«Мёртвая точка»

Игорь Середенко Мёртвая точка

42 день 2315 года

Фейн немного торопился, ему уже несколько раз напомнила об этом приятная улыбка очаровательной брюнетки, возникающей перед ним в форме голограммы. Он сидел в удобном кресле биомобиля, мчащегося под управлением компьютера – современный безопасный вариант управления. Согласно статистике за последние тридцать лет не было ни одной аварии, с тех пор как установили новую программу на биомобили. Профессор Фейн несколько раз сомкнул брови, прищурил глаза, закусил губу, и эти манипуляции были замечены разумной машиной. Перед ним выросла приятная девушка, на ее устах появилась теплая улыбка, и Фейн немного успокоился. В этот обычный день он был неспокоен, что-то мучило его сознание, какая-то снедающая скрытая мысль, словно навязчивый червь проползала вновь и вновь, напоминая о себе.

Мир, в котором жил Фейн, идеален. В нём нет проблем, человек спокоен и умиротворен, ему ничто не мешает и не тревожит, его мысли текут привычно, без страха и волнений, в гармонии с природой. Человек в таком мире не задумывается об опасности, его не тревожат неразрешимые вопросы, все предопределено и объяснимо. Современный человек наслаждается жизнью, оставив весь груз и тяжесть запутанных ситуаций в далеком прошлом. В нынешнем двадцать четвертом веке, когда люди научились не только управлять природой и ее богатствами, но и понимать ее, человечество вступило в эпоху совершенства души и сознания, теперь материальные вопросы более не предстают перед личностью, а служат ему на благо, не мешая благостным наслаждениям прекрасной и умиротворенной жизни.

Эти странные и новые ощущения, которые явно появлялись у Фейна в мыслях, были довольно странными и необъяснимыми. Вот уже три дня, как он не мог себе объяснить эти наваждения.

Биомобиль вылетел из тоннеля, стены которого, под воздействием голограммы – с изображением прекрасных зеленных лугов, залитых утренним светом, создавали впечатление у водителей, будто они едут не в темном тоннеле с серыми стенами, а на природе. В таких тоннелях с голографическим изображениям приятно было перемещаться. Время не замечалось, мозг отдыхал после работы, расслабившись и окунувшись в мир комфорта и уюта, наблюдая за бескрайними просторами дивной, сказочной природы, наполненной чудными, успокаивающими тонами цвета и тени.

– Совсем забыл, – вдруг произнес Фейн, высветив на лбу несколько складок между бровей. Он напрягся, затем вспомнив о назначенной встрече, сделал умиротворенный вздох, словно он решил мучающую его проблему, и произнес. – К профессору Смиту.

Разумный механизм биомобиля уловил его требование, и вновь перед ним выросло приятное лицо брюнетки.

– Профессор Смит примет вас через три минуты.

Спустя несколько минут его биомобиль свернул на крайнюю дорожку и плавно остановился. Затем поднялся куда-то вверх, перешел на другую полосу, несколько раз свернул, и вот он, не торопясь, начал подниматься вверх. Все это время ландшафты за окном биомобиля менялись один за другим, создавалось впечатление, что он двигался не в мрачном и однообразном тоннеле, а на природе, в удивительных и сказочных местах.

Биомобиль остановился. Открылась бесшумно дверь и Фейн вышел. Теперь он находился перед двухэтажным домом, расположенным на поверхности Земли, окруженном диковинными растениями с синими и желтыми цветками.

Фейн вдохнул воздух и медленно выдохнул, словно пытаясь успокоиться. Он подошел к двери, перед ним во встроенном в дверь мониторе появилась симпатичная блондинка.

– Профессор примет вас через минуту. Вы можете пройти в комнату.

Дверь открылась, и Фейн проследовал внутрь. В приемной его встретила секретарь – галогенное изображение той же блондинки, которую Фейн видел на двери.

– Я хотел бы встретиться лично с ним, а не с его копией, – заявил Фейн.

– Да, – улыбнулась девушка, – профессор знает о вашей просьбе, и потому будет лично присутствовать при беседе.

Фейн кивнул в знак согласия головой и проследовал в кабинет. Дверь перед ним открылась, и он очутился в комнате. Стены комнаты так же, как и в тоннелях, были оборудованы галогенным изображением. Фейн очутился в трехмерном изображении с видом чудесного озера.

Он стоял на палубе роскошной яхты. Заметив кресло, Фейн подошел и сел в него, утонув в его мягкой спинке и удобных подлокотниках. Звук природы, которую стимулировал компьютер, был приятным и потому Фейн немного успокоился и стал терпеливо ожидать психотерапевта, с которым он назначил встречу.

Вскоре появился профессор Смит. Широкое добродушное и приветливое лицо Смита, с дружелюбной и мягкой улыбкой, успокоили Фейна окончательно. Они поприветствовали друг друга и Смит сел на кресло, расположенное сбоку от Фейна, чтобы его клиент мог наслаждаться картиной природы.

– И так, вы сказали мне, что хотели о чем – то поговорить, – произнес Смит. Вас что-то тревожит?

– Да, – ответил Фейн. – Я не хотел говорить об этом по телефону. Понимаете, там, где я работаю, не любят…

– Это понятно. Почти все мои клиенты обращаются ко мне с подобной просьбой. Ваша работа нова для вас и требует…

– Нет, нет, вы не поняли, – перебил его Фейн. – Дело не в работе. Хотя и в этом тоже. Я давно уже не работаю журналистом. У меня много статей и книг.

– О чем вы пишите? – спросил Смит.

– В основном – историю. В этом то и проблема. Нельзя написать о прошлом…

– Не окунувшись в темные и серые времена, – дополнил Смит.

– Вот именно. В последнее время, я начал как-то странно себя чувствовать.

– Как это выражается? – спросил Смит.

– Даже не знаю, как это чувство описать. Подобные слова даже изъяты из словаря, говорить об этом запрещено в публичных местах.

– Понятно. Вас постигло чувство беспокойства?

– Да, возможно. Но я не уверен, что это. Скорее… Нет, не могу описать, – он напрягся с мыслями. – Это что – то старое, давно забытое людьми. Это было еще вначале третьего тысячелетия.

– Двадцать первый век? – спросил Смит, прищурившись.

– Да, возможно там.

– Вы писатель и я могу быть с вами откровенным. То, о чем вы чувствуете, но не можете сказать, называется страхом.

– Да, скорее это так. Да, да, это то самое слово, – согласился Фейн. – Именно страх сейчас наполняет мое сознание и не дает нормально жить и работать. Это чувство уже давно покинуло человечество. Оно нам неведомо. Оно запрещено в употреблении. Откуда же оно появилось? – спросил Фейн, глядя на прекрасные краски восхода солнца.

Профессор задумался, он приподнял черную бородку, искривил губы и вымолвил:

– Скажите, а что – то новое с вами происходило, за последнее время? Что-то необычное, среди знакомых…

– Пожалуй, нет. Все мои знакомые – это преуспевающие люди, никаких необычных изменений у них не было в жизни.

– Покупка каких – то предметов, запрещенных… – продолжал Смит перечислять причины.

– Да, вспомнил.

– Так, так, – сказал Смит и его пронзительный взгляд остановился на Фейне. – Что это был за предмет?

– Да ничего особенного, книга. Обыкновенная бумажная книга.

– Бумажная?

– Да, вы понимаете, я ведь пишу! И мне для работы требуется новая информация.

– Вы ее взяли в библиотеке?

– Нет… не в библиотеке.

– Там ведь все есть, любые источники. Почему?

– Я признаюсь, она запрещена.

– Теперь все понятно. Контрабанда, – предположил Смит.

– Нет, я бы не посмел. Это ведь нарушение закона. Эта книга долго хранилась у моей бабушки, а когда она умерла, то перешла мне по наследству.

– Понятно. О чем она? – поинтересовался Смит.

– Это детектив.

– Там есть, как бы вам сказать, действия, которые…

– Запрещены в упоминании, – договорил Фейн. – Да, есть. Несколько убийств.

– Кто автор? – спросил профессор.

– Автор давно умер. Он жил еще в девятнадцатом веке. Его звали…

– Не нужно имен, – перебил его Смит. – Теперь понятно, почему у вас появился страх. Это чувство давно исчезло. Нынешним людям оно не ведомо. Даже старые люди о нем не думают. Есть специальные программы для стариков, они уходят, не ведая страха.

– Да, я знаю об этом.

– Эту книгу нужно уничтожить, или сдать ее…

– Это непременно, – согласился Фейн.

– Если она содержит насилие, агрессию, то она вне закона. Вы же знаете, что любая подобная литература, а также видеофильмы, запрещены. Их не производят, даже говорить о них…

– Разумеется, я знаю об этом и сделаю так, как велит закон, – сказал Фейн. – Но это не все.

– Что еще?

– Как бы вам это сказать. У меня такое ощущение, что за мной следят.

– Опишите мне его.

– Это мужчина, рыжие волосы, круглое лицо, приятной внешности. Глаза! Я не запомнил цвет его глаз.

– Не важно. Когда вы его видели? Что он делал?

– Я думаю час назад, хотя нет, значительно позже, дня три назад.

– Когда у вас начались эти странные ощущения? – спросил Смит.

– Да, возможно… Я не помню…

– Скорей всего, вы заразили свой мозг страхами, читая эту запрещенную литературу, – сказал Смит. – Человек, который писал эту книгу, был болен духовно.

– Что же его заразило? Ведь вы не станете отрицать того, что человек, написавший такую книгу, сам болен и его тоже не покидают страхи?

– Это верно, человек наполненный подозрениями, угнетающими его сознание, невольно может передать это и вам, посредством книги, ведь там отражены его мысли.

– Интересно, как же сам автор мог заразиться подобными страхами? – спросил Фейн.

– Раньше на Земле были не решены не только материальные вопросы, но и психологические. Даже в утробе матери, плод мог слышать неосторожный сильный, пугающий звук, например, сигнал автомобиля.

– Да, я читал об этих машинах на бензине и газе, – согласился Фейн.

– Услышав такой раздражающий сигнал, плод матери мог в утробе испытать испуг, приводящий его к зачаткам страха. Настрой и переживания матери тоже могли сказаться на ее плоде.

– Да, но сейчас это невозможно. Люди рождаются не естественным путем, а в лабораториях для новорожденных. Достаточно лишь клетки мужчины и женщины.

– Да, варварские времена, когда женщина испытывала боли, приносящие ей её плодом, прошли. Наш мир идеален, в нем нет боли, насилия и страху тоже не откуда взяться. Еще в двадцатом веке родители воспитывали детей по своей программе. Дети часто не имели ласки, испытывали заброшенность и пустоту. Последнее и приводило к зарождению страха в ребенке, появлялось недоверие и подозрительность. Ребенок рос, становился злым и агрессивным, часто люди конфликтовали и убивали. Я читал ваши работы по истории.

– Мне приятно слышать об этом, – сказал Фейн.

– Поэтому я с вами и откровенничаю, по вашей просьбе. Эти темы сейчас не актуальны, они вышли из моды и канули в прошлом. Относительно вашей проблемы о страхах, могу сказать, что страхи возникают тогда, когда человек оказывается в какой-то неразрешенной ситуации. Вы должны забыть содержание сюжета той книги, которая и привела вас к подобным опасениям. Человек с рыжими волосами скорей всего тоже является плодом вашего раннего воображения. Не зря правительство когда-то запретило подобную литературу, и такие жанры, как детективы с убийствами уже забыты. Мир, когда человечество боролось за жизнь, прошло, теперь нам никто не угрожает, человек преодолел все преграды материального и духовного мира, и теперь сполна за более чем 40-тысячную историю развития и становления заслуженно пользуется плодами природы, отдавая дань прошлому.

Профессор Фейн ехал в своем биомобиле, пронзая искусственные горы, леса, озера. Где-то глубоко внутри своего сознания он похоронил все свои страхи, которые испарились, словно утренний туман, при появлении солнца, расправившегося с призрачными темами зародившегося нового чувства – страха и беспокойства. Последнее, после встречи с профессором Смитом, исчезло. Фейн объяснил сам себе свои новые ощущения.

Теперь, он, придя домой, сразу же уничтожит бабушкино наследство. Вместе с этой книгой, он спалит и мешающую память, которая, словно призрак из далекого и чуждого новому миру прошлого, растает и улетучится из его сознания, освободит его от тягостных и личностных воспоминаний сюжета книги. Перед тем, как приехать домой, Фейн решил посетить новый фитнес центр, о котором ему пришло сегодня сообщение. Там он расслабится и позабудет о своих приключениях.

Было уже темно. Улица на окраине города, где располагался фитнес центр, пестрела различными рекламными огоньками – галогенными изображениями рекламных продукций. Он быстро отыскал центр, на входе его встретила, в трехмерном изображении, девушка. Она приятно улыбнулась и предложила ряд услуг фитнес центра.

– Я хотел бы отдохнуть, – коротко сказал Фейн.

– Кресло путешествий, по незабываемым местам природы.

– Хорошо, – согласился Фейн, он уже почувствовал предстоящий комфорт и наслаждение от новых компьютерных возможностей, которые нельзя было отличить от настоящих ощущений, кроме одного – они были созданы компьютерной технологией. Утренний весенний ветерок, приятный звук прибоя, отдаленные крики чаек, теплые ласкающие лучи солнца, все это было легко и в изобилии предоставлено клиентам центра.

Сидя в кресле, они могли наблюдать за падающим водопадом, чувствуя ветер и брызги капель на своем теле. Компьютерные технологии учитывали все человеческие ощущения и погружали его в незабываемый и желанный мир. По желанию клиента можно было задать программу с фантастическими изображениями волнующими и развлекающими сознание, но Фейн выбрал представления обычной природы – горы и лес окружали его. Он перемещался с легкостью птицы с дерева на дерево, перелетал луга, парил над озером, подобно соколу взлетал над утесами и горами. Вот он заметил ослепительное солнце. Оно пробудило в нем какое-то внутреннее тепло, окутало комфортом. Он захотел подняться выше, на самый остроконечный белый пик. Пребывая в подвешенном положении над дивной природой, он находился в гармонии с ней и ощущал ее силу. Он сосем не чувствовал утомления за день, позабыл о своих недавних проблемах. Он почувствовал единство с окружающим миром, живая энергия наполнила его кровь, пробудила ясность сознания, он почувствовал неописуемую легкость в мышцах. Там, на вершине, он приметил, среди снегов, маленькую красную точку. Поинтересовавшись крошечным предметом, который так разительно выделялся на белом полотне, Фейн решил приблизиться. Опустившись на небольшое плато, на котором он заметил красную точку, Фейн увидел красную розу. Ее лепестки распустились, и она грелась в теплых утренних лучах. Фейн нагнулся, чтобы вкусить аромат чудесного цветка, чтобы почувствовать запах весны, которая еже наполнила его легкие своими многоцветиями в лесах и рощах, мимо которых он пролетал. Приблизившись к ней вплотную, Фейн вдохнул аромат розы, наполнив им легкие, и вдруг… Все поплыло перед глазами, смешались краски, запахи исчезли, тени сомкнулись, солнце погасло, и наступила тьма, его голова закружилась, сознание помутилось, а мысли запутались.

56 день 2315 года

Фейн медленно приоткрыл глаза, какой-то неприятный белый свет больно ударил в зрачки, сузив их до точки. Он попытался встать, но понял, что это не так просто сделать. Он не был скован чем-либо, его рука свободно совершила несколько движений, но голова… Легкое головокружение сбивало мысли и мешало подняться. Он чувствовал слабость. Первое, что он мог сделать, это оглядеть обстановку. Его глаза с тревогой скользили по стенам, белому потолку, небольшому столику у стены. Комната была приятно освещена. Его глаза понемногу привыкли к свету. Очертание предметов становилось все отчетливее, а головокружение улетучивалось, уступая место здравому рассудку. Он не знал, сколько так, без движений, он пролежал – час, может три. Его взгляд столкнулся с овальной дверью. Такие двери были непривычны для квартир и его вновь посетили подозрения и неприятные предчувствия. Что с ним? Почему он оказался в этой маленькой комнате?

Фейн попробовал приподняться и ему это удалось. Затем он встал, немного пошатнулся, но это произошло скорее из-за волнения, нежели этому была причиной физическая слабость. Дверь, с которой он не сводил взгляда, находилась прямо перед ним. Все, что ему нужно было сделать, это подойти к ней ближе. Путь к свободе был перед ним, но почему-то ему совсем не хотелось выйти наружу. Что это? Какие удивительные ощущения он испытывал? Раньше он никогда так не был взволнован или заинтригован. Это новое ощущение, которое он еще не мог назвать, манило его, придавало смелости, и было приятно. Всю его жизнь он не знал абсолютно никаких проблем. Жизнь была легкой и необремененной тяжестью каких-либо проблем. Об этом заботилось государство. Он же лишь вкушал приятные цветы, которые даровала ему жизнь.

Он немного постоял перед дверью, охваченный приятной дрожью новых ощущений, и, наконец, решил покинуть эту маленькую клетку, где он оказался. Сделав два уверенных шага, он застыл в изумлении перед дверью. Она не открылась. Почему? Ветер каких-то странных сомнений вперемешку с зародившейся тревожностью пролетел сквозь его сердце, оставив небольшой осадок в виде неуверенности. Двери всегда открываются, в любом доме, другого он не знал. Тут посетила его мысль о том, что дверь сломана. Он легонько постучал, в надежде, что его услышат, но в ответ лишь тишина и новые ощущения нарастающей тревожности. Он вспомнил далекие годы, когда он сдавал экзамены в университете, тогда он несколько раз тоже испытывал такие чувства. Он попытался вспомнить еще подобные события, но ничего нового для себя его память не выдала. Лишь далекие воспоминания детства. Что это? Потеря памяти? Он не мог вспомнить ни единого события, которые прошли с ним за последнее время. Фейн вспоминал, он лихорадочно копался в памяти, в поисках хоть одного события, эпизода, который бы напомнил ему о его последних днях, а быть может, и годах. Неожиданно, его посетила чудовищная мысль: "Кто он? Что он здесь делает?" Его руки невольно протянулись к овальной двери и в сумрачном предчувствии беды, которая ему была почти незнакома, он начал сначала толкать ее в стороны, пытаясь раздвинуть, а потом ощупывать непонятный предмет, расположенный у двери. Это был небольшой красный круг с размером толщины большого пальца.

Фейн не успел дотянуться до красного круга (его рука застыла в нескольких сантиметрах от него), как вдруг дверь перед ним расступилась, поднявшись вверх и спрятавшись в стене. Путь был свободным. Фейн не стал ждать судьбу и вышел. Он оказался в каком-то коридоре. Здесь было достаточно освещения, приятный свет немного успокоил встревоженный разум Фейна. В недоумении, вперемешку с щекочущим нервы волнением, он неуверенным шагом двинулся по коридору, выбрав одно из направлений. Судя по обстановке, которую он наблюдал, такой коридор не мог быть частью какой-либо квартиры или офиса. Это скорее напоминало… Он не мог вспомнить. Его ноги несли вперед, а сознание судорожно работало с осколками памяти, иногда встречая на своем пути отдельные воспоминания давнего времени. Лишь стены, пол и некоторые мигающие лампочки ему напоминали о том, что он находится в материальном мире. Он несколько раз ощупывал свое тело, ноги и руки, пытаясь уверить себя в том, что это не сон и не голограмма. Он живой, настоящий, а мир, к которому он прикоснулся, реальный. Так прошло минут пять, пока он неуверенно брел извилистыми проходами странного коридора.

Фейн остановился, что-то напомнило ему о новых ощущениях, какое-то нераспознанное напоминание. Он, как будто начал что-то вспоминать. Эти стены, коридор, они о чем – то ему хотели сказать, но… как он не пытался выудить из уголков памяти, все было тщетным, пустота. Неожиданно его уху донеслись какие-то тонкие звуки. С приятным волнением в сердце он направился на звук, и вскоре начал слышать отчетливую речь. Да, это были люди. Он не один! Он уже ускорил шаг в надежде узнать, что с ним произошло, а главное – кто он. Фейн подошел к овальной двери, за которой он отчетливо слышал голоса. Что – то его остановило. Он еще не мог понять, когда его взгляд не обнаружил красного круга у двери, которым он воспользовался, когда открывал первую дверь. Голоса пропали, затаились. Почему? Эта мысль немного волновала его. Ему показалось, что за дверью кто-то есть, но оно затаилось, затихло. Может он ничего не слышал, и это было галлюцинацией? Тут он вспомнил, что звуки не проходят через двери или стены. Так как дверь была закрытой, то и людские звуки он не мог слышать. И все же, он невольно, пытаясь разъяснить для себя многие вопросы, потянулся к двери, и… Она бесшумно отворилась, поднявшись вверх, внутрь стены.

С нескрываемым восторгом, граничащим с удивлением и растерянностью, он увидел восемь человек: двух очаровательных молодых женщин и шестерых мужчин.

– Теперь нас девять, – сказал один из мужчин, сидевший за круглым столом.

– Вы присаживайтесь, угощайтесь, – сказал молодой парень, приятно улыбнувшись. – Чай, кофе, разнообразные коктейли, соки, минеральная вода. Здесь этого в избытке.

Фейн сел рядом с девушкой. С волнением он по – прежнему оглядывал обстановку и пытался найти хоть один предмет, который бы ему о чем-то наполнил, восстановил память.

– Вы, наверное, пытаетесь вспомнить последние события, которые произошли с вами? – сказала девушка.

– Да, я не помню…

– Мы все в одинаковых условиях, – сказал молодой человек, сидящий рядом с Фейном. – Никто ничего не помнит. Бесполезно что-либо вспоминать.

– Давайте я вас познакомлю, – предложила белокурая девушка, натянуто улыбнувшись.

Фейн, кивнул головой.

– Я точно помню свое имя, – сказал он, – меня зовут Фейн.

– Это Альбертон, – произнесла девушка, указывая на мужчину лет тридцати с лишним, – это Блэк, Крофтон, Ости, – она указала на молодую брюнетку, – Дадсон, Голдман, Эвенз, – указала она на рыжеволосого мужчину, – меня зовут Хейли. Как и вы, все мы не помним, что с нами произошло, и как мы оказались…

– Где!? – невольно вырвалось у Фейна. – Прошу прощения, за то, что перебил вас. Где мы находимся?

– Это космический корабль, – ответил за девушку Альбертон.

– Почему вы так в этом уверены? – спросил Фейн, и тут же вспомнил, где он мог видеть знакомые ему стены коридора и замысловатые переходы.

– Вы проснулись позже всех, – сказал Голдман. – Мы не стали вас будить, чтобы не навредить вашему здоровью, к тому же…

– Здесь многое необычно, – сказал Фейн.

– Да, да, возможно, – согласился Альбертон. – Я расскажу вам то, что нам стало известно. Мы также как и вы спали в своих комнатах, потом…

– Потом мы проснулись, – добавил Голдман.

– Верно, – продолжил Альбертон, – нас не разбудили, прошу это заметить. Возможно, здесь есть какая-то программа действий. Но это лишь мое предположение, не более того. Так вот, вернусь к событиям, о которых все мы знаем. Первым проснулся Эвенз.

– Это было ужасно, – сказал Эвенз. – Нет, я ничего не хочу сказать о физическом состоянии, я достаточно бодро чувствовал себя, но мое душевное беспокойство…

– Мы все испытали потрясение, – сказал Голдман.

– А я до сих пор места себе не нахожу, – сказал Крофтон. – Это ужасно, и дело не только в памяти, как тут уже говорили, просто обстановка…

– А что обстановка? – спросил Фейн.

– Ему мерещится что-то, в каждом предмете он видит нечто необычное, – пояснил Голдман. – Я предполагаю, что это от сна. Это пройдет. Как и то, что у всех из нас амнезия. Эта потеря памяти ненадолго, я в этом уверен.

– Возможно, это произошло из-за каких-то нагрузок, – сказал Альбертон. – Наш организм, по-видимому, испытал какие-то потрясения, и как сказал Голдман, для мозга нужно время и он восстановит все события. Ясно одно, мы все находимся на этом космическом корабле.

– Но в таком случае, нас должно что-то объединять, – предположил Фейн.

– Да, мы думали об этом, – ответил Остин. – Но, увы, мы не помним своих профессий. Это ужасно. Что мы здесь делаем?

– Не нужно отчаиваться, – сказал Альбертон. – Мы всё узнаем, и наша память вернётся. Я не знаю откуда, но я помню, что частичная потеря памяти возможна, если человек попадёт в сильные магнитные завихрения. Наш корабль мог попасть, например, в одно из таких полей. Одинокая комета, спутник, да мало ли.

– Это интересно, – сказал неожиданно Голдман.

– Что вас заинтересовало? – спросил Эвенз.

– Мы не помним кто мы, но навыки сохранились, – сказал Голдман.

– Это верно, – сказал Блэк. – И что это значит?

– Это значит, – начал Голдман, – что по осколкам памяти и нашим не стертым навыкам, мы сможем восстановить события или хотя бы круг наших интересов и профессий.

– Да, это интересно, можно попробовать, – сказал Фейн.

– Вот вы, Альбертон, – начал Голдман, – знаете о магнитных полях, космическом корабле, точнее его устройстве, пожалуй, больше остальных, поэтому, можно предположить, что вы как-то связаны с космосом или техникой.

– Может быть, может быть, – задумчиво произнес Альбертон.

– Вы, девушка, – Гольдман указал на брюнетку, – слишком нежна и красива. Я сразу обратил внимание, да и многие здесь тоже, что у вас необычная походка.

– А что с ней? – сконфуженно и осторожно, произнесла Ости. – Я так хожу, ну и что тут такого.

– Ваша походка, – продолжал Голдман, – дает мне возможность предположить, что ваша профессия относится к модельному бизнесу. А внешний образ и черты лишь подтверждают мою догадку.

– И это скорей всего так, – согласился Альбертон.

– У Блэка на ладонях видны мозоли, – продолжал строить свои догадки Голдман. – Это наводит на мысль, что он имеет отношение к техническому персоналу. Только вот в какой отрасли, пока не ясно.

Блэк с нескрываемым вниманием осмотрел свои ладони.

– Да, вы верно заметили, – согласился Блэк, – работа чиновника или учителя не для меня.

– Крофтон, теперь вы, – сказал Голдман твердым голосом.

Крофтон невольно вздрогнул.

– С вами проще, чем с остальными, – продолжал Голдман. – Как только вы здесь оказались, вы сразу же не растерялись у бара и прекрасно орудовали на кухне посудой, словно ваши руки уже не раз прикасались к ней. Вы безошибочно смастерили коктейли мне и Альберту, из этого всего я предполагаю, что ваша деятельность относится к сфере кулинарии.

– Может быть, – согласился Альбертон.

– Это верно, – сказал Крофтон. – Лишь после ваших слов, я что-то почувствовал, глядя на посуду и кухню. Он подошел к аппарату, выдающему горячие блюда, и мастерски совершил несколько движений рук перед монитором аппарата. Спустя мгновение, что-то зазвучало внутри прибора, и раскрылась дверца, из аппарата медленно выплыла душистая гречневая каша с каким-то салатом в придачу. Все зааплодировали, на лицах появились теплые, сияющие улыбки.

– Теперь наша вторая девушка, которая представилась как Хейли, – продолжил Голдман. – С самых первых секунд ее пребывания в этой комнате, она пробовала неоднократно давать кому-то из нас распоряжения, и очень удивлялась, когда мы не всегда шли с ее согласием. В разговоре она держится так, словно знает все, пряча неуверенность за обаянием. Ведь она так же, как и все мы, ничего не помнит. Ее целеустремленный взгляд при задаваемых вопросах, и непременное желание получить ответ, наводит меня на мысль, что ее профессия как-то может быть связана с руководящей должностью, например, менеджер, управляющий. Она скорее привыкла отдавать приказы и следить за их выполнением, нежели рутинно и безропотно совершать какие-либо действия, чьи-то распоряжения.

– Я не скрою своих чувств, – начала Хейли, – но признаюсь, мне нравится отдавать распоряжения. И я действительно не люблю выполнять чьи-то указания.

– Эвенз, возможно вы журналист или диктор на телевидении, – сказал Голдман. – Вы не сидите на месте и часто задаете вопросы. Я вижу в вас желание докопаться до истины.

– Только поэтому вы считаете его журналистом? – спросил Альбертон.

– Нет, не только, – продолжил Голдман. – В его речевом обороте и словах присутствует нечто схожее с журналистами. Это специфика профессии. Заметьте, он несколько раз пытался отыскать в кармане какой-то предмет. Я предполагаю, что этим предметом, которого у него сейчас нет, может быть, электронная книжка – для записей, например, новостей. Термины, которые Эвенз использует в своем обороте, говорят мне, скорее о том, что он имеет какое-то отношение к журналистике. Он ищет. Наверное, новости для своего журнала.

– Вы правы насчет книжки, – согласился Эвенз. – Я действительно искал у себя в кармане записную книжку и очень удивился, когда ее там не обнаружил.

– Теперь Дадсон, – продолжил свои предположения Голдман. – Вы прекрасно разбираетесь в компьютерах, но не знаете, как они устроены.

– Вы видели компьютер здесь? – спросил Фейн.

– Да, но об этом потом, – сказал Голдман.

– Мы обнаружили комнату управления кораблем и даже проникли туда, – шепотом сказала Ости, придвинувшись к Фейну ближе. – Там побывало несколько человек. Я там не была, не пустили, сказали, что это может быть опасно.

– И что же? – спросил заинтересованно Фейн. – Какая информация в компьютере? Куда мы летим?

– Я не знаю, – ответила мягко девушка. – Там были Альбертон, Дадсон и Хейли. Хейли мне рассказала, что компьютер закрыт паролем и им не удалось проникнуть в его память. Альбертон сказал, что наш корабль управляется этим компьютером и идет по автоматической программе, по заданному курсу. Но куда, никто не знает.

– … Исходя из ваших, Дадсон, рассуждений и познаний в некоторых вопросах экономики, я вывел, что вы имеете прямое отношение к учету, например, вы бухгалтерский служащий, – продолжал строить свои догадки Голдман. – Помните мой вопрос к вам о стоимости технических приборов, что мы видели в комнате управления. Вы не только дали им цену, но и упомянули некоторые законы налогового кодекса, о котором мало кто из нас знает.

– Я с вами согласен, – обратился Дадсон, – передо мной действительно всплывают, глядя на некоторые предметы, какие-то цифры и связанные с ними формулы законодательства. Но это все интуитивно, нежели осознано.

– Вас, Фейн, я только сейчас увидел, – сказал Голдман, – и пока ничего определенного не могу сказать. Время и события помогут нам открыть и вашу профессию. О себе могу сказать, что меня интересуют вопросы, связанные с состоянием человека. Я помог Хейли с ее головокружением, с тошнотой и болями в брюшной области Крофтона. Это было, как они после уверяли, сделано довольно профессионально с моей стороны. Из этого я делаю вывод, что я имею отношение к медицине. Так что, если у кого недомогание или травмы, то всегда буду рад помочь.

Пока все были заняты новыми кулинарными изделиями Крофтона, Фейн подсел к Альбертону.

– Ости мне рассказала о комнате управления этой посудины, – начал Фейн.

– Да, я был там, – сказал Альбертон. – Это было тяжело, но мы с Дадсоном и Голдманом обнаружили эту комнату.

– Ости сказала, что Голдмана там не было.

– Это верно, он не заходил в пульт управления. Его помощь понадобилась Крофтону.

– И что, мы действительно не знаем куда летим? – спросил настороженно Фейн.

– Увы, вся информация хранится в бортовом компьютере, – ответил Альбертон, а затем продолжил шепотом. – Я лишь заметил, что компьютер не совсем работает в автономном режиме.

– Что это значит? – спросил Фейн.

– Мне показалось, что он принимал какую-то информацию. Мне действительно знакома техника на высоком уровне, как предположил Голдман. Я чувствую по работе аппарата, что он явно работал с внешним контактом.

– То есть?

– Кто-то отправлял информацию в компьютер, а он принимал ее. Возможно это письмо, или какая-то команда.

– Команда? – задумчиво произнес Фейн. – Что за команда? Для чего?

– Например, для запуска какой-то программы.

– Вы знаете, Альбертон, с самого своего пробуждения, на этом корабле, я чувствую, что здесь что-то не так. Я пока не могу определить, соединить отдельные тревожные предчувствия и мысли, но меня мучает какое-то странное беспокойство. Здесь что-то не так. Словно все приготовилось, напряглось, сжалось, вот как ваша эта программа. Она хочет, чтобы ее не видели, скрывается, но наступит момент, когда от нее уже не скрыться.

Альбертон внимательно прислушивался к каждому слову Фейна.

– Я с вами согласен, – сказал тихо Альбертон.

– А что вы предполагаете? Как мы здесь оказались?

– Я думаю, что вопрос о том, как мы здесь оказались тесно связан с вопросом, куда мы направляемся. Возможно, мы все перемещаемся на новую планету, для работы.

– А Ости, она ведь из мира моды, зачем она там нужна? Ведь ее профессия не требуется на новых местах поселения или разведывательных полетах.

– Согласен, – сказал Альбертон. – Но ведь о ее профессии мы судим по предположению Голдмана. Эти все его слова не точны, даже если он и угадал в нескольких случаях, остальные его доводы в основном остаются лишь догадками. Они станут точными и обретут реальность лишь после возвращения у каждого из нас памяти.

– Я надеюсь, что это скоро произойдет, – сказал Фейн.

58 день

Фейн держал крышку какого-то устройства вмонтированного в стену, Блэк осматривал детали в стене, копаясь в них, а Альбертон с упоением наблюдал за ловкими манипуляциями Блэка.

– Никто меня не переубедит, – сказал Альбертон, – что этот корабль какой-то странный.

– Что вы хотите сказать? – спросил Блэк, перебирая белые и синие провода.

– Я с вами согласен, – сказал Фейн, опуская крышку на пол. – Непонятно, куда подевалась команда корабля?

– Если этой командой не являемся мы сами, – ответил Альбертон.

– Да, это объясняет отсутствие команды, – сказал Фейн. – Но, не решает вопрос о конечном пути корабля.

– Безусловно, корабль идет автономным ходом, и в нашем участии или какой-либо команде пилотов не нуждается, – сказал Альбертон. – Однако судно, я бы сказал, учитывает контроль над командой.

– То есть следит за нами? – поинтересовался Блэк, высунув голову из дыры в стене.

– Как бы вам пояснить, – сказал Альбертон, – компьютер работает, как автопилот, он контролирует не только механизмы, шлюзы, следит за полетом, но и не забывает участвовать в жизни команды. Например, я обнаружил мультимедийное устройство, оно есть у каждого в комнате.

– Вы имеете в виду записные блокноты? – спросил Фейн.

– Не только, – ответил Альбертон. – Каждый из нас, безусловно, привык на Земле пользоваться записным блокнотом. Это уже вошло в привычку. Я покопался в настройках, осмотрел передатчики, точнее их места расположения. Блэк мне в этом помогает весьма умело. Я заметил, что эти записные блокноты, вне всякого сомнения, находятся под контролем нашего бортового компьютера.

– Собирается информация, – задумчиво произнес Фейн.

– Вот именно, – сказал Альбертон. – Зачем и для чего она потребовалась компьютеру с полной автономией?

– Я знаю такие компьютеры, – сказал Блэк. – Они запрограммированы на операции и полностью заменяют людей. Это компьютеры нового поколения.

– В таком случае, – сказал Фейн, – компьютер не только автономно совершает операции, как вы сказали, но и ведет сбор информации. Иными словами, он читает наши мысли.

– И не только, – сказал Блэк. – Здесь повсюду в стены вмонтированы видеокамеры.

– А в комнатах они есть? – спросил Фейн.

– Не знаю, – ответил Блэк.

– В комнатах имеются мультимедийные устройства, – сказал Альбертон.

– Для развлечения, – сказал Блэк, разбирая кабели и вынимая наружу, из стены какие-то электронные детали. Он передал их Альбертону, который их внимательно оглядел, со знанием дела.

– Верно, теперь члены команды корабля могут развлекаться в пути, – сказал Альбертон.

– Лично я никогда не увлекался этими трехмерными голограммами, – сказал Фейн.

– Мультимедийная сфера – это верх совершенства электроники, – сказал Блэк, вынимая очередные детали и разбирая их. Все, что человек пожелает, он может увидеть и даже почувствовать в такой сфере.

– Это всего лишь представление, – с иронией сказал Фейн. – Это иллюзия, не более того.

– Верно, в сфере отсутствует реальность, – согласился Альбертон. – Но ведь, она контактирует с человеком и даже заставляет его поверить в эту самую иллюзию. Это остается, по крайней мере, в памяти человека.

– Кстати, о памяти, – сказал Блэк. – Я разговаривал с Крофтоном. – Он не может вспомнить своих родителей.

– Это невозможно, – сказал Альбертон. – Память пропала у нас всех за весь период жизни, и недавние воспоминания должны были остаться.

– Вот и я так сказал, – ответил Блэк. – Странно это. Неужели в наше время, кто-то живет без родителей. Я понимаю, что все мы рождаемся не естественным путем, как когда-то лет двести-триста назад, но каждый ребенок должен иметь родителей, чьи клетки были оплодотворены, не так ли Фейн.

– Все верно, – согласился Фейн.

– Кстати, с этим парнем, – сказал Альбертон, – уже несколько дней что-то не так.

– Что вы имеете в виду? – спросил Фейн.

– Понимаете, – начал Альбертон, – вчера в гостиной произошел весьма странный и неприятный инцидент. Что-то или кто-то вывел Крофтона из себя.

– Как такое могло произойти? – удивился Фейн.

– Да, на Земле к этому сразу же прицепились бы врачи, – сказал Блэк.

– Верно, – ответил Альбертон. – Крофтон как-то странно вел себя. Он оскорблял других, обвиняя их понапрасну. Будто они мешают ему. Его раздражение всем не понравилось, пришлось успокаивать его сознание. В этом помог Голдман. Если бы он не появился вовремя, не знаю, чем бы это все закончилось.

– А кто еще был в гостиной? – спросил Фейн.

– Там были Ости, Дадсон, Эвенз, ну и, вовремя появившийся, Голдман, – ответил Альбертон.

– Из-за чего конкретно Крофтон так странно вел себя? – спросил Фейн.

– Я так понял, – ответил Альбертон, – что его вывел из себя беспорядок.

– Что? Беспорядок? – удивился Блэк.

– Именно, – ответил Альбертон. – Во всяком случае, он так сказал. Будто кто-то постоянно делает ему неприятности – все предметы на кухне переставляет.

– Да, с тех пор, как он принял на себя обязанности повара, – сказал Блэк, – он и впрямь помешался.

– А мне нравится, как он готовит, – ответил Фейн.

Альбертон взял из рук Блэка несколько деталей, и после недолгого осмотра заявил:

– Теперь мне абсолютно ясно, управление происходит лишь одним компьютером и связь с ним двухсторонняя.

– Что это значит? – спросил Фейн.

– Это означает, что я был прав, когда предполагал, что информация о нас в виде звуков, видео и записей, сделанных членами экипажа в электронные книги, собирается компьютером.

– Чудесно, – заметил с иронией Блэк. – Куда же мы движемся и зачем?

– Я давно уже задумываюсь о том, что сказал Голдман, когда определил наши сферы деятельности, – сказал Альбертон.

– И о чем вы думаете? – спросил Фейн.

– Что может объединять людей разных профессий? Ответить на этот вопрос, значит предположить направление движения корабля.

– А, что об этом думает Голдман? – спросил Блэк.

– Я говорил с ним об этом, – сказал Альбертон. – Он исходит из воспоминаний, точнее тех осколков, кадров, что остались в нашей памяти.

– И к чему же он пришел? – спросил Фейн, с нескрываемым любопытством. – Признаюсь, он удивил меня тогда своими смелыми и достаточно логическими предположениями.

– Голдман считает, – сказал Альбертон, – что мы движемся от Земли.

– Интересно, на чем основывается это предположение? – спросил Фейн, уже буравя взглядом Альбертона.

– В каждом нашем воспоминании прошлого, – ответил Альбертон, – незримо присутствует Земля. Он считает, что все мы родились на Земле. Конечно, можно предположить, что все мы возвращаемся на Землю, но тогда должны быть какие-то воспоминания о других планетах.

– А их нет, – продолжил мысль Фейн.

– Верно, – сказал Альбертон. – Я немного покопался в главном компьютере и мне открылись некоторые данные. Хоть я и не смог расшифровать коды к тексту сообщений, пришедшие недавно на компьютер, но я установил, что эти сообщения не все являются нашими записями в блокноты.

– То есть? – удивился Блэк.

– Несколько сообщений было послано с наружной стороны корабля. Их послали не члены экипажа, – ответил Альбертон. – Мне также удалось узнать, что это Земные сообщения. Конечно, эти сигналы могли и отразиться, и быть посланы с других направлений, но это маловероятно.

– Но ведь мы и не должны были потерять память, – сказал Блэк, – однако это произошло. Тогда и сигналы могли прийти откуда угодно.

– У меня такое впечатление создается, – сказал тихо Фейн, – что мы не случайно здесь оказались все вместе. Словно мы ограничились, отстранились от мира, а не он от нас.

– Я надеюсь, Альбертон, – сказал Блэк, – что вы раньше доберетесь до данных компьютера, чем мы узнаем, что все наши усилия узнать о себе правду были напрасными.

64 день

– А я говорю вам, что это безумие, – сказал Альбертон, глядя на шлюз в третьем отсеке.

Рядом с ним стояли Дадсон и Эвенз.

– Не может этого быть, – сказал Альбертон.

– Ты же сам вчера говорил о почте, – сказал Дадсон, – да и Блэк с Голдманом были тогда рядом и видели собственными глазами.

– Да, да, – сказал Эвенз, – что-то пришло. Мы должны обязательно проверить. Тогда и узнаем о том…

– О том, что с нами произошло, – закончил фразу Дадсон.

– Ну, хорошо, – согласился Альбертон, не видя другого выхода. – Но для того, что бы получить эту почту, нам нужно войти во второй отсек.

– И что? – спросил Дадсон.

– Там нет воздуха, – ответил Альбертон, – и, возможно, облучение с космоса.

– Нужны скафандры? – предположил Эвенз.

– Даже если мы и войдем во второй отсек, – ответил Альбертон, – у нас нет полной уверенности, что это то, что мы ищем. Но будь по-вашему. Кто пойдет?

После некоторого раздумья и предложений было решено, что во второй отсек отправится Блэк. Его пригласили, объяснив, что его познания в технике помогут справиться с заданием – перевести и подключить капсулу, которая прикрепилась к кораблю. Предполагалось, что эта капсула с почтой. Альбертон присоединился к Блэку. Обнаружив с десяток скафандров, они облачились в непривычные костюмы и приступили к шлюзованию. Операция прошла на редкость положительно, так как Блэк и Альбертон не владели навыками выхода в открытый космос. Хотя полного выхода не было, достаточно было оказаться в специальном отсеке почты, где была очень низкая температура, открыть небольшой шлюз и добраться до капсулы с предполагаемой почтой, затем, не извлекая ее, подсоединить капсулу к электронной системе и вся информация, заложенная в капсуле, перейдет на компьютер. Эта операция была произведена на высоком уровне, без трудностей. Альбертона, Блэка и других членов команды распирало желание узнать содержимое капсулы.

Ясно было одно, что корабль не только управляется компьютером, но и кто-то извне заботится о движении и экипаже, посылая сообщение таким непривычным способом, как электронные сообщения с использованием посыльного робота. Альбертону и еще нескольким членам экипажа, обладающим навыками электротехники и физики, пришлось немало приложить усилий, прежде чем они выудили информацию из компьютера и расшифровали некоторые данные пришедшие по почте.

Альбертон перевел сигнал на экран расположенный в одном из технических узлов корабля. Там находился компьютер, с которым Альбертон связал главный компьютер. Все девять членов экипажа сидели перед экраном и с упоением школьников, пришедших на свой первый урок, смотрели на информацию, переданную с главного компьютера.

– Это то, что находилось в капсуле, – объявил Блэк.

На экране появились первые знаки, символы и слова.

– Это письмо от правительственной службы, – заметил Голдман, – разглядывая символы.

На экране появились первые слова: "Особо секретно". Затем всплыли другие слова: "Для охранительной службы. Личные дела". За этим появился список фамилий – членов экипажа корабля. Каждый мог найти в этом списке и свою фамилию.

– Ничего не понимаю, – неожиданно вырвалось у Хейли. – Какие еще дела?

– Сейчас узнаем, – сказал Дадсон. На экране появились файлы с личными делами каждого.

– Может, не следует так публично показывать перед всеми это содержимое? – сказала Ости.

– Мне нечего скрывать, я не буду волноваться, – ответил Фейн. – Можешь открыть мою фамилию, – обратился он к Альбертону, управляющим компьютером.

После некоторых дебатов, все согласились с тем, что прочитать любую информацию, даже личного характера было необходимым, так как она могла пролить свет на многие вопросы.

Первым открыли "личное дело" Фейна. На экране появилось сообщение: "Циничен, хладнокровен и жесток, опасен для общества. На его счету двенадцать злодейских убийств. Все они совершены в разное время на протяжении восьми лет. Способы совершения и сокрытия преступлений, совершаемых Фейном, говорят о его постоянном "автографе" совершаемом данным преступником. Удушение жертвы (молодые женщины в возрасте 16–30 лет) и последующего расчленения. Жертвы преступник закапывал в землю. Это было его "визитной карточкой", по этим данным и его признанию была доказана его причастность к двенадцати жестоким убийствам. Серийного маньяка обезвредили и арестовали зимой: 48 дня 2315 года. На каждой из своих жертв он изображал на плече или бедре рисунок в виде бабочки".

Это сообщение было внезапно прервано самим Фейном. Он демонстративно встал, подошел к Альбертону и дрожащей рукой выключил компьютер. В комнате царила мертвая тишина. Все с ужасом смотрели на Фейна, взгляды презрения, граничащего с отвращением и испугом. Неужели все они так долго находились рядом с убийцей, которого выслало правительство с Земли.

– Что вы все на меня так странно смотрите?! – спросил Фейн, немного заикаясь. – Там есть и ваши папки, – сказал он, указывая на монитор,

– Я не стану читать, – сказал Крофтон, не скрывая своего раздражения. – Вы как хотите, но я не буду смотреть это.

– А я не верю этой информации, – сказала Ости, тревожно поглядывая в сторону Фейна.

– Да, это может быть и неправдой, – заявил Эвенз.

– Но знаки, эмблемы правительства? – сказал с беспокойством Голдман. – Не скрою, меня тоже шокировала эта новость. Я полагаю, что следует прочитать, и до конца выяснить кто мы. Без этого мы будем находиться в неведении. Учитывая жуткие описания и подробности, которые все мы прочли, предлагаю тем, кто не в силах услышать о себе страшную правду, покинуть эту комнату и подождать за дверью. Все, что мы узнаем, мы потом сообщим.

Несмотря на такое заявление и перепуганные лица все остались на своих местах.

66 день

Далее шли привычки маньяков и фотографии их жертв. В эту жуткую подробную информацию, в которой уже никто не сомневался, трудно было поверить. Фотографии и документы, присланные органами правопорядка, были настолько убедительными и подробными, что несколько человек, в силу их чуткой души и мягкого характера не способного переварить это страшное сообщение, просто выбежали из комнаты. Ости потеряла сознание, и Голдману с Хейли пришлось приводить ее в чувства. Хейли с Ости удалились в свои комнаты, они были угнетены и подавлены. Уголовные дела всех членов экипажа корабля включали в себя подробное описание обстановки в местах преступления, типы жертв, способы вступления в контакт с жертвами, способы и орудия убийств, способы сокрытия трупов. В подтверждение всех данных в делах присутствовали электронные подписи, печати, штампы, заявления свидетелей, потерпевших и письменные признания осужденных.

Когда закончился просмотр дел, в комнате остались: Альбертон, Блэк, Фейн, Голдман и Эвенз. Зловещая тишина царила в комнате, мрачные, опустошенные взгляды наполняли присутствующих. Их сердца сжались, а сознание пыталось найти выход, судорожно цепляясь за любые слова, улики, показания, которые могли бы объяснить им почему, как это возможно, чтобы в 24 веке, где напрочь отсутствовала агрессия и насилие, было возможно появление подобных кровавых и нечеловеческих поступков. Первым нарушил гробовую тишину Голдман:

– Я так понимаю, что остались самые стойкие, – Голдман осмотрел тяжелым взглядом всех присутствующих.

– Признаюсь, – произнес слабым голосом Блэк, – я хоть и остался до конца, но это только потому, что не в силах подняться. Вся энергия покинула мои мускулы.

– Что вы, Альбертон, думаете обо всем этом? – спросил Голдман.

– Эти сведения выглядят довольно внушительно, – сказал Альбертон. – Мне трудно в это поверить, потому что в моей памяти этих событий нет. Я не помню, как я убивал. Да, я признаюсь, что у меня есть привычка складывать носовой платок в форме треугольника, но я не помню, чтобы я… – последние слова он произнес в повышенной и возбужденной интонации.

– Что бы вы убивали, – договорил Эвенз. – а потом на труп клали платок, свернутый в форме треугольника.

– Ну, хорошо, – сказал Голдман, – допустим, мы изгои, нас правительство осудило и выслало. Но, куда?

– Я знаю, что есть планета, на которую свозятся все преступники, – сказал Эвенз. – Это все, что я помню.

– Я тоже что-то слышал об этом, – сказал Голдман, – эта информация держится в секрете правительством. Учитывая, что мы с вами не знаем другой информации, нам остается только предполагать. Допустим, мы преступники, и нас переправляют на планету, где будут содержать в строгой изоляции от общества, как особо опасных людей. Но, где же тогда сопровождающая охрана, тюремщики?

– Вероятно, в этом нет необходимости, – предположил Альбертон.

– Почему? – спросил Блэк.

– Корабль управляется компьютером, здесь мы, как в мышеловке, – продолжил Альбертон, – изменить направление или управлять им мы не в силах.

– Стало быть, нас всех невольно переправляют в тюрьму? – спросил Эвенз.

– Теперь понятно, почему у нас всех отсутствует память, – сказал Фейн.

– И почему же? – удивился Эвенз.

– Чтобы мы не навредили кораблю, – сказал Фейн. – И не сменили путь следования.

– И самим себе, – добавил Голдман.

– А может Альбертон был прав? – сказал Фейн.

– Вы о чем? – спросил Голдман.

– Я хочу сказать о каком-то воздействии, в виде лучей, например, кометы, – сказал Фейн, – и тогда, может быть, команда тюремщиков находится среди нас. Просто все мы потеряли память, и потому не помним, кто конвоир, а кто заключенный.

– Это исключено, – заявил Альбертон, – хотя бы потому, что уголовные дела, что мы прочли, имеются на каждого из нас. Кроме того, преступника бы, в этом случае, изолировали от команды. В нашем случае – все находятся в комнатах.

– Альбертон прав, и его доводы убедительны, – сказал Голдман, – меня, как живое существо, желающее выжить, волнует вопрос о нашей участи. Из истории известно, что законы не всегда были столь гуманны к людям.

– Что вы этим хотите сказать? – спросил Фейн.

– Когда-то правительство, посредством законов, когда еще была повышенная преступность среди населения и люди думали лишь о благах и личных интересах, наказывало тех, кто не соглашался с обществом и нарушал законы, – сказал Голдман. – Для преступников, обвиненных в особо тяжких преступлениях, была назначена смертная казнь.

– Замечательно, просто супер, – нервозно сказал Эвенз. – Это какая-то чушь. Этого не может быть.

– А что, если мы не летим на планету, – неожиданно заявил Фейн.

– То есть? – удивился Голдман.

– Если нас хотят казнить, – начал Фейн, – то зачем всех отвозить на какую-то планету, чтобы там привести приговор в исполнение?

– Вы хотите сказать, – сказал Голдман, – что нас хотят казнить здесь, на корабле, в космосе?

– Да, например, корабль летит по какой-то замысловатой траектории и на каком-то отрезке пути он попадает под смертоносные лучи какой-нибудь кометы, и всех нас ожидает жуткая смерть, – сказал Фейн.

– Это объясняет отсутствие на корабле команды тюремщиков, конвоя, – сказал Альбертон, – но ведь любое убийство, даже отъявленных преступников, какими тут нас показали, недопустимо правительством, это не гуманно.

– Я тоже не помню, – сказал Голдман, – чтобы подобные суровые казни или наказания имели место, может быть, правительство скрывает это от населения.

68 день

Я долго шел по одиноким улицам города. Уже темнело. Я увидел светящийся вокзал. Внутри, при ярком свете, сидели посетители в ожидании поезда. Я увидел одинокую симпатичную женщину, ее глаза были печальны. Я сел рядом и сказал ей, что она очень хорошо выглядит. На ее устах засветилась улыбка, которая немного согрела и мое утомленное тело. Между нами завязалась беседа. Я спросил ее о том, что могло ее опечалить, ведь у нее явно в глазах читалась горечь и отчаяние.

– Вы не беспокойтесь, – сказала женщина, вытирая глаза. – Я тут рядом живу.

– Я могу вам помочь? – спросил я.

– Этому горю не поможешь, – ответила молодая женщина.

– У вас красивая улыбка, – сказал я доброжелательно, чтобы женщина не грустила. – Вы улыбнулись, и мне стало теплей.

– Спасибо, я часто слышу комплименты от рекламных роботов, но ведь они не искренне говорили.

– Так почему же такая очаровательная девушка печальна? – спросил я.

– Моему горю ничем нельзя помочь, – ответила она, – мне нужно время, для успокоения и осознания этой трагедии.

– У вас кто-то умер? – догадался я.

– Моя мама, она покинула меня, навсегда.

– Несчастный случай?

– Нет, она была больна, неизлечимо, – добавила женщина. – Я еду навестить ее.

– Я понимаю, что вам сейчас очень тяжело на сердце, – сказал я сочувствуя. – Я потерял отца, и тоже переживал. Я знаю, как это тяжело – потеря близкого и любимого человека. К сожалению, мы не вечны и за каждым из нас рано или поздно приходит смерть. Время нельзя остановить, его нельзя повернуть, оно неумолимо идет вперед.

– Спасибо за понимание, – ответила молодая женщина. – Все вокруг говорят об идеальном мире, в котором не существует бед и проблем, но ведь горе все равно приходит. От этого не уйти. – Она достала платочек и протерла им глаза, затем поправила белые локоны волос и встала.

– Вы должны отправляться? В другой город? – спросил я.

– Нет, я пришла на вокзал, потому что здесь многолюдней и…

– Вы дома одна, – догадался я, – и вам не с кем поговорить, успокоить свою боль. Поэтому вы пришли сюда, чтобы увидеть людей?

– Да, вы правы, – сказала она, и на ее устах появилась слегка натянутая улыбка.

Мне стало еще теплее, на душе играла музыка. Она понравилась мне. Это очаровательное личико, опутанное белоснежной копной дивных лоснящихся волос. Женщина обладала стройной фигурой, кроткой и милой. Я не удержался и предложил ей свою компанию. На удивление она согласилась.

Из здания вокзала мы вышли вместе, и пошли по улицам, освещенным многочисленными лампами разных цветов. Нам было приятно идти вместе. Я невольно дотронулся пальцами до ее кисти и взял ее в руку. Оно чуть отстранила руку, но потом передумала и дала ее. Пальцами я мягко сжал ее кисть и ощутил легкую, но приятную дрожь. Так мы шли, рассказывая, друг о друге, и с упоением влюбленных прижимались друг к другу. Я чувствовал, как сильно бьется ее трепещущее сердце. Она приятно улыбалась, ее естественная улыбка говорила мне, что она немного успокоилась о своем горе и сейчас, благодаря нашим новым ощущениям утолила сердечную боль, которая недавно ее угнетала. Мы говорили о музыке, о новых фильмах, о межзвездных путешествиях, моя душа испытывала неописуемую радость, мое сердце было раскрыто, я мог прочитать в ее больших и синих глазах, что она испытывает ко мне те же теплые чувства. Это удивительно, еще с полчаса назад мы не знали друг друга, а теперь мы шли, держась руками и не смотря на прохладную осеннюю погоду, наши тела согревались разгоряченными сердцами.

Мы свернули в какой-то пустынный переулок.

– Так будет короче, – сказала она.

– Вы ведете меня домой? – спросил я.

– Если вы не против, – она бросила на меня удивительный девичий взгляд, от которого у меня внутри все заклокотало, запрыгало.

Переулок сужался, и я пошел вслед за ней, не отпуская ее руку. Она сжала мои пальцы, и я ощутил небывалый прилив сил и энергии. Она вновь одарила меня нежной улыбкой и внутри все заиграло. Я шел за ней по узкому проходу. Ее очаровательные белые волосы спускались на плечи и закрывали ее тоненькую шейку. Очаровательная талия была заметна под прилегающим красным гольфом, окутывающим ее тонкую фигуру. Так мы шли не более минуты, пока не очутились внутри пустынного и слабо освещенного двора.

Мое сознание было ослеплено ее красотой, она была настоящая, живая, неповторимая. Я чувствовал ее бьющееся сердце, мне казалось, что оно так и хочет выскочить наружу. Я должен ему помочь. Она заслуживает большего, чем жизнь… Я уже не помню, как мои руки оказались на ее удивительной и красивой шее. Она лежала передо мной, а ее большие синие глаза смотрели на меня. Она благодарила меня. И хоть из ее рта появилась маленькая багровая струйка какой-то жидкости, и на ее шее виднелась щель, из которой хлынула на землю горячая багровая жижа, но я знал, что теперь ее душа свободна, она не страдает, потому что она находится рядом со своей горячо любимой матерью. Она позаботится о ней, и они будут всегда вместе и счастливы, ведь она этого так хотела.

Вот теперь, мне по-настоящему хорошо, я испытываю неописуемое наслаждение, ведь я смог освободить еще одну пленницу, открыв дверь для ее души. Но я буду по ней тосковать, ведь она покинула меня, и я больше не увижу ее. Чтобы она напоминала о себе и могла вспоминать меня и держать со мной контакт, оставаясь там – на небесах, я дам ей этот чистый лист бумаги, положу его под гольф. Она сможет писать мне письма. Я не люблю электронные письма, их могут прочитать, лучше написать авторучкой, это надежнее. Взамен, о памяти к ней – то, что будет напоминать мне о ней, ведь я любил ее, я возьму лишь часть этих дивных белых локонов, что украшают ее прелестную голову, ведь она так прекрасна, когда улыбается во все свое горло…

69 день

В кухне находились почти все члены экипажа, не хватало Хейли, Крофтона и Альбертона. Все были мрачные, лица были темнее тучи, каждый находился в глубоких раздумьях и душевных переживаниях. Неожиданно раскрылась дверь и в проходе появился сияющий Альбертон. Он порывистым шагом вошел и обратился ко всем:

– Мне удалось расшифровать часть сообщения, посланного компьютером в эфир.

– Что может быть хуже, – печально, и подавлено сказал Дадсон, – чем новое сообщение этого дурацкого компьютера.

– Ну, ну, не стоит так нервничать, – сказал Альбертон. – Уверяю вас, это сообщение выведет всех нас в хорошее приподнятое настроение, даже глубоких пессимистов.

– И что же это за сообщение такое, – нервно с напряжением в голосе рявкнул Крофтон, готовя очередную кулинарную стряпню.

– В этом сообщении говорится о каком-то эксперименте, – сказал, не скрывая возбуждения новым событием, Альбертон. – Там есть добровольное соглашение каждого из вас.

– Я ничего не понимаю, – сказала Ости. – Что вы имеете в виду?

– Это полная ерунда, – заявил Эвенз, – я ничего не подписывал, и я не позволю, кому-нибудь, тем более какой-то железке, даже если это золотое и гениальное творение рук человеческих, управлять мной.

– Вы неправы, – сказал Фейн, – давайте…

– Идите к черту! – закричал Эвенз. – Это ваше желание идти на поводу.

– Не будьте так упрямы, – сказал Блэк, обращаясь к Эвензу.

– Вы глупы, и вами легко управлять, – сказал Эвенз. – Только слабоумный человек поверит во весь этот бред.

Если бы вовремя не вмешался Голдман, то не ясно чем бы кончился весь этот яростный спор.

– Друзья, – обратился Голдман ко всем, – безусловно, все мы последние дни находимся на взводе, на грани нервного срыва. Если бы мы находились на Земле, то такого бы не произошло, но мы в открытом пространстве, в межзвездных…

– Именно на Земле мы совершали, по данным вашего любимого компьютера все эти злодеяния. И потому находимся здесь, в капсуле смерти, на пути к уничтожению, – сказал Эвенз. – Вы как хотите, но я не стану больше слушать весь этот бред, – сказав эти слова, он грубо оттолкнул плечом Блэка и вышел.

– У всех из нас нервы ни к черту, – сказал Голдман, – но давайте хотя бы прислушаемся к логике разума. Нельзя же игнорировать все события, которые мы встречаем. Незнания могут привести нас в темноту, в пустоту. Мы должны быть в этот нелегкий час все вместе, и если это эксперимент, и тем более мы в нем участвуем, то может быть, это приведет нас к другому пути, нежели смерть и безысходность.

– Я с вами полностью согласен, – сказал Фейн. – Мы должны быть вместе, иначе обезумим в одиночестве, тем более что в наших комнатах даже музыку нормальную не отыщешь.

– У меня-то же самое, – поддержал его Дадсон, – странно это. Музыка должна успокаивать нервы, а не разжигать в них огонь. Я такой жанр в музыке никогда не слышал. Даже если учесть мою потерю памяти.

– Это рок, – сказал Блэк, – он запрещен. Я это помню.

– Славно, что хоть это мы помним, – сказала уныло Ости, свесив голову.

– Давайте вернемся к сообщению, – предложил Голдман. – И так, вы Альбертон, утверждаете, что вам поддалась расшифровка нового сообщения из компьютера?

– Это верно, – сказал Альбертон, довольный, что наконец-то его слушают. – В сообщении упоминалось о нашем согласии участвовать в каком-то эксперименте.

– Так может быть, – сказала, не сдерживая удивление, Ости, – мы не преступники.

– Верно, – согласился Голдман. – Мы все участники какого-то эксперимента. Это многое объясняет. Например, человеческое поведение в стрессовых ситуациях.

– Вы намекаете, что это психологический эксперимент? – спросил Фейн.

– Да, – сказал Голдман. – Есть еще один довод в пользу этого предположения.

– Какой? – спросил Фейн и Ости в один голос. На их лицах появилась надежда.

– Убийцы, какими нас тут нарисовали, – сказал Голдман, – в наше время, если и бывают, то редко… Откуда взялись девять преступников? Согласитесь, это много, даже для планеты Земля. Неужели нас поймали всех в одно и то же время? Это выглядит нереально. Понимаете о чем я?

– Вы хотите сказать, что невозможно присутствие на тюремном корабле такого количества преступников? – сказал Альбертон.

– Именно, – сказал Голдман. – Это скорее похоже на эксперимент. Это и объясняет потерю памяти. Эксперимент должен быть чистым, вот почему наше сознание ничем не обременено. Оно чисто и свободно, словно белый лист бумаги.

После этих слов у многих появилось облегчение на душе, и они вновь вернулись к нормальной и счастливой жизни, какой с самого своего рождения привыкли.

В комнате остались: Альбертон, Голдман, и Фейн.

– Очень много эмоций и переживаний, – начал Альбертон, – мало логики.

– То, что мы здесь слышали, – сказал Фейн, – это ужасно. И, как такое возможно в нашем идеальном мире?

– Значит, не такой уж он идеальный, – сказал Альбертон, – хоть его и правительство старается приукрасить со всех сторон.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Фейн.

– Животные, – ответил Альбертон. – Они ведь убивают и никакая политика и мораль на них не действуют.

– У животных нет стремления к первенству, – произнес Голдман, – так как нет больших возможностей, какие подарила природа человеку, в форме развитого мозга.

– Об этом писали ученые, – сказал Альбертон. – И что? Их кто-то услышал?

– Такова участь всех мечтателей – быть непонятыми, забытыми, брошенными, – сказал Фейн, – ибо они свободны в этом ограниченном и замкнутом человеческом мире.

– Но, почему происходили раньше такие жестокие убийства, войны? – спросил Альбертон. – Откуда у нас возникает желание отомстить после того, как нас обидели, когда мы увидели и ощутили на себе несправедливость?

– Ответ скрывается внутри нас, – ответил Голдман. – Оно с нами живет, переходит от поколения к поколению, от родителей к детям. Легче всего изменениям и учебе поддаются дети, ибо они еще не впитали в себя все цвета мира. Но именно у детей, по их непредсказуемому поведению можно судить о наших наклонностях. Ребенок чист, как белый снег, выпавший впервые. Это потом, когда человек ступает по нему, он становится черного цвета. Вы не задумывались над тем, почему ребенок наносит несколько ударов своему обидчику, а не один?

– Эти рассуждения говорят нам о том, – сказал Фейн, – каков тягостный и тернистый был путь перехода человека грубого и неразумного к смышленому и воспитанному. По сравнению с прошлым, человек нынешний просто идеален – сверхчеловек.

– Да, возможно, – сказал Альбертон, – та цивилизация, что создала нас, рассчитывала на наши изменения и развитие, прежде всего духовное.

– Так и есть, – ответил, улыбаясь, Фейн. – Мы достигли самого высокого развития, когда ценится не материальное или рассудительное, а духовное и разумное. Сохранение не только мира внутри нас, но и сохранение мира, окружающего человека. Мира всего живого, создание и царствование идеальной природы. Мы достигли ее уровня и она…

– Если мир идеален, – перебил его Голдман, – то, как он может допустить несправедливый и далеко не идеальный внутренний и внешний мир человека? Почему внутри идеального находится неидеальное, несовершенное?

– Вы хотите сказать, – начал Фейн, – что мир…

– Я ничего не хочу сказать, – ответил Голдман, – я также, как и Альбертон привык наблюдать, а выводы делать нужно лишь после сбора многочисленных фактов.

Неожиданно открылась дверь, и буквально влетел в комнату Блэк. Он тяжело дышал и значительно нервничал. Он не мог говорить, его сдерживал спазм голосовых связок.

– Что с вами случилось? – спросил Голдман, с тревогой осматривая лицо Блэка. – Вы плохо выглядите. Вы должны успокоиться, все страхи и опасения позади, Альбертон выяснил, что это всего лишь какой-то научный эксперимент, не более того. Он прекратится, и все мы…

– Нет, нет! – закричал сорвавшимся голосом Блэк. – Никакой это не эксперимент…

– Успокойтесь, и все нам расскажите, – сказал Фейн. – Что произошло?

Спустя десять минут они вчетвером были в шестом секторе. В слабом и призрачном, мигающем свете лампы лежало тело.

– Кто это? – спросил неуверенным голосом Фейн.

– Вы меня извините, – сказал Блэк, – но я второй раз не могу это видеть.

– Хорошо, – сказал Голдман, – вы идите в свою комнату, только ответьте на вопрос: кто еще видел это тело?

– Я и Дадсон, – ответил Блэк, – мы просто гуляли, исследовали корабль, а тут…

– Вы ничего не трогали? – спросил Альбертон.

– Что вы, конечно, нет, я испугался, когда увидел лужу крови и…

– Можете идти к себе, – произнес подавленным голосом Голдман, – мы все осмотрим сами.

Блэк, не оглядываясь, тяжелым шагом поплелся прочь.

– Что это, Голдман, убийство? – спросил Фейн. Его сердце сжалось, и в нем поселилась тревога.

– Это убийство, – холодно ответил Альбертон, оглядывая труп.

Фейн не решался приблизиться к трупу и потому остался на освещенном месте. Голдман и Альбертон склонились над телом.

– Вы были правы, – сказал Голдман. – Все только начинается, и все наши страхи и опасения еще впереди.

– Кто это? – спросил Фейн, оглядывая темные части широкого помещения.

Голдман и Альбертон развернули тело лицом вверх.

– Это Хейли, бедняга Хейли, – сказал пониженным голосом Голдман.

– Она, как будто улыбается, – сказал Альбертон.

– Это не улыбка, – сказал морщась от ужаса, Голдман. – Она убита, это не улыбка, а надрез в области горла. Убийца разрезал от уха до уха.

– Это чудовищно, – сказал Альбертон, – такое не мог совершить человек.

– Кроме людей здесь никого нет, – ответил Голдман. – Нет, это преступление, и его совершил именно человек, но с извращенным восприятием.

Альбертон привстал, а затем спросил:

– Вы хотите сказать, что это жуткое убийство сделал кто-то из нас?

– Несомненно, – сказал Голдман. – Помогите мне оттащить тело на свет, чтобы мы могли осмотреть его получше.

Вдвоем они оттащили тело Хейли поближе к лампе. Теперь не было сомнений в том, что это было убийство. Под красной кофточкой, которую она носила, они обнаружили чистый лист бумаги.

– Что это? – спросил Фейн.

– Не знаю, – ответил Голдман, – но могу сказать определенно, ее сначала задушили, вот видите на шее эти два темных пятна. Это следы больших пальцев.

– Вы хотите сказать, – произнес Альбертон, – что Хейли была сначала задушена, а потом ее убийца сделал этот чудовищный разрез в виде улыбки на ее шее.

– Скорей всего, – согласился Фейн. – Но откуда здесь взялась бумага? Зачем Хейли держала лист бумаги у себя за кофтой?

– Может это оставил убийца? – предположил Альбертон.

– Все мы слышали и видели записи, что пришли по почте, – сказал Гольдман.

– Вы хотите сказать, что те папки с делами вовсе не эксперимент? – спросил с ужасом Фейн.

– Я вспомнил, – начал Гольдман, – о так называемом "автографе", который оставляют маньяки или серийники на телах своих жертв.

– Вы хотите сказать, что этот лист и есть "автограф" убийцы? – спросил Альбертон.

– Может быть, это лишь мое предположение.

– Но что же, по-вашему, этим убийца хотел сказать? – спросил Альбертон.

– Не знаю, – ответил Голдман, внимательно осматривая тело. – Нам придется перенести тело в отдельную комнату ее нельзя здесь оставлять.

– Согласен, – сказал Альбертон.

Тело было перемещено в отдельное помещение. Его положили на стол, и Голдман приступил к исследованию деталей убийства.

– И все-таки, – начал Фейн, – что может означать этот, как вы говорите, "автограф"?

– Вы правы, Фейн, – сказал Альбертон, – ответив на этот вопрос, мы узнаем о том, что двигало убийцей, его переживания, заглянем внутрь его черной души. Что вы думаете об этом? – спросил он Гольдмана.

– Не знаю, я занят фактами, а делать предположения, гадания, это не моя стихия. Я присоединюсь к вашим размышлениям позже, – Гольдман отвернулся и начал осматривать каждую часть тела и вещи покойной.

– Чистый белый лист бумаги, – задумчиво произнес Фейн. – Может это говорит о ее чистой душе?

– Лист испачкан кровью, – сказал Альбертон, оглядывая его. – Уже давно никто не пишет и не использует бумагу. На смену пришла электроника. Все записи ведутся в компьютере.

– Стоп, вы правы, – сказал Фейн, – ведь у убийцы могло не оказаться под рукой электронной книги, к тому же все они содержат хоть какую-то информацию.

– Например, программы, – добавил Альбертон.

– Верно, и потому она не чиста, а этот лист без единой записи.

– И, какие вы делаете выводы? – спросил Альбертон.

– Убийца хотел, чтобы она, точнее ее душа написала письмо, – сказал Фейн, – этот длинный разрез, вероятно, означал для убийцы – освобождение души этой несчастной. Он освободил ее душу из тела, сделал, тем самым, ее свободной. А чтобы она помнила о том, кто это сделал, и была благодарна ему за это, он подарил ей лист бумаги.

– Это извращенное сознание, – сказал Альбертон.

– Не знаю, но он находится среди нас, – ответил Фейн.

– Это мог совершить каждый, – сказал Голдман, он развернулся к Фейну и Альбертону, – да, мог совершить каждый, даже мы с вами. Вы забыли о тех ужасных делах, что прибыли по почте. Там ведь есть и наши имена.

– У меня появилась идея, – сказал Фейн. – Если это совершил один из нас, то аналогичные преступления должны быть записаны в этих папках, ведь маньяки, как их называют, совершают одинаковые…

– «Модес операнди», – добавил Голдман, – это называется «модус операнди», так было написано в делах. Способ совершения убийства и выбор жертвы.

– Что жертвы? – спросил Альбертон.

– Они выбираются серийником из многих людей по особым характеристикам.

– Стало быть, нам надо почитать дела каждого еще раз, и мы определим убийцу, – сказал Фейн.

– Согласен, – сказал Альбертон.

– Есть еще одна улика, – сказал Голдман, он подошел к телу, лежащему на столе, и указал на область головы. – Убийца не только оставил автограф – лист бумаги, но и кое-что унес с собой.

– Что? – спросил Фейн.

– Вот видите, здесь, – сказал Голдман, указывая на белоснежные волосы.

– Убийца срезал прядь белых волос.

– Но зачем они ему? – удивился Фейн.

– Наверное, если размышлять мыслями извращенного убийцы, он хотел оставить их себе на память, – сказал Альбертон.

– Вы хотите сказать, что убийца испытывал какие-то нежные чувства к жертве? – спросил Фейн.

– Нет, не думаю, – ответил Альбертон, – вряд ли мы все были знакомы раньше. Но ведь не из-за любви же, он убил ее?

– Что вы этим хотите сказать? – спросил Фейн.

– Альбертон хочет сказать, – начал Голдман отвечать за Альбертона, – что серийники совершают ряд тяжелых убийств потому, что испытывают при совершении тяжкого деяния наслаждение. И этот комок белых волос, отрезанных убийцей с головы тела жертвы, придают больному сознанию убийцы "приятные" воспоминания.

– Но это же чудовищно, – не удержался Фейн.

– Да, это чудовищно, но такое мог совершить только человек с душой чудовища, – заявил Голдман.

Детальное исследование дел каждого члена экипажа, ничего не дало. Горячий спор, предположения, взаимные обвинения, подозрение каждого и ничего более. Было решено проверить комнаты и вещи всех, в надежде обнаружить единственную улику – прядь отрезанных убийцей белых волос.

72 день

Фейн, Альбертон и Голдман уже осмотрели собственные комнаты, но ничего подозрительного не обнаружили, никаких улик указывающих на совершение преступления они не нашли.

– Что вам не дает покоя? – поинтересовался Фейн у Альбертона.

– Я пока не могу ответить, это что-то летает рядом. Я пытаюсь уловить его, но оно ускользает от меня.

– Мы уже просмотрели пять комнат, следующая на очереди, комната Ости, – сказал Голдман.

Они подошли к двери и остановились. Альбертон поднял руку, чтобы постучать, но его рука зависла в воздухе.

– Ну, почему ты остановился? – спросил Фейн, глядя на руку Альбертона.

– Я как будто что-то слышал, – ответил Альбертон. – Да, вот еще.

– Я ничего не слышу, – сказал Фейн.

– Я тоже, – добавил Голдман.

– Это голос, да, пожалуй, голос, – сказал Альбертон. – Он идет откуда-то… да, вот из этого коридора, – он указал рукой. – Дальше.

– Давайте пройдем еще немного по коридору, – предложил Голдман. И они втроем отошли от двери Ости и направились по коридору.

– Теперь и я слышу что-то, – сказал Голдман. – Это крики или стоны.

– Скорей, – сказал Альбертон, – это крики о помощи.

Они прибежали, миновав несколько поворотов, к двери, откуда были слышны странные звуки.

– Вот эта дверь, – сказал Голдман.

– Да, сомнений быть не может, – добавил Фейн. – Это чей-то стон. Звуки были похожи на вой вперемешку с протяжным сопением.

– Чья это комната? – спросил Фейн.

– Это комната Крофтона, – ответил Альбертон. Он постучал, но никто не ответил.

– Крофтон, мы знаем, что вы там, – сказал Голдман, мягким голосом. – С вами все в порядке? Это Голдман. Откройте.

– Я не открою, – ответил хриплым голосом Крофтон. – Вы меня съедите.

– Что за глупости, Крофтон, – сказал Голдман, – немедленно откройте. Мы здесь, чтобы вам помочь.

Но в ответ вой перешел в дикое рычание, а вскоре голос резко оборвался. Ничего не выдавало присутствия человека в комнате.

– Странно, почему он так сказал? – спросил Фейн.

– Наверное, он был чем-то напуган, – предположил Голдман.

– С ним определенно что-то происходило, – сказал взволнованно Фейн.

– Альбертон, как вы думаете, можно ли открыть дверь снаружи? – спросил Голдман.

– Да, нужно покопаться в панели, вот в этом месте. Я схожу за Блэком.

Через десять минут Блэк копался в панели, разбирая ее на части.

– Были слышны какие-то звуки? – спросил Альбертон.

– Я пытался с ним говорить, – ответил Голдман. – Все бесполезно.

– Как вы полагаете, что могло вызвать такое странное поведение? – спросил Альбертон.

– Возможно, он чем-то напуган, – ответил Голдман.

– Скоро узнаем, – сказал Блэк, открывая дверь.

Дверь бесшумно открылась, и все четверо вошли в комнату. Здесь царил полный беспорядок, вещи были разбросаны, постель разобрана, на стенах виднелись пятна крови. Тело Крофтона висело на канате, привязанном к какой-то выдвижной панели в потолке.

– Бог ты мой, – испуганно произнес Блэк. – Этого не может быть. Он мертв!

Голдман подошел к трупу и проверил пульс на запястье.

– Пульса нет, – сказал тяжело Голдман. – Его сердце перестало биться.

– Но ведь мы слышали его голос, – сказал Фейн. – Он был жив.

– Здесь никого, кроме него самого не было, – заметил Альбертон.

– Самоубийство, – сказал шепотом Блэк, и с ужасом вышел. Его тяжелые шаги затихли в коридоре.

– Что вы еще можете об этом сказать? – спросил Голдман, Альбертона.

– Помните, – сказал Альбертон, – когда вы, Фейн, меня спросили: что меня тревожит. Так вот, этот предмет перед вами.

Он указал на небольшой шар, наполовину торчащий из небольшого отверстия в потолке. К этому шару, петлей был привязан канат, на котором висело тело несчастного Крофтона.

– Что это? – спросил Фейн.

– Это мультимедийная сфера, – пояснил Альбертон. – Такие имеются в каждой комнате. У вас она тоже…

– Да, да, я знаю, – перебил его Фейн, – но я не понял, зачем он так поступил?

– Он мог дотянуться до нее вот здесь, – пояснял Альбертон, – затем…

– Это ясно, – сказал Фейн. – Но, что его погубило? Зачем он так поступил?

– Что вы можете сказать об этом? – спросил Голдман, глядя на Альбертона, рассматривающего обстановку.

– Я заметил, что все перевернуто, даже те предметы, которые находились в углах. Может здесь была борьба?

– Он боролся с кем-то? – спросил Фейн.

– Но ведь в этом случае, – сказал Голдман. – Этот кто-то должен был запереть дверь, а это вы знаете невозможно. Дверь закрывается только изнутри.

– Разве что, этот кто-то не воспользовался электронным открыванием снаружи, – предположил Фейн.

– Это умеет делать Блэк. Вы на него намекаете? – спросил Альбертон.

– Не обязательно, – сказал Голдман. – Открыть мог каждый, мы не знаем всех навыков каждого члена экипажа, мы даже о себе мало что знаем.

– Это верно, – согласился Фейн.

– Вы знаете, – сказал Альбертон, – когда я искал Блэка, то обнаружил его в коридоре. Мне он показался странным.

– Что именно вас удивило? – спросил Голдман.

– Он был чем-то озабочен, – ответил Альбертон. – Как будто он что-то искал или о чем-то размышлял. В его руке были инструменты.

– Ладно, – сказал Голдман, – давайте вернемся к трупу. Крофтон умер за дверью, мы не видели, как это произошло. Этот беспорядок свидетельствует о…

– Есть еще одно обстоятельство, – добавил Фейн, – я заметил, что Крофтон был ярко выраженным педантом. Помните, как он вышел из себя, когда кто-то разбросал на кухне столовые принадлежности?

– И, что отсюда следует? – спросил Альбертон.

– Пока не знаю, – ответил Фейн, – но этот беспорядок вряд ли ему понравился.

– Как и его собственная смерть, – добавил Голдман.

Альбертон поднялся на небольшой стол у кровати. Одной ногой он опирался на выступ в стене, предназначенный для выдвигания панели управления мультимедийной сферой.

– Давайте снимем его тело с петли, – предложил Альбертон, – это не должны увидеть члены команды. Верно, они и так все подавлены и напуганы последними событиями и смертью бедной Хейли, – сказал Фейн. – И кто только мог так бесчеловечно поступить?

Они, молча, спустили тело и прикрыли его простыней.

– Эти преступления мог совершить каждый, – сказал Голдман. – Все мы, если верить последним прочитанным записям, преступники. От нас отказался весь человеческий мир.

– Но ведь это дело рук человека, – сказал Фейн. – И этот убийца один из нас.

– Крофтон мог и сам совершить самосуд над собой, – предположил Голдман.

– Вы правы, – сказал Альбертон.

– Но нельзя исключать и убийство, – добавил Голдман.

– Давайте тело перенесем в шестой отсек, там похолодней будет, – предположил Альбертон. – Затем…

– Что затем? – спросил Фейн.

– Тела Крофтона и Хейли нужно похоронить, – сказал Голдман.

– Согласен, – добавил Альбертон.

– А как же улики? – спросил Фейн.

– Это ведь убийство. Хейли убили. Допустим, что Крофтон сошел с ума и повесился, но ведь Хейли… Или вы считаете, что и она могла…

– Нет, конечно, нет, – ответил Голдман. – Убийца на свободе, но ведь тела начнут разлагаться.

– Мы можем оба тела поместить в холодильник, – сказал Альбертон, – я видел такой недалеко от шестого отсека. Понизим там температуру.

– Хорошо, – подтвердил Фейн.

Тело отнесли в шестой сектор и положили рядом с телом Хейли. Фейн, раскрыв широко глаза, смотрел на трупы, он словно пытался найти ответ на вопрос: кто их убил.

– Если не считать крови на теле, то они выглядят как живые, – сказал Фейн.

Альбертон подошел к трупу Крофтона и похлопал по его груди.

– Этот парень, мог быть прекрасным мастером по приготовлению коктейлей, но… – он услышал какой-то странный перетирающийся звук, раздававшийся из-под одежды покойного. – Что это?

– Вы что-то обнаружили? – спросил Фейн.

Голдман подошел к трупу и расстегнул рубашку на груди.

– Я опасался этого, – внезапно подавленным голосом, наполненным тревогой, – сказал Голдман.

Он вытащил из-под одежды трупа белый лист бумаги.

– Этого не может быть, – буркнул Фейн.

Альбертон и Голдман внимательно осмотрели лист бумаги.

– Небольшое багровое пятнышко, здесь на углу листа, – сказал Альбертон.

– Правая ноздря Крофтона покрыта кровью, – сказал Голдман. – Возможно, у него перед смертью пошла кровь из носа. Этим объясняется появление крови на стене, в его комнате и на этом листе. Ее не так много. Потом он повесился.

– Но ведь, что-то его заставило это сделать, – сказал Фейн. – А этот лист, он вам ничего не говорит?

– Такой же лист мы обнаружили на теле Хейли, – сказал Голдман.

– Пусть эти листы хранятся у вас, – сказал Фейн. – Это Альбертон доказательство и улики.

– Я дам вам небольшую папку, – сказал Голдман, – в ней можно хранить бумагу.

– Как врач, что вы можете сказать о Крофтоне? – спросил Альбертон.

– Я могу лишь предположить, что его рассудок помутился.

– Сумасшедший? – невольно выговорил Фейн.

– Да, но, что это вызвало, я пока не решаюсь предполагать, – добавил Голдман, – разве что, последние события могли это вызвать, но я в этом не уверен. Все мы напуганы, но ведь мы не убиваем себя из-за этого. А этот лист бумаги лишь свидетельствует о том, что это второе жестокое убийство.

74 день

Блэк находился в толпе людей, они окружили его и почтительно смотрели на него. В небольшом, но богато обставленном зале в окружении людей прибывших на какое-то торжество, находился ничего не понимающий Блэк, его словно заволокли на чей-то праздник и бросили в середину ликующей толпы. В этом окружении он все же понял, что он и есть гвоздь программы. Все расступались перед ним, почтительно кланяясь. Он уже перестал беспокоиться и чопорно шел вперед.

– Это все для вас, – звучали голоса из толпы, их приятный шепот ласкал ему душу.

– Этот приз ваш и только вы достойны.

– Смотрите, это тот парень, что выиграл.

– Вот счастливчик, – с упоением, граничащим с восхищением, глядели они на него.

Несмолкаемый гул наполнял зал, внушая Блэку о его значительности. Он избранный, ведь ему посчастливилось выиграть приз.

В недоумении, но заинтригованный он чопорно прошел к белой двери, куда ему указывали расступающиеся в стороны люди. Их дорогие костюмы и нарядные платья внушали солидность и важность этого мероприятия. «Не к самому ли королю или президенту его пригласили? – думал Блэк, направляясь к двери». Но у самой двери, прежде чем открыть ее, он услышал за своей спиной змеиный шепот: а он ведь не единственный, у него есть конкурент.

Как только смысл этих шипящих слов донеслись до сознания Блэка, так в его сердце сквозняком проникло беспокойство, словно черная змея завести вползла в него. Он занервничал, запаниковал. Почему это он не единственный, кто получит приз? И кто это второй, который может забрать у него надежду на богатство или титул, а может и что по более того? Нет, он решительно должен собраться и сделать все, на что способен только человек, и выиграть этот приз. Ведь он был у него уже в руках, если бы не этот второй претендент. Он так никогда еще в своей жизни скверно не чувствовал себя. В его сердце словно какая-то змея пробралась и своим скользким черным и отвратительным телом сжимала его, не давая дышать. Она уже пробиралась в его кипящий разум, когда перед ним два красивых высоких и важных швейцара открывали массивные белоснежные двери.

Он собрал все свои силы, волю и вошел. Переступив порог, он оказался в небольшой белоснежной комнате. Стены и потолок были столь белы, что на них было больно смотреть. И вдруг он обнаружил, в углу этой комнаты какое-то серое пятно. Поначалу, он подумал, что это какая-то грязь, оставленная неаккуратным служащим. Блэк заинтересовался им и подошел ближе, в ожидании чего-то нового. Но вместо жаждущего приза он увидел маленького мальчика лет девяти.

В нем было что-то не так, черты его лица немного напугали Блэка и наполнили сердце какой-то тоской и гнетущей жалостью. Глаза мальчика были узко посажены, удивительно круглые и наивно таращились на Блэка. Лоб узкий, выпирающий немного вперед, голова большая и круглая. И тут Блэк вспомнил, кто перед ним. Когда-то он видел такую патологию человеческой расы. Божие наказание людей за то, что они проникли вглубь познания в науке, за пределы допустимого и дозволенного природой. Мальчик один к одному напоминал Блэку олигофрена – болезнью которого страдали единицы.

Мальчик по-детски оглянул незнакомца и беззаботно вновь принялся играть с кубиками разных цветов, разбросанными перед ним.

«И это мой конкурент? – подумал Блэк. – Да я же выиграю у этого мальчишки, любые конкурсы. Я умнее и сильнее его».

В этот момент, пол комнаты наполнился красным светом, и на нем черными буквами появились слова: приз выиграл…

Ну же, кто выиграл? – терзался Блэк, его сердце забилось барабаном. Он уже предвкушал победу. Разве можно было сравнить его с каким-то больным уродом, к тому же слабоумным, – думал он.

На полу, словно на экране огромного монитора появилось новое объявление: мальчик.

Как? Этого не может быть? – думал, кипящий от негодования Блэк. Ведь все указывало на него, он не мог проиграть какому-то уроду, изгою общества.

В середине пола, словно по невидимой команде, расступилась дверь, там были ступеньки ведущие куда-то вниз. Ступеньки светились голубыми и красными огоньками, маня к себе победителя.

Блэк оглянулся на играющего мальчика, который не обращал на эти события никакого внимания. Он так был поглощен своей игрой с разноцветными кубиками, что не видел ни имени победителя, ни открывшейся в полу двери, приглашающей победителя. Блэк недолго думал, он отправился вниз по ступенькам, вместо мальчика. С каждым шагом ступеньки гасли, оставляя за собой мрак. Он все шел и шел по светящемуся пути. Опустившись на сто ступеней, Блэк оказался на небольшой платформе, которая, словно лифт, начала опускать его куда-то вниз. Так он опускался десять минут, пока вдруг все лампочки не погасли и он оказался в полной темноте. Неожиданно стены осветились красным светом, и он оказался в окружении многочисленных рук и человеческих ног торчащих из стен. Конечности были в крови, на некоторых отсутствовала кожа или свисала с них, открывая белые фасции и красные мышцы. Обнаженные руки и ноги шевелились и тянулись к Блэку, они пытались нащупать его. Он перебежал на центр платформы и весь сжался от страха и ужаса. Платформа, на которой он находился, внезапно тронулась с места и он начал опускаться еще ниже. По ходу движения лифта, со всех четырех сторон к Блэку тянулись окровавленные конечности.

До смерти напуганному Блэку удавалось остаться нетронутым. Прошло еще с полчаса, пока платформа не остановилась. Он оказался в какой-то пещере. Подняв голову, Блэк с ужасом наблюдал за бесчисленными манипуляциями ног и рук выступающих со стен лифта. Кровь попала на его лицо, окрашивая его в жуткие тона. Он соскочил с платформы и отбежал подальше от нее. Оказавшись в темноте, он запаниковал еще больше. До его ушей долетел звук неприятный и ужасающий. Что-то холодное и скользкое коснулось его ноги и вмиг исчезло. Он судорожно оглянулся, но ничего не увидел во мраке. Руками он нащупал холодную стену и вдоль нее направился по темному коридору. Он почувствовал, что его нога не может сдвинуться с места, словно увязла в чем-то навсегда. Блэк попробовал распутаться, но его руки увязли в каких-то липких нитях. Так, скованный, он пытался за счет раскачивания тела, оторваться от невидимых нитей. Он вновь почувствовал какой-то холод за спиной, его окутала волна страха, и он услышал, как чье-то громоздкое тело перекатывается вдалеке, подбираясь к нему все ближе. Наконец свободной ногой Блэку удалось оттолкнуться от какого-то камня и он, потеряв равновесие, повалился на что-то мягкое и воздушное, прилипнув всем телом и конечностями к этому основанию. Так он беспомощно извивался в невесомости, вися над бездонной пропастью, а из мрака этой пропасти неумолимо к нему подбирался чудовищный монстр. Его обоняние, способное уловить жертву, уже поймало новый запах. И оно в предвкушении пира спокойно приближалось к Блэку, висящему безропотно над бездной. Холодное и мокрое тело чудовища уже дотронулось до ног Блэка. Своим продолговатым телом схожим с гигантским червем, оно совершило несколько круговых траекторий вокруг своей жертвы, прежде чем коснуться задними короткими и липкими присосками к спине Блэка. Присосавшись накрепко к его спине, из присосок выделилась какая-то жидкость и прожгла одежду Блэка, сделав два отверстия. После этого обе присоски, расположенные на задней части туловища чудовища, насмерть присосались к коже Блэка. Содрав часть кожи, присоски вонзились в мышцы, закрепивши этот смертельный захват. После этого тело Блэка повисло, словно игрушка, над пропастью и, оторвавшись от липких нитей, начало следовать, повиснув над пропастью, за продолговатым телом чудовища. Так тело Блэка, все еще осознающего то, что с ним происходит, с час путешествия, вися прикрепленным к телу монстра, добралось до стены. Здесь была небольшая ниша, углубление с размером тела Блэка. Чудовище развернуло свою жертву и уместило ее внутрь углубления так, что голова торчала снаружи, когда все тело погрузилось в углубление. Замуровав и укрепив тело жертвы липкими нитями, чудовище развернулось своей чудовищной мордой к торчащей из стены голове Блэка. Из передней части тела чудовища выступили две тоненьких мокрых присоски, которые тут же впились в голову Блэка. Открылась беззубая пасть монстра, и из нее медленно высунулись две трубочки, которые приблизились к глазам Блэка. Трубочки впились в зрачки и, смакуя, высосали все, что было в глазницах, оставив лишь две темные впадины на месте глаз. Тело Блэка содрогалось от боли, но кричать он не мог из-за яда, выпущенного из присосок, парализовавшего его. После этого пиршества чудовище медленно удалилось, переваливаясь и подтягивая свое грузное тело на невидимых нитях. Сердце Блэка все еще стучало, когда его сознанию донеслись скользящие удаляющиеся перемещения охотника этого подземного бездонного мрака. Зловещий ужас поселился навсегда в его сердце, зародив там вечное отчаяние. Все, что ему оставалось – это лишь слышать, ведь глаза в этом мраке ему не нужны были.

75 день

В скафандре было непривычно работать. Альбертон с трудом перемещался к наружной антенне. Один, в полной темноте, лишь наружные маленькие лампочки молчаливо указывали ему дорогу и голос Блэка, который следил и помогал Альбертону найти антенну на обшивке корабля. Блэк находился за дверью шлюзовой камеры и с тревогой наблюдал по монитору перемещения Альбертона по поверхности корабля.

– Судя по карте, ты скоро доберешься, – прозвучал голос Блэка, – еще немного вверх.

– Я понял, – ответил Альбертон, и неуверенной рукой сделал перехват на поручне.

– Ты говори, тебе будет легче.

– Хорошо. Непривычно.

– Никто кроме тебя это не сделает, только ты сможешь направить работу антенны, – сказал Блэк.

Альбертон медленно добрался до небольшого сферического углубления в обшивке. Это и была антенна.

– Я на месте, – сказал Альбертон.

– Где-то рядом должна быть выдвижная панель.

– Я нашел ее.

Альбертон отодвинул вручную крошечную дверцу и добрался до рычага. Повернув его, он увидел, как рядом с антенной открылась дверь, и появились маленькие огоньки крошечных лампочек. Кнопки клавиатуры подсвечивались, и это внушало надежду.

Альбертон начал перепрограммировать работу наружной антенны. Через минут тридцать он почувствовал усталость. Работа была почти завершена. Он не хотел возвращаться, не доделав работу. Неожиданно, он почувствовал какой-то тоненький холодок в области позвоночника. Он знал, что никакого сквозняка, а тем более ветра быть не может, ведь он находился в открытом космосе. Лишь одинокие звезды, отдаленные туманности и плеяды звезд были его спутниками и безмолвными зрителями. Ну вот, еще раз холод пронзил его спину. Он невольно повернул голову, но так как был в скафандре, то ничего не увидел.

– Ерунда.

– Что ты сказал? – спросил Блэк, – ты уже выполнил работу с антенной?

Неожиданно Альбертон краем глаза приметил, как скользнула чья-то тень по панели, затем по борту и исчезла у него за спиной. Нет, нет, этого не может быть, – подумал он. Альбертон немного развернулся и увидел какой-то длинный извивающийся хвост. Он мгновенно отвернулся и охваченный страхом вцепился обеими руками за панель. Он почувствовал, как теряет контроль, его ноги соскользнули с опоры и повисли в пространстве. Кто-то или что-то коснулось его скафандра. Он отчетливо почувствовал толчок. Какое-то существо совершало тысячи передвижений у него за спиной. Он невольно развернулся на тридцать градусов и краем глаза заметил… Зловещая пляска сотни невиданных чудовищ, в причудливых и уродливых формах укрывались мраком. Их тела были прозрачны, так как сквозь них он мог видеть мигание звезд. Они выскальзывали из темноты и тут же в ней скрывались. Плоские, овальные, длинные, тонкие их тела, покрытые причудливыми формами и невиданными шероховатыми, колючими поверхностями кожи, со множеством щупалец, тянувшихся к кораблю. Их уродливые головы, торчащие из чудовищных тел, были направлены в сторону Альбертона. Ему казалось, что они все хотят напасть на него, но им мешает его скафандр. Страх наполнил его сердце и смял сознание, загнав его в угол.

– Нет! Нет! – закричал Альбертон, – Я не хочу!..

– Что случилось?! – взволнованным голосом спросил Блэк. Казалось, он был напуган не меньше Альбертона, хотя этих космических монстров он не видел. Но его сознание рисовало не менее ужасающих чудовищ.

– Они близко, они уже залезли под скафандр. Я чувствую, как они подбираются ко мне… – кричал напуганный Альбертон.

Он еще раз попытался перехватить руками за перила, чтобы опустить ноги и укрепиться на поверхности корабля. Ему казалось, что чудовища, внезапно возникшие у него за спиной, тянут его во мрак. Ценой необычайных усилий ему удалось опустить ноги, и он почувствовал опору. Неожиданно он уловил, что чудовища, которые так жаждали его съесть, отпустили его скафандр и отступили. Он обернулся. Никого, лишь молчаливое призрачное мигание звезд. Монстры исчезли, словно их и не было.

– Неужели это галлюцинации. Нет, этого не может быть. Я ведь отчетливо чувствовал.

– Что ты чувствовал? – спросил голос. Этот голос не был похож на голос Блэка.

– Кто ты? – спросил Альбертон, но в ответ лишь тишина.

Этот странный голос добавил тревогу. Альбертон начал спускаться. Он аккуратно перемещался по обшивке корабля, цепляясь за перила мертвой хваткой.

– Блэк, ты где? – спросил он, – Я уже почти подошел к люку.

– Ты один из них, – неожиданно прозвучал голос.

Этот голос был похож на голос Блэка, и, несмотря на странный смысл слов, Альбертон был рад услышать знакомый голос.

– Это я, Альбертон.

Он уже добрался до люка и постучал по нему.

– Открывай, я вернулся.

Ответа не было.

– Блэк, перестань. Это я, – повторил Альбертон. Несмотря на то, что он и сам был напуган, он все же попытался успокоить свои нервы, чтобы его голос не дрожал. – Все в порядке, Блэк открывай.

– Нет, ты один из них. Я это знаю. Я видел тебя там. Это ты, – прозвучал голос Блэка.

После этого, Альбертон услышал какой-то удар, тяжелые шаги. Он минут десять безнадежно стучал и пытался вызвать Блэка, но в ответ лишь тишина. Потеряв всякую надежду, Альбертон развернулся к звездам и молчаливо наблюдал за их миганием, пытаясь успокоиться.

«Боже, как красиво, – подумал он, – неужели все так закончится. Здесь, среди этой красоты космоса, среди безграничных пространств, вдали от Земли. Что ж, если мне и судьба умереть (он знал, что кислород был на исходе, он начал это ощущать с каждым жадным глотком), то пусть это будет среди этих прекрасных, величественных и древних Божьих творений. Они были всегда безмолвными спутниками и наблюдателями всех деяний человеческих. Я лишь стал немного ближе к ним. А что, если вернутся эти чудовищные твари? Нет. Этого не было. Они не существуют, это было лишь в голове».

– Как дела? – неожиданно прозвучал чей-то ровный голос.

Это пробудило в Альбертоне надежду на спасение и вывело его из грез. Он уже почти задыхался из-за нехватки кислорода.

– Открой этот долбанный люк! – закричал Альбертон. – У меня кончается запас кислорода.

Послышались какие-то переключения, шипение выходящего под давлением воздуха. Люк был открыт.

Спустя пять минут Альбертон уже вышел из шлюзовой камеры. Перед ним стоял Фейн и с тревогой смотрел на него.

– С тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь? – спросил Фейн.

– А где Блэк? – спросил Альбертон.

– Не знаю. Я подошел к экрану и увидел тебя. Он помогал тебе?

– Да, он должен был… Помоги мне избавиться от этого костюма.

Они начали снимать скафандр.

– Почему он бросил тебя? – спросил Фейн.

– Не знаю, наверное, чего-то испугался, – ответил неуверенно Альбертон.

– А что ты там делал?

– Я хотел перепрограммировать наружную антенну.

– Для чего?

– Что бы отправить сообщение на Землю.

– И тебе это удалось? – спросил Фейн с надеждой в голосе.

– Не совсем. Еще нужно поработать и снаружи и внутри. Но…

– Что но?

– Я не полезу туда больше, – заявил Альбертон.

– Почему?

– Там, там… Я не знаю, – он опустил голову, – какая-то галлюцинация. В общим, я не смогу это еще раз испытать. Я вот что хотел сказать тебе. Я доверяю лишь тебе. Ты помнишь тот день, когда пришла почта?

– Да, мы тогда еще…

– Так вот, рядом с тем сектором расположена небольшая камера с надписью "шлюз № 6".

– Да, возможно. Я не помню, – ответил Фейн, напрягая память.

– Там находится автономная капсула. В ней может поместиться один человек. Воздуха может не хватить. Она не рассчитана на людей, но это надежда, хотя и призрачная. Я добавлю кислородных баллонов и перепрограммирую ее на автономный возврат к Земле. Ты понимаешь?

– Да, – осторожно ответил Фейн. – Ты хочешь сказать, что один из нас может вернуться на Землю?

– Есть такая идея. Вероятность маленькая, но попробовать стоит. По крайней мере, можно в ней отправить письмо.

В этот момент в коридоре послышались шаги. Кто-то приближался. Открылась дверь и на пороге они увидели Ости. Она была чем-то взволнована, ее внешний вид напоминал человека, которого внезапно разбудили.

– Ости, заходи, – предложил Альбертон.

– Нет, я… – она пошатнулась, и Фейн хотел подхватить ее, но не успел, она остановила его жестом. – Нет, не надо, я справлюсь.

– Ты неважно выглядишь, – сказал Фейн. – Тебе надо показаться Голдману.

– Я к нему и направляюсь, – пояснила молодая женщина.

– Это два пролета вперед, потом налево… – начал Альбертон.

– Я знаю.

– Давай я помогу тебе, – предложил Фейн.

– Нет, спутников мне не надо. Сама дойду, – она вышла, направившись уверенным шагом.

– Дойдет, – сказал Альбертон, сняв костюм, и отложив его в сторону.

– Я заметил, что ты смотрел не на корабль, когда находился перед люком, – сказал Фейн.

– Да, я смотрел на звезды. Их очень много и они такие…

– Красивые, – добавил Фейн.

– Да, необычные. Когда готовишься умереть, мир становится другим. Мы осознаем его по иному, видим то, что раньше не замечали.

– И что же ты заметил? – спросил Фейн.

– Я задался вопросом.

– Каким?

– Я человек привыкший силой разума смотреть и осмысливать мир, но…

– Что но? – спросил Фейн.

– Пусть это будет глупый вопрос, но скажи, ты веришь в Бога?

– В Бога? – повторил неуверенно и смущенно Фейн.

– Да, в Бога.

– А почему ты спрашиваешь?

– Ты спросил меня: о чем я думал. Многие знаменитые ученые поднимали этот вопрос. Мы не одни во вселенной.

– Ну, возможно, – согласился Фейн.

– Ты не задумывался о том, кто мы? Кто нас создал и для чего? – спросил Альбертон.

– Не знаю, на этот вопрос, я надеюсь, узнают ответ когда-то наши потомки.

– Мир, окружающий нас, логично устроен и разумен, если так можно сказать. Тогда этот мир, и нас, в том числе, кто-то создал, более разумный чем мы – люди. Его мир, в котором он живет, идеален.

– Допустим, – согласился Фейн.

– Но, тогда почему Бог заявил о себе в момент появления Христа? Почему до этого его не было? Почему он о себе не напоминал после появления Христа?

– Может, его и нет вовсе? – предположил Фейн.

– Человек, наделенный инстинктами, несомненно, переданными ему Богом – высшим, идеальным существом. И это для того, чтобы ты мог управлять собой. Эти инстинкты сильней нас, они превосходят всякие приобретенные нами умения.

– Почему ты так говоришь? Ты чем-то встревожен, Альбертон? Я вижу это по твоим глазам. Ты что-то видел?

– Вряд ли галлюцинации можно считать за реальность, – ответил загадочно Альбертон. – Я понял кое-что, когда был там, в открытом космосе, наедине со звездами.

– Что ты понял? – спросил Фейн, прислушиваясь к каждому его слову.

– Человек будет уязвим для зла до тех пор, пока не перестанет бояться. Когда страх проникнет в его разум и наполнит беспокойством сердце – он будет уязвим и побежден.

Неожиданно они услышали чьи-то шаги. Это были шаги встревоженного человека. Он спотыкался, падал, вновь поднимался и опять неловко бежал. Мимо их двери промелькнула чья-то тень. Фейн и Альбертон тут же выбежали в коридор.

– Ты успел увидеть, кто это был? – спросил Альбертон, всматриваясь в отдаленные участки коридора, скрываемые призрачными тенями.

– Мне показалось, что это была женская фигура, – сказал Фейн.

– Ости. Это была она. У нас одна женщина, – предположил Альбертон.

– Что-то случилось. Я пойду, успокою ее, – сказал Фейн.

– Да, иди.

– А ты? – спросил Фейн.

– Я пойду в ту сторону, откуда она так тревожно выбежала.

– Думаешь, там что-то…

– Я сужу это по следам. Там что-то произошло.

– Каким следам? – с тревогой в голосе спросил Фейн. Он опустил глаза и заметил несколько неясных пятен на полу. Альбертон склонился над следами.

– Это похоже на кровь. Она наступила на что-то. Эти следы приведут меня к цели, а ты иди и успокой бедную Ости. Возможно, тебе удастся узнать от нее что-то.

На этом они расстались. Спустя час Альбертон и Голдман вошли в столовую, где находились почти все члены экипажа.

– Что случилось? – спросил Эвенз.

– Блэк, – с тревогой в голосе начал Голдман.

– Что? Что случилось с Блэком? – спросил Дадсон. – Я недавно видел его. С ним все было в порядке.

– Он что-то говорил? – спросил Голдман.

– Да, но я не помню, – сказал Дадсон, – какую-то ерунду плел.

– Что с ним? И где Ости? – спросил Эвенз.

– Ости заперлась у себя, – сказал Фейн. – Она не отвечает.

– Нужно поговорить с ней, – сказал Голдман.

– Оставьте ее в покое! – неожиданно произнес Эвенз, повысив голос. – Она и так перенервничала с последними событиями.

– Все не так просто, – сказал Альбертон.

– Так, что же случилось с Блэком? – спросил Дадсон.

– Он умер, – спокойно ответил Альбертон. – Ости последний свидетель, который, возможно, что-то видел.

– То есть как, умер? – удивился Дадсон.

– Этого мы не знаем, – ответил Альбертон. – Я и Голдман перенесли тело в холодильник к остальным…

– Я не верю вам, – нервно пробубнил Эвенз. – Вы что-то скрываете!

– Нет, нет, – сказал Голдман, пытаясь успокоить его. – Это правда, Блэк уже не дышал, когда мы увидели его.

– Кто первый его увидел? – спросил Дадсон.

– Я, – ответил Альбертон. – Мы с Фейном заметили Ости. Она оставляла за собой кровавые следы на полу. Я решил проверить и… Потом позвал на помощь Голдмана.

– Да, все так и было, – подтвердил Фейн.

– Тебя же там не было! – повысил голос Эвенз.

– Да, но я… – оправдывался Фейн, к его горлу подкатил ком и сковал голосовые связки, от волнения он не смог внятно ответить и запнулся.

– Вы с ними заодно, Фейн, – сказал Эвенз.

– Перестать! Немедленно замолчать! – крикнул Голдман, пытаясь воздействовать на Эвенза. – Да, среди нас есть преступник, и нам надо его обезвредить.

– Мы все здесь убийцы, – сказал Дадсон.

– Не думаю, – сказал Альбертон.

– Это его идея, – сказал Голдман, – послушайте, только спокойно. У нас у всех сейчас нервы на пределе, но если мы не перестанем действовать спонтанно, поддавшись панике и эмоциям, то нам не выжить. Убийца будет зверствовать дальше.

Все замолчали.

– И что ты предлагаешь? – спросил Дадсон, взяв Эвенза за руку. Тот отдернул руку и отошел в сторону.

– Да, возможно, что это правда, – начал Альбертон. – Мы все преступники. Но каждый из нас, если бы убивал, то действовал бы одинаково, то есть все мы совершали разные, непохожие преступления, судя по уголовным делам.

– Что ты, черт возьми, имеешь в виду? – спросил Эвенз.

– Я хочу сказать, что все серийные убийцы оставляют, как правило, свой этот…

– Автограф, – подсказал Фейн.

– Да, именно. Наш убийца тоже. На теле Крофтона и Хейли мы обнаружили чистый лист бумаги, прикрепленный убийцей к телу. На теле Блэка мы нашли такой же лист.

– Что за чушь? – сказал Эвенз, – Я не верю вам.

– Да послушай, – сказал Фейн, – Это правда. Когда мы осмотрели труп Крофтона и Хейли, там были эти листы. Правда, они были с пятнами крови.

– Ну, допустим, – сказал Дадсон, – и что вы предполагаете?

– Я предполагаю, что все эти преступления совершил один человек, – сказал Альбертон, и он где-то скрывается на корабле. Этот человек должен хорошо знать корабль, ведь, он уже совершал какие-то манипуляции с компьютером. Он имеет к нему доступ, это определенно. Более того, он в отличие от нас всех, не страдает потерей памяти. Он в ясном сознании.

– Вряд ли о нем можно так сказать, – заявил Дадсон, – судя по тому, что он сделал с Хейли.

– Это верно, – сказал Альбертон. – Это не человек, ничего нормального в нем нет. Но он убивает, получает от этого удовольствие и не перестанет убивать, пока мы его не остановим.

– И что же вы предлагаете? – спросил Дадсон.

– Я предлагаю разделиться нам на небольшие группы и обшарить весь корабль снизу доверху, отсек за отсеком, – сказал уверенно Альбертон.

– Что? Чтобы я с кем-то из вас отправился в дальние отсеки этого проклятого судна, – сказал нервно Эвенз. – Нет, ни за что. Я останусь здесь! Тут безопаснее. Или, как Ости, запрусь в комнате. Слава Богу, что там есть замки.

– Очень это помогло Крофтону, – заметил Фейн.

Эвенз остался на кухне один. Остальные разделились на две группы и отправились осматривать отсеки судна. Фейн и Альбертон шли в одной группе.

– Я вижу в твоих глазах беспокойство, – сказал Фейн, когда они шли по пустынному коридору, осматривая каждый уголок, всякий подозрительный предмет или тень. – Ты что-то не рассказал.

– Ты прав, Фейн, – ответил Альбертон.

– Что-то с Блэком было не так? – предположил Фейн.

– Это чудовищно, – ответил Альбертон. – Я обнаружил его тело по следам, оставленными Ости. Они привели меня к нему. Рядом с телом лежал нож. Он был в крови. Там вообще все было в крови. Мы потом с Голдманом все убрали, чтобы это не повлияло на сознание остальных. Это было невероятно. Как такое возможно только.

– Что?

– У него не было глаз.

– У кого? – переспросил Фейн.

– У Блэка. Убийца выколол ему глаза. Даже Голдман не мог определить, произошло ли это после его смерти или во время убийства, когда Блэк еще мог чувствовать. Лишь две дырки. Кстати, глаз на месте преступления мы не обнаружили. Их унес убийца.

– Ты еще говорил, что было много крови.

– Да, верно, на его теле, точнее в области живота, виднелась рана. Она сделана была ножом.

– Почему ты в этом так уверен? – спросил Фейн.

– Потому что окровавленный нож лежал рядом в метре от тела.

– Ты не думаешь, что это ужасное преступление могла совершить такая красивая девушка? – спросил Фейн.

– Голдман полагает, что удар ножом совершила именно Ости. Она оборонялась, Блэк напал на нее. Но это всего лишь предположение. Блэк должен был помочь мне, а он неожиданно исчез, оставив меня умирать вне корабля. И если бы ты не появился вовремя…

– Да, да, я помню.

– Но кто же тогда добил Блэка. Кто совершил это чудовищное преступление, которое на Земле было бы немыслимо даже представить?

– Мы его сейчас и ищем, – ответил Альбертон. – Там, на Земле, почти всё идеально, человечество пришло в свою завершающую стадию развития. В совершенство души. Ты помнишь, как каких-то лет десять назад неправильное воспитание ребенка приравнивалось к преступлению, из-за одного неверного слова или поступка матери или отца, государство могло завести уголовное дело и отобрать ребенка.

– Нет, не помню. По-видимому, это потерялось в моей памяти.

– Мы построили идеальный мир, в котором невозможно всякое насилие. Дети воспитывались в идеальных условиях.

– И что? Ты хочешь сказать, почему появилось это зло в нас? – спросил Фейн.

– Я не уверен, что в нас, – ответил Альбертон. – Несомненно, кто-то совершает все эти преступления, свидетелями которых все мы являемся. Может он и нас отправит на небеса, но я не понимаю.

– Чего?

– Я не понимаю: как в таком идеальном мире, который был создан, я возвращаюсь к нашему прошлому разговору о Боге, идеальным миром и целой цивилизацией или Богом, называй, как хочешь, нашлось место для неидеального.

– Поясни, – потребовал Фейн.

– Почему внутри идеального существует неидеальное, зловещее, чудовищное? Почему оно существует, почему оно имеет возможность жить внутри идеального мира, построенного Богом – идеальным существом, и к чему стремимся мы, люди, придя в своем развитии к идеальной жизни, к жизни достойной сверхчеловека?

– Что ты хочешь, всем этим сказать? – настойчиво спросил Фейн.

– Я почти уверен, что убийца здесь один. Он не только не потерял память, но он и прекрасно знает этот корабль. Мы обязательно должны найти его, пока он не нашел нас.

– Почему ты уверен, что он скрывается на корабле? – спросил Фейн, раздумывая.

Альбертон с интересом посмотрел в глаза Фейна.

– Почему ты не предположил, что он среди нас? – спросил Фейн.

– Верно, – согласился Альбертон.

76 день

Фейн и Альбертон находились в центре управления. Альбертон демонстрировал свои навыки владения компьютером.

– Нужно всего несколько аккумуляторов и челнок можно отправить на Землю, – сказал Альбертон, не отрывая взгляда с монитора. – Увы, это все, что можно сделать.

– Аккумуляторы можно раздобыть на корабле? – спросил Фейн.

– Да, я видел их в отсеке двигателя, они поддерживают работу внутренних систем. Я поставлю их на подзарядку. Не уверен…

– В чем?

– В том, что долетит челнок, – сказал Альбертон. – Я не знаю, как далеко мы находимся от орбиты Земли. Но в ее направлении можно отправить челнок.

– Лишь один из нас сможет…

– Да. Кислорода не хватит на двоих, чтобы…

В этот момент почти бесшумно открылась дверь, и на пороге появился Дадсон. Он был испуган и чем-то озабочен. Его глаза бегали по сторонам, он что-то искал.

– Я, я…

– Да, что с тобой? – спросил Фейн.

– Я был у нее… ее больше нет, – пробормотал невнятно Дадсон.

– Что? – переспросил Фейн.

– Вы уверены? – спросил Альбертон, оторвавшись от экрана. В его глазах поселилось беспокойство.

– Только спокойно, – начал Фейн, – объясните, что…

– Она не отвечает, – пояснил, заикаясь Дадсон.

– Так, по порядку, что произошло? – спросил Альбертон.

– Я постучал к ней в комнату, хотел принести еду или помочь чем-то, она, ведь, давно не выходила из нее. Она не ответила, и я решил отодвинуть дверь…

– И что? – спросил Фейн.

– Дверь открылась, я видел только ее ноги, она, по-видимому, лежала в кровати. Я не стал заходить, и еще раз спросил, можно ли войти, но она не ответила… – Дадсон вновь погрузился в переполняющие его чувства.

– Соберитесь, Дадсон, – сказал Альбертон.

– Хорошо, я постараюсь, – сказал Дадсон, делая тяжелый вдох. – Я немного продвинулся вперед, чтобы войти, я не хотел заходить без ее разрешения, и увидел…

– Что, что вы увидели? – спросил его, еле сдерживаясь, Альбертон.

– Легче пойти к Ости, чем вытянуть из него что-либо, – сказал Фейн.

– Вы правы, – согласился Альбертон.

– Я уви…, я увидел кровь, – проговорил заикаясь Дадсон.

Фейн и Альбертон, оставив Дадсона в подавленном состоянии, опрометью помчались в комнату Ости.

Буквально влетев в комнату, они остановились и замерли. Их взгляду открылась чудовищная картина еще одного убийства.

– Он не остановится, – почти шепотом сказал Альбертон.

На кровати, испачканной кровью, лежало тело бедной Ости. Оно было прикрыто простыней.

– Он убил ее, а потом укрыл тело, – сказал Фейн, оглядывая постель.

Простыня пропиталась кровью, два красных пятна в области груди и одно в области таза. На стене была кровью написана фраза: «Я уйду, чтобы потом вернуться в кошмарных снах».

– О каких снах имеется в виду? – спросил Фейн.

– Убийца запугивает нас, он хочет подавить нашу волю к жизни, – сказал Голдман, только что вошедший в комнату. Он подошел к кровати, – Боже, какой ужас…

– Что вы на это скажете, Голдман? – спросил Фейн.

Голдман сдернул простыню и внимательно приступил к осмотру тела.

– Признаюсь, я с трудом осматриваю труп, – сказал Голдман. – Это не мог сделать человек.

– Может на нашем корабле прячется какая-то инопланетная тварь? – предположил Альбертон.

– Почему ты считаешь, что это дело рук чудовища? – спросил Фейн.

– Да, так, – начал пояснять Альбертон. – Последнее время у меня возникают галлюцинации. Все эти кошмары от этих дурацких фильмов, которыми полна мультимедийная сфера. Эти фильмы, они запрещены. Вы, ведь, наверняка, включали их?

– Я, по правде говоря, не знаю, как управлять ею, – сказал Фейн, отворачиваясь вместе с Альбертоном от тела и поглядывая в верхний угол комнаты на мультимедийную сферу. – Я знаю, что она имеется на борту чуть ли не в каждой комнате. Но это какая-то новая модель, не так ли? Я и со старыми не в ладу был. Не люблю технику, не знаю почему.

– Я люблю, – сказал Альбертон. – Но это… это, должно быть, запрещено. Вы знаете, что сфера может не только демонстрировать фильм в 3Д формате, то есть в пространстве, но и посылать сны, когда человек спит.

– Да, я слышал это, – ответил Фейн. – Но, как я уже говорил, я не любитель острых ощущений.

– В ней, – Альбертон указал на небольшую выдвинутую панель в стене, – сохранены запрещенные фильмы. С насилием и жестокостью. Они уже лет пятьдесят как запрещены. Они вызывают лишь агрессию, вот почему все на взводе. Вас, по-видимому, это обошло стороной, из-за вашей неприязни к технике, но, учтите, она может запускаться и ночью, когда вы спите.

– Что же делать? – взволнованно спросил Фейн.

– Я хочу отключить ее, – сказал Альбертон.

– Через компьютер? – спросил Фейн.

– Да, он управляет и сферой. Тот, кто убивает, не только знает корабль, но и знает все пароли компьютера. И это не какое-то животное. Хотя и монстр среди людей. Это человек, в шкуре монстра, с душой чудовища.

К ним подошел Голдман. Его вид был озабоченного, подавленного и напуганного человека.

– Да, признаюсь, даже меня, – начал Голдман, – шокировало это убийство.

– Что там? – спросил Альбертон. – Мы не решились смотреть на обнаженное тело бедной Ости. Ей досталось?

– Не то слово, – сказал, с трудом проговаривая, Голдман. – Он сначала задушил ее. Ости не испытывала боли от дальнейших истязаний тела.

– Что? – удивился Фейн. – Убийце этого было мало?

– Задушив ее, он отрезал ей соски обеих грудей и вырезал половой орган.

– Боже Всемилостивый, – взмолился Фейн.

– Это не всё, – продолжал Голдман. – Убийца исколол все ее тело каким-то острым предметом.

– Он не любит женщин, – заметил Альбертон.

– Возможно, у него были какие-то проблемы с противоположным полом, – сказал Голдман. – Но вы вспомните другие убийства. Нет, этот маньяк хочет чего-то другого. Он напуган. Об этом говорит фраза на стене, которую он написал для нас. Он хочет, чтобы мы помогли ему в чем-то.

– Но пока он нас лишь запугивает, – сказал Альбертон.

– И это ему удается, – сказал Фейн.

– Я прочитаю еще раз все уголовные дела каждого, – сказал Альбертон. – Может там что-то можно отыскать.

– Эх, если бы у нас был детектор лжи, – сказал Фейн, – мы бы быстро определили убийцу.

– Зачем детектор, – сказал Голдман, – я знаю отличный тест, который бы помог выявить ложь.

– Отлично, – сказал Альбертон. – Вы сможете подготовить вопросы?

– Да, думаю, что смогу.

Голдман приступил к составлению вопросов, а Альбертон читал уголовные дела каждого члена экипажа. Когда Голдман был готов к тестированию, все собрались в просторной комнате со столами. Альбертону и Фейну пришлось раздобыть листы бумаги, они находились в комнате управления.

– Это те самые листы? – спросил Фейн, глядя на белоснежные листки.

– Сомнений быть не может, – ответил Альбертон. – Убийца знал, где они находятся.

– Кстати, на теле Ости, тоже был найден перепачканный кровью лист бумаги, – сказал Фейн.

– Я надеюсь, это все поможет в выявлении, – сказал Альбертон, указывая на бумагу, – преступника.

– Вот ручки, – сказал Фейн. – Можно подумать, что их кто-то специально приготовил.

– Это вряд ли, – сказал Альбертон. – Откуда преступнику знать, что мы будем проводить тест. Это, ведь, твоя идея.

– Да, и она мне пришла в голову случайно. Кстати, эти ручки нового поколения, – сказал Фейн.

– Что это значит? – спросил Альбертон.

– Они заполнены, так называемыми, бесконечными чернилами. Я не знаю, откуда я это помню. Просто помню и все.

– Голдман передал мне те кровавые листы. Это улики, доказывающие совершение преступления. На них могут быть отпечатки пальцев, оставленные преступником, – сказал Альбертон. – Они будут храниться в папке, в моей комнате.

– Зачем ты мне это сказал?

– Не знаю, на всякий случай.

Через полчаса все было готово к тесту. Все находились за столом, напротив каждого лежал лист и ручка.

– А Голдман? – сказал Эвенз с упреком, – он тоже должен участвовать в тесте. Он не может читать вопросы.

– Да, пусть и он участвует, – запротестовал Дадсон.

– Хорошо, хорошо, – сказал Голдман, – правда, это не будет точно, ведь, я подготовил вопросы.

– Тогда, пусть их перемешает компьютер. И задавать их будет тоже он, – предложил Фейн. – Это возможно? – он посмотрел на Альбертона.

– Да, вполне, – согласился Альбертон. – Но для этого мне потребуется несколько часов, это не так просто, – он бросил взгляд на Дадсона.

После подготовки и программирования Альбертона все опять сели за столы. Только на этот раз и Голдман тоже сел за стол.

– Но в этом случае, Альбертон будет знать вопросы, – вновь возразил Дадсон.

– Нет, не волнуйтесь, – сказал учтиво Альбертон, – компьютер вопросы будет выбирать сам, произвольно, по случайной величине. Я так запрограммировал программу. Еще вопросы есть?

После выяснения всех формальностей начался тест. Спустя тридцать минут заполненные листы лежали перед Голдманом и Альбертоном. Эвенз удалился из комнаты, сказав, что все эти эксперименты – чушь собачья, и он в них не верит.

Голдман начал проводить какие-то линии на строчках со словами – ответами на вопросы и пояснительными рассказами. Альбертон сверял цифры и заносил в таблицу. Фейн и Дадсон с нетерпением и беспокойством следили за всеми бесхитростными манипуляциями рук Голдмана и Альбертона.

Спустя час были готовы результаты, их зачитал Альбертон.

– Сначала несколько слов о тестировании, – начал Альбертон. – По предложению Голдмана был выбран метод тестирования буквы «о», который определяет ложность ответа на поставленный вопрос. Все вы писали ответы на вопросы, подготовленные компьютером. В тех листах, где вы описывали свое поведение, чувства и переживания, действия, совпадающие по времени с преступлением, мы определяли линии изгибов пересекающихся прямых. Прямые были проведены по ширине буквы «о», написанной вами в словах, ответах, пояснениях. Эта буква часто встречается, поэтому компьютер выбрал ее. Даже я не знал, какой буквой будет проведен метод тестирования. В тех местах, где прямые пересекались, были поставлены замеры – точки. Когда человек волнуется, он пишет букву «о» меньшего размера, чем обычно, когда не испытывает волнения и беспокойства. Убийца мог волноваться, отвечая на вопросы, так как только он знал, когда были совершены преступления, и, что он тогда делал. Ложный ответ приводил к изменению почерка и к уменьшению высоты написания буквы «о».

– Все понятно, – сказал Дадсон. – Каковы же результаты, мне уже не терпится узнать. Хотя я и так знаю, что не совершал ни одного преступления.

– Хорошо, еще один момент, – продолжал Альбертон. – В тех случаях, когда кто-то не мог ответить определенно, из-за отсутствия памяти, можно было ответить: «не знаю точно». В последнем ответе тоже присутствуют две буквы «о». Теперь результаты тестирования. Их зачитает Голдман.

– Под подозрение попало всего несколько человек, – начал Голдман. – Фейн, на вопросе 34, 38 и 67; Альбертон, на вопросах 38 и 126 и ваш покорный слуга, на вопросах 217 и 310. Все остальные отвечали без подозрений на ложные ответы, или какие бы то ни было волнения.

– И что же это были за вопросы? – спросил Дадсон.

– Вопросы все не относились ко времени совершения преступлений, – сказал Голдман. – Скорее они связаны с волнениями и страхами, которые все мы испытываем, находясь здесь.

– То есть, – сказал Фейн, – тест ничего не дал?

– Можно и так сказать, – ответил Голдман. – А может и дал, например, результат таков: среди тестируемых нет преступника.

– Или преступник хитрее теста и всех этих ваших вопросов, – язвительно прорычал Эвенз, стоящий в проеме двери.

– Я могу попробовать гипноз, – предложил Голдман. – Это лучше, чем ничего не делать.

– Лично с меня хватит, – сказал Альбертон и вместе с Эвензом удалился.

– Ну, кто хочет попробовать? – спросил Голдман.

– Что это выявит? – спросил Фейн. – Ведь, преступник, находясь под гипнозом, будет в сознании и явно не выдаст себя.

– Да, вы правы, – согласился Голдман.

– Тем более что двое отказались, – сказал Дадсон.

– Гипнозом я не очень-то владею, – начал Голдман, – надежды мало. Я могу лишь погрузить вас в слабый гипноз, для сильного – требуется опыт и специальные знания.

– Что же тогда он даст? – спросил Фейн.

– Ну, например, вы можете кое-что вспомнить из прошлого, – сказал Голдман. – Как вы попали на корабль, и это может пролить свет на нынешние события и коснется всех нас.

– Окей, – неожиданно согласился Дадсон, – я согласен.

– Ну, что ж, – начал Голдман. – Тогда вы, Фейн, пересядьте к стене, выбудете присутствовать как свидетель и не мешать, а вы, Дадсон, опуститесь вот в это мягкое кресло. Я опущу спинку, чтобы вы могли удобно себя чувствовать.

Дадсон сел в мягкое кресло, утонув в нем, его голова удобно опустилась на наклоненную спинку. Рядом с ним расположился Голдман, который начал ровным, приятным тоном успокаивать состояние Дадсона. Постепенно его мускулы расслабились, сознание успокоилось, мысли затуманились, и он погрузился в полусон.

Фейн спокойно наблюдал за всеми проявлениями Дадсона. Его тело под воздействиями гипноза размякло, дыхание успокоилось. Фейн внимательно следил за каждым словом Голдмана и умиротворенной позицией тела Дадсона, на лице которого расслабились все мимические мускулы. Наконец Голдман, мягким и ровным тоном спросил:

– Что ты видишь?

– Я вижу аэропорт, – ответил Дадсон. – Вокруг мало людей. Открывается дверь, объявляют прибытие самолета, входят сотни людей.

– Что ты делаешь в аэропорту?

– Не знаю, – ответил спокойно Дадсон, – я направился в какую-то дверь. Этот выход не к самолету. Я иду по безлюдным коридорам, прохожу мимо десятков дверей. Открываю одну из них с надписью…

– Что написано на двери?

– Нет, не вижу, она в тумане.

– Что дальше? Что за дверью?

– Он ждет меня. О Боже, у него нет портфеля. В его руках…

– Что, что у него в руках?

– Я ухожу, нет, бегу. Я убегаю, тороплюсь. Нет, не могу, что-то держит меня, не пускает, Боже, нет! Нет!

Тело Дадсона несколько раз передергивается, его лицо искривлено гримасой ужаса. Страшная судорога искажает его тело и вновь отпускает. Фейн с тревогой поднимается. Голдман останавливает его жестом и продолжает гипноз.

– Что вы видите?

– Я среди людей, на какой-то площади, – говорит вновь спокойно Дадсон. – Он следит за мной.

– Кто это? Вы его узнаете?

– Это он, я знаю, это он. Нет!

– Надо его выводить из этого состояния, – сказал Фейн, не выдержав искажения тела Дадсона.

– Я сам знаю, не мешайте, – сказал Голдман, бросая недовольный взгляд в сторону Фейна.

Голдману потребовалось менее минуты, чтобы Дадсон вышел из состояния гипноза.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Голдман.

– Так, немного голова в тумане, – ответил Дадсон.

– Это пройдет.

– Вы что-то видели? – спросил Фейн, не сдержавшись.

– Не знаю, – ответил Дадсон неуверенно, – я не помню.

– Но вы же сами говорили, что видели, – сказал Фейн.

– Можете идти, – спокойно сказал Голдман, – все в порядке.

Дадсон, покачиваясь и нетвердым шагом, вышел.

– Почему вы его отпустили? Пока свежо в памяти, – сказал Фейн, – он мог ответить.

– Он не помнит, и я ему верю, – ответил Голдман. – Если он вспомнит, то сам скажет. Сознание настолько сложное, что не стоит настаивать на немедленных ответах. Это может навредить его мозгу. Вы видели, в каком тяжелом состоянии он вышел отсюда?

– Да, вы правы, я погорячился. Пусть будет так, – согласился Фейн.

– Знаете, что я вам скажу, – задумавшись, сказал Голдман. – Мы имеем дело с необычным преступником. Это больной человек, он не такой, как все. Он не предсказуем в поведении.

– Что вы имеете в виду? – спросил Фейн.

– Холодный, не обремененный ничем цинизм и крайняя жестокость. Его действия непредсказуемы, поведение угадать или просчитать нельзя. Следующей жертвой может стать каждый.

– Давно человечество с этим не сталкивалось, не правда ли? – сказал Фейн.

79 день

Дадсон буквально ворвался в комнату Фейна. Тот даже от неожиданности подскочил.

– Скорей, скорей идем за мной, – встревоженным голосом и явной отдышкой пролепетал Дадсон.

– Что случилось? – спросил встревоженный Фейн, повинуясь и следуя за Дадсоном.

– Он в комнате управления, – сказал Дадсон. – Я уже позвал Голдмана, он направился туда.

– Успокойся и скажи, что случилось.

– Альбертон, он сидит за компьютером… Я не рискнул подойти ближе. У него на голове полоска крови, и он… – заикаясь от волнения, сказал Дадсон. – Он, не отвечает на вопросы, он молчит. Его лицо… Он не смотрит, он как будто спит, но глаза открыты. Ты бы видел его глаза, они…

Фейн не стал больше мучить Дадсона своими вопросами и просто следовал за ним. У самой двери они увидели беспокойного Эвенза.

– Кто первый увидел Альбертона? – спросил Фейн.

– Это был Эвенз, – ответил Дадсон, – а вот он и сам.

В руках у Эвенза был большой гаечный ключ.

– Зачем он тебе? – спросил Фейн.

– Так я, пытался открыть дверь, но…

– Какую еще дверь? – удивился Фейн.

– Вот, там уже Голдман, – сказал тревожно Дадсон, указывая на комнату управления.

Эвенз подергивал железным ключом так, словно собирался разбить им что-то. Его глаза бегали по сторонам, он не находил себе место.

– Хорошо, вы останьтесь здесь, и постарайтесь успокоиться, – сказал Фейн.

Он заглянул в окошко, расположенное в двери, и увидел Голдмана, склонившегося над Альбертоном, который спокойно сидел за компьютером. Если бы Фейн не знал, что произошло что-то страшное с Альбертоном, он бы подумал, что тот просто работает за компьютером. Фейн вошел в центр управления и подошел к Голдману.

– Что случалось? – спросил с тревогой в голосе Фейн.

– Вы видите тонкую полоску вдоль лба и виска? – спросил Голдман, указывая на сидящего и молчаливого Альбертона.

– Да, это смертельно? Меня беспокоят его стеклянный взгляд. Я уже понял, что он мертв. Но его глаза говорят, что он испытывал не только страх, но и неимоверную боль перед смертью.

– Да, его убийца на этот раз получил наслаждение сполна, – сказал Голдман, протягивая нетвердую руку к голове Альбертона.

– Что вы делаете?

Голдман коснулся волос Альбертона и двумя пальцами потянул их на себя. Волосы, словно поплыли в направлении Голдмана, легко поддавшись усилию. Казалось, что голова наклоняется и одновременно остается неподвижной.

– Боже! – вскричал Фейн, отпрыгивая назад.

Из окна двери за Фейном и Голдманом внимательно следили две пары напуганных глаз.

Верхний череп, на котором держались волосы, отвалился и соскользнул на пол, с хрустом столкнувшись с белоснежным полом и окрасив его в бордовый цвет в тот же миг. Оставшаяся часть лицевого и затылочного черепа оголила свое внутреннее пустое пространство. Отсутствовал мозг, и на его месте сияла красная кровь и пустота. Тело Альбертона немного наклонилось, словно пытаясь сказать людям о страшных и ужасных событиях.

– Что это все значит, черт возьми? – не выдержал Фейн.

Голдман смотрел на труп глазами сумасшедшего, его руки застыли, словно кисти манекена.

– Что это? – вновь спросил Фейн, пятясь к двери.

Голдман молчал, в то время как за дверью послышались спешные движения и возня. Фейн почувствовал, как его спина столкнулась с дверью. Она не открылась.

Фейн пытался открыть, он кричал, звал Дадсона, но никто не пришел на помощь. За дверью воцарилась полная тишина. Фейн остановился у двери.

– Мы не откроем! – закричал Дадсон.

– Теперь вы все трое в ловушке, – сказал голос Эвенза, – и вы вряд ли выберетесь оттуда.

– Вы с ума сошли! – закричал Фейн. – Немедленно откройте!

Он начал колотить по окну, в надежде разбить его.

– Это бесполезно, Фейн, – сказал голос позади него. – Даже если вы разобьете стекло, то не сможете вылезти, так как окно очень узкое.

Фейн беспомощно опустил руки.

– Вы правы, я просто с ума схожу.

– Этого он и добивается. Неужели не понятно. Сначала фильмы, о которых говорил Альбертон, теперь страх, агрессия в наших умах. Он сильнее нас, раз мы поддаемся его воле, – сказал Голдман, тяжело опускаясь на стул. – А вот и бумага, она торчит у него из-под рубашки, вот видите край. Мне надоело все это, я не стану доставать ее. Не буду идти у него на поводу. Если он хочет, то пусть сам явится ко мне, и убьет меня.

– Вы спятили, – сказал Фейн. – Нет, я не стану ждать того же. Я его обнаружу раньше.

– Нет, еще нет, пока я мыслю, я не спятил, ибо все наши мысли – это мысли неразумного. Мы пытаемся найти ответ там, где его нет, там, где нам никогда не суждено быть. – Голдман задумался, он начал покачивать головой, словно соглашался с новой мыслью, посетившей его мозг. – Убийца должен не только все знать о корабле, но и о каждом из нас. Он знает все о каждом. Кому все доверяли, кто контактировал постоянно и имел доступ к каждому все это время.

– Но он не убил нас во сне, пока мы все спали, – сказал Фейн. – Он хочет…

– Хочет получить наслаждение сполна, убивая нас постепенно, – добавил Голдман.

– Да, верно, похоже, это его забавляет. Он получает не только наслаждение. Похоже, оно его питает, придает ему силы, иначе бы он спятил, – заключил Фейн.

– Сами по себе деяния не могут дать силу, – сказал Голдман.

– Верно, но он необычный, вы ведь сами говорили об этом. Вероятно, он имеет то, чего у нас нет. Он владеет тем, что его побуждает к убийствам, и это его тянет на новое преступление, и оно дает ему энергию…

– От которой он и получает удовольствие? – предположил Голдман.

– Похоже, – подтвердил Фейн. – Но что это?

– Для начала, нам надо подумать, как выбраться из этой комнаты. Ведь вы и я не владеем компьютером, как это мог делать Альбертон.

– Дверь заклинило, скорей всего это дело рук Дадсона и Эвенза.

– Их напугали результаты теста, – предположил Голдман, – вот они и воспользовались этим случаем и заманили нас сюда.

– Может это один из них убийца, – предположил Фейн.

– А может и оба, сказал Голдман.

Эвенз и Дадсон заклинили дверь в центр управления, закрепив на ней гаечный ключ. Таким образом, Голдман и Фейн оказались в ловушке.

– Ты уверен, что мы всё правильно делаем? – спросил Дадсон.

По неуверенным шагам и задумчивому выражению лица, было видно, что он не одобряет поведение Эвенза.

– Не бойся, они заслужили, – сказал Эвенз, чтобы немного успокоить Дадсона. – Я уверен, что один из них, а быть может и все трое причастны ко всем смертям, ко всей этой чертовщине, творящейся на корабле. В моем сознании даже галлюцинации начали возникать. Надо взять себя в руки Дадсон.

Но, Дадсон, несмотря на то, что он шел рядом с Эвензом и слышал его болтовню, не был так уверен в его искренности. Напротив, он почти не сомневался в его виновности и потому он не позволил Эвензу вставить в дверь свой гаечный ключ, а предложил воспользоваться его ключом. Таким образом, он разоружил Эвенза, тогда как сам был при оружии. Таким массивным ключом можно было обороняться и при случае воспользоваться для самозащиты и нападения.

Пока Эвенз приводил все доводы – обвиняя Фейна и Голдмана, Дадсон вспоминал, он лихорадочно рылся в памяти, как будто от этого зависит его жизнь. Он с тревогой и надеждой на лучший исход для себя, вспоминал те последние моменты его пребывания на Земле. Ведь под гипнозом, который проводил Голдман, Дадсон кое-что вспомнил, к нему частично пришла память. Подобно, как вода возвращается на Землю в виде дождя, частично к Дадсону вернулась память. Он вспомнил, что последние минуты, перед тем, как его память отключилась, он на Земле видел подозрительного человека. Это лицо он запомнил и держал в памяти после гипноза, так и не рассказав о нем Голдману и Фейну. Он видел лицо Эвенза. Дадсон и для себя не мог объяснить, каким образом Эвенз находился в его воспоминаниях и почему он следил за ним. Поэтому он и не рассказал об этом Голдману и Фейну после завершения гипноза.

Эвенз что-то говорил и говорил, жестикулируя при этом, а Дадсон спокойно рассматривал его, незаметно сжимая массивный гаечный ключ в правой руке. Внезапно он остановился, случайно заметив то, в чем и не сомневался.

– Что это у тебя выглядывает из кармана? – спросил Дадсон.

– Какого еще кармана? – удивленно переспросил Эвенз. Он недовольно поглядел на товарища, за то, что тот не слушал его.

– Да вот, это, – указал Дадсон на откидной карман сбоку жилета Эвенза.

Из кармана торчал краюшек какого-то белого предмета. Эвенз осторожно взял его за край двумя пальцами и вынул. Дадсон застыл в недоумении, его глаза выражали тревогу и ужас. Эвенз был в не меньшем замешательстве, его дыхание затихло, а глаза расширились. Но Дадсон этого всего не замечал, его взгляд был прикован к предмету, который повис на пальцах Эвенза и раскачивался, словно волны при легкой ряби. Пальцы Эвенза затряслись, и он обронил белоснежный лист бумаги.

– Что это значит? – спросил Эвенз, словно он обнаружил лист не у себя, а у кого-то другого.

– А ты хитер, – сказал Дадсон, – заманил их в ловушку, чтобы я остался наедине с тобой.

– Что ты мелишь, о чем ты? – удивился и смутился Эвенз.

– Да вот об этом листе. Ты его для меня приготовил или не успел подложить Альбертону?

Эвенз хотел парировать эти обвинения, но от волнения, которое так неожиданно охватило его, он был словно в тумане. Неожиданно он со страхом в глазах, заметил, как массивный гаечный ключ поднялся над его головой. Он видел лишь чей-то темный силуэт. Прозвучал глухой, но отчетливый удар. Еще несколько не внятных слов эхом раздались по коридору, зловеще разбежавшись по его отдаленным углам. Кое-какие звуки долетели и до комнаты центра управления. Фейн и Голдман услышали, как какой-то тяжелый предмет упал в коридоре на пол.

– Нужно торопиться, – сказал Голдман. – Я не той комплекции, не пройду, а вы сможете пролезть.

– Если вы подставите вот этот стул, я смогу дотянуться до крышки, – сказал Фейн, поднявшийся к вентиляционному проходу.

– По этой вентиляции можно попытаться выбраться наружу, – сказал Голдман, подставляя стул, – и отворить дверь снаружи.

Еще несколько движений и Фейн выбил решетку и залез в вентиляционную трубу.

– Я полез, – сказал уверенно Фейн, а сам был напуган новой ситуацией.

Несмотря на тревогу, охватившую его, он глубоко в душе знал, что иного выхода нет, ведь дверь нужно было открыть, и лишь он мог сделать это. Голдман был широк в плечах и не смог бы пролезть по вентиляционной трубе.

Спустя десять минут изнурительных передвижений в замкнутом пространстве, он почти добрался до второй решетки, которая возможно выходила наружу. Внезапно, когда он уже в темноте почти нащупал решетку, к его ушам донесся истерический крик. Это были вопли не животного, а очень испуганного и отчаявшегося человека. Фейн запаниковал и заторопился. Он начал бить руками наугад, пытаясь попасть по решетке и выбить ее наружу. Неожиданно для себя, у него это получилось, и он увидел свет, ослепивший его.

Фейн поспешно вылез наружу, покинув вентиляцию, и цепляясь за стены, вывалился на пол, немного травмировав плечо левой руки. Он начал смутно вспоминать обстановку и то место, в котором оказался, и вдруг до него дошло, что напротив него находится дверь в комнату Альбертона. Неуверенным шагом он направился туда. Он перерыл все вещи и обнаружил под кроватью маленький предмет – это была электронная записная книжка. Здесь могли быть записи Альбертона, которые могли пролить свет на его гибель. Фейн включил прибор и начал читать. Он увидел какое-то сообщение, скопированное в виде отдельного файла. Фейн открыл его и прочёл: «Мы думаем лишь о себе – такова природа любого человека, отсюда равнодушие, цинизм, в нас рождается гордыня, жадность. Все это приводит к агрессии, в нас вселяется страх, появляется непонимание. Все это ведет к ограничению человека, к его одиночеству внутри себя. Человек разумен, благодаря тому, что сохраняется память, последнее имеет право на существование, когда человека рассматривают в обществе, неотделимо от него, так как это общество есть неразделимый живой организм.

Человек сам по себе, вне общества – ничто. Удовлетворяя свои безграничные потребности, мы становимся циничнее, агрессивнее, мы отдаляемся от мира людей и превращаемся в одиноких, бездушных монстров, опускаемся в мир мрака – за пределы мертвой точки, из которой возврата нет. Люди стремятся к управлению и подчинению других…».

– Он, наверное, спятил, – сказал Фейн своему сознанию, и с презрением охваченное отвращением отбросил электронную книжку на кровать.

Тут он вспомнил, что у Альбертона в комнате должны были храниться листы, найденные на теле жертв. Фейн еще раз перерыл все, но не обнаружил ни папки, ни листов покрытых кровью. Улики пропали. Тяжело опустившись на кровать, он почувствовал под собой какой-то твердый предмет. Поднявшись, он увидел на кровати электронную книгу. Фейн еще раз включил ее и продолжил читать дальше:

«Мы слишком большого мнения о себе – мы не любим, когда нас не понимают, когда игнорируют наше суждение, когда нас не замечают, словно нас и вовсе не существует. Это и есть наше проклятие. Мы не любим чужое мнение и уважаем лишь свое, единственно верное, потому что ценим себя выше других, выше общества, ставим себя над миром…

Я не боюсь тьмы, потому что постоянно живу в ней. Она и есть моя обитель, мой оазис. Я пребываю в ней всю свою жизнь. Созданный человечеством идеальный мир, мне также непонятен и нелеп, как обществу мой мир – мир мрака и тьмы… Если жизнь это страдание, тогда я выбираю ту жизнь, которая наполнена наслаждениями в страдании. Отныне страдание и есть наслаждение, в котором я отдаю первое всем, а последнее оставляю за собой».

Неуверенным шагом и с беспокойством в сердце, Фейн направился к двери. Возле выхода, у самой двери он обнаружил на стене небольшой лист бумаги. На нем были написаны физические упражнения и дозировка. Фейн еще раз подошел к кровати и взял электронную книжку. Он открыл расписание Альбертона, и остолбенел. Каждые пять часов Альбертон выполнял физические упражнения, состоящие из приседаний и отжиманий. Зачем? Зачем Альбертону понадобилось выполнять так часто физические упражнения? Немного покопавшись в книге, он нашел ответ на этот вопрос.

«Наконец-то я нашел способ подавлять в себе страх и зарождавшуюся агрессию. Этими простыми физическими упражнениями я утомлю свое тело и успокою разум, что в свою очередь снизит агрессию внутри меня, которая постоянно накапливается. Так, я смогу контролировать внутри себя то зло, что впустил…».

Фейн брезгливо отбросил книгу в угол и выбежал из комнаты. Его переполняло беспокойство за свою жизнь. Сознание лихорадочно искало ответа: кто? Кто этот таинственный монстр, который остается невидимым для всех и вместе с тем оставляет ужасающие следы своего присутствия в виде изуродованных тел и искалеченных душ?

Фейн шел в раздумьях и непроизвольно двигался в направлении к центру управления, пока не дошел до тела притуленного к стене. Это было тело Эвенза. Он был мертв. Широко раскрыты глаза. Перед смертью он смотрел на убийцу, который нанес удар каким-то тупым предметом в голову. Кровь все еще текла тоненькой струйкой. Но, что-то здесь было не так, думал Фейн. Такая рана могла лишь ранить, разрезать кожу, оставить гематому. С другой стороны, глаза полные ужаса и широко открытый рот, словно Эвенз проглотил что-то перед смертью, свидетельствовали о том, что бедняга умер не от удара в голову. Фейн с тревогой и брезгливостью осторожно заглянул в открытый рот Эвенза и в ужасе отшатнулся от него. У него не было языка. Убийца не только оглушил свою жертву, ему показалось, этого мало и он отрезал язык.

Словно в продолжение тяжелых переживаний и для обострения чувства страха – раздался душераздирающий крик, будто чье-то тело разрывалось медленно, не давая сразу погибнуть. Сердце Фейна сжалось, ноги подкосились и он облокотился о стену, чтобы не упасть, и медленно опустился. Спустя десять секунд страшные вопли также резко оборвались, как и начались.

Прошло минут пятнадцать. Фейн все еще бесчувственно сидел у стены, в коридоре в полной тишине. Это безмолвие ему казалось еще более зловещим, чем любой звук. Он уже готов был вынести что угодно, лишь бы не убивающая тишина. Она казалась ему предвестницей чего-то более страшного и зловещего. И все же сознание уловило отдаленные крики его души, и он нашел в себе силы подняться и медленно направиться в сторону недавних криков. Ведь кому-то было больно, и он, этот кто-то, звал на помощь. Фейн дошел нетвердым шагом до столовой. Там, среди многочисленных белоснежных столов, стульев и различной столовой мебели, он обнаружил красное пятно. Не потому, что это пятно было на полу или стене, просто от волнений и страха, он перестал видеть предметы на большом расстоянии. Нечто красное, расплывчатое находилось среди белоснежных предметов. Он подошел ближе, что бы разглядеть и увидел еще одно человеческое тело, но в отличие от тела Эвенза, это тело узнать было невозможно. Каждый дюйм кожи был аккуратно вырезан и свисал на столе, заляпанном кровью. Это было сплошное красное месиво. Вот почему Фейну поначалу показалось, что он плохо видит. Это была иллюзия его перепуганного сознания. Крови было слишком много. Фейн даже подумал, что столько крови – слишком много для одного человека. Он попытался узнать кто это, но не смог. Кожа на лице также была изрезана, словно лист бумаги, на мелкие полосы. Он не смог опознать, но зато увидел открытую грудную клетку и дыру в ней.

– Не было сердца, не было сердца, не было…, – многократно повторял Фейн, быстро шагая в направлении моторного отсека. Там, по словам Альбертона, хранились запасные аккумуляторы, необходимые для питания обогрева и работы приборов в челноке. Этот челнок Альбертон должен был подготовить для возврата на Землю. «В этой капсуле поместится лишь один человек», – вспоминал Фейн слова Альбертона».

– Да, да, мне нужны, эти чертовы аккумуляторы, – пробубнил невнятно Фейн.

Он не мог уже ни о чем думать, лишь о них и о своем спасении. Он и сам не понял, как оказался у двери в комнату управления. Он знал, что ему нужно делать, но почему-то, вместо того, чтобы ноги принесли его в моторный отсек, они привели его в центр управления. Почему? Он еще некоторое время стоял недвижим перед дверью и вдруг обнаружил большой гаечный ключ. Он лежал на полу и совсем не блокировал дверь. Фейн вспомнил, что Эвенз и Дадсон закрыли его и Голдмана за этой дверью. Фейн подошел к двери и осторожно заглянул в небольшое окошко. Он слышал, как бьется его собственное сердце, выдавая его присутствие. Удивительно, но в комнате он обнаружил лишь тело Альбертона, которое уже склонилось пополам над клавиатурой. Бедный Альбертон, – подумал Фейн. Но так ли все на самом деле? Что-то неописуемое почувствовал, а скорее увидел в своем сознании Фейн. Что-то здесь было не так. Почему Голдман исчез? Как он мог выбраться, без посторонней помощи? Ведь Голдман не мог подняться к вентиляции, и уж тем более пройти в ней. Ему не позволила бы в этом его тучная фигура. Кто-то освободил его, – думал Фейн.

Он вошел внутрь, так как услышал какой-то странный и пугающий протяжный писк, идущий от динамика компьютера. Фейн медленно и с тревогой подошел к монитору. Сигнал был прерывистым и непрерывно повторялся. Монитор мигал синим цветом, и на этом фоне виднелись красные буквы: «Приближение к объекту». «Что это? – думал Фейн. – Неужели корабль добрался до цели своего полета. А может быть какое-то другое судно приближается к нам. Люди, – пробежала мысль, словно легкий ветерок по телу. – Наконец-то люди, я спасен, – думал Фейн. – Надо помочь им пристыковаться».

Фейн начал нажимать на все кнопки, пытаясь убрать этот чудовищный писк, стоящий в его ушах. Не может хорошая новость иметь такое неприятное звучание, в виде этого прерывающегося тонкого писка.

Неожиданно, то ли из-за наугад нажатой клавиши Фейном, то ли из-за запуска какой-то программы, работающей в автономном режиме в таких случаях, но неприятный писк прекратился, а вместо него на экране появились слова: «Объект идентифицирован. Корабль приближается к «Чёрной дыре». Возврата не будет… Корабль попадет в поле действия черной дыры через несколько часов».

Теперь Фейн знал, что ему нужно делать. Это было единственное решение из числа многих приводящих неминуемо к смерти. Но это решение давало шанс, хоть и маленький, на выживание. И Фейн, поддавшись древнему но верному инстинкту самосохранения, не обращая внимания ни на что, помчался в моторный отсек. С час Фейн уже возвращался к челноку, держа несколько тяжелых блоков, на которых было написано: аккумулятор.

Ему нужно было лишь добраться до шлюзовой двери, ведущей к челноку – спасательной капсуле, к безопасности, к свободе. И он твердо и уверенно шел. И в самый неподходящий момент, как это бывает, он вдруг начал вспоминать последние часы перед тем, как потерял память. Видимо действие какого-то явления на его память начало отступать и к нему постепенно начала возвращаться память. Он шел к свободе и безопасности, а в его голове зарождались мысли давно утраченные из его мозга.

Перед глазами промелькнули кадры кабинета, где он был у психотерапевта. Он вспомнил, как после работы посетил его, чтобы успокоить свое сознание, встревоженное из-за непонятных ему причин. Он вспомнил фитнес центр на краю города, где он наслаждался медитативными видами природы лесов и гор, по совету врача. Он увидел перед глазами маленький красный цветок и вспомнил, как приблизился, что бы запах наполнил и успокоил его тревожное и помутненное сознание. Удивительный запах проник в его легкие, наполнив их чудесным ароматом цветущей природы. Он почувствовал… Боже, что это, – ужаснулся Фейн. Только теперь он вышел из грез и обратился к реальности. Этот знакомый ему удивительный запах, который так покорил его на Земле и запомнился, отложившись навеки в одну из ячеек памяти, он чувствует вновь. Сомнений быть не могло, приятный аромат постепенно наполнял легкие.

Недалеко находилась та дверь, за которой была безопасность. Он добежал до нее и на слабых ногах буквально влетел в шлюзовую камеру, нажав на кнопку закрытия двери. Отбросив аккумуляторы, он поднялся на нетвердых ногах и почувствовал, как действие старого и знакомого ему запаха, проникает в кровь и замедляет его реакцию. Почти в бреду или во сне, он, шатаясь, добрался до двери и посмотрел в маленькое окно двери. Он вспомнил слова Альбертона, – капсулу можно отправить лишь снаружи. Ее центр – небольшая панель запуска, она находится за дверью. И для того, чтобы отправить или отсоединить челнок, необходимо кому-то нажать на кнопку запуска. А это значит, что нужно было кому-то находится вне челнока – у пульта запуска.

Неожиданно, перед Фейном, но по ту сторону двери, возникла, словно в страшном сне, чья-то голова, покрытая белой повязкой, какую обычно надевают больные на рот и нос, чтобы обезопасить себя от вдыхаемого зараженного воздуха. Не зная, почему и словно во сне, Фейн спросил незнакомца, – зачем ты это делаешь?

– Я и сам не знаю, – ответил незнакомец, сквозь марлевую повязку. – Наверное, потому что я не такой как все.

После этих слов сознание Фейна помутнело, мысли расплылись и он отключился то ли от страха, то ли от газа, который проник через легкие и кровь к каждой клетке его воспаленного мозга.

82 день

Фейн медленно открыл глаза. Он полагал, что уже умер, боли не чувствовал. Приподняв голову и пошевелив руками, он понял, что все еще жив. Вокруг него все было спокойно. Он находился в небольшой комнате наполненной какими-то приборами со множеством мигающих и светящихся цветных лампочек. Он в безопасности, – мелькнула мысль, вселив в него надежду. Он огляделся и вспомнил обстановку – это была челночная капсула. Да, сомнений быть не могло, на полу он увидел брошенные им аккумуляторы. Он там, куда стремился. Но все ли здесь и с ним благополучно? И кто был этот таинственный и призрачный незнакомец, который так напугал его?

Фейн сел на небольшой кровати. Перед ним был выдвижной стол, на нем лежала ручка и стопка чистых еще не распакованных листов бумаги. Фейн поднял глаза и увидел мигающие огоньки на панелях приборов. Раздался сигнал похожий на будильник, который окончательно сбросил дрему с Фейна. Не зная почему, но Фейн, несмотря на последние воспоминания полные ужаса, чувствовал себя в безопасности. Он слышал едва заметный шум каких-то приборов, которые казались ему работой двигателя. Он в челноке, и удаляется от корабля, в сторону Земли, где течет жизнь, где его ждет уют и комфорт, где создан для него идеальный мир без насилий, страха и агрессии, где все материальные вопросы давно решены, и где человечество вкушает приятные плоды духовного совершенства и комфортного благоустройства жизни.

Фейн подошел к одной из панелей. Он вспомнил, что там хранилась вода. Открыв дверцу, он достал бутылку с водой и выпил несколько глотков. В этот момент одна из панелей приподнялась, и Фейн оглянулся. Раздался какой-то странный звук одного из динамиков, скрытых за выдвижной панелью. Это насторожило Фейна. Послышалось шипение, и раздалась речь – обыкновенный человеческий голос. Фейн сразу узнал этот голос. Он принадлежал Голдману.

– Вы уже проснулись и можете наслаждаться полетом, Фейн. Я с самого начала знал, что этим счастливчиком будете вы. Я сейчас нахожусь на корабле, который стремится к своему завершающему концу пути. С вами присутствует лишь мой голос. Я сделал эту запись задолго до того как вы задумали покинуть всю нашу невеселую компанию. Под панелью с динамиками вы обнаружите папку с семью листами. Да, да, теми самыми листами, на которых имеется кровь.

Нетвердым шагом Фейн подошел к панели, и действительно, под ней он обнаружил папку с бумагами окрашенными кровью. Дрожащей рукой он вынул листы на стол.

– Я хочу, чтобы вы кое-что сделали для меня, – продолжал голос Голдмана. – Конечно, вы можете отказаться, но вы ведь писатель и вам было бы небезразлично утратить шанс и не выполнить мою просьбу. Я хочу, чтобы вы написали книгу, один из своих последних бестселлеров. Я уверен, что он у вас получится. Я ваш поклонник. Напишите о моем эксперименте и о том, что случилось с вами. Героев вашего романа вы хорошо знаете. Эти семь окровавленных листов послужат доказательством того, что это не выдумка. Я согласен, чтобы вы использовали мое имя в качестве злодея, как вы полагаете. И чтобы ваши читатели и издательство не сомневались в правдивости ваших слов, я дам вам один секретный код одного из Швейцарских банков. Он написан на обратной стороне папки, переверните ее. Видите, я не обманываю вас.

Фейн перевернул папку и увидел название банка и код доступа к ячейке.

– Вы заинтригованы? Не волнуйтесь вы не увидите того что там хранится. Пусть этим заинтересуется полиция. До того, как отправится в это последнее мое путешествие, я совершил несколько преступлений, некоторые органы моих жертв, я решил заморозить и в специальном контейнере сохранить их в этом банке. Они поверят в мои слова, как только откроют мою ячейку в банке. А теперь вернемся к вашей книге. На столе лежит папка с трехсот листами, я думаю, этого хватит для написания рукописи. Я так же, как и вы не люблю электронику. Она ненадежна, информация может стереться, бумага надежнее. А теперь я скажу о цели вашей книги и этого эксперимента, в котором я был лаборантом, а весь экипаж – подопытными кроликами. Эта ваша книга и мой эксперимент будут моим предупреждением людям и всему человечеству. Я надеюсь, что вы получите, заполняя эти белоснежные листы чернилами, не меньшее наслаждение, чем я, когда подписывал их кровью в процессе своих экспериментов. Я даю вам на это время, но не больше. Пока вы будете писать, вы будете жить. После завершения работы вы заснете и навсегда погрузитесь в мир грез. Как видите, я не стану вас мучить и не буду зверски убивать, как других. Вы умрете, не почувствовав боли. Но за это вы должны выполнить мою просьбу. К тому времени, как вы уснете вечным сном и напишите ваш последний роман, этот челнок будет находиться в пределах Земли и его обнаружат, а значит и вашу рукопись тоже. Поэтому не теряйте времени и садитесь за стол.

Теперь я сообщу вам о своем эксперименте и тех выводах, к которым я пришел. Всех членов экипажа, а это восемь человек, включая вас и не считая меня, я похитил и усыпил. Во время полета, я стер у всех память специальным прибором, который был разработан одним физиком и психологом. Свой эксперимент я начал с прибытием на корабль почты. Все уголовные дела были мной придуманы и подделаны. Нужно было внушить экипажу, что все они находятся вне закона. Нужно было посеять панику в умы, это открывшиеся ворота к страху. Некоторые из вас начали паниковать, другие, не доверять всем и каждому. Для усиления зарождавшихся страха и агрессии я воспользовался мультимедийной сферой, которую изобрели люди, мне лишь надо было перенастроить кое-что в ней – загрузить в ее память запрещенные фильмы, где присутствуют сцены насилия.

Так, незаметно для себя, каждый из вас впустил в свой мозг страх, после которого в сердце неминуемо появилась агрессия, которая в человеке хранилась всегда, во все времена. Я получил массу удовольствия, видя, как каждый из вас постепенно превращается в зверя. Это совсем не то, что происходит и о чем каждый день говорят на Земле. Этот идеальный мир! Да его вовсе нет, это обман. Человек – это и есть зло…

Но мы ушли от эксперимента. Вернемся же к нему. Этими воздействиями я пытался пробудить некую область в коре головного мозга. Именно эта область, которую я назвал «темным пятном сознания» просыпалось, а точнее начинала функционировать, превращая людей в агрессоров. Лет триста назад мне и не надо было проводить подобный эксперимент. Тогда все окружение человека подталкивало на зарождение страха и агрессии. Человека плотно окольцовывал жестокий мир: кровавые войны, фильмы с насилием, некоторые жанры в музыке – не последнюю роль играла в формировании психопатов, обман, беззаконие, где не было справедливости, которую так жаждет душа человеческая. Именно справедливость и приводила к агрессии.

Теперь, в идеальном мире двадцать четвертого столетия, построенного человечеством, где должны быть сверхлюди с идеальной душой, зародилось нечто тревожное и необъяснимое. Откуда оно появилось, и почему, спустя столько веков, оно вновь возникло? Я имею в виду себя. Почему я не такой, как все? Почему я делаю это и испытываю при этом наслаждение? Эти вопросы меня и натолкнули на проведение этого эксперимента.

Я доказал, изучая поведение членов экипажа, что независимо от того в каком мире мы живем – окруженном идеальной сферой обслуживания человеческого сознания и души, может появиться зло внутри человека, способное повернуть его против людей, против самого себя. Но это меня не успокаивало, ибо я, как ученый, хотел найти центр этого зла и решить все интересующие меня вопросы. Я нашел центр зла, назвал его «мертвая точка». Я хотел научиться контролировать ее, чтобы управлять собственным поведением, но мне это оказалось не под силу. Она сильнее меня. Поэтому я в своей работе сообщу лишь то, что обнаружил в ходе эксперимента, в надежде, что будущее поколение сможет довести мою работу до финала.

И так, я обнаружил «мертвую точку», которая управляет темной стороной человека. Как ее обнаружить, я уже говорил, да и вы видели всё своими глазами, во время моего эксперимента. Эта «мертвая точка» – зловещее проклятие рода человеческого. Она всегда есть, она не спит и лишь ждет своего часа, когда пробудится и не наберет достаточно сил. Попав за ее пределы, человеку возврата нет. Эта точка требует много энергии. Вот почему я испытывал наслаждение, убивая других. Кормя ее, она не забывала меня награждать божественным и сладостным наслаждением. Поэтому я все возвращался к этому сладостному чувству и погружался все глубже в ее владения, оставаясь там навсегда. Мне легко было опустить каждого из вас в эту «мертвую точку», так как человек переполнен пороками, он ищет, куда можно было бы их слить, мне нужно было лишь разогреть эти чувства, и, если для него агрессия поможет в этом, то он совершит ее, не задумываясь. Агрессивное поведение человека генетически запрограммировано, так как мир всегда воевал. Лишь одному из двадцати поколений удалось жить, минуя войну. Я изучал природу влияния биологических и генетических факторов на агрессивное поведение и мотивацию, для этого мне пришлось получить степень доктора по психологии. Причиной агрессии может быть самый простой негативный аффект. Агрессия не контролируется человеком, все методы не годятся. Она древнее человека, возможно, она была в нас запрограммирована с самого нашего развития и зарождения на Земле. Она часть нас. Люди двадцать четвертого века оказались не способными управлять агрессией. Страх и агрессия тесно связаны друг с другом. Недовольство и страх вызывают агрессию. Страх существует независимо от культуры и уровня развития человека или общества.

Развитие человечества и человека возможно благодаря другому важному и необходимому человеческому свойству – адаптации, приспособление ко всему. Человек на протяжении своей жизни и развития всего человечества постоянно приспосабливался к окружающему миру, в котором живет: к природе, к животному миру, к другим людям, но лишь к себе он так и не смог приспособиться, ибо себя он меньше всего знает.

Я заметил, что человек раздражается больше всего тогда, когда ожидает согласия со своей точкой зрения, а его нет. Дело в том, что человек, за долгие сотни лет привык видеть лишь себя, уважать только свое мнение. Он пожелал и доказал себе, что лучшее что есть в мире – это управлять и подчинять других людей своей воле. Человек почувствовал сладость в этом вкусе и не отступит с этого пути. Наше мнение для нас стало единственно верным, потому что оно наше. Мы не смогли обуздать и изучить себя, поэтому мы начали замену и оправдание всем нашим нелепым и глупым поступкам, отныне для нас наше мнение стало эталоном поведения, лишь оно достойно уважения. И получив его, мы вместе с этим приобрели наслаждение от славы, почета, уважения. Мы, таким образом, оказываемся в ореоле обмана, построенном нами, и невольно становимся рабами «мертвой точки», о которой мало что знаем. Она живая, она нас изучает на протяжении всего развития человечества, она мигрирует от поколения к поколению, набираясь опыта и знания о нас. Зачем ей это? Может она хочет нас убить, а может, вернуть туда, откуда мы появились? Она страж человеческий, а мы ее заключенные.

Адаптация, которой нас наградил Бог, несомненно, помогает нам в развитии, но платой за это служит пробуждение агрессии и вечного рабства – зависимости от наслаждения нашего величия над остальными. Человек постепенно опускается в «мертвую точку» – от страха и агрессии, через гордость и цинизм, к безумию и хаосу.

Когда вы будете дописывать последние слова своей книги, я буду по ту сторону «Черной дыры», куда движется мой корабль. И я надеюсь, что мир с той стороны примет меня, ибо я – плоть и дух его, моя душа принадлежит этому миру тьмы.

После этих слов Голдмана, панель автоматически опустилась и наступила тишина. Фейн задумался. Так он сидел несколько часов в раздумье, наедине со своими мыслями. Он вспоминал еще раз все эпизоды, свидетелем которых он непроизвольно стал. Наконец его мозг привел в сознание все мысли, они расположились в логической последовательности, требуемой для творческой работы. Он медленно взял ручку, пододвинул к себе семь листов бумаги, местами окрашенных багровыми пятнами. Они послужат первой частью романа, – решил Фейн. Его большой палец нажал на кнопку ручки, и с другой ее стороны появился наконечник стержня. Фейн немного наклонился вперед и написал первые слова: «Мертвая точка. Адаптация приоткрывает человеку новый мир совершенства и развития, но платой за этот удивительный мир познания и его блага, служит открытие темных и глубинных уголков сознания…».

Оглавление