глаза. Нокеры недоуменно повернулись к мертвому лесу.

Все были неподвижны, все прислушивались, – а потом стрельба стихла, и на лагерь упала темнота. Не опустилась, а именно упала, обрушилась, как падает в пропасть глыба, как врезается в землю вошедший в смертельное пике истребитель. Темнота навалилась, не дав возможности прозвучать ни одному изумленному или испуганному возгласу.

И тут же рассеялась, испарилась – так мгновенно исчезают капли воды на раскаленной плите. Один кадр сменился другим. И оказалось, что рассеянный или нетрезвый киномеханик не так склеил ленту, потому что очередной кадр оказался из совсем другого фильма…

Ропот пронесся среди таэльринских воинов, и они повскакивали на ноги, озираясь, позабыв про свои миски и ложки.

Не было больше вокруг изломанных временем скал, не было мертвого леса. А был какой-то пустырь, кое-где поросший блеклой, выгоревшей на солнце травой. Чуть поодаль, в низине, трепетала листьями на легком ветру реденькая рощица. Среди зелени то тут, то там виднелись вкрапления желтого и багряного – любимых цветов осени. С противоположной стороны пустырь упирался в высокий, некогда белый, а теперь почти полностью грязно-серый забор, сооруженный, как определили не верящие своим глазам астронавты, из железобетонных плит. Возможно, такие ограждения воздвигали и где-нибудь на планетах Сириуса или Бетельгейзе, но вообще они были в ходу у цивилизации землян. По ту сторону забора вздымалась к бледно-голубому небу высокая труба из красного кирпича. Она отчетливо выделялась на фоне белого, в потеках, длинного шести– или семиэтажного здания, не очень похожего на жилой дом.

Скользя взглядом по одинаковым, как близнецы, окнам с решетками, и Аллан Маккойнт, и Уолтер Грэхем предположили, что перед ними либо тюрьма, либо – и скорее всего – психиатрическая лечебница. Потому что ограждение тюрьмы должно было бы содержать и несколько рядов колючей проволоки.

Зажатый между чахлой рощей и забором пустырь с одной стороны переходил в огороды, а с другой стороны оканчивался заваленной всяким мусором канавой. Канава тянулась вдоль неширокой дороги, покрытой серым, в глубоких выбоинах асфальтом. Дорогу обрамляли высокие деревья. Их стволы до половины человеческого роста были вымазаны или покрашены чем-то белым. А дальше, за другим пустырем, виднелись пятиэтажные дома. Их плоские крыши были утыканы штырями телевизионных антенн, кое-где на балконах обосновались и круглые тарелки спутниковых антенн. И участники Первой марсианской смогли почти уверенно предположить, что неведомая сила вернула их на Землю – если только они не попали в очередной сон Марсианского Чудовища…

Но куда, в какой уголок Земли занес их чужой и чуждый сверхразум?

По выщербленному асфальту время от времени, тарахтя колесами по выбоинам, проезжали легковые автомобили и грузовики, – но астронавты не находили среди них знакомых марок… Хотя нет – вот полным ходом пролетел мимо пустыря, словно удирая от полиции, темно-синий джип-«чероки». За ним, сипя мотором, тащилось нечто тускло-кремовое, напоминающее итальянский «фиат».

«Возможно, Балканы?» – подумал Аллан Маккойнт.

«Какой-то осколок советской империи зла, – подумал Уолтер Грэхем. – Может быть, эта… Чечня… Что там еще, кроме Москвы? А, Чернобыль… А может, Санкт-Петербург? Нет, что-то непохоже, провинцией отдает…»

Ошеломленные, ничего не понимающие воины Рандера молча таращились на автомобили. У самого Рандера был такой вид, словно он только что получил сильный удар по голове. Выражение его лица очень походило на выражение лиц обоих нокеров. Помощники мага Ольвиорна выглядели нисколько не лучше, и только сам Ольвиорн, кажется, сообразил, что к чему. С любопытством разглядывая окружающее, он подошел к американским астронавтам и произнес несколько слов. Эти слова прозвучали как вопрос, но Аллан Маккойнт и Уолтер Грэхем ничего не поняли – маг говорил на каком-то неизвестном им языке.

– Не понимаем, – развел руками командир «Арго» и обратился к ареологу: – Что скажешь насчет идеи телепортации, Уотти? С Марса на Землю – за один миг.

– Да, возможно, это телепортация, – подумав, согласился Уолтер Грэхем. – Водятся у нас такие муравьи – атта… Их матка, кажется, умеет телепортироваться в случае опасности. Но, возможно, просто продолжается череда миражей.

– Или же этот кидонийский феномен запросто управляет пространством и временем. – Аллан Маккойнт вздохнул. – Даже если это действительно Земля – наша Земля, – я теперь до конца жизни буду подозревать, что живу в иллюзорном мире, и он в любой момент может рассыпаться или превратиться во что-то другое. И может быть, страшное…

Ареолог промолчал. Маг Ольвиорн, стоящий рядом, выслушал их диалог и вновь заговорил на непонятном американцам языке. На языке иного мира, мира, в котором остались королевство Таэльрин, марги и прочая нечисть…

– Увы, уважаемый маг, – Уолтер Грэхем дотронулся до руки Ольвиорна, – теперь мы друг друга не поймем…

Множество вооруженных мечами людей, столпившихся на пустыре у стен больницы, не могло не привлечь внимание местных жителей. От пятиэтажек бежали к пустырю мальчишки. Сбавил ход, а потом и вовсе остановился желтый автобус с помятым боком. В окнах лечебницы виднелись лица пациентов, взирающих на невиданную в этих краях сцену…

Гусев еще раз впечатал кулак в рыхлый горячий песок и повторил с ожесточением:

– Сволочи! Нашли себе рейнджеров на шару! – Он скрутил кукиш и ткнул в разморенное распаренное небо. – Вот вам, засранцам! Фиг я больше куда пойду! С места не сдвинусь, буду сидеть тут, пока не сдохну! В гробу я всю эту хренотень видел!

Саня Веремеев отряхнул ладони от песка, сунул руки в карманы и принялся бродить кругами, отрешенно глядя себе под ноги. Вид у него был довольно унылый.

Сергей сбросил куртку, освободился от бронежилета и, положив его на песок, сел рядом с Гусевым. Он тоже не намерен был больше никуда идти. Чего ради? Зачем тащиться по горячим пескам, взбираться на барханы, изнемогая от зноя и жажды, и искать смерть, когда она сама найдет их – тут, на месте. Тут же и обслужит. Сколько они выдержат без воды? Наверное, сутки, не больше…

– Блин, жил себе не тужил, – угрюмо сказал Гусев, расшвыривая песок носком ботинка, – никого не трогал… И тут на тебе! Накидали полную запазуху – фиг унесешь…

– Ничего себе не трогал! – Саня Веремеев, даже пребывая в меланхолическом состоянии, не мог удержаться от возражений. – Сидел, примус починял, да? А кто вынуждал бандюков слезы пускать в три ручья? Кто их по почкам да по кумполу лупил со всей дури? Теперь вот и откликнулось…

– Тебе что, черепушку уже напекло, Веремей? – багровея, зло осведомился Гусев. – Ты хочешь сказать, это Господь Бог нас наказывает? За бандюков?

– Да ничего я не хочу сказать, – вяло отмахнулся Саня Веремеев, продолжая накручивать вокруг напарников все расширяющиеся круги. – Господь, судьба, рок, стечение обстоятельств, колдовство, чья-то хохма – называй как хочешь, легче-то от этого не станет… Влипли по уши, и непонятно, кому претензии предъявлять.

«Сфинксу надо претензии предъявлять, – подумал Сергей. – Только как до него дотянешься? И плевать ему с высокой колокольни на все наши претензии…»

Над пустыней висела тишина. Было безветренно и жарко. У гребней барханов дрожал горячий воздух, а солнце казалось погребальным костром. Их погребальным костром – даже не имея семи пядей во лбу, можно было сообразить, что долго на такой жарище они не протянут.

Сергей закрыл глаза. Под веками плавали огненные круги. Он чувствовал, как по спине стекают струйки пота, но пить пока не хотелось. Пока…

– Ладно, парни, – вдруг решительно сказал Гусев. – Поскулили и хватит. Валить нужно отсюда, а не сидеть на жаре. Почему-то ведь нас именно сюда заткнули. Не на дно морское, не на комету какую-нибудь, не в задницу к дьяволу – а именно сюда! Может, там, за горушками этими, оазис с прекрасными озера… – Гусев запнулся, а потом победно вскинул голову. – Или база скоддов, парни! Мы их поперли оттуда, так они сюда передислоцировались. А нас – за ними, чтобы мы их добили до конца. А, парни?

«А что? – встрепенулся Сергей. – Это лучше, чем поджариться, сидя на месте. Во всяком случае, есть хоть какая-то надежда. А это уже хорошо…»

– Мозгам твоим солнце полезно, Геныч, – сказал он. – Такие идеи выдаешь, куда там «что-где-когдашникам».

Гусев горделиво постучал себя согнутым пальцем по лбу.

– Котелок варит в любом климате! – Он посмотрел на Саню, удалившегося от них уже метров на тридцать. – Ты понял, Веремей?

Саня не ответил. Он стоял и рассматривал какой-то бело-синий лоскуток, который только что поднял с песка. А потом, издав торжествующий вопль, чуть ли не вприпрыжку бросился к товарищам.

– Вот! Вот, смотрите, мужики! – задыхаясь, выпалил он, потрясая непонятным лоскутком. – Эврика!

– Какая «эврика», че ты мелешь? – озадаченно воззрился на него Гусев.

А Сергей уже все понял. И вновь почувствовал нисхождение в душу благодати, как тогда, после уничтожения базы скоддов.

– «Васятка», – поднеся свою находку к глазам, громко прочитал Саня Веремеев. – Карамель. ЗАОр «НП Конфил», Сталинград, ул. Козловская, два!

– Ул. Козловская, два, – зачарованно повторил Гусев. – Карамель… Кто же это здесь конфеты жрал?

– Да хоть верблюд! – Саня Веремеев воздел конфетную обертку над головой, словно знамя. – Карамель «Васятка», Сталинград! Ста-лин-град! Не знаешь такого города?

До Гусева наконец дошло:

– Так это что, нас домой вернули?

– Именно!

– Ф-фу-у! – шумно выдохнул Гусев, но тут же нахмурился. – Стоп, а как эта бумаженция сюда попала? Что, возле Сталинграда разве пустыни есть?

– Какая разница, Гусек! – отмахнулся Саня Веремеев. – С самолета упала.

– Ага, кто-то бросил в открытое окошко, – ехидно усмехнулся Гусев. – С высоты десять тысяч метров. Ерунда!

– Неважно это, Геныч, понимаешь? – проникновенно сказал Саня Веремеев. – С самолета, вертолета, дельтаплана, подводной лодки… Главное – сам факт. Пустынь возле Сталинграда нет, это ты точно подметил, но чай-то мы какой пьем, а? Индийский, «Принцесса Дури»? А сколько от нашей казармы до Индии? Мы дома, Геныч! Пусть в Сахаре, Каракумах или еще в какой пустыне, но – дома! Понимаешь?

«Или занесло сюда кого-то из нашего мира с кульком карамели «Васятка», – вдруг подумал Сергей, и благодати в его душе поубавилось. – А ведь совсем свежая бумажка, не выгорела еще на солнце, и песком ее не засыпало. И прямо возле нас, как по заказу…»

– Так, парни, потопали, – деловито скомандовал Гусев. – Вернуть-то нас вернули, а выбираться отсюда самим, видать, придется, задницей чую.

– Веди, Наполеон ты наш, – как всегда не удержался Саня Веремеев, скомкал обертку с голубыми и синими снежинками на белом фоне и бросил на песок. – Может, пойдем штурмом Сталинград брать? Вместо Таэльсана.

– Замолкни, Веремеич! – с раздражением посоветовал ему Гусев. Посмотрел на молча стоящего Сергея и вздохнул: – Эх, а какой был шанс…

Они успели сделать всего несколько шагов по рассыпчатому горячему пес…

Ральф Торенссен сидел в удобном глубоком кресле возле большого окна, перечеркнутого полосками жалюзи. Сквозь полоски синело небо, а из-за приоткрытой фрамуги в комнату просачивался откуда-то снизу приглушенный уличный шум. Торренсен сменил ярко-оранжевый комбинезон на обыкновенный темно-синий цивильный костюм, и вместо тяжелых ботинок, ступавших по марсианскому грунту, на ногах астронавта были тоже вполне обычные легкие туфли. Перед ним стоял низкий столик с пустой чашкой на изящном блюдечке – Ральф только что допил кофе. Другая чашка находилась в руках человека, который сидел в таком же удобном кресле напротив пилота посадочного модуля космического корабля «Арго». Человек был одет в неброский серый костюм без галстука, и лицо у него тоже было неброское, подобное не очень качественно сделанному фотоснимку.

Человек пригубил кофе, взглянул на Торенссена неопределенного цвета глазами и негромко сказал:

– Мы получили ответ, мистер Торенссен. – Говорил он по-английски без акцента, но слишком старательно, как на кассетах для обучения. – Разумеется, им ничего о вас неизвестно, но они постараются разобраться.

Ральф Торенссен внутренне усмехнулся. Конечно же, никто ни в чем не будет признаваться. Не будет подтверждать факт секретной миссии на Марс и участие в этой миссии гражданина Соединенных Штатов Америки Торенссена, равно как и других граждан США. Но это не беда. Информация попадет куда следует, и к нему обязательно придут. Для того чтобы выяснить, действительно ли он тот самый Ральф Торенссен, который в данное время должен находиться не на Земле, а на Марсе.

Еще когда его, забрав из психбольницы, на самолете переправляли в столицу, Торенссен продумал, как будет объяснять местным спецслужбам свое появление в запертой снаружи больничной палате.

Вернее, как не будет объяснять свое появление.

Ральф Торенссен не знал классических слов из советской кинокомедии «Драгоценная рука»: «Поскользнулся, упал. Потерял сознание. Очнулся – гипс», – но намеревался придерживаться похожей версии.

Он – участник секретного эксперимента, суть которого разглашать не имеет права. Эксперимент вышел из-под контроля, он потерял сознание… А очнулся – гипс! То бишь палата психбольницы в другом государстве. Как он туда попал – не имеет ни малейшего понятия. Попал – да и все тут.

В столичном учреждении Ральфа Торенссена внимательно выслушали, а потом, не спрашивая его согласия, сделали укол и начали задавать вопросы… И пилот подробно рассказал и о космическом пилотируемом корабле «Арго», и о золотом панцире Кидонии, и о Марсианском Сфинксе с его причудами, и о том, как он, Ральф Торенссен, погиб в походе из королевства Таэльрин – явно не имеющего никакого отношения к Организации Объединенных Наций, – к местности под названием «Небесный Огонь», возле которой находилась база пришельцев скоддов – истребителей целых миров…

После таких откровений Ральфа Торенссена больше ни о чем не расспрашивали. Но, как оказалось, информировали о его появлении заокеанских коллег по ремеслу – тех, что с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками…

– Хотите знать мое мнение, мистер Торенссен? – Человек в сером костюме тоже поставил чашку на столик, напротив чашки американца. – Мое личное мнение?

– Готов вас выслушать, – вежливо ответил пилот.

Обращались с ним хорошо, и он не имел никаких претензий к местным спецслужбам. Понимая всю уникальность ситуации, он не требовал ни адвоката, ни визита представителя американского посольства. Все должно было решаться не им, Ральфом Торенссеном, и не этим сотрудником службы безопасности, сложную фамилию которого пилот не смог запомнить.

– В ваше сознание вколотили очень прочную, но совершенно неправдоподобную схему. Марсианская экспедиция, золото Кидонии, Сфинкс, проникновение в иной мир и так далее. Марсианское золото – это красиво, но история совершенно фантастическая. Какой-то космический боевик, согласитесь.

Ральф Торенссен счел за лучшее промолчать, и только неопределенно качнул головой.

– Согласно этой фантастической схеме, придуманной, скажем, вашим Стивеном Кингом, – неторопливо продолжал человек в сером, – вы убеждены в том, что попали под воздействие некой сверхразумной – возможно – структуры, которую вы называете Марсианским Сфинксом.

– Не только я называю, – заметил Ральф.

– Ну да, ну да, – покивал серый. – Название давнее. Итак, вы считаете, что попали под воздействие Сфинкса. Однако совершенно точно – и не вчера – установлено, при помощи ваших же автоматических космических аппаратов, что никакого искусственного образования, похожего на человеческое лицо, на Марсе, в Кидонии, нет. А есть вполне естественный, природный скальный массив, лишенный каких-либо намеков на антропоморфность. Тот давний снимок вашего космического аппарата «Викинг» всего лишь игра света и тени. Однако схема или, если хотите, матрица определяет именно такое ваше представление о вашей деятельности, какое вы нам изложили…

– …благодаря воздействию психотропных препаратов, – добавил Ральф Торенссен.

Человек в сером откинулся на спинку кресла.

– Такова специфика нашей работы. И, думаю, вы это отлично понимаете, мистер Торенссен.

Пилот поспешно поднял руки над головой, словно собираясь немедленно сдаться в плен.

– Нет-нет, я не имею к вам никаких претензий! Работа есть работа. Не сомневаюсь в том, что наши парни в подобном случае поступили бы точно так же. Так что вы там о матрице? Хотите стать для меня этаким Морфеусом?

– В некотором роде да, – согласился собеседник. – Вы представили нам все как некий секретный эксперимент. Мы… м-м… проникли в ваше сознание, вернее, развязали вам язык – и наткнулись на матрицу, на вложенную схему. Пробраться глубже, к истине, мы не смогли – матрица оказалась нам не по зубам. Остается надеяться на то, что ваши специалисты, – а у вас, безусловно, очень хорошие специалисты, – поделятся с нами рецептом изготовления такой матрицы, и вы сможете вернуться домой. – Человек в сером улыбнулся. – Ведь мы давно уже вроде бы не враги, а стратегические партнеры.

– Думаю, нашим странам удастся договориться и найти взаимопонимание в этом вопросе, – улыбкой на улыбку ответил Ральф Торенссен. – Если, конечно, в мою черепушку на самом деле запихали какую-то матрицу.

– Запихали, запихали, не сомневайтесь, – убежденно покивал человек в сером. – А вот под этой матрицей, под схемой, находится тот слой, до которого нам так и не удалось добраться. Там – истина, мистер Торенссен.

– И какая же это может быть истина? – полюбопытствовал пилот. – Ей-богу, мне самому интересно.

Собеседник подался к нему и, понизив голос, доверительно сообщил:

– Секретный эксперимент с вашим участием, мистер Торенссен, – это повторение того трюка – только на гораздо более высоком уровне, – который ваши ученые когда-то проделали с известным эсминцем «Элдридж».

– Понятно, – несколько озадаченно протянул Ральф Торенссен. – Вы имеете в виду телепортацию?

– Именно. – Человек в сером вновь погрузился в кресло. – Именно телепортацию живого организ…

«…переживает состояние измененного сознания, очевидно, круга, близкого как сумеркам, так и онейроиду. Сновидение вторгается в реальность в форме зрительной псевдогаллюцинации, далее следует бредовая интерпретация переживаний, амнезия отсутствует. Эмоционально холодное реагирование на поступок, зрительные и слуховые псевдогаллюцинации, отсутствие эпилептического анамнеза и изменений ЭЭГ также позволяет дифференцировать данную нозологию от эпилептического психоза, хотя, конечно, нельзя теоретически исключить существование смешанных психозов…»

Виктор Павлович Самопалов закрыл книгу, скользнул взглядом по обложке: «Психический мир будущего». Положил книгу на прикроватную тумбочку и потер глаза. Тишину палаты нарушала только упорно бьющаяся о стекло, не замечая распахнутой форточки, бестолковая муха.

«Вот так и я, – подумал доктор Самопалов. – И не только я. Отнюдь не только я. Бьемся о стекло, а выход рядом. Но мы его не видим…»

Игорь Владимирович Ковалев сидел на своей койке и, повернув голову к голой больничной стене, что-то там разглядывал. Лицо его было спокойным, даже умиротворенным, словно он видел на стене какие-то исполненные глубокого смысла картины или знаки, несущие отдохновение душе. Доктор Самопалов по-хорошему позавидовал ему.

Впрочем, теперь он был не доктором, а пациентом. Пациентом собственного отделения психиатрической больницы.

Их было только двое в четырехместной палате. Коллеги удовлетворили просьбу Виктора Павловича, и, во-первых, Ковалев был возвращен к осознанной жизни из перманентного забытья, а во-вторых, устроен в одной палате с его бывшим лечащим врачом. Доктор Самопалов изменил свое мнение и теперь полагал, что человек, упорно именующий себя Демиургом, не представляет угрозы для окружающего мира. Дело здесь было не в Демиурге.

Виктор Павлович сел на кровати, опустил ноги на пол и нашарил тапочки. Потом поднялся и взял с тумбочки принесенную женой вчерашнюю газету. Ковалев продолжал созерцать стену палаты, по-прежнему как будто не замечая ничего вокруг. Доктор Самопалов свернул газету трубочкой и медленно направился к окну, дабы прихлопнуть надоевшую своей бесполезной шумной возней глупую муху.

Увидев на пустыре за больничной стеной скопление необычно одетых людей, а также таких раритетных для современного города животных, как лошади, Виктор Павлович забыл о мухе. Он во все глаза глядел на непонятное сборище, в котором выделялись двое мужчин в ярко-оранжевой одежде, напоминающей то ли комбинезоны гонщиков «Формулы 1», то ли спецкостюмы летчиков-испытателей.

– Эти двое из экипажа «Арго»: командир корабля и специалист по Марсу, ареолог, – внезапно прозвучал позади него негромкий голос Ковалева.

Доктор Самопалов медленно повернул голову. Демиург-Ковалев сидел на своей койке и, как и раньше, смотрел на стену.

Некоторое время Виктор Павлович молчал, переводя взгляд со скопления странных людей на пустыре на Ковалева и обратно, а потом задал вопрос. Вернее, два вопроса.

– А кто другие? – спросил он. – Это чьи-то материализовавшиеся фантазии?

– Нет никаких материализовавшихся фантазий, Виктор Павлович, – услышал он в ответ. – Есть только иллюзия. Еще одна маска, скрывающая пустоту.

Доктор Самопалов потер висок и промолчал. Он не собирался вступать в дискуссию и не считал себя вправе вести какие-либо дискуссии. Он вновь повернулся к окну – и не увидел там ничего. Вообще ничего.

«Надо лечь», – подумал он, забыв, что собирался расправиться с мухой.

Впрочем, никакой мухи уже не было – она то ли вырвалась наконец на свободу, то ли просто исчезла.

Некоторое время доктор Самопалов смотрел в окно, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь черточку, хоть какую-нибудь тень, хоть какой-нибудь отсвет окружающего мира. А затем осторожно положил трубочку-газету на подоконник – она тут же с шорохом развернулась – и приготовился к тому, что больничная палата вместе с Ковалевым сейчас тоже исчезнет. А потом исчезнет и он сам, Виктор Павлович Самопалов. Чтобы возникнуть в каком-то другом сне…

Но ни Ковалев, ни палата пока не исчезали. В тишине раздался характерный звук, который издавала вставляемая в дверь съемная дверная ручка, и в палату нетвердой походкой вошел санитар Сиднин. А за ним следом какой-то незнакомый, сухощавый, лет пятидесяти, с буратиньим носом.

– Виват, господа пациенты! – сипло провозгласил Сиднин и пошатнулся. Глаза его пьяновато поблескивали.

Буратино с любопытством выглядывал из-за его спины, растягивал губы в нетрезвой улыбочке.

Мимоходом непленяем грозный царь чудной ашока ступа будды обратилась в ступу с бабою ягою вера бред а панацея лишь удар электрошока дабы взвиться джонатаном или вольтовой дугою…[7]

Ковалев произнес все это вполголоса, на одной ноте, так и не удосужившись отвести взгляд от стены.

– Цитируют – значит, уважают, – заявил Сиднин, плюхнулся на свободную койку и жестом пригласил Буратино последовать его примеру. – Вера – бред! Истинно! А электрошок – эт-то хорошо, это оч-чень пользительно на предмет избавления от иллюзий.

Он обхватил рукой за шею пристроившегося рядом приятеля, с пьяным прищуром обвел взглядом Ковалева и доктора Самопалова, который все еще стоял у окна.

– Господа! Виктор Палыч! Позвольте представить вам выдающегося графика современности Владимира Кирьянова! Именно выдающегося, а не известного или там знаменитого. Специализация – химеры и ф-фантасмагории. Напяливает, понимаешь, на пустоту разные бредовые маски – тем и интересен!

Поздним вечером маску снимает, устав, И задумчиво в зеркало долго глядит… Каждый вечер глядит и глядит в тишине, Словно силится что-то найти в глубине… Может быть, вместо маски ДРУГОЕ найти? …Там, где маска была – пустота. Пустота…

Это вновь прозвучал в палате приглушенный и монотонный голос Демиурга-Ковалева.

Сиднин отрицательно поводил пальцем.

– Не, я такого не писал. Это не мое! И в-вообще не в тему – о другом речь.

– Почему же не в тему, – неожиданно трезвым чуть надтреснутым голосом возразил Кирьянов. – Последняя строчка очень даже в тему. «Там, где маска была – пустота». Очень даже… Кстати, знаете, с чем ассоциировали Сфинкса древние греки? С душевными болезнями и смертью. Вот так. А в средневековой литературе, философии, теологии и психологии, – Кирьянов с нажимом произнес последнее слово, – Сфинкс символизирует, цитирую по памяти, «чудовищные силы разрушения мысли, речи и рассудка». Весьма симптоматично, вам не кажется?

Он смотрел на доктора Самопалова, но Виктор Павлович уже не слушал. Санитар и Кирьянов сидели на кровати лицом к нему, и дверь находилась за их спинами – и там, у этой двери, стоял человек в черном пла…

Сергей все-таки сумел удержать ускользающий мир.

«Главное – сосредоточиться, во что бы то ни стало сосредоточиться, сконцентрировать на нем все внимание, – мысленно твердил он, имея в виду то, что находилось перед ним. – Ни в коем случае не отводить глаза, не моргать, не дать ему исчезнуть!»

Он буквально вцепился взглядом в парящее в пустоте перед ним полузнакомое лицо с бездонными агатовыми глазами. Глаза были чистыми, холодными и пронзительными, они не оставляли никакой надежды. Улыбка застыла на тонких губах, а по щеке медленно катилась прозрачная слеза.

«Сосредоточиться, не отводить взгляд…»

Шевельнулось, сдвинулось с места, начало приподниматься и отделяться – и Сергей вдруг понял, что это сама собой снимается маска, Черная Маска Смерти, сквозь прорези которой глядят на него безжалостные глаза.

Кто-то смеялся.

Маска пропала, растворилась без следа, и под ней…

Под ней была другая маска. Он знал, что это последняя маска.

Надолго ли?…

И еще Сергей Лукин знал, что там его нет. И не только его.

А кто-то все смеялся и смеялся.

Примечания

1

Описываемый далее случай с «Черным графом» является действительным случаем из врачебной практики. (Здесь и далее – примечания автора.)

(обратно)

2

Семиотика – наука о знаках.

(обратно)

3

Далее описываются действительные случаи из врачебной практики.

(обратно)

4

Проскопия – способность «видеть» будущее.

(обратно)

5

Ареолог – специалист по Марсу.

(обратно)

6

Из стихотворения Валерия Сиднина «Компилятивное сновидение».

(обратно)

7

Из стихотворения Валерия Сиднина «Компилятивное сновидение».

(обратно)

Оглавление

1. Выезд

2. Граф

3. Лес

4. Демиург

5. Стрела

6. Горахти

7. Двадцатка

8. Сирруш

9. Пророчество

10. Обживание

11. Метаморфоза

12. Ритуал

13. Дракон

14. Эниоль

15. Проникновение

16. Столица

17. Поход

18. Лазарь

19. Коса

20. Встреча

21. Источник

22. Пустота Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg