«Час Орды»

Час Орды (fb2) - Час Орды [сборник] (пер. Кирилл Петрович Плешков (Threvor Jones),Г. В. Бажанова,Михаил Ноевич Коркин) 2038K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Гордон Диксон

Гордон Р. Диксон ЧАС ОРДЫ

ЧАС ОРДЫ

Орда космических захватчиков тысячелетиями кочевала из одной галактики в другую, пока на их пути не оказался Млечный Путь. Из всех землян в объединенный флот Галактики выбрали Майлза Вандера. Но Майлзу пришлось бороться не только с Ордой. Сначала он должен был взять верх над собственной командой.

КОСМИЧЕСКАЯ ЛАПА

(Дилбия - 2)

Проект «Spacepaw» был межпланетной версией миссии Мирного Корпуса (Peace Corps) — прекрасное место для начала карьеры честолюбивого молодого инженера Билла Уолтхэма. Проект — наилучшая возможность для него, чтобы получить опыт, преподавая слаборазвитым чужакам земной стиль жизни. Нелегок путь к отдаленным болотам Дилбии, где аборигены были смесью медведей и Викингов. Но у жителей Дилбии были другие идеи по поводу процесса обучения. Они не хотели изучать путь Земли, который был далеко не идеальным с точки зрения прогресса. И они имели несколько понятий, которые в свою очередь старались преподать Уолтхэму... 

ПОГРАНИЧНИК 

Из-за перенаселенности планеты землян принудительно высылают в далекие колонии, оставляя их без поддержки и защиты. Этим пользуются кочующие по вселенной отряды высокоразвитой агрессивной цивилизации Меда В'Дан. Житель одной из колоний Марк Руз, чудом оставшись в живых после очередного набега агрессоров, решает положить этому конец. Но, как ни странно, самые трудные сражения ожидают его на Земле.

 Классическая для Диксона тема ответственности и чувства долга. Ответственность делает из пограничников новую аристократию. Из стремления защитить подчиненных колонистов пограничник начинает войну с враждебной цивилизацией, хотя ради этого приходиться идти на разрыв с осторожничающими власть имущими  Земли.

Час Орды

Посвящается Полу Андерсону, человеку, с которым меня связывает старая и добрая дружба.

Глава 1

Это повторилось.

Первобытная тупая боль, которой он не мог противостоять, снова жестокой волной прокатилась по мускулам здоровой руки, стремясь завладеть и его живописью.

Майлз Вандер устало бросил кисть номер четыре, испачканную напоминающим кровь красным ализарином, обратно в наполненную мутным скипидаром пинтовую банку из-под фруктов, в которой стояли остальные длинные желтые кисти. Чувство тупой усталости и разочарования навалилось на него складками тяжелого двойного одеяла.

Неожиданно он вспомнил о своем исхудавшем теле, о своих согбенных плечах, о своей бесполезно висящей руке, скрюченной полиомиелитом уже шесть лет. Он запихнул парализованную руку в левый карман брюк, и «пустой» рукав белой рубашки, развевающийся в свете заходящего солнца теплого весеннего вечера, временно скрыл неестественно тонкую уродливую клешню. Но Майлз ни на секунду не забывал о своей ущербности.

Увлеченный живописью, он как бы отбросил на несколько часов и свою болезнь, и упорные искания в искусстве, не прекращавшиеся последние пять лет. Он стоял, опустошенный и измученный, с горьким привкусом неудачи в душе и вглядывался в холст. Освежающий вечерний бриз трепал белую рубашку, прижимая ее к остывающему телу.

Пейзаж на картине отражал лежащий перед ним ландшафт, но только отражал. Вандер стоял на травяной дорожке парка, расположившегося на левом отвесном берегу Миссисипи. Темно-синяя река в своем верховье имела в ширину ярдов триста. Огороженная высокими скалистыми берегами, она с картинной невозмутимостью спокойно текла под белый бетон автомобильного моста с застекленным пешеходным переходом, по которому студенты могли свободно перемещаться от восточного к западному корпусам университета.

Перечисленное и составляло композицию, которую он рисовал три с половиной часа. Он перенес на холст все: высокие серо-коричневые обрывистые берега, покрытые травой лужайки у основания, даже колесный пароход, пришвартовавшийся под мостом, где размещался университетский театр на воде. Он видел и большие, с густой листвой старые вязы, и красно-коричневый кирпич университетского госпиталя студенческого союза, стоящего на вершине далекого берега, и над всем этим голубое, почти безоблачное небо.

Как и естественный пейзаж, картина купалась в таком же мягком свете майского солнца, создавая теплую, успокаивающую атмосферу. Но все же на холст его кисти перенесли иное ощущение.

На блестящем от сырости, разрисованном квадрате холста размером три на четыре фута Майлз изобразил совсем не то, что видел, а то, что подсказал ему древний, дикий, животный инстинкт, таящийся в человеке. По мягким, живым, голубым и коричневым краскам картины поперек реки ультрамарина ползла ледяная унылая подчеркнуто серая паутина. В теплом желтом солнечном свете появился тлеющий огонь ализарина, внесший угрюмый красный цвет пролитой крови.

И, как итог многовекового комплекса ошибок, картина отображала деяния человека, за которые его следовало осудить: раздеть, связать и разукрасить кровавыми шрамами за варварские грехи и примитивные ошибки.

Майлз чувствовал себя истощенным, к горлу подступал легкий ком дурноты. Майлз вновь опустошил запасы своей внутренней созидательной энергии. Он опять показал не картину мира, которую видел, а только одну из его сторон, подобно оборотной стороне медали, его дьявольскую сущность.

Майлз принялся устало чистить кисти и складывать краски, собираясь домой.

На полпути через застекленный переход над рекой он остановился на минуту, чтобы отдохнуть, поставив к ограждению холст и тяжелый ящик с красками. Восстанавливая дыхание, он еще раз внимательно вгляделся в пейзаж, который пытался отразить на холсте.

Утес, на вершине которого он когда-то устанавливал мольберт, «развернулся» к Майлзу своим почти вертикальным, неровным, известняковым срезом, изъеденным и потрескавшимся от непогоды, и нависал над узкой полоской земли, обсаженной деревьями. Как всегда, вид этого утеса придал Майлзу новые силы и высветил цель. Эта мысль немного согрела его.

Сегодня он в который уже раз потерпел поражение, но все-таки не сдался. Черпая силы от созерцания серо-коричневого утеса, начали зажигаться мысли о следующей попытке, когда от прикоснется кистью к холсту. Время для успеха по-прежнему оставалось. В конце концов, если он и потерпел неудачу, то только в своих собственных глазах.

Его живопись, оставаясь такой, как сегодня, обычно привлекала внимание преподавателей в университетской школе искусств. Она также должна позволить ему после окончания школы получить стипендию, которая даст возможность уехать на два года в Европу, где можно жить свободно и заниматься рисованием. Там, освободившись от академической опеки и рисуя, рисуя, постоянно рисуя, он победит эту дикую, примитивную холодность, которая, как стужа, замораживает его творчество.

Приступ дурноты от длительного усилия сменился головокружением. Он навалился на ограждение, но постепенно выпрямился.

Темнело. Он быстро посмотрел на солнце.

Оно светило словно сквозь темно-оранжевый фильтр. Закатывающееся, огромное и угрюмое, оно жгло пылающей краснотой прямо с запада, потускнев так, что Майлз мог смотреть прямо на него не щурясь. Более того, посмотрев вниз, он не поверил своим глазам. Майлз увидел, что ландшафт изменился тоже: окрасился, потемнел и омрачился всепроникающей краснотой солнечного света. Казалось, что цвет красного ализарина, отражавший его собственную внутреннюю, варварскую ярость, перенесся с картины в реальный мир, на всю землю, небо и воду буйным цветом пролитой крови.

Глава 2

Майлз стоял неподвижно.

Ему казалось, что гигантская рука сжала его грудь, не давала вздохнуть. Затаив дыхание, он смотрел на изменившееся Солнце, умытый красным ландшафт, и в нем проснулся давнишний страх. Страх того, что его собственное тело вновь предаст, найдет какой-нибудь способ, во второй раз заключит его в тюрьму до того, как он завершит свою работу.

Майлз Вандер со злостью заставил себя дышать и двигаться. Чтобы не упасть, он налег на тяжелый ящик и завернутый холст, сильно прижал их, к ограждению. Он ожесточенно потер глаза пальцами здоровой руки и, мучительно щурясь, сквозь слезы и туман посмотрел на окружающий мир.

Некогда взгляд прояснился, краснота Солнца и Земли не исчезла, и страх перерос в беспричинную ярость, будто у него в груди вспыхнул огромный огненный шар.

Врач из университетской больницы предостерегал Майлза, что последний месяц он работает слишком много. Хозяйка и даже Мэри Буртель, которая любила его и понимала лучше других, просили передохнуть. Поэтому, чтобы не потерять чувство меры, в течение последних двух недель он заставлял себя спать по шесть часов, и все же это вероломное и ненадежное тело подвело его.

Непослушными пальцами он, снова протер глаза. Но цвет вокруг не изменился. Он беспомощно огляделся, отыскивая глазами телефонную будку.

Может быть, подумал он, глазам не стало хуже, надо немедленно снять с них нагрузку. Он должен позвонить своему врачу…

Но поскольку сегодня было воскресенье, книжный магазин, в одном из длинных коридоров которого находился единственный телефон, в длинном проходе, оказался закрытым. Может быть, он найдет кого-нибудь, кто ему поможет…

В воскресный день переход оставался пустынным. Но, присмотревшись, Майлз разглядел вдалеке три фигуры. Ближайшая оказалась высокой, худой, темноволосой девушкой, прижимавшей к своей почти плоской груди стопку книг. За девушкой шел плотный пожилой человек в голубом костюме, наверное, преподаватель, и коренастый парень в свитере и с прикрепленном к поясу кожаным футляром. Майлз направился к ним, волоча краски и холст.

Внутри затеплилась надежда, потому что эти трое тоже изумленно осматривались вокруг. Пока Майлз наблюдал за ними, они, поддавшись инстинкту толпы, начали сближаться, как и свойственно людям в момент опасности. К тому времени, когда он добрался до них, они уже обсуждали случившееся.

— Но это должно что-то означать! — с дрожью в голосе воскликнула девица, прижимая к себе книги, будто они были спасательным жилетом, а она плыла в штормовом море.

— Говорю вам, это финал! — уверял пожилой. Он походил на труп, посерев лицом, держась неестественно прямо и говоря едва шевелящимися серыми губами. Отсвет красного оттенка ярко выделялся на фоне его обескровленного лица. — Конец мира. Солнце умирает…

— Умирает? Вы с ума сошли?! — закричал парень в свитере. — Это пыль в атмосфере. Наверное, пылевая буря с юга или запада. Неужели вы не видели заход Солнца…

— Если это пыль, то почему и цвет предметов изменился? — спросила девушка. — Все ясно различимо, как и раньше, даже тени. Только все красное, все красное…

— Пыль! Пыль, я вам говорю! — закричал парень. — Все очистится в любую минуту. Внимательно смотрите…

Майлз ничего не сказал. Но первая надежда переросла в чувство облегчения, вызвавшее слабость в коленях. Не только он. Появление внезапного кровавого света явилось результатом не ухудшения зрения или деятельности его мозга, а некоего природного явления в атмосфере или под действием погоды. Вместе с чувством облегчения в нем проснулась обычная неприязнь к потерянному в пустых разговорах времени. Он тихо повернулся и оставил спорящую троицу.

— Говорю вам, — услышал он, как настаивал парень, — что скоро все исчезнет. Это не может продолжаться…

Пока Майлз пересекал восточный кампус, направляясь к своему дому в городе, это не исчезло. По дороге он видел многочисленные группки людей, всматривающихся время от времени в красное Солнце и перебрасывающихся друг с другом пустыми словами. Сейчас, когда утихомирилось первоначальное удивление, он почувствовал слабое раздражение на то, как все они реагировали на случившееся.

Понятно, что изменение в цвете дневного светила могло оказаться важным для художника. Но каким образом это касалось их, этих бормочущих, тревожно всматривающихся в небо людей? В любом случае, как сказал этот парень, скоро все встанет на свои места.

Выбросив это из головы, Майлз брел к дому, чувствуя навалившуюся усталость, сменившую рабочее возбуждение. Здоровая рука, несмотря на всю свою необычную развитость, за полмили до цели начала дрожать под грузом ящика с красками и холста.

Но тема изменившего Солнца поджидала его и здесь. Наконец-то войдя в двери дома, он ясно услышал из гостиной на первом этаже телевизор хозяйки.

— Объяснений от нашего местного метеоцентра и метеорологических служб США не поступало… — услышал Майлз, открыв дверь в комнату, окинув взглядом миссис Эндол, владелицу, сидящую и тихо слушающую передачу вместе с несколькими другими постояльцами. — Необычных явлений на Солнце или в нашей атмосфере замечено не было, и, по мнению наших экспертов, такое изменение не могло появиться без…

Оцепенелость, витающая над смотрящими телевизор, чувство тревоги пробудили в Майлзе раздражение. Казалось, что всех вокруг заинтересовало это совершенно естественное явление. Он быстро, но тихо прошел по коричневому паласу, лежащему перед открытой дверью, и поднялся по поношенному ковру, постеленному на ступеньки, к тишине и спокойствию своей большой комнаты на втором этаже.

Он с облегчением поставил холст и ящик на свои места. Затем, не раздеваясь, он тяжело плюхнулся спиной на свою узкую кровать. Белые прозрачные занавески колыхались от ветра, долетавшего из полуоткрытого окна. Усталость растекалась по его телу.

Несмотря на неудачу сегодняшнего дня, усталость была приятной: не обычное глубокое истощение телесных и умственных сил, а воображение и желание, отражающие усилия, приложенные им к рисованию. Но все же… в нем снова зашевелилась ярость. Эти усилия были доступны каждому нормальному человеку. Он не мог добиться созидательного взрыва, к которому стремился.

Ради этого эмоционального всплеска, характеризующего его собственную строгую теорию творчества, ради самой этой теории, созданной им, он и жил с того самого дня, когда четыре года назад впервые начал рисовать у подножия западного берега. В соответствии с теорией каждому художнику доступно нечто гораздо большее, чем то, чего достигал когда-либо любой живописец. Живопись, прежде являвшаяся результатом обычных созидательных усилий, много раз усиленная, превращалась… в озарение.

Для себя он называл это более прозаично — «переход в перегрузку», и это представлялось ему не более невероятным, чем те достоверные случаи особых физических возможностей, проявленных человеком во время эмоциональных стрессов.

Феномен, известный как сверхсила.

Майлз знал, что эта сила существует. И не только из-за того, что собирал в течение четырех последних лет, складывая в толстый коричневый конверт, заметки ив газет. Заметки типа той, где рассказывалось, как обезумевшая мать подняла перевернувшуюся машину весом около тысячи фунтов, чтобы вытащить своего ребенка. Или о том, как прикованный к кровати восьмидесятилетний старик, спасаясь, буквально перебежал, как канатоходец, по телефонному проводу до столба с третьего этажа горящего здания.

Но он не нуждался в доказательствах, чтобы поверить в существование скрытых резервов организма человека, потому что испытал подобное. Сам.

И снова, лежа на кровати и окутанный усталостью, он повторил себе: то, что смогло совершить тело, также мог повторить и дух созидания.

Когда-нибудь он войдет в это состояние, чтобы создать полотно. И когда Майлз сделает это, то наконец-то освободится от внутренней ожесточенности, животной злобы и ярости, всех варварских проявлении в человеке, отражавшихся во всем, что он наносил на холст.

Когда этот миг наступит, тупо, но с удовольствием подумал он, погружаясь в дремоту, картина, подобная той, что он нарисовал сегодня, вместо старого, кровавого инстинкта и злобы времен каменного века, попирающих все, что создал человек, покажет будущее и цель человечества.

Усталость, окутав его, медленно, как тонущую лодку, погружала в сон.

Не сопротивляясь, он позволил себе опуститься на дно… Оставался час до обеда с Мэри Буртель. Достаточно времени для того, чтобы отдохнуть несколько минут, умыться и одеться. Он лежал, его мысли мерцали и постепенно гасли…

Сон овладел им.

Проснувшись, Майлз сначала не мог вспомнить, сколько сейчас времени и почему он проснулся. Затем вновь послышался стук в дверь и голос хозяйки, зовущей его.

— Майлз! Майлз! — голос миссис Эндол доносился тихо, как будто она говорила в щель под дверью. — Вам звонят! Майлз, вы слышите меня?

— Все нормально. Я встаю, — крикнул он в ответ. — Я буду через минуту.

Он неуверенно перенес ноги через край кровати и сел. Через единственное в его комнате окно с незадернутой шторой виднелся квадрат ночной темноты. Его глаза нашли большое круглое лицо будильника, стоявшего перед зеркалом на туалетном столике. Стрелки показывали пять минут десятого. Он проспал четыре часа.

Спутанные после сна темные волосы, спадая на лоб, придавали ему дикий и безумный вид. Он откинул волосы назад и с трудом встал на ноги.

Спотыкаясь, он дошел до двери и оцепенело вышел в коридор к телефону, к снятой трубке. Он поднял ее.

— Майлз! — раздался мягкий голос Мэри. — Ты был дома?

— Да, — пробормотал он, все еще не придя в себя настолько, чтобы удивиться ее вопросу.

— Я уже звонила тебе пару раз, но миссис Эндол сказала, что тебя нет.

В конце концов я попросила ее проверить твою комнату, — к обычно твердому голосу.

* * *

Она замерла, но потом решительно продолжила:

— Я никогда этого не говорила тебе, Майлз! Но я всегда чувствовала, что придется тебе это сказать, и сейчас пришло время! Ты никогда не найдешь ответа на вопрос, который тебя беспокоит: почему ты рисуешь так, а не иначе?

Ты никогда не найдешь ответа, потому что не там ищешь! Ты ищешь где угодно, только не там, где надо!

— Что ты имеешь в виду? — Он смотрел на нее, совершенно забыв про остывающий горячий сэндвич с мясом. — А какое отношение к этому имеет вся эта история с Солнцем?

— В этом-то все и дело, — сухо сказала она, вцепившись в край стола обеими руками, как будто ухватившись за Майлза и заставляя его остаться и выслушать ее. — Может быть, ты и прав, и это изменение в цвете Солнца никому не причинит вреда. Но оно напугало весь мир, всех людей! И ОНО абсолютно не удивило и не взволновало тебя. Понял ли ты меня, Майлз? Твоя беда в том, что когда случается нечто подобное и весь человеческий мир испуган до смерти, ты не реагируешь на это вообще!

Он пристально посмотрел на нее.

— Ты хочешь сказать, что я слишком увлечен своим делом? — спросил он.

— Так?

— НЕТ! — яростно выкрикнула Мэри. — Тебя практически не интересует чужая жизнь!

— Чужая жизнь? — повторил он. — Разумеется, нет! Все, на что способна чужая жизнь, — встать между мной и рисованием, а мне для работы необходимо экономить каждый грамм энергии, находящийся в моем распоряжении. Что в этом плохого?

— Ты знаешь, что плохо! — Мэри через стол наклонилась к нему. — Ты слишком силен, Майлз. Ты дошел до той точки, где ничто больше не может тебя напугать… и это неестественно. Ты однобок, как эта твоя переразвитая рука, и ничего с другой стороны… — Внезапно она начала молча плакать, слезы текли по лицу, а голос оставался низким, сухим и таким же холодным. — О! Я знаю, что говорю чудовищные вещи! — сказала она.

— Я не хочу говорить это тебе, Майлз. Я не хочу! Но это правда. Как художник, ты — один огромный мускул. Но, с другой стороны, в тебе не осталось ничего человеческого. И ты все еще не удовлетворен. Ты пытаешься стать еще более однобоким, превратиться в бескровного, холодного наблюдателя! Только это не может произойти… не должно! Ты не можешь пойти по этому пути, не разрушив себя. Ты превратишься в машину, рисующую картины, и никогда не добьешься того, к чему стремишься, потому что в действительности твоей целью являются не сами картины. Люди! Вот так!

Майлз…

Она прервалась, и ее слова эхом отозвались в тишине дальнего пустующего угла «Лаунжа». Когда они стихли, от стойки бара донесся звук неразборчивое бормотание телевизора. Майлз, не двигаясь, смотрел на Мэри.

Наконец он нашел уместные в данный момент слова.

— И ради этого ты подняла меня и попросила встретиться здесь? спросил он.

— Да! — ответила Мэри.

Продолжая сидеть, он смотрел на нее. Тяжелое, острое чувство одиночества и боли резануло его по сердцу. Он думал, что хотя бы один человек во всей Вселенной понимает то, что он пытается сделать. Хоть один человек предвидит долгую дорогу и неясную цель, к которой он стремится все это время всеми силами, имеющимися в его распоряжении. Он надеялся, что Мэри понимает его. Сейчас стало очевидно, что нет. Она оказалась такой же слепой, как и остальные.

Если бы она только поняла, что с самого начала он пытается освободиться именно от людей. Он пытается освободиться из зыбучих песков их кровавой истории и трудных судеб, чтобы ясно видеть, ясно слышать и работать вне времени, крепко сковывающего его мозг и мешающего свободе внутреннего взгляда.

Но Мэри, как и все остальные, никогда не увидит этого.

Майлз поднялся на ноги, взял оба счета, заплатил в кассу и молча вышел из «Лаунжа».

Снаружи улицы городка по-прежнему оставались пустыми. И сквозь этот пустынный городской ландшафт, освещенный сумеречным светом полной луны, отражавшей покрасневший солнечный свет, он медленно повернул и побрел к своему дому.

Глава 3

Он проснулся ночью без видимой причины; лежал, всматриваясь в темный потолок и пытаясь понять, что разбудило его в такой час. В спальне было жарко и душно, и он отбросил одеяло.

Пижама на груди была насквозь мокрой от пота. Словно липкой рукой она сжимала его грудь и вместе с застоявшимся воздухом наполняла странным чувством, что где-то рядом в темноте притаилась опасность. Ему подумалось, спокойно ли сейчас спит Мэри или тоже проснулась.

В комнате было душно и неестественно влажно. Он встал и пошел открыть окно, но рама уже оказалась поднята полностью. Снаружи ночной воздух висел без движения, такси же неестественно теплый и пустой, как и в комнате.

Ни дуновения ветерка. Ни шороха листвы. Внизу, различимый на фоне уличного света, высокий, раскидистый дуб возвышался над ветвями сирени и маленькой цветущей яблони, растущей в темном дворе. Кусты и деревья стояли как сооружения из бетона, каменно недвижимые, темнее самой ночи.

Вдалеке пророкотал гром. Майлз взглянул вверх на горизонт за деревьями и увидел огненное свечение, выгнувшееся аркой через черное небо, без луны и звезд. Гром раздался вновь, на этот раз ближе.

Майлз стоял, наблюдая за нарастанием огня и грохота. Воздух по-прежнему был неподвижен. Вдалеке, вдоль кромки тьмы небо озарилось сполохами света, похожими на отблески пушечных залпов некой происходящей за горизонтом великой войны богов. Грохот нарастал. Вспышки уже превратились в молнии, прошивающие небо дикими зазубренными линиями.

Внезапно воздух снаружи пришел в движение, вздрогнул и толкнул Майлза влажной волной. Прогрохотал гром: прямо над ним раскололись небеса, и молния отпечатала в его мозгу вид деревьев и кустов. Поднялся ветер, послышался четкий, звонкий стук капель.

Начался град. Майлз не успел отойти и закрыть окно, когда буря на максимуме неистовства добралась до него. В свете дикой вспышки он увидел внизу двор, наполненный прыгающими белыми пятнами, кусты и даже цветущую декоративную яблоню, склонившуюся почти до земли.

Не согнулся только дуб. Он, как и раньше, гордо возвышался надо всеми. Его листья вытянулись, и ветви качались под напором ветра, но его ствол не подчинялся стихии. Он стоял прямо, не уступая, ко всему безразличный. Разбушевавшаяся стихия обожгла лицо и руки Майлза. Он отпрянул от окна и прикрыл его, оставив полоску в один или два дюйма шириной. Но даже сквозь эту маленькую щелку ледяной ветер со свистом врывался в комнату. Майлз вернулся в кровать, запахнув вокруг себя одеяло.

Он не стал вникать в суть происходящего и спокойно заснул.

— Корабль…

Кажется, это были первые слова, которые услышал Майлз, проснувшись на следующее утро и спускаясь вниз по лестнице. Они слетели с губ хозяйки, когда он шел завтракать, их повторял каждый, кто стоял под красным светом Солнца на улицах кампуса в это раннее утро. Когда он добрался до аудитории, где проводился семинар по Ренессансу, студенты обсуждали только эту тему.

— Все равно он слишком большой, чтобы приземлиться, — сказал Майк Йарош, низенький, бородатый, один из самых старших среди студентов. Величиной со штат Род-Айленд.

— Скорее всего, они пошлют корабль поменьше, — вставил кто-то другой.

— Может — да, а может, и нет, — продолжил разговор Майк. — Помните, как корабль внезапно появился на орбите на расстоянии нескольких тысяч миль. Ни одна из обсерваторий не засекла его приближения, и вдруг он появился прямо перед ними. Если корабль может совершить такое, то скорее всего, они могут послать людей на поверхность Земли прямо из корабля.

Преподаватель семинара Уоллес Хэнкинс, худой, лысеющий, с остатками волос такого же черного цвета, как и его брови, вошел в дверь, прервав Майка на полуслове.

— Какие-нибудь новости? Какие-нибудь сигналы с корабля… — начали спрашивать его.

Хэнкинс резко ответил:

— Да, поступило какое-то сообщение. Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций получил его, но о его содержании в новостях не сказали.

Но все это к делу не относится. Всем понятно, что в таких условиях провести какой-нибудь семинар — дело бесполезное. Поэтому не будем сегодня и пытаться. Расходитесь по своим делам, и, если все будет хорошо, мы встретимся здесь опять на следующей неделе при условиях более подходящих для обсуждения искусства Ренессанса.

Майлз подумал, что гул удовлетворения, раздавшийся после этого заявления, скорее подошел бы группе школьников, чем дюжине усидчивых студентов последнего курса. Пока другие выходили, он сложил обратно в чемоданчик свои книги, которые достал, пока говорил Майк Йарош. Хэнкинс стоял в стороне, чтобы пропустить слушателей. Поэтому так получилось, что Майлз, покидавший класс последним, столкнулся с Хэнкинсом нос к носу.

— Жалко терять целый день, — остановившись, честно признался Майлз.

Хэнкинс посмотрел на него с более чем кислым выражением на круглом лице с высоким, безволосым лбом.

— Кажется, Ренессанс уже вышел из моды, — сказал он, проводив Майлза за дверь и закрыв ее за ним.

Майлз с чемоданчиком в руке направился вниз по истертым мраморным ступеням лестницы здания исторического факультета, вышел на улицу и пошел домой. Он не знал, чем занять неожиданную брешь в своем дневном расписании. По привычке он подумал о том, чтобы где-нибудь поставить мольберт и попытаться поработать, но затем вспомнил, что при таком свете на улице работать невозможно. Цветовая гамма полностью изменилась.

Почти сразу же его заинтересовала возможность рисования при красном свете, чтобы оценить получившееся, когда Солнце вернется к нормальному состоянию. С разгорающимся внутри энтузиазмом он заторопился домой и поднялся в свою комнату. Но, войдя, он внезапно упал духом. Вид сохнувших в углу картин, нарисованных им вчера вечером, напомнили ему о Мэри и ночном шторме.

Он остался один на один с сильным чувством вины и потери. Неважно, насколько вчера вечером Мэри оказалась не правой, две вещи оставались неизменными: забота о нем, заставившая ее говорить откровенно, и то, что во всем мире у него не осталось более близкого человека.

Он тяжело сел на край кровати, перестеленную миссис Эндол. Пружины печально заскрипели. Он рассчитывал, что год в Европе принесет ему облегчение и свободу. Мысль о возможном одиночестве никогда прежде не приходила ему в голову. Но сейчас, при мысли, что он может потерять Мэри навсегда, его охватила паника.

Майлз резко вскочил на ноги. Он не должен вот так уходить. Нельзя ожидать, что она поймет суть причины, подхлестывающей его в настойчивых поисках; ведь он не сказал ни единого слова, ничего не объяснил. Он просто обязан поговорить с ней.

Он подошел к буфету, открыл верхний ящик и достал коричневый конверт.

Положив его в нагрудный карман куртки, Майлз вышел из дома.

В этот час Мэри обычно занималась в читальном зале на втором этаже университетской библиотеки. Но, придя туда, Майлз увидел почти пустой зал: три или четыре случайных фигуры выглядели жалкими и забытыми среди длинных столов и пустых стульев. Мэри в зале не оказалось.

Наиболее вероятным местом, где следовало ее искать, было женское общежитие, в котором Мэри подрабатывала дежурной.

Он пошел туда. Высокое здание из красного кирпича с рядом стеклянных дверей на первом этаже стояло на другом конце кампуса. Войдя через одну из дверей в холл, он спросил у дежурной о Мэри. Та позвонила Мэри в комнату, и меньше чем через минуту Мэри ответила по внутреннему телефону. С чувством облегчения Майлз услышал ее голос.

— Это я, — сказал он. — Можешь спуститься?

— Сейчас буду, — ответила трубка ее голосом. Сердце застучало у него в груди и висках. Голос остался таким же уверенным и мягким, как и раньше.

После случившегося вчера он ожидал любой реакции, но только не такой.

— Можешь подождать в холле, — предложила остролицая дежурная.

Он много раз ждал здесь Мэри, но сегодня обстановка кардинально изменилась. Обычно, в нетерпении или раздражении, на тяжелых стульях и скамейках, расставленных по холлу, сидело четыре или пять парней. Сейчас в холле находились только девушки, они сгруппировались вокруг телевизора и внимательно слушали вездесущего телеобозревателя в таком напряженном молчании, что Майлз без труда разобрал все слова.

— От надежного источника в ООН получены сведения, — вещал ведущий, что послание с кораблей на орбите получено без помощи какого-нибудь устройства и доставлено лично двумя пассажирами или членами экипажа. Тот же самый источник сообщил, что эти два существа, о которых идет речь, оказались людьми со смуглой кожей и чертами лица такими же, как у землян; похожа и их одежда. Вскоре ожидаются дальнейшие сообщения.

Сейчас о некоторых подробностях, выявленных при помощи телескопа обсерватории и касающихся корабля. Размеры его оказались такими же, как и первоначально установленные. Иллюминаторов и люков на внешней обшивке не замечено. Более того, остался незамеченным старт челночного корабля и вообще, каким образом эти двое оказались у здания ООН в Нью-Йорке. Не замечено приземление какого-либо чужого аппарата и к самому зданию.

Необычные визитеры появились без сопровождения.

Голос продолжал жужжать. Майлз прошел в дальний конец холла и сел на тяжелую зеленую скамейку, придвинутую к стене. Прошло несколько минут, и в дверях появилась Мэри.

— Майлз… — произнесла она, когда он подошел.

— Мы можем выйти? — спросил он. — Куда-нибудь, где нет ни телевизора, ни радио?

— Я буду занята в общежитии с часа, — ответила она. — Но мы можем куда-нибудь пойти пообедать.

— Хорошо, — согласился он. — Давай направимся куда-нибудь в город, где мало людей из университета.

Они сели в автобус, следовавший в Миннеаполис. Когда автобус пересекал реку по мосту, Майлз показал рукой в окно, у которого сидела Мэри.

— Посмотри, — сказал он, указывая на скалу, под которой рисовал вчера. — Видишь скалу? Ты бы могла взобраться на нее?

Мэри посмотрела на крутой склон.

— Думаю, если очень нужно… — задумчиво произнесла она.

Повернувшись, Мэри удивленно и неодобрительно посмотрела на него. — Не думаю, что мне захочется. А почему ты спросил?

— Скажу тебе позже, корда будем обедать, — ответил Майлз. — Но взгляни на нее еще раз… Видишь?.. И представь себе, что ты взбираешься на нее.

Мэри снова повернулась к окну и не отрывала глаз от скалы, пока та не скрылась из вида. Затем удивленно взглянула на Майлза.

Тем не менее он ничего не сказал. Мэри отвернулась, и они в полном молчании доехали до нижней части города.

Майлз ждал, пока они не оказались внутри выбранного им ресторана маленького, недорогого, без телевизора.

— Что касается прошедшей ночи… — начал он после того, как официантка, вручив ему меню, ушла.

Мэри отложила свое меню. Она протянула руку через стол и положила ее поверх его руки.

— Забудь, — сказала она. — Не имеет значения.

— Ни в коем случае, — ответил он. Убрав руку, он достал конверт из внутреннего кармана куртки и вручил его Мэри.

— Я хочу показать тебе это, чтобы ты поняла. Вот почему я просил тебя по пути обратить внимание на эту скалу. Я должен был рассказать тебе об этом уже давно, но, с того момента как встретил тебя, я просто не находил удобного случая, а позже почему-то решил, что ты понимаешь все без слов.

Но понял прошлой ночью обратное… Вот почему я взорвался. Взгляни на содержание этого конверта.

С удивлением глядя на него. Мэри открыла конверт и вытащила пачку пожелтевших газетных вырезок, прикрепленных к белому картону. Майлз ждал, пока она просматривала их. Девушка нахмурилась и взглянула на него.

— Думаю, что не поняла, — сообщила она.

— Здесь собраны примеры проявлений дополнительных резервов человеческого организма в экстремальных условиях, — сказал Майлз. — Ты когда-нибудь слышала об этом?

— Вроде, да, — ответила Мэри, все еще хмурясь. — Но какое отношение это имеет к тебе?

— Это доказывает существование того, во что я верю, — продолжил Майлз. — Моя теория живописи. На самом деле во всем творческом… — и он рассказал ей все. Но и после его рассказа Мэри все равно покачала головой.

— Не знаю, — сказала она, перетасовав заметки. — Но, Майлз, ты ведь принимаешь на веру слишком много допущений? В это, — она перебрала заметки, опять взглянула на них, — достаточно трудно поверить…

— Ты поверишь мне, если я кое-что тебе расскажу? — прервал он.

— Разумеется! — ее голова поднялась.

— Тогда ладно. Слушай, — сказал он. — До нашей первой встречи, после того как я впервые заболел полиомиелитом, я занимался рисованием главным образом для того, чтобы скрыться от людей, — он глубоко вздохнул. Понимаешь, я не мог свыкнуться с мыслью, что я ущербен. Я обладал способностями к искусству, но живопись и рисование просто заполняли тот первый год после болезни.

— Майлз, — мягко сказала она, опять накрыв своей ладонью его руку.

— Но потом произошла эта история, — упрямо продолжил он. — Я рисовал на природе, у основания той скалы, которую показывал. И что-то щелкнуло.

Внезапно я оказался в ней… внутри картины. Я не могу этого описать. Я забыл обо всем окружающем. — Он остановился и глубоко вздохнул.

— Я не должен был «отключаться» и привлекать внимание людей. Какие-то ребята, по возрасту мои одногодки, подошли понаблюдать за тем, как я рисую. Наверное, они стали задавать мне вопросы. Но я даже не слышал их.

Меня впервые захватило то, что я рисовал… Это — как чудо, как впервые выздороветь после долгой болезни…

Когда я не ответил, — продолжил он через секунду, — они, скорее всего подумав, что я застеснялся, начали пихать меня и хватать кисточки. Но я едва видел их и боялся даже подумать, чтобы прерваться хоть на секунду. Я чувствовал, что если прервусь, то потеряю это эмоциональное состояние, неожиданно захлестнувшее меня. Но в конце концов, когда один из них схватил коробку с мольбертом и побежал с ней, я очнулся.

— О, Майлз! — тихо воскликнула Мэри. Ее пальцы успокаивающе глодали его крепко сжатую в кулак руку.

— Поэтому я погнался на ним… за тем, который схватил мольберт, и, когда уже почти догнал, он бросил его. Я подобрал мольберт и увидел, что… моя картина исчезла.

— Они забрали ее? — спросила Мэри. — Майлз, они не могли!

— Я огляделся, — продолжил он, видя перед собой не девушку, а навсегда врезавшуюся в память сцену, — и увидел того, кто их взял. Он побежал в другом направлении, вверх по дорожке, ведущей на вершину скалы, и к тому моменту уже бежал поверху, высоко над моей головой.

Майлз замолчал. Усилием воли он заставил себя отвлечься от воспоминаний многолетней давности и опять посмотреть на Мэри.

— Мэри, — сказал он, — я не думал ни о чем, кроме картины. Мне показалось, что с ее появлением я вновь вернулся к жизни после того, как потерял себя после болезни. Я подумал, что должен во что бы то ни стало вернуть эту картину. Я пошел и взял ее.

Он прервался.

— Мэри, я взобрался по этой скале и оказался прямо перед тем парнем, взявшим холст. Увидев, что я приближаюсь, он бросил холст в траву красками вниз и убежал. Когда я поднял холст, на нем не осталось ничего, кроме пятен и полосок в тех местах, которыми он коснулся густой травы.

— Майлз! — вскрикнула она, сжав пальцы на его руке. — Как ужасно!

— Не так уж ужасно, — он заглянул в ее глубокие карие глаза. — Ладно.

Мэри, ты не поняла! Я ВЗОБРАЛСЯ НА ЭТУ СКАЛУ!

Не понимая, она смотрела на него.

— Я знаю, ты уже говорил это, — напомнила она. — И ты, наверное, взобрался достаточно быстро…

— Да, но дело не в этом! Подумай! Я взобрался на скалу… пользуясь только одной рукой. Только одной!

Все еще не понимая, она продолжала смотреть на него.

— Разумеется, — согласилась она. — Да, у тебя только одна рука… внезапно она, сделав быстрый вдох, замолчала.

— Да. Поняла? — Майлзу показалось, что в его голосе прозвучали победные нотки. — Мэри, на такую скалу однорукий просто не может взобраться. Надо держаться одной рукой, пока переставляешь другую, и так далее. Я вернулся на следующий день и попытался опять подняться вверх. И не смог. Не смог даже начать. Скорее всего, я мог, меняя захват, балансировать на ногах.

Он кивнул на вырезки, лежащие перед ней.

— Чтобы забраться, — продолжил он, — мне понадобились сила и быстрота, описанные в этих статьях.

Слегка побледнев, Мэри внимательно смотрела на Майлза.

— Ты не помнишь, как сделал это? — наконец спросила она.

Он покачал головой.

— Это как туман, — ответил он. — Я помню, что захотел взобраться, и помню, что взбирался очень быстро и легко, а потом уже стоял перед парнем, взявшим мою картину. — Майлз замолчал, но Мэри ничего не сказала. — Ты теперь понимаешь, почему я взбесился прошлой ночью? Я думал, ты поняла, к какой цели, не оставляющей ни сил, ни времени на весь остальной мир, я стремлюсь. Я надеялся, что ты поймешь это без слов, до тех пор, пока не увидел, что напрасно ожидаю понимания, не рассказав тебе, что же со мной произошло.

Вытащив свою руку из-под ее притихших пальцев, он ответно стиснул руку девушки.

— Но ты ведь сейчас поняла? Да? — спросил он. — Поняла?

К его удивлению, она внезапно задрожала, и ее лицо стало еще более бледным.

— Мэри! — произнес он. — Ты не поняла…

— Я поняла. Разумеется, Майлз, — ее рука перевернулась, и пальцы переплелись. — Дело не в этом. То, что ты рассказал мне, лишь ухудшает дело.

— Ухудшает? — Майлз пристально посмотрел на нее.

— Я имею в виду, — ее голос задрожал, — эту историю с Солнцем, кораблем и теми двумя, кем бы они ни оказались, посланниками. С самого начала меня мучает предчувствие, что это несет для нас, тебя и меня, что-то ужасное. И сейчас ты рассказываешь мне нечто, что заставляет меня беспокоиться еще сильнее.

— Что же? — спросил он.

— Я не знаю. — Он почувствовал, что по руке Мэри вновь пробежала едва уловимая дрожь. — Что-то, разделяющее нас…

Раздавшийся в зале громкий, взбешенный голос прервал ее. Посмотрев в сторону, Майлз увидел двух мужчин, вошедших и севших у дальней стены. Один из них поставил на стол маленький радиоприемник, и даже на средней громкости каждое слово было хорошо слышно. Майлза охватила ярость.

— Я заставлю их выключить! — сказал он, вставая на ноги. Но Мэри удержала его.

— Не надо, — попросила она. — Сиди. Пожалуйста, сиди, Майлз.

Слушай…

— По телевидению и радиовещанию, — разносил приемник. — Мы передаем прямо из Восточного Кабинета Белого Дома обращение президента Соединенных Штатов… — вслед за словами ведущего послышались музыкальные аккорды «Привет вождю».

Мэри быстро поднялась.

— Майлз, быстрее, — сказала она. — Давай найдем телевизор.

— Мэри… — хрипло начал он, по-прежнему злясь на двух мужчин и радиоприемник. Затем он увидел особую строгость на ее лице и почувствовал, что ее беспокойство смыло гнев.

— Ладно, — согласился он, в свою очередь поднявшись, — если ты так хочешь.

Она выбежала из ресторана, и ему пришлось прибавить шаг, чтобы не отстать. На улице, остановившись, она нервно огляделась вокруг.

— Где? — спросила она. — Где, Майлз?

— Думаю, а ближайшем баре, — ответил он. Осмотревшись, он заметил через полквартала от них вниз по улице бледно горевший неоновый фиолетовый знак. — Туда.

Они быстро добежали до бара и вошли. Внутри никто не двигался, ни бармены, ни посетители. Все сидели или стояли, напоминая восковые фигуры, внимательно вглядываясь в ближайший телевизор, стоявший высоко на деревянной полке, прикрепленной к дальней стенке бара. С этого выступа выглядывало морщинистое прямоугольное лицо президента Соединенных Штатов.

Майлз прислушался.

— Всем народам всех стран мира, — произнес, прерываясь, неспешный голос с тяжелыми интонациями, которые все слышали десятки раз до этого в других обращениях к стране и миру. — Наши два гостя предоставили нам фильм в связи со своим заявлением. Во-первых, он содержит изображение двух наших друзей из цивилизации, расположенной в центре Галактики.

Прямоугольное лицо исчезло и сменилось неподвижным изображением двух человек в одежде, похожей на серые официальные костюмы, и окруживших их людей в холле. Наверное, в одном из зданий ООН, подумал Майлз.

Радиокомментатор сказал правду. Ничто не отличало этих двоих от людей Земли. Немного длинноватые носы, более темная кожа лиц и несущественный намек на восточный разрез глаз. Другими словами, их можно было встретить на улице любого большого города Земли на востоке или на западе без малейшего подозрения, что они прибыли с какой-то другой планеты.

— Эти джентльмены, — медленно продолжил голос президента, — объяснили представителям народов нашего мира, что наша Галактика, состоящая из миллионов и миллионов звезд, среди которых наше Солнце — ничем не примечательная звездочка почти на самом ее краю, — две фигуры исчезли с экрана и сменились изображением сияющей пылевой спирали, плывущей на фоне темноты, — вскоре столкнется с кочевой межгалактической расой, которая время от времени нападает на такие островки во вселенной, как наша Галактика.

Их цивилизация, представляющая многие миры во многих солнечных системах в центре Галактики, взяла на себя роль лидера в формировании сил обороны, которые встретили бы хищников на краю Галактики и не пропустили бы их дальше. Они сказали, что если не отбить нападение, девяносто процентов живых существ на населенных планетам будет пленено и пойдет в пищу этой варварской и жестокой цивилизации. Потому что только голод гонит эти полчища. Они, поколение за поколением, кочуют от одной Галактики к другой в нескончаемых поисках добычи.

Внезапно экран телевизора заполнило изображение существа, похожего на прямостоящую белошерстную ласку, с верхними конечностями, напоминающими руки. Ростом существо доходило до плеча человека, чей серый контур виднелся за ним.

— Так выглядит, — произнес лишенный интонации голос президента, — со слов наших гостей, этот хищник. Он рождается, живет и умирает в космосе, в своем корабле. Его единственная цель — выжить, в первую очередь — как расе, и потом уже — как личности. Их невозможно сосчитать. Даже число кораблей, в которых они живут, во много раз превосходит миллион. Они выдержат любые потери, если после этого смогут пробиться к такой кормушке, как наша Галактика. Благодаря любезности наших гостей мы можем увидеть, как выглядит флот захватчиков. Их назвали «Серебряной Ордой».

На экране телевизора появилась очередная картинка.

— Это один из их кораблей, — послышался голос президента.

Появилось изображение веретенообразного корпуса из полированного металла. Рядом с ним силуэт человека уменьшился до размера карлика, стоящего возле грейдера.

— Это — разведывательный корабль, самый маленький у них. Экипаж состоит из одной семьи, обычно включающей в себя три-четыре взрослые особи и столько же детенышей.

Изображение корабля уменьшилось почти до точки, и за ним почти во весь экран появился большой круглый шар.

— А это — их самый большой корабль, — сказал президент. — Внутри может разместиться население маленького города, несколько тысяч существ, взрослых и детей, с запасами пищи, и по крайней мере одно предприятие со всеми необходимыми складами.

Голос президента поднялся и стало понятно, что наступила кульминационная часть выступления.

— Наши гости сказали нам следующее, — продолжил он. — Защита Галактики — наш общий долг. Поэтому присоединиться к ним — долг землян. Их предложение для нас в высшей степени необычно, — голос президента прервался, и затем он продолжил более уверенно:

— Они рассказали, что оружие, с которым оборонительные силы нашей Галактики встретят Орду, неизвестно земной науке. Количество людей, которых мы можем послать, ограничено. Из-за нашего относительно низкого уровня информированности об этих нематериальных силах. Мы можем послать только одного человека. Он уже выбран нашими друзьями, как наиболее подходящий по уровню врожденных возможностей и способностей. Вскоре они доставят его к себе и тестами выявят, как лучше всего использовать его таланты. Затем он облетит Землю и, так сказать, установит со всеми нами внутреннюю связь. Гости сравнили этот процесс с зарядкой автомобильного аккумулятора, когда присоединяешь электроды к источнику электричества. После такой «подзарядки» тот из нас, кто будет «источником», где-то в глубине души сможет осязать все, что произойдет с ним на линии фронта, куда его доставят. И из этой связи он будет черпать нематериальную силу, которая и позволит ему управлять своим необычным оружием во время сражения с Ордой.

На экране опять появилось лицо президента. Он молчал, и Майлзу, впрочем, как и любому другому, находившемуся в баре, показалось, что взгляд старика остановился именно на нем.

— На данный момент — это все наши новости, — медленно закончил президент. — Народ Америки и всего мира! Мы будем информировать вас по мере поступления новых сообщений. Тем не менее, попав в эту невероятную и трудно объяснимую ситуацию, хотя и не по собственной воле, позвольте мне попросить вас всех вернуться к своим обычным делам и проявить терпение. В ближайшие часы или дни будущее станет более понятным для всех. Бог благословит вас, и до свидания.

Его лицо исчезло с экрана. После серого мерцания в телевизоре появилось лицо телеведущего.

— Перед вами, — спокойно произнес он, — выступал президент Соединенных Штатов…

Люди вернулись к жизни и работе, постепенно заполнив комнату гомоном.

Майлз повернулся к Мэри и увидел ее — с бледным как мел лицом и по-прежнему вглядывающуюся в экран.

— Пошли, — сказал Майлз. — Давай выйдем.

Чтобы вывести Мэри из транса, овладевшего ею, ему пришлось взять ее за руку. Майлз прикоснулся, девушка вздрогнула и словно очнулась. Покорно повернувшись, она вышла за ним на залитую красным светом улицу.

Там Мэри прижалась к нему, будто ее совсем покинули силы. Поддерживая Мэри, Майлз обнял девушку и озабоченно огляделся. Через два квартала в их направлении двигалось одинокое такси. Майлз свистнул, и такси, развернувшись, остановилось перед ними.

Он наклонился, чтобы открыть дверцу, и тут увидел, что, кроме водителя, впереди сидел человек в голубом костюме, а на заднем сиденье еще один. Майлз застыл, дверца осталась наполовину открытой.

— Все нормально, — произнес мужчина сзади. — Вы — Майлз Вандер.

Правильно? А это, наверное, мисс Буртель?

Он полез во внутренний карман пиджака и раскрыл кожаный бумажник.

Майлз увидел карточку в пластиковом футляре, с фотографией и несколькими изящными строчками под ней.

— Министерство финансов, — сказал мужчина. — Садитесь к нам в машину, мистер Вандер. Мы подвезем мисс Буртель.

Майлз внимательно его осмотрел.

— Садитесь, пожалуйста, — произнес мужчина на переднем сиденье, и тон его голоса делал слова более похожими на команду, чем на приглашение. Нам сказали, что мы найдем вас Здесь. Нельзя терять ни секунды.

Мэри еще сильнее прижалась к нему. Майлза охватило беспокойство.

— Хорошо, — внезапно согласился он. Майлз помог посадить Мэри рядом с сидящим сзади человеком и затем сел сам, захлопнул дверцу.

— Езжайте побыстрее… — начал он, но мужчина, сидящий впереди, быстро прервал его.

— Все нормально. Мы сами знаем, что делать в данной ситуации, сказал он и сел, свесив одну руку через кресло, полуобернувшись так, чтобы смотреть прямо в лицо Майлзу. — Взгляните на нее.

Встревоженный Майлз резко повернулся и осмотрел Мэри. Она сидела не двигаясь и прислонившись к нему, закрыв глаза, глубоко и ровно дыша.

— Не беспокойтесь, — сказал мужчина с переднего сиденья. — Она просто спит. Наши гости, двое с корабля, поставили условие, чтобы она не видела нашей встречи. Мы доставим ее в университетскую больницу, где о ней позаботятся в течение часа или двух, пока она не проснется. Проснувшись, она уже не будет беспокоиться о том, что с вами случилось.

Майлз внимательно посмотрел на него.

— Ради чего все это? — вспыхнул он.

— Я понимаю ваше недоумение, — ответил мужчина, сидящий впереди.

Такси тут же рвануло вперед и помчалось вниз по улице по направлению к далекому университету. — Мы немедленно отвезем вас в аэропорт, откуда в Вашингтон взлетит военный самолет. Вы — тот человек, которого два пришельца с космического корабля, гости из центра Галактики, выбрали представителем нашей планеты для защиты Галактики от Серебряной Орды. Все, что мы сделали, — ваши поиски и усыпление мисс Буртель, — сделано по их просьбе.

Глава 4

Майлз проделал путь, который скорее походил на ночной кошмар… Из университетской больницы, где они оставили спящую Мэри, его доставили в аэропорт и самолетом — в Вашингтон; потом на голубом дипломатическом «седане» — к большому зданию, в котором он едва узнал Пентагон. Дальше по коридорам с множеством комнат, которые напоминали отель. В итоге после ненужной суеты и спешки, он был усажен в кресло одной из комнат, и ему оставалось лишь ждать.

Двое, отыскавших его в Миннеаполисе и доставивших сюда, оставались рядом с ним до обеда. Сервировочные столики с бряцающими пустыми тарелками и грязным серебром тянулись вереницей, весь вечер они, приглушив по требованию Майлза звук, смотрели по телевизору бесконечный парад ведущих.

Сам Майлз, исследовав комнату, задав несколько вопросов и получив от своей охраны ничего не значащие ответы, в конце концов уселся скоротать время с карандашом и блокнотом в руках, рисуя своих стражей. За этим занятием, не слыша бормотания телевизора, он отвлекся и позабыл о времени, когда раздался стук, и один из охранников встал, чтобы открыть дверь. Секунду спустя Майлз понял, что тот стоит возле него и ждет, когда молодой человек оторвется от рисования. Майлз поднял голову.

— Пришел президент, — сообщил охранник.

Майлз помедлил, потом, убрав блокнот, резво вскочил на ноги. Он увидел, что дверь в комнату позади охранника открыта, услышал приближающиеся шаги по полированному полу коридора, все ближе и ближе.

Мгновение спустя в комнату вошел человек, которого Майлз видел утром по телевизору.

«Живьем» президент не казался таким высоким, как на экране, он был не выше Майлза. Тем не менее вблизи он выглядел моложе, чем на фотографиях и по телевидению. Он подал Майлзу руку с большой теплотой усталого и обеспокоенного человека, который только несколько мгновений в день может оставаться самим собой: человеком и личностью.

Он положил руку на плечо Майлзу и подвел его к окну, выходившему на узенькую полоску травы, по-видимому служившую искусственным двориком под застекленной крышей. Двое, находившиеся с Майлзом, и остальные, вошедшие с президентом, выскользнули за дверь, оставив их одних.

— Это честь… — произнес президент. Он остался стоять, держа руку на плече Майлза, и его голос — наверное, сказывался возраст — звучал глубоко и хрипло. — Это честь, что они выбрали именно американца. Я хотел сказать вам это лично.

— Спасибо… мистер президент, — ответил Майлз, споткнувшись на непривычном звании. Вопреки требованиям хорошего тона он не выдержал и взорвался:

— Но я не знаю, почему они захотели взять именно меня! Почему я?

Рука пожилого мужчины похлопала его по плечу, немного неуклюже и даже озадаченно.

— И я не знаю, — пробормотал президент. — Никто не знает.

— Но… — Майлз остановился, а затем подался вперед. — Мы знаем только то, что они нам рассказали. Откуда мы знаем, что сказанное ими правда?

Президентская рука снова с сочувствием похлопала его по плечу.

— Мы не знаем, — согласился президент, глядя на траву искусственного дворика. — Вот в чем дело. Мы не знаем. Но их корабль — это нечто… нечто не правдоподобное. Он подтверждает их рассказ. И кроме того, они хотят только…

Он прервался, посмотрев на Майлза, и виновато улыбнулся.

Майлз почувствовал внезапный холод внутри…

— Вы имеете в виду, — медленно спросил он, — что готовы поверить им только из-за того, что они требуют всего одного человека? Потому что они хотят только меня?

— Именно так, — согласился президент. Сейчас он уже не похлопывал Майлза и смотрел ему прямо в глаза. — Они не требуют ничего, кроме одного человека. И они предъявили нам, главам государств, весьма достоверные доказательства того, что Орда несколько миллионов лет назад смерчем пронеслась по нашей Галактике. Мы увидели мертвое тело одной твари из Орды, разумеется, законсервированное. Мы увидели образцы оружия и инструментов Орды. Естественно, это может оказаться подделкой, просто для того, чтобы провести нас. Но, Майлз… — он сделал паузу, по-прежнему не сводя глаз с юноши, — нам ничего не остается делать, как допустить, что они говорят правду.

Майлз открыл рот, чтобы возразить, но затем опять беспомощно закрыл его.

Он только и смог выдавить из себя:

— Но, если они лгут…

Президент выпрямился и вновь положил руку на плечо Майлза. Изящное движение, которым президент заменил обряд посвящения Майлза в рыцари.

— Разумеется, — медленно произнес он, — может статься, что… ваши обязанности будут даже шире.

Они стояли лицом друг к другу. Внезапно Майлз понял, в чем заключалось то главное, что этот человек хотел передать ему лично. Даже невысказанное вслух, это стало для него совершенно понятным. И все же Майлз почувствовал необъяснимое, неистовое, похожее на зуд желание высказаться напрямик, расставить все по местам.

— Вы имеете в виду, что если получится так, что они захотят втянуть меня в нечто, несущее опасность людям, оставшимся здесь, — сказал он, — то не хотите, чтобы я принимал в этом участие? Да?

Президент не ответил. Он продолжал смотреть на Майлза и держать его за плечо, будто давал ему некое особое поручение.

— Вы имеете в виду, — уже громче переспросил Майлз, — что если сложится так, что во мне будет заключена опасность для… человеческой расы, то мне надо уничтожить самого себя? Да?

Президент вздохнул, и его рука упала с плеча Майлза. Он отвернулся, продолжая смотреть на траву во дворике.

— На ваше собственное усмотрение, — сказал он Майлзу.

Майлз почувствовал себя оторванным ото всего. Леденящее чувство. Он никогда не казался себе таким одиноким. Слова президента схватили его и перенесли далеко-далеко, в изолированный от всего человечества маяк, в уединенный сторожевой пост, отрезанный от остального мира. Он тоже повернулся и посмотрел на узкую полоску травы. Неожиданно она показалась ему самой зеленой и самой прекрасной. За всю свою жизнь он не видел такой травы… Она была бесценна.

— Майлз, — услышал он.

Он поднял голову и, обернувшись, увидел, что президент опять стоит к нему лицом, протягивая руку.

— Удачи, Майлз, — пожелал президент.

— Спасибо, — Майлз машинально протянул ему руку. Они пожали руки, президент развернулся, пересек комнату и вышел в дверь, оставив ее открытой. Два агента, «открывшие» Майлза, вернулись, плотно закрыв за собой дверь. Не произнеся ни слова, они опять сели перед телевизором, включили его, и Майлз услышал негромкий шум.

Ничего не видя, он повернулся и, прикрыв за собой дверь, прошел в одну из двух спален. Он лег на спину, уставясь в белый потолок.

Проснулся Майлз неожиданно и, проснувшись, подумал, что все его переживания перенеслись в сон. Около кровати рядом с ним стояли две фигуры, показавшиеся ему смутно знакомыми, хотя он и не мог вспомнить, где же видел их раньше. Он медленно припоминал. Этих двоих в тех же самых деловых костюмах показывали по телевидению, когда он и Мэри смотрели в баре выступление президента. Следовательно, рядом стояли двое инопланетян, прибывших с огромного корабля, зависшего над Землей, и окрасившие Солнце в красное, чтобы привлечь внимание всех людей к своему появлению.

Рефлекс, который заставляет животное вскакивать со сна на ноги, заставил Майлза быстро подняться. Он встал прямо между двумя пришельцами, смотревшими прямо на него. Вблизи черты и цвет их лиц или их внешность не выглядели менее человеческими. Но на таком близком расстоянии Майлзу показалось, что он чувствует, как они испускают некое излучение, слишком тихое, слишком сложное, чтобы являться человеческим. И глаза, застывшие на нем, все же не принадлежали людям. Полностью отсутствующий взгляд человека, наблюдающего с высокого плато за джунглями, где живут дикие звери.

— Майлз, — сказал тот, что слева и чуть пониже ростом. Он говорил баритоном: твердо, без эмоций, спокойно и без малейшего иностранного акцента. — Вы готовы идти с нами?

Все еще не придя в себя после сна, с нервами, взвинченными инстинктом, выдернувшим его из сна, у Майлза вырвалось нечто, что, поразмыслив, он бы, наверное, не сказал:

— У меня есть выбор?

Двое внимательно посмотрели на него.

— Разумеется, у вас есть выбор, — уверенно ответил тот, что ниже. От вас будет мало проку, как для вашего мира, так и для нас, если вы сами не захотите помочь нам.

Майлз рассмеялся. Безо всякого умысла он засмеялся тяжелым, хриплым смехом. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы успокоиться.

— Хочу ли я? — переспросил он, ощутив, как вопреки собственному желанию начинает злиться. — Разумеется, я не хочу. Вчера я жил своей жизнью, планировал свое будущее. Сейчас Солнце стало красным, а я, кажется, оказался не там, где надо, и совершаю невероятные поступки, вместо того чтобы осуществлять запланированное на пять лет вперед! И вы еще спрашиваете, ХОЧУ ЛИ Я!

Он всматривался в них, вовремя справившись с зарождавшимся у него в горле смехом. Они не отвечали.

— Ну? — поинтересовался он. — Почему я должен хотеть?

— Чтобы помочь выжить своей расе, — спокойно ответил более низкий. Это — единственная стоящая причина. Если ты этого не хочешь, тогда мы зря теряем здесь время, а оно — бесценно.

Он замолчал и посмотрел на Майлза. На этот раз уже Майлз почувствовал, что они ждут от него ответа. Но он не знал, что сказать.

— Если вы не хотите стать представителем вашей цивилизации в битве с Ордой, — будто растолковывая, медленно и отчетливо произнес невысокий, то должны сказать нам об этом сейчас, и мы уйдем.

Майлз не сводил с него глаз.

— Вы имеете в виду, — глаза Майлза сузились, — что не найдете никого другого?

— Больше не из кого выбирать, — ответил невысокий. — Нет больше никого, кто стоил бы нашего времени, потраченного на него. Если вы не хотите, то мы уйдем.

— Подождите, — сказал Майлз, вслед развернувшимся пришельцам. Они остановились и повернули обратно. — Я не сказал, что не хочу. Дело в том, что я ничего не понимаю во всем этом. Неужели нельзя сначала все мне объяснить?

— Разумеется, можно, — неожиданно ответил высокий. — Спрашивайте у меня все, что вас интересует.

— Хорошо, — согласился Майлз. — Что и как отличает меня от любого другого в этом мире, что заставило вас выбрать именно меня?

— Ты можешь установить внутреннюю связь с людьми твоего мира, ответил невысокий, — и это самое ценное, чем в данный момент обладает все живое на этой планете.

— Понимаете, мы не можем утверждать, — вставил высокий, — что в настоящий момент вы владеете этой способностью. Мы имеем в виду, что вы обладаете этим качеством, этим потенциалом. С нашей помощью этот потенциал можно развить до того уровня, которого ваша раса в обычных условиях не достигнет в течение многих поколений.

— Представитель вашей цивилизации, сражаясь против Орды, должен наладить внутреннюю связь, — объяснил невысокий. — Потому что вам понадобятся источники… — он прервался, а затем продолжил:

— Того, чем они, каждый в отдельности, обладают только в малых количествах. Вы должны объединить эти маленькие частички в себе в нечто достаточно большое, чтобы суметь эффективно управлять оружием, которое мы вам дадим для борьбы с Ордой.

Он замолчал. На мгновение от обрушившейся информации у Майлза все смешалось в голове. Все звучало достаточно убедительно, но он продолжал упорствовать.

— Откуда мне знать, что все это делается во благо человечеству? спросил он. — Откуда мне знать, может быть, нам вообще не грозит опасность, а вы для своих целей нуждаетесь во мне и в том, что есть у каждого из нас в маленьких количествах?

Они смотрели на него, не меняя выражения лиц.

— Здесь вы должны поверить нам на слово, — тихо сказал более высокий.

— Тогда скажите мне одно, — с вызывающим видом спросил Майлз. — Вы в самом деле похожи на людей?

— Нет, — ответил невысокий, и слово, казалось, эхом прокатилось по комнате. — Мы носим эту внешнюю оболочку так, как вы носите одежду.

— Я хочу увидеть, как вы выглядите на самом деле, — попросил Майлз.

— Нет, — отказал тот, что пониже ростом. — Вам не понравится то, что вы увидите, если мы предстанем перед вами в своем настоящем обличье.

— Не беспокойтесь, — поспешил уверить их Майлз. Он нахмурился. — Я художник. Я привык смотреть на вещи объективно. Уверяю вас, что, как бы вы ни выглядели, это меня не особо взволнует.

— Нет, — так же твердо повторил невысокий. — Вы думаете, что это вас не тронет. Но это не так. И ваша эмоциональная реакция, верите вы в это или нет, отразится на нашей совместной работе против Орды.

— Прекрасно! — недовольно согласился Майлз. — Я вам верю! Но вы не доверяете мне!

— Это ваше дело, — сказал высокий. — Если вы внесете свой вклад в защиту Галактики, то попадете под защиту всех сил обороны. Но ваш вклад небольшой. В цивилизации, откуда мы пришли, такие, как я и мой друг, могут управлять неимоверно более мощным оружием, чем то, которое будет вручено вам. Короче говоря, один наш человек обладает боевыми способностями, в несколько раз превышающими потенциал населения всей вашей планеты. Поэтому присоединитесь вы к нам или нет, это не так уж важно. Ваша помощь потребуется, когда во время сражения с Ордой на чашу весов будет доложено все, чтобы склонить ее в нашу пользу. Но все-таки она очень мала, какое бы значение вы ей ни придавали.

— Короче, — вставил более низенький, — в ваших глазах, вы — один из защитников, как и я сам, который должен сражаться против Орды. Для себя, вы — это несколько миллиардов ваших соотечественников. Выбор за вами.

— Если мы — маленькая изолированная цивилизация вдалеке от других, поинтересовался Майлз с тяжелым чувством, подозревая, что хватается за соломинку, — не имеющая большого значения, зачем Орде нас вообще трогать?

Если в центре Галактики есть много других лакомых кусочков, зачем ей прилагать лишние усилия?

— Вы не осознали прожорливости Орды, — сказал невысокий. — Считайте, что мы показываем вам фильм.

Комната вокруг Майлза исчезла. Он стоял среди пыли и камней выветренной пустыни, простирающейся до самого горизонта. Ни единого намека на присутствие разумных существ или животных. Ни даже малейшего намека на кустик, деревце или травинку. Ничего не было… ничего, кроме голой поверхности планеты.

Неожиданно он вновь очутился в комнате.

— Так выглядит мир после нашествия Серебряной Орды, — объяснил невысокий. — Эта картина взята у нескольких выживших из той расы, которая жила в центре Галактики за несколько миллионов лет назад до нас. Орда прорвалась и переработала всю органику на пищу. Вы даже не можете представить себе число членов Орды. Мы можем назвать цифру, но она вряд ли что-нибудь вам скажет.

— Но, — заспорил Майлз внезапно и резко, — если Орда в последний раз пронеслась и уничтожила все обитаемые миры, откуда появились эти записи?

— Мы не говорили, что Орда уничтожила все обитаемые миры в Галактике, — возразил высокий. — Небольшой процент выжил благодаря случайности. Даже если мы будем сражаться и проиграем, некоторые корабли после битвы с Ордой все-таки спасутся. И вновь начнется освоение Галактики. Так случилось в последний раз миллионы лет назад после прихода Орды. Жившие здесь перед нами встретили их, как мы все встречаем, сражались с ними и проиграли. В течение многих лет после этого Орда кормила своих членов на обитаемых мирах нашей Галактики, пока добыча не стала такой мизерной, что им пришлось двинуться дальше. Но, как я уже сказал, некоторые корабли сумели уйти от них. И туг и там оказались незамеченными некоторые обитаемые миры.

После ухода Орды цивилизации начали возрождаться сызнова.

— С тех пор прошли миллионы лет, — продолжил другой, — разоренные миры начали возрождаться. Посмотрите снова на ту же самую планету, которую мы вам показали вначале. Смотрите, какая она сейчас.

Майлз обнаружил, что стоит не в комнате в сердце Пентагона, а совсем в другом месте. Только сейчас вокруг него простирались холмы, покрытые травой и высокими деревьями с искривленными стволами. Издалека слышался щебет мелких птичек, и футах в тридцати от него кто-то небольшой и слишком быстрый, чтобы он успел разглядеть, промчался по травяному ковру. Затем, так же неожиданно, он вернулся в комнату.

— По всей Галактике найдется множество подобных примеров, — продолжил невысокий. — Температура, атмосфера и другие физические характеристики делают их абсолютно пригодными для жизни. Но их флора и фауна примитивны, будто прошло менее миллиарда лет с тех пор, как они вылупились из водоворота слипшейся звездной пыли и частиц. Но они не так молоды. Просто после прихода Орды они начинали все с нуля, с простейших форм жизни в океане.

— Подобные планеты пригодятся вам для заселения людьми, если вы переживете Орду, — уточнил высокий.

— Но, как вы сказали, даже если я пойду с вами, то это не изменит ровным счетом ничего, — сказал Майлз. — А если останусь, наш мир может оказаться среди тех, которые Орда пропустит по той или иной причине.

— Совершенно верно, — подтвердил низенький. Оба они апатично смотрели на Майлза. — Но, как я уже говорил, нам дорого время. Вам надо дать ответ немедленно.

Майлз повернулся и посмотрел в окно спальни, которое также выходило на узенькую полоску травы во внутреннем дворике. И на монолитную бетонную стену. Он осмотрел ее и не заметил ни маркировочных знаков, ни неровностей поверхности. Ничего; гладкая безликая стена. Майлз холодно отметил, что столь же безлика и безразлична его реакция, когда он думает о мире вокруг себя. Вопреки тому, что говорила Мэри, вопреки тому, что думали эти инопланетяне, ценность для него составляли не люди… а картины.

Совершенно неожиданно, буквально из ниоткуда, «выпрыгнула» мысль и вцепилась ему в глотку так, что перехватило дыхание. Если планету разрушат, если людей на Земле уничтожат, что произойдет с его живописью?

Его охватило понимание того, что на карту поставлено не только продолжение его занятий, а, скорее всего, принципиальная их возможность.

Зачем он останется здесь и будет рисовать, отказавшись пойти с этими двумя, если появится Орда и сотрет его мир, а вместе с ним и его картины?

У него не было выбора. Он должен защитить нерожденные призраки своих будущих картин, даже несмотря на тот потенциальный риск, что он никогда не сможет их нарисовать.

Он стремительно повернулся к двум чужакам.

— Хорошо, — согласился он. — Я — с вами.

— Отлично, — отозвался невысокий. Согласие Майлза изменило выражение их лиц и тон голосов не более, чем все остальное, сказанное им.

— Что я должен делать? — спросил Майлз. — Я думаю, мы отправимся на ваш корабль?

— Мы уже находимся на корабле, — сказал невысокий. — Мы оказались здесь сразу же после вашего согласия присоединиться к нам.

Майлз огляделся. Комната не изменилась. Полоска травы и дальняя стена дворика за маленьким окном остались прежними. Он обернулся и увидел, что двое пришельцев вышли из спальни не в гостиную. Он последовал за ними и остановился. Охранники исчезли, и на том месте, где находилась дверь в пентагоновский коридор, сейчас была только голая стена. Инопланетяне подождали, пока он придет в себя.

— Видите? — через мгновение спросил невысокий.

— Нет двери, — с глупым видом констатировал Майлз.

— Мы не пользуемся дверьми, — сказал пришелец. — Вскоре и вы не будете. Эта квартира будет вашей, пока мы не доставим вас к Боевому Порядку. А сейчас, если вы вернетесь в спальню, мы начнем ваше обучение.

Они прошли в спальню и встали около кровати.

— Сейчас, пожалуйста, ложитесь на спину.

Майлз выполнил просьбу.

— Пожалуйста, закройте глаза.

Майлз так и сделал. Он лежал с закрытыми глазами, ожидая дальнейших указаний. Ничего не происходило. Он открыл глаза, как ему показалось, только через несколько секунд. Двое пришельцев ушли.

За окном спальни дворик заполнила ночь. Тьма царила и в комнате, закрыв проем полуоткрытой двери в гостиную. У Майлза было ясное чувство, что он закрыл глаза буквально на мгновение, на самом же деле прошло довольно много времени. Его охватило желание встать и разобраться, но в тот же момент оно прошло. Он почувствовал сильную апатию и умиротворяющую усталость, как будто весь долгий день занимался тяжелой физической работой. Наравне с усталостью он чувствовал также и покой. Словно в тумане он ощущал, что в нем произошли какие-то огромные перемены, но постель, обещавшая покой, и усталость, поглотившая и скрывшая его, мешала понять, что же произошло.

Кроме того, он чувствовал, что достиг успокоения. Всеподчиняющая тихая колыбельная уюта и спокойствия, казалось, окутала его, настойчиво потащила за собой вверх, подобно гребню волны в бесконечном ласковом океане. Он миновал гребень волны и медленно заскользил вниз в следующую ложбину. Тьма надвинулась на него. Он подчинился убаюкивающему ритму.

Сознание медленно покидало его, и он почувствовал, как опускается в глубокий и естественный сон.

* * *

Проснувшись во второй раз, Майлз увидел, что за окнами его спальни наступил день или его подобие. Обычный желтый, а не красный дневной свет наполнял «колодец» дворика. Он оглядел комнату и увидел двух инопланетян, стоящих рядом с кроватью бок о бок и наблюдающих за ним.

Постепенно Майлз начал приходить в себя. Он чувствовал себя совершенно иначе: удивительно легко и собранно. Исчезновение привычных мелких неудобств и ощущений заставило его внимательно всмотреться, а осталось ли у него прежнее тело.

Осталось. Он лежал на кровати, завернутый или одетый в одежду из какого-то металлически блестящего, серебристого материала, плотно облегавшего и закрывавшего все тело, кроме рук и лица. Его тело никогда не испытывало подобных ощущений, равно как и мозг. Голова его была такой чистой и свободной от сонливости, пустоты и всех иных спутников человеческой усталости, что мысли, казалось, пели внутри нее. Он снова посмотрел на двух пришельцев.

— Сейчас вы можете встать, — сказал невысокий.

Майлз сел, перекинул ноги через край кровати и встал. Ощущения при этом оказались совершенно неописуемыми, как будто ноги поднялись сами, без его участия. Он стоял лицом к лицу с двумя пришельцами, с удовольствием понимая, что легкость в его теле не исчезла. Ему казалось, будто он стоит безо всяких усилий на цыпочках, но не отрывая пяток от пола.

— Что со мной произошло? — удивленно поинтересовался он.

— Сейчас вы — совершенно здоровы. Вот и все, — объяснил высокий. Хотите взглянуть на себя?

Майлз кивнул.

Он едва успел выпрямить голову, как стена позади пришельцев внезапно превратилась в сверкающую зеркальную поверхность. В нем он увидел отражение: он — Майлз — стоял позади кровати, закутанный в плотное серебряное одеяние, и в первый момент не узнал сам себя.

Человек, который смотрел на него из зеркала, держался прямо, его руки и ноги, казалось, вытянулись, он непонятным образом стал выше того отражения, которое Майлз привык видеть. Но у Майлза перехватило дыхание не из-за этого. Что-то определенно стало в нем совершенно иным. Что-то произошло. Ничего не понимая, он долго всматривался в себя и затем увидел ЭТО. И леденящее чувство волной проехалось по его спине. Из плотно прилегавшего до самой кисти рукава виднелась его левая рука, такая же большая и развитая, как и правая. Кисть, которая венчала ее, ни малейшим образом не отличалась от своей здоровой правой «сестры».

Майлз стоял, рассматривая ее. Он не мог поверить. Но, поверив в это, боялся, что, когда отвернется, «иллюзия» в тот же миг растает. А рука вновь вернется в прежнее убогое состояние, в котором пребывала последние шесть лет. Он продолжал стоять не шевелясь, но его отражение не изменялось. Медленно, ошеломленно Майлз бросил взгляд в сторону двух инопланетян.

— Моя рука, — сказал он.

— Разумеется, — ответил низенький.

Майлз повернулся обратно к зеркалу. Он нерешительно поднял свою правую руку, чтобы ощупать новую, здоровую, левую. Под пальцами бывшей единственной хорошей руки она оказалась твердой и теплой, живой и подвижной. Радость и изумление начали растекаться внутри его тела. Он вновь обернулся к пришельцам.

— Про это вы мне не говорили. Вы не сказали, что вылечите мне руку.

— Это — попутно, — объяснил высокий. — И мы бы не хотели, чтобы ты чувствовал себя каким-то образом подкупленным.

Майлз снова отвернулся, ощупывая свою левую руку и снова любуясь ею.

Пока он двигал рукой, ощущения в ней разбудили в нем ощущение всего остального тела. Разглядев себя, он увидел, что выпрямился, потяжелел.

Что-то ему подсказывало, что он стал сильней и энергичней, чем раньше.

Майлз мысленно пытался, но не мог найти слова, чтобы выразить свое внутреннее состояние. Увидев произошедшие в нем перемены, он не мог разобраться в деталях. Отсутствовали обычные боли, усталость и прочие некомфортные мелочи. Он и его тело стали одним целым, как в те далекие времена, когда он был очень молодым. Он повернулся к инопланетянам:

— Спасибо.

— Не надо нас благодарить, — сказал невысокий. — Это необходимо нам в той же степени, что и тебе. Сейчас для тебя пришло время установить внутреннюю связь с твоими товарищами-землянами.

Майлз с интересом посмотрел на них.

— Мне надо опять лечь в кровать? — спросил он.

— Нет, — сказал высокий. — Здесь нет ничего, чем мы могли бы тебе помочь. Ты должен все сделать сам. Ты покинул поверхность своей планеты два с половиной дня назад. В течение этого времени люди Земли были проинформированы всеми доступными средствами о том, что ты вскоре вернешься и будешь находиться среди них. Их попросили, если они увидят тебя, не разговаривать с тобой и стараться не давать понять, что видят тебя. Ты будешь просто передвигаться среди них, а они сохранят в сердцах твой образ.

— Это все, что мне надо делать? — спросил Майлз.

— Не совсем, — ответил невысокий. — Тебе надо открыть свою душу и установить связь с ними, ведь все, что ты будешь делать, — во имя них. Ты должен научиться чувствовать к ним то же, что и они к тебе. Ты должен научиться ценить их.

— Но куда мне идти в первую очередь? Как это сделать? поинтересовался Майлз.

— Очень просто. Отправляйтесь в путешествие, — опять ответил низенький. — Знаешь ли ты «Сказание о Старом Мореходе»? Его написал человек по фамилии Кольридж.

— Я читал поэму.

— Тогда, наверное, ты помнишь строчки, в которых Старый Моряк рассказывает о своих странствиях по Земле, — напомнил ему маленький пришелец. И хотя в его голосе по-прежнему отсутствовали эмоции, но процитированные две строчки, казалось, с особой силой прозвучали у Майлза в уме.

«Брожу, как ночь, Из края в край И словом жгу Сердца…» [1]

— Ты обнаружишь, — продолжил невысокий, — что с тобой будет происходить то же самое, что и со Старым Моряком. Если ты захочешь перенестись куда-нибудь в другое место, достаточно будет только подумать о нем, и ты окажешься там. Если ты захочешь подняться в воздух или полететь подобно птице, сможешь сделать и это, стоит лишь подумать. Ты обнаружишь, что если захочешь куда-то войти, то ни один замок не остановит тебя. Если захочешь, сможешь преодолеть любой барьер. Люди твоей планеты, которых можно было оповестить, предупреждены и ожидают тебя. Им известно, что ты можешь оказаться в любом месте… Даже в их собственных домах. Их попросили оказать содействие. Если ты внезапно окажешься среди них, они не будут обращать на тебя ни малейшего внимания.

— А что, если они не проигнорируют меня? — спросил Майлз. — Ваша просьба не гарантирует того, что они выполнят ее.

— Кто не проигнорирует тебя, — ответил высокий, — не сумеет предложить тебе свою энергию, которую ты должен собрать у большинства твоих соплеменников. Поэтому избегай присутствия тех, кто не помогает, ибо только потеряешь время. Если по отношению к тебе кто-то будет настроен враждебно, знай — ты можешь притронуться к чему захочешь, но к тебе никто не может прикоснуться и нанести тебе вред, в том числе и ядерное оружие вашей планеты. Ничто не может удержать тебя, и ничто не может тебе навредить.

Он замолчал. Майлз нерешительно постоял, подумав.

— Ну, — наконец произнес он. — Может, я тогда начну?

— Чем раньше, тем лучше, — ответил высокий инопланетянин. — Просто подумай о каком-нибудь месте на поверхности Земли, где хотел бы очутиться, и окажешься там.

— И когда я должен вернуться?

— Когда ты установишь достаточно прочную связь со своими людьми, ты сам это поймешь, — сказал невысокий. — Если решишь вернуться на корабль, то подумай об этом и очутишься здесь. Затем мы вместе улетим к Боевому Порядку, за пределы спирального рукава Галактики.

— Хорошо, — медленно произнес Майлз. Он чувствовал себя очень странно. Все произошло с ним слишком быстро. В то же самое время, к своему удивлению, это его не угнетало. Сейчас, получив новое, совершенное тело, присутствие всех этих пришельцев казалось ему совершенно естественным и нормальным.

Он задумался, куда бы ему лучше отправиться в первую очередь. Пока он думал, шальной импульс заставил его еще раз взглянуть в зеркало на стене.

Там он увидел самого себя и не смог сдержать улыбки при виде своего отражения. Он обернулся к инопланетянам:

— Хорошо, я — новый человек.

Впервые с тех пор, как он встретил их, Майлз увидел, что один из них покачал головой. Им оказался невысокий пришелец.

— Нет, — сказал невысокий. Никто из них не улыбался. — Ты не новый человек. Ты — главный человек.

Глава 5

Он думал над тем, куда бы ему в первую очередь хотелось отправиться на Земле, но в последнюю минуту все решилось само собой. Подобно стрелке компаса, направленной на север, он обнаружил себя стоящим на ступенях общежития, где живет Мэри. Вокруг сомкнулась ночь. На улицах кампуса горели фонари, и фары машин скользили по высокому кустарнику, отгородившему территорию общежития от улицы. Над каждым рядом стеклянных дверей, ведущих в здание, светились длинные лампы. Он прошел в холл.

Войдя, Майлз увидел, что клетушка за стойкой не пуста. Он подошел: дежурила та же девушка в темных очках и с остреньким личиком, которую он видел, когда в последний раз звонил Мэри. Девушка на секунду задержала на нем свой взгляд, затем быстро опустила глаза под стойку, где в беспорядке лежали какие-то тетради и записные книжки. Он остановился и перегнулся через стойку.

— Я понимаю, что уже поздно, — сказал он. — Но это очень важно.

Можете вы позвонить в комнату Мэри Буртель и сказать, что я здесь?

Пожалуйста.

Она не ответила и не двинулась с места. В паре футов от себя он увидел ее лоб, слабый блеск капелек выступившего пота и сразу понял, что она следовала инструкции. Она игнорировала его и, когда он заговорил с ней, даже не взглянула и не ответила ему.

Он тяжело вздохнул. И тут ему показалось, что он сумел почувствовать ее страх, пульсировавший в ней, подобно биению испуганного птичьего сердечка. Как будто он держал в руках птицу. Он понял, что может просто повернуться и подняться вверх по лестнице в комнату Мэри. Затем ему в голову пришла мысль поинтересней. Он осмотрел доску с номерками, висевшую за маленьком дежурной, с крючком под каждым номерком и ключами на некоторых крючках. Над каждым крючком было написано имя. Он нашел имя Мэри, заметил, что ключ на крючке не висел, и прочитал номер внизу. Номер комнаты Мэри бросился ему в глаза. Сорок шестой. Это означало, что она живет на четвертом этаже. Убрав остальные мысли, он припомнил все, что она раньше ему рассказывала.

Майлз остановил взгляд на крючке и на секунду закрыл глаза. Открыв их, он увидел, что стоит в темной, маленькой комнате. Шторы на единственном окне были опущены почти до самого пола. Окно было приподнято — белые занавески лениво колыхались под мягким напором прохладного ночного воздуха. Обычно девушки в общежитии жили по двое в комнате, но Мэри, работая здесь, распоряжалась комнатой одна. Оглядевшись, он увидел ее: неподвижная фигурка под одеялами на кровати в углу комнаты.

Он осторожно подошел к ней и заглянул в спящее лицо. Мэри спала на боку, и он четко видел в профиль черты лица на фоне белой подушки, по которой разметались ее волосы. Одна ладонь лежала возле самой щеки.

— Мэри, — тихо позвал он.

Она не проснулась. Он повторил ее имя немного громче.

На этот раз она пошевелилась. Ее рука заползла обратно под одеяло, но глаза не открылись. Майлз протянул руку к ночнику на маленьком столике в футе от ее лица, но передумал. Идея разбудить ее внезапным светом показалась ему слишком грубой.

Он посмотрел на светлый прямоугольник открытого окна за шторой. Его охватило волнение. Он подумал о свете, вливающемся через этот проем, собирающемся и усиливающемся вокруг него. Или нет… может быть, его глаза просто привыкли к полумраку… он не был уверен.

— Мэри, — позвал он, склонившись и шепча ей прямо в ухо.

Она снова пошевелилась, но на этот раз глаза ее сощурились, а затем сонно приоткрылись. Мгновение они смотрели, не узнавая, а потом широко раскрылись.

Мэри подняла голову и открыла рот. Сначала он подумал, что она готова закричать или вообще его не узнала, приняв за чужого. Но не успел он прикрыть ей рот, как полные страха глаза потемнели.

— Майлз, — с длинным медленным вздохом произнесла она.

— Мэри, — в ответ произнес он. Он склонился и поцеловал ее. Ее руки взлетели и обвились вокруг его шеи, сначала мягко, а потом все сильнее и сильнее удерживая его. Мгновение они держались друг за друга, но затем он отступил, расцепив ее руки. Продолжая удерживать их, он сел на край кровати.

— Мэри, — прошептал он. — Не думай о том, что тебе сказали и что ты должна делать. Поговори со мной.

— Хорошо, Майлз, — отозвалась она и улыбнулась медленной мягкой, но странной улыбкой. — Ты пришел ко мне, — сказала она.

— Я согласился, Мэри, — сказал он. — Я согласился сделать то, что они просят.

— Я знаю, — прошептала она, смотря на него сквозь дымку. — О, Майлз!

Ты пришел ко мне!

— Я решил увидеть тебя самой первой, — сказал Майлз, по-прежнему держа ее за руки. — Я хотел, чтобы ты знала все прежде, чем я… — он замолчал, — пойду дальше.

Она лежала, всматриваясь в него при слабом, но достаточном свете из приоткрытого окна.

— Что ты должен сейчас делать?

— Я не знаю. Думаю, мне надо путешествовать по планете и найти что-то у людей, которых увижу и встречу.

Она сжала его ладони.

— Сколько времени ты будешь этим заниматься? — тихо спросила она.

— Я не знаю, — честно признался он. — Пришельцы сказали, что я сам узнаю, когда буду готов. Я не думаю, судило ним, что это займет много времени. Они упоминали, что время дорого.

— Может быть, тебе тогда не надо со мной разговаривать, — сказала она, но ее руки просили обратное.

— Может, и нет, — повторил он. Сказав это, он, к своему удивлению, почувствовал, как внутри него начало расти чувство беспокойства за знание, хранящееся у него внутри, которое нельзя терять попусту, как он сейчас делал. — Думаю, мне надо идти, — сказал Майлз. Он высвободил свои пальцы из ее цепких рук.

— Но ты вернешься? — спросила она, когда он встал рядом с кроватью.

Он увидел, что ее лицо вместо того, чтобы находиться где-то на расстоянии вытянутой руки, из-за какого-то фокуса с освещением в комнате виделось далеко внизу.

— Я вернусь, — ответил он.

— Я имею в виду, не до того момента, как улетишь, — быстро поправила она сама себя. — Я имею в виду — после… Ты точно вернешься обратно?

— Обязательно. Все будет хорошо, — ответил он. И при этих словах внутри него зажглась глубокая, яростная и злая уверенность в том, что он вернется… вопреки всему.

Он склонился и поцеловал ее еще раз, а затем, расцепив руки, обвившие его шею, выпрямился.

— До свидания, — попрощался он и пожелал вернуться на тротуар перед общежитием.

В тот же миг он оказался там.

Он повернулся и отошел немного в сторону от света, горевшего над входом, в тень норвежских сосен, вытянувшихся в линию вдоль всей дороги.

Он задумался над тем, с чего же начать. Куда идти? Имея перед собой мир, открывшийся ему навстречу, он запутался в том бесчисленном количестве мест, которые мог посетить. В конце концов, выкинув все из головы, он выбрал наугад. Майлз никогда не был в Японии. Он подумал о Токио.

Яркое утро. Он стоял на заполненной людьми улице, и пешеходы обходили его, как обтекает скалу речной поток. Все здания — западного образца. И люди, на его взгляд, в западной одежде. Только шум их голосов, звучавших слишком высоко и непривычно, добавлял в эту сцену каплю необычности.

Затем, когда его мозг прорвал тонкую пленку, окружавшую его подобно мыльному пузырю, он понял, что понимает их речь.

Он стоял, вслушиваясь и наблюдая за теми, кто проходил неподалеку, он отыскивал хоть малейший признак проявления любопытства к его появлению в странной серебристой одежде. Но прохожие останавливали на нем глаза и тут же отводили в сторону. Сначала его удивило это желание беспрекословно подчиняться указаниям пришельцев. И затем нечто, пришедшее к нему точно таким же образом, как и знание японского языка, подсказало, что эти люди отводили от него взгляд благодаря своей врожденной вежливости. Он пошел вниз по улице.

Чувство неудобства, охватившее его в первый момент, ослабевало.

Связь, установленная им с окружающими, где-то на уровне подсознания, усиливалась по мере его пребывания среди них. Он понял, что это такое ощущать их присутствие рядом с собой. Это походило на то, как видеть и слышать нечто. Открыв это для себя, он почувствовал мягкий отчетливый шум, похожий на безголосую музыку, отражающую характер и дух окружавших его людей.

Аромат этого беззвучного звука, струившегося и от каждого, и от них всех, проникал очень глубоко. И сейчас, уделив этому все свое внимание, он, в известном смысле на ощупь, начал различать в общем узоре индивидуальные нити. Нити представляли собой эмоциональные ответы каждого человека. Майлз не мог найти подходящего слова, но чувствовал их в своих пальцах словно они были живыми существами. Выделив отдельные эмоции, он сумел почувствовать, что от каждого, к кому он прикасался подобным образом, он что-то получал. Он узнавал от каждого нечто и становился сильнее.

Майлз понял, почему пришельцы назвали этот процесс «подзарядкой».

Взволнованный, он переместился в Пекин. Майлз сразу же увидел разницу в архитектуре, и люди здесь были одеты совсем по-другому… Они не игнорировали его, столпившись вокруг. Но и здесь он также столкнулся с тем же чувством. Снова выделив общую структуру, он сумел постепенно почувствовать внутри нее индивидуальные особенности, из которых он черпал это нечто для себя.

Но здесь все внимание окружающих сосредоточилось на нем, и он не сумел собрать столько же силы. Их руки тянулись к нему, но пальцы скользили, будто его заключили в стекло, и поток энергии тек от них в незначительных количествах. Майлз закрыл глаза и пожелал оказаться в другом районе Китая, который однажды видел на фотографии.

Открыв глаза, он увидел, что стоит на вершине огромного каменного монолита в форме миниатюрной горы высотой в несколько сот футов. Вокруг него располагались другие подобные горы, поднимающиеся с плоской поверхности окружающего ландшафта. Между гор лежали тихие маленькие озерки с маленькими островками. Это больше всего напоминало игрушку-ландшафт для великана. Внизу он мог разглядеть сгорбленные спины работающих людей, двигавшихся рядами по залитым водой рисовым полям. И энергия, шедшая от них и от этого пейзажа, простиравшегося до самого горизонта, оказалась гораздо сильнее, чем в двух предыдущих случаях. Они не знали о нем, и он чувствовал, как высасывает из них знание и силу, подобно губке, впитывающей влагу с поверхности тела.

Но вот он взял все, что мог, и перенесся в Лондон на улицу, выходившую на площадь Пикадилли, по которой он гулял несколько лет назад… Бледный рассвет только слегка осветил фасады зданий, выстроившихся вдоль изгибающегося тротуара улицы Регента. Вокруг него находилось несколько человек, но от них энергия поступала мощным потоком.

Все, что он чувствовал, пробовал или слышал внутри себя, оказывалось совсем другим. Но сейчас он знал, что конкретно ищет, и с этим расчетом начал путешествие по планете, на которой появился на свет.

Он странствовал по своей планете: с холмов Испании в лагерь лесорубов на Юконе, с гор Мексики на улицы Бразилии, в Кейптаун, в африканские джунгли, в Бухару, в Москву и российские степи.

Он гулял по улицам Хельсинки. Ветер носил его в чистом воздухе над острыми скалами гор, отделяющих Геную от Милана. Он скользил в нескольких футах над рыболовными судами в голубых заливах северного побережья Средиземноморья.

Дневной свет и ночная тьма, все части света, весь калейдоскоп погоды и времен года мелькали мимо него, напоминая смену слайдов проектора на экране. И постепенно все эти сцены перемешались. Свет и тьма, север и юг, суша и море, зима и лето, желтое, черное, коричневое, белое и красное: все люди, все места и все времена сплелись в общий узор чувств, который стал портретом всех людей планеты да и самой Земли.

К тому времени, когда он соткал этот узор, прошло несколько дней.

Наконец, он снова плыл над местом, где река Миннесота впадала в Миссисипи и стояли города-двойники Сант-Паулу и Миннеаполис. Отсюда он стартовал, и только сейчас Майлз вспомнил, что не чувствовал нужды ни в пище, ни в воде, ни в сне. Сколько же прошло дней? Единственное, что его действительно волновало, так это познать и понять людей, ворочаемых им на своем пути. Сейчас он почти выполнил эту задачу.

В путешествии он пополнил свои знания. Он чувствовал сейчас эту прочную нить, даже не нить — струну, свитую из нитей всех связей, установленных им с людьми по всей Земле, и соединяющую со всей его расой.

В известном смысле все, сделанное или созданное любым членом человеческой расы, принадлежало всем ее представителям. Он раньше никогда этого не понимал. Он вспомнил, что Мэри знала об этом или, по крайней мере, чувствовала и пыталась объяснить ему после того, как Солнце стало красным.

Именно Мэри он хотел увидеть, прежде чем вернуться на корабль к двум пришельцам из центра Галактики.

Как и во время их последней встречи, стояла ночь. Зависнув в воздухе на высоте примерно трехсот футов над редкими серыми облаками и над местом соединения рек с зелеными речными поймами, он повернулся в сторону зданий университетского городка, видимых при свете почти полной луны даже на таком расстоянии. Он захотел еще раз оказаться в комнате Мэри.

Как и в прошлый раз, она спала, закинув руку за голову. Майлз подошел к ней и встал, всматриваясь вниз. Он захотел заговорить с ней, но что-то его сдержало.

Он стоял в полумраке комнаты, смотря на нее и постепенно понимая, почему сдержался. Узор, сотканный им в эти последние дни, не позволял установить связь с отдельно взятым человеком. Как сказал перед отбытием с корабля пришелец, он перестал быть Майлзом Вандером… и стал Общечеловеком.

Но если он вернется живым, все встанет на свои места. Он снова станет Майлзом Вандером, а Мэри по-прежнему будет здесь.

Его время вышло. Он отвернулся от Мэри и, подняв голову, нашел внутренним глазом корабль пришельцев.

В тот же миг он оказался там.

Он стоял в гостиной номера, подобного тому, в котором жил в Пентагоне. Перед ним стояли два пришельца.

— Я готов, — сообщил он им.

— Это хорошо, — ответил невысокий. — Потому что осталось мало времени.

Он махнул рукой в сторону одной из стен комнаты. Майлз взглянул на нее, или, скорее, сквозь нее, и увидел, как Солнце меняет свой цвет обратно из красного в нормальный желтый, а Земля под ним снова становится голубой. Пока он наблюдал, голубой шар Земли стал уменьшаться, быстро исчезая в темноте заполненного звездами пространства.

Внезапно космос как будто взбесился. Звезды из точек превращались в линии, похожие на красочные столбики света, расширявшиеся в обе стороны.

— Куда сейчас? — спросил Майлз.

— К нашему Боевому Порядку, за пределы Галактики, — ответил невысокий.

Пока он говорил, Майлз почувствовал внезапный приступ головокружения.

Странное чувство, как будто каждый атом его тела за мгновение разложили на составляющие и, перенеся на немыслимое расстояние, за такси же неизмеримо молью момент времени собрали очень далеко от дома.

— Первый переход, — прокомментировал высокий пришелец. — В лучшем случае, нам потребуется как минимум еще пять подобных переходов с необходимыми перерывами для вычислений.

Понадобилось еще пять таких приступов головокружения, названных переходами, чтобы путешествие закончилось. Майлз догадался, что в эти моменты корабль и все, находящееся внутри него, перемещалось на расстояние во многие световые годы. Но, перепрыгнув подобным образом из одной точки пространства в другую, им необходимо было останавливаться и определять свои текущие и последующие координаты в течение нескольких часов или дней, несмотря на свои безграничные, по человеческим меркам, возможности. Всего, по оценкам Майлза, прошло полторы недели корабельного времени, прежде чем они добрались до своей конечной цели.

И все-таки они оказались не у самого Боевого Порядка, а в нескольких часах лета от него. Что, как объяснил Майлзу пришелец, было вызвано требованием факторов безопасности, вводимых в расчетные параметры перехода, при котором точность попадания не может быть стопроцентной, и, если не принять меры безопасности, можно оказаться в точке пространства, уже занятой другим твердым телом, а это приведет к взрыву, превосходящему ядерный настолько, насколько взрыв ядерной бомбы превосходит вспышку фейерверка.

Как бы то ни было, прошло несколько часов полета сквозь непривычное беззвездное пространство, прежде чем Майлз сумел рассмотреть где-то очень далеко впереди одинокую звезду.

Тем не менее, когда они подлетели к ней ближе, она превратилась в диск желтого цвета, похожий на земное светило.

— Нет, — сказал невысокий инопланетянин, стоявший позади Майлза в большой, почти пустой комнате с огромным экраном, скорее всего являвшейся рубкой управления корабля. Майлз посмотрел на него. Он уже привык, что на его мысли отвечали так, будто они были высказаны вслух. — Это не естественная звезда, — продолжил пришелец, — а искусственная. Лампа, которую мы зажгли, чтобы осветить наш Боевой Порядок.

— Где ваш Порядок? — поинтересовался Майлз.

— Должен показаться через несколько минут, — ответил пришелец.

Майлз повернулся, чтобы взглянуть на другого. Вопреки изменениям, произошедшим в нем, и вопреки тому, что вместе они прожили на корабле несколько дней, он так и не разобрался в этих двух существах. Их будто бы окружала не только человеческая оболочка, а некая эмоциональная и мысленная защита, не дававшая ему ощутить, как у землян, индивидуальности.

Майлз с удивлением вспомнил, что с момента встречи он так и не дал им имен. Для него они оставались просто высокий и низкий, и с кем бы из них он ни разговаривал, тот, к кому обращались, откуда-то знал, что отвечать надо именно ему.

— На кого вы похожи там, в центре Галактики? — поинтересовался Майлз, смотря на собеседника вниз. — Не думаю, что я вас уже спрашивал.

Инопланетянин, не повернув головы и продолжая всматриваться в экран, ответил:

— Мне нечего вам сказать. Как я уже говорил, по нашим стандартам, вы — варвар. Даже если бы я мог объяснить вам почему, вы бы не поняли. Даже если бы поняли, какие мы, то это бы вас только ужаснуло и оттолкнуло.

В Майлзе закипел гнев, но он сдержался.

— Вы же говорили, что знаете не все? — спросил он.

— Не все, — подтвердил пришелец. — Разумеется, нет.

— Тогда может статься, что в моем случае вы ошибаетесь? Так? продолжил Майлз.

— Нет, — категорично ответил инопланетянин.

Он больше ничего не объяснял. Чтобы не дать своей ярости выйти из-под контроля, Майлз прекратил разговор. Он вернулся к наблюдению за экраном.

Через несколько минут, во время которых диаметр далекого звездоподобного источника увеличился почти до размеров Солнца, видимого с Земли, он начал различать отблески отраженного света, сформировавшие изломанную линию через часть экрана.

— Да, — подтвердил сзади него центрогалактианин, еще раз ответив на не высказанный им вслух вопрос. — Ты видишь часть кораблей, пункты обеспечения и все остальное, составляющее нашу Линию Обороны.

Только подлетев поближе, Майлз сумел различить отдельные детали этой Линии, которая уже не могла полностью поместиться на экране. Майлз прикинул, что длина Линии приблизительно равнялась расстоянию от Солнца до самой дальней от него планеты.

Они летели к наиболее уплотненному участку Линии. Оказавшись достаточно близко, Майлз увидел шарообразные корабли, подобные тому, в котором он летел сейчас; они дрейфовали в пространстве на одинаковом расстоянии друг от друга в паре с платформообразной структурой.

Майлз подумал, что на этот раз они подобрались достаточно близко. Но к его большому удивлению, они продолжали двигаться на очень хорошей скорости, а корабли на экране перед ним все увеличивались и увеличивались.

Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что корабли, к которым они приближались, на самом деле имели гигантские размеры, настолько же превосходя корабль, на котором он летел сейчас, насколько корабль превосходил обычный четырехмоторный самолет в родном мире Майлза. Диаметр этих огромных сооружений в любом случае составлял не менее нескольких тысяч километров.

— Если хочешь, — раздался позади Майлза голос инопланетянина, — то можешь считать их дредноутами наших вооруженных сил. Вообще-то эти корабли не боевые, в твоем понимании этого слова. Они предназначены только для того, чтобы транспортировать определенное количество наших людей, которые при появлении Орды должны пустить в ход свое индивидуальное оружие. Без людей внутри себя, корабли, которые ты видишь, можно назвать куском металла и ничем больше.

Вскоре Майлзу стало ясно, что они направляются к одному из этих монстров. Он решил, что его поместят на один из больших кораблей, и принялся гадать, на что же похожи внутренности этих огромных оболочек металла. Но вместо того, чтобы направиться к дредноуту, они снизили скорость и остановились, наверное, в четырех или пяти милях от его поверхности. Сначала Майлз не понял, что произошло, затем, обернувшись, он обнаружил, что остался в комнате один. Его усилившаяся чувствительность, развитая в последние даю на Земле, подтвердила это. Два инопланетянина скорее всего перешли на большой корабль, чтобы доложить о своем прибытии или сделать что-нибудь еще, чего от них требовал долг.

Прошло несколько минут, прежде чем один из них, более высокий, материализовался в центре управления, где ждал Майлз.

— Я доставлю тебя к твоему месту в Боевом Порядке, — сообщил пришелец. Как и раньше, он не сделал ни малейшего движения, поверхность дредноута, заполнявшая большую часть экрана, стала сдвигаться сторону, и Майлз понял, что они удаляются от него к левому краю Линии.

Если размеры дредноута оказались даже больше предполагаемых Майлзом, то расстояние до левого края Порядка от ее середины превосходно все, что он мог себе представить. В течение нескольких часов они на большой скорости скользили мимо шарообразных кораблей различных размеров — от огромных туш дредноутов до устройств значительно меньших, чем корабль, на котором летел Майлз. По мере приближения к концу Линии корабли становились все меньше и меньше. Также изменилась и их форма. Теперь многие из них имели не шарообразную форму, а сигаро-или даже цилиндрообразную.

— Это корабли, — не дожидаясь вопроса, объяснил высокий, — тех далеких рас, которые предпочитают сражаться собственным оружием и на кораблях, построенных ими самими или с которыми они знакомы. Из-за их несомненной эффективности мы позволили им это. Ты и те, к кому ты присоединишься, будете сражаться на кораблях и оружием, созданных нами.

От этого заявления повеяло каким-то холодком. Майлз не сблизился ни с одним из двух пришельцев, но если бы мог назвать кого-нибудь из них более близким, то им бы оказался низенький, а не этот. Высокий всегда казался более далеким и менее доступным. Сейчас эта отчужденность поразила Майлза с новой силой. Он понял, как должна чувствовать себя частичка пыли при разговоре с горой.

Они двигались в тишине, пока корабли не уменьшились до таких размеров, при которых они вместо того, чтобы висеть поблизости от платформообразных структур, на которых, по-видимому, хранились припасы и сырье, лежали на них. Они по-прежнему летели дальше, до тех пор, пока не оказались в самом конце строя.

Здесь, на платформе размером в несколько футбольных полей, лежал корабль едва ли больших размеров, чем атомная подводная лодка. Большой корабль, на котором находились Майлз и высокий центрогалактианин, остановился в миле от него.

— Приготовься, — произнес высокий… и без дальнейшего предупреждения он и Майлз перенеслись на платформу.

Майлз обнаружил, что стоит на металлической поверхности у основания металлической лестницы, ведущей к открытой двери в боку корабля. Несмотря на отсутствие видимой оболочки вокруг платформы, которая бы удерживала воздух, он легко дышал. Майлз не мог различить ничего внутри темного входа, контрастировавшего со светом, льющимся от далекого звездного светильника.

— Этот корабль, — тихо произнес высокий инопланетянин, — самый маленький корабль-разведчик. Его экипаж насчитывает двадцать две личности, каждая из которых, подобно тебе, представляет свой собственный мир. Ты будешь двадцать третьим… и последним. На протяжении следующих недель ты вместе с другими узнаешь, как управлять кораблем и его оружием. Сейчас следуй за мной. Я отведу тебя к остальным членам экипажа.

Высокий поплыл по лестнице. Майлз, начав плыть вслед за ним, почувствовал неожиданный приступ упрямства. Вместо того чтобы лететь, он схватился за перила лестницы и взобрался, как обычный смертный.

Когда его голова оказалась на одном уровне со входом, он смог увидеть, что творится внутри. Высокий ждал его в небольшом помещении, наверное, шлюзовой камере с очередным входом за ней. Майлз присоединился к нему, и пришелец без дальнейших слов провел его через люк в большую комнату с расставленными в ней креслами и столами различных форм и размеров. Майлз прошел вслед за ним в комнату и остановился от удивления.

Комната оказалась заполненной: в креслах и вдоль стен сидели и стояли совершенно фантастические существа. Все имели четыре конечности, с рукоподобными придатками на концах верхней пары, и стояли вертикально на двух нижних. Все они были примерно одних размеров, пропорций и формы. Но остальные различия были более чем значительны.

Не повторялся ни цвет кожи, ни форма тела. Два глаза, один нос и рот имелись более или менее у всех. Но на этом «похожесть» заканчивалась.

Различия же лежали в гораздо более широком диапазоне: от создания, казавшегося круглым и безопасным, как плюшевый медвежонок, до твари, походившей на ходячего тигра с парой клыков, высовывающихся из-под верхней челюсти над нижней губой.

— Члены экипажа этого корабля, — произнес пришелец, отступив в сторону, чтобы дать им возможность разглядеть Майлза, — позвольте представить вашего нового товарища, который в своем мире известен как Майлз Баядер.

Он говорил на языке, который Майлз никогда раньше не слышал, но понимал, как раньше обрел способность понимать все языки Земли.

Он повернулся лицом к Майлзу.

— Я оставляю вас в их распоряжение, — произнес он по-английски и исчез.

Майлз огляделся.

Члены экипажа, сидевшие в комнате, тотчас встали на ноги и двинулись к нему вслед за остальными.

— Ну, — сказал Майлз на только что услышанном языке, — я рад вас всех видеть.

Ответа не последовало. Они продолжали смыкаться вокруг него, образуя плотный, без малейшего просвета круг. Майлз ощутил в комнате атмосферу враждебности, кровожадности и ярости. Они группировались в тишине, как волки одной стаи вокруг чужака. Существо с тигроподобными чертами встало напротив Майлза и направилось к нему.

Существо приближалось. Когда другие остановились, образовав вокруг Майлза плотное кольцо, оно продолжало идти, пока не остановилось на расстоянии вытянутой руки от землянина.

— Мое имя — Чак'ка! — произнесло оно на общем языке с раскатистыми горловыми звуками, которые человеческий речевой аппарат не смог бы ни повторить, ни имитировать, но Майлз понял его превосходно.

Сказав это, Чак'ка прыгнул, блестя клыками и вытянув когтистые лапы, к горлу Майлза, упавшего на спину от мощного толчка.

Глава 6

Упав на спину — существо по имени Чак'ка сидело сверху, — Майлз почувствовал панику, которая, подобно холодному, зазубренному ножу, резанула его тело от живота к горлу.

Он застыл на миг, глядя вверх на рычащую, зубастую морду. Затем под воздействием смеси страха и ярости, такой же примитивной и жестокой, как и у Чак'ка, он стал сражаться.

Они боролись как звери, подчиняясь только инстинктам. Они катались по металлической палубе, вцепившись друг в друга, нанося удары, царапаясь, кусаясь и используя каждый коготь, зуб или выступ кости в качестве оружия.

Для Майлза в течение нескольких последующих секунд не существовало ничего другого. Он впал в бешенство из-за элементарного страха за свою жизнь. Но как ярость сменила страх, так и что-то другое пришло вслед за яростью.

Оно наступило как опьянение. Внезапно Майлз обнаружил, что ему все равно, что с ним делает Чак'ка, пока он продолжал заниматься самим Чак'кой. Мощный поток адреналина одурманил и отравил его.

В мгновение ока все ценности жизни, установленные новыми высшими центрами мозга, оказались разрушены сильнейшими импульсами из более древних центров подсознания. Его отношение к свету, форме и красоте, представлявшие собой искусство, покинуло его. Его внутренняя связь с остальной человеческой расой, которую он с трудом установил перед прибытием сюда, оказалась забытой, как и воспоминание о Мэри. Осталось лишь глубокое, первобытное желание растерзать и убить.

Его руки сомкнулись вокруг шеи Чак'ка с толстой желтой кожей, его большие пальцы надавили изо всех сил. Саблеобразные клыки и когти Чак'ки яростно работали, но Майлз не чувствовал боли, он только смутно чувствовал кровь, текущую из многочисленных ран. УМРИ! УМРИ! — кричал его мозг, пока он все сильнее и сильнее сдавливал дыхательное горло, где бы оно ни было на этой толстой шее…

Но Чак'ка не умирал и продолжал наносить удары Майлзу. Постепенно Майлз стал понимать, что его хватка ослабевает. Он осознал, что теряет кровь слишком быстро. Он проигрывал.

Майлзу показалось, что внезапный порыв холодного ветра быстро остужает его горячее желание убить. Смерть грозила не чужаку, а ему самому. Нечто более глубокое, чем паника, шевельнулось в нем, и вдруг он вспомнил все, что на мгновение забыл! Мэри, картины, которые ему надо нарисовать, людей Земли. Его пальцы почти соскользнули с шеи Чак'ки… ОН НЕ МОГ ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ УМЕРЕТЬ!

Без предупреждения, во второй раз в своей жизни, он вошел в состояние перегрузки.

Чужак с лицом тигра стал игрушкой в его руках. Чак'ка уже освободил свое горло от захвата Майлза и слегка повернулся. Но Майлз лихо схватил его, развернул, просунул одну руку под правую подмышку, другую — под левую, затем сцепил руки на шее и надавил. Шея Чак'ки согнулась, словно набитая сеном, а не костями и мускулами; затем раздался треск. И тут мозг и тело Майлза обволок странный серый туман. Он смутно видел, что его противник в этом не виноват. Ничего не делали и остальные стоявшие вокруг него и ого соперника. Туман генерировал корабль или нечто за его пределами.

Внезапно пламя эмоций потухло. Мускулы потеряли свою силу. Майлз почувствовал, что его пальцы разжались, ослабив хватку вокруг шеи Чак'ки, а руки безвольно упали. Он перекатил своего противника на спину и остался лежать, словно после принятия большой дозы болеутоляющего, совершенно потерявшись в этом сером тумане.

Он смутно понимал, что рядом с ним так же неподвижно лежал Чак'ка, находясь в таком же беспомощном состоянии. Майлз увидел, как круг зрителей сверху и вокруг него распался и уплыл в стороны. Он наблюдал за тем, как пара из них подхватила безжизненное тело Чак'ки и унесла. Чужие руки взялись за плечи, ноги и подняли его.

Он почувствовал, что его понесли. Куда и зачем — неважно. Он увидел над собой качающийся потолок коридора, верхнюю часть дверного проема, а затем потолок небольшой комнаты. Майлз почувствовал, как его сунули на мягкую поверхность в стенную нишу, которая, наверное, заменяла койку или кровать. Потом его оставили одного, и он уснул.

Пробуждение было постепенным. Майлз почувствовал, что спал очень долго. Сначала он не ощущал ничего, кроме одеревеневшего тела.

Не двигаясь, он лежал там, куда его положили. Приподняв голову, чтобы осмотреть себя, он не заметил ничего особенного, что напоминало бы о происшествии. Глубокие укусы и царапины, как и остальные, полученные в поединке с Чак'кой, раны, уже затянулись и зажили. Несмотря на слабость и боль, по его школьным воспоминаниям превосходившие все вместе взятые травмы от игры в футбол, Майлз чувствовал себя так же хорошо, как и до драки.

Он повернул голову. У другой стены небольшой комнаты на койке лежал чужак с тигриным лицом. Чак'ка тоже проснулся и смотрел на него. Два клыка блестели в огне осветительной панели над головой, в то время как массивное тело по-прежнему наполовину скрывалось в тени. Не понимая выражения лица своего противника, несмотря на усталость и боль, Майлз почувствовал в себе нарастающий белый огонь похотливого удовлетворения от убийства, совершенного во время схватки.

Он вызывающе усмехнулся Чак'ке, тот неожиданно отвел взгляд, и Майлз понял, благодаря своей чувствительности к чужим переживаниям, дарованной ему вместе с новым телом и из-за своего некоего родства с Чак'кой, что он оказался сильнее по крайней мере хоть одного члена экипажа.

— Ты прыгаешь на каждого, кто впервые появляется на борту корабля? поинтересовался Майлз.

Чак'ка поднял глаза и ответил:

— Больше не буду. Экипаж этого корабля укомплектован полностью. Ты был последним, а сейчас последний — я.

Некоторая двусмысленность присутствовала в значении того слова на общекорабельном языке, которое Чак'ка использовал в качестве «последний».

Как будто Чак'ка под «последним» в то же время подразумевал и «наихудший».

Майлз не мог уловить тонкий, но несомненный смысл по той причине, что знал этот странный язык слишком хорошо. Он говорил на нем и одновременно переводил в уме на английский, но не мог сравнить свой перевод с реальными звуками, слышимыми им и произносимыми его собственным ртом, из-за того, что центрогалактиане привили ему этот язык на уровне подсознания. Так же как человек не может услышать акцент, с которым говорит на родном языке, так и Майлз больше не мог проанализировать произносимые им странные слова.

Он покачал головой и бросил думать о двойном смысле.

— Тогда что нам сейчас делать? — спросил он Чак'ку.

— Делать? — переспросил Чак'ка. — Ничего. Что здесь делать?

Он упал обратно на кровать и перевернулся на спину, всматриваясь в потолок своей ниши.

В ответе Чак'ки присутствовали отчаяние и безнадежность. Удивленный и заинтересовавшийся Майлз сделал попытку подняться. Поморщившись, он сумел опустить ноги с кровати и встать. Тело по-прежнему оставалось онемевшим и непослушным, но Майлз подумал, что потихоньку все придет в порядок. Он медленно вышел из комнаты в коридор.

Мимо шел другой член экипажа. Он походил на круглого медведя. Майлз сжался, готовый ко всему, даже к нападению. Но массивный инопланетянин удостоил его равнодушным быстрым взглядом и пошел дальше. Майлз решил, что наступило самое подходящее время обследовать корабль, к которому его приписали.

В течение следующего часа он этим и занимался. Он не торопясь осмотрел внутренности корабля от носа до кормы, а также сосчитал остальных членов экипажа. Их в самом деле оказалось двадцать три вместе с ним, и каждый из них был непохож на другого.

Но самым любопытным оказался, конечно, сам корабль. Судя по всему, у него отсутствовал двигатель, хотя, может быть, его заменяло устройство, которое лежало спрятанным в небольшой нише за консолью пульта управления в дугообразной комнате. Кроме центра управления, в котором могли работать одновременно не более трех членов экипажа, Майлз обнаружил несколько комнат для экипажа, число коек в них варьировалось от одной до четырех безо всякой видимой причины и цели. Общая комната, в которой Майлз оказался в самом начале, занимала большую, среднюю, часть корабля и была заставлена различными предметами, которые он посчитал за мебель или устройства для отдыха. Среди них он, к своему удивлению, увидел очень земное глубокое кресло с маленьким круглым столиком рядом с ним.

Все остальное пространство внутри сигарообразного корабля занимали двадцать «посадочных мест», напоминающих огневые позиции, по десять с каждой стороны.

Внутри каждой находилась оружейная установка, представлявшая собой место наводчика, соединенное с тяжелым механизмом-шарниром. На лицевой стороне механизма с обеих сторон от кресла торчали две ручки, а из противоположной торчал шарообразный выступ, в котором Майлз с первого взгляда угадал орудия. Но при более внимательном осмотре выступ оказался не полым цилиндром, как у любого земного оружия, а Цельным металлическим стержнем, на конце которого не виднелось ни малейшего намека на отверстие для выброса какой-нибудь энергии.

Кроме того, подумал Майлз, если металлические стержни служили аналогично стволам ружей, то энергия, испускаемая ими, должна беспрепятственно проникать сквозь выступавший перед ними шар. А в этом случае Орда могла бы защитить свои корабли, снабдив их корпусами из подобного материала.

У него накопилось слишком много вопросов, на которые он сам ответить не мог. Он нуждался в помощи. К тому же с ним заговорил пока только Чак'ка. Майлз повернулся в сторону комнаты, в которой остался лежать на койке инопланетянин с тигриным лицом, но чувство осторожности остановило его. Чак'ка никуда не денется. Потом будет достаточно времени задать ему вопросы.

Он вернулся в зал и сел в замеченное им ранее глубокое кресло. В ту же минуту рядом с ним тихо звякнул маленький столик, в самом центре которого без малейшего шума непонятно откуда материализовались чашка на блюдце с налитым дымящимся кофе.

Майлз не чувствовал голода. Его это удивило. Он на самом деле не хотел есть, с тех пор как его вылечили и обновили пришельцы. Но при появлении чашки с кофе он осознал, что где-то очень глубоко в мозгу, в качестве некоего противовеса непритязательности тела, сидела мысль о кофе.

Заинтересовавшись, Майлз еще раз посмотрел на стол, думая о куске яблочного пирога, тут же появившегося с вилкой на тарелке рядом с чашкой.

Как только Майлз взял вилку, чтобы попробовать пирог, вокруг него внезапно возник шар из серого непрозрачного материала. Он не смог ничего разглядеть в комнате. Немного встревоженный, он положил вилку на кофейный столик, и шар немедленно исчез. Он взял чашку, и вновь его окружил барьер.

И тут он понял.

Либо ему, пока он ел, предоставляли уединение, либо его товарищей по экипажу защищали от зрелища, как и что он ест. Скорее всего, подумал Майлз, по второй причине.

Он съел пирог и выпил кофе. Пустая чашка и тарелка из-под пирога мгновенно исчезли со стола. Как и серый защитный экран. Майлз откинулся на спинку кресла, чтобы понаблюдать за своими товарищами, входившими в зал отдыха.

В течение следующих трех или четырех часов, пока он наблюдал, три четверти или две трети из двадцати трех существ, находившихся на борту этого корабля, «прошли» перед его глазами. В разных частях комнаты появлялись серые пятна, пока члены экипажа занимались едой или другими, привычными только для них делами. Но Майлз не заметил, чтобы кто-нибудь из них был занят какой-либо особенной работой или делом. Это впечатление усиливалось общей атмосферой безделия, безразличия, даже безнадежности, которая, казалось, висела вокруг корабля и его экипажа.

К своему удивлению, Майлз отметил, что члены экипажа почти совсем между собой не общались. Они передвигались поодиночке, и в течение трех или четырех часов он заметил только двух из них, занятых чем-то отдаленно похожим на разговор. С другой стороны, все они вели себя довольно странно.

Майлз сначала ПОЧУВСТВОВАЛ эту странность благодаря новой восприимчивости к чужим эмоциям, разбуженной в нем пришельцами. Он почувствовал ее, даже не увидев каких-нибудь особых происшествий. Постепенно он сумел разобраться в том, что почувствовал.

Бросалось в глаза, что каждый на борту игнорировал определенных индивидуумов, а к тем, кого не игнорировал, относился с особым вниманием.

Более того, в свою очередь, его игнорировали все те, к кому он относился с вниманием. Точно так же, понял Майлз, как медведеподобное существо после одного беглого взгляда, брошенного при встрече в коридоре, перестало обращать на него внимание.

Майлз отметил во время хождений по кораблю, что все, кроме Чак'ки, проигнорировали его.

Проанализировав эти факты, Майлз нашел разгадку. На борту явно царила чисто вертикальная структура: социальная пирамида, в которой каждый зависел от тех, кто наверху, и совершенно не зависел от тех, кто внизу.

Равных на корабле не было. Отсюда напрашивался вывод: чтобы повысить свой ранг, нужно пробивать себе путь наверх. Он уже сражался, победил Чак'ку, сделав его последним и наихудшим. В такой системе новенький, подобно Майлзу, появившись на корабле без установленного ранга, должен вызвать на бой слабейшего.

Поэтому сейчас, после своей победы над Чак'кой, он оказался вторым снизу в этой структуре. Воспоминание о схватке мгновенно вернуло ему ослепляющую ярость. Ничто в процессе драки не угрожало его жизни, по тому как центрогалактиане предусмотрели на корабле меры безопасности, предотвращающие смерть в поединках.

Любой, обладай он достаточным мужеством, мог безопасно для себя напасть на кого-то другого. Ведь с Чак'кой, несмотря на его саблевидные клыки, Майлз мог расправиться гораздо легче, если бы тот не напал так неожиданно. Тигроподобный инопланетянин практически ничего не знал о борьбе. Майлз легко сумел выполнить полный нельсон и выиграть схватку.

Никто из виденных Майлзом существ на борту корабля, кроме медведеподобного, не выглядел немыслимо сильным или опасным противником.

Узнав, что им запрещено убивать или калечить друг друга, Майлз уже не мог рассчитывать на очередную вспышку сверхсилы, помогшую ему победить Чак'ку.

Но с другой стороны, изучив своих противников, подготовившись к схватке, кроме того, атаковав без предупреждения, он…

Эмоциональная реакция наступила мгновенно: тяжелый удар в лицо холодной морском волны, оставляющей человека задыхаться на берегу. Майлз сидел, сжавшись, пораженный своими мыслями.

Неужели это он, Майлз, сидит здесь и нетерпеливо и внимательно оценивает других, насколько они «податливы» для его собственных зубов, ногтей и мускулов?

Отвращение и ярость зажглись внутри него. Чего стоили все эти годы рисования, обучения и ограничений? Он все забыл в ту же минуту, как получил новое, сильное тело и две здоровые руки.

Что с ним?

Куда делась цель, ради которой он здесь оказался? Его физически обновили, зарядили надеждами человечества и привезли к краю межгалактической пустоты ради того, чтобы он мог слоняться по кораблю и подобно зверю кататься по палубе, сражаясь с представителями других цивилизаций, посланных с той же целью, что и он?

Если это так, то центрогалактиане ему не все объяснили. И это вызывает подозрение и бросает тень на все, что имеет отношение к Серебряной Орде и Боевому Порядку.

Но что бы ни случилось, сказав «а», он должен закончить свое дело и все выяснить. Между тем, подумал он, нельзя себе позволить потерять нравственные ориентиры.

Он должен помнить, что внутри этого сверхздорового и неуничтожимого тела с двумя сильными руками по-прежнему находится мозг и прячется личность худосочного, нервного и однорукого человека по имени Майлз Вандер, который должен спасти людей и продолжить рисовать картины. Он должен помнить, что находится здесь не для драк с тигроподобными Чайками.

Он находится здесь, чтобы сражаться с Серебряной Ордой, если она существует на самом деле, а не чтобы пробиться наверх в сообществе, разместившемся в одном маленьком корабле.

Возможно, нельзя винить центрогалактиан, а представители других рас на борту корабля забыли о цели. Возможно, изолированные и измученные ожиданием, они выбрали не самый лучший способ, чтобы помнить о причине, собравшей их воедино, и потерпели неудачу, окружив себя одиночеством, скукой и отчуждением.

И все же он не должен сломаться так же, как и они. Поняв, откуда грозит опасность, он почувствовал, как старая и непреклонная решимость, ставшая его частью на Земле, окрепла внутри него, подобно стальной пружине.

Он не должен сломаться, потому что он не похож на «экипаж» корабля… не похож на всех остальных во Вселенной. Он — Майлз Вандер, который слишком хорошо помнит одиночество и годы борьбы, чтобы сломаться.

Глава 7

Майлз вернулся в комнату, где проснулся. Чак'ка по-прежнему лежал на кровати. Когда Майлз стал интересоваться, какое отношение эти стычки имеют к нашествию Серебряной Орды, он заметил недовольство, которым так и веяло от этого вялого, безвольного существа.

— С этим ничего не поделаешь, — сказал Чак'ка, отвернувшись от Майлза и уставившись в гладкую стену своей ниши. — Ничего другого нам не остается.

— Ничего, только драться друг с другом? — переспросил Майлз. — Не тренироваться? Не осваивать управление кораблем? Что собой представляет этот боевой корабль?

— Это не боевой корабль, — сказал Чак'ка, вперившись в стенку. — Это «Боевая Шлюпка». Так мы ее называем, — пробормотал он.

Майлз посмотрел на него. На общекорабельном языке имя, которым Чак'ка назвал корабль, звучало чуть издевательски. Имя означало не только никудышное, но и самодовольное, хвастливое ничтожество. Чак'ка по-прежнему лежал спиной к Майлзу и не торопился пускаться в дальнейшие объяснения.

— Посмотри на меня! — приказал Майлз. Медленно и неохотно повернулась и уставилась на него тигриная маска.

— Почему ты сказал, что это не боевой корабль? — спросил Майлз.

— Я имею в виду именно то, что сказал, — упрямо ответил Чак'ка. Этот корабль никогда не будет ни с кем сражаться, даже с Серебряной Ордой.

— Откуда ты знаешь?

— Все знают, — сообщил Чак'ка с угрюмой безнадежностью. — Все на корабле знают. Мы начали это понимать, когда обнаружили, что им все равно, что с нами будет и чем мы тут занимаемся.

— Кому все равно? Центрогалактианам? — переспросил Майлз.

— И им. Абсолютно всем в этом Боевом Порядке, — подтвердил Чак'ка. Им все равно. Это стало ясно еще первым из нас, прибывшим сюда. Погоди. Ты сам увидишь. Ты увидишь, что им безразлично, что с нами случится, лишь бы мы не поубивали друг друга в этих драках. Сам видел, как нас с тобой остановили.

— Ну, а если мы находимся здесь не для того, чтобы сражаться с Серебряной Ордой, то тогда зачем? — угрюмо поинтересовался Майлз.

— Кто знает? — уныло ответил Чак'ка. — Думаю, кто-то там что-то знает, но не хочет нам говорить.

— Никто? Ни один из нас на борту корабля не знает? — потребовал уточнить Майлз.

Чак'ка, не двигаясь на своей койке, послал в мозг Майлза эквивалент пожатия плечами.

— Может быть, кто-то из тех, у кого самый высокий ранг, — сказал он.

— Может быть, Эфф, — последний звук в имени очень походил на долгий звук «ф», заканчивающийся резким свистом. — Он — второй. Или Луон, который победил всех на корабле. Может быть, кто-то еще. Я не знаю.

— Кто это — Луон? Я его спрошу.

Чак'ка неодобрительно повертел головой.

— Он тебе не скажет.

— А вот это тебя не касается, — заверил его Майлз. — Опиши мне, как он выглядит.

— Он тонкий, быстрый, серокожий, — произнес Чак'ка безжизненным голосом. — И у него заостренные кверху уши.

Не говоря далее ни слова, Майлз повернулся и вышел из комнаты. Он снова вошел в зал и изучил всех, кто там находился, но ни один из них не подходил под данное ему Чак'кой описание. Он развернулся и пошел по кораблю, осматривая каюты, которые оказались не запертыми. Здесь он тоже не встретил кого-либо, соответствовавшего данным ему приметам. В конце концов он оказался в дугообразном центре управления, где увидел тонкое, безволосое, серокожее существо с ушами, которые, по земным легендам, больше бы подходили эльфам или феям. Если это был Луон, то скорее он напоминал хрупкое беззащитное существо, которое каждый на этом корабле мог обидеть. Майлз изучал его секунду-другую, пока тот играл с клавиатурой пульта управления, следя за ним от дверей комнаты. Незнакомец не обращал внимания на Майлза, как и все остальные в центре управления. Несмотря на свою кажущуюся хрупкость, решил Майлз, отметив, как быстро и точно двигались пальцы существа, он должен быть силен, если сумел оказаться на вершине этой общественной пирамиды, а быстрота его реакции могла оказаться просто фантастической. Майлз с трудом поверил, что это тонкое, изящное существо, сидевшее перед ним, могло занять верхнюю ступеньку социальной лестницы на борту корабля. Но, напомнил себе Майлз, несмотря на пугающую внешность, Чак'ка оказался самым слабым из всех. Внешность явно не отражала степень опасности его товарищей по экипажу. Майлз вошел в комнату и встал за спиной существа, по-видимому работавшего с пультом. Взглянув на панель, Майлз на миг удивился, обнаружив, что понимает приборы управления так же хорошо, как общий язык, на котором они общались на борту корабля.

Затем он вернул свое внимание к существу.

— Ты — Луон?

Тот не ответил и не двинулся, а продолжал работать, игнорируя Майлза, будто тот не стоял в трех футах от него и вообще не существовал.

— Я спросил, — медленно и раздельно повторил Майлз, — ты Луон? Если да, я хочу поговорить с тобой.

Существо продолжало работать на клавиатуре, откровенно глухое и слепое к его присутствию.

— Я не хочу драться с тобой, — как можно спокойнее выговорил Майлз, стараясь сдержать пламя обнаружившейся ярости. — Я хотел только получить от тебя некоторую информацию, которую, как мне кажется, я имею право знать. Я хочу понять единственное: правда ли, что этот корабль никогда не вступит в бой с Серебряной Ордой, а если это так, то зачем центрогалактиане нас здесь собрали. Если ты не знаешь ответа на эти вопросы, не говори ничего. Можешь просто покачать головой. — Голова Луона не шелохнулась. Он продолжал заниматься своими делами. Майлз подождал, пока секунды не перетекли в минуты. — БУДЕШЬ ТЫ МНЕ ОТВЕЧАТЬ? — наконец сказал он, сжав зубы от нарастающего гнева.

Луон не прореагировал.

Внезапно гнев Майлза вырвался на волю и заполыхал белым огнем.

Мускулы на его руках напряглись и задрожали в желании потянуться, схватить существо за плечи, повернуть к себе и выбить из него ответ.

Луон не отрывался от своего занятия. Но Майлз заметил, как заостренное правое ухо дернулось и слегка повернулось в его сторону.

Майлз понял, что его игнорировали весьма изощренно. Луон не просто следил за ним, но, уверенный в своем физическом превосходстве, подставлял Майлзу спину, фактически провоцируя его на нападение. Такая уверенность соответствовала словам Чак'ки о лидирующем положении Луона среди двадцати трех членов экипажа и послужила для Майлза предупреждением об опасности.

Придет время, подумал Майлз, когда он захочет сразиться с Луоном. Но не сейчас. До тех пор, пока он не увидит серокожего в действии и не откроет источника силы Луона и его побед над остальными членами экипажа.

Майлз повернулся и вышел из центра управления. Он прошел к корме корабля, вышел через открытый люк и спустился вниз по ступенькам на открытую платформу, на которой лежало судно. Ему надо подумать, и, чтобы принять правильное решение, он должен полностью отрешиться от мыслей о корабле с двадцатью тремя представителями разных рас, оказавшихся здесь без видимой причины, но враждующих и дерущихся между собой.

Майлз обследовал платформу. Она представляла из себя плоскую структуру, напоминающую плот, плывущий во тьме космоса, металлически блестящую под светом искусственной звезды, созданной центрогалактианами для освещения Боевого Порядка. С того места на платформе, где стоял Майлз, искусственное солнце казалось больших размеров и не таким желтым, как земное. Белое, флюоресцентное сияние позволяло его глазам смотреть прямо на него не дольше, чем доли секунды. Тени, отбрасываемые светом на поверхности платформы, казались такими же твердыми, острыми и черными, как скалы на мертвой луне. Майлз обошел платформу и нашел строение, напоминающее ангар, в который и вошел. Внутри находились двадцать три странных устройства и ящики, в которых (судя по одному из них, в котором лежала земная пища) хранились пищевые рационы для каждого из членов экипажа на борту корабля. Майлз пересек ангар и вышел через дверь в задней стене. Перед собой он увидел лежащий на металлической раме маленький кораблик, выглядевший миниатюрной копией их корабля и предназначенный скорее всего для связи. Внутри Майлз увидел только два кресла.

Его охватил душевный подъем. Он торопливо поднялся к кораблю, приподнял люк и забрался внутрь. Сев на одно из кресел, он изучил пульт управления маленького судна.

Как он и ожидал, управление оказалось таким же знакомым, как и то, с которым работал Луон на большом корабле. Ярость, все так же кипевшая глубоко внутри, придала ему новую решимость.

Он должен любым способом получить ответ.

Майлз дотронулся до органов управления кораблем так уверенно, как будто тренировался годами. Маленький аппарат поднялся вверх, медленно повернулся в бело-голубом сиянии искусственного солнца и направился к центру Боевого Порядка.

На несколько секунд у него создалось впечатление, что он скорее висит, чем движется в пространстве, но затем без малейших болезненных проявлений ускорения он начал двигаться все быстрее и быстрее. Ближайшие корабли в линии один за одним появлялись и исчезали на экране перед ним.

Не почувствовав никаких изменений в скорости движения, Майлз увидел, что этот маленький кораблик быстро пролетал между двумя стоящими судами, затем притормаживал в непосредственной близости от каждого корабля и снова набирал прежнюю скорость. Чувство веселья начало охватывать Майлза.

Маленький кораблик повиновался малейшему движению пальцев, словно дополнительный орган его тела. У Майлза появилось чувство, что скорость корабля была его собственной скоростью, мощь корабля — его собственной мощью, готовность к приказам — его собственной готовностью.

Он уже миновал область небольших вспомогательных, необычно выглядевших кораблей и добрался до первых больших шаров центрогалактиан.

Он увидел первые из них, в полной красе появившиеся на экране, встроенном в пульт, на котором лежали его ладони.

Рядом с ним во втором кресле кто-то появился. Майлз повернул голову и вгляделся.

Это был центрогалактианин. Неподвижность псевдочеловеческих черт лица так напомнила ему тех двух, которые привезли его с Земли, что на миг Майлза подумал о том, что к нему присоединился его старый знакомый. Но потом он выделил в этом чужаке некое эмоциональное отличие, какое он чувствовал в Чак'ке, Луоне и других членах экипажа. Этот центрогалактианин не сказал ничего, но его руки легли на клавиши, дублировавшие пульт управления, расположенный перед Майлзом, и маленький кораблик повернул и направился обратным курсом.

На мгновение Майлз растерялся. Но потом его пальцы запрыгали по кнопкам управления. Корабль ему не подчинялся, словно его пульт отключился и работал только тот, что находился перед центрогалактианином.

— Что ты делаешь? — зло спросил Майлз, повернувшись к инопланетянину.

— Я хочу поговорить с кем-нибудь… С тем, кто знает!

— Говорите со мной, — центрогалактианин произнес это без интонаций, но Майлз почувствовал в чужаке ледяное равнодушие, похожее на презрение.

Его сосед продолжал вести двухместное суденышко обратно, даже не взглянув на Майлза.

— Мне сказали, что наш корабль не будет участвовать в сражении с Серебряной Ордой! — сказал Майлз. — Это верно?

— Совершенно верно, — ответил центрогалактианин.

— Тогда зачем меня привезли сюда? — спросил Майлз. — Зачем всех нас собрали в «Боевой Шлюпке»?

— Дело в том, что по отдельности и даже все вместе вы очень мало можете добавить непосредственно к нашему боевому потенциалу, — ответил центрогалактианин. — В этом смысле вы все вместе значите меньше одного моего соотечественника. Но кроме непосредственного вклада, величина которого сильно меняется от одной личности к другой, каждый в Боевом Порядке служит задаче, в которой все равны. Она заключается в том, чтобы служить резонатором или усилителем общей мощи и каналом, через который эту силу можно направить на врага. Здесь задействовано нечто, что можно назвать эффектом обратной связи. Психическая сила течет от группы к индивидууму и обратно.

— Обратная связь? — Майлз непонимающе посмотрел на него. Психическая сила?

— Оружие на борту вашего корабля и на всех наших кораблях, — объяснял нежданный попутчик, пока их маленький двухместный корабль продолжал скользить мимо странных устройств союзников центрогалактиан, — имеет двойное назначение. Они могут использовать против вражеских кораблей не только физическую, но и, как я уже сказал, ПСИХИЧЕСКУЮ силу. «Психическая»

— это не совсем подходящее название, но самое лучшее, которое я мог найти для твоего понимания. Физическая сторона этого оружия достаточно эффективна. Она может уничтожить любой корабль Орды, вошедший в зону его поражения. Но мы обязаны воспользоваться нашим основным психическим оружием, на котором базируется вся стратегия обороны против захватчиков.

Майлз нахмурился.

— Почему? — спросил он.

— Потому что стратегия Орды, в противоположность нашей, основывается на численном превосходстве кораблей и людей, — ответил инопланетянин. Орда пойдет на любые потери, ведь за уничтожение одного нашего корабля она может заплатить потерей дюжины, сотни или даже тысячи своих.

— Тысячу за один? — Майлз прищурился.

— Именно так, — ответил центрогалактианин без тени переживания. Основополагающий принцип Орды состоит в том, что она может позволить себе потерю большей части своих кораблей и все-таки оставить необходимое их количество для достижения цели. Но мы надеемся, что существует граница, за которую не сможет зайти даже Орда. И этого предела мы надеемся достичь при помощи психической силы.

Майлз опять нахмурился. Слова центрогалактианина звучали так, словно они должны были донести до него смысл, но в то же время их реальное значение ускользало от его понимания, как сухая листва от ноябрьского ветра.

— Психическая сила может их уничтожить? — спросил он.

— Нет, — резко произнес центрогалактианин. — Психическая сила представляет собой ту внутреннюю связь, которую вы установили с людьми вашего мира, позволившими вам сблизиться с ними. Спросите сами себя, может ли эта связь убивать. Связь предполагает сопереживание, а сочувствие, будучи созидательным, не может использоваться для разрушения. Созидание и разрушение — прямо противоположны внутри одного и того же процесса, так же как синтез и анализ не могут быть задействованы в одно и то же время, или, чтобы тебе стало еще понятней, нельзя ехать в автомобиле, одновременно нажимая на газ и тормоз. Даже если это возможно сделать технически, попытка одновременного движения в противоположных направлениях приведет к неподвижности, отсутствию движения. То же самое распространяется и на любую попытку убить с помощью психической силы.

— Тогда я не понимаю тебя, — угрюмо признался Майлз.

— Я объясню, — сказал центрогалактианин, — почему наше оружие наряду с физической составляющей обладает и психической. Психическая сила убить не может, но может управлять группой индивидуумов. Так же мы будем использовать ее и против Орды. С помощью психической силы мы надеемся парализовать всех захватчиков, попавших в зону действия нашего оружия.

Добившись этого, мы будем уничтожать их нашим физическим оружием.

Он остановился. Майлз медленно кивнул.

— Понимаю, — задумчиво произнес он.

— Да, — сказал центрогалактианин, — понимаешь. Это значит, что мы не надеемся уничтожить Орду, поскольку это невозможно, а только убедить, что можем ее уничтожить, оставаясь почти неуязвимыми и заставив заплатить непомерно высокую цену за каждый наш корабль. И лишь после этого они повернут к какой-нибудь другой Галактике, не обладающей такой сильной обороной.

— Если психическая сила настолько эффективна, — хрипло спросил Майлз, — то почему «Боевая Шлюпка» не может находиться вместе с вами во время сражения с Ордой?

— Потому что психическая сила не настолько эффективна, — бесцветным голосом ответил чужак. — Каждое ее применение требует от каждого присутствующего огромного расхода энергии. Пока человек не устал, он может не только использовать свою собственную психическую силу, но также может питать наш общий основной источник энергии и пропускать его через себя, во много раз увеличивая эффективность оружия. Даже для нас использование этой энергии не проходит бесследно, а вы выдохнетесь гораздо быстрее. Уставший человек теряет контакт с основным источником силы. После этого вы окажетесь один на один с Ордой, только со слабой психической энергией и физическим оружием, и уничтожение вашего корабля Ордой последует почти незамедлительно.

— И что с того? — поинтересовался Майлз. — Мы рискуем своими собственными головами…

— Они не только ваши, — прервал его центрогалактианин. — Ты отказываешься понимать. Даже все вместе, как носители основной психической силы, вы значите очень мало. Поэтому, потеряв всех вас, мы теряем меньше одного боеспособного индивидуума, такого, как я. Но как резонаторы и усилители вы функционально не отличаетесь от любого в Боевом Порядке. И наши потери в этом случае составят двадцать три единицы.

Он сделал паузу.

— Понимаешь ли ты сейчас, — спросил он, — почему мы предпочитаем не вводить вас в бой, а держать подальше от сражения, в безопасности, откуда можем черпать усиленную вами мощь, не рискуя потерять?

Он опять сделал паузу. Но Майлз ничего не ответил.

— Тебе это не нравится, — сказал центрогалактианин. — Потому что ты все так же подвержен воздействию примитивных эмоций, которые мы давно уже отделили от наших душ и смогли продолжить свое интеллектуальное развитие, сделавшее из нас то, что мы есть сейчас. Вы решили, что мы тоже обладаем ими, и наши решения, связанные с вами, приняты под их действием. Но это не так. Здесь, в Боевом Порядке, вы похожи на стадо шимпанзе, вооруженное ружьями. Обезьяну можно выдрессировать держать ружье и нажимать на курок, но это не значит, что на нее можно понадеяться так же, как на человека, ведь он будет использовать оружие в бою гораздо эффективнее. Вот почему, когда мы вступим в бой с Ордой, а это будет сделано только после одобрения наших вычислительных машин, рассчитывающих наши шансы на победу, в нем будем участвовать только мы, индивидуумы, населяющие центр Галактики, и несколько других более старых рас, на которые можно положиться. Это диктует логика, и согласно ей, мы будем держать вас вне зоны сражения, в безопасности.

Майлз посмотрел вперед в видеоэкран маленького суденышка. Сейчас на этом экране появился далекий, но быстро приближающийся силуэт платформы, где находилась «Боевая Шлюпка».

— Мы просто не можем придумать число, — продолжил центрогалактианин, — которое бы отражало количественную оценку Орды. В равной степени вы не поймете всех вопросов и факторов, вовлеченных в функционирование Боевого Порядка, который бы не существовал вообще, не будь нас, центрогалактиан.

Посмотри фактам в лицо, эти вещи слишком огромны и сложны, чтобы ты разрешил их, и смирись со своим положением.

Они подлетели уже почти к самой платформе. Центрогалактианин ничего больше не сказал и направил маленький кораблик на посадку. Он исчез из кресла в момент прикосновения к раме. Задумавшись, Майлз медленно открыл люк со своей стороны, вернулся наружу. Он прошел обратно в «Боевую Шлюпку».

На этот раз он не зашел в центр управления и в зал, вместо этого спустился по соединяющимся коридорам до первых оружейных установок, стоявших в одиночестве, их сферы выдавались вперед в черноту межгалактического пространства. Он долго стоял, всматриваясь в них, взволнованный услышанным от центрогалактианина, и увидел, что это оружие было неисправно и забыто.

Нет, оно не заржавело и не покрылось пылью. Марк не увидел и паутины.

Но часть его мозга, ставшая за последнее время такой восприимчивой, ощутила холод запустения, висевший над оружием, словно туман. Увидев это, он наконец-то начал понимать, что центрогалактианин пытался ему втолковать. Психическая энергия должна пульсировать по этим устройствам, если они хотели использовать ее в бою с Ордой. Но он понял и нечто такое, о чем центрогалактианин не позаботился сказать. Если это оружие включить во время сражения, на его разогрев надо потратить определенное количество психической силы оператора. За долгое бездействие на борту этого корабля надо было платить. Это объясняло безразличие и пренебрежение, проявленные центрогалактианином на обратном пути.

Более того, это объясняло поведение экипажа: ничем не прикрытое, смиренное знание собственной никчемности и бесполезности по сравнению с мощью и мудростью не только центрогалактиан, но даже всех остальных в Боевом Порядке. Вполне возможно, именно это знание и самопренебрежение привело их к созданию вертикальной структуры общества, чтобы найти в своей среде самых слабых, по отношению к которым можно было бы чувствовать хоть некое превосходство.

Почувствовав, что челюсти плотно сжаты, Майлз заставил себя расслабиться. Он наконец-то сам разобрался в ситуации, и это понимание отложилось в его мозгу так же прочно и вечно, как высеченные на камне иероглифы.

Зачем спасать их, его и всю человеческую расу, если им придется заплатить за спасение отказом от величайших дерзаний и мечтаний, почти ничего не значащих, а самих людей доминирующая в Галактике раса считала не более чем прямостоящими обезьянами, развалившимися на солнышке и бездумно чешущими свое пузо?

Центрогалактианин призвал его смириться с таким положением. Майлз горько рассмеялся. Центрогалактиане мудры и могущественны. Может быть. Но существуют доказательства того, что их мудрость и знание не безграничны.

Они не поняли сущности землян. В том числе — сущности и характера самого Майлза, знавшего, что он не станет мириться, обладая чувствами, которые эти совершенные существа просто-напросто подавили в себе. Он даже и не будет пытаться стать таким, каким они надеются его увидеть.

Более того, он и не должен. И снова в нем зародилось знакомое стремление, питавшее его живопись. На этот раз оно вело к новой цели.

Майлз с радостью почувствовал, что не только не боится Серебряной Орды, но и не сломлен центрогалактианами. Он не согласен слепо им повиноваться, как будто они оказались еще одним, самым сильным, членом вертикального общества.

Он должен решить сам, что ему делать. А это означает, что, когда придет время, вопреки и Орде, и центрогалактианам, «Боевая Шлюпка» должна занять свое место в сражении. Да. «Боевая Шлюпка» будет сражаться. Даже если ему придется в одиночку вести ее против Орды.

Глава 8

— Повтори мне его имя, — попросил Майлз.

— Его имя — Воурои, — ответил Чак'ка.

Они сидели вдвоем в корабельном зале. Майлз заставил Чак'ку поставить его кресло и столик рядом со своим. Сейчас, в отличие от всех остальных в зале, они сидели и разговаривали. Это длилось уже последние две недели.

Чак'ка сначала сопротивлялся сближению, но Майлз надавил на него, и существо с тигроподобным лицом согласилось начать нечто похожее на дружбу.

В конце концов это ему понравилось больше, чем Майлзу, и он стал сопровождать Майлза повсюду, оставаясь поблизости все свободное ото сна время.

Без сомнения, остальные заметили эти новые отношения. Но поскольку Майлз и Чак'ка оставались на самом дне общества, казалось, что никто на борту корабля не хотел опускаться и замечать их возвращение к нормальному поведению. Поэтому в течение двух недель Майлз, не отвлекаясь, мог изучать других: как они двигались по кораблю и, особенно, как проходили их схватки, что подстегивало их начинать драки или удерживало от нападения друг на друга, как влияло на все это их положение в замкнутом обществе.

Без всякого сомнения, лидером был Луон. После него стоял Эфф, которым, к удивлению, являлся тот самый круглый, медведеподобный инопланетянин, поначалу показавшийся Майлзу совершенно безобидным. Эти двое, казалось, оставались полностью довольны своим положением. Но члены общества рангом ниже Эффа постоянно ввязывались в стычки друг с другом.

— Зачем они дерутся, если то проигрывают, то выигрывают? — спросил Майлз у Чак'ки.

Чак'ка покачал головой.

— Я не знаю, — ответил он, — скорее всего, им нечего делать. Нам только и остается драться. А схватка всегда может закончиться непредсказуемо.

Майлз кивнул. Он точно установил ранг каждого члена экипажа в обществе, но его мысли сконцентрировались на Каурой, ближайшем к Майлзу после победы над Чак'кой.

Майлз начал составлять план. Он с сожалением понял, что не может ничего сделать, пока не станет самым главным на этом корабле, а это означало — ему надо пробиться на самую вершину местного Олимпа. Воурои был той первой ступенькой, которую ему надо одолеть. Он изучал Воурои, желая повысить свой ранг, его подхлестывала смесь голода, ярости и созидательного желания, с которым он набрасывался на свои картины на Земле. Этот метод не мог принести иного результата, кроме стремительного успеха.

Физически, сказал себе Майлз, у каждого на корабле есть сильные и слабые стороны. Какие же наиболее уязвимые места у Воурои?

Потенциальный противник был стройным, но мощным кошкоподобным существом, не грузным, подобно Чак'ке, а длинноногим, двигающимся с гибкой грациозностью канадской рыси. Кресло Воурои стояло в зале почти напротив кресла Майлза, и, хотя он никак не реагировал на его присутствие, Майлз научился превосходно различать малейшие признаки, предупреждавшие его о том, что остальные помнили о нем и готовились к любому неожиданному шагу.

Ясно, что на Воурои, стоявшего непосредственно над Майлзом, внезапно не нападешь. Он всегда держался спиной к стене, а его глаза, смотревшие в сторону центра зала, несмотря ни на что, всегда косили в направлении Майлза. Внешне расслабленное рысеподобное существо всегда принимало при появлении Майлза такую позу, из которой могло бы в мгновение ока вскочить на ноги.

Никто не делал исключения для Майлза. По его наблюдениям, каждый на корабле следил за теми, кто находился ниже него на иерархической лестнице.

Неожиданное нападение, прыжок на соперника сзади или секундная растерянность использовались практически во всех схватках, происходивших между членами экипажа. Цель оправдывала средства, если вела к победе.

Майлз хладнокровно составил план действий, дающий ему преимущества, и дал Чак'ке указания.

Эти наблюдения и привели к разговору, который они сейчас вели, сидя в зале и посматривая на Воурои. Тембры голосов Майлза и Чак'ки были очень похожи, при определенной тренировке их легко можно было спутать. Почти неделю Майлз тайком практиковался, тренируясь назвать Воурои голосом, имитирующим произношение Чак'ки.

Он многократно повторил имя соперника вслед за Чак'кой, и тигроподобное существо кивнуло.

— Хорошо, — наконец сказал он, — звучит очень похоже.

— Отлично, — ответил Майлз. Он взглянул через зал на Воурои, по-видимому, дремавшего с полуоткрытыми глазами. — Я пошел. Подожди несколько минут, а затем начинай.

Майлз поднялся из своего кресла и неторопливо направился к передней стене зала, откуда коридор вел к центру управления. Он дошел до середины коридора, прислонился спиной к стене и стал ждать.

Майлз мысленно отмерял неспешное течение секунд. После изменений, внесенных центрогалактианами в его тело и мозг, у него появились новые способности, одна из которых заключалась в возможности внутренне отсчитывать время подобно часам. Поэтому он ждал, пока пройдет время.

Через три с половиной минуты из центра управления в коридор вышел Эфф.

Окинув его равнодушным взглядом, он прошел дальше. После того как округлая фигура исчезла в зале, Майлз подождал еще минуты полторы, а потом без шума прошел по коридору до места, где Каурой не мог увидеть его из своего кресла.

С того места, где Майлз стоял, прижавшись к стене, он видел вход в другой коридор, ведущий на корму, каюты экипажа и силуэт Чак'ки.

Затем Майлз крикнул, подражая голосу и акценту Чак'ки:

— ВОУРОИ!

— ВОУРОИ! — послышался голос Чак'ки из противоположного коридора.

Чак'ка вбежал в зал, продолжая выкрикивать:

— ВОУРОИ! ВОУРОИ! ВОУРОИ!..

Майлз со всех ног бросился в зал, стараясь не привлекать к себе внимания. Он мельком увидел Чак'ку, бегущего с противоположной стороны к Воурои, и самого Воурои, повернувшегося и смотрящего на Чак'ку. Подбежав сзади, Майлз ударил рысеподобное существо на уровне поясницы. Майлз решил, что впечатал «зазевавшегося» Воурои в пол зала достаточно сильно, чтобы отключить человека, но сильный удар головой о твердый пол, казалось, не подействовал на него, и прижатый к полу Воурои пытался вывернуться из захвата Майлза.

Майлз провел полный нельсон, так славно послуживший ему в схватке с Чак'кой. Одновременно с давлением на шею он сцепил свои ноги вокруг ног Воурои и попытался «спеленать» их. Его противник предпринял попытку освободиться. Ноги существа оказались невероятно мощными, и Майлзу пришлось передвинуть в свою очередь ноги выше и сцепить их вокруг пояса Воурои.

Воурои рванулся вверх, и на миг показалось, что он сумеет подняться с сидящим на его спине Майлзом, но вес нападавшего вывел его из равновесия, и он упал на спину. Лежа под Воурои и усиливая давление на шею, Майлз почувствовал, что силы на исходе, и стал думать о помощи, пришедшей в поединке с Чак'кой. Но она не пришла, да и стала уже не нужной.

Шея Воурои начала ослабевать. Она не была, конечно, такой же жесткой и сильной, как у Чак'ки. Майлз почувствовал, как она согнулась, и почти сразу его противника окутал одурманивающий серый туман, несущий усталость и безразличие. Он тихо потерял сознание, а боевой огонь внутри него исчез.

Проснувшись после второй схватки на своей койке, Майлз сквозь туман увидел над собой маячившее лицо Чак'ки. Он ясно почувствовал, что от того исходило странное чувство: нечто среднее между весельем и триумфом.

— Очнулся, Майлз? — спросил Чак'ка.

— Проснулся, — ответил Майлз чуть неуверенно.

Лицо Чак'ки придвинулось ближе. Его голос понизился до того, что он считал шепотом.

— Мы сделали это, Майлз! Ведь мы это сделали?

— Я сделал это, — уточнил Майлз. — С твоей помощью.

— Я это и хотел сказать, — с жаром прошептал Чак'ка. — С моей помощью. Мы вдвоем, вместе.

Глаза Чак'ки полузакрылись. Майлз почувствовал, как до него докатилась волна радости, удовольствия и дружбы.

Впервые Майлз понял, что Чак'ка боялся быть отвергнутым Майлзом после такого успеха. Трогательное чувство, шедшее от этого тигроподобного существа, низко склонившегося над его койкой, заставило Майлза потянуться и пожать одну из покрытых шерстью когтистых лап-рук Чак'ки. Чак'ка с удивлением посмотрел на сжатую Майлзом конечность.

— Так мы поступаем у меня дома, — объяснил Майлз. Чак'ка задумчиво посмотрел на свою уже несжатую лапу, затем еще раз на Майлза, и радость, исходящая от него, усилилась.

Майлз вновь погрузился в сон, унеся с собой эту радость и дружбу.

За следующие несколько недель он пробил путь наверх. В каждом случае после победы он пытался подружиться с поверженными противниками. Один или двое подружились с ним, но никто из них не стал настолько близок, как Чак'ка, следовавший за ним неотступно. К тому времени на корабле оставалось только двое, кто не обращал внимания на присутствие Майлза или не отвечал, когда он с ними говорил. Эфф и Луон. Их не мог победить никто.

По мере возвышения Майлза сопротивление его противников все усиливалось и усиливалось. Его последняя схватка с темнокожим гуманоидом по имени Хинаоа потребовала от Майлза всей его силы и ловкости. Поэтому было не исключено, что он не сможет победить двух оставшихся членов экипажа. Даже если он как-нибудь и сумеет победить Эффа, то ему не одолеть Луона.

Он больше не гадал, в чем секрет их успеха. Эфф являл собой сплошной ком мускулов, покрывавших округлое тело. Он был не «тюфяком», а сплошным, мощным мускулом. Преимущество Луона состояло в скорости движений, которую Майлз уже наблюдал. Но кроме того, ему нельзя было отказать и в присутствии силы. В любом случае, реакция Луона была такова, что только первый удар давал Майлзу возможность победить серокожего, потому что шансов на второй уже не оставалось.

Но Луон оставался целью в будущем, а Эфф — в настоящем. Майлз сознавал, что хотя Эфф внешне все так же игнорировал всех, кроме Луона, но он постоянно оставался настороже после победы Майлза над ближайшим по рангу.

Целую неделю Майлз изучал Эффа. Сначала казалось, что его противник неуязвим. Места сочленений его тела были твердыми и прятались в глубоких складках мускулатуры. Шея Эффа была настолько короткой, что казалось, отсутствует напрочь. Полный нельсон, с успехом использованный Майлзом несколько раз, здесь не применишь, к тому же Эфф, без сомнения, заметил это и был начеку. Майлз перебирал юношеские воспоминания до болезни, поразившей и сделавшей беспомощной его руку. Существовали другие бойцовские приемы и захваты, о которых он знал, читал или слышал. Он искал что-то оригинальное, чем мог бы с успехом воспользоваться против Эффа.

В конце концов он сосредоточил свое внимание на пояснице и нижней части туловища Эффа. На его взгляд, медведеподобное существо обладало человекоподобными грудной клеткой, ребрами и диафрагмой. Если бы Майлз сумел подкараулить Эффа в нужном месте, то у него появился бы шанс.

Прошло несколько дней, прежде чем представился подходящий случай. Это время он старался держаться поближе к Эффу, выдававшему свою настороженность только движениями глаз и шевелением мохнатого уха. Эфф не расслаблялся. Но время пришло. Майлз, шедший прямо за ним по коридору, увидел, как Эфф поворачивает за небольшой угол у входа в зал на расстоянии менее метра.

Майлз, не теряя ни секунды, напрыгнул сзади.

Эфф, готовый к любой атаке, повернулся лицом к нападавшему, когда тот врезался в него. Но Майлз ожидал этого и начал схватку по составленному плану. Сила удара отбросила медведеподобного инопланетянина в угол, и, падая, Эфф согнулся. Когда он упал на бок, то нога Майлза уже прижимала одну его мохнатую руку к мощной талии. Оказавшись на полу, Майлз схватил вторую руку своими двумя и завернул ее за спину.

Он почувствовал, что даже двумя руками не сможет долго удержать руку своего противника, но ноги Майлза продолжали прижимать вторую. Плечо Эффа попало в угол, а рука и талия оказались стиснутыми мускулами скрещенных ножницами ног, которые Майлз продолжал сжимать изо всех сил. Его левое колено с силой давило на диафрагму под грудной клеткой.

Эфф старался выкарабкаться, но они сцепились слишком крепко. Все, что Майлзу оставалось делать, так это держать левую руку Эффа заломленной за спину, в то время как их общий вес и его ноги держали правую руку.

Собравшимся полукругом и наблюдающим членам экипажа казалось, что ничего не происходило. О настоящем положении дел знали только Эфф и Майлз.

Майлз продолжал давить левым коленом, втыкая его под ребра Эффа и выталкивая из легких воздух.

Они лежали в углу, едва шевелясь. Майлзу показалось, что борьба продолжается невыносимо долгое время. Он почувствовал, что давление его ног постепенно укорачивает дыхание Эффа, но тот, казалось, не ослабевал.

Он делал мощные рывки, пытаясь вырваться из захвата, которым спеленал его Майлз, но без успеха.

Майлз понимал, что и его силы тают. Руки и ноги его обладали достаточной силой, но ему приходилось удерживать под собой более тяжелого и сильного противника. Он почувствовал, что слабеет, и почти сдался, но тут его охватила старая, знакомая злость, заставившая его крепко сжать зубы. Он должен сломать своего врага. Сломать… Сломать…

В этот момент его окутал серый одурманивающий туман. Майлз почувствовал, как его зажим ослаб, а злость исчезла. Он не понимал, в чем дело. Он же не проиграл. Почему невидимое защитное устройство корабля прекратило схватку? Это нечестно…

Но вокруг него неумолимо сгущался серый туман.

Глава 9

В первый момент он пытался бороться и с туманом, и с Эффом.

Затем, с последним проблеском здравого смысла, пробившегося сквозь одурманивающий эффект, к нему пришло понимание, что это сделали для спасения жизни его противника. Майлз выиграл.

В этот раз последствия от усыпления выветрились быстро. Они очнулись, по-прежнему лежа на полу зала. Майлз оттолкнул руки, пытавшиеся поднять его, и встал без посторонней помощи. Напротив себя он увидел Эффа, тоже вставшего на ноги. Похожее на медвежье лицо исказила гримаса, в которой вряд ли можно было угадать улыбку, если бы не поток эмоций, исходящий от него и подтверждающий, что так оно и есть. Хотя мохнатая грудь тяжело вдыхала воздух и слова Эффа вылетали с придыханием, но в них сквозило дружелюбие, которое Майлз не замечал раньше ни у одного из инопланетян, встреченных им на борту.

— Лучше… меня, — выдохнул Эфф. — А дальше что? Я хочу знать, чего ты замышляешь… с тех пор как увидел, что ты стремишься стать первым на корабле.

В свою очередь судорожно глотая воздух, Майлз смотрел на Эффа. Кроме Чак'ки он не обнаружил никого, кто бы после своего поражения хотел или был способен на дружбу с ним.

Но, видимо, для Эффа физическое поражение не означало поражения духовного. Это сулило удачу плану, засевшему в голове у Майлза.

— Я объясню тебе это после того, как выиграю у Луона.

Остальные члены экипажа, наблюдавшие за схваткой, начали расходиться.

Остался только Чак'ка. Эфф секунду смотрел на тигроголового, а затем повернулся обратно.

— Ты никогда не выиграешь у Луона, — заверил он.

— Нет, я выиграю, — возразил Майлз. — Я должен. Поэтому я сумею это как-нибудь сделать.

Эфф снова дружелюбно покачал головой. Его дыхание пришло в норму.

— Ты никогда не победишь Луона, — повторил он не нравоучительно и упрямо, а тем твердым тоном, с которым ребенку или кому-нибудь другому объясняют прописные истины.

— Думай как тебе хочется, — пожал плечами Майлз. Он помедлил, затем спросил то, с чем не обращался ни к кому, кроме Чак'ки:

— Поможешь мне?

Эфф посмотрел ему прямо в глаза.

— Я не буду помогать тебе драться с ним, — ответил он. — Но я помогу тебе во всем другом, что звучит разумно.

— Я только этого и прошу, — кивнул Майлз.

Эфф усмехнулся еще шире. Чак'ка придвинулся к ним совсем близко, и аура, которая, как чувствовал Майлз, окружала каждого из них, казалось, слилась в одно общее стремление.

Впервые после своего появления на корабле Майлз увидел нечто похожее на братство.

Сперва Майлз ожидал от Чак'ки неприятия к внезапному вторжению Эффа в их сложившиеся отношения, ставшие похожими на партнерство. Но Эфф находился на верху общества, в то время как Чак'ка — на дне. Поэтому Чак'ка даже не пытался оспорить право Эффа на дружбу с Майлзом. Да и с успехом сопротивляться Эффу мог далеко не каждый, как позже обнаружил Майлз.

Сблизившись с ними, Майлз увидел, что по характеру этот инопланетянин оказался к нему ближе любого другого из экипажа. Эфф был экстравертом. Он был умен, если не считать его убеждения, что Луона нельзя победить, и, по-видимому, не боялся никого, даже центрогалактиан. Удивленный решимостью Майлза справиться с явно безнадежной задачей выиграть у Луона, но обрадованный этим, он с удовольствием рассказал Майлзу о его противнике как можно больше.

— Я говорю тебе, — упрямо настаивал на своем Майлз, — у Луона должно быть слабое место! Любой организм на любой планете обладает как сильными, так и слабыми сторонами.

— Конечно, у него есть слабые места, — уверенно ответил Эфф. — Но можешь ли ты противопоставить его слабым местам, соответственно, свои сильные? Луон просто слишком быстр для тебя. Он слишком быстр для любого из нас здесь. Он с планеты, где сила тяжести гораздо больше той, которую любой из нас может выдержать.

Майлз посмотрел на него.

— Ты имеешь в виду, — произнес Майлз, — что он сильнее, чем выглядит, потому что…

— Сильнее? Разумеется, — Эфф пожал плечами. — Но дело не в этом. Он гораздо быстрее тебя из-за тон силы тяжести, при которой живет.

— Быстрее? — переспросил Майлз.

Эфф улыбнулся.

— Ты что, Майлз, не понял? — спросил грузный инопланетянин. — Тогда встань и подумай. Чем больше сила тяжести, тем быстрее предмет падает из твоей руки на землю. Правильно?

— Да, — медленно согласился Майлз.

— Следовательно, если ты потеряешь равновесие, то быстрее упадешь на землю, — продолжил Эфф. — Правильно?

— А-а, — произнес Майлз, догадываясь, что к чему.

— Я вижу, ты понял, — сказал Эфф. — Стоять, идти, бежать — все это требует от нас, двуногих, нарушения равновесия. И должны существовать рефлексы, чтобы уберечь нас от падения. Вот каков Луон; его рефлексы просто гораздо быстрее моих или твоих. Поэтому я скажу тебе: не на что надеяться. Ты никогда у него не выиграешь!

Майлз покачал головой. Он не мог поверить, что нельзя найти какой-нибудь ключик, который бы помог победить стройного, серокожего, быстрого инопланетянина, продолжавшего последним из всех на борту «Боевой Шлюпки» игнорировать Майлза.

Сейчас Луон оказался в изоляции, поскольку все остальные начали общаться между собой независимо от ранга. Они делали это редко, делали осторожно, но они все-таки делали это. Дружба Майлза с Чак'кой разбила лед вертикальной иерархической структуры, и сейчас медленно, но верно началась оттепель.

Луон составлял исключение. Но даже если его и беспокоила мысль остаться в полной изоляции, то он не показывал вида. Часы бодрствования он проводил работая с пультом управления корабля и продолжая игнорировать всех. Не замечал Майлз и признаков озабоченности у Луона при своем приближении к нему. К концу второй недели наблюдений при помощи Эффа и Чак'ки Майлз все так же не мог найти приемлемого способа нейтрализовать нечеловеческую быстроту рефлексов Луона.

Все, что смог придумать Майлз, — спланировать нападение в нужное время и в нужном месте. Он надеялся на один быстрый удар, а там будь что будет. Для победы ему придется послать противника в нокаут или нокдаун.

Лучше всего, подумал Майлз, нацелиться в узкую и, по-видимому, мягкую среднюю часть тела Луона, расположенную чуть выше пояса. В уединении каюты, которую он разделял с Чак'кой, он продумал свой удар и тренировал его до тех пор, пока не достиг автоматизма.

В один из дней он остался стоять в своей каюте, открыв дверь. Эфф и Чак'ка заняли посты в зале.

Майлз ждал. Ожидание было долгим, он уже успел вернуться к койке, сесть, когда предварительный сигнал, особый лающий смешок Чак'ки, сообщил ему, что Луон вышел из зала и движется к корме. Майлз быстро вскочил на ноги.

Он сделал бесшумный шаг из открытой двери и прислушался. Напряжение обострило его слух до неестественной четкости. Он услышал шаги Луона, приближающиеся к каюте. Почувствовав холод на лбу, он понял, что от волнения покрылся потом. Его сердце забилось быстрее. Он напрягся, сдерживаясь.

Из зала выплеснулся смех Чак'ки.

Майлз мгновенно бросился вперед. Перед ним мелькнуло серое тело, быстро двигающееся в сторону. Его кулак задел бок противника, и тут же он почувствовал толчок от внезапного тяжелого удара по шее. Майлз удержался, оттолкнувшись от стены, и прежде, чем сообразил, другой удар куда-то в голову послал его вниз и в беспамятство.

Открыв глаза, он увидел, что лежит на своей койке. Шея болела, и боль, пронзая грудь, отдавалась в боку. Лица Эффа и Чак'ки плыли над ним.

Он открыл рот, чтобы сказать, но, к своему удивлению, услышал только шепот, причинявший шее боль.

— Что случилось? — прошептал он.

— Все произошло так, как я и предполагал, — послышался голос Эффа. Он слишком быстр для тебя.

Разочарование, крушение надежд начало втягивать в себя Майлза, подобно зыбучим пескам. Он скользнул обратно в беспамятство.

Открыв глаза в следующий раз, уже после сна, он почувствовал, что, несмотря на отдых для тела, его мозг все это время искал решение. Чак'ка отсутствовал, но Эфф был в комнате. Майлз с трудом сел на край койки. Шея болела, а голова гудела. Но он справился с этим. Эфф смотрел на него с улыбкой.

— Помоги мне встать, — просипел Майлз. Эти несколько слов наждаком прошлись по его горлу и наполнили череп головной болью.

Эфф подошел и поставил Майлза на ноги.

— Вот, — сказал Эфф. — Ты уже стоишь. Но что с того? Тебе надо лежать.

— Нет, — прошептал Майлз. В его душе образовалось что-то холодное и твердое, похожее на глыбу железного метеорита, мчащегося сквозь световые годы пустоты к своей цели, к пламени Солнца. — Помоги мне… идти.

Он направился к двери с Эффом, поддерживающим его за руку и ведущим его. С каждым шагом его силы возвращались. Он повернул налево в коридор.

— Где Луон? — хрипло прошептал он Эффу.

— Там, где почти всегда, — ответил Эфф, с любопытством наблюдая за ним. — Впереди, в центре управления.

— Хорошо, — просипел Майлз. Шатаясь, он шагал дальше по коридору, сохраняя равновесие с помощью Эффа. Сила с почти волшебной быстротой возвращалась к нему. Одолев ползала, он уже смог отказаться от поддержки Эффа и идти сам.

Войдя в коридор, ведущий к центру управления, он даже чуть обогнал Эффа. Боль по-прежнему терзала его шею и голову, но он уже мог ее переносить. К его радости, мускулы уже действовали гораздо лучше.

Эфф остановил его.

— Что ты собираешься делать?

— Подожди и увидишь, — ответил Майлз.

Он дошел, сопровождаемый Эффом, до входа в центр управления. Как обычно, Луон сидел у пульта, но сейчас его пальцы не играли на клавиатуре.

Он смотрел вверх на главный экран, показывающий межгалактическое пространство, в том направлении, откуда должна появиться Серебряная Орда.

В позе внешне хрупкого и стройного существа, не отводившего свой взгляд от пустоты экрана, чувствовалось одиночество. Но Майлз не мог тратить время на сочувствие.

Рукой остановив Эффа и не дав ему войти в открытую дверь, Майлз решительно прошел вперед и, оказавшись достаточно близко, безо всяких уловок бросился к шее Луона.

Очнувшись в этот раз, он не вспомнил ничего, кроме этого единственного прыжка вперед. Его шея, к удивлению, не болела. Но голова представляла из себя единый комок боли, как будто на этот раз Луон сконцентрировал возмездие именно на ней. Он не встал, ожидая и надеясь, что боль утихнет, но это происходило слишком медленно.

Майлз повернул голову и увидел Чак'ку и Эффа, наблюдавших за ними. Он болезненно сел на край кровати. Никто из них не подошел, чтобы помочь ему.

Внезапно его охватила ярость, но не на Луона, а на этих двоих, стоящих и смотрящих на него.

— Идите сюда! — хрипло прокаркал он. — Помогите мне!

Он не просил их об одолжении. Это был приказ. И в них сохранилось достаточно много от прежних порядков, чтобы оба беспрекословно подошли к нему и помогли встать на ноги. На миг его голова запрокинулась и комната завертелась. Но он сумел собраться и восстановить равновесие.

Майлз повернулся к двери комнаты.

— К Луону, — прохрипел он. Его помощники на мгновение застыли в нерешительности. Затем они молча взяли его под локти и препроводили в коридор и оттуда вперед, к носу корабля.

Зал сейчас был заполнен собравшимися здесь молчаливо наблюдавшими членами экипажа. Хотя и медленней, чем в первый раз, Майлзу становилось лучше. Преодолев половину коридора, ведущего к центру управления, он снова смог идти без посторонней помощи.

Майлз дошел до входа в центр управления, где и остановился. Потому что в этот раз, встревоженный звуком приближающихся шагов, Луон повернулся. Его глаза впервые встретились с глазами Майлза. Шесть недель научили Майлза понимать выражение лица Луона. Он с немым вопросом смотрел на стоявшего в проеме Майлза.

Землянин бросился вперед в отчаянном прыжке, вытянув руки, чтобы схватить серокожего за горло.

Но прежде, чем его руки сомкнулись на шее, Луон исчез. Майлз обнаружил, что его вновь переиграли и он уже прижат спиной к одному из пультов управления. Луон с легкостью держал его — беззащитного и беспомощного, неспособного к сопротивлению, и с расстояния в несколько дюймов вглядывался в лицо Майлза.

— Чего ты добиваешься? — спросил Луон.

Майлз впервые услышал его голос, оказавшийся неожиданно мягким и глубоким для существа, победившего всех. Голос, как и эмоции, уловленные Майлзом, нес в себе удивление и интерес.

— Я хочу, — прохрипел Майлз, — сражаться с Серебряной Ордой.

Долгое мгновение выражение лица Луона, продолжавшего всматриваться в землянина, не менялось. Затем Майлз почувствовал, что захват, прижавший его к пульту, ослаб. Луон отступил от него. Легкая, стройная фигура контрастировала не только с Майлзом, но и с Эффом и Чак'кой, которые вошли в центр управления и стояли у него за спиной.

— Ты хочешь сражаться с Серебряной Ордой? — повторил Луон своим мягким голосом. Его глаза внимательно изучали Майлза. — Я тоже, но прекрасно знаю, что это невозможно.

Глава 10

Майлз медленно выпрямился, потер лоб пальцами и попытался прочистить голосовые связки саднящего горла.

— Ты ошибаешься, — ответил он Луону.

— Нет, — спокойно возразил Луон.

— Да, — настаивал Майлз. Его ослабшие ноги начали дрожать, и он сел в кресло Луона. — Знаешь, что я сделал в первый же день, оказавшись здесь?

Осмотрев корабль, а затем платформу, я увидел на раме маленькое суденышко, влез в него и полетел к огромным кораблям центрогалактиан.

Луон насторожился — заостренные кончики его ушей замерли после слов Майлза.

— Ты долетел и увидел центрогалактиан?

— Я ушел не так далеко, как хотел, — ответил Майлз. — Неожиданно я обнаружил, что один из центрогалактиан сидит рядом со мной. Он развернул корабль и повел его обратно. Но он ответил на мои вопросы. Он рассказал мне, почему этот корабль никогда не предназначался для сражения с Серебряной Ордой. Он рассказал мне, почему он хочет, чтобы мы работали только в качестве обратной связи для всего оружия всей Линии Обороны во время боя. Он сказал мне: один из них гораздо ценнее всех нас в этом корабле вместе взятых.

Майлз замолчал. Луон долго смотрел на него.

— Ты взял этот маленький корабль, — почти изумленно повторил Луон. И ты попытался добраться до центрогалактиан. Так?

— Никто из вас ничего подобного не пытался? — внезапно спросил Майлз у Луона.

Тот сделал отрицательный жест, заключавшийся в легком покачивании верхней части тела, но аура чувств вокруг достигла эмоциональной воспринимающей сферы Майлза.

— Но ты задал ему вопрос, — сказал Луон, следя за Майлзом блестящими глазами, — и он ответил тебе.

— Да, — подтвердил Майлз. Он поднялся на ноги. — Только я ему не верю. Я с ним не согласен. Я думаю, мы можем сражаться на этом корабле с Серебряной Ордой. Все двадцать три, взаимодействуя с другими кораблями, идущими в бой с Ордой, когда придет время.

Снова Луон внимательно посмотрел на него. Затем опять сделал отрицательный жест телом, только на этот раз в нем сквозила неуверенность.

— Так ты в это веришь? — спросил серокожий. — И поэтому ты пробился наверх, ко мне? Ты хотел сделать из этого корабля нечто, способное на схватку с Серебряной Ордой?

— Верно, — ответил Майлз и добавил угрюмо:

— Кажется, ни у кого из вас не хватило на это духу.

Он собрался и приготовился к внезапной атаке Луона. Но инопланетянин только посмотрел на него чуть пристальней, затем полуобернулся, чтобы держать обоих, Эффа и Чак'ку, стоящих в дворах, как и Майлза, в поле зрения. Потом он сделал шаг назад.

— Я не верю, что мы можем сражаться с Серебряной Ордой, — сказал он.

Его глаза застыли на Майлзе. — Я по-прежнему не верю. К тому же я знаю, что ты никогда меня не победишь. Ты понял это?

Майлз потряс головой.

— Нет, — ответил он. — Убить ты меня не сможешь, и в конце концов я у тебя выиграю. Мне все равно, сколько времени это займет или сколько раз я попытаюсь.

Луон вновь проделал то же движение телом. Но на этот раз неуверенно.

— Ты меня не победишь, но будешь пытаться, — сказал он, как будто про себя. — Ты сказал, что будешь нападать на меня, пока не выиграешь. И мы знаем, что ты не превратишь этот корабль в боевую единицу, которой центрогалактиане позволят сражаться с Серебряной Ордой. Но ты сказал, что попытаешься.

Он сделал еще один шаг назад. Он смотрел на Майлза, и тот снова приготовился к смертельной схватке. Но нападения не произошло.

— Хорошо, тогда я признаю себя побежденным.

Майлз уставился на него. Победа казалась ему слишком неожиданной и легкой. Конечно, в глубине души он собирался нападать на Луона до тех пор, пока тот не выдохнется. Он надеялся только тревожить серокожего, пока тот хотя бы не запросит мира вместо понижения статуса на одну ступеньку. Это внезапное признание поражения встревожило Майлза.

— С чего бы это? — спросил он, внимательно наблюдая за Луоном. Почему?

— Потому что, — тихо ответил Луон, — я не сел в маленький кораблик и не попытался поговорить с центрогалактианами. Потому что я не стал пробиваться наверх ради цели, отличающейся от той, чтобы просто оказаться там. Потому что даже сейчас я не верю, что ты можешь сделать из этого корабля нечто, что сможет сражаться с Серебряной Ордой. Но самое главное в том, что я хочу драться с Ордой так же сильно, как ты.

Он живо повернулся к Эффу и Чак'ке.

— Все мы, здесь на борту, — медленно произнес он, — мечтали о сражении. Это так, друзья?

На миг Эфф и Чак'ка замерли, ошарашенно глядя на Луона, застыли в немом удивлении от того, что он обратился к ним. Затем оба сделали жесты, аналогичные человеческому кивку.

— Да, — подтвердил Эфф. Обычная раскатистость его голоса слегка ослабилась. — Что касается меня, да. И Чак'ка тоже подтвердит это. Если мы вчетвером чувствуем одно, то я думаю, что и остальными овладело то же чувство.

— Я тоже так думаю, — согласился Луон. — Я уступаю тебе, Майлз. Что касается остальных, полагаю, они с радостью присоединятся к нам. Если нет… — он не улыбнулся (возможно, мускулы его серого лица и не могли это сделать), но скрытый юмор недосказанного выплеснулся на эмоции Майлза, жестокой, но вполне закономерной шутки, — то мы их заставим. Если я могу сделать нечто, что поможет моим соплеменникам пережить Орду, то не остановлюсь перед тем, чтобы вдолбить кое-что в головы некоторых тугодумов или упрямцев.

— Не думаю, что это понадобится, — сказал Майлз. — Но все может быть.

Только сейчас он поверил, что Луон на самом деле сдался, отступил и позволил ему, Майлзу, занять лидирующее положение на борту «Боевой Шлюпки». Радостное тепло вспыхнуло в груди, распространилось по телу и словно по волшебству освободило голову от боли.

— Давайте соберем их всех вместе в зале и поговорим.

— Да, — согласился Луон, — пошли в зал.

Они пошли. Когда они вошли в зал — Эфф и Чак'ка по бокам и Луон, идущий за Майлзом, и встали все вместе в углу, из которого могли видеть все помещение, — глаза всех остальных устремились к ним.

— Все оставайтесь здесь, — сказал Луон, окидывая взглядом комнату.

Его взгляд застыл на Воурои, стоявшем ближе всех к коридору, ведущему к комнатам экипажа. — Ты, Воурои, иди и приведи всех остальных.

Воурои ушел. В зале стояла ничем не нарушаемая тишина. Глаза оставшихся продолжали неотрывно смотреть на стоящую в углу четверку.

Впервые в душу Майлза закралось сомнение. Они вчетвером сейчас объединились: трое, стоящих на верху по физическим способностям среди всех на борту корабля, и Чак'ка — самый последний. Но с развалом старой вертикальной структуры могло произойти всякое. Что, если, увидев этот союз четырех, остальные девятнадцать объединятся в противостоящую группу?

Внезапно он обрадовался, что при необходимости Луон будет сражаться за их план.

Пять других членов экипажа, сопровождаемые Воурои, вошли в зал и заполнили пустующие кресла. Они сидели тихо, глядя на Луона.

— Майлз победил меня, — объявил Луон, — поэтому сейчас он стоит во главе корабля. Он думает, и мы трое с этим согласны, что теперь обстановка изменилась. — Он посмотрел на Майлза:

— Говори, Майлз.

— Мы не должны сражаться друг с другом, — сказал Майлз, внимательно вглядываясь в чужие лица перед собой. — Теперь мы будем работать заодно, и мы должны превратить «Боевую Шлюпку» в корабль, который действительно сможет вступить в бой с Серебряной Ордой.

Послышался приглушенный шепот, напоминающий шум ветра в качающихся ветвях деревьев. Звук представлял собой набор восклицаний удивления и неверия, выплеснувшихся одновременно из множества разнообразных ртов и глоток.

— Я знаю! — спокойно сказал Майлз. — Центрогалактиане думают, что мы ни на что не годны. Кто-нибудь из вас подходил к оружию и оценивал, какое оно? Оно холодное! Мы должны заниматься им, чтобы согреть. Но кто знает, каким оно будет, если его согреть?

Он осмотрел их.

— Мы все — представители воинственных рас. Иначе бы мы не дрались между собой. И кто из вас не захотел бы сразиться с Серебряной Ордой, если бы вам предоставили такую возможность?

В зале стояла тишина. Никто не шелохнулся, никто не ответил.

— Вы все хотите! — воскликнул Майлз. — В таком случае что вы теряете, если пойдете за мной? Посмотрим, сумеем ли мы, работая вместе, сделать из этого корабля и всех нас ту боевую единицу, которую центрогалактиане захотят взять с собой в бой при появлении Серебряной Орды.

Он сделал паузу. Они по-прежнему смотрели на него, не отвергая и не соглашаясь.

— Ладно, — медленно произнес Майлз. — Есть ли здесь кто-нибудь, кто против общего решения? Пусть согласные сделают шаг вперед.

Сбоку и сзади от Майлза Луон, Эфф и Чак'ка так и поступили, но больше никто не признался. На мгновение у Майлза опустились руки. Затем какой-то внутренний инстинкт подсказал ему, что надо как-то подтолкнуть слушателей к положительному решению, причем как можно быстрее, а не ждать, когда они сами неторопливо «созреют», пассивно выслушивая его планы.

— Те, кто готов работать, шаг вперед.

После паузы встал Воурои. Один за другим и группками они все поднялись из кресел и шагнули навстречу Майлзу.

— Отлично! — воскликнул Майлз. Он старался говорить твердо, хотя внутри у него все пело. — А сейчас давайте выясним, как управлять этим кораблем и его орудиями. Я направлюсь в рубку управления. Со мной будут Луон, мой первый помощник, и Эфф, мой второй помощник. Чак'ка присоединится к остальным у орудий. Разойдитесь по кораблю, выберите себе оружие и попытайтесь его согреть.

Не дожидаясь от них даже намека на проявление несогласия, Майлз повернулся и зашагал по коридору, ведущему к рубке управления. Он услышал позади звук шагов и понял, что Луон, Эфф и Чак'ка шли за ним, в то время как неуверенные голоса и движения говорили о том, что хотя бы некоторые члены экипажа подчинились приказу. Он прошел в рубку и остановился перед центральным из трех кресел, стоявших перед пультом управления под большим экраном, наполненным чернотой межгалактического пространства.

— Мы тоже будем тренироваться, — пробормотал он как себе, так и остальным, вошедшим с ним.

— Мне объяснить тебе, друг Майлз? — прошептал мягкий голос Луона прямо ему в ухо. Майлз резко повернулся.

— Ты знаешь то, чего не знаю я? — спросил Майлз. — Информацию о пульте управления, по-видимому, вложили в меня центрогалактиане, когда они впервые….

— Как и мне… нам всем, — спокойно ответил Луон. — Но ты должен помнить, что я сражался на этом корабле тысячи раз, а ты — нет.

Майлз всмотрелся в него. Еще одна вспышка удивления метнулась от Луона и разбилась о Майлза.

— Как ты думаешь, что я делал в одиночестве все это время? — спросил Луон. — Тысячи раз мысленно я сражался на этом корабле с Серебряной Ордой, никогда по-настоящему не веря, что это когда-нибудь случится. Ты, друг Майлз, знаешь, как управлять кораблем не хуже меня, но я знаю корабль лучше.

Майлз внезапно сделал резкий выдох. Неприятное чувство зародилось у него где-то в области живота. Ему никогда не приходило в голову, что они с самого начала не могли стартовать как равные. Как он может держать Луона первым помощником, если серокожий не только сильнее его физически, но и опытнее в управлении кораблем?

— Нет, друг Майлз, — сказал Луон. Майлз повернулся, чтобы увидеть его блестящие глаза и понять, что Луон воспринял его эмоциональную реакцию при помощи все той же внутренней чувствительности, которой Майлза и, наверное, каждого на борту снабдили центрогалактиане. Чувствительность Луона плюс его сообразительность объясняют, как Луон сумел прочитать мысли Майлза. Помни, ты — единственный, кто верит, что мы можем быть настолько хороши, что нам позволят сражаться с Серебряной Ордой. Я по-прежнему в это не верю, а если мощь корабля заключается скорее в психической силе, то зависит она от того, кто может верить.

Майлз кивнул. Он сел в центральное кресло. Луон занял кресло справа, а Эфф скользнул в левое кресло.

— Считайте, что мы трое соединены в единое целое, и мы начинаем, уверенно произнес Луон. — И я введу вас двоих в компьютеризированную версию одного из моих воображаемых сражений.

Его пальцы запрыгали по клавишам, и Майлз обнаружил, что его пальцы делают то же самое. Клавиши были идентичны. Он уже знал это из той информации, которую центрогалактиане ранее вложили ему в мозг. Каждый мог управлять этим кораблем независимо, но если один из них и его консоль считались главенствующими и двое других шли за ним и поддерживали его, то образовывалась треугольная структура цели и силы. Сейчас, с Луоном во главе, с отключенными цепями управления, без которых они не могли управлять настоящим полетом и боем, Майлз наблюдал за Луоном в смоделированном сражении против Серебряной Орды. Майлз понял, пока его пальцы мелькали над клавишами, что кораблем управлять можно. Но оружие оставалось мертвым, и не потому только, что экипаж «Боевой Шлюпки» его постоянно игнорировал. Некое общее управление центрогалактиан держало оружие выключенным, а значит — бесполезным.

Психические состояния, эмоциональные рефлексы Майлза и двух его товарищей слились сейчас в единую управляющую структуру. Их мысли не смешивались, но текли в унисон с естественным пониманием друг друга. Они стремились к единой цели и движению. Это Майлзу показалось странным, поскольку внутри Эффа он ощутил прямоту, открытость и жизнелюбие медведеподобного существа, а в Луоне — глубокие, противоречивые чувства, скрывающиеся под мягкой оболочкой тихого голоса и быстрых, неслышных движений. Так и они двое, пришло на ум Майлзу, ощущали ЕГО гораздо глубже, чем раньше.

Между тем на экране появилась созданная компьютером форма серебряного полумесяца, освещенная искусственным солнцем Линии Обороны. Рога серебряного полумесяца указывали вперед, прямо на них. Вживленное знание подсказало, что перед ними был реконструированный образ Серебряной Орды, как она выглядела во время предыдущего нашествия миллионы лет назад.

Их пальцы машинально танцевали по клавишам в соответствии с их желаниями. Приборы показали, что «Боевая Шлюпка» поднялась со своего места, несмотря на то что на самом деле она даже не сдвинулась, чтобы присоединиться к авангарду других кораблей, движущихся навстречу захватчикам.

Сейчас экран показывал это движение. На дольнем левом краю движущейся линии виднелся крохотный силуэт «Боевой Шлюпки». Даже самый близлежащий к ней корабль, самый маленький из огромных круглых кораблей центрогалактиан, в несколько раз превышал ее по размерам и массе.

Корабли образовали строй и тотчас же все быстрее и быстрее помчались навстречу серебряному полумесяцу атакующей Орды.

Очертания серебряного полумесяца на экране запульсировали и быстро укрупнились. Сейчас он начал просматриваться не только в глубину, но и в ширину и стал напоминать огромный ятаган, летящий на них в той же плоскости, в которой двигался строй кораблей Галактики. Еще несколько мгновений, и его передний фронт начал рассыпаться; по мере приближения двух армад на скорости, во много раз превышающей скорость света, стало видно неисчислимое количество отдельных кораблей.

Луон увеличил усиление экрана. К ним прыжком приблизилась картина передней линии разведывательных кораблей Серебряной Орды. Они были маленькими, даже раза в три меньше, чем сама «Боевая Шлюпка», но в первой линии кораблей-захватчиков их количество исчислялось буквально миллионами.

Ощущение огромной радости переместилось из воображения Луона в эмоции Майлза и Эффа. В его воображении маленькая «Боевая Шлюпка» неожиданно ушла вперед от своих огромных товарищей и неслась, пока не осталась одна, мчащаяся навстречу врагу перед всем строем галактических кораблей.

Она неслась все быстрей и быстрей, оторвавшись так далеко от основных сил, что те не смогли бы поддержать ее в момент первого контакта с приближающимися кораблями Орды.

То, что их эмоции слились с мыслями и воображением Луона, не беспокоило ни Майлза, ни Эффа, ни самого Луона. Белая ярость, полыхавшая внутри них во время схваток между собой на борту корабля, сейчас образовала замкнутое ментальное единодушие и подтолкнула их вперед на Орду. Смерть не значила ничего. Разить, бить и убивать среди серебристых кораблей — вот в чем заключалась цель, и ради этого можно пожертвовать всем.

Они почти достигли кораблей-разведчиков. Внезапно они оказались среди них, нанося удары из своего оружия направо и налево, парализуя психическое противодействие небольших вражеских судов на время, достаточное, чтобы уничтожить их физически всей мощью своего комбинированного оружия. В военной игре Луона они метались, как волк среди стада беспомощных овец, вправо и влево, вверх и вниз по движущейся волне кораблей-разведчиков Орды, рыча, нанося удары, атакуя и убивая.

Но вторая волна, составленная из более крупных кораблей-захватчиков, почти накрыла «Боевую Шлюпку». Только чудо могло помочь им. И воображение Луона запрограммировало это чудо. Когда тяжелые суда центрогалактиан сцепились со второй волной Орды, «Боевая Шлюпка» в мгновение ока вырвалась и бросилась прочь.

Но, борьба для маленького суденышка не закончилась. Оставаясь в безопасности за спинами своих дредноутов, она снова развернулась и зависла на периферии сражения, перехватывая те небольшие суда врага, которые оказались поврежденными. Она по-прежнему находилась среди этой ярости, когда полумесяц Орды начал ломаться, отходить в сторону и менять форму, двигаясь в другую плоскость и линию, прочь от Галактики. Затерявшись среди гигантов, «Боевая Шлюпка» присоединилась к преследованию и погоне за отступившими кораблями Орды.

На этом запрограммированное Луоном сражение закончилось. Комбинация из трех умов распалась на составные части. Майлз устало откинулся в своем кресле и, оглядевшись, поочередно осмотрел Луона и Эффа.

Очень долго, пока он сидел уставший в кресле перед консолью, чувство одержанной победы в вымышленной битве продолжало сиять внутри Майлза. Но постепенно это сияние стало уменьшаться, затухать и потом угасло совсем.

Разумеется, ничего подобного не произойдет в реальности. Никогда, кроме как в самоуспокаивающем воображении одного из них, например Луона.

Только в мечтах пигмеи могут вступить в схватку с гигантами и остаться целыми и невредимыми. Шансов остаться в живых, как в воображаемой игре Луона, может не оказаться. «Боевая Шлюпка» вступит в бой только в обмен на неминуемую гибель. Вот над чем они должны подумать.

Майлз отметил, что думает об этом с холодной и твердой решимостью. Он ощущал, что по мере того, как эта решимость крепла, каждая клетка его существа превращалась в твердый тяжелый бриллиант. Сознания Эффа и Луона снова слились с его собственным: напарники были столь же решительны и готовы ко всему.

Хорошо. Оказавшись в центре структуры, состоящей из трех сознаний, Майлз начал интенсивно расширять ее. Он потянулся и включил в структуру четвертое сознание — Чак'ки, затем Воурои и так далее, пока не прошелся по всему оружию, установленному по обоим бортам корабля, и не включил всех в психическую атаку.

Центрогалактиане явно снабдили его дополнительными возможностями, позволяющими сделать это. Он не подозревал о них, пока не рискнул воспользоваться. И сейчас он пришел к неутешительному выводу: центрогалактиане практически не верили, что возможностями воспользуются правильным образом. По крайней мере до того момента, когда колоссальная структура Линии Обороны не подключит их к себе. Сейчас, тем не менее, структура объединила их сознания в единое целое на борту всеми позабытой и пренебрегаемой «Боевой Шлюпки». Страстная и яростная гордость за свои неожиданный успех вспыхнула внутри структуры, и Майлз не был уверен, сам ли он явился ее источником. Но когда тепло этого чувства распространилось, то оно осветило каждого индивидуума, готового с твердой, алмазоподобной решимостью, обнаруженной Майлзом в себе, Луоне и Эффе, сражаться даже ценой жизни.

В глазах центрогалактиан они оставались варварами. Тысячи кровавых, примитивных боевых кличей из их нынешнего и дикого прошлого эхом отозвались в памяти каждого из двадцати трех, ставших единой структурой, зазвучали у Майлза, находящегося в центре «основного» треугольника. Из этой мешанины вспомнившихся звуков ему на ум ясно и четко пришла единственная фраза, которую он однажды прочитал. Не гордая и величественная речь с полей сражений, а угрюмый и убогий хор, холодной дымкой поднимающийся от кровавого песка арены. Былое приветствие гладиаторов римскому императору: Morituri te salutamus! Идущие на смерть приветствуют тебя!

Глава 11

Оружие согревалось медленно. Где-то в его физико-психическом механизме учитывался некий минимальный уровень готовности. До тех пор, пока каждое «орудие» не согрето эмоциональном реакцией разума до определенного уровня эффективности, оно не смогло бы работать, даже если бы центрогалактиане его включили. Прошло три недели, прежде чем они сумели добиться от всего оружия на борту способности к ответу, а в теории Майлз уже требовал от них массированного огня.

Между тем показалась настоящая Серебряная Орда. На экране рубки управления «Боевой Шлюпки» ее по-прежнему нельзя было увидеть, но то место, где она должна была показаться, окружало бледное кольцо света. Для двадцати трех на борту это послужило стимулирующим средством. Сейчас они страстно работали со своим оружием и кораблем, имитируя стрельбу, поскольку оружие оставалось выключенным. Но это не имело большого значения. Как только между управляющим человеком и оружием устанавливалась связь, возникало такое чувство, будто он на самом деле сражается с кораблями Серебряной Орды.

Под началом Майлза они тренировались, поднимая корабль с платформы, пролетая с полдюжины световых лет от Линии Обороны и сражаясь с компьютерным врагом.

Сам компьютер представлял собой уменьшенную версию тех больших вычислительных механизмов, которые использовали центрогалактиане на своих кораблях, вычисляя до последнего мига перед атакой Орды, должны ли они сражаться или лучше военным кораблям рассеяться, скрыться и попытаться спастись, чтобы защитить несколько миров от рыщущих маленьких групп серебряных захватчиков. Маленький компьютер на борту «Боевой Шлюпки» не мог принять такого решения. Но его можно было запрограммировать для имитации нападения Серебряной Орды, чтобы экипаж корабля отразил его.

Более того, он мог определить степень успеха.

В последующие несколько недель после первого полета с наконец-то заработавшим оружием компьютер на борту «Боевой Шлюпки» составил график повышающейся боеспособности и эффективности корабля и экипажа. Но когда линия графика, отражавшего их прогресс, значительно поднялась вверх, угол ее наклона постепенно начал уменьшаться. Вскоре она стала горизонтальной, показывая, что они достигли пределов своих возможностей. Майлз, Луон и Эфф собрались вместе, чтобы разобраться, что сдерживает их дальнейшее продвижение.

— Я этого не понимаю, — сказал Луон, когда они сидели вместе в рубке управления корабля. Корабль лежал на платформе, и экипаж отдыхал после долгих занятий стрельбой в смоделированном сражении. — Мы, так или иначе, все работали с этим оружием. Мы чувствуем, что не существует теоретических пределов для той пси-энергии, которую оружие может у нас забрать. Их не может быть, потому что, сколько бы мы ему ни дали, она усилится во много рад, когда замкнется полная психоструктура всей Линии Обороны.

— Это ясно, — вставил Эфф. — Причина кроется не в оружии. Она должна заключаться в нас. По какой-то причине это выглядит так, будто мы достигли предела наших возможностей. Но я лично в это не верю.

— Я тоже, — в раздумье произнес Майлз. — Насколько я понимаю (из информации, введенной центрогалактианинами в меня), — поверьте, психосила любой личности — это как сила одного из его мускулов. Постоянная тренировка должна увеличивать психосилу точно так же, как увеличивается сила мускула. Невидимому, в зависимости от индивидуальной способности можно достичь какого-то предела, но, как мне кажется, мы не должны были так быстро достичь наших пределов. Наши мнения совпадают?

— Совершенно, — уверенно согласился Луон. Его заостренные уши безостановочно двигались. — Если бы центрогалактиане вели себя хоть немного «цивилизованнее», мы могли бы связаться с ними и спросить, в чем же дело. Но они не заинтересованы в помощи нам.

— Может быть, они не могут, — задумчиво предположил Майлз.

Двое товарищей удивленно посмотрели на него.

— Может быть наши трудности… — Майлз запнулся, — лежат за пределами их опыта. Либо потому, что они никогда с этим не сталкивались, либо потому, что они ушли так далеко в своем собственном развитии, что забыли, что это такое. Подумайте, центрогалактиане могут использовать это оружие во много раз эффективнее, чем любой из нас. Тот, с кем я разговаривал, сказал мне, что у него сил столько, сколько у всех нас вместе взятых.

— Я могу в это поверить, — сказал Луон. — Но не вижу ни малейшей пользы в этом.

— Это кое-что предполагает, — ответил Майлз.

— Что? — спросил Эфф.

— Ну, мы явно отличаемся от центрогалактиан. Может быть, именно эта разница нас и сдерживает. Давайте спросим себя, в чем эта разница.

Эфф издал лающий смешок.

— Мы — варвары, — сказал он. — Они сами объяснили нам.

— Точно. Так может быть, на нашем пути обучения встало некое варварское качество. — Майлз посмотрел на Эффа, потом на Луона и продолжил:

— Что вы думаете?

— Ну-у, — медленно начал Луон, — мы, видимо, не обладаем их знаниями.

Но насколько я понял, психосилу питает не знание. Нечто… — он снова прервался, — похожее на дух индивидуума.

— Вот именно, дух! Вся наша эмоциональная структура! — воскликнул Майлз. Он пристально посмотрел на Луона. — Ты понимаешь, что я имею в виду?

Уши Луона дернулись. Он посмотрел тем же взглядом, ничего не отвечая.

— Я вообще ничего не понимаю, — вставил Эфф.

— Минуточку, — медленно вымолвил Луон. — Майлз, ты имеешь в виду, что каким-то образом наше эмоциональное состояние сдерживает нас? — Он неожиданно поерзал в кресле. — Разумеется… Они реагируют не так, как мы!

Они не выходят из себя. Они не…

Он умолк в задумчивости.

— Я это и имел в виду, — подтвердил Майлз. — Сражаясь, мы связываем, опьяняем сами себя своими собственными эмоциями. Центрогалактиане — нет. Он прервался и снова оглядел Эффа и Луона, пристально смотревших на него.

— Может быть, наша единственная трудность заключается в этом возбуждении, в этой воинственной ярости, не позволяющей нам лучше использовать оружие.

— Но в таком случае… — Луон внезапно остановился, — как нам с этим бороться?

— Тренироваться, — резко ответил Майлз. — Тренироваться использовать оружие со спокойной головой. Я знаю, что добиться этого будет нелегко, продолжил он, когда Луон открыл было рот, чтобы снова сказать, — но мы можем попытаться прорваться через то, что сдерживает нас.

— Существует вероятность, — вмешался Эфф, — что нынешний уровень, достигнутый нами, все-таки вершина. Может быть, застыв ненадолго на одном уровне, мы прорвемся и сделаем новый скачок в самосовершенствовании.

— Серебряная Орда уже засечена приборами дальнего обнаружения, резко возразил Майлз. — Ты хочешь засечь время и попробовать счастья?

Эфф застыл, затем медленно покачал головой.

— Ты прав, Майлз, — согласился Луон. — Время дорого. Мы должны тренироваться. Когда ты хочешь попытаться?

— Прямо сейчас, — спокойно ответил Майлз. — И я объясню вам, почему.

Сейчас мы очень устали. И для нас подавить эмоциональные всплески в таком состоянии гораздо легче.

Эфф улыбнулся. Луон обернулся, и по кораблю зазвучал сигнал, призывающий всех членов экипажа занять боевые места. Серокожий сделал неуловимое движение телом, выражавшее удивление.

— Им это понравится, — сказал он и начал оповещать экипаж о плане Майлза.

Между тем Майлз настраивал компьютер маленького корабля на еще одну смоделированную атаку Серебряной Орды. Все действительно очень устали.

Подняв корабль с платформы и направив его в межзвездную тьму, он умышленно ослабил напряжение, которое создалось в нем от поиска решения проблемы, и почувствовал усталость, текущую по жилам, подобно седативному средству.

Прошло несколько часов. Они посадили корабль обратно на платформу и познакомились с зафиксированным компьютером результатом их тренировки.

Разумеется, он оказался ниже ожидаемого, но обнадеживающе выше того, который компьютер запрограммировал с учетом их усталости.

Триумф и неимоверная слабость боролись внутри Майлза. Он услышал позади голос Луона и обернулся.

— Друг Майлз, — воскликнул Луон, окинув Майлза взглядом. — Я думаю, ты нашел ответ!

В изнеможении они добрались до своих коек. Весь корабль погрузился в отдых, как в спячку.

Следующая попытка завершилась полным провалом. Отдохнувшие мозги двадцати трех индивидуумов на борту «Боевой Шлюпки» не могли сдержать эмоции, и результаты оказались очень разношерстными: от очень успешных для одних, до обескураживающих для других. Но они не останавливались до тех пор, пока не достигли степени усталости, как при первой попытке.

При еще большей нагрузке индивидуальные показатели выровнялись. Но общий оставался по-прежнему меньше их ранее достигнутого лучшего результата. Майлз упрямо стоял на своем, доказывая, что за счет тренировок они смогут научиться сдерживать свои чувства и добьются цели.

Так и случилось. К тому времени, когда Серебряная Орда приблизилась настолько, что сияла в середине экрана рубки управления небольшой точкой, общий результат всех двадцати трех преодолел застывший уровень и начал подниматься.

Пришло время, подумал Майлз, поговорить с центрогалактианами. Как только они увидят, на что способна «Боевая Шлюпка», то не смогут больше аргументированно отказывать маленькому кораблю присоединиться к тем, кто будет сражаться с Серебряной Ордой.

Он поведал Луону о том, что собирается сделать, сел в челнок на платформе и снова полетел к центру Линии Обороны.

На этот раз он не успел добраться даже до первого огромного шарообразного корабля центрогалактиан, как один из них появился в соседнем с ним кресле.

— Тебе уже говорили, — твердо, с ледяной нотой в голосе произнес центрогалактианин, — чтобы ты не покидал окрестности своего корабля и платформы. Такие попытки могут привести…

Он внезапно замолчал и посмотрел на Майлза.

— А-а, я понимаю, — продолжил он тем же твердым тоном. — Так ты думаешь, что ситуация сейчас стала другой?

— Не только другой, а совершенно новой как для вас, так и для нас! подтвердил Майлз.

— Нет! Это невозможно. При вашем полном незнании свойственно думать, что вы открыли или добились чего-то такого, что лежит вне пределов нашего знания.

— Мы в совершенстве научились управлять боевым кораблем, — медленно и твердо отчеканил Майлз. — Мы просим вас только об одном — прийти и убедиться в этом самим.

Чужак, ничего не отвечая, долго сидел и смотрел на Майлза.

— Пусть будет так. Пускай вы в самом деле совершили невозможное и заработали себе место среди боевых кораблей. Осознаете ли вы, что в настоящем сражении ваш корабль скорее всего не сможет пережить даже первого столкновения с Ордой?

— Мы это поняли, — ответил Майлз.

— Но по-прежнему хотите лишиться своих жизней ради поступка, который не принесет пользы вам, не говоря уже об остальной Галактике? Само по себе — это беспричинная, эмоциональная реакция на ситуацию слишком сложную, чтобы вы могли в ней разобраться. Поскольку ваши действия замешаны на ощущении, то как вы можете заявлять, что справились со своими чувствами?

Майлз открыл было рот, но не мог подыскать нужных слов.

— Вот видишь, — сказал центрогалактианин, и под его управлением меленькое судно развернулось и полетело обратно к концу Линии, где ждала «Боевая Шлюпка», — ты сам согласился с невозможностью. Бескрылое существо можно натренировать подпрыгивать в воздух и хлопать конечностями. Оно будет прыгать все выше и хлопать крыльями все сильнее, но никогда не сможет взлететь.

Майлз долго не мог подобрать слова, но в итоге ответил:

— Вижу, вы никогда не ошибаетесь, если отталкиваетесь от статистики?

— Разумеется, на основе статистики мы можем ошибаться, — ответил центрогалактианин.

— Значит, всегда есть вероятность, что вы в нас ошиблись.

— Разумеется, вероятность всегда есть, но она слишком мала, чтобы ее проверять на практике.

— Все-таки, — угрюмо возразил Майлз, — как бы ни мала была эта вероятность, но когда Галактика столкнулась с такой ситуацией и должна сражаться за свою жизнь, вы должны — это необходимо и вам и нам — хотя бы проверить, чего мы достигли, даже если наш прогресс минимален.

Центрогалактианин продолжал вести маленький корабль обратно к краю Линии. Майлз подумал, что вряд ли он связался с кем-нибудь другим.

Без предупреждения Майлз обнаружил, что уже не сидит в маленьком корабле. Вместо этого он и центрогалактианин в человеческом обличье, выглядевший точно так же, как и сидевший рядом с ним в корабле, сейчас стояли в помещении, которое с трудом могло быть названо комнатой; стены, полы и потолок как бы состояли из прессованных плит мерцающего желтого света. Прямо перед ним в одной из стен с сумасшедшей скоростью либо дрейфовал, либо кружился бело-голубой непрозрачный шар.

Резкий свет шара вызвал у Майлза боль в глазах. Он отвернулся к стене стабильно желтого цвета, который казался гораздо более мягким. Внезапно, благодаря усиливающейся восприимчивости, дарованной ему пришельцами, у него появилось ощущение, что его со всех сторон окружает множество разумов. Он вдруг понял, что оказался внутри огромного корабля центрогалактиан.

— Ты смотришь на… — значение последнего слова, сказанного центрогалактианином, лежало вне пределов понимания Майлза. Его мозг в общем воспринял это как нечто похожее на «глаз» или «окно». Но он понял, что бело-голубому шару центрогалактианин безоговорочно доверял.

Майлз заставил себя снова посмотреть на шар, который перехватил и держал его взгляд с силой и болезненной напряженностью. Он почувствовал, что его — его мозг, его память, все, касавшееся его, — каким-то образом ПРОВЕРЯЛИ.

Проверка продолжалась долго. Затем она резко прекратилась. Майлз обнаружил, что снова может смотреть на желтый, успокаивающий цвет стен. Он не преминул этим воспользоваться.

— Принято решение, — рядом с ним раздался голос центрогалактианина. Вы пройдете испытание, о котором ты просил.

Он вернулся обратно на маленький корабль. Центрогалактианин снова сидел рядом с ним, и они по-прежнему летели к концу Линии, где на платформе ждала «Боевая Шлюпка».

Бросив взгляд на сидевшего рядом инопланетянина, Майлз при помощи эмоциональной чувствительности, перемешанной с приступом человеколюбия, охватившего его, почувствовал, что этот центрогалактианин отличался от того, который появился впервые.

Майлз открыл рот, чтобы сказать об этом, но снова закрыл. Они мчались в тишине к платформе, на которой ждала «Боевая Шлюпка».

Тем не менее, когда они выбрались из маленького корабля и Майлз стал подниматься по трапу, он почувствовал, что центрогалактианин не последовал за ним. Обернувшись на полдороге, он увидел его все еще сидящим на платформе в дюжине шагов от себя.

— Иди, — сказал центрогалактианин. — Я буду наблюдать отсюда.

Майлз взобрался по трапу и закрыл за собой входной люк «Боевой Шлюпки». Атмосфера напряжения и волнения хлестнула по нему подобно физическому удару. Он быстро прошел через зал в рубку управления, где Эфф и Луон уже ждали его на своих местах. Их лица отражали немой вопрос, который он оставил без ответа. Вместо этого он сел в кресло перед центральной консолью и, прикоснувшись к переключателю связи, обратился к экипажу корабля.

— Соберитесь, — призвал он. — И успокойтесь. Мы не можем начать демонстрацию, находясь в таком состоянии. Я даю каждому две минуты, чтобы справиться с эмоциями. Помните, мы сейчас находимся под наблюдением и нас будут оценивать.

Он убрал палец с переключателя связи и откинулся в кресле, стараясь расслабиться. Он не посмотрел на своих помощников. Перед ним хронометр на пульте отсчитывал короткие отрезки времени, плюсовавшиеся в более длительные, но они не были земными секундами и минутами.

Продолжая спокойно сидеть на месте, Майлз чувствовал, как его собственное напряжение утихомиривается, понижаясь, подобно красной жидкости в термометре, опущенном в ледяную воду в теплый день. Насколько он мог уловить, общая атмосфера напряжения на борту тоже становилась все более разряженной. К исходу двух минут все на борту практически успокоились.

Майлз прикоснулся к клавишам, и корабль поднялся вверх. Он подумал о том, как центрогалактианин собирается наблюдать за ними, когда они окажутся в нескольких световых годах от Линии Обороны в межгалактической пустоте. Но это была не его забота. Майлз отбросил эти мысли и заставил себя думать только об управлении кораблем.

Эмоции двадцати трех членов экипажа исчезли. Осталась только твердая цель — твердая, ясная цель — максимально собраться для генеральной репетиции. «Боевая Шлюпка» находилась уже на добрую дюжину световых лет впереди Линии. Майлз надавил на клавишу… Иллюзорные корабли Серебряной Орды, созданные компьютером и ставшие их первой стадиен боевой подготовки, появились на экране перед ним и на экранах полусфер, расположенных рядом с каждой единицей оружия.

Руки Майлза играли на пульте, а руки Эффа и Луона отслеживали его движения с обеих сторон. Теперь маленький корабль оказался перед пятнадцатью или двадцатью разведывательными кораблями Серебряной Орды, которые сопровождал корабль из второй линии, превосходящий их в несколько раз по размерам и во много раз — по боевой мощи.

По мере приближения к воображаемому противнику «Боевая Шлюпка» под управлением Майлза изменила курс, использовав свое превосходство в маневренности, и заняла свою позицию так, что разведывательные корабли находились между ней и мощным оружием второго корабля. Осуществив маневр, «Боевая Шлюпка» открыла огонь, уничтожая вражеские корабли один за одним.

Когда число вражеских кораблей-разведчиков сократилось до четырех, «Боевая Шлюпка» развернулась и полетела обратно, стараясь по пути нанести максимальный урон оставшимся кораблям и выманивая большой корабль, который не могла уничтожить, за собой. По логике, этот корабль, последовав за «Боевой Шлюпкой», должен будет попасть под огонь галактических сил, способных легко его уничтожить.

Общая оценка боеготовности «Боевой Шлюпки» во время тренировки оказалась в три раза выше достигнутой ранее.

Разогретый внутренним торжеством, Майлз повернул корабль обратно к платформе. Его охватила тихая гордость за «свой» экипаж. Ни один из двадцати двух не нарушил эмоциональную дисциплину. Они оставались такими же спокойными и объективными в оценке ведения боя, как мог оставаться, подумал Майлз, любой центрогалактианин.

Они летели к своей платформе, но, приблизившись к ней и приготовившись пришвартоваться, увидели, что на ней уже стояло нечто.

Корабль-разведчик Орды.

В программу обучения это не входило. Но навык одержал верх. Майлз хлопнул по кнопке тревоги в то мгновение, когда корабль Орды взлетел с платформы. Внезапный взрыв эмоций остальных, забывших про невозмутимость, обрушился на него подобно физическому удару, когда их оружие открыло огонь по разведчику.

Но корабль-разведчик исчез и перед ними в пространстве маленькая, беззащитная фигурка центрогалактианина, следившего за ними. Его глаза легко, через видеоэкран, встретились с глазами Майлза, и очередной ментальный удар сотряс череп Майлза изнутри.

«Инспектор» смял, задавил дикое бешенство Майлза, заморозил его, внезапно парализовав и опустошив мозг. Рука зависла над клавишами, а не упала, чтобы прикоснуться к ним.

Оружие «Боевой Шлюпки» вокруг него смолкло. Майлз почувствовал, как его руки задвигались, будто под давлением чужой воли.

Его пальцы с трудом опустились на клавиши, и он повел «Боевую Шлюпку» обратно на ее место на платформе.

Посмотрев на экран, когда они опустились на платформу, Майлз увидел центрогалактианина, поджидающего их там. Майлз поднялся из кресла перед пультом, повернулся и вышел. Когда он уходил, остальные двадцать два сидели в тишине, оставаясь на своих местах, сраженные неудачей. Майлз прошел коридор, миновал люк и спустился по трапу в тот момент, когда открылся люк. Он добрался до центрогалактианина и остановился в нескольких футах от него. Его глаза встретились с глазами центрогалактианина.

— Ты сам понимаешь, — холодно сказал центрогалактианин. — В развитии цивилизации разумной расы присутствуют ступени. Раньше мы походили на вас.

Нам, как и прежде, присущи старые, дикие инстинкты. Но мы достигли той стадии, на которой можем избавляться от этих инстинктов, так же как вы ампутируете поврежденную конечность. И тогда мы развили способности.

Он прервался, глядя на Майлза, который не мог придумать ничего в свое оправдание.

— Естественно, что при нападении вами руководит варварский боевой инстинкт. Но не путайте этот инстинкт с умением сражаться, которым, а отличие от нас, вы не обладаете.

Он исчез. Майлз стоял оцепенело, вглядываясь в пустую платформу, где только что стоял чужак.

Глава 12

На «Боевой Шлюпке» во время предыдущих недель тренировки они поверили, что смогут стать хотя бы равными с центрогалактианами. Сейчас же центрогалактианин остановил всех их при помощи только одной своей психической мощи. Это подействовало на экипаж сокрушающе.

Дело не в том, что их обманули появлением корабля-разведчика там, где его просто быть не могло, и позволили их эмоциям выйти из-под контроля.

Если он смог так легко вывести их из себя, то перед лицом Орды они явно могли не справиться с чувствами. Они доказали свою никчемность инстинктивными действиями, и знание этой никчемности подобно горчице терзало желудок каждого из них.

Их презрение и ярость повернулись не против центрогалактианина, вынудившего их проявить себя. Они ополчились друг против друга… и против Майлза. Его возвращение на корабль после разговора с наблюдателем походило на возвращение в клетку с дикими зверями, рыскающими с опущенными глазами, избегая смотреть на него, но ждущих малейшего его движения или звука, чтобы напасть.

Он угрюмо молчал и не давал им повода к нападению. Он узнал их за эти несколько недель совместных занятий и понимал, что хуже всего было бы сейчас — заставлять экипаж вернуться к тренировкам. Он преднамеренно игнорировал их всех, кроме Чак'ки, единственного, кто его не покинул, и вернулся к тренировкам на пульте управления. День за днем он работал здесь, а точка, бывшая Серебряной Ордой, постепенно увеличивалась на видеоэкране рубки управления.

Постепенно, не зная, чем заняться кроме драк, остальные двадцать один начали возвращаться. Сперва — Луон, затем — Эфф, а потом и остальные члены экипажа присоединились к Майлзу в рубке управления. Инстинктивная и предсказуемая реакция, которая с потрохами выдала их варварскую сущность в тот момент, когда за ними наблюдал центрогалактианин.

Серебряная Орда сейчас ясно виднелась на экране во всей своей красе, вплоть до последней линии арьергардных кораблей. Находившиеся вместе с Майлзом в рубке наблюдали вместе с ним, как волны серебряных кораблей, отдельные группы, казалось, накатывались вперед, затем останавливались, накатывались и снова останавливались. В идеальном порядке, подобно волновому движению мускулов по ребрам почесывающейся змеи. Орда двигалась, преодолевая за скачок по несколько световых лет, через темноту и пустоту сквозь спиральные рукава Галактик. Флот уже занимал часть экрана: сто двадцать на восемьдесят градусов. Серебряная масса, толстая посередине и с сужающимися краями, загибающимися вперед, подобно рогам, приготовилась захватить любой мир, или планетную систему, или флот, решивший дать ей отпор, на корм миллионам особей внутри серебряных кораблей.

Глядя на это, Майлз чувствовал холод. К этому времени Орда ясно увидела ждущую ее Линию Обороны и, не собираясь избегать столкновения, изменила курс, чтобы встретиться с ней. В начале четвертой недели после неудачи «Боевой Шлюпки» перед наблюдателем центрогалактиан это изменение увидел Майлз, а в течение остальных дней — и все остальные члены экипажа.

Странные события произошли после этого на борту «Боевой шлюпки».

Не сговариваясь, с молчаливым единодушным согласием двадцать три члена экипажа вернулись к своим старым обязанностям, и Майлз обнаружил, сидя вместе с Эффом и Луоном, что поднимает «Боевую Шлюпку» с платформы для проведения учений.

Они выполнили запрограммированную атаку без сучка и задоринки и без малейшего проявления эмоций, подведших их в присутствии наблюдателя.

Действительно, на корабле витал дух делового спокойствия и стремления к цели. Они все ощущали его, но Майлз — сильнее всех. Он, как лидер, чувствовал это, как мощную руку, упирающуюся ему в спину, которой нельзя противостоять и подталкивающую его вперед и вперед, в атаку.

Экипаж на борту «Боевой Шлюпки» буквально сроднился. Приближение Орды сослужило хорошую службу в поднятии коллективного духа и превращении его в одну монолитную массу, хотя на этот раз, после пережитого, все было гораздо труднее.

Их готовность и умение обращаться с оружием улучшались очень быстро.

К тому времени, как Орда находилась менее чем в неделе от Точки принятия решения, когда корабли Линии Обороны уже не могли отступить, рейтинг показывал, что «Боевая Шлюпка» удвоила свои показатели по сравнению с последней испытательной попыткой.

— Но они все-таки никогда не позволят нам сражаться, — сказал Эфф, стоя позади Майлза, проверявшего результаты последних вычислений. — Мы для них по-прежнему только животные. Пригодные только для того, чтобы они могли перед боем пить нашу кровь, становясь более сильными. Но кроме этого, когда начнется настоящее дело, нас, подобно скоту, оставят позади.

Майлз ничего не ответил. Но он понял друзей так же, как понял новое, единое решение всего экипажа. Остальные двадцать два наконец дошли до того состояния, которого он достиг давным-давно. Они перестали пытаться примирить мощные очевидные чувства, горящие в них, с холодным и далеким отношением центрогалактиан. Сейчас они просто отбросили тот факт, что центрогалактиане не позволили присоединиться к ним во время сражения. Они проигнорировали этот отказ и продолжали готовить себя, будто им обещано место в битве.

Между тем. Орда приближалась.

Глава 13

Три дня до Точки Решения.

Два дня.

Один. Майлз поднялся из своего кресла перед пультом управления и видеоэкраном. Он прошел по кораблю мимо остальных двадцати двух. Они сидели в тишине, работая со своим оружием. Майлз в одиночестве вышел на платформу.

Он посмотрел в направлении, откуда должна появиться Орда.

Но невооруженным взглядом он ничего там не увидел. Серебряные корабли по-прежнему терялись в межгалактической тьме на расстоянии нескольких световых лет и были все так же невидимы.

Он не видел ничего, кроме силуэта «Боевой Шлюпки», тихо лежавшей под далеким светом искусственного солнца, господствующего над Линией Обороны, и склада, неподвижно стоящего на сверкающей металлической поверхности платформы. Майлз посмотрел вправо от себя.

В безвоздушном пространстве тускло мерцала точка — ближайший к «Боевой Шлюпке» небольшой корабль. Майлз обернулся.

Позади него растянувшаяся линия дымчатой белизны — рукав Галактики, которую он должен защитить, спрятала от него Землю. Планета, с которой он прибыл, смешалась с остальными обитаемыми мирами и потерялась в бесконечной дали.

Он повернулся, чтобы снова посмотреть в темноту, где, как докладывал ему мощный глаз видеоэкрана, к ним на сверхсветовой скорости мчалась Орда.

На расстоянии нескольких часов и минут и по-прежнему невидимая невооруженным взглядом.

Он застыл, завороженный грандиозностью сцены по сравнению со своей незначительностью, стоя между светящейся полосой бесчисленных звезд его Галактики и бесчисленными кораблями невидимой Орды у самого последнего и самого слабого корабля Линии Обороны.

Ему, стоявшему рядом с затихшим кораблем, ему показалось, что все происходящее нереально: Орда, Галактика и Линия Обороны. Либо так, либо он оказался между огромными, невидимыми жерновами, готовыми уничтожить его при своем столкновении…

Он развернулся и медленно побрел через платформу, поднялся по трапу и вернулся на корабль. Он прошел через коридор в рубку управления, где Эфф и Луон не изменили своего положения и сидели на своих местах перед пультами, всматриваясь в экран, и занял пустующее кресло между ними.

Майлз посмотрел на экран.

Он увеличился и загнулся по краям под углом в сорок пять градусов, чтобы показать полную картину Орды с их точки в Линии. В космическом пространстве, где не существовало направлений, уже не создавалось такого впечатления, что она движется к ним горизонтально.

Орда увеличилась, заполнила своими рогоподобными окончаниями экран не только горизонтально, но и вертикально, расширившись посередине и замяв центр экрана. Казалось, она находилась не так уж далеко, просто выше, зависнув над ними, падая вниз на них, подобно огромной, прожорливой амебе, пульсирующей в предвкушении плоти линиями перемещений своих кораблей.

Амеба уже вытянула рогоподобные конечности, чтобы окружить жертву и отрезать путь к отступлению.

— Как ты думаешь, края Орды уже на одном уровне с нами? — спросил Луон, произнеся вслух невысказанную мысль Майлза. Казалось, что все на борту в последнее время думали одну-единственную мысль. Луон притронулся к клавишам на своем пульте, вводя в компьютер задачу.

Через мгновение маленький экран пульта высветил результат. Он притронулся к стирающей клавише.

— М-да, теоретически, сейчас они оказались позади нас.

— Сколько осталось до Точки Решения? — поинтересовался Майлз.

— Пять часов и несколько минут, — ответил Эфф.

Шло время. До Точки Решения осталось четыре с половиной часа…

Четыре часа до Точки Решения…

Три…

Два…

Час. Тридцать минут…

— Что с ними происходит? — проворчал Эфф. Его добродушное медведеподобное лицо наполнила неожиданная ярость. — Чего они ждут? Что произойдет в ближайшие несколько минут и сможет…

— ВНИМАНИЕ! — ожил неожиданно приемник над ними плоским, холодным голосом центрогалактианина. — Внимание! Ваше оружие включено, приготовьтесь им воспользоваться. Покиньте Линию Обороны немедленно, летите обратно в Галактику и попытайтесь спрятаться рядом или в какой-нибудь системе, не имеющей органической жизни. Я повторяю.

Управление оружием и само оружие сейчас включено. Вы должны немедленно покинуть Линию Обороны, вернуться в Галактику и скрыться где-нибудь в безжизненной системе.

Голос замолк так же внезапно, как и возник. Прошло несколько секунд после сообщения, сказанного так тихо и прерванного так неожиданно, прежде чем Майлз и другие сумели отреагировать на него. Затем волна распространилась по сети эмоциональной связи. к которой все они были подключены, пробежала по кораблю молчаливым стоном неверия и ярости.

— Они отсылают нас, — прошептал Луон. Его глаза заблестели. — Они не могут так поступить с нами.

— Верно, — произнес Майлз голосом, в котором с трудом узнал свой собственный. — Они не могут!

Он уже пришел в себя, колотя по клавишам передатчика.

— Ответь мне! — крикнул он в микрофон на пульте. — Ответь мне! Я хочу получить ответ!

Но ответа не последовало. Майлз продолжал звать и нажимать на клавишу, пока рука не упала в изнеможении.

— Они не ответят, — пробормотал он. Он посидел немного неподвижно, затем, осененный мыслью, ожил — рука его метнулась и включила картину Линии Обороны.

Перед ним на экране появилось изображение. Он укрупнил картинку, и на экране осталось несколько дюжин ближайших кораблей. Один из кораблей исчез прямо на глазах, вошел в переход.

Мгновением позже корабль, находившийся только в двух позициях от «Боевой Шлюпки», также замерцал и исчез.

Майлз почувствовал, как холод ледяной волной пробежал по нему.

— Они не могут, — пробормотал он про себя. — Они не могут…

— Не могут что? — выдохнул Луон.

Но пальцы Майлза снова прыгнули к выключателям связи.

— Говорит последний корабль в Линии! — выкрикнул Майлз в микрофон. Говорит последний корабль в Линии, вызываю шестой от нас корабль. Вы приготовились покинуть Боевой Порядок? Ответьте мне! Вы приготовились покинуть Боевой Порядок? Если да, то почему? Почему? Ответьте мне…

— Мы вас слышим, — прервал его сверху динамик, находящийся на борту «Боевой Шлюпки», с хриплым, незнакомым акцентом. — Да, мы уходим. Мы уходим вместе с остальными. Почему вы спрашиваете?

— Уходите? — повторил Майлз. — Уходите. Вы имеете в виду, что уходим только мы, маленькие корабли? Или еще кто-то?

— Вам не сообщили? — прогрохотал над ним хриплый голос. — Центральный компьютер сообщил, что мы должны спасаться. Он вычислил, что мы потерпим поражение, если попытаемся остановить Орду. Все уходят. Все…

Майлз ударил одновременно на клавише звука и изображения, и голос внезапно оборвался. Перед ними на экране высветилась схема Боевого Порядка. Она отражала всю Линию, корабли всех размеров и форм, будто их разделяло несколько ярдов. Наблюдая, Майлз, Луон и Эфф увидели, как исчезают корабли.

Это оказалось правдой. После всего: после всех их усилий, работы центрогалактиан и других, создавших Боевой Порядок, из-за какого-то ответа, выданного безжизненным механизмом, величайшая мощь Галактики не может встретиться лицом к лицу с Ордой. Им всем придется, поджав хвост, бежать, спасая себя, и позволить Орде уничтожить беспомощные миры, пославшие их для защиты.

— Мой народ, — выдохнул Луон.

Его руки замелькали с той фантастической скоростью, на которую он был способен, и перед ним снова появилось изображение Орды, похожей на отливающую серебром амебу, воплощение зла, зависшую над ними, пытающуюся обхватить не только Боевой Порядок, но и всю Галактику одним большим дьявольским объятием.

В это мгновение перед мысленным взором Майлза встала картина человечества и Земли, которую он видел в те последние дни, когда путешествовал подобно призраку из одного места в другое среди множества людей. Вспомнив это, он одновременно вспомнил мир, показанный ему центрогалактианами, мир, который миллион лет назад разорила и уничтожила Орда.

Он представил такой же Землю. Бесконечная, до самого горизонта обнаженная равнина и пепел, и больше ничего. Все исчезало. Все. Города, люди вместе с ними, их история, их музыка, их картины, Мэри Буртель…

— Я НЕ ХОЧУ!

Из его груди вырвался яростный рык. Рев ненависти ко всему, что называлось Ордой, ко всему, что последует за отступлением без малейшей попытки остановить захватчиков. Это было ответом, что он, Майлз, мог уйти и спрятаться, пока Орда сотворит с Землей то же самое, что с неизвестной планетой миллионы лет назад. В этом диком крике, охватившем подобно вихрю его тело, мозг и душу, не было ничего от разума и логики. Крик жил в нем вечно, как древний, несокрушимый инстинкт, который появлялся и разрушал его картины.

И он эхом понесся по эмоциональной цепочке вокруг Майлза, включавшей двадцать два диких существа, разделявших вместе с ним пространство корабля. Они отреагировали, как и он, без колебаний.

Пальцы Майлза впились в пульт. Справа от него серые руки Луона тоже уже летали над пультом, а слева готовился вступить Эфф.

Словно единое живое существо, «Боевая Шлюпка» поднялась с платформы и вошла в сдвиг, в одиночку атакуя бесчисленную Серебряную Орду.

Глава 14

Зазвенел сигнал тревоги. Контрольные лампочки на пульте зажглись ярко-серебристым светом. На экране огромная колышущаяся масса Орды казалась монолитом, но датчики докладывали, что захватчики зафиксировали приближение маленького корабля и даже начали тяжеловесно разворачиваться лицом к одному краю бывшего Боевого Порядка, из которого в атаку бросился только один смельчак.

Тяжеловесность маневра напоминала нечто до безобразия простое, как будто Орда действительно представляла собой нечто вроде огромной амебы, тупо реагирующей на присутствие жертвы.

Но «Боевая Шлюпка» с немыслимой скоростью сокращала расстояние с ближайшим серебристым кораблем-разведчиком врага. Сейчас «Шлюпкой» управлял автомат. Каждый следующий переход оказывался короче предыдущего.

И с каждым переходом она нацеливалась на переднюю волну похожих на серебристые рыбешки кораблей. Вскоре последний переход должен был выравнять и ее скорость и ее направление. После этого она будет лететь бок о бок с первой волной разведывательных кораблей, направляясь обратно в сторону Галактики.

Между тем на борту «Боевой Шлюпки» возникло новое состояние мимолетного единства. Они не просто ощущали друг друга в общей сети чувствительности. Майлзу показалось, что они внедрились буквально в плоть включенного оружия. Сейчас оружие казалось живым существом, и Майлз чувствовал его мозгом, как прикосновение пальцев к клавишам.

Кроме оружия Майлз ощущал корабль. Казалось, что он ожил, придя в ярость от нападения врагов. Подобно загнанному в угол животному, «Боевая Шлюпка» мчалась на Орду.

Переходы стали совсем короткими. Они почти завершились…

Неожиданно «Боевая Шлюпка» зависла в черном пространстве без света искусственного солнца, подвешенного центрогалактианами над Боевым Порядком и превратившегося в маленькую яркую точку где-то позади. Датчики зарегистрировали, а на экране появились разведывательные корабли Серебряной Орды. Каждый из них по размерам не превышал и трети «Боевой Шлюпки», но их количество исчислялось дюжинами.

В свете далекого искусственного солнца Майлз сумел увидеть два ближайших, отчетливо различимых отблеска серебра, напоминающие резкую вспышку бледного тела рыбы, на мгновение поднявшейся из глубины к поверхности.

Руки Майлза опустились на клавиши, и «Боевая Шлюпка» метнулась к ближайшему отблеску.

Только сейчас весь экипаж уяснил работу психооружия. С его помощью они в конце концов сумели ощутить чужие умы ласкоподобных экипажей ближайших кораблей Орды. «Осознание» чужаков походило на резкий удар маленького твердого кулака, исходивший от «Боевой Шлюпки». Кулак раздулся в силовой пузырь, обтек и захватил чужое сознание на борту кораблей в радиусе действия оружия. Майлз вместе с двадцатью двумя почувствовал, что держит беспомощными экипажи кораблей внутри этого пузыря психоэнергии.

Они сделали это. Ближайшие вражеские корабли беспомощно летели с парализованными экипажами. Быстрые пальцы Луона плясали по клавишам огня, и из оружия «Шлюпки» вылетали бледно светящиеся лучи, чтобы дотянуться до вражеских кораблей и секундой позже, вонзившись, разорвать их.

«Боевая Шлюпка» наносила удар и, сдвинувшись, наносила другой…

Неожиданно они вылетели в свободное пространство. Они миновали первую волну кораблей-разведчиков.

Они победили. По крайней мере, в первом столкновении.

Яростное чувство триумфа прокатилось по ним. «Варвары» нанесли удар по врагу и остались живы. При этой мысли их дикие души возликовали.

Но сейчас, ясно видимая на экране, к ним быстро приближалась вторая линия кораблей-разведчиков Орды. Размерами каждый из них в полтора раза превосходил размеры «Боевой Шлюпки».

Они могли погибнуть в новом столкновении. Но древний боевой инстинкт гнал их вперед.

Как и в прошлые «всплески», когда украли его картину и он взобрался на скалу, когда он сражался с Чак'кой, ЭТО произошло снова. Он вошел в состояние, когда под действием нервного стресса организм включил свои скрытые возможности. В перегрузку.

Подобно мотору, освободившемуся от ограничителя, искусственно сдерживающего его силу, заработавшему на полную мощь. Он чувствовал себя единым целым, и сила бежала по нему. Он знал, что два других существа, сидящие рядом с ним у пультов, не равны ему по физическим возможностям.

Орда вызвала в нем ЭТО — последнюю ПЕРЕГРУЗКУ. Он почти мог осязать, как она кипела и вспенивалась, отыскивая необходимое физическое действие, которое позволило бы ей выплеснуться наружу.

Но не находила. Его физическая сила сейчас не требовалась, его мускулами был корабль. Все, что ему оставалось делать, — нажимать на клавиши, а с этим он мог справиться и в обычном состоянии. Его руки и ноги горели от готовности к действию, но дел для них не оставалось, только те маленькие, легкие задачки, которые уже были решены. Чувство разочарования, необузданное и яростное, как шторм на море, набрало внутри него ураганную силу.

«Боевая Шлюпка» сближалась с более крупными кораблями Орды, которые должны в конце концов ее уничтожить. А Майлз сидел, сдерживая в себе огромный резерв силы, которому не нашлось применения.

Шторм внутри него набирал силу. Он сотрясал все тело так, что его руки и ноги дрожали. Зрение его затуманилось. Майлз чувствовал себя разрываемым на части диким стремлением к масштабным действиям.

Сверхсила кипела в нем, подобно водовороту, реке, текущей по кругу, ищущей выход и зажатой высокими горами. Она разгонялась все быстрее и быстрее, отыскивая выход, и затем он неожиданно нашел его.

Он напоминал ущелье в горах, ведущее вверх. Он не только освобождал взрывную, сумасшедшую энергию, появившуюся в нем, но и нес нечто большее.

В последний миг перед своим уничтожением он нашел то, что всегда искал в своих картинах. Прилив созидательного духа, сопоставимый с приливом сверхсилы в физическом теле.

В тот же самый момент, когда он понял это, затаившаяся в нем сила полилась через обнаруженную брешь. Она выплеснулась, оставив его тело в мире, но переключив его интеллектуальные центры на почти невероятную степень контрастности и яркости. Затем, без предупреждения, нагрузка исчезла.

Захлебывающийся мотор в нем перешел на более высокий привод, при котором его мощность увеличилась, а скорость стала беспредельной. Из-за нового восприятия и мыслей, казалось, он почти плыл.

Майлз огляделся вокруг себя. Рубка управления «Боевой Шлюпки», казалось, стала ярче и меньше. Объемные предметы внутри ее металлических стен будто бы стояли вызывающе, с некоторым превосходством. Он посмотрел на двух своих товарищей и заметил, что даже летающие пальцы Луона замедлились.

Для Майлза они замедлились. Его восприятие времени не изменилось, оно ЗАОСТРИЛОСЬ. Он мог свободно за одну секунду заметить то, что раньше от него требовало целой минуты. Просто его восприятие стало микроскопическим, так что сейчас он мог различать в секунде шестьдесят мелких частиц и использовать их так же, как и целую минуту раньше.

Одновременно с этим его воображение и восприятие поднялись на немыслимую высоту, единым мощным толчком соединили его с остальными членами экипажа «Боевой Шлюпки», заставили почувствовать опьяняющую жажду смерти и неукротимое желание расправиться с бесчисленной Серебряной Ордой.

Его злость охватывала и Боевой Порядок, и центрогалактиан, «создавших» его, и… все и вся как в прошлом, так и в настоящем — с момента, когда Орда в последний раз «обследовала» Галактику, и до момента появления пришельцев на Земле.

В этот созидательный миг он постиг сущность всего: перегрузки, своих товарищей по экипажу, центрогалактиан, все. Как будто человек смог протянуть руку, чтобы объять всю Вселенную и сцепить пальцы на ней. Это постижение оказалось слишком большим для одного-единственного понимания.

Здесь было задействовано все хитросплетение понятий.

— Присоединяйтесь! — крикнул он в переговорное устройство. В то же мгновение он открыл выход для силы, накопившейся в нем, в сеть чувствительности, объединившей их всех. Она хлынула.

И другие члены экипажа почувствовали это, узнали и приняли ее.

Подобно пламени, бегущему вдоль линии высокооктанового топлива, огонь его силы вспыхнул и зажег огни знания в товарищах. Как и он, они засверкали новым, буйным огнем, перешедшим на их оружие. Психические элементы оружия вспыхнули, словно высушенное дерево.

Я из этого оружия огонь бросился вперед в виде многократно усиленной психической силы, чтобы захватить и парализовать новую волну врага, сейчас приблизившуюся к ним.

Майлз почувствовал это через сеть их общей восприимчивости подобно неожиданно натянувшемуся тяжелому канату, пришвартовавшему большой корабль к доку. Он натянулся и держал. Шар из психической силы защищал их. Она действовала на расстоянии гораздо большем, чем была дальность оружия у кораблей Орды, устремившихся к ней, держа всех врагов внутри себя беспомощными, в то время как материальное оружие крошечной «Боевой Шлюпки» разрывало и уничтожало их одного за другим.

Дикая радость охватила их. Там, где их запросто могли уничтожить, они победили. На миг им показалось, что они невидимы и сами могут удержать и уничтожить всю Серебряную Орду. Но постепенно увеличивающееся давление на их психический захват, по мере того как все больше и больше попадало в него серебристых кораблей, привело их в чувство.

Пока они смогут выдержать этот захват, они останутся невидимыми. Как раньше объяснил ему центрогалактианин, физическое оружие врага не могло достать корабли Боевого Порядка, пока продолжала действовать их психосила.

Но усталость или слишком большое количество противников могли убить ее.

Сейчас они побеждали. Но так не могло продолжаться вечно…

— Не думайте об этом! — крикнул Майлз по связи. — Мы ПОБЕЖДАЕМ! А это главное! Держитесь. Мы останавливаем Орду. МЫ ОСТАНАВЛИВАЕМ ОРДУ!

Они сражались. Огонь их перегрузки казался неиссякаемым под усиливающейся атакой, подобно пламени газового резака, горящему даже под водой. Но это пламя истощало запасы сил в их мозгах и телах словно стимулятор, убравший усталость, ценой резервов, обычно телом не используемых.

Шло время. Они сражались и убивали Серебряную Орду…

Но впереди уже виднелся финал. Они еще не устали, но большие разведчики и даже некоторые легкие боевые корабли Орды начали давить на их шар психологического единения. На «Боевой Шлюпке» они по-прежнему оставались сильнее, чем прежде. Но они были похожи на гиганта, держащего перед лавиной закрытую дверь. Сначала он держит дверь легко, но постепенно булыжники начинают увеличивать свой вес. Все тяжелей и тяжелей, пока на него не начнет давить вся гора камня. А против этого плоть и кровь устоять не могут.

Поэтому Майлз и все остальные на «Боевой Шлюпке» чувствовали, что предел близок. В любой момент, когда давление усилится, их щит может не выдержать, и мощь всех десятков тысяч врагов превратит их суденышко в ничто. Но они не жалели. Вместо этого они чувствовали глубокое угрюмое удовольствие, как у волка, сомкнувшего челюсти на горле врага в своей последней схватке.

— Держитесь, — прошептал Майлз по корабельной связи себе и остальным двадцати двум. — Держитесь. Еще немного…

Совершенно неожиданно для них, громогласный и ревущий, и из динамиков перед Майлзом, и от каждой металлической стойки и поверхности корабля послышался голос центрогалактианина.

— Обратно! — проревел он. — Вернитесь обратно на свое место в Боевом Порядке! Мы вступаем в бой!

Майлз помнил что притронулся к клавишам связи перед собой. Но на экране не осталось изображения серебристых кораблей Орды, давящих на них.

Вместо этого он увидел общую картину сражения. Маленький кусочек неизменного пространства, который «Боевая Шлюпка» создала вокруг себя, стал только частью большой картины, на которой передняя линия Орды заворачивалась, смешивалась и отступала перед приближающейся волной других кораблей. Огромные шарообразные дредноуты центрогалактиан и их союзников наконец вступили в бой.

Глава 15

— Возвращайтесь! — проревел динамик связи. — Возвращайтесь на свое место в Боевом Порядке… — Огромный, круглый, размером с планету, ближайший дредноут появился перед «Боевой Шлюпкой», занимая три четверти экрана. Но все равно было уже слишком поздно. Пока голос продолжал трубить в динамике, мощный удар обрушился на крошечное суденышко с невероятной силой, и Майлзу показалось, что его бросили в ничто.

Он приходил в себя постепенно, но со странной решимостью и усилием, как шахтер, которого завалило и который, пробиваясь назад к свободе, увидел первый маленький отблеск дневного света на дальних камнях, держащих его в обвалившемся проходе.

От этого первого проблеска сознания Майлз быстро пришел в себя. Он обнаружил, что сидит в креме перед пультом управления в «Боевой Шлюпке», странно тихой и мирной. Благодаря чувствительности, приобретенной им во время атаки, Майлз сквозь обшивку узнал, что их небольшой корабль снова лежит на своей платформе.

Он переключил свое внимание на осмотр затихшей рубки управления.

Комната и неподвижные фигуры Луона и Эффа оставались абсолютно спокойными, к его удивлению, как и он. Хотя мозг его проснулся, тело продолжало спать.

Молчаливое восклицание сформировалось у него в мозгу, когда он понял, в чем дело. Он узнал это состояние. Он находился во власти той же самой успокаивающей силы, которая прекращала на борту все драки. Единственное отличие от предыдущих случаев заключалось в том, что умственная перегрузка смягчила успокаивающее действие на нервные центры его мозга.

Обследовав себя более внимательно, он увидел, что действие транквилизатора, подобно плотному туману, окутало бодрствующий центр его мозга, но не могло туда войти из-за бушующего пламени его желания остаться в сознании и раздирающего этот туман на клочья. При соприкосновении с этим огнем туман испарялся, поэтому его сознание заняло небольшое свободное место, похожее на очищенное пространство, окружающее охотника, склонившегося над огнем в окутанной туманом прерии.

Взвесив ситуацию, Майлз решил, что может даже освободить свое тело и получить свободу передвижения. А это казалось интересным, потому что с недавних пор у него появилась мысль, что успокаивающий туман был одним из видов психооружия, используемого для того, чтобы парализовать Орду. Из этого следовало, что он сам может защититься от действия психического оружия.

Но сейчас делать это, чтобы проверить свои силы, казалось бессмысленным. Он вернул свое внимание обратно к причине своего пребывания под действием транквилизатора.

Он согнул шею и опустил глаза достаточно низко, чтобы увидеть свое тело. Он увидел, что лишился почти всех своих одежд. На обнаженных руках, ногах и теле он обнаружил несколько уже заживших ран. Только две из них на ногах — оставались еще открытыми, но кровь не текла. Казалось, ее держал невидимый внутренний бинт. Пока он наблюдал, одна из них медленно затянулась снизу вверх, будто застегнутая невидимой молнией. Мгновением позже так же закрылась и его вторая рана. Явно работал какой-то скрытый механизм «восстановления», но бодрствующий мозг с интересом заметил, что процесс выздоровления, управляемый снаружи, казалось, усиливался естественной реакцией тела.

Майлз осмотрел помещение. Эфф и Луон тоже сидели раздетыми и находились в процессе восстановления. Сама рубка оказалась поврежденной каким-то необычным образом. Ни в корпусе, ни во внутрикорабельных перегородках, образовавших стены и потолки, отверстий не осталось. Но то там, то здесь внутренняя металлическая поверхность буквально «отслоилась» на куски меньше двух дюймов в ширину по центру с острыми, как ножи, краями.

Его пылающий мозг тут же понял все. Разумеется, любое оружие Орды должно служить конечной цели Орды. Она хочет убивать съедобные тела своих врагов, но не хочет превратить их в несъедобные или потерять в темной бездне межзвездного пространства.

Майлз вернул взгляд на видеоэкран.

Там он увидел полную панораму разыгравшегося сражения. Сверкающий, блестящий, словно луна в новолуние, серебристый флот захватчиков и рогоподобные края, изогнутые вперед и внутрь, сейчас изменили свою форму.

Эти изгибающиеся руки загнулись еще дальше внутрь, чтобы охватить атакующие корабли Боевого Порядка.

Майлзу снова пришла на ум картина огромной амебы, пытающейся отсечь и всосать какой-нибудь съедобный кусочек. Вскоре серебристая армада собралась вокруг шарообразного Боевого Порядка. Корабли Орды кружились вокруг этого шара, полностью закрыв собой корабли галактического флота.

Майлз видел сейчас только овальную форму с большим пузырем посередине.

Майлз наблюдал за сражением, которое из-за своей масштабности по числу задействованных кораблей и занимаемого пространства, казалось, велось очень медленно. Медленно и, скорее, в микроскопическом, чем в телескопическом масштабе из-за всех световых лет и огромных размеров каждого корабля. Майлз почувствовал огромное желание увидеть, как идет сражение, глазами центрогалактиан и других, находившихся внутри этого шара и надежно скрытых от него мечущимися серебристыми кораблями Орды.

Желание побудило его к действиям. Почти сразу же жарко пылавшая внутри него энергия перегрузки зажгла маленький уголок сознания, и он обнаружил там отросток чувства связи с сетью чувствительности, которая объединяла все корабли и экипажи Порядка.

Его точка зрения была центральной. Ему показалось, что он находится в самом центре этой огромной сферы, удерживаемой кораблями Галактики.

Несмотря на полное отсутствие света, своим мысленным взором Майлз видел все, будто залитое ярким солнцем, в центре которого стоял он.

Вокруг него простирался космос. Дальше находилась невидимая шароподобная оболочка защитной силы, удерживаемаяточками, расположившимися на равном расстоянии друг от друга. Эти точки были кораблями Боевого Порядка. За этой оболочкой на расстоянии нескольких тысяч миль все заполнили собой беспомощные корабли Орды. Расстояние между кораблями составляло только несколько миль, настолько велика была плотность. На борту этих кораблей царила тишина. Их экипажи оказались парализованными и безмолвными, беспомощными под действием психической силы, ожидающими неминуемых ударов физического оружия кораблей Боевого Порядка. Эти залпы сверкали взад-вперед, подобно мечущимся лучам прожекторов, и взрывали, превращая в ничто, каждый твердый объект, к которому прикасались.

За пределами этой оболочки из беспомощных вражеских кораблей находилась Серебряная Орда, давящая внутрь, упорно пытающаяся перекрыть физической массой мощь галактического флота. Пока Майлз наблюдал, это давление нарастало и начало угрожать разорвать не только буферную зону из парализованных кораблей, но и строй галактических сил под ним.

Но когда давление усилилось, по сети чувствительности от корабля или группы кораблей для остальных поступала команд?. Внезапно оболочка защищаемого пространства вздрогнула. Корабли Боевого Порядка сдвинулись ближе друг к другу. Защищаемая ими поверхность соответственно уменьшилась, а зона парализованных кораблей, стоящих на пути Орды, жаждавших проскочить между ними, стала гораздо толще.

С уменьшением размера пропорционально увеличилась сила. Орешек, который пыталась расколоть Серебряная Орда, стал меньше, но тверже.

Сражение продолжалось…

Серебряная Орда по-прежнему давила на флот, пытаясь уничтожить его.

Похожая на бесчисленную стаю саранчи, гасящую огонь первыми голодными волнами, чтобы добраться до зеленых полей, защищаемых этим огнем. Орда окружила Боевой Порядок. Давление увеличивалось.

Боевой Порядок еще раз быстро уменьшил объем защищаемого пространства.

Корабли галактического флота снова получили дополнительную силу. Еще раз зона из парализованных кораблей увеличилась. По-прежнему Орда Дэвида на них.

Они снова уменьшили область защиты и свой периметр.

Сейчас перед глазами Майлза, сидевшего у видеоэкрана пульта в «Боевой Шлюпке», Орда приняла форму огромного шара, состоящего из серебристых личинок, полностью скрывающих тех, кого они атаковали. Если бы кто-нибудь не знал, что внутри этой кипящей массы диаметром в несколько тысяч миль спрятался весь Боевой Порядок, то он поверил бы, что не осталось ничего, кроме самой Орды. Или в то, что произошедшее сражение уже выиграно. Только связь Майлза с чувствительной сетью позволила ему узнать, что сражение продолжается.

Сейчас установилось шаткое равновесие. Бесчисленные корабли Орды, сблизившись настолько плотно, насколько это позволяло, чтобы находиться на безопасном расстоянии вокруг кораблей Боевого Порядка, образовавших минимально возможный диаметр защищаемого пространства.

Похожие на два огромных организма, сцепившихся в неподвижной напряженной схватке не на жизнь, а на смерть. Боевой Порядок и Серебряная Орда висели, не в силах разъединиться. Эта схватка напоминала поединок между борцами, который не мог продолжаться больше нескольких минут, чтобы один из них не поддался усталости. Но масса противоборствующих сторон, дерущихся на смерть за пределами рукава Галактики, оказалась настолько большой, что схватка длилась не минуты, а часы. И в течение этих похожих на минуты часов, пережитых Майлзом, Эфф, Луон и другие по всему кораблю очнулись и задвигались по «Боевой Шлюпке».

Они не говорили с Майлзом. Подобно тому как его чувствительность продолжала соединять его с сетью, включающей в себя весь Боевой Порядок, так и их восприятие не прерывалось. Они поняли, что, в отличие от них, он каким-то образом участвовал в сражении, разыгравшемся на их экранах.

Поэтому они тихо передвигались вокруг него и оставили его в покое вместе с теми, кто по-прежнему дрался, скрытые Ордой.

Майлз только краешком сознания чувствовал присутствие своих товарищей. Почти все его восприятие сконцентрировалось на сети чувствительности сражающихся кораблей. Вокруг их сферы так же сомкнулась Серебряная Орда, и схватке не было видно конца.

Затем внезапно все кончилось.

Глаза Майлза, следившие за видеоэкраном на «Боевой Шлюпке», увидели то, что случилось несколько раньше, но только сейчас стало заметным. Рой Орды, окружавшей корабли Порядка, перестал быть шарообразным. Вместо этого он начал выпячиваться с одной стороны, становясь похожим на грушу. Когда Майлз сконцентрировал свое внимание на этой набухающей стороне, он увидел, что это увеличивающееся, вытягивающееся утолщение на самом деле оказалось Боевым Порядком, вылезающим из месива окружающих его кораблей. Под его наблюдением, с поправкой на медленную скорость и огромные расстояния, утолщение начало сужаться и вытягиваться в сторону от боевых кораблей Галактики и самой Галактики.

Линия вражеских кораблей медленно удлинялась и утончалась. Осознание их отступления хлынуло через Майлза в сеть по-прежнему окруженного Боевого Порядка и было принято подобно звукам победного горна. Но сражение продолжалось.

Для окруженных кораблей битва не закончилась. Парализованные серебристые корабли продолжали слепо сражаться и пытаться победить защитников. Должны пройти долгие часы и даже дни, прежде чем Боевой Порядок посмеет нарушить защитную линию.

Но снаружи на экране «Боевой Шлюпки» строй вражеского флота продолжал вытягиваться и утончаться, выходя из боя и принимая серпообразную форму построения, направляясь прочь от Галактики.

Захватчики отвернулись от своей кормушки. Серебряная Орда, которую за миллионы лет никто не смог остановить, сейчас была повержена и изменила свой курс. Галактика, звезды, сама Земля были спасены.

Глава 16

На борту яйцеобразного судна, который вез всех членов экипажа «Боевой Шлюпки» на флегмам центрогалактиан, темноты не существовало, но у Майлза создалось впечатление, что если бы и наступила тьма, глаза Луона мерцали бы как у кошки в ночи.

— Мы посрамили их! — почти прошептал Луон ему на ухо. — Вспомни, друг Майлз, наш разговор с ними! Они решили убежать, но, когда мы атаковали, мы пристыдили их и заставили вернуться!

Майлз ничего не ответил. Внутри него крепло убеждение, что как проблема, так и ее решение на самом деле были шире и глубже, чем мог понять Луон или любой другой. Но у него не осталось времени объяснить им.

Пока слова Луона продолжали эхом звучать в ушах, серый корабль, несший их, испарился, и они обнаружили себя висящими в воздухе в середине одного из огромных кораблей центрогалактиан.

Они то ли висели, то ли стояли в месте, где гравитация уравновешивалась во всех направлениях. Казалось они находились в полном кривых зеркал доме. Майлз смог заметить, что от внутренней поверхности шара, в любом направлении, их отделяло несколько миль. Слишком далеко, чтобы подтвердить странным образом уже известный им факт, что вся внутренняя поверхность была заполнена центрогалактианами и их союзниками.

Как будто зал построили в форме шара, и кресла полностью покрывали внутреннюю поверхность.

Когда Майлз пристально всмотрелся, он увидел только расплывчатые серые блики, равномерно заполнившие все внутреннее пространство. Тем не менее, когда он всмотрелся в одну точку, он увидел лица сидевших или стоявших инопланетян так, будто расстояние до них не превышало десяти-двенадцати футов.

Похоже, все здесь собрались для чествования экипажа «Боевой Шлюпки».

Но не только для чествования. Майлз, благодаря своей новой восприимчивости, почувствовал удивление,"источаемое» каждым присутствующим. И его самого и его товарищей осматривали со странным любопытством и изрядной долей непонимания.

К ним, «плавающим» в середине, неожиданно присоединились два центрогалактианина. Майлзу они предстали в человеческом облике. Но он уже узнал достаточно, чтобы понять, что, пока он видел их такими, Луону они казались представителями его расы. То же касалось каждого члена экипажа.

Майлз обратился за подтверждением к собственному мозгу, и уже знакомая реакция перегрузки пробежала по телу, заостряя и очищая его зрение. Выводы и варианты защелкали у него в мозгу, как итоговые цифры в мощном сумматоре. Для него эти два центрогалактианина не отличались от других, виденных им ранее, но логическая часть его ума подсказала, что они были другими. Этих двоих выбрали среди сотен тысяч или миллионов, занимавших внутреннюю поверхность и следивших за ними, не случайно. Нет, скорее всего и почти наверняка эти двое подходили как высшие авторитеты среди центрогалактиан и других присутствующих здесь рас.

Толчок локтя Луона под ребра напомнил ему о другой стороне дела. Луон ждал, что Майлз заговорит как лидер «Боевой Шлюпки». Обвинит центрогалактиан в трусости. Серокожее существо хотело, чтобы Майлз напомнил центрогалактианам об их решении распустить Боевой Порядок, об их бегстве и что сражение было бы проиграно, если бы не эта самоубийственная атака «Боевой Шлюпки».

Майлз, как будто с помощью мощной линзы, мысленно «увидел» себя стоящим между точками зрения двух групп, но обе эти точки зрения были ошибочны.

— Мы пригласили вас сюда, чтобы поблагодарить, — произнес более высокий. Несмотря на отсутствие признаков, характерных для своей расы, Майлз решил, что он должен быть старым, возможно даже очень древним.

Локоть Луона снова резко впился ему в бок.

— Спасибо, — поблагодарил Майлз. — Мы с благодарностью принимаем ваше желание поприветствовать нас. Но у нас есть вопрос, который мы хотим задать всем вам.

— Все, что пожелаете, — ответил центрогалактианин, и Майлз почувствовал вокруг себя миллионы открывшихся ему навстречу разумов, напряженно ожидающих ответа. Они находились на расстоянии сотен миль, но ему казалось, что они всего в нескольких футах от него.

— Почему вы вернулись? — спросил Майлз. — Вы сказали, что надежды на победу в этом сражении нет. Но после того, как мы в одиночку атаковали, вы, кажется, изменили свое решение. Разумеется, мы все знаем результат.

Серебряная Орда отброшена. Но как нам понимать ваши действия: сначала отступление, а затем возвращение? Неужели вы ошиблись в оценке исхода битвы? Или вид того, как мы атакуем в одиночку, заставил вас вспомнить о вашем долге, остаться, стоять и драться?

Они не сразу ответили на вопрос Майлза. Два центрогалактианина стояли, глядя на него, будто молча совещались с бесчисленным количеством окружавших и наблюдавших за ними. В конце концов снова заговорил более высокий:

— Извините меня, если я как-нибудь обижу вас, снова упомянув о вашем варварском сознании. Но если бы вы не оставались такими примитивными и подверженными эмоциям, то поняли бы, почему мы вернулись. Разумеется, в этом виноваты мы, как более старые и знающие, потому что не увидели, что вы не понимаете.

— Может быть, вы объясните это сейчас, — сказал Майлз.

— Разумеется, — подтвердил центрогалактианин. — Могу я вам напомнить, что это было неестественно — заключение, что наше участие в битве с Ордой приведет к поражению? Мы получили вычислительное решение, логичный результат многих факторов, рассмотренных и разобранных неживыми устройствами, которые слишком сильны, чтобы приобщить к принятию решений даже наши умы. Эти вычислительные устройства постоянно получают обновленную информацию о ситуации. У Точки Решения у них сложилось окончательное мнение. Орда обладала небольшим, но неоспоримым преимуществом, необходимым для победы. Логически мы не могли надеяться выиграть, вступив в бой. Более того, мы приняли единственное здравое решение: все, входившие в Боевой Порядок, должны отступить и попытаться спастись, чтобы как можно больше разумных, обученных личностей могли после ухода Орды заново обустроить Галактику.

— Но вы передумали, — вставил Майлз.

— Но мы дождались того момента, когда могли, по вашему выражению, передумать. Мы вернулись не потому, что «передумали», а потому, что новые вычисления дали нам ответ.

— Новые вычисления? — переспросил Майлз.

— Разумеется, — тихо подтвердил центрогалактианин. — Я полагаю, даже вы в состоянии понять, что ваша атака внесла нечто новое, повлиявшее на общее решение о судьбе сражения. Три причины подействовали на ситуацию и изменили предполагаемую картину ближайшего будущего, построенного на ней.

Первая — это то, что вы самоубийственно и против всех правил решили одни атаковать всю мощь Орды. Вторая — ваша атака началась с дальнего края Боевого Порядка. Третья — отреагировав в соответствии со своим инстинктом, весь флот Серебряной Орды начал поворачивать, чтобы встретить вашу атаку, вместо того чтобы не обращать на нее внимания и забыть о ней, направив на вас минимально необходимые силы. Именно это, как я уже сказал, и изменило ситуацию. Я думаю, сейчас вы поняли.

Локоть Луона больше не терзал Майлза сзади. Своим восприятием Майлз смог почувствовать других членов экипажа, озадаченных и в равной степени ошеломленных.

— Может быть. Но все равно объясни мне это, — сказал Майлз.

— Как пожелаешь. Вы заслужили любое объяснение, — начал центрогалактианин. — Как я уже упомянул, ваша бессмысленная, самоубийственная атака изменила ситуацию не только с нашей точки зрения, но и для Орды тоже. Ваша атака, одна, стала тем, чего они не понимали, поэтому ожидали худшего и повернули свои главные силы вам навстречу. Наши устройства все пересчитывали и в результате обнаружили, что там, где раньше Орда имела небольшое преимущество, теперь им стали обладать мы.

Центрогалактианин прервался. Майлз мог почувствовать, что глаза всех находившихся внутри этого огромного шара остановились на нем и его товарищах.

— Поэтому, — голос его звучал все так же монотонно, будто обсуждали нечто не более важное, чем распорядок дня, — мы вернулись и в конце концов отбросили Орду.

На мгновение в ярко тлеющем уме Майлза проснулась слабая вспышка вины. Он ясно и четко различил нечто новое в этих словах. Представители этой расы, несмотря на отсутствие видимых переживаний, хотели жить так же сильно, как они. К тому же, пока их решения принимались вычислительными устройствами, у них нет средств, позволяющих им знать, правильны эти решения или нет. Они знают только то, что ответ на поставленный вопрос лучший, если учесть их силы и мощь их компьютеров. Поэтому, как они отступили без сомнений, но с глубокой внутренней болью при мысли о том, что они оставляют свои миры на съедение Орде, так и вернулись без лишних вопросов. Они вернулись в сражение, не уверенные в его благополучном исходе, но с такой глубокой внутренней отвагой, на которую только были способны.

Майлз почувствовал, как рядом с ним зашевелился Луон. В этом движении присутствовала некая нерешительность, говорившая, что серокожий отказался от намерения заставить центрогалактиан признать свою трусость. Сейчас стало ясно, что таким образом говорить с ними бессмысленно. Потому что они не сделали ничего, кроме послушания своим отличным правилам поведения.

— Спасибо, — поблагодарил Майлз. — Сейчас мы поняли.

— Мы рады, — сказал высокий центрогалактианин. — Но есть кое-что, что бы мы хотели узнать у тебя.

— Давайте, — согласился Майлз, уже зная, что он услышит дальше.

— Из всех, присоединившихся к нам в Боевом Порядке, вы двадцать три единственные, кто не подчинился нашему приказу отступить и спасаться.

Вместо этого вы совершили явно бессмысленный поступок. Вы одни атаковали Серебряную Орду. И все же вы — разумные существа, хотя и примитивные. Вы должны были понимать, что любой ваш поступок не спас бы ваши миры и цивилизации от Орды среди звезд нашей Галактики. К тому же вы знали, что ваш крошечный корабль ни на миг не мог задержать продвижение Орды. Короче, вы знали, что ваша атака ни к чему хорошему не приведет и вы только зря потеряете жизни. Поэтому мы, те, кто гораздо старше и мудрее вас, должны понять, почему вы это сделали. Мы не понимаем. Почему вы безо всякой надежды вступили в бой с Ордой? Или вы каким-то образом знали, что это заставит и нас присоединиться?

Майлза поразило то, что он впервые услышал, чтобы кто-то из центрогалактиан задавал вопрос. Это означало только одно. Развитая раса решила, что Майлз и другие обладают какими-то устройствами внутри умов и тел, которые превосходят вычислительные машины центрогалактиан.

— Нет, — ответил Майлз. — Мы не ожидали вашего возвращения. Мы знали, что атакуем Орду на свой страх и риск и что с нами произойдет, если останемся в одиночестве.

— Да, — произнес центрогалактианин. Затем, после секундной паузы, он продолжил, как показалось Майлзу, немного тяжеловесно:

— Мы были почти уверены, что вы не ожидали помощи. Но если это действительно так, вопрос остается, почему же вы это сделали.

— Нам не оставили выбора, — ответил Майлз.

— Не оставили выбора? — центрогалактианин удивленно посмотрел на него. — У вас был выбор. Уйти, как приказано.

— Нет.

Еще раз Майлз почувствовал, что находится между двух точек зрения центрогалактиан и его товарищей по экипажу. Ни одна из них полностью не раскрывала ситуацию и то, что произошло во время их встречи с Ордой.

Сейчас Майлз не мог удовлетворить ни тех ни других, даже если бы заставил понять то, что понял сейчас.

— Может быть, из-за того, как вы сказали, что мы — примитивные по отношению к остальным в Боевом Порядке, — медленно произнес Майлз. — Но мы делали выбор не головой, а сердцем. Не думаю, что могу объяснить вам это.

Я только расскажу, что это такое. Вы не можете взять таких, как я сам, и тех, кто со мной, отвечающих за свой народ, и поставить нас между врагом, несущим полное уничтожение, и этим народом и ждать, что мы сможем отойти в сторону, оставив наши миры беззащитными только из-за того, что логика говорит о проигрыше в сражении.

Он сделал паузу. С самого начала огромный шар, заполненный зрителями, оставался безмолвным, но Майлз все же чувствовал на себе сфокусировавшееся внимание, задержанное дыханием сотен тысяч или миллионов слушателей. Он продолжил:

— Может быть, я вообще не могу заставить вас понять это. Но если бы мы ушли без боя, то оставили бы наши цивилизации на смерть. И мы не смогли это сделать. Мы из другого теста и не можем хладнокровно спасаться, если наддам народам грозит опасность. Спасение при таких обстоятельствах потребовало бы такого самоконтроля, которым никто из нас не обладает.

Он снова прервался. Шар по-прежнему слушал.

— Наш народ, — продолжил Майлз, — часть нас, как руки и ноги — части нашего тела. Мы не можем покинуть их ради спасения бесполезного обрубка.

Если смерть найдет наши планеты, то последнее, что мы сможем сделать, это встретить смерть вместе с ними. Мы не принимали никаких обдуманных решений. Повторяю, здесь сработал инстинкт: убить как можно больше врагов прежде, чем убьют нас. Если бы мы улетели, и обнаружили наши цивилизации мертвыми, ТОГДА мы все равно напали бы напали на Орду. Не задумываясь, мы попытались бы уничтожить как можно больше до того, как убили бы нас.

Майлз замолчал. Тишина, последовавшая за его словами, длилась долго.

Но наконец ее прервал высокий центрогалактианин, стоявший посередине вместе с экипажем «Боевой Шлюпки».

— Тогда мы оказались правы, — медленно произнес он. — Именно ваше примитивное естество вызвало это, а понять этого мы не могли из-за того, что давно его лишились. Вы все еще стоите на той ранней дороге, которую мы уже давным-давно покинули. Только не подумайте, что мы менее вам благодарны из-за того, что вы нам только что сказали.

Он чуть повернулся, чтобы смотреть прямо на Майлза. Казалось, центрогалактианин говорил только с ним.

— Неважно, откуда это пришло — из желания, от ума или инстинкта, факт остается фактом: вы изменили ход сражения и спасли нашу Галактику. Что мы можем сделать для тебя и остальных, чтобы отблагодарить вас?

Майлз уже приготовился к этому вопросу. И сейчас он ответил быстро, прежде чем смог сказать кто-нибудь из экипажа «Боевой Шлюпки».

— Мы хотим остаться независимыми, — ответил Майлз, — а многое из того, что вы можете нам дать, повредит этому. Но есть несколько вещей…

Нас собрали вместе на борту «Боевой Шлюпки», и мы хотим, чтобы наши расы поддерживали между собой связь. Поэтому дайте нам корабли или научите, как строить свои собственные, чтобы наши двадцать три цивилизации могли общаться.

— Корабли и необходимые знания, которые вы просите, — ваши, — ответил центрогалактианин. Он помедлил. — И если в будущем вы захотите от нас чего-нибудь еще, мы предупредим, как с нами связаться.

— Спасибо, — поблагодарил Майлз. — Но я думаю, это не потребуется.

Глава 17

Осеннее солнце заканчивающегося года подходило к полуденным часам над высокими берегами Миссисипи около Миннесотского университета, когда посол расы, называющей себя Рахсеш, вышел из правительственной машины, остановившейся на дороге, тянущейся по западному берегу реки. Люди в штатском охраняли небольшую зеленую лужайку, бегущую к краю обрыва. Узнав инопланетного посла, охрана пропустила его через свои ряды. Он один пошел по траве туда, где спиной к нему стоял человек, рисовавший на большом мольберте. Девушка брюнетка, читая, тихо сидела рядом с ним на раскладном стульчике.

На художнике были светлые брюки и белая рубашка с закатанными рукавами. На его голых руках, кистях и пальцах виднелись полосы серой, голубой и желтой краски, а полотно потяжелело от мокрых красок разных цветов. Посол с Рахсеша, подойдя тихо и осторожно, встал у его плеча.

— Я прервал тебя, друг Майлз? — спросил он рисовавшего.

— Нет, — Майлз покачал головой, не оглядываясь. — Я уже все сделал, Луон. Осталось только несколько завершающих мазков. Ты встречался с моей женой Мэри?

— Нет. Я польщен этой встречей. Продолжай заниматься своим делом, друг Майлз, я могу подождать.

— Нет. Слушай, — спросил Майлз, не поворачиваясь, — ты знаешь, что ты первый? Никто из экипажа «Боевой Шлюпки» еще не добрался до Земли?

— Я думаю, они скоро будут здесь. Разве все цивилизации выбрали своих бывших представителей послами? Мне кажется, могут найтись некоторые, кто пожелает прислать кого-то другого.

— Не сейчас, — возразил Майлз. Его заостренная кисточка легко прикоснулась к холсту, оставив после себя желтизну. — Все двадцать три цивилизации ищут максимум понимания у других, которое возможно только через тех, кто уже познал других. Я уже попытался высказать это в отправленном мною послании другим расам. Ты должен был заметить мою рекомендацию в письме, посланном на Рахсеш.

— Я заметил, — ответил Луон, всматриваясь в холст с некоторым интересом и удивлением. — Но я подумал, что эта рекомендация скорее всего объясняется чем-то, что касается меня.

— Нет, — сказал Майлз.

В течение нескольких секунд они молчали. Майлз работал над своей картиной.

— Помнишь, друг Майлз, — задумчиво произнес Луон, — когда центрогалактиане спросили тебя после сражения с Серебряной Ордой, что мы хотим в награду, и ты ответил им, даже не посоветовавшись с остальными.

— Помню, — ответил Майлз, не отрываясь от рисования.

— И сейчас, — тихо проговорил Луон, — ты созываешь встречу в своем мире, говоря от имени всех наших цивилизаций и опять единолично. К тому же в твоем приглашении, друг Майлз, не говорится ничего о том, что нам надо обсудить.

— В нем сказано, — поправил Майлз, — что сначала тема должна быть обсуждена только среди нас — двадцати трех, кто видел центрогалактиан и Серебряную Орду.

— Правда, — продолжал Луон, — и то, что этого оказалось достаточным, чтобы удовлетворить мое правительство и, думаю, правительства остальных цивилизаций. Но я спрашиваю тебя, друг Майлз, будет ли этого достаточно, чтобы хватило всем двадцати трем, когда мы соберемся лицом к лицу.

— Ладно. Ты спросил меня, — ответил Майлз и перестал коситься на заходящее солнце, осветившее своими лучами университетские здания, деревья, берега и реку: всю сцену картины Майлза. — И ты решил появиться пораньше, чтобы первым спросить меня про это.

— Я был твоим первым помощником, — мягко напомнил ему Луон.

— Точно, — подтвердил Майлз, выпрямляясь и отойдя с кистью в руке на шаг от холста, чтобы издалека взглянуть на созданное. — Все верно, друг Луон. Я дам тебе ответ. Я опять созвал всех нас, чтобы обсудить, как в конце концов забрать у центрогалактиан бразды правления Галактикой.

Его слова прозвучали уверенно в теплом летнем воздухе. Но Луон воспринял их в тишине, которая все длилась и длилась.

Майлз продолжал, не прерываясь, смотреть на холст. Он сделал один шаг вперед и нанес еще несколько небольших мазков кистью номер десять, которую слегка обмакнул в желтый. В конце концов позади него опять заговорил Луон:

— Мои люди подумают об этом. Если ты, друг Майлз, станешь умственно недееспособным, я отброшу дружбу и уважение, питаемое к тебе, и проинформирую остальных — как членов экипажа, так и их расы.

— Как хочешь, — сказал Майлз. — Между тем, почему бы тебе немного не подумать над моими словами? Я не говорил о том, что мы потесним центрогалактиан завтра, или через год, или тысячу лет. Я имел в виду, что мы в конце концов сместим их и надо обговорить это уже сейчас.

— Разве ты забыл, — Луон перешел почти на шепот, — о количестве их кораблей, участвовавших в Боевом Порядке? Неужели ты забыл о количестве самих центрогалактиан, находившихся в каждом из них? И что мог сделать один из них с нашим кораблем и всем экипажем? Ты можешь себе вообразить, сколько их живет на всех планетах в центре Галактики? Ты можешь себе это представить, и вдобавок тысячелетнее техническое превосходство, и по-прежнему продолжаешь настаивать на своем?

— Точно так. Я не отказываюсь, — спокойно ответил Майлз, окончательно положив свою кисть в банку с мутным скипидаром, стоящую на маленьком столике слева от мольберта. — Потому что лицо цивилизации определяет не количество или технология. Мы поняли это после нападения Орды.

— Мы, друг Майлз? — глаза Луона сузились настолько, что превратились в желтые полоски на его сером лице.

— Помнишь, как центрогалактиане оплошали перед всей Галактикой, когда Орда пошла в наступление. Я не думаю, что ты забыл это.

— Забыть? Никогда, — медленно произнес Луон. Его глаза снова расширились.

— Подумай! — сказал Майлз, впервые повернувшись к нему лицом. — Ничто не исчезает так быстро, как память о великой борьбе. Вот сейчас наша планета потрясена и пробуждена к жизни своим спасением от Орды. Но поколение, помнящее это, разделившее со мной восприятие в Боевом Порядке, не вечно. Сколько внуков будет помнить об этом?

Он прервался, глядя на Луона.

— Ну, немного, — неуверенно проговорил Луон. — Если твои люди похожи на моих, когда-нибудь они забудут все. Это правда…

— Разумеется, это — правда! — воскликнул Майлз. — Через несколько столетий в памяти у них останется не то, что мы разбили Орду, а только то, что оказали достаточно сильное сопротивление, чтобы заставить их искать себе пищу в более доступном месте. Через тысячу лет они будут говорить о просто одержанной победе. Через две тысячи — победа будет легкой и закономерной. Скоро, очень скоро пройдут следующие миллионы лет, и Орда вернется. И как мы тогда приготовимся?

Луон застыл.

— Хорошо, — через секунду сказал он. — Но почему мы? Почему не оставить управление и ответственность на центрогалактианах или ком-нибудь другом, занявшем их место в центре Галактики? У них есть записи о предыдущем нашествии Орды.

— Да, есть записи, — согласился Майлз. Он посмотрел вниз на серокожего. — Но это все. Вспомни, миллионы лет назад Орду не сумели даже остановить. Она пронеслась по этой Галактике, почти опустошив ее.

Центрогалактиане, скорее всего, одна из тех развитых технологических цивилизаций, сумевших выжить. Но несмотря на это, в этот раз Орда сделала бы все, как и в прошлый раз, если бы не мы. Мы! Двадцать три на борту «Боевой Шлюпки»!

— Ты должен согласиться, — тихо добавил Луон, — что нам сопутствовала удача. Всем нам.

— Нет, — возразил Майлз. — Я с этим не согласен. Дело не в удаче.

Нечто более важное, чем удача, и это нечто будет главной темой нашей встречи. Потому что у нас это есть — надежда и сила, которой центрогалактиане не обдадут, и вот почему они оплошали.

— Оплошали? — голос Луона был почти неслышим.

— Они побежали. Мы остались и спасли всех. Из-за своих слепых инстинктов и из-за того, что я нашел нечто и разделил это с вами.

Способность входить в состояние перегрузки ума и тела. Только термин «сверхсила» не правильный. Потому что на самом деле это прорыв в способность созидать, чтобы сразу черпать из всех глубочайших резервуаров ума и тела. Помнишь свои ощущения, когда мы атаковали Орду и я протянулся ко всем вам с силой, бившей во мне?

— Я помню, — ответил Луон.

— Тогда ты помнишь, что центрогалактиане не имеют ничего подобного.

Если бы они обладали этим, то мы бы почувствовали. Более того, им никогда бы не пришлось убегать от Орды, если бы их естественная психосила могла быть усилена подобно нашей при перегрузке.

— Им хватило даже неусиленной, чтобы вернуться и сражаться, — вставил Луон.

— Да, когда они вернулись! Но все дело в том, что не они вернулись.

Вначале мы безо всякой надежды, только по велению сердца, атаковали Орду и изменили ход сражения. Только это и ничто другое кардинально повлияло на их решимость.

— Друг Майлз, — пробормотал Луон, — мне кажется, что ты придаешь этому отличию слишком большое значение.

— Это не просто отличие, — более спокойно ответил Майлз. — Это отличие говорит о центрогалактианах очень многое. Неужели ты не помнишь, как они не могли понять, даже после моего объяснения, почему для нас, находившихся на борту «Боевой Шлюпки» и оставшихся в одиночестве, не было выбора, кроме как атаковать Серебряную Орду? Вспомни, как центрогалактиане не могли уловить это.

— Они объяснили, что изменились в течение длительного времени, пока их цивилизация развивалась.

— Изменились! Да! — почти гневно воскликнул Майлз. — Они изменились настолько, что больше не могут нас понять. Но именно мы ввели их в бой, и это сражение закончилось успехом, несмотря на все их ранние вычисления! Неужели ты не понимаешь? Они давно подавили свои инстинкты, полагая, что это пойдет им во благо. Но то, что они получили, не смогло их спасти, и только наши инстинкты, заполнив их пустующее место, сделали это!

— Я согласен, — ответил Луон, — со всем этим, друг Майлз. Может быть, у нас есть нечто, чего лишились центрогалактиане, и может быть, отсутствие этого у них открыло бы Галактику для Серебряной Орды, если бы нас там не оказалось. Но как можешь ты строить на одном мелком инстинкте некий грандиозный план по замене повелителен нашего островка Вселенной?

Майлз угрюмо улыбнулся. Он взял со столика чистый кусок белой ткани, обмакнул его в керосин из контейнера, стоящего рядом, и начал очищать руки и предплечья от полос красной, серой и желтой краски.

— Потому что он не мелкий, — продолжил он. — Ты, я, все мы на «Боевой Шлюпке» с самого начала сделали не правильный вывод по поводу центрогалактиан. Увидев, насколько они стары и могущественны, мы бездоказательно приняли на веру, что они давным-давно выиграли все свои битвы со своим окружением, что они миновали ту точку, где должны доказывать свое право на выживание во Вселенной. Но мы ошиблись.

Луон странно посмотрел на Майлза.

— Я тебя не понимаю, — признался серокожий инопланетянин.

— Я объясню, — Майлз закончил чистить руки и, скомкав намокший и испачканный кусок ткани, бросил его в большой пакет из-под кофе, уже наполовину заполненный другими кусками испачканной ткани. — Где-то, продолжил он, — когда-то, может быть, наступит конец физической Вселенной.

Но только тогда, когда больше не останется границ, откуда может появиться что-то неизвестное и враждебное, для любой расы заканчивается борьба за выживание. До этих пор каждая раса должна отстаивать свои права.

Единственная разница заключается только в том, что с каждым разом источник угрозы будет находиться все дальше и дальше по мере расширения сферы безопасности. Мы, люди, Луон, — конечный продукт развития организма, начавшегося с одной клетки, и он выиграл все сражения за жизнь, в которые его втянули. А что же с твоим народом?

— То же самое, — пробормотал Луон. — Но ведь центрогалактиане тоже…

— Нет, — отрезал Майлз. — Когда-то, может быть, тысячу лет назад, они решили обменять свои инстинкты на другие способности. И в течение всех этих тысяч лет это казалось правильным решением. Но вернулась Серебряная Орда и доказала его ошибочность. Центрогалактиане пережили Орду физически, но не в этом дело, потому что мы, а не они сами спасли их. Они оказались уязвимы и не могут вернуться, чтобы подобрать потерянное. В любом случае их дорога в будущее закончится тупиком.

Майлз на секунду задержал свой взгляд на Луоне.

— Вот почему мы заберем у них Галактику, — продолжил он. — Потому что с этого момента они начнут умирать, подобно доисторическим существам, пошедшим по не правильной ветви эволюции и в конце столкнувшимися с чем-то, с чем не могут справиться.

— Нет, друг Майлз, — возразил Луон, — даже если они вымрут и мы займем их место, если мы будем держаться наших инстинктов, как мы можем получить то, что они получили, отказавшись от их инстинктов? Куда мы уйдем…

— Другим путем, — сказал Майлз, — любой другой дорогой эволюции, где мы сохраним инстинкт и чувство. Они не пытались пойти таким путем, или свернули с него слишком рано. Они закрыли дверь перед сабли, через которую все мы, если повезет, попадем в гораздо большую Вселенную.

— Большую? — произнес Луон, полный сомнения.

— Разумеется, большую, — уверил его Майлз. — Возьми перегрузку.

Именно инстинкт и чувство ввели тебя в это состояние. Ты можешь придумать другой способ?

— Но мы не можем все наше будущее сражаться с врагами, Майлз.

Майлз улыбнулся.

— Ты думаешь, это все, на что способна перегрузка? Это последнее, на что она пригодна. Это в корне — созидательная сила…

Он замолчал и дружески положил руку на гладкое серое плечо.

— Ты увидишь, — сказал Майлз. — Ты поймешь, когда я объясню это. А объясню я это всем вам с «Боевой Шлюпки», когда соберутся все остальные. Он опять прервался. — Это, кстати, напомнило мне, что нам пора вернуться, чтобы поприветствовать появление остальных. Мэри?

Она встала со своего стульчика, держа пальцем страницу, где окончила чтение, и пошла в сторону дороги.

Но, повинуясь руке Майлза, Луон остался стоять. Он внезапно нагнулся вперед, всматриваясь в картину. Майлз ждал, наблюдая за серым лицом с резкими чертами, смотрящим на формы и краски на натянутом полотне.

В конце концов Луон глубоко вздохнул и оторвался от картины. Он повернулся к Майлзу, смотря в сторону и выше человека.

— Ты вложил туда слишком много солнца, друг Майлз, — сказал он. Это…

Майлз улыбнулся еще шире. Он слегка толкнул плечо, которое по-прежнему держал, повернув при этом Луона обратно к дороге, и они направились к ждущей их машине.

— Верно, — согласился Майлз, пока они шли. — Это тоже перегрузка. Это — моя картина, и да, в ней много Солнца.

Так они и шли. Но на самом деле Луон оказался прав. Хотя пейзаж был тем самым, который Майлз рисовал в тот день, после которого, казалось, прошли годы, когда Солнце потускнело и покраснело, картина получилась другой.

Хотя на картине опять виднелась река, ее берега, зеленые поляны и университетские здания из красного кирпича, они казались нереальными посеревшими, потяжелевшими, запачкавшимися в старых, диких, животных грехах и человеческих глупостях. И снова кисть Майлза произвела на свет творение человека, осуждающего самого себя. Несмотря на все свои поиски, его видение не изменилось.

Но добавилось нечто новое.

Сейчас все пространство ярко освещал качественно новый солнечный свет. Он заполнил каждый уголок пейзажа. Ничего не скрывая, высвечивая и жестокость и грязь, он изменил весь смысл картины.

Собранные, удерживаемые и связанные новым солнечным светом, река, берега и здания, казалось, смешались и слились друг с другом в единую парящую структуру. Структуру, которую, можно уничтожить, но нельзя отвернуться от ее простого, яростного и инстинктивного стремления… вверх — к свету.

Космическая Лапа

1

Приближаясь по спирали к большой голубой планете — в шлюпке-челноке с корабля, который доставил его сюда, на Дилбию, — Билл Уолтхэм уныло размышлял над ситуацией, в которой оказался. Большую часть пятидневного полета он провел в гипношлеме. Но, несмотря на то, что теперь его голова напоминала компактную энциклопедию сведений о лежавшем внизу мире и о его внушительного размера обитателях, ему казалось, что он практически ничего не знает о том, что ему, собственно, предстоит делать.

Челнок должен был высадить его в долине, недалеко от селения под названием Мокрый Нос. Там его, по-видимому, встретит Лейф Гринтри, тамошний представитель Земли по сельскому хозяйству, и его второй ассистент-стажер — земная девушка по имени Анита Лайм. Сколь невероятным это ни казалось, она отправилась сюда добровольцем на спецподготовку перед поступлением в колледж — так же, как и сам Билл первоначально вызвался добровольцем для участия в проекте по освоению Денеба-17. Эти двое должны были познакомить Билла с его местным напарником — дилбианином с гор, по имени Холмотоп. Холмотоп, в свою очередь, должен был познакомить его с местными фермерами, жителями Мокрого Носа, после чего Билл смог бы приступить к выполнению важной задачи, для чего его сюда и направили. Он уже слышал мысленно собственные слова…

— Это лопата. Берешь ее за этот конец. Второй конец втыкаешь в землю. Да, глубоко в землю. Потом наклоняешь ее, вот так. Потом поднимаешь ее вместе с землей и отбрасываешь землю в сторону. Отлично. Вот так копают яму…

Он резко оборвал ход своих мыслей. Не стоит, мрачно подумал он, язвить по этому поводу. Он уже был на месте, и ему придется сделать все, что будет в его силах. И все же перед его мысленным взором потянулись один за другим заполненные невыразимой скукой предстоящие дни — и так в течение двух лет. Он снова подумал о великой симфонии науки и техники, каковой был проект по освоению Денеба — изменение поверхности и погоды целой планеты, чтобы сделать ее пригодной для жизни людей, — сравнивая его с мелкой, скучной работой, которая ему предстояла. Казалось, две эти задачи нельзя было даже сопоставлять.

Однако он не стал давать волю своим мыслям и эмоциям. Когда-нибудь он сможет участвовать в проектах по освоению других планет. Пока же не стоило забывать, что за свою работу на Дилбии он получит соответствующую оценку. Эта оценка не будет высокой, если он сразу же начнет ненавидеть громадных медведеподобных туземцев и все с ними связанное. По крайней мере, подумал он, у дилбиан есть чувство юмора — судя по именам, которые они давали друг другу.

Последнее соображение, однако, не столь обрадовало его, как можно было бы ожидать. Это напомнило Биллу кое-что из того, что сказал ему офицер в космопорту на Арктуре-3, где его первоначальное назначение было отменено и выдано новое. Офицер — высокий, худой, словно щепка, с длинным носом — отнесся к отзыву Билла с проекта Денеб-17 значительно спокойнее, чем сам Билл.

— О, конечно, — весело сказал офицер, — когда вы окажетесь там, вы обнаружите, что сами получили дилбианское имя…

Билл нахмурился, пытаясь вспомнить. Единственный раз в прошлом, когда ему пришлось столкнуться с прозвищем, был не слишком удачным. В команде по плаванию в школе он так и не сумел привыкнуть к прозвищу «Обезьяна», полученному вовсе не из-за каких-либо обезьяньих черт в его открытом и заурядном лице под шапкой черных волос и не из-за его не слишком мускулистой, коренастой фигуры. Прозвище возникло потому, что он единственный в команде обладал неким подобием растительности на груди. Билл решил про себя, что ему не следует снимать рубашку в присутствии дилбиан в течение ближайших двух лет — на всякий случай. Конечно, подумал он, у них все тело покрыто волосами…

В челноке раздался мелодичный звонок, сигнализировавший о посадке. Билл выглянул в иллюминатор рядом со своим креслом позади пилота и увидел, что они медленно опускаются на средних размеров лужайку среди вспаханных полей, перемежавшихся рощами, — примерно в полумиле от строений, которые, вероятно, и были селением Мокрый Нос. Он посмотрел вниз, ища взглядом Гринтри или его помощницу, но не увидел ни одной человеческой фигуры. Собственно, там вообще не было ни одной фигуры. Где же комитет по встрече?

Он продолжал размышлять об этом и пять минут спустя, уже стоя в одиночестве на поляне, с чемоданом у ног, когда челнок скрылся в небе над его головой. Пилот челнока ничем не мог ему помочь. По его словам, он ничего не знал о том, кто должен был встретить Билла. Более того, пилот должен был как можно скорее вернуться на свой корабль. Он подал Биллу в люк чемодан, закрыл люк и улетел.

Билл взглянул вверх, на ярко-желтое местное солнце, стоявшее почти в зените. Был чудесный, безоблачный день. Воздух был теплым, и со стороны близких деревьев доносился щебет каких-то птиц. Что ж, подумал Билл, по крайней мере, одно хорошо — сила тяжести на Дилбии поменьше, чем на Земле, так что тащить чемодан до Представительства, будет полегче. Он поднял чемодан и направился к деревне — туда, где, как он запомнил, глядя с высоты птичьего полета, она должна была находиться.

Прошел между деревьями с одной поляны на другую и услышал впереди, за дальней полоской деревьев, громкие голоса. Остановился.

Голоса послышались снова — хор невероятно низких голосов, ниже любого человеческого голоса, какой Билл когда-либо слышал, и, как ему показалось в первый момент, угрожающих.

Он уже собирался свернуть и благоразумно обойти это шумное место, когда в мозгу запоздало всплыла полученная под гипнозом информация по дилбианскому языку и он смог разобрать отдельные слова, а слова сложились в песню. Вернее, «песня» было громко сказано — дилбианское пение напоминало монотонное завывание. В грубом переводе это звучало примерно так:

Пей до дна, старый друг Жестяное Ухо, Пей до дна! Пей до дна, старый друг Жестяное Ухо, Пей до дна! За тебя и твою прекрасную жену, Чтобы вы были вместе всю жизнь! Лучше ты, чем один из нас. Пей до дна! Пей до дна… и так далее. За тебя и твое новое поле! Тебе приходится гнуть на нем спину? Что ж, лучше ты, чем один из нас. Пей… и так далее.

Билл внезапно передумал. Судя по песне, за деревьями скрывалось какое-то веселое сборище. Информация, которую он получил под гипнозом по пути на Дилбию, говорила о том, что дилбиане обычно добродушны и достаточно дружелюбны — только несколько шумны и склонны получать удовольствие от соблюдения буквы закона, тщательно избегая его духа. Кроме того, у Мокрого Носа было соглашение с членами земной Программы сельскохозяйственной помощи, что официально ставило Билла под защиту любого члена здешней обочины.

Так что ничто, собственно, не мешало присоединиться к этой компании и, по крайней мере, узнать дорогу к Представительству, а может, и попросить помочь донести его багаж до деревни. Ситуация также позволяла кое-что разведать о наземных жителях, прежде чем он поступит в распоряжение Гринтри и тот изложит ему свою, возможно субъективную, точку зрения. Билл до сих пор не мог понять, почему для того, чтобы разъяснять дилбианам сущность столь примитивных вещей, как мотыги и грабли, потребовался он, будущий инженер-механик.

Билл поднял чемодан и направился прямо к деревьям. Миновав рощу не шире пятидесяти-семидесяти футов, он вскоре оказался, похоже, во дворе с бревенчатым фермерским домом.

Тут стоял дощатый стол на козлах, и за ним сидело полдюжины громадных медведеподобных существ, около девяти футов ростом, заросших коричнево-черной шерстью. Они не нуждались в одежде, лишь на ремнях у них висели чудовищных размеров мечи и разнообразные мешочки и сумки. Участники застолья ели, пили из больших деревянных кружек, окуная их в бочку с проломленной крышкой. Футах в десяти от стола громоздились куча каких-то корнеплодов, половина туши, вроде говяжьей, неоткупоренная бочка и мелкий скарб, в том числе трехногий деревянный табурет. Похожее на свинью животное, привязанное веревкой к тяжелому мешку, с хрюканьем жевало веревку. Ясно было, что скоро оно освободится.

Но никто из собравшихся не обращал на животное никакого внимания. Билл появился перед ними, когда они, прекратив петь, глазели на существо поменьше, с округлыми формами — можно сказать, полненькое, — на голову ниже девятифутовых гигантов за столом и с голосом на октаву или две выше, чем у остальных. Меча у существа не было, и Билл заключил, что это женщина. Она кричала на присутствующих — в особенности на сидевшего во главе стола, лицом к ней. У него, как заметил Билл, тоже не было меча, а выглядел он пьянее остальных.

— …Посмотрите на него! — кричала она, когда Билл вошел во двор и приблизился к столу никто, похоже, его не никто замечал. — Ему это нравится! Нам приходится жить здесь, вне деревни, потому что он, видите ли, не желает выступить в поддержку нашего права жить на постоялом дворе, хотя он и знает, что я двоюродная сестра покойной жены Еще-Варенья. Нет, вместо этого он сидит здесь и напивается вместе с мошенниками и бездельниками вроде вас всех. Почему ты с ними связываешься, Жестяное Ухо? Ну, отвечай!

— Они меня заставляют, — пробормотал сидевший во главе стола, которого, очевидно, звали Жестяное Ухо. Язык его слегка заплетался, но выражение на его морде, насколько мог понять Билл, было далеко от несчастного.

— Так почему ты им позволяешь? Почему ты не можешь сразиться с ними, как подобает мужчине? Если бы я была мужчиной…

— Не поить гостей невежливо, — заплетающимся языком возразил Жестяное Ухо.

— Невежливо! Гостей! — закричала женщина. — Бывшие бродяги, грабители, воры…

— Успокойся, Штучка-или-Две! Вовсе незачем злиться! — угрожающе прорычал один из вооруженных сотрапезников. — Все честно. Если в этой куче есть что-нибудь, — он указал туда, где было привязано животное, — без чего ты действительно не можешь обойтись, никто не мешает тебе пойти и поговорить с Костоломом…

— Ну да, конечно! — воскликнула Штучка-или-Две. — Поговорить с Костоломом, как же! Он не лучше вас всех — позволяет Красотке совать всюду свой нос и относиться к себе так, как она! Если бы здесь были настоящие мужчины, они давно бы превратили таких, как он и вы, в капусту! Когда я была молода, если девушка не хотела покидать свой дом, она могла говорить об этом сколько угодно. Мужчина, который хотел ее, просто приходил однажды, сбивал ее с ног и уносил…

— Так же, как поступил с тобой Жестяное Ухо? Да? — прервал ее вооруженный, и все за столом разразились могучим хохотом, от которого у Билла зазвенело в ушах. Даже Жестяное Ухо чуть не подавился от смеха содержимым деревянной кружки, хотя, насколько мог понять Билл, смеялись и над ним.

Штучка-или-Две что-то кричала в ответ, но ее слова тонули в хохоте, утихнувшем лишь через несколько минут.

— Я даже слышал, что это ты, Штучка-или-Две, ворвалась однажды ночью в дом папаши Жестяного Уха и утащила его! — прогремел сидевший за столом, как только стало потише, и снова раздался оглушительный хохот.

Последняя реплика явно произвела необычный эффект, на мгновение лишив Штучку-или-Две дара речи. Воспользовавшись этим, а также тем, что хохот начал стихать, Билл решил привлечь внимание к собственной персоне. Все это время он стоял при ярком свете солнца рядом со столом, но по какой-то странной причине его, казалось, никто не замечал. Он подошел к дилбианину, бранившемуся со Штучкой-или-Две, и ткнул его под ребра.

— Эй! — сказал Билл.

Дилбианин резко повернулся. Его мохнатая морда, хотя он и сидел, оказалась на одном уровне с лицом Билла, и он смотрел на него почти в упор, с отвалившейся челюстью. Смех и оживление мгновенно стихли, наступила гробовая тишина, все за столом недоверчиво таращились на Билла.

— Извините за беспокойство, — напряженно произнес Билл на своем лучшем дилбианском, — но я только что прибыл и направляюсь в Представительство Коротышек, в селение Мокрый Нос. Не мог бы кто-либо из вас показать мне дорогу и, может быть, оказать любезность — донести мой чемодан?

Он подождал, но они по-прежнему молча и зачарованно смотрели на него. Тогда он осторожно добавил, зная, что заключение сделок — столь же неотъемлемая часть дилбианской культуры, как и дыхание:

— Пожалуй, я смог бы наскрести с полпинты гвоздей для того, кто согласится мне помочь.

Он снова подождал. Ответа не последовало. Дилбиане смотрели на Билла как на странное создание, материализовавшееся из воздуха. Биллу стало не по себе. Ему подумалось, что они никогда до сих пор не видели человека, что странно. Судя по гипноинформации, Коротышки — как называли людей дилбиане — были хорошо известны обитателям Мокрого Носа. Возможно, он все-таки совершил ошибку, остановившись здесь.

— Коротышка! — выдохнул дилбианин, к которому он обращался, наконец нарушив тишину. — Чтоб мне провалиться! Настоящий, ходящий, говорящий, маленький Коротышка! Прямо здесь, собственной персоной!

Он повернулся на своем сиденье и медленно протянул длинную лапу, от которой Билл уклонился, отступив назад.

— Иди сюда, Коротышка! — сказал дилбианин.

— Нет, спасибо, — ответил Билл, окончательно поняв, что что-то здесь не так. И отступил еще на шаг. — Забудьте, о чем я просил.

Самое время, решил он, напомнить им о своем статусе. Тип с мечом, с которым он только что говорил, начал подниматься из-за стола с явным намерением заключить его в объятия.

— Я подумал… кто-нибудь из вас поможет мне, — поспешно сказал Билл. — Видите ли, я сам член Представительства.

Дилбианин уже стоял на ногах, а остальные поднимались со своих мест. Сигнал тревоги прозвучал в мозгу Билла с отчетливостью пожарного колокола.

— Что с вами? — крикнул он приближающимся дилбианам. — Разве вы не знаете, что у нас, Коротышек, соглашение с жителями Мокрого Носа? В соответствии с этим соглашением, вы должны обеспечивать мне защиту и помощь!

Дилбиане замерли и снова уставились на него, прежде чем разразиться хохотом, более диким и громким, чем Билл слышал до сих пор.

Билл озадаченно смотрел на них.

— Эх ты, дурачок-Коротышка! — послышался позади яростный голос Штучки-или-Две. — Ты что, не можешь понять, кого видишь? Это вовсе не честный народ вроде нас из деревни! Это воры и грабители из Разбойничьей Долины! Это разбойники — и они никогда не подписывали никакого соглашения ни с кем!

2

Предупреждающий крик Штучки-или-Две объяснил ситуацию, но было поздно. К тому времени, когда она закончила говорить, предводитель разбойников уже почти нависал над Биллом, а Билл уже рванулся с места.

Он бросил чемодан и в отчаянии присел, когда громадные лапы дилбианина уже готовы были схватить его. Тот промахнулся, а Билл внезапно обнаружил, что бежит не в ту сторону. С воинственными возгласами вся толпа разбойников кинулась за ним. Каждый раз, когда он поворачивался, он обнаруживал перед собой могучую девятифутовую фигуру, отрезавшую путь к бегству.

Вначале Биллу показалось, что немедленная попытка может вполне увенчаться успехом. Первая его реакция была такой же, как у любого маленького животного, за которым охотятся звери покрупнее, — присесть, увернуться и воспользоваться преимуществом собственных рефлексов, более быстрых, просто потому, что он был меньше. Дилбианские разбойники, вдвое крупнее Билла и в несколько раз тяжелее, из-за одного этого были куда медлительнее и неуклюжее, чем он. Собственно, после первой попытки увернуться он обнаружил, что относительно легко избегает их лап.

Но, даже понимая это, он видел, в какой переплет попал. Сначала он пытался лишь найти просвет, через который можно было бы проскочить и убежать в лес. Теперь было ясно, что просто так сбежать не удастся. Реакция дилбиан могла быть медленнее, чем у него, но своими громадными шагами они могли преодолевать равное расстояние с удвоенной скоростью. Они без всякого труда могли схватить его, если бы он попытался обогнать их.

Единственной надеждой, понял Билл, все еще отчаянно метавшийся по двору, было доконать их на этом небольшом пространстве, пока они не начнут уставать, а потом попробовать убежать. Лишь бы ему удавалось нырять в сторону от покрытой темной шкурой лапы толщиной с человеческую ногу — хотя бы еще несколько минут…

— Держите его! — рычал предводитель разбойников. — Не давайте ему уйти, вы, драные шкуры! Окружайте его! Окружайте его! Загоняйте его в угол!

Все надежды Билла испарялись. Он метнулся в сторону, но разбойники уже образовывали полукруг, вытянув в стороны длинные лапы, оттесняя его назад, к стене дома. Они приближались…

Билл сделал ложный вправо, а потом рванулся к левому краю, с дикой мыслью нырнуть между ног предводителя разбойников, стоявшего возле угла дома. Но в последнее мгновение разбойник шагнул вперед и прорычал могучим голосом, который Биллу был уже знаком:

— ПОПАЛСЯ, КОРОТЫШКА!

Билл резко затормозил. Взглянув через плечо, он увидел, что остальные преследователи быстро приближаются к нему. Он снова посмотрел на предводителя разбойников, который стоял наготове, полуприсев, возле пересекавшихся концов бревен на углу дома. Предводитель расставил лапы и шагнул вперед… И внезапно рухнул мордой вниз, под тяжестью обрушившейся на него с воинственным ревом мохнатой фигуры.

— Я — житель Мокрого Носа и горжусь этим! — торжествующе проревел все еще полупьяный голос Жестяного Уха. — Беги, Коротышка!

Но бежать Биллу было некуда. Разбойники уже перегородили все пути. Дико озираясь по сторонам, Билл посмотрел вверх и увидел там, где крыша дома соединялась со стеной, отверстие, ведшее куда-то в темноту, вероятно на сеновал или чердак. Концы бревен передней и боковых стен соединялись друг с другом, пересекаясь под прямым углом, словно пальцы двух рук. Для Билла это была вполне подходящая лестница. Все-таки он не зря выиграл медаль на соревнованиях по верхолазанию в Школе Выживания на Земле. Он взбежал по концам бревен, словно белка.

Мгновение спустя он нырнул в темное, напоминавшее сеновал пространство. Секунду лежал там, тяжело дыша, на каких-то грубых балках, держащих потолок комнаты или комнат внизу. Затем, слегка отдышавшись, выглянул наружу.

Жестяное Ухо неподвижно лежал там, где он прыгнул на предводителя разбойников. Сам предводитель был уже на ногах вместе с остальными разбойниками, а один из них пытался взобраться на высоту шестнадцати или семнадцати футов по тем же бревнам, что и Билл.

Однако концы бревен были слишком малы для больших лап дилбианина. Взбиравшийся по стене находил достаточную опору для ног, но он мог подтягиваться выше только с помощью кончиков пальцев. Все его внимание было сосредоточено на этих кончиках пальцев, и на Билла внезапно снизошло вдохновение. Высунувшись наружу и вытянув руку на расстояние в несколько футов, отделявших голову карабкавшегося от входа, он положил руку на макушку твердого мохнатого черепа и изо всей силы толкнул от себя.

Голова откинулась назад, и кончики пальцев потеряли свою ненадежную опору. Послышался вопль, глухой удар, и дилбианин упал на спину в грязи двора. Рыча от ярости, он вскочил на ноги, словно собираясь снова лезть наверх, но остановился и опустил поднятые вверх лапы.

— Бесполезно! — прорычал он, поворачиваясь к предводителю разбойников. — Здесь совершенно не за что ухватиться. Ты видел, что он со мной сделал!

— Иди принеси немного огня из очага в доме, — сказал предводитель разбойников, осененный счастливой мыслью. — Мы выкурим его оттуда!

— Нет! — протрубил в ответ голос Штучки-или-Две. — Платить дань разбойникам — это одно, но сжечь наш дом я вам не дам! Только попробуйте, и я тут же отправлюсь в Разбойничью Долину и все расскажу Костолому! Только попробуйте!

Ее слова остановили разбойников, двинувшихся было к входной двери дома. Разбойники о чем-то посовещались друг с другом, время от времени поглядывая вверх на дыру, откуда смотрел вниз Билл. Наконец предводитель позвал Билла.

— Ладно, Коротышка! — сурово произнес он. — Спускайся вниз!

Билл мрачно рассмеялся.

— Что тут смешного? — сердито уставился на него предводитель разбойников.

Внезапно в голову Биллу пришла отчаянная мысль. Он вспомнил два факта из гипноинформации. Во-первых, сохранение своего лица — в человеческом смысле — означало очень многое для дилбиан, поскольку любой дилбианин добивался положения в обществе лишь благодаря своему уму или мускулам. Во-вторых, в разговоре с дилбианином чем больше ты оскорблений наносил собеседнику, тем скорее он терял лицо. Может быть, Биллу удалось бы выкрутиться из этой ситуации, сделав ее настолько унизительной для разбойников, что они предпочли бы уйти и оставить его в покое.

— Что смешного? Да вы сами! — ответил он. — Почему, вы думаете, я торчу здесь, вместо того чтобы просто сбежать? Чтобы посмеяться! Да я с трудом удерживаюсь от смеха, глядя, как вы все с ног сбиваетесь, пытаясь меня поймать. Зачем же мне спускаться и прекращать забаву?

Разбойники уставились на него. Предводитель нахмурился.

— Забаву? — прорычал он. — Ты хочешь сказать, что устроил всю эту беготню ради забавы?

— Ну конечно, — ответил Билл, снова для пущей убедительности рассмеявшись, — вы же не думаете, что я вас испугался, не так ли?

Они захлопали глазами.

— Что ты имеешь в виду? — прорычал предводитель. — Ты не испугался?

— Испугался? Кто? Я? — весело сказал Билл, высовываясь чуть дальше из своей дыры. — Мы, Коротышки, никого не боимся, ни двуногих, ни четвероногих. И вообще никого!

— Вот как? Так чего же ты тогда сейчас не спускаешься? — спросил сдаю из разбойников.

— Ну да, как же, — сказал Билл, — вас шестеро или семеро, а я только один. Если бы не это…

— Эй, в чем дело! — прервал его новый густой голос.

Билл поднял взгляд, и разбойники тоже обернулись. Из леса выходил такой высоченный и худой дилбианин, каких Билл до сих пор не видел. У него не было оружия, но он был настолько же выше вооруженных разбойников, насколько те выше Штучки-или-Две, его шкура была светлого, рыжевато-коричневого цвета.

— У тебя здесь что, какие-то дела, горец? — прорычал предводитель разбойников.

— Да в общем-то нет, — ответил пришелец, подходя к группе. — Но вы, похоже, загнали кого-то на крышу Жестяного Уха, и…

— Это Коротышка, — прорычал предводитель разбойников, поворачиваясь, чтобы еще раз взглянуть на Билла, и, похоже, без дальнейших протестов соглашаясь на присутствие пришельца. — Он забрался туда, а если ты попытаешься влезть по стене, он столкнет тебя вниз. Он сидит там и насмехается над нами.

— Вот как? — сказал высокий дилбианин. — Что ж, я знаю, как его оттуда вытащить.

— Ты? — фыркнул предводитель. — Как ты можешь до него добраться, если мы не можем?

— Мне вовсе не нужно туда лезть, — спокойно сказал пришедший дилбианин. — Вы же видите, я немного выше ростом, чем вы все. Хотите, попробую?

— Попробуй, — проворчал предводитель, и разбойники согласно кивнули. Лежавший на земле Жестяное Ухо сел и ошеломленно огляделся по сторонам.

— Но ничего хорошего из этого не выйдет.

— Ты так думаешь? — невозмутимо сказал высокий дилбианин. — Давай-ка я сначала посмотрю. — Он направился напрямик к убежищу Билла. — Смотри, Коротышка, — я иду!

С этими словами он внезапно присел, потом подпрыгнул, вытянув вверх свои невероятно длинные лапы. Билл инстинктивно отодвинулся назад, когда вместе с глухим ударом на краю дыры появились десять могучих мохнатых пальцев. Мгновение спустя появилась и морда пришельца, с интересом разглядывавшего его.

Высокий дилбианин очередным усилием слегка просунул голову в дыру. Билл приготовился сопротивляться. Но, к его удивлению, он услышал хриплый шепот пришельца:

— Послушай! Ты — Коротышка Кирка-Лопата?

— Ну… да, — в замешательстве прошептал Билл в ответ. — Меня на самом деле зовут Билл Уолтхэм, но меня предупреждали, что мне дадут…

— Ну конечно! — раздраженно прошептал дилбианин. — Именно это я и сказал. Ты — Кирка-Лопата. Теперь послушай. Я сделаю так, что они уйдут. После этого ты выскочишь, и я заберу тебя отсюда. Понял?

— Да, но…

Билл обнаружил, что говорит с пустотой. Глухой удар возвестил о том, что его собеседник спрыгнул вниз. Билл наклонился и выглянул. Внизу высокий дилбианин что-то говорил разбойникам, которые стояли тесной группой, низко опустив головы. Видимо, разговор предполагался конфиденциальный, но слова отчетливо доносились до ушей Билла.

— Этих Коротышек нужно брать хитростью, — говорил высокий дилбианин. — Сейчас я сказал ему, что уговорю вас уйти и оставить его в покое. Так что спрячьтесь, а когда он спустится вниз, вы сможете выскочить и схватить его. Понятно?

Разбойники весело согласились. Головы их поднялись.

— Ну ладно, — зевнул предводитель разбойников, говоря достаточно громко и намеренно не глядя в сторону Билла, — пожалуй, будем двигаться обратно в долину. Пошли, мужики.

С показной беспечностью разбойники скрылись за углом дома, оставив на месте груду своей добычи; мгновение спустя Билл услышал тяжелый топот множества ног позади дома: дилбиане прятались за углом прямо под ним, вне его поля зрения.

— Ну вот, Коротышка, — громко сказал высокий дилбианин, глядя на Билла. — Как я и сказал, они все ушли обратно в долину. — Его голос внезапно понизился, и он протянул к Биллу свои огромные лапы. — Все в порядке, Кирка-Лопата, давай прыгай!

Билл, балансировавший на корточках у входа в свое укрытие, колебался, не зная, чему верить, — тому, что высокий дилбианин сказал ему, или тому, что он же только что сказал разбойникам внизу. Однако Билл вспомнил, что дилбиане готовы пойти на все, чтобы избежать прямой лжи, хотя можно исказить истину настолько, что эффект будет тем же самым.

Высокий дилбианин сказал, что унесет Билла от разбойников. Сказав это, он связал себя обязательством выполнить свое обещание. Кроме того, как раз вовремя вспомнил Билл, разбойники называли пришельца «горцем», а Билл располагал информацией, что горцы и нижнеземельцы, мягко говоря, недолюбливали друг друга.

Билл прыгнул.

Огромные лапы приняли его с ловкостью профессионального вратаря. Мгновение спустя они уже бежали.

Вернее, бежал дилбианин, а Билл трясся в его объятиях.

Позади Билл мог слышать яростные вопли разбойников. Выставив голову из-за размеренно двигавшегося мохнатого локтя, Билл увидел разбойников, толпой высыпавших из-за дома и бросившихся в погоню, и почувствовал, что высокий дилбианин поднимает его себе на плечо.

— Забирайся… мне на спину… — на бегу бросил тот. — Усаживайся в седло! Оно такое же, каким я пользовался для Пол-Пинты. Тогда я смогу бежать по-настоящему.

Посмотрев из-за мохнатого плеча, Билл увидел грубое подобие седла, притороченного на скрещивавшихся ремнях на спине дилбианина. Повиснув на толстой шее, он перелез через плечо и, повернувшись, уселся в седло, ухватился для надежности за плечевые ремни и зацепился ногами за ремни внизу.

— Все в порядке, — наконец сказал он, выталкивая слова изо рта прямо в ухо собеседника.

— Отлично, — проворчал тот. — Теперь мы заставим их наглотаться пыли. Смотри, как бегают настоящие мужчины, Кирка-Лопата!

Ритм шагов высокого дилбианина изменился — разница была примерно такая же, как между рысью и галопом лошади. Билл, держась за ремни, обернулся и увидел, что они волшебным образом удаляются от своих преследователей. На его глазах разбойники начали замедлять шаг и сходить с дистанции.

— Они отстают! — крикнул он в ухо дилбианину.

— Ясное дело, — ответил тот. — Я знал, что они сразу поймут, что им меня не догнать. Никто не может меня догнать, Кирка-Лопата. Никто и никогда — ни с гор, ни с долин, никто!

Он перешел на размеренный, покачивающийся шаг. Билл задумчиво посмотрел на мохнатый затылок в восьми футах от собственного носа.

— Ты ведь Холмотоп, верно? — спросил он.

— Кто же еще? — проворчал тот. Билл понял, что Холмотопа обидело бы, если бы Билл его не узнал. Дилбианин продолжал нараспев: — Холмотоп — мое имя и слава! Кто на двух ногах может уйти от меня? Ни на твердой почве, ни на сыпучих камнях! Когда я гляжу на холм, он знает, что уже покорен, и стелется под моими топчущими его ногами!

— Э… да, — сказал Билл.

— Тебе повезло, что придется иметь дело со мной, — заявил Холмотоп без каких-либо признаков ложной скромности. — Просто повезло. Когда другие Коротышки решили прислать сюда тебя, они сразу обратили внимание на меня. Мог ли я оставить свою работу по доставке почты между деревней Хамрог и Диким Лесом и спуститься сюда, в долину, чтобы позаботиться еще об одном Коротышке? Что ж, это было не так просто, но, к счастью, я нашел себе подходящую замену и спустился сюда. Десять фунтов гвоздей — это неплохо, но мне нечего было с ними делать.

— Нечего делать? — переспросил Билл.

Холмотоп фыркнул, словно взрыв на небольшой фабрике, и Билла тряхнуло в седле, будто от небольшого землетрясения.

— Конечно! — сказал Холмотоп. — Это хорошая плата, но всегда хочется большего. Это вопрос репутации. Уже один раз позаботившись о Коротышке, мог ли я позволить, чтобы еще один из них попал без меня в беду? Конечно, нет!

— Что ж… спасибо, — сказал Билл. — Я высоко ценю твою помощь.

— Ты оценишь ее еще выше, когда твоя миссия закончится, — добродушно сказал Холмотоп. — Я нужен тебе вовсе не только для того, чтобы защищать тебя от этих слабосильных нижнеземельцев с их дубинками, ножами, мечами, щитами и прочим. Понимаешь? Тебе здесь нужна не защита, Кирка-Лопата. Тебе нужен опыт, и приобрести его тебе может помочь только кто-то вроде меня. Ну вот мы и в селении Мокрый Нос.

Они действительно были уже на месте.

Билл посмотрел вперед. Они шагали по грязной главной улице некоего туземного поселения. Биллу стало теперь понятно, каким образом деревня получила свое имя.

Сначала, пока они шли между двумя рядами бревенчатых строений по сторонам улицы, на них мало кто обращал внимание. Однако вскоре их начали замечать дилбиане, сидевшие возле домов, и глубокими басистыми голосами стали звать тех, кто был в комнатах. Билл понял, что над ним и Холмотопом подшучивают, и лишь некоторые вопросы были вежливыми — относительно его личности и его ближайших намерений.

Однако Билл не имел никаких шансов ответить, поскольку Холмотоп шагал быстро, величественно игнорируя суматоху вокруг, словно аристократ, шагающий среди крестьян, замечать которых было выше его достоинства. Билл пытался подражать невозмутимости почтальона. Холмотоп наконец остановился в дальнем конце улицы у более крупного и более современно выглядевшего бревенчатого здания, несколько в стороне от деревни. Билл, внимание которого обострилось из-за всех событий, случившихся после приземления на этой планете, заметил, что входная дверь этого здания имела достаточный размер, чтобы через нее мог пройти такой высокий дилбианин, как Холмотоп. Однако окна здания находились достаточно низко — из них мог выглянуть человек.

— Ну вот, мы на месте, — сказал Холмотоп, останавливаясь. — Слезай, Кирка-Лопата, и бери все, что тебе нужно. Потом ты сможешь узнать обо всем от самой Красотки, и мы отправимся в Разбойничью Долину и посмотрим, как нам заставить Костолома отпустить Грязные Зубы.

Билл соскользнул с широкой мохнатой спины, с облегчением ощутив, что снова стоит на твердой поверхности. Он увидел залитое приятным солнечным светом некое подобие холла с дилбианских размеров скамьями вдаль стен и довольно большим пустым пространством посредине. Полуоткрытая дверь явно вела дальше, в глубь здания.

— Что? — переспросил он, когда до него дошел смысл последних слов Холмотопа. — Подожди минуту. Я не думаю, что я пойду куда-либо прямо сейчас. Я должен оставаться здесь, пока не поговорю с Представителем и его… я имею в виду, с другим Коротышкой, который находится здесь.

— Ты что, глухой, Кирка-Лопата? — раздраженно пробасил Холмотоп.

Билл удивленно повернулся к нему.

— Ты что, не слышал, что я тебе только что сказал? — спросил Холмотоп. — Ты не можешь просто сидеть здесь и ждать Грязные Зубы или Хитрого Учителя. Вы что, Коротышки, ничего не знаете друг о друге? Можешь сидеть здесь сколько хочешь, но ни один из них здесь не появится.

Билл уставился на высокого дилбианина. В его перемешавшихся мыслях наконец всплыла гипноинформация о том, что Хитрый Учитель — это дилбианское имя Представителя, Лейфа Гринтри, а Грязные Зубы — это имя, которое местные жители дали девушке, его стажеру-ассистенту, видимо после того, как однажды заметили, как она чистит зубы, и сделали из этого очевидный вывод, что тот, кто регулярно чистит зубы, должен испытывать в этом крайнюю необходимость. Но даже при всем при этом последние слова Холмотопа не имели никакого смысла.

— Почему? — наконец спросил Билл.

— Да потому, что Хитрый Учитель несколько дней назад сломал ногу, и ящик вроде того, что всегда сваливается с неба, чтобы привезти вас, Коротышек, или увезти обратно, забрал его, чтобы вылечить! — раздраженно сказал Холмотоп. — За него здесь осталась Грязные Зубы, и, конечно, она отправилась в Разбойничью Долину и ввязалась в ссору между Красоткой и Костоломом — просто как женщина. И, конечно, с тех пор как она оказалась в долине Костолом держит ее там, чтобы заставить Красотку быть более благоразумной. Что ж, вы, Коротышки, позволяете разбойнику вроде Костолома держать в плену одну из ваших женщин и думаете, что здешние фермеры обратят хоть какое-то внимание на вас, когда вы попытаетесь учить их всяким штучкам с вашими кирками, лопатами, плугами и прочим, что вы с собой привезли!

Он замолчал и посмотрел на Билла с высоты своего десятифутового роста.

— Так что первое, что ты должен сделать, — это сейчас же отправиться в Разбойничью Долину и забрать оттуда Грязные Зубы. Теперь, когда Хитрого Учителя нет, сделать это больше некому, — сказал Холмотоп. — И нам лучше выйти сразу же, как только ты поговоришь с Красоткой, если мы хотим попасть туда сегодня. Разбойники запирают ворота в долину с заходом солнца, и любого, кто попытается войти или выйти, превращают в котлету. Ну, что тебя удерживает? — зарычал Холмотоп на Билла, который продолжал неподвижно стоять на месте. — Ты же не собираешься позволить разбойнику из Нижних Земель держать в плену одну из ваших женщин и ничего не предпримешь? Идешь или нет?

3

— Нет, — машинально ответил Билл.

Это был чисто инстинктивный ответ. Из лавины странных имен и фраз, которую только что обрушил на него Холмотоп, Билл понял лишь, что его просят сделать нечто, выходящее за рамки обучения дилбиан пользованию сельскохозяйственными орудиями. Похоже было, что Лейф Гринтри сломал ногу и его забрали с планеты для лечения, оставив Аниту Лайм одну. И, судя по всему, она ввязалась в какие-то местные делишки, чего вовсе не следовало делать, и угодила в плен.

Холмотоп издал рык, вновь привлекая к себе внимание Билла.

— Нет? — недоверчиво прорычал Холмотоп. Билл с некоторым облегчением — он уже приготовился было бежать дальше — понял, что в голосе его звучит не столько ярость, сколько оскорбленное чувство. — Он говорит — нет! Женщина-Коротышка находится в плену, а ты говоришь, что не пойдешь за ней! Да если бы я знал, что у тебя нет ничего общего с Пол-Пинты, я бы никогда не позволил себе взяться за это дело! У меня бы даже и мысли такой не возникло!

— Пол-Пинты? — переспросил Билл, когда дилбианин сделал паузу, чтобы набрать в грудь воздуха.

— Конечно! — рявкнул Холмотоп. — Он тоже был всего лишь Коротышкой, но разве он хоть немного колебался, вызывая на поединок Ужас Стремнины? Я тебя спрашиваю!

— Не знаю, — ответил Билл, полуоглохший от голоса собеседника в замкнутом пространстве. — Кто такой Ужас Стремнины?

— Самый известный скандалист Горных Земель от деревни Хамрог до Дикого Леса! — сказал Холмотоп. — Да он бы этого самого Костолома на завтрак сожрал… — Холмотоп внезапно понизил голос, и тон его стал более рассудительным. — Я, конечно, не говорю, что Костолом легкий противник. Просто он привык сражаться со своим мечом и щитом в своей изнеженной нижнеземельской манере. Без оружия, могу поспорить, Ужас запросто бы его победил. А Пол-Пинты победил Ужаса.

Эта дополнительная, невероятная информация буквально ошеломила Билла.

— Ты хочешь сказать, что этот Коротышка — человек, такой же как я, — сказал Билл, — сражался с этим Ужасом Стремнины, о котором ты говоришь, без оружия?

— Разве я не сказал? — спросил Холмотоп. — Голыми руками и один на один. Более того, возле горного ручья — в любимом месте Ужаса. И Пол-Пинты победил его.

— Откуда ты знаешь… — начал Билл, но Холмотоп прервал его.

— Откуда я знаю? — оскорбленно прорычал Холмотоп. — Разве не я нес Пол-Пинты на собственной спине, пока мы не встретились с Ужасом? Разве не я стоял рядом и наблюдал за их поединком? Ты спрашиваешь меня, Кирка-Лопата, — меня, официального почтальона между деревней Хамрог и Диким Лесом?

— Нет… конечно, нет, — сказал пораженный Билл. — Я просто ничего до сих пор об этом не слышал.

Он лихорадочно размышлял: вероятно, Холмотоп сказал далеко не все, было нечто такое, из-за чего поединок не превратился неминуемо в чистую расправу над человеком.

Кроме того, возникла новая мысль: если Гринтри действительно улетел, а его ассистентка действительно попала в беду, тогда он обязан сделать все возможное, чтобы вытащить ее из беды. Для начала нужно пойти поговорить с захватившим ее — очевидно, весьма важной персоной среди разбойников, если не их вожаком. Со всем прочим можно и подождать до возвращения Представителя. Обычный перелом ноги, как правило, не отрывает человека от работы больше чем на три-четыре дня, необходимых для полета на госпитальный корабль и обратно.

Билл пытался найти подходящие слова, чтобы объяснить свой первоначальный отказ отправиться в Разбойничью Долину на помощь Грязным Зубам. Сочинять он не умел, а готовых оправданий не было. К счастью, он вспомнил, что здесь, на Дилбии, как это ни удивительно, существовала организация — проект «Космическая Лапа»; самое мудреное предприятие, когда-либо размещавшееся за пределами земной орбиты, официальной системой субординации и правил.

— Теперь послушай меня! — сказал он Холмотопу. — Я ничем не хуже этого Пол-Пинты или других Коротышек, с которыми ты встречался, и я вовсе не намерен допустить, чтобы мою соплеменницу против ее воли держали в плену, если я могу ей помочь. Но ты должен помнить, что я здесь не главный Коротышка. Прежде чем я отправлюсь в Разбойничью Долину, мне нужно узнать, не оставил ли мне Хитрый Учитель какого-либо послания, где говорится, что я должен делать. Если так, то мне придется выполнять то, что он сказал. Если нет — я смогу поступать по собственному усмотрению. Тебе нужно лишь подождать, пока я выясню, не оставил ли он мне такого послания.

— Что же ты сразу не сказал? — с явным облегчением спросил Холмотоп. — Вовсе незачем объяснять дважды официальному почтальону, когда речь идет о чем-то вроде письма. Если Хитрый Учитель оставил тебе письмо, чтобы ты его прочитал, тогда это важнее всего. Хотя ему следовало бы отдать его мне, чтобы я доставил его тебе. Он мог быть уверен, что ты письмо получишь. Конечно, — сказал Холмотоп после паузы, — если подумать, он не мог этого сделать, потому что я пришел сюда только вчера, и он уже улетел; и, вероятно, он не хотел доверять письмо кому-то из этих нижнеземельцев. Они способны уронить письмо в колодец или уйти и оставить его валяться где-нибудь…

Холмотоп снова замолчал.

— Так или иначе, иди и прочитай послание, Кирка-Лопата, — сказал он, — а я пойду и притащу сюда Красотку.

Он направился к двери.

— Погоди минуту, — крикнул вслед ему Билл. — Кто такая эта Красотка?

— Я думал, ты знаешь, — удивленно ответил Холмотоп, открывая дверь. — Естественно, дочь Еще-Варенья; Еще-Варенья — это хозяин здешней гостиницы. Она вполне разумная женщина, но, как и любая нижнеземельская женщина, заговорит тебя до смерти, даже если бы она не слушала сумасшедших заявлений Грязных Зубов. Ладно, увидимся через несколько минут…

Когда он вышел, Билл повернулся и направился к полуоткрытой двери в жилые помещения Представительства.

Он знал, что искать в первую очередь. Где-то в этом здании должен был находиться официальный журнал проекта — и вероятнее всего, в помещении, где располагались оборудование внепланетной связи и архив.

Ему потребовалось четыре-пять минут на открывание дверей, прежде чем он нашел то, что искал. Это было квадратное помещение с белыми стенами, с двумя группами пультов, которые по отдельности управляли компьютерами Представительства и оборудованием внепланетной связи. На одном из двух столов он увидел тяжелую книгу в черном переплете, которая, судя по всему, была журналом проекта. Он поспешно сел за стол и раскрыл ее в поисках самых последних записей.

Он нашел их за несколько секунд, но они оказались удивительно бедны информацией — в них перечислялось оборудование, переданное фермерам, и сообщалось время и содержание встреч Гринтри или Аниты Лайм с местными жителями. В записях не было никакой свойственной дневникам болтовни, которую пребывающие в одиночестве участники проекта обычно добавляли к записям в журнале. Три дня назад сделана короткая запись прямым, резким почерком Гринтри:

«…упал с лестницы, ремонтируя трещины в крыше Представительства над северной стеной. Сломал ногу. Вызвал медицинскую помощь».

На следующий день запись сделана наклонным, явно женским почерком:

«08.00 местного времени.

Представитель Гринтри эвакуирован на челноке с ближайшего курьерского корабля, для транспортировки на ближайший доступный госпитальный корабль, для лечения сломанной ноги.

10.30. Ухожу на встречу с Костоломом в Разбойничью Долину.

Анита Лайм, стажер-ассистент».

Это была последняя запись в журнале, два дня назад. Нет никакого послания для Билла ни от Гринтри, ни от Аниты, что крайне необычно. Разве что девушка искренне предполагала вернуться в тот же день.

Билл закрыл журнал, поднялся из-за стола и направился к оборудованию связи. Это был стандартный пульт, предназначенный для связи с релейной станцией на орбите планеты, которая, в свою очередь, должна была передать сообщение на скорости, во много раз превосходящей скорость света, в пункт назначения. Билл умел им пользоваться, так же как и прочим оборудованием, применявшимся во внеземных проектах. Он щелкнул выключателем питания и нажал кнопку микрофона.

Тихо. Лампочка на панели не загорелась. Микрофон не издал гудения, сигнализировавшего, что он готов к работе.

Передатчик не работал.

Какое-то мгновение Билл тупо смотрел на него, затем быстро пробежал пальцами по пульту, щелкая переключателями и пытаясь найти неисправность. Но — никакой реакции. Его пальцы пробежали по винтам, удерживавшим панель на месте. Где-то в здании должно быть тестовое оборудование, с его помощью, при наличии времени, можно отыскать причину молчания передатчика.

— Кирка-Лопата!

Это из холла ревел Холмотоп. Мгновение спустя послышался женский дилбианский голос, тоже звавший его. Билл опустил руки и угрюмо покинул пульт. С ремонтом оборудования связи придется подождать.

Он быстро вышел из комнаты и направился по коридору в холл, где обнаружил Холмотопа в компании дилбианки; она первой увидела Билла в дверях.

— Наконец-то, Кирка-Лопата! — сказала Красотка, поскольку эта невысокая, крепко сложенная незнакомка могла быть только той самой дилбианкой, за которой отправился Холмотоп. — Тебе давно пора было появиться здесь, в Мокром Носу!

— Вы знали о моем прибытии? — спросил Билл во внезапно наступившей тишине, когда Холмотоп успокоился и добродушно кивнул Биллу.

— Естественно, знали! — резко сказала Красотка. — Разве Она не говорила, что Она посылает за тобой? Конечно говорила. Она знала, как поступать, даже если этого не знал никто другой. Как Она сказала, пришло время побороться за наши права. Она сказала, что…

— Дай же ему хоть слово вставить! — прорычал Холмотоп, глядя, как Билл доблестно пытается что-то сказать в ответ на это словоизвержение.

— Кто такая Она? — поспешно спросил Билл в момент тишины, последовавшей после реплики Холмотопа.

— Она? — удивленно переспросила Красотка. — Грязные Зубы, естественно! Та, кто наконец подняла нас на борьбу за свои права против тех, кто постоянно говорил нам, что мы должны делать!

Холмотоп фыркнул.

Красотка фыркнула тоже.

— Подождите… — быстро сказал Билл, прежде чем ситуация не переросла в спор между двумя дилбианами. — Я хотел бы сперва знать, почему Костолом держит Грязные Зубы в плену?

— Да потому что Она — чемпион среди нас, женщин! — вспыльчиво ответила Красотка. — Это все из-за того, что он наслушался Толстяков, вот из-за чего! Костолом хочет заставить меня жить в этом его разбойничьем логове. А я этого не хочу! Можешь так ему и сказать. Даже если он изрубит Грязные Зубы на кусочки на корм рыбам, я своими принципами не поступлюсь!

Нос Красотки снова уставился в потолок.

Биллу стало несколько не по себе при упоминании о том, что Грязные Зубы могут изрубить на корм рыбам. Положение, видимо, серьезнее, чем он думал. Какое отношение к этому имели Толстяки — так дилбиане называли гемноидов, — было еще одной загадкой. Но, не придавая этому пока значения, Билл решил придерживаться главной линии поведения.

— Ты имеешь в виду единственное, что спасет Грязные Зубы, — это если ты пойдешь жить в Разбойничью Долину? — спросил Билл.

— Нет, конечно! — возразила Красотка. — Все, что ты должен сделать, — это пойти и забрать у него Грязные Зубы. Почему, по-твоему, Она послала за тобой?

— Ну, собственно…

Билл замолчал. Он уже хотел было возразить, что вовсе не Грязные Зубы ответственна за его появление здесь. Однако вовремя сообразил, что ситуация уже и без того достаточно усложнилась. Трудно сказать, какие последствия вызовут его слова о том, что вызывала его вовсе не эта девушка, которая, похоже, стала кем-то вроде местной героини для Красотки, если не для всех женщин Мокрого Носа.

— Ты говоришь, я просто должен пойти и забрать ее?

— Что ж, я намерена преподать ему урок, пока ты будешь им заниматься — Костоломом, я имею в виду, — сказала Красотка. — Представь себе саму идею — держать в плену Грязные Зубы! Что возьмешь с паршивого разбойника! Скажи ему, что один раз ты его стукнешь и за меня!

— Стукну один раз… не понимаю… — начал Билл, прежде чем Красотка снова разразилась потоком слов.

— Не вижу, что здесь непонятного! — яростно закричала она. — Я все время объясняю и объясняю, и даже Коротышка вроде тебя должен был бы сообразить. Я не выйду замуж за Костолома, пока он не оставит свои разбойничьи занятия и не станет фермером здесь, в Мокром Носу, — так же, как, по вашим словам, должен поступить каждый нижнеземелец. Это все чушь насчет того, что девушка должна поступать так, как велит ей муж. Это только женщины вроде Штучки-или-Две делают вид, что верят, будто мир рухнет, если изменится хоть какой-то из старых обычаев. Ха! Она горой стоит за старые обычаи, надеясь заставить меня покинуть гостиницу и на правах ближайшей родственницы занять мое место хозяйки. Она за неделю сведет моего бедного старого отца с ума! Нет, нет, — Грязные Зубы все это нам объяснила! У нас столько же прав выбирать, где нам жить, сколько и у мужчин! Костолом ничем не лучше остальных, но он совершил ошибку, забрав Грязные Зубы с собой в долину. Хотела бы я видеть его лицо, когда ты сделаешь это!

— Сделаю что? — ошеломление спросил Билл.

— Вызовешь его на поединок, конечно! — бросила Красотка, поворачиваясь и открывая дверь на улицу. — Естественно, он не отдаст тебе Грязные Зубы, пока ты не сразишься с ним за нее и не победишь, как сделал Пол-Пинты с тем горцем, который сбежал с женщиной-Коротышкой. Так что отправляйся лучше в долину и сделай это. Я достаточно долго ждала Костолома, и совершенно ясно, что во всей округе больше нет никого с достаточно крепкими нервами, чтобы справиться с ним.

Она вышла, захлопнув за собой дверь.

Мгновение спустя дверь открылась снова, и она сунула нос внутрь.

— Не беспокойся, что застанешь его не в духе, перед тем как вызвать на поединок, — добавила Красотка. — Он уже знает, зачем ты придешь. Несколько дней назад я сообщила ему, чтобы он ждал тебя.

4

Нос Красотки исчез. Дверь снова захлопнулась. Билл уставился на нее; в голове у него творилось нечто неописуемое. Чего он в любом случае не собирался делать, так это вызывать на поединок вожака разбойников, или кем бы он ни был, вроде тех, от кого он убежал и скрылся во дворе Жестяного Уха.

— Что ж, как видишь, — пробасил позади него Холмотоп. Билл обернулся, чтобы взглянуть на почтальона, и Холмотоп кивнул в сторону закрытой двери: — Она сумасшедшая, словно весенняя гроза. А с отцом, который больше думает о собственном брюхе, чем о собственной дочери, она скорее проникнется этими сумасшедшими идеями Коротышек…

Он замолчал, виновато глядя на Билла.

— Конечно, я ничем не хотел тебя обидеть, Кирка-Лопата, — прогремел он. — Что касается идей Красотки…

— Погоди минуту, — поспешно прервал его Билл. — Разве жители деревни не могут собраться и помочь кому-то вроде Жестяного Уха…

— Мог бы и сам догадаться! — возмущенно сказал Холмотоп. — Действительно, если сосед взывает о помощи, ты можешь протянуть ему руку — когда ты слышишь его зов. Но ввязаться самому и всей своей семьей в кровавую вражду с кем-то, кто тебе вовсе не родственник? Что ж, можно быть достаточно, сумасшедшим для этого. В конце концов, есть уважаемые разбойники. Костолом, пожалуй, принадлежит к таким. Они забирают свою дань из того, что жители Мокрого Носа могут им дать, — они не берут ничего из того, что необходимо местным жителям, чтобы остаться в живых. Если бы они это сделали, жители Мокрого Носа выступили бы против них, временно объявив себя кланом. Мы должны попасть в долину, прежде чем ворота закроются. — Он повернул свои массивные мохнатые плечи к Биллу и присел. — Забирайся, Кирка-Лопата.

Секунду поколебавшись, Билл забрался в седло на спине почтальона. Слушая Красотку, он пришел к выводу, что так или иначе ему не избежать путешествия в долину и разговора с вожаком разбойников. В отсутствие каких-либо распоряжений от начальства у него просто не было выбора. Но он вовсе не собирался вызывать на поединок Костолома, что бы там ни думала Красотка. Что он мог и должен был сделать, так это затянуть переговоры до возвращения Гринтри, максимум на четыре-пять дней.

— Конечно, — неожиданно сказал Холмотоп, когда деревья сомкнулись вокруг них, — теперь понятно, почему Хитрый Учитель не добился особых успехов, пытаясь научить нижнеземельцев пользоваться всеми этими орудиями и штуками, которые привезли вы, Коротышки.

Билл начал уже привыкать к неожиданностям дилбианского мышления. Он сообразил, что Холмотоп продолжает разговор, начатый внутри Представительства после ухода Красотки.

— Почему? — с интересом спросил Билл.

— Потому что нет никакого смысла учить крестьян всем этим новшествам, чтобы они могли выращивать больше еды, — ответил Холмотоп. — Разбойники все равно забирают все излишки. Чем богаче урожай они вырастят, тем больше они будут обеспечивать разбойников.

— Как далеко до долины? — спросил Билл.

— Пара шагов, — лаконично ответил Холмотоп.

Однако «пара шагов» в представлении Холмотопа казалась несколько большим расстоянием, чем можно было предположить человеку. Добрых полчаса Холмотоп быстро шагал по пересеченной местности. Дилбианское солнце почти касалось вершин холмов впереди, когда Холмотоп наконец резко свернул и начал круто спускаться по узкому ущелью, из которого внезапно открылся вид на напоминавшую парк зеленую долину, окруженную отвесными голыми скалами высотой от пятидесяти до ста футов. Покрытая мягким зеленым ковром травы, долина сияла в лучах вечернего солнца, освещавших черные бревенчатые стены строений в ее дальнем конце.

Солнечный свет падал и на сложенную из бревен стену высотой футов в тридцать, примерно в пятидесяти ярдах впереди. Тяжелая деревянная дверь в ней была открыта, а по сторонам ее стояли двое дилбиан, не только вооруженных мечами, которые Билл видел у разбойников на ферме Жестяного Уха, но и с тяжелыми квадратными деревянными щитами на левом плече. В мозгу Билла всплыли слова Красотки о поединке с Костоломом, оставив неприятный осадок.

Холмотоп, однако, явно не испытывал перед ними никакого страха. Приблизившись к воротам, он проревел двоим стражникам:

— А ну, с дороги! У нас дело к Костолому!

Стражники не двинулись с места. Их фигуры ростом в девять футов и весом, вероятно, в три четверти тонны продолжали загораживать дверь. Холмотоп вынужден был остановиться перед ними.

— Отойдите в сторону, я сказал! — рявкнул он.

— Кто это — я? — спросил стражник повыше ростом.

— Я — это я! — прорычал Холмотоп. — Не притворяйтесь, будто не знаете, кто я. Официальный почтальон имеет право входить в любой город, деревню или лагерь! Так что освободите проход и пропустите нас!

— Сейчас ты не почтальон, — возразил тот же дилбианин. — Сейчас ты не более чем обычный горец, который хочет войти в частные владения. Тебя кто-нибудь звал сюда?

— Звал меня? — Голос Холмотопа превратился в яростный рев, и Билл почувствовал, как могучие мускулы дилбианина напряглись. — Это Коротышка Кирка-Лопата, который намерен сразиться с Костоломом, сели это потребуется!

— Он? Сразиться с Костоломом? — Стражник расхохотался. — Хо, хо, хо!

Его напарник присоединился к нему.

— Ты считаешь это забавным? — прорычал Холмотоп. — Сегодня днем ваши друзья-грабители имели весьма глупый вид на ферме у Жестяного Уха. К счастью для них, этим все и кончилось… — Голос Холмотопа приобрел зловещий оттенок. — Помните, что Коротышка, такой же, как и он, победил Ужаса Стремнины!

К удивлению Билла, это напоминание произвело впечатление на стражников. Если Билл не верил, что Коротышка может победить дилбианина, эти двое так не считали. Их смех оборвался, и они бросили тревожный взгляд через плечо Холмотопа на Билла.

— Ха! — сказал один, делая слабую попытку ухмыльнуться. — Ужас Стремнины. Горец!

Билл почувствовал, как седло под ним приподнялось, когда Холмотоп набрал в грудь воздуха. Но, прежде чем он успел что-либо сказать, стражник внезапно отошел в сторону.

— Впрочем, какая разница? — прорычал он. — Давай пропустим их, Трехпалый. Костолом сам с ними разберется!

— Самое время! — рявкнул Холмотоп.

Не тратя времени на дальнейшие разговоры, он направился к воротам и мгновение спустя уже шагал по травянистому склону к видневшимся вдали бревенчатым строениям, красным в лучах заходящего солнца.

Когда они подошли ближе, Билл увидел, что строения различны по размеру — нечто вроде лыжной базы с разбросанными вокруг коттеджами для гостей. Главное здание, длинное, одноэтажное, стояло поперек дороги: его большие двойные двери были широко открыты, и за ними скрывалось черное, неосвещенное нутро. Когда Холмотоп приблизился к зданию, Билл почувствовал запах жарившегося мяса и каких-то овощей. Очевидно, наступал ужин, который, как было известно Биллу из гипноинформации, подавался у дилбиан примерно в это время. Холмотоп вошел внутрь и остановился, давая глазам привыкнуть к царившей там темноте.

Глаза Билла тоже привыкали к темноте. Постепенно из мрака возникли очертания длинного узкого помещения с голыми балками над головой и каменным очагом в стене справа. В нем потрескивали поленья, хотя день был теплым. Возле очага стоял небольшой квадратный стол, четыре табурета, дальше тянулись длинные столы со скамьями. Взгляд Билла словно магнитом потянуло к столу перед камином — его заинтересовал не высокий дилбианин с угольно-черной шкурой, сидевший на табурете, а его собеседник напротив.

Этот второй не был дилбианином. Закутанный в темные блестящие одежды, он был на полголовы ниже дилбианина — чуть меньше восьми футов роста. Лицо покрыто складками, напоминавшими жир. Но Билл знал, что это не так. Собеседник черного дилбианина был представителем инопланетной расы, которая серьезно конкурировала с человечеством в борьбе за влияние на планеты типа Дилбии и вообще за жизненное пространство в космосе.

Существо, с которым разговаривал черный дилбианин, было гемноидом, а его кажущийся жир — мощной мускулатурой, необходимой расе, развивавшейся на планете с гравитацией в полтора раза выше земной.

Слишком поздно Биллу стало ясно, что имела в виду Красотка, когда упоминала о совете, полученном от Толстяков. Где-то внизу живота он ощутил неприятный холодок.

Очевидно, Костолом воспользовался советом Толстяков — или, в частности, этого Толстяка. Неожиданно Билл оказался лицом к лицу с гемноидом в щекотливой ситуации, ради избежания которой и было подписано соглашение между землянами и гемноидами о невмешательстве в дела Дилбии. Он понял, что ввязался в инцидент, который мог разрешить лишь человек ранга Представителя Дипломатической службы. А не ассистент-стажер — будущий инженер-механик, которого, словно вытащенную из воды рыбу, бросили на сельскохозяйственный проект. Тем более он не в состоянии был связаться со своим начальством и действовал без какого-либо разрешения по собственной инициативе.

— Поворачивай обратно! — неистово прошипел Билл в ухо Холмотопу. — Мне нужно немедленно убираться отсюда!

— Убираться? Почему? — удивленно спросил Холмотоп. — Впрочем, все равно уже поздно.

— Поздно?..

Билл так и не договорил.

Прямо из-за двери позади него донесся звук, несхожий на удар металлического гонга. Чей-то голос прокричал:

— Солнце село! Закрыть ворота!

Последовала пауза в секунду-две, а затем из долины, во всю мощь дилбианских легких, донесся ответный крик:

— Ворота закрыты!

5

Едва стих протяжный крик от ворот, Холмотоп направился к столу перед очагом. Билл открыл было рот, пытаясь протестовать, но тут же осекся, разглядев, что помещение заполнено дилбианами, и стоявшими, и сидевшими на скамьях. Сначала вся эта толпа не заметила в дверях Холмотопа и Билла, но, когда они двинулись к квадратному столу перед очагом, все взгляды обратились к ним. Тишина распространилась по комнате, словно круги от брошенного в пруд камня. Когда Холмотоп подошел к столу, где сидели гемноид и черный дилбианин, тишина стала абсолютной.

Холмотоп остановился и с высоты своего роста глянул на сидящих гемноида и дилбианина.

— Добрый вечер, Костолом, — сказал он дилбианину и перевел взгляд на гемноида. — Добрый вечер, Брюхо-Бочка.

— Добрый вечер и тебе, Почтальон, — ответил Костолом.

Его невероятно низкий бас отдавался эхом, от которого, казалось, все вокруг звенело. Вожак разбойников почти настолько же превосходил размерами среднего дилбианина, как и Холмотоп. Возможно, он был и не столь высок, но более мощного телосложения и определенно шире в плечах. По спине Билла пробежала холодная дрожь. В самой внешности этого дилбианина, отличавшегося от других представителей той же расы, которых Билл встречал до сих пор, чувствовались ум и авторитет. Глаза, глядевшие на него из полуночной черноты мохнатой морды, внимательно, пронизывающе изучали его. Мог ли такой держать в плену человека — по причинам, которые приписывала ему Красотка?

Но у Билла не было возможности подумать над этим вопросом. Гемноид уже обращался к нему, глядя поверх мохнатого плеча Холмотопа; голос его, хотя и не столь низкий, как у дилбиан, был тягучим и густым, словно тяжелое масло, вытекающее из огромного кувшина.

— Мюла-ай, к вашим услугам, — пробулькал гемноид с каким-то зловещим весельем.

Он говорил по-дилбиански, и это заставило Билла, проявив бдительность, ответить на том же языке — и не совершить ошибку, заговорив на языке людей или языке гемноидов, который он изучил под гипнозом.

— Или Брюхо-Бочка, как меня здесь называют наши друзья, — продолжал Мюла-ай. — Я журналист и нахожусь здесь, чтобы написать серию статей об этом очаровательном народе. Что привело сюда вас, мой юный друг-человек?

— Билл Уолтхэм, — осторожно ответил Билл. — Я здесь в качестве участника нашего сельскохозяйственного проекта в деревне Мокрый Нос.

Мюла-ай действительно мог быть журналистом, но, без сомнения, и секретным агентом — для гемноидов это в порядке вещей.

— Только участника?

Мюла-ай издал хлюпающий звук, будто бочку патоки опорожнили в глубокую цистерну. В этом звуке чувствовалась насмешка, он как бы приглашал остальных пошутить вместе с ним над Биллом. Любовь к жестокости, насколько знал Билл, была характерна для гемноидов. Их культура скорее превозносила ее, нежели порицала. Оказаться объектом шутки Мюла-ая, какой бы она ни была, не слишком приятно. Почувствовав себя нелепо, Билл освободил ноги от ремней упряжи Холмотопа и, соскользнув вниз, оказался на полу.

Теперь, стоя лицом к сидящим Мюла-аю и Костолому, Билл мог смотреть на гемноида чуть свысока и глаза в глаза Костолому.

— Присаживайся к моему столу, Кирка-Лопата, — прогремел предводитель разбойников. Тон был официальным, слова прозвучали как приказ. — И ты тоже, Почтальон.

Без колебаний Холмотоп плюхнулся на свободный табурет. Билл вскарабкался на другой и оказался между Костоломом и массивной фигурой Мюла-ая, на лице которого, напоминавшем маску Будды, все еще блуждала насмешливая улыбка. Сидевший напротив Холмотоп, единственный союзник Билла, казался далеким и пассивным.

Алые языки огня, красноватые отблески на голых закопченных балках над головой, громадные фигуры, окружавшие Билла, внезапно вызвали у него ощущение, что он провалился в преисподнюю, населенную черными гигантами и странными чудовищами. На мгновение его охватило чувство собственной беспомощности. Ситуация показалась ему непосильной — физически, эмоционально и даже профессионально. Он поспешно повернулся к Костолому.

— Как я понял, у тебя здесь находится Коротышка — Коротышка по имени Грязные Зубы?

В течение долгих секунд разбойник молча смотрел на него.

— Что ж, да, — ответил Костолом. Затем неожиданно мягко добавил: — Она появилась здесь недавно, и я думаю, все еще где-то поблизости. Она говорила мне вчера, что пока не собирается уходить — нравится мне это или нет.

Он продолжал пристально смотреть на Билла, расстроенного собственной неосторожностью и прямым ответом Костолома. Пока Билл приходил в себя, Костолом заговорил снова:

— Но не будем сейчас об этом, Кирка-Лопата, — сказал предводитель разбойников, все так же удивительно мягко. — Самое время поесть и выпить. Чувствуй себя как дома. Сначала пообедаем. Потом поговорим.

Билл видел, что Мюла-ай все еще улыбается, явно наслаждаясь его смущением и замешательством.

— Что ж… спасибо, — сказал Билл Костолому.

К столу подошли две дилбианки с огромными деревянными блюдами — в них было что-то напоминавшее то ли вареное, то ли жареное мясо, громадные, неправильной формы коричневые куски чего-то похожего на хлеб — и с большими деревянными сосудами для питья.

— В чем дело, Кирка-Лопата? — мягко спросил Костолом, пока деревянные сосуды наполнялись темной жидкостью, чем-то вроде пива. — С едой и питьем все в порядке, верно? Вгрызайся.

— Вполне, — эхом отозвался Мюла-ай с маслянистым кудахтаньем, набивая свой вместительный рот хлебом и мясом и поднимая деревянную кружку. — Лучшая еда на многие мили вокруг.

— Не совсем, — ответил Костолом, с той же обманчивой мягкостью обращаясь на этот раз к гемноиду. — Я думал, я тебе говорил. Красотка — лучший повар в этих краях.

— О да, да, — поспешно согласился гемноид, громко сглатывая и лучезарно улыбаясь разбойнику, — конечно. Как я мог забыть? Как бы все это ни было вкусно, Красотка готовит много лучше. Ну конечно!

Костолом, додумал Билл, обладает железным кулаком внутри бархатной перчатки, судя по реакции гемноида. Взгляд черного разбойника снова обратился к Биллу, и тот поспешно начал жевать кусок мяса. Ладно, подумал он, кто не рискует, тот не выигрывает.

Разговоры стихли, не только за главным столом, но и по всему залу, по мере того как дилбиане приступали к серьезному процессу поглощения пищи. Выглядело это с человеческой точки зрения достаточно устрашающе. Билл никогда не считал, что ест мало, — в Школе Выживания его упрекали как раз в обратном. Но в сравнении с дилбианами и гемноидом его возможности едока казались смешными.

Для начала на его деревянной тарелке оказался кусок вареного мяса весом фунтов в шесть-восемь и не меньше двух караваев хлеба. Деревянный сосуд рядом с тарелкой, вмещавший около двух кварт жидкости, был наполнен до краев.

После первой попытки не отстать от чудовищных аппетитов тех, кто его окружал, Билл сдался. Он раскидал еду по своей тарелке настолько, насколько было возможно, чтобы создать видимость, что он поел, и сделал вид, что всецело занят деревянной кружкой, которую, по мере того как она пустела, легче было держать.

Едва ему удалось сделать последний глоток из этого чудовищного сосуда и поставить его обратно на стол, он, к своему ужасу, увидел, как Костолом повернулся и поднял тяжелую лапу. Одна из прислуживавших дилбианок подошла и вновь наполнила кружку.

Билл судорожно сглотнул.

— Очень хорошо. Очень хорошо, — пробулькал Мюла-ай, опрокидывая одним глотком свою вновь наполненную кружку, которая была ничуть не меньше, чем у Билла. — Наш Коротышка недурно ест и пьет. — И с издевкой добавил: — Для Коротышки.

— Мир не завоюешь, лишь набивая брюхо, — прорычал Холмотоп.

Инстинктивно Билл удержался от признательного взгляда в сторону Холмотопа. Тем не менее его согрела и ободрила поддержка долговязого дилбианина.

— Но человек, однако, сумел в свое время завоевать мир, — сказал гемноид с громким кудахтаньем. — Не так ли, Кирка-Лопата?

Билл помедлил с ответом и поднял тяжелый сосуд, чтобы выиграть время.

— Ну… — сказал он, поднося кружку к губам.

Притворяясь, что делает глоток, он внезапно заметил маленькую стройную фигурку, которая двигалась вдоль дальней стены. Она дошла до больших дверей, все еще открытых навстречу сумеркам, и исчезла. Билл, глядевший ей вслед поверх края сосуда, не сомневался, что это был человек, и притом женщина.

Он поспешно поставил кружку на стол и повернулся к Костолому.

— Не была ли это… — ему пришлось на мгновение задуматься, вспоминая ее дилбианское имя, — Грязные Зубы — та, кого я только что видел выходящей за дверь?

Громадный дилбианин, предводитель разбойников, снова уставился на Билла темными непроницаемыми глазами.

— Ну, не знаю, Кирка-Лопата, — ответил Костолом. — Говоришь, ты ее видел?

— Совершенно верно, — мрачно ответил Билл, — она только что вышла через те двери. Ты ее не видел? Ты же смотришь в ту сторону.

— Ну, — мягко сказал Костолом, — я не помню, чтобы я ее видел. Но, как я говорил, она где-то здесь поблизости, Возможно, это была и она, Почему бы тебе самому ее не поискать, раз уж тебе так хочется?

— Я так и сделаю, — ответил Билл.

Он повернулся на стуле и соскочил на пол. От долгого сидения на остром краю его правая нога онемела, ее, казалось, пронзали тысячи иголок, и Билл с трудом мог ею пошевелить. Стараясь не спотыкаться, он повернулся и направился к открытым двустворчатым дверям.

Наконец он добрался до дверей и с облегчением вышел в сгущающиеся сумерки. Посмотрев направо, налево, увидел, что лениво бродившие вокруг стражники исчезли. На какое-то мгновение, вглядываясь в опускавшиеся над долиной сумерки, он испытал чувство досады и раздражения. Стройной девичьей фигурки, которая прошла через зал, нигде не было… И вдруг Билл различил ее неясные очертания.

Он прыжками спустился по ступеням и побежал к ней, но тут она завернула за угол здания и исчезла.

Мягкая почва поглощала звук его бегущих ног. Он быстро свернул за угол и чуть не налетел на нее, поскольку она с низко опущенной головой, казалось, пребывала в глубокой задумчивости.

Что можно сказать в подобной ситуации, подумал Билл, притормаживая. Она, задумавшись, продолжала медленно идти вперед, явно не слыша его. Он попытался вспомнить ее настоящее имя, но на ум приходило прозвище Грязные Зубы, которое дали ей дилбиане. Наконец он позвал, подходя к ней сзади:

— Эй!

Она подскочила и обернулась. С расстояния в несколько футов, в сгущающихся сумерках, он мог различить, что лицо ее было овальным, с тонкими чертами, каштановые гладкие волосы окружали голову почти как шлем, а огромные глаза были удивительно зелеными. При виде его они расширились еще больше.

— Это вы! — воскликнула она по-английски. — Ради всего святого, зачем вы явились сюда? Почему вы ведете себя в столь деликатной ситуации будто слон в посудной лавке?

6

Билл уставился на Аниту Лайм, не в силах вымолвить ни слова.

Он был не в силах вымолвить ни слова не потому, что ему нечего было сказать в ответ, а потому, что ему нужно было сказать сразу очень многое, и слова сражались друг с другом в его мозгу за право первыми воспользоваться его языком. Если бы он был склонен к заиканию, он бы начал заикаться от недоумения и неприкрытой ярости.

— Послушайте, — наконец сумел выговорить он, — ведь вы же сами оказались здесь…

— …и знала, что делаю! А вы нет! — бросила она, ловко перехватывая у него инициативу. — Вам просто повезло, что я оказалась здесь, чтобы вытащить вас из этого переплета. Если бы я не услышала от жен разбойников о том, что Красотка сообщила Костолому о вашем появлении, вам сейчас пришлось бы участвовать в поединке с Костоломом! А знаете, почему этого не случилось? Потому что, как только я услышала об этом, я пошла к Костолому и сказала ему, что мне очень здесь нравится и я не собираюсь никуда и ни с кем отсюда уходить! После этого вам не имело никакого смысла сражаться за меня!

— Не имело, — мрачно сказал Билл. — Но все дело в том, что у меня и намерений таких не было. Между тем вы все еще торчите здесь, Гринтри на планете нет, а я остался один на один с Представительством и проектом, о котором не имею ни малейшего понятия. Я не специалист по сельскому хозяйству или социологии. Я инженер-механик. То, чем я занимаюсь…

— Ну, это вы можете выяснить сами, — сказала Анита. — Свяжитесь с Лейфом и спросите его…

— Связь не работает.

Она уставилась на него.

— Этого не может быть, — наконец сказала она. — Вы просто не включили ее как положено.

— Естественно, я включил ее как положено! — сдавленно сказал Билл. — Я вам говорю, она не работает!

— Естественно, она работает. Она должна работать! Возвращайтесь и попробуйте еще раз. И главное… — сказала она, внезапно спохватываясь, — главное, прежде всего — вы не должны были ни в коем случае здесь появляться. Здравый смысл должен был подсказать вам…

— Красотка сказала, что вас нужно спасать от Костолома.

— И вы ей просто так поверили? Ну, знаете! — раздраженно сказала Анита. — Вы должны были немедленно связаться с Лейфом…

— Я пытался. Я же вам говорю… — сказал Билл, почти не разжимая зубов, — радиостанция не работает!

— А я говорю, что работает! Она работала, когда я уходила в долину, два дня назад, — а что могло с ней с тех пор случиться? Подождите… — Анита протянула руку, словно останавливая готовый сорваться с его языка поток слов. Она понизила голос до более разумного тона. — Послушайте, давайте не будем спорить на эту тему. Ситуация и без того непростая. Главное, я спасла вас от поединка с Костоломом. Единственное, что вы должны сейчас сделать, — вернуться в деревню как можно скорее и оставаться там. Займитесь своим настоящим делом.

— Каким настоящим делом? — воскликнул Билл, уставившись на нее.

— Организуйте жителей деревни, чтобы они все вместе могли противостоять разбойникам!

— Что?

— Именно так. — Она еще больше понизим голос, почти до шепота: — Послушайте меня… э… мистер Уолтхэм…

— Зовите меня Кирка-Лопата… я имею в виду, Билл, — ответил Билл, в свою очередь понижая голос. — Почему мы говорим шепотом?

Она огляделась по сторонам в сгущающихся сумерках.

— Этот гемноид понимает по-английски так же хорошо, как вы или я понимаем язык гемноидов, — прошептала она. — Позвольте мне объяснить вам некоторые детали проекта «Космическая Лапа»… Билл.

— С превеликим удовольствием, — с чувством сказал Билл.

— О, перестаньте! Вовсе незачем вести себя столь вызывающе, — сказала Анита. — Послушайте меня. Все это начиналось как самый обычный сельскохозяйственный проект, учитывая тот факт, что, когда было подписано соглашение между землянами и гемноидами о невмешательстве в дела Дилбии, ни гемноиды, ни мы не знали о существовании достаточно крупных дилбианских сообществ, которые не были организованы и не подчинялись клановой структуре, типичной для дилбиан в горах, где живет девяносто процентов местного населения.

— Я все это знаю, — перебил Билл. — По пути сюда я провел пять дней в гипношлеме. Я могу даже процитировать ту часть, где говорилось о целях проекта. «Задачей проекта «Космическая Лапа» является попытка распространения технологии среди дилбиан; в буквальном переводе на дилбианский его название должно означать «рука помощи со звезд» — за исключением того, что, поскольку дилбиане считают себя единственными, кто обладает руками, предполагается, что Коротышки и Толстяки имеют «лапы».» Я все это уже знаю. Но меня послали сюда, чтобы учить местное население пользоваться сельскохозяйственными орудиями, а не организовывать… — Он запнулся в поисках подходящего слова.

— Отряды гражданской обороны! — подсказала Анита.

— Гражданской обороны… — Он вытаращился на нее в сгущающейся темноте.

— Почему бы и нет? Название ничем не хуже любого другого! — быстро прошептала она. — Теперь послушайте кое-что, чего вы не знаете. Я сказала, что все это начиналось как рядовой проект. Здешние равнинные дилбиане происходят из пятидесяти или шестидесяти различных горных кланов. Соответственно, у них нет клановой организации и у них нет никаких Старейшин Клана, которые могли бы осуществлять ненавязчивый контроль над их образом мыслей и поступками. Кроме того, они не разделяют идею горных дилбиан о том, что пользоваться инструментами или оружием недостойно. Таким образом, они казались самым подходящим обществом для того, чтобы мы могли продемонстрировать горным дилбианам, что орудия и технология позволяют собирать больший урожай, строить лучшие дома и все такое прочее — в общем, выводят их на дорогу к современной цивилизации.

— И заодно делают их в большей степени нашими друзьями, чем друзьями гемноидов, — скептически вставил Билл.

— И это, конечно, тоже, — сказала Анита. — По крайней мере, если дилбиане будут обладать некоторыми знаниями в области современной технологии, они лучше смогут понять психологическую разницу между нами и гемноидами. Можно гарантировать, что, если мы сможем поднять их средний технологический уровень, они захотят стать нашими партнерами. Гемноиды не хотят, чтобы они стали технологически развитыми. Они скорее хотят вовлечь дилбиан в сферу влияния гемноидов, пока те достаточно примитивны и вынуждены быть технологически зависимыми.

— Вы собирались, — заметил Билл, — рассказать мне о чем-то, чего я не знаю.

— А я что делаю? — яростно прошептала Анита. — Когда мы начали делать успехи в осуществлении проекта, гемноиды стали предпринимать ответные шаги. Они послали сюда Мюла-ая, одного из их лучших агентов…

— Агентов? — переспросил Билл.

Он, конечно, подозревал это, но при мысли о том, что ему придется противостоять хорошо подготовленному инопланетному агенту, у него пробежал холодок между лопаток.

— Именно. Агент. И Мюла-ай не терял времени, воспользовавшись местными условиями, которые могли бы расстроить проект. Он подружился со здешними разбойниками и объяснил им, что чем больше жители деревень смогут производить на своей земле, тем больше излишков разбойники смогут у них забирать. Как вы знаете, разбойники забирают только то, что крестьяне в состоянии отдать. Дилбианские обычаи в этом отношении очень строги, даже без Старейшин…

— Знаю, — нетерпеливо буркнул Билл. — Так почему же мне в таком случае не сказали, что здесь гемноид, да еще и агент? В гипноинформации ничего об этом не говорилось.

— Предполагалось, что вам сообщит об этом Лейф после вашего прибытия — по крайней мере, так он сказал мне, — ответила она, понизив голос настолько, что он едва мог ее слышать. — Гемноиды слишком хорошо умеют перехватывать и расшифровывать межзвездные передачи, для того чтобы передать ту информацию, которую я вам сейчас сообщаю, с использованием обычных гипнолент. Суть в том, что то, о чем Мюла-ай рассказал разбойникам, дошло от разбойников до жителей деревни, и те начали задавать себе вопрос, какой им смысл пользоваться орудиями, если улучшение их жизни попросту означает улучшение жизни разбойников. Видите ли, разбойники бродят вокруг, собирая свой так называемый налог, и обитатели Мокрого Носа ничего не могут с этим поделать.

— Почему, собственно? — спросил Билл. — Их же наверняка значительно больше, чем разбойников…

— Именно об этом я и пытаюсь вам сказать, — прошептала Анита. — Да, их больше, чем разбойников. Но без клановой структуры они не могут объединиться, а разбойники устраивают налет на одну ферму за один раз и забирают у фермера все излишки. Фермеры даже не пытаются защитить свою собственность — по той простой причине, что их всегда превосходят в численности. Кроме того, большинство из них скорее восхищаются разбойниками.

— Восхищаются?

— Именно, — сказала Анита. — Они жалуются на то, что разбойники отбирают их имущество, но, если вы их послушаете, вы заметите, что они по-своему гордятся тем, что их грабят. Это нечто вроде романтического эпизода, праздника в их жизни…

— Да, — внезапно задумчиво сказал Билл.

Он вспомнил пьяную, но счастливую улыбку Жестяного Уха, когда тот сидел за столом, через силу глотая свое собственное пиво.

— Все дело в том, — закончила Анита, — что усовершенствовать сельское хозяйство Мокрого Носа невозможно, пока это разбойничье гнездо продолжает существовать. Мы оказались в патовой ситуации: разбойники превосходят силой селян, влияние гемноидов превосходит наше. Что ж, мне удалось добиться некоторых успехов, пытаясь объяснить человеческую точку зрения местным женщинам. Лейф сказал мне, что, по мнению нашего начальства, кто-нибудь… скажем так, разбирающийся в механике, вроде вас, мог бы попытаться договориться с местными жителями. Так что, как я уже сказала, возвращайтесь и попытайтесь организовать силы гражданской обороны…

— Ясно, — сказал Билл. — Прямо так, сразу?

— И вовсе незачем ехидно усмехаться, — парировала она. В ее голосе зазвучали нотки энтузиазма — словно, подумал Билл, ее захватила собственная идея. — В сущности, мужчинам деревни нужен только лидер. Вы можете им стать, — конечно, вам придется действовать за сценой. Но почему бы вам для начала не поговорить с деревенским кузнецом? Его зовут Плоскопалый. Он достаточно крупный и сильный для того, чтобы быть достойным противником для самого Костолома, если они выйдут на поединок без оружия. Вы могли бы привлечь его на свою сторону…

— Понятно. Подождите минуту! — прервал ее Билл. — Я понятия не имею, какое отношение к происходящему имеет вся эта затея с силами гражданской обороны, но я прилетел сюда не за этим. К вашему сведению, меня направили сюда, когда я готовился к участию в проекте по освоению Денеба-Семнадцать, и моя задача — научить жителей Мокрого Носа пользоваться сельскохозяйственными орудиями. Короче говоря, таково данное мне поручение, и никто, на то уполномоченный, его не отменял. Пока это не произойдет…

— Ясно!

Впервые Билл услышал в ее голосе подлинную ярость. В полнейшем изумлении он замолчал на полуслове.

— Ясно, вы один из этих! — В голосе Аниты звучало горькое обвинение. — Вас в самом деле совершенно не волнует ваша работа в космосе! Все, что вам нужно, — с выгодой использовать ваши два года и заработать денег, чтобы поступить дома в университет и получить диплом вместо ограниченной профессиональной лицензии! Вас не интересует, что станет с проектом, в котором вы участвуете, или с делом, которое…

— Да подождите же… — начал Билл.

— …вас ничего не интересует, кроме того, как наиболее выгодно использовать свое время…

— Если хотите знать, — начал Билл, — то, как я отношусь к попыткам цивилизовать целый мир…

— …и черт с ними, всеми прочими — людьми и туземцами! Что ж, так уж вышло, что меня волнуют дилбиане — в достаточной степени для того, чтобы не позволить гемноидам стать на пути их прогресса к развитому, технологическому обществу и дать им возможность присоединиться к нам и гемноидам не как бедным родственникам, но как независимому, самостоятельному, выходящему в космос народу…

— Если вы хотя бы минуту меня послушаете, я вовсе не имел в виду…

— Значит, никто не давал вам никаких поручений, так? — яростно прошептало неясное пятно в окончательно сгустившейся темноте, в двенадцати дюймах перед Биллом и на восемь дюймов ниже его носа. — Что ж, мы это запросто исправим! Вы стажер-ассистент, верно?

— Конечно, — сказал он, вновь получив возможность говорить.

— И я тоже. Но кто из нас оказался здесь раньше?

— Вы, конечно, — сказал Билл. — Но…

— Так кто здесь старший? Я. Вы сегодня же вечером возвращаетесь в селение…

— Вы прекрасно знаете, что я не могу сегодня вернуться, — в отчаянии сказал Билл. — С заходом солнца ворота закрываются!

— Что ж, их снова откроют, если так скажет Костолом. Попросите его! — бросила Анита. — Затем возвращайтесь в селение, оставайтесь там и начинайте организовывать селян на защиту против разбойников. Это не мое предложение, это приказ — от меня как вашего начальника! А теперь отправляйтесь и выполняйте, мистер Пикхэм… я имею в виду, мистер Риллхэм… я имею в виду… в общем, спокойной ночи!

Послышалось яростное женское фырканье, почти дилбианское, и Билл услышал звук шагов, удалявшихся от него в черноту ночи.

Билл ошеломленно остался стоять на месте. Впервые с тех пор, как он высадился на Дилбии, он оказался в столь неординарной ситуации — в подчинении у женщины-стажера, которая, похоже, не имела абсолютно никакого понятия о том, что касалось туземцев. И что теперь? Следует ли ему подчиниться приказу Аниты, организовать дилбиан Мокрого Носа — даже если бы он в состоянии был это сделать — в боевые отряды и попасть под космический трибунал за необоснованное вмешательство во внутренние дела Дилбии? Или вернуться в деревню, обучить туземцев пользоваться кирками и лопатами и попасть под трибунал за отказ подчиняться приказу непосредственного начальства?

7

Это было для него уже чересчур, и Билл в конце концов сдался. Как следует все обдумать можно было и завтра. Пока что перед ним стояла задача добраться сегодня ночью до деревни — и до человеческой постели в Представительстве, чего ему, признаться, давно уже хотелось. Возможно, Анита была права насчет того, что достаточно лишь попросить Костолома отпустить его и Холмотопа восвояси.

Он неуверенно повернулся, вглядываясь в ночь, и, к своему облегчению, обнаружил горевшие невдалеке, словно маяки, огни разбойничьих строений. Он направился в их сторону и, по мере того как подходил ближе, обнаружил, что приближается к задней стене главного здания. Он свернул за угол и направился к главному входу.

Подойдя ближе, Билл увидел группу дилбиан, стоявших перед крыльцом, — среди них, чуть в стороне, была тучная фигура того, кто мог быть только гемноидом, Мюла-аем, а рядом с ним двое необычно высоких дилбиан, один из них повыше и худее второго — явно Костолом и Холмотоп. Билл подошел к ним. Над горным пиком все выше и выше поднималась ясная луна, и укрепленную долину заливал яркий серебристый свет — так что, когда он остановился рядом со всей троицей, он отчетливо мог видеть выражение их физиономий.

— Хо-хо, вот и он, — благодушно пробулькал Мюла-ай. — Ну как, нашел свою маленькую самочку, Кирка-Лопата?

— Я с ней разговаривал, — коротко ответил Билл. Он повернулся к предводителю разбойников: — Она полагает, что я мог бы попросить тебя… Не позволишь ли ты Холмотопу и кие выйти за ворота, даже если они заперты на ночь. Я бы хотел до утра вернуться в деревню.

— В самом деле? — переспросил Костолом все тем же обманчиво мягким тоном.

Билл не в состоянии был понять, позволит или запретит дилбианин им с Холмотопом уйти. Холмотоп кашлянул — по непонятной для Билла причине. Мюла-ай тоже откашлялся.

— Надо понимать так, — сказал Мюла-ай, — что ты собираешься уйти и после всего, что произошло, оставить это маленькое создание здесь?

Билл почувствовал, как у него вспыхнули уши.

— В донный момент, — ответил он, — да. Но если потребуется, я вернусь.

— Вот и прекрасно! — радостно сказал Холмотоп. — Разве я не говорил? Он вернется. И я его отнесу!

— В любое время, — мягко проворчал Костолом. — Только лучше днем.

— Конечно, я приду днем, — сказал Билл. — Я бы и сейчас не уходил, но после того, как я поговорил с… э… Грязные Зубы, мы решили… то есть я решил… отправиться назад в деревню сегодня же ночью.

— Почему бы и нет? — прогрохотал Холмотоп голосом, в котором почти чувствовался вызов.

— У меня нет возражений, — мягко сказал Костолом. — Отправляйтесь когда хотите. Идите, а я прослежу, чтобы открыли ворота и выпустили вас обоих.

Предводитель разбойников направился к краю долины, где находились стена и ворота. Холмотоп с отсутствующим видом двинулся следом, так что Биллу пришлось совершенно недостойным образом бежать за дилбианским почтальоном; он дернул за ремень его упряжи, давая Холмотопу понять, что не в состоянии поспеть за его шагами.

— О? Извини, Кирка-Лопата, — пробормотал Холмотоп, словно что-то отвлекло его внимание. Он подхватил Билла своими могучими лапами и опустил в седло у себя на спине. — Я как-то на мгновение совсем забыл о тебе… ты там как, в порядке?

Билл ответил утвердительно, и Холмотоп вновь двинулся следом за Костоломом.

Только сейчас Билл начал понимать, какую честь оказывает ему Костолом, отпуская его именно сейчас. Открытие ворот было далеко не простой процедурой. Сначала стражникам пришлось найти факелы из смолистого дерева и зажечь их. Затем с помощью Костолома и Холмотопа они убрали две тяжелых перекладины с внутренней стороны ворот. Наконец, после усилий и пыхтения, ворота начали с грохотом открываться, со скрипом и скрежетом поворачиваясь на напоминавшем жернова устройстве, состоявшем из двух деревянных колес, одно из которых катилось по плоской поверхности другого. Однако в конце концов ворота распахнулись.

— Ну что ж, спокойной ночи и счастливого пути, Холмотоп. И тебе тоже, Кирка-Лопата, — сказал Костолом.

Билл и Холмотоп пожелали в ответ спокойной ночи, и Холмотоп направился по дороге во тьму за воротами, куда не проникал свет факелов. Когда тьма полностью поглотила их, Билл снова услышал скрежет закрывающихся позади ворот и могучий голос, который мог исходить только из легких Костолома.

— Помни, Кирка-Лопата! — услышал он. — Только днем!

— В чем дело, Кирка-Лопата? — прорычал снизу Холмотоп. — Ты же не собираешься давать ему обещания?

— О… — удивленно сказал Билл. Он приподнялся на своих ремнях, повернул голову и крикнул назад так громко, как только мог: — Я обещаю — только днем, Костолом!

Холмотоп откашлялся. Позади Билл мог видеть предводителя разбойников, который удовлетворенно кивнул. Билл снова повернулся вперед и опустился в седло, приспосабливаясь к покачиванию крупного тела шагающего под ним Холмотопа. Долговязый дилбианский почтальон ничего не говорил, лишь пару раз что-то пробормотал себе под нос. Поскольку Билл слишком устал для того, чтобы задавать вопросы, оба молчали, пока вновь не вступили на главную улицу селения Мокрый Нос и перед ними в лунном свете не замаячили очертания Представительства.

— Приехали, слезай, — сказал Холмотоп, внезапно останавливаясь перед дверями Представительства.

Билл подчинился.

— Ты останешься здесь?.. — начал было Билл, но Холмотоп его опередил.

— Что касается меня, то я отправляюсь на постоялый двор, — ответил дилбианин. — Если я тебе понадоблюсь, ты сможешь найти меня там — я имею в виду, до рассвета, — прогремел Холмотоп.

— Ну что ж… гм… у меня, наверное, будет куча дел завтра утром…

— Не сомневаюсь! — перебил его Холмотоп. — Говорят, этот кузнец, Плоскопалый, неплохой работник, но, как я догадываюсь, ты намерен простоять у него над душой все время, пока он будет занят делом. Что ж, я буду рядом с тобой. Завтра утром отправимся к нему в кузницу и посмотрим, что удастся от него добиться.

— Плоскопалый? — озадаченно переспросил Билл. — Кузнец? Зачем мне может понадобиться кузнец?

Холмотоп лукаво усмехнулся:

— Ну как зачем — чтобы сделать тебе эту самую нижнеземельскую штуку для сражений, которую они называют мечом, и щит, конечно! Ты же не думаешь, что подобные вещи валяются вокруг, только подбирай в случае нужды? Вы, Коротышки, слишком многое считаете само собой разумеющимся.

— Меч? — переспросил Билл, окончательно сбитый с толку. — Щит?

— Я тебя ни в чем не обвиняю, — сказал Холмотоп, снова усмехаясь. — Конечно, мне тоже до мозга костей отвратительно сражаться такими безделушками. Но выбирать не приходится. — Он сделал паузу, с хитрецой глядя с высоты своего роста на Билла. — В конце концов, ведь это ты вызвал на поединок Костолома, так что за ним было право выбора места и правил, а я готов спорить на что угодно, что он не станет ввязываться в драку без щита и меча. Можешь поверить мне, нижнеземельцу.

Билл стоял, остолбенев, глядя на громадные мохнатые очертания нависавшего над ним дилбианина.

— Я вызвал Костолома на поединок на мечах? — наконец с трудом выдавил он.

Холмотоп разразился внезапным, похожим на рык смехом, который потряс сонную тишину погруженной в темноту деревни.

— Ты думал, что случайно что-то упустил? — бросил он, наконец успокоившись. — Я бы мог сразу тебе сказать, как только мы вышли из долины, но я решил, что тебе стоит сперва самому поразмышлять над своей горькой долей. Я тебе не говорил, что тебе очень повезло, что у тебя есть я? В ту минуту, когда я услышал от Костолома, что Грязные Зубы находится здесь, потому что ей так хочется, я понял, в чем дело. У нее возникла какая-то женская идея насчет того, что тебе не стоит драться с Костоломом. Верно? Так что потом, когда ты ушел с ней поговорить, я отвел Костолома в уголок и сказал ему пару слов…

— Пару слов?.. — переспросил Билл, в голове у которого начало возникать неясное подозрение.

— Именно так, — сказал Холмотоп. — Я сказал ему, что это будет большой позор, если ты и он не выйдете на поединок — особенно если, как ты сказал, ты находишь это интересным, а я уверен, что он считает так же. Я сказал, что после всего, что произошло, нам даже не требуется явно выраженный вызов, как считали его парни. Я сообщил ему, что он может сказать своим парням, что, как ты мне говорил, тебе повезло, что Грязные Зубы не нужно спасать, потому что ты мог бы справиться с ним, даже если у тебя одна лапа будет привязана за спиной.

Билл судорожно сглотнул.

— И он заявил мне, — радостно продолжал Холмотоп, — что никогда не верил в историю о Пол-Пинты и Ужасе Стремнины, что никогда не верил в то, что какой-либо Коротышка мог бы продержаться хотя бы две секунды против такого, как он, и что его не волнует, если я сообщу об этом тебе. Я так и сделал, и ты, естественно, тут же немедленно вызвал его на поединок, на мечах или как он хочет.

— На мечах… — ошеломленно пробормотал Билл.

— Я знаю, как ты себя сейчас чувствуешь, — с внезапным сочувствием сказал Холмотоп. — Немножко не по себе, верно, когда у твоего противника есть еще клыки и когти, с которыми он родился? Так или иначе, мы можем сделать тебе подходящее оружие, и начнется поединок. Сейчас об этом знают все. Вот почему мы договорились с Костоломом, что он крикнет тебе вслед, чтобы ты возвращался днем, а я подсказал тебе, чтобы ты крикнул ему в ответ, что вернешься — как только это будет удобно для поединка, днем и в присутствии свидетелей. Но я согласен с тобой насчет этих мечей. Это действительно отвратительный способ сражаться.

Холмотоп тяжело вздохнул.

— Конечно, может быть, мне и не стоило бы об этом беспокоиться, — сказал он. — Может быть, вам, Коротышкам, нравится драться с применением орудий. Похоже, вы используете их почти всегда. Что ж, желаю тебе спокойной ночи — и встретимся на рассвете!

8

Сквозь сонные видения Билл слышал тяжелый, раскатистый грохот, на фоне которого медведи-кодьяки, вставшие на задние лапы и одетые в доспехи, вели нечто вроде средневекового турнира, к которому его принуждали присоединиться. Придя в себя, он понял, что грохотом был рык дилбианина, произносившего его собственное имя, Кирка-Лопата, и что кошмар был не сном, но лишь искаженными во сне событиями его предыдущего дня на Дилбии.

Он открыл глаза и увидел потолок одной из свободных спален Представительства. Выбравшись из кровати, он натянул штаны и, пошатываясь, босиком направился к двери. Посреди холла стоял дилбианин и все еще звал его по имени. Но это был не Холмотоп, как предположил Билл. Перед ним стоял представитель дилбианской расы с самой странной внешностью из всех, кого Билл до сих пор встречал. Самый громадный из двуногих, каких Билл когда-либо видел живьем или на изображениях любых инопланетных рас, открытых человечеством. За сутки, проведенные среди дилбиан, Билл успел привыкнуть к их размерам, так что готов был ко многому, но субъект, на которого он смотрел сейчас, казался просто невероятным.

Рядом с тем дилбианином Мюла-ай показался бы заморышем. Он был на целую голову выше гемноида. Что же касается его веса, Биллу не хватало воображения, чтобы его себе представить, — по крайней мере вдвое тяжелее среднего мужчины-дилбианина. То, что он был мохнатым и круглым, придавало ему забавный, хотя и чудовищно нелепый вид плюшевого мишки; но это впечатление мгновенно рассеялось, когда, услышав шаги Билла, толстый дилбианин резко развернулся к нему на цыпочках, словно балетный танцовщик, — так, будто его огромный вес не имел никакого значения.

— Хо-хо, вот и ты, Кирка-Лопата, — радостно произнес он голосом, напоминавшим грохот гигантских литавр. — У меня было такое предчувствие, что, если я буду стоять на месте и звать тебя, ты рано или поздно прибежишь.

— Гррм! — откашлялся Билл. Он еще не до конца проснулся и к тому же был не из тех, кто сразу же просыпается в хорошем настроении. Ко всему прочему, тот факт, что его бесцеремонно разбудили и вынудили босиком идти по холодному полу, будто подозвали к себе собаку или кошку, тоже не добавил ему радости. — Я думал, это Холмотоп!

— Почтальон? — Смех дилбианина сотряс потолочные балки. — Я что, похож на этого тощего горного кота? Ну нет… — Его смех оборвался, доброе настроение улетучилось, и голос приобрел жалобный тон. — Путешествия по холмам не для меня, Кирка-Лопата. Уже много лет. Все, что я теперь могу, — ходить вперевалочку с места на место. Видишь почему?

Он глянул на свое огромное брюхо и ласково похлопал по нему, испустив тяжелый вздох.

— Полагаю, ты догадываешься по моему виду, что я люблю хорошо поесть, а, Кирка-Лопата? — грустно сказал он.

Билл уставился на него. Потом, вспомнив о своих обязанностях стажера, назначенного в эту местность, сумел подавить инстинктивное согласие, которое уже готово было сорваться с его губ.

— Ну, я… э… — смущенно начал он.

— Нет, нет, — вздохнул дилбианин. — Я знаю, о чем ты думаешь. И я тебя ни в чем не виню. Местные жители наверняка рассказывали тебе о бедном старом Еще-Варенья.

— Еще-Варенья? — нахмурившись, переспросил Билл. Где-то он уже слышал это имя.

— Именно. Я хозяин здешнего постоялого двора, — сказал Еще-Варенья. — Ты уже разговаривал с моей дочуркой. Да, это именно я, бедный старый отец Красотки, вдовец в течение последних десяти лет, — ты можешь в это поверить?

— Весьма сожалею, — смущенно пробормотал Билл.

— Старый, измученный вдовец, — горестно поведал Еще-Варенья, с несчастным видом садясь на скамейку, которая тревожно заскрипела под его тяжестью. Он тяжко вздохнул. — По моему теперешнему виду этого не скажешь, верно, Кирка-Лопата? Но я не всегда был изношенной развалиной, которую ты видишь перед собой. Когда-то давно — много лет назад — я был чемпионом Нижних Земель по борьбе.

— Давно? — с некоторым подозрением переспросил Билл.

Он постепенно просыпался, вспоминая дилбианские словесные выражения. У него начало возникать неясное подозрение, что Еще-Варенья чересчур уж жалуется на свою слабость и возраст, чтобы это было правдой. Он вспомнил, с какой легкостью и быстротой толстый дилбианин развернулся на цыпочках, когда Билл вошел в комнату. Если Еще-Варенья все еще мог перемещать эту гору мяса, которую он называл телом, с такой скоростью и ловкостью, вряд ли он мог быть настолько изношенным и древним, как сам заявлял.

И не только это, подумал Билл, разглядывая дилбианина сквозь полуприкрытые веки; весь опыт, до сих пор приобретенный Биллом на Дилбии, подсказывал ему, что ко всему, что любой из них говорит о самом себе, следует относиться критически.

— Послушай, — сказал Билл, все сильнее ощущая холод досок под босыми ногами, — зачем ты хотел меня видеть?

Еще-Варенья снова вздохнул — еще с большей грустью, чем перед этим.

— Дело касается моей дочери, Красотки, — тягостно ответил он. — Зеницы моего ока и радости моих уходящих лет. Но почему бы тебе не забраться на скамейку, Кирка-Лопата, и мы могли бы все детально обсудить?

— Ну… ладно, — сказал Билл. — Но если ты подождешь пару минут, я бы хотел одеться.

— Одеться? — спросил Еще-Варенья с искренним удивлением. — А, эти штуки, которыми вы, Коротышки, покрываете свое тело. Вы и Толстяки. Никогда не мог этого понять, — но давай, не обращай на меня внимания. Я подожду, пока ты будешь готов.

— Спасибо. Я быстро, — с благодарностью сказал Билл.

Он снова нырнул в дверь спальни, одетый и обутый вернулся в холл, где его ждал Еще-Варенья.

Еще до того, как открыть дверь в холл, он по гудению дилбианских голосов понял, что Еще-Варенья уже не один. Однако даже после этого не был готов к зрелищу, которое предстало его взгляду, когда он шагнул в холл. Там были еще двое дилбиан: Холмотоп и дилбианин с серовато-черным, как бы опаленным мехом на передних лапах, столь же крупный, как и Костолом. Все трое заполняли помещение, словно целая толпа. Их голоса, звучавшие одновременно, просто оглушили Билла.

— Вот он! — гордо произнес Холмотоп, заметивший его первым. — Кирка-Лопата, познакомься с Плоскопалым — здешним кузнецом. Тем самым, про которого я тебе говорил.

— Так это он? — хрипло прогудел кузнец, глядя с высоты своего роста на Билла. — Если я сделаю ему обычный меч, тот окажется больше его самого! А щит — если я сделаю ему щит, он же упадет на него и раздавит его в лепешку!

— Да и тебя тоже, а? — прорычал Холмотоп, так что у Билла зазвенело в ушах. — Ты что, никогда не слышал о Коротышке, который победил Ужаса Стремнины? Разве я тебе о нем не рассказывал?

— Слышал. Ты рассказывал мне об этом несколько раз. — Плоскопалый задумчиво потер свой медвежий нос. — Тем не менее это вполне разумно. Я еще раз повторяю, обычный меч и щит слишком велики для него. Кто здесь специалист, ты или я? Я подковываю лошадей, делаю оружие и чиню котлы уже пятнадцать лет, и я говорю, что обычные щит и меч слишком велики для него. И все!

— Ладно! — быстро крикнул Билл, прежде чем Холмотоп смог возобновить спор. — Меня не интересует, какого размера будут мой меч и щит. Это не имеет никакого значения!

— Вот! — прогремел Холмотоп, поворачиваясь к кузнецу. — Полагаю, теперь ты понимаешь, чего стоит ваше убогое нижнеземельское оружие! Даже Коротышку не волнует, что оно из себя представляет, когда ему приходится им пользоваться! Хотел бы я посмотреть на кого-нибудь из вас, если бы вы забрели в горы и попытали счастья один на один на моей территории. Да если бы я не был на официальной службе, вместе с Киркой-Лопатой…

— Гррм! — вмешался Еще-Варенья, слегка откашливаясь, — деликатно с точки зрения дилбианина. Так или иначе, это заставило Холмотопа замолчать и перевести взгляд на его массивную фигуру. — Я далек от того, чтобы вмешиваться в чужой спор, — грустно сказал Еще-Варенья. — Особенно если учесть, насколько я стар, немощен и толст, и у меня слабый желудок, и я давно забыл о том, каков я был в дни моей молодости…

— Да что ты, Еще-Варенья, — запротестовал Плоскопалый. — Мы все знаем, что ты не настолько стар и болен.

— Рад это слышать, Плоскопалый, — дрожащим голосом произнес Еще-Варенья, — но это правда, насчет моего слабого желудка, который вряд ли в состоянии переварить что-либо, кроме как немного варенья и хлеба или чего-нибудь в этом роде, хотя я стараюсь заставить себя проглотить немного мяса и прочего, просто чтобы поддерживать в себе жизнь, — и я счастлив, если мне удается покинуть дом. Но это правда… — он искоса посмотрел на Холмотопа, — что когда-то я мог голыми руками победить любого горца.

— Никто не принижает твоих достоинств, Еще-Варенья, — прогрохотал Холмотоп. — Тебе никогда не приходилось сражаться с помощью кучи заостренного железа!

— Верно, верно, — вздохнул Еще-Варенья. — Это правда, что наше молодое поколение не желает поступать так, как поступали раньше. Как правда и то, что мне никогда не приходилось иметь дела с оружием, — в то время, когда мне случилось оказаться в горах и встретиться с Одиночкой…

Он произнес это имя с особой выразительностью, и Билл заметил, как и кузнец, и Холмотоп напряглись, внимательно слушая. Холмотоп уставился на него.

— Ты сражался с Одиночкой? — с благоговейным трепетом спросил Холмотоп. — Да ведь никто никогда не выходил против Одиночки один на один. Никто! — Он искоса посмотрел на Билла. — Никогда не было никого, подобного Одиночке, Кирка-Лопата, — объяснил он. — Он горец, как и я, и его прозвали Одиночкой, потому что, хотя он сирота и у него нет родни, которая могла бы ему помочь, он вел войну с целым кланом, один, — и выиграл!

Холмотоп снова повернулся к Еще-Варенья; казалось, он в чем-то его обвиняет.

— Ты никогда не мог сражаться с Одиночкой! — повторил он.

Еще-Варенья с сожалением вздохнул.

— По сути дела, нет, так уж получилось, — задумчиво прогудел он. — Я слышал о нем, конечно, там, в горах. Так же, как и он слышал обо мне здесь, в долине. Потом однажды мы случайно наткнулись друг на друга в предгорьях.

Еще-Варенья сделал паузу, чтобы передохнуть. Плоскопалый и Холмотоп изумленно глядели на него.

— Ну, продолжай, Еще-Варенья! — прогремел Плоскопалый после некоторой заминки. — Говоришь, ты встретился с ним — и вы не подрались?

— Нет, так уж получилось. Нет, — сказал Еще-Варенья, пристально глядя в глаза Биллу. — Это целая история, — собственно, именно это привело меня сюда сегодня утром, чтобы поговорить с Киркой-Лопатой. Я хорошо помню эту историю, и она начала мучить меня — странные события, которые удержали двух здоровяков от драки, хотя они были к ней готовы и едва и дождались!

9

— Ты имеешь в виду… — Холмотоп уставился на Еще-Варенья. — Несмотря на то что вы оба оказались в одном и том же месте и горели желанием вступить в схватку, случилось нечто, что этому помешало?

— В общем, да. Случилось несколько вещей… — сказал Еще-Варенья, задумчиво потирая нос. — То место, где мы с Одиночкой наткнулись друг на друга, называлось Глинистый Брод…

— Знаю. День хорошей ходьбы отсюда, — поспешно заметил Холмотоп.

— Да, я догадываюсь, что ты об этом знаешь, Почтальон, — сказал Еще-Варенья. — Так вот, когда мы оба одновременно оказались там, там шло какое-то празднество — забыл, какое именно. Но когда тамошний народ увидел, что Одиночка и я наконец-то встретились, они попросили нас отложить нашу схватку на следующий день, чтобы они могли сообщить всем своим друзьям и родственникам и те пришли бы посмотреть. Что ж, мы не могли поступить невежливо и сказать «нет»… Но о чем это я?

Еще-Варенья внезапно смолк на середине фразы и снова пристально посмотрел на Плоскопалого и Холмотопа.

— Болтаю тут неизвестно о чем, старый пустомеля, — сказал Еще-Варенья, — нет, чтобы подумать, что вы пришли сюда обсудить важное дело с Киркой-Лопатой. Что ж, я вас больше не задерживаю. Я приберегу свою историю на другой день.

— Нет у нас никаких дел. То есть никаких, которые не могли бы подождать, — быстро перебил его кузнец. — Рассказывай дальше свою историю. Я никогда ее раньше не слышал.

— Что ж, может быть, я действительно должен рассказать всем, что тогда случилось, — задумчиво произнес Еще-Варенья. — Хотя, по-моему, я пришел сюда рассказать эту историю Кирке-Лопате, она интереснее будет ему, чем у нас в горах. Я просто хотел сказать… о чем я говорил?

— Жители Глинистого Брода попросили тебя и Одиночку отложить поединок до следующего дня, — напомнил Холмотоп.

— А, да… так вот, как я уже сказал, произошло несколько вещей, из-за которых наш поединок не состоялся. — Еще-Варенья обвел всех взглядом, как-то странно еще раз задержав его на лице Билла. — Можно сказать, по одной на каждого из нас. Видите ли, раз уж нам приходилось все равно ждать до завтра, не было причин, чтобы не принять участия в вечеринке накануне ночью. Так что народ Глинистого Брода устроил нам восторженный прием. В общем, вскоре мы с Одиночкой вышли прогуляться, и у нас появилась возможность спокойно поговорить. Вы же знаете, как это бывает, когда встречаешь кого-нибудь, с кем есть о чем поболтать…

Еще-Варенья посмотрел на Плоскопалого и Холмотопа. Кузнец и Почтальон кивнули со всей серьезностью посвященных профессионалов каждый в своем деле.

— Мы немного поговорили, — продолжал Еще-Варенья. — Даже довольно хорошо узнали друг друга. Наконец отправились отдыхать; естественно, каждый из нас думал о предстоящем назавтра поединке.

— Естественно, — прогрохотал Плоскопалый.

— Но потом случилось это, — сказал Еще-Варенья.

Он грустно посмотрел на Холмотопа и Плоскопалого, а затем его взгляд вновь безотчетно встретился со взглядом Билла.

— Что? — спросил Холмотоп.

— Вы не поверите, — сказал Еще-Варенья, глядя на Билла, — что после того, как я расстался с Одиночкой — уже, конечно, была кромешная ночь — и возвращался назад на постоялый двор, я наткнулся на неизвестного, который сообщил мне, что только что умерла моя родная бабушка — здесь, в Мокром Носу!

— Твоя бабушка? — начал Плоскопалый, озадаченно морща нос. — Но я думал…

— Ну, конечно, — спокойно продолжал Еще-Варенья, не обращая внимания на кузнеца и не отрывая взгляда от Билла, — ни один нормальный человек не мог бы и подумать о том, чтобы добраться оттуда, где я был, сюда, в Мокрый Нос, отдать последние почести бабушке и успеть обратно к поединку на следующий день. Ни один нормальный, как я уже сказал. Но в те дни я был в чрезвычайно хорошей форме, и я не колебался ни минуты. Я отправился в путь.

— Но твоя бабушка… — попытался снова начать Плоскопалый.

Еще-Варенья снова спокойно прервал его.

— …как оказалось, конечно, вовсе не умерла, — сказал Еще-Варенья, все еще глядя на Билла. — Как вы знаете, она дожила до ста десяти лет. Это были сплетни, которые этот странный тип подхватил и передал дальше. И, конечно, когда он говорил мне об этом, было так темно, что я даже не знаю, как он выглядел. Я никогда не смог его найти.

— Могу поспорить, ему повезло! — пробормотал Плоскопалый. — Значит, ты потратил время на дорогу домой и не успел вовремя обратно на поединок? Так, Еще-Варенья?

— Не совсем, — сказал Еще-Варенья. — Как я сказал, в то время я был в великолепной форме. Как только я узнал правду, я тут же повернулся и отправился назад в предгорья. И я успел. Я вернулся в Глинистый Брод, когда только забрезжил рассвет. Но когда я добрался до двери постоялого двора, я упал без чувств. Всем было ясно, что после такого путешествия я не в состоянии драться.

— Истинная правда, — сказал Холмотоп с рассудительностью опытного путешественника.

— Так вот почему ты не стал драться с Одиночкой? — вставил Плоскопалый.

— Ну… и да, и нет, — мягко сказал Еще-Варенья. — Видите ли, с ним тоже произошла забавная вещь, как я обнаружил после того, как проснулся. Когда Одиночка возвращался на постоялый двор прошлой ночью, после разговора со мной — я уже говорил, как тогда было темно…

— Говорил, — согласился Плоскопалый.

— Так вот, было темно, — сказал Еще-Варенья, — Одиночка не заметил яму, шагнул прямо в нее и вывихнул ногу. Думаю, даже сломал, хотя трудно сказать: у него были очень мускулистые ноги. Конечно, — неодобрительно добавил Еще-Варенья, бросив взгляд на Плоскопалого и Холмотопа, — никто бы не назвал Одиночку лжецом, если бы он сказал, что сломал ногу.

— Ха! — проворчал Холмотоп. — Это уж точно!

— И конечно, — мягко добавил Еще-Варенья, — никто бы и не подумал усомниться в моих словах, что я действительно столкнулся с кем-то в темноте и узнал ложный слух о том, что моя бабушка якобы умерла.

— Пусть бы только попробовали! — прорычал Плоскопалый. — Хотел бы я это видеть!

— Так или иначе, — подытожил Еще-Варенья, вновь переводя взгляд на Билла, — после случившегося ни Одиночка, ни я были не в состоянии драться. И так уж получилось, что больше мы никогда не встречались. Хотя я слышал, что он до сих пор живет где-то в горах.

— Наверняка он жив, — сказал Холмотоп. — И теперь, наверное, говорит, что он изношенная старая развалина. Он — старая развалина! — Холмотоп снова что-то недоверчиво проворчал.

— Не стоит делать поспешных выводов, Почтальон, — мягко перебил его Еще-Варенья. — Вы, молодые, в расцвете сил, не знаете, что это такое, когда твои кости начинают скрипеть и стонать. Что ж, некоторые могли бы, посмотрев на меня, подумать, что во мне осталась по крайней мере тень моей прежней силы. Но я вам говорю, если бы не кулинарное искусство моей дочери — а мой желудок теперь настолько слаб, что я не могу переварить ничего другого, — я бы давно уже был мертв. Вы можете и не поверить, что Одиночку подкосили его собственные годы, но старый увалень вроде меня знает лучше.

Холмотоп что-то пробормотал, недостаточно громко или недостаточно скептически, чтобы это прозвучало как явный вызов утверждению хозяина гостиницы.

— Ну вот, Кирка-Лопата, — грустно сказал Еще-Варенья, поворачиваясь к Биллу. — Эта моя история о том, как я имел шанс сразиться с Одиночкой и упустил его — хотя и не по своей вине, — занимала мои мысли уже много дней. Я решил, что должен рассказать ее тебе, чтобы это могло стать для тебя предостережением. Я знаю, ты с трудом можешь дождаться поединка с Костоломом, так же как и я когда-то не мог дождаться поединка с Одиночкой. Но события, о которых ты даже не предполагаешь, могут помешать самому многообещающему поединку в мире.

Он тяжело вздохнул, очевидно вспоминая Глинистый Брод.

— Я хотел тебя предостеречь, — продолжал он. — Может произойти что-то, что поставит под угрозу твой поединок с Костоломом. Но если так случится, тебе нужно только позвать Еще-Варенья, и он постарается сделать все, что в его немощных силах, чтобы помочь. Потому что твоя победа над Костоломом очень много для меня значит.

— Много значит? — озадаченно сказал Билл. — Почему именно для тебя?

— Из-за моего нежного желудка, — сказал Еще-Варенья, поглаживая себя по брюху. — О, я знаю, некоторые в Мокром Носу считают, что я поступаю вопреки традициям, не давая забрать мою дочь в Разбойничью Долину. Но если Костолом заберет ее, кто будет готовить еду бедному старому отцу? Я не могу отправиться туда вместе с ней и превратиться в разбойника, пока я жив, даже если мои старые кости выдержат все лишения. С другой стороны, если он поступит так, как хочет она, и поселится здесь, в Мокром Носу, я знаю, что мне всегда найдется место за их столом. Или, может быть, он даже захочет держать гостиницу вместе со мной. Так что, если ты вдруг окажешься в ситуации, когда тебе придется думать о том, чтобы не сражаться с Костоломом — ради него, конечно, — остановись и подумай о старом Еще-Варенья и посмотри, не на пользу ли это тебе!

Он закрыл глаза, нежно похлопал себя по объемистому брюху и замолчал. Билл, окончательно сбитый с толку, уставился на него.

— Ладно, Кирка-Лопата! — раздался голос кузнеца.

Билл повернулся и обнаружил, что Плоскопалый склонился над ним с кожаным шнуром в громадных лапах.

— Вытяни руку, — прогремел дилбианин, — и я сниму с тебя мерку для твоих маленьких меча и щита — хотя для тебя они должны быть…

В голове у Билла все перемешалось задолго до того, как Еще-Варенья закончил свой рассказ. Его удивляли странные взгляды, которые бросал на него грузный дилбианин, пока рассказывал свою историю о том, как он едва не сразился с чемпионом гор, Одиночкой. Еще-Варенья явно хотел что-то ему сообщить. Но что? Билл пытался как-то связать историю о несостоявшемся поединке с тем, что говорила ему прошлым вечером Анита Лайм. Может быть, организовать селян с целью бросить вызов разбойникам было важнее, чем он думал. С другой стороны, Еще-Варенья откровенно предлагал себя в союзники. Анита советовала ему привлечь на свою сторону кузнеца. Но каким образом? Плоскопалый явно был не слишком высокого мнения о Коротышках. Кузнец вряд ли согласился бы принять в качестве лидера кого-либо, кто не производил на него впечатления, а какое впечатление мог произвести на него Билл — внешне, по крайней мере? Биллу было не сообразить, в чем он мог бы сравниться с кем-нибудь из громадных мужчин-дилбиан. Явно не в беге, и не в прыжках, и не…

Размышления Билла оборвались на середине. Фрагмент полученной под гипнозом информации об уровне дилбианской науки и техники, застрявший где-то в голове, внезапно начал требовать внимания. Дилбиане, вспомнил он, никогда не слышали о полиспасте* [Полиспаст (от греч. polyspastos — натягиваемый многими веревками) — грузоподъемное устройство, состоящее из системы подвижных и неподвижных блоков, огибаемых канатом или цепью. Полиспаст позволяет получить выигрыш в силе.]. Он повернулся к кузнецу и, воспользовавшись возникшей на долю секунды паузой в споре между ним и Холмотопом, вставил несколько слов от себя.

— Так ты не слишком высоко меня ставишь? — сказал он.

Внимание обоих дилбиан вновь обратилось к нему. Кузнец разразился внезапным громоподобным смехом.

— Я вовсе не хочу тебя обидеть, Кирка-Лопата, — сказал он, смеясь. — Но ты же не думаешь, что я считаю тебя равным настоящему взрослому мужчине?

— Что ж, нет, — отпарировал Билл, растягивая слова. — Я, честно говоря, надеялся, что ты считаешь меня чем-то лучшим, чем настоящий мужчина — такой, как ты, например!

Кузнец уставился на него. На какое-то мгновение Биллу показалось, что его слова оказались чересчур дерзкими и оскорбительными, что, впрочем, как сообщалось в гипноинформации, считалось обычным в разговорах между дилбианами. Затем тишину нарушил Холмотоп, в свою очередь разразившись громким торжествующим хохотом.

— Хо, хо, хо! — прорычал Холмотоп, нанося кузнецу могучий шлепок между лопаток. — Как тебе это нравится? Я же тебе говорил! А ты думал, он такой же нежный и слабый, как какое-то комнатное животное!

Хлопок по спине, который, вероятно, расколол бы Билла надвое, вместе со словами Холмотопа, похоже, вывел кузнеца из столбняка, в который повергли его слова Билла.

— Ты? — недоверчиво сказал он. — Лучше меня?

— Что ж, нам вовсе незачем драться, чтобы это выяснить, — сказал Билл со всем безразличием, какое только был в состоянии изобразить. — Я полагаю, ты считаешь, что можешь поднять что-нибудь достаточно тяжелое?

— Я? Поднять? — Хриплый голос Плоскопалого почти застрял у него в горле от изумления, смешанного с яростью. — Да я могу поднять в двадцать раз больше, чем ты, Коротышка!

— Я так не думаю, — спокойно сказал Билл.

— Да ты, ты… — прорычал кузнец, угрожающе сжимая громадный мохнатый кулак. Холмотоп вклинился плечом между ним и Биллом. — Ты действительно хочешь… — Плоскопалый терял дар речи. — Ты хочешь попытаться превзойти меня?

На Билла внезапно нашло вдохновение, подкрепленное тем фактом, что дилбиане строго соблюдали букву закона, но весьма свободно обходились с его духом.

— Конечно, — осуждающе сказал Билл, заимствуя кое-что из манеры Еще-Варенья, — я всего лишь Коротышка и у меня никогда не хватит смелости предположить, что я мог бы превзойти тебя в поднятии тяжестей. Но я мог бы это сделать, если нужно, и я готов это доказать, сдвинув с места что-нибудь, чего ты сдвинуть не сможешь!

Плоскопалый снова уставился на него.

— Да он попросту болен! — приглушенным голосом сказал кузнец, поворачиваясь к Холмотопу. — Несчастный парнишка окончательно спятил!

— Ты так думаешь? — самодовольно спросил Холмотоп. — Давай пойдем в твою кузницу, возьмем что-нибудь потяжелее и выясним!

— Э… не прямо сейчас, — поспешно сказал Билл. — Мне нужно сначала кое-что сделать. Как насчет сразу после обеда?

— Меня устраивает… — сказал кузнец, качая головой и все еще как-то странно глядя на Билла, словно тот стал жертвой некоей непонятной болезни. — После обеда будет в самый раз, Кирка-Лопата. Приходи в кузницу и найдешь меня там. А теперь вытяни руку.

Качая головой, он начал измерять Билла, отмечая снятые мерки узлами на шнуре. Потом, не говоря ни слова, повернулся и вышел.

— Не беспокойся ни о чем, Кирка-Лопата! — ободряюще сказал Холмотоп, направляясь к дверям следом за кузнецом. — Я иду рассказать об этом всем. Надеюсь, вся деревня придет посмотреть и все, кто будет достаточно близко, чтобы добраться сюда к середине дня.

Он вышел. Дверь захлопнулась за ним, и Билл обнаружил, что остался наедине с Еще-Варенья, который, казалось, заснул на своей скамье. Он тихо повернулся и направился обратно в заднее помещение Представительства.

Билл не терял времени зря — даже несмотря на предстоящее соревнование по поднятию тяжестей с кузнецом. Он сразу же направился в комнату связи, снял панель управления и приступил к проверке компонентов оборудования, одна за другой.

Разборка и проверка требовали времени. Билл слегка вспотел, тянулись минуты, а маленькие кварцевые окошечки на каждом из блоков, которые он проверял, оставались, неповрежденными. Он вспотел еще больше, когда наконец проверил все и не обнаружил ни одного неисправного блока. Оставалось только одно место, куда еще имело смысл взглянуть.

Как можно быстрее он вновь собрал блоки оборудования и поставил панель на место. Затем начал проверять силовой кабель на стене позади панели.

Поиски направили его из комнаты в коридор и в конце концов привели в помещение в задней части Представительства, заполненное блоками питания. Кабели следовали к так называемому вечному батарейному модулю. Такой модуль вряд ли мог отказать или исчерпать запас энергии за обычное время существования проекта, подобного этому, в Мокром Носу, а судя по полученной Биллом информации, проект продолжался менее трех лет. Но когда он подошел ближе к батарейному модулю, он понял, почему не работает оборудование связи.

Силовой кабель, ведший к оборудованию связи, был отсоединен от разъемов батарейного модуля.

Он не был откручен или оторван. Кто-то воспользовался механическим гаечным ключом, чтобы отвернуть плотно завинченные гайки на разъемах.

…Но ни один дилбианин не знал, как пользоваться механическим гаечным ключом, даже если бы понял, для чего предназначен этот инструмент.

Билл поспешно отыскал гаечный ключ на полке с инструментами в помещении, оборудованном под мастерскую. Там были не только ручные инструменты, но лазерный сварочный аппарат и программируемый универсальный токарный станок. С помощью ключа он снова подсоединил силовой кабель и побежал обратно в комнату связи. На этот раз, когда он сел перед панелью управления и включил аппаратуру, перед ним янтарным светом вспыхнула лампочка, сигнализируя о готовности. Секунду спустя из сетки громкоговорителя над головой послышался механический компьютерный голос, слегка нарушенный помехами.

— Станция МРК-3. Станция МРК-3… — произнес голос. — Говорит Наблюдательный Пост 49. Повторяю, это Наблюдательный Пост 49. Принимаю ваш сигнал, станция МРК-3. Принимаю ваш сигнал. Это Представитель в селении Мокрый Нос, Дилбия?

— Наблюдательный Пост 49, это станция МРК-3, — ответил Билл в микрофон, расположенный перед ним на панели. — Это Представительство в сселении Мокрый Нос, Дилбия. Но я не Представитель. Повторяю, я не Представитель. Я стажер Уильям Уолтхэм, прибыл в это Представительство только вчера. Другой здешний стажер в данный момент недоступен, а Представитель, насколько я понимаю, сейчас находится за пределами планеты ввиду необходимости оказания ему медицинской помощи из-за перелома ноги. Не могли бы вы найти его? Я бы хотел с ним поговорить. Если его не удастся найти, не могли бы вы соединить меня с вышестоящим начальством? Не могли бы вы соединить меня с Представителем или кем-либо из начальства? Прием, Наблюдательный Пост 49.

— Говорит Наблюдательный Пост 49. Говорит Наблюдательный Пост 49. Ваше сообщение принято, станция МРК-3, стажер Уильям Уолтхэм. Мы можем передать ваше сообщение только на госпитальный корабль «Лаар». Повторяю, сообщение с вашего передатчика может быть передано только на корабль «Лаар». Ждите. Повторяю, ждите. Мы передаем ваш вызов на госпитальный корабль «Лаар».

Голос над головой смолк. Билл откинулся на спинку кресла и стал ждать.

— Станция МРК-3, селение Мокрый Нос, Дилбия, стажер Уильям Уолтхэм, говорит госпитальный корабль «Лаар», Центр Информации, ваш вызов для пациента Лейфа Гринтри принят. Говорит госпитальный корабль «Лаар»… — Фраза повторилась несколько раз. Затем голос продолжил: — Вы слушаете, Уильям Уолтхэм на станции МРК-3?

— Говорит стажер Уильям Уолтхэм со станции МРК-3, — ответил Билл. — Слышу вас хорошо, госпитальный корабль «Лаар», Центр Информации. Продолжайте.

— Говорит компьютер Центра Информации госпитального корабля «Лаар». Отвечаю за пациента Лейфа Гринтри.

— Могу я поговорить с самим мистером Гринтри? — спросил Билл.

Последовала более длительная, чем обычно, пауза, прежде чем компьютер ответил снова.

— Пациент Гринтри, — объявил он, — в настоящее время не может говорить. Повторяю, пациент не может говорить. Вы можете говорить с компьютером, который в настоящий момент обращается к вам.

— Но мне необходимо поговорить с ним, — запротестовал Билл. — Если я не могу поговорить с ним лично, не могли бы вы передать мой вызов вышестоящему начальнику?

— Пациент Гринтри не может говорить, — повторил голос после обычной паузы. — Я не уполномочен передавать ваш вызов кому-либо еще. Вы можете говорить с компьютером, который в настоящий момент обращается к вам.

— Слушай, ты, компьютер! — в отчаянии сказал Билл. — Послушай меня. Это срочно. Срочно! Мэйдэй! Срочно! Отклонись от своей нормальной программы и немедленно соедини меня с моим ближайшим начальником. Если ты не можешь соединить меня с моим ближайшим начальником, соедини меня с любым другим человеком на борту госпитального корабля! Повторяю, это срочно! Отклонись от обычной программы!

Снова последовала пауза дольше обычной. Затем вновь ответил голос компьютера:

— Отказ. Сожалею, но ответ отрицательный. Это военный корабль. Я не могу отклониться от программы без распоряжения уполномоченного на то лица. Вы не обладаете такими полномочиями. Следовательно, я не могу отклониться от программы. Я не могу позволить вам говорить с пациентом Гринтри. Если вы желаете, я могу сообщить вам последние данные о состоянии пациента Гринтри. Это все.

Стиснув зубы, Билл уставился на передатчик. Как и любого стажера, его учили пользоваться подобного рода аппаратурой. Но ему, естественно, пока не сообщили о местных кодах и процедурах привилегированного доступа. В обычных обстоятельствах эту информацию он должен был получить от самого Представителя. Он оказался в положении человека, который снимает телефонную трубку и обнаруживает, что соединен с автоответчиком, тупо повторяющим одно и то же записанное сообщение.

— Ладно, — наконец устало сказал он. — Скажи мне, как себя чувствует Представитель Гринтри и как скоро он сможет снова приступить к исполнению своих обязанностей.

Он подождал ответа.

— Состояние пациента Гринтри оценивается как хорошее, — сказала машина. — Период его госпитализации остается неопределенным. У меня нет информации о том, когда он сможет вернуться к исполнению своих обязанностей. Это вся информация, которую я могу сообщить вам об этом пациенте.

— Принято, — мрачно сказал Билл. — Конец связи.

— Конец связи, станция МРК-3, — ответил громкоговоритель.

Наступила тишина.

Механическим движением Билл протянул руку и, выключив питание передатчика, остался сидеть, тупо глядя на погасшие лампочки. Подозрение, впервые возникшее у него вчера, когда, прибыв в селение, он обнаружил пустое Представительство, теперь подтвердилось и приобрело практическую определенность.

Что-то на Дилбии пошло не так, в особенности в ближайших окрестностях селения Мокрый Нос; по этой причине он оказался в весьма затруднительном положении, причем во многих отношениях. Если бы у него было время тщательно проверить аппаратуру связи сразу же по прибытии, он бы никогда не покинул Представительство, не разобравшись предварительно в ситуации и не ввязываясь в местные дела.

Силовой кабель, отсоединенный руками либо гемноида, либо человека, держал его в неведении о том, что фактически он находится в изоляции — достаточно долго для того, чтобы вляпаться в историю. Как теперь выяснилось, он был отрезан от какой-либо помощи извне, отрезан даже от своего непосредственного начальника, Гринтри, и ему угрожал не только хорошо обученный и опытный вражеский агент, но и перспектива поединка, означавшего столь же неизбежную смерть, как если бы он шагнул вниз с одной из отвесных скал, окружавших Разбойничью Долину.

Одно можно было сказать с определенностью. Каковы бы ни были другие цели тех, кто спланировал эту ситуацию, его собственная смерть была частью общего плана. Если бы он остался в живых и мог рассказать о том, что с ним случилось, это разрушило бы тщательно составленные планы. Возможно, была запланирована и смерть Аниты, по той же самой причине.

Он, в сущности, стоял перед лицом неизбежной смерти, в ситуации, в которой были замешаны неизвестные инопланетяне, на планете, к условиям которой он не был подготовлен; и он был предоставлен самому себе, наедине с инструментами и аппаратурой. Начиная с этого момента, он должен был спасать свою жизнь всеми возможными способами и без какой-либо помощи из-за пределов планеты.

…Что практически означало отказ от любых правил.

10

Билл не долго сидел в задумчивости перед панелью передатчика. Бросив взгляд на часы, он обнаружил, что осталось меньше четырех часов до обеда, а именно после обеда он обещал победить деревенского кузнеца. Самое время было заняться делом. Он встал с кресла перед панелью и направился в заднее помещение Представительства, где находился батарейный модуль, надеясь, что найдет там то, что ему нужно.

С одной из необходимых ему вещей у Билла проблем не было. Он нашел среди сельскохозяйственных орудий моток веревки толщиной в четверть дюйма, отмерил и отрезал кусок в сорок футов. Затем он начал искать вторую вещь, относительно которой был уверен, что найти ее не удастся.

Так оно и оказалось. То, что он искал, было ни больше ни меньше как готовым к употреблению полиспастом. В течение сорока минут он не нашел ничего подобного и понял, что больше не может тратить время на поиски. Придется сделать полиспаст самому.

Это было не так сложно, как могло показаться, если знать как теоретические, так и практические основы столь простого механизма. Еще раньше, когда он вошел в полутемный склад, где пахло пластиковыми обертками и картонными коробками, он заметил полуавтоматический токарный станок и множество инструментов, лежавших на полках и висевших на стенах.

Он поискал металлические заготовки, но тщетно. Нужно воспользоваться чем-то иным. Стены Представительства, как и стены большинства дилбианских строений, были сделаны из тяжелых бревен. Взяв механическую пилу, Билл отнес ее к двери в задней стене здания и, открыв дверь, отпилил четырехфутовый кусок бревна в дверном проеме.

Бревно Билл разрезал на токарном станке на четыре части, примерно по одному футу в длину и по футу в диаметре. Затем он отложил куски дерева в сторону и повернулся к экрану программирования станка. Взяв световое перо, начал набрасывать на экране чертежи блоков, которые он хотел сделать.

Детали приобрели достаточно точные очертания во всех трех измерениях, и программный блок станка считал их с экрана. Под экраном загорелась красная лампочка, подсвечивая черные буквы слова «готово». Билл нажал клавишу воспроизведения, и перед ним на экране появились полные и скорректированные трехмерные чертежи деталей полиспаста.

Станок теперь был готов к работе. Билл заложил в него один за другим куски дерева и через пятнадцать минут получил двенадцать обработанных деревянных деталей, из которых собрал два отдельных блока. Первый блок состоял из двух двойных шкивов, соединенных вместе, или четырех подвижных шкивов. Это был неподвижный блок, с тормозом и фиксатором, а также с большим деревянным крюком наверху. Второй блок, подвижный, состоял из трех шкивов. Два блока, соединенные вместе тросом, давали в распоряжение Билла полиспаст с подъемной силой в семь раз большей, чем сила, приложенная к тросу. Плоскопалый, который был несколько крупнее большинства дилбиан, весил, как подсчитал Билл, примерно в пять раз больше, чем он. Иначе говоря, деревенский кузнец, вероятно, мог поднять примерно свой собственный вес в девятьсот фунтов. Однако полиспаст, который соорудил Билл, давал ему семикратное преимущество. Таким образом, если он сможет приложить к тросу усилие, равное весу его собственного тела в сто шестьдесят пять фунтов, он сможет поднять груз в полтонны с лишним. Билл удовлетворенно посмотрел на творение своих рук.

Он взглянул на часы. Стрелки, настроенные на дилбианское время, показывали примерно полчаса до полудня. Внезапно он вспомнил, что не завтракал и не ужинал накануне, если не считать дилбианской еды, которую он, давясь, проглотил в Долине Разбойников. Он помнил, что видел хорошо оборудованную кухню, когда обследовал Представительство. Он оставил полиспаст на верстаке и открыл дверь в коридор, ведущий в жилую часть здания. В коридоре было темно, но ему показалось, что он заметил какое-то движение за дверью, когда она открылась перед ним.

Но это было все, что он успел увидеть. Мгновение спустя на его затылок обрушился сокрушительный удар, и он провалился в рассыпавшуюся искрами темноту.

Когда он снова открыл глаза, сначала ему показалось, что он все еще спит в своей кровати в Представительстве. Затем он начал ощущать головную боль, она постепенно нарастала, пока не заполнила весь его череп, а следом за этим почувствовал неприятный вкус в носу и во рту, словно надышался какого-то наркотического газа.

Он осторожно открыл глаза и обнаружил, что сидит на лесной полянке, на берегу ручья шириной в пятнадцать-двадцать футов. Поляна была окружена невысокими зарослями, за которыми прятались стволы деревьев.

Билл заморгал. Перед ним на земле сидел, скрестив ноги, словно огромный Будда в пышных одеждах, Мюла-ай. Видя, что его узнали, гемноид издал характерный булькающий звук.

— Добро пожаловать обратно в мир живых, э… Кирка-Лопата, — приветливо сказал Мюла-ай. — Я уже начал беспокоиться, придешь ли ты когда-либо в себя.

— Что это значит — стукнул меня по голове, притащил сюда… — начал было Билл, но звук его собственного голоса и работа мускулов его челюсти настолько заполнили его череп головной болью, что он вынужден был замолчать.

— Я? — удивленно переспросил Мюла-ай елейным голосом, удобно сложив руки на закутанном в ткань животе. — Как ты мог подозревать меня в подобном? Даю тебе честное слово, что я просто гулял в лесу и нашел тебя здесь, связанного.

— Связанного?.. — начал Билл, слишком потрясенный этими словами, чтобы обращать внимание на приступ боли, вновь охвативший весь череп от попытки заговорить. Он осознал, что у него связаны запястья за стволом дерева, на которое он опирается спиной. — Ты так просто не отделаешься! — набросился он на Мюла-ая. — Ты прекрасно знаешь, что ни один дилбианин не способен ни на что подобное. Ты нарушаешь договор между людьми и гемноидами на Дилбии. Твои собственные начальники сдерут с тебя за это шкуру!

— Продолжай, мой юный друг, — пробулькал Мюла-ай. — Насколько я знаю, мои начальники достаточно рассудительны. А где свидетели, которые могли бы назвать меня лжецом? Я гулял в лесу, случайно увидел тебя здесь и сел подождать, пока ты придешь в себя.

— Если это правда, — сказал Билл, полностью игнорируя головную боль, — как насчет того, чтобы развязать мне руки и освободить меня?

— Ну, я не знаю, могу ли я? — задумчиво сказал Мюла-ай. — Это похоже на вмешательство в местные дела, что категорически запрещено, как ты сам отметил, соглашением между людьми и гемноидами. Насколько я знаю, тебя схватили во время совершения какого-то преступления, и жители привязали тебя здесь, пока тебя не доставят обратно и не предадут их суду. — Он покачал головой. — Нет, нет, мой дорогой Кирка-Лопата. Я не могу взять на себя такую ответственность и развязать тебя, как бы мне этого ни хотелось.

— После таких заявлений тебе так просто не отделаться! — взорвался Билл. — Ты…

Он увидел явное удовольствие на круглом лице напротив него и тут же замолчал. Наградой ему была легкая тень разочарования, омрачившая улыбку, с которой Мюла-ай созерцал его до сих пор.

— Ладно, — сказал Билл холодно, как только мог. — Позабавились, и хватит. Теперь, я полагаю, ты расскажешь мне, что все это значит. Ты хочешь заключить со мной какую-то сделку, а твоя идея похитить меня и привязать здесь должна с самого начала поставить меня в невыгодное положение? Так?

Мюла-ай снова издал кудахчущий звук и потер свои большие руки.

— Очень хорошо, — сказал он. — Очень, очень хорошо, мой юный Кирка-Лопата! Будь у тебя еще немного подготовки и опыта, ты бы мог быть неплохим тайным агентом — для человека, разумеется. Конечно, это последнее, чего хотелось бы в данном случае твоему начальству, — кто-нибудь с подготовкой и опытом. Самое последнее!

Он опять закудахтал.

— Прекрати! — ровным голосом сказал Билл. — Я уже сказал, позабавились, и хватит. Кончай ходить вокруг да около и выкладывай прямо, что хотел сказать. Я не собираюсь перед тобой пресмыкаться лишь для того, чтобы доставить тебе удовольствие.

Мюла-ай покачал головой, и улыбка улетучилась с его лица.

— У тебя действительно нет никакой информации, верно, Кирка-Лопата? — сказал он. — Все, что ты знаешь о моей расе, — лишь сплетни, которые циркулируют среди людей, наслушавшихся сказок о гемноидах. Ты думаешь, что мое пребывание здесь, на Дилбии, позволяет мне отдаваться особому искусству моего народа, которое вы, люди, считаете проявлением вкуса к преднамеренной жестокости? Честно говоря, меня вполне удовлетворяет твоя реакция, когда она граничит с саной, нашим великим искусством. Но не здесь об этом говорить.

— Действительно? — с иронией сказал Билл.

— Действительно, — крайне серьезно произнес Мюла-ай, — это так. Проведу параллель с твоим человеческим опытом. Вы, люди, обладаете реакцией под названием эмпатия — эмоциональной способностью влезть в чужую шкуру и ощутить самому то, что чувствует другой. У нас, гемноидов, такого нет. Но наша сана — аналогичная реакция, хотя вы, люди, могли бы счесть ее прямо противоположной. Сана, как и эмпатия, устанавливает особые отношения между двумя индивидуумами. Как и ваша эмпатия, она требует больших усилий от пребывающего в ней индивидуума.

— Но в данный момент, я полагаю, ты в ней не пребываешь?

— Твой скептицизм, — ровно сказал Мюла-ай, — свидетельствует о закрытости твоего разума. Вы, люди, не слишком легко входите в состояние эмпатии, так же и мы не можем войти в сану с легкостью или случайно. Я мог бы рассматривать тебя как субъект саны на основе нашего случайного знакомства не больше, чем ты мог бы находиться в состоянии эмпатии, скажем, с Костоломом иди с любым из дилбиан, на основе своего нынешнего знакомства с ними.

Билл уставился на гемноида. Мюла-ай явно был откровенен с ним настолько, насколько мог, в его собственном понимании. Аргументы гемноида были убедительны. Но именно в этот момент у Билла внутри сработал некий сигнал тревоги, заставивший усомниться кое в чем из того, что только что сказал Мюла-ай.

— Так что, как ты понимаешь, — продолжал Мюла-ай, — по этому поводу ты можешь не беспокоиться. Точно так же, — Мюла-ай снова коротко прокудахтал, — ты можешь оставить идею о том, что я притащил тебя сюда, чтобы заключить с тобой какую-то сделку. Дорогой мой юноша, ты не из тех, с кем заключают сделки. Ты лишь пешка в игре, которая ведется здесь, на Дилбии, и притом пешка, не осознающая этого.

Он замолчал и с лучезарной улыбкой посмотрел на Билла.

— Понятно, — сказал Билл, лихорадочно пытаясь сообразить, что же было не так в объяснениях Мюла-ая. Ему хотелось услышать больше от гемноида. — Значит, ты полагаешь, я должен был спросить, зачем я здесь? Что ж, считай, что я спросил.

— Но ты же этого не сделал, сам знаешь, — прокудахтал Мюла-ай, глядя вверх на кудрявые облака, плывущие в голубом небе над вершинами деревьев, окружавших поляну.

— Ладно! — сказал Билл. — Зачем мои начальники послали меня сюда, по твоему мнению?

— Ясное дело, — Мюла-ай снова перевел взгляд с облаков на Билла, — чтобы тебя прикончил Костолом во время поединка, для чего же еще!

Билл уставился на него. Но Мюла-ай не желал продолжать разговор без особого приглашения.

— В самом деле? — наконец сказал Билл. — И ты думаешь, я в это поверю?

— Поверишь. Придется поверить… — пробормотал Мюла-ай, все еще наблюдая за лицом Билла. — Как только хорошенько подумаешь и поймешь, что ты здесь один, без связи со своим руководством. Да, я про все это знаю. И ты обречен на поединок, о котором я упоминал. Тебе не кажется, что это довольно странное совпадение — Представителя нет на планете из-за сломанной ноги именно тогда, когда ты оказался здесь, а твоя юная помощница оказалась, так сказать, невольной гостьей Разбойничьей Долины? Тебе не кажется странным, что ты оказался почти в том же положении, что и другой молодой человек, которого дилбиане называли Пол-Пинты и которому пришлось драться с местным чемпионом в другом селении? Давай, давай, Кирка-Лопата, наверняка тебе хватит ума, чтобы сопоставить эти факты!

Действительно… Билл невольно ощутил отчетливый холодок в груди. Против фактов нечего возразить — и это те самые факты, с которыми он столкнулся, когда утром сел перед консолью передатчика. Их невозможно перепроверить: существует ли официальный заговор, в соответствии с которым Билл должен был погибнуть? Но тем не менее факты таковы, и…

— Почему? — спросил Билл, как бы про себя. — Зачем им это нужно? Это не имеет никакого смысла!

— Имеет, имеет, Кирка-Лопата, — сказал Мюла-ай. — Между Представителем Гринтри и мной возникла — как я это называю — патовая ситуация. — Мюла-ай снова тихо закудахтал, использовав то же самое слово, которое использовала Анита в разговоре с Биллом прошлой ночью. — Вы, люди, не сможете получить никакой выгоды от этого проекта в Мокром Носу. Местные фермеры не примут вашей помощи, а разбойники под предводительством Костолома лишь развлекаются, глядя на все это, — с моей скромной помощью.

Он лучезарно улыбнулся Биллу.

— Самое лучшее, что могло бы предпринять ваше руководство, — продолжал он, — это закрыть этот неудачно спланированный проект, пока не стало еще хуже. Но как это сделать, не потеряв лица как перед дилбианами, так и на межпланетном уровне? Это равносильно признанию, что мы, гемноиды, выиграли раунд здесь, в Мокром Носу. Ответ, естественно, заключается в том, чтобы закрыть проект, но сначала найти для этого подходящий повод. А что может быть наиболее подходящим поводом?

Он замолчал и снова лучезарно улыбнулся Биллу.

— Ладно, — мрачно сказал Билл. — Я спрошу. Что?

— То, что в проекте участвовал неподготовленный юнец, который, к несчастью, — не по своей вине, но из-за злополучного стечения обстоятельств, — до того запутался в отношениях с местным населением, что в конце концов ввязался в поединок и погиб от лап местного чемпиона, Костолома.

Мюла-ай сделал паузу и закудахтал с таким усердием, что вся его тяжелая туша затряслась.

— Сколь прекрасна была бы такая ситуация! — сказал он. — Во-первых, это потребовало бы от людей временно закрыть проект и отозвать свой персонал — проект никогда не был бы возобновлен, и они бы не вернулись. Во-вторых, они бы сохранили свое лицо перед дилбианами, поскольку, хотя их глупый юнец и погиб, он все же проявил боевой дух, необходимый для схватки с Костоломом, и потому репутации Коротышек, проявляющих личное мужество в иных мирах, ничто не угрожает.

Билл уставился на него.

— Ты, похоже, абсолютно уверен, что я обречен на проигрыш, — сказал он, хотя в груди у него снова возник холодный комок. — Однако ведь Пол-Пинты не проиграл.

Мюла-ай невозмутимо закудахтал.

— Если быть до конца честным, Кирка-Лопата, — сказал он, — этой вашей маленькой хитрости мы не смогли до сих пор понять. Но мы не сомневаемся — и ты тоже можешь не сомневаться, — что эта победа была достигнута не только усилиями одного из вас — маленьких созданий, якобы превзошедшего дилбианина. Собственно, это наше мнение вряд ли нуждается в подтверждении. Я спрашиваю тебя — можешь ты представить себе человека, который мог бы одержать подобную победу, не обладая невидимым, неэтичным преимуществом?

Билл такого представить не мог. Холодок в его груди усилился.

— Нет, нет… — Мюла-ай покачал головой. — Сама мысль о человеке, выигравшем честную схватку с дилбианином, смешна. Но не беспокойся, маленький Кирка-Лопата. Я собираюсь спасти тебя от твоих бессердечных начальников, так же как и от Костолома.

Билл уставился на него.

— Ты?.. — начал он, но вовремя успел скрыть свои эмоции.

— Непременно, — сказал Мюла-ай, мягко поднимаясь на ноги и прислушиваясь к звукам, доносившимся из леса позади него. — А вот, если я не ошибаюсь, идут те, кто нам в этом поможет. Успокойся, Костолом тебя не убьет.

— Да? — Билл старался говорить хладнокровно и безразлично, как только мог. В этот момент он тоже услышал звук тяжелых шагов приближающихся дилбиан.

— Да, — сказал Мюла-ай, — вместо этого ты проиграешь свой поединок и свою жизнь самому слабому и дряхлому дилбианину в окрестностях. Пусть твои начальники попытаются после этого сохранить лицо, следуя твоему идиотскому заявлению, что ты лучший воин на мили вокруг!

Он повернулся в сторону от Билла. В этот момент на поляну ввалились две дилбианки и худой, трясущийся дилбианин, настолько старый, что у него кое-где вылезли волосы на шкуре. Одна дилбианка была невысокой и полной и выглядела удивительно знакомо, а вторая, помоложе, довольно стройная и высокая, ростом почти со старца.

Они остановились, окинули взглядом поляну и увидели Билла.

— Вот он! — сказал старик, удовлетворенно хихикнув, пронзительным (для дилбианина) голосом. — Прямо там, где нужно! — Он весело потер лапы.

— Передаю тебя в хорошие руки, Кирка-Лопата, — промурлыкал Мюла-ай.

Подмигнув и кивнув на только что пришедших дилбиан, но не сказав им ни слова, он мягко скользнул в окружавшие поляну заросли и исчез.

11

— Ладно, Кирка-Лопата, — сказал старик-дилбианин, когда все трое подошли к Биллу, — ты готов предстать перед судом, а? Ты готов принять приговор Старейшины?..

Его прервало фырканье высокой, молодо выглядевшей дилбианки. Он сердито повернулся к ней.

— Ну что тебе еще, Совершенно Очаровательная? — крикнул он. — У меня ведь есть внуки, верно? У меня не меньше прав быть Старейшиной, чем у любого другого!

— Слава Богу, — ответила Совершенно Очаровательная, презрительно фыркнув, — по крайней мере, я не одна из них!

— Совершенно Очаровательная, — строго сказала вторая дилбианка голосом, который Билл внезапно вспомнил по эпизоду на ферме Жестяного Уха, — оставь-ка Папашу Скрипа в покое! Он здесь для того, чтобы исполнить что следует, вот и все. Если ты и дальше будешь ему мешать, он никогда не сможет этого сделать!

Папаша Скрип разразился издевательским смехом.

— Верно, Штучка-или-Две! — хихикнул он. — Скажи-ка этой молодой нахалке пару ласковых! Давай, давай! А то она, понимаешь, считает, что раз она такая симпатичная, то всегда выйдет сухой из воды! Что ж, с молодыми наглецами такой номер, может быть, и пройдет, но не с Папашей Скрипом. И, судя по тому, как идут дела, с Костоломом это, во всяком случае, не слишком-то сработало! Последнее, что я слышал, — насмешливо добавил он, — он все еще волочится за Красоткой!

— Вот как! — воскликнула Совершенно Очаровательная, яростно разворачиваясь в сторону старика, который благоразумно спрятался за коренастой фигурой Штучки-или-Две. — Некоторые, — бросила Совершенно Очаровательная, — могут говорить все что угодно! А некоторые другие это повторяют! Но это ничего не меняет. Это я всегда сильнее всех нравилась Костолому.

Она подняла голову и изогнула шею, удовлетворенно разглядывая себя.

— В конце концов, — продолжала она спокойнее, — это я Совершенно Очаровательная. Все всегда так говорили. Разве можно себе представить, что такой высокий, могучий мужчина, как Костолом, захочет такую маленькую толстушку вроде Красотки? Да, конечно, она умеет готовить, я этого не отрицаю. Я считаю, что каждому следует отдавать должное. Но в жизни все-таки есть нечто притягательнее еды.

— Сейчас это не имеет никакого значения, Совершенно Очаровательная! — огрызнулась старшая дилбианка. — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать Костолома. Мы здесь для того, чтобы разделаться с этим Коротышкой. Учтите, вы оба: то, что здесь происходит, — древний и почетный обычай нашей деревни. Мы не собираемся помешать этому Коротышке помочь Красотке получить Костолома только для того, чтобы доставить тебе удовольствие, Совершенно Очаровательная!

— Эй, хватит вам! — вмешался Папаша Скрип, весь дрожа от переполнявшего его рвения. — Пустите меня к нему, ладно? Я с ним разберусь! Я решу, что с ним делать!

Папаша Скрип приблизился к Биллу и склонился над ним так, что его дыхание пошевелило волосы на макушке Билла. Билл задержал дыхание, ибо у Папаши Скрипа ужасно пахло изо рта.

— Эй ты, Коротышка! Кирка-Лопата! — обратился к нему Папаша Скрип.

— В чем дело? — спросил Билл, отворачивая лицо.

К его облегчению, старик-дилбианин выпрямился, отодвинув вонючую морду на терпимое расстояние.

— На свое имя он отзывается, все в порядке, — прокомментировал Папаша Скрип двум дилбианкам. — Это решает вопрос о том, кто он.

— Почему бы нам не найти камень и не стукнуть его по голове? — предложила Совершенно Очаровательная приятным голосом.

— Давай дальше! — поторопила Штучка-или-Две Папашу Скрипа. Папаша Скрип сглотнул комок в горле и подчинился.

— Эй ты, Кирка-Лопата, — сказал он, — ты пришел сюда, чтобы помочь Грязным Зубам и Хитрому Учителю разрушить наш старый почтенный образ жизни. Мы позволили тебе это, и ты решил, что можешь поступать как вздумается. Разве ты не встал на сторону Красотки против такого прекрасного молодца, как Костолом, подговорив девочку обсудить с ее будущим мужем, где он хочет, чтобы она жила? Разве ты не вмешался в дела, которые никак тебя не касались? И кроме того, разве ты не предложил нашему деревенскому кузнецу состязаться в поднятии тяжестей сегодня днем?

— Конечно, предложил! — отпарировал Билл. — И я как раз собирался отправиться в его кузницу…

— Это не имеет никакого значения! — прервала его Штучка-или-Две. — Продолжай, Папаша Скрип.

— Я сейчас найду камень, и тогда мы сможем заткнуть ему рот, — весело сказала Совершенно Очаровательная, роясь в высокой траве.

— Конечно, ты вызвал его на состязание! — сказал Папаша Скрип. — А потом ты сбежал в лес и спрятался, чтобы тебе не пришлось встречаться с ним — я имею в виду Плоскопалого, — и таким образом оскорбил честь нашей деревни.

— Эй! — крикнул Билл. — Что значит «сбежал»? Ты что, не видишь, что у меня связаны руки?

— Чепуха! Продолжай, — сказала Штучка-или-Две, увидев, что Папаша Скрип опять сбит с толку.

— Но его руки… — неуверенно начал Папаша Скрип, поворачиваясь к Штучке-или-Две.

— Чепуха, говорю я тебе! — отпарировала Штучка-или-Две. — Ты ведь не можешь видеть его руки с того места, где стоишь, верно? Таким образом, это только его слова, не так ли? Ты же не собираешься верить словам аморального типа, который считает, что наши молодые женщины могут начать рассказывать своим будущим мужьям, как им поступать, и что делать, и где они собираются жить после замужества? Ведь не собираешься?

— Конечно, нет, — сказал Папаша Скрип. Он выпрямился, расправил плечи и снова обратился к Биллу с достаточно важным видом: — Исполняющий обязанности Старейшины — то есть я — считает тебя виновным во всех проступках. В соответствии с этим он приговаривает тебя — исполняющий обязанности Старейшины, то есть я — к отрубанию головы и к оставлению твоего тела в здании Представительства в назидание следующему Коротышке, который придет сюда после тебя.

Он оставил важный тон речи и вернулся к своей обычной манере.

— Я положил топоры в лесу, недалеко отсюда. Сейчас пойду принесу.

Папаша Скрип повернулся в сторону зарослей, но тут появилась Совершенно Очаровательная с камнем размером с небольшую дыню.

— Стукни его этим по голове, — радушно предложила она, — тогда он не сможет больше…

— Нет! — огрызнулась Штучка-или-Две. — Папаша Скрип собирается зарубить его, а никто не поверит, что это был честный поединок, если мы получим мертвого Коротышку с большой шишкой на голове…

— Подождите! — закричал Билл, которому отчаяние придало сил. — Вы что, все с ума посходили? Вы не можете просто так меня убить…

— Почему же, вполне можем, Кирка-Лопата, — перебил его Папаша Скрип, пошатываясь под грузом двух тяжелых дилбианских топоров, массивных, с треугольными лезвиями, сделанными из серого местного железа. — И это не значит, что у тебя нет никаких шансов. Как исполняющий обязанности Старейшины, я даю тебе шанс побороться за свою жизнь, вместо того чтобы просто зарубить тебя на месте. Я возьму один топор, а ты можешь взять другой. Держи!

Он бросил топор перед Биллом, и его рукоять ударилась о землю в шести дюймах от его ног.

— Что ты имеешь в виду? — крикнул Билл. — Я же тебе сказал, я связан! Ты что, не видишь, что у меня связаны руки…

— Что значит — связаны? — спросила Штучка-или-Две. Взглянув на старшую дилбианку, Билл обнаружил, что ее глаза крепко зажмурены. — Я не вижу никаких веревок на его руках. А ты, Совершенно Очаровательная?

— Я тоже! — воскликнула Совершенно Очаровательная, закрывая глаза. — Знаешь, что я думаю? Я думаю, что Коротышка испугался. Он просто испугался — вот почему он не берет топор.

— Ладно, Кирка-Лопата! — прогудел Папаша Скрип, исполняя нечто вроде неумелого воинственного танца со своим топором. — Испугался меня, а? Давай, выходи, как подобает мужчине! Свидетели не видят никаких веревок на твоих руках… — Он поспешно зажмурился. — И я тоже! Бери топор, если тебе достанет смелости сразиться со мной, или я сам начну рубить тебя на куски. Это твой последний шанс, Кирка-Лопата…

Однако в этот самый момент его прервал голос, раздавшийся над ними, словно удар грома:

— Что вы делаете с моим Коротышкой?

На мгновение трое дилбиан застыли как вкопанные. Потом они резко развернулись в направлении голоса, и между ними образовалось достаточно пространства, чтобы Билл мог видеть.

На поляну сквозь заросли ввалилась еще одна дилбианка, пониже Совершенно Очаровательной и Штучки-или-Две. Сначала он никак не мог сообразить, кто это, хотя голос, только что громоподобно прозвучавший в его ушах, показался ему явно знакомым. Он вдруг понял, что, кажется, приобрел союзника, если не спасителя, а в данный момент это было важнее всего.

Затем Штучка-или-Две невольно пришла ему на помощь.

— Красотка! — вырвалось глухое ворчание из горла старшей дилбианки.

— Она самая! — рявкнула в ответ Красотка, приближаясь, и остановилась в пятнадцати футах от остальных. Она не уперла руки в бока, но у Билла сложилось сильное впечатление, что, если бы это было свойственно дилбианам, она наверняка бы это сделала. — Что вы делаете с моим Коротышкой? — Ее взгляд, казалось, был готов испепелить всех троих, но остановился на Папаше Скрипе. — Что ты с ним делаешь?

— Эй, послушай, — запротестовал Папаша Скрип с ощутимой дрожью в голосе, явно контрастировавшей с той энергией, которую он проявлял несколько мгновений назад.

— Что вы делали с Киркой-Лопатой?

— Не твое дело! — огрызнулась Штучка-или-Две.

— Кирка-Лопата! — развала Красотка. — Что они с тобой делали?

— Они, кажется, собирались предать меня суду или что-то в этом роде, — крикнул в ответ Билл, удивляясь тому, как мог в свое время, впервые увидев Красотку, сомневаться, из-за чего она так понравилась разбойнику. Сейчас она выглядела для него чудом. Единственным, кто мог бы показаться ему еще большим чудом, был Лейф Гринтри, с шиной на сломанной ноге, если нужно, но с пистолетом в руке. — Этот Старейшина…

Он попытался показать головой в сторону Папаши Скрипа, но ни этот жест, ни окончание фразы уже не были нужны.

— Старейшина! — крикнула Красотка, снова испепеляя Папашу Скрипа взглядом. — Ты — Старейшина? — Она презрительно рассмеялась. — Славный, скрипучий Старейшина! Ты же носа от пивной кружки с утра до вечера не поднимаешь! Тоже мне, Старейшина! Погоди, я скажу моему отцу! Я скажу Еще-Варенья, что ты изображаешь из себя Старейшину…

— Нет! — в отчаянии воскликнул Папаша Скрип. — Красотка, ты же не поступишь так со стариком? Ты не расскажешь своему отцу об этой маленькой безобидной шутке? Ты не…

— В таком случае лучше убирайся отсюда, и чем быстрее, тем лучше, — зловеще сказала Красотка.

— Ухожу, ухожу…

Папаша Скрип не стал терять времени даром. Он поспешно проковылял через поляну и скрылся в зарослях еще до того, как произнес «ухожу» во второй раз. Красотка перевела взгляд на двух дилбианок. Однако те не собирались реагировать так же, как Папаша Скрип.

— К твоему сведению, Красотка, — мрачно сказала Штучка-или-Две, — можешь говорить об этом своему отцу каждый день и два раза по воскресеньям, и это ничего для меня не значит!

— Однако что будет значить для тебя, — спокойно ответила Красотка, — когда мой отец расскажет всей деревне, как вы выставили их на посмешище, подговорив бедного Папашу Скрипа вести себя так, словно он из тех, кого они могли бы выбрать в Старейшины? Ты не думаешь, что это может тебе несколько повредить?

— Что… — Штучка-или-Две внезапно замолчала. Она поколебалась. — Да они никогда не поверят в подобное. Никогда в жизни!

Тем не менее, отметил Билл, голос ее звучал уже далеко не с тем воодушевлением, что прежде.

— Не поверят? — переспросила Красотка с невинным интересом. — Даже если Еще-Варенья расскажет им, что видел это своими собственными глазами?

— Видел? — Штучка-или-Две нервно окинула взглядом безмолвные заросли, окружавшие поляну. Ее голос стал жестким. — Еще-Варенья не может солгать целой деревне. Он не способен на такое!

— Даже если я откажусь готовить ему еду, пока он этого не сделает? — все тем же невинным тоном спросила Красотка. — Конечно, Штучка-или-Две, ты намного старше меня и знаешь лучше. Но я думаю, что, если я действительно скажу моему отцу, что больше не буду готовить для него, он, не колеблясь, расскажет всем о том, что видел собственными глазами здесь, на поляне.

Штучка-или-Две сердито взглянула на молодую дилбианку. Но мгновение спустя ее напряженность, казалось, начала ослабевать. Она что-то раздраженно проворчала, но сдвинулась с места. Высоко подняв голову, она широким шагом пересекла поляну и скрылась в зарослях. Билл слышал ее удаляющиеся шаги. Он снова посмотрел на Красотку, которая теперь стояла лицом к Совершенно Очаровательной, единственной из трех заговорщиков оставшейся на поляне.

— Ты тоже можешь идти, — сказала Красотка весьма неприятным голосом.

— О, — беспечно ответила Совершенно Очаровательная, — все знают, какая я послушная девушка и поступаю как велят старшие, — Штучка-или-Две и Папаша Скрип сказали мне, и я пришла сюда.

— Сейчас никто не говорит тебе, что делать, — сказала Красотка.

— О, не знаю, — повторила Совершенно Очаровательная, с отсутствующим видом глядя на те же плывущие над головой белые облака, что недавно интересовали Мюла-ая, — но в то же время не забывая искоса поглядывать на Красотку. — Сначала мне сказали, чтобы я посмотрела, не освободился ли Кирка-Лопата и не сбежал ли. Больше они ничего не говорили. Они просто ушли. Может быть, они собирались вернуться позже. Или, может быть, они решили, что я останусь здесь и посторожу Коротышку для них. Я в самом деле не знаю, что еще я могла сделать, — сказала Совершенно Очаровательная, беспомощно отводя наконец взгляд от облаков и переводя его на Красотку, — кроме как оставаться здесь и следить, чтобы никто не трогал этого Коротышку.

Пока Совершенно Очаровательная говорила, Красотка медленно перемещалась вперед. Когда она оказалась на расстоянии вытянутой руки от нее, та уклонилась вправо. Совершенно Очаровательная говорила и поворачивалась к Красотке лицом. Они кружили, словно пара борцов, а после того, как Совершенно Очаровательная замолчала, продолжали кружиться в тишине в течение долгих секунд.

Билл зачарованно глядел на них со связанными за стволом дерева руками. Совершенно Очаровательная, хотя и высокая по-женски, вряд ли смогла бы достать макушкой до плеча Холмотопу, а Красотка была на полторы головы ниже своей соперницы. Каждая существенно превосходила весом и мускулами борцов-профессионалов, и, похоже, решать спор они готовы были только силой. Их когти мало чем отличались от медвежьих, а зубы куда больше напоминали клыки гризли, чем человеческие. Так что Билл испытывал непреодолимое желание оказаться по другую сторону дерева, к которому был привязан.

Дилбианки некоторое время кружили, пригнув плечи, выставив головы и полусогнув руки в локтях, и вдруг Совершенно Очаровательная нарушила напряженную тишину мелодичным смехом.

— Так ты полагаешь, это забавно? — весело спросила Красотка, не прекращая движения и не отказываясь от своих намерений.

— Это? Вовсе необязательно, — ответила Совершенно Очаровательная столь же весело, но точно так же не отказываясь от своих намерений. — Я только что представила себе, сколь ничтожной ты должна выглядеть в глазах Костолома.

— О, я не думаю, что он считает меня ничтожной, — спокойно ответила Красотка. — Может быть, и ты не сочтешь меня таковой.

И она, в свою очередь, весело рассмеялась.

Они продолжали кружить почти на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

— Но, — заметила Совершенно Очаровательная, — быть ничтожной худо, а представь себе, как ты будешь выглядеть с оторванным ухом!

Билл убедился, насколько выше и тяжелее Красотки была Совершенно Очаровательная. До сих пор сторонний наблюдатель, он представил, что произойдет, если Совершенно Очаровательная выйдет победителем в предстоящей схватке.

— Но я намерена сохранить оба моих уха, — сладким голосом говорила Красотка. — Я надеюсь, что оба моих уха будут со мной еще много лет после сегодняшнего дня, — извини, я имею в виду, после того, как ты потеряешь свои зубы. Знаешь, я часто слышала, как мой отец и другие мужчины говорили о том, как забавно выглядит женщина с выбитыми зубами.

— О да, конечно! — коротко возразила та. Очевидно, в соревновании, кто первый выйдет из себя, Совершенно Очаровательная начала ломаться. — Если ты только попытаешься дотронуться до моих зубов, ты пожалеешь!

В это время, покрывшись холодным потом, Билл впервые всерьез попытался освободить руки от веревки. Он был связан туго, но обнаружил, что толщина веревки в сравнении с размером его запястий такова, что позволяет освободить правую руку. Очевидно, Мюла-ай не учел малости человеческого запястья в сравнении с запястьем гемноида. Ему удалось наполовину освободить правую руку от пут, но дальше она застряла.

Билл в отчаянии глянул на середину поляны, где две дилбианки продолжали кружить друг возле друга и обмениваться оскорблениями. Их раздражение рвалось наружу, выражаясь в непереводимых дилбианских эпитетах.

— Сниг! — шипела Совершенно Очаровательная на Красотку.

— Пилф! — ворчала в ответ Красотка на Совершенно Очаровательную.

Внезапно где-то далеко в лесу послышался звук, который мог принести спасение. Это был зычный крик Холмотопа.

— Кирка-Лопата! Кирка-Лопата, где ты?

— Здесь! — заорал Билл так громко, как только позволяли его легкие и горло. — Здесь! Я здесь!

— Слышу тебя! — раздалось в ответ. — Продолжай кричать, Кирка-Лопата, и я сейчас буду рядом! Только продолжай кричать!

Билл открыл рот, но прежде, чем он успел издать хоть какой-либо звук, его крик потерял всякий смысл.

Обмен оскорблениями между Красоткой и Совершенно Очаровательной достиг апогея. С воплями, напоминавшими ссору из старинного кинофильма между, по крайней мере, полудюжиной землевладельцев и таким же количеством скотоводов, Красотка и Совершенно Очаровательная сошлись в схватке в центре поляны.

12

Билл сжался в комок возле дерева, к которому был привязан. Ему ничего не оставалось, кроме как наблюдать за происходящим. Происходящее, однако, обернулось великолепным зрелищем.

Но не сразу. Сначала Билл ничего не видел, кроме клубка мохнатых тел, лап, сверкающих когтей и зубов, катавшегося туда-сюда по земле — и время от времени угрожающе двигавшегося в его сторону. Затем этот клубок скатился с берега ручья, бежавшего через поляну, и плюхнулся в воду в то же мгновение он распался на две части. Красотка и Совершенно Очаровательная, не теряя времени зря, выбрались на берег и вновь схватились друг с другом.

Очевидно, во время первого раунда Красотка была слишком возбуждена, чтобы воспользоваться своими знаниями из области борьбы. Теперь же, несколько остыв после купания в ручье, она начала демонстрировать все свое мастерство, чтобы компенсировать разницу в размерах между ней и Совершенно Очаровательной. На глазах у изумленного Билла Красотка провела прием как бы из дзюдо — удар под ребро, затем предплечьем в челюсть, коленом в живот и, наконец, бросок через плечо, от которого Совершенно Очаровательная перевернулась в воздухе и с глухим ударом, от которого содрогнулась земля, грохнулась спиной о траву.

Именно в этот момент из зарослей выскочил Холмотоп и случайно налетел прямо на Красотку.

Красотка, то ли ослепленная яростью, то ли приняв Холмотопа за кого-то из союзников Совершенно Очаровательной, заключила Почтальона в объятия и попыталась проделать с ним точно такой же бросок через плечо. Однако на этот раз результат оказался не столь успешным. Красотка была достаточно опытной, и желания ей было не занимать, но в лице Холмотопа она получила неравного противника. Она оказалась примерно в таком же положении, как женщина в пять футов ростом, пытающаяся бросить наземь мужчину ростом в шесть с половиной футов. Теоретически все было великолепно, но на практике вес и рост предполагаемой жертвы сыграли свою роль.

Красотке удалось оторвать одну из длинных лап Холмотопа от земли и вывести его из равновесия. Однако Холмотоп оперся о землю другой лапой, чтобы не упасть, и секундой позже более или менее вежливо освободился из ее объятий и держал ее за бицепсы на расстоянии собственных вытянутых лап и мордой от себя.

На этом вопрос мог бы быть исчерпан. Красотка не в состоянии была причинить какой-либо вред зубами, когтями или лапами. Но ее ярость к этому времени стала так велика, что она буквально взлетела в воздух, пытаясь освободиться, и Холмотопу пришлось опрокинуть ее на землю и сесть на нее верхом, прижав ее лапы так, чтобы она не могла до него дотянуться.

Билл ошеломленно продолжал смотреть. Красотка, истратив все средства нападения, прибегла к помощи языка. Она говорила Холмотопу, что она сделает с ним, как только он ее отпустит. Это интересовало и Билла. Холмотоп в данный момент лишил Красотку возможности двигаться — все это очень даже хорошо. Но рано или поздно ему придется ее отпустить — и что тогда?

— Мой отец… Костолом… руки-ноги поотрывает… — предупреждала Красотка долговязого Почтальона.

Билл не видел возможности для последнего выйти из крайне неприятного положения, сохранив в целости жизнь и шкуру. Но он не учел, что эмоциональная реакция дилбианина способна приспосабливаться к обстоятельствам. Холмотоп спокойно подождал, пока Красотка сделает паузу, чтобы набрать в грудь воздуха, а затем сказал, похоже, то, что и следовало сказать.

— Я искренне прошу прощения, что прервал вашу великолепную схватку, — добродушно заметил он. — У кого такая девушка, как ты, могла научиться так здорово драться?

Последовало долгое молчание Красотки. Затем она обрела дар речи.

— Еще-Варенья, — сказала она спокойнее и явно польщенно. — Не помнишь? Мой отец был чемпионом Нижних Земель по борьбе.

— Что ж, тогда все понятно, — сказал Холмотоп, позволяя ей встать.

Красотка поспешно вскочила на ноги.

— Где она? — На ее лице появилось разочарование. — Сбежала…

Билл тоже окинул взглядом поляну. Факт не подлежал сомнению: Совершенно Очаровательная исчезла.

— Ну что ж, — философски произнесла Красотка. — Она все равно где-то рядом. Я могу поймать ее в любое время, когда только захочу.

Она и Холмотоп повернулись и посмотрели на Билла.

— Как насчет того, чтобы развязать меня? — спросил Билл.

— Само собой, — сказал Холмотоп.

Он обошел вокруг дерева, к которому был привязан Билл, и начал освобождать его запястья от веревок.

Билл терпеливо переносил боль, пока толстые пальцы Холмотопа неуклюжими рывками освобождали его руки от пут. Как только он встал на ноги, тут же спросил:

— Как вы меня нашли?

— Ну, я не знаю, как он тебя нашел, — слегка фыркнув, сказала Красотка, — но Штучка-или-Две и Совершенно Очаровательная весь день болтали, и я почувствовала, что что-то затевается. Когда они и Папаша Скрип отправились в лес, вместо того чтобы присоединиться ко всем остальным у кузницы, я пошла следом. На несколько минут я их потеряла в лесу, а потом пошарила вокруг — и нашла их, с тобой вместе.

— Значит, вот как все было, — сказал Холмотоп, любуясь ею с высоты своего роста. — Твой старик, Еще-Варенья, неожиданно подошел ко мне, когда я ждал у кузницы. «Хочу с тобой поговорить, Почтальон, — сказал он мне и отвел меня за сарай. — Ты не видел мою дочь?» — спросил он у меня. «Нет, — сказал я. — Почему я должен был ее видеть?» — «Потому что все немного странно, — задумчиво сказал Еще-Варенья. — Я только что видел, как Совершенно Очаровательная и Штучка-или-Две вместе с Папашей Скрипом ушли в лес, а моя дочь следом за ними. Естественно, я не придал этому особого значения, хотя наступило время приготовить что-нибудь горяченькое, чтобы ублажить мой нежный желудок, а Красотки могло не оказаться поблизости…» — И он по своему обыкновению погладил себя по брюху. — «Это действительно странно, особенно если учесть, что к этому времени Кирка-Лопата уже должен был появиться у кузницы». Что ж, — сказал Холмотоп, многозначительно глядя на Билла, — мне тоже казалось, что тебе время появиться там. Так что я спросил его, где он видел Красотку и остальных и в какую сторону они все пошли. Затем я отправился в Представительство, но тебя там не было. Я пошел в лес и, подумав, решил, что не будет ничего страшного, если я попробую позвать тебя по имени и посмотрю, не ответишь ли ты. Что ж, — закончил Холмотоп, — ты ответил. И вот я здесь.

— Понятно, — сказал Билл. — Интересно, как это получилось, что Еще-Варенья все видел?

Красотка и Холмотоп уставились на Билла, озадаченно наморщив носы.

— Будем считать, что просто так получилось, Кирка-Лопата, — сказал Холмотоп.

— Понятно, — снова сказал Билл.

В его голове возникло множество вопросов, на которые он хотел бы получить ответ у Красотки и Холмотопа — в особенности у Холмотопа. Но он вспомнил, что еще не закончил свои дела в деревне.

— Отвези меня лучше обратно в своем седле, — сказал он Холмотопу. — Я уже на добрых три часа опоздал к кузнице.

Холмотоп в ужасе уставился на него, так же как и Красотка. Наступила тишина.

— Что ты, Кирка-Лопата, — наконец сказал Холмотоп, — тебе сейчас туда нельзя!

Билл уставился на него:

— Почему нельзя?

— Почему? Да потому что… нельзя! — потрясенно сказал Холмотоп. — Тебя же вся деревня поднимет на смех, если ты сейчас там появишься, Кирка-Лопата. Ну сам подумай — ты пришел, организовал соревнования по поднятию тяжестей, а потом не явился в положенное время.

— Но я же не виноват, что меня там не было, — сказал Билл.

Он коротко рассказал, как гемноид стукнул его по голове, отнес в лес и связал. Однако, к его удивлению, когда он закончил, настроение Красотки и Холмотопа отнюдь не улучшилось. Холмотоп медленно покачал головой.

— Я должен был предполагать нечто подобное, — тягостно произнес Холмотоп. — Но это ничего не меняет, Кирка-Лопата. Я не сомневаюсь, что у тебя была вполне уважительная причина не явиться на место вовремя, но суть в том, что ты туда не явился. Откуда народ может знать, что ты не сбежал и не придумал в оправдание всю эту историю? Я тебе верю, поскольку немножко знаком с вами, Коротышками. Но эти мокроносцы тебе не поверят. Они решат, что ты, вероятно, знал, что не сможешь победить Плоскопалого, и потому не пришел.

— Что ж, я намерен победить его сейчас, — сказал Билл.

Но Холмотоп снова покачал головой.

— Ты не понимаешь, Кирка-Лопата, — сказал он. — Плоскопалый не собирается вновь подставлять свою шею, соглашаясь снова состязаться с тобой. Один раз он уже согласился, а ты не пришел — да, я знаю, что это не твоя вина. Но он подумает — предположим, он согласится соревноваться снова, а ты опять не придешь, или притворишься больным, или еще что-нибудь? Если подобное произойдет два раза подряд, все будут смеяться над ним из-за того, что он позволил себя одурачить.

Холмотоп опять покачал головой.

— Нет, на твоем месте я бы не возвращался в деревню прямо сейчас, Кирка-Лопата, — сказал он. — Лучше будет, если ты останешься несколько дней здесь, в лесу. Я пойду и принесу твои щит и меч, которые должен сделать кузнец, — это его работа, и он от нее не откажется. Затем, когда ты получишь свое оружие, ты сможешь отправиться на поединок с Костоломом, а после того, как выиграешь, может быть, тебе позволят вернуться в Мокрый Нос, не катаясь по земле от хохота.

— Значит, — мрачно заметил Билл, — Брюхо-Бочка сумел-таки выставить меня на посмешище перед деревней? То, что ты меня спас, никак не помогло, верно?

И у Почтальона, и у Красотки был смущенный вид. Однако Красотка быстро перешла в атаку.

— Почему бы тебе немного не подумать? — спросила она. — Вас, Коротышек, все считают такими хитрыми и трусливыми! Хитрый Учитель считался таким умным, когда думал о разных вещах и крутился среди народа; но где он теперь, когда Она так в нем нуждается? Его здесь нет! Вместо него здесь ты, Кирка-Лопата. Так почему же ты что-нибудь не придумаешь? Я знаю почему! Потому что ты Коротышка-мужчина. Она бы что-нибудь придумала, если бы Она была здесь. Я знаю, что Она бы придумала. Она…

Продолжающееся настойчивое повторение слова «Она» вряд ли было способно поправить настроение Билла, нервы которого были и так порядком издерганы всем случившимся. Единственная мысль, не покидавшая его, была о том, что скорее пальмы зацветут на леднике Уэддела в Антарктиде, на Земле, чем он позволит какому-либо стечению событий удержать его за пределами Мокрого Носа. Он грубо прервал Красотку.

— Ладно, — бросил он. — Я кое о чем подумал. А теперь давайте вернемся в деревню.

13

Холмотоп все еще колебался.

— Ты уверен, что знаешь, что делаешь, Кирка-Лопата? — спросил он. — Как я уже сказал, Плоскопалый не будет сейчас с тобой состязаться…

— Это он так думает! — сказал Билл.

Холмотоп внезапно оживился.

— Ты хочешь сказать, что придумал способ его победить? — радостно спросил он. — Что же ты сразу не сказал? — Он повернулся к Красотке: — Как тебе это нравится? Тебе и твоим женщинам-Коротышкам?

Красотка презрительно фыркнула.

— О, конечно, — сказала она. — Она бы об этом сразу подумала.

— Полезай в седло, Кирка-Лопата, — сказал Холмотоп, игнорируя ее слова и подставляя спину Биллу. — И пошли.

Билл взобрался на спину Холмотопа с помощью ремней дилбианской упряжи и устроился поудобнее. Все трое направились через лес обратно к деревне.

Пока они шли, головы встречавшихся на улице дилбиан поворачивались им вслед, и ушей Билла начали достигать комментарии, грубые и не очень. Он держался за ремни упряжи Холмотопа, глядя прямо перед собой. Билл заметил, что Красотка и Холмотоп не испытывали особой радости, хотя сами и не были мишенью насмешек и свиста. Холмотоп раза два что-то проворчал себе под нос. Красотка остановилась и развернулась вполоборота назад, словно намереваясь задать насмешникам хорошую трепку. Билл заметил, что Еще-Варенья нигде не было видно.

Однако, когда они наконец прошли по улице, словно через строй, и добрались до владений кузнеца, Плоскопалый не обратил на них никакого внимания. Он старательно избегал взгляда Билла и что-то проворчал в ответ на приветствие Холмотопа.

— Ну ладно, — сказал Билл настолько весело, как только мог, в ухо Холмотопу. — Я здесь сойду.

Плоскопалый был занят работой, яростно колотя по куску раскаленного докрасна железа. Холмотоп сел на скамью, а Красотка встала рядом с Холмотопом. В непосредственной близости от навеса начала собираться толпа. Толпа стояла и смотрела, молча, но с широкими ухмылками и явно ожидая худшего. Билл снова ощутил внутри холодок, подобный тому, который ощущал в присутствии Мюла-ая. Однако он улыбнулся и повернулся к толпе спиной, стараясь казаться как можно более безразличным.

— Так, значит, — громко сказал он Холмотопу, не обращая внимания на кузнеца, который перестал стучать и бросил раскаленный кусок кованого железа в темную и грязную бочку с водой, стоявшую у стены кузницы, — это и есть мастерская Плоскопалого?

— Именно так, Кирка-Лопата, — ответил Холмотоп.

Билл не задавал больше вопросов и начал прохаживаться между грудами дерева и железа, сваленных под навесом, останавливаясь, чтобы потрогать сломанный подсвечник или провести пальцем по лезвию сломанного меча. Плоскопалый, отложив в сторону кусок железа, который он обрабатывал, поднял то, что, видимо, было сломанным обручем для бочки, и стал внимательно разглядывать.

— Здесь куча интересного, — громко комментировал Билл, изучая балки навеса над головой.

Это были действительно очень прочные балки из бревен на высоте двенадцати футов с лишним, вне пределов его досягаемости, если только не забраться на штабель пяти— и шестифутовых бревен толщиной в фут — очевидно, дров, — которые были сложены неподалеку. Он придвинулся поближе к поленьям и начал внимательнее их рассматривать. Потом повернулся к Красотке и, наклонив ее голову примерно до уровня своего собственного рта, что-то тихо прошептал ей на ухо. Красотка вышла наружу сквозь толпу, сопровождаемая любопытными взглядами, и скрылась в дверях Представительства. За ней продолжали бы следить, если бы Билл снова не заговорил и не привлек к себе внимание.

— Да, — задумчиво сказал он, глядя на бревна. — Это позор, что я не смог прийти сюда вовремя, чтобы посостязаться с кузнецом в поднятии тяжестей.

— Точно, позор! — послышался голос из толпы, вызвав хор басовитого смеха.

— Да, действительно позор, — продолжал Билл, не обращая внимания на реакцию толпы и кивая в сторону Холмотопа. — Это было бы достойное зрелище.

Он посмотрел на Плоскопалого, который с мрачным видом сунул сломанные концы обруча в раскаленные угли и угрюмо раздувал меха.

— Да… — продолжал Билл, проводя пальцем по одному из бревен и пытаясь оценить его вес. Оно было около пяти футов в длину и на вид могло весить примерно фунтов сто. Бревна под ним были такого же размера и, соответственно, веса. — Уговор есть уговор. Если опоздал, то все. Надеюсь, Плоскопалый не обидится, если я предположу, что он мог бы состязаться со мной прямо сейчас, раз я уже упустил один свой шанс.

— Так ты ничем не рискуешь, Коротышка! — прогудел чей-то голос из наблюдающей толпы, и последовал новый взрыв смеха.

— Нет, — задумчиво сказал Билл. — Могут подумать, что я снова смошенничаю. Так что, полагаю, мне здесь больше нечего делать…

Он замолчал, когда сквозь толпу с сосредоточенным видом протолкалась Красотка, с висевшим на плече полиспастом, который сделал Билл. При виде ее в толпе послышался гул голосов, но она не обращала на это никакого внимания. Она подошла к Биллу и сбросила полиспаст ему в руки.

— Держи! — сказала Красотка.

Она отошла в сторону и села на скамью рядом с Холмотопом с таким видом, будто совершила нечто выдающееся, ставя все на свои места. Толпа с интересом уставилась на Билла и полиспаст. Даже Плоскопалый, склонившийся над горном, исподтишка бросил взгляд в сторону Билла.

— С другой стороны, — продолжал Билл словно про себя, но достаточно громко, чтобы слышали все окружающие, — почему бы мне просто не поднять что-нибудь, а потом оставить лежать на месте; может быть, Плоскопалый потом заметит, а может быть, и нет.

С этими словами в лучшем стиле Еще-Варенья он взобрался на небольшую груду бревен и перебросил конец веревки, прикрепленной к полиспасту, через балку, а затем проверил, легко ли она скользит. Балка, которая сама представляла собой гладкий круглый отрезок бревна, полностью очищенного от коры, позволяла веревке скользить вокруг нее почти так же свободно, словно она тоже была блоком.

Билл спустился вниз, взял веревку за нижний конец и накинул петлю на пять бревен. Он подвинул веревку к их середине и туго завязал ее, так что нижний блок полиспаста находился примерно в шести дюймах над узлом. Затем он закрепил верхнюю часть полиспаста с помощью отдельной веревки на перекладине и еще раз перебросил через балку длинный, рабочий, конец веревки, проходивший через шкивы полиспаста.

Толпа успокоилась и заинтересованно следила за его манипуляциями. Краем глаза Билл видел Плоскопалого, тоже следившего за ним.

— Ну что ж, — сказал он, когда все было закончено, — посмотрим, смогу ли я поднять эти пять деревяшек.

Он как следует ухватился за веревку и начал тянуть. Веревка со скрипом сдвинулась с места. Деревянные блоки полиспаста жалобно застонали. Веревка рывком дернулась в его руках, но сначала, казалось, пять бревен даже не сдвинулись с места.

— Тяни сильнее, Коротышка! — послышался возглас из толпы, за которым снова последовал взрыв смеха, но затем смех внезапно оборвался, ибо все вдруг увидели, как связанные вместе бревна зашевелились, и оказалось, что они уже приподнялись на долю дюйма.

Билл, задыхаясь, еще приналег на веревку, и пять бревен повисли в воздухе над поленницей.

Из толпы послышался изумленный и одобрительный ропот. Оставив бревна висеть в воздухе, удерживаемые тормозом полиспаста, который не давал веревке двигаться в обратном направлении, Билл вытер руки и подошел к Холмотопу. Зрители замолчали.

— Как ты считаешь, Холмотоп, — беззаботно сказал Билл, — сможет Плоскопалый это поднять?

Холмотоп задумчиво посмотрел на связку из пяти бревен.

— Да, — наконец сказал он, — должен сказать, я думаю, сможет, Кирка-Лопата.

— Ладно, добавлю пару бревен, — сказал Билл.

Он подошел к поленнице и опустил связку вниз. Затем развязал удерживавшую бревна веревку, водрузил сверху еще одно, затянул петлю и с помощью полиспаста начал поднимать потяжелевший груз. Он снова подошел к Холмотопу.

— Что ты думаешь теперь, Холмотоп? — спросил он. — Плоскопалый сможет поднять столько?

Билл старался говорить весело, но ему было несколько не по себе от осознания, что Плоскопалый стоит в полудюжине футов позади и все слышит. Однако близость кузнеца, казалось, вовсе не беспокоила Холмотопа. Он еще раз тщательно изучил связку бревен.

— Если хочешь знать мое мнение, Кирка-Лопата, — наконец рассудительно сказал он, — я думаю, что кузнец сможет поднять столько и еще, скажем, два бревна.

— Как, по-твоему, он сможет поднять столько и еще три бревна? — спросил Билл.

Холмотоп задумался.

— Ну, — наконец протянул он, — должен сказать, что я так не думаю.

— Предположим, я добавлю сюда еще четыре бревна, — сказал Билл. — Ты уверен, что он не сможет их поднять?

— Конечно, уверен, — быстро сказал Холмотоп.

— Что ж, тогда я добавлю эти четыре бревна, — сказал Билл.

Он вернулся к поленнице и так и сделал. Когда он ухватился за веревку, перекинутую через балку к полиспасту, и навалился на нее всем своим весом, сначала его охватила неуверенность в своих силах. На другом конце было свыше полутонны груза. Полиспаст мог поднять такой груз, но вопрос в том, сможет ли это сделать он, Билл? Во-первых, добавленный вес делал трение между веревкой и балкой, через которую она была перекинута, весьма существенным фактором. После первых усилий Биллу показалось, что груз не сдвинется с места. Потом Билл вспомнил ярость, которая охватила его в лесу, куда уволок его Мюла-ай. Он стиснул зубы, изо всех сил вцепился в веревку — и потянул.

В течение томительно долгой секунды ничего не происходило. Затем веревка подалась, сначала немного, затем чуть больше. Вскоре он смог перехватить веревку, и она начала медленно, но верно двигаться. Однако он все еще не считал состязание выигранным, пока внезапный вздох толпы позади него не сказал ему, что связка из десяти бревен наконец повисла в воздухе над поленницей.

Он с облегчением отпустил веревку и обернулся. Между грузом, который он только что поднял, и грудой бревен четко просматривалось свободное пространство.

— Ну вот, — спокойно сказал Билл. — Полагаю, мне в конце концов удалось чуть-чуть их приподнять.

Он вытер ладони, повернулся и отпустил тормоз полиспаста. Груз с грохотом снова опустился на верхушку поленницы. Билл незаметно поставил тормоз на место, повернув большим пальцем специально предусмотренный для этого рычажок. Затем подошел к скамье, где все еще сидел Холмотоп.

— Ну что ж, — сказал Билл, — полагаю, мы с тобой спокойно можем отправляться обратно в Представительство. Я хотел показать, что бы я мог сделать, будь у меня такое желание. Но я вовсе не рассчитываю на то, что Плоскопалый тоже пойдет и попробует поднять тот же самый груз. Так что я просто оставлю его здесь, а мы пойдем…

Холмотоп поднялся на ноги, и Билл уже направился было в сторону Представительства, когда сердитое ворчание за спиной заставило его остановиться.

— Одну минуту, Кирка-Лопата! — прорычал кузнец.

Он шагнул к веревке, все еще свисавшей с противоположной стороны балки, к которой был подвешен полиспаст, и крепко ухватился за нее своими громадными мохнатыми лапами.

Затем, без всякого предупреждения, он навалился на веревку всем своим весом. Резко натянувшаяся веревка зазвенела как струна, и Билл не на шутку встревожился. Веревка, которую он подобрал, вполне соответствовала тому грузу, который он только что поднял, — иначе бы она оборвалась. Однако он знал, что веревка, которая не рвется под постоянным натяжением, может лопнуть от резкого рывка. Какое-то мгновение, слыша басовитое гудение натянувшейся веревки, Билл был уверен, что именно это произошло с ней в громадных лапах Плоскопалого.

Но потом он увидел, что веревка выдержала. Несмотря на героическое напряжение могучих мускулов под черной шкурой Плоскопалого и жалобный скрип полиспаста, груз не двигался с места.

Веревка теперь натянулась так, что напоминала прямой железный стержень. Тело кузнеца содрогалось от неимоверных усилий. Но бежали секунды, и становилось очевидным, что поднять груз ему не удастся.

Из толпы послышался короткий, язвительный смешок. Со скоростью, казавшейся невероятной для столь крупного существа, Плоскопалый внезапно отпустил веревку, развернулся и, сделав три больших шага в толпу, секунду спустя появился снова, таща за шею и за лапу дилбианина поменьше. Выбравшись на свободное пространство, кузнец встряхнул его, словно терьер крысу.

— Хочешь попробовать, Толстогубый? Вместе с одним из своих приятелей — хочешь попробовать поднять это? — прорычал Плоскопалый.

Он отпустил Толстогубого, и тот, пошатываясь, с трудом удержал равновесие. Однако, облизнув губы, бросил взгляд на веревку и повернулся к толпе, выкрикнув чье-то имя.

В ответ на его зов из толпы вышел другой дилбианин примерно такого же роста. Ухмыльнувшись, они вместе навалились на веревку.

Но, несмотря на все их усилия, тормоз полиспаста удерживал веревку. Если Билл тянул за веревку, свободно проходившую по шкивам, то они, как и Плоскопалый, пытались преодолеть вес не только бревен, но и самого полиспаста. Попытки оказались безуспешными. Потребовалась помощь третьего дилбианина, чтобы связка бревен наконец со скрипом поднялась в воздух.

По толпе пробежал изумленный ропот. Зрители уставились на Билла каким-то странным взглядом.

— Ну что, Кузнец? — спросил Холмотоп с явным торжеством в голосе. — Полагаю, все ясно?

— Не совсем, Почтальон! — ответил кузнец.

Он подошел к горну и взял с небольшого стола рядом с ним довольно длинный острый нож. Подойдя к связке бревен и отодвинув в сторону троих, пытавшихся ее поднять, он обрезал веревку над полиспастом и под ним, отшвырнул его в сторону и снова привязал обрезанный конец непосредственно к веревке, связывавшей бревна вместе. Затем он отступил назад и повернулся к Биллу.

— Отлично, Кирка-Лопата, — зловеще сказал он. — Посмотрим, как ты теперь это поднимешь.

Билл не двинулся с места. Ему показалось, что его сердце перестало биться.

— Зачем? — спросил он.

— Я скажу тебе зачем! — сказал Плоскопалый. Он наклонился, поднял полиспаст могучей лапой и сунул его под нос Биллу. — Ты что думаешь, профессионал вроде меня, видя нечто подобное прямо у себя под носом, мог не понять, в чем дело? Ты смог поднять эти бревна лишь потому, что пользовался этим! Вот этой самой штуковиной! — Он яростно потряс ею перед самым лицом Билла. — Не знаю, как ты сделал так, что она работала у тебя, но не работала у меня, — но именно так тебе удалось поднять эти бревна!

— Ты прав, — спокойно сказал Билл, чувствуя, как пот стекает ему за воротник.

— Эй! — встревоженно крикнул Холмотоп. — Кирка-Лопата, ты же не хочешь сказать…

— Пусть он сначала ответит мне, — угрожающе прорычал кузнец.

Глаза на его мохнатой морде внезапно покраснели и налились кровью.

— Я сказал, — отчетливо проговорил Билл, — что это правда. Как вы все знаете, — он повернулся к толпе дилбиан, стоявших вокруг сарая, — моя главная задача здесь — научить вас всех пользоваться орудиями, которые мы, Коротышки, привезли вам для того, чтобы, прилагая меньше усилий, вы могли бы выращивать больший урожай. Так вот, я решил продемонстрировать вам пример того, что может делать одна из наших штуковин.

Он показал на полиспаст, который все еще держал кузнец.

— Вот одна из них, — сказал он, — и вы только что видели, как легко с ее помощью удалось поднять эти бревна. Разве вам не хотелось бы иметь нечто подобное…

— Хватит! — угрожающе прорычал Плоскопалый. — Не пытайся увильнуть, Кирка-Лопата! Ты вызвался на состязание по поднятию тяжестей. Ты заявил, что сможешь победить меня. Но когда дошло до дела, ты воспользовался этой штукой. Ты смошенничал!

Эти слова громко прозвучали в теплом полуденном воздухе. Со стороны окружавшей их толпы не доносилось ни звука. Билл знал, что подобное обвинение считалось у дилбиан самым тяжким.

Это была старая история — насчет противоречия между духом и буквой закона. Не меньшую силу, чем закон, имели устные договоренности и личные обещания. Билл придумал полиспаст как вполне разумный способ выполнить явно невыполнимое обещание. Но по словам Плоскопалого выходило, что Билл обещал одно, а сделал совсем другое.

Для дилбиан это была существенная разница. То, чего намеревался добиться Билл, было с его точки зрения разумным и потому достойным похвалы. То, в чем обвинял его Плоскопалый, было проклятием с точки зрения любого дилбианина.

Дилбианскую культуру цементировало абсолютное послушание букве закона. Это было единственное, чему крестьяне, разбойники, обитатели Нижних и Верхних Земель следовали инстинктивно. Даже Холмотоп не стал бы на сторону Билла, если бы все согласились с тем, в чем обвинил его кузнец. Наказанием за мошенничество была смерть.

Толпа вокруг кузницы молчала, ожидая ответа Билла.

14

Билл про себя поблагодарил судьбу за вдохновение, снизошедшее на него ранее, когда он пытался бросить вызов кузнецу. Это вдохновение должно теперь помочь ему выпутаться из переплета, в котором он оказался, — твердо сказал он себе. Но несмотря на подобную твердость намерений, он почувствовал, как его желудок ухнул куда-то вниз, пока он смотрел на мрачные мохнатые физиономии. Он заставил себя говорить как можно более безразлично и изобразил на лице беззаботную улыбку.

— Ну, я бы этого не сказал, — спокойно произнес Билл. Он повернулся и посмотрел на толпу. — Где Еще-Варенья?

— При чем здесь Еще-Варенья? — прорычал за его спиной Плоскопалый.

— Притом, что он присутствовал здесь при нашем с тобой разговоре, — не оборачиваясь, ответил Билл. — Он мой свидетель. Где Еще-Варенья?

— Иду! — прогудел голос откуда-то сзади из толпы.

Мгновение спустя Еще-Варенья расчистил путь через передние ряды и присоединился к Биллу и остальным под навесом.

— Ну, Кирка-Лопата, — сказал он. — Ты меня звал?

— Да, — ответил Билл. — Ты был сегодня утром в Представительстве и, может быть, слышал нашу беседу с Плоскопалым. Мне интересно, не мог бы ты вспомнить, что именно я говорил насчет того, зачем я хочу встретиться с ним в полдень? Я говорил, что намерен победить его в поднятии тяжестей?

— Посмотрим, — прогремел Еще-Варенья. — Насколько я помню, Кирка-Лопата сказал следующее: «Я всего лишь Коротышка, и мне никогда не хватило бы мужества предположить, что я смог бы победить тебя обычным образом. Но, если бы пришлось, я мог бы сделать это, и я готов это доказать, сдвинув с места нечто такое, чего ты сдвинуть не сможешь».

Еще-Варенья наклонил голову, глядя на кузнеца.

— Как мне ни жаль, Плоскопалый, — грустно сказал отец Красотки, — но именно так и сказал Кирка-Лопата. Потом он предложил тебе встретиться после обеда, и ты сказал: «Меня это устраивает…», — продолжал Еще-Варенья, воспроизводя разговор с такой точностью, словно внутри у него был магнитофон.

Билл облегченно вздохнул. Как он знал, дилбиане владели довольно примитивной письменностью, что делало работу Холмотопа в качестве почтальона возможной. Но Биллу помог тот факт, что, как и у большинства первобытных культур, в обычаях дилбиан было полагаться в любых соглашениях или сделках на память живых свидетелей.

Однако, отметил Билл, приговор еще не был вынесен. Толпа все еще молчала.

У Билла снова перехватило дыхание, но тут же в его ушах звоном отдалась нарастающая волна громоподобного, басовитого дилбианского хохота. Все смеялись — даже сам Плоскопалый. Кузнец даже проявил опасное намерение дружески хлопнуть Билла по спине — намерение, которого Биллу едва удалось избежать, поспешно отступив под защиту дородного брюха Еще-Варенья.

— Хо, хо, хо! — прогудел наконец кузнец, когда смех начал стихать. — Ты действительно маленький хитрый Коротышка, а я первый, кто с этим согласился! Надеюсь, ты на меня на обижаешься за то, что я сорвался с тормозов и назвал тебя мошенником? Если считаешь себя обиженным, можем сразиться прямо сейчас…

— Нет, нет, не обижаюсь! — быстро сказал Билл. — Ни в коей мере!

Толпа приветствовала это проявление великодушия со стороны Билла одобрительными возгласами. Жители деревни полностью окружили навес. Билл решил, что настал подходящий момент, чтобы привлечь их на свою сторону против разбойников, как говорится, куй железо, пока горячо. Он взобрался на груду бревен.

— Э… народ Мокрого Носа, — сказал Билл.

На мгновение ему показалось, что слова застряли у него в горле. Несмотря на доброе настроение толпы, Билл не мог забыть зловещую тишину, повисшую над ними совсем недавно, когда кузнец обвинил его в мошенничестве. Это немного напоминало публичное выступление перед сборищем медведей-гризли. Тем не менее Билл призвал на помощь все свое упорство и решимость и продолжил свою речь.

— Как вы все знаете, — сказал он, — моя главная задача — помочь вам получать со своей земли больший и лучший урожай. Но, как вы все тоже знаете, мне пока ничего не удалось сделать, поскольку мне мешали проблемы, связанные с Грязными Зубами и бандой разбойников под предводительством Костолома, которого вы все хорошо знаете. Я уверен, вам понятно, каким образом это могло мне досаждать, — продолжал Билл, — поскольку те же самые разбойники уже давно досаждают вам, народу Мокрого Носа. Так что я хотел бы заметить, что, возможно, пришло время нам с вами объединить силы и разделаться с этими разбойниками раз и навсегда, — сказал Билл. — Когда я впервые высадился здесь, мне дали понять, что вы не слишком заинтересованы в том, чтобы последовать за Коротышкой, который хочет избавить местное население от угрозы, исходящей из Разбойничьей Долины. Я могу это понять — вы ничего обо мне не знали. Но теперь, хотя мне и не следовало бы говорить об этом самому, вы видели наше скромное соревнование с вашим деревенским кузнецом, который ничем не хуже их…

Билл махнул рукой в сторону Плоскопалого, и Плоскопалый повел головой слева направо — что было дилбианским аналогом поклона при публичном упоминании.

— Во всяком случае, я подумал, что, может быть, теперь мы могли бы объединиться и начать строить планы, как нам избавиться от разбойников…

Только сейчас Билл начал осознавать добродушное, но очевидное отсутствие какой-либо реакции со стороны собравшейся перед ним толпы. Со своей позиции на верхушке груды бревен он мог видеть, как некоторые из его слушателей поворачиваются и не спеша уходят прочь.

— Поверьте мне, — сказал он, повышая голос и стараясь говорить как можно более убедительно, — селение Мокрый Нос не сможет стать богаче и сильнее, пока не избавится от разбойников. Так что я подумал, что, может быть, нам стоит организовать общее собрание жителей…

Толпа, однако, явно рассасывалась. По одному и небольшими группами они начали расходиться, поворачиваясь спиной к Биллу и удаляясь в сторону деревни. Билл продолжал говорить, почти в отчаянии. Но это было бесполезно. Скоро аудитория сократилась до ее ядра, то есть Красотки, Еще-Варенья, Холмотопа и Плоскопалого. Чувствуя себя глупо, Билл кончил говорить и слез с поленницы.

— Похоже, мне не слишком удалось их убедить, — с искренним недоумением сказал он оставшимся.

— Не говори так! — строго сказал Плоскопалый. — Ты убедил меня, Кирка-Лопата! И я могу заменить любых троих в нашей деревне, в любое время… — Он запнулся и, словно извиняясь, посмотрел на родителя Красотки. — Я имею в виду, троих моего возраста.

— Ну, спасибо, кузнец, — тяжело вздохнув, сказал Еще-Варенья. — Очень любезно с твоей стороны, что ты не включил в это число меня, хотя, конечно, я всего лишь тень того, кем был когда-то. — Он повернулся к Биллу, и его голос посерьезнел. — Собственно, в моем лице ты тоже приобрел друга, Кирка-Лопата, как я тебе уже сказал вчера. Но это ничего не меняет. Если ты рассчитывал, что вся деревня стройными рядами пойдет следом за тобой сражаться с разбойниками, то тебе следовало бы лучше их знать.

— Наверняка следовало бы! — вмешался Холмотоп. — Я мог бы сказать тебе, Кирка-Лопата, что твои хитрости не произведут на этот народ никакого впечатления. Они знают, что Коротышки могут быть очень хитрыми, и Хитрый Учитель это только подтвердил. В значительно большей степени их интересует, насколько крепки твои мускулы и хватает ли тебе храбрости. Все, что от тебя требуется, — это сделать то, что ты и собирался сделать, то бишь сразиться с Костоломом. Положи его на обе лопатки! Вот тогда народ пойдет за тобой против разбойников.

— Я немедленно займусь мечом и щитом для тебя, Кирка-Лопата, — добавил Плоскопалый. — Посмотрим, смогу ли я найти здесь подходящий материал для клинка…

— Мускулы… храбрость… — задумчиво пробормотал Билл, повторяя слова Холмотопа. Похоже, все страстно желали, чтобы он показал себя именно с этой стороны, включая, в первую очередь, тех, из-за кого он оказался в этой ситуации.

Трудно было представить, что Мюла-ай говорил правду сегодня утром в лесу, когда заявил, что Билла преднамеренно подставили люди-начальники, просто чтобы сохранить лицо в отношении проекта в Мокром Носу. С другой стороны, кое-что из того, что говорил гемноид, неприятным образом вполне согласовывалось с тем, что говорила Анита, когда он разговаривал с ней в Разбойничьей Долине.

Либо Анита столь же глубоко заблуждалась относительно истинного положения дел, как и Билл, либо… Биллу пришло в голову, что расклад может оказаться еще меньше в его пользу, чем он считал, даже когда в задумчивости сидел перед пультом связи после неудачных попыток связаться с Гринтри или кем-либо за пределами планеты. Казалось, поединок с Костоломом был неизбежен, если только ему не удастся выяснить, из-за кого или из-за чего он оказался в подобной ситуации и каковы были истинные цели и мотивы всех замешанных в этом деле.

Так или иначе, некоторые ответы на эти вопросы могла дать Анита. Это означало, что он должен был снова поговорить с ней, что, в свою очередь, означало очередное проникновение в Разбойничью Долину, а это вряд ли было возможно при свете дня…

— Мускулы? Храбрость? — снова повторил он, глядя на Холмотопа. — Полагаю, потребуются некоторые мускульные усилия — и храбрость тоже, — чтобы пробраться в эту самую Разбойничью Долину, а потом выбраться оттуда, после того как ее закроют на ночь?

Холмотоп изумленно уставился на него. Красотка и Еще-Варенья тоже. Невдалеке от них кузнец удивленно поднял голову.

— Ты с ума сошел, Кирка-Лопата? — вопросил Плоскопалый. — Ворота в эту долину закрываются и запираются в ту же минуту, когда заходит солнце, и их охраняют двое вооруженных стражников, пока они не будут вновь открыты на заре. Никто не может ни войти в долину, ни выйти из нее после захода солнца!

— Я смогу, — мрачно сказал Билл. — Думаю, я загляну туда сегодня ночью и принесу оттуда тот кусок металла, который разбойники используют в качестве гонга возле своей столовой, чтобы доказать, что я там был!

15

— Мы доберемся туда до темноты? — спросил Билл.

— До темноты? — Холмотоп, шагавший под Биллом, бросил взгляд сквозь деревья на заходящее солнце, отсвечивавшее красным на фоне чернеющих стволов и ветвей. — Ну что ж, в долине будет уже темно. Но на вершине утеса еще останется немного дневного света. А тебе ведь нужен северный утес, верно?

— Верно, — сказал Билл. — Если там еще светло, тогда это все, что мне нужно.

— Все, что тебе нужно, вот как? — пробормотал Холмотоп. — Может, все-таки расскажешь, каким образом ты собираешься попасть в долину?

— Когда придем, я тебе покажу, — сказал Билл.

Хотя Билл и был искренне уверен, что сделает это тем или иным способом, он не мог бы в точности сказать, как именно, пока не окажется на вершине утеса и не проведет некоторые измерения. Вокруг его запястья под рубашкой было намотано сто футов мягкой прочной веревки толщиной в четверть дюйма, а с помощью программируемого токарного станка он изготовил некоторое количество крючьев, карабинов и легкий металлический молотах с киркой на противоположном конце. Все это лежало в рюкзаке за его спиной.

Как и предсказывал Почтальон, когда они добрались до северного утеса, нависавшего над Разбойничьей Долиной, закат еще опускался на крыши домов внизу. Холмотоп остановился и опустил Билла на землю, но настроен он был явно скептически.

— Что ты собираешься делать, Кирка-Лопата? — спросил Почтальон. — Спуститься в долину на крыльях?

— Не совсем, — сказал Билл.

Он достал из кармана складной нож и раскрыл его. Пока Холмотоп с нескрываемым любопытством наблюдал за Биллом, тот нашел и срезал две небольших ветки с развилками на концах. Подрезав развилки, он воткнул ветки длинными концами в землю, одну за другой, так чтобы проходившая через развилки воображаемая линия пересекала долину.

Затем Билл нашел и срезал еще одну прямую палку, достаточно длинную для того, чтобы лечь на развилки, словно стрела, указывающая на вершину противоположного утеса. Покопавшись в рюкзаке, он достал один из самодельных крючьев, выглядевший словно толстый гвоздь, заостренный с одного конца и с петлей на другом. Он привязал один конец веревки к петле, а другой к середине палки, лежавшей на развилках двух врытых в землю столбиков. Затем он подрегулировал столбики так, чтобы крюк висел в точности параллельно двум стоикам над точкой, находившейся посередине между ними.

— Что это? — спросил Холмотоп, не в силах скрыть своего интереса.

— Еще одна наша коротышечья штучка, — сказал Билл.

Для обозначения того, что он только что сделал, в языке дилбиан не было слова — это было нечто вроде примитивного теодолита. Подвешенный крюк играл роль отвеса, который позволял проверить горизонтальность линии наблюдения, проходившей вдоль прямой палки, лежавшей на двух развилках на верхушках столбиков. Убедившись в этом, Билл присел у заднего конца палки, так что он мог видеть вдоль нее вершину противоположной скалы. Казалось, они лежали почти в точности на одной прямой. Это должно было означать, что два утеса были примерно одной высоты.

Он достал из кармана транспортир, который нашел в Представительстве, и, держа его у конца палки, стал поворачивать, пытаясь грубо оценить угловые размеры противоположной скалы от ее основания до поросшей деревьями вершины.

Получив угол, он оставил теодолит и достал карандаш и блокнот. В блокноте он набросал угол, который только что определил. Затем на глаз попытался оценить расстояние до противоположного утеса от той точки, где стоял.

Поскольку обе скалы были более или менее вертикальными, расстояние от точки, где он стоял, до вершины противоположной скалы должно было быть примерно тем же, что и ширина долины в этом месте. Насколько он помнил размеры разбойничьей трапезной, ее общую длину можно было оценить примерно в восемьдесят футов. Чтобы заполнить расстояние от одного утеса до другого, требовалось чуть больше двенадцати подобных строений. Двенадцать на восемьдесят будет девятьсот шестьдесят — грубо говоря, расстояние между скалами составляет примерно тысячу футов.

Он снова сел, взял блокнот и карандаш и — под пристальным взглядом присевшего неподалеку Холмотопа — произвел простые геометрические расчеты, которые дали ему примерное значение высоты противоположной скалы в шестьдесят с небольшим футов по вертикали. Если высота другой скалы составляла шестьдесят футов, вряд ли расстояние от того места, где он сидел, до лежавшей внизу долины могло быть намного больше. У него с собой сто футов веревки, этого более чем достаточно, чтобы с наступлением темноты спуститься в долину.

— Что ж, полагаю, могу тебе рассказать, — сказал Билл. — А именно, я собираюсь спуститься по этой скале в долину и взобраться по ней обратно, после того как в моих руках будет гонг, который, как уже говорил, я намерен принести с собой.

Холмотоп уставился на него. Какое-то мгновение казалось, что даже дилбианский почтальон окончательно лишился слов. Затем он обрел дар речи.

— Вниз по скале! — повторил он.

Он поднялся на ноги и под прикрытием зарослей, густо росших вдоль обрыва, и окружающих деревьев двинулся к тому месту, откуда можно было заглянуть за край скалы, как до этого делал Билл. Он долго смотрел вниз, а потом вернулся обратно, грустно качая головой.

— Кирка-Лопата, — сказал он, — ты или совсем свихнулся, или лучше любого Коротышки, которых я когда-либо видел.

Именно такой реакции Билл и ожидал. Склон скалы был вертикальным, но не гладким. Темная гранитная порода, из которой она состояла, была неровной, и ее покрывали выступы и трещины, достаточно большие для того, чтобы обеспечить подходящую опору для того, кто, как Билл, имел опыт скалолазания. Вместе с двумя другими опытными скалолазами, которые могли бы его подстраховать, и соответствующим снаряжением Билл был бы почти уверен, что сможет одолеть ее без дальнейшей помощи. Однако то, что было подходящей опорой для рук и ног опытного скалолаза, могло оказаться недостаточным, чтобы сделать подобный путь проходимым для другого человека, не обладающего соответствующим опытом — не говоря уже о дилбианине, с его значительно большим весом и неуклюжестью. Соответственно, не было ничего удивительного в том, что Холмотоп счел его затею нелепой, — несомненно, точно так же решили бы и разбойники, и любой другой дилбианин из живущих по соседству.

Честно говоря, Билл и сам считал свою затею слегка нелепой. Спускаться по отвесной скале не при дневном свете, без команды с соответствующим снаряжением, в одиночку и в темноте… Однако у него была припрятана в рукаве — вернее, вокруг запястья — веревка, о которой он не сказал даже Холмотопу.

— В долине уже темно, — как можно более безразлично сказал он. — Давай пройдемся вдоль обрыва, пока я не найду подходящее место, откуда можно было бы отправиться вниз.

Они вместе двинулись вперед — дилбианский почтальон скептически качал головой. Пройдя немного вдоль края скалы в быстро сгущающемся мраке, они подошли к месту, где часть скалы отвалилась, оставив выемку шириной примерно в восемь футов, которая уходила вниз, расширяясь по мере того, как исчезала в темноте внизу.

— Вот подходящее место, — весело сказал Билл, хотя ему совсем не было весело. — Давай договоримся: ты придешь сюда за мной перед рассветом. Я буду тебя ждать.

— Твоя шея, — философски изрек Холмотоп. — Я приду. Надеюсь, что и ты тоже.

— Обо мне не беспокойся, — сказал Билл. Сопровождаемый любопытным взглядом Холмотопа, он начал осторожно спускаться вниз в расселину.

Надежно закрепившись обеими ногами и левой рукой на выступе скалы, он правой рукой расстегнул рубашку и начал разматывать с запястья веревку. Чтобы размотать ее всю, потребовалось несколько минут. Наконец веревка, извиваясь, ушла между ног вниз, а один ее конец он крепко сжимал в руке. Он поискал вокруг какую-нибудь надежную точку, где можно было бы закрепить веревку, и нашел чуть приподнятый каменный выступ, примерно в полуфуте справа, у самого края расселины. Он несколько раз обмотал конец веревки вокруг выступа и завязал. Затем, очень осторожно, начал переносить свой вес на привязанную веревку, пока не повис на ней всей своей тяжестью.

Веревка, привязанная к выступу, держалась прочно. Осторожно, с учащенно бьющимся сердцем, несмотря на всю свою решимость и опыт, Билл покинул безопасный уступ скалы, и теперь его удерживала лишь веревка.

Какое-то мгновение он раскачивался словно маятник, у него закружилась голова. Затем его ноги коснулись каменной поверхности, и движение прекратилось. Медленно и осторожно он начал спускаться по отвесной скальной стене, крепко держась руками за веревку и упираясь ногами в вертикальную поверхность.

И долина внизу, и окружающие ее скалы уже полностью погрузились во тьму. Солнце несколько минут как зашло, но луна пока не появилась. Билл осторожно двигался в темноте вниз по веревке, останавливаясь лишь время от времени, когда находил надежную опору для ног, чтобы дать отдохнуть рукам — на них приходился весь вес его висящего на веревке тела. Подобным образом, медленно, со многими остановками, Билл спускался в темноту.

Он заранее сделал на веревке узлы через каждые десять футов. Он уже насчитал их больше семи — что означало, что расстояние до подножия скалы было больше, чем он предполагал. Ощущая первые легкие уколы паники, он уже начал думать о том, что его расчеты могли оказаться ошибочными и скала оказалась выше, чем было у него веревки, как вдруг его нога внезапно натолкнулась на ровную и твердую поверхность.

Оглядевшись по сторонам, он увидел, что достиг подножия скалы.

Билл поставил на землю вторую ногу и отпустил веревку. Со вздохом облегчения он повернулся, опираясь теперь лишь на собственные ноги. Сейчас, оказавшись на земле, он с трудом мог различить в темноте близлежащие кусты и деревья. Он начал осторожно на ощупь пробираться сквозь них, царапая лицо и руки о паучьи лапы ветвей.

На ходу он обернулся и взглянул вверх на скалу, с которой только что спустился. В лунном свете он мог различить выемку у вершины, откуда он начал свой путь в долину. Она была отчетливо видна теперь, когда взошла луна, и он отметил в памяти ее местоположение, поскольку ему нужно было снова найти свою веревку, чтобы выбраться обратно из долины.

Определившись, Билл повернулся и окинул взглядом погруженное в сумрак открытое пространство долины, еще не освещенное восходящей луной. На расстоянии примерно в пятьсот ярдов виднелись строения разбойничьего поселка, едва различимые более темные очертания, на фоне которых тут и там мерцали желтые огоньки, их свет изнутри просачивался сквозь щели в тяжелых занавесках.

Подойдя ближе, Билл легко смог отличить большую столовую от других зданий. Там еще кто-то был: сквозь занавеси кое-где просачивался свет, и его ушей отчетливо достигали веселые голоса о чем-то споривших дилбиан. Стараясь держаться от здания подальше, Билл обошел его слева и начал одно за другим исследовать встречавшиеся ему строения поменьше.

Заглянув через щель в занавеске в одно из окон, откуда просачивался желтый свет, Билл обнаружил ни больше ни меньше как целый полк молодых дилбиан, явно занятых чем-то средним между борьбой на подушках и игрой в крикет, с каковой целью они разделились на две команды, каждая в своем конце здания, откуда они время от времени бегом мчались в другой конец, рыча во всю силу своих легких и яростно лупя любого бегуна, оказавшегося в пределах их досягаемости.

Билл до сих пор не видел юных дилбиан, так что с интересом наблюдал за ними сквозь щель в занавеске, пока звук открывающейся двери в дальнем конце комнаты и появление взрослого дилбианина не только положили конец игре, но и напомнили ему, что он здесь незваный гость. Он снова вернулся к своим поискам.

Билл обследовал все здания, кроме двух, когда его ушей достиг звук далекого, но несомненно человеческого голоса. Повернувшись, он последовал в его направлении к одному из зданий, где он еще не был, нашел окно и заглянул в щель — вернее, прореху — в занавеске из шкур.

Он обнаружил там Аниту. Но, к несчастью, она была не одна. Она сидела окруженная как минимум дюжиной могучих дилбианок, с сосредоточенным видом трудившихся над чем-то напоминавшим большую сеть.

В группе доминировала толстая пожилая дилбианка, выглядевшая как уменьшенный женский вариант Еще-Варенья. Вся группа производила благопристойное впечатление сидящих в кружок и вышивающих дам там, на Земле. Билл вряд ли мог бы просунуть голову в дверь и попросить Аниту выйти наружу и поговорить с ним. Но каждая минута, пока он стоял на открытом пространстве Разбойничьей Долины, увеличивала шансы, что на него наткнется какой-нибудь местный житель.

А быстро восходящая луна очень скоро должна была ярко осветить долину.

16

Пока Билл продолжал наблюдать через прореху в занавеске, не в силах решить, что делать дальше, на ум ему пришли отрывочные сведения из полученной под гипнозом информации — сети, подобные той, над которой трудились дилбианки, применялись на Дилбии для ловли напоминавших мускусных быков диких травоядных, бродивших по дремучим лесам. Анита явно развлекала остальных каким-то рассказом, поскольку, как мог видеть Билл сквозь разрыв в занавеске, вся группа разразилась смехом, вряд ли менее громогласным, чем Биллу приходилось слышать от их мужской половины в столовой.

— Конечно, — сказала Анита, когда смех утих, очевидно возвращаясь к истории, которую она только что рассказывала, — мне бы не хотелось, чтобы Костолом пришел в ярость и подвесил меня вниз головой.

— Пусть только попробует, — многозначительно сказала толстая матрона, окинув всех взглядом. — По крайней мере, пока мы рядом. Верно, девочки?

Ответом было всеобщее согласие, прозвучавшее достаточно мрачно, и у Билла, наблюдавшего за ними в окно, пробежал холодок по спине.

— Мой отец — прадед Костолома, — продолжала матрона, торжествующе оглядывая остальных, — был Старейшиной Клана Охотников возле Дикого Утеса. И его отец, до него, был Старейшиной.

— Как насчет собственного деда Костолома? — спросила самая маленькая из дилбианок, почти прямо напротив Аниты, которая сидела слева от двоюродной бабки Костолома. — Он тоже был Старейшиной?

— Нет, Четверть-Пинты, — величественно ответила двоюродная бабка Костолома. — Он был кожевником. Но он был отличным кожевником, одним из самых сильных мужчин, кто когда-либо ходил по этой земле, и намного умнее всех прочих, насколько я могу судить как его кровная сестра.

— Ну конечно. Без-Устали, — вступила в разговор довольно упитанная дилбианка, сидевшая в четверти круга от Аниты, — мы все знаем, как ты прогибаешься, когда заходит речь о твоих родственниках.

Донесся согласный ропот — Билл не смог разобрать, подлинный или притворный.

— Но вернемся к маленькой Грязные Зубы, — сказала Без-Устали, поворачиваясь к Аните. — Последнее, чего бы нам хотелось, — это лишиться тебя и твоих интересных историй, которые ты нам рассказываешь о ваших женщинах-Коротышках. — Из круга послышались одобрительные возгласы. — Это самые забавные истории из того, что я слышала, и, кроме того, они так познавательны.

Последнее слово было произнесено с особым нажимом, что вызвало гул одобрения остальных.

— О, что вы, — скромно сказала Анита, завязывая, так же как и все вокруг нее, узлы в сети. — Конечно, как вы знаете, в соответствии с соглашением между нами Коротышками, и Толстяками, предполагается, что я не должна говорить ничего, чего не сказали бы они. Но я не вижу никакого вреда от этих историй, которые я вам рассказываю, — чтобы вы знали, я их придумываю на ходу.

— О да, — сказала Полтора-Слова, подмигнув и кивнув остальным. — Конечно, придумываешь!

— Ну что ж, — сказала Анита, — однажды моей бабушке потребовался некоторый предмет мебели… — Анита замялась, — нечто вроде стула — мы называем это мягким креслом. Это похоже на кресло Старейшины, на скамейку со спинкой. Но, кроме этого, оно набито внутри, и потому оно мягкое, не только сиденье, но и спинка, на которую можно откинуться.

По группе пронесся заинтересованный и удивленный гул.

— Кресло! И мягкое! — сказала Полтора-Слова довольным, потрясенным голосом. — Как же она смогла…

— О, у нас, женщин-Коротышек, есть много самых разных вещей, — задумчиво сказала Анита. — И, в конце концов, почему у женщины не может быть такого же кресла, как и у Старейшины? Разве она тоже не устает?

— Конечно, устает! — сурово сказала Без-Устали.

— Разве женщина не становится с возрастом старой и мудрой, так же как и Старейшина? — сказала Анита.

— Абсолютно! — прогудела Без-Устали. По группе снова пронесся одобрительный ропот.

— Продолжай, Грязные Зубы, — поторопила Без-Устали, взглядом успокаивая остальных.

— Так вот, как я уже сказала, — продолжила Грязные Зубы, внимательно разглядывая узел, который она завязывала, пока говорила, — моей бабушке хотелось иметь такое кресло, но она знала, что не попросит своего мужа изготовить его для нее. Она знала, что он найдет какую-нибудь причину, чтобы этим не заниматься. Так что, вы думаете, она сделала?

— Стукнула его по голове? — с надеждой спросила Четверть-Пинты.

— Нет, конечно, — сказала Анита. Послышались смешки и фырканье. Четверть-Пинты снова замолчала. — Она сразу же решила, что следует брать хитростью, и однажды, когда ее муж сидел и дремал после обеда, он вдруг услышал снаружи звуки топора. Единственный топор в доме был его собственным; он встал, вышел посмотреть, что происходит, и увидел мою бабушку, которая рубила полено. «Что ты делаешь? — закричал мой дедушка. — Женщинам не положено пользоваться топором! Это мой топор!» — «Я знаю, — спокойно ответила бабушка, опуская топор, — но я не хотела тебя беспокоить. Я хотела сделать одну вещь…» — «Ты? — заревел дедушка. — Да ты даже не знаешь, как держать топор! Откуда ты вообще знаешь, как и что делать?» — «Я просто пошла и спросила, — спокойно ответила бабушка. — Я не хотела тебя беспокоить, я пошла к соседке и спросила ее мужа…» Тут дедушка взревел от ярости. «Его? Ты спросила его? Этого пустоголового, который ничего толком не умеет, кроме как связать две палки! — закричал он. — Что он мог тебе рассказать? Скажи мне — что он тебе наговорил?» — «Значит, так…» — начала бабушка; и она стала описывать вещь, которую она хотела сделать, вместе со спинкой, обивкой и прочим. Но прежде чем она успела договорить, дедушка вырвал у нее из рук топор и стал объяснять ей, насколько неправ был муж ее соседки, а потом сам начал делать кресло.

Анита сделала паузу, вздохнула и окинула взглядом аудиторию.

— Вот и все, — сказала она. — Меньше чем через неделю у бабушки было мягкое кресло со спинкой, такое, какое она и хотела.

Послышалось сначала хихиканье, затем взрыв смеха, он постепенно нарастал, пока некоторые из дилбианок не бросили сеть и буквально покатились по полу.

— Я так и думала, что вам это понравится, — спокойно сказала Анита, работая над сетью, пока все не успокоились. — Но я должна вам сказать, что это было только начало.

— Начало? — в ужасе переспросила Четверть-Пинты. — Ты хочешь сказать, потом он сообразил, как она с ним поступила, и…

— Вовсе нет! — фыркнула Без-Устали. — Чтобы мужчина сообразил, что его выставили на посмешище? Да он не захочет об этом думать! Даже если начнет что-то соображать, он предпочтет не думать об этом, поскольку это может ему очень не понравиться! — Она повернулась к Аните. — Ведь так, Грязные Зубы?

— Ты, как всегда, права, Без-Устали, — сказала Анита. — Как я уже сказала, это было лишь начало того, что пришлось делать моему дедушке. Видите ли, это самое кресло было лишь началом. Она захотела, чтобы весь дом был полон подобной мебели.

Со стороны слушателей послышались вздохи и возгласы искреннего изумления. Даже Без-Устали, казалось, была слегка потрясена.

— Целый дом, Грязные Зубы? — спросила разбойничья матрона. — Не слишком ли далеко она зашла?

— Мой дедушка так не считал, — серьезно ответила Анита. — В конце концов, мужчина добивается всего, чего он хочет, верно? Всего, что женщина имеет в доме, и ее детей, разве не так? А дети достаточно быстро вырастают и покидают дом, верно?

— Верно, — сказала Без-Устали, грустно качая головой. — Да, верно, с точностью до каждого слова. Продолжай, Грязные Зубы. Как твой дедушка заполнил мебелью весь ее дом?

— Никогда не догадаетесь, — сказала Анита.

— Она стукнула его по голове… — с надеждой начала Четверть-Пинты, но остальные зашикали на нее, требуя тишины.

— Нет, — сказала Анита. — Моя бабушка просто-напросто отправилась к своей соседке — к той самой, чьего мужа она просила сделать кресло, — потому что она действительно его об этом просила.

— Ага, — многозначительно сказала Без-Устали, кивая головой, словно это ей было известно с самого начала.

— И, — продолжала Анита, — она, естественно, пригласила свою соседку домой перекусить и взглянуть на новое кресло, которое сделал ее муж. Что ж, соседка пришла, кресло очень понравилось, и она снова вернулась домой. И что, вы думаете, случилось еще до конца недели?

— Соседка потребовала, чтобы ее муж сделал ей точно такое же кресло! — живо сказала Полтора-Слова. — Она рассказала ему про кресло, и он пошел, и увидел его, и весь загорелся, и, вернувшись домой, сделал точно такое же!

— Совершенно верно, — спокойно и одобрительно сказала Анита. — И, конечно, соседка пригласила мою бабушку посмотреть на ее кресло. И моя бабушка пошла, и оно ей очень понравилось.

— Итак, у них у обеих появились кресла, — сказала Четверть-Пинты. — И на этом все закончилось?

— Нет, — сказала Анита. — Это все еще было лишь начало. Потому что на следующий день мой дедушка пришел и увидел, что кресло, которое он сделал для бабушки, стояло не посреди комнаты, а было задвинуто в угол, где было темно и его почти не было видно. Естественно, он спросил, почему оно оказалось там. И бабушка рассказала ему о кресле соседки. От этого он пришел в ярость!

— Почему? — спросила Четверть-Пинты, продолжая играть роль собеседницы, от которой воздерживались ее старшие мудрые сестры.

— Ну как почему, — сладким голосом сказала Анита, — ведь моя бабушка была столь скромной, доброй, непритязательной представительницей женщин-Коротышек, что она никак не могла даже пытаться в чем-то превзойти свою соседку. Так что, когда она рассказала моему дедушке про кресло, которое сделал муж соседки, ему почему-то показалось, что это самое кресло было больше, солиднее, мягче и лучше отполировано, чем то, которое сделал он сам, — почти так, словно муж соседки сделал лучшее кресло, чем мой дедушка, просто ему назло. Так что, как я уже сказала, дедушка пришел в ярость, и что, как вы думаете, он сделал?

— Стукнул ее по голове? — спросила Четверть-Пинты, но еле слышно и с угасшей надеждой в голосе.

— Ты слишком много думаешь насчет того, чтобы стукнуть по голове, моя девочка! — огрызнулась Без-Устали непреклонно-авторитетным тоном. — Лишь самая беспомощная женщина пытается поступать подобным образом со своим мужем. От этого всегда мало проку. Во всяком случае, большинство женщин не бьют своих мужей, поскольку это лишь приводит их в ярость, и ничего больше!

Четверть-Пинты вновь склонилась над своей работой, в очередной раз получив по заслугам. Без-Устали снова повернулась к Аните.

— Ну, Грязные Зубы, — сказала двоюродная бабка Костолома, — продолжай. Расскажи нам, что случилось потом?

— Ничего особенного, — спокойно сказала Анита. — Хотя к тому времени, как все это закончилось, у моей бабушки был лучший набор мебели из всех, какие вы когда-либо видели. Но суть в том, что она продолжала проявлять весь свой талант и хитрость в течение остатка своей жизни с моим дедушкой. И ко времени своей смерти он стал одним из самых богатых и известных Коротышек в округе.

Группа некоторое время в тишине обдумывала это заключение. Затем Без-Устали вздохнула и скрепила историю печатью одобрения.

— За спиной мужчины всегда стоит женщина, — глубокомысленно заметила она.

Билл, который прислушивался к разговору, отвлекся от дыры в занавесях из шкур и начал всматриваться ослепленными светом глазами в окружавшую его темноту. Времени терять больше нельзя. Он должен был каким-то образом вызвать Аниту наружу и увести ее из круга плетущих сеть подруг, прежде чем их осветит восходящая луна. Он повернулся и снова заглянул в окно. Дилбиане, как он вспомнил, из-за отличного от людей строения челюстей и губных мускулов, не могли свистеть. Билл набрал в грудь воздуха и просвистел первые две строчки «Когда Джонни идет домой».

Результат превзошел все его ожидания. Руки Аниты, завязывавшие узел в сети, замерли, а лицо побледнело в свете лампы. Но воздействие, которое свист произвел на Аниту, было несравнимо с воздействием на остальных.

Все дилбианки в помещении замерли и почти перестали дышать. Они сидели, словно живая картина, прислушиваясь. Какое-то время тишина, казалось, звенела в ушах Билла. Затем Четверть-Пинты начала отчаянно трястись.

— Ч-что эт-то за существо?.. — простонала она.

— Тихо! — приказала Без-Устали яростным шепотом, настолько полным ужаса, что Билл содрогнулся. — Ни одно существо, ни одна птица, никакой ветер среди деревьев никогда не издавал подобных звуков!

Четверть-Пинты охватила все нараставшая неудержимая дрожь. Остальные дилбианки начали ежиться и трястись.

— Это Коббли! — прошептала Без-Устали, и Билл, стоявший снаружи, замер. Ибо Коббли был сверхъестественным существом из дилбианской легенды — разновидность злобного, могучего эльфа. — Коббли, — повторила Без-Устали. — И он пришел сюда за одной из женщин!

Глаза дилбианок медленно и мрачно повернулись к Четверть-Пинты.

— Это все ты, со своими разговорами насчет того, чтобы стукнуть мужа по голове! — яростно прошептала Без-Устали. — Ты знаешь, что делают Коббли с непокорными женщинами! Теперь один из них тебя услышал!

Четверть-Пинты тряслась так сильно, что под ней скрипел пол.

— Что будем делать? — прошептала одна из дилбианок.

— Есть лишь один шанс! — заявила Без-Устали все еще шепотом. — Может быть, нам еще удастся прогнать Коббли. По моему сигналу, девочки, все мы позовем на помощь. Вы и моргнуть не успеете, как сюда прибегут из домов мужчины с факелами. Сейчас я сосчитаю до трех, и мы все закричим. Ясно? Приготовьтесь и наберите в грудь побольше воздуха!

17

— Подождите! — послышался голос Аниты.

Билл, который готов был сломя голову кинуться прочь, предвидя могучий хор призывающих на помощь дилбианок, остановился, и как раз вовремя.

— Не надо кричать, — поспешно продолжала Анита. — Вы ведь не хотите, чтобы мужчины проснулись и примчались сюда, а потом обнаружили, что Коббли исчез еще до того, как они здесь появились, и нет никаких доказательств, что он вообще здесь был. Коббли не беспокоят нас, Коротышек. Разрешите мне выйти наружу и взглянуть на него.

На предложение Аниты немедленного ответа не последовало. Билл повернулся и снова заглянул в прореху в занавеске. Дилбианки сидели, пристально глядя на Аниту. Если бы она предложила подняться по стене, пройтись по потолку и спуститься по другой стене или, скажем, взлететь к вершинам скал, окружавших долину, они бы не выглядели столь подавленными. Мысль о том, чтобы женщина одна — неважно, местная или Коротышка — встретилась лицом к лицу с Коббли, очевидно, была столь невероятна, что лишила дара речи даже Без-Устали. Но Без-Устали все же заговорила.

— Не беспокоят вас? — переспросила она, от удивления забыв, что следует говорить шепотом. — Но… но… — Она не могла найти подходящих слов, пытаясь выразить извечный женский страх перед Коббли.

— Да, и у нас, в мире Коротышек, есть некоторое подобие Коббли, — сказала в наступившей тишине Анита. — Конечно, у нас они называются иначе. Но Коббли и им подобные не любят мест, где много строят и делают разные вещи, — вы это знаете. Вы знаете, что они предпочитают леса селениям и местам, подобным этому, особенно днем.

Последовало несколько испуганных, неуверенных кивков.

— Так что наши Коббли просто тихо удалились прочь, — сказала Анита. — Точно так же, как, возможно, когда-нибудь поступят и ваши. Так или иначе, почему бы мне не выйти и не посмотреть?

Снова последовала долгая пауза. Но затем Без-Устали явно взяла себя в руки. Она выпрямилась и решительно заговорила.

— Очень хорошо, Грязные Зубы, — сурово сказала она. — Если ты не боишься выйти и взглянуть на Коббли, мы все высоко ценим это.

— Я просто посмотрю, — сказала Анита, поспешно поднимаясь на ноги. — Но если я не вернусь минут через пятнадцать-двадцать, вы всегда можете выйти и позвать мужчин с факелами, так, как вы и собирались.

Она быстро скользнула к двери, открыла ее и вышла наружу. Для Билла, глядевшего в темноту, она казалась темной тенью, скользившей на фоне внезапно осветившегося проема, который немедленно снова стал темным, как только дверь быстро закрылась за ней. Вслед за этим последовал звук задвинутого изнутри засова.

Билл направился навстречу ее темному силуэту. Она сделала три шага по траве и остановилась, вероятно ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Билл бесшумно подошел к ней сзади и тронул ее за плечо.

Она издала некоторое подобие сдавленного крика и развернулась столь внезапно и резко, что он отступил на шаг.

— К-кто здесь? — прошептала она по-английски. — Это вы, Кирка… я имею в виду, мистер Уолтхэм?

— Билл, черт побери! Зови меня Билл! — яростно прошептал в ответ Билл. — Идем, давай выберемся отсюда куда-нибудь, где можно поговорить.

Не говоря ни слова, она повернулась и направилась вдоль здания, сквозь темноту, пока не подошла к стене длинного, узкого, почти лишенного окон строения, внутри которого было абсолютно темно.

— Это нечто вроде склада, — тихо сказала Анита и повернулась к нему, когда они остановились. — Здесь нет никого, кто мог бы нас услышать. Что, черт возьми, ты делаешь здесь, в долине? Ты что, не нашел ничего лучшего, как прийти сюда, да еще ночью?

— Тебя не касается! — огрызнулся Билл.

К его удивлению, внутри у него все кипело от искреннего гнева. Он рисковал собственной шеей ради того, чтобы найти ее, а она продолжает разговаривать с ним тем же ироническим, авторитетным тоном, что и во время его первого визита в долину. Это была последняя соломинка, упавшая на тяжкий груз безнадежных усилий и мучительных испытаний, свалившихся на него с тех пор, как он поставил ногу на землю Дилбии.

— Я здесь для того, чтобы получить ответы на некоторые вопросы, и ты мне в этом поможешь!

— Ответ? — почти беспомощно переспросила она.

— Именно! — бросил Билл. — После того как я виделся с тобой в последний раз, я провел пятнадцать поучительных минут в обществе нашего друга гемноида, будучи привязанным к дереву во время беседы… — И он рассказал ей о своем вчерашнем похищении и спасении.

— Но ты не должен ему верить! — воскликнула Анита, когда он закончил. — Мюла-ай — гемноид! Руководство не могло послать тебя сюда для того, чтобы тебя убили, — лишь бы выкрутиться из затруднительного положения! Ты сам это знаешь!

— Знаю? — сквозь зубы процедил Билл. — Как и то, что меня послали сюда, чтобы делать то, чему меня никогда не учили? Как и то, что, когда я оказался здесь, выяснилось, что не работает связь, — да, я разобрался, в чем дело, и починил ее… — Он рассказал ей, как обнаружил отсоединенный кабель питания. — Но кто умеет пользоваться электрическим гаечным ключом? Уверен, что из дилбиан никто. В таком случае, ты или Лейф Гринтри — единственные, кто мог его отсоединить!

— А как насчет Мюла-ай? — спросила она.

— Мюла-ай не управляет нашими ретрансляторами и компьютерами госпитального корабля. Мне не удалось связаться ни с кем, кроме госпитального корабля, куда, по всей видимости, был отправлен Гринтри, и тамошний компьютер не соединил меня ни с кем из живого персонала и не сообщил мне ничего, кроме бюллетеня о состоянии его здоровья. — Билл рассказал ей о своих переговорах по радио.

— Но… — В голосе Аниты слышалось отчаяние, почти рыдание. — Это ничего не доказывает! И руководство вовсе не хочет закрывать проект! Разве ты не знаешь, что означает само название проекта…

— Прекрасно знаю! — перебил Билл. — Мне об этом рассказывали. «Космическая Лапа — Лапа Помощи со Звезд», в переводе на дилбианский, поскольку дилбиане считают, что они единственные, у кого есть руки, а у нас, Коротышек — «лапы». — Билл коротко рассмеялся. — Попробуем другую версию, а? Проект «Лапа» просто-напросто слепое орудие в руках тех, кто пытается выбраться из каши, которую сами же и заварили на этой планете!

— Билл, ты же прекрасно все знаешь! — в отчаянии сказала Анита. — Если бы ты только знал, как тяжко трудился здесь Лейф, ты бы знал, что он ни за что бы не согласился на закрытие своего проекта, не говоря уже о том, чтобы сделать тебя слепым орудием, как ты говоришь. Все это простое совпадение — то, что я оказалась здесь, и то, что он сломал ногу…

— Ты была здесь, когда он сломал ногу? — перебил ее Билл.

— Ну, я… нет, — нехотя сказала Анита. — Меня не было в Представительстве. Когда я вернулась, оказалось, что он не стал меня ждать. Он уже наложил шину на перелом и вызвал помощь, попросив доставить его на госпитальный корабль…

— То есть ты даже в точности не знаешь, действительно ли он упал и сломал ногу, — угрюмо сказал Билл. — Ладно, может быть, расскажешь мне, что за трюк выкинул этот самый Пол-Пинты, о котором я постоянно слышу, будто он одолел горного дилбианина голыми руками.

— Да не было никакого трюка! Честное слово… — горячо сказала Анита. — Вернее, единственным трюком, которым он воспользовался, был его ремень. Пол-Пинты — я имею в виду, Джон Тарди — в прошлом был олимпийским чемпионом по десятиборью. Он ухитрился заманить дилбианина в воду, сумел зайти сзади него, накинул ремень Ужасу Стремнины на шею и слегка придушил его. За исключением того, что он воспользовался ремнем и оказался более маневренным в воде, чем Ужас Стремнины, это был честный поединок.

— Но я-то не олимпийский чемпион по десятиборью! — с чувством сказал Билл. — Даже если бы я им и был, как бы я смог сражаться на мечах и со щитом под водой? Но я, похоже, уже был обречен на этот поединок с Костоломом, с точки зрения практически всех — людей, дилбиан, гемноидов, — даже еще до того, как оказался здесь…

— Вовсе нет! — Анита в отчаянии стиснула руки. — Поверь мне, Билл…

— Поверить тебе? Ха! — горько сказал Билл. — Похоже, ты прекрасно вписываешься в остальную часть плана. Ты находишься здесь якобы в качестве стажера-ассистента по сельскому хозяйству, но сначала ты поссорила между собой деревенских женщин, Красотку и Штучку-или-Две. Теперь, как я вижу, ты пытаешься поссорить разбойничьих женщин. Почему я должен верить тебе больше, чем Гринтри или еще кому-либо из тех, кто втянул меня в эту историю?

Она улыбнулась слабой, подавленной улыбкой, и он увидел, как ее темная фигура резко поворачивается и удаляется от него на несколько шагов. Однако она остановилась. Билл с удивлением смотрел ей вслед. Он не знал, какой именно реакции ожидать на свои слова, но наверняка не такой. Несколько мгновений спустя, видя, что она все еще не оборачивается и молчит, он подошел к ней и остановился у нее за спиной.

— Послушай… — начал он.

— Думаешь, мне это нравится? — не оборачиваясь, прервала она его тихим яростным голосом. — Думаешь, я делаю все это лишь ради собственного удовольствия?

Он смотрел на ее темный силуэт.

— Так для чего же? — спросил он.

В ответ она наконец повернулась к нему. Он увидел бледный овал ее лица, серый в полумраке, выражения которого невозможно было разобрать. Но тон ее голоса был достаточно ясен.

— По множеству причин, которых ты даже не понимаешь! — сказала она. — Но я попытаюсь объяснить тебе хотя бы часть. Ты хоть чуть-чуть разбираешься в антропологии?

— Нет, — напряженно сказал он. — Моя специальность — техника, ты же знаешь. А ты хоть немного в курсе? Ведь твоя специальность — сельское хозяйство, не так ли?

— У меня, между прочим, есть еще и диплом по культурной антропологии! — бросила Анита.

— Диплом… — Он уставился на нее. — Но разве ты не стажер по сельскому хозяйству?

Он изо всех сил пытался разглядеть в темноте ее лицо. Он был совершенно сбит с толку, готов был поклясться, что она не старше его самого.

— Конечно. Но… — Она осеклась. — Я имею в виду, да, я стажер. Но я также прошла специальную подготовку и ускоренный курс обучения после окончания школы. Например, у меня есть удостоверение о медицинской подготовке, а также удостоверение о прохождении курса ксенобиологии…

— Гррм! — невольно вырвалось у Билла, глядевшего на нее сквозь мрак. Очевидно, сообразил он, она была из тех супергениев, кого в колледже называли «тепличными экземплярами», — студентов, способности которых позволяли им параллельно изучать с полдюжины дополнительных курсов. Что ж, прекрасно. Еще одна причина, почему он чувствовал себя на Дилбии последним идиотом.

— Что? — озадаченно переспросила его Анита.

— Ничего. Продолжай, — прорычал он.

— Так вот, я пытаюсь тебе кое-что объяснить, — продолжала она. — Ты когда-нибудь слышал о яганах — почти вымершем племени индейцев, когда-то населявшем южную оконечность Огненной Земли и острова мыса Горн в Южной Америке?

— Откуда? — кисло проворчал Билл. — И какое это имеет отношение к делу? Мне нужно знать…

— Да послушай же! — яростно сказала Анита. — Яганы были крайне примитивным племенем, но их в числе прочих изучал немецкий антрополог по фамилии Гузинд, он написал о них монографию в 1937 году. Гузинд обнаружил, что законы или общественные нормы жизни яганов устанавливались не каким-то местным руководством, но тем, что он называл «Allgemeinheit», что означает «группа как целое». Но среди них были люди, выступавшие от имени этой «группы как целого», и этих людей яганы называли «тиамуна». Гузинд описывает «тиамуна» таким образом: «Это люди, которые по причине их пожилого возраста, незапятнанной репутации, большого жизненного опыта и интеллектуального превосходства стали столь влиятельными в моральном отношении, что это практически означает их своеобразное доминирование в группе».

Анита замолчала. Билл смотрел на нее сквозь темноту. Он понятия не имел, какое отношение имеет эта лекция к существу дела. Подумав, он так и сказал.

— Разве ты не слышал, как дилбиане говорят о Старейшинах? — спросила Анита. — Эти Старейшины — те же «тиамуна» для дилбиан. Вся дилбианская культура в большой степени основана на индивидуализме — в еще большей степени, чем наша, человеческая, культура. Но ее стабильность основывается на очень гибкой системе неофициальных сдержек и противовесов. Это только кажется, что очень легко внести в дилбианскую культуру новые идеи. Но проблема в том, что любая новая идея угрожает нарушить существующую культурную систему этих сдержек и противовесов, и потому новая идея отвергается. Есть только один путь внести новую идею, а именно, сделать так, чтобы «тиамуна» — Старейшина — согласился с тем, что, возможно, это принесет пользу всем дилбианам. Другими словами, если ты хочешь внести в дилбианскую культуру некий элемент прогресса, ты должен получить поддержку Старейшины. Естественно, Старейшины, поскольку они стары и глубоко погружены в существующую систему, крайне консервативны и вовсе не рвутся оказывать поддержку каким-либо переменам. Но это ничего не меняет — если ты хочешь перемен, ты должен найти «тиамуна» и разговаривать об этом с ним!

— Но здесь нет никаких Старейшин, — сказал Билл. — По крайней мере, в деревне или здесь, в лагере разбойников.

— Вот именно! — настойчиво сказала Анита. — Почти все дилбиане живут в горах, где есть Старейшины, и Старейшины ДЕЙСТВИТЕЛЬНО управляют всем. Только здесь, в Нижних Землях, где влияние старых племенных обычаев начало ослабевать перед лицом иных потребностей сельскохозяйственной общины, с которыми Старейшинам не приходилось сталкиваться.

— Но ты сказала, — пробормотал Билл, — что сначала нужно, чтобы с новой идеей согласился Старейшина, прежде чем с иен согласятся все остальные дилбиане. Но если здесь нет никаких Старейшин…

— Здесь нет Старейшин, — сказала Анита. — Но здесь есть своего рода «тиамуна». Мужчины-дилбиане, которые при соответствующих условиях — в горах или в соответствующем возрасте — могли бы быть Старейшинами.

— Ты имеешь в виду, — сказал Билл, который, окончательно запутавшись, только теперь начал что-то понимать, — кого-то вроде Еще-Варенья или Костолома?

— Естественно, не Еще-Варенья! — сказала она. — Костолом — да, пожалуй. Но в деревне ближе всего к «тиамуна» — Плоскопалый. Вот почему я говорила тебе, чтобы ты привлек его на свою сторону.

— Но Еще-Варенья… — начал Билл.

— Еще-Варенья — чушь! — энергично сказала Анита. — Я знаю, что все в деревне относятся к нему с уважением и он имеет определенный вес как хозяин местного постоялого двора, не говоря уже о его прошлой славе чемпиона Нижних Земель по борьбе, — дилбиане очень лояльны. Но из-за своего огромного брюха, которое, как он утверждает, может выдержать лишь самую утонченную пищу, он стал объектом для шуток на многие мили вокруг. Помни, лидер никогда не может быть посмешищем…

— Ты уверена? — с сомнением спросил Билл.

Но она продолжала говорить, не слушая его. У Билла кружилась голова. Он вспомнил, что говорил накануне Мюла-ай насчет того, что Билл вряд ли способен проникнуться чувством к кому-либо типа Костолома, и сейчас он услышал нечто подобное в утверждении Аниты насчет Еще-Варенья.

18

«…Я не в большей степени мог бы рассматривать тебя как субъект саны на основе нашего случайного знакомства, чем ты мог бы находиться в состоянии эмпатии, скажем, с Костоломом или с любым из дилбиан…»

«…Еще-Варенья — чушь!.. Он стал объектом для шуток на многие мили вокруг. Помни, лидер никогда не может быть посмешищем…»

Что-то в этих двух утверждениях не так, подумал Билл. Если бы он только мог связать эту несообразность с той странной ситуацией, в которой он оказался на Дилбии, возможно, он был бы на пути к ее разрешению. Здесь явно сыграли свою роль какие-то человеческие махинации, иначе бы он вообще здесь не оказался. Анита явно ничего о них не знала. И столь же явно гемноиды в лице Мюла-ая пытались эту ситуацию использовать. Но никто из этих индивидуумов или групп, казалось, не переставал рассматривать возможность того, что дилбиане могли преследовать во всем этом хитросплетении свои собственные цели.

Дилбиане — даже Холмотоп, — казалось, были кровно заинтересованы в той ситуации, в которой оказался Билл и о которой ни гемноиды, ни люди — даже Анита, с ее познаниями в антропологии, — похоже, не имели никакого понятия.

Не имея тому каких-либо доказательств, Билл тем не менее ощущал это подсознательно — так же как он ощущал какую-то несообразность в понимании дилбиан, сначала у Мюла-ая, а затем у Аниты. Анита все еще говорила. Внимание Билла вновь переключилось на нее.

— …так что забудь о Еще-Варенья и сосредоточься на двух важных фигурах, Костоломе и Плоскопалом, — говорила она. — Это те, на кого следует повлиять, и я стараюсь, так же как и ты, повлиять на них. Вот почему я работаю вместе с дилбианскими женщинами — как здесь, в долине, так и в деревне — и веду себя с ними таким образом. Полагаю, ты этого до сих пор не понял?

— Э… нет, — смущенно признался Билл.

— Тогда позволь мне объяснить, — сказала Анита. — Это связано с тем, что единственный, чей совет «тиамуна» может выслушать, не потеряв лица, — это его жена! Вот почему он может обсудить какие-то вопросы с ней наедине, а потом объявить результаты публично, словно это была его собственная идея, и она не станет этого оспаривать. И, конечно, ввиду его физического и социального превосходства над другими мужчинами-дилбианами никто из них не станет предполагать, что идея не была его собственной.

— О, — сказал Билл.

— Так что, как видишь, — закончила Анита, — я знаю, что делаю. Ты же не знаешь — и потому ты должен слушать меня. Чего ты не должен был делать, так это приходить сюда, в долину, ночью, чтобы найти меня и поговорить со мной. Может быть, и есть нечто странное в том, что тебя оставили одного. Но Лейф не имеет к этому никакого отношения — можешь мне поверить!

Билл ничего не сказал. Анита, желая загладить впечатление, с минуту помолчала, а затем перевела разговор на другие темы.

— Так что, — сказала она, — тебе следует как можно скорее вернуться в деревню и оставаться там! Костолом за тобой в деревню не явится — это будет чересчур, даже для обитателей Мокрого Носа. Даже если бы Костолом привел с собой все свое воинство, все равно жителей деревни им не одолеть. Пока ты не покидаешь пределов деревни, ты в безопасности. Отправляйся и обрабатывай Плоскопалого так, как я говорила. А я вернусь к Без-Устали и остальным, пока они не подумали, что меня сожрали Коббли! Полагаю, ты не будешь терять времени и немедленно покинешь долину? — Казалось, ее внезапно поразила некая мысль. — Кстати, как ты сюда попал?

— По веревке, — рассеянно ответил Билл, мысли которого были все еще заняты новой информацией, — вниз по скале.

— Значит, возвращайся к этой самой веревке и поднимайся по ней как можно быстрее! — сказала Анита. — Я могу в этом на тебя рассчитывать?

— Что?.. — переспросил Билл, выходя из охватившей его задумчивости. — Да, конечно. Само собой.

— Что ж, хорошо, — сказала Анита. Голос ее неожиданно смягчился. Она положила ладонь ему на руку, и он почувствовал ее легкое прикосновение. — Пожалуйста, будь осторожен.

С этими словами она убрала руку, повернулась и скрылась во мраке. Какое-то мгновение он стоял, глядя в темноте туда, где она только что была, все еще ощущая прикосновение ее ладони даже сквозь рукав рубашки. Ему казалось, что там, где она коснулась его, сохранялось тепло ее руки.

Затем он стряхнул с себя оцепенение, вновь отдавая себе полный отчет в происходящем. Конечно, нужно было как можно скорее выбираться из долины, но перед этим нужно было сделать еще кое-что.

Он повернулся и поискал взглядом обширные очертания столовой. Найдя ее, он направился к ней, прячась в тени. Пять минут спустя он подкрался к ступеням крыльца и остановился. Между занавесками из шкур, закрывавшими окна изнутри, кое-где все еще виднелись проблески света. Но возле больших дверей — которые были сейчас закрыты — не было стражников. И сигнальный гонг разбойников висел, никем не охраняемый.

Билл подошел к гонгу и дотронулся до него. Это был всего лишь кусок железного бруса, подвешенный на веревке к выступающему концу балки, поддерживающей кровлю. Однако Билл внезапно сообразил, что совершил ошибку, похваставшись перед селянами, что принесет его с собой назад, — гонг был по крайней мере пяти футов в длину и двух дюймов в толщину. Тяжело тащить с собой эту штуку, карабкаясь с помощью веревки по скале.

Билл замешкался, сбитый с толку. Если правдой было то, что дилбиане в нынешней ситуации могли преследовать свои собственные цели, важнее всего для него было представить доказательство, что он был этой ночью в долине. Но если он не сможет унести гонг, как обещал, что ему в таком случае остается?

Внезапно его осенило. Он повернулся к стене из облупившихся, изъеденных непогодой бревен прямо за гонгом. Пошарив пальцами по поверхности стены, он нашел то, что хотел, и отцепил от крюка удерживавшую его ременную петлю, продетую через отверстие в одном из концов. Он отнес эту штуковину подальше от стены, поближе к лунному свету, так что ее можно было рассмотреть. Это был просто кусок железа. Но в нем было не более полутора футов в длину, на конце было отверстие, к которому был прикреплен ремень, а ниже этот конец был обернут тряпкой, обеспечивая удобный захват для могучей лапы дилбианина. Короче говоря, это была колотушка, которой обычно били в гонг, и ее Билл легко мог унести с собой в деревню.

Засунув свой трофей за пояс, так чтобы обмотанный тряпкой конец не давал ему выскользнуть, Билл повернулся и двинулся в обратный путь к отчетливо видимой в лунном свете скале, с которой свисала невидимая с этого расстояния веревка.

Долину освещала круглая полная луна, но прерывистая облачность время от времени скрывала ее лик, и лунный свет стал слабее. Это выглядело хорошим предзнаменованием — у него был шанс пересечь относительно открытое пространство между последним строением и краем зарослей кустарника у основания скалы, оставшись незамеченным каким-нибудь случайным наблюдателем, выглянувшим из окна. Добравшись до края тени последнего здания, он подождал, пока облака не скрыли луну, а затем кинулся к ближайшему укрытию, небольшой ложбине примерно в пятидесяти ярдах.

Достигнув цели, он упал ничком на землю как раз в тот момент, когда луна вышла из-за облаков. Он замер.

Он лежал лицом вниз, повернув голову в сторону и прижавшись ухом к все еще теплой земле в невысокой траве. Ухо уловило мгновенный звук топота ног — он внезапно оборвался, и настала тишина.

Облако начало закрывать луну своим курчавым тонким краем. Оно выглядело достаточно длинным для того, чтобы Билл мог преодолеть оставшиеся сто ярдов до скалы, под прикрытие зарослей. Он задержал дыхание, когда темная часть облака начала закрывать луну. Свет внезапно померк, и сразу же наступила темнота.

Билл в одно мгновение вскочил и бегом бросился к скале. Но на этот раз он напряженно прислушивался и был почти уверен, что слышит, кроме звука собственных бегущих ног, чей-то тяжелый топот позади. Задыхаясь и выбиваясь из сил, но все еще под безопасным прикрытием темноты, он увидел глубокую тень кустарника и деревьев у подножия возвышающейся над ним скалы. Наклонив голову, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви, он пробежал еще футов тридцать и застыл на месте, пытаясь восстановить дыхание.

Долина была все еще погружена во тьму. Но теперь не было никакого сомнения: Билл ясно слышал приближающиеся тяжелые шаги своего преследователя, который вломился в кусты у подножия скалы и затем остановился.

Билл стоял, затаив дыхание, а где-то, скрытый во мраке, менее чем в двадцати или тридцати ярдах от него, стоял, затаив дыхание, тот, кто его преследовал.

Билл ощутил за поясом тяжесть колотушки от гонга. Он отступил к подножию скалы и огляделся по сторонам, пытаясь отыскать свою веревку или, по крайней мере, выступ у верхнего края скалы, с которого она свисала.

Однако прямо под скалой сквозь ветви деревьев над головой веревки нигде не было видно. Он поколебался, пытаясь решить, в какую сторону идти на поиски, и в это мгновение услышал звук, который заставил его замереть.

Это был шорох в зарослях, менее чем в двадцати футах от него.

Его преследователь был ближе, чем он думал. Билл в отчаянии обернулся к скале за спиной. В ней было достаточно трещин и выбоин, так что, вполне возможно, он мог бы по ней взобраться. Он повернулся и начал карабкаться по скале.

Он поднимался настолько бесшумно, насколько это было возможно. Первые восемь или десять футов он преодолел легко и быстро. Но затем, когда он поставил правую ногу на маленький выступ скалы, тот обломился под его ботинком.

Со звуком, который показался напряженному слуху Билла ревом лавины, отвалившийся кусок камня и несколько обломков скалы, которые он увлек за собой, каскадом обрушились на заросли внизу. После этого события начали разворачиваться очень быстро.

Он лихорадочно искал опору для повисшей в воздухе ноги. Но в это время внизу послышался шум, словно кто-то ломился сквозь заросли, и раздалось нечто напоминавшее торжествующий звериный рык. В то же мгновение его руки и нога, отчаянно цеплявшиеся за скалу, не выдержали веса его тела.

Его вторая нога внезапно потеряла опору, и он рухнул вниз, в темноту, с высоты в пятнадцать или двадцать футов.

19

Падая сквозь тьму, Билл инстинктивно попытался перевернуться в воздухе, как его учили в Школе Выживания, и приземлиться на ноги. Но высота была слишком мала. Пытаясь расслабиться, в ожидании сокрушительного удара о твердую землю у подножия скалы, он вдруг почувствовал, что его падение неожиданным образом прервалось.

Он обнаружил, что его подхватили в воздухе как бы огромными и ловкими руками.

— Так это ты, Кирка-Лопата! — прогремел над ним голос Костолома. — Я так и думал, что это ты. Разве ты не обещал мне, что больше не появишься здесь иначе как днем?

Он поставил Билла на ноги. В тот же момент луна наконец освободилась от облачной завесы, и они отчетливо увидели друг друга. Билл посмотрел вверх на возвышающийся над ним угольно-черный силуэт дилбианина. Мысли отчаянно метались у него в голове. Никогда в жизни ему еще не приходилось думать столь быстро.

— Ну что ж, — сказал он, — я хотел поговорить с тобой наедине…

— Наедине? Ну ты и скажешь, Коротышка! — ответил Костолом. — Ты что, не знаешь, что если бы кто-нибудь обнаружил, что мы о чем-то беседовали насилие, всякое могло бы случиться? Все начали бы строить самые невероятные догадки! Но тут появляешься ты…

Он замолчал, уставившись на Билла.

— Кстати, — озадаченно спросил он, — как ты вообще попал сюда? Стражники у ворот тебя не пропускали. Через частокол ты в темноте тоже не мог бы проникнуть.

Билл глубоко вздохнул и решил, что правда сослужит ему лучшую службу, чем какие-либо попытки вывернуться. Он показал вверх на скалу позади них.

— Я спустился оттуда, — сказал он.

Костолом продолжал пристально смотреть на него. Затем предводитель дилбианских разбойников медленно отвел взгляд от него и взглянул вверх, на отвесную поверхность скалы.

— Ты… — медленно, с невероятно длинными паузами между словами произнес он, — спустился… по этой скале?

— Ну конечно! — решительно и весело сказал Билл. — Мы, Коротышки, умеем взбираться по любой поверхности. Так что, что касается моего обещания, то…

— Неважно, — прогремел Костолом. Его взгляд сосредоточился на лице Билла. — Если ты здесь спустился, то, я полагаю, сможешь и снова подняться?

— Ну… да, — с некоторой неохотой сказал Билл, вспомнив свое недавнее падение. — Да, я могу взобраться наверх.

— Тогда лучше будет, если ты так и сделаешь, — сказал Костолом — не столько сердито, сколько настойчиво. — Ты даже не знаешь, как тебе повезло, что именно я заметил, как ты прятался за домами, а не кто-нибудь из наших стражников. Тебе повезло, что я люблю прогуляться по окрестностям перед сном, чтобы проверить, все ли в порядке. Ты же мог все испортить!

— Испортить? — нахмурившись, переспросил Билл.

— Ну конечно, — укоризненно прогремел Костолом. — Каждый бы подумал, что ты здесь не иначе как для того, чтобы сразиться со мной! А какой смысл устраивать поединок посреди ночи, когда ничего не видно и нет никого вокруг? Нет, нет, Кирка-Лопата. Ты должен хорошо понимать подобные вещи своей коротышечьей головой. Такое событие, как наш поединок, должно происходить при ясном свете дня. И при участии зрителей. Я хочу, чтобы собрались все жители долины. И все жители деревни, которые смогут сюда добраться. — В его голосе, казалось, послышались тоскливые нотки. — Жаль, что мы не можем послать гонцов по окрестностям. Но я полагаю, это уже чересчур.

— Э… да, — согласился Билл.

— Так или иначе, — сказал Костолом, оживившись, — лучше будет, если ты сейчас отправишься в путь. И помни — чтобы ты ни делал, Кирка-Лопата, прежде чем возвращаться сюда, убедись, что светит солнце! Яркое солнце!

— Запомню, — пообещал Билл.

Без дальнейших колебаний он повернулся к скале и осторожно полез наверх. Примерно в десяти футах от земли он сделал остановку и посмотрел вниз. Луна вышла из-за облаков, и в ее свете он увидел глядевшего на него предводителя разбойников. Костолом слегка покачал головой, словно чему-то удивляясь, а затем повернулся и направился в сторону домов, как раз в тот момент, когда луна снова скользнула за облако и все вокруг погрузилось во тьму.

Когда тень накрыла скалу, Билл прекратил подъем. Осторожно нащупывая путь во мраке руками и ногами, с отчаянно бьющимся сердцем, он снова медленно спустился на твердую землю. Уже крепко стоя на ногах, он обнаружил, что лицо его стало мокрым от пота. Любой неверный шаг во время спуска мог стоить ему падения, как это уже случилось один раз. Но теперь не было Костолома, который мог бы его подхватить.

Однако, снова оказавшись внизу, он начал пробираться вдоль подножия скалы, пока не достиг места, где растительность полностью скрывала его. Он подождал, пока луна снова выглянула из-за облака, и, посмотрев вверх, смог различить выступ у вершины скалы, с которого спускалась его веревка.

Выступ был чуть дальше, по правую сторону от Билла. Он прошел еще некоторое расстояние и наконец достиг веревки, почти невидимой в лунном свете на фоне ярко освещенного камня.

Восхождение потребовало многочисленных остановок для отдыха. Он отдыхал каждый раз, когда находил место, где можно было бы прижаться к поверхности скалы, чтобы дать отдых мускулам рук и ног, на которые приходился во время подъема весь его вес. Несмотря на это, к моменту, когда он смог посмотреть вверх и увидеть нижнюю часть выступа в десяти или двенадцати футах над собой, Билл выдохся, как еще никогда в жизни.

Он понятия не имел, делая последнюю остановку на каменном уступе, как долго продолжалось его восхождение. Казалось, для этого потребовались часы. Однако до сих пор не была поднята тревога, что означало, что никто его не заметил. Отдохнув на скальном уступе столько, сколько он мог себе позволить, не рискуя, что его утомленные мускулы сведет судорога, Билл собрал в кулак всю свою волю и оставшуюся энергию для последнего рывка к вершине. Затем он начал карабкаться вверх.

Это был тяжкий труд. С каждым футом подъема он ощущал, как таят и без того уже почти исчерпавшиеся запасы его энергии. Наконец показалась вершина, но до нее еще было не дотянуться рукой. Билл сжал ногами веревку и начал отпускать правую руку, чтобы подтянуться вверх.

…И его уставшая левая рука едва не разжалась.

Отчаянно вцепившись в веревку обеими руками, Билл застыл на месте. Казалось, у него больше не осталось сил. На какое-то мгновение он представил себе, как его руки в конце концов не выдерживают и он летит к подножию скалы, на верную смерть.

…А потом что-то потащило его наверх.

Вместе с веревкой его подняли фута на четыре, пока край скалы не оказался на уровне его глаз. Прежде чем он успел сообразить, что происходит, верейка снова потащила его вверх. Кто-то тянул за нее, вытаскивая его на вершину скалы.

Неожиданно у него возникла дикая мысль, что, возможно, вернулся Холмотоп, или, может быть, он оставался на скале, а теперь вытаскивал его на безопасную ровную землю. Билл посмотрел вверх, ожидая увидеть темную мохнатую фигуру глядящего на него дилбианского почтальона. Но это оказался не Холмотоп.

Он увидел освещенную луной, напоминающую лицо Будды физиономию Мюла-ая. Руки Мюла-ая сжимали веревку. Мощные, привыкшие к большой силе тяжести, мускулы инопланетянина легко удерживали ее, и на лице Мюла-ая играла искренняя, радостная улыбка. Беспомощного, словно попавшая на крючок рыба, Билла тащили наверх, прямо в руки врага.

Сколь бы ни были сильны потрясение и ужас, охватившие Билла, в тоже мгновение их пересилила возможность выбраться на ровную вершину скалы, неважно, с чьей помощью. Он отчаянно вцепился в веревку и позволил тащить себя наверх, пока не перевалился через край скального выступа и не упал без сил на мягкую землю.

Какое-то время он делил, не имея сил двигаться, с дрожащими от только что перенесенного напряжения руками и ногами. Затем с трудом выпустил из рук веревку и, шатаясь, поднялся на ноги.

Перед ним, менее чем в шести футах, сложив руки на груди в объемистых складках своего желтого одеяния, в свете луны удовлетворенно улыбался Мюла-ай.

— Так-так, мой юный друг, — сказал Мюла-ай с кудахчущим звуком, — и что же ты здесь делаешь в такое время, посреди ночи?

Билл попытался собраться с мыслями. Так же как и тогда, у подножия скалы, когда он первый раз оказался лицом к лицу с Костоломом, он быстро перебрал в уме возможные варианты.

— Я вышел прогуляться, — сказал Билл, с трудом переводя дыхание, несмотря на все старания казаться спокойным, — и немного поупражняться в скалолазании. Надеюсь, ты мне расскажешь, что ты здесь делаешь?

Мюла-ай снова рассмеялся.

— Что ж, конечно, я мог бы солгать, как и ты, мой юный друг, — ответил гемноид, — и сказать, что просто вышел прогуляться при луне. Но такие, как я, всегда говорят правду — особенно когда эта правда неприятна, — и я скажу тебе правду. Я искал здесь тебя и, как видишь, нашел.

— Искал меня? — переспросил Билл. — Почему ты решил, что можешь найти меня здесь? Более того, почему ты решил, что можешь найти меня здесь в такое время?

— Я подумал, что ты, вероятно, вскоре захочешь навестить свою сообщницу там, в долине, — прокудахтал Мюла-ай. — И оказался прав.

Билл пристально посмотрел на круглое, словно луна, лицо. То, что сказал Мюла-ай, имело смысл, но лишь до определенной степени. Его бешено работающий разум обнаружил брешь в утверждении гемноида.

— Ты мог предполагать, что я попытаюсь пробраться в долину и встретиться с мисс Лайм, — прямо сказал Билл, — но откуда ты мог знать, что я попытаюсь попасть туда, спустившись по скале, и откуда ты мог знать, какое именно место я для этого выберу? — Его взгляд стал еще более пристальным. — Ты установил вокруг долины автоматическую охранную систему, так? А это нарушает соглашение между людьми и гемноидами.

Он наставил указательный палец на Мюла-ая.

— Как только я доложу об этом, — бросил он, — твое начальство будет вынуждено отозвать тебя с твоего поста на Дилбии!

— Ты имеешь в виду — если ты им об этом скажешь, мой юный друг? — довольно промурлыкал Мюла-ай. — Кажется, я кое-что припоминаю о том, как ты не сумел связаться с собственным начальством, не так ли? А если ты это сделаешь, это будут просто твои слова против моих.

— Я так не думаю, — угрюмо возразил Билл. — Любая достаточно эффективная охранная система требует большого расхода энергии, а любая достаточно хорошая аппаратура может обнаружить следы перерасхода энергии, если знать, где искать, — а они будут знать, как только я расскажу, каким образом ты узнал о моем появлении в долине. Тебе, вероятно, пришлось окружить кольцом датчиков всю долину.

— А если даже и так? — пожал плечами Мюла-ай. — Даже если аппаратура действительно обнаружит следы? Это еще большой вопрос, сумеешь ли ты об этом рассказать.

Последние слова были произнесены тем же беззаботным тоном, которым изъяснялся Мюла-ай с самого начала. Но что-то в его голосе внезапно заставило Билла содрогнуться. Он вдруг осознал, где, собственно, находится.

Все прежние преимущества этого изолированного места на краю скалы, плотно окруженного зарослями, теперь обернулись своей оборотной стороной. Прямо перед ним могучая фигура гемноида перегораживала единственный путь к бегству сквозь ночной лес. Позади него был край скалы, и один лишь шаг привел бы к падению в бездну. Справа и слева стеной стояли густые заросли, сквозь которые дилбианин или гемноид, возможно, могли бы с усилиями продраться, но человек наверняка бы в них застрял и легко был бы пойман.

Заросли простирались почти до самого края скалы. Лишь полфута осыпающейся почвы отделяли последние кусты от обрыва. Билл был окружен со всех сторон, словно бык в загоне на бойне. В его распоряжении оставались лишь его рефлексы, более быстрые, чем у гемноида, привыкшего к большей силе тяжести, и более быстрые, чем у дилбиан, из-за его меньших размеров. Но в данный момент он не видел, как они могли бы ему помочь.

— Ты же не… — поколебавшись, начал он, — ты же не собираешься делать глупости и напасть на меня? Сразу же начнется расследование и рано или поздно выяснится, что в этом виновен ты.

Мюла-ай покачал головой.

— Я? — сказал он, и его улыбка стала шире. — Кто станет интересоваться мной, если с самого начала будет ясно, что твой дилбианский почтальон оставил тебя здесь после твоего явно выраженного намерения спуститься вниз по веревке? И когда твое тело найдут у нижнего конца веревки, по которой ты спускался, причем все будет указывать на то, что ты сорвался и разбился насмерть?

Мюла-ай закудахтал и, высвободив руки из рукавов, начал сгибать и разгибать свои толстые, широкие пальцы.

— Вот как? — спросил Билл, надеясь, что в голосе его звучит убедительная насмешка. — Если ты действительно собирался поступить именно так, почему же ты сразу этого не сделал, вместо того чтобы рассказывать мне об этом?

Мюла-ай снова закудахтал, продолжая сгибать и разгибать пальцы.

— Разве ты забыл, — весело ответил он, — что мы, гемноиды, любим наслаждаться страданиями своих жертв? — Он опять закудахтал. — А душевные страдания доставляют нам значительно больше удовольствия, чем самые тяжкие физические. Я хотел бы сказать тебе спасибо — прежде чем столкнуть тебя с обрыва — за то, что ты оказался столь любезен и вновь попался мне, после того как имел счастье спастись от расправы, которую я тебе устроил руками Папаши Скрипа…

— Ладно, Холмотоп, — поспешно прервал его Билл, глядя куда-то над правым плечом Мюла-ая. — Он подтвердил то, что я хотел от него услышать. Можешь его хватать.

Мюла-ай снова закудахтал.

— Ты же не думаешь, что можешь меня одурачить подобным образом… — начал он.

Но на какое-то мгновение он бросил взгляд назад, через правое плечо. В ту же секунду Билл сорвался с места.

Резко развернувшись, он бросился влево, вдоль узкой полоски между краем зарослей и обрывом. Он почувствовал, как земля уходит из-под ног, но он уже углублялся в темноту леса, чувствуя под ногами твердую почву. Позади он услышал сдавленный крик Мюла-ая, сопровождавшийся треском ветвей, ломающихся под тяжестью могучей туши преследователя. Билл продолжал бежать, не останавливаясь, используя преимущество каждого открытого пространства и просветов в растительности, какие только удавалось найти.

Таким образом он преодолел, наверное, семьдесят пять или сто ярдов. Затем, полностью выдохшись, остановился. Прислушавшись, он услышал — на некотором расстоянии позади него — шум, производимый продиравшимся сквозь заросли гемноидом. Тяжело дыша, чувствуя, как с него градом катится пот, Билл стоял на месте, не издавая ни звука.

Через несколько секунд шум преследования оборвался. Билл представил себе, как Мюла-ай стоит, прислушиваясь и ожидая любого звука, который мог бы подсказать ему, в каком направлении Билл пытается бежать. Но Билл вовсе не собирался давать ему подобную подсказку. Он продолжал неподвижно стоять на месте, и в течение долго тянувшегося времени, наверное минуты две с половиной, ничто не нарушало тишину леса.

В конце концов Мюла-ай снова зашевелился. Он явно пытался двигаться тихо, но звуки раздвигаемых листьев и ломаемых ветвей безошибочно достигали ушей Билла. Примерно через полминуты Мюла-ай, видимо, понял, что не сможет двигаться столь же тихо, как Билл, и не сможет найти Билла в темном лесу, пока тот будет там прятаться. Призрачное кудахтанье гемноида поплыло над освещенными луной зарослями и деревьями и достигло ушей Билла. Затем послышался голос Мюла-ая, достаточно отчетливый, хотя и приглушенный расстоянием.

— Очень хорошо. В самом деле, очень хорошо, мой юный друг… — Снова послышалось призрачное кудахтанье. — Но у меня будут еще и другие возможности, и другие способы. А пока всего хорошего — и приятных снов.

Вместе с последними словами послышались звуки, явственно говорившие о том, что гемноид удаляется прочь. Шум и треск становились все тише, пока не пропали где-то вдали. Билл сел на упавшее бревно, чтобы перевести дыхание.

Тот факт, что гемноид готов был пойти на открытое преступление в отношении представителя человеческой расы здесь, на этой нейтральной планете, подтверждал то, что Билл понял во время разговора с Анитой Лайм в долине. Теперь не было никакого сомнения, что ставка в игре между людьми и гемноидами здесь, на Дилбии, была значительно выше, чем казалось на первый взгляд. Почему Биллу об этом не сообщили, оставалось загадкой.

Билл вздрогнул и поднялся на ноги. В лесу стояла полная тишина. Он повернулся и, двигаясь бесшумно, что было результатом его длительной практики и тренировок, снова вышел к обрыву у входа в долину. Там, при свете луны, он измерил угол падения от поворота тропинки, ведшей к воротам в частоколе примерно в пятидесяти ярдах от этого места, и затем прошел расстояние от поворота до ворот, чтобы точно его измерить. Затем вернулся вдоль обрыва к тому месту, где оставил его Холмотоп. Вытащив наверх веревку и обмотав ее вокруг пояса под рубашкой, он выкопал руками углубление возле большого валуна, соорудил вокруг него грубое подобие шалаша из веток и забрался внутрь этого примитивного укрытия. Оно было получше многих подобных укрытий, которые он построил в Школе Выживания на Земле. Свернувшись внутри него и ощущая тепло собственного тела, Билл почувствовал себя вполне уютно… и заснул.

20

Билл проснулся от странного ощущения, что он плывет по воздуху. Резкий толчок окончательно вывел его из сна. Он обнаружил, что его несут. Какое-то мгновение он висел, пытаясь привести мысли в порядок, пока улетучивались последние остатки сна.

Затем он понял. Очевидно, Холмотоп, придя и обнаружив его спящим, подобрал его и без лишних слов забросил к себе в седло. Это вполне соответствовало стилю поведения дилбиан. Во всей этой ситуации был даже какой-то жутковатый юмор. Билл открыл рот и рассмеялся, но смех его больше напоминал кваканье.

— Ты там как, живой? — спросил Холмотоп, не поворачивая головы и не замедляя шага. — Ты спал без задних ног, когда я тебя нашел. Как прошла ночь?

Вместо ответа Билл отпустил ремни Холмотопа правой рукой, повозился за поясом и, достав колотушку от разбойничьего гонга, выставил ее перед глазами Холмотопа.

— Хо, хо! — весело сказал Холмотоп. — Хотя я думал, что ты принесешь сам гонг.

— Эту штуку было легче нести, — сказал Билл со всем безразличием, на какое был способен. — Полагаю, она вполне заменит гонг в качестве доказательства, что я действительно был этой ночью в долине?

— Думаю, да, — рассудительно ответил Холмотоп. — Ты же не мог принести ни то, ни другое, не спустившись вниз и не вернувшись обратно.

Однако Биллу показалось, что в одобрительном тоне Холмотопа звучит некоторое сомнение.

— Что? — спросил Билл. — Что-то не в порядке — насчет того, что я спустился по скале в Долину Разбойников и таким же образом вернулся обратно?

— Не в порядке? Нет, я бы этого не сказал, — задумчиво ответил Холмотоп, — но совсем другой вопрос в том, что Коротышка может сделать то, чего мы сделать не можем, — не потому, что Коротышка умнее, а просто потому, что он такой маленький, что ему это сделать легче. Скажем, чтобы залезть в небольшую нору в земле, надо быть достаточно маленьким, и потому никто из нас этого сделать не в состоянии.

— О, — сказал Билл, почувствовав себя так, словно из него выпустили воздух.

Он знал, как тяжело было спускаться и подниматься по той скале. Ему никогда не приходило на ум, что связанные с этим трудности и опасности могут ничего не значить для дилбианина — из-за того, что дилбианин не в состоянии повторить это сам. Спуск по отвесной скале переставал быть для дилбиан подвигом и становился чем-то вроде магии. Никто не ожидал от человека на Земле, что он будет плавать так же хорошо, как рыба. В конце концов, он не был рыбой.

— Видишь ли, — помолчав, сказал Холмотоп. — Я подумал, что тебе следует знать, каковы дела, Кирка-Лопата. Насчет твоих трюков — все это очень хорошо, все знают, что вы, Коротышки, способны и не на такое. Но какая от этого польза для нас, реальных мужчин, женщин и детей? Вот что мы хотели бы знать! Так что, если ты снова заберешься мне на спину, мы продолжим наш путь в деревню.

Билл молча последовал его совету. Он пребывал все в том же задумчивом молчании, пока они не вступили на главную улицу деревни. Казалось, и Холмотоп не стремился прерывать течения его мыслей.

Однако, когда перед ними возникло Представительство и Холмотоп направился мимо него в сторону кузницы, Билл начал протестовать.

— Эй! — сказал он, наклонившись к правому уху Холмотопа. — Опусти меня здесь на землю. Мне еще нужно кое-что сделать, прежде чем я начну, разговаривать с народом, — в том числе съесть что-нибудь на завтрак. Ты, наверное, забыл, что я сегодня ничего еще не ел?

— Ты знаешь, — удивленно сказал Холмотоп, — это как-то совсем вылетело у меня из головы. Что ж, полагаю, это естественно. Если сам позавтракал, то считаешь, что и все остальные тоже.

— Встретимся через полчаса у кузницы, — сказал Билл, направляясь в сторону Представительства.

Ему крайне необходимо было кое-что выяснить, прежде чем он предстанет перед собранием жителей деревни. Это была главная причина его задержки, но тем не менее нужно было и позавтракать. Поэтому он снова отправился на кухню, и лишь после того, как соорудил себе завтрак, почти дилбианский по объему, принялся за поиски необходимой ему информации.

Он без особого труда нашел ее в информационном компьютере — полный текст сказки о трех поросятах и краткие сведения о методах и тактике средневековых войн. Ознакомившись с информацией, он сунул колотушку за пояс, откуда ее вытащил, пока завтракал, вышел из Представительства и направился к кузнице.

Он обнаружил там не только кузнеца с Холмотопом, но и других жителей деревни, а из домов выходили новые, идя следом за ним, пока он двигался к кузнице, и, когда ступил под навес, приветствуя Холмотопа и Плоскопалого, собралась уже порядочная толпа.

— Доброе утро, Кирка-Лопата, — ответил кузнец, не отрывая взгляда от предмета за поясом Билла. — Твой щит и меч готовы. Хочешь попробовать?

— Сейчас, — с наигранной беспечностью ответил Билл. — У тебя не найдется гвоздя и молотка?

— Надо полагать, — ответил кузнец.

Он повернулся к одному из стоявших рядом столов, покопался в хламе, которым тот был завален, и извлек нечто вроде короткой кувалды и самодельный гвоздь из местного железа.

С кувалдой нелегко было управляться одной рукой, держа другой гвоздь. Сам гвоздь был примерно восьми дюймов в длину — треугольный клин из серого местного железа, с утолщением на одном конце вместо головки и довольно тупым острием на другом. Тем не менее Билл сумел забить его в один из столбов, поддерживавших крышу навеса. Затем он вернул кувалду кузнецу, достал из-за пояса колотушку и подвесил ее на только что забитый гвоздь.

По толпе, которая теперь плотным кольцом окружала навес кузнеца, пробежал удивленный ропот. Кузнец искоса посмотрел на колотушку.

— Да, — сказал он минуту спустя. — Я помню, как сам сделал для Костолома эту железяку. Это было лет восемь или десять назад. До этого они били в свой гонг деревяшкой.

Он повернулся к Биллу. Сзади, над опаленной шкурой на широком правом плече кузнеца, Билл увидел выжидающе смотревшего на него Холмотопа.

— Значит, ты в самом деле был прошлой ночью внизу, на территории разбойников, верно, Кирка-Лопата? — сказал кузнец. — Как тебе это удалось?

— Что ж, могу рассказать, — ответил Билл.

Толпа вокруг навеса смолкла, и Билл понял, что от него ждут чего-то большего, чем простого рассказа о его ночных похождениях. Сейчас не время было проявлять скромность. Собственно, скромность не слишком высоко ценилась среди Дилбиан, за исключением тех случаев, когда она служила прикрытием для тайного бахвальства. Дилбиане в этом отношении напоминали хороших рыболовов, которые всегда преувеличивают размер, вес и количество своей добычи.

— Могу рассказать, — повторил Билл. — Все вы знаете, что из себя представляет долина. Со всех сторон ее окружают высокие скалы, единственный вход перегорожен частоколом. А ворота в частоколе закрываются с заходом солнца. Вы думаете, что в долину даже муха не пролетит. Но я туда пробрался и не хвастаюсь этим. Знаете почему?

Он подождал, пока кто-нибудь не спросит почему. На помощь пришел кузнец.

— Почему, Кирка-Лопата? — спросил Плоскопалый.

— Потому что это было совсем просто для Коротышки вроде меня, — сказал Билл, помня о том, как отнесся к его скалолазанию Холмотоп, когда они возвращались в деревню. — Даже если бы это было тяжело для настоящего мужчины, тот факт, что для меня это было легко, не позволяет мне особенно этим гордиться. Вы спрашиваете, как я проник в долину? Мне хватит двух или трех слов, чтобы рассказать, как я проник в долину. Я спускался по одной из скал, пока не оказался внизу. А когда я собрался возвращаться, я взобрался обратно по той же скале!

На мгновение наступила абсолютная тишина, а затем из толпы послышался недоверчивый ропот. Билл остановил их, подняв руку.

— Нет, нет, — сказал он. — Как я уже говорил, я этим не особенно горжусь. Конечно, вы можете сказать, что я поступил весьма самоуверенно, отправившись в это разбойничье логово в одиночку, и никто не смог бы мне помочь, если бы меня обнаружили. Кто из вас решился бы на подобное, особенно после захода солнца?

Билл замолчал, ожидая ответа. Но из толпы не отозвался ни один доброволец, которому доставила бы удовольствие подобная экскурсия.

— Но, повторяю еще раз, — продолжил Билл, — так или иначе, я не могу поставить себе этого в заслугу.

В ответ на такое заявление послышался изумленный гул, отчего на ум Биллу пришло довольно забавное сравнение с басовитым гудением роя огромных шмелей. Он подождал, пока шум утихнет, и продолжал:

— Нет, я не испытываю особой гордости по этому поводу. Мне, собственно, совсем не было страшно идти в одиночку среди разбойников, чтобы стащить эту колотушку, которая здесь висит. Видите ли, я знал, что, если столкнусь с кем-то из них, то смогу справиться с ним без особых проблем.

— А если бы ты столкнулся с целой компанией? — спросил голос из толпы. — Что тогда, Кирка-Лопата?

— Это меня вовсе не волновало, — ответил Билл. — Я мог бы справиться с любым их количеством, с каким мне пришлось бы столкнуться. — В толпе прямо перед ним возникло какое-то шевеление, и он увидел невероятно толстую фигуру Еще-Варенья, скромно пробиравшегося в первые ряды. — Мы, Коротышки, знаем, что в таких случаях делать. Вот почему я не боюсь поединка с Костоломом. Вот почему, несмотря на то, что мы настолько меньше вас и Толстяков, мы, Коротышки, ни перед кем не тушуемся. Все это благодаря тому, что мы знаем. И именно потому я без страха отправился в долину и принес эту колотушку.

Билл замолчал. Толпа вокруг навеса, как он теперь мог видеть со своей позиции наверху бочки, была даже больше, чем накануне, когда он состязался с кузнецом в поднятии тяжестей. Все с нескрываемым интересом смотрели на него. Он молчал, ожидая вопроса, который кто-то из них должен был задать, если от него ждали продолжения. Наконец вопрос задал из первого ряда Еще-Варенья.

— Все это крайне интересно, Кирка-Лопата, — мягко сказал Еще-Варенья. — Может быть, расскажешь нам, что же такое знаете вы, Коротышки, что помогает вам управляться с разбойниками? Дело в том, — продолжал Еще-Варенья, бросив через плечо быстрый взгляд назад на своих соплеменников, а потом снова повернувшись к Биллу, — я не думаю, что большинству присутствующих здесь это понравится, но старой толстой развалине вроде меня это простительно. Мы не в состоянии справиться с этими разбойниками, они нападают целой бандой на какого-нибудь одинокого крестьянина, а что может один против толпы? Мы никогда не знаем, когда они придут, а к тому времени, когда мы собираемся вместе, чтобы выступить против них, они уже в полной безопасности, в своей долине. Так что мы почти оставили все попытки справиться с ними. Но ты говоришь, Кирка-Лопата, что есть какой-то способ? Может быть, расскажешь нам какой?

— Ну что ж, — ответил Билл, — как вы знаете, у нас, Коротышек, есть соглашение с Толстяками не говорить больше необходимого о делах своей родной планеты. Если Толстяки не говорят лишнего, то и мы не говорим — и наоборот. Так что я не могу прямо рассказать вам о том, что знаю.

— Ты имеешь в виду, Кирка-Лопата, — голос Еще-Варенья приобрел странный вкрадчивый тон, прозвучавший сигналом тревоги в голове Билла, — что ты знаешь нечто, что могло бы помочь нам, здесь, в деревне, и отказываешься рассказать нам об этом?

— Извините, — сказал Билл. В толпе поднялся глухой ропот недовольства, начавший перерастать в гнев. Билл поспешно продолжал: — Я дал слово, что не буду ничего говорить, как и все Коротышки и Толстяки, которые прилетели сюда, чтобы познакомиться с вашим народом. Но… — Билл сделал паузу, глубоко вздохнул, мысленным пинком вышвырнул Договор о Невмешательстве между людьми и гемноидами за окошко и позаимствовал страничку из книги Аниты, когда наблюдал за ней сквозь щель в занавеске из шкур, — позвольте мне рассказать вам историю про моего дедушку.

21

— Все это началось с истории, которая в свое время была широко известна среди нас, Коротышек…

Едва Билл успел произнести первые слова, как его прервали.

— Само собой, как же! — крикнул кто-то из первых рядов, и, посмотрев вниз, Билл увидел нескольких дилбианок, стоявших одной группой. Он узнал в говорившей Штучку-или-Две, рядом с которой возвышалась высокая фигура Совершенно Очаровательной. — И, само собой, сейчас ты собираешься рассказать нам еще одну такую же. Это позор, вот что это такое, — самый настоящий позор — то, как мужчины этой деревни стоят вокруг и выслушивают всю чушь, которую несут Коротышки вроде тебя, не обращая внимания на обычаи, манеры и традиции! Почему никто из вас не выступит и не скажет этому Коротышке, чтобы он шел подальше со своими историями?

— Заткнись! — огрызнулся другой женский голос. Билл увидел, что рядом с Еще-Варенья появилась Красотка и теперь смотрела из-за его громадного брюха на старшую дилбианку, словно терьер, рычащий на незваного гостя из-за приоткрытой двери. — Ты ждешь не дождешься, когда я уйду из гостиницы, чтобы вы вместе с Жестяным Ухом могли прибрать к рукам моего отца. Так вот, я никуда не уйду! Ты дашь Кирке-Лопате говорить, или…

— Вы слышали? — завопила Штучка-или-Две, поворачиваясь к толпе. — Вы слышали, что она мне сказала, — мне, которая годится ей в матери! Вот до чего дошло! Хорошо, что я не ее мать, а не то…

— А не то что? — воинственно спросила Красотка, направляясь к ней. Еще-Варенья преградил ей путь, подняв тяжелую лапу.

— Тихо, тихо, дочка, — миролюбиво проворчал он. — Держи себя в руках…

Все еще ворча, но подчиняясь, Красотка позволила отодвинуть себя назад, по другую сторону от Еще-Варенья.

— В то же самое время, — продолжал Еще-Варенья, перекрывая голос Штучки-или-Две, которая снова попыталась было что-то сказать, — насколько я помню, Кирка-Лопата собирался нам о чем-то рассказать. И, я полагаю, большинство из нас согласится со мной, что, поскольку он совершил весьма интересный поступок, отправившись в Разбойничью Долину за этой колотушкой для гонга, мы должны, по крайней мере, выслушать то, что он собирается сказать сейчас. Это само по себе может оказаться интересным.

— Так вот, — начал Билл, — как я уже начал говорить, все началось с истории, известной у нас, Коротышек. В ней рассказывается о некоей разновидности Коббли, из тех, что были у нас, Коротышек, — сейчас там, откуда я прибыл, их почти уже не осталось, но когда-то они у нас были. Эта история — про такого Коббли и про трех братьев.

Толпа озадаченно замолчала. Билл внезапно осознал, что все смотрят на него каким-то особенным, зачарованным взглядом, какой он иногда встречал у детей, слушающих сказку или смотрящих представление.

— У этого Коббли… — Он сделал паузу, чтобы откашляться, затем продолжал: — Была одна могучая способность. Он мог сдувать камни — даже огромные булыжники — со своего пути. Он мог даже, дунув, свалить дерево, словно буря. Так вот, эти трое братьев начали строить себе дома. Никто из них еще не был женат, так что они отправились в лес, и каждый выбрал себе место, чтобы построить дом.

Билл на мгновение замолчал, чтобы убедиться, что внимание слушателей полностью поглощено его повествованием. Глядя на них, он решил, что подобного внимания с их стороны не встречал еще никогда. Он продолжил:

— Видите ли, все они знали про Коббли, который жил в этом лесу, и мог сдувать деревья, и все такое прочее, так что они были крайне заинтересованы в том, чтобы построить дом, который защитил бы их от Коббли.

Билл перевел дыхание.

— Первый брат был самым ленивым. Он решил, что будет вполне достаточно, если он просто возьмет кучу прутьев и маленьких веточек, свяжет их вместе и построит из них себе дом. Он принялся за работу, и через полтора дня дом был готов. Единственное, что было сделано не из легких веточек, — это прочный запор для входной двери; этот запор был укреплен на двух столбах, глубоко вкопанных в землю.

«Посмотрим, как Коббли прорвется через этот запор!» — сказал он и улегся спать.

Тем временем двое других братьев, не закончив свое строительство, отправились в ближайшую деревню, где они были в безопасности. Взошла луна, Коббли вылез из своего логова, отправился бродить по лесу и вскоре учуял первого брата в его доме и облизнулся — ПОТОМУ ЧТО НАШИ КОББЛИ ОБОЖАЛИ КУШАТЬ ЛЮДЕЙ ЖИВЬЕМ.

Билл произнес последнюю фразу столь впечатляюще и кровожадно, как только мог. Он был вознагражден, получив в ответ тихий стон напряженного ожидания и ужаса, особенно со стороны представительниц женского пола.

— Да, — продолжал Билл еще более решительным и впечатляющим тоном, — этот Коббли был голоден настолько, насколько может быть голоден Коббли. Итак, он подошел к двери дома, сделанного из веток, и попытался открыть дверь…

Из толпы перед ним снова послышался громкий стон напряженного ожидания и муки.

— Но Коббли, — сказал Билл, пристально глядя на слушателей, — на этом не остановился. Он постучал в дверь… — Билл поднял руку и постучал костяшками пальцев по деревянной балке над головой. Толпа дилбиан содрогнулась. — Он снова постучал. И снова, — сказал Билл. — Наконец его стук разбудил брата, который был в доме. «Кто там стучит?» — спросил брат. «Это всего лишь запоздалый путник, который просит ночлега», — ответил Коббли…

Со стороны толпы послышался возбужденный стон. Билл продолжал:

— «Тебе меня не одурачить, — ответил брат. — Я знаю, что ты — Коббли, который живет в этом лесу, и хочешь меня съесть. Но я перегородил дверь прочной перекладиной, и тебе ее не сломать. Так или иначе, я не собираюсь тебя впускать. Ступай себе восвояси и не мешай мне спать». — «Впусти меня немедленно! — зарычал Коббли. — Впусти меня, а не то я дуну, плюну, и от твоего дома ничего не останется!»

Услышав это, первый брат очень испугался и спрятался под одеяло. Но Коббли, который был снаружи, дунул, плюнул, и, прежде чем вы успели бы моргнуть, он сдул дом, схватил первого брата и сожрал его!

Толпа застонала.

— Что ж, — продолжал Билл, — Коббли, наевшись, отправился домой спать до следующей ночи. На следующую ночь он снова вышел на охоту. Третий брат еще не закончил строить дом и вернулся в селение. Но второй брат закончил строить свой дом. Он построил вполне неплохой дом из бревен. Так что, когда Коббли пришел и попробовал его дверь, он понял, что нечего и пытаться вломиться туда. Тогда он постучался ко второму брату, так же, как он стучался к первому, сказав, что он путник, который ищет ночлега. «Тебе меня не одурачить, — крикнул второй брат. — Я знаю, что ты Коббли, который живет в этом лесу и уже съел одного из моих братьев. Но тебе не сломать мою дверь». — «В таком случае, — ответил Коббли, — я просто дуну, плюну и тоже снесу твой дом». «Тебе не снести дом из бревен!» — закричал второй брат, но, несмотря на столь смелое заявление, испугался и спрятался под одеяло, так же как и первый брат. Тем временем Коббли набрал полную грудь воздуха и стал дуть, дуть, дуть, пока наконец банг! — из стены перед ним не вылетело бревно, потом еще одно, а за ним еще одно — а затем дом из бревен развалился на куски, и он ворвался внутрь и сожрал второго брата!

Стон, пронесшийся по толпе на этот раз, был наиболее искренним подтверждением того, что его рассказ воспринимается со всей серьезностью.

— На следующую ночь, — сказал Билли сделал драматическую паузу, — Коббли сном отправился на охоту. Он искал и искал, и, хотя он был уверен, что третий брат где-то в лесу, он нигде не мог найти его дом. Наконец маленький лучик света, пробивавшийся сквозь темноту, привел его к нему. Ничего удивительного, что Коббли не мог заметить этот дом. Он уже проходил мимо него два или три раза. Но этот дом был сделан, — Билл снова сделал паузу, и слушатели затаили дыхание, — из камня!

В течение долгих секунд слушатели стояли не дыша, застыв в напряженном ожидании. Но затем на их лицах постепенно начало появляться озадаченное выражение. Они снова начали дышать. Многие из них искоса бросали взгляды друг на друга, и послышался ропот. Наконец сзади послышался чей-то голос:

— Ты сказал — из камня, Кирка-Лопата?

— Совершенно верно, — ответил Билл.

— Ты имеешь в виду — из кусков камня? — спросил из передних рядов Еще-Варенья.

— Именно так, — ответил Билл. — Третий брат сложил свои стены, начав снизу с больших булыжников, а затем переходя к все меньшим и меньшим камням, плотно укладывая их и промазывая промежутки между ними сырой глиной, которая вскоре затвердела. Он уложил на каменные стены деревянные балки, а затем поставил крышу из тяжелых бревен, спускавшихся с главной перекладины, опиравшейся на четыре столба, поставленных в одну линию и вкопанных в землю.

Насколько было известно Биллу, никто из дилбиан никогда не помышлял о том, чтобы построить дом с каменными стенами. Судя по всему, как он заметил, наблюдая и слушая со своей бочки, эта идея была совершенно новой для жителей деревни. Потребовалось некоторое время, чтобы недоверчивые, и изумленные голоса наконец утихли. Но в конце концов все смолкли, словно заинтересованные дети, и все взгляды вновь обратились к нему.

— Продолжай, Кирка-Лопата, — сказал Еще-Варенья. — Третий брат был внутри своего дома из камня, а снаружи был Коббли, который знал, что он там. Что было дальше?

— Полагаю, вы сами можете догадаться, — сказал Билл, — что Коббли, естественно, не повернулся и не ушел, оставив третьего брата в покое.

Селяне понимающе загудели, искренне соглашаясь с ним. Они явно полагали, что никакой Коббли, сожрав двоих из трех братьев, не оставил бы в покое третьего.

— Коббли постучал в дверь — это была деревянная дверь, но три перекладины надежно удерживали ее изнутри… — начал Билл, но на этот раз его прервали из первых рядов слушателей.

— Он-постучал-в-дверь-и-сказал-что-он-путник-и-спросил-можно-ли-войти — а-брат-сказал-что-нет… — выпалила Совершенно Очаровательная, не в силах выдержать дальнейшего напряжения.

— Совершенно верно, — быстро сказал Билл, прежде чем остальные успели наброситься на возбужденную Совершенно Очаровательную, чтобы остановить ее. — И, конечно, Коббли ответил ему так же, как и первым двум братьям, сказав, что он дунет, плюнет и снесет дом. И знаете, что сказал ему третий брат?

Отрицательно качая головами, все, как один, ответили, что не знают, не без нескольких неприязненных взглядов в сторону Совершенно Очаровательной, хотя та настаивала на своем невежестве столь же громко, как и остальные.

— Третий брат сказал, — таинственно проговорил Билл. — «Можешь дуть и плевать сколько хочешь, Коббли, но ты ничего не сможешь сделать с этим домом!» И с этими словами он вновь вернулся к своей работе, заканчивая укладывать глину вокруг очага, который он сделал в одной из стен. Что ж, — продолжал Билл, — Коббли дул и плевал, дул и плевал! И ДУЛ, и ПЛЕВАЛ! Но он не смог даже пошевелить этот каменный дом.

Эта информация вызвала радостные возгласы обитателей Мокрого Носа.

— Но Коббли не сдавался… — сказал Билл, когда толпа несколько успокоилась.

Мгновенно вновь наступила полная тишина. Он почувствовал на себе напряженный взгляд дилбиан.

— Коббли посмотрел на дверь и понял, что ему никогда туда не попасть, — сказал Билл. — Но потом Коббли посмотрел на крышу — и что же он там увидел? Трубу от очага, который только что соорудил третий брат. А на самом ее верху была дыра, которая вела прямо внутрь дома. Тогда он прыгнул на крышу…

Толпа снова в страхе застонала.

— Он взбирался по бревнам крыши, пока не оказался у основания трубы. Он влез по трубе и увидел там дыру. И, даже не посмотрев, он нырнул прямо в нее!

По толпе селян пронесся вздох. Билл молча стоял, давая им возможность ярко представить себе Коббли, прыгающего в трубу прямо на беззащитного третьего брата. Затем очень медленно заговорил снова.

— Но… — сказал он и опять сделал паузу, — третий брат ожидал чего-то подобного. У него уже были сложены ветки и дрова в очаге под кухонным котлом, и этот котел, очень большой, был полон воды. Когда он услышал, что Коббли забрался на крышу и начал исследовать трубу, он зажег огонь под котлом. Когда Коббли прыгнул в трубу, он свалился прямо в котел, прямо в воду и утонул. И третий брат сварил его и сам съел на обед!

Сомнительно, что когда-либо деревня Мокрый Нос в Нижних Землях на Дилбии видела подобную реакцию на счастливый конец рассказа, как та, что последовала затем. Даже сам Билл, наполовину оглохший на своей бочке, где он счел за лучшее остаться, с трудом мог поверить в собственный успех рассказчика.

— Только один вопрос, Кирка-Лопата, — сказал Еще-Варенья, когда порядок восстановился. — Кажется, ты говорил что-то насчет того, что все это имеет какое-то отношение к твоему дедушке? Как с этим связан твой дедушка?

— На самом деле, — сказал Билл, — этот дедушка приходился мне очень дальним родственником, и я сам узнал о нем только несколько лет назад. Видите ли, после того как история о трех братьях стала широко известна, многие из нас, Коротышек, начали строить дома из камня. Это было во времена, которые там, откуда я пришел, назывались «Средними Веками». Коротышки построили несколько каменных домов, которые были размером со всю эту деревню, и вы ни за что не смогли бы в них попасть.

При этих его словах в толпе послышался было озадаченный ропот, но быстро стих. Билл обнаружил, что их внимание все еще привлечено к нему.

— Некоторые Коротышки, — сказал Билл, особо подчеркивая слово «некоторые», — начали пользоваться тем преимуществом этих больших каменных домов, что в них никто не мог забраться — примерно так же, как Костолом пользуется преимуществами своей долины. Так что потребовалось найти способ, как все-таки проникнуть в эти каменные дома. И у моего дедушки появилась идея. К стенам каменных домов нельзя было подойти слишком близко, потому что из высоко расположенных окон вниз сбрасывали огромные камни и тому подобное. Вокруг некоторых домов были даже дополнительные стены, с платформами внутри, так что люди могли сбрасывать камни на каждого, кто пытался перебраться через стену снаружи…

— То же самое, что делают разбойники, — пробормотал голос из толпы.

— Но ты сказал, что твой дедушка придумал способ, как это обойти? — мягко спросил Еще-Варенья.

Толпа затихла, ожидая ответа Билла.

— По сути дела, да, — сказал Билл. — Он подумал: почему бы не сделать нечто вроде большого щита, который можно было бы толкать перед собой, предохраняясь от камней, подойти вплотную к стене, а затем, прикрываясь щитом, начать копать под стеной, сделать подкоп и выйти с внутренней стороны!

Билл закончил свою речь на выразительной ноте и стал ждать. Но никакой реакции не последовало. Селяне стояли, глядя на него в течение долгих, тянувшихся в тишине секунд. Билл увидел, что Еще-Варенья пошевелился, бросая налево и направо неуверенные взгляды, но толстый дилбианин не издал ни звука. Тишину наконец нарушил Плоскопалый.

— Чтоб меня на куски изрубили! — воскликнул кузнец. — И почему мы об этом не подумали?

Слова Плоскопалого внезапно развязали языки всей аудитории — впечатление было такое, словно из полной бочки внезапно вытащили затычку, — хлынул поток восклицаний и комментариев. Внезапно все заговорили одновременно — более того, они разбились на небольшие группы, чтобы обсудить между собой новую проблему.

Толпа окружила Плоскопалого, который хрипло давал указания и разъяснял практически, что нужно для постройки подобного щита.

Билл ощутил внезапный толчок под локоть, от которого он пошатнулся. Он быстро повернулся и увидел перед собой Красотку, которая явно пыталась привлечь его внимание.

— Послушай, Кирка-Лопата! — поспешно сказала Красотка. — Я пришла сюда, чтобы поговорить с тобой, но ты все время разговаривал со всеми, и мне пришлось ждать, пока ты не закончишь.

— Поговорить? О чем? — спросил Билл.

— О том, что я видела, конечно! — сказала Красотка. — О чем же еще?

Билл почувствовал, что теряет терпение.

— Так что же ты видела? — спросил он, стараясь оставаться как можно более спокойным.

— Его, конечно! — сердито сказала Красотка. — О чем я тебе и говорю! И он тайком выбирался из Представительства. Я знала, что он не должен быть там, когда там нет тебя, и потому сразу же пришла сюда, чтобы сказать тебе об этом. Но ты был настолько занят разговором, что мне пришлось ждать. Поэтому я говорю тебе об этом сейчас. Этот Толстяк что-то затевает, не будь я дочерью Еще-Варенья!

— Толстяк? — ошеломленно переспросил Билл. — Ты видела, как Мюла… я имею в виду, Брюхо-Бочка только что выходил из Представительства?

— Совсем недавно, пока ты говорил. Вероятно, сразу после того, как ты начал говорить.

У Билла неприятно засосало под ложечкой.

— Я лучше пойду посмотрю… — сказал он и направился сквозь толпу вниз по склону холма. Он обнаружил, что Красотка идет с ним рядом и подумал, не сказать ли ей, что он во всем разберется сам. Затем решил, что неплохо иметь ее рядом на случай, если существует еще какая-то информация о пребывании Мюла-ая в Представительстве, которой она ему пока не сообщила.

Во всяком случае, она оставалась рядом, когда они добрались до Представительства и вошли внутрь через главный вход. В холле все выглядело нетронутым, и Билл направился дальше. Обходя комнату за комнатой, он не обнаружил ничего подозрительного, ничего, что могло бы объяснить визит гемноида в человеческое Представительство.

Лишь когда они добрались до склада и мастерской, где стоял программируемый токарный станок и на стенах висели инструменты, Билл почувствовал, тут что-то не в порядке. Он остановился, медленно обводя взглядом мастерскую. Чем отличалось то, что он видел сейчас, от того, что он видел, когда был здесь последний раз? Он долго не мог понять. Затем ему в глаза бросилось пустое место на одной из увешанных инструментами стен.

Там, где было пустое место, раньше висел ручной лазерный сварочный излучатель. Теперь его не было.

— В чем дело, Кирка-Лопата? — спросила Красотка почти сердито над его правым ухом. — Из-за чего ты остановился?

Он ее не слышал. Внезапно он понял все. Мюла-ай знал, что Билл прошлой ночью был в долине. Он также знал, что теперь об этом знают и все жители деревни и вскоре об этом будут знать жители всех ближайших окрестностей. Связь между этим и исчезнувшим лазерным излучателем ярко вспыхнула в мозгу Билла. Этот излучатель мог убивать. Его смертоносный луч мог пронзить кости и мускулы дилбианской спины до самого дилбианского сердца, с расстояния до пятнадцати футов. С этим излучателем, ночью, в долине, Мюла-ай мог выбрать момент, когда Костолом в одиночку выйдет на свою обычную вечернюю прогулку. Он мог пронзить предводителя разбойников лазерным лучом сзади и оставить его там, бросив рядом оружие, явно сделанное руками Коротышек. После этого никто не сможет упрекнуть дилбиан в том, что они решат, будто Билл еще раз вернулся в долину и избежал поединка, убив своего противника самым трусливым и вероломным способом.

Билл вышел из задумчивости и резко развернулся. Он должен был поймать Мюла-ая прежде, чем Мюла-ай сумеет снова попасть в Разбойничью Долину.

Его плечи поникли и вместе с ними — его воодушевление. Он вспомнил, как долго он продолжал говорить, после того как первый раз заметил в толпе Красотку, стоявшую рядом с Еще-Варенья. Мюла-ай мог давно уже его опередить. Не было никакой надежды на то, что Билл сумеет поймать его, прежде чем тот уже будет в безопасности за частоколом и воротами Разбойничьей Долины. А жители деревни никогда не смогут закончить свой щит, подобраться с ним к разбойничьей стене и сделать подкоп в долину под частоколом, прежде чем ночь положит конец этой операции.

Мюла-ай сможет оставаться в безопасности за частоколом в Разбойничьей Долине, пока не наступит ночь. А одного слова, сказанного им Костолому, будет достаточно, чтобы была выставлена стража, и Билл не сможет без риска для себя второй раз спуститься по скалам, чтобы предупредить предводителя разбойников.

22

Красотка продолжала допытываться, что с ним. Билл собрался с мыслями и показал на пустое место на стене.

— Здесь была одна штука, — сказал он ей. — Это штука Коротышек, но если Мюла-ай ею воспользуется, он может причинить кому-нибудь вред. И он уже отправился в долину, так что нам не удастся догнать его и отобрать ее.

— Что же нам теперь делать? — спросила Красотка.

— Почему бы тебе не попросить отца сходить в лагерь к разбойникам? — предложил Билл. — Он мог бы следить за Мюла-аем, так что никто не узнал бы, в чем дело, и если Мюла-ай попытался бы сделать что-то с этой штукой, он мог бы поднять тревогу.

— Поднять тревогу, как же! — презрительно сказала Красотка. — Если Брюхо-Бочка только попробует что-то сделать с этой штукой, чем бы она ни была, мой отец просто прыгнет на него — сзади, естественно, чтобы штука ему не повредила, — и раздавит его в лепешку!

— Ну да, — осторожно согласился Билл.

Он мало верил, что кто-либо из дилбиан, даже сам Костолом, мог бы противостоять могучим, привыкшим к повышенной гравитации мускулам гемноида. Еще-Варенья, возможно, и наводил в молодости ужас на окрестности, но теперь он был стар и теперь он был толст — одно другому вовсе не противоречило. Билл не разделял дочерней убежденности Красотки в физических возможностях Еще-Варенья. Но, с другой стороны. Еще-Варенья был столь же хитер, как и любой другой дилбианин, и вряд ли позволил бы загнать себя в ловушку, где он оказался бы один на один с кем-то, кто легко мог его одолеть.

— Я пойду прямо сейчас, — сказала Красотка и, не теряя времени, повернулась и быстро вышла.

Что ж, подумал он, пусть будет так. Но нужно что-то предпринять. Ситуация требовала более существенных мер, чем посылка Еще-Варенья следить за Мюла-аем.

Было утро, но не было никакой надежды на то, что удастся уговорить жителей деревни сделать подкоп под частоколом, перегородив вход в долину, пока не наступит ночь. А когда наступит ночь, Мюла-ай будет иметь все шансы избегать Еще-Варенья, чтобы убить Костолома.

Что-то надо было делать — и делать до захода солнца. Билл попытался продумать план атаки, к которой он намеревался привлечь селян, и понял, что они не успеют овладеть долиной в тот же день до заката. Это просто невозможно.

Тут он вскочил на ноги, издав едва ли не дилбианский радостный рык. Действительно, методом подкопа, который он объяснял селянам, не удалось бы пробить брешь в защите Разбойничьей Долины до наступления ночи. Но он забыл, что в средние века существовал другой, более простой способ взятия крепостей штурмом. Собственно, он забыл про самый очевидный из всех способов.

Он повернулся и, поспешно выйдя из Представительства, снова направился по дороге к кузнице, вокруг которой теперь толпились дилбиане из деревни и с близлежащих ферм, большинство с оружием — от мечей до топоров или местных кос с тяжелыми рукоятками. Холмотоп заинтересованно смотрел на Плоскопалого, который руководил изготовлением описанного Биллом щита. Билл замедлил шаг и не спеша подошел к группе. Как обычно, прошло несколько секунд, прежде чем дилбиане его заметили.

— О, это ты, Кирка-Лопата, — сказал кузнец. — Как ты думаешь, не должны ли направляющие быть длиннее — здесь, в задней части щита?

Билл внимательно изучил конструкцию. По его человеческим меркам она была столь же высокой, широкой и тяжелой, как и изгородь-частокол самих разбойников. Лишь могучие мускулы дилбианина могли бы справиться с подобным сооружением, протащив его через лес на несколько миль, отделявших деревню от входа в долину. Оно было рассчитано на то, чтобы перемещаться на трех заостренных бревнах, которые служили его основанием и должны были играть роль полозьев, на которых щит будут толкать по направлению к стене. Щит был установлен на этих бревнах с наклоном назад и прочно закреплен, возвышаясь над бревнами футов на пятнадцать. Увидев все это, Билл удовлетворенно улыбнулся и энергично кивнул.

— Отлично, Плоскопалый, — сказал он. — Мужчины, которые станут его толкать, наверняка будут в безопасности, когда подойдут к стене. Да, это хорошая защита, этот щит! Нет ничего важнее безопасности, когда идешь в атаку на подобную банду.

— Да, он позволит нам подойти близко, — согласился кузнец, хотя и слегка нахмурившись, когда Билл второй раз упомянул слово «безопасность». — Затем, когда мы подойдем близко, мы сделаем подкоп и набросимся на них.

— Вот это замысел! — с энтузиазмом воскликнул Билл. — Обеспечить себе максимальную защиту, пока не окажешься внутри, а потом наброситься на них. Пусть вас не беспокоит, что подкоп займет некоторое время. Лучше быть в безопасности, чем… извини, я постоянно это повторяю.

К этому времени остальные дилбиане, трудившиеся над щитом, оставили свою работу и собрались вокруг. Как и Плоскопалый, все они теперь хмуро смотрели на него.

— Мы вовсе не станем беспокоиться, Кирка-Лопата, — угрюмо проворчал Плоскопалый. — Мы слишком долго ждали, когда можно будет расправиться с разбойниками, чтобы волноваться по поводу того, что нам придется немного покопаться в земле, чтобы до них добраться.

— Хорошо, хорошо! — решительно сказал Билл. — Я знаю. Но ведь нет ничего страшного в том, чтобы действовать осторожно, верно?

— Что значит «действовать осторожно»? — взорвался кузнец. — Что вообще значит та «безопасность», о которой ты постоянно твердишь? Мы собираемся расправиться с разбойниками, и чем скорее, тем лучше!

— Конечно, конечно! — поспешно ответил Билл. Он увидел Холмотопа, который с интересом смотрел на него из-за плеча кузнеца. Билл продолжал: — Просто нет никакого смысла в том, чтобы пострадало много народу. Вот почему я предложил такой способ проникновения в долину. В конце концов, это самый безопасный путь, даже если он потребует больше времени, чем другие.

— Какие другие? — прорычал Плоскопалый. — Ты хочешь сказать, что есть и другие способы — более быстрые? Способы, о которых ты не говорил нам, потому что думал, что мы озабочены собственной БЕЗОПАСНОСТЬЮ?

— Конечно, есть множество других способов, — сказал Билл. — Но насколько я понимаю, один на один эти разбойники намного сильнее вас…

— Кто это сказал? — прорычал один из дилбиан, до этого трудившийся над щитом.

В лапах у него был топор, которым он замахнулся на Билла, так что у того пересохло в горле. Внезапно началось нечто невообразимое, все мужчины деревни кричали на Билла. Плоскопалый взревел, наводя порядок, и угрожающе повернулся к Биллу.

— Теперь послушай меня, Кирка-Лопата! — сказал Плоскопалый. — Мы все, жители Мокрого Носа, свалили бы эту стену голыми руками, если бы считали, что это возможно! Тебе что, неприятностей захотелось?

— Нет, конечно, нет! — поспешно сказал Билл. — Я с радостью расскажу вам про более быстрые способы проникнуть сквозь ворота в этом частоколе. Как я уже сказал, их множество…

— Какой самый быстрый? — требовательно спросил Плоскопалый.

— Самый быстрый? — переспросил Билл. — Самый быстрый — использовать ствол дерева.

Сборище дилбиан тупо уставилось на него. Биллу не верилось, что они воспримут его предложения воспользоваться стволом дерева как тараном против ворот. Очевидное для него вовсе не очевидно для дилбиан.

— Вы берете ствол, — объяснил Билл. — Вы обрезаете все сучья, кроме некоторых, которые вы оставляете вдоль его длины в качестве рукояток. Затем несколько мужчин поднимают этот ствол, разбегаются и ударяют его концом в ворота.

К его удивлению, дилбиане продолжали смотреть на Билла отсутствующим, озадаченным взглядом.

— И что дальше, Кирка-Лопата? — наконец спросил Плоскопалый.

— Подумай, — ответил Билл, — и представь себе сам. Предположим, группа мужчин берет одно из этих бревен, — он показал на штабель поленьев, на который он взбирался накануне, чтобы подвесить к потолку полиспаст, — разбегается и изо всех сил ударяет концом бревна в тебя. Как ты думаешь, что будет с тобой или с кем-нибудь еще, кого оно ударит?

Долго казалось, что Плоскопалый ничего не понял. Затем очень медленно выражение его морды начало меняться. Его глаза широко открылись, челюсть отвисла, ноздри расширились и без всякого предупреждения он издал воинственный рев, от которого у Билла чуть не лопнули барабанные перепонки, и он слегка оглох на несколько секунд.

Хорошо, что он на какое-то время утратил слух, потому что секунду спустя Плоскопалый уже объяснял суть остальным селянам, а через две минуты снова начался сумасшедший дом. Селяне ревели, рычали, хохотали и лупили друг друга по спине, демонстрируя способ использования дерева в качестве тарана.

— Пошли! — прогремел Плоскопалый, превозмогая всеобщий шум. — Нам незачем брать с собой бревно. Мы можем срубить дерево, когда будем на месте!

И они отправились в путь. Билл, ошеломленно глядевший им вслед, рисковал остаться позади, когда они устремились из деревни в лес с такой скоростью, какой его короткие человеческие ноги не выдержали бы. Он вдруг почувствовал, как кто-то подхватил его и поднял в воздух, а затем он плюхнулся в седло на спине Холмотопа.

— Держись, Кирка-Лопата! — крикнул Почтальон, захваченный всеобщим возбуждением. — Мы догоним их за пару минут.

23

Билл проникся к Холмотопу еще большим уважением, поскольку тот подтверждал, что слова его не расходятся с делом. Во время своих предыдущих поездок на спине Холмотопа Билл пришел к выводу, что скорость, с которой они путешествовали, представляет собой практически предел возможностей для дилбианина, учитывая груз, который он нес на спине. Короче говоря, Биллу до сих пор еще не приходилось иметь дела с бегущим Холмотопом. Но теперь Почтальон припустил во весь опор — и результат, с точки зрения Билла, оказался устрашающим. Они неслись со скоростью где-то между двадцатью пятью и тридцатью пятью милями в час. А от тряски Билл чуть было не вылетел из седла на первых пятидесяти ярдах.

К счастью для него, когда Холмотоп поравнялся с возглавлявшими группу, он снова перешел на быстрый шаг, что было значительно легче для его наездника.

Билл отпустил ремни, за которые судорожно цеплялся, и, выпрямившись в седле, обернулся. Казалось, вся деревня устремилась за ними следом. Обитатели Мокрого Носа наконец выступили против разбойников.

Впереди шли самые сильные и самые крупные, буквально протаптывавшие путь сквозь кусты и валившие наземь легкие деревья, которые загораживали им дорогу. Толстые стволы они обходили. За ними двигались молодые члены общины и деревенские женщины, которых охраняли с обеих сторон дилбиане поменьше и постарше. Затем Плоскопалый начал петь, и песню подхватили все остальные.

В содержании этой песни не было ничего особенного. Похоже, речь в ней шла о некоем существе, которое было одержимо манией сбрасывать других существ и предметы в колодец. Но те, кто пел, казалось, были очень довольны.

Старый дядя жены Пьяно-Носа Очень любил поесть. Как-то раз он пришел к нему в гости И сказал: «Я останусь у тебя ненадолго». «О нет!» — сказал Пьяно-Нос И бросил его в колодец! Бросил его в колодец! Вот это было зрелище! Он бросил его в колодец так глубоко, Что его вообще не было видно! Жена Пьяно-Носа увидела это И закричала: «Зачем ты это сделал? Я так люблю своего дядю!» «Тогда отправляйся к нему!» — сказал Пьяно-Нос И бросил ее в колодец! Бросил ее в колодец…

И так далее.

Избавившись от дяди своей жены и от самой жены, Пьяно-Нос быстро побросал в колодец других родственников, соседей, которые ему не нравились, молоток, который упал ему на ногу неделю назад, семейный кухонный котел (потому что он был пуст) — а затем начал швырять в колодец марширующих селян, когда поющие начали дразнить друг друга.

Для дилбиан все было весело и забавно, но Билл ощутил неприятный холодок на спине. Песня была, конечно, смешной, но юмор ее был несколько мрачным, а тон, которым она пелась, был еще более мрачным, чем ее юмор. Несмотря на всю комичность содержания, Билл понял, что то, что он слышал, было дилбианским эквивалентом воинственного марша. Селяне эмоционально настраивали себя на битву с разбойниками. Билл впервые начал ощущать сомнения в отношении сил, которые привел в движение. Он наклонился к правому уху Холмотопа.

— Холмотоп… — сказал он. — Холмотоп, послушай меня, пожалуйста. Я бы хотел кое о чем тебя спросить…

Но с тем же успехом он мог бы обращаться к десятифутовой каменной глыбе, с грохотом несущейся во главе лавины. Холмотоп ревел песню про Пьяно-Носа вместе с остальными, полностью поглощенный этим занятием.

Билл опять опустился в седло, охваченный новым страхом. Если уж Холмотоп стал неуправляемым, то что говорить о Плоскопалом и прочих жителях деревни? Раскатистые голоса вокруг гипнотизировали — даже Билл почувствовал, как учащается его дыхание и стучит кровь в висках.

Он все еще пытался сохранить контроль над собой, когда шедший под ним Холмотоп, вместе с остальными предводителями деревенского отряда, свернул в узкую лощину, которая вела к входу в долину, и остановился.

Ворота в частоколе были уже закрыты и задвинуты на засов, и головы разбойников, так же как и верхние края их щитов, виднелись над заостренными концами вертикальных кольев частокола. Не было ничего удивительного, что долина уже подготовилась к их появлению. Поющих и марширующих селян наверняка было слышно за полмили. Над частоколом в воздухе мелькнули мохнатые лапы, и солидного размера камни полетели из-за ограды, но упали, не долетев до селян. В ответ селяне столпились в узком проходе в долину и начали петь о бросаемых в колодец разбойниках. Разбойники отвечали им оскорбительными выкриками, бросая вызов, но общий хор жителей деревни заглушал их.

…Бросим вас в колодец так глубоко, Что от вас и следа не останется…

— распевали селяне.

Тем временем Плоскопалый начал быстро отдавать команды. Вооруженная топорами группа уже направилась в близлежащий лес, Билл слышал стук их топоров в моменты относительной тишины в перерывах между пением селян и руганью разбойников. Вскоре послышался треск падающего ствола, за которым последовал рев восторга, заглушивший даже пение.

Затем снова раздались удары топора. Вскоре группа вернулась, неся по крайней мере тридцатифутовый ствол толщиной в два фута. Тут и там вдоль ствола были оставлены обрубки сучьев в качестве рукояток. Но большинство из тащивших дерево просто обхватывали его громадной волосатой лапой, зверски ухмыляясь.

Холмотоп присел и позволил Биллу соскользнуть с его спины. Билл направился было в сторону Плоскопалого, но в этот момент раздался внезапный треск, словно упало еще одно дерево, и все обернулись. Мгновение спустя появилась вторая группа, тащившая второе дерево с обрубленными сучьями.

— Нет, нет! — прорычал Плоскопалый, отмахиваясь от них. — Хватит одного! Положите это дерево в сторону и расступитесь.

Громадный палец кузнеца указывал на вертикальную каменную стену. Вторая группа дилбиан с неохотой прислонила свое бревно к стене и отошла.

— Ладно, все остальные! — крикнул Холмотоп стоявшим вокруг. — Пошли! Приготовьте камни!

Билл уже заметил, что все вооружаются камнями — и иногда теми же самыми, что прилетели из-за изгороди. Теперь почти у каждого, кто не входил в группу тарана, в лапах было по два-три огромных снаряда.

— Щиты сюда! — проревел Плоскопалый.

Те из группы тарана, у кого уже были щиты, подняли их над головой. Другие поспешно одалживали щиты у друзей и родственников, стоявших вокруг.

— Порядок! — крикнул кузнец, занимая место во главе группы тарана. — Пошли-и…

Последнее слово завершилось долгим, протяжным завыванием, когда группа тарана на полной скорости понеслась к воротам в изгороди. Черной мохнатой волной за ними устремились остальные дилбиане — но лишь до расстояния броска от изгороди, после чего обрушили на противника буквально лавину камней.

Головы разбойников, видневшиеся над остриями частокола, поспешно скрылись, когда в них полетели первые камни. Тем временем группа тарана неслась к воротам в самом центре изгороди. Какое-то мгновение казалось, что они свернут в сторону и ничего не добьются. Но еще мгновение спустя они обрушились на ворота. Результаты оказались невероятными.

Ворота треснули сверху донизу со звуком, подобным удару грома. Но это было не самое впечатляющее. Группа тарана, выпустив от удара бревно, налетела на ворота и саму изгородь, словно множество снарядов в дилбианской шкуре. В результате не только ворота, но и вся изгородь угрожающе задрожала.

Над частоколом мелькнули в воздухе мохнатые лапы, когда разбойников тряхнуло и отбросило назад. Видимо, никто из них не смог удержаться, камни больше не летели. Но ни одна голова над изгородью не появилась.

— Отлично… вставайте и беритесь! — кричал Плоскопалый от ворот, поднимаясь на ноги. — Поднимайтесь, и ударим еще раз!

Группа тарана пришла в себя, подняла бревно и начала ритмично раскачивать его передний конец перед треснувшими воротами. С каждым ударом грохот усиливался, и ворота сотрясались вместе с изгородью. Трещина медленно расширялась, и еще одна трещина расколола ворота на три части. Вокруг Билла, на расстоянии броска камня от ворот, селяне сходили с ума от радости, и шум стоял оглушительный.

Внезапно Билл ощутил в груди неприятный холодок. Он не до конца представлял себе всю ярость и возбуждение, которые теперь его окружали. Он вовсе не хотел, чтобы кто-то из разбойников или селян был убит или покалечен…

Внезапный толчок в спину чем-то жестким заставил его невольно сделать полшага вперед. Он быстро и рассерженно обернулся и увидел перед собой Красотку. Она держала прямоугольный щит и меч, висевший на ремне: и то и другое было слишком мало по размеру для любого дилбианина.

— Ну, бери! — прошипела Красотка ему в ухо. — Плоскопалый оставил их там, у себя, но я вернулась и принесла. Они твои, Кирка-Лопата! Берешь или нет? Ты же не можешь драться с Костоломом без них, а ты единственный, кто может остановить войну, вступив с ним в поединок!

Она протянула Биллу щит и меч. Билл обнаружил, что в каком-то оцепенении берет их и подвешивает меч к поясу. Щит, снабженный петлей для локтя и захватом для руки, сделанный из дюймовой древесины и обшитый полудюймовой толщины шкурой, тянул его левую руку к земле, когда он пытался удержать ее в соответствующем положении.

Он?.. Остановить войну?.. У него закружилась голова, пока он смотрел на орущих и прыгающих селян, радовавшихся успехам группы тарана у ворот.

Конечно! Внезапно все встало на место. Он понял все, включая и то, почему он был назначен сюда, а затем явно брошен на произвол судьбы Гринтри и другими начальниками! Он повернулся и огляделся вокруг. Второй таран все еще стоял, прислоненный к скале неподалеку.

— Держи, — буркнул Билл, сунув щит и меч обратно Красотке.

Он повернулся и, подбежав к стволу, прислоненному к скале, быстро вскарабкался по нему, используя захваты для рук как ступени лестницы. Оказавшись в двадцати футах над головами стоявших внизу дилбиан, он посмотрел вниз, через изгородь, на простиравшуюся под ним долину.

Он увидел, что разбойников за воротами теперь нет. Высокая угольно-черная фигура Костолома находилась в центре шеренги, выстроившейся примерно на полпути между воротами и разбойничьими строениями. Все они были вооружены и готовы к бою. Полуденное солнце отражалось в лезвиях шестифутовых мечей и сверкающем металле встречавшихся кое-где доспехов и защитных шлемов. Позади шеренги, ближе к самим зданиям, стояла небольшая группа женщин, а рядом с ними — круглая фигура в желтом одеянии, в которой Билл без труда узнал Мюла-ая. Пока он смотрел, Мюла-ай поднес к лицу что-то блеснувшее на солнце. Мгновение спустя руки гемноида взметнулись вверх в человеческом, военном приветствии. Только человек был в состоянии понять, что означает этот жест. Мюла-ай издалека показал Биллу нос, повернулся и скрылся за углом столовой.

Несмотря на все то, что Билл только что понял, холодок в его груди превратился в твердую, неподдающуюся глыбу. Склонность к шуткам и хвастовству составляли неотъемлемую часть дилбианского характера, но лишь до определенной степени. Сейчас ни селяне, ни разбойники не шутили — или, по крайней мере, шутили наполовину.

Мюла-ай ловко поймал Билла в ловушку. Он знал, что похищение лазера может в панике заставить Билла подговорить селян на подобную акцию. Акцию, в которой и селяне, и разбойники будут убиты или ранены. Гемноиду было вовсе не обязательно рисковать самому, убивая Костолома, чтобы избавиться от Билла и дискредитировать людей на Дилбии. Все, что ему нужно было, — это дождаться, когда атакующие селяне схватятся с разбойниками, а это Мюла-ай, должно быть, планировал с того самого момента, когда решил стащить лазер.

Из этой ситуации был лишь один выход. Трудный выход, который был доступен Биллу с самого начала. Сначала он не понимал, что из себя представляет дилбианский образ мыслей. Теперь он был уверен в этом, и именно это дополнительное знание давало ему преимущество над гемноидом, который не только этого не понимал, но и в силу своей природы неспособен был понять.

Билл поспешно спустился по стволу вниз. Он подбежал к Красотке и выхватил у нее щит. То, что она сказала, было верно. Только он мог остановить войну.

— Где Холмотоп? — быстро спросил он. — Помоги мне найти его!

— Вот он! — крикнула она и побежала к нему.

Билл бросился следом.

Долговязый Почтальон стоял чуть в стороне; его взгляд и все его внимание были сосредоточены на группе тарана, которая теперь расширила трещину в воротах настолько, что лишь засовы удерживали доски на месте. Красотка бесцеремонно ткнула Холмотопа под ребра, и он рассерженно повернулся.

— Кирка-Лопата! — коротко произнесла Красотка, указывая назад на запыхавшегося Билла.

— Холмотоп, — выдохнул Билл, — мне нужно попасть в долину до того, как это сделает кто-либо еще, чтобы я смог первым добраться до Костолома. Ты можешь мне помочь?

Какое-то мгновение Холмотоп непонимающе смотрел на него. Затем, издав радостный возбужденный вопль, он подхватил Билла и перебросил его через мохнатое плечо в седло. Билл уцепился за ремни, Холмотоп развернулся на одной ноге и помчался к воротам, которые начали разваливаться от ударов тарана.

Они и в самом деле развалились, рассыпавшись дождем деревянных обломков, как раз в тот момент, когда Холмотоп оказался рядом. Не останавливаясь, Холмотоп перепрыгнул через ближайшего бойца, который без сил свалился на траву, и помчался прямо к вооруженной шеренге разбойников, где возвышалась массивная черная фигура Костолома, ждавшего с щитом и мечом.

Билл выглянул из-за плеча Холмотопа, подождал, пока они оказались на полпути между воротами и шеренгой разбойников, и крикнул Холмотопу, чтобы тот остановился. Затем Билл выпрыгнул из седла и приземлился, лязгнув щитом о землю. Повернувшись сначала налево, к разбойникам, а затем направо, к селянам, которые уже начали просачиваться сквозь выломанные ворота, Билл крикнул им всем, а мгновение спустя могучие дилбианские легкие Холмотопа подхватили его крик и повторили его, так что он был отчетливо слышен в тишине, которая внезапно наступила с обеих сторон, — как нападавшим, так и защищавшимся.

— Остановитесь! — крикнул он. — Никто из вас не начнет сражаться ни на чьей стороне, пока я сам лично не разберусь с Костоломом!

24

Только тогда Билл сообразил, что у него нет меча. Он оставил его у Красотки. Однако, казалось, дилбиане не сознавали всю смехотворность положения невооруженного маленького Коротышки, стоящего между шеренгами вооруженных гигантов и призывающего оставить саму мысль о сражении. На глазах у Билла разбойники по обе стороны от Костолома расслабились, спрятали мечи в ножны и неторопливо двинулись вперед. Оглянувшись, он увидел жителей деревни, просачивавшихся через разбитые ворота, но тоже без признаков враждебности. Две группы встретились и перемешались вокруг Билла, а он вместе с Холмотопом направился к Костолому, который спокойно стоял и ждал.

Когда Билл и Холмотоп подошли, предводитель разбойников внезапно повернулся кругом.

— Идем! — сказал он Биллу и двинулся в сторону строений. Билл, Холмотоп и все остальные пошли следом.

Костолом остановился возле длинного узкого здания с двумя окнами и с дверями в каждом конце. Билл узнал склад, в тень которого увела его Анита в ту ночь, когда он спустился в долину, чтобы увидеться с ней. Именно здесь они тогда разговаривали. Теперь Костолом привел его сюда для поединка. Сейчас он возвышался над Биллом, словно гора.

— Вот твой меч… — внезапно прошептал возле его уха голос Красотки. Он слегка повернулся, почувствовав, как рукоятка меча ложится ему в руку. Обтянутая кожей рукоятка была холодной, и вес меча тянул его руку вниз, хотя он был более чем наполовину короче громадного клинка Костолома. Несмотря на его уверенность в том, что теперь он во всем разобрался и рискует вполне разумно, риск оставался риском, пусть даже и разумным.

— Ладно, Костолом, — сказал Билл, стараясь говорить как можно громче и пренебрежительнее, — как ты хочешь сражаться?

— Я скажу тебе как, — ответил Костолом. Он показал на здание склада позади них. — Вчера я заделал здесь окна. Внутри полно всякого барахла, но достаточно места, чтобы пройти от одного конца до другого. Я пойду в один конец, а ты в другой. И первый, кто выйдет с другого конца на своих собственных ногах, выигрывает. Согласен?

— Согласен! — сказал Билл, глядя на здание склада, но к горлу его подступила тошнота.

Он слышал, как толпа позади него строит догадки по поводу возможного исхода поединка. Хотя и были некоторые, кто, казалось, чувствовали, что от Коротышек можно ожидать всякого, большинство, похоже, было твердо убеждено, что Костолом без всякого труда встретит Билла во мраке темного здания и изрубит его на мелкие кусочки.

Так или иначе, пути назад не было. Костолом уже направился к зданию. Билл повернулся и вместе с Холмотопом двинулся вперед. Толпа следовала за ними. Они подошли к зданию и, обойдя его, обнаружили три деревянных ступени, ведущих к тяжелой двери. С пересохшим горлом, чувствуя, что его внутренняя убежденность ничем не может ему помочь, Билл поднялся по ступеням.

— Желаю успеха… — услышал он голос Холмотопа.

Затем Билл открыл дверь и вступил в темноту, смешанную с запахом кожи, дерева, корнеплодов и пыли.

Дверь позади него захлопнулась.

Билл остановился. Меч теперь был в руке, и рукоятка казалась скользкой. Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, но в течение нескольких долгих минут с полностью расширившимися зрачками он не мог различить вокруг никаких деталей. Затем из мрака начали постепенно возникать неясные очертания. Наконец он увидел, что стоит посреди небольшого пустого пространства, лицом к тому, что выглядело как коридор между грудами каких-то сваленных в беспорядке предметов высотой футов в десять-пятнадцать.

Внезапно с другого конца здания без всякого предупреждения послышался звук чего-то упавшего и покатившегося по деревянному полу. Билл замер. Какое-то мгновение он ощущал лишь тяжелое биение собственного сердца и тяжесть меча и щита в руках. Потом снова начал дышать.

Этот звук, преднамеренный или нет, свидетельствовал о том, что Костолом приближается к нему. Билл не мог просто стоять и ждать его появления. Нужно было идти навстречу предводителю разбойников.

Билл осторожно начал двигаться вперед по коридору между высокими грудами всякого добра и хлама.

Коридор соединял ряд пустых помещений между сваленным в кучи добром. Временами он расширялся в площадки, достаточно просторные для поединка. Затем снова сужался, так что, по крайней мере, дилбианину пришлось бы идти боком, чтобы его преодолеть. Но был лишь один путь между кучами сваленного имущества. Это означало, что у Билла явно не было никаких шансов проскользнуть мимо его огромного противника, не встретившись с ним лицом к лицу.

Билл больше не слышал с дальнего конца здания никаких звуков, сообщавших о приближении Костолома. Но под ногами Билла то и дело скрипели доски пола, и раз или два он наступил на что-то, лежавшее у него на пути, вызвав легкий шум.

Каждый раз при этом он замирал, покрываясь потом и прислушиваясь. Но с дальнего конца не было слышно ничего — никакой реакции в ответ.

Билл уже преодолел некоторое расстояние и пожалел, что не оценил длину здания на глаз, прежде чем войти, и не считал шаги, оказавшись внутри, чтобы хотя бы приблизительно представлять, какую часть пути он прошел. Ему казалось, что к этому времени он должен был достичь середины здания. Но он еще не видел Костолома, а ведь предводитель разбойников наверняка встретил бы его на полпути!

Билл шел дальше, нащупывая путь острием меча в темном проходе. Никаких следов предводителя разбойников не было. Теперь Билл уже был уверен, что преодолел по крайней мере половину здания. Могучий дилбианин мог, конечно, ждать его в каком-нибудь удобном месте, которое выбрал сам. И все равно Биллу ничего не оставалось, как продолжать двигаться вперед.

Однако, как ни удивительно, это не влияло на настроение Билла. Собственно, страх и неуверенность, которые он ощущал, входя в темное здание, исчезали. Рукоятка меча больше не казалась скользкой от пота. Сердцебиение замедлилось и успокоилось. У него даже начало зарождаться некое мрачное намерение — хотя это и выглядело смешно — быть готовым отразить нападение, если Костолом выскочит на него из темноты.

Дилбианин был громадным, но сами его размеры, думал Билл, согреваемый предчувствием поединка, делали предводителя разбойников неуклюжим в сравнении с человеком. Если бы Биллу удалось увернуться от первого сокрушительного удара меча длиной в человеческий рост, он мог бы броситься вперед и попытаться использовать свой коротким меч, прежде чем противник опомнится. Если до этого дойдет, может, было бы разумно отбросить в сторону щит, когда они сойдутся вместе, подумал Билл. Щит имел какой-то смысл для дилбианина, который мог отразить с его помощью удар меча, но для человека даже легкое касание дилбианского оружия закончилось бы катастрофой. Биллу легче было бы увернуться от удара без щита на руке. Внезапно его осенило: если уж все равно бросать щит, то можно бросить его в Костолома. Так можно было бы получить небольшое преимущество, используя элемент неожиданности.

Каковы были условия поединка, о которых сказал Костолом, прежде чем они вошли в здание? «Первый, кто выйдет из здания на собственных ногах…»

Если бы Билл сумел увернуться от первой атаки Костолома, каким-то образом обмануть дилбианина и проскочить мимо, можно было бы добежать до двери и выскочить наружу…

Менее чем в пятнадцати футах впереди Билла внезапно послышалось дребезжание какого-то покатившегося по полу предмета, видимо неосторожно задетого ногой.

Билл замер, его нервы и мускулы напряглись. Прямо перед ним коридор был узким, но чуть дальше — Билл заслонил глаза рукой, вглядываясь в темноту, — похоже было, что он снова расширяется, образуя очередное открытое пространство. Если это было так, то именно оттуда исходил звук, который только что услышал Билл. Именно там ждал его Костолом.

Билл вытянул руку с мечом, чтобы исследовать на ощупь обе стороны прохода, не выпуская оружия. Слева от него были мешки, заполненные какими-то твердыми бугорчатыми предметами, слишком тяжелые для того, чтобы их поднять, наваленные до самого потолка, — сначала он подумал было взобраться по мешкам и обойти открытое пространство поверху. Справа был штабель бревен, тянувшихся в темноту. Высота штабеля составляла не более половины высоты до потолка, чуть выше головы Билла — где-то на уровне плеча Костолома. Билл взялся за, одно из бревен, навалившись на него всем своим весом, и оно слегка пошевелилось.

Он поспешно отпустил бревно. Если бы оно покатилось под ним, в то время как он пытался бы ползти вдоль него, это не только разрушило бы его планы застать противника врасплох, но и могло оставить его беспомощным у ног Костолома. Ничего не оставалось, как пробираться дальше вдоль прохода, стараясь производить как можно меньше шума и надеясь подкрасться к ожидающему дилбианину, прежде чем тот его заметит.

Билл маленькими шажками двигался вперед, осторожно переставляя ноги и постепенно перенося на них свой вес. Ему повезло — ни одна доска не скрипнула под его тяжестью. Он медленно пробирался вперед, пока не достиг места, где проход расширялся.

Неожиданно его нога наткнулась на что-то твердое выше уровня пола. Билл остановился на полушаге и наклонился, пытаясь на ощупь определить, какое препятствие встретилось на его пути. Это был конец бревна, очевидно упавшего с поленницы и торчавшего в темноте. Билл осторожно начал обходить его вокруг, затаив дыхание.

Где же Костолом? Открытое пространство, где теперь стоял Билл, было шире всех, которые встречались ему до сих пор. Мешки с твердыми бугорчатыми предметами, находившиеся слева, исчезли. До самой дальней стены узкого здания было пусто. Справа от него бревна, ранее аккуратно уложенные в штабель, образовывали в полумраке бесформенную груду, часть из них скатились на пол. Билл начал осторожно пробираться среди них.

Внезапно он остановился. Его нога наступила на что-то мягкое. Он отдернул ее, стоя на одной ноге, словно журавль.

Но ничего не произошло. Немного подождав, он опустил руку с мечом и коснулся предмета, на который только что наступил.

Какое-то мгновение он ничего не ощущал, затем тыльная сторона его ладони коснулась жесткой курчавой шерсти дилбианина. Его прикосновение не вызвало никакой реакции. Билла охватил ужас. Он поспешно переложил меч в руку, которой держал щит, и наклонился, ощупывая то, что лежало перед ним.

Это была огромная неподвижная дилбианская ступня, торчавшая вверх, в потолок, а дальше следовала вытянувшаяся на полу нога.

— Что… — начал Билл, неосторожно заговорив вслух. Затем случилось неожиданное.

С оглушительным грохотом и треском темная груда бревен справа от него рассыпалась; падающие бревна с невероятным шумом покатились во все стороны. Билл отскочил, но, как ни странно, ни одно бревно не покатилось к нему. Через несколько минут, хотя, вероятно, это была лишь секунда или две, шум и движение прекратились. Но теперь темнота усилилась из-за плотного облака пыли, поднятой падающими бревнами. Билл громко чихнул.

Собравшись с мыслями, он отступил на шаг назад и поискал в темноте дилбианскую ногу, которой он касался перед тем, как упали бревна. Пошарив немного, он нашел ее, столь же неподвижную, как и до того. На ощупь двигаясь дальше, он в конце концов обнаружил, что перед ним не кто иной, как Костолом, лежащий неподвижно и явно без сознания под упавшим бревном.

Билл быстро выпрямился. Он вовсе не собирался заглядывать в зубы дареному коню. Взяв меч в правую руку, он повернулся и побежал к входу в здание, к тому, откуда вошел предводитель разбойников. До этой двери, вокруг которой туманно поблескивала полоска света, было не более двадцати футов. Билл преодолел расстояние до нее в три прыжка и, выскочив из узкого прохода, краем глаза успел заметить блеск со свистом отпускающейся на него стали.

Он отскочил, инстинктивно подняв меч. В то же мгновение меч был выбит из его руки, словно из руки ребенка, и отлетел к стене позади него. Что-то страшно тяжелое обрушилось на его голову, и он, шатаясь, отступил назад, пока стена не удержала его от падения.

По его лицу текла кровь, наполовину ослепив его.

Билл инстинктивно подхватил с пола свой меч и поднял голову, желая увидеть лицо нападавшего. Стены кружились вокруг него, но то, что он увидел в дневном свете, просачивавшемся сквозь дверь, заставило его замереть на месте.

Перед ним застыла в воздухе одетая в желтое фигура Мюла-ая, из руки которого только что выпал громадный меч Костолома. Но он не нападал и не издавал ни звука — и понятно почему.

Его поясницу, прижимая одну руку к боку и мертвой хваткой охватывая запястье другой, державшей меч, обнимала покрытая черной шерстью лапа толщиной с водопроводную трубу. Другая черная лапа охватывала толстую шею гемноида, так что его глаза вылезли на лоб, а рот широко открылся. Над плечом Мюла-ая скалилась веселая круглая морда Еще-Варенья.

Какое-то мгновение Билл тупо таращился на это зрелище. Он не мог поверить, что кто-либо из дилбиан мог не только одолеть Мюла-ая, но и оторвать его от земли. Если Еще-Варенья сейчас был способен на нечто подобное, каким же он был борцом в дни своей молодости?

Но Билл не мог долго наслаждаться подобной картиной. Здание вокруг него раскачивалось, словно корабль в шторм, и силы начали оставлять Билла. Любой ценой он должен был выбраться.

Он повернулся и, шатаясь, направился к двери. Ему пришлось бросить щит, чтобы открыть ее, но он изо всех сил сжимал в руках меч, ковыляя по ступеням на ослепивший его солнечный свет, в центр круга черных мохнатых морд, которые расплывались и кружились вокруг него.

Он едва слышал их приветственные крики. Внезапно земля, толпа и солнечное небо пропали, и он провалился в темноту.

Какое-то время спустя он выплыл из темноты и обнаружил, что лежит на человеческой кровати в комнате с белыми стенами. Стены мерцали, приближаясь и удаляясь от его глаз. В поле зрения появилось чье-то лицо. Это было лицо Аниты, и оно показалось Биллу самым прекрасным из всех лиц, которые он когда-либо видел. Оно тоже расплывалось перед его глазами.

Он почувствовал прикосновение чего-то холодного и влажного ко лбу. Анита, похоже, вытирала ему лицо.

— Это госпитальный корабль? — прохрипел он.

— Нет, конечно! — ответила Анита, и голос ее звучал странно сдавленно. — Ты в Представительстве. Тебе не нужен госпитальный корабль. С тобой не случилось ничего такого, чему я не могла бы помочь. У меня есть диплом медсестры.

Он с интересом посмотрел на нее.

— Есть ли вообще на свете что-нибудь, чего у тебя нет? — спросил он.

К его удивлению, она разрыдалась.

— Замолчи, ради Бога! — сказала она, бросила тряпку, или что еще было у нее в руке, в тазик с водой и выбежала из комнаты.

Ошеломленный и растерянный, Билл попытался приподняться на локте и позвать ее. Но стоило ему поднять голову, как что-то тяжелое, казалось, оттолкнулось от переднем внутренней стенки его черепа и со всей силы обрушилось на заднюю стенку. Его снова поглотила черная бездна.

25

— Значит, ты отправляешься вместе со мной на Землю для доклада? — радостно спросил Билл.

— Я полечу на том же самом корабле, если ты это имел в виду, — холодно и четко ответила Анита.

Она повернулась и направилась к курьерскому кораблю, лежавшему горизонтально на траве посреди лужайки. Это был сверкающий мощный девяностофутовый корабль, способный самостоятельно совершать межзвездные перелеты; его размеры, в несколько раз превышавшие размеры обычного транспортного катера, привлекли внимание нескольких дилбиан, которые с любопытством его разглядывали.

Билл задумчиво смотрел вслед удаляющемуся силуэту Аниты. Как с ней разговаривать, если она не желает разговаривать с ним? Выздоравливая после удара по голове, полученного от Мюла-ая, он отметил про себя, что она ему нравится. Она действительно ему очень нравилась. Короче говоря, мысль о расставании с ней вдруг оказалась для него болезненной.

Но даже когда он смирился с этим, его отношения с ней становились все хуже и хуже. Все началось с того несчастного вопроса о том, есть ли вообще что-нибудь, чего у нее нет, когда он только что пришел в себя и она вытирала ему лоб. Позже он пытался объяснить ей, что хотел лишь сделать ей комплимент. Он понимал, что она — «тепличный экземпляр», а он — ничем не примечательная личность. Собственно, он едва выпутался из всей этой истории, все же добравшись до ее счастливого конца, в то время как она использовала все ресурсы ее необычного ума и все свои способности. Он даже не пытался ставить себя наравне с ней.

Но чем больше он пытался объясниться, тем большее неудовольствие проявляла Анита. Каждый раз, стоило ему только открыть рот, он словно натыкался на непробиваемую стену.

— Ну что ж, Кирка-Лопата… — прервал его размышления голос Холмотопа, и Билл виновато поднял взгляд.

Он совершенно забыл, что разговаривал с Почтальоном, когда мимо прошла Анита, направляясь к кораблю. Он видел, что ее встретил высокий мужчина, только что вышедший из люка. Высокий показался ему знакомым. Билл мрачно посмотрел в его сторону.

— …Я, пожалуй, отправлюсь назад в горы, — прогремел над ухом Билла голос Холмотопа. — Там все хотят услышать, вышло ли у тебя все так, как я говорил.

— Хотят услышать? — удивился Билл.

Потом он вспомнил, как размышлял о том, не заинтересован ли сам Холмотоп в исходе той ситуации, в которую угодил Билл. Билл внимательно посмотрел на долговязого дилбианина.

— Ну конечно, — спокойно сказал Холмотоп. — Все они помнят Пол-Пинты, но там была серьезная дискуссия о том, можете ли вы, Коротышки, сделать то же самое дважды подряд.

— Дважды подряд? — переспросил Билл. — Сделать что?

— Одурачить Толстяков, разумеется, — ответил Холмотоп. — Как вот этого!

Он кивнул в сторону дальнего края лужайки, за спину Билла. Билл обернулся и увидел одетую в желтое фигуру Мюла-ая, одиноко стоявшего в тени деревьев. Вряд ли на него давила дилбианская гравитация, но во всем его виде чувствовалось что-то жалкое.

— Скоро прилетит летающий ящик, вроде вашего, — сказал Холмотоп, — только под управлением Толстяков, чтобы забрать его отсюда. Так что, похоже, мы последний раз видим среди нас старину Не-Пьяного.

— Кого? — Билл пригляделся к стоявшей вдали фигуре. Он был уверен, что это Мюла-ай. Собственно, это он и был. — Но ведь это же Брюхо-Бочка, разве не так?

Холмотоп презрительно фыркнул.

— Больше нет. У него теперь другое имя, — сказал он. — Разве ты не слышал?..

— Нет, — сказал Билл.

— После того как ты разобрался с Костоломом, выяснилось, что Еще-Варенья обнаружил старину Непьяного валяющимся без чувств позади столовой в луже пива. Каждому было ясно, он решил, что все внимание разбойников будет занято вторгшимися в долину селянами, так что он сможет без помех наполнить брюхо. Он тайком вылакал почти целую бочку и свалился без чувств. — Холмотоп раскатисто захохотал. — В итоге он пропустил все представление, лишь из-за того, что не вовремя нажрался!

— Представление?

— Ну да, твой поединок с Костоломом. Он все пропустил! — сказал Холмотоп. — Так вот, когда Еще-Варенья нашел его и привел всех остальных, они облили его водой, чтобы привести в чувство, и он сел и обнаружил, что все над ним смеются. После его болтовни насчет того, какие крепкие ребята Толстяки! Оказалось, что он предпочитает пить, а не драться!

Холмотоп снова рассмеялся.

— Но, — сказал Билл, — откуда такое имя…

— А, это! — прервал его Холмотоп. — Это самое забавное. Когда он сел, мокрый насквозь, и все начали смеяться над тем, что он напился и пропустил поединок, он совсем потерял голову и стал пытаться объяснить, что это не так. Если бы он молчал или признал свою вину и посмеялся бы над собой, но он начал твердить, что он не был пьян. «Но я же не пьяный!» Это были первые его слова. Только когда его спросили, каким образом он лишился чувств, он не смог вразумительно ответить. Он пытался придумать какую-то дурацкую историю, якобы он споткнулся и ударился головой о стену. Ну, ты сам знаешь, что это ложь, Кирка-Лопата. Невозможно споткнуться и стукнуться головой о стену так, чтобы напрочь отрубиться. Естественно, ему дали другое имя.

— Естественно, — машинально повторил Билл.

Теперь он хорошо знал обычаи дилбиан, чтобы понять, что имя Не-Пьяный было в такой же степени помехой для Мюла-ая, как Брюхо-Бочка — преимуществом. В итоге гемноид превратился в посмешище для дилбиан, и его полезность для гемноидов на Дилбии сошла на нет. Ничего удивительного, что его отзывают. Билл даже ощутил легкую жалость к Мюла-аю теперь, когда понял образ мыслей дилбиан.

Вспомнив о странностях мышления дилбиан, он вдруг осознал, что Холмотоп окольными путями, как это было принято у дилбиан, пытается что-то ему объяснить.

— Но ты говорил, — поспешно сказал Билл, — что там, в горах, интересовались, как идут дела у меня здесь? Почему их это должно интересовать?

— О, по многим причинам, Кирка-Лопата, — беззаботно ответил Холмотоп. — Некоторые, конечно, могли просто интересоваться, насколько успешно ты помогаешь жителям Мокрого Носа выращивать всякие полезные вещи. Конечно, то, что происходит в Нижних Землях, мало волнует горцев, но все-таки там, внизу, тоже живет такой же народ, и многим горцам интересно, за кем в конце концов пойдут мокроносцы — за тобой или за Толстяками, если они вдруг когда-нибудь сами окажутся в такой же ситуации.

— Понятно, — сказал Билл.

Примерно этого и следовало ожидать, подумал он. Холмотоп был больше чем компаньоном для Билла. Он был неофициальным — практически все отношения между дилбианами были неофициальными — наблюдателем от жителей Верхних Земель, в задачу которого входило сообщать о возможности принятия помощи Коротышек — а не гемноидов — в области сельского хозяйства и прочего. И теперь Холмотоп деликатно информировал Билла об этом.

— И как, по-твоему, они относятся к тому, как все повернулось? — спросил Билл у Почтальона.

— Ну, — рассудительно сказал Холмотоп, — думаю, среди них есть многие, кто доволен тем, что в конце концов произошло. Как ты, видимо, догадываешься, я один из них. — Внезапно дилбианин сменил тему. — Кстати, я передал пару слов Костолому, как ты просил. Я сказал ему, что ты хотел бы с ним увидеться, прежде чем улетишь.

— Да? — Билл поспешно взглянул в сторону деревни. Он до сих пор не заметил никаких признаков присутствия предводителя разбойников и решил, что либо до Костолома не дошли его слова, либо тот отказался прийти, хотя это было маловероятно. — И он сказал, что не придет?

— О нет. Он идет сюда, — сказал Холмотоп. — Он вышел вместе со мной, когда я покидал Мокрый Нос.

— Вышел? — Билл, оглядевшись вокруг, не обнаружил никаких следов Костолома. — Что случилось?..

— О, видишь ли, я обогнал его, — весело сказал Холмотоп. — Он немножко отстал. Он никогда не смог бы поравняться со мной, если бы я хотел оставить его позади. Это никому еще не удавалось.

— Я тебе верю, — честно сказал Билл. Он действительно ему верил.

— Вон он, — сказал Холмотоп, кивая над головой Билла в сторону курьерского корабля. — Вероятно, сделал крюк, чтобы взглянуть на этот ваш летающий ящик.

Билл повернулся. Действительно, там стоял Костолом, возвышавшийся над головами других дилбиан, разглядывавших корабль. Бывший предводитель разбойников повернулся и легкой походкой направился в сторону Билла.

— Что ж, — послышался голос Холмотопа, — пожалуй, я пойду. Может быть, когда-нибудь мы еще встретимся, Кирка-Лопата.

Билл снова повернулся к Почтальону.

— Надеюсь, — сказал он.

— Я тоже. Всего хорошего, — ответил Холмотоп.

Он повернулся и ушел, его внезапное прощание вполне соответствовало дилбианскому отсутствию формальностей как при встрече, так и при расставании. Несколько мгновений Билл смотрел вслед удаляющейся высокой фигуре. Ему самому по-человечески хотелось бы немного продлить эти последние минуты, особенно с тех пор, как он начал испытывать к Холмотопу настоящие дружеские чувства. Но тот уже маячил где-то вдалеке и мгновение спустя скрылся среди деревьев, недалеко от того места, где стояла одинокая фигура Мюла-ая.

— Ну, Кирка-Лопата! — произнес глубоким басом другой голос, и, обернувшись, Билл увидел Костолома. — Я слышал, ты расспрашивал обо мне, после того как снова поднялся на ноги. Так что я сказал жене, что пойду и узнаю, чего ты хотел от меня, пока ты не улетел.

— Жене? — переспросил Билл. — Красотке?

— Кому же еще? — ответил Костолом, ласково поглаживая живот в манере, слегка напоминавшей любимый жест Еще-Варенья. — Да, я теперь хозяин постоялого двора, Кирка-Лопата, и, по-моему, вся эта банда в долине распалась. Большинство из них пришло вместе со мной в деревню, остальные разбежались неизвестно куда. Но зачем ты все-таки меня искал?

— Мне было кое-что любопытно, — сказал Билл, приближаясь к делу окольными путями в лучшем дилбианском стиле. — Значит, ты бросил разбойничать и остепенился?

— А что я еще мог? — грустно вздохнул Костолом. — После того как ты победил меня в честном бою, Кирка-Лопата? Впрочем, я не слишком сожалею о прежних временах. Кое-что я приобрел взамен.

— Кое-что? — спросил Билл.

— Ну конечно, — сказал Костолом. — Во-первых, моя жена — это сокровище, Кирка-Лопата. — Рокочущий бас Костолома стал тише. — Она не только лучшая повариха в округе, но она может голыми руками победить любых других двух женщин. Возможно, она и не самая красивая женщина в округе…

— Не самая красивая? — удивленно переспросил Билл.

Действительно, Совершенно Очаровательная называла Красотку коренастой и маленькой, но Билл скорее относил это на счет ревности. Он не в состоянии был оценить дилбианскую красоту, но считал само собой разумеющимся, что Костолом, будучи наиболее подходящим холостяком в округе, заинтересовался бы лишь самой красивой женщиной.

— Я бы не сказал об этом никому другому, — столь же конфиденциальным тоном продолжал Костолом, — но ты Коротышка, так что ты не в счет, — моя жена не самая красивая в мире. Нет. Но что хорошего в ком-то с фигурой как у Совершенно Очаровательной, если вместе с этим получаешь и все ее слабости? Нет, Красотка — самая подходящая жена для меня во всех отношениях, не говоря уже о том, что я приобрел такого тестя, как Еще-Варенья. Этот старик действительно умен, Кирка-Лопата…

Нос Костолома дернулся, что было дилбианским эквивалентом подмигивания.

— И я полагаю, — продолжал он, — вместе с ним мы можем заставить жителей Мокрого Носа согласиться с нашими намерениями. Как видишь, я вполне доволен жизнью, несмотря на то, что моим разбойничьим дням пришел конец. Видимо, именно это ты хотел узнать, не так ли, Кирка-Лопата?

— Во всяком случае, это часть того, что я хотел узнать, — медленно сказал Билл.

Он и Костолом смотрели друг другу в глаза, словно фехтовальщики. То, что сказал Костолом, действительно было лишь частью того, что хотел услышать Билл от бывшего предводителя разбойников. Признание, которого ждал Билл, было оружием для некоего личного поединка, которого он усиленно добивался.

Он намеревался заставить кое-кого ответить за все то, что с ним произошло, и ему было нужно, чтобы Костолом кое-что подтвердил. Костолом знал, что Билл знает, что это правда. Но одного этого было недостаточно, чтобы дилбианин подтвердил то, что было нужно Биллу.

Как Биллу было известно, это не в традициях дилбиан. Но в определенном смысле Костолом обязан был сделать это признание, и именно потому он был здесь. Однако необходимые слова могли прозвучать лишь в том случае, если бы Биллу удалось заманить Костолома в ловушку между этими словами и прямой ложью.

— Да, я полагаю, это лишь часть, — осторожно продолжал Билл. — Мне было интересно, как у тебя идут дела. Все-таки у разбойника свободная и легкая жизнь — ходишь и берешь что хочешь и когда хочешь. После этого, наверное, скучно быть хозяином гостиницы.

— Иногда, пожалуй, да, — спокойно сказал Костолом. — Я не собираюсь этого отрицать.

— Конечно, — задумчиво сказал Билл, — Еще-Варенья сумел в свое время к этому привыкнуть.

— Верно, — кивнул Костолом. — Я полагаю, в свое время, когда он был моложе, у него была веселая жизнь.

— Скорее всего, — сказал Билл. — И вот что мне интересно — насчет Еще-Варенья. Должен был наступить такой момент, когда он принял решение. Когда-то он должен был сказать сам себе нечто вроде: «Что ж, мне было весело и хорошо, но рано или поздно я стану старым; и неплохо было бы уйти на покой, пока я впереди…» Как ты полагаешь, он мог подумать нечто подобное?

— Ну, я не знаю, — сказал Костолом, — но, полагаю, вполне мог, Кирка-Лопата.

— Я имею в виду, — сказал Билл, — он мог подумать о том, как это будет выглядеть, если кто-то из молодых в один прекрасный день одолеет его в честном поединке на глазах у всех. Тогда все уважение к нему в одно мгновение исчезнет, и он не в состоянии будет сопротивляться.

— Вполне возможно, — сказал Костолом.

— Он мог даже подумать, — сказал Билл, — что неплохо было бы остепениться, жениться на матери Красотки и стать хозяином гостиницы заранее. Конечно, для него это была проблема, поскольку он не мог так просто уйти без всяких объяснений. Можно было бы подумать, что он струсил. К счастью, видимо, в это же время у него стал слабеть желудок, и это решило для него проблему. У него не оставалось иного пути, кроме как жениться на матери Красотки, чтобы быть уверенным, что она будет ему готовить, — и, конечно, это означало, что он будет содержать гостиницу и оставит борьбу. Я не знаю, так ли все было. Мне кажется, что это могло быть именно так.

— Ты знаешь, как это ни удивительно, Кирка-Лопата, — прогремел Костолом, — но, в сущности, именно это и произошло с Еще-Варенья.

— Вот как? — сказал Билл. — Что ж, это интересно — выходит, я попал в точку. Но, конечно, большую часть из этого нетрудно было сообразить, поскольку почти у каждого бойца с выдающейся репутацией возникает проблема ухода. Согласен?

— Да, — сказал Костолом, глядя над головой Билла на курьерский корабль, — полагаю, да. Чемпион Нижних Земель по борьбе не мог бы уйти на покой без достойного повода.

— Или, — сказал Билл, — предводитель разбойников.

— Да, это тоже, — согласился Костолом.

— Да, — задумчиво сказал Билл, — полагаю, у тебя могли бы возникнуть те же самые проблемы, если бы тебе не повезло так, как сейчас. Рядом с тобой была Красотка, а она кое-что знает…

— Наверняка знает, — сказал Костолом.

— Не говоря уже о ее папаше, который достаточно умен, чтобы не возражать против настоящего мужчины в качестве зятя, который помог бы ему содержать гостиницу.

— Что ж, теперь, когда все это закончилось, — сказал Костолом, — я хотел бы отметить, что Еще-Варенья все время был на моей стороне.

— Но он мало чем мог непосредственно тебе помочь, — сказал Билл. — Так что получилось очень удачно, что здесь оказался я. Ты не мог бросить свое разбойничье ремесло, не проиграв в честном поединке. И ты не мог позволить победить себя любому другому, особенно из местных, и при этом сохранить свою репутацию, уйдя на покой. Но, конечно, если Коротышка вроде меня выиграл у тебя поединок, и через несколько дней я отсюда улетаю, ты все равно остаешься хозяином положения — по крайней мере, в местном масштабе. Конечно, тебе вовсе не обязательно уходить из разбойников лишь потому, что тебя победил Коротышка. Это было бы не так, будь я настоящим человеком.

— Нет, но твоя победа была для меня знаком, — грустно сказал Костолом. — Я становлюсь медлительным и слабым, Кирка-Лопата, и меня все равно победил бы кто-то другой — это вопрос времени. Это я могу сказать точно.

— Ну, ты вовсе не выглядишь таким уж старым и слабым, — сказал Билл.

— Рад это от тебя слышать, Кирка-Лопата, — сказал Костолом. — Да, еще несколько лет я мог бы противостоять любому. Но я наверняка не смог бы ничего поделать с драчуном-Коротышкой вроде тебя.

— Что ж, мне приятно слышать это от тебя, — ответил Билл. Сосредоточенный на нем взгляд Костолома оставался спокойным и невинным. — Поскольку в голове у меня все перемешалось и я очень беспокоился.

— Перемешалось? — переспросил Костолом.

— Да, — кивнул Билл. — Как ты помнишь, ты, видимо, хорошенько стукнул меня в том складе, даже если я и успел выбраться оттуда на собственных ногах. После этого я провалялся несколько дней. И из-за этого удара по голове у меня в мозгах, похоже, все перемешалось. Ты не поверишь, но мне казалось, что я дотрагивался до твоей ноги, лежавшей на полу, еще до того, как покатились бревна и накрыли тебя.

Костолом медленно покачал головой:

— Значит, я действительно хорошо тебя стукнул, верно, Кирка-Лопата? Что бы я мог делать, лежа на полу и ожидая, когда на меня покатятся бревна?

— Наверное, ты будешь смеяться, — сказал Билл, — но у меня, похоже, застряло в голове, что ты не только там лежал, но и сам навалил на себя эти бревна, чтобы все подумали, что я выиграл. Но все знают, что ты бы этого не сделал. В конце концов, ты боролся за свою прежнюю свободную жизнь. Самое последнее, чего тебе хотелось, — это жениться и стать владельцем гостиницы. Поэтому я сказал себе, что не должен так думать. Или должен?

Билл резко бросил два последних слова дилбианину. Костолом секунду спокойно дышал, полуприкрыв глаза, с задумчивым выражением на морде.

— Что ж, я скажу тебе, Кирка-Лопата, — наконец сказал он. — Поскольку это всего лишь ты, Коротышка, полагаю, мне неважно, что ты думаешь по этому поводу. В конце концов, то, что, по твоему мнению, все произошло вовсе не так, как было на самом деле, ничем мне не вредит, ты все равно покинешь нас в летающем ящике. Так что можешь думать как считаешь нужным — меня это никак не беспокоит.

Билл глубоко вздохнул, признавая свое поражение. Костолом сумел увильнуть от прямого ответа.

— Но я кое-что тебе скажу, — неожиданно продолжил Костолом. — Я скажу тебе, как мне хотелось бы представлять себе этот поединок.

— И как же? — с подозрением спросил Билл.

— Я бы представил себе, как я шел на цыпочках по темному проходу — и внезапно ты набросился на меня, словно дикая кошка, — сказал Костолом. — Прежде чем я успел что-то сообразить, ты напал на меня. Затем ты выбил у меня меч и расколол мой щит. Схватил бревно и ударил меня. А затем ты ударил меня другим бревном, и вся груда покатилась вниз, в то время как ты швырнул меня сквозь стену, выскочил наружу и снова через стену швырнул меня обратно, когда бревна скатились вниз и накрыли меня.

Он замолчал. Какое-то время Билл ошеломление смотрел на него, прежде чем к нему вернулся дар речи.

— Швырнул тебя сквозь стену, дважды? — сдавленно переспросил Билл. — Каким образом? В стенах склада не было никаких дыр!

— Не было! — сказал Костолом, с ноткой удивления в голосе отступая назад. — Да, действительно, Кирка-Лопата! Я могу ошибаться. Мне следует забыть об этом, когда я буду рассказывать о нашем поединке. Я весьма обязан тебе, Кирка-Лопата, за то, что ты указал мне выход. Вероятно, у меня в голове тоже немного перемешалось, так же как и у тебя.

— Э… да, — сказал Билл.

Внезапно Билла осенило. Все, что говорили дилбиане, нуждалось в интерпретации, а он пытался заставить Костолома рассказать правду о поединке совершенно по-другому. В результате он получил историю о собственной отваге, слишком чудесную, чтобы в нее поверить. Значит, он поднял эту девятисотфунтовую тушу и швырнул ее сквозь стену из бревен, и не один раз, а два?

— Но, в конце концов, — спокойно продолжал Костолом, — нет никаких причин копаться друг у друга в воспоминаниях. Почему бы мне не помнить поединок таким, как он виделся мне, а тебе — по-своему, и на этом остановиться?

Билл усмехнулся. Он ничего не мог возразить. Это было нарушением правил дилбианского этикета, который требовал всегда сохранять невозмутимость, но он надеялся, что его человеческое лицо выглядит достаточно чуждо для Костолома, и дилбианин не поймет его выражения.

Так или иначе, Костолом, казалось, не заметил его усмешки.

— Ладно, — сказал Билл.

Костолом удовлетворенно кивнул.

— Что ж, в таком случае пойду домой обедать, — сказал он. — Знаешь, Кирка-Лопата, ты совсем неплохой Коротышка. Есть в тебе что-то по-настоящему человеческое. Рад был с тобой познакомиться. Всего тебе доброго!

Он повернулся и ушел столь же внезапно, как и Холмотоп. Глядя ему вслед, Билл увидел, что тот остановился, чтобы поговорить с другим дилбианином, который разглядывал курьерский корабль, но теперь поспешил навстречу бывшему предводителю разбойников.

В том, как второй дилбианин приближался к огромной черной фигуре, чувствовалось несомненное уважение. Какие бы перемены ни произошли в жизни Костолома в результате его поражения в поединке с Биллом, ясно было: он не утратил самой малой доли своего положения и авторитета в местном обществе.

Но в этот самый момент краем глаза Билл заметил высокого стройного человека, который разговаривал с Анитой возле открытого люка корабля; он взял чемоданчик и повернулся, направляясь в сторону леса.

— Эй! — крикнул Билл, бросаясь к ним. — Не уходите! Остановитесь! Мне нужно с вами поговорить!

26

Человек остановился и обернулся, когда Билл подбежал к кораблю. Анита, уже собиравшаяся было войти в люк, тоже в ожидании остановилась. Но Билл хотел встретиться с высоким мужчиной без посторонних.

— Если… ты не возражаешь, — сказал Билл, слегка заикаясь после быстрого бега, — я бы хотел обсудить один личный вопрос…

— Да ради Бога! — яростно взорвалась она. — Продолжай в том же духе, строй из себя идиота! Как будто меня это волнует!

Она взбежала по ступеням к люку и спустилась внутрь корабля. Билл с несчастным видом смотрел ей вслед. Позади него послышался смешок.

— Я бы на вашем месте не волновался, — произнес голос высокого человека. — Она скоро вернется.

Билл резко повернулся. Перед ним стоял все тот же худой длинноносый тип, которого он впервые встретил в качестве офицера, сменившего место его назначения с Денеба-17 на Дилбию. Он улыбался с неуместной веселостью. Билл не улыбнулся ему в ответ.

— Почему вы в этом так уверены? — огрызнулся Билл.

— Во-первых, — ответил высокий, — потому что я знаю ее значительно лучше, чем вас. Во-вторых, я знаю еще кое-что, чего вы не знаете. Прежде всего, нетрудно догадаться, что она влюблена в вас.

— Она… что? — переспросил Билл, оборвав фразу на полуслове, и вытаращился на собеседника.

— Она ничего не может с собой поделать, — сказал тот, и его улыбка стала еще шире. — Видите ли, сердцем она — дилбианка. И вы тоже.

— Дилбианин? — Билл окончательно утратил способность соображать.

— Ну, ваше тело и разум человеческие, — сказал высокий. — Но вы в большой степени дилбиане — особенно вы, Билл, — исходя из черт вашего характера. Вас обоих тщательно отбирали. Грубо говоря, вы обладаете личностью героя-дилбианина настолько, насколько может обладать ею человек. А Анита, соответственно, обладает личностью героини-дилбианки. Вы вряд ли могли бы что-то поделать с вашим влечением друг к другу…

— Вот как? — мрачно прервал его Билл, возвращая разговор к главной теме, которая была у него на уме. — Давайте забудем об этом на какое-то время, ладно? Вы ведь Лейф Гринтри, так?

— Боюсь, что так, — ответил высокий, продолжая улыбаться.

— И вы никогда не были офицером по назначениям? И никогда не ломали ногу, верно?

— Нет, и я боюсь, что это был тот минимум необходимой дезинформации, которую нам пришлось вам дать, — засмеялся Гринтри. — И это того стоило, — от того, что вы здесь совершили, захватывает дух. Понимаете, вас использовали без вашего ведома…

— Это я уже понял, спасибо, — язвительно сказал Билл. — Собственно, я понял несколько больше, чем вы могли подумать. Я знаю, что здесь произошло на самом деле, и могу предположить, какого рода план вы представили вашему начальству, чтобы меня направили сюда. Мюла-ай сказал мне, что меня швырнули сюда, без подготовки и информации, для того, чтобы внести замешательство в возникшую ситуацию и дать вам шанс закрыть безнадежный проект, не потеряв при этом лицо. Вот какую идею вы предложили своему руководству. Но у вас было на уме кое-что еще, не так ли?

Улыбку на длинном лице Гринтри сменило озадаченное выражение.

— Кое-что еще… — начал он.

— Именно! — бросил Билл. — Вы не просто хотели, чтобы я спутал здесь все карты; вы хотели, чтобы меня убили!

— Я хотел, чтобы вас убили? — изумленно переспросил Гринтри. — Но Мюла-ай никогда бы не пошел на такое, если только…

— Я вовсе не имею в виду Мюла-ая, и вы это знаете, — прорычал Билл. — Я имею в виду Костолома и поединок!

— Но мы никогда не думали, что вы будете драться! — запротестовал Гринтри. — Все, что вы должны были сделать, — укрыться в Представительстве. Костолом со своими разбойниками никогда не пошел бы за вами в деревню. Вы были бы в полной безопасности…

— Ну конечно, — сказал Билл, — так вы и объяснили вашему руководству, верно? Вот только сами вы знали лучше. Вы знали, что мне придется участвовать в этом поединке — если Красотке пришлось буквально тащить меня туда!

— Красотке? — сказал Гринтри. — При чем здесь вообще Красотка?

— Только не притворяйтесь, что вы не знаете. Анита не знала, — сначала я думал, что она знает, но было ясно, что она вообще не понимает мужчин-дилбиан. Она думала, что Еще-Варенья — всего лишь посмешище, а не главный в деревне. И Мюла-ай этого тоже не знал. Но вы должны были понять это несколько раньше, и вам стало ясно, что вы вели себя с дилбианами совершенно не так, как следовало. Официально Служба Внеземных Культур не могла обвинить вас в том, что вы не поняли этого вовремя, но неофициально то, как вы опростоволосились, стало бы предметом для шуток на всех уровнях Службы. И это могло бы лишить вас всех надежд на дальнейшую карьеру. Так что вы подстроили так, чтобы я был убит, и тогда проект был бы закрыт не «временно», но полностью замят, а все записи были бы похоронены в файлах; и никто не узнал бы о вашем провале!

— Подождите минуту, — недоуменно сказал Гринтри. — Как я уже сказал, вас использовали без вашего согласия и ведома. Я подтверждаю это. Но все остальное — я даю вам слово, что я не больший злодей, чем Анита. Правда, я знал, зачем вас послали сюда, а она нет. Так что там насчет Красотки, которая притащила вас на поединок с Костоломом?

— Будто вы сами не знаете! — огрызнулся Билл, беря себя в руки как раз в тот момент, когда его голос угрожал сорваться на крик, слышный внутри курьерского корабля. — Вы думаете, вам удастся меня убедить? Вы слишком хорошо все организовали, чтобы это было случайностью; а раз вы все организовали, вы должны были понять дилбиан; а если вы их поняли, вы не могли не знать, к чему стремился Костолом.

— Я не…

— Да бросьте! — сказал Билл. — Вы все прекрасно знаете не хуже меня. Костолом хотел оставить разбойничью жизнь и остепениться, прежде чем начнет терять свою ловкость и силу. Он хотел уйти и стать добропорядочным жителем деревни, пока он еще был наверху, но не мог просто так отказаться от роли вожака разбойников без достаточных на то причин, если только не хотел потерять лицо, а это главное, на чем держится дилбианское общество. Так что он решил жениться на Красотке, а Еще-Варенья в качестве приданого разработал план, как ему перестать быть вожаком разбойников, не потеряв при этом лица.

— Какой план? — На нахмуренном лице Гринтри начало появляться заинтересованное выражение.

— Вы сами знаете! — прорычал Билл. — Всей Дилбии известно, что дилбианин — Ужас Стремнины — однажды боролся с человеком и проиграл, так что Еще-Варенья тоже запланировал устроить Костолому поединок с человеком, и Костолом мог бы сделать вид, что тоже проиграл. Поскольку проиграть он должен был человеку, он все равно оставался бы сильнейшим среди своих собратьев-дилбиан; но он мог бы воспользоваться своим поражением как оправданием для ухода из разбойников в новую жизнь в Мокром Носу. Это вас Еще-Варенья выбрал в противники Костолому, но, когда вы увидели надвигающийся поединок, вы устранились и подставили вместо себя меня. Предполагалось убить сразу двух зайцев — спровоцировать закрытие проекта и убраться с Дилбии до того, как поединок состоится. Потому что если бы вы прошли через этот поединок и остались в живых, вам пришлось бы объяснять своему руководству, как это у вас получилось, а тогда выплыла бы наружу вся история о том, как вы поняли секрет дилбиан и держали этот факт в тайне!

Билл замолчал. Гринтри как-то странно смотрел на него.

— Признавайтесь! — потребовал Билл. — Я полностью изобличил вас, и вы это знаете!

Но несмотря на сердитый тон его голоса, в душу Билла начало закрадываться некоторое сомнение. Трудно было поверить, чтобы Гринтри продолжал изображать полную невинность, услышав то, что сказал ему Билл. Если только он действительно был невиновен, но при всем том, что было известно Биллу, это было невозможно.

— Может быть, вы расскажете, — странным голосом сказал Гринтри, — что означает этот, как вы говорите, секрет дилбиан?

— Вы сами знаете! — рявкнул Билл.

— И все-таки расскажите, — настаивал Гринтри.

— Ладно, если вам так хочется и вы хотите удостовериться, что я все понял! — яростно сказал Билл. — То, что стало ясно вам, в конце концов стало ясно и мне — как раз вовремя, чтобы намекнуть об этом Костолому, в конце концов согласившись на поединок. Если бы он не понял этого, ему, вероятно, пришлось бы устроить настоящий поединок — лишь для того, чтобы быть уверенным, что я потом не расскажу другим дилбианам, что он преднамеренно мне проиграл. А настоящий поединок наверняка закончился бы для меня весьма печально!

— Но, — сказал Гринтри, — вы все еще не рассказали мне, что это за секрет дилбиан.

— Да они все делают иначе, вот что! — раздраженно выпалил Билл. — Дилбианин никогда не лжет, за исключением крайних обстоятельств…

— Мы знаем об этом, — начал Гринтри. — По законам горных племен это считается величайшим оскорблением…

— …Но он никогда не говорит полной правды, если может как-то исказить ее, чтобы произвести иное впечатление! — сказал Билл. — Он ничего не признает и ничего не подтверждает. Он преувеличивает, чтобы преуменьшить, и преуменьшает, чтобы преувеличить. Он хвастает и бахвалится, когда хочет проявить скромность, и буквально трепещет от скромности и кротости, когда делает последнее предупреждение другому дилбианину, чтобы тот уступил или готовился к неприятностям. Короче говоря, дилбиане всегда поступают наоборот, наизнанку и задом наперед, из принципа!

Лицо Гринтри прояснилось.

— Вот, значит, как… — сказал он, трезвея. — Нет, это не может быть ответом. Мы давно пришли к выводу, что дилбианам присуща некоего рода всеобщая политическая система, или ментальность, в чем они сами бы не признались, — они достаточно хорошо взаимодействуют друг с другом как отдельные личности, и общество не играет для них особой роли. Но то, о чем вы говорите, не может быть ответом. Ни одна политическая система не могла бы существовать…

— О чем вы говорите? — резко сказал Билл. — У них совершенная политическая система. То, что имеет место здесь, на Дилбии, — это стопроцентная, подлинная, классическая демократия. Никто среди дилбиан не говорит другому, что ему следует делать. Под прикрытием набора внешне непоколебимых правил, таких как запрет на ложь, лежат невидимые, легко изменяемые правила, которыми и руководствуются дилбиане в своих действиях. Кроме того, независимо от обстоятельств, каждый дилбианин имеет равное право убеждать любого другого дилбианина согласиться с ним. Если с ним будет согласно большинство, для всех начинает действовать новое невидимое, непризнанное правило. Вот почему Еще-Варенья и Костолом являются хозяевами положения — они чемпионы по умению убеждать… короче говоря, они создают невидимые законы.

Гринтри уставился на него.

— В это трудно поверить, — медленно произнес он. — В качестве вожака разбойников Костолом возглавлял могущественную банду…

— Которая лишь забирала у селян то, что они были в состоянии отдать! — бросил Билл. — А если они брали у кого-то больше, селянин жаловался Костолому, который заставлял вернуть все обратно.

— Но, очевидно…

— Очевидно! — фыркнул Билл. — Вся суть поступков дилбиан в том, что то, что кажется очевидным, лишь маскирует реальность… — Он внезапно замолчал. — Что вы вообще здесь делаете? Пытаетесь убедить меня, будто то, что я вам рассказываю, вам неизвестно? Вы не хуже меня знаете, что дилбиане подвергли испытанию вас и Мюла-ая, чтобы посмотреть, кто в конце концов победит, — это вовсе не было состязанием между ним и вами в попытках склонить примитивных туземцев на свою сторону, как вам вначале казалось, — и именно эту историю вы старались любой ценой похоронить. Даже ценой моей жизни.

— Испытание? — Гринтри не отводил взгляда от Билла в течение всего разговора, но сейчас его взгляд был совсем другим. — Испытание?

— Вы сами знаете, — сказал Билл, но уже не столь уверенно. Или, подумал он, Гринтри говорит правду, или он лучший актер из всех когда-либо живших на земле.

— Расскажите, — хрипло сказал Гринтри.

— Что ж… сама идея сельскохозяйственного проекта по усовершенствованию дилбианского земледелия была спорной. Дилбиане размышляли, действительно ли им будет польза от тех преимуществ, о которых вы заявляли, или же во всем этом есть какой-то скрытый вред — так, как они обычно поступают. Селяне приняли вашу сторону, а те, кто принял другую, присоединились к разбойникам и стали поддерживать Мюла-ая. Затем они все сели и стали ждать, кто — человек или гемноид — нарушит возникшую патовую ситуацию, склонив ее в свою пользу. Послушайте, — почти умоляюще сказал Билл. — Вы же все это и так знаете!

Гринтри покачал головой.

— Я клянусь вам, — медленно сказал он, — я даю вам слово — я этого не знал. Никто в Службе Внеземных Культур этого не знал!

На этот раз Билл уставился на него.

— Но… — помолчав, сказал он, — если вы этого не знали, как же мог я все выяснить…

Он замолчал. Снова посмотрев на Гринтри, он увидел вновь возникшую улыбку.

— Я вам расскажу — если вы будете слушать, — сказал Гринтри.

— Я слушаю, — осторожно сказал Билл.

— Вы все выяснили, — начал Гринтри, и широкая улыбка озарила его лицо, — потому что вы — уникальный субъект важнейшего эксперимента по воспроизведению инопланетной психологии, который когда-либо проводился!

Билл подозрительно посмотрел на него.

— Это правда! — энергично сказал Гринтри. — Я собирался рассказать вам об этом, но вы начали говорить первым, и оказалось, что вы добились даже большего успеха, чем мы могли мечтать. Видите ли, вас послали сюда, на Дилбию, чтобы нарушить патовую ситуацию, возникшую между проектом и противостоянием гемноидов. И вы это сделали, но вы также дали нам совершенно новое понимание дилбианской натуры и доказали, что мы получили инструмент для взаимодействия с другими инопланетными расами, с которыми гемноидам не сравниться!

Билл нахмурился сильнее. Все, что он смог сделать после только что услышанного.

— Вы вовсе не были брошены на Дилбии на произвол судьбы, — сказал Гринтри. — Но кое с кем это однажды случилось. Это был Джон Тарди, тот, кого дилбиане прозвали Пол-Пинты. Лишь по чистой случайности и из-за нашего непонимания дилбиан он оказался в невероятной ситуации — перед лицом поединка с Ужасом Стремнины, и Ужас действительно хотел выиграть этот поединок.

— Я не понимаю, — слабо сказал Билл.

— Видите ли, — сказал Гринтри, — Джону Тарди удалось — почти чудом — оказаться на высоте. Ему удалось выиграть поединок с Ужасом и с честью выйти из ситуации. Это вопреки всем правилам. И выяснение того, как это могло произойти, стало проектом с высшим приоритетом, на который ушло несколько лет. Наконец был найден ответ — что-то вроде ответа.

— Какой?

— В ходе расследования выяснилось, — серьезно сказал Гринтри, — что склад личности Джона Тарди случайно оказался близок к дилбианскому. Было высказано мнение, что, вероятно, ему удалось выбраться из возникшей на Дилбии ситуации потому, что он мог мыслить в большей степени по-дилбиански, чем все прочие. Короче говоря, он, видимо, оказался как раз нужным человеком в нужном месте в нужный момент. И возникло новое понятие: понятие под названием «невольный агент».

— Невольный… — Даже сами эти слова звучали глупо в устах Билла.

— Верно, — сказал Гринтри. — Невольный агент. Человек, который не получает абсолютно никакой предварительной подготовки и, таким образом, не имеет видимых связей со своим начальством, но настолько хорошо вписывается в ситуацию, в которой оказывается, что в состоянии путем импровизации найти из нее выход. Разница между невольным и обычным агентом примерно такая же, как между старомодным водолазом в шлеме со шлангом, связывающим его с насосом на поверхности, и свободно плавающим аквалангистом двадцатого века.

Билл снова покачал головой.

— Невольный агент не только свободен импровизировать, — продолжал Гринтри. — Он вынужден импровизировать. И, идеально вписываясь в ситуацию вместе со всеми ее участниками, он не может потерпеть неудачу — мы надеемся — и обязательно найдет идеальное решение.

Последние слова глубоко проникли в душу Билла.

— Вы надеетесь… — горько повторил он. — Значит, я был невольным агентом?

— Именно, — сказал Гринтри. — Первым, — думаю, теперь их будет много. Конечно, мы подстраховались, делая ставку на вас, снабдив вас под гипнозом общей информацией о дилбианах и еще одним человеком со складом личности, близким к дилбианскому, — это была Анита. Но решение вы нашли самостоятельно. А теперь я узнал, что вы также догадались о таких чертах дилбианского характера и культуры, о которых мы до сих пор не знали. Но лучше всего то, что вы доказали работоспособность кое-чего, чем обладаем мы и в чем с нами не могут сравниться гемноиды.

Билл нахмурился.

— Почему? — спросил он. — Вы имеете в виду, что они не могут найти и послать своего собственного невольного агента? Почему?

— Из-за их эмоциональной ущербности! — Улыбка Гринтри стала чуть шире. — Вы не знали? В характере гемноидов есть одна жестокая черта, которая не дает им возможности испытывать хотя бы малейшую способность к сочувствию. Сочувствие — это, с эмоциональной точки зрения, способность влезть в чужую шкуру. Это то, чем обладаем мы, люди, но не обладают они. И вот почему ваша похожесть на дилбиан сработала именно таким образом. Это ничем бы не помогло, если бы вы инстинктивно не пытались думать так же, как они, чтобы понять их поступки.

Конечно, подумал Билл. Он сразу же вспомнил свою первую догадку о том, что, возможно, в характере дилбиан есть нечто большее, чем известно даже подготовленному агенту вроде Мюла-ая. Он вспомнил, как Мюла-ай воспринял как само собой разумеющееся, что Билл не сочувствовал Костолому, и даже воспользовался этим для объяснения собственной, гемноидной природы. Но Гринтри все еще продолжал говорить.

— Если бы вы только знали, — говорил он Биллу, — сколько миллионов людей на Земле и на вновь заселенных мирах мы просеяли, прежде чем найти вас — человека, ближе всего стоящего к дилбианам. И насколько наши будущие взаимоотношения с инопланетными расами зависели от вашего успеха или неудачи здесь. Знаете ли вы, что теперь перед вами открыта дорога к любой работе или учебе? Знаете ли вы, что с этого момента вы стали наиболее ценным человеком вне Земли, во всей зоне Инопланетных Культур…

Он продолжал говорить, и постепенно настроение Билла стало подниматься, словно пробка, отпущенная на глубине и стремящаяся к поверхности. Внутренне — хотя он никогда и не признался бы в этом Гринтри — он вынужден был согласиться, что он человек не мстительный, и если было хоть какое-то оправдание тому, что, по его мнению, совершил Гринтри, он никогда не стал бы метать в его адрес громы и молнии. Особенно после того, как Билл вышел из возникшей на Дилбии ситуации невредимым, и даже с некоторой выгодой, приобретя новые знания и опыт.

Таким образом, появились весьма существенные смягчающие обстоятельства, и не было никаких причин не пользоваться ситуацией. Подсказывала ли ему его дилбианская природа, как себя вести? Как только он перестал задавать себе вопросы, внезапно, словно луч света в неожиданном разрыве среди тяжелых туч, перед его мысленным взором возник новый аспект сложившейся ситуации.

Если он был подобен дилбианину, а Анита была подобна дилбианке, ему сразу же стало понятно, почему она была столь непокорна и мрачна последние несколько дней. Конечно! Оказавшись главным действующим лицом, он продолжал делать вид, что не совершил ничего особенного, в то время как Анита ожидала от него проявления авторитета и силы.

Благодаря Красотке ему во многом стало понятно, каков мог быть образ мыслей Аниты. Он очнулся от своих мыслей и обнаружил, что Гринтри пожимает ему руку и прощается.

— В конце концов вы во всем разберетесь, Билл, я знаю, — говорил он. — Сейчас мне нужно идти. Кто-то должен держать под контролем исполнение проекта. Но я скоро отправлюсь на Землю, следом за вами и Анитой. Тогда мы еще поговорим. Всего хорошего…

— До свидания, — сказал Билл. Он смотрел, как высокий силуэт Гринтри удаляется в сторону леса — туда, где все еще одиноко стоял Брюхо-Бочка — Не-Пьяный, поправил себя Билл. Бедный старина Мюла-ай, подумал Билл; он по-настоящему проиграл, и он был единственным настоящим злодеем во всей этой истории. Но затем Билл содрогнулся, вспомнив эпизод с Папашей Скрипом, а еще — обрыв над Разбойничьей Долиной, когда достаточно было легкого толчка гемноида, чтобы Билл рухнул вниз на неминуемую смерть. Мюла-ай был серьезным злодеем и врагом. Билл перевел взгляд на другую часть поляны. Солнце заходило за верхушки деревьев, и Костолом, закончив разговор с дилбианином поменьше, наконец направился в, сторону Мокрого Носа и своего обеденного стола. Билл уставился вслед уходящей фигуре…

— Билл! — послышался раздраженный голос Аниты из открытого люка курьерского корабля позади него. — Поднимайся! Мы улетаем!

— Одну минуту! — крикнул он в ответ.

Он нетерпеливо прищурился, стараясь против солнца различить силуэт высокой фигуры Костолома. Да, действительно. Не было никакого сомнения.

Женитьба явно повлияла на Костолома положительно. Это было заметно лишь тогда, когда его черные очертания отчетливо выделялись на фоне яркого солнца, но так или иначе, это было несомненным фактом.

Костолом начал прибавлять в весе.

Пограничник

Глава 1

Вереница колонистов, вычеркнутых из рая земного, растянулась на добрые три мили. Люди медленно продвигались вперед вдоль высокой ограды из колючей проволоки. Моросил противный дождь. Водитель машины, доставившей новоиспеченного пограничника к транспортному кораблю, был вынужден притормозить и несколько раз просигналить, прежде чем толпа у ворот расступилась, чтобы пропустить машину.

Сразу за воротами водитель свернул направо и покатил к пассажирскому трапу. Ворота автоматически закрылись, а толпа сомкнулась еще плотнее.

Никто не повернул головы и не посмотрел вслед машине. Люди были погружены в туман плотного оцепенения. Темный осенний день нагнал низко висящих серо-черных туч и смыл с лиц все краски жизни, оставив лишь свои собственные холодные, тускло-стальные очертания.

Люди медленно продвигались вперед. Они были оглушены настолько, что не могли даже плакать. Партнеры — либо те, чьи номера оказались вытянуты одновременно, либо муж и жена, сами вызвавшиеся сопровождать «выигравшего» в лотерею спутника жизни, — держались за руки. И никаких иных проявлений чувств.

Слышались лишь отрывистые приглушенные фразы. Практически все в этой очереди-веренице — от восьмидесятилетней леди с узловатыми, изуродованным артритом, пальцами до крупного парня в красно-золотистой куртке с широкими, надставленными по последнем моде плечами — что-либо держали в руках: небольшой чемоданчик, коричневый бумажный пакет или подарочную коробку, завернутую в светлую бумагу и перевязанную разноцветной тесьмой.

Крупный парень в красно-золотистой куртке нес бутылку бренди шестидесятилетней выдержки. Он держал ее в вытянутых руках перед собой, словно никак не мог решить — открыть ее прямо сейчас или нет.

Действительно, он никак не мог прийти к однозначному решению. Решение не было таким уж сложным, просто в данный момент, несмотря на опустошенность духа, в его мозгу боролись две противоречивые мысли.

Он не принимал наркотики, зато крепко подрался накануне вечером и продержался в таком состоянии всю ночь, которая оказалась столь длинной еще и потому, что была его последней ночью на Земле. Вот почему он чувствовал себя просто отвратительно, и одна его половина настойчиво требовала, чтобы он открыл бутылку коньяка и постарался привести себя в норму.

Вторая мысль находилась в конфликте с первой и касалась проблемы с его именем. Джарл Рэккал — имя, известное многим. За три предыдущих дня индокринации к нему подошло за автографами много колонистов. Но они быстро перестали заискивать перед ним, сообразив, что все находятся в равном положении. Рэккалы были одними из известнейших финансистов Земли, а Джарл добился успеха, выпуская семейный факс-журнал. Он все еще не мог понять, почему его связи и общественное положение не помогли освободить его от участия в лотерее. Его имя и занимаемое в обществе место должны были бы обезопасить его на все двести процентов. Конечно, ему могли «помочь» родственники, которые его не любили и по возможности сторонились. Но теперь все это не имело никакого значения.

Значение имело лишь одно: кем бы он ни был до сегодняшнего дня — у него имелась отличная возможность прибегнуть к искусственной анестезии.

Найти утешение в бутылке бренди, а заодно нейтрализовать тяжелейшее похмелье. Он стал «победителем» лотереи, и у него отпала потребность в комфорте, даже в комфорте, который он мог купить себе сам.

И поэтому он двигался вперед вместе с медленно идущей очередью, то вспоминая о похмелье и инстинктивно начиная отворачивать пробку бутылки, то вспоминая, кто он, и закручивая пробку на место.

Впереди Джарла Рэккала, примерно за восемь человек, шла очень похожая на ребенка маленькая девочка, лет, наверное, восьми. Но среди участников лотереи не было детей. В действительности она была лилипутом, и, в отличие от Джарла, она не удивлялась тому, как очутилась в этой очереди. Наоборот, она удивлялась тому, что не очутилась в подобной очереди много лет назад, поскольку отличающиеся от физической нормы попадали в лотерею гораздо чаще, чем среднестатистические люди. Ее имя было Лилли Бето, и она собиралась стать университетским преподавателем философии столь высокого уровня, достигнув которого она подпала бы под исключение из лотереи.

И она стала профессором философии в университете Белграда, но не достигла того уровня популярности и известности, чтобы в отношении ее вынесли решение об исключении из лотереи. И за последние несколько лет она поняла, что это ей никогда не удастся. Она была умной — очень, очень умной. Но она не стала лучшей из лучших, а только лучшие из лучших подпадали под исключения.

Примерно в тридцати ярдах далее, в очереди набранных колонистов почти напротив машины, из которой в данный момент выбирался свежеиспеченный пограничник Марк Тен Руус, с другой стороны ограды — стоял Эйдж Хаммершельд. Он был мастером по изготовлению мебели для офисов. Он уже перешагнул возраст, до которого профсоюз мог еще его охранять, но все же был на полтора года моложе возрастного ценза для лотереи, и теперь он мусолил мысль о том, что может себя поздравить с тем, что жена умерла три года тому назад. Эта мысль наполняла его сердце радостной усмешкой словно лично он ловко обманул власти, украв у них три года назад душу и тело «жертвы». Он ожидал своей очереди взобраться по трапу, ведущему на борт корабля, в отсеки для колонистов, почти с полной индифферентностью.

Он находился достаточно близко от высокой изгороди, чтобы расслышать, о чем говорили с другой стороны, но не обращал на это никакого внимания. Ему доставляло удовольствие считать, что остальные пассажиры являлись чем-то вроде экзотических животных, с которыми он не имел ничего общего.

— Мисс, — говорил более приземистый из двух охранников, находившихся с другой стороны заграждения, — вы просто не понимаете.

— О, я прекрасно понимаю, — ответила девушка, подняла правую руку и оттянула рукав полупрозрачной черной куртки. К тонкому запястью девушки была пристегнута небольшая коробочка кистевого пистолета, инкрустированная красными и зелеными драгоценными камнями. — Но у меня уже есть оружие.

Именно а этот момент Марк Тен Руус, только что подъехавший молодой пограничник, внимательно посмотрел на девушку. Она едва ли была старше Марка; высокого роста, фигура — гибкая и атлетичная; волосы ее достигали плеч и были перехвачены серебряным обручем, под которым Марку открылся прекрасный овал лица. Глаза девушки рассерженно заблестели, она могла в любой момент выйти из себя.

— Да, мисс, — сказал второй охранник, — я вижу. Но дело в том, что согласно правилам корабля все пассажиры должны иметь оружие строго установленного образца. Это приказ капитана, мисс.

Он протянул ей ремень с кобурой; она взяла оружие так, будто получала его в зале суда как вещественное доказательство.

Удивительно, подумал Марк, что охранники столь вежливы с девушкой. Он прикинул, кем она могла быть. Жена какого-нибудь торговца вряд ли заслужила бы столь «мягкое» обращение, — в любом случае, она гораздо моложе любой из уже поднявшихся на борт корабля. Даже человек из свиты адмирал-генерала, который летел на этом же корабле, едва ли удостоился бы столь обходительно-терпеливого ответа.

Совершенно очевидно, что она не была женой какого-нибудь торговца или высокопоставленного чиновника свиты. Она могла быть, как и сам адмирал-генерал, членом так называемых Пяти Тысяч — прослойки аристократии на перенаселенной Земле, — для которых неограниченное богатство и неограниченная власть являлись само собой разумеющимися понятиями. Эта группа избранных была столь изолирована от остального населения Земля-сити и Колоний, что аристократы придумали свой собственный сленг и для каждого времени года подбирали себе красочные прозвища.

Марк внимательно разглядывал девушку. Несмотря на то что он держал себя в руках, он испытывал странное влечение к ней, подобно притяжению чистейшего драгоценного камня, оказавшегося случайно среди показного огромного богатства и могущества. Она являлась символом того, что все свои годы обучения Марк презирал, — но, он не мог отрицать, девушка была воистину прекрасна. Прекрасна, молода и так «упакована» в роскошь, что не могла бы и мысли допустить об ее отсутствии. Для нее полет к Колониям мог быть просто развлечением, легким приключением…

Он с ледяной решительностью выкинул ее из своих мыслей, продолжив изучение колонистов и звездолета.

Это было стопятидесятитысячетонное судно, «Вомбат», готовое к старту в сектор Абруцци — один из секторов колонизированного пространства; сектор находился под защитой Базы № 1 Внешнего Космического Флота, где сгруппировались девять десятых колониальных миров, Колоний, окружавших полудюжину близко расположенных звезд. В данный момент «Вомбат» лежал на «брюхе» на отведенной ему стартовой площадке Космопорта, южная часть Тихого океана, — огромной плавающей бетонной стартовой площадке примерно в пятистах милях от Маркизских островов.

Его грузом, согласно товарной описи, являлись машины, инструменты, запчасти, оружие и примерно двенадцать сотен колонистов, коих надлежало доставить на четыре колонизированные планеты, расположенные в системе Солнца Гарнера, звезды типа G0, имевшей семью из восемнадцати планет. В числе пассажиров были адмирал-генерал, командующий Синим подразделением Космофлота Внешней Космобазы, со своей личной группой из шести человек, двадцать три представителя деловых кругов и крупных торговцев, четверо из них — с женами. А также трое пограничников, включая Марка.

Марк взглянул на собственное отражение в серебристом корпусе плазмогенератора, ожидавшего погрузки. Высокий худощавый парень, лицо с темными, проницательными глазами. Одет в летный серый костюм и короткую куртку опытного пограничника. На ногах — эластичные, но практически не имеющие сносу сапоги. Его личное оружие находилось в кобуре со срезанным верхом, которая крепилась как к ремню, затянувшему его тонкую талию, так и пристегивалась к серой штанине правого бедра. На левом бицепсе под курткой к серой форме аналогичным способом была прикреплена тонкая черная металлическая полоска с эмблемой, удостоверявшей его ранг пограничника.

Ранг опытного пограничника, который явно не стыковался с откровенной детскостью черт лица Марка. Несколько минут назад он, с внутренней ухмылкой, отметил легко читаемое удивление на физиономии охранника у внешних ворот закрытой территории Космопорта.

Сейчас это воспоминание вновь рассмешило Марка. Едва ли охранник прежде хоть раз видел «гонца», каким казался Марк со стороны и который бы носил серый костюм и пистолет, открытый взору каждого, как ветеран Пограничных станций. Ну а то, что любой из новоиспеченных пограничников на пять лет старше… Марк знал и сам.

Он вновь сконцентрировал внимание на длинной цепочке фигур, примерно в двадцати ярдах от него, за проволочной оградой, медленно вливавшихся в корабль через грузовой люк. И мужчины и женщины совершенно одинаково, обреченно и машинально, шагали внутрь. Но лица их были угрюмы и бледны как от внутреннего страха, так и с похмелья. Изредка попадались зомбиподобные фигуры, которым помогали либо друзья, либо жены; для эмоциональной разгрузки, еще на подготовительном этапе, чтобы снять избыток нервозности, им вводили большие дозы транквилизаторов.

В эти мгновения они все были похожи на обычную серую толпу стандартный срез населения Земля-сити. Но в их нынешнем шоковом состоянии трудно было определить точнее. Сейчас их разум полностью заполняло одно факт, что их высылают. Позже, когда шок пройдет, станет возможным для пограничников, находящихся на борту, как следует рассмотреть если не каждого из них, то многих, попытаться познакомиться с их характерами и использовать то преимущество, что они оказались с ними на одном корабле, и, таким образом, подготовить приоритетные запросы на понравившихся им.

Марк продолжал наблюдать за ними, теперь уже сообразно своим собственным причинам. Возможно, случайно, возможно, намеренно, но у большинства цвет одежды был под стать угрюмым выражениям лиц. Отличие составлял крупный парень, одетый в куртку красно-золотистого цвета и в высокие сапоги темно-синего цвета с золотой каймой.

И вновь спор у пассажирского трапа привлек внимание Марка, заставив его на какое-то время забыть о колонистах.

— Я не понимаю почему! — Теперь девушка по-настоящему рассердилась. Мое оружие столь же смертоносно на близкой дистанции, как и ваше!

— Но дело заключается еще и в том, мисс, что оружие должно быть хорошо видно со стороны, — ответил охранник, к которому она сейчас повернулась. — Это — часть необходимого раннего кондиционирования для отб… колонистов.

— Для кого? — девушка впилась в охранника глазами.

Лицо охранника пошло красными пятнами. Слово почти что выскользнуло против его воли, и любые объяснения теперь могли лишь ухудшить дело. Марк с новым интересом уставился на охранника, чтобы посмотреть, как тот выкрутится из щекотливой ситуации.

— К…колонистов, мисс, — запинаясь, выдавил тот. — Вы понимаете…

— Но вы только что едва не назвали их «отбросами»! — воскликнула девушка, пристально глядя на охранника. — Это ужасно — то, что вы хотели сказать!

Марк отметил, что второй охранник благоразумно оставался вне этого спора. Из-за собственной невнимательности его коллега оказался теперь в роли человека, которого можно запросто обвинить в нарушении присяги, и все это несмотря на очевидное уважение, оказанное ей, скорее всего имевшей близкое родство с кем-то в правительстве Земля-сити. Марк почувствовал всплеск симпатии к охраннику. Выручить его будет совсем не трудно. Надо лишь отвлечь, переключить внимание девушки.

Он снова посмотрел назад, на линию приближающихся колонистов. Крупный грузный парень в красно-золотистой куртке был сейчас почти что напротив них. Совершенно очевидно, что его одежда являлась столь же дорогой, как и одежда на девушке, но богатство само по себе не всегда было достаточным фактором, чтобы предохранить кого бы то ни было от участия в лотерее Колоний. На приятном, массивном лице колониста явственно читалось болезненно-бледное, диковатое выражение, а на его широком лбу блестела испарина. Марк предположил, что парня мучило сейчас не только то, где именно он очутился, но и отходняк — либо от наркотиков, либо с перепоя.

Марк пристально уставился на парня, и спустя секунду, явно ощущая, что за ним кто-то наблюдает, парень оглянулся. Их взгляды разделяло колючее заграждение десятифутовой высоты.

Марк улыбнулся ему с ехидцей, недвусмысленно давая понять, что находится с правильной стороны барьера.

Какую-то секунду Джарл Рэккал тупо смотрел на него. Затем его лицо неожиданно скривилось и стало сплошной белой маской. Совершенно неожиданно он бросился к ограде.

Крики других колонистов прервали спор девушки с бессвязно лепечущим охранником. Оба охранника резко обернулись, примерно в то время, когда крупный парень, словно кошка, вскарабкался по дальней стороне ограды, яростно ухватившись голыми пальцами за верхушки проволочного заграждения.

Когда он перевалил свое тело через него и спрыгнул на сторону пассажиров, Марк увидел, что ладони парня в крови.

Охранник, который не принимал участия в споре, наполовину вытащил из кобуры свое оружие. Марк сделал пару шагов, протянул руку и засунул его оружие обратно в кобуру.

— Я разберусь с ним.

Марк повернулся и сделал три шага навстречу мчащемуся прямо на него колонисту. Примерно в шести футах от него красно-золотистая фигура неожиданно пригнулась и, не сбавляя шага, метнулась вперед, подобно ракете, — с вытянутой правой рукой, открытой ладонью, чуть согнутыми пальцами, — основание ладони находилось под не правдоподобным углом к кисти.

Это был удар стиля «кай», но в данный момент его пытался провести обычный любитель этой школы борьбы без оружия. Неожиданность и угол нанесения удара можно было записать в актив нападавшего. Так могли судить и охранники и девушка, смотревшие со стороны. Контратака была столь же проста, как и сам удар «кай», но ее успех зависел от скорости реакции и скоординированности действий, а их можно было приобрести лишь за монотонные и бесчисленные часы практики.

Вот почему за долю секунды до того, как смертоносная сторона ладони коснулась его, Марк упал на вытянутую левую руку, одновременно очень резко распрямил правую ногу, нанеся удар прямо в живот летящего на него атакующего, и подбросил тело парня в воздухе, заставив грузно шлепнуться спиной о землю в нескольких ярдах позади Марка. Парень, оглушенный контрударом, попытался было подняться, но тут же рухнул без сознания.

К нему мгновенно подскочили охранники, зафиксировав руки и ноги. Один из них вытащил инъектор с транквилизатором; другой быстро о чем-то сообщил по фону, прикрепленному у него на запястьях, и вызвал дополнительный наряд охранников. Марк подошел к ним.

— Какой у него номер? — спросил Марк. — Возможно, он мне подойдет.

Стражник, который только что разговаривал по фону, протянул руку к «ошейничку» на загорелой шее колониста, все еще находившегося в бессознательном состоянии.

— Тысяча шестьсот двадцать девять, выдан вчера, — сообщил он.

— Спасибо, — ответил Марк.

— Не за что, сэр, — ответил охранник, который всего минуту назад безуспешно спорил с девушкой и чуть не навлек на себя неприятности. Теперь он смотрел на Марка с благодарностью, смешанной с чувством уважения, несмотря на очевидную молодость пограничника.

— Вы здорово провели контрудар.

— Спасибо, — кивнул Марк. Он повернулся и подошел к девушке, которая по-прежнему стояла неподвижно, уставившись на упавшего парня. В какой-то момент, отметив выражение ее лица, он почувствовал что-то похожее на прилив симпатии к ней.

— Запомните, — обратился он к ней, — пуля из вашего миниатюрного пистолетика едва ли остановит подобную атаку. А вот тяжелая пуля из личного оружия — запросто. У нее большая масса и, соответственно, большая убойная сила.

Она медленно повернула голову. Какую-то долю секунды девушка, словно не узнавая, тупо смотрела на него. Затем, инстинктивно, он сделал шаг назад — и вовремя, ибо в то же мгновение ее раскрытая ладонь промелькнула мимо его лица.

— Вы… — она захлебнулась от возмущения. — Неужели надо было бить его так сильно? Вы — мерзкий тип!

Она повернулась, подбежала к неподвижно лежащему парню, который по-прежнему находился без сознания, и опустилась на колени рядом с ним.

Марк угрюмо усмехнулся, продолжая молча стоять.

Ее классовый инстинкт проявил себя незамедлительно!

— Доставьте его в мою каюту! — приказала она охранникам, занимавшимся красно-золотистым бесчувственным телом.

— Я прошу прощения, мисс… — начал было охранник, который до этого спорил с ней насчет ношения личного оружия.

— Вы меня слышали? Я сказала — немедленно перенесите его в мою каюту!

Разве вы не знаете, кто он? Это же Джарл Рэккал!

После чего долго сдерживаемое официальное терпение охранников испарилось.

— Мне наплевать, кто он, будь он даже ваш отец! — рявкнул второй охранник. — Как его зовут — здесь и сейчас не имеет никакого значения! Я знаю одно, этот парень — колонист. Он все равно вернется на ту сторону, за проволочное заграждение, и ему еще очень повезло, что дело обернулось таким образом. А теперь отойдите с дороги. И наденьте портупею с личным оружием, прежде чем решитесь подняться на корабль.

Охранник повернулся к ней спиной и обратился к своему коллеге:

— Поднимаем, Гарри.

Они подняли обмякшее тело Джарла Рэккала и потащили к маленьким воротам в ограде. Девушка осталась стоять на коленях, немо глядя им вслед.

На мгновение Марк замешкался, смотря на нее. Затем он отвернулся и направился к пассажирскому трапу.

Во входном отсеке Марк остановился у стола вахтенного офицера, предъявив документы и отрапортовав. Офицер взял не глядя документы одной рукой, посматривая мимо Марка на сцену у подножия трапа.

— Дочка адмирал-генерала Джэза Шовелла, — сообщил он, подняв глаза на Марка. — Папочке предстоит кое-что ей как следует объяснить. — Он взглянул на документы Марка. — Назначение — Гарнера-6, Станция Абруцци-14. Первый раз как пограничник?

— Совершенно верно. Но я родился на этой станции, — ответил Марк.

— Вот оно что, — произнес вахтенный офицер. Он проштамповал документы и вернул их Марку. — Ваша каюта К-14. Кстати, на ваше имя только что получено сообщение. С просьбой вручить сразу же, как вы подниметесь на борт.

— Спасибо, — сказал Марк.

Он взял маленький серый цилиндр почтового картриджа. Кивнув вахтенному офицеру, Марк миновал стол, повернул налево и направился вниз по длинному коридору, сиявшему белым пластиком, покрывавшим внутреннюю металлическую обшивку. Он прошел мимо первой винтовой лестницы, но начал взбираться по второй. Поднявшись на первый уровень, он остановился и принюхался — странно, какое-то непривычное отсутствие запахов в воздухе.

Затем он поднялся на следующий уровень и очутился в узком, устланном ковровым покрытием коридоре, где и нашел свою каюту согласно указанному номеру.

Он прикоснулся к синей кнопке замка в белой непрозрачной внешней оболочке двери и, когда дверь отъехала в сторону, вошел внутрь. Дверь захлопнулась за ним столь же бесшумно, как и распахнулась. Марк стоял, рассматривая внутренность маленькой каюты первого класса — двенадцать на семь футов, — типичной для кораблей данного тоннажа. Два надувных кресла, столик и короткая койка уже были приведены в положение «день» — часы бодрствования. Большая часть стенных панелей оставалась по-прежнему закрытой, пряча под собой сложенные предметы, которые могли трансформировать каюту, приспособленную сейчас для дневного времяпрепровождения, в спальню. Марк произвел стандартный осмотр каюты, ее оборудования и шкафов для вещей и лишь потом достал планер для картриджа и поставил его на приставной столик одного из кресел.

Затем он уселся в кресло и вставил картридж в плейер.

Неожиданно каюта буквально растаяла. Ее место заняла комната, которую он отлично знал, — кабинет-библиотека Уилкеса Даниэльсона, учителя Марка с момента его прибытия на Землю с Гарнеры-6 пять лет назад. Библиотека казалась не изменившейся, за исключением новой полки для книг, установленной в углу, где ранее находился учебный пульт Марка, слева от высокого окна и напротив стационарного пульта Уилкеса. В остальном старая комната, со множеством полок, заполненных файлами, заставленных древними книгами со страницами из бумаги, с обложками из картона и кожи, имела прежний вид.

Марку показалось, что он может даже почувствовать запах книг. Уилкес сидел в своем высоком вращающемся кресле, повернутом сейчас к пульту спинкой, как тысячу раз видел Марк вечерами, когда часы обучения заканчивались и они беседовали на самые разнообразные темы. В последние годы им удавалось беседовать лишь изредка, поскольку Марку приходилось все больше и больше внимания уделять своему обучению, требуемому для квалификации пограничники.

А теперь изображение Уилкеса Даниэльсона смотрело на него — невысокий худощавый чернокожий мужчина, на вид лет примерно пятидесяти пяти, почти лысый; но в его хрупких чертах можно было разглядеть и мужественность, и оттенки любознательной молодости, скрываемые морщинами и почти полным отсутствием волос.

Губы учителя задвигались, и до Марка донесся голос Уилкеса.

— Здравствуй, Марк, — произнес Уилкес. — Я намеренно отправил это послание на корабль, чтобы ты не подумал, что я все еще пытаюсь отговорить тебя от полета.

Уилкес замешкался.

— Я сделал кое-что, что, быть может, ты и не одобришь… — я не знаю… — продолжил он. — Ты так мне точно и не ответил, почему хотел уйти и затеряться там, среди Колоний, когда все хотят совершенно иного надежного дома здесь, в Земля-сити… — и который мог бы стать твоим только попроси. Каждый академический год присуждается всего десять Премий.

С Премией, полученной тобой, и моей рекомендацией это был бы лишь вопрос времени, до того момента, когда бы ты сам добился значительного успеха в любой из дюжин областей и таким образом подпал бы под постоянное исключение из лотереи… но мы уже говорили обо всем этом…

Глаза Уилкеса нервно забегали. Казалось, он снова подыскивает нужные слова.

— Я никогда не спрашивал, почему ты так сильно хочешь улететь, продолжал он спустя несколько секунд, — потому что я знал, что не имело смысла спрашивать тебя об этом, если ты сам не хотел мне объяснить. Еще с тех пор, как твой приемный отец послал тебя ко мне — тринадцатилетнего парнишку с Границы, — я знал две вещи. Первое — твой разум невозможно изменить и свернуть с пути того, что ты задумал сделать, и второе — если твоя цель не запредельна — ты ее достигнешь.

Он снова замешкался.

— Ты слишком умен, чтобы посвятить свою жизнь простому отмщению за своих родителей — даже если бы оказалось возможным отследить корабль Меда В'Дан, сжегшего Пограничную станцию восемнадцать лет назад. Что беспокоит всех нас, знающих тебя? Существует ли другая причина, по которой ты решил оказаться погребенным среди Пограничья и Колоний? Ты ведь больше, чем просто обладатель Премии, Марк. Я и прежде учил обладателей Премии, именно поэтому я и получил исключение из лотерей. Но за двадцать четыре года, Марк, у меня не было такого учени… — Худощавый, маленький человечек сделал нервный жест рукой и прервал предложение на полуслове. — Ладно, все это не имеет значения, — произнес он. — Ты будешь ждать, когда я доберусь до сути и узнаю, в чем она заключается. Вкратце, дело в том, что я решил сам и рекомендовал тебя на должность антрополога в Аламогордо, как если бы ты оставался здесь, на Земле. И когда начнут проверять документы и обнаружат, что ты улетел, я продолжу возобновлять свою рекомендацию до тех пор, пока я жив.

Он выпрямился в кресле и пристальнее посмотрел на записывающее устройство.

— Чего, по правде, мне осталось не так много, — сказал он. — Я прошел обследование по поводу своего рака костей. Как утверждают врачи, мне осталось максимум год-полтора, в лучшем случае. А после этого ты всегда сможешь вернуться домой в Земля-сити, как и всякий другой пограничник, но твои шансы начать карьеру, которая могла бы привести тебя к исключению из лотереи, практически будут близки к нулю. Через полтора года появятся два новых класса победителей и обладателей Премий и их учителя будут все еще живы и станут продвигать своих учеников на все посты, которые чего-нибудь да стоят. Подумай об этом, Марк, в течение следующих полутора лет, сказал Уилкес. — Земля-сити нуждается в тебе, и ты нуждаешься в ней.

Послание на этом месте неожиданно оборвалось, и каюта снова обрела свои прежние очертания. Марк протянул руку, вынул картридж из плейера и убрал все в стенную нишу.

Он был близок с Уилкесом настолько, насколько он вообще мог быть близок с кем-нибудь на Земле. Волевым всплеском он отогнал эмоциональное воздействие послания пожилого человека и стер его из своих мыслей.

Но тут же с удивлением и несколько смущенно обнаружил, что думает теперь о девушке у подножия трапа. И одиночество, словно холодная тяжелая рука, сдавило его грудь.

Глава 2

В 6.43 по местному времени погрузка была закончена, все внутренние и внешние шлюзы задраены, и «Вомбат» стартовал. Четырьмя часами позже корабль включил плазменные двигатели, сошел с орбиты Земли и направился в открытое пространство. Через девятнадцать часов створки шлюзов все еще оставались закрыты, а экипаж занимал место строго по боевому расписанию.

Корабль начал готовиться к первому гиперпрыжку.

Через двадцать минут, когда первый прыжок удачно завершился и компьютеры начали расчет нового, на корабле прозвучали три сигнальные ноты.

— Корабль сейчас находится в межзвездном пространстве, — последовало пояснение, как только стихла последняя нота. — Все двери внутри корабля разблокированы. Пассажирские палубы и кафе-холлы открыты для обслуживания.

Марк, очнувшийся от легкого сна при первом звуке нот, встал, побрился и оделся так же аккуратно, как если бы он по-прежнему был кадетом и собирался на парад. Он проверил свое оружие, засунул его в кобуру и направился в главное кафе-холл.

Когда он вошел, его взгляду открылась следующая картина: столики стояли не скученно, потолок хотя и был низким, тем не менее холл выглядел приятно и был почти пуст, за исключением одного столика, справа от входа, на полпути между дверью и длинным столом, стоявшим у противоположной стены. Это был маленький стол на три персоны. Двое мужчин в серой форме пограничников уже сидели в креслах лицом друг к другу.

Одному из них было немногим больше тридцати, но он уже облысел «на большую половину», а его коротко подстриженные черные волосы напоминали монашескую тонзуру над загорелым, слегка вытянутым лицом. Второй мужчина был лет на десять старше, высокого роста, сложенный как атлет, светлые с проседью волосы «сидели» на его круглой голове словно шапочка.

Черноволосый ел в данный момент отбивную, светловолосый расправлялся с яичницей с беконом. В ведерке со льдом на столе перед ними красовалась бутылка аквавита, которая уже опустела примерно на одну шестую своего объема. Оружие лежало на столе справа от тарелок.

Марк, кивнув поклонившемуся стюарду, подошел к незанятому креслу у стола и остановился за ним.

Двое мужчин продолжали есть и пить, не реагируя на присутствие Марка.

Спустя какое-то время черноволосый оторвал свои взгляд от тарелки, но лишь для того, чтобы взглянуть на пограничника, сидящего напротив него.

— Похоже, что у нас появился еще один ученик, Уин, — сказал он.

— Я заметил, — ответил Уин. Голос его прозвучал высоко, как у тенора, а не баритона, и слегка хрипловато. Затем он налил себе немного бесцветного крепкого напитка и единым махом заглотил. Затем, по-прежнему не глядя на Марка, добавил:

— Как тебя зовут, ученик?

— Марк Уильям Тен Руус, — ответил Марк. — Направляюсь на станцию Абруцци-14, Гарнера-6.

— Эта станция Брота Холлидэя, — сказал черноволосый мужчина, поднял глаза на Марка и быстро, внимательно изучил, а затем снова повернулся к Уину. — Это, должно быть, тот парнишка, что получил Премию. Сын Чава и Лилы — помнишь, Уин? Брот усыновил его, после того как корабль Меда В'Дан уничтожил их Пограничную станцию семнадцать лет назад, — так, ученик?

— Восемнадцать, — ответил Марк.

— Второе поколение, — произнес Уин сквозь полный рот. Затем он неторопливо прожевал, проглотил и взглянул на Марка. — Но в общем-то, как мне кажется, ничуть не отличается от других учеников. Думаешь, можно позволить ему присесть?

— Даже если и нельзя, то думаю, что можно, — ответил другой. Затем он посмотрел на Марка:

— Садись, ученик.

Марк вытащил свое оружие, положил его на стол справа от тарелки и после этого сел. Но не прикоснулся ни к меню, ни к чему бы то ни было на столе.

— Знаешь, с кем ты разговариваешь, ученик? — спросил черноволосый.

Марк кивнул.

— Я изучал списки пассажиров и груза перед посадкой на борт, — сказал он. — Старший пограничник Элвин Мортэр и, — он посмотрел на Уина, — Хозяин Пограничной станции Уинфилд Орби Пройт.

— Неплохо, — произнес Уин. — Думаешь, можно позволить ему пообедать, Эл?

— Почему бы и нет? Давай, ученик, заказывай.

Марк взял меню и раскрыл. Субстюарду, материализовавшемуся у его локтя, он указал вторую строчку снизу на первой странице.

— Номер четыре, — произнес он. — Бекон, яйца, кофе.

— Кофе? — переспросил Элвин Мортэр. Он потянулся за бутылкой аквавита и наполовину наполнил бокал, стоявший перед Марком.

— Выпей этой штуки, ученик.

— Спасибо, — ответил Марк, но даже не сделал движения, чтобы взять бокал. — Еще раз, спасибо, но — нет.

— Нет? — черные брови Эла резко взлетели на лоб, как две грозовые тучи. Больше он не улыбался. — Ты мне сказал «нет», ученик?

— Извините, — повторил Марк, глядя ему в глаза. — У меня есть неоплаченные долги.

— Долги? — спросил Уин. — Какие еще неоплаченные долги? Ты пока еще не заступил на свой Пост.

— На борту «Вомбата» находится Меда В'Дан, — сообщил Марк.

Оба старших пограничника тут же уставились на него.

— О чем ты говоришь, Тен Руус? — спросил Эл. — В списке пассажиров, который я тоже внимательно изучал, не было заявлено ни одного Меда В'Дан.

— Скорее всего, он — в группе шестерых, сопровождающих адмирал-генерала Джэзета Шовелла, — ответил Марк.

Двое пограничников пристально продолжали смотреть на него.

— У тебя есть что-то весьма личное против этих чужаков? Это из-за твоих родителей, не так ли? — спросил Уин.

— Да, — ответил Марк.

— И что ты задумал, если Меда В'Дан действительно здесь? — спросил Эл. — Если чужак не внесен в список пассажиров, то как ты узнал, что он на борту?

— На Уровне Джи включены дезодораторы, — когда вы входили на борт, неужели не заметили разницу в воздухе? — спросил Марк. — Дезодораторы включают в пассажирских секциях только если на борту с вами соседствует Меда В'Дан.

Уин кивнул, задумчиво потер подбородок длинным, толстым указательным пальцем.

— Да, похоже, что так, — сказал он.

— Я спросил, — напомнил Эл, — что у тебя на уме насчет чужака, если он действительно на борту.

— Я просто хотел передать через него послание к другим Меда В'Дан, сказал Марк.

— Какого рода послание?

— Что станция Абруцци-14 открыта для торговли.

Эл повернулся к Уину.

— Парень хочет, чтобы на его станцию совершили рейд, — сказал он, — и он мог бы собственными руками уложить несколько чужаков.

— Совсем неплохо, если только он не планирует прикончить того, что на борту корабля, — произнес Уин. Он повернул бледно-голубые глаза на Марка.

— Ты собираешься проверить исправность своего оружия на этом Меда В'Дан?

— Только в целях самозащиты.

— Что ж, тогда нечего беспокоиться, — сказал Уин Элу. — Кем бы ни был этот чужак, он не станет ни с кем разговаривать, кроме своего переводчика, не говоря о том, что он «заметит» в одной комнате с собой пограничника.

— Чего вполне достаточно, — сказал Эл, откинувшись на спинку кресла.

Он обратился к Марку:

— Но для нашего спокойствия тебе все же лучше выпить порцию аквавита.

Марк покачал головой:

— Неоплаченные долги, — напомнил он.

— Не дави на него, Эл, — неожиданно произнес Уин. — «Долги» — слово с большой буквы.

— Ну ладно, ученик, — сказал Эл. — Но тебе лучше держать себя в руках до самого конца этого путешествия.

Субстюард подал завтрак, но, стоило Марку взять в руку вилку, его отвлек тихий женским голос:

— Сэр… мистер Тен Руус? Вы не возражаете?

Он обернулся, увидел девушку, с которой столкнулся возле трапа, и тут же вскочил на ноги:

— Мисс Шовелл? — произнес он. — Вы знакомы со Старшим пограничником Элвином Мортэром и Хозяином Пограничной станции Уинфилдом Орби Пройтом?

— О, рада познакомиться с вами обоими. — Она снова посмотрела на Марка. — Но не могла бы я переговорить с вами конфиденциально, совсем недолго?

— Конечно.

Марк проследовал за ней к пустому столу, сверкавшему серебром приборов, ожидавших капитана и его персональных гостей.

— Мне так жаль, — тихо произнесла она, остановившись около длинного стола. — Я хотела извиниться за то, как вела себя там, внизу. Охранники потом объяснили мне, что они обязаны были бы стрелять в Джарла, если бы вы не остановили его. Я в тот момент не понимала, что, поступив подобным образом, вы спасли ему жизнь…

Тон ее голоса был мягок, почти смиренен. Они стояли близко друг к другу, и сейчас на ней было какое-то переливающееся голубое платье из тонкой ткани, при каждом движении, словно парус, плывшее вокруг и следом за ней и замиравшее, стоило ей остановиться. Она потупилась… Платье подчеркивало ее изящную фигуру и детскую наивность… Марк снова почувствовал влечение к ней, еще более сильное, чем когда он впервые увидел ее около корабля. Он одернул себя и напомнил, что психологическое воздействие на его эмоции, скорее всего, являлось позой, что она принадлежала к классу всемогущих, привыкших заполучать все так, как пожелают, независимо от средств.

Она, должно быть, напомнил себе Марк, что-то скрывает, иначе не решилась бы разыскать его и извиниться подобным образом. Тем не менее, предупрежден — значит, уже вооружен, и нет вреда в том, если он подыграет ей, наоборот, могут проявиться скрытые мотивы ее «деланного» поведения.

— Я не ожидал, что вы… — уклончиво произнес Марк.

— Но это не предлог. Мне самой следовало понять. — Она улыбнулась ему. — И мне кажется, для человека вроде вас было бы правильным не винить меня. Послушайте, мне хотелось бы, чтобы отец познакомился с вами. Он… о, я думаю, что вы знаете?

— Адмирал-генерал Шовелл, — кивнул Марк.

— Почему бы вам не позавтракать с нами за капитанским столом?

— Благодарю вас, — еще раз кивнул Марк, — но капитан не приглашал меня. Кроме того, я уже заказал завтрак за своим столиком.

— Можно перенести его сюда. И не беспокойтесь насчет капитана. До тех пор пока вы будете входить в группу, сопровождающую отца… — она повернулась к проходившему мимо субстюарду и приказала ему перенести завтрак Марка на капитанский стол. — Идемте, — сказала она, подводя его к столу и двум креслам во главе его, — вы сядете здесь, рядом со мной, и расскажете все мне о пограничниках. Я практически ничего не знаю о ваших людях. Только то, что их работа очень сложна. Думаю, что и отец знает не так, как он должен был бы знать.

Она отодвинула кресло. Он придержал его, пока она садилась, затем сел и сам.

— Вы хотели бы выпить чего-нибудь? — спросила она, когда к ним подскочил субстюард. — Нет? Я бы хотела заказать ром и апельсиновый сок.

Марк — вы не будете возражать, если я вас буду называть Марком?

Цепочку на шее девушки украшал сверкающий кубик из какого-то отполированного очень редкого минерала — дорогое инопланетное украшение, из тех, чем торговали Меда В'Дан. Кубик покачивался, отбрасывая в глаза Марка блики света.

— Нет, — ответил Марк.

— Я узнала ваше имя у вахтенного офицера, когда поднялась на борт.

Меня зовут Улла, но вы можете звать меня так, как вам нравится. — Девушка поморщилась. — Я вела себя очень некрасиво там, снаружи. Я назвала вас «никчемным». Это так же плохо, как называть колонистов «отбросами».

Субстюард поставил перед Уллой высокий бокал с оранжевой жидкостью, а перед Марком — тарелку с беконом и яичницей.

— У каждого имеется свое прозвище, — резонно заметил Марк.

— У каждого? — Она застыла с бокалом в руке, удивленно глядя на Марка. — О, пожалуйста, ешьте. Здесь, в глубоком космосе, только вы, пограничники и колонисты, имеете прозвища.

— Ну, существует Флот. А также Меда В'Дан.

Зрачки ее глаз расширились.

— Флот? — как эхо повторила она. — Вы имеете в виду людей под командованием отца, что-то вроде Базы Синяя Один, — у им тоже есть прозвище?

— Да. Для солдат и офицеров. Для всех, — подтвердил Марк, поглощая завтрак. — Их называют «пугала».

— Пугала? — Она поставила бокал на стол, так и не попробовав его содержимого. — Почему?

— Потому что они отгоняют крыс от отбросов, а другого дела у них попросту нет, — пояснил Марк. Субстюард принес кофе, Марк сделал внушительный глоток, поставил чашку и посмотрел прямо в глаза Улле.

— Крысы? — переспросила она.

— Это такое же хорошее прозвище, как и любое другое, — сказал он, особенно для Меда В'Дан, — и затем он снова вернулся к своему завтраку.

— Но чужаки сейчас только торгуют, — удивилась она. — Они не осмеливаются на враждебные действия в присутствии Флота. О, я понимаю, они кардинально отличаются от нас, и иногда кто-нибудь из них становится ренегатом…

— Нет, — возразил Марк.

— Нет? — Она уставилась на него, и он отложил вилку, чтобы перехватить ее взгляд.

— Меда В'Дан торгуют только тогда, когда их вынуждают торговать, произнес Марк. — Во всех иных случаях они просто совершают рейды на Пограничные станции, в поисках припасов. Когда припасы своевременно не восполняются, гибнут люди.

— Гибнут? — приглушенным эхом отозвалась Улла. — Бедные… колонисты.

— Нет, — то ли поправил, то ли передразнил Марк. — Бедные пограничники. Именно они гибнут, когда их станции подвергаются рейдам.

Если же колонисты имеют в «заначке» силу воли, мастерство и энергию, они могут выжить до того дня, пока не прибудут свежие грузы.

Она расстроенно покачала головой, глядя на него.

— Дело не в том, что вы говорите, — медленно прокомментировала она. Дело в том, как вы это произносите, каким тоном. Я никогда еще не слышала, чтобы кто-то говорил с такой горечью. Кроме того, всем известно, что Флот защищает станции.

— Флот… — усмехнулся он, но его прервал донесшийся гул голосов у входа в кафе-холл. Они обернулись, чтобы посмотреть, кто там.

В холл в этот момент входили и направлялись к столу невысокого роста, худощавый, с острым взглядом мужчина средних лет в гражданской одежде, высокий массивный мужчина примерно того же возраста в форме капитана, высокий молодой человек, также в гражданской одежде, и еще один субъект.

Этот четвертый был одет в мягкую, свободного покроя одежду — многоцветное, расшитое, напоминающее рубашку, верхнее одеяние и свободно ниспадающие брюки. Манжеты рукавов были заужены у длинных серо-белых кистей; на широком поясе висели два ножа и личное оружие с изогнутым, инкрустированным драгоценными камнями прикладом; брюки были заправлены в красные сапоги, которые человеку достигали бы до щиколотки. И поверх всего это многоцветия неестественно узкое лицо Меда В'Дан отличалось странной тусклостью и спокойствием. Внимание привлекали лишь две заплатки черных волос в нижней части щек, резко контрастировавшие с длинным, узким, выбритым черепом. Замыкали группу два охранника в серой форме, из числа команды корабля, имевшие при себе помимо личного оружия плазменные карабины.

— А, вот ты где, Улла! — воскликнул остроглазый худощавый мужчина невысокого роста, возглавлявший группу. — Нет-нет, не вставайте. Ни ты, ни твой друг. Мы идем, чтобы присоединиться к вам.

Вся группа достигла длинного стола и рассредоточилась. Капитан занял место во главе стола, по его правую руку в кресло рядом с Уллой сел мужчина небольшого роста. Меда В'Дан был препровожден в кресло слева от капитана и оказался лицом к лицу с маленьким человеком, молодой человек в гражданской одежде сел слева от чужака.

— Папочка, — обратилась Улла к маленькому человеку, — это пограничник Марк Тен Руус…

Но Марк уже встал, по-прежнему держа в руках вилку и нож.

— Я прошу извинить меня, — обратился он к сидевшим за столом, переводя взгляд с одного на другого, пока, наконец, его глаза не остановились на Меда В'Дан, который также посмотрел на него — но не прямо, а в пространство над правым плечом Марка. — Станция Абруцци-14 всегда открыта для торговли с Меда В'Дан. Но я лишь торгую с ними, я не сижу с ними за одним столом.

Он положил вилку и нож на тарелку, так, чтобы они легли в виде креста, причем режущий край ножа был направлен на чужака.

С резким горловым звуком Меда В'Дан вскочил на ноги, и следом за ним торопливо вскочил на ноги гражданский.

— В чем дело? В чем тут дело? — резко спрашивал маленький человек, переводя взгляд с Марка на чужака.

— Адмирал, — произнес молодой человек, стоявший подле Меда В'Дан, его только что оскорбили.

— Оскорбили? Что значит — оскорбили? — Адмирал-генерал уставился на Марка, который ничего не ответил, и перевел взгляд на молодого человека, стоявшего напротив него. — Каким образом оскорбили?

— Я не знаю, сэр. — Молодой человек внезапно побледнел.

— Вы же же переводчик! Спросите у него!

Переводчик повернулся к Меда В'Дан и несколько мгновений разговаривал с ним, используя звуки, больше всего напоминавшие кашель. Затем Меда В'Дан, по-прежнему стоявший лицом к Марку и уставившийся куда-то за правое плечо Марка, ответил быстрой, перекатывающейся сериен однотипных звуков.

— Господин и Великий Капитан, — переводчик прервал сам себя серией горловых взрывоподобных звуков, которые напоминали что-то вроде Хов'ра Мин Xлан, — чье имя означает Бессонный Под Клятвой на нашем примитивном языке, был оскорблен намеком на то, что он… переводчик замешкался на мгновение, бросив взгляд на Уллу, кастрированная мужская особь, прячущаяся за спиной женщин, — переводчик указал на скрещенные вилку и нож. — Вы видите, адмирал, — сказал он, — нож расположен под вилкой…

— Охрана! — прорычал капитан со своего места во главе стола. Арестовать этого пограничника!

Марк сделал два шага в сторону от стола, и теперь он четко видел и контролировал сразу обоих охранников и Меда В'Дан. Правая рука Марка замерла над прикладом его собственного оружия. Стражники замешкались. Оба были едва ли намного старше Марка, который, совершенно очевидно, никогда еще не стрелял из своего оружия во гневе, и никак нельзя было ожидать, что он так поступит.

— Чего вы ждете? — рявкнул капитан. — Я сказал — арестовать его! Если он окажет вам сопротивление…

— Хватит! Прекратите. Прекратите! — ворвался хриплый, высокий голос Уина, и секундой позже его высокая широкоплечая фигура вклинилась между Марком и двумя охранниками. Судя по всему, к видимому облегчению самих охранников. — Если он вам доставляет какие-то неприятности, — обратился Уин к капитану, — я сам с ним разберусь. Но ваши корабельные овечки не стреляют ни сейчас, никогда-либо вообще — в любого пограничника. И кроме того, вы не арестовываете их даже во имя священной неподпаленной шкуры Меда В'Дан.

Глава 3

Одну, но невероятно долгую бездыханную секунду никто не проронил ни слова, не сделал ни единого вздоха или движения. Но затем «высокое» напряжение прервал сухой смех адмирал-генерала Шовелла.

— Ну так что, капитан? — спросил Шовелл. — Кого вы собираетесь арестовать: двоих или троих?

— Сэр! — воскликнул капитан, его лицо вновь налилось краской, он свирепо посмотрел на старшего по званию.

— Остыньте, Жуан. Остыньте, — посоветовал Шовелл. — Мы не арестовываем пограничников дальше поверхности Земли, а они не арестовывают офицеров Флота. Мы работаем рука об руку в Колониях. Отзови своих охранников.

— Опустить оружие, — мрачно приказал капитан охранникам, и те быстро опустили свои плазменные карабины прикладами вниз, на ковровое покрытие.

— Однако, — сказал сидевший Шовелл, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Уина, — я ставлю вам задачу утихомирить Меэ… вдера и Великого Капитана, который является нашим гостем.

— Он уже успокоился. — Уин посмотрел на Бессонного Под Клятвой, который вернул свой взгляд в точку над правым плечом старшего пограничника.

— Хов'ра Мин Хлан, корабль народа твоего… — начал торопливо переводить переводчик.

— Заткнись, — остановил его Уин. — Он понимает меня так же хорошо, как я понимаю его, когда он говорит на своем языке, и даже гораздо лучше, чем когда ты пытаешься говорить на языке, для которого у тебя просто не приспособлена гортань. Как я уже говорил, Хов'ра Мин Хлан, корабль Меда В'Дан убил родителей этого парня спустя шесть недель после его рождения, на Станции Абруцци-14. Он считает, что весь ваш народ под погребальной накидкой кровной вины. Он может говорить все и делать все что угодно с тобой лично, не привлекая других людей или Меда В'Дан.

Не изменив своего странно отсутствующего, но зафиксированного на одной точке взгляда, Бессонный Под Клятвой издал серию горловых звуков.

— Конечно, — согласился Уин. — О, конечно, мы это понимаем. Они были ренегатами, и если Меда В'Дан найдут их, то обязательно накажут.

Он повернулся к Марку.

— Что ты на это скажешь, Тен Руус? — требовательно спросил у Марка грузный пограничник. — Или ты его не слышал?

— Я отлично понял его, — ответил Марк. — И мой ответ таков — в тот день, когда ренегаты будут наказаны в моем присутствии, я сниму с остальных Меда В'Дан кровную вину. Но пока этого не произошло, каждый из них, кого я встречу, может оказаться тем, кто уничтожил Станцию Абруцци-15.

Бессонный Под Клятвой издал несколько коротких звуков и сел, переведя взгляд на стол.

— Хорошо. Я тоже в упор его не вижу до конца полета, — произнес Марк.

Он повернулся и вышел из кафе-холла. Сделав по коридору несколько шагов, он услышал позади себя голос Уина:

— Задержись.

Марк остановился я повернулся лицом к грузному, пожилому человеку.

— Одну минуту, Тен Руус, — жестко произнес Уин. — Я сказал им там, что никто из них не смеет стрелять в пограничника, но может статься, что я бы смог. Что взбрело тебе в башку, будто ты смеешь играть свою игру с Меда В'Дан на корабле Флота? Может быть, просто для того, чтобы увереннее чувствовать себя и не беспокоиться за последствия?

— Я учел все возможные последствия, — ответил Марк.

— Ты хочешь сказать, что рассчитывал на нас с Элом? На то, что мы попытаемся вытащить тебя из дерьма, в которое ты сам же и вляпался? Морщины на загорелом лбу Уина слились в жесткие впадины.

— Я ожидал, что вы поможете, — признал Марк. — Но я был готов выпутаться и сам, если бы мне пришлось выпутываться самому.

— Выпутаться сам! — Уин уставился на него. — Ты действительно считал, что можешь справиться с целым кораблем, с парнями Флота? Имея при себе одну-единственную пушку?

— Ну, не совсем так…

— Ну, не совсем так! — то ли фыркнул, то ли передразнил Уин. — Ладно, так или иначе, это не имеет значения. Но вот что действительно ты должен себе уяснить, так это то, что принцип поддержки одного пограничника другим пограничником был изобретен не для того, чтобы ты мог набрасываться на первого встречного Меда В'Дан и рассчитывать, что он не обратит на тебя внимания. Это закон, к которому мы пришли, и он доказан кровью ряда хороших парней, так что, по крайней мере, можем сотрудничать с Флотом, у ребят которого ничуть не больше принципов и храбрости, чем у жирного кролика. И ты должен научиться понимать, что означает этот закон. Я запрещаю тебе выходить из каюты до окончания полета, а когда ты встретишься с Бротом Холлидэем, то передашь ему от меня, чтобы он обучил тебя, как действовать в подобных ситуациях.

— Нет, — тихо произнес Марк. — Я не запру себя самолично в каюте. И ничего не стану передавать Броту Холлидэю.

Уин отступил на шаг, так что теперь они могли разглядывать друг друга с ног до головы — от сапог до макушки. Его правая рука потянулась к кобуре, в которой опять находилось его личное оружие, во время завтрака лежавшее перед его тарелкой на столе.

— Парнишка, — мягко произнес Уин, — может, получение Премии в Земля-сити ударило тебе в голову. Может быть, ты думаешь, что мастерство и рефлексы — все, что требуется. Ты хочешь сразиться со мной?

— Нет, если только меня к этому не вынудят, — ответил Марк. — Но я не могу оставаться взаперти в своей каюте на весь остаток полета. У меня долги, долги…

— Отомстить за своих родителей, — вновь мягко произнес Уин. — Но эта работа в свободное время, и без друзей пограничников.

— Это не главное, — признался Марк. — У меня в планах куда большая задача. Как бы вам понравилось то, что Колонии и Пограничные посты оказались бы свободными от Меда В'Дан?

Уин уставился на Марка.

— Свободными… — его голос стих. — Ты прошел психологическое тестирование до того, как тебя подготовили?

— Да, — ответил Марк. — Рейтинг АА-1.

— И значит, ты не просто пытаешься достать одного лишь Господина и Великого Капитана с его пригоршней пиратов, ты гонишься за ними всеми? Уин покачал головой. — Эти тесты в отношении тебя наверняка что-то упустили.

— Может быть, — сказал Марк. — А может, и нет. Я хуже, чем кажусь?

Рука Уина медленно опустилась, пока его ладонь расслабленно не коснулась кобуры.

— Ты — странный тип, — признался Уин, в упор разглядывая Марка.

Спустя мгновение он снова покачал головой. — Но ты — второе поколение, и это, наверное, что-то да означает.

— Возможно, — сказал Марк.

Уин глубоко вздохнул.

— Хорошо, — сказал он. — Как же ты собираешься очистить пространство от целой расы чужаков?

— Мне очень жаль, — сказал Марк. — Если бы я мог объяснить людям, я бы уже поговорил с ними об этом. Но это то, над чем я должен пока работать один.

Глаза Уина сощурились.

— Значит, мне только и остается, что положиться на твое слово? спросил он.

— Да, на мое слово и тот факт, что я не намерен во время данного полета подчиняться чьим-либо приказам, — ответил Марк. — Это значит для меня так много, что я готов отстаивать свою свободу прямо здесь и сейчас, если придется. И, как вы только что сами сказали, в поединке на пистолетах заключено нечто большее, чем просто хорошие рефлексы и мастерство.

— Да, — произнес Уин. Он стоял, зависнув над Марком, и долгий момент пристально смотрел на него. Затем резко повернулся и ушел.

— Марк? — дрожащим голосом позвала Улла Шовелл. Марк обернулся: она стояла в нескольких шагах позади него, справа от входа в кафе. Он ждал, когда она подойдет к нему девушка рассматривала Марка как бы под новым, непривычным углом.

— Извините меня, — сказал он, — за то что я прервал ваш завтрак.

— Вам не за что извиняться, — сказала Улла и слегка побледнела. Она оглянулась, затем снова вопросительно посмотрела на Марка:

— Мы можем уйти отсюда?..

Он кивнул, развернулся и направился по пустому, застеленному вычищенным ковровым покрытием коридору. Девушка шла рядом с ним.

— Я не имела ни малейшего понятия, — сказала она после затянувшейся паузы, — что вы испытываете такие чувства к Меда В'Дан. Я думала, что вы выбрали Пограничье для своей карьеры или, в крайнем случае, чтобы уклониться от правительственной службы.

— Нет. — Он легко улыбнулся. — Я тот, кого называют на Пограничье человеком второго поколения. Детей пограничников, как правило, отправляют на Землю, чтобы они могли завершить свое обучение, но большинство из них там же остается. Они снова возвращаются на Границу.

— Даже если они и знают, как тяжела и опасна служба? — спросила она.

— Даже когда они видели, как убивали членов их семей?..

Он снова улыбнулся.

— Быть может, я тоже видел это, — сказал он, но я уже не помню. Мне тогда было всего-навсего шесть недель от роду. Я знаю лишь то, что пограничники со станции Брота Холлидэя — с тех пор он является мои приемным отцом — рассказали мне, когда я подрос.

Они продолжали молча идти. Улла покачала головой, отвернулась, но затем снова взглянула на Марка. Глаза ее округлились, стали глубокими и темными. Когда он случайно встретился с ее взглядом, то, за секунду, глядя на нее сверху вниз, он снова почувствовал странное, тревожащее ум и сердце волнение, которое было сродни трепету в его душе, когда Марк прослушивал в своей каюте послание Уиллиса…

— Что именно там произошло? — спросила она.

И он ей рассказал.

* * *

По местному времени только что наступило семь часов вечера, прекрасного летнего вечера в Северо-западном секторе Гарнеры-6, когда колонисты района заметили красный отсвет пожара, отражавшимся от серо-черных, низко нависших облаков в вечернем небе, над их головами. Но так как они отлично понимали, что им нечего противопоставить кораблю Меда В'Дан, они лишь убежали в лес и скрывались там до рассвета, тем временем направив посыльного с сообщением о рейде на соседнюю Пограничную станцию.

И поэтому только около десяти часов ясного утра следующего дня — ибо облака с рассветом рассеялись — прибыли пограничники с соседней станции, на платформах на воздушной подушке, скользивших над все еще влажном от росы травам по направлению к сожженной станции с тяжелыми, установленными на платформах плазменными пушками и людьми, беспокойно глядящими по сторонам и внимательно всматривающимися в небо.

Но им там уже нечего было делать. Корабль Меда В'Дан отбыл вместе с предутренними облаками и ночью. От Пограничной станции Абруцци-15 остались лишь пустые складские помещения и сожженная Резиденция — обугленный бетон, дымящиеся деревянные головешки и прочий мусор, но среди мусора сидел плачущий ребенок.

— Послушай-ка, почему они оставили его в живых? — кисло спросил один из помощников Хозяина станции. Это был худощавый пограничник по имени Прайс. Когда-то он располагал собственной станцией, пока ее не уничтожили Меда В'Дан.

— Кто знает? — вопросом на вопрос ответил Брот Холлидэй, Хозяин станции, подымая на руки ребенка, который в тот момент раскричался особенно интенсивно. — Но это ребенок Чава и Лилы, и теперь он мой. Вы все будете этому свидетелями?

Все трое помощников одновременно кивнули. Несмотря на всю свою неформальность, процедура усыновления с «голосованием» кивками являла собой столь же окончательное решение, как если бы все это происходило в суде на Земле.

— Что ж, для парнишки все теперь не так уж и плохо, — сказал Прайс, скривившись и глядя на все еще пышущие жаром и дымящиеся древесные уголья, — но Меда В'Дан снова совершили нападение в нашем секторе и ушли безнаказанно. Мы можем броситься за ними в погоню и даже поймать, но это не остановит их, когда они в следующий раз решат совершить рейд.

— Это уже наши проблемы, а не этого парнишки, — коротко ответил Брот.

— Я ведь сказал, кто знает? Может, когда вырастет, он придумает, как по-своему с ними рассчитаться.

Прайс снова скривил гримасу, глядя на сожженную станцию, но в ответ ничего не сказал. Он не испытывал уважения к дару прорицания в любом человеке, но хорошо знал силу плотного, приземистого тела Брота и вспыльчивость натуры, которая могла проявиться незамедлительно, вырази Прайс хоть какие-либо сомнения насчет будущего сироты. И он промолчал, вычеркнув данную тему из памяти, продолжая выполнять свои непосредственные обязанности во все последующие годы, пока, наконец, не погиб во время торгового визита Меда В'Дан, неожиданно перешедшего в рейд, на станцию Брота.

Именно после этого последнего рейда некогда плачущий младенец, а теперь пограничник-ученик Марк Тен Руус, проходивший курс обучения на далекой Земле, на свое восемнадцатилетие получил послание из Штаба пограничников, находящегося в Тринидаде, на Земле.

Послание было коротким и почти что жестоким по своему официальному языку:

«Дорогой мистер Тен Руус!

С великим сожалением вынуждены сообщить вам об информации, полученной нами и касающейся ранения вашего приемного отца во время торговой операции на его станции с кораблями Меда В'Дан 32 марта по местному календарю на Гарнере-6.

К сожалению, медицинские прогнозы на выживание пограничника Холлидэя весьма малы; и поскольку вопрос о его станции и владениях является по-прежнему неурегулированным, рекомендация коммандера этого сектора Пограничья состоит в вашем немедленном отбытии с Земли.

Ваша доставка на Гарнеру-6 может быть осуществлена с помощью гражданского космолета, но также возможна с помощью специальной службы, в случае, если таково будет ваше предпочтение…»

Марк замолчал, и Улла тоже какое-то время не произнесла ни слова. Они вместе дошли до конца коридора, она повернула направо, Марк безмолвно последовал за ней.

— Все это так трудно себе представить, — наконец, спустя некоторое время, произнесла она. — Мой папа начал служить на Флоте еще до моего рождения, и я выросла в Земля-сити, никогда ничего не зная о подобных вещах.

— Большинство людей на Земле ничего об этом не знают, — кивнул Марк.

— Но, — ее рука потянулась к безделушке, висевшей у нее на шее, затем снова опустилась, — во все это так трудно поверить. Я никогда бы не поверила, что кто-нибудь вроде Джарла Рэккала может оказаться в лотерее, например.

— Он был из тех, кто, как предполагалось, должен был подпасть под исключение?

— Нет, просто мне почему-то казалось, что ничего подобного не могло случиться с кем-то из заправил этого мира.

— Обычно этого и не происходит, — сказал Марк.

— Именно это я имею в виду, — невинно продолжила она. — Почти все, кто представляют собой нечто важное, — имеют исключение. И большинство тех, кого знает папа, — служат в вооруженных силах, что, конечно, дает им автоматическое исключение на столько времени, на сколько они остаются в рамках квот на свою карьеру. И их жены имеют отсрочки…

Она снова подняла руку и поиграла с инопланетной безделушкой у горла.

— И затем, — продолжила она, — неожиданно начинает казаться, что вообще никто не находится в безопасности от лотереи, даже я.

Он посмотрел на девушку сверху вниз, потом чуть сбоку; они продолжали идти вперед.

— Ну, вы не подпадете под лотерею, пока вам не исполнится двадцать пять лет, да и тогда лишь в случае, если не будете учиться в школе или готовиться к должности, которая могла бы обеспечить вам льготы.

Она покачала головой, но было не совсем ясно — из-за чего.

— Колонисты, — неожиданно произнесла она. — А где они?

— Колонисты на нашем корабле, вы имеете в виду? — спросил Марк. — С прочим грузом. На корме, в грузовом отсеке.

— Тысяча двести человек — и все там. — Ее пальцы сжали кубик. — Я бы хотела их увидеть.

— В грузовой отсек пассажиры не допускаются, — сказал Марк. — Мера предосторожности.

— Я знаю. Меня предупреждал папа. — Она завернула за очередной угол, и теперь они направлялись вниз по короткому коридору, в конце которого находилась тяжелая дверь, около которой стояли двое моряков Космофлота с нашивками охранников и личным оружием. В руках они держали плазменные карабины.

— Он сказал, что только персонал корабля имеет право войти внутрь.

— Совершенно правильно.

— Но… — Она неожиданно посмотрела на Марка и заметила, как он внимательно разглядывает ее. — Пограничник… вроде вас… они могут войти туда, чтобы посмотреть, не надо ли им выбрать себе кого-нибудь в качестве колонистов для своих станций. Это правда ведь, не так ли?

— Да, — подтвердил Марк.

— Не смотрите на меня так серьезно. Я просто подумала… — Она замешкалась. — Вы могли бы взять меня с собой, если бы захотели.

Так, подумал он, вот зачем я ей понадобился. Он чувствовал себя странно разочарованным, обнаружив, что его просто обвели вокруг пальца. Он резко ответил:

— Но я этого не хочу.

— Пожалуйста… — Она резко остановилась, и он также был вынужден остановиться. Она повернулась к нему и для убедительности взяла за правую руку. Он поднял левую руку, разжал пальцы Уллы — настойчиво, но не грубо и объяснил:

— Правая рука всегда свободна для оружия, — сказал он. — Никогда больше так не делайте.

Какое-то мгновение она просто стояла, уставившись на него, по-прежнему с протянутой к нему рукой, с побледневшим лицом и расширившимися глазами.

— Пожалуйста, — попросила она. — Я хочу увидеть Джарла. Я должна его увидеть!

— Джарла?

— Джарла Рэккала. Человека, о котором я только что говорила. — Она посмотрела на Марка. — Человека, которого вы остановили у трапа, когда мы подымались на борт!

— Да, именно так, — сказал Марк. — Я помню. Вы назвали его Джарлом Рэккалом. Он что — ваш старый друг? — Марк постарался придать своему голосу нарочитую резкость. — Потому что если это так, то вам лучше всего поступить милостивее по отношению как к нему, так и к себе, отказавшись от мысли о встрече с ним при данных обстоятельствах.

— Нет, он вовсе не старый друг, — произнесла она, снова с мольбой посмотрев на него. — О да, мы знали друг друга, конечно. Знаете, на всех этих многочисленных вечеринках всегда натыкаешься на одних и тех же людей.

Но я не могу не думать о ком-то вроде него — я имею в виду, что у него было так много всего. Он сам являлся столь многим. И теперь он потерял все.

— То же касается и всех остальных, — заметил Марк.

— Да, но я не знала всех остальных! — быстро ответила Улла. — Но зато я знаю его. И это не только потому, что он — Джарл Рэккал, разве вы не понимаете? Это потому, что он просто человек, которого я знаю. Я никак не могу забыть, что он там, как часть всего этого… груза. Я, по крайней мере, должна попытаться сделать хоть что-то. Хотя бы увидеть его. Спросить его, возможно, предложить помощь со своей стороны, попытаться сделать хотя бы нечто малое, что я могла бы сделать для него…

Ее голос стих, и плечи опустились. Она уставилась в пол.

— Но, — опустошенно произнесла она, — вы не хотите провести меня туда.

Да, подумал Марк, глядя на нее, противопоставляя собственные мысли тем чувствам, которые она, казалось, сумела вызвать в нем. Без сомнения, она весьма изобретательна в умении заполучить то, чего желает. Но имелись еще и другие причины, которые были интересны Марку самому, — причины, о которых она не могла даже подозревать.

— Да, — произнес он. — Что ж, подумав еще раз, я, пожалуй, возьму вас с собой. Вы заинтересовали меня этим человеком. Я сам хотел бы еще раз взглянуть на него.

Глава 4

Он двинулся навстречу двум охранникам. Она заспешила вслед за ним, стараясь не отставать.

— Как они? — спросил он старшего из двоих, молодого старшину, которому было лет тридцать — тридцать пять на вид.

— Тихо, — ответил старшина. — Мы потеряли двадцать восемь человек сразу после старта, но больше пока никто не погиб. — Он заметил выражение, исказившее лицо Уллы. — Извините, мисс, но это происходит всегда. Сразу же после старта, когда они наконец понимают, что они теряют прошлое безвозвратно, многие из них просто сдаются.

— Они кончают жизнь самоубийством? — Улла чувствовала себя отвратительно. — И вы им позволяете?

— Не многие. Я имею в виду, что те, кого мы потеряли, — просто сдались и умерли, — ответил старшина. Затем он повернулся к Марку:

— Разве это не так, пограничник? Мы не могли бы ничего сделать, даже если бы и хотели.

— Но остальные… — прошептала она.

— Люди действуют согласно приказу, а приказ гласит — оставить всех остальных в покое, — произнес Марк. — Нет никакого смысла заставлять людей жить, когда они этого не желают. Так или иначе, если бы тебе и удалось сохранить им жизнь сейчас, они бы все равно вскоре погибли, как только очутились в Колониях. Охранник, а какой там сейчас цикл? Сна или бодрствования?

— До конца цикла бодрствования еще примерно полчаса, — ответил старшина.

— Принесите списки, — сказал Марк. — Я бы хотел просмотреть их.

— Да, сэр.

Старшина сделал пару шагов к панели в стене коридора и вытащил небольшую коричневую коробку микропленки, с автоокуляром для ускоренного просмотра. Все это он передал Марку. Второй стражник уже отпирал тяжелые металлические замки противопожарной двери. Один за другим они открывались с мягким хлопком, стукаясь о звукопоглощающую облицовку коридора. Наконец, когда открылся последний замок, охранник распахнул дверь, и старшина, передавший списки, поднял винтовку, чтобы прикрывать вход, когда Марк вошел внутрь. Улла торопливо направилась вслед за ним.

— Одну минуту, мисс. — Второй охранник преградил ей путь рукой. Пассажиры не допускаются. Извините.

Марк оглянулся через плечо.

— Скажи им, кто ты.

— Улла Шовелл, — произнесла она. — Мой отец — адмирал-генерал Джэзет Шовелл.

— И она будет находиться внутри под моей защитой, — добавил Марк. Хорошо?

Охранник замешкался на какой-то момент, затем опустил руку и отошел в сторону.

— Хорошо, — сказал Марк. — Тогда закройте за нами дверь, но один из вас пусть идет с нами и прикрывает нас с тылу.

— Да, сэр.

Старшина, с винтовкой наготове, проследовал за Марком и Уллой, когда они прошли через дверь в большую, ярко освещенную секцию корабля. Сейчас они стояли на самом верху длинной, покрашенной в зеленый цвет металлической лестницы. Коврового покрытия здесь не было. Они стояли и смотрели вниз, на длинные ряды двухуровневых нар, располагавшихся параллельно друг другу, в восемь рядов, и с потолком высотой футов в восемьдесят. Широкие проходы между рядами контрастировали с близостью сдвоенных нар, между которыми было что-то около пяти футов — достаточно едва лишь для того, чтобы с того места, где сейчас стояли Марк и Улла, они могли разглядеть пространство между каждой последующей парой нар, вплоть до саман последней пары, в дальнем конце отсека, где взгляд останавливался на переходящей в потолок металлической стене.

Верхнюю часть стены занимал лозунг. Это был не временный лозунг, а монументально выдавленные в металле слова. Все три слова состояли из букв высотой футов в десять и шириной фута в два и сияли сверху вниз для колонистов своим собственным светом:

АДАПТАЦИЯ ИЛИ СМЕРТЬ!

Дверь позади Марка, Уллы и старшины, сквозь которую они вошли, снова с шумом закрылась. С этой стороны не было звукопоглощающего покрытия, и грохот разбежался во все стороны и отдался эхом по секции колонистов на борту «Вомбата».

Этот звук заставил всех людей внизу повернуть глаза к его источнику.

Мужчины и женщины, разведенные по нарам лишь в соответствии с их лотерейными номерами, смотрели на них с тех мест, где они стояли, сидели или лежали в сорока футах под непрошеными гостями. Уставились на вторгшихся представителей «высшей касты», к которой они все когда-то в равной степени принадлежали. Улла замешкалась, почувствовав на себе давление такого количества глаз, но Марк уже начал спускаться по открытой винтовой лестнице вниз, к полу отсека. Глубоко вздохнув, она последовала за ним.

Большинство разговоров внизу прекратилось при звуке захлопывания двери, но, когда они начали спускаться по винтовой лестнице, разговоры возобновились, пока не слились в один монотонный шум, отдававшийся легким эхом от высоких металлических стен. Пока они спускались по лестнице, шум висел в этом слегка пахнущем дезинфекцией воздухе, словно монотонное бесконечное гудение племени людей, запертых в тюремной камере со времен динозавров.

У подножия лестницы находились две двери, ведущие в туалеты для противоположных полов. Марк резко постучал по каждой из них.

— Будьте любезны, все вернитесь на свои нары! — подбодрил он.

Взяв записи в левую руку, он подошел к проходу между двумя рядами нар и пошел по нему, всматриваясь в лица колонистов и время от времени сверяясь с записями, касавшимися личных биографий. Улла в молчании следовала за Марком.

Разговоры возобновились, как только они начали спускаться по лестнице, но тут же вновь прекращались, стоило Марку взглянуть на говорившего, поэтому они с Уллой путешествовали в строго очерченном круге молчания. Большую часть пути Марк просто бросал взгляд на колониста, затем на запись его биографии и переходил к следующему колонисту. Примерно на полпути он задержался перед женщиной средних лет, сидевшей на нижней конке у стены.

Женщина посмотрела на Марка, подняв серое, покрытое морщинами лицо, резко констатировавшее с черным, чуть съехавшим париком.

— Мой муж, — устало сообщила она. — Он был офицером на «Бигрансе», одном из крупнейших кораблей-космотанкеров.

— Но вы разбираетесь в позиционных исчислениях?

— Он научил меня этому, — ответила она. — У меня докторская степень по математике. Ничего сложного. Когда он улетал, я могла вычислить его возможные позиционные прыжки и достаточно точно предположить, где бы он мог оказаться в любое указанное время. — Она вздохнула и повторила:

— Я этим занималась, когда он обычно куда-нибудь улетал.

Марк кивнул и пошел дальше по проходу.

— Вы не могли бы побеседовать со мной? — из темноты раздался вопрос.

Марк остановился. Слева на верхней койке, закинув ногу за ногу, сидела маленькая женщина, напоминавшая ребенка.

— Я — Лилли Бето, — объявила она. — Я полный профессор философии университета Белграда, и я готова сделать что угодно, лишь бы извлечь максимум из ситуации, в которой оказалась.

Марк оценивающе посмотрел на нее. Хотя она сидела на верхнем конке, лицо ее находилось лишь немного выше его собственного, и он сам стоял к ней достаточно близко, чтобы различить едва заметные намеки на морщинки в уголках глаз на ее пухловатом и гладком, как у ребенка, лице.

— Что вы знаете о Меда В'Дан? — спросил Марк.

— Практически ничего, — ответила Лилли. — Я не думаю, что кто-либо знает больше, за исключением того, что они торгуют с нами и с Неизвестными Расами чужих, располагающихся ближе к Центру Галактики. Если у них и существует письменная философия, то мне ничего об этом не известно. Я ничего об этом не знаю, и это заставляет меня сомневаться в их утверждении, что они стоят на гораздо более высокой ступени развития, чем мы.

— Многое из их технологии — более высокого уровня развития.

— Дикари Каменного Века, — ответила она, — тоже могли бы стрелять из плазменных винтовок. Но умение пользоваться и умение создавать — две совершенно разных вещи.

Марк с любопытством следил за тем, как говорила Лилли Бето.

— Возможно, — кивнул он и двинулся дальше.

Улла следовала за ним; Марк прошел вдоль всего первого прохода и повернул во второй. Он то и дело останавливался, чтобы задать вопрос тому или иному колонисту, обычно касавшийся какого-то определенного навыка или глубины знаний, о которых говорилось в записях. Он переговорил с большим числом как мужчин, так и женщин, которые в свое время набрались мастерства в механике — как результат хобби или по другой причине. Были там и химик-разработчик, и библиотекарь, двое мужчин и женщина, чьим хобби было приготовление изысканных блюд, мужчина-балетмейстер и коричневокожий сухощавый маленький человечек, «терзаемый» коллекционированием бабочек.

Тем не менее единственный, на кого Марк хоть немного рассчитывал как на ценное приобретение для своей колонии, был мужчина по имени Ораг Спэл, который служил в морской пехоте сержантом орудийного расчета в течение двадцати трех лет, вплоть до своей штрафной отставки за кражу, что, естественно, вывело его из-под защиты военного ведомства всего за три года до обычной отставки, которая имела положительный аспект — полное освобождение от участия в лотерее.

— Вы никогда не станете пограничником, — без утайки сообщил Марк Спаду. — И мы не сможем вам помочь, даже если очень захотим. Но вы в состоянии весьма близко подойти к соответствующему статусу, если будете хорошо работать. Как насчет моего предложения?

— Есть у меня такое желание, — ответил Спэл. Он лежал на нижних нарах, небольшого роста; широкоплечий мужчина, с едва начавшими седеть волосами. — Я отдам вам все силы, что у меня еще остались.

— Хорошо, — сказал Марк, сделав соответствующую отметку в досье Спэла. — Я отметил вас для своей станции. Возможно, когда корабль совершит там посадку, вам придется на Гарнере-6 сперва отправиться в общие бараки с остальными, но в конце концов вы окажетесь у меня.

Марк двинулся дальше. И вскоре оказался возле Джарла Рэккала.

Джарл, как и пехотинец, лежал на боку на нижней койке, его грузное тело буквально переполняло койку: темно-синие сапоги отдыхали, расположившись на подставке для ног, а носки ботинок занимали еще полпрохода. Марку со стороны показалось, что Джарл лежит на игрушечной детской кроватке. Улла протиснулась мимо Марка, чтобы оказаться у изголовья, и Джарл пошевелился, переместив свои широченные плечи и освободив для девушки немного свободного места на краю койки.

— Улла Шовелл! — воскликнул он. — Присаживайтесь.

— Привет, Джарл, — тихо произнесла она, принимая его приглашение. Он посмотрел мимо нее на Марка, стоявшего у изножья койки с коробкой микропленочных записей в руке.

— Пограничник, сэр, — произнес Джарл, слегка улыбаясь. — А вы неплохой парень. Я чуть было не проломил вам грудную клетку, сэр. Ну, вы помните, снаружи, возле трапа.

— Джарл! — громко произнесла Улла. — Его зовут Марк Тен Руус. Тебе не нужно называть его сэром.

— Тем не менее, как мне кажется, я вполне могу начать привыкать к этому, — сказал Джарл. Он вопросительно приподнял брови и обратился к Марку:

— Не так ли?

— Это не будет иметь никакого значения, — ответил Марк.

— Неужели? — удивился Джарл. — Тогда, пожалуй, на какое-то время я опущу «сэра», мистер Тен Руус. И в любой момент, как только вы измените свое решение, сообщите мне.

— Джарл! — еще громче повторила Улла, выглядела она при этом поистине несчастной. — Для тебя такое поведение совершенно неестественно.

— Я веду себя не так, как кто-нибудь другой, сладенькая моя девочка, — сказал Джарл, посмотрев на нее. Звуки прозвищ высших классов зазвенели у Марка в ушах. — Я веду себя совершенно иначе, не походя на кого-то вообще.

Я просто веду себя так, каков я есть сейчас на самом деле, — как колонист.

Просто у меня достаточно мозгов, чтобы тратить их попусту на эмоциональные переживания по прошлому, которое теперь, быть может, что и к лучшему, навсегда ушло. Я просто теперь стараюсь как можно лучше устроить свое будущее.

— И ты называешь это будущим! — воскликнула Улла. Она, казалось, была готова расплакаться.

— Пока я живу, для меня это будущее, — философски заметил Джарл. Он взглянул на стену отсека колонистов, на огромный лозунг с его негасимым фанатичным посланием. — И я планирую выжить. Как я понимаю, вы пограничник и кое-кого иногда выбираете из нас, колонистов, — персонал для своих собственных станций, да, мистер Тен Руус? Хотите выбрать меня?

— Что вы знаете? — спросил Марк.

— «Кай», большинство видов спорта, издательское дело, людей и как ими управлять, — ответил Джарл. — Но самое главное — я гораздо лучше многих из тех, кого вы видите вокруг себя. Мясистее, умнее, крепче — вот сколько всего я вам предлагаю за ваши денежки. Кроме того, я все схватываю на лету, кроме того, могу сам начать с нуля, кроме того, могу работать самостоятельно, без надсмотрщика, и кроме того, я — амбициозен, но знаю, когда и перед кем нужно держать амбиции под контролем.

Марк проконсультировался с записями.

— Банковское дело? — спросил он.

Джарл мгновенно поднял руку вверх.

— Моя семья занимается этим уже многие поколения. Я вырос с этим, — сказал он. — Так что в течение моих первых шестнадцати лет жизни я просто кожей впитал многое из этого. И если вам нужен настоящий банкир, я мог бы вызвать к жизни несколько старых фамильных привидений и снова тряхнуть стариной.

Он остановился и улыбнулся Марку.

— Впервые слышу, что в Колониях имеются банки, — сказал он.

— Банков там нет, — ответил Марк. Он опустил коробку с записями и взглянул на Уллу.

— Не могли бы вы оставить нас на несколько минут? — фактически потребовала она. — Почему бы вам не оставить нас наедине, хотя бы на пару минут?

Марк покачал головой.

— Вы под моей защитой, — ответил он.

— Джарл может меня защитить.

Джарл рассмеялся.

— Сладенькая моя, — сказал он, — я — один из тех, от кого он тебя как раз и защищает. Нет, не смотри так шокированно. Откуда ты знаешь, что я не планирую предпринять что-либо для получения какого-нибудь преимущества?

— Ты бы не стал… — она не закончила фразу.

— Ты ошибаешься, — тихо произнес Джарл. — О, как ты ошибаешься. И пограничник — прав. На самом деле, да, со мной ты — в полной безопасности — не только от меня, но и от любого другого из этих колонистов, пока я вместе с тобой. Но он не может этого знать, и он слишком хорош в рамках его собственной работы, чтобы рассчитывать на меня, и это правильно.

Улла угрюмо посмотрела на Марка.

— Хорошо, — сказала она и, наклонившись, начала о чем-то шептаться с Джарлом, слишком тихо, чтобы Марк мог расслышать.

Марк терпеливо ждал. Секундная стрелка его часов лениво ползла по кругу циферблата. Неожиданно лампы в отсеке колонистов пригасли до уровня свечения жуков-светляков.

— Цикл сна, — сообщил усиленный динамиками голос где-то над головой.

— Начало восьмичасового цикла сна. Пожалуйста, поддерживайте тишину, минимум шума и движения.

Джарл уселся в полутьме, мягко отодвинул Уллу от себя и заставил ее встать.

— Конец интервью, — сказал он. — Мистер Тен Руус уже готов покинуть нас. Послушай, я думаю, мы не собирались сделать ничего такого, что могло бы помешать ему выбрать меня для своей станции.

Улла повернулась к Марку, придав своему лицу выражение по крайней мере нейтральное, если не благопристойное. Она отошла от койки и повернула направо по проходу, направившись к спиральной лестнице. Марк тоже повернулся и пошел было за ней следом.

— Один момент, мистер Тен Руус, если не возражаете, — произнес Джарл.

Марк остановился и оглянулся.

Джарл качнул головой в направлении огромных букв лозунга на стене, по-прежнему сияющих своим собственным светом над тысяча двумястами колонистами, и затем снова посмотрел на Марка.

— Запомните — я буду жить, — тихо произнес Джарл. — Я — один из тех, у кого это всегда получается.

Марк покинул его и последовал по призрачно освещенному проходу за Уллой. Они поднялись по спиральной лестнице к выходу, где старшина, ожидая их, уже распахнул дверь.

Снова оказавшись в пассажирской секции корабля, они шли ничего не говоря, пока поворот коридора не спрятал их от двоих охранников. Улла сразу же остановилась и, повернувшись лицом к Марку, устало прислонилась к стене коридора.

— Думаю, я вполне могу сказать это вам, — произнесла она. — Папа сделает это, если я попрошу. На Базе Флота есть несколько гражданских чиновников, в его Группе Синяя Один. Они обслуживают устаревшие корабли, которые Внешний Флот законсервировал там на случай какого-либо повреждения кораблей регулярного флота. Я уже обсудила это с Джарлом, и мы оба решили попросить папу, чтобы он попробовал использовать свои связи, чтобы Джарла назначили туда ремонтником. Каждый год с Земли отправляются миллионы колонистов, и папе не откажут в просьбе касательно одного-единственного человека. Вам не нужно помогать нам — просто не говорите папе, что вы провели меня внутрь, чтобы поговорить с Джарлом. Просто обещайте мне, что не будете вмешиваться.

Она едва не схватила его за руку…

Марк пристально посмотрел на Уллу. Ни одна актриса не могла бы так хорошо сыграть. С другой стороны, было просто поразительно, что кто-то мог быть столь незнаком с механикой, контролировавшей жизни каждого из них жителей Земля-сити, пограничников и колонистов, всех вместе.

— Нет, — медленно ответил он.

— Нет? — Ее глаза расширились, и она отступила на шаг. — Не хотите ли вы сказать, что помешаете мне?

— Я бы именно так и поступил, если бы счел это необходимым, — ответил Марк. — Но я этого не стану делать. У вас ничего не выйдет. Вы должны бы знать, что в данной просьбе вам не смогут помочь даже все связи адмирал-генерала Синей Группы Флота.

— Он не сможет? — словно эхо повторила Улла. — Вы хотите сказать, что папа не сможет вытащить даже одного колониста — всего-то одного человека?

— Конечно же, не сможет, — ответил Марк. — Вы можете купить почти все там, на Земле, но одна-единственная вещь, которая не продается, — это выживание самой Земля-сити. Для такой цели даже одного человека слишком много. Один человек — это уже прецедент, и не будет никаких прецедентов для колонистов, позволяющих им избежать своей участи, как только они прошли лотерею. Земля хочет, чтобы эти люди ее покинули, — доброго пути, за помощью можете даже не обращаться. На всей Земле не найдется ни одного человека, ради которого Земля-сити захотела бы пожертвовать самой идеей.

Колонист полетит туда, куда ему выпал билет лотереи.

Она неверяще смотрела на него.

— Вы… — Она не находила слов. — Что вы имеете против Джарла? Почему вы к нему придираетесь?!

— Совсем нет, — ответил Марк. — Просто я немного лучше вас образован, как мне кажется. Кроме того, я лучше вас разбираюсь в людях. Ваш друг Джарл знал, что нет никакой реальной надежды в этой вашей идее с ремонтной работой. Кроме того, это ведь была его идея, не так ли? Чтобы вы рассказали мне о ней.

— Ну… да, — признала она. — Он думал…

— Он думал, а может быть, и вы оба, что я буду тронут при виде того, как вы планируете столь безнадежную схему, — сказал Марк. — Рэккал должен знать гораздо лучше вас или хотя бы предполагать, что я не буду беспокоиться о нем. Но он мог надеяться на то, что я надумаю заботиться о вас, чтобы согласиться добавить еще одно имя к моему списку колонистов. Да и что значит один человек среди миллионов, как вы сами сказали? И что, по аналогии, значит один человек среди тысяч? А на той станции, которую я буду принимать под свое руководство, их будут как раз тысячи.

Он снова улыбнулся ей, — на этот раз совершенно ясно было, что улыбка горька.

— Скажите мне честно, — попросил он. — Эта фраза насчет одного человека из миллионов — тоже ведь его задумка, не так ли?

— Но вы ненавидите или его — или меня! — закричала Улла. — Вы просто обязаны ненавидеть одного из нас — иначе бы вы не вели себя так!

Она сжала пальцы в кулачки и вся задрожала от ярости, которая не может найти себе выхода или просто не знает, как это делается…

— Ну почему вы такой? Нет же никакой причины! Почему?

— Причина есть, — ответил он и вздохнул. И с этим вздохом горечь покинула его, оставив внутри пустоту и усталость. — Я никчемен — как вы однажды заметили еще там, снаружи, у корабля, — действительно никчемен в балансовых ведомостях человечества. Не волнуйтесь, я заберу Джарла Рэккала на свою станцию. Но по собственным причинам, а не по его или вашим.

— Вы… сделаете это?

Эффект от неожиданной победы был просто ошеломляющ: Улла смотрела на Марка растерянно и как будто не могла все еще понять… а руки девушки висели как плети.

Марк холодно кивнул, прячась от взгляда этих глаз и памятуя о цели, которая дамокловым мечом нависала над ним все это время.

Он напоминал себе о том, что не имело значения, чьей именно дочерью была Улла, о том, что она смогла воздействовать на него так, как все, и…

Не имело значения. Пока он может использовать ее или кого-то другого, любого, кто может пригодиться для того, что необходимо совершить.

Точно так же не имело значения, кто она: избалованный ребенок богатства и власти или мало что понимавшая и знавшая идеалистка, которая действительно беспокоится о едва знакомом человеке, которому выпал «выигрыш» убираться с Земли на безвестную колонию.

Лишь факты имели значение.

Факт: Космофлот насквозь прогнил от элементарного безделья.

Факт: Эгоистичной Земле с присущим ей безразличием наплевать на нужды колонистов, коих необходимо регулярно депортировать, дабы поддержать высокий, искусственно созданный стандарт жизни.

Факт: Худший, но характерный пример — Джарл Рэккал, интересующийся только самим собой и мечтающий о помощи сильной руки.

Факт: Отец Уллы столь же коррумпирован, как и любой другой адмирал-генерал Флота…

Неожиданно Марк подумал, что, быть может, Улла знала обо всем этом, но все же пыталась отрицать неприятные для себя реалии. Возможно, с помощью каких-то «лекарственных» средств она надеялась найти возможность всколыхнуть честность и порядочность в людях, подобных Джарлу Рэккалу и ее отцу, во взаимоотношениях Земля-сити и Колоний. Да, сказал себе Марк, эта догадка являлась наиболее вероятным объяснением поведения Уллы. Совершенно очевидно, она принадлежала к тон разновидности люден, которые когтями и зубами будут стремиться удержать что-либо или кого-либо, кого они вознамерились спасти: во что бы то ни стало, перед лицом любых фактов.

— Ты сделаешь это? — еще раз спросила она, так как он не ответил сразу.

Он встряхнул головой, отгоняя свои раздумья, еще раз напоминая себе, что Улла не должна отнимать у него много времени. И особенно — в мыслях.

— Именно так, — спокойно ответил он, — но не за просто так. Мне кажется любопытной ситуация с обслуживанием на Базе Флота, о которой ты упомянула. Цена за то, что я возьму Джарла Рэккала, достаточно высокая. Но ты могла бы заставить заплатить своего отца. Проверим, как связи, которые он может использовать, сработают.

Глава 5

Человек в постели являл собой лишь половину нормального человека.

Правая нога Брота была ампутирована чуть ниже колена, а левая — почти у самого бедра. Его левая рука обрывалась культей чуть ниже локтя, а правая часть лица и тела только-только начала оправляться от временного паралича, явившегося последствием воздействия электрического удара плазменного оружия Меда В'Дан, которое изуродовало ему обе ноги и левую руку. Он должен был умереть, но он не умер. Он наотрез отказался умирать, и теперь присланный Флотом врач ухаживал за ним, подкрепляя его решимость к жизни.

И вот, по заключению врача, — Брот Холлидэй будет жить — по крайней мере, в обозримом будущем.

— Марк… — Слабые еще губы Брота смазывали слова, но голос звучал достаточно громко, чтобы его услышали. Брот посмотрел в лицо склонившегося над ним Марка, который присел на край постели. — Они хотели меня убрать и отдать станцию какому-нибудь желающему ее заграбастать. Нет, черт возьми.

Эта станция станет твоей, а я буду ее удерживать до тех пор, пока ты не окажешься готов принять руководство ею.

Эмоциональный всплеск, который позволил Броту произнести эти три предложения и соорудить из них полноценную речь, неожиданно иссяк, и голос оставил его. Теперь он лежал, снова пытаясь заставить работать свои голосовые связки, и было заметно, как напрягаются мышцы его по-прежнему мощной шеи.

— Ничего больше не говори, — попросил Марк. Он держал в ладонях парализованную руку Брота. Потом мягко опустил и накрыл покрывалом. — У нас теперь достаточно времени, мы можем подождать, когда ты почувствуешь себя лучше. Я привез тебе кое-какие подарки. Разреши-ка мне вывезти тебя наружу и показать их тебе.

Марк включил автоуправление в изголовье постели. Моторы заурчали как живые, и постель выплыла из спальни на воздушной подушке, пересекла гостиную и через внешнюю дверь Резиденции выскользнула на холодный воздух ранней весны северной умеренной зоны Гарнеры-6.

— Взгляни, — сказал Марк и нажал кнопку, поднялось изголовье постели.

Темно-коричневые глаза Брота смотрели в направлении чистой посадочной площадки, расположенной примерно в четверти мили от Резиденции и других строений Пограничной станции, находившихся сейчас в процессе реконструкции. Там, расставленные по площадке, стояли четыре небольших, приземистых корабля Флота, хвостовыми частями вниз, носовыми — вверх, и выглядели так, словно готовы были стартовать сию же минуту.

— Флот здесь? Какого черта? — прошипел Брот.

— Это не Флот, — ответил Марк. — Наши — законсервированные тяжелые разведывательные корабли, сданные мне в аренду, чтобы помочь отпугнуть Меда В'Дан, если эти уроды решат повторить рейды до того, как мы встанем на ноги.

Брот уставился на сверкающие очертания устаревших кораблей. Затем его грудь начала вздыматься и опускаться. Брот, словно с помощью кузнечных мехов, несколько секунд прокачивал сквозь себя воздух и лишь потом разразился серией коротких, хриплых звуков. Марк настороженно прислушался: то, что он первоначально принял за кашель, означало смех.

— Отпусти меня… — прошептал он, обессиленный, когда неожиданный приступ смеха прошел. — Пугало Флот… действительно… все-таки… играет… роль… пугала… Марк, ты… мальчик мой…

И в тот же момент слова иссякли у Брота; Марк отвез его обратно в спальню. Лишь через час Брот восстановил силы и способность говорить и тут же приказал Марку перевести свою госпитальную постель в комнату планирования Резиденции для встречи с остальными пограничниками, которые находились под командованием Брота на станции Абруцци-14.

Когда Брот и Марк появились, Гораций Хаббл, помощник Хозяина станции, и трое старших пограничников уже ждали их.

— Очень хорошо, — произнес Брот, когда его постель установили лицом к креслам, в которых они сидели, — вот здесь и Марк. И вы все знаете… чего я хочу от вас. Вы будете с этой минуты исполнять его приказы. Даже несмотря на то, что он моложе всех… вас.

Голос Брота стих до шепота и оборвался.

— Я так и думал, — произнес Штейн Чэмой.

Он поднялся на ноги: высокий, крупный пограничник, почти столь же крупный, как и Джарл Рэккал.

— Сядь, Штейн, — приказал Гораций, так как мышцы на шее Брота снова заработали, он явно старался что-то сказать.

— Извини, Рэйс [2], сказал Штейн, глядя на него в упор. Затем он посмотрел на Брота. — Черт возьми, Брот, прекрати разрывать себя, пытаясь что-то произнести! Ты же знаешь, что я об этом обо всем думаю. Я долго надеялся, что ты одумаешься и мне не придется…

— Не нравится… убирайся вон… — прошептал Брот.

— Именно это я и собираюсь сделать, — сказал Штейн. Он повернулся к выходу из комнаты планирования. — Я либо подам в отставку, либо напишу прошение о переводе. Сообщу вам об этом утром.

— Задержись-ка, — сказал Гораций Хаббл, худой, долговязый, коричневокожий, с длинными руками; казалось, что суставы его рук и ног болтались свободно, как у марионетки. — Возможно, ты не хочешь исполнять приказы Марка, Штейн, но мои приказы ты будешь исполнять до тех пор, пока ты в списках этой станции. Так что задержись-ка на минуту. Возможно, мы сможем обсудить твои проблемы.

— Здесь не о чем беседовать, — сказал Штейн, снова взглянув на Рэйса.

Тем не менее он остановился и посмотрел на Брота и Марка. — Если только Брот не захочет изменить своего решения.

— Я еще с тобой поговорю…

— Нет, — сказал Марк, кладя руку на здоровое плечо Брота, успокаивая своего приемного отца. — Позволь мне самому поговорить с ними, Брот.

Штейн, ты был на станции, когда Брот принес меня. Ты меня знаешь…

— Я знаю тебя, парень, ты мне нравишься, если уж на то пошло, ответил Штейн. — Но в моем квадрате более двух тысяч четырехсот колонистов. Я обеспечиваю безопасность их жизней. Кому нужен пограничник, не способный справиться с работой? Возможно, Марк, ты очень скоро научишься ставить на уши даже черта лысого, но пока ты — желторотый птенец с Земли и твоя голова набита знаниями из учебников. И мои колонисты, то есть — твои колонисты, Марк, на захотят есть книги, когда нагрянет зима. Я еще раз повторяю — я собираюсь уйти.

— Подожди… — позвал Рэйс Хаббл, когда Штейн повернулся.

— Нет, Рэйс, — сказал Марк, — пусть он уходит. Если он решил, то не станет меня слушать. Мне нечего сказать ему. Или, — он посмотрел на Орвала Белотена и Пола Трюгве, двух других пограничников, — любому другому, кто решил, что я еще несмышленый мальчишка.

Орвал Белотен, невысокий, круглолицый пограничник, которому было чуть за тридцать, заерзал в кресле и уставился в пол.

Пол Трюгве, худощавый, темноволосый пограничник, которому недавно исполнилось двадцать восемь, смотрел не мигая на Марка, но и на его лице явственно читалась тень сомнения.

— Что ж, на том и порешим, — сказал Штейн. И направился к двери.

— Будет лучше, — произнес Марк ему вслед, если ты все-таки предпочтешь перевестись, а не подать в отставку, Штейн. Скажем, на случай, если через год ты изменишь свое мнение обо мне.

— Хорошо, перевод, — согласился Штейн и вышел.

— Ну ладно, — обратился Марк к трем оставшимся, пододвинув кресло для себя. Теперь они сидели лицом друг к другу, четверо пограничников в креслах и их командир в госпитальной постели. — Я объясню вам, почему принимаю предложение Брота. Выслушайте меня, а затем решайте — остаетесь со мной или подаете рапорты о переводе. Штейн прав. Я зеленый молокосос и только что прибыл с Земли; более того, я зеленым молокосос, которым провел свои первые тринадцать лет вдали от Земли, на этой станции, и который знает, что не существует заменителя опыту, когда ты — пограничник. Но случилось так, что я вернулся как раз в тот момент, когда устоявшаяся структура порядка вещей готова рухнуть. Кто-нибудь из вас понимает, о чем я говорю?

Он посмотрел на них. Все они безмолвно смотрели на него.

— Я и не ожидал от вас утвердительного ответа, — сказал Марк. Единственное место, с которого можно разглядеть смысл моих слов, — Земля.

С Земли все выглядит удивительно ясно и просто. Ведь сама идея колониальной политики готова рухнуть под своим собственным весом.

— Это твои домыслы, Марк? — спросил Рэйс.

— Эта идея принадлежит определенному кругу земных ученых, которые проявили желание разобраться в ситуации. Например, человек по имени Уилкес Даниэльсон, который был моим учителем в Земля-сити. Вся беда в том, что такой человек, как Уилкес, может заставить вас слушать себя, а говорит он так, что у вас голова пойдет кругом, и вы его слушаете, потому что у него имеется репутация. Но никто не может через пять минут вспомнить, о чем он только что говорил, потому как всем предпочтительнее было бы не слышать всего этого с самого начала.

— Марк, — сказал Орвал Белотен, — ты хочешь поставить на карту будущее этой Пограничной станции и всей нашей колонии, а в конце концов, и жизни всех нас из-за какой-то теории, выдуманной книжными червями там, в Земля-сити, где они понятия не имеют о здешних условиях, да и не хотят ничего знать об этом?

— Нет, я ничего не хочу поставить на карту, Орв, — ответил Марк. — В данном случае речь идет уже о вулкане, который рано или поздно, но взорвется. Речь идет о том, готовы ли мы принять решение действовать сейчас или будем ждать до тех пор, пока не увидим, как нас начнет захлестывать раскаленная лава.

Орв кивнул и откинулся в своем кресле, покусывая нижнюю губу. Марк повернулся к Полу Трюгве:

— Что скажешь ты, Пол?

— Я внимательно слушаю, — ответил самый молодой из пограничников станции.

— Тогда я разовью свою мысль. — Марк подался чуть вперед, как бы навстречу собеседникам. — Я привел с собой эти четыре разведкорабля по нескольким причинам. Но лишь одна из них имела, цель доказать то, о чем я говорил. Я получил четыре корабля, стоимостью примерно в двадцать миллионов кредитов, оказав одну-единственную услугу адмирал-генералу Синих. Я согласился включить одного колониста, по его собственной просьбе, в число отобранных мною из тех, что летели на корабле. Четыре корабля за одного колониста. Задумайтесь на мгновение об этом. Насколько сильно прогнил весь Флот!

Он сделал паузу.

— А что он из себя представляет?! — взорвался Орв.

— Он нравится дочери Джэзета Шовелла, — ответил Марк.

Орв посмотрел на Рэйса, на Брота и затем — на Пола.

— Я никогда бы не поверил… — произнес он.

— Но теперь ты веришь полностью? — потребовал от него Марк.

— Я верю тебе — если ты уверен, что знаешь, о чем говоришь, Марк, сказал он.

— Именно я и заключил эту сделку с Шовеллом, — произнес Марк.

Орв медленно покачал головой.

— Пойдем дальше, — сказал Марк. — Итак, Флот прогнил. Как прогнила и Земля-сити. С каждым днем Меда В'Дан становятся все более бесконтрольными — возьмите хотя бы эту их атаку Пограничной станции с персоналом из пяти человек. Десять лет назад они никогда бы не рискнули на рейд и в таких масштабах. Они тогда знали, что Флот нанесет им ответный удар. А теперь они уверены, что могут творить что захотят и Флот не вышлет им вслед и дырявого суденышка, чтобы найти того чужака, который совершил рейд. Как насчет этого, Орв? Я прав на этот счет или нет?

Орв угрюмо посмотрел на него.

— Ты прав касательно того, как сегодня ведут себя Меда В'Дан и Флот, — ответил он. — Хорошо, Марк. Давай, выкладывай все. Я послушаю.

— Все это достаточно просто, — продолжил Марк. — Система Колоний подталкивает экономику Земля-сити к банкротству. Теоретически, этого происходить не должно. По изначальной теории старые колонии к настоящему времени должны были бы уже перейти на полное самообеспечение, освободившись от необходимых поставок продуктов, оборудования и пограничников, которые больше нужны для работы на новых Колониях. Почему план провалился? Он был изначально гнилой по своей сути.

— Постой-ка, подожди, — начал было Орв.

— Подожди пока сам, Орв, — прервал его Марк. — Ты знаешь, что это так. По теории, поскольку сознательно с Земли эмигрировало недостаточное количество людей, чтобы поддерживать ее население в приемлемых границах, мы вынуждены были ввести лотерею — совершенно честную и неподкупную лотерею, которая бы увеличила эмиграцию до необходимого количества.

Лотерея, основанная на случайности.

— Это была хорошая теория, — вставил Пол, — особенно для ситуации в то время, сто лет тому назад. Необходимо было что-то быстро предпринять.

— Совершенно верно, — подтвердил Марк, посмотрев на Пола, — только все это не сработало. На практике выяснилось, что не хватает экспертов, которые могли направлять колонистов-любителей. Не хватало нас, пограничников. Потребовались также вооруженные силы для охраны Космический Флот. И людей, работавших в этих организациях, необходимо было исключить из участия в лотереях. То же коснулось и перечня необходимых постов в правительстве Земли. То же коснулось и определенных людей, без которых не могло осуществляться управление Землей-сити. И так далее и тому подобное. Так что не удивительно, что все это привело к такому плачевному результату. О да, лотерея выполняет задачу, ради которой и была создана, да только подбирает она в основном человеческие отбросы Земли. А из отбросов не получается хороших колонистов. Поэтому даже Колонии, основанные более сотни лет тому назад, по-прежнему не способны существовать самостоятельно, без пограничников, без поставок продовольствия, не могут противостоять Меда В'Дан, без помощи Флота или нас, готовых сражаться с чужаками.

— И все-таки, изначально это была неплохая идея, — сказал Орв.

— Она никогда не была стоящей. Она была гнилой. Потому что в основе она была эгоистичной, — сказал Марк. — Это был план с не произносимой вслух целью — сделать Земля-сити спокойным, уютным и не переполненным людьми центром для интеллектуальной и политической аристократии, которая обладала иммунитетом по отношению к лотерее.

Пол тихо рассмеялся.

— Пожалуй, неплохо, что ушел Штейн, — сказал молодой пограничник. Он бы давно вызвал тебя на дуэль, Марк, как слишком опасного радикала, да еще — живого.

— Если бы Штейн как следует поразмышлял над этим, он бы понял, что он радикал в такой же степени, как и я, — ответил Марк. — Система клеймит пограничников точно так же, как она клеймит и колонистов. Тем не менее дело не в этом. А в том, что система с самого начала была эгоистичной и таким образом — гнилой на практике, именно поэтому она начинает теперь разваливаться.

— Ты сказал, что с этого начнешь, — вставил Пол. — Но ты по-прежнему не пояснил, каким образом она разваливается.

— Очень просто, — сказал Марк. — Колонии так и не стали самоподдерживающимися, потому что, во-первых, колонисты не хотят эмигрировать и с самого начала — они отбросы, — одни лишь взрослые, от двадцати до восьмидесяти лет, большинство из них не смогли добиться чего-либо в обществе, в котором они родились. И вы считаете, что такие люди — хороший материал для колонизирования новых миров? Колонии так и не смогли твердо встать на ноги, но тем не менее они увеличиваются с каждой неделей. И реальная стоимость их снабжения, нашего снабжения, да еще и Флота, становится все более и более неподконтрольной.

— Марк, — сказал Орв. — Я этому не верю. Ведь Земля-сити не голодает.

Еще весьма далеко от этого.

— Нет, — сказал Пол. — Они могут вырабатывать на тридцать процентов больше любого вида продукции. Мы просто не в состоянии все это вывезти. По крайней мере, таковы были цифры, когда я шесть лет назад покидал Землю.

— Тридцать процентов, — сказал Орв. — Это означает, что мы можем основать по крайней мере еще треть новых колоний от числа существующих, прежде чем почувствуем трудности. И на это может уйти по крайней мере еще тридцать лет. Я не вижу в ближайшей перспективе особого повода для беспокойства.

— На это уйдет не тридцать лет, — сказал Марк. — У нас имеются Меда В'Дан, которые сейчас помогают ситуации выйти из-под контроля.

Орв открыл было рот, затем захлопнул его и откинулся назад в своем кресле.

— Восемнадцать лет назад, когда погибли мои родители, — сказал Марк, по очереди обводя взглядом всех сидевших перед ним, — Меда В'Дан осмеливались атаковать лишь небольшие, охраняемые двумя пограничниками станции, вроде той, что принадлежала моим родителям, одним кораблем, так что остальные чужаки могли утверждать, что нападавшие были ренегатами. И сколько же именно кораблей участвовало в прошлом месяце в нападении на вас, здесь, на Четырнадцатую?

— Шесть… шесть, будь они прокляты… — выдохнул Брот.

— Вот вам и результат, — резюмировал Марк. — Они начали нападать на станции с персоналом из пяти человек на полудюжине кораблей. Отговорка про ренегатов оказывается далеко за пределами достоверности. Но вы должны знать, почему никто теперь уже не беспокоится об этом так, как я.

Он посмотрел на Орва.

— Флот больше не представляет для них угрозу. Это уж как пить дать.

Эти толстобрюхие… — Орв выругался. — Я полностью поддерживаю тебя в этом, Марк.

— Что ж, тогда все в порядке, — продолжил Марк. — Меда В'Дан более не волнует проблема торговли. Флот стоит на крепком якоре. Чужаки могут взять все, что им захочется, из поставок Землиц на Пограничных станциях, удерживая Флот в состоянии спокойствия подарками Неизвестных Цивилизаций, которые находятся где-то там, ближе к центру Галактики. А подарки и двух процентов не составят от того, что они захватывают. Флот принимает подарки и покрывает бандитов, потому что командующим лень драться. И высокопоставленные люди на Земле тоже не хотят, чтобы Флот дрался. Это лишь вопрос времени, они найдут предлог, чтобы отозвать Флот назад, в Солнечную систему, для своей собственной защиты и начнут выплачивать настоящую дань Меда В'Дан. И это станет началом конца. Потому что, как только Меда В'Дан начнут брать прямо с Земли, они высосут ее досуха.

— И, — тихо произнес Пол, — мы останемся здесь в одиночестве с колонистами — и без поставок.

Марк посмотрел на него.

— Если ты с самого начала был на моей стороне, Пол, — спросил он, почему же ты сразу этого не сказал?

— Я хотел послушать, какие аргументы ты приведешь, — резонно заметил Пол. — Кроме того, я хотел убедиться в том, что ты сможешь донести свои мысли до Орва и Рэйса, без моей помощи.

Марк посмотрел на старших пограничников.

— Именно так, Марк, — сказал Рэйс, — мы будем исполнять твои приказы — по крайней мере — какое-то время. Или, быть может, я не могу утверждать это за Орва?

Он посмотрел на круглолицего пограничника.

— Ты можешь сказать то же и от моего имени, — ответил Орв. — Меня убедили. Только что ты задумал, Марк?

— Для начала сделать эту колонию и Пограничную станцию самоподдерживающимися, — сказал Марк. — Нет, даже более чем просто самостоятельными. Независимыми. Колонисты, которых я подобрал по пути сюда, должны прибыть через несколько дней. А тем временем я хочу проверить записи всех местных колонистов на предмет их особых знаний, и затем мне надо будет поговорить с нашей Дикой Компанией.

Глава 6

Около дюжины колонистов, отобранных Марком из общего числа на борту «Вомбата», прибыли из приемного центра Гарнеры-6 двумя днями позже, на челноке. Среди них были Джарл Рэккал и Лилли Бето. А также экс-морпех Ораг Спэл, Эйдж Хаммершельд и женщина в черном парике, для которой позиционная астрофизика являлась хобби.

И имена этой женщиной, которую звали Маура Вольс, Марк занялся в первую очередь. Он провел с ней частную экскурсию по одному из ранее законсервированных тяжелых кораблей-разведчиков, которые Флот предоставил в аренду станции Абруцци-14. Эта экскурсия завершилась в рубке навигатора.

Это была крошечная рубка, ее стены — усыпаны контрольными, измерительными и навигационными приборами.

— Вы сможете управиться с этим оборудованием? — напрямик спросил ее Марк.

Она посмотрела по сторонам, стоя в центре рубки, разглядывая приборы.

— Я не понимаю и десяти процентов из всего, что вижу здесь, ответила она. — Я использовала позиционные таблицы своего мужа и арендное время на коммерческом компьютере.

Однако тон ее голоса странно отличался от пораженческого мотива ее собственных слов, кроме того, Марк заметил, как два розовых пятнышка появились на ее бледных щеках.

— Конечно же, я попытаюсь разобраться во всем этом, — сказала она. Все, что здесь находится, должно каким-то образом соприкасаться с тем, чему я научилась у Тома.

— Что ж, тогда сделайте это, — сказал Марк. — И когда вы сможете заставить все это работать, проверьте персональные записи колонии.

Выберите четырех человек с наилучшим математическим багажом для обучения тому, чему вы их можете научить. Затем сообщите мне об этом, и я позабочусь, чтобы их прикрепили к вам.

Он устроил экскурсию, по всем четырем кораблям также и Орагу Спэлу, обратив особое внимание на стационарные орудия, каждое весом примерно в миллион фунтов, установленные на корме и на носу.

— Первое — в рабочем ли они состоянии? — спросил Марк экс-морпеха. Второе — смогли бы вы обучить людей управляться с ними? Я имею в виду управляться эффективно, в бою.

— О, они будут работать, — ответил Спэл. — Одна загвоздка: любое из этих орудий может высосать всю энергию из двигателей любой из этих маленьких лодчонок, если ты откроешь огонь, когда кораблик не сбалансирован или отключена подача энергии. Что же касается персонала для управления ими, то дайте мне парня что надо и достаточно времени — я его научу.

— И какой именно парень нужен?

— Хорошие рефлексы. Выносливость. Обучаемость. Предпочтительно молодой. — Спэл окинул взглядом Марка. — Но всем колонистам уже за двадцать пять и большинство той толпы, с которой я прибыл, — еще старше, я думаю, нам придется отбросить эту затею.

— Не обязательно, — сказал Марк. — У нас есть молодежь — дети второго и третьего поколений, особенно много их среди полумятежной группы Дикая Компания, они в точности могут подойти к вашим требованиям. Через день или около того я должен с ними встретиться и поговорить.

— Отлично, — сказал Спэл. — А я тем временем займусь разборкой этих косилок для более детального ознакомления с их состоянием.

Марк ушел, переместив теперь все свое внимание на Лилли Бето. Он позаботился о том, чтобы она и Джарл Рэккал поселились прямо на станции, а не в ближайшей деревне колонистов квадранта, вместе с остальными. И теперь он привел их в библиотеку и хранилище записей Пограничной станции, которые, находясь под землей, избежали огня после рейда Меда В'Дан, уничтожившего почти все остальные постройки Пограничной станции, кроме самой Резиденции.

— Очень неплохая общая библиотека, — сообщил Марк. — Но, что более важно, в архиве хранится более чем вековая история этой колонии, включая собранную за эти годы информацию о действиях Меда В'Дан против Колоний и Пограничных станций. Подыщите себе лучших: экс-психолога, экс-социолога и экс-антрополога среди колонистов, и пусть они вам помогают. Я хотел бы получить расовый срез Меда В'Дан, настолько детальный, насколько удастся, включая историческую эволюцию, философию и общественное устройство.

Она кивнула.

— Тем не менее вы, конечно, понимаете, — уточнила она, — что нет никакой гарантии, что мы сможем получить информации больше, чем ее собрано в кодовой энциклопедии.

Он улыбнулся.

— Информация о Меда В'Дан в этой энциклопедии, как и в любой похожей энциклопедии на Земле, на девяносто процентов состоит из одних предположений, а девяносто процентов этих предположений — ошибочны, ответил он. — Перво-наперво, как я сказал, досконально изучите историю этой колонии. И вы, я уверен, довольно быстро обнаружите, что реальная история и энциклопедия во многом расходятся.

Наконец он повернулся к Джарлу Рэккалу, так как Эйдж Хаммершельд, единственный обычный колонист, которого он выбрал среди тех, кто находился на борту «Вомбата», уже был приписан к единственной в колонии «полуусопшей» фабрике по изготовлению мебели.

— Ну что ж, вот здесь, — сказал Марк, приведя огромного парня, одетого в темно-зеленые штаны и куртку колониста, в полуотстроенное здание управления позади Резиденции, — именно тут вы и будете работать. Мы потеряли значительное число записей, но дубликаты копий, посланные в свое время в Штаб Сектора с этой планеты, скоро вернутся, чтобы заменить уничтоженные, буквально через несколько дней.

Джарл огляделся по сторонам наполовину озадаченный, наполовину обрадованный.

— Но что, предположительно, я здесь буду делать? — спросил он.

— Вы должны выявить систему получения прибыли для колонии и позаботиться, чтобы эта система работала, — ответил Марк. — Особенно найдите мне прямо сейчас что-то такое, что мы могли бы использовать, напрямую торгуя с Меда В'Дан.

Джарл изумленно уставился на него.

— Вы шутите?

— Разве вы не говорили мне, что происходите из семьи банкиров? спросил Марк. — Разве не вы являлись владельцем издательской компании к тому времени, когда попали в лотерею?

— Ну конечно, — сказал Джарл. Он долгий момент просто смотрел на Марка. — Но, мистер Тен… послушайте, вы позволите мне называть вас просто Марк?

— Пожалуйста, — разрешил Марк.

— Хорошо. Марк, извините меня, если это будет звучать так, словно я указываю, что вам делать, а не наоборот, — сказал Джарл. — Но я практически с нуля запустил в жизнь самый успешный отдел общественной факс-службы, который когда-либо видела Земля-сити. И ко времени, когда я попал в лотерею, у меня уже имелось порядка ста пятидесяти подписчиков как в собственных домах, так и офисах, — почти миллиард потребителей, по оценке, которые ежедневно обращались к моим передачам и их темам. Я сделал все это за шесть лет, и у меня оставалось достаточно времени, чтобы заниматься «кай» и всем остальным, чем мне было угодно. Посмотрите на меня. Возможно, я и не смогу управиться даже с одним вашим профессионалом-пограничником, но я готов поклясться, что из десяти тысяч или около того колонистов, приписанных к этой станции, не найдется ни одного человека, который в течение трех минут сможет противостоять мне в запертой комнате и после этого выйти на своих собственных ногах.

Он замолчал, посмотрев на Марка.

— И вы все равно хотите использовать меня как своего рода мечтательного архивариуса?

— Если вы хотите это представить именно таким образом, — сказал Марк, — то да.

— Но… — Рэккал прервался. — Еще раз извините меня, если мой тон обиден или высокомерен, но поверьте мне, на этот раз я с вами совершенно откровенен, когда говорю, что не вы должны столь расточительно разбрасываться таким материалом, как я, нацеливая на исполнение такой работы. Я всего лишь на несколько лет старше вас, и, может быть, у вас уйдет еще несколько лет на то, чтобы понять, что именно такой человек, как я, с таким опытом, мог бы сделать для колонии. Например, насколько я понимаю, вы действительно собираетесь использовать эти корабли-разведчики, которые вы получили от Флота. Прекрасно! Так вот я пилотировал гражданские корабли почти таких же размеров…

— Нет, — сказал Марк. Он посмотрел прямо в глаза Рэккалу. — Вы слишком амбициозны. Я бы не доверил вам даже управление трактором.

— Но вы вкладываете всю экономику Пограничной станции и колонии в мои руки?

— Именно так, — подтвердил Марк.

Он направился к выходу из здания, который в данный момент лишь номинально мог называться дверью, — свежесрубленный, деревянный прямоугольник, открытый с обеих сторон и сверху. Джарл задал вопрос ему вдогонку:

— А что, если я намеренно напортачу?

— Если колония будет голодать, то и вы тоже, — ответил Марк, — и главное — найдите мне что-то, чем я мог бы торговать с Меда В'Дан, причем сделайте это немедленно.

Он вышел.

Всю оставшуюся часть недели он собирал людей Дикой Компании — из пещер и лесов, а также из домов их родственников в деревнях четырех секций колонии, которые, предположительно, не имели права давать укрытие и еду не работающим, однако делали это. Тем не менее пришло то утро, когда Марк смог обратиться примерно к ста двадцати личностям, в большинстве своем парням, одетым во что угодно — начиная от ободранных зеленых одежд и кончая звериными шкурами. Он собрал их на посадочной площадке, окруженной четырьмя тяжелыми кораблями-разведчиками Флота.

— Надеюсь, — сказал Марк, стоя на переднем сиденье наземной машины, чтобы его видел каждый, — вы все знаете, зачем пришли. Все вы — диссиденты этой колонии, и я не собираюсь тратить на вас много времени. Сегодня с полудня я начну объезжать близлежащие деревни квадранта, рассказывая всем о задачах нашей колонии. Вас собрали здесь, чтобы заранее оповестить, поскольку я надеюсь на то, что вы окажетесь полезны — если только захотите.

Они смотрели на него. Марку показалось, что их лица выражают одобрение его словам.

— Я собираюсь сделать эту колонию самостоятельной, — сказал он. — Не просто независимей от поставок с Земли, но независимой от самой Земли, от Базы Флота и даже от других колоний в нашем секторе планеты. Но эти перемены не будут легкими. Возможно, этой зимой нам придется жить впроголодь. Я не думаю, что нам предстоит драться с Флотом, но больше чем уверен, нам придется сражаться с Меда В'Дан, — и, однозначно, вы, колонисты, будете участвовать в этой драке. На этот раз вы встанете рядом с пограничниками.

— А с какой стати мы должны? — спросил неопределенный голос из толпы.

Пол и Орв, стоящие рядом с Марком — руки на рукоятках личного оружия, быстро обежали глазами толпу, но определить, кто задал вопрос, не представлялось возможным.

— Чтобы жизнь стала лучше, как вы все любите повторять, то есть ради того, зачем вы все прилетели сюда охотиться, — ответил Марк. — Вы желанные мятежники. Я даю вам шанс возглавить восстание целой колонии против системы, в которой мы завязли, как в ловушке, завязли почти на сотню лет. Мы должны стать настоящей колонией — самостоятельной, способной защитить себя. Но я не заставляю никого из вас принимать в этом участие, если только вы не захотите сами. Те из вас, кто не заинтересованы в переменах, могут вернуться туда, откуда мы вас вытащили. С моей стороны будет только честно уточнить, что те из вас, кто зависели от родственников, обнаружат, что, как только порядок вещей начнет здесь меняться, они перестанут быть так же щедры, как прежде.

Марк указал на корабли-разведчики.

— Мне нужны молодые парни, чтобы составить экипажи для этих кораблей, — сказал он. — Мне также нужны люди постарше в качестве помощников для пограничников, которые поведут колонистов к тем переменам, которые мы хотим осуществить. Я ничего не могу вам пока предложить взамен. Но я могу пообещать, что, как только мы изменим нашу жизнь, пограничники и колонисты получат равный социальный статус. Мы все станем колонистами Абруцци-14, а лучшие из нас смогут повести остальных вперед и станут нашими лидерами.

Марк замолчал. Слушатели смотрели на него в полной тишине.

— Ну что ж, тогда, — заговорил он, — решение — за вами. Кто не хочет участвовать в нашей борьбе, может уйти прямо сейчас. Кто хочет записаться в Космический флот Абруцци-14 — собраться вокруг моей машины.

Толпа сдвинулась, постепенно разбилась на два потока, меньшая часть примерно треть от общего числа, направились к машине, остальные растекались во все стороны.

Группа оставшихся в основном состояла из ребят до двадцати лет. Марк быстрым взглядом окинул добровольцев и сказал:

— Пол и Орв запишут всех вас и ваши пожелания — кто и чем хотел бы заниматься. Те из вас, кто хотел бы летать на кораблях-разведчиках, найдут экс-морпеха по имени Ораг Спэл вон в том корабле, справа. Он лично займется вашим обучением. Остальные — следуйте за мной, к Резиденции, где мы каждому подберем персональное задание, которое необходимо выполнить.

Затем все присоединятся ко мне в моей поездке по деревням, для переговоров с остальными колонистами…

Вызов радиотелефона, стоявшего в машине, неожиданно прервал Марка; он нагнулся и взял трубку.

— Это Марк, — сказал он в микрофон.

Ему ответил задыхающийся голос Брота.

— Марк… пришли Пола и Орва сюда.

— Прислать Орва и Пола? — Марк недоуменно уставился на микрофон. Брот, что случилось, почему ты так говоришь? Зачем тебе понадобились Орв и Пол?

— Просто… пришли…

Телефон замолчал. Марк посмотрел на двух пограничников и отметил, что они с тревогой смотрят на него.

— В чем дело? — спросил Марк. — Брот вызывает вас обоих. Вы можете объяснить, в чем там дело?

Лицо Пола приняло угрюмое выражение.

— Это моя вина, — сказал он.

— Нет, — возразил Орв. — Мы втроем решили так поступить.

— Но идея принадлежала мне, — сказал Пол. — Марк, должно быть, Штейн в Резиденции. Я рассчитывал, если он увидит, как у нас идут дела, он изменит свое решение. Я попросил его приехать из Штаба Сектора, чтобы взглянуть, как у нас тут идут дела, прежде чем его просьба о переводе пройдет официальные каналы. Мы планировали, что Рэйс ему все покажет и расскажет, пока ты здесь проводил…

— Орв, — приказал Марк, опускаясь на сиденье перед пультом управления машиной, — разберись с ребятами, а мы с Полом уезжаем.

Пол в три прыжка заскочил в машину. Марк включил двигатель, развернулся и быстро заскользил к Резиденции, находившейся в нескольких сотнях ярдов от места сбора.

Глава 7

Ворвавшись в спальню, Марк и Пол застали следующую картину: Рэйс неподвижно лежал на ковре; в шаге от него, прислонившись к стене спиной, стоял Штейн, прижав к груди скрещенные руки. В постели полусидел Брот, крепко держа пистолет, нацеленный на Штейна.

— Возьми Штейна на прицел! — приказал Марк Полу.

Он подошел к постели и забрал пистолет у Брота. Лицо Брота побелело от усталости, и он откинулся на подушки, как только перестал сжимать оружие. Однако никакая усталость не заставила бы этого человека опустить дуло пистолета, направленное на врага.

— Сказал же тебе… — прошептал он Марку, — пришли Орва и Пола… не нужно приходить… самому…

— Спокойно, Брот, — сказал Марк.

Он повернулся и подошел к неподвижно лежавшему Рэйсу, но когда начал нагибаться, Рэйс зашевелился и попытался было сесть, обхватив голову руками.

— Только оглушил его слегка, — подал голос Штейн, — с ним все будет в порядке, вот только башка поболит.

Марк встал на ноги, повернувшись лицом к Штейну:

— Что тут произошло?

— Я попытался дать Броту последний шанс принять руководство станцией на себя, — ответил Штейн. — Он приказал Рэйсу забрать у меня оружие. Я треснул Рэйса по башке, но у Брота под подушкой было спрятано свое оружие.

Рэйс поднялся на ноги, но чувствовал себя несколько неуверенно. Он повернулся к Штейну.

— Извини, Рэйс, — произнес Штейн. — Похоже, мы все-таки оказались по разные стороны.

Рэйс потянулся к оружию в кобуре.

— Он того не стоит, — быстро сказал Марк. Рука Рэйса остановилась на полпути и затем расслабленно опустилась…

— Неповиновение… — прошептал Брот. — Стреляй, Пол…

— Нет, — хрипло произнес Рэйс. Пол не пошевелился. — Брот, ты же знаешь, что мы не можем этого сделать.

— Нет, — сказал Штейн. Он по-прежнему неотрывно смотрел на Марка. Все зависит от тебя, Марк. Сдай управление станцией Броту или Рэйсу. В противном случае я отправляюсь в Штаб Сектора с обвинением Брота в профессиональной некомпетентности и буду настаивать, чтобы его заменили, исходя из вышеизложенного. Учитывая состояние, в котором он сейчас находится, они не затянут с принятием решения, в особенности когда узнают о всех атак диких вещах, которые ты пытаешься здесь проделать. Так или иначе, но тебя надо остановить. На этой станции ты затеял игру, посчитав, что десять тысяч человек — фишки…

— В Секторе обо всем проинформированы, — резко оборвал Марк. Ежедневные рапорта продолжали уходить четко по расписанию с того самого момента, как я прилетел.

— Только не начинай говорить как отъявленный колонист, Марк, усмехнулся Штейн. — Ты знаешь не хуже меня, сколько времени уйдет на то, чтобы все, начиная от ежедневных докладов и до важных сообщений, добралось до внимания командного уровня Сектора. А на нем обосновались ребята из Флота.

Штейн опустил руки.

— Твой последний шанс, Марк, — предупредил он.

Затем он не спеша двинулся к двери.

— …оружие… дайте мне… — выдохнул Брот.

— Нет, — ответил Марк. Штейн исчез за дверью спальной комнаты. — Пол, ты оставайся с Бротом. Рэйс…

Марк вопросительно посмотрел на помощника Хозяина станции.

— Я в порядке, — ответил Рэйс. Голос его стал отчетливо уверенней.

— Ну что ж, если ты чувствуешь себя нормально, тогда пойдешь со мной, — сказал Марк.

— Марк… — выдохнул из постели Брот. — Марк!

— Брот, — сказал Рэйс, — ты же знаешь, что другого выхода нет. Пол, уложи его и позаботься, чтобы он отдохнул. Если понадобится, сделай ему укол. Пошли, Марк. Я буду свидетелем.

Марк вышел через дверь спальни, пересек гостиную. Следом за ним шел Рэйс. Они вышли на открытое пространство и увидели Штейна, ярдах в шестидесяти от них. Рэйс остановился, а Марк сделал еще шагов шесть.

— Штейн! — позвал он.

Штейн обернулся, на ходу выхватив из кобуры свое личное оружие. Но Марк уже летел вперед, выхватывая в ответ свое оружие. Когда он все еще находился в прыжке, его неожиданно ударил тяжелый кулак, бросивший его на землю. Марку показалось, что расплывающуюся фигуру Штейна затягивает туман, и почувствовал, как дернулся пистолет в его руке, когда он сделал первый ответный выстрел…

Он очнулся в полной белизне, которая медленно перешла в рельеф потолка. Он чувствовал себя обессиленным до полного изнеможения, а его левое плечо и грудь налились неприятной тяжестью. Он протянул к плечу правую руку и обнаружил, что оно полностью забинтовано.

Он передвинул взгляд, воткнув подбородок в грудь, чтобы посмотреть на ноги, и увидел изножье своей постели, неподалеку постель Брота — с самим Бротом, сидящим на ней, а затем Рэйса, Пола и Орва, стоявших совсем рядом.

Все четверо мужчин пристально смотрели на него.

— Штейн? — спросил Марк, услышав при этом, что его голос прозвучал столь же хрипло, как у Брота.

— Убит, — ответил Рэйс. — Пуля попала в шею. Точный выстрел.

Марк почувствовал неожиданно мощный приступ опустошенности и ненависти к себе. И тут же, без всякой причины, он вспомнил, как Штейн и еще один пограничник, имени которого он не мог сейчас вспомнить, по очереди носили его на своих плечах, когда он был еще совсем маленьким.

— Я целился ему в голову, — тихо произнес он.

— Оба выстрела были точными, — голос Рэйса, словно колокольный звон, раздался в его ушах. — Он попал в тебя, когда ты прыгнул вперед, к земле, — пуля вошла около сустава левого плеча, затем вниз и вышла спереди, чуть выше тазовой кости. Тем не менее ни один важный орган не оказался задет.

Через недельку или около того ты уже будешь на ногах. Я представлю свое свидетельство — честный и частный спор.

— Я целился ему в голову… — снова прошептал Марк. Повторив это, он заснул.

Марк встал и начал ходить, как и предсказывал Рэйс, через восемь дней, но повязки носил еще две недели. Тем временем Рэйс сообщил всем колонистам о готовящихся переменах. Пол, единственный, кто, не считая Марка, побывал в Земля-сити совсем недавно, помог в проведении этих бесед.

Колонисты радостно восприняли эти встречи. Правда, меньшинство — в основном пожилые люди, как сообщил Пол Марку, — боялись любых перемен. Но большинство колонистов обнаружили искреннюю тягу к переменам, любым переменам, могущим привести к изменениям в их незавидном положении изгоев.

Полу все это казалось поразительным, даже после шести лет пребывания на Пограничном посту. Он был удивлен, что жестокая несправедливость лотерейной депортации терзала даже тех колонистов, которые прожили вне Земли более трех четвертей жизни.

Что касается Марка, то он обнаружил, что после смерти Штейна внутри у него что-то треснуло. Все это время он жил с целью расквитаться с Меда В'Дан, он представлял себе множество различных вариантов и возможностей.

Но он не мог представить себе, что ему придется убить Штейна. Лежа в постели первые восемь дней после дуэли, да и позже, гуляя по округе все еще перевязанным, он понял тот жестокий факт, что, если будет необходимо, ему придется снова проделать то, что он единожды уже проделал… Так в тайнике его души, на живом и чувствительном месте, появился глубокий шрам.

К счастью для его психики, у Марка было невероятно много срочных дел.

Не успел он снять свои повязки, как примчался Джарл, чтобы сопроводить в здание управления колонией.

Здание полностью отремонтировали и даже успели обставить как мебелью, так и приборами. Большой, как танк, интегратор, стоявший рядом с картографом, занимал центр комнаты. Кресла и вычислительные машины заполняли оставшееся пространство между этими двумя большими предметами и стенами, на которых висели полки, заставленные файлами самых разных видов — от микрофильмов и видеокубиков до карт и таблиц. В данный момент кипа бумаг и книг скрывала поверхность стола, и поверх них стояло несколько небольших предметов, изготовленных из соломы, дерева или местного камня.

Именно на них Джарл и обратил внимание Марка.

— Вот ваш ответ, — сказал Джарл. — Местная ручная работа.

Марк взял ближайший к нему «объект», который оказался грубо вырезанной из дерева фигуркой человека, сидевшего на пне и затачивавшего топор. Марк повертел фигурку в руках, рассматривая ее под разными углами, и затем снова поставил ее на место.

— Ответ на что? — спросил Марк.

— Вы хотели получить что-нибудь для торговли с Меда В'Дан, — сказал Джарл. Крупный парень был на удивление в отличном расположении духа. — Это не только идеальный товар для торговли, это — единственное, что у нас есть для торговли. Я провел экономический анализ развития колонии, начиная со дня ее основания. Я учел все до последнего гвоздя в стуле и картофелины в поле. Итог плачевен — мы не можем себе позволить даже торговлю старыми ботинками. Если, конечно, дойдет дело до обмена настоящим товаром, из-за которого Меда В'Дан и совершают набеги на Пограничные станции. У нас нет ничего, что мы могли бы предложить. Кроме, — он указал на предметы на столе, — этих вещей!

— А что в них хорошего? — спросил Марк.

Джарл с хитрецой посмотрел на него.

— Вы действительно не понимаете?

— У меня есть идея на этот счет, — сказал Марк. — Но вы пытаетесь продать мне свою собственную. Так что объясните мне — какой от них толк?

— Еще раз взгляните-ка на них! — воскликнул Джарл. — Все они вместе не стоят и одного кредита. Они не стоят нам ничего. Только время и работа колонистов, которые либо вырезают, либо выдалбливают, либо сплетают. Но мы тем не менее можем торговать ими с Меда В'Дан в обмен на те вещи, которые нужны нам.

— Почему?

— Почему? — Джарл ошарашенно уставился на Марка.

— Если у них нет никакой реальной цены, то почему же Меда В'Дан могут вдруг захотеть их приобрести?

— Потому что они имеют нереальную цену — цену искусства! — воскликнул Джарл. — Меда В'Дан, может быть, и не станут использовать их сами, судя по тому, что утверждают записи об их реакциях на посещение Земля-сити, когда им были представлены образцы человеческого искусства. Но они смогут либо обменять, либо продать эти предметы снова, до еще к своей собственной выгоде. Неизвестным Цивилизациям, находящимся где-то там, в направлении к центру Галактики!

— И что вас заставляет думать, что какие-то Неизвестные Цивилизации захотят получить в собственность эти предметы?

— Потому что где-то там есть раса, которая ценит искусство и приобретает образцы! — нетерпеливо выпалил Джарл. — Вы же видели те разнообразные штуковины, которые Меда В'Дан в качестве подарков раздавали высокопоставленным лицам на Базе Флота. Вещи вроде мерцающего кубика, или как он там еще называется, который висел на шее у Уллы. Каждый раз, когда Меда В'Дан действительно торговали с Колониями, они торговали вещами, которые у них просили пограничники или Флот, — инструменты, приборы, металлы, всякие приспособления. И когда они совершают набеги на Пограничные станции, они забирают именно такого рода вещи. Но когда они преподносят подарки, то это всегда безделушки, типа кубика у Уллы. Разве вы не понимаете? Они не изготавливают их сами. В противном случае они бы торговали ими. Но они знают расы, которые заинтересованы в их приобретении, может быть, даже несколько таких рас. И поэтому они занимаются их безделушками, и они, конечно же, займутся и нашими. Там, у центра Галактики, должны существовать расы чужих, заинтересованные в наших произведениях искусства точно так же, как и мы — в их.

Он резко замолчал и теперь внимательно смотрел на Марка, ожидая ответа. Но, прежде чем ответить, Марк еще раз взглянул на образцы ручной работы колонистов.

— Возможно, — через какое-то время неторопливо произнес Марк.

Возбуждение вспыхнуло в глазах Джарла.

— Возможно! — эхом откликнулся он. — Я перерыл вверх дном колонию, и мне удалось, кажется, найти золотую иголку в стоге сена…

— Я сказал — возможно, — одернул его Марк. — Девять из десяти теоретических предположений о Меда В'Дан изначально ошибочны, потому что нельзя приписывать человеческие реакции совершенно чуждому разуму.

Возможно, и наше предположение ошибочно. Мы все-таки попытаемся испробовать ваше предложение на Меда В'Дан, но я поверю в него только тогда, когда увижу, что идея «заработала».

Марк вышел, Джарл буквально кипел от ярости.

Выйдя из здания управления, Марк тут же отправился на поиски Лилли Бето. Нашел он ее в подземном архиве документов в компании одного из трех ассистентов — социолога, которого она взяла себе в помощь. Марк отвел ее в сторону и в частном порядке рассказал об идее Джарла.

— Что вы думаете на этот счет, в свете мнения, которое смогли составить о Меда В'Дан? — спросил Марк.

— Пока еще мне не удалось составить полной картины, — ответила Лилли.

— Как я предупреждала, это работа займет не день и не два.

— Я помню, — кивнул Марк, — поэтому и прошу высказать предположение о возможности продажи Мела В'Дан изделий ручной работы.

Она ответила не сразу.

— Есть косвенные сведения, что они очень много торгуют, из чего следует, что чем больше они торгуют, тем более вероятно, что они торгуют самыми разнообразными вещами.

Он задумчиво посмотрел на Лилли.

— Мне кажется, что академический образ мышления, к которому вы привыкли в Белграде, сильно сдерживает вас. У нас тут не учебный исследовательский проект, на который вы можете потратить годы, если хотите прийти к определенным заключениям. Я хочу получить предположения, на основе которых я мог бы действовать завтра, если не сегодня. Постарайтесь сбросить с себя профессорство и дайте мне картину Меда В'Дан, какой она вам видится.

И все-таки она медлила с ответом.

— Если вы не можете этого сделать, — сказал он и услышал угрозу в своем голосе, — вы мне здесь не нужны.

Она повернула к нему свое «детское» личико.

— Если так — слушайте. Меда В'Дан утверждают, что мы примитивны по сравнению с ними. Они смотрят на нас сверху вниз. Будь они людьми, имелась бы какая-то причина воспринять их компенсаторное поведение, то есть — не полностью обоснованное. Но они — не люди, и, быть может, дело в том, что именно здесь человеческие правила как раз и не срабатывают. Мы знаем, что они не заинтересованы тратить время в Земля-сити — несмотря на то что определенное их число посетило Землю с дипломатическими миссиями, — и совершенно определенно, они не хотят, чтобы люди «толпились» на их собственной планете или планетах. Кроме того, они, совершенно очевидно, способны общаться со значительным числом иных рас и культур, поскольку они торгуют с Неизвестными Цивилизациями. Но, похоже, у них нет ни морали, ни этики, когда они имеют дело с людьми, — свидетельством чему являются их частые набеги на Пограничные станции, которые их представители немедленно отвергают. С другой стороны, чтобы выжить, как цивилизации, они должны иметь какие-то внутрисистемные правила.

Она замолчала и посмотрела на Марка.

— Продолжить? — спросила она. — Вот, практически, все. Полностью противоречивая информация.

— Пожалуйста, продолжите работу, и как можно интенсивнее, в ближайшие три дня, — запишите все, чтобы я мог прочесть, когда полечу.

Она в удивлении уставилась на него.

— Полетите куда?

— Встретиться и побеседовать с Меда В'Дан.

— Вы не можете думать об этом всерьез… — начала она, но Марк уже направился к выходу.

Он вернулся в Резиденцию, и объявил о своем решении Рэйсу, который уставился на него и сказал почти то же, что и Лилли.

— Полетишь в такой момент? — спросил Рэйс.

— Почему бы и нет? — вопросом на вопрос ответил Марк. — Спэл заверил, что его парни из числа Дикой Компании готовы. Не все, но два экипажа могут управлять разведывательными кораблями, а Маура Вольс готова обеспечить навигацию обоих кораблей, если они будут держаться достаточно близко один к другому. Во время полета студенты будут осваивать теорию на практике.

— Но, — возразил было Рэйс, — когда об этом узнают в Секторе… — Он посмотрел из окна Резиденции на зеленые поля и темную зелень псевдодубов за ними. — Лето пройдет быстро, и я не хочу сражаться одновременно и с Меда В'Дан и с зимой. Пожалуй, нам надо начать немедленно.

Глава 8

Полет к планетарной системе звезды класса G0, обозначенной кодом К39, где, как известно, у Меда В'Дан имеется по крайней мере один населенный мир, оказался длительным, поскольку Маура Вольс тряслась над каждым из принимаемых ею решений и настаивала на проверке и перепроверке ее работы каждый раз, прежде чем они проделывали позиционные гиперпрыжки — а таких требовалось пять, чтобы привести корабли-разведчики на периферию системы К39. Маура Вольс оказалась неожиданно упрямой насчет любых деталей. Она избавилась от своего черного парика, но несмотря на это, выглядела с седыми собственными волосами на пятнадцать лет моложе. И это не было необычным преображением среди колонистов, как знал Марк. Уровень смертности среди мужчин-колонистов в три раза превышал уровень смертности женщин, которые часто являли собой свидетельство совершенно беспричинного омоложения.

Через три минуты после завершающего прыжка в систему К39 их вызвали с корабля Меда В'Дан.

— Я — командир станции Абруцци-14, Гарнера-6, - ответил Марк на языке людей, как только между его кораблем и почти невидимым кораблем Меда В'Дан был установлен лазерный приемопередающий луч. — Пограничник Марк Тен Руус.

Я прибыл сюда, чтобы предоставить возможность вашей Наиболее Важной Персоне установить торговые контакты с пашен независимой колонией.

После непродолжительной тишины громкоговоритель перед Марком разразился короткими звуками тяжелой речи Меда В'Дан.

— Мне не нравится ваша реакция на мои слова, — ответил Марк. — Я сообщу об этом вашей Наиболее Важной Персоне, когда буду с ним беседовать.

Похоже, вы не понимаете, с кем разговариваете. Но я не могу вас в этом винить. Вы, Меда В'Дан, никогда еще не вели дел с людьми из независимых колоний. Если вы догадываетесь, что мой визит полезен для вас, то проводите меня на встречу с вашей Наиболее Важной Персоной без всяких дальнейших проволочек и в дальнейшем — с достаточной вежливостью.

Неожиданно Меда В'Дан прервали связь. А мгновением позже шесть кораблей Меда В'Дан, каждый из которых в несколько раз превосходил размерами оба разведывательных корабля Марка, появились вокруг них. Два корабля чужаков разместились справа и слева от разведывательных кораблей, остальные «столпились» сзади. Все шесть кораблей Меда В'Дан одновременно начали медленное движение вперед.

— У нас появился эскорт, — Марк обратился по интеркому ко второму разведывательному кораблю. — Начинайте движение.

И они двинулись вперед как одно целое: корабли чужаков эскортировали корабли людей, подобно тому как форель эскортирует мелкую рыбешку.

Отвернувшись от экрана, Марк заметил испуганное выражение лица Лилли Бето.

— Вы не можете разговаривать с Меда В'Дан таким тоном, — прошептала Лилли, оглядевшись по сторонам, чтобы никто из находившихся в командной рубке корабля-разведчика не мог ее услышать. — Вы напрашиваетесь на неприятности.

Марк угрюмо посмотрел на нее сверху вниз.

— Не антропоморфизируйте, — ответил он. — Они не могут знать, насколько я важная персона. Все, что они знают о рангах людей и о распределении власти, — только то, что им сообщили сами же люди — на Базе Флота или в Земля-сити. Но сами Меда В'Дан никогда не скажут вам правды, если только она им не выгодна. Так что они даже не станут задумываться над вопросом: сказали им люди правду или не правду?

Какое-то мгновение она стояла молча. Затем покачала головой.

— И все же это — ужасный риск, — сказала она.

— Возможно, — произнес Марк. — Но даже в слове «колонист» есть элемент риска. И все же самое главное — ни на секунду не забывать — они знают нас ничуть не лучше, чем знаем их мы, так что неожиданности возможны с обеих сторон. Попросите Пола Трюгве прийти ко мне с поста у кормового орудия.

Лилли ушла. Через несколько минут в командную рубку вошел Пол. Он был единственным пограничником, которого Марк взял с собой.

— Пол, — сказал Марк, указывая на экран с изображением карты звездного неба, — они ведут нас к четвертой планете системы, как мы и предполагали. Когда мы сядем, я хочу, чтобы на борту остались все, исключая тебя, Лилли, Спэла и меня. Мы, таким образом, составим совет Очень Важных Персон для проведения переговоров с Меда В'Дан.

— Хорошо, — неохотно согласился Пол и тут же спросил:

— Ты уверен, что не хочешь оставить по крайней мере одного пограничника на два корабля, набитые колонистами?

— Нет. Ты мне можешь понадобиться, — ответил Марк. — А им пора начинать привыкать к тому, чтобы обходиться самим, не рассчитывая на помощь пограничника.

Эскортирующие корабли чужаков привели корабли людей к обожженной выхлопами ракетных двигателей каменистой посадочной площадке, неподалеку от, как заключил Марк, города, расположенного в северном полушарии планеты. Его можно было рассмотреть на экранах кораблей-разведчиков во время посадки: здания во многом походили друг на друга и были равномерно расставлены. Они представляли собой непроницаемые, без окон, огромные башни высотой в десять этажей, если не больше, вздымавшиеся из огромной монолитной платформы площадью примерно в пять квадратных миль, края которой загибались и сравнивались с расплавленным камнем вокруг. Первое впечатление наводило на мысль о чудовищной машине, а не населенном городе.

В течение четырех часов после посадки ничего не происходило. В начале пятого часа пустого ожидания луч лазера связи вонзился в корпуса обоих кораблей, и чужой голос, говоривший на языке Меда В'Дан, пригласил руководителя пограничников выйти, чтобы его сопроводили на встречу с властями, которым он мог бы объяснить свое появление здесь.

Марк, Лилли, Пол и Спэл вышли и обнаружили подле корабля маленькую, типа платформы без водителя, машину. Как только они взошли на ее плоское металлическое основание, машина двинулась вперед, набирая скорость. Она чуть взлетела у края платформы, но, выдерживая стандартное расстояние от изгибающейся поверхности, продолжила движение среди леса непроницаемых зданий.

Наконец машина остановилась у одного из зданий с открытыми дверьми, за которыми виднелся коридор.

— За мной, — приказал Марк.

Все четверо вошли в здание. Дверь за ними тут же закрылась, но открылась другая, впереди по курсу. Коридор вывел к узкой, напоминавшей паутину лестнице, которая терялась из виду где-то высоко над их головами в сумраке неосвещенных металлических конструкций. Вторая дверь закрылась за ними, а лестница начала издавать слабое сияние — свет исходил прямо из металлических ступеней.

Лилли непроизвольно вскрикнула — можно было подумать, что то ли ей не хватало воздуха, то ли ее тошнило…

— Успокойтесь, — сказал Марк. — Через некоторое время вы привыкнете к запаху. Не зажимайте носы и не делайте даже похожих на это жестов. Они могут наблюдать — помните, они тоже не думают, что мы пахнем как клумба роз.

И все же Марк, пока вел всех остальных вверх по лестнице, то и дело ловил себя на том, что сдерживает дыхание. Запах от Меда В'Дан походил на запах прогорклого звериного жира, с неестественным, сладковатым привкусом, который застревал в горле человека и, казалось, ни за что не хотел убираться оттуда.

Где-то впереди, в туманном полусумраке, их лестницу пересекла другая, заворачивавшаяся слева. Все варианты движения оказались блокированы, кроме единственного, ведущего направо. Марк повернул в эту сторону, за ним последовали остальные, и примерно через сотню футов они подошли к открытому входу в один короткий коридорчик.

Он привел их к белой двери, которая уползла в сторону при их приближении и привела в большую комнату с мягкой мебелью, которая очень походила на мебель людей. Как только дверь закрылась за ними, из стен подул довольно сильный ветер и природный запах чужаков начал становиться слабее.

— Мы здесь не первые люди, — заключил Пол.

— Почему бы и нет, — сказал Марк, осматривая комнату. — Шишки с Базы Флота, а может, и еще кто. В любое время я…

Удивленный возглас Спэла прервал его. Экс-морпех грузно опустился в одно из кресел — всем показалось, что мебель такая же, как и та, что изготавливалась на Земле, — и безрадостно обнаружил, что оно жесткое. То, что предполагалось обивкой, скрывавшей пружинящий материал, оказалось всего лишь имитацией подобного материала, изготовленного из какого-то твердого состава.

Пол рассмеялся и пощупал ковер под ногами.

— Вот на что они расходуют проволоку, — пошутил Пол и тут же добавил:

— Меня бы не удивило, окажись это на самом деле проволокой. — Он пересек комнату к следующей двери, которая открылась при его приближении. Он заглянул внутрь смежного помещения. — Ну что ж, по крайней мере, у нас есть туалет и прочие необходимые вещи. Если только они тоже не имитация.

Он протянул руку и повернул кран на том, что с виду походило на обычный, человеческий умывальник. Вниз, в раковину, потекла вода. Пол завернул кран, поморщив нос. Он вернулся в «общую» комнату, и дверь моментально закрылась за ним.

— И вода у них тоже воняет, — сообщил Пол. Затем он вопросительно посмотрел на Марка. — Что теперь? Мы просто ждем?

Марк кивнул.

Внутри здания время тянулось значительно медленнее. Марк несколько раз проходил через раскрывающиеся двери назад по коридору до лестницы. Там он на некоторое время застывал, прислушиваясь. Время от времени издалека снизу доносился еле слышный, скрежещущий звук металла по металлу или шум от тяжелого груза, который волокли по бетонному полу. Он настолько привык к тяжелому запаху Меда В'Дан, что, когда возвращался в комнату, чистый воздух казался ему странным и неестественным.

После четвертой подобной экскурсии он вернулся, шагая быстро и энергично.

— Мы уже достаточно прождали, — громко произнес он, войдя в комнату.

— Прошло уже почти шесть часов без пищи и питья. Если никто не появится к исходу шестого часа, мы возвращаемся на корабли.

Не прошло и десяти минут, как дверь открылась и в комнату въехала уменьшенная версия платформы, что доставила их в город. На ней лежала небольшая кучка пакетов — еда, которой пользовались на Флоте, и питье в специальных емкостях для длительного хранения.

Спэл быстро подошел к платформе, и даже Лилли соскользнула с твердой имитации мягкого кресла, на котором она сидела поджав под себя ноги. Марк протянул руку и хлопком остановил экс-морпеха.

— Нет, — сказал он, и его голос отдался эхом в полной тишине. — Я думаю иначе. Мы прибыли сюда не для того, чтобы нас кормили военными пайками. Меда В'Дан, должно быть, совершенно бедны. Или абсолютно глупы, предлагая нам подобную еду.

Платформа висела посреди комнаты еще несколько секунд, а затем медленно выплыла из комнаты.

— Но, Марк, — начала было Лилли, но одернула себя, стоило Марку обратить на нее свой тяжелый взгляд. Она вздохнула и вскарабкалась обратно в кресло. Пол и Спэл посмотрели на Марка, но ничего не сказали.

Примерно еще через дюжину минут дверь снова открылась. Снова появилась платформа. На этот раз на ней стояло несколько высоких закрытых бутылок и четыре больших серебряных пакета, заключавших в себе полноценный обед для пассажира люкс-класса на корабле людей.

— Уже лучше, — констатировал Марк.

Пол одну за другой брал бутылки и рассматривал их.

— Рейнское вино, бренди, — говорил он, — и специально очищенная вода.

Он переставил груз с платформы на единственный стол; платформа тут же мягко заскользила прочь.

Изголодавшиеся колонисты с немалым удовольствием ели и пили. Марк ограничился одной водой.

— Вы должны подкрепиться, — посоветовала Лилли.

Он покачал головой, едва ли расслышав смысл ее слов, поглощенный своими мыслями, сидя в одном из «муляжных» кресел, держа разовую чашку с водой. Наконец-то он оказался в логове Меда В'Дан. На протяжении долгих лет он мечтал о том, как попадет сюда! Он добился своего — мечты стали реальностью. Марк чувствовал возбуждение, готовое взорваться, подобно бомбе… Идеи одна за другой проносились в его уме. Он боролся с импульсом вскочить и ходить туда-сюда из-за лихорадки, которую они пробуждали в нем.

Дверь в комнату распахнулась.

Все повернулись, а Марк поднялся на ноги в тот момент, когда в комнату въехал Меда В'Дан на такой же маленькой передвижной платформе. Как и все чужаки, он казался похожим на остальных Меда В'Дан, которых прежде видел Марк. Просторная рубашка «гостя» была расцвечена черными завитушками, а его черно-белые брюки были заправлены в высокие красные сапоги с вереницей маленьких горящих огоньков вокруг обшлага.

— Пог'рчник Ком'др Мар'Т'Руус, — неуклюже произнес он на языке людей, посмотрев на остальных, — проч Господа и Кап'ны. Добро пожаловать.

— Спасибо, — ответил Марк, и чужак повернул глаза, чтобы сбоку сфокусировать взгляд на нем. Но секундой позже снова зафиксировал его где-то поверх правого плеча пограничника. — Кого мы должны поблагодарить за радушную встречу?

Меда В'Дан перешел на родной язык.

— Можешь поблагодарить меня, — сказал он. — По праву меня зовут Господин и Великий Капитан Он Пятидесяти Имен. Снисходительно я согласился ответить на назойливость людей, требующих встречи с Наиболее Важной Персоной Меда В'Дан.

Его взгляд переместился на мгновение с Марка на маленькую фигурку Лилли, затем вернулся в ту же точку над правым плечом Марка.

— Необычно, — сказал он. — Люди привезли с собой одного из своего молодняка сюда, к нам, Меда В'Дан. Не уверены и мы в том, что чужие детеныши здесь желанны.

— Вы говорите о взрослом человеке, — возразил Марк. — Эта леди независимый колонист по имени Лилли Бето. И она не только взрослый человек, она еще и женщина мудрости — философии.

— Фил'ссс… — Попытавшись сымитировать произнесенные Марком слова людей, Он Пятидесяти Имен совершенно не смог этого сделать. И на языке Меда В'Дан он добавил:

— Этот звук мне незнаком.

— Философия, — повторил Марк. — Это то, во что люди верят и считают правдой о себе и своих отношениях со вселенной.

— А, философия. — Пятьдесят Имен произнес слово, которое Марку не было известно в словаре Меда В'Дан.

— Правильно? — спросил Марк. — Хорошо. Она изучает и одновременно преподает философию, и это одна из причин, по которой она здесь, — чтобы узнать о философии Меда В'Дан.

— Это легко объяснить, — сказал Пятьдесят Имен. — Меда В'Дан были богатыми и старыми, когда все другие расы еще не родились и даже не были зачаты. Меда В'Дан будут богатыми и неизменными, когда все другие расы умрут. Ибо только мы знаем секрет вселенной и будем жить вечно, как мы и ранее жили вечно. Таким образом, только в Меда В'Дан есть то, во что верят Меда В'Дан, и в этом заключается наша философия. Все остальное заблуждения и ошибки, все то, во что верят варварские короткоживующие расы.

— Мне кажется, понятно, — ответил Марк.

— Хорошо, что ты понимаешь, — сказал Пятьдесят Имен. — Но во мне растет нетерпение. Ты искал для переговоров Наиболее Важную Персону Меда В'Дан. Так говори.

— Я так и намереваюсь поступить, — сказал Марк.

Но, произнеся это, он ничего более не добавил к сказанному.

Томительный момент в комнате стояла тишина, пока наконец сам Пятьдесят Имен не нарушил ее.

— Человек говорит о разговоре, но ничего не произносит из своей речи, — сказал он. Его слова обыгрывали активный термин Меда В'Дан, касавшийся переговоров между чужими и людьми, и его можно было воспринять либо как шутку, либо как насмешку.

— Это потому, что я все еще ожидаю появления Наиболее Важной Персоны, — ответил Марк.

— Я здесь.

— Вы здесь, — сказал Марк. — Но его — нет.

— Для людей — я Наиболее Важная Персона.

— Но только не для меня, — парировал Марк.

— Жалкий человек с маленькими кораблями, ты пытаешься оскорбить Господина и Великого Капитана Меда В'Дан?

— Как командующий пограничниками Независимой колонии станции Абруцци-14 на Гарнере-6, - официальным тоном произнес Марк, — я оскорблен тем, что меня удерживает в томительном ожидании Меда В'Дан младшего ранга.

Где тот, с кем я бы должен был беседовать? В действительности, мое терпение уже почти иссякло. Я уже говорил Меда В'Дан на кораблях, встретивших нас, что они, очевидно, не поняли, с кем разговаривают.

Очевидно, и вы — тоже. Мы уходим.

Он повернулся к своим спутникам.

— Уходим, — сказал он и направился к двери, открывшейся перед ним.

— Люди уйдут тогда, когда им будет позволено уйти, и не иначе, голос чужака прозвучал ему вослед.

— Мы уйдем тогда, когда я этого захочу, — сказал Марк, все еще направляясь к двери. — Попробуйте нам только помешать каким-либо образом, и Меда В'Дан никогда больше не будут иметь дела с человеческими существами.

Он уже был у двери.

— Остановись, — сказал Пятьдесят Имен. — Похоже, здесь может существовать непонимание.

Марк остановился в дверном проеме и обернулся, чтобы посмотреть на Меда В'Дан. Он не шагнул обратно в комнату, зато спустя мгновение Пятьдесят Имен сошел со своей платформы.

— Непонимание, — повторил он, — может существовать.

— Не по моей вине, — ответил Марк.

— Существует возможность, что я был ошибочно проинформирован Господами и Великими Капитанами кораблей, встретивших вас, когда вы приблизились к нашему солнцу, — сказал Пятьдесят Имен. — Если это так, то они — преступники и ничего более, и они будут наказаны за это, как только они смогут быть опознаны и пойманы. К сожалению, они все покинули эту Солнечную систему по своим собственным делам, прежде чем мне сообщили о том, что вы здесь ждете. Но если мы их сможем найти, они понесут…

— Не имеет значения, — сказал Марк. Он по-прежнему стоял в раскрытой двери. — Меня не интересуют мнимые личности. Меня интересует Наиболее Важная Персона. Если я не смогу вскоре с ним встретиться, мы уходим.

— Вы увидитесь с ним.

Марк шагнул обратно в комнату.

— Садитесь, — обратился он к троим своим товарищам, а уже затем спросил Пятьдесят Имен:

— Как скоро?

— Это невозможно сказать, — подожди, — поправил себя Пятьдесят Имен, поскольку Марк снова сделал движение в направлении двери, — наверное, можно найти и установить час встречи. Не точно…

— Он должен быть определен точно, — сказал Марк.

— Возможно, возможно, он может быть точно определен.

— И встреча должна состояться очень скоро. Мы и так уже ждали дольше, чем должны были.

— Скоро, — произнес Пятьдесят Имен. — Насколько возможно — скоро.

— Сейчас, — потребовал Марк.

— Это невозможно.

— Тогда, — сказал Марк, — мы незамедлительно уходим.

— Если вы уходите, вы уходите, — сказал Пятьдесят Имен. — Сейчас невозможно. Даже через немного времени — невозможно. Даже в том случае, если бы Он Наибольшей Важности желал этого, это невозможно в любом случае, кроме как при необходимости для всех Меда В'Дан. Он — наша Наиболее Важная Персона, и у него дел — бесчисленно.

— Что ж, тогда через шесть часов — снаружи, — согласился Марк.

— Невозможно. По крайней мере — три дня.

— Хорошо, я увеличиваю этот срок до восьми часов, — сказал Марк. — Но мы не останемся здесь на три дня.

— Возможно, почти едва-едва возможно, что он сможет переговорить с вами, если все пройдет нормально, менее чем через два дня.

— Нет, — сказал Марк. — Восемь часов. Ну хорошо — десять часов. Но к концу этих десяти часов мы подымем корабли.

— Я говорю тебе, человек, — а я Господин и Великий Капитан среди Меда В'Дан, — он, тот с кем ты желаешь переговорить, находится не в этой части вселенной, а в другой. И его нельзя вызвать в данный момент на какую-то незапланированную встречу. Даже если бы я умер, пытаясь это сделать, он все равно не смог бы переговорить с тобой менее чем через шестнадцать часов.

— Десять, — сказал Марк.

— Шестнадцать, — сказал Пятьдесят Имен. — Идите, если хотите.

— Мы подождем десять, потом уйдем, — твердо заявил Марк.

— Очень хорошо. Я попытаюсь доставить вас к нему менее чем через шестнадцать часов. Но я ничего не обещаю и не ожидаю. Не должны и вы.

Пятьдесят Имен взобрался на платформу и исчез вместе с ней.

— Шестнадцать часов, — сказал Пол, проводя чужака взглядом. — Может быть, нам лучше вернуться на корабль?

— Нет, — сказал Марк. Он оглядел комнату и обратился к стенам:

— Нам понадобятся постели. Покрывала. И как убрать освещение на время сна?

Менее через двадцать минут появилась платформа с аккуратной стопкой белых флотских покрывал и двумя коричневыми подушечками. Слева от двери открылась панель — в углублении стены Марк обнаружил ручку реостата, с помощью которой можно было изменять освещенность в комнате от полной темноты до яркого света, заставлявшего непроизвольно зажмуривать глаза. Он установил освещение на уровень сумерек, что царили на лестнице.

В их распоряжении оказалось достаточно покрывал, чтобы сделать мягкие подстилки «против» жестких волокон имитационного ковра, и у каждого из них оставалось еще по одному покрывалу, в которое можно было завернуться.

Когда все улеглись, Марк пригасил свет до полной темноты и затем осторожно, на ощупь вдоль стены добрался до своей подушки и покрывала.

Затем, также на ощупь, он пробрался туда, где, как ему подсказывала память, лежал Спэл. Экс-морпех проснулся от легкого прикосновения.

— Что… — начал было Спэл.

Но Марк прикрыл рукой рот экс-морпеху.

— Тихо, — шепнул Марк ему в ухо. — Теперь слушай и ничего не говори.

Держись за свое покрывало, но постарайся взобраться на мои плечи, когда я встану на ноги. Как только заберешься, оберни покрывало вокруг себя, так чтобы оно полностью скрыло меня. Все понял?

Марк убрал руку со рта Спэла.

Тот исполнил указания Марка. В темноте манипуляции проходили весьма медленно и неуклюже, но все-таки через пару минут Спэл разместился на плечах Марка, и покрывало, которое экс-морпех обернул вокруг своих плеч, полностью скрывало Марка.

Как только Марк почувствовал, что невысокий мужчина устойчиво обосновался на его плечах, он начал по памяти пробираться к стене, а затем вдоль стены — к кнопке управления освещением. Он чуть не промахнулся, но, обнаружив дверь, двинулся правильным маршрутом с полной уверенностью.

Спустя мгновение он нашел реостат. Он включил свет, но так, чтобы можно было лишь едва-едва разглядеть теперь уже пустую лежанку Спэла, завернувшихся в покрывала Лилли и Пола и закрытые покрывалом непонятные очертания у стены, где ложился Марк.

Марк повернулся, балансируя со Слалом на плечах, глядя в щелку меж краев покрывала, и направился к маленькой фигурке Лилли. Когда он подошел ближе, то увидел, что она не спит, а наблюдает за ним не двигаясь.

— Вставайте, — прошептал он.

Она откинула покрывало и встала — взъерошенная кукла.

— Идемте.

Он снова повернулся и повел ее по направлению к двери, которая открылась перед ними. Втроем, замаскировавшись под двоих, они направились к переходу.

Для Марка прогулка со Спэлом на плечах была не из приятных. Когда он добрался до пересечения, он прижался к решетке рядом с барьером, перекрывавшим пересекающийся проход, и опустился на четвереньки, так что ноги Спэла коснулись пола.

— Просто стойте и ждите меня здесь, — пробормотал Марк из-под покрывала. Он прополз меж ногами Спэла и приоткрыл щель в покрывале. Одно из заграждений и темная протяженность перекрытого заграждением прохода находились в нескольких дюймах от него. Перекрытый проход не светился, и его очертания расплывались в сумерках менее чем через дюжину футов от того места, где они расположились. — Постойте здесь еще минут пятнадцать, после того как я уйду, — прошептал он. — Затем возвращайтесь в комнату и ложитесь. Возвращайтесь сюда же через три часа от данного момента и, если меня еще не будет, дождитесь. Вы все поняли?

Спэл хмыкнул что-то утвердительное. Плотно прижимаясь к ограждению, Марк выскользнул из-под покрывала и шмыгнул в небольшой зазор меж ограждением и темным переходом. Он прополз на животе по темному полу перехода какое-то расстояние, а затем остановился и обернулся.

Спэл и Лилли находились примерно в двадцати футах позади него, две расплывчатые, закутанные в покрывала фигуры, уставившиеся поверх перил в ничто. Марк сверил часы. Мерцающая стрелка показывала 1.17. Он встал на ноги и тихо побежал вперед — примерно еще пятьдесят футов, прежде чем окончательно распрямился. Затем он перешел на быстрый шаг.

Вскоре он достиг кольцевой лестницы, ведущей вниз. На секунду он остановился у ее начала, осматриваясь по сторонам. Далеко внизу раздался скрежещущий звук удара металла о металл.

Марк взялся за перила лестницы и начал спускаться вниз во тьму.

Глава 9

Он спускался и считал ступеньки. Когда их число достигло шестидесяти семи, его нога коснулась совершенно другой поверхности. Оглядевшись и посмотрев вниз, он увидел, что достиг пересечения с другой лестницей, которая терялась в темноте где-то высоко и по обе стороны от него.

Здесь было практически темно. Откуда-то просачивалось едва заметное освещение, но сейчас его окружало подобие густых сумерек. Где-то далеко внизу светилось что-то еще, но либо атмосфера планеты являлась естественно туманной, либо источник освещения не являлся мощным и когерентным, поэтому Марк не мог ничего рассмотреть за пределами тридцати футов от себя в любом из направлений. Обоняние свыклось с запахом Меда В'Дан, правда, теперь Марку казалось, что воздух стал гуще, чем наверху. Он продолжал спуск.

Очередные шестьдесят семь ступенек привели его на второе пересечение. Он остановился и проделал в уме вычисления. Между ступеньками было примерно восемь дюймов. Сто тридцать четыре ступеньки, таким образом, привели его на уровень в тысячу семьдесят два дюйма или примерно девяносто футов ниже той точки, откуда она начал спуск и которая являлась уровнем платформы города. Таким образом, сейчас он должен находиться примерно в девяноста футах ниже уровня почвы — если термин «почва» здесь применим, — но по-прежнему еще в семидесяти футах над уровнем оплавленной каменистой площадки, к которой эскорт привел их разведывательные корабли.

По-прежнему перед Марком простиралась неизвестность тьмы, но теперь отдельные звуки от передвижения тяжелых грузов по шероховатой поверхности или звяканье металла о металл слышались гораздо явственнее. Ступеньки вели ниже, и он продолжил путь.

Освещенность возросла, и наконец он смог различить темные очертания внизу. Одни из неясных линий преобразовались в высокие ряды различных предметов, скорее всего ящиков из разных материалов, как на складе, и после очередной шестьдесят седьмой ступеньки он обнаружил, что наконец-то его нога ступила на твердую поверхность пола, и он оказался окружен штабелями различных предметов.

Пол оказался металлическим, и первые шаги прозвучали более гулко, чем последующие, когда он удалился от лестницы. Он оглянулся: под последними ступеньками находилось нечто похожее на люк с круглой ручкой. Очевидно, лестница продолжалась и далее. Он ухватился за ручку и попробовал открыть люк, но либо он был закрыт, либо оказался слишком тяжел для него. Он решил не тратить силы попусту и двинулся вперед, чтобы получше рассмотреть ближайший ряд предметов.

Продолговатые ящики больше всего напоминали гробы. Но когда Марк потянул на себя один из них с верхнего ряда, ящик разве что не воспарил в воздухе от его прикосновения. Предметы, чем бы они ни являлись, были столь же легки, как наполненные воздухом шары. Но он не смог обнаружить ни шва, ни щели в них, чтобы это хоть как-нибудь помогло открыть их, да и само их использование, как предметов для чего-то, являлось совершенно необъяснимым.

Он двинулся дальше и вскоре сделал вывод, что каждый из рядов состоит из различных предметов или коробок, в равной степени непонятных, пока неожиданно не наткнулся на ряд белых флотских покрывал, точно таких, какие им были предложены для сна. Пока он прикидывал, сколько в этом ряду может находиться покрывал, неожиданно справа от него послышалось звяканье металла о металл.

Резко обернувшись, он едва успел отступить, и в следующий момент мимо него проплыла одна из миниатюрных платформ, которую либо вела на буксире, либо толкала приземистая машина из сочленений с определенным числом длинных суставчатых манипуляторов, которые торчали у нее спереди. На платформе уже лежало несколько непонятных объектов, и, когда она проплывала мимо, один из суставчатых манипуляторов машины что-то схватил с ряда, противоположного ряду покрывал.

Затем и платформа и машина двинулись дальше.

Марк последовал за ними. Их продвижение было достаточно быстрым, и Марку пришлось пробежаться трусцой, чтобы не отстать. Таким образом «вместе» они подобрали и разместили на платформе еще несколько предметов, прежде чем отъехали от рядов и направились к широкой и высоком поверхности стены, перед которой в постоянном движении находился какой-то подъемник.

Груз с платформы был перемещен на находившиеся в постоянном движении ступеньки конвейера-подъемника, и симбиоз двух механизмов двинулся дальше.

Марк подошел, чтобы рассмотреть подъемник.

Как и лестница, он «убегал» вниз, сквозь пол складского помещения. Но около подъемника имелось отверстие, через которое подымались тросы и площадки конвейера. Марк подобрался как можно ближе к отверстию и посмотрел вниз.

Он увидел просторную, ярко освещенную площадь, равную по размерам складу, глубиной футов в сто, сжатую массивными закругленными стенами.

Полдюжины невероятно массивных переплетенных металлических сооружений поддерживались в пространстве за счет специальных креплений. Вид этих металлических туш, а также очевидная толщина силовых кабелей, ведущих из их нижних частей в пол под ними, указывала на них как на источники энергии. Но где же тогда машины, которые нуждались в таком количестве энергии? Ничто в здании не указывало на присутствие энергоемких машин.

Марк посмотрел на часы. Поразительно, но стрелка уже стояла на трех минутах четвертого. Три часа, о которых он говорил Спэлу и Лилли, уже почти истекли.

Он осмотрелся вокруг. Он не потерял ориентацию на лестницу, откуда начал свой путь. Несмотря на хаотичность движения, он преследовал платформу и погрузочную машину. Частью обучения по развитию памяти в Академии пограничников являлось представление мысленной относительной решетки, на которой, как на незнакомой территории, выпускник автоматически отмечал число произведенных им шагов и поворотов с помощью мнемонического правила. И теперь, стоя у конвейера, Марк вызвал в уме изображение этой решетки и мысленно пробежался по числу сделанных им шагов и поворотов с момента, когда он сошел с лестницы.

Проложенный мысленным образом, его путь выстроился в белую линию с резкими поворотами, рывками и кольцами от центральной точки А1 до его окончания у прямоугольника МНП93. Прямая линия между этими двумя точками пролегала бы по длине в двести восемнадцать футов под углом в двадцать градусов по отношению к базовой линии стены, сейчас находившейся у него за спином.

Он ничуть не сомневался, что сможет найти обратный путь к лестнице.

Но на то, чтобы пробраться между рядами различных предметов и устройств, потребуется время, а затем еще предстоит долгий трудный подъем — двести одна ступенька — к тому месту, где его ждут Спэл и Лилли. По самым грубым прикидкам, он опоздает минут на сорок; хватит ли у них терпения дождаться его, зная, что за ними неусыпно следят аудио-и видео-«глаза» Меда В'Дан.

Не натворят ли они глупостей?

Марк посмотрел на равномерно поднимающиеся площадки конвейера. Затем он быстро ухватился руками за подымавшуюся площадку и ногами уперся в нижнюю.

Подъемник потащил его вверх. Спустя мгновение вид секции склада исчез из виду, скрытый сгустившейся тьмой под ним. Он снова оказался погруженным в серые сумерки, лишь бесконечная стена расходилась во все стороны от Марка.

Эта поездка, казалось, длилась неопределенно долгое время. Марк посмотрел на часы, на секундную стрелку, и ему показалось, что она движется очень медленно.

Затем прямо над ним появилось пятно света. Оно быстро приближалось и становилось все ярче. Это было отверстие примерно в два ярда в диаметре в темном твердом потолке-полу над ним.

Он сжался, приготовившись к быстрым действиям на случай, если ему придется с чем-то или кем-то столкнуться, когда он окажется в круге света.

Пояс конвейера протащил его сквозь отверстие. Он увидел неплохо освещенную комнату в тот момент, когда спрыгивал с конвейера и приземлялся спиной к стене. Но в комнате никого не оказалось, только одна плавающая платформа и погрузчик, стоявшие без движения.

Марк выпрямился и внимательно осмотрел комнату; она оказалась длинной и узкой, тянувшейся к окрашенной в белый цвет двери на дальнем своем краю.

У самой двери располагалось то ли небольшое окошко, то ли видеоэкран. Он направился к нему.

Это действительно оказался видеоэкран с ручкой управления под ним. В настоящий момент на нем видна была лишь темнота, и откуда из-за него и сверху него аудиодинамики донесли до Марка, без сомнения, человеческое дыхание, — человека, дышащего медленно и глубоко, буквально на пределе храпа.

Марк повернул рукоятку. Темнота сменилась картиной короткого пустого прохода, ведущего к зеленой двери. Он снова повернул рукоятку и увидел край освещенной лестницы, ведущей от двери. Он продолжал поворачивать рукоятку, и картинка последовательно переместилась от лестницы до пересечения ее с неосвещенным проходом, где стояли в ожидании две фигуры одна маленькая, другая — большая, закутанные в белые покрывала. Выходит, Марк попал на наблюдательный пункт, откуда его действия и действия остальных Меда В'Дан фиксировались. Но сейчас за ними не наблюдал ни один чужак. Уловка Марка с помощью покрывал, а также прикрытие Спэла и Лилли, поспособствовавших его уходу из общей комнаты, оказались ненужными.

Марк пожал плечами. Невозможно было предугадать психологию и реакцию чужаков. Он снова переключил экран на вид темной комнаты и повернулся к двери, находящейся слева от него. Она скользнула в сторону, открыв его взгляду то, что казалось частью монолитной стены. Но и она также скользнула в сторону, и он пошел в тот самый коридор, который мгновением ранее рассматривал на экране.

Он обернулся и успел заметить, как очередная секция стены рядом с ним безмолвно закрылась. Теперь она выглядела так же неподвижно, как и любая другая часть стены. Он вышел на темную лестницу и вскоре оказался позади Спэла и Лилли.

— Время идти спать, — сказал он.

Лилли вскрикнула, Спэл не издал ни звука, но обернулся с такой быстротой, которая была для него просто поразительна.

— Марк! — произнесла Лилли. — Как…

— Не стоит разговаривать здесь, — сказал он, прерывая ее. — Идемте, все вместе.

Он пошел вперед и остановился на мгновение у двери, чтобы включить свет на минимум — найти свои постели на полу. Марк подошел к Полу. Пал дышал ровно, но тяжело. Именно его вдохи Марк слышал из динамика. Но Пол не спал, а вопросительно смотрел на Марка.

Марк осторожно покачал головой, развернул свое покрывало, которое скомкал так, чтобы казалось, будто он все это время спал, и теперь по-настоящему устроился, чтобы соснуть.

Что и произошло в считанные секунды.

Он резко проснулся от яркого света и возможности «лицезреть»

Пятьдесят Имен — или, по крайней мере, другого Меда В'Дан, одетого в идентичную черно-белую рубашку и штаны. Марк вскочил на ноги, чуть опередив Пола. Потом поднялись Спэл и Лилли.

— По счастливому и необычайному шансу, — сказал Пятьдесят Имен, — Он Наибольшей Важности вскоре ненадолго сможет встретиться с вами.

— Мы сейчас присоединимся к вам, — сказал Марк. — Минут через пять мы будем готовы. Подождите снаружи — отключите аудио-и видеобзор этой комнаты.

— Сейчас значит сейчас, — сказал Пятьдесят Имен. — Времени на ожидание нет.

— Меда В'Дан, — произнес Марк. — Мы выйдем из комнаты, когда будем готовы, — через пять минут, или вообще не выйдем. Подождите снаружи и отключите свой обзор.

— Даже если Он Наибольшей Важности и знал об этом, у меня нет полномочий на это, — ответил Пятьдесят Имен. — На свой собственный риск я даю вам время, о котором вы просите.

Он повернулся и выехал на платформе.

— Готов побиться об заклад, — произнес Марк, глядя ему вослед, — что он продолжает подсматривать и подслушивать за нами.

Он подошел к столу, на котором лежали остатки вчерашнего ужина, и налил себе в кружку воды.

— У нас есть теперь возможность освежиться, — обратился он к остальным. — И очень кстати воспользоваться ею. Не могу сказать, когда еще предоставится такой шанс. Первая — Лилли.

Лилли направилась в соседнюю комнату, а мужчины присоединились к Марку. Пол налил себе воды. Спэл потянулся к бутылке с бренди, замешкался, посмотрев на Марка. Когда же Марк не отреагировал, экс-морпех взял бутылку и три раза глотнул прямо из горла.

Затем они пожевали бутерброды с сыром, оставшиеся от вчерашних упакованных рационов. Когда к ним присоединилась Лилли, Марк кивком головы указал Полу на туалет.

Пятью минутами позже они вышли из комнаты и наткнулись на ожидавшего их Пятьдесят Имен. Дополнительная пустая платформа примыкала к той, на которой стоял Меда В'Дан.

— Коммандер поедет вместе со мной, — сказал Пятьдесят Имен. Остальные — на второй машине.

Как только все взобрались на платформы, они двинулись к открывшемуся проходу в стене. Марк возвращался ночью через аналогичный проход в противоположной стене. Коридор был длинным, извилистым и вел вниз; платформы заскользили со все увеличивающейся скоростью, но резко притормозили перед входом в вертикальный тоннель.

Одна за другой платформы взмыли вверх по вертикальной шахте на следующий уровень. Затем последовало быстрое, головокружительное путешествие через несколько взаимопересекающихся проходов и быстрых изменений уровня, пока наконец они не выплыли в зал, похожий на большую площадку для танцев. У противоположных стен зала располагались два возвышения, площадью примерно в пятнадцать квадратных футов и высотой футов в шесть, на которых стояли металлические стулья, со спинками как у арф и сиденьями, напоминающими седла. Платформы подплыли к ближайшему из возвышений.

— Вы теперь отдохнете здесь, все вместе, — сказал Пятьдесят Имен. Он подождал, пока они все не взошли на возвышение, после чего на своей платформе полетел к возвышению у противоположной стены комнаты и там сошел с нее и уселся на одно из металлических сидений.

Марк тоже сел, остальные последовали его примеру. Металлические стулья оказались более комфортабельными, чем казались с виду.

— А что теперь? — спросил Пол.

— Я думаю, мы подождем, — ответил Марк.

Но ожидание оказалось недолгим. Спустя несколько минут стена позади второго возвышения скользнула в сторону, и они увидели второго Меда В'Дан, также одетого в сапоги, свободные брюки и рубашку — все чистого белого цвета, без каких-либо рисунков или орнаментов. Он сел на стул рядом с Пятьдесят Имен и уставился на людей через восемьдесят футов, разделявших возвышения.

Последовал момент абсолютной тишины и неподвижности. Затем неожиданно стены комнаты открылись в дюжине мест, и несколько десятков Меда В'Дан выбежало из них, у одного в руках было нечто, похожее на серебряный стержень, заостренный с обоих концов. С криком он кинул стержень другому, который в свою очередь отбил нападение третьего — кинул стержень кому-то еще. Они бегали туда-сюда между возвышениями, вопя, пытаясь отобрать стержень друг у друга и швыряя его один другому. Постепенно борьба за стержень ужесточилась. Острые концы стержня расцарапали лица и руки нескольким участникам действа. Затем без команды со стороны игра прекратилась. Крики стихли. Спустя мгновение все до единого игроки вернулись в ниши стены и проходы закрылись.

Неожиданно возвышение, на котором сидел Марк, пришло в движение. Оно заскользило навстречу противоположному возвышению, которое тоже пришло в движение. Массивные сооружения плавно двигались навстречу друг другу, и Марк прищурился, стараясь рассмотреть лицо Меда В'Дан в белом одеянии, но не мог различить его черты, и ему пришло в голову, что, даже если бы он и смог прочесть выражение лица чужака, расстояние между ними было как раз достаточным, чтобы предотвратить…

Меда В'Дан в белом повернул голову к Пятьдесят Имен, и его губы зашевелились. Ни звука не донеслось до людей, однако Пятьдесят Имен наклонил голову, слушая что-то, затем выпрямился и посмотрел на Марка.

— Он Наибольшей Важности, — сказал Пятьдесят Имен, — говорит, что ваши несчастливые обстоятельства ему известны. Если ренегаты, уничтожившие станцию ваших родителей вскоре после вашего рождения, а также убившие ваших родителей, будут найдены, они будут жестоко наказаны.

— Спасибо, — угрюмо ответил Марк. — Значит, как я понял, поиски преступников продолжаются до сих пор?

— Я голос Он Наибольшей Важности, — сказал Пятьдесят Имен. — Он не приостанавливался ни на мгновение.

— Рад слышать это, — сказал Марк. — Но мы прибыли сюда, чтобы говорить совсем о другом.

И снова голова Он Наибольшей Важности повернулась к Пятьдесят Имен, а губы зашевелились.

— Я, который является Наиболее Важным среди Меда В'Дан, знаю, зачем вы прибыли сюда, — передал голос Пятьдесят Имен. — Это счастливый момент видеть вас здесь, как друзей, среди нас. Торговля с людьми всегда приветствуется среди Меда В'Дан. Но вам не нужно было приходить сюда только ради этого. Мы уже приготовились к скорому визиту к вам, на станцию Абруцци-14, чтобы провести торговлю инструментами и материалами, так требуемыми от нас другими низшими расами, вроде вас.

— Мы не заинтересованы ни в инструментах, ни в материалах в качестве предметов для торговли, — сказал Марк. Он повернулся к Спаду:

— Дай-ка мне коробку.

Спэл отстегнул от пояса маленькую кожаную коробку, в которой находились образцы прикладного искусства колонистов, которые Джарл показывал Марку.

— Положи-ка ее на платформу. И открой. Они могут не догадаться, как это сделать, — Марк указал на машину-платформу, которая доставила их к возвышению и по-прежнему парила рядом с ними. Спэл встал со своего сиденья, наклонился и осторожно опустил открытую коробку на платформу.

Платформа поплыла ко второму возвышению со своим грузом, где его подхватил Пятьдесят Имен, вытащил три маленьких произведения искусства из упаковок и поочередно передал в руки сидевшему позади него. Он Наибольшей Важности внимательно изучил каждую из фигурок.

— В интересах установления новой торговой линии с Меда В'Дан, сказал Марк, — мы хотели бы предложить вам первую поставку лишь за часть цены, которую мы попросили у наших партнеров из Земля-сити. Пять ваших ручных огненных винтовок за каждое из произведений искусства.

Пальцы Он Наибольшей Важности, державшие небольшую деревянную фигурку слона и поворачивавшие ее и так и этак, остановились на долю секунды при этих словах, затем, как ни в чем ни бывало, продолжили крутить статуэтку.

Глава 10

— Извини меня, Марк, — сказал Пол, как только они без приключений вернулись на борт своего корабля-разведчика и взлетели, — я вовсе не собирался смеяться. Но когда ты упомянул о подарках, после всего их общения с персоналом Базы Флота, я не сдержался. И не столько из-за того, что ты сказал, сколько из-за самого лицезрения этих двоих Меда В'Дан, сидевших там и проглотивших твои слова с самым серьезным выражением на лицах.

— Все это хорошо, — сказала Лилли. — Но можете ли вы быть уверены, что они станут придерживать цену, на которую сейчас согласились, если мы снова встретимся с ними, имея шестьдесят семь новых образцов фигурок?

Марк кивнул на три так называемых ручных огненных винтовки — в действительности это были просто метатели крошечных зажигательных пуль, но эти пули могли вызвать тепловой взрыв с температурой в центре, близкой к миллиону градусов.

— Они заплатили за три образца, — ответил Марк. — А заставить их расстаться с оружием какого-либо вида — уже победа. Вряд ли возможна была бы торговля, не определи они с первого же взгляда, что можно получить доход с товара. Джарл оказался прав.

Волна усталости прокатилась по его телу. Неожиданно Марк почувствовал слабость, которая превратила даже эту победу в ничем не примечательное достижение. Усилием воли он привел мысли в порядок.

— Я хочу, что бы все записали свои впечатления на пленку, пока они еще свежи, — сказал он. — Спэл, Лилли, я хочу проговорить с вами все, что вы видели или узнали о Меда В'Дан, исходя из столь близкого общения с ними…

Он остановился и заморгал, стараясь привести в порядок зрение.

Жемчужный туман начал обволакивать его, и неожиданно он почувствовал, что нетвердо стоит на ногах. Он протянул руку, чтобы опереться на переборку, и… Следующее, что он помнил, — Пол помогал ему сесть в кресло в его каюте.

Откуда-то появилась рука с бокалом, наполовину заполненным темной жидкостью. Марк машинально выпил — неразбавленное виски огнем обожгло ему горло и желудок. Он закашлялся, подавившись, и оттолкнул от себя руку с бокалом.

— Черт побери, что это такое…

— Это наше собственное виски. Выпей, — сказал Пол, поднося, несмотря на попытки оттолкнуть бокал, недопитую порцию к губам Марка, — ты сможешь немного вздремнуть.

Марк сдался и допил одним бесконечно-огненным глотком.

Затем он с облегчением вздохнут и откинулся в кресле. Шоковая виски-терапия вернула ему зрение. Марк оглядел свою каюту: Пол склонился над его креслом. Спэл стоял возле двери.

— Со мной все в порядке, — сказал Марк.

— Ну конечно, — проворчал Пол. — На ногах стоять не можешь, а в остальном все в порядке. Посиди-ка в кресле несколько минут, пока это лекарство не подействует, а уж тогда мы будем уверены, что ты не станешь думать о том, что бы еще такое предпринять, вместо того чтобы вздремнуть.

— Не беспокойся на мой счет, — сказал Марк. — Я знаю, когда следует остановиться.

— Ну конечно, — согласился Пол. — Как ты себя сейчас чувствуешь?

Марк прислушался к себе. Он совсем не ощущал реакцию на виски, а лишь чувство приятной расслабленности, которое начало потихоньку охватывать его.

— Уже лучше, — ответил Марк. — Ты прав. Мне нужно поспать несколько часов. Не беспокойся, со мной все будет в порядке.

— Что ж, тогда действительно все в порядке, — сказал Пол и вышел вместе со Спадом. Марк остался сидеть в кресле, ощущая, как расслабленность приятно распространяется по всему телу. Он еще раз прокрутил в уме ход событий в «городе» Меда В'Дан. Многое необходимо обдумать и обсудить. Наибольший интерес у Марка вызвали те огромные источники энергии, которые он рассмотрел через отверстие в полу склада…

Хлопнула дверь его каюты. Он не слышал, как ее открывали. Он оглянулся и увидел Лилли, которая шла к нему, неся обеими руками огромную чашку. Она сменила корабельную форму, которая была на ней во время визита к Меда В'Дан, на розовое одеяние, больше всего напоминавшее пижаму.

Наверное, из одежды, прихваченной ею с Земли. Наверное, сумбурно думал Марк, поскольку виски начало оказывать свое воздействие, Лилли тоже решила проведать его. Сейчас она выглядела как хрупкая женская статуэтка из дрезденского фарфора, несущая огромный кубок. Лилли вложила «кубок» в руки Марка.

— Что это такое? — спросил он.

Кружка оказалась горячей на ощупь.

— Суп, — ответила она. — Ты просто обязан поесть. Не спорь. — Она устроилась на подлокотнике кресла и поднесла кружку к губам Марка. — Выпей это.

Он осторожно попробовал дымящуюся жидкость. Но температура оказалась вполне сносной, чтобы не обжечься. Лилли принесла какой-то густой мясной бульон, и после двух первых глотков он неожиданно понял, что голоден как зверь.

— Я сам могу держать кружку, — сказал Марк, забрал ее у Лилли и небольшими глотками допил.

— Ты странный, — сказала она. Марк почувствовал едва уловимый запах каких-то легких цветочных духов, шедший от нее, и ощутил тепло ее маленького тела. Его голова слегка кружилась от виски, и состояние это ему нравилось. — Ты очень странный. Ты гонишь себя так, как будто ты по меньшей мере вдвое старше и несешь как минимум вдвое большую ответственность.

— Неоплаченные долги, — ответил он.

— Долги?

Он откинулся на спинку кресла, чтобы облегчить тяжесть головы на уставшие мышцы шеи.

— Долги, — повторил он, вслушиваясь, как слово слегка смазанно прозвучало у него на языке. — У каждого они есть. Мои начали складываться давно — очень, очень давно.

— По отношению к твоим родителям, — мягко сказала она. Ее маленькая ладонь откинула прядь волос, упавших ему на лоб.

— Нет, — возразил он. — К расе дураков.

Ее пальцы успокаивающе массировали его лоб.

— Они не все дураки.

— Нет, — сказал он, наполовину погруженный в воспоминания и мысли. Будь они все дураки, я просто позволил бы всей системе развалиться и тут же забыл бы о ней. Но всегда были и есть хорошие люди, как мои отец и мать… как Брот… и мои долги — по отношению к ним.

— А по отношению к нам, колонистам?

— Колонисты! — прорычал он. — О, ничего лично против тебя, Улла…

Ее, пальцы больше не массировали его лоб.

— Кто? — спросила она.

— Лилли, — сказал он. — Лилли. Совершенно запутался со всеми этими «л». Женщины с многочисленными «л» вместо имен… В любом случае, дело не только в колонистах. Той ночью, когда Меда В'Дан сожгли нашу станцию и убили моих родителей, за акцией наблюдало две тысячи колонистов, и никто из них пальцем не пошевелил, а чужаков было штук пятьдесят, не более того.

— А что они могли сделать? — Ее пальцы снова ритмично двигались по лбу Марка.

— Хоть что-то, — сказал он, — но только не ничего. Поэтому дело не только в моих родителях. И не только в пограничниках или колонистах, это касается всех. Всей это расы проклятых дураков, которых из дерьма могу вытащить только я.

Он неуклюже повернул голову, стараясь заглянуть Лилли в лицо.

Каким-то образом, пока он говорил, она соскользнула с подлокотника кресла и теперь прижалась к нему, как перышко, своим миниатюрным телом. Марк ощутил манящий запах женщины. Он попытался рассмотреть ее лицо, но она находилась слишком близко. Он увидел лишь большие голубые глаза, грустно наблюдавшие за ним с расстояния в несколько дюймов.

— Лилли… — он протянул руку, чтобы посадить ее обратно на подлокотник кресла, но от прикосновения его руки ее одежды упали, словно были расстегнуты: его кисть и локоть коснулись ее кожи.

Прикосновение отозвалось взрывом внутри него — взрывом молодого тела и чувств, давно находившихся под прессом его железной воли. Но спустя секунду, в течение которой он поднял Лилли и встал на ноги сам, приливная волна смысла жизни вновь заполнила пространство, которое взрыв временно наполнил вакуумом.

Он яростно смотрел на нее, думая, как легко мог бы сдаться сейчас, сдаться первому же наступлению на цель, которая являлась смыслом его жизни. Отступив единожды, он мог потерпеть полное поражение… А дальше смешаться с серой массой подневольного стада и стать одним из многих… Он и хотел, и не хотел этого. Он мог совершить сейчас один опрометчивый шаг и навсегда распрощаться с мечтой — он в равной степени хотел и не хотел сделать этот шаг… Отсюда он мог бы раствориться снова в массах подневольного человечества, принять оковы, поджидавшие его в цепи общества, и исчезнуть из виду прочих несчастных, схваченных клещами времени, в котором они жили. Он мог, но не хотел этого, и какое-то мгновение он стоял, ощущая горечь своей цели и равную горечь того, что эта цель отбирала у него.

Он мягко опустил ее на ноги, и она совершенно машинально подобрала свое одеяние. Ее лицо побледнело.

— Я обычный человек, — сказала она.

Ярость закипела в нем.

— А я — нет! — воскликнул он. — Что с тобой? Разве ты забыла, кто ты?

Она отшатнулась, словно он ее ударил, и закрыла глаза.

— Я помню, — прошептала она. — Лилипут… уродец.

— Что? — он накинулся на нее. — О чем ты говоришь? Ты — колонист. Вот кто ты. Неужели ты думаешь, что я могу относиться к одному колонисту лучше или хуже, чем к другому? Если я поступлю так хоть раз, то все развалится.

Последнюю фразу он произнес значительно тише и спокойнее.

— Уходи отсюда, — угрюмо приказал он. — Мне необходимо немного поспать.

Краска вернулась на ее побледневшее личико. Она улыбнулась ему, а глаза ее почти светились от радости.

— Да, — тихо произнесла она, — сейчас тебе лучше поспать.

Она направилась к выходу из каюты и спустя мгновение исчезла.

Он стоял, глядя на дверь, закрывшуюся за Лилли. Действие адреналина закончилось. Голова перестала кружиться от виски, и теперь он чувствовал тяжесть в теле и онемение в конечностях. Он повернулся, сел на койку, с трудом снял сапоги. Откинувшись на спину, он натянул на себя покрывало и мгновенно заснул.

Он очнулся от долгого, крепкого сна, когда корабли-разведчики вышли на орбиту Гарнеры-6. Теперь уже не было времени, чтобы расспросить Лилли и Спэла о философии и военном потенциале Меда В'Дан. Возможно, они узнали что-то новое за время визита. Он вышел из каюты и принял на себя командование обоими кораблями во время посадки.

На посадочном поле, перед станцией, он увидел флотский корабль-курьер, размерами с один из тяжелых кораблей-разведчиков. Марк был погружен в собственные мысли, потому лишь мельком взглянул на корабль-курьер. Он вызвал Резиденцию.

На экране показалось худое коричневое лицо Раиса.

— Все прошло нормально, Марк? — спросил он.

— Думаю, да, — ответил Марк. — Пусть пограничники и Джарл соберутся в конференц-зале Резиденции. Я буду там через несколько минут.

— Все уже там собрались, — сообщил Рэйс.

— Отлично. Как себя чувствует Брот?

— Значительно лучше, — ответил Рэйс. — Он тоже там будет.

— Хорошо. — Марк выключил экран.

Когда он вошел в конференц-зал, за большим круглым столом сидели не только пограничники и Джарл Рэккал, но также и Улла Шовелл. Она разговаривала с Джарлом, но, увидев Марка, вскочила с кресла.

— Извините, — сказала она, — уже ухожу. Я просто прилетела на вашу станцию, чтобы посмотреть, как поживает Джарл.

Марк угрюмо посмотрел на Уллу.

— Вы выбрали неудачное время для своего визита, — сообщил он.

Девушка нахмурилась.

— Неудачное время? — повторила она. — Почему?

— Потому что дня через три Меда В'Дан нанесут удар по этому сектору.

Если только я крупно не ошибся, — ответил он и быстро окинул взглядом лица присутствующих в комнате, чтобы оценить их реакцию на свои слова. — Это означает, что у нас не так уж много времени на подготовку к драке.

Глава 11

В зале стало тихо: все молча и напряженно смотрели на него.

— Марк, — произнес Пол мгновение спустя, — ты уверен? Я хотел сказать, что ты впервые упомянул об этом…

— Я собирался это сделать на борту корабля, — сказал Марк. — Но похоже, все кончилось тем, что я немного соснул и разговор не успел состояться.

Он повернулся и пристально посмотрел на Уллу, которая еще более пристально посмотрела на него, а затем вздрогнула, словно вышла из нежелательного транса.

— Извините меня, — снова произнесла она, пересекла комнату и вышла.

— Что заставляет тебя думать, что они решатся атаковать? — спросил Пол, как только за девушкой закрылась дверь.

— Я намеренно совершил этот визит, надеясь заставить их предпринять в ответ нечто подобное, — помимо прочих причин, которые мы преследовали, сказал Марк. — Я стопроцентно уверен, что попал в цель. Присядем.

Все придвинули поближе кресла к круглому столу. Брот подкатился в снабженном мотором кресле.

— Пол, — спросил Марк, когда все утихомирились, — ты успел рассказать им?

— В общих чертах, — ответил Пол.

— Хорошо, тогда я не буду тратить время на повторение, — кивнул Марк.

— Мы беспрепятственно проникли в жизненные пространства Меда В'Дан, включая их города, и столь же беспрепятственно вернулись, потому что чужаки не были уверены, блефуем мы или нет. Я вел себя так, как если бы имел власть и значимость высокопоставленной персоны; тот факт, что мы прилетели на двух флотских кораблях и не все наши лидеры были одеты в военную униформу, заставило их быть осторожными в отношении обвинения нас в каком-либо обмане, который я мог бы предпринять. А затем оказалось, что у нас есть кое-что, что мы действительно можем предложить для торговли…

— Марк посмотрел на крупного колониста:

— Благодаря присутствующему здесь Джарлу.

— Спасибо за доброе слово в мой адрес, — сказал Джарл.

Разговор прервал хриплый голос Брота:

— Но почему они должны напасть на нас, Марк?

— Потому что нет никакого смысла в покупке этих образцов искусства, если можно попросту захватить их, — ответил Марк. — И кроме того, им нравится не больше нашего, когда их обманывают. Одна из причин, по которой я заставил их вступить в переговоры с нами как можно быстрее, состояла в том, что мы действовали против лимита времени. В ту же минуту, как мы там показались, они должны были послать хотя бы один корабль на Базу Флота, чтобы выяснить, что Флот знает о нас. И корабль вернулся с информацией о том, что Флот сдал нам эти разведывательные корабли в аренду, что является доказательством, что у нас нет собственного космического флота. Их следующий ход совершенно очевиден — нанести нам удар и закрыть это дело, а заодно — захватить партию ценного груза.

— И ты вслух говоришь нам, что намеренно спровоцировал Меда В'Дан на военный рейд? — возмутился Рэйс.

— Совершенно верно, Рэйс. — Марк посмотрел через стол на пограничника. — Потому что я хотел получить возможность сжечь их; преподать им урок, что совершать рейды на станцию Абруцци-14 Гарнеры-6 плохая идея. Когда они появятся, мы будем готовы встретить их. Я намеренно отправился к Меда В'Дан на двух кораблях. Они же и будут стоять на поле.

Два других мы оставим в засаде — они будут ждать за горизонтом при полном вооружении. Кроме того, мы установим орбитальное наблюдение, чтобы у нас была возможность заранее обнаружить их приближение, а саму станцию мы эвакуируем. Кроме того, мы установим орудийные точки в лесу вокруг станции — везде, где только минимальное укрытие, — в их число входят четыре стационарные плазменные пушки, которые сейчас установлены на двух кораблях, стоящих на посадочной площадке. Мы их снимем и установим муляжные орудия.

Он посмотрел на Орвала Белотена.

— Ты сможешь изготовить подделки? Как твои ребята на фабрике, а, Орвал?

Круглолицый пограничник кивнул.

— На фабрике мебели появился колонист по имени Эйдж Хаммершельд, сообщил Орвал. — Он может вырезать имитации плазменных пушек из дерева, которые с расстояния футов в пятьдесят обманут любого. И если у нас еще есть время, я могу сейчас же засадить его за работу. Правда, он пока еще не совсем адаптировался. Что-то бормочет себе под нос и частенько сидит, погруженный в собственные мысли.

— Хорошо, — сказал Марк. — Тогда давайте детально обсудим все остальное.

Последующие четыре часа они провели за обсуждением планов. И только после ужина Марк смог найти время, чтобы поговорить с Бротом и Спэлом. Они встретились в маленьком здании у станции, построенном Марком для хранения оружия с большой мастерской по ремонту и обслуживанию.

— Что полезного для нас ты узнал о Меда В'Дан? — Марк напрямик задал экс-морпеху вопрос.

Спэл покачал головой.

— Не много, — ответил он. — Честно говоря, ничего существенного. Ты же знаешь, что они спрятали все военные объекты.

— Я предупреждал тебя, — напомнил Марк, — что они не допустят промаха. Я просил тебя смотреть во все глаза и увидеть то, что увидеть практически невозможно.

— Знаю, — согласился Спэл. — Я старался изо всех сил. Но из того, что мы видели, не многое можно сказать, практически ничего.

Марк сурово посмотрел на экс-морпеха.

— Спэл, я притащил тебя на эту станцию и дал тебе эту работу, которая гораздо лучше той, которую ты бы получил через общее распределение. Я сделал это потому, что подумал — ты можешь оказаться полезным здесь. И теперь я не спрашиваю тебя о том, что ты увидел. Я обязываю тебя сообщить нам, что могут означать те факты, которые ты видел, насколько сильно они вплетаются в принципы ведения боевых действий Меда В'Дан. Посмотри на факты вновь и под другим углом и хорошенько подумай. А затем реши, сможешь ли ты дать заключение, которое оправдало бы полученную тобой работу.

Спэл замешкался.

— Но ничего нет, — голос прозвучал как натянутая струна. — Мне просто нечего тебе сказать. Да, их город не построен по принципу оборонительных сооружений, но что я могу сказать о том, какое оружие спрятано у них на подземных складах?

— Одну минуту, — остановил его Марк. — Что насчет города Меда В'Дан, построенного не по принципам оборонительных сооружений? Что ты имеешь в виду?

Спэл пожал плечами.

— Ну, это совершенно очевидно, — ответил он. — Их здания, и большая часть материалов, из которых они построены… Здания недостаточно массивны, стены не имеют достаточной толщины, чтобы выдержать чуть более нескольких секунд нагрева даже от попаданий снарядов небольших фиксированных орудий на наших разведывательных кораблях. Ты заметил, насколько ненадежно все построено? И у них нет никакого прикрытия на местности; они могли бы разместить свой город в небольшой низине или спланировать его так, чтобы вокруг города имелись холмы, то есть имелась возможность обозрения горизонта; они намеренно построили город на совершенно открытом и плоском месте, больше того — напоминающем огромный холм. Даже если у них там и припрятано что-то крутое по части оружия, не имеет никакого смысла выставлять себя напоказ на открытой местности и строить здания из тонкого металла. Они потеряют большую часть города, даже если отразят или уничтожат атакующие силы противника.

— Черт возьми, — воскликнул Брот, — наверное, их уверенность в себе что-то да значит! Вероятно, они могут уничтожить любого врага на дальних подступах к планете. Может быть, у них припрятано такое оружие, о котором мы и мечтать не смеем.

— Когда я служил в морской пехоте, наша разведка так не считала, возразил Спэл. — Без сомнении, они построили город не только по тон причине, что их не волнует возможное нападение. Скорее всего, они намеренно отыскали наиболее открытое, беззащитное место, на котором можно было бы построить что-то.

— Может быть, местоположение города имеет какой-то скрытый смысл, пробурчал изуродованный командир станции.

— Нет, — ответил Марк, — я искал хоть какие-либо намеки на древнюю цивилизацию планеты, пока мы подлетали к ней, но ничего не увидел, кроме этого единственного города. Вокруг него также нет ничего, нет даже полей, которые можно было бы принять за обработанные земли. Что-нибудь еще, Спэл?

— Нет, — ответил экс-морпех.

— Может быть, этот город не более чем аванпост, — пробормотал Брот.

— Слишком крупный для простого аванпоста, — возразил Спэл.

— Я тоже так думаю, — задумчиво произнес Марк. — Этот город достаточно велик, чтобы вместить по крайней мере миллион Меда В'Дан.

Двадцать пять квадратных миль, заставленных десятиэтажными зданиями, — это масса застроенного пространства.

— Если они там живут, — предположил Брот, — то должны и как-то кормиться.

— Они так же всеядны, как и мы, — сказал Марк. — Ты же знаешь, что когда они совершают набеги, то прихватывают вместе с инструментами, оборудованием, оружием обычно и любые запасы зерна или других сельскохозяйственных продуктов. Известно, чтоониторгуют сельскохозяйственными продуктами. Если предположить, что они получают часть продовольствия извне, в основном углеводы, они запросто могут выращивать протеиносодержащие растения в теплицах, при искусственном климате. Действительно, при их технологическом развитии — это наилегчайший метод. Мы знаем, что они могут употреблять нашу пищу — если только она каким-то образом не «состарилась», — но я не знаю ни одного человека, который когда-либо рассказывал о том, какова их пища на вкус. Она может оказаться полностью синтетической.

— Но почему? — спросил Брот. — Почему необходимо синтезировать, когда проще вырастить?

— Не знаю, — ответил Марк. — Но если они поступают именно так, а не иначе, причина, по которой они так поступают, могла бы многое объяснить нам о них. Особенно, если удастся выяснить, почему они построили город на открытом месте. И хорошо бы связать эти две причины воедино.

Они еще беседовали некоторое время, Марк пытался подстегнуть Спэла на дополнительные полезные умозаключения, но безрезультатно. Затем они разделились, Марк отправился повидать Лилли в подземном хранилище архивов.

Она работала в одиночестве — записывала свои впечатления от визита к Меда В'Дан. Она улыбнулась ему и выключила записывающую аппаратуру, когда он вошел и сел в кресло перед столом, за которым работала Лилли.

— Ты доволен, — немного удивилась она.

— Мне кажется, что у тебя гораздо больше воображения и инициативы, чем у Спэла, — ответил он и рассказал ей о выводах Спэла. — А ты? поинтересовался Марк. — Что ты смогла почерпнуть о философии и характерах Меда В'Дан?

— Мне жаль, — ответила она, действительно сожалея о своем ответе. — Я была бы рада сообщить тебе, что у меня появилась весьма важная и прежде неизвестная информация о них, но… О, конечно же, я еще переговорю со своими помощниками, и мы проработаем мой доклад, который я сейчас подготавливаю, и посмотрим, нельзя ли выудить что-либо полезное в смысле психологии или социологии. Но что я действительно могу сказать о Меда В'Дан, после того как воочию увидала их… они напугали меня до ужаса; и я не представляю, откуда в тебе такая уверенность, как ты смог, не моргнув глазом, так блефовать?

— Они тоже блефуют, — заметил Марк.

— Думаю, что да. — Она внимательно посмотрела на него, выражение ее крохотного лица было абсолютно серьезно. — Но честно говоря, у меня не создалось впечатления, что они блефуют насчет самих себя.

— Например?

— Что ж, ну, насчет того, что они являются старой расой, в то время как наша раса — молодая, — сказала она. — Насчет того, что они старше любой расы во вселенной и что они будут существовать и после того, как мы все умрем.

Он бросил быстрый взгляд на Лилли.

— Ты мне не сказала, что понимаешь язык Меда В'Дан, — заметил Марк.

— Если бы ты задал мне этот вопрос еще на корабле, когда мы летели к Меда В'Дан, я бы тебе сообщила об этом, — ответила Лилли. — Я тогда не думала об этом как о чем-то ценном. Я вообще не думала об этом, пока ты не засадил меня разбирать все эти материалы по Меда В'Дан. А затем я просто боялась сказать тебе об этом, потому что по правде, — она замешкалась, — в действительности, я не так уж хорошо и понимаю их язык. Просто так случилось, что я приобрела некоторые рабочие знания о нем, наряду с основами других языков, которые я изучала для того, чтобы читать и понимать философию людей, которые на них говорили. И это стало для меня чем-то вроде хобби.

— Понятно. Что ж, хорошо, — сказал он. — Итак, самое важное, что ты поверила насчет утверждения Меда В'Дан, что они — раса, живущая вечно?

Потому что у них есть какой-то секрет, так? — Она кивнула. — Но почему?

Что заставило тебя поверить им? Так любая раса, наверное, могла бы хвастать о себе.

— Трудно объяснить… Утверждение это показалось совершенно оправданным и обоснованным. Подозреваю, что это была моя подсознательная реакция на совпадение со всем увиденным там. Намеки на секрет и вечную жизнь каким-то образом, похоже, показались связанными с тем, как они вели себя, с тем, как они живут. Это было просто ощущение, но оно четко проявилось во мне.

Марк пристально посмотрел на Лилли.

— Что ж, придерживайся его, — сказал он. — Посоображай еще на этот счет и посмотришь, не придет ли тебе на ум какое-либо четкое объяснение.

Одно из правил, которому я научился у Уилкеса Даниэльсона — он был моим наставником в Земля-сити, — гласило, что впечатления образованного наблюдателя, как правило, гораздо ближе к правде, чем предположения какого-либо неуча. Опытный наблюдатель накапливает всякого рода незаметные сигналы из наблюдаемой им ситуации, даже не замечая этого сознательно, говорил Уилкес. Я постоянно убеждаюсь, что он прав.

Марк поднялся на ноги.

— Ты не мог бы чуть задержаться? — спросила она.

— Слишком много еще надо сделать, — сказал он. — Нам нужно выполнить недельную работу за пару дней, и мне необходимо держать ситуацию под полным контролем, когда все будет выполнено.

Он вышел.

Он не преувеличил объем работы, которую предстояло выполнить, и, как оказалось, она была завершена лишь на пятнадцать минут раньше времени, к которому ее необходимо было завершить.

Итак, примерно через шестьдесят часов он сидел, расслабившись, в своем кресле, в неосвещенной Резиденции, любуясь зарей, неторопливо раскрашивающей небо над елями, привезенными с Земли, через высокое окно Резиденции. И тут неожиданно появилась Улла Шовелл. При звуке шагов он поднял голову, все тело его как бы онемело от усталости, но разум по-прежнему оставался ясен в своей характерной, ненормальной, почти надрывной чистоте, которая обычно предшествует физическому обмороку. Он увидел ее — она стояла у стола, белое платье обтягивало молодое тело, которое, казалось, парило само по себе, в туманной, сумрачной комнате.

— Мне сказали, что ты собрался прилечь, — «пропела» она. — И поэтому я направилась было в твою комнату. Тебя там не оказалось, и я предположила, что ты где-то задержался.

— Я сказал, что собираюсь прилечь только для того, чтобы они все замолчали, — ответил он и махнул рукой на кресло, стоявшее рядом со столом:

— Садись.

Он устало потянулся к клавише света на столе.

— Пусть останется сумрак, — то ли попросила, то ли подсказала она. В полутьме так тихо и мирно…

Он кивнул, убрал руку с выключателя и расслабленно положил руку на свое колено.

— Почему ты не ляжешь спать? — спросила она.

— Я все еще не готов спать, — ответил он. — Слишком многое надо сделать.

— У тебя всегда найдется достаточно дел, которые требуется выполнить немедленно, — резонно заметила она.

— Да.

Сейчас он слишком устал, чтобы спросить ее, зачем она явилась, разыскала его. Он просто сидел и ждал. Что оказалось ошибкой. Чем дольше они сидели рядом в этих сумерках, тем отчетливее он чувствовал ее физическое присутствие всего в нескольких шагах от себя, приятно волнующий холодок начал покалывать в груди Марка, пробиваясь даже сквозь полное изнеможение. Что необычного в этой девушке, в самом факте ее существования? И что заставляет его подвергать сомнению все, чему он себя посвятил, что он должен сделать и совершить? Почему? Его разум, обычно совершенно холодно расправлявшийся с возникающими вопросами, сейчас, казалось, старался уклониться и избежать вопроса. А еще сильнее старался уйти от ответа. Но он приказал себе смотреть в лицо этому вопросу, он приказал себе понять — почему его так сильно тянуло к ней — как к девушке, как к женщине, и что произойдет, позволь он себе естественную манеру поведения. Тут присутствовало нечто гораздо большее. Что-то во всем ее облике неумолимо доказывало, что во все его долгосрочное планирование закралась ошибка…

Он с усилием оторвался от мыслей, текущих в этом направлении. Не было никакого смысла в том, чтобы сидеть здесь и молчаливо позволять гипнотизировать себя одним лишь ее присутствием. Он заставил себя прервать эту тишину, громко произнеся вслух:

— Ну? Так что привело тебя сюда?

— Я сказала папочке, что собиралась посетить станцию Абруцци, чтобы повидать Джарла, — ответила она. — Я даже сказала ему, что, быть может, подумаю о том, чтобы выйти за него замуж.

— Выйти за него! — Эта мысль резко выдернула Марка из его усталости и созерцательного состояния. Как ледяная рука, неожиданно сжавшая его внутренности и его мысли.

— А почему бы и нет? Это ведь можно устроить, не так ли? — спросила она. — Как исполняющий обязанности руководителя станции, ты вправе провести церемонию бракосочетания колонистов, не так ли?

— Я бы не хотел заниматься этим, — сказал он.

— Ты бы не хотел? Но почему?

Марк вновь взял мысли под строгий контроль.

— Я не только устроитель церемонии, я должен одобрить такой брак, пояснил он. — Но я не одобряю ваш брак с Джарлом. Мне он нужен здесь.

— А если я предложу что-нибудь в виде компенсации? — спросила она. Он пытался разглядеть в сумерках выражение ее лица, надеясь разобраться в смысле ее предложения. — Кредитами, старыми флотскими кораблями, оборудованием — чем угодно.

— На данный момент мы не нуждаемся так остро во всех этих предметах, — ответил Марк. — Теперь мы взобрались на уровень, где нам больше всего необходимо выжить, выбрав свой собственный путь, как колония, с тем багажом, который мы уже имеем. И для этого нам нужен Джарл.

— Но ты не потеряешь при этом Джарла. Наоборот, ты получишь еще и меня.

— Ты мне не нужна, — я хотел сказать, что ты мне не нужна здесь как лишний колонист, — хрипло ответил Марк. — Если на то пошло, ты не сможешь прижиться.

— А вот это мы еще посмотрим, — возразила она. — У меня есть разрешение от Флота бывать здесь столько раз, сколько мне того захочется.

Посмотрим месяца через два-три, смогла ли я прижиться или нет.

Неожиданно ему показалось, что она прижала его к стене.

— К тому же, — снова заговорил он, — ты не хочешь выйти замуж за Джарла. — Эти слова вырвались у него до некоторой степени сердито, удивив его самого. Каким-то образом ей все же удалось спровоцировать его высказать накопившееся в душе. — Ты просто убедила себя в том, что хочешь выйти за него замуж. Только для того, чтобы успокоить свою совесть. У большинства аристократов из Земля-сити совесть давно атрофировалась, но у тебя она есть, и ты думаешь, что сможешь утешить ее тем, что попытаешься что-то сделать для Джарла Рэккала, словно он какая-то специфическая жертва ситуации. Однако он вовсе не жертва. В его участии в лотерее ничуть не больше трагедии, чем в участии любого другого колониста. Самое лучшее из того, что ты можешь сделать, так это прекратить игры, вернуться назад на Землю и побыстрее забыть о Колониях. Выкинуть все это из головы, как поступили твои друзья, оставшиеся дома.

Он замолчал. Усилие, которое потребовалось ему на то, чтобы произнести эти слова, заставило его напряженно выпрямиться в кресле.

Быстро светало, и теперь он мог разглядеть не только выражение ее лица, но и темные тени под глазами. Но вид ее лица не помог Марку, он понял, что не может понять его.

Какое-то мгновение она молчала в ответ на его тираду. А когда заговорила, голос ее был тих и доносился как бы со стороны.

— Ты совершенно не понимаешь меня, — сказала она.

— Я не понимаю тебя?.. — обвинение показалось ему беспочвенным.

— Нет. А должен был бы, — произнесла она все тем же тихим голосом.

— Должен? Почему же?

— Потому что мы во многом похожи, — ответила она. — Ты был сиротой, твои родители погибли раньше, чем ты мог бы их запомнить. То же самое касается и меня. Мать умерла, когда я родилась, а отец постоянно отсутствовал на Земле, улетая по делам Флота, или же просто находился далеко от дома. Мы оба выросли сами по себе.

— И именно это, — спросил он, — делает нас столь похожими?

— Да, — ответила она, — потому что ни один из нас не хочет сдаваться.

Я никогда не прекращала своих попыток создать или подправить вселенную так, чтобы она выглядела на мой вкус. И то же самое касается и тебя.

Он пристально смотрел на нее в бледном свете зари, снова ощущая, как ее энергия прижимает его к стене.

— Конечно же, я не хочу выходить замуж за Джарла, — произнесла она. Ты совершенно прав. Но мой отец считает, что я прилетаю сюда именно для этого, и ты не можешь отослать меня обратно. Я остаюсь, потому что не хочу сдаваться в своем желании как-то улучшить мир. Я надеюсь найти свое место здесь, наблюдая, как ты руководишь колонией и пограничниками.

Наконец, после этих слов, голос вернулся к нему.

— Черт побери! — воскликнул он. — Неужели ты считаешь, что я веду здесь какую-то игру? Неужели ты думаешь, что Меда В'Дан лишь проделают какие-то чисто номинальные пассы, когда нападут на станцию, что может произойти каждую минуту?

Он обеими руками ухватился за край стола и, подтянувшись, встал на ноги.

— Тебе убраться отсюда давно следовало, и сидеть в окопах, позади вон тех деревьев, подальше от Резиденции, как это сделали все остальные. Идем, я отвезу тебя немедленно.

Он повел ее к двери. Без лишних слов она последовала за ним в наземную машину.

— Ты просто идиотка, — хрипло продолжал он, когда машина тронулась с места и повернула к темнеющей вдалеке группе деревьев. — Даже если ты и хочешь увидеть вселенную справедливой, ты должна принять тот факт, что вселенная — это люди. И чтобы изменить людей — в лучшую или худшую сторону, — требуется цена. И тебе следует уяснить эту цену прежде, чем ты начнешь исправлять все вокруг.

— Как это сделал ты? — спросила она.

— Да, — ответил он и крепко стиснул зубы так, что заныли мышцы скул.

— Поклонение людям — не самая плохая религия, когда ты додумаешься собственной головой, что в твоем богоподобном объекте имеется столько же слабостей, как у любого другого смертного человека. Так что не жди, что люди будут вести себя как божества или хотя бы как честные люди, только потому, что ты помогла им на пути к небесам. Зверь-человек таков, каким он всегда и был, и самое важное — спасти жизни людей и их души, если это возможно, а не то, что они могут лгать, обманывать, брать взятки или убивать. Потому что они обратятся против тебя, когда ты сделаешь для них все самое лучшее, и вздернут тебя высоко в лучах восходящего солнца, как предупреждение любому другому, который сочтет поклонение спутнику своему легкой и необременительной службой! И можешь быть в этом уверена!

Слова вырвались у него как бы помимо его желания; он внутренне сжался, услышав себя со стороны и ожидая бурных возражений. Но ответ, которого он боялся, так и не прозвучал. Они преодолели ровно половину открытого пространства по пути к деревьям, когда завыла сирена тревоги.

Глава 12

Марк рванул ручки управления машиной, и она дернулась, едва не сбросив Уллу с сиденья. Она схватилась за поручень, шедший вдоль стенки машины рядом с ней, а машина понеслась к рощице, находившейся примерно в трех четвертях мили от зданий станции. Они проскользнули меж деревьев, оставив позади себя хвост пыли и потревоженной земли, повисший в воздухе словно дым. Марк резко затормозил у открытой круглой воронки глубиной футов в пять; тут находился Пол, окруженный кольцом локационной аппаратуры, торопливо доставленной сюда из здания станции, где она обычно размещалась.

Марк выскочил из машины прежде, чем она по-настоящему остановилась, и спрыгнул в воронку к Полу.

— Ну что у тебя? — спросил он.

— Трио, — ответил Пол, не отрывая глаз от приборов. — Вышли на планетарную орбиту с восточной солнечной стороны, скорость четыре, ускорение отсутствует, масса восемнадцать.

Марк бросил быстрый взгляд на локатор и разглядел в нем три светящиеся точки, о которых и говорил Пол. Орбитальная скорость, равная четырем, и отсутствие заметного ускорения указывали на то, что все три корабля Меда В'Дан уже погасили межпланетные скорости и вышли на орбиты на ночной стороне Гарнеры-6. Согласно заранее произведенным вычислениям, они приближались вокруг планеты к линии восхода солнца, к тому месту, где заря взойдет над станцией Абруцци-14. При массе восемнадцать, это должны были быть корабли, примерно вдвое превышающие по размерам флотские разведывательные корабли, и можно было даже не упоминать об этом — и так ясно, что они несли в шесть-восемь раз больше наступательного вооружения.

Марк протянул руку и снял трубку командного радиотелефона, вызвал установленные на исходных позициях плазменные пушки, снятые с двух кораблей-разведчиков, по-прежнему стоявших на посадочной площадке перед станцией. Пол же деловито жонглировал рукоятками управления, стараясь удержать в фокусе сканирования корабли Меда В'Дан — они по-прежнему еще находились примерно в девяноста градусах ниже уровня горизонта, вне поля зрения, — и он посторонился, пропуская Марка.

— Винтовки? — произнес в микрофон Марк.

— Здесь винтовки, — ответил голос Брота.

— Внимание, — сказал Марк. — Три бандита, ожидаются через…

— Четырнадцать минут, — сообщил Пол. — Тринадцать…

— Примерно через двенадцать минут, — резюмировал Марк, — отсчет идет с этого момента на уменьшение. Спэл?

— Сэр, — ответил голос экс-морпеха из динамика рядом с Полом, — обе плазменные пушки и расчеты готовы открыть огонь.

— Отлично, — сказал Марк. — Не открывайте огонь, пока я вам не скажу.

Нельзя спугнуть их прежде, чем мы сможем четко прицелиться.

— Понял, сэр.

— Отлично. Корабли?

Ему ответил голос Рэйса с одного из двух укрытых кораблей-разведчиков.

— Сэр.

— Орвал?

— Сэр, — ответил голос другого пограничника со второго корабля.

— Вы слышали передачу, — сказал Марк. — Трое бандитов направляются сюда с орбиты и будут здесь примерно через десять минут. Не двигайтесь, пока я не прикажу вам подняться в воздух, но затем, уже в воздухе, оставайтесь за линией горизонта, пока я не передам в эфир пароль для атаки. Держитесь подальше друг от друга, на расстоянии не менее чем в две мили, и не пытайтесь атаковать кого-нибудь — только подбитый корабль, находящийся близко над поверхностью планеты. Эти бандиты по крайней мере вдвое превосходят вас по размерам, и каждый из них может обрушить на вас столько огня, что просто сжует и выплюнет вас за полминуты с расстояния не менее чем в пять сотен футов. Оставайтесь на небольшой высоте. Ждите приказов. Понятно?

— Понятно. — Ответ пришел одновременно от обоих пограничников.

— Ручное оружие, — произнес Марк.

— Сэр, — ответил ему хриплый голос Брота, — я все слушаю. Все группы стрелков окопались и наготове.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Марк. — Ждите приказов.

— Понял.

— Внимание, всем приготовиться, — сказал Марк. Он убрал микрофон и еще раз посмотрел на приборы перед Полом. Переведя свой взгляд с приборов на машину, он заметил, что Улла по-прежнему сидит в ней, словно замороженная.

— Спускайся вниз, — закричал Марк. — Сюда вниз, и садись спиной к стене воронки, но не мешайся под ногами.

Он увидел, что она повиновалась, и снова вернулся к наблюдению за приборами.

— Ну что там? — спросил он Пола. Пол бросил быстрый взгляд на серебристую ленту с черными рядами цифр на ней, медленно выползавшую из прорези в коробке у его ног.

— Пока можно немногое сказать, — ответил Пол. — Мощные фиксированные орудия в носовой и кормовой частях каждого из кораблей, естественно. Но пока еще никаких точных признаков малого вооружения — слишком большое расстояние. Им придется спуститься с орбиты, прежде чем мы сможем окончательно удостовериться насчет малого вооружения.

Он замолчал. Минуты продолжали бежать.

— Ну вот, приближается первый, — сказал он. — Остальные с интервалом…

Его слова потонули в громовом раскате звука. Инстинктивно все трое посмотрели наверх. Высоко в безоблачной рассветающей синеве неба появилась черная точка, почти точно сверху над ними.

— Около четырех тысяч футов. Как раз внутри сферы дальнодействия, раздался голос Спэла, заканчивавшего фразу, из черного ящика. — Просим разрешения открыть огонь.

— Не разрешаю, — ответил Марк.

Затем послышался второй громовой раскат. За ним — третий. Теперь в голубизне у них над головами плавали три черные точки.

— Группы ручного оружия — приготовиться, — произнес в микрофон Марк.

— Готовы, сэр, — ответил ему голос Брота.

Одна из точек рванулась прочь от двух остальных. Затем она стала падать по длинной крутой дуге, которая, как с первого взгляда показалось, должна увести корабль из поля зрения за линию горизонта. Но затем точка замедлила свое падение и начала… Она переросла сперва в пятнышко, затем в яйцо, затем в овал…

— Группа ручного оружия, открыть огонь по команде, — сказал Марк.

— Понял.

Крохотные очертания корабля Меда В'Дан, казалось, застыли над горизонтом. Неожиданно он прыгнул к ним вниз со своей позиции.

— Огонь! — донесся голос Брота из громкоговорителя.

Белые пальцы света — яркие даже в свете зарождающегося дня протянулись от деревьев, окружавших станцию, поднялись с обеих сторон и встретились в вышине как раз над зданиями станции. Эти световые пальцы повисли там подобно полосам прожекторов, и атакующий корабль Меда В'Дан проскочил сквозь них.

Почва сотряслась от еще одного удара воздушной волны и перекатывающегося грохота нескольких мощных взрывов. Затем атакующий корабль исчез из виду, а три станционных здания, включая и угол Резиденции, горели. Пламя с большим трудом пыталось распространиться из-за пламегасящего эффекта атермального покрытия, распыленного по всем открытым поверхностям днем ранее. Поднималось лишь немного дыма.

Внизу, на посадочной площадке, в борту одного из стоявших кораблей-разведчиков виднелась черная пробоина, из которой вырвались слабые языки пламени.

— Прекратить огонь, — снова донесся голос Брата. — Капитанам групп доложиться.

Последовала небольшая пауза.

— Докладывают группы ручного оружия, — сообщил Брот. — Сэр, не пострадала ни одна из групп. Конечно, они не ожидали, что мы будем вести огонь по ним. В следующий раз мы почувствуем ответный удар на себе.

— Измените позиции групп.

— Уже выполнено, сэр.

— Отлично. Орудия?

— Сэр, — снова произнес голос Спэла.

— Приготовьтесь, — приказал Марк. — Бандиты теперь знают, что у нас есть люди с ручным оружием вокруг станции. Наверное, теперь они попытаются атаковать сразу всеми тремя кораблями. Если они так поступят, не открывайте пока огня и предоставьте работу ручному оружию. Мы хотим заставить их выйти на низкую орбиту и зависнуть настолько близко, чтобы вы просто не смогли промахнуться, прежде чем мы позволим им сообразить, что вы — поблизости. При прямолинейных атаках вроде последней у них будут трудности с атакой позиции ручного оружия.

— Приближаются, — прервал его голос Пола, последовавший сразу же за последними словами Марка, обращенными к экс-морпеху. — Все трое!

— Ручное оружие, открыть огонь по команде руководителя групп, приказал Марк. — Орудия и корабли — огня не открывать.

Все три точки теперь падали к линии горизонта вместе. Последовало мгновение затаенного дыхания, и затем все три корабля понеслись к станции с ужасающей скоростью. Утроенный грохот воздушной волны при их пролете оглушил людей на поверхности.

И снова перекрестье лучей ручного оружия поднялось над зданиями станции, и на этот раз ее здания не пострадали. Но верхушки крон всех деревьев на расстоянии полумили от станции горели.

— Прекратить огонь, — произнес голос Брота. — Руководители групп, доложиться.

Пол удовлетворенно хмыкнул среди своих приборов.

— На этот раз получил их полный индекс, — сообщил он. — Полный набор.

У них от четырех до шести легких пушек на каждом из кораблей, размещенных посередине корпуса. Всего — семнадцать пушек на всех.

— Корабли, орудия, ручное оружие? — спросил Марк. — Вы все это слышали? Корабли, будьте особенно внимательны насчет этого легкого вооружения, когда начнете драться с бандитами. Вблизи они могут нанести столько же вреда, как и основное вооружение в кормовой и носовой частях.

— Две группы уничтожены, — сообщил Брот, его жесткий голос совершенно не изменился по тону. — Шестеро из десяти мертвы еще в одной. Остальные восемь групп не пострадали. Мы задели их?

— Пол? — Марк вопросительно посмотрел на пограничника. Пол посмотрел на приборы, стоявшие справа от него.

— Индекс показаний сообщает о наличии некоторых повреждений у третьего бандита, — ответил он. — Возможно, пробит корпус рядом с двигательной установкой. Может — серьезное повреждение, а может — и нет.

Остальные — только корпуса несколько обожжены.

— Сэр, — произнес Брот. — С вашего разрешения, изменяем план ведения огня.

— Выполняйте, — откликнулся Марк.

— Благодарю, сэр.

— Вот они, снова приближаются, — сообщил Пол.

И снова раздался грохот от приближения и поднялось перекрестье белых лучей — теперь это скопище лучей было несколько продолговатым по очертаниям. Посмотрев на небо на западе, Марк увидел три точки, набирающие высоту, и одна из них несколько отставала от остальных.

— Как думаешь, мы его повредили? — спросил Марк у Пола, который нахмурился и обратился к своим приборам.

— Показания не точны, — ответил Пол. — Может быть.

— Орудия, — произнес Марк в микрофон. Подготовьтесь к следующему проходу. Возможно, у нас наметился один подбитый корабль.

Ко оглушающая волна следующего пролета кораблей также сильно потрясла их. И все три точки, избиравшиеся вверх на западной части, после прохода сохраняли плотную формацию.

— Сильно пострадали две группы, — сообщил Брот. — Четыре — легко. Две — не пострадали. В рабочем состоянии — шесть групп. Меняю диспозиции всех групп.

— Сэр, — обратился к нему Спэл. — Бандиты каждый раз атакуют нас по одному и тому же плану. Я могу подбить двоих из них.

— Не разрешаю, — ответил Марк. — Повторяю — не разрешаю. Оба ваших орудия представляют собой нашу единственную реальную эффективную огневую мощь. Не открывать огня, пока не прикажу.

— Да, сэр.

— Пол, — сказал Марк, посмотрев на второго пограничника. — Больше ничего по показаниям насчет повреждений у третьего бандита?

Пол покачал головой.

— Снова приближаются, — сообщил он.

— Приготовиться, — произнес Марк в микрофон. — Ручное оружие открыть огонь по команде руководителя групп. Всем остальным — ждать.

И снова приближались корабли Меда В'Дан. Верхушки крон деревьев также были опрысканы атермалем против огневого оружия Меда В'Дан, но большинство из них теперь сильно обуглились и почернели и три скопления деревьев вообще перестали существовать, словно место, на котором они росли, придавила чья-то огромная горящая нога.

— Пять групп в работоспособном состоянии, — доложил безэмоциональный голос Брота.

— Они не долго еще смогут выдержать это, — сказал Марк, обращаясь наполовину к себе, наполовину — к Полу. — Они не смогут сесть, пока у нас здесь еще остались группы с ручным оружием, и они не могут их полностью уничтожить, без того чтобы не замедлить свой пролет или просто не зависнуть над станцией. Он снова поднял к губам микрофон. — Корабли, орудия, ручное оружие? — произнес он. — Всем внимание. Будьте готовы к перемене тактики бандитов во время следующего прохода.

— Приближаются, — сообщил Пол.

— Уже идут, — произнес в микрофон Марк.

Прогрохотал утроенный гром, когда все три корабля Меда В'Дан пронеслись мимо на той же скорости.

— Легкие повреждения, — сообщил голос Брата. — Все пять групп в работоспособном состоянии, — ВНИМАНИЕ, ОНИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ!

Корабли Меда В'Дан неожиданно вновь очутились над станцией. Они просто ушли за линию горизонта, развернулись и снова возвратились.

Проскользив, они зависли в воздухе над станицей и окружающей ее площадью на высоте примерно в пятьсот футов.

— Орудия! — заорал Марк. — Орудия! Открыть произвольный огонь!

С шипящим грохотом из-за деревьев по обе стороны от станции протянулись два толстых раскаленных каната. Один из кораблей Меда В'Дан, которого разряд стационарного орудия, расположенного со стороны командного поста станции, коснулся прямо в его днище, немедленно выпал из формации, кружась и болтаясь из стороны в сторону, понесся по направлению к земле, рухнул, проскользив еще немного, и замер, лежа на боку с черной, дымящейся пробоиной в корпусе.

Корабль, которого коснулся разряд расположенной несколько далее плазменной пушки, также замедлил свое движение и потерял высоту, но затем выправился и попытался свернуть с курса, где его повредило плазменное орудие. Но эта попытка снова привела его к позиции над станцией, и ручное оружие накрыло его.

— Корабли! — заорал Марк в микрофон. — Подбитый корабль! Атакуйте его! Быстро — не держитесь низко над землей.

Он посмотрел теперь на третий, неповрежденный корабль Меда В'Дан, который сейчас быстро набирал высоту в восточной части неба. Судя по траектории полета, он собирался разворачиваться, чтобы спасти корабли-партнеры.

— Пол, понаблюдай за убегающим, — сказал Марк. Его голос заглушил рев потревоженного воздуха, когда двое находившихся в укрытии кораблей-разведчиков вырвались из-за горизонта.

Завидев их, подбитый корабль снова отчаянно попытался набрать высоту.

Но это усилие, очевидно, окончательно исчерпало возможности его поврежденных двигателей. Нос его опустился, и он понесся к земле по плавной дуге, стараясь избежать пушек двух приближавшихся к нему кораблей-разведчиков.

— Корабли, прекратить огонь! Прекратить огонь всем, кроме групп ручного оружия, прикрывающих сбитых бандитов! — проорал Марк в микрофон. Группы ручного оружия, прикрывающие корабли, отвечать огнем только на огонь бандитов!

Он повернулся к Полу:

— Что насчет третьего?

— Уходит… ушел, — сообщил Пол, показав на куб сканера. — Он даже не помедлил, чтобы установить орбиту.

Марк выпрямился. Он неожиданно понял, что все время сражения провел в согнутом состоянии над радиотелефоном и приборами. Его спина затекла и теперь болела, и когда он закрыл рот, замолчав, то его сжатые зубы заскрипели.

Он понял, что во рту у него полно пыли. Действительно, вся местность между ними и станцией — и вокруг на значительном расстоянии — была заполнена дымом и пылью. Он посмотрел на Пола и увидел, что лицо пограничника серо от пыли, также как и лицо Уллы, когда он перевел на нее взгляд.

Она сидела неподвижно у земляной стены воронки, словно, так же, как и он, занимала одно и то же положение в течение всего сражения. Он подошел к ней и протянул руку.

— Все закончилось, — сказал он. — Я теперь отвезу тебя назад в Резиденцию — или куда-нибудь еще, если она выгорела.

Она ухватилась за протянутую руку и позволила ему поднять себя на ноги, не произнеся не слова.

— Через секунду я присоединюсь к тебе, — сказал он. — Можешь пока забраться в машину.

Он повернулся к Полу, который разъединял кое-что из оборудования.

— Пусть кто-нибудь несколько следующих дней последит за скан-кубиком, на всякий случай, — сказал Марк. — Остальное оборудование можно сдать на станцию.

Пол кивнул.

Марк повернулся к Улле, которая стряхивала пыль с волос и лица. Марк развернулся и погнал назад к Резиденции.

Улла молчала всю дорогу, но, когда заговорила, голос ее был полон смущения. Резиденция пострадала лишь очень незначительно — во время первого пролета Меда В'Дан.

— То, что ты ранее говорил про людей, которые вздернут тебя высоко в лучах солнца, когда ты перестанешь быть полезным для них… — сказала она.

— Ты действительно считаешь, что с тобой произойдет нечто подобное в один прекрасный день?

Он бросил быстрый взгляд на нее, лицо девушки было открытым, а выражение неподдельно озабоченным.

— Я не просто считаю, что так может произойти, — ответил он. — Я уверен, что это, произойдет.

Она снова посмотрела вперед, и мгновением позже он затормозил машину у главного входа в Резиденцию. Она выбралась из машины, больше они не обмолвились ни словом. Марк начал наводить порядок… но скоро усталость окончательно и бесповоротно овладела им и послала его в постель. Он едва дошел, шатаясь, как пьяный…

Глава 13

— Есть способ обойти это, — сказал Марк.

Он сидел, потягивая ромовый коктейль вместе с адмирал-генералом Джэзетом Шовеллом в просторной, покрытой мягким ковровым покрытием приемной Шовелла в Штабе Базы Флота. Улла сидела напротив. Герметичное окно размерами десять на двенадцать футов открывало безграничное, лишенное воздуха пространство космоса, усеянное космическими кораблями, доками, зданиями, административным и госпитальными строениями, которые и составляли Внешнюю Базу Флота. Свет звезды класса GA, которая на сленге Флота называлась «Луковицей Мергатройда», неизменно сияла, отражаясь на множестве металлических тел, самые большие из которых были покрыты похожими на чередующиеся шахматные квадраты серебряного и черного цвета.

— О да, я понимаю, — продолжил Марк, — что они любят извращать факты там, в Земля-сити, потому что они не понимают, каково здесь нам.

— Да, — пробормотал Джэзет. Этот седовласый, невысокого роста мужчина наблюдал за Марком с вежливым, но пристальным интересом ласточки, рассматривающей шевелящийся ком мягкой земли, который в любой момент мог открыть взгляду червяка.

— Никто не может радоваться так, как мы — мой отчим и я, — сказал Марк, — тому вниманию, которое мы все больше привлекаем к себе там, в Земля-сити, с тех пор как мы захватили этих ренегатов Меда В'Дан. Я должен также упомянуть и о том, какие чувства по этому поводу испытывают пограничники станции. Я обязан упомянуть и колонистов. Они получили отличную подпитку своему боевому духу. И конечно, мы все здесь собрались как раз для того, чтобы обсудить, как поставить Колонии на свои собственные ноги.

— Да, конечно, — согласился, кивнув, Джэзет.

— Но, несмотря на столь радужную картинку, — продолжил Марк, — я имею в виду похвалы с Земли, все это внимание, даже репарации со стороны Меда В'Дан, которые оказались вполне добросовестны, что выплатили их, когда мы передали им их ренегатов и два корабля, — все же во всем этом кроются определенные недостатки. События привлекают к станции Абруцци-14 излишнее внимание общественности. Мы очень много работаем, чтобы улучшить положение вещей в нашей колонии, так чтобы она могла стоять на своих ногах, но неурожай, как и дюжина других похожих неприятностей, может в любой момент свести на нет все наши усилия. И если что-то подобное произойдет, там, на Земле, среди правительства есть люди, которые обвинят в этом нас, ведь это дело с отражением набегов Меда В'Дан слишком крепко засело у нас в головах.

— Да, сюжет вполне вероятен, — подтвердил Джэзет.

— Но на это должен быть готов ответ, который бы одновременно стал и ответом тем остальным людям в Земля-сити, которые, похоже, не понимают, как получилось, что у нас имеется четыре корабля Флота, но нет людей Флота, чтобы ими управлять, — сказал Марк. — Именно такой ответ мог бы разрешить все наши проблемы, прошлые и будущие.

— И будущие? — спросил Джэзет.

— Как я понимаю, — произнес Марк, пожав плечами, — это касается вашего сообщения в Главный Штаб Флота на Земле, что вы позволили нам получить четыре корабля, как часть эксперимента, проводившегося вами без лишнего шума и касавшегося дальнейшей поддержки самостоятельности Колоний.

По сути своей, ведь так оно и есть. Вы можете даже попросить разрешения на расширение эксперимента, сделав доступными нам и другим колониям гораздо большее число кораблей. Это не только смотрелось бы неплохо, но и снизило бы давление на ваши собственные корабли, находящиеся на боевых вахтах, несущие бремя охраны против ренегатов Меда В'Дан.

— Еще больше кораблей и оружия? — Джэзет неторопливо покачал головой.

— Нет, не думаю. Но другое ваше предложение достаточно интересно. Я думаю…

— Оно окажется бессмысленным без новой дополнительной поддержки, перебил его Марк. — Кроме того, на станцию Абруцци-14 нападут другие ренегаты Меда В'Дан после того, как мы разделались с их тремя кораблями.

Какой смысл в том, чтобы станцию уничтожили теперь, когда у нас не хватает необходимого оборудования для обороны. Со стороны будет выглядеть неестественно, если эксперимент, давший хорошие результаты, вы не станете поддерживать и пропихивать… Кстати, вероятно, нас начнут посещать толпы журналистов с Земли, и блеск только что прибывшей военной техники и оборудования мог бы легко заполнить те провалы в памяти людей, которые касаются ваших намерений помогать нам с самого первого дня.

— Да, конечно, — ответил Джэзет и, нахмурившись, посмотрел в бокал с коктейлем. — Штаб на Земле может и не одобрить…

— Едва ли они смогут на сей раз отмахнуться от нас! — сказал Марк. После всей этой шумихи, которая помогает ответить многим из критиков Флота в правительстве, которые жаловались не неактивность здешней Базы.

— Но тогда, — начал Джэзет, искоса глядя на Уллу, которая молчаливо сидела с бокалом в руках, прислушиваясь к разговору, — возникает вопрос касательно вашего полета к планете Меда В'Дан — фактически вы навлекли рейд чужаков на самих себя.

— Я не считаю, что визит противоречит закону или Правилам Колоний, сказал Марк. — К тому же долгие годы люди Флота заверяли нас, что Меда В'Дан донельзя миролюбивы и дружественны — за исключением, конечно, случайных ренегатов.

— И тем не менее, — произнес Джэзет. — Вы ясно понимали, что рискуете.

— Несомненно, — ответил Марк. — Тем не менее нам удалось без всяких приключений проделать это путешествие и даже заключить выгодное торговое соглашение с мирными властями Меда В'Дан — договор, который мы, естественно, и теперь будем соблюдать. Вы совершенно правы, стычка на станции Абруцци-14 привлечет внимание других ренегатов. Если исходить из этого, у колонии первостепенная задача для выживания — получить в распоряжение как можно больше кораблей как по количеству, так и по вооруженности. Я весьма признателен вам за то, что вы мне указали на это.

— Вы приписываете мне собственное умозаключение, — мягко сказал Джэзет. Он поставил свой бокал на низенький столик, стоявший между креслами. — И все же я должен еще хорошенько все это обдумать. Вы не против? В таком случае, вы не согласитесь отужинать вместе с нами?

Они дружно встали и направились в столовую, разговор переключился на посторонние темы. Улла с удовольствием приняла участие в беседе на «мирные» темы. Она прилетела сюда с Марком пять дней назад и сразу же намекнула, что вернется вместе с ним обратно на станцию Абруцци. На следующее утро после рейда они еще раз беседовали наедине. Марк не знал, проняло ли ее сказанное им или нет. Но здесь, на Базе, она оказывала ему неоценимые услуги при переговорах с ее отцом и другими офицерами Флота.

Единственное, то и дело замечал он, девушка как-то странно наблюдала за ним, словно изучала исподтишка.

Марк ничего важного ей не рассказывал. В этом не было никакой очевидной необходимости, кроме того, он постоянно испытывал ощущение, что он и так слишком многое ей рассказал. Он откровенно признался себе, что боится заговорить с ней на любую тему, что язык его снова может начать плести все, что ему вздумается. Как бы то ни было, он жестко напомнил себе, что будущее у него строго распланировано и в нем нет места для женщин; поэтому Марк попытался полностью выкинуть Уллу из головы…

Гости — около двадцати офицеров Базы, несколько жен и пара важных торговцев — стоя встретили аплодисментами, как это принято на Флоте, вошедших — хозяина, его дочь и почетного гостя. Джэзет занял место во главе длинного узкого стола, Марк уселся по правую руку от него, а Улла по левую. Рядом с Марком сидел генерал, командовавший морскими пехотинцами, с которым Марк уже встречался два дня назад на вечеринке, на которой отмечалось прибытие Марка.

— Вы покидаете нас в конце недели? — обратился он к Марку, как только все уселись за столом.

— Совершенно верно, — кивнул Марк.

— Жаль. — Генерал был высокого роста, но, несмотря на возраст где-то около тридцати, уже начал толстеть. — Если бы вы подождали до начала следующей недели, мы бы снова неплохо провели вместе время; познакомили бы вас с Тараки — адмирал-генералом Красных — он начнет свое турне по Базе, а Джэзет отправится домой. — Генерал посмотрел на Джэзета.

— Как насчет моего предложения, а? Джэзет? Не уговоришь ли ты Марка задержаться еще на недельку?

— Сомневаюсь, чтобы мне это удалось, — ответил Джэзет.

— Да уж, — весело пробурчал генерал-морпех, — потому что тебя это не волнует. Ты едешь домой. Ну а как насчет нас всех, кто остается здесь?

— Пусть это тебя не слишком расстраивает, Джонни, — ответил Джэзет.

Ты полетишь домой через четыре месяца.

— Четыре месяца! Две трети тура службы! Черт тебя возьми, Джэзет, ты говоришь об этом так, словно это три дня!

Джэзет рассмеялся и повернулся, чтобы поговорить с Уллой.

— Его это просто не волнует, — произнес Джонни, конфиденциально наклонившись поближе к Марку и кивая на Джэзета. — И меня тоже не будет волновать, когда стану адмирал-генералом. А пока что — только служба, служба и еще раз служба — двойная служба, благодаря вам и вашим Меда В'Дан, черт побери.

— Благодаря мне? — переспросил Марк.

Джонни уже плотно загрузился коктейлями за предыдущий час, и от него резко пахло спиртным.

— Спасибо шумихе в Земля-сити, которую вы вызвали, подпалив парочку кораблей ренегатов, — сказал он, — теперь у нас проводятся патрульные учения. Патрульные учения, черт возьми! Можете ли вы представить себе команду, любую команду ренегатов ЭмВиДи, обладающую достаточной храбростью, чтобы напасть на эскадрилью Флота, идущую в патруле?

Они научились держаться подальше еще лет сорок назад. Кроме того — не должен был бы говорить вам об этом, закрытая информация, — но какого черта, вы же на нашей стороне! — мы уже послали конфиденциальное послание властям ЭмВиДи, в котором говорится, что этим их рейдом на вашу станцию они подняли большую вонь и на некоторое время они должны хорошенько поприжать своих ренегатов.

— А что лично вы думаете на этот счет? — спросил Марк. — Вы думаете, власти Меда В'Дан прислушаются к вашему посланию?

— Черт возьми, ну конечно же! — пробухтел Джонни. А потом перешел на сбивчивый шепот:

— Вы знаете ничуть не хуже меня, что все это — просто масса всякой как-бы-вы-хотели-назвать, что они не способны прижать своих ренегатов, когда им этого захочется. И мы это знаем. Они знают, что мы это знаем. И обычно мы довольно неплохо сосуществовали. Черт побери, никто особо и не возникал, когда происходили нападения на несколько станций время от времени — скажем, пару раз за месяц. Это все указано в статистике. Я не хочу вас обидеть, ведь вы сами пограничник, но вы получили отличное образование в Земля-сити. И вы знаете, что мы не можем начать войну даже из-за нескольких погибших за неделю. Вы ведь понимаете это.

— Я видел это, — сказал Марк.

— Ну вот. Говорил же, что вы поймете. Что касается меня, то я считаю, черт с ними, с этими проклятыми чужаками, пусть отрывают маленький кусочек время от времени, они не проголодаются настолько, чтобы попытаться отхватить жирный кусок. Но в то же время, черт возьми, если они совершат ошибку и поднимется большая шумиха после какого-нибудь из их рейдов, тогда им придется играть с нами в футбол по правилам, пока все не стихнет снова.

И это всего лишь разумное поведение. Верно?

— Верно, — ответил Марк.

— И у этих ЭмВиДи оно есть — я имею в виду разумное поведение, произнес Джонни, — когда дело не касается соблюдения их собственных интересов. Они могут быть чужаками, но у них есть рассудительность в поведении. Не передадите ли мне вон ту бутылку с вином? Похоже, здесь у меня все уже опять пусто.

Марк передал бутылку.

* * *

Последующие пять дней он провел в основном посещая дневные и вечерние приемы на Базе. Тем не менее он больше не беседовал с Джэзетом насчет дополнительных кораблей, которые попросил. Но вечером шестого дня — перед утром, когда Джэзет должен был вернуться на Землю до следующего служебного турне как командира Базы, через шесть месяцев, — он отвел Марка в сторону на небольшой вечеринке в Офицерском Клубе.

— Я думал, что Улла, может быть, захочет вернуться со мной на Землю, — произнес пожилой генерал-адмирал. — Но, похоже, она решила остаться здесь, на вашей станции. Это немного меня беспокоит. Помимо всего прочего, на вас ведь уже нападали однажды.

— Я не думаю, что на нас снова нападут, — сказал Марк.

— Но, — возразил Джэзет, — вы же попросили у меня эти корабли…

— Я просил корабли, имея в виду общую ситуацию, — пояснил Марк, посмотрев в глаза Джэзету. — То, что Улла остается, — ее личный вопрос.

— Э-э… она сказала мне, что Джарл Рэккал… — Джэзет замешкался.

Какой-то момент адмирал-генерал казался искренне озабоченным. — Я не думаю, что вы могли бы сказать мне…

— У меня полно забот со станцией и колонией, — холодно произнес Марк.

— О? Понятно. Что ж, — теперь Джэзет говорил без напряжения, — тогда вы будете рады услышать, что я в конце концов решил предоставить вам корабли и материалы, которые вы просили…

— И кадровый персонал, чтобы обучить моих колонистов управлять ими? спросил Марк.

— Кадровый персонал? — Джэзет быстро взглянул на Марка. — О нет, только не это. Там, на Земле, я смогу объясниться по поводу кораблей. Я могу объяснить, что это был мой секретный проект и именно поэтому вы ничего не сообщили ранее. Я смогу доказать необходимость большего числа кораблей и любого количества материалов, которые вы хотите получить. Ни флотский персонал — нет. Главный Штаб не будет возражать, если ваши колонисты постараются сделать себя полезными членами колонии, но именно Флот охраняет мир здесь, в пространстве. Именно Флот и никто другой!

— Что ж, придется тогда довольствоваться кораблями, — сказал Марк. Мне нужны корабли класса средних крейсеров, массой в сорок единиц, двенадцать штук.

— Двенадцать? Полторы эскадрильи? — Джэзет уставился на Марка. — Вам просто не удастся снабдить необходимым персоналом такое количество кораблей. Если только половина ваших колонистов не являлись в прошлом настоящими космонавтами!

— И тем не менее я заберу все двенадцать, — произнес Марк. Они внимательно посмотрели друг на друга. — Забери я их не спрося вас, прошло бы шесть месяцев, прежде чем вы заметили бы их отсутствие на Базе.

Джэзет медленно покачал головой.

— Сегодня вечером я отдам все необходимые распоряжения, — сказал он.

— Вы сможете начать переправлять их завтра — с помощью ваших собственных команд и офицеров.

— Именно поэтому я и привел с собой три разведывательных корабля, напомнил Марк. — У меня есть свой навигатор и достаточно людей, чтобы поднять дополнительные корабли и посадить их на Гарнеру-6, - и это все, что мне нужно.

Двумя днями позже все двенадцать тяжелых кораблей и трое разведчиков уже находились в пространстве и на достаточном удалении от скан-кубиков Базы Флота. Марк вызвал Мауру Вольс к себе на командным пост из ее просторной каюты, которую она теперь занимала как навигатор и офицер-штурман, на крейсере, который Марк избрал своим флагманом.

— Сейчас мы изменим точку назначения, — приказал он ей. — С Гарнеры-6 на точку 1, на том листе целевых кодов, которые я вам дал.

Улла, находившаяся с ним на командном посту, быстро посмотрела на него, услышав его слова.

— Вся эскадра к точке 1? — спросила Маура. Она стала жесткой, подтянутой и самоуверенной и уже больше не производила пересчеты несколько раз, прежде чем приказать совершить позиционный прыжок.

— Вся эскадра — и разведчики тоже, — все, — сказал Марк. Улла подошла к Марку, когда Маура повернулась и покинула пост.

— Точка 1? — спросила Улла. — А что это такое? Или я не должна спрашивать?

— Когда я отправился, чтобы повидаться с Меда В'Дан, — пояснил Марк, — я договорился насчет торговой сделки, касающейся шестидесяти семи образцов ручных поделок, изготавливаемых нашими колонистами. Точка 1 — это точка в пространстве, где мы должны были встретиться с ними, чтобы обменяться товарами.

Она выглядела удивленной.

— И ты думаешь, что они там будут, — после того, что ты сделал с этими тремя кораблями чужаков, которые напали на станцию Абруцци?

— Именно так, — отвечал Марк. — Один из основных принципов Меда В'Дан состоит в том, что нет никакого соединения или ответственности между отдельными действиями различных индивидуумов. Те, с которыми мы собираемся встретиться, будут вести себя так, словно они вообще никогда и не слышали о трех кораблях, которые попытались совершить рейд на Абруцци-14, и все, что мы должны сделать, это занять аналогичную позицию.

— Даже когда ты появишься перед ними со всеми двенадцатью тяжелыми крейсерами?

— А мы не будем показываться сразу со всеми двенадцатью, — сказал Марк. — Мы для начала прибудем лишь одним кораблем, а затем начнем добавлять остальные.

* * *

Когда они подошли к краю локационных возможностей скан-кубов крейсеров, Марк задержался, чтобы засечь Меда В'Дан. После шестичасового поиска они были обнаружены — три корабля с массой в тридцать шесть единиц, лишь ненамного меньше, чем крейсеры Марка, ожидавшие контакта. Три таких корабля обладали мощностью, по крайней мере в несколько раз превосходящей ту, что понадобилась бы для разборки с четырьмя тяжелыми кораблями-разведчиками, которые, как оказалось, имелись у станции Абруцци-14 на время рейда, и даже с дополнением в один крейсер массой в сорок единиц, для усиления разведчиков, у Меда В'Дан по-прежнему оставалось достаточно преимущества в вооружении и защите для любой пространственной конфронтации.

Таким образом, все три корабля, чужаков не выказали никаких признаков беспокойства, когда одинокий крейсер Марка вышел из короткого прыжка на расстояние связи по лазерному лучу.

— Меда В'Дан, — сказал Марк, когда луч был стабилизирован. — Это Командир Пограничной станции Марк Тен Руус, с образцами искусства, о которых мы договорились с вами. Вы привезли с собой огневые винтовки, которые вы согласились продать нам в обмен?

За этим последовала одномоментная пауза, заполненная шипением и потрескиванием легких помех, потому что луч находился на пределе своих возможностей. Затем ему ответил низкий голос Меда В'Дан.

— Я есть Лорд и Ужасный Мечтательный Великий Капитан, — сказал Меда В'Дан. — Я и два моих брата — Лорды и Великие Капитаны — доставили тебе самые лучшие из ручных винтовок, за которые ты привез нам обмен. Но если ваши образцы для торговли каким-либо образом не качественны, то берегись.

Тебе будет пропорционально предъявлено обвинение за ту цену, на которую ты попытался нас обмануть.

— Я не могу возражать на это, — ответил Марк. — И поэтому я просто делаю вам то же самое предупреждение, и предъявлю вам обвинения, если ваше оружие покажется мне не слишком ценным.

— Не будь столь дерзок, — возразил ему голос Ужасного Мечтательного Капитана. — Нам судить сделку, и тебе быть подсудным…

Неожиданно голос Меда В'Дан прервался. Два крейсера Марка прыгнули и заняли позиции по обоим флангам ряда кораблей Меда В'Дан.

— Извините меня, если то, что я сказал, прозвучало как дерзость, произнес Марк. — Я только имел в виду, что все должно быть уравновешено.

Естественно, вы с этим согласны?

Еще три бывших флотских крейсера появились одновременно позади кораблей Меда В'Дан.

За этим последовала долгая тишина, доносившая из громкоговорителя, соединенного с приемником лазерного переговорного луча на борту корабля Марка. Она продолжалась примерно две весьма напряженных минуты, люди на борту отсчитывали секунду за секундой.

— Я принимаю ваши объяснения, — неожиданно выпалил громкоговоритель.

— Вы можете прибыть на борт центрального из наших трех судов с тремя индивидуумами и с вашими предметами для торговли.

— Нет, — возразил Марк. — Вы можете прибыть на мой первый корабль, который прибыл сюда с одним индивидуумом, после того как вы переправите нам контейнеры с вашим ручным оружием через пространство к нам и мы их проверим. И если только Лорд и Великий Капитан Ужасный Мечтательный Человек не слишком сам беспокоится о риске, я бы предложил, чтобы он стал этим индивидуумом.

— Лорд и Великий Капитан Ужасный Мечтательный Человек, — немедленно возразил громкоговоритель, — вне пределов и выше неизвестности риска. Но он принимает гостей со всей вежливостью и наносит ответный визит лишь из вежливости. Так пусть же и его примут со всей подобающей вежливостью, и Ужасный Мечтательный Человек войдет в ваш корабль либо один, либо с сопровождением.

— Мы весьма вежливы, — сказал на это Марк. — Мы всегда вежливы с нашими добрыми друзьями Меда В'Дан.

— Я приду.

Ужасный Мечтательный Человек оказался так же хорош, как и его обещание; Марк проверил огненные винтовки и удостоверился, что они все новые и в отличном состоянии. Капитан Меда В'Дан перебрался со своего корабля на крейсер Марка в одноместной спасательной шлюпке и принял ящик, содержавший статуэтки маленьких высеченных слоников из рук Марка. Он открыл коробку и осторожно проверил их каждую по отдельности, после чего убрал их все обратно в коробку. Было заключено соглашение о повторной торговле через четыре недели.

— Мы пришли к согласию, — сказал он. — Я возвращаюсь на свой корабль.

— Да, еще одно, — сказал Марк. Чужак задержался. — Я хочу, чтобы вы передали послание Меда В'Дан. В ближайшем будущем в пространстве будет находиться гораздо больше кораблей нашего Флота, чем это было ранее, в предыдущие годы. Передайте вашим людям, чтобы они не слишком волновались насчет какого-нибудь ренегата Меда В'Дан, который мог бы совершить ошибку, атаковав эти корабли Флота. С такими ренегатами я буду разбираться лично и я последую за ними куле угодно, чтобы позаботиться о них. Вы запомните, чтобы передать это вашим людям?

Ужасный Мечтательный Человек бросил взгляд на пульт управлением крейсера, на скан-куб, в котором горели три светлячка огней, обозначавших его три корабля, окруженные огоньками шести более тяжелых кораблей Марка.

— Я запомню, — сказал Меда В'Дан, — и передам им.

— Хорошо, — сказал Марк. — То же сделаю и я. Я буду напоминать об этом вашим людям каждый раз, когда они будут приходить торговать со мной.

Меда В'Дан ушел. Марк повернулся к Мауре Вольс.

— Домой, — приказал он.

Глава 14

Когда они совершили посадку на станции Абруцци с четырьмя тяжелыми крейсерами — остальные восемь были размещены в тени деревьев вокруг станций, где они останутся незаметны, — их ждал среди прочих, пришедших поприветствовать, сухощавый, темнокожий человек, чуть выше, но гораздо толще Джэзета Шовелла. Этот человек выискивал Марка глазами среди членов экипажа, выходивших из флагманского корабля.

— Марк! — воскликнул он и взял Марка за руки, как человек, чье зрение уже не так надежно, как в былые годы.

— Уилкес, — обрадованно произнес Марк и улыбнулся пожилому человеку.

Потом повернулся к Улле:

— Улла, это мой наставник на Земле Уилкес Даниэльсон. — Марк представил их друг другу:

— Уилкес, это Улла Шовелл.

— Как поживаете, мисс Шовелл, как поживаете? — спросил Уилкес, отпустив одну руку Марка, чтобы поздороваться с Уллой. Затем он снова повернулся к Марку. — Извини меня…

— За то, что прибыл сюда? — спросил Марк. — А я тебя ждал.

— Ждал меня? — спросил Уилкес, и в его голосе было удивление. Он пошел рядом с Уллой и Марком к ожидавшей их машине. Марк уселся за пультом управления. Улла заняла место сзади и жестом предложила Уилкесу занять место рядом с Марком, что тот и сделал.

— Ты раньше любил лазать по горам, — сказал Марк. — Помнишь, как ты мне рассказывал об этом?

— Да. Конечно же, да, — ты прав, — сказал Уилкес. — Но теперь я совсем старик. Или я стал себя считать стариком, пока не догадался, чего именно ты здесь добиваешься.

Марк развернул машину и направился к Резиденции.

— Так что я задумал? — спросил он.

— Ну конечно же, ты начал революцию! — воскликнул Уилкес. — Я должен был предположить это еще до того, как прочел о том, как твоя станция отразила нападение кораблей Меда В'Дан и захватила два из них. Ни одна Пограничная станция или колония никогда ничего подобного не делали, и твоя тоже не смогла бы сделать этого, не будь у вас оружия, которого никогда прежде не было ни у единой Пограничной станции.

— Наступает время перемен, — сказал Марк.

— Ну конечно, — сказал Уилкес. — И я должен был разглядеть это раньше тебя. Я же являлся и антропологом и социологом. Но именно ты тот человек, который проводит эти изменения в жизнь, Марк, и в этом основное отличие.

— И поэтому ты прибыл сюда, чтобы понаблюдать? — спросил Марк, притормозив у входа в Резиденцию.

— Приехал, чтобы помочь. Мне пришлось привести в действие все струны и нити, которые я только смог найти. Но у меня осталось времени примерно с год или два — максимум, и по крайней мере, я что-то полезное могу сделать за это время. Ты ведь сможешь использовать мои знания, не так ли, Марк?

— Всегда, — ответил Марк. — Ты и Брот — часть Плана, который я осуществляю.

Он вышел из машины и подождал, пока Улла и Уилкес также выберутся из нее. Затем все вместе они вошли в Резиденцию.

— Прежде всего мне надо поговорить с Бротом, — сказал Марк, как только они вошли. — Ты не будешь возражать, если подождешь пятнадцать или двадцать минут, Уилкес? Я скоро освобожусь.

— Не беспокойся, — неожиданно сказала Улла. — Я развлеку мистера Даниэльсона. Я о многом хотела бы его расспросить. — Она взяла тщедушного пожилого человека за руку. — Мы пока могли бы выпить немного кофе здесь, в кафе-холле.

Она провела Уилкеса через правый проход. Марк пошел к комнате Брота и обнаружил своего приемного отца сидящим перед столом в кресле с мотором.

— Ну, как все прошло? — спросил Брот, когда Марк вошел в комнату.

— Двенадцать кораблей, — сказал Марк. — Все крейсера с массой в сорок единиц. И торговая сделка с Меда В'Дан состоялась, как и было запланировано. Ну, а как у вас?

— Горячка, — пробурчал Брот. — Я должен кое-что сказать насчет Джарла — он не сидит сложа руки. А теперь еще и твой учитель прибыл в самую гущу событий.

— Уилкес — просто ходячая библиотека, — тихо произнес Марк, присаживаясь в кресло напротив стола. — А его интеллект на уровне гения.

Неужели он подействовал на тебя как-то не так?

— Нет, — ответил Брот. — С ним все в порядке. Но он до боли напоминает мешок костей.

— Он умирает, — сообщил Марк. — Рак костей.

— Я знал об этом еще восемь лет назад, когда направил ему письмо с просьбой взять тебя на обучение, — произнес Брот. — Но сейчас он выглядит так, словно не протянет и недели. Даже простой чих, кажется, может просто развалить его на частя.

— Он проживет еще достаточно долго, — сказал Марк, глядя на Брота. А как насчет тебя?

— Меня? — хмыкнул Брот. — Я доживу до ста тридцати лет или вышибу себе мозги! Надеюсь ты не сравниваешь меня с…?

Марк улыбнулся второй раз за один день — в действительности, как он понял, — во второй раз с тех пор, как он сошел с борта крейсера.

— Я никогда ни с кем тебя не сравнивал, — заверил Марк. — Ты — сам по себе, Брот.

— Ну, чертовски правильно. И что у нас в планах?

— Работа. — Улыбка исчезла. — У нас есть примерно три месяца на то, чтобы обучить колонистов управлять всеми двенадцатью кораблями, по крайней мере в достаточно специфических и простых условиях. К концу этого времени я хочу провести здесь собрание всех командиров Пограничных станций, которые, по твоему мнению, могли бы работать с нами без лишней борьбы как с нами, так и друг с другом.

— Я подготовлю список, — сказал Брот. — Что еще?

— Малозначащие вещи, — ответил Марк. Они еще немного поговорили об этих малозначащих вещах, прежде чем Марк извинился и вернулся к Уилкесу.

За последующие недели бывший наставник Марка отлично и эффективно вписался в команду, созданную Марком совместно с Лилли Бето для разбора и анализа философии и психологии Меда В'Дан. Уилкес оказался также неожиданно полезен тем, что забрал Уллу работать к себе в качестве ассистента. Таким образом, решился вопрос, заключавшийся в том, что, чем бы ни занималась дочь адмирал-генерала Шовелла на станции Абруцци-14, ее времяпровождение перешло в неограниченное пребывание на станции. До этого Улла оказалась полезной как помощница Брота. Но, исключая отсутствие части конечностей, которые были ампутированы, грузный бывший командир станции (ибо Марк получил подтверждение занятия поста командира после рейда Меда В'Дан, ставшего достоянием гласности) теперь уже вполне оправился, и представлялось смешным притворяться, будто ему нужен опекающий или присматривающий…

Но Улла, как оказалось после того, как Уилкес подключил ее к активной работе, имела и другие знания. Она могла дать Марку не слишком четко сформулированные, но довольно полезные идеи насчет того, где флотские патрули могли бы проводить свои патрульные полеты по соседству с Колониальными Мирами, которые, как предполагалось, они должны защищать. Из этого и из работы с Маурой Вольс Марк смог сделать разумные предположения, на какой из патрулей ренегаты Меда В'Дан могут попытаться напасть, если они решат атаковать какое-либо подразделение Флота.

— Но вот чего я никак не могу понять, — протестовала Улла примерно девятью неделями позже, — это почему ты считаешь, что они осмелятся атаковать корабли Флота вообще. Они никогда этого не делали с тех пор, когда Флот еще только создавался, и даже Флот обычно утверждал, что эти атаки скорее всего являлись ошибочными. Но как только База стала полностью боеспособной, ни один корабль Меда В'Дан не осмеливался даже дважды встретиться с кораблем Флота.

— А теперь они посмеют, — сказал Марк.

— Но почему? — настаивала Улла. — Я знаю, что каждый раз, когда станция торгует с Меда В'Дан, ты предупреждаешь чужаков, чтобы они держались от Флота подальше. Так почему же они могут захотеть что-нибудь натворить?

— Чтобы прощупать, какие силы у нас здесь, на Абруцци-14, - наконец ответил Марк.

Она покачала головой.

— Это значит, что каждый раз, когда ты их предупреждаешь, в действительности ты провоцируешь их на то, чтобы они напали на флотский патруль, — констатировала она. — Это так?

— Это правда, — ответил Марк и так плотно стиснул зубы, что заныли мышцы лица.

— Но колонисты, которых ты обучаешь, пока еще не готовы к тому, чтобы сражаться на кораблях, не говоря о космических баталиях.

— Дай им еще месяц, — сказал Марк, — и они справятся с задачами, которые я им поставлю.

Марк быстро вышел из комнаты. За последние дни он с ужасом отметил, что разрывается между двумя противоречивыми желаниями, — оставаясь один, он стремился поскорее найти Уллу, а найдя девушку, он заставлял себя побыстрее уйти… Конечным результатом такого противоречивого состояния стала работа, которой он загрузил себя до предела. Марк работал как вол, никого к себе не подпуская.

Исключение составлял Джарл Рэккал. В том, как этот грузный парень атаковал любую встававшую у него на пути проблему, чувствовалась какая-то неугомонность, но это была эффективная, четко сформулированная неугомонность, которая, как казалось, ежедневной пружиной раскручивалась внутри Джарла. Совершенно очевидно, что четырех часов сна ночью для него было достаточно, и в течение остальных шестнадцати часов двадцатичасовых суток Гарнеры он не останавливался ни на секунду.

Он подготавливал планы, затем отправлялся в те места, где эти планы претворялись в жизнь, и наблюдал за теми, кто претворял их в жизнь до тех пор, пока они не выполнялись, к его собственному удовлетворению. Он действительно не преувеличил то, что говорил Марку насчет своего умения управлять людьми. Он перетряс как агрокультурную, так и промышленную команды колонии и заставил их производить в три раза больше, чем они производили ранее. Он также поставил Эйджа Хаммершельда во главе фабрики мебели и настолько разговорил пожилого мужчину, что Эйдж перестал бормотать себе под нос, воспрял духом и принял руководство работой на себя.

Джарл по-прежнему технически оставался колонистом, но исключительно своим умением и усилиями он поднял себя в глазах общества, в котором теперь, за исключением Хаббла, он являлся наиболее важным человеком после Марка. Он походил на полноводную реку во время паводка, сдвигая с места все, на что наталкивался, так что к концу четырех месяцев его пребывания на станции все — и снова за исключением одной-единственной персоны уступали ему дорогу без лишних споров.

Этим исключением был Брот. О камень, коим являлся бывший командир станции, мощные воды желаний Джарла разбивались и разделялись надвое.

— Ты просто скользкий ублюдок, — прямо в лоб заявил ему Брот в самый первый день, когда они встретились. — И мне не нравятся скользкие ублюдки.

Держись подальше от меня, и тогда не будет никаких проблем.

Джарл обычно отказывался сдаваться, в случае если кто-то пытался противостоять ему. Но после первой же встречи с Бротом он никогда уже больше не пытался соревноваться с ним. Вместо этого он, как и советовал Брот, держался от него подальше. И не возникало никаких проблем.

Некоторым образом в этом чувствовалась дань уважения к внутренней силе Брота, какого Джарл не испытывал ни к кому другому — даже к Марку.

Этот крупный парень, с точки зрения Марка, представлял собой довольно странный тип человека. Марк как-то сказал себе, что если бы у Джарла имелась хотя бы малейшая искра настоящих чувств, его просто невозможно было бы не полюбить. Но эта искра отсутствовала. Заботы Джарла начинались и кончались сами собой. Он не испытывал страха, это был живой, изобретательный, прекрасный ум, но что внутри него должно было быть теплым и реагирующим участком с хотя бы инстинктивными эмоциями — явилось холодной и мертвой областью, как окаменевший лишайник.

Совершенно очевидно, что Джарл заметил это в себе, потому что он также не смущался тем, что проводил параллель между собой и Марком.

— Ты знаешь, — сказал он однажды, когда они закончили совместную проверку отчетных журналов колонии, — ведь тем индивидуумом, который изменяет историю, должен был бы быть я, а не ты.

Марк посмотрел на него, оторвав глаза от кружки с кофе, который они вместе пили.

— Хочешь попробовать? — спросил Марк.

Джарл рассмеялся.

— Только не врукопашную и не на пистолетах или чем-нибудь подобном, сказал он. — Но во всем остальном я намного лучше тебя — и все же ты находишься здесь, на передовой позиции движения человечества вперед, и я нахожусь здесь, в общих шеренгах, позади тебя. У меня нет никаких слабостей.

Марк спокойно пил свой кофе.

— Что насчет Уллы? — неожиданно спросил Джарл.

— Что насчет нее? — вопросом на вопрос ответил Марк. — Тебе она не нужна.

Брови Джарла взметнулись вверх.

— Мне не нужна Улла? Дочь адмирал-генерала? — удивленно спросил он. Конечно же, я хочу ее.

— Нет, — Марк покачал головой и поставил чашку на стол. — Когда ты только приехал сюда, она могла помочь тебе. А теперь ты в ней не нуждаешься — ты уже на пути наверх. Так что ты ее вовсе не хочешь.

Брови Джарла опустились.

— Возможно, ты и прав, — сказал он. — Я по горло занят другим. Что, в общем, не меняет того факта, что Улла основательно изменилась. Ей нужен ты.

Марк угрюмо стиснул челюсти.

— Я не знаю, действительно ли это так, — сказал он. — Но в любом случае, никто меня не получит.

— По-прежнему планируешь умереть? — Джарл внимательно посмотрел на него открытым взглядом, столь же жестким, как и его пронизывающая интуиция. — Извини меня. Я имею в виду, по-прежнему планируешь, что тебя убьют? А что, если люди не выполнят твоей глупой просьбы?

Марк отодвинул кувшин с кофе и чашки в сторону.

— Давай-ка посмотрим записи по успеваемости люден, тренируемых для команд крейсеров, — предложил он.

— Если подумать об этом, — продолжил Джарл, не сдвинувшись с места, может быть, дело именно в этом, именно поэтому ты — на переднем крае, а я — нет. Ты постоянно двигаешься в каком-то направлении — к своей смерти.

Вот почему я не могу победить тебя. Ты — движущаяся мишень. Если бы ты стоял неподвижно, я автоматически обошел бы тебя.

— Записи по успеваемости, — повторил Марк, показав на катушки файлов.

— Уже иду, — вздохнул Джарл, вставая и направляясь к ним. Он нашел нужную катушку и вставил ее в настольный видеофон, они вместе согнулись и начали изучать уровень прогресса в обучении колонистов в качестве будущих членов экипажей кораблей Флота.

Но несмотря на то, что записи наконец-то показали способность обучавшихся производить кое-какие простые маневры на кораблях, чего и требовал от них Марк, этот факт не смог вытеснить слова Джарла из его мыслей. Они застряли и, что, в общем-то, происходило со всеми словами Джарла, словно остроугольные песчинки, прилипшие к коже, больно покалывали. Пока наконец Марк не решил, что настала пора объясниться с Уллой.

Он окончательно пришел к этому решению, когда одним жарким и сухим днем возвращался в Резиденцию на машине после поездки по агрокультурным секторам станции. Урожай в этом году уродился прекрасный, и снова благодаря Джарлу. У них теперь будет всего более чем достаточно, чтобы накормить колонию в течение зимы, до начала которой осталось менее трех месяцев. Но именно потому, что урожай был столь хорош, он одновременно и представлял собой проблему. Обычно все в колонии, кто только мог работать, привлекались к уборке урожая. Но в этом году почти четверть его работоспособного населения была занята другими делами, и большая часть обучением, как управлять, руководить полетом и вести боевые действия на бывших кораблях Флота. Если бы он снял их с обучения и послал на поля, разбросанные вокруг станции, не было бы никакой возможности в случае необходимости быстро заполнить корабли командами.

И по-прежнему не проявлялось никаких признаков активности Меда В'Дан против Флота. Торговые корабли чужаков теперь во все большем количестве прилетали прямо на станцию для торговли. Никогда еще Меда В'Дан не выглядели столь миролюбивыми и дружелюбными. И каждые двадцать часов один тяжелый разведывательный корабль сменял другой, вылетая со станции по маршруту, который Марк, Улла и Маура Вольс считали наиболее вероятным для атаки чужаков против Флота. И ежедневно возвращавшиеся корабли докладывали о полном отсутствии активности чужаков.

Таким образом, весь тот день Марк раздумывал над своей проблемой рискнуть ли и снять обучаемых с крейсеров для сборки урожая, или нет — и неожиданно отметил, что лицо Уллы постоянно вторгается в его мысли, несмотря ни на какие меры, предпринимаемые им. В раздражении он решил, что если он не может решить столь простую проблему, то по крайней мере решит другую, — и направился назад в Резиденцию.

И когда он прошел через главный ее вход и ступил на мягкое ковровое покрытие холла, он услышал из-за двери, ведущей в комнату Брота, тихий говор нескольких голосов, среди которых был голос Уллы.

Пока он шел к двери, неслышно ступая по ковру, он узнал два других голоса. Один, конечно же, принадлежал Броту. Другой — Уилкесу. Менее чем в шаге от двери Марк остановился. Ибо теперь он мог разобрать, о чем они говорили, а говорили они о нем.

— Но именно это я и спрашивала у него несколько раз, — говорила Улла.

— Почему?

— Чертов идиот, — громыхнул Брот.

— Нет. — Теперь заговорил Уилкес. — Некоторым образом, это мой просчет. У меня никогда не было такого ученика. И у меня нет семьи. Я чувствовал себя словно отец, мечтающий о том, что сын последует по его стопам, но станет при этом лучше. Я постоянно беседовал с Марком. Я говорил слишком много. Я не только наполнил его тем, что ему надлежало знать, но я и попытался наполнить его всем тем, что знал сам.

— Черт возьми! — воскликнул Брот. — Его ведь никто не заставлял все это слушать, не так ли? Так почему же он не находился где-нибудь в бассейне, или не катался на лыжах, или не бегал за девочками?

— Потому что он не был обычным парнем, — сказал Уилкес. — Он оказался исключительно способным парнем — не только из-за его блестящего ума, но и потому, что его родителей убили Меда В'Дан и первые тринадцать лет своей жизни он провел с тобой, Брот.

— И что же такого особенного я сделал? — проворчал Брот.

— То же самое, что и я, — только в другом направлении, — ответил Уилкес. — Я попытался сделать его идеальным ученым. Ты попытался сделать его идеальным пограничником. И мы оба добились успеха — слишком большого успеха. Обычному парню это, может быть, и не нанесло бы никакого вреда. Но Марк оказался слишком способным к обучению. К тринадцати годам он уже являлся готовым пограничником и готовым ученым — к восемнадцати, и оказался при этом лучше обоих людей, обучавших его. Ты передал ему желание расчистить ситуацию с Колониями; я дал ему приемы, познания и теорию, с которыми можно было работать. И из обеих этих предпосылок он извлек план, о котором не хотел рассказать, за исключением двух вещей. Одна — то, что это означает его собственный конец от рук тех самых людей, которых он спасет от Меда В'Дан.

— Ну хорошо, — сказал Брот. — Мы должны остановить его — вот и все.

— Можешь ты остановить его от погони за Меда В'Дан? — спросил Уилкес.

— Нет, черт побери! Как? — взорвался Брот.

— Значит, тогда ты не сможешь его остановить и от продвижения к собственной гибели, — сказал Уилкес. — Они соединены воедино, эти две вещи. Нет, они даже не просто соединены воедино, они обе — части одного целого.

— Я в это не верю! — вмешалась Улла. — И не хочу верить! Он не покончит жизнь самоубийством. Только не Марк!

— Самоубийство? Какое еще самоубийство? — прорычал Брот. — Он просто выполняет работу, которая, по ее завершении, закончится его смертью. И Уилкес прав. Он ничего не может сделать. И я не могу ничего сделать. Но ты — можешь.

— Я? — в голосе Уллы явственно послышались панические нотки. — Почему вы говорите, что это должна быть я? Он едва ли даже замечает меня, а вы знали его всю его жизнь, вы оба, каждый из вас! Почему он должен послушать меня? Что я могу сделать такого, чего не можете сделать вы?

— Ты знаешь, что можешь заставить его захотеть жить, девочка. — Голос Брота поубавил громкости. — Ты единственная, кто может это сделать.

— Я? — спросила она странным тоном. — Тогда, вы хотите сказать, что он…

По Резиденции раздался перезвон сигнала входных дверей. Марк развернулся и быстро, но тихо подошел к двери. Когда он открыл ее, то услышал, как позади него открывается дверь в комнату Брота. Но что еще там раздалось позади него, он уже не услышал, потому что на ступеньках Резиденции стоял Орвал Белотен, командовавший одним из разведывательных кораблей, которые чередовались, наблюдая за маршрутом прохождения патруля Флота. За Орвалом, сияя серебристым корпусом на коричневеющей траве посадочной площадки, возвышался его только что вернувшийся с патрулирования корабль.

— Марк, корабли Меда В'Дан, — сказал Орвал. — Шесть штук. Собираются как раз на самом краю локационного предела сканеров недалеко от маршрута патруля. И патруль должен пройти менее чем через десять абсолютных часов.

Марк в два прыжка спустился к машине.

— Немедленно направляйся в центр связи, — бросил он через плечо Орвалу. — Передай приказ — подготовить все крейсера к старту. Как можно быстрее.

Глава 15

— Стартуем, и вперед! — приказал Марк.

Они стартовали все вместе — все двенадцать крейсеров и четыре разведывательных корабля. У них заняло три часа на то, чтобы заполнить командами корабли и поднять их в космос, но тот сектор пространства, где ожидалось, что Меда В'Дан попытаются перехватить патруль Флота, находился менее чем в семи часах полета.

Они уже были в одном прыжке от этой точки, когда обе группы — три крейсера Флота с массой в сорок единиц и шесть кораблей чужаков с массой примерно в тридцать две единицы — стали видны на экране скан-кубиков, причем до встречи между ними оставались минуты.

— Они пока еще не встретились, — сказал Пол, сидевший и наблюдавший за скан-кубом.

— Они непременно встретятся, — сказал Марк. — Прыгаем прямо на них.

И все двенадцать крейсеров станции Абруцци-14 прыгнули одновременно, затем вышли из прыжка, расположившись шестиугольными звездами вокруг обеих групп — патрульных Флота и кораблей Меда В'Дан. Но когда они вышли из прыжка, конфликт, который они видели еще надвигающимся, когда уходили в прыжок, уже закончился.

Один из трех кораблей Флота в прямом смысле был разломлен надвое. А в остальных двух зияли разрывы и дыры в броне, и они бесцельно дрейфовали.

Корабли чужаков приближались к ним на дистанцию высадки десанта, чтобы обследовать на предмет полезного оборудования.

— Открывайте огонь, — приказал Марк по межкорабельной связи.

Автоматически на видеоэкраны корабля опустились фильтры, как только площадь, окруженная шестилучевой звездой кораблей станции Абруцци-14, неожиданно была рассечена беззвучными, но непереносимой яркости белыми лучами оружия и разноцветными взрывами металла. Точно так же неожиданно фильтры поднялись снова, и взгляду людей открылись все шесть кораблей Меда В'Дан, теперь уже бессмысленно дрейфующие, разбитые и обожженные, в то время как корпус крейсерам на котором находился Марк и его команда, потрескивал и поскрипывал характерными звуками охлаждавшихся орудий.

Воздух на крейсере стал удушающе жарким и пах горелой изоляцией. Но вентиляторы уже принялись за его очистку.

— Я удивлен, что они не привели с собой больше кораблей, — Меда В'Дан, я их имею в виду, — угрюмо произнес Пол, смотря на ближайший к нему экран. Лицо его осунулось и слегка побледнело от неожиданности наблюдаемой смерти.

— Они не ожидали, что мы отреагируем столь быстро, если они вообще чего-то ожидали, — ответил Марк. Собственный голос довольно странно прозвучал в его ушах. Он наклонился к микрофону межкорабельной связи. Направляемся к кораблям для поиска уцелевших, — сказал он. — Сперва корабли Флота.

Но уцелевших не оказалось. Это являлось трагическим итогом того, что представляло собой сражение в космосе оружием, которое имели обе стороны, в результате чего едва ли могли остаться уцелевшие, но их поиск проводился всегда. Он проводился и сейчас, и грузовой отсек крейсера Марка стал моргом для тех человеческих тел, которые удалось найти, с тем чтобы их можно было отправить для погребения.

— А теперь куда? — спросила Маура Вольс, когда последнее из тел было доставлено на борт. Марк собрал всех своих наиболее обученных людей на корабль, который он обозначил как флагман Флота Абруцци-14. В теории, ученики Мауры могли теперь самостоятельно управлять своими кораблями. На практике же Маура управляла флагманом, и ее вычисления передавались на другие суда, которые следовали ее указаниям, несмотря на то что студенты-навигаторы должны были проводить свои собственные вычисления, так, чтобы они могли проверить вычисления Мауры.

— Домой? — спросил Пол. — Или на Базу Флота?

Марк глубоко вздохнул. Он долго ждал этого момента. И теперь, когда он наступил, последовав за мгновенным действом битвы, Марк чувствовал себя странно — словно невозможная мечта неожиданно стала реальностью.

— Мы прыгаем к миру Меда В'Дан и атакуем этот их город.

Ни от Пола, ни от Мауры не последовало никакой реакции. Марк поднял взгляд и заметил, что они оба уставились на него.

— Именно так, — сказал он. — И это приказ. Исполняйте.

Маура направилась к навигаторскому сектору пульта управления. Затем и Пол вернулся к своему месту за коммуникационными и локационными приборами командного поста.

Края системы, где находился мир Меда В'Дан, можно было достичь за три прыжка. Находившиеся на борту флагмана в основном молчали, пока производились прыжки. Одно дело попрактиковаться с корабельным вооружением, и другое — воочию убедиться в результатах использования оружия, подобного этому. На расстоянии в один прыжок от мира Меда В'Дан Марк обратился по командирской связи к командам всех двенадцати крейсеров и четырех разведывательных кораблей.

— Разведчики, — сказал он, — будут ожидать крейсеры на расстоянии в один планетарный диаметр. Если что-нибудь пойдет не так, они должны немедленно вернуться на станцию Абруцци. Крейсеры все вместе двинутся по команде над городом и совершат один медленный пролет, нанося как можно больше урона зданиям. Если не последует ответного огня, я, возможно, разрешу и второй пролет. Если нет — я повторю всем кораблям, — убираемся оттуда как можно быстрее. Если не будет преследования, мы соединяемся на краю системы и возвращаемся все вместе. В ином случае каждый из кораблей сам добирается до дома. Все понятно? Командиры кораблей, доложитесь!

Один за другим командиры кораблей доложились по межкорабельной связи.

— Хорошо, — сказал Марк, когда перекличка закончилась. Он уселся в свое командирское кресло и пристегнулся ремнями. — Всем кораблям занять места по боевому построению и на предписанном расстоянии от флагмана.

После этого они прыгнули.

В этот день над городом Меда В'Дан на высоте трех тысяч футов висел тяжелый облачный покров. Корабли землян прорвали его, и им открылись идентичные ряды строений внизу.

— Стреляйте по собственному выбору, — приказал Марк по межкорабельной связи, и лучи их пушек начали резать тонкие стены зданий, вызвав нескончаемую череду взрывов, взметнувших в воздух остатки сооружений.

За пять секунд они пролетели над городом, после чего их лучи жалили и обугливали лишь обожженный камень за его пределами. Марк обратился по межкорабельной связи.

— Весьма неплохо, — поблагодарил он. — Все — уходим.

Флагман полетел прочь от планеты с ускорением в 8 «g», и у Марка все поплыло перед глазами. Как только они вышли на орбиту, они сделали быстрый, короткий прыжок на край системы Меда В'Дан.

— Корабли! — доложил Пол, его голос прозвучал неожиданно хрипло. Корабли — десятки и десятки, — стартующие из города.

— Немедленно убираемся отсюда! — приказал Марк, услышав, как сдавленно и слитно прозвучали его слова сквозь сжатые зубы. — Никакого построения. Каждый корабль добирается домой самостоятельно. Исполнять!

Он поднял голову от микрофона корабельной связи и обратился по внутрикорабельной к Мауре.

— Задержитесь с прыжком, — приказал он. — Сперва мы посмотрим, как уйдут остальные.

— Сотни кораблей, — доложил Пол со своего поста. Теперь уже его голос не был хриплым, в нем слышалась какая-то опустошенность, словно он докладывал о чем-то, во что не мог поверить. — По-прежнему стартуют из города. Словно рой пчел из улья… и передовые уже в пространстве, быстро направляются в нашу сторону.

Вокруг флагмана, один за другим, словно изображения на экране, после того как выключен проектор, начали исчезать остальные крейсеры. Их осталось одиннадцать… девять… семь… четыре… один…

— Корабль «Иона»! — произнес Марк по межкорабельной связи, обратившись к задержавшемуся кораблю. — В чем дело?

Ответа не последовало. Затем «Иона» также исчез.

Неожиданно температура внутри корабля подскочила градусов на двадцать, когда снаряд, выпущенный одним из передовых кораблей Меда В'Дан, взорвался лишь в нескольких сотнях ярдов от крейсера.

— Прыжок! — приказал Марк. Корабли чужаков и их планетарная система исчезли с экрана, и теперь он видел вместо них молчаливую и мирную звездную сцену примерно в четырех световых годах от системы Меда В'Дан.

— Домой? — спросила его Маура.

— База Флота, — скомандовал он.

— Есть, сэр, — ответила она.

Он отключил связь и откинулся в кресле. Спустя секунду он посмотрел вверх, когда на него упала тень. Он увидел стоявшего над ним Пола.

— База Флота? Сейчас? — тихим голосом спросил Пол. — А как мы выберемся оттуда, когда они узнают, что мы сделали?

— А я как раз и хочу, чтобы они узнали, что мы сделали, — сказал Марк. — Мы не будем заползать вглубь. Мы остановимся в одной из их передовых точек и передадим тела погибших патрульных. Я думаю, мы успеем это сделать: передать свое сообщение и убраться прежде, чем командующий, в настоящее время находящийся на Базе, сможет собрать корабли, чтобы остановить нас и не допустить нашего отлета. А как только мы улетим, у них появится возможность хорошенько все обдумать, и, быть может, они решат ничего не предпринимать, не проконсультировавшись с Землей.

— Ты так думаешь? — спросил Пол.

Марк грустно улыбнулся.

— Я рассчитываю на это, — ответил он.

Через девять часов их крейсер приблизился к большому, как бы покрытому шахматными квадратами шару, рядом с которым висел в пустоте легкий разведывательный корабль, словно мелкая рыбешка, привязанная невидимой нитью к мячику на пляже.

— Промежуточная станция, это корабль «Волтан», — представился Марк.

Где-то там, в нескольких тысячах миль прямо по курсу. База Флота терялась в лучах Луковицы Мергатройда. — «Волтан» передан Флотом в аренду станции Абруцци-14, Гарнера-6. Говорит коммандер Пограничной станции Марк Тен Руус. У нас с собой груз, который мы хотим оставить на вашей промежуточной станции. С вашего разрешения, я перейду к вам на борт и объясню все, пока переправляется груз.

— Пожалуйста, коммандер, — ответил ему молодой голос. — Говорит суб-лейтенант Шаррэл Оджобуки. Я встречу вас у шлюза.

Марк отдал команду крейсеру приблизиться на контактное расстояние к шару и из корпуса «Волтана», там, где находится шлюз, выдвинул трубоход, прикрепившийся к входу в шар. Через пару минут Марк прошел по этой трубе, где в шлюзе промежуточной станции его встретил удивительно высокий худощавым и молодой темнокожий офицер.

— Рад вас видеть, коммандер, — сказал Оджобуки, пожав Марку руку. Здесь у нас на промежуточной станции никогда ничего интересного не происходит. Что у вас за груз, и… не могли бы вы немного задержаться, чтобы выпить с нами?

— Боюсь, что нет, — ответил Марк. Он проследовал за возвышающейся перед ним фигурой Оджобуки через внутренний шлюз в контрольный пост шара станции. Это была просторная комната с закругляющимися стенами, сходившимися углом у них над головой, заполненная самым разнообразным оборудованием, включая и аппаратуру связи, у дальней стены. Внутри работали два флотских техника, отбывавшие часы вахты.

— Жаль, — вздохнул Оджобуки. — А что за груз?

— Тела, — коротко ответил Марк.

Оджобуки остался стоять, где стоял, глядя на Марка сверху вниз, с доброжелательной улыбкой, застывшей на лице. Спустя мгновение улыбка сменилась недоуменной нахмуренностью.

— Извините меня, сэр, кажется, я не совсем понимаю вас.

— Я доставил вам то, что смог отыскать из тел ваших людей, летевших на трех кораблях Патрульного Крыла Четвертой Красной Эскадрильи. На них у Домсии напали шесть кораблей Меда В'Дан. — Марк отошел в сторону, и двое колонистов прошли позади него через воздушный шлюз, неся первого из умерших, завернутого в пластик. — Сложите их у той стены, — приказал Марк.

Колонисты повиновались, осторожно опустили свой груз на пол, а затем пошли обратно, пропустив двух других, только что вошедших с очередной завернутой в пластик ношей.

— Я… — Оджобуки смолк. Он подошел и начал разворачивать пластик с одного края. Члены команды замешкались и посмотрели на Марка.

— Пусть посмотрит, — сказал Марк.

Колонисты застыли в ожидании. Оджобуки откинул пластик, прикрывавший часть тела, и взглянул. Лицо его перекосилось. Он осторожно, но быстро запаковал пластик и отошел от тела. По кивку Марка оба колониста понесли его дальше и положили у стены, рядом с первым телом.

Оджобуки пытался что-то сказать. Его кадык судорожно заходил вверх-вниз. Он повернулся к Марку.

— Я не понимаю, — обратился он к нему. Его голос был нетверд, сперва еле слышен, но постепенно стал тверже. — Вы говорите, что Меда В'Дан убили их. — Он покачал головой так, словно старался избавиться от эффекта только что нанесенного ему удара. — Я обязан доложить об этом… — Он двинулся было к аппаратуре связи, но затем замер, когда оружие, которое всегда находилось при Марке, появилось у того в руке.

— Пока еще рано, — посоветовал Марк. Он махнул пистолетом в сторону техника, сидевшего за пультами. — И отойдите в сторону.

Техник уставился на него. Затем медленно поднялся на ноги и отошел от пульта.

— Что ж, достаточно, — кивнул Марк. — Не шевелитесь.

Он повернулся к Оджобуки.

— Я не могу допустить, чтобы меня здесь задержали, — объяснил он. — Я должен вернуться на станцию Абруцци-14. После того как мы уничтожили шесть кораблей Меда В'Дан, которые напали на ваш патруль, мои корабли и я посетили один из миров Меда В'Дан, о котором мы знали, и в отместку нанесли удар по их городу. Я ранее предупреждал чужаков не трогать корабли Флота.

Оджобуки уставился на него так, словно Марк говорил на каком-то иностранном языке.

— Вот, — сказал Марк. Он полез в карман и свободной рукой вытащил маленькую катушку серой пленки, которую он положил на ближайший к нему прибор. — Это копия записи нашего полета и поединка с шестью кораблями чужаков, а также пролета над их городом.

Он посмотрел на колонистов, несших в данный момент еще одно тело.

Теперь у одной из стен комнаты лежал длинный ряд похожих друг на друга предметов.

— Сколько еще осталось?

— Это последний, — ответил колонист, шедший первым.

— Хорошо, — сказал Марк. Он подождал, пока колонисты разместили свою ношу и направились к шлюзу. Затем, пятясь и держа Оджобуки и двоих техников под прицелом, сам двинулся к шлюзу. — Вы сможете все сообщить своим старшим офицерам, как только я улечу. Передайте им — что бы ни предпринял Флот, мы намерены оставаться там, где живем, и готовы защищать свою колонию.

Он вышел через открытый внутренний шлюз и, развернувшись, прыгнул через трубоход в крейсер.

— Втягиваем переходник, — приказал он Полу, как только оказался внутри корабля. — Теперь домой, на Абруцци-14.

Вернувшись на Абруцци-14, они обнаружили все остальные одиннадцать крейсеров и четыре разведчика, в целости добравшихся до дома. Марк кивнул и созвал на совещание в Резиденции всех пограничников станции, а также Джарла, Уллу, Лилли, Мауру и нового главу фабрики мебели Эйджа Хаммершельда.

— Я хочу, чтобы один из разведчиков держал под постоянным наблюдением Базу Флота, — сообщил он им. — Если только я не ошибся с самого начала, большая часть Флота, а может быть и весь он, через неделю-другую покинет Базу. Брот, самое время собрать здесь всех пограничников, список которых я попросил тебя подготовить. Те, с кем мы могли бы работать, потому что теперь предстоит работа для всех станций и всех колоний. Мы либо все вместе потонем, либо все вместе выплывем.

Глава 16

Двенадцать дней ушло на то, чтобы все пограничники, согласно списку Брота, смогли быть оповещены и собраны с полудюжины Колониальных Миров, разбросанных в трех различных Солнечных системах. Большинство из них не имели на станциях ничего, кроме наземного транспорта, доступного им, обычно о передвижении между планетами и звездными системами всегда заботился Флот.

Соответственно, все шестнадцать кораблей станции Абруцци-14 были заняты как транспортные корабли. А тем временем предсказание Марка стало горькой правдой. Флот резко покинул свою Базу, даже не оставив позади себя сторожевых, и ушел на Землю. Но четырьмя днями позже с Земли на Абруцци прилетел один-единственный мощный тяжеловооруженный маленький корабль. На его борту красовалась черная эмблема пограничников — рука в перчатке, сжимавшая в ладони звезду.

Корабль приземлился без всякого замешательства прямо под прицелами стационарных плазменных пушек, которые Марк приказал установить для прикрытия посадочной площадки, и два компетентно выглядевших человека в форме пограничников, но с нашивками полковников вышли из корабля и потребовали, чтобы их доставили к Марку.

Их доставили к нему в библиотеку Резиденции, где он сидел за столом, заваленным не просмотренными еще документами.

— Джентльмены, — сказал он, подымаясь на ноги, когда их препроводили в кабинет. — Присаживайтесь.

— Это не обычная беседа, коммандер, — произнес старший по возрасту полковник. — Вы арестованы. Мы прибыли сюда, чтобы доставить вас на Землю в трибунал, по обвинению в геноциде и подстрекательстве чужаков к геноциду.

— Мне жаль, — покачал Марк головой. — Но именно сейчас я никуда не поеду. И если уж на то пошло, то и вы тоже. — Он кивком головы указал на дверь позади них, и, обернувшись, обе высокопоставленные «шишки» Штаба пограничников увидели несколько молодых колонистов, держащих в руках нацеленные на них плазменные винтовки.

— Вы сами находитесь сейчас под арестом, — сообщил Марк. — Заберите у них оружие. — Он наблюдал, как колонисты освободили от ручного оружия, которое каждый из них носил при себе по правилам пограничников, обоих офицеров. — А теперь вы с таким же успехом можете присесть.

Он сел сам и кивнул колонистам, которые тут же вышли, прихватив оружие с собой.

Но тем не менее ни один из полковников не сделал и шага к предложенным креслам. Старший по возрасту, высокий, сухопарый, седовласый, но уже лысеющий, с черными бровями и узким подбородком, гневно уставился на Марка.

— Вы не подчиняетесь приказам старших офицеров? — спросил он.

— Больше уже не подчиняюсь, — ответил Марк. — Станция Абруцци-14 теперь является независимой колонией, и все мы, кто здесь считался пограничниками, стали колонистами.

— Колонисты! — воскликнул пожилой полковник. — Революционеры — вот вы кто такие! Каждый, посылаемый на Пограничный пост, клянется защищать человеческую жизнь, а вы не только не сделали этого, но и потревожили чужаков, спровоцировав их напасть на Землю. — Его губы сжались в тонкую линию. — И что вы собираетесь делать с нами? Расстрелять?

— Подержу какое-то время в тишине, пока не подвернется возможность прихватить вас с собой в небольшое путешествие, — сообщил Марк. — А затем отошлю вас назад на Землю, чтобы вы, рассказали им все, что увидите.

— А сами, тем временем, рванете в обратную сторону?

Марк покачал головой.

— Я тоже полечу на Землю, — сказал он. — Как только закончу здесь все дела. Ну а пока, — он нагнулся и произнес в настольный переговорник: Можете показать офицерам их комнаты.

Снова появились вооруженные колонисты и вывели полковников из кабинета. Марк наклонился к переговорному устройству.

— Подготовьте флагманкнемедленномустартудля двадцатичетырехчасового путешествия, — приказал он.

Пятью минутами позже работа Марка вновь оказалась прерванной очередным посетителем. На этот раз — Улла.

— Ты же не собираешься возвращаться с ними на Землю? — спросила она безо всякого вступления.

Марк замешкался. Ее лицо побледнело.

— Нет, — ответил он. — Присядешь?

— Ты уверен?

Он улыбнулся.

— И что со мной такое странное происходит сегодня? — произнес он. Никто не хочет присесть, когда я предлагаю. Сперва отказались эти офицеры, теперь ты.

Он протянул руку и развернул кресло, стоявшее у стола.

— Садись, — сказал он. Она подошла и напряженно села. — Объясни мне, откуда ты узнала, что эти офицеры прибыли сюда для того, чтобы доставить меня на Землю.

— Неужели ты думаешь, что я не ожидала чего-либо подобного? спросила она. — Не думаешь ли ты, что мы все этого не ожидали? Ты дал нам понять, что ждешь чего-то подобного с самого первого дня, и теперь эти люди действительно прибыли. Так что еще мы можем подумать, кроме того, что ты собираешься вернуться, чтобы предстать перед трибуналом?

— Понятно. Ты разговаривала с ними, — произнес Марк, пристально наблюдая за ней.

— В первую очередь с ними. — Она дерзко, не отводя взгляда, посмотрела на него. — А затем пришла к тебе. Ты обещаешь мне, что не позволишь им забрать себя обратно?

— Обещаю, — ответил он.

Она Подозрительно посмотрела на него. Пару долгих секунд они наблюдали друг За другом ничего не говоря, и затем между ними начало происходить нечто такое, что не требует слов. Неожиданно резко Марк встал, взял кое-что из бумаг и убрал их в ящик шкафа, с тем чтобы отвернуться от Уллы. Когда он снова повернулся и сел, лицо его было, как обычно, невозмутимо.

— Так, значит, теперь уже твердо решил, — сказала она.

— Я всегда что-то решаю определенно, — весело ответил он.

— Прекрати! — воскликнула она. — Не играй со мной в слова. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ты уже достиг той точки в своих планах, до которой всегда мечтал добраться, и тебе придется положить свою жизнь, чтобы быть окончательно уверенным в том, что начатое тобой будет продолжено. Может быть, по какой-то причине ты действительно не собираешься возвращаться с этими двумя, но так или иначе, ты планируешь сдаться толпе на Земле, чтобы тебя казнили.

Он посуровел.

— И ты пришла сюда, чтобы спасти меня, не так ли? — спросил он.

— Я не могу спасти тебя против твоей воли, если ты это имеешь в виду, — сказала она. — Другие считают, что я могу, но мне это лучше знать. Все, что я могу, — попросить тебя, чтобы ты спас себя сам.

Он покачал головой.

— Не делай этого, — сказала она. — Ты действуешь так, словно ненавидишь людей, но в действительности ты их любишь — и мы все знаем это.

Ты любишь их так сильно, что приготовился поверить в худшее о них, и все равно продолжаешь работать для того, чтобы сделать их жизнь лучше, даже несмотря на то, что ждешь, когда они тебя убьют. Но ты сам являешься лишь частичкой человечества. Так почему ты не можешь и себя любить так, как любишь тех, кого спасаешь?

Он снова покачал головой, на этот раз с безапелляционной решимостью.

— У львов есть зубы, — сказал он, — и они ничего не могут поделать с тем, что их надо использовать. Такова львиная природа. Выдерни колючку из лапы одного из них, и, несмотря на всякие сказочки, вряд ли он оближет тебя в знак благодарности. — Марк слегка улыбнулся. — Человеческая раса всегда оборачивалась против человека, который подстегивал ее жить, — и платила свой долг тем, что избавлялась от него. Военный лидер выкидывается на свалку истории в мирное время; человек мира — распинается на кресте, как только начинается драка.

Он замолчал. Он не собирался говорить столь пространно и немного удивился тому, как гладко вылетали из него слова. Но, посмотрев через стол на Уллу, он увидел, что даже этой тирадой не смог убедить ее.

— Мне жаль, Улла, — сказал он чуть мягче. — Но все сводится к этому существуют законы физики человеческих взаимоотношений, и один из природных законов таковой физики гласит, что, если ты совершил доброе дело, тебе все равно придется заплатить за то, что ты сделал это. Ты этого не понимаешь.

Брот этого не понимает, Уилкес этого тоже не понимает — но от вашего общего непонимания ничего не меняется. Закон продолжает работать несмотря ни на что, и я тоже ничего не могу с этим поделать.

Она вскочила на ноги. Глаза ее сердито блестели.

— Я тебе не верю! — воскликнула она. — Ну хорошо, может быть, и существуют законы вроде этого. Но я не верю, что человек, который смог разгадать, как можно изменить историю, не додумается, как можно спасти себя, когда изменения наступили. Я просто не верю в это! Все дело в тебе, Марк, в том, что ты слишком долго смотрел в лицо возможности того, что люди могут обернуться против тебя. И ты даже забыл о том, что это лишь вероятность, а не правило. И теперь ты скорее готов лечь и умереть, когда в этом нет никакой необходимости, чем признать, что тебе не нужно делать этого!

Она повернулась и пошла к двери. Схватившись за ручку, она обернулась.

— Я не могу заставить тебя измениться, — сказала она. — Но я могу кое-что сделать. Я могу сделать так, что они решат сделать со мной то же, что и с тобой! Вот тогда и посмотрим, как это подействует на твое знание людей! Если ты позволишь им уничтожить тебя сейчас, это будет означать, что ты позволяешь им уничтожить одновременно и кого-то еще. Кого-то, кто даже не совершал твоих добрых дел ради них!

Она вышла.

Некоторое время он сидел за столом не двигаясь с места. Затем медленно вернулся к своей работе.

На исходе второго часа загудел зуммер его переговорного устройства.

— Да? — спросил он.

— Флагманский корабль подготовлен к старту, команда на борту; готовы к двадцатичетырехчасовому полету, как приказано, — доложил Пол.

— Хорошо, — ответил Марк. — Немедленно направляюсь к вам.

Он переключил свой переговорник.

— Приведите сюда полковников-пограничников, — произнес он в микрофон.

— И подготовьте пару машин. Скажите им, что я приглашаю их в небольшое путешествие.

Он доставил обоих к флагманскому кораблю по кружному маршруту, который скрыл их посадку на корабль от маленького корабля, доставившего их с Земли. Пятью минутами позже, когда они все уже были на борту, флагман стартовал.

— И куда вы нас везете? — спросил старший по возрасту полковник, как только они вышли на орбиту.

— Полковник… — начал Марк. — Я не знаю вашего имени.

— Бранусс, — натянуто ответил полковник. Он кивнул на своего спутника. — Полковник Уби.

— Отлично, джентльмены, — сказал Марк. — Отвечая на ваш вопрос, могу сказать, что не собираюсь вас куда-либо отвозить. Я собираюсь сделать так, чтобы ваш корабль нас кое-куда доставил. Полковник Бранусс, не будете ли вы так любезны и не пройдете в рубку связи вон там, и не поговорите с вашим кораблем, находящимся на Абруцци-14? Скажите им, чтобы они стартовали и присоединились к нам здесь, и, кроме того, полковник…

Бранусс на полпути к аппаратуре связи остановился и повернулся.

— Напомните им, что, может, у них и очень неплохой корабль, но этот крейсер несет столько оружия, что превратит их в металлолом за две минуты.

Любая попытка неповиновения приказу, и мы открываем огонь.

Бранусс резко развернулся на каблуках и подошел к аппаратуре связи.

Марк слушал, как он передавал координаты и предупреждение кораблю, отправленному на поверхность планеты.

Корабль с Земли находился в полной готовности к мгновенному старту, но старт, который им было приказано произвести, не был ординарным вылетом.

У них ушло около часа на обычную предстартовую проверку и еще почти час выход на орбиту, неподалеку от крейсера.

— А теперь, — обратился Марк к Брануссу, который вернулся от аппаратуры связи и теперь застыл в ожидании. — Они знают, где находится мир, на котором расположен город Меда В'Дан, на который мы напали несколько дней назад, чтобы начать все это. Прикажите им привести оба корабля туда. Они будут производить необходимые навигационные вычисления и передавать нам данные. Мы последуем за ними. Так что у вас не окажется никаких сомнений насчет того, что вас доставили именно в то место, куда и намечалось. И кроме того, передайте им, что я сделал так, что за нами, на расстоянии одного прыжка, следуют три крейсера. И если они попытаются удрать куда-нибудь от нас, прыгнув в сторону, тогда как мы делаем прыжок по курсу, следующие за нами корабли засекут их на своих локаторах и догонят.

— В этом нет необходимости, — натянуто произнес Бранусс. — Если я приказываю своему кораблю направиться к определенной цели, он направится туда.

— Отлично, — сказал Марк. — Но эти три крейсера все же будут следовать за нами. Мы будем проводить также собственные вычисления на борту этого корабля, на тот случай, если они решат доставить нас на какой-нибудь другой мир, а не на тот, где живут Меда В'Дан.

Бранусс передал приказы.

Пять прыжков по прямой линии от системы Гарнеры к системе, где находился мир Меда В'Дан, привели их на орбиту вокруг планеты. Оба полковника внимательно и напряженно наблюдали за экраном, на котором перед ними простирался мир чужаков. Несколько секунд они просто смотрели на него; затем Бранусс повернул растерянное лицо к Марку, стоявшему в нескольких шагах от него.

— Нет никаких кораблей, — произнес он.

Голос его был натянут как струна, и лицо не столько побледнело, сколько черты его как бы осунулись.

— Вы не рассчитывали, что мы сможем забраться столь далеко и остаться в живых, не так ли? — спросил Марк.

Он ждал ответа.

— Нет, — неохотно ответил Бранусс.

— Нет, — повторил Марк. — И вот мы это сделали. И теперь, наверное в первый раз, до вас начинает доходить, что реакция Меда В'Дан в ответ на мой рейд против их города могла быть не совсем той, которую предполагали Флот и правительство Земли. Не так ли?

И снова он ждал.

— Возможно, — произнес Бранусс так, словно это произнесенное им слово было его неотъемлемой частью и ему пришлось ее ампутировать, прежде чем он его произнес.

— Возможно, — тихо повторил Марк. — Что ж, может быть, тогда спустимся вниз к городу?

Ему пришлось повторить свой вопрос, прежде чем Бранусс подошел к аппаратуре связи и приказал маленькому кораблю вести их вниз к местоположению города чужаков.

И снова, как в день рейда крейсеров с Абруцци-14, над городом висела тяжелая облачность на высоте всего нескольких тысяч футов. Маленький корабль передал на крейсер координаты для поддета, и оба корабля начали спускаться, пока не прорвались сквозь толстую белую пелену облаков, чтобы оказаться в свете дня на поверхности планеты, над голом пустынен и оплавленным камнем, окружавшим город чужаков.

Оба корабля, появившиеся над городом, зависли неподвижно, и зрители, находящиеся в них, смотрели через экраны на то, что находилось под ними.

Долгие минуты на крейсере стояла тишина, пока все — не только двое полковников с Земли — смотрели.

Затем Бранусс повернул голову, оглядываясь на Марка, и сказал:

— Здесь ничего нет.

Марк кивнул головой на экран, на котором виднелись пять квадратных миль пустоты — оплавленной каменной площади, заваленной металлическим и прочим мусором, словно на ней состоялся какой-то пикник монстров и все отбросы были за ненадобностью брошены на месте гулянья…

— Совершенно верно, — сказал Марк. — Они улетели. И улетели подобру-поздорову. На многие световые годы вокруг этого мира нет ни одного Меда В'Дан, как нет их и поблизости от Земли, — и больше уже никогда не будет.

Глава 17

Когда оба корабля приземлились снова на Абруцци-14, Марк отвел обоих полковников к их собственному кораблю.

— Вот, — сказал он, когда они остановились у внешнего шлюза маленького корабля. Он передал Брануссу две серые катушки и черную кассету с записью.

— На этих катушках, — объяснил он, — копии наших боевых действий против Меда В'Дан после их атаки против патруля Флота и нашего рейда на их город. На черной кассете — наше послание правительству Земля-сити, объясняющее, почему мы действовали так, как действовали, и почему Меда В'Дан ушли. Кроме того, там также предлагаются соглашения между Землей-сити, из которых и она и мы. Независимые Колонии, смогли бы извлечь немалую выгоду совместно. Я ожидаю положительного ответа по генеральным пунктам соглашения через десять дней. Если мы не получим его к этому времени, то сделаем вывод — реакция правительства Земля-сити отрицательная, и продолжим претворять в жизнь свои планы, которые уже не включают в себя Землю.

Бранусс принял катушки без лишних вопросов. Над ним витал дух ошарашенного неверия и автоматического повиновения, который присутствовал в колонистах, которых Марк наблюдал перед погрузкой на борт «Вомбата» на станцию Абруцци-14 многие месяцы тому назад.

— Они не успеют дать ответ за десять дней, — пробормотал полковник. Это просто невозможно.

— То же касалось и ситуации с Меда В'Дан здесь, — сказал Марк. — Но теперь это не является невозможным. Десять дней. До свидания, джентльмены.

Он наблюдал за тем, как они вошли внутрь и как маленький корабль задраил люки и взлетел. Затем он вернулся назад в Резиденцию. Но он едва лишь успел погрузиться в массу своей бумажной работы, как к нему снова вторглись Брот, Уилкес, Улла и Лилли, все вместе.

— Меда В'Дан улетели? — спросил Брот, как талька вся группа прошла через двери библиотеки. — И ты знал, что они уйдут? Черт возьми, почему же ты ничего не сказал всем остальным?

Марк откинулся на спинку кресла и устало потер уголки глаз.

— Я не знал, — ответил он. — Я только предположил, что они так поступят. В действительности, я побился об заклад на этот счет. Но все-таки я оказался прав.

— Если ты предполагал об этом заранее, — сказала Лилли, — то зачем тебе понадобилось, чтобы я раскапывала философию Меда В'Дан и их характеристики? Я никогда не могла предположить, что их могут испугать всего лишь несколько кораблей, атаковавших их город. Особенно такой город, где у них должны были находиться тысячи собственных кораблей с массой оружия и всего прочего. Я все еще не могу поверить в это.

— Они не испугались, — ответил Марк.

— Не испугались, — задумчиво подтвердил Уилкес. — Я понимаю, что ты имеешь в виду. Они улетели, потому что таков их поведенческий план. Но вопрос, заданный Лилли, — хороший вопрос. И я бы тоже хотел его задать. Мы — я и она — все-таки не были тебе так уж нужны? Так почему ты тогда сделал вид, словно дол нам какую-то важную работу? Я думал… — голос его несколько осип, — я действительно думал, что чем-то полезен тебе.

— Но так и было на самом деле, — ответил Марк. — То же касается и Лилли. Ты должен был бы знать меня гораздо лучше. Я собирался избавиться от чужаков любыми способами. Но нам нужно было разузнать как можно больше о них, до того как мы их потеряем навсегда, потому что нам нужно узнать столько, сколько сможем, прежде чем мы начнем пытаться сами, без посредников, иметь дело с Неизвестными Цивилизациями, находящимися ближе к центру Галактики. Ты, Лилли и ее помощники, все собрали воедино то, что мы должны знать, для того чтобы Независимые Колонии могли существовать.

— Так, значит, теперь уже мы собираемся торговать с чужаками, находящимися ближе к центру? — требовательно спросил Брот. — И ты это тоже планировал с самого начала?

— Если бы мы избавились от Меда В'Дан — да, — признал Марк. — На Земле существует рынок для инопланетных товаров, и совершенно очевидно, что существует рынок где-то среди обитающих Неизвестных Цивилизаций, иначе Меда В'Дан не стали бы тратить время, пытаясь украсть у нас или торговать с нами тем, что они не смогли бы использовать сами. И мы сможем найти эти рынки, чтобы оплачивать вещи, которые нам по-прежнему нужно получить от Земля-сити, конечно, до тех пор, пока у нас не появится тяжелая промышленность и прочие ее отрасли.

— Ну хорошо… — начал Брот.

— Извините меня, — продолжал Марк, — но об этом сейчас я бы не хотел распространяться. Я обо всем расскажу на встрече с другими пограничниками через несколько дней. Вы не могли бы подождать немного? У меня тут, — он махнул рукой на стол, — столько работы, что едва ли я смогу сделать все до встречи. Если начну свои разъяснения сейчас, то будет не так уж и легко остановиться. Есть определенные вещи, которые необходимо сделать до этого совещания.

Он замолчал. Они все смотрели на него. Затем Брот что-то проворчал и развернулся в кресле. За ним в молчании последовали все остальные, кроме Уллы.

— Боюсь, — сказал ей Марк, когда за остальными закрылась дверь, — что я заставил их думать, будто я им не доверяю.

— Нет, — сказала Улла. — Они все поймут. Но дай им немного времени на то, чтобы привыкнуть к тому, что Меда В'Дан ушли. Ты же знаешь, что это по сути своей огромное достижение, и никто не мог предвидеть этого яснее тебя.

— Нет, — признал Марк. — Это правда.

— Я поговорю с ними, — сказала она и вышла.

Через четыре дня, когда прибыл последний из командиров Пограничных постов, приглашенных на совещание, они все собрались вместе. Их было сто сорок три человека, по одному от каждой активной колонии, которые прежде охранялись Базой Флота. Они встретились в аудитории, расположенной в деревне Сектора 1 Абруцци-14.

На сцене в центре длинного стола сидел Марк, лицом к собранию, справа от него сидели Брот и остальные пограничники станции, слева — Уилкес, Лилли, Джарл, Маура Вольс и Эйдж Хаммершельд. Динамики, висевшие под потолком, доносили их голоса во все концы зала, а микрофоны, висевшие над головами присутствовавших, ждали того, чтобы подобрать вопрос или ответный комментарий.

— Вы уже знаете, — начал безо всякого вступления Марк, как только Брот его представил, — что наши корабли с Абруцци-14 разбили группу кораблей Меда В'Дан, уничтоживших патруль Флота, и то, что мы совершили рейд на их город. Я так думаю, что здесь нет никого, кто бы считал, что эта акция была незаслуженной?

Послышался говор, быстро переросший в одобрительный шум, и взрыв коротких, но энергичных аплодисментов.

— Хорошо, — продолжил Марк, — но за это время Флот оставил свою Базу и отошел назад к Земле, а станция Абруцци-14 объявила свой статус Независимой Колонии. Несколько дней назад я слетал к городу Меда В'Дан с двумя старшими офицерами-пограничниками, прилетевшими с Земли сюда, чтобы арестовать меня, и мы обнаружили, что город Меда В'Дан исчез.

Еще один взрыв аплодисментов, короткий, но громогласный и единодушный.

— Хорошо, — произнес Марк. — Значит, вы все уже неплохо ознакомились с ситуацией в том виде, в каком она существует сейчас. Абруцци-14 пошла вперед и объявила о своей независимости, и мы собираемся придерживаться этого. Все вы можете поступать так, как захотите сами, но откровенно говоря, что нужно сейчас от всех нас — так это то, чтобы мы все объявили о своей независимости и сформировали сообщество колоний, которое могло бы действовать как группа — по отношению к Земле или к Неизвестным Цивилизациям, с которыми мы столкнемся. Я отправил послание, которое более всего похоже на ультиматум, в Земля-сити, оформленное под единым заголовком — что мы все в конце концов объединимся под флагом независимости. Вам всем были переданы копии этого послания, и я предполагаю, большинство из вас уже имели шанс прочесть его к этому моменту. Но чтобы сэкономить сейчас ваше время, я думаю, есть необходимость пройтись по наиболее важным его пунктам.

Он сделал паузу и взял отпечатанную рукопись, лежавшую на столе перед ним.

— В этом документе две части, — сказал он. — Первая — объяснение того, что произошло и почему Меда В'Дан улетели. Это отнюдь не предположение. Это серия заключений, выведенных по характеристикам Меда В'Дан командой экспертов Абруцци-14, присутствующих здесь. — Он кивком головы указал налево. — Мистер Уилкес Даниэльсон, один из ведущих антропологов Земля-сити, и рядом с ним мисс Лилли Бето, одна из наших колонистов, в прошлом — профессор университета Белграда. Мистер Даниэльсон разработал теорию характера Меда В'Дан, на которой основывались исследования мисс Бето и ее группы.

Он замолчал.

— Раз уж я начал с этого, — продолжил он, — то мне лучше бы представить и остальных экспертов нашей колонии. Рядом с мисс Бето находится Джарл Рэккал — вы, наверное, уже слышали его имя из банковских кругов в Земля-сити, — который создал исключительно успешную экономическую систему не только для нашей колонии, но и, потенциально, для колоний совместно, когда и если мы достигнем этой стадии. Мистеру Рэккалу удалось найти товары, которые заинтересовали Меда В'Дан в качестве предмета торговли с Неизвестными Цивилизациями и, без сомнения, должны были заинтересовать сами Неизвестные Цивилизации. Миссис Маура Вольс, тоже сидящая рядом, стала нашим ведущим навигатором и офицером-штурманом, а также возглавляет нашу школу слушателей-навигаторов — школу, которую мы будем расширять по всем областям корабельного дела. И наконец, рядом же находится мистер Эйдж Хаммершельд, управляющий нашей фабрикой.

Он повернулся направо.

— И конечно же, — произнес он, — вы все знаете его либо слышали о нем, это Брот Холлидэй, которого мы все должны поблагодарить за организацию наблюдения за флотскими патрулями и за наш успех в столкновении с Меда В'Дан в космосе и налете на их город…

— Какого черта? — пробормотал вполголоса Брот. — Почему ты стараешься снять всю заслугу с себя и переложить ее на кого-то другого? Почему?

— Благодаря всем этим людям и не забывая остальных пограничников Абруцци-14, - Марк кивнул на Рэйса, Пола Орвала и пограничника по имени Суун, который в конце концов занял место Штейна, — я смог подготовить часть послания, которая объясняла бы то, почему улетели Меда В'Дан, что мы хотим от Земли и что мы можем предоставить ей взамен.

Он полистал рукопись, просмотрел страницы и прочистил горло.

— Вкратце, — произнес он, — ибо все детали вы сможете прочесть сами позже, — мы смогли избавиться от Меда В'Дан потому, что у них отсутствовала современная цивилизация в нашем понимании. Далее последует цитата из послания:

«Работа мистера Даниэльсона и мисс Бето указала на то, что эти чужаки были заморожены в своем исключительно примитивном культурологическом плане, к которому они привязали свое собственное выживание как расы и которого, таким образом, они намеревались придерживаться неизменно столь долго, сколь долго имеется альтернативный курс, оправдывающий подобную приверженность».

Марк прекратил читать и оторвал свой взгляд от листа бумаги, чтобы посмотреть на зал.

— Это означает, — сказал он, — что Меда В'Дан сделали бы скорее что угодно, чем изменили бы свой образ поведения, потому что они верили, что они будут продолжать существовать как раса до тех пор, пока не изменятся.

И в действительности, они сами сказали нам, когда мы посетили их город несколько ранее, что они уже жили здесь, когда прочие расы еще только родились, и по-прежнему будут жить, когда все другие расы уже умрут.

Он остановился на секунду и позволил аудитории проникнуться этим.

— Этот кусочек нашей беседы, — сказал он, — явился нашим первым свидетельством того, что исследования мистера Даниэльсона и мисс Бето продвигались в нужном направлении. По случайности, во время того же визита мне удалось попасть в нижнюю часть одного из зданий их города и разглядеть, что этот нижний уровень занят огромными энергетическими установками. Короче, каждое из этих зданий являлось огромным космическим кораблем с достаточным пространством, чтобы прятать внутри себя мелкие корабли.

Он снова замолчал, и тут же заговорил Уилкес.

— Коммандер Тен Руус, — сказал он, — по-моему, излишне скромен насчет всей этой интерпретации характера Меда В'Дан…

Марк мягко опустил руку на плечо пожилого человека, чтобы прервать его.

— Все в порядке, — обратился он к Уилкесу, и микрофоны донесли его слова до последних рядов зала, — это представители Земля-сити. Мы можем рассказать им правду. Им действительно надо ее знать, чтобы они смогли представить себе четкую картину ситуации. А факт заключается в том, что я просто являлся точкой сосредоточения усилий. Лбы ничего не смог сделать сам без специалистов и экспертов, которых вы видите сейчас за этим столом.

Но, возвращаясь к Меда В'Дан и тому, почему они улетели…

Он снял руку с плеча Уилкеса, и тот откинулся на спинку своего кресла. Марк продолжил.

— Во многом все это только предположения, насчет того, как они очутились в космосе, — сказал он. — Факты указывают на то, что они вошли в контакт с какой-то межзвездной расой, когда еще находились на той стадии культурного развития, на которой мы наблюдали их и сейчас. Каким-то образом им удалось заполучить корабли, и они просто экспортировали свою культуру в космос. В действительности, они не что иное, как культура кочевников, несущая все свои пожитки с собой и которая не селится там же, где останавливается, где просто-напросто временно складывает свой багаж.

Он замолчал.

— Взгляните на восьмую страницу рукописи, — предложил он. — Наши предположения насчет их культуры в деталях описаны… — Послышалось шуршание страниц, когда слушатели начали разыскивать указанную им страницу. — Вкратце, Меда В'Дан живут торговлей, если им приходится это делать, однако предпочитают приворовывать, если могут, потому что воровать — легче. Каждый раз, когда они натыкаются на другую расу, у которой они могут с прибылью воровать, они становятся лагерем неподалеку и забирают столько, сколько им позволяют. Когда же другая раса начинает давить их за постоянное воровство, они просто собирают пожитки и уходят еще куда-нибудь — не потому, что у них нет оборудования и технологии, чтобы противостоять и сражаться, но потому, что они привержены своему кочевому существованию и им просто выгоднее найти другую расу-жертву, у которой можно было бы воровать, чем остаться и попытаться поспорить.

Марк перелистнул несколько страниц своей собственной рукописи и положил ее перед собой на стол.

— Что ж, это суммированно… — сказал он. — Существовали намеки на то, что Меда В'Дан никогда не могли отличить людей одного от другого точно так же, как они все казались похожими нам, — и они ничуть не более разбирались в нашей культуре и путях развития, чем мы — в их. Но в их случае имелось и еще кое-что. Их не волновало, понимают их или нет, и соответственно, когда одна из колоний нанесла удар по их жилой базе пригоршней кораблей, они предположили, что вся человеческая раса как целое уже по горло сыта ими, — и они ушли.

Он сделал паузу.

— А теперь взгляните на последний раздел, начинающийся на странице двадцать три, — сказал он. — Это короткое соглашение, посланное мной на Землю правительству либо для принятия, либо для отказа. Но я думаю, что они примут его, поскольку им нечего терять, кроме кое-какого военного оборудования, которое им все равно более не нужно, и территории, куда бы они могли сбрасывать избыток населения, от которого им бы пришлось избавляться каким-то иным способом в любом случае. В соглашении говорится, чтобы они передали Базу Флота со всем ее оборудованием, материалами и оставшимися кораблями Колониям, и чтобы отправка с Земли колонистов прекратилась немедленно, и что вновь прибывающие с Земли будут встречаться здесь только как иммигранты по их собственному желанию. Мы сможем выбирать именно тех профессионалов и обученных людей, которые нам нужны, просеивая тех, кто захочет иммигрировать. В конце концов, они смогут вообще прекратить поставку товаров сюда, в Колонии, — и это они сделают сами, так или иначе, — и любая торговля с Неизвестными Цивилизациями должна идти через нас.

Марк отодвинул рукопись от себя.

— Ну вот, вы все и узнали, — обратился Марк к аудитории. — Может быть, мы и будем испытывать легкий недостаток в выращенных здесь овощах в течение одного-двух зимних сезонов на некоторых планетах. Иона складах Базы хранится достаточно пищевых запасов, чтобы ни одна из Колоний не жила впроголодь в течение ближайших нескольких лет. А тем временем мы будем обучать людей управлять флотскими кораблями и сможем почти немедленно начать посылку исследовательских кораблей в направлении центра Галактики для контакта с Неизвестными Цивилизациями с торговыми целями. У нас имеется достаточно хорошее свидетельство того, что Неизвестные Цивилизации скорее всего не будут ни враждебными, ни нескладными к сотрудничеству, в ином случае Меда В'Дан давно уже были бы уничтожены.

Он сделал паузу и медленно обвел взглядом всю аудиторию.

— Ну хорошо, — сказал он. — Вот каким образом обстоят дела. А теперь Абруцци-14 хотела бы получить от всех вас, собравшихся здесь, — вотум доверия. Как насчет этого?

Последовала тишина, длившаяся несколько секунд, а затем из третьего ряда поднялся худощавый, средних лет пограничник.

— Я — коммандер Мерт Вэй, станция Тэноут-9, Аламеда-2, - представился он. — Откровенно говоря, мне понравилось то, что я услышал. Но у меня есть один вопрос — почему вы не рассказали всем остальным о том, что задумали, перед тем как начать претворять ваши планы в жизнь? Мне кажется, что и у нас всех в этом деле имелись свои интересы, также как и у вас…

Началась дискуссия между аудиторией и теми, кто сидел на сцене; через два часа Брот, не выдержав, громыхнул сноси широком ладонью по столу и заорал так, что перекрыл зал:

— Черт вас всех побери! Мы что, будем сидеть здесь всю ночь? Меда В'Дан больше нет, они ушли. План выполнен, не так ли?

Он замолчал, а спустя секунду послышался одобрительным рокот, тут же потонувшим в аплодисментах.

— Отлично! — заорал Брот. — А теперь, когда дело сделано, вам это понравится гораздо сильнее, чем было раньше, когда здесь неподалеку сидел Флот и не мог даже пальцем пошевелить, но дважды в год вываливал полумертвых колонистов, позволяя чужакам то и дело постреливать нас, — не так ли?

На этот раз аплодисменты были громче и продолжительнее.

— Так чего же мы тогда ждем? — потребовал Брот. — Черт возьми, давайте проведем голосование и покончим с этим делом!

На сей раз аплодисменты были просто оглушающими. Брот откинулся назад в свое снабженное мотором кресло, хмыкнув удовлетворенно, и махнул рукой Марку.

— Принимай эстафету, — сказал он.

— Так, хорошо, — сказал Марк, и его голос, усиленный микрофонами, перекрыл аплодисменты. — Давайте голосовать следующим образом — вставанием с мест и выходом из зала. Все те, кто за то, что сделал Абруцци-14 и за соглашение, которое мы послали Земле, — встают и выходят. Те же, кто не согласен, остаются здесь и, соответственно, разрабатывают свои собственные планы.

Он поднялся на ноги. Все остальные, сидевшие на сцене, также встали, все, кроме Брота, развернувшего свое моторизованное кресло. А собравшиеся, уже поднялись на ноги и двинулись из зала по проходам.

К тому времени, когда Марк и остальные представители станции Абруцци-14 спустились на пол перед сценой, проходы были буквально забиты.

Медленно они проследовали за последними людьми, выходящими из зала, и, когда они выходили из зала через двери, Марк обернулся.

В зале осталась небольшая группка из неполной дюжины фигур, стоявших у пустых теперь кресел переднего ряда.

Все остальные выбрались на траву и площадку перед зданием деревни Сектора 1, темные фигуры поодиночке и группами, по-прежнему обсуждавшими важные вопросы в свете только что взошедшей луны Гарнеры-6. Теперь они направлялись к зданию общественной столовой деревни, а нынче тренировочному и спортивному центру, — где для них были подготовлены еда и питье. Марк направился туда вместе с остальными и провел там примерно полчаса, беседуя с людьми, затем незаметно и неслышно ускользнул на машине в Резиденцию.

В библиотеке Резиденции его стол освободился от кипы бумаг. Он обошел его и открыл один из ящиков стола, чтобы вытащить оттуда контейнер, содержавший примерно тридцать листов, покрытых написанными от руки цифрами. Чернилами на первом листе всего пакета была сделана надпись рукою Мауры Вольс.

«Основной план десятипрыжковой навигации, от Гарнеры-6 к Земле Собственность М.Вольс:

НЕ ИЗЫМАТЬ ИЗ ХРАНИЛИЩА!»

Он положил контейнер на стол и сел к диктографу, чтобы наговорить короткое послание, которое он затем сложил и убрал в распечатанный конверт, и оставил его лежать на столе. Взяв сверток с записями, он направился в свою комнату и подобрал подготовленный заранее небольшой чемоданчик с личными принадлежностями.

С этим чемоданчиком и свертком он снова вышел в ночь и направился к посадочной площадке неподалеку от Резиденции. Колонист, несший охрану около нее, не заметил, как Марк проскользнул мимо него и несколькими мгновениями позже тихо привел в действие внешние механизмы управления входом и воздушный шлюз одного из тяжелых кораблей-разведчиков, войдя внутрь. Дверь шлюза закрылась за ним.

Разведывательные корабли, как и все остальные суда станции Абруцци-14, в настоящее время находились наготове. Ему понадобилось лишь провести краткую проверку и разогреть двигатель и оборудование. После чего разведывательный корабль уже был готов к старту, оставалось лишь определить стартовую позицию на предмет помех. Осторожно, с выключенным внутренним освещением, Марк открыл шлюз и вышел наружу. Он сделал один круг вокруг корабля, убедившись, что рядом нет ничего, что могло бы помешать его старту, и уже собрался было вновь войти в шлюз, когда позади себя услышал вопрос:

— На Землю?

Марк резко обернулся. Всего в нескольких футах от него парил в своем кресле Брот, его лицо скрадывала тень корпуса корабля.

— Да, — ответил Марк.

Какое-то мгновение Брот просто молчал.

— Это чертовски глупый поступок, — наконец произнес он, — чертовски глупый — швыряться своей собственной жизнью.

Марк сделал шаг навстречу Броту.

— Па, — сказал он, — ты должен меня понять. Земле необходимо спасти свое лицо. Мы должны бросить им какую-то косточку.

— Черта с два мы ей чего-то должны, — прорычал Брот. — Ты сам сказал — им гораздо легче будет обойтись без поддержки Колоний и Флота здесь, далеко от нее. Что еще им такого надобно, сахарную глазурь на пирожное?

— Да, — ответил Марк. — Здравый смысл — только часть. Другая часть тот факт, что некоторые люди в правительстве Земля-сити ошибались насчет Меда В'Дан все эти годы, смиряясь с рейдами и воровством чужаков, и оказалось, что любое проявление твердой позиции и активных действий могло бы положить этому конец. И на них, конечно же, накинется множество голосовавших за них на Земле, и они захотят найти козла отпущения, кого-то, кем бы можно отвлечь внимание. И если я им не положу такую фигуру на блюдечке, они всей сворой кинутся сюда и перевернут все вверх дном и не успокоятся, пока не сыщут такого козла отпущения. И все это может закончиться развалом всего, чего мы добились. Через пять лет, наверное, мы уже полностью сможем управляться с кораблями Флота и, наверное, уже установим контакт с Неизвестными Цивилизациями, не говоря о том, что все наши Колонии будут самостоятельными на деле, а не на словах. Но сейчас мало что из этого еще выполнено. Нам нужно время, чтобы обучить космонавтов, нам нужны запасы пищи, хранящиеся на Базе Флота, — и правительству Земли нужен какой-то выкуп, чтобы спокойно отдать все это.

Они смогут обвинить меня в чем угодно, во всем, кому там что не понравилось, и таким образом получить неплохое общественное мнение. Им просто необходима получить это.

— Нет, — сказал Брот. Он сжался в своем моторизованном кресле, словно старый медведь, ворчащий в глубине пещеры.

— Мне действительно жаль, — сказал Марк. Он, пятясь, вернулся к входу в воздушный шлюз и протянул руку к внешнему механизму управления им, не спуская глаз с Брота.

— Я полечу с тобой, — сказал Брот.

— Ну нет, это совершенно напрасно, — сказал Марк. Он почувствовал, как наружная дверь шлюза открылась под его пальцами. — Они сделают козла отпущения из любого человека, который прибудет со мной, но одного им более чем достаточно. — Он покачал головой. — Нет, я полечу один.

— Имитируй отлет, — предложил Брот. — В нескольких сотнях миль отсюда есть горы, где бы ты мог на долгие годы, да что там — на сотню лет, спрятать свой разведывательный корабль. Помнишь тот каньон с водопадом, куда я брал тебя с собой на охоту на твое двенадцатилетие? Спрячь там этот корабль, и я приду за тобой через две ночи.

Марк снова покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Брот… Па, мне действительно жаль. Но я просто должен сделать это. Я совершенно уверен в том, что они именно так поступят на Земле, если я не прилечу к ним.

— Ты чертовски ошибаешься, — произнес Брот. — Ты что же, думаешь, что у обычных людей достанет храбрости, как у тебя? Ты уже раз сбил их с ног.

И они не подымутся вновь на ноги, чтобы оказаться еще раз поверженными.

— Мне жаль, — сказал Марк. — Мне очень жаль, но есть одна-единственная возможность поступить так, чтобы никто не пострадал, кроме меня одного. До свидания…

Он быстро вошел в воздушный шлюз и нажал кнопку, которая открывала внутреннюю дверь и закрывала внешнюю. Он очень боялся, несмотря на всю свою силу воли: поговори с ним Брот еще — он бы, наверное, сдался. Но дверь закрылась, а пожилой пограничник не произнес перед ее закрытием ни слова больше.

Он снова включил внутреннее освещение корабля и быстро направился к пульту управления. Теперь он торопился отправиться в путь. Он уселся в командирское кресло и запустил приборы по расписанию старта. На какое-то мгновение он ощутил мимолетную тревогу из-за того, что Брот находился слишком близко к кораблю. Но Брот достаточно опытен, чтобы догадаться отъехать на безопасное расстояние от корабля.

Тем не менее, чтобы удостовериться, Марк включил обзорные экраны, переключил их на инфракрасный режим и произвел быстрое сканирование близлежащей местности. На расстоянии пятидесяти ярдов от корабля никого не было. Он поднял корабль.

Разведывательный корабль стартовал с ровным гулом, который постепенно перешел в шепот, а затем в тишину, когда он вышел из плотных слоев и двигатели автоматически переключились на хвостовые камеры. Теперь на его обзорных экранах виднелась ночная сторона Гарнеры. Он отошел на безопасное расстояние от планеты, переключил двигатели и запрограммировал первый прыжок по направлению к Земле, работая по цифрам, подготовленным Маурой Вольс и занесенным в ее записи.

Затем он прыгнул…

…На обзорных экранах возник совершенно иной рисунок звезд. Он посидел какое-то мгновение, просто наблюдая за ними, а затем немного устало потянулся к записям и начал сопоставлять цифры в них для второго прыжка с автоматическим отсчетом нового местоположения, которое корабельные компьютеры уже начали выстраивать на дисплее перед ним. Это была чисто рефлекторная привычка, которую он выработал, чтобы предохранить себя навсегда от ошибок других. Маура Вольс не совершала ошибок — особенно в том, что касалось курса от Гарнеры к Земле…

Он все проверил. В вычислениях Мауры оказалась цифра, которая была стерта и изменена. Ничего в этом факте не должно было казаться странным, но что-то такое в цифре, в том, где она была размещена, беспокоило Марка, несмотря на то что Маура была отличным навигатором.

Вычисления для цифры, которую он только что увидел, также присутствовали, но они, в свою очередь, оказались стерты и изменены. Он уселся, чтобы проверить их с помощью собственных… У него ушло не менее десяти минут на обнаружение того, что он искал. Новая цифра, записанная Маурой, не только являлась дробным числом, но еще имела и отрицательную величину. Это не только не соответствовало направлению к Земле, но и ориентировало корабль в противоположную сторону, вместо прыжка к Солнечной системе. Вместо того чтобы сейчас находиться в трех световых годах от точки старта, он находился на расстоянии в два диаметра планетной системы Гарнеры, причем дальше от Земли, чем он находился в самом начале полета.

Но не только это. Сейчас он находился в точной позиции, которая делала возможным легкое, незаметное возвращение к той самой горной части Гарнеры-6, которую предложил Брот в качестве места укрытия.

Он с отвращением отбросил ручку, которой писал. Конечно, он мог попытаться сам пилотировать корабль к Земле, но, начиная с этой неизвестной ему точки пространства, в которой он сейчас находился, его шансы на то, что он заблудится навсегда среди звезд, оказывались более чем предпочтительны — тысяча к одному. Он являл собой совершенно неопытного навигатора.

Позади него внутри корабля послышался едва различимый звук. Он замешкался, почувствовав чье-то присутствие, легкое давление, заставившее волосы на затылке встать дыбом. Он медленно обернулся и посмотрел.

В проходе, ведущем из кабины пилота к каютам корабля, стояла Улла и смотрела на него. Она продолжала стоять и пристально наблюдать за ним даже после того, как он обернулся.

— Теперь ты знаешь, — произнесла она, — что принадлежишь и другим, а не только себе самому. Неужели ты думал, что мы позволим тебе украсть себя у нас, когда необходимо столько всего сделать?

Глава 18

— Они требуют гарантий, — сказал Джарл. — Гарантий, что мы будем иметь доходы с торговли и выплаты за просрочку, если эти гарантии не будут выполнены.

Прошло уже почти шесть месяцев с того собрания, которое объединило пограничников со всех Колоний в Абруцци-14. И таким образом, прошло почти шесть месяцев с того момента, как Марк и Улла улетели с Гарнеры-6 на разведывательном корабле. Недавно избранный Управляющий Совет Колонии Абруцци-14 собрался, чтобы разрешить возникший небольшой конфликт с правительством Земли, касающийся использования оборудования, ранее принадлежавшего Базе Флота в качестве торговых товаров с одной из трех Неизвестных Цивилизаций, с которыми уже вступили в контакт колонисты. Они все собрались в библиотеке бывшей Резиденции, а теперь — здании штаба колонии. На заседании присутствовали лишь двое пограничников — Пол и Брот.

Избиратели Абруцци-14 выбрали в Совет Джарла, Лилли, Мауру Вольс и Эйджа Хаммершельда. Уилкес Даниэльсон был тоже избран, но сейчас он находился в спальне наверху. Его болезнь — рак кости — перешла в последнюю стадию.

Брот сидел за дальним концом стола, у окна, его мнение мало что могло значить сейчас, на этом собрании, и он не имел особого желания высказывать его. Все его внимание сосредоточено было на посадочной площадке. Сейчас на Гарнере-6 уже стояла весна — загружался первый корабль с персоналом для торговой станции и новыми колонистами для организации аванпоста в ненаселенном мире примерно в пяти световых годах от одной из Неизвестных Цивилизаций, в направлении к центру Галактики. Один из крейсеров, которому была поставлена эта задача, уже был наготове, и большинство тех, кто собрался на его борту отправиться к этой цели, уже находились там. Уже многие недели Абруцци-14 была заполнена колонистами и пограничниками со всех других станций, которые были отобраны как наиболее квалифицированные для зарождения этой новой, расположенной в неосвоенной дали колонии. Брот, являвшийся внештатным членом Совета, изъявил желание взять на себя работу по проверке тех, кто был окончательно отобран.

Теперь часть работы уже выполнена, и его темные глаза напряженно уставились за окно — он обозревал последние приготовления вокруг крейсера, готовящегося к своему отлету. Но пока те, кого он высматривал, еще не прибыли.

— Так в чем, собственно говоря, дело? — спросил Эйдж. — Они уже передали нам все материалы. Какая разница для правительства Земля-сити от того, будем ли мы использовать эти материалы сами или торговать ими с Амнхоэном?

— Никакой, — ответил Джарл. — Но это шанс для них повыкручивать нам руки и попытаться навязать нам более выгодные для них условия. Ты должен это четко уяснить себе, Эйдж. Они нанесут нам удар исподтишка тут же, как только им предоставится такой шанс. В этом случае они вернутся к тому старому спору касательно Марка.

— А чего они хотят от нас? — резко выпалил Эйдж. — Чтобы мы прекратили все работы и последующие десять тысяч лет пытались отыскать его тело?

Снаружи, как видел Брот, главный люк крейсера уже был закрыт и задраен, остался только трап, ведущий к открытому переднему шлюзу, предназначенный для груза, который необходимо доставить на борт в последнюю минуту, и для персонала. Космонавт-колонист, охранявший вход в шлюз, сейчас отошел на значительное расстояние и теперь производил проверку прибывших в последние минуты вещей и перекличку среди команды, которая должна была подняться на борт и находившаяся внутри периметра.

Молодая весенняя трава темнела под днищем расчерченного шахматными квадратами корпуса корабля.

— Не совсем, — ответил Джарл. — Они просто могут использовать это как средство давления. Надеюсь, вы помните, что соглашение, которое Марк подготовил для них, так никогда и не было подписано.

— Но мы действовали так, как если бы подписание произошло, — сказала Лилли. — Так же поступали и они.

— Совершенно верно, — сказал Джарл, добавив немного иронии в свои слова. — Но я все это объяснил еще пять месяцев назад. Они не подпишут его до тех пор, пока могут работать на основе положения де-факто, несмотря на то что не было подписано никакого генерального соглашения для получения прибыли из того, что, например, можно извлечь из торговли оборудованием Флота с чужаками. А вы, будучи на их месте, подписали бы такое соглашение?

— Думаю, что нет, — задумчиво ответила Лилли.

— И все же я по-прежнему предлагаю либо проигнорировать это — либо отказаться сразу, — резко произнес Эйдж. — Так или иначе, что они могут поделать с этим?

— Затянуть торговые переговоры, — ответил Джарл. — И они могут позволить себе это. Мы — не можем, — я имею в виду нас, здесь, на Абруцци-14. Мы крайне нуждаемся сейчас в этом оборудовании. Они таким образом нас прижимают.

— Но никто и никогда не обещал им Марка, — произнес Пол с другого конца стола.

Джарл раздраженно посмотрел через стол на молодого пограничника.

— Марка им обещал сам Марк, — сказал Джарл. — Я думал, это уже давно дошло до вас. Именно Марк послал им первоначальное соглашение. Их контрпредложения уже находились на полпути сюда, и именно в этих контрпредложениях содержалось согласие, что в случае, если Марк сдастся правосудию Земли, чтобы ответить за обвинения в своих действиях… И затем Марк улетел отсюда…

— Марк и Улла, — тихо перебил его Пол.

— Что ж, Марк и Улла. Какая разница, если еще и Улла? — сказал Джарл.

— Дело в том, что Марк улетел отсюда, чтобы сдаться Земле. Он даже оставил нам письмо, в котором сам говорит, что собирается предпринять, и он заранее предположил, что потребует от него Земля. Соответственно, Земля утверждает, что это — лишь подготовленное соглашение, в отличие от их контрпредложений, поскольку Марк являлся договаривающейся стороной. И мы не можем отрицать того, что он являлся договаривающейся стороной, потому что в наших интересах заставлять Землю придерживаться оригинальной версии соглашения, подготовленного Марком. И в самом деле, мы и не можем отрицать этого, если хотим продолжать торговать и набирать специальный персонал на Земле без всяких помех. Единственной ложкой дегтя во всей этой бочке меда является то, что Марк совершил какую-то ошибку при подготовке прыжка и потерялся в межзвездном пространстве, прежде чем смог добраться до Земли.

— Мне кажется, они не очень-то верят в это, — сказала Лилли.

— Они верят в это, — сказал Эйдж. — А даже если и не верят, какая разница? Корабль вот уже шесть месяцев, как потерялся. Марк и Улла должны были давно умереть от недостатка кислорода. Они уже не вернутся и не побеспокоят Землю. И это все, чего хочет Земля.

— В общем смысле, — подтвердил Джарл, — но не в мелких нюансах. А мне бы хотелось, чтобы именно они дошли до вас.

Брот неожиданно напрягся, прильнув к окну и рассматривая крейсер колонистов. И наконец увидел то, чего с таким нетерпением ждал. К крейсеру приближалась наземная машина. Сейчас она остановилась для проверки охранниками-космонавтами. Молодой бородатый мужчина в одежде колониста и девушка с поднятым воротником куртки медсестры, который скрывал ее лицо, предъявили свои документы. Едва глянув в них, космонавт махнул рукой, разрешая пройти к трапу, ведущему к переднему шлюзу. Они подбежали к трапу и взбежали по нему. Спустя мгновение шлюз закрылся, и донесся первый гром разогревающихся двигателей крейсера.

Брот откинулся в кресле и облегченно вздохнул. Он долгие шесть месяцев ждал этого момента. И, наконец, свершилось. Шесть месяцев оказались томительно долгим периодом для прирожденного лидера, вынужденного сидеть в горах, в то время как его последователи взяли в свои руки управление Союзом Колониальных Миров.

Главное, что Улла справилась с поставленной задачей. Она понимала то, что Марк никак не мог понять, — никто не может проделать свой жизненный путь в одиночку, куда бы он ни направлялся. Во второй раз за свою жизнь (в первый раз он стоял с Марком, тогда еще грудным ребенком, на руках посреди руин станции Тен Руусов) Брот почувствовал мимолетный приступ боли из-за отсутствия жены, которой у него никогда не было. Но Брот являлся твердым человеком настоящего, чтобы не разбрасываться эмоциями насчет того, что там-могло-бы-быть. Он переключил внимание на проходящее собрание и заметил, как Лилли, Пол и Маура осторожно, но вопросительно смотрят на него.

Он коротко утвердительно кивнул им незаметно для Эйджа и Джарла.

Джарл по-прежнему говорил. Все трое колонистов расслабились и вновь прислушались к словам крупного парня.

— Сейчас уже и другие колонии выдвигают своих представителей… Слова Джарла, казалось, плыли и зависали в неподвижной атмосфере комнаты.

— Но мы здесь, на Абруцци-14, на два года обогнали их, в основном благодаря проделанной мною работе. Именно потому, что мы находимся впереди, мы смогли снять сливки, заполучив для нашей собственной колонии самые лучшие корабли Флота и материалы, оставшиеся на Базе Флота. Земля теперь может позволить себе транжирить время. Другие колонии также могут позволить это себе. Но мы, Абруцци-14, поможем позволить себе разбрасываться нашим временем, потому что мы хотим сохранить естественное лидерство, которое мы захватили, уйдя вперед от остальных ста сорока трех Независимый Колоний. Мы сами выдвинули самих себя вперед…

— Неужели это сделали мы? — спокойно перебил его Пол. — А мне думалось, что это сделал Марк.

Джарл бросил на него быстрый взгляд.

— Как сам Марк ответил на вопрос пограничника в тот день общего собрания, когда он и улетел, — ответил Джарл, — он не мог бы сделать всего этого без нашей помощи. О, только не пытайтесь подумать, что я стараюсь преуменьшить заслугу Марка. Если он нуждался в нас, то и мы нуждались в нем. Но теперь мы должны работать без его помощи, и есть лишь единственный способ сделать это — понять с самого начала всем нам, сидящим вокруг за этим вот столом, — его взгляд прошелся по всем присутствовавшим, — кто является действительным лидером среди Колоний. И именно Колонии возглавляют человеческую расу в ее движении вперед. Вкратце, мы все очень важные персоны, и это означает, что мы ответственны перед нашими колонистами — в общем-то и перед всеми колонистами и расой как таковой, и мы должны сохранять эту значительность и принимать ее в расчет при принятии решений.

— А ты думаешь, что я так не считаю? — проворчал Эйдж. — Нет никого, кроме меня, кто бы мог управиться со всеми этими фабриками, — и вообще не существует других фабрик, по крайней мере здесь. Эти люди, которыми я руковожу и которые работают на меня, считают, что я слишком давлю на них.

Я могу себе позволить даже пережечь их. Но не могу позволить пережечь себя.

Он оглядел всех остальных, кроме Джарла.

— Все остальные могут и не согласиться с тем, что они все — важны, сказал он. — Но я — согласен с этим. И это потому, что я — быть может, наиболее важен среди всех.

— Не совсем так, — быстро проговорила Лилли. — Ваши фабрики ничего бы не производили, если бы я не смогла интерпретировать психологию чужаков.

На Земле всегда существовали руководители производства, но никогда не было экспертов по взаимоотношениям с чужими расами, а именно в этом и заключается ключ к нашему успеху.

— И с подготовленными к управлению кораблями людьми, которых нужно заставить работать, не забывайте, — добавила Маура Вольс. — Так что не дави, Эйдж. Мы все здесь важные персоны. Мы все знаем это, все заинтересованы в том, чтобы наши Объединенные Независимые Колонии двигались к самым светлым перспективам… — Она посмотрела на Джарла. Разве я не права, Джарл?

— Как же, конечно, — ответил он. — Личная заинтересованность всегда является наилучшим мотивом. Именно поэтому, со всем уважением к Марку, он снова посмотрел через весь стол на Пола, — нам выгоднее совершенно забыть о нем. Теперь для Колоний наступила новая эра, а его путь лежал в старом измерении. В то время как мы…

В это время стоявший на посадочной площадке реколонизационный крейсер наконец-то стартовал с нарастающим грохотом своих двигателей, в котором мгновенно потонули все возможности разговора в библиотеке Резиденции.

Постепенно грохот стих, и Брот, повернувшийся было к окну, чтобы понаблюдать за стартом, снова оглядел библиотеку. А затем он рассмеялся над ними всеми.

— Вот он и ушел, — громко произнес Брот в народившейся тишине, оставив всех вас сидеть здесь, как меленьких лягушек в лужице, пытающихся выдуть для себя мыльный пузырь значимости. Что ж, я предполагаю, вы действительно необходимы для управления машинами. Если бы вы не были так чертовски готовы создать из себя господ человеческой расы, кому-то из обычных людей пришлось бы вас просто придумать. Но мне вовсе, черт побери, и не нужно соглашаться с этим фактом — или с вами. А я и не согласен.

Его глаза встретились с глазами Джарла, сидящего у противоположного края стола.

— И вы меня не любите, — продолжил Брот. — Но вы ничего не сможете сделать со мной. Вам еще будут нужны пограничники. Последующие десять лет — или около того, — даже если вы начнете притворяться, что они вам и не нужны, — а задолго до этого я уйду.

Он указал в направлении, куда взлетела крейсер.

— Туда, — сказал он. — Там находятся настоящее будущее, среди людей, только что улетевших. Они утоли и оставили ваше племя сидеть позади себя и болтать об этом. И именно там, среди них, я и умру, по-прежнему находясь на гребне волны, и мой внук будет сидеть на моем единственном уцелевшем колене. А вы останетесь в пятистах световых годах позади нас…

— О чем ты говоришь, Брот? — поморщившись, спросил Эйдж. — Все знают, что у тебя никогда не было детей. Даже Марк был взят тобой на воспитание, но и он теперь мертв. Ты можешь отправиться туда в любое время, когда тебе заблагорассудится, и никто не будет проливать слез. Но только не говори мне о внуках. Тебе никогда не будет дано назвать хоть кого-то своим внуком.

Эйдж повернулся к Джарлу и открыл рот, чтобы продолжить спор, прерванный стартом крейсера.

— Черта с два, они у меня будут! — тихо пробурчал Брот, по-прежнему сурово улыбаясь небесам, к которым стартовал крейсер, уносивший на своем борту Марка и Уллу к свободе.

ОБ АВТОРЕ

ДИКСОН (DICKSON), Гордон Р(уперт) (р. 1923).

Амер. прозаик. Род. в Эдмонтоне (пров. Альберта, Канада), с 13 лет — гражданин США. После службы в армии окончил Ун-т шт. Миннесота в Миннеаполисе (где состоялось знакомство Д. с П.Андерсоном и К.Саймаком), а затем занялся лит. деятельностью; с 1950 г. — професс. писатель (известен также детективными романами). Первая НФ публикация — «Нарушь!» (1950 — в соавт. c П.Андерсоном). Президент Ассоциации американских писателей-фантастов (1969-71). Живет в Миннеаполисе (шт. Миннесота).

Дружба Д. с П.Андерсоном и К.Саймаком привела к появлению совм. поп. серии об инопланетных «медвежатах» («хоках»), состоящей из сб. — «Бремя землянина» [Earthman's Burden] (1957) и «Хока!» [Hoka!] (1983), а также романа «Звездный принц Чарли» [Star Prince Charlie] (1975).

Начиная с первого романа — «Чужак с Арктура» [Alien from Arcturus] (1956; испр. 1979 — «Десант с Арктура» [Arcturus Landing]), обнаружился устойчивый интерес Д. к теме инопланетян, не всегда гуманоидных, но обычно дружелюбных по отношению к людям; в тех случаях, когда первый контакт цивилизаций приводит к конфликтам, выручает эмоциональный (а часто телепатический) контакт на индивидуальном уровне, как в романе «Путь чужаков» [The Alien Way] (1965; рус.1992 — «Иной путь»). В ряде романов — «Никто, кроме человека» [None But Man] (1969; рус. 1993), «Час Орды» [Hour of the Horde] (1970), «Р-хозяин» [The R-Master] (1973; испр. 1983 — «Последний хозяин» [The Last Master]) — идея неизбежной эволюции землян в расу сверхчеловеков делает «мирный» контакт сомнительным (ибо не способные на подобную эволюцию вряд ли безропотно уступят «наиболее приспособленным»).

Известность Д. принес его «Цикл Чильде», составной частью которого является «Цикл о дорсаях» — по имени специально «выведенной» расы галактических воинов. Серия, задуманная автором как история будущего (предполагалось дополнить ее историч. и реалистическими романами), вызвала протест либеральной критики, усмотревшей в цикле Д. открытую проповедь милитаризма; если отвлечься от «идеологического содержания» (подобно П.Андерсону, Л.Нивену, Р.Хайнлайну, Д. придерживается умеренно консервативных идей либертарианства), — это яркий пример приключенческой НФ с элементами «космической оперы».

Цикл включает в себя книги (перечислены в порядке внутренней хронологии): «Некромант» [Necromancer] (1962; др. — «Нет места человеку» [No Room for Man]), «Тактика ошибки» [Tactics of Mistake] (1971), «Солдат, не спрашивай» [Soldier, Ask Not] (1964; доп. 1967; рус. 1991), «Прирожденный полководец» [Genetic General] (1959 — «Дорсай!»; сокр. 1960; рус.1991 — «Генетический полководец»; др. — «Прирожденный полководец»; доп. 1976 — «Дорсай!» [Dorsai!]); первый, второй и четвертый романы объединены в один том — «Три дорсая!» [Three to Dorsai!] (1975); «Финальная энциклопедия» [The Final Encyclopedia] (1984), «Гильдия часовни» [Chantry Guild] (1988), «Молодой Блейз» [Young Bleys](1991).

«Побочная» линия представлена в сб. «Дух дорсаев» [The Spirit of Dorsai] (1979); др. короткие произв. включены в сб. «Потерянный дорсай» [Lost Dorsai] (1980; испр. 1988); большинство р-зов и повестей объединено в сб. «В компании с дорсаем» [The Dorsai Companion] (1986); выделяются — повесть «Потерянный дорсай» (1980; «Хьюго»-81) и р-з «Солдат, не спрашивай» (1964; «Хьюго»-65; доп.1967; рус.1991). Переводы на рус. яз. произв. цикла составили сб. — «Из серии «Дорсай» (рус.1991), «Дорсайская дилогия» (рус.1992; др. — «Солдат, не спрашивай. Прирожденный полководец»).

Среди др. книг Д. выделяются романы — «Мир сомнамбул» [Sleepwalker's World] (1971), посвященный проблемам перенаселения, «Буря времени» [Time Storm] (1977), в к-ром глобальная катастрофа принимает вид загадочных «времятрясений»; более традиционный роман о мире после катастрофы — «Волк и железо» [Wolf and Iron] (1974 — «В железные годы»; доп. 1990), а также остросюжетный роман «Дальний зов» [The Far Call] (1978), посвященный интригам, сопровождающим подготовку к первой пилотируемой экспедиции на Марс.

Р-зы Д. составили сб.:

«Мутанты» [Mutants] (1970),

«Опасность: люди» [Danger — Human] (1970; др. — «Книга Гордона Диксона» [The Book of Gordon R.Dickson]),

«Звездная дорога» [The Star Road] (1973),

«Древний, враг мой» [Ancient, My Enemy] (1974),

«Лучшая научная фантастика Гордона Диксона» [Gordon Dickson's SF Best] (1978; доп. 1987 — «В кости» [In the Bone]),

«В железные годы» [In Iron Years] (1980),

«Возлюби нечеловека» [Love Not Human] (1981),

«Человек с Земли» [The Man from Earth] (1983),

«Диксон!» [Dickson!] (1984; испр. 1985 — «Стальной брат» [Steel Brother]),

«Выживание!» [Survival!] (1984),

«Вперед!» [Forward!] (1985),

«За пределами Дар аль-Харба» [Beyond the Dar Al-Harb] (1985),

«Вторжение!» [Invaders!] (1985),

«Человек, отвергнутый мирами» [The the Worlds Rejected] (1986),

«Последний сон» [The Last Dream] (1986),

«Охват мысли» [Mindspan] (1986),

«Незнакомец» [Stranger] (1986),

«Тур с гидом» [Guided Tour] (1988),

«Начала» [Beginnings] (1988),

«Концы» [Ends] (1988).

В повести «Называйте его Господин» (1966; «Небьюла» -66; рус. 1990; др. — «Повелитель») вассал убивает своего господина, чтобы не дать ему совершить поступок против чести; кроме того, выделяется короткая повесть «Личина и дело» («И плащ, и посох») (1980; «Хьюго» -81), переписанная в роман «Путь пилигрима» [The Way of the Pilgrim] (1987).

На рус. яз. также переведены:

«Воин» (19..; рус.1991),

«Вставить палку в колеса» (1951; рус. 1967),

«Дикарь решающий» (19..; рус.1991),

«Дружелюбный человек» (1951; рус. 1990),

«Лалангамена» (1954; рус.1982; 1985),

«Машины не спорят» (1965; рус. 1967; 1978; др. — «Машины не ошибаются», «Перфокарты не обсуждают»),

«О людях» (19..; рус.1992),

«Путь дельфина» (19..; рус.1990),

«Мистер Супстоун» (1967; рус. 1985),

«Незваный гость» (1952; рус. 1988),

«Прислушайся!» (1952; рус. 1990),

«Самое мощное оружие» (19..; рус.1991),

«Спасательная операция» (1957; рус. 1990),

«Странные колонисты» (1955; рус. 1985),

«Человек» (1955; рус.1966; 1992).

Ряд переведенных р-зов Д. составил сб. «Иной путь. О людях» (рус.1992).

Менее значителен вклад Д. в фэнтези. Известен его «квази-историч.» роман

«Дракон и Георгий» [The Dragon and the George] (1957 — «Дракон и Св. Георгий»; 1976; рус. 1993 — «Святой дракон и Джордж»); продолжение — «Рыцарь Дракона» [Dragon's Knight] (1988), «Дракон на границе» [The Dragon on the Border](1992), «Дракон на войне» [The Dragon at War](1992).

Др. примеры — «героическая фэнтези» «Рыжий Джеми» [Jamie the Red] (1984 — в соавт. с Роландом Грином) и роман «Боги Земли» [The Earth Lords] (1988), действие к-рого протекает в Канаде прошлого века.

Др. соч.:

«Человечество в бегах» [Mankind on the Run] (1956; др. — «В бегах» [On the Run]).

«Время телепортации» [Time to Teleport] (1955 — «Больше нет барьеров»; 1960).

Дет. — «Секрет на дне моря» [Secret Under the Sea] (1960).

«Мир безумия» [Delusion World] (1955 — «Все отрегулировано идеально»; доп. 1961).

«Космическая посылка» [Spacial Delivery] (1961).

«Обнажен звездам» [Naked to the Stars] (1961).

Дет. — «Секрет под Антарктикой» [Secret Under Antarctica] (1963).

Дет. — «Секрет на дне Карибского моря» [Secret Under the Caribbean] (1964); дет. трилогия изд. в одном томе — «Секрет глубин» [Secret of the Deeps] (1985).

Дет. — «Космические победители» [Space Winners] (1965).

«Миссия во Вселенной» [Mission to Universe] (1965; испр. 1977).

С К.Ломером — «Бегство планет» [Planet Run] (1967; испр. доп. 1982).

«Космические пловцы» [The Space Swimmers] (1967); «Космические когти» [Spacepaw] (1969).

«Дикий волк» [Wolfling] (1969; рус.1992 — «Волк»).

«Месса Притчера» [The Pritcher Mass] (1972).

«Часовой» [The Outposter] (1972).

Дет. — «Инопланетное искусство» [Alien Art] (1973).

Дет., в соавт. c Б.Бовой — «Гремлины, убирайтесь домой» [Gremlins Go Home] (1974).

С Г.Гаррисоном — «Спасательная шлюпка» [The Lifeship] (1976).

«Про» [Pro] (1978).

«Дом от берега» [Home from the Shore] (1963; доп. 1978).

«Хозяева Эверона» [Masters of Everon] (1979).

«Человек навсегда» [The Forever Man] (1986).

1

С.Кольридж «Сказание о Старом Мореходе».

(обратно)

2

Рэйс (Race) — уменьшительное от Гораций (Horace).

(обратно)

Оглавление

Час Орды

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

Космическая Лапа

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

Пограничник

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

ОБ АВТОРЕ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg