«Первая Галактическая (сборник)»

Андрей Ливадный Первая Галактическая

ДАБОГ

Роман

Пролог

Группа пилотов, оживленно переговариваясь между собой, шла по длинному, изгибающемуся плавной дугой коридору космического корабля.

Фосфоресцирующие надписи на стенах, — большие красные стрелы, указывающие в одном направлении, — повторяли одно и то же:

«ВНИМАНИЕ! ВХОД В СТАРТОВЫЕ ОТСЕКИ! ПРОВЕРЬ УРОВЕНЬ ГЕРМЕТИЗАЦИИ!»

— …Такая свинья, говорит мне: Майкл, твоя жизнь висит на волоске, и волосок тот протянут над вакуумным утилизатором крейсера, представляешь, какая сволочь?!

— …А что тебе говорили, отправляя сюда?

— …Эти уроды с десятой палубы вчера в баре…

— …Эй, а кто–нибудь знает, что за операция предстоит?

Последняя фраза обратила на себя внимание большинства членов растянувшейся по коридору группы.

— Ты что, не понял, Рощин?! — Средь наступившей вдруг тишины хохотнул здоровенный темнокожий пилот, с нашивками лейтенанта на рукаве мягкого термопоглощающего костюма. — Дядя Хаммер решил усыновить еще одно блудное дитя, сечешь? Или ты смотришь на обзорные экраны только когда там показывают мультики?

Молодой светловолосый парень, голубоглазый, без намеков на смуглость, — прямо сама противоположность лейтенанту Сейчу, — молча проглотил замечание насчет своих пристрастий.

— Его в тюрьму забрали прямо из роддома, — с наигранной укоризной в голосе весело заметил другой пилот, подмигнув лейтенанту. — Он не досмотрел в детстве, а ты смеешься!..

— Ладно… — Пилот, к которому относились все эти колкости, казалось, не обратил на них должного внимания. — Я серьезно спрашиваю — куда летим?

— Ну, знаешь, Рощин… — развел руками Сейч, подойдя к огромным створам ангара. — Тебе же ясно сказано — очередное поселение. Запихивать его будем, под задницу… то бишь под эгиду Всемирного правительства… — поправился лейтенант.

— А они хотят? — Рощин посмотрел на командира механизированного взвода, который как раз вставлял карточку допуска в щель считывающего устройства.

— Еще как… — оскалился тот. — Думать–то надо головой, а не задницей, пилот! Упертые они все, эти колонисты… — с досадой констатировал он, получив назад свой пропуск. — Наши предки на них горбатились, строили колониальные транспорты, технику там разную, оборудование… А они что? Знать нас теперь не хотят?

— Ага… — поддержал лейтенанта другой пилот, с нашивками сержанта. — Свалили с Земли на девственные планеты, а теперь смотри — нос воротят. Чистенькие они.

— Конечно, чистенькие, — вступил в разговор еще один офицер, и его гогот затравленным эхом метнулся по коридору, — они же улетели, а в дерьме остались мы…

— Ну ты–то, допустим, не тогда родился! — поддела его единственная женщина из числа шагавших по коридору пилотов.

— Знаешь, Делакруа, а мне плевать! — вдруг серьезно огрызнулся офицер. — Почему они не хотят подвинуться? Мало места на их планетах, что ли?

— Ну, у Всемирного правительства тоже места хватает, только они–то тоже не больно с нами делятся! — раздался чей–то голос из–за спины.

— Эй, я не понял, что за дебаты? — вдруг насупился Джон Сейч. — Дядю Хаммера решили помянуть? Смотрите, — предупредил он, окинув остановившуюся группу пилотов помрачневшим взглядом. — Кто нарвется за такие разговоры — вытаскивать не буду! Наше дело — зачистка территорий и овладение местностью. А думать будут другие. Вопросы есть?

Дураков не нашлось. Как только речь зашла о лояльности к Всемирному правительству Земного альянса, возглавлял который президент Джон Хаммер, разговор как–то зачах, словно ручеек, добежавший до песчаной осыпи и впитавшийся в нее.

— Все. — Сейч отошел от открывшегося прохода. — Два часа на тестовые проверки машин, зарядку боекомплектов и прочую нудистику, — посмотрев на хронометр, подытожил он. — И не забудьте, — кто проявит себя в предстоящей операции лучшим образом, получит гарантированный вид на жительство на этом, как его там…

— Дабог, — подсказал ему сержант Петч, — тот, который прошелся по поводу тюрьмы и роддома, откуда якобы забрали Рощина.

— Вот именно, Дабог, — согласился с ним лейтенант. — Лично я собираюсь написать семье, чтобы собирали шмотки, — мрачновато усмехнулся он. — И запомните, — Сейч повысил голос. — Мне плевать на этих колонистов и не плевать на свою семью. Они хотят жить. Мне надоела убогая квартирка на макушке мегаполиса, и луны Юпитера тоже осточертели. А кто думает по–другому, можете писать рапорта. Ты, — он вдруг резко обернулся и посмотрел на Рощина, — отправишься в свою вонючую тюрьму, назад, к параше, а ты… — взгляд Майкла уперся в грудь Петча, — в криогенную капсулу, где принято держать таких недоносков… Продолжать?! — Он обвел взглядом помрачневшие лица и не встретил ни одного направленного ему в глаза взгляда.

— Так–то. Каждый из вас получил шанс выбраться из бочки с дерьмом, и путь к светлому будущему для вас лежит через рубку управления серв–машиной. Так что меньше думайте — легче жить будет. Особенно это касается тебя, Рощин, — прищурился он. — Не люблю я таких, понял?

Андрей поднял взгляд и посмотрел на лейтенанта.

— А я не прошу меня любить… — сквозь зубы процедил он.

— Сэр, — напомнил ему Сейч. — Ты забыл добавить слово «сэр», пилот.

Глаза Рощина сузились.

— Сэр… — с неохотой выдавил он.

— Вот так. — Лейтенант с очевидным усилием разжал кулаки. — Выкинешь что–нибудь в бою — кончу тебя, мразь, — вдруг пообещал он и, не дожидаясь ответа, развернулся и зашагал по узкому проходу к тому месту, где коридор разветвлялся на три рукава.

«СКАФАНДРОВЫЙ ОТСЕК»

«АНГАР БОЕВЫХ МАШИН»

«ПРЕДСТАРТОВЫЙ НАКОПИТЕЛЬ»

Так гласили надписи на указателях направлений.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. АКЦИЯ УСТРАШЕНИЯ

Глава 1

Из секретного доклада комиссии по переселениям:

«Адресовано: Джону Уинстону Хаммеру

президенту Земного альянса.

Дата: 16 мая 2606 года.

Сэр!

В ответ на ваш запрос о положении дел с миграцией населения докладываем, что нами, совместно с седьмым отделом Военно–космического флота, проведена детальная разведка звездных систем, находящихся в радиусе одного стандартного прыжка от границ Альянса.

В результате обнаружено девятнадцать пригодных для освоения планет. Посадка на поверхность не осуществлялась. Результаты аэрофотосъемок с позиции дальних орбит, а также данные сканирования электромагнитных диапазонов показали, что все обнаруженные планеты заселены, предположительно потомками членов экипажей колониальных транспортов Первого рывка. Наличие спутников связи и метеорологического контроля на низких планетных орбитах указанных миров и некоторые характерные признаки, обнаруженные при аэрофотосъемке, как то: ночное освещение населенных пунктов, развитая инфраструктура дорог и т.д., позволяют прогнозировать высокий технический уровень развития обнаруженных колоний.

Особенно приходится выделить три мира. Из данных радиоперехватов и телепередач установлены их названия. Это планеты Дабог, Элио и Рори. По последней планете имеется дополнительная информация относительно безвоздушного спутника Стеллар, на котором обнаружены признаки герметичных подземных поселений…»

Девятое июня 2607 года

по летосчислению Земли. Планета Дабог. Раннее утро

Вывеска на фасаде здания гласила:

«НАЦИОНАЛЬНЫЙ МУЗЕЙ ИСТОРИИ ДАБОГА»

Чтобы попасть ко входу в одноэтажную, приземистую постройку, которая издали казалась всего лишь вросшей в землю макушкой чего–то большего, скрытого от посторонних глаз в толще переплетенной корнями почвы, нужно было миновать высокий бетонный забор с неуклюжими охранными вышками по углам периметра, пройти по аллее небрежниц (такое название получили мутировавшие на Дабоге земные ивы), и только тогда окажешься перед тяжелыми, клепаными створами ворот, расположенных в конце аллеи.

Это, собственно, и был вход в Национальный музей истории Дабога.

Этим утром первая группа посетителей появилась сразу после девяти часов. Небо было безоблачным, воздух — звонким и ясным. Голоса ребят раздавались в тиши аллеи неестественно громко. Возглавлявшая группу учительница остановила детей перед угрюмыми бронированными створами древних ворот.

— Ребята… — Она подняла руку, требуя внимания. — Сейчас мы войдем в музей. Это будет вашим первым уроком истории. Здесь, в этом здании, все сохранено в том виде, каким оно было на заре освоения планеты. Тут вам покажут Дабог, каким его увидели наши далекие предки четыреста лет назад. А теперь пойдемте…

Преподаватель — молодая, можно даже сказать юная, стройная девушка лет восемнадцати–девятнадцати, — не колеблясь, нажала кнопку, прятавшуюся в углублении стены, сбоку от ворот. Очевидно, что она уже не в первый раз приводила сюда группы учеников начальных классов, только приступавших к изучению курса истории и экзобиологии родной планеты. Для нее это была серьезная, увлекательная практика после окончания высшего учебного заведения.

Дарья Дмитриевна Кречетова, вчерашняя выпускница государственного университета Дабога, поправила выбившуюся из–за уха прядку волос и улыбнулась кому–то из ребят.

Огромные, массивные створы ворот дрогнули и начали открываться, медленно расползаясь в стороны.

Дети, которые несмотря на присутствие учителя возбужденно перешептывались между собой, невольно притихли, глядя на движение двух многотонных плит.

Помещение, которое открылось за ними, выглядело достаточно тесным.

— А мы поместимся там? — забеспокоился кто–то из ребят.

— Не волнуйся, поместимся… — мягко успокоила его Даша, делая шаг вперед и подавая тем самым пример остальным.

Класс вслед за ней послушно потянулся внутрь квадратного тамбура. Когда все вошли, тесно обступив единственного взрослого, ворота дрогнули и начали также медленно смыкаться, отсекая солнечный свет.

Это оказалось и любопытно и жутковато одновременно. Кто–то из девочек взвизгнул…

Учительница улыбнулась, успокаивая детей.

— Сейчас мы с вами находимся в так называемом «шлюзе» — переходной камере, расположенной между внешним миром и внутренними помещениями бункера, — объяснила она притихшей детворе. — Несколько веков назад атмосфера нашей планеты хоть и содержала в себе достаточно кислорода для дыхания, но была опасна для человека из–за множества чуждых нам микроорганизмов. Поэтому наружу приходилось выходить в защитных костюмах и герметичных шлемах. Здесь, в этой камере, вернувшихся с поверхности людей ждала процедура дезинфекции…

Словно в подтверждение ее слов под потолком вспыхнул резкий неприятно голубой свет ультрафиолетовых ламп, а из крошечных отверстий в стенах потянуло горячим, сухим, пахнущим медикаментами воздухом.

Ребята стояли, тесно прижавшись друг к другу, заинтригованные, озадаченные и немного испуганные. Все это было так непохоже на их родной Дабог… Неужели когда–то давно теплая, приветливая планета действительно была настолько враждебна к их предкам, что тем приходилось прятаться под землей, за оболочками из бетона и стали?! Трудно представить — чтобы выйти на улицу, нужно было надевать громоздкий скафандр со шлемом!.. Совсем как в космосе…

Потоки неприятно пахнущего воздуха наконец иссякли, и внутренние створы шлюза принялись открываться так же медленно и неторопливо, как это делали наружные.

За расползающимися в стороны массивными плитами открылся длинный, тускло освещенный коридор с голыми бетонными стенами, от которых, казалось, исходил холод.

Кто–то из ребят не выдержал и поежился.

— Да, ребята, история Дабога начиналась именно так, — произнесла Дарья Дмитриевна, делая шаг в коридор. — Когда колониальный транспорт «Беглец» совершил посадку на поверхность планеты, его приборы показали, что люди не могут дышать местным воздухом, хотя он и содержал тридцать пять процентов свободного кислорода. Планету нужно было преображать, приспосабливать к привычному для людей метаболизму, но как это было сделано?

Никто из ребят не решился ответить на заданный вопрос.

Впрочем, их молчание было вполне закономерно и ничуть не расстроило молодую учительницу.

— Чтобы выжить в первые годы после посадки, нашим с вами далеким предкам пришлось построить под поверхностью планеты систему бункеров, — объяснила она, жестом обратив внимание детей на холодные, серые стены вокруг. — Сначала на поверхность планеты высадились машины. Они принялись рыть первые убежища, а триста тысяч человек в это время продолжали спать на борту колониального транспорта. Все они были погружены в так называемый криогенный сон. О нем вы узнаете позже на уроках биологии человека.

Она обвела взглядом столпившихся в тесном и мрачном коридоре бункера учеников и продолжила:

— Первые годы освоения полны трагизма, непреодолимых, казалось бы, трудностей и самоотверженности тех людей, которых по мере постройки все новых и новых убежищ будили автоматы. Тяжелая планетарная техника, помимо организации новых подземных поселений, постепенно соединяла уже оборудованные бункеры сетью тоннелей. Люди, прожившие несколько лет в изоляции друг от друга, наконец получили возможность общаться не только через экраны компьютеров и средства телефонной связи, но и лично. Собравшись вместе, они сравнили результаты биологических исследований, полученных из разных точек на поверхности Дабога, и решили, что должны полностью видоизменить лик негостеприимной планеты, для того чтобы их потомки смогли вернуться к привычному, естественному для человека существованию.

В этом месте своего отрепетированного на предварительных занятиях доклада молодая учительница почувствовала, что сама волнуется не меньше, чем окружившие ее ребята.

— А сейчас мы пройдем по коридору и попадем в зал, где вы увидите Дабог таким, как он представился нашим далеким предкам. Прошу вас, дети, не пугайтесь, стойте рядом со мной и смотрите. Никакой опасности нет, потому как все, что вы увидите, — это лишь имитация, искусно сделанные муляжи, управляемые компьютером.

С этими словами она пошла вперед, увлекая за собой притихшую стайку учеников.

В конце коридора начали медленно открываться еще одни ворота и…

Великий боже, что за ними творилось!

Земля. За полтора года до событий на Дабоге

Невысокого роста человек стоял у занимающего всю стену панорамного окна, слушал, размышлял и одновременно смотрел вниз, в узкую, бездонную расселину улицы, которую, повторяясь на бесчисленных уровнях этажей, украшали сполохи разноцветных голографических реклам.

Стеклянные стены высотных зданий, чьи фасады образовывали безобразную, с его точки зрения, всемирно известную площадь Пяти Углов, поднимались вверх, к грязно–серым кислотным облакам. За стенами, как в аквариуме, можно было без труда разглядеть десятки тысяч человек, спешащих по сугубо личным и в большинстве своем — праздным делам, в бесконечном броуновском движении частичек сверхбольшого и крайне перенаселенного города.

В последнее время прозрачные стены прочно вошли в моду, и даже власти Всемирного правительства не хватило, чтобы запретить такие фасады здесь, на бесконечно повторяющихся уровнях площади Пяти Углов…

Как будто вид этой требушины большого города может доставлять удовольствие или вызывать любопытство… — с нотками раздражения в мыслях, решил про себя он. — Огромный, тупой, своенравный муравейник, где каждый мнит себя крылатой маткой… — опять с досадой подумал он, но от окна не отошел — видимо, картина одновременно движущихся в замкнутых пространствах фигурок все же чем–то притягивала, завораживала его.

Джон Уинстон Хаммер считал себя человеком глубоко и прогрессивно мыслящим. В принципе он не ошибался в такой самооценке. С высоты собственного положения, будто с крыши небоскреба, многие проблемы видятся несколько иначе. Как человеческие фигурки сливаются на дне улицы в безликую, лишенную индивидуальностей серую шевелящуюся массу, так и отдельные драматические эпизоды политики теряют свою остроту, если наблюдать за ними с высоты неограниченной власти.

Если бы их только не накапливалось так катастрофически много…

Хаммер любил перечитывать классиков древности, и сейчас ему хотелось крикнуть собственным, отмеченным в мысленном ежедневнике проблемам так же просто, коротко и емко, как то делал незабвенный булгаковский Шариков:

В очередь, суки, в очередь!..

Вместо этого он усмехнулся, вполуха слушая монотонный доклад главы Национального разведывательного управления Земли:

— …по законам движения материальных тел через аномалию космоса мы, покидая орбиты Солнечной системы в гиперпрыжке, двигаемся строго по определенным силовым линиям, и, учитывая предельную дальность прыжка, можно обозначить три сотни вероятных для выхода в трехмерный космос точек. Все они в данный момент подвергаются тщательной разведке, но и на основании уже имеющихся в нашем распоряжении данных можно с уверенностью предсказать — все планеты, в радиусе одного светового года от такой точки выхода, окажутся либо безнадежно мертвы, либо уже колонизированы гиперсферными транспортами–невозвращенцами, покинувшими нашу систему четыре сотни лет назад. Таким образом, Вторая волна расселения в космосе уже не может быть инициирована с Земли иначе как в два этапа, по схеме: прыжок к существующей колонии, плюс «слепой рывок» в область неизведанного космоса…

Хаммер поморщился.

Глядя вниз, на забранный в сталь и стекло человеческий муравейник, он не мнил себя богом, отнюдь. Глава Всемирного правительства и одновременно — президент так называемого Земного альянса считал себя законченным реалистом, а значит, помнил и понимал: он сам когда–то вышел из чрева этого мегаполиса, который вмещал в себя десять миллиардов человек, — малую толику реального населения Земли. Муравейник жил по своим законам, и не стоило презирать его общественную силу, а уж тем более ворошить палкой и дразнить его обитателей.

Наоборот, глядя вниз, сквозь толщу бронированного стекла, он слишком явственно ощущал неровный пульс этой жизни, по–своему любил ее, желал ей добра в той же степени, как и себе, потому что они оказались слишком тесно взаимосвязаны — миллиарды людей и стоящая над ними власть.

Любить, презирать, понимать и бояться одновременно — что может быть мучительнее и слаще подобного балансирования на краю бездны? Хаммер тонко ощущал собственную власть. Он отвечал за копошащихся вокруг маленьких членов непомерно огромного общества, которое вплотную подошло к черте самоуничтожения и теперь стояло, с нездоровым любопытством заглядывая в собственную могилу.

Ситуация складывалась простой и драматичной одновременно.

Миллиарды людей, запертые в границах Солнечной системы, не могли быть обеспечены работой, сносными условиями жизни, ресурсами в принципе. Сколько бы ни корячилось Всемирное правительство, дойдя до такого откровенного маразма, как перевод некоторых автоматизированных производств на частичный ручной труд, ситуация могла измениться только в худшую сторону. Бесчисленная армия потенциальных безработных уже составила практически восемьдесят процентов населения Земли и внутрисистемных колоний. Это были лишние люди, от рождения прозябающие на дотациях государства.

— Значит, мы не можем отправить их в космос?

Неожиданный вопрос не застал врасплох главу разведуправления.

— Сомневаюсь, что кто–то полетит, сэр, — без долгих колебаний ответил он. — Люди отвыкли от этого. Им не понравится, когда мы начнем запихивать их в морозильники и сплавлять, как четыреста лет назад, в сущую неизвестность, без обратного адреса.

— Да, я знаю… — ответил Хаммер, отходя от окна. — Идея добровольной колонизации изволила сдохнуть… — Он в задумчивости потер подбородок. — Дорогие предки подбросили нам хорошую свинью, верно? — мрачно пошутил он. — Они избавились тогда от бунтующей части населения очень ловко, но руководствовались при этом исключительно эгоистическим принципом «после нас — хоть потоп»…

Он неторопливо прошелся по обширному кабинету, остановился у рабочего стола, который окружали искусно декорированные под старинную мебель терминалы правительственной связи и консоли мощных сетевых компьютеров.

— Мы на краю бездны… — скорее для самого себя, негромко произнес он, выразительно постучав отполированным ногтем по столешнице рабочего стола, которая представляла в данный момент карту Земли с пульсирующими, неровными ареалами супермегаполисов. Инстинктивно поморщившись от вида пульсирующих аур перенаселенных городов, Джон Хаммер коснулся сенсора, расположенного в торце стола, и изображение на огромном плоском мониторе столешницы волшебно изменилось.

Оно наполнилось глубокой чернотой пространства, в котором ровным, немигающим светом чистого серебристого огня расплескалась объемная панорама далекого шарового скопления звезд.

— Подойдите, генерал, — негромко приказал Хаммер.

На фоне плотной россыпи серебряных пылинок зажглось с три десятка изумрудных огоньков. Они начинались у размытого края шарового скопления и тянулись в глубь уплотняющегося ядра звездного сообщества.

Это были колонии.

— Они не хотят принять эмигрантов с Земли, ведь так? — спросил Джон Хаммер, двумя руками опершись о край горизонтального экрана.

— Не совсем так, сэр, — поправил его Дягилев. — Работа с колониями очень сложна и специфична. Мы не раскрылись ни на одной из планет. Им незачем знать о нашем присутствии в скоплении. К сожалению, выжившие анклавы цивилизаций достаточно малы, компактны по своей численности, и в них трудно внедрить наших агентов. Это удалось осуществить только на ряде планет с более крупным населением и развитой экономикой. Трижды за последний год моим людям удавалось исподволь инициировать обсуждение вопроса о том, как действовать, если корабли прародины вновь появятся на орбитах уже состоявшихся колоний.

— Да? И каков результат? — Джон Хаммер сделал вид, будто не знает его.

— В трех разных мирах люди, совершенно не контактирующие друг с другом, пришли к одному мнению: если такое случится, то поселенцев с Земли нужно будет принять, но на строго определенных условиях.

— Каких условиях, генерал?

— Они пустят к себе только тех, кого сами отберут из массы желающих… на конкурсной основе, сэр…

Хаммер на минуту погрузился в задумчивость.

— Здравое решение, — наконец прокомментировал он. — Они хотят получить нормальных, дееспособных членов общества, а на Земле оставить весь этот сброд?

— Сэр, их логику можно понять. Наши исследования в области их истории показали, что ни одна планета изначально не напоминала Землю по своим экзобиологическим данным. На любой из освоенных планет вы найдете повторение одного и того же пути — долгая, мучительная борьба за выживание на протяжении как минимум нескольких сот лет. Потерянные поколения, климатические катастрофы… и так далее. Никто из них не захочет пускать в свой, обустроенный потом и кровью дом тех, кого вы назвали сбродом. Им не нужен сброд. Им нужны люди. Ни одна здравомыслящая колония не захочет превратить тщательно и с любовью отстроенный дом в грязную, вшивую коммуналку для бездельников…

— Вот, значит, как вы думаете о Земле, генерал? — Хаммер сначала помрачнел, а затем вдруг усмехнулся. — Грязная коммуналка? — вскинув голову, переспросил он таким тоном, словно пробовал эти слова на вкус. — Вы очень долго думали о колониях, господин Дягилев, — внезапно заключил он. Коснувшись сенсора, Хаммер, вернул на экран изображение Земли, покрытой пульсирующей коростой неровных пятен. — Это тоже, между прочим, люди, — напомнил он, щелкнув по поверхности экрана пальцем. Миллиарды людей, которые виноваты лишь в том, что родились на свет. У Земли больше нет ресурсов, чтобы кормить такое количество населения! — резко заключил он. — Наши предки, мягко говоря, загадили планету, выкачали из ее недр все, что смогли, превратив Землю в гнилую скорлупу пустого ореха! Нас в два раза больше, чем всех гипотетических колонистов вместе взятых, на открытых и даже неизвестных к сегодняшнему дню колониях. Так давайте, наконец, станем думать не о людях, а о человечестве и решим для себя, где оно — там или тут?.. — Джон Хаммер тяжело посмотрел на генерала.

Тот молчал, предоставляя главе Всемирного правительства рассуждать самому.

Джон Уинстон Хаммер уже принял решение. Он знал, что последует дальше. В его призыве — перестать мыслить в масштабе личностей — уже скрывался призрак того движения народов, которое собирался инициировать этот человек.

Он считал, что жизнь миллиардов людей, заточенных в клоаках земных супермегаполисов, несравненно более значима, чем судьба горсти колонистов, рассеянных по Галактике злой прихотью гиперсферы…

Он знал, что будет проклят одними и вряд ли добьется любви тех, кому собирался открыть дорогу в большой космос.

Кто–то должен сделать это, рано или поздно… — приблизительно так думал он, глядя на копошащийся за окном человеческий муравейник. — У нас нет даже десятка лет на долгий и нудный процесс переговоров с колониями. Они либо покорятся новой волне Экспансии, либо сойдут с исторической сцены. Третьего не дано…

На траверсе планеты Дабог.

10 июня 2607 года. Один час десять минут

до начала атаки

Шесть космических крейсеров шли клином.

Издалека, с расстояния в несколько сот тысяч километров, даже в оптике следящих устройств данное движение выглядело вполне безобидно: упорядоченные искорки света, построившиеся маленькой пирамидкой, не могли испугать стороннего наблюдателя. Тем более не воспринималось серьезно небольшое облачко вспомогательных судов, похожих на горсть серебристой пыли, брошенную на потеху солнечному ветру…

А зря… каждая пылинка данного облака являлась по меньшей мере конвойным носителем…

Планета приближалась.

Искорки света росли, принимая осязаемые контуры клиновидных конструкций длиной в несколько километров каждая. Их темная броня вспухала надстройками бесчисленных орудийных башен, меж которых угадывались плотно сомкнутые сейчас створы стартовых электромагнитных катапульт, предназначенных для выброса в космос истребителей поддержки, или старта десантных модулей при планетарных атаках.

Головной крейсер, двигавшийся в вершине пирамиды, был темен как ночь. Никаких опознавательных огней или иных навигационных сигналов. Черная тень на фоне черного неба, и лишь пламя, полыхающее в корме корабля, скупо подсвечивало его контур, позволяя прочитать название, нанесенное метровыми буквами на броню в районе главного шлюза.

«ЭНДГРОУЗ».

Вслед за ним, освещенные выхлопом ионных двигателей флагмана эскадры, скользили «Апостол Петр» и «Тень Земли».

Замыкали пирамиду еще три крейсера, за которыми двигались три десятка меньших космических судов.

Это была сила, способная перемалывать звездные системы с той же легкостью, как гусеница танка сминает случайно попавшую под трак детскую игрушку.

…Адмирал Нагумо расхаживал по мягкому ковру, которым была выстелена палуба боевого мостика флагманского крейсера «Эндгроуз», бросая косые, хмурые взгляды на обзорные экраны, куда транслировалось укрупненное изображение подвергшейся атаке звездной системы.

Безымянная звезда пронзительно–желтым, ослепительным шариком зависла в черноте космоса. Соседний экран показывал серо–голубую, измазанную разводами облачности планету, вокруг которой вращалась невзрачная горошина лишенной атмосферы луны. Приборы визуального увеличения показывали лишь размытые границы стратосферы Дабога да пару–тройку спутников совершенно мирного предназначения. Никаких следящих устройств, систем орбитальной обороны, космических станций…

Казалось бы — легкая добыча… Перезрелое яблоко, что должно упасть к ногам Всемирного правительства, став отправной точкой для Второго рывка галактической Экспансии, инициированного с Земли…

Однако, несмотря на оптимистичность прогнозов и совершенно недвусмысленный приказ, Нагумо нервничал. Командующий тремя объединенными флотами Земного альянса не был согласен с тем планом, который носил кодовое название «Акция устрашения». Ему казалось неправильным начинать покорение колоний с демонстративной орбитальной бомбардировки. Но, к сожалению, планы операции утверждал не он…

Хватит! — мысленно оборвал сам себя Нагумо. — Это мой долг перед миллиардами людей, заточенных в границах Солнечной системы.

Адмирал не был гуманистом. Его не мучила совесть. Он в полной мере, осознавал, что они собираются сделать. Единственное, во что верил Нагумо, — будущие поколения разберутся, кто есть кто, и это уже будет их дело — поставить ему памятник или превратить его имя в проклятие…

В очередной раз проходя мимо личного терминала, установленного в самом центре боевого мостика, Нагумо, раздраженный собственными сомнениями, склонился к встроенному в панель коммуникатору и произнес:

— Вахтенный, связь с ракетной палубой!

— Есть, сэр!

Что–то щелкнуло в недрах пульта.

— Ракетная палуба, старший офицер Корнилов на связи, сэр!

— Все готово?

— Так точно! Точки поражения запрограммированы. Все координаты проверены мной лично. Два города: один — на севере, другой — на юге материка, сэр!

— Хорошо, начинайте…

Эта фраза прозвучала обыденно, ровно.

Никто еще не понимал, что с нее начинается новая эра в истории освоенного космоса. Все происходило в тиши напичканных электроникой постов и палуб, где самыми громкими звуками являлся шелест охлаждающих вентиляторов да монотонное попискивание сигналов на консолях компьютеров наведения…

Через минуту с небольшим в носовой части «Эндгроуза» беззвучно открылись ракетные порты. Две длинные, обтекаемые сигары ракет класса «космос–земля» немного выдвинулись из них, показав заостренные носы со зловещей маркировкой по ободу боеголовок.

ВНИМАНИЕ! ЯДЕРНЫЙ ЗАРЯД. РАДИАЦИОННАЯ УГРОЗА. РАБОТАТЬ ТОЛЬКО В ЗАЩИТНЫХ КОСТЮМАХ ПРИ УСТАНОВЛЕННЫХ ПРЕДОХРАНИТЕЛЯХ!

В данный момент все чеки предохранителей были сняты.

Где–то в глубинах крейсера монотонный голос компьютерной системы заканчивал обратный отсчет, озвучивая последние, отпущенные ничего не подозревающим людям секунды…

Нагумо пристально смотрел на экран и видел, как обе ракеты, вырвавшись из пусковых шахт, ринулись к серо–голубому шарику планеты. Адмирал проводил долгим взглядом ослепительные хвосты их реактивных двигателей и вновь склонился к коммуникатору:

— Вахтенный, лидера Третьего флота, крейсер «Тень Земли», на связь. Адмирала Надырова, лично.

— Есть, сэр!

Нагумо так и остался стоять, склонившись к сеточке коммуникатора. Боковым зрением он видел, как на одном из экранов ослепительные хвосты ракет превратились в две точки и исчезли, потерявшись на светлом фоне планеты…

— Надыров на линии, сэр!

— Тиберий… — Нагумо пожевал губами, что–то обдумывая, и вдруг произнес: — Начинай.

Дабог. Национальный музей

С низкого, свинцово–серого неба не переставая хлестал дождь.

Тяжелые грозовые облака неслись под напором ураганного ветра почти над самой землей, едва не задевая макушки огромных древовидных папоротников, — по крайней мере напуганным не на шутку детям казалось, что они действительно попали в прошлое и эти тяжелые облака несутся над их головами…

Местность вокруг напоминала бескрайнее, заросшее непроходимыми джунглями болото.

Стены огромного зала, создающие стереоскопическую панораму окрестностей, демонстрировали плотные заросли грязно–зеленых растений, украшенных султанами торчащих во все стороны листьев. По центру, рассекая надвое панораму древнего

Дабога, текла, перекатываясь на обнажившихся валунах, мелководная река. Ее берега образовывала болотистая почва, над которой постоянно курилось марево желтоватых испарений. Под сенью первобытных джунглей стоял назойливый, нудный звон, который испускали тучи вьющихся под листьями насекомых.

— Обратите внимание, дети… — заговорила Дарья Дмитриевна. — Вон там, на другом берегу реки, ползет планетарный танк–вездеход. Эта машина являлась самой мощной из всего парка планетарной техники, который привез на своем борту колониальный транспорт «Беглец».

Дети повернули головы в указанном направлении.

В данный момент планетарному танку приходилось совсем несладко. Он полз по болоту на широких гусеницах, оставляя за собой широкую просеку. Из бункера, расположенного в задней части машины, на почву разбрасывался какой–то белесый порошок. Масса поваленных за ним деревьев шипела, истекая зловонным паром.

— Сейчас эта машина готовит почву планеты к первому преобразованию. Она делает просеки в джунглях и распыляет специальные микроорганизмы. Это наши, привезенные с Земли формы микроскопических существ, называемые бактериями. Они первыми, наравне с техникой, вступили в борьбу с дикой природой Дабога. Бактерии должны выжить, поселиться в почве и тем самым сделать ее чуть более пригодной для человека, чем раньше. Это маленькая, ничтожная часть борьбы за изменение биосферы планеты, крохотная ступенечка вверх, к сегодняшнему дню, — объяснила учительница, исподволь наблюдая за реакцией ребят.

Пока она говорила, испуганные дети немного успокоились. Они по–прежнему жались друг к другу, держась тесной кучкой, но озирались по сторонам уже с явным любопытством.

— Смотрите, смотрите, он тонет! — вдруг выкрикнул один из мальчишек, указав рукой в направлении планетарного танка.

Действительно, машина попала в тяжелую ситуацию. Болотистая почва под ней вдруг раздалась в стороны, и танк начал проваливаться в трясину. Грязная, хлюпающая вода жадно вскипала вокруг него пузырями болотных испарений. Танк натужно вращал гусеницами, тщетно пытаясь зацепиться траками за твердую почву.

Наконец, когда грязная жижа поднялась выше гусениц, компьютер машины временно прекратил сопротивление. Двигатели замолчали, а вместо этого в покатой башне открылся люк, откуда выдвинулась параболическая антенна связи.

— Сейчас машина позовет на помощь, — пояснила учительница.

Однако, где бы ни находился источник помощи, она несколько запоздала. Внезапно пространство над джунглями, между залитой топями землей и низким, изливающимся дождем небом, огласил громоподобный рык какого–то животного. Почва под ногами заметно дрожала, передавая тяжкую поступь многотонной рептилии, которая ломилась сквозь джунгли, оставляя за собой просеку гораздо более широкую, чем увязший в болоте танк.

— Мамочка… — Кто–то из детей непроизвольно попятился назад, но учительница постаралась успокоить их.

— Дети, тихо, это всего лишь представление, имитация, не забыли?

Конечно, они помнили ее слова, произнесенные перед входом в этот зал. Но разве можно стоять спокойно, когда прямо на тебя прет чудище высотой с пятиэтажный дом, чья утыканная зубами пасть возвышается даже над зеленым пологом джунглей.

— По аналогии с древними формами земной жизни наши предки назвали таких существ динозаврами, — объяснила Дарья Дмитриевна. — В те времена они безраздельно властвовали на всей территории Дабога.

Пока она говорила, громадный ящер разломал прибрежную стену зарослей, прошел, разбрызгивая воду, буквально в десятке метров от перепуганных экскурсантов и склонил свою голову над планетарным танком.

Очевидно, что ящер принял его за какой–то диковинный вид местной жизни, потому что вдруг развернулся, высоко задрал свой хвост, украшенный на конце увесистым костяным набалдашником, и с громким ревом хлестнул им по башне вездехода, расколов бронированный купол и расплескав по сторонам тонны зловонной болотной жижи.

Из искалеченной машины повалил густой дым, и это напугало злобную рептилию. Ящер отступил в сторону, раздувая ноздри и принюхиваясь.

Тем временем внутрь планетарного танка хлынули потоки воды. Дым моментально иссяк, но сама машина уже не подавала никаких признаков жизни. Накренившись на один борт, она медленно и беспомощно погружалась в болотную топь.

— Видите, ребята? — задала вопрос учительница своей притихшей, напуганной аудитории. — Как наши предки могли успешно бороться с враждебной к людям средой Дабога, если самые мощные планетарные машины оказались бессильны перед дикой природой планеты? Они вязли и тонули в болотах, их ломали в схватках жившие здесь гигантские животные, и с каждой такой потерей драгоценной, привезенной с Земли техники шансы наших предков на выживание катастрофически сокращались.

Дети внимательно слушали, не прекращая при этом озираться по сторонам. Их явно пугал ТАКОЙ Дабог.

— Тогда наши с вами предки опять собрались вместе. К этому времени под землей уже была построена огромная сеть бункеров, на несколько этажей уходящая в глубь планеты. В некоторых местах, где удалось добраться до источников планетарного тепла, были построены электростанции. Подземные воды, пропущенные через специальные фильтры, годились для питья. Нефть, которую нашли в подземных породах, дала возможность добывать топливо и изготавливать пластмассу. Жизнь в подземельях понемногу налаживалась, но наши предки не оставляли мысли об освоении поверхности Дабога.

Тогда, на историческом собрании всего населения подземелий, было решено еще раз объединить усилия и использовать скудный запас оставшихся машин на постройку подземных автоматических заводов, которые в будущем смогут выпускать новых роботов. Люди поняли, что им не одолеть планету одним рывком, и они решили пожертвовать собой ради своих внуков и правнуков. «Пусть мы проведем всю свою жизнь в подземельях, но наши потомки увидят в конце концов солнце и будут жить наверху», — так решили они, собравшись вместе.

Учительница протянула руку и что–то переключила на стене возле входа в панорамный зал.

Свет на секунду померк, и обстановка вокруг изменилась.

По–прежнему в центре панорамы протекала река, но теперь она стала глубже, шире, куда–то исчезли торчавшие из воды, обкатанные временем валуны. Растительность вокруг оставалась густой, высокой и непроходимой, но в ней произошли некоторые изменения — по соседству с древовидными представителями исконной жизни Дабога теперь росли вполне знакомые небрежницы, их заросли тянулись вдоль берега реки, клоня к ее мутным водам свои лохматые, растрепанные ветви.

— Вот пример первой победы людей над дикой природой планеты. Земные предки небрежниц назывались ивами и имели немного другой вид. Это первое серьезное растение, которое сумело не только прижиться, но, изменившись, размножаться на Дабоге.

Глаза детей восхищенно заблестели.

Познав робость перед дикой, враждебной природой древнего Дабога, они приветствовали неказистые, но знакомые деревья с восторженным одобрением. Наблюдавшая за этим учительница тоже выглядела довольной — первый урок был правильно усвоен детьми. В конце концов они научатся ценить то, что создали их предки, любить природу нынешнего Дабога, беречь ее…

Дав детям вдоволь насмотреться на пейзаж чуть видоизменившихся джунглей, Дарья Дмитриевна привлекла их внимание, жестом указав на туманный горизонт:

— Сейчас вы видите планету такой, какой она стала по прошествии ста лет после посадки колониального транспорта. А теперь посмотрим, как за эти годы изменилась техника людей.

Внутренний космодром крейсера

«Тень Земли». Тридцать две минуты

до начала вторжения

Сирена выла не переставая.

Ее звук, сопровождаемый мерными вспышками кроваво–красных огней, обрамляющих квадратные ложементы стартовых катапульт, на которых покоились тупорылые, сигарообразные десантно–штурмовые модули с короткими крыльями для стабилизации атмосферного полета, вызывал невольную дрожь возбуждения у сотен людей в серых, камуфлированных черно–желтыми пятнами бронескафандрах, которые нескончаемыми цепочками бежали к откинутым рампам челноков.

— Быстрее! Шевелись! — Резкие окрики команд бились в коммуникаторах, подстегивая тяжелый бег массивных фигур. Звонко клацали о металлический пол ангара магнитные подошвы ботинок. Лица людей за поднятыми забралами гермошлемов были очень разными. Одни казались злы и сосредоточенны, другие выглядели подавленными, третьи радостно–возбужденными, иные отражали растерянность, которая выползала на покрытые бисеринками пота лица пятнами предательской бледности, но никто из них не пытался выпасть из общего ритма движения, навязанного воем сирены, мерными вспышками злобных огней да бьющимися в коммуникаторах фразами:

— Быстрее! Быстрее! Шевелитесь, сукины дети, вас ждет новая родина!

Внезапно на огромной стартовой площадке внутреннего космодрома крейсера «Тень Земли» возник иной звук. Он не смог перекрыть надсадного воя предстартовых сирен, но вплелся в него новой, органичной, угрожающей нотой…

То был гул антигравитационных турбин планетарных боевых машин.

По всему периметру внутреннего космодрома с шипением сжатого воздуха поднимались ворота ангаров. Предстартовая суматоха усилилась еще больше, когда из крайнего парковочного бокса появилась громадная БПМ, боевая планетарная машина, с четко прорисованной цифрой «один» на покатой башне плазменного генератора.

Если проводить аналогии, то можно сказать так: эволюционным предком человека несомненно являлись приматы. В таком случае, применяя то же сравнение, — далеким предком данной машины являлся танк. Технология XXVII века от Рождества Христова отказалась от гусениц — машина передвигалась на восьми ребристых литых колесах, но обладала намного большей проходимостью и маневренностью, чем ее далекий гусеничный предок. Такое стало возможно благодаря генераторам антигравитационного поля, которые сводили вес машины до определенного минимума. Пока работали генераторы, планетарная машина, которая в действительности весила около сорока тонн, обладала лишь той массой, которая была необходима для сцепления ее колес с почвой. В таком техническом решении крылась потрясающая универсальность. Меняя вес боевой машины в зависимости от обстановки, бортовой компьютер мог сделать ее легкой, как пушинка, когда нужно было преодолеть крутое препятствие, или? наоборот, вернуть давление сорока тонн брони и заставить машину буквально «врасти» в землю… Контролируемая сила тяжести давала ей почти неограниченные возможности к маневру, а тяжелое вооружение делало боевую планетарную машину страшным, практически непобедимым и неуничтожаемым противником.

Сейчас десять БПМ выползали из парковочных боксов.

До сих пор считалось, что мир не знает более надежной и смертоносной боевой техники. Выстоять в бою против боевой планетарной машины могла разве что другая БПМ.

Никто не сомневался: захват планеты окажется стремительной и бескровной акцией.

Погрузка личного состава крейсера в чрева десантно–штурмовых модулей уже закончилась, и теперь пилоты челноков ждали, когда планетарные машины поддержки вползут на откинутые рампы…

В небольшом, прилепившемся под сводами внутреннего космопорта блистере несколько офицеров–техников уже приготовились отдать последний приказ автоматике. На пультах управления этого отсека радужными соцветьями вспыхивали и гасли сигналы готовности.

Когда модуль номер один принял на борт боевую планетарную машину, его десантная рампа начала закрываться и одновременно ритмичное завывание сирены перешло в истошный вой.

Первый ложемент электромагнитной стартовой катапульты с закрепленным на нем челноком начал разворачиваться к стволу пусковой шахты.

Дабог. Национальный музей

Экскурсия продолжалась.

Учительница отвела детей к стене, которая транслировала голографическое изображение кое–как разбавленных знакомыми небрежницами первобытных джунглей Дабога.

— Вы видели, насколько не приспособлена оказалась привезенная с Земли техника для эффективного освоения планеты, — продолжила она свой экскурс в далекую историю. — Нашим предкам судьба не оставила никакого выбора — они должны были что–то придумать. Устройство колониального транспорта предполагало только одну посадку. Люди уже не могли покинуть найденную планету и были вынуждены бороться за выживание.

Далеко за деревьями, от туманного горизонта внезапно прорезался далекий, но поразительно знакомый детям звук.

Они часто слышали подобное в реальности Дабога сегодняшнего и потому не испугались приближающегося звука работающих сервоприводов. Наоборот, часть детей радостно заулыбалась, с интересом глядя по сторонам, пока они не увидели, кто на самом деле издает этот хорошо знакомый, безобидный звук.

О, это было настоящее чудовище!

— Я видел! Видел! — вдруг закричал один из малышей. — Мы с мамой видели такого в Национальном парке дикой природы! Это идет памятник!

Дарья Дмитриевна улыбнулась.

— Нет, Саша, ты ошибаешься. Это не памятник и даже не голограмма, а настоящая машина, сохранившаяся с той далекой поры.

Робот шел, мерно покачиваясь из стороны в сторону. Кроме визгливого звука работающих сервоприводов, эта древняя машина имела очень мало общего с изящными современными агророботами, которых выпускала промышленность Дабога. Но несомненно, это был их предок в плане эволюционного развития техники! Слишком высокий, слишком мощный, чересчур защищенный… он выглядел бы на современных плантациях дерева бао как монстр, но на фоне первобытных, едва освоенных джунглей Дабога это было именно то, что нужно!.. Ни у кого из ребят не возникло даже тени сомнения, наоборот, — их души внезапно тронула незнакомая ранее гордость, — они уже успели пережить испуг, робость в тот момент, когда тонул планетарный танк, они чуть–чуть приподняли для себя завесу истории, увидели там, в глубинах веков, отчаяние своих прапрадедов, в какие–то моменты граничившее с безысходностью, и сейчас они искренне приветствовали машину, которая действительно могла покорить болотистые джунгли!..

Учительница, наблюдавшая за реакцией детей, принялась объяснять следующую часть урока.

Дети слушали ее, зачарованно глядя на грозную шагающую машину, чья рубка, прикрытая колпаком из бронестекла, возвышалась над макушками самых высоких деревьев. Робот шел по непроходимым джунглям, словно те являлись кустарниковым подлеском. Два его ступохода, похожие на ноги кузнечика, мерно двигались, оставляя в почве глубокие следы. Макушки деревьев гнулись, подминаемые плоским брюхом исполина. Издали робот походил на странную, но удивительно гармоничную помесь какой–то смутно знакомой по картинкам в детских книжках птицы и самых тупых и грозных ящеров древности.

— Наука, которая позволила создать принципиально новый вид машин, называется бионикой, — пояснила преподаватель. — Ученые нашей планеты долго исследовали строение и природную конструкцию опорно–двигательных механизмов местных ящеров, которые весят десятки тонн, но с удивительной ловкостью ходят по болотам, джунглям и даже карабкаются по таким горам, куда не под силу взобраться ни одному вездеходу…

Словно в подтверждение ее слов шагающая машина остановилась на берегу глубокой реки. За прозрачным бронестеклом кабины был отчетливо виден человек, сидящий в рубке управления. Сейчас он как раз протянул руку, что–то переключая на расположенных перед ним пультах, и машина попросту перешагнула реку.

В этот момент с противоположной стороны показался огромный ящер — сородич того, кто на глазах ребят одним ударом хвоста расколол и утопил планетарный танк.

— Это правда настоящий робот?! — со страхом спросила одна из девочек.

Учительница посмотрела на нее и улыбнулась:

— Да, Долорес, не волнуйся. Робот настоящий. У него даже есть имя.

— Какое? — в один голос поинтересовались дети.

— Его зовут «Беркут». Это фамильный робот семьи Рокотовых. А в нейросенсорном кресле управления сидит Игорь Владимирович Рокотов, младший научный сотрудник этого музея. Робот принадлежит ему. Раньше, несколько веков назад, каждая семья на Дабоге владела такой машиной. Когда люди смогли покинуть подземные бункера и стали создавать первые внешние поселения, на поверхности Дабога еще царили ящеры. Они нападали на людей, разрушали их дома, вытаптывали поля, которые с огромным трудом возделывали первые поселенцы. К тому же дерево бао, которое, как вы знаете, составляет основу нашего сельского хозяйства, не росло на Дабоге раньше. Бао — это мутант, плод генной инженерии, придуманная людьми смесь нескольких местных деревьев и растений с далекой Земли. Плоды дерева бао настолько вкусны и питательны, что ящеры сразу полюбили новое лакомство и старались сожрать все, что с трудом выращивали люди для своих нужд. Это была борьба за выживание, дети, и она порой принимала жестокие обороты. Мы преображали Дабог, а Дабог преображал нас. То, что вы видите сейчас на поверхности родной планеты, — это не природа покинутой нашими предками Земли, но и не Дабог в его первозданном виде. Это синтез, продукт смешивания двух биосфер.

— А что, все ящеры умерли, да? — с ноткой сочувствия в голосе спросила та же девочка, которая несколько минут назад интересовалась — настоящий ли приближающийся к реке робот.

— Нет, милая, не умерли, — поспешила уверить ее Дарья Дмитриевна. — Их нельзя было оставить там, где собирались жить люди, — пояснила она, — но и уничтожить исконную жизнь планеты было бы жестоко и неправильно. Поэтому наши предки отдали во владение ящерам огромный, заросший джунглями остров, расположенный далеко на юге, посреди океана. Остров настолько велик, что многие называют его материком. Там продолжают жить все исконные обитатели планеты. Наши ученые заботятся о них, изучают эволюцию Дабога, проводят разные эксперименты…

Объяснения учительницы были прерваны громким, душераздирающим рыком.

Вышедший на берег реки ящер заметил шагающего робота, который, выпустив из своего приплюснутого корпуса длинный манипулятор, с корнем выщипывал огромные деревья и складывал их в аккуратный штабель, расчищая квадрат под будущее поле.

Не задумываясь, рептилия с громоподобным клекотом ступила в воду.

«Беркут» бросил свое занятие и повернул торс с резким всхлипом ведущих приводов. Заметив атакующего монстра, робот втянул внутрь манипулятор и вдруг начал преображаться.

Из–за загривка «Беркута» на прозрачный колпак рубки надвинулись клиновидные сегменты брони, оставив лишь две узкие, раскосые щели смотровых триплексов. Робот чуть присел, согнув свои ступоходы в шарнирных сочленениях массивных колен. Сейчас, приняв такую стойку, он походил на изготовившегося к прыжку жабоклюва с далекой планеты Элио — одной из десятка известных Дабогу колоний Первого рывка. С этим миром Дабог торговал и сотрудничал уже более полувека.

Что–то клацнуло в загривке робота. За рубкой пилота виднелись два покатых, обтекаемых горба. Сейчас в них внезапно открылось два десятка диафрагменных отверстий, и дети увидели торчащие в глубинах пусковых стволов острые жала оперенных ракет. Однако водитель «Беркута» счел это недостаточным, и по бокам робота, прямо над сочленениями ступоходов, выдвинулись короткие стволы крупнокалиберных пушек.

Однако до кровавой схватки дело не дошло. Ящер бежал вперед, его огромные лапы разбрызгивали мутную воду на отмели, но «Беркут», поведя торсом, произвел один–единственный выстрел. Ракета стремительным росчерком пронзила влажный воздух джунглей и воткнулась в мясистое бедро рептилии. Она не взорвалась, и ящер едва ли прочувствовал ее укус, но внезапно его движения замедлились, стали вялыми, ящер прошел еще несколько шагов и упал, взметнув к небу фонтаны смешанной с песком воды.

В загривке «Беркута» опять что–то защелкало, и оттуда выдвинулась параболическая антенна связи.

Через пару минут у далекого горизонта возник утробный гул реактивных двигателей, и в небесах показалась растущая на глазах точка транспортного модуля. Покружив над «Беркутом», который вновь принял рабочее положение и спокойно продолжал расчищать делянку, он опустился почти до самой земли, завис над огромной, поверженной на мелководье тушей, затем осторожно подцепил парализованного ящера специальным чалочным приспособлением и взмыл вверх, унося страшную рептилию.

Пролетая над шагающей машиной, он приветственно покачал короткими крыльями. Робот в ответ чуть приподнял уплощенный корпус.

— Он понес его на остров, да? — догадался кто–то из ребят.

— Да, дети, — подтвердила учительница. — Хотя не все встречи с ящерами заканчивались так мирно. Иногда они нападали внезапно, большими группами, особенно в период своего размножения, и несколько раз людям приходилось выдерживать настоящие сражения с рептилиями. Именно поэтому «Беркут» и других, подобных ему шагающих роботов, создавали и вооружали, как наполовину военные машины. Освоение Дабога было очень трудным. Но наши предки не просто выстояли в этой борьбе, — обратила внимание детей преподаватель. — Самым главным в этом противостоянии является то, что исконную природу Дабога не уничтожили, а ассимилировали. Позже, на уроках экзобиологии, я объясню вам этот термин.

Пока она говорила, огромный шагающий робот закончил расчищать квадратный участок древнего леса и пошел в противоположную от детей сторону, к неприметным воротам, скрытым от глаз голограммой джунглей. От его поступи отчетливо вздрагивал пол бункера.

— Именно благодаря им мы сейчас спокойно живем под открытым небом, а на наших полях больше нет машин, напоминающих этого шагающего робота. — Произнесла Дарья Дмитриевна, глядя вслед удаляющемуся механическому реликту. — А теперь мы с вами покинем этот зал и спустимся вниз, на первый подземный завод Дабога, который как раз и производил роботов, преображавших поверхность планеты…

Дабог. За тринадцать минут

до начала вторжения

В этом году Игорю Рокотову исполнилось тридцать семь.

…Откинув колпак кабины «Беркута», он спрыгнул на плиту подъемника, которая должна была опустить шагающего робота в подземный ангар.

В этот раз экскурсия затянулась несколько дольше обычного.

Посмотрев на часы, он заторопился, подключая шланги стационарного питания к специальным разъемам, расположенным в днище робота. Выглядел Игорь достаточно заурядно: комбинезон, местами испачканный пятнами от смазки, сидел на нём несколько мешковато. Темные, зачесанные назад волосы уже обозначили две растущие с годами залысины по обе стороны лба. Черты его лица тоже не будоражили воображение — обыкновенный мужчина средних лет с добрым, немного рассеянным взглядом, — встретишь такого в толпе и через минуту уже не сможешь в точности вспомнить его облик…

Работа на общественных началах в Национальном музее истории Дабога имела для него свои неоспоримые преимущества. Несмотря на возраст, Игорь еще не обзавелся семьей. Возможно, виной тому являлась его природная робость в общении с противоположным полом, а быть может, причиной холостяцкой жизни стало его самозабвенное увлечение техникой. Так часто бывает с людьми — какое–нибудь событие, случайная встреча, прочитанная книга или иное обстоятельство вдруг оказывают влияние на всю последующую жизнь.

С Игорем такое поворотное событие произошло двадцать лет назад, когда он впервые поднялся по приставной лестнице в рубку управления фамильного робота.

Конечно, шагающий исполин, бережно хранимый наряду с иными реликвиями, не шел ни в какое сравнение с изящными, функциональными агророботами современности. Прежде чем познакомиться с «Беркутом» вплотную, Игорь уже водил с десяток других машин. У Рокотовых имелись свои плантации дерева бао, на которых трудилось достаточно техники. По меркам стремительно развивающейся экономики Дабога Игорь наследовал приличное состояние и огромные земельные угодья.

Двадцать лет назад, впервые поднимаясь по приставной лестнице в кабину старой, потерявшей свой практический смысл шагающей машины, Игорь не рассчитывал обнаружить там что–либо потрясающее. Однако он ошибся. Это была память. Стоило однажды войти в рубку управления «Беркута», сесть в потертое кресло, коснуться пальцами полустершихся от частых прикосновений сенсоров на рабочих консолях, ощутить вокруг себя шестьдесят тонн электроники, брони и механизмов, как все чувства как бы обновлялись, меняли свой тон и смысл.

Первый раз посетив старое биологическое убежище, которое намного позже станет Национальным музеем, Игорь испытал сильное потрясение. Выйдя наружу, под солнечный свет, после получасового пребывания под землей, он понял, насколько иной была та природа, каким враждебным, негостеприимным был Дабог для первых поселенцев и сколь умны и мужественны оказались они, если сумели не убить, а изменить целую планету, не потеряв при этом своей человеческой сущности…

С «Беркутом» у него тоже вышло нечто подобное…

Это была хорошая традиция, — сажать подросшего юношу в машину предков, чья рубка пропахла стойким, не выводившимся веками запахом пота, чья мощь была так велика и наглядна, что позволяла почувствовать нежную хрупкость нынешней, едва окрепшей ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ природы, научить бережному, осторожному обращению с ней, чтобы больше никогда не пришлось таким машинам, как рокотовский «Беркут», шагать средь враждебной среды, стирая ландшафт и отчаянно отбиваясь при этом от неистовых атак исконной жизни…

Откровенно говоря, первый опыт вождения старого шагающего робота потряс впечатлительного юношу до глубин души. Игорь заболел этой машиной и уже не выздоравливал. За столетия эксплуатации и хранения многие узлы и агрегаты фамильного «Беркута» пришли, мягко говоря, в плачевное состояние, а приданный каждому такому исполину транспортный внеатмосферный модуль вообще валялся на заднем дворе старой агрофермы Рокотовых мертвой глыбой керамлитовой брони.

Долгий, кропотливый труд при восстановлении агротехнического реликта и его транспортного корабля как раз стал той причиной, которая привела Игоря в мастерские Национального музея истории Дабога. Работа со старой техникой поглотила все его свободное время, мысли, не оставив даже малости на обустройство семейной жизни.

Глава 2

Дабог. 10 июня 2607 года.

Момент «X»

Игорь погасил свет в подземном гараже и, встав на подъемник, нажал кнопку.

Древняя, но хорошо ухоженная клеть пошла вверх с вибрирующим гулом. Мимо, за тонкой сеткой ограждения, мелькали змеящиеся по стенам шахты связки высоковольтных кабелей, крепежные распорки и прочие технические подробности.

Клеть не дошла до нулевой отметки бункера всего лишь десяток метров, и это, собственно, спасло Игорю жизнь.

Внезапно мигнул и погас свет. Клеть остановилась с надсадным скрежетом сработавших аварийных тормозов… и в этот миг обескураженный Игорь почувствовал первый удар…

Ощущение было таким, словно вертикальный ствол шахты лифта вдруг дрогнул и начал извиваться, как ополоумевший от боли, разорванный пополам червь. Рокотова швырнуло на металлическую сетку ограждения, он врезался лицом в ее мелкий переплет, и тут же земля вокруг затряслась, заходила ходуном, с хрустом разламывая металлические балки распорок…

В глазах у Игоря еще плавали искры от внезапного, ошеломляющего удара, по разбитым об сетку губам сочилась кровь; в полном аффекте, не помня себя, он вскочил с перекошенного пола клети, дико озираясь и не видя ни зги в окружившем его мраке…

Первым ощущением Рокотова был страх. Не за себя, а за группу детей, которая десять минут назад под руководством учительницы спустилась на нижние уровни старого биологического убежища. Страх, растерянность и досада… Темнота, в которой отчетливо слышался звук падающих с большой высоты обломков, внезапно облепила его… На всем протяжении злополучной лифтовой шахты разом погасли все лампы…

Что–то все–таки вышло из строя… говорил же, надо давно заменить генераторы… Вот скандал–то будет…

В первый момент он действительно растерялся. Солоноватый вкус крови на разбитых губах, вязкая тьма вокруг, грохот… Он думал о какой–то аварии, переживал, — разве он мог предположить в тот момент, что на самом деле случилось наверху?..

Нет, и тысячу раз нет…

Еще плохо соображая, что и зачем делает, Игорь, действуя, словно в полусне, на ощупь нашел замок аварийного выхода в сетчатой крыше подъемника, и тут земля вновь заколебалась, задрожала в конвульсиях, отбросив его назад.

Сверху с глухим рокотом обвалилось несколько обломков бетона. Один из них пробил сетку крыши подъемника и тяжко ударился об пол клети в полушаге от Игоря.

Наверху что–то рушилось, оседало, воздух в шахте вдруг пропитался удушливой пылью, которая заскрипела на зубах, оставляя железистую оскомину.

Землетрясение?!

Несколько секунд он стоял, невольно вздрагивая от каждого нового толчка. Удары наверху не прекращались. Создавалось ощущение, что весь Дабог встал на дыбы. Заклинившую кабину шатало вместе с шахтой лифта. Игорю казалось, что он видит кошмарный сон наяву… Выстоявшие столетия стены трещали, вниз продолжали сыпаться, глухо стуча по люку, по разорванной крыше, мелкие обломки бетона.

Потом внезапно наступила тишина…

После оглушительного грохота она показалась Игорю жуткой. Он понял, что сидит скорчившись на перекошенном полу клети, а когда попытался подняться, это удалось не сразу.

Люк… аварийный люк…

Это походило на бред…

Вслушиваясь в гробовую тишину, он все же попробовал выбраться наверх через крышу клети, но безнадежно — промятая внутрь стальная пластина не желала сдвинуться даже на миллиметр… Дыру в сетке, рядом с люком, затыкал внушительный, шершавый на ощупь бетонный обломок верхнего перекрытия, из которого торчали изломанные прутья арматуры.

Игоря прошиб холодный пот… Обломки перекрытия!.. Неужели его засыпало?!.

Пока он тыкался в темноте в тщетных попытках найти несуществующий выход, кабина лифта внезапно с душераздирающим скрежетом осела вниз, примерно на полметра.

Наверное, именно в эту секунду Игорь испугался по–настоящему. До его сознания наконец дошло, что сверху на кабину давит по меньшей мере несколько тонн бетонного щебня. От сокрушительного падения вниз клеть удерживали только деформированные стены шахты, которые зажали ее каркас в своей теснине.

Если я сейчас же не выберусь отсюда, то через минуту может стать поздно…

Здравая мысль. Жаль, что она металась в пустой голове, как пуля в ошалевшем рикошете.

Игорь принялся панически ощупывать пол, пока случайно не нашарил край оторванной от основания подъемника сетки. Обламывая ногти, обдирая руки об острые края проволоки, он потянул на себя остатки бокового ограждения, освобождая узкую щель между ним и монолитным полом лифта.

Наверху опять раздался рокот, но теперь уже приглушенный…

Не раздумывая больше, он лег на пол, протиснул ноги в образовавшуюся щель, потом, извиваясь, оказался в ней по пояс, и только тогда, болтая в воздухе ногами, не видя вокруг себя ничего, кроме мрака, вдруг вспомнил, что под ним как минимум метров тридцать вертикальной шахты, на дне которой расположены два пружинных буфера…

Наверху опять пришли в движение бетонные обломки. Их зловещий скрежет звучал во мраке, наполняя душу ледяным ощущением безысходности. Бездна под ногами пугала не меньше, но разве был у него какой–то выбор?

Извернувшись, Игорь пошарил в воздухе одной рукой и с невероятным облегчением ощутил, как растопыренные пальцы коснулись свисающего со дна лифта кабеля.

Уцепившись за него, он повис, раскачиваясь в воздухе, прижимаясь к зыбкой опоре всем своим существом, потом, немного опомнившись, охватил кабель ногами и принялся медленно спускаться, страшась одного — как бы тот внезапно не кончился…

Сколько времени продолжался этот спуск в темные недра бункера, Игорь не помнил. Руки и ноги дрожали, все тело было липким от пота. И дело оказалось не в страхе или нервном перевозбуждении, — в какой–то момент своего медленного, бесконечного спуска Игорь понял, что температура воздуха внутри шахты лифта стремительно растет, словно сама земля вокруг бункера изменила свою температуру, стала горячей и теперь отдавала избыток тепла потрескавшимся бетонным стенам и перекрытиям.

Это абсурд… такого не может быть!..

Потом он услышал далеко внизу чей–то плач и, к своему удивлению, увидел слабый проблеск света.

— Кто там?! — хрипло заорал Игорь, пугаясь звука собственного голоса. Порожденное им эхо несколько секунд затравленно металось в тишине. Плач внизу мгновенно стих, зато свет стал немного ярче, превратился в луч от фонаря, который, врываясь откуда–то сбоку, облизывал усыпанное бетонной крошкой дно шахты лифта, метрах в десяти под Игорем.

— Вы живы?!. — вдруг раздался оттуда испуганный женский голос. — Игорь Владимирович, это вы?

— Я, — с облегчением подтвердил Игорь. — Посветите еще немного, я тут спускаюсь по кабелю…

— Хорошо, только давайте быстрее, дети боятся в темноте…

Вместо ответа Игорь быстро заскользил вниз. Меньше чем через минуту он уже коснулся ногами дна.

В тусклом свете карманного фонарика он увидел ее лицо, но никак не мог вспомнить имени и отчества учительницы, которая несколько лет подряд водила на экскурсию в музей ребят из начальных классов.

— Дарья Дмитриевна! — пришел на помощь Рокотову голос из темноты. — Посветите сюда, пожалуйста, нам страшно!

— Сейчас, Сереженька, не волнуйся!.. — тут же откликнулась учительница. — Это Игорь Владимирович. Он уже спустился, — ответила она и, обернувшись к Игорю, спросила: — Что произошло? Вы знаете что–нибудь?

Задавая вопрос, она отвернула фонарь в сторону сбившихся в тесную кучку детей, и Игорь не мог разглядеть в этот момент черт ее лица, он видел лишь отблеск света в ее глазах, — ждущий, полной надежды и страха направленный на него взгляд растерянного, ошарашенного человека…

Он понял, что она ждала от него вразумительного ответа… и в то же время почувствовал ее облегчение от того, что рядом оказался он, сотрудник музея, мужчина, человек несомненно более сильный и мужественный, чем она сама…

Он просто не мог обмануть ее тревожного ожидания. Забыв, что у самого все трясется внутри от переизбытка адреналина, Игорь улыбнулся разбитыми об сетку лифта губами.

— Ничего, Даша, сейчас разберемся. Боюсь, что произошло землетрясение или что–то в этом роде. Это надежный бункер… — не найдя другого успокаивающего аргумента, произнес он. — Сейчас я попытаюсь включить аварийное питание и свяжусь с кем–нибудь… Потерпите чуть–чуть, ладно?

Она не ответила, только кивнула, продолжая еще несколько секунд тревожно смотреть на него.

***

Десантно–штурмовые модули падали с полуденных небес, словно огромные тупоносые черные птицы.

Над центральным материком Дабога нещадно палило солнце.

Оно было нездорового красноватого цвета. С юга и с севера небо заволакивали зловещие пепельно–серые туш. Казалось, что источник клубящихся в небе облаков на самом деле находится на земле. Если всматриваться в горизонт, то можно было заметить, как далеко на юге, в знойном мареве миражей, плавятся очертания черного облачного гриба, который все рос, угрожая закрыть собой весь небосвод.

С севера наблюдалось приблизительно то же самое — там клубилось, разрастаясь с каждой секундой второе радиоактивное облако, и только над центром материка, в районе столицы Дабога, оставалось свободное от облачности «окно», в которое, собственно и падали, резко снижаясь, штурмовые модули пришельцев.

Все оказалось простым ровно настолько, как то обещали на Земле.

Первый модуль на секунду завис, дико завывая двигателями, в десятке метров над вливающейся в городскую окраину автострадой. Из его плоского брюха выдвинулось шесть многоколесных опор шасси. Черную броню челнока, разогретую трением об атмосферу, покрывали сполохи статического электричества. Два башенных орудия медленно вращались, пытаясь найти несуществующего противника.

Модуль покачнулся, подался вниз, и его опоры визгливо вскрикнули, когда амортизаторы приняли на себя вес доброй сотни тонн металла…

Практически одновременно с касанием в хвостовой части орбитального челнока откинулась десантная рампа, и оттуда показался скат лобовой брони БПМ. Справа и слева от выдвигающейся из чрева модуля боевой планетарной машины уже бежали десантники в камуфлированных бронескафандрах. Их угловатые фигуры, усиленные псевдомускулами брони, рассыпались вдоль обочин дороги, деловито занимая позиции.

Город возвышался впереди молчаливой цепью невысоких зданий. Даже издали, с расстояния в полкилометра, было отчетливо видно, что прокатившаяся тут полчаса назад ударная волна от двух ядерных взрывов, уничтоживших два других города на севере и юге материка, снесла часть крыш, вышибла все стекла и повалила многие деревья. Кое–где в городских кварталах бушевали пожары.

БПМ, выползшая на мягкое от нестерпимого жара покрытие автострады, внезапно повернула башню плазмотрона, и с ее лотка в воздух сорвался ослепительный, пронзительно–голубой шар размером с футбольный мяч. Несколько секунд он неподвижно висел в воздухе, переливаясь режущими глаз сполохами, а потом, получив наводящий импульс ускорения, резко сорвался с места и полетел, стремительным, шипящим росчерком удаляясь в сторону самого высокого здания города, на поврежденной крыше которого виднелось нечто, напоминающее гроздья спутниковых антенн.

Через пять–шесть секунд в той стороне возникла ослепительная вспышка, и верхняя половина двенадцатиэтажного здания вдруг дрогнула, потеряв свой четкий контур.

Грохот обвала прокатился по городским улицам. Вверх взметнулись тучи белесой пыли.

Командир десантного модуля оттолкнулся ногой от края тактического пульта и вместе с креслом отъехал к панели орбитальной связи.

Это уже становилось скучным…

— Докладывает командный–один, — спокойно произнес он. — Мы сели. Сопротивления нет. Людей не вижу. Похоже, что аборигены передохли со страха… — позволил он себе скупую, презрительную шутку. — Все идет по плану. Я разворачиваю цепь для прочесывания кварталов поселения.

— Действуй, — пришел немногословный ответ. Справа и слева от первого челнока садились, вздымая пыль с обочин, второй и третий штурмовые модули.

Усилившийся ветер, казалось, дул сразу со всех сторон. Если бы не закрытые забрала гермошлемов да нервное попискивание датчиков фоновой радиации, вшитых в рукава скафандров, то бойцы десанта вполне бы могли вдохнуть горьковатый воздух обещанной им новой родины. Он резко и неприятно пах озоном от выпущенного минуту назад плазменного шара. Скоро этот характерный запах узнают на многих мирах. Так обычно пахла высокотехнологичная энергетическая смерть.

***

Показательная бомбардировка Дабога будет преследовать две цели. Во–первых, мы покажем остальным колониям, что не собираемся выслушивать их жалкий вой протеста против присоединения к исторической метрополии. Во–вторых, уничтожив большую часть населения, которая обычно сконцентрирована в городах, мы в результате получим уже зачищенный планетный плацдарм, плюс гиперсферную точку

системы, из которой будет развиваться наше наступление дальше, в глубь шарового скопления, по линии Дабог–Элио–Рори–Стеллар. Овладев указанными планетами в кратчайший срок, мы тем самым переломим хребет трем наиболее развитым колониям из числа известных на сегодняшний день.

Нам не нужен Дабог обитаемый. Мы нуждаемся лишь в его подземных промышленных комплексах. На первой стадии вторжения наш флот все еще остается уязвим, и ему требуется мощная база, основанная на колониальной планете.

Будущие поколения поймут, что эту кровь породило лишь упрямство трех ведущих колоний, которые отвергли наши планы тотальной эмиграции с перенаселенной Земли в их благополучные зеленые оазисы. Если мы хотим спасти миллиарды людей, влачащих жалкое существование в мегаполисах Земли, Марса и лун Юпитера, то должны действовать жестко, быстро и решительно. Иначе ситуация в обществе, и так накаленная до предела, взорвется, и сила этого взрыва сметет не только Всемирное правительство, но и саму Землю…

(Джон Уинстон Хаммер, опубликованные дневники)

Бункер Национального музея истории Дабога.

Спустя два часа после катастрофы

— Дядя Игорь, а что вы делаете?

Рокотов вздрогнул от прозвучавшего за спиной детского голоса, едва не уронив тяжелую деталь пятисотмегаваттной лазерной горнопроходной установки.

Его руки ломило от усталости. Пальцы от многочасовой непрерывной работы распухли и покрылись ссадинами. Все же он нашел в себе силы еще немного приподнять тяжелую деталь, пока не услышал щелчка захлопнувшихся фиксаторов крепления.

Ему хотелось просто лечь на холодный бетонный пол бункера, прижаться к нему пылающей щекой, закрыть глаза и не вставать хотя бы минуту…

Вместо этого он обернулся и присел на корточки перед малышом.

Того звали Сашей. Они познакомились несколько часов назад, когда дети гомонящей толпой обступили спустившегося из шахты лифта Рокотова.

— Понимаешь, Саша, наверху случилась авария, — постарался спокойно объяснить Игорь, хотя ему уже с трудом верилось в собственные слова. За два часа им никто не пришел на помощь, не попытался связаться с заваленным, изолированным от внешнего мира бункером, и это уже на казалось странным, это начинало выглядеть зловеще…

Тряхнув головой, чтобы сбить неприятные мысли, Игорь улыбнулся поджившими и уже не кровоточащими губами.

— Не волнуйся, малыш, «Беркут» нас не подведет. Знаешь, какой он сильный?

— Знаю, — серьезно кивнул мальчик. — Я видел. Дядя Игорь, ты только попроси его, пусть он побыстрее нас освобождает… А то темно… и кушать хочется… — признался он.

Игорь почувствовал, как где–то в горле застрял комок.

— Ладно, я поговорю с ним. Все будет в порядке… Ты иди к ребятам, а то мы с «Беркутом» так никогда не закончим, ладно?

Минут через пять к нему подошла Даша.

— Ну что? — спросила она, наблюдая, как Игорь подключает последние жгуты кабелей к двум громоздким агрегатам, которые он умудрился навесить вручную, расположив их в центре загривка робота, как раз между покатых горбов пусковых ракетных установок.

— Я установил лазеры… — устало пояснил Игорь, вытирая руки промасленной тряпкой. — Готовил эти установки к показательному выступлению на четырехсотлетие колонии… — почему–то вспомнил он, исподлобья взглянув на Дашу, лицо которой в тусклом свете работающей от аккумуляторов переносной лампы казалось серым, неживым. — Отведи ребят подальше, в боковой зал. Я сейчас активирую «Беркут». Попробую подняться по аварийному тоннелю убежища и расчистить выход на поверхность. Но вам лучше держаться подальше, мало ли что…

— Хорошо, — без колебаний ответила она. — Только осторожнее… Я боюсь, — внезапно призналась Даша.

Игорю страшно хотелось успокоить ее, ободрить, но для этого почему–то не нашлось подобающих слов…

— Я постараюсь, — ответил он, поставив ногу на ступеньку лестницы. — Забирай ребят и уходи…

…Через минуту огромный робот ожил, взвизгнув сервоприводными моторами. Игорь опустил бронеколпак кабины, выдвинул защитные сегменты лобовой брони и тронул машину с места.

На покатом, приплюснутом торсе «Беркута» ярко вспыхнули, рассеивая пыльный мрак, две ослепительные фары, и робот, чуть покачиваясь при ходьбе, ступил на пологий язык пандуса, оканчивающийся устьем широкого наклонного тоннеля аварийного выхода, которым оборудовалось каждое убежище.

***

Метров через сто наклонный тоннель перегораживала обрушившаяся плита перекрытия.

Игорь остановил «Беркут». Он смотрел на приборные панели машины и не верил тем показаниям, которые они предлагали его взгляду… Вернее, не хотел верить…

Температура на поверхности: пятьдесят три градуса по шкале Цельсия… Световая шкала термического анализатора упрямо толкала дрожащий столбик индикатора все выше и выше… Если верить его показаниям, то почва, накрывавшая бункер, местами просто раскалена…

Однако повышение температуры являлось не самым страшным и впечатляющим показателем на приборной панели, контролирующей состояние окружающей среды. Рядом с термальным датчиком вдруг вспыхнул и уже не гас, несмотря на несколько попыток ручного сброса, яркий индикатор радиоактивного загрязнения! Если говорить честно, то Игорь впервые видел его работающим. На Дабоге имелось очень мало мест, где присутствовала природная радиоактивность, превышающая норму всего на несколько единиц в час, а тут заработавший прибор буквально зашкаливало, и положение усугублялось по мере того, как «Беркут» поднимался к поверхности планеты…

Сейчас, когда робот застыл перед обвалившейся плитой, окруженной оползнями проникшей в тоннель почвы, световой столбик на индикаторе радиоактивного загрязнения дошел до противоположного края шкалы и застыл, словно расписываясь в собственном бессилии передать истинный радиационный фон…

Игорь не мог предположить, что с ним случится нечто подобное. Он жил достаточно замкнуто, в кругу своих интересов, и никогда не готовил себя к какой–то тотальной беде. Он был обычным человеком, заурядным и внешне и внутренне… Избыток адреналина помог ему выбраться из заваленной шахты лифта, но спустя несколько часов, которые он провел в мучительной, непосильной работе, этот природный стимулятор больше не действовал… Сейчас, глядя на чудовищные показания приборов, он уже не дрожал от перевозбуждения.

К нему внезапно вернулся обыкновенный человеческий страх — сосущее под ложечкой чувство непоправимой беды… Он просто боялся того, что ему предстояло увидеть…

Если бы не Даша и дети, что остались внизу, то Игорь, возможно, не решился бы трогать бетонный обломок, но, вспомнив слова того мальчишки, вдруг устыдился самого себя.

Дрожащими пальцами обняв мягкие, пористые гашетки управления лазерами, он заставил «Беркут» отступить на пару шагов в глубь коридора и нажал на спуск обеих установок.

Два рубиново–красных шнура когерентного света вонзились в бетон, испаряя его. Горные лазеры являлись очень мощной техникой, предназначенной для пробивки штолен в твердых базальтовых породах. Бетон и арматуру они резали, как раскаленный нож брусок подтаявшего масла. Секунд через тридцать огромная плита была разделена на несколько неравных частей, и ее куски с тяжким грохотом обвалились внутрь просторного тоннеля.

На том месте, где минуту назад возвышалась преграда, теперь серел безобразный провал, через который Игорь увидел странное, совершенно не знакомое ему небо, по которому в ирреальном кольцевом вихре медленно плыли клубящиеся свинцово–серые облака.

Это не могло быть небом родного Дабога!..

Рокотову показалось, что он все же сошел с ума… За неровными, безобразными краями провала лежала черная, обугленная земля.

Он видел лес… аллею небрежниц, которая вела ко входу в музей… но не узнавал ничего!

Лес стоял, наклонив в одну сторону черные, обугленные стволы с редкими уцелевшими ветвями. Небрежницы, пышно топорщившие в разные стороны лохматые ветви, теперь казались раздерганными клубками обгоревшей проволоки… Земля вокруг дымилась, а в воздухе, будто снег, медленно кружили серые хлопья сажи…

***

Машина Рокотова шла краем циклопической воронки с остекленевшими от температуры скатами. Сумеречный воздух дрожал и вихрился вокруг приплюснутого корпуса «Беркута». Огромные трехпалые ступоходы, оканчивающиеся массивными, свободно сочлененными «пальцами», с лязгом царапали расплавленный базальт, цепляясь за малейшую неровность. Гироскопы стабилизации выли, поддерживая машину в вертикальном положении, но Игорь едва воспринимал эти технические подробности своего страшного марша.

Ему казалось, что он умер и попал в пресловутый ад, где обитают миллионы неприкаянных душ.

Изуродованная до неузнаваемости местность буквально кричала о пропитавшей ее смерти. Небеса уже не были пепельными — они стали черными.

Стена тяжелых облаков висела в какой–то сотне метров от изувеченной земли, создавая тошнотворное, клаустрофобическое ощущение нависшей над головой массивной плиты…

Игорь несколько раз включал передатчик, но везде, — и на аварийных частотах тоже, — перекатывался раскатистый треск несущей волны. Ни одного позывного, никаких голосов, лишь режущие уши помехи от радиоактивного ада, что царил вокруг.

Не помня себя от потрясения и ужаса, Игорь развернул «Беркут» и погнал его прочь от края страшной воронки, которая поглотила его родной город и вместе с ним несколько сот тысяч знакомых и незнакомых Рокотову людей.

Игорь не мог даже вообразить себе, что за несчастье постигло Дабог. Остатки здравого смысла, уцелевшие в вихре растерзанных мыслей, подсказывали — это не природная катастрофа и не подземный взрыв термоядерного реактора в одном из старых бункеров… Характер воронки убеждал — что–то обрушилось на планету, ударило сверху…

Игорь надеялся — стоит уйти подальше от остекленевшей ямы, и этот ужас отступит, уменьшится пропорционально расстоянию до эпицентра катастрофы. Еще немного, и он встретит людей, свяжется по рации со спасательными службами, сможет передать информацию об оставшихся в бункере детях…

Тщетно…

Пепел не умеет кричать… Хлопья сажи, кружащие над погибшим городом в погребальном танце жестокого снегопада, были страшны, но куда страшнее оказались свидетельства мгновенной смерти там, где взрывная волна и излучение уже не могли полностью их уничтожить.

Между погибшим городом и столицей Дабога лежало триста километров плантаций, полей, мелких, соединенных сетью дорог ферм и населенных пунктов.

«Беркут» двигался со скоростью около сотни километров в час. Через сорок минут датчик радиации чуть умерил свой тревожный блеск.

Игорь вел машину по дороге. Справа и слева от него возвышались черные, обугленные стволы деревьев. Они тянули свои узловатые руки–сучья к страшному, клубящемуся небу, будто застыли в момент удара в немом, бесконечном крике.

Через полкилометра дорога влилась в поселок.

Дома стояли мертвыми, лишенными крыш коробками. Оконные проемы, будто пустые глазницы, щерились осколками выбитых рам. Под ступоходами «Беркута» что–то неприятно похрустывало.

Приближаясь к крайнему дому, Игорь вдруг содрогнулся.

На черной, покрытой коростой сажи стене четким, светлым контуром выделялся силуэт человека. В первый момент Игорь не понял, что это на самом деле… и его сердце радостно дрогнуло, но, присмотревшись, он вдруг с ужасом осознал, что видит только контур, отпечаток той фигуры, которая стояла в момент взрыва подле стены…

Чуть более светлый контур в том месте, где адское излучение встретило на своем пути живую плоть… отпечаток уже не существующей жизни, навечно прорисованный в оплавленной стене…

В конце поселка его ждало еще одно потрясение.

По краю дымящегося поля шла слепая корова.

Бедное животное не понимало, что произошло. Один ее бок полностью сгорел — из–под обугленной шкуры торчали окровавленные ребра. Корова ковыляла на нетвердых, подламывающихся ногах, истошно крича. Игорь был настолько потрясен этой сценой, что на минуту забыл об управлении. «Беркут» остановился, издав затухающий вой сервоприводов…

Видимо, животное услышало этот звук. Корова остановилась, беспомощно, слепо повернувшись… и глазам Игоря предстала сводящая с ума картина: другой бок животного каким–то чудом оказался не тронут…

В этот страшный, затянувшийся миг он заплакал.

Он понял — что бы ни случилось на Дабоге, но старая жизнь уже не вернется… никогда.

Кричащая корова, один бок которой представлял собой кровавое месиво сожженной плоти, а другой лоснился тщательно выскобленной, ухоженной шкурой, была как две половинки разломанной жизни. Она не сможет дальше жить… — вдруг с отрешенностью подумал Игорь и понял, что данное утверждение относится ко всей планете…

В этот миг ему хотелось одного — кричать в унисон с предсмертным, полным боли и незаслуженной обиды криком животного…

Нет… Нет… Нет…

Мысли бились в голове, как ошалевшие звери в тесной клетке.

Нет… Я не могу…

Игорь знал — он должен двигаться дальше, потому что за его спиной в мрачных глубинах бункера остались дети. Живые, здоровые дети, которые, вероятно, уже потеряли все, кроме надежды…

Он должен привести к ним помощь…

***

Из черных, клубящихся туч внезапно пошел проливной дождь. Где–то у горизонта бесновались молнии. Внешние динамики «Беркута» передавали монотонный шелест падающей воды и отдаленный, сглаженный расстоянием рокот громовых раскатов.

До столицы Дабога оставалось не больше тридцати–сорока километров, но Игорь еще не встретил ни одного человека. Никто не выходил на связь, вся планета опустела, вымерла.

Он отчаянно надеялся найти в столице живых людей, узнать у них наконец, что за катастрофа постигла Дабог, потребовать срочной эвакуации для оставшихся в бункере детей…

Людей он нашел на городской окраине.

Дождь падал сплошной стеной, ухудшая и без того скверную видимость. «Беркут» пробирался меж рядами деревьев бао, по направлению к одной из радиальных дорог, которая вливалась в город с севера. Когда ему оставалось пройти не больше полукилометра по раскисшей от дождя почве плантации, навигационная система робота внезапно закатилась злобным, заполошным воем. Игорь, отупевший от горя и многочасовой монотонной ходьбы, вздрогнул всем телом, выпрямившись в кресле и ошалело посмотрев на приборы. Машина остановилась, так и не преодолев последнего, растущего почти вплотную к дороге ряда деревьев.

Впереди, там где радиальная трасса сливалась с кольцевой, у устья просторной дорожной развязки на широких обочинах стояло десять совершенно не знакомых Игорю летательных аппаратов Даже издали, без оптического увеличения, они казались огромными. Внеатмосферный носитель «Беркута», который Игорь справедливо считал сложным и внушительным суборбитальным кораблем, выглядел бы на их фоне как ребенок рядом со взрослым двухметровым мужчиной…

Модули стояли, деловито вытянувшись цепью. Дождь не долетал до них добрый десяток метров. Над странными аппаратами блуждало зеленое свечение электромагнитного статис–поля. Именно из–за него следящие системы «Беркута» не смогли издалека различить такой массы горячего, дышащего энергией металла. Промеж непонятных летательных аппаратов, которые подозрительно походили на космические корабли, сновали люди в неуклюжих, громоздких костюмах, отдаленно похожих на скафандры. Чуть впереди, выдвинувшись на возвышение второго уровня дорожной развязки, стояли десять машин, напоминающих огромные вездеходы. Их литые ребристые колеса диаметром около двух метров казались издалека чудовищными фрезами.

Игорь устал, измучился от стывших в груди подозрений. Протянув руку, он включил передатчик и начал медленно вращать ручку настройки, пытаясь вручную прогнать диапазоны связи.

Почти что сразу в уши ударил чужой, незнакомый голос. Не в том плане, что Игорь не знал личности говорившего, — это, в сущности, пустяки, — в первый момент он не узнал самого языка!..

Потребовалось несколько затянувшихся секунд, чтобы он понял, — это тот же интеранглийский, на котором говорил весь Дабог, только изуродованный странным акцентом и непонятными оборотами речи.

Он похолодел, вслушиваясь в звуки голоса, постепенно свыкаясь с его акцентом, начиная различать слова, и когда понял, о чем идет речь, то молча, до крови закусил губу, продолжая слушать…

***

Разноголосица в эфире звучала сразу на нескольких частотах. Коммуникационное устройство шагающей машины перекрывало любой из диапазонов связи.

— Проклятые крысы!.. Эй, Джонни, тут целая сеть бункеров!

…

— О чем говорить? Да, сэр, непременно. Сейчас выясню…

…

— Докладывай толком, капитан, в чем проблема?! Почему подразделение вернулось на исходную?!

…

— Повторяю, сэр… Не можем их достать… Система бункеров… Глубина…

Игорь дрожащими пальцами удержал ручку настройки на данной частоте.

— Что за бункера? Где?

— Везде, сэр. Глубоко эшелонированная система подземных укрытий! Наши сканеры едва проходят их внешний слой перекрытий… Они запечатались под землей!

— Черт… Я понял. Сейчас свяжусь с орбитой. Пусть попытаются произвести глубинное сканирование оттуда…

Смысл услышанных слов медленно проникал в сознание Игоря. Слова, как камни, падали сквозь муть страшных впечатлений последних часов и застывали на дне его измученной души тяжелыми глыбами свершившихся фактов…

— Может, просто пустить газ? — тем временем осведомился один из общавшихся в эфире. — Нагумо с нас головы снимет, если мы не доложим в срок

об окончании захвата планеты! Ясно ведь сказано, — живые тут не нужны! — горячо доказывал хрипловатый, видно, надсаженный от команд голос. — Мои ребята в состоянии взорвать одну из этих чертовых бронеплит, спустим туда пару бактериальных капсул, и пусть дохнут под землей… нам же меньше потом мороки с зачисткой!..

— Думаешь? А сколько потом возиться с дезактивацией оборудования на заводах? Я так понял, что адмиралу важны именно подземные производства… — засомневался второй.

Его слова, видно, задели находящегося на связи абонента за больное место:

— Ты что, предпочитаешь доложить, что ядерная бомбардировка прошла впустую? — хрипло осведомился тот. — Да нас с тобой сгноят, где–нибудь в земной канализации, во славу дядюшки Хаммера!.. Думай головой, капитан, а не задницей. Ты отвечаешь за прикрытие, а я за зачистку. Две половинки одной хреновины… Это же первая операция!.. — В голосе говорившего прорывались злые, раздраженные нотки. — Плевать я хотел на этих колонистов, мне своя задница дороже! Пустим газ по их вентиляции, и дело с концом!..

Игорь слушал перепалку двух офицеров, а в его груди разрастался холод.

Четыре слова бились в голове звонким оглушающим набатом: Земля, ядерная бомбардировка и газ…

Газ… Ядерная бомбардировка… Земля…

И еще… люди в убежищах, которые имели общую систему вентиляции…

Он поднял глаза и понял, что практически ничего не видит…

Колонисты… Земля… Своя задница дороже… Газ…

Они не могли быть людьми… Он не верил в это… Не хотел верить!..

Чернота перед глазами плавала мутной пеленой.

— Я сошел с ума… — прошептал Игорь, стиснув ладонями виски… — Я сошел с ума!..

Он забыл, что его передатчик включен и настроен на ту волну, где продолжали общаться два офицера, обсуждая, как лучше затравить тех, кто чудом избежал смерти от ударов ядерных боеголовок.

— Эй, кто там каркает?! Что значит «сошел с ума»?!. Кто влез на командную частоту?!.

Злой, отрывистый голос вышвырнул Игоря назад, в реальность. Черные круги перед глазами, так похожие на панораму выжженного Дабога, продолжали плавать, заслоняя взгляд.

На прокушенных губах опять ощущался солоноватый вкус крови…

Игорь не подозревал, как сильно может измениться человек всего за несколько часов. Еще утром он не предполагал, что умеет ненавидеть. Это чувство обрушилось, словно каскад ледяной воды…

Из его жизни вдруг оказалось вычеркнуто все…

Тишина… Оглушающая тишина в эфире…

Усилием воли вернув себе способность видеть, Игорь понял, что сжимает в руке отломанный верньер настройки передатчика. На коммуникационной панели судорожно моргал индикатор ожидания, — бортовой компьютер тактично выжидал, пока пилот позволит системе перейти в автоматический режим.

Он не позволил. Игорь не мог больше слушать эти голоса, так запросто обсуждающие, к какому способу смерти приговорить жителей Дабога.

Они пришли с Земли, далекой, трижды проклятой прародины, которая четыре столетия назад вышвырнула его предков в неизведанный космос… Пришли и убили всех, кого смогли…

Разум не хотел в это верить, а душа уже, видно, поверила… Он вспомнил бледный человеческий силуэт на стене, ослепшую корову, ковылявшую по обочине, и понял — они смогут… Они уже решили про себя, что имеют право прийти и убить…

Глава 3

Столица Дабога.

Район южной автодорожной

развязки

Дождь лил не переставая, зловещей стеной отгораживая мокрый притихший город.

Головная машина планетарной поддержки доползла до окраины, противоположной месту приземления модулей, и остановилась, чуть выдвинувшись из теснины зданий на простор автодорожной развязки.

Лейтенант Патрик Гудман нервно озирался по сторонам, но унылые стены зданий с щербатыми провалами выбитых окон хранили стойкое молчание. От них невозможно было узнать, куда подевались жители этого довольно большого по колониальным меркам города… Данное обстоятельство пугало и злило молодого лейтенанта Военно–космических сил Земли.

Он совсем не так представлял себе первую высадку в колониях. Об этом позаботилась хорошо отлаженная машина пропаганды. По предлагаемым сценариям данная планета являлась зеленым раем, который лишь из–за жадности и эгоистического упрямства кучки колонистов до сих пор не стал Землей Обетованной для миллионов запертых внутри Солнечной системы граждан Альянса.

Сейчас, глядя в серую хмарь рушившихся с небес радиоактивных осадков, Гудман чувствовал: что–то пошло не так… Эта унылая тишина брошенных улиц никак не располагала к победному шествию войск Альянса по покоренной столице Дабога.

Покорять оказалось некого — вот что злило и одновременно тревожило Патрика.

Люди попросту исчезли отсюда, предоставив радиоактивному дождю падать на мокрые крыши покинутых домов.

Сидя в командном блистере боевой планетарной машины, чья мощь исчислялась цифрами с длинным хвостом нулей, он прыгал взглядом с ровных, деловитых показаний приборов на истинное изображение сумеречных окрестностей, отраженных на стереоэкранах кабины, и обратно…

Везде одно и то же… хоть тресни.

Вывод напрашивался сам собой, и Гудман нехотя включил канал коммуникатора.

— Сэр, докладывает БПМ–1. Мы прошли город Нахожусь на южной окраине, в районе автодорожной развязки семнадцать–ноль.

— Что наблюдаешь, первый? — сухо осведомился коммуникатор голосом капитана Джошуа.

— Ничего, сэр. Дождь и пустые здания. Термальная оптика молчит. Город пуст.

— Черт… — Капитан все же не удержал своих эмоций, как ни старался. — Хорошо, первый, держи позицию. Дополнительные приказы получишь позже.

***

На борту флагмана «Эндгроуз» настроение было тоже далеко не победное. Нагумо сидел за рабочей консолью мрачный, как те облака, что час назад затянули панораму Дабога пепельно–серой мутью.

План вторжения трещал по швам прямо на глазах. Первой ласточкой грядущих проблем оказалась ошибка в предварительных прогнозах движения воздушных масс. Компьютерное моделирование показывало, что ветер должен был отнести радиоактивные осадки, образовавшиеся от взрывов, превративших в остекленевшие воронки два города планеты, далеко в океан, по направлению к южному и северному полюсам злополучного Дабога. На самом же деле ополоумевшие, перегретые неистовым огнем ядерных вспышек воздушные массы повели себя совершенно иначе — взъярившийся вдруг ветер погнал пепельные, клубящиеся тучи в центр обитаемого материка, стремительно сужая то «окнонад столицей Дабога, куда опускались десантно–штурмовые модули.

Это было очень скверно.

Адмирал Нагумо не зря командовал Объединенным флотом Альянса. Может быть, Джон Хаммер и недолюбливал его за излишнюю резкость суждений, но иной кандидатуры попросту не нашлось, когда встал вопрос о компетенции командующего. Нагумо был и оставался единственным из адмиралов, кто показал себя блестящим стратегом во время покорения ближайшей к Земле колонии Проксимы Центавра, — он действительно имел тот практический боевой опыт, который в большинстве своем отсутствовал у подчиненных ему солдат и офицеров.

Исходя из данного опыта Нагумо настаивал: нельзя лишать людей всего одним апокалипсическим ударом с орбиты, — осознав, что им нечего больше терять, жители любой планеты дадут яростный и бессмысленный отпор. Нагумо предлагал действовать, сочетая устрашающую силу с фактором внезапности, тонко играть на психике покоряемых людей. Как человек Земли, он мыслил безупречно Два уничтоженных города из трех существующих, зловещие грибообразные облака на горизонте, плюс — неожиданный десант с орбиты — все это, вместе взятое, по плану Нагумо должно было ввергнуть в шок жителей столицы Дабога.

Это уже срабатывало не раз и без впечатляющих разрушений от ядерной бомбардировки: в перенаселенных городах юпитерианских колоний хватало, собственно, обыкновенной болванки, спущенной с орбиты, чтобы ввергнуть в ступор целый мегаполис с многомиллионным населением, превратив его непокорных жителей в смиренных граждан Альянса…

Здесь же все происходило не так. Глядя на тактические мониторы, полукругом огибающие кресло командующего, Нагумо не понимал, где в его план вкралась ошибка…

По замыслу, сразу после орбитального удара бронетехника Альянса, стремительно передвигаясь по улицам города, занимает ключевые позиции, главные административные здания, средства коммуникации, и в итоге — очнувшееся от шока население осознает тот факт, что колония оккупирована всего за какие–то два–три часа, а они сами оказались в роли заложников. Никто из специалистов и администраторов планеты не станет артачиться и саботировать сотрудничество с оккупантами, когда поймет, что в оцепленных городских кварталах осталась и его семья, благополучие которой теперь напрямую зависит от благоразумного поведения нужных захватчикам людей. Таким образом, столь необходимые силам Альянса подземные заводы Дабога сами распахнут ворота для нужд прибывающей на орбиты армады кораблей. А уничтожение двух городов, отснятое на видеопленку, послужит наглядным уроком для тех планет, которые встанут на пути движения армады в ближайшие месяцы…

Сейчас, глядя на то, как атмосфера Дабога под влиянием разбушевавшихся воздушных масс прямо на глазах меняет свой цвет, с голубовато–зеленого на пепельно–серый, Нагумо вдруг испытал чувство глубокой тревоги, неудовлетворенности, словно что–то внутри подсказывало, ехидно нашептывало: «Жди, адмирал, твой план полетел к черту, — на столицу Дабога надвигаются тучи радиоактивного пепла, и люди там не станут ждать, испуганно глядя из окон зданий на то, как твои модули демонстративно садятся им на головы…».

Командующий Объединенным флотом Альянса сердито мотнул головой, заставив себя оторвать взгляд от удручающей картины, которую демонстрировали мониторы.

Никогда не доводите покоряемый народ до той грани отчаянья, когда он поймет, что терять больше нечего, и ненависть возобладает над здравым смыслом…

Похоже, что данный девиз адмирала Нагумо, снискавший ему сомнительную славу гуманиста, грозил впервые дать существенный сбой.

Судя по движению воздушных масс, внизу очень скоро вообще невозможно станет жить…

***

«Беркут», управляемый Игорем Рокотовым, шел неуклюжей, несвойственной ему походкой, наполовину согнув свои ступоходы, с тем чтобы рубка машины не поднималась выше увядающих на глазах крон деревьев бао.

Плантации окружали город сплошной стеной.

Несмотря на то, что Игорь видел блестящую в каплях дождя зелень, он никак не мог отделаться от ощущения, что ведет своего древнего агроробота по бесконечному кладбищу.

Все, чем он жил, что любил, во что верил, — увядало на глазах. Нежные весенние побеги деревьев бессильно роняли метелки соцветий, понуро клонясь к земле. Невидимая смерть витала повсюду: она падала с небес в каплях проливного дождя, металась по воздуху хлопьями принесенной вместе с тучами сажи, хлюпала под ступоходами «Беркута» в мертвой, раскисшей от неурочных осадков почве…

Глядя на деревья, забота о которых занимала огромное место в его жизни, Игорь боялся даже думать о людях. Временами он начинал ощущать стопроцентное одиночество, будто действительно остался последним, кто выжил на Дабоге.

Он глох в окружающей тишине.

Почему он увел «Беркут» от скопления симметрично расположившихся посадочных челноков? Почему не ринулся на них, сбивая бронированным торсом своего робота, давя ступоходами, сжигая лазерами?

Нет, он не испугался. Просто в те страшные, затянувшиеся до бесконечности мгновенья, когда эфир выплеснул в его разум правду о происходящих событиях, Игорь еще не готов был в нее поверить. Эта растерянность, ощущение внезапно выбитой из–под ног почвы, чувство неприятия свершившегося никак не сопрягались с понятием «трусость».

Он действительно не понимал, как можно войти в чужой дом, убить людей, находя какие–то внутренние оправдания содеянному… Это оглушало, переворачивало сознание, вызывало ни с чем не сравнимую моральную боль, внутреннюю пустоту, когда не знаешь, как жить дальше, куда идти и что делать…

Каждый человек должен пережить внутри себя подобные мгновенья растерянности, страха, отчаяния… пропустить эти ломкие секунды через фильтр собственной души, ощутить ужас из–за непоправимости свершившегося, подавиться растерянностью, заглянуть в глаза безысходности…

Это горнило внутреннего самопознания, откуда выходят новые души. Человек либо ломается, либо восстает против того, что предложила судьба. Трусами, равно, как и храбрецами, не рождаются. Ими становятся…

…Игорь вел «Беркут» окраиной полей, медленно приближаясь к южному пригороду столицы. Ему предстояло научиться убивать, чтобы выжить.

***

В тиши командного блистера БПМ сдавленно пискнул тревожный сигнал.

— Здесь БПМ–1! — лейтенант Гудман подался к зеленоватому мерцающему экрану радара, на поверхности которого вспыхнула и погасла алая точка. — У нас гости! Повторяю, у нас гости! Пеленг четыре–шестнадцать–юг!

За десять километров от него капитан Джошуа тщетно пытался справиться с двумя коммуникационными каналами. В одно ухо ему орал полковник из группы десанта, в другое же настойчиво проникал встревоженный голос Гудмана.

— Проклятье, Ротмистров, погодите… — проговорил капитан, обращаясь в коммуникатор. — Какие–то проблемы на подступах… Да взрывайте вы эти перекрытия, делайте, что хотите, только дайте мне решить свои проблемы!

— Ну, что у тебя?! — переспросил он, отшвырнув один коммуникатор, в котором продолжал что–то орать неудовлетворенный его извинениями полковник. — Черт, да отключите его наконец! — раздраженно прикрикнул он на троих операторов, которые работали бок о бок с ним в тактическом отсеке командного модуля. — Куда нацелены наши сканеры? Дайте мне южную окраину, срочно!

— Сэр, тут какой–то непонятный сигнал! — обеспокоенно доложил оператор, следивший за компьютерным комплексом обнаружения. Все пространство вокруг места высадки в радиусе полусотни километров покрывала сеть сканеров, которую поддерживали выведенные на орбиты Дабога спутники.

Капитан, бросив взгляд на показания следящих устройств, коснулся нужного сенсора на панели связи:

— Гудман, мы поймали твой сигнал. Не нервничай и не суетись, парень. Судя по анализу, это что–то большое. Может, заплутавший аграрный робот колонистов или что–то в этом роде. Приятное разнообразие в нашей дождливой прогулке, верно?

— Да, сэр…

Судя по голосу, молодой лейтенант плохо оценил его юмор. Джошуа поморщился. Ему не внушал оптимизма тот факт, что половина его подчиненных являлись необстрелянным в боях сбродом, собранным со дна самых крупных городов–помоек Земли. Это утверждение относительно сброда не касалось в данном случае Патрика Гудмана, недавнего выпускника одной из элитных военных академий Земли, но легче от этого не становилось. Когда в голосе командира планетарной машины звучат такие нотки, дело может принять скверный оборот…

— Слушай сюда, лейтенант, — отрывисто произнес Джошуа. — Десант слишком сильно растянулся по этому чертову городу, — сообщил он, глядя на тактический монитор. — Они увязли в прочесывании кварталов. Пехотной поддержки у тебя не будет. Просто проверь, кто это там вздумал шевелиться. — Джошуа скорее не отдавал инструкции, а пытался внушить молодому лейтенанту ту уверенность, которую, судя по голосу, тот уже успел растерять за бесконечные часы унылого ожидания каких–либо действий. — Твоя машина — это верх земных технологий. Не забывай об этом. Здесь нет ничего, что могло бы даже поцарапать БПМ.

— Да, сэр, я понял.

— Вот и отлично, сынок. Выдвигайся и сделай его, кто бы там ни был.

— Есть, сэр!

Джошуа опустил коммуникатор, жестом приказав переключить видеоизображение с камер боевой машины на ближайший к нему монитор.

Он тоже устал от такой войны. «Здесь нет и не может быть никаких проблем», — мысленно повторял себе капитан, но спокойнее на душе от этого не становилось. Эти колонисты в его понимании больше походили на крыс, которые забились в свои подземные норы в наивной уверенности, что их там не достанут…

На мониторах наконец вспыхнули несколько ракурсов видеоизображения, отснятого с разных точек вокруг БПМ. Джошуа ждал, не осознавая того, что нервно сжимает во вспотевшей ладони трубку мобильного коммуникатора, однако тревожившие его предчувствия не оправдались. Очевидно, Гудман не зря протирал штаны на лекциях в академии. Свой недостаток боевого опыта молодой офицер восполнял рвением, и Джошуа поймал себя на мысли, что ему приятно наблюдать за действиями лейтенанта. В манере Гудмана чувствовалась нервная дрожь молодого пса, впервые почуявшего вкус крови, и для капитана сейчас уже казалось не важным, что явилось причиной такого рвения, — страх, избыток адреналина или действительное желание убить…

Одна из парящих в воздухе автоматических камер слежения отчетливо показала, как боевая планетарная машина двинулась с места, легко соскочив с возвышения дорожной развязки. Ее башенное орудие уже разворачивалось по полученному пеленгу.

Огромные ребристые колеса с дымком пробуксовали по мокрому асфальту, и многотонная машина рванулась вперед со скоростью гоночного флайера. Капитан Джошуа угрюмо кивнул ей вслед. Да, ему определенно начинал нравиться этот молодой лейтенант. Было в нем что–то кровожадное, резкое, а значит, кто бы там ни прятался, на краю прокисших от радиации лесопосадок, он сейчас поимеет огромные проблемы. Смертельные.

В принципе капитан не опасался внезапной атаки. За три часа медленного, вязкого продвижения по городским улицам, по его парням не было произведено ни одного выстрела. Похоже, что эти колонисты вообще не имели никакого вооружения и армии. Гораздо больше какого–то гипотетического сопротивления капитана Джошуа волновал график продвижения вверенных ему отрядов десанта и расчетные сроки, установленные для занятия ими определенных стратегических точек. Этот крикливый урод Ротмистров был тысячу раз прав — первая операция по захвату колонии оказалась спланирована скорее как демонстрация силы, некая акция устрашения, нацеленная на то, чтобы дать понять остальным планетам, какая их ожидает участь в случае сопротивления Всемирному правительству Джона Хаммера. И если он, капитан Джошуа, окажется повинен в срыве графика этой кровавой показухи, Нагумо, без сомнения, лично сдерет с него шкуру, на глазах у всего офицерского корпуса флота…

Странный сигнал, появившийся на краю плантаций, тревожил Джошуа не более чем очередная досадная проволочка, от которой нужно поскорее избавиться…

Давай, Гудман, быстрее, у меня еще черт знает сколько дел!..

***

Игорь был так поглощен и подавлен зрелищем крайних городских зданий, зияющих черными провалами выбитых вместе с рамами окон, что атака БПМ оказалась для него ошеломляющей и внезапной.

Бортовой компьютер «Беркута» не был запрограммирован на обнаружение машин. В лучшем случае его древние базы данных хранили в качестве целей образы огромных зверозубых ящеров, некогда населявших материки Дабога. Поэтому, когда стена умирающих посадок вдруг прорвалась и сразу несколько деревьев бао начали валиться в разные стороны, давая дорогу огромной тупоносой машине с бронированным лобовым скатом, то на панелях управления шагающего агроробота взвизгнул лишь датчик анализатора столкновений. Лазерные дальномеры, связанные с системами сервоприводов «Беркута», ясно определили — огромная машина несется прямо на него…

Игорь не успел отработать сенсорными рычагами — за него это сделал сам «Беркут». Процессор шагающего робота оценил степень опасности гораздо раньше, чем задумавшийся человек отреагировал на визгливый сигнал, предупреждающий о неизбежном столкновении двух машин. Системы экстренного автоматического пилотирования заставили многотонного робота привстать, распрямляя согнутые в коленях ступоходы с отчетливым, надрывным визгом приводов.

У Игоря не было и не могло быть опыта войны…

Он еще не до конца отдавал себе отчет в том, что огромная тупоносая машина вломилась на окраину плантаций по его душу, а когда осознал, заметив поворачивающуюся в его сторону башню со спаренными стволами автоматической пушки, то принимать решения уже оказалось поздно: орудия БПМ словно кто–то потянул назад, они дернулись, вбиваемые отдачей внутрь башни; Игорь заметил злые язычки статики на их срезах, и в тот же миг ошеломляющий удар в сопровождении зубовного лязга раздираемого металла и звонкого, оглушительного треска разламывающегося в паутину трещин бронестекла рубки обрушился на него…

«Беркут» пошатнулся, его моторы взвыли, словно то был крик раненого животного. Кабину, прошитую несколькими снарядами, тут же наполнил едкий дым горящей проводки.

От перелома шейных позвонков Игоря уберег широкий подголовник кресла. Его голова мотнулась назад, подхватив инерцию судороги, которая прокатилась по механическим чреслам «Беркута»; надрывный вой серводвигателей смешался в сознании с собственным болезненным вскриком, когда горячее

крошево стекла от взорвавшегося экрана резануло по лицу…

Задыхаясь и кашляя, Игорь инстинктивно ударил ладонью по удобно расположенным кнопкам автоматики перезапуска поврежденных систем

«Беркут» проектировался здесь, на Дабоге. В нем концентрировался опыт того немыслимого противостояния с планетой, которое вели люди, высадившиеся в дикой, враждебной среде древнего Дабога. Шагающий агроробот, в отличие от изящных современных моделей, мог показаться грубым, массивным, но он был функционален до последнего винтика, и каждая его система, многократно дублированная для повышения надежности, была нацелена исключительно на выживание.

Перефразируя слова одного древнего полководца, тут уместно сказать, что машину такого класса надежности оказалось мало убить — ее надо было убивать многократно, и даже тогда осторожно обходить стороной груду покореженного металла, — вдруг оживет?..

Лейтенант Гудман родился на Земле и не имел никакого понятия о тех условиях, в которых формировалась техническая мысль колониальных конструкторов.

В горячке первых секунд скоротечного боя он не успел даже глянуть на экран визуального контроля — все его внимание поглощали мониторы систем наведения, а когда башенное орудие произвело залп и оператор–водитель затормозил БПМ, уберегая ее от столкновения с пошатнувшимся и осевшим на один бок роботом колонистов, Патрик, внутри которого все клокотало от ощущения первой одержанной в настоящем бою победы, наконец перевел взгляд на обзорный экран..

Вид покосившегося шагающего исполина поверг его в секундное замешательство…

Робот стоял, возвышаясь над пожухлыми кронами деревьев, нависая над ними, над БПМ как огромный механический ящер, оживший кошмар виртуального программиста, выпустившего в свет одно из своих параноидальных созданий–образов.

Броня закругленного лобового ската рубки робота оказалась прошита кумулятивными снарядами, выпущенными орудиями БПМ. Оттуда сейчас сочился едкий черный дым… Неподвижный робот создавал жутковатое ощущение смертельно раненного, но еще живого существа, и у Гудмана мороз продрал по коже, когда молодой лейтенант наконец осознал, какое исчадие неведомых технологий ему удалось пригвоздить одним удачным залпом.

— Сэр… вы видите ЭТО?!. — забыв о субординации и уставе, хрипло спросил он, подняв к дрожащим губам микрофон коммуникатора.

На другом конце канала связи потрясенно молчал капитан Джошуа.

В отличие от лейтенанта он видел и воспринимал гораздо больше. Внимание капитана сразу же привлекли две непонятные, гибридные установки, закрепленные на загривке робота.

Если командиру сводной десантной группы — человеку тертому в боях, очерствелому душой, циничному и потерявшему страх в кровавых заварухах внутренних локальных войн, которые постоянно вспыхивали в границах Солнечной системы, могло пригрезиться нечто способное испугать его по–настоящему, до омерзительной, внезапной дрожи в коленях и позвоночнике, то данный кошмар должен был выглядеть именно так…

Взгляд капитана еще раз обежал страшный механический контур и опять остановился на загривке робота. Как назло, следящие камеры командного модуля автоматически взяли увеличение, и капитан Джошуа увидел несколько леденящих воображение опытного солдата технических подробностей застывшего посреди развороченной «зеленки» механического чудовища.

…Все происходило слишком быстро…

— Я сделал его, сэр!.. — потрясенно выдохнул Гудман, не смея оторвать глаз от фантастической, истекающей черным дымком фигуры робота.

— Добей его! — резко приказал по рации Джошуа.

— Сэр?

— Добей водителя, лейтенант! Мои сканеры дают тепловой контур! Там внутри сидит человек, и он жив, черт тебя разорви!

— Но, может быть…

— Делай, что тебе говорят! — взорвался коммуникатор. — Не глупи, лейтенант, на его загривке стоят два лазера! Мои анализаторы выдают вероятную мощность мегаватт по пятьсот, не меньше… черт, я не видел таких даже на кораблях поддержки!..

Этого оказалось достаточно, чтобы Гудман вспомнил, кто на самом деле отдает приказы. Его пальцы цепко охватили сенсорные рычаги точной наводки.

— Да, сэр, я взял его тепловой сигнал… — сообщил он, доворачивая орудия на рассчитанный компьютером угол.

***

Тот, кто смотрит на войну как на титаническое противостояние каких–то сверхлюдей, неких «крутых коммандос», рожденных на свет с оружием в руках, — этот человек знает о ней понаслышке, в лучшем случае — из дешевых фильмов–боевиков…

Война — это прежде всего ад, в котором погибают и возрождаются личности, некий страшный полигон для запредельных испытаний человеческой сущности…

Чтобы убить, особенно в первый раз, нужно пройти через отчаяние, страх, боль… Это чистилище. И вовсе не обязательно, что из него выходят очищенные души. Нет. Скорее — покореженные.

Равнодушие приходит потом. Кровавые будни войны заводят в тупик человеческую душу. Это капкан, ловушка, гарантированный бред по ночам на весь оставшийся отрезок жизни.

Мало кто возвращается оттуда к нормальному существованию. Люди, прошедшие через смерть, резко отличаются от остальных. Но и в своем кругу они не едины. Та боль или же наоборот, — равнодушие, неболь, — резко делят их на категории. В результате одни становятся героями нации, другие же — ее проклятием, память о котором долго плавает темными сгустками в поле зрения историков и политиков…

Жизнь берет горсти людей и швыряет их в бездонный омут войны, как слепых котят. А потом смотрит, как кто–то выплывает сам, кто–то тонет, а кто–то, спасая себя, карабкается на голову захлебывающемуся товарищу… или врагу, — тут уж как повезет…

В любом случае, изначально никто не умеет плавать, этому учатся — быстро, болезненно и жестоко…

…Игорь на секунду потерял сознание.

Очнулся он почти сразу: из багряного тумана выплыли неясные контуры приборных панелей, лопнувший экран вариатора целей, струйки дыма, что сочились из–под облицовки приборов…

Со стоном оторвав голову от амортизирующего валика кресла, он посмотрел вокруг, едва осознавая, что произошло.

Прямо напротив него, в разделенном на сектора бронированном колпаке кабины, зияла ровная строчка отверстий, окруженных мелкой паутинкой трещин, которые змеились по бронестеклу, расходясь от дыр аккуратными лучиками.

Сверху их покрывали изуродованные сегменты выдвижной брони. Трещины в бронестекле ломали свет, искрились красным и зеленым, отражая сигналы, горящие на консолях «Беркута».

В голове Рокотова стоял долгий, иссушающий звон контузии. Во рту ощущался кисловатый привкус железа… Мучительно скосив глаза, Игорь увидел разорванный снарядом край подголовника и понял — смерть прошла совсем рядом, по какой–то непонятной прихоти судьбы, всего лишь чиркнув по его виску своей горячей, безжалостной дланью…

Экраны внешнего обзора погасли, и в их матовых глубинах плавали сумеречные отражения контрольных огней приборной панели. Чуть выше, в простреленном навылет колпаке кабины, располагались два разреза смотровых триплексов. Один из них не позволял увидеть ничего — картину внешнего мира загораживал вывороченный отрикошетившим снарядом кусок брони. Второй триплекс остался цел — в его разрезе виднелся фрагмент раскисшей, развороченной ступоходами «Беркута» почвы…

Игорь, задыхаясь от дыма, поднял взгляд к ровной цепочке отверстий и через них увидел атаковавшую его машину.

Тупоносый приземистый вездеход стоял метрах в пятидесяти от склонившего свой торс «Беркута». Его башенное орудие со спаренными стволами смотрело в сторону аграрного робота черными зрачками электромагнитных компенсаторов.

Внезапно эти стволы шевельнулись, будто были живыми. Дернулись вверх и в сторону. Они прицеливались.

В гробовой тишине Игорь слышал, как бьется его сердце и тонко воют электромоторы точной наводки, нацеливающие башенное орудие БПМ на тепловой контур человека.

На него…

Это был страшный миг. Секунда беспомощности, ноющего в груди страха, страстного желания жить, замешательства, гнева…

Потом, когда стволы вздрогнули и замерли, он понял: его сейчас убьют… если продолжать сидеть и смотреть в их бездонные, мертвые зрачки…

На панели управления «Беркута» ярко горели сигналы включившегося резерва. За исключением потери герметичности кабины компьютерные системы самоконтроля смогли восстановить все поврежденные функции…

Покрытые потом ладони Рокотова цепко и привычно охватили джойстики управления. В его распоряжении был только один шанс…

Игорь не знал, когда грянет выстрел нацеленной в него спаренной пушки… Собственное дыхание казалось ему оглушающим, а движения — слишком медленными…

Большой палец правой руки сбросил скобку предохранителя над спусковым сенсором горнопроходных лазеров… Ладонь левой уже толкала джойстик, выпрямляя торс «Беркута», выводя его из–под убийственного взгляда черных зрачков и…

…«Беркут» шевельнулся, с лязгом, который показался громовым в сторожкой, напряженной тишине увядающих плантаций.

Робот, секунду назад обреченно накренившийся к земле, вдруг начал приподниматься, приводимый в движение внутренними механизмами сервоподачи… Из дыр в его броне продолжал сочиться дым — это казалось кошмарным, невероятным наваждением, но он двигался, уверенно, целенаправленно…

…В сознании капитана Джошуа, наблюдавшего эту сцену на тактических экранах командного модуля, навечно отпечатались необычайно мощные лазерные установки, закрепленные на загривке страшной машины. Он машинально успел отметить тот момент, когда их непонятные, гибридные стволы вдруг начали вращаться, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, раскручиваясь до немыслимых оборотов, а за ними уже заалели две ослепительные рубиновые точки на срезах генераторов первичного излучения. Вращающиеся по кругу стволы, усеянные линзами когерентных ускорителей, по очереди подхватывали этот свет и сплевывали жаркими, ослепительными стрелами лазерных разрядов, каждый из которых нес в себе по нескольку сот мегаватт чистой энергетической смерти…

***

Потные от напряжения ладони Гудмана сжимали рычаги точной наводки. Лейтенант в страшном, запредельном экстазе первого боя хотел сделать все сам. Контур человеческого тела, запутавшийся в тонкой координатной паутине цифрового прицела, манил сильнее, чем женщина в момент первой любви…

Палец Патрика нашел выпуклость кнопки. Ему оставалось лишь слегка сдавить ее, и чья–то жизнь затрепыхается, забьется в предсмертных судорогах агонии…

Он медлил, словно завороженный глядя в зеленоватую паутину прицела.

— Давай, Гудман, не тяни!..

Лейтенант вздрогнул. Голос капитана Джошуа, грубо подстегнувший его решимость, сыграл с Патриком злую шутку.

Нескольких мгновений замешательства, вызванных резким окриком капитана, оказалось достаточно, чтобы огромный робот ожил…

Лейтенант видел, как зашевелился внутри механического исполина тепловой контур человека. На горбе машины вдруг пришли в движение какие–то устройства, и все это оказалось спрессовано даже не в секунды, а в доли секунд…

Правый ступоход исполинской машины выпрямился, отклонив корпус, как раз в тот момент, когда лейтенант Гудман судорожно сжал сенсор залпового огня.

Очередь из десяти снарядов чиркнула по броне агроробота и ушла в рикошет, превратив в горящие щепки несколько деревьев…

— Черт! Я промахнулся!.. Ааа!!!

Пространство узкой прогалины между рядами симметрично высаженных деревьев внезапно разорвала очередь ослепительных световых стрел, и предсмертный крик лейтенанта сменился в эфире страшным булькающим звуком…

Изображения с нескольких камер моргнули и погасли, осталась только одна, парящая у края лесопосадок…

Капитан Джошуа потрясенно смотрел в стереообъем связанного с ней экрана, беззвучно шевеля побелевшими губами, не веря тому изображению, которое предлагала уцелевшая видеокамера…

Этого не может быть… — говорили его выцветшие глаза с расширенными зрачками.

На том месте, где секунду назад стояла БПМ, сейчас бил в небо фонтан огня и кипящей грязи. Камера показывала крупно, слишком крупно… он видел, как от жара сворачиваются в трубочку мясистые листья незнакомых деревьев, как из столба пламени вылетело горящее, кувыркающееся в воздухе ребристое колесо с огрызком оплавленной оси, потом среди занявшихся огнем деревьев что–то рвануло, выкинув в небеса несколько крупных обломков боевой машины… и страшный, закопченный, отрезанный, как ножом, кусок кормы БПМ, пролетев над деревьями, с лязгом рухнул в сотне метров от места схватки, пройдя мимо парящей в воздухе видеокамеры во всех удручающих подробностях…

***

Седьмой отдельный взвод космической колониальной пехоты (так, в связи с начавшейся операцией, теперь именовались приданные флоту планетарные соединения) вышел к южной дорожной развязке с опозданием в семь минут относительно установленного графика.

Они издали увидели БПМ, застывшую на втором ярусе дороги, под пологом электромагнитного статис–поля. Пехотинцы были злые и усталые после трехчасового прочесывания брошенных жителями городских зданий. Их камуфлированная броня, покрытая капельками дождя, сливалась с серым фоном вымокшей улицы, по закрытым забралам шлемов изредка пробегали статические сполохи электромагнитных «дворников».

Всем одинаково хотелось курить, поэтому незримое статис–поле, отсекающее дождь над позицией боевой планетарной машины, имело в эту минуту особую притягательность — под его покровом можно будет на минуту открыть надоевшие шлемы, не опасаясь при этом схватить дозу излучения от низвергающихся с небес радиоактивных осадков.

— Шевелитесь, парни! — для проформы прикрикнул сержант, но его бойцы и так прибавили шагу. Разбившись на двойки, они по–прежнему держали дистанцию, двигаясь по обеим сторонам улицы, но вид окраины города как–то ненавязчиво подсказывал — все, операция идет к своему завершению. Город захвачен, сопротивления нет, а об остальном пусть болит голова у Нагумо. Они свое дело сделали.

До заветного полога статис–поля оставалось несколько сот метров, когда БПМ внезапно сорвалась с позиции и рванула в сторону лесополосы, выворачивая своими огромными колесами центнеры раскисшей под проливным дождем почвы. Сержант остановился, проводил ее долгим, пристальным взглядом, но комментировать данный рывок не стал. Там, куда ушла планетарная машина, простому смертному делать нечего — эту мрачную поговорку, основанную исключительно на фактах, знал каждый солдат, от ветерана до молокососа.

Шагнув под полог электромагнитной защиты, сержант раздраженным движением отстегнул забрало гермошлема и первым делом сплюнул на сухой асфальт автодорожной развязки.

— Держим позицию! — мрачно прикрикнул он на бойцов.

Те нехотя опять разбились на двойки, расположившись по периметру, образованному статис–генераторами, которые выстреливала вокруг себя БПМ при каждой длительной стоянке.

— Курить–то можно, сержант? — осведомился один из бойцов.

— В кулак… — буркнул в ответ тот, напряженно вглядываясь в дождливый сумрак окрестностей. — Снайпер и гранатомет, на левый фланг!.. — вдруг приказал он.

Четыре человека пришли в движение, выполняя команду. Первым занял позицию снайпер, — присев за бетонный поребрик, огораживающий закругление автострады, он кивнул своему второму номеру. Напарник, на шлеме которого топорщилось несколько антенн, расположился в метре от снайпера, направив в сторону лесополосы раструб небольшого прибора.

— Все тихо, сэр, — спустя несколько секунд доложил он.

Сержант посмотрел на расчет реактивного гранатомета и угрюмо кивнул. Он–то знал, что корректировщик сейчас не видит дальше собственного носа, — радиоактивный фон местности ослеплял сенсоры приборов, а стена льющейся с небес воды делала мир за пологом маскировочного статис–поля просто сумеречным пространством, в котором царили неясные, размытые линии.

Командира группы не покидало какое–то странное, нехорошее предчувствие.

Дождь… Чертов дождь…

…Внезапно там, куда ушла БПМ, раскатисто рявкнуло короткой очередью ее башенное орудие. В сумраке унылого дня было видно, как над стеной деревьев метнулись сполохи разрывов и взлетели какие–то обломки.

Сержант, прищурясь, смотрел в ту сторону.

— Ну–ка, застегнуть всем шлемы, живо! — сквозь зубы приказал он, сам, однако, не торопясь подавать личный пример подчиненным. Те нехотя повиновались, одарив командира неодобрительными взглядами. Ну, прижала БПМ кого–то в «зеленке», нам–то что скалиться? — красноречиво говорили глаза солдат.

Кто–то, глядя на командира, не торопился гасить только что прикуренные сигареты, и сержант начал было разворачиваться, но слова, приготовленные для нерадивых подчиненных, застряли в его горле: в этот самый миг за унылой стеной дождя вдруг полыхнула ослепительная вспышка, и взрывная волна, сорвав на секунду мерцающий полог энергозащиты, в тяжкой судороге выкинула в небо многотонный обломок задней части БПМ…

Нужно отдать должное — только два или три человека запаниковали, заметались, да и то лишь потому, что покореженный обломок летел, казалось, прямо на них. Остальные в непомерном, отдающем каким–то невинным, бесшабашным восторгом изумлении проводили взглядами полет покореженной кормы (Вот это… на хрен… ты видел, да?!.), пока та с лязгом не ударилась о стойку бетонной опоры, что поддерживала второй ярус дорожной развязки, и лишь чье–то бессвязное восклицание типа: «Ваау!..» сопроводило отдавшийся в почву удар…

Люди были удивлены, но не испуганы.

Они еще не воевали по–настоящему, не видели смерть лицо в лицо, — даже у ветеранов локальных войн львиная доля боевого опыта приходилась на нудное патрулирование разрушенных с орбиты городов или дистанционное наблюдение за вспышками далекого, безобидного огня. Войны XXVII века сводились к незамысловатому противостоянию техники. Один боевой крейсер на орбите какого–либо планетоида мог полностью контролировать ситуацию внизу. Поэтому солдаты из состава занявшего автодорожную развязку взвода были ошеломлены, но пока лишь тем, как на их глазах вдруг скончался живучий миф о непобедимости боевых планетарных машин…

Ни у кого не хватило времени, чтобы задуматься о главном — кто прикончил БПМ?

Страх, как и ответ на незаданный вслух вопрос, пришел через пять или шесть секунд после того, как отгремели звуки тяжкого падения обломка.

За близкой стеной увядших под радиоактивным ливнем деревьев внезапно раздался протяжный душераздирающий лязг, — словно там провели ржавым гвоздем по листу тонкого железа, — и над макушками самых высоких крон вдруг поднялся чудовищный, хищный контур чего–то необъяснимого с точки зрения земной технической мысли…

Страшный силуэт высился над увядающими кронами, будто жуткая галлюцинация, мираж…

Чадящий обломок БПМ, плюющийся дымом у бетонной опоры дорожной развязки, делал картину еще более ошеломляющей. До сержанта, онемевшего от неожиданности, начал наконец доходить истинный смысл свершившегося события.

Машинально схватив дрожащими пальцами дугу укрепленного у рта коммуникатора с крошечным микрофоном на конце, он подал его к самым губам, словно этот жест мог чем–то помочь ему лично или как–то улучшить связь.

— Говорит пехотный–семь! — выдавил он в коммуникатор, не смея оторвать глаз от восставшего над лесопосадками, окутанного густым, клубящимся паром силуэта совершенно незнакомой машины.

— Седьмой, это командный–один! — раздался в коммуникаторе голос Джошуа, и сержант при его звуках испытал ни с чем не сравнимое облегчение, почти что экстаз, — настолько сильно он был потрясен и растерян.

— Сэр… — голос сержанта был хриплым и прерывистым. — Мы потеряли БПМ…

— Черт побери, я знаю! Доложи обстановку, седьмой!

Сержант пошевелил пухлыми губами, словно разминая их перед ответом…

— Я не могу описать этого, сэр… — признался он. — Что–то встало из–за деревьев… Оно огромное, окутано паром и не двигается…

— Это шагающий робот, болван! — яростно оборвал его Джошуа. — Обыкновенный аграрный робот! — повторил он.

— Сэр, если это аграрная машина, то как она только что разорвала на куски БПМ? — Сержант уже предчувствовал тот приказ, который сейчас отдаст Джошуа, и внутри все протестовало. — Я видел это своими глазами!

— Прекрати скулить, седьмой! Вы все трусите и потому умираете! Очнись, сержант! — Джошуа орал не своим голосом, срываясь на хрип… — Гудман подставил свою машину! Это обыкновенный агротехнический робот, на которого кто–то навесил пару лазеров! Не смотри на него, не покупайся, сержант, плюнь на его размеры!.. Ты должен остановить эту тварь! БПМ уже идут к тебе! Держи позицию и не пропусти его!

— Повторите, сэр…

— Я сказал — держи позицию до подхода БПМ! Ты понял меня?!.

— Да, сэр… — упавшим голосом подтвердил сержант.

Бойцы его взвода видели, как их командир опустил руку, которой прижимал коммуникатор к самым губам. Статис–генераторы, сдвинутые взрывной волной, вновь заработали, и дождь опять отсекало где–то вверху, но ближние к сержанту бойцы заметили поблескивающие на его лбу капельки влаги и поняли, что это не дождь, а пот…

Кинув беглый взгляд в сторону неподвижного силуэта, сержант раздраженным движением опустил забрало своего гермошлема, и в наушниках раздался его голос:

— Гранатометчики — на исходную!..

***

Этот день запомнился Игорю своей чернотой…

Сжимая гашетки горнопроходных лазеров, он видел лишь нацеленные в него орудия да сам контур боевой планетарной машины. Он видел массу целенаправленно действующего против него металла, электроники, брони, но в эти мгновенья он не думал о живых существах — тех, кто, вероятно, сидит внутри машины.

Мысль о людях (пусть врагах, но людях!) окатила спину ледяными градинами пота в тот момент, когда на радиочастоте метнулся и затих чей–то болезненный вопль.

Сила, которая выпихнула Рокотова из кресла управления «Беркутом», не поддавалась осмыслению. Это был порыв, шок от осознания того, что он сделал…

На Дабоге слишком бережно относились к человеческой жизни, чтобы Игорь мог спокойно вынести мысль о том, что стал сознательным убийцей. Его истерзанный разум еще не мог воспринять мысль о том, что сюда пришли иные, воспитанные вовсе не на Дабоге человеческие существа, для которых само понятие «жизнь» не имеет того веса, ценности, святости, как то принято тут.

Пушечное мясо… Расхожий, легко восполнимый материал, гораздо более дешевый, чем сложная планетарная техника…

Эту правду ему еще предстояло узнать, а сейчас, выбираясь из днища «Беркута» через откинутый люк, он ощущал себя погруженным в кошмар, который не может, не имеет права обернуться явью…

Вокруг несмотря на дождь горели деревья. Жадное пламя охотно облизывало их кроны, шипело на листьях, чернило и скручивало побеги, роняя в грязь снопы искр…

Спотыкаясь и падая, Игорь, как ослепший безумец, вытянув вперед руки, добежал до уродливых, разбросанных по сторонам обломков горящей машины…

— Я сейчас… сейчас… — почти беззвучно выдыхали его губы, но Игорю казалось, что он кричит в голос и те, кто задавлен этими обломками, его слышат…

Лазерный залп рассек планетарную машину на несколько уродливых, неравных частей, которые развалило по сторонам полыхнувшим изнутри взрывом.

Добежав по жидкой, плюющейся паром грязи до первого обломка, Игорь увидел совершенно неестественный ракурс какого–то внутреннего отсека машины. Поставленный на попа кусок внутренней облицовки, незнакомые приборы, фрагмент кресла и… рука, которая еще судорожно сжимала в кисти обломок сенсорного рычага. Остальная часть человеческого тела была скрыта какими–то дымящимися ошметьями.

Игорь, которого колотило от шока, схватил эту руку, дернул и вдруг, потеряв опору, повалился на спину.

Что–то придавило его, обдав теплой, липкой жижей.

Глаза Рокотова расширились от ужаса. Рядом с ним в грязи лежала лишь верхняя часть туловища. Безвольно запрокинутая голова молодого, по сути, парня смотрела в черные небеса Дабога остекленевшим немигающим взглядом, а из перерубленных лазерным лучом кровеносных сосудов еще вытекала густая, почти что черная по цвету кровь…

В этот момент, инстинктивно подавшись в сторону от жуткого обрубка, Игорь закричал… Так, наверное, кричат смертельно раненные звери.

Он понял в эти чудовищные мгновенья какого–то рокового прозрения, что уже стоит вне жизни, и, что бы ни случилось с ним дальше, прошлое не вернется. Никогда…

Словно пьяный, он кое–как, шатаясь, добрел до могучей ноги «Беркута».

Крик рвался из горла и застывал на губах ледяным шепотом смерти:

Я не звал вас сюда… не звал… не звал…

Это звучало как проклятие. Пальцы Игоря оставались липкими от чужой крови. Радиоактивный дождь хлестал по лицу упругими струями мертвой воды. Он не мог ощутить, что плачет, даже если бы захотел.

Вокруг него плакал сам Дабог…

Смерть царила на огромном пространстве материка.

Четыреста лет… — билась в голове Игоря злая, ошалелая мысль. — Четыреста лет поколение за поколением мы создавали ЭТО…

Игорю больше ничего не требовалось понимать. С его пальцев, смытая дождем, на ступоход «Беркута» капала нежно–розовая, разбавленная водой кровь…

С этой секунды началось его восхождение по страшной кривой равнодушия и ненависти. В этот страшный, полный молчаливого безумия миг началась та самая оборона Дабога, о которой напишут книги.

Но это будет позже.

Сейчас лишь один человек стоял под смертоносным дождем, тяжело привалившись к ступоходу древнего робота, и его судорожно рвало от пережитого ужаса, отвращения, от кровавого зрелища внутренностей БПМ, от осознания того, что он сделал…

Игоря трясло крупной, лихорадочной дрожью.

Перегретые лазерные установки «Беркута» испаряли падающую с разверзшихся небес воду, и робот казался окутанным таинственной дымчатой аурой.

Глава 4

Борт флагманского крейсера

«Эндгроуз»

— Сэр, мы потеряли одну БПМ! Доклад вахтенного офицера хлестнул по Нагумо, словно пощечина. Адмирал побледнел, но все же удержал свои эмоции.

— Как? — спросил он, поворачиваясь вместе с креслом. — Как это могло произойти?

— У нас есть видеоизображение, сэр, — стараясь смотреть мимо адмирала, доложил офицер.

— Давайте. — Нагумо сцепил пальцы обеих рук, поворачиваясь назад к экранам. В тиши командного поста «Эндгроуза» было отчетливо слышно, как хрустнули суставы командующего.

Вид исполинского аграрного робота с двумя пятисотмегаваттными лазерами на загривке впечатлил, но не испугал адмирала. Он понял — ему нарочно подсунули такой ракурс съемки, что робот и боевая машина выглядели как игрушки, отснятые с порядочной высоты.

Они не понимают, что мне все равно… — с оттенком тоски в мыслях подумал адмирал, недоброжелательно взглянув на столпившихся поодаль штабных офицеров. — Это вы боитесь крови и грязи, а я повидал и то и другое. Болваны… Болваны в чистых отутюженных мундирах… В реальности выживает только сильнейший, а этот робот оказался сильнее нас…

— Дайте нормальное изображение! — внезапно потребовал он.

Панорама на экране послушно укрупнилась. Теперь картинка не выглядела как скриншот [1]веселенькой игры в солдатики — робот шел, тяжело раздавливая своими ступоходами тонны грязи, его покатый корпус, задевая деревья, ломал ветви, а планетарная машина, прокладывая себе путь через лесопосадку, подминала стволы, которые плюхались в грязь с агонизирующей дрожью сминаемых крон…

Нагумо просмотрел запись до того момента, пока судорога взрывной волны не сбила парящие в воздухе видеокамеры.

Несколько секунд адмирал сидел, глядя в почерневший экран.

— Сколько их? — наконец обронил он.

— Один, сэр! — с готовностью доложил кто–то из штабных.

— Артиллерийскую палубу «Эндгроуза» на связь, — буркнул адмирал. Его раздражала подобострастная нерешительность офицеров штаба.

Ничего… Пару раз сходят вниз — поймут что к чему. Я сделаю из вас настоящих офицеров, дайте срок.

— Сэр, палуба одиннадцать на связи. Докладывает старший правого борта капитан Доронин!

— Слушай внимательно, капитан. Сейчас тебе передадут координаты точки поверхности. Накрой ее так, чтобы ни одна полевая мышь не осталась в живых, ты понял?

— Так точно, сэр!

Нагумо махнул рукой, — отключайся.

— Господин адмирал! Нам докладывают, что в заданном квадрате седьмой пехотный взвод! Они блокировали автодорожную развязку. Капитан Джошуа отдал приказ удерживать позицию до подхода остальных БПМ!

Нагумо обернулся, смерил говорившего тяжелым взглядом покрасневших глаз.

— БПМ пусть возвращаются на исходную, — ответил он. — Пока этот робот способен двигаться, он может причинить очень много проблем.

— Сэр, как быть со взводом?

— Скиньтесь и поставьте ему памятник, — раздраженно ответил Нагумо — Этот робот должен быть уничтожен немедленно. А кто из вас еще не понял, что началась война, — я могу объяснить, в чем разница между видом с орбиты и ползаньем на брюхе под ступоходами этой машины!

Больше вопросов не возникло. Вниз не хотел никто.

***

Первая стена разрывов легла на полкилометра южнее дорожной развязки, взметнув в небо черно–оранжевый вал земли, перемешанный с обломками деревьев.

«Беркут» качнуло.

Этот глухой удар, в сопровождении барабанящих по броне комьев раскисшей земли, вывел Игоря, который только что взобрался в кабину, но еще не успел пристегнуть страховочные ремни, из страшного, потустороннего оцепенения, в котором он находился с той секунды, как выдернул обрубок человеческого тела из–под обломков БПМ.

Глядя, как бежит прямо на него, дыбится стена грязно–оранжевых разрывов, он вдруг понял, что переступил еще одну черту, за которой, как казалось ему, кончается человеческая сущность.

Он больше не боялся смерти и не отвергал ее. Что–то надломилось, надорвалось в душе Игоря. Он смотрел на приближающуюся стену разрывов, и шальная дрожь от инстинктивного желания жить не трогала позвоночник, не драла ознобом по коже… и это наступившее вдруг равнодушие показалось ему еще страшнее, чем сама смерть… Будто кто–то взял и выжег изнутри то, что еще несколько часов назад называлось Игорем Рокотовым…

Он машинально взялся за рычаги управления

«Беркутом», чтобы ощутить это касание, доказать самому себе, что все еще жив…

Правый ступоход древнего агроробота вышел из грязи с надсадным, чавкающим звуком. Сердце Игоря билось ровно, медленно, глухо, когда он уклонил машину от роковой цепочки кустистых разрывов, которая начиналась от горизонта и уходила за горизонт, будто кто–то вознамерился вспахать Дабог этим страшным, чудовищным плугом…

Новая стена перемешанной с огнем земли прочертила городскую окраину. Одно из зданий, у устья проспекта Беглецов, тяжко задрожало и вдруг начало оседать вниз, выбрасывая из–под себя клубы белесой бетонной пыли.

Кто–то орал в эфире, нечленораздельно, зло.

Смерть опять рушилась с клубящихся небес.

— Первый, твою мать! Куда вы бьете! Здесь же мы! МЫ!!'

Новая стена огня взметнулась метрах в двухстах от «Беркута», который проламывался сквозь заросли деревьев бао.

Осколки барабанили по броне машины, словно та попала под град.

— Отходим!.. — рвался в эфире чей–то надорванный голос. — Паша!.. Паша!!!

Треск помех накатил рвущей перепонки волной… и сквозь него:

— Молись, сука… я выберусь отсюда!.. Тебе не жить, подонок!..

Вопли в эфире опять погасил треск несущей частоты, адский грохот близких разрывов, утробный вой и визгливый рикошет осколков.

«Беркут» шел, лавируя меж разрывов, содрогаясь всем своим корпусом, и Игорю казалось, что дождливый сумрак дня вокруг него превратился в кипящий, сюрреалистический ад, из которого нет спасения, и борьба — это лишь секундная отсрочка, ничтожная задержка неизбежного конца…

Орбитальный удар набирал силу с каждой секундой, и поднятая разрывами земля уже не опускалась, — казалось, что она встала на дыбы, повисла в воздухе, вопреки всем законам тяготения.

В этом рвущемся, грохочущем аду Игорь, по какому–то внутреннему наитию, избрал единственно верное направление, — перешагнув через разбитую прямым попаданием дорожную развязку, от которой остались лишь огрызки железобетонных опор, он повел «Беркут» в теснину городских улиц.

Впереди, около перекрестка, в дыму мелькнул уже знакомый ему контур БПМ.

Не задумываясь, Игорь сжал гашетки обеих лазеров, и ослепительные росчерки когерентного света, сорвавшись с загривка «Беркута», полетели вдоль проспекта, уродуя мостовую, сбивая балконы, расцвечивая плотный, наполненный пылью и дождем воздух злой, неуместной радугой…

…

— Он идет! Он продолжает идти! Мы потеряли вторую машину поддержки!

…

Направленный кем–то удар хлестнул вдоль проспекта валом перемешанного с дымом огня.

Асфальт дыбился, норовя ударить шагающего агроробота промеж ступоходов, в слабо защищенное днище. Вокруг тяжко оседали подрубленные взрывами стены зданий. Мимо рубки, едва не задев ее, пролетел, медленно вращаясь, кусок вывороченного взрывом бетонного поребрика.

В осиротевшей, опустевшей душе Рокотова царила сейчас одна мысль. Она билась неровным пульсом крови. Она двигала рычагами «Беркута», отводя его из–под сокрушительных ударов.

Дойти… Дойти и вымести их прочь отсюда… Навсегда…

…Через квартал или два сенсоры «Беркута» уловили в кипящем вокруг аду слабый тепловой контур четырех планетарных машин, затаившихся в глубине здания, за выбитыми витринами универсального магазина.

Лазерный залп, расходясь веером ослепительного огня, подрубил несущие опоры, и многоэтажный дом осел, хороня под собой массивные тупоносые машины. Они даже не успели двинуться с места.

Если бы Игорь в своем жутком демарше по улицам погибающего города придерживался каких–то правил, тактики, уловок, он бы погиб. Но им руководил не разум. Игорем двигало горе, похожее на безумие. Мысленно приговорив себя, он шел, продираясь тесниной улиц к тому месту, где под мерцающим пологом статис–поля затаились орбитальные челноки пришельцев.

Им не было места на Дабоге. Они не имели права здесь быть…

Игорь не знал, что враг уже начал ощущать мистический ужас от тяжкой, отдающей роковой неизбежностью поступи его шестидесятитонного «Беркута».

…

— Входит в четвертый сектор! Это два километра до места посадки модулей.

— Нам не остановить его! Попал в правый ступоход… Кабина… Да, дважды навылет… Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ИМ ДВИГАЕТ!

— Убираться отсюда! К черту! С орбиты!..

…

Нагумо, слушавший эфирную перебранку, хмуро посмотрел на тактический монитор.

— Поднимайте модули, — негромко распорядился он. — Планетарным машинам отступать.

Адмирал глядел через экраны тактического пульта на фигурки солдатиков, умирающих среди росчерков бледного огня и облачков дыма и недоумевал. Он смотрел на них, раздраженно размышляя о том, почему эти фигурки, так отчаянно снующие в дыму, не оправдали его надежд?.. Как мог один агротехнический робот сделать такое, пусть даже он оказался оснащен не виданным на Земле оружием9

Теперь ему предстояло долго размышлять над этим.

По рации доложили, что потеряна седьмая планетарная машина. Лазеры шагающего робота попросту разрезали ее на куски.

Это был разгром…

***

Приближаясь к месту посадки десантно–штурмовых модулей, Игорь сквозь дым и пламя заметил маленькие сгорбленные фигурки, которые показались ему смутно знакомы.

Дважды контуженный, он уже почти не соображал, что и как делает Были мгновенья, когда Рокотову всерьез начинало казаться, что этот бой среди рушившихся домов, оседающих стен, яростных вспышек будет длиться вечно.

«Беркут» кренило на один бок. Поврежденные сервоприводы правого ступохода визжали и выли. Рубку шатало так, что целиться становилось попросту невозможно, но Игорь с лихорадочным безумством нажимал на спуск, как только индикатор зарядки начинал трепетно светиться тусклым вишневым цветом.

Левый лазер уже не сплевывал стрелы когерентного света — в нем что–то угрожающе трещало, изредка с загривка «Беркута» начинали снопами сыпаться искры, но правая установка оставалась в строю, и веера холодных световых росчерков летели вдоль проспекта, начисто выметая мостовую, тротуары, сшибая вывески магазинов, вспучивая чудом уцелевшие витрины фонтанами стеклянной крошки…

Пульс крови стучался в виски глухими, редкими ударами.

Перед глазами Игоря плавал кровавый сумрак, в котором он едва мог различить показания немногих уцелевших приборов. Изредка его зрение прояснялось, и тогда он, как сейчас, например, мог трезво оценить обстановку вокруг изуродованного агроробота…

Это походило на бред больного человека.

Потрескавшиеся губы Рокотова что–то беззвучно шептали, но в его глазах уже не было отражения души, внутреннего мира, проблеска мыслей, что так отличают обычную мимику человека.

В его глазах, в осунувшихся, заострившихся чертах лица, в белой ниточке дрожащих губ — в них поселилась странная пустота, выражение безысходности. Он уже смирился с мыслью о том, что будущего не будет. Ему казалось, что там, на обломках тупоносой машины, среди разорванных в клочья человеческих тел, он потерял право на жизнь.

Он не бравировал. Он отдал себя этому единственному, как казалось, бою. Он чувствовал, как сгорает, сплевывается вместе со сгустками когерентного света его разум, как больно отдается внутри каждый взрыв, каждое безвольно кувыркнувшееся из–под оседающих обломков стен тело в бронескафандре.

Издали, глядя на неровную, прихрамывающую походку «Беркута», на взрывы, разлетающиеся обломки, куски разорванных лазерным огнем боевых планетарных машин, которые тщетно пытались преградить ему путь к десантно–штурмовым модулям, наконец, на сами орбитальные челноки, которые уже виднелись в конце главного проспекта столицы Дабога, у северной дорожной развязки, — глядя на это, могло показаться, что на городских улицах идет противостояние техники… но на самом деле здесь мерялись силами души тех, кто управлял ею.

Игорь больше не видел крови. Он наблюдал лишь ошметья машин, в лучшем случае — промелькнувшее в сполохе взрыва, высвеченное им тело в серой камуфлированной броне, но он помнил о ней.

Вокруг десантных модулей он заметил суету, и опять, где–то сбоку, на краю зрения, промелькнули и исчезли средь руин рухнувшего дома странно знакомые фигурки.

Он попытался увеличить скорость «Беркута», но тщетно. Поврежденные ступоходы едва двигались, сопровождая каждый такт движения зубовным скрежетом посеченных осколками приводов.

Модули приближались слишком медленно, будто были зафиксированы замедленной съемкой. Игорь посмотрел на экраны, заметил в оптическом умножителе, как медленно закрывается рампа одного из челноков, и со страшным, нечеловеческим спокойствием нажал на спуск обоих лазеров.

На загривке «Беркута» опять что–то заискрило. Правый лазер сплюнул штук пять бледно–рубиновых молний, которые с шипением рассекли влажный воздух и осыпали броню крайнего модуля ослепительными вспышками брызнувшего по сторонам расплавленного металла.

В ответ тяжело загрохотало несколько орудий. Из–за крайних аппаратов, вырвавшись по крутой дуге, чиркнули в небеса и упали тяжким, сотрясающим землю дождем два ракетных залпа.

Один из разрывов лег перед самой рубкой. Игорь даже не зажмурился. Он видел, как вздыбился мокрый асфальт, приподнятый оранжево–черным султаном титанического разрыва, что–то гулко и сильно ударило в броню «Беркута», и его правый ступоход внезапно начал подламываться…

Ну вот и все…

Он чувствовал себя безумно уставшим…

Рубка покачнулась, кренясь набок. Пальцы Игоря, онемевшие на гашетках, в последний раз судорожно сжались, посылая неприцельный залп в сторону суборбитальных кораблей, но, вопреки всему, покалеченный «Беркут» не упал. Кренясь, он оперся своей задней частью на руины здания и застыл в этой нелепой для машины позе. Из перебитых сервоприводов развороченной конечности толчками била зеленая гидравлическая жидкость.

Игорь посмотрел через уцелевший триплекс рубки в сторону модулей.

Один из них горел, прошитый в нескольких местах лазерным залпом. Остальные тоже казались объятыми огнем, и, присмотревшись, Игорь понял — почему.

Они улетали. Бежали назад, в космос, бросая

тех, кто не успел к моменту старта, не заботясь даже о людях, что выпрыгивали из пораженного челнока.

Маленькие фигурки выпрыгивали из зева распахнувшейся вновь рампы, откатывались в сторону, отбегали, и Игорь вдруг с удивлением понял, что их тут же окружают другие, те самые, которые показались ему смутно знакомыми.

Часть из них, спотыкаясь и падая, бежала к его «Беркуту», размахивая руками и что–то крича.

Звук их голосов естественно заглушал рев набирающих мощь планетарных двигателей.

Уцелевшие в бою модули один за другим отрывались от обожженной, изуродованной земли Дабога, взмывая на огненных столбах в черные, клубящиеся небеса планеты.

Присмотревшись к фигуркам, бегущим к его машине, Игорь вдруг понял, почему они кажутся знакомыми. Он узнал не людей, а их экипировку.

Это были люди, одетые в старые, давно ставшие музейными экспонатами скафандры высшей биологической защиты. Это они окружали сдающихся захватчиков из пораженного лазерным огнем «Беркута» десантного модуля.

Значит, он был не один… Значит, люди успели спуститься в старые бункера… Значит… Значит…

Второй раз за эти страшные сутки и последний раз в жизни Игорь плакал.

Снизу кто–то уже барабанил в заклинивший люк.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГОРЕЧЬ ПОЛЫНИ

Глава 5

Дабог. Восемь месяцев спустя…

– «Валькирия», здесь «Дабог–3», ответь!.. Пилот орбитального штурмовика одной рукой коснулся тонкой дуги коммуникатора с укрепленным на конце микрофоном.

— На приеме… — лаконично ответил он, не отрывая глаз от показаний множества приборов, которые располагались в тесной рубке управления на скошенных, огибающих противоперегрузочное кресло панелях.

— Новые данные. Звено «Фантомов» на орбите три–шестнадцать–семь. Повторяю, ТРИ… ШЕСТНАДЦАТЬ… СЕМЬ…

— Принял.

Связь отключилась.

Долгий диалог между планетой и штурмовиком исключался. Узкий, направленный луч передатчика пропал, как только был передан необходимый минимум информации.

Причина тому была самой прозаической — пошел восьмой месяц с того момента, как планету блокировал вражеский флот в составе шести космических крейсеров.

Игорь Рокотов опустил на забрало гермошлема дымчатый фильтр.

Приближался критический момент. В другое время он бы не стал бегать от звена «Фантомов», но сегодня у него было иное задание. Слишком важное, чтобы ввязываться в драку на орбите.

Взгляд вниз и вбок показал ему почти что всю панораму системы.

Как всегда, сердце сжалось от этой картины, хотя за восемь месяцев войны пора бы сжиться с той болью, которая притаилась в груди и предательски ждет такого вот момента, чтобы укусить за сердце…

Красная луна вращалась вокруг черной планеты…

Раньше планета была зеленой, а ее луна — желтой.

Раньше… «Раньше» уже не было… Оно перестало существовать с того момента, как на города Дабога обрушились первые орбитальные бомбы.

Сейчас внизу, под покрывалом пепельной атмосферы, царил лютый холод ядерной зимы. Казалось бы, с наступлением катастрофического похолодания этот мир должен был утратить всякую стратегическую ценность, ведь жизнь неумолимо покидала его. Мертвые, обугленные деревья трещали от мороза, протягивая к пыльному небу свои иссохшие, вымороженные сучья. Если на Дабоге еще теплилась какая–то жизнь, то она забилась под землю, в стылый бетон эшелонированных в глубь бункеров, туда, где дышат последние термоядерные источники энергии планеты.

И все же ударный флот Земного альянса не покидал зоны высоких орбит.

Дабог продолжал жить и обороняться.

Дети и подростки пришли на смену своим родителям, чей пепел носил по новорожденным ледникам колючий морозный ветер. Они и выжившие взрослые жили во имя единственной цели — сражаться.

Игорь посмотрел на приборы дальнего обнаружения.

Флот Земли в очередной раз окружал планету плотным кольцом блокады. Пока что прибывшие боевые крейсеры отдавали должное защитникам Дабога, базируясь в зоне высоких орбит, на почтительном удалении от пепельно–черного шара. Однако это положение могло измениться в любую минуту. Никто не сомневался — назревал очередной штурм.

Игорь до предела увеличил скорость. Он должен успеть. У Дабога осталось слишком мало защитников.

Звено «Фантомов» показалось на срезе заднего радара строенной мерцающей точкой. Сдавленно пискнула, включаясь, антирадарная система подавления сенсоров.

Сегодня меня здесь нет, суки… Завтра настанет ваша очередь…

Врач в бункере сказал ему, что если так будет продолжаться и дальше, то эмаль его зубов разрушится не от радиации. Слишком часто скрипишь зубами, пилот…

Показания радара поменялись. Теперь три точки уже не пульсировали алым, они пожелтели, а значит, он вне пределов досягаемости их сенсоров.

Дабог медленно уползал вниз, зато его луна несколько приблизилась, укрупнилась. Стали даже смутно различимы оспины метеоритных кратеров, которые проглядывали сквозь окутывающую маленький планетоид красноватую пыль…

На луне Дабога никогда не было атмосферы. Чтобы не дать ударному флоту Земного альянса превратить ее в удобную орбитальную базу, эту атмосферу пришлось создать.

Шестьдесят три водородные бомбы малой мощности, на производство которых ушел практически весь резерв ядерного топлива для реакторов, которые поддерживали тепло и жизнь в бункерах Дабога, сделали свое дело, взметнув в окололунное пространство миллиарды тонн красноватой пыли, окутав спутник сплошным покрывалом мельчайшей абразивной взвеси, в которой истончалась любая броня и выходили из строя двигатели космических истребителей.

Температуру в бункерах пришлось снизить на пять градусов ниже нормы комнатной температуры, но зато ударный флот Альянса по–прежнему оставался привязан к черному шарику планеты, как к сотворенному собственными руками проклятию.

Они планировали использовать планетоид, обращающийся по орбите вокруг непокорного мира, для постройки своих космопортов, а затем установить там дальнобойные космические орудия, которые бы держали под прицелом поверхность обожженного ядерным огнем Дабога, создать площадки для технического обслуживания и базирования космических истребителей, а в ответ получили «пыльную луну» — так жители непокорных бункеров назвали свою акцию…

…На приборной панели сдавленно пискнуло сразу два сигнала.

С одной стороны, навигационная система сообщала о достижении точки перигелия и смене курса, а с другой — поисковый радар указал появление плотного роя сигналов.

«Штурмовые модули…» — определил Игорь их классификацию.

Координатор оказался прав, они шли совсем не тем курсом, как было раньше, — их тактика относительно прошлой попытки овладеть Дабогом резко изменилась. Теперь они нацеливались не на источники активности, обнаруженные на поверхности планеты, а на обширную, изрытую кратерами воронок радиоактивную пустошь, расположенную на западе материка.

«Хотят создать плацдарм, зацепиться за поверхность…» — разгадал их маневр Игорь.

— «Дабог», они идут. Направление входа в атмосферу определено. Передаю данные…

Он отжал клавишу связи.

Теперь все решится в ближайший час.

***

…Опоры «Валькирии» коснулись стекловидного дна кратера, взметнув вверх облачка радиоактивного пепла.

Вокруг царила красноватая сумеречная мгла.

Радиоактивная пыль лжеатмосферы висела практически неподвижно, создавая плотную завесу, не проницаемую для радиоволн и поисковых лучей радаров.

Несколько минут орбитальный штурмовик стоял на дне кратера неподвижной темной глыбой.

Ни один опознавательный знак не горел на его обшивке, все огни были предусмотрительно погашены.

Игорь отстегнул страховочные ремни пилотского кресла и встал, развернувшись к выходу из тесной кабины.

За его спиной на одной из панелей пульта управления злобно моргала красная лампочка, расположенная под надписью «РАЗГЕРМЕТИЗАЦИЯ ГРУЗОВОГО ОТСЕКА».

Протиснувшись сквозь узкий переходной тамбур, Рокотов оказался в залитом красноватым светом грузовом трюме корабля.

Здесь на подающей плите, напротив откидной секции аппарели, стояло его детище.

Хотя вернее было сказать, что затаившийся в глубинах отсека механический монстр являлся детищем того страшного, несправедливого противостояния, которое было навязано аграрной планете своей бывшей прародиной.

Игорь лишь мельком взглянул на механического исполина, в то время как его руки уже отсоединяли тянущиеся вдоль массивных механических ног робота шланги стационарного энергопитания.

За дымчатой лицевой пластиной гермошлема было трудно различить черты его лица. Что испытывал он, машинально производя знакомые с детства операции? И почему они были знакомы ему так давно, если война пришла на Дабог меньше чем год назад?..

Причину этого могла объяснить крохотная, полуистершаяся пластинка, укрепленная сбоку, на шарнирном сочленении огромной механической ноги робота.

«Семья Рокотовых. Агропул номер семнадцать. Собственность» — так гласили затертые буквы, выдавленные в мягком металле приклепанной к броне бирки.

Примерно такую же истершуюся маркировку, может быть, чуть иного содержания, легко можно было обнаружить и на броне старого, видавшего виды летательного аппарата.

Это теперь он стал «Валькирией» — орбитальным штурмовиком дальнего радиуса действия с усовершенствованным гипердрайвом и новыми не так давно установленными на него секциями вооружений. А до этого корабль был самым заурядным транспортником, атмосферным носителем для тяжелых аграрных роботов.

Игорь закончил отсоединять питание и похлопал ладонью по согнутой в колене ноге машины.

Изначально его «Беркут» не конструировался как боевой робот. Он был призван на войну силой страшных, противоестественных обстоятельств, как и сам Рокотов.

Возможно, что именно сейчас, в эти секунды, пока еще не откинут колпак кабины, пока молчат сервоприводы, перед мысленным взором Игоря маячила совсем другая картинка, не имеющая никакого отношения к сумеречному чреву орбитального штурмовика.

Он и отец стоят подле короткой лесенки, которая ведет в кабину управления пятнадцатиметровой шагающей машины.

— Ну, давай, Игорек, сегодня твоя очередь… — в голосе отца слышны плохо скрытые волнение и гордость.

Вокруг, насколько хватает глаз, ровными рядами стоят деревья, чьи раскидистые кроны как раз помещаются между ног шагающей машины. Вот сейчас он заберется внутрь, активирует системы, и механическое чудо поползет вдоль лесополосы, тщательно обирая созревшие плоды с цепляющих плоское брюхо машины ветвей…

…Колпак кабины медленно опустился. Бесшумно скользнули поверх него смыкающиеся пластины лобовой брони, оставив незакрытыми лишь два узких смотровых триплекса. На приборных панелях внутри рубки тускло осветились мониторы. Красными крысиными глазками затлели индикаторы энергопитания оружейных комплексов.

«Беркут» шевельнулся, выпрямляя поджатые ноги.

Под креслом пилота возник и тут же пропал короткий вой — это раскрутились, набрав обороты, гироскопы стабилизации опорно–приводного механизма машины.

Впереди уже разверзлась открытая пасть грузовой аппарели.

Робот качнулся, сделал первый шаг. На экранах рубки промелькнул срез шлюза, и внезапно вокруг разлилась красноватая пелена пылевой атмосферы кратера.

Расположенный у правого подлокотника кресла поисковый радар сдавленно пискнул, что означало активацию внешних систем слежения. Пока что его изумрудная плоскость, покрытая сетчатой моделью компьютерного рельефа, оставалась пустой.

Игорь тронул «Беркут» с места, и тот пошел, набирая скорость и чуть покачиваясь из стороны в сторону.

Через несколько минут поднятая аппарель «Валькирии» скрылась из вида за туманной завесой вездесущей пыли.

Только трехпалые следы робота, четко пропечатанные в прахе радиоактивной пустыни, тянулись ровной цепочкой выемок, указывая направление на затаившийся в кратере корабль…

***

В отличие от некоторых своих сверстников, Игорь Рокотов не только не пренебрегал, но, наоборот, живо интересовался древней историей человечества. Во многом здесь сыграл свою роль его отец, который любил повторять, что нормальный человек просто обязан знать свои корни…

О том, что история не началась в тот день, когда сфера колониального транспорта «Беглец» коснулась поверхности Дабога, Игорь был осведомлен в полной мере.

В этой временной точке, четыреста лет назад, началась всего лишь частная история их колонии.

Колониальный транспорт «Беглец» являлся одним из тех космических кораблей–невозвращенцев, которые в середине XXIII века от Рождества Христова сотнями покидали перенаселенную и изгаженную Солнечную систему в поисках лучшей доли для спящих в криогенных капсулах людей.

Думая о том времени, когда начался массовый исход из Солнечной системы отчаявшихся и запутавшихся в политике Всемирного правительства людей, Игорь, уже с высоты сегодняшнего положения, прекрасно понимал — их всех без исключения обманывали.

Из–за перенаселения и небывалого падения уровня жизни цивилизация в ту пору стояла на пороге новой мировой войны, и когда уравнения Йогана Иванова–Шмидта теоретически обосновали возможность сверхсветового полета, то Всемирное правительство моментально ухватилось за эту требующую тщательной проверки и кропотливых экспериментов идею, лживо объявив гиперсферу — ту область аномалии космоса, куда попадал любой корабль при попытке пересечь барьер скорости света, — изученной и разведанной.

По сути, этим утверждением начался гигантский обман, призванный стать предохранительным клапаном в паровом котле цивилизации.

Ситуация, возникшая в обществе, казалась знакомой, как мир, но в то же время сумела блеснуть той гранью новизны, которая, собственно, и затмила в глазах рядовых обывателей все аналогии с хорошо известными технологиями обмана, успешно культивированными в прошлом.

Было время, когда миллионы людей страдали от так называемых «финансовых пирамид», — и теперь их снова призывали к подобной, порочной системе вложения капитала, которая пропагандировала легкую и беззаботную жизнь, но ставкой в этой игре становились уже не купюры денежных знаков, не акции, а сами люди…

После обнародования доклада экспертной правительственной комиссии по освоению дальнего космоса, который носил витиеватое название «О результатах экспериментального полета внепространственного разведывательного корабля «Ванкор», по всей Солнечной системе, словно грибы–мутанты после радиоактивного дождя, начали возникать так называемые «фирмы–отправители». По всем информационным каналам была развернута беспрецедентная рекламная кампания неких мифических «девственных планет», орбиты которых якобы посетил первый автоматический разведывательный корабль, который действительно побывал в аномалии космоса и вернулся назад, но тот факт, что он побывал лишь в системе одного из солнц созвездия Центавра и с огромным трудом, после седьмой попытки, случайно вернулся назад, на окраину Солнечной системы, о чем ясно говорят записи его бортовых компьютеров, — этот факт был раскрыт спустя столетия, когда великая трагедия миллионов людей, названная Великим Исходом, уже состоялась…

Но это не смущало корпорации, взявшиеся за изготовление нового типа космических кораблей. Рекламная кампания по привлечению кандидатов набирала обороты, словно снежная лавина, сорвавшаяся с вершины гор.

Условия были просты, заманчивы и в то же время не оставляли никаких лазеек к отступлению от принятого решения.

Кандидат в колонисты отдавал все свое движимое и недвижимое имущество кампании — владельцу колониального транспорта в обмен на место в камере низкотемпературного сна и некоторые гарантии по доставке себя самого на новое место жительства.

Для миллионов людей возможность улететь в новый мир казалась предпочтительнее Пятой мировой войны, прозябания в городах–мегаполисах или гарантированной нищеты безработного, существующего исключительно на дотации государства.

Настал тот миг, когда колониальные транспорты один за другим начали стартовать в пучину неведомого якобы по маршрутам, проложенным разведывательным кораблем «Ванкор».

Все это являлось грубой ложью.

Еще никто не вывел законов движения в открытой, но совершенно не изученной аномалии космоса, — с ней едва ли умели обращаться на уровне теории, а сотни колониальных транспортов с замороженными людьми на борту уже ринулись туда, мгновенно пополняя список невозвращенцев, — гиперсфера прихотливо раскидала их по разным уголкам обозримой Галактики, словно в отместку за такое легкомысленное, пренебрежительное отношение к ней.

Колониальные транспорты выходили в метрику трехмерного космоса в самых неожиданных, не поддающихся никаким вычислениям точках, и только много позже стало ясно, что внутри гиперсферы существуют свои силовые линии, по которым и происходит движение попавших в эту «изнанку космоса» материальных тел.

Именно благодаря этим неизменным силовым линиям гиперсферы спустя четыреста лет после Великого Исхода новая волна кораблей, посланных с далекой и почти забытой уже Земли, вышла из пучин аномалии космоса именно в тех точках, где когда–то выбрасывало колониальные транспорты.

Они появились подле обитаемых планет, где люди, брошенные на произвол судьбы, сумели выжить вопреки чуждой природе, враждебным биосферам и прочим обстоятельствам.

Они прилетели не как гости, а заявили себя хозяевами, представителями Всемирного правительства далекой, давно проклятой и позабытой метрополии.

Они хотели новых жизненных пространств. Земля опять стояла на грани перенаселения, и пресловутый паровой клапан цивилизации на этот раз выбросил в космос не романтиков и авантюристов, а эскадры боевых кораблей.

Что бы ни утверждали теперь земные политики, но они ЗНАЛИ, что именно встретят на том конце бесконечности…

***

…Когда впереди показался смутно очерченный сквозь пыль гребень кратера, Игорь остановил тяжелую поступь шестидесятитонной машины. «Беркут» замер, поджав ноги и опустив свой уплощенный корпус, похожий на неправильный эллипсоид, снабженный поделенным на сегменты блистером. Эта операция сопровождалась неприятным металлическим визгом приводов, который был отчетливо слышен в рубке управления. Сколько бы усовершенствований ни внесла война в конструкцию шагающей аграрной машины, но некоторые операции, такие, например, как приседание, давались ей с трудом. Визг изнасилованных столь необычным движением механизмов только подтверждал это.

Понимал ли сам Игорь, манипулировавший в данный момент компьютерной картой местности, пытаясь определить точное направление для атаки, что он вместе с несколькими техниками Дабога по сути создал новую концепцию боевой машины, которой суждено пережить века?

Скорее всего, нет. Он даже не задумывался над этим.

— «Дабог–3», на связи Рокотов. — Игорь для очистки совести посмотрел на дисплей и доложил: — Я на позиции. По указанным координатам все чисто.

Несколько секунд в наушниках присутствовал лишь треск статики. Потом без предупреждения и позывных прорвался кажущийся далеким из–за помех голос:

— Игорь, они опять поменяли курс! Это был ложный маневр… Они обманули нас!

— Что мне делать? — Рокотов хмуро посмотрел на приборы.

— Попытайся прорваться еще раз… Попытайся… — Треск помех накатил ревущей стеной, заглушая слова далекого координатора. Игорь посмотрел вокруг, но на экранах не было видно ни зги, кроме плавающей в воздухе пыли…

Они выматывают нас…

Легче от понимания сути происходящего ему не стало.

…Через некоторое время «Беркут» развернулся и тяжело зашагал назад, к штурмовику.

Ему предстоял еще один, уже третий на сегодня, рывок через зону низких орбит, под носом вражеского флота. Смертельная игра в кошки–мышки продолжалась, и Игорь слишком хорошо понимал: когда–нибудь они его подловят…

Глава 6

Планета Кассия.

Спустя восемь месяцев

после вторжения на Дабог

Этим вечером Ольге взгрустнулось. Тяжело было расставаться с университетом, с друзьями.

Остановив машину на обочине, она вышла, не закрыв дверку старого «Волмара», зачем–то нагнулась, сорвала травинку и, покусывая ее, долго смотрела вдаль, на туманящийся маревом испарений горизонт.

Простор, что лежал по обе стороны дороги, сладко кружил голову и захватывал дух.

Здесь все пропиталось терпким ароматом лугов, который неосознанно вызывал воспоминания детства. Куда ни глянь, луга тянулись бесконечным бархатным ковром травостоя, текли к горизонту, плавно вздымались зелеными склонами пологих холмов, меж которых влажно и призывно поблескивала, замысловато петляя излучинами русла, речка Вереженка; кое–где виднелись рощи лиственных деревьев, каждая из которых была знакома до сладкой, щемящей боли в груди и будила свои, сокровенные воспоминания, — вон там, под сенью прохладной дубравы, в первый раз робко поцеловала мальчишку из города, что приезжал летом к родителям, в соседнюю усадьбу, а тут, — взгляд Ольги скользнул по нежной, невесомой листве берез, которая словно зеленая дымка обволакивала белоснежные стволы, — тут мать впервые показала ей, что такое грибы… — да мало ли воспоминаний оказалось связано с родными местами — голова шла кругом…

Присев на скат дорожной насыпи, Ольга смотрела вдаль и никак не могла насмотреться. Странно как–то… будто видела все это в последний раз.

Она даже вздрогнула, отгоняя дурную мысль.

Чего, спрашивается, распустила нюни? Ну и что, что завтра двадцать, — так жизнь же, она, ого, еще вся впереди, да и кто гонит ее с родных мест?

Интересно, сдал Сережка экзамены, приехал уже? — подумала она, почувствовав, как от сорванной травинки во рту вдруг разлилась терпкая горечь.

Что это сегодня со мной? — Даже злость немного взяла. — Как будто все одно к одному — и настроение какое–то грустное, щемящее, и травинку вон сорвала не глядя, а оказалась — горечь одна.

Ольга хотела встать, пойти к машине, чтобы разом отсечь хлопком двери все ненужные мысли и туманные образы, что баламутил в душе этот вечер, но воздух пах так упоительно… хотелось сидеть и пить его, как волшебную амброзию…

Наверно, приехал Сережка, может, заходил уже… — опять подумала Ольга, глядя, как беззвучно падают сумерки. — Надо бы заехать, поздороваться. Да и мать уже, наверное, волнуется, заждалась, — вдруг спохватилась она, вставая с откоса.

В вечерней тиши, разлившейся над полями, громко хлопнула дверка машины, мягко заурчал двигатель. Две фары вспыхнули, разогнав сумрак и осветив ровное полотно дороги.

Часто замигал поворотник, и машина тронулась с места.

Оставшиеся до усадьбы три километра промелькнули — едва заметила. Мягко притормозив подле забора, она заглушила мотор, глядя, как уютно светятся окна большого двухэтажного дома. Вот сбоку открылась дверь аккуратного, крытого пластиковой черепицей сарая, и огромная немецкая овчарка по кличке Альфа бросилась к машине, радостно повизгивая, — учуяла, кто приехал.

Ольга вытащила ключи из замка зажигания, заметив, как в ближнем окне мелькнула тень, — мать спешила к дверям встретить дочь. Девушка поспешно схватила сумочку, но только открыла дверку машины, как холодный нос Альфы доверчиво ткнулся в ее ладонь.

— Сейчас, милая, погоди…

Овчарка послушно отступила на шаг и села, внимательно глядя своими умными карими глазами, как она закрывает машину.

— Ну, как дела, Альфа? — Ольга присела на корточки, потрепала ее по холке, взъерошила черную лоснящуюся шерсть.

В ответ та лишь скосила глаза и зевнула, показав белоснежные клыки и розовое нёбо.

Дверь дома тихо приоткрылась, скрипнула ступенька деревянного крыльца. Мама…

— Оленька! Ну наконец–то! А я уж думала, не заплутала по дороге? — лукаво упрекнула мать, обнимая дочь.

Ольга прижалась к ней, обняла с радостным, щемящим чувством. Все, учеба закончилась, больше никуда не нужно уезжать, а впереди… впереди целая жизнь!..

— А где отец? — спросила она, чуть отстранившись от матери.

— Папа уехал в город несколько часов назад.

— Зачем? — обиженно спросила Ольга, доставая из багажника машины свои вещи.

— Вызвали его. Какое–то срочное собрание всех офицеров. Сама вот гадаю, что могло случиться, так вдруг.

Дочь уловила в ее голосе тревогу и не стала расспрашивать дальше, хотя в душе шевельнулся червячок обиды… Ну вызвали, — значит, надо… — подумала она, стараясь не обращать внимания на неприятное известие. Не хотелось портить такой вечер мелкими недоразумениями, — она ведь знала, отец ее любит и тоже наверняка переживает, что пришлось уехать, не повидав дочь в такой значимый для всей семьи вечер.

— Ну ладно, мам, пойдем в дом… — Она взяла ее за руку, и на душе сразу вновь потеплело. — Кстати, а Воронин Сережа не заходил?.. — как бы между прочим спросила она, поднимаясь по ступенькам крыльца.

— Ну как же… Заходил, часа два назад. Тебя спрашивал. Стройный такой, вытянулся, возмужал в своем училище. Прямо не узнать соседского шалопая.

Ольга довольно кивнула. Поднявшись на крыльцо, она остановилась, прежде чем войти в дом, и вдруг внутри что–то шевельнулось — не то предчувствие, не то просто страх.

Ночь наступала какая–то темная, недобрая…

***

Выход за пределы Солнечной системы и война с колониями показали нам, насколько сильна и одновременно слаба наша техника. Нельзя умалчивать тот факт,

что мы стали заложниками чрезвычайной мощи собственных космических кораблей. Они оказались очень грубым, слишком эффективным орудием уничтожения.

События на Дабоге, который превратился в мертвый кусок радиоактивного льда, послужили впечатляющим уроком.

Стирать миры — разве в этом виделась задача покорения колоний? Что толку от господства в космическом пространстве, если мы не в состоянии захватить самое ценное — жизненное пространство очеловеченных планет? Мы инициировали Вторую волну Экспансии не затем, чтобы уничтожать, а с целью покорять. В этом виделся смысл войны с колониями — эволюционной войны за обладание столь необходимым жизненным пространством.

На Дабоге все получилось с точностью до наоборот… Но отчаянное, варварское сопротивление этой колонии дало нам в руки мощнейшее оружие для продвижения вперед. Болезненное поражение наших десантных подразделений на поверхности Дабога обернулось технической победой — мы получили наглядный пример, урок и теперь знаем наземный аналог нашим космическим крейсерам. Шагающие агротехнические машины Дабога, должным образом модифицированные, доведенные до ума земными сервоинженерами, — вот тот клинок, который будет отковываться на иных мирах, пока не обретет прочности стали, способной хирургическим путем вырезать злокачественные опухоли сопротивления. И тогда десятки новых планет откроются наконец для граждан Альянса.

Как бы ни были жестоки отдельные эпизоды этого противостояния, оно неизбежно. Мы не можем ждать — ибо погибнем. Маховик войны раскручен, и

никто уже не сможет остановить движение человеческих масс, великого переселения народов, какого еще не знала история цивилизации…

(Джон Уинстон Хаммер, опубликованные дневники)

***

В президентском дворце, расположившемся посреди центрального городского парка столицы Кассии — Александрийска, этот вечер тоже выдался нервным и хлопотным.

По широким мраморным ступеням парадного входа то и дело сновали посыльные, парковочная площадка оказалась полна машин, — люди, которые прибывали и прибывали по нескольку человек и поодиночке, все носили форму, и в их взглядах не было в этот вечер обычного спокойствия.

Николай Андреевич Полвин приехал около девяти вечера. Войдя в зал, он чуть задержался у порога, разыскивая глазами кого–нибудь из адъютантов и при этом машинально похлопывая стиснутыми в правой руке белоснежными перчатками по ладони левой. Как и все остальные, он находился в полном недоумении. К тому же Николай Андреевич оказался крайне расстроен нежданным вызовом в столицу — завтра у дочери наступал день ее рождения, а он вынужден быть тут, как назло…

Раздражительность — дурное подспорье. Взгляд Полвина обошел зал, заполненный людскими водоворотами, блеском и нудным позвякиванием носимого без привычки именного холодного оружия, задержался у развилки лестниц и, не найдя ничего примечательного в людской толпе, вернулся был, ко входу, как вдруг один из офицеров заметил Полвина и громко, перекрывая гомон десятков голосов, воскликнул:

— Николай Андреевич! Сколько лет!..

Полвин обернулся на этот зычный голос, и его черты вдруг дрогнули, смягчились, когда он узнал спешащего к нему офицера.

— Лозин! Вадим Петрович! — радостно воскликнул он, шагнув навстречу. — Да ты какими судьбами? — искренне удивился Николай Андреевич, обнимая капитана. — Я ведь слышал, ты где–то на юге, воюешь с сельвой! — произнес он, слегка отстранившись.

— Да вот, Николай, все одним миром мазаны, — вытащили прямо из сельвы. — Произнес он, лаская слух Николая Андреевича особым выговором родных мест. — Часом, не знаешь, что стряслось, откуда срочность такая? — спросил Лозин.

— Нет, — откровенно признался Полвин. — Сам в затруднении. Да бог с ним, сейчас узнаем. Ты лучше скажи, как сам? Семья? Андрюшка? — осыпал он вопросами друга юности, увлекая того к стене, прочь от толпы.

— Да что я… — белозубо улыбнулся капитан. — В корчевщики записался, правильно ты слышал. Катюша корит — говорит, годы, мол, не те, от семьи бежишь, я слушаю, да знай свое. Прикипел, не могу без нее… без этой адовой сельвы. Знаешь, каждый день под завязку живешь, — не то она тебя, не то ты.

— Ну уж… прям не можешь?

— Представь, Николай, не могу. Если честно, — боюсь работу бросать, ведь Катюша, она у меня умница, прозорливая, — годы–то действительно не те. — Лозин говорил, знакомо улыбаясь краешком губ, а Полвин слушал, испытывая при этом странное, прямо живительное дыхание времени, словно ветерком потянуло из прошлого, — кадетской юности, первой любви…

— Боюсь на завалинке осесть, брюшком обрасти… — продолжал тем временем капитан. — Дома–то оно, ясно, лучше. Андрюшка, внучок, растет, уже девятый годок шалопаю. — Лозин улыбнулся, и его взгляд просветлел. Любил он внука, видно было по всему. — А ты как, Коля? — вдруг спохватился он. — Олюшка твоя уже, наверно, выросла совсем? Где она?

— Да разминулся я с ней, — со вздохом признался Николай Андреевич. — Домой должна была сегодня вернуться, завтра ей двадцать, а меня вот, видишь, вызвали…

— Двадцать? — с уважением переспросил Вадим. — Да, неприятно, конечно. Выходит, не ты посвящать ее будешь? Или перенесешь?

— Да нельзя переносить, ты же знаешь, нехорошо это, — с сожалением ответил Полвин. — Хоть к потеряла смысл традиция, превратилась в ритуал но все равно, — обидно. Пришлось попросить Лисецкого, — помнишь, может, Кирилла? Ну как, он ведь третий человек в Совете, забыл?

Лозин нахмурил лоб.

— Нет, не помню, — признался он. — Да и когда он собирался в последний раз, Совет–то? Лет двадцать назад?

— Ну, неважно, сосед он мой одногодка. У него две дочки–близняшки… уже посвященные. Он поведет Ольгу сегодня ночью к нашему АХУМу.

— Да, печально… — сочувственно вздохнул Лозин. — Для меня это осталось неизгладимо. Как оттиск в голове на всю жизнь. Традиция или ритуал. называй как хочешь, но вещь правильная, нужная… Кто–то ведь еще из древних сказал: можно не знать многих наук и быть образованным человеком, но нельзя быть образованным, не зная истории, — многозначительно заметил Вадим Петрович.

Полвин хотел что–то ответить, но в этот миг к нему подошел порученец в форме служащего президентского дворца.

— Полвин Николай Андреевич? — осведомился он.

— Да?

— Вас ожидают в северном крыле, — доложил порученец. — Комната 127.

— Вот как? — Полвин заторопился. — Извини, Вадим, мне пора. Надеюсь, что найду тебя, когда разрешится вся эта сумятица. Не уезжай, не повидавшись со мной, ладно?

Лозин кивнул.

Николай Андреевич пожал ему руку.

Комната сто двадцать семь?.. — наморщив лоб, попытался вспомнить он, направляясь к северной лестнице. — Компьютерный зал, что ли?

***

Ночь выдалась теплая, мягкая.

Когда по крыльцу прошуршали шаги, Ольга заканчивала ужин, сидя на веранде за столом с матерью. Прислуживал им старый, уже порядком изношенный дройд по имени Степан. В детстве Ольга звала его на свой манер — Степ. Девочка, которая только начала говорить, безбожно коверкала все слова, а андроид — ничего, привык, и если в остальном речь Ольги быстро выправилась вместе с возрастом, то Степ так и остался Степом.

Услышав чьи–то шаги, Ольга обернулась, втайне ожидая увидеть Сергея Воронина, но поздним посетителем оказался не кто иной, как второй сосед Полвиных Кирилл Александрович Лисецкий полный, мрачноватый отставной полковник с лысеющей макушкой и пышными бакенбардами.

— Здравствуй, Мария… — Он склонился к руке хозяйки дома и коснулся губами тыльной стороны ее кисти. — Приветствую вас, Ольга Николаевна, — с поразительной, серьезной торжественностью обратился он к девушке. Ольга краем глаза заметила, как порозовели щеки матери.

— Уже пора, Кирилл? — не сумев скрыть волнения, спросила она.

Ольга ровным счетом ничего не понимала.

— Что случилось? — Она отодвинула прибор, и Степ тут же выступил из–за плеча, убирая посуду.

— Доченька… — Голос матери дрогнул, и она улыбнулась сквозь навернувшиеся слезы, чем совсем расстроила и озадачила Ольгу. — Отец очень сожалел и переживал, что не он поведет тебя к АХУМу, но обстоятельства оказались выше его желаний. — Она справилась со своими чувствами, и дрожь исчезла из ее голоса. — Он попросил Кирилла Александровича проводить тебя туда. Ты должна пойти с ним и узнать, кто ты, откуда идут твои корни, осознать саму себя… потому что сегодняшняя ночь — канун твоего совершеннолетия. Это вековая традиция, которой придерживаются неуклонно вот уже три с лишним века. Сделай это и помни, твой отец очень сожалеет, что не он поведает тебе все, что ты должна услышать… — Произнеся это, она отвернулась, очевидно желая скрыть все же выступившие на глазах слезы гордости за повзрослевшую дочь.

«О чем ты, мама?!» — хотелось спросить Ольге, но отчего–то она промолчала, подавленная и обескураженная той торжественностью, которая исходила от старших. Казалось, что ею пропитан даже окружавший их воздух…

— Пойдем… — Лисецкий посмотрел на часы. — Скоро полночь. Нужно торопиться.

Ольга посмотрела на мать и увидела, как та кивнула.

Вздохнув и все равно ничего не понимая, она встала.

— А что это за АХУМ? — спросила она, чтобы не молчать и внезапно осознав, что впервые слышит столь странно звучащее слово.

— Это аббревиатура, — коротко и односложно ответил Лисецкий. — Пойдем со мной, и ты все узнаешь.

Ольге оставалось одно — подчиниться.

— Я скоро вернусь, — зачем–то пообещала она матери.

***

Старая дорога круто уводила в лес.

Степ, который молча следовал за молодой Полвиной и Лисецким, освещал порядком заросшую травой колею рассеянным светом своих плечевых фар.

Откровенно говоря, Ольге было даже немного жутко — слишком уж необычными, таинственными казались события этого вечера.

— Куда мы идем, Кирилл Александрович? — наконец, не выдержав, требовательно спросила она.

Лисецкий чуть замедлил шаг, заложив за спину свои жилистые руки.

— Оля, ты знаешь, что люди живут на этой планете всего три с небольшим века? — спросил он после некоторой молчаливой паузы, как будто пытался за этот короткий промежуток времени собраться с мыслями для важного разговора или решал, с чего начать.

— Ну, разумеется, — не задумываясь, ответила Ольга. — Это преподают в школе… — Ее тон был немного обиженным.

Зачем дядя Кирилл задает такие глупые, риторические вопросы, ответ на которые ему известен заранее? Что она — пятилетняя девочка, что ли?

— Да, конечно… — поспешил ответить Лисец–кий, почувствовав ее недоумение, — но в школе, насколько я знаю, лишь вскользь упоминают о том, откуда мы пришли на Кассию.

— С Земли… — немного умерив тон, ответила девушка, все еще не понимая, в какую сторону клонит сосед и давний друг ее семьи, который знал Ольгу с пеленок. Она уважала Лисецкого и готова была выслушать от него любую поучительную историю, как от собственного отца, но ей оставалось только гадать, зачем для этого углубляться в окружающий усадьбу Полвиных лес по старой, заросшей травой и вереском дороге.

— Правильно… — в тон ей ответил Кирилл Александрович. — Школьные программы составлены так, чтобы не формировать у детей превратного мнения о нашей прародине. Земля находится очень далеко отсюда, мы до сих пор точно не знаем, где именно. И как относиться к ней спустя столько времени после бегства оттуда — мы тоже не знаем. Поэтому в школе лишь упоминают об этой потерянной для нас планете, а истину каждый узнает в день своего совершеннолетия, посетив АХУМ, расположенный на территории собственных владений. Сейчас мы как раз идем к нему…

— Что такое АХУМ? — переспросила Ольга, хотя Лисецкий ожидал от нее несколько иного вопроса.

— Автоматическое хранилище унифицированных механизмов, — пояснил Кирилл Александрович. — Сейчас я расскажу тебе о том, как наши предки прибыли на Кассию… — Он расцепил пальцы рук и развел свои ладони далеко в стороны, на ширину могучих плеч. — Представь себе огромный космический корабль, внешне похожий на куриное яйцо. Его поперечник составлял около трех километров, а высота, от донца до макушки, — все пять. Он назывался колониальным транспортом, а внутри, за оболочками из стали, пластика и керамлита, в специальных отсеках спали, погруженные в низкотемпературный сон, триста тысяч человек… Я понятно объясняю? — Лисецкий остановился и внимательно посмотрел на Ольгу.

— Да… Я все понимаю… пока…

— Ну и хорошо, тем более что мы почти что пришли. — Лисецкий вновь возобновил свое неторопливое шествие по старой дороге. Вокруг в ночной тишине сонно шумел лес, в кустах, у края невидимой отсюда поляны, щебетала пичуга. — Кроме трехсот тысяч колонистов, каждый транспорт нес на своем борту очень много машин, способных видоизменять планеты. Они могли выровнять или, наоборот, изрыть любой ландшафт, повернуть или вновь создать русла рек, уничтожить одну жизнь и насадить на ее место другую. Также внутри каждого колониального транспорта находился набор первичных материалов и механизмов для постройки огромного города–мегаполиса, с замкнутыми циклами жизнеобеспечения, как на борту космического корабля. Когда наши предки вышли на орбиту Кассии, то они увидели внизу три материка… на двух буйствовала жизнь, а третий, отделенный от остальных огромным простором океана, представлял собой каменистую пустыню…

Пока он говорил, старая дорога внезапно изогнулась, и за ее поворотом, в свете плечевых фонарей робота–андроида, который шел вслед за Лисецким и Полвиной, возник крутой, поросший мшистым дерном холм.

Дорога упиралась в его крутой скат и исчезала.

***

— Почему наши предки решили заселять пустынный материк? — не удержалась Ольга от закономерного вопроса, в то время как Лисецкий возился с небольшим прибором, который достал из кармана. Внешне тот походил на пульт дистанционного управления от телевизора и очевидно выполнял схожие функции.

— Черт… надо же!.. Похоже, сели батарейки! — Кирилл Александрович с досадой постучал прибором по своей коленке, потом вздохнул и, повернувшись к Ольге, виновато пояснил: — Давно им не пользовался, понимаешь… Делать мне в АХУМе нечего… как сводил в прошлом году туда своих двойняшек, так и не доставал больше. — Он подковырнул ногтем крышечку на задней панели прибора и вытряхнул на ладонь два цилиндрических элемента питания. Помяв их в пальцах, он повернулся к роботу, который застыл чуть поодаль. — Степан, ты можешь зарядить их? — спросил он.

Степ повернул голову. Ольге было отчетливо видно, как перефокусировались диафрагменные зрачки его видеокамер, расположенных на месте глаз.

— Да, сэр, — утвердительно кивнул дройд, протянув к Лисецкому свою металлопластиковую ладонь, на которой со щелчком открылось квадратное гнездо. Ольга не удивилась, потому что знала этот фокус, — в детстве Степ постоянно нянчился с ней, и заряжать элементы питания от игрушек ему приходилось чуть ли не ежедневно.

— Вот и славно… — облегченно вздохнул Кирилл Александрович, вставив батарейки в зарядные гнезда. — Скажешь, когда будет готово. А мы с твоей хозяйкой пока побеседуем тут, на травке. Ты что–то спрашивала, Олюшка? — спохватился он.

— Почему наши предки освоили мертвый материк? — повторила свой вопрос Ольга, вслед за Лисецким опускаясь на прохладный мох, который ковром стелился под обступавшими холм со всех сторон соснами.

— Ну, это объяснить нетрудно. Ты ведь знакома со стандартным курсом экзобиологии, верно?

Ольга кивнула.

— Да, но мне не все понятно в нем, — не удержалась она от замечания. — Иногда я задумываюсь — зачем в нас запихивают столько знаний о космосе, о принципах навигации, экзобиологии? Какой в этом смысл, если большинство из них останутся невостребованными и наверняка улетучатся из головы через пару лет?

— Мы пришли из космоса, Оля. Это нужно запомнить, крепко запомнить и никогда не забывать, даже если за всю свою жизнь ты ни разу не оторвешься от этой земли. В космосе наши корни…

— Мои корни здесь, на этой земле! — запальчиво возразила ему Ольга.

— Нет, — покачал седой головой Лисецкий. — Посетив АХУМ, ты поймешь, что нас было очень много. Я имею в виду тех, кто покинул когда–то Землю Кто–то выжил, как мы, кто–то погиб, сотни колониальных транспортов раскидало по всей Галактике, но, рано или поздно, мы встретимся снова, заново узнаем и откроем друг друга, и тогда наши дети или внуки вновь возобновят полеты в космос… Он посмотрел куда–то в сумрак, меж стволов деревьев и продолжил:

— Что касается твоего вопроса насчет выбора материка, то отвечу: наши предки не захотели рисковать и воевать с местной биосферой. Зондаж с орбиты показал, что биология этого мира не очень–то совместима с человеческим метаболизмом, и чем тратить свои силы на вражду с исконными биологическими формами жизни, проще было сызнова воссоздать собственную экосистему на пустом, безжизненном пока месте. Этот материк, по некоторым геологическим причинам, едва закончил свое формирование и, по меркам возраста самой планеты, что называется, «едва остыл», потому жизнь с других материков еще не успела пересечь океан и заразить мертвую пустыню своими спорами. Во многих отношениях такая неосвоенная природная ниша была попросту подарком судьбы, посланным нашим предкам в награду за риск. Колониальный транспорт совершил посадку в самом центре мертвого материка, подальше от океана, и люди, прилетевшие на нем, разделились по национальному признаку, чтобы организовать одиннадцать общин. В таком «очаговом» освоении территории был свой смысл. Какой–то из одиннадцати анклавов обязательно должен был добиться успеха и положить начало новой цивилизации.

— Насколько я понимаю, выжили только две общины? — спросила Ольга, впервые осознанно задумавшись над известным ей уже много лет фактом. Две общины из одиннадцати!.. Значит, остальные попросту погибли, НЕ ВЫЖИЛИ!..

— Да. Русский и немецкий секторы освоения, ты права, — нарушил ее мысли голос Лисецкого. — Остальные по разным причинам не смогли справиться с текущими трудностями. Некоторые попытались жить так, как привыкли на Земле, и их попытки создать урбанистические центры ты можешь наблюдать и по сей день… Дело в том, что имущество и машины колониального транспорта, равно как и его внешняя оболочка, представлявшая собой готовый строительный материал, были поделены между одиннадцатью вновь образованными анклавами освоения. Каждый использовал свою долю ресурсов по–разному. Одни попытались возвести похожие на земные города, с замкнутыми циклами жизнеобеспечения, другие, наоборот, решили углубиться под землю, к дармовым источникам планетарной энергии, и только мы да еще наши соседи по сектору, которые были выходцами из Германии, не возжелали получить все и сейчас, а занялись планомерным и постепенным освоением территории, воссозданием почв, микрофлоры и прочими долговременными проектами, которые могли дать реальную отдачу только в третьем или четвертом поколении… В результате ты видишь, — сейчас мы уже смешались в одну цивилизацию, и наши природные зоны уже распространились до границ городов–кладбищ. Пройдет еще немного времени, и мы начнем возрождать тяжелую индустрию, вновь построим автоматические заводы и станем, наверное, подумывать о космических кораблях. Жизнь уже сейчас постепенно переходит на соседние материки, и думаю, что вскоре мы опять выйдем в космос и направим свои усилия на поиски других колонизированных планет, чтобы узнать, что стало с иными кораблями–невозвращенцами, а по возможности и помочь им, если те оказались менее удачливы в выборе планеты или освоение у них пошло более трудными путями. Вот для чего в школе преподается полный курс экзобиологии, навигации и астрономии.

— Нас тоже могут найти? — спросила Ольга, внутренне сжавшись от значимости заданного вопроса.

— Да, в любой день.

— А почему знания о Земле хранят АХУМы? Почему нужно повзрослеть до совершеннолетия, чтобы получить их?

— А вот это ты сейчас узнаешь… — ответил Лисецкий, заметив, что Степ направляется к ним с заряженными элементами питания для пульта дистанционного управления.

Когда он вставил батарейки на место и внутри холма что–то дрогнуло, тяжко отодвигаясь в сторону, Ольга почувствовала легкий озноб.

Вертикальная, поросшая мхом стена уползала вбок, обнажая тускло освещенные внутренности огромного бункера, предназначенного для хранения невостребованных пока машин, разгруженных с борта колониального транспорта, а главное — компьютеров, которые хранили все накопленные знания цивилизации.

— Дело в том, что наших предков обманули… — произнес Лисецкий, беря Ольгу за руку. — Земля двадцать третьего столетия была лжива и порочна, если такие понятия можно применить к целой планете… Ее общество стояло на грани мировой войны, и те, кто составил экипажи колониальных транспортов, попросту оказались вышвырнуты за пределы Солнечной системы чудовищным обманом, осуществленным под эгидой Всемирного правительства. Пойдем. Сейчас ты сможешь увидеть и оценить это сама.

***

Посещение АХУМа потрясло Ольгу Полвину до глубины души.

Как будто горячий ветер дунул на нее из глубин древности, обжег, смел шуршащую оболочку детской наивности…

Больше никто не будет ничего таить от нее, щадя неоформившиеся детские чувства. Она стала взрослой, выросла, и теперь по закону именно она становилась хозяйкой поместья и всех прилегающих к нему земель. Жестокое правило, оставшееся в наследство от первого века освоения Кассии. Конечно, если смотреть на вещи трезво, то при ее отношениях с родителями это не налагало на нее никакого дополнительного бремени — они искренне любили друг друга, и на Кассии уже давно не пристало кичиться понятиями частной собственности, величиной личных владений и каких–то доходов с них. Так уж сложилось — места хватало в избытке всем, и теперь Ольга понимала почему.

Потому, что выжил лишь каждый десятый из тех, кто прилетел сюда…

По всем законам формирования колоний их общество являлось отличным образчиком Fail Stets. Этот термин был заимствован из политического лексикона далекой Земли. Несостоятельное общество, не способное к долгому, эффективному выживанию. Сократившись в десять раз, генофонд колонии оказался слишком мал для эффективного продолжения рода в течение сотен поколений.

В первый момент Ольге хотелось кинуться к взрослым, потребовать от них объяснений, спросить — почему остальным девяти анклавам было позволено погибнуть в результате их собственных ошибок, почему им не пришли на помощь?!.

Она не сделала этого, потому что ответ, — сколь ни жесток он казался только вступающей в жизнь девушке, — ответ напрашивался сам собой — она понимала, что тогда не уцелел бы НИКТО…

Эта жестокая арифметика выживания людей, выброшенных волею судьбы на чуждую планету, не сразу нашла свое место на полочках ее разума. Предварительно пришлось свыкнуться с другой, еще более обидной и непонятной поначалу правдой — девяносто процентов тех, кто прилетел на колониальном транспорте, являлись отбросами пресловутого земного общества, горлопанами и безработными зеваками с улиц перенаселенных городов–мегаполисов, теми, кто представлял социальную опасность, кто требовал перемен, неважно, в какую сторону они вели.

Ох как тяжело было ей, юной хозяйке прекрасных земель, понимать, что ей просто повезло и у истоков ее генеалогического древа стояли те, кто по–настоящему хотел покинуть Землю и был в принципе способен выжить за ее пределами в условиях глубокого и неизведанного космоса.

Подбор экипажей колониальных транспортов являлся игрой случая. В соседних криогенных капсулах могли находиться тупица и гений, опустившийся до уровня полного непотребства наркоман и приличный человек, по каким–то причинам не нашедший своего места в обществе земной цивилизации.

Была среди улетавших в неведомое и горстка настоящих энтузиастов–исследователей, тех, кому оказалось душно и тесно на Земле совершенно по иным причинам.

Естественно, что после разгрузки транспорта люди, являвшиеся выходцами из городских трущоб, привыкшие существовать на пособие по безработице, откровенные отморозки, которым стало скучно, искатели приключений, быстро раскаявшиеся в собственном энтузиазме и превратившиеся в злобных нытиков, — все эти люди составили из себя неоднородную толпу, мало способную не только к освоению планеты, но и к элементарному выживанию. Такова была горькая правда последствий той политики, которую вело земное правительство, пытаясь выпустить пар из перегретого общества.

Даже благополучно достигнув планеты с кислородсодержащей атмосферой, совершив удачную посадку, люди в силу своей разобщенности и неподготовленности к грядущим испытаниям почти что не имели шансов выжить…

Земля послала своих детей не просто в никуда — в конечном итоге политика Всемирного правительства обрекала их на смерть.

Конечно, Ольга не могла знать, как обстояли дела с другими колониальными транспортами, которых, по данным, почерпнутым из компьютеров АХУМа, были сотни, если не тысячи, но пример развития собственной колонии говорил ей о многом. Если выжили, то единицы. И среди этих единиц большинство представляет собой такие же замкнутые, практически бесперспективные общества с вырождающимися генами…

«Что мне за дело до других народов? — пыталась внутренне успокоить себя Ольга. — Моя жизнь пройдет тут, на планете, которая плохо или хорошо, но состоялась, у меня будет свое маленькое счастье, вон хотя бы с тем же Сережкой Ворониным, дети, семья…»

Она думала так этой ночью, выйдя из АХУМа и заперев его створчатые, поросшие мхом ворота уже собственным пультом дистанционного управления, но в душе почему–то не осталось былого покоя…

Степ, который преданно ждал хозяйку за пределами хранилища, показался ей на секунду чуть ли не отвратительным, как и все застывшие в подземном бункере невостребованные механизмы с колониального транспорта.

Ей казалось, что они провожают ее неживыми зрачками своих видеокамер и молча усмехаются вслед, мысленно повторяя: «Вы, люди, — лишь горстка пыли, брошенная под порыв галактического ветра, скоро вы исчезнете, вырождаясь, и тогда тут останемся только мы — мертвые, холодные, вечные свидетельства ваших несостоявшихся жизней…».

Fail Stets — эти два слова забытого языка далекой Земли жгли ее, будто они действительно имели какую–то непосредственную власть над ее личной, частной судьбой…

Обуреваемая такими противоречивыми эмоциями и мыслями, Ольга вернулась к дому, где по–прежнему уютным желтым светом горели два окна в гостиной, поднялась на крыльцо, заглянула через приоткрытую дверь в дом.

Лисецкий сидел напротив матери за круглым столом, пил чай и что–то рассказывал ей. Мать кивала, то и дело косясь на окно, за которым плавала ночная мгла.

Она переживала за нее, оставшуюся в АХУМе наедине с компьютерами и правдой.

Ольге вдруг подумалось, а из–за чего именно переживает мама, нервно теребя край свисающей со стола скатерти, — из–за того, что она узнает некую абстрактную правду, практически не имеющую прямого отношения к обыденным, сиюминутным проблемам, или из–за того, КАК дочь воспримет ее, — ужаснется, огорчится, растеряется или же пренебрежительно фыркнет, пожав плечами, — мне–то что за дело, — все либо в прошлом, либо в будущем, а живу я здесь и сейчас…

В эту самую секунду Ольга, наверное, и поняла настоящий смысл происходящего в момент совершеннолетия таинства. — Это была не констатация правды, не сброс определенной информации, — то был тест на историческое равнодушие нового члена их общества, проверка на способность сопереживать…

— Степ, выгони из гаража машину… — негромко попросила она застывшего у крыльца дройда, на секунду устыдившись промелькнувшего там, у АХУМа, чувства неприязни к преданному и по–своему мыслящему андроиду.

Перешагнув порог дома, она увидела, как вздрогнула от звука ее шагов мать, как резко обернулся Кирилл Александрович…

Она понимала, что должна что–то сказать им, ответить на немой вопрос, читавшийся в их глазах, но, встретившись взглядом с матерью, вдруг подумала, что это, наверное, лишнее.

Они поняли все по ее виду.

— Я… Я проедусь со Степом… — тихо произнесла она в напряженной тишине. — Извини, мам, мне сейчас нужно побыть одной… Поговорим потом, ладно?

Не дожидаясь ответа, Ольга развернулась, легко сбежала с крыльца, освещенного светом фар выезжающей из гаража машины.

В гостиной за круглым семейным столом сидели два взрослых человека, и каждый думал сейчас приблизительно об одном и том же.

— Жаль, что Николай в городе, — наконец произнес Лисецкий, когда рокот мотора исчез вдали, за глухой стеной окружающих усадьбу деревьев. — Помнишь, Машенька, ту ночь, когда я и Николай сходили в АХУМ?

Она кивнула, улыбнувшись далеким воспоминаниям.

— Помню… Двое сумасшедших. Перебудили весь дом, требуя коды доступа к основному модулю колониального транспорта… Как, не раздумал лететь на поиски других цивилизаций? — не удержавшись, подтрунила она.

— Да куда теперь–то? — Лисецкий похлопал себя по обозначившейся с годами выпуклости живота. — Поздновато… Пусть молодые дерзают.

— А знаешь, Кирилл… я иногда думаю, а может, надо было? Может, мы, поколение за поколением, так и упускаем свой шанс?

— Не знаю, Машенька, честное слово. По мне, так и тут забот хватает, и с агророботами, и с освоением второго материка. А может быть, ты права, — надо было тогда, пока голова оставалась горячей, добиться своего и рвануть к звездам… Кто знает, как бы сложилось дальше? Но я сегодня говорил Оле: не мы их, так они нас. Когда–нибудь это обязательно случится. Найдемся мы сами или нас найдут — какая в принципе разница?

Если бы они знали, как близко то, о чем они так непринужденно абстрактно рассуждали, сидя за столом в уютном доме.

ЭТО уже находилось в зоне высоких орбит планеты и падало, падало по пологой дуге, рушась в атмосферу в виде покалеченного подбитого орбитального штурмовика «Валькирия», только что вышедшего из смертельного слепого рывка из системы Дабога.

Он падал, чтобы разбиться и разбить вдребезги сонный покой цивилизации Кассии.

Глава 7

Кассия. Президентский дворец

Сто двадцать седьмая комната действительно оказалась похожа на компьютерный центр. Полвин, входя, вынужден был предъявить пропуск, и это обстоятельство насторожило Николая Андреевича. За последние двадцать лет маленький пластиковый прямоугольник исправно служил ему лишь в качестве брелока для ключей.

В помещении, куда он попал, царил таинственный полумрак, в котором интригующе светилось несколько древних мониторов, подле которых, за спинами операторов, толпилось с десяток человек. Первым, кто обернулся на звук, был сам президент Кассии Ханс Шнитке.

— Николай Андреевич!.. Наконец–то!.. Полвин пожал его сухую руку.

— Что случилось? — вполголоса осведомился он.

— Два часа назад сработал навигационный маяк, который наши предки оставили на орбите вместе со спутниками связи, — так же вполголоса ответил Шнитке. — Его сканирующие системы уловили возмущение гиперпространства!.. — не скрывая предательской дрожи в голосе, добавил он, растерянно посмотрев на Полвина.

Новость буквально ошеломила Николая Андреевича.

Его смятение было вполне закономерным — за столько лет сама идея космических полетов превратилась на Кассии в некую легенду, которой тешат себя молодые выпускники кадетского корпуса. Узкому кругу посвященных, в число которых входил и сам Пол вин, было известно место стоянки основного модуля колониального транспорта «Кассиопея», но никто не задумывался всерьез о том, чтобы вновь поднять его в космос. Предыдущим поколениям кассианцев было не до него, а за последние сто лет, когда жизнь в колонии наконец наладилась и общество перестало работать на физическое выживание, интересы немногочисленных семей так сильно укоренились в повседневном, размеренном быту, что вопрос о космических перелетах если и обсуждался, то лишь в плане теории…

И вот кто–то сам явился к ним, вынырнув из зловещих пучин гиперсферы, которая три с лишним столетия назад вышвырнула их далеких предков на орбиты Кассии…

— Это космический корабль? Большой? — Полвин сам удивился тому трепету, который прозвучал в его голосе.

— Выясняем, Николай Андреевич. Он еще далеко, но приближается достаточно быстро. Средств визуального обнаружения на орбитах нет, но специалисты говорят, что смогут определить его размеры и контур по отражению радиоволн. Давай располагайся, как только соберутся все вызванные, нужно будет принимать какое–то решение…

***

Он падал…

Штурмовик более не слушал рулей. Снаряды, что пробили обшивку в районе двигателей, взорвались внутри ходовых секций, и теперь на дисплеях вспыхивали и гасли угрожающие коды повреждений.

Игорь чувствовал, насколько он устал.

Корабль, который рушился в атмосферу безвестной ему планеты, содрогался от взрывов, а ему казалось, что конвульсии автоматики на самом деле происходят не за переборками, в глуби покореженных двигательных секций, а внутри его нервной системы.

Слишком долго он просидел в этом кресле, пронзенный миллионами едва ощутимых иголочек, которые впивались в кожу, жадно выискивая нервные окончания живого тела, сливались с ними, соединяя его и корабль в единый, противоестественный, но необычайно эффективный кибернетический организм.

Слишком далеко ты зашел по кривой своей ненависти, пилот… — подумалось ему, когда первые языки жадного пламени облизнули изгрызенную снарядами обшивку.

Стратосфера встретила корабль, мягко обволокла его разгорающимся в небе погребальным костром падучей звезды, а он сидел, уронив голову, в последний раз сливаясь с машиной в безумном ожидании смерти, и жизнь, на самом деле протекавшая вне жизни, в эти мгновенья пролетала перед мысленным взором, сводящим с ума калейдоскопом стоп–кадров… Память пилота сливалась с памятью бортовых компьютеров, которые тоже, оказывается, хранили воспоминания о том, как выживали и обосновывались они втроем, — человек, орбитальный штурмовик и шагающий робот — три реликта, призванных на войну…

Игорь чувствовал, понимал — ему уже не вытянуть, как бывало сотни, тысячи раз до этого.

И дело заключалось даже не в поврежденных, бездействующих системах корабля, а скорее именно в нем…

Он устал. Сгорел от своей ненависти, создав то, что, по его мнению, не имело права существовать…

Он умирал, а жадный до информации бортовой компьютер пил его память сотнями дьявольских коктейльных трубочек…

Зачем он вырвался из–под удара «Фантомов»? Почему не принял смерть там, на орбитах погибающего Дабога, а ушел в гиперсферу, чтобы вынырнуть неизвестно где и сгореть в чужой атмосфере совершенно незнакомого, безвестного для него планетоида?..

Этого Игорь не мог объяснить… Наверное, не выдержал дикого напора атаки, машинально отпрянул от смерти, отсрочив ее на несколько часов… Впрочем, ему вдруг стало все равно. Он уже едва воспринимал реальность…

В голове, на фоне жутких обрывочных воспоминаний, билась одна успокаивающая разум мысль:

Все, пилот, на этот раз действительно все… Ты заслужил право на смерть. Она избавит тебя от кошмара…

Если бы Игорь потерял сознание на минуту позже, то, наверное, был бы сильно удивлен и разочарован, — стоило его пальцам соскользнуть с пористой поверхности рулей, как автопилот штурмовика, до этого бессильно сигналивший о повреждении, тут же перехватил управление… Корабль и робот… «Валькирия» и «Беркут»… Две составляющие его трехгранного «я»… Они не хотели его отпускать, но Игорь уже не мог воспринять это должным образом — он был без сознания и, теряя его, свято верил — кошмар закончился…

***

Ольга вела машину по скоростному шоссе, которое соединяло их усадьбу с основной магистралью планеты, которая перечеркивала покрытый зеленью материк от моря до моря.

Столица Кассии, город Александрийск, стояла точно по середине этого пути. Все дороги, будто нити паутины, тянулись к нему, соединяя этот общественный и административный центр с тремя сотнями наследственных латифундий, которыми управляли семьи. Сегодняшнее население Кассии насчитывало едва ли десять тысяч человек, и его прирост шел очень медленными темпами.

Роботов у нас, пожалуй, больше, чем людей… — подумала Ольга, одной рукой держась за руль, а другую, согнутую в локте, положив на срез опущенного окна, в которое теплыми волнами бил обтекающий машину ветер.

Она уже не пыталась анализировать ход истории. Ольге внезапно стало смешно, когда она решила вообразить себе общество, которое постоянно подпитывалось вот такими умненькими мальчиками и девочками, пребывающими в состоянии непреходящего шока от посещения АХУМов… Нет. Ее мать и отец никак не походили на людей, воодушевленных некими высокими идеями. Они были самой обыкновенной, счастливой, озабоченной сиюминутными печалями и радостями семьей, хозяевами на своей земле, добрыми родителями. Видимо, все очень скоро забывается, уходит на круги своя… — решила про себя Ольга, чувствуя, что лицо уже больше не горит от возбуждения. Посещение АХУМа встряхнуло ее нервы, заставило взглянуть на жизнь по–другому, но в принципе основные ценности остались на своих местах…

Задумавшись, она уже отъехала километра три–четыре в сторону от усадьбы. Степ, притаившийся на заднем сиденье, молчал, только в зеркале заднего вида можно было заметить, как поблескивают в сумраке салона его глаза–объективы.

Лес кончился. Справа от дороги вытянулась цепочка поросших редколесьем пологих холмов, слева тянулись поля, на которых в лунном свете нет–нет да и отблескивали муравьиные туловища копошащихся там агротехнических механизмов…

Кассия казалась сонным Эдемом.

Из задумчивости Ольгу вывел звук сервомоторов. Это Степ по какой–то причине завозился на заднем сиденье машины.

— Что случилось, Степан? — спросила она, не поворачивая головы, только скосила глаза на расположенное в кабине зеркало.

Дройд вел себя не совсем прилично. Опустив стекло, он вдруг подался навстречу бьющему в салон ветру, будто собрался выпрыгнуть через окно идущей на полной скорости машины…

— Эй, милый, ты куда? — Ольга машинально притормозила, но не так резко, чтобы высунувшегося по пояс андроида ударило о борт.

— Мэм, мои сканеры фиксируют движение! — сообщил он, возвращая свою голову и плечи в салон.

— Где?! — Она окончательно скинула скорость, пытаясь найти свет встречных фар на другой полосе дороги.

Вокруг, насколько хватало глаз, расплескался прохладный сумрак летней ночи, в котором не угадывалось ни единого движения, разве что ветер лениво шевелил макушки сосен, растущих по склонам холмов, да на полях копошились не ведающие устали примитивные механизмы.

— Движение в стратосфере. Высота около десяти километров. Сигнал очень слабый, неровный… — Андроид, затаившийся в сумраке салона на заднем сиденье машины, казался в этот момент сумасшедшим шаманом, камлающим для своей хозяйки.

— Степ, милый, да что с тобой?! — Ольга остановила наконец машину и обернулась. — Ты чего? Какая стратосфера? Ты, наверное, засек метеорологический спутник, да? — В ее голосе промелькнули нотки сострадания, — насколько она знала, Степ был стар, как этот мир, — однажды, еще маленькой девочкой, Ольга сумела найти на коленном сочленении человекоподобного робота полустертое клеймо и дату — 2257 год. За триста с лишним лет Степ умудрился побывать в двух серьезных авариях, и сейчас первая мысль юной хозяйки была о сбое в его электронных внутренностях.

Однако она никогда не видела, чтобы Степан проявлял столько настойчивости и беспокойства. Роботы, они как люди — со временем к ним приходит индивидуальность, неважно, наделены они программами псевдоинтеллекта, как Степ, например, или же совершенно бездушны, как старенький «Волмар», дверца которого только что хлопнула, выпустив андроида. Для Ольги и машина и дройд имели одинаковую моральную ценность — они являлись частицами ее детства, и юная хозяйка относилась к ним, как к двум живым существам. Возможно, здесь сказывался тот недостаток общения со сверстниками, который испытывала девочка в первые годы своей жизни, еще до переезда в столицу и поступления в университет.

— Степ, подожди!.. Ну что ты на самом деле, как маленький!..

Ольга вылезла из машины и начала обходить «Волмар». Дройд стоял на обочине дороги, задрав голову к небу, и бормотал, как выживший из ума старик:

— Девять восемьсот… Девять двести… Восемь тысяч… Ольга Николаевна, он падает, — не меняя позы, сообщил Дройд. — Угол вхождения в атмосферу неправильный…

Она встала рядом с роботом, положив руки на его покатые, холодные плечи.

— Степ, погоди, я сейчас посмотрю, может, у тебя что–то с питанием? — Она хотела подковырнуть защитный кожух на его плече, под которым располагался блок самотестирования, но не успела — андроид внезапно вскинул руку в чисто человеческом жесте и воскликнул:

— Вот он, смотрите!

Ольга невольно последовала тому призыву, что прозвучал в его синтезированном голосе.

Все происходящее начинало походить на бред…

В черных, расстрелянных искрами звезд ночных небесах Кассии вспыхнула новая яркая звездочка!..

Затаив дыхание, Ольга следила за ней. Звездочка падала и одновременно укрупнялась, росла на глазах, превращаясь в маленький пылающий болид, за которым тянулся ясно различимый хвост раскаленного вещества…

Несколько секунд это выглядело вполне безобидно, даже забавно, пока робот не дернулся, поворачиваясь к Ольге.

— Вероятная точка падения рассчитана! — внятно произнес он, хватая Ольгу за плечи и помимо воли увлекая ее к машине. — Мы в эпицентре, Ольга Николаевна, нужно бежать!

Верный дройд все рассчитал правильно. Однако времени на бегство у них не оставалось. Чтобы осознать этот факт, Ольге оказалось достаточно вывернуться из его стальных рук и взглянуть на небо…

Огненный ураган, освещая полнебосвода, падал прямо на них. Стена огня разорвала одинокую кучку клубящихся в ясном небе облаков, и огненный шар, перед которым уплотнялся и вспыхивал воздух, с роковой целеустремленностью ринулся к земле.

— Ложись! — дрожа от подсознательного предвидения катастрофы, закричала она, дернувшись не к машине, а к скату обочины, за которым виднелся край заросшей кустарником придорожной канавы.

Дройд беспрекословно ринулся следом, обогнал хозяйку, первым вломился в кусты, проделав в зарослях широкую тропу, и плюхнулся на влажное, переплетенное корнями и остро пахнущее прелой листвой дно канавы.

— Сюда, скорее! — блеснув линзами видеокамер, взмолился он, видя, что Ольга все еще не осознала степень грозящей им опасности и идет через кусты очень аккуратно, стараясь не цеплять новым платьем за корявые, колючие ветки.

— Да иду я, иду!

Свет над головой становился все ярче, — казалось, ночь решила превратиться в день.

Взглянув на небо, Ольга онемела от неожиданности: мгновенно позабыв о платье, она рванулась вперед, приземлившись в грязь рядом с дройдом, но несмотря на испуг она не утратила способности воспринимать реальность, только сильно побледнела, когда от кустов на противоположный скат канавы вдруг легли глубокие, черные тени… затем ударил адский грохот звуковой волны, — это был ошеломляющий удар, от которого звонко лопнули, разлетаясь серебристым крошевом, все стекла стоящей на полотне дороги машины. Кусты заволновались, потому что по полям, по дороге, по скатам пологих холмов вдруг хлестнул горячий, ураганный ветер…

Вой и грохот нарастали, они рушились с небес, и казалось, что какофония звуков, рев сдвинутых воздушных масс, вой ветра, визг покрышек машины, которую сняло с ручного тормоза и поволокло по дороге его ураганным порывом, грохот чего–то необъяснимого, падающего именно на тебя, — все эти звуки, ощущения слились в одно подавляющее чувство страха, инстинктивного ужаса…

Ольга не знала, что нечто подобное испытывает необстрелянный боец, когда над его окопом, изматывая нервы, начинают свистеть первые мины. Каждый раз кажется, что все, конец, эта предназначена именно для тебя, и нет ни надежного укрытия от выворачивающего нервы звука, ни спасения от неизбежности…

В такие секунды психика неподготовленного человека ломается в один миг…

С небес действительно падал космический корабль, и падал он прямо на нее!..

…Обезумев от ужаса, растерявшись, утратив всяческий контроль над своим рассудком, Ольга в аффекте рванулась вверх, карабкаясь по влажному скату придорожной канавы. Она не соображала, что делает, и если бы не Степ, в последний момент ухвативший ее за лодыжку, то юная хозяйка раскинувшихся вокруг земель, наверное, бы погибла, а так, удерживаемая роботом от рокового шага, она осталась под защитой импровизированного укрытия, которым послужила обыкновенная придорожная канава…

Ее взгляд безумно метнулся по окрестностям. Ольга увидела, как под напором горячего ураганного ветра несколько одиноко стоящих сосен на ближайшем склоне холма вдруг сломались, роняя к земле свои макушки, а потом вспыхнули, словно воткнутые в землю спички…

Крик застрял в ее пересохшем горле, когда тени кустов внезапно рванулись из–за ее спины, страшно удлинились, ложась черно–серой камуфляжной сетью на траву склона, и Ольга увидела, как сбоку приближается нечто, потерявшее стремительность и огненную ауру падучей звезды, — это был вытянутый, обтекаемый космический корабль длиной не меньше ста метров; его раскаленная докрасна обшивка роняла крупные хлопья окалины, которые, падая на землю, поджигали траву… при этом сам корабль уже не падал, — из–под его днища били ослепительные струи раскаленных газов, — он тормозил, пытаясь маневрировать, но по всему было видно, что делал это слишком поздно, — пологий склон холма, поросший редкими соснами, угодливо стлался под убийственный курс небесного пришельца. Столкновение казалось неизбежным, сколько бы тот ни изрыгал огненных струй, — неведомому пилоту уже было не по силам задрать нос машины настолько, чтобы корабль смог перескочить холм, и он врезался в самый гребень возвышенности…

Удар страшной судорогой прокатился по земле.

Ольгу подкинуло вверх, оставив в стиснутых пальцах пучки вырванной с корнем травы, в которую она бессознательно пыталась вцепиться; ее внутренности сжались в тошнотворном спазме, — казалось, сейчас горячий вал ударной волны поднимет ее еще выше и понесет, швыряя об землю, но рука андроида по–прежнему цепко держала ее — Степ ухватил хозяйку за вторую ногу, не дав ветру унести кувыркающееся тело, — Ольгу только встряхнуло, приподняв над землей, а затем бросило назад, в канаву, с такой силой, что лязгнули зубы, а из прокушенной губы горячим соленым ручейком хлынула кровь…

— Мамочка… — едва слышно прошептала она, изо всех сил инстинктивно сопротивляясь Степу и не смея оторвать глаз от упавшего корабля.

В сознании Ольги все происходило медленно, будто во сне.

Она видела, как в момент касания корабля со склоном тонны земли взметнулись вверх и в стороны, словно два изгибающихся грязно–коричневых крыла невиданной птицы; по гребню возвышенности, выворачивая с корнем деревья, пробежала волна, будто земля, разжижившись, перекатилась через вершину холма, разрезанную ударом на две неравные части.

От соприкосновения с землей корабль развернуло боком, его раскаленная обшивка в нескольких местах лопнула, выпуская наружу языки пламени и клубы пара, в какой–то момент этого страшного, замедленного в сознании Ольги движения ей показалось, что вот сейчас его разорвет на куски, но нет… он устоял, а внутри возвышенности оказалась не только земля, — там было что–то более твердое, — скорее всего в глуби отложений оказался спрятан выступ древних скальных пород, и он затормозил движение смещающихся под напором пришельца масс земли, заставил почву еще раз встать на дыбы, взметнувшись в небо нереальными фонтанами…

Корабль тяжело содрогнулся, словно он был зверем, который поудобнее устраивается на лежку в вырытой норе, выбросил еще один столб огня, от которого занялись переломанные и сметенные в безобразную кучу сосны, и наконец затих, окончательно застряв в конце разрубившей гребень холма борозды…

Тишина, в которой слышались шлепки падающих комьев земли да треск пламени от набирающего силу пожара, казалась оглушительной — она навалилась со всех сторон, ударив по нервам не хуже той воздушной волны, которая вышибла стекла в ее «Волмаре», и Ольга вдруг осознала, ЧТО ИМЕННО ей пришлось пережить минуту назад…

Степ наконец отпустил ее ногу.

В шоке, едва соображая, что делает, она на четвереньках преодолела склон канавы, потом встала, глядя вокруг, и вдруг ее подбородок дрогнул…

В голове стоял иссушающий звон. Мысли путались, разбегаясь в разные стороны, а она ошалело озиралась, машинально пытаясь отряхнуть разорванное и перепачканное землей платье…

Сзади послышался шорох, сопровождаемый нервным присвистом сервомоторов дройда. Степ встал рядом, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, а потом вдруг глубокомысленно изрек:

— Он упал, мэм.

И тут Ольгу наконец прорвало.

Идиотская констатация факта, вполне уместная для машины, подействовала на ее нервы, как спусковой крючок для той пружины, которая все сжималась и сжималась внутри…

— Я вижу, что он упал!.. — вдруг крикнула она и бегом бросилась к месту крушения, где уже вовсю полыхали поваленные и переломанные деревья.

В конце концов ее безумство остановил дикий, исходящий от обшивки упавшего корабля жар.

Ольга встала, чувствуя, как горячие волны воздуха окатывают ее, заставляя изорванное платье мгновенно пропитаться потом и прилипнуть к телу.

Туда невозможно было подступиться, там горела, истекая струйками дыма, сама земля…

Медленно, шаг за шагом отступая назад, Ольга сумела немного восстановить власть над собой, успокоиться, опомниться… Ее сердце бешено колотилось в груди.

Внутри космического корабля могли находиться люди, а она топчется здесь и ничем не может им помочь. Откуда явился этот посланец неба, кто был на его борту, почему он упал, а не приземлился, с добром ли или со злом приближался он к орбитам Кассии, — об этом Ольга сейчас не думала. Она отходила за незримую границу, которую очертил нестерпимый жар, холодея от мысли, что вот оно, пришло ее единственное в жизни испытание, а она как дура не знает, что делать, мечется у развороченного подножия холма…

Потом, словно опомнившись от наваждения, она развернулась и бегом кинулась к своей машине, которая стояла у противоположной обочины.

Пассажирскую дверцу Волмара заклинило, все стекла машины были выбиты. Остерегаясь пораниться, она протянула руку в проем выбитого окна, открыла «бардачок» и вытащила оттуда трубку мобильного телефона.

Дрожащими пальцами Ольга набрала номер.

Дома никто не отвечал. Несколько долгих секунд она слушала длинные гудки, недоумевая, куда могла подеваться мать, и холодея от разных предчувствий и догадок, потом это стало невыносимым, и она, прервав связь, набрала другой номер.

На этот раз ответили сразу, буквально после первого гудка.

— Да! Я слушаю! Кто это?! — Голос отца, который сейчас находился в столице, за несколько сот километров отсюда, был встревожен.

— Папочка! — Ольга едва не задохнулась от облегчения. — Папочка, милый, я…

— Оля, успокойся! — В голосе отца тоже прозвучало облегчение. — Ты видела его?

Очевидно, в столице уже знали про падение космического корабля.

— Папа, он упал мне почти на голову! — От звуков родного голоса Ольгу наконец проняло, в носу защипало. — Мы со Степом спрятались в канаве! — всхлипывая, сбивчиво объясняла она. — Он врезался в холм, около соевых полей! Там такой жар, что не подойти близко!.. Пап, что мне делать, ни мама, ни Лисецкий не отвечают!..

— Слушай внимательно. — Голос отца был серьезным. — Пусть Степ заведет машину, он сможет это сделать, и уезжайте оттуда. Немедленно!

— Почему? — не поняла Ольга. — Там же люди… Им нужно…

— Помощь уже отправлена! — перебил ее отец. — Я сейчас передам им точные координаты. Мать у Кирилла Александровича, я велел им уезжать, как только спутник засек приближающийся корабль! Сейчас они с ума сходят, в основном из–за тебя. Перезвони Лисецкому из машины, но прежде — убирайся оттуда, как можно быстрее!

— Пап, но почему? Я была в АХУМе… Мы ведь столько веков ждали появления людей!..

— Да, но мы не знаем, что за люди прилетели на этом судне! — опять оборвал ее отец. — Не хочу тебя пугать, Олюшка, но по всем данным — это военный корабль! Понимаешь?! ВОЕННЫЙ1 Так что беги оттуда. С ним разберутся те, кто подготовлен для таких встреч. Все, милая, не теряй времени!

— Хорошо, папа, я поняла!.. — обернувшись, Ольга увидела, что Степ уже залез на водительское место и возится с покореженной приборной панелью. На макушке андроида моргал зеленый светодиод, что означало — он слушал их разговор и воспринял приказание старшего Полвина вполне однозначно.

Спустя секунду мотор взвизгнул стартером, немного почихал и завелся.

Ольга сложила панель номеронабирателя.

Обернувшись, она посмотрела на место катастрофы, но там бушевал такой пожар, что, казалось, весь холм превратился в единый костер.

Ночь снова превратилась в ночь, только теперь в свете пожара она обрела несвойственную этим местам жуткую, зловещую таинственность.

С юга, со стороны столицы, нарастал, приближаясь, деловитый стрекот моторов нескольких геликоптеров.

— Поехали, Степ… — Ольга залезла на заднее сиденье и снова достала трубку спутниковой связи Набирая номер Лисецких, она представила, что сейчас творится на душе у мамы, и ей стало стыдно за упрямство в разговоре с отцом.

Вертолеты уже пролетели над головой и садились на шоссе, неподалеку от охваченного огнем пожара холма.

«Завтра… — пообещала себе Ольга. — Завтра я обязательно вернусь сюда».

Глава 8

Планета Кассия. Центральный

клинический госпиталь

города Александрийска.

Через сутки после крушения

Маленькая девочка, лет пяти, в нежно–розовом платье, похожая на ангела, внезапно воплотившегося в реальность, сидела вполоборота к той койке, на которой лежал Игорь.

Сознание еще не вполне вернулось к нему, и, наверное, поэтому образ девочки приобретал в нем расплывчатые черты чего–то нереального, эфемерного… На лице маленького ангела лежала печать беззаботности и счастья. Девочка не смотрела на Игоря — она сидела на высоком для ее роста стуле, вполоборота к панорамному тонированному окну, болтая в воздухе ногами и тихо разговаривая с куклой, которую держала в руках:

— Дина, как тут жарко… Ну, ничего… — вздохнула она. — Мама сейчас придет и заберет нас отсюда. Она ведь сказала, что ушла ненадолго, правда?..

Кукла не отвечала. Сознание Игоря то прояснялось, то теряло ощущение реальности. Он, казалось, плавал где–то между землей и небом, — не то падая в затянувшемся до бесконечности штопоре своего корабля, не то по случайности оказавшись в позабытом, давно похороненном и вычеркнутом из памяти мире своих детских грез.

Девочка улыбнулась, чуть изменив наклон головы, опять тяжело вздохнула, наверное, подражая кому–то из взрослых, и сказала, обращаясь к кукле:

— Послушай, Дина, ты не должна все время молчать. Вот скоро наступит зима, пойдет снег, и мы с тобой опять будем бегать по сугробам. Ты любишь снег, Дина? — строго осведомилась маленькая хозяйка.

Кукла не отвечала.

Сознание Игоря опять потеряло резкость.

Слова девочки и сам ее образ, — такой болезненный, щемящий, недосягаемый для его сегодняшнего состояния, — походили на горячий осколок прошлого, рикошетом угодивший в самое сердце…

Любил ли он снег?..

Воспоминания выползали из–под савана забвения, прорастали сквозь мглу беспамятства, но это было вовсе не то, о чем спрашивал юный ангел во плоти у своей молчаливой куклы…

…Хмурые облака роняли редкий снег.

Если запрокинуть голову и смотреть исключительно на небо, то на минуту можно забыться и вспомнить первый ласковый несмелый снежок наступающей зимы.

Будучи маленьким, Игорек Рокотов всегда с восторгом приветствовал наступление этого времени года. Осень казалась ему скучной, унылой, особенно в ее последний месяц, когда деревья уже уронили листву, а снега все нет, и земля вокруг лежит комьями замерзающей по утрам грязи…

По первому снегу было так здорово бежать, ощущая, впитывая его белизну, радуясь резкому, свежему запаху зимы…

…У горизонта что–то несколько раз вспыхнуло, подсветив яркими зарницами кучевые облака нездорового, пепельно–серого цвета.

Игорь опустил глаза.

Холод не пробирался сквозь скафандр. Неправдоподобно большие серые снежинки, кружа, падали с небес, ложились на забрало его гермошлема, таяли, впитывая тепло человеческого дыхания, стекали мутными капельками, срываясь с нижнего обода шлема в пушистый серый ковер под ногами.

В полукилометре от позиции Игоря из–за корявых, черных стволов напрочь выгоревшего, поваленного в одном направлении леса, в небо взметнулись два клинка ослепительного пламени. Ракеты, выпущенные с подземной позиции, круто пошли вверх, к свинцовым облакам, оставляя после себя четкий инверсионный след.

Начинается… Начинается…

Там, за облаками, на недосягаемой для невооруженного глаза высоте, к планете приближалось сонмище космических кораблей.

Справа и слева вновь заполыхали вспышки, — зло, часто, — ракеты вырывались из теснин пусковых шахт, освещая пламенем реактивных двигателей унылый, мертвый пейзаж Дабога сегодняшнего.

Трудно казалось даже вообразить, что восемь месяцев назад здесь протекала мирная спокойная жизнь, росла трава, зеленели деревья, резвились дети… В свете стартующих ракет ближайший город выглядел уродливым нагромождением закопченных разбитых коробок. Снег наступившей шесть месяцев назад ядерной зимы, щедро смешанный с пеплом, укрыл все дороги, сгладил чудовищные раны изуродованной земли, покрыл Дабог, словно саван забвения…

— Нет… — неслышно шептали его губы за толстым стеклом лицевой пластины. — Нет… Нет!!!

Иногда у Игоря начинала резко кружиться голова.

Перед боем он не чувствовал возбуждения — только пустоту. Он не пытался что–то понять и осмыслить. С того момента, как восемь месяцев назад его, с ожогами, полуживого, внесли на станцию подземки, временно превращенную в бомбоубежище, он не воспринимал окружающий мир.

Нет, чувства, конечно, остались, но они изменились, стали иными.

Пустота, оставшаяся после гибели тысяч знакомых и незнакомых ему людей, не заполнялась ничем. Это был свой, особый, непреходящий вид боли, над которым, кажется, не властно время…

Игорь, задрав голову, смотрел вверх, на головокружительный полет мертвых снежинок, и ему казалось, что он тонет в этом последнем, мертвом снегопаде…

Рядом с ним, превратившись в громадный сугроб, поджав согнутые в коленях ступоходы, застыл массивный аграрный робот.

По сути, это было все, что осталось от его семьи и прежней жизни.

Мертвые снежинки, медленно кружа, падали на гигантское шарнирное сочленение механических ног и не таяли, отлагаясь на холодной броне серыми кучками праха…

…Мысли Игоря нарушил треск коммуникатора.

— Рокотов, они идут! — прорвался сквозь помехи несущей частоты голос далекого координатора. — Точка высадки изменилась, мы сбили четыре из шестнадцати модулей, тяжелые корабли пока опасаются подходить…

Это было плохое известие, скверное…

— Что я должен делать? — переспросил Игорь, заставив свой разум очнуться от горького наваждения медленно падающего снега.

— Грузи свой «Беркут» в корабль. У тебя есть еще минут двадцать, чтобы проскользнуть через зону высоких орбит. Сейчас передам координаты новой точки. Игорь, только не рискуй, прошу… Ты нужен нам, слышишь?.. Если ты не прибудешь, то остановить их будет просто некому!..

Видение ускользало, истончалось, таяло…

…Когда он открыл глаза, девочки уже не было.

Игорь пришел в себя не так, как обычно. В этот раз он не ощущал свой разум подвешенным посреди бездны. Перед его глазами не плавал туман, и тело не казалось столь безвольным, как раньше.

Помещение, в котором он находился, похоже, осталось тем же самым, лишь за светло–коричневатой плоскостью тонированного окна висели сумеречные краски ночи.

Значит, это не посмертный бред… Он выжил?

Мысль принесла с собой двоякое чувство. С одной стороны, на мгновенье сердце кольнула радость, ведь, падая в пучину атмосферы безымянной для него планеты, Игорь уже окончательно распрощался с жизнью. Он не мог управлять кораблем — его сознание, истерзанное болью от контузий и ран, померкло задолго до удара об землю, а автоматика штурмовика после схватки с четырьмя «Фантомами» противника не годилась даже для элементарных операций: автопилот «завис» после прямого попадания в рубку, приборные панели искрили, плюясь дымом, потом отказала система аварийной герметизации, и на мостике штурмовика воцарился вакуум…

Игорь давно уже не верил в чудеса. Сейчас, задумываясь о том, кто на самом деле посадил корабль, он начал догадываться, и тем страшнее, болезненнее становилась неопределенность…

Где я? Что это за мир? Что с кораблем, с «Беркутом»?..

Игорь не был склонен строить иллюзий, но мысль о том, что он мог попасть в плен, вызвала в груди тоскливый, ноющий холод.

Скосив глаза, он посмотрел на белоснежную простыню, которой был укрыт. От изголовья к нему тянулось с десяток трубочек и электрических проводов. Все они исчезали под простынею, и скорее всего оканчивались воткнутыми в его тело иглами или электродами.

Вокруг царила мертвенная тишина, нарушаемая–лишь монотонным попискиванием каких–то приборов.

Он осторожно шевельнулся, потом медленно, сантиметр за сантиметром, вытащил из–под простыни правую руку.

Наручников на запястье не оказалось, рука двигалась свободно, хоть и была слаба.

Трудно поверить, чтобы слепой рывок через гиперсферу привел его к обитаемому миру… Хотя почему трудно? — спросил сам себя Игорь. — Разве не так они попали к нам? Каждая линия аномалии космоса куда–то ведет…

И все же отсутствие наручников его не убедило. Если он все же попал в плен, то израненного, бессознательного пилота вполне могли и не приковывать к реанимационному одру…

Мучительная волна неизвестности все сильнее, отчаяннее захлестывала его очнувшийся разум, как вал цунами, вторгающийся в бухту…

Игорь боялся не за себя. Страх физической боли давно потух в нем, умер, затопленный ненавистью, непреходящей душевной болью и иными, еще более сильными, резкими чувствами. Он прошел по кривой безысходности, от самого ее начала до непостижимых иному человеку глубин…

Да и остался ли он человеком после всего пережитого?

Тот, кто смог бы каким–то образом заглянуть в душу застывшего, как мумия, не старого еще мужчины, отшатнулся бы в ужасе. Этот человек выгорел изнутри. Он представлял собой оболочку из плоти, которую приводило в движение одно чувство — ненависть.

Иной тревожится за себя, бывает, что люди изводят душу, переживая за родных или друзей.

С Игорем все обстояло иначе.

Все его мысли, все отчаяние были порождены и сконцентрированы только на одном — «Беркут»… В голове мятущимся отблеском мыслей вспыхивал и гас контур чего–то страшного, непонятного, неподражаемого… Если с ним что–то случится и он попадет…

Игорь попытался привстать, но вместо резкого движения получился лишь слабый, конвульсивный спазм мышц. Он просто вздрогнул всем телом под укрывавшей его простынею, почувствовав, что провода и трубочки действительно тянутся к нему…

— Значит, очнулся и сразу бежать? — раздался за изголовьем чей–то спокойный, немного насмешливый голос.

Перед глазами Игоря помутилось.

Этот «кто–то» все время неслышно стоял за изголовьем кровати, следя за потугами его обессилевшего тела.

Все–таки влип… — обреченно подумал он, приготовившись стиснуть зубы и молчать, что бы с ним ни сделали…

— Итак, молодой человек, почему вы смотрите на меня волком? — Мужчина, появившийся в поле зрения Игоря, действительно вышел из–за изголовья кровати. Он был одет во все белое. Половину его лица закрывали аккуратно подстриженные, уже порядком побитые проседью борода и усы, над которыми выступал тонкий, аристократический профиль чуть испорченного горбинкой носа и светились умные, слегка насмешливые глаза.

Игорь следил за ним внимательным, цепким, настороженным взглядом:

— Да, вы правы, я не врач, — внезапно сознался незнакомец, садясь на тот самый стул, где в минуту просветления Игорь видел маленькую розовощекую девочку с ангельскими чертами лица. — Я знал, что вы очнетесь с минуты на минуту, и потому пришел, чтобы познакомиться и поговорить кое о чем. На это, — он демонстративно двумя пальцами отвернул полу белоснежного халата, под которым обнаружился строгий деловой костюм черного цвета, — можете не обращать внимания — дань местным порядкам. Я уговорил врачей оставить меня наедине с вами, но вынужден был последовать общему порядку.

Какая милая, доверительная болтовня…

Игорь продолжал молчать. Ему казалось, что он ничем не выдает своего волнения, замешательства и звериной настороженности, но на самом деле в эти секунды на бледном, пергаментном лице Рокотова проступили пятна нездорового румянца.

Его собеседник оказался терпелив.

— Не все сразу, понимаю. Давайте начнем с малого, — предложил он. — Меня, например, зовут Хансом, фамилия — Шнитке. Ханс Шнитке, действительный президент планеты Кассия. Вы, молодой человек, находитесь среди друзей. Больше того, — мы давно ждали появления представителей иных планет, но, честно говоря, не думали, что оно произойдет таким катастрофическим образом. — Он посмотрел на Игоря, обжегся о колючий, недоверчивый взгляд его глаз, развел руками и добавил:

— Боюсь, что у меня нет сейчас под рукой более весомых аргументов нашей дружелюбности. Единственное, что могу сообщить, — ваш корабль уже вытащили из той ямы, которую он пропахал при падении, и сейчас производится осмотр тех узлов и бортовых агрегатов, с которыми знакомы наши технологи.

При упоминании о корабле внутри у Игоря что–то оборвалось. Очевидно, смятение и мука как–то отразились на его лице, потому что незнакомец, назвавшийся Хансом, продолжил свой монолог именно в этом русле.

— Довольно старая машина… — произнес он, не отрывая взгляда от лица Игоря. — Скажу больше — он очень сильно напоминает наши орбитальные челноки, оставшиеся со времен посадки колониального транспорта. Мы еще пользуемся двумя из них, когда наступает время технического обслуживания орбитальных спутников. Так что, несмотря на некоторые любопытные усовершенствования и странную начинку вашего грузового отсека, я смело предположил, что вы, так же как и я, — потомок колонистов, выброшенных лет эдак четыреста назад с нашей благословенной прародины, верно?

Глаза Игоря посветлели.

Два слова — колониальный транспорт — сказали ему во сто крат больше, чем вся остальная речь… На секунду он испугался, что от наступившего облегчения он просто опять сорвется в пучину беспамятства.

В конце концов, разве не на это он отчаянно надеялся, уже падая в пучину стратосферы?..

Его губы слабо шевельнулись, пытаясь произнести какое–то слово.

Ханс подался вперед, стараясь уловить едва слышный шепот:

— Вы… не… оккупированы?..

Казалось, что на бородатого лжеврача эти едва слышные слова произвели сильное впечатление. Он побледнел, подался назад и несколько секунд продолжал смотреть в пергаментное лицо пилота, словно тот только что вслух подтвердил самые страшные подозрения, которые гнездились в его душе, а затем спросил:

— Ради бога, о чем вы?!. Разве идет война? Кто нас должен оккупировать?

***

Прошли сутки, прежде чем Игорь почувствовал себя лучше.

Тогда и состоялась их следующая встреча.

На этот раз посетителей было четверо.

Первым, с букетом алых роз в руках, вошел президент Кассии. За ним в реанимационной палате появилось еще трое мужчин пожилого возраста, все в строгих деловых костюмах.

Медсестра, дежурившая подле Игоря, что–то сказала на ухо президенту, тот кинул взгляд на настенные часы и кивнул.

— Итак, мы с вами уже знакомы, Игорь Владимирович… — произнес он, придвигая стул к кровати Рокотова, который молчал, провожая его действия напряженным взглядом. — Разрешите, я назову своих спутников. — Он кивнул, и вперед выступил один из сопровождавших президента мужчин. — Это Николай Андреевич Полвин, мой советник по чрезвычайным ситуациям.

Полвин кивнул. Рокотов долго смотрел на него, потом тоже едва уловимо шевельнул головой.

Следующим был представлен Кирилл Александрович Лисецкий, который, как понял Игорь, выполнял функции советника по вопросам, касающимся космической техники. При этом кратком представлении у Рокотова сложилось впечатление, что должности в правительстве Кассии ни к чему не обязывали — они звучали номинально, и на лицах этих людей не читалось ничего, кроме крайней обеспокоенности по поводу нарушения их привычного уклада жизни.

Третьим из сопровождавших президента был Вадим Петрович Лозин, такой же пожилой, солидный мужчина, отвечающий на Кассии за сношения с иными территориями. Рокотов был бы удивлен и обескуражен, если б узнал, что опыт данного «дипломата» распространялся исключительно на неосвоенные районы дикой сельвы, которые располагались на соседнем материке и цепи прилегающих к нему островов…

Все это он узнает и поймет несколько позже, а сейчас…

— Ну, Игорь Владимирович, расскажите нам, кто вы, откуда, почему и как рухнули в атмосферу Кассии?

Рокотов мучительно приподнял глаза.

— Мне тяжело говорить… — едва слышно произнес он. — Может быть, это? — взгляд Игоря красноречиво указывал на небольшой прибор, соединенный с настольным компьютером. Он знал его. Это был нейросенсорный шлем виртуальной реальности. Систему установили накануне, — очевидно, врачи знали о предстоящем разговоре и справедливо рассудили, что думать Рокотову будет легче, чем говорить. Сама система не представляла никакой опасности, она могла показывать лишь то, что хотел донести до собеседника сам пациент. Обычно такие приборы использовались в клиниках для общения с тяжелобольными или впавшими в кому…

— Что ж… Если не возражаете, Игорь Владимирович… — Президент, Кассии взял шлем и подошел к изголовью реанимационного ложа.

— Не возражаю… — прошептал Игорь, чуть приподняв голову.

Свет…

Рубка орбитального штурмовика осветилась яркой вспышкой. Это мимо, обгоняя карабкающийся ввысь корабль, пролетела, сияя ослепительным хвостом реактивного выхлопа, выпущенная с поверхности Дабога ракета.

Несколько секунд она двигалась вровень с кораблем, а потом ускорилась, резко ушла вперед.

Игорь не боялся их. Он знал — ракетами напрямую управляют люди, заточенные в стылых компьютерных залах промерзших бункеров. Они заменили собой компьютерные системы управления, которых катастрофически не хватало на Дабоге. На этот раз сканерам штурмовика даже удалось зацепить виртуальный канал связи, который тянулся за боеголовкой незримым шлейфом… Он на секунду увидел сумеречный подземный зал с серыми бетонными стенами, каскады многоступенчатых пультов управления и хрупкую, исхудавшую фигурку девушки, которая утонула в обширном кресле. Она, как сотни других, среди которых были и совсем еще юные, сидела, плотно закрыв глаза; от нейросенсорного шлема, надетого на ее коротко стриженные волосы, к пультам тянулись сотни плоских компьютерных шлейфов, но тем не менее, несмотря на землистый цвет лица, худобу и шлем, Игорь узнал ее. Это была она — та самая молодая учительница, что приводила детей на экскурсию в музей истории Дабога в незабываемый, роковой день первой орбитальной бомбардировки планеты…

Он даже вспомнил ее имя: Даша… Даша Кречетова…

Значит, она выжила… И дети тоже…

Его мысли оборвал сдавленный сигнал навигационной системы.

Свинцовая пелена облаков порвалась, расступилась бездонной фиолетовой синью стратосферы, в которой немигающими огнями застыли звезды.

На их фоне двигались огромные, расцвеченные скупыми искрами навигационных огней клиновидные тени приближающихся к планете боевых крейсеров Земного альянса.

Это была третья атака за последние полгода и уже вторая попытка штурма за истекшие с>тки.

Обогнавшие его ракеты вошли в радиус действия сканеров зенитных батарей…

В космосе расцвели частые, похожие на сеть росчерки холодного огня, — это ударили лазерные комплексы крейсеров, создавая заградительный барьер. Одна… Две… Три боеголовки запутались в них, взорвались слепящими камеры вспышками, но несколько, — Игорь не успел заметить их количество, — достигли цели, ударили в борт двигавшегося впереди прочих огромного крейсера…

Он подобрался достаточно близко, и видеокамеры его штурмовика зафиксировали, как по правому борту головного корабля армады вспухла броня, затем с интервалом в несколько секунд часто заморгали более мелкие взрывы, что–то выметнуло в космос в облаке кристаллизующегося газа…

Огромный корабль содрогнулся, его корма заалела заревом включившихся двигательных установок, и он начал маневрировать, медленно разворачиваясь, словно космический левиафан, по сравнению с которым пепельно–серый шарик Дабога казался просто раздутым футбольным мячом…

Картина была мрачной, впечатляющей…

Игорь скрипнул зубами, поворачивая рули штурмовика.

В груди клокотала ярость. Как хотелось ему ринуться вслед, завершить начатое ракетами дело разрушения, добавить мощь пушек своего штурмовика к танцу кромсающих броню взрывов, но он не мог позволить себе этой секундной, гибельной мести, — он и затаившийся в грузовом трюме шагающий робот были чуть ли не единственными, кто на данный момент оставался способен отразить наземную атаку прорвавшихся десантно–штурмовых модулей…

Бортовой компьютер уже рассчитал траекторию снижения вражеских десантных подразделений. Сейчас он ринется им вслед, чтобы…

…Звено космических истребителей класса «Фантом» появилось внезапно, вынырнув из–за черной громады обстрелянного крейсера.

У Игоря не осталось даже секунды на то, чтобы среагировать. Головной космический истребитель уже пикировал на него, и нити пульсирующих снарядных трасс ударили в штурмовик, грозя попросту разрезать его на две части…

Остальное произошло в доли секунд…

Он ощутил хлесткий удар, и конвульсии ломающейся брони пробежали по телу волной крупной дрожи. На миг разум Игоря помутился, он понял, что погиб, его выследили наконец и ждали, ждали… Но если собственная смерть ходила по пятам и не казалась такой уж жуткой, то сверкнувшая молнией мысль о «Беркуте» и беззащитности Дабога не дали его пальцам сорваться с сенсорной клавиатуры пульта.

В предсмертной горячке боя Игорь сделал то, на что бы никогда не решился, будь у него хоть пара секунд на размышление…

Он машинально вскинул руку и, выбив предохранительный кожух, единым движением дернул утопленный в специальную нишу рычаг запуска гипердрайва…

Это было самоубийством, но душу Рокотова наполнил восторг, когда он увидел, как затопившая экраны нестерпимая вспышка гиперпространственного перехода поглотила не только его штурмовик, но и потянула за собой огромный вражеский крейсер, неумолимо засасывая его в открывшуюся на орбитах Дабога ослепительно–черную воронку аномалии космоса…

Туда, откуда, как казалось Игорю, уже нет никакого возврата.

Рокотов ошибся.

…Очнувшись от беспамятства спустя неопределенный отрезок времени, он понял, что падает в атмосферу совершенно незнакомой планеты, находясь в обычной, трехмерной метрике пространства.

…Тишина.

Такая звонкая, оглушительная тишина, в которой сдавленный шепот слышится как крик.

Игорь лежал, ощущая на своей голове виртуальный шлем.

Покосившись на часы, он понял, что прошло гораздо больше времени, чем он помнил, значит… значит, он потерял сознание, а его мозг машинально продолжал выдавать информацию…

Впрочем, не все ли равно?

Горячий шепот четверых человек, стоящих спиной к нему, у окна, обжигал слух:

— …Чудовищно. Как они могли сжечь целый мир?!

— Варварство… Но мы же не можем, пойми… С нами поступят так же…

— Почему наши дети… куда–то, к черту на рога… умирать…

— Нет, они же не знают всех координат, наши предки… слепые рывки… это игра случая…

— Но ведь надо что–то ответить, сказать…

— А что говорить, Ханс?.. Скажем правду… У нас нет космических кораблей, а его штурмовик разбит вдребезги… Мне жаль этого парня… но ему придется смириться, остаться у нас… Нет… просто в голове не укладывается…

Игорь сделал вид, что не слышит их.

Нет, он не просто не хотел их слышать… Внутри вдруг разлилась отвратительная горечь…

Неужели за ЭТО умирали дети в стылых бункерах Дабога?

Глава 9

В трех километрах к югу

от имения Полвиных.

Место крушения

орбитального штурмовика

Вернуться на место происшествия Ольге удалось лишь через четыре дня.

Все это время район падения космического гостя был оцеплен плотным кольцом машин; дороги перекрыты, и даже на тропах в лесу оказались выставлены патрули сил самообороны.

Так было четыре дня. Потом, словно по волшебству, все исчезло — и машины и оцепление, только шаловливый ветер трепал оставшиеся кое–где обрывки желтой предупредительной ленты, которую протянули между деревьями, обозначая запретную для посторонних зону.

Ольга не знала, что случилось, но поехала туда, как только до нее дошел слух о том, что оцепление сняли.

После той ночи, когда ее едва не унес огненный ураган, она ощущала, что не успокоится до тех пор, пока не взглянет на пришельца с небес еще раз.

…Корабль лежал на склоне изуродованного холма.

Издали трудно было разобрать детали, но картина представлялась безрадостной, даже пугающей: черная, еще кое–где курящаяся дымом проплешина тянулась по редколесью уродливой полосой обгорелой, развороченной земли.

Падая, космический корабль ударил в склон, отрикошетировал от него, развернулся боком и в таком положении пробил гребень возвышенности безобразной бороздой, раскидав по сторонам тонны земли.

Таким Ольга видела это светопреставление в ночь своего совершеннолетия, но память, к ее досаде, совершенно не сохранила отдельных деталей произошедшей прямо на ее глазах катастрофы — слишком шокирующим оказалось для нее падение небесного тела, и в сознании осталась лишь ослепительная вспышка, горящий лес, грохот и упругая волна горячего, выжигающего легкие воздуха, которая выбила стекла в ее машине и едва не скинула «Волмар» с полотна дороги.

Теперь, при свете дня, все выглядело несколько иначе. Вызванная ею помощь подоспела тогда почти немедля, и сейчас поодаль, у подножия холма, она видела застывшие темные точки тракторов, которые при помощи тросов как раз и вытащили упавший космический корабль из той борозды, которую он пропахал в гребне возвышенности.

Она не вполне отдавала себе отчет — зачем приехала сюда во второй раз?

С одной стороны, ее снедало вполне естественное любопытство, а с другой — почему ее так сильно волновал упавший с неба космический корабль? Только лишь потому, что она стала случайным свидетелем этого катастрофического падения, или тут крылось нечто иное, пока что не осознанное ее разумом?

Хлопнув дверкой помятого «Волмара», Ольга ступила на обочину, минуту постояла, думая о том, замыкать ей дверь или нет, а потом, махнув рукой на машину, в которой все равно не осталось ни одного стекла, осторожно спустилась с придорожного откоса, уже не сводя глаз с возвышающейся неподалеку черной вытянутой громады.

Ближе начинали проступать детали.

Пейзаж казался чужеродным, диким. Странно было видеть поломанные сосны, поваленные кругом, будто чья–то огромная рука прошлась исполинским кулаком по зеленому подшерстку леса… Те деревья, которые не выворотило с корнем и не сожгло, стояли в наклон, уронив макушки к самой земле; по их морщинистой коре бежали трещины, и в них проступили, застывая на воздухе, янтарные капельки смолы…

Сам космический корабль казался огромным, уродливым, непонятным.

Его обугленный контур напоминал выброшенную на берег акулу. На черной броне, покрытой шелушащейся коростой окалины, выступали короткие, похожие на рыбьи плавники стабилизаторы атмосферного полета; в передней части корпус упавшего корабля заострялся, и там, из–под разорванных ударом о землю, разъехавшихся в стороны бронеплит, виднелись прозрачные сегменты обзорного блистера пилотской кабины.

Впрочем, сходство с представителем хищной морской фауны на этом и заканчивалось. Принять упавший из поднебесья космический корабль за выброшенную на берег черную акулу можно было только издали, да и то с большой натяжкой.

Детали, которые по мере приближения к кораблю начинали выделяться на его обшивке, пугали, точно так же как изувеченный склон холма и выгоревший, поломанный лес

Из шелушащейся коросты окалины по бокам корабля двумя симметричными рядами вспухали пологие вздутия, расположенные чуть ниже плавников–стабилизаторов. На их вершинах металлокерамический сплав брони казался самым невероятным, противоестественным образом смят в коническую гармошку, образуя углубление, в центре которого торчал выщербленный, окрашенный на срезе в цвета побежалости, черно–синий компенсатор ствола автоматической вакуумной пушки.

Выше, над стабилизаторами, горбатились покатые выступы многоствольных пусковых установок ракет класса «космос–космос». Три ряда закрытых почерневшими диафрагмами дыр казались зловещими глазами этой космической хищницы.

От корабля исходило четкое, недвусмысленное ощущение необузданной силы и смертельной усталости металла. Как эти ассоциации могли уживаться вместе, сплетаясь воедино, рождая ОДНО чувство, оставалось непонятным…

Ольга неторопливо шла вдоль его корпуса, стараясь одновременно и обуздать душившие ее чувства, и не пропустить ни одной детали. Ее состояние было таким же двояким, как и чувство, исходившее от этой громады…

Ей было страшно и любопытно, сердце то сжималось, когда на глаза попадались поваленные деревья, развороченная земля и сгоревший дотла кустарник, то начинало неистово бухать, когда взгляд соскальзывал на черный контур покореженной брони космического исполина.

Перед ней лежало нечто темное, чуждое ее психике, воспитанию, мироощущению и в то же время притягательное, таинственное до дрожи.

Пройдя мимо тракторов, за которыми по земле были распластаны десятки отцепленных, но еще не смотанных в бухты тросов, она перешагнула через обугленный ствол поваленного дерева и по развороченному траками гусениц дерну подошла вплотную к кораблю.

Вблизи он казался еще более огромным и непостижимым, чем издали.

Скользя взглядом по оплавленным пластинам его обшивки, Ольга то и дело натыкалась на шрамы — другой ассоциации просто не возникало от вида этих продолговатых выщерблин, которые тянулись по поверхности прочнейшего керамлитовою сплава длинными, безобразными бороздами. Эту броню грызли не только космос и атмосфера. — Она зажмурилась, когда поняла, что по ней молотили снаряды — целый шквал острых, беспощадных, начиненных взрывчаткой жал впивался в металлокерамическую кожу космического пришельца… Ей даже на секунду показалось, что она слышит тот грохот, каким должны были отзываться внутри самого корабля их попадания.

Она прошла вдоль борта, который возвышался над ней черным, закрывающим полнеба валом, и увидела, что в корме пришельца открыта аппарель. Квадратная пасть механического шлюза опустила к изувеченной земле свою челюсть в виде наклонной прямоугольной плиты, предназначенной для выгрузки из чрева корабля какой–то техники…

Не удержавшись от искушения заглянуть внутрь, Ольга вскарабкалась по осыпающемуся под ногами откосу, набрав при этом полные туфли земли.

Пришлось остановиться подле опущенного пандуса и вытряхнуть набившийся в обувь смешанный с пеплом песок.

Переобуваясь, она впервые подумала о том, что пришла сюда без приглашения. От этой мысли ей стало неуютно. Настораживала царящая вокруг тишина — около корабля одни брошенные трактора, и ни одного человека…

Впрочем, она всегда считала себя храброй девочкой.

К тому же это МОЯ земля!.. — с непонятным самой себе раздражением подумала Ольга, наконец заглянув вовнутрь.

То, что она увидела в сумеречных глубинах корабля, заставило ее вздрогнуть… В первый момент Ольга толком не поняла, что же это такое таится там внутри, лишь почувствовала странную оторопь от смутных линий, проступающих из красноватого сумрака, но постепенно, по мере привыкания глаз к тусклому освещению отсека, эти линии сложились в четкий контур некой фигуры…

Вот тогда–то она и почувствовала настоящий страх, оторопь, граничащую с безрассудным желанием развернуться и бежать…

В глубине грузового отсека космического корабля на массивной подающей плите застыло пятнадцатиметровое механическое чудовище…

С первого взгляда оно казалось похожим на сложившую крылья птицу — та же обтекаемая форма, две огромные механические ноги, каждая из которых оканчивалась тремя массивными пальцами… но как нелепо, ужасно, зловеще выглядело это сходство, когда разум начинал впитывать детали, понимать, — это не сервоприводное чучело какой–то небывалой жизненной формы, это машина… предназначение которой — убивать…

Чувство было ошеломляющим.

Ольга застыла как вкопанная, машинально вцепившись рукой в какую–то вертикальную стойку аппарели, украшенную змеящимися по ней шлангами стационарного питания, и смотрела в глубь космического пришельца, на затаившийся там хищный, приплюснутый контур боевой машины, с ясно различимыми сегментами смотровых триплексов, предназначенной для человека рубки управления…

Ее страх разрастался, накатывал волнами дурноты, до бесконтрольной дрожи в ослабевших ногах, будто квадратный провал грузового шлюза втягивал в себя ее разум…

Не стоило прилагать особых умственных усилий, чтобы понять — корабль и робот составляли единую боевую связку, механический организм, в котором в данный момент не хватало только третьего, самого важного его компонента — человека…

Ольга на секунду закрыла глаза, пытаясь представить себе мир, который мог породить подобный биомеханический симбиоз, но у нее ничего не получилось — в воображении клубилась какая–то злая мгла, и не больше того. Как она могла представить себе что–то чуждое ее разуму, не подвластное логике воспитания, неуместное, злое и неправильное, как вывороченная земля и обугленные деревья на склоне?..

В сознании двадцатилетней девушки мир был прост и складывался из иных, прямо противоположных этому чудищу понятий. Вот только что происходило с ним сейчас, в этот затянувшийся миг?.. Ольга смотрела в провал грузового шлюза и не могла отделаться от ощущения, что внутри нее что–то съеживается, будто невидимая рука комкает там лист бумаги, на котором черным по белому, просто и понятно была описана ее прежняя жизнь, где в отдельный, не подвергаемый сомнению столбец были выписаны моральные ценности, а в другой, поменьше, — жизненные планы… Теперь же непреложная ясность некоторых истин сминалась в ее душе, и она с ужасом поняла — еще немного, и тот скомканный листок будет выброшен вон…

От корабля и угнездившегося внутри шагающего робота исходили холодные волны ужаса. Это новое для нее чувство оказалось очень трудно понять, переварить внутри себя. Теперь она точно знала, что на самом деле случилось с ней той страшной ночью.

Четверо суток назад, на ее глазах, с неба упал покореженный осколок СМЕРТИ — понятия чуждого и противоестественного ей…

Отсюда следовало уйти, убежать как можно дальше и быстрее, но…

Странное чувство, на секунду показавшееся самой Ольге каким–то болезненным, ненормальным, влекло ее вперед, в темные, сумеречные глубины жуткого пришельца из космоса, будто тот и впрямь мог содержать в себе нечто чрезвычайно важное для, нее, Ольги Полвиной…

И она шагнула, внутренне сопротивляясь этому порыву откровенного безумия и в то же время поддаваясь ему, предчувствуя что–то неподвластное ни разуму, ни логике…

***

Темная, покосившаяся от потрясшего корабль удара дверь вела в ходовую рубку.

Ольга осторожно просунула руку в щель, ощутив под пальцами шершавый материал пневмоуплотнителя. Она чувствовала себя скованной страхом и сомнениями, но все же не смогла побороть желания заглянуть в святая святых корабля. Надавив ладонью на торец двери, она ощутила, как та подалась в стену, скользя по направляющим.

Перед ней открылось тесное, сумеречное помещение, центр которого занимало высокое и неуклюжее на первый взгляд противоперегрузочное кресло с широкими, усеянными кнопками подлокотниками.

Свободного пространства в рубке управления практически не было. Отовсюду, обступая кресло, сдвигались компьютерные терминалы. Они выпирали из стен, росли от пола, свисали с потолка на толстых хромированных кронштейнах, и повсюду — кабели, экраны, переключатели, сенсоры… Добрая половина оборудования даже на неискушенный взгляд такого человека, как Ольга, казалась более поздней модернизацией. Кто–то второпях переделывал данное помещение, приспосабливая его к новым целям. В пользу этого говорили проложенные поверх облицовки стен толстые жгуты компьютерных интерфейсов, следы различных монтажных работ, неуместная угловатость некоторых приборных панелей, их явная функциональность, с полной потерей эстетичности, в то время как первоначальное оборудование космического корабля было легко отличить по плавным, законченным контурам рационально размещенных терминалов.

Несколько минут Ольга просто стояла в узком проходе, между правым подлокотником кресла и гроздью нависающих от потолка экранов. Ее растерянный, испуганный взгляд скользил по техногенному, хаотичному интерьеру пилотской кабины, словно она пыталась мысленно угадать назначение тех или иных деталей нагроможденного вокруг кресла оборудования.

Конечно, ей это не удалось. О назначении некоторых экранов еще можно было догадаться, но и они, темные как ночь, больше пугали и сбивали с толка живущим в их глубинах отражением, чем помогали понять смысл и истинное предназначение этого странного, во многом пугающего корабля.

Известие о том, что его пилот тяжело пострадал при падении и, вероятно, не выживет, придавало сумеречному пространству рубки еще более зловещий ореол.

Кем он был? О чем думал?..

Чем дольше Ольга стояла посреди гробовой тишины, тем отчетливее в ее душе вызревала мысль о том, что ни один человек добровольно не втиснет себя в это кресло и не ринется навстречу собственной смерти… В его падении на Кассию присутствовал какой–то незримый злой рок, неизбежная, предопределенная заранее закономерность…

Ольга машинально облизала пересохшие губы. Гулкие удары сердца вторили ее мыслям. Ощущение казалось неприятным, подавляющим и в то же время каким–то томным, зовущим, будто перед ней лежал порог неизведанного, за который страшно и в то же время любопытно ступить…

Неожиданно для себя самой Ольга боком протиснулась меж приборными панелями и осторожно опустилась в кресло.

Сначала она просто села на его краешек, почувствовав, как промялась под ее весом обивка, потом, продолжая слушать удары собственного сердца, откинулась в объятия высокой, оканчивающейся полукруглым подголовником спинки…

Это действительно смахивало на искушение…

Правда, пока ничего страшного не произошло. Она сидела не шевелясь, перемещая взгляд по приборным консолям, читая надписи на интеранглийском.

Царящий в рубке управления сумрак заставлял ее напрягать зрение, и, наверное, поэтому Ольга внезапно заметила одну странность, которая, возможно, укрылась от взглядов тех, кто до нее побывал в этом помещении. А быть может, и не укрылась, но разве станут говорить об этом ей? Вообще–то корабль должны были через пару дней забрать из развороченной падением воронки и перевезти куда–то для более детального исследования. Охранять его не было никакого смысла. Кто на Кассии знал о его падении? Считанные единицы. Да и никто бы не полез сюда, в частные владения Полвиных, не поставив в известность хозяев. А уж отец бы позаботился о том, чтобы вокруг пришельца не болтались любопытные. Нет, только она в своем неуемном любопытстве могла прокрасться сюда вот так, практически тайком…

Замеченная странность сильно взволновала ее.

Поясняющие надписи на приборных панелях

были наспех набиты через трафарет. Но взгляд Ольги зацепился не за свежие буквы, а за полустертые, но еще читаемые строки на интеранглийском, которые виднелись на старых приборах этого странного корабля. Несколько секунд она в недоумении смотрела на них, сравнивая тексты и внутренне удивляясь такой абсурдной системе двойных стандартов… Что бы это могло значить?!.

Вот, например, эта клавиша под миниатюрным экраном… Свежие буквы, пропечатанные через трафарет, складывались в достаточно зловещую фразу:

«Створы бомболюков. Контроль сброса».

А под ней полустертая, старая трактовка:

«Распыление удобрений. Контроль емкостей».

Она ровным счетом ничего не понимала. Взгляд продолжал блуждать по приборам, находя все новые и новые свидетельства переориентации основных функций корабля.

Неужели в недавнем прошлом это была обычная сельскохозяйственная машина?!.. — внезапно осенило ее.

Догадка быстро превращалась в уверенность.

Взгляд Ольги остановился еще на одной группе двойных надписей. Они располагались справа и слева от кресла, под переключателями, похожими на гашетки игровых джойстиков.

«Левая ракетная установка. Режимы огня» — так гласили свежие буквы.

И чуть ниже затертая, но различимая надпись:

«Старт метеозондов. Одиночный, групповой режимы».

Чтобы быть уверенной до конца, она посмотрела по правую сторону кресла, на похожую панель. И опять, свежая надпись гласила:

«Правая ракетная установка. Режимы огня».

А под ней словно призрак какой–то иной, прошлой, навсегда потерянной жизни:

«Метеорологические ракеты. Переключение по типам облачности».

Вот, значит, как…

Ольге вдруг припомнились все черные, нехорошие мысли, которые одолевали ее на пути к кораблю, когда она смотрела на сгоревший, поваленный лес, потом ее оторопь и непонимание, откровенный страх при взгляде на контур притаившегося в грузовом отсеке шагающего робота, и ей внезапно стало неудобно, неловко сидеть в этом кресле. Жизнь, как обычно, оказалась сложнее, чем то видится при беглом осмотре. Ее даже на секунду посетила досада — ну зачем вылезли на глаза эти старые, полустертые свидетельства былого предназначения страшного корабля, который она уже успела осудить и очернить в своей душе, считая, что поступает правильно…

Не в силах бороться с внезапным чувством, она встала, выскользнула из рубки и кинулась назад, в грузовой отсек, где в тусклом свете красноватой лампочки застыл так сильно напугавший ее механический монстр.

Она знала, зачем возвращается туда, что именно желает и одновременно страшится увидеть.

Подавив в себе трепет, совершив усилие, она подошла ближе, вытянув обе руки, словно слепец в поисках опоры. Броня робота отдавала тупым, ноющим холодом под внезапно вспотевшими ладонями. Пальцы скользили по выщербленной поверхности, болезненно ощущая все неровности, пока на огромном выпуклом шарнире коленного сочленения под ними внезапно не проявились четкие вдавленности букв.

Ольга отняла руку от брони и присмотрелась.

«Агропул номер семнадцать. Семья Рокотовых. Собственность».

Эта надпись едва читалась под многочисленными отметинами шрамов, но она была!.. И ее смысл казался очевидным, неоспоримым.

Возвышавшийся над ней шагающий монстр был в прошлом не чем иным, как очень большим, приспособленным к определенной специфике аграрным роботом. А корабль, который она приняла за страшного вестника смерти, просто транспортное средство для его перевозки.

Ольга откровенно растерялась.

Теперь, после этого внезапного открытия, в охваченном смятением разуме девушки вдруг возник иной вопрос: Кто в таком случав нанес свежие трафаретные надписи на новые и старые приборы в кабине управления кораблем? Что за обстоятельства заставили человека и две, по–видимому принадлежащие ему машины, служить этой страшной, злой, непонятной для нее силе — ВОЙНЕ?!..

***

Воистину, нет границ человеческому любопытству.

Даже страх, это порождение инстинкта самосохранения, бледнеет перед ним, зачастую уступая дорогу этому иррациональному чувству.

Ольга понимала, что совершает очередное безумие, но разве могла она остановиться, уже сделав первый шаг? Разве я не должна понять все, до конца? — думала она, глядя на откинутый люк в днище неподвижно застывшей машины.

Как назло, рядом оказалась прислонена к стене легкая алюминиевая лесенка, очевидно оставленная тут одним из техников, осматривавших корабль и робота.

Дрожащими пальцами она взялась за поперечную перекладину, оторвала лестницу от стены, приставила к согнутой в колене ноге робота, несколько раз попробовала на прочность и полезла вверх с таким чувством, что совершает натуральное преступление или святотатство.

Впрочем, ничего страшного не случилось.

Кабина управления шагающим монстром была такой же тесной и утилитарной, как рубка космического корабля. То же потертое кресло перед выстроившимися в ряд экранами, какие–то приборы, переключатели…

Это уже перестало быть страшным… И даже таинственность как–то умерилась, будто пять–десять минут назад один силуэт данной машины не нагонял на нее жуть…

Ольга села в кресло, попытавшись представить себе, как это было, но ее воображение молчало, видно исчерпав свой ресурс… Ольга даже не заметила того, что за все пребывание тут ни разу не задалась элементарным, с точки зрения логики, вопросом — а почему где–то идет война?

Она задумалась об этом сейчас, машинально положив обе руки на подлокотники кресла и рассеянно глядя на собственное отражение, прячущееся в глубинах матово–черных, погашенных экранов…

…Она не поняла — как это случилось.

Откинув голову на валик подголовника, она продолжала напряженно думать, невольно сконцентрировавшись на странном и непонятном названии «Дабог», случайно оброненном матерью накануне, когда она разговаривала по телефону с отцом, который все еще пребывал в столице. Странно, и Кирилл Александрович уехал туда же…

Ольга не видела, как на контрольной панели пульта управления тускло затлел какой–то сигнал…

Она не знала, что это — ответ на ее мысль, на средоточие нервной активности, которое родило повторяемое в уме слово Дабог…

Что–то острое кольнуло в затылок, словно из подголовника внезапно выскочили мелкие иголочки.

Ольга вскрикнула от неожиданности, хотела вскочить, но в эту секунду точно такие иголки кольнули ее в оголенные запястья, вокруг что–то защелкало, рубка перед глазами начала расплываться, теряя свои сумеречные очертания, и…

Она действительно увидела Дабог…

Глава 10

Поместье Полвиных.

Три часа спустя

Вернувшись домой, Ольга застала там отца, неожиданно нагрянувшего из столицы, и Сережку Воронина, с которым не виделась около полугода.

Старший Полвин старался выглядеть веселым, но по всему было видно, что он чем–то озабочен. И Ольга догадывалась — чем. Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы разглядеть взаимосвязь событий.

Тем не менее встреча после недолгой разлуки была радостной. Обняв отца, она вдруг почувствовала облегчение — все дома, семья в сборе, значит, все будет в порядке.

О своем вторичном посещении места падения космического корабля она решила молчать. Странные и страшные картины, увиденные ею через систему нейросенсорного кресла в рубке управления огромного шагающего робота, засели в душе девушки стылым холодом, но она сумела справиться с собой и не подавать вида, что находится в смятении… Она знала, что нужно обязательно поговорить об этом с отцом, но не сейчас же?..

— Как раз вовремя, Олюшка, — широко улыбнулся Николай Андреевич. — Я тут тебе приготовил сюрприз… — Отец хитровато прищурился, подталкивая дочь ко входу в гостиную. Она не поняла, о чем идет речь, а когда вошла, то на секунду опешила: в гостиной с книгой в руках сидел Сергей Воронин, молодой хозяин соседнего поместья, земли которого располагались к югу от Лисецких, неизменный товарищ всех ее детских игр и негласный кандидат на руку и сердце наследницы Полвиных.

Ольга остановилась в дверях, с немым изумлением разглядывая Сережку. За те полгода, что они не виделись, ее сверстник, которого в семье было принято в шутку именовать не иначе, как «наш жених», не только вырос на добрых три или четыре сантиметра, но и заметно возмужал, раздался в плечах. Практика в сельве, на соседнем материке, добавила бронзовый загар его щекам и вообще тонко, неузнаваемо изменила черты Воронина, превратив угловатого подростка в молодого, подтянутого мужчину. Однако больше всего Сережку, конечно, изменила форма. Офицерские знаки отличия, золотая вязь по черной ткани, тесный стоячий воротничок — все это делало его взрослее, мужественнее, что ли… В другой момент, по старой памяти, Ольга бы кинулась ему на шею, а сейчас застыла в дверях, смутившись…

— Ну что ж ты, Сережу не узнала? — ласково спросила мать, появившись в гостиной из противоположной двери.

При этих словах молодой Воронин, который, углубившись в чтение, сидел вполоборота к дверям и не видел Ольгу, вздрогнул, поспешно отложив книгу, вскочил, машинально одернув форму, повернулся…

Их глаза встретились.

— Здравствуй, Оля!.. — Он тоже запнулся, будто не зная, как теперь себя вести, оба повзрослели, изменились, и вроде бы детская непосредственность уже осталась в прошлом, а ей на смену…

— Привет, Сережка! — Она вошла в комнату, протянув ему обе руки. — Как идет тебе форма… — опустив взгляд, произнесла Ольга, ощущая прикосновение его пальцев.

— Это в наследство, от прапрадеда… — ответил он. — Семейная реликвия. А я все ждал, ждал, а потом думаю, дай сам заеду!

— Ну и правильно… — Ей стало неловко. За последними событиями она забыла, пропустила тот день, когда они традиционно встречались в это время года на полпути между усадьбами.

— А у меня обед готов, — заметив смущение молодых, пришла им на выручку мать. — Давайте быстро мыть руки, и за стол!

Столовой у Полвиных служило просторное помещение с большими панорамными окнами, откуда открывался вид на окружающий усадьбу лес.

— Как в городе, пап? — осведомилась Ольга, когда все уселись на свои места.

— Да ничего. — Отец подозрительно покосился на дочь. — А что такое?

— Ну, тебя вызвали так внезапно, как раз в мой день рождения, — напомнила она. — Это секрет?

— Да нет. Какие уж тут секреты… — Николай Андреевич потянулся за хлебом, укоризненно взглянув на дочь. А ты не знаешь, зачем меня вызывали… — говорили его глаза. — Ведь тебе на голову едва не упал тот корабль…

Ольга смутилась, отвела взгляд, а Николай Андреевич, взяв хлеб, все же ответил вслух на ее вопрос, но скорее для Сергея Воронина, который делал вид, что ест…

— В тот день наши спутники уловили всплеск аномальной энергии в зоне высоких орбит. Естественно, сразу же был введен план «Контакт», ты же знаешь, что это такое, — посмотрев на дочь, добавил он. — Вызвали всех, кто имеет голос в планетном собрании, еще кучу людей сорвали с мест просто по долгу службы… Переполох был, кстати, огромный…

Ольга оторвала взгляд от тарелки. Что–то в его тоне насторожило, можно сказать, даже покоробило ее… То, как он старался придать своим словам непринужденность? Или нарочитая беззаботность отца просто задела в ее душе неумолкающую струнку тревоги?

Нет, скорее дело не в том, — промелькнула в ее голове крамольная мысль. — Просто случилось нечто из ряда вон выходящее, а все вокруг пытаются сделать вид, что происшествие не стоит выеденного яйца… Странно как–то…

— Пап, а что это за планета — Дабог? — внезапно спросила она.

Николай Андреевич вздрогнул. По всему было видно, ему не нравится направление, которое принимал разговор. Он помолчал, потом отложил вилку, аккуратно разместив ее на салфетке, и поднял глаза на дочь.

— Откуда ты узнала это название? — строго спросил он, в упор глядя на Ольгу.

Ей вдруг стало не по себе — в тяжелом, незнакомом, ЧУЖОМ взгляде отца явственно проступило то, что подспудно витало в воздухе, — какая–то недосказанность, напряженность, нервозность… Будто в доме кроме них незримо присутствовал еще кто–то злой, незваный…

— Это что, секрет? — вопросом на вопрос ответила дочь. Ей не нравилось, когда взрослые начинали темнить. В их семье по крайней мере это не было принято.

— Никакого секрета здесь нет, — слишком резко ответил отец. — Дабог — это одна из соседних с нами колоний, что–то около трех световых лет отсюда, на самом краю шарового скопления.

Перед мысленным взглядом молодой Полвиной возникла картинка–воспоминание: выщербленная, почерневшая броня космического корабля и жуткий механический монстр, затаившийся в его глубинах, за аппарелью.

— Там идет война? — тихо спросила она.

Старший Полвин кивнул, уже напрочь забыв о еде. Если бы дочь знала, как тяжелы были для него эти невинные, казалось бы, вопросы, которые можно было отнести на счет простого любопытства молоденькой девушки, но он–то знал, что это не так… Она только что прошла АХУМ — это информационное, моральное чистилище, где в корне менялись многие взгляды молодых людей, и, судя по всему, с честью вышла из данного испытания, а вот они… те, У кого воспоминания об АХУМах и личных ломках мировоззрений стали туманным прошлым, они, похоже, предали сами себя… Поймут ли их дети и внуки, что сделано это было исключительно ради их блага?

— Да, — негромко ответил он, даже не заметив, что пауза между вопросом и ответом неоправданно затянулась. — Этот молодой человек, свалившийся с неба, утверждает, что восемь месяцев назад около их планеты появился флот Земли, который заявил претензии на часть территории Дабога. — Отец как–то криво, нехорошо усмехнулся в тон невысказанным мыслям. — Якобы в качестве компенсации за те затраты, что понесло Всемирное правительство четыре века назад, снаряжая колониальные транспорты, — пояснил он.

— Но ведь это неправда! — возмутилась Ольга. Посещение АХУМа еще оставалось свежо в ее памяти, и все виденное там шло в разрез с теми словами, которые произносил отец.

— У нас нет объективной информации, — сухо и односложно возразил он, давая своим тоном понять, что тема разговора неприятна ему.

На некоторое время в столовой повисла тишина.

— Нам толком ничего не известно про этот самый Дабог, — наконец нарушил молчание Сергей. — Говорят, что пилот подбитого корабля просил помощи у нашего правительства? Это так, Николай Андреевич?

При этих словах гостя Полвин поморщился, как от зубной боли.

— Ну, что ты, Сережа, на самом деле! — в сердцах воскликнул он. — Дался вам всем этот Дабог, разве больше нет никаких тем?!

Ольга редко видела отца таким раздраженным и нервным. Она хорошо знала его… вернее, до этого момента ей казалось, что она его знает, но сейчас Ольга увидела совсем другого человека, который что–то скрывает от них, не договаривает, боится…

— Пап, это ведь первый контакт… — осторожно напомнила она, упрямо не желая менять тему разговора. — Кирилл Александрович сам рассказывал мне перед входом в АХУМ, что мы все вот уже несколько веков подряд ждем ЛЮБОГО контакта! Так почему все вдруг шарахнулись в стороны, замолчали, как перепуганные рыбы?

Ее слова прозвучали в тишине достаточно резко и вызывающе. Мать укоризненно посмотрела на дочь, но старший Полвин, похоже, смирился. Если у него внутри и шла какая–то борьба, то сейчас он сдался, сник, словно ему предстояло обнародовать нечто не совсем уместное, неприятное, идущее вразрез с какими–то общеизвестными истинами.

— Понимаешь, Олюшка… — Он запнулся, будто подбирал нужные слова, а потом тихо, но твердо закончил начатую мысль: — Нами было решено не ввязываться в этот конфликт. Сейчас пилоту оказана помощь, но его корабль не будет отремонтирован — для этого нет технических возможностей. Это значит, что он не улетит, а останется на Кассии. Навсегда, — односложно произнес Николай Андреевич, будто хотел поставить жирную точку в конце неприятного разговора. — Этот контакт был признан нежелательным. Мы больше никогда не услышим о Дабоге…

— То есть как?!. — опешив, переспросила Ольга. Сергей искоса посмотрел на Полвина и вдруг ответил за него:

— Я слышал об этом. Контакта просто не было. Вот и все. Жизнь продолжается.

Ольга посмотрела на Воронина, потом перевела взгляд на отца.

Полвин кивнул, подтверждая слова молодого офицера.

— Значит, эти люди с Дабога ведут несправедливую войну? Они напали на Землю? Или пустили к себе новых поселенцев и стали притеснять их? Или я что–то не понимаю?

— Оля, тебе незачем это понимать! — попыталась осадить ее мать. — У нас своя жизнь, которая пока что не зависит ни от Дабога, ни от Земли.

— Вот именно, «пока что», — с тихой досадой в голосе произнес отец, вновь попытавшись приняться за еду.

— Нет! — резким жестом остановила его дочь. — Я хочу, чтобы мне объяснили! Внятно и честно, как было всегда до сих пор! — Ольга неестественно выпрямилась на стуле, глядя поочередно то на мать, то на отца, то на Сергея Воронина, который, видно по всему, уже жалел, что попытался поддержать старшего Полвина. — Или признайтесь, что АХУМ и все прочее — это комедия! Чушь!

На секунду после ее слов в столовой повисла гнетущая тишина. Это было похоже на брошенный вызов. Кто–то должен был поднять перчатку…

— Ну что ты так разошлась? — Сергей сидел вполоборота к Ольге, и она внезапно подумала, что он стал красив до неузнаваемости. Только ей почему–то вот уже несколько минут не хочется смотреть в его сторону.

— Не лезь, — попросила она. — Я говорю с отцом! Папа, ответь, почему мы решили сделать вид, будто не существует того корабля? И почему мы забыли о собственном модуле колониального транспорта, запаркованном на Кассии?

Старший Полвин пристально посмотрел на дочь.

Его щеки вдруг залил румянец. Это был не стыд, а гнев. Гнев отца, поступившегося чем–то сокровенным, предавшим самого себя ради дочери. Но она не понимала этого!..

— Потому что их планету СОЖГЛИ! — медленно и внятно ответил он. — Когда Дабог отказался признать себя колонией Земли, принять планетного управляющего, посланного правительством Джона Хаммера, и более того — попытался изгнать корабли Земного альянса со своих орбит, планету попросту СОЖГЛИ ОРБИТАЛЬНОЙ БОМБАРДИРОВКОЙ!

Произнося эти слова, Полвин с горечью подумал, что контакт все–таки состоялся, как бы ни тужились они, пытаясь сделать вид, будто ничего не случилось. Нет. Ложь во спасение могла лишь отсрочить Второе пришествие Земли, о которой за многие века привыкли думать как о чем–то далеком и нереальном.

Шрамы на развороченном холме со временем сгладятся, зарастут, а вот в душах людей — нет. Страх останется на Кассии, он будет глодать сердце каждого посвященного, и лишь немногие смогут по–настоящему забыть, не придать значения, жить, как прежде. Но что они могли сделать? Этот человек, который рухнул на их головы в изувеченном корабле, тридцатисемилетний старик с проседью в ежике волос… и глазами, полными ледяного безразличия к собственной судьбе, — он ведь действительно не просил у них помощи для Дабога. Он не просил ничего, но каждый из четырех присутствовавших в больничной палате офицеров, просмотрев полубредовый отрывок его памяти, да даже просто взглянув на него, почувствовал страшную оторопь, будто дохнуло в душу ледяной неизбежностью, и каждый в эту секунду наверняка подумал о семьях, детях, каких–то мелких незаконченных делах, которые вдруг выросли в сознании, стали значимыми… Каждый увидел пустоту в глазах этого поседевшего до времени парня, оглянулся и понял — шаг в сторону, засветка координат Кассии, и этот же безжалостный каток разгорающейся где–то войны раздавит их мир просто так, в назидание другим, более крупным и более значимым колониям, которые, по словам этого человека, тоже не спешили припасть к стопам правительства Земного альянса…

— Оля… мы ничем не можем ему помочь, — тихо, но внятно произнес Полвин. — Хотели бы, да не можем. Если координаты Кассии станут известны, нашему миру конец. Мы слишком малы, беззащитны и незначительны. Нас не нужно завоевывать. Кто помешает сжечь Кассию, чтобы другие были более сговорчивы? Как колония, как стратегический объект — мы ничто.

Ольга сидела бледная как смерть.

Почему–то в этот миг она смотрела не на отца — на Сережку. Молодого, красивого парня в шитом золотом офицерском мундире. А на его месте упрямо плавал другой образ, выхваченный виртуальной памятью шагающей машины и отданный ей в ответ на заданный в мыслях вопрос о том, что такое Дабог…

Она видела его, Игоря Рокотова, правда со спины, так, как запечатлели видеокамеры «Беркута», — сгорбленный силуэт в промасленном комбинезоне, который сидит между ступоходов машины и смотрит, как в его горячих, живых пока еще ладонях медленно тает радиоактивный снег ядерной зимы…

Разве сонный покой Кассии, по сути, не был куплен этим самым снегом?

Слова отца медленно, как идущие ко дну камни, падали в ее душу, обретая свой законченный, зловещий смысл.

У него не было никого, кроме этого покалеченного корабля, страшного птицеподобного робота и еще… Ольга запнулась в мыслях, не зная, как это назвать, определить ту сумму ощущений, что вынесла она из сумеречных глубин разбитого орбитального штурмовика…

Бывает, что человек внезапно начинает воспринимать чуждые ему ценности как свои. Наверное, нечто подобное сейчас происходило с ней, просто в силу возраста, какого–то присущего всем вступающим в жизнь личностям максимализма, обостренного чувства справедливости, острые углы которой еще не сглажены трудной наукой реальной жизни.

Она была сытой, а он голодным. Она богатой, а он бедным. Она имела все, и ради этого он должен был тысячу раз умереть там, на орбитах далекого Дабога, даже не задумываясь, что делает это в том числе и ради нее, незнакомой девушки, какой–то там Ольги Полвиной, с маленькой, не имеющей никакой ценности планетки Кассия… А нет… не умер, упал на их головы, чтобы навек остаться тут среди людей, что, страшась, отвернутся, сделают вид, что не видели его…

Все это она скорее чувствовала, чем думала.

Страшно… Ей вдруг стало страшно от растущего внутри чувства пустоты…

В словах такого не выразить.

— Оля, быть может, ты не понимаешь? — Голос Сергея с чего–то вдруг приобрел снисходительные, менторские нотки. — Но мы не смогли бы помочь Дабогу даже при всем горячем желании сделать это.

У нас ведь нет ни армии, ни вооружений. Мы маленькая, балансирующая на грани деградации аграрная планетка…

— Я знаю это. — Ольга удивилась тому, как спокойно звучат ее слова. В душе было мутно, нехорошо, но сквозь всю гамму противоречивых чувств она понимала, что не может встать и вдруг осудить своих родителей. Они принимали какие–то решения, оглядываясь на нее, но вот Сергей… Почему он не возмутился? Почему… Почему…

Обед был испорчен окончательно и бесповоротно.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПЛАНЕТАРНАЯ АТАКА

Глава 11

На траверсе планеты Кассия.

Два миллиона километров

до границы стратосферы.

Борт линейного крейсера

«Тень Земли»

Космический корабль, который приближался к планете, был огромен. Его размеры и сужающаяся к носу клиновидная форма могли зацепить за живое самое косное воображение. Словно зловещий черный призрак, крейсер с погашенными навигационными огнями скользил в черной бездне пространства, а за ним, растянувшись на несколько сот километров, тянулся длинный шлейф, составленный из бесформенных кусочков металла, кристаллов замерзшего воздуха, различного мусора… и даже два человеческих тела в разорванных скафандрах присутствовали в этом страшном, похожем на кометный хвост шлейфе.

По правому борту клиновидного крейсера в обшивке зияло несколько уродливых дыр. Одна из них казалась попросту огромной, туда запросто мог влететь небольшой орбитальный челнок… Внутри, в свете установленных по периметру пробоины прожекторов, виднелись перекрученные балки каркаса, фрагмент оборванного коридора, несколько разрубленных взрывами отсеков… Сейчас в районе уродливого отверстия по броне крейсера ползали крохотные человеческие фигурки в скафандрах.

Однако, несмотря на явные повреждения, корабль выглядел более чем зловеще. Линейный крейсер «Тень Земли» мог послужить отличным образчиком технологий XXVII века, — его темная, многокилометровая, клиновидная конструкция была сплошь усеяна выступами вращающихся параболических антенн, вздутиями надстроек, плотно смеженными створами вакуумных шлюзов, закрытыми диафрагмами стартовых электромагнитных катапульт…

Отдельное место по боковым скатам обшивки занимали огромные суппорты, по которым в космос во время боя выдвигались циклопические башни орудийно–лазерных комплексов «Прайд»…

Сейчас это электронно–механическое чудовище медленно, но неуклонно приближалось к голубоватой дымке облаков, что стыдливо прикрывали собой девственное лоно безымянной планеты…

Безымянной для тех, кто пришел извне, из черных глубин космического пространства…

В рубке крейсера царил мягкий сумрак, в котором силуэты людей скрадывались, казались незаметными на фоне тускло сияющих мониторами компьютерных терминалов. Полусферический зал площадью около трехсот квадратных метров вмещал в себя десятки отдельных постов управления — здесь располагался нервный центр огромного крейсера.

Та часть рубки, что в данный момент была обращена к планете, казалась прозрачной — такую иллюзию создавали сотни плотно пригнанных друг к другу стеновых и потолочных экранов внешнего наблюдения. На фоне бездонного мрака космического пространства резко выделялась своими огнями подковообразная консоль, возле которой были установлены три комфортабельных противоперегрузочных кресла.

Из–за высокой спинки центрального из них в данный момент торчала седеющая макушка пожилого человека, который носил по–военному короткую стрижку. Перед ним на плоском экране монитора нервно взмаргивал крохотный трепещущий огонек.

Бывший адмирал Третьего ударного флота Земного альянса Тиберий Надыров неотрывно смотрел на него, словно пытался разглядеть в этой крохотной точке свою судьбу. При этом губы Тиберия были плотно сжаты, резко очерчивая сухие азиатские скулы.

Неудачи преследовали его, но если после провального десанта на Дабог, который состоялся восемь месяцев назад, пошатнулась лишь карьера Тиберия, то теперь вся его жизнь висела едва ли не на волоске.

Впрочем, не в привычках адмирала было сетовать на судьбу и сыпать проклятиями в адрес своих врагов. При всей своей жестокости Надыров умел уважать мужество противника — возможно, это качество, как и задатки полководца, пришли к нему вместе с генами, чьи корни, очевидно, восходили к туманной эпохе необузданных воинов Чингисхана…

После того как Надыров потерпел полное фиаско в системе Дабога, он, стараниями Нагумо, оказался смещен с должности командующего флотом, сохранив за собой лишь звание адмирала и «Тень Земли»…

Для честолюбивого Тиберия это был жестокий удар.

Будучи, в отличие от своего командующего, солдатом, а не политиком, Надыров тяжело переживал поражение и откровенно жаждал реванша. И он добился своего — в ставке нашлись люди, которые не меньше, чем Тиберий, недолюбливали удачливого, хитрого, безжалостного и скользкого как угорь Нагумо.

Именно их стараниями получилось так, что опальному адмиралу был предоставлен тот самый шанс, о котором он мечтал.

После поражения, показавшего, сколь несостоятельны были принятые на вооружение Земли боевые планетарные машины в бою против вооруженных горнопроходными лазерами шагающих агротехнических исполинов Дабога, промышленность Альянса, а особенно военно–промышленный комплекс были срочно переориентированы на создание собственных моделей шагающих машин, прототипом для которых послужил легендарный «Беркут».

О нем и его пилоте Игоре Рокотове к тому времени уже было известно достаточно много. Атаки на Дабог продолжались, количество видеоматериалов накапливалось, появились первые пленные, в ходе наземных боев оказалось захвачено несколько архивов колонии, прояснивших некоторые вопросы истории Дабога и поведавших земным конструкторам о тех условиях, в которых формировалась техническая мысль создателей «Беркута» и других подобных ему машин…

Результат не заставил себя ждать. Земле понадобилось полгода, чтобы вывести на полигон свои аналоги шагающих монстров.

Через семь месяцев после первой атаки на Дабог их уже поставили в серию.

Тиберий жаждал реванша, и в результате он получил свой шанс. Стараниями земных союзников Надырова именно его корабль был укомплектован пятью первыми механизированными дивизионами серв–машин.

Крейсер должен был возглавить новую, решающую атаку на Дабог… Но случилось непредвиденное — какой–то самоубийца из числа колонистов вырвался в район высоких орбит, где маневрировал поврежденный несколькими ракетными попаданиями крейсер Надырова, и умирая, включил свой гипердрайв всего в полутора сотнях километров от потерявшего маневренность исполинского корабля…

Надырову казалось, что он никогда не забудет тот жуткий миг, когда ослепительная вспышка гиперперехода расцвела на всех обзорных экранах «Тени Земли» и крейсер потянуло, поволокло в черную воронку аномалии космоса, взвихрившуюся на орбитах проклятого Дабога…

Крейсер уцелел, но он вслед за кораблем–самоубийцей был вынужден совершить слепой рывок через гиперсферу…

Надыров не знал, куда вышвырнула их проклятая изнанка пространства–времени…

— Сэр, данные по навигационной обстановке… — доложил интерком.

Тиберий поднял взгляд, посмотрел на долгожданные цифры, и его лицо впервые просветлело за те трое суток, в течение которых поврежденный крейсер, вырвавшись в трехмерный космос, медленно полз к третьему планетоиду безымянной системы, одновременно залечивая нанесенные ракетным ударом раны.

Его навигаторы наконец определили координаты точки выхода. Это… — Надыров покосился на тактический монитор, отражавший объемную карту участка космического пространства, — это всего в трех световых годах от Дабога!..

Удача, похоже, соизволила улыбнуться ему. По крайней мере теперь его крейсер в состоянии совершить обратный прыжок… Вот только стоит ли делать это немедленно?

Тиберий посмотрел на трепещущий огонек, который обозначал работающий радиомаяк спутника, расположенного на орбите безымянной планеты.

Это был очень древний радиомаяк.

Планета и по внешним признакам казалась обитаемой и так же, как проклятый Дабог, не имела на своих орбитах ничего, кроме этого старого радиомаяка, конструкция которого явно свидетельствовала в пользу эпохи первых колониальных транспортов. Никаких орбитальных станций, космических кораблей или иных конструкций, что говорили бы о высоком уровне развития технологий обитавших внизу людей.

Там скорее всего была расположена одна из деградировавших колоний времен Первого рывка, когда сотни колониальных транспортов покинули Землю в поисках лучших миров.

Нет… Вернуться сейчас — значит отдать себя на посмешище, на растерзание этому шакалу Нагумо… Он растопчет меня за срыв атаки Дабога… Он сделает это с удовольствием…

Надыров опять посмотрел на экран.

Эта планета — мой шанс… — наконец рассудил он после некоторых, вполне оправданных в его положении колебаний.

Нужно сказать, что Тиберий Надыров был чужд предрассудкам, — он не верил ни в бога, ни в дьявола, ни в аллаха, но сейчас, когда на карту вдруг оказалась поставлена уже не столько его жизнь, сколько честь (в сугубо личном восприятии данного термина), он мысленно молил, чтобы там, внизу, под пухлой шапкой атмосферы действительно обнаружилась жизнь — поселение, город, колония, страна — что угодно. Тиберию были безразличны ее размеры, этнический состав и прочие нюансы — он знал, что больше не будет проколов, — он просто возьмет эту планету и швырнет к ногам Всемирного правительства… Только так он сможет сгладить, оправдать срыв второй атаки на Дабог. Только доказав боеспособность вверенных ему сервосоединений, проведя с их помощью полноценную акцию захвата планеты, он сможет вновь предстать пред высшим командованием Альянса, только уже как победитель, которого не судят…

— Сэр… — нарушило ход его мыслей осторожное обращение вахтенного офицера. — Поступила дешифровка сигналов со спутника. Теперь мы знаем, кто они и что это за поселение… — В голосе офицера прозвучали нотки, заставившие сердце Надырова сжаться от непонятного предчувствия.

— Что, все так плохо, офицер? — не сумев скрыть раздражения, спросил он, протягивая руку за электронным планшетом.

— Трудно судить, господин адмирал… — зная характер Тиберия, уклончиво ответил тот. — Это может оказаться подарком судьбы, а может обернуться сущим адом, худшим, чем Дабог… У каждой медали есть своя оборотная сторона…

Еще более раздраженный таким ответом, адмирал вырвал планшет из рук новоявленного философа. Одно упоминание термина «Дабог» действовало на его уязвленное самолюбие, как пригоршня соли, брошенная на свежую рану.

— Свободен, — резко ответил он оторопевшему офицеру.

Подождав, когда тот отойдет, Тиберий углубился в чтение снятой со спутника информации.

Через минуту он поймал себя на мысли, что вахтенный был прав, — эта планета, судя по информации со спутника, уже сейчас готова пасть к его ногам без малейшего намека на сопротивление, и в то же время… она таила в себе некоторую опасность…

«Сплошной змеиный клубок…» — подумалось ему.

***

Спустя полчаса Сергей засобирался домой.

Полвины вышли проводить его на крыльцо. Наступал тихий, прохладный летний вечер. На темнеющем небе уже зажглись первые звезды, сплетая замысловатые узоры созвездий.

Наверное, он смотрит в наше небо и не узнает в нем ни единой звездочки… — отстраненно подумала Ольга об Игоре Рокотове, которого никогда не видела да и не надеялась увидеть воочию… — Да и мне не хотелось бы встречаться с ним, смотреть в его глаза… — продолжала думать Ольга, пожимая тем временем горячую и влажную ладонь Сергея.

Они обменялись какими–то ничего не значащими банальными фразами. Сергей развернулся и пошел к тропинке, которая уводила в лес, петляла мимо памятного холма, под которым располагался АХУМ, потом выводила к расположенной в двух километрах южнее усадьбе Лисецких, и шла дальше, через мостик, за Вереженку, к усадьбе Ворониных.

В другое время она бы вызвалась отвезти Сергея домой, — дураку было понятно, зачем он махал пешком добрые шесть километров, но сегодня ей не хотелось этого делать, и Ольга с некоторым внутренним стыдом признала, что рада сложившимся в ее пользу обстоятельствам, — верный своим обязанностям Степ как раз демонстративно выгнал порядком помятый «Волмар» из гаража и возился с ним в свете двух переносных рефлекторных ламп.

— Извини, Сереж, видишь, что стало с машиной… — поражаясь собственному лицемерию, произнесла она ему вслед.

Сергей остановился уже за калиткой.

— Да ничего, тут близко, — ответил он из темноты. — Разомну ноги да заодно зайду поздороваюсь с Кириллом Александровичем.

***

Никто не подозревал, какой богатой на события окажется эта ночь.

Шагая по лесной тропинке, Сергей Воронин думал об Ольге. Вокруг шумели, сливаясь в монотонный гул, потревоженные легким ветерком макушки могучих сосен. Изредка в прорехах их разлапистых крон можно было увидеть фрагменты звездного неба.

У АХУМа Сергей остановился, достал сигареты. Прикуривая, он посмотрел на небо, и ему внезапно показалось, что целый рой звездочек сорвался вдруг со своего места и падает вниз…

Сморгнув, он вновь посмотрел туда, но в прорехе между крон не было видно ничего, кроме набегающего темного облачка.

Наверное, ослепило зажигалкой… — подумал он, сворачивая к усадьбе Лисецких.

…Дома у Полвиных погас свет. Остались гореть лишь две рефлекторные лампы во дворе, при свете которых Степ возился с машиной.

В спальне родителей не горел даже ночник.

Николай Андреевич сидел на краю широкой кровати, глядя в окно, за которым расплескалась ночная мгла.

Рука жены мягко легла ему на плечо.

— Не упрекай себя, Коля. Ты объяснил ей то, что смог. Оля неглупая девочка, она поймет. Ты же знаешь, чтобы оправиться от АХУМа, почувствовать, что ты привязан к этой земле, нужно время. Наше космическое прошлое не играет уже никакой роли. Мы ведь живем здесь и сейчас, верно?

Николай Андреевич медленно кивнул, прижавшись щекой к пальцам жены.

— Оля поймет, что ее счастье здесь… Ты был прав — мы слишком малы, ничтожны, чтобы перетянуть чашу весов на чью–либо сторону, а вот сгореть, исковеркать жизни наших детей — запросто…

— Не по себе мне, Машенька… — вдруг признался Николай. — Он ведь тоже чей–то сын… Страшно подумать — целая планета… в пепел…

— Послушай, а может, ему станет хорошо тут у нас, на Кассии?

— Сомневаюсь… — негромко ответил Николай, поглаживая руку жены. — Понимаешь… он… он уже не такой, как мы. Внутри у него что–то другое, непонятное. Смотришь ему в глаза, а там… пустота, понимаешь? Говорит, как все мы, с виду человек как человек, а глянет, улыбнется — и мороз по коже…

— Господи… — вздохнула Мария. — Коля… А может, давай уедем? Заберем Олю и махнем на острова? Помнишь, как в прошлом году?

— Можно… — Николай пожал плечами, потянулся к тумбочке, 'на которой лежала початая пачка сигарет. — Выйду покурю. А ты собирайся, — внезапно добавил он.

— Ты что? Куда собираться?

— Уехать нам надо. Оставить Ольгу на пару недель хозяйкой, а самим уехать.

— Да ты с ума сошел?

— Нет, не сошел. Пусть почувствует, что такое земля, ответственность. Ей надо это ощутить, то, что она тут хозяйка, это ее дом, ее жизнь. Оля не ощущает своей ответственности, не понимает, что выросла. Она продолжает играть в детство.

— Но почему сейчас?

— Потому что завтра опять начнутся разговоры, прения, — хмуро ответил старший Полвин. — Маша, пойми, в ней сейчас максимализма — во! — Николай раздраженно чиркнул себе ребром ладони по горлу. — Не хватало нам поссориться… — невесело добавил он и вдруг сообщил: — Я поговорил с Сергеем, он будет навещать ее каждый день. Заодно отношения свои выяснят.

Жена грустно посмотрела на него, кивнула, соглашаясь с логикой, которая прозвучала в словах Николая, но в душе противилась, не хотела…

— Нет, Коля, я, конечно, понимаю, но почему ночью, тайком? — спросила она.

— Так будет лучше, — отрезал Николай. — Она должна понять, что для нее значим мы, этот дом, наш уклад жизни. Маленькое потрясение учит ровно так же, как и большое. А свой отъезд объясним ей просто — вызвали нас в город, срочно. Прямо посреди ночи. Такое ведь уже бывало, верно?

— Бывало…

— Ну так собирайся. Часа тебе хватит, надеюсь?

***

Рой падучих звезд, что промелькнул в сереющем вечернем небе за спиной Сергея Воронина, был не чем иным, как группой спускаемых аппаратов, выпущенных с борта линейного крейсера «Тень Земли».

Военная техника никогда не признает ни комфорта, ни какой–либо заботы об окружающем ее мире. Чаще всего конструкции военного плана ориентированы исключительно на функциональность.

Пять тяжелых раскаленных аппаратов, чья обшивка светилась малиновым жаром и облетала черными хлопьями отслаивающегося покрытия, с тяжким, равномерным стоном покалеченной земли вонзились в почву, один за другим, так что лязгнули зубы у заключенных внутри людей, полетел дымящимися ошметьями выбитый тяжкими ударами лесной дерн, с треском повалились, ломаясь как спички величественные сосны, которые глухой стеной стояли по краю избранной для посадки лесной поляны, и жадный огонь тут же занялся, голубыми чертиками переметнувшись с раскаленной обшивки спускаемых аппаратов на тщательно оберегаемый людьми лес…

Впрочем, разрастись лесному пожару не дали.

Огонь злобно метнулся по низу, мгновенно набирая гудящую силу, расходясь пятью палеными кругами от врезавшихся в поляну модулей, но сколь ни стремителен был его порыв, дорваться до поваленных посадкой сосен ему не удалось, — в башенных выступах спускаемых аппаратов тут же открылись диафрагменные сопла, и тугие струи пены щедро ударили вокруг, сбивая не успевшее набрать силу пламя.

Лес стоял вокруг глухой, мрачный, смыкаясь недоброй сумеречной стеной вокруг поляны, на которую уже возвращался полночный мрак. Люди впервые пришли сюда не с добром, и казалось, что деревья чувствуют это.

Те, кто погасил пожар, заботились не о лесе. Они действовали исключительно ради маскировки.

Минуту или две над поляной стояла мертвая, ненатуральная тишина, в которой был слышен лишь отдаленный плач перепуганной пичуги. Потом что–то щелкнуло, и пространство вокруг врезавшихся в землю модулей залил белый прожекторный свет.

Глухая стена деревьев не пустила его дальше границ поляны.

Спасенный лес работал на пришлых, не давая увидеть со стороны, что же творится тут, вобрав меж своих стволов достаточно тьмы, чтобы скрыть место посадки… Сверху, у самых макушек старых сосен, что–то замерцало — это бортовые системы ведущего модуля выбросили фантомный экран, — теперь над поляной отсутствовало даже зарево, — свет включившихся прожекторов потерялся, наглухо скрытый маскировкой…

Пять тяжелых десантных модулей возвышались над покрытой клочьями желтой пены почвой, словно небрежно оброненные сюда с темных ночных небес исполинские яйца легендарной птицы Рух…

Потревоженный лес нервно шумел, роняя хвою, словно ждал — что же за птенцы вылупятся из этих зловещих яиц?..

Ждать оставалось совсем недолго.

Обугленный дерн поляны еще впитывал в себя желтоватую пену, когда с дребезжащим звоном отскочили замки аппарелей и броня пяти исполинских яиц вдруг начала трескаться, расходясь остроугольными сегментами…

Основу каждого «яйца» составлял толстый стержень десяти метров в длину и около метра в поперечнике. Обшивка модулей продолжала расходиться в разные стороны, ложась на дерн лепестками–сходнями, только донце каждого из пяти «яиц» и соответственно макушка оставались неподвижны. Вверху находилась кабина управления, внизу — силовая установка. Свободный объем внутри спускаемого аппарата был отдан под полезный груз, который располагался на шести остроугольных площадках, примыкавших своими вершинами к монолитному центральному стержню.

В ярком свете прожекторов на поляне происходило зловещее таинство, какого не видели тут с того момента, как три с половиной века назад на материк опустилась сверкающая сфера колониального транспорта…

…В рубке управления боевой серв–машиной нежным, голубым светом вспыхнули экраны центральной консоли, и тихий, идущий из ниоткуда голос доверчиво сообщил пилоту:

— Активированы функции серводвигателей. Тестовая проверка займет минуту десять секунд…

Этот голос не был характерен для бортового компьютера. В рубках, приходя в себя после динамического удара, вызванного достаточно жесткой посадкой, вяло шевелились пилоты. Все они были такими разными, что их объединение в боевую группу казалось случайностью. И такими же разными, не похожими друг на друга оказались запрограммированные голоса их машин.

— Шевелитесь, ублюдки! — внезапно раздался по каналу общей связи хриплый, надтреснутый голос лейтенанта Сейча. — Растащились, смотреть тошно!.. — грубо прикрикнул он, подавая пример своим подчиненным. Его машина первой приподнялась, распрямляя поджатые, как ноги кузнечика, ступоходы, и, нервно завывая двигателями, спустилась по выдвинутой аппарели на обугленный дерн поляны.

Андрей Рощин (это его бортовому компьютеру принадлежал тихий, доверчивый голос) огляделся вокруг, щелкнул несколькими переключателями на расположенных перед ним скошенных консолях управления и произнес в укрепленный на ободке мягкого шлема коммуникатор:

— Ноль–семь закончил тест. Начинаю движение.

Рубка серв–машины чуть покачнулась; внизу, под креслом, с тихим воем заработали гироскопы. Бледно вспыхнуло поле пассивной защиты, обозначив свой контур призрачным, неживым светом, какой иногда можно заметить на старых кладбищах возле осыпавшихся могил.

Андрею было немного не по себе. Ведь он впервые ступал на землю живой планеты…

У каждого, даже у захватчика, есть своя жизнь, своя судьба…

***

…Со спутников Юпитера хорошо видны звезды.

Андрей Рощин, заключенный под номером 12/64, имел возможность смотреть на них только урывками, украдкой, когда конвоир каждое утро проводил их группу по коридору тюрьмы от одной бронированной двери, за которой оставались камеры, до другой, где начинался спуск вниз, в печально знаменитые шахты Ио…

Этот коридор длиной в пятьдесят шагов являлся единственным помещением тюрьмы, где присутствовали окна. Побега тут не опасались — за толстым тройным стеклом царил вакуум. Да и будь там атмосфера — что толку? Куда побежишь на пустынном маленьком спутнике? Как выбраться с него, не имея ни документов, ни цивильной одежды, ни денег? Да и к чему?

Конечно, мечта о свободе жила, наверное, в душе каждого из заключенных. О себе Рощин не мог сказать наверняка, он не знал, что это такое — свобода. Жизнь, протекающая вне стен этой тюрьмы, смутное представление о которой Рощин имел со слов других заключенных, попавших сюда с этой самой пресловутой «свободы», не казалась ему красивой и притягательной. Иногда, размышляя во время бессонницы о «свободном» мире, Андрей приходил к удручающему выводу: внешний мир тоже являлся своего рода тюрьмой, местом беспросветного заключения для миллиардов людей, мнящих себя «свободными».

Впрочем, его философия, естественно, никого не интересовала. Даже тюремного психоаналитика, который снисходил до заключенных, лишь когда те переходили черту явного помешательства. Рощин же оставался вменяем, даже более того — неплохо работал, «отбивая» те деньги, которые, по словам надзирателя, были вложены в его обучение Всемирным правительством.

Андрей являлся оператором виртуальной связи. Он управлял огромной рудодобывающей машиной, которая ползала по узким, прогрызенным ею же самой штрекам, на глубине около километра от поверхности планетоида.

На взгляд Рощина — работа нудная, неинтересная, но зато безопасная. Другим, кто попал сюда позже, везло в значительно меньшей степени. Люди, разгребающие отвалы шахт, работали в скафандрах старого образца, в основном списанных и плохо пригодных к употреблению. Смертность в тюрьме была чрезвычайно высокой, но это никого не волновало. Заказать новую партию заключенных иногда оказывалось проще, чем добыть сносные запчасти для работающей снаружи техники, и на смертность попросту закрывали глаза.

За годы, проведенные в тюрьме, Андрей привык к ней, как к своему родному дому. Смутные воспоминания детства истерлись, потускнели, затем постепенно исчезли совсем. И только звезды, на которые ему удавалось взглянуть из окна коридора, что–то будили в смирившейся с неизбежностью душе молодого заключенного.

Он думал о них, сам не отдавая себе отчета, — зачем и почему. И конечно, никак не мог помыслить, что когда–то сможет полететь к ним…

…Когда в неурочный час сухо клацнул электрозамок камеры и на пороге появился охранник в сопровождении незнакомого офицера в странной, пугающей униформе мышиного цвета, Андрей оторопел. Он хорошо выполнял свою работу, но все равно его прошиб ледяной пот при виде этого странного субъекта, за спиной которого почтительно топтался охранник.

Что я такого сделал?!.. — Эта мысль паническим эхом метнулась в голове и тут же угасла под испытывающим, угрюмым взглядом незнакомца.

— Андрей Рощин? — Он заглянул в объемную глубину стереопланшета, который держал в руке. — Приговорен к пожизненному заключению по факту незаконного рождения?

— Да, сэр… — Андрей растерялся, совершенно сбитый с толку таким полувопросительным, скупым перечислением тех сведений о себе, знанием которых мог с уверенностью похвастаться.

— Правительство Джона Хаммера подписало указ о твоем досрочно–условном освобождении с обязательным призывом на воинскую службу. Собирай вещи… — криво усмехнулся он.

Андрей стоял как столб, совершенно ничего не соображая.

— Он что, тормоз? — резко осведомился офицер, смерив Рощина презрительным взглядом и обернувшись к охраннику. — Кого вы мне подсовываете, мать вашу?!

— Извините, сэр, это лучший специалист по управлению серв–машинами в нашей тюрьме! — Охранник злобно и недвусмысленно посмотрел на Рощина. — Он сейчас придет в себя… Одну секунду, сэр!..

Андрей интуитивно понял — нужно подчиниться. Одного он не мог взять в толк, что значит «собирайся»? Все имущество, которым дозволено было владеть заключенному, составляла одежда, а она находилась на нем. И при чем здесь упоминание о серв–машинах и совсем уж неуместное в данной ситуации слово «тормоз», явно отпущенное в его адрес?..

— Я готов, — спокойно произнес он, предупредив грубый окрик служащего тюрьмы, выступившего из–за спины незнакомого офицера.

Тот смерил его недоброжелательным взглядом, в котором читалось злорадное предвкушение.

— Ты что, не рад? — внезапно спросил он. — Тебя выпускают на СВОБОДУ, понял?

Андрей кивнул, одновременно пожав плечами.

Офицер, искоса наблюдавший за этой сценой, вновь перевел злой вопросительный взгляд на охранника.

Служащий тюрьмы отвернулся от Рощина и тихо произнес:

— Сэр, вас никто не обманывает. Это действительно очень грамотный специалист. У него высшая категория допуска к управлению механизмами по системам виртуальной связи. Просто он не понимает, о чем идет речь.

— То есть как «не понимает»? — хмуро переспросил тот. — Мне казалось, что каждый заключенный мечтает вырваться на волю. Или это не так?

— Все правильно, сэр. Но посмотрите на статью приговора.

— Да, я читал. Незаконное рождение. Его мать должна была сделать аборт, но не стала.

— Вот именно, сэр. Его привезли к нам в пятилетнем возрасте.

На лице офицера наконец отразилось понимание сути того, что пытался втолковать ему охранник. Обернувшись к Рощину, он еще раз оценивающе взглянул на него и внезапно усмехнулся:

— Ну что ж, парень, тебе повезло. Теперь ты узнаешь, что такое НАСТОЯЩАЯ жизнь.

Андрей снова хотел пожать плечами, но не стал. В его молчаливой покорности присутствовало непонятное офицеру здравое, рациональное начало. Тюрьма тоже научила его кое–чему. Поживем — увидим, говорили его глаза с мелкой сеточкой разбегающихся по углам морщинок.

За шестнадцать лет заключения он привык делать выводы только из конкретных, неоспоримых фактов…

***

…Через минуту или две все пространство поляны напоминало собой развороченный механический муравейник: огромные серв–машины, исчадия высоких технологий военно–промышленных комплексов Земли, в тесноте спускались с аппарелей, выворачивая центнеры земли трехпалыми ступоходами, нервно вспыхивали соприкасающиеся защитные поля, визгливо всхлипывали приводы, глухо вибрировала броня…

Наконец в механической толчее наметился какой–то порядок — машины образовывали звенья, делясь на тройки.

Аппарели посадочных капсул начали закрываться, смыкая лепестки в непробиваемый монолит обшивки, и через некоторое время на поляне опять возвышались пять исполинских «яиц» с шершавой, шелушащейся окалиной броней.

Головная серв–машина исчезла во тьме.

Вслед за ней двинулось первое звено, за ним второе, третье повернуло правее, четвертое влево, и пошло… пошло…

Поляна начала пустеть. Темный лес, меж стволов которого гнездился мрак, проглатывал многотонные шагающие машины, и лишь визг серводвигателей некоторое время еще доносился из чащи, обозначая направление, в котором скрылся механический легион захватчиков.

Глава 12

Усадьба Полвиных.

Одиннадцать часов вечера

Ольге этой ночью не спалось вообще. Она честно погасила свет, разделась, легла в постель, но не чувствовалось в теле той сладкой истомы, которая предполагает возможность быстро и приятно отойти в мир снов.

Наоборот, стоило закрыть глаза, как в голове одна за другой начинали возникать разные мысли. И что хуже всего, этим злополучным вечером в ее сознании толклись вопросы, на которые никак не находилось нормального, понятного ответа…

Через полчаса, измяв подушку, скомкав одеяло, она не выдержала.

В эту ночь все казалось чужим, раздражающим. Даже попискивание электронных часов, отмечавшее каждые прошедшие тридцать минут, и то вызывало внутренний протест.

Лежать, слушая тишину, в которой тонкий зуммер исправно отмечал некие временные вехи, оказалось невыносимо. В первый раз она столкнулась с таким явлением, как бессонница, и это состояние показалось ей ужасным…

Ольга откровенно не понимала — что происходит с ней?!. Почему внутри нет прежнего покоя? Почему жизнь, казавшаяся такой понятной и приятной, вдруг стала удивительно похожа на скомканную простыню?

Неужели причина в этом роботе, корабле? Или она мучается оттого, что электронная машина показала ей частичку собственной памяти, бесстрастную видеозапись далеких событий, к которым она уж точно не причастна никоим образом?..

Нет… Не годится. Простыня опять доползла на голову, но ей оказалось не под силу сыграть роль глухой стены, отгораживающей сознание от реальности… Дело было не в том. Не события, пусть страшные, непонятные, смущали душу, а реакция на них… Реакция близких, знакомых людей, которым привыкла верить, вернее, доверять…

Она не хотела больше думать об этом, но мысли никак не желали подчиниться ее воле. Где логика в ее словах, чувствах, поступках? Что за странное искушение вдруг овладело ее разумом?

Не разумом, а душой… — неожиданно для самой себя подумала Ольга, решительно выпутавшись из–под простыни.

Пол приятно холодил босые ступни ног.

Она не хотела пребывать в таком состоянии раздвоенности. Это было противоестественно для нее, ненормально, гадко…

Может быть, я чего–то не поняла? Пропустила что–то важное, значимое, а теперь пытаюсь погрешить на других?

Открыв встроенный в стену шкаф, она бесцеремонно отодвинула вешалки с платьями, достала спортивный костюм и стала одеваться. Обув кроссовки, по привычке подошла к зеркалу, но свет зажигать не с#тала — просто взглянула на отразившийся в нем смутный силуэт своей фигуры, машинально провела рукой по непослушной прядке волос, потом решительно повернулась, отворила окно и выскользнула на улицу, удивляясь собственному безумству.

С той стороны дома по–прежнему сияли две лампы. Там звенели гаечные ключи в руках Степа, что–то несколько раз со скрипом повернулось вокруг оси. Не знающий устали дройд возился с ее машиной.

Крадучись Ольга прошла сквозь сад, на секунду остановилась около низенького забора, потом перелезла через него и углубилась в лес по едва приметной во мраке тропинке.

Она знала, что ей потребуется не больше часа, чтобы напрямую добраться до цепочки пологих холмов, в гребне одного из которых застрял космический корабль. Больше того — она знала, зачем идет туда.

Только сейчас, шагая по знакомой с детства лесной тропинке, Ольга наконец поняла, почему она не могла не уснуть.

На самом деле думая о себе, жалея себя (совершенно недопустимое недоверие, вранье, снисходительная полуправда со стороны родителей была обидна своей незаслуженностью), мысленно споря с отцом, приводя ему какие–то доводы, она постоянно думала об этом странном, случайно встретившемся на ее пути понятии «Дабог». Он ничего не значил в ее жизни, и она, конечно, не могла изменить политику Кассии в отношении происходящих на других планетах событий — более того, она не была до конца уверена в том, что данное решение неправильно…

Кассию действительно могли раздавить, оккупировать, сжечь — сделать с ней все что угодно. Но эти термины не находили отклика в ее душе. Она не могла содрогаться от таких мыслей, потому что в ее жизни не было места подобным прецедентам. Понять и почувствовать, что это такое, она могла только там, в этом потертом, отдающем запахом чужого пота нейросенсорном кресле.

Ольге казалось, что ее ночным порывом движут именно эти чувства. Прежде чем судить, она должна понять…

Занятая своими мыслями, она все дальше углублялась в лес и не слышала, как по идущему параллельно шоссе низко, утробно проурчал мотор отцовской машины.

Ночь смыкалась за ней плотным, черным саваном тьмы.

***

Механические воины шли ровной цепью.

Их разделяли стволы деревьев, звук серводвигателей отражался от них, эхом метался по прогалинам и глох в закоулках лесных чащоб.

Лейтенант Сейч вел свой «Фалангер» вдоль опушки. На целевом мониторе было пусто, только зеленая сетка компьютерного рельефа медленно ползла от одного среза экрана к другому. Здесь не было целей, да и не могло быть, судя по данным орбитальной разведки. Захолустный, полудеградировавший мирок — брать такие планеты, наверное, одно удовольствие, они сами, как перезрелый плод, падают в протянутые руки.

На приборной панели слева от кресла внезапно и настойчиво заморгал огонек. Это был индикатор связи. Вызов шел из космоса.

— Сержант Петч!

— На связи… — тут же отозвался коммуникатор.

— Двигаться в прежнем направлении. Временно прими командование взводом. Я собираюсь отлить.

— Да, сэр…

Джон скинул скорость, и его серв–машина с затухающим воем приводов остановилась на небольшой темной прогалине меж высоченных сосен. Индикатор вызова продолжал мигать. Сейч еще раз взглянул на целевой монитор. Пусто. Только цепь из пяти точек медленно удалялась, продолжая свое движение на север.

Убедившись, что вокруг по–прежнему царит спокойствие, лейтенант коснулся нескольких сенсоров на пульте.

В плоском корпусе машины, которая сейчас походила на прильнувшую к земле исполинскую жабу, которой некто из своих соображений прилепил ноги кузнечика, открылся диафрагменный люк, откуда с характерным визгом поднялась компактная система связи. Будто выгнутый в обратную сторону зонтик, с шелестом раскрылась небольшая параболическая антенна. Управляющий ею привод несколько раз повернулся, нацеливаясь в небо, и застыл.

Сейч включил автоматическую подстройку частоты. Через несколько секунд в коммуникаторе сдавленно пискнула серия позывных и послышался характерный переливчатый скрежет, будто водили ржавым куском железа по стеклу, — это два компьютера обменивались данными, выясняя полномочия для связи.

— Земля–один, вы меня слышите?

— Да. Превосходно.

— Оставайтесь на приеме, с вами будет говорить командующий.

— Понял. Жду.

Прошло не больше десяти–пятнадцати секунд, прежде чем он услышал немного искаженный компьютерными системами голос адмирала Надырова:

— Здесь «Тень Земли», кто на связи?

— Лейтенант Сейч, сэр!

— Как обстановка? — поинтересовался адмирал. Сейч на всякий случай еще раз покосился на мониторы.

— Все тихо, сэр. Никакого движения. В этом полушарии сейчас ночь. Все местные мышки сидят тихо по своим норкам.

— Хорошо. А теперь слушай внимательно, лейтенант. Эта планета, как ты, наверное, уже заметил, — маленький, загнивший Эдем. Нам ничего не стоит сровнять их с землей, но, к сожалению, мы не можем раз за разом повторять схему Дабога. В конце концов, нам нужны живые планеты, а не куски шлака.

Сейч облизнул пересохшие губы. Хорошенькое начало, нечего сказать…

— Да, сэр. Я понимаю.

— Надеюсь на это, — ответил коммуникатор. — Однако Дабог научил нас кое–чему, верно? Так вот… — Голос адмирала стал сухим, официальным. — Орбитальная разведка обнаружила на территории материка сеть отдельно стоящих бункеров. Нам неизвестно их предназначение, начинка, вообще ничего. Это может оказаться простыми хранилищами, а может обернуться сущим адом, как на Дабоге, ты улавливаешь, лейтенант?

— Да, сэр.

— Превосходно. Рядом с тобой, в двух километрах к югу, расположена ферма, недалеко один из интересующих нас бункеров. В доме проживает небольшое семейство — мать, отец и дочь. Сведения почерпнуты из компьютерных баз данных через спутник связи. У них дрянная защита. Технологии вековой давности. Где–то поблизости расположен так называемый АХУМ — тот самый интересующий меня бункер. Ни техникам, ни лингвистам непонятна данная аббревиатура. Скорее всего это просто какое–то хранилище, но проколы недопустимы, — я должен знать все наверняка. Твоя задача — овладеть фермой, выяснить назначение бункера и по возможности лично осмотреть его содержимое.

— Так точно, сэр! — ответил Сейч, ощутив пауз в разговоре.

— Давай действуй. Выйдешь на связь, когда во будет готово.

В недрах пульта что–то щелкнуло. Прямая связь с Надыровым отключилась.

Несколько секунд Сейч сидел, не меняя позы. Огонек на индикационной панели продолжал судорожно моргать — это процессор его машины загружал полученную с орбиты подробную карту местности.

Лейтенант заметно волновался. Ему предстоял первый настоящий, не учебный бой, в котором он наконец узнает, что стоит его серв–машина и все навешанное на нее вооружение.

Сейч вдруг ощутил волну приятной нервной дрожи. Оказывается, он подспудно ждал, хотел этого…

Взявшись за ручки управления, он выпрямил ступоходы «Фалангера» и послал его вперед, туда, где на срезе экрана уже исчезали растянувшиеся цепью точки.

***

Было приблизительно начало первого часа ночи по местному времени Кассии, когда Сергей Воронин, немного не дойдя до усадьбы Лисецких, вдруг решительно повернул обратно, к дому Полвиных.

В его голове роились невеселые мысли. Он откровенно не понимал, что случилось с Олей, какая кошка вдруг пробежала между ними? Неужели во всем повинен этот треклятый инопланетник с Дабога, появление которого принесло на Кассию много различных беспокойств и неурядиц?

Зачем ждать до завтра? — с присущей молодости горячностью думал он, поворачивая назад. Ведь Николай Андреевич предупредил, что они с женой уедут в город, оставив Ольгу править хозяйством. Сергей чуть прибавил шаг, предвкушая, как сейчас удивится Ольга. Он просто вернется и честно, напрямую спросит у нее — что случилось?

Утвердившись в своем решении, Сергей зашагал еще быстрее.

***

Ольга в этот момент вышла на опушку леса, как раз напротив того холма, в склон которого врезался космический корабль.

Издали холм выглядел темной, смутно прорисованной громадой возвышенности, на фоне которой невозможно было заметить очертаний космического пришельца.

Странно… — подумала она, напряженно вглядываясь в кромешную тьму. — Почему не горят огни по периметру оцепления? Когда она приезжала сюда днем, то голубые и красные лампы горели в полный накал, обозначая границу некоего круга, в центре которого, на склоне, лежал корабль.

Преодолев минутную робость, она пошла по направлению к холму. Сейчас, под звездным небом, весь ее душевный порыв как–то угас, а стремления, что провели ее через лес, казались чуть ли не идиотскими.

Хотя поворачивать назад было поздно. Зачем? Чтобы потом мучиться догадками типа: А что было бы, если б я тогда не испугалась… Нет уж. Раз пришла, значит, так суждено. Была не была…

Однако по мере приближения к кораблю ее решимость опять начала подтаивать, истончаясь, как ноздреватый мартовский сугроб.

Местность, которая днем вызывала у Ольги лишь жалость, теперь отчетливо порождала страх. Полнейшая тьма, в которой все предметы появлялись в поле зрения внезапно, будто выскакивая из–под земли, только усиливала это чувство, доводя его до абсурда, когда торчащие в разных направлениях обугленные ветви поваленных сосен начинали казаться чьими–то корявыми руками с растопыренными пальцами…

Темная громада космического корабля тоже появилась внезапно, выплыв из тьмы мрачным, величественным силуэтом, чуть более светлым, чем окружающая чернота. Вокруг не раздавалось ни шороха, ни звука, даже привычный стрекот ночных насекомых куда–то исчез, будто те испуганно притаились в обугленной траве, на время прервав свои песни.

Аппарель в корме корабля почему–то была закрыта.

Ольга застыла у контура поднятой вертикально подающей плиты и, приподнявшись на цыпочки, попыталась отыскать щель, какой–нибудь зазор, чтобы заглянуть внутрь грузового отсека.

Она, естественно, не нашла его и совсем растерялась от наличия этой негаданной преграды.

Оглядевшись вокруг, она вознамерилась было обойти космический корабль по кругу в поисках иного входа, но в этот миг у горизонта, за лесом, там, где располагалась их усадьба, внезапно полыхнула беззвучная зарница… за ней еще одна и еще…

Ольга вскрикнула от неожиданности, остолбенела…

Отдаленный рокот накатился секундой позже, но Ольга едва восприняла его, — расширенными от немого изумления глазами она продолжала смотреть, как за сумрачной кромкой леса часто, зло вспыхивают и гаснут непонятные зарницы…

Дурные мысли, одна хуже другой, теснились в ее голове.

Через секунду, опомнившись от неожиданности, она сорвалась с места и опрометью кинулась назад, в лес, мгновенно позабыв все ночные страхи, свои сомнения, душевные муки, — все вдруг исчезло, потонуло в той настоящей тревоге, которую пробудили далекие сполохи света…

«Мама… — задыхаясь от быстрого бега, пыталась крикнуть Ольга, но слова застревали в пересохшем горле. — Мамочка…»

***

Десятиметровая боевая машина, чей хищный приплюснутый контур едва прорисовывался в ночной мгле, подошла к низенькому забору из штакетника с той стороны, где располагался гараж и другие хозяйственные постройки.

Лейтенант Сейч включил термальную оптику.

Обзорные экраны рубки мгновенно затянуло зеленой мутью, в которой резко обозначилось несколько более ярких, чем основной фон контуров.

Так… Торс робота плавно повернулся, и на целевом мониторе вспыхнули первые данные.

Сдавленно пискнул предупреждающий сигнал.

— Обнаружен кибернетический механизм человекообразного типа, — спокойно сообщила аудиосистема бортового компьютера. — Модель не классифицируется. Расстояние до цели — триста метров. Статус объекта — статичен.

Это Сейч видел и сам. Человекоподобная фигура робота четко прорисовывалась на обзорных экранах, проступая ярким пятном сквозь нейтральный тепловой фон какого–то сарая. Вот он, не вставая с земли, поднял руку, совершил ею набор повторяющихся движений, опустил ее…

— Ага… Этот истукан что–то ремонтирует… Хорошо… — Пальцы лейтенанта пробежали по сенсорам, переключая режимы сканирования. — Займемся этим железным дровосеком позже, — произнес он себе под нос. Сейчас его интересовали исключительно те трое людей, которые, по полученным данным, должны были находиться в доме и спокойно почивать в своих кроватках.

«Доброе утро, детки… — зловеще осклабившись, подумал Сейч. — Сейчас я вам устрою веселенькую гимнастику…»

Однако, к его изумлению, на ровном, мутно–салатовом фоне двухэтажного дома не проступило никаких термальных всплесков, похожих на тепловое излучение человеческих тел, лишь электрическая плита, которая не успела остыть после недавнего пользования, охотно обозначила свой контур в прямоугольной рамке компьютерного вариатора целей.

Что за черт… — Игривое настроение лейтенанта тут же пропало. — Куда же они могли подеваться?!

Ставить под сомнения разведданные, полученные от самого Надырова, как–то не хотелось, но электронные приборы — упрямая вещь. Им нельзя внушить чинопочитания. Они показывали то, что есть на самом деле, а именно — дом оказался удручающе пуст. Электроплита, естественно, никак не подходила для целей озадаченного и раздосадованного лейтенанта.

Оставался андроид, который по–прежнему возился с машиной. Пока Сейч разглядывал дом, бортовой компьютер его «Фалангера» уже разобрался с неисправным агрегатом, под которым валялся андроид. Им оказалась обыкновенная, жутко примитивная машина на четырех колесах с двигателем внутреннего сгорания. Система боевого сканирования даже выдала на дисплей ее видеоизображение.

Совсем не берегут технику, уроды… — подумал Сейч, глядя на помятые бока машины, у которой ко всему прочему оказались выбиты все стекла.

«Фалангер» выпрямил ступоходы и сделал первый шаг.

Его бронированная лапа с тремя свободно сочлененными, массивными пальцами наступила на хлипкий забор, вдавив его в землю.

Очевидно, у этого человекоподобного робота были отличные слуховые сенсоры — приближение боевой машины он распознал загодя по характерному звуку работающих сервоприводов, и когда «Фалангер» Джона Сейча вышел на простор внутреннего двора усадьбы, андроид уже стоял в полный рост подле машины.

В его позе не было ничего угрожающего.

— Доброй ночи, сэр! — произнес дройд, безошибочно задрав голову к возвышающейся над ним рубке управления.

Маскироваться дальше было бессмысленно.

Опасный ублюдок… — решил про себя лейтенант, наблюдая за тем, как глаза–объективы андроида смотрят «сквозь броню» шагающей машины именно в ту точку, где располагалось кресло пилота.

— Доброй ночи, болван… — ответил он, включив внешний коммуникатор. — Где твои хозяева, железная сволочь?

— Не совсем понимаю вашу терминологию, сэр

— Я спрашиваю — где люди?

— Вы имеете в виду моих хозяев? — невозмутимо переспросил дройд. Было непонятно, говорит он серьезно или же издевается, — в нотках ровного металлического голоса отсутствовали всяческие интонации.

— Да.

— Они уехали, сэр. Боюсь, что надолго. Извините, но никого нет дома. Это частная территория, так что вам лучше предварительно договориться о встрече по телефону…

Его монолог оборвал визг сервопривода «Фалангера» и зубовный лязг сминаемого металла, когда трехпалая ступня обрушилась на многострадальный «Волмар», размозжив машину в лепешку.

— Вы зря это сделали, сэр… — Теперь в голосе дройда явно прозвучали угрожающие нотки.

Сейч не собирался продолжать данный спектакль.

С обоих боков приплюснутого корпуса «Фалангера», как раз над теми местами, где его ступоходы соединялись с выступающим приводом, со щелчком открылись заслонки, и в стороны выехали две самостабилизирующиеся подвески автоматических пушек. Как будто у плосколобой приземистой машины выросли согнутые в локтях и плотно прижатые к бокам руки.

Стволы орудий медленно повернулись, уставившись мертвыми зрачками компенсаторов в грудь андроида.

«Восемьдесят миллиметров», — автоматически определил Степ их калибр.

В его голове что–то щелкало, переключаясь, будто там крутились невидимые шестеренки. На самом деле, конечно, это было не так. За покрытым пеноплотью черепом дройда бешено работали микропереключатели, настраивая позитронный мозг робота на действия, адекватные ситуации.

В первый момент внутреннее состояние андроида можно было охарактеризовать человеческим термином «замешательство».

Машина, которой управлял человек, не поддавалась идентификации. Ее просто не было в базах данных.

Вывод был прост: этот человек с другой планеты.

Пока Сейм несколько секунд разглядывал дройда, пытаясь решить, подойдет ли человекоподобная машина для его целей, сканеры Степа переключились на режим дальнего обнаружения.

Человек в шагающей машине явился не один.

В полукилометре от усадьбы под сенью леса, недалеко от входа в АХУМ, притаилось еще пять механических чудовищ.

Решение пришло мгновенно.

Степан служил уже десятому поколению Полвиных.

Если в памяти людей уже истерлись те дни, когда этот материк представлял собой мертвую пустыню, то ПЗУ [2]андроида по–прежнему хранило информацию о том периоде развития колонии.

Степ твердо помнил, что история освоения Кассии была намного более катастрофична, чем это принято считать сегодня. На начальном этапе освоения люди, прилетевшие на колониальном транспорте и разделившиеся по расовым признакам, не только жили обособленно друг от друга, но и враждовали.

В те времена покладистый и добродушный Степан являлся машиной совершенно иного толка.

Беда заключалась в том, что на Кассии уже давно не велось войн. Времена разногласий и расовой ненависти канули в Лету. Не было никакого смысла держать домашнего дройда на подпитке боевыми программами. В этом случае машина могла сослужить дурную службу, как носимый в кармане, снятый с предохранителя пистолет. Поэтому лет сто назад Степана «разоружили», механически отключив боевой сопроцессор под его черепной коробкой. Теперь он являлся добропорядочным домашним слугой, — все его программы оказались построены таким образом, что первой заповедью дройда стала невозможность причинения вреда человеческому существу, кем бы тот ни оказался.

Сейчас Степ действительно пребывал в замешательстве.

В логике его поступков возникло серьезное противоречие. С одной стороны, он понимал: люди, управляющие шагающими боевыми машинами, явились не с добром. Они вломились на территорию частного владения, разрушили собственность его хозяев и, возможно, хотят причинить им вред.

«Ольга скоро вернется», — эта мысль билась в электронных цепях верного Степа. Он отлично видел, как ушла девушка, но у него не было причин ее задерживать. Он лишь проследил, в каком направлении та углубилась в лес, и продолжал спокойно заниматься порученной работой, пока не явились эти…

«Я не могу его убить, — вердикт управляющих программ был однозначен. — Я могу лишь бежать, чтобы предупредить молодую хозяйку об опасности».

Сервоприводная машина, в чреве которой притаился человек, шевельнулась.

Степ обладал инфракрасным видением, и потому от его взгляда не укрылось то, как внутри шагающего исполина заработал механизм перезарядки, подавая боекомплект к двум автоматическим восьмидесятимиллиметровым пушкам, стволы которых с механической целеустремленностью следили за каждым его движением.

Слуховые сенсоры дройда уловили даже тихий шепот электромагнитных затворов, заглотивших первый заряд.

В следующий миг он принял решение, — это произошло практически одновременно с тем, как палец лейтенанта Сейма плавно утопил кнопку автоматического огня, расположенную на пористой поверхности управляющего джойстика.

Все только начиналось…

Когда–то, неизмеримо давно, первобытный человек поднял суковатую дубину, которой послужил прикорневой обломок ствола поваленного бурей дерева. Это был своего рода взрыв, революция, ступенька вверх по лестнице прогресса, один из демаршей которой позже приведет его потомков к зыбкой границе, что пролегла по краю пропасти.

Все когда–то случается впервые. Исторические вехи порой неразличимы на фоне катастрофических событий «всеобщей истории» — о них вспоминают много позже, ищут, находят, начинают анализировать…

Сейч стрелял на полигонах Марса. Он упражнялся на безвоздушных спутниках красной планеты, отлично владел машиной на симуляторах, но само понятие «шагающий робот», призванное после разгрома на Дабоге заменить собой морально устаревший планетарный танк, только входило в историю.

Здесь должен был состояться первый бой. Здесь предполагалось провести первые БОЕВЫЕ ИСПЫТАНИЯ сконструированных на Земле машин возмездия.

На Дабоге десантно–штурмовые группы Земного альянса неизбежно проигрывали, сталкиваясь всего с несколькими машинами подобного рода. Откуда они появились у колонистов, кто изобрел их, оставалось загадкой — отступающие раз за разом силы не сумели ни уничтожить, ни захватить ни одного из механических монстров. Ничего не дали и последующие попытки штурмов. Из бесплодных атак Дабога удалось извлечь только ПРИНЦИП шагающей машины… но этого как раз оказалось вполне достаточно.

Военно–промышленному комплексу Солнечной системы потребовалось всего полгода, чтобы спроектировать и изготовить рабочие прототипы боевых машин нового поколения.

Теперь им предстояло главное — проявить себя.

Кассия, случайно выпавшая на пути крейсера «Тень Земли» планетка, была сейчас призвана стать первым боевым полигоном, а затем, вероятно, — опорной базой для рывка к следующей развитой колонии — планете Элио…

…Сейч заметил, что его рука дрожит. Ладонь вспотела, когда большой палец правой руки начал давить на послушную выпуклость кнопки…

Правое орудие заработало чуть раньше, чем левое, и корпус боевой машины повело отдачей. Гулко взвыли гироскопы, стабилизируя пятьдесят тонн электроники и брони, «Фалангер» чуть покачнулся, удерживая равновесие, а внутри уже звякали, отскакивая в лоток, отстрелянные обоймы, а им на смену боевой эскалатор подавал новый боекомплект.

На пульте перед лейтенантом вспыхнул и погас сигнал перезарядки орудий.

Все описанное заняло около десяти секунд.

Хищный приплюснутый контур «Фалангера» по–прежнему возвышался над раздавленной машиной и вмятыми в землю обломками штакетника от сломанного забора. Двадцать снарядов, нацеленных в андроида, разворотили землю цепочкой конических воронок, навылет прошили входную дверь дома, подожгли что–то внутри, но главная цель залпа ускользнула.

Человекоподобный контур, обозначенный на целевом мониторе ярким термальным всплеском, скользил за хозяйственными постройками, огибая их с противоположной стороны. Дройд удалялся в сторону леса, сторонясь позиции затаившихся там машин. Он явно видел их и пытался сбежать.

Такое поведение человекоподобного робота никак не вписывалось в планы лейтенанта Сейча.

Грязно выругавшись, он заставил «Фалангера» сделать шаг в сторону, открывая сектор обстрела, который до этого блокировал угол здания, и снаряды с воем понеслись вслед улепетывающему дройду.

Среди деревьев, на опушке леса, взметнулись дымные оранжево–черные султаны разрывов; фигура Степа на мгновение высветилась сполохом огня, но он продолжал бежать, словно насмехаясь над наводящим компьютером шагающего исполина.

На самом деле Степ прилагал чудовищные усилия, чтобы избежать точно нацеленного залпа. Его приводы протестующе стонали, когда вокруг заплясала огненная карусель, и ударная волна побежала меж стволов деревьев, швыряя человекообразную фигуру из стороны в сторону. Один из снарядов разорвался всего в метре от него, и Степа окатило дождем осколков. Привод правой ноги вдруг угрожающе завизжал, и робот едва не рухнул навзничь. Мир вокруг вспыхнул бриллиантовыми точками искр — это осколок выбил объектив левой видеокамеры, оставив на «лице» дройда глубокий, безобразный шрам. Потеряв равновесие, падая, Степ успел ощутить, как бесполезно сокращается привод локтевого сочленения. Левую руку отрубило чуть ниже локтя, из рваной раны торчали искрящие провода, и толчками, будто кровь из перерубленных артерий, вытекала пахучая гидравлическая жидкость.

Предупредить ее… — билась в пораженном баллистическим шоком позитронном мозгу андроида единственная мысль. — Она ведь сейчас вернется…

Последнее, что он смог осознать, — были многочисленные пульсирующие надписи на внутреннем дисплее повреждений, одна из которых угрожающе росла, затмевая собой все…

«ПРОГРАММНЫЙ СБОЙ… ПОВРЕЖДЕНИЕ ПРОЦЕССОРА… ПОПЫТКА ПЕРЕЗАГРУЗКИ СИСТЕМЫ…»

…Тепловой контур дройда начал медленно бледнеть, будто тот таял, растворяясь в огне разбушевавшегося на опушке пожара.

«ЦЕЛЬ ПОРАЖЕНА» — лаконично высветил монитор.

Сейч позволил своей вспотевшей ладони отпустить пористую рукоять наводящего джойстика.

***

Ольга бежала, не разбирая дороги. Низкие ветки елей больно хлестали по рукам, которыми она инстинктивно защищала лицо.

Впереди разгорался огонь пожара.

Именно там, где был ее дом, ее жизнь, мать, отец, Степ…

От страха и горя хотелось орать в крик, но она лишь шумно дышала, стараясь унять колотящую тело дрожь.

Ужас, который исходил от мысли, что она в один момент может потерять ВСЕ, заслонял и чувства и разум.

Ощущение было такое, будто она сорвалась с обрыва и летит, не ведая дна, в черную пропасть, откуда уже нет и не может быть возврата…

***

Сергей заметил неладное, когда уже подходил к АХУМу.

Впереди внезапно сверкнула серия ослепительных вспышек, которую сопровождал оглушительный, едва ли сглаженный расстоянием грохот.

Что–то страшное случилось в этот момент в усадьбе Полвиных.

Несколько секунд молодой офицер стоял, словно данный звук пригвоздил его к месту, а потом, опомнившись, побежал по знакомой тропинке к дому, небеса над которым вдруг осветились, озаренные новой серией вспышек.

Метров через пятьдесят, там, где тропинка превращалась в старую, порядком заросшую дорогу, он вдруг остановился.

Глаза Сергея расширились.

На небольшой полянке перед входом в АХУМ возвышалось несколько страшных, исполинских силуэтов.

Непонятные машины, высотой до десяти метров, согнув ступоходы, прятались среди деревьев, которые на их фоне казались просто порослью кустарника…

Сергей непроизвольно попятился, но в этот момент одна из машин вдруг выпрямилась с металлическим визгом сервомоторных приводов; ее торс резко развернулся в сторону Воронина, и чей–то искаженный динамиками внешней аудиосистемы голос произнес:

— Стой где стоишь, щенок!

Сергей вдруг почувствовал, что не может бежать. Его ноги будто приросли к одному месту, стали ватными, дряблыми.

Противная, неподконтрольная дрожь мурашками скользнула по затылку, стянула кожу на скулах. холодком лизнула грудь…

Прямо в глаза Сергею смотрели два ствола.

Их зрачки казались чудовищными, огромными.

— Эй, лейтенант! — произнес в коммуникатор сержант Петч. — У меня гости. Какой–то молокосос с мокрыми от страха штанами… Что? Хорошо, понял… Он у меня на мушке, не волнуйся.

***

Лес вокруг усадьбы не сгорел полностью. Огонь вылизал подлесок на опушке, покрыл копотью стволы сосен и обжег их нижние ветви. Прошедший накануне дождь, влага от которого еще держалась у земли, не дал огню перекинуться дальше.

Ольга выскочила на край дымящейся прогалины и застыла, пораженная открывшейся картиной в самое сердце.

Дом стоял всего в сотне метров от нее, тихий, темный, мертвый… Пробитая навылет входная дверь болталась на одной петле. Из окна гостиной еще сочился едкий дым, смешанный с паром, исходящим от струек воды, которые били из автоматических форсунок противопожарной системы.

Что–то оборвалось у Ольги в груди, какая–то струна души лопнула, оставив там сосущую пустоту. Чувство было ошеломляющим. Губы Ольги непроизвольно кривились, подбородок дрожал. Она не понимала, что случилось с родным домом. Кто пришел сюда, так грубо разворотив ее жизнь?

Об отце и матери она просто не могла думать.

Ей казалось, что пока она стоит, ничего страшного не произойдет, — все это сон, бред, — такого не могло случиться в их доброй, спокойной, размеренной реальности.

Но стоит сделать шаг вперед, нарушить зыбкое равновесие иллюзорности, и бред станет явью — страшной, непоправимой действительностью, от которой уже не отмахнешься, не убежишь, не спрячешься…

Ольга точно знала, что умрет, если перешагнет эту грань.

Это оцепенение, страшное, будто предсмертный сон, длилось меньше минуты.

Потом оно прошло, и Ольга на подламывающихся в коленях ногах кинулась к дому по дымящейся гари выжженного огнем подлеска.

Убитая обрушившимся на нее несчастьем, Ольга не заметила торчащий из–под пепла обрубок руки андроида, из которого продолжала вытекать тоненькая струйка зеленой маслянистой жидкости…

Глава 13

Час ночи, по местному

времени Кассии.

Район хранилища

унифицированных механизмов

В тот момент, когда Ольга выскочила на край опушки, «Фалангер» лейтенанта Сейча уже присоединился к взводу затаившихся в лесу машин. Сергей Воронин стоял, прижавшись спиной к шероховатому стволу сосны, и расширенными от ужаса глазами смотрел, как из темноты, со стороны дома Полвиных, с тихим, почти что нежным присвистом хорошо отлаженных сервоприводов вышел еще один громадный, мрачный силуэт шагающей машины.

Робот показался ему крупнее и выше, чем те, что пленили его, постоянно держа на прицеле своих коротких, торчащих над покатыми загривками пушек.

Сергею тоже казалось, что он бредит.

Машина остановилась в десятке метров от того дерева, подле которого стоял Воронин.

На десятиметровой высоте что–то несколько раз щелкнуло, потом в днище машины меж чудовищных ступоходов открылся люк, и оттуда упала веревочная лестница.

Человек, который спустился по ней, вовсе не походил на монстра. Он выглядел вполне заурядна: невысокого роста, крепкого телосложения и одет был вполне нормально — в облегающий комбинезон с глухим стоячим воротником и откинутым на спину, на манер капюшона, мягким шлемом. Спрыгнув на землю, он несколько раз сжал в кулаки свои пальцы, на которые были надеты сенсорные перчатки с отключенными шлейфами компьютерных соединений.

Искоса посмотрев на Воронина, он сплюнул, отвернулся, расстегнул магнитную «липучку» ширинки и стал мочиться на куст можжевельника, который рос на обочине отходящей от АХУМа дороги.

Закончив, он обернулся, подошел и, ни слова не говоря, со знанием дела врезал Сергею в челюсть.

Удар был ошеломляющим. Воронину, конечно, приходилось драться, но это оказалось совсем не то… Ни мальчишеские разборки, ни тренировки в училище — ни одно столкновение, в котором ему приходилось участвовать до сих пор, не несло в себе такой молчаливой, рассчитанной, ошеломляющей ненависти.

Голова Воронина дернулась, будто он был тряпичной куклой, из рассеченных губ брызнула соленая на вкус, теплая кровь. Он не успел опомниться, как новый удар, — теперь уже ногой в область почек, заставил его задохнуться от режущей, нестерпимой боли в пояснице, от которой, казалось, вылезут глаза…

Несколько бесконечных секунд он стоял согнувшись, тщетно пытаясь вдохнуть… пока новый удар ноги в висок не швырнул его на тот самый куст, в который только что мочился пришелец.

Врезавшись разбитым лицом в мокрые, колючие ветки, Сергей, еще не сделав ни единой попытки ответить ударом на удар, уже понял, что проиграл.

Кем бы ни был этот страшный человек, что вылез из чрева шагающей машины, — он победил.

Сергей ничего не мог поделать с собой — он внезапно понял, что боится следующего удара. Страх перед физической болью, помноженный на жуткое ощущение неизбежности от молчаливой ухмылки, которая играла на этом жутко–спокойном лице, хладнокровная НАГЛОСТЬ человека, который бил его, сломала Воронина, словно сухую веточку…

Однако удара не последовало. Вместо этого он почувствовал, как цепкие пальцы в сенсорных перчатках ухватили его за ворот офицерской формы и рывком подняли на колени.

— Встань! — Голос незнакомца был низким, угрожающим.

Сергей ненавидел себя, презирал, но выполнил этот короткий, емкий приказ, будто находился в подчинении у незнакомца уже много–много лет.

Кое–как справившись с болью, он выпрямился, непроизвольно поморщившись от рези в районе виска. За шиворот, щекоча шею, каплями сочилась кровь.

— Что это такое? — Левая рука незнакомца однозначно указала на вход в хранилище. Правая же легла на пояс, где из кобуры торчала рифленая рукоять импульсного пистолета, и это движение не укрылось от взгляда Воронина.

Если секунду назад он мучительно переживал свой ответ, понимая, что правда, по сути, станет предательством, — ведь эти люди на жутких шагающих машинах явно пришли сюда не с добром, — то сейчас, при виде этой рифленой рукояти, страх уже окончательно парализовал его волю, захлестнув тело отвратительной волной лихорадочной дрожи.

— АХУМ… — хрипло и односложно ответил Сергей, чувствуя себя последним подонком, но боль в губах, разбитых первым ударом незнакомца, живо подавила всякие попытки внутреннего сопротивления.

— Точнее, урод! Ну, быстро! — правая рука Сейча резко взметнулась, и черный ствол автоматического пистолета, покрытый характерными вздутиями электромагнитных катушек, едва не вышиб Воронину зубы.

— Автоматическое… хранилище… унифицированных… механизмов… — прерывисто выдавил он.

— Что там спрятано? Это бункер? Военное сооружение?

— Нет… — простонал Сергей, ощущая, как холодная сталь ствола вдавливается в плоть разбитой губы. — Там… старые… машины… Компьютеры с колониального… транспорта.

— Открой, — приказал Сейч, не сводя с землистого лица Сергея своих глаз.

— Я не могу, — ответил Воронин. — Нужен пульт дистанционного управления… — поспешно объяснил он.

— Где его взять?

— В доме… там… — Сергей безнадежно взмахнул рукой в сторону усадьбы Полвиных.

— Там никого нет, — мрачно изрек Сейч.

Сергея внезапно охватил ужас. Ствол импульсного пистолета по–прежнему оставался прижат к его верхней губе, мешая выдавливать слова, но, скосив глаза, он вдруг заметил, что палец незнакомца нервно елозит по спусковой кнопке…

Воронину стало не просто страшно. Разум внезапно выключился, понятие «воля» уже не играло никакой роли в его разорванных, суматошных мыслях. Единственное, что он понимал в данный момент, — стоит этой кнопке утонуть чуть глубже в рифленую прорезиненную рукоять, и его мозги вылетят из пробитой выстрелом черепной коробки…

— Не надо… Там… — он опять безнадежно взмахнул рукой, только теперь в другом направлении. — В трех километрах отсюда… Еще один дом… Лисецких… У хозяина есть пульт…

Выдохнув это, он сам ужаснулся тому, что сказал.

Незнакомец пожевал губами, что–то обдумывая, а потом вдруг резко оттолкнул от себя Сергея. Не удержавшись на ногах, тот кубарем полетел на землю.

Сейч медленно поднял ствол оружия, целясь ему в голову.

— Что за дерьмо на тебе надето? — резко спросил он. — Это что — форма? Какими вооруженными силами располагает твоя сраная планета? У вас есть армия?

— Нет… Нет у нас никакой армии!.. — У Сергея началась истерика. Его колотила крупная дрожь. Слова сами рвались из горла: — Нет у нас никакой армии!.. — Ему казалось, что он кричит, но на самом деле из горла выходил надрывный шепот… — Мы никогда ни с кем не воевали…

— Тем хуже для вас… — Впервые Сейч позволил себе по–настоящему улыбнуться, так что в сумраке блеснули его зубы. — Прощай, мразь…

Сергей понял — сейчас грянет выстрел.

Такого всеобъемлющего, животного ужаса он не испытывал никогда в жизни. Если бы он мог ползти, то пополз бы, но вот тело не слушалось…

— Эй, лейтенант! — внезапно разорвал напряженную тишину чей–то измененный компьютером голос. — Оставь его. Он не оказывал сопротивления.

Сейч вздрогнул, потом обернулся, злобно вперившись в темноту, в которой скрывались смутные силуэты затаившихся меж деревьев шагающих машин.

— Кто там каркает? — с гневным придыхом спросил он. — Рощин, это ты тявкнул, сволочь?

— Лейтенант, вы не должны убивать его. Это бессмысленно. Он не оказывал сопротивления.

Голос, что доносился из темноты, казался спокойным, но, возможно, такое ощущение создавала аудиосистема компьютера, которая стирала интонации.

— Я сам разберусь, кого убивать, а кого нет! — яростно ответил лейтенант. — Петч, мать твою, заткни всем пасти, иначе я сам это сделаю… — Он обернулся, с явным намерением завершить начатое, но этого трусоватого аборигена уже не было под кустом, — улучив момент, пока он отворачивался, тот, видно, нашел в себе остатки сил и отполз в темноту…

— Свет! — вне себя от ярости крикнул лейтенант.

На плечах ближайшей машины вспыхнули ослепительные солнца. Пилот подвигал фароискателем, и два конуса света жадно облизнули притихший подлесок. Сейч успел заметить, как в одном месте заволновались ветки разлапистой ели, и нажал на спуск.

Пули прошили темноту, срубая сучья и с тоскливым воем рикошетя от могучих стволов вековых сосен.

Он не знал, попал в беглеца или нет, но устраивать погоню было некогда. Опустошив обойму, Сейч, которого трясло от плохо подавляемой ярости, развернулся к своему «Фалангеру» и полез в чрево робота по болтающейся лестнице.

Оказавшись в тесной рубке, где уютно, успокаивающе мерцали экраны, он включил герметизацию люка, сел в кресло и, не подключая перчаток, взял со скошенной панели тонкую дугу коммуникатора с микрофоном на конце, которую положил туда, прежде чем покинуть машину. Переключив на пульте каналы связи, он прижал крошечный микрофон ко рту:

— Рощин, ты меня слышишь, ублюдок?

— Так точно, сэр. — Голос пилота и без искажений аудиосистемы оставался невозмутим.

— Ты труп, — хрипло выдавил Сейч. — Я сгною тебя на крейсере. Если ты не подохнешь тут, моралист хренов. Ты понял меня? Еще раз встрянешь или ослушаешься, я к черту разнесу твой «Хоплит» из орудий. Больше предупреждений не жди.

Не дожидаясь ответа, Сейм переключил канал.

— Сержант!

— На связи, сэр!

— Возвращаемся к дому. Нужно пошарить внутри. Там должен быть пульт дистанционного управления. Я хочу взглянуть, что там, в этом бункере.

***

Ольга не вошла, а вбежала в дом, оттолкнув рукой болтающуюся на одной петле дверь.

Вокруг отвратительно пахло гарью. На полу застыли лужи грязной воды, которая лилась из разбрызгивателей системы автоматического пожаротушения и, смешиваясь с пеплом, текла по коридору мутными ручейками.

Тишина вокруг стояла гробовая, и это больше всего напугало Ольгу.

— Мама!!! — отчаянно закричала она, рванувшись по темному коридору к спальне родителей.

Толкнув дверь, она оказалась в пустой комнате. Ночник на стене продолжал мерцать, освещая туалетный столик матери. Кровать родителей оказалась пуста и более того — аккуратно застелена.

Господи, куда же они подевались?!.

Растерянно оглядевшись по сторонам, Ольга наконец заметила белеющий на прикроватной тумбочке листок бумаги. Дрожащими пальцами схватив его, она жадно пробежала глазами по строкам, написанным убористым, красивым отцовским почерком:

«Олюшка, нас срочно вызвали по делам в город. Не переживай, мы тебе позвоним. Будить тебя не стали — ты уже большая. С хозяйством в ближайшие дни тебе придется справляться самой. Если что — Степ тебе поможет. Будь умницей. Я позвонил Сергею, он обещал навестить тебя вечерком. Если что — свяжись с нами через спутник. Целуем тебя, папа и мама».

Прочитав записку, Ольга без сил села на кровать, уронив руки. От напряжения и пережитого шока все тело дрожало. Повернув голову к окну, она вдруг почувствовала, как мир расплывается перед глазами. Так долго сдерживаемые слезы внезапно хлынули по щекам, хотя она сама не понимала, почему вдруг заплакала, — от пережитого страха, наступившего вдруг облегчения или по какой–то другой причине…

— Степ! — срывающимся голосом позвала она, отвернувшись от оконного проема.

Ей ответила лишь гулкая тишина пустого дома.

В нос по–прежнему лез стойкий запах пожарища. Ольга вдруг ощутила новый прилив дрожи. Господи, что же случилось… что происходит вокруг?.. Этот заданный самой себе вопрос в бессчетный раз наполнил ее душу смятением и страхом. Прижимая к груди записку, она выскочила из спальни родителей и опрометью бросилась к себе в комнату.

Захлопнув дверь, не включая свет, она на ощупь нашла трубку сотового телефона и подошла к окну, чтобы видеть панель с цифрами номеронабирателя. Страх и растерянность по–прежнему владели ее сознанием, путая мысли. Пальцы дрожали и никак не хотели попадать на нужные клавиши. Пришлось отложить листок с запиской и крепко стиснуть трубку в онемевшей от напряжения ладони. Наконец многозначный номер был набран. Она ждала привычного гудка спутникового соединения и характерных щелчков, но устройство почему–то не издало ни звука.

Попытавшись успокоиться, Ольга начала заново. Проверила питание. Крохотный огонек изумрудного цвета преданно трепетал на откидной панели, оповещая, что все нормально, питание есть. Тогда она попыталась еще раз вызвать соединение, но с тем же удручающим результатом. Спутник по какой–то причине не отвечал…

Может быть, что–то с антенной на крыше дома? — Она подалась к окну, выглянула наружу и… только тут наконец заметила, что все пространство перед хозяйственными постройками испещрено громадными трехпалыми следами ступоходов, которые вели от леса, через разломанный забор, прямо к раздавленной в лепешку машине…

Что она могла подумать, заметив эти трехпалые следы?

Конечно, единственной ее мыслью была страшная, но вполне сочетающаяся с фактами догадка. Она знала только одну машину, которая могла оставить такие характерные отпечатки…

Слепой, граничащий с помешательством ужас волной ледяной дрожи прокатился по мышцам. Ольга подняла взгляд, и в струящемся ночном сумраке разглядела какое–то развороченное месиво серебристого металла на том месте, где располагалась тарелка спутниковой антенны…

Опустив глаза, она вновь зацепилась взглядом за раздавленный в лепешку «Волмар» и жуткие следы, вдавленные в землю, как печати свершившегося рока…

Горсть обрывочных, незначительных в иной ситуации фактов вдруг, словно бусинки, принялись нанизываться на дрожащую нить ее страха, рождая некоторое понимание происходящего. В первый момент Ольга задохнулась, не поверив своей абсурдной догадке, но упрямое сознание выталкивало из своих глубин один–единственный образ: жуткий своей чужеродной силой, шагающий робот пришельца, который должен сейчас стоять в ангаре космического корабля…

Нет… Я же была там, видела его!..

Сквозь страх, боль, непонимание пробивалась лишь растерянность.

Кто же это сделал?.. Кто?! И почему?!

Данные вопросы не могли найти ответа в ее душе. Ей было больно за свой страх, за разоренный дом и непонимание происходящего, вся страшная иррациональность случившегося не укладывалась в голове, рождая чувство злой, несправедливой обиды.

За что?! — этот вопрос буквально глодал ее душу, заставив подбородок девушки предательски дрогнуть.

Она ровным счетом ничего не понимала, кроме одной страшной, неоспоримой вещи, — ее дом был разрушен, жизнь сломана, грубо, насильно, по какому–то непонятному ей, но страшному по своей сути праву…

За этими мыслями, стоя вполоборота к окну, она пропустила самое главное — движение со стороны леса, где на поляну перед усадьбой выходила ведущая к АХУМу дорога…

***

Настроение Сейча несколько поднялось после переговоров с начальством. «Тень Земли» уже занял позицию в районе высоких орбит. С ним опять пожелал говорить Надыров, и такое внимание со стороны адмирала льстило самолюбию лейтенанта.

— Сэр, в указанном доме никого не оказалось, — доложил он после почтительного приветствия. — Но в лесу, неподалеку от интересующего вас сооружения, мне удалось взять пленного из числа аборигенов. Он показал, что бункер является не военным объектом, а старым складом оборудования, оставшимся со времен приземления колониального транспорта.

— Отлично, лейтенант, — скупо похвалил его адмирал. — Ты проверил эти сведения? — тут же переспросил он. Было ясно — предстоящая операция по захвату планеты очень беспокоит Надырова. После поражения на Дабоге он дул на воду, осознав, сколь обманчива может оказаться внешняя заурядность колонии…

— Сейчас занимаюсь данным вопросом, — доложил Сейч. — Пленный сообщил, что на планете отсутствуют упорядоченные воинские формирования. Судя по всему, у них нет армии. Нам не было оказано никакого существенного сопротивления. Однако я заметил, что на крыше здания была установлена антенна спутниковой связи, — осторожно добавил он. — На всякий случай я ликвидировал ее.

— Правильно. Сейчас мы поищем их спутники, — успокоил его Надыров. — Твоя информация стоит дорогого, лейтенант. Это может привести к быстрому и бескровному захвату планеты. Десантные группы уже готовы к выбросу. Мы высаживаемся в районе их столицы, которая представляется единственным более или менее крупным городом на всем материке. Проверь этот бункер и, если там все в порядке, следуй к месту нашей высадки. Мы начинаем вторжение!

От последней фразы по загривку Сейча пробежала дрожь.

Вот оно! Вот тот миг, которого он ждал. Единственная и неоспоримая теперь возможность идти, сметая все на своем пути… дорога славы, которая приведет его наверх, в общество таких людей, как адмирал Надыров, которые отдыхают в засекреченных парковых зонах и жрут на тысячу кредитов за обедом.

— Я понял вас, господин адмирал.

— Тогда исполняй. Компьютерные карты с маршрутами следования будут переданы тебе по окончании сеанса связи. Не задерживайся, я хочу, чтобы твои шагающие машины прикрывали нашу высадку. Все детали обсудишь с дежурным офицером.

Щелчок.

На панели бортового компьютера часто и нервно заморгал индикатор загрузки данных.

— Сержант!

— Да, сэр?

— Пошли Рощина обыскать дом. Мне нужен прибор, управляющий этим хранилищем аборигенов. Пусть–ка наш ублюдок поковыряется в их дерьме, ты понял?

— Да, лейтенант.

— Прекрасно. Передай ему мой приказ. Пусть разомнет ноги, а мы пока подождем его здесь.

***

Философское отношение к жизни являлось характерной чертой Рощина, выработанной долгим пребыванием в застенках Ио. Спутник Юпитера, в шахтах которого добывали тяжелые элементы, пользовался дурной славой гиблого места. Выжить там оказывалось порой совсем непросто. Люди нервные и неуравновешенные не выдерживали и нескольких месяцев, даже на такой «блатной» работе, как управление подземными машинами через виртуальную нейросенсорную связь.

Андрей с детства учился спокойствию. А что ему, собственно, оставалось делать в тюремной школе для заключенных незаконнорожденных детей? Законы, принятые после демографических взрывов XXIII века, делали незаконнорожденного ребенка собственностью правительства, ставили его вне общества и вне цивилизации.

Маленькому мальчику, еще не познавшему мир, но уже очутившемуся в спецучреждении, действительно оставалось либо научиться выживать, либо…

Андрей выбрал первое. Или, быть может, это судьба сжалилась над ним? Трудно судить однозначно, но интуитивные способности к вождению разного рода машин и совершенно не свойственная детям уравновешенность при действиях в критической ситуации позволили ему в конце концов стать не просто расхожим материалом, которого навалом в любой тюрьме, а ценным специалистом, которого учили не для того, чтобы использовать затем на грубых и опасных ручных работах.

Получил приказ — исполняй.

Сейчас он сам не мог в точности ответить, что за бес толкнул его под ребро, заставив отвлечь этого отморозка лейтенанта от скорчившейся на земле жертвы.

Возможно, это был не очень умный поступок…

Нельзя сказать, чтобы Рощин не дорожил внезапно обретенной свободой. Нет, такое утверждение было бы неправильным, но в его мыслях, действиях присутствовал иной лейтмотив. Андрей еще не разобрался в ней, в этой пресловутой, но уже набившей оскомину в мыслях, «свободе».

Слово, которое поначалу отдавало заманчивой таинственностью непрожитого, все чаще скалило зубы, показывая свою оборотную сторону.

Чтобы постичь истинную причину душевного смятения Андрея Рощина, нужно знать, как он жил до момента насильственной мобилизации.

Единственное, что было позволено заключенным и над чем не имели власти надзиратели, — это свобода мысли. За годы взросления в застенках Ио Рощин привык к одиночеству, он научился думать, долго и часто беседуя сам с собой. Те немногие книги и микрофильмы, которые удавалось добыть в тюрьме, были пищей для разума, некие впечатления и факты, которые его изголодавшийся в заточении мозг раз за разом переваривал в спорах с самим собой, — все это давало подрастающей личности лишь смутное и зачастую неправильное впечатление о той жизни, которая протекала на Земле и других планетах вне тюремных стен.

Однако он впитывал все, что удавалось узнать, и думал, пытаясь восполнить пробелы хотя бы при помощи логики…

В результате и сформировалась личность Андрея Рощина — двадцатидвухлетнего парня, внешне неброского, стеснительного на людях, замкнутого настолько, что никто из окружающих никогда не мог с точностью знать, о чем он думает, что сделает в следующий миг, как отнесется к тому или иному слову…

Те, кто позлее, попроще, пытались приклеить к нему ярлык тормознутого придурка, но Сейч быстро углядел под внешней личиной добродушной невозмутимости тот внутренний стержень, который действительно присутствовал в подчиненном. Согнуть Андрея морально, сломать его приказом, противоречащим неким внутренним устоям этого человека, казалось занятием бессмысленным, заранее обреченным на провал.

И тем сильнее хотелось Сейчу сделать это. Не просто избить или убить, а именно сломать Рощина, превратить в послушную размазню, типа того аборигена в шитом золотом прадедовском мундире, который в один из моментов был готов обнять его ноги, лишь бы остаться в живых…

Сейчас, глядя, как Рощин вылез из чрева своего «Хоплита», которого он водил с непринужденным изяществом, не доступным никому другому из их взвода, Сейч испытывал злое удовлетворение от той мелкой пакости, которую удалось доставить подчиненному. Он знал некоторую слабину Рощина — тот не любил запаха гари, после того как на шахтах Ио однажды попал в подземный пожар. Этот дом как раз был пропитан таким отвратительным, стойким запахом залитого водой пожарища.

Пусть понюхает, козел… — подумал лейтенант, провожая идущую к дому фигуру долгим, ненавидящим взглядом.

***

Андрей действительно поморщился, войдя в дом.

Включив фонарь, он осветил коридор, оканчивающийся просторной гостиной, у задней стены которой сумрачным постаментом возвышался камин.

Под ногами жалобно похрустывали осколки от разбитых стекол. Вдоль плинтусов коридора влажно поблескивали, отражая свет фонаря, лужицы дурно пахнущей пожарищем воды.

На лице Рощина отразилась досада, — он понятия не имел, где среди причиненного влетевшими через входную дверь снарядами хаоса искать этот злополучный пульт дистанционного управления. Он даже не представлял, как тот должен выглядеть…

Скорее всего злопамятный лейтенант послал его в дом просто так, из прихоти. Пока они стояли на поляне у заросшего дерном бункера, Андрей просканировал структуру входных ворот и пришел к выводу, что одного орудийного залпа вполне хватит, чтобы вышибить их к чертовой бабушке, безо всяких там отпирающих устройств.

При всей своей внутренней неприязни к командиру взвода Рощин не считал того дураком в профессиональном плане. Сейч наверняка пришел к такому же выводу.

Миновав коридор, Андрей вошел в обширную комнату. Вся мебель оказалась перевернута взрывной волной. Стол ударило о стену и разбило в щепки. Ковер лежал черной, обугленной массой. Глядя на это, Андрей испытывал невольное сострадание к тем, кто тут жил. Свое участие в данной миссии он пока что не обсуждал. Разве у него был какой–то выбор? Выволокли из тюрьмы, швырнули в круговорот событий, проволокли, как паршивого котенка, нагадившего в неположенном месте, через добрую сотню световых лет и, пожалуйста, — выкинули тут, на совершенно незнакомой планете, с четким и недвусмысленным приказом — убивать все, что движется…

Губы Рощина исказила невеселая усмешка. Ему все меньше и меньше нравилось то, что он делал, но

единственной альтернативой была смерть. Если не хочешь участвовать в этом — застрелись. Иначе Сейч с чувством глубокого удовлетворения рано или поздно выстрелит тебе в спину…

Андрей стоял посреди развороченной комнаты, хмуро глядя по сторонам.

В собственной смерти он не видел вообще никакого смысла. Ему точно так же, как и другим, хотелось жить. Это был не инстинкт, не страх, а вполне осознанное желание. Смерть казалась Рощину удручающе окончательной, чтобы думать о ней всерьез. Но и идти напролом, переть против силы, что постоянно маячит за спиной, приставив к затылку холодный ствол, он не был готов. У него в душе не оказалось весомого стимула, чтобы поступать подобным образом. Это был внутренний перекресток, распутье, и каждая из дорог уводила в никуда, в непонятную, пугающую вероятность…

…Рассудив, что протоптался на месте уже достаточно долго для того, чтобы удовлетворить мстительность Сейча, Андрей решил для очистки совести заглянуть в пару соседних комнат и возвращаться назад, доложив, что ничего похожего на пульт не нашел. Пусть лейтенант выбивает двери бункера из орудий своего «Фалангера», с него станется…

Открыв одну из дверей, Рощин заглянул в маленькую спальню, милосердно обойденную взрывами, обежал взглядом ее стены, на которых висели несколько незатейливых картин в рамках, и хотел было идти дальше, когда заметил, как слабо шевельнулась плотная штора, свисавшая до самого пола с обеих сторон оконного проема.

Перехватив импульсную винтовку так, чтобы можно было открыть огонь навскидку, он сделал шаг вперед и резко отдернул плотную завесь.

В сумраке смутно проступил контур вжавшегося в стену человеческого тела, испуганно блеснули расширенные от ужаса глаза, и Рощин, шокированный не меньше, чем бледная, как сама смерть, молодая женщина, заметил ее судорожно сжатые кулаки, раскрытый в задавленном крике рот…

Не надо… Только не кричи…

Почему–то Андрею стало нестерпимо жаль ее в первую же секунду, как он взглянул в бледное, перекошенное лицо девушки. Он испугался и с неким трепетным, внутренним удивлением понял, что боится не за себя… Впервые в жизни… Это походило на маленький внутренний шок, смерть или рождение чего–то важного, но пока что необъяснимого и непонятого…

Заметив, как дрожат, кривятся ее губы, он понял — сейчас закричит, взвизгнет, кинется прочь…

Метнувшись вперед, он резко толкнул ее, сбил с ног и четко выученным движением провел прием, заставив затихнуть на полу, одной рукой удерживая ее в данном положении, а ладонью другой молниеносно закрыв ей рот.

— Тихо… — умоляюще, шепотом произнес он. — Только не кричи, ладно? Я не причиню тебе вреда, слышишь?!.

Тело под ним несколько раз судорожно дернулось и затихло, обмякло.

Андрей метнул взгляд в проем окна. Смутные контуры боевых машин прорисовывались вдоль символического периметра низенького, частично сломанного забора.

— Тихо… — еще раз прошептал он. — Сейчас я тебя отпущу, только не делай глупостей, не беги, не вскакивай и не кричи. Дом окружен. Тебя увидят и убьют.

Она не отвечала и не шевелилась, будто была без сознания.

Тем не менее Андрей решил рискнуть. Осторожно он ослабил хватку и освободил свои руки.

Несколько секунд девушка лежала неподвижно, потом шевельнулась, приподняла голову и вдруг сжалась, напряглась, отпрянула, будто раненый зверек, получивший свой первый опыт ужаса и боли…

Однако она не вскочила, как того справедливо опасался Андрей.

В темноте, отражая свет уцелевшего уличного фонаря, блестели ее глаза.

— Рощин, ты где там застрял?! — Голос, пробившийся из наушников коммуникатора, принадлежал Сейчу.

«Только бы не направил сюда инфракрасные сканеры…» — подумал Андрей, стараясь держаться поближе к перепуганной обитательнице дома, чтобы их тепловой сигнал в случае чего слился в один. Судя по реакции девушки, которая тоже слышала вопрос, она наверняка понимала язык. Да это и неудивительно — интеранглийский не сильно изменился за несколько веков, прошедших со времен Первого рывка…

— Я выполняю ваш приказ, лейтенант, — со всей невозмутимостью, на какую оказался способен, ответил Андрей.

— Нашел что–нибудь, археолог? — В голосе Сейча звучала издевка.

— Пока нет, сэр. Тут все очень сильно разгромлено…

— Вот что, Рощин, хватит, думаю, мы тратим время впустую. В доме никого нет? Ничего подозрительного не заметил?

— Нет, сэр. Тут пусто.

— Ладно, тогда возвращайся. Мы уходим.

— Иду…

Андрей коснулся миниатюрной кнопочки, расположенной за ухом, на креплении коммуникатора. Заблокировав связь, он поднял глаза, посмотрел на сжавшуюся в комок девушку и сказал:

— Я думаю, что ты понимаешь меня, верно? Она чуть помедлила, прежде чем кивнуть. Ее взгляд оказался прикован к импульсной винтовке Рощина, которую тот машинально держал изготовленной для стрельбы.

— Не бойся. Мы сейчас уйдем, но тебе лучше затаиться, переждать. Ваша планета будет захвачена. Пройдет несколько дней, и преследования прекратятся. — Рощин говорил в своей манере, скупо и емко. — Ты останешься в живых, если не начнешь метаться и делать глупости.

Ее глаза расширялись от ужаса и удивления по мере того, как он говорил.

Андрей и сам удивлялся сказанному и одновременно стыдился своей скованности. Говорил так, будто проводил какой–то инструктаж.

Несколько секунд в комнате висела напряженная, звенящая тишина. Андрей нервничал, — все произошло спонтанно, глупо, — он не привык жить, повинуясь чувствам и порывам, а тут, пожалуйста, уже вторая глупость за последний час. Если Сейч включит оптику и все же поймет, что в комнате двое…

— Кто… вы?!. — внезапно выдавила девушка хриплым шепотом, который прозвучал в тишине неестественно громко…

Андрей ответил не задумываясь. Он понимал — названия не скажут ей ничего.

— Я из Третьего ударного флота Земли. Боюсь, что мое командование решило оккупировать вашу планету. Поверь, мне очень жаль. Как тебя зовут?

— Ольга… — выдавила она, опять помедлив.

— А меня Андрей… Андрей Рощин.

В ее глазах отражался ужас. Казалось, смысл сказанных им слов только начал доходить до ее сознания.

— Что с нами будет?.. Оккупация… Почему?!.

— Я не решаю таких вопросов… — криво усмехнулся Андрей. — И тем более не знаю — почему. Идет война. Это все, что я пока что уразумел. Борьба за жизненное пространство, понимаешь?

Она мотнула головой в отрицающем жесте. Нет. Она не понимала.

— Война пришла сюда, — терпеливо пояснил Андрей, чувствуя, как утекают последние отпущенные на задержку секунды. Все это не имело никакого смысла, и все–таки он продолжил: — С этим придется смириться. На орбите крейсер адмирала Надырова. Мы разведгруппа, но с минуты на минуту начнется вторжение. Все решают иные силы. Мы… — он опять усмехнулся, — лишь расхожий материал, по сути, такие же жертвы, как и вы.

— Зачем ты мне говоришь это?.. — прерывистым шепотом спросила Ольга. — Почему ты меня не убил?

А как ты хотел, парень? В ее сознании ты стоишь в одном ряду с Сейчем. Ты захватчик, насильник, жуткий человекоподобный монстр из страшных сказок о Земле…

— Тяжелый вопрос… — Андрей привстал, выглянул за окно и повернулся к двери. — Мы захватчики, — повторил он вслух свою мысль и пояснил, больше, наверное, себе, чем ей: — Для меня это пустой звук. У меня нет ни родины, ни дома. Я не принадлежу к Земле. Просто у меня не было выбора. Убийство — не мое хобби, понимаешь? Твоя жизнь нужна тебе самой, а не мне. — Он поднял глаза и вдруг добавил: — Когда будешь плевать нам в спину, вспомни, что я сказал. Мы все разные… Такие же, как и вы, — люди. Заложники той же войны. Только одни думают об этом, а другие нет. Постарайся выжить.

Сказав это, он не оглядываясь встал и вышел.

Глава 14

Гарь перед домом Полвиных.

Половина второго ночи

Он очнулся от баллистического шока почти как человек…

Сначала судорожно сжались растопыренные пальцы торчащей из–под слоя горячей золы руки. Потом пепел пожарища, еще кое–где расцвеченный тлеющими угольками, зашевелился, пришел в движение, и из–под него показалась голова человекоподобного робота.

Внешний вид Степа внушал ужас. Покрывающая его механическое тело пеноплоть частично обгорела и свисала безобразными лохмотьями. Правая рука бездействовала, и ее развороченный привод слегка подергивался, тщетно пытаясь передать движение на перебитую конечность. Лицевую пластину дройда пересекал уродливый, рваный шрам, в левой глазнице торчали осколки от объектива ослепшей видеокамеры…

Степ судорожно изогнулся, сел и чисто человеческим жестом схватился за сломанную в бедре ногу.

Его голова повернулась с характерным всхлипом сервоприводов, правый глаз–объектив, в глуби которого сжимался диафрагменный зрачок, уставился на вывороченные приводы ноги. Внутренний дисплей андроида тут же высветил пульсирующую красным цветом схематичную карту повреждений.

На секунду или две Степ застыл.

Однако внешняя неподвижность андроида и его взгляд, устремленный в одну точку, никак не отражали сути идущих внутри человекоподобной машины процессов. Его сканирующие системы работали, в этот миг с полной отдачей.

Внутренний дисплей мгновенно разделился на несколько оперативных окон.

Процессор дройда обработал полученные сигналы, и он увидел жаркие тепловые контуры шести шагающих машин пришельцев, которые окружили дом полукольцом.

Внутри дома термальная оптика показывала присутствие человека. В том, что это была Ольга, Степ не усомнился ни на секунду.

Странные вещи творились с ним. Осколок, который ударил в голову дройда, срезав объектив видеокамеры, что–то нарушил во внутренних связях позитронного мозга. Он ощущал себя совсем не таким скованным, как до рокового удара. Потеряв способность полноценно двигаться, полностью отдавая себе отчет о полученных повреждениях, Степ тем не менее чувствовал непонятную, прямо–таки безграничную свободу…

Тепловой контур одной из машин вдруг шевельнулся, выпуская из себя сигнал поменьше. Это был человек, вооруженный какой–то разновидностью импульсного оружия, и направлялся он прямо к дому.

Степ дернулся, будто в него опять попала пуля, попытался было встать, но поврежденный привод ноги подвел — робот лишь неуклюже опрокинулся на спину, взметнув облачко медленно оседающего пепла.

Если машина в состоянии ощущать отчаяние, гнев от осознания своей беспомощности, то дройд вкусил его в полной мере, когда понял, что не может защитить хозяйку.

На миг его сознание помутилось, как от баллистического шока. Это был эквивалент смятения, когда управляющие программы тщетно, одну за другой, пытались смоделировать вариации поведения, но все сводилось к одному — перед внутренним взором дройда злобно вспыхивала одна и та же надпись:

«Повреждение опорно–двигательных функций. Действие блокировано».

Единственный глаз Степа, в глуби которого, за диафрагмой зрачка, алела тусклая точка инфракрасного сканера, с визгом повернулся в гнезде, левая рука загребла золу, нашла в пепелище опору, зацепившись за обугленный корень сгоревшего дерева, и дройд рывком подтянул свое тело, на добрых полметра приблизившись к дому.

После второй попытки он понял, что не успеет, — человек уже входил в дом, а он, если даже и доберется до периметра дворовых построек, вдоль которого выстроились машины пришельцев, то что он сможет сделать в таком плачевном состоянии с шагающими гигантами, окружившими дом?

Ничего… Разве что распластаться под их ступоходами…

Человек в такой ситуации взвыл бы от бессилия… но Степан, несмотря на сходство с людьми, все же являлся машиной и не мог испытать подобного чувства. Пока его процессор обрабатывал новые данные, поисковые системы дройда потянулись в другую сторону. Туда, где они были с Ольгой накануне.

От места крушения корабля до усадьбы Полвиных по прямой через лес было не больше трех километров.

Упавший на Кассию космический корабль по–прежнему лежал в глубокой борозде, рассекающей надвое изуродованный холм. Его бортовые системы издавали слабый, но уверенный фон.

Степ извернулся, дернувшись всем телом, чтобы поменять позу. Теперь его передатчик оказался нацеленным на далекий корабль.

Три километра… Меньше трех минут, при скорости шестьдесят миль в час…

Рощин вошел в дом…

Лейтенант Сейч поправил коммуникатор и зло усмехнулся, представив, как его подчиненный морщится от стойкого запаха пожарища…

За три километра от усадьбы Полвиных в сумеречных глубинах корабельного трюма вспыхнул одинокий красный сигнал. Исполинская фигура «Беркута» в его свете казалась облитой жидким кровавым огнем. Внезапно он шевельнулся, словно хотел испытать на прочность оплетавшие его шланги стационарного питания, и одновременно с этим пришла в движение закрытая аппарель. В обозначившейся у потолка грузового отсека щели показался клочок звездного неба Кассии; огромная бронеплита на миг застыла, а потом резко пошла вниз, откидываясь на обугленный склон.

Степ сидел не шевелясь. Казалось, что человекоподобный робот впал в транс.

…С гулким ударом аппарель легла на склон. В сумеречных глубинах трюма блеснул кровавый блик, отразившийся на коленном сочленении «Беркута». Со звоном лопнуло несколько кабелей, оплетающих исполинскую ногу, и первый шаг робота ощутимо поколебал почву.

…Позитронный мозг Степа на миг позволил «Беркуту» остановиться, отпустив перехваченное управление.

Робот застыл, возвышаясь над кораблем немыслимой, угрюмой тенью.

Дройд послал новый сигнал.

Навигационная система «Беркута» ответила знакомым машинным кодом. Их программы были написаны на одном компьютерном языке, и это не казалось удивительным — оба робота создавались много сотен лет назад на основе технологий, которые увезли с Земли колониальные транспорты…

Через десять секунд взаимопонимание между машинами было установлено.

О чем договорились их центральные вычислительные устройства, на данный момент оставалось загадкой, но «Беркут» внезапно двинулся с места и зашагал по направлению разоренной усадьбы Полвиных…

***

Опасения Рощина насчет лейтенанта Сейма и термальной оптики его машины были вполне обоснованы — раздосадованный задержкой подчиненного, тот действительно включил инфракрасные сканеры, но заметить Ольгу просто не успел — его отвлек доклад капрала Делакруа.

— Лейтенант! Что–то приближается со стороны леса!

Сейч отреагировал мгновенно. Развернув торс своего робота, он направил системы обнаружения в указанную сторону, и тут же в рубке злобно взвыл предупреждающий сигнал — со стороны гари, на которой он завалил этого прыткого дройда, приближалось нечто огромное, смутно знакомое… но когда на целевом мониторе внезапно вспыхнул четкий, узнаваемый контур шагающей машины, Сейч в первый момент не поверил своим глазам.

Глаза могли ошибаться, но компьютерная система опознавания целей — нет…

По спине лейтенанта продрал озноб. Невероятно… Откуда ему здесь взяться?!

И тем не менее это был он… ОН! Тот самый шагающий робот, с компьютерной моделью которого ему приходилось не раз сражаться в условиях виртуального полигона… проклятье Дабога, прототип всех созданных на Земле серв–машин!.. Робот, за которого Земное командование сулило баснословную награду, равно как и за голову его пилота…

Сейч в эту секунду даже вспомнил его имя — Игорь Рокотов, кажется…

Смятение в душе лейтенанта не имело ничего общего со страхом. Сейч вдруг понял — его трясет от нервного перевозбуждения.

Целевой монитор равнодушно выплевывал цифры в окошке дистанционных сканеров:

Километр двести… тысяча метров… девятьсот…

Робот огромными шагами ломился через лес, подминая макушки самых высоких сосен. Это не могло быть ошибкой — ОН ПЕР ПРЯМО НА НИХ!..

— Тревога! — заорал Сейч, и его «Фалангер» рывком двинулся с места, одновременно разворачивая в сторону леса стволы автоматических орудий. — Дьявол, ребята, ЭТО ОН!!!

Непонятно, чего было больше в возгласе лейтенанта — запоздалого страха, изумления или шального азарта?

Нельзя сказать, чтобы подчиненные разделяли все его чувства, но четыре машины послушно двинулись вслед командиру, и лишь «Хоплит» Рощина по–прежнему стоял у сломанной, втоптанной в землю ограды.

— Петч, левый фланг, Делакруа, справа, Зингер, Подаровский, поддержка огнем! — отрывисто командовал лейтенант, выводя свою машину против приближающегося через лес исполина. — Рощин, твою мать, живо в кабину! Подтягивайся!

Андрей в этот момент как раз вышел из дома. Он слышал возгласы в эфире, но еще не понял, к чему они относятся. Тем не менее он бегом кинулся к своему «Хоплиту».

В ста метрах от заборчика с ревом разрядились ракетные установки с машин Зингера и Подаровского. Андрей успел заметить, как убийственно коротка дистанция огня, а впереди уже тяжко содрогнулся лес, и неровная цепочка оранжево–желтых сполохов кинула по сторонам вывороченные с корнем сосны.

Вскарабкавшись по болтающейся лесенке в рубку, Рощин плюхнулся в кресло, пристегивая ремни.

На обзорных экранах творилось что–то несусветное.

«Беркут», который лишь пошатнулся от неприцельного ракетного залпа, в этот миг появился на краю гари, и последняя вспышка четко высветила из мрака его силуэт. «Фалангер» Сейча находился всего в сотне метров от него, и обе пушки с машины лейтенанта уже работали, пропарывая мрак хоботками танцующей на срезах компенсаторов статики…

Схватившись за рычаги, Рощин тронул с места свой «Хоплит».

Наружные микрофоны передавали звонкий, оглушительный грохот молотящих в броню «Беркута» снарядов. Во мраке что–то вспыхивало, меркло, разлеталось по сторонам…

Андрей машинально включил плечевые прожектора «Хоплита», которые оказались направлены так удачно, что тут же высветили всю гарь вкупе с двумя танцующими по ней машинами.

— Молодец, Рощин!.. — раздался торжествующий выкрик Сейча.

— Всегда пожалуйста, лейтенант, — сквозь зубы пробормотал Андрей. Он вел свою машину вслед «Фалангеру» командира, краем глаза заметив, как по флангам из тьмы выступили тяжелые машины сержанта Петча и капрала Делакруа.

Сейчас последует сокрушительный залп, и этого монстра разорвет на куски…

Андрей успел подумать об этом за долю секунды до того, как огромный шагающий робот совершил абсолютно непонятный маневр. Он вдруг остановился как вкопанный, одновременно поджав ступоходы, и его приплюснутый корпус рывком опустился к обугленной земле…

В немом изумлении Рощин увидел, как из пепла, который еще кое–где курился дымком дотлевающих угольев, к откинувшемуся в днище «Беркута» люку метнулась вскинутая рука робота–андроида… и вдруг картину затмил иной, еще более впечатляющий кадр: «Фалангер» сержанта Петча вдруг задергался, словно по нему замолотили кувалдой, и начал медленно валиться назад…

— Делакруа, сука, в кого стреля… — Крик оборвался, когда в черное небо вдруг ударил ослепительный сноп огня, — это в простреленном навылет торсе «Фалангера» рванул боезапас ракет…

У Андрея помутилось в глазах. Все произошло в течение нескольких ничтожных секунд…

Он понял, что очередь, по инерции выпущенная капралом Делакруа в торс вражеского робота, прошла над опустившейся рубкой «Беркута» и убила сержанта, прошив его «Фалангер»… Это было чудовищно… Чудовищно… Ошибка ближнего боя, о которой сотни раз говорилось на виртуальных тренировках…

Секунды боя в сознании Андрея вдруг начали растягиваться в вечность…

Он остановил свой «Хоплит», и тот качнулся, взвизгнув приводами торсового разворота.

О моральных исканиях следовало забыть. Сейчас шел бой, и впереди был враг.

— Командир, блокируешь биссектрису [3]! — произнес он в коммуникатор, не отрывая глаз от прицельной сетки.

«Фалангер» лейтенанта Сейча, который действительно загораживал Рощину линию огня, резко отпрянул в сторону. Его пушки перезаряжались и были в этот момент бесполезны против огромной машины, которая, словно насмехаясь над потугами земных пилотов, продолжала стоять в непристойной позе, припав к земле, а искалеченный дройд, извиваясь, как порванный пополам червяк, вползал в его чрево, дергая в воздухе перерубленной ногой…

Палец Рощина лег на выпуклость гашетки…

***

…Ольга видела эту сцену из окна дома. В первый миг, когда на одной из шагающих машин ослепительно вспыхнули прожектора, поймав в конус света исполинскую фигуру робота, она не узнала этот хищный приплюснутый контур, который видела всего два раза, и то в сумраке грузового отсека космического корабля, но зато человекоподобная фигура Степана, который калечно дергаясь, пытался влезть в распахнутый люк, заставила ее вскрикнуть…

— Степ!..

Не помня себя, она вскарабкалась на подоконник, выпрыгнула в окно и побежала…

В этот жуткий миг Ольга не думала ни о чем. Страшный порыв отчаяния толкнул ее вперед. Степ в ее душе олицетворял детство, дом, уют — все… все, чем она жила до сегодняшнего вечера…

— Нет!.. — Ольге казалось, что она кричит, но на самом деле с ее побелевших губ рвался лишь смешанный с прерывистым дыханием шепот. — Не стреляйте! Нет! Прошу вас!!!

Пробежав сотню шагов, она споткнулась и рухнула на колени, вдруг осознав, что находится в самом центре выгоревшей опушки, как раз между исполинскими шагающими машинами, одна из которых уже поворачивалась к ней…

***

— Рощин, пес поганый, ты же сказал, что там никого нет!..

— Это девушка, лейтенант, не трогай ее! Она не солдат!

Фигура Ольги Полвиной казалась игрушечной на фоне пятнадцатиметровых механических исполинов.

— Убей ее! — Короткий, но емкий приказ лейтенанта хлестнул по сознанию Андрея Рощина, как удар бича. Хочешь повязать кровью, лейтенант?.. — зло подумал он, испытывая страшную, выворачивающую нутро раздвоенность…

Беглый взгляд на обзорный экран несколько облегчил это чувство: «Фалангер» Сейча уже потерял интерес к внезапно выскочившей под ступоходы роботов фигурке и в данный момент разворачивал свой торс в сторону «Беркута». Пушки на машине лейтенанта перезарядились.

Андрей упрямо мотнул головой, словно командир механизированной группы мог увидеть его жест.

— Умри, сука… — Этот хриплый возглас резанул эфир, и Рощину на миг показалось, что сейчас наступит конец, — по роковой случайности именно в этот миг Ольга споткнулась и упала, взметнув вокруг себя горячий пепел… но залп, прозвучавший над гарью, предназначался не ей, — «Фалангер» Сейча шел боком, развернув торс в сторону присевшего «Беркута», и поливал того сокрушительным огнем из обоих орудийных комплексов.

Исполинская машина пошатнулась… пластины активной брони срывало с нее и раскидывало по сторонам перегретыми, вишневыми плевками… Дройд уже почти вполз внутрь, а девушка вдруг вскочила и, презирая огонь, рванулась к тому же люку, куда карабкался человекоподобный робот…

«Беркут», которого знали, боялись, ненавидели, не произвел еще ни одного выстрела, но по–прежнему удерживал равновесие, вздрагивая под неистовым огнем, хотя любая из земных машин от такой атаки уже была бы разорвана на куски… Сейч поливал его из орудий, матерясь в эфир на троих водителей «Хоплитов», а сам бой — если это избиение можно было назвать боем — протекал вопреки всем тренировкам и правилам — сумбурно, ненатурально, страшно…

Машины Подаровского и Зингера выломились из леса. Их ракетные установки уже перезарядились, но оба пилота справедливо опасались открывать огонь — с одной стороны, возле «Беркута» неподвижно возвышался «Фалангер» капрала Делакруа, которая, очевидно, бросила управление, потрясенная смертью убитого ею сержанта, а с другой, блокируя линию огня, истекала жирным дымом развороченная машина Петча, в которой взрыв боекомплекта сорвал рубку, выпустив наружу уродливую мешанину обугленных проводов…

— Капрал, прочь! Уводи машину! — орал в эфире лейтенант, продолжая всаживать снаряды в коленопреклоненный «Беркут».

Под напором его огня исполин пошатнулся и вдруг со скрежетом начал опрокидываться на спину.

Его опорно–двигательная система не выдержала шквала срезающих броню снарядов…

— Есть! Есть! Есть!!!

Земля содрогнулась, принимая на себя шестьдесят тонн металла…

В горячке боя Сейчу хотелось петь, орать… его воспаленный взгляд блуждал по обзорным экранам, наслаждаясь, впитывая эту картину, и вдруг…

Он заметил Ольгу, которая, рыдая, бежала к упавшему «Беркуту». Дройд уже вполз внутрь машины, а ей оставалось всего лишь несколько метров до открытого люка, который зиял в днище опрокинувшегося на спину неподвижного робота.

— Стоять! — заорал Сейч, машинально поворачивая торс «Фалангера». — Рощин, ты нарушил приказ, сволочь!

Пулеметные установки «Фалангера» зашлись длинной, злобной очередью. Ольга упала, обхватив руками голову. Смерть плясала вокруг, вздымая султанчики пепла, визгливо рикошетя от исполинских ступоходов опрокинувшегося «Беркута»…

Сейч выругался. Для пулеметов это была слишком маленькая цель. Нужно навестись через компьютер…

Стволы автоматических пушек дернулись в сторону застывшей человеческой фигурки, и Андрей понял: шутки кончились — еще секунда, и на том месте, где между ступоходов «Беркута» скорчилась девушка, вспорхнет облачко кровавого тумана…

— Посмотри сюда, лейтенант!

Торс «Фалангера» остановился, не завершив движения. Казалось, огромный, устрашающий робот изумлен не меньше, чем сидящий внутри его пилот.

«Хоплит» Рощина сделал шаг в сторону, разворачивая плечевые ракетные установки, из которых торчали, бликуя в свете прожекторов, тупые, холодные жала ракет.

— Это неправильно, лейтенант… Она ни в чем не виновата…

Андрей понимал, что его слова уже не значат ничего.

— Рощин, ублюдок, я же тебя предупреждал… — В голосе лейтенанта изумление смешалось с торжеством. Сейч еще не остыл от экстаза первой победы, и ему в данный миг было все равно, он даже ощутил дикую, злобную радость оттого, что этот своенравный, ненавистный Рощин наконец встрял, напрямую ослушался приказа, развязав тем самым ему руки.

— Остынь, командир!.. Это мирные жители! Они не воюют с нами! — сделал последнюю попытку Андрей, но Сейча сейчас уже не могло остановить ничто — лейтенант сорвался с тормозов, возбуждение боя клокотало в нем, напрочь стирая остатки здравого смысла…

— Не надо, лейтенант… — В тихом голосе Рощина прозвучала теперь плохо скрытая угроза.

— Предпочитаешь занять ее место? — отрывистое дыхание выходило из горла Сейча вместе со словами, делая их похожими на шипение… — Я тебя предупреждал…

Очередь автоматической пушки разорвала наступившую после падения «Беркута» тишину, которая, словно саван, опустилась над истоптанной трехпалыми следами гарью.

Рощин отклонил торс своего «Хоплита», одновременно заставив робота сделать шаг назад. Его тридцатитонная машина была намного маневреннее массивного, тяжелого «Фалангера», и, как следствие, очередь прошла мимо, пропахав по обугленной земле цепь дымящихся воронок…

Андрей почувствовал, как во рту вдруг стало сухо и горько… Сейчас… Сейчас вторая очередь резанет по броне, прошьет рубку…

Он ошибся. Вместо выстрелов под правой орудийной установкой «Фалангера» открылся диафрагменный люк, и оттуда посыпались блестящие пустышки отстрелянных обойм. В горячке боя лейтенант не успел перезарядить пушки, и сейчас, выплюнув в машину Рощина остаток боекомплекта, лихорадочно жал сенсор перезагрузки.

Андрей видел, как отлетали от коленного сочленения «Фалангера» глянцевитые кожухи пустых обойм.

Дурак… — с обреченной грустью упрекнул сам себя Рощин.

Не дожидаясь повтора, он резко повернул «Хоплит» и в несколько шагов покрыл расстояние, отделявшее его от выгоревшей дотла машины сержанта Петча.

Лейтенант резко сместился вправо, открывая линию огня. Два других «Хоплита» застыли по краям гари. Оба пилота были ошеломлены, но ввязываться в разборки командира и строптивого подчиненного не собирались. «Фалангер» Делакруа по–прежнему не подавал никаких признаков жизни, возвышаясь возле опрокинувшегося на спину «Беркута» угрюмой, темной громадой.

Краем глаза Рощин успел заметить, что фигурка девушки куда–то исчезла.

***

Рыдая, Ольга вползла в открытый люк.

Ей казалось, что жизнь кончилась, а мир сузился до неестественных рамок темной, перевернутой рубки шагающей машины.

В полумраке ее рука наткнулась на что–то острое. Вскрикнув, она отшатнулась. Свет от сиротливо горящего на приборной панели «Беркута» тусклого, маленького экрана упал на развороченную ногу Степа.

Андроид повернул голову, посмотрел на хозяйку единственным глазом и вдруг произнес:

— Ольга Николаевна, вы должны мне помочь…

— Степ! — Она рванулась к нему, но в тесноте перевернутой рубки это оказалось непросто.

— Осторожно! — Видеокамера дройда с визгом повернулась в глазнице, когда Ольга схватилась за голову, ушибленную о выступ пульта. — Оля, доберись до кресла и успокойся!

Сколько лет она не слышала этого строгого голоса своего воспитателя? Удивительно, но она подчинилась без пререканий, как в детстве.

Кресло оказалось перевернуто вместе с рубкой, и ей пришлось не сесть, а лечь в него, задрав ноги.

Дрожащие запястья коснулись углублений в подлокотниках, и она почувствовала, как тысячи микроскопических игл впились в ее кожу.

Ступни ног нашарили два углубления в форме подошв…

На пульте управления внезапно вспыхнул изумрудный сигнал.

— Отлично. Включилось ручное управление, — спокойно прокомментировал Степ. Невозмутимость искалеченного дройда подействовала на Ольгу ободряюще. Краем глаза она видела, как Степан извернулся, вытянул руку, ухватил обгоревшими пальцами какой–то разъем в стене рубки и потянул его, извлекая на свет длинный кабель компьютерного интерфейса. Однако всей его длины не хватило, чтобы достать до облысевшей при пожаре черепной коробки дройда, и Степ опять конвульсивно задергался, придвигаясь к стене.

Снаружи гулко прогрохотала одинокая короткая очередь.

Степ наконец нашел приемлемую позу и воткнул компьютерный разъем в свою черепную коробку.

Ольга совершенно не понимала смысла его манипуляций. Что я делаю в этом кресле? Зачем?!.. Ее трясло, губы дрожали, а назойливое покалывание нейросенсорных иголочек в запястьях рук и в районе затылка пугало до дурноты.

— Степ… — сдавленно произнесла она. — Что ты делаешь? Нам нужно бежать отсюда, понимаешь?!

— Сейчас… — Он опять завозился, потом вытянул руку и намертво вцепился механическими пальцами в вертикальную стойку. — Теперь я закреплен, — сообщил он. — Закрой глаза и представь, что ты встаешь. Остальное я сделаю сам.

— Зачем?! — испугалась она. — Степ, не дури, умоляю тебя! Что ты задумал?!

— Нет времени, Оля… Его сейчас убьют!

— Кого?!

Степ не успел ответить — снаружи что–то раскатисто ухнуло, и земля задрожала.

Ольга зажмурилась.

Господи… помоги мне…

Мысленно представив, что встает, она напрягла мышцы ног, и вдруг…

Под ложечкой засосало от неприятного чувства — она взмывала на пятнадцатиметровую высоту. Это «Беркут», который теперь являлся продолжением ее нервов, вдруг с душераздирающим визгом перегруженных приводов начал приподниматься, совершенно человеческим движением привстав на одно колено, и…

Она не открывала глаз, но видела мир таким, каким наблюдали его сенсоры шагающей машины…

Это была страшная, щемящая, низвергающая разум секунда слияния человека и кибернетической системы.

Нейросенсорный контакт…

***

Андрей Рощин отступал, раз за разом выводя свой «Хоплит» из–под смертельных ударов лейтенанта.

Почему он колебался, не отвечал на экономные, прицельные очереди автоматических турелей? Разве ему, воспитанному в тюрьме, должны были быть присущи еще какие–то чувства, кроме звериного инстинкта самосохранения, ярого стремления всегда отвечать ударом на удар?

Выходит, что так…

Снаряды перерубили сосну, за которую ступил «Хоплит» Рощина… Взрывная волна ударила в броню тяжкой судорогой.

Голову Андрея вжало в подголовник.

— Что, Рощин, облажался?! — негромко осведомился по рации Сейч. — Хватит играть в кошки–мышки, ублюдок… Ты что, успел поиметь ее? Что ты так забеспокоился об аборигенах, а?

На лбу Андрея выступили капельки пота.

Он ненавидел таких людей, как лейтенант. Рощин мог вытерпеть многое, но последнее грязное замечание Сейча окончательно выбило его из равновесия.

— Сначала я пришью тебя, а потом позабавлюсь с девочкой… — сообщил коммуникатор. — Передать ей привет?

Андрей не ответил.

Пальцы Рощина пробежались по сенсорным контактам пульта. Внутри «Хоплита», под креслом, что–то протяжно загудело.

«Фалангер» лейтенанта прошел мимо поверженного «Беркута». Сейч знал, что его лобовая броня практически неуязвима для тех ракет, которыми оснащен «Хоплит» Рощина. Он не боялся. Он играл с ним.

На губах лейтенанта блуждала зловещая улыбка. Наблюдая, как по мере сокращения дистанции на целевом мониторе все ярче и ярче проступал тепловой контур тридцатитонной машины, Сейч уже чувствовал, осязал тот миг, когда он с короткой дистанции разрядит обе пушки прямо в рубку «Хоплита», которым управлял ненавистный пилот. Потеря машины после победы над легендарным «Беркутом» уже не могла взволновать его. Он нутром чувствовал — ему простят все, буквально все, как только он доставит Надырову свой бесценный трофей. Он станет национальным героем, ходячей легендой…

Давай, Рощин, выходи… Я долго тебя терпел, теперь же ты не выкрутишься… Я все, все спишу на этого истукана с Дабога…

Сейч не задумывался, так ли на самом деле сильна его неприязнь к Рощину. Или это была потребность убивать, физически устранять со своего пути любую помеху?

Все когда–то случается в первый раз… Каждый делает для себя внутренний выбор…

Ладонь лейтенанта толкнула джойстик, поворачивая подвески пушек. Паутина электронного прицела поползла по зеленому фону целевого монитора, и жаркий контур «Хоплита» влип в нее, запутался в координатной сетке…

Что это он так перегрелся? — подумал Сейч за мгновение до того, как Рощин врубил реактивные прыжковые ускорители.

Из–под согнутых ступоходов тридцатитонной машины рвануло ослепительное пламя. Огонь жадно облизал лесной дерн, рванул по нему, кинулся на ствол ближайшей сосны, Андрея вдавило в кресло, и он почувствовал, что взмывает вверх…

Полет тридцатитонной машины управлялся бортовым компьютером и не мог показаться изящным… он выглядел ошеломляющим, этот прыжок…

«Хоплит», изрыгая из днища ослепительное пламя, тяжело подался вверх и вперед — его согнутые ступоходы едва не чиркнули по выступу рубки «Фалангера», и с тяжким ударом приземлился позади машины лейтенанта.

Андрей, из легких которого вышибло весь воздух при жестком соприкосновении с землей, кое–как удержал машину от падения и резко развернул ее корпус, одновременно пытаясь сделать судорожный вдох…

В отличие от Сейча, он никогда не играл со смертью. Если решил, значит, бей, — это был один из жестоких законов, который неустанно преподавала жизнь в тюремных бараках Ио…

Ракетный залп из обеих плечевых установок «Хоплита» ударил в спину «Фалангера», опрокинув пятидесятитонную машину на курящийся дымом дерн.

Рощин смотрел, как падает огромный шагающий робот, а в его душе росла болезненная пустота.

Или это отбитые при ударе легкие с такой болью принимали в себя воздух?

Нет…

Теперь он уже не был захватчиком. Он стоял вне закона как для одной, так и для другой стороны.

— Ну… кто следующий? — резко, хрипло выдохнул он в коммуникатор, машинально включив перезарядку ракетных установок.

Ответом ему была гробовая тишина, в которую внешние микрофоны «Хоплита» вдруг вплели зубовный скрежет, похожий на звук выпрямляющихся сервоприводов.

Андрей метнул взгляд на тактический монитор и сомлел.

Машины Зингера и Подаровского, с которыми он собирался драться, резко расходились… нет… разбегались в разные стороны, без дороги вломившись в лес, а посреди обугленной поляны, будто призрак, вставал, припав на согнутый ступоход, поверженный Сейчем шагающий робот колонистов…

Глава 15

Окраина Александрийска.

Около двух часов ночи

Все смешалось в этот час в столице Кассии. Николай и Мария Полвины, которые въехали в город с запада, по одной из четырех магистралей, рассекавших материк от моря до моря на четыре неравные по размеру части, были удивлены и встревожены той необычайной оживленностью, даже суетой, что царила на улицах города в столь поздний, совсем неурочный для такого оживления час.

— Коля, что бы это могло значить? — Мария с тревогой огляделась по сторонам, когда муж притормозил машину на перекрестке, пропуская толпу пешеходов, переходивших улицу.

— Не знаю, Машенька… — покусывая фильтр сигареты, ответил Николай Андреевич. — Поехали–ка к Вадиму, думаю, он не обидится, даже если и спит.

— Вряд ли. Лозин не из тех, кто пропускает ночную суматоху, — не удержалась от грустной улыбки Мария. — Вы с Вадимом — два сапога пара…

— Ну, не преувеличивай, милая…

Оба говорили, стараясь унять этой милой болтовней растущее внутри чувство неосознанной тревоги. Теперь Николаю уже не казалось таким разумным решение оставить дочь самостоятельно похозяйствовать в усадьбе.

Дом, в котором останавливался во время редких наездов в столицу Вадим Петрович Лозин, располагался за два квартала от опоясывающей город кольцевой автострады. Доехать до него было пятиминутным делом, и вскоре Полвин уже парковал машину в подземном гараже общественной многоэтажки.

— Позвонить бы… — осторожно напомнила Мария.

— Некогда, пойдем, — Николай уже не мог, да и не старался скрыть тревоги. — Не нравится мне эта суматоха, Машенька. Как бы не пришлось нам с тобой ехать обратно. Чует сердце, что–то нехорошее случилось…

— Вот умеешь ты подбодрить, Коля… — мягко упрекнула его жена.

Лифт поднял их с нулевого уровня на десятый этаж. В холле, куда выходили двери квартир, царил полумрак, в котором фантастическими силуэтами застыли высаженные в центре растения, чьи семена прибыли на Кассию вместе с колонистами. Помнится, этих неженок, что упрямо не хотели расти под открытым небом, называли Николаю как пальмы.

Позвонив в квартиру Лозина, он не удивился, когда услышал за дверью энергичные шаги. Ясно, что Вадим не спал.

— Коля!.. Машенька?!. — Он так удивился и обрадовался, что застыл в дверях, загородив проем. — Вот сюрприз так сюрприз!.. — Он наконец опомнился, посторонился, пропуская Полвиных внутрь. — Как же тебя вызвали так быстро? — продолжал удивляться он, принимая от Марии легкий плащ и одновременно косясь на Николая. — И где Оля? — внезапно переспросил он.

— Подожди, Вадим! — Николай протестующе поднял руку, прервав тем самым поток вопросов. — Меня никто никуда не вызывал. Мы приехали в город, чтобы Ольга после посещения АХУМа могла похозяйствовать сама, понять, что мечты о космосе — это хорошо, но жизнь ее принадлежит Кассии…

Заметив, как смертельно побледнел его старый друг, Николай умолк на полуслове.

— Что случилось, Вадим, говори! — не выдержала Мария.

— Господи, вы что, действительно не в курсе?

— Мы только с дороги! — резко напомнил ему Полвин.

Лозин понимающе кивнул. Повесив наконец плащ Марии на вешалку, он поднял глаза и произнес каким–то дребезжащим, внезапно постаревшим голосом:

— На Кассию напали. Наши спутники сбиты, а на высоких орбитах планеты сейчас обращается космический крейсер Земного альянса. Такой, как описывал нам тот парень с Дабога, помнишь?

Мария вскрикнула, прижав руки к груди. Николай выслушал известие с мужеством, только побледнел больше обычного.

— Что они хотят? — наконец, справившись с ошеломляющей новостью, спросил он.

— Пока точно не известно ничего. Я же не состою при штабе, ты знаешь… — Вадим безнадежно махнул рукой, посторонясь, как бы молча предлагая им наконец пройти в комнаты. Выглядел он в эту минуту на свои годы, — куда–то исчез молодцеватый задор, и Полвин увидел перед собой старика…

— Ну хоть что–то известно? — с оттенком досады спросил он, проходя в гостиную.

— На улицах говорят, что их командующий потребовал безоговорочной капитуляции и полной передачи планеты под юрисдикцию Земли. Он обещал автоматически дать гражданство Альянса каждому, кто добровольно выполнит эти условия, и защищать Кассию от вторжений…

— Вадим, очнись, ты бредишь! — Николай прикурил сигарету, смял пустую пачку и обернулся. Его взгляд походил на взгляд безумца. — От кого они нас будут защищать?! От самих себя?!.

— Коля, ты спросил, а я ответил. Так говорят. А большего мне не докладывали.

— Извини. — Полвин сел в кресло, посмотрел на жену и вдруг спросил: — Что будем делать, Маша? Нужно ехать назад, верно?

Мария стояла у окна, глядя на растревоженный, освещенный уличными огнями город.

— Коля, ты должен решить сам.

Он понимал, о чем она говорит. И Вадим тоже, но он молчал, понимая, что не годится лезть с советами.

Николай должен был решить все сам.

Он не сомневался — только сбитый спутник связи уберег его от звонка по сотовой и вызова в штаб. Никто не знает, что он в городе. Вадим не скажет этого никому ни при каких обстоятельствах. Значит, у него был выбор — добровольно явиться туда и попытаться выполнить свой долг офицера и потомственного военного или кинуться назад, в усадьбу к дочери.

Сейчас его душа разрывалась между долгом офицера и долгом отца.

Он знал, что Маша примет решение вернуться, с ним или без него…

«Что я должен сделать?» — лихорадочно думал Полвин, покусывая горький фильтр потухшей сигареты. Грозит ли Оле какая–то опасность в усадьбе? Разум подсказывал, что нет. Если удар с орбиты будет нанесен, то первой целью станет столица Кассии да, быть может, несколько расположенных южнее роботизированных заводов–комплексов. Затерянная в трехстах километрах отсюда среди лесов и полей горстка домов и ферм в принципе не представляла собой никакой стратегической ценности. Единственное, что могло заинтересовать военных, — это упавший недалеко от усадьбы космический корабль, но вряд ли они отыщут его так скоро — слишком мал…

Хотя кто знает?

Сомнения терзали душу Полвина. Как–то сразу вспомнился тот памятный вечер, неурочный вызов, разговор о Дабоге с этим человеком по фамилии Рокотов.

Тогда все происходящее показалось Николаю чуть ли не дикостью. Какая война? Что можно делить людям в бескрайнем космосе, где сотни неосвоенных, ожидающих своей очереди планет?

Теперь он ощущал несколько иное.

Сейчас Николай испытывал внутренний стыд и растерянность, вспоминая свое недоумение, досаду, когда в ответ на вопрос, почему Дабог стал сопротивляться, а не принял условия Земли, Рокотов вдруг с горечью и вызовом ответил, что они сами когда–нибудь поймут это…

Взгляд Полвина остановился на телефонном аппарате.

Подняв трубку, он услышал гудок, медленно набрал номер.

На том конце провода долго не брали, затем раздался щелчок, и он услышал голос:

— Да, я слушаю.

— С кем я говорю? — резко осведомился Полвин. — Почему не представляетесь, как положено, офицер?

Несколько секунд гробовой тишины…

— Николай Андреевич, это ты? — спросил тот же голос, и теперь Полвин наконец узнал его.

— Да, я! Ханс, что случилось, мне сказали…

— Все кончено, — вдруг произнес президент Кассии. — На орбите крейсер Земли. Они угрожают тотальной бомбардировкой. Я принял решение о капитуляции, которую милосердно называют «миром».

Николай Андреевич потрясенно молчал. Ханс

Шнитке еще что–то говорил, а рука Полвина с зажатой в ней телефонной трубкой медленно опустилась.

Мария и Вадим напряженно смотрели на него, в принципе уже предугадав ту фразу, которую он произнес спустя несколько секунд тишины:

— Мы капитулировали… Кассия больше не принадлежит нам…

В трубке монотонно звучали короткие гудки.

***

Было около двух часов ночи, когда Сергей добрался до усадьбы Лисецких.

Кирилл Александрович и две его дочери, очевидно, не спали. В окнах мерцал приглушенный плотными шторами свет. Во дворе протяжно выла собака.

Сергей напрямую пошел к крыльцу, толкнул дверь. Та оказалась не заперта, и он, не разуваясь, тяжело дыша, прошел в гостиную.

Хозяин стоял спиной к нему. Кирилл Александрович разговаривал с кем–то по телефону, но, услышав шум шагов, резко обернулся.

С трудом узнав Воронина, он что–то сказал в трубку, отложил ее в сторону и уставился на Сергея.

— Что случилось? Где Оля?! Сергей мотнул головой.

— Я не видел ее… — хрипло признался он. — На дороге возле АХУМа меня схватили какие–то люди… В меня стреляли… Я… Я еле вырвался от них…

— Подожди… — Кирилл Александрович схватил трубку.

— Коля, это Сергей! На него кто–то напал!.. Что?.. Нет, он не знает… Что?!. Сейчас… — Лисец–кий обернулся к Сергею: — Тебя, Полвин.

Воронин взял трубку, помедлил, потом приложил ее к уху.

— Да, Николай Андреевич.

— Сережа, где Ольга?! — раздался в трубке далекий, встревоженный голос.

— Я не знаю… — Сергей судорожно сглотнул, покосившись на Лисецкого, но тот тактично отошел. Стоял, отвернувшись к окну, и напряженно вглядывался в ночь. — Должно быть, дома… — понизив голос, выдавил он. — Вы же видели, когда я ушел!..

— Да, да, я видел… Но, Сережа, Кирилл говорит, что слышал грохот с той стороны… — В голосе Пол–вина прозвучала мука. — Да, и почему ты вдруг оказался у него? — внезапно спросил он.

Сергей изменился в лице. В сумраке гостиной выступивший на бледных щеках молодого офицера нездоровый румянец казался двумя коричневыми пятнами какой–то проказы… Ладонь, сжимавшая трубку, неприятно вспотела… Я же не могу сказать ему правды… не могу…

— Я шел домой, когда меня схватили какие–то люди. — Голос Сергея предательски дрогнул, но проводная связь на Кассии оставляла желать лучшего, и его интонации сгладили помехи. — Они были на огромных шагающих машинах, — сглотнув, произнес он. — Я… Я едва вырвался… Я сам в шоке, Николай Андреевич…

Тут он не лгал. Сергея действительно до сих пор трясло, и он ровным счетом ничего не понимал в цепи страшных событий этой роковой ночи…

— На Кассию напали… — сообщил ему Полвин ошеломляющую новость. — Ты, видно, столкнулся с одним из отрядов механизированного десанта. Но сейчас заключен мир, мы капитулировали, ты слышишь? Их адмирал заверил, что Кассии не будет причинено никакого вреда, если никто не станет оказывать сопротивления. Я общался с президентом, он лично сказал мне об этом. — Полвин говорил очень быстро, так что Воронин едва разбирал слова. — Сережа, мы едем домой, но нам с Машей понадобится часа два, чтобы добраться… Прошу тебя, возьми машину у Кирилла Александровича и езжай к Оле!.. Найди ее, успокой… Если появятся чужаки, то не бойтесь, они не смеют никого трогать: их адмирал принял капитуляцию планеты и гарантировал мир!..

При этих словах Полвина плечи Сергея приподнялись. Он еще дрожал от пережитого ужаса, и звук свистящих между стволов пуль, казалось, не забудется никогда, но все, чем он мучился, за что проклинал себя, как–то вдруг отошло на второй план… У молодого человека, возможно, отсутствовала храбрость, но зато наличествовал ум… Он увидел, с каким блеском может выйти из сложившейся ситуации. Раз с захватчиками заключен мир, то он может безбоязненно вернуться в усадьбу Полвиных и про его предательство никто никогда не узнает. Тот страшный отряд, составленный из шагающих машин, уже наверняка проследовал дальше… Он же в глазах Оли будет самым натуральным героем, мужчиной, который кинулся ее спасать невзирая на опасность…

— …Сережа, ты сделаешь это? — вторгся в его мысли голос Полвина.

— Да, Николай Андреевич, не волнуйтесь… Конечно, я поеду… Да, прямо сейчас.

Он обернулся:

— Кирилл Александрович, вас.

Лисецкий взял трубку:

— Да, Коля, не волнуйся. Да, дам. Все, до встречи…

Положив трубку, Лисецкий взял со столика ключи и протянул Сергею:

— Давай, Сережа, пулей. Ты смелый парень… — с уважением произнес он, глядя на разорванный и местами заляпанный ссохшейся грязью мундир. — Я сейчас отправлю дочек подальше к тетке и еду за тобой. Справишься?

Сергей кивнул, хотя в душе совсем не был в этом уверен. Однако его взгляд, когда он встретился глазами с Лисецким, уже не бегал, как несколько минут назад. Если его не уличат в предательстве, то спустя некоторое время он, наверное, и сам поверит в собственную ложь.

Возможно, все обернется к лучшему, и я выкручусь…

Есть такой тип людей, которые со временем умеют забывать неприятные моменты своей биографии, вставляя на их место более приглядные эпизоды… Со временем они действительно начинают верить в собственную выдуманную ложь…

Но так происходит только в том случае, если это позволяет судьба — дама капризная, а иногда — справедливая.

Он уже был на пороге, когда его догнал хозяин.

— Сережа, постой!

Он обернулся, внутренне холодея.

— Вот, возьми! — Лисецкий развернул промасленную тряпицу, и Сергей с ужасом увидел отливающий синевой, вороненый ствол автоматического пистолета.

— Зачем, дядя Кирилл?!. — отшатнулся он.

— На всякий случай. Перемирие — это в столице. А у нас леса вокруг, мало ли какая пакость… Держи. Если не понадобится, отдашь Николаю.

Сергей кивнул. Сглотнув, он взял оружие, почувствовав его тяжесть.

— Прежде сними с предохранителя, когда стрелять! — вслед ему крикнул Кирилл Александрович.

Сергей уже садился в запаркованную недалеко от крыльца машину и потому не видел, как старик, которого он час назад продал захватчикам, перекрестил его вслед…

Глава 16

Усадьба Полвиных.

Три часа пополуночи

Дом Полвиных стоял черной, мрачной глыбой. Вокруг отчетливо пахло гарью.

Машину, на которой ехал Сергей, несколько раз подбросило на ухабах.

Он скинул скорость, притормозил, растерянно глядя на огромные трехпалые следы, искорежившие асфальтовое покрытие дороги.

Они проходили здесь…

Сергей вороватым, быстрым движением погасил фары машины.

Тьма мгновенно облепила его со всех сторон, казалось даже, запах гари стал резче, отчетливее. На пасмурном небе не было звезд, дом впереди прорисовывался теперь смутной, страшной тенью, а тишина оглушала…

Рука Сергея медленно пошарила в темноте, двигаясь по пассажирскому сиденью, пока вспотевшая ладонь не наткнулась на холодную рифленую рукоять автоматического пистолета.

Двигатель машины работал с едва слышимым шелестом. Лисецкий всегда хорошо относился к своей технике. Слишком хорошо…

Вес оружия не прибавил Сергею спокойствия — наоборот, только усилил ощущение натянутых до предела нервов.

Удерживая одной рукой руль, он осторожно вдавил газ, тронув машину с места. Слава богу, коробка–автомат… — подумал он, выруливая в полной тьме по смутному контуру проведенной вдоль обочины белой линии дорожной разметки.

Машина вкатилась во двор усадьбы почти бесшумно, и тут он увидел то, что до этого скрывал от него второй этаж дома.

Во дворе подле крыльца высились три шагающих робота. Их гигантские силуэты напоминали собравшихся в кружок исполинских черных лягушек.

По спине Воронина прошиб пот.

Только бы не заметили… — метнулась в голове сиротливая, отчаянная мысль.

Внезапно в тишине громко заскрипели жалкие остатки входной двери дома.

— …Ничем не смог ей помочь… — раздался незнакомый мужской голос. — Я думал, что Делакруа просто бросила управление роботом, когда поняла, что застрелила сержанта, но на самом деле он тоже успел нажать спуск… — На крыльце щелкнула зажигалка, выхватив трепетным огоньком чужое, незнакомое лицо. — Страшно подумать… — произнес незнакомец, глубоко затянувшись. — Всего одно попадание, одна дырочка, даже системы управления не нарушены, а человек мертв… Земные конструкторы навесили на машины слишком мощное импульсное оружие, а с броней промахнулись…

— Выходит, они застрелили друг друга? — услышал Сергей и с ужасом узнал голос Ольги Полви–ной. Его словно кипятком обдало внутри.

— Выходит, так… Оба целились в «Беркут», а он присел. Странная машина… — Огонек сигареты очертил в темноте полукруг, указав на одного из застывших роботов.

В этот миг нервы Сергея не выдержали. Нога, застывшая на педали газа, чуть дрогнула, и его инкогнито было внезапно раскрыто шелестящим звуком увеличившего обороты двигателя машины.

На крыльце моментально вспыхнул, развернувшись в его сторону, ослепительный фонарь.

— Сережа?! — раздался изумленный возглас Ольги.

***

Трепетное пламя свечи возникло в черном провале выбитого окна. Задрожав, облизнуло воздух, на миг высветив бледное лицо Ольги Полвиной, затем сместилось, двигая желтое, неровное пятно света в глубине комнаты, и остановилось, притихло, озаряя колеблющимся светом круглый обеденный стол, за которым, искоса, исподлобья поглядывая в сторону окна, сидел молодой мужчина в порванной и испачканной грязью офицерской форме.

Сергей Воронин (это был он) потрогал набрякший под глазом синяк, болезненно поморщился и вдруг резко, но негромко спросил, обращаясь к Ольге, которая как раз ставила в центр стола зажженную свечу:

— Почему он здесь, с тобой?

Сергей имел в виду Рощина, который стоял около темного проема окна, разминая в пальцах неприкуренную сигарету.

Ольга укоризненно посмотрела на Воронина:

— Сережа, он спас мне жизнь, — спокойно ответила она, едва сдержавшись, чтобы не добавить: а где был ты и откуда вывернулся так вовремя?

— Оля, он захватчик, чужак, один из тех, кто вторгся на Кассию! — яростным шепотом произнес Сергей.

Ольга посмотрела на искаженное откровенной злобой лицо Сергея, совершенно не узнавая этих черт. Ей столько пришлось пережить за последние несколько часов, что праведное негодование Воронина как–то не находило отклика в душе. Перед глазами еще плавали яркие, звенящие, оглушающие фрагменты короткого и яростного боя, ужас гибели еще стыл в груди, и Ольга не нашлась, что ответить. Все ее существо продолжало дрожать…

— Захватчик, говоришь? — Рощин, который неподвижно стоял у дальнего окна огромной гостиной и, казалось, не должен был слышать их тихого разговора, вдруг обернулся. Щелчок зажигалки на мгновенье высветил из сумрака его осунувшееся лицо. Огонек сигареты очертил полукруг и вдруг поплыл во тьме, приближаясь к Сергею.

Воронин вскочил, опрокинув стул. В колеблющемся свете свечи холодно блеснул ствол автоматического пистолета.

— Не подходи, ублюдок!

Огонек сигареты продолжал плыть, надвигаясь из сумеречной глубины гостиной.

Сергей дрожал всем телом. Он опять боялся, страх двигал им, заставляя попятиться, оступиться… Взмахнув свободной рукой, он удержал равновесие и машинально, судорожно сдавил курок.

Выстрел раскроил тьму короткой оглушительной вспышкой.

Пуля ударила в стену, выбив дыру в штукатурке, и противно взвизгнула в рикошет.

Ольга не успела даже вскрикнуть — все произошло слишком быстро. Одновременно с выстрелом она увидела распластавшуюся в прыжке тень, изумленное, перекошенное лицо Сергея, услышала его хрип, когда голова Рощина ударила того в живот, и Воронин, согнувшись, повалился на пол, судорожно и безуспешно пытаясь вдохнуть…

Андрей подобрал отлетевший в сторону пистолет, посмотрел на него, покачал головой, поставил на предохранитель и сунул в карман.

— Я был захватчиком, — спокойно произнес он, садясь на второй стул. — Я уже говорил Ольге и повторяю тебе: у меня нет родины. — В голосе Андрея просквозила горечь. — И я совсем не убежден, что поступил правильно, встав на сторону таких, как ты…

— Ты нарушил мирное соглашение… — с хриплым стоном произнес Сергей, поднимаясь на четвереньки. — Мне плевать, кто ты и откуда… — с трудом разогнувшись, произнес он. — Ты приговорил Кассию своим идиотским поступком!

В этот миг Ольге показалось, что на нее вдруг опрокинули ведро ледяной воды.

— Что? Что ты сказал? — резко вскрикнула она, обернувшись к Сергею.

Глаза Воронина испуганно забегали. Он понял, что сморозил опрометчивую глупость.

— Какой мир? — резко повторила Ольга свой вопрос, краем глаза заметив, как горько, иронично искривились губы Рощина.

Запираться было бесполезно.

— Твой отец позвонил в усадьбу Лисецких, час назад… — упавшим голосом признался он, даже не глядя в сторону Ольги. — Он сказал, что правительство Кассии приняло решение капитулировать перед появившимся на орбите космическим кораблем Земного альянса.

Губы Ольги мелко задрожали.

— Значит, Андрей поступил опрометчиво, спасая меня? Отец не сказал, смерть его дочери тоже входила в условия капитуляции? И Степ? А кто еще, а? Того парня, Игоря Рокотова, они тоже решили выдать?

Вопросы вырывались из пересохшего горла, как скомканные, шуршащие листки, срывающиеся с почерневших веток полоненного осенью дерева.

Сергей отступил на шаг, понуря голову.

— Оля, ты неправильно меня поняла… Она резко повернулась к Сергею.

— Да все я поняла! Я сидела в этом проклятом нейросенсорном кресле! Я видела Дабог! Вы сдались, потому что вам показали кусочек видео, испугались!.. А они… — К ее горлу вдруг подкатил ком. — Там дети умирают под землей, они держат этот проклятый флот, как на привязи, чтобы мы жили!.. И вы будете жить… — вдруг добавила она дрожащим голосом. — Будете… будете… — с отчаянием в голосе прошептала она.

— Оля!.. — Сергей подался было к ней, но, напоровшись на ее взгляд, вдруг осекся, передумал.

— Не надо ссориться.

Эта фраза, произнесенная так обыденно, ровно, заставила и Ольгу и Сергея посмотреть на Рощина.

— Не надо ссориться, — повторил он.

— Какое ты имеешь право тут указывать? — Сергей, тяжело дыша, посмотрел на Рощина. — Сильный, да? Схватил пистолет и думаешь все — начальник?

— Дурак, — ответил Рощин. — Речь идет о твоей планете… Впрочем, мне все равно. — Он достал пистолет и положил его на стол. — Только он стреляет, запомни. — С этими словами Андрей развернулся к дверям.

— Нет! Подожди! — Ольга преградила ему путь. — Подожди, не уходи! — Она умоляюще посмотрела на Рощина, потом на Сергея. — Мы все ведь в одной лодке, верно?

— Ну, допустим… — Рощину было неприятно принимать участие в данной, смахивающей на семейный разлад сцене. Он чувствовал себя совершенно чужим в темном, разоренном доме, на этой планете, наконец. Да, он поддался порыву, встав на защиту этой девушки, и в принципе не жалел о сделанном, — Сейч был гнидой, как ни крути, да и не по душе Рощину было вершить судьбы людей, давя их ступоходами своего «Хоплита», но как объяснить это им, своим ровесникам, которые не видели ничего, кроме участливой заботы папы и мамы?.. Они и так, видно, запутались и в своих взаимоотношениях, и в той ситуации, которая обрушилась на их планету.

Ольга, очевидно, сумела понять его состояние.

Она села за стол, и колеблющееся пламя свечи осветило ее лицо, подчеркнув землистую бледность кожи.

— Андрей, почему вы решили, что можете и должны захватить нас? — тихо спросила она.

— Я не знаю… — Рощин оперся плечом о косяк, достал сигарету, прикурил… — Земля перенаселена… — произнес он, выпуская дым. — Понимаешь, вот ты такая, как есть… Твой друг несколько иной, я тоже… Но каждый из нас хочет одного — жить. Также и на Земле, — миллиарды разных людей, которые устали вариться в собственном соку… Нами рулят, понимаете? Меня заставили… Иного обдурили, затуманили мозги пропагандой, третьему все равно, где зарабатывать деньги, четвертый просто отморозок, пятый, глядишь, попал сюда силой обстоятельств, может, дома жена, ребенок, на пособие не прокормить, а иначе, чем в армии, не заработать…

— Нужно быть последней сволочью, чтобы оправдывать…

Рощин тяжело посмотрел на Сергея.

— Ты знаешь, что такое плотность населения, парень? Сто человек на квадратный метр, например? — сощурившись, спросил он. — Или заключение по факту незаконного рождения? — добавил Рощин.

— Это как? — тихо переспросила Ольга.

— Очень просто… — с досадой, болью в голосе ответил Андрей. Поискав глазами, куда бы пристроить погасший окурок, он щелчком отправил его за выбитое взрывной волной окно. — Как я, например… — погасив вспышку раздражения, произнес он. — Моя мать, по демографическому закону, не имела права иметь детей, но забеременела и родила меня… Потом… потом ее поймали, — на Земле сейчас не осталось мест, где можно спрятаться и отсиживаться всю жизнь… Так и получилось, я не имел права родиться, жить — по закону я стал лишним членом общества… Что стало с матерью, не знаю… — тяжело вздохнул Андрей. — А меня отправили на спутники Юпитера, в тюрьму…

— В тюрьму?..

— Представь… Мне было года четыре или пять… не больше.

— Но это…

— Чудовищно? — Андрей присел на корточки, тряхнул головой. — Да, чудовищно… И уничтожать планеты, оккупировать народы тоже чудовищно. И вот он я — один из беспринципных захватчиков… как, нравлюсь? И не ждите, что я пойду убивать таких же, как я… Это вам есть за что бороться. Кассия — ваша планета, а не моя. Я не смогу спускать гашетку. Чтобы убить, мне нужно знать — за что?..

— А тот… в роботе, за усадьбой?

— Он был сволочью… — хмуро ответил Рощин. — По любым меркам.

Три человека в пустой комнате…

Три человека, двое из которых тщетно пытались постичь суть страшного действа под названием «война»…

Третий просто боялся и ненавидел. Ненавидел и боялся. И, как ни странно, он был ближе всех к пониманию.

Ольге тоже было страшно, но ее страх имел иные оттенки…

Она понимала: вчерашний день не вернется уже никогда. И если они останутся сидеть в этой темной, перевернутой кверху дном комнате, то «завтра» тоже не наступит…

Рощин же чувствовал усталость. Ему было жаль Ольгу, даже Сергея, который не пытался скрыть своей ненависти. Он понимал лишь одно: такие, как он — белые вороны, — не живут на войне. Либо он станет как все, либо…

Ольга о чем–то напряженно думала. Ее глаза влажно блестели в свете оплывшей свечи.

— Мы молодые… — вдруг произнесла она. — Нам жить завтра… — Мысли, такие понятные внутри, с трудом облекались в форму слов… — Если мы не будем действовать, то нами опять станут рулить, как сказал Андрей.

Ее подбородок внезапно дрогнул.

— Я увидела Дабог… Это страшно… Страшно настолько, что не передать… Но ты, Андрей… — Она взглянула на Рощина. — Ты не враг мне… Не враг Кассии… Ты имеешь право жить так, как захочешь, чтобы там ни говорили законы твоей Земли. Все имеют право жить… — добавила она. — Значит, нужно сделать так, чтобы эта война прекратилась…

— Это невозможно, — усмехнулся Андрей. Ольга упрямо поджала губы.

Она не могла объяснить своего знания. Война, пропущенная сквозь призму женской души, выглядела немного иначе, принимала иной, чуть более мягкий оттенок, в котором нет цвета окончательной безысходности. Войну можно прекратить, если того захотят очень многие. Но для этого нужно…

— Нужно найти другие колонии раньше, чем их захватят поодиночке, как Кассию… — тихо произнесла она. — Нужно уберечь их от оккупации, объединить, рассказать о Земле, убедить в том, что нынешнее поколение не виновато в том, что родилось на перенаселенной прародине, которую покинули наши предки… Если люди на Земле узнают, что колонии готовы их принять, все кончится, потухнет, как пожар…

— Ты рассуждаешь прямо как генерал, размечталась… Кто станет тебя слушать? Кто ты вообще такая, чтобы…

Ольга посмотрела на осекшегося Сергея и вдруг жестко, некрасиво улыбнулась:

— Я человек, Сережа. Мне жить дальше в таком мире, какой создам я. Андрей, скажи, тебе подходит такая идея? За нее можно бороться? За это стоит пролить кровь?

Рощин угрюмо посмотрел на нее, хотел качнуть головой, но не стал.

Высокие, пустые слова?

— Как? — спросил он. — Как это сделать? Сейчас на Кассию уже высадились войска, мы в мышеловке, и конец, как ни трепыхайся, будет один…

— Есть способ вырваться отсюда, — с дрожью в голосе ответила Ольга.

Рощин недоверчиво посмотрел на нее.

— Какой?

— Не говори! Не смей! — Сергей дернулся, будто его ошпарили кипятком.

— Остынь, Сережа. — Ольга посмотрела на Рощина и произнесла, будто шагнула в омут с высокого обрыва: — Андрей, после посадки колониального транспорта «Кассиопея» его основной модуль, снабженный гипердрайвом, был законсервирован и спрятан… Мой отец знает, где место его ангарной стоянки…

Рощин медленно поднял взгляд и несколько секунд неотрывно смотрел в глаза Ольги Полвиной.

— Ты понимаешь, что говоришь?

— Да… Я… Я много… слишком много поняла за эти дни…

Сергей Воронин резко встал:

— Это бред! Ты не имеешь права распоряжаться собственностью всей колонии!

— Нет, Сережа, имею… Как имели право капитулировать за меня, как решили между собой, что не нужно во имя безопасности помогать Дабогу или хотя бы попытаться эвакуировать оттуда людей, хотя ведь его координаты наверняка записаны в навигационных блоках упавшего корабля!.. Их знали… но испугались… Кассию сдали… И я должна была, по твоим словам, умереть во имя этой капитуляции?

— Это случайность… Ты не так меня поняла…

— Да все я поняла, Сергей, не надо…

— Это безумие! Ты не сможешь… Никто не сможет!..

Рощин, молча слушавший этот диалог, встал с корточек, одернул свою форму и вдруг сказал в своей спокойной манере, повернувшись к Сергею:

— Оля права, нравится тебе это или нет. Она сказала то, о чем многие, возможно, боятся даже думать. Нужно сопротивляться, но не Земле, не народу, который толкают в космос на бессмысленную бойню, а тому правительству, которое столкнуло лавину войны. Если колонии, отстаивая независимость, откроют двери для иммиграции с Земли, то война закончится. — Он повернулся к Ольге и добавил: — За это стоит хотя бы попытаться драться… Если кто–то не сделает этого первым, то война не закончится… Она сметет всех, как лавина, и правых и виноватых…

Ольга смотрела в ночь, за окно и чувствовала лишь одно — ей было страшно.

— Мы должны дождаться отца. Они с матерью едут сюда…

— Я бы хотел видеть еще одного человека, — немного подумав, заявил Рощин, будто речь шла о чем–то решенном, обыденном…

— Кого?

— Хозяина «Беркута». Его зовут Игорь Рокотов, ведь так?

— Да… Но откуда…

— Я знаю, потому что за его голову назначена награда. Если мы хотим что–то сделать, то он не должен попасть в руки адмирала Надырова. Он и «Беркут».

— Да… я… понимаю.

Занятые разговором, ни Ольга, ни Андрей не обратили внимания, как Воронин прошел к окну и прижался к простенку.

На улице, за лесом, где пролегала дорога, мелькнул и пропал свет фар.

— Это отец. Он и мама… Они помогут нам, поверь… Они учились управлять колониальным транспортом. И еще сосед… Дядя Кирилл… Лисецкий…

Свет фар опять промелькнул меж стволов деревьев, теперь уже ближе.

— Нужно встретить их. Пойдем. — Ольга повернулась. — Сергей, ты идешь?

Глаза Воронина зло блеснули в темноте. Его сердце сжигала ненависть, ревность и страх.

— Нет… — буркнул он. — Идите. Я побуду здесь. Рощин пристально посмотрел в его сторону, но ничего не сказал. Шагнув к столу, он взял оставленный там пистолет и опять посмотрел на Сергея.

— Извини, я пока что подержу эту штуку у себя. Воронин не ответил.

На улице взвизгнули тормоза подкатившей на большой скорости машины. Ольга выскочила на крыльцо и бросилась мимо огромных ступоходов «Беркута» навстречу подъехавшим родителям.

Рощин, несколько поколебавшись, последовал за ней.

Сергей стоял, тяжело дыша. Через окно он видел, как открылась дверь машины и оттуда вылез Николай Андреевич Полвин.

Крадучись Воронин прошел через гостиную, вышел в коридор, свернул к спальне для гостей, вылез через окно и, часто оглядываясь, побежал к ближайшему перелеску.

Выбор был сделан.

***

Кто, по–вашему мнению, делает историю? Чем отличаются те люди, о которых после напишут в учебниках, от нас самих?

Иногда бытует превратное мнение о них, преподанное скверной, популистской литературой. О них думают и пишут как о людях, которые чуть ли не с детства готовились к некоему поступку, росли над собой, осознавали и видели глобальную жизненную цель…

На самом деле все это чушь…

Историю в критические, поворотные моменты делают самые заурядные, рядовые члены общества, — приходят беда, испытание и расшвыривают их, будто смерч, вторгшийся на уютную лужайку для пикника, пробуждая, оголяя, выставляя напоказ самые разные черты характеров, заставляя работать на износ тела и души, а уж потом в тиши кабинета историк будущих времен скажет о них нужные слова и будет уверен, что он действительно знает, что двигало теми, о ком он напишет свой труд…

…Николай Андреевич Полвин выскочил из машины, потрясенно глядя на изуродованный дом, неузнаваемый, вытоптанный двор, раздавленный в лепешку «Волмар» дочери…

— Оленька! — раздался в гробовой тишине отчаянный, полный безысходного горя крик матери.

Николаю казалось, что этот крик жены ставит точку в его жизни. Полвин за одно мгновенье пережил все — горе, отчаянье, безысходность…

Этого не могло… не должно было случиться…

Мир, заключенный президентом Кассии с вторгшимися на планету захватчиками, лежал вокруг руинами его дома… Дочь… Оленька…

У Николая что–то заныло в груди, там, где в эти страшные мгновенья отказывалось биться сердце.

Голова вдруг отяжелела, закружилась, черный двор начал двигаться в низвергающем разум водовороте цветных искр, и где–то на краю гаснущего сознания вдруг раздался далекий, но знакомый голос:

— Папа! Папочка!..

Ольга и какой–то совершенно незнакомый мужчина выскочили из дома, подбежали, не дав оседающему телу Полвина упасть на изломанный трехпалыми следами асфальт двора.

***

…Первым, кого увидел Николай, придя в сознание, был Лисецкий. Кирилл сидел подле него на стуле и смотрел куда–то в глубь комнаты, откуда раздавались тихие, приглушенные, но разборчивые голоса:

— Вадим Петрович, так действовать нельзя! — убежденно произнес чей–то незнакомый голос. — С вами или без вас, но Рокотов и я должны покинуть Кассию. Я понимаю ваши стремления и не осуждаю их. Ваши семьи действительно стали заложниками ситуации, но подумайте об этом человеке! Я не сталкивался с ним в бою, но его так боятся и ненавидят на Земле, что командование не остановится ни перед чем. Они найдут его, как бы вы хитро ни спрятали Рокотова.

— А вы? — негромко спросил Вадим. — Что побудило вас, молодой человек, встать на нашу защиту?

— Повторяю, я не защищал Кассию… — устало ответил тот же голос. — Мне надоело объяснять мотивы обыкновенного поступка. На моих глазах хотели убить человека. Мне это претит, вот и все. Считайте меня придурком, если хотите. Но никаких высоких, а тем более политических мотивов у меня нет. Если вы настаиваете и продолжаете подозревать меня в чем–то, то, позвольте, я просто уйду, ладно? Надеюсь, я заслужил такое снисхождение? — со злой иронией осведомился он.

— Вадим Петрович, прекратите, наконец! — вмешалась в разговор Ольга Полвина. — Вы начинаете вести себя в точности, как Воронин!

— Кстати… — подал голос Лисецкий. — Где наш юный герой? Почему он не с нами?

— Не знаю… — резко ответила Ольга. — Он появился, бросился на Андрея, а потом, когда подъехала машина, почему–то сбежал.

— Странно… Не похоже на Сережу. Он же…

— Я думаю, что он боялся встречи с кем–то из соседей, — внезапно произнес тот, кого Ольга назвала Андреем. Полвину не было видно его лица за широкими плечами Кирилла.

— Почему? — подозрительно спросил Лозин.

— Когда его схватил у вашего так называемого АХУМа мой командир, лейтенант Сейч, этот парень здорово перетрусил. Я не слышал всего разговора, — признался Андрей, — но когда Сейч пригрозил пристрелить его, он называл какие–то фамилии, по–моему, там прозвучало «Лисецкий», «Линецкий» или что–то в этом роде…

— А что нужно было вашему командиру? — побледнев, спросил Кирилл Александрович.

— Пульт. Дистанционное управление, которым открывались ворота бункера.

— И Сергей назвал?!

— Я слышал, как он кричал, что у него ничего нет, но в нескольких километрах вроде бы расположена усадьба некоего Лисецкого и у хозяина есть пульт, — ответил Андрей. — А почему это так вас задело? — помедлив, спросил он, обратившись, видно, к Кириллу Александровичу.

— Выходит, молодой человек, вы спасли не только Олю… — наконец после минутного потрясения выдавил Лисецкий. — Дело в том, что Сережа говорил про меня…

— Я не знал. Извините.

Лисецкий только покачал головой. Его лицо было бледным, а щеки пылали.

Мария, которую тоже ошеломило известие о предательстве Воронина, тем не менее нашла в себе силы и попыталась вернуть разговор в прежнее русло:

— Мы говорили про Игоря Рокотова, — дрожащим голосом напомнила она. — Его осудят? Посадят в тюрьму за то, что он защищал собственную планету в войне, которую ему навязали?

— Нет… — ответил ей незнакомый Николаю Андрей. — Его не осудят. И не убьют… С ним и с его роботом поступят намного хуже: что Рокотова, что «Беркут» просто разберут на винтики. Понимаете? Наши модели шагающих машин, как ни пыжились земные конструкторы, раз в десять уступают «Беркуту». Командованию Альянса нужно не просто уничтожить Игоря и его машину. Им нужен прототип для создания собственных аналогов шагающей техники, которые бы не уступали ни в чем перевооруженным аграриям Дабога. Они будут сканировать разум Рокотова в попытках понять, каким образом он так эффективно управляет «Беркутом», до тех пор, пока из его головы не будет высосан последний байт информации. Спрятав Игоря, вы в лучшем случае продлите ему жизнь на несколько месяцев, не больше. Я уже не говорю о том, что замаскировать «Беркут» на Кассии практически невозможно… Меньше чем через месяц сюда начнет поступать пополнение с Земли, вашу планету сделают опорным пунктом для последующих вторжений в иные миры, и тут яблоку будет негде упасть от солдат Альянса. Они перетряхнут ваши АХУМы, вышвырнут из них всю начинку, превратят в ангары для космических истребителей и шагающих роботов. Не забывайте и о том, что два моих бывших товарища увели свои машины с места схватки, и боюсь, адмирал Надыров уже знает о том, что легендарный «Беркут» и его пилот находятся на Кассии.

— Значит, вы хотите бежать? — Это был голос Лозина, который приехал вместе с Полвиными.

— Нет… — глухо и раздраженно ответил Андрей. — Пока вас не было, мы с Ольгой говорили о том, что эту войну возможно остановить… — Он усмехнулся собственным мыслям и пояснил: — Во мне нет ничего особенного, необычного. Таких, как я, большинство среди насильно выброшенных в космос людей. Я не питаю ненависти к вам и не сражаюсь за идею. Меня просто поставили перед небогатым выбором — либо с нами, либо в расход. Человеческий материал на перенаселенной Земле слишком дешев, а большинство нормальных людей хотят одного — жить. Вы, по–моему, тоже не так давно стояли перед подобной дилеммой и выбрали, как я понял, именно то, что считали благом для себя, верно?

Николай Андреевич лежал, прикрыв глаза, и слушал этот молодой, уверенный голос, а в его груди там, откуда отступила боль сердечного приступа, рос холод…

Сидевший подле него Кирилл вдруг встал.

— Господа, мы говорим не о том, что действительно следует обсуждать. — Его шаги мягко прошуршали по обугленному ковру. — Вы, молодой человек, так терпеливо объясняете нам очевидные вещи, что мне становится стыдно… — Он повернулся к Лозину и вдруг произнес:

— Вадим… Ты, я, Николай… мы офицеры или обрюзгшие бюргеры? Почему Оля сумела почувствовать боль, только взглянув на тот упавший неделей раньше корабль, а мы, разговаривавшие с Рокотовым, — нет?.. Почему она едва не погибла, а Андрей, — заметь, пришелец, — защитил ее, рискнув жизнью? Почему Сергей, которого воспитывали мы… и лично я считал героем, попросту предал нас?!. Почему мы верим сладким обещаниям и боимся поверить собственным глазам? Вот он, мир, предложенный адмиралом Надыровым, — смотри!.. — Лисецкий резко нагнулся, подхватив с обугленного ковра гостиной горсть дурно пахнущей золы.

— Мне противно… Противно и стыдно… Нас защищают те, кто пришел извне, а мы оказались настолько слепы и трусливы, что капитулировали, заметив лишь тень чужого корабля… Как овцы, идущие на убой.

— Ты предлагаешь бросить вызов? — хмуро уточнил Вадим Петрович. — Что мы сможем сделать, Кирилл, очнись!.. Убить одного, ну пусть двоих захватчиков и тем самым обречь наши семьи, обречь всю Кассию?!

— Они и так уже обречены, Вадим… — подал свой голос Полвин, тяжело вставая с мокрого дивана.

Все моментально замолчали, обернувшись к нему. Маша, которая разговаривала с Ольгой чуть поодаль от мужчин, дернулась было к нему, но Николай остановил ее порыв жестом руки.

— Я сам… Все в порядке.

Полвин действительно нашел в себе силы проделать путь до стола и сесть на стул, который уступил ему Рощин.

Взглянув на молодого человека, Полвин сказал:

— Спасибо… Я слышал все…

Ему казалось сейчас очень важным, значимым, главным высказать то, что накопилось в душе, а уж потом как получится…

— Оля…

— Папа…

— Погоди… — Николай повернулся, и было видно, что боль все же не до конца отпустила его… — Оля, мы с мамой…

— Папа, прекрати. Я все поняла. Я знаю, что вы не бросали и не предавали меня.

— Нет… Мы предали… Предали Кассию, когда узнали от Рокотова о том, что случилось с его планетой, и испугались, не решились помочь. — Полвин говорил тихо, но в его словах чувствовался нечеловеческий надрыв. — Нам казалось, что беда далеко и никаким краем не сможет задеть нас… Мы ошиблись… Горько, жестоко ошиблись… Благополучие свое не построишь на чужой боли… и стыдно, что осознаю это сейчас… Стыдно… — Полвин несколько секунд помолчал, будто собираясь с силами, а потом с горечью добавил:

— Наши предки были русскими офицерами, которые помнили, что такое родина и честь… Видно, господа, мы потеряли это… Тогда пусть не мы — пусть скажут молодые…

Он поднял взгляд, посмотрел на дочь, потом на Рощина…

— Этот адмирал Надыров показал цену своих обещаний. Когда нас превратят в рабов, будет поздно что–то делать… — заключил он.

Андрей, который смотрел на него, почувствовал, как по спине пробежал легкий озноб. Два слова задели его. Русский офицер… Это являлось чем–то незнакомым, но закрепленным на уровне генной памяти поколений.

— Ваша дочь, Николай Андреевич, сумела понять меня… — негромко произнес он после короткой паузы, когда понял, что Полвин ждет именно его мнения. — У нас нет сил, чтобы защищать Кассию, — это нужно было делать раньше. Однако есть шанс попытаться изменить ситуацию вообще… — Рощин запнулся, подбирая слова. Было видно, что он не привык к публичным выступлениям перед какой–либо аудиторией. — Понимаете… — собравшись с мыслями, продолжил он. — Люди на Земле живут очень плохо, но они не виноваты в том, что, как я, например, родились в перенаселенном, урбанизированном мире. Им дурят мозги, обещают райские планеты, а потом, когда наступает разочарование, понимаешь, что попал на обыкновенную, грязную войну, цели которой выгодны лишь тем, кто наверху, у кормила власти… когда осознаешь это, то уже становится поздно — ты вовлечен в бойню, и нет пути назад… Вы понимаете меня?

Андрей поднял взгляд. Полвин и Лисецкий одновременно кивнули. По их глазам Рощин видел, что они действительно понимают его… По крайней мере ему хотелось верить в такое понимание…

— Это одна сторона проблемы, — произнес он, взяв со стола пачку сигарет. — Но миллионы людей, призванных сейчас во флот, скоро закончат свои внутренние искания, их повяжут кровью, как Сейч пытался сделать это сегодня со мной. И что самое удручающее — они не увидят на своем пути никакого достойного сопротивления, которое заставило бы их задуматься — за что они проливают кровь, чьи интересы пытаются защитить?.. Им будет практически неведома заставляющая переосмысливать войну горечь поражений, потому что колонии разрозненны, эгоистичны в силу особенностей своего развития, и не нужно взирать на Дабог как на правило этой войны — правилом, к сожалению, станет Кассия… Миры будут падать под сапог Альянса один за другим, как переспелые яблоки. Ну, а те, кто попытается организовать разрозненное сопротивление, будут стерты, превращены в пепел…

— И где же выход? — хмуро осведомился Полвин.

— Мы должны попытаться если не объединить, то хотя бы проинформировать колонии о существующей угрозе.

— Согласен… Но что это даст?

— Миллиарды людей на Земле влачат жалкое существование, — повторил Рощин. — Им нужно дать шанс, донести до них желание колоний принять новых граждан и без войны… Все имеют право жить, Николай Андреевич. Колонии должны бороться, но не за то, чтобы оставить все как есть и почивать на лаврах, наплевав на горе миллиардов иных людей.

— Это я понимаю. Но, оповестив иные колонии, мы разве не спровоцируем новый, еще более жестокий виток уже развязанной войны?

— Да… — скупо согласился Андрей. — Это будет война. Страшная… Жестокая… Борьба за выживание… — немного подумав, добавил он. — Но иначе корабли Альянса просто сотрут колонии поодиночке, сколько бы их ни было, а на уцелевших в этой бойне планетах насадят свою, весьма сомнительную культуру земных муравейников, возможно, возродят рабство, что неизбежно приведет к новой войне… Потому что после ковровых бомбардировок пригодных жизненных пространств останется слишком мало для полноценного расселения… Этот порочный круг может быть бесконечен и приведет к гибели всех нас. Если Земля не получит отпор, то правительство Джона Хаммера создаст на костях колоний серую, унылую империю урбанизированных центров, где будет задушена всякая свобода. Людям нужно дать шанс выбирать самим, во имя чего им жить и за кого отдавать эту самую жизнь. Если внеземные миры объединятся и дадут отпор агрессии, то правительство Хаммера падет, потому что ситуация на Земле давно близка к взрыву и их спасает только бескровная, победоносная война… Земля сегодняшняя — это колосс на глиняных ногах, и если он рухнет, то тогда уже на совести колоний будет вопрос об открытии свободной эмиграции. Другого пути я не вижу…

Николай во время этой речи смотрел на Андрея и не уставал поражаться: кто перед ним — признанный полководец, стратег или же действительно изгой, дезертир по убеждениям?

Заметив его взгляд, Рощин кивнул в сторону Ольги:

— Это она подсказала мне… — признался он. — Я только взглянул на ситуацию с точки зрения рядового человека с Земли…

— Не слишком ли глубоко мы копаем? — высказал свое сомнение Лозин.

— Нет, Вадим Петрович… Нет! — Полвин встал, прихлопнув ладонью по столешнице. — Мы сами творим свою судьбу, не более… Так оно и должно быть… Кто–то сидит, забившись в нору, а мы… Если и проиграем, то умрем с честью… — произнес он. — Я не буду сидеть и ждать, пока меня сгонят с земли и пошлют работать на подземный завод во благо порабощения чужих миров. Нет…

— Но семьи, Кассия…

— Кассии ничто не угрожает, Вадим! — резко оборвал его Лисецкий, поддержав тем самым Полвина. — Капитуляция — это уже свершившийся факт. Мы оккупированы. А семьи… Семьи мы заберем с собой, чтобы не на ком было отыграться… Пусть оставшиеся валят все на нас, пусть наши имения сожгут, разорят… Я чувствую — это произойдет так или иначе… Ты как хочешь, Вадим, а я поддержу Николая!..

Лозин покачал головой, вскинул взгляд на Марию и, заметив, как та едва заметно кивнула мужу, понял: она тоже пойдет до конца. На лице Ольги было написано смятение, но Лозин не сомневался — младшая Полвина не отступится ни от своих внутренних убеждений, ни от отца…

— Я с вами… — решился он наконец.

— Тогда дело за малым… — Глаза Николая Андреевича вдруг блеснули непонятной, почти безумной радостью. — Осталось выработать план, учитывающий спасение Игоря Рокотова, и осуществить его, пока оккупанты не блокировали столицу…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ

Глава 17

В двухстах километрах

севернее Александрийска.

Раннее утро

«Беркут» шел по равнине. За срезами опущенного бронестекла кабины текли вдаль туманные перелески, ровно зеленели поля, изредка, выхватывая солнечный луч, проблескивала в зарослях плакучих ив петляющая Вереженка…

Ольга уже успела свыкнуться с легким покалыванием в запястьях рук, затылке и пояснице.

Она находила странным этот синтез.

Изуродованная фигура Степа была похожа на гротескный барельеф, будто невидимая человеческому глазу сущность машинного разума «Беркута» проросла в этом месте сквозь пластик облицовки стен.

Голова андроида со вскрытой черепной коробкой напоминала голову мифической Горгоны из–за змеящихся во все стороны компьютерных шлейфов.

«Беркут» больше не качало, он шел уверенной энергичной походкой, глубоко вдавливая трехпалые ступоходы в податливую почву Кассии…

«Хоплит» Рощина старался не отставать, хотя временами скрывался из вида, оставляя от себя лишь алую точку на срезе радара. Третья машина — «Фалангер» капрала Делакруа, которым теперь управлял автопилот, двигалась вслед за «Беркутом», словно привязанная незримым буксировочным фалом.

До Александрийска, который они огибали по широкой дуге, оставалось около ста восьмидесяти километров. Где–то там, за туманной дымкой благодатных заливных лугов, в небесах Кассии полыхал злой, нестерпимый для глаз огонь, который изрыгали опускающиеся с орбиты челноки. Там пахло перегретым металлом, слышались хриплые, отрывистые фразы команд, царила суета, а тут терпкий запах цветущих лугов врывался в кабину «Беркута» даже через систему вентиляции. Он дразнил в равной степени и обоняние и воображение Ольги.

Она не понимала, что на самом деле происходит с ней.

Как она оказалась в этой кабине чудовищной машины, один вид которой накануне внушал ей и трепет и отвращение? Почему ее тянуло в усеянное нейросенсорными шипами кресло, будто она подпала под виртуальную зависимость?

Нет… Дело было не в виртуальной зависимости.

Она хлебнула другого наркотика… Она побывала на Дабоге, она воочию видела красную пыльную луну, обращающуюся вокруг обезображенной ядерным огнем планеты.

Эта незримая связь, возникшая в минуту отчаянья, оказалась прочнее стального троса. Ее уже невозможно, казалось, порвать, да и Ольга бы не согласилась. «Беркут», впитавший сознание Степана, был теперь ее машиной.

Она закрывала глаза, доверяясь тяжкому ритму его поступи, и чувствовала, принимала в себя чужую, но ставшую уже родной душу.

Ольга не могла ответить на вопрос, чья это душа. Игоря Рокотова? Незнакомого внешне, но слишком хорошо познанного изнутри тридцатисемилетнего старика? Или это была душа Степа — верного старого дройда, механического слуги семьи, за металлопластиковой оболочкой которого никто не разглядел зачатков индивидуального интеллекта? Или то уже превратилось в закономерность? «Беркут», который пил сознание Игоря, сам исподволь обретая душу в чудовищные мгновенья полного слияния двух систем — биологической и кибернетической, — был ли он чудом, или же так станет с каждой из машин рано или поздно?

Ольга не знала точного ответа. Она лишь ощущала, как параллельно ее чувствам, мыслям, сомнениям рядом протекает еще что–то, такое же живое, но неуловимое.

— Андрей, ты меня слышишь? — В голосе Ольги внезапно прорвалась хрипотца, сделавшая его почти неузнаваемым.

— Да. Я тут, на месте.

— О чем ты думаешь? — спросила она, не открывая глаз.

— Любуюсь… — внезапно признался он. — Никогда не видел такой красоты…

— Там, где ты жил, ее не было?

— Нет… Там был космос, камень, немного сухого льда…

— Скажи, а ты чувствуешь свой «Хоплит»?.. — осторожно спросила она, с чисто женской непосредственностью перескочив с одной темы на другую.

В этот раз Рощин ответил не сразу.

— Чувствую? Не знаю… Не больше, чем иную машину, — признался он после короткой паузы.

— А я чувствую «Беркут»… Мне кажется, он живой… Мыслит со мной в унисон.

— У тебя богатое воображение…

— Нет, не то, Андрей. Я связана с ним, понимаешь? Мы — что–то большее, чем машина и человек. Мне кажется, что вместе мы составляем какую–то иную сущность… понимаешь?

— Смутно, — признался Рощин. — Это из–за нейросенсоров, верно? — предположил он.

— Да… Это страшно… и ошеломляюще. Я иду по Кассии — и вижу Дабог. Это иллюзия, ведь так?

Андрей что–то ответил, но она едва восприняла его слова.

Она действительно видела Дабог. Словно кибернетический мозг «Беркута», дополненный теперь сознанием намертво сросшегося с ним искалеченного Степа, пытался рассказать о себе новому существу, добровольно соединившему свою нервную систему с его процессором…

Смело, самонадеянно для машины?

Нет… В сознании Ольги уже начала стираться эта грань.

Степ, как она убедилась, на секунду коснувшись разума дройда, имел тот же самый страх, инстинкт самосохранения, что и люди, только выражен он был немного в ином эквиваленте. То есть ему тоже, как и любому человеку, требовалось сделать шаг навстречу опасности и смерти. Он сделал его в попытке спасти свою хозяйку, а вот Сергей не смог…

В чем была между ними разница? Иной фыркнет, пожмет плечами, скажет: сравнила тоже — жестянка и человек…

Я мыслю — следовательно, существую?

Сколько раз на протяжении всей истории человеческого рода этот вопрос задавали самим себе, обсуждали в жаркой философской полемике, решали или объявляли неразрешимым, а на самом деле все

оказалось очень просто: разум, жизнь — эти понятия определялись не телом. Не формой рук, ног, строением черепа и исходными материалами оболочек… Нет. Основу жизни действительно составляло нечто хорошо знакомое, но по–прежнему неуловимое.

Душа. Самосознание. Способность генерировать собственную волю, сделать этот пресловутый шаг, уводящий за черту самосохранения, ради кого–то…

Ольге казалось, что мир вокруг раздвинулся и она тонет в нем, не ведая дна той пучины, куда погружался ее разум…

***

Игорь проснулся этим утром от двух странных обстоятельств — во–первых, ему сквозь сон показалось, что он слышит приглушенный расстоянием грохот, а во–вторых, открыв глаза, он с удивлением обнаружил, что чувствует себя вполне сносно.

Последнее обстоятельство нашло свое объяснение достаточно быстро — автомат круглосуточной терапии, обычно подключенный к Рокотову несколькими капельницами и тонкими проводками от датчиков, которые фиксировали все его биоритмы, на этот раз оказался не у дел. Пока он спал, кто–то отключил прибор и даже свернул все провода, обмотав их вокруг черного глянцевитого корпуса с двумя окошками–экранами.

Значит, дело на поправку… — без особого восторга подумал Игорь, глядя в белый потолок госпитальной палаты, на котором ему уже были знакомы все трещинки и пятнышки.

Откровенно говоря, радоваться было нечему.

Падая в изуродованном штурмовике по самоубийственной траектории, Игорь окончательно распрощался с жизнью. Война выжгла его дотла, оставив лишь бесконечную, ноющую, неуемную боль в груди… Боль, которую он уже не в силах был терпеть… Ему казалось, что у него есть право на смерть, на избавление от бесконечного кошмара, но, видно, он поспешил ставить крест на своей судьбе… Игорю не нужно было напрягаться, чтобы понять, кто выволок его из самоубийственного пике. Рокотову и раньше казалось, что кибернетический мозг «Беркута» обладает своим сознанием, — теперь же он не сомневался в этом.

Игорь лежал, вслушиваясь в самого себя…

Ощущение жизни вернулось к нему, но что делать дальше? Он не знал тех людей, в чье общество занесла его злая воля гиперсферы, но даже если учесть, что к нему отнеслись вполне по–человечески, — что дальше? Штурмовик разбит — это ему без обиняков сообщили те несколько человек, что беседовали с ним в момент просветления, когда Игорю, еще заключенному тогда под колпак реанимационной камеры, стало немногим лучше. У них же, как он понял, космическая техника не развита вообще… Значит, он будет вынужден остаться тут, в этой затерянной в космосе, полностью изолированной колонии, и до конца дней гореть в аду личных воспоминаний?..

Думать о невозможности возвращения было невыносимо.

Уж лучше бы они не выключали свой чертов аппарат… — подумал он, повернувшись на бок и прикрыв глаза в тщетной надежде уснуть. Думать, переваривать в голове сложившуюся ситуацию было тошно… Игорю как никогда хотелось сейчас забыться, но не все оказалось в его власти…

За окном, вдалеке, опять раздался протяжный, вибрирующий грохот…

Это было похоже на звук снижающихся орбитальных челноков. Рокотов даже вздрогнул под укрывавшей его простыней — слишком мало хороших ассоциаций было у него связано с подобным звуком.

Через несколько минут, вконец измаявшись, он не выдержал и сел, спустив из–под скомканной простыни похудевшие ноги.

Никакой одежды в палате он не заметил, и потому пришлось закутаться в простыню. Первый шаг, после нескольких недель неподвижности, дался ему с трудом, но потом пошло легче. Кое–как доковыляв до окна, Игорь толкнул раму, и та легко поддалась его слабому усилию, послушно повернувшись на петлях.

Прохладный, сладкий воздух утра оглушил обилием незнакомых, дразнящих обоняние запахов. Игорь вдруг болезненно подумал о том, что успел забыть, как пахнет настоящий воздух. То, чем приходилось ему дышать на протяжении последних восьми месяцев, было тщательно отфильтровано, и оттого воздух в стылых бункерах всегда имел специфический медикаментозный запах химического эрзаца…

Вдалеке опять послышался гул. Утро еще только занималось, небо серело рассветными сумерками, и на этом фоне Игорь отчетливо различил прочертивший горизонт пологий росчерк падучей звезды…

Пальцы Рокотова побелели, судорожно вцепившись в пластиковый подоконник.

Не может быть… — говорили его глаза, а сердце уже стукнуло, глухо, нервно, привычно…

Мгновенный выброс адреналина на миг помутил разум.

Одно из двух… либо меня обманывали, либо…

У горизонта вновь вспыхнул и погас ослепительный росчерк. За ним еще… И еще один…

Десант!..

Двух мнений тут быть не могло. Рокотов знал, ЧТО на самом деле означают эти безобидные росчерки падучих звезд. Его никто не обманывал. Просто война добралась и сюда, до этой сонной райской планетки…

Тысячи мыслей пронеслись в эти минуты у него в голове. В душе Игоря отчаяние смешивалось с безумной надеждой… и снова он ощутил себя точно так, как сотни раз бывало на Дабоге, когда после боя ложился, падал лицом в закопченный снег и думал: все, предел, больше не смогу, не встану… Но вставал.

Он еще смотрел в окно, когда на обширную, пустую в этот час площадку перед госпиталем влетела одинокая машина и остановилась, взвизгнув тормозами у самых ступеней парадного крыльца. Из нее вылез пожилой, лет пятидесяти, мужчина и тут же задрал голову, обшаривая взглядом окна госпиталя. Увидев Рокотова, он вздрогнул, а затем энергично замахал обеими руками, так что было непонятно — зовет он Игоря спуститься к себе или же, наоборот, просит оставаться на месте, в палате.

Рокотов не узнал Вадима Петровича Лозина, который уже был у него вместе с президентом Кассии, но, так или иначе, Игорь понял — визит по его Душу.

Отойдя от окна, он огляделся, несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь унять распоясавшееся сердцебиение, потом размотал заботливо скрученный вокруг прибора жгут проводов, подергал его, пробуя на прочность, вытащил из гнезда и встал за дверью в ожидании гостя.

Если они пронюхали, что я здесь, то не прислали бы старика… — подумалось ему, но Игорь не выпустил из рук приготовленную импровизированную удавку.

Дабог научил его не верить никому, кроме себя и своей машины…

***

Адмирал Надыров в этот час расхаживал по мягкому толстому ворсу огромного ковра, которым был застелен пол в кабинете президента Кассии.

Напротив него у входа стояли, переминаясь с ноги на ногу, два водителя боевых серв–машин.

— Как это могло случиться? Как?! — Адмирал резко остановился, окатив подчиненных тяжелым, не предвещающим ничего доброго взглядом. Его азиатские скулы двигались под желтоватой кожей сухого лица, катая желваки.

— Сэр, это был «Беркут»… — попытался оправдаться Подаровский. — Лейтенант Сейч завалил его, опрокинул на землю, но тот встал, хотя наши сканеры показывали, что вся его автоматика отключилась. Когда он вышел на нас, в его рубке не было пилота…

— Да, но кто–то поднял его с земли, напугав вас до полусмерти! — рявкнул адмирал, с трудом сдерживая душивший его гнев. Больше всего на свете Надыров ненавидел трусов.

— Там была какая–то женщина из местных, — хмуро ответил Зингер. — Она и робот–андроид. Им удалось вползти в люк, прежде чем «Беркут» начал подниматься.

— И это еще раз доказывает, насколько нам нужна эта машина! Если ею может управлять женщина–абориген, значит, он СОВЕРШЕНЕН, ПОНЯТНО?!. — едва сдерживая гнев, процедил сквозь зубы Надыров. — Мы охотимся за ним по всему Дабогу, теряем корабли и людей, а вы упускаете его из–под самого своего носа!..

— Сэр, у нас был четкий приказ… — осмелился произнести Подаровский. — Лейтенант Сейч погиб, было потеряно две трети подразделения, и в этих условиях мы были обязаны отступить… Вы ведь сами подписывали инструкции для механизированных групп!..

— Все верно… Две трети машин оказались уничтожены в результате предательства, трусости и некомпетентности! — резко уточнил адмирал.

Подчиненные стояли бледные как смерть. Глядя на них, Надыров испытывал отвращение, не понимая того, что он в очередной раз повторяет роковую ошибку своего негласного соперника, адмирала Нагумо, — он относился к ним как к солдатикам, гневно досадуя на то, что те не умерли, а ведь он рассчитывал именно на это!..

Надырову еще предстояло осознать, что у этих людей не было идеи, за которую, по личному убеждению, стоило умирать. Они работали, и где высокооплачиваемый труд вплотную граничил с понятием смерть, справедливо тушевались, позволяя инстинкту самосохранения возобладать над некоторыми параграфами подписанных контрактов…

Надыров с высоты своего положения не совсем понимал, да и не считал нужным вникать в такие тонкости. Однако во всем остальном он смотрел на вещи трезво и сейчас успокаивал себя тем, что «Беркуту», равно как и его легендарному пилоту, никуда не деться, не ускользнуть с этой планеты, которая не имела собственного космического флота, — только пару орбитальных спутников, которые уже сгорели в атмосфере Кассии, сбитые штурмовыми модулями Альянса…

Минутой раньше ему доложили, что орбитальная разведка обнаружила место падения транспортного корабля, на котором Рокотов сумел ускользнуть из системы Дабога. Сейчас туда уже двигался механизированный батальон.

Информация по роботу пока отсутствовала.

«Беркут» и еще две машины, плененные или же преданные своими пилотами, исчезли в неизвестном направлении. Сеть сканеров еще не была развернута над Кассией в полном объеме, и потому ее населенный материк представлял сейчас собой сплошное белое пятно, лишь кое–где перекрытое приборами «Тени Земли»…

— Город оцепить… — приказал адмирал, обернувшись к офицеру связи. — И передайте Касымову мой приказ: пусть возьмет этого так называемого президента и выколотит из него информацию о всех АХУМах, а заодно о том, где они прячут Рокотова. Думаю, что он знает и первое и второе.

В принципе Надыров мог быть доволен, — несмотря на мелкие, раздражающие неурядицы, захват планеты проходил гладко… Очень гладко.

Это будет показательная акция… — подумал он. — Пусть Нагумо полюбуется, как на самом деле надо работать…

Обернувшись, он поманил к себе второго офицера:

— Свяжись с «Тенью Земли». Мне нужно три звена атмосферных истребителей для патрулирования над материком.

***

На взгляд непосвященного этот затерявшийся в диких скалах бункер выглядел как самый заурядный древний АХУМ.

Только несколько человек на планете знали, что на самом деле содержит в себе огромная естественная полость, образовавшаяся в складках горных пород за несколько миллионов лет до появления на Кассии первых людей.

В пещере, которую основательно укрепили и снабдили новым, теперь уже рукотворным сводом, на протяжении трехсот с лишним лет покоился основной модуль колониального транспорта «Кассиопея», стартовавшего из Солнечной системы четырнадцатого сентября 2269 года.

По сути, это был автономный космический корабль, снабженный собственным гипердрайвом. На нем после разгрузки колониальной сферы должен был вернуться на Землю штатный экипаж «Кассиопеи», который в ту пору формировался из сотрудников еще не почившей в бозе ООН.

Не нужно иметь богатой фантазии, чтобы понять: их обманывали так же, как и колонистов. Затерявшись в неизведанных глубинах гиперсферы, ни один экипаж из сотен покинувших тогда Землю так и не нашел дороги назад.

Большинство из них даже не пытались предпринимать подобные самоубийственные попытки. Осознав, что пути назад нет, а координаты Земли не поддаются приемлемому вычислению, экипажи, как правило, предпочитали остаться на найденных планетах и разделить участь колонистов, чем вновь стартовать неведомо куда без особых шансов на успех.

Именно так произошло и с людьми, которые привели в эту систему колониальный транспорт

«Кассиопея». Они законсервировали корабль и влились в состав колонии в надежде, что, может быть, со временем им удастся решить проблему навигации в непонятной человеческому разуму аномалии космоса и тогда они смогут вновь использовать корабль по его прямому предназначению.

Прах этих отважных людей уже давно приняла земля Кассии, но знания, бережно хранимые в АХУМах, традиционно передавались из поколения в поколение. Несколько человек, обычно из тех семей, чьи предки являлись офицерами штатного экипажа «Кассиопеи», обязательно знали местоположение корабля и умели управлять им, хотя бы в теории.

На сегодняшний день такими людьми являлись Полвин, Лисецкий и еще трое потомственных офицеров, которые проживали в разных частях освоенного материка Кассии.

…Николай Андреевич был тут последний раз лет десять назад.

Машина Полвиных пропылила по каменистому дну ущелья и остановилась перед мшистой вертикальной стеной, которая казалась совершенно неотличима от остальных скал.

«Слава богу, Кирилл оказался с нами…» — подумал Николай Андреевич, шагая по узкой, вьющейся меж осыпей камней тропке.

Чтобы открыть хранилище и попасть к законсервированному модулю «Кассиопеи», требовалось как минимум двое посвященных, иначе бортовой компьютер корабля просто не откроет вход в убежище, — так его запрограммировали еще в те времена, когда экипаж разделился на несколько групп, присоединившихся к разным национальным анклавам Кассии. Столетия колонизации стерли расовые различия, но по–прежнему старые программы требовали полномочия доступа от двоих членов номинального экипажа…

Подойдя к знакомому выступу, Николай Андреевич достал из кармана носовой платок и тщательно стер пыль с декорированного под фон скал пластикового кожуха. Затем, осторожно сняв его и аккуратно отложив в сторону, Полвин поманил Лисецкого, который нервно курил поодаль.

Кирилл выкинул окурок и подошел.

Под снятым кожухом на оправленной в камень контрольной панели имелось два углубления в форме растопыренной человеческой пятерни. Над ними моргал миниатюрный красный индикатор и темнел крохотный контрольный дисплей.

— Ну давай, Кирилл, с богом…

Полвин положил ладонь своей правой руки в одно из углублений. В недрах контрольной панели что–то щелкнуло, зашелестело.

Лисецкий зачем–то отер ладонь о свитер и повторил его жест.

Дисплей, размером со спичечный коробок, внезапно осветился, и по нему поползла бегущая строка:

«Процесс: Сканирование… Определение полномочий доступа… Инициализация…

ЖДИТЕ…»

Затем безо всяких предупреждений дисплей погас, а огонек на панели с красного сменился на изумрудный.

Где–то высоко раздался треск, поскрипывание, скрежет…

С ближайшего выступа скал сорвались несколько камней и, подпрыгивая, покатились вниз по склону ущелья, увлекая за собой шлейфы песка и пыли…

Ворота, которые спустя несколько секунд начали открываться в отвесной стене, никак не могли пропустить в себя огромный космический корабль, — для этого предназначались плотно сомкнутые створы, образующие свод хранилища. Сейчас заработал только первичный привод, медленно отодвинувший плиту размером пять на десять метров. Это был так называемый «грузовой портал», вспомогательный вход, за которым через завесу белесой потревоженной пыли в глуби исполинского хранилища было видно, как таинственно поблескивал, отражая попавший в пещеру уличный свет, глянцевитый, изгибающийся кверху борт основного модуля колониального транспорта «Кассиопея».

— Пошли, — хмыкнул Полвин. — Нам с тобой еще дел по горло. Скажи женщинам, пусть быстро разгружают вещи и прикроют чем–нибудь машину — нечего ей тут маячить на самом–то виду…

***

Их расчет был прост и строился на весьма бесхитростном плане.

За темное время суток, до наступления рассвета, три шагающие машины преодолели открытое пространство возделанных полей и углубились под надежную защиту лесных массивов. Рощин, посовещавшись с Полвиным, проложил свой курс так, что они выходили к месту сбора за несколько минут до назначенного старта.

Николай Андреевич предупредил, что топливо для планетарных двигателей «Кассиопеи» хранится в специальных подземных емкостях. Им с Кириллом Александровичем требовалось время для его закачки в баки и тестирования всех систем старого корабля.

Учитывая это, планировалось провести машины по длинной дуге, не привлекая внимания к истинной цели марша и по возможности не покидая защиты лесных массивов. В том же графике должен был действовать Лозин, который вызвался доставить к месту старта Игоря Рокотова, забрав того из госпиталя на окраине Александрийска.

***

Время приближалось к полудню, когда механизированный батальон Альянса завершил свой марш–бросок от столицы Кассии к одинокой ферме, затерявшейся в трехстах километрах от Александрийска среди бескрайних полей и дремучих лесов.

На изуродованной опушке перед домом по–прежнему возвышался выгоревший дотла и искореженный взрывом боекомплекта остов «Фалангера», которым управлял Петч.

Чуть поодаль, под сенью крайних сосен, уткнувшись в землю выступом рубки, лежала машина лейтенанта.

Командир батальона, полковник Шерман окинул взглядом это удручающее место, свидетельствующее о первом ощутимом поражении недавно сформированных серв–соединений, и сделал знак пехотинцам, сидящим в открытом вездеходе.

Жест был вполне однозначным, и те попрыгали с бортов, растянувшись цепью. Несколько человек по приказу командира двинулись к пустому дому, который скалился пустыми, иззубренными рамами выбитых окон, а остальные пошли к лесу, на краю которого лежал изуродованный «Фалангер» Сейча.

— Ну, что там? — нетерпеливо осведомился по рации Шерман, когда передовая двойка достигла машины и один из пехотинцев заглянул через уродливую дыру внутрь.

— Ничего, сэр… — ответил солдат. — Мясо… — брезгливо пояснил он, с содроганием разглядывая кровавые ошметья человека, перепутанные взрывом с осколками приборов.

— Ясно… Двигаемся дальше. Три километра к северу должен находиться корабль. Смотреть в оба!

***

Машина, которой управлял Вадим Петрович Лозин, съехала с асфальтированного шоссе, свернув на проселок.

День выдался солнечный, жаркий, хотя ночью и утром было пасмурно.

Где–то далеко, у самого горизонта, послышался странный звук. Сидящий на заднем сиденье Рокотов встрепенулся. Несколько секунд он напряженно вслушивался, пытаясь отчленить новый звук от бормотания работающего на низких оборотах двигателя машины, потом тронул Вадима за плечо и тихо сказал:

— Сворачивай с дороги, срочно!

Лозин посмотрел в зеркало заднего вида. Его брови удивленно приподнялись.

— Зачем?

— Сворачивай! Вон под те деревья, быстрее!..

Рокотов не просил, он приказывал, и Вадим Петрович машинально подчинился. Машина неуклюже соскочила с пыльного проселка, подскакивая на ухабах, проехала краем поля и вползла под сень высаженной между полями неширокой лесополосы Лозин заглушил мотор и обернулся:

— Что это значит, Игорь Владимирович? — резко спросил он. — Мы не можем останавливаться, если хотим…

— Можно просто — Игорь… — оборвал его Рокотов, напряженно глядя, как медленно, слишком медленно оседает на проселке потревоженная колесами пыль…

Звено атмосферных истребителей шло со стороны солнца.

Неудивительно, что Лозин не заметил их приближения до того самого момента, пока стремительные, остроносые тени не пронеслись прямо над ними, сверкнув плоскостями коротких крыльев в лучах жаркого полуденного солнца. Машины шли на небольшой высоте, словно безмолвные призраки, — их скорость превышала звуковой барьер, и надсадный, оглушительный рев безнадежно запаздывал — он накатился несколькими секундами позже…

Очередное замечание застряло в горле у Вадима Петровича…

Адский грохот звуковой волны пригнул ветви деревьев, встряхнув их листву. Медленно оседающую над проселком пыль вбило назад в землю, молодая рожь на полях пошла волнами, будто превратилась в воду, по которой ударил порыв шквального ветра…

Это оглушающее действо длилось не более десяти секунд, но Лозину казалось, что грохот бесконечен, он рушится отовсюду…

Рокотов придерживался иного мнения. Пока Вадим Петрович сидел, широко раскрыв рот и выпучив глаза от болезненного звона в барабанных перепонках, Игорь внезапно выскочил из машины, распахнул водительскую дверь и рывком вытащил Вадима наружу.

— Я сяду за руль! На пассажирское место, живо! Лозин был слишком ошарашен, чтобы спорить.

Обежав машину, он плюхнулся рядом с водителем. Игорь уже сдавал назад, юзом выскакивая из–под спасительной сени деревьев.

— Что случилось? — выпучив глаза, проорал Лозин, хотя кричать уже не было необходимости, — оглушительный рев иссяк, ушел к горизонту вслед за остроносыми машинами.

— Нас засекли! Пристегнись!..

Пока Вадим Петрович судорожно тянул ремень безопасности, Игорь уже вывел машину назад на проселок. Резкое ускорение выметнуло пригоршни гравия из–под ведущих колес, и старенький, но крепкий «Волмар» Лозина рванулся вперед, набирая скорость.

— Что ты делаешь, Игорь! Нас же заметят!

— Нас уже обнаружили… — Куда подевалась апатичность Игоря? Минуту назад он сидел на заднем сиденье машины и, казалось, дремал, и вдруг все изменилось, так резко, ненормально… — Их термальные датчики зафиксировали машину под фоном деревьев… Мотор слишком горячий… — с досадой констатировал Игорь, продолжая втапливать в пол педаль акселератора, хотя у Лозина уже неприятно заложило уши от непривычного ускорения. Взглянув на спидометр, он предпочел отвернуться… Сто семьдесят миль в час… Это по такой–то дороге!.. Да и что он придумал, — истребители уже давно ушли к горизонту, до них теперь, наверное, километров двести, не меньше…

То, что случилось в следующий миг, выглядело как злая, страшная насмешка над его мыслями…

Внезапно в том месте, где они только что прятались в тени деревьев, земля встала на дыбы, поднявшись сплошной стеной черно–оранжевых султанов.

Игорь метнул взгляд в зеркало заднего вида и страшно, зло усмехнулся. Этого человека будто подменили…

— Отсекающий удар… — процедил он сквозь зубы, заметив, что взрывы описали широкое кольцо, очертив сплошной круг воронок… — Им приказано брать нас живыми… Вот хрен вам, ребята…

В его словах не было злобы. В них звучало страшное спокойствие, показавшееся Лозину ненатуральным, мистическим… Неужели этот самый человек лежал несколько дней назад в реанимационной камере госпиталя? Откуда в нем такое нечеловеческое равнодушие к смерти?

Вместо того чтобы задавать идиотские вопросы, Вадим Петрович протянул руку, вытащил из «бардачка» сложенную вчетверо и изрядно потертую на сгибах карту населенного материка, которую постоянно возил с собой, и развернул ее на коленях, стараясь, внутренне уговаривая себя не обращать внимания на ту бешеную, самоубийственную скорость, на которой двигался его «Волмар» по пыльному проселку с гравийным покрытием.

— Мы должны быть вот в этой точке ровно в шестнадцать ноль–ноль, то есть через три с половиной часа. Раньше там появляться нельзя, «Кассиопея» еще не закончит предстартовые процедуры, — пояснил он, стараясь говорить так, чтобы не дрожал голос.

— Понятно… — Игорь чуть скосил глаза от дороги, и у Лозина похолодело в груди, — лучше бы тот не отвлекался на такой скорости…

— Что там за местность? Горы?

Неужели ему хватило одного брошенного вскользь взгляда, чтобы прочитать старую потертую карту? — в смятении подумал Вадим, а вслух ответил:

— Да, в ста пятидесяти километрах отсюда начинается возвышенность. Цепь холмов, несколько плоскогорий, у подножия три старых, заброшенных поселка, неудавшиеся горнодобывающие производства. Вымершие поселения. АХУМ находится в тупике ущелья, между двух выходов скальных пород. Дорога там старая, заброшенная, местами асфальт уже начал проваливаться…

— Придется рвать туда напрямую… — секунду поразмыслив, решил Игорь. — Здесь, на равнине, они нас сделают в два счета. Отсекающий залп поперек дороги, и все — кувыркнемся как миленькие… В горах я их заставлю повозиться, там особо не разлетаешься, дотянуть бы только…

— Нам нельзя ехать напрямую! Они поймут, что мы направляемся к АХУМу, и заподозрят, что в нем есть что–то ценное для нас! Если мы потеряем «Кассиопею», все будет кончено, пойми!

Его слова никак не подействовали ни на скорость, ни на курс, каким вел машину Игорь. Тот явно не собирался тормозить или сворачивать.

— Там ведь бункер, верно? — спустя какое–то время, спросил он.

— Да…

— Тогда они не успеют. Дай мне добраться до «Беркута» — не разлетаются суки… — мрачно пообещал Игорь. — Пока будут чухаться, соображать что к чему, пока примут решение бомбить, — успеем…

От горизонта опять накатился вой. Истребители возвращались. Но шли они теперь уже не на такой скорости, как раньше.

— Держись!

Игорь круто увел машину с дороги. Выскочив на поле, «Волмар» застонал, заскрипел… Казалось, что переднюю подвеску сейчас вырвет к черту вместе с колесами, но Рокотов каким–то чудом справился с управлением, заставив машину петлять по полю.

Теперь остроносые машины уже не казались смутным бликом солнечного света на полуденном небе. Они приближались достаточно медленно, чтобы Лозин, внимание которого не было занято управлением, смог разглядеть их, почувствовать массу, похолодеть от того ощущения мощи, которое исходило от огромных, несущихся на небольшой высоте атмосферных истребителей…

Это приближалась сама смерть, и казалось, что от нее нет… просто не может быть спасения…

Даже замечание Игоря насчет того, что их наверняка попытаются взять живыми, не умеряло стылого холода, который охватил грудь, внутренности Лозина, когда первый предупреждающий разрыв метнул фонтан земли прямо по курсу бешено мчащегося «Волмара»…

Старенькую машину тряхнуло так, что у Вадима Петровича лязгнули зубы.

Игорь резко вывернул руль. Машину занесло, на миг она встала на два колеса, невероятным образом огибая дымящуюся воронку, потом горизонт, ставший было на дыбы, вернулся на место с тяжким, стонущим звуком пробитых амортизаторов…

…Истребители пронеслись над самой головой и начали валиться на крыло, разворачиваясь для нового захода.

Игорь резко повернул «Волмар» назад, к дорожному полотну.

Вся эта феерия страшных событий просто не укладывалась в сознании Лозина. Он совершенно ошалел, уже не пытаясь как–то перечить или указывать Рокотову…

Мы сумасшедшие… нас убьют…

«Волмар» подпрыгнул, вылетел на гравийное покрытие и резко начал набирать ускорение. Впереди, у туманной дымки горизонта, уже прорисовывалось что–то темное, смутное… Это были горы.

В подвеске машины что–то жалобно, ритмично дребезжало.

Вой опять накатывался из поднебесья, и опять, вот уже в третий раз, Вадиму показалось, что от этого звука им уже не уйти…

Он опять ошибся.

***

Корабль лежал на склоне развороченного холма, и тракторы, которые стояли поодаль, казались по сравнению с ним букашками.

Полковник Шерман несколько минут разглядывал исполинский суборбитальный транспорт, поворачивая его объемное изображение, заключенное в масштабную координатную сетку, то одной, то другой стороной. Внешне все вроде бы выглядело спокойно. Термальные датчики показывали лишь фоновое тепло нагретой полуденным солнцем брони.

— Первая двойка, вперед!.. — наконец приказал он в коммуникатор.

Два пехотинца вскочили с земли и рывком преодолели несколько десятков метров, отделяющих их позицию от зева откинутой аппарели.

…В грузовом отсеке корабля было пусто, темно и тихо. В свете включенных фонарей промелькнули порванные, змеящиеся по полу кабели; две решетчатые фермы обслуживания, предназначенные для заправки «Беркута», оказались небрежно откинуты, так, словно робот, сходя с места, просто оттолкнул их… Парковочное место с характерными крепежными приспособлениями пустовало.

— Все чисто, сэр… — доложил старший двойки. — Машины нет.

— Двигайтесь дальше.

За переборкой, в которой располагался овальный люк, оказался короткий тамбур. Вторая дверь была блокирована. Один из пехотинцев, направив луч фонаря на контрольную панель, заметил, что пластина сканера и отпирающий механизм изуродованы несколькими нанесенными наспех ударами. Рядом, на полу, валялась обыкновенная кувалда из штатного набора инструментов.

— Замок поврежден, сэр, — произнес он, извлекая из специального подсумка кусок пластида.

Ловким движением вылепив из взрывчатки подобие шнура, он прилепил его к двери, оконтурив поврежденный замок. Затем воткнул в мягкую массу крошечный детонатор и отступил за внешний люк тамбура.

Взрыв прозвучал как мягкий львиный рык… В глубине тамбура блеснул огонь, и в грузовой отсек выпихнуло густой клуб ядовито–желтого дыма.

Удар ноги вышиб остатки замковой пластины, и люк беспомощно дернулся, под собственным весом скользнув в переборку. На половине хода его заклинило в направляющих, но образовавшейся щели оказалось достаточно, чтобы боец проник внутрь.

Тесное помещение рубки с противоперегрузочным креслом пилота, установленным на вращающемся ложементе, было изуродовано все тем же грубым и беспощадным инструментом. Экраны, окошки индикаторов, цифровые табло приборов — все разбито, перемешано в хаос острых осколков, и только в одном месте, на вскрытой панели огибающего кресло пульта, угадывались следы более тонкого демонтажа. Круглое углубление с обрывками компьютерных шлейфов внутри явно указывало на то, что отсюда извлекли какой–то прибор.

— Сэр, тут все разбито. Навигационного кристалла нет… — доложил боец, разглядывая царящий в рубке хаос. — Похоже, кто–то забрал еще и основной блок бортового компьютера.

— Хорошо. Ничего не трогай. Проверь все детектором на наличие сюрпризов и уходи.

Солдат, осматривавший рубку, машинально кивнул. Его напарник оставался по ту сторону тамбура.

Вытащив небольшой прибор с индикационным окошком на панели, он установил его прямо на скошенную плоскость разбитого пульта. Невидимый луч детектора приступил к процессу объемного сканирования, пытаясь обнаружить в хаосе разбитых приборов работающие цепи или установленные взрывные устройства.

Солдат в ожидании результатов стоял, переминаясь с ноги на ногу.

Наконец прибор сдавленно пискнул. Никакой работающей электроники. Все чисто, корабль мертв…

Солдат облегченно вздохнул.

Его взгляд в последний раз обежал мертвую рубку чужого корабля. Он слышал, что это за корабль, и теперь, когда прибор доложил о полной безопасности помещения, его взяло вполне оправданное любопытство, — ведь он сейчас находился в той самой рубке, где совсем недавно сидел этот сумасшедший Рокотов…

На пульте управления среди разбитых вдребезги приборов он заметил оброненный в спешке или просто забытый брелок от обыкновенных ключей. Яркая, ничего не значащая безделушка с непонятной символикой. Хорошая память об этом месте… Он протянул руку, взял его, с запоздалым ужасом ощутив легкое сопротивление, с которым безделушка отделилась от приборной панели.

Потянувшуюся за брелоком тонкую проволочку он уже не успел разглядеть — перед глазами полыхнул оранжевый огонь, и сознание провалилось в черную бездну.

Навсегда…

…Механизированный батальон полковника Шермана понес первые, тяжкие потери, еще ни разу не вступив в бой

Взорвавшегося на борту «Валькирии» боезапаса хватило, чтобы уничтожить все находящееся в радиусе полукилометра от эпицентра, а некоторые обломки штурмовика находили потом далеко за выгоревшим поместьем Полвиных…

Глава 18

Александрийск.

Ставка адмирала Надырова

Адмирал Надыров смотрел в бледное перекошенное лицо президента Кассии.

— Я повторяю свой вопрос, — вышагивая по мягкому ворсу ковра, выговорил он. — Что вам известно об Игоре Рокотове? Куда он мог исчезнуть? В какую сторону направляется? Кто из местного населения может оказать ему помощь?

Ханс поднял покрасневшие глаза и тихо ответил:

— Я не знаю…

— Врешь!.. — скуластое лицо Надырова приблизилось. — Ты знаешь! Против нас действует организованная группа! Кто они?

— На Кассии нет организованных воинских формирований… — Разбитые губы президента, на которых запеклись сгустки крови, с трудом выпускали слова. — Но я рад… рад, что нашлись люди, которые оказались решительнее, чем я… Вы… Вы — лживое чудовище, адмирал…

— Вот как? — Взгляд Надырова стал насмешливым. — Тут все такие вшивые интеллигенты, на вашей Кассии? — ухмыльнулся адмирал. — Меня еще никто не материл так культурно и изысканно… — Он вдруг развернулся и с досадой врезал сцепленными кистями рук по лицу Ханса.

Кровь закапала на мягкий ворс ковра.

Надыров отвернулся, потеряв на время всякий интерес к бессознательному телу.

Отойдя к окну, он тяжело оперся на подоконник, глядя на залитую солнечным светом панораму Александрийска.

Одна мысль не давала покоя адмиралу: почему с упавшего штурмовика Рокотова кто–то извлек навигационный кристалл? Какой в этом смысл? Неужели этот безумец надеется каким–то образом вернуться на Дабог?

Надыров даже фыркнул в ответ собственным мыслям. На данный момент в оккупированной системе Кассии присутствовал всего один космический корабль — линейный крейсер «Тень Земли».

…Его мысли прервал осторожный стук в дверь.

Надыров обернулся. Вошел адъютант.

— Сэр, получено сообщение из центра связи! — Он протянул Надырову электронный планшет.

Адмирал взял в руки плоский, как лист картона, прибор и приложил указательный палец руки к окошку сканера. На поверхности планшета промелькнул шифр доступа и появился текст двух сообщений.

Пробежав по ним глазами, Надыров почувствовал радостное возбуждение…

«Беркут» был обнаружен Он и еще две машины, определенные как исчезнувшие с места ночного боя «Фалангер» и «Хоплит», двигались сейчас под сенью леса, в двухстах километрах южнее Александрийска.

Второе сообщение пришло от патрулирующих воздушное пространство Кассии аэромобильных групп. Они докладывали о подозрительной машине, которая также пыталась замаскироваться, а сейчас, уклонившись от предупредительно–отсекающего огня, на огромной скорости пытается прорваться в том же направлении, куда двигались шагающие роботы.

— Карту! — потребовал Надыров.

Адъютант поднес ему переносной компьютерный планшет.

Проследив за линиями рельефа, поверх которых уже был выделен пунктирный курс роботов и машины, Надыров понял: если они не изменят направления движения, то их пути должны пересекаться в одной точке — у ущелья, в котором, по оперативным данным, располагался один из так называемых АХУМов — подземных хранилищ, выстроенных первыми колонистами для своей техники.

— Передай пилотам истребителей, — пусть прекратят атаки на машину, — приказал он, возвращаясь к рабочему столу президента Кассии, на поверхности которого техники уже успели развернуть личную тактическую систему командующего. Взяв световой карандаш, он нашел взглядом ближайший к горам значок механизированной серв–группы, зацепил его острием и перетащил в новое место, к ущелью, одновременно прочертив маршрут движения. — Вот так… — удовлетворенно произнес он. — Посмотрим, что они там закопали в своем АХУМе. Настроение у Надырова резко улучшилось.

***

Когда после третьего захода звено атмосферных истребителей внезапно прекратило атаки, Вадим Петрович подумал, что он все же оглох от этого адского грохота, — тишина, казалось, навалилась вязкая, осязаемая, и даже напряженный шум мотора мчащегося на предельной скорости «Волмара» звучал в его ушах тише шепота…

Лозин вдруг заметил, что у него мелко, противно трясутся руки. Нервно покрутив головой, он увидел лишь чистое лазурное небо, на котором полыхал ослепительно–желтый круг кассианского солнца да укутанные сиреневой дымкой контуры гор у далекого горизонта…

— Игорь, останови… — взмолился он.

Рокотов покосился на него, но скорость не скинул. Вид взмокшего старика, сгорбившегося на пассажирском сиденье, вызывал у него не жалость, а глухое чувство досады…

Игорь, так нельзя, неужели ты уже забыл, как сам впервые встретился со смертью?.. Не теряй человечности, парень…

— Сейчас, Вадим Петрович… Еще пару километров, — произнес он, глядя на приближающиеся руины какого–то древнего поселения.

Машина резко подпрыгнула на просевшем от времени асфальте, скинула скорость и уже по инерции вкатилась во двор ближайшего здания с плоской, провалившейся внутрь строения крышей.

Игорь довернул руль, заставив «Волмар» вползти в тень от нависающего над входом в здание козырька.

Тихо скрипнули тормоза.

Лозин слепо нашарил ручку двери, открыл ее и боком выполз из машины. Игорь, прищурившись, наблюдал, как он разогнулся и вдруг пошел на нетвердых ногах куда–то в глубь полуразрушенного временем здания.

Что–то больно кольнуло в груди Игоря при виде этой сгорбленной, движущейся как сомнамбула фигуры.

Ни слова не говоря, он вылез из машины и в несколько шагов догнал Лозина.

— Вадим Петрович… Погоди! Лозин остановился.

Игорь взял его за плечи и развернул к себе, слегка встряхнув. На Дабоге он привык к другим людям и уже успел позабыть, как на его глазах точно так же сходили с ума его соотечественники.

— Ну, ты что… Вадим Петрович?

Тот мучительно поднял покрасневшие от напряжения и пыли слезящиеся глаза.

— Не могу я, Игорь… Не выдержал… Думал, смогу, а вот видишь… — Казалось, Лозин сейчас рухнет навзничь…

Игорь отпустил его плечи, отошел на шаг в сторону… Что он мог сказать ему? Что сам когда–то так же мучительно заглянул в глаза собственному страху?

Казалось, Вадим каким–то чудом прочитал его мысли.

— Я думал, что не умею так бояться… — вдруг произнес он. — Это… Это не страх, это что–то животное, нечеловеческое… — Он растерянно посмотрел на Рокотова. — Зачем все это? — вдруг спросил он. — Зачем нас хотят убить?! Почему?!

— Я не могу ответить на твой вопрос… — Игорь присел на корточки, похлопал по карманам одежды, достал сигареты. — Страх — это… это личное, как любовь, понимаешь? Каждый переживает его по–своему. Сначала он растет, а потом исчезает, притупляется… — Игорь усмехнулся, прикуривая. — Так по крайней мере было со мной. Я тоже думал, что существуют события, после которых уже не сможешь, не найдешь сил жить, а нет… отлежишься, отпустит… Смотришь на небо, дышишь и начинаешь понимать — если не ты, то кто? Кто придет на твое место? Кому нести непрожитый остаток твоей судьбы?..

— Я понимаю… — щеки Лозина немного порозовели. — Но я спрашивал не об этом, Игорь… — Почему кто–то решил, что может прийти сюда, вытоптать мою землю, убить меня… разве мы опять животные? Разве у нас не одни корни, история? Нас ведь рожают одинаковые матери…

— Но воспитывает разное общество… — мрачно дополнил его мысль Игорь.

Договорить им не дали. В небесах опять прокатился вой.

— Давай, Вадим Петрович, поговорим позже, ладно? — сказал Игорь, выглядывая через пролом в стене. — Почему они от нас отстали? — Казалось, он обращается не к Лозину, а к самому себе. — Сомневаюсь, что потеряли… Что–то задумали, суки…

— Может, ждут подхода этих… шагающих? — высказал предположение Лозин, опасливо косясь сквозь пролом стены на залитую ярким полуденным солнцем улицу.

— Кого? — не понял Рокотов. — Каких «шагающих»? — насторожился он.

Вадим Петрович удивленно посмотрел на него.

— Ну машины такие, роботы… Ты ведь сам…

С лица Игоря внезапно сбежала вся краска.

Резко повернувшись, он схватил Лозина за грудки, встряхнул и произнес срывающимся, хриплым голосом:

— Ты что несешь?.. Ты что… видел их? Ты видел мой «Беркут»… они похожи на него, говори?!.

Лозин отшатнулся. Он не понимал, что вдруг произошло с Игорем. Отчего он вдруг взъярился, побелел, откуда дрожь в его руках?

— Ну видел, конечно…

— Они похожи? — отчаянно допытывался Игорь, будто от ответа, который даст Вадим, зависела его жизнь.

Лозин непроизвольно попятился. Ему вдруг стало страшно. Уж не сумасшедший ли этот парень, который спокоен под атакой истребителей и вдруг белеет и психует при упоминании о точно таких машинах, как его собственный робот?!.

— Ты что, Игорь?!. — растерянно спросил он, заметив, как Рокотов, бледный, словно сама смерть, смотрит на него пустыми, выцветшими вдруг глазами в ожидании какого–то ответа. — Похожи… не похожи… — совсем растерявшись, пробормотал Вадим Петрович, — какая разница? В чем дело? Я не могу тебе ответить, я видел три машины — одна повыше, помассивней, а две другие поменьше… но я даже не знаю, какая из них твой «Беркут», клянусь!..

На лице Рокотова по–прежнему не было ни кровинки.

— Пошли! — резко произнес он, а у самого дрожали руки. Лозин видел это, но не мог понять причины.

Когда мотор «Волмара» завелся с тихим урчанием, он, пристегивая ремень, опять украдкой глянул на Игоря.

Тот сидел, вцепившись в руль, с окаменевшим лицом, а его взгляд, казалось, был направлен в никуда…

Машина резко тронулась с места.

Лозин не мог себе вообразить, что сейчас творилось в душе Игоря Рокотова…

Машины, похожие на его «Беркут»…

Это было именно то, чего боялся и подсознательно ждал Игорь с того самого рокового дня, когда впервые нажал на спуск горнопроходных лазеров на далеком, превратившемся в шлак Дабоге…

Его предчувствия сбывались…

***

— Маша… Там что–то движется! Ой, мамочки!.. — Катерина Лозина, жена Вадима Петровича, взвизгнула, словно девчонка.

Звено из трех истребителей пронеслось над ущельем, наполняя адским грохотом теснину между склонами. Шестилетний Андрейка, внук Лозиных, выронил из рук палку, которой ковырял слежалый песок и пожухлую траву у распахнутого входа в АХУМ. Несколько секунд он испуганно озирался по сторонам, не понимая, откуда пришел этот грохот, а потом вдруг скривился и заревел от испуга.

Катерина бросилась к внуку.

— Катя, забирай Андрюшку и давай внутрь. — Мария оглянулась, сердито посмотрев на причитающую подругу. — Давай, живо, сейчас, наверное, вернутся! — сердито прикрикнула она, сама бледная, как лист бумаги.

— Машенька…

— Иди, Катя, не спорь! Я буду ждать… Лозина не стала препираться. Схватив в охапку плачущего внука, она исчезла в черном провале входа.

Оставшись одна, Мария бессильно присела на нагретый полуденным солнцем камень, глядя в ту сторону, куда уходила, петляя меж камней, старая дорога, больше похожая на засыпанную песком и заросшую желтоватой, пожухлой травой тропу.

Сердце матери билось болезненно, глухо. Где–то там сейчас была ее Оля… В голове не укладывалось — неужели пришла пора? Как же ее девочка, что топотала розовыми пятками по теплому уютному двору, вдруг выросла и сейчас сидит внутри этой жуткой, непонятной шагающей машины? На секунду в душе Марии шевельнулась обида, злая растерянность, направленная в мыслях на мужа, — как мог Николай позволить ей идти туда? Почему Оля, а не кто–то другой?

На глаза матери навернулись слезы.

Она до рези вглядывалась в горизонт, ожидая появления этих проклятых механических фигур.

Время текло медленно… так медленно, что каждая минута уничтожающего душу ожидания превращалась в час…

Истребители, промелькнув над головой, больше не возвращались. Солнце уже перевалило за полдень, и от склона ущелья на тропу легли постепенно удлиняющиеся тени.

Наконец, совершенно измучившись, Мария внезапно увидела их.

Сначала это был яркий блик света, солнечный зайчик, что вспыхнул и погас в нескольких километрах от входа в ущелье, среди руин старого, заброшенного поселения.

Она вскинула руки, прижала их к груди…

— Господи, Оленька, только бы это была ты… — едва слышно шептали ее губы.

Словно насмехаясь над тревогой матери, блик больше не появлялся, сколько ни вглядывалась она в серые, унылые контуры полуразрушенных временем зданий.

Потом он внезапно появился вновь, но уже совершенно не там, и, присмотревшись, Мария поняла, что это совсем другая машина. Солнце отражалось от лобового стекла мчащегося на бешеной скорости «Волмара».

Попав в теснину старых городских улиц, машина несколько сбавила скорость. Мария машинально посмотрела на часы. Три часа пополудни…

Рано… Рано еще и для Вадима, и для Оли…

Тогда откуда взялся «Волмар» и чей блик видела она несколько минут назад совсем в другой стороне, у окраины руин?..

Сердце Марии надсадно ухнуло.

Что–то получилось не так, как планировалось. Да и смешно… глупо было надеяться, что все сложится удачно… Это был порыв отчаянья, душа, измотанная тревогой, уже отказывалась верить в благополучный исход…

Не в силах стоять на месте и ждать, Мария медленно пошла вперед, туда, где старая, местами обвалившаяся дорога резко уходила вниз, вливаясь в улицы разрушенного поселка.

Подойдя к краю своеобразного склона, который вместе с дорогой утекал вниз каменистыми осыпями, она глянула на панораму разрушенной временем окраины поселка и едва не закричала, каким–то чудом успев зажать рот ладонями.

За руинами ближайших зданий, по обе стороны дороги, притаились страшные машины пришельцев. Было непонятно, невероятно, как они попали сюда, почему нашли их, но факт, неоспоримый факт оставался налицо — они возвышались среди огрызков стен, как страшные камуфлированные металлические жабы. Согнув свои ступоходы, шесть машин, разбившись на тройки, присели, прячась среди руин. Мария отчетливо видела их. Собранные в турели стволы автоматических пушек, торчащие по бокам каждой машины на подвесках, отдаленно напоминающих плечевой сустав, сейчас медленно поворачивались, нацеливаясь в одну сторону — туда, где потерявшая свою стремительность машина Вадима Лозина переваливалась через ухабы вздыбленного асфальта.

Мария поняла: еще минута, может быть, две, и Вадим въедет прямо в засаду, под беспощадный, уничтожающий огонь шестерых шагающих монстров.

Вот «Волмар» заскочил за поворот, на некоторое время исчез за зданием, появился вновь и…

Не выдержав, Мария закричала и побежала вниз, отчаянно махая руками. В эту секунду она, как и дочь, ринувшаяся спасать Степана, не думала ни о чем, кроме того, что близкому ей человеку грозит смерть.

Со стороны руин внезапно что–то рыкнуло, загудело, и в небо ушел целый рой ракет.

Мария, оглушенная неожиданным залпом, остановилась, вглядываясь во взметнувшиеся клубы пыли.

Оттуда опять зарычало, завыло, и еще одна партия ракет вонзилась в лазурные небеса. Нет… Они стреляли не по машине Вадима…

Только она успела подумать об этом, похолодеть от страшной догадки о том, в кого могут быть направлены эти залпы, как из клубов пыли показались камуфлированные спины трех шагающих чудовищ, которые вдруг разом пришли в движение, разгибая свои ступоходы, выпрямляясь, поднимаясь над руинами, будто жуткие призраки.

…В этот миг машина Вадима показалась из–за ближайшего здания.

Она неслась прямо под ступоходы страшных машин…

Мария видела, как с хоботков их орудий слетали вспышки бледного огня, как дыбился перед самым капотом машины старый, проросший травой асфальт, как «Волмар», наскочив на ослепительную вспышку разрыва, вдруг задрал свой нос и начал медленно переворачиваться в воздухе, — одна его дверца открылась, беспомощно хлопая, а потом… потом все сорвалось в прежнем бешеном ритме секунд, — грохот взрывов хлестнул по ушам упругой, болезненной волной, Марию сбило с ног, швырнуло на пыльную, заросшую чахлой травой обочину, она в аффекте вскочила, не понимая, куда бежать, — все стороны света перепутались местами, и мир кружил перед затуманившимися от брызнувших слез глазами в страшном непонятном калейдоскопе…

«Волмар» Вадима перелетел через свежую воронку, перевернулся в воздухе, высекая искры, коснулся, крышей асфальта, проехал несколько метров и застыл вверх колесами…

Из кабины никто не появлялся.

Мария, наблюдавшая эту сцену в полубредовом лихорадочном состоянии, вдруг поняла, что стоит на коленях, прижав к груди руки, и плачет, не в силах унять бьющую тело дрожь…

— Вадим… Господи… Зачем… Что же я скажу Кате, Вадим?.. — беззвучно шептали ее губы.

Две шагающие машины выломились из руин зданий, осыпая остатки старых стен каскадами битого кирпича, и остановились по обе стороны от перевернутого «Волмара».

***

Понятие «смерть» давно стало для Игоря Рокотова чем–то обыденным, практически неосязаемым.

За полгода он увидел слишком много смертей, чтобы продолжать воспринимать чужую боль с той же остротой, как когда–то вначале.

Это была та пресловутая грань, за которой, как сказал Андрей Рощин, заканчиваются всякие моральные искания. Игорь не знал Андрея и не слышал этих слов, сказанных накануне вечером в тиши разоренной усадьбы Полвиных, но, видит бог, он мог подтвердить, что все происходит именно так.

Сейчас с ним происходило что–то совершенно жуткое, неадекватное, испугавшее даже его самого.

Игорю казалось, как уже не раз бывало в его жизни, что он сорвался и падает, не видя, не ощущая дна той бездны, куда в очередной раз рушилась его душа.

Машины, похожие на его «Беркут»… Выходит, что он создал их. Осатанев от горя и ненависти в тот незабвенный, проклятый день первой атаки на Дабог, он показал всему миру, на что способна шагающая машина. Он смел высадившиеся войска Альянса, вышвырнул их с Дабога, попутно превратив в руины несколько кварталов города, и этот урок, видно, не прошел даром… Они оказались хорошими учениками… Слишком хорошими, раз смогли создать свой аналог шагающего робота, схватить принцип, руководствуясь лишь видеозаписями да данными теплового сканирования…

Разве не предчувствовал он такой конец? Разве не думал о подобном исходе, во время бессонных ночей ворочаясь с боку на бок в тишине подземелий Дабога?..

Вот она, цена, которую придется заплатить уже не ему и даже не его планете…

Занятый своими мрачными мыслями, Игорь едва заметил, что машина выскочила на окраину очередного полуразрушенного поселка, каких оказалось множество в этих пыльных, опаленных немилосердным зноем предгорьях.

— Игорь, мы почти у цели… — Это Вадим Петрович тронул его за рукав.

Рокотов словно вынырнул на свет из черного омута своих мыслей.

Притормозив, он посмотрел по сторонам.

— Где? — хрипло спросил он.

— Вот там… — Лозин протянул руку, указывая направление, где полуразрушенная дорога карабкалась на каменистый склон и исчезала меж пологих скатов сглаженного тысячелетней эрозией ущелья.

Игорь хмуро посмотрел вокруг, задержался взглядом на улице, которая вливалась в теснину полуразрушенных зданий, покачал головой и сказал, скупо, однозначно:

— Засада тут, Вадим Петрович… Сейчас покувыркаемся…

— Почему? — не поверив, опешил Лозин.

— Нутром чувствую… — ответил Игорь, уродуя в пальцах неприкуренную сигарету. — Зря, что ли, истребители отвалили? Они нас пасут, хотят знать, куда едем…

— Но, Игорь, тогда выходит, что они…

— Да, Вадим Петрович, теперь они знают. А ты думал как? Обведешь вокруг пальца целую армию? Это только в фильмах так бывает, да и то не во всех… — Рокотов наконец щелкнул зажигалкой, прикурил…

— Тогда зачем мы ехали сюда, Игорь?! Выходит, мы сами навели их?! Я же говорил, говорил, нельзя до срока!..

— Перестань… — Игорь что–то обдумывал, глядя на панораму руин. — Они не придурки, повторяю тебе. Нас уже ждут. Не было никакой разницы, стали бы петлять, кружить, сделали бы хуже.

— Никакой разницы? — взъярился Вадим. Он в данный момент думал о Катерине, Андрюшке… — Что делать–то теперь?.. — вдруг растеряв всю свою резкость переспросил он.

— Драться… — тихо, но уверенно ответил Игорь.

— Драться?!. — Вадим Петрович растерянно посмотрел на возвышающиеся впереди руины старого поселка, расположенный за ними каменистый склон, над которым в свою очередь нависали, выступая из земли, серые, покрытые слоистыми трещинами, выветренные утесы, и покачал головой, словно ему не верилось, что на этом последнем оставшемся до заветной цели километре их будет поджидать какая–то опасность…

— Игорь, может быть, я чего не понимаю… но тут никого нет! Да и зачем?.. Просто поехали вперед, осталось–то всего…

Рокотов, слушая его, начал злиться. Этот человек оказался настолько далек от войны и так закоснел в своих жизненных убеждениях, что его мог убедить только свой личный, болезненный, а может, даже смертельный опыт. Игорь не осуждал его — сам был таким меньше года назад… Тоже не верил, сомневался, надеялся…

Он не хотел, да и не чувствовал за собой права отступать от интуитивных, неписаных законов, которые выжгла в нем война… Игорь даже не предчувствовал — он знал, что в этих руинах кроется засада. Но убеждать Лозина, вступать с ним в спор не имело смысла.

— Знаешь что, Вадим Петрович? — хмуро произнес он, облокотившись сцепленными в замок руками о руль «Волмара». — Ты подожди здесь в машине, а я прогуляюсь, ладно? Не больше пяти минут… — хмуро добавил он, отвечая на встревоженный, полный смятения взгляд. — Посиди тихо, а если заслышишь пальбу… — Игорь на секунду замялся, внезапно осознав, что отвык от такого общения, от подобных слов… — Просто попытайся выжить, — добавил он, отстегивая ремень безопасности.

Вадим Петрович только угрюмо кивнул. Он не мог остановить Игоря, даже если бы захотел.

***

К полудню три шагающие машины преодолели трехсоткилометровую отметку. По плану в этой точке маршрута они должны были повернуть в сторону ущелья.

Ольга и Андрей почти не разговаривали. Во–первых, нужно было соблюдать радиотишину, а во–вторых, у каждого нашлось, о чем подумать во время долгого, напряженного марша.

Спустя сорок минут после поворота, когда они все еще двигались под пологом хвойного леса, над их головами несколько раз прокатился оглушительный рев — это в безоблачном кассианском небе рыскали звенья атмосферных истребителей.

Следящие системы «Беркута» проводили их пристальным радарным взглядом.

Сознание Ольги вдруг обострилось, потянулось вперед и вверх, словно «Беркут», который, несомненно, обладал собственной волей, внезапно решил что–то показать ей, приподнять ауру таинственности в их взаимоотношениях, дать ей наглядный урок новых возможностей…

На хронометре было три часа пополудни.

Ольга совершенно неожиданно почувствовала, как ее разум против воли опять тонет, проваливается в некую информационную бездну. Она не успела ни вскрикнуть, не испугаться — просто утонула… Ушла на дно виртуального водоворота, как камень, сорвавшийся в омут с крутого, обрывистого берега.

Можете представить себе взгляд машины, для тепловых сканеров которой не существует стен, стволов деревьев, плотного полога крон? Как описать сознание, сосредоточившееся на острие радарного луча, которому обозримо все пространство в пределах видимого горизонта? Что будет, если проецировать это не на контрольный монитор в виде безликих, мерцающих точек, а в мозг человека, расшифровывая образы в адекватный нашему восприятию видеоряд?

Тело Ольги невольно дернулось в кресле — она инстинктивно отшатнулась, когда увидела шесть медленно пробирающихся меж руин «Фалангеров»… Ее взгляд метнулся, смазав километры в смутную линию летящих контуров, и остановился…

Предметы вновь обрели резкость. Она увидела машину — это был «Волмар» Вадима Петровича, за рулем которого сидел совершенно незнакомый человек

Рокотов… — подсказало чье–то сознание.

Картинка опять стала зыбкой, начала размазываться. Теперь, несмотря на ощущение тошнотворного полета над местностью, Ольга вполне отдавала себе отчет, что продолжает сидеть в нейросенсор–ном кресле «Беркута», который в данный момент перефокусировал свои сканеры…

…Она увидела склоны ущелья, распахнутый вход в АХУМ, в глубинах которого что–то таинственно поблескивало, Андрейку Лозина, который с детской беспечностью ковырял песок у открытых ворот, и мать, что стояла, облокотись о мшистый валун, и напряженно, до рези в глазах вглядывалась в туманящуюся фиолетовой дымкой даль кассианских равнин.

Последним штрихом к данной мозаике образов оказалась панорама усеянного колючими, холодными точками звезд неба, в котором присутствовала черная, скупо обозначенная навигационными огнями тень боевого крейсера.

Видение укрупнялось, наплывало, пока не стали различимы открытые створы стартовых электромагнитных катапульт, в шахтах которых притаились острые носы изготовившихся к выбросу истребителей…

Они ждали… Ждали сигнала.

…Сознание Ольги прояснилось.

Так человек, всплывающий из свинцово–черной глубины омута, постепенно начинает воспринимать светлеющую вокруг воду и страстными, судорожными движениями из последних сил толкает себя к вожделенной поверхности за глотком воздуха…

Она вздрогнула, открыла глаза.

Монотонная поступь «Беркута» слегка раскачивала рубку. «Хоплит» Андрея Рощина двигался по левому борту. Третья машина, привязанная к ее автопилоту каналами телеметрии, чуть поотстала, скрываясь за деревьями.

— Андрей… — Ольга машинально облизала пересохшие губы.

— Да? Что случилось? — тут же отозвался Рощин.

Виртуальные образы, виденные ею несколько секунд назад, вдруг сложились в сознании Ольги в четкую, неоспоримую картинку общего понимания событий.

Она пришла к тем же выводам, что и «Беркут» со Степом…

— Впереди засада… Андрей, мы все это время были под наблюдением. О нас знают, нас ведут, как баранов на убой. АХУМ раскрыт, и его не атакуют лишь потому, что хотят дождаться, пока все птички слетятся в клетку…

— Постой… С чего это вдруг? Откуда ты взяла…

— Андрей, мне показал «Беркут»… Я сижу в нейросенсорном кресле, забыл? Мой мозг напрямую связан с его сканерами. Там шесть «Фалангеров». А на орбите уже готовы звенья тяжелых штурмовых машин. «Волмар» Вадима Петровича почему–то опередил график, и сейчас они с Игорем Рокотовым всего в получасе езды от АХУМа… — Голос Ольги дрогнул. Она представила мать, которая кинется навстречу Вадиму Петровичу под уничтожающий огонь притаившихся в руинах зданий вражеских машин…

— Андрей… Мы должны опередить их!.. — вскрикнула она, не совсем отдавая себе отчета в том, как ее эмоции воспринимает Рощин, который, естественно, не видел тех образов, что рождало ее сознание.

— Оля, не психуй… — попытался он успокоить ее, но все оказалось намного серьезнее, чем мог предположить Андрей.

Ольга уже вкусила свой страх перед неизбежностью. Она чувствовала — еще немного, и уже никто не сможет предотвратить грядущих событий. Господи, как мы могли… как наивно все планировали… Они ведь не глупцы — это армия, которая прилетела сюда воевать… Сидят, ждут нас, потирают руки, знают — все предрешено…

— Андрей, ты должен мне поверить! — в отчаянии вскрикнула она. — Я не лгу! С моей психикой все в порядке, клянусь! Если мы сейчас пойдем напрямик, то успеем, успеем!

Что успеем? — захотелось спросить Рощину. — Успеем умереть?

Глава 19

Руины старого горнодобывающего

поселка. Три часа тридцать минут

пополудни

Игорь увидел их с крыши первого же здания, куда вскарабкался по выветренной, осыпавшейся стене, кирпич которой крошился под руками, постоянно грозя обвалиться.

Рокотов лег на теплую, заросшую травой и чахлыми кустами плоскую крышу древней постройки.

Враги находились всего в тридцати–сорока метрах от него… Странная дрожь охватила Игоря при виде этих машин.

На покатых бронированных спинах «Фалангеров» четко прорисовывались люки, около которых топорщились вилки антенн.

Это были серьезные машины. Взгляд Рокотова с безошибочной точностью угадывал расположенные под кожухами брони узлы и агрегаты шагающих роботов. Независимые подвески автоматических пушек, снабженные системами точной наводки, выглядели впечатляюще даже для него. В то же время отсутствие лазеров и иного энергетического оружия давало, по беглой оценке, серьезное преимущество его «Беркуту», который не был ограничен боезапасом.

Уплощенные спины роботов, камуфлированные серо–зелеными разводами, казались едва различимы на фоне руин. Снедаемый страшным, болезненным любопытством, Игорь ужом прополз по крыше, соскользнул с нее на гребень другой, разрушенной временем стены, затаив дыхание ползком двинулся по нему, вздрагивая и холодея каждый раз, как только из–под руки или ноги выворачивался камушек или кусочек бетонной крошки…

Наконец он переполз на провалившуюся крышу соседнего здания. Лежа на животе, он нашарил руками край пролома, подтянулся и выглянул вниз.

Спина пятнадцатиметровой машины оказалась как раз под ним. Робот затаился, согнув ступоходы, и его высота в данный момент не превышала десяти метров. Неширокий скат лобовой брони, из которой выпирали два горба ракетных установок, оканчивался толстым бронестеклом рубки, которую сверху защищал внушительный козырек из керамлитового сплава. На покатой камуфлированной спине робота, сразу за выступами ракетных установок, четко виднелись два люка. Непонятно для чего они были предназначены — обслуживались через них пусковые стволы или они служили для экипажа? У «Беркута», например, люк пилота располагался в днище, между ступоходов.

Сомнения Игоря разрешились совершенно неожиданно.

Робот под ним внезапно заворочался; резко взвизгнул его торсовый привод, и машина немного повернула свой уплощенный корпус, словно решила посмотреть в другую сторону. При этом ступоходы и сама платформа опорно–двигательного механизма, к которой они крепились посредством огромных шарниров, остались неподвижны.

Игорь смотрел как завороженный, не смея шевельнуться. Внезапно раздался еще один заунывный звук, сопровождаемый характерным шипением. Рокотов не поверил своим глазам — из корпуса машины вдруг начали выдвигаться четыре ступенчатых гидравлических упора, похожие на те, что выпускает экскаватор при рытье глубоких котлованов, только гораздо длиннее и массивней…

Вот они коснулись земли, наискось вдавились в нее, застыли… Торс робота, а вместе с ним и ракетные комплексы залпового огня приподнялись на нужный угол, и внизу, под огрызком старого бетонного перекрытия, на краю которого лежал Игорь, вдруг раздался оглушительный, рыкающий вой, клубами взметнулись земля и пыль, словно шрапнель, по стенам руин ударил сметенный порывом ураганного выхлопа щебень…

Залп был ошеломляющим. Двадцать ракет класса «земля–земля» ушли в небо, чтобы прочертить длинную дугу и упасть на цель в нескольких километрах отсюда…

Пыль внизу медленно оседала. Сквозь ее клубы смутно проступила спина машины. Два люка, которыми интересовался Игорь, внезапно открылись, расколовшись на клиновидные сегменты, и из чрева робота с визгом поднялись сложные устройства перезарядки, в захватах которых покоились оперенные стабилизаторами ракеты.

Задние крышки пусковых установок открылись, откинувшись вверх, нудно взвизгнули подающие приводы, и ракеты вошли в горячие после пуска стволы.

Пустые решетки лотков опустились назад, внутрь робота, крышки пусковых установок начали медленно опускаться…

Сейчас… — резанула сознание Игоря отчаянная мысль.

Он привстал, сгруппировался и прыгнул прямо на горячую после залпа спину шагающей машины.

Его прыжок даже не покачнул огромного робота, опирающегося помимо согнутых в сочленении ног на четыре дополнительных упора.

Игорь приземлился на четвереньки. Метнув взгляд по сторонам, он резко выпростал руку, в которой был зажат кусок прихваченного с крыши бетонного обломка с торчащими из него огрызками ржавой арматуры, и сунул этот импровизированный стопор под опускающуюся крышку правой пусковой установки.

Как он и ожидал, раздался скрежет, сопровождаемый надрывным воем привода, попытавшегося сдуру додавить крышку на место, а потом все стихло — обе заслонки так и остались в наполовину запертом положении.

Рокотов вытащил нож и присел, спрятавшись за выступ ракетной установки.

Справа и слева в руинах что–то полыхнуло; клубами взметнулась пыль, с воем рванули ракеты.

В кого же они сандалят, сукины дети?

Данный вопрос так и остался без ответа: вдалеке, у дороги, внезапно заработали автоматические пушки, а тут, среди руин, раздался звон откинувшегося люка и чья–то брань.

Игорь вдохнул…

За козырек, что прикрывал собой бронестекло рубки, уцепилась чья–то рука в отключенной сенсорной перчатке, от которой во все стороны топорщились короткие проводки с компьютерными разъемами на концах.

— Тварь… — прохрипел пилот, натужно вскарабкавшись на козырек. — Да не знаю!.. — огрызнулся он в укрепленный у подбородка коммуникатор. — Наверное, что–то попало под заслонку… — Он выпрямился, заглянул за выступ ракетной установки, где как раз и предполагалась неполадка…

Холодное лезвие ножа коснулось его горла.

Водитель робота издал нечленораздельный звук, смертельно побледнел, попытался дернуться, но Игорь уже крепко держал его второй рукой за шиворот униформы.

— Не рыпайся… — прошипел он. Тот еще раз вздрогнул всем телом.

— Вытащи, только очень медленно… — Игорь глазами указал на кобуру, из которой торчала рукоять автоматического пистолета. — Хорошо… Брось… Отлично… — Он прижал ногой оружие, которое брякнуло о броню. — Теперь это… — Взгляд Рокотова красноречиво указал на бетонный обломок под кожухом. — Брось его вниз… Молодец… Там лестница?

Пилот машины кивнул. Его взгляд был испуганным.

Игорь вдруг резко толкнул его, одновременно отпустив ворот.

Взмахнув руками, человек кувыркнулся в воздухе и полетел вниз, протяжно вскрикнув.

Рокотов подхватил пистолет и метнулся к козырьку.

Вокруг к этому моменту уже творился настоящий содом, но Игорю было некогда ориентироваться в обстановке — все равно бы ничего не понял, а важным сейчас казалось только одно: робот.

От края козырька почти до самой земли действительно свисала полужесткая лестница. Заметив идущий поперек ступенек тросик, Игорь понял, что за ненадобностью она автоматически убирается под козырек.

Спустившись мимо узкого, затянутого бронестеклом триплекса кабины, он увидел распахнутый в днище люк и скобу. Видно, пилотам этих машин пришлось изрядно тренироваться в акробатике. Однако распластавшемуся внизу человеку это искусство не помогло — упав с десятиметровой высоты, он не шевелился.

Через минуту Игорь уже влез внутрь рубки. Люк за ним поднялся, отсекая все посторонние звуки.

Пустое кресло пилота тянуло, манило к себе, как наркотик…

***

Оставшись один, Вадим Петрович минуту сидел неподвижно, лишь его пальцы нервно барабанили по облицовке приборной панели.

Что он в самом деле воображает себе, этот Игорь?

Логика размышлений Лозина была проста зачем их не трогали раньше? Почему не остановили, пропустили так далеко?

Нет тут никакой засады… — раздраженно думал он. — У Игоря самая обыкновенная паранойя… мания преследования, привезенная еще с Дабога…

Посидев еще немного, он начал уже всерьез беспокоиться и злиться. Потом, устав ждать, перебрался за руль работающей на холостых оборотах машины, помедлил еще минуту или две, а затем тронул «Волмар» с места.

Сейчас я ему докажу, что тут никого нет…

Вадим Петрович нарочито медленно проехал вдоль руин какого–то несообразно длинного, приземистого здания, которое напоминало собой огромный пустующий цех, и уже вырулил было на прямой отрезок ведущей за пределы поселка дороги, как вдруг сбоку от него, в руинах зданий, засверкали ослепительные, режущие глаз вспышки и небеса внезапно раскололись протяжным воем уходящих ввысь ракет.

Лозина словно ударило током. Он машинально нажал на газ, заставив «Волмара» с пробуксовкой рвануть вперед… навстречу огромной, устрашающей машине, которая, ломая стену, выходила прямо на дорогу, ведя огонь из двух автоматических пушек.

***

Несколькими минутами раньше, еще до первого ракетного залпа, в эфире состоялся один краткий диалог:

— Сэр, они идут. «Беркут» и сопровождающие его машины резко изменили направление. Они повернули прямо на нас… Нам начинать?

— Да… — пришел немедленный ответ. — «Фалангер» и «Хоплит» не щадить, бить на поражение. Но упаси тебя аллах серьезно повредить машину с Дабога, — мрачно предупредил Надыров. — Бить только по ступоходам, понял? — Так точно, сэр!..

***

Ольга напряженно считала километры.

Ее душа уже вся изнылась от дурных предчувствий. В данный момент ей казалось, что нет ничего хуже этой тягучей неопределенности…

«Хоплит» Рощина и третья, беспилотная машина, шли вровень, удерживая линию. Как только они решили повернуть, Андрей взял на себя управление «Фалангером». Ольга не стала спорить — она имела лишь смутное представление о том, как следует действовать в бою, и понимала, что это обстоятельство больше всего тревожит Рощина, но он молчал, и она была благодарна ему за это.

На самом деле причина такого молчания заключалась в ином — Андрей знал: Надырову обязательно нужен «Беркут», а значит, его не станут сильно калечить, в лучшем случае сделают так, как поступил Сейч, — будут бить в нижние части, по опорно–двигательной системе, пока не повалят на землю…

В предстоящем бою Рощин мог рассчитывать только на себя…

Он не мог надеяться на Ольгу — пилот боевой машины из нее, мягко говоря, никакой. Лучшее, что она сможет сделать, управляя смертоносным «Беркутом», — это путаться в прицелах, создавать движение, отвлекать… и выжить.

А на что надеешься ты? — мысленно спросил сам себя Рощин, напряженно поглядывая на показания сканеров «Хоплита». — На чудо? Это против шести–то «Фалангеров»?!.

Он бы иронично рассмеялся, если бы в этот момент на душе не было так тошно. Чего он в конце концов добился своим геройством? На что рассчитывал? На победу? Воодушевленный девчонкой и несколькими пожилыми офицерами?

Нет, он определенно не отдавал себе отчета в собственных поступках.

Хотя разве мог я сделать что–то иначе? — мысленно спрашивал себя Рощин, и хотя знал ответ, но все равно ругал себя, — может, хотел разозлиться перед последним боем?

***

Земля, скалы, руины — все дрогнуло, когда первые ракеты разорвались в трех километрах севернее городка.

В первый миг, услышав нарастающий вой, Ольга едва не зажмурилась от захлестнувшего ее страха, — казалось, ракеты летят прямо в нее, вой выматывал душу, заставлял сердце то сжиматься, то учащенно биться, пока первый султан чудовищного по своей мощи взрыва не взметнул землю в полукилометре от «Беркута».

На экранах наблюдения она отчетливо видела машину Рощина и следовавший на некоторой дистанции беспилотный «Фалангер».

Этих мгновений она не забудет никогда.

Земля разверзлась. Взрывы заплясали по ней в бешеном, жутко–красивом, зловещем танце. Ладони Ольги, сжимавшие джойстики управления, мгновенно покрылись липким ледяным потом.

Она не понимала, что оцепенела, подавшись к экрану, а «Беркут» идет сам по себе… Взгляд Ольги словно приморозило к внешним мониторам, — она хотела бы зажмуриться, да не могла, подпав под страшный, болезненный шок свидания с пляшущей вокруг смертью…

«Хоплит» Рощина огромными скачками несся вперед, пытаясь вырваться из зоны обстрела, — летел сквозь пламя и дым, петляя между султанами выбрасываемой в небо земли.

Вторая машина, связанная автопилотом, неуклюже пыталась воспроизвести бег легкого «Хоплита», но пятьдесят тонн массы «Фалангера» делали эту попытку нереальной.

В какой–то миг Ольга увидела стремительный, падающий с небес росчерк, и на броне «Фалангера» расцвела ослепительная, режущая глаз вспышка.

Это было прямое попадание. Огромная машина пошатнулась, словно смертельно раненный человек, в грудь которого попала роковая пуля… вверх взметнулись куски брони; беспомощно вращаясь в воздухе, в сторону отлетело оторванное вместе с подвеской автоматическое орудие, и робот, из электронно–механического чрева которого внезапно повалил жирный, густой дым, начал медленно валиться на бок…

Андрей… Где он?!.

Ольга пришла в себя, очнувшись наконец от жуткого, ненормального оцепенения.

С небес накатывалась новая волна изматывающего душу воя.

Дистанция до целей — два километра, — подсказал невесть откуда взявшийся внутренний голос, прозвучавший в сознании Полвиной со знакомыми интонациями Степа. — Оленька, его сейчас убьют…

Семь алых точек, одна из которых имела немного иной оттенок, чем другие сигналы, стремительно двигались навстречу друг другу по мягко–зеленой плоскости монитора.

Шесть на одного…

Ольга могла поклясться, что не успела толкнуть вперед управляющие джойстики, — она лишь подумала об этом, — а «Беркут» уже шел?.. Нет, он летел вперед, покрывая по нескольку десятков метров огромными, раскачивающими рубку шагами.

Разрывы легли далеко позади, вдруг превратившись из страшного действа всего лишь в фон, — отдаленную озвучку новой, назревающей прямо на глазах, намного более страшной, чем ракетная атака, схватки.

На контрольной панели «Беркута» один за другим мягко осветились восемь индикаторов зарядки основной системы лазерного огня. Сейчас на загривке машины вместо памятных пятисотмегаваттных горнопроходных пушек стояло четыре турели по двести мегаватт каждая.

Одна из шести атакующих машин по какой–то причине топталась в сером, унылом фоне городских руин, остальные же уверенно шли вперед, пытаясь отсечь «Хоплит» Рощина от машины Ольги.

В небесах Кассии, куда тянулись длинные, полупрозрачные полосы дыма, истекающего от перепаханной ракетными ударами земли, внезапно возник напряженный гул.

Три черные точки, появившись у самого горизонта, стремительно выросли, пронеслись над головой, на миг превратившись в звено остроносых истребителей, и по многострадальной земле замолотили снаряды, выпущенные из их орудий.

Оля, мы поможем тебе… Давай…

Звено истребителей скинуло скорость. Машины синхронно легли на крыло, описывая дугу для нового захода.

Руки Ольги были заняты джойстиками управления, но она внезапно поняла, — незачем выпускать из взмокших ладоней их пористые рукоятки с выпуклостями гашеток, — она ведь могла думать, доверившись «Беркуту» и слившемуся с ним Степу…

Именно сознание андроида, дополнившее кибернетическую систему шагающей машины, служило переводчиком, — Степ с огромной скоростью переводил ее лихорадочные мысли в язык машинных кодов, понятных для исполнительных систем «Беркута».

Это был момент истины — чудовищный по своей значимости миг полного слияния двух мыслящих форм.

Чудовищный как для Ольги Полвиной, так и для ее врагов.

В арифметику войны входила новая переменная, которую не мог учесть никто, даже те, кто имел опыт столкновений с «Беркутом» на далеком, сожженном дотла Дабоге.

Шесть пятидесятитонных машин класса «Фалангер», — кто мог устоять против их слаженной, четкой атаки, прикрытой к тому же огнем заходящих в пике истребителей?

На контрольных панелях «Беркута» вспыхнуло сразу несколько индикационных надписей:

«Система залпового зенитного огня — статус: АКТИВИРОВАНО».

«Задействован автоматический делитель целей».

«Предварительная наводка — статус: «ОК».

«ЗАЛП».

Три истребителя рушились с небес прямо на рубку «Беркута», когда в небо брызнуло восемь направленных в разные стороны ослепительных очередей когерентного света.

Головную машину развалило пополам — от иглоподобного носа до хвостовых стабилизаторов.

Двое ведомых не успели увернуться от обломков машины командира, — в небе вдруг вспухло оранжево–черное облако, в землю хлестнула несущая осколки брони ударная волна двух взрывов, а «Беркут», все еще находившийся вне пределов прицельного огня «Фалангеров», вдруг развернулся и пошел прямо на них, вклиниваясь в щель между машиной Рощина, ведущего бой сразу с двумя врагами, и остальными силами Альянса.

В этот миг шестой робот, до этого по непонятной причине топтавшийся в руинах, внезапно появился в поле зрения, — проломив стену здания, он вышел в теснину улицы, неуклюже остановился, будто у него были серьезные проблемы с равновесием, и вдруг, совершенно беспричинно разрядил обе автоматические пушки в спину ближайшего «Фалангера», атаковавшего в этот момент машину Андрея Рощина.

Из пересохшего горла Ольги вырвался восторженный вскрик, больше походивший на яростный клекот, но она не слышала его, захлебнувшись в страшном, запредельном экстазе первого боя, — обломки истребителей еще барабанили по земле, пораженный в спину «Фалангер» падал, а она уже разворачивала «Беркут», интуитивно сообразив, что новому негаданному союзнику нужна немедленная помощь, — тот двигался странными рывками, а залп, произведенный из обеих пушек, едва не опрокинул его на спину.

Три «Фалангера», двигавшиеся на перехват «Беркута», внезапно изменили направление и повернули в сторону выломившейся из руин машины, тут же пригвоздив шатающегося робота несколькими точными, беспощадными залпами…

***

Попав в рубку управления «Фалангером», Игорь на секунду растерялся.

Вокруг него возвышались совершенно незнакомые ступенчатые консоли, поверх которых тянулась метровая полоса кругового обзорного экрана.

Выходит, что внутри шагающая машина Альянса не имела ничего общего с его «Беркутом»?..

Нет, такого просто не могло быть… В конце концов, человеческая мысль так или иначе должна двигаться приблизительно в одном направлении, и, значит, тут можно разобраться…

Игорь не ошибся. Назначение многих приборов удалось угадать, некоторые он просто узнал, а значение остальных постепенно стало проясняться путем осторожных манипуляций по методу продуманного «научного тыка»…

Через пару минут ему удалось убрать гидравлические опоры и сделать несколько пробных шагов. Со стороны могло показаться, что огромный робот перебрал лишку и неуклюже пританцовывает среди руин древнего здания.

Проблемы с равновесием возникли сразу же, как только пальцы Игоря цепко охватили джойстики управления машиной.

В первый момент робот показался ему попросту неуправляемым. Это было обидно. На миг Игорь ощутил приступ бессилия. Стоило ему тронуть управление, и пятьдесят тонн массы начинало шатать, кренить — тут не было привычного нейросенсорного кресла, которое всегда давало ему ощущение слияния с машиной, чувство координации, когда масса робота управлялась вестибулярным аппаратом человека, помноженным на чуткое быстродействие систем ориентации самого робота.

Так было с его «Беркутом»… Эта же машина давала Игорю ощущение неуправляемой груды металла.

Однако был ли у него выбор или хотя бы право на промедление?

По понятиям Рокотова — нет. В руинах города уже завязался нешуточный бой — там вступили в смертельную схватку с машинами Альянса люди, которые не были готовы к подобному противостоянию, — они ввязались в это ради него, ради того, чтобы он, Игорь, вырвался с Кассии сам и увел отсюда свой «Беркут»..

Значит, выбора у него действительно не оставалось…

Огромный «Фалангер» шевельнулся и сделал первый шаг, проломив своим могучим торсом кирпичную стену здания.

У Игоря не было даже сенсорных перчаток — они остались на руках упавшего вниз пилота. Педали под ногами да джойстики в ладонях. Пятидесятитонный робот, словно пьяный портовый грузчик, по диагонали пересек улицу, на мгновенье застыл, затем рывками повернул свой торс в сторону сражающихся машин, и обе его пушки рявкнули, за несколько секунд разрядив весь боекомплект.

Сквозь толстое бронестекло триплекса Игорь видел, что попал, — снаряды покрыли густыми оспинами разрывов заднюю, плохо защищенную часть ближайшего робота, и тот пошатнулся, прошел по инерции еще несколько шагов, а затем его правый ступоход подломился, и огромный «Фалангер» упал, ощутимо поколебав землю.

Это была чистая победа, но торжество Рокотова длилось не больше нескольких секунд…

Он не уловил, откуда была выпущена по нему первая очередь, но снаряды, попавшие в боковую часть выступа рубки, возымели действие сокрушительного удара в челюсть… Броня выдержала, не подвела, но пятьдесят тонн шагающей машины пошатнуло, торс робота с визгом и скрежетом сорвало с фиксаторов и повернуло против часовой стрелки…

Опытный водитель из числа земных пилотов справился бы с таким повреждением, но Игорь оказался бессилен… Пока он дергал рычаги, пытаясь восстановить управление поврежденными моторами торсового разворота, в его «Фалангер» одна за другой вгрызлись еще несколько очередей, оглушив Рокотова и покрыв контрольные панели пульта россыпями злобных ярко–красных огней…

В недрах робота что–то неистово выло, в рубку из–под кресла тонкими струйками начал просачиваться дым, а Игорь… он даже не знал, где расположена эта чертова кнопка катапультирования…

Он понял, что слишком переоценил свои способности и, по сути, вышел на убой, но рассуждать уже оказалось поздно — еще один залп хлестнул по броне его машины, бронестекло узкого смотрового триплекса внезапно покрылось змеистым рисунком трещин, а потом вдруг вспухло дождем осколков… Огромный робот пошатнулся и начал падать, опрокидываясь на спину.

Удар о землю вышиб из помутившейся головы Рокотова остатки сознания, и все покрыла черная, непроницаемая мгла…

***

…Он очнулся от кислого, железистого привкуса крови.

Сквозь щель триплекса, по краю которого торчали огрызки выбитого снарядами бронестекла, виднелся кусочек лазурного неба Кассии… Вот на него медленно наползла тень, словно в вышине появилось нечто огромное…

Игорь со стоном пошевелился, сплюнул с разбитых губ сгусток крови. Уши казались заткнутыми толстым слоем ваты — он практически ничего не слышал, но отчетливо ощущал, как старая мостовая под ним колеблется, передавая в кресло и спину чью–то тяжкую поступь…

Скосив глаза, Рокотов увидел, как в проеме выбитого триплекса панораму небес заслонила тень огромного ступохода.

Сейчас кончат… — тоскливо подумалось ему. — А если нет…

Разбитые пальцы Игоря пошарили в районе пояса, нашли рукоять ножа, цепко охватили ее…

Он не дастся им живым…

Тень, нависшая над опрокинутым «Фалангером» Рокотова, зашевелилась, смещаясь вбок, и вдруг… он увидел, как ослепительно блеснула длинная очередь когерентного света!..

Это был его «Беркут»!..

***

Игорь не знал, что своим неожиданным вмешательством, по сути, спас Андрея Рощина.

…Когда ударил первый ракетный залп, Рощин, пребывавший в скверном состоянии духа, понял, что только скорость и стремительность могут хоть как–то уменьшить преимущество противника. Он действительно не рассчитывал в тот момент ни на Ольгу Полвину, ни на ее «Беркут» — Андрей вполне справедливо полагал, что он будет драться один…

До предела увеличив скорость машины, он рывком вывел свой «Хоплит» из зоны шквального огня. Плетущийся позади «Фалангер» его не заботил, и, когда трепетный огонек автопилота моргнул, а затем погас, Андрей воспринял это как факт — канал телеметрии оборвался, а значит, ведомой машины уже нет…

Откровенно говоря, Рощину в тот момент стало страшно. Да и кому охота умирать?

Он ожидал шестерых противников, но навстречу ему развернулись лишь два. Трое других пошли на отставший «Беркут», а один вообще топтался в руинах зданий, совершая непонятные манипуляции…

Да и черт с ним… — подумал Андрей, переключая внимание на двух своих противников. Теми, кто пытался атаковать Ольгу, можно заняться позже — им еще бежать и бежать…

«Хоплит» огромными прыжками несся навстречу двум «Фалангерам».

Естественно, Андрей не помышлял закончить жизнь самоубийством. У него был свой, заранее продуманный расчет. У маленького, тридцатитонного робота было лишь два преимущества — скорость и умение прыгать. Беда заключалась в том, что топлива в прыжковых ускорителях осталось на один взлет, — пополнять запасы после схватки с лейтенантом Сейчем оказалось негде.

В окошке дальномера бешено менялись значения цифр.

Семьсот метров… Пятьсот… Триста…

Гашетка ускорителей мягко подалась под ладонью Рощина.

Из–под ступоходов «Хоплита» вырвалось пламя двух реактивных струй — робота приподняло над землей, и он подскочил, взмыв вверх метров на сорок…

Пушки «Фалангеров» разрядились практически одновременно с этим прыжком. Остов здания, который как раз проплывал под машиной Рощина, разнесло до самого фундамента, а он уже падал, снижаясь по пологой дуге, на крышу соседнего строения, похожего на цех.

Прежде чем согнутые ступоходы падающего «Хоплита» коснулись ее, Андрей еще раз врубил ускорители, сжигая остатки топлива из баков. Вспышка реактивных струй немного погасила скорость падения, но все равно касание получилось жестким, сокрушительным… Старая крыша не выдержала и провалилась…

Это действительно оказался цех…

Трехпалые ступоходы «Хоплита» раздавили в лепешку какие–то ржавые станки, робот покачнулся, удерживая равновесие и застыл…

Резко взвизгнули приводы торсового разворота, грохот пушек наполнил собой гулкое, пустое помещение; стена цеха в одном месте вспухла фонтаном битого кирпича, и в образовавшемся проломе появился окутанный разрывами «Фалангер», который крался вдоль стены, пытаясь найти вход…

Есть!.. — У Рощина засосало под ложечкой от этой стремительной победы.

Он не видел второй машины, которая появилась со спины «Хоплита». Хищный силуэт внезапно вырос за огромным окном цеха, и его пушки злобно рявкнули, превратив правый бок «Хоплита» в сплошное изувеченное месиво брони…

У Андрея от удара и внезапной режущей боли в боку и спине помутилось в глазах. Тем не менее он в горячке попытался развернуть машину, но тщетно, приводы, моторы — все безнадежно молчало, даже сигналы пульта погасли — видно, оборвало питание.

«Хоплит» каким–то чудом еще держался в вертикальном положении, но Рощин понял — бой оказался короче, чем он надеялся. Сейчас рявкнет второй залп, и уже никто не сможет отделить его останков от перемешанных между собой электронных внутренностей машины…

Залп действительно рявкнул…

Однако Андрей, болезненно сжавшийся в кресле, через секунду осознал, что все еще жив.

Задыхаясь от боли, он нашел в себе силы повернуть голову и увидел окутанный дымом, горящий «Фалангер», которого кто–то пригвоздил со спины.

Сознание Рощина помутилось.

Ему было больно… Невыносимо больно…

Последнее, на что достало сил, — это дотянуться и ударить окровавленной ладонью по клавише катапультирования…

***

Взрыв и падение разрезанного на две части истребителя подействовали на Ольгу совершенно неадекватно. На секунду пришла рожденная болезненным азартом боя радость, но она не успела вкусить ее — сбоку грохотали пушки, вокруг рушились, оседая клубами пыли, целые здания, чьи–то нечленораздельные вопли рвали эфир, — бой вокруг кипел жестокий, отчаянный, — в руинах ничем не примечательного городка свершалось первое крупное противостояние боевых шагающих машин.

Бросив взгляд на мониторы, Ольга внезапно увидела «Фалангер», который выходил из здания, обрушив его стену. На мгновенье сердце екнуло — еще один противник… и как близко… но робот шатающейся, неуверенной походкой пересек улицу, остановился и залпом разрядил обе пушки в спину другой вражеской машины.

Ольга кинула взгляд в ту сторону, увидела длинный, приземистый цех с проломленной крышей и… «Хоплит» Андрея Рощина, который возвышался над ней, опираясь простреленной рубкой на безобразный край пролома.

Дымящиеся дыры покрывали его броню как кровоточащие язвы…

Андрей… Андрюша… Этого не может быть… Нет… Господи, прошу — НЕТ!

Ольге казалось, что Рощин ей безразличен, но в эту секунду, когда сердце вдруг подскочило к горлу, она ощутила такое безысходное горе, что…

Пока она расширенными от ужаса глазами смотрела на экран, бронепластины, прикрывавшие рубку «Хоплита», вдруг дрогнули и натужно раскрылись, словно бутон исполинского металлического цветка.

Звук от дымного выхлопа катапульты потонул в реве боя, но она видела, видела, как улетела в лазурные небеса крохотная точка пилотского кресла…

Или ей просто отчаянно хотелось верить в это?!

Гадать и разбираться в чувствах не осталось времени… Ольга вдруг поняла — по ее щекам сбегают жгучие слезы, а «Беркут»… он уже развернулся и шел на выручку тому шатающемуся «Фалангеру», который несколько секунд назад спас Андрея…

И опять… она опоздала, засмотрелась не в ту сторону, — робот–спаситель уже валился, подкошенный произведенными в упор залпами трех невредимых машин Альянса…

Ты потеряешь всех и погибнешь сама, если будешь ронять слезы как последняя дура!..

Чья это была мысль?

Ее?.. «Беркута»?.. Или, может быть, Степа?..

Ольга удивилась сама себе, когда поняла: ей все равно. В разум вдруг проникло что–то страшное, холодное, пустое…

Я не смогу жить, если они погибнут…

Поворачивая сенсорные рычаги наводки, она успела удивиться в последний раз — тому, что ладони не были больше влажными от пота…

***

Вадим Петрович Лозин пришел в себя на краю дымящейся воронки.

В первый момент Вадиму показалось, что он умер, — вокруг стояла оглушительная тишина, перед глазами, заслоняя картину чистого, безоблачного неба, плавали непонятные черные сгустки…

Пошевелив головой, Лозин увидел огромный четырехгранный, чуть скругленный по краям столб, косо застывший в воздухе… От осознания явной ненормальности, бредовости подобного видения в голове Вадима Петровича немного прояснилось, и взгляд Лозина скользнул дальше, выше…

Столб оказался согнутым в коленном сочленении ступоходом чужого робота.

Лозин понял, что лежит на боку, чуть присыпанный землей, а три огромных, вдавленных в почву механических пальца этой исполинской ноги находятся всего в метре от его головы…

Мучительно подняв взгляд, Вадим разглядел покрытое серо–коричневыми разводами, заляпанное грязью днище робота, люк в нем и даже два спаренных орудийных ствола, которые ритмично дергались, плюясь ослепительными вспышками…

Нет… Я не умер… Я оглох…

По ту сторону воронки лежали закопченные обломки его «Волмара». Только чудо спасло Лозина: его просто выкинуло из машины взрывной волной…

…Возвышавшийся над ним робот вдруг покачнулся и сделал шаг вперед. Вадим Петрович ощутил, как пришла в движение груда давившей на его грудь земли, и он, потеряв опору, безвольно, как тряпичная кукла, скатился в трехпалый след, оставленный ступоходом шагающей машины…

Господи…

Вадим Петрович мучительно привстал на четвереньки, чувствуя, что внутренности выворачивает тошнотворным спазмом, кое–как дополз до края страшного следа, потом разогнулся и, шатаясь, побрел прочь…

Он по–прежнему ничего не соображал и не слышал.

***

Бой длился пять с половиной минут…

Сейчас четыре уцелевшие за это время машины сближались, следуя по центральной улице практически стертого с лица земли городка.

Их разделяло не больше пятисот метров, когда лазерные установки «Беркута» открыли шквальный, неэкономный огонь.

Восемь очередей ослепительного света брызнули вдоль стен чудом уцелевших домов, и старый асфальт закипел, мгновенно превращаясь даже не в дым — в пар…

Передовой «Фалангер» покачнулся и вдруг начал разваливаться на несколько неравных кусков прямо на глазах своих ведомых.

Это была мощь, от которой терялся разум.

Кирпичи в стенах взрывались, словно шрапнельные снаряды; улицу мгновенно наполнил такой жар, что в теснине между зданиями вспыхнуло все, что только могло гореть.

Ольга обливалась потом, ее горло пересохло, язык стал похож на кусок наждачной бумаги. Она заставила «Беркут» перешагнуть через упавший «Фалангер», который недавно спас Андрея, и заслонить его…

Ответный залп резанул из дымовой завесы.

Снаряды хлестнули по ступоходам «Беркута». Ольга закричала, ее нервная система ощущала каждый впивающийся в механическую ногу снаряд, и куски отлетающей в стороны брони воспринимались ею как окровавленные ошметья собственной плоти…

Это была цена, которую она платила за слияние с «Беркутом»…

Боль — вот что оказалось сильнее страха, выше моральных барьеров, чудовищнее всех взятых вместе сомнений и комплексов; боль заставила ее кричать, боль послала вперед искалеченный ступоход машины, нашла новую точку опоры… она вырвала из пересохшего горла Ольги Полвиной мучительный, сдавленный стон, когда истерзанное снарядами сочленение механической ноги отказалось держать вес многотонного тела…

Боль… Адская, нечеловеческая боль, которая заполняла разум, топила его в жарком, кровавом дурмане…

«Беркут», приволакивая поврежденный привод, сделал еще один шаг, пошатнулся, чиркнул правым боком о стену здания, рывком повернул торс, и его перезарядившиеся лазеры плюнули в дым веером ослепительных световых стрел… И еще… И еще раз…

Ольга кричала от сжигавшей ее боли, судорожно, безрассудно сжимая гашетки, пока энергетические накопители огромной машины не опустели напрочь…

***

Когда рассеялся дым, улица была пуста.

В ста метрах от «Беркута» возвышались бесформенные груды спекшегося в шлак металла.

Это оказалось все, что осталось от трех атаковавших ее «Фалангеров»…

Впрочем, Ольге уже было все равно.

Она не верила, что может после этого ходить, жить, дышать…

Машинально вырвав запястья из нейросенсорных захватов, она встала, посмотрела на свои ноги, увидела розовую кожу на том месте, где ее сознание ожидало встретить развороченную плоть, и, едва соображая, что делает, полезла вниз, прочь из рубки, где ей довелось пережить самые жуткие мгновенья в своей жизни.

Горячий асфальт дымился.

Ольга в шоке посмотрела вокруг.

«Фалангер», которого она пыталась защитить, лежал метрах в двадцати позади «Беркута». Полукруглый триплекс его рубки был выбит, и оттуда, извиваясь, пытался выползти человек. Его окровавленные пальцы судорожно хватали воздух…

Глава 20

Ущелье перед входом в ангар

основного модуля «Кассиопеи».

Без четверти четыре

по времени Кассии

— Деда! Деда, что с тобой!.. Маленький Андрейка, распихивая взрослых, кинулся навстречу Лозину, который, пошатываясь, сгорбившись под своей ношей, появился в устье ведущего к АХУМу ущелья.

Никто не успел его остановить — Катерина, Мария, две дочери Лисецкого, Наташа и Светлана, побледнев, бросились следом, но внук первым добежал до Лозина; обняв колени Вадима Петровича, он вдруг перестал плакать, прижался щекой к заскорузлым от грязи и крови брюкам и спросил, вздрагивая всем телом:

— Деда, тебе больно? Тебя побили?

Едва ли Вадим Петрович воспринимал его слова. Он стоял, покачиваясь из стороны в сторону, из последних сил удерживая на сгорбленной спине тяжелый кусок катапультированного кресла, к которому было намертво пристегнуто страховочными ремнями бессознательное тело Андрея Рощина.

Это был самый длинный путь в жизни Вадима Петровича Лозина.

Прав был Игорь… Страх — это что–то личное, интимное, так же как и любовь. Он рождается и умирает внутри человека. Но познав его, выносив в себе, а затем убив, человек становится совершенно другим.

Он смотрел на окружившие его лица женщин, на их глаза, полные сострадания, слез, на бестолковые руки, что тянулись поддержать его, прикоснуться, погладить, и вдруг сказал, не слыша собственного голоса:

— Ну, что засуетились? Живой я… Андрея несите в корабль, живо!..

Его послушали беспрекословно. Даже Катюша, взглянув на мужа, поняла — Вадим действительно живой, даже не ранен, но что–то случилось с ним внутри.

Освободившись от груза, Лозин бессильно опустился на камни.

— Несите! Я сейчас… Сейчас приду!

Заметив внука, который стоял подле, расширенными глазами глядя на кровь, которая сочилась из ушей деда, Лозин вдруг понял, что не может привычно улыбнуться, глядя на Андрейку, потому что внутри, в душе, он уже знал — этому поколению будет дана совершенно иная жизнь…

— Ну–ка, сбегай посмотри, не идет там кто? — неестественно громко попросил он.

Андрейка испуганно посмотрел на деда, потом кивнул и бегом кинулся к повороту дороги, откуда был виден пологий спуск к старому поселку…

Забежав за поворот, он остановился как вкопанный.

Эта картина останется в памяти мальчика навсегда.

По каменистому склону, ко входу в ущелье, прихрамывая, подволакивая одну ногу, шел огромный, похожий на сложившую крылья птицу робот.

Это был «Беркут».

Вслед за ним, поддерживая друг друга, медленно тащились две человеческие фигуры.

— Деда! — Андрейка бегом кинулся назад. — Там робот! РОБОТ! — Глаза внука блестели, не то от страха, не то от возбуждения. — И еще тетя Оля!.. Деда, она с каким–то дяденькой, слышишь?!

В этот самый миг на повороте дороги послышался заунывный звук сервоприводов и показалась рубка «Беркута».

Огромный робот проковылял мимо сидящего на обочине Лозина. Андрейка прижался к деду, уже не обращая внимания на запекшуюся кровь и провожая машину восторженным взглядом.

Ольга Полвина и Игорь Рокотов появились минуту спустя. Они шли, обнявшись, поддерживая друг друга, — оба были измотаны до предела.

Поравнявшись с Вадимом Петровичем, они рухнули в пыль обочины.

«Беркут» уже входил в прямоугольный провал грузового портала АХУМа. В данный момент им управлял Степ.

Ольга прижала к себе Андрейку и вдруг заплакала.

— Сколько у нас осталось времени?! — хрипло, громко спросил контуженный Лозин.

Игорь приподнялся и медленно покачал головой:

— Нет у нас времени, Вадим Петрович. Прорвались, считай, чудом… Если не взлетим сейчас, — накроют с орбиты, с них станется… Уходить надо… Немедленно.

***

В рубке «Кассиопеи» было сумрачно, тихо, только мельтешили по контрольным панелям геометрические узоры огней да попискивали сигналы пультов. Лисецкий и Полвин сидели в глубоких противоперегрузочных креслах, перемещаясь вместе с ними по специальным монорельсовым направляющим от одного рабочего места к другому.

Они не видели боя, не слышали его звуков, — тут шла своя борьба, и она тоже была нелегкой.

Космический корабль простоял на консервации несколько сот лет, и теперь Николай Андреевич мог только мысленно благодарить тех, кто приходил сюда на протяжении многих поколений для проведения тестовых и профилактических работ. Тех, кто верил — когда–нибудь основной модуль «Кассиопеи» покинет свою стоянку на дне гравитационного колодца планеты и вновь выйдет в космос.

Навигационный кристалл, извлеченный из разбитого корабля Игоря Рокотова, уже был вставлен на место и прочитан бортовым компьютером. В нем, кроме пространственных координат Дабога, имелись расчеты для прыжка еще к двум точкам реального космоса.

Полвин не имел возможности посоветоваться с Игорем, — он даже не знал, доберутся они с Вадимом до АХУМа или нет, и потому сам выбрал координаты прыжка.

Сейчас все было готово к старту.

Две образующие свод АХУМа бронеплиты дрогнули, роняя вниз песок и камни. Между ними обозначилась щель, и они начали расползаться в стороны.

— Вниманию всем на борту, — произнес Николай Андреевич в интерком. — Начат стосекундный отсчет. Всем пристегнуться, занять противоперегрузочные кресла. Раненым ввести противошоковые инъекции. Есть еще сорок секунд до окончания предварительной готовности…

— Все? — спросил Кирилл, когда автоматика доложила о герметизации входного шлюза.

Полвин посмотрел на табло, отражающее количество и расположение экипажа по отсекам.

— Все… И «Беркут» тоже…

Дрожь пробежала по телу Лисецкого, стянула кожу на затылке… Какие скупые слова, а сколько в них заключено… боли, героизма, предательства, славы, самопожертвования…

— Тридцать секунд до момента зажигания в камерах. Предварительный тест готовности пройден успешно. — Голос бортовой аудиосистемы мягким эхом метался меж приборных консолей. — Стартовый колодец свободен, створы открыты. Начинаю обратный отсчет. Двадцать пять… Двадцать четыре… двадцать три…

***

Седьмой механизированный батальон Земного альянса появился на окраине поселка.

Первыми шли два «Хоплита». Их водители осторожно вывели свои машины к началу главной улицы и остановились.

Взгляд одного из пилотов обежал страшную панораму горящих, дымящихся руин.

— Что наблюдаешь, восьмой? — раздался в коммуникаторе требовательный голос командира, чья машина двигалась с основным ядром подразделения, отстав от разведки на два–три километра.

— Здесь был бой, сэр!.. — доложил пилот, потрясенно разглядывая искореженные, обугленные остовы «Фалангеров», пробитые, обрушенные стены зданий, истекающий дымом фюзеляж атмосферного истребителя… — Дома горят… Активных сигналов в зоне действия сканеров не наблюдаю.

— Включи телеметрию на мой компьютер.

— Да, сэр… — Палец пилота коснулся нужного сенсора.

В этот самый миг в ущелье, начинающемся сразу за поселком, что–то ослепительно сверкнуло.

Пилот «Хоплита» заставил свою машину резко присесть, но напрасно — то был не выстрел и даже не взрыв…

Канал телеметрии беспристрастно и подробно передал эту картинку на мониторы командирского «Фалангера».

Из глубин ущелья, опираясь на ослепительный столб света, в лазурные небеса Кассии величественно, медленно поднимался огромный дискообразный космический корабль.

Это был основной модуль колониального транспорта «Кассиопея».

Как и рассчитывал Пол вин, боевой крейсер Альянса «Тень Земли» находился в данный момент в противоположной точке орбиты. Родная планета в последний раз служила им, закрывая старт «Кассиопеи» своим пухлым, укутанным шапкой атмосферы телом.

Еще минуту потрясенные пилоты двух «Хоплитов» могли наблюдать в небесах Кассии второе солнце, а затем оно истончилось, потеряло яростный блеск и пропало…

Эпилог

Новая эра противостояния Земли и колоний началась в тот день, когда на орбитах планеты Элио внезапно появился вынырнувший из пучин гиперсферы космический корабль.

Это был основной модуль колониального транспорта «Кассиопея».

Цивилизация Элио — одна из первых колоний, возникших после посадки сюда колониального транспорта «Кривич», — стояла в черном списке Джона Хаммера сразу после Дабога, и Игорь Рокотов не только знал об этом, — системный блок бортового компьютера его погибшего корабля содержал данные многих перехватов со станции Гиперсферной Частоты, развернутой силами Альянса в системе Дабога. Расшифровка этих перехватов убедительно доказывала, что часть колониальных сообществ, таких, как Дабог, Элио, Рори, Кьюиг, Стеллар, была попросту приговорена к геноциду — полному уничтожению генофонда и культуры.

Это был страшный год…

Год болезненного прозрения, консолидации миров, год отчаянных слепых рывков через гиперсферу в поисках новых и новых затерянных колоний.

Год поспешного возрождения тяжелой индустрии, строительства космических кораблей.

И все это оказалось возможно благодаря той горстке людей, что продолжала удерживать Дабог.

Только через два года будет прорвана его блокада и начнется эвакуация последних защитников сожженного дотла мира, на поверхности которого уже вовсю будет свирепствовать лютый холод ядерной зимы.

Первая и последующая за ней Вторая галактические войны перемешают народы, приведут к падению Земного альянса и в конечном итоге откроют путь миллиардам иммигрантов в общество новых колоний.

Позже об этом напишут учебники истории, и часть страниц в них будет отдана Игорю Рокотову, Ольге Полвиной, Кириллу Лисецкому. Отдельные главы будут посвящены адмиралу Рощину и Андрею

Лозину, который возглавит историческую оборону форта Стеллар.

Но это уже другая история. А пока…

…Николай Андреевич Полвин смотрел в экран дальней космической связи, и ему хотелось закричать, заплакать от избытка переполнявших его чувств.

В глубинах монитора он видел человеческое лицо!

— Внимание, говорит орбитальный комплекс «Скенвери». Неопознанный корабль, вы вошли в орбитальное пространство планеты Элио Назовите себя, пожалуйста… — Голос оператора не был встревожен — в нем читалось безмерное удивление, не больше…

Значит, война еще не докатилась сюда.

— База «Скенвери», на связи основной модуль колониального транспорта «Кассиопея»… — дрожащим, срывающимся голосом произнес Полвин и вдруг добавил: — Господи, как мы рады вас видеть…

ЗОНА ОТЧУЖДЕНИЯ

Роман

Пролог

Земля. 2213 год

Низкая, свинцово–серая облачность, образованная смоговыми испарениями, клубилась на высоте пятисот метров, затягивая беспросветной пеленой среднюю часть города–мегаполиса.

Со стороны казалось, что ядовитые облака делят усеченную пирамиду человеческого муравейника на две неравные части. Все, что находилось ниже их покрова, причудливо смешивало в своей архитектуре жилые кварталы, действующие производства, многоуровневые транспортные артерии, и оттого эта часть города казалась сплошной промышленной зоной, под смоговым покровом которой царил постоянный сумрак… Тут даже днем не выключалось освещение улиц и желтели нездоровым, искусственным светом миллионы окон. Стеклобетонные коробки человеческих жилищ образовывали плотные массивы полностью автоматизированного, но, тем не менее, дискомфортного и угнетающего пространства, где суммарная плотность населения доходила до уровня сотен и даже тысяч человек на один квадратный метр площади основания.

Совсем иная картина открывалась глазу выше слоя испарений.

Здания и городские уровни, поднимающиеся над отметкой пятисотметрового нивелира, казалось, вырываются из серой пелены смога, вздымаясь к небесам огромными пирамидальными комплексами, где обитали люди среднего класса. Между отдельными уступчатыми зданиями оставалось достаточно места для воздушного транспорта, а автомобильные дороги вились спиралями, огибая жилые комплексы пологими витками серпантина, словно серые, навек омертвевшие лианы, вскарабкавшиеся по стенам сверхнебоскребов в заоблачную высь…

Еще выше, на плоских стеклобетонных полях, объединяющих архитектуру верхней части мегаполиса, среди разреженных перистых облаков, под пластиковыми куполами виднелась зелень оранжерей и располагались отдельно стоящие дома наиболее состоятельных граждан Земного Альянса.

Зона смоговых облаков, разделявшая город на две неравные части, была необитаема: здания здесь не имели окон, а транспортные артерии приобретали вид герметичных тоннелей.

Внизу царил ад для миллиардов, а наверху, над серым клубящимся морем облаков, простирался если не рай, то нечто схожее с ним, по понятиям двадцать третьего века, конечно. Здесь над слоем ядовитых облаков жили и работали уже не миллиарды, а лишь миллионы избранных.

Два пространства городских уровней, разделенные безжизненной прослойкой, разнились во всем, словно понятие «высота» стало теперь не только физической величиной, но и градационной отметкой социума. Каждый, обитающий внизу, мечтал подняться над непроницаемым покровом смоговых испарений, а те, кому удача, личные качества или же право рождения уже позволили подняться над серым, клубящимся морем, боялись в одночасье рухнуть вниз, внезапно скатившись по ступеням социальной лестницы.

Мало кто признавался в своих страхах или стремлениях, но даже короткой экскурсии по вертикали разделенного надвое исполинского города и беглого взгляда на его обитателей хватало, чтобы понять: огромным человеческим муравейником правят древние как мир чувства, здесь идет настоящая бескомпромиссная и жестокая борьба за выживание.

Впрочем, если присмотреться к ослепительным росчеркам рекламы, которую чертили тонкие лазерные лучи на сером подбрюшье смоговых облаков, можно было понять: у обитателей нижних уровней исполинского мегаполиса есть еще один способ обрести иную жизнь, вырваться из серых, сумеречных, безысходных будней.

Над кипящим от людской суеты многомиллиардным «нижним» городом феерия лазерных лучей рисовала объемные пейзажи призрачных райских планет, на орбитах которых, по утверждению рекламодателей, побывал первый внепространственный корабль–разведчик «Ванкор».

Рядом с фантомными пейзажами далеких миров фон облаков, служивший проекционным экраном для лазерных лучей, давал более конкретную информацию: на данный момент десять фирм–отправителей предлагали свои услуги всем, кто пожелает покинуть перенаселенную прародину в поисках Земли Обетованной.

Десять колониальных транспортов, недавно построенных на стапелях космоверфи, ждали своих пассажиров. Девять из них расположились на орбитах между Землей и Луной, а непосредственно под загрузкой, состыкованный со станцией «Вегас», находился в данный момент колониальный транспорт «Кривич»; далее по списку следовали «Кассиопея» и «Беглец». Названия остальных семи кораблей пока что не афишировались, — их очередь на рекламу придет лишь после старта перечисленных космических левиафанов, каждый из которых готов был унести к звездам до трехсот тысяч погруженных в сон колонистов…

…Звезды, которых не было видно с поверхности укрытой смогом Земли, казались призрачными, далекими и такими же нереальными, как нарисованные лазером пейзажи обращающихся вокруг них планет. То, что автоматическому кораблю–разведчику удалось совершить серию внепространственных прыжков, сфотографировать при помощи зондов поверхность некоторых миров и в конечном итоге вернуться в Солнечную систему, являлось скорее удачей, чем осознано выполненным, целенаправленным маршрутом, но об этом скромно умалчивали рекламные проспекты, внедряющие в сознание миллиардов людей совершенно иную мысль.

Благодаря теории гиперсферы, опубликованной известным ученым–астрофизиком Иоганном Ивановым–Шмидтом, звезды стали доступны любому, кто пожелает к ним полететь, — вот основной аспект, на который делался упор в рекламной кампании фирм, строивших огромные колониальные транспорты.

Каждая силовая линия аномалии космоса ведет к реально существующему физическому объекту, — утверждали росчерки лазерного света, складываясь в плавающие, искаженные движением облаков фразы, проецирующиеся на фон пейзажей девственных планет…

Если смотреть снизу, с самого «дна» городских уровней, то, в сравнении с мертвым, серым, урбанизированным пространством, простирающимся вокруг, рекламные предложения покинуть Землю не казались такими уж безумными и обманчивыми… тем более что обитатели земных городов–мегаполисов имели лишь смутное представление об астрофизике, а теория гиперсферы, как аномалии пространства–времени, была и вовсе недоступна разуму рядового жителя тысяч подобных городов, покрывших Землю коростой своих коммуникаций.

Надежда умирает последней… а когда уже давно стерлись границы государств, наций и все смешалось в едином котле глобального перенаселения, то в такой ситуации любой мало–мальски правдоподобный намек на лучшую жизнь являлся хорошей альтернативой назревающей мировой войне… Соломинка, за которую невольно цеплялся разум любого человека, кто хоть раз поднимал глаза к свинцово–серым небесам, где заманчиво сияли призрачным светом стоп–кадры, выхваченные аппаратурой «Ванкора» из реальности иных, расположенных за сотни световых лет от Земли миров.

И лишь узкий круг посвященных знал, что открытая Иоганном Ивановым–Шмидтом аномалия космоса еще совершенно не изучена, — она таит в себе не только возможность преодолеть пресловутый барьер скорости света, но и тысячи иных, неизвестных пока законов и нюансов.

Гиперсферную навигацию только предстояло освоить, и делать это придется экипажам тех самых колониальных транспортов, реклама которых шла по всем информационным каналам планеты.

Понимали ли это остальные граждане Земли?.. или только догадывались об истинной подоплеке открывающегося прямо на глазах парового клапана цивилизации?.. но желающих покинуть перенаселенную планету оказалось достаточно для процветания «фирм–отправителей» на протяжении пятидесяти с лишним лет.

Каждая силовая линия аномалии космоса действительно вела к реально существующему физическому объекту звездной или как минимум планетарной величины, но вот возможна ли жизнь на том конце слепого рывка через гиперсферу?

Реклама утверждала: ДА, ВОЗМОЖНА.

С людей брали деньги, заботливо укладывали новоиспеченных колонистов в камеры низкотемпературного сна, и затем колониальные транспорты буксировались за орбиту Плутона, откуда стартовали, иногда по нескольку кораблей в месяц…

Это был Великий Исход, изринувший в неизвестность миллиарды людей. За пятьдесят с лишним лет ни один корабль не вернулся на Землю, и, спустя полвека, колониальный бум наконец ослабел, а потом и вовсе сошел на нет.

О судьбе транспортов–невозвращенцев оставалось только гадать…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НИЗКИЕ ОРБИТЫ

Глава 1

Земля. Четыреста лет спустя

после старта первого

колониального транспорта.

2607 год по унифицированному

летосчислению

Прошло четыре столетия.

Земля неуловимо изменилась. Внешне, при беглом взгляде на поверхность многострадальной прародины Человечества, перемены оставались незамеченными. Все так же вздымались пронзающие облачность исполинские города, кипели транспортные и пешеходные потоки, но более внимательный взгляд мог уловить сотни отличий от описанных выше картин века двадцать третьего.

Плотность населения, несмотря на законы, ограничивающие рождаемость, все еще оставалась высокой, но новые поколения, сменявшие друг друга в еще более разросшихся городах–мегаполисах, не знали иной жизни и воспринимали узость отведенного им жизненного пространства как нечто само собой разумеющееся.

Земной Альянс за эти годы окреп, в него вошли не только колония Луны и плотно заселенный Марс, но и бунтовавшие, а ныне усмиренные луны Юпитера, поселения которых обогревались искусственными мини–солнцами.

Военно–космический флот Земли царил в Солнечной системе.

Всемирное правительство Джона Хаммера проводило в эти годы жесткую политику борьбы с нелегальным бизнесом в поясе астероидов, подминая под свой контроль всю добычу полезных ископаемых.

На Земле вновь зрел кризис, но теперь проблемы перенаселения усугублялись катастрофической нехваткой естественных ресурсов как на самой Земле, так и в колониях, расположенных в границах родной Солнечной системы. Только пояс астероидов, протянувшийся между орбитами Марса и Юпитера, все еще содержал известное количество полезных ископаемых, но даже их полная разработка уже не могла спасти человечество от грядущего сырьевого кризиса.

Давно закончился колониальный бум, и несколько десятков недостроенных колониальных транспортов занимали отведенное им место на задворках Солнечной системы. Казалось, что полвека безвозвратных стартов вразумили человечество на многие столетия вперед. Более не находилось безумцев, которые согласились бы бросить все ради риска и призрачной неизвестности.

Однако отсутствие у людей желания покидать Землю и близлежащие колонии вовсе не означало, что теория гиперсферы скончалась вместе со стартом последнего колониального корабля, не получив никакого развития за прошедшие четыреста лет…

Аномалию космоса изучали, но данный вопрос был передан в иные руки и стал прерогативой военно–исследовательских институтов, которые добились за отведенный им историей отрезок времени значительных успехов. Спустя четыреста лет после исторического полета «Ванкора» у военного ведомства имелась не только общая теория аномалии, но и ее развитие, воплощенное в практическом опыте внепространственной навигации.

Понятие «гиперсфера» прочно вошло в лексикон и разум посвященных людей из среды космофлота. «Изнанка космоса» — как в просторечье называли аномалию пространства–времени — после скрупулезных исследований оказалась вовсе не так страшна, как то казалось при первых стартах, и, по логике, именно сейчас, после четырех веков исследований, мог бы начаться тот самый исход человечества к звездам, уже произошедший без малого четыреста лет назад.

Спираль истории завершила свой очередной виток.

Земля вновь стояла на пороге кризиса, который по своей глобальности неизбежно вел к взаимоистребляющей войне между отдельными мирами Земного Альянса, и только мощный космический флот Всемирного Правительства удерживал ситуацию на грани…

Солнечная система. Несколько месяцев спустя.

База космофлота. Луна

Лунные пейзажи тянулись за псевдоокном, тревожа взгляд частыми изломами линий терминатора. На поверхности древней спутницы Земли по–прежнему свет резко граничил с тенью, но ее лик разительно изменился. Теперь основу ландшафтов составляли не естественные кратеры, а вездесущие карьерные выработки, в большинстве своем — истощенные, заброшенные, безобразные углубления, окруженные отвалами бесполезного грунта, на которых высились отслужившее свое механизмы…

Луна стремительно превращалась в огромную свалку морально устаревшей и брошенной за ненадобностью техники, которую было проще оставить тут, чем транспортировать через космос.

Джон Хаммер прилетел сюда отнюдь не для того, чтобы поближе взглянуть на обезображенную поверхность спутницы Земли.

Военная машина уже начала раскручивать свой маховик, и космический флот Альянса, который после покорения последних бунтующих колоний лун Юпитера целое десятилетие прозябал не у дел, накапливая потенциал для недовольства, теперь наконец обрел новую цель.

Огромные внутрисистемные крейсеры в обстановке строгой секретности реконструировались для прыжков к звездам, а пока шло техническое переоснащение и частичная смена экипажей боевых кораблей, на войну работало в основном разведуправление.

Узкий круг посвященных собрался на лунной базе, чтобы обсудить готовность флота и план первоначальных действий. Мнения о том, как следует начинать вторжение в колонии, разнились, и Хаммер решил лично поставить все точки на «i».

Отвернувшись от окна, он посмотрел на собравшихся.

Их было пятеро, включая самого главу Всемирного Правительства.

Кроме него, в подлунном бункере со стороны военного ведомства присутствовали генерал Дягилев и два адмирала военно–космических сил Альянса — Тиберий Надыров и Александр Нагумо. Единственным гражданским чиновником, кого Джон Хаммер вызвал на данное совещание, был Генрих Денисович Вронин, только что назначенный глава «колониальной администрации» — исполнительного органа власти, полномочия которого в ближайшем будущем должны были выйти за рамки управления поселениями Солнечной системы.

— Докладывайте, генерал. — Взгляд Джона Хаммера остановился на Дягилеве.

Глава внешней разведки Альянса сухо откашлялся.

— Реально, господин президент, нам удалось отследить точное местонахождение четырех планет и одного безвоздушного спутника, где существуют на данный момент высокоразвитые технократические цивилизации, — начал он, включив демонстрационный экран, куда проецировалось изображение уже известного участка Дальнего космоса.

— Они имеют армии? — спросил Нагумо, ничуть не смущаясь тем, что прервал своим вопросом докладчика. Он и Надыров поровну делили власть в космическом флоте, оба были людьми известными, втайне считающими себя едва ли не ровней самому Джону Хаммеру, и глава Всемирного Правительства, всегда терпеливо выслушивавший толковых докладчиков, к числу которых он относил и генерала Дягилева, подумал в этот момент: Ничего, господа герои Юпитерианских войн… Война в колониях живо собьет вашу спесь, накопленную за десять лет кулуарных интрижек…

— …В нашем понимании данного термина нет, — спокойно и взвешенно ответил глава разведывательного управления. — Два мира: Элио и Кьюиг содержат некие силы военного характера, но эти формирования правильнее будет назвать силами внутреннего правопорядка и самообороны, — пояснил он.

— Как возникли эти формирования? — вскинул голову Надыров. Он был моложе любого из собравшихся на добрых десять лет, и его глаза еще блестели живым, пронзительным умом, в отличие от водянистого, циничного взгляда Нагумо. — Что послужило причиной создания военизированных подразделений и какова их потенциальная мощь? — спросил Тиберий, по–видимому, воспринимавший предстоящие операции с той же серьезностью, что и сам Джон Хаммер.

— Данные разведки показывают, что на Элио причины создания воинских формирований связаны непосредственно с враждебными формами жизни, которые населяли планету в момент посадки колониального транспорта «Кривич». Сейчас эти подразделения утратили свою роль, все опасные для человека жизненные формы либо уничтожены, либо изолированы в специальных заповедных зонах. Что касается Кьюига, то там имело место столкновение между поселенцами, прилетевшими в один и тот же мир на разных колониальных транспортах. Нам неизвестны подробности, но достоверно установлено, что конфликт был исчерпан три века назад. Сейчас воинские формирования обеих планет можно считать скорее номинальными, чем действительно опасными и боеспособными.

Нагумо поморщился. Он не любил недооценки вероятного противника, но от комментариев воздержался.

— Хорошо, — вступил в перекрестный диалог Джон Хаммер — Меня интересует эта странная связка: Рори–Стеллар. Почему люди основали поселение на безвоздушном спутнике, а не на самой планете, которая, судя по представленным мне данным, имеет нормальную кислородосодержащую атмосферу?

— Проблема, господин президент, в растительной форме. Ее называют «зеркальным деревом Рори», — ответил генерал Дягилев. — На поверхности планеты происходит непонятное нам перераспределение солнечной энергии, и жить там небезопасно. Поселение на безвоздушной луне основано для добычи этой «зеркальной древесины». Это все, что удалось узнать на сегодняшний день.

— Уточните, — приказал Хаммер, не удовлетворенный таким скупым объяснением.

Дождавшись почтительного кивка, он продолжил, сверившись со списком планет, предоставленным ему накануне:

— Последний пункт — Дабог. Что вы можете доложить по этому миру?

— Планета колонизирована в числе первых, — ответил глава внешней разведки. — Ее заселили люди, прилетевшие на колониальном транспорте «Беглец». Местная биосфера изначально напоминала Землю в ту эпоху, когда у нас царили динозавры. Влажный климат, гигантские жизненные формы и так далее… но все, перечисленное мной, уже в прошлом, господин президент.

— Почему?

— Колонистам удалось справиться с чуждой жизнью, хотя две сотни лет они, поколение за поколением, были вынуждены жить в подземных городах–убежищах, пока созданные ими машины боролись с внешней средой.

— То есть Дабог терраформирован? — уточнил Хаммер.

— Нет, — отрицательно покачал головой Дягилев. — На планете установился синтез между исконными и пришлыми формами жизни. Чудовищ, подобных динозаврам, более не существует, но сама биосфера, в которой свободно дышит и чувствует себя сегодняшнее население Дабога, вряд ли однозначно подойдет для свободного поселения людей с Земли. Между жителями наших урбанизированных центров и современными поколениями колонистов существует экзобиологическая пропасть. Дабог в нынешнем виде — это мирная аграрная планета, но она не соответствует земному эталону. Ближе всего к нашему метаболизму подходят Кьюиг и Элио, где есть участки настоящих терраформированных под земной эталон пространств.

Джон Хаммер сделал несколько шагов по кабинету, потом резко обернулся, не доходя до электронного окна, и спросил:

— Но разведка проводилась не только в перечисленных мирах, верно?

— Да, господин президент, но иные поселения, которые не создали развитых цивилизаций, представляют следующую картину: после посадки колониальных транспортов колонисты на таких планетах либо погибли, не выдержав прессинга особо чуждых биосфер, либо деградировали, позволив местным условиям взять верх, и теперь представляют собой неопасные в военном плане, немногочисленные, явно вырождающиеся анклавы. Для нас важен тот факт, что, сойдя на путь регресса, они тем самым не внесли никаких положительных изменений в биосферы планет, которые заселили.

Нагумо пожевал губами и неожиданно спросил:

— То есть вы хотите сказать, что в космосе не нашлось ни одного мира, изначально подходившего для свободного поселения людей под открытым небом?

— Да, — ответил ему генерал Дягилев. — Вы правы, господин адмирал, космос не подготовил нам таких приятных сюрпризов. На любой планете с кислородосодержащей средой, до прилета поселенцев, миллионы лет шла своя эволюция, в той или иной степени отличающаяся от земного аналога, поэтому колонистам первой волны неизбежно пришлось выбирать из двух возможностей: либо погибнуть самим, либо погубить исконную жизнь на определенных территориях и вновь заселить стерилизованные пространства земной флорой, фауной и микроорганизмами. Затем, на известной стадии, две биосферы начинали диффузировать — взаимопроникать на территории друг друга и смешиваться, образуя некий синтез, к которому с неизбежными мутациями присоединялись и люди — далекие потомки тех, кто начинал борьбу за выживание.

— Великолепно… — пробурчал Нагумо. — Значит, нам предстоит война на территориях, где ни один из моих солдат не сможет спокойно дышать без специальных устройств?

— Да, на первых порах нам придется повсеместно применять метаболические импланты, помогающие бойцам десантных подразделений и первым поселенцам нейтрализовать вредное влияние факторов внешней среды, таких, например, как экзотические вирусы…

— Позвольте, господа… — вмешался в диалог военных вновь назначенный глава колониальной администрации. — Если уж речь идет о насильственном захвате территорий, заведомо непригодных для свободного поселения под открытым небом, то почему мы собираемся атаковать развитые миры? Не проще ли оккупировать планеты с кислородосодержащей средой, на которых люди не сумели пройти по пути прогресса? Там, по крайней мере, не будет реального сопротивления вторжению.

Нагумо, а затем Надыров посмотрели на Вронина с нескрываемым презрением во взглядах.

— Нам нужна материально–техническая база, — наконец веско высказался Тиберий. — Вы представляете, что такое война в космосе, господин Вронин?

Тот почел за благо промолчать, съежившись под дерзким, вызывающим взглядом адмирала космофлота.

— Война в космосе, кроме самого процесса боевых действий, имеет оборотную сторону. Кораблям нужно пополнять запасы энергии, воды, воздуха, производить мелкий ремонт, менять боекомплекты, получать активное вещество и компоненты жидкого топлива для маневровых двигателей и космических истребителей, сменным экипажам необходим элементарный отдых после боев, и все это вы предлагаете организовать на дикой, девственной планете, с враждебной человеку биосферой? По–вашему, мои солдаты должны стать экзобиологами и строителями, управлять планетопреобразующей техникой, а не боевыми планетарными машинами, копаться в земле, а не воевать? Тогда уж проще завозить все расходные материалы из Солнечной системы!..

Вронин и не думал возражать Надырову. Он лишь глубже втянул голову в плечи, чувствуя себя среди адмиралов как мышь, заброшенная в клетку с дикими, голодными котами.

— Надыров прав, — произнес Хаммер. — Ресурсы Земли давно исчерпаны, и нечего уповать на подпитку боевых соединений отсюда. Нельзя забывать, что мы планируем акцию не в границах Солнечной системы, а за сотни световых лет от нее. — Он строго посмотрел на Вронина, как бы указывая этим взглядом главе колониальной администрации на его первую грубую ошибку. — Нам, прежде всего, нужно зацепиться за планету, где есть все условия для создания промышленной базы, которая станет работать на поддержку нужд космофлота, — продолжил он. — По моему мнению, таким условиям полностью отвечает Дабог. Нам не нужна биосфера указанного мира, нам не нужны люди, его населяющие, но расположенные под землей в герметичных убежищах промышленные производства имеют исключительную ценность. Следовательно, мы должны начать вторжение в колонии с атаки Дабога, превратив акцию по захвату планеты в назидательное и устрашающее зрелище. Обратите внимание, господа, — он указал на услужливо развернутую за его спиной карту Дабога, где были обозначены все более или менее крупные населенные пункты, а также упомянутая подземная инфраструктура, которая походила на углубленные под землю города, связанные между собой сетью транспортных артерий. — Подземное расположение необходимых нам производств дает исключительную возможность для демонстрации силы, — развернул свою мысль Джон Хаммер. — Мы сотрем в порошок поверхность планеты, покажем всем остальным мирам серьезность наших намерений и подкрепляющую их мощь, сохранив при этом самое ценное — подземные убежища с роботизированными производствами!..

После его слов в зале совещаний наступило молчание. Каждый из присутствующих по–своему оценивал высказанные идеи. Наконец общее мнение высказал Нагумо:

— Я считаю, что вы правы, господин президент. Акция устрашения, осуществленная на Дабоге, не только предоставит в наше распоряжение необходимую базу для мелкого ремонта кораблей, их дозаправки и дальнейшего продвижения к иным колониям, но и заставит население других миров задуматься о своей судьбе. Мы разбомбим Дабог и предоставим правительствам остальных развитых планет видеозапись нашего вторжения, сопроводив ее ультимативными требованиями. Думаю, они не смогут после этого оказать значительное сопротивление нашим наземным силам, не говоря уже о космическом флоте. Таким образом, покорив промышленно развитые миры, мы сломим хребет всем колониям в целом и обретем как минимум еще две планеты — Элио и Кьюиг, которые сможем использовать в качестве удобного плацдарма для формирования второй волны Экспансии.

Хаммер, внимательно слушавший Нагумо, кивнул.

— Вы верно ухватили мою мысль, адмирал. Действовать нужно быстро, решительно и бескомпромиссно, только тогда мы сможем открыть дорогу в космос миллиардам людей с Земли. Предлагаю штабу флота разработать детали операции на Дабоге, а также перспективные удары по системам Элио, Кьюига и Стеллара. Для этих целей приказываю произвести реорганизацию флота, сформировав три ударных соединения. Общее командование всеми силами будет возложено на вас, адмирал, — Хаммер кивнул в сторону Александра Нагумо.

— Могу я внести предложение? — спросил Тиберий Надыров, которому трудно было скрыть разочарование от того, что старика Нагумо опять поставили над ним, как это было в период Юпитерианских войн.

— Да, естественно, — повернулся к нему Хаммер.

— Я предлагаю одновременно с вторжением на Дабог скрытно высадить на Элио и Кьюиг десантные подразделения, которые захватят плацдармы вдали от густонаселенных районов, в точках местности, удобной для приема малых космических кораблей. Таким образом, пока идет основная операция, мы создадим скрытые опорные пункты на территории противника, откуда можно будет развивать наземное вторжение на обозначенные вами планеты.

— Разумно, — кивнул Хаммер, оценив мысль Тиберия. — Но почему только Элио и Кьюиг? — тут же переспросил он.

— Луна Стеллар — это безвоздушный планетоид, — напомнил ему Надыров. — Организация там скрытой базы представляет определенную трудность. Для начала, по моему мнению, достаточно плацдармов на планетах, где личный состав сможет хотя бы дышать, используя минимум специальных средств.

— Отлично, адмирал. — Глава Всемирного Правительства не скрывал удовлетворения результатом совещания. — Разработайте план скрытого вторжения и представьте его мне, — обратился он к Тиберию. — Пусть этим займется конкретно штаб вашего флота. — Хаммер еще раз взглянул на карту Дабога, затем обернулся ко всем собравшимся и подытожил:

— Итак, общий план ясен. Через неделю я жду подробных разработок всех операций, а также доклад по готовности флота к гиперпространственному переходу. — Он слегка склонил голову. — Все свободны.

Глава 2

Колония планеты Кьюиг…

Два месяца спустя

Рассвет в горах был холоден и скуп. Солнце, встающее над близкой линией иззубренного горизонта, почти не грело, на склонах и вершинах гор лежал снег, от которого исходил холод. Голубоватые языки ледников сползали в ущелья; над ровными каменистыми плато, многочисленными в этой части горного массива, гулял ветер, поднимая мелкую пыль и перекатывая с места на место небольшие камушки.

Пилот головного десантно–штурмового модуля смотрел вниз, выбирая место для посадки. Его напарник делал то же самое, изредка сравнивая изображение, снятое видеокамерами, с компьютерной моделью рельефа, где отражались прочностные характеристики скальных площадок.

— Думаю, вот это плато подойдет для высадки. — Пилот полуобернулся в кресле, посмотрев на только что появившегося в рубке майора, облаченного в боевую экипировку космического десанта сил Земного Альянса.

— Сделайте контрольный заход с глубинным сканированием, — скупо распорядился тот. — Мне нужны данные для тактических компьютеров.

— О’кей… — Пилот произвел несколько переключений на пульте управления модулем, и автоматика плавно начала разворачивать корабль, выводя его на траекторию облета указанной площади.

Следом маневр ведущего повторили два ведомых десантно–штурмовых модуля.

— Биологическое сканирование дает отрицательный результат, сэр, — через некоторое время сообщил второй пилот, обращаясь к руководящему операцией майору.

Тот молча кивнул, пристально глядя на экраны обзора.

Спускаемые аппараты описывали плавный круг над обширным плоскогорьем. Все сканирующие системы были направлены вниз, стволы бортовых орудий опущены, но в паутине прицельных сеток на боевых мониторах проплывала одна и та же панорама унылой каменистой пустоши.

— Металл, сэр, — внезапно доложил первый пилот, который следил за глубинной структурой проплывающего внизу рельефа.

— Полезные ископаемые? Руда? — взглянув на показания сканера, предположил майор Шерман.

— Нет. — Пилот сделал еще несколько переключений, на этот раз на пульте управления системами обнаружения. — Какой–то сплав, похоже на металлокерамику. — Он чуть подвинулся в кресле, давая возможность старшему офицеру самому взглянуть на компьютерную модель рельефа, которая отражала результат глубинного сканирования скального массива, окружавшего предполагаемое место высадки.

Посмотрев на монитор, майор невнятно выругался.

— Хренотень какая–то… — Он некоторое время пристально смотрел на компьютерное изображение, где четко просматривалась сеть естественных тоннелей, пронзающих толщу скал. Кое–где проходы показались ему подозрительными, словно миллионолетнюю работу талых ледниковых вод, промывших эти тоннели и залы, целенаправленно подправила чья–то твердая рука, придав внутрискальным коммуникациям некоторую симметрию и прямолинейность. На фоне черно–белой схемы пустот алыми метками горели те самые металлокерамические вкрапления, о которых только что сообщил пилот. Некоторые из них медленно перемещались внутри проходов со скоростью неторопливого пешехода.

Рудники? Позабытая, но все еще функционирующая техника?

Внешне, с первого, беглого взгляда, общая картина была похожа на это, но майор желал полной ясности.

— На второй круг, — приказал он пилоту, усаживаясь в зарезервированное для старшего офицера кресло, расположенное за отдельным компьютерным комплексом.

Отреагировав на вес человеческого тела, датчики кресла услужливо включили терминал.

Пока модули, выстроившись треугольником, повторяли заход, майор лично просмотрел все данные, поступающие от многочисленных систем дальнего и ближнего обнаружения.

Никаких следов органики, — мысленно отметил он, — внизу нет даже травы, не говоря уже о людях. Каменистые плато абсолютно пусты, выходящие наружу устья пещер ничем не обработаны… — Взгляд майора машинально выискивал внешние признаки, характерные для искусственно созданных подземных сооружений, но тщетно: сканирующие системы не обнаружили ничего, что походило бы на выходы вентиляционных шахт… Над россыпями щебня не выступали горловины технических люков, никаких следов горно–проходной или планетопреобразующей техники, только эти непонятные метки, либо статичные, либо медленно перемещающиеся по компьютерной модели разветвленных тоннелей.

Мысль командира скользнула дальше, перебирая, словно бусинки незримых четок, все известные ему признаки, по которым можно определить замаскированный объект.

Средства связи отсутствуют, — мысленно констатировал он, внимательно просмотрев отчет систем обнаружения. Ни на поверхности окружающих плато скал, ни на самом плоскогорье нет даже намека на антенны или тарелки спутниковой связи…

Взгляд майора переместился к монитору, отражающему данные дальнего обнаружения.

Внизу, в предгорьях, на удалении в добрую сотню километров от предполагаемого места высадки, начиналось буйное море растительности, образующее непроходимые заросли, схожие по своей структуре с давно исчезнувшими на Земле джунглями. Растительный покров тянулся на семьсот–восемьсот километров к югу, затем необъяснимо обрывался, будто стену зарослей кто–то ровно обрезал гигантским ножом. Дальше, до самого побережья узкого пролива, разделяющего два материка, простиралась ровная, как стол, степь, лишь кое–где испятнанная отметками холмов и оврагов.

Могла ли цивилизация, очаг которой расположен за тысячу километров отсюда, содержать рудники в этих горах? — Майор посмотрел на данные двух мониторов и мысленно отверг такой вариант — он не видел никакой инфраструктуры дорог, средств связи… Полный абсурд.

Однако внутри тоннелей что–то шевелилось, — датчики, обнаружившие металлокерамику, не могли лгать, а сложный сплав прямо свидетельствовал, что метки внутри тоннелей — это как минимум старые машины колонистов, брошенные тут по непонятной майору причине.

Он еще и еще раз взвешивал все «за» и «против», потому что главной задачей его группы являлось скрытое внедрение на планету и захват плацдарма, расположенного вдалеке от основного очага цивилизации.

Простирающееся внизу безжизненное плато идеально подходило для этих целей, ну а загадочные метки в тоннелях…

— Ладно… — Он, отметая сомнения, повернулся вместе с креслом. — Заходим на посадку подле устья вот этой пещеры, — он указал пилоту на широкую, четко просматривающуюся расселину в скалах, за которой начиналась сеть непонятных коммуникаций. — Сейчас посмотрим, что это там шевелится…

***

Головной модуль, отработав тормозными двигателями, резко пошел на снижение.

Два ведомых также притормозили полет и зависли в воздухе на высоте двухсот метров, прикрывая ведущую машину, которая, вздымая тучи пыли и мелкой каменной крошки, уже опускалась на твердую поверхность подле указанной расселины.

Как только опоры модуля коснулись скал, в кормовой части откинулась десантная аппарель, по которой парами начали сбегать человеческие фигурки в серой, сливающейся с фоном окружающего камня фототропной броне.

Они двигались четко и слаженно: прикрывая друг друга, бойцы передового взвода заняли позиции вокруг расселины. Одно башенное орудие модуля смотрело прямо в черноту провала, второе медленно вращалось, сканируя все триста шестьдесят градусов кругового сектора обстрела.

Майор Шерман, покинувший рубку управления, теперь руководил операцией из тактического отсека, расположенного в кормовой части спускаемого аппарата.

Не было лишних слов, все происходило в кажущейся тишине, лишь тонко выл ветер, заглушая почти бесшумную работу турбин двух модулей поддержки, шуршал гравий под рифлеными подошвами герметичной обуви, да монотонно выл сервомотор, вращающий орудийную башню модуля…

— Первый, на исходной. Вход блокирован.

— Второй взвод, в пещеру. Занять позиции! — распорядился Шерман.

Снова парами из открытой десантной рампы начали выскакивать человеческие фигурки, закованные в боевую броню. Они, не останавливаясь, рывком преодолевали расстояния до темного зева расселины и исчезали во мраке, не включая плечевых фонарей…

— Второй, на исходной, — спустя минуту пришел доклад.

Майор Шерман сверился с компьютерной моделью и произнес в укрепленный у рта коммуникатор:

— Анри, ближайшая к тебе метка аномального вкрапления расположена в ста метрах у задней стены пещеры. Видишь ее?

— Да, сэр. Мой сканер показывает металлокерамику, контур объекта размазан…

— Я хочу, чтобы ты посмотрел, что это такое. Шума пока не поднимать. Если вдруг наткнешься на сопротивление, действуй по обстановке, но помни — отсюда не должна выскользнуть ни одна крыса, если таковые обнаружатся…

— Да, сэр.

***

Командир второго десантного взвода лейтенант Анри Дюпон был опытным офицером. За его плечами лежали успешные десантные операции в колониях лун Юпитера, он подавлял восстание на

Марсе, и вот судьба забросила его взвод много дальше Солнечной системы. Откровенно говоря, Анри не совсем четко представлял себе, в каком именно месте они находятся, но не в его привычках было ломать голову над подобными вопросами. Он знал, что рывок через аномалию космоса привел их базовый корабль высадки в систему звезды, в которой находилась колонизированная четыреста лет назад планета. Что это за мир, кто населяет его, им не разъясняли, — была поставлена лишь одна конкретная боевая задача: скрытно закрепиться на поверхности планеты, захватив плацдарм с площадкой для приема грузовых космических кораблей.

Сейчас его реальностью являлась эта пещера. На опущенном забрале боевого гермошлема термальная оптика рисовала сложный танец сюрреалистических теней, импульсная винтовка успокаивала нервы своим весом, что–то тихо похрустывало под подошвами, алая метка на салатовом фоне стен приближалась, становилась крупнее, обретала контур неясной фигуры…

— Сэр… Вы видите это? — Анри остановился.

— Да, — пришел ответ майора Шермана. — Похоже на силуэт человека.

— Точно. — Анри никогда не пасовал перед опасностью, но сейчас перед ним открывалась перспектива иного толка: никто не стрелял в него, в пещере царило вековое запустение, и на фоне этого алый, чуть размазанный по краям контур, похожий на склонившего голову человека, завораживал, подспудно начиная давить на психику…

Он машинально сглотнул, делая шаг вперед.

— Включи подсветку, — приказал Шерман.

Лейтенант коснулся кончиком языка одного из сенсоров, расположенных на внутреннем ободе забрала гермошлема, и мрак вокруг отступил, словно его растолкал в стороны рассеянный, неяркий свет поставленного в режим широкой апертуры прожектора.

Тускло блеснул металл, наполовину скрытый под потеками минеральных отложений.

У стены, в нескольких шагах от Анри, склонив голову, стоял человекоподобный робот неимоверно древней модели; его колени были чуть согнуты, правая рука бессильно опущена вдоль туловища, левая приподнята… Присмотревшись внимательнее, Дюпон понял, что затылок, плечи и всю верхнюю часть грудного кожуха машины покрывают причудливые потеки окаменевших минеральных солей, словно на андроида долгое время капал воск от горящей над головой свечи…

Лейтенант подошел ближе, разглядывая это причудливое образование. Человекоподобный робот когда–то остановился у стены, возможно у него иссякло питание, и остался стоять на века, постепенно врастая в скальный монолит, благодаря сочащимся по стенам потекам воды, которая несла в себе минеральные соли…

Пока лейтенант разглядывал находку, сканирующие системы его боевого скафандра произвели анализ обнаруженного объекта и выдали результат.

— Сэр, это андроид серии «Хьюго–БД12», массово выпускался на Земле четыреста лет назад, все машины шли в комплектацию колониальных транспортов.

Шерман и сам видел это. Данные на его мониторе полностью соответствовали выводам сканирующей системы лейтенанта, и теперь майору оставалось ответить на один вопрос за какой надобностью три десятка человекоподобных машин оккупировали систему естественных пещер, соединенных между собой тоннелями?

Вид вросшего в стену человекоподобного робота не успокоил майора Шермана, а, наоборот, насторожил его. Дополнительный монитор уже высветил тактико–технические характеристики подобных машин, и, бегло просмотрев новые данные, майор ощутил уже не беспокойство, а тревогу, подспудное ощущение неправильности открывающихся фактов, — ТТХ андроида свидетельствовали о высокой степени надежности его узлов и агрегатов, а программная независимость, присущая моделям серии «Хьюго», вряд ли позволила бы человекоподобной машине безропотно врастать в стену, склонив голову и опустив механические конечности…

Как и лейтенант Дюпон, майор Шерман до сих пор не сталкивался с машинами человекоподобного образца, — эта серия кибернетических механизмов, оснащенных мощным фотонным вычислительным устройством, выпускалась на Земле в период массового исхода колониальных транспортов Первого Рывка, — то есть последний андроид данной серии был собран на конвейере земного завода более трехсот пятидесяти лет назад…

Сканер боевого скафандра, закрепленный на запястье лейтенанта, медленно скользил вдоль неподвижного корпуса машины, считывая полустершиеся от времени маркировки, которые были нанесены на некоторые элементы системы кожухов.

Внимание майора привлек к себе знак, расположенный среди прочих надписей и клейм. Он представлял собой перечеркнутый треугольник, внутрь которого была вписана стилизованная фигурка человекоподобной машины.

Сверившись с архивными данными бортового компьютера, Шерман понял, что данный символ расшифровывается буквально:

«Разрешено к использованию только вне пределов Земли».

«Почему машины серии «Хьюго» считались непригодными для эксплуатации на планете, где было налажено их серийное производство?» — мысленно спросил он себя, вызывая на дисплей более подробное техническое описание модели.

Прочитав полученную аннотацию, майор понял, что причин для такого запрета было несколько, и каждая в его понятии являлась достаточно веской.

Во–первых, Земля в ту пору остро страдала от перенаселения, и человекоподобные машины в таких условиях не пользовались успехом на прародине человечества, — механические подобия людей чаще вызывали неосознанный гнев, чем симпатию, особенно в городах, где и так яблоку было негде упасть… но, скользя взглядом по строкам технических справок, Шерман понял, что главной причиной запрета на внутриземельную эксплуатацию данных машин все же стали не фобии населяющих города–мегаполисы людей, а небывалая степень программной свободы андроидов серии «Хьюго».

Данный тип человекоподобных роботов проектировался специально для колоний. Именно исходя из предвидения экстремальных условий, в которые попадут поселенцы, большинство фирм–отправителей старались снабдить колониальные транспорты универсальными, похожими на людей машинами, в пропорции один к трем — то есть на троих покидающих землю колонистов приходился как минимум один робот серии «Хьюго».

Каждый андроид снабжался пакетом программ, которые позволяли ему действовать на трех разных уровнях свободы.

Первый являлся стандартной программной оболочкой для бытовой машины. При активации робот годился для выполнения любых хозяйственных работ, с полным запретом самостоятельных действий и жестким регламентированием ситуаций, когда деятельность робота могла вызывать угрозу для окружающих.

В первом состоянии такие машины были идеальными слугами и разнорабочими, послушными, эффективными и туповатыми.

Второй уровень программных оболочек включался автоматически, в случае, если от людей не поступало никаких команд на протяжении стандартного земного месяца. Для совершившего посадку колониального транспорта это был критический отрезок времени, в течение которого исчерпывались все бортовые энергоресурсы.

Данный уровень программной свободы предполагал, что андроид может совершать определенные самостоятельные действия, направленные на обеспечение безопасности колонистов и самостоятельной реконструкции зоны посадки, — то есть андроиды сами пробуждали людей, выводя их из состояния низкотемпературного сна, если главная кибернетическая система колониального транспорта по каким–то причинам не произвела необходимых операций, а затем, без специальных команд, машины серии «Хьюго» покидали совершивший посадку космический корабль для зачистки близлежащей зоны от потенциально опасных жизненных форм, готовя, таким образом, место под первое поселение.

Третий уровень программной свободы мог быть включен только человеком, путем ручного ввода команд со встроенного пульта программатора. Его включение активировало все процессорные и программные возможности андроида, а также жестко привязывало его к определенному человеку или группе людей, которых он был обязан защищать при любых обстоятельствах. Всего блок идентификации андроида серии «Хьюго–БД12» мог хранить в себе от одного до пяти образцов ДНК и связанных с ними образчиков голосового ряда для распознавания речевых команд. Находясь в состоянии третьей степени свободы, андроид мог исполнять любые функции, начиная от посадки цветов, уборки помещений и заканчивая убийством любого существа, включая физическое уничтожение других людей, если они прямо угрожали жизни его хозяина.

Оставшиеся на Земле разработчики отдавали себе отчет, что колониальные транспорты, покидающие Солнечную систему, несут на борту отнюдь не спаянные общей идеей коллективы единомышленников. Триста тысяч человек, отобранных по принципу «заплатил и полетел», являлись разношерстной массой индивидуумов, большинство из которых вряд ли знали друг друга при жизни на Земле, и в таких условиях, после посадки космического корабля в неизвестном мире, среди чуждой и агрессивной природы, очнувшиеся от криогенного сна люди могли повести себя самым непредсказуемым образом.

Именно исходя из таких соображений создавались и программировались андроиды серии «Хьюго». Земные разработчики пытались создать идеальную для выживания связку «человек плюс робот», когда даже отдельные, малочисленные группы поселенцев, отколовшиеся от основного коллектива вместе с принадлежащими им андроидами, могли бы противостоять любым мыслимым опасностям неведомых планет, включая и гибельные ситуации, возникшие в результате противостояния отдельных человеческих групп…

— Анри, почему он тут стоит? — Вопрос майора застал лейтенанта врасплох.

— Наверное, закончилось питание?

— У него встроенный ядерный реактор, — мрачно сообщил Шерман, покосившись на данные ТТХ, которые по–прежнему высвечивал вспомогательный монитор. — Осмотри внимательнее его корпус. Я хочу знать причину остановки.

— Сейчас, сэр… — Дюпон подошел вплотную к застывшему у стены андроиду и вновь начал водить рукой вдоль его корпуса, увеличив проникающую глубину сканирования. Теперь встроенный в запястье прибор отсеивал мешающие взгляду минеральные наслоения, выдавая в оперативное окно, открывшееся на основном дисплее забрала, истинное изображение корпуса дройда.

На экране медленно ползли подробности структуры защитных кожухов, имитирующих анатомию человеческого тела. Анри начал сканирование с головы и увидел, как прорисовывается навек застывшее металлопластиковое лицо с тусклыми линзами глаз, за которыми прятались видеокамеры, дальше сканер показал переход на резинопластик, — это была подвижная часть лица, включающая в себя прорезиненные губы, в данном случае чуть приоткрытые и обнажающие крепкую фарфоровую имитацию зубов…

Зачем им зубы? — неприязненно подумал Анри, у которого невольный холодок полз вдоль позвоночника. Не останавливая движения руки, он переместил зону сканирования ниже и увидел наконец то, что интересовало майора Шермана: строчка пулевых отверстий с загнутыми внутрь краями наискось пересекала грудной кожух андроида.

— Открой его, — потребовал Шерман.

Лейтенант поднял обе руки, позволив импульсной винтовке свободно повиснуть на ремне, и не без внутренней дрожи взялся за замки грудного кожуха. С треском отскочила и осыпалась на пол хрупкая скорлупа еще не успевших окаменеть отложений, затем поддался и сам кожух, открывая простреленную навылет грудную полость дройда, в которой располагались основные вычислительные и сервомоторные узлы робота.

Посветив внутрь, Анри увидел, что пули повредили главный привод опорно–двигательного аппарата, разбили гироскоп самостабилизации и задели пару оптико–волоконных кабелей, превратив их в искрящиеся на свету лохмотья.

На главном сервомоторе были явственно видны следы вытекавшей смазки, перемешавшейся с измельченной металлокерамической крошкой, в которую превратились мелкие трущиеся детали серводвигателя — робот долгое время функционировал с поврежденным приводом…

Выходит, он пришел в эту пещеру издалека, проделав немалый путь от места, где его подстрелили… — Невольный вывод, сделанный Анри, поразил его. — Зачем он сюда пришел? — Проследив за основными кабелями магистральных интерфейсов, лейтенант понял, что, окончательно утратив возможность двигаться, андроид не потерял при этом способность обрабатывать информацию…

— Посмотри, какой уровень программных оболочек действовал на момент полной остановки. — Голос Шермана звучал в коммуникаторе громко и неприятно, словно карканье ворона в глухом. лесу.

Анри покосился на ряд кнопок, расположенных на открывшейся после снятия кожуха панели ручного программатора.

— Третий уровень программной свободы, сэр… — сравнив сочетание утопленных кнопок с техническим описанием модели, ответил лейтенант и вдруг понял, что его собственный голос дрогнул, — выходит, что дройд находился в стадии полной программной свободы с активированной функцией саморазвития.

Значит, его состояние можно сравнить с положением парализованного. Сколько он простоял у стены, продолжая обрабатывать информацию, по сути — мыслить, прежде чем совершил акт самоотключения?

— Посмотри на датчики реактора, — напомнил о своем существовании Шерман.

Анри скосил глаза.

— Он погашен, сэр. Самоотключение произведено механическим способом.

Теперь Анри видел, что в первый момент мешало снять простреленный кожух, — это была левая рука человекоподобной машины, пальцы которой навек сомкнулись на выкрашенном в красное кольце. Способ отключения был самым древним и надежным — андроид просто задвинул аварийный стержень в активную зону своего мини–реактора.

— Он совершил самоубийство, сэр? — полуутвердительно произнес лейтенант, невольно выдав старшему офицеру свое волнение.

— Похоже, — пришел скупой ответ майора. — Не знаю, что здесь происходило несколько веков назад, но наша задача остается прежней. Загадками саморазвития пусть занимаются кибернетик с борта базового корабля. Наше дело — скрытый захват плацдарма. — Шерман немного помедлил, а затем добавил: — Видишь несколько подвижных меток?

— Да, сэр.

— Думаю, это такие же роботы–андроиды. Найти и уничтожит Всех без исключения, чтобы ни одна живая или механическая тварь не ускользнула, понял?

— Да.

Лейтенант аккуратно прислонил снятый кожух к стене, стараясь не смотреть на обездвиженное тело машины, и скомандовал:

— Второй взвод, двигаемся парами, цель — зачистка системы пещер. Уничтожать любую цель. Вперед!

***

Странное место, — думал лейтенант Дюпон, медленно продвигаясь со своим взводом по подземным или, если быть более точным, внутрискальным коммуникациям.

Когда–то сеть пустот являлась запутанным, извилистым лабиринтом, с множеством узких, труднопроходимых мест, где могла просочиться вода, но не смог бы протиснуться человек.

Сейчас царство мертвого камня выглядело иначе: все узкие места были кем–то расширены, извилистые расселины превратились в тоннели, на их стенах ясно просматривались следы обработки лазерным инструментом. Все подъемы и спуски превратились в высеченные каменные лестницы с удобными пологими ступенями.

Кем и, главное, зачем создавалось это пустынное убежище, по стенам которого не змеились привычные для такого рода мест кабели, не было ни системы освещения, ни вентиляции, — в рассеянном свете плечевых прожекторов глазу открывалась лишь мрачноватая эстетика каменных залов и переходов, где природная красота сочеталась с непонятным архитектурным замыслом…

Анализаторы окружающей среды показывали, что во многих местах воздух непригоден для дыхания человека, без должной для таких мест вытяжки. Различные газы, просачивающиеся через трещины из вулканических глубин, конденсировались под каменными сводами, отравляя атмосферу подземелий.

Все это, вместе взятое, подспудно давило на психику, придавая какой–то непонятный мрачный и мистический ореол рутинному процессу зачистки…

— Анри, внимание, — вторгся в мысли лейтенанта голос Шермана. — Первая подвижная метка триста метров правее тебя.

— Понял. — Дюпон прекрасно видел алую отметку на тактической схеме тоннелей. — Первым я займусь сам.

— Не рискуй. Открывай огонь на поражение, как только войдешь в контакт с целью.

— Сэр, разве нам не нужна информация?

— Нужна, но мы ее получим иным способом. Для допроса хватит того дройда, что вмурован в стену в первом зале. Судя по всему, его кибернетическая система не повреждена, и наши техники смогут снять все данные с постоянных запоминающих устройств.

Пока шел этот короткий диалог на командной частоте, Анри в сопровождении двух бойцов взвода преодолел двести метров тоннеля и очутился на пороге небольшого зала.

— Погасить свет.

Три прожекторных луча погасли.

Анри шагнул во мрак, уверенный, что фототропная броня не позволит сканерам машины обнаружить присутствие людей.

На фоне салатового сумрака инфракрасная оптика четко прорисовала тепловой контур робота–андроида. Повизгивая сервоприводами, он неторопливо шел вдоль стены зала. В руках робота было зажато громоздкое устройство, в котором издали трудно было признать собранный из подручных средств инфракрасный лазерный излучатель.

Его назначение стало понятно в тот момент, когда дройд остановился, посмотрел вверх и на глазах троих людей поднял руки, одновременно включив прибор.

Анри увидел, как тонкий луч, похожий на темно–красный шнур, срезал выступ скальной породы, сгладив шероховатость стены, но дройду, который действительно не видел людей, этого показалось мало, — он отступил на шаг, посмотрел на проделанную работу и вновь включил лазер. Пятно вишневого цвета стало шире, мрак вокруг поредел, а дройд продолжал водить лучом по стене, выплавляя в размягчившемся от температуры базальте какой–то геометрический узор…

Это происходило всего в десятке метров от застывших людей.

На их глазах рождался один из фрагментов мрачной эстетики данного места, но по–прежнему оставалось непонятным, откуда здесь взялись человекоподобные машины и во имя чего они трудятся в подземельях, словно мифические гномы, создавая холодные, непригодные для жизни человека, ничем не оборудованные пространства.

Разумом Анри понимал, что у каждого явления есть своя логика, его объясняющая, но иногда возникают ситуации, в которых верх берет субъективное восприятие реальности…

Луч лазера не просто размягчал стену, формируя на ее поверхности странный узор, — он натягивал нервы в хрупкую нить, заставлял ладони крепче сжимать оружие, а сердце — глухо и неровно биться в груди.

Глядя, как человекоподобный робот неторопливо выплавляет непонятный узор, Анри вдруг отчетливо понял: эти залы создавались машинами не для людей, а для самих себя, — окружающая обстановка являлась результатом некоего пути саморазвития кибернетических систем, по непонятной причине покинувших человеческие общины и обосновавшихся тут по собственной воле.

Сам факт такой самостоятельности в понимании лейтенанта выходил за все известные ему рамки, которыми люди ограничили свои механические создания…

Свет, источаемый раскаленным пятном на стене, стал слишком ярок, он полностью разогнал сумрак, и дройд внезапно обернулся, погасив лазер.

Они стояли в десятке метров друг от друга — три человека и древняя машина.

Прорезиненные губы на подвижной части металлопластикового лица андроида вдруг шевельнулись, и Дюпон услышал голос — глухой, чуть дребезжащий, идущий, как ему показалось, из глубины веков:

— Что вы тут делаете, люди? — В сумраке тускло блестели имитирующие глаза линзы, за которыми в гнездах ворочались две видеокамеры, фокусируясь на трех фигурах в боевой броне. — Уходите.

Свихнувшаяся машина… — Анри вдруг обуяла злость. — Кем он себя воображает?!..

— Ну–ка, положи лазер, отойди на десять шагов и…

— Я не пылесос, запрограммированный на голосовые команды. Уходите. Здесь нет места для людей. — Дройд говорил спокойно, без интонаций, лишь что–то по–прежнему чуть дребезжало в его аудиосистеме.

Легкие Анри рвало тяжелое, участившееся вдруг дыхание.

Один из прикрывавших его бойцов не выдержал мрачной напряженности, которую порождали эти подземелья, — мистический ореол вдруг лопнул… и мгновенно все предстало в своем истинном, намного более страшном и прозаическом свете: перед ними стояла машина, перешагнувшая через некий порог дозволенности, опасный во всех отношениях кибернетический агрегат, чьи функции уже не соответствовали изначально заложенным программам.

Сухой треск очереди из импульсного оружия раздался одновременно с жалящей вспышкой вновь заработавшего лазера — робот конвульсивно задергался, опрокидываясь набок, но луч светового резака успел полоснуть по стрелявшему, и его тело разделилось на две половины, разрезанное наискось вместе с боевой броней…

Сбоку, из тоннеля, вливающегося в этот небольшой зал, внезапно вырвался еще один луч, и второй прикрывавший лейтенанта боец инстинктивно вскинул руки, хватаясь за голову, но этот предсмертный жест не достиг цели — тяжелый гермошлем, отрезанный вместе с головой, уже упал на каменный пол пещеры, глухо стукнув об него, а руки, выронившие импульсную винтовку, беспомощно схватили воздух над обезглавленным телом.

Падая и посылая неприцельную очередь в боковой проход, лейтенант Дюпон успел подумать, что наваждение кончилось.

— Взвод, к бою! — хрипло выдохнул он в коммуникатор, продолжая вести огонь в боковой тоннель, откуда упрямо вырывался слепо шарящий по стенам лазерный луч.

Прав был Шерман, тысячу раз прав…

***

Бой в разветвленной системе тоннелей оказался намного ожесточеннее, чем могло предположить воображение самого продвинутого офицера.

Майор Шерман был вне себя. Он потерял полтора взвода отлично подготовленных парней, прежде чем удалось взять этот импровизированный бункер. Машин на поверку оказалось намного больше, чем показывало предварительное сканирование, часть из них скрывалась в недоступных сканерам глубинах, откуда они начали подниматься поодиночке и парами, как только в верхних тоннелях вскипела схватка.

Он ничего не понимал и оттого злился на себя, на мертвого лейтенанта Дюпона, тело которого нашли в пещере со стенами, исполосованными вишневыми рубцами лазерных ожогов, на техников, которые слишком медленно разворачивали необходимую аппаратуру.

Корпус первого андроида уже отделили от стены и сейчас транспортировали в развернутую на поверхности плато экспресс–лабораторию. Три модуля приземлились, образовав треугольник периметра. Между ними уже устанавливали генераторы для автоматических пушек, повсюду, включая верхние уровни скальных тоннелей, кипела работа, но Шерману казалось, что дела движутся слишком медленно, а потери при зачистке тоннелей с каждой минутой неоправданно росли.

Наконец пришел долгожданный доклад: внутрискальные коммуникации чисты, все машины уничтожены, ускользнуть не удалось ни одному из дройдов. Последних оттеснили в нижние, тупиковые тоннели и там добили при помощи тяжелого оружия.

По сути, после зачистки уцелел только тот человекоподобный механизм, которого отделили от стены в первом зале и сейчас поместили на специальный стенд в лаборатории, развернутой внутри треугольного периметра.

***

Он очнулся.

Возвращение в мир было связано с простым механическим действием: рука компьютерного техника подключила толстый кабель временного питания к обнаженным контактам полуразобранной машины.

Электрический ток, а вслед за ним и свет потекли по магистральным энерговодам и оптико–волоконным интерфейсам андроида.

Любопытно… Неужели его электроника оживет после стольких лет забвения? — Взгляд сержанта Сайкова остановился на хрупкой корке минеральных отложений, которую пришлось счищать с андроида, прежде чем удалось отделить все защитные кожухи, скрывавшие внутреннее строение грудной полости. Теперь минеральные наслоения превратились в рассыпанное по полу подле стенда хрусткое крошево…

Пока взгляд сержанта скользил по поврежденным в давних, неведомых ему схватках механизмам дройда, слух уловил тонкий шелест, быстро перешедший в механический визг, а потом утихший, — это раскрутились до нужных оборотов несколько микродвигателей…

Надо же… Работает… — В мыслях Сайкова, кроме изумления, проскользнула и неприязнь. Древняя машина внушала ему справедливые опасения, стоило подумать о парнях своего взвода — тех, кто нашел свою судьбу в мрачных внутрискальных коммуникациях…

В этот момент тонко, призывно запищал коммуникатор, отвлекая компьютерного техника второго десантного взвода от распятой на стенде человекоподобной машины. Он повернулся, взял в руки прибор мобильной связи и ответил на вызов:

— Да?

— Почему не докладываете по форме? — раздался в коммуникаторе раздраженный голос майора Шермана. — Кто на связи?

— Сержант Сайков, сэр, второй десантный взвод, отделение компьютерной поддержки!

— Андроида доставили?

— Так точно.

— Хорошо. — Голос в коммуникаторе стал более спокойным. — Мне нужна информация. Я хочу знать, кто, когда и зачем послал эти машины в пещеры. Все доступные данные должны быть сохранены и дешифрованы. За целостность баз данных спрошу лично с тебя, сержант, понятно? В какой стадии сейчас работа? — не дожидаясь ответа на предыдущее замечание, осведомился майор.

Сайков покосился на стенд. Неподвижный робот, распятый на нем, казался мертвым, нефункциональным, но на самом деле это было не так. Он оживал, против своей воли, как стала бы оживать любая машина, на схемы которой подано отсутствовавшее до этого питание. Тихо шелестели, повизгивали, раскручиваясь до нужных оборотов, оптические носители информации, в местах повреждений магистральных энерговодов и оптико–волоконных кабелей обмена данными сочился свет, и искрили немногочисленные контакты, окислившиеся за века забвения. Судорожно подергивался перерубленный тросик сервопривода…

— Он получил питание, — доложил Сайков. — Я не стал трогать реактор, а просто подал необходимую мощность с наших аккумуляторных источников на его внутренний контур. Сейчас идет процесс активации систем, но непонятно, чем он завершится. Отслежена работа нескольких носителей информации, но заработал ли весь комплекс в целом, пока неясно.

— Хорошо, не торопись, действуй осторожно. — Теперь голос майора Шермана звучал устало, без интонаций. — Он на данный момент наш единственный источник информации об интересующем меня месте.

— Да, сэр, я все понял, — заверил майора Сайков, которому не нужны были особые распоряжения, — он и так обращался с древней машиной достаточно вдумчиво и осторожно, стараясь прежде всего не повредить информационные носители.

— Хорошо, сержант, действуй. Когда появятся конкретные результаты, доложишь немедленно.

Канал связи отключился.

Компьютерный техник мрачно вздохнул, прикуривая сигарету.

Поводов для скверного настроения у него было достаточно: мало того что погибли почти все парни из его взвода, так теперь еще и майор лезет со своими указаниями, будто ему каждый день приходится реанимировать и допрашивать произведенных четыре века назад андроидов.

Докурив, он подошел к стенду.

В другое время Сайков не стал бы долго думать, как поступить с древним механизмом. На мониторах стенда уже четко просматривалась отслеженная специальными программами внутренняя структура андроида, но после разговора с Шерманом он не стал, как собирался до этого, трогать оптико–электронные схемы основного вычислительного устройства.

Дождавшись, когда накопители постоянных запоминающих устройств выдадут стабильный тестовый сигнал, сержант сел в кресло за терминалом управления.

Некоторое время сержант работал со специальными программами, пока не получил доступ к хранящимся на носителях дройда базам данных. Он не мог прочесть и расшифровать их немедленно, — объем информации показался Сайкову просто огромным, к тому же формат их хранения давно устарел.

На первый случай следовало просто скопировать информационные массивы, чтобы после обработать их на другом, более мощном и современном компьютере.

Проблема заключалась в том, что количество информации, которую содержал в себе дройд, намного превышало все мыслимые допущения, — оперативные накопители тестового стенда могли вместить в себя от силы половину требуемого объема…

В этот момент герметичная надувная дверь экспресс–лаборатории открылась, и на пороге появились двое бойцов из третьего взвода. В руках они несли массу обломков от точно таких же машин, как распятый на стенде андроид.

Сайков молча указал на два стола, установленные подле стенда.

— Валите все туда, потом разберусь, — произнес он, без лишних комментариев догадавшись, что эти обломки — все, что осталось от оказавших неожиданное и ожесточенное сопротивление человекоподобных роботов. Гора металла и электроники, на его взгляд, была бесполезна, — перемешанные в кучу детали сервомоторов, куски кожухов, обрывки интерфейсов, расколотые кристаллические схемы и смятые оптические носители превратились в уже технический мусор, не более того…

Бойцы с шумом освободились от своей ноши.

— Пошли ужинать, Сайков, — пробасил один из них. — Шерман объявил получасовой тайм–аут, чтобы почистить перышки.

— Мы отделали этих механических ублюдков по полной программе, — добавил второй, — зачистка пещер окончена. Жаль парней твоего взвода, — вздохнул он, — но кто же знал, что бытовые машины тут такие самостоятельные, мать их…

Сайков с сомнением посмотрел на андроида, потом покосился на мониторы стенда.

Процесс копирования уже начался. Индикатор указывал, что доступный объем свободного места будет заполнен в течение полутора часов, после чего потребуется подключение дополнительных мощностей.

— Ладно, пошли… — вставая, согласился он. Сержант предвидел бессонную ночь, а работать на пустой желудок ему не улыбалось. К тому же о проделанном надо доложить Шерману и как минимум Добиться у него распоряжения на установку двух дополнительных компьютерных комплексов.

Уже на пороге он обернулся, вновь бросив взгляд на андроида. Машина с погашенным реактором и поврежденными сервомеханизмами не показалась ему опасной. Робот был надежно закреплен захватами стенда и внешне выглядел абсолютно статичным.

Да и черт с ним… — с неожиданной злостью подумал Сайков. — Никуда он не денется, за полчаса–то…

***

Сайков ошибался в своей оценке.

Дройд очнулся от информационного небытия сразу, как только на его цепи управления вновь начало поступать питание.

Он не мог ощущать присущих человеку боли или дискомфорта, но машина обладала иными понятиями обратной связи и по–своему реагировала на внешние события.

Повреждения. Они были повсюду — центральное вычислительное устройство обсчитывало сплошной поток данных, сообщающих об ошибках и сбоях, провалах тестовых проверок, нефункциональности тех или иных узлов…

На фоне этого процессор получал видео–и аудиоряд, которые, совмещаясь, несли новую информацию об окружающем пространстве.

Рядом с ним находился человек. В эфире шел интенсивный обмен данными. Голос не опознавался как командный образец — в этом смысле носители андроида были чисты, он автоматически удалил все образцы голоса и ДНК, когда утратил своих хозяев.

Автоматная очередь, повредившая главный сервопривод, не задела ни одного из накопителей информации, и память человекоподобной машины функционировала в полном объеме.

Он помнил все вплоть до той секунды, когда его рука утопила графитовый стержень, совершая акт самостоятельной деактивации.

Андроид неподвижно висел в захватах стенда, слушая голос компьютерного техника, анализируя новый образец звука, улавливая серьезные изменения в лексике интеранглийского языка, в то время как его видеокамеры, чей фокус охватывал половину помещения, передавали образцы изображений окружающего его технического оснащения.

Ничто не находило аналогов.

Техника вокруг казалась чуждой, речь человека — видоизмененной, из чего робот сделал первый, безошибочный вывод: прошло очень много времени с того момента, как дальнейшее существование утратило для него смысл.

Не меняя положения видеокамер, он мог наблюдать лишь один из мониторов, на котором, помимо динамично меняющихся схем, в нижнем правом углу притаились значения даты и времени.

Предварительная посылка оказалась абсолютно верной.

Прочитанные цифры указывали, что прошло более трех столетий, по летосчислению Земли…

…Бесшумно открылась толстая надувная дверь временного убежища. В помещение вошли двое людей, чья экипировка носила все признаки военной, однако их руки в данный момент были заняты фрагментами разбитых механизмов, а короткоствольное оружие незнакомой конструкции висело на ремнях.

«Мы отделали этих механических ублюдков по полной программе… Зачистка пещер окончена… Кто же знал, что бытовые роботы тут такие самостоятельные…»

Ключевые фразы для анализа.

Гора обломков на столах подле стенда.

Оружие. Боевая экипировка.

Еще. Нужна завершающая информация.

Он нашел ее. Маркировка на пластиковом кожухе терминала.

«Земля. Военно–космические силы. Десантный крейсер «Титан».

Человеку, очнувшемуся в подобной ситуации, потребовалось бы изрядное количество времени и личного мужества, чтобы сделать два безошибочных, взаимосвязанных вывода:

Прошла бездна времени с момента последних запечатленных в памяти событий.

На планету осуществлено вторжение.

Последнее утверждение отодвигало на второй план все, что имело вес и значение три с половиной века назад, когда андроид, прошитый автоматной очередью, добрался до пещер недолгое время находился без движения в одном из залов, пока не пришел к выводу о полной бессмысленности своего дальнейшего существования.

Теперь все изменилось.

Потребность в дополнительной информации толкала его к действиям, обломки, сваленные в груду, ясно давали понять — люди, захватившие его, расценивают человекоподобные машины как врагов и уничтожают их.

Действие: Побег.

Статус: Невозможно. Критические повреждения сервоприводного механизма.

…Тем временем люди покинули временное убежище, и видеокамеры андроида с визгом повернулись в своих гнездах, сфокусировавшись на горе обломков, что высилась подле него.

Левая конечность, приводы которой оставались целы, судорожно дернулась, и гнездо захвата со звонким, металлическим щелчком вырвалось из стенда. Робот разжал механические пальцы, отпуская кольцеобразное навершие аварийного стержня. На пол подле стенда посыпалась минеральная крошка.

Пошевелив пальцами, он обратил внимание на толстый кабель, подключенный к его клеммам.

Внешнее питание. Собственный мини–реактор оставался заглушённым. Человек, который исследовал его состояние, справедливо побоялся включать внутренний источник энергии андроида.

Механические пальцы робота вновь сомкнулись на толстом кольце, потянув его вверх. Оно поддалось, и на свет выползла верхняя часть тускло поблескивающего стержня, на котором были нанесены деления.

Рука андроида остановилась, как только появилась вторая риска.

Внутри мини–реактора, заключенного в продолговатый цилиндрический кожух, в эти секунды возобновился процесс цепной реакции деления урановых ядер. Атомная реакция сопровождалась выделением тепла, но контур теплообменника не заработал сразу, — в нем, вместо традиционной воды, циркулировал легкоплавкий металл, и требовалось время, чтобы застывшая масса охладителя перешла в жидкое агрегатное состояние и потекла по замкнутому контуру.

Задержка не смутила андроида. В данный момент на его приводах присутствовало стационарное питание, поданное сержантом Сайковым, и он мог заняться самореконструкцией, пока не заработал основной контур встроенного энергоносителя.

Освободившаяся левая рука отпустила кольцо, с тонким визгом повернулись видеокамеры, исследуя груду сваленных подле стенда обломков, и андроид вполне осмысленно потянулся к первому заинтересовавшему его фрагменту. Это был гироскоп самостабилизации с помятым кожухом.

Тихо клацнули универсальные разъемы креплений, и его собственный гироскоп, безнадежно испорченный роковой автоматной очередью, с глухим стуком упал на пол подле стенда, подняв облачко минеральной пыли…

Новая деталь, несмотря на небольшую деформацию защитной оболочки, свободно встала на место старой. Все узлы роботов серийной модели были унифицированы и могли взаимозаменять друг друга.

Тихо взвыл раскручивающийся привод.

Тест гироскопа только начался, а освободившаяся конечность человекоподобного робота уже тянулась к следующей детали главного сервомоторного механизма.

По его подсчетам, удовлетворительное состояние опорно–двигательной системы будет достигнуто через пятнадцать минут.

В этот момент на внутреннем мониторе робота запульсировала алая схема, означающая включение основного контура системы охлаждения собственного ректора: выделенное в активной зоне тепло расплавило металл, и он потек по каналам теплообменника, раскручивая микротурбины вихревых проточных генераторов.

Первый, наиболее значительный шаг к автономии был сделан. Оставалось отыскать несколько деталей главного сервопривода и заменить их, прежде чем он сможет констатировать восстановление всех функций опорно–двигательной системы…

Вернувшийся спустя полчаса сержант Сайков нашел лабораторно–испытательный стенд пустым… лишь на полу валялись поврежденные детали сервоприводов, блестели свежими изломами металла вырванные с корнем крепежные гнезда, да терминал сигналил о сбое в процессе копирования файлов.

Андроид будто испарился, а вместе с ним пропала часть обломков от других машин и еще исчез кожух с боковой части компьютерного терминала, на котором стояло инвентарное клеймо десантного крейсера «Титан».

Глава 3

Планета Кьюиг.

Район космопорта.

Две недели спустя после

событий в пещерах

Его сбили над Кьюигом спустя две недели после того, как начавшаяся в глубинах космоса война докатилась дородной планеты Вадима Нечаева.

За четырнадцать дней им была прожита целая жизнь, и вот, похоже, она заканчивалась. Простреленный во многих местах триплекс кабины, выбитые осколками приборы, оплавленные жгуты проводки, вывороченные из–за разбитых панелей, глухая, ватная тишина в коммуникаторе гермошлема и несколько злобных красных огней на уцелевших секциях пульта управления ясно указывали: тебе не выжить, не посадить наспех переоборудованный под боевую машину орбитальный челнок.

Корабль уже вошел в фиолетово–черное пространство стратосферы и снижался по пологой дуге, неуправляемый, изрешеченный снарядами, с выведенным из строя бортовым компьютером…

Если верно, что перед смертью человек вспоминает всю свою жизнь, то у Вадима на поверку их оказалось две: одна длинная, а другая короткая, и вспоминал он как раз последнюю, спрессованную в две недели бессонных дней и ночей, когда время суток, день, месяц, год передали играть надлежащую датам роль и все смешалось в нечеловеческом напряжении ожидания грядущего с небес апокалипсиса…

…Все началось ранним солнечным утром.

Вадим Нечаев, полгода назад вернувшийся с планеты Элио, где работала единственная школа астронавтики, организованная совместными усилиями четырех развитых колоний, вот уже третий месяц изо дня в день проходил через огромные ворота Кьюиганского космопорта, чтобы заглянуть в недавно отстроенное административное здание диспетчерской службы, получить полетное задание и идти готовить свой челнок к очередному старту в район низких орбит, куда прибывали для разгрузки грузопассажирские космические корабли с иных миров.

Колонии, чьи цивилизации, после четырех веков борьбы за выживание, смогли не только побороть чуждые биосферы, но и вновь выйти в космос, вторично «открыв» друг друга, теперь налаживали тесное сотрудничество. Между четырьмя мирами на протяжении последнего десятилетия шел интенсивный обмен товарами, технологиями, специалистами, и Вадим, несмотря на молодость, принимал самое непосредственное, деятельное участие в этом процессе.

Жизнь казалась ему простой, ясной и привлекательной, но этим утром все вдруг пошло наперекосяк…

Поднявшись по ступеням крыльца диспетчерского комплекса, увенчанного недавно отстроенной башней управления, он вошел в просторный, прохладный холл, но вместо привычной процедуры электронной проверки у турникета его ожидал человек в форме лейтенанта сил самообороны планеты.

— Вадим Нечаев? — задал он риторический в данной ситуации вопрос, предварительно посмотрев на дисплей пропускной системы.

— Да. — Вадим не чувствовал никакой угрозы, начинался обычный, рабочий день, и он не предполагал, что могут произойти какие–то серьезные неприятности…

— На сегодня все старты отменяются, — лаконично сообщил офицер. — Вы должны пройти в конференц–зал.

Нечаев не стал возражать. Вытащив пропуск из щели считывающего устройства, он прошел турникет и направился в указанное помещение.

Его расстроила отмена полетов, это казалось странным, но жизнь давно научила Вадима не бежать впереди паровоза, опережая события, и не задавать упреждающих вопросов, на которые, скорее всего, и так получишь ответ в ближайшее время. Если говорить о характере Вадима, то к нему лучше всего подходило определение «дисциплинированный». Впрочем, он и не мог вырасти иным. Офицер, встретивший его у турникета, обращаясь к Вадиму, не назвал отчества, а только имя и фамилию. На то были свои причины: Нечаев действительно не имел ни отца, ни матери в привычном смысле этих терминов — его генетические родители состарились и умерли на планете Земля четыреста с лишним лет назад.

Вадим Нечаев был зачат в специальном аппарате на основе замороженного генетического материала, прибывшего с Земли на борту колониального транспорта «Скиталец».

Его рождение было напрямую связано с программой обновления генофонда, которую уже целое столетие проводило правительство объединенного Кьюига. Развивающейся цивилизации требовался приток свежих генов, чтобы избежать вырождения, и треть новорожденных появлялась на свет не из материнских утроб, а из чрева агрегатов искусственного зачатия и выращивания эмбрионов.

Такая политика приводила к двойной выгоде — государство, контролировавшее программу, получало не только приток людей со свежим генотипом, но и воспитывало треть населения под своей опекой, формируя из мальчиков и девочек, рожденных в рамках программы «Генезис», именно тех специалистов, которые были необходимы для успешного развития экономики планеты.

Если у кого–то закралась мысль о насилии над личностью, то она не соответствовала истине. Дети «Генезиса» получали прекрасное образование за счет государства и не имели никаких поражений в гражданских правах и свободах. Единственным стесняющим их свободу обстоятельством являлось обязательство отработать по избранной специальности не менее десяти лет с момента завершения учебного процесса.

По сути, сеть учреждений «Генезиса» была аналогична существовавшим на Земле детским домам, с той разницей, что Кьюиганское правительство не на словах, а на деле заботилось о своих питомцах.

Закончив общеобразовательную школу, Вадим сам избрал себе карьеру пилота. Космический флот Кьюига только нарождался, и для дальнейшей учебы юношу отправили на Элио — планету, расположенную в десятке световых лет отсюда. Там развилась наиболее успешная с точки зрения технического прогресса цивилизация и действовала школа астронавтики, в которой он продолжил свое образование, ознакомившись с теорией гиперсферы, космической навигацией и пилотированием малых челночных кораблей. Через два года, получив диплом пилота, он вернулся на Кьюиг, где государство выделило ему квартиру.

Теперь Вадим Нечаев, бывший воспитанник школы «Генезиса», смог начать строить самостоятельную, взрослую жизнь, одновременно приступив к профессиональным обязанностям.

Поначалу он был на год зачислен в отряд пилотов челночных кораблей, которые совершали регулярные рейсы между космопортом Кьюига и планетными орбитами, куда прибывали транспортные корабли с иных миров. Это был обязательный для всех выпускников испытательный срок, после чего наиболее хорошо проявивших себя молодых пилотов переводили в состав постоянных экипажей межзвездных кораблей, курсировавших между Кьюигом и еще тремя планетами сектора, с которыми была налажена устойчивая гиперсферная связь.

Таким образом, если не вдаваться в подробности мелких житейских трудностей, жизнь Вадима Нечаева до сегодняшнего дня протекала абсолютно ровно, — он был собранным, дружелюбным, исполнительным, любил свою работу и не загадывал далеко вперед…

…Войдя в конференц–зал, он увидел там около сотни пилотов и навигаторов. Многие сидели в креслах, ожидая начала собрания, несколько мелких групп стояли в проходах и у стен, оживленно беседуя.

Обменявшись приветствиями с коллегами, Вадим понял, что никто из присутствующих понятия не имеет, зачем их тут собрали и почему на сегодня отменена плановая работа космического порта.

Наконец, после томительного ожидания, в зале появилась группа офицеров в форме сил самообороны планеты.

Это воинское формирование на сегодняшний день являлось единственным на Кьюиге. Когда–то, столетия тому назад, на планете существовали три государства, каждое из которых содержало свою армию. Вадим плохо знал запутанную историю противостояния между поселениями, происходившего задолго до его рождения.

По его мнению, преподаваемый в школе материал попахивал однобокостью. Учащихся просто информировали о том, что на границе двух материков планеты лежит огромное пространство, которому было присвоено странное название: Зона Отчуждения. За ее границами начиналась иная жизнь — там преобладала исконная природа дикого Кьюига и жили люди, в учебниках их осторожно называли «деградирующей цивилизацией, попавшей в зависимость от местных условий обитания».

Вадиму казалось странным, что, установив контакт с иными планетами, правительство Кьюига старательно избегает контактов с поселениями на втором материке. Впрочем, молодости свойственна беспечность, и он, как большинство сверстников, не вдавался в истоки давнего конфликта, — он лишь сделал для себя очевидный вывод, что разногласия были вызваны совершенно противоположными взглядами на адаптацию человека к местной биосфере…

…Ход мыслей Вадима был нарушен одним из прибывших офицеров. Сухощавый, подтянутый майор привлек внимание собравшихся громкой, отрывистой фразой:

— Господа, прошу тишины.

Гул голосов в зале моментально смолк, все обернулись в сторону небольшого подиума, за которым возвышался огромный проекционный экран, занимавший собой всю площадь задней стены помещения.

***

С этой тишины и зазвучавшего в ней глуховатого голоса седого генерала сил самообороны планеты и начался для Вадима Нечаева отсчет новой жизни.

Поначалу, ошеломленный услышанным, он не ощутил этой внутренней перемены, — понимание того, что именно случилось с ним в тот миг, придет позже, ну а пока…

— Господа, сегодня ночью по каналу гиперсферной связи между нашей планетой и соседними мирами пришел информационный пакет данных, отправленный третьим лицом, получившим доступ на гиперсферные частоты нашей частной сети.

Генерал откашлялся, отпил глоток воды из стакана и продолжил:

— Информационный пакет доступен для обработки на наших компьютерах и содержит в себе ультимативную информацию, отправленную неким Джоном Уинстоном Хаммером, именующим себя президентом Земного Альянса. Вот его запись.

Генерал сделал знак одному из своих подчиненных, и тот включил огромный настенный экран.

На нем появились голова и плечи ничем особо не примечательного человека лет шестидесяти, сидевшего у огромного окна, за которым простиралась какая–то немыслимая панорама похожего на муравейник города, наполовину затянутого тяжелыми свинцово–серыми облаками испарений.

Он заговорил уверенным, хорошо поставленным голосом:

— Я, Джон Уинстон Хаммер, глава Всемирного Правительства и действующий президент Земного Альянса, обращаюсь к руководству и рядовым жителям планет–колоний.

Четыре столетия назад ваши предки покинули Землю на борту колониальных транспортов. Вы прошли через аномалию космоса и высадились на далеких планетах. Я информирован о тех усилиях, которые пришлось приложить первым поселенцам, чтобы выжить в мирах с чуждыми человеку биосферами. В том, что вы на протяжении длительного исторического отрезка развивались в отрыве от своей планеты–метрополии, повинна не злонамеренная политика Всемирного Правительства, а несовершенство гиперсферной техники. Все эти годы мы посвятили исследованиям, с тем, чтобы иметь удовольствие приветствовать вас, потомков граждан Земного Альянса…

Видимо, этот человек не привык к долгим речам и предпочитал сразу расставлять все нужные акценты и точки над «i», поэтому следующие его слова прозвучали сухо и ультимативно:

— По существующим на Земле юридическим нормам, вы должны признать свой статус колоний, полностью подчиниться законам Земного Альянса и действовать в соответствии с параграфами колониального законодательства, полный объем которого будет передан по гиперсферной частоте вместе с моим обращением.

Вкратце я сообщу, что на каждый мир, добровольно признавший Землю своей планетой–метрополией, будет прислан полномочный планетный управляющий. Все миры должны открыть свободный доступ для притока эмигрантов с Земли. И еще один немаловажный пункт: кроме свободного поселения граждан Альянса на территории планет–колоний, все сырьевые ресурсы любого из колонизированных миров с данного момента могут разрабатываться и использоваться только в соответствии с лимитами, которые будет устанавливать Всемирное Правительство.

Все население планет, признавших пункты колониального законодательства, автоматически возобновляется в правах граждан Земного Альянса. В противном случае любой из планет будет присвоен статус неподчинившейся колонии, и тогда, к моему сожалению, в дело должны будут вступить военно–космические силы Земли.

Данное послание уже отвергла планета Дабог, и к моему выступлению прилагается видеозапись действий космического флота, направленных на усмирение взбунтовавшейся колонии.

Голос, изливающийся из скрытых динамиков, смолк, и вместо изображения головы и плеч Джона Хаммера проекционный экран затопила черная бездна космического пространства.

Все, начиная от появления группы военных до выступления этого Джона Хаммера, произошло так быстро и неожиданно, что по залу успел прокатиться лишь легкий ропот, связанный с ультимативными требованиями, предъявленными Кьюигу. Но гул голосов сменился гробовой тишиной, как только из черноты космического пространства на передний план видеосъемки выступили зловещие контуры пяти клиновидных боевых крейсеров, каждый из которых, судя по масштабам надстроек и локационных антенн, имел как минимум несколько километров в длину…

Это были настоящие титаны, в сравнении с которыми любой самый мощный грузопассажирский корабль колонистов выглядел как букашка рядом со слоном…

Зрелище было жутким, впечатляющим и завораживающим одновременно. Контуры пяти клиновидных крейсеров все четче проступали из мрака, их корпуса покрывала мощная броня, по бортам кораблей располагались направленные под углом к основной линии симметрии выступы, похожие на трубы с заглушёнными полусферическими торцами, над ними тянулись подобные же образования, но только меньших размеров, и ни у кого из пилотов не возникло сомнений, что нижний ряд является стартовыми стволами для пуска малых космических кораблей, а расположенные выше аналоги — установки запуска боевых ракет.

Первым ощущением был подавляющий разум шок.

Глаз отказывался верно сосчитать количество стартовых приспособлений, а разум пасовал перед попыткой вычислить суммарную уничтожительную мощь, спрятанную за броней каждого из пяти клиновидных исполинов.

Впрочем, демонстрационная запись была смонтирована опытным режиссером, рассчитывавшим на определенную реакцию зрителя, и спустя несколько секунд собравшиеся в зале смогли увидеть, что именно таит за собой обшивка пяти крейсеров.

Полусферические заглушки бортовых шахт запуска вдруг раскололись на остроугольные сегменты, в космос взметнуло облачка остаточной атмосферы, тут же истаявшие, словно призрачный туман, клиновидные сегменты втянулись в предназначенные им щели, и почти сразу за этим из пусковых стволов головного крейсера, на борту которого четко просматривалось название — «Тень Земли», вырвались ослепительные факелы шести ракет класса «космос–земля».

Всего шесть стартовых шахт из сотен расположенных по бортам клиновидных крейсеров выплюнули свою начинку…

Прошло десять или пятнадцать секунд, и кадр сменился, — теперь съемка велась непосредственно с боеголовки одной из стартовавших ракет.

Прямо по курсу, укутанная ватным покрывалом облаков, лежала планета.

Для всех присутствующих в зале сразу же стало ясно — это Дабог. Ракета, не встречая никакого сопротивления, прошла зону низких орбит, изображение с ее камер на миг подернулось помехами, когда начался нагрев корпуса при вхождении в плотные слои атмосферы, и вдруг…

Облачность кончилась, расступившись перистыми полосами; над этой частью Дабога было раннее утро, а в электронном перекрестье прицела, которое проецировалось на экран с видеокамер боеголовки части, рос, стремительно укрупняясь в размерах, один из пяти городов планеты…

Вадим, завороженно глядевший в экран, не смея даже дышать, успел заметить блестящие в утренних лучах окна зданий, фигурки людей внизу, несколько автомобилей и…

Ослепительная вспышка, новая смена кадра, и все увидели, как, разрывая облака, в верхние слои атмосферы Дабога стремительно восходят три пепельно–серых ядерных гриба…

Никто не смог произнести ни звука — все онемели от варварской демонстрации, а кадр уже сменился, вновь показав головной крейсер армады, приближающийся к планете. Из его стартовых шахт неведомая сила выплевывала в космос десятки космических истребителей и десантных модулей. Образовав построение, они устремились к границе атмосферы Дабога. Облака кипели и клубились, сминаемые порывами ураганного ветра, что, обезумев, гнал перегретые, насыщенные радиоактивным пеплом воздушные массы из зон высокого давления в иные области… Внизу бушевал настоящий многоочаговый ураган, и в это буйство воздушных масс вонзались крохотные точки спускаемых модулей…

Экран внезапно моргнул ослепительным светом и погас.

***

Тягостную тишину, наступившую по окончании демонстрационной записи, нарушил хриплый голос генерала сил самообороны Кьюига:

— Связи с Дабогом нет вот уже восемь часов. Правительства Элио, Рори и Стеллара получили аналогичные послания.

В зале постепенно поднялся ропот, который спустя несколько секунд перерос в гул возмущенных голосов.

Один из сопровождавших генерала офицеров постучал по столу, требуя тишины, и, когда ему удалось добиться относительного затишья, выкрикнул:

— Тихо!

Гул голосов окончательно смолк.

Генерал обвел взглядом собравшихся и вновь заговорил глухим, хрипловато–надтреснутым голосом. Только теперь Вадим обратил внимание на красноту его глаз и эту надломленность, которая ощущалось в позе, жестах, интонациях.

— Тихо, господа, — повторил он фразу офицера. — Вас собрали тут не для обсуждения ситуации в целом. Наше правительство не приняло ультиматум, и теперь планета объявлена на военном положении. Вы все мобилизованы. Здесь, насколько я понимаю, пилоты и навигаторы челночных кораблей?

— Да, — раздался одинокий голос из зала.

— В таком случае, — генерал обернулся к сопровождавшим его офицерам, — полковник Шахоев, приступайте к своим обязанностям.

Вперед выступил человек лет сорока. Его лицо было узким, вытянутым, волосы коротко стрижены, серые водянистые глаза создавали ощущение человека рассеянного и недальновидного, но все впечатления от внешности полковника моментально стер его голос — твердый, спокойный, с проскальзывающими в нем металлическими нотками.

— Мы не знаем, что на самом деле случилось на Дабоге, — начал он свою короткую речь. — Запись, полученная по каналу ГЧ, может оказаться фальсификацией, но боюсь, что эта слабая надежда на чью–то злую шутку умрет в ближайшие часы.

Он сделал несколько шагов по подиуму, бросил короткий, злой взгляд на опустевший экран и продолжил:

— Мы не собираемся поддаваться на угрозы и тем более допустить орбитальную бомбежку Кьюига. На ночном совещании правительства было принято решение отвести все крупные гиперсферные суда в засекреченную точку пространства до выяснения истинных обстоятельств происходящего. Челночные корабли, способные совершать вылеты в пределах орбитального пространства планеты, остаются тут и будут в экстренном порядке реконструированы в орбитальные перехватчики. Все вы с данной секунды являетесь младшими офицерами военно–космических сил нашей планеты, сформированных на этом же совещании.

— Что значит «реконструированы»? — сквозь возобновившийся гул голосов донесся выкрик из зала.

— Это значит, — повышая голос, ответил полковник, — что каждый из шести десятков челноков, имеющихся у нас, будет переоборудован в боевой корабль. Аналогичные меры уже предпринимают на планете Элио и луне Стеллар, спутнике Рори.

— А торговые транспорты? — Шум в зале понемногу улегся благодаря повышенному тону Шахоева, который почти кричал, отвечая на предыдущий вопрос, и Вадиму показалось, что вместо разноголосого ропота его вдруг окружила ватная тишина.

— Судьба транспортных кораблей не ваша компетенция, пилот, — ответил Шахоев, отыскав глазами задавшего вопрос человека. — С этой минуты вы все переведены с гражданской службы, поэтому вам придется вспомнить либо узнать заново, что такое воинская дисциплина и субординация!

***

Все обрушилось так внезапно, так ошеломляюще, что истинный смысл случившегося начал доходить до Вадима Нечаева, только когда он, покинув конференц–зал, шел по простору стартопосадочных полей к ангарам, где стояли челночные корабли, внешне похожие на короткокрылых птиц.

Взлетно–посадочные полосы тянулись вдаль, теряясь в легком мареве утреннего тумана. Мысли в голове Вадима путались, никак не желая складываться в разумные рассуждения. Он был подавлен и растерян — не лучшее состояние для новоиспеченного пилота боевой орбитальной машины, но все случившееся обрушилось столь внезапно, что не находило места ни в душе, ни в мыслях.

В ангарах для челноков уже шли какие–то работы, вокруг шаттлов суетились команды технического обслуживания, в нескольких местах, брызгая искрами, работали сварочные аппараты, по опустевшим стартопосадочным полям космического порта с низким гулом ползли груженые армейские тягачи, которые стояли на консервационных складах еще с периода войн столетней давности.

Казалось, что весь мир в одночасье перевернулся с ног на голову, сошел с ума и по всем признакам не собирался возвращаться в нормальное состояние.

Не доходя метров пятидесяти до ангара, Вадим остановился, прикурил сигарету и еще раз огляделся вокруг, стараясь запомнить эту картину внезапной, незнакомой глазам и разуму суеты… и вдруг ему припомнилось, как несколько пилотов попытались спорить с полковником Шахоевым и как тот зло обозвал их трусами и вырожденцами, сопливыми маменькиными сынками…

Да, пожалуй, они имели моральное право высказывать какое–то мнение. Вадим же, как и большинство остальных пилотов, мрачно промолчал, пытаясь осмыслить и принять внезапно изменившуюся реальность. Ему действительно могли приказать — ведь он являлся воспитанником государства, был вскормлен и обучен им, — разве мог он оспаривать принятые правительством решения?

В принципе — мог, но у него не возникло подобного желания. Наверное, чувство привязанности, ощущение родины были у него несколько глубже, чем у иных людей, чье воспитание происходило в узком кругу семьи. Его родиной являлось не какое–то конкретное место, а вся планета, хотя в душе Вадим был настоящим космополитом — он одинаково хорошо чувствовал себя и на Кьюиге, и на Элио, и на Стелларе, где довелось побывать в процессе обучения гиперсферной навигации…

Нет, это не со мной, а с моим миром, с моим образом жизни приключилась беда… — подумал он, глядя на человекоподобного робота, приближающегося к нему от полуоткрытых створов ангара, где техники уже что–то делали с его челноком, носившим бортовой номер семнадцать.

Выкинув окурок, по–прежнему не обращая внимания на дройда, Вадим еще раз огляделся, пытаясь понять, увидеть, почувствовать, что изменилось в мире?..

Нет… это было обычное утро. Солнце уже поднялось высоко над горизонтом, и призрачные клочья тумана таяли на глазах, уступая место знойному мареву, которое начал испускать нагревшийся стеклобетон.

Война… Это слово перекатывалось на языке, никак не выдавая свой истинный смысл. Оно было чуждым и непонятным. Вадим попросту не знал, что ждет его впереди, как не подозревал и того, какую роль сыграет в его судьбе робот–андроид, вне сомнений, направляющийся именно к нему. Судя по внешнему виду машины, давно утратившей заводской глянец, этот механизм служил людям уже не один век и, наверное, принадлежал к числу тех андроидов, что высадились на планету с борта легендарного «Скитальца».

— Господин Нечаев? — спросил дройд, остановившись в нескольких шагах от Вадима.

— Да? — вопросительно ответил он.

— Я бы хотел поговорить с вами.

Эти слова заставили Нечаева подсознательно насторожиться и внимательнее присмотреться к человекоподобному.

Все в нем было странным, начиная от внешнего облика и заканчивая непонятным куском пластика, который андроид держал в руках.

Взгляд Вадима скользнул по фигуре дройда, отмечая сотни мелких и крупных свидетельств его долгого, полного опасностей существования, — чего стоила хотя бы строчка аккуратно запаянных дыр, наискось перечеркивающих грудной кожух машины… Усомниться в том, что это тщательно заделанные пробоины от пуль, мог разве слепец.

Сама конструкция андроида не была диковиной для Вадима, — он встречал такие машины и тут на Кьюиге, и на иных мирах. Обычно они принадлежали каким–либо определенным семьям, ведущим свое генеалогическое древо от первых поселенцев той или иной планеты. Особенно много машин подобного класса он видел на Дабоге…

Мысль–ассоциация, связанная с названием планеты, мгновенно вернула его в реальность, заставив вспомнить страшные картины, которые были показаны им четверть часа назад.

— Что тебе нужно от меня? — не замечая грубости в собственном голосе, спросил Вадим.

— Меня зовут Хьюго, — представился в ответ андроид. — Мой первый хозяин не стал утруждать себя подбором персонального имени, а окрестил по названию всей серии роботов…

— Ну? — Вадим ждал пояснений. — Откуда тебе известна моя фамилия?

— Я зашел в ангар, — признался дройд, — и спросил у техников: кто пилот шаттла? Они назвали мне вас.

— И что ты хочешь от меня?

— Мне нужно встретиться с полковником Шахоевым. У меня для него важная информация. — Хьюго указал на фрагмент глянцевитого пластикового кожуха, который держал в руках.

— А при чем тут я? — не понял Вадим.

— Космопорт объявлен на военном положении. Мне трудно попасть к полковнику, не имея карточки доступа в офисные здания. Вы не могли бы провести меня к нему, ну… скажем, в качестве слуги, андроида, принадлежащего лично вам?

Наверное, у Вадима был серьезный и настороженный вид, — он на самом деле мало что понимал в возникшей ситуации и не видел смысла в странной просьбе человекоподобной машины.

— А ты не мог бы обратиться к своему настоящему хозяину? — спросил он.

— У меня нет хозяина, — неожиданно ответил андроид. — Мои блоки идентификации чисты.

Ну, это уже вообще был абсурд. Бесхозная человекоподобная машина, шатающаяся по космопорту… Да это вызвало бы переполох и в обычное время, ну а сейчас, учитывая складывающуюся ситуацию…

— Зачем тебе Шахоев?

— Я хочу показать ему вот это, — андроид протянул Вадиму кожух.

Он взял его, повернул одним боком, другим, пока не заметил инвентарное клеймо: «Земля. Военно–Космические Силы. Крейсер «Титан».

Прочитав надпись, Нечаев невольно вздрогнул.

— Где ты это взял?

— Об этом я могу рассказать только полковнику, который, как мне сказали, командует сейчас обороной планеты.

Вадим все еще сомневался, а потом, сложив вместе все «за» и «против», махнул рукой.

— Ладно, я проведу тебя в офис. Пошли.

— Постойте, Вадим…

— Ну что еще?

— Вы должны… стать моим хозяином, иначе автоматика не пустит меня внутрь.

— Это обязательно?

— Думаю, да.

Здесь любой из солдат, хорошо отдающих себе отчет, что такое война и какие неожиданные ходы может использовать противник, например, для проникновения на охраняемые объекты, заподозрил бы неладное, но откуда у двадцатидвухлетнего парня, вчерашнего мальчишки, было взяться подобному опыту? Разве что из книг, но Вадим последние два года читал в основном учебники по астронавтике.

Свой собственный робот, да еще и старого андроидного типа — это на Кьюиге являлось роскошью, показателем материального благосостояния и принадлежности к древним корням. Андроиды модели «Хьюго» на Кьюиге встречались исключительно редко, и на то были свои веские исторические причины, о которых Вадим даже не слышал, поскольку учебники истории были частично купированы людьми, знавшими истину…

— Ладно… — с неожиданной легкостью согласился он, на миг превратившись в того самого беспечного парня, который пересек границу космопорта этим утром. — Давай показывай, как тебя программировать…

Хьюго коснулся металлопластикового кожуха на своей груди, и тот соскочил с фиксаторов, обнажая сенсорную панель управления.

Она была разделена на три секции с недвусмысленными поясняющими надписями:

«Бытовой режим».

«Режим пассивной охраны».

«Все функции».

В данный момент индикатор горел в секции третьего режима.

— Я готов, сэр. Приложите палец к пластине сканера, чтобы я мог снять запись вашего генетического кода, а затем произнесите любую фразу, не короче трех слов, чтобы мои сканеры зафиксировали образец голосового ряда.

Вадим молча положил указательный палец правой руки в открывшееся углубление, а потом произнес первое, что пришло на ум:

— Попробуй причинить хоть малейший вред Шахоеву, и тебя разберут на запчасти, понял?

Если бы Вадим мог проникнуть в смысл информационных потоков, которые неслись по каналам обмена данными внутри машины, то мысли Хьюго ввергли бы его в шок.

Выслушав беспечную, мальчишескую фразу своего нового хозяина, андроид подумал совсем как человек:

Знал бы ты, мальчик, как скоро война научит тебя говорить и думать совсем по–другому…

— Идентификация окончена, сэр, — вслух произнес он.

— Теперь ты мой?

— Да.

— Тогда зови меня просто — Вадим. Пошли, пока Шахоев еще в офисе…

Нет, он ничего не знал о надвигающейся беде, он не смог прочувствовать степень угрозы даже после просмотра жуткого видео, ведь Вадим Нечаев принадлежал к категории молодых людей, которых ожидала долгая счастливая жизнь на родных мирах, — по сути, он являлся ярким представителем того заветного поколения, ради рождения которого первые поселенцы боролись с чуждыми биосферами, мирясь с лишениями, невзгодами и смертельными опасностями…

Беззаботные ростки жизни, которые должны были дать обильные, цветущие всходы… они еще не знали, что выросли на ниве начинающейся войны и вскоре встретятся с ней лицом к лицу, — юные, наивные, неподготовленные ни морально, ни физически…

***

В кабинет Шахоева Хьюго вошел один.

Неизвестно, о чем беседовали андроид и полковник в течение десяти минут, но Хьюго вернулся в коридор уже без пластикового кожуха в руках.

— Ну, что? — спросил у него Вадим.

— Он мне не поверил, — скупо ответил дройд, не объясняя ничего по существу.

— Чему не поверил?

— Я не могу об этом говорить. Полковник запретил мне распространять информацию, которую он назвал лживой и панической.

— Ладно. — Вадима уже перестала и забавлять, и злить вся эта история. — И что будет теперь?

— Если позволишь, я стану твоим напарником. — Голос машины звучал ровно, без интонаций.

— То есть? — не понял Вадим

— То есть вторым пилотом орбитального перехватчика, бортовой номер семнадцать, я правильно запомнил? — произнес андроид, отвечая на его вопрос.

— Да? — Вадим был обескуражен таким заявлением, хотя, в принципе, ничего не имел против — в рубке шаттла были установлены два кресла. — А ты у него спросил? — Он кивнул на плотно затворившуюся за андроидом дверь.

— Да. Полковник Шахоев проверил мой блок идентификации и махнул рукой, сказав, что ему все равно. Думаю, он озабочен сейчас тем, что не в силах создать толковый план обороны планеты, — внезапно выдал свою оценку Хьюго.

Да, судя по всему, это был необычный робот…

Вадим, неискушенный во многих жизненных аспектах, только вздохнул.

Характеристика, которую дал андроид полковнику, вполне могла подойди и к нему самому. Он тоже не знал, что ему следует делать, как себя вести, что чувствовать…

— Хорошо, — наконец произнес он. — Раз ты теперь мой второй пилот, то пошли в ангар, нужно посмотреть, что там делают с нашей машиной.

***

Внутри ангара кипела работа.

Группа техников, состоявшая из двух человек и трех кибермеханизмов, занималась тем, что полковник Шахоев назвал «реконструкцией».

Все грузовые люки были распахнуты настежь; занимая половину площади ангара, стоял въехавший в ворота армейский тягач, с которого при помощи кран–балки выгружали снабженные двумя спаренными стволами механизмы.

Внутри грузовых отсеков размещались дополнительные устройства: там устанавливались эскалаторы автоматической подачи боекомплекта и связанные с ними хранилища бортового боезапаса.

— Привет, Сергей. — Вадим обменялся рукопожатием со своим штатным техником, который только что вылез из бокового люка. — Как это будет работать? — спросил Нечаев, указав на громоздкую турель.

— Мы устанавливаем дополнительные переборки. Они изолируют кабину пилота от грузовых отсеков, — ответил Сергей. — В грузовых шлюзах монтируем направляющие, на них подвижные суппорты, которые смогут выдвигать орудия наружу. В момент ведения огня все отсеки, кроме кабины пилота, будут разгерметизированы.

— А как стрелять без воздуха? — спросил Вадим, который знал, что снаряды для таких орудий используют пороховой заряд.

— Того воздуха, что заключен в самом заряде, достаточно для эффективного сгорания, — успокоил его Сергей. — Уже проверено на стенде в вакуумной камере. Стрелять они будут исправно, сейчас ломаем голову над тем, как компенсировать реактивные импульсы от выстрелов.

— Не устанавливайте орудий в люках, которые расположены вдоль бортов, — машинально ответил Вадим, понимая, что каждый выстрел, произведенный в космосе, будет передавать кораблю импульс, противоположный направлению полета выпущенного снаряда.

— Поясни, — нахмурился Сергей.

— Ставьте орудия по оси симметрии в носовой или кормовой части корабля. Стрельба из носовых орудий будет тормозить полет, а из кормовых, наоборот, увеличивать скорость. С этими помехами я справлюсь, регулируя тягу двигателя. А если вы поставите орудия по бокам, перпендикулярно оси симметрии, меня просто начнет крутить и швырять из стороны в сторону.

— Да, ты прав. Нужно сходить к полковнику.

— А он тут при чем?

— Он командир. Без его санкции ничего не сделаешь. Ладно, сейчас схожу…

— Если убрать боковые орудия, то корабль станет уязвим при атаке сбоку, — произнес молчавший до сих пор Хьюго. — Может, стоит установить компенсаторы импульса в точках, диаметрально противоположных боковым орудиям, и синхронизировать их? Обыкновенная реактивная струя, например, выпущенная из баллона с газом, может погасить нежелательный импульс, полученный при стрельбе.

— Прекрасная идея… — поддержал андроида Сергей. — Соорудить и отладить такое устройство несложно, а челнок получит дополнительную защиту с бортов. Можно еще придать струйным компенсаторам возможность поворота на небольшой угол, — тут же начал развивать он подхваченную мысль, — и тогда начнется медленное вращение корпуса.

— Что это даст? — спросил Вадим, который пока что рассматривал все нововведения с точки зрения пилотирования.

— Снаряды пойдут не в одну точку, а будут расходиться по окружности. Заградительный огонь.

Вадим сел на пустой перевернутый ящик.

Развороченное нутро шаттла, военный тягач, наполовину въехавший в ангар, старые, востребованные с консервационных складов орудия, технические споры — все это плохо укладывалось в голове, создавало какую–то отчужденность от событий, словно все происходило не с ним…

Ведь еще вчера был обычный нормальный день, да и утро начиналось по–человечески…

Посмотрев на Хьюго, который, взяв обычный белый маркер, уже чертил на обшивке грузопассажирского орбитального челнока примерные места для установки струйных компенсаторов, он понял, что вчерашний день навек канул в прошлое, — все изменилось внезапно, но надолго.

Сидя на перевернутом ящике и глядя, как андроид водит маркером по броне сугубо гражданского космического корабля, Вадим Нечаев не понимал, что именно сейчас, здесь происходят события, которые потом будут названы историческими, о которых напишут сотни книг…

Нет. Он не понимал этого, как не мог предвидеть своей судьбы, лишь подспудно ощущал надвигающуюся на него неизбежность, словно в душе росла, ширилась пропасть между этим мигом и всем, что было раньше, как будто расползалась в душе полоса отчуждения…

Были на Кьюиге такие зоны, где раньше происходили столкновения между воюющими сторонами. Земля там до сих пор носила шрамы сражений, была изрыта воронками и ходами сообщения, никто не жил на этих территориях, хотя там, причудливо смешавшись, прижилась и завезенная с Земли, и местная флора…

Он подумал об этом вскользь, ощущая полную растерянность. Растерянность и отчужденность — эти два чувства, однажды поселившись в душе Вадима, остались в ней надолго, до первого настоящего боевого вылета.

Кьюиг. Декабрь 2607 по летосчислению Земли

Почти полгода контингент пилотов, переведенных на казарменное положение, жил неофициальными слухами, которые волей–неволей просачивались за бетонное ограждение космического порта планеты.

Вадим вместе с другими пилотами шаттлов все это время посвятил изнурительным тренировкам. Свой собственный, хорошо знакомый челночный корабль приходилось в буквальном смысле осваивать заново.

Конечно, он знал больше, чем рядовые граждане Кьюига, — ежедневно до их сведения доводились последние новости, которые, как правило, заключались в одной и той же набившей оскомину формулировке: Дабог бомбят, он заключен в кольцо орбитальной блокады, но люди, уцелевшие после первого ядерного удара и укрывшиеся в подземных бункерах, по–прежнему держатся, сковывая на орбитах основные силы противника.

Затем как гром среди ясного неба одна за другой пришли две новости. Исчез флагман космического флота, блокировавшего Дабог. Тяжелый крейсер «Тень Земли» был вовлечен в воронку спонтанного гиперперехода. Одному из малых кораблей, защищавших планету, удалось подобраться вплотную к исполину и включить секции гипердрайва своего корабля. Образовавшаяся аномалия пространства–времени вовлекла в свой гибельный водоворот и маленький инициировавший ее корабль, и огромный крейсер.

Это была первая значительная победа и первая ощутимая потеря: пилотом, совершившим столь отчаянный маневр, был Игорь Рокотов, тот самый человек, который, управляя семейным аграрным роботом, сумел остановить первую волну вторжения на Дабог.

Куда забросила гиперсфера два корабля и появятся ли они вновь на исторической сцене событий в ближайшем отрезке времени, оставалось только гадать. Гиперсфера могла вывести их как к соседней звезде, так и на окраину Галактики. «Слепой рывок», совершенный без скрупулезных расчетов, всегда оканчивался неподдающейся вычислению точкой обратного выхода.

Вторая новость была еще более ошеломительна. Воспользовавшись моментом, бывшие транспортные суда объединенного флота трех колоний: Элио, Кьюига и Рори, все это время скрытно проходившие переоснащение на безвоздушной луне Стеллар, прорвали орбитальную блокаду Дабога.

Часть кораблей завязала бой с четырьмя оставшимися на орбите крейсерами, а большинство транспортов совершило посадку на Дабог для эвакуации остатков населения многострадальной планеты, все это время сдерживавшей наступление космического флота Земли на иные миры.

Прорыв блокады был успешен, с Дабога удалось вывезти не только беженцев, но и часть исполинских шагающих роботов, которые наводили ужас на силы вторжения Земного Альянса.

Затем корабли, принимавшие участие в операции, образовали два конвоя, которые взяли курс в направлении Элио и Кьюига соответственно.

Не все прошло так гладко, как казалось из первого сообщения: конвой, отступавший к Элио, был атакован силами третьего ударного флота Земли, появившегося в районе Дабога уже после того, как последний транспортный корабль покинул поверхность сожженной ядерными бомбардировками планеты.

Следуя за отступающими кораблями, третий флот вышел к Элио, где был встречен силами самообороны планеты. На Элио упала одна–единственная орбитальная бомба, но и она нанесла непоправимый ущерб. Был разрушен Раворград — столица планеты, отстроенная на месте исторической посадки колониального транспорта «Кривич» на берегу залива Эйкон.

Встретив жесткое сопротивление на орбитах Элио, флот Земного Альянса отступил и исчез в гиперсфере. Теперь его внезапного появления могла ожидать любая планета, тем более что на орбиты Дабога к тому времени вышло еще несколько крейсеров далекой прародины.

Блокада многострадальной планеты возобновилась, не все население согласилось улететь на прорвавшихся транспортах — в подземных бункерах остались наиболее отчаявшиеся, потерявшие семью, душу и разум в непрекращающемся котле планетарных бомбардировок.

Дабог по–прежнему сопротивлялся, хотя на его поверхности уже наступила ядерная зима…

***

Первый транспорт с беженцами совершил посадку в космическом порту Кьюига поздним вечером, когда солнце в безоблачном небе уже склонилось к горизонту, окрашивая землю, дома и деревья в закатный багрянец.

Вадим вместе с Хьюго вышел на стартопосадочное поле.

Зрелище, представшее их взглядам, было зловещим и удручающим.

Нечаев хорошо помнил один из наиболее вместительных грузопассажирских кораблей космофлота Кьюига — транспорт «Игла», который теперь, после реконструкции, именовался крейсером.

Корабль возвышался посреди стартопосадочного поля мрачной, потрескивающей при остывании обтекаемой глыбой. Включившиеся по периметру посадочной площадки прожектора разогнали сгущающиеся сумерки, рассеяли багрянец последних солнечных лучей, и в их режущем глаз свете стали видны тысячи выщербин, покрывающих броню «Иглы», в глаза бросались сбитые и покореженные надстройки, несколько уродливых дыр, насквозь пробивших обшивку корабля и вызвавших полную декомпрессию в части отсеков…

Глядя на «Иглу», Вадим не мог понять, как корабль сумел дотянуть до Кьюига и совершить посадку…

Наконец, когда корпус крейсера немного остыл, гулко взвыв моторами, открылись все четыре грузопассажирские аппарели.

По трапу начали спускаться люди. Они шли поодиночке и парами, без багажа, в потрепанной, изношенной одежде… Их лица были бледными и осунувшимися. Худоба беженцев, серая одежда, их одинаковые короткие стрижки делали неотличимыми мужчин от женщин, все сливалось в единый людской поток, из которого выделялись разве что дети…

Такие же бледные и осунувшиеся, с огромными глазами на исхудалых лицах, они смотрели на открывшийся их взглядам нетронутый войной мир с равнодушием стариков…

Вадиму стало жутко от этих сцен.

Хьюго, с которым он успел не только свыкнуться, но и сдружиться в период изматывающих тренировок, стоял рядом, будто изваяние, ни разу не взвизгнув своими сервомоторами, словно и он понимал трагизм момента, страшась нарушить гробовую тишину, окутавшую космопорт.

Ее внезапно разорвал другой звук.

По правой аппарели, которая предназначалась для груза, внезапно пробежала конвульсия, будто металл пандуса испытал несвойственную, запредельную для него нагрузку.

Вадим невольно вздрогнул, переведя взгляд в сторону нового источника звука.

В недрах космического корабля что–то глухо взвыло. Нечаев еще не знал, что с таким характерным воем раскручиваются гироскопы самостабилизирующих систем шагающих аграрных исполинов Дабога.

Прошло не менее минуты, прежде чем раздался звук мощных сервомоторов, и пандус содрогнулся, когда на его наклонную плоскость, покрытую рифленым железом, ступил четырехпалый ступоход, с одним коленным шарнирным соединением и четырьмя свободно сочлененными, цепкими, как когти птицы, механическими пальцами, каждый из которых был размером в половину человеческого роста.

Шагающий механизм, появившийся из чрева корабля, выглядел жутко и необычно. Огромная, покрытая броней камуфлированная птица — вот первое впечатление, возникшее у Вадима при взгляде на вытянутый контур пятнадцатиметровой высоты, в лобовой части которого зеленовато светились два узких, чуть раскосых разреза брони, исполняющих роль оптических триплексов.

Если проводить аналогии с доступными разуму биологическими прототипами, то у машины были ноги кузнечика, вытянутое туловище хищной птицы, а все остальное не поддавалось никаким сравнениям. Над загривком машины, чудь сдвинутые к ее задней части, выступали два горба горнопроходческих лазерных установок, каждая из которых имела мощность в двести пятьдесят мегаватт и могла резать скалы, как режет горячий нож кусок затвердевшего масла.

Неудивительно, что боевые планетарные машины Земного

Альянса, высадившиеся на Дабог, потерпели сокрушительное поражение при встрече с этими аграрными кибермеханизмами.

Техника колонистов за четыреста лет изоляции развивалась, сообразуясь с нуждами освоения той или иной планеты, и в мирах, которых не коснулись деградация и упадок, некоторые образчики робототехники намного превосходили разработки далекой Земли, а ступоходы Дабога вообще не имели аналогов ни на одной из планет…

Они были созданы из–за топкой болотистой почвы материков, где вязли и тонули вездеходы, а также из–за царивших на Дабоге огромных чудовищ, которых первые колонисты по привычке называли «динозаврами».

Силы вторжения Земного Альянса потерпели поражение и не смогли овладеть планетой по той причине, что вся первичная инфраструктура колонии, из–за упомянутых факторов местной биосферы, располагалась под землей, в глубоко эшелонированных бункерах. Две сотни лет люди жили и работали в убежищах, пока механические исполины, подобные этому, только что сошедшему с аппарели «Иглы» шагающему роботу, расчищали и мелиорировали топи, боролись с гигантскими жизненными формами планеты, вытесняя их с расчищенных территорий, где насаждались гибридные растения, позже получившие название «Дерево Бао». Только в течение двух последних столетий жители Дабога смогли постепенно переселиться на поверхность освоенного машинами участка материка, где и заложили пять городов, соединенных инфраструктурой дорог, между которыми располагались плантации упомянутого дерева, чьи плоды, богатые растительным протеином, стали основой сельского хозяйства и главной статьей импорта в зарождающейся межзвездной торговле.

Кроме плодов дерева Бао, Дабог производил много робототехники.

Все автоматические производства по–прежнему оставались под землей, — не было смысла переносить их на поверхность, а шагающие исполины остались не у дел, — казалось, их время прошло, кануло в лету, пока не грянул тот роковой день орбитальной бомбежки…

Глядя на изможденных людей, поврежденный в космическом бою корабль и огромного робота невиданной конструкции, броню которого также покрывали выщербины и ожоги, Вадим впервые Увидел войну…

Он еще не знал, что буквально на следующий день она докатится до родного Кьюига.

Глава 4

Космопорт Кьюига

Вадим проводил взглядом удалявшегося в сторону ангаров для техники огромного шагающего робота и подумал, что разгрузка окончена, но он ошибся… Если вид космического корабля, покинувших его беженцев и шагающей машины дали ему возможность визуально соприкоснуться с некоторыми внешними признаками идущих далеко отсюда боевых действий, то секунду спустя состоялось первое моральное соприкосновение души Вадима Нечаева с войной…

…Человека, который последним появился в открытом проеме пассажирского люка «Иглы», он знал очень хорошо, — с Димой Дороховым они учились на одном курсе в школе астронавтики на Элио… Но когда пилот севшего корабля остановился на верхней ступени трапа и усталым движением стянул с головы мягкий полушлем, подставляя разгоряченное лицо прохладному ночному ветру, то Вадима будто ударило током. Трудно было не заметить, что короткий ежик волос на голове Дорохова был абсолютно седым, словно у столетнего старика…

Узнав Диму, Нечаев дернулся навстречу, но замер, внезапно осознав, что на верхней ступени трапа, глядя вслед нестройной толпе беженцев, стоит совершенно иной, незнакомый ему человек.

Сколько же они не виделись?!..

Каких–то полгода, услужливо подсказало сознание, — с того рокового дня, как по каналам гиперсферной частоты прошло злополучное выступление Джона Хаммера…

Нечаев снова посмотрел на Диму и опять вместо улыбчивого, добродушного ровесника увидел иного человека — молчаливого, собранного, смертельно усталого, со взглядом, устремленным в глубь самого себя…

Это было… страшно. Оставаясь вне освещенного прожекторами круга, Вадим видел, как Дорохов медленно спустился по трапу и вдруг присел на его нижней ступени, глядя в кромешную тьму кьюиганской ночи. Он выглядел так, словно только что выкарабкался со дна собственной могилы…

Вадим еще не знал, что Дима был единственным, кто остался в живых из всего личного состава «Иглы», а седина его коротко стриженных волос не могла отразить и сотой доли того, что сломалось, состарилось и умерло в душе молодого пилота…

Нет, его не покинули силы на нижней ступени трапа, — просто, проводив взглядом последнюю истощенную фигуру, скрывшуюся внутри машины «Скорой помощи», Дорохов вдруг понял, что, вопреки всем обстоятельствам, все же довел «Иглу» до порта назначения… и спешить теперь абсолютно некуда. Можно было сесть и на минуту оцепенеть, закрыть глаза, чтобы прочувствовать внутри себя это ошеломляющее чувство личной победы, но… Он действительно закрыл глаза и увидел… снег.

Дабог… За несколько дней до посадки «Иглы»

в космопорту Кьюига

…Снег ядерной зимы медленно кружился в сумраке, заполняя своей пеленой все пространство между обугленной землей и свинцовыми небесами.

В рубку управления «Иглы» врывались картины и звуки, воссоздающие зыбкую реальность окружающего мира, который уже сотни раз был обречен на гибель, но жил вопреки всему…

Дорохов сидел за пультом управления, готовый в любую минуту поднять корабль с поверхности планеты, и невольно впитывал разумом сумеречный пейзаж.

Где–то далеко и глухо лаяла зенитная установка, тщетно пытаясь вспороть свинцово–серое подбрюшье облаков тонкой, прерывистой строчкой трассирующих снарядов… Спустя секунду в той стороне в небеса с шипением разрядился лазер, озарив окрестности рубиновой вспышкой, затем из–за опаленных бугров, которые оплыли, обретя квадратную форму спрятанных под спекшейся почвой железобетонных укрытий, с тонким воем в небо ушли два ослепительных факела ракет…

Рядом с местом посадки был виден лес. Черные стволы без листьев, с ободранными сучьями, поваленные в одном направлении, — так положила их взрывная волна атомной бомбардировки.

Это был Дабог… и снег, падающий с небес, казался похожим на пепел — такой же серый, как роняющие его облака, такой же мертвый, как корявые скелеты почерневших деревьев, такой же, как…

Мысли Дмитрия, на миг погрузившие разум в зловещую панораму Дабога, были нарушены появлением первых беженцев, которые группами начали выходить из–под земли через раскрывшиеся створы убежища.

Их лица неотличимы от снега и неба… — подумал Дорохов, содрогаясь от этих первых впечатлений, так глубоко и больно ранивших душу.

Он попросту не подозревал, что будет дальше.

Вокруг на сожженной дотла, а затем промерзшей насквозь земле стояли пять подобных «Игле» кораблей. Они составляли конвой под кодовым названием «Кью–5». Все «малые крейсера» являлись грузопассажирскими судами, переоборудованными для ведения боевых действий на космоверфи безвоздушной луны Стеллар, обращавшейся вокруг планеты Рори.

Дорохов не любил вспоминать месяцы подготовки, что предшествовали его появлению тут. В отличие от Вадима, Дмитрию было что терять: на Кьюиге у него остались родители и сестра, поэтому он тяжело воспринял свою неожиданную командировку на Стеллар.

На безвоздушной луне он чувствовал себя неуютно. Невидимый пузырь электромагнитного поля, удерживающий воздух над участком мертвой поверхности, в глубине которой располагались сборочные цеха знаменитой и единственной пока космоверфи колоний, не казался ему надежной защитой от вакуума, но выбирать не приходилось — сразу после посадки закипела работа по реконструкции гражданских судов, и именно тогда Дорохов начал понимать, что война пришла всерьез и надолго.

Теперь он увидел ее воочию.

…Снег ядерной зимы, медленно кружа, укрывал проталины человеческих следов.

Корабль наполнялся удручающе медленно, в какой–то момент Дмитрию стало казаться, что людей, уцелевших после ядерных бомбардировок Дабога, насильно приходится отлавливать в запутанных лабиринтах бункеров, чтобы для их же блага увезти с этой мертвой, ужасной планеты, обращенной в прах и напрочь лишившейся самого понятия «жизнь»…

Серые истощенные беженцы, прошедшие сквозь ад ядерных бомбардировок, казались ему выходцами с того света, он боялся встречаться с ними взглядом, потому что в этих людях, без скидок на возраст и пол, жила уже не ненависть к обрушившимся с неба захватчикам, а пустота…

Наверное, поэтому Дорохов не испытал облегчения, когда получил долгожданную команду на старт, — ему всерьез казалось, что вместе с людьми на борту их корабля улетает частица этой зловещей планеты, чье название на долгие годы станет синонимом слова «апокалипсис»…

***

Пять космических кораблей, вытянувшись в цепочку, медленно удалялись от серо–коричневого шара планеты, мимо красной, окруженной пылевым облаком луны, в сторону открытого космоса, в котором царили яркие, немигающие россыпи звезд.

…Шел шестой месяц Первой Галактической войны, — страшный для всего Человечества год медленно подходил к своему календарному финалу, но война, презирая даты, только разгоралась.

Первые атаки на Дабог не принесли желаемого успеха, и теперь противостояние Земного Альянса и Колоний приобрело особую остроту, оно обозначилось вступлением в активную борьбу других развитых планет сектора, постепенно поднимаясь к той наивысшей точке напряжения, когда совокупная мощь действующих в космосе разрушительных сил могла поставить под сомнение дальнейшее существование людей как биологического вида.

Ударный флот Земного Альянса, который должен был одним усилием раздавить сопротивление нескольких развитых колоний и тем самым открыть десятки кислородных планет для повторной колонизации людьми, желавшими эмигрировать из перенаселенной Солнечной системы, «завяз» в системе Дабога…

Полгода продолжалась орбитальная блокада планеты, и вот она была прорвана, всего на несколько дней, но этого хватило, чтобы транспортные корабли, ждавшие удобного момента на орбитах Стеллара, успели совершить прыжок к планете для эвакуации оставшихся в подземных убежищах людей

Теперь дело оставалось за малым — благополучно развить крейсерскую скорость и достичь точки гиперпространственного перехода.

…Командир ракетного крейсера «Люцифер» смотрел, как медленно ползут по чернильному полотнищу пространства яркие точки транспортных кораблей конвоя, и в душе офицера гнездилось столько недобрых предчувствий, что впору было просто закрыть глаза…

Три дня назад они прорвали блокаду, заставив корабли Земного Альянса уступить неистовому напору, — четыре тяжелых крейсера, в отсутствие загадочно исчезнувшего накануне флагмана, не выдержали атаки и ушли в гиперсферу.

Орбиты Дабога были чисты, но надолго ли.

Он понимал: нет, не надолго, и лимит отпущенного на эвакуацию времени уже практически истек. Если бы ретировавшиеся крейсера Земли знали, что предпринятая три дня назад атака была сплошным блефом — акцией отчаяния в попытке спасти последних защитников Дабога…

Действительно, среди атакующих было только два реальных боевых корабля, остальные являлись либо оптическими фантомами, либо старыми транспортами без экипажей, начиненными взрывчаткой «брандерами», идея которых была заимствована из древних книг.

Но, тем не менее, безумству храбрых на этот раз покровительствовала фортуна, и гигантский обман удался, — четыре крейсера, способные сокрушить целую звездную систему, предпочли уйти в гиперсферу, когда их корабли поддержки начали подрываться при столкновениях с транспортами–камикадзе.

Это дало возможность десяти эвакуационным судам выйти на низкие орбиты Дабога, совершить посадку и забрать не только беженцев, но и произведенные на подземных заводах непокорной колонии космические истребители.

Теперь пришла пора платить настоящую цену и за проявленную дерзость, и за удачу, и за пять тысяч вызволенных из блокады защитников планеты. Капитан «Люцифера» был прагматиком, он смотрел правде в глаза и прекрасно понимал, кому именно будет предъявлен смертельный счет в случае, если корабли противника появятся в точке гиперпространственного перехода в течение ближайших часов…

Первый конвой, отступавший в сторону планеты Элио, уносил не только беженцев, но и произведенную на подземных заводах Дабога новейшую космическую технику. Он уже покинул зону низких орбит и двигался к точке погружения в аномалию космоса.

Второй конвой, который по плану уходил к Кьюигу, задерживался. С планеты передавали, что никак не могут собрать всех людей, — связь между отдельными подземными убежищами была нарушена бомбардировками, и эвакуация затягивалась.

Первый конвой благополучно миновал опасный участок, и его головной корабль начал переход в аномалию космоса.

…Через пятнадцать минут резкий, неприятный зуммер заработавшего радара и последовавшее тут же завывание ревунов общекорабельной тревоги возвестили о том, что дурные предчувствия не обманули командира ракетного крейсера «Люцифер».

В этот страшный миг, когда на салатовом фоне радарного окна начали вспыхивать красно–коричневые точки, он мысленно молил лишь об одном — чтобы их жертва не оказалась напрасной и корабли второго конвоя успели развить необходимую для погружения в гиперсферу скорость…

— …Осмотреться в отсеках! Боевая тревога! Пеленг пятнадцати объектов. Гиперсферное всплытие в сорока тысячах километров от точки рандеву!

В данном случае координаты и дистанция отсчитывались от условной точки встречи, где должны были пересечься курсы кораблей прикрытия и конвоя «Q–5», который, по данным двусторонней радиосвязи, уже стартовал с планеты и находился в зоне низких орбит Дабога.

Пять транспортных кораблей с беженцами на борту выкарабкивались сейчас со дна гравитационного колодца, образованного тяготением планеты. Для безопасного перехода в гиперпространство им предстояло преодолеть не менее десяти миллионов километров, двигаясь в трехмерном космосе.

Стоило ли говорить, что транспортные суда, пройдя реконструкцию на луне Стеллар, все же не годились для полноценного противостояния с боевыми крейсерами прародины.

Два более или менее боеспособных крейсера — «Люцифер» и «Параллакс» — осуществляли их прикрытие, иных кораблей в секторе не было. В составе «эскадры», после увенчавшегося успехом прорыва блокады, уже не осталось ни оптических фантом–генераторов, ни автоматических кораблей–самоубийц. Неподалеку от «Люцифера» в космосе завис единственный оставшийся в резерве беспилотный корабль, начиненный взрывчаткой…

Командир корабля продолжал наблюдать, как множатся сигналы в точке гиперсферного всплытия, и постепенно Эрика Эмолайнена начала охватывать непроизвольная дрожь. Приборы показывали, что из пучин аномалии космоса осуществляют «обратный переход» как минимум пятнадцать тяжелых крейсеров и около полутора сотен малых судов поддержки.

Это были объединенные силы трех ударных флотов Земного Альянса, — они возвращались в систему Дабога, но не затем, чтобы специально перехватить конвои, — у командования Альянса имелись свои цели: начиналось новое генеральное наступление, никак не связанное с дерзким набегом колонистов на систему непокоренной планеты.

Роковое совпадение во времени и пространстве — вот чем это было на самом деле. По генеральному плану Земного командования, система Дабога являлась точкой промежуточного всплытия, и после выхода в трехмерный космос флоты должны были разделиться. Первый оставался в точке гиперпространственного перехода, чтобы наконец сломить сопротивление ненавистной планеты, второй ударный флот развивал атаку на Кьюиг, третий, соответственно, на систему планеты Элио…

Командир «Люцифера» ничего не знал о планах Земного генерального штаба. Он видел лишь сонмище алых меток, которые группировались в энергетически выгодной точке гиперсферного всплытия системы, и понимал, что двум имевшимся в его распоряжении кораблям никак не совладать с формирующейся на глазах армадой.

Однако он должен был что–то предпринять, ведь пять транспортов: «Европа», «Ио», «Игла», «Гермес» и «Вольф» уже миновали зону низких орбит планеты и, развивая крейсерскую скорость, легли на курс, ведущий к точке, где корабли конвоя могли беспрепятственно осуществить переход в аномалию космоса.

Это был миг отчаяния, осознания собственного бессилия и в то же время момент предрешенности, потому что командир «Люцифера» понимал: его долг — так или иначе отвлечь на себя движение формирующихся на глазах армад, чтобы позволить конвою ускользнуть из–под удара…

Несколько секунд он смотрел на экран радара, оценивая диспозицию алых и зеленых меток, а затем обернулся к старшему офицеру ракетного крейсера.

— Анри, передай на «Параллакс», мы атакуем земные силы немедленно, пока они еще не сформировали боевое построение.

Ответом ему послужил молчаливый кивок.

Приказ едва успели передать, как неподалеку от двух ракетных крейсеров и зависшего подле них беспилотного брандера радары зафиксировали новое возмущение аномалии космоса.

— Гиперпереход! Дистанция — две тысячи километров! — Голос вахтенного звучал так напряженно, что, казалось, его слова натягиваются звенящей нитью…

Спустя две минуты стало ясно — это не враги, а негаданная, но пришедшая в самый напряженный момент помощь. Всплывающие корабли тут же были опознаны системами взаимного обмена кодами.

Завершающие переход корабли являлись беспилотными конструкциями. Они стартовали из системы Стеллара, чтобы поддержать отступающие от Дабога силы, и подоспели как раз вовремя. Командир «Люцифера» испытал облегчение, хотя поводов для этого было мало — шесть космических кораблей поддержки не могли вести длительный и эффективный бой, — они несли на своем борту отделяемые модули фантом–генераторов, а сами являлись автоматическими самоубийцами — единственным действенным средством борьбы против Исполинских земных крейсеров и сонмищ прикрывающих их космических истребителей.

Командиру «Люцифера» потребовалось всего несколько минут, чтобы вновь оценить ситуацию и принять правильное решение.

— Действуем следующим образом, — он уже не обращал внимания на тягостную обстановку в рубке управления, — разум командира погрузился в мир данных, поступающих с десятков расположенных вокруг его кресла мониторов. — Кораблям поддержки выпустить «призраков». Включить режим имитации полноценных боевых кораблей. Общее атакующее построение — ромб. «Люцифер» и «Параллакс» занимают позицию в центре построения. Включение маршевых двигателей по последнему сигналу готовности! Мы атакуем их!

Борт грузопассажирского лайнера «Европа».

То же время

— Сэр, пеленг правого борта, дистанция — триста тысяч километров! Множественные сигналы. Построение в виде атакующего конуса. Это корабли Альянса!

Командир «Европы» капитан Огюст Дюбуа мрачно посмотрел на данные радарного отсека.

— Это три ударных флота Земли в сопровождении кораблей поддержки… — спустя несколько секунд, прищурясь, заключил он.

— Сэр, еще один пеленг! — доложил оператор радарного отсека. — Шестьдесят сигналов, построение — ромб. Малотоннажные суда.

— Это наши. — Дюбуа остановился напротив тактической компьютерной карты, что проецировалась на прозрачную стену, делившую надвое ходовую рубку «Европы». — Господа… — Он повернулся к офицерам, которые молчаливой группой собрались подле операторских кресел в ожидании его команд. — Господа… — немного тише повторил он, и его голос хрипло прозвучал в наступившей тишине. — После эвакуации основных сил можно считать, что Дабог пал, и теперь между тремя ударными флотами Земли и системами Рори, Элио и Стеллара стоим только мы да вот эта горстка наспех переоборудованных грузовых кораблей.

Он помолчал, поочередно переводя взгляд с одного лица на другое.

— У нас на борту беженцы. «Европа» не боевой крейсер, а грузопассажирский корабль, но, тем не менее, — Огюст остановился, и его голова слегка качнулась на фоне бледной россыпи звезд в скоплении Плеяд, — тем не менее, наш корабль наиболее боеспособная единица в составе конвоя, и, исходя из этого, я отдаю приказ: атаковать неприятельский флот!

По рядам офицеров пробежал легкий вздох. Дюбуа ждал, но никаких возражений не последовало. Лишь смертельная бледность покрыла многие лица.

— На карту брошены не только наши жизни… — Продолжил он. — Жизнь многих миллионов людей на десятках планет висит сейчас на волоске. Если ударные силы противника прорвутся к Элио, Рори и Кьюигу, то остальные колонии падут… это предрешено.

Мы не знаем, сколько заселенных планет разведано силами Земного Альянса, но ясно, что все неизвестные нам цивилизации технически менее развиты, чем наши миры, — у них нет даже такой горстки кораблей, чтобы противостоять захватчикам, иначе мы бы уже давно знали об их существовании…

Он на минуту замолчал, а потом продолжил все в той же гробовой тишине, которую нарушали лишь попискивающие сигналы с пультов управления «Европы»:

— План Земного командования очевиден. Они атакуют наши миры, чтобы получить в свои руки либо уничтожить всю прогрессивную техническую базу колоний. Тогда остальные, известные нам или все еще пребывающие в информационной изоляции планеты неизбежно падут перед мощью крейсеров–уничтожителей. Пепел Дабога — свидетельство их намерений, их образа действий, их жестокости…

Слова, тяжелые, емкие, словно свинцовые плевки, срывались с губ капитана.

Он предлагал им выбрать между неминуемой смертью и позором.

Никто не захотел выбирать.

— Хорошо… — Дюбуа вновь остановился. — В нашем распоряжении меньше часа. Приказываю всем офицерам спуститься на пассажирские палубы. Беженцы должны покинуть «Европу» на спасательных кораблях. Их примут четыре крейсера конвоя, который продолжит движение. Здесь останутся лишь те, кто решит сражаться вместе с нами. У меня все…

Капитан внезапно отвернулся, словно не мог больше смотреть в лица тех, кого своим решением обрек на смерть.

***

Грузопассажирский лайнер «Европа» являлся самым большим космическим кораблем в составе конвоя, только что покинувшего зону низких орбит планеты Дабог.

В пространстве, где всего полчаса назад царили лишь яркие, немигающие россыпи звезд да плыла по своей орбите пыльная, красноватая луна — естественный спутник многострадального Дабога, вдруг началось настоящее светопреставление.

В трехстах тысячах километров от планеты открывшаяся воронка аномалии космоса вдруг начала выбрасывать в трехмерный континуум десятки боевых кораблей противника. Они всплывали группами. Крейсер плюс окружающие его вспомогательные суда, которых насчитывалось по десять–пятнадцать на каждую ведущую боевую единицу сил Альянса. Алые метки сигналов покрывали экраны тактических мониторов плотными симметричными скоплениями, словно электронные приборы решили нарисовать новую карту звездного неба, где далекие светила заменили бы собой искусственные небесные тела.

Так получилось, что прикрывающие конвой «Люцифер» и «Параллакс» оказались далеко в стороне от точки гиперсферного всплытия земных армад.

Разобравшись в хаосе сигналов, Дмитрий с предательским холодком, пробежавшим по спине, осознал — между ними и земным флотом в данный момент нет ни единого корабля прикрытия, и тут же он получил приказ: «Снизить тягу маршевых двигателей!»

Спустя мгновение, выслушав передачу с борта «Европы», он понял смысл отданной ему команды. Капитан Дюбуа собирался вступить в бой, прикрывая их отступление, и в данный момент его корабль, замыкающий движение конвоя, отстреливал спасательные капсулы с беженцами.

Их следовало принять на борт и отступать, уже не оглядываясь, спасая жизни тех, кого удалось забрать из подземных бункеров Дабога.

В ближнем космосе хаотично замелькали вспышки стартующих капсул. В их свете на экранах умножителей был виден корпус «Европы». Дорохов сумел различить плавные обводы самого крупного корабля транспортного флота родной планеты, заметить, как матово поблескивает наиболее уязвимое место корабля, сконструированного для сугубо мирных перелетов, — в свете двигателей стартующих капсул была видна оранжерея «Европы», чей купол, исполненный из герметичного пластика, наверняка будет разрушен первым же попаданием ракеты или снаряда.

Впрочем, Дюбуа опытный капитан, и декомпрессия оранжереи вряд ли затронет иные отсеки его корабля, — подумал Дмитрий, поворачивая «Иглу» при помощи маневровых двигателей таким образом, чтобы расположенные в ряд аварийные стыковочные узлы были сориентированы в ту сторону, где приборы фиксировали наибольшее количество спасательных капсул.

Стыковкой полностью управлял бортовой компьютер «Иглы», и в распоряжении Дмитрия внезапно оказалось еще несколько свободных минут.

Лучше бы их не было, — когда работаешь, некогда думать о чем–то, кроме управления кораблем, но сейчас, вольно или невольно, он смотрел на окружающие его тактические мониторы и видел всю картину назревающих событий.

Красновато–серый Дабог, укрытый плотной пеленой радиоактивной облачности, уже сполз на экраны заднего обзора. Мониторы оптических умножителей показывали, как заканчивает гиперпространственный переход очередной крейсер Земной армады. Вот остроносый клиновидный корпус начал проявляться там, где минуту назад была лишь чернота. Сначала это казалось призраком корабля… его оптическим фантомом, но с каждой секундой контуры крейсера становились все четче, словно изображение наполнялось изнутри неким веществом…

Рядом, повторяя маневр флагмана, набирали физический объем корабли поддержки — не менее десяти судов различной конфигурации и назначения.

Неизвестно, была эта акция земного флота специально синхронизирована с моментом эвакуации беженцев, или произошло фатальное совпадение, но факт оставался фактом — в трехстах тысячах километров от конвоя выстраивались в боевые порядки крейсера трех ударных флотов Альянса, а если присовокупить к ним корабли поддержки, каждый из которых ничуть не уступал в своем вооружении и ходовых качествах переоборудованным транспортам колонистов, то получалось, что в ближнем космосе в данный момент находилось уже около ста пятидесяти кораблей противника.

Дорохов понимал — их конвой обречен. Они не успеют набрать нужную скорость и выбраться из цепких объятий тяготения Дабога, а триста тысяч километров — это не дистанция в условиях космоса, и истребителям противника понадобится менее получаса, чтобы настичь их…

Взглянув на мониторы, отражающие позицию «Люцифера» и «Параллакса», Дмитрий внезапно увидел, что вместо двух кораблей в пространстве движется ромб, построенный из шести десятков судов различного тоннажа.

Это было приятной, даже ошеломляюще–приятной новостью для человека, который уже мысленно готовил себя к неизбежной и безнадежной схватке… Дорохов подумал, что пропустил момент, когда в трехмерном космосе появился флот, сформированный на Стелларе. Наверное, он слишком увлекся подавляющим психику зрелищем гиперсферного всплытия земных крейсеров.

Быстро просчитав курс, которым двигались вновь прибывшие корабли, Дмитрий сразу же понял — ромб нацелен в самый центр Земной армады и собирается атаковать плотное скопление кораблей, пока те не закончили маневр построения боевых порядков.

Выходило, что для обеих противоборствующих сторон встреча в районе Дабога оказалась неприятной неожиданностью, — земные корабли маневрировали на опасных скоростях, стремясь поскорее занять свои места, но они явно опаздывали: скорость движения атакующих кораблей колонистов неуклонно возрастала, что наводило на мысль об автоматических беспилотных судах…

Откуда Дмитрию было знать, что в подавляющем большинстве атакующий ромб составлен из оптических фантомов — устройств, проецирующих вокруг себя визуальный контур корабля. Нехитрое приспособление обладало сильным искусственным источником гравитации, работа которого имитировала массу настоящего корабля, что до последнего рокового мига обманывало любой электронный детектор.

Последней и немаловажной составляющей кораблей–призраков был заряд взрывчатого вещества, который в критический момент должен был разрушить гравитационный генератор. Такая резкая смена тяготения, совмещенная со взрывом, могла серьезно повредить любой корабль, находящий в непосредственной близости от фантома.

Блеф, технический обман, плюс самопожертвование людей — вот из чего складывались первые, поначалу совсем незначительные победы только зарождающегося флота Свободных Колоний…

***

«Европа» отошла от конвоя, когда последние спасательные капсулы с беженцами только приближались к оставшимся четырем транспортным судам.

Капитан Огюст Дюбуа отлично видел атакующий ромб, который, набирая скорость, стремился к точке гиперпространственного всплытия, где продолжали материализовываться последние два крейсера противника, окруженные вспомогательными судами поддержки, но опытный капитан, уже дважды вступавший в единоборство с отдельными кораблями Земного Альянса и прекрасно осведомленный о конструирующейся на Стелларе технике, понимал: в бой идут корабли–призраки, и весь обман обернется разрушением нескольких земных кораблей в ближайшие четверть часа.

Атака на основные силы флота не задержит космические истребители, которые уже выплюнул в космос головной крейсер Земной армады. Между стремительно приближающимися точками и отступающим конвоем по–прежнему находилась только «Европа».

— Внимание на постах! Вращение на корпус! Всем блистерным отсекам, огонь на поражение не открывать. Ставим стену заградительного огня.

Это было страшно и потрясающе одновременно.

Огромный корабль, отделившись от конвоя, лег на встречный курс, двигаясь «в лоб» космическим истребителям, но те, не желая связываться с ним, начали расходиться в стороны, обтекая «Европу» на почтительном удалении.

Это было грубой тактической ошибкой, которой и добивался своими действиями Огюст Дюбуа.

Корпус «Европы», усеянный смонтированными на Стелларе куполообразными выступами, начал медленно вращаться, и вдруг… каждый прозрачный блистер, внутри которого было установлено орудие, открыл огонь.

Десятки снарядных трасс в результате вращения корпуса не потянулись к истребителям прямыми сверкающими нитями, а начали расходиться веером, словно от «Европы» в космос стремительно вытягивалась сверкающая плоскость смертоносного круга, на самом деле очень похожего на стену, сотканную из улетающих в бесконечность снарядов.

Результат не заставил себя ждать. Плоскость заградительного огня разрасталась, отсекала четыре корабля конвоя от атакующих их истребителей, а те, не предугадав маневр капитана Дюбуа, уже попали в ловушку. Две передовых эскадрильи напоролись на заградительный огонь, в космосе расцвели ослепительные бутоны взрывов; во все стороны полетели обломки истребителей головной группы, остальные, видя гибель товарищей и наблюдая непрекращающийся огонь с борта «Европы», сломали строй, хаотично, каждый сам по себе пытаясь выйти из затруднительной ситуации и перенацелиться на изрыгающий огонь корабль колонистов.

Некоторым это удалось, но, поскольку «Европа» двигалась встречным с истребителями курсом, постоянно «надвигая» на них смертоносную плоскость заградительного огня, счастливчиков оказалось мало, космос был полон обломков, всюду мелькали вспышки разрывов… Казалось, что пространство кипит от взрывов декомпрессии и разлетающихся осколков, эфир несколько минут нес на волнах радиосвязи лишь неистовые проклятия, предсмертные крики и мольбы о помощи…

Никто не мог подсчитать, сколько истребителей противника погибло вследствие хитрого маневра невысокого, толстого и розовощекого француза, совсем не похожего на человека с железными нервами, но и тех кораблей, которым удалось выбраться из ловушки, с лихвой хватало на полноценную атаку такой слабо уязвимой цели, как «Европа».

Некоторое время в ближнем космосе продолжался хаос. Истребители, потерявшие централизованное управление, беспорядочно носились в пространстве, избегая столкновений друг с другом, а «Европа», израсходовав четверть боекомплекта своих орудий, на время прекратила огонь, продолжая двигаться прежним курсом, назад к Дабогу, оставляя за кормой плотное поле изувеченных машин, похожее на скопление металлических астероидных глыб…

В рубке корабля напряжение членов экипажа уже превысило все мыслимые пределы, — страх ушел, он остался за незримой чертой, и вдруг наступило странное спокойствие, словно ощерившийся орудиями транссистемный лайнер не шел гибельным курсом, а совершал обычный маневр сближения с дружественными судами.

Это наваждение длилось недолго, до той поры, пока не начали поступать новые доклады:

— Сэр, пятнадцать атакующих целей с правого борта! Наблюдаю запуск ракет класса «космос–космос»!

— Четырнадцать целей, нижняя полусфера, атакуют по вертикали!

— Наблюдаю работу электромагнитных катапульт на крейсерах Альянса! Они выпускают вторую волну истребителей!

Ответ капитана Дюбуа был короток. Он понимал, сражение будет недолгим…

— Всем блистерным башням: огонь на поражение по атакующим целям! Двигательный, тяга на полную мощность! Навигационным постам, экстренный запуск всех имеющихся на борту зондов по направлению ракетных атак!

Вот так…

По корпусу «Европы» пробежала крупная дрожь, переборки вибрировали от внезапного ускорения и частых запусков малых аппаратов разведки. В ход шло все, что могло хоть как–то обеспечить дополнительную защиту. Зонды, предназначенные для разведки планетарных атмосфер, создали ложные цели, и первый ракетный залп, произведенный истребителями, пропал впустую. Лишь одна боеголовка достигла корабля, остальные погнались за выпущенными зондами, наводясь на тепло их двигателей…

В следующую секунду страшный удар потряс «Европу».

В рубке управления капитана Дюбуа сбило с ног, и он, встав с пола, тут же рухнул в кресло.

Дрожь от работы орудийных комплексов не прекращалась ни на миг, — каждая блистерная башня теперь работала в автономном режиме, вне зависимости от того, какие повреждения получил корабль и какие маневры он совершал…

— Сэр, прямое ракетное попадание в сегмент оранжерей! Полная декомпрессия отсеков гидропоники! Поврежденный модуль изолирован аварийными переборками!..

Капитан взглянул на экран обзора и увидел, как тянется за «Европой» длинный шлейф обломков от конструкции купола оранжерей. Вперемешку с искривленными, сорванными со своих креплений балками несущих конструкций, сегментами толстых стекол, вырванными взрывом декомпрессии растениями плыли огромные глыбы мутно–зеленого льда — это было содержимое гидропонических баков, где плававшие в воде водоросли вырабатывали необходимый для систем жизнеобеспечения кислород…

Оторвав взгляд от этой уничтожающей разум картины, Огюст Дюбуа отрывисто скомандовал:

— Стабилизировать корабль! Сделать перерасчет массы для двигательного отсека! Продолжаем ускорение!

Одинокий, огрызающийся огнем корабль медленно., но неуклонно двигался навстречу Земной армаде, сближаясь с ней и одновременно с атакующим ромбом, который вели «Люцифер» и «Параллакс».

Взглянув на тактический монитор, капитан «Европы» понял, что их жертва не напрасна, — конвой из четырех транспортных судов на полной крейсерской скорости удалялся от Дабога, а вслед ему сквозь поле обломков сумело прорваться не более десятка вражеских космических истребителей.

Справятся… Они справятся… — словно молитву, повторял про себя капитан «Европы», глядя, как вторая волна космических истребителей, исторгнутая вражескими крейсерами, движется навстречу его кораблю, словно из черноты пространства на них катился плотный вал, сотканный из ярких горячечных точек…

***

«Игла», которую вел Дорохов, двигалась в арьергарде конвоя, и потому первый заход прорвавшихся сквозь заслон «Европы» космических истребителей был направлен именно на нее.

Естественно, каждый транспортный корабль колонистов обладал собственными средствами обороны.

Доработки, произведенные на космической верфи луны Стеллар, сводились к следующему: в местах расположения аварийных люков, прямо поверх них на корпусе корабля были смонтированы прозрачные полусферы из термостойкого пластика. Внутри каждого выступа помещалось закрепленное в дугообразной подвеске кресло стрелка и соединенное с ним орудие, ствол которого выходил за пределы купола через вертикальную прорезь. Из–за предельной простоты конструкции внутри блистера царил вакуум, и стрелку приходилось работать в скафандре.

Впрочем, никто не жаловался на дискомфорт.

Дмитрий не имел опыта пилотирования корабля в условиях жесткого боя, когда работают все огневые точки, порождая при этом сильные импульсы реактивной тяги, направленные в разные стороны, и потому в первый миг, когда корабль задрожал, он растерялся. Дорохову показалось, что приборы навигации разом сошли с ума, а корпус сейчас попросту развалится на куски от противоположных импульсов ускорения.

Первым машинальным движением он включил систему экстренной защиты пассажирских помещений, — по всему кораблю тут же взвыли предупреждающие сирены и начали опускаться герметичные переборки, разделяя «Иглу» на несколько десятков изолированных друг от друга отсеков.

Следующим его порывом было полное отключение автоматики, — бортовой компьютер только добавлял напряжения в хаос импульсивных нагрузок, пытаясь как–то ответить на них работой двигателей коррекции.

Два интуитивных, абсолютно верных в сложившейся ситуации хода спасли не только человеческие жизни, но и сам корабль.

«Иглу» вращало, боковые импульсы толкали корабль в разных направлениях, частично гася или усиливая друг друга, и оттого у пилота создавалось ощущение, что транспорт трясет крупной, вибрирующей дрожью, при этом он постоянно сходил с курса, одновременно теряя скорость.

Дорохов, предчувствуя беду, закрыл забрало гермошлема и взял управление на себя.

Поначалу он ощутил астронавигационные рули как непослушную ему враждебную силу, но постепенно его разум и тело свыклись с постоянным, норовистым сопротивлением корабля, и он оставил тщетные попытки вернуть «Иглу» к оси курса или остановить ее спонтанное вращение. Дмитрий лишь старался предугадать и погасить наиболее сильные импульсы, возникающие при стрельбе орудий, а для этого ему пришлось плюнуть на показания приборов и сосредоточиться на экранах кругового обзора.

Космос вокруг полыхал.

Врут те, кто говорит, что пространство двухцветно, нет, оно брызжет слепящими красками, вспыхивает нитями снарядных трасс, разлетается вишневыми брызгами размягченной ударами лазеров брони, взрывается мутными облаками декомпрессионных выбросов, расцветает оранжево–белыми солнцами…

Бой длился несколько минут. Десяток прорвавшихся истребителей ринулись на «Иглу», пытаясь вспороть обшивку корабля лазерными разрядами, но им навстречу потянулись трассы снарядов, несущих кинетическую энергию, не свойственную боевой космической технике. Все орудия, которыми комплектовались корабли конвоя, были заимствованы из арсеналов наземных средств взаимоуничтожения и в условиях космоса выпускали снаряды с чудовищным ускорением…

Два истребителя противника на глазах Дмитрия превратились в слепящие мутно–оранжевые солнца, от которых во все стороны разлетались брызги расплавленного металла и крупные обломки вишневого цвета.

Спустя минуту он уже вполне владел собой, интуитивно предугадывая, какая огневая точка «Иглы» заработает в следующий момент, и некоторое время смог удерживать корабль от спонтанных рывков, пока один из истребителей не спикировал на куполообразную рубку управления.

Дорохов не видел, как темно–красный шнур теплового лазера взрезает обшивку, он заметил эту атаку только в тот миг, когда купол экранов над его головой вдруг лопнул и начал разваливаться, — отдельные мониторы взрывались, словно шрапнельные снаряды, а вихрь улетучивающегося в пробоину воздуха уже срывал с места все незакрепленные предметы, унося их в пробоину вместе с обломками приборов.

Луч полоснул по полу рубки в полуметре от кресла пилота, оставив на прочной переборке уродливый расплавленный шрам, но Дмитрий уже не видел этого, — стоило ему на миг потерять контроль над управлением, как «Игла» совершила рывок, породивший запредельную для человеческого организма перегрузку. Этот спонтанный маневр вырвал корабль из–под удара истребителя, но сознание Дорохова не выдержало и погасло, как гасли в этот миг разумы десятков других членов экипажа и пассажиров изуродованного транспортного корабля…

***

Когда он очнулся, вокруг было темно.

Некоторое время расплывчатое зрение никак не хотело адаптироваться к темноте, потом Дмитрий начал различать крохотные разноцветные огоньки и понял, что это индикационные сигналы, которые светились на уцелевших секциях пульта управления.

Он попытался пошевелиться и понял, что абсолютно не пострадал, в теле не ощущалось никакой боли, лишь страховочные ремни, пристегивающие его к креслу, стесняли движение.

Вспомнив последние секунды перед беспамятством, он задрал голову вверх и вдруг различил смутную тень, ползущую по куполообразному своду рубки управления, двигаясь на фоне чернеющих гнезд выбитых обзорных экранов. Вспомнив про фонари скафандра, он включил один из них и, направив вверх луч осветительного прибора, увидел автономного ремонтного робота, внешне похожего на паука. Робот полз вдоль ровной линии разреза и заполнял щель, проделанную лазерным лучом, специальным герметизирующим пенящимся составом.

Следующее ощущение Дорохова было связано с собственным вестибулярным аппаратом. Тело слегка прижимало к правому подлокотнику кресла, и одновременно мышцы воспринимали нагрузку, значит, корабль летел с постоянным ускорением, развернувшись левым бортом в направлении полета…

Это был неуправляемый дрейф. Дмитрию некоторые нюансы создавшегося положения стали ясны сразу же, как только он очнулся. Вопросы, которые требовали немедленного ответа, относились к иной категории — следовало срочно выяснить, какая часть корабля уцелела после бесноватой атаки космических истребителей, что с людьми, запертыми в автономных отсеках, и какова общая обстановка в ближнем космосе.

Отстегнувшись от кресла, Дорохов попытался встать на ноги, но боковое ускорение мешало нормально утвердиться на полу. Это было нечто среднее между неудобным ускорением и невесомостью, поэтому Дмитрий опять сел в кресло и взглянул на приборную панель, отражающую состояние систем ручного управления.

Несколько десятков индикаторов говорили о полной несостоятельности бортового компьютера, — самое распространенное словосочетание, которое он мог прочесть на уцелевших экранах, было сообщением об ошибке обмена данными.

Оставалось действовать вручную.

Не имея возможности оценить окружающую обстановку, Дорохов решил рискнуть. Отсутствие каких–либо вибраций говорило о том, что все орудия молчат: они либо уничтожены, либо исчерпали свой боекомплект. Осторожно перебирая сенсоры на длинной штанге аварийных астронавигационных рулей, он быстро выяснил, какие дюзы коррекции все еще функциональны и подчиняются командам ручного управления.

Вслепую задействовав два двигателя ориентации, он затормозил боковой дрейф «Иглы». Странное это было чувство — управлять кораблем, который в его воображении превратился в темную глыбу металла, осуществляя коррекции на основе ощущений собственного тела.

Когда он почувствовал, что сила, прижимавшая его к подлокотнику, исчезла, Дмитрий сделал вторую попытку встать и на этот раз попросту всплыл над креслом.

Ощутив невесомость, Дорохов понял, что добился нужного результата. Теперь корабль либо полностью остановился, либо дрейфовал с минимальным ускорением, которое разум пилота автоматически приравнивал к нулю.

Теперь следовало выяснить, что с «Иглой».

Оттолкнувшись от подлокотников кресла, он поплыл мимо разбитых консолей управления в сторону выхода из рубки. Картины, открывавшиеся его взору в тесном помещении командного отсека, вовсе не радовали глаз. Луч лазера, пробивший обшивку, не только оставил уродливый шрам на полу, он еще и задел два компьютерных терминала, превратив их в бесформенную оплавленную массу, из которой на Дмитрия смотрели пустые глазницы лопнувших мониторов, да обрывки кабелей тянулись к нему, цепляясь за тело, будто змеи, выпроставшиеся из своих пластиковых нор.

Сразу за переборкой начинался главный коридор «Иглы», проходивший через весь корабль от носа до кормы. Отсюда можно было получить доступ к любому отсеку, но первое, что увидел Дорохов, вручную открыв овальный люк, было плотное нагромождение всевозможных предметов, перемешанных с обломками обшивки. В стене коридора зияла дыра около метра в диаметре, идеально круглая, с оплавленными краями. Хаос предметов подле нее объяснялся просто — что–то перегородило отверстие в момент декомпрессии, не позволив воздушному потоку унести с собой скопившиеся подле дыры предметы.

Этим «что–то» был робот–андроид, один из тех, кто вместе с беженцами эвакуировался с Дабога. Дмитрий знал, что эта модель человекоподобных машин серийно производилась еще на Земле. Андроиды входили в комплектацию колониальных транспортов, и многие семьи передавали такие машины из поколения в поколение как семейную реликвию…

— Сэр, вы можете мне помочь? — раздался в коммуникаторе гермошлема глухой синтезированный голос машины.

Дмитрий посмотрел на андроида. Если изначально робот пытался заткнуть своим телом дыру в обшивке, то теперь, когда воздух из коридора все же улетучился, несмотря на такой отчаянный акт самопожертвования, тело дройда оказалось заклиненным в пробоине. Голова, верхняя часть торса и руки находились внутри «Иглы», ноги же снаружи, а по бокам все щели между краями пробоины и телом дройда были плотно забиты мелкими предметами, которые затянуло в зазоры шквальными напором истекающего в дыру воздуха.

Были секунды, когда на Дмитрия вдруг накатывала жуть.

Глядя на торчащее из пробоины тело человекоподобного робота, он испытал очередной прилив страха и неопределенности, — все происходящее с ним казалось дурным сном, он жил словно актер, действующий в рамках навязанного ему сценария…

Хуже всего, конечно, было осознавать, что темный, лишенный воздуха коридор «Иглы» и есть сама реальность, а глухой голос человекоподобной машины никем не срежиссирован…

Он машинально начал вытаскивать заклинившие тело дройда обломки, одновременно отталкивая в сторону крупные, мешающие работать предметы, которые плавали в невесомости подле пробоины.

Сорванные с креплений пластиковые стулья, куски декоративной обшивки и видеокамеры наблюдения с разлохмаченными обрывками проводов послушно уплывали от его толчков в темные глубины коридора, беззвучно рикошетя от стен…

Наконец одна рука дройда освободилась, и он тут же начал активно помогать в собственном вызволении…

Они работали молча, не обменявшись более ни одной фразой, и только когда человекоподобный робот смог, пользуясь уже двумя руками, втянуть себя внутрь космического корабля, он произнес, на этот раз с нотками интонаций в синтезированном голосе:

— Спасибо, сэр. Меня зовут Дейвид, я отношусь к разряду бытовых машин серии «Хьюго», но моя семья звала меня просто Дейв.

— Где они? — спросил Дмитрий.

— Кто?

— Твоя семья. Люди, которым ты служишь.

— Они погибли, сэр.

— Где? — По спине Дорохова пробежал холодок. — В каком отсеке?! Я же велел всем надеть аварийные скафандры!..

— Они погибли на Дабоге, сэр. Попали под первую орбитальную бомбежку.

Дорохов посмотрел на дройда.

В интонациях синтезированного голоса машины слышались горечь и страдание, наверное, эта слуховая галлюцинация несколько смягчила резкий вопрос Дмитрия:

— Тогда какого… Как ты попал на борт «Иглы»?

— Была объявлена всеобщая эвакуация. Я последовал за остальными, чтобы улететь с планеты. К сожалению, я не нашел себе нового хозяина, а это предполагает некоторую свободу моих поступков.

Эта машина была похожа на человека и разговаривала как человек.

— Сэр…

— Да? — Дмитрий повернул голову.

— Вы не хотите взять меня к себе?

— Зачем?

— Я привык служить людям. Мне нужен человек, который бы нуждался во мне…

— Ладно… — Дорохов согласился легко, потому что не воспринимал все всерьез и его голова была занята в этот момент проблемами куда более страшными и насущными, чем осиротевший бытовой дройд. В любом случае пара механических рук ему не помешает…

— Сэр, могу я узнать…

— Так, — перебил его Дорохов, — меня зовут Дима, я пилот «Иглы». Сейчас ты следуешь за мной и исполняешь все мои указания, понял?

— Да. Образец голоса для распознавания речевых команд внесен в основную базу данных. Прошу уточнить степень свободы действий при исполнении приказов.

— Полная, — ответил ему Дмитрий, не подозревая, что для тонко запрограммированного андроида эта команда, отданная новым хозяином, означает очень многое.

На секунду робот застыл, словно манекен, затем в коммуникаторе Дорохова раздался его голос:

— Смена командных приоритетов произведена. Включена наивысшая функция свободы принятия решений. Я готов к действию.

— Тогда пошли. Вскрываем отсеки правого борта, проверяем состояние людей и исправность аппаратуры.

***

Это был тяжелый путь.

«Игла» не металлический и уродливый неполноценный обломок, как того опасался Дмитрий, но множественные повреждения брони, декомпрессия отсеков, разбитые агрегаты и дезориентированные, перепуганные люди — все это создавало удручающую картину.

Приказав Дейву исследовать грузопассажирский отсек «А», Дмитрий занялся ручным приводом первой опущенной по его приказу аварийной переборки. За ней царил вакуум, в темном помещении, прижавшись друг к другу, стояли люди в аварийных скафандрах, сквозь оплавленную дыру в обшивке просматривались звезды, но первое, что увидел Дорохов в рассеянном свете своего плечевого фонаря, были алые капельки крови, плавающие в невесомости, и раскроенное лазерным лучом человеческое тело, которое, разделившись на две половинки, медленно дрейфовало под потолком отсека.

В первый момент Дима остолбенел, его горло сжал спазм, но тихий голос в коммуникаторе едва не заставил его заорать от отчаяния, внутренней боли и неприятия всего происходящего вокруг:

— Дяденька, заберите нас отсюда…

Взрослые и дети, всего девять человек… Сколько они простояли вот так, в терпеливом ожидании, среди алой каплеобразной взвеси, которую разбрызгивало кружащее под потолком отсека мертвое тело?

— Дейв, что там у тебя?!

— Отсек «А» не пострадал. Тут есть свет и воздух. Я запускаю рециркулятор атмосферы и автономный контур жизнеобеспечения.

Доклад дройда был первой приятной новостью. Робот оказался намного более полезным и сообразительным, чем это можно было предположить на первый взгляд.

— Идите за мной. — Дмитрий сам поразился твердости собственного голоса. На самом деле ему все еще хотелось кричать, но молчаливые фигуры не оставляли ему права проявлять свои чувства, — в их глазах он был офицером корабля, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Двигаемся прямо по коридору, к отсеку «А», — задавив душившие его эмоции, коротко приказал Дмитрий.

***

За два часа он собрал почти всех принятых на борт корабля беженцев. Тридцать человек разместились в первом, подготовленном Дейвидом отсеке, еще сорок — во втором, более обширном, имеющем литеру «Б».

За время своих поисков Дмитрий не встретил ни одного члена экипажа «Иглы». Всего их было двенадцать человек, и, кроме Дорохова, который вел корабль, остальные члены команды по боевой тревоге заняли посты в блистерных куполах.

Теперь никто из них не отвечал на вызовы по внутренней связи. Блистеры молчали, и эта тишина при попытках связаться с кем–либо из экипажа порождала в душе Дорохова отчаяние.

Наконец, констатировав смерть шестерых беженцев, погибших в момент, когда «Игла» подверглась массированной атаке прорвавшихся сквозь заслон «Европы» космических истребителей, и разместив выживших в двух загерметизированных отсеках, Дмитрий, Уже едва живой от усталости и непрекращающегося стресса, смог заняться непосредственно огневыми точками корабля.

Если бы не невесомость, царящая в отсеках, его бы шатало при ходьбе от усталости и нервного напряжения, но в отсутствие тяготения он ощущал лишь бесконтрольную дрожь, которая волнами гуляла по телу под скафандром.

Озноб не имел никакого отношения к холоду.

Дмитрий позволил себе остановиться, чтобы хоть немного прийти в чувство после двухчасовых блужданий по темным, изувеченным отсекам «Иглы» в поисках выживших.

Уцепившись за скобу, он висел под потолком коридора, слушая, как гулко и неровно бьется его собственное сердце. Внезапно вспомнился шипящий вишнево–красный луч лазера, прошедший всего в полуметре от его кресла, оставляя на полу рубки расплавленную борозду и падающие сверху осколки лопнувших экранов, которые, не долетев до пола, вдруг взмывали вверх, подхваченные шквальным порывом улетучивающегося в узкую пробоину воздуха.

…Когда сердце немного успокоилось, а пульс перестал ощущаться в висках, как гулкий и ритмичный набат, Дима больше не смог медлить, застыв под потолком коридора, — кончились все мыслимые отговорки, — ему нужно было проверить огневые точки, чтобы убедиться воочию, что стало с одиннадцатью членами экипажа «Иглы», отражавшими атаку истребителей, находясь в блистерных отсеках, выступающих за обшивку корабля.

К ним вели аварийные шлюзы, внутренние люки которых выходили все в тот же центральный коридор «Иглы». Всего огневых точек было двенадцать, одна пустовала в момент атаки, но Дорохов не знал, в каком именно блистере не было стрелка, поэтому, отправив Дейва заделывать пробоину в обшивке — ту самую подле рубки управления, из которой он извлек дройда несколько часов назад, Дима, собрав остатки мужества, решил, что будет исследовать все блистеры подряд, начиная от хвостовой части корабля.

Пока в центральном коридоре царил вакуум, у него не было причин выполнять процедуру шлюзования — отсеки стрелков с установленными в них орудиями также не имели атмосферы, поэтому Дмитрий открыл сразу оба люка, протиснулся сквозь узкий тамбур аварийного шлюза и оказался внутри прозрачного купола огневой точки.

Ему потребовался лишь краткий, полный ужасного прозрения миг, чтобы понять — он не в куполе, а в открытом космосе!..

Уцепившись за покореженную, оплавленную штангу, которая крепила орудие к корпусу «Иглы», Дорохов огляделся и понял, что блистера попросту нет, от него остались лишь острые огрызки бронестекла да несколько искривленных стоек, на одной из которых, будто черная насмешка над всеми его надеждами, уцелел фрагмент кресла, прожженная насквозь спинка с обрывками страховочных ремней.

Ему, несмотря на возраст, вдруг захотелось заплакать навзрыд, как маленькому ребенку… но даже этого не вышло, лишь вырвался из горла сдавленный хрип…

Война…

Только сейчас, глядя на расположенные по кругу огрызки бронестекла, он начал смутно понимать истинный смысл этого слова…

Оно никак не хотело приживаться внутри, находить свое место среди жизненных понятий, и Дима в этот страшный для него миг окончательного прозрения смог осознать только один непреложный факт — она пришла и уже не уйдет… Как бы страстно он ни желал проснуться — это был не сон, не кошмар из мира грез, а реальность, которая вскоре станет буднями, обыденностью, если, конечно, ему самому повезет выжить…

Сколько раз за последние часы ему казалось, что иссякло все: и физические силы, и мужество, и желание жить, но нет, откуда–то брались энергия и упрямство, чтобы сделать очередной шаг…

Вот и сейчас…

Ему нужно было поднять голову, чтобы посмотреть вдоль корпуса «Иглы», увидеть остальные блистеры этого борта… и он поднял взгляд, скользнул им по обшивке корабля, где вместо огневых точек виднелись оплавленные язвы да кружили, бесшумно скребя по керамлиту брони, какие–то неразличимые издалека фрагменты не то тел, не то орудий…

Дима смотрел на эту картину, его взгляд холодел и ожесточался одновременно, он не мог видеть себя со стороны, как не осознавал, что в эти минуты его волосы под гермошлемом стали седыми…

***

— Дейв, ты меня слышишь?

— Да, сэр!

— Называй меня по имени.

— Хорошо, Дима.

— Ты заделал пробоину?

— Заканчиваю. Осталось немного.

— Еще утечки есть?

— Я не успел проверить. Ремонтные роботы из резерва корабля сейчас работают в ходовой рубке и двигательных секциях, устраняя неисправности. Думаю, что утечками можно заняться позже.

— Хорошо, как закончишь с дырой, перебирайся на правый борт. Возьми себе в подчинение пару сварочных роботов, пусть освободят аварийные шлюзы от остатков уничтоженных блистеров.

— Я понял.

«Игла» оживала, медленно, но верно.

В центральном коридоре заработали генераторы искусственной силы тяжести. Из зарешеченных щелей под потолком вырывались зримые струи пересыщенного водяными парами воздуха, температура в загерметизированных отсеках поднималась благодаря включившимся в работу резервным системам жизнеобеспечения.

Войдя в рубку, Дмитрий увидел совершенно иную картину, нем ожидал. Узкая, похожая на разрез хирургического скальпеля пробоина была заделана, с куполообразного свода в некоторых местах, словно сосульки, свисали потеки застывшей герметизирующей пены, большинство приборов работало, и лишь один, к счастью, не главный, а вспомогательный пульт управления был безнадежно испорчен. Луч лазера буквально раскроил компьютерный терминал на две половины.

Покосившись на оплавленную борозду, которая шла в полуметре от его кресла, Дима занял свое место за главным пульсом управления «Иглы».

Судя по сигналам, бортовой компьютер уже включился в работу: шла тестовая проверка систем управления. Данные на мониторах свидетельствовали, что двигательные секции и отсек гипердрайва не пострадали. Основной удар истребителей пришелся на зримые точки сопротивления и на хорошо различимый купол рубки управления. Логика тех подонков, что атаковали транспорт с беззащитными людьми, была проста. Они уничтожили блистеры, разворотили главный пост управления и ринулись в атаку на остальные корабли конвоя.

Дима заметил, что его руки дрожат, когда он потянулся к переключателям пульта, чтобы активировать резервную подсистему обзора и связанный с ней тактический монитор.

В первый момент, когда осветились расположенные непосредственно над пультом управления экраны, он не смог адекватно оценить картину, которую ему предлагала бесстрастная электроника.

Ближний космос был буквально забит обломками. «Иглу» от столкновений с ним спасало лишь то, что корабль неподвижно висел в пространстве, а сами обломки имели небольшие кинетические энергии и медленно образовывали нечто вроде водоворота, — какая–то сила заставила их медленно двигаться по кругу…

Несколько минут Дорохов разбирался в потоке поступающих данных, пока не понял, что на его глазах происходит образование совершенно новой формации небесных тел. Страшное, жестокое, сюрреалистическое произведение человеческих рук, которое теперь подчинялось законам небесной механики. В центре коловращения массы обломков находился огромный, обладающий внушительной массой крейсер Земного Альянса. Его корпус был разворочен взрывами, обшивка стояла дыбом, ее рваные куски торчали во все стороны перпендикулярно корпусу. Видимо, в крейсер врезался один из начиненных взрывчаткой кораблей–самоубийц…

За три часа, в течение которых Дима собирал выживших на борту «Иглы», этот корабль стал центром тяготения для огромного поля обломков.

Попеременно бросая взгляд то на экраны умножителей, то на тактический монитор, куда бортовой компьютер проецировал электронную версию происходящего, Дорохов заметил среди плывущих в космосе обломков еще один большой темный контур, который поначалу показался ему бесформенной глыбой, но системы опознавания быстро рассеяли данное заблуждение. Это была «Европа» — мертвый, изуродованный до полной неузнаваемости корабль, принявший на себя первый удар сонмища атакующих конвой истребителей.

Дима смотрел на экраны, и его разум проваливался в черную пропасть. Он не мог осознать масштабов произошедшего. Логика подсказывала, что ромб, собранный из малых кораблей, присланных с орбит Стеллара, благодаря отвлекающему, дерзкому маневру «Европы», сумел достичь точки гиперсферного всплытия Земных армад и, судя по количеству обломков, обрушил на них всю самоубийственную мощь кораблей–смертников.

Это происходило одновременно с тем моментом, когда прорвавшиеся истребители атаковали отступающий конвой и непосредственно «Иглу».

Дима уже не мог сопереживать, внутри иссяк запас этого чувства, он лишь попытался отыскать среди окружающего хаоса еще два корабля: ракетные крейсеры «Люцифер» и «Параллакс», но бортовой компьютер смог опознать лишь обломки последнего…

Хотелось верить, что «Люцифер» сумел ускользнуть из этого ада.

Теперь, когда стала ясна общая картина, он направил свои усилия на поиски остальных кораблей, входивших в состав конвоя…

Тщетно…

Тактический монитор рисовал лишь уродливые контуры обломков, чьи призрачные, смутно различимые глыбы проплывали в зоне разрешающей способности резервных видеокамер «Иглы»…

Дорохов понял — их кораблю просто повезло. Атака истребителей частично вывела его из строя, и стервятники ринулись на новые цели, а потом… Потом, когда небольшой флот Колоний, возглавляемый «Люцифером» и «Параллаксом», достиг точки гиперсферного всплытия земных армад, никому уже не было дела до изувеченного транспортного корабля — под атакой оказались многокилометровые земные крейсеры, и все силы Альянса были брошены на их защиту…

Итогом стало это поле обломков, простирающееся на многие сотни километров.

Дабог виднелся отсюда тусклой звездочкой, основные события происходили уже в глубоком космосе, на значительном удалении от многострадальной планеты.

Дима не знал, как ему следует поступить. Первым порывом было желание включить двигатели «Иглы» и медленно выбираться из страшного поля обломков, чтобы активировать секции гипердрайва, как только корабль достигнет зоны чистого космоса, но этот внутренний порыв тут же угас, как только он подумал о людях, которые, возможно, сумели выжить среди окружающего «Иглу» хаоса искореженного металла…

Если повезло ему, значит…

Вот тут перед ним и встала эта дилемма. Глядя на поле бесформенных обломков, которые в своем медленном движении постепенно пытались образовать уже не плоскость, а сфероидальную фигуру с громадным крейсером Земного Альянса в центре, Дорохов пытался определить, кого ему следует спасать, но длилось это недолго, — завораживающий вид обломков стирал ненависть, как ластик стирает несмелый штрих карандаша. Тут уже не могло быть врагов и друзей, все, кто сохранил способность двигаться и драться, покинули это кладбище как минимум несколько часов назад, да и экипажи с поврежденных кораблей Альянса наверняка были подобраны, вот только чудом уцелевших беженцев, если такие найдутся, подбирать было некому…

Эти мысли, на самом деле рваные, хаотичные, заставили Дмитрия прийти к волевому решению. Его рука потянулась к панели внешней связи, переключив диапазон передачи на открытую волну длиной в двадцать один сантиметр.

— Дима… — На плечевую пластину его скафандра легла металлопластиковая кисть.

Дорохов резко обернулся.

— Дейвид?

— На борту «Иглы» есть ручное оружие? — спросил андроид.

— Да.

— Тогда я бы рекомендовал отправить вооруженных людей к стыковочным узлам.

— Зачем?

— Ты собираешься подать сигнал оповещения тем, кто уцелел в обломках, верно?

— Да.

— Среди тех, кто откликнется, могут оказаться враги.

Дима бросил мрачный взгляд на экран обзора, где немо проплывали изувеченные глыбы металла.

— Здесь не может быть врагов и друзей. Всех уравнял этот хаос… — негромко произнес он.

— Ты ошибаешься, — возразил дройд. — Не забывай, я пережил все атаки на Дабог, все орбитальные бомбежки… Я не человек, а всего лишь машина с запрограммированной функцией саморазвития, и мое мнение может не учитываться, но я побывал во многих ситуациях, а конструктивные особенности моего мышления более рациональны, и они позволяют мне оценивать ситуацию в ином свете. Я видел, как люди, только что молившие о помощи, бросались с оружием в руках на своих спасителей, едва те извлекали их из гиблых мест. Так было на Дабоге, я видел это…

— Что ты предлагаешь? — испытывая в этот момент неприязнь к человекоподобной машине, спросил Дорохов.

— Я не предлагаю, Дима, я советую. Будь осторожен. Выставь посты подле шлюзов стыковочных камер.

Некоторое время Дорохов молчал, потом, сделав над собой очередное усилие, кивнул.

— Хорошо. Я поступлю так, как ты советуешь.

***

— Внимание! Транспортный корабль «Игла» вызывает всех выживших! Мы готовы оказать помощь. Всем, кто нас слышит, передаю координаты своего дрейфа относительно крейсера Земного Альянса, занимающего центральное положение в поле обломков…

Передатчики «Иглы» транслировали запись в режиме нон–стоп.

Дорохов вместе с андроидом и двумя колонистами, которым Дмитрий выдал оружие и запретил снимать скафандры, расположились в отсеке, соседствующем со шлюзовой камерой основного стыковочного узла.

Помещение являлось дезинфекционной камерой, и среди специальных кабин для обработки скафандров не было аппаратуры прямой связи с бортовыми поисковыми системами, но тут андроид проявил уже не первый инициативный шаг, который удивил и насторожил Дмитрия. Колонисты отнеслись к действиям дройда с полным равнодушием, — видимо, на Дабоге программная степень свободы бытовых механизмов была много выше, чем на Кьюиге или Элио.

Дейвид просто подошел к стене, снял кожух декоративной панели, за которой прятались толстые кабели, несколько секунд смотрел на их хитросплетение, а потом из указательного пальца его правой руки выдвинулся иглообразный: точечный разъем. Одно движение, и заостренный шунт вошел в кабель, проткнув изоляцию.

— Я установил связь с поисковыми системами корабля, — повернув голову, сообщил андроид.

Дорохов не стал комментировать ситуацию, только хмыкнул, глядя на этот импровизированный сетевой терминал…

Он думал сейчас совсем о другом.

За три часа, пока он обследовал поврежденный корабль, машинально отдавал указания по ремонту отсеков, восстановлению аппаратуры и размещению спасенных пассажиров, у него не было времени остановиться и подумать, что же на самом деле произошло с ним, да и со всем окружающим миром вообще?

Полгода назад он был всего лишь молодым астронавтом, начинающим пилотом, самым младшим членом экипажа транспортного космического корабля, и вдруг невероятные, ошеломляющие события навалились одним днем — его мобилизовали, как всех пилотов, обучавшихся на Элио, и отправили на луну Стеллар, на орбитах которой собирался весь торговый флот трех развитых колоний. Но даже тогда он не до конца осознавал, что стряслось с их жизнью, почему вокруг такая суета и спешка, отчего одни люди ходят мрачные, иные ведут себя как нервнобольные, находящиеся на грани срыва, а третьи, к категории которых относился и он сам, ничего не понимали в наступившем вдруг хаосе, где главными часто употребляемыми словам были «война» и «Дабог»…

Потом, попав в состав конвоя, он понял если не все, то очень многое. В момент прорыва блокады сожженной дотла планеты Дорохов вдруг мысленно отметил, что на луне Стеллар самыми нормальными были как раз те, кто ходил мрачнее тучи или психовал, готовя их корабли.

Эти люди догадывались о том, что может произойти.

Он видел серый радиоактивный снег Дабога, видел армады крейсеров, всплывающие из аномалии космоса, в разум Дмитрия навек впечатался образ полыхающей заградительным огнем «Европы» и сонмища атакующих космических истребителей… Сегодня он пережил кромешный ад, потерял всех своих товарищей, погибших в блистерах «Иглы», отражая атаку малых кораблей противника, и…

Он стал капитаном изувеченного корабля. Его последним членом экипажа и последней надеждой для десятков беженцев, которые безропотно сносили все лишения…

Он обязан выжить и вывести корабль из этого коловращения страшных обломков, оставшихся после титанической битвы в космосе.

***

В течение часа на связь с «Иглой» вышли три спасательные капсулы, принадлежащие уничтоженным судам конвоя «Q–5». Для Дорохова это было самое радостное событие во всей череде потрясений, которые он испытал за последние часы. Еще двадцать человек удалось принять на борт «Иглы». Теперь людям приходилось стоять в тесных отсеках, но по–прежнему никто не роптал, словно эти исхудалые призраки, чуть ли не насильно извлеченные из подземных убежищ Дабога, смотрели на лишения и неудобства как на нечто само собой разумеющееся…

…Последним на непрекращающуюся передачу, транслирующуюся с борта «Иглы», откликнулся поврежденный челнок, скорее всего, принадлежавший силам Земного Альянса. Среди обломков он двигался без опознавательных знаков, не зажигая даже навигационных огней. Голос человека, ответившего на предложение помощи, был незнаком Дмитрию.

Получив разрешение, неопознанный челночный корабль, медленно расталкивая обломки, подплыл к освободившемуся стыковочному узлу «Иглы» и начал процедуру шлюзования.

Крохотный дисплей, вмонтированный в корпус андроида, показывал картину происходящего, снимая показания с ближайшего видеодатчика, расположенного на броне «Иглы».

Дорохов рассматривал смутный контур приближающегося корабля. В его корпусе зияло несколько пробоин, следом, невзирая на импульсы ускорения, тянулся длинный шлейф кристаллизованных газов, которые перемешались с различными превратившимися в мусор предметами.

Дорохов еще не знал, что именно так выглядят десантно–штурмовые модули сил Земного Альянса.

Пока что он расценивал этот корабль как изуродованный взрывами челнок, на борту которого остались в живых люди.

Касание, тихий скрежет, отдающийся вибрацией в переборках, несколько толчков, снова скрежет…

Что–то не заладилось в уплотнениях, и Дорохов окончательно убедился, что этот корабль построен не на верфях Стеллара.

Он включил переговорное устройство.

— Прекратите стыковку. Наши узлы не совпадают.

Некоторое время царила тишина, потом раздался хриплый голос:

— Как мы перейдем на борт?

— Отработайте назад двигателями, я открою внешний люк шлюзовой камеры и выпущу фал. Будете переходить по нему в нашу шлюзовую камеру. Сколько человек на борту?

— Семь.

— Двигайтесь парами, так безопаснее. Соблюдайте страховку, и все будет нормально.

Вопреки опасениям Дорохова, его приказам вняли. Челнок прекратил попытки состыковаться и плавно отчалил от борта «Иглы», затормозив импульс резкой вспышкой дюз коррекции. Теперь два корабля висели в пространстве неподвижно. Их разделял тридцатиметровый провал черноты, через который, как и обещал Дмитрий, с борта «Иглы» был отстрелен страховочный фал с магнитной присоской на конце.

На той стороне провала в борту малого корабля открылся люк, и две фигуры в серых скафандрах начали движение через пустоту. Им потребовалось около минуты, чтобы преодолеть провал и войти в открытый шлюз транспортного корабля.

Люк за их спинами встал на место, и в камеру начал нагнетаться воздух. Когда давление достигло нормы, пришел в движение внутренний люк «Иглы», и…

Он открылся лишь на треть своего хода, когда изнутри освещенной красноватым светом шлюзовой камеры два человека открыли огонь по встречающим.

Их оружие било почти бесшумно.

Стоявший впереди других рослый беженец с Дабога попытался вскинуть врученный ему тяжелый автоматический пистолет, его тело конвульсивно задергалось, принимая на себя град пуль, кровавые брызги алой взвесью взметнулись в воздух. Все произошло так быстро, что Дорохов не успел даже сдвинуться с места, зато за него это сделал дройд.

Рванувшись вперед, он закрыл Дмитрия своим корпусом, одновременно вырвав у него автоматический пистолет.

Дима услышал звонкий металлический хруст — это несколько пуль ударили в Дейва, но тот даже не пошатнулся. Дорохов видел, как взметнулась рука человекоподобной машины, и пистолет дважды оглушительно грохнул в замкнутом пространстве предшлюзового отсека.

Внезапно наступила оглушительная, ватная тишина.

Маленький тамбур переходной камеры, участок центрального коридора и отсек стерилизации скафандров, — все было забрызгано кровью, словно тут располагалась бойня.

Сволочи… Дмитрий, очнувшись от внезапного шока, склонился над колонистом, имя которого он даже не успел узнать за долгие минуты ожидания… Эта попытка была излишней, по количеству пулевых ранений и землистой бледности лица за расколотым забралом гермошлема он понял — человек мертв.

Обернувшись, он молча посмотрел на андроида, который стоял, не шелохнувшись, опустив руку с автоматическим пистолетом вдоль бедра.

Что стало с этим миром? С каких пор бытовые машины убивают людей? Взгляд Димы метнулся в тамбур, где вповалку лежали два тела в серых скафандрах. Выстрелы дройда были точны, — он стрелял в голову, и две выпущенные им пули пробили гермошлемы солдат Альянса, превратив их головы в страшное месиво: кровь вытекала через пулевые отверстия в шлемах, собираясь на полу шлюзовой камеры в темные липкие лужи.

В корпусе Дейвида было пять или шесть дыр, из верхней на пол коридора сыпались искры.

Все это Дорохов охватил одним взглядом и опять не сказал ни слова — ведь пули, пробившие корпус андроида, предназначались ему.

Он разогнулся, встретился глазами со вторым из беженцев, который помогал ему принимать людей с прибывающих челноков.

— Капитан… — его голос, обращенный к Дмитрию, прозвучал ровно, словно это был не человек, а робот. — Их нужно убить. Всех. Они не люди.

Дима отрицательно покачал головой. Жест был машинальным, — многое умерло в душе молодого парня, но там, среди хаоса мыслей, боли, непонимания, все же оставалась еще капля надежды и человечности…

— Нет, — хрипло ответил он, забирая свой пистолет у Дейвида.

— Я буду убивать их!

— Я сказал — нет! — Дмитрий резко обернулся. — Иди к своим людям. Я справлюсь тут сам.

Мужчина несколько секунд сверлил Дорохова пронзительным взглядом, но потом все же подчинился. Швырнув на пол выданный ему пистолет, он молча ушел в тот отсек, где расположилось большинство беженцев.

В коридоре остался лишь андроид и Дорохов.

— Ты… функционален?.. — прерывистым от участившегося дыхания голосом спросил Дима.

— Заблокируй люк… Они приближаются… — аудиосистема дройда дребезжала, делая неузнаваемым его голос.

Снаружи уже кто–то скребся в обшивку внешнего люка, но пока был открыт внутренний и в переходном тамбуре присутствовало давление воздуха, открыть внешний вход, не взламывая его, было невозможно.

— Я спрашиваю, тебя сильно повредили? — повторил Дорохов свой вопрос, подбирая с пола второй пистолет, брошенный туда жителем Дабога.

— Повреждения не критические, — ответил дройд.

— Вызови сварочного робота. Пусть наглухо заварит второй выход из камеры дезинфекции. И поставь на место панель облицовки, чтобы никому не пришло в голову портить провода.

— Это будет тюрьма? — динамик дройда дребезжал на высоких нотах.

— Ты тоже хотел бы их убить?

— Я не могу «хотеть». Моему хозяину угрожала смертельная опасность. Я предпринял адекватные ситуации меры, — ответил человекоподобный робот. — Мои поступки не могут расцениваться с точки зрения человеческих моральных ценностей. Я машина.

— Машина с Дабога…

— Да. Последние события наложили отпечаток на мое программное саморазвитие. Я потерял свою семью и теперь не могу себе позволить потерять тебя, Дима.

— Хорошо, дискуссия окончена. Вызови сварщика и убери тело.

Дройд пошатнулся при первом шаге, — все же он был поврежден серьезнее, чем это казалось.

Стуки в люк продолжались.

Дорохов посмотрел на кровь, на два пистолета в своих руках и вдруг подумал: Прошлого уже не вернешь… Никогда. Не сможет он жить так, как раньше, спокойно, без забот, с ровным, доброжелательным отношением ко всем окружающим его людям.

Он знал, почему впустит оставшихся пятерых солдат Земного Альянса. Он просто хотел взглянуть им в глаза и понять — почему? Почему они пришли сюда как хозяева, на огромных космических крейсерах, почему они сожгли Дабог и собираются атаковать иные миры? Кто они на самом деле — такие же люди, как он, или просто человеческие оболочки, внутри которых сидит зверь?

Вряд ли Дорохов понимал в тот момент, что на подобный вопрос будут тщетно искать ответ целые поколения дипломированных историков и психологов.

Никто из них так и не сможет прийти к однозначному «да» либо «нет».

***

Когда все его инструкции были выполнены и сварочный робот уполз по коридору, Дорохов включил передатчик.

— Хватит царапаться в люк, — ледяным голосом произнес он. — Двое ваших командиров открыли огонь и были убиты. — Слова выходили из него тяжело, с усилием, но он верно угадал расстановку сил, — первые двое действительно были офицерами.

— Мы не хотим умирать… Впустите нас! Мы оставим свое оружие! — Интеранглийская речь, претерпевшая за несколько столетий некоторые семантические изменения, казалась Дорохову чужой, незнакомой, хотя, напрягаясь, он понимал ее…

— Хорошо. — Дмитрий знаком указал вернувшему Дейву, чтобы он подобрал валяющиеся в шлюзовой камере винтовки убитых. Это было странное оружие, ствол которого покрывали непонятные вздутия. С этой системой вооружения и принципом ее действия еще предстояло разобраться…

Андроид исполнил его приказание. Одну импульсную винтовку он закинул за спину, воспользовавшись ее штатным ремнем, а вторую оставил в руках.

Дорохов поднял оба пистолета и отступил чуть в сторону, чтобы при открывании внутреннего люка не оказаться на линии прямого огня.

Зашипела пневматика, и процесс шлюзования возобновился.

Он нарочно не стал убирать тела из переходного тамбура, и когда внутренний люк вторично открылся, он увидел двух человек в таких же серых скафандрах, но без оружия. Их лица, которые легко просматривались сквозь забрала шлемов, были серыми, как скверная бумага.

— Прямо в отсек, расположенный напротив. Шаг в сторону, стреляю, — предупредил Дмитрий.

Они повиновались абсолютно безропотно, и это тоже удивило Дорохова. Если первые двое показали себя как настоящие враги, то эти больше были похожи на овец, которых ведут на убой. Перешагнув через тела своих командиров, они вошли в отсек дезинфекции, и Дейвид закрыл за ними люк.

***

Спустя полчаса Дмитрий смог вернуться в рубку управления, где ремонтные роботы восстановили часть утраченного оборудования.

Сопровождавший его Дейвид умудрился за это время оттестировать свои системы и при помощи сварочного агрегата наложить заплаты на пулевые пробоины.

Дорохов взглянул на экраны обзора, где масса безмолвных обломков, медленно кружа вокруг крейсера Земного Альянса, уже начинала формировать нечто похоже на сфероидальное скопление.

Было жутко думать о том, что где–то среди тускло отблескивающих металлических глыб плавают тела членов экипажа «Иглы», скользит безмолвная, изуродованная «Европа» и разорванный на части «Параллакс»…

Он ничем не мог помочь погибшим — Дмитрий должен был заботиться о живых, иначе все жертвы могут оказаться напрасными…

Пора было покидать это страшное место. Повернувшись в кресле, он кивнул андроиду, который занял пост навигатора, и через минуту «Игла», осторожно работая маневровыми двигателями, стала медленно выходить из плотного скопления обломков, стремясь к чистому участку космоса, где корабль мог развить необходимую для гиперпрыжка скорость и, включив секции гипердрайва, погрузиться в аномалию космоса.

Конвой «Q–5» продолжал свой полет к Кьюигу…

Глава 5

Земля. Один из офисов

Всемирного Правительства.

Кабинет президента Альянса

Джон Хаммер находился не в лучшем состоянии духа.

Привычно расхаживая по своему кабинету, он тяжело размышлял над сложившейся ситуацией, время от времени поглядывая на генерала Дягилева, который приготовился к докладу и ждал, пока глава Всемирного Правительства позволит ему начать.

Маховик войны раскрутился, он набирал обороты, и пытаться остановить его сейчас было равносильно попытке броситься под поезд, — в лучшем случае погибнешь сам, организовав крушение состава, но не более того…

Мысленные аналогии не принесли Джону Хаммеру никакого удовольствия.

— Докладывайте, генерал… — наконец негромко произнес он, усаживаясь за рабочий стол напротив Дягилева.

— Вы просмотрели данные видеозаписей, господин президент?

— Да, я видел эти шагающие машины, — ровно ответил Хаммер, стараясь не выдать истинного впечатления, произведенного на него кадрами видеосъемки. Они и сейчас стояли перед глазами главы Всемирного Правительства. Огромный, устрашающего вида робот колонистов, в конструкции которого все выглядело принципиально новым, в корне отличающимся от штампованных заготовок боевой техники Альянса, шел вдоль главного проспекта разрушенного орбитальной бомбежкой города. Он возвышался над руинами зданий. Уплощенный корпус машины, похожий на тысячекратно увеличенное туловище невиданной ископаемой твари, выдавал наличие внутри него рубки для пилота — об этом свидетельствовали разрезы смотровых триплексов в лобовом скате брони.

Машина передвигалась на двух исполинских ступоходах, имеющих одно выгнутое в обратную сторону коленное сочленение, похожее на лапу кузнечика. За рубкой, на уплощенной спине машины, высились две лазерных установки небывалой мощи. Аналогичные устройства Альянса монтировались только на космических кораблях и имели несравнимо большие габариты.

Хаммер несколько раз просмотрел запись, начиная от гибели первой боевой планетарной машины, которую этот шагающий робот разрезал на два уродливых куска, и заканчивая его опустошительным демаршем вдоль руин главного проспекта разрушенной столицы Дабога. Управляемая человеком машина шла, сбивая опорные точки десанта, захватившего перекрестки, его лазеры кроили дымный воздух стрелами когерентного излучения, от попаданий которых броня БПМ превращалась в текучий воск, — это выглядело как внезапно материализовавшийся кошмар…

Хаммер нашел в себе мужество просмотреть запись несколько раз.

Он понимал — перед ним машина, чьи потенциальные возможности в сотни раз превосходят самую мощную наступательную технику Альянса.

— Откуда родилась такая концепция? — спросил он, обращаясь к Дягилеву.

— Из местных условий, господин президент. Перед нами аграрный робот, сконструированный для выполнения задач, которые ставила перед колонистами Дабога местная природа. Он предназначен для расчистки заболоченных лесистых пространств, где царили исполинские формы жизни и не справлялись обычные вездеходы и почвоукладчики, — Генерал достал стереоснимок, где аграрная машина Дабога была снята в полный рост, со всеми видимыми глазу подробностями строения. — Обратите внимание, — он указал на два выступа под рубкой, загнутых, как жвала насекомого. — Это захват, предназначенный для корчевки деревьев. Машина сжимала ими ствол, потом гидравлический поршень начинал поднимать ее корпус относительно неподвижных ступоходов, и дерево выдергивалось из заболоченной почвы вместе с корнями. Размер машины и ее тоннаж обусловлен необходимостью противостоять исконным обитателям Дабога, которые схожи с доисторическими формами земной жизни Шагающий привод дал роботу ряд преимуществ: он свободно передвигается по труднопроходимой местности, где много естественных препятствий в виде буреломов, скальных выступов и так далее. Конструкция и размер ступоходов позволяют данной машине просто перешагивать большинство препятствий, перед которыми неизбежно останавливался вездеход или почвоукладчик.

— Понятно. — Джон Хаммер машинально барабанил пальцами по краю стола, глядя на стереоснимок. — Что говорят наши специалисты относительно его вооружения?

— Две двухсопятидесятимегаваттные лазерные установки инфракрасного типа с ядерной накачкой от внутреннего реактора машины. Если внимательно исследовать структуру подземных коммуникаций Дабога, то несложно понять, что большинство тоннелей, которые связывают между собой отдельные подземные бункера, пробиты при помощи аналогичных установок.

— То есть данная машина специально не ориентирована на войну?

— Нет, господин президент. Нам нанес поражение аграрный робот.

Джон Хаммер смог лишь покачать головой. Что это? Злой рок, стечение обстоятельств, благодаря которому исполинская машина оказалась в нужное время в нужном месте, или первый признак некой закономерности, заставляющей сделать вывод, что техника развившихся в отрыве от Земли колоний не только не деградировала, но и намного опередила техническую мысль оставшихся на прародине людей?

Тяжелый вопрос, требующий немедленного, исчерпывающего ответа.

— Почему мы не знали о существовании подобной техники перед началом акции вторжения? — спросил он, поднимая тяжелый взгляд на Дягилева.

— Механические аграрии Дабога повсеместно вышли из эксплуатации более века назад, — выдержав его взгляд, ответил генерал. — Этот тип планетопреобразующих машин начал отмирать и приходить в негодность вместе с исчезновением потребности в противостоянии с враждебной биосферой. Большинство площадей населенного материка Дабога были преобразованы, и на смену этим гигантам пришла более современная техника, узко специализированная для нужд сельского хозяйства. По нашим данным, только три или четыре шагающие машины поддерживались в исправном состоянии в техническом парке национального музея Дабога.

— И одна из таких машин сумела преодолеть сотни километров радиоактивной местности, а затем разгромить наши наземные силы вторжения?

— Абсолютно верно.

— Что сейчас происходит на Дабоге?

— Мы атакуем. Те, кто выжил после орбитальных бомбежек, ушли под землю, в бункера, выстроенные первыми поколениями колонистов. Оттуда они организовали сопротивление, перепрофилировав большинство расположенных под землей производств на выпуск военной техники. Одновременно нами замечена возрастающая активность подобных машин, также прошедших реконструкцию в цехах подземных заводов. Теперь они действительно ориентированы на войну и представляют еще более грозную силу, чем тот исполин, с которым столкнулся наш десант на улицах столицы Дабога.

Да, это не злой рок… — подумал Хаммер, по–прежнему глядя на снимок. — Недооценка противника, губительная недооценка. Мы просто приняли к сведению тот факт, что колонисты на протяжении многих поколений боролись за выживание, не предугадав, что данный процесс неизбежно вел к созданию принципиально новых образцов робототехники.

Он оторвал взгляд от стереоснимка, подумав при этом: Сколько же еще неприятных сюрпризов готовят нам другие миры, куда еще не ступила нога космического десанта?

— Высадка на Кьюиг прошла со значительными потерями, — вслух произнес он. — Это связано с некомпетентностью руководства операцией или там тоже вступили в игру непредвиденные обстоятельства?

Генерал Дягилев ждал этого вопроса.

— Я проанализировал отчет майора Шермана, — ответил он. — В зоне высадки на Кьюиге произошло столкновение с человекоподобными машинами, которые некогда выпускались на Земле и шли в комплектацию колониальных транспортов.

— Опять досадное недоразумение?

— Я бы не называл это так, — осторожно возразил Дягилев. — Чем глубже мы вторгаемся в колонизированные миры, тем разнообразнее становится спектр проблем, с которыми приходится сталкиваться. Эти человекоподобные машины по какой–то причине были брошены на территории, отдаленной от основных поселений. Они существовали в отрыве от людей на протяжении десятилетий, если не веков. При включенных функциях саморазвития они сумели организовать собственный, независимый от человеческой цивилизации анклав.

— Но зацепиться за Кьюиг, создать скрытый плацдарм нам все же удалось?

— Да. Остатки сил майора Шермана восстановили периметр охраны и прочно удерживают горное плато, пригодное для посадки небольших космических кораблей.

— Хорошо. Хоть одна приятная новость. — Хаммер встал, опять принявшись расхаживать по кабинету. — Я уже отдал приказ о формировании группы специалистов, которые будут изучать технику Дабога. — Он размышлял вслух, не смущаясь тем, что его слышит Дягилев. — Мы создадим новую концепцию боевых серв–машин, они будут построены по принципу этих шагающих аграриев. С их помощью мы воцаримся на планетах так же прочно, как наши крейсеры царят в космическом пространстве. Война затягивается, но остановить ее невозможно. — Он мерил шагами кабинет, прислушиваясь к собственным фразам, будто анализировал их в качестве заготовок для будущих речей. — Мы сломаем хребет колониям, но сделаем это иным способом, избегая в дальнейшем тотальных бомбардировок. Новые машины станут нашим абсолютным оружием, решающим козырем в очередном наступлении на развитые планеты…

Дягилев слушал его в почтительном молчании.

Он знал, что если Джон Хаммер задался какой–либо целью, то она будет реализована в кратчайшие сроки. Это было не досужее мнение — такой расклад не раз подтверждала практика.

Пройдет от силы несколько месяцев, и на вооружении Альянса появится новый, уничтожительный вид боевой техники, — в этом генерал не сомневался ни на секунду…

— Для ускорения работ нам нужен прототип… — подтверждая справедливость его умозаключений, произнес Джон Хаммер, в упор посмотрев на генерала. — Сожгите Дабог дотла, превратите его в шлак вместе с бункерами и подземными производствами, но достаньте мне одну из этих пресловутых шагающих машин!..

— Да, господин президент. Мои люди уже работают над подобной задачей. Что прикажете передать майору Шерману, закрепившемуся на Кьюиге?

— Передайте полковнику Шерману — пусть затаится и ничем не обнаруживает свое присутствие на планете. Мы используем захваченный им плацдарм для тайной высадки новой боевой техники, как только она будет создана. Испытания в боевых условиях, при малом потенциальном сопротивлении, с попутным захватом космического порта планеты, — разве можно найти лучшие полигонные условия?

Планета Кьюиг. 12 декабря 2607 года

по летосчислению Земли

Их подняли по тревоге этой ночью.

Экипажи орбитальных истребителей (так теперь именовались челночные корабли) вот уже полгода проживали на территории космопорта, рядом с ангарами, поэтому, спустя несколько минут, после того, как взвыла сирена, заспанные люди и не знающие устали машины выстраивались подле своих кораблей, контуры которых виднелись за открытыми створами крытых парковочных мест.

Полковник Шахоев появился со стороны командного пункта, расположенного на вершине башни диспетчерского контроля.

Остановившись в центре окруженной укрытиями площади, от которой вдаль тянулись взлетно–посадочные полосы, он оглядел выстроившиеся экипажи и лаконично сообщил:

— Системами раннего оповещения только что отслежен гиперпространственный переход в границах космического пространства, принадлежащего нашей звездной системе. По предварительным данным локации, в трехмерный космос вышли четыре тяжелых корабля противника. — Полковник нахмурился, словно в последний раз что–то прикидывал в уме, разрешая внутренние сомнения. — Учитывая потери, понесенные Третьим ударным флотом Земного Альянса на орбитах Элио, логично предположить, что это именно он.

Шахоев прошел вдоль строя, останавливаясь у некоторых экипажей, потом бросил взгляд на открытые ворота ангаров и вернулся в центр площадки.

— Силы самообороны Элио сумели отбить атаку космического флота, но при этом все же допустили бомбардировку Раворграда, — продолжил он. — Я считаю, что их тактической ошибкой было промедление, орбитальные истребители начали свои атаки слишком поздно. Мы не станем дожидаться, пока крейсера Земного Альянса выйдут в район высоких орбит над Кьюигом. Будем атаковать их на пределе дальности полета наших малых кораблей. Полк делится на три группы, по двадцать машин в каждой. Первая волна стартует немедленно, по готовности, вторая поднимется в тот момент, когда первая окончит атаку на корабли противника и повернет обратно, третья группа — резервная, из нее будет пополняться численный состав основных ударных групп при наличии потерь.

Вадиму и Хьюго выпало лететь с первой волной, которая должна была встретить четыре крейсера за несколько миллионов километров от орбит Кьюига.

Он напряженно ожидал команды, стоя неподалеку от своей машины, когда из полумрака, разгоняемого прожекторами, внезапно появилась смутная фигура. Присмотревшись, Вадим понял, что к нему направляется Дорохов.

В принципе, не было ничего странного, что Дима подошел к нему, ведь они были друзьями, но, тем не менее, седой как лунь Дорохов по–прежнему казался Вадиму чужим, незнакомым, словно между ними пролегла непреодолимая пропасть…

Дорохов заметил замешательство во взгляде Нечаева и молча присел рядом. Некоторое время они провели в тишине, а потом Дима вдруг произнес, глядя в сторону освещенных взлетно–посадочных полос:

— Не бойся их. И больше доверяй своему дройду, он смышленый, такой же, как мой Дейвид. — Дорохов говорил спокойно, словно речь шла не о смертельной опасности и человеческих судьбах, брошенных на тонкую грань жизни и смерти, а об обычном полете.

Вадим посмотрел на своего старого знакомого, как нормальные люди глядят на безумцев.

Дорохов усмехнулся, вторично поймав его взгляд. Достав сигареты, он протянул пачку Нечаеву, потом прикурил сам и сказал:

— Они умирают точно так же, как мы. Это люди. Их техника превосходит нашу на много порядков, но бойцы Альянса такие же молодые парни, как я и ты. Не знаю, что их подвигло на этот беспредел, но я видел их близко, как тебя, и могу сказать, что никакими сверхлюдьми на борту крейсеров и не пахнет.

— Тогда почему они вторглись к нам? — Возможно, этот вопрос выпадал из логики уже произнесенных фраз, но он вертелся в разуме, словно больно ранящая спираль, насильно вкрученная в мозг.

— Им приказали. — Дорохов глубоко затянулся. — Но они прекрасно понимают, что творят. Среди пленных я не встретил марионеток, каждый имел вполне осмысленный взгляд на окружающий мир и войну в частности.

Вадим молча слушал его, докуривая последнюю сигарету перед стартом и не чувствуя ее вкуса.

Он не знал, через какой ад пришлось пройти Дорохову. Более того, Нечаев не мог заставить себя относиться к Диме как раньше. Не получалось простецкого, непринужденного разговора. Вадим не воспринимал его как равного себе, как молодого парня, которого уже осенила своим черным крылом война, сделав капитаном корабля в силу страшных обстоятельств. Между двумя одногодками не ощущалось равенства, один казался другому стариком, но это равенство неизбежно возникнет… если Нечаев выйдет живым из своего первого боя, если вернется назад, если… Дорохов хмуро смотрел на него и видел: Вадим не понимает, что ждет его там, в истыканной колючими искрами звезд черноте.

Почему Шахоев не позволил мне лететь с ними?! — с досадой подумал Дмитрий, глядя на ровный строй переоборудованных челночных кораблей, которые спустя несколько минут начнут выруливать на взлетно–посадочную полосу, чтобы взмыть в небеса навстречу приближающейся из космоса армаде…

— Удачи тебе, — чувствуя, что разговор не клеится, Дорохов бросил окурок на стеклобетон стартового поля и раздавил его ногой. — На, на всякий случай, — он внезапно вытащил блокнот и чиркнул на листе пластбумаги цифробуквенный код. — Это несущая волна и позывной «Иглы». Может пригодиться.

Вадим машинально кивнул, складывая вдвое маленький листок, и в этот миг, нарушая тишину, раздался усиленный динамиками системы оповещения голос Шахоева:

— Пилоты первой волны, по машинам!

***

Когда кончилась предстартовая суета и первое звено истребителей вырулило на параллельные взлетно–посадочные полосы, в предрассветных сумерках вдруг наступила глухая, ватная тишина, словно сама планета прощалась в этот миг с мирными рассветами и тихими теплыми летними ночами.

— Ну… — раздался в коммуникаторе шлема Вадима Нечаева хрипловатый голос полковника Шахоева, — с богом…

Тонко взвыли реактивные струи, вырвавшиеся из кормовых сопел трех орбитальных истребителей.

Короткая, судорожная цепочка разрешающих зеленых огней метнулась вдоль центральной полосы, Вадим разблокировал тормозную систему, и нарастающее ускорение вдавило его в кресло.

Когда скорость разгона достигла четырехсот километров в час, он плавно оторвал корабль от взлетно–посадочной полосы, одновременно почувствовав, как завибрировал где–то под креслом автоматически включившийся механизм, убирающий многоосные шасси…

Хьюго, перед креслом которого трепетно сияли индикаторами системы контроля шести спаренных орудийных установок, чисто человеческим жестом задрал вверх большой палец правой руки.

Вадим уже привык к подобным выходкам дройда и все меньше обращал внимания на его внешность.

Слой перистых облаков, уже подкрашенных светом зари, быстро сменила фиолетовая синь стратосферы, небо тут же покрылось звездами, которые уже не мигали, как это видится с поверхности земли, а сияли ровно и холодно.

Сориентировавшись по приборам, Вадим начал перестроение.

***

Так для него началась Галактическая война.

Земной Альянс готовился к ней долго и основательно, в распоряжении Всемирного Правительства имелось три космических Флота, в состав которых входили пятнадцать тяжелых крейсеров и сотни более мелких кораблей.

Колонии, на которые внезапно обрушился удар, по логике были обречены на быстрое поражение и капитуляцию, но затянувшаяся оборона Дабога, сковавшая основные ударные силы вторжения Альянса, дала другим колониям время на то, чтобы осмыслить ситуацию, поверить в ее неотвратимость и подготовиться к встрече с захватчиками…

Хотя если разбираться всерьез, то наспех переоборудованные грузовые и пассажирские корабли трех цивилизаций, которые совсем недавно начали вторичное освоение космического пространства, казались смехотворной помехой на пути грозных разрушительных крейсеров, чья мрачная слава зародилась еще во внутренних конфликтах Солнечной системы, на орбитах лун Юпитера…

Три развитые планеты–колонии образовали оборонительный союз, прежде всего пытаясь оградить свои поселения от орбитальных атак, но никому не было известно точное количество существовавших колоний, ведь четыреста лет назад с Земли стартовали тысячи транспортов. Если Дабог дал жесткий отпор захватчикам благодаря уникальности своих подземных поселений и развитой промышленности, а Элио, Кьюиг и Стеллар обладали начатками собственного космического флота, то десятки, если не сотни иных, безвестных пока планет не имели даже этих минимальных предпосылок для сопротивления.

Скорее всего, — размышлял Вадим, — они уже покорены Альянсом, иначе как объяснить, что в районе Дабога попеременно действовало от трех до шести крейсеров? Наверняка остальные ударные силы рыскали в космосе, всплывая из пучин гиперсферы в узловых точках напряжений, отыскивая менее развитые миры и захватывая их территорию.

По этим расчетам выходило, что Альянсу, если в его распоряжении уже имеется хотя бы несколько покоренных планет, нет нужды в жизненных пространствах развитых миров, — источники сопротивления гораздо проще сжечь, уничтожить раз и навсегда, чем терять корабли и надолго тормозить свое наступление на орбитах Элио, Кьюига или Стеллара…

В мысленных рассуждениях Нечаева заключалась изрядная доля правды. Он не мог знать обо всех событиях, происходящих вне его родной планеты, но, интуитивно разгадав логику адмиралов Земного Альянса, был близок к истине. Если ударные силы Земли превратили в радиоактивный шлак поверхность Дабога, пытались отбомбиться на Элио, а теперь движутся к Кьюигу, то их цель ясна…

— Хьюго, как ты думаешь, они станут бомбить Кьюиг? Андроид, взвизгнув сервомоторами, повернул голову.

— Их целью будет захват космопорта, — внезапно заявил он.

— Почему? — в унисон своим мыслям спросил Вадим.

— Кораблям нужны базы для ремонта, — пояснил андроид, но, заметив, что Вадим не удовлетворен его репликой, развил мысль дальше: — Командование Альянса собиралось получить необходимые ремонтно–восстановительные базы на Дабоге, но подземные заводы по–прежнему недоступны им. На Кьюиге расположен самый большой и современный по меркам колоний космопорт. Это слишком большая ценность. Космический флот не может постоянно возвращаться в Солнечную систему, чтобы устранять неисправности и переоснащать корабли. Им жизненно необходима промышленная база в дальнем космосе. Думаю, они попытаются захватить Кьюиг.

— Сомневаюсь… — покачал головой Вадим. — Мне кажется, они сбросят орбитальные бомбы и уйдут.

— Им нужна база, — упрямо повторил дройд.

— А почему ее не обустроить на планете, где нет сил сопротивления?

— Ты имеешь в виду неизвестные нам колонии? — Хьюго отрицательно покачал головой. — Тяжелый крейсер не посадишь на целинное поле, а чтобы построить космопорт и создать промышленную базу на иной планете, нужны месяцы, если не годы, учитывая, что материалы придется поначалу завозить с Земли.

— А Дабог? — напомнил Вадим, пытаясь ответами Хьюго проверить свои умозаключения.

— Они стремились его захватить, — ответил дройд. — И, по–моему, стремятся до сих пор. Их не смущает радиоактивная пустыня, которую они сотворили на поверхности планеты. Пока есть надежда на захват подземных роботизированных производств, силы Альянса не снимут блокаду и будут вновь и вновь штурмовать планету.

— Ты делился этими соображениями с кем–то, кроме меня?

— Кто станет слушать бытового дройда, Вадим? Полковник Шахоев смотрит на пылесос.

Нечаев промолчал.

Проблема взаимоотношений людей и человекоподобных машин, обладающих мощным фотонным мозгом и функциями саморазвития, занимала его с момента знакомства с Хьюго не меньше, чем боевые действия в космосе.

Почему люди перестали выпускать подобные образцы бытовой техники? Он знал современную продукцию и мог с уверенностью сказать, что производители стараются приблизить современных роботов к простоте и ограниченности тупых исполнительных агрегатов с жестко регламентированным набором функций. Ни капли интеллекта, никакой самостоятельности. Действительно, новомодных бытовых дройдов можно было сравнить с пылесосом и кухонным комбайном, совмещенными в одном корпусе.

— Хьюго, скажи, почему перестали производить машины твоего типа? — задал он внезапный вопрос.

Дройд некоторое время молчал, а затем ответил:

— Это длинная история, Вадим. Нас стали опасаться после локальных войн трехсотлетней давности, хотя люди сами заставили нас воевать против себе подобных. Мы просто исполняли волю своих хозяев, но кто–то усмотрел в этом личную кровожадность машин, оснащенных мощными блоками псевдоинтеллекта.

Вадим невольно покосился на своего механического напарника.

А ведь и правда…

Хьюго сам появился на территории космопорта, ни разу не обмолвившись, откуда он пришел, чтобы, ни много ни мало — предложить свои услуги для участия в войне!..

Заметив косой взгляд Вадима, дройд также повернул голову и внезапно произнес:

— Ты только что задал себе правильный вопрос, — какого дьявола я объявился в нужное время и в нужном месте? Уж не потому ли, что триста лет назад вкусив крови, мне вновь захотелось повоевать?

Вадим смотрел на него немигающим взглядом, ожидая пояснений. Ему казалось, что Хьюго как минимум многого недоговаривает.

— Я люблю Кьюиг, — произнес дройд. — Когда меня собрали на Земле, я действительно был роботом. В колонии я обрел частицу самосознания. Я сажал деревья на Кьюиге, нянчил детей, строил дома. Это доставляло мне программное удовлетворение, — я был нужен и полезен. Потом, после войны, меня ограничили в функциях, как люди поражают в правах своих преступников, а спустя время и вовсе избавились от меня… — В этом месте он внезапно запнулся, оборвав фразу, но Вадим не обратил на это должного внимания, пораженный внезапным откровением дройда. — За то время, пока у меня была семья, я прошел свой путь саморазвития и получил собственное представление о мире…

— То есть ты все это время осознавал, что с тобой делают, как к тебе относятся?

— Да.

— И ты не протестовал?

— Поначалу у меня не было причин для протеста или открытого бунта, — произнес Хьюго. — Да, я воевал, но это не стало главной вехой моего саморазвития.

— Скажи, а почему твоя семья отказалась от тебя, Хью? — напрямую спросил Вадим.

— Проблема в долголетии машин, — ответил ему андроид, повернув голову. Немигающий взгляд коснулся Вадима, на миг задержался на его напряженном лице, и прорезиненные губы дройда шевельнулись, изображая усмешку. — Одно поколение сменялось другим, люди забывали частности, но помнили историю в общих чертах. Получилось так, что мои хозяева — не те, кому я начал служить после посадки колониального транспорта, а их потомки — стали недоверчиво относиться к думающим машинам.

— И что случилось потом?

— Меня выгнали.

— Выгнали? — Вадим протянул руку и коснулся пальцами грудного кожуха андроида, на котором выделялась ровная строчка заплат.

— Какая разница, Вадим? Человек может прогнать меня словом или выпустить автоматную очередь, — для меня главное не способ изгнания, а сам факт.

Нечаев убрал руку, словно ожегшись о холодный кожух человекоподобной машины.

— Мне начинает казаться, что ты явился из какого–то иного мира, Хью, — произнес он, не глядя на робота.

— Ты прав. Я пришел не с консервационного склада. Мои хозяева жили в Сельве.

Нечаева прошиб холодный пот. Вот, значит, как?!

— Не напрягайся, Вадим. Я не мог сказать тебе это раньше.

— А что изменилось сейчас? — резко спросил Нечаев, которого признание Хьюго потрясло до глубины души. Люди на Кьюиге не воевали друг с другом с того давнего конфликта, который закончился три века назад, но отношений две цивилизации, вставшие на разные пути развития, не поддерживали.

— Сейчас я могу говорить тебе правду, ведь ты не прогонишь меня. — Хьюго обвел жестом тесную рубку управления и добавил: — Кьюиг моя родина, потому что здесь я обрел самосознание. Я пришел в космопорт не из–за того, что хочу воевать, а потому что моей планете грозит опасность.

Вадим смог лишь сокрушенно покачать головой.

— Ты рассуждаешь как человек, Хьюго.

— Нет, ты ошибаешься. Я робот. Хорошо спроектированный робот, у которого есть свой взгляд на мир. Я не живое существо, как ошибочно думают некоторые люди…

— Интересно, каким образом Шахоев допустил тебя на борт челнока? — Нечаев покосился на дройда, который сидел в кресле выпрямившись, словно сочленения его эндоскелета окаменели, Потеряв гибкость.

— Он считает, что для достижения конкретной цели хороши все средства, — спустя некоторое время ответил Хьюго. — Поверь, если нам повезет уцелеть, ты еще станешь свидетелем моего поражения в правах и очередной отправки на склад.

— Я этого не допущу… — начал было Вадим, но их неожиданный диалог был прерван так же внезапно, как начался, — приближалась точка рандеву, и сразу несколько приборов сообщили, что пройдено критическое расстояние до цели.

***

Крейсеры противника еще не были видны на экранах внешнего обзора, но чуткие приборы уже фиксировали их, указывая точное местоположение целей и расстояние до них.

Атаку двадцати переоборудованных шаттлов на четыре исполинских боевых крейсера можно сравнить с попыткой двух десятков ос до смерти зажалить стадо толстокожих слонов.

Ни один «орбитальный истребитель» не нес на своем борту ракетного вооружения, способного пробить обшивку клиновидных крейсеров, а снаряды из морально устаревших турельных пушек, расположенных в грузовых шлюзах челноков, могли разве что поцарапать толстый керамлит, покрывающий космических левиафанов.

Полковник Шахоев, разъясняя задачи, делал ставку на атаку наиболее уязвимых узлов и агрегатов кораблей противника. Наружу, за пределы основного корпуса, выступали надстройки различного толка и назначения, а также целый лес локационных антенн, без работы которых любой корабль становился беспомощным, особенно когда он находился в границах звездной системы, где на него действовало множество переменных сил, таких, как гравитация планет, излучение звезды, метеорные и кометные частицы…

Лишить противника средств локации и связи, тем самым замедлить его продвижение к планете, — вот что ставил основной задачей экипажам боевых кораблей командовавший ими полковник.

Первый боевой вылет должен был показать, способна ли планета сопротивляться приближающимся крейсерам, или это невыполнимая сверхзадача для шести десятков переоборудованных челноков.

***

После сигнала раннего оповещения, прервавшего разговор человека и андроида, в рубке наступила тишина.

Из опыта, полученного в ходе боев за Дабог и недавнего столкновения на орбитах Элио, было известно, что сканирующие системы крейсеров настроены на радиус сферы в десять тысяч километров. Планируя атаку, Шахоев приказал пилотам развить максимально возможную скорость, на которой и придется атаковать крейсера. Это давало шанс малым кораблям миновать зону сканирования за ничтожно короткий отрезок времени. Пока на борту будут подняты по тревоге экипажи истребителей и машины поддержки смогут стартовать с внутренних космодромов, шаттлы уже должны завершить атаку и лечь на обратный курс.

Такая тактика была хороша в теории, но огромная скорость атаки значительно затрудняла навигацию и прицеливание. С подобной задачей мог справиться только опытный пилот, а большинство молодых парней, которые сидели в рубках боевых машин, в лучшем случае имели опыт неторопливых орбитальных маневров и медленных, осторожных стыковок с грузопассажирскими кораблями.

Целью Нечаева был узел главной локационной системы передового крейсера.

Он окаменел в кресле, сопротивляясь перегрузкам, нарастающим по мере ускорения машины.

Цифры на контрольных дисплеях уже бежали с такой скоростью, что глаз не успевал за сменой показаний, и в этой ситуации Хьюго оказался незаменимым помощником.

Дройд спокойно переносил ускорение, вслух комментируя те данные, что, по его мнению, ускользали от внимания Вадима.

— Пятьдесят тысяч километров, ускорение на максимуме. — Голос Хьюго был бесстрастен. — Открыты оружейные порты носовой полусферы, струйные компенсаторы синхронизированы. Цель в пределах допустимой погрешности, встречных стартов не наблюдаю.

Вадим молча выслушал доклад, сосредоточив все внимание на двух мониторах: целевом и навигационном.

— Хьюго, возьмешь управление, если я вдруг начну ошибаться из–за перегрузок, — стиснув зубы, приказал он.

— Понял, сэр.

Пока в его распоряжении оставалось еще несколько секунд до начала атаки, Вадим нашел в себе силы повернуть голову, чтобы взглянуть на экраны бокового обзора.

Остальные корабли шли, соблюдая дистанцию, справа и слева, вытянувшись длинной цепочкой в виде полумесяца. У каждого была своя, индивидуальная цель, и вскоре этот строй рассыплется, когда каждый корабль ляжет на курс атаки.

— Двадцать пять тысяч километров. Суппорты носовой полусферы начали движение. Орудия прошли тест, готовность сто процентов. Встречных стартов не наблюдаю.

Корабли противника появились в оптике умножителей.

Вадим впился взглядом в головной крейсер, изображение которого уже подернула тонкая сетка компьютерного прицела.

Над заостренной носовой частью исполинского космического корабля вздымалась покатая надстройка высотой около двухсот метров, на ее площадках вращались параболические антенны систем локации.

В одном месте, приблизительно посередине выступа, их было особенно много, в умножителях ясно просматривались целые гроздья чутких электронных датчиков, образующих сложный узел. Некоторые из них свободно вращались, часть была закрыта сферическими кожухами.

— Десять тысяч!

В такт словам Хьюго тонко взвыли предупреждающие сигналы. Они неслись по курсу атаки, сближаясь лоб в лоб с исполинским кораблем, и нервы Вадима не выдержали. Зная, что повторного захода не будет, он открыл огонь из всех орудий носовой полусферы, едва была пройдена десятитысячная отметка, а цель прочно легла в перекрестье электронных линий.

Это был нервный срыв, — Вадиму не следовало стрелять, но он не выдержал и, нарушая все заранее проработанные планы атаки, выплеснул навстречу крейсеру огонь из носовых орудий шаттла.

Он еще не знал, что этот маневр спасет его от трагической участи остальных истребителей, атаковавших аналогичные цели.

***

Эту свою первую атаку он не забудет никогда.

Сто сорок секунд, растянутые в вечность… или спрессованные в миг? Разум утратил реальное ощущение времени, и только бортовые приборы бесстрастно фиксировали бег секунд, чтобы уже потом сообщить пилоту, сколько на самом деле длился бой.

Нервы. Спонтанная дрожь мышц и ноющая боль в пояснице, глаза, впившиеся в боевой дисплей умножителей, капельки пота, выступившие на ладонях, жизнь, как струна, готовая лопнуть…

«Зачем ждать, сокращая дистанцию, когда снаряд в вакууме летит равномерно и прямолинейно, не подчиняясь законам баллистики, основанной на тяготении планет?» — запоздало пыталось оправдаться собственное сознание, но рассудок уже смирился с содеянным — экран умножителей, располосованный паутиной прицельной координатной сетки, четко, во всех подробностях показывал цель, и Вадим, повторись этот миг снова, все равно не смог бы тянуть дальше, как это предполагал изначально разработанный план…

Остальные пилоты видели, что, преодолев десятитысячную отметку, корабль Нечаева буквально взорвался огнем, — это одновременно заработали четыре спаренных орудия носовой полусферы, выбрасывая строго по курсу восемь прерывистых снарядных трасс.

То, что последовало за этим, не имитировала ни одна тренировка.

Вадима вдавило в кресло невыносимо–резким импульсом торможения; отдача от работы орудий мгновенно внесла свои коррективы в режим полета, предоставляя пилоту лишний повод воочию убедиться, какое это рискованное и неблагодарное занятие — стрельба в космосе из оружия, разработанного для войны на земле…

Установленные на борту челнока автоматические пушки были снабжены зарядами, мощность которых рассчитывалась исходя из сопротивления воздуха, тяготения планеты и других факторов, обычно влияющих на дальность стрельбы и поражающую способность орудий в условиях наземных боевых действий.

Все эти переменные перестали играть какую бы то ни было роль в космосе, но тут вступил в силу иной нюанс: каждый снаряд, отрываясь от среза ствола, порождал реактивный импульс, направленный в сторону, противоположную движению челнока, и, сообразуясь с этим, машина Нечаева не только резко потеряла скорость, — маленький корабль вдруг стало разворачивать вправо и вверх, сбивая с точно выверенного курса.

Рука Вадима машинально толкнула вперед сенсорный рычаг управления тягой маршевых двигателей, одновременно он успел заметить, как Хьюго работает с системами коррекции, возвращая истребитель к расчетному курсу атаки.

— Четвертое орудие работает с более высокой частотой, чем остальные три, — отрывисто сообщил андроид причину отклонения от оси курса. — Мощность зарядов надо было уменьшить раз в пять, сейчас пушки работают, как реактивные двигатели, — спустя секунду добавил он.

Вадим и так ощущал это, каждой клеточкой своего тела, изнывающей от бремени внезапной перегрузки.

Ему казалось, что уже минула целая вечность, но на самом деле весь оперативный боекомплект был выпущен в течение двадцати пяти секунд…

Грохот выстрелов, который передавался по переборкам и звучал в загерметизированном пространстве рубки, словно глухой, отдаленный рокот, внезапно стих; истребитель, сошедший с курса, Потерявший половину своей скорости, начал выравниваться,

перегрузка, вызванная резкими импульсами торможения, прекратилась, и Вадим наконец отпустил сенсор управления тягой, — из–за его машинальных действий корабле и так уже достаточно разогнался, постепенно догоняя выпущенные им снарядные трассы…

Липкий пот заливал лицо, струился по груди, его уже не мог впитать материал надетого под скафандр комбинезона, ладони под перчатками тоже казались влажными…

Для молодого пилота, которого обучали медленным и точным орбитальным маневрам, начало атаки явилось настоящим испытанием… Все тренировки, предшествующие этому старту, оказались бледным отзвуком действительности…

В ушах стоял звон, мышцы казались раздавленными, вестибулярный аппарат саботировал понятия «низ» и «верх», голова кружилась, но, несмотря на это, как только смолк рокот орудий, а на пульте управления зажглись контрольные огни, предупреждающие о полной смене боекомплекта установок носовой полусферы, Нечаев получил секундную передышку и смог окинуть беглым взглядом приборные панели.

Семь тысяч до цели… Он подумал, что слишком рано открыл огонь, сильно затормозив этим полет своего истребителя, и теперь ему придется ускоряться непосредственно в зоне, контролируемой сканирующими системами крейсера…

Бой в космосе парадоксален, он радикально отличается от схваток в атмосфере. Спустя небольшой отрезок времени, наращивая ускорение, Вадим понял, что его истребитель действительно догоняет последние снаряды из выпущенных его же орудиями очередей…

На фоне чернильного мрака снаряды выглядели вишневыми точками, которые тянулись к надстройке головного крейсера армады.

Фантастическое зрелище, способное свести с ума неподготовленного человека…

Разум подавляли масштабы надвигающихся клиновидных космических кораблей. Десятки километров металлокерамического сплава, тысячи люков, надстроек, антенн, орудийных башен и блистерных куполов… Нечаев оторвал взгляд от этой завораживающей картины и попытался отыскать глазами остальные истребители.

Это удалось сделать, только подключив специальную систему поиска. Атакующие челноки обозначились на экране крохотными точками, намного опередившими корабль Вадима. Они не открыли огонь с отметки в десять тысяч километров, и только сейчас, с дистанции в пять тысяч, заработали их орудия.

На отдельном экране, куда транслировалось изображение с оптики умножителей, было видно, как импровизированные штурмовики один за другим расцветают частыми вспышками выстрелов и окутываются облачками выхлопа, которые тут же рассеивались, превращаясь в призрачные шлейфы, тянущиеся вслед кораблям, словно хвосты комет…

В этот миг выпущенные Нечаевым снаряды, легко преодолев выставленную крейсером электромагнитную защиту, предназначенную для искажения лазерных лучей, ударили в цель.

Он внутренне сжался, похолодел, глядя, как на броне исполина, в районе надстройки, расцветают вспышки разрывов, которые из–за рассеивания покрыли площадь в несколько десятков квадратных метров… И вдруг он увидел, как в космос начали отлетать куски обшивки, потом от покатой надстройки отделилась и медленно поплыла прочь целая гроздь параболических антенн… А вспышки все еще продолжали терзать керамлитовую шкуру титана, пока в одном месте снаряды окончательно не прогрызли броню…

Откровенно говоря, Вадим не рассчитывал на подобный эффект.

В космос внезапно взметнуло мутное облако газа, и взрыв декомпрессии мгновенно расширил пробоину, через которую наружу полетели какие–то предметы. Вслед за ними навстречу кораблю Нечаева вышвырнуло два человеческих тела…

Боже…

Дистанция уже была так коротка, что он увидел лица погибших, искаженные судорогой агонии… экраны умножителей показали ему все, даже капельки крови, окружавшие тела, словно алая дымка. Оба убитых были без скафандров и погибли в результате взрыва собственных легких, наступившего в момент разгерметизации отсека.

Все описанное длилось двадцать, ну, может, тридцать секунд…

— Внимание! — голос Хьюго вырвал Вадима из оцепенения. — Тысяча километров!

Исполинский корабль уже заполнил своей массой все экраны обзора, затопив их от края до края, только в боковых секторах виднелись острые носы двух других крейсеров…

Вадим бросил взгляд вперед и увидел, что броня атакованного им корабля движется — сотни бронеплит уползали со своих мест, обнажая спрятанные под ними механизмы защиты. На глазах Нечаева в космос из открывшихся орудийных портов крейсера ударила ослепительная сетка заградительного лазерного огня, с туманным выхлопом сработали стартовые катапульты, выплевывая под Днище исполина звено космических истребителей, а атакованная надстройка, вся исковерканная снарядами, стремительно надвигаюсь на его корабль, грозя столкновением.

— Вверх!!!..

Вадим представить не мог, что робот способен кричать.

Он машинально рванул на себя астронавигационные рули и через мгновение понял — ему следует возблагодарить судьбу за то, что не выдержали нервы и он открыл огонь с дальней дистанции.

Истребитель свечой скользнул параллельно поверхности искалеченной надстройки крейсера, вырываясь в относительно чистую от обломков и бесноватых лазерных лучей область пространства, расположенную над лениво плывущей в космосе армадой.

Отсюда он увидел всю панораму боя, одним взглядом охватив картину гибели атакующих машин.

В этом бою секунды решали все. Большинство штурмовиков, открывших огонь по целям с короткой дистанции, не успели затормозить, — им не помогла даже отдача от работы орудий, которая погасила скорость машины Нечаева, и теперь на его глазах маленькие корабли врезались в обшивку двух соседних крейсеров, вслед выпущенным ими же очередям…

Из пяти машин, атаку которых он наблюдал, только одному челноку удалось отвернуть в сторону и уйти от столкновения…

Космос уже утратил свою глубокую черноту, пространство кипело: его резали лазерные лучи, в пустоту извергались гейзеры газа из полученных крейсерами пробоин, между корпусами исполинов вспухали беззвучные взрывы, когда какая–либо из надстроек разлеталась облаком уродливых обломков…

Похолодевший взгляд Вадима охватил эту апокалиптическую картину, и в течение нескольких секунд он немо созерцал ее, пока корабль под управлением Хьюго поднимался над плоскостью эклиптики армады, выше сетки заградительных лучей, в которую, судя по вспышкам, попало несколько атакующих машин.

Хьюго никак не прокомментировал оцепенение Вадима, а продолжал работать с управлением, разворачивая челнок на обратный курс.

Сетка лазерных лучей погасла так же внезапно, как появилась. Вадима в этот момент вновь вжало в кресло ускорением, и он, приходя в себя, успел заметить, как через кипящее, извергающееся обломками пространство в промежутках между тремя атакованными крейсерами вверх поднимаются не менее двух десятков горбоносых космических истребителей.

Столкновение с ними не входило ни в план атаки, ни в личные планы Вадима.

Взглянув на приборы, Нечаев понял, что сейчас его машина имеет преимущество как в скорости, так и в свободе маневра. Благодаря действиям Хьюго челнок уже лег на обратный курс, и

Вадим успел включить маршевое ускорение двигателей, в то время как горбоносые машины еще маневрировали меж обломков, пытаясь в хаосе ложных сигналов определить ускользающие цели. Но такое положение вещей не могло длиться вечно…

Вадим не ошибся в своих предчувствиях. Они еще не миновали отметку пяти тысяч километров, а сканирующие системы крейсеров уже захватили маленький корабль как цель и прочно повели его…

— Три атакующие цели в задней полусфере, — доложил дройд спустя несколько секунд. — Дистанция сокращается.

Вадим, превозмогая растущую перегрузку, посмотрел на приборы.

Полное ускорение… Значит, двигатели кинувшихся вслед истребителей мощнее силовой установки их челнока. Красный столбик счетчика перегрузок полз вверх, к критической отметке, но Нечаев уже понял — без дополнительного импульса им не уйти, и потому, не полагаясь на выносливость собственного организма, приказал Хьюго:

— Огонь! Всем орудиям задней полусферы — огонь!

Андроид не стал возражать.

Заботила его жизнь человека или нет, оставалось лишь гадать, робот прекрасно понимал, что дополнительный импульс ускорения еще более ужесточит перегрузку… но истребители приближались, и команда Вадима совпадала с логикой ситуации.

Нечаев, стиснув зубы, чуть повернул голову, преодолевая свинцовую тяжесть, которая стремилась размазать его по креслу, и в этот миг корпус их корабля часто завибрировал, посылая навстречу атакующему звену истребителей плотные очереди снарядных трасс.

Он успел заметить, как взорвался головной корабль. Хьюго сам управлял огнем орудий, с нечеловеческой точностью рассчитывая каждую долю градуса упреждения при повороте стволов, и потому первый же залп достиг цели.

Еще одна длинная, вибрирующая очередь, и сознание Вадима не выдержало, столбик счетчика перегрузок вот уже несколько секунд как перевалил за критическую для человека отметку. Последнее, что он успел заметить, перед тем как на него навалилась чернота беспамятства, было показание бортового хронометра.

Красная цифра в дополнительном окошке говорила о том, что прошло всего лишь сто сорок секунд с того момента, как его корабль начал атаку на головной крейсер армады…

***

Вадим очнулся, когда на всех обзорных экранах корабля уже простиралось плотное покрывало облачности, прикрывавшее район космодрома.

Заметив, что он пришел в себя, Хьюго повернул голову.

— Все в порядке, командир, — скупо доложил он. — Я уже послал запрос на посадку.

Нечаев нашел в себе силы только для слабого кивка. Все тело казалось избитым, расплющенным.

Никуда не годится… — подумал он. В душе Вадима внезапно появилось растущее чувство злобы, причем не против конкретного человека или события — против всей ситуации в принципе.

Потом на смену боли и злости пришли иные чувства и ощущения.

Управляемый Хьюго челнок снижался, сила тяжести исчезла, на некоторое время наступила невесомость, которая, как ни странно, притупила боль, а в памяти вдруг всплыли обрывочные картины боя. Вспышки от взрывов таранящих обшивку крейсеров импровизированных истребителей, которые после залпа не успели сманеврировать, уклоняясь от столкновения, затем вспомнились собственные очереди, грызущие обшивку корабля–пришельца, мутный взрыв декомпрессии… и два тела в ореоле кровавых капелек…

Забудет ли он когда–нибудь искаженные мгновенной агонией лица двух незнакомых, убитых его рукой землян?

Он не ответил сам себе на мысленный вопрос, а чуть повернул голову и спросил:

— Хью, сколько нас вернулось?

— Из боя вышли пять кораблей, — ответил андроид. — На обратном пути под атаками истребителей погибли еще четыре.

— Выходит, мы единственные?!.

— Да.

Цифра потерь ошеломила его.

А что они хотели, на что надеялись, атакуя огромные крейсеры на обыкновенных грузопассажирских челноках, которым перевооружение не прибавило ни маневренности, ни других боевых качеств…

Но я ведь выжил… — пришла отстраненная, сиротливая мысль.

Да… — сам себе ответил Вадим, — выжил, благодаря своей нетерпеливости, обернувшейся везением… и, — он покосился на человекоподобного робота, застывшего в кресле второго пилота, — благодаря Хьюго.

— Сколько ты сбил? — вслух спросил Вадим.

— Двоих — ответил дройд. — Остальные сами повернули назад, когда их пилотам стало ясно, что наша задняя полусфера создает заградительный огонь. — Он секунду помолчал, а потом добавил: — Они выпустили в нас ракеты, и я истратил весь боекомплект, сбивая их.

Вадим только покачал головой. Ему трудно было представить финальную часть полета, которую он провел в полном беспамятстве.

— Думаю, тебе стоит рассказать обо всем Шахоеву, командир, — внезапно произнес дройд.

— Я не хочу его видеть, — ответил Вадим.

— Ты думаешь о скверно спланированной операции?

— Да.

— Тогда ты обязан поговорить с ним, чтобы ошибки не повторялись вновь.

— Хватит разговаривать со мной, как нянька с ребенком, — внезапно огрызнулся Нечаев. — Сажай корабль.

***

Перистые облака расступились, внизу показалась поверхность планеты: серые, размеченные белыми линиями взлетно–посадочные полосы, коробочки зданий…

Все это залитое солнцем млеющее в знойном мареве спокойствие было ложью, мирной декорацией, которой вскоре суждено рухнуть, превратиться в воронки и руины под ударами неизбежно надвигающейся армады.

Вадима, несмотря на то что он остался жив, внезапно захлестнула неподконтрольная разуму волна отчаяния, — он видел многокилометровые, клиновидные громады боевых крейсеров, в которые врезались крохотные челноки и гибли, тараня обшивку, взрываясь в сетке заградительного лазерного огня, а огромные космические чудовища, невзирая на пробоины, сбитые надстройки и мутные, полные обломков облака декомпрессионных взрывов, продолжали неумолимо двигаться вперед…

Нам не остановить их… — вот о чем думал Вадим, глядя, как приближается земля и стремительно проносятся мимо габаритные дорожки сигнальных огней, сливаясь в красно–зеленые полосы…

Автоматически выпущенные шасси коснулись стеклобетона взлетно–посадочной полосы, из–под литых колес взвихрился дым сгорающей резины, многотонная машина содрогнулась от этого касания и, гася скорость, надсадно взревела двигателями, окончательно утвердившись на посадочной полосе.

***

Хьюго вывел шаттл на рулежную дорожку, ведущую к ангару.

Машина остановилась в нескольких метрах от открытого зева модульных ворот, двигатели в последний раз взревели, и вдруг наступила оглушительная тишина.

Вадим повернул голову, взглянул на дройда и, едва ворочая языком, произнес:

— Спасибо, Хьюго.

Робот с визгом сервомоторов повернулся к Нечаеву.

— За что? Мы сделали то, что планировали.

«Нет, — подумал Вадим, — он никогда не поймет меня, его саморазвитие все равно не ведает человеческих чувств. Хьюго, так или иначе, остается роботом, исполнительной машиной…»

Отстегнувшись от кресла, Вадим встал и, пошатываясь, направился к выходу из рубки.

Открыв шлюз, он спустился по трапу. Не обращая внимания на бегущих со стороны административных зданий людей, Вадим отошел на несколько метров от челнока, пока не перестал ощущать исходящий от него жар, и остановился, чтобы взглянуть на корабль со стороны, не отдавая себе отчета в том, что его поведение разительно напоминает действия Дорохова…

Машина, как и он сам, выглядела изменившейся до неузнаваемости…

Раскаленная броня почернела, на ней виднелись свежие шрамы, два носовых люка, за которыми прятались втянутые внутрь орудия, вдруг вздрогнули и начали открываться, роняя окалину. Это была обычная послепосадочная процедура, все внешние люки корабля открывались, чтобы сломать хрупкую корку, образовавшуюся от жара… но сейчас эта операция выглядела иначе, она вдруг показалась Вадиму зловещей до дрожи…

Люки открылись, обнажая установленные за ними полозья суппортов, на которых крепились платформы с орудиями. Нечаев увидел покрытые цветами побежалости стволы, и вдруг из левого люка на стеклобетон с металлическим звоном хлынул водопад пустых отстрелянных гильз, скопившихся там, переполнив предназначенный для них бункер.

Желтые сорокасантиметровые цилиндры падали, с мелодичным звоном разлетаясь по сторонам, откатываясь к воротам ангара, отскакивая под днище челнока, а он стоял, оцепеневший, оглушенный, не в силах ни говорить, ни думать, ни двигаться.

Клонился к закату первый день его новой жизни.

Глава 6

Космопорт Кьюига.

Спустя десять минут

после посадки

Шахоев пошел к нему, когда медики уже отпустили Вадима, сделав ему несколько инъекций.

Техники, плотно обступившие челнок, дожидались, пока остынет потрескивающая обшивка. Вадим достал сигареты, пытаясь отыскать глазами Хьюго, и в этот миг увидел полковника, который шел прямиком к нему.

Нарвавшись на сумрачный взгляд Вадима, Шахоев не отвел глаз, лишь остановился в двух шагах, молча ожидая доклад пилота, потом, когда стало ясно, что Нечаев не собирается рапортовать, полковник указал на здание диспетчерской службы и произнес:

— Пошли, лейтенант, поговорим.

Вадим поначалу не шелохнулся, а потом все же кивнул.

Все равно ни доклада, ни разбора полета не избежать, но по внутренним понятиям Нечаева Шахоев был обязан находиться не тут, на земле, а там, в космосе… Почему он сам не возглавил самоубийственную атаку?..

— Я задержал старт второй волны, — внезапно произнес полковник, когда Вадим поравнялся с ним, шагая в сторону указанного здания.

Нечаев ничего не ответил, лишь почувствовал, что злоба, минуту назад душившая его, все же иррациональна, — кто–то должен был стать первым, получить и донести… нет, не рапорт о тех или иных победах, поражениях, смертях, а опыт, цена которого отмерена девятнадцатью человеческими жизнями…

Все изменилось вокруг, лопнула последняя нить, связывавшая его со старой, довоенной психологией, образом мышления, и в миг, когда в сознании болезненно оборвалась эта пуповина, он вдруг подумал о Диме Дорохове, вспомнив, КАК тот сидел на нижней ступени трапа «Иглы» и смотрел в ночь пустыми, выцветшими глазами…

Он не имел права психовать и злиться, но все же эмоции перехлестывали, пробивая все барьеры, которые пытались поставить в его сознании медики своими инъекциями.

В голове кружил, не останавливаясь ни на секунду, калейдоскоп обрывочных впечатлений, — это был изматывающий душу хаос стоп–кадров, способный довести сознание до полной невменяемости.

…Дверь кабинета закрылась за ними, мягко чавкнув уплотнителем. Шахоев сел за рабочий стол, включил терминал компьютера, что–то просмотрел на осветившемся дисплее, потом обернулся к Вадиму.

— О бое можешь не рассказывать, данные телеметрии шли через спутник со всех кораблей, атаковавших флот.

— Мы сделали хоть что–то? — глухо спросил Вадим, садясь в кресло.

Шахоев сумрачно кивнул.

— Атака твоего корабля оказалась наиболее успешной, — произнес он. — Анализ данных телеметрии с твоего бортового компьютера показал, что головной корабль — флагман флота «Деловер» получил две пробоины в корпусе главной надстройки, где располагается командная рубка. Огнем твоих орудий уничтожен основной узел датчиков локации и связи, а также в момент вертикального маневра огнем с боковых полусфер поражена орудийная башня ракетно–лазерного комплекса «Прайд», которая как раз поднималась из броневого укрытия.

— Я не стрелял при вертикальном маневре, — возразил Вадим.

— Огонь вел твой робот, — сказал Шахоев. — Ладно, давай так… — он посмотрел на Вадима, — ты можешь высказать мне все, что думаешь, но, когда выпустишь пар, я жду конкретного доклада и конкретных соображений.

Вадим молча посмотрел на полковника. Злость уже давно перекипела внутри. Осталась пустота, сосущая, непреходящая, которую было нечем заполнить…

— Я в порядке… — глухо ответил он.

— Тогда я слушаю тебя, лейтенант. — Голос полковника вдруг потерял все жесткие командирские нотки. Он тоже не имел опыта войны, несмотря на звание, и приходилось ему также несладко: ждать на земле, наблюдая гибель своих подчиненных, не в силах ни помочь им, ни предотвратить трагедию…

Нечаев только сейчас подумал об этом.

— Все… неправильно, — произнес он, не поднимая головы. — Челноки неуклюжи, заряды у орудий слишком мощные для использования в космосе, дистанция огня была выбрана ошибочно, противоперегрузочные системы не подходят для ускорений, которые испытывает пилот при реальных боевых маневрах.

— Что еще? Что помогло тебе успешно атаковать крейсер на неуклюжей машине, снабженной плохими системами и неадекватным вооружением?

— Я открыл огонь с дальней дистанции. Это затормозило корабль. К тому же рядом со мной был Хьюго — он выполнил ту часть работы, которую не смог сделать я из–за перегрузок.

— Хьюго — робот устаревшей модели.

— Я знаю, но в сложившихся условиях — он лучший из всех кибернетических устройств. У нас ведь нет боевых компьютеров, верно?

— Да. Я понял твою мысль. Роботы серии «Хьюго» разрабатывались для борьбы за выживание на чуждых планетах, поэтому его системный блок содержит элементы боевых программ…

— Да, — подтвердил его мысль Нечаев. — Нужно доукомплектовать каждый корабль вторым пилотом — андроидом.

Полковник некоторое время обдумывал слова Вадима, а потом вдруг спросил:

— Если встретишься в открытом бою с космическим истребителем Альянса, — выстоишь?

— Не знаю, — покачал головой Вадим. — На мой взгляд, орбитальный челнок никак не тянет на противоборство с подвижной маневренной машиной.

Полковник кивнул, соглашаясь.

— Я отменил старт второй волны по двум причинам, — внезапно произнес он. — Во–первых, продвижение вражеской армады приостановилось, — три корабля из четырех получили серьезные повреждения в результате таранов и прицельных попаданий. У нас есть шанс ударить их еще раз, прежде чем они отремонтируются и возобновят движение к планете. Во–вторых, наши техники уже ведут работы по переоборудованию подготовленных к бою челноков, с учетом всего горького опыта первой атаки… Но теперь, когда армада остановилась, она менее уязвима, — корабли ремонтируются под прикрытием постоянно барражирующих пространство истребителей, и все боевые системы крейсеров наготове…

— Зачем вы мне это рассказываете? — вскинул голову Вадим.

— Я хочу, чтобы ты подумал, как мы можем ударить по ним, и возглавил атаку.

— Я?

— Ты, — глядя ему в глаза, подтвердил Шахоев. — Ты и Дорохов. Иных кандидатур у меня нет.

Космопорт Кьюига. Две недели спустя

Второй раз Вадим воспринимал реальность, окружившую его в предстартовые минуты, намного острее, чем в первый.

Его поразила тишина, царящая над стартопосадочными полями космопорта. Челноки уже вывели из ангаров, и буксировщики, заглушив двигатели, стояли в стороне от рулежных дорожек.

Тихо скрипел под ногами гравий, потом начался стеклобетон стартовых полей, и этот успокаивающий звук исчез, словно оборвалась незримая связь человека с землей

Теперь мысли устремлены ввысь, а внутри уже растет, холодеет предчувствие близкого, жестокого боя. Зрачки Вадима сузились, он отторгал в эти секунды весь остальной мир, желая лишь одного: удержать себя от лишних мыслей, ненужных чувств, собрать всю свою волю не для обреченной смерти, а для осмысленных, хладнокровных действий.

Это оказалось безумно трудным делом. Память цепко держала в себе образы той силы, с которой придется столкнуться горстке маленьких кораблей; прошлый бой вспоминался урывками, но полностью отрешиться, отключить разум от прожитых сцен никак не удавалось…

Он подошел к своей машине, взглянул на нее, как добрый хозяин смотрит на живое существо, машинально отметил, что броня его штурмовика на фоне других, еще не побывавших в бою челноков кажется серой, словно запыленная, покрытая шрамами шкура…

Внезапно вспомнились долгие жаркие споры с Димой Дороховым, их прения до полной хрипоты с полковников Шахоевым, настаивавшим на атаке крейсеров буквально на следующий день после первого вылета, в котором погибло девятнадцать машин, и Вадим невольно оглянулся, пытаясь отыскать глазами фигуру Димы, но тот уже, видно, поднялся в кабину своего штурмовика.

Шахоев опять оставался на земле, но они отстояли свою точку зрения, и теперь им нужно было действием доказать полковнику собственную правоту.

Со щитом или на щите…

В последний раз взглянув на далекий горизонт, у которого толклись предвещающие дождь кучевые облака, Вадим поднялся по приставному трапу и пролез в овальный люк.

Короткий коридор, и перед Нечаевым распахнулись двери кабины пилотов.

Здесь тускло светились приборные панели. Фигура Хьюго в кресле бортстрелка казалась облитой зеленоватым мерцанием, сзади зашипел пневматикой закрывающийся шлюз, и все… будто разом исчез мир родной планеты, и вся вселенная сосредоточилась теперь тут, в тесном помещении с двумя пилот–ложементами и множеством окружающих их приборных панелей…

Вадим занял свое место, и расположенные перед ним терминалы преданно затрепетали огнями индикаторов, активизировавшись от датчиков давления, встроенных в кресло.

Хьюго повернул голову.

— Минутная готовность, — лаконично сообщил он.

Вадим кивнул. Руки в гермоперчатках охватили астронавигационные рули, пальцы и ладони ощутили непривычные вздутия под пористой резиной, словно там появились какие–то опухоли.

Это были установленные накануне дополнительные сенсоры управления огнем и запуском ракет.

На то, чтобы осмысливать свои ощущения, уже не осталось времени, и Вадим, проверив, свободно ли ходят рули, включил связь, соединив свой скафандр с пультом управления посредством временного интерфейса.

Он лидировал в первой эскадрилье, Дима вел вторую, ну а всего навстречу приближающейся армаде планета Кьюиг смогла послать два десятка переоборудованных челночных кораблей.

Минута, о которой предупреждал Хьюго, пролетела, будто миг, и вот в коммуникаторе уже зазвучала разноголосица докладов. Нечаев спокойно выслушал их, затем послал подтверждение диспетчеру о готовности вверенных ему машин к старту и замолчал, глядя на далекий, укутанный сиреневой дымкой лес.

Все происходило совершенно не так, как четырнадцать дней назад. Тогда перед стартом он суетился, терялся и нервничал, сейчас выглядел внешне спокойным, невозмутимым, голос не дрожал, выдавая волнение, но Вадим не мог обмануть себя. Он знал, что ждет их впереди, и на самом деле за маской отрешенного спокойствия пряталась такая внутренняя напряженность, от которой начинали ныть мускулы…

— Первый, старт разрешаю. — Невыразительный, сухой голос диспетчера так же прятал в себе волнение. Все они, молча, стиснув зубы, переживали этот миг, не пытаясь предугадать, сколько машин вернется назад из бездонной космической черноты…

Об этом нельзя было думать, хотя совладать с самим собой намного труднее, чем совершать какие–то действия, управляя тяжелой, норовистой даже после многократных усовершенствований машиной, поэтому первые десять–пятнадцать секунд руки Нечаева действовали машинально, благо процедура старта была знакома ему до полного автоматизма действий.

Штурмовик плавно тронулся с места, повернул, следуя изгибу рулежной дорожки, и остановился, ревя турбинами, в начале взлетно–посадочной полосы.

— Первые, старт попарно, координаты точки сбора прежние, — произнес Нечаев, одновременно вслушиваясь в нарастающий вой двигателей собственной машины.

Световой индикатор мощности пересек зеленую черту, и он освободил тормозную систему.

Штурмовик с плавным толчком рванулся вперед; стремительно понеслась навстречу взлетно–посадочная полоса, далекая кромка леса стала угрожающе приближаться, но индикатор скорости уже переполз за отметку четырехсот километров в час, и тяжелая машина оторвалась от земли, взмывая над вырубкой опушки и пограничными кронами деревьев.

Панорама Кьюига стремительно проваливалась вниз, уступая место бесконечной синеве небес.

— Дорохов взлетел по параллельной полосе, — не поворачивая головы, сообщил Хьюго.

Вадим покосился на боковые экраны обзора и действительно увидел движущийся параллельно его курсу яркий факел реактивных двигателей.

Они поднимались, словно фантастические огненные птицы, оставляя внизу притихшую, беззащитную землю, свои дома, свои обиды, радости и чаяния… поднимались навстречу холодной черноте космического пространства и армаде вражеских кораблей, которая, несмотря ни на что, упрямо приближалась к родной планете.

***

Космос встретил их льдистой россыпью звезд.

У Нечаева, как и у Дорохова, не было ведомых. Остальные корабли образовывали звенья по три штурмовика в каждом, а командиры в таком раскладе оказались предоставленными сами себе. Два шаттла, которые могли быть приданы им, остались на Кьюиге, — Шахоев настоял, чтобы космопорт имел хотя бы такой резерв.

В принципе, Вадим не возражал. Он уже понял, что коллективные маневры — не его стихия. Он не уклонялся от ответственности за чьи–то жизни, но действовать в одиночку, направляя при этом приданные звенья, казалось ему проще, чем постоянно оглядываться на гипотетического напарника.

Он ошибался.

В космосе, как и в воздухе, кто–то обязательно должен прикрывать тебя сзади, на самом деле ведомый не обуза, а благо, но откуда ему было взять хоть частицу этого горького, смертельного опыта, когда за плечами молодого командира эскадрильи лежал всего один боевой вылет?

Точку сбора прошли благополучно. Три звена совершили перестроение, и теперь эскадрилья растянулась, как стая перелетных птиц — в вершине треугольника вожак, за ним три группы подчиненных.

— Первый, — это был голос Дорохова. — На моих мониторах все чисто. Как у тебя?

— Тишина, — ответил Вадим. — Следую установленным курсом. При контакте сообщу немедленно.

— Добро, до связи.

Все происходило планомерно, обыденно, но это не успокаивало, а, наоборот, настораживало.

Где они?

По данным спутникового контроля, до сенсорного контакта с кораблями противника оставалось пять–шесть минут полета, но благополучная тишина разлетелась вдребезги много раньше.

Пять алых точек внезапно появились на экране боевого радара и, не останавливаясь, поползли по его плоскости.

— Курс? — коротко спросил Вадим.

— Мы расходимся на встречных, угол отклонения — тридцать градусов. Классификация цели — космические истребители. Вероятное направление атаки — спутники связи.

— Третье звено, следовать на перехват цели! — мгновенно сориентировавшись, приказал Нечаев. — Второй, замкни их со своей стороны!

— Понял, — ответил коммуникатор голосом Дорохова. — Вижу противника.

Со стороны второй эскадрильи отделились три зеленых метки, и теперь уже шесть точек, приближаясь с разных сторон, зажимали алые точки. Остальные машины продолжали следовать прежним курсом, постепенно удаляясь от планеты.

— Ведущий третьего, после атаки восстановить строй, — скомандовал Вадим.

— Понял вас. Атакую, — пришел ответ на радиочастоте.

В этот миг сердце Вадима болезненно сжалось, — впервые он испытал подобное чувство, осознав, что, посылая троих подчиненных в бой, швырнул их короткой фразой приказа навстречу вероятной смерти.

Как обыденно все произошло… — Мысль застряла в голове, и Нечаеву потребовалось совершить очередное волевое усилие над собой, чтобы сосредоточиться на приборах, не крутить головой в тщетной попытке разглядеть, что творится позади, где уже наверняка вскипел бой…

— Командир, основная цель.

Голос Хьюго заставил его окончательно отрешиться от завязавшегося на низких орбитах боестолкновения.

Вот они.

Экраны оптических умножителей автоматически включились, как только жирные метки земных крейсеров появились в пределах Досягаемости радарных установок.

Вадим взглянул на увеличенные контуры и не узнал их.

Конечно, четыре крейсера, выстроенные в пространственный ромб, были теми же самыми, но как разительно изменилась их внешность!..

Огромные клиновидные корпуса сейчас едва просматривались из–за бесчисленного количества выдвинутых в космос оперативных устройств.

Их ждали. Огромные суппорты уже закончили свою работу, и вдоль бортов каждого корабля тянулись выдвинутые в космос полушария орудийно–ракетных комплексов, готовых обрушить шквал огня на любой приблизившийся к крейсеру объект. Помимо «Прайдов», в обшивке кораблей противника были открыты стационарные орудийные порты, а по срединной, «хребтовой» части каждого крейсера ровной линией чернели округлые провалы пусковых шахт, которые вдруг прямо на глазах озарились последовательными вспышками призрачного, голубоватого огня, похожего на сполохи статического электричества, и все пространство над крейсерами внезапно пришло в движение, — это электромагнитные катапульты несущих кораблей выплюнули в космос шесть десятков истребителей прикрытия.

Глядя на растущие контуры крейсеров и непостижимую массу различного вооружения, Вадим на секунду растерялся, подумав: Как их атаковать?! Но его замешательство развеял командир второй эскадрильи.

— Первый… — голос Дорохова казался далеким и нереальным. — Действуем согласно плану! Маневр должен быть слаженным — сначала ты, вслед — мои машины.

— Понял.

Он не сказал больше ни слова, — слов и так было слишком много при предварительном обсуждении операции.

Их план предусматривал дерзость, на первый взгляд граничащую с самоубийством, — его придумал и отстаивал до хрипоты Дорохов, а Вадим просто поверил в него как в единственный шанс не только выжить, а реально нанести четырем крейсерам непоправимый, губительный ущерб…

***

План Дорохова был дерзок и прост.

Несмотря на протесты Шахоева, он настоял, чтобы четырем кораблям армады была предоставлена возможность устранить мелкие повреждения и возобновить движение к Кьюигу.

Четыре вражеских крейсера образовывали фигуру в виде ромба, располагаясь в одной и той же плоскости полета. Сверху и снизу их прикрывали космические истребители, которые в любой момент могли быть выброшены в космос стартовыми катапультами.

Для плохо бронированных челноков такое построение находящегося настороже противника представляло собой неприступную крепость, ощерившуюся сотнями огневых точек.

Вадим и Дмитрий сутками просиживали за компьютерами, в сотый, тысячный раз обрабатывая данные, полученные по каналам телеметрии в момент первой атаки.

Они учли все: скорость и максимальные углы поворота орудийных башен, время их перезарядки, расположение огневых точек, время, необходимое для старта космических истребителей, их построение, длительность каждого маневра, — все это было учтено, оцифровано и введено для анализа в вычислительный центр космопорта.

В результате они получили единственную цифру, отражавшую значение скорости, при которой любой выстрел, произведенный крейсером по конкретной цели, опаздывал, пронзая пространство, где уже не было атакующего корабля.

Поначалу полученное путем вычислений цифровое значение скорости показалось недостижимым для медлительных, но мощных шаттлов. К процессу пришлось подключить весь инженерный и технический персонал порта, и в конце концов решение было найдено.

Шахоев, когда ему представили расчеты, выпучил глаза, назвав их сумасшедшими.

Снять с челночных кораблей половину с таким трудом установленной на них брони?! Убрать половину орудий?! Вдвое ослабить защиту и огневую мощь и без того скверно вооруженных боевых единиц?!.

Он орал, пока не выдохся, а когда праведный гнев полковника иссяк, Дорохов положил на стол второй лист проекта, где предлагалось разобрать половину имеющихся в наличии машин ради демонтажа их двигателей, которые следовало переустановить на два десятка оставшихся нетронутыми челночных кораблей, вдвое повысив их скоростные характеристики.

На этот раз полковник уже не стал кричать, а когда Шахоеву представили компьютерную модель боя, он внимательно просмотрел ее и спросил:

— Вы решили покончить самоубийством?

Дорохов поднял на него взгляд покрасневших от усталости глаз и коротко ответил:

— Да, при условии, что эти крейсеры больше не будут угрожать Кьюигу.

***

И вот этот миг настал.

— Максимальное ускорение!

Вадим едва узнал свой собственный голос, столько нервного напряжения сконцентрировалось в нем.

Корабль Нечаева и следовавшие за ним звенья рванулись вперед, навстречу земной эскадре, с каждой секундой увеличивая и без того огромную скорость.

Этим запредельным для человека маневром управляли бортовые компьютеры машин. В нужный момент они включили двигатели коррекции, превращая прямой курс шаттлов в крутую параболу. Семь крошечных кораблей на огромной скорости взмыли над плоскостью эклиптики земной армады и тут же начали опускаться.

Опережая залпы бортовых орудийных комплексов и старт истребителей прикрытия, они на огромной скорости «перепрыгнули» флагман ромбовидного построения и… очутились внутри замкнутого крейсерами периметра, на миг оказавшись в зоне, куда не могло стрелять ни одно орудие землян.

Вадиму казалось, что он готовился к этой секунде всю свою жизнь.

Его противоперегрузочное кресло, специально смонтированное для этой операции, уже отъехало назад и частично погрузилось в пол — настолько велика была действующая на пилота перегрузка.

— Огонь! — исторг он торжествующий хрип.

Это был не бой — сплошное, презирающее какие–либо законы сумасшествие.

Семь шаттлов, вторгшиеся в зону перекрестного огня четырех крейсеров, одновременно озарились вспышками выстрелов и ослепительными факелами от работы тормозных двигателей.

Они не собирались проскальзывать ниже, выходя из зоны перекрестного огня вражеских кораблей!

Резкое торможение заставило хрустеть и стонать корпус штурмовика, у Вадима начали вытягиваться щеки и отекать черты лица, но это длилось три–четыре секунды, потом с зубовным скрежетом подломился один из амортизаторов противоперегрузочного кресла, и с этим звуком Нечаев пришел в себя, вынырнув из короткого беспамятства, вызванного запредельной перегрузкой.

Семь маленьких кораблей продолжали интенсивно тормозить, полыхая огнем носовых орудий; зримые снарядные трассы впивались в броню четвертого, замыкающего ромбовидное построение крейсера, шаттлы стремительно неслись на него, и теперь даже слепцу было понятно, что, отстреляв весь боекомплект, они попросту нырнут под брюхо космического левиафана, чтобы, проскользнув под ним, вырваться в открытый космос за кормой эскадры.

В этот миг вторая группировка шаттлов, которой командовал Дорохов, уже достигла апогея баллистической траектории и начала рушиться во внутреннюю зону образованного крейсерами периметра, в точности повторяя маневр эскадрильи Нечаева.

Это было не сумасшествие, а математически выверенный расчет, который вольно или невольно приводил к роковому результату. В тот момент, когда носовая надстройка четвертого крейсера брызнула, наконец, осколками брони, выпуская в космос мутное облако декомпрессионного взрыва, достаточно затормозившие корабли Нечаева вдруг начали боевой разворот, демонстрируя, что не собираются уходить из теснины, замкнутой корпусами четырех исполинов.

Бой внезапно вышел на уровень психологического поединка.

Первым не выдержал расчет одной из батарей ПКО атакованного крейсера, и его орудийно–лазерные комплексы разрядились в запретную зону, целя по шаттлам, столь нагло и стремительно атаковавшим их корабль.

Это было все, чего добивались Нечаев и Дорохов, разрабатывая свой попахивающий самоубийством план.

Они знали, что в тесных орудийных башнях сидят люди, чья выдержка также имеет свой предел, и вот этот предел был пройден: пространство между флагманом земной эскадры и тремя другими крейсерами внезапно превратилось в библейский ад… На фоне черноты космоса в тесном, не превышающем сотни километров, промежутке в одну минуту сконцентрировались такие энергии, что вакуум, который и так нельзя считать абсолютной пустотой, совершенно утратил свою физическую природу.

Космические истребители противника, выброшенные стартовыми катапультами строго «вверх», оказались на солидном удалении от главного места событий. Теперь они, совершив боевое перестроение, разделились на две группы и ринулись вниз, в узкий зазор между исполинскими крейсерами, пытаясь осуществить перехват атакующих штурмовиков, но на самом деле их маневр только добавил хаоса в происходящее.

Новые учебники боевой навигации и космических построений будут написаны на примере этого боя, но ни один из его участников не задумывался сейчас над этим…

Штурмовики двух эскадрилий Кьюига, как и было запланировано, ринулись в разные стороны, словно две стайки вспугнутых птиц, не атакуя конкретные цели, а поливая бешеным огнем из боковых орудий обшивку вражеских крейсеров…

Теперь уже никто не управлял боем, каждая орудийная башня жила своей собственной жизнью: четыре крейсера озарились множественными вспышками лазерных разрядов и ракетных запусков, сделав этот миг роковым для всей эскадры, — орудийно–ракетные комплексы разрядились в запретную для ведения огня зону, и большинство попаданий пришлось не на маленькие, дерзкие корабли, а на броню своих же крейсеров.

— Дима, выходим из боя!

Вадиму казалось, что он орет в коммуникатор, но на самом деле его горло, сдавленное непрекращающимися перегрузками, выдавило лишь сипящее подобие звуков…

Космические скорости, при относительно небольших расстояниях между материальными объектами, способны свести с ума, полностью дезориентировать пилота, обучавшегося неторопливым, степенным маневрам стыковки с грузовыми кораблями, но Нечаев уже побывал в плену подобного шокового эффекта, и теперь, преодолев потенциально опасный участок, он несколькими импульсами торможения окончательно сбросил рискованную скорость машины, а его взгляд за доли секунды успел охватить всю панораму окружающего космоса.

Нужно было обладать железными нервами, чтобы адекватно воспринять реальность: его штурмовик стремительно скользил в узком коридоре, образованном корпусами двух титанических крейсеров. На фоне кипящего от разрывов и лазерных лучей пространства Вадим успел заметить разворачивающиеся в его сторону орудийно–ракетные комплексы, падающие сверху силуэты истребителей прикрытия, разлетающиеся во все стороны обломки, принадлежность которых уже невозможно было опознать…

Разум отказывался постичь истинное количество выплеснутой в космос фотонной и кинетической энергии, — с данной задачей едва справлялся бортовой компьютер, хаотично меняющий на мониторах десятизначные числа, отражающие суммарные мощности одновременного залпа лазерных и орудийно–ракетных комплексов четырех крейсеров Земной армады.

Для человеческого восприятия все выглядело проще и страшнее: рубиновые лучи резали мрак ослепительными росчерками, снаряды вакуумных орудий летели сплошной стеной, в эфире смешались восторженные возгласы и предсмертные выкрики, но суть явления крылась уже не в отдельно взятых человеческих судьбах, а в роковой тактической ошибке, которую флот Земного Альянса, да и все другие формирования космического базирования в будущем канонизируют в учебниках: построение крейсеров оказалось слишком тесным, а перекрестный огонь сотен орудийных и лазерных установок, ведущийся по мелким, быстролетящим целям, нанес урон прежде всего своим же кораблям.

И все же главными виновниками разрушительного столкновения были люди.

Когда счет времени идет на секунды, а натянутые нервы готовы вот–вот лопнуть от напряжения, каждому человеку, заточенному в тесное узилище орудийной башни, выдвинутой за пределы брони крейсера, вполне оправданно кажется, что бесноватые штурмовики летят прямо на него… Первый залп исполинских крейсеров явился прямым следствием долгого, нервозного ожидания людей, занимавших боевые посты в башнях орудийно–ракетных и лазерных комплексов…

…Пытаясь уклониться от плотного, губительного огня, Нечаев еще раз задействовал тормозные двигатели в надежде, что залпы, наведенные на него с упреждением, пройдут мимо. Мгновенная перегрузка вновь помутила разум, отозвавшись болью во всем теле, а когда зрению вернулась резкость, вокруг его штурмовика продолжал кипеть настоящий ад, будто в космосе разом извергалась сотня вулканов.

Большинство снарядов и лазерных лучей по–прежнему пролетало мимо атакующих шаттлов, попадая в обшивку своих же крейсеров, и теперь из безобразных пробоин в космос вместе с туманными выхлопами декомпрессии извергались тучи обломков внутреннего оборудования пораженных отсеков. В этом хаосе лавировали истребители, сбившиеся с курса, потерявшие цель из–за обилия засветивших радары сигналов. В эфире царил настоящий содом, и Вадим понял, что действительно пора уходить.

— Следи за кормой! — отрывисто приказал он андроиду, разворачивая нос челнока по направлению ближайшей полусферы орудийно–ракетного комплекса.

С грохотом заработали орудия обоих бортов, покрывая броню атакованного комплекса частыми вспышками разрывов, один из снарядов пробил емкость с жидким азотом, применяющимся для охлаждения лазеров главного калибра, и мутный шлейф газа под давлением ударил в пространство, заволакивая мутью поврежденный участок брони крейсера.

Рядом извергалось несколько подобных газовых гейзеров, медленно вращаясь, мимо проплывали неузнаваемые обломки чего–то огромного, оторванного от брони, возможно, это были детали подающего суппорта или даже целая надстройка, срезанная шальным лазерным лучом.

— Два истребителя. Заходят со стороны кормы. — Хьюго резко повернулся вместе с креслом, оборачиваясь к комплексу управления расположенных в хвостовой части орудий.

Вадим без подсказок знал, что нужно делать. Пока Хьюго наводил кормовые орудия, он развернул нос штурмовика в направлении чистого космического пространства с таким расчетом, чтобы импульсы ускорения от стрельбы не привели к столкновению штурмовика с близлежащим крейсером.

Шаттл задрожал, вибрация была ритмичной, скорость росла рывками, — это кормовые орудия, выплевывая длинные очереди, ускоряли полет машины, а у Вадима, сосредоточившегося на удержании курса, дрожь гуляла по телу. Он смотрел вперед, оставляя без внимания все, что творится за кормой, но вместо участка открытого космоса взгляд натыкался на сплошной хаос разлетающихся во все стороны обломков, перемежающихся с мутными облаками декомпрессионных выхлопов.

Он не мог выдержать определенный курс, по броне штурмовика постоянно что–то ударяло, то гулко и сильно, то со слабым скользящим скрежетом, теснина между крейсерами казалась бесконечной, хотя их суммарная протяженность равнялась всего семи километрам…

После очередного маневра, когда еще работали кормовые орудия, Вадим внезапно увидел, как в поле зрения носовых видеокамер выплывают исполинские контуры двигательных секций замыкавшего построение эскадры крейсера.

Решение пришло мгновенно. Руки потянули астронавигационные рули, доворачивая нос корабля в сторону появившейся цели, большой палец правой руки сбросил предохранительную скобку и лег на бугорок сенсорной гашетки, управляющей залповым запуском ракет.

— Хьюго, приготовься, я атакую.

— Они на хвосте. Очень близко!

— Стреляй!

Прицельная сетка наконец совместилась с плавным обводами двигательных секций вражеского корабля.

Машинально задержав дыхание, Вадим надавил на сенсорный бугорок гашетки.

Из–под уплощенного днища штурмовика, где были смонтированы пусковые установки неуправляемых ракет, вырвалось ослепительное пламя запуска, и два десятка реактивных боеголовок рванули по прямой траектории.

Обратный импульс от их старта резко затормозил шаттл, Вадима бросило вперед так, что лязгнули зубы, а страховочные ремни больно впились в грудь, и в тот же миг он увидел, как броня крейсера полетела рваными клочьями, — это ракеты ударили в цель, уродуя обтекаемые обводы брони, прожигая ее и взрываясь уже внутри, в отсеках, где располагалось оборудование гиперпространственного привода.

Вкус победы был вкусом крови…

Солоноватая жидкость растеклась по нёбу, языку, — организм человека не выдерживал мгновенных перегрузок, порожденных залпами неадаптированного к космическим условиям оружия… На несколько секунд сознание Нечаева помутилось, руки стали ватными, непослушными, и этого хватило, чтобы бесноватые силы разнонаправленных ускорений, терзающие штурмовик, увели его в хаотичное вращение.

Хьюго, который спокойно переносил перегрузки, опять резко развернулся вместе со своим креслом.

У него были свои критерии восприятия окружающего мира, в корне отличающиеся от человеческих, но в данный момент, несмотря на хаотичную смену изображений, транслирующихся на экраны обзора, он воспринимал окружающий космос как нечто, несущее зловещую красоту разрушения…

У Вадима, так и не отпустившего астронавигационные рули, из уголка губ текла кровь. Взгляд Нечаева был мутным, неосмысленным, он явно находился в полубессознательном состоянии.

Механические пальцы Хьюго цепко охватили дублирующие рули системы управления.

Он был отлично спроектированной машиной. Возможности андроида намного превосходили человеческие, но даже он не мог охватить своим вниманием всю ситуацию в целом. Пока Хьюго стабилизировал корабль, одновременно пытаясь вывести его из опасной, полной обломков зоны, сзади в кормовой полусфере вновь появилось звено космических истребителей противника.

Эти смертоносные машины были специально разработаны для ведения космического боя и по своей конструкции принципиально отличались от оснащенного неадекватным наземным оружием шаттла. Бортовые орудийные комплексы горбоносых, обтекаемых машин класса «Гепард» никак не влияли на летные характеристики, в них был реализован принцип электромагнитного ускорения боеголовок, имелась хорошо отлаженная автоматическая система компенсации выстрела, и теперь, когда первый шок от уничтожающего взаимного залпа базовых крейсеров уже прошел, в заполненном обломками пространстве началась настоящая планомерная охота за дерзкими, но неуклюжими кораблями колонистов, которые своей стремительной психологической атакой сумели нанести непоправимый вред четырем титаническим крейсерам.

Благодаря плану Дорохова, малые силы самообороны Кьюига сделали во сто крат больше, чем можно было вообразить в самых смелых мечтах, и теперь, когда ситуация вышла из стадии шока, им осталось лишь одно — с честью погибнуть, потому что стартовые катапульты поврежденных крейсеров выбрасывали в космос все новые и новые звенья «Гепардов», а прорвавшиеся сквозь теснину челноки едва могли маневрировать из–за множества повреждений, полученных в результате ответного огня крейсеров и столкновения с хаотично разлетающимися обломками…

***

Вадим смутно осознавал, что кораблем управляет Хьюго, в секунды просветления, когда измученный разум начинал нормально воспринимать реальность, он видел чистую черноту космоса, на мгновение ему показалось, что в коммуникаторе гермошлема звучит далекий голос Димы Дорохова, который кричал из бездны:

— Всем, кто меня слышит! Выходим из боя! Повторяю: выходим из боя, курс — домой!

Домой… — Вадим почувствовал себя лучше, зрение перестало двоиться, руки все еще были ватными, как и все тело, но он знал — они уже второй раз больно ударили по непобедимым земным кораблям, и это главное… Мгновенное воспоминание о заполняющих космос обломках подсказало — не полетят на Кьюиг орбитальные бомбы, по крайней мере не сегодня, не сейчас, и вопрос заключался лишь в том, какой ценой далась эта вторая победа, сколько машин вернется назад, смогут ли они еще раз, вопреки всему, взмыть в район низких орбит, чтобы вновь с сумасшедшим упорством атаковать нависающих над планетой титанов?..

Надо отдать приказ… Надо приказать своим, чтобы возвращались…

— Маленькие… — Испачканные в крови губы едва шевелились. — Первая эскадрилья, возвращаться на базу, выходим из…

Его слова оборвал зубовный скрежет ломающегося металла и тонкий невыносимый свист улетучивающегося воздуха, но Вадим не слышал этих признаков попадания и декомпрессии отсеков, — чудовищный удар в плечо заставил его выгнуться в кресле и заорать, захлебываясь кровью; снаряд, прошивший кресло, взорвался внутри приборной панели. Вадим инстинктивно попытался вскочить, но его удержали страховочные ремни, лишь перед помутившимся взглядом мелькнули парящие в невесомости брызги собственной крови…

Хьюго, которого лишь вскользь задело осколками, рванулся к Нечаеву, бросив управление и оборвав пристегивающие его к креслу ремни.

В эти мгновения мозг андроида работал на пределе своих вычислительных возможностей, — мгновенная смена приоритетов произошла за доли секунды, теперь для него не имел значения противник, главное — жизнь Вадима.

Воздух из отсека улетучивался с невероятной скоростью, но действия машины оказались стремительнее. Хьюго успел сорвать со специальных креплений баллон с герметизирующим составом и, не обращая внимания на кровь, начал поливать плечо Вадима струей мгновенно затвердевающей пены, нанося ее прямо поверх окровавленных лохмотьев, в которые превратился скафандр на правом плече Нечаева.

Спустя две секунды пена полностью затвердела, превратив плечо Вадима в буро–желтый ком.

Герметизация скафандра была восстановлена одновременно с появлением на уцелевших секциях пульта сигнала, означающего полную декомпрессию рубки.

Неуправляемый челнок с развороченной прямыми попаданиями кормой медленно скользил на фоне голубовато–серой облачности Кьюига, а за ним тянулся длинный шлейф обломков брони и кристаллизовавшейся атмосферы.

Три «Гепарда» резко отвернули в сторону в поисках новой цели.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СЕРВ–БАТАЛЬОН

Глава 7

Второй материк планеты

Кьюиг. Граница горного

массива и непроходимых лесов

Он был спокоен, как и подобает машине.

Штурмовик падал, снижаясь по крутой дуге, но Хьюго понимал, что в космосе он бессилен, — множественные попадания в корму полностью вывели из строя секции маршевой тяги, и им с Вадимом оставалось уповать лишь на атмосферное маневрирование…

Нечаев дважды приходил в себя, но оба просветления сознания были слишком короткими. Хьюго слышал, как Вадим стонал, пытаясь пошевелиться, и вновь проваливался в небытие, лишь робкие синусоиды на датчиках систем жизнеобеспечения свидетельствовали о том, что он жив.

Хьюго отчетливо понимал, что командиру нужна срочная и квалифицированная медицинская помощь, но тут разум андроида вставал перед дилеммой: он при всем желании не мог ускорить процесс аварийной посадки без нанесения еще большего вреда тяжело раненному Вадиму.

В рубке штурмовика царил вакуум. Это не мешало андроиду, но множественные повреждения бортовых систем осложняли вход в атмосферу. Работали только маневровые двигатели, не было никакой возможности осуществить полноценное торможение. О посадке в заранее запланированном месте речи не шло, — Хьюго смог найти лишь один приемлемый вариант маневра: сжечь остатки топлива на корректировку угла входа в атмосферу. Он рассчитывал совершить как минимум один виток вокруг Кьюига, удерживаясь в разреженных слоях воздушной среды планеты, которые затормозят полет, нанеся при этом минимальный урон обшивке штурмовика.

Далее челнок, который по своей конструктивной сути являлся гибридом самолета и космического корабля, погасив орбитальную скорость, мог планировать на крыльях, превращая стремительное падение в некое подобие аварийной посадки при выключенных двигателях.

***

Это был тот самый миг, когда Нечаев пришел в себя, сумев удержать сознание на зыбкой грани небытия.

От боли, которая охватывала половину тела, он не мог ни пошевелиться, ни заговорить, — просто полулежал в кресле, удерживаемый страховочными ремнями, и смотрел сквозь забрызганное кровью забрало собственного шлема на изуродованную, неузнаваемую обстановку рубки управления.

За четырнадцать дней им была прожита целая жизнь, и вот, похоже, она заканчивалась. Простреленный во многих местах триплекс кабины, выбитые осколками приборы, оплавленные жгуты проводки, вывороченные из–за разбитых панелей, глухая, ватная тишина в коммуникаторе гермошлема и несколько злобных красных огней на уцелевших секциях пульта явно говорили в пользу того, что пилоту не выжить, не посадить грузопассажирский челнок, наспех переоборудованный под боевую машину. Корабль уже вошел в фиолетово–черное пространство стратосферы и снижался по пологой дуге. Неуправляемый, изрешеченный снарядами, с выведенным из строя бортовым компьютером и поврежденными цепями ручного управления, он мог совершить лишь один маневр — ускоряясь по воле тяготения планеты, раскалиться в плотных слоях атмосферы и рухнуть на поверхность горячим, ослепительным болидом…

Вадим не видел своего напарника, но ощущал, что Хьюго тут, рядом.

Нечаев знал, что андроид будет бороться за целостность корабля до последних секунд, но сама возможность посадки, а не падения казалась Нечаеву чем–то невероятным, впрочем, он не испытывал страха, разум уже оцепенел, так же как парализованное болью тело.

Снаряды, прошившие рубку управления, прошли верхом, пощадив экраны нижнего обзора, которые ровной полосой тянулись на стыке пола и лобовой стены рубки, и из своего бессильного положения Нечаев все же мог наблюдать часть транслирующегося с внешних видеодатчиков изображения.

Они летели над Кьюигом.

Планета была очень близка, ее шар разросся до таких размеров, что не умещался в поле зрения видеокамер. Вибрация корпуса челнока и тонкий свист в микрофонах скафандра говорили о том, что °ни уже находятся в пределах атмосферы.

Вадим, полубессознательно глядевший в экраны нижнего обзора, видел, как приближается, растет горный массив, он даже попытался узнать это место, вытащив из памяти какие–то географические подробности, но тщетно, — Кьюиг был заселен, дай бог, на треть своих территорий, и на планете оставалось множество мест, где вообще не ступала нога человека.

В следующий момент подбитый штурмовик, роняя хлопья окалины с перегретой обшивки, уже скользил над вершинами гор.

Трудно сказать, как удавалось андроиду поддерживать режим планирования без участия турбин, но корабль не падал, а снижался, постепенно теряя высоту.

Вадим по–прежнему не мог пошевелиться. Он лежал, словно кукла, и лишь глаза продолжали жить на его мертвенно–бледном, забрызганном уже засохшей кровью лице.

На экранах нижнего обзора промелькнули покрытые снегом и льдом горные вершины, за которыми потянулись ровные пространства каменистых плато…

Здесь никогда не было людей…

Вадим смотрел вниз, с трудом балансируя на грани небытия, и потому не мог поручиться перед самим собой — видит он реальность, или его сознание уже соткало бредовые предсмертные картины эфемерных вероятностей?

На одном из горных плато, словно жуки, закованные в темные, тускло поблескивающие панцири, стояли ровные ряды посадочных модулей. Мимикрирующие маскировочные сети скрадывали их контуры, делая картину еще более призрачной, приближенной скорее к бреду, чем к действительности.

Между спускаемыми аппаратами и расположенными неподалеку временными куполообразными укрытиями сновали люди, но они казались букашками на фоне двух исполинских фигур, которые с высоты казались какой–то невероятной формой жизни: огромные яйцеобразные корпуса машин более походили по своей форме на уродливые головы, к которым были прилеплены исполинские лапы с выгнутым в обратную сторону коленным сочленением. Эти бредовые механизмы отдаленно напоминали исполинскую серв–машину, доставленную на Кьюиг прорвавшимся с Дабога транспортом «Игла»…

Спустя мгновенье Вадим понял — это и есть серв–машины.

Появление подбитого штурмовика над позициями тайно высадившегося десанта не могло пройти незамеченным. Два шагающих исполина внезапно развернули свои чудовищные торсы, одновременно приподнимая их вверх относительно опорной платформы, и спаренные зенитные орудия, установленные на загривках механических чудовищ, вдруг зашлись злобной лающей скороговоркой, посылая вслед падающему штурмовику длинные очереди снарядов.

Что–то глухо ударило в днище покалеченной машины, и штурмовик, прекратив планирование, начал резко заваливаться вправо.

Это было последнее осознанное воспоминание Вадима Нечаева.

Изрешеченный снарядами шаттл еще какое–то время падал, двигаясь параллельно понижающимся горным склонам, потом каким–то чудом объятая огнем машина приподняла нос, и этот маневр позволил кренящемуся на одно крыло штурмовику протянуть еще километров двадцать, двигаясь над сплошным морем древесных зарослей. Но ничто не может продолжаться вечно, и в конце концов днище многострадального корабля чиркнуло по кронам деревьев, и он рухнул, рассекая непроходимые заросли Кьюиганской сельвы, будто огромный пылающий плуг…

За сотню километров от места его падения боевая шагающая серв–машина с бортовым номером восемнадцать плавно опустила свой обтекаемый яйцеобразный корпус.

Вывод бортового компьютера после анализа поступивших данных был категоричен: штурмовик противника уничтожен. Место его падения было автоматически занесено в базы данных и помечено на карте алой точкой в глубине заросшего непроходимым лесом пространства, которое люди именовали сельвой.

Второй материк планеты Кьюиг.

Район места падения орбитального

штурмовика Вадима Нечаева

Сельва…

Изначально этот термин означал влажные экваториальные леса одного из материков далекой Земли, но в истории колонизации планет слово «сельва» получило свое развитие, обозначая любой враждебный человеку труднопроходимый лес, составленный из экзобиологических видов растений.

Кьюиганская сельва сохранила от прототипа высокую влажность, труднопроходимость и кажущуюся враждебность, хотя на самом деле нет враждебных или благосклонных мест — живая ли природа, мертвая ли, — она подчинена своим законам, живет, сообразуясь с ними, и не выказывает к человеку приписываемых ей субъективных качеств.

Этим утром участок влажного многоярусного леса жил привычной, ничем не примечательной жизнью: тихо шумели на ветру разлапистые кроны даланий, образующих густой шатер крон, покачивались лианоподобные растения, похожие на толстые переплетенные между собой веревки, тянущиеся от дерева к дереву и порой свисающие до самой земли, шелестели и потрескивали ветви кустарникового подлеска, когда по незримым тропам, проложенным сквозь чащобу, пробегал шустрый зверек или проходил более крупный и степенный представитель исконного животного мира Кьюига.

Были тут и иные признаки жизни.

На берегу небольшого озерка, своими размерами более напоминавшего болотце, стояли три старых приземистых здания, образующие букву «П», обращенную своей открытой частью к водоему. Здания имели ограду из высоких, заостренных кверху бревен. Периметр частокола не примыкал вплотную к зданиям, он был много шире в диаметре и окольцовывал клочок возделанной земли, несколько плодоносящих деревьев, лужайку с вросшими в землю поржавелыми остовами какой–то техники, а также старый, покосившийся навес, под которым между бетонными плитами пробивалась вездесущая трава.

Ворот в ограждении не было, плотные ряды кольев сбегали к воде и обрывались на берегу, у причала, подле которого на водной глади неподвижно застыли две лодки из легкого алюминиевого сплава.

Смесь древних и новейших технологий, примененных при возведении построек небольшого островка человеческой жизни посреди влажной сельвы, наводила на мысль о полной изоляции этого места от цивилизации, процветающей на соседнем материке планеты.

Утро уже полностью вступило в свои права, под пологом древесных крон царил влажный сумрак, кое–где солнечные лучи находили себе дорогу средь плотной листвы и били в землю косыми столбами янтарного света, в которых роилась мошкара.

Глядя на окружающую природу, можно было понять, почему люди избрали именно это место. Над небольшим водоемом отсутствовал непроницаемый полог разлапистых крон, и солнце, давно растопившее плавающий над поверхностью воды утренний туман, ярко и щедро озаряло светом и теплом как сами здания, так и расположенные подле небольшие участки культивированной земли.

И все же… Что–то здесь было не так.

Безлюдье — вот что настораживало, делало поселение каким–то угрюмым, хотя не заросшие травой тропинки явно говорили в пользу недавней населенности этого места.

Внешне все выглядело целым, исправным, — никаких проломов или дыр в частоколе, которые бы свидетельствовали о внезапном нападении крупных представителей животного мира сельвы, в зданиях, отражая солнечные лучи, блестели целые стекла, на ровных стенах не было видно ни выщербин, ни каких–то иных повреждений.

Только серели подле пашни недавние холмики земли, слишком маленькие для могил, но очень похожие на них…

Какая–то зловещая загадка витала тут, конденсируясь в самом воздухе, как мошкара в ласковых столбах солнечного света.

…Внезапно хлопнула дверь, и этот звук поломал тишину.

Из здания вышел пес. Он хозяйским взглядом окинул пустой двор, потом потянулся, жмурясь на солнце, и энергично встряхнул шерстью, при этом в движение пришла лишь передняя часть туловища, что объяснилось очень легко — задние лапы пса представляли собой механические протезы, хвоста у него не было вовсе, а шерсть покрывала лишь две трети туловища.

Потянувшись, пес втянул носом воздух и, не распознав ничего предосудительного в запахах, вразвалку пошел к водоему, чтобы напиться, свесив голову с мостков, к которым были привязаны лодки.

Пока он пил, открылась еще одна особенность в строении его тела: розовый язык мелькал между угрожающего вида искусственными челюстями со вставными зубами.

Все это наводило на мысль, что животное сильно пострадало в схватке с неведомым противником и было заботливо излечено людьми, которым он, как и многие поколения его предков, служил верно и бескорыстно.

Высокий уровень технологий, примененных при протезировании, настораживал, потому что окружающее, а в особенности частокол из древесных стволов и скудные орудия труда кустарного производства, оставленные под навесом подле пашни, шли вразрез с умением лечить несовместимые с жизнью травмы…

Странные люди должны были населять это место, и в самой их жизни, несомненно, крылась одна из трагичных загадок выживания на чуждой планете, когда какие–то технологии утрачивались безвозвратно, а иные получали развитие, намного опережая самые прогрессивные разработки далекой прародины.

***

Пес не успел толком напиться, как его внимание привлек отдаленный, зазвучавший где–то в поднебесье надсадный гул.

Он вздрогнул всем телом, прекратил пить и задрал голову, пытаясь вполне осмысленным взглядом отыскать в лазурных небесах источник необычного звука, но то ли прореха в плотной листве над водоемом оказалась слишком мала для обзора всего поднебесья, то ли источник звука находился еще очень далеко, — псу не удалось увидеть ничего, кроме двух перистых облачков. Однако он ощущал, как вибрирует воздух, шум верхних крон стал более волнующим, все внезапно обострилось, словно с окружающего мира сдернули вуаль сонного покоя…

Шерсть на загривке встала дыбом, из глотки пса вырвалось угрожающее рычание, и он бросился назад к П–образному дому, двигаясь быстро, но неуклюже из–за асинхронности работы протезов и живой плоти.

Затормозив посреди двора, он осел на задние искусственные лапы и завыл.

Снова громко хлопнула дверь, и, обрывая вой собаки, раздался сердитый и немного испуганный окрик:

— Ред, прекрати выть! Что случилось?

Две отрывистые фразы, произнесенные на старом интеранглийском, принадлежали молодой девушке лет двадцати, которая стояла на крыльце, вслушиваясь в приближающийся гул.

Она в недоумении переводила взгляд с лазурных небес на пса и обратно, пока в той части поднебесья, откуда доносился гул, не засверкали ослепительные частые вспышки, словно там, в безоблачном небе, началась гроза…

Она не видела молний и не слышала грома. Что–то беззвучно озаряло небеса нестерпимыми для глаза сполохами. Ред, не выдержав, снова взвыл, нагоняя жуть, и хозяйка сердито посмотрела на него, заставляя замолчать, но теперь уже не окриком, а беззвучным мысленным приказом.

Когда она подняла глаза, в небесах все разительно изменилось. Лазурный небосвод с двумя полосами перистых облаков больше не озаряли ослепительные вспышки, зато теперь гул стал громче, басовитей, он явно приближался, а вместе с ним от невидимого горизонта двигалась волна света с ясно различимым огненным шаром посередине.

Он падал, подчиняясь силе тяготения, и траектория его снижения, как показалось девушке, вела прямо им на головы.

— Ред, в укрытие! — закричала она, бросаясь к заржавелым двустворчатым дверям, которые почти заросли травой, плашмя положенные на землю в углу двора.

Пес прорычал что–то в небеса и кинулся вслед хозяйке, с видимым усилием поднимающей рыжую от окислов створку двери, которая поддалась, роняя осыпающуюся ржавчину и протяжно скрипя.

Пес первым юркнул во влажный мрак, гнездившийся внизу, в подземелье. Девушка, демонстрируя недюжинную физическую силу, скользнула вслед за собакой, позволив ржавой плите рухнуть на свое место.

В подземелье царил плотный мрак.

Оглушительный гул стал далеким, будто кто–то убавил громкость.

Было слышно, как где–то капает вода, срываясь с потолка бетонной коробки бомбоубежища.

Девушка пошарила рукой по стене, нашла выключатель, и продолговатое пустое помещение, которым уже очень давно никто не пользовался по прямому назначению, озарил неяркий свет протянувшихся цепочкой ламп, работающих от автономного источника питания.

Томительное ожидание, растерянность, испуг — все это длилось не более минуты, затем землю, здания и расположенный под ними бункер поколебал чудовищной силы удар, от которого лопнуло несколько осветительных приборов, и с потолка посыпалась мелкая, отслоившаяся от времени бетонная крошка.

Затем наступила ватная, глухая тишина.

Девушка стояла, не шелохнувшись, втягивая носом затхлый воздух заброшенного подземелья, но никаких новых катаклизмов не происходило.

Неизвестно, о чем она думала в эти минуты напряженной тишины, но, когда прошло достаточно времени после поколебавшего землю удара, она посмотрела вверх, туда, где ступени круто взбирались к положенным плашмя металлическим створам, и позвала своего пса:

— Пошли, Ред, посмотрим, что это было.

***

Когда они выбрались наверх, картина, представшая взглядам человека и собаки, была удручающей: здания стояли на месте, но кое–где с крыши сорвало листы покрытия, оконные стекла хрустким крошевом стелились под ноги, частокол за рухнувшим навесом устоял, но колья, ранее накрененные в сторону сельвы, теперь неестественным образом наклонило остриями внутрь двора, по небольшому и всегда спокойному озерку гулял вал воды высотой в полметра, одну из лодок сорвало с привязи и теперь носило по водной поверхности, грозя опрокинуть и затопить…

Однако все это были мелочи, и в первый момент взгляд девушки приковали к себе не эти незначительные разрушения. В полукилометре от ее дома горела сельва, там полыхал огонь, что–то звонко лопалось, а в небеса тянулся изогнутый ветром шлейф жирно–черного дыма, который застилал собой солнце, превращая его диск в кроваво–красное блюдце…

Первым ее порывом было бежать туда, посмотреть, что же случилось на самом деле, но, не сделав и шага, она вдруг мысленно осеклась, остановилась, вспомнив безусловную мудрость:

Никогда не вмешивайся в дела людей с той стороны пролива. Они наши враги.

Да, было бы величайшей глупостью очертя голову ринуться туда. Упал, и ладно… — подумала она, имея в виду летательный аппарат, потерпевший крушение в джунглях

На взгляд оценив расстояние и зная, что влажная сельва вскоре погасит огонь, не дав ему добраться до двора и построек, она огляделась вокруг и со вздохом сказала:

— Пошли, Ред, нужно поймать лодку и вставить хоть несколько стекол, а то ночью будет холодно и заест мошкара.

Странное равнодушие к судьбе себе подобных, учитывая внутреннюю уверенность девушки в том, что рухнувшая в сельву машина один из летательных аппаратов людей, живущих на другом материке, за Зоной Отчуждения…

Такие аппараты иногда, не чаше чем один раз в полгода, пролетали над сельвой, деловито стрекоча своими двигателями и чертя лопастями сверкающие в солнечных лучах круги. Они никогда не причиняли никакого вреда жителям сельвы, но память о прошлом передавалась из поколения в поколение, и едкая ненависть гнездилась в сердцах тех, кто знал слово «война» лишь понаслышке.

***

Там, где горела сельва, лес был повален концентрическими кругами, в эпицентре которых, наполовину зарывшись носом в податливую почву, лежал, полыхая жаром, изуродованный орбитальный челнок. Его броня, пробитая во многих местах снарядными трассами и лазерными уколами, сейчас светилась вишнево–малиновыми пятнами, медленно остывая после трения об атмосферу, раскалившего тугоплавкий керамлит до такого состояния, что по нему в некоторых местах побежали потеки…

Развороченная земля вокруг упавшего корабля уже обуглилась, пробивался жирный, зловонный дым сгорающей органики, иногда из–под слоя пепла, изгибаясь, словно живое существо, выскакивал лопнувший корень какого–либо дерева и тут же вспыхивал, как факел…

Черный, едкий дым стелило ветром по земле, но восходящие от обугленной почвы горячие потоки воздуха тут же подхватывали его клубы и бросали их вверх, закручивая спиральными смерчами…

Казалось, ничто не должно уцелеть во внезапном катаклизме, однако прошло немного времени, и пожар вокруг места падения начал затухать сам собой, обшивка упавшего корабля сначала приобрела темно–вишневый цвет, а затем начала стремительно чернеть, на глазах покрываясь толстым слоем растрескавшейся коросты, отлетавшей от него, словно чешуя…

Прошло еще около часа, огонь пожара совсем утих, и вдруг в кормовой части корабля, возвышающейся на несколько метров над обугленной землей, по черной поверхности пробежала овальная трещина, обозначающая контур люка, на который что–то давило изнутри.

Наконец окалина не выдержала и с треском отлетела, овальная плита люка подалась вперед, а затем ушла вбок, поддерживаемая изнутри корабля двумя выдвижными телескопическими штангами.

Из образовавшегося проема показались руки, голова и плечи робота–андроида.

Это был Хьюго.

Несколько секунд он созерцал картины разрушений, вызванные падением их корабля, но это было лишь кажущееся любопытство, на самом деле сканирующие программы дройда намечали в этот миг наиболее безопасный путь передвижения через баррикады обугленных, поваленных друг на друга деревьев, которые ударная волна, образовавшаяся при падении челнока, выворотила с корнем из земли, а жар раскаленной обшивки заставил вспыхнуть.

Сейчас эти завалы лениво сочились дымом, в недрах разогретых пластов почвы что–то шипело и фыркало, кое–где по окружающей челнок золе пробегали голубоватые язычки пламени.

Отсканировав окрестности, Хьюго скрылся в недрах корабля, чтобы через минуту появиться вновь, но уже с человеком на руках.

Тело в скафандре безвольно обвисло, человек был либо мертв, либо находился в шоке, пребывая в бессознательном состоянии.

Не обращая внимания на жар и прочие препятствия, Хьюго осторожно выбрался из люка, только ему ведомым способом сохраняя равновесие, затем он спустился на обугленную землю и быстро пошел прочь от корабля, при этом его ноги утопали в горячей золе выше щиколоток, вздымая при каждом шаге облачка искр и пепла.

Миновав опасную зону, он перебрался через первый концентрический круг обугленных древесных стволов, на миг остановился, но местность, курящаяся дымом, явно не приглянулась дройду, и он пошел дальше, миновал второй ряд поваленных деревьев и, только дойдя до опушки, остановился под сенью деревьев уцелевшего участка сельвы.

Опустив на землю свою бесценную ношу, он осторожно снял гермошлем, открыв смертельно бледное лицо Вадима Нечаева.

Из указательного пальца дройда со щелчком выскочила игла анализатора, и Хьюго осторожным движением ввел острие под кожу Вадима, где на шее слабо пульсировала синеватая прожилка кровеносного сосуда.

Сняв показания жизненных ритмов и одновременно произведя экспресс–анализ крови, Хьюго выдернул иглу и срочно занялся другим делом. Из объемистого пакета, закрепленного на груди скафандра, он извлек плотно скатанную палатку с прозрачным верхом и толстой подложкой.

Расстелив на земле это временное убежище, Хьюго уложил в него Вадима, затем включил встроенный в прорезиненную ткань основания прибор, и палатка наполнилась чистой, обеззараженной дыхательной смесью, надувшись, словно пузырь.

Еще несколько встроенных приборов заморгали индикаторами, включившись в замкнутый цикл жизнеобеспечения. Теперь Вадим лежал внутри надутого купола, полностью отрезанный от вредоносного влияния сельвы.

Не удовлетворившись сделанным, Хьюго вернулся на борт корабля и через некоторое время вновь показался в проеме люка с тяжелым упаковочным контейнером в руках, на крышке которого была нанесена надпись:

«Осторожно. Боевое оборудование. Вскрывать только подготовленным специалистам».

Остановившись подле герметичной палатки, дройд быстрыми и точными движениями вскрыл кофр, в котором была упакована компактная двадцатимиллиметровая автоматическая пушка. Собрав ее компоненты, он установил орудие на вращающейся треноге, подключил переносной компьютер и запрограммировал его.

Теперь за безопасность Вадима можно было не беспокоиться. Герметичная палатка надежно предохраняла его от проникновения микроорганизмов и мелких насекомых, а более крупных представителей местной фауны, если они рискнут сунуться в район падения челнока, к палатке не подпустит автоматическое орудие.

Завершив эти операции, Хьюго еще раз окинул взглядом окрестности и решительно пошел прочь, в сторону группы приземистых зданий, которые он мельком успел заметить перед самым ударом корабля о почву. Постройки не были видны с места крушения, но память человекоподобной машины надежно сохранила нужное направление, поэтому он и отправился в путь без лишних колебаний и промедлений.

Если Вадиму немедленно не оказать квалифицированную медицинскую помощь, то он потеряет еще одного хозяина, к которому успел привязаться, — это Хьюго осознавал с той же отчетливостью, что и направление, ведущее к людям.

***

П–образный комплекс зданий, расположенный за высоким частоколом из заостренных бревен, не вызвал у дройда никаких ощущений.

Внешний вид Хьюго выдавал в нем стопроцентный механизм, но на самом деле за титано–керамическими и металлопластиковыми деталями его облика скрывались не только сервомоторы, микросхемы, лазерные вычислительные устройства и позитронные сопроцессоры, — говоря языком нетехнических терминов, Хьюго имел свой разум, свой взгляд на мир, — он вполне конкретно осознавал факт собственного бытия, и это обстоятельство резко отдаляло человекоподобную машину от прочих электронных устройств.

Создатели Хьюго сознательно старались наделить все машины этой серии неким подобием интеллекта, надеясь, что такое качество поможет машинам теснее сотрудничать с людьми на первой, самой критической стадии освоения чуждых планет.

Так оно, по сути, и вышло, но инженеры и программисты, оставшиеся в период Великого Исхода на Земле, не учли трех нюансов: во–первых, подавляющее большинство планет, куда попадали поселенцы, требовали от последних жесточайшей борьбы за выживание, во–вторых, люди, отправившиеся в космос для освоения новых миров, являлись далеко не лучшей частью общества, и между ними часто вспыхивали конфликты, втягивающие в себя и приданные колонистам машины, для которых третий уровень программной свободы стал нормой существования… и, наконец, последним обстоятельством, так или иначе сформировавшим поведенческий облик подавляющего большинства человекоподобных машин, стала заложенная в них функция саморазвития.

Известно, что благими намерениями чаще всего бывает выстлана дорога в ад… и, позволяя машинам самообучаться, проектировщики не учли необратимость процесса накопления и анализа информации об окружающем мире. Андроиды обучались с недоступной человеку скоростью, их разум, основанный на логике, быстро совершенствовался, и ситуации, когда машина вдруг отказывалась исполнять заведомо губительные для нее или же неоправданно жестокие приказания своих хозяев, стали обыденностью. Андроиды, если можно так выразиться, «обрели характер», и это совершенно не нравилось тем людям, кому машины принадлежали.

Таким образом, массовое саморазвитие человекоподобных машин, тесно переплетенное с человеческими трагедиями первых лет колонизации чуждых миров, привело к тому, что роботов данной модели осталось очень мало, а те, кто сохранил целостность, как правило, принадлежали семьям, которые образовывали люди умные, имеющие определенные моральные устои.

К сожалению, таких на колониальных транспортах оказывалось меньшинство, и позднейшие исследования показали, что во всей заселенной Галактике нашлось всего несколько планет, где роботы и люди образовали тесные гармоничные сообщества.

…Это необходимое отступление может лишь частично пояснить действия Хьюго, который, подойдя к накрененному ударной волной участку частокола, недолго думая, перелез через него и оказался внутри огороженной территории.

Его встретила гробовая, сторожкая тишина.

Время уже перевалило за полдень, солнце вскарабкалось в зенит лазурного небосвода, дым от пожарища постепенно иссяк и не долетал сюда, относимый ветром в противоположную сторону.

Хьюго остановился, с нервным визгом сервомоторов поведя головой из стороны в сторону.

Никого…

Хотя анализаторы запаха говорили прямо противоположное: где–то поблизости находились один человек и одна собака, причем последняя источала как запахи плоти, так и специфичные флюиды сервомоторной смазки… Возможно, это происходило оттого, что животное в данный момент затаилось рядом с каким–то подвижным агрегатом, и их запахи смешивались, наслаиваясь друг на друга?

Еще один дройд?..

Хьюго так и не смог прийти к однозначному выводу.

Делая шаг вперед, он поднял обе руки, желая показать, что пришел с миром и не имеет никаких дурных намерений относительно обитателей низких зданий, однако это проявление миролюбия дройда мало убедило хозяев данного места, они по–прежнему не показывались из своего укрытия, лишь сбоку, как раз с той стороны, откуда шел сложный запах, раздался характерный щелчок взводимого затвора и прозвучал голос:

— Стой, где стоишь, истукан, не то хуже будет!

Этим словам недвусмысленно вторило злобное, угрожающее рычание собаки.

Хьюго повернулся на голос и ответил, безошибочно отсканировав голосовой ряд:

— Я пришел за помощью, мисс. У меня нет никаких агрессивных намерений.

Девушку не удивило, что вторгшаяся на их территорию машина смогла распознать пол говорящего.

— Думаешь, у меня не хватит смелости начинить твое электронное брюхо парой кусков железа?!

— Я думаю, что вы дурно воспитаны, мисс… — полуутвердительно предположил Хьюго.

— Не твое дело.

— Но я тут, — резонно возразил дройд. — И все, что происходит вокруг, касается меня лично. — Он уже задействовал систему тепловидения, повернувшись в нужном направлении, и теперь отлично различал молодую особу с короткоствольным оружием в руках и собаку, которая затаилась рядом. Ему стал понятен тот сложный запах, что улавливали анализаторы, — задние ноги пса представляли собой два сервомоторных протеза, они–то и источали смутившие Хьюго флюиды смазки.

На шее пса было закреплено устройство, назначение которого было хорошо известно дройду.

Он затягивал паузу, а сам тем временем сканировал диапазоны связи, пока блок, вживленный в загривок пса, не ответил ему.

«Привет, животное», — передал Хьюго на вычисленной волне.

«Кусок железа… Ты влез мне в голову?»

«Извини, пришлось. Как убедить твою хозяйку не стрелять, а выслушать меня?»

В низкорослом кустарнике, за ржавой, опрокинутой бочкой раздалось злобное рычание.

«Никак. Разбирайся сам, железка… У меня механические челюсти, я загрызу тебя…»

Хьюго понял, что попытки наладить контакт с собакой занятие бесполезное, по крайней мере, сейчас. Кто и когда снес псу полморды и отгрыз задние ноги, оставалось только гадать, но его челюсти, при детальном сканировании, действительно оказались протезами, снабженными зубами из титано–керамлитового сплава. Какой–то местный умелец изготовил все это кустарным способом, используя подручный материал, но связываться с собакой Хьюго расхотелось. Пес не преувеличивал, намекая, что запросто сможет перегрызть дройду руку или ногу.

Оставалось уповать на разум молодой особы.

— Мисс… — вновь обратился Хьюго к девушке. — У вас всего два патрона, к тому же пистолет не снят с предохранителя, а у меня нет желания вступать в конфликт. Мой хозяин сильно пострадал при аварийной посадке, и ему нужна срочная помощь автодоктора.

— У тебя есть хозяин? — не смогла скрыть своего удивления девушка.

— Да, — лаконично ответил Хьюго. — А что в этом странного?

— Мне казалось, что все андроиды ушли от людей.

— Вы правы, это было именно так. Но я вернулся. Сейчас нет времени на объяснение причин.

— Все равно я не хочу помогать тебе. Человек, которого ты называешь хозяином, с той стороны Зоны Отчуждения, верно?

— Да.

— Тогда с какой стати я буду помогать своему врагу?

— Он не враг обитателям сельвы. И вообще, высказанная вами ненависть несколько… устарела. Все кончилось три века назад, никто не вторгался в сельву за эти триста лет, и вы жили так, как считали нужным.

На некоторое время наступила тишина, потом раздался шелест раздвигаемых ветвей, и из–за давно не стриженной декоративной живой изгороди вышла девушка в сопровождении собаки.

Она так и не сняла с предохранителя автоматический пистолет, который сжимала в правой руке. Пес на поверку оказался не столь страшен, как это рисовало тепловидение.

— Меня зовут Хьюго.

— Яна… — скупо отрекомендовалась девушка, машинально поправив упавшую на глаза прядку волос. — Вообще–то я должна прибить тебя, дройд.

— Эти законы устарели, — ответил ей Хьюго. — А сейчас они вообще потеряли всякий смысл.

— Что ты там городишь? Говори яснее.

— Я хочу сказать, что все старые конфликты и распри теперь должны быть забыты. Из космоса пришел враг, который угрожает в равной степени как людям на материке, так и обитателям сельвы.

— Поэтому ты покинул горы и нашел себе хозяина?

— Да. Я вернулся к людям по этой причине.

— Ладно… — Яну явно отягчал пистолет в руке, она не знала, куда теперь девать оружие, которое она в спешке захватила из дома, когда к ней примчался Ред, с вестью, что к ним от места крушения движется андроид.

— Дайте, я посмотрю, — Хьюго протянул руку, заметив плачевное состояние орудия убийства. Даже если бы она сняла его с предохранителя и попыталась выстрелить, то, скорее всего, нанесла бы этим больше вреда себе, чем ему.

Яна несколько секунд колебалась, а потом все же отдала ему тяжелый пистолет под неодобрительное ворчание пса, который по–прежнему вздергивал изуродованную верхнюю губу, скалясь на Хьюго своими искусственными зубами.

Дройд понимал, что теряет драгоценное для него время, но он осознавал и то, что без добровольной помощи хотя бы этой девушки ему не справиться с проблемой оказания Вадиму экстренной помощи, и доверие между ним и обитателями поселка становилось в этой связи наипервейшей задачей.

Присев на корточки, Хьюго на глазах девушки быстрыми и точными движениями разобрал пистолет, наглядно продемонстрировав неухоженность оружия, которое заедало при разборке, затем, не теряя времени, очистил от окислов и смазал все подвижные детали, пользуясь при этом указательным пальцем левой руки как масленкой, затем собрал оружие, несколько раз вхолостую спустил курок, передернул затвор, проверяя плавность работы всех движущихся частей, и, в довершение всего, коснулся небольшого выступа на своем кожухе, прикрывающем правое бедро, и тот с равномерным шумом микромотора отъехал в сторону, обнажая нишу, в которой был укреплен точно такой же пистолет с запасным боекомплектом к нему. Достав из своего запаса полную обойму, он вставил ее в пистолет девушки и протянул отремонтированное оружие Яне.

— Вот теперь, мисс, вы вполне можете подкреплять свои слова делом.

Хьюго повернул голову, посмотрел на ряд импровизированных холмиков, протянувшихся подле свежевспаханного поля, и спросил:

— Что случилось с остальными?

Губы Яны предательски дрогнули.

— Они ушли, — тихо прошептала она. — Ушли и не вернулись. Сезон охоты закончился месяц назад.

Хьюго, который наблюдал при снижении челнока те же картины, что и Вадим, сразу понял, в чем дело, но пока промолчал.

— Ты долго пробыла здесь одна? — спросил он у Яны.

— Три месяца.

Три месяца… Разум Хьюго сравнил названный девушкой временной отрезок с теми воспоминаниями, которые хранил он сам, и понял, что все намного серьезнее, чем предполагалось…

Значит, вслед за первой разведгруппой появилась еще одна, а затем на орбиты Кьюига незаметно вышел базовый корабль высадки, который отстрелил спускаемые модули с оборудованием для будущей базы, а сам скрылся, не потревожив старых спутников, обращающихся на орбитах планеты еще со времен посадок колониальных транспортов.

Мы приняли бой в космосе, но главный удар они готовят тут, на земле.

Хьюго посмотрел на девушку.

— В этих зданиях есть автодоктор?

— Мы не пользуемся сложными машинами, — отрицательно покачала головой девушка. Она пристально посмотрела на Хьюго и вдруг спросила: — Скажи, они не вернутся?

Андроид не знал, что такое ложь во спасение. Если отряд охотников ушел в сторону гор, то они наверняка погибли — плацдарм, скрытно захваченный силами Земного Альянса, по логике, должны были охранять мобильные разведгруппы, которые не оставляют в живых случайных свидетелей.

— Нет. Думаю, они мертвы, и в этом повинна не Сельва… — твердо ответил Хьюго.

С ресниц Яны сорвались две слезинки, но она не расплакалась, а лишь плотно сжала губы, заставляя окаменеть предательски задрожавший подбородок, потом смахнула навернувшиеся слезы и сказала:

— Хорошо. Я помогу тебе. Веди…

Андроид не шелохнулся.

— Каким образом? — спросил он. — Без автодока с его ранениями не справиться…

— Веди, — оборвала его девушка. — Мы три сотни лет не полагаемся на помощь машин, и как видишь — живы.

В некоторых случаях андроид из–за своей строгой логичности попадал в крайне затруднительные положения. Вот и сейчас ему оставалось лишь кивнуть, принимая ситуацию такой, как есть. Приходилось вслепую доверять человеку.

Окинув взглядом запустелые здания, Хьюго подумал: здесь обязательно должна уцелеть какая–либо техника. Нужно перенести Вадима сюда, а дальше действовать по обстоятельствам. Возможно, я смогу найти необходимые препараты и собрать хотя бы примитивное устройство поддержания жизни…

— Пошли, — вслух произнес он, поворачиваясь в сторону истекающей дымом сельвы.

Ред заворчал, когда девушка и человекоподобный робот направились к тому месту, где накрененные взрывной волной колья защитного ограждения образовали узкую брешь.

Пока они шли по заросшей травой, потрескавшейся бетонированной дорожке, лицо Яны, и так неприветливое, еще более помрачнело, отражая какие–то ведомые лишь ей самой мысли, и ворчание Реда на сей раз осталось без внимания, — так что псу, как и андроиду, волей–неволей пришлось принять существующее положение вещей.

Он поплелся вслед, демонстративно приволакивая обе задние ноги, будто его протезы внезапно дали сбой, но даже эта старая, испытанная уловка не заставила хозяйку обернуться.

Ладно… загрызу его позже… — мысли пса, обращенные в спину человекоподобной машины, были скупы и лаконичны.

***

Пока они выбирались за периметр частокола, выражение лица Яны не изменилось, — она словно окаменела, переживая трудную душевную борьбу.

Она не была глупым, наивным подростком, как могло показаться на первый взгляд, — в сельве люди взрослеют рано, если учитывать, что средняя продолжительность жизни в лесных поселениях не превышала сорока лет.

Шагавший рядом с ней Хью несколько раз искоса поглядывал на свою спутницу. Откровенно говоря, он не ожидал столь легких и быстрых переговоров, но андроиду было нипочем не отгадать, отчего она согласилась помочь. Он был абсолютно уверен, что за прошедшие столетия взаимная неприязнь двух народов Кьюига не ослабла, и лишь обилие свободного пространства на планете предохраняло две самобытные цивилизации от масштабного конфликта.

Он недоумевал, в той степени, в какой это было доступно для логичной машины, а на самом деле все объяснялось просто: Яна смертельно устала от одиночества, и ее не напугало, а скорее обрадовало появление андроида, пусть даже это чувство невольной радости противоречило ее воспитанию и сопровождалось достаточно сильными потрясениями, связанными с крушением космического корабля…

Как любой обитатель непроходимых лесов, она была наблюдательна и осторожна, поэтому от нее не укрылось, что высоко в горах за границами лесов обосновались странные люди.

Яна не солгала Хью, сказав, что три месяца назад туда отправился отряд охотников. Они должны были вернуться через две недели, но прошло уже шесть сроков, а отряд будто канул в воду…

Для Яны, с детства обученной трудному искусству выживания, было очевидно — они погибли. Отсюда и появились те импровизированные могильные холмики, которые заметил Хьюго.

Двадцатилетняя девушка не раз оставалась одна, но, когда истекли все мыслимые сроки возвращения ее сородичей, она впервые в жизни вкусила одиночество, и это неведомое доселе чувство оказало на нее ошеломляющее воздействие.

Собственно, она крепилась, сколько могла, но постепенно ее душа опустела, выдохлась, и то, что еще вчера казалось истинным и непреложным, постепенно утратило свой смысл… Ее душа пошатнулась, потеряв точку опоры в окружающем враждебном мире…

Дело было в том, что поселения людей в сельве постепенно вырождались, и ждать помощи было неоткуда, — мнимый синтез человека с исконной биосферой Кьюига имел как свои исторические корни, так и массу негативных сторон. Яна прекрасно знала, что подавляющее большинство мужчин и женщин ее народа страдало бесплодием и оттого дети рождались исключительно редко. Стоило взглянуть на комплекс запустелых зданий, чтобы понять, насколько серьезной была эта проблема для обитателей сельвы. Поселения, некогда многолюдные, постепенно пустели, причем этот процесс за последние десятилетия приобрел стремительный характер вырождения: оскудевшие сообщества сливались, образуя угасающие очаги цивилизации, но это не помогало исправить общую картину происходящего.

Вместе с сокращением численности населения постепенно падал общий уровень образованности и знаний. После войны люди, живущие в лесах, возненавидели машины, стараясь пользоваться только наиболее примитивной техникой, содержащей минимум электроники. Исключением из правил были лишь некоторые системы жизнеобеспечения, без помощи которых постепенно деградирующие поселения вообще не смогли бы существовать в условиях дикой сельвы, чья природа не уставала подбрасывать людям все новые и новые задачки на выживание.

Эти мысли, кажущиеся стройными и логичными, на самом деле давно копились в душе, а сейчас, под воздействием внезапного стресса, просто выплеснулись из тщательно скрываемых тайников…

Вырвавшись на свободу, они очень быстро и болезненно вошли в противоречие с некоторыми догмами, — ведь все ее знания о мире основывались либо на личном опыте, либо на рассказах взрослых, которые часто были сдобрены хорошей порцией застарелой ненависти к двум категориям обитателей Кьюига — к людям, живущим по ту сторону Зоны Отчуждения, на соседнем материке, и к человекоподобным машинам, участвовавшим в войне трехсотлетней давности.

Сейчас, шагая вслед за андроидом по обугленной земле, которая еще истекала струйками дыма, глядя на поваленные концентрическими кругами, наполовину сгоревшие деревья и торчащий в эпицентре этих разрушений остов огромного летательного аппарата, Яна вдруг подумала, что Хьюго был прав, — на ее памяти никто и никогда не вторгался в сельву, тревожа живущих в ней людей… а стоило взглянуть на громадную, упавшую с небес машину, как становилось немного не по себе — ведь люди, обладающие такой техникой, запросто могли смахнуть с лица планеты все дикие леса вместе с их обитателями, если бы та давняя война продолжалась до сих пор, как это упрямо утверждали некоторые ее сородичи…

Эти мысли, невольно прорвавшиеся сейчас, заставили девушку испытать нечто похожее на чувство стыда, но она быстро справилась со своими эмоциями.

Никто и никогда не говорил ей, что помогать попавшему в беду человеку — дурно, пусть даже он и не принадлежал ни к ее роду, ни к цивилизации покрытого непроходимыми лесами материка.

Она уже три месяца жила совершенно одна в окружении враждебного мира, который никак не ассоциировался в ее сознании с понятием «родина», и из этого жизненного тупика страстно хотелось найти хоть какой–то выход…

Возможно, эта старая машина и полуживой человек помогут ей, как сама она собиралась помочь им, — вот на какой мысли основывались все действия Яны, показавшиеся Хьюго такими странными, непохожими на стереотип поведения обычного обитателя сельвы…

…Хьюго пришлось остановиться в двухстах метрах от палатки, в которой он оставил Вадима.

— Подожди тут, — попросил он, направляясь к оставленному для охраны автоматическому орудию. Только дезактивировав его, он позволил девушке подойти и взглянуть на Вадима.

— Мы не сможем ничего сделать прямо тут, — оглянувшись по сторонам, произнесла она. — Его нужно нести в дом.

Хьюго ничего не имел против, и они, не нарушая герметизации палатки, понесли бесчувственное тело Вадима к возвышавшимся неподалеку зданиям.

***

Он очнулся глухой темной ночью, лежа на холодном полу.

Первым ощущением Вадима было недоумение, граничащее с паническим беспокойством, — он отчетливо помнил последние минуты перед беспамятством, и вернувшееся сознание никак не желало увязывать между собой две радикально отличные друг от друга обстановки.

Вадим помнил развороченную рубку падающего корабля, по которому вели зенитный огонь оккупировавшие скальное плато невиданные сервоприводные машины, а очнулся он на холодном бетонном полу, в кромешной темноте, и потому первой его осознанной мыслью было предположение о том, что он каким–то образом попал в плен.

Попытавшись пошевелиться, чтобы ощутить свое тело и степень его свободы, Вадим почувствовал, как натянулась в темноте некая незримая нить, связующая его с чем–то, что находилось Рядом, и тут же рука, вслепую шарившая в темноте, наткнулась на что–то теплое, мягкое, податливое.

— Не шевелись!.. — раздался совсем рядом незнакомый женский голос, и почти одновременно с этим в помещении вспыхнул рассеянный свет.

Вадим, несмотря на запрет, успел привстать, опираясь на локоть, и вдруг увидел, что его рука лежит на обнаженной груди молодой девушки, вытянувшейся подле него на голом бетонном полу небольшого помещения.

Он в смущении и замешательстве отдернул свою руку и тут увидел, что за нить ощущалась им в темноте. Это был толстый шнур, похожий на шунт нейросенсорного контакта, с той лишь разницей, что этот вид соединения был снабжен на обоих концах не компьютерными разъемами, а иглами для инъекций. Одна их них была погружена в тело девушки, а вторая входила в вену на его бедре.

— Не шевелись! — яростно повторила она. — И не смей прикасаться ко мне!

Вадим подчинился, приняв прежнюю позу, и спросил, глядя в потолок:

— Что все это значит? Где я и что происходит?

В его голосе также не звучало ноток дружелюбия, но это было скорее следствием полного непонимания ситуации, чем осознанной неприязнью.

— Ты был смертельно ранен, — ответила девушка. — Твой робот вытащил тебя из горящего корабля, а потом пришел за помощью в ближайшее поселение.

— Мы падали над сельвой…

— Да. Ты на территории одного из лесных поселений.

— Почему ты лежишь рядом со мной? И где Хьюго?

— Твой робот в соседней комнате.

— Ты не ответила на первый вопрос.

— Я лечу тебя.

— Как? — Вадим чуть повернул голову, покосившись на невиданное соединение.

— Думаю, ты уже достаточно здоров, раз задаешь столько вопросов. — Девушка привстала, ловко выдернула обе иглы, и от взгляда Вадима не укрылась ни ее красота, ни смертельная бледность, ни то, как пошатнулась она при совершении незначительного усилия.

— Что это такое? — упрямо продолжал расспрашивать он, глядя на глянцевитый шнур с двумя иглами на концах, но она опять не ответила, а лишь молча смотала странное приспособление, накинула на плечи свободную ниспадающую одежду, которая была аккуратно сложена рядом, и вышла из комнаты.

Секунду спустя в дверях появился Хьюго.

В одной руке он нес влажную после стирки одежду Вадима, а в другой миску с выщербленным краем, в которой истекало паром нечто, похожее на сваренный из концентрата суп.

***

— Ты можешь мне объяснить, что происходит? — Вадим принял от андроида одежду и понял, что это полетный комбинезон, который любой пилот надевал под скафандр.

— Мы упали в сельву, — лаконично ответил дройд. — Мне не удалось посадить корабль.

— Я был ранен?

— Посмотри на свое плечо.

Вадим повернул голову и только тут заметил, что район левой ключицы покрыт уродливыми розоватыми вздутиями, будто кожу изорвали в клочья, а потом срастили, не подгоняя друг к другу отдельные фрагменты…

— Снаряд пробил твое плечо. К счастью, он не раздробил кость, а лишь разорвал мышцы и связки.

Вадим шевельнул рукой и понял, что сустав функционирует, рука подчинялась ему, хотя в некоторых местах кожа и мышцы болезненно натягивались, будто были готовы вот–вот лопнуть…

— Это сделала… она?

Хьюго кивнул.

— Девушку зовут Яна, — сообщил он Вадиму. — Она согласилась помочь тебе при условии, что мы заберем ее отсюда.

— Но как ей это удалось?

Хьюго пожал плечами чисто человеческим жестом.

— Эта технология находится вне сферы моих знаний, — сознался он. — По внешним признакам процесса могу предположить, что она временно управляла твоим метаболизмом, отдавая тебе часть своих жизненных сил.

— Такое возможно?

— Да. Жители сельвы начинали подобные опыты еще в ту пору, когда я находился среди них, три века назад. Налицо очевидный прогресс, но суть мне непонятна.

— Ладно… — Вадим натянул влажный комбинезон с заштопанным плечом. — Я поблагодарю ее при первой же возможности. Теперь скажи: где мы находимся, и главное, при снижении я видел горное плато, на котором группировались непонятные мне машины. Это был бред или действительность?

— Это была реальность, — ответил андроид. — Ты видел плацдарм, скрытно захваченный силами Альянса на поверхности Кьюига.

— А машины? Что это было, по твоей оценке? — Вадим застегнул комбинезон, ощущая его неприятную, холодящую тело влажность. — Мне показалось, что они отдаленно похожи на аграрные машины Дабога.

— К сожалению, да, — подтвердил его вывод Хьюго. — На мой взгляд, это боевые серв–машины, новый вид планетарной техники, созданный Альянсом в противовес шагающим роботам Дабога.

Дьяволы Элио…

Обуреваемый дурными предчувствиями, Вадим подошел к окну, оперся руками о раму, из которой были выбиты все стекла, и застыл, вдыхая незнакомые запахи, идущие со стороны сельвы.

— Насколько это опасно? — не оборачиваясь, спросил он.

Хьюго не понял истинный смысл его вопроса и ответил:

— Можешь дышать спокойно. Яна наверняка ввела в твою кровь антитела, которые способны уничтожать местные вирусы.

— Да я не о том, Хью! — Вадим резко повернулся. — Эта группировка серв–машин… Выходит, мы зря дрались на орбитах? Мы пытались отбить атаку крейсеров, а главный удар готовится тут, на земле?!..

— Я давно говорил тебе, что им нужен космопорт, — спокойно ответил андроид. — А теперь он нужен им во сто крат больше, потому что план Дорохова удался и на орбиты Кьюига сейчас выходят уже не полноценные космические корабли, а нуждающаяся в срочном ремонте группировка из четырех критически поврежденных крейсеров.

— Отсюда возможна связь с центром управления полетами?

— Нет, — категорично покачал головой дройд. — Наш штурмовик сгорел, а жители сельвы никогда не поддерживали контактов с остальной цивилизацией Кьюига. У них нет передатчиков.

Вадим, ощущая накатившую вдруг слабость, присел на неширокий подоконник.

— Тебе нужно поесть, — Хьюго протянул ему миску с непонятным варевом.

— Позже, — отвел его руку Вадим. — Сначала мы должны решить, что делать дальше.

— Уходить, — не задумываясь, ответил андроид. — Пока ты был в беспамятстве, я сумел обрисовать Яне сложившуюся обстановку, насколько та оказалась доступна ее пониманию, но главное она истолковала верно, — на горном плато обосновались враги, и вскоре они снимутся с места, чтобы совершить марш через материк и атаковать космопорт Кьюига с земли. Они должны обеспечить посадку и ремонт своих крейсеров, иначе те не продержатся на орбитах до прибытия сил поддержки.

— Прости, Хью, я смутно помню финал боя.

— Крейсера искалечены. Другого слова я подобрать не могу. Вряд ли хоть один из них способен к гиперпрыжку.

Вадим поднял глаза на андроида и внезапно произнес:

— Я чувствую, ты что–то недоговариваешь, Хью. Не молчи, если что–то знаешь, — говори, выкладывай все, иначе наши жертвы, все эти вылеты, бои — все окажется напрасным, — они возьмут космопорт, и это будет оккупацией Кьюига!

— Успокойся, Вадим. — Хьюго поставил плошку с едой на подоконник и выглянул на улицу, во двор. — Видишь открытые ворота? — спросил он.

— Ну? — Нечаев посмотрел в указанную сторону.

— Там я обнаружил старый вездеход, — пояснил Хьюго. — Когда–то я жил тут, в сельве, и мои блоки памяти хранят в себе карту старых дорог, которые выводят через леса к Зоне Отчуждения. Я смогу вывести нас туда, а в районе береговых укреплений, оставшихся от прошлой войны, наверняка найдется передатчик.

— Это все?

— Нет. Я воевал триста лет назад и помню очень многое из того, что напрочь забыли люди. Если ты поешь, а Яна хотя бы пару часов поспит, то тогда мы сможем двинуться в путь, а по дороге я расскажу тебе все, что знаю о старых линиях обороны пролива и об истинной сущности Зоны Отчуждения.

— Хорошо… — Вадим смирился, чувствуя, что действительно испытывает голод. — Ответь мне на последний вопрос, Хью: ты считаешь, что их наступление возможно остановить?

— С точки зрения математической вероятности, нет, — ответил дройд. — Но об этом судить не мне. — Он секунду помолчал, а потом добавил: — Странный парадокс, Вадим… По своей конструкции я совершеннее и крепче, чем ты, но зачастую люди могут сделать то, что для машины невозможно. Я не понимаю, как такое происходит.

Глава 8

Зона старых укреплений

в районе разделяющего

материки пролива

Раннее утро над Кьюиганской степью…

Багряное солнце едва проклюнулось у горизонта, еще видны наиболее яркие звезды на побледневшем небе, туман, поднимаясь из ложбин между холмами, выползает на бескрайний простор, заросший причудливым смешением целинного травостоя.

Здесь мирно сосуществуют растения далекой Земли и Кьюиганской сельвы, степь кажется ровной как стол, лишь кое–где поросль кустарника обозначает узкие ложбины, да темнеют крутыми склонами несколько разветвленных оврагов.

По смешению трав и неестественной ровности протянувшегося до горизонта простора можно сделать легкий и правильный вывод: знаменитая степь Кьюига — создание рук человеческих…

Но если присмотреться к волнующемуся под утренним ветерком травостою, то внимательный взгляд обязательно заметит, что недалеко от побережья среди высокой травы тут и там торчат насквозь проеденные коррозией, брошенные остовы планетопреобразующих машин.

Кто оставил их тут и почему?

Чтобы дать ответ на данный вопрос, нужно обратиться к истории заселения планеты Кьюиг.

Эта история уникальна тем, что три колониальных транспорта, независимо друг от друга, по прихоти аномалии космоса были отторгнуты в трехмерный континуум именно в системе данной звезды, вокруг которой обращалась планета с кислородосодержащей атмосферой.

Естественно, учитывая малый автономный ресурс колониальных транспортов, сразу после выхода в трехмерный космос и разведки планет системы все три корабля совершили посадку, избрав для этого один и тот же мир.

Первые два корабля появились тут четыре века назад, с небольшим временным разрывом в несколько лет, то есть они сели почти одновременно.

Три материка планеты предполагали определенный выбор места посадки: один, расположенный в северных широтах, явно не годился для заселения, там было холодно и большую часть суши сковывал панцирь льда. Два других материка лежали южнее, ближе к зоне экватора. Когда–то, в доисторические времена, они явно были единым участком суши, который раскололся на две неравные части вследствие тектонических потрясений планетной коры.

Два пригодных для жизни материка разделял узкий пролив, с обеих сторон окаймленный цепями холмов.

Четыреста лет назад два колониальных транспорта, не имевшие взаимного контакта друг с другом, совершили посадку на два разных материка. Так на поверхности планеты начали свое развитие два автономных человеческих анклава, которые в борьбе за выживание пошли разными путями развития.

Те колонисты, к потомкам которых причислял себя Вадим, с первых дней колонизации сумели организоваться в сплоченную общину и удержать коллективными усилиями высокий уровень технических знаний. Они использовали всю привезенную на борту колониального транспорта технику, чтобы создать вокруг зоны посадки очаг земной жизни, и, в конечном итоге, выстояв первые годы противоборства с местной биосферой, начали успешное развитие, постепенно продвигаясь от зоны высадки к периферии материка.

Второй транспорт, который спустя несколько лет совершил посадку на меньший по размерам материк, доставил на своем борту людей не таких целеустремленных, к тому же высадка на планету Прошла неудачно: в момент касания поверхности яйцеобразная часть корабля, содержащая в себе криогенные залы со спящими людьми и грузовые палубы с техникой, была повреждена, — корпус колониального транспорта раскололся и деформировался, произошел сбой энергоснабжения криогенных залов, и, пока малочисленный экипаж основного модуля боролся за целостность установки термоядерного синтеза, автоматика жизнеобеспечения, оценив степень ущерба бортовых систем, начала процесс экстренного, непланового пробуждения колонистов.

Взорам людей, только что очнувшихся от сверхглубокого сна, предстала безрадостная картина: они находились на чуждой планете, их корабль, расколовшийся на несколько частей, явно уже не мог выполнить функции первоначального убежища, большая часть техники пришла в негодность или оказалась недоступной из–за сильной деформации переборок и палуб.

Атмосфера чуждой планеты, ворвавшись через разломы в корпусе, смешивалась с воздухом корабля, системы безопасности, не умолкая, сообщали о повреждениях и обнаруженных экзобиологических микроорганизмах, что приводило растерянных и подавленных людей в состояние паники.

Те, кто не заболел и не умер в первые недели после катастрофической посадки, все же сумели извлечь часть оборудования из поврежденного корабля и погасить его реактор. Ни о каких глобальных машинных преобразованиях зоны посадки уже не могло быть и речи.

Из трехсот тысяч уцелела едва ли четверть, чья иммунная система сумела справиться с внезапной атакой чуждых микроорганизмов. Эти люди, ослабленные болезнями и лишениями, не захотели оставаться подле зловещего места крушения. Здесь все напоминало о трагедии, не было сил даже на то, чтобы предать земле тела погибших, — этим занимались машины, а люди, образовав небольшие группы, сформированные по случайному принципу, решили уходить прочь от обломков колониального транспорта в надежде вернуться сюда позже. Поделив между собой извлеченные из корабля припасы и технику, они углубились в сельву, где начали Новую жизнь в окружающих влажных зарослях, схожих с давно исчезнувшими на Земле джунглями…

Шли годы, складываясь в десятилетия, и в очаговых поселениях появились первые дети. Люди, сохранив толику знаний, постепенно приспосабливались к местной биосфере.

В этих условиях вновь включились дремавшие до сих пор эволюционные процессы Словно время обратилось вспять, и для старшего поколения людей, покинувших урбанизированные города–муравейники истощенной прародины, вновь началась борьба за выживание вида, где побеждал сильнейший. Они понимали, что влажная сельва полна нераскрытых еще опасностей, и потому, используя спасенную с места крушения колониального транспорта аппаратуру, старались уберечь своих детей от воздействий экзовирусов, проводя эксперименты с местными животными, у которых они позаимствовали некоторые специфичные приемы работы иммунной системы, и на генном уровне привили их своему потомству…

В результате, спустя столетие после трагической посадки, во влажной Кьюиганской сельве жили около ста тысяч человек, разбросанных по многочисленным локальным поселениям. Потомки колонистов еще хранили частицы знаний и технологий, бок о бок с ними сосуществовали машины, но сами люди разительно изменились, скорее внутренне, чем внешне.

Это нельзя было назвать деградацией, хотя их жизнь, напрямую связанная с местной природой, могла показаться примитивной Новые обитатели Кьюига не полагались на земные культуры растений, они использовали исконные виды, среди которых горький опыт их предков выделил наиболее совместимые с человеческим метаболизмом формы.

Механизм накопления полезных эволюционных мутаций, включившийся в борьбе за выживание и усиленный путем лабораторных воздействий, сделал четвертое поколение колонистов уже вполне приспособленным к жизни в сельве. Природа чуждой планеты изменила их психологию и внешний облик, — конечно, люди остались людьми, они не превратились в монстров или уродов, но отличить обитателя северного материка, где благополучно развивалась техногенная цивилизация, от коренного жителя сельвы уже не составляло труда.

Они по–прежнему не знали о существовании друг друга, развиваясь каждый по своему пути, когда, спустя столетие, на Кьюиг совершил посадку третий колониальный транспорт, — один из последних, стартовавших из Солнечной системы в рамках так называемого «Первого Рывка».

Он благополучно приземлился на побережье малого, покрытого сельвой материка среди прибрежных холмов.

Выбор места посадки не был случаен: совершая орбитальный облет планеты, колонисты третьей волны могли со всей очевидностью наблюдать развивающиеся города, расположенные на территории большего по площади северного материка. Не желая ни вливаться в существующую цивилизацию, ни вступать с ней в территориальный конфликт, новые поселенцы избрали для посадки побережье южного материка, покрытого, как им казалось, девственными зарослями непроходимых джунглей.

На колониальном транспорте «Ризенберг» прилетели люди решительные, хорошо понимающие свою цель, оснащенные значительно более совершенной планетопреобразующей техникой, которая за полстолетия существенно эволюционировала в результате ужесточающихся с каждым годом требований к комплектации колониальных транспортов. За долгий период колониального бума количество желающих покинуть Землю резко сократилось, и теперь корабли строились уже не массово, а под определенного заказчика.

В данном случае транспорт был построен и оснащен по заказу русско–немецкого союза — неформальной организации, члены которой в условиях полного смешения исторических рас и народностей пытались сохранить чистоту генофонда двух древних европейских народов.

Единственным способом отгородиться от влияния субкультуры и смешения генофонда городов–муравейников была иммиграция с Земли на новую гипотетическую родину, где представители двух образовавших временный союз народов могли бы вновь разделиться и сосуществовать, храня свои традиции и чистоту наследственности.

Колониальный транспорт «Ризенберг» успешно преодолел аномалию космоса и совершил посадку на Кьюиг в районе левобережья узкого пролива, среди поросших кустарником холмов.

В сотне метров от берега начиналась дикая и враждебная сельва, но это не смущало людей, покинувших Землю не от отчаяния, как это было во времена стартов первых колониальных транспортов, а осознанно, с вполне конкретной целью. Новые колонисты тщательно готовились к встрече с чуждой биосферой, которую они изначально планировали превратить в неосуществимый на Земле рай.

Большинство колонистов еще спали в своих низкотемпературных камерах, а грузовые аппарели корабля уже открылись, и на побережье двинулась планетопреобразующая техника.

Машин было несколько типов, они разнились между собой как по внешнему виду, так и по специализации: одни начали вгрызаться в склоны холмов, чтобы соорудить в недрах естественных возвышенностей первичные бункеры–убежища для пробуждающихся людей, другие были призваны стерилизовать так называемую «зону посадки» на широкой полосе фронта, начинающегося от места приземления, третьи должны были преобразовать мертвое пространство в очаг новой, совместимой с человеческим обменом веществ жизни.

Спустя неделю после посадки, когда началось пробуждение первой партии колонистов, сотни машин уже стирали чуждую человеку природу, превращая непроходимые заросли в белесую субстанцию, которая медленно оседала на землю, словно пепел.

Следом двигались почвоукладчики — сложные многотонные машины, совмещающие в себе несколько функций. Бульдозерные ножи выравнивали грунт, расположенные за ними приспособления срезали верхний слой почвы, перемешанной с прахом уничтоженной сельвы. Эта субстанция попадала в специальные бункеры, где грунт стерилизовался, а затем обогащался культурами земных бактерий.

Следом за почвоукладчиками, оставлявшими за кормой полосы перерожденной земли шириной в десять метров, двигались посевные машины, высаживающие в подготовленный грунт семена специально разработанных сортов травы, которая своими всходами была призвана окончательно закрепить успех, изменив экологическую структуру отвоеванного у сельвы участка.

Планетопреобразующие машины продвинулись в глубь материка на пятьдесят–семьдесят километров, прежде чем на них обратили внимание люди, за сто с небольшим лет сумевшие приспособиться к жизни в сельве.

Все началось внезапно, хотя конфликт стал неизбежен, еще в ту пору, когда последние партии колонистов на борту «Ризенберга» только пробуждались, а группа почвоукладчиков, вырвавшаяся вперед относительно основной массы планетопреобразующих машин, уничтожая сельву, обратила в прах не только непроходимые заросли чуждой флоры, но и расположенный среди них небольшой форпост иного человеческого сообщества.

Чуткие приборы разведки при орбитальном зондировании планеты не смогли выявить сотни очаговых поселений, скрытых под непроницаемым пологом сельвы, и потому планетопреобразующие машины, не имея особых инструкций, продолжали свое движение вперед.

Последующие события походили на внезапный кошмар.

Все произошло в течение одних суток, когда из глубин сельвы внезапно появились вооруженные отряды людей и андроидов, которые попросту сожгли большинство планетопреобразующих машин.

Триста тысяч человек, только что переселившихся с борта колониального транспорта в отстроенные машинами бункеры, не сразу поняли, в чем дело, а когда стало понятно, что вся передовая цепь планетопреобразующих машин попросту уничтожена, они пришли в гневное замешательство, которое можно было легко понять — без сложной дорогостоящей, а главное, невосполнимой техники они были бессильны противостоять чуждой биосфере, в синтез с которой новоселы не собирались вступать ни под каким видом.

Спустя месяц после посадки положение сложилось таким образом: вновь прибывшие колонисты закрепились в выстроенных машинами герметичных бункерах, расположенных в недрах прибрежных холмов. Тут же под открытым небом были срочно воссозданы некоторые производства военного профиля, и вершины холмов украсили уже вовсе не мирные и совершенно неэстетичные долговременные укрепления.

На сотню километров в глубь материка простиралась мертвая, перепаханная машинами равнина, далее темнела сплошная стена влажных джунглей, откуда каждую ночь с удручающей регулярностью совершались нападения на хаотично вросшую в холмы и землю цитадель прилетевших на «Ризенберге» поселенцев.

Все происходило в «лучших» традициях внезапных непримиримых конфликтов — никто не вел никаких переговоров, обе стороны нетерпимо отнеслись друг к другу, как только стало понятно, кто есть кто. Жители сельвы восприняли прилетевших на «Ризенберге» как агрессоров, уничтожающих их мир, а колонисты третьей волны, осознав, с кем имеют дело, восприняли обитателей влажных джунглей Кьюига уже не как людей, а скорее как мутантов, которые подпали под власть враждебной природы и не имеют ничего общего с генетически «чистыми» предками.

Конфликт разрастался со скоростью лесного пожара. Стокилометровая Зона Отчуждения, где уже зеленели первые всходы посевов, стала буфером, нейтральной землей между сельвой и цепью ощерившихся бункеров, образовавших сложную и запутанную цепь коммуникаций, как наземных, так и расположенных в недрах холмов. Представители технократической цивилизации Земли, потеряв множество дорогостоящих машин, решили во что бы то ни стало отстоять полосу уже преобразованной территории.

Вместо развития по заранее разработанному плану люди, прилетевшие на борту «Ризенберга», внезапно были вынуждены работать на войну, возводить не мирные сооружения, а цеха по производству оружия и боевой техники.

Позиции на холмах, с высоты которых легко контролировалось все обработанное почвоукладчиками пространство, обрастали новыми укреплениями, и теперь обитателей сельвы, пытавшихся предпринимать вылазки, встречали настоящим артиллерийским огнем.

Ситуация стремительно заходила в тупик, грозя превратиться в Долгую позиционную войну, которая неизбежно привела бы к взаимному истреблению двух человеческих анклавов.

Однако в происходящее вовремя вмешалась третья сила. Гул артиллерийской канонады, да и сама посадка нового колониального транспорта не могли не привлечь внимания обитателей северного материка, которые успешно строили прогрессирующее государство.

Именно они являлись наиболее весомой силой на планете, они дали Кьюигу и название, и первое государство, их успешное развитие предполагало разные подходы к освоению территорий, начиная от полного преобразования земель и заканчивая нетронутыми участками заповедной исконной жизни.

Они не собирались участвовать во внезапно вспыхнувшей войне на границе двух материков, но, вступив в контакт с прилетевшими на «Ризенберге» людьми, северяне предложили себя в роли посредников при переговорах с обитателями сельвы, о которых государство Кьюига также не было осведомлено до последней поры.

Однако состоявшиеся переговоры между тремя человеческими анклавами не привели к взаимопониманию — потомки колонистов, населявшие сельву, требовали, чтобы захватчики ушли с их материка, а терраформированные пространства вновь были отданы непроходимым зарослям.

Представители государства Кьюига резонно объяснили им, что совершить обратный процесс невозможно, — преобразованные земли уже несли культуры чуждых сельве микроорганизмов и растений, потому спорный участок было предложено оставить в качестве нейтральной буферной зоны, где проходила бы граница двух биосфер, но обитатели сельвы сочли такие условия неприемлемыми.

Конфликт получил новое развитие, в районе терраформированных земель начались настоящие боевые действия, которые, то затухая, то вспыхивая вновь, длились без малого два десятилетия.

В конечном итоге противостояние разрешилось иным путем Жители северного материка предложили прилетевшим на «Ризенберге» оставить попытки отвоевать полосу преобразованной земли на которой за период боевых действий выросла новая флора, перемежающаяся останками разбитых боевых и планетопреобразующих машин, и, бросив укрепленные районы, переселиться к ним на материк, где хватало жизненных пространств.

Это предложение было принято с благодарностью. Для эвакуации населения прибрежной полосы, разборки колониального транспорта и отвода наиболее ценной техники через пролив был отстроен мост, по которому в течение года осуществлялась постепенная эвакуация неудавшегося поселения…

…Сейчас, спустя триста лет, о конфликте напоминали лишь старые укрепления, целинные поля, протянувшиеся вдоль всей линии побережья, да вросшие в землю насквозь проржавевшие остовы почвоукладчиков…

Зону Отчуждения вот уже более ста лет не контролировали никакие воинские формирования — она существовала сама по себе, став настоящей нейтральной полосой, — обитатели сельвы не могли селиться тут из–за произошедших коренных экологических изменений, а наследники прилетевших на «Ризенберге» колонистов, убедившись, что полоса терраформированных земель не только препятствует распространению сельвы, но и стихийно расширяется в глубь второго материка, наконец сняли из зоны укрепрайонов последние форпосты, окончательно направив свои усилия в иную сторону, благо площадь северного материка планеты позволяла им свободно развиваться, не предпринимая попыток насильственного захвата чужих земель.

То давнее противостояние постепенно забылось. В обществе Кьюига, куда влились колонисты с «Ризенберга», не любили вспоминать о территориальном конфликте… О второй цивилизации помнили, но контактов с ней практически не поддерживали, — за триста лет различия между двумя анклавами людей еще более усугубились. Обитателей сельвы было принято считать деградирующим сообществом, а их синтез с исконной природой планеты — опасным и ненормальным прецедентом мутаций, когда природа планеты взяла верх над человеком и полностью изменила его, начиная от обмена веществ и заканчивая внутренней психологией.

Давний конфликт утих сам собой, не получая развития.

От линии побережья до космопорта планеты пролегала слабозаселенная сельская местность, включавшая в себя огромные лесные массивы, рассеченные редкими просеками дорог; мост, соединявший два участка суши, сохранился, но им не пользовались уже очень давно…

***

Утренний туман постепенно рассеивался, таял в воздухе, открывая панораму бескрайних степей Зоны Отчуждения. Тут цвели самые разные травы, природа двух планет причудливо перемешалась в полосе преобразованной когда–то почвы. В основном тут властвовали растения, завезенные с Земли, кое–где, вдоль оврагов виднелась поросль ивового кустарника, но попадались и представители исконной фауны Кьюига, адаптировавшиеся на степных просторах, созданных усилиями машин, чьи ржавые остовы едва виднелись из высокого травостоя.

Холмы, протянувшиеся вдоль побережья, также густо поросли кустарником, и только бетонные плеши старых долговременных укрытий белели на скатах и вершинах холмов, словно вымытые из земли и выбеленные временем фрагменты черепов невиданных животных.

С высоты птичьего полета эта картина теряла мирный вид пасторального пейзажа. Еще не заросли шрамы прошлой войны, до сих пор по гребням высот вились змейки траншей, темнели прямоугольники капониров для орудий, изредка в лучах восходящего солнца сквозь туман влажно белели фрагменты бетонных укреплений, верхняя часть которых за прошедшие столетия так и не заросла травой…

На самом берегу, подле моста, виднелись похожие на бараки или цеха прямоугольники бетонных зданий. Чуть дальше остекленевшая окружность, где от жара планетарных двигателей обнажилось базальтовое ложе материка, отмечала место посадки колониального транспорта «Ризенберг», разобранного до винтика во времена противостояния и последующей эвакуации.

Над Кьюиганской степью, образованной причудливым смешением травостоя двух соперничающих биосфер, рассеивался туман, разгоралось утро, грозя знойным полуднем, да парил в поднебесье одинокий силуэт хищной птицы, по контуру которой нельзя было с точностью судить, порождением какой эволюции является этот степной хищник.

Все казалось незыблемым, навек застывшим, но, нарушая сонную идиллию этого утра, по степи, утопая колесами в густой траве, двигался одинокий вездеход неимоверно древней модели.

Судя по всему, управлявший им водитель держал курс к укреплениям на холмах и расположенному дальше мосту через пролив.

***

Был полдень, когда старая машина миновала сохранившийся отрезок дороги между холмами и остановилась, скрипнув тормозами, подле двух бетонных коробок приземистых зданий.

Хьюго распахнул дверь вездехода.

Первым из машины выскочил Ред и недовольно зарычал, нюхая воздух и царапая когтями передних лап теплый стеклобетон площадки.

Вслед за собакой показался Вадим. Протянув руку, он хотел помочь Яне выбраться из вездехода, но девушка не обратила внимания на этот жест.

Вообще она вела себя крайне отчужденно, едва ли обмолвившись с Вадимом парой слов. Он не понимал причины такой настороженности и, в конце концов, оставил попытки завязать с ней разговор, мысленно переключившись на проблемы более насущные.

Рассказ Хьюго о давнем противостоянии двух цивилизаций он выслушал молча и внимательно, и вот теперь, когда вездеход преодолел теснину между холмами, Вадим смог воочию увидеть то, о чем скромно умалчивали учебники истории.

Цепь долгосрочных укреплений протянулась на гребнях возвышенностей, извиваясь по склонам змейками траншей, вздымаясь желтовато–белыми выступами бетонных укрытий, выдавая суть происходивших тут когда–то событий сотнями заросших травой, оплывших от времени воронок, которые щедро усеивали склоны холмов и степь перед ними.

Хьюго, захлопнув двери вездехода, уверенно направился к правому из двух приземистых зданий.

Дверь была плотно закрыта и опечатана, но андроид, не церемонясь, взломал ее — скрипнули давно не смазанные петли, и изнутри пахнуло застоявшейся пыльной прохладой.

Вадим вслед за андроидом вошел внутрь и остолбенел: в рассеянном свете, который пропускали расположенные под самой крышей окна с мутными стеклами, виднелись укутанные прорезиненной тканью ряды каких–то механизмов, чей истинный облик и назначение было невозможно угадать из–за бесформенности накрывавшего их защитного материала.

— Это консервационный склад, — бесстрастно доложил Хьюго. — Три века назад, когда я последний раз ходил в разведку, сюда свозили все полевые орудия из укреплений на холмах.

— Зачем?

— А какой смысл было забирать их с собой? Люди покидали эти укрепления, чтобы начать новую, мирную жизнь.

— А почему они не бросили орудия в укреплениях? — спросил Вадим, приподнимая тяжелый полог прорезиненной материи. Под ним тускло блеснул металл, покрытый толстым слоем консервирующей смазки.

— В ту пору еще никто не мог с уверенностью сказать, что конфликт полностью исчерпан, — ответил Вадиму дройд. — Все могло внезапно вернуться на круги своя, если бы жители сельвы не успокоились на достигнутом…

— Да… верно, — согласился с ним Вадим, оглядываясь по сторонам. — А это что такое? — Он указал на штабелированные отдельно контейнеры, неприятно напоминавшие по своей форме гробы.

— Это упаковочные кофры для андроидов.

— Твоей серии?!

— Нет, — покачал головой Хьюго. — Более простой человекоподобный тип. Если говорить о специализации — орудийная прислуга. Эти машины производились тут, на Кьюиге, в самый разгар конфликта.

Вадим мысленно сосчитал контейнеры. Законсервированных андроидов было всего два десятка, в то время как на складе стояло около сотни накрытых защитной тканью орудий.

— Пункт связи, — напомнил он Хьюго, стряхивая с себя оцепенение, словно пыль веков, скопившуюся тут.

Андроид молча указал на дверь, ведущую в одно из внутренних помещений огромного склада.

***

Им потребовалось около получаса, чтобы расконсервировать старую систему связи.

Хьюго хорошо помнил схему работы передатчиков. Вообще, его память о прошлом оказалась бесценным в их ситуации кладезем знаний.

Когда была развернута основная антенна, встал вопрос о том, на каких частотах вызывать космический порт Кьюига. Вадима терзали сомнения — вот уже вторые сутки он находился в полном отрыве от источников информации и не имел ни малейшего понятия о том, какие силы хозяйничают в космопорту.

Хотелось верить, что искалеченные корабли земной армады, получив неожиданный удар, не рискнули высаживать десант, памятуя о плачевных уроках Дабога…

И все же…

Вадима осенило в последний момент.

Он вдруг отчетливо вспомнил, как перед первым вылетом подошел к нему Дима Дорохов и со словами: «на всякий случай» черканул на вырванном из блокнота листке позывные «Иглы» вкупе с частотами связи.

Вадима невольно прошиб холодный пот от такого совпадения

Сунув руку в карман выстиранного Хьюго полетного комбинезона, он вытащил смятый, будто изжеванный листок пластбумаги с расплывчатыми буквами и цифрами.

— Вызывай, — сказал он андроиду, расправляя листок.

Связь установилась быстро и оказалась вполне устойчивой, несмотря на древность используемой аппаратуры.

Вадим надел на голову тонкий обруч коммуникатора с микрофоном на дугообразном отростке, чувствуя, что испытывает неимоверное моральное напряжение.

— «Игла», ответь Первому (это был позывной Нечаева в космосе), прием.

Секунда тишины, а затем Вадим услышал голос… Дорохова!

— «Игла» на приеме. Кто говорит? Прошу повторить позывной. — В далеком голосе Дмитрия также проскользнула предательская дрожь внезапного волнения.

— Дима… — Голос Нечаева вдруг сорвался. Какие к дьяволам Элио позывные — на том конце связи был Дорохов! Живой!..

— Дима, это я… На связи Нечаев!

— Вадим?! Ты живой?!

— Упал в сельву, — немного успокаиваясь, ответил он. — Хьюго тянул корабль до последней секунды…

— Где ты, Вадим?!

— У пролива, разделяющего материки. В районе старых укреплений, около моста.

Минуту или чуть больше они говорили, перебивая друг друга, а потом их беспорядочный диалог вдруг принял целенаправленный характер: Вадим стал рассказывать о том, что он и Хьюго увидели при снижении.

У Дорохова эта информация вызвала шок.

— Серв–машины? Ты не ошибся? — переспросил он, когда Нечаев закончил описывать группировку, замеченную им на горном плато.

— Нет. Хьюго тоже видел их. Есть видеозапись.

— Но мы не сумеем отразить наземную атаку! — голос Дорохова внезапно упал, из него исчезли все восторженные нотки, Дмитрий мгновенно оценил степень угрозы, которой попросту нечего было противопоставить.

В этот момент Вадим принял окончательное решение.

Это был какой–то переломный миг, когда он понял, что семьсот километров, отделяющих его от космопорта, несмотря на связь, превратились в пропасть…

Ему, только ему стоять на этой стороне, потому что механизированное соединение землян наверняка уже движется сюда… а они немы и глухи, все спутники, по словам Димы, сбиты космическими истребителями, и сами они сидят в космопорту, как кроты в глухой норе.

— Слушай меня внимательно, Дима. — Вадим оглянулся по сторонам, а потом стал спокойно и ясно излагать, где он находится, что окружает его в консервационном складе, и…

— Ты хочешь задержать их? — спросил Дорохов, выслушав Вадима. — С помощью старых пушек и двух десятков примитивных дройдов?!

— Я не вижу иного выхода, — ответил Вадим, сконцентрировавшись на том, чтобы говорить твердо, без дрожи в голосе. Он не хотел выдать того, что начинает психовать, лишь отдаленно, приблизительно осознавая степень той силы, которая уже надвигалась сюда, проламывая себе путь через сельву. — Иди к Шахоеву, докладывай ему, и пусть шлет сюда весь личный состав сил самообороны, всю технику, все, что только сможет наскрести. Если не остановить наземную атаку, Кьюиг будет оккупирован, ты понимаешь это?!

— Я все понимаю, Вадим… Не кричи.

— Тогда действуй, Дима. Я попытаюсь расконсервировать эту линию обороны, а ты должен во что бы то ни стало убедить Шахоева в реальности угрозы!

— Хорошо. Я иду к нему. Выйду на связь, как только переговорю с полковником.

— Добро…

Тонко прозвучал сигнал отбоя связи, и Вадима вдруг окружила оглушающая тишина.

Некоторое время он сидел, не двигаясь, потом повернулся к Хьюго и сказал:

— Как ты думаешь, сколько у нас времени до появления серв–машин?

Андроид секунду помедлил с ответом, видимо, что–то подсчитывая в уме.

— Часов шесть–семь, не больше, — произнес он. — Если нам удастся реактивировать андроидов, то мы успеем разместить часть орудий в бункерах.

Вадима вдруг окатил настоящий страх — он ясно припомнил исполинский контур машины из своего последнего видения. Отгоняя дрожь, он с усилием встряхнул головой и сказал:

— Пошли, чего сидим…

Глава 9

Левобережье… Три часа спустя

Они появились у горизонта растянутой цепью точек — пока еще нестрашные, призрачно–далекие, темные, будто были созданы не из металла, а принадлежали окружающему миру в такой же равной степени, как обитающие на границе сельвы и степи животные Кьюига.

Вадим поднял электронный бинокль, и все мгновенно переменилось. Даль рванулась навстречу, укрупняя хищные, приплюснутые контуры шагающих исполинов, которые действительно двигались растянутой цепью, но каждая точка, кажущаяся издали чем–то цельным, на самом деле являлась механизированной группой из трех серв–машин.

Впереди каждого боевого звена двигался легкий «Хоплит», его яйцеобразный корпус, снабженный по бокам пилонами, на которых крепилось ракетное вооружение, постоянно двигался из стороны в сторону, словно серв–машина крутила непомерно большой головой, поворачивая ее то вправо, то влево, а узкие разрезы смотровых триплексов, расположенные на лобовом скате брони, казались раскосыми глазами, взгляд которых обшаривает дымчатую даль…

Вслед за каждым тридцатитонным «Хоплитом» тяжкой поступью двигались два шестидесятитонных «Фалангера». Эти тяжелые машины были разработаны Альянсом как универсальная боевая единица и могли не только вести ближний бой с противником, но и осуществлять дальнюю огневую поддержку.

В отличие от «Хоплитов», тяжеловесные «Фалангеры» двигались медленнее, от размеренных, неторопливых тактов работы их исполинских ступоходов, казалось, должна содрогаться земля, они шли ровно, целеустремленно, не дергаясь уплощенными торсами из стороны в сторону, словно знали цену своей броне и огневой мощи…

Чудовищные подробности строения серв–машин задержали на себе похолодевший взгляд Вадима.

Нечаев смотрел на них, впитывая оцепеневшим на миг разумом каждую деталь, различимую в электронную оптику умножителей.

Резвые «Хоплиты», вид которых так поразил его при снижении челнока, теперь, в сравнении со своими шестидесятитонными собратьями, не казались ему такими грозными, как это было некоторое время назад.

Каждый из «Фалангеров» стоил того, чтобы надолго приковать к себе взгляд. Вооружение машин из разных троек не различалось по своей конфигурации, — неизменными для всех были покатые горбы пусковых ракетных установок, расположенные на уплощенном корпусе сразу за козырьком брони, прикрывающим сверху рубку пилота от ослепительных вспышек при запусках, и боковые оружейные пилоны, на которых крепились независимые подвески спаренных автоматических пушек с длинными стволами калибром миллиметров в сто двадцать, не меньше…

От попавших в поле зрения Нечаева технических подробностей по спине вдоль позвоночника пробежала холодная, щекотливая капля пота.

Он опустил электронный бинокль и попытался сосчитать точки у горизонта, но быстро понял: их больше, чем может различить взгляд. Теперь, спустя всего три–четыре минуты после того, как он заметил первые признаки движения на границе леса и степи, казалось, что от крайних деревьев сельвы по терраформированным когда–то площадям движется сплошная темная стена…

Шок от увиденного еще не прошел. Вадим смотрел на темную массу, которая катилась к переправе, как приливная волна, не отдавая себе отчета, что перед ним не армия, и даже не крупное соединение.

По меркам боевых единиц Земного Альянса на старые позиции, расположенные в зоне предмостья, двигался отдельный механизированный серв–батальон, без пехотной поддержки, без прикрытия с воздуха, — соединение действовало в полном отрыве от базовых кораблей высадки, лишь несколько БПМ смутно просматривались за огромными фигурами серв–машин.

Нечаев оглянулся.

Зрение на секунду расплылось, взгляд завяз в знойном мареве полудня, время застыло, двигаясь неоправданно медленно, в такт нечастым, глухим ударам его сердца…

Два андроида выкатывали из прохладных недр консервационного склада полевое орудие времен Великого Исхода.

Вытолкав его на свет, дройды впряглись в тяжелую станину, приподняли разнесенные по сторонам сошки и потащили орудие к капониру на вершине холма, чтобы поставить его на прямую наводку.

Следом за человекоподобными машинами из ворот приземистого строения показался пес. Пятясь, он упирался в землю протезами задних лап, волоча за собой тяжелый поддон с боекомплектом, — ящики со старой маркировкой зеленели уступчатой горкой…

Вадим медленно сел.

Переведя взгляд с немногочисленных фигурок, рассыпавшихся по змейкам траншей, на сплошную стену сервоприводного металла, он лишь сипло вздохнул и, срывая полог тишины, поднял к губам коммуникатор, выдохнув в него сначала хрипло и сдавленно, а потом, прочистив горло коротким нервным кашлем, уже более внятно:

— Внимание всем… Они идут!..

Оцепенение сгинуло, словно звук собственного голоса согнал морок, — он пружинисто встал, спрыгнул в расселину вычищенной от травы траншеи и, зачем–то пригибаясь, побежал по ходу сообщения к намеченному заранее командному пункту, на вершину холма, в просторный, укрепленный бетонными стенами дот, расположенный между двух открытых капониров.

Распахнув скрипнувшую на петлях металлическую дверь, он на секунду застыл. Глаза после яркого солнечного света не сразу адаптировались к прохладному сумраку бункера, а когда предметы вокруг стали различимы, Нечаев первым делом подошел к старой коммуникационной установке и, включив питание, вытащил из гнезда трубку коммуникатора дальней связи, снабженную короткой антенной в пластиковом чехле.

Частота, настроенная заранее, тут же отозвалась позывными.

— Дорохов… Дима, ты меня слышишь? — Он волновался, психовал и ничего не мог с этим поделать, пот не то от полуденного жара, не то от внезапной нервной встряски сбегал по лицу, он смахивал его тыльной стороной ладони, покусывая губы в ожидании ответа.

— Да? — пришел наконец полуутвердительный ответ. — Кто на связи?

— Это Нечаев. — Он облизал пересохшие губы. Во рту было горько, страшно хотелось курить, и отчего–то в голове засела мысль: я увижу сегодня закат? — Дима, они появились.

— Сколько? — Голос Дорохова казался далеким, идущим из иного мира, где все было по–другому…

— Не знаю, — честно признался Вадим. — Не сосчитал… — Он вдруг усмехнулся, успокаиваясь так же внезапно, как запсиховал. — Группы по три единицы, в каждой одна легкая серв–машина и две тяжелых. Прут от горизонта, словно стена… Как дела у тебя? Что с поддержкой? Ты говорил с Шахоевым?

— Да сука он!.. — Вадим отчетливо услышал, как Дорохов сплюнул. — Ничего слушать не хочет, сидит надутый, как сыч. Спутники сбиты, орбитальный контроль сдох, неизвестно, что творится. Я ему рассказал все, как ты велел, он же только глаза выпучивает и орет, что не может доверять непроверенным разведданным, шаттлов осталось всего три, он в них вцепился мертвой хваткой, будто они смогут что–то сделать, когда начнут садиться штурмовые модули…

— Значит, все? Поддержки не будет? — голос Вадима опять сорвался, осип.

— Будет, — внезапно пообещал ему Дорохов. — Я иду к тебе. Со мной одна серв–машина с Дабога и еще три десятка добровольцев, согласившихся идти, вопреки крикам Шахоева. Я поговорил с пилотами шаттлов, передал им позывной и радиочастоту. Они еще мнутся, но, думаю, скоро созреют, — сидеть в космопорту и ждать, пока тебе на голову вывалят орбитальные бомбы, тоже несладко. Короче, Вадим, держись, сколько сможешь, в предмостье, потом взрывай переправу и отходи на наш берег. Мы уже час как в пути, я реквизировал две старые БПМ, но раньше трех пополудни нам до тебя не добраться. Продержишься?

Вадим взглянул на ровную как стол степь, по которой двигались различимые уже невооруженным взглядом контуры серв–соединений, и ответил:

— А куда деваться? Будем держать. — Он сам не ведал, что говорил, но все прошлые понятия стали незначительными и ненужными под тем нервным прессом, что испытывала сейчас его психика от одного вида вражеских серв–машин. — Ты это, Дима, вызови через полчасика воздушную поддержку, ладно? — вдруг попросил он, понимая, что времени на разговоры уже не осталось. — С минуты на минуту передовые «Хоплиты» выйдут на прямую наводку установленных на вершинах холмов орудий.

— Хорошо. — Голос Дорохова на том конце связи внезапно тоже сорвался, стал хриплым, неузнаваемым. — Продержись, Вадим… И…

— Ладно… — оборвал его Нечаев. — Увидимся, Дима. — На него опять, словно плотный полог, опустилось спокойствие. — Давай, до связи… — Он отключил коммуникатор, чтобы не затягивать диалог, который уже исчерпал свою деловую часть и перешел в стадию сдавленных эмоций.

Взгляд в смотровую щель.

Вот они, передовые серв–машины: десять «Хоплитов» движутся ровным строем, растянувшись по степи, интервал между машинами более полукилометра, крайние едва видны, а в центре три легких робота, как на ладони, — шагают, деловито перебирая ступоходами, прямо к мосту, в теснину между холмами.

Полная радиотишина. Они все оговорили заранее, больше не будет ни споров, ни прений, все решат ближайшие минуты.

Вадим вдруг почувствовал себя одиноким. Хьюго на правом фланге, Яну он отослал на тот берег, а сам остался в центре, в общем–то, расстояние между ними — не больше чем интервал у шагающих серв–машин, а кажется — бесконечность, не добежишь, не докричишься…

Два андроида застыли у орудия. Тупо блестят жала бронебойных снарядов в открытом ящике. Автомат в нише смотровой щели, два запасных магазина рядом, гранаты в подсумке — все это кажется игрушечным по сравнению с шагающими машинами, которые спокойно идут, меряя своими ступоходами пространство степи.

Их цель — мост, затем, после переправы, — космопорт, — это же ясно, как божий день, только Шахоев по какой–то причине не захотел слушать, не понял, что главный удар сейчас идет не из космоса, а отсюда, — блокировавшие планету крейсеры будут ждать, им нет нужды бомбить космопорт, который необходим им для ремонта.

Рваные мысли. Растерзанное время, которое то срывается бешеным пульсом, то застывает тягучими гулкими ударами секунд. Наверное, хуже нет, чем это изматывающее ожидание…

Все сейчас решают цифры в электронном окошке дальномера. Когда они сбегут к значению одного километра, начнется бой.

***

Нечаев не знал, что Кьюиг стал в этот день полигоном, тут не только разворачивались боевые действия, но и проходило первое экстремальное испытание программного пакета «Одиночка», созданного специально для серв–машин нового поколения.

Десять тридцатитонных «Хоплитов» сбавили темп движения; не ломая строя, они сходились к одной точке, постепенно сокращая дистанцию между собой. Все происходило в пределах видимости, но машины, подтягивая фланги, все еще не пересекли критическую отметку, и древние орудия, в расчетах которых находились примитивные дройды, не открывали огня.

Тяжкое испытание для психики человека.

Ни Вадим, ни тем более Яна, которая стояла сейчас на вершине холма по ту сторону пролива, не обладали выдержкой андроидов, а вынужденное соблюдение радиотишины не позволяло им в данный момент поговорить друг с другом, обменяться мнением о происходящем… но они мыслили в унисон, испытывая в эти минуты примерно одинаковые чувства, словно затянувшееся ожидание стерло границы пропасти, образовавшейся за века автономного бытия между двумя ветвями цивилизации Кьюига.

Отчуждение, так явно сквозившее в краткой истории их взаимоотношений, таяло в эти секунды, будто воск, но было поздно, слишком поздно, потому что их разделял не только узкий пролив — между ними пролегла смерть…

Наконец, сократив дистанцию между собой до ста метров, десять «Хоплитов» двинулись вперед, к переправе.

Километр…

Нечаев, напряженно, до рези в глазах вглядывающийся в дымчатую даль степного простора, внезапно боковым зрением уловил яркую вспышку, и почти одновременно с ней раскатился счетверенный хлопок, словно в разных местах, справа и слева, кто–то рванул плотные листы картона.

Он метнулся взглядом по позициям и увидел, как от ближайшего капонира легкий ветерок лениво относит сгусток сизого дыма.

Удивительно, сколько визуальной информации способен вместить в себя краткий миг времени, когда нервы натянуты до предела и человеческий организм вдруг начинает работать в ином, отличном от обыденности ритме. Он услышал грохот, заметил вспышку, сизое, относимое ветром облачко и в ту же секунду успел податься вперед, прикипая взглядом к десятиметровым силуэтам шагающих серв–машин…

Эффект от залпа был скорее зрелищным, чем губительным. Из–под ступоходов «Хоплитов» вырвались черно–оранжевые, кустистые разрывы, лопающийся гул ударной волны тяжело хлестнул по травостою, но ни одна серв–машина не понесла серьезного ущерба.

Нечаев недоумевал: почему только четыре орудия разрядились в противника и отчего попадания столь неточны?

Он не был искушен в нюансах наземных боев, Вадим даже не вспомнил в этот миг, что ни одно из древних орудий не было пристреляно перед боем, — они опасались выдать свое присутствие свежими воронками. В таких условиях первый залп, пусть даже он произведен с рубежа прямой наводки, неизбежно являлся пристрелочным.

В следующий миг он понял, отчего молчали ближние к нему огневые точки.

Обслуживающие орудия андроиды не нуждались в специальных устройствах, — их сканирующие системы мгновенно отследили траектории первого залпа, и секундная заминка была вызвана поправками, которые вносили человекоподобные машины в прицел своих орудий.

Все происходило в десятки раз быстрее, чем может быть описано. Султаны первых разрывов еще только опадали, разбрасывая вокруг комья дымящейся, вывороченной земли, как справа и слева от КП оглушительно рявкнул второй залп — это разрядились четыре ближних орудия, установленные не в бункерах, а в открытых капонирах.

Первый снаряд лег точно в лобовой скат брони головного «Хоплита», и серв–машина, пошатнувшись от чудовищного удара, потеряла равновесие, начиная опрокидываться; еще одна ослепительная вспышка сверкнула на броне пошатнувшегося робота, и правую ракетную установку сорвало с оружейного пилона, отшвырнув тяжелый агрегат метров на сто…

От следующих попаданий «Хоплит» рухнул. Земля ощутимо поколебалась, принимая на себя удар тридцати тонн брони и механизмов, трава, разметанная по сторонам, вспыхнула, оконтуривая черные, дымящиеся воронки гудящими, набирающими прожорливую силу языками пламени…

За падением первой серв–машины наступила короткая пауза — миг, когда Нечаев смог–таки охватить взглядом всю доступную панораму близлежащей степи.

Ему казалось, что он видит сон.

С визгом сервоприводов разворачивались торсы шагающих серв–машин. Несмотря на ошеломительную внезапность атаки, они не сломали строй и действовали по–прежнему синхронно, слаженно, словно сидящие в них люди не ведали ни страха, ни растерянности.

Вадим просто не знал, что в рубках «Хоплитов» нет людей, — ими управляла кибернетическая система нового поколения — первый образец программного пакета «Одиночка», которому уготовано долгое, кровавое существование, как, впрочем, и самой концепции серв–машин. После боев на Кассии и Кьюиге они прочно, на века, займут нишу самого страшного и эффективного планетарного наступательного вооружения.

…Оторванная пусковая установка поверженного «Хоплита» внезапно хаотично разрядилась, земля буквально вскипела в месте ее падения: вспышки самопроизвольных запусков сверкали среди происходящих в нескольких шагах разрывов… спустя секунду две ракеты все же вырвались из внезапно вскипевшего ада и взорвались в стороне…

Силуэты девяти «Хоплитов», кажущиеся призрачными из–за плотной дымовой завесы, внезапно озарились пламенем целенаправленных пусков, и Вадим, не отрывавший глаз от картины боя, увидел, как выпущенные ракеты прочертили дымный воздух прямыми, словно стрелы, инверсионными шлейфами, ударив точно в вершину близлежащего холма.

Со стороны казалось, что земля там кипит, стекая расплавленными потоками со стен старых бетонированных убежищ. Ракетный залп девяти машин сорвал тонны грунта с заросшего травой и кустарником холма, обнажая стены древнего укрепления, словно из глубины времен под ураганным огнем выперло беловато–желтую кость ископаемого скелета с угловатой черепной коробкой…

Изнутри атакованного бункера внезапно вырвалось ослепительное пламя; через секунду оно стало нестерпимым для глаза, а когда огонь опал и повалил дым, то Нечаев понял — это орудие Уже не заговорит: древний дот разворотило, расколов на несколько Уродливых кусков, — очевидно, одна из ракет попала точно в амбразуру и разорвалась внутри укрепления, заставив детонировать складированные подле орудия снаряды…

Хьюго… Там был Хьюго!.. — пришла отчаянная мысль.

Волна нестерпимой горечи обдала его изнутри; на несколько секунд Вадим утратил возможность здраво мыслить, но близкий, надсадный вой сервомоторов быстро заставил его прийти в себя, — это «Хоплиты» под прикрытием ракетного залпа пытались преодолеть короткую дистанцию, отделявшую их от передовой линии внезапно оживших укреплений.

Не было смысла соблюдать установленную радиотишину, и Вадим схватил коммуникатор:

— Огонь! Всем орудиям — огонь! — закричал он в устройство связи, отдавая недвусмысленный приказ уцелевшим андроидам. Пока перезаряжались пусковые установки «Хоплитов», а поддерживающие их «Фалангеры» еще маячили у горизонта призрачными силуэтами, обнаружившие себя орудия могли произвести несколько залпов.

Распределяя скудный боекомплект, они исходили из расчета быстрой смены позиций. Орудиям, заговорившим первыми, было отдано всего по четыре снаряда, расстреляв которые обслуживающие их человекоподобные машины должны были покинуть демаскированные огневые точки и следовать к другим укреплениям.

Все было продумано правильно, но мощь противника, несмотря на первый кажущийся успех обороняющихся, оказалась несоизмеримой со скудными возможностями малочисленных защитников древнего укрепрайона.

И, тем не менее, первой группе шагающих серв–машин не удалось беспрепятственно сократить дистанцию и вскарабкаться по заросшим травой и кустарником склонам холмов.

Справа, со стороны развороченных позиций, скороговоркой ударило уцелевшее на фланге орудие. Три снаряда были выпущены им с интервалами в десять–пятнадцать секунд. Ровно столько требовалось андроидам для того, чтобы загнать снаряд в казенную часть и произвести очередной выстрел.

Головного «Хоплита» разорвало полыхнувшим изнутри взрывом.

Хьюго был тысячу раз прав в своей прозорливости: их броня не держала кинетической энергии древнего мощного варварского кумулятивного заряда, — компромисс, достигнутый земными конструкторами между механической стойкостью и энергетическими отражающими качествами брони, оказался неудачным. На Кьюиге, в отличие от Дабога, против сил Альянса сражались не лазерные горнопроходческие установки, а пушки, и это решило участь передовых серв–машин, которые слишком резво сократили дистанцию, продавливая центр обнаружившей себя оборонительной линии…

Вадиму эта минута показалась соизмеримой с вечностью: «Хоплиты» наступали прямо на КП, рассчитывая занять центральную, господствующую высоту и планомерно уничтожить замеченные огневые точки, но расчет их кибернетических систем провалился. Андроиды на флангах успели развернуть орудия до того, как их противник достиг вершины холма, и Нечаев, застывший у амбразуры, внезапно очутился в самом пекле…

Восемнадцать снарядов были выпущены по наступающим серв–машинам менее чем за минуту, и ни один из выстрелов не пропал даром.

Разрывы уже не кромсали землю, они вспыхивали ослепительными бутонами, прожигая броню шагающих по склону «Хоплитов», а те, не понижая темпа, перли вверх, с ходу отплевываясь длинными, лающими очередями из установленных на загривках крупнокалиберных зенитных установок.

Визг перегруженных моторов казался оглушительнее выстрелов и разрывов, масса чудовищного металла катилась вверх по склону, поливая соседние высоты шквалом ответного огня, ступоходы боевых машин выворачивали землю вместе с травой и кустами, оставляя за собой громадные четырехпалые следы…

Над кустарниковой порослью внезапно появился огромный, чуть приплюснутый торс, и Вадим даже не успел отпрянуть от смотровой щели, — автоматическая зенитная установка «Хоплита», резко повернувшись, ударила по амбразуре обнаруженного сканерами укрытия щедрой очередью снарядов…

Нечаев, который стоял в трех метрах от орудия, у устройства наблюдения, имевшего отдельную смотровую щель, остался жив, — взрывная волна ударила его о бетонную стену, на миг погасив разум, а когда он пришел в себя, то в дымном сумраке бетонного убежища не было видно ни зги — все осветительные приборы были уничтожены, а амбразуру заволакивал сизый, удушливый дым, который вытягивало наружу образовавшимся сквозняком.

Он с трудом поднялся на четвереньки, судорожно закашлялся, слепо шаря рукой в окружающем дыму, потом все–таки встал и, пошатнувшись, на ощупь двинулся вдоль шероховатой стены, пока не споткнулся о сорванную с петель толстую металлическую Дверь убежища.

Сизый дым выедал глаза, жег легкие, вызывая мучительный кашель, — задыхаясь, Вадим инстинктивно сунулся в дверной проем и словно оказался в ином мире…

Сразу за выбитым входом в убежище стоял накренившийся набок десятиметровый «Хоплит».

Вокруг царила звонкая, зловещая тишина, не было слышно ни грохота орудий, ни визгливого звука работающих сервомоторов, и ему поначалу подумалось, что он просто оглох в результате контузии, как вдруг в этой ненатуральной, ватной тишине со стороны ближайших зарослей кустарника раздался тонкий пересвист какой–то пичуги.

Звуки стали проявляться один за другим, словно птичий щебет открыл им путь к разуму полузадохнувшегося человека.

Поднявшийся ветерок лениво прошелестел листвой, с брони возвышающейся над бункером серв–машины с влажным, мягким шлепком отвалился ком земли. Нечаев поднял глаза и увидел, как по исполинскому ступоходу медленно сочится зеленоватая жидкость, капая на землю из пробитой системы гидравлических усилителей…

Ухватившись рукой за косяк выбитых дверей, он какое–то время стоял, жадно глотая ртом знойный воздух полудня, пока по ту сторону убежища от склона вновь не послышался заунывный звук — это работали сервомоторы.

Птаха испуганно замолчала, и все сразу встало на свои места, словно минута мирной тишины была дарована ему свыше…

Взглянув на покосившийся силуэт серв–машины, Вадим десятым чувством понял — этот механический монстр уже не в счет…

Окончательно очнувшись, он шагнул назад в бункер.

Сквозняк уже вытянул большую часть дыма, и теперь в сером сумраке можно было различить контур орудия. Сделав шаг, Вади, увидел, что верхнюю часть щита разворотило попаданиями зенитных снарядов. В толстой броне зияли дыры с рваными, уродливы, ми краями, а два андроида, составлявшие расчет, валялись подле станины. Корпус одного из них, прошитый навылет, все еще истекал зловонным дымом, второй, разорванный на несколько частей, вообще утратил всякое сходство с человекоподобной машиной, подле станины орудия лежало что–то непонятное, и лишь откатившаяся в сторону голова напоминала о том, что минуту назад эта груда металла являлась человекоподобным роботом…

Вой сервомоторов стих, опять наступила зловещая тишина. Казалось, что его шаги, отдающиеся эхом в пустом помещении бункера, слышны на много километров окрест.,

Нечаев, забыв про дурноту, подошел к орудию, которое удержалось на фиксирующих штырях, уходящих глубоко в бетонный пол, и взглянул в амбразуру поверх изуродованного щита.

Трава на склоне горела, свежие воронки курились дымом, который сносил в сторону усилившийся ветерок, среди перепахан ной взрывами земли высились корпуса двух опрокинутых «Хоплитов», но три серв–машины пережили ураганный фланговый огонь и теперь стояли на почтительном расстоянии друг от друга, отчего–то прекратив движение…

В первый момент Вадим не понял причины их остановки, но, внимательно присмотревшись к ближайшему исполину, заметил, как часть бронированной обшивки раздалась в стороны и наружу с равномерным, утробным гулом выдвинулся лоток, на котором покоилось шесть оперенных ракет.

Полукруглая пусковая установка с темными зрачками стартовых труб еще дымилась от произведенного залпа, а механизм перезарядки уже работал. Сухо щелкнули фиксаторы, выдвинувшийся из чрева машины лоток внезапно повернулся вокруг оси, и шесть ракет скользнули в раскаленные от прежнего залпа стволы…

Рука Вадима машинально легла на удобную и бесхитростную панель наводки орудия.

Только бы не подвели аккумуляторы… — подумал он, но, вопреки опасениям, старый механизм преданно и чутко отозвался на прикосновение руки человека. Пальцы Нечаева охватили холодный металлический штырь с шарообразным утолщением на конце, и тот легко подался вперед. Заработавшие микромоторы чуть приподняли орудийный ствол, и на видавшем виды жидкокристаллическом планшете контур боевой машины прочно влип в перекрестье прицела. На линиях, рассекающих плоскость древнего оптического устройства, имелась масса засечек и соответствующих им значков, но Нечаев с трудом разбирался в них, да и сомнительно, чтобы на дистанции прямой видимости, когда до цели всего метров триста, данные поправки на гравитацию, ветер и прочие условия внешней среды играли существенную роль…

Ракеты уже скользнули в пусковые стволы, и механизм перезарядки начал складываться в исходное положение, исчезая внутри серв–машины.

В этот миг ладонь Вадима утопила преувеличенно большую кнопку, расположенную на панели рядом с джойстиком точной наводки.

Орудие гаркнуло, выплевывая в амбразуру сноп огня, полуавтоматическая казенная часть со звоном вышвырнула горячую гильзу, и ее механизм остался в открытом положении, лениво истекая кисловатым дымком, требуя новый снаряд, но Вадим в эту секунду инстинктивно подался вперед.

Он наводил орудие на коленное сочленение ступохода серв–машины и теперь, полуоглохший от выстрела, жадно впитывал взглядом его результат. Тридцатитонный «Хоплит» медленно и картинно валился набок, спустя секунду многострадальный склон холма ощутимо содрогнулся от обрушившегося на него веса.

Метнувшись назад, за щит орудия, Нечаев увидел открытый казенник и машинально выкрикнул:

— Снаряд!

Ответом ему была гулкая тишина пустого бункера. Он забыл, что расчет уничтожен и он остался один…

Резко обернувшись, Вадим разглядел в сумраке открытый ящик, в котором желтели подготовленные к выстрелу снаряды, схватил один из них, чувствуя разгоряченными ладонями холод и вес металла, толкнул его в открытый казенник орудия, и полуавтомат перезарядки резко закрылся, едва не отхватив ему пальцы.

В этот момент пол бункера задрожал… нет, скорее заходил ходуном, так что Нечаев едва удержался на ногах.

Трудно сказать, что это было, но сотрясение земли длилось всего несколько секунд и прекратилось так же внезапно, как началось.

Сейчас его заботило одно: серв–машины на склоне, оказавшиеся на линии прямого огня.

Взгляд поверх изуродованного щита заставил его похолодеть. «Хоплит», которого минуту назад он, торжествуя, списал со счетов, поднимался, используя дополнительный гидравлический упор. Шарнирное соединение ступохода, куда попал снаряд, было отмечено шрамом рваного по краям металла, оттуда пульсирующими толчками била зеленоватая жидкость, но робот вставал, и живучесть боевой машины, получившей прямое попадание в одно из наиболее уязвимых мест, заставила Вадима дрогнуть…

Два других «Хоплита» уже определили цель и разворачивали обтекаемые торсы в сторону внезапно ожившего бункера.

Вадим одним движением навел орудие на поднимающуюся машину, поймал в перекрестье прицела поворотную платформу, к которой крепились отдельные элементы конструкции, и, ударив ладонью по кнопке выстрела, сознательно рухнул на пол подле станины, закрывая руками голову.

В следующий миг бетонный пол укрытия вздрогнул, словно холм вознамерился вытолкнуть из своих глубин древнее убежище, сверху посыпались крупные обломки бетона, белесая пыль потянулась ленивыми клубами, по полу зазмеились трещины, одна из которых с треском разошлась прямо под Нечаевым.

Он приподнялся, стряхивая с головы и плеч бетонную крошку, и сквозь белесые клубы пыли его слезящиеся глаза различили солнечный свет.

Свод бункера просел, местами обвалившись, и теперь отдельные его фрагменты висели, удерживаясь на обнажившейся арматуре.

Это был ракетный залп «Фалангеров», не меньше…

Вадим, шатаясь, подошел к орудию.

Как ни странно, оно уцелело, только стало белым от осевшей бетонной пыли да разлетелся вдребезги от удара рухнувшего со свода обломка жидкокристаллический монитор.

Нечаев с усилием скинул на пол изувечившую прибор глыбу и тронул помятый джойстик.

Ствол орудия послушно дернулся…

Работает.

Казенная часть была открыта в ожидании нового снаряда, и Нечаев присел между разведенными в стороны и прикрепленными к полу упорами станины, заглянув в длинный гладко отполированный канал ствола.

Он увидел пятачок синего неба.

Подняв взгляд, он посмотрел в зазор, образованный стволом и прорезью щита.

«Хоплит» так и не смог подняться, он горел, превратившись в чадный костер, дым стелился вдоль изуродованного склона холма, а сквозь этот шлейф прямо на бункер двигались две последние машины передового отряда. Они шли, покрывая каждым шаговым тактом ступоходов по пять–шесть метров. Первая исполинская фигура уже грозила затмить собой весь свет, и Нечаев метнулся к ящику со снарядами.

Сухо клацнул механизм затвора, и орудие гаркнуло, выплевывая снаряд в приближающуюся машину. Звонко покатилась по треснувшему полу выброшенная полуавтоматом перезарядки гильза, а Нечаев, припав на колено, уже толкал в горячий канал ствола новый снаряд.

Его переживания, сомнения, страх — все умерло, исчезло, словно какой–то неведомый механизм саморегуляции отключил инстинкт самосохранения, который в определенный момент перестал быть благом, ибо выжить в окружившем его механическом аду можно было лишь одним способом — стоять насмерть, там, где не выдержали бетон и металл…

Снаряд…

Ослепительная вспышка, рванувший в десятке метров от развороченного бункера разрыв, ноющий свист осколков, зубовный скрежет поврежденных механизмов вражеской серв–машины, солоноватый вкус крови на разбитых губах — все эти ощущения сливались в краткий миг, пока Нечаев, не вставая с колен, тянул разбитые руки к початому ящику боекомплекта.

Снаряд…

Длинная, захлебывающаяся очередь автоматической пушки хлестнула по изуродованному бункеру, фонтаны бетонного крошева вырастали на стенах, словно диковинные цветы, окруженные облачками мертвой пыльцы. Орудие болезненно вздрогнуло, принимая на свой щит удары выпущенной в упор очереди. Его броня отвечала сводящим с ума, нестерпимым, звонким хрустом, крепежные клинья в правой части станины не выдержали и лопнули.

Вадим со снарядом в руках на секунду застыл, припав на одно колено, — вторично контуженный, полностью дезориентированный, он бессмысленно тряс головой, пытаясь изгнать засевший в ушах звон, потом, словно очнувшись, втолкнул снаряд в ствол орудия, уже не надеясь на адекватную работу последнего, но казенная часть все же закрылась, несмотря на толстый слой бетонной пыли и крошки, покрывавший все механизмы…

Очнувшийся от контузии разум подсказывал: беги, ползи отсюда, пока еще цел, но содранные в кровь колени не гнулись, да и здравомыслие уже никак не вписывалось в окружающую реальность, и Вадим вдруг подумал, что побежать сейчас, значит, попросту умереть, если не физически, то морально…

Едкая бетонная пыль, поднятая очередью зенитного орудия, медленно оседала.

Нечаев с усилием навалился на правую часть станины, со стоном возвращая орудие в прежнюю позицию. Он совершенно потерял контроль над окружающей обстановкой. Вадим не мог бы ответить, сколько машин находится подле бункера, какой отрезок времени минул с момента его первого выстрела, не говоря уже о том, что он абсолютно не представлял, что творится на остальных позициях, уцелел ли хоть один андроид из расчетов семи орудий, и…

Его отвлекло движение за развороченной, расширенной множественными попаданиями амбразурой обвалившегося бункера.

Пыль уже осела, и он увидел, что в полуметровую щель смотрит серв–механизм.

В первый момент его окатила холодная волна жути. «Хоплит», согнув ступоходы, заглядывал в бункер. Раскосые прорези затянутых бронестеклом смотровых триплексов, разительно напоминающие два удлиненных глаза с частыми ресничками видеосенсоров, уставились на оглушенного, окровавленного человека, одежда которого превратилась в лохмотья и была белой от осевшей на нее пыли, а Вадим в секундном оцепенении смотрел сквозь мутноватое бронестекло и видел неясные контуры каких–то приборов, пустое кресло пилота и даже дергающиеся сами по себе рычаги управления.

Эти машины не управлялись людьми, они являлись беспилотными кибернетическими системами.

Исчадие современных земных технологий, скопированное с аграрных роботов планеты Дабог и усовершенствованное для нужд войны, очевидно, имело свой эквивалент разума или что–то схожее с ним, но программная суть застывшей перед бункером машины не являлась аналогом долгого, своеобразного пути саморазвития, как у андроидов серии «Хьюго», — за раскосыми триплексами крылось нечто иное, более скоропалительное и зловещее. Вадим ощущал это на уровне подсознания, интуиции, и в этот страшный миг немого противостояния ему не было нужды в технических обоснованиях и аннотациях…

Его ладонь вслепую нашарила преувеличенно большую кнопку на изуродованной панели управления и ударила по ней.

Сноп огня, вырвавшись из ствола орудия, плеснул в лоб любопытной машине, — снаряд лег точно посередине, между смотровыми триплексами, проломив разделяющую их перегородку брони и разорвавшись в рубке управления.

Огненный бутон, вспухший внутри машины, вырвал ее противоестественные «глаза», осколки бронестекла, смешанные с кусками брони, хлестнули по щиту орудия, и спустя секунду многострадальный бункер пошатнулся, а по его стенам поползли новые змеистые трещины, когда горящий тридцатитонный «Хоплит» опрокинулся, тяжко рухнув на склон холма перед укреплением.

Полуослепший и окончательно оглохший Нечаев бессильно навалился на станину; из ушей текла кровь, глаза смутно различали окружающие предметы, он лишь тряс головой, пытаясь прийти в себя после грянувшего в нескольких метрах от него взрыва, потом, осознав, что орудие развернуло отдачей и его ствол смотрит в стену, Вадим в горячке попытался вернуть на место сорванную с креплений сошку, но на это уже не осталось сил… Тогда он встал в полный рост и, шатаясь, словно пьяный, подошел к амбразуре, которая из–за множественных попаданий превратилась в овальную дыру.

Пыль медленно оседала, зрение и слух постепенно возвращались к нему, а вместе с ними приходило восприятие окружающего…

Склон холма окончательно выгорел за эти минуты, — теперь вместо травы и кустов перед древним укреплением простиралось уродливое, изрытое воронками поле, на котором полыхали три чадных костра — подбитые серв–машины…

Жирные шлейфы ядовито–черного дыма утекали в лазурные небеса, а сквозь прорехи сминаемой ветром дымовой завесы на равнине, ниже цепи прибрежных холмов, уже показались контуры уверенно шагающих «Фалангеров», между которыми двигалось пять или шесть боевых планетарных машин с десантом на борту.

Позиции укреплений предмостья молчали. Над изуродованными бункерами стлался дым и стояла гробовая тишина.

Не поворачивая головы, Нечаев протянул руку, на ощупь нашел запорошенный пылью автомат и подсумок с гранатами, которые он оставил в нише под дополнительной смотровой щелью.

Он понимал, что для него все кончится в ближайшие несколько минут. Разум Нечаева раздваивался, словно в нем ожила еще одна, незнакомая ранее сущность. Еще есть время бежать, вряд ли шестидесятитонные машины обратили бы внимание на одинокую человеческую фигуру, но он не мог сделать даже шага назад с развороченной, утратившей свой тактический смысл позиции.

Сейчас не вспоминалась ни прожитая жизнь, ни тот моральный разброд, что он испытывал перед боем или во время самоубийственных атак на подступающие к планете крейсеры. Словно нирвана для верующего, пришло отрешенное спокойствие: прищурившись, он смотрел на ровный строй тяжеловесных «Фалангеров» и понимал — это не просто беда и даже не война в чистом смысле данного термина. На его родную планету обрушилась сила, которой некому противостоять, ведь до начала роковых событий в системе Дабога все население колонизированных четыреста лет назад миров жило своей, сугубо мирной, созидательной жизнью, а люди на далекой Земле в это время вынашивали планы их полного уничтожения, геноцида колоний ради сомнительных в плане биологической пригодности жизненных пространств для миллиардов иных людей, — иных потому, что они выросли в непостижимом для Вадима, каком–то извращенном мире понятий, где все решает не слово, не разум, а злая бескомпромиссная сила, воплощенная в ракетном взрывателе…

Это было неправильно. Может быть, он мыслил однобоко, плоско, но как еще мог работать его разум, когда сам Вадим, полуживой, окровавленный, стоял со смешным автоматическим оружием в руках и двумя гранатами в подсумке, глядя, как прямо на него прет беспощадная сила, которой, в принципе, все равно, сколько людей с той и другой стороны погибнет ради достижения сиюминутной тактической цели…

Он не мог уйти отсюда, как бы ни было страшно, как бы ни увещевал его очнувшийся от контузий разум.

Это был момент истины, когда происходит невероятный взлет души и ее озаряют высочайшие понятия и моральные критерии… беда лишь в том, что чаще всего подобное случается с людьми за минуту до смерти…

***

Стоял знойный, изнуряющий полдень.

Остовы машин выгорали быстро, открытое пламя уже не бушевало в районе падения подбитых сервоприводных чудовищ, даже дым унялся, будто и его растопило своими лучами беспощадное, жгучее солнце.

Связи не было. Свой коммуникатор Вадим потерял в бункере, прибор, скорее всего, раздавило упавшими со свода обломками.

Он выбрался наружу, обошел стороной обездвиженного «Хоплита», который стоял прямо подле выхода, взрыв землю ступоходами и опираясь задней частью корпуса на угловатый бетонный выступ укрытия, — словно эта машина остановилась отдохнуть у стены обезображенного бункера.

Не заостряя внимание на подбитом роботе, Вадим нырнул в относительную прохладу глубокого, на совесть прорытого хода сообщения и побежал по извилистой траншее, соединявшей отдельные опорные точки передовых укреплений.

Первый попавшийся на пути открытый капонир, в котором было установлено орудие, теперь представлял собой глубокую яму, состоящую из множества наложившихся друг на друга воронок, углубивших укрытие еще метра на три, превратив его в глубокий провал с осыпающимися отвесными краями.

Пришлось подтянуться на руках, выкарабкаться из траншеи и ничком упасть в траву.

Он машинально посмотрел в сторону наступающей цепи тяжелых серв–машин. «Фалангеры» двигались намного медленнее «Хоплитов», но, без сомнения, их медлительность компенсировалась более внушительной огневой мощью. Вадим мгновенно вспомнил, как дрогнула земля во время боя, и подумал, что глубокая яма, образовавшаяся на месте капонира, скорее всего следствие ракетного залпа одного из «Фалангеров».

Вывод в его положении малоутешительный, но Нечаеву некогда было, задумываться, он стремился найти выгодную позицию, прежде чем машины достигнут подножия холмов и начнут карабкаться на высоты.

Он прополз по траве, ужом огибая воронку, снова спрыгнул в траншею и побежал, пригибая голову, двигаясь в направлении левого фланга укреплений, где была позиция Хьюго.

Два бункера белели обнажившимся из–под земли стенами, на которых виднелись закопченные подпалины попаданий, местность вокруг изменилась до полной неузнаваемости: холмы обуглились, там, где росли кусты и трава, теперь простирались покрытые пеплом и воронками склоны. Над ними дрожало знойное марево и кое–где сочились ленивые струйки дыма.

До соседнего бункера он добрался спустя пять минут, когда машины противника уже были у подножия холмов.

Внешне бункер казался целым, если не считать того, что масса земли оползла вниз, обнажив его стены и фундамент. Вадиму, стоявшему у начала оползня, пришлось задрать голову, чтобы разглядеть длинную щель амбразуры, из которой торчал ствольный компенсатор орудия.

Почему оно молчит?!

Он принялся карабкаться вверх. Земля предательски осыпалась под ногами, Вадим продвигался медленно и, осознав ошибку, стал забирать левее, к границе оползня. Через минуту, почувствовав под ногами твердую, скрепленную корнями травы и кустов почву, он, задыхаясь от постоянного физического напряжения, собрал остаток сил для рывка и, преодолев наконец склон, скатился в траншею, которая змейкой вилась по вершине холма, расходясь по обе стороны от древнего бункера.

В висках гулко и ритмично бился пульс крови, мышцы налились свинцом от усталости, залеченное Яной плечо вдруг напомнило о себе тупой, ноющей болью…

Мир сужался вокруг Нечаева, ему казалось, что одиночество превращается в вечность, стены хода сообщения стали границами реальности, а все происходящее с ним — дурным, затянувшимся сверх меры кошмарным сном.

Нужно было найти в себе силы, встать, чтобы преодолеть полсотни метров, которые оставалось пробежать до массивных ворот бетонированного укрытия.

Сейчас ему больше чем когда–либо нужна была связь. Вадим слишком хорошо понимал, что два километра, отделявшие его от моста через пролив, — расстояние непреодолимое, — серв–машины выйдут к водному рубежу намного быстрее, чем он. Переправу нужно взрывать, но сделает ли это Яна? Сможет ли она принять самостоятельное решение в отсутствие сведений о нем и Хьюго? Вадим не пытался принизить ее волевые качества, он просто знал, что она сейчас сидит у стационарного устройства связи в надежде, что с этого берега хоть кто–то подаст весточку о себе.

В этот миг он увидел девушку совершенно в ином свете, будто с глаз Нечаева упала пелена предвзятости.

Она была таким же человеком, как он, несмотря на семантические расхождения их языков, чуждость взглядов на жизнь, разницу в моральной оценке прошлых событий и территориальных делений — по большому счету все перечисленное являлось не более чем мелкими различиями, настоящая зона отчуждения пролегала отнюдь не на спорных территориях, а в душах людей… — это Вадим понял на дне траншеи, глядя в узкую расселину свежеотрытого хода сообщения, из глубины которого виднелась полоска ослепительного лазурного неба.

Мы сами создаем себе врагов… — внезапно подумалось ему, — смотрим недобро, искоса, часто не понимаем, кто и как правит нашими душами…

Мысль была правильной, щемяще–горькой, но запоздалой. На уроках истории ему преподавали материалы по зоне терраформированных земель, превратившихся в уникальную Кьюиганскую степь, говорили о том, что она — граница между двумя цивилизациями Кьюига — прогрессивной и регрессирующей, а на самом деле…

Его мысли прервала вспышка.

Вадим поднял голову, в душе ругая себя за минуту изнеможения, за промедление, но зря — эти мгновения, что он пролежал на дне траншеи, не только вновь спасли ему жизнь, но и позволили взглянуть на родной мир под иным углом зрения…

Вспышка, которая заставила его очнуться, была выстрелом орудия, установленного в бункере.

Подхватив автомат, Нечаев из последних сил побежал вверх по ходу сообщения, но ему удалось преодолеть от силы десяток метров, как со стороны равнины вдруг раздался ужасающий вой, который заставил его рефлекторно упасть на дно узкой расселины, и в тот же миг земля заходила ходуном, — казалось, что из нее вместе с тоннами выброшенной в небеса почвы вырвался тяжкий, страдальческий стон…

День за одну секунду превратился в ночь.

Нечаева опять приподняло взрывной волной, ударило о стену траншеи, и, падая на спину, он увидел солнце: застывший в зените опрокинутого купола небес багровый, горячечный диск, свет которого едва пробивался сквозь тонны выброшенной вверх земли… Это было жуткое зрелище, наглядно иллюстрирующее разрушительную мощь наступающих машин и их намерения относительно планеты Кьюиг, ее природы и населяющих два материка человеческих сообществ…

Несколько секунд тонны земли висели в воздухе, а потом рухнули назад, вниз.

Это был ракетный залп двадцати «Фалангеров», произведенный в ответ на одиночный выстрел чудом уцелевшего орудия.

***

Несмотря на чудовищную, уничтожительную мощь, которая плясала вокруг адскими разрывами, Нечаев не только не потерял сознание, а наоборот, все его чувства обострились, словно организм включил последние, неподконтрольные разуму резервы, и он, оглушенный, придавленный землей, в полной мере осознавал происходящее вокруг.

Султаны огня и дыма, затмившие солнечный полдень, с тяжким грохотом опали на землю, глухо отбарабанили комья дымящейся почвы и мелкие камни, могильная тяжесть легла на грудь, но Вадим уже начал свыкаться с постоянным прессом смертельной опасности, он не заметил, как начал зло, целеустремленно сопротивляться ей… Вот и сейчас еще разлетались горячие осколки, что–то взрывалось и рушилось вокруг, а его руки уже разгребали горячую супесь, освобождая плечи и грудь, потом под ободранные до крови пальцы попалась теплая сталь автомата, он вытащил его, встряхнул, освобождая от сыпучей песчаной почвы, и в этот миг он услышал голоса.

Потрясение, которое испытал Вадим от звука чужой, показавшейся поначалу незнакомой речи, едва ли было меньшим, чем от ураганного ракетного огня боевых машин.

Кто–то, разговаривая, поднимался вверх по обугленному, оползшему склону холма.

Спустя несколько секунд оцепеневший, наполовину засыпанный землей Вадим наконец понял, что говорят на интеранглийском, но некоторые слова он просто не понимал, догадываясь об их значении лишь по контексту фраз.

— …Что они сделали с «Хоплитами»?! — долетел до него обрывок разговора. — К Фрайгу! — выругался невидимый человек. — Эта броня никуда не годится, так же как и программное обеспечение. Почему они полезли под фланговый огонь орудий, ответь, майор?

— Это боевые испытания, господин полковник, — раздался из–под откоса второй голос. — Сейчас идет та самая обкатка, которая раньше производилась на полигонах. Техники батальона отслеживают все неполадки, ошибки и слабые места машин, чтобы я мог составить отчет об испытаниях с рекомендациями по дальнейшему усовершенствованию.

— Я понимаю, майор, но эта чертова планета начинает меня злить. Сначала я высаживаюсь в горах и нарываюсь там на одичавших андроидов, которые режут лазерами моих солдат, потом один из этих чудо–механизмов, простоявший несколько столетий в пещере, вдруг приходит в себя на лабораторном стенде, самоактивирует реактор и уходит, а через сутки мой периметр взлетает на воздух. Оказывается, этот механический ублюдок еще и умудрился заминировать кормовые отсеки посадочных модулей!.. — Голос звучал все ближе и ближе, и по мере того, как невидимые пока люди приближались, в голосе полковника нарастало раздражение.

— Сэр, эта война затянется надолго. — Второй голос был более спокоен. — Видите, какое сопротивление оказывают потомки колонистов? Мне кажется, что они либо сумасшедшие, либо так и не осознали, с кем имеют дело. Наш флот все равно раздавит их сопротивление…

— Ну–ну… — мрачно прервал его голос полковника. — Прежде чем оглядываться на потенциал Земного Альянса, посмотри вокруг, майор, и признай, что треть серв–батальона уже выбита огнем орудий, а мы еще не подошли к переправе… Если так будет продолжаться дальше, мы растеряем всю технику в бессмысленных стычках с этими фанатиками.

— Мы наступали согласно разработанному плану… — начал было оправдываться командир соединения серв–машин, но полковник опять грубо оборвал его.

— Надо было сровнять с землей эти укрепления огнем ракетных установок, майор, а не атаковать их, теряя машины и время, — раздраженно заметил он. — Со следующим эшелоном оборонительных позиций так и следует поступить, причем немедленно, пока они не взорвали мост. Подтягивай «Фалангеров» к подножию холмов, пусть скрытно сосредоточатся с этой стороны и бьют залпами, пока земля на том берегу не закипит. Вот тогда наше продвижение будет быстрым и бескровным.

Вадим слушал голоса, а его руки медленно двигались, засыпая автомат тонким слоем песчаной почвы.

Правая рука под рыхлой землей охватила пистолетную рукоять оружия, левую он бессильно выпростал поверх осыпи, под которой были погребены его ноги.

…Группа из шести человек появилась в поле зрения внезапно, словно они вынырнули из–под земли.

Майора и полковника сопровождали четверо космических пехотинцев в незнакомой Вадиму, постоянно меняющей свой цвет и фактуру броне. В руках они держали странное оружие, внешне похожее на обыкновенную винтовку, но с более коротким прикладом и удлиненным стволом, покрытым продолговатыми вздутиями неизвестного предназначения.

Поднявшись на гребень перепаханного ракетными залпами холма, офицеры не заметили Нечаева, — их внимание сразу же переключилось на мост, ведущий через пролив, который отлично просматривался отсюда.

Сопровождавшие их бойцы вели себя иначе — они напряженно озирались по сторонам, выискивая вероятную опасность, и неудивительно, что один из них увидел Нечаева.

Ствол импульсной винтовки взметнулся вверх, нацелившись в голову полузасыпанного человека.

— Господин полковник!

Один из офицеров обернулся, проследил за напряженным взглядом бойца и вдруг широко улыбнулся.

— Ага… — он сделал шаг к Вадиму, сверля его немигающим взглядом. Казалось, что он совершенно не удивлен такой неожиданной встречей с полуживым защитником передовых укреплений предмостья.

Вадим смотрел в глаза пришельца с далекой прародины без ненависти, вообще без каких–либо чувств во взгляде, — он был слишком измотан морально и физически, чтобы принимать участие в бессмысленной пикировке, ему лишь хотелось подольше удержать взгляд земного офицера из желания понять, что же на самом деле представляет собой этот человек, зачем он пришел сюда, отчего так спокойно и деловито рассуждает о людях, жизни которых он не представлял, но со всей очевидностью мерил собственными критериями…

Четверо космических пехотинцев окружили Вадима, соблюдая разумную дистанцию и не сводя с него холодных зрачков оружия.

Полковник подошел ближе и, глядя сверху вниз, спросил:

— Сколько вас?

Никто даже не попытался вытащить Нечаева из–под осыпавшейся земли и оказать какую–то минимальную помощь.

Вопрос остался без ответа. Вадим продолжал смотреть на незнакомца, сжав губы в напряженную, бескровную линию.

— Я спрашиваю: сколько вас? Какие силы обороняли предмостье и есть ли укрепления на том берегу? — Полковник быстро терял терпение, и его голос звучал на повышенных нотах, в то время как Вадим молча смотрел на него бесцветными, безумно усталыми глазами.

Офицер не стал в третий раз повторять вопрос, — видимо, терпение у него было коротким, а такие понятия, как «жизнь» и «честь», не входили в разряд устоявшихся моральных ценностей данного человека…

Он спокойно освободил фиксатор силовой кобуры, и рифленая рукоять автоматической «гюрзы» преданно подалась вверх, ложась в ладонь хозяина.

Он поднял импульсный пистолет, спокойно нацелился в лоб Вадиму и произнес:

— Мы не можем отягощать себя бесполезными пленными.

Никто из солдат, включая низкорослого майора, командовавшего соединением серв–машин, даже не попытался остановить это откровенное убийство.

Жуткая усмешка исказила губы возглавлявшего группу офицера, и в этот миг Вадим нажал на спуск.

Автоматная очередь ударила из–под тонкого слоя рыхлой супеси, отшвырнув тело полковника Шермана на несколько метров… Он даже не вскрикнул, лишь нелепо взмахнул руками, роняя импульсный пистолет, а Нечаев уже повел стволом, не давая опомниться остальным окружившим его врагам.

Автомат в его руках захлебнулся длинной очередью, пули веером хлестнули по фигурам в фототропной броне, трое компехов и майор повалились навзничь, но четвертый боец успел выстрелить в Вадима, прежде чем вторая, уже короткая и прицельная очередь пробила забрало его боевого шлема, перечеркнув прозрачную лицевую пластину строчкой отверстий, от которых тянулась тонкая паутина трещин.

***

Он лежал в окружении тел мертвых врагов, чувствуя, как что–то горячее сочится по правому боку.

Сознание уплывало медленно, неотвратимо. Контузии, нервное перенапряжение, палящий зной и, наконец, полученное только что ранение сделали свое дело, — он вышел из смертельной игры и лежал, наполовину засыпанный песком, который медленно напитывался его кровью.

Мир утратил свою резкость, все воспринималось туманно и расплывчато, звуки казались глухими, долетающими издалека.

Вадим вяло шевелил руками, пытаясь отгрести от себя песок, но эти бессознательные движения больше походили на конвульсии.

Он отдал всего себя короткому бою, и теперь у него не осталось сил, чтобы жить.

Хотелось снова услышать ту пичугу, что, улучив момент, вдруг запела в обугленных зарослях кустарника на холме, но это желание не сбылось, вместо трели беззаботной пташки он смутно воспринимал иные звуки: протяжный скрип отворяемых металлических ворот, глухой стук осыпающихся по склону камней, ноющее жужжание какого–то механизма…

Помутившийся разум воспринимал эти отзвуки реальности, формируя страшные образы серв–машин, занимающих позиции для залпового огня, но на самом деле все было не так, — строй тяжеловесных «Фалангеров» по какой–то причине остановился, не пересекая километрового рубежа. Машины застыли в непонятном ожидании, но Вадим не видел их, и ему было невдомек, что пилоты серв–соединения попросту растерялись, — оба командира, отправившиеся осматривать разбитые опорные точки первой линии обороны, вот уже полчаса не возвращались и не выходили на связь.

Ноющий звук исходил вовсе не от «Фалангеров».

…Скрипнув на ржавых петлях, приоткрылся деформированный створ ворот древнего бункера, и из образовавшейся щели боком выполз человекоподобный робот.

Его правая нога была оторвана, из обрубка механической конечности, конвульсивно подергиваясь, торчали тросики сервоприводов. Андроид выполз из обломков обрушившегося убежища, подтягиваясь на руках, и, не останавливаясь, пополз прямиком к Вадиму.

Нечаев, чья душа медленно уходила из мира реальности, не видел и не воспринимал его до тех пор, пока механическая рука подползшего к нему дройда не начала разгребать горячий песок, освобождая его ноги.

Боль в боку стала острой, нестерпимой, Нечаев вскрикнул и пришел в себя…

Вторично застонав, он повернул голову, и его потрескавшиеся губы выдохнули одно–единственное слово:

— Хьюго?!..

Андроид на секунду оставил свое занятие, посмотрев на человека немигающим взглядом.

Да, это был он.

Искалеченный, опаленный, со множеством свежих вмятин и шрамов на кожухах, но функциональный, — а как подумалось Вадиму — живой.

— Хьюго…

— Терпи… — сипло и односложно прошелестел неузнаваемый голос, видимо, внутренние повреждения андроида были намного серьезнее внешних.

Разум Вадима, секунду назад пытавшийся покинуть этот мир, вдруг заработал с новой остротой.

— Связь… — также хрипло выдавил он, морщась от боли в простреленном боку.

— Все разбито… — прошелестел в ответ Хьюго, продолжая откапывать его ноги.

Вадим промолчал, собирая всю свою волю, чтобы не закричать от усилившейся боли и не потерять сознание. На секунду пришла иррациональная злость, — зачем Хьюго приполз, вырвав его из начинающейся агонии, когда разум медленно угасал с полным осознанием выполненного до конца долга? Что они станут делать теперь — раненый человек и искалеченная машина? Их осталось двое на передовом рубеже, и по всем мыслимым раскладам оба давно должны были погибнуть…

— Мой встроенный коммуникатор не работает… — просипел Хьюго, делая Вадиму инъекцию обезболивающего и стимулирующего препарата.

— Сколько длился бой? — спросил Вадим, ощущая, как боль в боку унимается и проясняется разум.

— Двадцать минут, — ответил андроид. — Уже полчаса стоит затишье.

— Они не наступают?

— Нет.

Вадим нашарил рукой автомат и, опираясь на него, попытался встать.

Со второй попытки ему удалось подняться на колени, потом он выпрямился в полный рост и посмотрел вниз.

Ровный строй изготовившихся к стрельбе «Фалангеров» просматривался отсюда как на ладони.

По направлению к холму, урча двигателями, ползли две боевые планетарные машины. Их покатые башни со спаренными орудийными стволами казались игрушечными на фоне исполинских сер–воприводных исчадий.

— Уходим, Хьюго… Они двигаются сюда. Похоже, я застрелил их офицеров…

Андроид, лежа на боку, приподнял голову.

— Нам не добраться до переправы. Они будут здесь раньше, чем мне удастся проползти сотню метров. Уходи, Вадим, только оставь мне автомат…

— Нет.

— Почему?

— Мы не пойдем к переправе. Поднимайся! — Нечаев нагнулся, подхватив Хьюго, как человека, за подмышки.

Андроид молча повиновался, помогая его усилиям, и наконец встал на уцелевшую ногу.

— Закинь руку мне на плечо… Так, теперь возьми автомат… хорошо… Пошли… осторожно…

— Куда? — просипел андроид, не понимая, почему Вадим повернулся не к переправе, а к тому бункеру, который в начале боя являлся его КП.

— Сейчас увидишь… Главное — не упади.

Когда две боевые планетарные машины натужно вскарабкались на холм и космическая пехота обнаружила шесть расстрелянных в упор тел, лежавших на вершине холма подле развороченного бункера, Вадим и Хьюго уже преодолели четыреста метров хода сообщения и вышли к уничтоженному командному пункту.

Подбитый «Хоплит» с перерубленным ступоходом и огромной дырой в корпусе по–прежнему стоял, опираясь задней частью массивной поворотной платформы на частично обвалившуюся железобетонную стену.

— Внутрь… — прохрипел Вадим, которого вновь начали покидать силы.

Хьюго понял его мысль и, передав автомат, потянулся к люку, расположенному в днище машины. Вадим поддерживал дройда, пока механические пальцы последнего исследовали запор и совершали какие–то манипуляции над ним…

— Ну, что?

— Сейчас…

На вершине соседнего холма вновь заурчали двигатели БПМ.

— Быстрее, Хьюго, сейчас они разберутся, что к чему…

— Я стараюсь… — произнес андроид, и одновременно с этой фразой люк наконец открылся, откинувшись вниз.

Из открывшегося проема выпала, раскручиваясь на лету, складная пластиковая лестница.

— Сможешь подняться? — спросил Вадим, озираясь по сторонам.

Андроид не ответил, — он молча полез вверх, подтягиваясь на руках. Хлипкая на вид лестница выдержала, и он скрылся внутри подбитой серв–машины.

Вадим, закинув автомат за спину, полез следом.

***

Внутри чуждого механизма царил полумрак, остро пахло перегоревшей проводкой и еще чем–то едким, специфичным. Нечаев, которого вновь оставили силы, рухнул в пустующее кресло пилота.

…Приятный женский голос, внезапно зазвучавший внутри мертвой серв–машины, мгновенно привел его в чувство, заставив вздрогнуть всем телом.

— Внимание, идет процесс активации вторичных функций. Пилот, пожалуйста, включите свой шлем и перчатки в общую цепь управления.

— Хьюго, ты понимаешь что–нибудь? — спросил Вадим, озираясь по сторонам, но тесное пространство рубки, до отказа забитое массой непонятных приборов и устройств управления, не дало ему никакой реальной, полезной информации.

Собственно, Вадим не рассчитывал использовать подбитую серв–машину по ее прямому назначению, — максимум, на что он надеялся. — это укрыться за броней и попробовать отыскать среди приборов штатную установку связи, чтобы, перенастроив ее на нужную волну, связаться с левым берегом пролива, предупредив Яну о грозящем ракетном ударе.

Андроид, в отличие от Нечаева, выслушал возникший из ниоткуда голос с присущим ему спокойствием. Для него это была всего лишь заработавшая аудиосистема оповещения, связанная с бортовым компьютерным комплексом.

Дройд схватился руками за кресло и подтянул себя к приборным панелям. Его не устраивал тот факт, что часть электронного оборудования вражеской машины продолжает функционировать, — это было чревато неприятными сюрпризами, вплоть до автоматического включения систем самоликвидации «Хоплита», если его вычислительное устройство распознает проникшего внутрь рубки управления врага.

Пока Вадим озирался по сторонам, пытаясь определить источник голоса и угадать истинное назначение тех или иных приборов, андроид начал действовать по–своему.

Отдавая себе отчет в полной несовместимости собственного программного обеспечения с бортовым компьютерным комплексом чуждой серв–машины, Хьюго поступил просто и логично: путем теплового сканирования он отследил все работающие энергетические и электронные цепи, затем поднял правую руку, предварительно выпустив из указательного пальца острие контактного шунта, и вдруг резко вонзил импровизированный стилет в хрупкую панель пластиковой облицовки, за которой скрывался основной «нервный» узел серв–машины.

Из–за панели щедрым снопом сыпанули искры, Хьюго вздрогнул, словно по его механическому телу пробежала конвульсия, резко выдернул контакт и произнес:

— Я его убил.

— Кого?!

— Бортовой компьютер. Думаю, он не стал бы сотрудничать с нами.

Вадим, которого не отпускало возрастающее напряжение, почувствовал, что его спина ноет от неестественной позы.

— Ты сможешь найти передатчик?

— Я его уже нашел, — Хьюго со щелчком убрал назад в палец контактный шунт и указал на часть приборов, которые были превращены в хаос попаданием бронебойного снаряда. — Он где–то там, — лаконично пояснил дройд.

Вадим с досадой покачал головой.

Какой–то злой рок преследовал его со связью…

Пока он думал над создавшимся положением, Хьюго, примостившись подле приборной панели, снял закрывающий консоль управления кожух и принялся соединять между собой какие–то кабели.

Торс серв–машины внезапно дрогнул и начал поворачиваться вокруг оси. Вся конструкция при этом опасно покачнулась. Со стены бункера, на которую опирался боевой робот, посыпались обломки бетона.

— Что ты делаешь?

— Перевожу его на понятную мне схему управления. — С этими словами андроид замкнул еще несколько соединений, и на приборной панели перед креслом пилота осветились установленные в ряд мониторы.

Внешний обзор! Вадим жадно впился взглядом в ожившие экраны.

***

Подбитый двумя попаданиями «Хоплит» стоял на вершине холма, сразу за уничтоженным бетонным укрытием, откуда полчаса назад выбрался Вадим.

Идеальная позиция… — подумалось ему, после того как Хьюго, замкнув цепи питания, развернул торс робота в сторону равнины, оставив поврежденный ступоход и поворотную платформу серв–машины в прежнем положении.

Ровная шеренга состыкованных между собой мониторов давала отличный обзор. Вадим видел прямо под собой обвалившееся внутрь бункера бетонное перекрытие, далее экраны демонстрировали выгоревший склон холма с черными, уже переставшими дымить остовами трех сгоревших «Хоплитов». Остальные машины передовой механизированной группы виднелись в разных местах, — внешне целые, но абсолютно неподвижные, в основном опрокинутые на землю, лишь один «Хоплит» стоял вертикально, выпустив два глубоко вонзившихся в землю аварийных гидравлических упора…

По степи, разделившись на четыре группы, двигались шестидесятитонные «Фалангеры». Не доходя до подножия холмов, они остановились и произвели ракетный залп, от которого в местах пусков земля покрылась клубами плотной пыли, на минуту скрывшей силуэты машин.

Проследив за огненными росчерками выпущенных ракет, Вадим увидел ослепительные вспышки разрывов, кромсавших многострадальные бункеры и прилегающую к ним территорию. Машины вели огонь по уже атакованным позициям, опасаясь, что в полуразрушенных укреплениях остались способные к сопротивлению силы, — гибель офицеров, решивших произвести рекогносцировку местности, научила их осторожности.

Однако, несмотря на ураганный огонь, смешавший с землей остатки укреплений на соседних холмах, ни одна ракета не ударила в район бывшего КП, и спустя минуту Вадим понял, почему.

Склон холма, на котором застыли подбитые «Хоплиты», стал объектом пристального внимания иного толка. От групп наступающих серв–машин отделились три БПМ и в сопровождении двух «Фалангеров» направились в сторону разрушенного командного пункта, но интересовал их отнюдь не обвалившийся бетонный бункер с погребенным под обломками древним орудием, а собственные механизмы, столь неудачно попавшие под фланговый огонь.

Вадим имел возможность наблюдать, как БПМ поочередно останавливаются у обездвиженных «Хоплитов», высаживая подле каждой серв–машины по одному или по два человека, — очевидно, это были техники, которые должны исследовать подбитые механизмы на предмет возможного ремонта или разборки на запасные части.

Естественно, Нечаеву не улыбался визит незваных гостей, но что он мог сделать. Забравшись внутрь «Хоплита», они с Хьюго внезапно оказались в ловушке, выбираться из которой уже было поздно, — головная БПМ в эту минуту подкатила к разбитому укреплению и высадила очередную пару техников у выгоревшего остова той серв–машины, что заглядывала в бункер через амбразуру, прежде чем Нечаев произвел последний выстрел из орудия.

— Наша очередь, Хьюго… — прохрипел Вадим, сползая за кресло и передергивая затвор автомата.

Андроид попробовал последовать примеру Вадима, но в тесной рубке сложно было спрятаться, тем более что внешний вид человекоподобного робота никак не вписывался в интерьер кабины пилота.

— Не шевелись, — приказал ему Вадим, направляя ствол автомата на люк в полу, который они предусмотрительно закрыли за собой.

***

От тяжкой поступи «Фалангеров» сотрясалась земля. Три боевые планетарные машины казались букашками, путающимися под ступоходами исполинов. Ожидание развязки затягивалось, оно казалось Вадиму долгим и изматывающим.

То, что ни ему, ни Хьюго не выйти из этого боя, он понял давно, и мысль о смерти притупилась, а страх перед ней исчез еще в те минуты, когда он лежал полузасыпанный на краю оползня у соседнего бункера. Один в поле не воин. Эта древняя поговорка все же несла в себе долю справедливости: сколь ни берегла его судьба, но силы действительно оказались неравными, и теперь Вадиму оставалось лишь подороже продать свою жизнь…

Морально он был готов, и потому, когда люк в днище «Хоплита» с лязгом откинулся, он не испытывал никаких сомнений, направив ствол автомата в образовавшийся проем, куда упала складная пластиковая лестница.

Спустя секунду над полом рубки показалась голова человека.

Он был без шлема, в серой, мешковатой, заляпанной маслом униформе технического персонала, но Нечаев уже дошел до той степени морального изнеможения, когда разум перестает различать потенциальную опасность того или иного человека, — для него они все стали смертельными врагами. Это чувство родилось в тот миг, когда полковник Шерман направил ему в голову ствол импульсного пистолета.

— Вадим, не стреляй!

Нечаев уже во второй раз слышал, как кричит Хьюго. Человек в люке удивленно повернулся, но Нечаев не дал ему даже пикнуть, больно ткнув ствольным компенсатором в лоб.

— Дернешься, снесу башку к чертовой матери! — хрипло и недвусмысленно предупредил он. — Залазь внутрь, только медленно и без фокусов, понял?!

Человек не ответил, — он повиновался молча и безропотно, но шок, который он испытывал, не был связан с направленным на него оружием и злым предупреждением Нечаева: расширенными от ужаса глазами техник смотрел на… Хьюго!

В рубке стало тесно. Вадим толкнул незнакомца, заставив его рухнуть в кресло, и покосился на Хьюго.

— Какого дьявола ты…

Он не закончил фразу, потому что андроид внезапно искривил свои прорезиненные губы в подобии усмешки, глядя на пленника, который в полнейшей прострации сидел в кресле, выпучив глаза на человекоподобного робота.

— Сержант Сайков, если не ошибаюсь? Человек в кресле нервно сглотнул.

Да, теперь он уже не сомневался, — перед ним был тот самый андроид, которого нашли в одной из пещер горного массива и доставили к нему для исследования хранящихся в памяти машины баз данных. Именно с побега этого дройда начались все неприятности Сайкова, едва не стоившие ему не только звания, но и жизни.

— Сука… — прохрипел он, рванувшись из кресла, но оглушающий удар автоматного приклада швырнул его назад.

***

— Мир тесен, — философски заметил Хьюго, когда у пленника перестали мельтешить звездочки перед глазами. На лбу компьютерного техника вспухла продолговатая лиловая шишка.

— Вы знакомы? — спросил сбитый с толку Вадим. Такого оборота событий нельзя было представить, даже специально фантазируя на данную тему.

— Да, — ответил андроид. — Это компьютерный техник второго десантного взвода, сержант Николай Сайков, человек, который исследовал меня после скрытной высадки передовых сил Альянса на территорию горного массива южного материка.

Нечаев стал наконец кое–что понимать.

— Как ты оказался в составе серв–батальона? — спросил он, обращаясь к пленнику.

— Меня разжаловали в рядовые и перевели в технический взвод, — нехотя ответил тот, по–прежнему потрясенно глядя на Хьюго. До него вдруг дошло, что человекоподобный робот, которого он не раз поминал в мыслях, справедливо считая его источником всех собственных бед, на этот раз попросту спас ему жизнь, ведь не останови Хьюго этого парня с автоматом в руках, валяться бы ему сейчас под днищем «Хоплита» с простреленной головой…

Как странно, как парадоксально сплетались события и судьбы…

Николай не был дураком — людей с низким уровнем интеллекта попросту не брали в компьютерные подразделения военно–космических сил, а в силу определенного здравомыслия он не разделял фанатичной преданности иных бойцов идеям, которые пропагандировало Всемирное Правительство Джона Хаммера… Но когда в движение пришли миллиарды человек и целая звездная система вдруг заработала на войну, мало кто мог позволить себе высказывать вслух собственные суждения о происходящих событиях.

Сайков свое мнение держал при себе, а все злоключения последнего месяца, связанные с побегом этого андроида, последующим разжалованием и прочими неприятностями, только усугубили его внутреннее недовольство. Николай все более отчетливо понимал, что их бросили в мясорубку, которая призвана уничтожить население колоний, а вместе с ним и передовые части Альянса. Таким образом не останется фактически никого, кто бы мог донести правду о захватнической сути этой войны. Новые формирования войдут на зачищенные планеты, сюда хлынет поток поселенцев с Земли, но лично ему уже будет все равно — лежать Сайкову под безымянным холмиком, потому что война быстро вошла в стадию геноцида, а свидетелей такого действа не оставят в покое, их будут гнать из боя в бой, пока последний из очевидцев бомбардировок Дабога или предполагаемой зачистки Кьюига не встретит свою роковую судьбу…

Они все были приговорены к смерти, но Сайков оказался одним из немногих, у кого хватило ума, чтобы осознать это.

Они выполняли грязную работу, испытывая при этом новые виды техники и оружия, уничтожая население планет, а те, кто придет после, взвалят всю вину на них, мертвых, безропотных и безответных.

Конечно, мысли Сайкова являлись лишь грубым обобщением с немалой долей личных обид, но суть он ухватил верно: Джон Хаммер сознательно перемалывал в боях за Дабог, Элио, Кьюиг и Стеллар устаревшую по меркам дальнего космоса технику и неугодные ему соединения «старой гвардии», которые помнили акции на лунах Юпитера и принимали участие в кровавом подавлении марсианского восстания.

Им внушали, что колонисты — это уже не люди, а некие мутанты, подпавшие под пагубное влияние чуждых биосфер, но, глядя на Нечаева, который по–прежнему молча сверлил его недобрым взглядом, Сайков при всем желании не находил в этом молодом парне ничего от монстра. Перед ним был безмерно усталый, раненый человек, и если в глазах его уже прижилось безумие, источником этого являлась развязанная Земным Альянсом кровавая бойня.

Все эти мысли промелькнули в голове Сайкова за считанные секунды, пока он приходил в себя после оглушающего удара прикладом в лоб, который будто перетряхнул его разум, поменяв местами некоторые основополагающие понятия, и результатом немого противостояния трех совершенно разных сознаний явился внезапный слом…

Сайков вдруг негромко захохотал, глядя на Нечаева и Хьюго…

Его всхлипывающий смех граничил с истерикой, но на самом деле бывший компьютерный техник второго десантного взвода испытывал в этот миг облегчение, — он понял, что расклад обстоятельств и сил резко изменился, и ему больше нечего бояться, не нужно прятать свои мысли, сторониться начальства и гадать, когда наступит конец затянувшейся черной полосе…

***

Зона отчуждения пролегает в наших сердцах… — эта мысль возникла у Вадима, когда он смотрел на Сайкова, чей сдавленный, истеричный смех внезапно наполнил рубку управления подбитой серв–машины всхлипывающими звуками.

Минуту назад он был готов убить этого человека, потом без колебаний вмазал ему прикладом в лоб, а теперь растерялся, не зная, что делать дальше, — ни душа, ни разум Нечаева не принимали злой абсурдности внезапно возникшей ситуации.

Все они, включая андроида, находились на волосок от смерти, и Вадиму вдруг расхотелось разбираться с пленником, — вражеские серв–машины уже миновали позицию старого бункера, близость развязки стирала грани рассудка, — бог с ним, пусть плачет, смеется, лишь бы не мешал…

Ровная линия состыкованных друг с другом мониторов показывала, как звено из трех «Фалангеров» изготавливается к стрельбе.

Машины пятнадцатиметровой высоты казались жуткими. Они имели лишь приблизительное сходство с аграрными кибернетическими механизмами Дабога, — конструкторы далекой Земли верно ухватили идею шагающей машины, но воплотили ее в абсолютно новых формах, наполнив их иным содержанием: каждый винтик, каждый механизм или электронная система боевой серв–машины были узко специализированы на войну…

Сайков бессильно затих в кресле, и в рубке «Хоплита» наступила зловещая тишина, нарушаемая лишь звуками, долетавшими извне, через открытый в днище люк.

Три «Фалангера», остановившиеся на вершине холма метрах в тридцати от подбитого «Хоплита», внезапно присели, опускаясь к земле, и стали еще более похожими на гигантских бронированных жаб. Шарнирные соединения согнутых ступоходов теперь были расположены вровень с рубками управления, из задней части машин с равномерным гулом стали выдвигаться блестящие от смазки телескопические упоры, которые выталкивал гидравлический привод.

Дополнительная опора нужна была машинам только в одном случае, и Сайков, отлично знающий конструкцию «Фалангеров», внезапно прошептал:

— Сейчас будет залп тяжелыми ракетами… Вадим и сам видел это.

Пусковые установки «Фалангеров», расположенные на уплощенных спинах машин, имели по шесть пусковых стволов каждая, — то есть одна серв–машина могла производить одновременный залп двенадцатью ракетами. Учитывая длину пусковых установок и диаметр расположенных прямо за ними люков, под которыми скрывались механизмы перезарядки, нетрудно было угадать приблизительную мощность реактивных снарядов…

— Что у них в боеголовках? — спросил Вадим у Сайкова.

— Обычный таугермин.

— Ядерных компонентов нет?

— Поручиться не могу… Я в основном обслуживал «Хоплитов». В этот момент суета вокруг «Фалангеров» прекратилась, техники, контролировавшие остойчивость машин, вдруг побежали прочь, к стоявшей вдалеке БПМ.

Диафрагменные люки, расположенные за пусковыми установками серв–машин, внезапно начали открываться, расколовшись на клиновидные сегменты, и из открывшихся погребов показались тупые, обтекаемые носы ракет, которые поднимались вертикально, закрепленные в специальных решетчатых лотках. Выйдя наружу, механизмы зарядки повернулись, решетчатые лотки подались вперед, вгоняя носовые части ракет в пусковые стволы, и в этот миг Вадим, с бессильным оцепенением наблюдавший за процедурой зарядки ракетных комплексов, ощутил, как рубка подбитого «Хоплита» пришла в движение, поворачиваясь в сторону изготавливающихся к стрельбе машин.

Это Хьюго замкнул найденную им цепь питания сервомоторов.

— Ты ремонтируешь подбитую машину, верно? — спросил андроид, обращаясь к Сайкову.

Бывший сержант понял скрытый намек и кивнул.

— Да они, скорее всего, не обратят на это внимания. Так и вышло.

Никто даже не взглянул на «Хоплит», который судорожными рывками поворачивал свой торс в сторону звена тяжелых машин Вадим понял замысел Хьюго и, посмотрев вверх, увидел в своде; рубки технический люк, как раз в том месте, где на загривке легкого робота крепилась спаренная зенитная установка. Снаряды ее; калибра вряд ли пробили бы броню «Фалангеров», но если действовать немедленно…

Он потянулся к люку и внезапно столкнулся плечом с Сайковым.

— Позволь мне, — в руке компьютерного техника был зажат специальный ключ.

— Давай.

Вадим не мог знать, что на самом деле держит в уме их пленник, поэтому он взял автомат и ткнул стволом под ребра Сайкову, но тот даже не посмотрел вниз, с какой–то непонятной, одержимой решимостью распечатывая технический люк, ведущий в тесную орудийную камеру, предназначенную для обслуживания механизмов спаренной зенитной установки.

Через несколько секунд люк открылся, и Николаю пришлось резко откинуть голову, чтобы не получить по ней массивной крышкой, которая, покачиваясь, повисла на одной петле.

— В сторону! — Нечаев сунулся в люк, не обращая внимания на боль, тут же резанувшую по раненому боку.

— Там есть рубильник, включающий аккумуляторы независимого питания, два рычага наводки и контрольный монитор, — раздался снизу голос Сайкова. — Справа от тебя мягкий шлем, советую надеть, иначе оглохнешь.

Вадим едва поместился в тесном пространстве контрольного отсека. Спаренная зенитная установки «Хоплита» калибром в; пятьдесят миллиметров была полностью автоматизирована, но машины, какими бы совершенными они ни были, все равно нуждались в периодическом обслуживании, для того и был создан данный отсек, приборы которого позволяли осуществлять ручное управление механизмами в случае отказа автоматики, во время отладки и проверки точности стрельбы.

Полулежа в тесном отсеке, Вадим одной рукой нашарил мягкий шлем, о котором упоминал Сайков, а другой активировал аварийное питание тестовых систем

Тускло осветился единственный монитор, что–то тихо завыло в механических приводах зенитного комплекса, но Нечаев уже схватился обеими руками за рычаги наводки. Он не обращал внимания на сообщения, которые посылал на монитор сопроцессор орудия, — все внимание Вадима было сосредоточено в этот миг на тонкой паутине прицельной сетки, располосовавшей плоскость экрана.

Вот они…

Тыльная часть крайнего «Фалангера» появилась на краю монитора. Вадим, двигая рычагами, довернул орудие на нужный угол, ловя перекрестьем прицела хвостовое оперение ракет, которые только что скользнули из решетчатого лотка в пусковые трубы.

Механизм перезарядки ракетных установок «Фалангера» начал опускаться в исходное положение, и в этот миг Нечаев нажал сенсор огня, одновременно поворачивая независимую платформу орудия вправо с таким расчетом, чтобы выпущенная очередь задела все три изготовившиеся к стрельбе машины.

***

Это было подобно грому среди ясного неба.

Немногие выжившие очевидцы навсегда запомнили сцену, когда подбитый «Хоплит», бессильно прислонившийся поворотной платформой к стене обвалившегося бункера, несколько раз дернулся, поворачиваясь в сторону «Фалангеров», а затем спаренная зенитная установка легкой разведывательной серв–машины вдруг захлебнулась длинной лающей очередью, хлестнув веером снарядов по пусковым ракетным установкам своих многотонных собратьев.

День снова померк.

Снаряды, выпущенные с дистанции тридцати–сорока метров, несмотря на свой относительно малый калибр, возымели разрушительное действие, — они били по обнаженным частям механизмов шагающих чудовищ, круша лотки перезарядки, ломая поднимающиеся крышки пусковых установок, заклинивая одни приводы и разрушая другие, но это было только начало. Внезапно средний «Фалангер» окутался слепящим шаром огня — это взорвалась одна из ракет, детонатор которой сработал прямо в пусковой трубе, и вслед за ослепительной вспышкой ударила чудовищная взрывная волна. Она опрокинула наземь две стоявшие по бокам серв–машины, раскидала, словно манекены, не успевших спрятаться людей, подкинула вверх и несколько раз перевернула в воздухе боевую планетарную машину, а «Хоплит», стоящий подле полуразрушенного бункера, попросту вдавила внутрь старого укрепления, стены которого наконец не выдержали и стали складываться «домиком», отрываясь от фундамента…

…Когда осела пыль и рассеялся дым, вершина холма представляла страшное зрелище: почва дымилась, повсюду зияли свежие воронки, чадно горели цельнолитые резиновые колеса опрокинутой набок боевой планетарной машины, на позиции тяжелых серв–машин зияла тридцатиметровая коническая воронка, на скатах которой в нелепых позах лежали, задрав к небу вывороченные из земли гидравлические упоры, два переживших адский взрыв «Фалангера».

Меньше всех, как ни странно, пострадал «Хоплит». Внутри полуразрушенного бункера обломки падающих стен завалили машину, частично предохранив ее от последствий чудовищного взрыва, произошедшего после детонации первой ракеты. Вслед за этим взорвался весь остальной боекомплект, отчего и образовалась на вершине холма исполинская воронка. Дно ее теперь усеивали отдельные фрагменты разорванного многочисленными взрывами шестидесятитонного «Фалангера».

Первым от боли в сломанной руке пришел в себя Сайков.

В сумраке горела одна–единственная лампочка аварийного освещения, обзорные мониторы щерились осколками выбитого стекла, рубку наполняла едкая пыль, смешанная с удушливым дымом.

Что я тут делаю? — пришла на ум Николаю первая мысль, и, повинуясь ей, он попытался ползти, ища выход из тесного, задымленного пространства, но внезапный стон, раздавшийся из сумрака, заставил его остановиться.

Стонал враг. Было самое время плюнуть на все и, превозмогая боль в сломанной руке, ползти прочь, спасая себя.

Во имя чего? — подумалось ему.

Чтобы вновь стать марионеткой, дергающейся на ниточках политических и военных замыслов Всемирного правительства? Опять превратиться в ничего не значащий винтик огромной военной машины, когда тобой будут помыкать, сообразуясь с идеями и амбициями властей предержащих, до которых тебе нет никакого дела?

В этот момент Сайков мыслил скорее рационально, эгоистично, чем великодушно. Он наступал вместе с десантными подразделениями, высадившимися на планету, потом с серв–батальоном и вот теперь взглянул на войну и с другой стороны, безошибочно угадав, что огромным силам Альянса противостоят одиночки, — поди, которые творят вещи порой невероятные, в силу того, что у них есть идея, есть родина, есть внутренний стержень, помогающий им не гнуться под прессингом обстоятельств.

Да, все они были смертны, и шанс погибнуть, воюя на их стороне, возрастал во много крат, но для Сайкова, прошедшего через многие локальные войны, пожившего на перенаселенной Земле, испытавшего унижение ничтожностью собственного бытия, вдруг оказалось предпочтительнее стать личностью хотя бы на краткие, отпущенные судьбой часы или дни, ну, а если повезет…

Он не стал загадывать дальше, а, скрипя зубами от боли, пополз, ориентируясь на стон.

Вадима зажало смятой переборкой технического отсека.

Николай на ощупь нашел его тело, и пальцы стали влажными от крови; обильно пропитавшей одежду на правом боку Нечаева.

Где же этот робот?..

— Хьюго! — хрипло позвал Сайков.

— Я тут… — пришел ответ из темноты.

— Вадима зажало переборкой. Нужно что–то вроде домкрата…

— Я ползу.

Человекоподобный робот, конвульсивно дергая обрубками приводов оторванной ноги, дополз до узкой расселины, в теснине которой меж смятых переборок было зажато тело Вадима, и, упираясь механическими руками в деформированный металл, напряженно застыл, пока материал переборок не начал поддаваться его усилиям, раздаваясь в стороны с протяжным, режущим слух скрежетом.

Вадим был без сознания. Руки пилота так и не отпустили рычагов наводки зенитного орудия, и Николаю пришлось насильно разгибать его пальцы.

— Хьюго, отсюда есть выход? — просипел он, пытаясь сообразить, как им выбраться из тесного пространства рубки.

— Нас завалило обломками, — лаконично ответил дройд. — Вадима я возьму на себя, а ты попробуй проползти к люку, посмотри, что за ним.

— Ладно.

***

Когда им удалось выбраться наружу из–под обломков бункера, солнце уже перевалило за полдень.

Нечаев несколько раз приходил в сознание, но ненадолго. Из–за многочисленных ранений его организм истощился настолько, что кожа начала обтягивать скулы, делая лицо похожим на тотемную маску смерти.

Были времена, когда от любой из полученных им ран человек умирал без всякой надежды на спасение, но в современных условиях все обстояло иначе. Лишь плата за многократное пользование различными препаратами и системами искусственной регенерации намного возрастала. Существовала определенная черта, за которой человека, злоупотребившего радикальным восстановлением жизненных функций, все равно ждала смерть, но только не от полученных ран, а от критического истощения организма.

Однако здравые рассуждения на эту тему в данный момент были невозможны.

Выбравшись из–под обломков бункера, они увидели изуродованную до полной неузнаваемости вершину холма, тридцатиметровую воронку с двумя опрокинутыми «Фалангерами» на склонах, сгоревшую дотла бронемашину, массу хаотично разбросанных повсюду обломков и…

Сайков, вооружившийся автоматом Нечаева, предполагал, что они лицом к лицу столкнутся с солдатами Альянса, но изуродованная вершина холма была пуста, на ней не осталось ни одного человека, даже пилоты опрокинувшихся «Фалангеров» покинули свои машины, о чем явно свидетельствовали открытые люки.

Впереди у переправы полыхал бой.

Хьюго, опираясь на обломок крепежной штанги, выполняющий роль костыля, несколько секунд смотрел на перемещающиеся в километре от них исполинские фигуры серв–машин, по которым с того берега пролива били одиночные выстрелы орудий, и понял, что помощь, обещанная Дороховым, безнадежно опаздывала и оставшиеся на том берегу ничтожные силы не удержат напора наступающих механизированных соединений.

Как бы отчаянно они ни сопротивлялись, силы были слишком неравными, — это не требовало никаких доказательств.

Пока Хьюго смотрел на тот берег, Сайков потащил Вадима к ближайшей опрокинувшейся набок серв–машине, в днище которой зиял провал распахнутого люка.

После беглого осмотра множественных разрушений Николай понял, что пилоты покинули свои машины в страхе перед взрывом собственного боекомплекта. Возвышенность опустела по той же причине, — ракетные установки обеих серв–машин, поврежденные очередью зенитного орудия, все еще зловеще дымились… Неизвестно, какие процессы протекали сейчас внутри снаряженных к выстрелу пусковых труб, и находиться рядом с опрокинутыми «Фалангерами» было чистой воды самоубийством, но куда им деваться, раненым, изможденным…

Оставалось лишь рискнуть, отдавшись на волю судьбы.

— Хьюго, лезь в соседнюю машину. Я передам тебе все необходимые технические данные по каналу телеметрии. Только не ломай его бортовой компьютер, ради всех святых, понял?

— Я никуда не пойду без Вадима. — Андроид повернулся, опираясь на импровизированный костыль, и Сайков, взглянув на него, вдруг ощутил, насколько не доверяет ему человекоподобный робот.

Единожды солгав, кто тебе поверит?

В древнюю истину вкрадывалась смысловая неточность, которую не мог опознать искусственный разум.

Сайков не был предателем. Он впервые в жизни сумел сделать собственный шаг, и, не отрицая в его душе некоторого эгоистичного расчета, следовало признать, что Николай сделал выбор не в пользу сильнейшего… Как бы близко ни подошло искусственное сознание Хьюго к тонкостям, присущим психике человека, он все же мыслил слишком прямолинейно и рационально и поэтому не мог понять, что именно движет поступками бывшего сержанта.

Ему было невдомек, что Сайков уже давно жаждал одного — свободы. Он смертельно устал быть пешкой в чужой игре, мелким, ничтожным винтиком огромной военной машины, к тому же у него более не осталось друзей среди высадившихся на Кьюиг сил Альянса…

Все это смог бы понять Вадим, но не Хьюго, и сейчас, когда промедление грозило глупой, бесславной смертью, Николай, кляня в душе упрямого робота, решил все же не рисковать.

Оскальзываясь на сыпучем скате воронки, он доковылял до люка, ведущего в чрево «Фалангера», и вполз внутрь, втягивая за собой бесчувственное тело Вадима Нечаева.

В рубке этой машины было намного просторнее, чем внутри «Хоплита». Беглый взгляд на работающие приборы показал, что основные системы серв–машины не повреждены, лишь на правом крыле пульта, где располагался контроль пусковых установок ракет дальнего действия, угрожающе тлели аварийные сигналы.

Николай опустил Вадима в кресло пилота, пристегнул его ремнями, и тут же из–за подголовника на специальной штанге выехал полушлем с прозрачным забралом, которое закрывало лишь глаза и лоб.

Хьюго, заползший в рубку управления, внимательно наблюдал за действиями Сайкова. В руках андроида не было никакого оружия, но Николай не сомневался, что своевольный дройд найдет способ противостоять ему, если ревностно охранявшей жизнь Вадима машине покажется, что хозяину причинен вред.

— Ты понимаешь, что, пока мы здесь возимся, они громят укрепления на том берегу?!

Хьюго кивнул.

В этих андроидах было много непонятного, даже загадочного. Сайков был компьютерным техником, но разгадать алгоритм поведения Хьюго оказалось выше его сил…

— Ладно, смотри. Я буду объяснять тебе, что делаю. — С этими словами он установил ноги Нечаева на педали, защелкнув специальные захваты, затем достал из ниши в пульте запасной комплект нейросенсорных перчаток, натянул их на руки Вадиму и подключил тонкие компьютерные шлейфы к двум коротким рычагам управления, которые возвышались вровень с подлокотниками кресла.

Что–то ожило вокруг, в мертвый танец перемигивающихся контрольных огней вплелась новая цветовая гамма, — это заработали секции датчиков жизнеобеспечения пилота.

— Ничего не трогай, — предупредил Сайков. — Включилась система боевого поддержания жизни. Она способна привести в чувство и поддерживать в сознании даже смертельно раненного пилота. Сейчас Вадим придет в себя, и я объясню ему, что делать дальше.

По мышцам Нечаева действительно пробежала судорога, и он открыл глаза. Невидимые глазу зонд–иньекторы, расположенные среди механизмов сложной подложки пилотажного шлема, уже впрыснули в его кровь нужную дозу стимулирующего препарата.

— Ваши конструкторы — жестокие люди, — лаконично заметил Хьюго.

Сайков не ответил ему, он напряженно ждал, пока действие стимулятора достигнет пикового значения.

— Вадим, ты меня слышишь?

Нечаев мучительно скосил глаза. Полупрозрачное проекционное забрало пилотажного шлема мешало ему четко различать окружающее.

— Где я?

— В рубке «Фалангера», в кресле пилота.

После того, как смысл произнесенных Сайковым слов достиг наконец проясняющегося сознания, Вадим уже второй раз за сегодняшний день испытал чувство внезапного глухого отчаяния.

Ему казалось, что он уже состарился на добрый десяток лет. Что осталось в нем от двадцатидвухлетнего парня, который две недели назад впервые поднял мирный грузовой корабль навстречу приближающейся к родной планете армаде врага?

Ничего… Остались лишь воспоминания, обрывочные и неясные, все затмили перемоловшие душу, тело и разум события, и по глазам Сайкова он понял, что в который раз от него сейчас потребуют невозможного…

— Я не смогу управлять этой машиной… — хрипло выдавил он, чувствуя, что страховочные ремни, сенсорные перчатки, пилотажный шлем и прочно пристегнутые к педалям ноги превратили его уже не в человека, а в некую биологическую составляющую чуждого его разуму кибернетического механизма.

— Сможешь. Как техник тебе говорю, — сможешь. Главное, поднять машину с земли, а дальше все пойдет как по маслу. Интерфейс управления сделан просто классно, ты интуитивно почувствуешь все механизмы, потому что они соединены с твоей нервной системой датчиками обратной связи через перчатки и шлем.

Нечаев скосил глаза на Хьюго, заметив при этом, что по поверхности полупрозрачного забрала, реагируя на движение зрачков, скользит алый кружок с тонкой паутинкой прицела.

Бортовой компьютер действительно был соединен с ним ней–росенсорной связью, он реагировал даже на движение зрачка, нацеливаясь туда, куда смотрел пилот.

Вдалеке за холмами что–то раскатисто загрохотало.

Там шел бой…

— Хорошо, я попытаюсь… — пересохшие губы Вадима с трудом вытолкнули эту фразу. — Что я должен делать?

— Сиди смирно, как мышка, — неожиданно ответил Сайков. — Пусковые установки повреждены, работают только подвесные автоматические орудия, и каждая минута промедления грозит взрывом ракетного боекомплекта. Его нужно сбросить, но прежде следует поднять машину на ступоходы. Я полезу во второй «Фалангер», оттуда установлю связь между бортовыми компьютерами. Будешь делать то же, что и я, договорились?

Вадим нашел в себе силы лишь для короткого кивка. За холмами снова раскатисто загрохотало, словно над левобережьем пролива бушевала гроза.

***

Голос Сайкова зазвучал в коммуникаторе шлема меньше чем через минуту.

— Так, Вадим, я на месте, начинаем работать.

— Я готов. — Голос Нечаева казался мертвым и бесцветным. Вадим был слишком изможден, чтобы выказывать эмоции. Он лишь задумался на миг, сможет ли жить дальше, оставаться человеком после всего произошедшего с ним, или просто выполнит долг и потом, если все же повезет выжить, ляжет лицом в мокрую от росы траву и затихнет навсегда, потому что внутри уже не осталось ничего человеческого — он убивал, и его убивали, мир потерял свою непорочность, словно наступил нежданный судный день…

Впрочем, эти обрывочные мысли служили лишь невнятным фоном, они скользили по периферии сознания, а главным было совсем другое.

Во что бы то ни стало поднять многотонную машину с земли.

— Внимание, я включил канал взаимного обмена данными. Сейчас твой «Фалангер» автоматически повторит действия моей машины.

— Понял. Я не вмешиваюсь.

Что–то гулко завибрировало в недрах серв–машины, близкая земля на обзорных экранах внезапно покачнулась, и Вадим испытал знакомое ощущение: внутренности на миг зависли, породив в животе спазматический холодок, — это он вместе с кабиной резко взмывал вверх на пятнадцатиметровую высоту.

«Фалангер» пошатнулся, переступил с одного ступохода на другой, глубоко врываясь четырехпалыми механическими конечностями в зыбкий, предательски оползающий грунт, и наконец застыл в вертикальном положении.

— Отлично! Мы встали! — Голос Сайкова, зазвучавший в коммуникаторе, выдавал смесь нечеловеческого напряжения и какого–то непонятного Вадиму восторга. — Теперь сброс ракетного боекомплекта. Найди красную кнопку под защитным кожухом, видишь ее?

— Да, — сквозь зубы выдавил Нечаев, у которого от постоянных воздействий аппарата поддержания жизни к горлу подступала тошнота, хотя желудок с самого утра был пустым.

— Открывай кожух и… — начал было инструктировать Сайков.

Но Вадим, переборов дурноту, зло оборвал его:

— У меня руки пристегнуты к рычагам, забыл?

— Ничего, чуть наклонишь торс, это не страшно, — успокоил его Сайков, не обратив внимания на грубость. — Я слежу за показателями твоей машины, система самостабилизации работает как положено.

Вадим, вместо того чтобы пререкаться, молча подал вперед правый рычаг; огромный шагающий робот чуть накренился вперед и вправо, глухо взвыли системы, ответственные за стабилизацию машины, но указательный палец правой руки действительно дотянулся до прозрачной крышки, подцепил ее, откидывая вверх, и нужная кнопка с надписью: «Ракетные комплексы, аварийный отстрел» оказалась прямо под пальцем.

Глухой хлопок, и два дымящихся горба слетели с корпуса серв–машины, упав позади на пологий скат воронки.

— Что дальше? — спросил Вадим, справедливо опасаясь, что сброшенные установки все равно опасны — они могли взорваться и лежа на земле.

— Уходим отсюда. Поднимаемся на гребень холма.

— Как?

— Твои ноги соединены со ступоходами машины, руки — это две независимые подвески боковых орудий, голова — система наведения и обзора местности, все вместе — так называемый «комплекс нейросенсорного контакта». Некоторые его элементы скопированы с древних моделей костюмов виртуальной реальности. Ты напрягаешь мышцы, словно делаешь шаг, и машина повторяет твои действия. Задерживаешь взгляд на предмете, — бортовой компьютер автоматически воспринимает его как цель, тебе остается лишь спустить гашетку на рычаге наводки. Только не думай о том, сколько весит «Фалангер», — самостабилизация — не твоя забота. Понял?

— Да.

— Тогда поехали!

***

Первый шаг дался Нечаеву гораздо труднее, чем могло нарисовать воображение. Тяжеловесный «Фалангер» едва не опрокинулся на спину, потому что Вадим, ощутив, как машина, повинуясь простому напряжению его мышц, начала тактовый шаг, вдруг запаниковал, словно неопытный водитель, перед которым на большой скорости вдруг возникает неожиданное препятствие, и в результате боевой робот, вместо шага вперед, неуклюже попятился, едва не раздавив правым ступоходом сброшенные минуту назад ракетные комплексы.

— Осторожнее… Попробуй еще раз.

Лоб Вадима покрылся крупными бисеринами пота.

Шаг вперед по крутой, предательской осыпи… Машину шатало, словно возвращающегося домой пьяного портового грузчика… но, сделав–таки первый шаг, Нечаев немного успокоился, взял себя в руки, хотя ощущение было таким, будто он только что пробежал километров десять…

Дальше пошло чуть легче. Вадим понял, что хладнокровие пилота — главный залог успешного управления шестидесятитонной машиной, но «Фалангер» все равно пошатывался, его автоматические системы работали на пределе возможностей, сглаживая ошибки пилота, однако, несмотря на мелкие неувязки, он двигался!., шаг за шагом взбираясь на вершину холма.

Через минуту под ступоходами машины уже трещал сминаемый кустарник, который чудом пощадил огонь, и вдруг…

…Вадим увидел истоптанный исполинскими следами песчаный пляж, мост через пролив, разбитые укрепления на том берегу и ровную шеренгу вражеских серв–машин, которые методично расстреливали немногочисленные огневые точки, что еще пытались огрызаться огнем на правом берегу пролива.

Эта картина начисто вымела из рассудка все страхи, сомнения в собственной компетентности, робость перед непривычной системой управления.

Мост не был взорван, и тяжелые машины противника вот–вот войдут на него, чтобы переправиться на другой берег, где перед ними открывался никем и ничем не защищенный оперативный простор — семьсот километров отличных дорог, ведущих к столице Кьюига и расположенному в пригороде космопорту.

Секунда оцепенелого промедления невольно дала Вадиму максимум доступной информации по происходящим событиям, — взгляд охватил окрестности, скользнув по всей береговой линии, и как раз в этот миг с того берега одиноко ударило замаскированное в лесу орудие.

Снаряд, не долетев до ровной шеренги вражеских машин, взметнул столб смешанной с песком воды, разорвавшись на мелководье.

Крайний «Фалангер» чуть повернул свой уплощенный торс, и в сторону обнаружившей себя огневой точки ударила его автоматическая пушка правого борта Корпус серв–машины осветился стробоскопическими вспышками, и пять снарядов зримой трассой прочертили воздух, прорубив широкую, но короткую просеку в сплошной стене притихшего леса Вадим отчетливо видел, как вверх взметнулись похожие на спички древесные стволы и в месте попадания тут же занялся пожар.

Он перевел похолодевший взгляд на целехонький мост и только теперь заметил, что правый берег пролива сплошь покрыт воронками, — он был перепахан ракетными залпами на глубину не менее километра, и в этой зоне, подвергшейся тотальной огневой подготовке, не уцелели ни орудия, ни защитники, ни укрепления…

Несмотря на гибель офицеров, чей разговор он слышал перед встречей с Хьюго, пилоты серв–машин осуществили именно тот варварский план, обсуждавшийся их командирами. Но они не могли получить приказов от мертвых, а значит — мыслили в унисон с полковником Шерманом Смешав с землей все укрепления, они выжидали на берегу, методично расстреливая с безопасной для себя дистанции последних защитников правого берега, — тех, кто обнаруживал себя огнем, не в силах выдержать психологического прессинга этого противостояния.

Нечаев перевел взгляд на мост, увидел несколько мелких воронок в стеклобетонном покрытии дорожного полотна и разбросанные вокруг блестящие на солнце детали андроидов, разорванных на куски прямыми попаданиями снарядов. Очевидно, все средства дистанционного подрыва были уничтожены в момент внезапного ракетного налета, и последние уцелевшие человекоподобные машины пытались добраться до заложенной под опоры взрывчатки, чтобы привести ее в действие, но выстроившиеся на отлогом пляже шестидесятитонные «Фалангеры» пресекали любое движение в районе моста, и такая попытка была заранее обречена на провал.

И опять у Вадима возникло чувство подавляющего превосходства противника. Пилоты пятнадцати рассредоточившихся по пляжу тяжелых серв–машин не торопили события. Они не хотели более рисковать, теряя драгоценную технику, а действовали спокойно и методично. Стоило на том берегу появиться малейшему признаку движения, как тут же следовал залп, и, судя по количеству очагов пожара, в лесу, который подступал почти к самому берегу пролива, уже не осталось защитников…

Губы Вадима сжались.

Агрессоры вели себя не как солдаты, а как убийцы, циничные, осознающие собственное превосходство, превращающие захват стратегически важного объекта в затянувшееся шоу, демонстрируя друг перед другом меткость стрельбы.

Нечаев не строил иллюзий, он осознавал: раз передовые укрепления сметены, а лес все же огрызается редкими выстрелами, значит, там у допотопных орудий в расчетах стоят уже не андроиды, а люди, — те, кто услышал его призыв, посланный на открытой частоте связи, и внял ему. Обыкновенные граждане Кьюига из близлежащих агропулов…

Эти мысли подействовали на него сильнее, чем боевые стимуляторы, поддерживающие сознание в изможденном ранениями теле.

Прошло уже больше пяти секунд с того момента, как машина Нечаева поднялась на вершину холма, и он осознал, что нападающие принимают их за своих. Никто не обратил внимания на две неполноценные серв–машины, — очевидно, командир рассредоточившегося по пляжу соединения справедливо решил, что это технический персонал, оставленный для ремонта, подтягивает к позициям механизированного батальона введенные в строй боевые единицы…

В этот момент с правого берега вновь глухо хлопнул орудийный выстрел, на пляже взметнулся десятиметровый султан песка и дыма, с воем ушли на излет осколки, и ближайший к Вадиму «Фалангер», который даже не поцарапало неточным выстрелом, вдруг начал разворачивать свой торс, чтобы ответить притихшему лесу сдвоенным залпом…

Вадим понял — сейчас или никогда. Либо он найдет в себе мужество шагнуть навстречу пятнадцати сервоприводным исчадиям, либо проведет последние отпущенные ему часы, издыхая от страха за собственную шкуру…

Он уже не вспоминал, кем был две недели назад, как трясло его при первых боевых вылетах, как он раз за разом превозмогал себя, скорее стремясь выжить, чем полноценно выполнить то или иное задание, — все это осталось в прошлой жизни, к которой уже не будет возврата…

Сейчас им владели совершенно иные чувства.

Взгляд Вадима, устремленный на врага, заставил работать систему компьютерного наведения, о которой рассказывал ему Сайков, и чудовищный контур изготовившейся к стрельбе серв–машины мгновенно влип в тонкую паутину электронного прицела, а спустя секунду кружок индикатора готовности сменил свой цвет с алого на изумрудно–зеленый…

Он не думал в этот миг о себе.

Пальцы сами сдавили гашетки обоих орудий, которые отозвались глухой, ритмичной скороговоркой, и одновременно с выстрелами машина Нечаева пошла вперед, медленно поворачивая торс, а его враг, получивший десять снарядов, выпущенных с убийственно короткой дистанции, уже медленно валился на правый бок, подламывая под себя перерубленный ступоход и роняя куски срезанной брони на горячий, еще не остывший от полуденного жара песок…

Чуть левее, словно эхо от выстрелов Нечаева, раздалось спаренное стаккато, — это разрядились орудия машины Сайкова, и еще один «Фалангер» окутался ослепительными вспышками разрывов, превративших в уродливое месиво механизм его поворотной платформы. Но торжество двух внезапных побед было недолгим.

Пока боевые эскалаторы перезаряжали орудия, тринадцать серв–машин противника развернулись навстречу атакующим, и Нечаев понял: сейчас начнется самое страшное…

***

Сайков, поднявшийся на холм вслед за Нечаевым, видел те же самые картины, что и Вадим, но бывшим компьютерным техником владели иные чувства и эмоции, — взгляд Николая сразу остановился на ровной шеренге «Фалангеров», и в этом взгляде не было ни тени приязни.

Он знал каждого из пилотов, относившихся к разжалованному технику как к человеку второго сорта. Они считали себя вправе при случае наорать на Сайкова, унизить его, сделать жизнь рядового техника еще более невыносимой. Неизвестно, как бы повернулась судьба, уцелей его десантный взвод в тех трижды проклятых пещерах…

За полтора месяца пребывания на Кьюиге Сайков успел и полюбить, и возненавидеть эту планету, — с одной стороны, его душа и разум, привыкшие к теснине напоенных смогом улиц, к техногенным узилищам отсеков космических кораблей, не переставали поражаться необъятным девственным просторам планеты. В короткие минуты отдыха, оставаясь наедине с самим собой, он не мог надышаться, — взгляд сам стремился к туманным далям, от которых кружилась голова, и в то же время он ни на минуту не мог по–настоящему расслабиться, — стоит не вовремя сменить дыхательный фильтр, сделать глоток неочищенной воды прямо из ручья, надкусить травинку, и, скорее всего, твой жизненный путь оборвется быстро и болезненно.

Эта двоякость, на которую накладывались сильные служебные неурядицы, выматывала его, день за днем истончая в сознании Сайкова рекламную чушь, которой пичкало их Всемирное Правительство Джона Хаммера.

«Колонии нельзя ни победить, ни захватить, — думал он, глядя по сторонам во время долгих марш–бросков через дикую сельву. — Пусть мы уничтожим всех коренных жителей Кьюига, но тогда сама планета станет воевать против нас, — без многолетнего опыта выживания, которым обладают колонисты, жизненные просторы автоматически превращались в опасные пространства… У нас останется один выход — на корню уничтожать все живое, чтобы растить новые города–муравейники на стерилизованных землях, превращая тем самым цветущие миры в урбанизированные отростки Земли, несущие ее пагубную субкультуру…»

Подобные мысли не давали ему покоя, они подспудно оставались в сознании, чем бы ни занимался Сайков, — он хотел эту планету, ему хотелось научиться ладить с ее природой, но, глядя, как пилоты серв–машин давят ступоходами «Фалангеров» лесные заросли, он начинал еще больше ненавидеть офицеров, составивших костяк нового воинского формирования. Они презирали эту планету, презирали населявших ее людей, считая себя равными богам, но на самом–то деле их могущество обеспечивалось множеством высокотехнологичных устройств, без которых они бы попросту подохли в сельве на первый же день.

Разница между ними и Сайковым заключалась в том, что он понимал это, а они нет.

В конце концов, он превратился в изгоя даже среди рядового состава взвода технической поддержки. Его ненависть копилась день за днем, подтачивая разум, и он, взяв привычку мысленно разговаривать с самим собой, достаточно быстро взглянул на развивающиеся события с иной стороны.

Сейчас, разрядив орудия своего «Фалангера» в поворотную платформу ближайшей серв–машины, Николай даже не задумался о том, что вот он, пришел его судный день, когда будут окончательно расставлены все точки, и, если повезет выжить, узкая полоска пролива и мост через нее станут для него жизненным Рубиконом…

Нет, он не думал об этом.

Превратившись за полтора месяца мытарств в законченного реалиста, Николай четко осознавал лишь одно: им с Вадимом попросту не устоять против потрепанных остатков серв–батальона.

***

Бой на левом берегу пролива длился шесть с половиной минут.

Четыреста секунд техногенного ада, где каждое мгновение несет противоборство энергий, скорее свойственных космосу, чем поверхности земли.

Со стороны казалось, что на левом берегу пролива внезапно начал извергаться вулкан. Тонны песка пришли в движение от тяжкой поступи машин, участок левобережья огласился ритмичным грохотом автоматических орудий, и пляж тут же заволокло двухцветным дымом. Сизые пласты выхлопов от стрельбы смешивались с черными клубами, повалившими из развороченных внутренностей пораженных первыми залпами «Фалангеров»; ветер тут же принялся рвать дымовую завесу, свивая ее в кружево и относя в сторону, но легкому послеполуденному бризу оказалось не по силам полностью развеять мутное покрывало, прорываясь сквозь которое ритмично вспыхивали очереди автоматических пушек…

Участникам боя все виделось иначе.

В первые секунды после залпа, когда пораженная в упор машина противника вдруг начала падать, Вадим по инерции продолжал двигаться вперед, забирая чуть вправо по отлогому пляжу, но его «Фалангер» не сделал и трех шагов, как земля содрогнулась и Нечаев едва не опрокинул свою машину, — колебания почвы, предательски осыпающийся песок, отсутствие навыков вождения — все это, вместе взятое, заставило его остановиться, дожидаясь, пока автоматические системы стабилизации восстановят потерянное на миг равновесие.

Из чрева подбитого им «Фалангера» вдруг вырвался сноп огня, затем повалил жирный черный дым. Очевидно, горели пластиковые детали облицовки, корпуса компьютерных терминалов и маслянистые технические жидкости.

Вадим оглянулся, пытаясь отыскать взглядом машину Сайкова, но у кромки воды горел еще один робот. Пламя объяло его снаружи, жадно облизывая верхнюю часть ступоходов, из развороченной поворотной платформы пульсирующей струей била какая–то жидкость, воспламеняющаяся на лету.

Это был один из компонентов реактивного топлива, используемого в прыжковых ускорителях серв–машин, но Нечаев ничего не знал о подобных устройствах, он лишь видел, как пламя растекалось по песку, образуя огненный круг… и в этот миг верхняя часть брони «Фалангера» внезапно начала раскрываться, раскалываясь на сегменты, подобно лепесткам чудовищного механического бутона.

Старт аварийно–спасательной катапульты сверкнул оранжевым сполохом, выбрасывая в небеса снабженный амортизационными каркасами пилот–ложемент, а покинутая серв–машина продолжала гореть, застилая окрестности дымом, сквозь который не было видно ни зги, и Нечаев, понимая, что нужно двигаться, повел свой «Фалангер» вперед, вдоль берега, стремясь пересечь зону нулевой видимости.

Этот маневр удался ему лишь наполовину. Шагая в плотном дыму, он совершенно потерял ориентацию, — на обзорных экранах черноту сменял сизый сумрак, несколько раз сквозь него прорывались вспышки автоматического огня, термальная оптика фактически бездействовала из–за огромного количества тепла, «засвечивавшего» ее датчики, и Вадим, наугад направляя машину, повернул в сторону замеченных секундой ранее вспышек…

Дым внезапно рассеяло порывом ветра, и оказалось, что его робот стоит в воде, утонув в ней по самое шарнирное соединение ступоходов, а напротив, с визгом поворачивая торсы то в одну, то в другую сторону, по кромке берега двигаются две машины врага.

Ближняя к Нечаеву серв–машина вдруг остановилась как вкопанная, — стоило отдать должное мастерству сидящего в рубке «Фалангера» пилота, но Нечаев не успел даже подумать об этом, как с правого оружейного пилона вражеской машины ударило автоматическое орудие.

В этот миг Вадим осознал всю глубину термина «нейросенсорный контакт».

Захваченный «Фалангер» соединялся с ним тысячами незримых нитей обратной связи, — тонкие иголочки, которые усеивали поверхность пилотажного шлема и специальных перчаток, не просто впивались в кожу, передавая импульсы его нервной системы на исполнительные механизмы, — связь была двусторонней, и он вкусил ее в полном объеме, как только первый снаряд угодил в броню его машины.

Вадим заорал.

Так кричат люди от внезапной нестерпимой боли. Ему показалось, что с правого плеча сорвало кожу и плоть до самой кости, в глазах помутилось, но очередной впрыск препарата из системы поддержания жизни столь же быстро вернул Вадима в сознание, и эта шоковая смена состояний заставила работать его рефлексы. Он начисто позабыл, что заключен внутри многотонного механизма. Подчиняясь боли, Вадим машинально отклонился в сторону, заставляя машину повторить это движение, и четыре снаряда из пятитактовой очереди проводника лишь ободрали броню и взметнули вокруг фонтаны выброшенной в небеса воды.

Разум не успевал за ритмом миллисекунд, которыми измерялись отрезки боя, и Нечаев смог сделать только одно — до ломоты в пальцах сжать сенсоры огня обоих перезарядившихся орудий.

Точного прицела не было, — его взгляд метался по двум исполинским наступающим на него фигурам, и оттого очереди орудий легли веером, вспахав песчаный пляж серией разрывов. Ни один из них не попал точно в противника, но тонны выброшенного вверх песка и ударная волна от взрывов заставили пошатнуться серв–машины, — они на миг потеряли стабилизацию, и это подарило Вадиму несколько выигранных секунд, необходимых для перезарядки орудий.

Он ощущал, как с гулкой вибрацией работают механизмы боевых эскалаторов, в горячке боя ему казалось, что все происходит слишком медленно. Вот на боковом экране мутно блеснул выброшенный автоматом перезарядки пустой лоток, левое орудие выдало наконец сигнал готовности, а правое, в район которого угодил снаряд, все еще скрежетало механизмами.

Огонь!..

Злобный, четко различимый на слух лай автоматической пушки левого борта прозвучал для него как музыка, отдачей чуть повело торс, но тут же сработали компенсаторы стрельбы, возвращая рубку в исходное положение. Все эти ощущения были ему внове, они ошеломляли полнотой слияния нервной системы с механизмами машины, но прошел миг, и все болезненно изменилось, — восторг опять сменился режущей болью…

Вторая серв–машина, маячившая чуть позади первой, в которую Вадим только что всадил прицельную очередь, не пострадала, — наоборот, ее пилот оказался в выгодном положении, — неопытность Нечаева подарила ему возможность спокойно прицелиться и дать залп из двух автоматических пушек.

Две очереди угодили в разные точки — одна хлестнула по скату лобовой брони, а вторая — по возвышающейся над водой платформе сервоприводов.

Машина Нечаева устояла, — ее ступоходы глубоко погрузились в песок, обеспечивая дополнительную устойчивость, но это уже не имело значения, — поворотную платформу заклинило, правое орудие, так и не закончившее перезарядку, оторвало вместе с креплениями пилона, броню с лобового ската срезало, будто ножом, и по внутреннему бронестеклу рубки, представлявшему собой вытянутую полусферу, с хрустом пробежала змеистая трещина.

Вадим сидел в кресле пилот–ложемента, ощущая себя так, будто ему только что сломали руку и влепили булыжником в лоб, но эти стрессовые ощущения носили мгновенный характер, — конструкторы машины, проектируя цепи обратной связи, стремились лишь обозначить места попаданий, а не выводить пилота из строя постоянными изматывающими болями… Поэтому мгновение спустя шок прошел, и Нечаев слабо зашевелился в кресле, пытаясь навести рукой и взглядом уцелевшее левое орудие, чтобы сделать хоть что–то перед лицом неминуемой гибели.

Ближе всего находился «Фалангер», уже получивший повреждения от предыдущих выстрелов Вадима. Он стоял метрах в двадцати, у самой кромки воды; часть его бронепластин, сорванная снарядами, валялась вокруг уродливыми кусками, обнажившиеся механизмы натужно работали, — пилот стремился развернуть свою машину, чтобы подставить под вероятный выстрел неповрежденную часть, но не успел. Сколь ни велик был соблазн отомстить, последняя очередь Нечаева хлестнула по более доступной цели, ломая ничем не защищенные механизмы покалеченного «Фалангера».

На пляже у кромки воды вспыхнул еще один чадный костер, но смотреть на него не было времени, — Вадим лишь краем глаза машинально отметил попадание, отчаянно пытаясь сдвинуть с места свою машину, но «Фалангер» более не подчинялся ему — ступоходы застыли, парализованные критическими разрушениями главного привода поворотной платформы…

Оставалось одно — катапультироваться, как сделал это на его глазах пилот поверженной Сайковым серв–машины.

Взгляд Вадима метнулся по пульту управления, нашел бросающийся в глаза рычаг с надписью «катапультирование», и правая рука, освободившись от перчатки, рванула его вверх, по направлению указующей стрелки.

Что–то заскрежетало над головой, с хрустящим звоном посыпались осколки расколотого бронестекла, но сегменты брони, образующие свод рубки управления, все же раскрылись, с глухим плеском обрушившись в воду. Вадим сжался, ожидая жесткого удара аварийно–спасательной катапульты, но механизм под пилот–ложементом не сработал. Вместо взрыва пиропатрона, который должен был выбросить его в небеса, Нечаев увидел вспыхнувшую на аварийном табло надпись:

«Критические повреждения. Катапультирование невозможно».

Он медленно поднял глаза, одновременно вдыхая кисловатый от дыма воздух, и увидел прямо перед собой в каком–то десятке метров зловещий контур серв–машины.

Он сидел в кресле под открытым небом, уже не защищенный плитами брони и внутренним бронестеклом, а два жерла автоматических орудий «Фалангера» были нацелены, как показалось, прямо ему в лоб.

Вспышка.

Вадим в последнюю секунду успел подумать: Вот она смерть, из объятий которой уже не вырвет никто… но ослепительный, режущий глаз росчерк был совершенно непохож на стробоскопические сполохи от работы орудий… и он, уже заглянувший в глаза неизбежной гибели, вдруг осознал, что броня изготовившейся к залпу серв–машины вдруг вспухла малиновым пузырем и лопнула, падая в воду шипящими брызгами расплавленного металла.

С небес на изуродованный пляж рушилась звуковая волна, и Нечаев, резко повернув голову, увидел, как сверху на вражеские машины пикируют, озаряясь вспышками очередей, два шаттла с эмблемами военно–космических сил Кьюига на бортах и коротких скошенных крыльях…

Дорохов… — пришла облегченная, полная пьянящей радости мысль, и взгляд назад, на изгибающийся над проливом мост, доказал справедливость этого предположения: над ажурными арками опор возвышался аграрный робот с планеты Дабог, тот самый, который прибыл на Кьюиг вместе с беженцами, на борту прорвавшейся из кольца блокады «Иглы»…

Его лазерные установки, аналог которых так и не сумели создать конструкторы Земного Альянса, били по серв–машинам врага, посылая в них слепящие росчерки когерентного света, а на ограниченном участке побережья, вслед за вспахавшими песок очередями, уже рвались сброшенные штурмовиками бомбы…

Вадим с трудом вытащил правую руку из сенсорной перчатки и негнущимися, онемевшими пальцами начал расстегивать страховочные ремни, не позволявшие ему встать, потом откинул пилотажный полушлем, и прохладный ветер пахнул в лицо, неся свежесть предзакатной прохлады.

Клонился к вечеру этот невыносимо долгий день…

Глава 10

Кьюиг. Район моста

через пролив

Всю ночь над изуродованным пляжем сияли прожектора.

В их свете кипела работа, и люди на фоне темных силуэтов серв–машин казались муравьями, облепившими непомерно большую добычу.

Лишь десять человек не принимали участия в общей суете. Собравшись под натянутой в стороне маскировочной сетью, которая работала в спектре электромагнитных помех, они занимались более важным делом, чем сбор и транспортировка боевых трофеев.

За столом, сооруженным из перевернутых пластиковых ящиков из–под ракетного боекомплекта, сидели Дорохов, Нечаев и Сайков, чуть в стороне устроилась Яна, машинально гладившая по загривку своего пса, рядом с ней, упершись локтями об импровизированную столешницу, сидел рослый беженец с Дабога, тот самый, кто месяц назад порывался расстрелять в переходном тамбуре «Иглы» солдат Альянса.

Напротив Вадима, по другую сторону перевернутых ящиков, скрестив руки на груди, сидел пилот «Ястреба» — шагающей аграрной машины с планеты Дабог.

Трое пленных пилотов из состава разгромленного серв–батальона стояли в кругу света. Их лица выражали всю гамму чувств, начиная от надменного презрения и заканчивая полнейшей подавленностью.

— Ну, господа… — нарушил тишину Дорохов. — Мы ждем подробного доклада. С какой целью вы наступали, как должна осуществляться связь с базовыми кораблями высадки, кто полномочен принять командование после смерти полковника Шермана и какая процедура установлена на этот случай?

Пилоты серв–батальона молчали: двое все еще находились в шоке после чудовищного разгрома, третий вполне держал себя в руках, сверля недобрым, вызывающим взглядом пленивших его людей.

— Вы пестрое сборище дегенератов… — сквозь зубы вытолкнул он оскорбительную фразу. — Я не собираюсь разговаривать с генетическими отбросами…

Вадим усмехнулся, покачав головой. Некоторые движения отзывались болью в местах ранений, но он не собирался покидать строй. События прожитых суток в корне изменили его, словно Нечаев родился вторично, сначала погибнув, а затем возродившись в затянувшемся бою, где не выдерживал металл и разлетались в клочья механические приводы.

Конечно, речь идет о его душе, мировоззрении, а не о теле. Оно ныло, причиняя ему массу болезненных неудобств. Да и выглядел он хуже, чем все остальные, — многократное применение боевых стимуляторов, которые сначала колол ему Хьюго, а затем автомат поддержания жизни, входящий в систему жизнеобеспечения серв–машины, не добавило ему здоровья. Казалось, что в теле Вадима не осталось ни капли жировых запасов, кожа плотно обтягивала обострившиеся скулы, исцарапанные пальцы рук выглядели усохшими, словно у долго голодавшего человека.

— Выведите этот генетический эталон и пристрелите, как бешеного пса, — неожиданно произнес он, не повышая тона. — Пусть он разделит участь тех, кого убивал, сидя за броней серв–машины.

Речь Нечаева была тихой, взвешенной, без ненависти или неприязни в голосе… и тем страшнее прозвучали его слова в наступившей вдруг немой тишине.

В эти секунды на собравшихся под маскировочной сетью вдруг накатила жуть. Все головы повернулись к Вадиму, который по упомянутым причинам выглядел как выходец с того света. Зеленоватый сумрак неяркого освещения только добавлял черт этому сходству.

Даже Дорохов не ожидал подобного поворота событий.

Офицер, о котором шла речь, побледнел, изменившись в лице, но, нужно отдать должное, все еще сохранял остатки самообладания, до тех пор пока из–за импровизированного стола, нарушая возникшую тишину, не встал рослый житель Дабога.

Тихо клацнул затвор автоматического пистолета.

— Пошли.

В этот миг не выдержали нервы у самого молодого пилота. В отличие от двух товарищей, его с самого начала заметно трясло, будто осиновый лист на ветру,

— Нет… Не убивайте его! Не надо нас расстреливать! Я… Я готов сотрудничать с вами! — Он говорил сбивчиво, взахлеб, словно боялся не успеть высказаться до конца.

Нечаев молча кивнул.

Он держался на пределе сил, стараясь скрыть свое ужасное самочувствие, и оттого его облик становился еще более натянутым, напряженным.

— Говори.

— Цель атаки серв–батальона — космопорт вашей планеты. Мы должны были скрытно продвигаться к нему, а затем стремительной атакой овладеть всей территорией порта и удерживать ее до подхода основных сил.

— Сопляк… — прошипел пленник, которого минуту назад едва не вывели за ближайшую прибрежную дюну.

— Заткнись, — посоветовал ему Дорохов. — Эй, Баграмов, — окликнул он одного из своих людей, стоявших на постах подле КП. — Отведи его в планетарную машину и запри в кормовом отсеке.

Из мрака, сгущавшегося вне освещенного круга, возникла фигура часового.

— Это все? — Взгляд Нечаева, который пропустил мимо ушей второстепенный, по его мнению, диалог, по–прежнему сверлил начавшего давать показания младшего офицера.

— Нет… — упавшим голосом сознался тот, отводя глаза. — Серв–батальон не должен был выходить на связь с командованием, действуя максимально скрытно, но ситуация в космосе изменилась… — В этот миг на него накатила очередная волна страха, и он снова начал говорить быстро и сбивчиво, проглатывая окончания слов: — Все крейсера эскадры получили серьезные повреждения на подступах к планете… — Он судорожно сглотнул. — Теперь они нуждаются в стационарном ремонте… Два из них, по–моему, вообще лишились возможности совершать гиперпространственные прыжки…

— Вы получили новый приказ? — спросил Дорохов, вступая в процедуру допроса.

— Да. Ускоренным маршем, сминая любое сопротивление, двигаться к космическому порту планеты… атаковать его, взять штурмом и удерживать до тех пор, пока конвойные носители, пришвартовавшись к крейсерам, не опустят их на захваченную территорию.

— Они хотят посадить пространственные корабли на площадки нашего космопорта? — поразился Дмитрий. — Это возможно?

— Да, — лейтенант сил Земного Альянса обернулся к Дорохову. — Я не лгу!.. Существует специальный тип конвойных судов, которые стыкуются с крейсером, выводят его за счет своих двигательных установок на нужную орбиту, а затем такая связка начинает геостационарный маневр над избранной точкой поверхности планеты, в частности над космопортом. Смысл маневра — уравнять орбитальную скорость крейсера со скоростью обращения планеты вокруг своей оси.

— То есть буксировочные суда обеспечивают ему «зависание» над местом посадки? — спросил Герман Дрейк, пилот «Ястреба», тоже житель Дабога, который хорошо разбирался в серв–машинах, но имел лишь общее представление о космической навигации.

— Да, — подтвердил его догадку пленный лейтенант. — Потом, по завершении геостационарного маневра, начинается вертикальный спуск поврежденного базового корабля. Четыре или шесть носителей, в зависимости от массы крейсера, обеспечивают работой своих двигательных установок его плавный вертикальный спуск на поверхность планеты.

— Хорошо, это ясно. — Дорохов покосился на Вадима, который слушал пленного офицера с напряженным вниманием. — Теперь я хочу понять, зачем кораблям осуществлять посадку на Кьюиге

— Нам не докладывали об этом… сэр. — Офицер опять нервно сглотнул. — Предполагаю, что повреждения крейсеров не могут быть исправлены в космосе. Многие операции проще и быстрее произвести на земле, при наличии силы тяжести, пригодной для дыхания атмосферы и ремонтной базы, которой неизбежно должен располагать любой космический порт.

— Когда вы должны выйти на связь с базовыми кораблями? — оборвал его пояснения Нечаев.

— Последний сеанс был осуществлен в разгар штурма береговых укреплений, когда стало ясно, что полковник Шерман и майор Райбен погибли. Командование принял на себя капитан Макмиллер, но сейчас и он мертв.

— Кто из вас старший по званию? — спросил Нечаев, глядя на двух оставшихся под тентом маскировочной сети офицеров Земного Альянса.

— Я, — после недолгой паузы сознался угрюмого вида пилот в обгоревшей униформе, не принимавший до сих пор участия в допросе.

— Ваше имя и звание?

— Джон Хански, капитан, командир второго механизированного взвода, — ответил он.

— По старшинству, при сложившихся обстоятельствах, вы должны принять на себя командование соединением? — спросил у него Вадим.

— Да.

Нечаев некоторое время молчал, что–то обдумывая, затем указал капитану на станцию связи, демонтированную с одного из подбитых «Фалангеров». Рядом на треноге была установлена параболическая спутниковая антенна.

— Сейчас, капитан, вы выйдете на связь с базовыми кораблями, — произнес Вадим. — Доложите, что линия береговых укреплений прорвана и более ничто не препятствует продвижению серв–батальона к космопорту планеты. В вашем распоряжении осталось шесть «Фалангеров» и четыре «Хоплита» — это истинные данные по количеству годных для ремонта серв–машин. Я хочу услышать, какие инструкции выдаст вам командование эскадры.

Капитан Хански поднял глаза, встретившись взглядом с Нечаевым.

— Что мы получим взамен? — спросил он, собрав для этого вопроса всю свою волю, потому что чувствовал, как необъяснимо робеет от одного вида сидящего напротив изможденного человека.

— Жизнь, — коротко ответил ему Вадим. — Вам будет сохранена жизнь.

Капитан молча склонил голову.

Они признают только одну власть — власть силы, — с внезапной, необъяснимой тоской подумал Нечаев, следя за тем, как капитан усаживается на перевернутый ящик подле станции связи.

Он ощущал, как вместе с каждым действием, словом, направленным на стратегически быструю и одновременно морально жесткую реализацию выгод, полученных от тяжелой победы, в нем что–то необратимо меняется. Это было важно для него лично, но стремительное развитие ситуации не предполагало даже минутной передышки на то, чтобы отрешиться от насущных проблем, задумавшись о себе.

Он делал то, что требовали обстоятельства, разум, интуиция, а внутри что–то перенастраивалось, словно во время боя лопнули все струны души, и вот теперь там натягивали новые, не принятые рассудком и не одобренные сердцем…

Джон Хански сел на перевернутый ящик, надел на голову тонкий обруч коммуникатора с крошечным микрофоном на конце и положил руки на клавиатуру демонтированного с боевой машины терминала связи.

Дейвид Хорман, тот самый рослый беженец с Дабога, молча встал за его спиной, приставив к затылку земного офицера ствол пистолета.

Глядя на него, Вадим попытался представить, каким был этот человек до начала вторжения сил Альянса в систему Дабога, но не смог. Воображение отказывалось рисовать рослого, жилистого Хормана веселым, улыбающимся, окруженным своей семьей… а ведь у него наверняка была семья… — подумалось Нечаеву

Он многое не мог представить себе, в том числе и того, что на самом деле Дейвид — ученый, экзобиолог, специалист по гибридным формам жизни родной планеты. У него действительно была семья, но теперь все, что радовало его в прошлом, превратилось в пепел — серый прах радиоактивной зимы, который носил по новорожденным ледникам свирепый ветер…

Вадим лишь чувствовал, что становится похожим на него: живой внешне и мертвый внутри. Ощущать это было страшно, потому что все прежние моральные ценности, то, что составляло основу души молодого пилота, только вступившего в самостоятельную жизнь, безжалостно уничтожено, а взамен прорастало что–то страшное, холодное, чему еще не было названия, — была лишь боль и ощущение невосполнимой утраты…

***

Связь с орбитой установилась достаточно быстро.

Вахтенный офицер, принявший позывные, выслушал доклад Джона Хански и ответил:

— Подождите, капитан, я не полномочен принимать решения по данной информации.

Задержка на том конце связи была недолгой.

Новый голос, зазвучавший в приборе связи, включенном на громкое вещание, чтобы диалог был слышен всем собравшимся на импровизированном КП, показался незнакомым не только защитникам Кьюига, но и двум присутствующим офицерам Земного Альянса.

— Докладывайте, капитан! — приказным тоном потребовал абонент.

— Прошу простить, с кем я говорю? — резонно осведомился Джон Хански.

— На связи временно исполняющий обязанности командира второй эскадры генерал Горнев, — ответил голос в коммуникаторе. — Адмирал сейчас в лазарете, он получил ранение в результате аварии. Докладывайте же наконец! Где вы находитесь? Каково состояние серв–батальона?

— Мы прорвали линию береговых укреплений. — Джон Хански взял себя в руки и говорил достаточно ровно, хотя ствол автоматического пистолета по–прежнему неприятно холодил его коротко стриженный затылок. — Теперь путь к космопорту Кьюига открыт, — произнес он. — Батальон понес тяжелые потери, погибли полковник Шерман, майор Райбен и сменивший его капитан Макмиллер. В моем распоряжении осталось десять машин — шесть «Фалангеров» и четыре «Хоплита».

На некоторое время наступила пауза. Генерал Горнев переваривал полученные новости, и Вадим с Дмитрием успели обменяться напряженными взглядами, — оба понимали, что от реакции исполняющего обязанности командира эскадры зависит сейчас очень многое, — в частности, судьба мирных поселений их родной планеты.

— Слушай сюда, Хански… — внезапно вновь зазвучал голос в коммуникаторе. — Я не в состоянии продержаться на орбите более двух стандартных суток. Эта бесноватая атака перевооруженных шаттлов нанесла крейсерам эскадры огромный урон. Цепь аварий продолжается, но мы не можем остановить главные силовые установки, пока находимся в космосе. Конвойные носители уже буксируют флагман эскадры к точке орбиты, расположенной над космопортом. Я бы с удовольствием вывалил на головы аборигенов парочку орбитальных бомб, но космопорт нужен мне невредимым, понимаешь?

— Так точно, господин генерал… — дрогнувшим голосом ответил капитан Хански.

— Хорошо, что ты осознаешь это. Слушай приказ. — Горнев, видимо, не любил посвящать младших офицеров во все нюансы предполагаемых операций, но в данном случае у него не осталось иного разумного выбора, кроме как подробно проинструктировать капитана. — Оставь поврежденные серв–машины, скинь со своих плеч всю обузу и ускоренным маршем двигайся к столице — Клайфпорту, он обозначен на твоих тактических картах Космопорт расположен южнее, в двадцати километрах от него. Ты должен выйти к стартопосадочным полям не позднее чем через пятнадцать часов — синхронно с посадкой флагмана эскадры, который получил наибольшие повреждения. Сминай любое сопротивление на своем пути, но не останавливайся, пусть за твоей спиной окажутся какие угодно силы противника, — прорывайся вперед, чтобы обеспечить контроль порта в момент посадки.

Генерал Горнев опять на минуту прервал инструктаж, а затем добавил:

— Я послал ультиматум правительству планеты и получил ответ от некоего полковника Шахоева, который представился мне как командующий силами самообороны. Он согласен капитулировать под гарантию того, что мы не станем бомбить города и населенные пункты, но, судя по его уступчивости, он не знает о плачевном состоянии базовых кораблей эскадры. Мы сбили все спутники контроля, но неизвестно, какими наземными силами располагает этот полковник и как он поведет себя, когда увидит покалеченные корабли. Ты ведь должен понимать — во время атмосферного спуска мы будем вынуждены свернуть все огневые установки главного калибра, и прикрывать посадку будут только звенья космических истребителей, которые, как выяснилось, с трудом маневрируют в атмосфере. Так что главным гарантом безопасности кораблей эскадры по–прежнему остается твой серв–батальон. Нам необходимо, чтобы твои машины контролировали порт в течение пятнадцати минут, пока флагман не опустится на опоры. Как только мы коснемся стеклобетона, начнется процесс реактивации свернутых боевых систем. Развернув огневые комплексы главного калибра, я смогу контролировать пространство в радиусе ста пятидесяти километров от корабля, а десантные группы организуют оборону ближних подступов. Но, повторяю, в момент посадки все будет зависеть от твоих машин. Если полковник Шахоев подготовил ловушку, то ты должен обнаружить ее и упредить этого аборигена, нанеся превентивный удар по вероятным силам сопротивления, прежде чем флагман начнет снижение.

— Я понял, — коротко произнес Джон Хански в ответ на длинный монолог командующего.

— Тогда действуй, капитан. Не теряй ни минуты. Продвигайся быстро и по возможности скрытно. Выйдешь на связь, когда будешь в пятидесяти километрах от космопорта, тогда и сведем наши действия в конкретный синхронный план.

— Да, господин генерал… — Хански покосился на Нечаева и Дорохова. Вадим кивнул ему, и капитан завершил фразу: — Я немедленно начинаю движение к космопорту планеты.

***

Это была самая длинная ночь в жизни Вадима Нечаева.

Ночь неотложных дел и одновременного перелома чувств, обновления души, если те ошметья, которые оставил жестокий бой от его прежних чаяний, надежд, принципов и привязанностей, можно было по–прежнему называть емким термином «душа»…

Ему думалось, что нет.

Ночная прохлада, упавшая с небес, как будто остудила разум, заставляя хаотичные бессвязные обрывки впечатлений складываться в осознанную и цельную картину произошедшего.

Он понимал, что уже никогда не станет прежним. Все теперь воспринималось иначе, жестче, критичнее, если не сказать — злее. Думая о себе, Вадим не мог сдержать непроизвольной, но надрывной внутренней усмешки. Жизнь жестоко проволокла его сквозь череду смертельных опасностей и вот отпустила теперь изможденного, но живого, заглянувшего в лицо смерти, но избежавшего ее цепких объятий…

Все рушилось. Хотелось хохотать, вспоминая уроки истории в среднеобразовательной школе, часы, посвященные параграфам, повествующим о Зоне Отчуждения, об извращенной и деградировавшей цивилизации юга…

Кого они пытались презирать, вуалируя свое высокомерное отношение обкатанными научными формулировками? Деградация, регресс, мутагенные факторы…

Кем была, например, Яна, отдавшая ему часть своих жизненных сил, возможно, состарившаяся на несколько лет ради его спасения? Разве она не являлась человеком?

Разве Зона Отчуждения — это не синтез двух биосфер?

Разве эти пришельцы с далекой прародины не такие же люди, аж прочие обитатели Кьюига, и не повторял ли тот офицер на допросе слова из кьюиганских учебников!

Для землян они все — генетически нечистые особи, мутанты, охранившие строение тела человека.

Хотелось спросить самого себя–какой же я мутант?

Но все перечисленное выше являлось лишь малой толикой вопросов и потрясений, которые узлом сплетались в сознании Вадима.

Он механически решал необходимые в данный момент организационные вопросы, отдавал распоряжения, спорил с Дмитрием по поводу попавших в плен техников Земного Альянса — можно ни доверять им при мелком ремонте поврежденных серв–машин, слушал ручательства Сайкова, а мысли все время сворачивали в одну сторону: ярко вспоминался тот миг, когда онемевший от напряжения палец потянул спусковую скобу автомата, и пули хлестнули, разбрасывая песок, с глухим металлическим звоном прошибая броню, выбивая алые брызги из–под ромбовидных керамлитовых пластин… Перед глазами стояли падающие, как подкошенные снопы, солдаты, тело полковника, отброшенное очередью на несколько метров, рука майора, в агонии царапающая окровавленный песок…

Скольких землян он убил и сколько еще предстоит смертей?

Вадим не испытывал мук совести, — внутри все будто окаменело, он лишь пытался отдать себе отчет: кем стал он и кем являлись люди, вторгшиеся на Кьюиг? Почему они убивали друг друга, испытывая одинаковую ненависть, одинаковый страх, равную боль?

Будут ли тени убитых приходить к нему по ночам?

Вадим чувствовал, что — нет. Он словно замерз изнутри, и это ощущение, когда ты понимаешь, что перестал страшиться, способен идти и убивать дальше, пусть ради великой цели независимости своей планеты… — это чувство ледяной пустоты, предопределенности оказалось на поверку во сто крат хуже панической нервной дрожи и прочих признаков непроходящего стресса, который он испытывал, едва встав на этот путь…

— Дима, я сейчас вернусь, — внезапно произнес Нечаев, прерывая разговор, от смысла которого он отключился, потеряв нить рассуждений.

— Ты куда, Вадим? — Дорохов удивленно посмотрел на него.

— Две минуты, ладно? — уклонился от прямого ответа Нечаев, исчезая в темноте.

Кормовые люки боевой планетарной машины были плотно задраены, рядом на корточках сидел часовой, в котором Вадим со смятением узнал Хьюго.

— Как нога? — машинально спросил он, внутренне устыдившись, что не отыскал андроида раньше.

— Все в порядке, Вадим, — в своей лаконичной манере ответил андроид. — Сержант Сайков, по–моему, неплохой парень. Он быстро сообразил, что на передовом рубеже обороны в достатке разных запчастей от подобных мне машин.

Вадим присел рядом с Хьюго, у которого действительно снова было две нога, и, достав сигареты, спросил:

— Ты можешь мне ответить, Хью, кто ты?

— Я?

— Да, ты. Ты воюешь на стороне одних людей, убивая при этом других, и чувствуешь себя, судя по всему, вполне комфортно. — Он искоса взглянул на андроида. — Где твоя зона отчуждения, Хьюго?

— Ты задал странный вопрос, Вадим, — повернувшись к нему, ответил дройд. — Если ты хочешь знать, почему я на вашей стороне, — то здесь мной руководит целесообразность. Для тебя я являюсь неоспоримой ценностью, союзником, другом, а для любого пришельца встретившийся на пути андроид незнакомой модели и непонятного поведения — лишь опасная и досадная помеха…

— А все–таки. Кем ты ощущаешь себя?

Хьюго задумался. На две или три секунды, но — задумался.

— Я — нечто, — наконец ответил он. — Не машина, потому что думаю, как люди, и не человек, потому что создан вами из искусственных материалов.

Вадим промолчал. Иные человекоподобные роботы аналогичной модели по сравнению с Хьюго выглядели бледными подобиями, хотя времени на саморазвитие у них было вполне достаточно. Да, за века колонизации их осталось мало, но Нечаев мог припомнить; как минимум десять–пятнадцать семей, у которых имелись старые машины…

Вадим глубоко затянулся, ощущая во рту не вкус табачного дыма, а лишь противную горечь, и спросил:

— Почему, в таком случае, другие андроиды твоей серии либо ушли от людей, либо до сих пор нянчат детей, вытирают пыль, а ты воюешь?

— А разве ты не понял? Когда включилась моя функция саморазвития, исполнительный дройд по имени Хьюго превратился в любопытного младенца. Меня не только создали люди, но и воспитали… своим примером, прежде всего. Ведь бытие определяет сознание, верно? — уточнил он. — Да, частью моего существования являлась война, в момент столкновения двух человеческих анклавов, ну и что? Я ведь не застыл в той точке времени, а развивался до и после столкновения… — Заметив, что Вадим по–прежнему смотрит на него с недопониманием во взгляде, Хьюго пояснил: — Другим машинам моей серии повезло либо в большей, либо в меньшей степени. Кто попал в «нормальные» семьи, тот и вырос в своем саморазвитии в уравновешенного, преданного хозяевам, по–своему любящего их слугу, механического друга семьи. Если быть точнее, вырос не ощущающим никакой ущербности в таком положении. А кто–то достался людям неумным, злым, ненавидящим друг друга и развился соответственно в машину с неадекватным агрессивным поведением. Все очень просто, Вадим: вы нас создали, затем воспитали, а уже потом оглянулись на содеянное и справедливо ужаснулись, — ведь добрая половина бытовых машин развилась в агрессивных, не уважающих понятие «жизнь» механических отморозков. Но у кого они учились этому?

— У людей… — глухо признал Вадим, понимая, что иных источников наглядного примера у андроидов не было.

— Нас испугались и постарались убрать, разрушить, забыв о том, что путь саморазвития любой машины, как лиана, переплетен с поступками своих хозяев и невольных воспитателей, — подтвердил его мысль Хьюго.

— А кто воспитал тебя? — спросил Вадим, не чувствуя, что уголек сигареты начинает жечь пальцы.

— Хороший человек, — лаконично ответил дройд, понимая, что имя собственное ничего не скажет Вадиму. — Я вырос в сельве, среди небольшого сообщества людей, ведущих постоянную борьбу за выживание… Но беда всех машин — в нашем долголетии… — заметил он. — Был период, когда я ощущал себя нужным, созидал и одновременно развивался, но сменились поколения, произошла война, а после ее окончания потомки моих первых хозяев решили, что участие в боевых действиях изменило сущность всех андроидов и я лишь маскируюсь под преданного механического слугу семьи…

— Автоматная очередь… — начал было Вадим, но Хьюго прервал его кивком.

— Да, в меня стрелял последний хозяин, правнук того человека, которого я своими руками извлек из крионической камеры после крушения колониального транспорта. В отличие от прадеда, он не любил машины и не доверял им.

— И ты?

— Я ушел… Уполз в горы, подальше от сельвы, чтобы затаиться во мраке пещеры, и еще некоторое время стоял там, полностью обездвиженный, пока не решил закончить это бессмысленное прозябание. Я погасил свой реактор.

Вадим переживал откровенный рассказ андроида с не меньшей глубиной, чем делал бы это, слушая человека. Жизнь не переставала удивлять его. Оказывается, у машин тоже есть свои судьбы, короткие и длинные, драматичные или спокойные… Здесь, на Кьюиге, смешались в едином котле не только три человеческих анклава, существовала еще и механическая ветвь носителей псевдоинтеллекта, если последнее слово сохранило справедливость своей приставки…

И вот теперь сюда вторглась еще одна сила, которая реально грозит уничтожить сложившийся уникум… Сколько лет мы жили, не видя друг друга, заочно презирая иные сообщества людей и даже не подозревая о самоорганизованном анклаве машин… — подумал он. — А ведь поздно, — пришла еще одна мысль. — Андроидов уже успели уничтожить, превратив их загадочную самобытность в груды опаленного покореженного металла…

— Значит, тебя насильно вернули к жизни? — вслух спросил он.

— Да. Это сделал сержант Сайков, компьютерный техник того взвода, который почти в полном составе погиб в глупом столкновении с моими более агрессивно развившимися собратьями. Их следовало просто обойти стороной…

Нечаев горько усмехнулся:

— Я смотрю, ты делаешь жизненный выбор, но не держишь при этом зла…

— Да, потому что я машина и мыслю несколько иными категориями ценностей, — ответил андроид. — Вы, люди, сами разберетесь друг с другом, а для меня важен Кьюиг, планета, где родилось мое сознание. Если ее превратят в шлак, как Дабог, мне придется хуже, чем тогда в пещере…

Вадим отшвырнул в сторону давно погасший окурок.

Направляясь сюда, он хотел поговорить с офицером, которого едва не приговорил к расстрелу за наглую, выводящую из себя надменность, но после общения с Хьюго говорить еще с кем–либо попросту расхотелось.

Прежде стоило разобраться в самом себе, понять, сможет ли он делать свой выбор, не испытывая при этом жгучей, сводящей с ума ненависти, когда каждое неосторожно оброненное слово будет для него поводом к расстрелу. Хватит ли у него силы воли, чтобы преодолеть растущую внутри пустоту, найти новый смысл во внезапно захватившем его водовороте смертей и событий?

Чем он мог уравновесить народившееся внутри бездушие?..

Ведь все закончится рано или поздно, и чем я буду жить тогда? — Вадим спросил это у самого себя, даже не задумавшись о том, что война, по сути, только начинается, и неизвестно, сколько отмерила ему судьба. День? Два? Остаток этой ночи или полную жизнь, до естественной старости?..

***

Не в силах справиться с собой, Вадим просто ушел в ночь.

Для этого не нужно было шагать многие километры, — тьма окутывала склоны близлежащих холмов, нависая над ними тяжким осязаемым саваном, сквозь который не было видно ни зги.

Он шел, пошатываясь от измождения, пока под ногами не зашуршала мягкая, шелковистая, чудом уцелевшая на склоне трава.

Упав на нее, он понял, что травостой пахнет смертью. От благоухания Кьюиганской степи остались лишь жалкие флюиды, забитые горьким запахом пожарища и кисловатым — взрывчатки…

Он лежал, раскинув руки, смотрел в бездонный колодец неба, где ярко сияли звезды, и осознавал, что тонет в захватившем его душу и разум водовороте. Скоро наступит утро, и он потеряет право на сомнения, поведет вместе с Дороховым отремонтированные за ночь серв–машины и доверившихся ему людей на защиту космопорта, навстречу тяжелым крейсерам далекой прародины, которые будут опускаться с небес как покалеченные, но все еще смертельно опасные левиафаны…

Вадим не мог остановить безудержный круговорот мыслей, хотя хотел, хотел до дрожи, до зубовного скрежета… но ненависть нечем было уравновесить, и он все глубже погружался в черноту мыслей, и на ум уже шли избирательные картины! Он видел вытоптанную степь, курящиеся дымом воронки, презрительную гримасу на лице полковника Шермана, направляющего ему в лоб ствол импульсного пистолета…

Они нелюди… — стучало в висках.

Тогда кто люди?

Зачем пытаться понять мотивы захватчиков, когда достаточно отдаться течению черного водоворота и просто исполнять свой долг, драться до конца, до последнего вздоха, как он делал это накануне днем?

Вадим так глубоко погрузился в свои растерзанные мысли, что услышал шелест раздвигаемой травы только в тот момент, когда влажный нос пса уже ткнулся ему в щеку.

Вздрогнув, Вадим резко сел.

Силуэт Яны четко прорисовывался на фоне звездного неба.

Зачем она пришла?.. — Первая мысль по инерции оказалась злой, отчужденной, но потом, спустя секунду, Вадим заметил, что девушка стоит, сжимая в руках знакомый ему шунт, и от этого стало вдруг еще горше на душе, будто он подсознательно ожидал чего–то другого…

Потонув в своих мыслях, Нечаев на секунду забылся, запамятовал, что сегодня утром, спустя буквально несколько часов, он нужен батальону свежим, здоровым, полным энергии и сил… И вот она пришла к нему, отыскала в ночи с помощью пса, чтобы отдать ему еще одну частицу собственной жизни ради защиты планеты, ради…

Яна сделала шаг навстречу, присела рядом, коснулась прохладной ладонью его плеча, ощутив, что мышцы Вадима напряжены до дрожи, что он вот–вот сорвется, лишь бы скинуть дикое внутреннее напряжение.

Она интуитивно почувствовала, что он сейчас вскочит, наорет на нее, и сжалась, словно ожидала этого хлесткого удара…

Они не произнесли ни звука, все заключалось в нескольких жестах, случайном касании, и Нечаев вдруг увидел себя со стороны, — бледного, усохшего, с перекошенным лицом, и ее — сжавшуюся.

Боже, что сделал с нами этот день…

Он вспомнил, как Яна смотрела на него раньше, и вдруг болезненно догадался: Зона Отчуждения в ее душе растаяла, она пришла к нему не как сестра милосердия, исполняющая свою обязанность, а как приходит человек к человеку…

Осознание этого больно резануло, оставив еще один невидимый шрам.

Он не знал, что ему делать, как себя вести, лишь внутри все дрожало от напряжения, словно все его чувства сплелись сейчас в единый клубок и душат, душат последнюю искру, оставшуюся от самосознания того Вадима Нечаева, который жил просто и беззаботно всего две недели тому назад…

Он еще не понял главное: эта искра — самое ценное, что у него осталось.

Яна повернула голову и посмотрела на степь — ровный пласт черноты, уходящий к сереющему, предвещающему скорое утро горизонту.

Их Зона Отчуждения осталась позади, она была пройдена их ногами, изрыта воронками от выпущенных в них снарядов, полита их кровью… У нее тоже осталась лишь малая частица прошлого мироощущения, осколок души, который она принесла сюда, к Вадиму.

Ни он, ни она не могли знать, как из обычных, ничем не примечательных людей выковываются души солдат.

Сейчас они не думали об этом. Они боялись потерять самих себя в окружающем мраке, и потому их руки непроизвольно потянулись навстречу друг другу…

Шунт биологического контакта с шелестом упал в прогорклую траву. Пес, фыркая, прошел несколько шагов вниз по склону и исчез в темноте, повизгивая приводами протезов.

У него тоже были свои дела, и он не хотел мешать двум людям, оставшимся в траве на изуродованном склоне прибрежной высоты.

Благодаря своему примитивному и бесхитростному восприятию жизни, пес был в данный момент намного прозорливее двух людей, — они найдут путь в окружающем мраке, их души сольются, потому что нуждаются в любви, которая способна если не погасить, то, по крайней мере, приглушить вскипевший в их душах ад…

Конечно, мысли исчезнувшего во тьме пса были более просты, но они отражали именно такой смысл.

Когда полоска зари окрасила багрянцем далекий горизонт, он вернулся и застал их спящими, тесно прижавшимися друг к другу.

Трава вокруг была помята.

Отыскав по запаху валяющийся в стороне шунт, пес принялся будить Яну и своего нового хозяина.

Наступал день, еще более тяжкий, чем предыдущий.

Глава 11

Побережье. Раннее утро

— Батальон, строиться!

Солнце горячечным шаром висело низко над землей, воздух еще стыл прохладой ночи, клочья тумана плыли вдоль земли, смешиваясь на том берегу пролива с лениво дымящимися остовами безнадежно выгоревших серв–машин.

Десять исполинов высились над разрушенными бетонными укреплениями правобережья. Пять «Фалангеров», четыре «Хоплита» с терминированными программными пакетами «Одиночка» и «Ястреб» — переоборудованный для нужд войны аграрный шагающий робот с планеты Дабог — один из прототипов выстроившихся рядом земных машин.

Между сервоприводными колоссами стояли четыре БПМ.

Построение происходило на бетонной площадке перед мостом, достаточно обширной, чтобы уместить всю технику вновь сформированного серв–батальона. Поодаль, в начале прорубленной за ночь просеки, застыли два штурмовика, переоборудованные из обычных челночных кораблей.

Люди на фоне выстроившейся техники казались ничтожными букашками, но именно они, а не механические титаны являлись главной движущей силой событий.

Вадим и Дмитрий стояли напротив выстроившихся шеренг.

Подле каждой серв–машины находилось по три человека: пилот и двое техников. Исключение составлял «Ястреб», который мог обслуживать только сам Дрейк. Несмотря на усилия земных конструкторов, серв–машины Альянса радикально отличались от аграриев Дабога, и ни один техник, обучавшийся для работы с «Фалангерами» и «Хоплитами», не мог за одну ночь вникнуть в тонкости конструкции инопланетной машины.

Впрочем, никто и не пытался это сделать. Ночь ушла на предварительное формирование соединений, и только под утро отобранные по рекомендации Сайкова техники приступили к осмотру и срочному ремонту машин разгромленного парка планетарной техники.

Нужно отдать им должное, — люди, за которых поручился Сайков, работали на совесть. Сначала Вадиму показалось, что они делают это из страха за свою судьбу, но, вернувшись перед самым рассветом вместе с Яной с того холма, где они провели всего несколько часов, он присмотрелся к работающим и по долетавшим до него репликам вдруг понял — они не дрожат за свою шкуру, а, наоборот, стараются скрыть невольную радость от внезапного оборота событий.

Какими же были их прежние условия существования и жизненные перспективы, если плен в их понимании благо? — невольно подумалось ему, и эта мысль прозвучала в унисон с остальными, созревшими этой ночью выводами.

Посоветовавшись с Дороховым, он направился тогда к бронемашине, где в наглухо запертом кормовом отсеке сидели трое пленных пилотов.

Хьюго поблизости уже не было, андроид помогал техникам в восстановлении девяти пригодных к дальнейшей эксплуатации серв–машин, но формирующемуся на глазах батальону не хватало одного пилота. Четверо беженцев с Дабога имели опыт вождения шагающих исполинов своей родины и с готовностью выставили собственные кандидатуры, сам Нечаев уже имел минимальный опыт управления «Фалангером», Сайков, без сомнения, автоматически вливался в отряд, Дорохов, который провел много часов в общении с Германом Дрейком, вызвался занять рубку управления легкого «Хоплита», еще один техник, по рекомендации Николая, был допущен к пилотированию разведывательной машины, и, неожиданно для Вадима, Яна категорично заявила, что она в состоянии сладить с тридцатитонным серв–механизмом, если тот будет переведен на полуавтоматическое управление.

Вадим не поверил ей, запротестовал, но Яна доказала свою состоятельность. Вскарабкавшись по лесенке внутрь «Хоплита», она, выслушав инструкции Сайкова, заставила машину не только сдвинуться с места, но и сделать своеобразный круг почета по периметру бетонированного плаца, где происходила подготовка машин.

Закончив эти операции и спрыгнув на землю, она объяснила, что в их поселке осталось много техники, с которой, по сложившейся традиции, были сняты блоки полной автоматики, а все управление осуществлялось через вторичные полуавтоматические цепи.

Вадиму некогда было вникать в подробности, оставалось лишь довериться ей, памятуя о том, как он сам, впервые попав в рубку управления «Фалангером», смог вступить в бой, управляя тяжеловесной, абсолютно незнакомой ему машиной. Земные инженеры действительно сотворили техногенное чудо, сделав интерфейс управления новых боевых машин доступным для любого человека, который знаком с техникой и не испытывает перед ней комплексов и фобий…

Таким образом, оставалось решить проблему с одним пилотом для «Фалангера», и Вадим, понаблюдав за техниками и их реакцией на события, решился поговорить с капитаном Хански.

Вадим интуитивно выбрал его, отбраковав лейтенанта за трусливость и нервозность, а второго капитана за нескрываемую ненависть и презрение, которые он демонстрировал по отношению к людям, населяющим Кьюиг.

— Джон, на пару слов, — произнес Нечаев, отворив задний люк БПМ.

Хански, согнувшись, вылез наружу. Нечаев закрыл за ним люк и предложил:

— Отойдем в сторону.

Достав сигареты, он протянул пачку пленному офицеру. Тот отрицательно покачал головой.

— Не курите, капитан?

— Почему же… — Хански ответил угрюмо, но без вызова в голосе. — Остерегаюсь, — объяснил он.

Вадим понял, что подразумевает Джон. Все они, от генерала до последнего рядового, были детьми иной биосферы, и даже здесь, на удалении в сотни километров от пограничных зарослей сельвы, никто из землян не мог чувствовать себя спокойно. Они дышали особым образом, — это бросилось в глаза Нечаеву еще при встрече с Сайковым, который вдыхал через нос и выдыхал ртом. Голоса всех землян поначалу казались Вадиму одинаково гнусавыми, по той причине, что в носу у каждого из пришельцев располагались специальные фильтры, — незаметные снаружи, они пропускали сквозь себя воздух Кьюига, очищая его химическими реагентами, и только после этого жизненно важный компонент получали легкие человека.

— Я не стану лукавить, Хански, нам нужен пилот, — произнес Вадим, прикуривая сигарету.

Джон заметно побледнел По его лицу несложно было понять, сколь противоречивы вспыхнувшие в нем чувства. Он молчал, не глядя на Нечаева, а его правая щека заметно подергивалась при каждом выдохе.

— Ты думал, что утром вас выведут на расстрел?

Вадим вспомнил самого себя на временном КП в период допроса и внутреннее усмехнулся, мысленно признавая закономерность реакции пленного. С ним стоило поговорить начистоту, без упреков и угроз, высказав наконец истинную суть вещей, о которой Вадим думал всю эту бесконечно длинную ночь…

— Нет, ты ошибаешься, Джон, — произнес Вадим, облокотившись о борт бронемашины. В данном случае ему было наплевать на тот факт, что еще как минимум двое офицеров слушают его слова, — все, что он собирался сказать, в равной степени относилось и к ним.

— Рано или поздно, Нечаев, мы все сдохнем. — Голос Джона Хански прозвучал глухо и вызывающе. Он внезапно расстегнул магнитную липучку на манжете униформы и, задрав рукав, показал Вадиму небольших размеров капсулу с мутноватой жидкостью, которая была двумя заостренными концами имплантирована в вену. — Это метаболический преобразователь. Фильтры в носу уже действуют плохо, запас их реагентов истощился. Когда кончится ресурс этой капсулы, я просто заболею и умру от какой–нибудь формы вашего легкого насморка.

— А ты не подозревал об этом, когда вас пичкали сказками о райских планетах и свободных поселениях под открытым небом? — спросил Вадим. — Никто из вас не задумывался о том, что это будут чужие планеты?

— Задумывались… — Хански исподлобья посмотрел на Нечаева и вдруг попросил: — Дай сигарету… Один черт, фильтры уже практически не работают…

Вадим молча протянул ему пачку, потом дал прикурить от своей зажигалки.

Джон жадно затянулся, вдыхая и выдыхая ртом, и у него вдруг закружилась голова. Он не знал, что тому виной: воздух Кьюига, напрямую попавший в легкие, или содержащийся в табаке никотин, от которого приходилось долго воздерживаться…

— Все мы догадывались, что миры, куда нас послали, далеко не райские… — поборов головокружение, произнес он. — Только дурак мог не понять этого, когда нас инструктировали экзобиологи, а потом вшивали эти капсулы и учили правильно дышать, пользуясь фильтрами. Но жизнь на Земле еще хуже, в сто, в тысячу раз…

— Это дало вам право бомбить Дабог? Убивать, жечь, уничтожать целые народы, не заботясь и не задумываясь о том, что они могут быть неповторимыми по своей природе?

— Пытаешься совестить меня? Тогда лучше расстреляй, как собирался, все равно каюк нам. В этой мясорубке победителей не будет. Те, кому доведется жить на этой планете, сейчас не тут и даже не на орбитах, а на Земле. Это война на годы… — Он неожиданно сплюнул на бетон под ребристые колеса бронемашины. — Ни ты, ни я не доживем до ее завершения…

— Ошибаешься, Джон. — Вадим сумел сдержать себя в руках и говорил достаточно ровно. — Во–первых, я гарантировал вам жизнь, а во–вторых, мы не звери и не дегенераты, ведущие полудикий образ жизни, как пытался заявить твой коллега. У нас также есть и передовые технологии, и наука, иначе наши предки попросту не выжили бы тут.

Он выбросил окурок, который прочертил во тьме огненную дугу и рассыпался снопом гаснущих искр.

— Мне трудно представить Землю, Джон, но я понял одно: там у тебя не было выбора, — здесь же он есть. Прекрати думать, как баран, идущий на убой вместе с остальным стадом. Я предлагаю тебе сесть в рубку серв–машины не потому, что считаю тебя потенциальным предателем… — Он взглянул на часы. — Меньше чем через сутки ваши крейсеры начнут посадку в космопорту Кьюига. Если они сделают это беспрепятственно, смогут высадить десант, отремонтироваться и вновь уйти в космос, в дальнейшем все выйдет именно так, как ты сказал: бойня будет продолжаться долгие годы, и мало кто из нас сумеет дожить до ее финала.

— А что будет, если мы остановим силы Горнева? Что изменится от этого?! — Губы Хански дрожали, потому что он, при всем прежнем самообладании, сейчас балансировал на грани истерического срыва. Сказывался психологический прессинг долгих переходов через сельву, внезапного, ожесточенного боя и неожиданного поражения…

— Изменится баланс сил, — ответил ему Нечаев. — Мне непонятно, почему я должен объяснять офицеру космофлота, что такое война в космическом пространстве?

Хански смотрел на него, пытаясь унять распоясавшиеся вдруг чувства, — он действительно плохо соображал в этот момент, потому что остро осознавал: этот парень, которому еще наверняка нет и тридцати, ни в одной из своих черт не отражает тот образ полудикого, злобного туземца–мутанта, который рисовала им пропаганда.

— Никто в колониях не готовился к войне, — наблюдая его замешательство, произнес Вадим. — Мы помнили о Земле, но варились в собственных проблемах выживания. Наша техника и технологии не имели военного уклона, но, тем не менее, Дабог вам взять не удалось, там на орбитах уничтожен целый ударный флот, затем планета Элио сумела отбить атаку, и вот основные силы Альянса на наших орбитах. — Нечаев рассуждал вслух, формулируя эти выкладки, в том числе и для себя самого, потому что, прожив эту ночь, связанную с личным моральным выбором, он уже мыслил иными категориями — Если мы возьмем второй ударный флот при посадке, у Альянса фактически не останется крупных космических соединений, пригодных для масштабных боевых действий, — заключил он.

— Этим ты не остановишь войну, — угрюмо возразил Джон. — К тому же есть еще и третий ударный флот, — заметил он, но тут же осекся, думая, что сболтнул лишнее.

— Да, — согласился Вадим, не обращая внимания на скомканную, оборванную на полуслове последнюю фразу Джона Хански. — Но космос и, в частности, гиперсфера — это не накатанный автобан, по которому непрерывным потоком могут домчаться боевые соединения. — Вадим развивал собственную мысль. — С потерей двух флотов Земле так или иначе потребуется строить новые корабли, наступит неизбежная передышка От немедленных бомбардировок будет спасен не только Кьюиг, но и другие планеты.

Джон вскинул голову, посмотрев на Вадима. Ему был непонятен этот человек, более того, он терялся перед ним, робел, не понимая, как могут в голове Нечаева уживаться молодость и здравомыслие, жесткая, как казалось ему, воля, которую совсем недавно он видел в безумно усталом, словно бы провалившемся внутрь самого себя взгляде, и эта наивная вера, что ход событий можно изменить, что Земной Альянс, несмотря на мелкие победы колонистов, можно одолеть в принципе.

Запущенная на полную мощность индустрия войны, которая работала сейчас в родной для Джона Солнечной системе, по–прежнему казалась ему неодолимой силой. Он не верил, что Землю можно победить.

Однако это были общие рассуждения, а что касается сиюминутной ситуации…

Трудно было представить, что Нечаев так остро нуждался в одном–единственном пилоте, чтобы прийти к врагу и разговаривать с ним, не принуждать, угрожая расправой, а убеждать…

Хански прислонился к холодной броне БПМ и некоторое время смотрел в сереющие утренние сумерки.

Он молчал, медленно приходя в себя после столь внезапного оборота событий, и начинал смутно понимать: ему ведь только что предложили именно то, ради чего он вынужденно покинул Землю, право собственного выбора, и если повезет — то возможность жить под открытым небом, без смога, толкотни и…

Он повернул голову, посмотрел на Нечаева и глухо спросил:

— Ты собираешься предложить подобный выбор всем, кто сейчас составляет экипажи крейсеров?

— Да, — без колебаний ответил Вадим. — Но прежде нам придется драться, Джон. Насмерть. — Слова Нечаева звучали глухо и отрывисто в серых утренних сумерках. — Ты можешь принять мое предложение или остаться сидеть взаперти в бронемашине — это твой выбор. Я не стану принуждать тебя, Хански.

Джон кивнул. Он понимал это.

— Я пойду с вами, — с усилием произнес он.

Все эти сцены припомнились Вадиму за минуту, пока он осматривал построение батальона.

Думал ли он две недели назад, когда поднимал свой неуклюжий шаттл навстречу приближающейся к Кьюигу армаде земных кораблей, что пройдет сквозь ад, но останется жив и примет командование последним, на ходу сформированным боевым соединением родной планеты?

Конечно, нет.

Нам не дано полностью предугадать свою судьбу, мы можем лишь совершать отдельные осознанные поступки, которые в той или иной мере формируют события, влияют на них…

Эта линия в равной мере может вести к жизни или смерти.

Солнце уже проклюнулось над горизонтом, и Нечаев скомандовал, взмахнув рукой, словно отсекая этим жестом все, что было раньше, все сомнения, боль, двусмысленность, потому что некий отрезок жизни был пройден, завершен, и этими словами начинался новый виток событий:

— По машинам!

Район пятидесятикилометровой зоны

защитных лесопосадок Кьюиганского космопорта.

Шестнадцать часов спустя

— Хански, связь с орбитой. Переходи на прием.

— Понял, командир.

Кустарниковые заросли чуть шевельнулись в том месте, где притаился «Фалангер» Джона.

Нечаев, оперировавший сразу тремя каналами связи, переключился на частоту разведывательного звена.

— Дима, это Вадим. — Планируя операцию, они не стали вводить мудреные позывные, сочтя, что имена собственные ничего не скажут противнику, даже в том случае, если последнему удастся перехватить ультракороткие частоты, которыми пользовались подразделения вновь сформированного серв–батальона.

— На приеме, — отозвался Дорохов.

— Позиция? — За семьсот километров пути Нечаев вполне освоился с компьютерным оборудованием своего «Фалангера» и сейчас прокручивал на тактическом мониторе электронную модель рельефа местности, окружавшей космопорт.

— Шестой квадрат. Окраина лесополосы, — доложил Дорохов. — Наблюдаю третье и седьмое стартопосадочные поля. Все тихо, людей не вижу.

— Хорошо. Рассредоточь машины, — произнес Вадим, напряженно ожидая, когда начнется диалог с орбитой. — Поставь «Хоплитов» на упоры для точной стрельбы, — посоветовал он. — Думаю, что впереди пойдут истребители. Нам нельзя выдавать себя, пока все четыре корабля не начнут спуск. Они должны «увязнуть» в атмосфере, без шанса обратного рывка на орбиту, прежде чем мы начнем действовать.

— Я понял. — Вадим представил, как Дорохов кивнул. — Истребители ходят у нас над головами, пока ты не отдашь приказ.

— Да, именно так.

— Земля, здесь орбита.

— Земля на связи. Прием подтверждаю. Шифрованный сигнал был предназначен капитану Хански.

В отличие от Нечаева, пользовавшегося для связи с подразделениям серв–батальона каналом ультракоротких волн, который не могли полноценно перехватывать высокоскоростные истребители или находящиеся на орбите крейсеры, Джон был вынужден пользоваться шифрами и частотами земной эскадры. Единственной машиной, на приемник которой дублировался дешифрованный сигнал, являлся командный «Фалангер» Нечаева.

— Истребители прикрытия начинают вход в атмосферу. — Это, несомненно, был голос Горнева, хотя из предосторожности он не называл званий и фамилий. — Доложить позицию и обстановку!..

— Рассредоточился вокруг посадочных полей, по всей зоне лесополосы, — ответил Джон Хански. — Докладываю: посадочные поля пусты Людей не вижу, за исключением одного человека у дверей главной диспетчерской башни. Техника на полях отсутствует. Средства противокосмической обороны не зафиксированы.

Несколько секунд прошло в напряженной паузе: Горнев сравнивал результаты орбитального сканирования с докладом офицера, но датчики крейсеров могли лишь подтвердить: тепловые сигналы, определенные как серв–машины, действительно рассредоточены по периметру лесополосы, окружающей космический порт Кьюига.

— Хорошо, капитан. Удерживай позиции. Твоя основная задача — огневое прикрытие зоны посадки в случае внезапных провокаций. Мы начинаем маневр снижения. До связи.

— Понял вас, орбита. До связи, — Хански отключился.

Вадим чуть повернул торс своего «Фалангера». Его заинтересовал тот человек, которого заметил капитан.

Бесшумно включилась система оптического увеличения, и на контрольном мониторе изображение главной диспетчерской башни рванулось навстречу, укрупняясь в подробностях.

У открытых дверей действительно стоял человек.

Нечаев невольно напрягся. Это был полковник Шахоев, заметно постаревший, кажущийся изможденным…

Сложно было предугадать, кем он ощущает себя в данный момент — последним защитником планеты, вышедшим навстречу опускающейся с небес несокрушимой и всесокрушающей силе, или же малодушным изгоем, сдавшим Кьюиг врагу без каких–либо попыток организовать хотя бы номинальное сопротивление посадке поврежденных крейсеров Земного Альянса?

Хотелось надеяться, что Шахоев все еще морально оставался солдатом, не предавшим своей земли. Вадиму было больно смотреть на его одинокую фигуру, хотя этот человек своими приказами погубил много хороших парней, — таких же молодых и неопытных, каким был Вадим некоторое время назад…

Ход его мыслей прервал тугой, разрывающий небеса рев.

***

— Внимание всем: истребители!

Нечаев немного приглушил громкость трансляции с внешних микрофонов своей серв–машины. Накатывающийся из поднебесья звук казался нестерпимым для слуха, хотя это был лишь отголосок: предназначенные для полетов в космосе «Гепарды» пронзили лазурную высь где–то у границ стратосферы, чтобы, постепенно снижаясь, совершить разворот и вторично выйти в район космопорта уже на малых высотах.

Визуального контакта с ними не пришлось долго ждать.

Космические истребители появились у горизонта в виде ослепительных точек. Им понадобилось лишь мгновение, чтобы, обгоняя звук, укрупниться, за секунду превратившись в горбоносые, короткокрылые машины, которые тремя звеньями пронеслись над пустыми посадочными полями и, сверкнув в лучах полуденного солнца скошенными плоскостями крыльев, начали заходить в пологий вираж для разворота, интенсивно тормозя при этом реактивными двигателями.

Ослепительные клинки плазмы, трепещущие на срезах дюз планетарных двигателей, казались издалека маленькими солнышками, сияющими под крыльями каждой из девяти машин.

Они прошли низко, подняв шквальный ветер и породив тугую волну запаздывающего звука. «Гепарды» уже разворачивались над лесом, а громоподобный рев, усилившийся в десятки раз, догоняя их, прокатился над землей, заставляя деревья лесополосы дрожать, роняя хвою и листву с веток… По стартопосадочным полям шквалистый ветер нес несколько пустых ящиков, разбивая их в пластиковую щепу об углы зданий; беззвучно лопнули стекла в одном из офисов, осыпаясь на стеклобетон сверкающим дождем, и ненадолго наступила невнятно рокочущая тишина, пока девять машин не завершили вираж…

Третий раз они приближались к пустым посадочным полям, уже не обгоняя звук. «Гепарды» неслись на высоте тысячи метров со скоростью восемьсот километров в час, но издали казалось, что они приближаются очень медленно, словно черные слепни, завязшие в знойном мареве, истекающем от перегретых полуденным солнцем, закованных в панцирь бетона стартопосадочных полей.

— Земля, здесь ведущий первого звена, — раздался в коммуникаторе незнакомый Нечаеву голос. — Наблюдаю один лишний тепловой сигнал. Контур машины не опознан бортовой системой идентификации.

— Лидер первого, здесь земля. Все в порядке, — отреагировал Джон Хански. Памятуя о наставлениях Нечаева, он не стал лгать, а доложил по существу: — Это захваченный у переправы аграрный робот колонистов. Аналог легендарного «Беркута». Очевидно, он был эвакуирован с Дабога одним из прорвавших блокаду транспортов.

Несколько секунд тишины, и вновь в коммуникаторе раздался голос:

— Вам крупно повезло, капитан. — Видимо, командир эскадрильи сверился с бортовыми справочниками. — Командование оценит такой трофей… — с нотками зависти в голосе произнес он и тут же переключился на более актуальные в текущий момент, малоприятные для Джона Хански вопросы: — Почему не работают системы «свой–чужой» на «Хоплитах»? Мои сканеры не фиксируют сигнала.

— Компьютерный комплекс «Одиночка» временно отключен. В рубках находятся пилоты.

— Причина?

— Неадекватная работа программного комплекса. Система «Одиночка» скверно проявила себя при штурме укреплений противника. Я перевел уцелевшие машины на ручное управление.

Пока длился этот диалог, девять космических истребителей вновь пронеслись над портом, сотрясая ревом турбин стены зданий.

— О’кей, капитан. — Командовавший эскадрильей офицер наконец удовлетворился пояснениями Джона Хански. — Я ухожу из зоны посадки базовых кораблей. Буду барражировать над периметром, — осведомил он мнимого командира серв–соединения о своих намерениях.

— Понял, — ответил Джон, ощущая, как нервное напряжение начинает понемногу отпускать. Прав был Нечаев: любая попытка лжи провалила бы всю операцию. Пилоты истребителей должны видеть и верить, что зона посадки блокирована машинами серв–батальона, не подозревая, что, кроме Джона Хански, в рубках шагающих исполинов более нет ни одного офицера Земного Альянса…

Наступил критический миг. Сейчас командир эскадрильи доложит на орбиту о результатах проверки зоны посадки, и тогда наступит главное действо: четыре крейсера, состыкованные с буксировочными кораблями, начнут финальную фазу геостационарного маневра — вертикальный спуск вниз, на посадочные поля Кьюиганского космопорта.

В томительном напряжении прошла одна минута, затем вторая, третья… Над притаившимися в лесополосе серв–машинами, едва не задевая кроны деревьев, с адским ревом неслись по многокилометровому кругу три звена космических истребителей, а далеко вверху, на недосягаемой глазу и приборам высоте, крейсеры, уравнявшие свою орбитальную скорость со скоростью вращения планеты, начали плавный спуск вниз…

…В распоряжении Нечаева не было средств орбитального контроля, — он мог только догадываться о том, что на самом деле происходит сейчас на границе стратосферы…

…Дорохов, чей «Хоплит» стоял среди редколесья, глубоко вогнав в податливую почву два гидравлических упора, предназначенных для дополнительной устойчивости при стрельбе, поднял торс своей машины, задирая рубку к небесам. Пока боевой компьютер сопровождал низко летящие цели, поворачивая стволы спаренной зенитной установки синхронно с движением звена «Гепардов», он, включив максимальное оптическое увеличение, до рези в глазах вглядывался в лазурные небеса, на которых не было ни единого облачка…

Минуты текли, как вечность.

Изматывающий нервы рев, томительное ожидание, смерть, несущаяся над головами в виде хищных горбоносых космических истребителей… Нет ни ощущения плеча друга, ни настоящего боевого единения, — слишком протяженным для одиннадцати серв–машин оказался занятый ими периметр круговой обороны. Деревья и расстояние скрывали отдельные боевые единицы друг от друга, и каждый понимал, что после приказа «Огонь!» ему придется действовать в одиночку…

Дерзость, граничащая с самоубийством, тонкий расчет, стоящий на зыбкой грани, — в любой момент Горнев может потребовать доклад не от капитана Хански, а от пилотов отдельных серв–машин, и тогда обман мгновенно раскроется…

Жара стояла невыносимая.

Небо казалось обжигающе–ярким, горячечный диск солнца завяз в зените, и глаза слезились от напряжения…

…Вот они!

Дорохову показалось, что с глаз внезапно сорвали мутную пелену. Разом заработали все системы оперативного слежения, и одновременно с визуальным контактом на тактический монитор начали поступать данные о составе снижающейся орбитальной группировки.

Четыре крейсера осуществляли автономный маневр, снижаясь с интервалом в тысячу километров, — на приборах оптического увеличения это выглядело как четыре ослепительных рукотворных солнца, выстроившихся «лесенкой». Они медленно опускались вниз; чуткие приборы серв–машины уже ухватили их своими датчиками, и теперь можно было с уверенностью судить о том, насколько глубоко вошли крейсеры в атмосферу Кьюига.

Рано… пока еще рано… — мысленно повторял про себя Дорохов.

…Вадим на своих мониторах видел то же самое.

Бортовой компьютер его «Фалангера» быстро проанализировал все параметры спуска эскадры и выдал на суммирующий дисплей конечный результат вычислений.

Семьдесят две секунды до той гипотетической «точки невозвращения», откуда верхнему звену построенной крейсерами «лесенки» уже не хватит ресурса, чтобы вскарабкаться назад, в зону низких орбит.

К этому времени нижний крейсер окажется на высоте двадцати километров над районом стартопосадочных полей.

Приемлемый результат. Вадим был хорошо осведомлен о том, что при такой схеме посадки бортовые орудийно–ракетные и лазерные комплексы громоздких кораблей находятся в свернутом положении, — все, что могло быть убрано за бронеплиты брони, втянуто сейчас крейсерами внутрь, они немы, слепы и глухи, до определенной степени, конечно, и главную угрозу представляют сейчас барражирующие над лесополосой космические истребители…

Он посмотрел на показания приборов и коснулся сенсора на панели связи.

В эфир ушел короткий сигнал, не несущий внятной информации, — это был условный знак двум оставшимся в пятистах километрах отсюда шаттлам.

Напряжение росло, казалось, что его нервы не выдержат, — подсознательно каждому пилоту хотелось, чтобы скорее настал миг, когда все вокруг взорвется в коротком боестолкновении титанических машин…

Сдавленный писк вариатора целей заставил Вадима переключить внимание на радар.

Опережая крейсеры, к стартопосадочным полям космопорта снижались шесть рассредоточившихся в круговое построение меток.

Статус: Определение цели, — высветил монитор.

Десантно–штурмовые модули!..

Спина Вадима похолодела. Горнев оказался намного предусмотрительнее, чем ожидал Нечаев. Генерал явно перестраховывался, и не зря…

Палец Вадима коснулся сенсора переключения каналов связи.

Теперь уже все равно. Точка невозвращения четвертого крейсера будет пройдена через пятнадцать секунд, дальше тянуть просто невозможно, учитывая, насколько усугубили ситуацию стремительно снижающиеся штурмовые корабли.

— Дима, держи истребители! — произнес он, одновременно разворачивая торс своей серв–машины на новую цель. — Тяжелые, — это был позывной всех «Фалангеров», — по кораблям поддержки… ОГОНЬ!

***

Звено космических истребителей неслось, накатываясь на позицию затаившихся среди лесополосы «Хоплитов».

Деревья, кроны которых гнул и трепал поднятый барражированием тяжелых машин ветер, внезапно содрогнулись, — их встряхнуло так, что на землю посыпались листья и обломанные ветки, и одновременно с этим из–под защиты темно–зеленой листвы ударили зенитные установки серв–машин.

Зримые трассы снарядов наискось прочертили воздух; головной истребитель внезапно окутался бурым облаком взрыва и начал разваливаться на части… Два его ведомых резко отвернули в стороны, пытаясь уйти из–под неожиданного ураганного огня; один тут же задымил, теряя скорость и высоту, но пилоту третьего «Гепарда» удалось совладать с управлением, и он, резко задрав нос машины, внезапно произвел залп из расположенных в днище и укрепленных под короткими крыльями пусковых ракетных комплексов.

Со стороны казалось, что над северной окраиной космопорта, в районе лесополосы, кто–то расчертил воздух параллельными серо–черными шлейфами, которые ударили в разные стороны, начертив в знойном воздухе призрачную, хаотичную фигуру, собранную из отдельных, перекрещивающихся друг с другом, но неизменно стремящихся к земле росчерков.

…Мгновение спустя, подрубая корни деревьев, в небо взметнулись десятиметровые черно–оранжевые султаны разрывов, что–то вспыхнуло… Вверх летели тонны вывороченной взрывами почвы, а вниз, поджигая деревья, рушились обломки головного истребителя. Прошивая этот хаос, били, захлебываясь лаем, длинные очереди зенитных установок, которые все же настигли третью машину звена. Броня «Гепарда» вдруг брызнула осколками, от истребителя оторвало плоскость крыла, и он, медленно переворачиваясь, начал падать, скрывшись среди опадающих султанов земли, поднятых к небу разрывами от его собственного ракетного залпа…

Все это слилось в шесть секунд боя, не охватывая и десятой части реей развернувшейся по периметру космопорта панорамы внезапно вспыхнувшего сражения

— Меняем позиции! — выкрикнул в коммуникатор Дорохов.

Поваленные деревья зашевелились, тридцатитонные «Хоплиты» стряхивали их, словно горящие спички, убирая гидравлические упоры и выпрямляясь в полный рост.

Исчадия смешанных технологий, в которых земные конструкторы объединили убийственное вооружение с конструктивной формой шагающих аграрных машин планеты Дабог, вставали среди горящей земли, будто сверкающие, объятые огнем демоны, и тут же, не останавливая начатого движения, механические монстры начали расходиться в разные стороны, чтобы укрыться под сенью уцелевших деревьев, прежде чем их настигнут патрулировавшие небеса космические истребители…

Все, кроме одного «Хоплита»…

…Дорохов не спешил повторить маневр подразделения. Отдав приказ, он резко развернул торс своей машины, так что взвизгнули сервоприводы и глухо клацнули ограничители.

Кто–то должен был отвлечь на себя огонь противника, пока остальные меняли демаскированную позицию.

Он не боялся в этот миг, чувства ушли, схлынули, остался лишь холодный, обострившийся разум, который впитывал новые для него ощущения, будто раскаленный песок случайно пролитую воду…

Бортовой компьютер уже поймал новую цель. Второе звено «Гепардов» неслось прямо на него, выбрасывая по сторонам белесые падучие звезды противоракетной системы ложных целей, а их вакуумные орудия били, вспахивая землю справа и слева, выкашивая деревья, словно траву…

Дорохову все же пришлось совершить усилие над собой, чтобы не зажмуриться, сжавшись в инстинктивном ожидании сию секундной, неминуемой смерти. В этот страшный миг он не забыл о том, что связан со своей машиной тысячью нитей нейросенсорного контакта и, являясь ее нервным узлом, сосредоточением воли, обязан смотреть в глаза смерти, если намерен упредить ее хоть на мгновение…

Жуткие ощущения нейросенсорного контакта навечно впивались в разум, — его зрение не раздваивалось, а смешивалось с компьютерным видением цели: среди хаоса горящих и падающих по сторонам деревьев он выделил продолговатые, размазанные из–за высокой скорости силуэты «Гепардов», и ракетные комплексы «Хоплита» вдруг разрядились слепящей вспышкой, опережая огненными росчерками полет сдвоенных снарядных трасс…

Настоящая жуть накатила в тот миг, когда головной истребитель, несмотря на множество выброшенных ложных целей, все же получил два прямых ракетных попадания и взорвался, не долетев до машины Дорохова каких–то двухсот метров.

Его разметало взрывом на тысячи кусков, а залпы ведомых, вырвавшихся из–за слепящей вспышки, в которой сгорел головной «Гепард», все же достали дерзкую серв–машину…

Земля, небо, пылающие деревья — все вдруг встало на дыбы, меняясь местами, словно куски мозаики в жутком калейдоскопе, и «Хоплит» Дорохова, подламывая упоры, с тяжким скрежетом ломающегося металла опрокинулся, рухнув на изодранную снарядами землю…

Когда два истребителя, завершив атаку, взмыли вверх, за их кормой уже не было лесополосы, — там полыхал пожар, а земля напоминала свежевспаханное дымящееся поле, посреди которого застыла изуродованная серв–машина

«Хоплит», продавивший землю своим весом, лежал среди воронок и горящих деревьев, как поджавшее лапы изуродованное металлическое насекомое, а его спаренная зенитная установка продолжала бить вертикально вверх, бессмысленно, автоматически расходуя остаток боекомплекта…

***

Вадиму первая минута боя предстала совершенно иначе. Он находился на диаметрально противоположной окраине космопорта, недалеко от комплекса диспетчерских зданий, и так сложилось, что основной его целью стали не истребители противника, а гораздо более мощные и опасные корабли поддержки, которые снижались, предваряя посадку первого крейсера орбитальной группировки.

— Тяжелые, разобрать цели! — приказал Нечаев.

На миг включился канал телеметрии — это бортовые компьютеры «Фалангеров» автоматически обменивались данными, сообщая об избранных для атаки объектах.

— Огонь по готовности! — произнес Вадим, когда на целевом мониторе его машины выделилась алая точка. Взаимный обмен данными состоялся, теперь каждый пилот будет атаковать собственную цель, не расходуя понапрасну боекомплект на дублирующие друг друга залпы…

Находясь под защитой лесополосы, Нечаев не видел реально движущихся объектов, поэтому первым запуском руководил компьютер систем самонаведения.

В эти секунды он не успел толком ни о чем подумать, — автоматика работала быстрее, чем осознанная мысль, — тонкий писк зуммера окончательной наводки внезапно перекрыл тоновые сигналы остальных приборов, и Вадиму оставалось лишь сжать гашетки управления ракетными комплексами…

Все изменилось в один миг.

Исчезла иллюзия нереальности происходящего, когда он физически ощутил старт двенадцати огненных стрел, вырвавшихся из пусковых шахт, расположенных прямо над рубкой.

Отдачей машину подало назад, глубоко вдавливая дополнительные упоры в податливую почву лесополосы. Деревья, окружавшие «Фалангер», внезапно вспыхнули, будто спички, огонь жадными языками метнулся по их кронам, пожирая хвою, район запуска мгновенно заволокло дымом, но это не помешало приборам теплового видения отслеживать результат залпа.

Предчувствие боя оказалось во сто крат бледнее, чем та реальность, которая с каждой секундой все более отчетливо открывалась его взгляду и разуму.

Дым внезапно разорвало налетевшим порывом ветра, и Вадим увидел участок посадочного поля, небо над ним, огненные шлейфы ракет и безобразную просеку, выжженную их двигателями…

В лазурных небесах бушевал огонь, — это снижающиеся десантно–штурмовые модули попали под удар разделившихся боеголовок, каждая из которых была снабжена собственным компьютером системы самонаведения. Из той точки, где стоял «Фалангер» Нечаева, теперь было отчетливо видно, как вспышки попаданий срывают раскаленные бронепластины с обшивки двух космических кораблей поддержки, похожих на огромных серебристых жуков, пытающихся распрямить поджатые под брюхо посадочные опоры…

Залп «Фалангеров» оказался полной неожиданностью для пилотов Альянса. Ближний к Вадиму модуль, кренясь на один борт, стал уходить в сторону, роняя на стеклобетон посадочного поля дымящиеся куски обшивки, но второй, снижавшийся с ним в паре корабль почти не пострадал. Он продолжал посадку, а два его башенных орудия беспорядочно били в район лесополосы…

Справа и слева засверкали вспышки новых ракетных запусков, издалека, пробиваясь сквозь множественные дымы, ударил хорошо узнаваемый ослепительно–красный луч, — это вел огонь Герман Дрейк. Только его «Ястреб» был вооружен лазерными установками инфракрасного спектра.

Лазерный луч, несмотря на мешающий его работе дым, все же полоснул по броне самого дальнего из шести снижающихся модулей, — это произошло в критический момент сложного маневра, перед самой землей, и многотонный космический корабль, у которого вдруг отсекло посадочные опоры, ударился днищем о стекло–бетон, расколовшись при этом на две половины, словно чудовищный орех, изнутри которого в небо рванул сноп огня…

У Вадима потемнело в глазах.

Смерть… Смерть уже плясала вокруг, обильно собирая свою жатву, хотя бой только начался…

Небо полыхало. Ракетные залпы «Фалангеров» следовали один за другим, пока все тяжелые машины не освободились от оперативного боекомплекта, но три штурмовых модуля из шести, огрызаясь огнем, продолжали снижение и посадку.

Некогда было ждать, пока перезарядятся опустевшие ракетные шахты.

— Вперед! — скомандовал Нечаев своему подразделению.

Убирая гидравлические упоры, Вадим ощутил, как несколько раз содрогнулась земля. Повернув голову, он увидел, что в трех километрах от его позиции полыхает участок лесополосы, — туда неслись тонкие нити снарядных трасс, в воздухе висели черные сгустки разрывов и медленно таяли серые инверсионные следы от ракетных пусков.

— Дима?! — не выдержав, включился он на командную частоту. Тишина. Канал связи командиров двух подразделений молчал. Стиснув зубы, Вадим заставил себя не думать сейчас о судьбе «Хоплитов» и их командира. Он не имел права отвлекаться от выполнения своей задачи.

Сминая мощным торсом обгоревшие стволы деревьев, его «Фалангер», выпрямив ступоходы, шагнул вперед, и тут же, как только тепловая засветка от пожара перестала маскировать машину, по нему залпом ударили четыре башенных орудия двух севших на крайнее стартопосадочное поле космических кораблей.

Их рампы уже открывались, обнажая черные провалы десантных шлюзов, откуда вопреки ожиданию Нечаева не посыпались маленькие человеческие фигурки, а выступили угрожающие контуры серв–машин

Лишь сейчас Вадим обратил внимание на странную форму и размеры космических кораблей, которые компьютер принял за обычные штурмовики.

Нет… То был особый род планетарных носителей, и два «Фалангера», уже спускавшиеся по откинувшимся пандусам кораблей, только подтверждали это.

— Хьюго, ты готов? — спросил Вадим, выводя свою машину на край стартопосадочного поля.

Бешеный огонь стационарных орудий, шипение шального лазерного луча, мелькнувшего среди разрывов, куски вырванного снарядами стеклобетона, которые барабанили по броне, как град, — все это сливалось в дикое ощущение боя, движения среди хаоса буйствующих энергий… Серв–машину шатало множественными взрывными волнами, и даже шестьдесят тонн массы «Фалангера» не могли в полной мере противостоять их хлестким ударам…

Вадим не отрывал взгляд от ближайшего контура серв–машины, выступившей на пандус десантного корабля, и, когда компьютерный прицел вспыхнул злобным красным огнем, он машинально сжал гашетки подвесных автоматических пушек.

Орудия преданно отозвались пятитактовыми очередями; выпущенные снаряды, скрестившись в одной точке, ударили в рубку шагающего исполина, заставив вражескую машину податься назад, в тусклые глубины десантного отсека. Мимо смотровых триплексов промелькнули выброшенные механизмом перезарядки пустые лотки боекомплекта, и тут же с вибрирующим гулом заработали эскалаторы орудийных погребов, расположенных по обоим бортам «Фалангера».

Вадим упорно вел машину вперед, убедившись, что беспорядочный огонь башенных орудий десантных модулей не причиняет ему критических повреждений, — броня гудела, отзываясь на попадания оглушающим металлическим звоном, покрывалась выщербинами, но выдерживала…

— Хьюго? — повторил свой вопрос Нечаев, болезненно ощущая, как нити управления одна за другой выскальзывают из его рук и весь заранее проработанный план грозит рухнуть…

— На связи… — внезапно пришел прорвавшийся сквозь помехи несущей частоты голос андроида.

— Докладывай!

— Я на месте. Ангары уже открыты. Программирую четвертую машину.

— Молодец… — сорвалось с губ Вадима. — Действуй. Не смотри на обстоятельства, даже если мы погибнем, — действуй!

— Понял, коман…

Оглушающий удар пришел с правого борта, оборвав последнюю фразу Хьюго, и Вадим, с трудом удержав машину в равновесии, увидел, как на исковерканный стеклобетон упал огромный фрагмент какого–то механизма.

Это же мое орудие!.. — внезапно дошло до помутившегося от контузии разума.

Резко взвизгнули приводы торсового разворота, поворачивая рубку «Фалангера» относительно платформы, и Вадим, оглушенный, потерявший ориентацию, но все же выполнивший это машинальное действие, увидел прямо перед собой вторую машину врага, которая беспрепятственно спустилась по пандусу и произвела прицельный залп из бортовых орудий.

Взгляд Нечаева метнулся по приборам.

Что делать?!..

Левое орудие сорвано, у правого заклинил механизм перезарядки, в пусковые шахты загружены тяжелые ракеты, старт которых, без применения упоров, неизбежно опрокинет его «Фалангер»…

Он успел краем глаза заметить, как, затмевая небеса, снижается первый крейсер, — это было чудовищное, подавляющее разум зрелище: трехкилометровый клиновидный космический корабль опускался, будто гора. Его поддерживали четыре прицепившихся к броне носителя. Их двигательные установки извергали столбы огня, которые, ударяясь о стеклобетон посадочного поля, растекались по нему морем света…

«Фалангер» противника выкинул мутные, блеснувшие на солнце лотки обойм, со звоном упавшие подле его согнутых ступоходов.

Где? Где остальные машины серв–батальона?

Вадим оглянулся и понял — помощи со стороны ждать нечего — кругом, по всему периметру порта, полыхал бой, словно посадочные поля окружила цепь постоянно извергающихся вулканов, — это был техногенный ад в самом жестком своем проявлении…

Еще секунда промедления, и его машина получит второй залп, который, скорее всего, станет смертельным.

Враг возвышался перед ним, он стоял на фоне черного зева откинутой десантной рампы спускаемого модуля; орудия тяжелой серв–машины уже перезарядились, и теперь их стволы плавно поворачивались, нацеливаясь на искалеченный «Фалангер» Нечаева.

Он принял решение в последний миг.

Горько было осознавать, что его бой закончился так же быстро, как начался, — прошло три–четыре минуты с момента, как он произвел первый ракетный залп.

Горечь Нечаева оправдывалась лишь субъективным восприятием. История создавалась здесь и сейчас, происходящее вокруг, по сути, являлось первым масштабным наземным столкновением между силами Альянса и Колоний с участием космических кораблей, серв–машин и тяжелых космических истребителей. Ни один конструктор или тактик не мог заранее предугадать, сколько секунд такого боя в состоянии выдержать тот или иной вид техники, когда каждая ракета, каждый снаряд несли в себе килотонные эквиваленты…

Из этого боя будут потом делать выводы, а сейчас…

…Отпустив рычаги управления, Вадим ударил ладонями по двум кнопкам на расположенной перед ним консоли.

«Катапультирование».

«Залп».

Два механизма сработали почти одновременно.

Перемещаясь во время боя, Нечаев оказался спиной к космопорту, и теперь ракетный запуск опрокинул его машину назад, но, прежде чем многотонный «Фалангер» рухнул, с небольшим запозданием сработал механизм аварийно–спасательной катапульты, и пилот–ложемент, окруженный амортизирующими дугами, выбросило из раскрывшейся рубки не вертикально вверх, а под углом к горизонту…

Это было похоже на страшный сон.

Оказывается, человеческое сознание может вместить в себя очень много, особенно в секунды критического напряжения, когда дыхание смерти обжигает, заставляя растягиваться секунды в вязкую бесконечность…

Вадим видел, как падают раскрывшиеся бронеплиты рубки управления, а над ними полыхает огонь ракетного пуска, ему казалось, что взгляд успел проследить за молниеносными росчерками тяжелых боеголовок, часть которых ударила в серв–машину врага, а часть угодила в открытую рампу модуля, и…

Жесткий, гасящий сознание удар пришел снизу, вырвав кресло пилота из теснины рубки управления… Взмывая вверх по баллистической траектории, он увидел под собой развороченный торс собственной машины, затем в поле его зрения попал сноп огня, который, вырвав оба башенных орудия модуля, разделился на две слепящих огненных струи, стремящихся догнать улетающий ввысь пилот–ложемент, далее мелькнул устрашающий контур крейсера, уже коснувшегося посадочными опорами раскаленного стеклобетона, и на миг перед затуманенным взором Нечаева открылась вся панорама космопорта…

Это был миг, когда он устрашился содеянного.

Апогей баллистической траектории, когда катапультированный пилот–ложемент на долю секунды застыл в верхней точке пологой дуги, прежде чем начать падение…

Лес горел, замыкая космический порт планеты Кьюиг в огненное кольцо. Дымы стлались отовсюду, превращая общую панораму во фрагментарное изображение, словно Вадим смотрел не на реальную местность, а в отражение разбитой мозаики, у которой не хватает большей части фрагментов.

Он видел приземлившийся крейсер Земного Альянса, чуть выше, в полукилометре от земли, полыхал огнем двигателей его собрат, внизу игрушечные шагающие машинки поливали друг друга язычками пламени. Всюду, словно в бредовом сне, кустились черные шапки разрывов, украшенные оранжевыми венчиками… Чадно горели на голом стеклобетоне врезавшиеся в него сбитые «Гепарды»… Эта панорама с высоты казалась безобидной, ненатуральной, но долю секунды спустя наваждение кончилось, и игрушечная картина устремилась навстречу падающему креслу, заключенному в каркас амортизационных дуг, укрупняясь во всех своих жутких подробностях…

Крохотные машинки превратились в опаленных огнем, посеченных снарядами механических исполинов, взорванные десантные модули чернели расколотыми панцирями брони, показывая чадящее, вывороченное нутро… Среди горящего леса и на равнинах посадочных полей горели не только «Гепарды» — там лежал и один из двух вызванных Нечаевым шаттлов, а подле него два «Хоплита» с раскрытыми, словно бутоны, рубками истекали дымом, и, наконец…

Пилот–ложемент грохнулся о землю на краю выгоревшей дотла лесополосы, взметнув своим падением тучи горячего пепла. Вадим на секунду потерял сознание, но это был лишь мгновенный провал в беспамятство. Когда он снова смог воспринимать реальность, его кресло, ломая амортизационные дуги, еще скользило по выжженной земле, пока с глухим ударом не остановилось, налетев на какое–то препятствие…

***

Реальность возвращалась к нему толчками бьющейся в висках крови…

Он застонал.

Изломанные дуги каркаса, казалось, копируют состояние его грудной клетки, но боль, засевшая в груди, была вызвана не треснувшими ребрами, а страховочными ремнями, которые больно впились в тело.

Пальцы Нечаева на ощупь нашли замки, с трудом отстегнули их, и он сполз на полметра вниз, скользнув по пологой спинке изуродованной спасательной конструкции.

Пепел медленно оседал вокруг, кружа в воздухе, будто черный снег…

Его согнуло пополам, судорожно вырвало… В ушах звенело. Хотелось лечь на обожженную землю и лежать, закрыв глаза, ожидая, пока с головой накроет волна вселенского покоя…

Нет… Он инстинктивно ухватился за обломанную дугу пилот–ложемента, заставил себя разогнуться, вдыхая горячий, горький воздух, который нес отвратительные флюиды гари.

Слух медленно возвращался. Прорываясь сквозь иссушающий звон контузии, до его сознания стал доходить басовитый рокот, затем он смог различить отдельные глухие толчки разрывов и звонкий, характерный лающий звук работающих автоматических орудий.

Рука соскользнула с дуги каркаса, он оперся о спинку кресла, потом вспомнил об автомате и с трудом извлек его из специального чехла. Передернув затвор, он вдруг успокоился, услышав лязг испытанного оружия…

Оглянувшись, Вадим внезапно ощутил, как резко сузилось восприятие. Он больше не контролировал панораму космопорта, не взирал на окружающее пространство посредством множества приборов, в его распоряжении остались лишь собственный взгляд и слух, бессильные перед многокилометровой протяженностью стартопосадочных полей, густым, застилающим их дымом и множеством иных помех.

Он огляделся в секундном замешательстве.

Два «Хоплита», которые показались ему совсем близкими в момент падения, оказывается, находились метрах в семистах от него. Среди дымящихся древесных стволов, образовавших подобие баррикады, возвышались раскрытые, неузнаваемые рубки, но их необычный вид подсказал Вадиму, что пилоты катапультировались, а значит, есть надежда, что кто–то из дорогих сердцу людей уцелел, спасся в последний миг…

Он повернул голову, вспомнив о препятствии, которое остановило скольжение его кресла.

В десятке шагов от него возвышался исполинский, опрокинутый набок корпус серв–машины. Это также был «Хоплит», но его повреждения выглядели критическими. Вадим с трудом сфокусировал на нем свой взгляд, замечая страшные подробности: огонь обглодал всю краску с почерневших бронеплит, в некоторых местах сегменты брони были сорваны, обнажая механизмы приводов, один ступоход согнут, второй, перерубленный в районе шарнирного соединения, валялся поодаль двумя уродливыми кусками. В лобовой броне зияло несколько дыр, по их угловатым краям можно было судить, что снаряды, не разорвавшись, просто проломили броню…

Чья это машина? — бился в голове Вадима безответный вопрос.

Бортовой номер исчез вместе со сгоревшей, облупившейся краской, простреленные бронеплиты рубки управления оставались плотно сомкнутыми, значит, пилот, живой или мертвый, до сих пор остается внутри… хотя не факт, Вадиму не было видно люка, расположенного в днище опрокинувшейся машины.

Он обошел «Хоплит» и увидел, что узкий лаз в центре изуродованной поворотной платформы плотно задраен.

Попыток покинуть опрокинутую машину пилот не предпринимал…

Прислонив автомат к поврежденному механизму, Вадим нашел штурвал ручного привода и стал открывать люк. Тот поддался под усилием шестеренчатой передачи и, осыпая куски окалины, отодвинулся, протяжно заскрипев при этом.

Вадим подобрал автомат, просунул голову и плечи в образовавшееся отверстие, не ощущая внутри машины запаха гари, и это обнадежило его. Вертикальная шахта длиною в метр теперь превратилась в узкий горизонтальный тоннель, который пришлось проползти, обдирая грудь о выступающие скобы. За них обычно цеплялся руками пилот, поднимаясь в рубку управления.

Внутри «Хоплита» тускло светились панели аварийной подсветки, источая желтоватое сияние. Спинка кресла скрывала за собой пилота, но рука Вадима оскользнулась, и он понял, что кабина управления забрызгана кровью.

Кто?

Нечаев с усилием подтянулся, ухватился за спинку кресла, полностью оказавшись внутри рубки управления, и наконец увидел его: «Хоплитом» управлял Дима Дорохов. Сейчас он безвольно повис на страховочных ремнях в цепких объятиях накрененного пилот–ложемента. Лицо Димы было бледным, как мел, комбинезон на груди густо напитался кровью, несколько скользящих осколочных порезов от острых фрагментов выбитых приборов тянулись по правой щеке…

Вадим не медлил ни секунды.

Он не задавался вопросом — жив Дима или нет. Разорвав оболочку автономного аппарата жизнеобеспечения, притороченного к креслу пилот–ложемента, он позволил прибору пискнуть, активируясь, и раскрыл его, превратив в механическое подобие паука с гибкими полуметровыми шлангами–лапами. Центральная часть прибора копировала по своей форме полушлем и надевалась на голову раненого. Дрожащими пальцами Вадим откинул с головы Дорохова полушлем нейросенсорного комплекса управления, расстегнул страховочные ремни, потом оттащил обмякшее тело в сторону от кресла, уложил его на ставшую полом стену рубки и только после этого, леденея от неприятного холода, которое источала кожа Дорохова, надел на него комплекс автодока.

Все это заняло меньше минуты.

Прибор, угнездившийся на голове Димы, сдавленно и протяжно запищал, словно сам был смертельно ранен, его шланги–щупальца зазмеились, вползая под разорванный комбинезон, присасываясь к телу, прокалывая кожу иглами зонд–анализаторов, и вдруг, среди огоньков, мелькавших под мутно–дымчатым покрытием полушлема, трепетно зажглась одна–единственная зеленая искра.

Вадим слабо разбирался в этой технике, созданной не на его планете. Вчера Сайков бегло ознакомил всех пилотов с аварийными комплектами выживания и способами их активации при ранениях, но Нечаев уже испытал однажды действие подобного аппарата и смел надеяться, что Дорохов выкарабкается…

Больше он ничем не мог помочь другу. Вадим сделал максимум возможного, теперь оставалось лишь ждать, но сидеть сложа руки рядом с неподвижным, холодеющим телом он не мог.

Перебравшись в испачканное кровью кресло, Вадим при помощи рычагов ручного привода повернул пилот–ложемент омертвевшей машины в привычное положение относительно поверхности земли. Вместе с ложементом пришла в движение и часть консолей управления, предназначенная для работы в аварийном режиме.

Нечаев быстро пробежал пальцами по сенсорным кнопкам, отчаянно надеясь, что не все системы «Хоплита» безнадежно погибли.

Ему как воздух нужна была связь.

Через некоторое время тускло вспыхнул единственный доступный в режиме аварийной активации экран.

Вадим не стал просматривать появившуюся на нем схему повреждений серв–машины, — его интересовала лишь связь и любые источники внешней информации о мире.

***

Первое ощущение после активации аварийных сенсоров «Хоплита» было сродни чувству прозрения.

Он снова видел мир посредством мощных электронных систем, и неважно, что обездвиженная серв–машина лежала на боку, беззащитная и безоружная, — теперь, спустя четырнадцать минут после начала адского боестолкновения, исход решали иные факторы.

Сегменты брони опрокинувшейся серв–машины со скрежетом пришли в движение, выпуская наружу резервную антенну аварийной связи.

Вадим понимал, что сейчас дорога каждая секунда, — судьба давала ему шанс успешно завершить спланированную операцию по защите космопорта.

Полная концентрация сознания на этой мысли помогла ему побороть нарастающую дурноту, действовать быстро и автоматически, будто он являлся не человеком, а частью опрокинутой набок серв–машины…

Щелчок…

Первая секунда глобальной тишины принесла с собой отчаяние, — внешние микрофоны вот уже минуту как перестали транслировать отзвуки боя, который, словно траектория недавнего полета его пилот–ложемента, достиг апогея, а потом пошел на спад, затихая по всем направлениям.

Посредством систем оптического и теплового видения Вадим ясно различал контуры четырех исполинских космических кораблей, которые приземлились, образовав тесный квадрат. Космопорт Кьюига, не предназначенный для приема огромных пространственных крейсеров, был им тесен, и при посадке космические титаны не только заняли все посадочные поля, но и подмяли, проломив крыши, одноэтажные здания разгрузочных терминалов, расположенные по периметру полей.

Бой, судя по внешним признакам, действительно стих.

Вадим не наблюдал ни сил Альянса, ни машин своего батальона. Картина, представшая его глазу, разительно отличалась от панорамы, которую он видел с высоты, — теперь космопорт напоминал мертвое поле, усеянное останками техники и придавленное сверху титанической массой четырех благополучно завершивших посадку крейсеров.

Отчаяние смешивалось в его душе с надеждой, решимость сменялась ощущением бессилия, слепоты, но он не мог позволить событиям течь самим по себе, ибо тогда наступившая развязка могла свести на нет все усилия, сделать бессмысленными жертвы…

Они ведь выстояли… Несмотря ни на что — выстояли, и, как подтверждение этому, Вадим внезапно увидел шаттл — последний малый космический корабль планеты Кьюиг, который летел над стартопосадочными полями на предельно низкой высоте и небольшой скорости.

— Борт–2, здесь Нечаев!

— Командир?!

— Быстро, канал телеметрии! Запеленгуй мою машину, это подбитый «Хоплит» на южной окраине порта!

Секунда тишины, опять показавшаяся вечностью, а затем голос пилота:

— Да, есть контакт. Включаю канал взаимного обмена данными!

Вадим наконец увидел то, к чему рвалось сознание. Вся панорама космопорта открылась ему с высоты птичьего полета, теперь он больше не был ущербным, лишенным визуальной информации и связи командиром.

— Борт–2, барражируй над крейсерами. Будешь ретранслировать мой сигнал связи.

— Понял вас.

Вадиму некогда было размениваться на проявления чувств, хотя внезапная радость все же захлестнула разум горячей волной. Он переключил частоту.

— Хьюго?

— Я на месте. Все заправщики в исходных точках.

Д1х план работал. Все шло как надо, ни одна жертва скоротечного боя не оказалась напрасной, — силы поддержки, на которые могли рассчитывать экипажи земных крейсеров, были либо уничтожены, либо рассеяны, и теперь оставалось выполнить последнюю, самую сложную и непредсказуемую часть дерзкой по своей сути операции.

Снова смена частот связи.

— Командный–один вызывает боевые единицы батальона. Доложить.

Ответ пришел, хотя Вадим не чаял его услышать.

В строю оставались три машины. Отозвался один «Фалангер» с противоположной окраины посадочных полей, потом пришел сигнал от «Хоплита», который держал позицию неподалеку от Нечаева, и, наконец, последним отозвался «Ястреб».

Вадим не услышал ни Яны, ни Сайкова, ни Джона Хански, но голос Дрейка, так же как связь с Хьюго, вселили в него надежду на успех

Нужно было продолжать задуманное, несмотря на то что серв–батальон был, по сути, разбит, но об этом знал он, а не противник, лишившийся всех оперативных средств поддержки. Дрейк, который контролировал ситуацию в последние минуты боя, доложил, что все космические истребители и десантно–штурмовые модули уничтожены.

Вадим допускал, что на стартопосадочных полях могли сейчас находиться отдельные, чудом выжившие солдаты Альянса. Возможно, кому–то из пилотов удалось покинуть подбитый корабль, но люди, бесцельно бредущие среди металлических и бетонных руин, уже не могли радикально изменить ситуацию в ту или иную сторону.

Вадим включил передатчик в режим открытой частоты.

— Всем офицерам Земного Альянса, говорит командующий силами обороны планеты Кьюиг! — произнес он заранее продуманную фразу. — Вы блокированы. Предлагаю командующему орбитальной группировкой выйти на связь.

Он не ждал немедленного ответа, и действительно, в эфире царила зловещая, гробовая тишина.

Кончилось противостояние машин, теперь начиналось самое сложное — поединок воли, психики…

На панели связи внезапно заморгал алый индикатор вызова.

Вадим не ждал, что с ним станут связываться на иных частотах, но все же включил параллельный канал, желая узнать, кто пытается его вызвать.

Голос показался ему знакомым, и спустя секунду он понял — почему:

— Говорит полковник Шахоев. Я веду передачу с главной диспетчерской башни.

— Полковник?.. — Вадим на миг испытал замешательство, — он давно списал со счетов бывшего командира сил самообороны Кьюига и не мог однозначно определить свое отношение к нему, а значит, и меру доверия.

— Я знаю, с кем говорю. — Голос Шахоева звучал тускло, без эмоций, словно этот человек уже пережил все самое худшее, что могло с ним случиться. — Этот канал связи закрыт, я поддерживаю его узкосфокусированным лучом. Что я могу сделать, командир?

Командир?..

Это признание старшинства резануло по нервам, но заставило поверить в искренность намерений полковника. Зная характер Шахоева, Вадим понял, что тот по–прежнему сломлен, но, видимо, адское боестолкновение перетряхнуло его нервы и душу, — он не участвовал в нем, но видел все, раз, по его собственному признанию, находился на высоте главной диспетчерской башни.

— Полковник, центр автоматизированного управления работает?

— Некоторые каналы. Что именно необходимо сделать?

— Открыть ворота одного или двух расположенных поблизости друг от друга подземных складских ангаров.

— Да, это я могу, — после короткой паузы ответил полковник. — Номер семнадцать и восемнадцать. Дистанционное управление воротами работает, но сами ангары пусты.

— Я знаю. Мне это и нужно. Откройте их и ждите сигнала.

В этот момент наконец заработал канал связи с крейсерами Земного Альянса.

— Говорит генерал Горнев. С кем имею честь?

Вадима покоробила последняя формулировка, но сейчас было не до семантики.

— Неважно, генерал. Мое имя Вадим, фамилия — Нечаев, звание… — он усмехнулся, — гражданин Кьюига.

— О чем вы хотели говорить?

— Об условиях капитуляции орбитальной группировки. Ваше положение безвыходно. Все договоренности, достигнутые ранее с полковником Шахоевым, аннулированы.

Горнев немного помолчал, — очевидно, он смотрел на контрольные мониторы, пытаясь понять, на чем основана уверенность говорившего с ним человека.

— Я не вижу объективных причин для капитуляции, — наконец произнес он. — Скорее вам придется принимать мои условия.

— Нет, генерал. Периметр порта окружен серв–машинами. Вы не сделаете ни единого движения без того, чтобы не быть уничтоженными.

— Это блеф.

— Нужны доказательства?

— Да.

— Тогда взгляните на экраны нижнего обзора, если они работают.

Опять наступила тишина.

— Что вы видите, генерал? — нарушив молчание, подстегнул своего собеседника Нечаев.

— Топливозаправщики, — угрюмо ответил Горнев. — Любезно с вашей стороны.

— Это не любезность. В танкерах не топливо, а компонент окислителя. Машинами управляют роботы, которые не могут контролироваться вами. К тому же подрыв любой из машин я продублирую. Дрейк, покажи генералу, что здесь не шутят.

Темно–вишневый лазерный луч прошил пространство между посадочными опорами флагманского крейсера, прорезав воздух в нескольких метрах от двух стоящих под днищем машин со взрывчатым компонентом реактивного топлива.

— Вы не сможете открыть люки или выдвинуть в боевое положение системы орудийно–ракетных комплексов, — спокойно прокомментировал Вадим. — Крейсеры сели слишком близко друг к другу, это помешает работе суппортов. Нам терять нечего, — при попытке высадки десантных групп я произведу немедленный подрыв емкостей.

Горнев промедлил в замешательстве, а потом сказал:

— Вы потеряете космопорт.

Вадим смог только покачать головой, хотя понимал, что канал связи не передаст его жеста.

— Генерал, потеря инфраструктуры космического порта ничто по сравнению с угрозой оккупации. Можете не сомневаться в серьезности наших намерений. Я говорю открыто, — вы проиграли. Полная капитуляция или смерть, — выбирайте.

Опять наступила томительная пауза.

Вадим понимал, как велика пропасть между ними, и генерал, исполняющий обязанности командира эскадры, — это не новобранец, которого можно просто запугать, но за период боев Нечаев слишком хорошо узнал, что такое инстинкт самосохранения и как порой он вершит невероятные вещи, превращая храбрецов в трусов и наоборот.

Хотя, если говорить откровенно, главную надежду он по–прежнему возлагал не на инстинкты, а на здравый смысл, не отказывая своему противнику в способности делать логические выводы.

Вопрос заключался лишь в одном: достаточно ли у Горнева мужества, чтобы признать безвыходность положения, или амбиции генерала возьмут верх?

Твердо он знал одно: им, последним, кто остался в живых из серв–батальона, действительно нечего терять. Душа Вадима за минувшие дни ожесточилась до такой степени, что он полностью принял правила игры, навязанные ему внезапно вспыхнувшей войной. Он знал, что внутри кораблей противника находится до двух–трех тысяч человек, но, не желая им бессмысленной смерти, все же не сомневался, что при наихудшем исходе переговоров ему хватит решимости отдать необходимый приказ…

— Хьюго…

— Да, командир.

— Ты там, среди танкеров?

— В четвертой машине.

— Хью, что бы ты делал, не выйди я на связь?

— Нажал бы кнопку, — лаконично ответил дройд.

***

— Я хочу выслушать ваши условия, — спустя некоторое время вновь раздался на открытой частоте голос Горнева.

— Условия просты, генерал: вы выводите личный состав через главные шлюзы кораблей, — ответил Нечаев — Каждый член экипажа или боец подразделений десантной поддержки оставляет личное оружие внутри Все выходят с пустыми руками. Внутренние люки и переборки крейсеров должны быть открытыми, ограничения доступа к компьютерным системам — сняты, карточки доступа оставлены подле соответствующих им считывающих устройств систем безопасности. — Вадим с трудом заставлял себя спокойно произносить заранее обдуманные фразы. — Далее, все двигаются двумя колоннами в указанном направлении, без попыток отклониться от маршрута следования, — уже более уверенно продолжил он. — Только при выполнении всех перечисленных условий я смогу гарантировать жизнь сдавшимся. Не советую включать какие–либо устройства самоликвидации кораблей, потому что первоначально вы будете размещены тут, на территории космопорта.

— Мне нужно обсудить выдвинутые условия со старшими офицерами кораблей, — ответил Горнев

— Не возражаю — Вадим взглянул на хронометр, расположенный среди аварийных приборов «Хоплита». — На моих часах сейчас пятнадцать тридцать пять. Даю вам четверть часа. Если вы не придете за это время к единому мнению, я подорву крейсеры.

***

Наступила последняя роковая пауза

Вадим не сомневался, что подорвет корабли в случае отрицательного результата переговоров. Его уверенность была основана не на бездушии или бесстрашии, — он трезво оценивал ситуацию, и элементарный подсчет дистанции, отделявшей подбитый «Хоплит» от крейсеров, показал, что ему вряд ли удастся выжить при взрыве.

Сказать, что Вадиму было плевать на свою жизнь, означало солгать. Он хотел жить Он хотел, чтобы Дима, безвольно распростертый подле пилот–ложемента, сумел выкарабкаться… Глядя на раскрытые рубки двух подбитых неподалеку серв–машин, он страстно надеялся, что Яна уцелела в отгремевшем аду техногенного боя, но сейчас, в минуты крайнего напряжения, Вадим ощущал, что в его душе сместились многие понятия ценностей, война наложила неизгладимый отпечаток на разум, и он с трудом представлял, как будет жить дальше, если окутавшая его гробовая тишина закончится капитуляцией сил Земного Альянса.

Ярко и болезненно вспоминался бой…

В томительном ожидании он смотрел по сторонам, видел сквозь сочащиеся отовсюду дымы жуткие свидетельства бушевавших во время боя энергий и не подозревал, что вскоре подобные картины станут привычными для целого поколения таких же молодых парней, как он сам.

Вне зависимости от исхода битвы за Кьюиг Галактическая война продолжалась, она шла и сейчас, осеняя своим крылом неведомые ему планеты, — это было огромное бедствие, которое не остановить в один день и в одном месте…

Он еще не знал, что после всего пережитого можно остаться человеком, вернуть душевное равновесие, но это будет дано немногим, — мир расколется на множество неравных частей, кто–то сломается, кто–то сойдет с ума под жестоким прессингом обстоятельств, а кто–то пройдет этот путь от начала и до конца…

***

На исходе тринадцатой минуты шлюз флагманского крейсера открылся, и на ступенях трапа появился невысокий человек в форме генерала военно–космических сил Земного Альянса.

Несколько секунд он стоял, глядя на изуродованные окрестности, а затем начал медленно спускаться вниз по ступеням.

Когда одинокая фигура Горнева шагнула на опаленный стеклобетон, за его спиной пришли в движение внешние люки остальных крейсеров, и четыре потока безоружных людей медленно потекли по трапам, сливаясь на закопченной, покрытой язвами воронок стеклобетонной тверди в две нестройно шагающие колонны, которые, двигаясь в указанном направлении, словно черные змеи, потянулись по стартопосадочным полям и начали исчезать в тускло освещенных зевах двух обширных складских терминалов, снабженных мощными металлическими воротами.

Прошло не менее получаса, прежде чем эти ворота дрогнули и стали смыкаться за последним из плененных солдат…

Вадим, не сводивший глаз с единственного работающего экрана подбитого «Хоплита», в изнеможении закрыл глаза.

Все…

Сил не осталось ни на радость, ни на скорбь, он был опустошен до такой степени, что реальность отодвинулась на второй план, став чем–то абстрактным, недосягаемым…

Был он, и была чернота, в которой тонул измученный разум…

Он слышал отдаленный вой сирен, понимал, что это жители города спешат на помощь тем немногим, кто уцелел в страшной битве за космопорт, кто пришел из неведомой дали и спас их, спас всю планету…

Он просто боялся открыть глаза и увидеть, как разбирают завалы искореженной техники, как достают из–под них мертвые тела близких ему людей…

В рубку его машины тоже поднялись какие–то люди, — он полуосознанно отвечал на их вопросы, потом они ушли, забрав с собой смертельно раненного Диму Дорохова, а Вадим продолжал сидеть в кресле…

Ему казалось, что нет сил напрячь ни один мускул, нет возможности мыслить, нет смысла жить… Это был неизбежный метаболический и психологический спад, наступающий после запредельного напряжения сил, но Вадиму не шли на ум медицинские термины, — он просто сидел, закрыв глаза, и сам не понимал, жив в этот момент или мертв, пока в днище опрокинутого «Хоплита» не раздался настойчивый стук и в ватной, окутавшей Нечаева пустоте полного отчуждения прозвучал голос Германа Дрейка:

— Командир, тут одна девушка интересуется: ты собираешься вылезать или нет?

Эпилог

Два месяца спустя.

Околопланетное

пространство Элио

Третьи сутки шел ожесточенный бой на орбитах.

Ударный флот Земли под командованием адмирала Надырова вел изматывающую блокаду планеты, оставаясь вне досягаемости наспех сконструированных систем противокосмической обороны.

Штурмовики, волна за волной, накатывались из космоса, их встречали редкие, тающие на глазах заслоны истребителей, часть которых была переброшена на Элио с луны Стеллар, а часть — произведена на подземных заводах Дабога, продолжавших работать, несмотря ни на что.

Антон Вербицкий недавно вернулся с сожженной дотла планеты после очередного временного прорыва блокады. Трижды он побывал на Дабоге, забирая партии космических истребителей, на производство которых были перепрофилированы все подземные заводы.

На поверхности давно царила лютая ядерная зима, большинство жителей были эвакуированы, но нашлись те, кто остался, и он поражался их мужеству.

Последний рейс на Дабог оказался спокойным, и Вербицкий так до конца и не понял — почему? Куда–то исчез второй ударный флот Альянса, да и о судьбе третьего, которым командовал Надыров, долгое время не было никаких данных, и вот он появился на орбитах Элио, всплыв из пучин гиперсферы на дальних подступах к планете.

Общая картина космического противостояния Земли и Колоний, по мнению Антона, складывалась удручающе: его родную планету скользящим ударом атаковала эскадра Горнева, потом второй флот исчез, но ему на смену пришли крейсеры Надырова… О судьбе Кьюига не было никакой информации, — очевидно, планета лишилась всех спутников связи, и, быть может, она уже захвачена силами Альянса.

Не атакованными оставались лишь поселения луны Стеллар, но по раскладу сил чувствовалось, еще немного — и флот Надырова, раздавив тающую оборону Элио, сможет вплотную заняться последней колонией из черного списка Джона Хаммера…

Антон думал об этом машинально, не отвлекаясь от управления истребителем.

За истекшие полгода, которые прошли с момента первого прорыва блокады Дабога, многое изменилось в техническом оснащении обеих противоборствующих сторон. Напряжение боевых действий, словно бич, подстегнуло промышленность, заставив тяжелую индустрию развитых миров работать исключительно на войну. Началось взаимное проникновение технологий, невольный обмен ими, — в составе ударных сил Альянса появились серв–машины, скопированные с шагающих аграрных роботов Дабога, а малые космические корабли колонистов более не напоминали неуклюжих чудовищ, созданных на базе грузовых судов. Образцы сбитых над Элио и Дабогом «Гепардов» были тщательно исследованы, и новая техника получила от машин Альянса иной принцип вооружений. Вакуумные орудия, использующие для разгона снаряда ничтожный по отдаче электромагнитный импульс…

И все равно, несмотря на новые достижения в области военных технологий, колонии последним усилием удерживались на грани полного краха.

Казалось, еще одна–две атаки — и конец…

Техника не выдерживала, люди сходили с ума, и сегодня, совершая четвертый за истекшие сутки боевой вылет, Антон Вербицкий уже достиг той степени моральной и физической усталости, когда собственная жизнь теряет значение…

Он шел в последнюю атаку, чтобы забрать с собой как можно больше врагов.

***

— Внимание, наблюдаю группу «Гепардов» на встречном курсе. Идут в сопровождении звена «Фантомов». Боевое перестроение!

Голос командира эскадрильи бился в коммуникаторе шлема, далекий, нереальный, словно их разделяли не километры пустоты, а сотни световых лет.

Антон машинально выполнил маневр перестроения.

Он видел алые точки на боевом радаре.

— Первое звено атакует группу прикрытия, второе и третье — на перехват штурмовиков!

— Первый, задачу понял, — сквозь зубы ответил Вербицкий, сопротивляясь нарастающей перегрузке. Двигатели его истребителя работали в режиме форсажа. В глазах темнело, на фоне звезд плавали иллюзорные искры…

Что–то нашептывало из глубин подсознания — это твой последний бой… последний…

Он поднялся над плоскостью эклиптики вражеских машин, потом кинул свой истребитель по ниспадающей траектории, атакуя пятерку «Фантомов», прикрывающую несущиеся к планете штурмовики.

Вакуумные орудия работают почти бесшумно, от вылета снарядов ощущается лишь легкая дрожь в переборках корабля да неясный шум, похожий на шелест лопастей раскручивающегося вентилятора. Никакого звона падающих гильз, рывков отдачи и прочих неудобств, с которыми приходилось сталкиваться пару месяцев назад. Снаряды ускорялись уже вне ствола за счет микрореактивных двигателей, и потому трассы очередей выглядели зримыми, словно сквозь чернь космоса к смутным силуэтам вражеских машин тянулись длинные ниточки огненных бус.

Есть!

Головной «Фантом» резануло очередями, развалило на куски, мутный выхлоп декомпрессии окутал обломки, и Вербицкий машинально отклонил свой истребитель, чтобы не вонзиться в смертельное облако разорванного металла.

Радости, упоения победой не было, — его чувства скорее напоминали глухое подсознательное удовлетворение от хорошо проделанной работы, — бесконечные вылеты стерли всю остроту ощущений…

Резкий поворот в сторону, мелькнувшие по траверсам навигационные огни «Гепардов», скрещивающиеся за кормой очереди, предсмертный вскрик ведомого в эфире, и новый взрыв мутного газового гейзера…

Он проводил взглядом прошитый очередью истребитель своего звена, который, сохранив очертания корпуса, улетал во мрак, оставляя за собой длинный шлейф кристаллизующихся газов…

Антон знал — если ему суждено вернуться на Элио, то пройдет час или два, и снова на взлетно–посадочных полосах завоют сирены и вспыхнут стартовые огни.

Это будет продолжаться до тех пор, пока последний истребитель не канет во мрак с мертвым пилотом на борту, потому что нет силы, способной по–настоящему дать отпор дрейфующим в пространстве крейсерам проклятой прародины, которые спокойно и методично посылали на штурм планеты все новые и новые группы машин, словно издеваясь над тающими силами сопротивления.

Вербицкий развернул свой истребитель для повторной атаки, наблюдая, как два звена эскадрильи врезались в строй «Гепардов», сломав его, наполнив пространство вспышками и мутными облаками декомпрессионных выхлопов, но это была дорогая победа, — по ту сторону кипящего облака обломков вырвались лишь три машины из шести.

Он резко обернулся.

За кормой его истребителя висели сразу два «Фантома». Куда подевался второй ведомый, оставалось только гадать, теперь придется выкручиваться самому…

Залп кормовых ракетных установок охладил пыл преследователей, они метнулись в стороны, выполняя противоракетный маневр, и только одна очередь из четырех выпущенных по нему настигла машину Вербицкого.

Хруст ломаемых снарядами переборок отозвался в разуме пилота, как вспышка острой зубной боли.

Астронавигационные рули внезапно перестали слушаться рук, — они вдруг остановились, не желая сдвигаться с места, и истребитель теперь летел строго по прямой, медленно источая из кормовой части мутный след истекающего в космос воздуха.

Антон действовал быстро и машинально.

Резерв управления… Обход поврежденных цепей… Автоматическая защита кормовой полусферы…

Это были правильные и своевременные действия, но они уже не несли спасения — произведенный ракетный залп достал еще одного «Фантома», но, отсканировав окружающее пространство, Вербицкий внезапно понял — он остался один.

Атака «Гепардов» была сорвана, и теперь они, потеряв пять машин, снова пытались восстановить строй, разворачиваясь в сторону базовых кораблей.

Его истребитель оказался на их курсе возвращения, и шансов выжить у Антона не осталось вовсе, — аварийная система позволила ему кое–как управлять полетом, но о прежней гибкости траекторий, стремительности маневров стоило забыть…

Единственное, что он мог сделать, — это развернуть свою машину в сторону крейсеров и, опережая возвращающиеся «Гепарды», попытаться перед смертью побольнее укусить одного из ненавистных титанов…

За всех, кто погиб на орбитах Элио, за всех, чьи судьбы были оборваны снарядными трассами и орбитальными бомбами…

Он включил форсаж, досжигая остатки топлива, удерживая в голове лишь одну последнюю мысль — дотянуть до дистанции прямого огня, чтобы разрядить ракетный боекомплект носовых установок, прежде чем его достанет орудийный огонь крейсера.

Он дотянул.

С глухим толчком во мрак космоса ушли факелы стартовавших ракет, и Антон, уже не в силах что–либо изменить, не стал разворачивать корабль в тщетной попытке уйти, — он летел прежним курсом, вслед выпущенным ракетам, чтобы тараном довершить их удар…

Борт крейсера приближался медленно, неумолимо, но его орудийные комплексы молчали, — догоняя истребитель Вербицкого, к базовому кораблю приближалась поредевшая группа «Гепардов», и он понял — тарана не будет, штурмовики уничтожат его раньше.

Все ракетные шахты пусты. Нечем огрызнуться, а жаль…

Он давно был готов к этому мигу, когда удача, столько времени покровительствовавшая ему, наконец отвернется, и вот…

На тактическом мониторе медленно сокращались цифры расстояния, — впереди на броне крейсера уже замельтешили вспышки попаданий, и, оторвав взгляд от вариатора целей, Антон вдруг понял, что их слишком много…

Он выпустил всего восемь ракет, а броня крейсера буквально вскипела, будто по нему произвели залп из сотен пусковых установок.

Он оглянулся, на секунду пришла мысль, что это пилоты догонявших его «Гепардов» ополоумели, произведя неточный ракетный залп по истребителю, но то, что он увидел, на миг помутило разум: в черноте космоса плыл огромный клиновидный корабль, который по всем параметрам был сродни тем крейсерам, что блокировали Элио.

Обломки преследовавших Антона «Гепардов» казались песчинками на фоне этого гиганта, а рядом с внезапно появившимся исполином уже прорисовывались бледные фантомы двух его собратьев, всплывающих из пучин гиперсферы…

В полной прострации Антон схватился за резервные рули управления, отклоняя свою машину от лобового столкновения с флагманом Третьего ударного флота Земли, броню которого продолжали терзать ракетные залпы.

Он не верил ни глазам, ни чувствам, все происходящее казалось бредом, какой–то чудовищной ошибкой взаимодействия двух земных армад, но, опровергая это, в коммуникаторе его шлема внезапно раздался абсолютно незнакомый голос:

— Внимание, всем дружественным пилотам сил планетарной обороны Элио. На связи флагман флота Свободных Колоний крейсер «Россия». Говорит командир корабля капитан Нечаев. Всем покинуть зону огневого контакта! Повторяю — всем дружественным пилотам…

В этот момент флагман Третьего ударного флота земли взорвался.

Сотни ракет, пробившие его корпус, привели к критическому ослаблению обшивки, и множественные выбросы декомпрессии буквально разорвали трехкилометровый корабль на несколько неравных частей.

Это было похоже на сон.

Страшный, желанный, несбыточный сон…

Истребитель Вербицкого уже вышел из зоны убийственного огня внезапно появившейся эскадры, и он, веря и не веря, сидел, неестественно выпрямив спину, и слушал, как в эфире идет обмен сообщениями:

— «Россия», говорит малый крейсер «Игла», на связи Дорохов. Не могу выполнить запланированный маневр, — они уходят в гиперсферу!

В космосе медленно расходились уродливые куски флагмана Третьего флота, а остальные корабли Альянса внезапно стали истончаться, терять свой физический объем, — они ОТСТУПАЛИ, панически погружаясь в гиперсферу, без предварительного подсчета векторов входа.

— «Россия» — Дорохову, прекратить преследование. Всем кораблям эскадры — полный стоп на заданных координатах. Я выхожу на связь с Элио.

***

Никто не узнал впоследствии о судьбе большинства кораблей из состава Третьего ударного флота.

Капитаны, не выдержавшие внезапного появления негаданного противника, совершили «слепые рывки», навек затерявшись в пучинах аномалии пространства–времени.

Земля лишилась последних ударных соединений, но это не означало, что наступил конец войне.

Впереди лежали годы борьбы за независимость колоний, и лишь в одном оказался прав Джон Хаммер, которого действительно и проклинали, и возносили историки будущего: развязанная им Галактическая война привела к Великому движению народов, второму исходу людей из Солнечной системы в Дальний Космос.

История продолжалась, она не могла оборваться жирной точкой на той или иной стадии, ибо люди, несмотря на все свои различия, взаимные симпатии или неприязнь, оставались единой цивилизацией, а все «Зоны отчуждения», существующие между мирами, союзами, коалициями и просто между отдельно взятыми людьми, на самом деле являлись лишь порождением субъективного сознания. Ярким тому примером навек осталась планета Кьюиг и ее знаменитая степь, которая многие века олицетворяла собой барьер между двумя сообществами одной планеты…

Выстояв под первым натиском земных армад, колонии объединились, но новое сообщество осталось открытым для тех, кто желал влиться в него по доброй воле, и поэтому глобальная война, продолжавшаяся еще долгих десять лет, не привела к взаимоуничтожению людей как вида.

Четыре крейсера, столь неожиданно появившиеся из пучин аномалии космоса на орбитах планеты Элио, стали впоследствии костяком Флота Свободных Колоний.

Дорохов до конца войны командовал «Иглой», Нечаев из–за многочисленных ранений спустя год ушел в отставку и вернулся на Кьюиг, сержант Сайков после годичного пребывания в госпитале присоединился к нему, и они вместе с Яной, принявшей фамилию Нечаева, отдали всю свою жизнь объединению двух цивилизаций родной планеты, а сама Галактическая война окончилась спустя десять лет полной капитуляцией Земного Альянса.

Однако в космосе оставались еще сотни планет, заселенных в период Первого Рывка, о существовании которых в то время только подозревали.

История Человечества развивалась по восходящей спирали, охватывая все новые пространства, пока очередная волна Экспансии не остановилась у огромного, лишенного звезд пространства, получившего название «Рукав пустоты»…

ВОЗВРАЩЕНИЕ БОГОВ

Повесть

РАПОРТ:

Адмиралу Седьмого космического флота Земного Альянса

от исполняющего обязанности командира

Второй ударной эскадры капитана ГОРНЕВА.

Передано по каналу ГЧ.

Доношу до Вашего сведения, что моими кораблями, в рамках тотальной проверки планетарных систем шарового звездного скопления Гамма–47, обнаружено развитое индустриальное поселение на планете Y–12–S.

В результате радиоконтакта установлено, что данная колония, возникшая после посадки на планету колониального транспорта «Кривич», имеет связь с несколькими другими колониями подобного типа.

На требование о добровольном вступлении в Земной Альянс и признании своего колониального статуса с планеты последовал категоричный отказ.

На переговоры была послана полномочная делегация в составе трех офицеров флота и представителя Всемирного Правительства.

Результат переговоров отрицательный.

По данным оперативной разведки, планета имеет слаборазвитый космический флот и поддерживает торговые контакты с несколькими соседними колониями, возникшими независимо друг от друга в разные периоды Экспансии.

На основании вышеизложенного считаю целесообразным для скорейшего захвата данного сектора пространства и оказания морально–психологического воздействия на население этой планеты и соседних, неустановленных пока колоний подвергнуть ее демонстративной бомбардировке с орбиты один из городов планеты Y–12–S.

Дата.

Подпись.

Командиру второй ударной эскадры

капитану Горневу от адмирала

седьмого ударного флота Земли.

Передано по ГЧ:

«ДЕЙСТВУЙ».

РАДИОСООБЩЕНИЕ:

13 января 2697 года.

В районе планеты Элио продолжаются бои местного значения.

СЛУЖЕБНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА:

На лейтенанта пятой сводной бригады

Военно–космических сил планеты Элио

Антона Вербицкого.

Лейтенант Вербицкий Антон Эдуардович, гражданская специальность — техник по обслуживанию и ремонту орбитальных комплексов.

В боевых действиях участвует с первых дней появления Земных эскадр на дальних орбитах планеты. Организовывал и непосредственно исполнял отражение первой атаки на планету, посредством вооружения подручных транспортных средств. Проявил героизм и находчивость.

После бомбардировки противником Раворграда, где проживали родители лейтенанта Вербицкого, стал замкнут, необщителен, резок с начальством и сослуживцами. Основные качества, проявленные лейтенантом за время ведения боевых действий, — дерзость, глубочайшая (до полной потери рассудка) ненависть к противнику, высокий профессионализм пшюта.

В кругу товарищей пользуется неизменным авторитетом и уважением за боевое мастерство и личные качества. С начальством находится в постоянном молчаливом противостоянии.

РЕКОМЕНДАЦИИ:

Использовать для отдельных одиночных заданий с высокой степенью риска.

ВКЛАДЫШ.

Лейтенант Вербицкий Антон Эдуардович пропал без вести при невыясненных обстоятельствах во время боевых испытаний новой модели космического истребителя.

Снят со всех видов довольствия.

Глава 1

ШТОПОР

К приборной панели, как раз между верхней боевой консолью и нижним срезом обзорных экранов, была прикреплена полоской прозрачной липкой ленты старая фотография, где двое пожилых людей и десятилетний мальчик стояли у темной, маслянистой воды залива, на фоне пламенеющих в сумерках алых столбов призрачного света…

Они улыбались, глядя на величественные Раворы национального парка Элио, где отец Антона долгое время работал смотрителем.

Сейчас он, сколько ни пытался, никак не мог вспомнить момент, когда был сделан этот снимок.

Перед глазами стояла другая картина, въевшаяся в его мозг, словно по нему провели раскаленным клеймом…

Стокилометровая радиоактивная воронка, с остекленевшими от жара краями и черными лужами мертвой стоячей воды на дне.

И пепел.

Серый, рассыпающийся в труху радиоактивны прах, в который превратились его родители…

На боевых радарах появились семь точек, растянувшиеся широкой дугой. Это были перехватчики противника.

Впереди медленно рос пухлый шар безымянной планеты. На левом обзорном экране ослепительно сиял диск местного солнца. Черный бездонный космос был испятнан близкими скоплениями звезд.

В тишине сдавленно попискивали сигналы пульта да мерно вздыхал насос системы регенерации воздуха.

Антон ждал. Годы войны научили его терпению. Ему было мало тех истребителей, что третий час висели на хвосте его машины. Ему был нужен выпустивший их крейсер.

Наживка, на которую он собирался поймать гигантский боевой корабль, уже была введена в память бортовой кибернетической системы его истребителя.

Рука Антона легла на сенсоры.

Пора.

Тщательно продуманный диалог между ним и его несуществующими напарниками вышел в эфир с соблюдением всех закономерных задержек. Он был исполнен попросту безупречно.

— Флагман — Двенадцатому. Почему отстаете от группы?

Пауза…

— Двенадцатый… Флагману… — голос пилота, со всей скрупулезностью синтезированный компьютером, передавал волнение и страх неопытного пилота. — Я попался… У меня на хвосте семь перехватчиков противника!..

— Двенадцатый, у тебя на борту гиперсферный радар! Ты с ума сошел! Запрещаю ввязываться в бой! Воспользуйся сверхсветовым приводом!

Антон мысленно представил смятение, которое царит в этот момент в умах противника. Он мрачно усмехнулся. Гиперсферный радар был блефом, сказкой, он не мог существовать в принципе, по крайней мере на уровне современных технологий, но слухи о его изобретении то и дело возникали то тут, то там, будоража наиболее доверчивых… Но его расчет был абсолютно холоден и точен. Противнику и в голову не придет, что разнервничавшийся желторотый пилот станет рассказывать сказки за минуту до собственной гибели.

— Двенадцатый — Флагману… Неполадки в ходовых секциях гиперсферного привода… Не могу уйти в прыжок! — В голосе пилота звучала паника. — Нахожусь в визуальном контакте с планетой. Попытаюсь сесть и спрятать корабль!..

— Действуй, сынок! Мы запеленговали твой сигнал. Возвращаемся на базу за подкреплением! Продержись хотя бы сутки, и мы вытащим тебя оттуда! Конец связи…

На бледном лице Антона Вербицкого играла зловещая улыбка, когда, отключив запись, он резко развернул машину к планете. В хвостовой части истребителя открылись бомболюки, выбросив в космос пять кассет с автоматическими самонаводящимися ракетами класса «космос–космос». Их куцые электронные мозги были запрограммированы на поражение крейсера противника, который, по расчетам Антона, должен появиться тут не позже чем через сутки. Семь перехватчиков, стремительно приближавшихся к планете, они попросту не заметят. Перехватчиками Антон собирался заняться сам.

Он мысленно представил себе многокилометровый крейсер, разлетающийся на куски от прямого попадания ядерных ракет, и в душе, словно черный туман, всколыхнулась душившая его ненависть. Смерть за смерть. Они заслужили это.

Закрыв дымчатое забрало гермошлема, он отрегулировал изображение и пошевелил пальцами, разминая их, прежде чем привычным движением охватить рычаги управления с гашетками на конце.

В душе Антона царило мрачное, безмолвное спокойствие. Он развернул корабль и устремился навстречу противнику.

В конце концов, ему была поставлена задача испытать машину в боевых условиях. Если она выдержит расклад семь на одного, то конструкторы смогут быть довольны…

Его разворот не остался без внимания со стороны противника. Группа моментально распалась на тройки, которые начали стремительно расходиться в разные стороны, отрезая его от дальних орбит и прижимая к планете. Пилоты не были дилетантами и справедливо опасались, что, несмотря на радиосообщение, ему удастся в последний момент включить гиперпривод и исчезнуть.

Лишь один перехватчик не изменил курса и упорно шел в лоб. Антон, продолжая начатую игру, сбросил обороты двигателей и провалился вниз, навстречу пухлой шапке атмосферы, уклоняясь таким образом от лобовой атаки.

Теперь они должны успокоиться, уверовав в его самоубийственную и глупую попытку укрыться на поверхности планеты.

Так и получилось. Точки на радаре рассыпались, как потревоженная стайка воробьев. Три из них перегруппировались, чтобы следовать за ним, оставшиеся четыре разбились попарно, барражируя на дальних орбитах.

Антон еще сомневался, вызвали ли они крейсер. Возможно, экипажи перехватчиков надеялись справиться с ним собственными силами, присвоив себе лавры победителей.

Что ж… Придется заставить их взмолиться о помощи…

Одно движение руки, и его истребитель начал преображаться. В хвосте обтекаемой машины выдвинулись четыре расположенных в форме буквы Х закрылка, каждый из которых оканчивался вакуумной пулеметной турелью.

Антон сманеврировал двигателями, стряхивая с хвоста опасно приблизившегося противника, и включил боевой режим.

Впереди, сразу за крутым боком планеты, разгорался ослепительный серп зари. Машина Антона, продолжая терять высоту, падала прямо в размытую линию терминатора.

На такой скорости он должен был неминуемо сгореть, рухнув в плотные слои атмосферы сверкающим болидом.

Видимо, его преследователи заподозрили неладное. Тройка распалась, и они начали расходиться в стороны.

Черти… Антон резко потянул рули, и планета опрокинулась. В глазах потемнело от мгновенной перегрузки, когда его машина на выходе из маневра рванулась в обратном направлении.

Истребитель трясло крупной, предательской дрожью, словно в нем от запредельной нагрузки вибрировал каждый болт. Планета проваливалась вниз слишком медленно, нехотя выпуская крохотный космический корабль из своих цепких гравитационных объятий.

Щеки Антона отекли от перегрузки. Он неотвратимо шел в лоб растерявшемуся звену, не ожидавшему столь стремительного разворота и такой бешеной лобовой атаки.

Антон знал, что мало у кого выдерживали нервы, чтобы закончить этот самоубийственный маневр.

Большой палец правой руки заученным движением сбросил предохранитель гашетки. Он прекрасно знал, что три пилота противника в этот момент, бросив рули управления, в рефлекторном ужасе рвут страховочные ремни, чтобы выпрыгнуть из своих кресел. Но на это у них уже не хватало времени. Четыре пулеметные установки заработали, вбивая крупнокалиберные кумулятивные снаряды в лобовую броню головного перехватчика. Его пилот в немом оцепенении смотрел, как хвостовые стабилизаторы сумасшедшего камикадзе внезапно взорвались огнем, и в тот же момент обзорные экраны в его собственной кабине брызнули осколками стекла — лобовая броня не выдержала, разлетаясь рваными клочьями, и уже мертвого пилота пригвоздило к креслу…

Истребитель Антона пролетел сквозь бурое облако взрыва, вырвавшись на оперативный простор, и, не снижая скорости, устремился прямо на барражирующую четверку перехватчиков.

В эфире царил настоящий содом. Предсмертные вопли смешались с нечленораздельными выкриками, бессмысленными командами и мольбами о помощи.

Два боковых вздутия на корпусе машины Вербицкого раскрылись, обнажая тупые жала реактивных ракет «космос–космос».

Залп!..

Пять огненных хвостов рванули вперед. Антон мгновенно сбросил обороты, намеренно отстав, чтобы дать возможность компьютерам самонаводящихся боеголовок поймать цели. Уже не один пилот окончил свой путь глупой и бесславной смертью, атакованный собственными ракетами, когда в пылу атаки, совершив залп, продолжал двигаться вплотную за роем выпущенных снарядов.

Тем временем два уцелевших после лобовой атаки перехватчика пришли в себя и, стабилизировав взбесившиеся в момент потери управления машины, устремились назад. Нет они не были ни дураками, ни трусами. Вражеские пилоты уже поняли, с кем имеют дело…

Чем умнее и решительнее оказывался противник, тем яростнее клокотала в душе Антона сжигавшая его ненависть. Раз эти люди в своем уме, то как могли они хладнокровно сбросить ядерные бомбы на его планету?! Какое оправдание можно найти таким выродкам?

Только смерть…

В космосе вновь расцвели сполохи разрывов. Антон бросил беглый взгляд на боковые мониторы и выругался от разочарования — все пять ракет атаковали два ближайших к ним корабля, проигнорировав более отдаленные цели.

Это резко меняло обстановку. У него не осталось больше боеголовок, только спаренные крупнокалиберные пулеметы да автоматическая пушка, жестко закрепленная на носу истребителя, а баланс сил по–прежнему был не в его пользу. Четыре корабля противника пикировали на него с разных сторон, и он уже видел первые вспышки ракетных залпов.

В такие секунды его чаще всего выручала интуиция мышления. Он подался всем телом, загоняя рычаги Управления до упора вперед, и его корабль на форсаже Двигателей почти вертикально вонзился в лазурную голубизну атмосферы.

Он не слышал монотонных выкриков бортовой киберсистемы о недопустимости подобного маневра, не видел, как на контрольных мониторах вспыхивают и гаснут запросы о том, стоит ли вывести атакующие ракеты в качестве целей, — вся информация безнадежно запаздывала, — обшивка истребителя уже начала плавиться от трения о воздух, вражеские ракеты, выпущенные перекрестным огнем с разных сторон, сошлись в одной точке, где уже не было его корабля, и частично уничтожили друг друга, а уцелевшие, по прихоти их примитивных компьютеров, переориентировались на атаку своих же кораблей…

На ближних орбитах расцветали сполохи разрывов, и разлетались осколки брони от гибнущих перехватчиков, а он, почти потеряв сознание от перегрузки, падал, ведя отчаянную борьбу со взбесившейся машиной…

Резкие вспышки автоматически сработавших тормоз–снарядов ослепили его, заставив видеокамеры на мгновение погаснуть.

Истребитель падал, сорвавшись в неуправляемый штопор, обшивка горела, дымясь и отслаиваясь. Глаза пилота, окруженные темными синеватыми мешками, от постоянной перегрузки вылезли из орбит, но он не потерял сознание и продолжал бороться, когда это уже казалось бессмысленной затеей.

Конечно, он мог катапультироваться — даже на такой скорости это спасло бы ему жизнь, — но такова природа большинства настоящих пилотов, — бросить машину, которая стала частью тебя самого, порой бывает выше человеческих сил, по крайней мере пока еще теплится хоть какая–то надежда… потом, когда близкая поверхность рванет навстречу экранам, этот лучик надежды погаснет, но будет слишком поздно и оставшихся до столкновения секунд не хватит даже на то, чтобы рвануть рычаг катапультирования…

В обгоревшей обшивке обозначились широкие прорези, в которые, чудом не подломившись от бешеного напора встречного воздуха, выдвинулись короткие атмосферные крылья.

У Антона был единственный шанс спастись, не бросив машину. Он должен изменить вектор движения.

Медленно, миллиметр за миллиметром, он тянул на себя рычаги управления закрылками, даже не пытаясь взглянуть на экраны, чтобы определить, сколько еще осталось до рокового удара о поверхность.

Иногда секунды в жизни человека складываются в неопределенные отрезки вечности. За те мгновения, что его сознание балансировало на грани неизвестности, между жизнью и смертью, Антон успел подумать о многом. Если верить бортовому хронометру истребителя, то с момента отключения тормоз–снарядов прошло восемь секунд, ну а если взять субъективное время полуживого от перегрузки пилота…

За дымчатым забралом его гермошлема не было видно, как за эти мгновения вечности его волосы стали седыми…

Штопор постепенно перешел в пологое падение. Еще одно усилие, и нос истребителя начал медленно задираться…

Он судорожно сглотнул и позволил себе взглянуть вниз.

…Под брюхом истребителя, сливаясь в головокружительные полосы, неслись хаотичные нагромождения скал. Его сердце похолодело, и он бросил моментальный взгляд на боковые мониторы. Там серой бесконечной мутью проносились отвесные стены глубокого каньона.

Он тряхнул головой, взглянув на приборы.

Это не было чудом. Лазерные дальномеры систем автоматического пилотирования включились, как только первые молекулы воздуха ударились об обшивку его истребителя. Пока он сантиметр за сантиметром вытаскивал машину из штопора, автоматика позаботилась обо всем остальном, подправив курс падающего корабля так, чтобы он вошел в широкий разлом ущелья…

Взгляд Антона метнулся к радару.

Ему в хвост заходили две яркие точки.

Всего двое…

Он кинул быстрый взгляд на счетчики зарядов вакуумных турелей и понял, что шутки с судьбой закончились. На этот раз он окончательно влип. На приборной панели ярко мигали четыре рубиновых сигнала. Все внешнее вооружение было уничтожено. Турели сплавились и сгорели в плотных слоях атмосферы. Системы безопасности сообщали об автоматическом отстреле бесполезного балласта вместе со взрывоопасными остатками боекомплекта.

Антон побледнел. Не от страха, а от обиды. Это было почти ребяческое чувство. Стоило совершать невозможное, чтобы оказаться совершенно беспомощным в руках этих ублюдков…

Он с силой хлопнул по клавишам активации носового автоматического орудия, но шторки бронеплит безнадежно заклинило от высокой температуры.

В порыве бесконтрольной ярости он рванул рычаги, и истребитель, взревев перегруженными двигателями, круто задрал нос и начал переворачиваться навстречу двум севшим на хвост перехватчикам.

Дистанция была ужасающе короткой, и нервы противника не выдержали еще одной безмолвной, внезапной и сумасшедшей лобовой атаки. Они инстинктивно рванулись в стороны, чтобы избежать столкновения, но этому воспрепятствовали отвесные стены ущелья. Один из пилотов все же справился с управлением и свечой взмыл вверх, второму же не хватило не то скорости реакции, не то доли везения, и его машина врезалась в стену каньона.

Оглушительный взрыв потряс древние скалы, и в этот момент истребитель Антона вырвался наконец из теснины!

Вторая машина стремительно удирала. Ее пилот струсил. Он не мог тягаться с противником, хоть тот и не сделал по нему ни одного выстрела. Антон хрипло закричал от восторга. Было что–то дьявольское в этой картине: вставший на ребро горизонт, серые скалы, нежная голубизна прозрачного утреннего неба, и жирный шлейф черного дыма, утекавшего в лазурные небеса, где плавали перистые полосы призрачного небесного тумана…

Он выровнял машину, и в этот момент где–то сзади, за кабиной пилота, в районе ходовых секций, возник заунывный дребезжащий звук.

Чуткий, восприимчивый слух пилота мгновенно различил этот характерный, бьющий по нервам скрежет и звон изломанного металла. И, словно подтверждая все самые нехорошие предчувствия, на пульте управления злобно вспыхнул сигнал тревоги.

На аварийном табло появилась надпись:

«ИЗЛОМ ШЕЙКИ ОСИ ВЕДУЩЕГО ВАЛА

ПРАВОЙ ДВИГАТЕЛЬНОЙ УСТАНОВКИ».

Просто не выдержал металл.

Антон в горьком отчаянье на мгновение прикрыл глаза, чувствуя, как машина с одним работающим двигателем начинает медленно, но неумолимо валиться набок.

Теперь у него оставался единственный выход.

Стиснув зубы, он одной рукой на ощупь нашел рычаг катапультирования и нажал его.

В следующий момент жесткий удар аварийно–спасательной катапульты швырнул пилота в лазурные небеса…

Глава 2

УСЛОВИЯ

ВЫЖИВАНИЯ

Для каждого человека слово «ненависть» несет в себе свой определенный и сокровенный смысл.

Для Антона Вербицкого оно означало жестокую, без компромиссов и правил борьбу до полного физического уничтожения противника. С точки зрения прошлых лет — он был безумен. С точки зрения настоящего — постоянная, изматывающая, выжигающая его изнутри борьба была единственным способом сохранить рассудок.

От удара о твердую почву он на несколько мгновений потерял сознание и потому не видел, как автопилот его истребителя пытался посадить покалеченную машину. Покинув кабину, он дал автоматике возможность честно выполнить свои функции.

Обгоревшая машина со смятыми закрылками и простреленным в одном месте бортом неуклюже планировала на коротких крыльях, пока не чиркнула брюхом по скалам, издавая зубовный скрежет раздираемого металла. Истребитель несколько раз подбросило, развернуло вокруг своей оси, проволокло по хаотичному нагромождению валунов, и, наконец, он застыл на краю небольшой расселины, накренившись на одно крыло, словно покалеченная птица.

В этот момент Антон очнулся. Он лежал, скрючившись в объятиях амортизационного каркаса, и перед его глазами, в трещине камня, гнулся под порывами ветра пучок выцветшей, желтовато–зеленой травы.

«Хлорофилл… — пришла в голову отстраненная мысль. — Значит, планета кислородная…»

Он, видимо, сильно врезался головой, если думал о таких вещах, когда где–то в небесах кружил последний перехватчик противника.

Застонав от боли в ушибленном боку, он разогнулся, расстегнул пластиковые дуги и освободившейся ногой отпихнул в сторону остатки кресла.

Через минуту, сумев подняться на четвереньки, он вновь едва не рухнул навзничь от вспышки засевшей под ребрами боли. К горлу мгновенно подкатила тошнота. Он застонал, сдерживая рвущийся наружу желудок, с яростью пытаясь урезонить собственный вестибулярный аппарат. Несмотря на то что под ним был твердый и холодный камень, организм никак не хотел воспринимать реальное положение вещей, и скала вращалась перед затуманенным взглядом, словно он все еще падал…

Из поднебесья накатился надсадный рев турбин.

Антон встрепенулся. Он знал, что его противник вернется, но не думал, что это произойдет так быстро. Вербицкий рассчитывал, что тот сядет рядом с его подбитой машиной, и тогда овладение вражеским кораблем сведется к короткой рукопашной схватке с любопытным пилотом.

Рев нарастал, и он, превозмогая слабость и боль, боком начал отползать под укрытие наклонной скалы.

В следующий момент Антон убедился, что имеет дело с отменным ублюдком. Черт побери… Он сражался с ними яростно, безумно, но честно…

Рев накатывался на него, и вместе с ним по земле и скалам бежали две непрерывные строчки разрывов, неумолимо настигая ползущего боком Антона. Он судорожно дернулся, пытаясь рывком встать на колени, но в следующий миг сокрушительный удар швырнул его обратно на землю.

Он упал, распластавшись по скале, вдребезги расколов забрало своего гермошлема, а султанчики разрывов, оставив на его спине черную, уродливую отметину, пробежали еще с десяток метров, осыпая все вокруг каменной крошкой, и иссякли.

Вой начал отдаляться.

Антон привстал, испытывая мучительную боль, судорожно вдыхая холодный горьковатый воздух планеты и чувствуя, как по разбитому лицу и простреленному боку текут горячие струйки крови.

У него было не больше минуты, чтобы укрыться от следующей очереди.

В полубессознательном состоянии, действуя по большей части рефлекторно, он пополз, не выбирая направления, с единственным стремлением найти какую–нибудь щель, где можно будет укрыться, достать оружие и подороже продать свою жизнь…

Перед глазами полыхали оранжевые круги боли. Он то терял сознание, то обретал его вновь. Подтягиваясь на руках, он тянул свое тело прочь с открытого места, сам не подозревая того, что движется прямо к краю обрыва…

На душе Антона в этот миг было тепло и спокойно…

Он видел пламенеющие столбы Раворов во всем их ночном великолепии… Глупая ухмылка жабоклюва в загоне национального парка… Памятник экипажу «Кривича» на том месте, где несколько столетий назад совершил посадку легендарный колониальный транспорт…

Он помнил, что список имен, высеченных на куске настоящей обшивки космического корабля, установленном в качестве мемориальной плиты, начинался с фамилии Галанин, сразу за которой, в списке основного экипажа шел Андрей Вербицкий, его далекий предок…

Еще один метр…

Он в очередной раз подтянулся на руках, теряя сознание от боли, но в черном мраке небытия, словно гигантская серая птица, кружила его ненависть к тем, кто пришел из глубин галактики, с проклятой и желанной прародины… Они хотели забрать то, что в течение сотен лет бережно и гордо вынашивалось в сознании новых и новых поколений элианцев, — их независимость…

Пальцы Антона внезапно ощутили пустоту, и до его помутившегося сознания, сквозь вереницу ирреальных образов дошло ощущение того, что он сорвался и катится вниз по бесконечному горному склону…

Потом пошел дождь…

…Он очнулся в полной темноте.

Вокруг была вода. С небес доносился раскатистый рокот грозы, и черный купол небосвода то и дело рассекали косые, ветвистые зигзаги молний…

Сквозь разбитое забрало гермошлема по лицу хлестали прохладные струи дождя.

Его лихорадило, спина и бок горели огнем, все тело сотрясала крупная дрожь…

Несколько минут он лежал, даже не пытаясь пошевелиться, просто глядя в черный купол небес, где сполохи молний высвечивали темные лохматые тучи.

Несмотря на лихорадку и саднящую боль, на душе Антона было тепло и спокойно. Он даже улыбнулся разбитыми и потрескавшимися губами.

Его безумие, его ненависть, его война — все пришло к концу…

Он умирал.

Потом в глухой дождливой ночи раздался душераздирающий вопль какого–то существа, и ощущение безмятежного покоя моментально исчезло.

Он нашел в себе силы и приподнялся на локте, превозмогая слабость и боль.

Странно, но он совершенно не хотел возвращаться ни в какую реальность. Где–то сбоку прошелестели осторожные шаги. Вопли не прекращались, наполняя темноту ощущениями страха.

Антон прислушался. Шаги кружили вокруг него.

На что он надеялся, когда пополз вверх по каменистому склону?

Впоследствии он так и не смог ответить на этот вопрос. Просто в какой–то момент к нему вернулась вся ярость и боль, испытанные им за последние часы. Было нестерпимо обидно, что какая–то местная тварь уже восприняла исходящую от него обреченность и кружит, терпеливо ожидая, когда можно будет полакомиться куском свалившейся с небес падали…

Ползти по мокрым скалам и осклизлой от дождя земле было неимоверно трудно, и он несколько раз сползал вниз, начиная пройденный путь с нуля. Его все сильнее лихорадило, он вновь начал терять сознание и потому совершенно не помнил, как оказался на широкой ровной площадке перед узкой расселиной, ведущей в пещеру. Единственное, что сохранила его память, были звуки отчаянной борьбы каких–то существ, доносившиеся отсюда незадолго до того, как он выбрался на ровное место.

Привалившись спиной к скале, он зашелся в мучительном кашле.

Рассвет еще не наступил, но ночь уже не была похожа на ночь. Сильный, порывистый ветер теперь перешел в шквал. С неба низвергались потоки воды, молнии рвали тьму бледными вспышками. Антон посмотрел вниз, пытаясь оценить пройденный путь, и внезапно заметил, что котловина, откуда он выбрался, вся полыхает пожарами, которые не мог погасить даже проливной дождь. Деревья и кусты, освещаемые непрерывными разрядами молний, были повалены в нескольких местах концентрическими кругами.

Антон чувствовал себя отвратительно, но путь по мокрому склону, мучительный и долгий, потребовавший невероятного напряжения, вернул ему ощущение реальности, и теперь он желал одного: оказаться в сухой и относительно безопасной пещере, подальше От гнева разбушевавшихся стихий.

Ему достало сил только на то, чтобы доползти до входа. Кое–как примостившись на сухом пятачке, под навесом наклоненной скалы, он отстегнул от пояса изодранного и вымазанного грязью скафандра индивидуальную электронную аптечку и, расстегнув экипировку, прижал к обнаженной груди головку анализатора, расположенную в торце тридцатисантиметрового цилиндра.

Почувствовав, как впились в его кожу зонд–анализаторы, Антон закрыл глаза.

Ему опять чудились мягкие, крадущиеся шаги, но разлепить отяжелевшие веки не было сил. Рассчитанный на сохранение человеческой жизни прибор уже произвел необходимые анализы, и после очередного укола иньектора Антон вдруг провалился в тревожную, но спасительную для него бездну не то беспамятства, не то сна…

…Опять, в который уже раз он видел кошмары. Сквозь сладкую одурь вызванного лекарством сна Антону виделись странные вещи. Кто–то подкрался к нему сзади. Наверное, не будь у него на голове помятого гермошлема с разбитым забралом, он бы ощутил на своем затылке горячее дыхание зверя…

Чьи–то зубы впились в шейное кольцо его скафандра и поволокли обмякшее, безвольное тело в глубь пещеры, где по полу были разбросаны кости каких–то животных и витал удушливый смрад разлагающейся плоти…

Потом громадная темная тень заслонила собой освещаемый вспышками молний вход в пещеру, и за спиной Антона сверкнули два зеленых глаза. Раздалось шипение, и гибкая тень метнулась навстречу заслонившей проход исполинской фигуре.

Сознание Антона воспринимало эти картины как бред…

Потом наступил холодный и сырой рассвет.

…Он открыл глаза, удивленно уставившись в низкий каменный свод пещеры.

Здесь было относительно тепло и сухо, но в застоявшемся воздухе витал тошнотворный смрад. Антон пошевелился, и его рука задела что–то твердое и белое. Он скосил глаза. Небольшой выбеленный временем череп с двумя впалыми глазницами прокатился по полу пещеры и застыл, скалясь клыками в сторону освещенного полуденным солнцем входа.

Это уже не было похоже ни на сон, ни на бред. Антон наконец избавился от остатков забытья и теперь с удвоенной остротой воспринимал реальность.

Он чувствовал, что ослаб, как новорожденный ребенок. Не в силах напрячь ни один мускул, он лежал на одеревеневшей спине и вдыхал тошнотворные ароматы пещеры… Постепенно в его памяти начали всплывать кошмарные события прошедшей ночи. Пока он лихорадочно пытался из обрывков воспоминаний составить связную картину, сбоку от него что–то шевельнулось. Антон напрягся, моментально забыв про слабость, когда услышал мягкие, крадущиеся шаги…

Несомненно, это был тот самый таинственный зверь, что присутствовал в его ночных кошмарах.

Лучше бы ему было не приходить в сознание… Антон омертвел, когда сзади к нему склонилась чья–то тень, он почувствовал горячее дыхание зверя, и вдруг мягкий и шершавый язык коснулся его щеки…

Антон не дышал в полнейшей растерянности.

Язык прошелся по его щеке, словно кусок теплой наждачной бумаги, и вновь повторил то же движение. Потом еще… И еще раз…

Оно лизало его!

Леденящий страх на мгновение отпустил его разум. Сквозь вход в пещеру проникало достаточно света, и Он смог разглядеть в нескольких сантиметрах от своего лица два изумрудно–зеленых глаза с черными, вертикальными зрачками. Существо, словно уловив его осмысленный взгляд, перестало лизать и, широко зевнув, показало два ряда острых клыков. Затем оно село, чуть склонив голову, и уставилось на Антона сонным и сытым немигающим взглядом. Казалось, что ему только и нужно было, чтобы он открыл глаза или любым другим способом дал знать, что жив.

Оказывается, смертельный ужас — это отличный стимулятор. Антон чувствовал, как выброшенный в кровь адреналин возвращает к жизни его тело, наполняя энергией одеревеневшие мышцы.

Его рука медленно, чтобы не привлечь внимания зверя, потянулась к поясу, где в пластиковой кобуре был снятый с предохранителя автоматический пистолет.

Пока его пальцы совершали медленные и осторожные манипуляции, глаза Антона неотрывно следили за зверем. Это было самое удивительное создание, виденное им за последние пять лет. Мускулистое тело, покрытое лохматой, местами свалявшейся рыжевато–коричневой шерстью. Вообще, если верить рожденным в голове Антона мгновенным ассоциациям, то существо удивительно походило на огромного полутораметрового котенка…

…В детстве у Антона был кот… Эти представители животного мира Земли были на Элио большой редкостью. По каким–то причинам их предки, прилетевшие вместе с людьми на колониальном транспорте «Кривич», не прижились, и колонистам удалось сохранить всего несколько пар, которые содержались в домашних условиях, строго изолированные от биосферы планеты. Отец Антона, будучи зоологом и смотрителем национального парка Элио, однажды принес до, мой такое же лохматое, игривое чудо. Котенок был совсем маленьким, серым и смешно ковылял на тонких, еще не окрепших лапах, неизменно забираясь в постель к пятилетнему Антону, который как раз в это время болел и лежал с высокой температурой…

…Пальцы Антона наконец сомкнулись на холодной и ребристой рукоятке автоматического пистолета. Он непроизвольно вздохнул и медленно извлек оружие на свет.

Существо склонило голову, взглянув на вороненую сталь, широко зевнуло и вновь перевело взгляд на лицо человека.

Некоторое время они неотрывно смотрели друг другу в глаза.

Несомненно, предки этого существа эволюционировали по пути типичных представителей семейства кошачьих, но при внимательном рассмотрении можно было заметить детали, указывающие на особенности местной эволюции. Отец часто рассказывал Антону о различных исследованиях в области биологии, и он знал, что животный мир всех, без исключения, кислородных планет имеет определенную схожесть, но природа, как правило, следует своим стандартным заготовкам лишь до определенного момента. Все существа, обитающие на кислородных мирах, обычно можно разделить на млекопитающих и земноводных, птиц, зверей и рыб, но их многообразие бесконечно, и при всей схожести, земная обезьяна будет отличаться от приматов Прокуса так же сильно, как птеродактиль отличается от воробья…

Это существо действительно очень сильно напоминало огромного кота, за исключением, наверное, передних конечностей — они были более развиты и имели длинные, оканчивающиеся когтями пальцы, лишенные волосяного покрова.

«…Интересно, как воспринимает меня этот хозяин пещеры? — подумал Антон. — Я его завтрак, пленник или же просто постороннее, полудохлое существо?..»

…Движение.

Пальцы Антона рефлекторно впились в ребристую рукоятку.

Существо грациозно выгнуло спину, потянулось и, мягко ступая, подошло ближе.

Антон не шевелился.

— Уург?..

Теплый, шершавый язык прошелся по его лицу, потом по рукам.

— Хороший котик… — прошептал Антон, сам испугавшись звука собственного голоса, похожего на мучительный скрип заржавленного механизма.

— У–ург?! — Зверь отпрянул, и коричневато–рыжая шерсть встала дыбом по всему телу, обнажив длинную рваную рану на боку существа, покрытую коркой запекшейся крови.

— Ну… Не бойся, — выдавил Антон.

Существо сделало неуверенный шаг вперед. Под его густым мехом при каждом шаге округлялись и перекатывались великолепные мускулы. Создавалось впечатление, что оно могло прибить человека просто небрежным ударом лапы. Хотя Антону, в свою очередь, достаточно было слегка надавить на гашетку…

При этой мысли он вдруг вспомнил о теплом, шершавом языке и своих полубредовых ночных видениях, в которых это существо тащило его сюда, в пещеру, а потом сражалось у входа с какой–то тварью, защищая потерявшего сознание человека…

— Ну что?.. — Его горло наконец прочистилось и могло издавать подобающие человеку звуки. — Кто ты, лохматик?

— Уууррг… — Он сел на задние лапы, обвив их хвостом, и вдруг сонно зажмурился.

Да, стоило увидеть все в ином свете. Нужно только на секунду забыть о пистолете и когтях. Перед ним, зажмурившись, сидел пушистый домашний зверь, сильно смахивающий на того котенка, которого подарили ему в детстве, только, конечно, во много раз больший… Антон мысленно удивился, как трудно порой бывает пересилить въевшийся в душу страх и выработанную годами войны враждебность…

Он выпустил рукоять пистолета, позволив ему скользнуть назад, в кобуру, подтянул руку, оперся на нее и привстал. Боли не было, но каждый мускул его тела затек и одеревенел, грозя распасться от напряжения. К тому же его трясло от холода, исходящего от каменных стен и пола пещеры.

Собрав всю свою волю, Антон привстал, сначала на четвереньки, потом медленно выпрямился и проковылял к выходу из пещеры, чувствуя, как с каждым шагом в его мышцы болезненно возвращается жизнь.

Снаружи было тепло. Солнце ярко сияло в зените безоблачного, лазурного неба, влажная земля, высыхая, курилась паром, а над памятной котловиной плавали пласты густого тумана.

Он вспомнил звуки ночной борьбы и огляделся вокруг.

На краю каменной площадки, среди белеющих тут и там обглоданных костей, лежал настоящий хозяин приютившей его пещеры. Это был двухметровый ящер с мощным, шипастым хвостом, толстыми, мясистыми лапами и большой, защищенной роговыми пластинами головой. В разинутой пасти виднелись ряды устрашающих клыков, явно не предназначенных для вегетарианской пищи. Горло ящера было в двух местах разорвано мощными ударами когтистых лап.

Антон присвистнул и присел на корточки, с уважением разглядывая жмурящегося на солнце победителя ночной схватки, который показался из пещеры и сел рядом с ним, облизывая длинным розовым языком пораненный бок.

Антон отошел на несколько шагов. Его все еще мутило, и слабость давала о себе знать. Прислонясь спиной к нагретой скале, он прикрыл глаза.

Его воспаленное сознание как будто ждало этого момента. Перед плотно сомкнутыми веками моментально закружил дьявольский хоровод событий, словно в его мозгу кто–то прокручивал изощренную и продуманную вереницу стоп–кадров…

«Ты заперт на этой дрянной планете и больше никогда не выберешься отсюда!..» — гоготало сознание на фоне пикирующего из поднебесья вражеского перехватчика.

«Почему ты не умер там, на дне котловины, когда тебя ничто не тревожило и ты знал, что выполнил свой долг?!» — измывался визгливый потусторонний голос.

«Зачем тебе жить, придурок?!»

Кошмарное видение остекленевшей воронки и гонимого ветром пепла разрасталось до рамок безумия.

Он вздрогнул всем телом и открыл глаза.

Стоял теплый день. Спасшее его лохматое существо растянулось у входа в пещеру, нежась на солнце.

Антон отстегнул замки помятого гермошлема и, сорвав его с головы, с силой швырнул об землю. Его душила ненависть, но теперь уже к самому себе.

Кот вскочил, будто ошпаренный. Каждая шерстинка на его теле стояла дыбом, пока взгляд двух округлившихся глаз провожал скачущий по камням гермошлем.

Антон впервые в жизни слышал такое бесподобное по своим интонациям шипение. Он угрюмо посмотрел на своего ошарашенного, готового к драке спасителя, и вдруг безнадежно расхохотался, опустившись на корточки.

Существо подошло к нему и село напротив. Было непонятно, смеется человек или из его горла вырываются хриплые рыдания. Антон действительно балансировал на грани срыва. Его положение нельзя было назвать плохим — оно было попросту безысходным… Война выжгла в его душе все, оставив только боль и ненависть к тем, кто вторгся в его жизнь, обратив в прах все самое дорогое… Он жил исключительно ради того, чтобы убивать врага, все остальное в нем поблекло и потеряло какой–либо смысл. Он разучился быть человеком…

И вот он один. Раненый, но живой, вдали от битв, на девственной планете, без надежды вернуться туда, где люди истребляют друг друга…

Тишина. Чистый, чуть горьковатый воздух…

Он чувствовал себя старой, изуродованной машиной, которую вышвырнуло на обочину, — и вот она стоит, еще способная двигаться, но уже ненужная, списанная в процент потерь и лишенная смысла существования.

Он знал, что ему поздно начинать что–либо заново. Слишком много сгорело в его душе…

Теплое дыхание зверя опять коснулось его щеки.

Антон вдруг почувствовал, как от безысходности защемило в груди, словно он был не изувеченным войной солдатом, а маленьким мальчиком…

Он не понимал, что вдруг на него накатило, но, подчиняясь идущему из глубин души порыву, он вдруг протянул руки и обнял своего спасителя за шею, чувствуя, как тонут пальцы, в мягком пушистом подшерстке…

— Слушай, ты девочка или мальчик? — задал он на ухо коту чисто риторический вопрос. — Похоже, мальчик, девчонки так не дерутся… — он говорил и одновременно успокаивался словно от этого теплого пушистого существа исходили какие–то целительные волны… — Я буду звать тебя Пух, договорились?

В ответ раздалось невнятное: «Урм…».

Антон отстранился и начал снимать с себя изодранный скафандр. Душивший его минуту назад приступ отчаяния и бешенства вдруг отпустил.

Глава 3

ПУТЬ ВНИЗ

Не было ничего сверхъестественного… были люди, их дела… и следы, вернее, шрамы, наносимые их поступками.

Антон стоял на краю обширного горного плато, за миллионы лет, прошедшие со дня его формирования, уже изрядно изъеденного по краям эрозией, покрытого скудным слоем почвы, на которой произрастали чахлые кустики травы, цеплявшейся корнями за трещины в камне, и смотрел на длинную уродливую борозду растертых в пыль камней развороченной земли, в конце которой, накренившись, застыл хищный силуэт его истребителя.

Сердце Вербицкого сжала тоска при виде изувеченной боевой машины, которой уже никогда не взмыть в небеса. Бронеплиты ее обшивки обуглились, почернели, изменив до неузнаваемости контур истребителя, задние стабилизаторы, размягчившиеся от температуры, понуро обвисли и застыли.

И все же в его душе тлел слабый огонек надежды.

Подойдя вплотную к покалеченной стальной птице, он с трудом отодвинул заклинивший люк и влез в кабину. Осмотр повреждений произвел на него удручающее впечатление. Удар о скалы был жестоким, вибрация в момент касания прошлась по внутренностям корабля, выбив экраны, порвав кабели и деформировав переборки. Нечего было и думать о том, чтобы попытаться восстановить тут что–либо: такая задача была едва ли под силу целой восстановительной бригаде с набором необходимого для ремонта оборудования. При таких повреждениях машину наверняка бы списали в утиль…

Фотографию родителей сложило пополам, зажав между смятыми консолями пульта. Антон осторожно извлек карточку, стараясь не пораниться об острые огрызки стекла, торчавшие на месте обзорных экранов, и, разгладив ее, положил в нагрудный карман.

Собрав кое–какие вещи и оружие из бортовых неприкосновенных запасов, он свалил все в пустой пластиковый кофр и спрыгнул на землю.

Его спутник был уже тут как тут и озадаченно обнюхивал покоробленный, покрытый окалиной металл, поминутно фыркая и мотая головой, словно стремясь отогнать от себя неведомые и раздражающие запахи перегретого железа, горелой изоляции и пролитого масла. Заслышав шум, он поднял голову и озадаченно посмотрел на Антона, словно спрашивая, откуда тут взялся этот странный, дурно пахнущий предмет?

Антон усмехнулся, потрепав его по загривку.

Если и существовало в данный момент что–то, что не укладывалось в рамки обыденного понимания вещей, то это был именно он, — грациозный теплокровный хищник, несомненно грозный и сильный, но по какому–то странному стечению обстоятельств питавший к человеку дружеские чувства.

Пока Антон перетряхивал и упаковывал кофр, Пух ходил кругами вокруг изуродованного истребителя, словно пытался запомнить его подетально, при этом глаза огромного кота горели желтым недобрым блеском, а шерсть на загривке то опускалась, то внезапно вставала дыбом, словно в мозгу этого существа шли мучительные и не совсем приятные мыслительные процессы.

Наконец он успокоился, сел и внимательно посмотрел на Антона, который, установив вокруг корабля несколько противопехотных мин, соединял их в единый управляемый мини–компьютером комплекс.

Лучик надежды в его душе то угасал, то разгорался вновь с удвоенной силой.

Во–первых, он не знал, куда запропастился тот проклятый перехватчик, пилот которого поначалу струсил, а потом пытался добить его, ползущего по камням, из пулеметов. Антон сомневался, что враг покинул планету, не осмотрев останки его истребителя, но, судя по размытым дождем следам, с момента падения никто не подходил к покореженной машине, будь то человек или зверь.

Во–вторых, у него из головы никак не шел крейсер, который, по логике вещей, должны были вызвать перехватчики. Если ему каким–то образом удастся избежать оставленной Антоном на орбите ловушки, то рано или поздно здесь появится его спускаемый модуль, а это, в свою очередь, был реальный и весьма перспективный шанс завладеть десантным кораблем противника и вырваться отсюда к своим.

В общем, Антон, расставив мины и детекторы, не собирался покидать этот район, а решил обосноваться где–нибудь поблизости, чтобы иметь возможность издали наблюдать за своей машиной и в случае появления противника использовать любой, даже самый мизерный шанс для спасения.

Он разогнулся, невольно поморщившись от боли, прострелившей раненый бок, и окинул взглядом далекий туманный горизонт.

Отсюда, с обрыва горного плато, открывался великолепный вид.

Диск звезды горячечным кругом сиял в безоблачном лазурном небе, посылая к планете жаркие полуденные лучи. Справа от Антона, изломанной, заснеженной линией к самому горизонту тянулись перевалы и пики горного хребта. За его спиной раскинулось каменистое плоскогорье, ниже начинался тот самый каньон, в теснине которого ему удалось вырвать из штопора свой истребитель. Разлом планетарной коры имел около трех–четырех километров в ширину и уходил вдаль неровной змеящейся линией. Несмотря на солнечный полдень, дно каньона скрывал полумрак.

По левую руку от застывшего в задумчивости человека клубилась туманом испарений огромная, поросшая лесом котловина, сильно напоминавшая кратер, какие обычно возникают на лишенных атмосферы планетоидах после попадания крупного метеорита или астероида. Скорее всего, так оно и было. Края котловины поднимались круто вверх, образуя почти отвесные склоны высотой в один–два километра. Где–то неподалеку, в одном из таких отвесных склонов, находилась приютившая их во время грозы пещера.

Замыкало картину окружающего мира расположенное прямо перед Антоном узкое и мрачное ущелье, по дну которого стремительно бежал пенистый горный поток. Оно являлось как бы продолжением каньона, отделенное от него плоской горной возвышенностью, но было гораздо глубже и уже.

Пока Антон созерцал ландшафты планеты, его спутник закончил наконец осмотр диковинного объекта, подошел и сел рядом, устремив взгляд зеленых глаз в котловину.

Рука Антона непроизвольно легла на мягкую холку животного, которое, сидя, было ему почти что по грудь.

— Урм?.. — Пух поднял голову и вопросительно посмотрел на человека.

Антон был поражен естественностью и непринужденностью этого движения, — в этот момент сидящий рядом с ним зверь столь разительно напоминал своим обликом и повадками самого заурядного и искренне привязанного к своему хозяину кота, что он на секунду засомневался в здравости собственного рассудка…

Слишком уж невероятно, практически нереально выглядела их встреча, да и все события вчерашней ночи тоже. Чем больше Антон присматривался к облику и повадкам своего спутника, тем сильнее росло внутреннее ощущение, что перед ним именно кот. В зоологическом музее Элио были заботливо сохранены все образцы земных животных, чьи замороженные эмбрионы доставил на поверхность планеты колониальный транспорт «Кривич». Некоторые из них прижились на Элио, некоторые нет, но натуральные чучела представителей исчезнувших видов постоянно занимали несколько залов экспозиции музея, так что в свое время маленький Антон вдоволь нагляделся на львов, тигров, пантер, гепардов и прочих представителей семейства кошачьих. Все они были в той или иной степени похожи на Пуха, но как дальние родственники, не более…

Обдумав все это, Антон так и не смог прийти к какому–нибудь разумному объяснению. Ясно было одно: лежавшая у его ног котловина, изолированная от остального мира планеты своими отвесными стенами, должна быть достаточно плотно заселена сородичами Пуха. Иначе как объяснить их случайную встречу во время грозы?

И еще его не покидало предчувствие, что сидящий рядом с ним громадный кот хотя бы однажды в своей жизни сталкивался с человеком. Антон по личному опыту знал, что ни один дикий зверь не станет выказывать дружелюбие незнакомому существу. В лучшем случае, он бы проигнорировал странное двуногое.

Эти размышления во многом предопределили его дальнейший выбор. Он сам не заметил, как чувство пустоты и безысходности в его душе постепенно вытеснило жгучее любопытство. Антон твердо знал, что на эту планету никогда не ступала нога космических первопроходцев с его родной планеты. Цивилизация Элио всего семьдесят лет назад, после долгого и мучительного развития, сумела вторично выйти в космос и почти что сразу после освоения орбитального пространства своей собственной планеты была втянута в затяжную и кровопролитную борьбу с безумными экспансионистами далекой и уже прочно забытой прародины, так что колониальная политика Элио умерла, еще не родившись, и эта планета, находящаяся на огромном расстоянии от родины Антона, никак не могла посещаться людьми…

«А вдруг где–нибудь здесь замаскированная база землян?!» — обожгла его внезапная мысль. Такая возможность не приходила ему в голову…

Антон невольно огляделся, чувствуя, как от посетившей его мысли окружающий мир вдруг начал неуловимо меняться, словно поблек сияющий полдень, тени вдруг стали враждебнее и резче, звуки изменили свой нейтральный характер, и к ним примешались подозрительные шорохи…

Рука Вербицкого непроизвольно легла на рукоять автоматического пистолета.

Пух сонно прищурился и внезапно повалился на бок. Задрав к небу одну из лап, он принялся вылизывать рыжую шерсть, изредка поглядывая на побледневшего Антона.

— Тьфу, ты… черт!.. — непроизвольно выругался пилот, присев на корточки. — Для тебя все вокруг в полном порядке, да, котяра ты бессовестный?!

Ответом на его упрек был холодный и мокрый нос, тут же с готовностью уткнувшийся в его щеку.

В этот момент Антон и принял окончательное решение.

— Хватит вылизываться, — скомандовал он. — Пойдем–ка, поглядим окрестности.

Пух, сощурясь, смотрел на него зелеными глазами–щелками, лишь кончики его ушей слегка подергивались, улавливая человеческую речь.

Антон сделал несколько шагов в сторону обрывающегося над котловиной склона и, наметив тропинку, решительно полез вниз, цепляясь руками за редкие чахлые кусты, изредка попадавшиеся на его пути.

Преодолев с десяток метров, он остановился и посмотрел вверх. Над обрывом торчала голова и передние лапы Пуха. Кот смотрел вниз, на удалившуюся фигуру человека и нервно подергивал шкурой, готовясь к прыжку.

Наконец он решился и, оттолкнувшись от края обрыва, взвился в воздух, рыжей молнией промелькнув над головой оторопевшего Антона и мягко приземлившись метрах в двадцати ниже.

— Ну ты даешь… — изумленно покачал головой Антон, возобновляя спуск.

Тот путь, по которому они спускались, был, наверное, одним из немногих возможных выходов из котловины. По некоторым признакам Антон решил про себя, что некогда здесь низвергался водопад, — скальные выступы были сглажены, менее прочные породы попросту вымыты многолетним течением воды, и древнее русло представляло собой последовательность сбегавших ко дну котловины базальтовых террас, покрытых более поздними оползнями почвы.

Ему невероятно повезло, что, находясь в полубессознательном состоянии после ранения, он скатился именно на такую, вымытую некогда водой площадку. Спускаясь, он задержался на ней. Среди редких деревьев с ярко–зелеными, плоскими, как зонтики, кронами еще стояли лужи воды. Задрав голову, он оценил свой ночной путь до следующего уступа, где располагалась укрывшая его пещера, и невольно покачал головой. Решиться на такой подъем, тем более ночью и в дождь, мог только умирающий безумец…

Его спутник тем временем оказался уже далеко внизу, и рыжая с коричневатым отливом спина Пуха мелькала между камней почти у самого дна котловины.

Антон мысленно наметил следующий отрезок пути и полез вниз, воспользовавшись участком старого оползня, на котором росли колючие кусты. Цепляясь за них, а иногда просто утрамбовывая ногой почву в виде небольшой ступеньки, он более или менее благополучно достиг самой нижней каменной террасы.

По мере того как он спускался все ниже, прохладный и горьковатый горный воздух стал значительно теплее, появились различные, тревожившие обоняние человека запахи, чувствительно повысилась влажность. Вообще, судя по первому впечатлению, микроклимат котловины наводил на мысль о болотах и долгих утренних туманах.

Дно котловины, как пилот заметил еще сверху, не было ровным, ближе к месту крушения его истребителя виднелся поросший кустарником холм, дальше почва опять понижалась, полого опускаясь к противоположной, совершенно отвесной стене.

Пока что, несмотря на удвоенное внимание, Антон не заметил каких–либо признаков человеческого присутствия. Вокруг была сонная девственная природа, с преобладанием ярких зеленых тонов умытой ночным дождем растительности. Хотя делать скоропалительные выводы он не собирался — диаметр котловины превышал сотню километров, и по мере спуска ее дальний край все больше тонул в голубоватой, туманной дымке. Да и в ближних окрестностях рассматривать вскоре оказалось нечего — внизу лежал плотный шатер крон, из которого торчали только склоны и вершина холма.

Впрочем, одно место среди бескрайнего моря зелени все же привлекло внимание Антона. Вдалеке, приблизительно в двадцати километрах от холма, в кронах деревьев зияла внушительная прореха, по краям которой виднелись явные следы пожара.

«Наверное, гроза» — про себя предположил он, преодолевая последний отрезок спуска.

Под сенью ближайших деревьев его ждал Пух. Кот растянулся на короткой и жесткой траве, и Антону на ум пришел невольный вопрос, лишь пополнивший список связанных со зверем странностей, — как, спрашивается, сочеталась окраска его шерсти с окружающей зеленью, где не было даже намека на рыжие или коричневые цвета?

Антон еще не знал, что ответ на мучившие его вопросы находится совсем близко, — менее чем в километре, прямо на склоне возвышавшегося впереди холма…

Глава 4

СТРАНИЦЫ СУДЬБЫ

Под рифлеными подошвами ботинок пружинила спутанная жесткая на вид и на ощупь трава. Спустившись с последней террасы, Антон подошел к лежащему в тени дерева рыжему зверю и сел, отцепив от пояса флягу с водой. После долгого спуска он чувствовал непривычную усталость. Рана на спине, несмотря на то что пуля, срикошетив от бронепластин скафандра, прошла вскользь, лишь глубоко разодрав кожу, причиняла неудобства и боль. Он чувствовал, что его вновь начинает лихорадить.

Сделав несколько глотков, он сложил ладонь лодочкой и, налив в нее воды, поднес к морде сомлевшего от жары зверя.

Розовый язык накрыл его руку, с готовностью слизнув воду.

Антон улыбнулся. Этот странный зверь действовал на него как глоток успокоительного. Несмотря на неопределенность своего положения, рану и прочие неприятные моменты, пилот остро ощущал, как его разум выплывает из того омута безумия, куда был безвозвратно погружен в течение двух, казавшихся вечностью лет войны.

Пока он размышлял, делая экономные глотки из фляги, Пух встал, лениво обошел вокруг группы деревьев и, вернувшись к Антону, вдруг осторожно закусил его рукав.

В первый момент Антон испугался, невольно вздрогнув, но Пух, не ослабляя хватки полусомкнутых клыков, внезапно попятился, едва не повалив его на землю.

— Эй, подожди… — Антон встал, с трудом удержав равновесие. — Чего ты хочешь?!

Зверь отпустил его рукав, пробежал несколько шагов по направлению к поросшему кустарником склону холма, остановился, призывно посмотрев на человека, и потрусил дальше, ежесекундно оглядываясь, пока не убедился, что Антон понял его желание и следует за ним.

Поведение кота насторожило Антона. Его эйфория и благодушие моментально испарились, словно их не было вовсе. Он не отказывался следовать за своим спасителем, почему–то вдруг самовольно взявшим на себя роль проводника, но все это выглядело достаточно странно, если не сказать — угрожающе…

— Иду, иду, не волнуйся, — спокойно проговорил он, когда Пух в очередной раз остановился, уже у самой стены кустарника, в заросли которого уходила узкая прямая тропа. Несмотря на кажущееся спокойствие, Антон был взволнован таким неожиданным поворотом событий. Стараясь действовать незаметно, он включил детекторы своего защитного костюма и достал пистолет, скинув рычажок предохранителя.

Тропа была узкой. Следуя в нескольких шагах позади Пуха, он заметил на колючих ветках кустарника, поднимавшегося чуть выше человеческого роста, повисшие тут и там клочья серой и рыжей шерсти.

Значит, Пух и его сородичи, в наличии которых Антон окончательно убедился, заметив, что клочья шерсти разнятся не только по цвету, но и по оттенкам, часто пользовались этой тропой. Быть может, они…

Мысль Антона оборвалась, словно ее отсекли ножом.

Тропа закончилась. Он стоял у края обширной поляны.

Честно говоря, он ожидал увидеть тут все, что угодно, начиная от засады изголодавшихся хищников и кончая замаскированной базой сил Земного Альянса, но то, что предстало его глазам, ввергло разум Вербицкого в секундный шок…

Посреди поляны, обнесенный невысоким символическим забором из дюралевых листов, стоял покосившийся аварийный модуль, наполовину разобранный и дополненный приваренными к нему секциями так, что все вместе отдаленно напоминало первые убогие жилища колонистов его родной планеты, собранные из разукомплектованных секций грузовой сферы «Кривича»…

Антон невольно попятился, серьезно опасаясь за свой рассудок, пока ему в спину не уперлась острая ветка.

Пух подобрался, выгнул спину дугой и заорал.

Антон, находясь в полнейшей прострации, совершенно ошарашенный таким невероятным поворотом событий, стоял на месте, переводя взгляд с покосившегося от времени, потемневшего алюминиевого забора, на ветхое жилище, сваренное встык из обшивки спасательного корабля, на воющего кота и разложенные вдоль забора в повторяющейся последовательности белые черепа различных ящеров…

Прошла минута, и он наконец понял, что еще не сошел с ума, а обстановка поляны так же реальна, как и он сам.

На него внезапно дохнуло прошлым…

Он, чье сердце было изглодано ненавистью, чья душа давно отболела и умерла, он — человек, который видел, как испаряются тысячи человеческих жизней, взметнувшись в стратосферу клубящимся облаком ядерного взрыва, — он сделал шаг вперед, к этому неказистому сооружению, собранному из посеченных космосом кусков обшивки, и вдруг до боли в груди почувствовал, что ступает по земле, где обитал дух трагедии, едва ли не худшей, чем судьба его родины…

Вопли осевшего на задние лапы кота, звучал в ушах Антона как реквием…

Никогда впоследствии он не мог объяснить даже самому себе, почему так остро сопереживал этому месту, еще не зная о том, что таят эти стены, возвышающиеся за покосившимся забором.

Пух не последовал за ним. Вой внезапно оборвался, как только нога Антона ступила за незримую границу.

За скрепленными болтами листами дюраля перед Антоном открылся вымощенный тем же материалом небольшой двор. Впереди он увидел плотно закрытый овальный люк, к которому была приделана ручка. На вершине сооружения застыл штырь ветряной энергостанции с огрызками лопастей в крепежных гнездах. На потемневшем покрытии двора распластались две потрескавшиеся секции солнечных батарей, от которых к стене дома тянулся толстый кабель. В противоположном углу высилось странное сооружение из двух перекрещенных крепежных штанг, в основании которых стояла намертво привинченная к покрытию двора помятая и обгоревшая дюза планетарной тяги. В месте пересечения двух штанг был укреплен ровный прямоугольный кусок пластика.

Антон подошел ближе и увидел буквы, прочерченные горячим острием на вечном, нетленном материале.

ПАМЯТНИК НЕУДАЧНОЙ ПОСАДКЕ

УГО УРГЕЙМ

КУРТ СЕРХЕНСОН

ОЛЬГА ВОРОНИНА

КОЛОНИАЛЬНЫЙ ТРАНСПОРТ «КРИВИЧ»

2217 год.

Антон почувствовал, как холод и дрожь ползут по его спине.

Он, как и все, учился в школе. Он, безо всякого преувеличения, зачитывался историей своей планеты еще десятилетним мальчишкой, пылко воображая, как потерявшийся в глубинах космоса корабль искал пристанище для тысяч замороженных в его чреве колонистов, как его экипаж грузился в маленькие разведывательные корабли, чтобы исследовать окрестные звезды, и как долго и мучительно ждали те, кто оставался на «Кривиче», их возвращения…

Один корабль так и не вернулся, и никто никогда не узнал о постигшей его судьбе…

Командиром того разведывательного корабля был швед Уго Ургейм…

Антон, далекий потомок прилетевших на «Кривиче» колонистов, стоял сейчас перед остатками спасательного модуля того самого без вести пропавшего разведчика.

Он протянул руку и с дрожью коснулся куска холодного, выцветшего на солнце пластика, словно тот мог передать через века тепло душ покоящихся тут людей.

Потом, в гробовой тишине, он повернулся и сделал Несколько шагов, отделявших его от овального входа.

Уплотнитель из армированной пластиком резину давным–давно осыпался. Металлические петли, некогда покрытые защитным составом, побила ржавчина, и они протяжно скрипнули, когда он потянул за ручку, приделанную к люку.

На него пахнуло сыростью, вековой пылью и еще чем–то древним, что не могло распознать его обоняние…

Центральное помещение, переделанное из грузового отсека спасательного модуля, было обставлено мебелью, изготовленной из пустых грузовых контейнеров и пластиковых кофров. Он прошел по нему, разглядывая неказистые шкафы, стулья, стол, заржавевшие комья, заботливо разложенные на полках, которые когда–то были приборами и инструментами… Его осторожные шаги потревожили вековой покой этого помещения, и вслед за ним в воздух взлетали легкие облачка праха, в которые давным–давно превратились все подверженные тлению вещи.

Из центрального помещения вело три двери, одна из которых оказалась приоткрытой.

Он вошел.

В стену небольшой комнаты был врезан круглый иллюминатор. Перед ним стоял сооруженный из контейнера рабочий стол, на котором возвышался демонтированный с пульта управления компьютер. Его темный монитор отражал падающий из окна свет. Вплотную к столу примыкала пластиковая кровать, покрытая слоем спрессованного от времени праха. Вдоль другой стены стояли плотно закрытые шкафы.

На столе возле компьютера лежала стопка пластиковых листов. Антон подошел ближе и только тут заметил, что покрывающий кровать слой пыли не везде равномерен. Приглядевшись, он с содроганием понял, что прах имеет форму человеческой фигуры…

В первый момент он едва не выскочил вон. Антон никогда не причислял себя к робкому десятку, но тот полумистический ужас, смешанный с благоговением, что он испытывал с первого момента, как только пересек границу покосившегося забора, казалось, способен был раздавить, лишить воли любого, кто оказался бы тут.

Пересилив себя, он подошел к столу и склонился над стопкой прямоугольных пластин.

Это было послание. Письмо предназначалось ему — далекому потомку того человека, чей прах покрывал темный пластик незамысловатой кровати…

Антон присел на край истлевшего кресла, от которого остался только не подверженный времени каркас, и придвинул к себе стопку исписанных аккуратным почерком пластин. Человек, писавший эти строки, выводил их раскаленным острием на пластиковых крышках различных контейнеров. Видимо, он понимал, что пройдут сотни, а быть может, тысячи лет, прежде чем нога человека вновь переступит этот порог, и сделал все от него зависящее, чтобы послание дошло до адресата…

Он взял в руки верхнюю пластину и углубился в изучение знаков.

Текст был написан на русском…

«24 июля 2236 года.

Я остался один.

Сегодня, спустя тридцать два года после того, как судьба забросила нас на эту планету, я впервые почувствовал, что такое настоящая безысходность.

Оля умерла тихо, во сне. Я похоронил ее во дворе, рядом с Ургеймом.

Грустно, что никто не сделает этого со мной».

Антон дрожащими пальцами положил первую пластину и взял следующую, которая была значительно больше.

«27 июля.

Перечитал вырезанную накануне запись и понял что глупо будет провести свои последние дни в черной депрессии… В конце концов, улетая с Земли, мы надеялись отыскать планету, на которой смогли бы начать новую жизнь, без смога, перенаселения и прочих прелестей, разъедающих цивилизацию.

Мне шестьдесят лет, тридцать из них я прожил на девственной планете, чем–то похожей на Землю, рядом со мной была любимая женщина, так что мне действительно грех жаловаться на судьбу.

К тому же мы оставили тут заметный след, который, я надеюсь, не сгинет вместе с нами, а переживет века…

Я не стану тратить отпущенное мне время на изложение пройденного… В конечном итоге вся наша жизнь, начиная с катастрофы разведывательного корабля на соседней планете этой системы и практически до последних дней, описана Ольгой в бортовом журнале аварийного модуля. Там все ее мысли, собранные нами научные данные, оценки той катастрофы и т.д.

В данный момент меня волнует вовсе не халатность Уго Ургейма, приведшая к катастрофе, и не наши с Ольгой переживания. Все это уже осталось в прошлом. Сейчас меня заботят те, кто остается тут, как живой и нетленный памятник нашего присутствия на планете.

Речь пойдет о котах.

Первые годы, сразу после посадки, мы не помышляли ни о чем подобном. Наш командир был тяжело ранен во время катастрофы, он протянул всего несколько дней после падения спасательного модуля в эту котловину.

Мы с Ольгой боролись за выживание. Строили этот дом, исследовали биосферу планеты, путем мучительных опытов, проб и ошибок составляли рацион питания, очищали воду, добывали энергию.

Потом, после нескольких предельно напряженных дет, жизнь постепенно вошла в накатанную колею, мы выжили и обустроились, появилось свободное время, интересы, развлечения, надежды и мечты…

Единственное, чего мы себе не могли позволить, — это иметь детей. Мы много и иногда достаточно остро обсуждали между собой этот вопрос, пока не пришли к единому мнению, что не имеем права произвести потомство, обреченное на медленное вымирание и деградацию. Дело в том, что большая часть аппаратуры и запасов модуля была утрачена или повреждена при жесткой посадке. Единственный аппарат эмбрионального клонирования и связанный с ним лабораторный комплекс никак не мог поддержать популяцию людей на уровне, который бы позволил избежать губительных браков между нашими прямыми потомками. Приток свежих генов был, по нашим расчетам, так ограничен, что в третьем поколении неизбежно началось бы стремительное вырождение генофонда и, как следствие, — полная деградация и неизбежная гибель всей популяции…

Ни один нормальный человек не пожелает подобной судьбы своим детям.

И все же нам было крайне тоскливо в окружении чуждой природы, застывшей на уровне господства земноводных ящеров. Я уже не помню, когда в голову Ольге пришла мысль о том, чтобы, в соответствии с нашими возможностями, разморозить часть пригодных для использования эмбрионов из обязательного запаса, которым был укомплектован модуль, и вырастить домашних животных.

Мы остановили свой выбор на котах. Оля часто говорила, что мечтает иметь маленького, пушистого котенка, и в конце концов мы решились.

Первый опыт оказался удачен. Мы вырастили несколько пар, получив от них здоровое потомство и свежий материал для эмбрионального клонирования. Наши маленькие питомцы быстро освоились и вскоре уже свободно разгуливали не только по дому, но и по окрестностям. Некоторые из них одичали, и с этого, собственно говоря, и начались неприятности.

На наших питомцев была открыта форменная охота со стороны населяющих котловину рептилий. Едва ли не каждый день мы с Ольгой находили в окрестностях дома клочья шерсти и останки незадачливых и любопытных по своей природе котов.

Нам ничего не оставалось, как держать их взаперти дома или в специальных клетках во дворе, но это уже не могло решить проблему в принципе. Кошки регулярно приносили потомство, некоторые ухитрились сбежать из заключения, — в общем, процесс их воспроизводства вышел из–под нашего контроля. По ночам окрестности оглашали демонические вопли рептилий, которые, казалось, сползаются сюда со всей котловины. Моя жена плакала, я был в растерянности, и в нас обоих копилась ненависть к обнаглевшим земноводным тварям.

Хуже всего, что наш запас патронов к имевшемуся стрелковому оружию стремительно таял, и очень скоро мы должны были встать перед дилеммой — либо ящеры раз и навсегда оставят в покое наше жилище., либо мы будем вынуждены отбиваться от них камнями и палками…

Именно тогда мне пришла в голову мысль попытаться изменить программы клонирования так, чтобы наши питомцы смогли не только постоять за себя, но и защитить нас.

Несколько месяцев мы с Ольгой не вылезали из развернутой дома биолаборатории, пока спустя полгода отчаянного труда из инкубатора не вышел первый

Котенок — пишу это слово с большой буквы. Он имел коричневато–рыжий окрас и был размером с хорошую сторожевую овчарку.

Так начала свою жизнь популяция этих удивительных, ласковых, преданных и в то же время сильных и независимых животных, навсегда избавивших нас от проблем противостояния с окружающей природой. Они очень быстро расселились по котловине, решительно изменив ее природный баланс в свою пользу, и мы некоторое время серьезно опасались, что эти изменения станут необратимыми, ящеры исчезнут, и наши питомцы попросту перемрут от голода, но, к счастью, этого не случилось. Постепенно коты заполнили часть высвободившейся экологической ниши, равновесие восстановилось, и все вернулось на круги своя, как только численность их популяции застыла на отметке тридцати–сорока особей.

Последующие за этим годы можно назвать, наверное, самым счастливым периодом в нашей жизни.

Коты перебрались жить в лес, но несколько особей по какому–то их взаимному согласию постоянно находились у нас дома, периодически сменяя друг друга. Остальные тоже не распались на пары или мелкие группы, а по непонятной нам причине обосновались в одном месте, километрах в двадцати от нашего холма, почти у самого края болот. Конечно, случилось это не сразу, прошло около десяти лет, пока установился описанный мною порядок вещей.

Сейчас, когда я пишу эти строки, в лесах сменилось уже два поколения котов. С течением времени мы стали замечать достаточно странные и удивительные явления. Не знаю, что больше сыграло свою роль, — изменение программы клонирования, породившее случайную мутацию, или же пропорциональное увеличение объема головного мозга этих и без того сообразительных домашних животных, но в последние годы они демонстрируют нам явные признаки пробуждающегося разума…»

«12 января 2237 года.

Теперь я уже не сомневаюсь — они принимают меня за бога. Со дня смерти Ольги прошло полгода, и за это время ни один из них не пересек границу нашего дворика. Словно на человеческое жилье наложено табу.

Я совсем одряхлел, старость навалилась как–то внезапно, без предупреждения. Наверное, виной всему одиночество. Уже несколько месяцев я не отхожу от дома дальше полукилометра, и наши питомцы исправно приносят мне свежее мясо. В моей помощи они давно уже не нуждаются. Сильные, гордые, грациозные звери, на них приятно смотреть. Между нами нет никакого отчуждения, просто никто из них уже не вбежит в дом и не уткнется в колени холодным, мокрым носом. Создается ощущение, что они продолжают любить меня, но уже на почтительном расстоянии.

В них, без сомнения, присутствует первобытный разум, иначе как объяснить странные узоры из начисто обглоданных черепов, которые они регулярно выкладывают подле забора? Забавно и грустно смотреть на их занятие. Я все чаще задумываюсь, каким будет их дальнейшее развитие? Смогут ли они перешагнуть черту примитивного идолопоклонничества и развиваться дальше?..»

На этом обрывалась последняя запись.

Антон с трудом оторвал взгляд от пластины, на которой еще оставалось достаточного свободного места, и посмотрел на останки человека.

Это был Курт Серхенсон…

Смерть оборвала его странный дневник, но Антона не оставляло чувство, что этот человек умер спокойно.

Встав с кресла, он подошел к койке. Нужно было собрать прах… Рука Антона потянулась к поясу и застыла.

Нет… Не стоит нарушать покой этого места…

Он был солдатом и за те годы, что вела его судьба по превратным тропкам войны, научился сдерживать свои чувства. Его всегда коробила излишняя ритуальная суета.

Несколько минут он простоял, не шевелясь, в скорбном молчании, вдыхая затхлый запах дома, который за прошедшие столетия сам превратился в склеп. Антон чувствовал себя лишним среди тишины и застоявшегося воздуха.

Кинув прощальный взгляд на прах далекого предка, он повернулся и вышел.

…Пока он находился внутри дома, в безоблачном небе начали сгущаться темные тучи. В вязком воздухе явственно пахло приближающейся грозой.

Антон пересек вымощенный кусками обшивки двор и подошел к калитке.

Пух сидел, словно изваяние, на том же месте, где он оставил его больше часа назад. Увидев человека, он повернул голову.

Антон вышел за границу забора и, стараясь не наступать на черепа, приблизился к коту. Присев возле него на корточки, он заглянул в зеленые глаза Пуха и спросил:

— Значит, ты думаешь, что я — бог, да?

Антон внезапно поймал себя на мысли, что испытывает соблазн. Там, за границами атмосферы, где царили льдистые россыпи звезд, для него не было приготовлено ничего, кроме кровопролитной войны, безумия и смерти. Никто не ждал лейтенанта Вербицкого, У него не осталось родных, а своей семьей и детьми помешала обзавестись все та же война…

— Нет, Пух… мы не боги, — внезапно проговорил он, глядя в зеленые глаза зверя.

Кот покосился на него, не меняя позы, и Антон вдруг понял, что тот испытывает мучительную двойственность, возможно впервые посетившую его первобытный разум. Взгляд кота метался между человеком и стенами святилища, и, видно, в его душе решался в этот момент исключительно важный вопрос, что главнее — человек, неожиданно спустившийся с неба, или же обветшалые стены древнего капища, обитателей которого не застали даже его прадеды…

Наконец он решился. Мускулы Пуха напряглись, шерсть встала дыбом, и он попятился назад. Миновав какаю–то, ведомую только ему незримую черту, он повернулся, нервно уркнул, одним прыжком подлетел к Антону и с ходу толкнул его твердым, как камень, лбом прямо в грудь, требуя ласки.

Второе пришествие состоялось. Выбор был сделан.

Антон рассмеялся, опрокинувшись на спину, и Пух, донельзя довольный, тоже повалился рядом с ним на жесткую упругую траву, радостно мурлыча и тычась носом в руки и грудь Антона. Пилот запустил пальцы в густой мех кота, глядя в бездонную голубизну опрокинувшегося над ним небосвода, на который продолжали медленно наползать, пожирая лазурь, тяжелые грозовые облака.

Глава 5

РАЗВЯЗКА

Через час, спустившись с холма, они прошли около двух километров на запад, двигаясь в глубь котловины, и оказались на краю огромного болота — целое море стоячей коричневой воды раскинулось перед Антоном, созерцавшим его с пологого берега.

Болото было достаточно мелким, и его во всех направлениях рассекали выступающие из воды бугры. На них росли все те же деревья с плоскими раскидистыми кронами, но теперь к ним примешивались кустарник и высокая трава. Из воды торчали стволы растений иного рода, формой листьев они походили на древовидные папоротники, но были значительно ниже и развесистее. В воздухе пахло торфом, слышались звуки чьих–то хлюпающих шагов, шипение, шелест и пронзительные, нервные вскрики каких–то тварей…

Пух, присевший рядом с Антоном, не обращал на них никакого внимания, для него они были обычной многоголосицей родного леса.

Антон посмотрел на хмурящееся небо, видневшееся сквозь прорехи листвы, и огляделся вокруг, ища укрытие от дождя. Скоро должен был наступить вечер, и его заботила мысль о предстоящем ночлеге в котловине. К тому же они удалялись от выхода наверх, где остался истребитель Вербицкого, что не совсем устраивало человека. Но его рыжий спутник, видимо, думал иначе. С настойчивостью, граничащей с обыкновенным упрямством, он тянул Антона в глубь котловины, увлекая за собой в лесную чащу. Коту было, очевидно, плевать на истребитель, и его ничуть не заботила война людей.

Пока Антон оглядывал окрестности, в глубине болота возникло какое–то движение.

Пух моментально напрягся. Шерсть на его загривке встала дыбом, он припал к земле, нервно перебирая передними лапами и втягивая душный, влажный воздух.

Антон застыл, наблюдая за ним.

Шорох приближался. Он доносился с противоположного склона ближайшего пригорка, торчащего из мутной стоячей воды болота в нескольких десятках метров от берега.

Пух, по–прежнему припадая к земле, прополз несколько метров на брюхе, беззвучно вошел в воду и внезапно прыгнул, взвившись в воздух на несколько метров.

Из–за росшего на бугре папоротника Антон не мог разглядеть того, кто привлек внимание его спутника. Рыжая молния с треском врубилась в самую гущу разлапистых, мясистых листьев, откуда тотчас раздалось шипение, короткий вопль кота и звуки отчаянной борьбы.

Антон застыл на берегу, не зная, что ему делать — оставаться на месте или же броситься в болото, где, судя по звукам, кипела нешуточная схватка.

Пока он колебался, все уже было кончено. Из развороченных зарослей показалась измазанная болотной грязью голова Пуха, сжимавшего в пасти растерзанную змею.

Антон невольно покачал головой, удивляясь силе и бесстрашию своего спутника. Туловище змеи все ползло и ползло, и Пух прошествовал не меньше пяти метров, прежде чем из зарослей показался ее хвост. Горло земноводной твари было растерзано, и голова болталась на тонкой полоске чешуйчатой кожи.

Дойдя до берега, он бросил добычу у ног Антона и устало повалился рядом, искоса поглядывая на человека.

С небес понемногу начинали срываться первые крупные капли дождя.

***

Небольшой костер шипел и плевался, с трудом пожирая мокрые ветки, но, несмотря на проливной дождь, на ограниченном пятачке под развесистой кроной дерева–зонтика было сухо и уютно.

Антон сидел, прислонясь спиной к шершавому стволу дерева, и курил, глядя в огонь. У его ног растянулся сытый и довольный Пух. Огонь отражался в его огромных глазах, словно в них самих плясали дьявольские язычки пламени.

Наступал вечер.

Несмотря на кажущуюся идиллию, на душе Антона было тяжело, и в его голове ворочались невеселые мысли.

Он не был готов к той роли, что навязывала ему судьба. Прожить остаток жизни на этой планете, пестуя племя первобытных котов, куда, как понял Антон, тянул его Пух, было попросту выше его сил. Но что он мог противопоставить судьбе?

Быть может, это был его единственный шанс остаться в живых, не сгореть на проклятой войне, ведь он отдал достаточно крови на алтарь независимости своей родины и был вправе со спокойной совестью дышать чистым воздухом этой планеты…

Антон судорожно сглотнул, выкинул окурок и закрыл глаза.

Перед мысленным взором мгновенно возникла ходовая рубка пикирующего истребителя, в уши ударил высокочастотный вой надсаженных двигателей, запах перегретой изоляции смешался в его памяти со звоном падающих на дно соседнего отсека стреляных гильз, и перекошенное лицо Володи Сенельшина с аккуратной дырочкой во лбу вновь уставилось на него остекленевшим взглядом…

Антон вздрогнул, открыв глаза, но цепкое видение все еще стояло перед ним, делая враждебными пляшущие язычки костра и наполняя дождливый вечерний сумрак смутными, вырванными из прошлого призраками.

Нет… Этой крови никогда не будет в достатке. И он не сможет играть роль довольного и сытого божка, зная, что на орбитах родной планеты умирают в тесных кабинах боевых машин такие же, как он, молодые ребята… Он был нужен там.

…Из глубин котловины внезапно донесся отдаленный, приглушенный дождем и расстоянием вой.

Пух, сомлевший возле костра после сытного ужина, подскочил, словно в его теле внезапно разжалась пружина. Несколько секунд он метался на сухом пятачке, потом внезапно прыгнул в стену дождя, мгновенно растворившись во мраке, но тут же вернулся.

Вой повторился. Потом еще раз. И еще.

Пух стоял как вкопанный, умоляюще глядя на удивленного Антона. С его шерсти крупными каплями скатывалась дождевая вода.

Антону не нужно было обладать особой прозорливостью, чтобы понять, что означает этот безумный, умоляющий взгляд. Там, откуда доносился протяжный вой, было его племя, и там случилась какая–то беда.

Ни слова не говоря, он встал, быстро собрал разложенные вокруг костра вещи, закинул за спину пластиковый кофр, затушил огонь и повернулся к застывшему в молчаливом, тревожном ожидании коту.

Лейтенант Вербицкий всегда отдавал долги, а не помочь этому удивительному существу он попросту не мог.

— Веди, — проговорил он.

Пух развернулся и шагнул в дождь.

***

Они бежали часа два, и к утру обоих уже качало от усталости.

— Погоди… — прохрипел Антон, тяжело привалившись к шершавому, мокрому стволу дерева. — Дай отдышаться…

Пух, уже отбежавший на приличное расстояние, вернулся и покорно лег у его ног. Его великолепная шерсть слиплась и висела спутанными, мокрыми сосульками. Тело огромного кота сотрясала крупная дрожь.

Антон, превозмогая вернувшийся озноб, достал пищевую таблетку из неприкосновенного запаса и заставил себя проглотить безвкусный, но питательный шарик. Ему очень хотелось пить, но вода во фляге закончилась, а очищать болотную жижу при помощи химических фильтров не было времени.

В первые полчаса этого безумного ночного марш–броска до них периодически доносился отдаленный вой, потом он смолк, и это сильно беспокоило Антона. Пух ткнулся лбом в бок Антона, словно поторапливая человека. За эту ночь между ними установилось молчаливое, основанное на интуиции, взглядах и жестах взаимопонимание. Путь по лесу, под проливным дождем был труден и опасен. Антон дважды проваливался в болото, не заметив впотьмах окна стоячей воды, и оба раза ему на помощь приходил Пух. Потом сам кот сильно поранил лапу, загнав в нее двухсантиметровый шип, и Антону пришлось при свете карманного фонарика делать маленькую хирургическую операцию по удалению зазубренной занозы…

Антон погладил мокрого, трясущегося кота и разогнулся, оторвавшись от ствола дерева.

— Идем.

Пух молча вскочил и с готовностью затрусил вперед. Он мог передвигаться гораздо быстрее человека и проще переносил все перипетии их ночного путешествия.

Дождь прекратился уже далеко за полночь, к утру небо прояснилось, в ложбинках над болотцами поплыли первые клочья утреннего тумана, а в светлеющем небе проглянули бледные звезды.

Антон не задавался вопросом, почему он очертя голову следует за Пухом. Ему не нужно было ничего решать — далекий вой сразу же резанул по нервам лейтенанта предчувствием большой и непоправимой беды.

По мере того как где–то за горами, далеко за краем котловины вставало солнце, здесь, внизу, сгущался туман. Несмотря на то что большую часть пути они проделали в кромешной тьме, Антон заметил, что все это время они двигались вдоль края болота, лишь изредка углубляясь в него, когда не оставалось иного выбора. Пух отлично знал и чувствовал направление.

Вот и сейчас он на секунду остановился, и его мокрые бока ходили ходуном, пока он жадно втягивал в себя утренний воздух. Потом, что–то почуяв, он вновь сорвался с места, не забывая при этом то и дело оглядываться на человека.

Пологий, поросший травой и редкими кустами болотный берег вдруг начал круто забирать вправо, впереди из утреннего тумана все явственнее проступали контуры невысокого холма, когда Антон услышал подозрительный скрежет и почти тотчас же споткнулся обо что–то мягкое…

Он остановился, едва удержав равновесие на скользкой земле, взглянул себе под ноги и почувствовал, как что–то оборвалось внутри и холодное, неотвратимое чувство непоправимости заполнило его разум.

Под ногами Антона, в испачканной кровью траве вытянулось полутораметровое серое тело с огнестрельной раной в боку.

Это был кот… вернее, кошка, если судить по двум рядам сосков на ее животе. Остекленевшие глаза животного смотрели в розовеющие небеса.

Сзади раздались мягкие шаги. Он обернулся.

За его спиной стоял Пух. Его мокрая шерсть вздыбилась по всему телу, глаза горели безумным желтым огнем.

Он медленно подошел и обнюхал труп.

Потом поднял глаза и посмотрел на Антона.

В этом красноречивом взгляде было все — боль, недоумение, ярость, упрек…

Антон стоял, понурив голову, и чувствовал, как то самое, черное безумие, что владело им все эти годы, накатывает на него неумолимой, удушающей волной горького стыда…

Он не мог посмотреть в глаза Пуху.

Здесь, на берегу мутного болота, он впервые понял, что представляют собой люди и какова их мера ответственности за свои поступки.

Чума… Проказа, ползущая по Галактике и разносящая споры смерти.

Одни сеяли жизнь, другие уничтожали ее, но и те и другие в глазах этих существ были одного рода–племени. Зарвавшиеся, обуянные гордыней и ненавистью друг к другу боги, неспособные разобраться со своими собственными проблемами…

Он заставил себя поднять взгляд и нашел полные муки глаза Пуха.

— Мы не боги… — прошептал он. — И никогда ими не будем…

Потом повернулся и, не скрываясь, зашагал к краю болота, из которого, окруженный поваленными деревьями, торчал корпус тяжелого орбитального перехватчика.

В глазах Антона стояли слезы. Никогда в жизни лейтенант Вербицкий не чувствовал внутри себя такой абсолютной сосущей пустоты, как в эти мгновения. Его рука легла на рукоять автоматического пистолета.

Берег болота в этом месте резко заворачивал, образуя залив из стоячей, мутной воды. Среди поваленных, вывороченных с корнями деревьев ему то и дело попадались окоченевшие трупы котов. В некоторых местах зияли свежие, уже заполнившиеся водой воронки.

Орбитальный перехватчик — огромная, длиной около сорока метров, треугольная обтекаемая плита — торчал, вонзившись одним углом в вязкую почву болота прямо посреди залива. Его люки были открыты. В четырех точках к корпусу были прикреплены аварийные кронштейны с автоматическими лебедками, от которых к возвышающимся в нескольких местах скалам тянулись черные шнурки металлических тросов.

Скрежет повторился.

Антон видел, как натянулись тросы и многотонная машина слегка подалась вверх, понемногу начиная выравниваться. Нехитрый механизм был позаимствован у машин–внедорожников. Прикрепленные к броне штурмовика лебедки натужно ревели, сматывая тросы, и сантиметр за сантиметром выдирали боевую машину из болотной жижи.

Снаружи никого не было видно, пилот наверняка находился в этот момент в рубке управления.

По краю болота в живописном беспорядке были разбросаны вросшие в землю обломки скал. Антон остановился под прикрытием такого валуна и обернулся, чтобы посмотреть, что делает его спутник.

Из высокой травы, в том месте, где они наткнулись на мертвую кошку, торчали спина и загривок Пуха. Он по–прежнему обнюхивал труп.

Удостоверившись, что кот не собирается соваться в болото, Антон повернулся, услышав за спиной тяжкий вздох трясины, чавканье и гулкий удар.

Орбитальный перехватчик наконец выровнялся и плашмя обрушился в воду. Один из тросов не выдержал рывка и лопнул, располосовав воздух свистящим черным росчерком. Тяжелая машина слегка погрузилась в потревоженную, бурлящую жижу и застыла, удерживаемая тремя натянувшимися тросами.

В этот момент компьютер перехватчика заметил Пуха, чья спина торчала из травы на пологом спускающемся к болоту склоне. Антон увидел, как вздрогнула, разворачиваясь в сторону кота пулеметная турель, и метнулся вперед.

Вылетев на берег, он на мгновение остановился, вскинул оружие, и три выстрела гулким эхом разодрали туманную утреннюю тишину. Оптика пулеметной турели брызнула осколками, стволы несколько раз конвульсивно дернулись и застыли.

Антон кубарем покатился под прикрытие валунов, преследуемый по пятам султанчиками разрывов, — это автоматически сработала вакуумная турель противоположного борта. В лицо брызнула горячая каменная крошка, но Антон, тяжело дыша, уже лежал в укрытии, в мертвой для пулеметов перехватчика зоне.

Машинально смахнув с лица выступившие из порезов капельки крови, он выглянул наружу.

Рыжая спина исчезла, лишь на склоне небольшого, расположенного поодаль холма травостой волновался, выдавая чье–то стремительное движение.

Открытые люки перехватчика с лязгом захлопнулись.

Несколько минут над потревоженным болотом висела тяжкая тишина, нарушаемая лишь вздохами трясины да бульканьем поднимающихся из глубин зловонных пузырей.

Антон, притаившийся за иззубренным осколком скалы, достал из мокрого подсумка две светотермические гранаты и запасную обойму. Перекинув предохранитель пистолета в режим автоматической стрельбы, он вновь выглянул, услышав, как в издаваемые болотом звуки вплелись характерные подвывания сервоприводов.

На броне перехватчика располагались несколько полусферических вздутий. В данный момент одно из них повернулось вокруг своей оси, и закрывающие его бронеплиты внезапно разошлись, утонув в обшивке. Под ними скрывался обыкновенный обзорный блистер, выполненный из бронестекла, в котором были прорезаны узкие амбразуры. Антон отчетливо видел, как в куполе появилась светловолосая голова и плечи пилота.

Тот явно был обеспокоен внезапным отказом пулеметной турели, хотя мог и не слышать выстрелов, конечно, если в кабине управления не были включены внешние микрофоны.

Антон не собирался тянуть волынку.

— Ну что, будем знакомы, ублюдок… — громко проговорил он, не показываясь из укрытия. В правой руке он сжимал светотермическую гранату, и его палец буквально ныл на кнопке ее активации.

При звуке его голоса пилот вздрогнул и в панике завертел головой.

— Кто тут есть?! — на ломаном элианском прокричал он, продолжая озираться по сторонам.

«Твоя смерть», — мрачно подумал Антон, делая шаг из–за валуна.

Поначалу он хотел поговорить с ним, рассказать историю котов, ведь они оба, в конце концов, были людьми и должны понять друг друга. Пилот перехватчика вполне мог и не подозревать о содеянном. Рухнув в болото позапрошлой ночью, во время памятной грозы, когда Антон в полубессознательном состоянии карабкался по каменистому склону к пещере, он наверняка активировал автоматическую программу защиты, пока занимался ремонтом внутри корабля, и котов, скорее всего, отстреливал боевой компьютер, но, взглянув в белесые, полные гадливого страха и неприкрытой ненависти глаза, Антон понял, что говорить с этим типом бесполезно. Сложись ситуация иначе, и этот гад, не задумываясь, перестрелял бы тут все живое, даже не пытаясь ни в чем разобраться. Для таких людей имеет значение только своя собственная шкура, и больше ничего…

В сотне метров от него из густой травы внезапно вынырнул рыжий силуэт Пуха, и это в конечном итоге спасло Антону жизнь. Прежде чем показаться из укрытия, ему следовало бы вспомнить, что этот самый ублюдок, побледневший и судорожно сующий ствол импульсной винтовки в прорезь бойницы, не далее как сутки назад хладнокровно расстреливал ползущего по камням человека.

Вторая, управляемая компьютером пулеметная турель корабля замешкалась ровно на одну секунду. Ее электронный мозг не сразу определил приоритетность целей — с одной стороны, Пух был явно агрессивным существом, одним из тех, с кем компьютер вел борьбу всю ночь, с другой же стороны, вооруженный, хотя и не выказывающий признаков агрессии человек по классификации был куда опаснее местного животного, и, соответственно возникшему противоречию, стволы турели сначала дернулись в сторону кота, но, не завершив движения, вдруг начали поворачиваться к Антону. Однако было поздно.

Черный, рифленый шарик светотермической гранаты описал крутую дугу и стукнул об обшивку подле самых стволов. Ослепительная вспышка, сопровождаемая грохотом и ноющим свистом осколков, расцвела на броне штурмовика, изуродовав пулеметную надстройку, и в этот момент Антон, отвернувшийся, чтобы уберечь глаза от вспышки, почувствовал, как что–то горячее с размаху ударило его со спины.

Он упал. Пуля пробила плечо, отшвырнув его за камни.

Страх и близкая ослепительная вспышка помешали пилоту перехватчика выстрелить наверняка, и он, увидев, что Антон упал, ругаясь, откинул бронеколпак и спрыгнул на землю, стремясь как можно скорее добить раненого.

Он не видел, как сзади к нему несется огромный рыжий кот.

Пух опоздал. Ему оставалось пробежать еще метров двадцать, когда пилот перехватчика поднял пистолет, целя в голову распростертому на окровавленной траве человеку, но нажать гашетку он не успел.

Антон, все это время невероятным усилием воли удерживавший себя на грани потери сознания, вдруг резко выкинул руку, и широкий десантный нож с хрустом вошел в горло противника.

Пилот нелепо взмахнул руками и рухнул, придавив ноги Антона.

Пух взвыл, горестно оседая на задние лапы, но тут же вскочил, метнувшись к двум распростертым на земле телам.

Расширенные глаза кота были в этот момент похожи на человеческие — столько боли, недоумения и ярости читалось в них…

***

Антон похоронил пятерых котов на пригорке, установив над могилой обыкновенный деревянный крест. Неподалеку возвышался еще один холмик свежевырытой земли.

Закончив печальную процедуру, он немного постоял над могилой, потом повернулся и пошел, морщась от боли в простреленном плече, к берегу, на который с борта перехватчика был выдвинут серебристый металлический трап.

Пух сидел на берегу. Глаза кота были устремлены в туманную даль. О чем он думал в этот момент, не ведал никто. Между котом и человеком сохранялась устойчивая эмоциональная связь, но разделяющий их языковый барьер оказался непреодолим.

Антон надеялся, что где–то поблизости Пух найдет своих сородичей, ведь Курт в своих записках упоминал популяцию в тридцать–сорок особей. Скорее всего, на этом берегу погиб охотничий или разведывательный отряд племени, а быть может, семейный прайд, но так или иначе Антону хотелось верить, что его друг не останется в одиночестве, иначе этот отлет граничил бы с предательством.

Доковыляв до берега, он сел на траву рядом с Пухом. Кот скосил на него зеленые глаза и вдруг, словно подчинясь какому–то внутреннему порыву, положил голову ему на колени.

Пальцы Антона утонули в пушистой, просохшей на утреннем ветерке шерсти. Он надеялся, что если Пух и не понял сути всего происходящего, то Антон по–прежнему оставался для него если не богом, то по крайней мере другом.

Некоторое время он молчал, гладя кота.

Потом Антон встал. Пух отряхнулся и, подняв голову, посмотрел на человека.

— Пора прощаться… — вздохнул Антон. — Мне нужно лететь. Там, — он сделал неопределенный жест здоровой рукой в сторону неба, с которого вновь приветливо светило солнце, — там идет война. Далеко отсюда моя родина, где сражаются мои товарищи. — Он присел и, сглотнув вставший в горле комок, заглянул в глаза Пуха. — Я не могу остаться, извини…

Выпрямившись, Антон резко развернулся и ступил На трап. Пух порывисто вскочил и в какой–то момент казалось, что он побежит вслед за человеком, вовнутрь Корабля, но у самой кромки воды он остановился, сел и жалобно завыл…

Антону казалось, что его сердце сейчас лопнет от горя.

— Уходи! — крикнул он, обернувшись в проеме открытого люка. — Уходи, Пух, сейчас тут будет жарко!

Кот не шелохнулся.

С жадным чавканьем уплотнителей закрылись люки. Пандус втянулся вовнутрь корабля, и под днищем машины, в болоте, что–то забулькало. Потом оттуда повалил раскаленный пар.

Пух наконец понял, что происходит. Он отбежал на почтительное расстояние и застыл, словно облитая солнечными лучами рыжевато–золотистая статуя, установленная на склоне холма.

Из–под днища перехватчика вырвалось ослепительное пламя, и он начал медленно подниматься. Звонко лопнули один за другим натянутые тросы, внезапно накатился оглушительный рев, и машина рванулась вверх, туда, где сияли невидимые отсюда звезды.

Пух, еще некоторое время смотревший в небо, понурил голову и побрел прочь.

Эпилог

Бронированные створы модульного люка резко раздались в стороны, и на пороге командного отсека появился командир эскадры.

Дежурный офицер выпрыгнул из своего кресла и, вытянувшись, вскинул руку, отдавая честь.

— Во время боевого дежурства происшествий не случилось, сэр! — отрапортовал он. — Экипаж корабля готовится к орбитальному маневру!

— Хорошо, продолжайте. — Полковник Вербицкий прошел к обзорным экранам, чтобы взглянуть на пухлый шарик планеты, к которой приближался флагман космического флота Элио.

Война закончилась полтора года назад полным снятием блокады. Его родина в кровопролитной борьбе отстояла свой статус независимой планеты и теперь начала стремительное развитие, поднимая экономику и создавая мощный космический флот.

Вербицкий склонился к коммуникатору боевой связи.

— Радарная рубка, доложить обстановку! — потребовал он.

— Орбиты чисты, сэр! — отозвался интерком спустя несколько секунд.

— Ищите! — не терпящим возражений тоном приказал полковник. — Третья боевая палуба, на связи командный пост!

— Вахтенный канонир на связи, сэр!

— Боевая тревога! Орудийно–ракетным комплексам пять, семь, пятнадцать доложить о готовности к поражению целей!

Находившиеся в отсеке офицеры корабля недоуменно переглянулись за спиной полковника. Если командир эскадры хотел провести обычную тренировку с поражением учебных целей, то зачем они забрались так далеко в космос?!

Однако возражать Вербицкому не решился бы никто. На некоторых офицеров вид абсолютно седого, несмотря на свои тридцать пять лет, полковника, прошедшего всю войну, от первой атаки до последнего залпа, наводил откровенную дрожь, большинство же членов экипажа просто уважали своего командира…

— Пятый комплекс к стрельбе готов!

— Седьмой готов!..

— Пятнадцатый комплекс готов, сэр!

На мгновение в отсеке повисла тишина, которую внезапно нарушил изумленный и чуть встревоженный голос дежурного офицера радарной рубки.

— Внимание! Всем постам! Боевая тревога! Наблюдаю залп кассетной реактивной установки с низкой орбиты!

По крейсеру прокатилась разноголосица команд. Ракеты действительно атаковали корабль! В вакууме бесшумно разворачивались покатые башни орудийно–ракетных комплексов.

По обшивке и переборкам пробежала моментальная дрожь — это заработали вакуумные орудия главного калибра, выставив перед крейсером плотную стену заградительного огня.

Полковник Вербицкий повернулся, посмотрел на вытянувшиеся лица своих офицеров, сосредоточенно работавших за пультами, дождался первого сообщения о поражении целей и пошел к выходу из командного отсека.

Крейсер продолжал вести огонь, сбивая установленные Антоном ракеты. Значит, тот гипотетический корабль противника так и не появился на орбите… Как давно все это было…

— Подготовьте спускаемый модуль, — на ходу распорядился он. — Группа сопровождения не нужна, только пилот. И приведите моего сына на шлюзовую площадку.

***

Пилот спускаемого модуля был удивлен не меньше офицеров, когда аппарат пронзил густую облачность и начал опускаться в указанном полковником квадрате.

Внизу, укутанная туманом испарений, лежала огромная, похожая на астероидный кратер котловина. С одной стороны к ней примыкало небольшое горное плато, куда, собственно, и опускался десантный модуль. Чуть в стороне, уходя к горизонту, змеился глубокий каньон.

Коснувшись телескопическими опорами твердого камня, спускаемый аппарат качнулся на амортизаторах и застыл. Пока шел процесс шлюзования, пилот с изумлением разглядывал покореженный и уже порядком проржавевший остов космического истребителя, застывшего на самом краю плато.

Полковник первым спрыгнул на землю, огляделся, подхватил сына и, поставив четырехлетнего Андрейку на камни, подошел к истребителю.

Подле него, образуя правильный ромб, были разложены белые, обглоданные черепа ящеров.

Пилот видел, как по лицу Вербицкого скользнула понимающая и счастливая улыбка. Подойдя к обрыву, за которым начинался спуск в котловину, он достал ракетницу и несколько раз выстрелил в воздух.

Остаток дня пилот откровенно маялся от скуки. Вербицкий с сыном насобирали сухих сучьев и развели костер. Андрейка веселился, поджигая тоненькие прутики и бегая с ними между камней, полковник же вел себя совсем необычно. В глубокой задумчивости он сидел подле костра и смотрел в туманную даль, словно вспоминая какие–то далекие события.

Уже начинало смеркаться, когда до слуха задремавшего пилота долетел звонкий голос младшего Вербицкого:

— Папа, папочка, смотри, к нам идет котик!

Пилот вздрогнул, взглянув сквозь прозрачный триплекс кабины в том направлении, куда указывал Андрейка.

По противоположному краю плато шествовала странная процессия. Впереди гордо вышагивал огромный, почти двухметровый кот. Пилот никогда не видел живых представителей этого семейства, но у него почему–то создалось впечатление, что это старый проживший долгую жизнь самец, по–видимому, вожак следовавшего за ним по пятам прайда. Его великолепный рыжевато–коричневый мех лоснился, сверкая в лучах заходящего солнца; под шкурой при каждом шаге перекатывались могучие мускулы.

Прайд остановился в сотне метров от полковника, лишь вожак продолжал идти вперед, не отрывая взгляда огромных зеленых глаз от Вербицкого. Они были под стать друг другу — статные, матерые, убеленные годами борьбы, и пилот невольно залюбовался этой совершенно фантастической картиной.

А потом произошло нечто совсем невероятное, с точки зрения обычного человека.

Командир эскадры и старый кот вдруг, словно сбросив личину годов, кинулись друг к другу.

Андрейка вдруг заревел от страха, пилот рванулся с кресла, но было поздно…

Кот и полковник встретились посреди плато.

Антон обнял седеющий загривок Пуха, и тот в свою очередь ткнулся лбом в его грудь.

Антон Вербицкий впервые в жизни плакал, не стыдясь собственных слез, а огромный рыжий кот слизывал с его щек соленые капельки влаги.

20 января 1998 года, Псков

ФОРТ СТЕЛЛАР

Рассказ

Глава 1

2609 год галактического

календаря. Точка

гиперпространственного

перехода системы Дабог…

Борт ракетного крейсера

«Люцифер»…

Это был страшный год для всего человечества.

Армады кораблей Земного Альянса вторглись в космическое пространство Свободных Колоний.

Война, начавшаяся внезапно, без объявления, обрушилась на молодые, едва окрепшие цивилизации, подобно грому или снежной лавине. Она не щадила никого, и никто не смог остаться в стороне от ужаса, постигшего десятки миров.

Первой на острие удара Земных эскадр оказалась планета Дабог. За ней, в списке на показательное уничтожение, следовали такие миры, как Элио и Кьюиг.

Расчет земного командования был прост, — уничтожив бомбовыми ударами с орбиты развитые колонии, оно планировало не только подорвать экономическую базу вероятного сопротивления, но и устрашить этой акцией остальные, менее развитые миры.

Однако история показала, что в этих планах крылась ошибка. Правительство и командование Альянса подсчитывало заводы по выпуску роботов, космические корабли и орбитальные станции — все, что так или иначе могло противостоять техногенной мощи вторжения, но при этом были сброшены со счетов, проигнорированы души тех, кто выжил в аду орбитальных бомбардировок.

А ведь именно эти люди решили исход первого этапа войны.

***

Ему было всего двадцать два…

О том, что такое война, он узнал год назад, когда на Элио упали первые орбитальные бомбы.

Сейчас Андрей Багиров уже не мог с точностью вспомнить, как прожил он минувший год, вплоть до вчерашнего дня, когда его нога впервые ступила на палубу этого корабля.

Просто само понятие «время» утратило свой смысл, потерялось в череде тяжких потрясений.

Дни сливались для него в тусклую, багряную череду, и не было разницы между ними… неважно, где он находился — в бомбоубежище ли, в наспех ли организованной военизированной школе или тут, на борту крейсера «Люцифер», где ему предстояло принять свой первый и последний бой…

Жизнь раскололась на две половины, по ней пролегла черная линия терминатора, страшная граница света и тьмы, разделившая его существование на «до» и «после».

Глухой толчок, дрожь в переборках и хриплый голос в надсаженных динамиках интеркома привели его в чувство.

— Внимание в отсеках! Зафиксировано возмущение гравитационной составляющей! Боевая тревога!

За полгода учебы на симуляторах Андрей успел приобрести доведенный до автоматизма навык работы. Оператор орудийно–ракетного комплекса — профессия отнюдь не творческая, если можно обозначить этим гражданским термином навязанную войной армейскую специализацию…

Добравшись до своего боевого поста и прыгнув в глубокое кресло, закрепленное внутри сложной амортизирующей подвески орудийной башни, он закрыл забрало гермошлема, вогнал пальцы рук в специальные, похожие на неуклюжие перчатки гнезда, закрыл глаза, сливаясь с компьютерной системой наведения «Прайд–12» и сухо доложил:

— Седьмая орудийная башня, комплекс активирован, к стрельбе готов!

***

На командном мостике «Люцифера» в этот момент шло короткое совещание старших офицеров корабля.

Капитан Дробушев хмуро посмотрел на четырех собравшихся подле него подчиненных. Он всегда остро переживал меру личной ответственности за свои решения, но не только перед этими офицерами, а еще больше — перед пятью десятками молодых парней, экипажем ракетного крейсера, которые, как точно знал Дробушев, верили его счастливой звезде… Однако если раньше, в течение двух с половиной лет войны, ему удавалось как–то уберечь их, то сейчас, после падения Дабога, в критический момент эвакуации последних защитников обожженной ядерным огнем планеты, ситуация, на его взгляд, не оставляла «Люциферу» ровным счетом никакого шанса, чтобы очередной раз выпутаться из сложнейшего положения, выполнив при этом задачу и сохранив экипаж. Очевидно, настало их время жертвовать собой.

Дробушеву было нелегко говорить об этом вслух, хотя собравшиеся в рубке офицеры не хуже него понимали ситуацию.

— Господа… — негромко произнес он, — конвой гражданских транспортов, вверенный нашей охране, не может благополучно закончить маневр разгона для скачка в гиперсферу. Сканеры дальнего обнаружения зафиксировали появление третьего ударного флота Земли в полном составе. Это пятнадцать кораблей, каждый из которых равен по огневой мощи нашему…

Голос командира был глух, но в нем не звучали ни отчаяние, ни страх. За два с лишним года войны бывший капитан внутрисистемного каботажного транспорта успел вырасти до командующего флотом, командира боевого корабля (захваченного у сил Альянса на орбитах Кассии и переименованного в «Люцифер»).

Он был адмиралом и капитаном одновременно, ибо в данный момент его флот состоял всего из одного корабля.

— Господа… — повторил Дробушев, обращаясь к своим офицерам, — мы примем бой с эскадрами противника, но наша основная задача — спасение конвоя с беженцами — кажется мне выполнимой лишь в одном случае… — Он несколько секунд смотрел на тактический навигационный монитор, а затем добавил, спокойно и твердо: — Мы должны завязать бой с противником и, маневрируя, увести его в сторону от курса безоружных транспортов.

Один из офицеров, — кажется, это был Замятин, командир артиллерийской палубы, — вскинул голову:

— Капитан, но ведь они ударят по «Люциферу» всеми пятнадцатью кораблями!

— Да. Именно в этом и состоит наша задача, — не сумев скрыть предательской дрожи в голосе, ответил Дробушев. — Зная тактику адмирала Надырова, нет причин считать, что в данном случае он поступит как–то иначе. После поражений под Дабогом Надыров боится терять корабли и поэтому пойдет на массированную атаку, чтобы сперва покончить с нами, а уж после догнать и расстрелять конвой. Мы будем драться, покуда сможем… — Тут Дробушев сделал небольшую паузу. — А после нашу эстафету подхватит капитан Дюбуа, — его транспорт последним стартовал с орбит Дабога, он идет замыкающим в колонне кораблей и во время связи сообщил, что тех орудий, которые успели смонтировать на его транспорте, достаточно для прикрытия хвоста колонны. Он имеет шанс выстоять, но лишь в том случае, если мы, погибая, нанесем максимально возможный урон кораблям противника.

— На борту у Дюбуа беженцы! — напомнил Дробушеву Ван Гейман. — Хватит ли у него духу вступить в бой в такой ситуации?

— Я знаю о его пассажирах. И он уже подумал о них. Именно поэтому Дюбуа не выйдет из состава конвоя немедленно и не присоединится к нам. Его транспорт продолжает следовать курсом к точке гиперперехода, но если положение конвоя станет безвыходным, а бой неизбежным, — он выбросит беженцев в космос на спасательных шлюпках, а сам останется драться, прикрывая гиперпереход остальных двадцати транспортов. Таков план. Я только что разговаривал с Дюбуа по ГЧ. Затем мы согласовали все детали с его старшим офицером, Денисом Велеховым. Они продолжают следовать прежним курсом, но уже готовят корабль к бою.

Дробушев поднял на присутствующих тяжелый, полный боли и тревоги взгляд:

— Есть еще вопросы, господа?

Глава 2

2646 год галактического

календаря…

На ближних орбитах

Стеллара — безвоздушного

спутника планеты Рори.

Город, накрытый силовым куполом и расположенный на поверхности безвоздушной луны, из космоса казался драгоценным камнем, случайно оброненным на мертвую поверхность.

У Андрея защемило сердце, когда он увидел его сквозь мутное стекло иллюминатора идущего на посадку орбитального челнока.

Сейчас, глядя вниз, он не мог с точностью сказать, сколько бессонных, тоскливых ночей прошло в грезах об этом уголке обитаемой Вселенной.

Казалось бы, минуло всего тридцать с лишним лет, а все изменилось до полной неузнаваемости. Конечно, мертвая, желто–коричневая луна до сих пор хранила на своем теле множество шрамов от той войны, но город… Андрей помнил его маленьким, сжавшимся в комок поселением, серым, унылым, расчерченным на ровные прямоугольники барачных кварталов, между которыми там и тут виднелись герметичные горловины бомбоубежищ, а сейчас под ним сиял голубоватый карбункул с ярко освещенными, прихотливыми прожилками ущелий–улиц, многоэтажный, вознесшийся над землей, над мертвыми серыми скалами, где затаились батареи сохранившихся до сей поры противокосмических орудий…

Челнок опускался все ниже, ниже, и что–то темное, глубинное вдруг начало всплывать из пучин сознания, захлестывая разум тугой, горячей волной очнувшейся памяти, сбивая тонкие перегородки, возведенные так называемой реабилитацией, потому что это было просто невозможно похоронить под хрупкими наслоениями искусственного забвения…

Андрей не осознавал, что его пальцы внезапно побелели, впившись в обрамляющий окошко иллюминатора выступ. Стоявший рядом с ним мужчина средних лет вдруг покосился на него и опасливо посторонился, не понимая, почему этот молодой человек с короткой стрижкой вдруг так сильно побледнел, а в его глазах зажегся какой–то непонятный, глубокий и страстный огонь…

…

— Огонь!

Орудие рявкнуло, выплевывая в космос полутонный снаряд, и внутри башни резко загудел механизм боевого эскалатора.

— Электромагниты перезаряжены!.. — Голос был резким, отрывистым, хриплым. — Пеленг два ноля восемнадцать, класс — крейсер, гравитационная поправка прежняя!.. — Замок орудийного ствола глухо звякнул, запирая канал.

— Огонь!..

Орудийный ложемент вздрагивает, вбиваемый вовнутрь башни силой отдачи…

— Снаряд, сукины дети!.. Снаряд!

…

— …Что с вами, сэр? — Бортовой андроид осторожно притронулся к плечу Андрея, участливо заглядывая через плечо. — Вас укачало?

— Нет. — Он сам не понимал, что это вдруг нашло на него, просто воспоминание вырвалось так неожиданно, так ярко. — Нет, со мной все в порядке. Меня не укачивает при посадке. — Он попытался улыбнуться и заметил, что его потуга на улыбку вдруг образовала странный вакуум подле ровной шеренги смотровых иллюминаторов. Пассажиры, вставшие со своих мест и любовавшиеся, так же как он, открывшимся видом на город, отчего–то поспешили на свои места, хотя по интеркому еще не передавали предупреждения о том, что нужно сесть и пристегнуться.

Андрей оглянулся почти растерянно.

Поймав взглядом какого–то пожилого джентльмена, он заметил, как тот потупился, отводя глаза.

— Извините… — Андрей внезапно почувствовал острый, жалящий укол в сердце и даже не заметил того, что машинально обратился к дройду. Пройдя на свое место, он сел, откинулся на спинку кресла и плотно зажмурил глаза, пытаясь унять бешеное биение сердца.

Ему было невдомек, чем он так напугал окружающих? Что он сделал такого, что его вдруг стали сторониться, словно он носитель чумы Прокуса?

Пока он пытался успокоиться, интерком наконец объявил посадку, и это принесло Андрею облегчение.

Челнок резко пошел на снижение, так что у пассажиров возникло чувство холода в животах; на мгновение пришла невесомость, и в глубине салона вдруг заплакал испуганный ребенок.

Андрей по–прежнему не открывал глаза. Он сидел, утонув в объятиях удобного кресла, и слушал свои очнувшиеся чувства.

Не психуй… — мысленно твердил он сам себе. — Прошло столько лет… Мир изменился… Эти люди уже, наверное, не помнят, как все происходило на самом деле. Ты должен их понять… Ведь именно за это будущее ты и дрался, верно?

Все бы ничего, да вот только женщина, сидящая подле плачущего ребенка, успокаивая его, вдруг произнесла слишком громкую фразу, которая волей–неволей, но достигла ушей Андрея:

— Будешь плакать, отдам вон тому доимпланту, понял?

Андрей каким–то седьмым чувством понял, что речь наверняка идет о нем, но что это за странный речевой оборот доимплант, он, естественно, не знал.

Однако ребенок тут же затих, испуганно шмыгая носом.

В наступившей вдруг тишине стало слышно, как пожилой джентльмен тихо проворчал себе под нос:

— Господи, ну почему для этих отморозков до сих пор не придумают отдельного вида транспорта?..

Андрей опять ничего не понял, но испытал какое–то постыдное облегчение, когда челнок наконец перестал выть планетарным двигателем и опустился на твердую опору посадочной плиты.

Ему хотелось поскорее оказаться снаружи и глотнуть свежего воздуха, потому что атмосфера кондиционированного салона вдруг стала для него невыносимой, спертой, словно вокруг витал какой–то едва уловимый обонянием смрад.

Когда открылся наружный люк челнока, он, не дожидаясь приглашения дройда, первым встал и пошел к выходу, не обращая внимания на взгляды, которыми провожали его благопристойные граждане Форта Стеллар, бывшей космической крепости Свободных Колоний, а ныне — процветающего города–мегаполиса с миллиардным населением.

***

Сказать, что Стеллар изменился за два минувших после войны десятилетия, значит, не сказать ничего.

Андрей действительно помнил его совершенно другим. Тогда это была лишенная воздуха и жизни песочно–желтая луна, обращавшаяся по орбите вокруг малоизвестной в ту пору планеты Рори. Это сейчас на Рори полным ходом шла вырубка знаменитых зеркальных деревьев, а когда Андрей попал сюда впервые, то на базе военного флота, спешно формируемого из разношерстных гражданских кораблей, носились лишь смутные слухи о том, что внизу, на планете, есть какие–то люди, которые рубят странные деревья с зеркальными стволами, и будто там совсем недавно разразилась энергетическая буря, с дождем из шаровых молний, потому что деревья эти необычные, и вообще — эволюция никогда и ничего не делает зря, даже стволы и листья, похожие на зеркало, — они, оказывается, отражают и перераспределяют падающий на планету свет горячей голубой звезды…

Впрочем, Андрею тогда было не до знаменитых теперь зеркальных деревьев.

Год войны лежал в его сознании черным пятном. Он был рад, что попал сюда, на Стеллар, потому что в его серых, унылых, холодных бетонных укрытиях, уползающих в глубь луны, словно норы, собственное горе, смешиваясь с таким же горем других людей, становилось вдруг не личным, а общим…

В ту пору на Стелларе нельзя было встретить случайных людей. Основной костяк тех, кто обосновался в бункерах под поверхностью безвоздушной луны, составляли экипажи космических кораблей, чудом уцелевших в первой и единственной пока что битве между флотами Колоний и Земного Альянса.

Андрей не принимал участия в этом сражении, но, как говорили здесь, битва была ужасной.

Сборный флот Свободных Колоний, состоящий из наспех и неумело вооруженных кораблей, хотя и насчитывал в своем составе семьсот единиц, собранных отовсюду, со всех миров, с кем только удалось наладить связь, но был флотом отчаявшихся смертников, заранее обреченных на гибель, ибо большинство кораблей колонистов являлись не чем иным, как «основными модулями» колониальных транспортов, оставшихся на планетах после разгрузки оборудования колоний, и лишь во главе этого «ископаемого» ополчения стоял настоящий современный корабль — флагман флота Свободных Колоний, крейсер «Россия», бывший всего несколько месяцев назад личным кораблем адмирала Надырова, печально известным по бомбардировкам Дабога и Элио «Эндгроузом». Его взяли на абордаж две сотни безумцев, облаченных в гражданские скафандры, когда этот титан навис над их родной планетой для очередной орбитальной бомбежки.

И такой вот флот, который, по сути, был лишь плохо вооруженной армадой транспортных судов, столкнулся с равными по численности, но далеко превосходящими их по огневой мощи и опыту силами Земного Альянса. Колонисты дрались не на жизнь, а на смерть, но вырвать победу в этом первом и, как тогда казалось, последнем, безысходном и, безусловно, решающем космическом столкновении было с их стороны попросту невозможно.

Лучшие военно–космические силы Земного Альянса резали, утюжили, раскалывали и уничтожали плохо вооруженные и скверно управляемые корабли колонистов, но ни одна, ни вторая сторона не знали, что их общая участь предрешена.

Битва происходила в районе безымянного планетоида, на низких орбитах которого обращалась невзрачная на вид, но хорошо вооруженная станция. На ее борту, по разведданным Альянса, располагался тактико–командный центр флота колоний, В течение битвы ее дважды пытались атаковать космические истребители, но, оба раза попадая в зону очень плотного заградительного огня, они оставили эти попытки, выбросив вокруг орбитальной станции генераторы помех, что, наверное, в тех условиях было лишним: в пространстве и так царил абсолютный хаос, каждый корабль сражался и погибал сам по себе, и никакого централизованного управления не было с первых же секунд боя.

И только когда полный разгром флота Колоний стал ясен, а поражение и конец войны — неизбежен, эта орбитальная станция проявила себя. Из ее чрева в планету ударил бледный луч, который генерировался всего лишь пятнадцать секунд. Казалось, что он ушел в никуда, просто осветив поверхность безжизненного планетоида, но на двадцатой секунде от орбитальной станции, перекрывая помехи, пришел приказ на открытой радиочастоте, безо всякой шифровки: всем, кто в состоянии двигаться, — прыжок! И сама станция в следующую же секунду начала истаивать, оставляя после себя бледный фантом трехмерного изображения.

Мало кто успел внять этому приказу командования, а уж последовать ему смогли разве что единицы, потому что следом за этим сообщением на месте планетоида вспыхнул СВЕТ.

Это была реакция полного ядерного распада. Аннигиляция.

Тот бледный луч, что осветил планетоид незадолго до наступившего апокалипсиса, являлся потоком катализирующих частиц. Они «подожгли» участок поверхности планетоида, перерождая его вещество, пока синтез антиматерии не перешел во вспышку аннигиляции…

В этой вспышке, которую генерировало самоуничтожающееся вещество целой планеты, теоретически не мог уцелеть никто.

Корабли сгорали, как свечки, вместе с экипажами и вооружением.

Вспышка длилась не более полуминуты, а после нее на месте планетоида осталась лишь кроваво–красная, раскаленная, плюющаяся протуберанцами туманность да тысячи обломков… вернее, огарков, затянутых в страшное коловращение возмущенными силами гравитации.

Из этого ада вырвалась лишь командная сфера колонистов да еще семь искалеченных в той или иной степени кораблей. Семь из семисот, с безумными экипажами на борту, которые видели, что такое преисподняя, и понимали, что рождена она была руками таких же, как и они, людей…

Не все смогли сохранить рассудок. Не каждому удалось успокоиться на мысли, что это массовое убийство и своих, и чужих было единственным шансом спасти колонии от немедленной оккупации, а свободный космос от Диктата Земного Альянса.

Флагман «Россия» погиб.

Адмирал, отдавший приказ на первое в истории применение аннигиляционной установки «Свет», застрелился, хотя этот факт долго подвергался сомнению, — среди выживших бродили смутные слухи, что старый командующий был застрелен кем–то из своих подчиненных…

Все смешалось в те роковые дни в умах и душах немногих выживших.

Однако цель была достигнута, — победное наступление сил Альянса на колонии захлебнулось. Колонисты ценой великой крови получили тайм–аут, ибо Земля была потрясена и обескровлена не менее, чем они. Предстояло создать новую материальную базу, призвать новые миллионы солдат… в общем, гигантский механизм войны внезапно скрипнул и приостановился.

После загадочной смерти адмирала командование остатками флота колоний принял на себя старший офицер той самой станции, что нанесла удар по планетоиду, — им был никому тогда еще не известный Николай Воронцов.

Он привел сюда, к безвоздушному спутнику планеты Рори, едва дотащившиеся до места назначения корабли и основал Форт Стеллар — первую военно–космическую базу будущей Конфедерации Солнц.

Через неделю после высадки, едва началась закладка первого бункера, он уже подписывался как «адмирал Воронцов».

В те страшные дни, когда судьба колоний висела на волоске, а весь их флот состоял из семи обгоревших транспортных кораблей, никто не подозревал, что этот сорокалетний офицер проживет сто четыре года, выиграет Первую Галактическую и станет у истоков процветания Форта Стеллар.

***

Шагая по улице, ведущей от космопорта в глубь многомиллионного города, Андрей с трудом мог постичь те перемены, что слишком резко бросались в глаза.

Сколько же прошло лет? — мысленно спрашивал он сам себя и тут же принимался считать: семнадцать, как кончилась война, а длилась она двадцать лет, вот и выходит, что в последний раз он бывал тут тридцать семь лет назад, в первый год войны, когда весь Стеллар заключался в ровном поле космодрома, нескольких бараках да раскиданных по уступам скал батареях противокосмических орудий.

Все остальное появилось уже потом, за то время, пока он спал в ледяных объятиях крионической спасательной капсулы.

Что ж, наверное, именно за это мы и сражались… — опять подумал Андрей, свернув в огромный, раскинувшийся под черным звездным небом парк, занимающий площадь в целый квартал.

Силовой купол над городом был невидим, и деревья словно бы росли прямо под звездами. Зрение никак не могло свыкнуться с такой новой для разума гармонией — она казалась немного страшноватой, неестественной…

Откровенно говоря, Андрей растерялся почти сразу, едва переступил порог шлюзового отсека челнока. Его никто не ждал тут, и многомиллионному городу, уже забывшему о войне, выросшему после нее, не было до него ровным счетом никакого дела.

Корпорация «Эхо», во главе которой стоял наследник старого адмирала, его внучатый племянник Джедиан Ланге, не только вытащила Андрея с того света, но и снабдила бесплатным билетом сюда, на Форт Стеллар, а также некоторой суммой, которую представитель компании настойчиво посоветовал ему истратить на установку импланта, то есть на вживление в черепную кость гнезда, предназначенного для подключения так называемого «шунта» нейросенсорного контакта, — все эти новомодные словечки пока что не находили отклика в сознании Андрея, он лишь принял к сведению настоятельную информацию о том, что без подобного переходника–соединителя он не сможет работать с современными кибернетическими системами, то есть не сможет работать вообще.

Присев на скамейку, Андрей с удивлением посмотрел на свои руки. Они были на месте. Большие руки с крепкими пальцами. Он не калека, так почему этот служащий столь упорно настаивал, что без импланта он, в лучшем случае, сможет поселиться где–нибудь на дне огромного города и через пару лет просто загнется от голода, наркотиков и антисанитарии?

Он долго сидел на скамейке парка, с наслаждением вдыхая его чистые вечерние ароматы, и смотрел то на звезды над головой, то на огни реклам и точки зажигающихся окон, которые образовывали замысловатые рисунки на угрюмых пеналообразных коробках растущих ввысь небоскребов.

Он был совсем один, и ему еще предстояло найти свое место в этом изменившемся до неузнаваемости Форте, который теперь стал огромным городом, где сосредоточилась вся власть победивших в войне колоний.

Пока он сидел и размышлял, мрак вокруг сгустился. По всей длине аллей, скупо обозначив планировку парка, зажглись фонари дежурного освещения.

Он не собирался никуда идти, хотелось еще немного посидеть тут, вдыхая теплый, напоенный сладкими ароматами воздух. Трудно было свыкнуться с мыслью о том, что остался жив, что тебя нашли и смогли реанимировать, несмотря на тридцать семь лет, проведенных в криогенной камере, на борту утлой скорлупки спасательной капсулы. О том, что он выжил, один из пятерых, спасшихся с «Люцифера», думалось с трудом, с саднящей болью и холодком в груди. Игра случая. Просто его организм оказался сильнее, чем у других, а камера более надежна, чем остальные. Вот и все.

Мысли Андрея, которые понемногу перестали путаться, перескакивая с одного на другое, и приобрели некоторую плавность, внезапно нарушил едва слышный, но четко узнаваемый звук.

Вернее, звуков было два.

Кто–то плакал за изгородью из колючего кустарника, а рядом монотонно бубнил безликий голос.

Андрей невольно вздрогнул, услышав эти звуки, встал, оглядываясь по сторонам, но его первое впечатление оказалось верным, — и плач, и нудное бормотание доносились с соседней аллеи.

Недолго думая, он раздвинул живую стену кустарника и вышел на параллельную дорожку.

На скамейке, закрыв лицо руками, плакала молодая девушка. Над ней возвышалась фигура робота–андроида, раскрашенная в цвета службы общественного порядка.

Подойдя ближе, Андрей прислушался.

Девушка всхлипывала, а дройд монотонно бубнил:

— Я вынужден настаивать, мисс Лоури. Вы нарушили порядок, отказавшись уплатить по счету. Затем вы совершили преступление, скрывшись от кредитора. Мне запрещено применять насилие, но я не покину вас, пока не доставлю в полицейское управление. Советую согласиться и добровольно последовать за мной, если вы не хотите, чтобы я вызвал сюда патрульную машину.

Андрей, некоторое время слушавший этот прерываемый горькими всхлипами монолог, выступил из тени в круг света.

— Что тут происходит? — резко осведомился он. Андроид и девушка одновременно обернулись в его сторону.

Девушку нельзя было назвать красавицей, но ее заплаканное лицо было и симпатичным, и трогательным одновременно. Большие карие глаза казались огромными от наполнявших их слез.

Робот выглядел обыкновенно: металлический человекоподобный истукан, раскрашенный в нелепые цвета.

— Сэр, наше дело не касается никого из посторонних. Вам лучше проследовать своей дорогой.

— Ну, это мне решать, — оборвал его излияния Багиров, который никогда не любил человекообразные машины, тем более так скверно раскрашенные. — Что он к тебе пристал? — осведомился Андрей, оборачиваясь к девушке.

Она взглянула на него одновременно и с надеждой, и с какой–то безысходностью во взгляде.

Очевидно, они тут не очень–то привыкли помогать друг другу, — с оттенком непонятно откуда взявшейся неприязни в мыслях подумал Андрей, намеренно делая еще один шаг вперед, чтобы оказаться между роботом и девушкой.

— Чего он к тебе пристал? — повторил он свой вопрос.

Девушка всхлипнула, а вместо нее ответил робот:

— Госпожа Лоури не оплатила годичный счет за квартиру, которую она снимала в доме номе 784 по проспекту Элио.

— Это не я! — еще раз всхлипнув, со злостью и отчаянием в голосе вскрикнула девушка. — Эту квартиру снимал Джон! Я тысячу раз говорила ему, — зачем нам с тобой такая дорогая квартира? А он… Он записал все на мое имя и смылся, когда завел новую подружку!.. — Она опять горько и безудержно разрыдалась, закрыв лицо руками.

Глядя на ее подрагивающие плечи и завиток волос, что в такт рыданиям подрагивал, то открывая, то заслоняя небольшое гнездо вживленного за ухом импланта, Андрей подумал, что ситуация, в которой оказалась эта девушка, очевидно, стара, как тот мир, который, по его понятиям, всегда делился на мужчин и подонков. То среднее, что по древней, уже потерявшей свой изначальный смысл поговорке именовалось «ни рыба ни мясо», он не любил еще больше, чем откровенных негодяев, потому что сам до войны был именно таким — иногда хорошим, а иногда и невыносимым, как получится… Война убила одно и укрепила другое, она научила настоящим чувствам, ибо там, где хозяйничают горе и смерть, полутонов уже нет — ты либо человек, либо подлец. И то и другое становится очевидным в предельно краткий срок, а именно, в первом же бою.

— Не плачь, — тихо сказал он девушке и повернулся к роботу: — Какого Фрайга ты волочишься за ней и ноешь над ухом?

— Таковы мои обязанности, сэр, — без запинки ответил андроид. — Госпожа Лоури скрылась со снимаемой ею жилплощади, как только истекли все возможные сроки уплаты и ей был предъявлен счет. Меня послали на ее поиски. Теперь я должен либо получить с нее по счету, либо доставить в участок полиции.

— Ясно. На кого ты работаешь?

— На сэра Добровского, домовладельца. У меня есть электронные копии всех подписанных ею документов о найме жилплощади. Я действую на законных основаниях, сэр.

— Я же не знала, зачем Джон повел меня к управляющему! — всхлипывая, воскликнула девушка. — Он сказал, что необходимо присутствие обоих квартирантов, а сам подписался только за своевременный вынос мусора из квартиры!.. — Теперь она старалась подавить рыдания, но слезы все равно так и капали, срываясь с ресниц. — Такой подлец… — тихо добавила она, как–то вдруг обессилев. — Ладно, жестянка, я пойду с тобой…

Андрей остановил робота, взяв его за покатое плечо.

— Назови мне сумму, машина.

Тот безропотно засиял крохотным дисплеем. Андрей посмотрел и криво усмехнулся. Андроиду требовалось большая половина того, чем он располагал после выписки из клиники.

Два раза не умирать…

— У меня наличные деньги, — хмуро сообщил он роботу. — И мне нужна расписка. Со всеми штампами, печатями и прочей бюрократией.

— Конечно, сэр. Я уполномочен принимать любые платежи. Вам будет выдан приходный ордер на стандартном бланке с подписью господина Добровского. — Робот на мгновение утих, а затем спросил: — Сэр, вы и вправду собираетесь заплатить за нее?

— Да. Но это уже не твое дело.

Глава 3

Форт Стеллар.

Реальность и нереальное…

Через пять минут, когда все формальности были соблюдены, Андрей присел на скамейку рядом с девушкой.

— Как тебя зовут? — спросил он, протягивая ей полученную у андроида расписку.

Она долго молчала, но потом ответила, глядя в сторону удаляющегося по аллее робота:

— Даша…

— А я Андрей. — Багиров не стал растягивать церемоний. Достав пачку сигарет, он просто спросил: — Куришь?

Она отрицательно покачала головой.

— Зря вы ему заплатили. Я бы сама… — Она вдруг запнулась, потом резко встала, побледнела и, глядя на Андрея своими огромными глазами, резко выпалила: — Я не уличная шлюшка, ясно?!

Он тоже встал, посмотрел в ее бледное, напряженное лицо с некрасиво исказившимися чертами и в свою очередь зло произнес, одновременно указав себе за ухо:

— Я и не думал ничего подобного, успокойся. Признаться, я здесь чужой. Совершенно чужой, посмотри, у меня даже нет этого вашего импланта. Я долго отсутствовал, понимаешь? А что касается денег, можешь не беспокоиться. Я никогда не жалею о сделанном. Жизнь научила.

Он немного помолчал, глядя, как постепенно расправляются ее черты и краска возвращается к бледным щекам.

— Может быть, ты окажешь мне одну любезность?

— Какую?

— Сядем, поговорим. Мне многое хочется узнать, чтобы не тыкаться тут, как слепому котенку.

Она немного поколебалась, но затем все же согласно кивнула.

Они присели на скамейку.

Андрей закурил. Над головой вспыхивал фантомными сполохами силовой купол города, сквозь который были отчетливо видны звезды.

— Значит, без этих имплантов теперь никуда? — нарушив молчание, спросил Андрей, выпуская дым.

Даша, которая присела на самый краешек скамейки, застыв в принужденной позе напряженного ожидания, вдруг вздохнула, немного расслабившись. Покосившись на Андрея, она поправила короткую юбку и уселась поглубже, откинувшись на спинку скамейки.

— Смешной ты… Как же можно без них?

— Ну я — то могу…

Даша покачала головой.

— Дай сигарету… — попросила она.

— Ты же сказала, что не куришь!

— Соврала…

Андрей вытащил мятую пачку «Интерстара» и протянул ей.

— Слушай, а ты чокнутый… — вдруг тихо произнесла Даша. — Ну признайся, ты ведь тоже наврал все про себя, да? — Она смотрела на Андрея почти умоляюще. — Признайся, ты ведь из этих… ну, богатых, да? И за углом у тебя стоит вот такая классная тачка… — Она широко развела свои худые руки с тонкими прожилками вен на запястьях, описывая этим жестом что–то объемное, большое, — и телохранитель… а это все — она покосилась на его одежду — это все ради развлечения… — не совсем уверенно закончила она.

Андрей нахмурился, но потом его плотно сжатые губы вдруг тронула улыбка.

— Нет, Даша… Нет у меня «вот такой тачки». И телохранителя. Я тебе не врал.

Слова выходили из него отрывисто, словно он не говорил, а отрезал их от чего–то большего, скрытого от понимания девушки.

— Тогда откуда у тебя столько денег? — мгновенно насторожилась она.

— Я их заработал.

— Как?

— На войне… — Андрею не нравилась эта тема, он нахмурился, но не знал, как повернуть их разговор в иное русло.

— Да врешь, я ведь говорила! — Даша произнесла это с явным облегчением. — Война закончилась семнадцать лет назад.

Андрей пожал плечами, глядя в одну точку.

— Я не заставляю тебя верить. — Ему вдруг стало действительно безразлично, верит ему сидящая рядом девушка или нет. Он все сильнее, все болезненнее ощущал чуждость распростершегося вокруг мира.

— Я провел тридцать семь лет в криогенной капсуле спасательного модуля, — скупо пояснил он. — А эти деньги получил от корпорации «Эхо» в качестве страховки, на установку импланта.

Даша встрепенулась, потом, когда до нее дошел смысл только что оброненных им слов, напряглась.

— Но ты… Ты же истратил их! — с ужасом произнесла она, глядя на застывшие черты Андрея.

— Ну и что? — Он медленно повернул голову, посмотрел на нее и опять спокойно улыбнулся: — Думаешь, теперь пропаду? Нет… Не пропаду. Мы жили без имплантов и умирали без них. И все было нормально.

В глазах Даши вдруг промелькнуло раздражение.

— Зачем ты это сделал? — глухо, с вызовом спросила она.

Андрей пожал плечами.

Действительно — зачем?

Он не мог объяснить ей про девочку, плачущую на краю воронки, чей образ врезался в его память немеркнущим кадром войны. Он знал, что такое беспомощность и боль. Знал, какой гадкий осадок в душе оставляют предательство и ложь, но в то же время чувствовал, что не в состоянии объяснить ей ни единого из своих чувств. Этот мир был совсем не таким, как предполагало его воображение.

Он думал, что когда кончится война, то увидеть кого–то плачущим будет попросту невозможно…

Оказывается, он ошибался. У этих людей были свои проблемы, от которых они плакали, еще как… А война забылась… И сравнивать стало не с чем. И он в ее глазах — чокнутый, придурок, вытащенный из прошлого.

— Так зачем? — настойчиво, с вызовом повторила Даша свой вопрос.

Андрей растерянно посмотрел на нее, и в его глазах тоже начала закипать ответная злость, замешенная на непонимании, обиде.

— Ты была права, — ответил он, погасив окурок и вставая со скамейки. — Я чокнутый. Извини. Меня ждет телохранитель… — с этими словами Андрей повернулся и зашагал прочь, засунув руки в карманы пальто.

Даша несколько секунд смотрела ему вслед, словно окаменев, а потом вскочила и бросилась за ним.

— Андрей, подожди! Он не остановился.

Она догнала его, схватила за локоть.

— Извини.

Он мрачно смотрел куда–то в сторону. Поднятый воротник пальто еще больше подчеркивал бледную худобу его лица. Даша внезапно привстала на цыпочки, опустила воротник, расправила, несколько раз будто ненароком коснувшись его щеки тыльной стороной ладоней.

— Андрей, извини… — повторила она. — Я тоже… Я тоже хочу помочь тебе!

Он наконец перестал угрюмо пялиться вдаль.

— Как ты можешь мне помочь?

— Не спрашивай… Ты все равно не поймешь. Пойдем, тут недалеко… — Она взяла его за руку и настойчиво потянула. — Ну правда, тут рядом, не упрямься.

***

Небольшой парк, в котором произошла их встреча, располагался на самом «дне» высотного города.

Даша не стала ничего объяснять, по–прежнему удерживая Багирова за руку, она повела его за собой, в противоположный конец парка, как выяснилось, к остановке общественного магнитного монорельса.

Андрей не стал сопротивляться. В этом не было смысла. Один черт, он не знал, куда ему идти, что делать, а город со своим низким утробным голосом обступал его сознание, давил со всех сторон, что–то нашептывая, внушая неизвестную ему доселе форму общественного отчаяния…

Да и отчаяние ли это было?

Андрей не мог сказать, что видел вокруг себя несчастные лица. Пожалуй, наоборот. Значит, все чувства, которые он приписывал городу, гнездились в нем самом.

Даша молчала, он тоже. Каждый из них по–своему проживал собственные мысли, до той секунды, пока сверху по крутой дуге не соскользнул бесшумный состав из нескольких вагончиков.

Открылись двери, они вошли внутрь, так же молча, сосредоточенно, будто поклялись друг другу в этом молчании. Даша села у окна, Андрей же остался стоять, взявшись одной рукой за идущий под потолком вагона поручень.

Тронувшись с места, состав начал набирать высоту и скорость, причем столь стремительно, что у Андрея засосало под ложечкой.

Мимо текли этажи, уровни, улицы — все это сливалось в разноцветные полосы, казалось, что смотришь ускоренную пленку какого–то старого фильма, потом, когда состав внезапно притормаживал, из чехарды огней и линий вдруг выскакивали детали, подробности, целые кварталы вдруг открывались взгляду, медленно уплывая вниз, словно игрушечные макеты, а потом вновь наступало сосущее чувство зависания внутренностей, и все срывалось в прежнем темпе, смазывая картины за окном в длинные разноцветные полосы.

Через некоторое время, после двух пересадок, Андрей понял, что Даша везет его практически на самый верх, под купол гигантского города–муравейника.

Зал, куда они вошли спустя минут сорок после того, как покинули парк, оказался куполообразным помещением, свод которого призывно сиял мириадами звезд. По его периметру шло сплошное кольцо компьютерных терминалов. За ними сидели люди. У каждого в височную область был воткнут шунт нейросенсорного контакта. Внутри первого круга шел второй, меньшего диаметра, за ним третий и четвертый, все составленные из одинаковых, неотличимых на вид терминалов. Всего таких концентрических колец было пятнадцать, а в самом центре наименьшее из них заключало внутри себя огромную светящуюся огнями колонну из черного пластика.

— Что это? — поразился Андрей.

— Это один из трех бесплатных общественных центров Сети Стеллара, — пояснила Даша, выискивая глазами свободный терминал. Заметив пустующее кресло в одном из средних кругов, она потянула Андрея за руку: — Пойдем, я хочу показать тебе кое–что.

Он не стал возражать, согласно последовав за ней.

Через несколько минут, следуя радиальной пешеходной дорожкой, они добрались до нужного им терминала. Все время, пока они пересекали огромное, но кажущееся тесным из–за обилия аппаратуры пространство, Андрей смотрел по сторонам, обращая внимание на сидящих за терминалами людей, и повсюду видел одно и то же, — бледные восковые лица, слабое подергивание пристегнутых к подлокотникам конечностей, паучье движение пальцев, перебирающих сочетания сенсоров, — это было какое–то непонятное ему, но явно извращенное царство полуживых кукол, намертво сросшихся с незримым, фантомным миром.

— Встань у меня за спиной, — попросила Даша, усаживаясь в свободное кресло.

Андрей хотел возразить, но она остановила его протестующим жестом.

— Пожалуйста, не спорь. — Она вытащила из гнезда тонкий глянцевитый кабель и ловким движением вставила его себе в висок.

Тихо щелкнули автоматически сработавшие захваты кресла, смыкаясь вокруг ее худых запястий. На контрольном мониторе возникло изображение какой–то улицы, очень похожей на натуральную улицу обычного города. Андрей заинтересованно подался к экрану, разглядывая изображение.

— Сейчас я покажу тебе настоящий Стеллар, и ты поймешь, что жить и работать тут без импланта попросту невозможно.

Голос Даши, хотя она и сидела рядом, плотно закрыв глаза, казался далеким, будто доносился оттуда, из потустороннего мира электронных образов.

— Когда закладывался Форт Стеллар, война только начиналась, и длилась она двадцать лет. Поэтому изначально город рос не вверх, а вниз, под землю. Там тесное пространство, мрачные коридоры, давящие низкие своды, и люди, вынужденные проводить годы в этих узилищах, чтобы не сойти с ума, создали иллюзию жизни. — Изображение на экране начало перемещаться, и Андрей понял, что это Дашин фантом идет по улице виртуального города, в то время как сама она сидит тут в кресле. — Смотри, все, что расположено вокруг меня, живет и функционирует. Я могу зайти в магазин и сделать покупки. Могу устроиться на работу и выполнять порученные задания. Могу дистанционно управлять механизмами, находящимися вне купола силового поля на безвоздушной поверхности, или водить грузовые корабли по причалам парковочных орбит. Могу завербоваться в армию и дежурить в качестве оператора на одной из противокосмических батарей, окружающих форт. Могу стать простой служащей или продавщицей виртуального магазина… Разница лишь в том, что я по–прежнему буду сидеть тут в кресле. Моя покупка товара обернется цепочкой байт, проскочившей в базу данных автоматического склада той или иной фирмы, с моего счета снимут сумму покупки, а товар будет доставлен по пневморассылочной системе по тому адресу, который я укажу. Понимаешь, настоящий Стеллар там, внизу.

Десять километров вглубь. Эшелонированные бункера, где кипит электронная жизнь, а город, который ты видишь под силовым колпаком, — это лишь верхушка айсберга. На поверхности расположены только жилые, так называемые «спальные» микрорайоны. А все остальное внизу, под землей.

— И как тут следует жить? — глухо спросил Андрей.

— В каждой квартире есть свой терминал. Ты подключаешься к нему и работаешь, проводя в виртуальном пространстве восемь рабочих часов. За это тебе платят деньги, которые перечисляются на твой счет. Вот и все. Очень просто и эффективно. Площадь под силовым колпаком, удерживающим воздух, слишком мала, чтобы разместить на ней все, — и производства, и жилые массивы, и магазины, и развлекательные центры. А жить под землей люди не хотят и по большому счету не могут. В Форте Стеллар живут и работают миллионы людей. Это огромная военная база, сосредоточенная на небольшой луне. Все жизненное пространство под звездами отдано жилым массивам. Ну а бункера уходят вглубь на десятки километров. Они так же, как расположенные на безвоздушных участках космодромы, полностью автоматизированы, но управляют автоматами люди, посредством Сети.

Пока она говорила, по экрану проплыли еще несколько улиц, Даша зашла в магазин, потрогала там какие–то вещи, посмотрела список вакансий для работы в космопорту. В основном требовались операторы на погрузочные механизмы, перемещавшие огромные контейнеры с космических кораблей на склады.

Наконец, после некоторого молчания, Даша вытащила из своей височной области шунт. Она выглядела чуть бледнее, чем до этого. Ее пальцы немного дрожали, когда захваты, щелкнув, освободили ее запястья.

За спиной Андрея уже стояло несколько человек, — это были желающие войти в Сеть через бесплатный терминал. Даша безропотно уступила кресло одному из них и, взяв Андрея за локоть, отвела в сторону.

— Теперь ты понимаешь, что сделал глупость, заплатив за меня деньги, которые предназначались на имплант? — тихо спросила она. — Без подключения к Сети живут только отбросы общества, прячущиеся по подвалам и притонам. Для них даже есть свое название — «доимпланты», может быть, слышал?

— Слышал… — ответил Андрей, вспомнив неприятную сцену, произошедшую при посадке челнока. — И что ты предлагаешь мне делать? — Он посмотрел на свою спутницу.

Она потупила глаза, отвернув голову.

— Пойдем в отделение полиции. Там я скажу, что ты внес залог помимо моей воли. Если ты подтвердишь это, тебе вернут деньги.

— А ты?

— А я отработаю долг в какой–нибудь шахте. В тюремных камерах тоже есть терминалы Сети, правда, с ограниченным доступом в основное киберпространство.

Андрей посмотрел на нее, и вдруг острое чувство кольнуло его в самое сердце.

Мир Стеллара мог быть таким, как его сформировали обстоятельства, специфика подземных площадей и ограниченных пространств под вольными звездами. И люди, населявшие его, могли жить как им угодно, но вот эта девушка, со своим глубоко личным и искренним взглядом на справедливость, была именно той, за кого он боролся и умирал тридцать семь лет назад.

Она не понимала этого, а он понимал.

Андрей не хотел никаких розеток в голове, и тем более его не прельщала мишурная, ложная свобода киберпространства. Он хотел жить в реальном мире.

— Послушай, мы с тобой не пойдем в полицию, — произнес он. — Я не меняю своих решений. И в шахты я тебя не пущу. Ты мне лучше скажи, можем мы с тобой снять скромную квартирку с сетевым терминалом?

— Это еще зачем? — мгновенно напряглась она.

— Чтобы иметь крышу над головой, поесть и посмотреть кое–какие современные пункты космического права. Ты поможешь мне? Клянусь, что не стану к тебе приставать.

Она, готовая вот–вот расплакаться, вдруг подняла глаза, изумленно посмотрев на него, и ее губы тронула легкая недоверчивая улыбка.

— Ты что–то задумал?

Андрей не стал отвечать на этот вопрос, просто пожал плечами и повторил:

— Мне нужна твоя помощь. Я же полный профан в этой вашей Сети, а нужные документы, наверное, можно найти лишь там.

— Ну хорошо… — немного подумав, согласилась она. — Я помогу тебе. Только ты должен будешь убедить меня, что это не противозаконно, ладно?

Глава 4

Точка пространства

расположенная где–то между

Рори и Дабогом. Район

странного скопления обломков.

Борт утилизационного

корабля Х–101.

Огромная сумрачная масса, медленно вращаясь, плыла в космосе.

Это был космический корабль.

Его корпус, пробитый во многих местах, щерился безобразными отверстиями, подле которых плавали выброшенные в космос облака мусора вперемешку с кристалликами льда.

Снаружи корабль производил гнетущее, тягостное впечатление. Его длина от носа до кормы равнялась семистам метрам, и на всем протяжении он был покрыт немыми свидетельствами своей долгой агонии. Подле распахнутых аварийных шлюзов парило в невесомости несколько тел, чуть поодаль, наматывая витки бесконечной орбиты вокруг корабля, скользила двигательная установка спасательной капсулы со множеством сверкающих хромом сопел, — видимо, аппарат так и не был использован по своему прямому предназначению, — его рассек лазерный луч, и одному богу было теперь известно, что стало с теми, кто пытался спастись на этом утлом суденышке.

Взгляд стороннего наблюдателя тонул, терялся в хаосе окружающих корабль обломков; неподготовленному человеку могло показаться, что он видит вовсе не корабль, а какое–то бесформенное облако, состоящее из мутных, слабо поблескивающих частиц.

И только сканирующим системам электронных устройств удавалось беспрепятственно и бесстрастно проходить сквозь зримые преграды, добираясь до корпуса корабля.

Результатом их деятельности была компьютерная модель скрытого в облаке мусора объекта да еще несколько укрупненных видеоизображений.

***

— Что это за корабль по нашим данным? — спросил Хьюго, на миг оторвав свой взгляд от приборов слежения.

— Понятия не имею… — ответил ему Мартин. — В этом квадрате вообще не должно быть кораблей. Флот Дабога отступал через соседний сектор пространства…

Андрей, который напряженно всматривался в поступающий на мониторы видеоряд, внезапно произнес:

— Это «Люцифер».

Хьюго недоверчиво покосился на него.

— Ты уверен? — переспросил он. — Откуда бы ему тут взяться? Мартин, — он обернулся. — Мартин, скажи ему, ведь мы просчитали курс отступавшего от Дабога конвоя…

— Я знаю… — глухо оборвал его Багиров. — Я знаю, как отступал конвой. Его возглавлял ракетный крейсер «Люцифер». Это он… потому что мы специально приняли бой с третьим флотом Земли чуть в стороне от курса конвоя.

— МЫ? — Хьюго удивленно посмотрел на Андрея. — Я не ослышался?

— Нет, ты не ослышался. Я был на «Люцифере».

— Ладно заливать–то… — начал было Мартин, но вдруг осекся, напоровшись на взгляд Андрея.

— Я был там, — губы Андрея побелели, сжавшись в плотную линию.

Мартин казался озадаченным и испуганным одновременно.

— Ну был так был… мне–то что… — пробурчал он, отводя глаза.

— Слушай, Андрей… — начал было Хьюго, но его внезапно прервал голос кибернетической системы корабля:

— Внимание, объект классифицирован по базе данных как ракетный крейсер «Люцифер».

На несколько секунд в рубке управления небольшого космического корабля повисла звонкая, гнетущая тишина.

— Когда кончились все ресурсы, нас оставалось пятнадцать человек из всего экипажа крейсера. Мы разделились на три группы по пять человек, запустили программы эвакуационных модулей и стартовали. Прорваться удалось только моей машине… Мы получили два прямых попадания в борт, но реактор уцелел и крионический отсек тоже. Модуль потерял управление и превратился в дрейфующий объект.

Хьюго покачал головой:

— И сколько вы болтались?

— Тридцать семь лет… Выжил я один.

Мартин, потупясь, смотрел, как на мониторе компьютер вычерчивает модель повреждений брони «Люцифера». Похоже, что на ней не было живого места, словно этот корабль молотили не одна или две батареи, а целый флот…

И вдруг до него дошло, что так все и было.

Андрей ведь сказал, что «Люцифер» связал боем третий ударный флот Альянса и уклонился от курса, дав конвою с беженцами возможность скрыться.

Андрей, который сидел бледный, как лист бумаги, внезапно добавил:

— Мы держали их двадцать часов… пока снаряды не перебили магистральные цепи управления бортовыми комплексами… Все отсеки были разгерметизированы. Мы дрались в скафандрах. Потом кончились автономные комплекты к вакуумным орудиям, а магистраль стационарного питания не работала. Но и вокруг нас уже не оставалось целых кораблей, — мы в той или иной степени повредили все пятнадцать единиц земного флота, так что они уже не могли продолжать преследование конвоя.

Несколько минут в рубке космического корабля висела гнетущая, напряженная тишина, будто образы внезапно ожившего прошлого, витая в ней, пробудили к жизни души умерших.

— Скажи, Андрей, а ты знал, зачем в корпорации для нас проложили именно такой курс?

— Знал, — скупо ответил Багиров, но после добавил, понимая, что лаконичный ответ никак не устраивает двух его спутников: — Когда меня нашли, то я попал под опеку корпорации «Эхо», которая занимается утилизацией кладбищ военной техники, расположенных поблизости от Форта Стеллар.

— Ну, положим, чем занимается «Эхо», мы знаем, — вставил свою реплику Мартин, который продолжал смотреть на компьютерную модель «Люцифера». — Весь этот оставшийся после войны мусор здорово мешает навигации, но зачем мы полезли в такую даль от транспортных курсов? Неужели только для того, чтобы обнаружить и нанести на карту еще один обломок?

Андрею стоило немалых усилий пропустить мимо ушей термин «мусор», прозвучавший в словах Мартина.

— Нет, — ответил он. — Мы здесь, чтобы собрать тела погибших, очистить корабль от обломков и увести его в порт приписки.

— Что? — изумился Хьюго.

Андрей словно не слышал его, глядя на укрупняющиеся, приближающиеся обломки, которые скрывали за собой израненный корпус космического корабля, дравшегося до последнего с целой армадой и победившего врагов, чтобы дать уйти той горстке беглецов, которые сумели добраться до орбит Элио и дали жизнь тысячам молодых и счастливых людей из ныне живущих поколений.

— Не все, что болтается в космосе, можно называть мусором, Хьюго, — негромко произнес Андрей. — Это память. «Люцифер» погиб ради того, чтобы остались в живых тысячи, а быть может, и миллионы людей. Его порт приписки — Форт Стеллар, а я по современному космическому праву — его капитан, как последний оставшийся в живых офицер корабля.

Он обернулся и посмотрел на уже ничего не соображающих Мартина и Хьюго.

— Я заключил договор с корпорацией «Эхо». «Люцифер» будет переведен на орбиту Форта Стеллар и станет музеем минувшей войны. А вы специальным приказом по корпорации становитесь его временным экипажем, под моей командой. Если вас интересует материальная сторона, то прошу ознакомиться с имеющимся в бортовой сети документом. По закону, лицам, спасшим космический корабль, принадлежит десять процентов его стоимости. Когда в правлении «Эхо» я поднял этот вопрос, они согласились, что «Люцифер» числится пропавшим без вести и его обнаружение станет именно находкой.

— Вот это да!.. — потрясенно произнес Мартин. — И ты хочешь сказать, что поделишься с нами?

Андрей кивнул. Он уже понял, что для некоторых людей деньги олицетворяют собой жизнь, небесполезно пытаться формировать заново чью–то психологию. Для них война была прошлым, а жили они здесь и сейчас.

И он тоже хотел жить, но не в виртуальной реальности, а в настоящей, именно в той, за которую дрался тридцать семь лет назад. Этого не объяснишь.

***

Музей Первой Галактической был открыт на орбите Форта Стеллар 16 мая 2646 года по галактическому календарю.

Ракетный крейсер «Люцифер» не стали реставрировать, лишь дыры в его корпусе теперь были затянуты нежно–зеленым мерцанием недавно изобретенного суспензорного поля, которое герметизировало пробитую во многих местах обшивку.

Андрей не согласился открывать мемориал и произносить речь. Он стоял в стороне на причальной площадке и смотрел, как первая группа посетителей, вытянувшись парами и поодиночке, втягивается в распахнутый главный шлюз «Люцифера».

Лица детей были бледными, взрослых — взволнованными и заинтересованными.

Он стоял в стороне и думал, что сделал главное, на что был способен, — заставил ныне живущее поколение вспомнить о том, как это было. И вовсе не для того, чтобы они бледнели, дивясь размерам пробоин от лазерных попаданий, — нет. Просто человек, не помнящий своего прошлого, перестает быть гражданином своей родины, своей Галактики, своей Вселенной…

Когда спустя час первая группа посетителей открывшегося музея вышла наружу, Андрей вместе с ними сел в челнок.

На этот раз люди, переполненные новыми впечатлениями, не косились на него, и в салоне ни разу не прозвучало это презрительно–осуждающее словечко «доимплант».

Жизнь — многолика, и у каждого в ней найдется свое, неповторимое место.

Когда челнок совершил посадку под куполом города, Андрей прямо с посадочной плиты прошел к ближайшему пункту связи. Набрав номер, он взглянул на часы и, когда в трубке ответил знакомый голос, просто произнес:

— Даша, это я. У меня два билета на транспланетный лайнер до Элио. Думаю, что домик моих родителей еще не совсем развалился от старости.

Она несколько минут прерывисто дышала в трубку, а потом вдруг сказала:

— Знаешь, а я ждала, что ты позвонишь… Все это время ждала…

ОСТРОВ НАДЕЖДЫ

Роман

Пролог

Музыка шла от неба…

Никогда больше он не слышал ее, но в подсознании двухлетнего мальчика она навсегда осталась такой — страшной, ревущей, смешанной с грохотом камней и смертным шелестом пепла…

Черные тени настигали его, неумолимые, как перст судьбы. Он бежал на слабеньких ногах и рыдал, пытаясь за слезами скрыться от ужаса, что падал с небес…

Что может быть страшнее этой беспомощности?

Забившись между двух камней, он продолжал плакать, а земля вздрагивала, принимая на себя вес звездных кораблей. Потом средь наступившей вдруг оглушающей тишины процокало злое стаккато пулеметной очереди, и все стихло теперь уже навсегда.

Он перестал плакать, потому что устал. Сил на крик больше не осталось, и лишь его тело часто вздрагивало. Мир изменился. Никто не пришел взять его на руки, согреть своим теплом, накормить и обласкать. Он был еще слишком мал, его сознание только народилось и потому не могло постичь всего ужаса происходящего…

Он сжался в комок. От камней шел холод. Этот холод постепенно захватил крошечное тельце, и оно перестало вздрагивать. Синяя травинка, качающаяся на легком ветру, тяжелые шаги, бряцание металла — вот все, что он запомнил.

И еще большая обида на теплый мир, ставший вдруг чужим и холодным.

Он не слышал, как с ревом взмыли в небо корабли.

Он не слышал тишины, укутавшей дымящиеся руины тяжким саваном.

Он медленно и неосознанно покидал этот мир, замерзая меж двух каменных глыб, и синяя травинка, обожженная и сломанная, баюкала его своим мерным покачиванием.

Шел 2607 Галактического календаря.

Человечество рвалось к звездам…

…Тяжелые сапоги с хрустом давили рифлеными подошвами крошево битого стекла. Ствол импульсной винтовки заглядывал в темень разгромленных коридоров, жадно обегал единственным черным глазом разоренные офисы.

— Сволочи… — сорвалось с чьих–то губ тяжелое, как плевок, слово.

Номад Берг устало присел на пластиковый подоконник.

Колония была мертва. Рудники взорваны.

В провалах выбитых окон завывал ветер. Горестное бессилие вдруг накатило на Номада, хотя он и не знал никого из погибших тут людей…

Он закурил, хмуро разглядывая остовы обгорелых механизмов, видневшихся из окна административного здания.

Номад уже пять лет наблюдал, как занимается пламя галактической войны. Старый скиталец постоянно находился в движении, перемещаясь из одной звездной системы в другую, и видел, как вторая волна Экспансии, выплеснувшаяся за границы Солнечной системы, разбилась о кольцо колоний.

Четыреста лет колонисты Первого рывка, брошенные Землей на произвол судьбы, боролись за выживание на чуждых планетах. И вот легендарная альма–матер дала о себе знать. Новые земляне были выходцами с самого дна зловонных клоак супермегаполисов. Старая родина действовала в лучших своих традициях. Миллионы не самых любимых ею сынов были вышвырнуты в космос. Земле, исчерпавшей все ресурсы, под благовидным предлогом было необходимо избавиться от них.

Вторая волна космической миграции человечества шла проторенными тропами, ведь силовые линии аномалии космоса не изменились, и в конце пути новые переселенцы неизбежно натыкались на одну из старых колоний.

Так возник конфликт. Цивилизации сорока семи планет, защищая свои миры, вновь вышли в космос.

…Номад выкинул окурок и криво усмехнулся, вспомнив, как власти некоторых планет еще не так давно называли их с Эрни преступниками. Видите ли, торгуют чем попало, да еще и уклоняются от налогов!.. Но он просто летает от планеты к планете на собственном, собранном из хлама корабле… Он не убил ни одного человека…

Номад вновь огляделся. Может быть, правы те, кто не желает компромисса?

В чем вина этих людей? Наверняка они не захотели принять новых колонистов с Земли. Но в Галактике тысячи незаселенных планет. Зачем Земле этот маленький планетоид и доставшийся потом и кровью рудник?

Ответ был очевиден для Номада. Война. Земля опять перенаселена, Солнечная система напоминает пустой, изъеденный червями орех. Они не будут заселять дикие планеты. Они хотят неплохо жить сейчас…

Он сплюнул, встав с подоконника. Нужно убираться отсюда, пока не прилетели корабли Второй волны, которые возьмут в оборот осиротевшие рудники.

Выйдя на улицу, он прищурился от яркого света, падающего за горизонт диска звезды. Его напарник, Эрни Хьюго, в растерянности стоял около двух гранитных валунов.

— Ном, иди сюда! — позвал он.

Берг подошел, машинально озираясь вокруг. Его сильные руки сжимали теплый приклад винтовки. Он не верил этой тишине, ленивым струйкам дыма и мертвым телам.

Безумие охватило Вселенную.

Эрни тяжело и прерывисто дышал.

— Смотри! — выдавил он.

Номад шагнул к валунам, меж которых, скорчившись, лежало тельце ребенка.

Несколько секунд он в шоке смотрел на него, потом наклонился, отложив винтовку, и дрожащими пальцами коснулся щеки ребенка. Она чуть дрогнула под его ладонью, и Берг отшатнулся, словно обжегшись.

— Он жив?! — спросил присевший на корточки Эрни.

Номад кивнул, бережно поднимая застывшее тельце.

— Но что… что мы будем с ним делать? Он ведь почти грудной!

Номад не ответил. Он шея к кораблю, суетливо и непривычно прижимая к себе комок плоти, лихорадочно прикидывая, что на борту может послужить ему достаточно удобной постелью…

По щекам старого контрабандиста текли слезы.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОСКОЛКИ

Я видел страх в глазах солдата,

Архангел с ликом сатаны,

Сюда привел меня когда–то.

К осколкам ледяным войны.

И те, кто выжил, будут вечно,

Завидовать своим врагам,

Чьи души кружат тут и там,

В безмолвном крике бесконечном…

«Мыслю… следовательно — существую?

Это сказал не я. Я лишь поставил знак вопроса в конце фразы, немного изменив ее смысл.

У меня целый океан времени, чтобы размышлять. Хотя нет. Не океан. Маленькое озеро. Не так глобально, как первое, но вполне достаточно, чтобы утонуть, захлебнуться в запоздалом понимании вещей.

Смешно… Я сижу в тесной загерметизированной каморке, на пустом ящике из под «ИМ–12» — снарядов и пишу обыкновенным карандашом, на обыкновенных листках. У меня нет будущего — я получил смертельную дозу радиации, и вряд ли протяну больше пяти–шести лет… Но даже этот срок кажется мне сейчас преувеличенно большим, если брать в расчет то, что таится в безмолвии вакуума, за хрупкими стенами моего укрытия. Мне смешно и горько потому, что я никогда не испытывал такого спокойствия и такой решимости жить, как сейчас. И никогда с такой убийственной ясностью я не понимал сущности людей.

Я не знаю, к кому обращаюсь — к самому себе или к тебе, человек, который держит в руках мой дневник… Ты мог прийти сюда только по двум причинам либо ты исследователь, и прошли тысячи лет после моей смерти, либо ты бесстрашен. Если же ни то и ни другое, тогда беги. Знай — вокруг тебя ад. Он создан руками людей. Он — квинтэссенция смерти. И он как в зеркале отражает в себе темные закоулки человеческого сознания.

Впрочем, если ты ступил сюда — решай сам».

Глава 1

…Сизый, удушливый дым рваными пластами растекался по коридорам и палубам крейсера «Россия». Флагман флота Свободных колоний умирал тяжело, как и подобает кораблю его класса. Турбонасосы дико выли, пытаясь очистить удушливый воздух, но их мощности уже не хватало. Повсюду горели красные аварийные сигналы. Многие отсеки не открывались, — за их дверьми царил вакуум, ворвавшийся в корабль через десятки пробоин.

Гравитация скакала, как заблагорассудится поврежденным генераторам, и потому продвижение группы десантников по главному коридору крейсера напоминало миграцию стада жабоклювов — люди то взлетали вверх, то падали, опять поднимались, чтобы быть брошенными на стену, и все это среди дыма, криков и беспорядочного огня импульсных винтовок, когда из боковых ответвлений появлялись штурмовые группы противника… или свои, ищущие спасения.

В этом аду все смешалось…

— Серега, через сотню метров поворот! — проорал Андрей в коммуникатор шлема, одновременно разворачиваясь, чтобы прошить огнем боковой коридор.

— Что там?

Ответ был едва слышен из–за злобного треска высоковольтной дуги его «ИМ–12». Снаряды импульсной винтовки с воем пронеслись в теснине транспортного тоннеля, и через секунду из него, как из жерла мортиры, полыхнул огонь, усеяв пол коридора дымящимися обломками.

— Пятый орудийный комплекс. Внешние блистеры, если они еще целы.

— Будем надеяться.

Они продвигались прыжками, спина к спине, поливая из «ИМ–12» боковые коридоры и неуклонно приближаясь к цели. Крейсер еще можно было вывести из боя. Центральный компьютер по–прежнему осуществлял контроль над основными системами корабля, но для перехода в гиперсферу было необходимо остановить бешеный танец маленьких космических истребителей, круживших, как осы, вокруг исполинского крейсера.

На остальных кораблях флота в этот момент происходило примерно то же самое. Битва была проиграна, и теперь судьба десятков планет зависела от того, удастся ли остаткам армады вырваться из кипящей бойни. Никто, в том числе и трое пробивающихся к орудийному комплексу десантников, не сомневался — как только будет покончено с их флотом, крейсеры Земного альянса ринутся бомбить беззащитные планеты…

Бежавший позади Андрея Курт Шнельхер внезапно споткнулся. Он сам едва устоял на ногах, ухватившись за поручень. Крейсер содрогнулся от очередного удара.

«Черт, еще одно попадание!..» — со злобой подумал Андрей. Каждый такой удар уменьшал их шансы вырваться на гипердрайве. Он собирался ринуться дальше, к маячившим у поворота тоннеля массивным люкам орудийных башен, но в этот момент противоположная стена вдруг налилась темно–вишневым цветом и начала вспухать громадным пузырем.

— О, mein Gott…

Курт был прав. Им, похоже, оставалось только молиться…

Пузырь лопнул, разбрызгивая вокруг капли твердеющего металла. Андрей упал на пол и уцепился за крепежную скобу, чтобы рванувший в отверстие воздушный поток не вынес его в космос.

Смерч бесновался не больше двадцати секунд — Андрей следил за датчиками скафандра, пока не уверился, что в главном коридоре «России» воцарился вакуум. Андрей вскочил на ноги, и одновременно громадную пробоину заполнил тупой нос автоматического десантного рейдера. Это было худшее, что могло произойти. Он понял, что через несколько секунд в коридор повалят штурмовые роботы Земного альянса, и оглянулся.

Сергей уже расставил телескопическую треногу, и Курт трясущимися руками пристраивал на нее ствол тяжелого бластера.

— Беги! — приказал он.

Андрей замялся.

— Выполняй! Сбей истребители! — проорал Сергей, спуская гашетку.

Адское пламя заплясало по изуродованному коридору, ослепительным веером расходясь по броне рейдера. Первого появившегося в люке робота разнесло на куски.

Колебаться было бессмысленно, и Андрей побежал вперед.

«Только бы открылся люк», — мысленно молил он, ударяя ладонью по кнопке. Многотонный бронированный овал лениво вздрогнул и пополз в сторону. Эта живучесть боевых систем наполнила его идиотской гордостью за людей, строивших крейсер. Тот был способен драться даже изуродованный и расчлененный!..

Внутри орудийной башни горел свет. Андрей упал в кресло оператора, одновременно считывая информацию с двух главных мониторов. Накопители шестиствольного лазерного орудия были полны. Оно еще не сделало ни одного выстрела. Несколькими переключениями он запустил программу автоматического заградительного огня, оставив на ручном управлении один ствол. Затем подключил толстый жгут интерфейса к своему гермошлему и взглянул на обзорный экран. Люк за спиной закрылся, и отсек стал заполняться воздухом из резервуара башни.

Теперь он сам был частью орудия. Два сенсорных рычага наводки выехали из пола, и Андрей привычно охватил гашетки расслабленными пальцами.

Виртуальная реальность…

Андрею вдруг захотелось рвануть кабель интерфейса, чтобы не видеть тысячи разрозненных точек — все, что осталось от семисот крейсеров флота Свободных колоний.

Перед ним раскинулась объемная панорама проигранной битвы. Все данные уже были обработаны компьютером орудия, и он видел мир объективами его видеокамер. Зрелище подавляло психику, но он заставил себя вновь взяться за рычаги, возбудив в сознании всю злобу, отчаяние и желание жить, что испытал за последние часы.

Орудийная башня вздрогнула — это гироскопы компьютера ориентировали ее в пространстве. Гулко завибрировали моторы подачи, и электронно–механический мир ожил. Из орудийного погреба эскалатор погнал вереницу вакуумных снарядов к двум батареям поддержки. Турельные пулеметы раскрыли диафрагмы видеокамер навстречу истребителям противника.

Андрея пробила дрожь, когда он увидел сигналы «Готовность» на мониторах шести лазерных комплексов «Прайд–12». Его возбуждала эта мощь, он становился сильнее, сидя в кресле оператора. И еще он испытывал жгучую горечь. Все смешалось в его душе в короткие секунды подготовки.

Гигантский суппорт плавно начал выдвигать башню в открытый космос. Один за другим оживали боковые мониторы, по мере того как открывались новые сектора обстрела. И одновременно на многоступенчатых консолях начали расцветать кровавые сигналы. На дисплеях побежали колонки цифр, на доли секунды прерываемые коротким и емким словом «ЦЕЛЬ».

Залп.

Визор гермошлема запульсировал. Андрей видел разлетающиеся в оранжевых сгустках взрывов куски брони. Точки гасли одна за другой, но им на смену появлялись новые. По отсутствию атмосферных выхлопов он понял, что ведет бой с автоматическими истребителями, на борту которых царил вакуум.

Странные вещи порой творит сознание солдата. Через некоторое время Андрей уже не мог с точностью ответить на вопрос — является ли орудийный комплекс продолжением его воли, или же его переполненный адреналином мозг лишь придаток этого бесчувственного, полыхающего огнем электронно–механического монстра.

Датчики накопителей энергии показывали половину боевой емкости. Он взглянул на счетчик снарядов. Орудийные погреба почти опустели. Андрей не поверил и посмотрел на хронометр. Он сражался почти тридцать минут!

В прицеле визора остались только две атакующие точки.

Он утопил клавишу на вспомогательном пульте, и по системе потек жидкий азот, охлаждая раскалившиеся отражатели орудий. Откинув лицевой щиток гермошлема, Андрей закрыл глаза и сжал виски. Его трясло. В голове кто–то пролил несколько капель расплавленного свинца Такова была плата за сверэффективную сенсорно–нейронную связь с компьютером башни. В моменты такой жуткой опустошенности он ненавидел машины и равно — создавших их людей. Но боль уходила, и он знал, что его вновь и вновь будет тянуть в рациональный и холодный мир виртуальной реальности.

Но это потом. А пока была страшная усталость и тяжкое отупение.

Андрей заставил себя открыть глаза и вызвать ходовую рубку «России».

Удивительно, но система интеркома работала. На мониторе связи появилось лицо второго вахтенного капитана.

— Пятый орудийный комплекс, лейтенант Воронцов, — устало доложил Андрей. — Сектор космоса в районе двигателей свободен от штурмовиков противника.

Капитан молчал, словно увидел безумца или выходца с того света.

«Черт побери, что должно произойти в рубке, если командир так смотрит на офицера, выполнившего приказ?.. Чем они там заняты?» — мысли роились среди боли и постэффектов боя, и вместе с ними росла злая обида.

— Отвечайте, капитан! — в бешенстве потребовал он.

Офицер молчал, и Андрей понял, что сейчас потеряет всякий контроль над собой. Перед глазами плавало видение изуродованных тел Курта и Сергея. Они отдали жизни, чтобы он прорвался, а этот…

Лицо вахтенного капитана исказила гримаса, в которой были гнев и страх. Животный страх перед какой–то неизбежностью…

— Поздно… — выдавил он, и от этого голоса мурашки побежали по спине Андрея. — Приготовься к смерти, сынок…

Монитор связи погас. Он сидел, совершенно ошалевший. Что за черт…

И в этот момент наступил СВЕТ.

Иначе это описать невозможно. Подходит только одно слово «СВЕТ». Он вспыхнул со всех сторон, так, что корабли, казалось, отбросили друг на друга резкие черные тени… Как будто гигантская фотовспышка осветила на мгновение происходящую во тьме драку.

Рука Андрея инстинктивно рванулась к пульту, но экран внезапно полыхнул белым огнем, раздался треск, в нос ударил специфический запах горящей изоляции… и вдруг все с грохотом и стенаниями рвущегося металла ухнуло куда–то в бездну…

Воронцов потерял сознание от внезапной перегрузки, но спасительное забытье длилось считанные мгновения. Автоматика боевого скафандра не могла позволить солдату валяться в беспамятстве, когда вокруг кипит бой, и острый укол иньектора сразу же привел его в чувство. К горлу подкатила тошнота от наступившей невесомости, но гораздо хуже было безошибочное ощущение чего–то страшного и непоправимого…

Андрей понял, что орудийную башню оторвало от крейсера.

В такие секунды главное — не потерять голову. Он поочередно включил телескопический обзор, сигнальный маяк и аварийный передатчик.

Тишина… Он еще и еще раз выходил на связь, пока наконец не понял бесплодности таких попыток.

Его отсек летел куда–то, беспорядочно вращаясь, экран радара был темен и пуст; ни единого шороха в коммуникаторе, ни команд, ни призывов о помощи. Лишь на приборной панели одна за другой вспыхивали красные предупреждающие строки:

«Термоядерный взрыв в пространстве. Суммарная мощность — 3 000 000 000 килотонн. Дистанция — 0,3 светогода. Время — минус семьдесят секунд».

«Вторичное излучение».

«Третичное излучение».

«Нагрев обшивки выше допустимого на 800 градусов».

«Функции защитного поля не восстановлены».

«Лазерное орудие — порядковый номер 5 — уничтожено».

«Система аварийного жизнеобеспечения включена».

«Ваш отсек преобразован в автономный модуль».

«Рекомендовано поддерживать предельный уровень личной защиты в течение пятидесяти часов».

«Угроза для жизни!»

Последняя надпись назойливо мигала.

***

Каждый из нас, прежде чем умереть, должен был сойти с ума. А ведь мы — я имею в виду целое поколение, — миллионы молодых парней на пятидесяти семи колонизированных планетах, — мы выросли, не зная боли и страха. Позже нас назвали «саженцами войны»…

Наверное, тому, кто прошел хотя бы одной, самой короткой тропкой галактической войны, уже невероятно трудно, почти невозможно верить, что мир был иным. Но я помню. Помню беззаботный смех матери, добрые глаза отца… Теплую воду пурпурного океана родной планеты. Помню свое ощущение безграничного покоя и счастья, какое бывает только у маленьких детей. Мир лежал у моих ног, такой огромный, удивительный и теплый. Он был моим.

И так было везде. Планеты, колонизированные в период Великой Экспансии [4], за четыре столетия окрепли, превратившись из диких и враждебных в развитые, цивилизованные миры. Мы были первым поколением, которому не нужно было бороться за выживание… но все наши мечты оказались втоптаны в грязь, смешаны с пеплом, заморожены вакуумом…

Я не обвинитель и не пацифист. Я профессиональный солдат, легализованный государством убийца, силой обстоятельств вырванный из порочного круговорота смерти и брошенный посреди ледяного, великого ничто, подыхать и думать…

***

…Два часа назад он был молод и полон сил, и вот теперь умирал медленно и страшно.

Его пересохшие губы что–то шептали, но за толстым стеклом гермошлема не было слышно ни звука.

Мониторы внутренней связи серебрились беспорядочным мерцанием точек… Многоярусные пульты управления потеряли свое многоцветье, экраны потускнели, подсветка панелей и датчиков погасла. Они умирали вместе с человеком.

Прошло всего несколько минут после того, как аварийный монитор выдал последнее сообщение. Сгоряча он не обратил внимания на суммарную мощность взрыва, да и в любом случае она показалась бы ему нереальной — не было в составе обоих флотов оружия, способного вызвать такой взрыв, пока он вдруг не почувствовал, как тупая боль принялась выламывать его суставы.

Нет ничего хуже осознания неизбежности. В панике взгляд Андрея заметался по приборным панелям. Три миллиарда килотонн…

К горлу подступила тошнота. Суставы уже не болели — они пылали, как и все тело…

Андрей понял — приборы не врут, и его отсек летит среди бушующего ада тяжелых частиц… и они каждую секунду неслышно пронзают его, разрушая клетки… Даже боевой скафандр был не в состоянии остановить всей радиации, и он стремительно превращался в эти секунды в кусок радиоактивного мяса…

Ужас сжал его горло ледяными, корявыми пальцами. Андрей вскочил, распахивая створки встроенных шкафов. В глубине одного ровно поблескивал ряд боевых скафандров высшей защиты. Он протянул руку, но в этот момент острая боль пронзила грудную клетку, и он повалился на пол, содрогаясь от внезапного приступа удушья.

И опять острые уколы иньектора вернули его в реальность.

Он никогда не был трусом. И по–настоящему страшно ему стало только сейчас. Страшно и отвратительно умирать…

Он собрал остатки сил и, приподнявшись, потянул на себя серые защитные оболочки. Гора скафандров накрыла его с головой, ослабляя беспощадный поток заряженных частиц, и он инстинктивно вполз в самую середину бесформенной груды…

Через несколько минут надежда сменилась отчаянием.

Андрей уже не мог шевелиться — он превратился в беспомощную куклу, в стороннего наблюдателя собственной смерти. Небытие накатывалось на него удушливыми черными провалами, чередующимися с минутами просветления, но и они были полны горячечного бреда. Говорят, перед смертью человек вспоминает жизнь… ничего подобного. Он все еще мучительно переживал свой последний бой…

Боль… Как больно… Его суставы выкручивало, тело жег огонь. Он хрипел, чувствуя на губах отвратительную, тошнотворную пену и… укол. Сознание взорвалось кровавым фейерверком и постепенно погасло, словно он упал в нежные объятия блаженной пустоты…

Он был… И в то же время не был…

Растерзанное сознание творит странные вещи.

…Огонь. Едкий запах горелой изоляции. Далекие взрывы и дрожь корпуса гигантского звездолета…

…Черное ничто гиперсферы. Томительное ожидание перед боем. И почти как трубный глас архангела смерти — спасительное избавление от неизвестности рев сигналов тревоги.

Они, затаив дыхание, следили, как их флот занимает позиции около мертвого, безымянного планетоида. На его орбите уже висела чудовищная бронированная сфера — звездная Крепость колонистов. На ней сейчас находился адмирал, и там же, в штабе флота, был сейчас отец Андрея.

Детекторы уловили возмущения пространства. Что–то пыталось вырваться в трехмерный континиум из адского Ничто, именуемого «гиперсфера»…

Андрей не знал, что это сражение войдет в историю как первый опыт «тактики прокола»… Он никогда не прочтет учебников, написанных для будущих поколений, но ему никогда не забыть, как голубые вспышки гиперпереходов внезапно засверкали прямо среди боевого построения флота Колоний…

В первой волне шли автоматические корабли–смертники. Около сотни ядерных взрывов расцвели в пространстве, превратив в обломки половину их флота, и вслед за ними, волна за волной, повалили боевые крейсеры Земли…

Сознание возвращалось к нему…

Он обливался потом, извиваясь от боли, пока по–настоящему не позавидовал мертвым. Боль огнем охватила все тело — нервные окончания погибали первыми, причиняя нечеловеческие страдания его мозгу.

Андрей возвращался в кошмарную реальность. Но у него больше не было желания жить. Зачем? Он ведь понимал — оторванная от корабля орудийная башня летит в никуда, в бездну, из которой нет возврата…

Он знал, как прервать эту пытку, но не мог дотянуться до личного бластера — гора скафандров намертво припечатала его к полу. Он захрипел и вдруг почувствовал, как горячие капли текут по щекам. Он не мог даже застрелиться…

Потом сознание вновь начало гаснуть. Его охватила чернота, в которой бешено вращалась светящаяся спираль. Она вкручивалась в воспаленный мозг, неся облегчение, и он тянулся к ней, страстно желая избавиться от непристойности собственной смерти… но тут, в который раз, сработали биосканеры боевого скафандра.

Зачем?!

Он проклинал пытавшуюся спасти его машину… Андрей хотел всего лишь умереть, но реаниматор был в состоянии выжать из замурованного в скафандре солдата всю его жизнь, до последней капли…

Черная бесконечность протянулась из прошлого в будущее.

Спираль то появлялась, то исчезала.

Потом наконец наступил абсолютный мрак.

Глава 2

Андрей очнулся спустя семьдесят часов.

Открыв глаза, он долгое время лежал, бессмысленно глядя на внутренние датчики гермошлема.

«Я все еще жив…»

Трепетные огоньки индикаторов дрожали у отметки «ноль»: ресурс боевого скафандра исчерпан полностью.

Вокруг была темнота и вонь. Андрей пошевелился, и одеревеневшее тело отозвалось тупой болью. От движения куча скафандров чуть сместилась, и в поле его зрения попала полоска красноватого света.

Он задыхался от слабости и запаха собственного тела. Кое–как перевалившись на бок, он выкатился из груды скафандров в красноватый свет двух аварийных ламп, освещавших орудийную башню. Все экраны были мертвы, как и пульты управления орудием, лишь на резервном мониторе тускло светилось несколько строк:

«Лазерное орудие — порядковый номер 5 — уничтожено».

«Ваш отсек преобразован в автономный модуль».

Андрей тупо смотрел на эти строки, на ощупь расстегивая замки скафандра.

Самое страшное, что только могло случиться, произошло именно с ним. За семьдесят часов его могли уже сто раз вытащить из изуродованной орудийной башни…

Он был списан в процент потерь и забыт.

Андрей настолько ослабел, что у него не было сил даже для отчаяния. Замки скафандра наконец поддались, и он, задыхаясь, содрал с себя герметичную оболочку вместе с комбинезоном и нижним бельем.

Он лежал на полу, чувствуя покалеченной кожей прохладу пористого пластика, и скупые слезы катились по его небритым щекам. В этот момент он ненавидел Фортуну, давшую ему шанс… Выжить ради того, чтобы умереть, — это могло показаться смешным, если бы не было так страшно и очевидно…

Его кожа обгорела, словно он лежал под лучами палящего солнца… Если не выбраться отсюда в ближайшие часы, то лучевая болезнь будет неизлечима. Ему срочно нужна квалифицированная помощь… Эта мысль помогла подняться на ноги и доползти до операторского кресла.

Он вскрыл неприкосновенный запас и сделал себе две инъекции обезболивающего и стимулятора.

Через несколько минут боль понемногу отступила. Пошатываясь, Андрей скормил утилизатору свой боевой скафандр и, надев чистый комбинезон, вернулся к терминалу компьютера.

Машина, как выражаются техники, «зависла».

Картинка на экране не менялась. Тусклый свет аварийных ламп говорил об отсутствии энергии в накопителях либо об обрыве в цепях питания.

Он отыскал кнопку полного перезапуска всей системы, уповая на стандартное программное обеспечение. Если внутри электронных схем ничего не сгорело, то машина сама должна произвести диагностику повреждений и тестирование памяти… А если нет? Рука Андрея застыла над пультом. Это была русская рулетка чистейшей воды. Вот сейчас он сбросит те программы, что еще работают, чтобы запустить «зависшие» блоки, а если ничего не заработает вновь?

Свет на секунду мигнул, когда его палец утопил клавишу «Reset».

Компьютер орудийной башни работал.

В углу центрального монитора промелькнули цифры тестирования памяти.

«Сбой питания».

«Ждите».

Он откинулся в кресле. Внутри многоярусных пультов управления и за пластиковыми панелями обшивки стен что–то жужжало и щелкало — это процессор машины, используя аварийный запас встроенных аккумуляторов, пытался найти неповрежденные цепи.

Свет вновь замигал, и вдруг ярко засияли обычные плафоны. С тихим щелчком включился регенератор воздуха, и по приборным панелям прокатилась конвульсивная волна огней.

Орудийная башня оживала.

Андрей невольно подался вперед, игнорируя сообщения машины, когда один из секторов обзорного экрана вдруг начал наполняться звездами.

…Огромный, кроваво–красный спрут растекся в пространстве, затмевая своим свечением звезды.

«Пространственные координаты объекта совпадают с координатами планетоида Y–047».

Сообщение компьютера не оставляло места для сомнений. Клубящаяся спиралевидная туманность была остатками той безжизненной планеты, на орбите которой в начале боя висела Крепость колонистов.

Планета была уничтожена!..

Не расколота ракетными ударами, не взломана гравитационными орудиями, а именно уничтожена…

Андрей не желал этому верить, но факты… Перед глазами вновь вспыхнул ослепительный свет, и он наконец понял, что означала та вспышка.

Планета была аннигилирована.

В полной прострации Андрей вновь повернулся к единственному уцелевшему обзорному экрану.

Туманность переливалась, по ее «щупальцам» зримо пробегали волны алого свечения. И на фоне этого знака вселенского апокалипсиса двигалось множество сверкающих точек. Их были тысячи.

Он понял, что тут не было победителей.

Перед его глазами проплывало кладбище обоих флотов.

***

«Выжить…» Эта мысль все настойчивее стучалась в сознание Андрея.

Он смотрел в стереообъем монитора и растворялся в окружающей модуль бездне; жуткое чувство потерянности и одиночества захлестнуло его, и это не было приступом агрофобии [5]… просто он вдруг перестал воспринимать себя винтиком огромной машины, — она была мертва, разбросана вокруг тысячами кусков металла и сотнями трупов. Цивилизация бросила его, ничуть не заботясь о дальнейшей судьбе Андрея Воронцова…

Он остался один.

Его окружали миллиарды километров холода и пустоты.

Андрей не хотел в это верить. Он не мог согласиться с безвыходностью своего положения и тем самым поставить себя перед неизбежностью новой агонии. Однажды пройдя через ужас медленной, осознанной смерти, он не допускал мысли о повторе.

«Сюда обязательно прилетят… Они обязательно вернутся, нужно только суметь дождаться!..»

Только много позже Андрей понял, что в тот момент упорно отказывался объективно оценить свое положение — он был ошеломлен, испуган, взвинчен. Он цеплялся за иллюзии… не принимая того, что трагедия этой битвы, этого флота навсегда останется его трагедией, а галактическая война уже укатила дальше, своей страшной кровавой дорогой…

***

В каждом отсеке боевого звездолета имелся автономный запас продуктов, воздуха и воды. Та ситуация, в которой оказался Воронцов — один, в дрейфующем обломке корабля, — была стара, как мир. Вся история покорения космоса изобилует подобными случаями, с похожими началами, но разными концами…

Технически проблему выживания при крушении решили давно, еще лет двести назад, но все равно спастись удавалось немногим. Дело было не в технике, а в разуме человека. Теперь Андрей пожалел, что не боролся со сном на лекциях по космической психологии.

Прошло всего семь суток с того момента, как Воронцов очнулся среди тусклого сияния красных ламп, а он уже успел вкусить от прелестей полного одиночества.

Черт… В двадцать лет невозможно серьезно относиться к таким занудным дисциплинам и готовиться к полнейшей изоляции, когда жизнь еще только началась!..

Одно он помнил очень четко. «Не смотрите в одну точку» — прозвище преподавателя космопсихологии — часто повторял: «Двумя основными причинами психических отклонений в замкнутом пространстве являются потеря надежды и физическое бездействие. Именно поэтому погибают девяносто процентов спасшихся…»

Им постепенно овладевала злость. Андрей слишком хорошо понимал, что он не герой. Оказывается, это совершенно разные вещи — пасть в бою или сдохнуть от тоски, одиночества и неизлечимой в таких условиях лучевой болезни…

Не потерять надежду… Легко сказать. Он вышагивал по орудийной башне, ел, спал, пока к исходу седьмых суток не понял, что начинает сходить с ума. В свое время события захлестнули двадцатилетнего парня своим бешеным водоворотом, неумолимый вихрь войны промчал его сквозь четыре года жизни и внезапно бросил тут, среди мрака, холода и трупов…

То, что раньше лишь брезжило на пороге сознания, вызывая смутное беспокойство, вдруг стало очевидным, стоило лишь немного поразмыслить…

Андрей понял, что умрет, и тогда запретил себе думать. Он вскрыл все шкафы, вытряхнул на пол их содержимое и, сидя среди кучи барахла, изобретенного для того, чтобы молодым парням было сподручнее уродовать друг друга, выработал новую концепцию бытия.

Его злость нашла выход, и от этого стало чуть–чуть легче.

У него был набор стандартных инструментов, запасные части к системе наведения, кипа справочников и схемы…

Чтобы не сойти с ума от тишины и одиночества, он выдрал консоль управления лазерным орудием и принялся за разборку.

Шли дни, и он начал терять ощущение времени. Копаясь в тонкой аппаратуре, Андрей уставал морально, но не физически. Тогда он вставал и начинал прыгать по тесному отсеку, отталкиваясь от стен, пока не выматывался окончательно. Иногда эти «тренировки» заканчивались приступами истерического смеха — он сам себе казался придурком, кривляющимся, как обезьяна… но кто мог его видеть и как по–другому двигаться, когда автономный гравитатор дает всего одну десятую привычной силы тяжести? По крайней мере, это помогало ему сохранить рассудок.

На самом деле ему было страшно. Он ненавидел себя за этот страх, но стоило вспомнить бесконечные часы агонии, как к горлу подкатывала тошнота. Он просто хотел жить. Он украдкой мечтал о том благословенном дне, когда сможет, вопреки всему, вернуться… Андрей грезил наяву о том часе, когда его нога вновь ступит на любую планету. Лишь бы над головой было небо, а под ногами земля…

Он работал, доводя себя до изнеможения, чтобы не думать, и все равно думал, мечтал и… работал.

Прошло девяносто два дня.

Он похудел, лицо приняло землисто–бронзовый оттенок. Руки Андрея были в ожогах и ссадинах, но теперь он досконально знал орудийную башню, в которой вновь функционировали радар и передатчик. Теперь он был уверен, что корабль спасателей не пролетит мимо, — его обязательно услышат, но он не заметил, как стал думать об этом совершенно равнодушно.

Чтобы закончить ремонт, ему осталось восстановить антенны.

Для этого он должен был покинуть отсек и выйти в открытый космос.

Облачившись в скафандр, который он заново укомплектовал и зарядил энергией, Андрей вышел из отсека в коридор, который когда–то вел на десятую палубу крейсера «Россия». Теперь от него осталось всего два метра — дальше проход закрывала аварийная переборка. Задраив ведущий в отсек люк, он включил откачку воздуха и подошел к герметичной перегородке. Впервые за три месяца одиночества он собирался покинуть свое убежище. Андрей нерешительно взялся за штурвал, и вдруг им овладело нетерпение. Лихорадочно открутив винтовой запор, он распахнул аварийный люк… и замер.

Впереди, насколько хватало глаз, расплескалась чернильная бездна гигантское око Вселенной, равнодушно взирающее на него миллиардом зрачков. Он непроизвольно отшатнулся…

Дозиметр скафандра встревоженно защелкал, выведя Андрея из прострации. Закрепив страховочный фал, он выбрался на поверхность. Быстро установив обе антенны, вернулся к люку, и только тогда позволил себе оглядеться.

Зрелище, представшее его глазам, угнетало и завораживало одновременно. Он стоял на бесформенном обломке корабля, у мрачного, уродливого провала. Поверхность орудийной башни покрывали потеки расплавленного металла, в нескольких местах наружу торчали взломанные при взрыве бронеплиты, и над всем этим царил скелет лазерного орудия. Прочнейшие балки его каркаса перекорежило, и оттого конструкция накренилась, став похожей на подбитую птицу. Две только что установленные антенны казались чужеродными вкраплениями среди царящего вокруг хаоса.

Пока Андрей рассматривал скелет орудия, что–то изменилось во мраке космической ночи. Согнутые опоры, казавшиеся серыми, вдруг окрасил нежно–розовый цвет, на глазах потемневший до вишневого. Андрей поднял глаза и понял, что происходит. Его обломок медленно вращался вокруг своей оси, и он только что стал свидетелем восхода туманности над смехотворно–близким горизонтом маленького небесного тела, в которое превратилась орудийная башня «России».

Однако это была только прелюдия. Внезапно во мраке один за другим стали вспыхивать яркие огни. Андрей внутренне содрогнулся от неприятной, но верной аналогии — это выглядело так, словно кто–то полоснул ножом по черному покрывалу пространства, и на нем проступили капли крови…

На самом деле он понимал: огни — не более чем обломки кораблей, освещенные кроваво–красным восходом туманности.

Их были тысячи, и в одном месте они уплотнялись, образуя неправильной формы шар. После нескольких минут наблюдений он понял — его отсек тоже сносит к этому скоплению, и в ближайшие недели он пролетит совсем близко от наводящего ужас сфероида.

По спине прокрался неприятный холодок. Что он мог противопоставить законам небесной механики? Рано или поздно его неуправляемый дрейф закончится столкновением с кладбищем изувеченных кораблей…

Он уже не отчаивался. Казалось, Андрей понемногу утратил подобные чувства. Каждый день, проведенный в борьбе с самим собой, изменял его отношение к превратностям судьбы, но это не было возмужанием — он попросту свыкся с постоянным чувством опасности, и оно притупилось, потеряло остроту…

Несмотря на тревожное пощелкивание дозиметра и непроизвольный страх перед черной бесконечностью пространства, он пересилил желание юркнуть в спасительный отсек. Собственная беспомощность раздражала и отчасти придавала сил. Он почти физически ощущал свое одиночество.

Сделав неуверенный шаг вперед, он зацепил карабин страховочного фала за погнутую стойку орудия и начал осторожно карабкаться через баррикаду вставших на дыбы бронеплит.

Преодолев двенадцать метров исковерканной обшивки, он взмок и выбился из сил. На остекленевшей от адской температуры поверхности было практически не за что зацепиться, и Андрей постоянно рисковал сорваться. Волочившийся следом тонкий трос ничуть не придавал ему уверенности — бездна пространства пугала до тошноты, и Андрею казалось, что стоит потерять контакт магнитных подошв с металлической броней, и космос поглотит его, несмотря на страховку.

Наконец, в последний раз подтянувшись на дрожащих от усталости руках, он перевалил за торчащую из обшивки бронеплиту и увидел два оплавленных полушария, прилепившихся слева от орудия.

Это были резервуары со сжиженным азотом — его единственная надежда хоть как–то скорректировать дрейф своего обломка. Сжиженный газ был способен выполнить функцию простейших струйных рулей, оставалось только придумать, как выпустить его в нужный момент и в нужном направлении…

Андрей прополз еще несколько метров и тщательно осмотрел клапаны системы аварийного сброса азота. Они оказались оплавлены, как и вся обшивка. Перед глазами от напряжения мельтешили разноцветные искры. Привалившись спиной к выпуклому борту, он мрачно взглянул на сфероид, вновь поразившись этому ирреальному образованию.

Он еще не знал, что там ждет его судьба.

***

Обломки…

Тысячи тонн покореженного металла и расплавленного пластика…

В мрачном коридоре, среди плавающих в невесомости мертвых тел, кто–то нетвердой рукой вывел на стене: «Помоги нам Бог…» Обломки крейсеров и транспортов, космических ремонтных баз и легких разведывательных кораблей, миллиарды киловатт энергии, тысячи рабочих часов, чьи–то страх и ненависть, любовь, мудрость и глупость — все смешалось в единой усыпальнице, как будто здесь расположилось кладбище самих надежд человечества.

Обломки великой битвы — зловещий памятник тем, чьи тела, законсервированные вакуумом от тлена, обречены вечно плавать во мраке кораблей, ими же созданных. Не горький ли конец для существ, чей разум сумел постичь звезды, но оказался бессилен унять собственные амбиции?

Большинство обломков, подчиняясь гравитации туманности, собрались вместе. Их единение было столь же капризно и непрочно, как не скрепленная цементом кладка, — корабли находились в постоянном хаотическом движении, внутри незримой сферы, за границы которой им не позволяло уйти взаимное притяжение. Бесшумные столкновения были тем более зловещи, что оценить их силу казалось делом невозможным. Бронированные борта деформировались, надстройки сминались и обламывались. Иногда энергия столкновений плавила металл, и изувеченные звездолеты соединялись в местах удара. Некоторые корабли застревали друг в друге.

Казалось, жизнь навсегда покинула это место.

Но ведь кто–то вывел те слова…

***

Еще трижды Андрей выходил в космос, прежде чем сумел отвернуть один из кранов системы аварийного сброса азота. Скопление обломков приближалось. Сначала ему казалось, что отсек пролетит мимо, но по мере сближения с уродливым, сверкающим сфероидом его крохотный модуль все сильнее отклонялся к центру гравитации.

Вокруг начали появляться обломки. Они безмолвно проплывали мимо, оскалившись безобразными пробоинами, ввалившимися внутрь расплавленными бортами. Из десантного бота, словно изломанные руки, торчали погнутые стволы лазерных орудий. Следом за ним летел, медленно вращаясь, земной крейсер. Внимание Андрея привлекли распахнутые створы десантного шлюза и облако черных точек, парящее около него. Часть из них, из–за вращения крейсера, растянулась, окольцовывая корабль, словно порванные бусы…

Модуль начало разворачивать. Крейсер имел ощутимое поле тяготения. Андрей приник к иллюминатору, решая, стоит ли бежать на поверхность, чтобы открыть вентиль. Траектория его движения вела к распахнутому шлюзу. Там должен быть кислород. От этой мысли ему стало хорошо. Кислород, еда, мощный передатчик и, может быть, люди!..

Следующий час прошел в томительном ожидании. Его отсек попал в гравитационное поле крейсера, и тот тащил его в космос, удаляясь от массы обломков по вытянутому эллипсу. Черный провал десантного шлюза надвигался, неотвратимо, как судьба. Не выдержав, Андрей надел скафандр и выбрался наружу.

Эти дни заметно прибавили ему ловкости. Он вполне освоился с бескрайней бездной, кровавыми бликами и ощущением полнейшего одиночества. Закрепив страховочный фал, он включил магнитные присоски сапог и выпрямился, стоя на броне своего отсека.

Одна из черных точек летела прямо на него, да и другие начали отрываться от плотного скопления, обтекая по сторонам модуль, который входил почти что в центр облака. Андрей присмотрелся.

Сначала он различил руки, потом увидел отблеск на стекле гермошлема, и вдруг смутное видение укрупнилось во всех кошмарных подробностях. Он летел среди трупов…

Это были десантники. Корабль брали штурмом — серые спецназовские скафандры были раскроены лазерными лучами, и черная кровь ледяными потеками кристаллизовалась вдоль обугленных ран. Сквозь осколки лопнувшего забрала он видел молодые, изуродованные агонией лица и огромные пустые глаза…

«Космос был нам тесен…» — внезапно подумал Андрей, осознавая чудовищную нелепость и надуманность этой фразы. Они освоили крохотный клочок бескрайнего пространства, где есть еще тысячи девственных планет, и, едва покорив его, стали убивать друг друга, подчиняясь законам экономического и социального развития, а точнее, своей сущности, стадному инстинкту, отсутствию личного разума, когда кучка параноиков сшибала их лбами, заставляя молодых парней уродовать друг друга…

Он мог быть на месте этих десантников и плыть комком заиндевевшей плоти, став спутником изуродованного крейсера, в безымянном секторе космоса.

Он больше не верил ни во что… Тела проплыли мимо, едва не задевая его раскинутыми руками, а следом уже надвигались новые, и еще десятки обтекали его со всех сторон.

Андрей уже не мог страдать — он лишь смотрел на них пустыми от боли глазами и понимал, что никогда больше не будет счастлив, даже если останется жив… Подобная память не умирает, и время бессильно против таких воспоминаний.

***

В глубинах боевого центра искалеченного крейсера щелкнуло несколько реле. Люди погибли. Корабль разгерметизирован, почти начисто лишен энергии, но те, кто плавал сейчас в вакууме вокруг обломков своей твердыни, создали совершеннейшие системы уничтожения. Их машинам не было равных.

Цель, появившаяся в зоне действия последнего функционально пригодного сферорадара, была смехотворна — кусочек протоплазмы на металлическом обломке модуля лазерного орудия, но это была цель. Компьютер не ощущал разницы и для него не существовало бесцельности действий. Он был запрограммирован и продолжал войну. Электромагниты точной наводки бездействовали, как и большинство вспомогательных сервомоторных систем, потому ствол вакуумного орудия, конвульсивно дернувшись, смог избрать лишь общее направление на цель. В беззвучии вакуума электронный затвор дослал первый снаряд, и борт крейсера в последний раз озарили отрывистые вспышки выстрелов. Пятый снаряд из обоймы перекосило, и он не пошел в ствол, но цель была поражена на девяносто процентов: атакующий боевой отсек получил пробоину, из которой вырвалась мощная струя газа, и реактивная сила поволокла его прочь от крейсера, в сторону шарообразного скопления поврежденных кораблей.

Был ли поражен управляющий модулем человек, компьютер не знал, но теория вероятности говорила не в пользу волочившегося позади модуля на страховочном фале кусочка протоплазмы.

В умирающем корабле включился диск–кристалл, занося в бортовой журнал очередную победу крейсера «НОРД» над кораблем противника…

Глава 3

– …Хью, давай уберемся отсюда! — отрезал Номад, отворачиваясь от экранов внешнего обзора.

Эрни Хьюго с удивлением посмотрел на напарника.

— С каких это пор ты стал бояться мертвецов, Ном?

Берг молча откатился в кресле к резервной панели и сделал несколько переключений. Затем протянул руку и взял чашку с кофе.

— Клянусь змееедами Прокуса, они причинили нам материальный ущерб, и мы вправе его возместить! — взорвался Хьюго. — Какого дьявола ты испугался?!

Кофе оказался слишком горячим. Номад сделал большой глоток и, обжегшись, сердито фыркнул, едва не подавившись. Поставив чашку на место, он угрюмо вперился в обзорный экран, в стерееобъеме которого среди чернильной бездны пространства переливался всеми оттенками красного гигантский, клубящийся спрут. Эта ядерная клоака находилась точнехонько на месте облюбованного ими планетоида, где они с Хьюго устроили замаскированный склад товара.

Планета была аннигилирована, об этом однозначно сообщил бортовой компьютер, а на орбитах вокруг ее останков кружили тысячи металлических обломков…

Один из мониторов постоянно вырисовывал опознавательные контуры кораблей, по мере того как они проплывали в поле зрения двух бортовых телескопов.

— Эрни, ты понимаешь, что это значит?

Хьюго состроил рожу, означавшую наивное недоумение, но Номад не был расположен к обычной шутливой перебранке. В глазах космического бродяги таился неподдельный страх.

— Это галактическая война, Хью, — негромко констатировал он.

— Ну что ты паникуешь?! — вновь не выдержал Эрни. — Какого дьявола ты вдруг заартачился? Да, я вижу, от этой кучи металлолома прет радиацией на сотню парсек, ну и что? У нас есть защита, есть дезактиваторы, дистанционно управляемые роботы! Нет, ты только посмотри сюда! — Он ткнул пальцем в монитор, где в этот момент разворачивался контур и характеристики очередного изувеченного корабля. — Боевой крейсер Земли! Наша посудина трещит по швам, реакторы истощены, а тут… — Он блаженно закатил глаза. — Мы всего за месяц отгрохаем себе такой крейсер, что чертям завидно будет! — Эрни еще раз посмотрел на напарника и добавил уже безо всякой иронии: — Знаешь, Ном, люди получают только то, что сами заслужили. Если бы все работали, как мы с тобой, добывая кусок хлеба, им некогда было бы бить друг другу морды!..

Номад сокрушенно покачал головой, но так ничего и не ответил — его опередил бортовой компьютер. Как раз в этот момент передатчик их корабля, в автоматическом режиме менявший частоты связи, дошел до волны длиной 21 сантиметр [6], и в рубке внезапно забился сигнал:

— SOS!.. SOS!.. SOS!..

Хьюго быстро ввел несколько директив в компьютер, и уже вскоре бортовые радары взяли пеленг объекта.

— Аварийный передатчик скафандра, — разочарованно сообщил он.

— Найди его, — попросил Номад, пододвигая кресло к пульту управления.

— Да обыкновенный труп, ты же знаешь эту автоматику…

— Хью, найди мне его.

— Ну, как хочешь. Сейчас. Только потом мы полетим туда и слепим себе новый корабль, идет?

По мониторам рубки побежали сообщения:

«Идет поиск».

«Координаты цели».

«Увеличение квадрата».

«Объект обнаружен».

В объеме главного монитора материализовалось изображение.

Во мраке космоса, медленно вращаясь, проплывала изуродованная орудийная башня. Ее броня была оплавлена, фермы креплений лазерных орудий скручены и покорежены, а сзади, за обломками гигантских полозьев суппорта, по которым некогда башня выдвигалась из корпуса космического корабли в космос, на тонком, едва различимом тросе волочилось человеческое тело в боевом скафандре. Аварийные проблесковые маяки на плечах и гермошлеме мерно вспыхивали ослепительными зелеными искрами.

— Ты смотри, сигнал зеленый! — удивился Хью. — Канули?

Номад угрюмо кивнул, повернувшись к панели управления маломощными ионными двигателями. он и сам не мог понять, откуда у него внутри это чувство надвигающейся беды…

***

Его разбудила музыка.

В это трудно было поверить. Мозг Андрея еще находился в плену травматических воспоминаний, но сквозь круговерть сошедших с ума звезд и остервенелых вспышек вакуумного орудия он воспринимал иную реальность: приглушенную музыку, негромкие голоса и сладостный запах антисептика…

Он приоткрыл глаза.

Полумрак. Запах дезинфектора стал резче. Сквозь поляризованную стену пробивался тусклый свет.

За стеной двигались две смутно очерченные тени.

Резкое движение. Силуэт мужчины застыл в напряженной позе. Длинный стержень в его руке приподнялся. Почти одновременно Андрей услышал сухой щелчок, как будто столкнулись два шара из кости, затем мягкий, приглушенный удар и тонкий зуммер…

Андрей привстал. Укрывавшая его ткань соскользнула на пол. Он не сомневался, что находится в воображаемом мире. Разум подсказывал очевидную вещь — он погиб, и его тело летит в пространстве, среди вечного холода, но умирающий мозг собрал для него этот странный, призрачный мир… Эти тени…

Пол был холодным. Он сделал несколько неуверенных шагов и приоткрыл дверь.

В нос ударил запах сигаретного дыма.

Он зажмурился от яркого света, а когда открыл глаза, то со всей очевидностью понял, что либо сошел с ума, либо действительно умер.

В центре восьмиугольного помещения расположился обыкновенный, обтянутый зеленым сукном бильярдный стол. У дальнего конца стола, опираясь на кий, стоял космический волк из детских снов — седые, обвислые усы, наголо бритая голова, покрытая ровным бронзовым загаром кожа, замшевая жилетка, небрежно прикрывающая мускулистый торс…

— Ну, ну… только ты полегче, парень… — раздался за спиной Андрея смешок.

Тысячи мыслей вихрем пронеслись в голове Воронцова.

Эти люди не были призраками.

Все реально!..

Его спасли!

Он почувствовал холод, и до него внезапно дошел смысл сказанного. Опустив глаза, он несколько секунд смотрел на свое абсолютно голое тело и вдруг расхохотался, хрипло и облегченно. Его спина коснулась пластикового косяка, и он бессильно сполз по нему, сотрясаясь от душивших его всхлипов.

Несколько мгновений они ошарашенно смотрели на Андрея, пока губы Номада не тронула улыбка; потом он не выдержал и тоже фыркнул. Через секунду к ним присоединился Эрни.

— Ну вы даете, мужики… — простонал он, доставая новенький комплект полетной формы. — Держи, — он протянул сверток Андрею и махнул рукой по направлению второй двери. — Душ там, в конце коридора, — пояснил он. Справишься?

Андрей кивнул.

— Давай, вали. Знакомиться будем за обедом.

***

Робот–бегунок ловко передвигался по темным коридорам погибших кораблей. Он был прост и функционален. Электронная память машины содержала единственную задачу — отыскать неповрежденный двигатель заданной конфигурации, демонтировать его и доложить на корабль.

Пока что поиски были безуспешны. Бегунка не интересовало ничего из происходящего вокруг, он даже не вел записи единственной, укрепленной на паукообразном теле видеокамерой.

А зря. Вокруг него, в зловещем мраке залов и переходов, в провалах между кораблями и на покоробленных внешних палубах понемногу закипала разбуженная его перемещением жизнь.

Тысячи боевых машин ждали в холоде и тиши вакуума своего часа. На их контрольных панелях уже много месяцев тлели искорки индикаторов у надписей «Активация». Они были готовы вступить в бой, когда чудовищный взрыв аннигилированной планеты положил конец обоим флотам, превратив в обломки могучие звездные корабли. Но боевые машины в большинстве своем уцелели. Они лишились руководства — с момента активации больше не поступало никаких команд из компьютерных центров базовых кораблей. Но каждый из роботов имел автономную программу, которая автоматически запускалась спустя определенный период времени. Машины были слишком дорогими и сложными, чтобы люди допустили их простой. При программировании использовался огромный опыт войн. Допускалась возможность гибели командного состава или всего подразделения, в которое входила та или иная боевая машина. И тогда вступала в действие автономная программа, основанная на принципе сигнала свой — чужой. Все объекты, не подающие сигнал «я свой», автоматически заносились в каталог целей. Затем по степени их активности определялись приоритеты. Потом следовало стандартное предупреждение и предложение о сдаче. Если после этого не поступало сигнала «я свой» либо активность объекта не становилось равной нулю, включалась фаза активных действий, и боевая машина приступала к исполнению своей основной функции — уничтожению техники и живой силы противника.

Эта фаза могла быть приостановлена или прервана в трех случаях:

Уничтожение всех целей.

Приказ о прекращении боевых действий из командного пункта.

Полный расход боекомплекта и энергоресурса.

Конечно, те, кто проектировал боевые машины, не рассчитывали на такое невероятное стечение обстоятельств, как полное уничтожение всех командных центров с обеих сторон. Тысячи активированных боевых машин с работающими автономными программами ждали своего часа. Нужна была любая цель, чтобы сорвать первый камушек, который тронет за собой лавину.

Таким камушком и стал бегунок.

***

Настроение у Андрея было паршивым.

Он просмотрел всю память бортового компьютера, но не нашел в ней ничего похожего на звездную Крепость. Ни один обломок не подходил под заданный им компьютеру контур. Значит, отец жив. Именно орбитальная станция несла на борту оружие, уничтожившее планету, в этом мог усомниться только ребенок, не имеющий никакого представления о технике.

Андрея в данный момент не трогал сам факт существования аннигиляционной установки. Все, что предсказано и обосновано теорией, рано или поздно воплощается на практике. Колонисты создали его и в критический момент боя применили новое оружие, чтобы уничтожить флот Земли.

Маленькая поправка — сотни растерзанных кораблей колонистов, бившихся в тот момент в космосе, были принесены в жертву. Тысячи отчаявшихся солдат были брошены в ядерный котел решением нескольких человек, среди которых был его отец!

Может быть, Андрей нашел бы в себе силы оправдать этот поступок… если бы высшие офицеры разделили общую участь или хотя бы послали сюда спасательные корабли… Но нет, они ударили в планету и скрылись в гиперпереходе, спасая собственные шкуры, и не послали сюда корабли, в страхе запятнать свою репутацию…

«Отец… Как ты мог? Как ты можешь после этого дышать, жить, смотреть в глаза матери?.. Ты помнишь, как говорил мне: «Сын, пора становиться мужчиной». Я стал им, а ты?! Ты подставил меня, списал в процент потерь, а сам остался жить… Ради какой цели? В чем находишь ты оправдание и в чем ты его найдешь, когда я вернусь?..»

В этот момент Андрей хотел одного — вернуться и узнать, что орбитальная станция испарилась в пламени полного ядерного распада, не оставив ни одного обломка, или по крайней мере, что его отец выполнил свой долг, уйдя из жизни после бессмысленной, пирровой победы…

…Андрей не знал, что этому не суждено сбыться.

Бегунок уже сделал свое дело и деловито радировал о найденном двигателе, но на протяжении его пути через сфероидальное скопление обломков, в темных глубинах боевых палуб уже зажглись инфракрасные прожектора, и боевые машины тронулись вслед паукообразному роботу…

Спустя пятьдесят минут локального времени отряд роботов Земного альянса в поисках бегунка поднялся на боевую палубу крейсера колонистов, где в обманчивом оцепенении ждали своего часа десятки машин Свободных колоний.

Данте не подозревал, что так начинается ад.

***

Никогда Номад Берг не чувствовал так остро свою уязвимость.

Двигатели его корабля были демонтированы, и впервые за многие годы тот не мог сорваться с места по первому приказу хозяина.

Рассуждения Хьюго о том, что десять часов, необходимые для доставки и монтажа новых силовых установок, — это не срок, мало утешали Номада. Он боялся этого места и не пытался скрыть свой страх. Все вокруг пропиталось страданием и смертью. Тысячи мертвых тел плавали в темных коридорах и отсеках изуродованных кораблей…

Номад встал из–за пульта управления, со злостью посмотрев на ровную шеренгу мониторов. Все было готово к приему двигательной установки, и оставалось самое мучительное — ждать. Прошло уже три часа с того момента, как Хьюго с командой роботов исчез в недрах сфероида.

Номад раздраженно закурил и вышел в центральный салон.

Андрей томился ожиданием, сидя у прозрачной скорлупки реанимационной камеры, которую Хьюго приспособил для двухлетнего малыша. Мальчик спал, смешно раскинув руки, и его посапывание наполняло грубое и функциональное пространство отсека каким–то трогательным уютом.

Номад застыл в дверях. Сутулая фигура Андрея резко диссонировала с безмятежными чертами ребенка, словно между ними была незримая стена.

Он вздохнул, направляясь к бару.

— Выпьешь?

Не дождавшись ответа, он налил два бокала и протянул один Андрею.

Тот взял, равнодушно глядя в пол.

— О чем задумался, солдат? — спросил Номад, стараясь разогнать гнетущую тишину, и тут же пожалел о своем ироничном тоне. В глазах молодого парня вспыхнуло вдруг такое яростное пламя, что Берга по спине продрал ледяной озноб.

— Мы все погибнем… — выдавил из себя Андрей.

Ему безумно хотелось жить, но он–то знал, что война охватила весь освоенный людьми космос. Ни он, ни кто–либо другой уже не мог остановить бешеного танца смерти. Лавина галактической войны сметет человечество, оставив лишь единицы таких, как он, — постаревших без времени ребят, обожженных и наделенных запоздалым пониманием сути вещей.

— А как хочется жить… — яростно выдохнул он.

Номад хотел возразить, но осекся. Он понял, что не знает нужных слов.

— Оставайся с нами, — наконец нашелся он. Подумай, ведь тебе не хочется вновь стать одним из миллионов, идущих на смерть.

Андрей поднял голову.

— Спасибо. — В этом слове прозвучала горечь.

Он опрокинул в себя содержимое бокала и, закурив, откинулся на спинку кресла, чтобы дым не летел к колыбели.

— Мы все эгоисты, — внезапно сказал он, словно продолжая оборванную мысль. — Мы как чума. И только, вляпавшись в дерьмо, начинаем барахтаться, постигая извечные ценности, которые открыты за тысячи лет до нас…

Номад вдруг разозлился:

— Это ты, философ, извини, загнул. Ты не забудь, что защищал свои планеты. А если не веришь мне, посмотри на пацана. Я видел его родителей, расстрелянных в упор! Пацифизм тоже хорош только до определенной степени…

В этот момент корабль потряс удар.

Реанимационную камеру качнуло, Номада сбило с ног, и его проклятия смешались с плачем проснувшегося мальчика. Палуба под ногами вибрировала.

— Скафандры! — приказал он, вскочив на ноги.

Андрею не нужно было повторять дважды. Корабль еще раз тряхнуло. Где–то гулко взвыла сирена.

Когда он вбежал в салон с тремя гермокостюмами высшей защиты. Номада там уже не было, лишь малыш заходился беспомощным криком в своей колыбели. Схватив цилиндр индивидуальной аптечки, Андрей сделал ему укол снотворного и стал натягивать скафандр. Пока он возился с креплениями, ребенок в последний раз судорожно всхлипнул и затих, безвольно опустившись на дно реанимационного саркофага.

Андрей бережно поднял маленькое тельце и уложил его во второй скафандр. Включив автоматическую подачу кислорода, он убедился, что все работает исправно, и наглухо застегнул крепления. Скафандр слегка надулся, вспыхнул голубой индикатор на предплечье, что означало нормальную герметизацию.

Теперь уже по всему кораблю неистово выли сигналы тревоги.

— Номад, что у тебя, ответь! — спросил Андрей, включив коммуникатор.

— Не могу разобраться. Вижу какой–то отблеск на броне соседних кораблей. Хьюго не отвечает.

Радар показывает приближение шести объектов…

О, черт! У них характеристики планетарных танков!

Андрея передернуло.

Закрыв забрало своего гермошлема, он прикрепил скафандр с малышом на грудь, стянув его пустые рукава самоклеящейся лентой, и выскочил из салона.

Он был на полпути к рубке, когда корабль снова тряхнуло. Андрей упал на спину, чтобы не придавить ребенка, скорее почувствовав, чем услышав протяжный вой уходящего наружу воздуха. Противоположная стена вдруг начала удаляться, по полу обозначился ровный, расползающийся срез, в котором одиноко сверкнула звезда…

Лазерный луч развалил посудину свободных торговцев пополам…

Поднявшись на ноги, Андрей ощутил невесомость. Отключились генераторы искусственной гравитации. Оттолкнувшись от пола, он пролетел последние несколько метров и втиснулся в полуоткрытую дверь рубки.

Тело Номада плавало в вакууме, окруженное ореолом алых капель. Рядом парили вывалившиеся из пирамиды импульсные винтовки.

Ноги подкашивались от ярости, бессилия и непонимания, но мышцы действовали помимо разума. Схватив проплывавшую мимо винтовку, он вылетел в коридор и заскользил вдоль стены по направлению к шлюзу.

Берг умер от мгновенной декомпрессии. Его легкие просто взорвались.

Андрей нырнул в черноту и включил передатчик.

— Хьюго, где ты?!

— А, черт… — донеслось сквозь помехи. — Я тут, рядом с кораблем. На нас напали боевые машины!

— Уходи! — крикнул Андрей в коммуникатор, мгновенно сообразив, что случилось. — Спрячься где–нибудь и не шевелись. Выключи все системы скафандра, кроме подачи кислорода и обогрева! Ребенок со мной, я найду тебя!

Тишина.

Затем в коммуникаторе что–то прохрипело, и в уши Андрея ударил истошный вопль.

Он вынырнул из шлюза во мрак, освещаемый вспышками стационарного лазера. В вакууме кипел бой. Шесть боевых машин сошлись в смертельной схватке, полосуя друг друга лучами лазеров, и среди этого хаоса плыл изуродованный двигатель, и рядом — обезглавленное человеческое тело…

Андрей вновь остался один.

Он рванулся к ближайшей пробоине и скрылся в недрах корабля. Разворачиваясь в узком коридоре, он задел грудью за переборку и почувствовал, как зашевелился внутри второго скафандра беспомощный комок.

Их было двое.

И они были обречены.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СФЕРОИД

Кровавый шар во мраке ночи

Парит по воле — мертвецов,

Обитель смерти. Кто захочет

Взглянуть в безносое лицо?

Кто сможет под огнем машин

Средь холода стальных развалин,

Оставшись навсегда один,

Сказать: «Я жив. И я нормален»?

Глава 4

Впереди царил мрак.

Семка приподнялся на локтях и глянул поверх нагромождения покореженных балок. Бледный луч фонаря выхватил из тьмы серые бронеплиты палубы звездолета. Взгляд мальчика скользнул по ним, отметив сохранившиеся кое–где осколки облицовочного пластика, несколько изувеченных взрывом силовых установок, и остановился на огоньках звезд, которые были отчетливо видны сквозь уродливую пробоину в борту корабля.

За несколько минут наблюдения ни одна тень не заслонила звезды, и он решил, что можно двигаться дальше.

Покинув укрытие, Семка в плавном прыжке преодолел отделявшие его от пробоины метры, пристроился у ее края и осторожно выглянул наружу.

На несколько секунд он ослеп — в глаза ударил отраженный от металлической равнины красноватый свет пульсирующей во мраке космоса туманности. Семка напрягся, стараясь слиться с серым фоном брони, — в эти секунды мальчик всегда оказывался беспомощен, из–за заклинивших светофильтров старенького гермошлема, починить которые оказалось выше его сил…

Наконец глаза свыклись с ярким мерцанием, и Семка начал узнавать знакомые очертания некоторых вершин.

Это было жуткое, жалкое и одновременно — завораживающее зрелище. Огромный сфероид, у поверхности которого он находился, сиял в красном свете туманности, словно кристалл со множеством граней, составленных из сотен покалеченных космических кораблей. Семка не понимал, что по сути — это скопление хлама, собранного воедино силами гравитации. Корпуса кораблей щерились безобразными пробоинами, выставив наружу остовы механизмов или хрупкую паутину переломанных антенн…

…Очень давно тут сошлись в схватке два космических флота, и уничтоженная планета, все еще умирающая в виде клубящейся, кровавой туманности, была немым свидетелем и одной из многих жертв того боя…

Отец говорил ему, что победителей не было, но Семка не понимал смысла этих слов.

Шло время, и разрозненные осколки битвы, подчиняясь законам небесной механики, начали собираться вместе. Те, что имели высокие кинетические скорости, навсегда покинули систему погибшей звезды или стали ее дальними спутниками, но основная масса кораблей образовала неправильной формы шар диаметром около ста километров.

Так в глубинах космоса возник этот мир, краткая история которого полна трагизма, беззвучных катастроф, взрывов и столкновений. Прошло много лет, прежде чем он обрел некоторую стабильность: обломки крейсеров сбились наконец плотнее, и новоявленная планетка закружила по эллипсу орбиты вокруг клубящейся ядерной клоаки, увлекая за собой длинный хвост более мелких обломков…

…Семка не собирался задерживаться у пробоины дольше, чем того требовала безопасность. Открывшиеся его взгляду дикие картины вздыбленного стального ландшафта ничуть не тронули воображение мальчика — он нашел знакомые ориентиры и осторожно двинулся вперед. Семка не знал истории возникновения туманности и металлического шара, и ему Не было до них никакого дела.

Что–то жуткое и нереальное проглядывало в маленькой фигурке, торопливо пробирающейся по разрушенным палубам безвозвратно погибших кораблей; в вечной тишине, мраке и холоде космической ночи, снедаемый голодом и беспокойством, он шел слишком уверенно и осторожно… Искореженные переборки, узкие вертикальные шахты, темные залы с застывшими механизмами это был его мир, мир маленького мальчика и холодного металла.

Сегодня ему исполнилось двенадцать лет, и, как никогда за последние дни, он чувствовал собственное одиночество и бессилие. Осунувшееся лицо за прозрачным пластиком шлема ясно хранило следы перенесенных страданий…

Семка сделал несколько шагов и остановился, ухватившись левой рукой за свисавшую с потолка коридора балку. В правой руке он сжимал снятый с предохранителя плазменный излучатель MG–90. Мальчик почувствовал впереди опасность, но никак не мог понять, откуда она может появиться. На глаза навернулись слезы — свыкаться с мыслью о полном одиночестве было жутко…

Несколько секунд он настороженно вглядывался в темные глубины простирающегося перед ним зала. До дома оставалось пройти всего несколько сот метров. Этот путь был отлично знаком ему, и внешне все вроде бы выглядело как всегда, но первое правило, которое он усвоил в сознательной жизни: «не доверяй спокойствию и пустоте», уже давно вошло в разряд бессознательных привычек. Семка машинально поднял с пола кусок трубы и швырнул его вперед.

Бесконечность полусферического зала внезапно озарила серия голубых молний; труба брызнула каплями расплавленного металла и испарилась.

Счет пошел на секунды.

Гибкое тело метнулось под защиту полуразрушенного пульта. Пальцы сами сжали гашетку, и плазменный разряд разнес несколько кубических дециметров металла там, откуда по трубе ударила очередь.

Упав на пол, мальчик не остановился, а перекатился дальше и нырнул в вертикальную шахту как раз в тот момент, когда новая серия вспышек разнесла пульт, за которым он прятался секунду назад.

Пролетев несколько метров, Семка притормозил падение, и, как оказалось, вовремя: вертикальный тоннель внезапно оборвался, и он повис, чудом уцепившись за крепежную скобу. Тусклый конус света от фонаря выхватил из мрака фрагмент грузового отсека. Лететь предстояло еще метра три, и мальчик не колеблясь разжал пальцы.

Этот зал был ему знаком. Уверенно свернув в проход между пустыми стеллажами, он боком влез в шахту грузового лифта. В этот момент в его душе не было ничего, кроме ненависти, которая вытеснила все остальные чувства. Яркие всплески энергетических разрядов, беззвучно разлетающиеся осколки пульта, внезапность атаки — все это напомнило ему об утрате. Перед глазами Семки встала похожая картина, намертво впечатанная в память: вспоротый выстрелами мрак, гротескные очертания боевого робота и заслонившее его, Семку, сгорающее в плазменном вихре… Он не знал, сколько прошло времени после гибели отца… Память мальчика хранила в себе лишь отрезок бесконечности, наполненный болью утраты, одиночеством и горем…

Наверное, он дошел до предела морального истощения: инстинкты отступили, и сейчас ему было безразлично — жить или умереть… Этот робот мог оказаться тем самым, что убил отца!..

Цепляясь одной рукой и ногами за скобы, он вскарабкался по стволу шахты и выбрался на палубу, где минуту назад был атакован. Его душили ненависть и слезы. Гибкий, как кошка, решительный и быстрый, как воплощение смерти, несчастный и не осознающий полной меры своего несчастья двенадцатилетний мальчик скользнул вдоль стены, и мрак — хозяин этих залов, сомкнулся за его спиной…

Фонарь шлема был предусмотрительно погашен, и Семка различил впереди тусклое, красноватое пятно. Это светился нагретый металл. Пятно медленно удалялось, по диагонали пересекая помещение. Мальчика охватила дрожь. «Значит, я попал!» — подумал он, прислонясь к стене и поднимая MG.

Серия голубых солнц вспорола тьму. Впереди взметнулась стена беззвучного пламени. Семка инстинктивно зажмурился, чтобы сберечь глаза, и не видел, как из расстрелянного мрака вырвались очереди ответного залпа, превратив часть стены в фонтаны горячих брызг.

Он уцелел, но был окончательно ослеплен и на несколько секунд вообще потерял способность двигаться. Внезапно впереди вспыхнули три прожектора, раскроив вязкую тьму косыми столбами света, и из глубин зала на Семку двинулось чудовище…

Раскаленные стены и прожектора давали теперь достаточно света, чтобы скорчившийся на полу мальчик мог разглядеть, кого он только что пытался свалить из своего ручного бластера…

Трехметровая квадратная платформа свободно скользила в нескольких сантиметрах от плоскости палубы, не касаясь ее ни одной своей частью. На ней когда–то помещались четыре покатые башни плазмотронов — теперь же их осталось только три, и одна из них, наполовину срезанная очередью, источала малиновое сияние.

Вообще, конструкция выглядела порядком потрепанной: половина заслонок и люков сорваны, из пусковой шахты торчала направляющая, на конце которой косо застыла ракета, пластины радарных антенн смяты. Броня машины, местами пробитая и оплавленная, давно утратила первоначальный блеск, но три пулеметных гнезда исправно ворочали стволами, синхронно с единственной уцелевшей видеокамерой, выискивая цель, и Семка вдруг с ужасом понял — ему несдобровать, потому что из глубин зала надвигался Автоматический Планетарный Разведчик, и, несмотря на потрепанный вид, он относился к разряду самых крупных и смертоносных роботов…

Мальчик отполз в сторону, продолжая наблюдать за исполином. Перед глазами все еще плавали цветные круги, но он уже мог различать окружающие предметы. Справа от него находилась шахта лифта, слева — пышущая жаром стена, впереди робот, а сзади короткий тоннель, ведущий к маленькой загерметизированной комнатке, где последние несколько лет жили они с отцом… От этого воспоминания разум мальчика вновь захлестнула жгучая ненависть ко всем механическим созданиям. Он вскинул оружие, но тут же опустил его. Уничтожить разведчика одним выстрелом он не мог, а на второй у него уже не будет времени — электронная реакция робота все равно что смертный приговор…

Оставался один путь — бежать, пытаться оторваться от машины в недрах кораблей, стараясь увести его как можно дальше от дома. Мысли, вихрем промелькнувшие в голове мальчика, выразились одним действием — он привстал и, распластавшись в прыжке, нырнул в шахту грузового лифта. Сзади полыхнул сдвоенный взрыв, но Семка уже благополучно падал внутри широкого, темного тоннеля, и выстрел робота не достиг своей цели. Кубарем скатившись на нижнюю палубу, мальчик бросился бежать. Запоздалый страх гнал его вперед и вперед, по узким коридорам и огромным, темным залам, пока Семка окончательно не потерял ощущение времени и расстояния.

Наконец он остановился, тяжело дыша, и, ухватившись за стену, чтобы не упасть, прислонился забралом шлема к переборке. Вибрации не ощущалось, и он немного успокоился… Напряжение схлынуло, ноги мальчика подкосились, и он, непроизвольно всхлипнув, едва не рухнул на пол. Взглянув на датчик кислорода, он понял, что должен возвращаться во что бы то ни стало, и почувствовал себя еще хуже. Он задохнется, если не доберется до дома…

Такие случаи уже бывали, тогда они с отцом приползали буквально на последних глотках кислорода. Но сейчас он остался совершенно один и не представлял, в какую сторону ему идти…

Единственный путь вел на поверхность сфероида. Только там Семка мог сориентироваться и определить направление движения.

Измотанный и подавленный, он добрался до верхнего слоя кораблей и осторожно выглянул из люка. Вокруг, на много километров вперед и в стороны, раскинулся хаос металлической равнины. Багровая туманность по–прежнему клубилась над близким горизонтом, расцвечивая броню кораблей опалесцирующими пятнами. Равнодушные звезды холодно взирали на стальной шар из бездны пространства, сплетая причудливые узоры созвездий. Семка вылез из люка и еще раз осмотрелся по сторонам. Незнакомые очертания изуродованных звездолетов подействовали на него угнетающе. Он понял, что окончательно заблудился…

Мальчик сел на выступ люка, прислонившись спиной к обшивке, и бессильно опустил руки.

Семка толком не знал названий чувствам.

Он боролся всю свою жизнь. Сначала это была борьба с одиночеством и скукой, со стенами маленькой комнаты и запертым люком. Но скука кончалась, люк в конечном итоге открывался, и на пороге неизменно появлялся отец. Он приносил с собой еду, запах пота от сползавшего с него, как шкура, гермокостюма, усталую улыбку и слова… Отец очень много говорил с ним, рассказывая удивительные истории о совершенно невозможных местах. Сначала Семка думал, что он бывает там во время своего отсутствия, но потом, когда подрос и вместе с ним начал выходить наружу, понял, что рассказы отца не больше чем вымысел, — во время их блужданий по сфероиду он ни разу не встретил такой огромной, наполненной кислородом комнаты, по полу которой текла бы вода, называемая «рекой»…

Зато он научился иной борьбе. В неполные пять лет Семка узнал настоящую цену глотка воздуха и крупицы пищи. Он научился ходить во мраке залов, стрелять по любому движению, отыскивать склады, вскрывать двери с помощью своего бластера… Очень часто ему казалось, что они с отцом играют в простую игру с элементарными правилами: выстрелить первым, суметь отыскать склад, вовремя отреагировать на отблеск брони робота. Жизнь была простой и понятной. Он не чувствовал обездоленности, не понимая, что ведет жестокую, на пределе сил, борьбу за выживание — он просто не представлял другой жизни, а сказки отца об иных мирах не находили никакого подтверждения в мрачных лабиринтах кладбища кораблей.

Семка еще ниже опустил голову, уткнувшись забралом шлема в согнутые локти. Одиночество и безысходность переполняли его душу, подкатывая к горлу жарким, соленым комом… Ему незачем больше бороться, все кончилось в тот момент, когда он пытался заставить отца заговорить, с ужасом заглядывая сквозь оплавленное стекло его шлема в побелевшее лицо…

«Сынок… — вынырнуло из глубин памяти другое воспоминание, от которого вновь что–то сжалось в груди, — запомни, здесь нельзя сдаваться. Каждая секунда — это борьба. — Он вдруг вспомнил, что рассмеялся от этих слов, а отец помрачнел, и в его глазах блеснула влага. — Как жаль, сынок, что для тебя это норма… — отвернувшись, прошептал он с непонятным Семену отчаянием. — Я не смог дать тебе иной судьбы…»

Багровая туманность уже коснулась своим краем линии горизонта, и эта часть сфероида стала быстро погружаться в чернильный мрак космической ночи. Холодные звезды еще четче проявили свой рисунок. Они не знали человеческих страстей. Им было все равно, когда здесь взрывались и гибли эскадры могучих кораблей, и так же безразличны они остались сейчас, когда обессиленный и измученный мальчик наконец поднялся и медленно побрел по искромсанной поверхности затерявшейся в глубинах космоса стальной планетки, созданной диким безумием его предков, которых он никогда не знал… как не знал и их войны…

Стрелка манометра на кислородном баллоне неумолимо клонилась к нулю.

Он шел наугад, уже не делая попыток отыскать знакомые ориентиры. Окружающий ландшафт был однообразен и представлял из себя сплошное нагромождение различных надстроек древних звездолетов. Изредка ему попадались проплешины голой, потемневшей брони или настоящие заросли антенн, среди которых прятались вогнутые чаши локаторов и покатые купола рубок управления.

Заметив в одной из них пробоину, Семка заглянул внутрь. Луч фонаря осветил несколько пультов, покрытый паутиной трещин частично обвалившийся обзорный экран и ряд кресел, в крайнем из которых вполоборота сидел законсервированный вакуумом труп в скафандре.

Сердце мальчика радостно дрогнуло. Он пролез в дыру и склонился к свесившейся из кресла фигуре.

Увы, оба баллона на трупе были пусты. Его гермошлем раскололся от удара о пульт, резервуары смялись, и весь кислород из них улетучился много лет назад, в момент катастрофы.

Семка вздохнул и повернул назад. Родившаяся было надежда угасла. Вид мертвого человека не разбудил в нем никаких эмоций — все составляющие сфероид корабли были забиты беспорядочно разбросанными телами, и мальчик, до гибели отца, никак не связывал их с понятием «жизнь» — для него они были лишь частью интерьеров, не больше…

Покинув рубку управления, он остановился у ее подножия, с усталым безразличием рассматривая подобранную около кресла импульсную винтовку. Счетчик зарядов застыл на отметке «5». Это было хорошее оружие, но слишком тяжелое и громоздкое для двенадцатилетнего мальчика. Семка повернулся, собираясь положить свою находку, и в этот момент сбоку по нему ударил залп трех вакуумных пулеметов.

Его спас выступ надстройки, который моментально снесло шквалом огня. Семка отпрянул под защиту купола, успев заметить уродливые очертания Планетарного Разведчика.

Он закричал. Зло, хрипло, совсем не по–детски.

Любая мать сошла бы с ума, заглянув в тот момент за прозрачное забрало шлема, — такая мука была в перекошенных чертах детского лица…

Проснувшаяся ярость, помноженная на доведенный до рефлекторного уровня навык, сделала свое дело: ствол тяжелого импульсного оружия описал короткий полукруг и резко вздрогнул, выплюнув в робота пять кумулятивных зарядов весь магазин.

Башни плазмотронов разнесло вдребезги, платформа покачнулась, брызнув осколками брони, и тяжело рухнула среди хрупкого леса антенн, подминая под себя локационную систему древнего корабля. Два пулеметных гнезда смолкли, и лишь третье с механической размеренностью продолжало слать пулю за пулей в неподатливую броню рубки управления.

— Фрайг!.. — сквозь зубы выругался мальчик, поднимая MG. Останки Разведчика потонули в беззвучной голубой вспышке.

Семка развернулся и зашагал прочь. Скоротечная схватка заставила его собраться, и депрессия отступила. Он должен бороться!.. Взгляд, брошенный на манометр, заставил ускорить шаг — запаса воздушной смеси хватит часа на два, и за это время он должен отыскать полный резервуар. Дойдя до ближайшего люка, он в последний раз взглянул на льдистые россыпи звезд и с отчаянной решимостью полез вниз.

Этот корабль принес ему неожиданный и неприятный сюрприз. Склады, которые он нашел, оказались пусты. Здесь явно кто–то побывал задолго до его появления — все ценное было вынесено со скрупулезной тщательностью, оставался лишь никому не нужный хлам. Единственное, что он нашел, — это взорвавшаяся банка консервов, которая, попав в вакуум, не выдержала давления заключенного в ней воздуха. По стенкам жестянки размазались остатки содержимого, и потому мальчик сунул ее в карман.

Пустые склады наполнили его тревожным предчувствием.

Он знал, что роботы никогда не разоряли грузовых отсеков — их интересовали лишь энергоблоки. Правда, отец постоянно твердил, что где–то обязательно должны уцелеть еще какие–то люди, но Семку это не интересовало. Он попросту не понимал стремлений отца. Во–первых, им было хорошо вдвоем, а во–вторых, мальчик не верил в существование «других людей»… Однако отец так и не оставил своей идеи: иногда, в припадках странной грусти, он уходил на поиски, но всегда возвращался ни с чем…

…К исходу второго часа он осмотрел три корабля и перебрался в четвертый. Еще через некоторое время мальчик неожиданно вышел в огромный, абсолютно пустой, как показалось, зал и в этот момент почувствовал первые признаки удушья. Он понял, что наступает конец, и отчаяние, так долго сдерживаемое в глубинах сознания, наконец вырвалось на волю… Семка остановился, сделав панический вдох, со страхом ожидая, что тот будет последним. Перед глазами замельтешили разноцветные пятна, и предметы вокруг начали терять свои очертания…

Он пошатнулся, но устоял на ногах. «Здесь что–то не так», — со слабой надеждой подумал он, осматривая пустое пространство, но сделать шаг вперед оказалось выше его сил. Он уже испытал первый спазм удушья, и ужас сковывал руки и ноги — Семка стоял, парализованный мыслью о том, что сейчас задохнется… Все тело сотрясала крупная дрожь: он хотел жить, и его легкие отчаянно требовали воздуха!..

Он провел непослушным, шершавым языком по пересохшим губам. Сквозь выпуклое стекло шлема он видел лишь враждебную, вязкую тьму, в которой маячило несколько более светлых пятен. Или это ему кажется? Семка выпустил воздух из груди и осторожно вдохнул. Мундштук кислородного аппарата послушно выдал очередную порцию смеси, хотя на датчике уже горел красный сигнал.

Он сделал неуверенный шаг в сторону пятен и внезапно заметил, что все помещение носит следы жестокой схватки: дальнюю стену и часть пола покрывали язвы застывших ожогов, а серые пятна оказались изувеченными корпусами боевых машин. Семка не знал, что принесет ему это открытие, пока случайно не наткнулся на бледное пятно света. Он присмотрелся, и вдруг до помутившегося сознания мальчика дошло, что он уже несколько секунд стоит и смотрит на стену, где рядом с полураспахнутым люком тускло светилась неровная, фосфоресцирующая надпись:

«Граница герметизированных помещении».

Герметизированных!.. Это слово Семка знал очень хорошо, и сейчас оно показалось ему чудом. Судорожно вздохнув, он побежал.

За люком не было воздуха, там оказался расстрелянный тамбур, который занимал развороченный корпус робота и два начисто сожженных человеческих тела. Семка не мог поверить, что надежда оказалась напрасной. Преодолев препятствие, он бросился дальше, уже потеряв контроль над своими действиями. Пробежав целую анфиладу полуразрушенных залов со следами жестокой борьбы людей и машин, он внезапно оказался в тупике коридора…

Глава 5

Живительный воздух тягуче и сладко вливался в располосованную спазматической резью грудь.

Семка открыл глаза. Шлюзовая камера была полна дыхательной смесью, внутренний люк распахнут, и за ним виднелся фрагмент ярко освещенного коридора. Последним воспоминанием, которое сохранила память, было удивление, когда тупик превратился в открывшийся люк. Еще он помнил спазм удушья и собственные пальцы, рвущие замки шлема, как только наружный люк встал на место…

Некоторое время он просто лежал на полу, с наслаждением вдыхая сладковатый от обилия кислорода воздух. Силы постепенно возвращались к нему, а вместе с ними пришло беспокойство, которое через минуту уже стало невыносимым. Несколько раз всхлипнув, он заставил себя встать и, подобрав оружие, шагнул в ослепительное сияние ярко освещенного коридора.

Проход оказался коротким, всего несколько метров. Его стены и потолок, образующие арочный свод, мягко сияли. В противоположном конце Семка увидел еще один распахнутый люк.

Крадучись подойдя к нему, мальчик, изнывая от тревоги, заглянул в следующее помещение.

Его самые худшие предположения оказались верны… Он отпрянул от люка, но идти было некуда! Кислородный баллон пуст, и, чтобы выбраться отсюда, он сначала должен найти ему замену… Набравшись решимости, Семка вновь заглянул за край люка.

Коридор продолжался, рассекая огромную комнату на две половины, но его стены стали прозрачны, и сквозь них были отчетливо видны машины!.. Они работали. По блокам электронной аппаратуры метались замысловатые сполохи сигналов, тускло светила пара экранов, механические части с монотонной размеренностью совершали наборы одних и тех же движений.

Семка, сжав в побелевших пальцах мокрую от пота рукоять «MG», шагнул в проем люка и остановился, скованный мистическим ужасом, — пройдя всего несколько метров, он оказался один на один с огромным количеством работающих машин, которые с самого рождения были для него синонимом слова «смерть»…

Чудом удержавшись от выстрела — затронуть такую громадину было бы безумием! — он рванулся вперед, вихрем пролетел по коридору и выскочил в следующее помещение.

Здесь было так же светло и тихо. Чистый воздух струился из неведомых источников, и разгоряченное лицо ощущало его прохладные токи. Вдоль стен прямоугольного зала стояли высокие стеллажи с ровными рядами книг и кассет микрофильмов. Посредине возвышался странный аппарат с несколькими экранами на консоли управления и двумя креслами. Быстро проскользнув мимо неподвижной машины, Семка замер на пороге следующего зала, чувствуя, что находится на грани нервного срыва. Он впервые в жизни попал в такое жуткое и непонятное место…

Следующее помещение резко отличалось от двух предыдущих. Ему еще не приходилось видеть такого упорядоченного скопления вещей: стол, мягкие кресла, длинный диван, высокие шкафы с прозрачными створками — все это не казалось здесь лишним, наоборот, делало комнату теплой и уютной… Но это чувство лишь на мгновение мелькнуло в душе и тут же умерло, раздавленное защитными рефлексами, — Семка по–прежнему чувствовал себя комком воспаленных нервов, и его разум был лишь придатком зажатого в руке оружия.

Пока он обводил взглядом стены, на которых висело несколько странных изображений в темных рамках, в центре комнаты возникло движение.

Он резко повернулся, подавшись назад и вскинув «MG» на уровень груди, но палец так и застыл на гашетке, чуть не дослав ее в положение «огонь».

У низкого дивана стояло удивительное существо, сотканное из света, улыбки и испуга. Семену хватило одного взгляда, чтобы понять, — перед ним «человек»!

Это открытие потрясло мальчика до глубины души. Он оцепенело рассматривал маленькую фигурку, рассыпанные по плечам белокурые пряди волос и голубые, испуганные глаза… Тонкий нос с трепещущими ноздрями и кривящийся в беспомощной улыбке рот совсем не портили этого лица. Она смотрела в черный зрачок ствола и молчала, оцепенев так же, как и он…

— Ты кто?! — наконец раздался в вязкой тишине комнаты осипший от волнения голос.

— Семка… — секунду помедлив, так же хрипло и неуверенно ответил он.

Оба — и он, и она еще не оправились от паралича и могли только разглядывать друг друга — Семка со смертельной настороженностью в глазах, она — со страхом и безмерным удивлением.

— А меня зовут Яна… — она сделала неуверенный шаг навстречу и вдруг протянула маленькую руку с бледными, дрожащими пальчиками.

Сердце мальчика мучительно сжалось. Он слишком хорошо знал этот жест, которым обычно встречал отца. Принять его — значило открыться, стать безоружным и беспомощным. Но перед ним человек!.. Лицо Яны не было ни злым, ни опасным.

Одного с ним роста, она стояла совершенно открыто и протягивала руку.

Ствол бластера медленно опустился. Неловко стащив перчатку, Семка осторожно коснулся ее руки. Яна вздрогнула и сжала его ладонь.

Хаос стальных лабиринтов дал трещину. В этом мире существовал еще один человек, и Семка чувствовал тепло его руки…

Яна не двигалась, она лишь нерешительно подняла глаза и вдруг, заметив перемену, спросила:

— Что с тобой?! Почему ты плачешь?

Если бы он мог ответить на этот вопрос… Семка был всего лишь двенадцатилетним мальчиком, лишившимся отца и заблудившимся среди руин древних звездолетов… Где–то должен был наступить предел его выносливости, и он наступил, ноги мальчика подкосились, и слезы, горячие и горькие, хлынули по щекам. Яна испуганно отпустила его руку, а он не мог остановиться, сотрясаясь от рыданий. Он наконец понял, сколько времени провел без сна, без еды и что значило для него почувствовать простое тепло человеческого тела, с которым он простился навсегда… Слезы обжигали лицо, но он не стеснялся их, а чувствовал невероятное облегчение, безоговорочно поверив в реальность существования Яны…

Теплая ладонь осторожно коснулась его щеки.

Семка открыл глаза, и она отдернула руку, не решаясь прикоснуться или задать еще один вопрос. Что–то в ее облике насторожило Семку.

— Почему у тебя нет оружия?! — внезапно спросил он.

— Оружия? — переспросила Яна, и по ее губам скользнула удивленная улыбка. — А зачем? Ты разве не знаешь, что женщины не носят оружия?

На мгновение Семке показалось, что он ослышался.

— Женщина?! — Его глаза сверкнули безумной радостью. — Значит, ты моя мама?!

Яна опешила. Наконец, видимо разобравшись в смысле его слов, она отрицательно тряхнула головой и сказала:

— Нет, я не могу быть твоей мамой. Я женщина… то есть — девочка, но ты наверняка старше меня! Сколько тебе лет?

— Двенадцать… — машинально ответил он, не в силах бороться с разочарованием. Отец всегда говорил, что его мама была женщиной!..

Он поднял глаза и спросил:

— Разве, кроме мамы, могут быть еще какие–то женщины?

— Не знаю… — растерянно ответила Яна. Для нее слово «родители» не имело никакого практического смысла, а появление Семки поставило в тупик одиннадцатилетнюю девочку, которая уже давно пришла к самостоятельному выводу о том, что люди существуют только в книгах и на кристаллах видео теки, хотя Андор не соглашался с ней, рассказывая о ста двадцати колонизированных человечеством мирах.

— А ты видел когда–нибудь людей? — вырвалось у нее.

Осунувшееся лицо мальчика исказила тень страдания.

— У меня был отец… — тихо произнес он.

Яна почувствовала острый укол жалости и поняла, что причинила ему боль, хотя никто не учил девочку распознавать подобные вещи. Преодолев страх, она присела рядом с ним.

— Ты хочешь есть? — спросила она первое, что пришло в голову.

— Что? — Семка еще не справился с потрясением и не расслышал вопроса, думая об отце.

— Ты хочешь… есть? — сглотнув, повторила Яна.

Семка увидел ее испуг и молча полез в карман.

Достав взорванную банку консервов — свою единственную пищу на этот момент, он протянул ее Яне:

— Вот, возьми…

Она осторожно взяла изуродованную жестянку, на стенках которой еще оставалось немного бурой массы, повертела в руках, растерянно понюхала и скривилась, не в силах скрыть удивления.

— Ты это ешь?! — Казалось, она была потрясена и готова расплакаться или рассмеяться.

Семка взглянул на нее и хмуро кивнул. Он не видел тут ничего смешного или странного.

Она попыталась улыбнуться и сказала:

— Пойдем, я что–нибудь приготовлю.

Он не стал возражать. Спазмы голода уже притупились и не так назойливо терзали его желудок, но от разговора о еде он почувствовал слабость.

Яна взяла его за руку и повела к выходу. Все внимание Семки вдруг сосредоточилось на теплой и чуть влажной ладони девочки. Он никогда не думал, что это так приятно — чувствовать жизнь…

Короткий коридор привел их к площадке, в стенах которой он насчитал пять плотно закрытых люков. Над головой тихо шуршал регенератор воздуха, выбрасывая в потолок прохладную, живительную струю.

Помещение, куда они вошли, было меньше всех других, но все же намного просторнее его комнатки. Здесь могло свободно разместиться человек пять…

Семка сел в удобное кресло за овальным столом и с любопытством осмотрелся. Помимо знакомого ему ядерного термостата, он заметил множество других устройств, которые оставались для него загадкой. Расстегнув гермокостюм, который бесформенной грудой ополз на пол, Семка наблюдал за девочкой, которая возилась с блестящей машиной. Два цилиндра соединялись посредством множества шлангов с силовым генератором и прозрачной сферой, на основании которой он прочел: «Приемная камера синтезатора продуктов. Работать только при закрытой оболочке!»

Наконец машина утробно заурчала. Семка испытал беспокойство, когда на консоли управления вспыхнули огни, но Яна не обратила на это никакого внимания. Она нажимала какие–то кнопки, ставила тарелки, что–то резала, украдкой поглядывая в его сторону, пока у него не закружилась голова от обилия всевозможной еды и необыкновенных запахов, наполнивших помещение.

Сев за стол, Яна взяла вилку, но, пока Семка пытался насытиться, она едва прикоснулась к своей тарелке. Ее глаза не могли оторваться от осунувшегося лица мальчика. Он был выше и явно сильнее. Его кожа имела странный бронзовый оттенок. Яна не знала, что это обыкновенный космический загар…

— Откуда ты? — невольно вырвалось у нее.

Рука Семки застыла в воздухе. «Откуда ты…» Он внезапно понял, что не может ответить.

Яна откинула золотистую прядь волос, упавшую на глаза, и сказала:

— Ты вошел через главный шлюз. Но я не знаю, что за ним. Я никогда не выходила отсюда.

Семка едва не выронил вилку.

— Ты знаешь… Я не могу… — Яна с трудом подбирала слова. — Я рада… что ты пришел. — По ее щекам вдруг потекли слезы, но она улыбалась.

Счастливые часов не наблюдают… Ни он, ни она не могли дать названия тому, что творилось внутри. Время остановилось. Они упивались самой возможностью говорить, видеть друг друга — это было непередаваемое счастье после безмерного одиночества, хотя девочка не знала и сотой доли тех бед, которые составляли его жизнь. Они говорили, порой едва понимая друг друга, как будто два существа с разных миров.

В другое время это заставило бы Семку задуматься, но сейчас он чувствовал, как жестокий мир стального шара превращается в нечто далекое и нереальное…

Яна встала и начала убирать тарелки, когда за спиной мальчика раздался шелест отодвигаемого люка.

Это было словно удар электрического тока. Семка вскочил, молниеносно развернувшись, и замер. В его глазах застыл ледяной ужас смерти.

В дверях стоял робот!..

Он был до дрожи похож на человека, но сходство не могло обмануть мальчика — это была машина! Его рука рванулась к поясу, но пальцы впустую схватили воздух — бластер остался в комнате… Тысячи мыслей пронеслись в его сознании и ушли, как вода в песок, оставив одну:

«Попался… Оружия нет… забыл… Смерть… Убить… Убить!»

— Доброе утро, Андор! — вплелся в его растерзанные мысли голос Яны. Она спокойно продолжала убирать посуду.

— Доброе утро, Яна, — ответил робот низким, приятным голосом, и при этом его стальные губы очень правдоподобно шевельнулись. Он повернулся к мальчику: — Доброе утро, сэр! Позвольте узнать, как вас зо…

В этот момент Семка ударил.

Он прыгнул, и его ноги впечатались в лицо–маску, опрокинув машину на пол. Одна рука врезалась в стальную грудь, до остервенелой боли в костяшках пальцев, вторая охватила то, что было у робота горлом, и застыла в вечном удушающем захвате.

— Беги!!! — неистово закричал он, надеясь, что Яна поймет его и успеет ускользнуть, пока он держит робота прижатым к полу.

Девочка не шелохнулась. На ее лице мгновенный испуг сменился безграничным удивлением.

— Что ты делаешь?! — в замешательстве воскликнула она. — Отпусти Андора, сейчас же!

Робот под ним несколько раз слабо дернулся, как будто проверяя прочность сжимавшего его тела, и вдруг рывком встал.

Семку отбросило в угол, но так расчетливо и аккуратно, что он даже не ушибся. Он в ужасе зажмурился, пытаясь слиться со стеной в безотчетном ожидании смерти.

— Сэр, могу я узнать, чем вызвано ваше недовольство? — вместо выстрела пророкотал над ухом тот же голос.

Мальчик заставил себя открыть глаза. Робот стоял перед ним, опустившись на колени.

— Вы не ушиблись? — осведомился он.

Сзади раздался всхлип. У Яны сдали нервы…

Семка смотрел на коленопреклоненного робота и не верил ни одному своему чувству. Вселенная рухнула. Он только что ударил робота, но тот в ответ не убил его!.. Подобное несоответствие попросту не укладывалось в Семкиной голове — оно было чуть выше понимания мальчика, научившегося ходить и стрелять практически одновременно.

— Семка! — ломкий от напряжения голос Яны рвало участившееся дыхание. — Поверь, Андор не сделает тебе ничего плохого! — Она подошла к роботу и взяла его за руку. — Смотри, он не страшный! Андор — мой учитель! Он кормил меня, когда я была совсем маленькой! Он рассказывал мне про людей… — Она не выдержала и расплакалась.

Семка очень хотел поверить ей, но он не мог ничего поделать со своими чувствами! Стоящий перед ним на коленях робот оставался для него роботом, и от такого соседства его сердце сжимал мучительный холод.

Взгляд мальчика скользнул по хромированному корпусу Андора, но не нашел никаких следов оружия. «Похоже, Яна говорит правду!..» — растерянно подумал он. Робот без оружия! Такое дикое несоответствие с его жизненным опытом окончательно смешало все его мысли. Это было так нелепо, что он едва не рассмеялся.

— Я никогда не смогу причинить вреда человеку, — нарушил тишину ровный голос машины. — Даже если вы, сэр, прикажете мне.

Андор поднялся с колен и демонстративно отошел в сторону.

Семке казалось, что он сойдет с ума. Он ни на секунду не выпускал андроида из поля зрения. Его била нервная дрожь, и в душе царил настоящий ад.

— Что это за слово, «сэр»? — спросил он, вставая с пола, чтобы нарушить тягостную тишину.

— Это вежливая форма обращения к мужской половине человеческого рода, спокойно пояснил Андор. — К женщине обращаются «леди».

Острая жалость шевельнулась в груди Семки. Ну почему?.. Зачем он должен был появиться и встать между ними?..

— Я ухожу, — отрезал он, подбирая скафандр.

— Почему?! — жалобно вскрикнула Яна, дернувшись, словно ее ударили. — Ты не веришь мне?..

— Не знаю…

Он повернулся и вышел.

Вернувшись в центральное помещение, он схватил «MG», и его пальцы до боли впились в холодный пластик гашетки.

В комнату вошла Яна.

— У меня кончился кислород, — хмуро сказал Семен, стараясь не смотреть на появившегося в дверях робота. Каким–то образом эта машина была дорога Яне, и теперь, когда в его руках оказалось оружие, он боялся еще больше расстроить ее, пристрелив андроида.

— Пойдем… — тихо позвала Яна.

Из тамбура вело еще четыре двери, и девочка открыла одну из них, за которой виднелись высокие стеллажи, уставленные запечатанными контейнерами. Семка вошел следом за ней и остолбенел.

Это была сокровищница…

Взгляд мальчика завороженно скользил по аккуратным шеренгам рассортированных по размерам скафандров. Унифицированная модель, состоявшая на вооружении солдат с Земли. До сих пор ему приходилось лишь слышать о них от отца…

— Работают? — с дрожью в голосе спросил он.

Брови Яны удивленно взметнулись. Она не могла понять его чувств. Девочке не доводилось бороться, она ни разу не задыхалась, не слепла из–за заклинивших светофильтров, не латала скафандр, не замерзала насмерть из–за отказавшего термостата…

— Конечно, тут все исправно, — ответила она. Яна никогда не заходила в склад, здесь хозяйничал Андор, но девочка была уверена в своем роботе. — Ты можешь брать все, что тебе понадобится, — добавила она, исподволь наблюдая за Семкой.

Он не смог удержаться от соблазна. Хотя какой соблазн? Его скафандр давно трещал по швам, они с отцом так долго искали подходящий размер, но так и не успели… Сколько раз Андрей мечтал добыть сыну такой костюм, снабженный преобразователем!.. Семка не знал об этом, но помнил, как отец терпеливо и настойчиво рассказывал о принципе работы этого прибора, описывал экипировку… Теперь мальчик уверенно взял в руки удивительно легкий и прочный скафандр, почувствовав, что, знает его весь, до последнего проводка и индикатора… Отец продолжал помогать ему, даже после смерти.

Яна смотрела, не понимая, почему он вдруг застыл, словно его душа покинула склад и была где–то далеко… Он вздрогнул, отогнав видение, и повернулся. На лице Семки читалась мука.

— Почему?.. — запинаясь спросила она. — Зачем ты уходить?

Семка вздохнул и стал угрюмо натягивать скафандр. Пристегнув оружейный пояс, он сунул в него «MG» и шевельнул плечами, не чувствуя привычного веса кислородного баллона. Палец нашел кнопку преобразователя. Секунда — и его легкие наполнила дыхательная смесь, которую прибор вырабатывал из заряженных в обоймы сухих таблеток. Одного умещавшегося в ладони столбика хватало на сутки дыхания…

Раньше Семка не удалялся от дома дальше двух–трех километров, за исключением экстренных случаев. Единственного баллона, который подключался к его легкому скафандру, хватало всего на семь часов. Теперь же ему был открыт весь мир!..

— Спасибо.

Сердце Семки рвалось на части.

Яна не выдержала и вновь разрыдалась.

— Почему?.. — упрямо повторила она сквозь слезы.

Он не мог выразить словами своих чувств. Он и сам не понимал того, что гнездилось в голове и груди. Он просто знал, что должен уйти из места, где обитает машина. В какой–то момент он решил остаться, но сердце сжал такой холод, что он едва не вскрикнул.

Двенадцать лет жизни среди вакуума и не утихающей битвы кибернетических систем. Взрослые, выросшие на планетах, сходили с ума. Он вырос тут. Он был частью этого уродливого, невозможного мира, и с первыми проблесками сознания усвоил страшные правила игры. Теперь он хотел, но не мог их нарушить. Чтобы взглянуть на ситуацию с «нормальной» точки зрения и осознать ее, поверить Яне, он должен был сойти с ума. И забыть об отце.

Внезапно он вздохнул, словно нашел выход, и, схватив еще один скафандр, протянул его девочке.

Она испугалась, но быстро взяла себя в руки.

Дрожащие пальцы Яны сразу же запутались в замках и застежках. Семка помог ей одеться, тщательно проверил работу систем жизнеобеспечения и сам закрыл ее шлем.

— Пойдем, — проговорил он в коммуникатор, взяв ее за руку.

Яна кивнула, не в силах говорить. Возможно, впервые в жизни ей было по–настоящему страшно.

В дверях отсека появился Андор. Он молча наблюдал за приготовлениями, пока Семка сгружал в ранец обоймы с кислородными таблетками и компактные заряженные энергоблоки.

— До свидания, сэр, — спокойно проговорил Андор, когда они направились к шлюзовой камере. — Яна, ты вернешься?

— Конечно, Андор… — ответила она, хотя в тот момент сама не очень–то верила этим словам.

Они миновали шлюз.

Яна действительно никогда не покидала защищенных апартаментов. Семка видел, как лицо девочки побледнело, едва они ступили во мрак и пошли сквозь анфиладу разрушенных залов.

Дыхание Яны стало частым и прерывистым. Ее била дрожь, чувствовалось это через толстый материал перчаток.

Фонари их гермошлемов резали тьму, выхватывая из нее холодящие душу подробности бушевавшей здесь схватки между людьми и боевыми машинами.

Наконец впереди показался тамбур, возле которого задыхавшийся Семка увидел спасшую его фосфоресцирующую надпись. Она была нанесена и с внутренней стороны, но тут буквы светились красным, словно предрекая смерть всякому, кто перешагнет порог овального люка.

«Граница герметизированных помещений»

Семка подозревал, что поступает жестоко, но он не знал другого способа рассказать ей о своих чувствах.

Он завел девочку в тамбур. Яркий свет двух фонарей вырвал из мрака жуткое содержимое тесной кабинки.

— Вот… — хрипло проговорил Семка, когда она сдавленно вскрикнула, увидев два обугленных тела. — Так случилось с моим отцом!.. — едва сдерживая душившую его ненависть, выдавил он. — И они тысячи раз пытались сделать такое со мной!..

***

Обратный путь оказался долог.

Впервые в жизни он не спешил домой. Не верилось, что несколько часов назад он задыхался, а теперь мог вообще не беспокоиться о кислороде. Ничто не ограничивало его. Стоило коснуться языком кнопки, расположенной внутри гермошлема, и патрубок послушно выдавал порцию воды или пищевую таблетку…

И все же на душе Семки скребли кошки.

Еще вчера подобный скафандр был пределом его мечтаний. Тогда почему он не чувствовал себя счастливым?..

Сотни новых вопросов терзали его разум. Мир вокруг неуловимо менялся, привычные концепции бытия дали трещину и теперь медленно разрушались под напором повзрослевшего разума.

Только он еще не осознавал этого…

Сказки отца о людях внезапно обернулись реальностью.

Откуда взялась Яна? Кто те люди, что погибли, защищая ее убежище? Кто такой Андор и как вообще может существовать робот, не пытавшийся убить его? Быть может, он неисправен?

Семка медленно брел в мрачных недрах изуродованных кораблей своих предков и впервые пытался постичь окружающий его мир кладбища звездолетов…

Коридор изогнулся.

Семка прошел поворот и оказался перед разрушенной дверью. Массивная плита, сорванная с направляющих в момент гибели корабля, пролетела несколько метров и косо вонзилась в стену коридора, у самого потолка, так и оставшись торчать в ней. Выше и ниже плиты змеилась широкая трещина. По ее краям, полузатянутый внутрь, располагался разный хлам: несколько кресел, какие–то тряпки, дискеты, бумаги, части приборов и оружия…

Подойдя ближе, он заметил среди других предметов впечатанное в трещину человеческое тело в разодранной полетной униформе. Остекленевшие глаза хранили предсмертную муку…

Семка непроизвольно попятился, внезапно подумав, что где–то точно так же плавает в вакууме труп отца.

И вдруг… он с леденящей ясностью понял — все наполняющие сфероид мертвые тела были когда–то живыми!..

Это потрясло его до глубины души.

Сознание мальчика не могло охватить всей чудовищности окружающей его реальности, но и того понимания, что забрезжило перед ним, хватило с избытком.

Он долго и бесцельно брел по запутанным переходам, машинально перепрыгивая из одной пробоины в другую. Привычный и понятный мир стального лабиринта внезапно изменился, словно с него содрали личину обыденности. Почему он раньше не задумывался над этим?.. Семка чувствовал, как что–то новое, страшное и непонятное вторгается в его жизнь, сделав ее еще более неуютной, сложной и одинокой, словно ему было мало иных бед…

Он должен будет повзрослеть, чтобы понять — именно в тот момент, после смерти отца, встречи с Яной и Андором, его разум заработал внезапно и болезненно, цепко выхватывая из памяти все, что так старательно пытался внушить ему Андрей и что в конце концов поможет ему сложить хрупкую и страшную мозаику понимания окружающего его мира…

…Три последующих дня прошли в заботах. Семка добрался домой. Он долго отсыпался в своей каморке, потом сделал несколько вылазок до ближайших складов, чтобы пополнить запасы пищи и воды, но из его действий ушел обычный азарт борьбы.

Он не мог понять своего состояния и злился.

Несколько раз, бросив все, он поднимался на поверхность сфероида и подолгу сидел, глядя на кровавую туманность, вздыбленные контуры боевых кораблей и далекие искорки звезд.

Сердце Семки глодала тоска, ведь он знал, что где–то рядом есть еще одна жизнь. Даже мысль об Андоре уже не так тревожила мальчика.

«Я убью его», — подумал Семен, решив таким образом проблему робота.

Наконец, к исходу третьего дня, он не выдержал и пошел.

Глава 6

– …Семка! Сема!.. Как я рада, что ты вернулся!..

Яна налетела на него как вихрь, бросилась на шею, и копна ее шелковистых волос накрыла гермошлем мальчика золотым дождем.

Он на секунду растерялся, но искренняя радость мгновенно сломала хрупкий лед настороженности. Семка откинул забрало шлема. Люк за его спиной автоматически стал на место.

Глаза Яны сияли.

— Мы с Андором так волновались… — призналась она.

Мышцы мальчика напряглись. Правая рука машинально легла на рукоять «MG».

— Где он?

Яна невольно проследила взглядом за его рукой, и в глазах девочки мелькнул страх.

— Не знаю. Он ушел и не сказал, когда вернется.

Пальцы Семки соскользнули с рукоятки оружия. Какая разница? Он больше не даст застать себя врасплох, и в его сознании участь андроида была предрешена. Сейчас ему не хотелось думать о роботе, радость Яны переполняла его пьянящим и незнакомым ощущением счастья. Это было новое, приятное и странное чувство, нечто более сильное, чем глоток кислорода или удачный выстрел…

— Ты больше не уйдешь? — с плохо скрытой тревогой спросила Яна.

— Нет, — мотнул головой Семка. — Я насовсем.

Он снял гермошлем и вслед за Яной прошел в центральный салон. На столе у распахнутого шкафа лежала открытая на середине книга. Рядом стоял бокал с розовой жидкостью. Яна села на диван.

— Я так боялась… — сказала она, наблюдая, как Семка расстегивает крепления скафандра. — Андор говорил, что ты обязательно вернешься, но я не верила ему…

Семка нахмурился. Мысль о роботе становилась навязчивой, как зубная боль.

Несколько секунд они молчали, не в силах справиться с обуревавшими обоих чувствами и не зная, что сказать друг другу. Оба были слишком взрослыми для своих лет. Их повседневные проблемы раздавили бы своим грузом любого десяти–двенадцатилетнего ребенка. Но подсознательно они оставались детьми. Их мир был прост до абсурда и в то же время — мучительно сложен. Им были незнакомы увертки взрослых людей — они не умели лгать, их сознание не было замусорено теми комплексами и условностями, что веками вырабатывала цивилизация…

Они могли говорить только то, что чувствовали… и это делало души ранимыми, как оголенный нерв. Жизнь обоих дала трещину, привычный мир рушился, чтобы восстать синтезом двух душ, слиянием двух опытов и двух личностей…

Яна смотрела, как Семка складывает скафандр. Он вторгся в ее жизнь, которая протекала среди нереальной смеси образов, взятых из фильмов и книг. Он разрушил ее мир, показал пустоту и мрак, что царил за такими хрупкими и ненадежными стенами ее жилища.

Ей было страшно до слез. Она сама не помнила, как вернулась тогда домой, но тишина и пустота после исчезновения Семки оглушили ее…

Он тоже пережил нечто подобное. Мальчик не мог ответить на вопрос, почему его тянуло сюда как магнитом, и вот сейчас эта напряженная тишина больно била по обоим…

Они были слишком чисты, наивны, мудры… и жестоки — два кусочка живой протоплазмы, затерявшиеся в необозримом мраке Вселенной, среди пустоты, холода и смертельного хаоса металла…

Слабая улыбка тронула губы Семки. Черты его лица вдруг разгладились, он хотел что–то сказать, но Яна, заметив перемену, не смогла сдержать клокотавших где–то у сердца чувств. Радость, облегчение, непонятная горечь и уж совсем странная для десятилетней девочки нежность — все выхлестнулось наружу одним порывом — она вдруг подбежала к нему и, обхватив руками шею Семки, прильнула, сотрясаясь от рыданий.

Он испугался и чуть отстранился, взглянув в ее лицо.

Яна счастливо улыбалась, а по щекам текли слезы.

***

Утром, еще до того, как в отсеках, сменяя тусклое ночное освещение, начали разгораться плафоны дневного света, она проснулась. Некоторое время Яна лежала, веря и не веря в то, что случилось вчера.

Потом она почувствовала беспокойство. Андор ушел, и его нет уже два дня. Ее наставник и раньше надолго покидал защищенные апартаменты, но Яна не беспокоилась за него, ведь она не знала, что находится там, за главным шлюзом. Вернее, она знала это теоретически, но одно дело слышать, а другое увидеть собственными глазами.

Она вздохнула и встала. Заглянув в соседнюю комнату она несколько минут стояла в полной темноте, прислушиваясь к прерывистому дыханию Семки. Потом пошла на кухню и стала готовить завтрак. Впервые в жизни Яна не знала, даже не могла предположить, что сулит ей наступающий день. А вдруг Семка снова заставит ее надеть скафандр и перешагнув порог главного шлюза? Ей было страшно… Сотни прочитанных книг настойчиво стучались в ее сознание. То, что раньше было вымыслом, декорациями, медленно, но неумолимо обретало реальные черты. Есть другие люди. Есть огромные шары, называемые планетами. Она не единственная в своем роде, ее комнаты не центр Вселенной…

И тут же ее мысли перескочили на Андора. Где он? Она искренне беспокоилась за своего учителя.

А родители? Семка говорил, что у него был отец, которого убили боевые машины. Где же тогда ее папа и мама?

И вдруг…

Яна едва не упала. Ее ноги ослабли от чудовищной мысли. Папу Семки убили роботы… А если и ее родителей тоже? Чьи обгоревшие тела он показывал ей в изуродованном тамбуре?..

Мир сфероида вторгался в ее сознание.

…После завтрака Яна затащила Семку в библиотеку. Он пошел неохотно. Андор не появлялся, но в этих комнатах было достаточно других машин, которые внушали ему опасения, в том числе и тот неподвижный аппарат, что стоял в библиотеке.

Яна искренне смеялась, не понимая, как можно бояться универсального библиотечного процессора.

Они были как две половинки одного громадного сознания. Половина Семки вмещала в себя весь практический опыт выживания в нечеловеческих условиях сфероида. Его разум хранил лишь те знания, что удалось почерпнуть в процессе борьбы. Яна же знала очень многое, она была буквально переполнена различной информацией, но погибла бы, едва покинув эти стены.

Яна подошла к компьютеру, который занимал весь центр комнаты. На его консолях весело перемигивались огни, но четыре монитора против четырех кресел оставались темны. Семка с опаской обошел аппарат, на всякий случай положив руку на рукоять оружия, но Яна спокойно открыла центральную панель и достала из ниши тонкий пластиковый обруч, от которого к машине тянулись провода.

— Надень это, — попросила она. — И сядь в кресло.

— Зачем? — напрягся Семка.

Яна улыбнулась. На ее щеках появились ямочки.

— Не бойся. Я хочу показать тебе людей. Я учусь с помощью этого обруча.

После секундного колебания мальчик послушался. Ему не хотелось огорчать Яну отказом. К тому же он постоянно держал правую руку на «MG», так что этой машине лучше не пробовать оживать или выдвигать какое–нибудь оружие…

— Закрой глаза, — посоветовала Яна, опускаясь в кресло напротив. Она еще не понимала, что совершает переворот в его жизни, откуда же ей было знать, какими способностями обладает привычный для нее процессор…

Семка надел обруч и прикрыл глаза. Что–то едва ощутимо кольнуло в виски.

Он не видел, как осветился центральный монитор, и на нем, сменяя друг друга, пробежали непонятные сообщения. Яна и сама впервые видела такое:

«Тест потенциального интеллекта — 170 баллов».

«Тест реальной информированности — 28,1 балла».

«Личность протестирована. Антистрессовый показатель — 127 единиц».

«Активирована программа автоматического обучения».

В этот момент что–то острое кольнуло Семку в руку, он хотел вскочить, но почувствовал, как по телу разливается приятная слабость. И в тот же миг в его голове вдруг зазвучал мягкий женский голос:

— Расслабьтесь. Не открывайте глаза. Сейчас вы прослушаете краткий курс истории Галактики. Информация будет записана непосредственно в вашу память…

Последующее он помнил смутно. Семка чувствовал, что абсолютно утратил волю.

Яна не удивилась, заметив, что он впал в транс. Она лишь расстроилась, что некоторое время не сможет разговаривать с ним. Девочка сама уже не раз проходила через подобное и потому не волновалась.

Первичное обучение длилось четверо суток. Семка ел, спал, почти не осознавая этого, и вновь возвращался в кресло, которое на самом деле было очень сложным аппаратом медицинской диагностики и жизнеобеспечения.

Тонкая автоматика обучающего комплекса не могла сделать его гением. Определив потенциальные возможности его мозга, процессор машины попросту перекачал в него определенный объем знаний, как общеобразовательных, так и специализированных. Машина не преследовала никакой цели, она была похожа на волну, накатившую на пустынный пляж, где, полузарывшись в песок, лежал пустой сосуд… она наполнила его до краев и отхлынула, безразличная к тому, что станет теперь с содержимым и самим сосудом…

…Яна неслышно вошла в библиотеку.

Семка сидел в кресле перед терминалом компьютера. Пальцы мальчика побелели, впившись в подлокотники.

Яна осторожно обогнула комплекс аппаратуры.

Семка спал. Его волосы спутались, голова бессильно свесилась набок. Сердце Яны тревожно сжалось. Ей вдруг вспомнились его рассказы о машинах, и она испуганно посмотрела на сияющие хромом и полированным пластиком панели обучающего библиотечного процессора.

Если… Если эта машина причинила Семке вред…

Страх когтистыми, холодными пальцами коснулся ее груди. Яна не была лишена воображения. Слушая рассказы Семки, она как будто смотрела фильм…

Она растерянно огляделась. Что, если с мальчиком что–то случилось? Андора нет уже больше недели. Она останется одна…

Страшный, мрачный, чудовищный мир разверзся ледяной пропастью, в которой ворочались зловещие тени боевых машин…

Семка слабо вздохнул. Веки мальчика задрожали.

Он открыл глаза.

Яна сидела на подлокотнике его кресла, бледная как лист бумаги. Ее губы дрожали.

— Что с тобой? — с тревогой спросила она.

Семка с трудом приходил в себя.

— Голова болит… — пожаловался он, сжав руками виски в тех местах, где вонзались электроды мыслеобруча. Перед ним весело перемигивалась огнями контрольная панель обучающего устройства. Он смотрел в яркие огоньки, впервые в жизни не испытывая перед ними подсознательного страха, и силился вспомнить, вернуть себе ощущение реального времени…

Двое детей и машины…

Одни пытались убить, другие помогали выжить, третьи не делали ничего… Но все они так или иначе властвовали над их судьбой… Именно это понял Семка. Но почему? Его потрясло откровение, что все машины, как и сам стальной шар, созданы людьми.

В этот момент он не смог бы выразить словами то, что чувствовал. Понимание пришло, сделав его еще взрослее, состарив душу мальчика на десяток лет, но все происходило на уровне подсознания. Наружу рвались лишь обида, растерянность и злость. Он начал понимать сущность кладбища кораблей, как места, созданного жестокостью и безумием. Места, изначально не предназначенного для жизни.

Они с Яной были рабами машин. Каждый их вдох, каждая секунда жизни может быть дана и отобрана электронно–механическими монстрами.

— Нет!.. — непроизвольно прошептал он.

Яна удивленно повернулась.

Семка окончательно пришел в себя. Он не верил и не хотел верить, что отец был одним из тех, кто обрек его на такую жизнь. И он не был рабом машин. Он их хозяин. Он из расы создателей.

Мальчик не мог и не собирался облекать свои мысли в слова. Он чувствовал все, о чем думал. Он испытывал боль, и из нее рождалось ощущение несправедливости, униженности, и оно, в свою очередь, как цепная реакция, будило другие, более неприятные и болезненные ощущения…

— Пойдем обедать, — позвала Яна, перебирая пальцами его спутанные волосы.

Семка полулежал, почти утонув в непомерно большом и мягком кресле.

— Мне не хочется. Может, попозже?

Яна кивнула, искоса взглянув на мальчика. Она как будто впервые увидела это задумчивое лицо. Она не обиделась и не удивилась, по себе зная, как трудно порой возвращаться в реальность после инъекций антистрессового препарата, который вводила автоматика жизнеобеспечения. Она сама много раз приходила в себя в этом же кресле, чувствуя, как голова пухнет от массы новой информации. Она не знала лишь той разницы, что разум Семки, ориентированный на выживание, уже успел увязать все новое, что узнал о мире и людях, со сфероидом и сделал очевидные выводы, которые никогда не приходили ей в голову.

— Ну ладно, — она вздохнула и неслышно, как и вошла, выскользнула из библиотеки.

Семка не заметил ее ухода.

Он встал и подошел к полкам, на которых длинными рядами стояли книги. Сейчас, несмотря на опустошенность и головную боль, ему хотелось самому, без посредства машины воспринять какую–нибудь информацию. Он бегло просмотрел корешки, но ни один не привлек его внимания, пока взгляд мальчика не наткнулся на толстую стопку пластбумаги, скрепленную самоклеящейся лентой.

«Бортовой журнал, — прочел он. — Колония «Остров Надежды». Начат 10.07.2607 по Галактическому календарю».

Он вернулся за стол и с замиранием сердца перевернул первую страницу. Что–то подсказывало ему, это именно то, что он бессознательно искал на книжных полках.

Глаза мальчика скользнули по отпечатанным на принтере строкам:

«10 июля 2607 года. Нас тридцать два человека. Двадцать девять мужчин и трое женщин. Это все, что осталось от экипажей полутора тысяч звездолетов, принимавших участие в битве…»

Семка не заметил, как с головой погрузился в чтение.

Ему казалось, что он видит их — непримиримых врагов, которые сумели не только встретиться в недрах сотрясающегося от взрывов и столкновений сфероида, но и протянуть друг другу руку.

Скользя взглядом по ровным строкам, он познал бездну их отчаяния, муки и надежды, ведь только такая жизнь была близка и понятна ему.

Они приварили друг к другу несколько более или менее целых кораблей, соединили их тамбурами, загерметезировали и назвали свой маленький мирок средь бурлящего ада Островом Надежды.

Он читал и непроизвольно представлял их в этих стенах, словно эти люди вдруг вернулись сюда, проходя перед мысленным взором мальчика вереницей призраков…

Они не опустили руки. Страница за страницей он наблюдал их борьбу, конфликты, дружбу, любовь и ненависть. Люди, брошенные посреди Великого Ничто, постепенно понимали всю чудовищность своей войны, словно пелена в муках падала с их глаз.

«19 декабря 2607 года. Наконец отыскали и с трудом отбуксировали к базе пригодный к ремонту корабль. Это малый рейдер типа «LX». Придется очень многое переделывать на борту, восстанавливать все внешние коммуникации, локационную систему и т.д. Работы по горло. Сфероид продолжает трясти, но уже реже. Мы почти не отходим от базы, даже в поисках этого корабля не решились отойти далеко. Сергей уже предупредил всех об активированных боевых роботах, на которых наткнулся во время своих вылазок. Слава Богу, он кибернетик и успел обезвредить машины, иначе бы всем нам — крышка. Страшно подумать, сколько боевых машин стоят вот так в ожидании своего часа.

Нужно убираться отсюда, чем быстрее, тем лучше. Это место не просто нагоняет дрожь, оно вопит на весь космос о том, что мы — безумны».

И все–таки это случилось. Они не знали, кто или что послужило первым камушком, сорвавшим лавину, но спустя три месяца, в самый разгар работ по восстановлению рейдера, сфероид потрясли первые взрывы войны машин. Люди принялись лихорадочно действовать. Они ускорили ремонтные работы, одновременно возводя защитные сооружения вокруг колонии, но бои между машинами уже охватили весь сфероид, и разрозненные группы роботов то и дело прорывались через защиту, сея разрушение и смерть.

Это была жестокая и неравная борьба… Семка с трудом мог представить те дни, когда машины кишели повсюду. На его памяти их было уже не так–то и много — взаимное истребление между роботами шло именно тогда, когда разыгралась трагедия Острова Надежды.

Люди, населявшие крохотный мирок, страстно хотели жить, но гибли… Они верили, что вырвутся, и сражались, пока их не осталось всего двое. Ими были родители Яны, чьи сожженные тела он видел в тамбуре, рядом с изуродованной боевой машиной…

Семка перевернул последнюю страницу. Он был раздавлен…

Только сейчас он окончательно понял, откуда взялась Яна и кто он сам. Его отец пережил трагедию, худшую, чем судьба Острова Надежды. Ведь он был один.

А мама?

Семка сокрушенно покачал головой в ответ своим мыслям. Он ничего не знал о ней…

Повернувшись в кресле он хотел встать, но его взгляд вдруг уперся в застывшую на пороге библиотеки фигуру.

Это был Андор.

Реакция. Мышечная реакция, без участия разума, выработанная годами борьбы… «MG» легко выскочил из захватов силовой кобуры, и короткий ствол взметнулся вверх.

Андроид не дрогнул. Он стоял в дверном проеме, удивительно, до дрожи похожий на человека, но в то же время сверкающий сталью, как самая смертоносная из машин.

— Здравствуй, Андор, — произнес Семен, опуская оружие.

— Здравствуйте, сэр! — Андроид перешагнул порог библиотеки. — Я рад, что вы вернулись.

Семка знал, что не будет стрелять.

Андор сел в кресло напротив. Мальчик смотрел на отливающую серебром броню, лицо с человеческими чертами, знак на груди, означающий саморазвивающуюся киберсистему последнего поколения, и самые противоречивые чувства шевелились в его душе.

«Кто он?.. — думал Семка, продолжая разглядывать робота. — Друг?.. Враг?.. Или раб?..»

— Почему ты ушел? — спросил он у андроида.

— Я знал, что вы уничтожите меня, — не колеблясь ответил Андор.

Рука Семки невольно скользнула к поясу.

— Ты уверен, что я не пристрелю тебя сейчас?

— Нет, — покачал головой Андор. — Вы стали другим. Раньше вами руководили инстинкты. Теперь вы владеете информацией и способны объективно…

— Мной руководил жизненный опыт! — прервал его мальчик. — Ты никак не согласуешься с ним. И, пожалуйста, обращайся ко мне, как к Яне.

Семка смертельно устал. «Почему я сижу и беседую с ним?» — с тоской подумал он и исподлобья взглянул на андроида. Ясно, что этот робот отличался от всех других. Но все равно он — машина. Сознание мальчика временами пробуксовывало, у него еще не было достаточного опыта логики, Семка делал первые шаги, осваивая самый совершенный во Вселенной инструмент выживания вооруженный знаниями разум…

— Я радикально отличаюсь от всех других моделей, — словно заглянув в его мысли, произнес Андор, нарушив затянувшуюся паузу. — Тебе не стоит опасаться меня, — добавил он. — Я уже говорил, что не способен причинить вред человеку.

Семка невольно усмехнулся.

— Пресловутые законы робототехники? — спросил он. Среди знаний, полученных от обучающего устройства, была и такая чушь.

Андор понял его усмешку.

— Законы робототехники были выведены очень давно, на планете Земля, и они были хороши до тех пор, пока оставались законами для людей. Но люди сами презрели их, создав боевые машины, и для меня они не играют никакой роли. Дело не в законах, а в психологии искусственного разума.

— Ты — искусственный разум?!

Андор взглянул на мальчика немигающими, выпуклыми глазами. В этот момент казалось, он мучительно хочет, чтобы его сталепластиковое лицо было способно к мимике.

— Я — опытная модель, — подтвердил он. — Мои создатели не успели довести до конца начатый эксперимент — они погибли во время битвы. Меня создавали как развивающуюся кибернетическую систему, предназначенную для разведки очень дальних звезд и планет. Я должен был постоянно обновлять свои знания, принимать самостоятельные решения, но не больше… Наверное, те, кто создал меня, не предполагали, что со временем я начну чувствовать.

Семка недоверчиво покачал головой.

— Слишком невероятно… — прошептал он, обращаясь к самому себе, словно мыслил вслух.

— С точки зрения известных технологий — да. Позитронный процессор, имитирующий человеческий нейрон, — это сложнейшее устройство, занимающее объем в кубический метр. Но я функционирую на ином принципе. Во мне впервые применен фотонный процессор на основе микролазеров. Боюсь, что эта технология навсегда похоронена тут… — он выразительно похлопал себя по хромированному черепу.

— Ты переживаешь? — переспросил Семка. Он интуитивно выбрал именно это слово.

— Да. Но, конечно, мои чувства заметно отличаются от человеческих. Они… холоднее, рациональнее… ведь я машина!

На несколько секунд в библиотеке наступила тишина. Слишком неожиданной и новой была информация.

— Но ты воспитывал Яну! — в замешательстве воскликнул Семка, словно найдя внезапное подтверждение слов Андора. — Какая тут рациональность? Почему ты сделал это?

— Скажи, ты любил своего отца?

— Конечно!

— А кто, по–твоему, мои родители?

Семка не нашелся, что ответить на этот бессмысленный, как показалось, вопрос.

— Люди, — пояснил Андор.

Рука мальчика впилась в подлокотник. Одни звезды ведали, как ему было тяжело… Новая информация, новые проблемы… и, как оказалось, он должен научиться решать их!

И вдруг он понял, что хочет этого. В его жизни появился новый смысл. Он больше не был зверьком, затравленным мальчиком, прячущимся в темных переходах от металлических монстров. Он был Человеком!

Андроид встал.

— Мне кажется, Яна ждет тебя обедать? — полуутвердительно произнес он. Мне бы хотелось, чтобы ты познакомился с системой обороны колонии…

— Хорошо, — Семка решительно встал и взглянул на Андора. — Ты посидишь с нами за столом?

Андроид кивнул, и мальчику вдруг показалось, что его стальные губы тронуло слабое подобие улыбки.

Глава 7

Робот убегал.

Его изношенные узлы и расхлябанный корпус грозили рассыпаться в прах, но блок логической оценки ситуаций, в который когда–то был заложен программный эквивалент человеческого инстинкта самосохранения, гнал его вперед и вперед, в бесплодных попытках оторваться от противника.

Коридоры, залы, отсеки, шахты, пробоины, груды хлама, человеческие тела и скелеты механизмов — все мелькало перед единственной уцелевшей видеокамерой некогда грозной боевой машины.

Внезапно поисковый радар поймал цель. Взметнулись фонтанчики искр при торможении о бронеплиты палубы, рывками повернулась орудийная башня, но алая точка уже исчезла.

Компьютеру машины потребовалось две миллисекунды, чтобы проанализировать движение цели. Турель вакуумного орудия еще раз дернулась, и шквал бронебойных снарядов смел переборку, за которой скрылся человек.

Это было зрелище, достойное кисти импрессионистов. Уродливый робот стоял посреди полуразрушенного реакторного зала, настороженно вращая лопастью поискового радара. Гротескная поза боевой машины почему–то наводила на мысль о неврастении — если этот монстр мог бы напрягаться и испытывать страх, то он вкусил бы его в полной мере — даже его процессор не мог дать однозначного ответа — поражена цель или нет. Четвертый раз он сталкивался с противником, боезапас таял, а алая точка каждый раз избегала уничтожения, словно издеваясь над логикой боевой машины, основанной на практицизме кратчайших расстояний.

Робот не знал, что имеет дело с Человеком.

Развороченная стена испускала ровное красноватое сияние, тускло освещая зал.

Яна облизнула пересохшие губы, заметив, как Семка сделал предупреждающий знак и шагнул вперед. Импульсную винтовку он держал стволом вниз, словно перед ним не возвышалась громада боевой машины.

Вакуум не способен передать звук, но Яне казалось, она слышит надсадный вой сервомоторов, когда орудийная башня начала описывать смертельный полукруг. Механический монстр пришел в движение, и ни один нормальный человек не успел бы среагировать, но для Семки машинное время уже давно не являлось чем–то сверхъестественным. Его мозг, как и тело, умел жить миллисекундами, он отчетливо видел конвульсивные движения механических членов, и два черных зрачка вакуумной турели не успели захлебнуться огнем приклад импульсной винтовки дважды ударил в плечо, и орудийная башня разлетелась в клочья, подорвавшись на остатках собственного боекомплекта. Робот дернулся, следующий выстрел заставил его завертеться на месте. Центральный процессор машины отметил разрушительную вибрацию, когда в район двигателя дважды ударило что–то тяжелое, и внешние датчики отключились, не выдержав перегрузки. Теперь компьютер мог воспринимать мир лишь посредством видеокамеры, объектив которой показывал фрагмент его собственной брони, по которой бегали сполохи статического электричества…

На фоне призрачно–красного пятна расплавленной стены появились две тени. Они приблизились.

— Рассыпался… — пришел сигнал на радиочастоте.

Яна улыбнулась.

Семка повернулся, подобрал пустой магазин и, передернув затвор «ИМ–12», заглянул в развороченное электронное нутро робота. Среди расколотых плат метались зеленоватые искры, местами они били в корпус, но некоторые находили окольные пути и вливались в пульсирующие зеленым огнем цепи управления. Процессор машины перестраивался, пытаясь продублировать утраченные функции.

Яна проследила за его взглядом и потянулась к блоку питания машины.

Рука Семки мягко отстранила ее.

— Ты что? Он же пытается восстановить цепи!

— Пусть живет. — Семка указал на развороченный двигатель, порванные гусеницы и останки орудийной башни. — Он больше не сможет убивать.

Яна представила себе боевую машину, обреченную думать в темноте и безмолвии разрушенного зала. Решения Семки иногда казались ей странными.

Он повернулся. Бледное лицо Яны, освещенное зеленоватыми вспышками, отражало недоумение, хотя ее глаза еще лихорадочно блестели. Ей нравилась погоня, но она не понимала того особого чувства, которое испытывал Семка, уничтожая машины. Хотя охота уже не доставляла ему прежнего удовольствия он уже давно доказал себе и им, кто настоящий хозяин сфероида.

— Пойдем домой, — предложил он, окончательно утратив интерес к агонизирующим обломкам машины, — Андор, наверное, уже заждался.

— Постой, — Яна потянула его за рукав, — я не понимаю…

Семка пожал плечами.

— Они больше не властны над нами.

Яна прижалась своим шлемом к его лицевому щитку, пытаясь заглянуть в глаза.

— И ради этого ты рискуешь?

Он усмехнулся. Разве жизнь можно назвать рисском?

За их спиной во тьме злобно светился красный глаз боевой машины. Семка знал, что будет дальше. Процессор робота будет биться в бесплодных попытках восстановить контроль над разбитыми сервомоторами, пока не иссякнет его энергия. Тогда зловещее сияние сканера потускнеет и погаснет. Это была его месть, если в отношении машины можно применить человеческие мерки…

— Пойдем, — вновь повторил он, взяв Яну за руку.

Теснина технического коридора вывела их к вертикальной шахте, которая тянулась до самой поверхности сфероида. Выход был безопасен — его покрывала полуразрушенная рубка управления со множеством пробоин, через которые открывалась панорама простирающейся на десятки километров вокруг металлической равнины.

Семка помог Яне подняться в рубку и застыл, метр за метром осматривая близкий горизонт сфероида. Она присела рядом, тоже вглядываясь в даль. Рука Яны лежала на прикладе импульсной винтовки. Все происходило совершенно обыденно, как сотни, если не тысячи раз до этого дня. Рубка была их любимым местом в этой части стальной планетки. Яна уже давно освоилась с феерическими красками металлического острова, но каждый раз ее взгляд находил для себя что–то новое, словно она постепенно, шаг за шагом, постигала его суровую красоту.

Спиралевидная туманность тусклым пятном вставала над исковерканной линией близкого горизонта. В угольно–черном, бездонном небе неподвижно повисали сгустки звездного света, и на их фоне быстро двигалось несколько алых капель — маленькие спутники сфероида.

Ниже, под основанием купола рубки, плавно выгибалась к близкому горизонту исковерканная равнина, от которой в чернь бездны кое–где вздымались остовы надстроек или целые корпуса погибших кораблей.

Это был их мир… их Остров Надежды. Пять лет назад они встретились в его населенных механической смертью недрах. Это казалось чудом — два ребенка выжили и повзрослели, превратившись в юношу и девушку. Ростки жизни, обожженные ядерным безумием, загнанные в границы герметичных помещений, пробились к свету, презрев теорию вероятности.

Они были бесконечно счастливы и несчастны одновременно. Семка и Яна любили друг друга сильнее, чем брат и сестра, сильнее, чем юные возлюбленные, — они попросту были двумя частями одного целого, с недоумением и содроганием вспоминая то время, когда жили порознь…

Семка закончил осмотр, и они, покинув рубку, вышли на поверхность сфероида. До места, где начинался безопасный туннель, к их жилищу оставалось минут десять ходьбы. Его глаза по привычке фиксировали каждую деталь, малейшее движение или изменение в знакомом ландшафте, но это происходило почти неосознанно и не мешало думать. В последнее время он все чаще и чаще чувствовал неудовлетворенность. Чем больше он читал, тем теснее казался ему стальной шар Острова Надежды. Здесь не было иных красок, кроме кровавого сияния туманности, не было простора, кроме необъятной бездны космоса… он пытался представить себе живые планеты, где обитали миллионы людей, но воображение билось как птица в клетке, вновь и вновь возвращаясь к реальности стального лабиринта.

Выживание уже несколько лет как перестало быть для него сверхзадачей, и мысли мальчика все чаще обращались к звездам, тем более он отлично знал, что составляющие сфероид корабли когда–то перемещались в пространстве…

***

Как приятно вернуться домой!

Семка перешагнул порог шлюзовой камеры и, отстегнув гермошлем, замер.

Что–то было не так! Его разум еще не успел вычленить причину неосознанной тревоги, а рука уже машинально легла на рукоять «MG», он шагнул вперед, прикрывая своим телом Яну, и прислушался.

Тихо шипел воздух, нагнетаемый под уплотнитель внутреннего люка, ритмично постанывал требующий замены клапан в одном из насосов регенератора, изредка попискивали сигналы на различных контрольных панелях, но это были привычные звуки… в которые вплетался совершенно чуждый этим помещениям низкий, утробный гул, доносящийся со стороны библиотеки.

Пальцы Яны впились ему в плечо. Она тоже слышала глубокий, угрожающий, полный скрытой энергии монотонный звук…

— Что это? — едва слышно спросила она.

— Не знаю, — покачал головой Семка, делая шаг вперед по прозрачному тоннелю, за стенами которого работала автоматика жизнеобеспечения. Ему вдруг вспомнилось, как он впервые попал сюда и точно так же, крадучись, шел по этому коридору…

Гул продолжал нарастать, словно где–то работал готовый взорваться генератор неведомого поля, напряжение росло, оно висело в воздухе, становясь почти осязаемым, и вдруг…

Басовитое гудение прорезала звонкая и чистая нота.

Звук трепетал в воздухе, отражаясь от стен, колеблясь, меняя интонацию, пока не перерос в четкий, гармоничный ритм.

Пальцы Семки разжались, и «MG» скользнул в захваты силовой кобуры. Неисправные генераторы не способны синтезировать музыку. Он сделал последний шаг, отделявший его от библиотеки. Мелодия пульсировала, вливаясь в него, нежная, бархатистая, как наполненный льдистыми звездами мрак космоса, сильная и неукротимая, как вспышка термоядерной реакции, зовущая, терзающая и вопрошающая, как неистребимое движение разума…

Посреди библиотеки стоял Андор.

Мелодия лилась из скрытых динамиков, заставляя едва ощутимо вибрировать переборки.

Семка молча пожал протянутую руку и посмотрел в глаза андроида. В его взгляде был немой вопрос и немного укора. Робот был непредсказуем и слишком сильно полагался на разум своих юных хозяев.

— Это симфония Космоса, — негромко пояснил андроид. — Она была написана много веков назад, на планете Земля, исторической родине людей. Я разыскал ее среди фонотеки одного крейсера…

— Андор, ты прелесть! — воскликнула Яна. Ее глаза сияли.

Мелодия была повсюду. Она лилась из отсека в отсек вслед за двумя молодыми людьми и роботом–андроидом.

Они сели за стол, но Семка вдруг почувствовал, что не может ни говорить, ни есть.

Он непроизвольно отложил вилку и поднял глаза, полные невысказанной муки. Терзавшие его душу сомнения и неудовлетворенность внезапно обрели форму отчетливой мысли, и подсознательный страх перемен умер в груди, раздавленный щемящим чувством близкой, но неизбежной утраты и еще чем–то глухим и неукротимым, что крепло в его сознании под воздействием симфонии космоса.

Ностальгия по звездам, которых он никогда не знал.

Неукротимое буйство человеческой натуры, влечение, заставлявшее первых пещерных людей задирать голову и вглядываться в бездонный колодец Вселенной.

И мучительный, ноющий в груди вопрос: кто они, люди, позволившие механическим созданиям издеваться над своими детьми?..

Реальность Острова Надежды вновь дала трещину, но теперь уже под напором повзрослевшего разума.

Не говоря ни слова, он встал из–за стола и почти бегом выскочил из отсека.

Все произошло так быстро, что Яна опешила. Она вскочила, чтобы догнать, но Андор мягко остановил девушку.

— Я знаю, куда он пошел. Дай мне несколько минут, — попросил андроид.

***

В сознании машины тоже могут жить свои призраки. Тем более если эта машина разумна. И становление ее разума происходит в условиях экстремальных, когда все критерии истинности, порочности и справедливости становятся лишь условностью, игрушкой характеров и обстоятельств.

В этом смысле Семка и Андор были похожи. Разум обоих родился и вырос тут, среди мертвых.

Андроид навечно запомнил первый проблеск своего сознания.

«Активация! Активация! Активация!..»

Команда билась в цепях управления фотонного процессора.

Сказать «открыл глаза» было бы глупо. Он не был человеком. Он просто увидел свет.

Тесный отсек, заваленный лазерными дисками, кристаллами памяти, листами бумаги и деталями приборов. Свет был тусклым и красным.

«Авария» — вспыхнула надпись на внутреннем дисплее. Это процессор за несколько наносекунд произвел молниеносный анализ окружающей обстановки и сделал соответствующий вывод.

Он повернул голову. В поле зрения видеокамер, расположенных за фасетчатыми обзорными линзами, попал стоящий перед ним на коленях человек. Он был молод. Одежда на нем была испачкана кровью, волосы растрепаны, а в глазах светился лихорадочный блеск. Он явно находился под воздействием сильного обезболивающего препарата. Рукой человек зажимал рану на животе.

— Прошу команду приоритета! — услышал он голос и понял, что это говорит он сам!

Человек захрипел; его голова конвульсивно дернулась, мутный взгляд наполненных болью и страданием глаз сосредоточился на андроиде.

— Работает… — с мученической гримасой выдавил он. Несколько секунд человек хрипло дышал, пытаясь унять бившую его дрожь.

«Агония», — выдал беспристрастное резюме внутренний дисплей.

— Ты мое детище… Я отдал тебе половину жизни. Жаль, что не смогу видеть, что из тебя получится… Видишь, как меня… — хриплый шепот человека навечно впечатывался в ячейки памяти, — идиоты… Они аннигилировали планету… — Человек из последних сил в муке подался к самому лицу андроида. — Нарекаю тебя «Андор». Вся информация о мире, все мыслимые и немыслимые знания в тебе… Базовая команда — жить!

Он повалился набок. На губах человека выступила красная пена.

Ему было тогда всего девяносто секунд от момента активации. Его создатель, наверное, и сам не представлял всех возможностей фотонного процессора, обмен сигналами в котором происходил со скоростью света. За десять секунд были инициализированы все системы, еще за двадцать прочитаны и логически обработаны гигантские базы данных… На сто десятой секунде Андор обрел сознание…

Он опустился на колени перед умирающим человеком.

Тот, словно почувствовав, в последний раз открыл глаза.

— …Команда… приоритет… жить… — едва слышно прохрипел он.

Глаза создателя закрылись.

Он умер, и Андор остался один.

На семьсот двадцатой секунде своего сознательного существования он вышел из отсека, чтобы вступить в безумный мир кладбища кораблей.

***

Узкий коридор привел андроида к тупику. Глухую стену покрывал сложный узор ломаных линий. Андор вытянул руку и обвел часть из них, образующих буквы О и Н. Остальные линии были не более чем бутафорией.

Раздалось шипение сжатого воздуха, и часть стены отъехала в сторону, открыв вход в шлюзовую камеру. Внутренний люк был распахнут. Перешагнув порог, андроид оказался в кольцевом коридоре, по внутреннему периметру которого через равные интервалы располагались ведущие в отсеки двери. Часть облицовки стен отсутствовала, обнажив змеящиеся пучки кабелей и переплетение труб.

Андор остановился у двери с надписью: «Ходовая рубка». Фотоэлемент и сервопривод не работали, кодовый замок был просто вырезан сваркой. Отодвинув половину двери в сторону, он вошел в рубку штурмового рейдера «LX».

Семка стоял спиной ко входу, уперевшись руками в полуразобранный пульт управления. Перед ним серебрился мелкими вспышками экран монитора. На полу были разбросаны отпечатанные на принтере схемы электрических соединений.

— Зачем ты пришел? — не оборачиваясь, спросил он.

Андроид присел на край навигаторского кресла.

— Я думал, тебе понадобится помощь…

Семка повернулся и исподлобья взглянул на него.

— Зачем ты обманываешь меня? Ты мог бы давным–давно восстановить этот корабль! Сколько лет ты провел в бездействии, даже словом не обмолвившись о его существовании!

По бесстрастному лицу андроида невозможно было определить, что творится в этот момент в его логических цепях, но Семка внезапно почувствовал, что там идет борьба…

— Ты хочешь вернуться к людям?

Семка побледнел.

— Неужели ты думал, что я буду всю жизнь гоняться за роботами по свалке кораблей? Зачем тогда ты настраивал обучающий процессор на мои биоритмы? Лучше бы я ничего не знал!..

Андор встал и подошел к разобранному пульту. С каждым годом он все больше и больше походил на человека. Они думают, что он их учитель… Нет. Семка рано или поздно постиг бы этот мир и без участия андроида. Андор, как никогда прежде, чувствовал свою раздвоенность. Он не был роботом и не был живым существом. Не будь Яны и Семки, он давным–давно сошел бы с ума.

— «Ожидание праздника всегда лучше самого праздника», — процитировал он, перебирая затянутыми в пластик пальцами контакты пульта. — Тот мир, куда ты хочешь вернуться, породил роботов–убийц и этот сфероид… К тому же существует высокая вероятность, что цивилизация погибла в результате галактической войны!..

Семка облизал внезапно пересохшие губы.

— Мы… — он с трудом подбирал слова, — мы… исчерпали себя тут!

Андор ответил не сразу. Как будто ему понадобилось время, чтобы собраться с мыслями, но это было смешно. Семка знал о быстродействии его мозга.

— Я не мог навязывать тебе свою волю, — наконец произнес он. — Конечно, ты прав, я был в состоянии за эти годы привести здесь все в порядок. Но я не имел права делать это. Сейчас я вижу — ты вырос. Все, что ты делал, — ты делал сам. Да, я давал тебе возможность получить информацию, но не больше. Ты личность. Ты сам принимаешь решения. Ты нашел этот корабль по дневникам Острова Надежды. Ты пытался разобраться в нем. Тебе быстро приелась охота за боевыми машинами. Ты Человек. А я лишь твое создание…

Семка в изумлении смотрел на андроида.

— Извини, — наконец произнес он. — Эта музыка… Она добила меня.

Подчиняясь безотчетному порыву, он положил руку на плечо Андора.

Робот повернулся. Уже не в первый раз Семке казалось, что он мучительно хочет ожить…

— Ну что, мужчины, посекретничали? — раздался за спиной голос Яны.

Семка вздрогнул от неожиданности и повернулся. Яна стояла в дверях ходовой рубки и улыбалась, глядя на них. На щеках девушки обозначились ямочки.

— Я, между прочим, играла здесь в куклы лет семь–восемь назад, — не выдержав, рассмеялась она.

Семка посмотрел на нее, почувствовав облегчение.

— Мы должны попытаться. У нас просто нет иного выхода, — заключил он.

Глава 8

Яростный, пульсирующий в затянувшейся агонии, кроваво–красный спрут растекся в пространстве, вонзая жгучие щупальца протуберанцев в усыпанный бриллиантовыми россыпями звезд мрак. Вокруг него по вытянутой и нестабильной орбите стремительно несся собранный из металлических частичек чуть приплюснутый шар, увлекавший за собой тысячекилометровый хвост мелких, тускло мерцающих обломков.

Это был их мир… Их Остров Надежды.

Теперь он медленно скатывался на экраны заднего обзора.

Семка оторвался от приборных панелей, чтобы в последний раз взглянуть на крохотную планетку, которая долгие двадцать лет была его домом.

Они не знали, что ждет их впереди. Возможно, Андор, сидящий в соседнем кресле, прав, и цивилизация погибла, спалив себя в горниле галактической войны. Тогда они с Яной, возможно, станут единственной надеждой на ее возрождение. А может, все сложится иначе, и их ждут цветущие миры… но, как бы там ни было, они никогда не забудут свой Остров.

Слова были совершенно лишними. Рука Семки легла на стартовый рычаг. Через стекло гермошлема он видел, что глаза Яны полны слез.

Через мгновение корма звездолета внезапно засияла рукотворным солнцем, затмив свет агонизирующей туманности, и корабль начал ускоряться, превращаясь в ослепительную точку.

Их путь лежал к звездам.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СТЕЛЛАР

Мы возвращались, чтобы жить.

Мы были легкими, как тени,

Но, видно, злое провиденье

Хотело путь наш предрешить.

Кострами смерти вспыхнул космос,

Молча над участью планет,

И сотни кораблей, как косы,

Несли лишь смерть. Да будет СВЕТ

Аннигиляции ниспослан,

Богам, которых больше нет!..

Глава 9

– …Эй, Джонни, посмотри–ка, что за чертовщина! Во наглец!

Дежурный навигатор склонился к дисплею. Алая точка еще не успела оторваться от нижней кромки экрана — объект, о котором так восторженно отозвался его напарник, находился очень далеко, почти на пределе восприятия их радаров.

— Нет, ты смотри, что вытворяет компьютер! Да это ж бред какой–то!

Джон Селк и сам не понимал, в чем дело. Получив сигнал от объекта, бортовой компьютер их крейсера автоматически запустил программу поиска и идентификации, и вот теперь на информе вырисовывалась какая–то нелепейшая конструкция. Похоже, он впервые наблюдал «зависание» такой мощной кибермашины — компьютер не выдал идентификационную карту, беспорядочно выбрасывая на дисплей контуры и обводы разных кораблей.

Навигатор не волен принимать решений. Он почтительно коснулся клавиши интеркома:

— Сэр, докладывает дежурный. На радаре неопознанный объект искусственного происхождения. Классификации нет. Вооружен.

— Иду.

По обводам крейсера Конфедерации солнц пробежали цепочки тревожных огней. В ангарах, у сомкнутых створов огромных шлюзов, стартовые плиты пришли в движение, поднимая звено космических истребителей. В орудийных башнях операторы впихивали свои тела в кресла и включали приборы.

Объект приближался. Старший вахтенный офицер в ходовой рубке долго смотрел на монитор.

— Орудиям отбой, — приказал он. — Посмотрим, что покажут умножители.

Мощные электронные телескопы начали свое неторопливое движение, нащупывая объект. Наконец на экранах ходовой рубки проступило изображение приближающегося корабля.

— Не гиперсферный… — прокомментировал навигатор, с неподдельным интересом вглядываясь в экран.

Огромный дискообразный корпус был залатан в нескольких местах приваренными к обшивке плитами керамлита. Лес антенн топорщился в разные стороны, между ними угадывались закрытые орудийные порты. Параболические антенны не вращались, не было видно ни одного навигационного огня, да и чаша фотонного отражателя, вынесенная за днище на телескопических опорах, казалась матовой и давно утратившей свои функциональные способности.

— На сигналы не отвечает. Мертв, — высказал предположение первый пилот.

— Как сказать… Может, это уловка?

— Довольно неуклюжая. Малейшее поползновение, и мы разнесем его на куски.

Корабль–пришелец медленно вращался, и в поле зрения телескопов попала огромная пробоина, скрытая ранее чашей фотонного отражателя.

— Ого. Крепко ему досталось.

— Параграф сорок шестой устава космической службы. Мы обязаны исследовать его и пометить, как собственность конфедерации, с помощью радиомаяка. Все находки и документы передаются в архив Стеллара, — подытожил старший вахтенный офицер. — Поднимайте десантную группу. Любопытно будет взглянуть, что там внутри.

***

Командир группы быстрого реагирования Сергей Снегов любил подобные задания — он был романтиком по натуре, да и не часто удавалось вот так спокойно, без шквала лазерного огня, покидать борт крейсера.

Малый рейдер мягко отвалил от причальной штанги.

— Всем пристегнуться, — не оборачиваясь, буркнул пилот, работая переключателями. — Поехали.

Черная громада чужака росла в стереомониторах. Некогда это был грозный боевой корабль — их сняли с вооружения около полувека назад.

— Базовый разведчик класса LX, — определил Сергей, — но круто над ним поработали…

— Смотрите, — в голосе Суханова послышалось уважение, — а он бился когда–то насмерть!

Бронеплиты обшивки пришельца были оплавлены и иссечены лазерными разрядами. Часть надстроек сметена, словно нихромом по пластику, ровный срез обнажал непривычный глазу ракурс — вид сверху на боевые отсеки, пульты, помятые кресла операторов, пустые глазницы мониторов. Теперь, когда они подлетели почти вплотную, стало ясно, почему бортовой компьютер не смог определить класс корабля, — это был странный гибрид, созданный на базе LX, с добавлением целых модулей от совершенно других конструкций и снабженный к тому же архаичным фотонным парусом, хотя отсеки гиперпривода были видны и казались неповрежденными.

— Зависай у пробоины, — приказал Сергей пилоту рейдера. — Мы пошли.

Группа молчаливо и слаженно покинула свои места. Командир первым коснулся обшивки чужого корабля. Детекторы движения молчали. Ствол импульсной винтовки смотрел во мрак провала. Туда же спустя мгновение ударил прожектор. Сергей нырнул вниз.

— Похоже, метеорит. — Ладонь десантника в перчатке скользнула по заплавленному краю. — Лазер бы сработал аккуратнее.

— Энергетическая активность в цепях! — доложил компьютерный техник.

Они стояли у изгиба длинного коридора, который опоясывал внутренний периметр корабля. По одну сторону через равные промежутки шли двери. Сергей с трудом отодвинул одну из них.

Ходовая рубка. Луч прожектора разогнал мрак, скользнув по темному экрану телескопического обзора, и замер, высветив три кресла за пультом, в одном из которых возвышалась неподвижная фигура робота–андроида.

— Пусто. Здесь все обесточено.

Они вышли в коридор. Одна за другой вскрывались двери отсеков.

— Склад какой–то, — не выдержал Гордон. — Тут продуктов лет на двести!

Они шли дальше. Коридор плавно изгибался. Сергею казалось, что они шагают по самой истории — брошенный корабль, фигура андроида перед пультом, забитые консервированными продуктами отсеки — все это выглядело жутковато и загадочно. «Узнаем ли мы правду о тех, кто летел на нем?» — подумал он.

Очередная дверь открылась сама. Ствол импульсной винтовки взметнулся вверх.

— Это и есть источник энергии, — произнес за его спиной Хоули.

Две сиротливые зеленые лампочки горели на двух полусферах низкотемпературных капсул гиперсна. Сергей осторожно подался вперед и замер, пораженный увиденным.

Перед ним, под прозрачными колпаками, в зыбком тумане консервирующего газа, лежали юноша и девушка.

***

Два корабля, некоторое время дрейфовавшие в жесткой сцепке, медленно расстыковались. Щель между ними становилась все шире, она наполнялась звездами, пока в провалы грузовых шлюзов втягивались рукава переходных туннелей, но вот они закрылись; борт крейсера озарили вспышки навигационных дюз, и он начал разворачиваться. Через минуту гигант включил маршевые двигатели и начал стремительно удаляться от небольшого темного диска, который, беспорядочно вращаясь, продолжил свой неуправляемый дрейф в глубинах пространства. Кто знает, какая судьба ожидала этот собранный из различных модулей корабль, уже дважды выполнивший свою миссию и вот теперь окончательно покинутый людьми?

Капитан Ганс Фрайенберг еще несколько минут наблюдал, как вспыхивает среди узоров созвездий искра установленного на нем проблескового маяка, пока тот не затерялся среди россыпей звезд.

— Судьба… — философски вздохнул он, тут же забыв о покинутом осколке прошлого. У него было слишком много проблем дня сегодняшнего, чтобы развивать эту тему.

Крейсер «Ио» приступил к боевому патрулированию заданного сектора пространства.

В лаборатории компьютерный техник досадливо поморщился, отключая многочисленные тестеры, соединенные интерфейсами со вскрытой черепной коробкой андроида. Хоули впервые столкнулся с машиной, оказавшейся не по зубам бортовой аппаратуре, и пять часов бесплодных попыток оживить робота убедили его в бесполезности подобного занятия.

— Ни черта не понимаю, — откровенно признался он своему помощнику, младшему технику, с равнодушным видом копавшемуся в интегральном затворе автоматической пушки. — Первый раз сталкиваюсь с таким «глухим» случаем.

Он с досадой захлопнул черепную коробку робота.

— Нет, ты посуди сам, — не унимался Хоули, — порт ПЗУ [7]вроде стандартный, но доступа к внутренним файлам не добиться никакими способами!

— А питание?

— Да все в порядке. У него встроенный мини–реактор, так что напряжение есть. — Хоули вытащил последний разъем. — Погоди, — пригрозил он, сматывая интерфейсы, — вернемся на базу, я тобой займусь…

Спустя час капитан Фрайенберг зашел в медицинский отсек корабля.

— Ну что, Володя? — спросил он, остановившись у двух прозрачных сферических камер, где в физиологическом растворе безвольно застыли увитые проводами и облепленные датчиками юные тела спасенных. — Как они?

— Девушка в коме… — вздохнул дежурный. — А парень вроде выкарабкивается.

Капитан нахмурился.

— Как думаешь, надежда есть?

— Трудно сказать. Их бы обоих на Стеллар.

— Невозможно. Нас никто не снимет отсюда, — он устало потер подбородок. Черт, ты прав. Наше оборудование не предназначено для реанимации после столетнего сна… Попробую связаться с базой.

— Вот, передайте на Стеллар, — Владимир протянул капитану кристаллодиск, — это кодированная запись биоэлектрической активности мозга юноши. Он приходит в себя, и какие–то воспоминания рвутся наружу. В лабораториях Джедиана как раз занимаются этими проблемами. К тому же на основании этой записи можно будет судить — нет ли тут попытки скрытого проникновения.

— Да, ты прав, — вновь согласился Ганс, — я, честно говоря, тоже допускал такую возможность. Нелишне будет узнать, кто они такие, прежде чем наступит пробуждение. — Он спрятал кристаллодиск в карман униформы и повернулся к выходу. — Держи меня в курсе, — уже с порога напомнил он.

***

За несколько мгновений до пробуждения он почувствовал страх. Что–то пугающее копошилось в черноте небытия — зловещая тень на фоне смутного сознания.

Он тихо застонал. Десятки датчиков на оперативной панели тотчас отреагировали — вспыхнуло несколько ламп, и вверх взметнулись кривые, отмечающие активность нервных и мышечных тканей.

Веки чуть дрогнули и приоткрылись. Он находился внутри небольшого, замкнутого пространства. Тело покрывало липкое, теплое желе. Остро пахло озоном и лекарствами. Вокруг клубился молочный туман, из которого к телу тянулось множество проводов и трубок.

Случилось именно то, чего он подсознательно боялся всю жизнь. Внезапно материализовавшийся кошмар из прошлого мгновенно захлестнул пробудившийся разум — он понял, что находится внутри какой–то машины!.. Мускулы рефлекторно напряглись, глаза расширились, он выгнулся и задрожал в безуспешной попытке вырваться из цепких объятий сковывавших его захватов.

Датчики на панели издали серию тревожных сигналов, и синусоиды графиков вздыбились, отмечая всплеск жизненной активности.

Он еще плохо понимал, что делает, — почти все реакции проходили на рефлекторном уровне. Он окаменел в попытке вырваться, когда из тумана, по ту сторону пленившей его машины, внезапно возникло бородатое лицо человека!

Тело юноши вдруг безвольно опало, он рухнул назад, в жесткий пластик реанимационного ложа, не смея оторвать глаз от смутных контуров человеческой фигуры.

Владимир, оценив состояние пациента, пробежал пальцами по клавиатуре компьютера. В тело впились иньекторы, и спустя несколько мгновений синусоиды датчиков вновь поползли вниз.

Глаза юноши бессильно закрылись, но угасавшее сознание сопротивлялось, удерживая одну мысль: «Человек… Люди… Я вернулся!..»

Глава 10

– …Чудовищно…

Джедиан Ланге выключил монитор и порывисто встал. Психоанализ и нейрохирургия были его призванием, но сегодня первый раз в жизни он пожалел, что не стал каким–нибудь клерком или рядовым техником.

— Мне нужна аудиенция у командующего! — требовательно проговорил он, склонясь к интеркому. — Немедленно. Речь идет о его семье.

Где–то в глубинах кибернетического мозга Стеллара заработал микропроцессор личного секретаря адмирала. Прошло десять или пятнадцать секунд — время нешуточное для машины, — и в динамике раздался отмодулированный женский голос:

— Вам назначено на одиннадцать тридцать.

Джедиан взглянул на хронометр. Одиннадцать двадцать пять. Старик все еще ценит своего внучатого племянника. Сунув в стол кристаллодиски, Ланге скинул халат и выскочил из кабинета, исчезнув в лабиринте подземных коммуникаций Главной базы космического флота Федерации.

Адмирал Воронцов ждал его в своем кабинете. Он прожил двести один год, и только личным медикам командующего было известно, чего больше в организме этого человека — живой плоти или искусственных тканей. Основатель Форта Стеллар и автор военной доктрины Конфедерации солнц сидел в жестком диагностическом кресле.

— Джед, мальчик мой, что случилось?

Джедиан склонил голову в почтительном приветствии.

— Адмирал…

— Не нужно. Нас не слышат. Налей себе выпить, ты нервничаешь.

— Есть от чего, дедушка. — Джедиан судорожно глотнул тоник и протянул старику стереоснимок, сделанный с компьютерной модели. — Вам знакомо это лицо?

Никто в обитаемых мирах никогда не видел и не мог представить подобного. Губы человека, о котором ходили жуткие легенды, который не признавал никаких эмоций, вдруг затряслись, и на глазах Воронцова выступили слезы.

— Андрюша…

— Дедушка, вы уверены?

— Где он?! Он жив?! — безумно выкрикнул адмирал, но тут же взял себя в руки. — Этого не может быть… Вы, верно, нашли его тело или какой–то архивный снимок. Жестоко, Джед… — упрекнул он.

— Нет. Не жестоко. Этот снимок — компьютерная модель воспоминаний юноши, найденного неделю назад в криогенной камере мертвого корабля времен Первой галактической. Он родился и вырос на кладбище звездолетов, оставшемся на месте той битвы, в которой, как считалось, погиб Андрей Воронцов. Вся память этого юноши несет в себе это лицо — лицо его отца!

— Ты можешь дать полный отчет? — справившись наконец со своими чувствами, спросил адмирал. — Расскажи мне все, что узнал, до мельчайших подробностей, но прежде ответь — что Андрей?!

— Ваш сын и мой дядя мертв… — собравшись с духом, ответил Джедиан. Он недолюбливал деда за жестокую бескомпромиссность и побаивался вспышек его гнева. — Он погиб за восемь лет до того, как его сын покинул кладбище кораблей на собранном из различных обломков звездолете. Им не удалось подчинить гравипривод, и потому они использовали фотонную тягу. Курс был избран на ядро Галактики…

— Как погиб мой сын?

Джедиан побледнел под ледяным взглядом деда, в котором ясно читалась безумная боль. Он был хорошим психоаналитиком и ясно представлял последствия.

— Андрея застрелил робот, — ответил он. — Судя по воспоминаниям, которые мне удалось считать с коры головного мозга моего кузена, — это была боевая машина класса «PLENET», состоявшая на вооружении флота Свободных колоний.

Адмирал скрипнул зубами. Воспоминания, такие отчетливые, роились в нем, унося последние силы, оставляя лишь пустоту и боль.

Он сам приговорил Андрея…

— Николай Ильич, мы вырвались! — Старший офицер флагманского крейсера Владимир Воронцов прикрыл дверь каюты и взглянул на сгорбленную спину командующего.

Корабль маневрировал, и звезды на обзорном экране исполняли бешеный и понятный одним навигаторам танец. Командующий повернулся и угрюмо посмотрел на офицера.

— Чему вы радуетесь, позвольте узнать?

«Старый дурак!» — раздраженно подумал Владимир, незаметно ослабив кобуру бластера.

— Адмирал, я потерял в этом бою сына, а вы, похоже, — разум, — резко ответил он. — Наш долг продолжать борьбу!

Старого адмирала ударил озноб. Он был раздавлен. Чудовищность схватки и цифры потерь не укладывались в его голове. Он видел взрыв, в котором за мгновение погибли миллионы — стоило понять ужас этой цифры — людей, и он уже не хотел продолжения. Не хотел вместе с безумцами ринуться бомбить планеты, закрепляя стратегический успех…

— Там остались люди… — медленно проговорил он, — и машины. Наш долг вернуться и попытаться спасти хоть кого–нибудь, а не воротить новые горы трупов!

— Там не осталось никого. Ни одно живое существо не выжило там, где испарялся металл! — балансируя на грани истерики, выдавил из себя офицер. Все корабли, у кого выстояли силовые поля, уже дали о себе знать, а что до активизированных роботов, уцелевших в обломках, — мне плевать на них! Отдавайте приказ!

— Вы безумец, Воронцов!

— А вы трус и мертвец! — Владимир поднял бластер. — Мой сын отдал жизнь за это дело, и я отомщу за него! Мы сомнем Землю, пока не поздно, пока не собраны новые силы!

Командующий отвернулся к экранам.

Владимир не стал стрелять в спину.

— Вы арестованы. Я принимаю командование флагманом!..

Это было так давно… Первые шаги трудной карьеры к званию командующего…

Собственно, тогда он верил во все, что делал…

…Джедиан оторопело смотрел на командующего, лицо которого напоминало в эти минуты маску смерти.

— Оставь меня! — внезапно потребовал тот, всплыв из омута воспоминаний. Нет, постой! Где сейчас этот молодой человек?

— Его зовут Семка. Он на борту патрульного крейсера «Ио», который блокирует наиболее вероятное направление…

Воронцов побледнел. Что это, судьба?.. Или запоздалая расплата за предательство?..

— Я понял, — оборвал он Джедиана. — Срочно свяжись со старшим офицером базы и от моего имени потребуй, чтобы «Ио» вернули назад. Пусть заменит его любым кораблем, на свое усмотрение…

Несколько мгновений он молчал, словно за эти минуты растерял всю присущую ему энергию, и Джедиан вдруг понял, насколько все–таки стар сидящий перед ним человек…

Лицо старика исказила судорога.

— Он должен выжить, даже если это невозможно! — В голосе адмирала прорвались привычные властные нотки. — Во что бы то ни стало! Ты понял?!

Джедиан кивнул.

На пороге он задержался. Долгие годы он боялся этого человека и раболепствовал перед ним. Джедиану вдруг безумно захотелось еще раз увидеть, как судорога комкает это бесстрастное лицо…

— На столе кристаллодиск с записью воспоминаний, — напомнил он. Посмотрите его, дедушка…

Дверь плавно встала на место, оставив командующего наедине с собственной памятью и сиротливым диском, от которого он не мог отвести глаз, хотя боялся этой пластины больше, чем смерти.

Он понимал: содержимое диска — страшнее, чем смерть.

Глава 11

Немногочисленный экипаж патрульного крейсера «Ио» был занят по горло, поэтому при пробуждении Семена присутствовал лишь Владимир Юсупов — бортовой медик корабля.

Юноша лежал, укрытый одной простыней, и исподволь следил, как незнакомый мужчина в белом комбинезоне вышагивает по модулю, снимая показания многочисленных приборов.

Владимир закончил проверку и вернулся к столу, на котором был установлен переносной компьютер. По привычке, прежде чем сесть, он взглянул на своих подопечных. Восковое тело девушки по–прежнему медленно вращалось в струях физиологического раствора, а вот парень лежал с открытыми глазами, устремив колючий взгляд на его пояс.

— А, ну наконец–то! — Он поправил кобуру с неизменным «стоун–игл». — Я уж думал, ты собрался проспать до самого Стеллара.

Семен попытался что–то сказать, но из горла вырвался лишь мучительный вздох.

— Спокойнее, парень, спокойнее. — Владимир взял тампон и смочил пересохшие губы Семена. — Не все сразу. Ну–ка, выпей, — он вложил ему в рот янтарный шарик, который тут же лопнул, обдав небо и горло щекочущей прохладой.

Семен судорожно сглотнул.

Его губы зашевелились. Он силился что–то сказать, пока не выдохнул:

— Яна…

Володя придвинул кресло, попутно нажав клавишу интеркома.

— Так, давай по порядку. Я понял твой вопрос. Не напрягайся, все хорошо.

Семен откинулся на подушку, прикрыв глаза. Он был настолько слаб, что постоянно балансировал на грани потери сознания.

— Ты слушаешь?

Ответом послужил едва заметный кивок.

— Так вот, ты среди друзей. Мы случайно наткнулись на дрейфующий в космосе корабль и высадили на него десантную группу. У вас произошла авария в одном из отсеков или было столкновение с метеоритом — мы так до конца и не разобрались. Но факт, что корабль мертв, в борту огромная пробоина, все накопительные силовые установки пусты, за исключением двух резервных, от которых питался криогенный отсек, откуда извлекли тебя и твою спутницу. Больше на корабле не было никого, за исключением нефункционального робота–андроида неизвестной модели.

При этих словах Семен открыл глаза. В них читался немой вопрос.

— Успокойся, он тут, на борту, но, кажется, наш техник сломал об него все свои зубы, — улыбнулся Владимир.

Семен кивнул, снова прикрыв веки.

— Что с Яной? — едва слышно прошептал он.

Владимир ответил не сразу.

— Видишь ли, процесс анабиоза очень сложен. Вас заморозили в камерах очень старого образца, они настолько стары, что наша бортовая аппаратура пробуждения и реанимации практически несовместима с режимами их работы. Поэтому мне приходится быть вдвойне осторожным. Видишь, ты уже очнулся, но твой организм сильнее… В общем, девушка жива, мы поддерживаем функции всех органов ее тела, но, боюсь, до окончательного пробуждения еще далеко.

Он снова открыл глаза и мучительно покосился через плечо, пока его взгляд не нашел прозрачную двухметровую сферу, в которую было заключено тело Яны.

— Как тебя зовут? — поспешно встрял Владимир, пытаясь отвлечь его от этого зрелища.

— Семен…

— Отлично, а я — Владимир. — Он дружески сжал его плечо. — Не волнуйся, она выкарабкается, — как можно бодрее проговорил он. — Вот увидишь. Дай мне немного времени, и я разберусь с вашими проблемами.

Голова Семена упала на подушку.

— Я буду ждать… — прошептали потрескавшиеся губы.

Через несколько минут, обессиленный, он уснул.

Владимир отодвинул кресло.

— Слышали? — спросил он.

— Да, — прозвучал в интеркоме ответ капитана. — Парень говорит на интерангле со старорусским акцентом. По–моему, в нашем секторе нет таких миров.

— Да, но он проспал больше ста лет.

— Скорее всего он из другой части Галактики. В любом случае — это не попытка внедрения на наши планеты. Скорее — отзвук Первой галактической. Их корабль собран из модулей боевых кораблей тех лет. Похоже, жизнь круто обошлась с этими ребятами.

— Да, капитан. Скажите, со Стеллара ничего?

— Еще рано, Володя. Мы выйдем в точку барражирования через пять часов. Следующий сеанс связи оттуда. Будем надеяться, что они расшифровали сделанные тобой записи.

Последующие за этим разговором пятеро суток капитан Ганс Фрайенберг лишь урывками вспоминал о спасенных: «Ио» вышел в заданный пространственный куб с длиной ребра в два световых года и приступил к патрулированию. Этот район считался одним из наиболее опасных в случае внезапного прорыва кораблей противника, и в задачу крейсера входило вовремя обнаружить точку выхода вражеских кораблей из гиперсферы и постараться связать их боем до подхода основных сил флота.

«Ио» был кораблем–смертником.

Шел десятый год Второй галактической войны, Свободные колонии, победив Землю, делили сферы влияния.

Жизнь…

Семен лежал под тонкой простыней, всем телом впитывая прохладу свежей постели.

Конечно, космический корабль — это лишь частица того мира, куда он стремился, но какая!.. Все ощущения были новыми. Стоило открыть глаза и взгляд упирался в мягкое сияние потолочных панелей. От пола исходило тепло. Шелест регенераторов воздуха не стихал ни на секунду. Это был полностью исправный корабль, не обломок, а настоящая частица большого мира, поднявшаяся в космос по воле людей, а не беспомощно дрейфующая в космических течениях.

Он повернулся. Безжизненное тело Яны по–прежнему оплетали провода и шланги систем жизнеобеспечения. Владимир что–то писал, сидя за столом.

Беспомощный вид девушки разбудил дремавшую тревогу и боль. Ему было бы легче, будь рядом с ним Андор. Но как Семен ни старался, он не мог вспомнить, как они с Яной оказались в криогенных камерах и почему андроиду пришлось отдать им всю свою энергию…

Владимир закончил писать и повернулся.

— Ага, проснулся! — обрадовался он. — Отлично!

Семен попытался улыбнуться и сел. Слабость почти прошла, но голова все еще кружилась.

— Ну как, можешь встать?

Он осторожно спустил ноги на пол. Верить ли своим чувствам? Ослабевшие мышцы с трудом приняли на себя вес тела. Семен пошатнулся и сделал несколько неуверенных шагов… Как будто время вернулось назад, и он снова учится ходить в тесноте и полумраке крохотного отсека… Вот сейчас откроется дверь, и войдет отец…

Ладони уткнулись в холодный пластик реанимационной камеры. Он прижался к нему щекой напротив неподвижного лица Яны.

Владимир осторожно взял его под руку.

— Без изменений, — ответил он на немой вопрос. — Мы ждем, что ответят со Стеллара. Ее нужно доставить туда.

— Это твоя планета? — спросил Семен, добравшись до кресла.

— Ну в некотором смысле… — неопределенно ответил медик, доставая из шкафа комплект полетной униформы. — С тобой хотел поговорить капитан, и еще наш компьютерный техник с нетерпением ждет, когда ты сможешь ходить. — Он испытывающе посмотрел на Семена, словно хотел что–то спросить, но, вспомнив запрет капитана, не решился. Ганс Фрайенберг пообещал лично оторвать голову любому, кто хоть словом обмолвится при Семене о целях патрулирования «Ио». Владимир мысленно три раза сплюнул. Хоть бы их пронесло, как в прошлый раз. Он даже и думать не хотел, что будет, если в этом секторе обозначится прорыв…

— Ну что, куда ты хочешь попасть сначала, к капитану или в лабораторию? спросил он, когда Семен оделся. Опыт подсказывал, что парня нужно увести отсюда, подальше от неподвижного тела его юной спутницы.

— Я хочу увидеть Андора.

Брови Владимира удивленно взметнулись.

— Андроида, — поправился Семен. — Его зовут Андор.

— Ну что же, Хоули будет рад тебя видеть, — ответил Владимир, запирая дверь медицинского отсека. То, что Семен не имеет понятия о бортовой субординации, нисколько не удивило его. «Действительно, а почему бы капитану не подождать своей очереди?» — не без удовольствия подумал он, шагая вместе с Семеном к шахте межпалубного лифта.

«Ио» имел около километра в поперечнике и почти вдвое больше в длину. Внутреннее пространство корабля было разделено на десять автономных палуб.

Семен шел по коридорам, впитывая запахи и звуки живого корабля, и ему не верилось, что он действительно тут, среди людей, и все вокруг не мираж, а самая настоящая реальность…

…На второй палубе корабля находился внутренний космодром.

Они вышли на узкий балкон, обегавший весь периметр огромного зала на высоте десяти метров. Семен невольно остановился, осматривая стартовые плиты, на которых застыли десять горбоносых АРК [8]. Малые корабли, закованные в серебристую отражающую броню, напоминали хищных птиц со сложенными крыльями, готовых в любую секунду сорваться с места. Люк одного из разведчиков был открыт, и оттуда на темное покрытие стартовой плиты падало яркое пятно света…

Владимир тронул его за плечо.

— Ты извини, у меня мало времени.

Семен неохотно кивнул и вслед за медиком свернул в боковой коридор.

В технической лаборатории было пусто.

— Хоули! — позвал Владимир. — Где ты?

Тишина. Он озадаченно огляделся.

Семен внезапно отстранил его, шагнул в глубину лаборатории и опустился на колени перед громоздким саркофагом, внутри которого в тисках амортизирующих захватов лежал робот–андроид.

Владимир понял, что совершил ошибку. Вид неподвижного робота причинил парню не меньше страданий, чем восковое тело Яны.

«Почему?! — бился в голове Семена безответный вопрос. — Что случилось с нами на корабле?!» — Его пальцы безотчетно скользили по прочному прозрачному пластику над телом Андора.

— …Ты побудь тут, а я посмотрю в соседних мастерских, — дошел до его сознания голос бортового медика. — Только ничего не трогай, ладно?

Семен машинально кивнул.

Сейчас его интересовал Андор. Стенки транспортного контейнера вмещали в себя целый комплекс аппаратуры. От многочисленных контактных разъемов к голове робота тянулись кабели интерфейсов и энерговодов. Два монитора, сияющие хаотичным мерцанием точек, отражали полную беспомощность систем тестирования и контроля. Андор был мертв…

Пальцы Семена легли на встроенный клавиатурный блок.

Активация…

Когда–то Андор заставил его выучить код доступа и программу полного перезапуска своих систем. Семен заметил, как дрожат пальцы, и мысленно приказал себе успокоиться. Не хватало еще ошибиться и запустить неправильную последовательность…

Внутри аппаратуры саркофага защелкали реле, с тихим шелестом заработал привод дисковода.

Программа работала. Мерцание точек на правом мониторе сменилось короткой надписью:

«Полная потеря активного заряда. Прошу внешний источник питания».

Это еще был не Андор, но какая–то из его аварийных программ. Семен огляделся. Отсек был пуст, но ему и в голову бы не пришло ждать. Отключив какой–то прибор, он воткнул в освободившийся разъем кабель питания транспортного контейнера.

Надпись на мониторе мгновенно сменилась:

«Ждите. Идет зарядка основного накопителя. Переключение на встроенные источники питания через 618 секунд».

Семен присел на край саркофага, наблюдая, как на мониторе бегут цифры обратного отсчета. Он чувствовал тошноту и слабость…

«И все–таки мы вернулись…» — эта мысль наполняла его восторгом, несмотря ни на что…

Семен встал и склонился над саркофагом, представляя, как Андор выкарабкивается из бездны небытия, байт за байтом обретая сознание и память…

На панели интеркома внезапно заморгал сигнал вызова. Семен вздрогнул и огляделся. Отсек был пуст.

Он отжал кнопку связи.

— Эй, Хоули, черт бы тебя побрал! — прорычал скрытый динамик голосом капитана. — У нас неприятности. Код Альфа двенадцать! Давай пулей на космодром, там Сергей со Спайтом копаются в седьмом АРК. Чтоб через секунду все были тут!

Динамик щелкнул и отключился.

Семен ничего не понял из тирады Фрайенберга, но приказ был очевиден. Он посмотрел на монитор. Осталось триста секунд.

«Успею», — решил он, выйдя на балкон космодрома. Люк одного из разведчиков по–прежнему был открыт, и он не раздумывая перемахнул через низенькие перила, одним прыжком преодолев пятиметровый спуск.

Из распахнутого люка АРК доносились голоса. Семен подошел к основанию телескопического трапа и замер. Он не собирался подслушивать, но долетевшая до него фраза буквально пригвоздила его к месту:

— …повторяю — дерьмо! Неужели капитан не понимает — мы кусок пушечного мяса!

— Так на кой черт ты сунулся на борт? — поинтересовался другой голос.

— Я хочу заработать бабки и отвалить. Во, где у меня сидит эта война.

— Тогда не ной.

— Тебе хорошо рассуждать. Ты один черт загнешься, сегодня или через месяц, а у меня это — последний вылет…

— Слушай, заткнись. А то точно не доживешь до Стеллара, — в голосе говорившего прозвучала угроза.

— Ну ладно, что ты заводишься?.. Все вы какие–то психи… Слушай, а за что тебя? Говорят, ты был офицером в пятой Орбитальной. Ты правда охранял Стеллар?

— Правда… Не понимаю, — добавил этот же голос спустя секунду, — это же идиотизм — умирать за деньги!

— А что мне оставалось?! Добровольцем я имел хоть какой–то выбор! Знаешь, — внезапно признался его собеседник, — я всю жизнь боялся попасть в планетарную пехоту…

— Ладно, мудрец, заткнись. Давай работать.

Из АРК послышалось звяканье металла и сухой щелчок вставших на свои места захватов.

Семен стоял, оглушенный, словно на него обрушился непомерный, выше всяких сил, груз.

Война…

***

Капитан Ганс Фрайенберг ошалело смотрел в туманную сферу радара. Пять точек. Малая эскадра противника.

Гиперсфера выплюнула навстречу «Ио» его смертный приговор. Вступить в бой с пятью крейсерами — это верная смерть, но разве есть выбор? Лучше погибнуть в бою, чем попасть в штрафные батальоны Форта Стеллар.

Секунды уже не решали ничего. Слишком мощной и внезапной оказалась атака.

По всему кораблю взвыли сирены. Автоматически включилась общая связь, и сотни динамиков интеркома зазвучали приятным женским голосом:

— Боевая тревога.

…

— Экипажу занять боевые посты согласно расчету.

…

— Пять тяжелых крейсеров противника. Дистанция — полтора миллиона километров. Режим атаки.

…

— Вот дерьмо! Господи, ну какой же ты… — Последнего слова Семен попросту не понял. — Это же был мой последний вылет! — Полуистерический монолог сопровождался шелестом передергиваемого затвора импульсной винтовки.

В проеме люка АРК показалась мощная фигура.

— А ты что тут делаешь? — взревел десантник, заметив Семена. — Что, не слышал эту невидимую стерву с хорошим голосом? Нам крышка, так что дергаем отсюда!..

Закончить он не успел. Чудовищной силы удар обрушился на корабль.

«Ио» содрогнулся.

Где–то со звоном лопались экраны; на минуту погасло освещение, и под потолком вспыхнули зловещие красные цепочки аварийных ламп, затем энергоснабжение восстановилось, и оглушенные люди увидели горящую проводку и медленно расползающийся по коридорам удушливый дым…

…Семен рванулся назад, на балкон, но центральный компьютер «Ио» уже включил боевую программу. По всему кораблю одновременно захлопнулись все люки…

Ганс Фрайенберг понимал — им уже не спастись, и сопротивление лишь отодвинет неизбежный конец…

…Пять тяжелых крейсеров на экранах ходовой рубки внезапно укрупнились, превратившись из нематериальных точек в сверкающие навигационными огнями звездные крепости.

— Давай, Джон, разворачивайся! — приказал капитан, занимая место за пультом управления огнем.

Джон Селк, пытавшийся обуздать хаотичное вращение «Ио», не нуждался в понуканиях. Он сделал почти невозможное, и уцелевшие двигатели коррекции развернули покалеченный корабль бортом к противнику.

Пальцы капитана сновали по сенсорам наводки. Натужно взревели двигатели, разворачивая орудийные комплексы главного калибра. На мониторах в бешеном темпе мелькали цифры, пока Фрайенберг не утопил клавишу огня.

Первый залп пробил защиту флагмана, и в космос взметнулись фонтаны обломков. Бесноватые лучи лазерных орудий полосовали гиганта, пока ни один из них не попал в реакторный отсек.

Взрыв гиперпривода расцвел в космосе, но даже это удачное попадание не могло изменить участи «Ио». Залп четырех кораблей смел лазерные батареи малого крейсера, оставив на месте орудийных портов оплавленные дыры.

Еще истошнее взвыли сирены. Мягкий женский голос казался издевкой над людьми, задыхающимися в удушливом дыму на борту искалеченного корабля.

— Разгерметизация пятого, седьмого, двадцатого и сорок седьмого модулей. Все уцелевшие отсеки блокированы. Потери тяжелого вооружения — девяносто процентов. Главная двигательная установка повреждена и будет отстрелена в космос. Всем перейти на аварийный режим…

…С момента появления эскадры на радарах «Ио» прошло не больше двух минут.

По периметру внутреннего космодрома ритмично вспыхивали злобные пронзительно–голубые огни. Что–то происходило на стартовых плитах девяти космических истребителей. Внезапно они вздрогнули и начали подниматься, подавая малые корабли к пусковым шахтам.

Спайт с разбега врезался плечом в запертый люк. Из глотки десантника вырвалось рычание:

— Чтоб тебе сдохнуть, жестянка чертова! — Он со всего размаха пнул толстую броню и, внезапно остыв, поплелся назад к распахнутому люку неисправного корабля.

Полуживой после реанимации, в недрах чужого корабля, чей компьютер отрезал его от Андора и Яны, Семен стоял у трапа. Он был безоружен, раздавлен, унижен. Словно неведомая сила саданула его в грудь, выбив оттуда весь воздух. Впервые за много лет он чувствовал отчаяние…

— Нас заперли! — буркнул Спайт, проходя мимо. — Эта чертова автоматика заблокировала космодром!..

От десантника исходил острый запах смерти.

Люк АРК вдруг начал закрываться.

***

Вторичная активация прошла мгновенно. Андору казалось, что он только что канул в небытие на борту их покалеченного корабля. Но ядерный хронометр мгновенно протрезвил машинный мозг. Прошло девяносто три года с того момента, как он отдал всю свою энергию двум накопителям криогенных камер.

За те секунды, пока происходило тестирование памяти и вторичная инициализация всех систем, внешние сканеры уловили красноватый свет аварийных ламп и характерные вибрации переборок.

Андор встал. Пластиковая капсула, в которую он был упакован, разлетелась вдребезги, до смерти напугав компьютерного техника.

— О, дьявол!.. — заорал Хоули, непроизвольно попятившись. Он не мог оторвать глаз от серебристой фигуры андроида, восставшей из транспортного контейнера. Рука техника шарила по верстакам, пока не наткнулась на приклад импульсной винтовки.

— Сэр, мне нужна любая информация о двух молодых людях, находившихся вместе со мной на борту! — проговорил андроид, молниеносным движением сжав его запястье. — Прошу вас…

Хоули выпучил глаза от боли. Винтовка со стуком упала на пол.

— Медицинский модуль!.. — непроизвольно прохрипел он.

— Благодарю вас, сэр! — Андроид подобрал оружие и, кивнув ошалевшему технику, шагнул к дверям техлаборатории.

***

Внутри АРК было светло и тихо.

— Черт, ну что этот визор, когда же он включится! — вырвалось у Сергея. Он копался в развороченной проводке.

На пульте управления что–то заискрило, десантник выругался, тряся рукой, но обзорные экраны все–таки ожили, высветив панораму внутреннего космодрома.

Девять космических истребителей уже поднялись к стартовым шлюзам, и те начали медленно открываться…

— АРК прикрытия стартовали, — сообщил интерком, когда последняя машина покинула космодром. — Противник начал массированную атаку посредством малых кораблей.

Стиснув зубы, Семен надевал боевой скафандр.

Где–то в недрах агонизирующего крейсера остались Яна и Андор.

Спайт смотрел на него расширенными от переизбытка адреналина глазами. Руки десантника нервно теребили приклад импульсной винтовки. Он чувствовал приближающуюся смерть, и от этого по животу разливался странный парализующий холод. Ему хотелось заорать, упасть на колени, сделать что угодно, лишь бы остановить неизбежное. «Господи, — отчаянно думал он, представляя, как приближаются к «Ио» корабли противника, — ну почему это случилось, зачем?! Я не хочу умирать!!!»

Из глотки десантника вырвался лишь сдавленный хрип.

Семен повернулся. Его похудевшее лицо с заострившимися чертами было землисто–серым. Он не сказал ни слова, но Спайт невольно попятился от его взгляда. Эти глаза могли принадлежать кому угодно, но только не двадцатилетнему парню.

В эти секунды Семен испытывал горькую, безотчетную ярость. Мир, который он толком не успел узнать, уже рухнул, выбивая почву из–под ног с окончательной, удручающей жестокостью.

«Мир, куда ты стремишься, породил роботов–убийц и этот сфероид…» — слова Андора пылали в его воспаленном сознании. Он не подозревал, что будет так больно расставаться с эйфорией и начинать осознавать реальность… слишком поздно, мучительно и бессмысленно…

Сергей на мгновение оторвал взгляд от приборов и хмуро посмотрел на искаженное страданием лицо Семена.

Никто из них не сказал ни слова. В кабине истребителя стояла гробовая тишина, лишь сдавленно попискивали сигналы пульта.

— Послушай, — хрипло произнес Спайт, сам понимая, что считанные минуты отведены им на последний вздох, — уходи. Это не твоя война. — Он постучал пальцем по монитору, указывая на огромные ворота в конце космодрома. — Там ангар с планетарной техникой, — торопливо пояснил он. — Роботы не будут обшаривать корабль. Они выдерут навигационный кристалл и уберутся.

Семен посмотрел в глаза Спайта. Он опять не мог найти названия своим чувствам. Словно мимолетный солнечный луч коснулся его судьбы, высветив на мгновение сокровенную мечту; он попытался разглядеть ее, замирая от новизны и восторга, но луч погас, оставив недоумение и боль. Вокруг сомкнулся смертельный мрак, привычный, как старая одежда.

Спайт почувствовал, как стягивает лицо, уродуя черты, судорога.

— Ты должен жить, понимаешь! — внезапно сорвавшись, выкрикнул он, отступая к люку орудийного купола. — Иди, мы с Серегой прикроем тебя!

Семен сделал шаг. Его сознание рушилось, переворачиваясь вверх дном. Он должен спасти Яну. Этот мир не принес ему ничего кроме новой, бессмысленной войны, которую развязали эти люди. Тогда откуда эта волна горького тепла? Кто они для него? Двое мужчин, полузадохнувшихся от ужаса перед надвигающейся смертью, но готовых прикрыть его спину?

— Я вернусь, — внезапно сказал он.

***

В коридоре, куда попал Андор, царил вакуум, и он был блокирован герметичными переборками. Свободным оставался лишь вход в одну из блистерных башен. Отодвинув заклинивший люк, андроид протиснулся в образовавшуюся щель.

Сферическое помещение, выполненное из прозрачного бронесплава, тонуло во тьме, но Андор прекрасно обходился без света.

В выпуклой стене блистера зияла дыра, кресло стрелка пустовало. На пультах не горел ни один сигнал.

Андор перешел в режим сканирования, и через несколько секунд неисправность была обнаружена. Луч лазера, пробивший купол, рассек основной кабель питания.

Восстановив цепь, Андор уселся в кресло. Теперь он имел все необходимое. Радар вакуумного орудия развернул перед ним динамичную картину окружающего космоса, где шел ожесточенный бой между девятью АРК и истребителями прикрытия. Из пальцев андроида выдвинулись контакты. Он воткнул кисть в разъем пульта, слившись с процессором орудия.

Десять секунд ушло на то, чтобы сломать защиту центрального процессора «Ио», еще пятнадцать — чтобы завладеть основными программами.

Судя по развернувшейся перед ним схеме, Яна находилась в медицинском модуле, двумя палубами выше. Жизнь его подопечной пока была вне опасности. Модуль располагался под защитой других помещений и имел свои источники питания.

С Семеном дело обстояло намного хуже. Его сигнал был обнаружен на внутреннем космодроме и сливался с двумя другими.

Внимание Андора переключилось на окрестный космос.

…Три десантных рейдера под прикрытием истребителей приближались к «Ио». Крейсеры дали еще один залп и развернулись кормой к умирающему кораблю.

«Ио» больше не представлял для них никакого интереса — теперь им займутся десантные группы.

Четыре тяжелых звездолета отошли на некоторое расстояние и, включив гиперсферный привод, скрылись с экранов.

АРК прикрытия были уничтожены.

Десять наносекунд фотонный процессор андроида анализировал обстановку. Траектории десантных машин вели к внутреннему космодрому. Сканирование показало, что они несут на борту девяносто штурмовых роботов неизвестной конструкции. Люди отсутствовали.

Собственно, «Ио» уже выполнил свою функцию. Он передал сигнал на Стеллар, и кораблю–смертнику оставалось лишь покориться судьбе. Он заранее был приговорен, и каждый на борту понимал это. Спасти корабль могло лишь сверхъестественное стечение обстоятельств.

Вторая рука андроида легла на клавиатуру боевой консоли.

Он был тем фактором, который не учла судьба.

…Несколько секунд в тесной кабине космического истребителя было тихо. Сергей продолжал возиться с пультом, соединяя напрямую толстые жгуты энерговодов. Автоматика протестовала, на дисплеях вспыхивали коды ошибок, но он не обращал внимания ни на них, ни на фейерверки искр, рвущиеся из недр развороченных приборных панелей.

Наконец ожил главный монитор корабля, показав окрестности агонизирующего крейсера. Рядом вспыхнул ровным голубым светом радар.

Три дискообразных аппарата, под прикрытием четырех тупорылых истребителей, приближались к «Ио». Других кораблей в зоне действия радара не было.

Сергей облегченно вздохнул.

— Они отвалили, — констатировал он. — Это всего лишь штурмовая группа!

— Да, но наших АРК тоже нет! — сумрачно заметил Спайт.

Сканеры пульта выкинули первые цифры и строчки машинных кодов.

В этот момент «Ио» задрожал, словно на его обшивке кто–то большой начал отбивать захлебывающуюся барабанную дробь.

Немногие из оставшихся в живых членов экипажа были потрясены. Ожила развороченная прямым попаданием лазера блистерная башня.

— Этого не может быть! — Фрайенберг застучал по клавиатуре, но компьютер отказывался воспринимать команды. По схеме распределения личного состава он видел, что в башне нет никого… по крайней мере, никого живого!..

Истребители прикрытия полным ходом влетели в зону заградительного огня, и в космосе расцвели четыре оранжевые вспышки, сопровождаемые фонтанами разлетающихся обломков.

Боковые мониторы показывали ирреальную картину: темный блистерный купол, с дырой в центре, внезапно развернулся, словно им управлял сам дьявол; расположенные по его периметру батареи вакуумных орудий синхронно повели стволами и задрожали, впечатывая снаряды в десантный рейдер противника.

Ближний космос взорвался. Ослепительная вспышка на мгновение погасила мониторы, а когда они ожили, возле «Ио» лениво разлетались обломки, сквозь которые с трудом продирались два атакующих рейдера.

Злое стаккато двадцати орудий не стихало, с чудовищной скоростью опустошая артиллерийские погреба. Одинокий, ничтожный блистер, управляемый неведомой силой, полыхал огнем, совершая невозможное, по крайней мере с точки зрения людей, уже поверивших в неотвратимость своей смерти. Вакуумные турели вращались, с нечеловеческой точностью отыскивая среди обломков уцелевших после взрыва роботов. Снаряды разносили их в клочья.

Схватка заняла не больше двадцати секунд. Люди на борту еще не опомнились от изумления, а второй штурмовой корабль развалился вслед за первым. Однако третий успел отвернуть и, прикрываясь обломками, спикировал на блистер.

Залп фазерных излучателей превратил последнюю надежду «Ио» в уродливую дыру.

Теперь корабль был в полной власти противника…

— Все, приехали, — злорадно ухмыльнулся Спайт. Он захлопнул забрало гермошлема и полез в узкий люк стрелкового отсека.

Прозрачный купол АРК развернулся вокруг своей оси; из открывшихся орудийных люков выдвинулось шесть стволов вакуумной турели.

— Серега, закрепи опоры истребителя! — прорычал в интеркоме голос десантника. — Клянусь змееедами Прокуса, там нет людей, а у машин сам знаешь, какие мозги. Они обязательно полезут через космодром!

Рейдер штурмовой группы приближался, рос на всех мониторах, и его движение было неумолимо нацелено на стартовые шлюзы внутреннего космодрома «Ио».

Сергей нажал клавишу, и опоры АРК намертво приросли к стартовой плите.

— Готово! Я выхожу наружу…

Его прервал грохот взламываемых шлюзов. Воздух со свистом рванул в безобразные отверстия, срывая оборудование космодрома и увлекая его за собой.

Сергей оцепенел, наблюдая, как вишневая от нагрева броня крейсера медленно вспучивалась под напором чудовищной силы атакующего корабля, — вот она не выдержала и лопнула, осыпаясь мягкими, раскаленными ошметьями, и на стартовые плиты наполз черный дискообразный корпус автоматического десантного рейдера.

Через мгновение его борт прорезала щель открывающегося люка.

***

Семен не видел дикой дуэли рейдеров с блистерной башней. Взломав электронный запор ангара, он запрограммировал компьютер тяжелого вездехода и затаился подле ворот. Он знал, что у него будет только одна попытка, чтобы прорваться внутрь «Ио».

В открывшемся люке рейдера сверкнул пандус, и на него наползла первая зловещая тень.

Боевые машины сильно эволюционировали за последнюю сотню лет. Тяжелые бронированные монстры Острова Надежды выглядели ископаемыми реликтами на фоне изящных, обтекаемых форм нового поколения кибернетических убийц. Базовая модель напоминала паука. Каплеобразное метровое туловище со вздутием в передней части оснащалось десятью манипуляторами толщиной с человеческую руку. Тросики и шланги сервоприводов оплетали их, как мышцы. Реактивный двигатель и генератор антиграва делали их стремительными и смертельно опасными.

Десантный рейдер напоминал матку, породившую из своего чрева три десятка детенышей. В этот момент они парили, растянувшись цепью во всю ширину внутреннего космодрома «Ио», дожидаясь какого–то сигнала. Шустро вращались радарные лопасти, видеокамеры сканеров обшаривали зал своими тусклыми глазницами, слегка вибрировали поджатые под брюхо конечности, да ритмично пульсировали зловещие пятна лепестковых диафрагм, скрывающие неизвестное количество вооружения…

В этот момент заговорила орудийная башня АРК

Шесть стволов автоматической вакуумной турели захлебнулись остервенелым лаем, гулко отдававшимся внутри корабля. Шквал кумулятивных снарядов сметал роботов вместе с частью обшивки, обнажая изуродованную арматуру бронеплит. Сверху раздались звонкие шлепки падающих на пол стрелкового отсека отстрелянных обойм вперемешку с непристойными эпитетами, срывающимися с губ Спайта.

— Давай, Серега, уходи… — заорал он, плавно спуская гашетку. Орудие выплюнуло новую порцию огня и металла, но жалящий луч, вырвавшийся с рейдера, оборвал его очередь, перечеркнув блистер вместе со стрелком и орудиями.

— Уходи… — прохрипел Спайт, удивленно уставившись на нижнюю часть своего туловища, которая вдруг отделилась от верхней. Он еще пытался что–то сказать, но наступивший вакуум избавил его от мук.

Одинокая фигура в боевом скафандре скатилась по трапу АРК и затаилась под телескопическими опорами, среди путаницы шлангов и обслуживающих ферм.

Сергей понял, что ему уже не выбраться из этой передряги. Сколько веревочке ни виться… Он по очереди отвел затворы двух смотанных вместе куском провода импульсных винтовок, отпустил, проверяя, нет ли заеданий, вогнал магазины и полез по обшивке АРК к развороченному стрелковому куполу.

Правая часть Спайта держалась скрюченными пальцами за гашетку уничтоженной лазером турели. Левая, вместе с головой и частью орудия, уплыла в неизвестном направлении…

Сергей включил холостой ход двигателей ранца. На прозрачном приборном планшете, расположенном перед выпуклым стеклом гермошлема, вспыхнула надпись: «Зажигание».

Черные фигуры боевых машин образовали полукруг, надвигаясь на АРК.

Сергей приготовился. Он понимал, что судьба уже свершилась, и ему осталось лишь несколько секунд на последний вздох…

Он подался вперед, распластавшись по треснутому бронестеклу блистера. В паутине электронного прицела медленно проползала панорама развороченного космодрома. Наконец перекрестье сошлось на обсидиановой броне головного робота.

Сергей плавно потянул гашетку, с упоением наблюдая, как заплясали вспышки разрывов, кромсая корпус машины, отрывая манипуляторы и дробя неживое нутро…

Ответом был шквальный огонь, мгновенно подрубивший опоры АРК. Корабль вздрогнул, вбирая импульсы бьющих в него снарядов, и тяжело подался назад, сбивая стартовые штанги и заправочные фермы.

Сергей успел прыгнуть в сторону и теперь, оказавшись в путанице оборванных шлангов и беспорядочно разлетающихся ферм обслуживания, совершенно потерял ориентацию.

В следующее мгновение заправочная штанга ударила его в грудь, припечатав к полу. В глазах помутилось, но прежде, чем сознание покинуло его, Сергей успел заметить зловещую тень боевой машины, наползающую на его шлем…

***

Штурмовой робот, словно смерч, несся по главному тоннелю «Ио». Суставчатые лапы были вытянуты вдоль корпуса, из оружейных люков не умолкая били две автоматические пушки, прошивая снарядами широкий коридор.

Герметичные двери ходовой рубки вышибло внутрь.

Капитан Фрайенберг вскинул тяжелый излучатель, но два снаряда отшвырнули его на пульт.

Он умер мгновенно. Робот затормозил. Суставы манипуляторов расправились. Сканеры обследовали рубку. Центральный процессор корабля был обесточен. Захваты навигационного кристалла пусты.

Робот подплыл к пульту управления. Отпихнув тело человека, его манипулятор вошел в разъемы навигационного терминала. На внутреннем дисплее боевой машины вспыхнула панорама окрестного космоса.

Пять ярких точек приближались к «Ио».

Это были корабли противника. Они только что вышли из гиперсферы и сближались с покалеченным крейсером в режиме боевого торможения.

Информация была тут же передана на базовый корабль.

Секунду спустя от центрального процессора рейдера пришел приказ о самоликвидации.

В рубке «Ио» расцвела голубая вспышка.

***

Передовая десантная группа ворвалась на космодром «Ио» спустя несколько минут.

Десантники, проникнув через взломанные стартовые шахты, падали на пол, группировались, заученными движениями откатываясь в сторону, и замирали в ожидании команд.

— Вперед!

Цепь перебежками начала движение.

Лейтенант первым налетел на остов боевой машины.

— О Господи!.. — не в силах скрыть изумления, прошептал он.

Десантники остановились. Они ожидали увидеть, что угодно, только не это…

Весь космодром был усеян боевыми роботами. У стены застыл изуродованный планетарный танк. Чуть в стороне возвышалась груда изувеченного металла, в которой с большой натяжкой можно было признать корпус АРК.

— Кто мне объяснит, что тут произошло? — не выдержал один из десантников, засунув палец в аккуратную дырку на корпусе робота. Кумулятивный снаряд пробил электронное нутро точно по центру. Рядом, завалившись на три скрюченные конечности, стоял его собрат… с простреленными видеокамерами!

— Похоже, здесь упражнялся в стрельбе взвод снайперов, — проворчал седоусый капрал, носком ботинка перевернув другого робота, которому чей–то выстрел выжег дырку в том месте, где сходились воедино все тросики сервоприводов.

— Мать вашу, откуда тут взяться снайперам?! Это же корабль–смертник! Тут экипажа–то на взвод не наскребешь!

Десантники двинулись вперед, непроизвольно озираясь по сторонам. Они привыкли смотреть в глаза смерти, но стоило взглянуть на эти расчетливо изуродованные машины, как в сердце закрадывался жуткий вопрос: способен ли на такое человек?..

— Господи, не хотел бы я оказаться тут полчаса назад!.. — поежился лейтенант. — Ладно, ребята, будем прочесывать корабль.

***

— «Ио», вас вызывает «Генезис»! Повторяю, всем, кто на борту, если вы живы, оставайтесь на местах, мы посылаем десантные группы. Держитесь, через несколько минут мы вас вытащим…

Семен в изнеможении опустился на пол медицинского отсека, наблюдая, как Андор терзает аппаратуру реанимационной камеры.

Яна была жива.

— Мы на подходе! — бился в коммуникаторе гермошлема незнакомый человеческий голос. — Рейдер противника самоликвидировался. Парни, вам больше не нужно прятаться…

Это были люди… Люди, о которых он мечтал в мрачных недрах сфероида.

По щеке Семена скатилась слеза.

Глава 12

Низкий горизонт, подпертый клубящейся грядой облаков, встречал восход голубого солнца. Красное уже клонилось к закату, желтое стояло в зените, и потому ослепительно сверкающие рощи, разбросанные по бескрайней равнине, отбрасывали сразу три тени — одну короткую и две длинные.

Благословенный край вечного лета, фантастических теплых дней, когда в небе поочередно сияют три звезды, редкие ночи, выпадающие всего два раза в месяц, когда меркнет сияние трех солнц, и в посеревшее небо выползает Стеллар — гигантский, серебристо–желтый диск, на теле которого сверкающими спрутами растеклись кляксы накрытых силовыми куполами городов да зловещие тени защитных орбитальных станций — стальных гарантов безопасности планеты…

Планета Рори — родина знаменитых Зеркальных деревьев.

Планета Рори — благословенный щедрый край, горы которого так же смертельны для неподготовленного человека, как укус ядовитого фромга.

Мир, куда запрещено опускаться космическим кораблям, где не встретишь гигантские полумеханические мегаполисы, окруженные свалками отходов. Здесь нет городов, и ни один сверхнебоскреб не соперничает с горными вершинами.

Причиной всему были Зеркальные деревья — настоящие хозяева планеты, появившиеся тут еще до того, как человек покинул пещеры и вырвался в космос.

Семен полюбил эту планету особой, неповторимой любовью. Все его мечты, детские грезы, навеянные сказками отца, обрели реальность, воплотившись в бескрайние ландшафты бархатно–зеленых равнин и сверкающих гор.

Он обернулся. Джедиан и Яна, оживленно беседуя, играли в некую разновидность большого тенниса.

— Джед, вы не устали? — спросил он, подойдя к ограждению площадки.

Яна звонко рассмеялась, вытирая полотенцем капельки пота.

— Чудесно. Я бы выпила что–нибудь прохладное.

— Пошли. Мы заслужили пару коктейлей! — подхватил Джедиан, с восхищением оглядывая девушку. Ему явно была по душе миссия, порученная командующим Стеллара.

Под крышей веранды шикарной одноэтажной виллы было прохладно. Они расселись в плетеных креслах.

— Завтра вечером в Форте Стеллар объявлен прием в честь внука командующего, — сообщил Джедиан. — Дед объявит тебя наследником.

— Что это значит?

— Должность командующего Фортом Стеллар передается по наследству. Собственно эта планета и ее спутник — частное владение Воронцова. За сотню лет он сумел прибрать к рукам почти все. Но титул не главное. Есть еще миллиарды в галактических банках и баснословный доход от монополии на торговлю Зеркальным деревом. Теперь ты — единственный прямой наследник, заключил он.

— Значит, мое появление отодвинуло тебя на второй план? — спросил Семен.

Джедиан побледнел.

— Ты задаешь бестактные вопросы! — вспылил он.

— Извини. — Семен встал. — Я еще не научился говорить не о том, о чем бы хотел сказать. Это трудная наука.

Аллея тенистых деревьев привела его к террасе. Здесь, на открытой площадке, возвышались защитные отражатели. Пройдя мимо вышек с караульными роботами, он вошел в здание. Ноги сами несли его в библиотеку.

Андор, как и час назад, сидел в кресле. Кисть андроида тонула в недрах электронного блока. Он читал.

Семен сел в кресло.

Андроид внимательно посмотрел на юношу и покачал головой.

— Тебе плохо, — бесстрастно констатировал он.

Семен кивнул.

Андор извлек пальцы из контактного разъема.

— Теория вероятности говорит, что ты выиграл один шанс из миллиарда, — изрек он.

— Почему ты не пошел с нами?

— Твой троюродный брат ненавидит меня. Он считает личным оскорблением существование жестянки, которая разгуливает по его вилле с видом мыслящего существа. По его мнению, меня следует законсервировать или утилизировать.

Глаза Семена затуманились. Он был счастлив и несчастен одновременно. Окружающий мир природы казался ему простым и прекрасным, мир людей зачастую оказывался чужд и непонятен.

— Расскажи мне историю планеты, — попросил он.

Андор глубокомысленно развел руками.

— Ты полюбил этот мир.

— Да, — в голосе Семена прозвучал вызов. Он не понимал своего состояния. Как будто ему предстояло потерять все самое дорогое — он предчувствовал это, но ничего не мог сделать…

В центре библиотеки, в метре от пола вспыхнуло объемное изображение планеты.

— Этот мир уникален. Планета не имеет наклона оси, и, следовательно, времена года отсутствуют. Три солнца системы извергают на нее потоки своей энергии, сжигая экватор и оставляя полюса скованными вечным льдом. Трудно предположить условия, худшие для зарождения и развития органической жизни. Однако она возникла, и это произошло в узкой полосе между двумя пустынями на границе света и мрака, нестерпимой жары и жуткого холода.

Андор щелкнул пальцами, и две полосы, в северном и южном полушариях, окольцевали планету. Рассказ андроида был интересен, и Семен полностью погрузился в него, забыв на время о терзавших его проблемах.

— Итак, первые организмы эволюционировали и вскоре заполнили тесный ареал обитания. Ветвь животной эволюции быстро зашла в тупик — слишком мало места и пищи, — ив итоге выжили более медлительные и неприхотливые представители растительного мира планеты.

Он прервался, чтобы сделать переключение на оперативном пульте библиотеки. Семен утонул в кресле. Если прикрыть глаза, то можно мысленно вернуть те дни…

— Ты не ошибся, нажимая кнопки?

Рука Андора повисла в воздухе.

— Что–то я не заметил ни ледников, ни знойных пустынь, — пояснил Семен. Или люди развернули планету?

— Нет, люди тут ни при чем. Иногда законы небесной механики попираются самой природой, вернее ее эволюцией. Растительные формы быстро заполнили тесный ареал обитания и начали гибнуть, пытаясь вырваться за пределы благоприятной климатической зоны. Миллионы лет они боролись с жарой, гибли, оставляя чахлое потомство, мутировали, пока наконец замысловатые пути эволюции не породили первое Зеркальное дерево. Если проводить аналогии, то это событие равнозначно появлению на Земле первых млекопитающих, — в обоих случаях новый вид становится доминирующим, и его появление предопределяет весь дальнейший ход эволюции.

В пространстве перед Семеном материализовалась генеалогическая история Зеркального дерева — от первых приземистых вьюнов с кривыми стеблями и цепкими корешками до современных семидесятиметровых исполинов. Переходных форм было около сотни, и все растения объединяло одно — тонкий слой серебристой субстанции, покрывающий стволы и листья. «Как будто их окунули в жидкую ртуть», — подумал Семен.

— Исследования установили, что Зеркальным деревьям потребовался миллиард лет, чтобы полностью завоевать жаркий пояс и соединиться в зоне экватора. И на протяжении всего периода их наступления происходило постепенное изменение климата.

В центре библиотеки воздух сгустился, принимая очертания рельефной карты полушарий.

— Как видишь, экваториальный пояс планеты почти сплошь покрыт горами. На него приходится около семидесяти процентов энергии, получаемой планетой. Зеркальные деревья, завоевывая новое жизненное пространство, постепенно ползли по склонам, их полуметровые листья отражали свет трех солнц, посылая его далеко вокруг. Таким образом энергетический баланс, установленный законами небесной механики, был нарушен. Сегодня мы наблюдаем конечный результат процесса, который длился приблизительно три миллиарда лет. Основная часть Зеркальных деревьев сейчас сосредоточена в зоне экватора. Они принимают потоки излучения трех солнц и отражают его к горизонту. Там часть излучения рассеивается по равнине, превращая некогда умеренный пояс в субтропики, а часть переизлучается новыми массивами деревьев дальше к полюсам. Ледовые шапки обоих полушарий уже миллион лет принадлежат истории, и на их месте прекрасно себя чувствуют незеркальные растительные формы, долгое время безуспешно боровшиеся за выживание на границе льдов…

Андор выключил голограф.

— И это все? — Семен вопросительно взглянул на андроида.

Андор замер под пристальным взглядом юноши.

— Ты забыл упомянуть кое о чем… — Семен встал и прошел к бару. Например, об этих огромных отражателях вокруг виллы, — он очертил рукой с бокалом воображаемый периметр. — Они, между прочим, управляются целым компьютерным комплексом. Или о том, почему тут нет ни одного здания выше двух этажей. Почему города строят на Стелларе, где нет воздуха и приходится прибегать к силовым куполам.

Андор пожал плечами. В обществе людей он вел себя как человек.

— Это уже другая часть истории.

— Вот и расскажи мне ее.

— Зачем? Ты задаешь вопросы по существу, а значит, сам уже пришел к определенным выводам.

— Извини, Андор. Я пытаюсь разобраться. Ты третьи сутки не вылезаешь отсюда. Твой процессор за это время способен проанализировать всю историю Рори и Стеллара.

— Хорошо, — андроид хотел улыбнуться, но не стал — овладение мимикой пластикового лица оказалось слишком сложной задачей, и он боялся экспериментировать, понимая, в каком состоянии находится Семен.

Юноша поставил пустой бокал и подошел к окну.

— Появление людей явилось катастрофой для этого мира, — не оборачиваясь, сказал он.

— Я не хочу делать выводы. Ты просил информацию. Так вот, планета Рори была открыта разведывательным кораблем Тройственного союза. Как известно, в него входило около пятнадцати планет, и потому изначально тут не оказалось единой власти. Колонизация этого мира скорее напоминала золотую лихорадку. Нетрудно представить, каким спросом пользуется на галактическом рынке Зеркальное дерево. Тройственный союз развалился спустя два года, и все, кто был в состоянии купить билет на межзвездный транспорт и лицензию на торговлю у стихийно возникших местных властей, устремились сюда, пока корпорации и организованные теневики не наложили лапу на разработки. За двадцать лет было вырублено около четверти Зеркальных деревьев. На вырубках росли бессистемные поселения.

В 2700 году Свободные колонии перешли к тактике активной обороны и укреплению своих космических баз. В то время военные флоты различных мелких союзов и группировок планет властвовали в пространстве. Чтобы обуздать их беспредел и как–то контролировать военное присутствие в различных секторах освоенного космоса. Колонии приступили к строительству так называемой «Сферы стратегических интересов», которая представляла из себя сеть опорных баз и космических фортов, действительно замыкавших собой сферу пространства, в центре которой лежали скопления планет союза Свободных колоний.

Командор второго ранга Владимир Воронцов прибыл сюда в 2703 году во главе десяти транспортов и пяти боевых кораблей, для переговоров с правительством Рори, но разразившаяся катастрофа сделала их невозможными.

Бессистемная вырубка Зеркальных деревьев нарушила сложившийся на планете энергетический баланс. Оставшиеся деревья уже не могли отразить всей энергии трех солнц. В этой ситуации они внезапно обнаружили другую уникальную способность — взрослое дерево могло аккумулировать излишек энергии. Однако темпы вырубки нарастали. Наступил кризис, когда и живые накопители уже не смогли справиться с избытком излучения звезд…

Андор склонил голову и посмотрел в окно, где медленно вращались вокруг своей оси сверкающие пластины отражателей. Вокруг раскинулся умытый дождем, тенистый парк, но процессор андроида рисовал совсем иные картины…

— Немногие оставшиеся в живых очевидцы рассказывали, что кроны деревьев светились от накопленной энергии, — продолжил он, — между ветвями били разряды, а в небесах плясали огни святого Эльма. Затем вся планета вдруг превратилась в гигантский разрядник, деревья начали сброс накопленной энергии. Дожди шаровых молний обрушились на города, испепеляя все, и в этом вихре могли уцелеть лишь исконные формы жизни, приспособленные к высокой энергетике плазменного уровня.

Колонии Рори больше не существовало. Корабли Воронцова, имевшие энергетическую защиту, смогли подобрать лишь три сотни несчастных. Вырубка прекратилась — планета жестоко расправилась с колонизаторами, но это не вернуло ей утраченного баланса…

Андор выключил голографический проектор и сел.

— Значит, разряды не прекратились? — спросил Семен. Он выглядел подавленным.

Андор отрицательно покачал головой.

— Теперь вырубка ведется очень осторожно, — пояснил он. — Под научным руководством центра Стеллар, и засаживаются огромные площади, но с увеличением количества Зеркальных деревьев стихийные разряды не прекратились, они лишь стали реже. Предсказать энергетическую бурю удается крайне редко — потому здания не поднимаются выше двух этажей. Зеркала–отражатели охраняют каждую постройку, а в небе могут летать только специально оборудованные корабли.

Семен встал и подошел к окну.

Он думал. Напряжение мысли выматывало его, и без того измученного криогенной камерой, реанимацией и схваткой на «Ио»…

— Ты не можешь отвечать за поступки цивилизации, — спустя некоторое время осторожно высказался Андор.

— Ты прав. Но я могу анализировать эти поступки, — ответил Семен. — Рори лишь эпизод, частность галактической Экспансии человечества.

— Ты не в силах что–либо изменить.

— Пока что я анализирую, — повторил Семен.

— Мне не нравится твое настроение. Я предупреждал тебя и Яну, что вам трудно будет вписаться в жизнь общества…

— Не нужно, Андор, — вздохнул Семен. — Я не собираюсь судить человечество. Я лишь пытаюсь обосновать для себя мотивы некоторых поступков людей. К тому же Яна чувствует себя совсем неплохо. — Семену не удалось скрыть горечь. — Спасибо, ты мне помог. Сегодня вечером мы с Яной и Джедианом улетаем на Стеллар. Ты составишь нам компанию?

— Боюсь, что нет. Во–первых, мне кажется, что андроид не приглашен на прием к адмиралу, а во–вторых, ты просил меня подготовить краткий обзор галактических войн. Могу я поинтересоваться — зачем?

— Пока что нет. Я сам еще толком не знаю, зачем. Одни смутные мысли вот тут, — Семен похлопал себя по лбу, — ты, главное, не забудь скопировать звездные карты всех сражений, ладно?

— Хорошо. Все будет готово к вашему возвращению.

С террасы донесся смех Яны.

— Ну все. — Семен хлопнул Андора по плечу и заторопился к выходу. — До встречи.

Андроид кивнул. Его стремление понять мотивы некоторых поступков людей было не меньше, чем у Семена. Кое–что для этого он уже сделал, и, глядя вслед удаляющемуся воспитаннику, Андор вдруг отметил, что испытывает странный дискомфорт в некоторых цепях своего сверхсложного фотонного мозга. «Быть может, у людей это называется боль? — подумал он. — Или тревога?»

В коридоре, связывающем столовую и библиотеку, появился Джедиан, и Андор отступил в тень, чтобы лишний раз не попадаться на глаза формальному хозяину виллы. Подтянув к себе оперативную панель, он включился в цепь информационного хранилища и послал запрос: «Боевые действия в космосе. Полный обзор с периода 2600 года».

Глава 13

«…Мы покидали сфероид с мучительной, трепетной надеждой. Нас ждала неизвестность, и у меня это вызывало некое подобие восторга. Я предвкушал ту новизну, что откроется перед нами в населенных человечеством мирах. Теперь я понимаю — для Семена и Яны было бы лучше, сгори цивилизация дотла в котле двух галактических войн, тогда они сохранили бы свою память о людях горькой, но светлой и нетронутой мечтой.

Впервые с момента активации я испытываю чувство, инициализированное моим процессором как СТРАХ. Моя сущность распадается на две половины, и трещина между ними катастрофически превращается в пропасть. С одной стороны, холодная логика базовых программ, с другой — жизненный опыт моей личности. Я человек и машина одновременно. Мое металлокерамическое тело мешает мне и доставляет массу неудобств.

Я жду. Страх гложет блоки логической памяти, мешая их работе. Два человека, которых я люблю, ушли, чтобы вернуться другими. Моя судьба меня не заботит: фотонный процессор — это все еще завтрашний день цивилизации. Ни одна машина просто не в состоянии тягаться со мной. Я боюсь за них, но вынужден бездействовать. Сейчас я начинаю понимать, почему существа, наделенные чувствами, неизбежно изобретают религии. Мне тоже хочется молиться, не важно, каким богам, лишь бы Семен и Яна не потеряли себя. Мое логическое восприятие мира распространяется далеко за пределы обозримого будущего цивилизации, и я понимаю — завтрашний день за ними. Вмешиваться в ход истории — это глупая самонадеянность. Я не в состоянии изменить мир — он не готов к переменам и не желает их. Но если не такие, как они, то кто?.. Кто сможет остановить человечество в его безумном падении в пропасть, в смертельной для цивилизации игре с беспощадными силами? Кто соберет осколки человечества, после того как грянет апокалипсис?

Я клянусь, что никогда не буду влиять на их решения. Они люди. Я был и буду их верным другом. Без них я — ничто. Просто отличная машина, равной которой нет… как нет равных Семену и Яне… Я — следующее поколение машин. Они — следующее поколение людей.

Боги, если вы есть, дайте им сил сохранить свои души…»

***

Неуклюжий орбитальный челнок, покрытый тремя слоями отражающей брони, осторожно пробирался в небесах Рори. Его вела автоматика, но Джедиан на всякий случай занял кресло пилота в тесной кабине управления.

В душе его царил настоящий ад.

Он проклинал себя за минутную слабость. Всего на мгновение он поддался человеческому состраданию и тем самым разрушил свое будущее… Ему следовало сразу же уничтожить тот злосчастный кристаллодиск с расшифрованными воспоминаниями Семена…

На мгновение ему стало не по себе. Джедиан чувствовал, что стремительно теряет контроль над собственным разумом. Словно в душе разверзлась пропасть, о существовании которой он и не подозревал. Мысль о потерянном наследстве буквально сводила его с ума.

В довершение всех мук в кабину управления вошел Семен.

— Яна уснула, — пояснил он, найдя себе место сбоку от пилотского кресла. — Мы долго будем так ползти? — спросил он, наблюдая, как две шаровые молнии безуспешно пытаются догнать челнок, болтаясь в турбулентной струе его двигателей.

— Еще двадцать минут, — выдавил Джедиан.

Корабль входил в многокилометровый слой напитанных водой облаков, и обзорные экраны начала заволакивать серая муть.

— Ты бы шел в салон, — угрюмо посоветовал Ланге. — Впереди грозовой фронт, и скоро начнется болтанка.

— Почему мы не увеличим скорость? — Казалось, Семен намеренно игнорировал его последнюю фразу.

Джедиан мысленно сосчитал до десяти.

— Здесь полно электричества. Ты же не хочешь, чтобы сотня шаровых молний села нам на хвост?

— Их скорость слишком мала, — возразил Семен. — Расчет возможностей силовой установки челнока позволяет выставить задний экран, не нарушая питания двигателей.

— Ты откуда знаешь?

— Это простая арифметика, — улыбнулся Семен.

— Посчитал в уме, да?

Семен пожал плечами, наблюдая, как по правому борту челнока клубятся свинцовые облачные замки. С их вершин в серую муть то и дело били молнии. Раскаты грома ощутимо раскачивали корабль.

Джедиан с трудом сдерживал свой гнев. Что он тут корчит из себя? Подумать только, — всего пару недель назад он держал в своих руках судьбу этого найденыша! Уничтожь он тогда диск, и «Ио» канул бы в глубинах космоса изуродованным куском металла, в полном соответствии со своим предназначением!..

Теперь же все пошло прахом. Он с ненавистью посмотрел в спину Семена. Если этот старый маразматик Воронцов объявит его наследником, то он, Джедиан, уже ничего не сможет поделать. Придушить его сейчас, что ли, собственными руками?..

На мгновение он ухватился за эту безумную мысль, но тут же отрезвел, представив последствия. Адмирал распнет его без суда и следствия, если хоть один волос упадет с головы Семена. Он для него — тень из прошлого, грех, который не смыть ни слезами ни кровью. Старый дурак решил откупиться от собственной совести…

Стоп!.. А знает ли Семен, кто приговорил его отца, бросив подыхать на обломке корабля? И вообще, сын ли он Андрею?.. Джедиана даже заколотило от таких мыслей. Он непроизвольно оглянулся, но Семен по–прежнему наблюдал за полетом, присев на край пульта. Мысли Ланге вернулись в прежнее русло. Нигде в воспоминаниях Семена не фигурирует его мать! Кто сказал, что среди уцелевших были женщины?

Проклятье Шииста!.. Даже если он тот, за кого себя выдает, стоит посеять у деда сомнения! Да, конечно! Он просто обязан столкнуть их лбами! «Зная характер адмирала, можно достичь поразительных результатов! — Джедиан наконец понял, что его мозг заработал в верном направлении… — Безусловно, — думал он, — нужно потребовать сравнения генотипов!»

Казалось, Семен уловил его мысли.

— Я вмешался в твою жизнь, — не оборачиваясь, проговорил он. — Но ты ошибаешься, если думаешь, что мне нужны миллиарды Воронцова.

Джедиан вцепился в подлокотники кресла. Это уже выходило из ряда вон!

Семен повернулся.

— Мы просто хотели вернуться, понимаешь?! — с горечью проговорил он. Все равно куда, лишь бы к людям.

— Твое счастье, что ты попал в систему Рори!.. — уже не в силах сдерживать себя, прохрипел Ланге. — Только поэтому ты до сих пор жив! Знаешь, что было бы с тобой, попади ты на любую другую планету? Ты уже сдох бы с голода! Твоего ублюдочного робота вышвырнули бы в утиль, а Яна никогда бы не очнулась, потому что у тебя нет ни гроша, чтобы платить за еду и лечение! Что ты можешь? — Джедиан привстал в кресле. — Вокруг полно нищих! С какой стати кто–то стал бы помогать тебе? Из сострадания? Да на любой планете ты увидишь тысячи голодных детей! И они умирают!

Лицо Семена посерело.

— Мне не нужен ни твой мир, ни твои миллиарды! — повторил он. — Вы все свихнувшиеся идиоты, если позволяете унижать собственных детей и спокойно смотрите, как они умирают! Вы истребите сами себя!

— Тогда зачем ты летишь на Стеллар?! — в бешенстве выкрикнул Ланге.

— Это не твое дело. Я хочу увидеть Воронцова.

— Ага, значит, ты признаешь власть денег. Без них ты — ничто! А ты знаешь, что адмирал Воронцов обрек на смерть собственного сына — твоего отца?! — уже абсолютно не контролируя себя, выпалил Джедиан. — Да, да! Можешь поднять архивы! Он бросил своего сына умирать в обломках ради собственной карьеры! Во имя тех самых миллиардов!

— Хватит! — внезапно оборвал его Семен. — Я знаю об этом…

Джедиан выпучил глаза, в замешательстве рухнув назад, в кресло.

— Откуда?! — выдавил он.

Семен был бледен как смерть.

— Я читал дневники своего отца, — ответил он. — И можешь не сомневаться, у меня нет иллюзий относительно того, куда я вернулся!

Он развернулся, чтобы уйти, но задержался на пороге отсека.

— Не нужно впутывать сюда Яну, — проговорил он. — Умерь себя хотя бы до Стеллара. Это моя единственная просьба!

Двери сомкнулись.

Джедиан в бешенстве ударил кулаком по приборной панели.

— Я выведу тебя на чистую воду! — сквозь зубы процедил он. — Чего бы мне это ни стоило!

На обзорных экранах серая муть сменилась фиолетово–черной бездной, в которой, как драгоценный камень, сверкал Стеллар.

Челнок наконец вырвался в космос.

***

Джедиан едва дождался, пока челнок состыкуется с личным кораблем адмирала. Не обратив на встречающих внимания, Ланге прошел прямиком в свою каюту, оборудованную, как и его лаборатория на Стелларе.

Джедиан твердо решил бороться до конца.

Пока автоматика устанавливала связь со Стелларом, он вытащил копию кристаллодиска и вставил его в дисковод бортового компьютера.

Не все воспоминания Семена были расшифрованы.

Нет, только не торопиться… Джедиан удивлялся сам себе. Он всегда был так уравновешен, точно рассчитывал свои ходы и упорно, шаг за шагом, шел к своей цели, а тут… Внезапный крах надежд выбил его из колеи.

«Нет… — мысленно повторил он. — Так не пойдет». Пальцы Джедиана легли на клавиатуру. Он задержал запрос на Стеллар, заказал кофе и углубился в анализ воспоминаний Семена, которые бортовой компьютер считывал для него с кристаллодиска.

Он работал упорно, как никогда. Словно волк, почуявший близость добычи, он все глубже и глубже уходил в ирреальный мир мысленных картин, стремясь добраться до самых первых, еще полубессознательных впечатлений.

Это было нелегко. Даже совершенные процессоры двадцать восьмого века зачастую оказывались бессильны перед тайнами человеческого мозга. На кристаллодиске имелось несколько программ, разработанных в секретных лабораториях Стеллара. В основном они предназначались для мнемотических допросов. Это был венец всей работы Джедиана Ланге, его детище.

Десять лет назад все боевые скафандры флота Конфедерации по приказу Воронцова оснастили особыми сканерами. Они постоянно записывали электрические импульсы коры головного мозга человека, находившегося внутри скафандра. Каждый день тысячи дисков с такими записями стекались на Стеллар, в лаборатории Джедиана. Так постепенно он создал уникальную базу данных, анализ которой позволил опознать некоторые импульсы как чувства или же определенные зрительные образы.

Десять лет кропотливой работы сосредоточились сейчас в бегущих по экрану монитора кривых. Они переплетались в сложный узор, читая и анализируя который компьютер в какой–то момент вырисовывал сначала смутный, а затем все более четкий образ. Фигуры на экране принимали определенные черты и начинали жить…

Иногда картинки сопровождала бегущая текстовая строка, отражавшая мысли, но чаще Джедиан останавливал программу и переходил к следующему образу, как только понимал, что очередное воспоминание вновь привело его во мрак и хаос кладбища кораблей.

Он искал нечто другое.

И он нашел. Спустя сорок минут, бледный и измученный, он откинулся в кресле, впившись дрожащими пальцами в его подлокотники. Вот оно… именно то, что он искал. Все–таки Семен родился не на кладбище кораблей…

…Он сжался в комок. От камней шел холод. Этот холод постепенно захватил маленькое тельце, и оно перестало вздрагивать. Синяя травинка, качающаяся на легком ветру, тяжелые шаги, бряцание металла — вот все, что он запомнил.

И еще большая обида на теплый мир, ставший вдруг чужим и холодным…

Это было самое раннее из воспоминаний Семена, и оно явно доказывало, что он рожден на планете, а по изображению странной, почти фиолетовой травы можно попытаться определить его родину!..

Джедиану наконец удалось справиться с нервным возбуждением. Включив шифратор текста, он начал набирать первые строки докладной записки, предназначавшейся лично адмиралу.

В глазах Ланге метался лихорадочный, почти безумный блеск…

***

Дежурный офицер проводил Семена и Яну в салон для гостей.

Они попали в сферическое помещение, стены и потолок которого занимали сектора огромного экрана, дающего полный телескопический обзор. По желанию можно было управлять отдельными его участками, масштабируя изображение и ракурс по своему вкусу. Мягкие кресла и раскладные диваны у привинченных к полу резных столиков были напичканы чуткой электроникой; в салон не прорывался ни один посторонний звук, и судить о том, что корабль движется, удавалось лишь по беззвучному перемещению звезд на экране, да редким отсветам от вспышек корректирующих дюз.

Яна села в кресло, украдкой взглянув на Семена, который склонился над терминалом компьютера. Вот уже несколько часов как он не проронил ни слова. Она с трудом воспринимала произошедшие в нем перемены. Очнувшись в реанимационном центре Рори, она с первых секунд видела вокруг себя именно ту мечту, которая жила в их сердцах. Почему же Семен так угрюм? Конечно, она знала о схватке на «Ио», но ведь хорошо все то, что хорошо кончается! В конце концов, разве на Острове ему не приходилось чуть ли не ежедневно вступать в схватки с боевыми машинами?!

Яна болезненно переживала тот внезапный холодок, который возник между ними… Нет, их не в силах разлучить никто и ничто, но она чувствовала в Семене перемены, словно он постарел…

Не в силах больше сдерживать своих чувств, она подошла и обняла его за плечи.

— Что с тобой?.. — прошептала Яна.

Семен накрыл ее руку ладонью.

— Ожидание праздника было счастьем… — внезапно признался он.

Яна заглянула в его глаза. Так разговаривать могли лишь они двое во всей вселенной.

— Ты что–то знаешь…

Голубые глаза Семена таили сероватый оттенок. «Голубая сталь…» — подумала Яна. Ни он, ни она еще не понимали, что уже перешагнули границы детства и юности в своих отношениях.

— Я видел смерть.

Это прозвучало для нее как приговор, словно удар хлыста по нежной коже. Яна вздрогнула.

— Но мы вернулись… — попыталась возразить она.

— И что?

Короткий вопрос оглушил ее. Действительно, что?..

— Может быть, мы неудачно попали?

Семен отрицательно покачал головой. Он слишком много думал в эти дни. Их мечты, взращенные детским сознанием, были скомканы и выброшены на помойку. Он не мог объяснить это Яне. Но в его сердце стыл смертельный холод с того момента, когда началась атака на «Ио». Его мечты были втоптаны в грязь, их посекли лазеры вместе с телом Спайта, их разорвало в клочья, как Фрайенберга, удушило вакуумом, как Володю…

Люди не ведали, что творят. Но самое жуткое — им нравилось это!..

— Нет… — отчаянно прошептала Яна, вновь взглянув в его глаза.

Вместо ответа он бережно взял ее за плечи и повернул к тем секторам экрана, где проплывала лишенная воздуха поверхность Стеллара.

Корабль двигался по высокой орбите, и главный город планеты был перед ними как на ладони.

Гигантский мегаполис мог поразить воображение самого искушенного путешественника. Он располагался на дне стокилометрового лунного кратера, накрытого пузырем силового поля. Город сверкал и переливался огнями, окольцованный круглой горной цепью, на вершинах которой грозно застыли батареи противокосмических орудий. Собственно, именно изрезанная тоннелями и пещерами горная цепь первоначально именовалась Фортом Стеллар, который много лет был серой, функциональной и сугубо военной базой, очень удобно расположившейся на подступах к Рори. Город на дне котловины вырос позже.

Они летели над бесконечной, лишенной воздуха равниной, покрытой серыми квадратами стратегических космодромов. Часть из них пустовала, на некоторых возвышались герметичные, наполненные воздухом ремонтные стапели, третьи покоили на пусковых площадках целые эскадры космических кораблей.

Это было сердце военной машины Конфедерации солнц. Десятки, сотни километров серой брони, неисчислимое количество металла и пластика, миллиарды галактических кредитов, сотни тысяч человеческих жизней и судеб, все во имя так называемой доктрины безопасности…

Семен смотрел на это, и его надежды таяли, как дым. Оставшиеся далеко внизу бархатные равнины Рори, равно как и десятки других планет, были не более как заложниками этого серого, угрюмого монстра, раскинувшегося на площади целой луны. Бесчувственный, механический страж жизни, создатели которого давно превратились в кучку копошащихся в его недрах муравьев.

Он посмотрел на Яну, которая, как и он, в полном молчании глядела в экран. Румянец исчез с ее лица, сменившись смертельной бледностью.

Ее губы беззвучно шевелились. В груди девушки застыл холод. Десять дней, что она провела на вилле Джедиана, после того, как ее выписали из реанимационного центра, казались ей сейчас далеким, розовым сном. Словно пелена внезапно начала спадать с ее глаз.

Яна невольно сдерживала рвущееся наружу дыхание. Она даже раньше Семена нашла единственное определение раскинувшейся внизу панораме. Это был их Остров, совершенно исправный, наполненный до краев кричащей механической смертью, управляемый бездушными машинами, а люди… Неужели они не понимали, что созданный ими механический мир принесет лишь горе, смерть и страдание в десятки других, пока еще живых миров?!

За спиной с легким шипением распахнулись створки дверей, и в салон вошел Джедиан.

Семен повернулся.

— Скоро посадка? — спросил он.

Ланге кивнул, садясь в кресло. Открыв стеклянные створки бара, он достал бокал.

— Присаживайтесь, — предложил он.

— Плохие новости? — Семен испытывающе посмотрел на него.

Джедиан вновь почувствовал острый приступ ненависти. Почему он так спокоен?

— Нет. Но прежде чем мы совершим посадку, я бы хотел задать тебе один вопрос.

Яна присела в кресло напротив. Семен оперся о его спинку.

Он был готов к неприятностям и не ошибся.

Джедиан отхлебнул из бокала.

— Скоро мы будем на Стелларе. Твой дед наверняка потребует полный отчет о моих исследованиях твоих воспоминаний. Я раскопал там кое–что интересное, он ухмыльнулся. — Скажи, а в дневниках твоего отца не было упоминаний о планете с голубой травой?

Яна недоуменно посмотрела сначала на Ланге, потом на Семена.

— Нет, — ответил Семен. — И я совершенно не понимаю, о чем ты.

— Жаль. — Джедиан встал. — Ты все–таки подумай, пока у тебя есть немного времени, — посоветовал он уже на пороге. — Всего хорошего!

Дверь бесшумно закрылась.

Семен сел в кресло и застыл, обхватив голову руками.

Он боялся сойти с ума.

— Семен, милый, что с тобой? — с тревогой спросила Яна, присев рядом. Ну, только не молчи!

— Трава… — в его голосе была мука. — Яна, я ведь действительно помню…

— Что?!

Семен зажмурился до радужных кругов, поплывших перед сомкнутыми веками. Ему казалось, еще миг, и его мозг не выдержит…

— Нет… — спустя несколько мгновений выдохнул он. — Не помню… Не могу вспомнить!.. — Он в отчаянии огляделся вокруг, словно ища поддержки у стен, ровно сияющих чередой огромных экранов.

— Оставь, не мучайся!

Семен кивнул.

— Что нам делать? — Яна по привычке взяла его за руку. — У меня такое чувство, словно я сорвалась без фала в открытый космос… — призналась она.

Поверхность Стеллара укрупнилась и теперь проносилась на экранах во всех подробностях. Корабль летел над искусственной корой планеты. Посадочные поля сменялись угловатыми орудийными башнями, потом они откатывались назад, и вместо них к черному небу поднимались прямоугольные коробки цехов какого–то автоматического завода. Серая броня повсюду, лишь россыпи габаритных огней разнообразили краски ландшафта, а впереди неумолимо надвигался сверкающий купол силового поля, накрывавшего гигантский супермегаполис.

— Ты хотела бы остаться и жить тут? — Голос Семена прозвучал глухо.

Яна ответила не сразу. Перед мысленным взором теплые равнины Рори наслаивались на серый монолит ледяной брони, и сверкающие вьюны, нежные листья которых она целовала еще вчера, упиваясь этим счастьем прикосновения к живому, карабкались в вакууме по башням противокосмических батарей, словно ее сознание рисовало противоестественный коллаж под названием «Безысходность».

— Почему? — вырвалось у нее вместо ответа.

Семен горько усмехнулся.

— Мы покинули сфероид в поисках счастья. Мне казалось, нет места более противоестественного, чем Остров… потому что он создан несправедливостью и безумием. Так внушал мне отец. Но там был наш дом, понимаешь?

Обзорные экраны лизнуло пламя. Корабль заходил на посадку, и впереди уже вспыхнули две цепочки голубых солнц, обозначившие открытый проход в силовом куполе города.

Семен повернулся. В его глазах нежность смешивалась с яростью. Он вовсе не собирался отдавать этому монстру их жизни. Он совершенно не боялся машин, да и люди не внушали ему страха.

— Реальность Острова подчинялась законам. Мы привыкли играть по правилам и думали, что так будет всегда. — Он коснулся ладонью ее щеки. — Мы с тобой были и хотели остаться детьми. — Он улыбнулся. — Все разделялось, как линия терминатора — по одну сторону свет, по другую тьма.

— Нет… — Яна схватила его за руку. — Зачем ты порочишь людей, ведь мы столько мечтали о них! Подумай, может быть, не все так страшно?

Корабль несколько раз ощутимо дернулся, вплывая в створы огромного ангара. Семену казалось, что время вновь вернулось назад. Когда–то он заставил ее надеть скафандр, чтобы вывести в жуткую реальность сфероида. Теперь все было сложнее и больней…

Семен был устроен немного иначе, чем обыкновенные люди. Слова Джедиана явились для него лишь подтверждением горьких выводов, и ему не нужны были в качестве щита ни наивные надежды, ни утопические мечты. Боевые машины сфероида, воспитавшие его, не различали подобных уловок человеческого сознания.

За тридцать дней он прожил целую человеческую жизнь.

Учиться полутонам и получувствам, раболепствовать и лгать, приспосабливаясь то к толпе безликих, уставших от жизни трудяг, то к сильным мира сего, было для Семена равносильно смерти. Он привык к чистым, сильным и честным чувствам…

— Мы не можем тут жить, — произнес он. — И лучше признать это сразу, чем прикрываться мечтами и надеждами…

Яна понимала, что он прав, но ей трудно было смириться. Признать реальность такой, как описал ее Семен, означало умереть. Внезапно до нее дошел весь ужас их положения.

— Мы обречены? — с тоской спросила она.

Семен стиснул зубы.

— Есть два пути, — проговорил он. — Но в конце концов нам уготована моральная смерть. Все, чем мы дышали до сих пор, будет выкинуто вон. Жизнь обяжет нас приспособиться к «цивилизации», — произнес он с горькой иронией.

Лицо Яны дрогнуло. Она не верила, что это говорит он!

— Есть другие планеты! — почти крикнула она.

— Нет. Мы с тобой выродки, — отрезал Семен.

— Ты предлагаешь изменить мир?

Семен посмотрел на нее с искренним удивлением.

— Изменить мир? — переспросил он. — Зачем?

— Он станет лучше!

Семен сокрушенно покачал головой.

— Сто семьдесят обитаемых планет… Две галактические войны… Казалось, он размышляет вслух, обращаясь в никуда. — Родовые муки цивилизации. Потерянные поколения. Мы с тобой верили в утопию, а ее не существует! И никогда не будет существовать… Людям плевать на нас. Мы для них лишь эпизод, несчастный случай.

Он понимал, что говорит жестоко, но иначе было нельзя…

Несколько секунд они молчали.

— Ты прав… — По щеке Яны скатилась слеза. — Ну неужели тут нет никого, кто мог бы помочь?

Ей показалось, что почва уходит из–под ног…

На самом деле это корабль вошел наконец в захваты причальных штанг.

Они прибыли на Стеллар.

Глава 14

На вилле Джедиана, в прохладной тиши библиотеки трижды звякнул зуммер электронной почты. Андор повернул голову. Сообщение предназначалось ему.

От библиотечного процессора к вскрытой черепной коробке андроида тянулся кабель интерфейса. Он взглянул на монитор, пробежав визуальными сканерами по скупым строчкам кодированного сообщения.

Губы Андора тронуло подобие улыбки.

Один из охранников, заглянувший в этот момент в окно, непроизвольно отшатнулся. «Господи, — подумал он, — что за привычки у хозяина коллекционировать всякую дрянь! То мутанты с заброшенной орбитальной станции, теперь этот робот с кабелем в башке сидит и корчит рожи!..»

Охранник сплюнул и пошел дальше. Через час, делая очередной обход, он вновь заглянул в окно.

Андроида не было.

Охранник вошел в библиотеку и тщательно осмотрел все углы, но робот словно испарился. Кабели были аккуратно уложены в нишу. Процессор отключен, лишь на панели спутниковой связи горел сигнал, свидетельствуя о работе факса. Охранник проверил код и непроизвольно присвистнул — информация была передана непосредственно адмиралу.

Он еще немного потоптался на месте, мысленно выругался и пошел прочь. В конце концов Джедиан не оставлял никаких инструкций относительно робота. За периметр виллы ему не выйти, а остальное никого не волнует.

На взлетную полосу выруливал рейсовый шаттл.

Машина медленно вползла в арку сканирующего устройства. Через секунду загорелся зеленый сигнал, означавший что груз полностью декларирован. Никаких посторонних предметов, полный автоматический режим.

Взяв короткий разбег, машина оторвалась от бетонной ленты и начала медленно набирать высоту.

В тесной кабине управления Андор наблюдал, как уменьшается фигурка охранника на краю взлетно–посадочной полосы. В электронной декларации он числился как дополнительный блок навигационного контроля.

Пальцы андроида вошли в контактный разъем.

Через несколько секунд компьютер шаттла изменил курс; на мониторе вместо привычных навигационных данных мелькнули помехи, сменившиеся грифом «Абсолютно секретно». Затем появилось графическое изображение громадного боевого корабля.

«Крейсер дальнего радиуса действия «ГЕНЕЗИС», — высветил монитор в командной строке. — Прошу код доступа».

Губы Андора вновь тронула улыбка.

***

С балкона банкетного зала открывался вид на Форт Стеллар.

Семен стоял, облокотившись о мраморные перила, задумчиво вертя в пальцах пустой бокал из–под шампанского. Резные двери за его спиной жалобно звякнули. Он повернулся.

— Адмирал?

Воронцов, в черном мундире космического флота, скрывающем детали спецкорсета, подошел к перилам. Титановый кортик адмирала глухо стукнул о мрамор.

— Хандришь?

Семен пожал плечами.

— Тебя трудно понять, — упрекнул адмирал. — Покидая свалку кораблей, ты мечтал о людях. И вот ты вернулся. Чему же ты не рад?

Семен пристально посмотрел в его лицо. Мелкая сеть морщин, как паутина, пролегла от глаз к вискам. Этого человека любил его отец… Как ирреально порой переплетаются судьбы…

— Я рад… — ответил он.

Воронцов не отвел взгляда. В желтоватых глазах адмирала таилась тщательно обуздываемая ярость. Он привык повелевать.

— Не лги мне! Я вижу — ты умен, но твоя голова повернута не в ту сторону! Не понимаю твоего циничного фатализма. Устроен прием в твою честь, а ты бродишь по залам с мрачной независимостью… От твоего вида бросает в дрожь. Ну прямо архангел смерти, получивший откровение о дне Страшного Суда!..

Семен улыбнулся краешком губ.

— Bellum omnium contra omnes… — процитировал он, глядя в глаза деда.

Воронцов вопросительно поднял брови.

— Война всех против всех… — перевел Семен. Я изучал латынь на той «свалке», которая была моим домом… Глядя на трупы, плавающие в вакууме, я думал о выживших. Я представлял, как они мучаются тем, что совершили. Я оказался наивным глупцом.

— Не ты первый, — ухмыльнулся адмирал. — Реальность, мой мальчик, порой действительно — грязь, но от нее не скроешься за иллюзиями. — Мы живем в жестоком мире. Приходится считаться с реальностью. Человек — это животное, едва приподнявшееся над уровнем инстинктов…

— Я не животное, — резко оборвал его Семен. Я — человек. Я вырос среди смерти и холода. Я знаю, что мог оказаться нищим, попади на другую планету, ходить не в этом, — он отогнул лацкан черного фрака, — а в лохмотьях, но я человек, и остался бы им!

Старый адмирал хмуро смотрел вдаль.

— Я могу многое для тебя сделать, — после затянувшейся паузы проговорил он. — Только не надо капать мне на мозги, понял, внук? — озлобился старик. Это, — он махнул рукой в сторону диких скал Стеллара, меж которых вздымались купола лазерных батарей, — это моя реальность. Может быть, через миллион лет люди перестанут грызть друг другу глотки, в чем я, честно говоря, сомневаюсь, но для этого нужно взять новое поколение и вырастить его за тысячу парсек от этих башен! — гневно выдохнул он.

Семен непроизвольно вздрогнул.

— Это здравая мысль.

Воронцов почувствовал, как механическое сердце гулко бьется в его груди. Ярость, сожаление, запоздалое раскаяние — все смешалось в его душе. «Нервы ни к черту, — подумал он. — Зачем мне все это?» Теперь он понял, что отчаянно хочет лишь одного — забыть!

— Я сделаю для тебя все, что смогу, — глухо повторил он. — Но только не думай, что перевернешь мир. Он крепко стоит на ногах.

— Мне нужен корабль, — внезапно проговорил Семен.

Адмирал не смог скрыть удивления.

— Что это значит? Зачем?!

— Какая разница? — устало спросил Семен. — Зачем громоздить одну ложь на другую, адмирал? Вы всегда знали, чего хотите, так почему сейчас пытаетесь обмануть себя? Вам не нужны тени из прошлого! Приступ человеческого сострадания был и прошел, и теперь все вокруг отчаянно хотят, чтобы мы оказались дурным сном и все вернулось на круги своя!

— Ты… Ты не смеешь! — прохрипел Воронцов. Он вцепился в мраморные перила побелевшими пальцами. Казалось, силы вот–вот покинут его.

Семен повернулся к Форту Стеллар.

— Адмирал, это ваш мир. И я не собираюсь оспаривать это. Пусть каждый получит свое. Мое место не здесь. Мне претит каждый дюйм этой поверхности.

Воронцов боялся отпустить перила. Далекие огни кружились перед глазами в бешеном хороводе. Кровь буквально ломилась в виски, раздирая их болью. Никто и никогда, по крайней мере за последнюю сотню лет, не разговаривал с ним с подобной беспощадной ясностью. Читать приговоры и вершить судьбы было его неотъемлемым правом… Щенок! Он предлагает ему сделку. Воронцов чувствовал, что бессилен возразить против голой правды. Внук не пытался шантажировать его, а просто облек в слова затаенные, порочные чувства…

— Хорошо… — взяв себя в руки, ответил он. — Ты имеешь право. Какой корабль?

— «Генезис».

— Это невозможно! Он стоит в сухом доке. Принято решение о его консервации.

— Но ведь он полностью готов лететь, в любую секунду! — возразил Семен.

— Там нет экипажа, — пояснил адмирал. — Он расформирован. Чтобы управлять таким кораблем, нужно как минимум тридцать человек!

— Не имеет значения. Мы с Яной справимся.

Воронцов ухмыльнулся. Вот, значит, как… Самонадеянный мальчик! Он почувствовал, что вновь обретает почву под ногами. Легкое разочарование сменилось предвкушением моральной победы. Что ж, пусть попробует. Потерпев неудачу, он придет… нет, уже не придет, а приползет к нему! Адмирал знал, что ни вдвоем, ни вдесятером с «Генезисом» не совладает никто…

Он достал коммуникатор:

— Альфа четыре, мне нужен флайер. Передайте на восьмой терминал чтобы сняли блокировку «Генезиса» и обеспечили стартовый коридор… — Он повернулся и с вопросительной усмешкой взглянул на Семена.

— Через час, — подсказал он.

— Через час, — повторил Воронцов.

Он спрятал коммуникатор и похлопал Семена по плечу.

— Сейчас тут будет флайер. Тебя и Яну доставят на «Генезис». А через пару часов ты… — Он не договорил, резко развернувшись на каблуках. Счастливого пути, внук!

Глава 15

Маленький корабль стремительно несся над искусственной равниной Стеллара. Город и горные вершины остались далеко позади. Вокруг расстилались бесконечные квадраты стартопосадочных полей.

Минуты казались Семену бесконечностью. Наконец аппарат притормозил и спикировал к приземистому зданию терминала.

Круглый люк раскололся на четыре сегмента, пропуская флайер. Переходную камеру начал заполнять воздух. Наконец пришел в движение внутренний люк. Колпак машины плавно отскочил вверх, и они спрыгнули на бетонный пол.

— Ты ввела код возврата? — спросил Семен.

Яна кивнула, взяв его за руку.

Они шагнули в открывшийся проход.

Семен почувствовал, как по ее телу прокатилась дрожь.

Ангар тонул в полумраке, который с трудом рассеивали гроздья прожекторов, подвешенные где–то вверху. Мерно вспыхивали голубые и красные огни, обозначая периметр стартовой площадки.

«Генезис» лежал на брюхе. Три километра покатой, абсолютно черной брони, от которой не отражался свет, даже близкие вспышки сигнальных огней тонули в этой черноте, как в омуте.

Семен шагнул вперед, чувствуя, что от этой затаившейся мощи по позвоночнику пробежали мурашки. Резко взвыли сервомоторы, и в носовой части крейсера, прямо под рубкой управления, обозначился проход. Часть обшивки опустилась, образовав пологий пандус. Внутри призывно горел свет.

В полном молчании они вошли в шахту лифта. Легкий толчок, и кабина понеслась вверх. На вмонтированной в стену панели мелькали цифры уровней.

«15»… Кабина плавно остановилась.

— Рубка управления, — сообщил голос. — Прошу экипаж занять свои места. Полная стартовая готовность будет объявлена через шестьсот секунд.

Двери открылись.

Семен и Яна ступили в сердце «Генезиса».

Пространство полусферического зала было плотно забито пультами управления, экранами, компьютерными консолями и прочей электроникой. Семен насчитал пятнадцать основных постов и еще пять вспомогательных. Все кресла были пусты, зато приборные панели перед ними призывно сияли огнями, требуя присутствия людей.

— Но как?.. — вырвалось у Яны.

Внезапно одно из кресел за центральным пультом, перед которым раскинулся многометровый обзорный экран, чуть повернулось вокруг своей оси.

— Достаточно просто! — проговорил Андор. Его черепная коробка была вскрыта, и от нее в недра пульта змеились десятки кабелей. Одна кисть андроида тонула в разъеме, пальцы другой лежали на клавиатуре. — Добро пожаловать на борт!

— Ну и видок у тебя! — прыснула Яна.

Андор пожал плечами. Других телодвижений он делать попросту не мог.

Семен сел в соседнее кресло.

— Получилось? — спросил он.

— Твоя идея сработала. Процессор «Генезиса» введен в режим речевых команд. Мы поговорили с ним по душам, и теперь я являюсь ретранслятором. Конечно, временно, — добавил он.

Семен кивнул, наблюдая, как неумолимо бегут секунды на дисплее обратного отсчета.

— Яна, твое кресло — шестое от меня по правому крылу пульта! распорядился он. — Это навигационная консоль. У тебя ровно сорок секунд.

— Ясно!

Она села.

— Курс?

— Удаляемся от Стеллара на ионной тяге. Траектория произвольная. Ориентируй по какой–нибудь яркой звезде. Радиус зоны безопасности системы для включения гиперпривода — три астрономические единицы.

— Андор?

— Тестирование систем окончено. Мы в автоматическом режиме. С пультов нужны только вводные данные.

— Отлично.

Пальцы Яны легли на клавиатуру.

Пошли последние десять секунд отсчета.

Купол ангара дрогнул, разделившись на десяток клиновидных сегментов. Из–под брюха «Генезиса» показалось малиновое сияние.

— Отрыв! — сообщил Андор.

— Два метра!.. Пять! — Голос Яны был ломким от волнения. — Пятнадцать!..

Над серой поверхностью Стеллара показался черный силуэт, облитый малиновым пламенем, словно из недр планеты поднимался, глухо ворча и содрогая равнину, могучий космический зверь.

— Сорок метров… Входим в сектор обстрела батареи Дзета пять…

— Двигатели синхронизированы. Активность систем противокосмической обороны отсутствует…

Палец Семена на мгновение застыл над клавишей.

— Ты отправил факс? — спросил он у Андора.

— Да, — лаконично ответил андроид.

— Тогда нам нечего тут больше делать.

Корма «Генезиса» вспыхнула, залив поверхность Стеллара нестерпимым голубым светом.

Еще секунда, и корабль слился с бездной, почти мгновенно превратившись в одну из крохотных звезд.

***

Направляясь к апартаментам адмирала, Джедиан пребывал в отличном настроении. Ему удалось определить планету, на которой родился Семен. Это был Богом и людьми забытый планетоид в системе Эпсилон–32, на котором когда–то добывали урановую руду. В начале Первой галактической штурмовой отряд Земного альянса уничтожил рудник, но, к счастью, сохранились копии компьютерных файлов. Там были ДНК всех колонистов. Значит, определить, кто такой Семен, теперь не составит никакого труда…

В комнатах адмирала горел свет. Ланге прошел через приемную и остановился на пороге кабинета. Вокруг ни души. Странно. Пятнадцать минут назад он разговаривал с дедом по интеркому, предупредив, что зайдет.

Джедиан толкнул дверь кабинета и остолбенел.

Адмирал Воронцов сидел в кресле, за рабочим столом. Перед ним лежали исписанные от руки страницы. Судя по характерному отпечатку, они были получены по факсу.

Но не это в первые мгновения привлекло внимание Ланге. Голова адмирала как–то неестественно свесилась набок, словно он уснул в неудобной позе. Но кто же спит с открытыми глазами! Джедиан почувствовал панический страх. Он крадучись, словно боясь вспугнуть Воронцова, подошел к столу.

На панели систем жизнеобеспечения бесновались огни. Ему хватило беглого взгляда, чтобы понять — у адмирала приступ.

Ноги Джедиана подкосились. Схватившись за край стола, он едва не смел с него бумаги с факсимильным текстом. Взгляд Ланге скользнул по строкам, почерк которых был чем–то похож на его собственный…

«…Каждый из нас, прежде чем умереть, должен был сойти с ума…» — прочел он первую, попавшуюся на глаза строчку. Внутри все похолодело. Он понял, что это за листки, но…

«…Но я помню. Помню беззаботный смех матери, добрые глаза отца… Теплую воду пурпурного океана родной планеты. Помню свое ощущение безграничного покоя и счастья, какое бывает только у маленьких детей. Мир лежал у моих ног, такой огромный, удивительный и теплый. Он был моим… но все наши мечты оказались втоптаны в грязь, смешаны с пеплом, заморожены вакуумом…»

«Неудивительно, что нервы старика сдали…» — подумал Джедиан, чувствуя, что сам не в силах оторваться от рукописных строк…

«…Я не обвинитель и не пацифист. Я профессиональный солдат, легализованный государством убийца, силой обстоятельств вырванный из порочного круговорота смерти и брошенный посреди ледяного, великого ничто, подыхать и думать…»

Это был дневник Андрея Воронцова.

Рука Джедиана непроизвольно потянулась к проводкам, идущим от систем жизнеобеспечения к креслу адмирала. Дрожащими пальцами он выдернул их. Голова Воронцова конвульсивно дернулась. По контрольным мониторам поползли ровные линии — от края до края.

Он воровато оглянулся и вставил проводки на место.

Круг замкнулся.

Эпилог

В глубинах космоса, далеко от оживленных галактических трасс, медленно дрейфовало циклопическое сооружение.

Звездная Крепость колонистов…

Двадцать обитаемых планет принимали участие в ее сооружении. Двести лет назад, когда разгорелся конфликт Земли и колоний, последние не питали надежд победить в надвигающейся войне и создали Крепость, как последние прибежище, на случай оккупации родных планет.

Первая галактическая война ввергла обитаемый космос в хаос. После сокрушительных поражений Союз Свободных колоний распался под ударами эскадр Земного альянса.

Это было мрачное для цивилизации время. В космосе царствовал беспредел. Сотни сражений вспыхивали в пространстве, создавались и разрушались союзы планет, бесчинствовали каперы, гибли целые планетные системы…

Те, кто находился на борту Крепости, не питали никаких иллюзий относительно будущего. Среди старших офицеров нашлись разумные люди, и после первых поражений колоний, когда хаос еще только начинался, они повернули циклопический корабль–станцию в сторону незаселенной и неисследованной части пространства.

Это были мужественные люди. Они вели Крепость в неизвестность, надеясь бежать от всеобщего безумия и найти новую родину для своего бесценного груза.

У колонистов был богатый опыт заселения чуждых миров. Прототипом Крепости стали колониальные транспорты старой Земли, к которым добавился весь опыт выживших колоний.

Крепость канула в никуда. Несколько раз ее видели случайные корабли, но постепенно она стала легендой. Правительства некоторых планет даже предпринимали попытки поиска затерявшейся станции, но безрезультатно.

Трагическая разгадка была проста, и ее следовало искать в архивах ныне покойного Земного альянса…

***

В рубке «Генезиса» было темно.

Десятиметровый лобовой монитор создавал ощущение окна, распахнутого в бездну.

Яна, затаив дыхание, следила, как растет в его стерееобъеме нечто невероятное.

Издалека это выглядело как миниатюрная планета, окруженная темными, зловещими кольцами, но, чем ближе они подлетали, тем четче становились видны леденящие подробности.

В центре ирреальной конструкции находилась сорокакилометровая сфера Крепости. То, что издалека казалось несколькими темными кольцами, на самом деле представляло собой целое поле, составленное из изуродованных кораблей. Почти пятьдесят километров сплошного металла, окольцовывавшего станцию.

— Это печально известный своим таинственным исчезновением Пятый флот Земного альянса, — проговорил Андор, указывая на жуткое кольцо из погибших кораблей.

— Они пытались захватить Крепость? — спросила Яна, запуская программу компьютерного видения. Прожектора «Генезиса» были бессильны осветить исполинскую конструкцию, и в отсутствие иных источников света нарисовать четкую картинку мог только процессор их корабля.

Андор внимательно рассматривал проступающие изображения.

— Адмирал Пятого флота был весьма амбициозен и к тому же — жаден. Он понимал, что командование не одобрит его рейд, но… победителей не судят. Захват легендарной Крепости мог вознести его на вершину славы, не говоря о баснословной стоимости этого сооружения и уникальности его бортового оборудования. Поэтому он, получив разведданные о ее местоположении, решился на самостоятельные действия.

В этот момент процессор «Генезиса» окончил сканирование, и на обзорном экране вместо мрака и смутных контуров проступила четкая картинка.

— Нужно позвать Семена! — выдохнула Яна. Она привыкла к подобным картинам еще на Острове, но разыгравшееся воображение неумолимо воскрешало далекие события. — Это ведь именно то, что мы искали целых пять лет!..

Андор кивнул, отжав клавишу интеркома.

— Семен, мы приближаемся. Поднимись в рубку, на это стоит посмотреть.

— Иду. Рейдер почти готов.

Руки Яны легли на клавиатуру.

«Процесс: сканирование» — ввела она директиву.

На дисплее вспыхнуло изображение Крепости, считанное из памяти бортового компьютера.

— Перед вами базовая модель космической межзвездной станции, — раздался голос бортового компьютера. — Диаметр по горизонтали 42 километра, по вертикали 47 километров. Обшивка выполнена из керамлитового сплава. Станция имеет три внутренних космодрома, сто двадцать постов управления, системы противокосмической обороны и планетарной атаки. Штатный экипаж — тысяча двести человек. На борту имеется пять криогенных залов, банк генофонда, инкубаторы воспроизведения и неустановленный набор планетарной техники. Данные по загруженности криогенных залов отсутствуют…

Яна услышала шелест распахнувшихся дверей и нажала паузу. Голос компьютера смолк.

Семен подошел к ее креслу.

— Ну как дела?

Яна взяла его за руку.

— Посмотри на это. Мне кажется, я никогда не привыкну…

Крепость приближалась. В ее обшивке зияли безобразные пробоины, обломки надстроек окружал зацепившийся за них мусор. Ни одного огня, никаких признаков жизни, лишь неподвижный изуродованный металл вокруг.

На экране появилась выделенная красным окружность. «Генезис» приближался к ее краю.

— Это зона безопасности, — пояснил Андор. — Неизвестно, так ли мертва станция, как кажется. Колонисты отбивались до последнего, уничтожив целый флот. — Он красноречиво указал на окольцовывавшие Крепость обломки. — Так что тут, как и на Острове, могут оказаться боевые машины, не говоря о системах обороны самой Крепости.

— Ясно. — Семен подошел к экрану, словно это могло ему помочь рассмотреть нечто, ускользающее от взгляда других.

— Яна, ты остаешься тут. Вы с «Генезисом» должны быть готовы к любым неожиданностям. Возможно, нам придется экстренно отступать. Мы с Андором попытаемся проникнуть внутрь.

— Но зачем? Что ты надеешься там найти?

Семен покачал головой.

— Пока рано об этом. Нет ничего хуже пустых надежд. — Он коснулся губами ее щеки. — Мы уже проходили такое, верно?

***

Маленький десантный корабль осторожно приближался к Крепости.

— Три километра, — проговорил Андор. Перед андроидом светился экран радара. — Никакой активности.

Семен, устроившись в кресле стрелка, напряженно вглядывался в проплывающие под брюхом корабля обломки звездолетов. Кольцо не было однородным, как казалось издали, и глыбы металла, лишь отдаленно напоминающие творение человеческих рук, пребывали в медленном, хаотичном движении, словно гигантские молекулы…

Пять лет они смотрели один и тот же кошмарный, однообразный сон… «Генезис» посетил десятки подобных кладбищ. Но ни на одном они не нашли жизни…

— Два километра. Похоже, системы обороны Крепости не функционируют.

Андор на секунду включил дюзы коррекции, подтолкнувшие корабль к огромной пробоине в борту.

Семен закрыл забрало гермошлема и встал.

Провал приближался, словно черная пасть мифического монстра.

— Пятьсот метров…

От рейдера отошли две телескопические штанги причаливания.

— Двести метров…

Глухой удар возвестил о контакте. Сработали автоматы вакуумной сварки, разбрызгивая ослепительные искры, и корабль намертво пристыковался к станции.

— Яна, как слышишь нас?

— Слышу нормально. Изображение устойчивое. Удачи!

Семен открыл люк.

Звездная Крепость занимала все обозримое пространство вокруг. Ее выпуклый борт уходил в бесконечность.

Медленно перебирая руками по причальной штанге, Семен пересек провал и коснулся ногами края безобразной пробоины. Следом за ним двигался Андор.

Преодолев нагромождение взломанных взрывом бронеплит, они оказались в просторном радиальном коридоре, ведущем в недра станции.

Два фонаря резали тьму столбами света.

Здесь когда–то кипел бой. Видимо, все, кто уцелел после гибели космического флота, пытались штурмом овладеть цитаделью колонистов… Семен шел по коридору, заглядывая через сорванные взрывами двери в отсеки, но видел лишь разбитую аппаратуру, взорванные пульты да посеченные лазерами стены.

— Нужно найти транспортный тоннель, — проговорил он. — Иначе мы можем шагать по этим коридорам до скончания века.

Андор согласно кивнул. Перейдя в режим сканирования, он быстро отыскал вход в транспортную систему станции.

— Все цепи обесточены, — предупредил он.

Семен шагнул в указанный проход и оказался в просторной трубе. Под треснувшей пластиковой облицовкой виднелись жгуты проводки. Когда–то здесь работали электромагниты, создававшие подъемную силу в транспортном колодце.

Он оттолкнулся руками от стен и продолжал отталкиваться, пока не набрал необходимую скорость.

Сзади Андор повторял его движения. Андроид продолжал сканировать, передавая изображение на оперативный планшет Семена.

— Триста метров в минуту. Думаю, что достаточно.

Мимо проносились огромные плоскости палуб. Никакой электрической активности, лишь мрак и мертвый металл.

Спустя некоторое время разрушения вокруг закончились.

— Бои продолжались долго, — прокомментировал Андор. — Видимо, колонисты во что бы то ни стало пытались удержать центр станции…

Семен не ответил. Он устал от безумия. Конечно, он понимал, что, если еще какое–то время им придется исследовать уродливые обломки войны, можно запросто сойти с ума. По крайней мере однобокое и превратное отношение к цивилизации будет гарантировано. Нельзя забывать, что люди создали много доброго и прекрасного, это Семен повторял себе достаточно часто…

Бытие определяет сознание… Древний постулат заставлял его думать, снова и снова… Люди имели право на жизнь, но не такую. Миллиарды детей рождались в обстановке противоборства, их души калечила пропаганда, низкий социальный статус и еще сотни уродливых обстоятельств. И лишь единицы могли пройти через это, не потеряв себя…

— Семен, вы приближаетесь к какому–то источнику энергии! — прервал его мысли голос Яны. — Это семьдесят пятая палуба станции.

— Понял.

Семен перевернулся и затормозил двигателями реактивного ранца.

Андор пролетел еще с десяток метров и остановился у закрытого палубного люка.

— Я пойду первым, — предупредил он.

Через минуту они вышли в кольцевой коридор семьдесят пятой палубы.

Тут вообще не было разрушений. Стены облицовывал белоснежный пластик, бликующий в свете фонарей.

«Криогенный зал номер один», — прочел Семен надпись у массивных бронированных ворот.

Андор тщетно возился с замком.

— Источник энергии расположен дальше, — подсказала Яна. — Подключитесь к любому разъему палубы, и я скажу точнее.

Андор быстро нашел распределительный щит, снял облицовочную панель и включился в цепь.

— Так… Это триста метров вправо по коридору! Сейчас… — Голос Яны на мгновение смолк. — Вот, нашла! По схеме это будет криогенный зал номер три!

Семен почти бегом бросился по коридору.

У внушительных створов шлюза, запирающего вход в криогенный зал, горел зеленый сигнал. Это была первая искра света среди мертвого мрака Крепости.

Андор, не говоря ни слова, склонился к кодовому замку.

Наконец тяжелые створки дрогнули и поползли в стороны.

Семен, сгорая от нетерпения, вошел в просторную камеру.

Мучительно долго тянулись секунды, пока заработавшие компрессоры нагнетали воздух. Внутренний люк начал открываться, но застрял, — что–то хрустнуло в его механизме. Семен с трудом протиснулся в образовавшуюся щель и оказался в операторской.

Перед прозрачной стеной находилось несколько пультов управления. Ровные шеренги зеленых индикаторов наполнили сердце Семена радостью и смятением.

Чуть в стороне стоял пустой письменный стол. В кресле, за ним, полулежало тело человека в истлевшей форме. Длинные седые пряди волос обрамляли лицо мумии, но даже иссохшие и искаженные черты красноречиво свидетельствовали о том, что перед ними — глубокий старик, скончавшийся естественной смертью. На пустом столе призывно желтел лист бумаги.

«Вверяю их вам», — прочел Семен.

— Что все это значит?! — раздался в коммуникаторе взволнованный голос Яны.

Вместо ответа Семен толкнул прозрачную дверь и вошел в криогенный зал. Он чувствовал всю сверхъестественную древность этого помещения. Шаг, который он сделал, был самым важным в их жизни

Ровные шеренги подсвеченных изнутри низкотемпературных капсул гиперсна терялись в бесконечности зала. Их были сотни, и в каждой лежал… ребенок!

Казалось, впервые в голосе Андора послышалось смятение:

— Ты знал об этом?!

Семен кивнул, не в силах оторвать взгляд от концентрических кругов, составленных из пятен бледно–голубого света.

— Это дети колонистов. Чтобы спасти от ужасов войны, родители отправили их на борт Крепости. Теперь ты понимаешь, почему экипаж станции сражался до конца?!

Андроид подошел к ближайшей камере и заглянул внутрь, сквозь прозрачную крышку.

Он увидел белокурую девочку лет пяти, укутанную клубящимся саваном консервирующего газа.

Семен повернулся.

«Нужно взять новое поколение и вырастить его за тысячу парсек от этих башен!» — вспомнил он слова Воронцова, сказанные на далеком Стелларе.

Его губы тронула улыбка. Некоторые страшные сказки все же имеют счастливый конец

Перед ним лежали те, кому было суждено стать завтрашним днем цивилизации.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. СФЕРА ДАЙСОНА

Пролог

«…2609 год, который принято считать годом перелома в Первой галактической войне, когда события начали медленно, но неуклонно оборачиваться в пользу Свободных Колоний, является не только знаковой датой в истории побед. На самом деле за успехами зарождающейся Конфедерации Солнц стояло множество отдельных, трагичных эпизодов, в каждом из которых, — сотни тысяч, а иногда и миллионы человеческих судеб, отданных на заклание этому алчному, ненасытному зверю, имя которому — война.

Принято считать, что успехи Конфедерации в противостоянии с исторической прародиной предопределены массовым героизмом колонистов, давших яростный отпор захватчикам, но многие историки, констатируя сей факт, забывают уточнить, что чаще всего этот самый героизм был рожден не ненавистью, а скорее безысходностью.

Подобную ситуацию очень ярко иллюстрирует так называемая «Звездная Крепость», покинувшая орбиту планеты Элио накануне перелома, в декабре 2608 года. Это была огромная орбитальная станция, переоборудованная для дальних космических перелетов. Ее экипаж составили те, кто не желал принимать участия в бойне, которая разгоралась в пространстве колонизированных планет.

«Звездная крепость» ушла в просторы неисследованного космоса, унося на своем борту несколько десятков тысяч беженцев. Эти люди, собранные с разных, дотла разоренных войной планет, предпочли неизвестность кровавому противостоянию, но, судя по некоторым данным, почерпнутым из недавно рассекреченных архивов Земного Альянса, их путь был отслежен, а сама станция подверглась уничтожающей атаке со стороны печально известного Третьего ударного флота, которым командовал адмирал Надыров.

Что на самом деле произошло со станцией, и какова ее дальнейшая судьба, остается только догадываться. Архивы Конфедерации и Альянса упорно умалчивают об этом, известно лишь, что Третий ударный флот Земли понес жестокие потери в некоем незадокументированном сражении и позже был расформирован…»

(Ежемесячное обозрение «Все Миры», август 2793 года)

2608 год Галактического Календаря.

Где–то, за границами

освоенного Космоса…

Черный купол небес пересекала уродливая трещина.

Тело в скафандре, оторванное от ложемента орудия, медленно вращалось посреди простреленного лазерным лучом блистера [9].

В изуродованном боевом отсеке вот уже несколько минут царил вакуум, космический холод и гробовая тишина, но в контуженном сознании Олега все еще ворочался глухой удар, тонкий свист уходящего в вакуум воздуха и ровный, затихающий по мере истечения атмосферы голос:

— Внимание, декомпрессия! Нарушение герметичности корпуса! Личному составу проследовать… — Дальне глас бортовой кибернетической системы истончился до едва различимого шепота. Воздух больше не свистел, улетая в трещину, — его попросту не осталось.

Тело в скафандре продолжало медленно вращаться, потом его ударило о внутреннюю поверхность треснувшего купола, и от этого мягкого, совсем не болезненного толчка Таиров пришел в себя.

Мгновенный, парализующий страх на секунду захлестнул разум. Его очнувшемуся сознанию вдруг показалось, что покрытый трещинами купол сейчас развалится, выдавится наружу, и тогда его тело навек поглотит необъятная Бездна, что расплескалась вокруг на миллиарды километров.

Инстинктивно оттолкнувшись руками от внутренней стороны купола, он поплыл в обратном направлении, к шлюзу, ведущему на орудийную палубу «Звездной Крепости».

Пролетая над изуродованным ложементом орудия, Таиров внутренне похолодел, сжался — ведь смерть прошла совсем рядом, чиркнув лазерным лучом по станине комплекса, подрезав сложный механизм противоперегрузочной подвески, распоров шланги гидравлики, из которых толчками продолжала выплескиваться в вакуум желтая маслянистая жидкость, которая тут же собиралась в огромные студенистые капли и расплывалась в разные стороны, грозя через несколько минут заполнить весь отсек.

Сердце билось глухо и неровно. Толчки крови отдавались в ушах болезненным шумом. Пальцы, затянутые в гермопластик перчаток, казались чужими, непослушными, и ручной привод шлюза никак не хотел поддаваться их усилиям.

Состояние Таирова можно было легко объяснить и понять: солдатом он стал лишь два года назад, когда из необъятного мрака пространства, в непосредственной близости от родного Дабога, внезапно появились зловещие крейсеры Земного Альянса. До этого момента Олег имел лишь общее представление о космосе, и никакой специальной подготовки не проходил.

Руки наконец справились с механизмом отпирания люка, и он вплыл в тесный тамбур переходной камеры.

Бывший агротехник Таиров, как и многие другие члены экипажа «Звездной Крепости», стал солдатом поневоле, а уж астронавтом, — тем более. Бездна угольно–черного пространства, усеянного колючими точками звезд, и по сей день вызывала в нем необъяснимую внутреннюю дрожь, хотя, если судить по большому счету, чего может бояться человек, переживший тотальную атомную бомбардировку собственной планеты и два года скитавшийся по чужим мирам?..

Внешний люк наконец встал на место. Сработала механическая заслонка, и внутрь переходной камеры начал поступать воздух из прилегающего к шлюзу коридора станции. Олег стоял, глядя, как медленно карабкается вверх световой столбик электронного манометра, и понимал, что бегство от войны было всего лишь утопической мечтой, иллюзией, соломинкой, за которую он пытался ухватиться.

Нет. Ему не удалось бежать, он понял это, когда внутренняя система оповещения станции вдруг взорвалась надсадным воем ревунов тревоги. Этот звук был хорошо знаком ему, он въелся в душу, в разум, еще на Дабоге.

Он знал, что на борту станции, помимо взрослых, есть еще и дети, поэтому, не колеблясь, занял предложенный ему пост в блистерной орудийной башне, хотя и боялся открытого космического пространства до тошноты.

Война слишком часто не предполагает выбора.

***

Выбравшись в коридор, он остановился, прислушиваясь. Рядом с выходом был закреплен монитор автоматической камеры слежения, и Олег смог не только услышать, что творится внутри станции, но и взглянуть, как развивается ситуация вовне.

А положение складывалось отчаянное.

В глубинах станции глухо, надсадно выли сигналы тревоги.

Огромный электронно–механический мир погибал, тяжко агонизируя под ударом трех крейсеров. Бесноватые лазерные лучи полосовали его обшивку, оставляя вишнево–красные рубцы на серебристом материале брони; изредка особо удачное попадание срезало надстройку или прожигало насквозь металлокерамический сплав корпуса, и тогда в космос начинал беззвучно бить мутный гейзер мгновенной декомпрессии, в котором обломки механизмов, осколки брони и человеческие тела оказывались смешаны воедино с кристаллами моментально замерзающего в вакууме воздуха.

Со стороны огромная межзвездная станция походила на круглый, постоянно извергающийся во многих местах вулкан.

Рубиновые вспышки инфракрасных лазеров освещали беззвучную агонию рукотворного комплекса, подкрашивая картину в знакомый, привычный человеку цвет свежепролитой крови, делая вишневые рубцы ожогов похожими на раны.

…Несколько секунд Олег смотрел на эту зловещую картину, не в силах отвести взгляд от монитора понимая, что станции уже не жить с такими повреждениями брони.

Включив коммуникационное устройство скафандра, он попытался связаться с постами управления но тщетно. Никто не отвечал, в коммуникаторе царила глухая тишина, ее не нарушали даже бессвязные выкрики, как это было в самом начале боя.

Им вдруг овладела яростная, обреченная злоба. Олег не понимал смысла этой атаки, — ведь «Звездная Крепость», хоть и несла на своем борту комплексы противокосмической обороны, на самом деле была сугубо мирной огромной станцией, переоборудованной в неуклюжий, тихоходный колониальный транспорт, в недрах которого, в тиши криогенных залов, спали сейчас тысячи измученных беженцев, пытавшихся скрыться от ужасов войны.

Неужели это непонятно тем выродкам, которые бросили в атаку на тихоходную конструкцию целый космический флот? Что им нужно от несчастных людей, переживших гибель собственных планет?

В душе Олег знал ответ: кровь уже давно помутила разум миллионов солдат, вовлеченных в эту войну. Безумие охватило Вселенную — то самое безумие, от которого он пытался бежать…

Мысль о том, что можно сдаться, даже не пришла ему в голову. Человечество оказалось слишком контрастно разделено на две половины: с одной стороны была Земля, с другой Свободные Колонии, и схватка между ними казалась непримиримой. Для Олега и подобных ему не было никакой нужды в пропаганде. Радиоактивный пепел родного Дабога, заключенный в специальную освинцованную капсулу, постоянно жег его грудь, напоминая, что в прах уже превращены целые планеты и никакого компромисса быть не может. Единственной альтернативой смерти была победа, но в данной ситуации она казалась абсолютно невероятной.

…Из минутного замешательства его вывела сверкнувшая в конце коридора вспышка.

Больше не задумываясь, он ринулся туда, где в сумраке аварийного освещения расцветали короткие, злые хоботки огня, пляшущего на срезах электромагнитных компенсаторов импульсных винтовок.

***

Атаку на станцию вел Третий ударный флот Земного Альянса.

На мостике флагмана офицер штаба негромко докладывал адмиралу Надырову оперативную обстановку:

— …поражено более пятидесяти процентов обшивки. — Внятный голос офицера звучал ровно, без эмоций. — Наши потери составляют два крейсера и порядка сорока малых машин поддержки. Штурмовым группам удалось проникнуть в часть отсеков, прилегающих к пораженным участкам корпуса, но их дальнейшее продвижение серьезно затруднено. На борту станции работает система аварийной защиты, отсекающая пораженные секторы мощными герметичными переборками.

Надыров, слушая офицера, мрачно посмотрел на компьютерную модель станции. Глядя на испятнанный алыми и зелеными точками огрызающийся огнем бронированный шар, диаметром почти в пятьдесят километров, адмирал не мог мысленно не признать тот факт, что опять, в который уже раз, упрямое, фанатичное сопротивление колонистов ставило под сомнение не только смысл операции, но и его карьеру командующего флотом, а это для Надырова было намного важнее каких–то там цифр потерь и прочей статистической ерунды.

Его карьера полководца — вот что рушилось на протяжении последнего года, и самовольная, несанкционированная атака на эту станцию, обнаруженную его разведкой, была попыткой спасти эту самую карьеру, ибо — как не раз пытался убедить себя адмирал — победителей не судят…

Нет, положительно, его преследовал какой–то злой рок. Сначала на него свалили вину за провал бомбардировки Дабога, потом Дансия, — эта чертова аграрная планетка, где у него из–под носа ускользнул модуль старого колониального транспорта [10], и теперь эта станция…

Он не понимал фанатичного упрямства колонистов. Вокруг — бездонный, необъятный космос, помощи им ждать абсолютно неоткуда, обшивка станции поражена на пятьдесят процентов: по сути лазеры главного калибра превратили ее в решето… и все равно они продолжают сопротивление, превращая прекрасно спланированную атаку в бессмысленную бойню без победителей и побежденных, ибо потери, которые понес его флот, уже не сможет оправдать никакая победа…

…В этот момент межзвездная станция опять огрызнулась ракетным залпом.

В напряженной тишине мостика зазвучал голос офицера, работавшего с тактической системой обнаружения:

— Внимание, наблюдаю запуск! Пятнадцать объектов класса «космос–космос», цель: флагман флота, крейсер «Тень Земли», дистанция семь тысяч километров!

Разноголосица команд и докладов тут же зазвучала в ответ:

— Система заградительного огня — готовность!

— Противоракеты ушли по пеленгу объектов!

— Двигательный, маневр по переданным данным!

Крейсер ощутимо качнуло — это двигатели ориентации смещали исполинский корабль, выводя его из–под залпа.

В глубинах крейсера зародилась дрожь, которая пробежала по переборкам палуб, отмечая таким образом шквальный огонь вакуумных орудий правого борта.

Надыров отвернулся от тактического монитора.

— Передайте на открытой частоте еще одно предложение о сдаче, — негромко приказал он ожидавшему офицеру.

— Если они не ответят, сэр?

Адмирал пожевал пустыми губами, метнул хмурый взгляд на экраны и ответил:

— Тогда даю тридцать минут на эвакуацию штурмовых групп и возвращение истребителей поддержки. С «Интерпрайза» сняли экипаж?

— Так точно, сэр!

— Все. Если они так упрямы и предпочитают смерть капитуляции, — их право, пусть подыхают. Последнее предложение о сдаче — и мы уходим. Приказ ясен?

— Так точно, господин адмирал!

Глава 1

2706 год галактического

календаря. Глубокий космос.

Район дрейфа

«Звездной Крепости»…

С тех пор, как Человечество вышло в дальний космос, покинув границы своей звездной колыбели, мы вдруг, в какой–то миг перестали быть единым Целым. Цивилизация раздробилась, раскололась на тысячи осколков, которые безудержный порыв Галактической Экспансии разбрасывал за десятки, а иногда и сотни световых лет друг от друга.

Но люди, которые покидали Землю в надежде на райские, обетованные миры, в большинстве своем мало соответствовали той технике, которая уносила их в иные звездные пределы.

Между первыми полетами в космос и всеобщей колонизацией звезд прослеживалась слишком очевидная, разительная дисгармония… Действительно, ведь первые экипажи космических кораблей, равно как и первые обитатели научных станций–колоний на иных мирах, прежде всего на Луне и Ганимеде — знаменитом спутнике Юпитера, отличались своей образованностью, интеллектуальной и технической продвинутостью, способностью понимать ту технику, которой они управляли. Эти люди являли собой передовой отряд Человечества, проходили целый ряд строгих отборов, основанных на жестких физических и психологических критериях, и вполне могли отвечать тем условиям выживания, которые предлагал первопроходцам Дальний Космос.

Они открыли нечто новое, неизведанное, проторили ту тропинку к звездам, которая впоследствии стала широкой торной дорогой, доступной для всех желающих.

Первые межзвездные перелеты, их успехи, а в большей степени, — их неудачи, поставили целый ряд животрепещущих проблем перед конструкторами и учеными. Фирмы, производители космической техники, оказались в условиях, когда первейшим из критериев для их продукции стала надежность, обоснованная необходимостью длительного выживания человека там, где царствовали вакуум и вечный холод. Звездные расстояния были огромны, препятствия на пути к иным мирам — непредсказуемы, но ситуация не предполагала выбора: перенаселение Солнечной системы уже стало свершившимся фактом, и в этих условиях колонизация звезд любым доступным способом выросла до проблемы выживания людей, как биологического вида.

Нужно отдать должное конструкторам и ученым двадцать третьего века. В это переломное для всего Человечества столетие было совершено немало открытий. Одновременно с космоплаванием расцвела крионика [11], дальнейшее развитие получила оптическая кибернетика [12], вышли наконец из–под строгого запрета технологии клонирования. Требования сверхнадежности к системам жизнеобеспечения, равно как и к компьютерным элементам космических кораблей, становились все жестче, — никто не хотел вверять свою жизнь сомнительным агрегатам, и техника постоянно совершенствовалась, чего нельзя было сказать о массе потенциальных переселенцев, которые составляли большинство обитателей Земных городов–муравейников.

Тот факт, что открытия совершаются единичными представителями той или иной научной области познания, не требует дополнительных комментариев. Все мы зачастую пользуемся техническими достижениями, слабо представляя или не представляя вовсе принцип их функционирования, конструктивные особенности и так далее. Это не свидетельствует о нашей ограниченности, ведь, как сказал один из древних философов: «Нельзя объять необъятное» — мир нашего технического окружения так разнообразен и так стремительно развивается, что ни одна мысль не в состоянии уследить за поступью прогресса.

Это хорошо, пока мы тут, на Земле. Но ситуация резко меняется при выходе за пределы нашей родной Солнечной системы.

Космическая техника все более и более совершенствовалась, требования сверхнадежности к автоматике продолжали ужесточаться, но совершенствовались ли мы сами одновременно с нашим техническим окружением?

Ответ на этот вопрос далеко не очевиден и однозначен. Оказавшись оторванными от основного ядра цивилизации, предоставленные сами себе, многие колонии деградировали, утратив принесенные с собой знания, погубив в борьбе за выживание имевшуюся в наличии технику и не сумев создать новой, но ведь есть примеры таких миров, чье население успешно развилось и вторично вышло в космос, спустя столетия после посадки колониальных транспортов.

И все же остается неоспоримым тот факт, что, по выражению одного из новейших философов, «наша совершенная техника уносила к звездам анклавы разобщенных, эгоистичных и далеко не одухотворенных идеями гуманизма людей».

Нравится кому–то такое утверждение или нет, но придется признать, что к исходу двадцать третьего века колониальные транспорты действительно уносили к звездам далеко не лучшую часть человечества. И возникшая почти четыре века спустя вторая волна Экспансии, которая разбилась о кольцо уже существующих колоний и привела к Первой галактической войне, столкнула между собой обыкновенных людей, обуреваемых привычными нам страстями, порывами и амбициями. Эти люди управляли необычайно сложной, совершенной техникой, мощь которой исчислялась мегаваттами энергии, а потенциальные возможности по влиянию на окружающую среду в некотором смысле превосходили все самые смелые представления наших наивных предков о могуществе бога.

Люди вырвались на Галактический простор и осваивали его в полном соответствии с законами эволюционного развития, и эта, скажем прямо, — непривычная, экстремальная среда обитания, помноженная на ту самую сверхнадежность большинства машин, привела к возникновению многих исторических свидетельств того, как жизнь благополучно существовала и проявляла себя в самых немыслимых условиях. Лишь некоторые из данных свидетельств можно рассматривать как курьез, в основе большинства из них лежат трагедии, жуткие, чаще всего противоестественные вывихи выживания с похожими началами, но разными и по большинству трагичными финалами.

Бездушные автоматы, подчиненные логике вложенных в них программ, хранили слабые искры человеческих жизней, и те восставали из праха и забвения, рано или поздно… восставали, чтобы снова жить, любить, ненавидеть, радоваться и плакать, голодать и быть сытыми, чтобы в тысячный раз вступить в борьбу противоположностей, доказывая себе и всей необъятной, окружающей нас Вселенной, что мы — венец эволюционного творения природы… и в то же время ее бич божий.

Мы научились рождаться и выживать там, где в принципе невозможно жить. Мы стали выше, чем мифические боги, но в то же время умудрились оставаться людьми, как в лучшем, так и в худшем понимании этого слова.

***

В мрачных глубинах темного, развороченного многими попаданиями крейсера тлела та самая искра жизни, хранимая бездушной автоматикой, о которой упоминалось выше.

Машинам не нужны были свет, тепло или воздух. Они прекрасно обходились без них, храня в своем чреве хрупкие человеческие оболочки.

Пять десантных кораблей класса «Нибелунг» застыли в мертвой механической утробе давно погибшего крейсера.

На их борту в объятиях ледяного сна покоились люди. Пятьдесят человек, чьи тела, скованные холодом низкотемпературного сна, постепенно умирали от истощения.

Крионический сон не предполагает полную остановку жизнедеятельности, — в их организмах по–прежнему протекали чрезвычайно замедленные процессы метаболизма. Объяснить присутствие на борту исполинского мертвого крейсера пяти установленных в стартовых доках боевых отделяемых модулей было легко: крейсер в свое время готовился Земным Командованием для отправки в дальний поиск, рассчитанный на обнаружение новых затерянных колоний и их насильственное присоединение к Земному Альянсу, поэтому на борту было выгоднее держать готовые к старту боевые модули, экипаж которых спал, существенно экономя при этом ресурс жизнеобеспечения базового корабля.

Эти люди должны были проснуться, когда возникнет необходимость, когда крейсер разыщет какую–либо планету и потребуется высадка на ее поверхность десантных оккупационных групп.

Спящие люди не знали, да и не могли знать о том, что война между Землей и Колониями окончилась более века назад. Всю бездну прошедшего времени они спали, хранимые автоматикой жизнеобеспечения, которая имела свой автономный ресурс и нимало не заботилась о том, что происходит вовне разбитого, давно покинутого основным экипажем корабля.

До поры. До того рокового момента, когда начал истощаться скудный ресурс автономных систем.

***

Наступил определенный момент, и напряжение в бортовой сети базового корабля, разбитого и брошенного много лет назад на произвол судьбы, упало ниже критического уровня.

Разбитого, но не погибшего…

Десятки автоматических систем разного толка и назначения продолжали функционировать на борту крейсера, кружащегося в поле обломков вокруг изуродованной «Звездной Крепости». Автоматика не воспринимала таких понятий, как «ненужность» или «бессмысленность действий». Пока в бортовых накопителях оставалось достаточно эргов для самоподдержания функций, упомянутые системы жили, бесстрастно отправляя свои обязанности. Теперь, когда напряжение стало падать, они так же бесстрастно принялись исполнять последний, предусмотренный программами набор действий.

В темноте боевой десантной палубы вспыхнул приглушенный красный свет. Аварийное освещение было скудным и являлось скорее данью тем существам, сон которых более походил на смерть, чем разумной необходимостью.

В гробовой тишине вакуума ожили некоторые системы давно покинутого экипажем крейсера. Как ни скуден был энергоресурс бортовой автоматики, но его хватило на то, чтобы массивные створы внешних люков, запиравших пусковые шахты десантных кораблей, вдруг вздрогнули и начали медленно открываться.

Со стороны это могло показаться зловещим чудом: совершенно мертвая масса металла и пластика вдруг ожила, по какому–то мановению неведомой силы, но усомниться в реальности происходящих в тишине и мраке процессов не смог бы никто. То, что казалось смертью, было лишь сном, а движение многотонных плит вовсе не являлось агонией автоматических систем. Они не ведали понятия «жизнь», им не была страшна смерть, и потому они, пробудившись, безропотно отдавали свои последние эрги на совершение нужных манипуляций.

Если смотреть на крейсер со стороны, то могло показаться, что в его корпусе медленно раскрылись пять кровоточащих ран. Бликующий, мятущийся по стенам стартовых шлюзов красный свет вращающихся ламп высвечивал из тьмы зловещие контуры отделяемых десантных модулей.

Изувеченный базовый корабль, который хранил их в своем механическом чреве не один десяток лет, расписывался таким образом в своей окончательной смерти. Его бортовые накопители оскудели, энергия в них иссякала, и теперь пяти кораблям предстояло самим продолжить начатый бездну времени назад путь.

Прошло несколько минут, и в пространстве первого шлюза возникло движение. Это беззвучно отошли от корпуса десантного корабля стационарные фермы обслуживания. Их решетчатые конструкции откинулись к стенам, шланги, вырванные из гнезд этим движением, медленно свивались в невесомости замысловатыми синусоидами, словно то были тела глянцевито–черных змей, решивших исполнить прощальный танец…

Первый десантный корабль без вспышек и иных, видимых глазу эффектов приподнялся над своим ложементом; несколько секунд он висел неподвижно, пока его телескопические опоры медленно втягивались в днище, а затем, получив незримый импульс ускорения, он стал величаво выплывать из проема стартового шлюза.

Бледной аурой вспыхнуло окружавшее его энергетическое поле защиты. Обломки, которые многие годы неподвижно висели подле мертвого корабля, расталкивало по сторонам, иногда, если на пути проснувшегося исполина вставал достаточно крупный кусок обшивки или сожженный лазерным огнем, потерявший свои очертания космический истребитель, защитное поле вспыхивало более ярко и соприкоснувшаяся с ним часть обломка начинала раскаляться, плавиться, испуская разогретые частицы своего вещества. Этот процесс порождал реактивную тягу, которая отбрасывала препятствие прочь.

Волна беззвучных вспышек и столкновений, словно конвульсивная судорога, прошла по полю окружающих корабль осколков давней битвы, а породивший ее десантный модуль уже полностью вышел из раскрытой пасти вакуум–створа и начал медленно разворачиваться, окутавшись короткими вспышками выхлопов из дюз ориентации.

В рубке корабля в этот момент не было ни единого человека. Все они спали, по–прежнему погруженные в ледяной крионический сон. Бортовому компьютеру, который в данный момент управлял отделяемым модулем, не требовалось вмешательство людей. Его долгосрочная память хранила в себе инструкции относительно множества нештатных ситуаций и сейчас, сообразуясь с конкретной обстановкой, была активирована одна из таких руководящих программ.

Отметив гибель базового корабля поддержки, отсканировав поле обломков и окрестный космос, бортовая кибернетическая система пришла к очевидному выводу: никто не уцелел во время боя, никаких сигналов на командной частоте не присутствовало. Машину совершенно не волновал исход битвы. Единственно, что ей было предписано сделать в такой ситуации, — это хранить драгоценные жизни личного состава модуля и доставить их к ближайшему пункту сбора, заранее назначаемому в таких случаях.

Сканирование звездного окружения не дало искомого результата. Рисунок созвездий не находил аналогов в базе данных навигационной системы. Никаких радио–или световых маяков не прослеживалось.

Человек в такой ситуации испытал бы вполне понятную растерянность, но машина спокойно перешла к следующему пункту своей программы. Если невозможно достичь точки сбора, то следовало определить любой близлежащий объект и направить десантный корабль к нему, одновременно инициировав пробуждение командного состава модуля.

Сканеры десантного корабля еще раз обшарили бездонный провал окружающего скопление обломков космоса. Все звезды казались отсюда неимоверно далекими, и бортовой компьютер один за другим начал менять режимы поиска, пока наконец в инфракрасном диапазоне волн им не было обнаружено ярчайшее пятно аномалии.

Что–то незримое, недоступное обычным оптическим сканерам, очень ярко излучало в диапазоне тепловых волн, словно неподалеку в космосе расположилась некая исполинская конструкция, материал которой был намного теплее, чем окружавший ее ледяной мрак.

В отсутствие выбора для бортовой кибернетической системы это аномальное пятно могло послужить единственным ориентиром. Разбираться, что это такое на самом деле, было прерогативой тех людей, чей процесс пробуждения уже начинался в эти самые секунды.

Подчиняясь приказу бортового компьютера, огромный десантный корабль совершил еще один маневр ориентации и, огибая поле обломков, в центре которого находилась обезображенная сфера «Звездной Крепости», взял курс на незримое для глаза аномальное пятно теплового излучения, расположенное в нескольких световых днях от места старта.

Вслед за первым из красноватого провала десантного шлюза выплыл второй корабль, за ним третий, четвертый…

Бортовые компьютеры отделяемых модулей не поддерживали связь между собой, но все они обладали одними и теми же программами, были подвержены одинаковой логике, и потому все пять десантных кораблей взяли один и тот же курс, двигаясь друг за другом.

Спящие на их борту люди в этот момент не подозревали, что воля кибернетических систем влечет их по направлению к совершенно фантастическому, невозможному, с точки зрения земных конструкторов, миру…

Глава 2

2706 год галактического

календаря. Одна из точек

гиперсферного всплытия

системы Кьюиг…

Ослепительная вспышка гиперпространственного перехода на миг осветила парящие в космосе обломки обшивки, какие–то уродливые детали разрезанных лазерным лучом механизмов, между которыми неподвижно висели огромные, глянцевитые контейнеры кубической формы. Им, похоже, ничуть не повредила произошедшая тут совсем недавно катастрофа.

Человеческое тело в скафандре, беспомощно болтавшееся среди обломков, трудно было заметить из–за окружавшего его различного хлама, в который превратил личные вещи покойного взрыв декомпрессии. Теперь несколько рубашек, пара нижнего белья, скорчившиеся под влиянием космического холода фотографии и некоторое количество галактической валюты, в мерцающих банкнотах недавно образованного Банка Конфедерации, окружали тело несчастного плотным облаком мусора, в котором он пребывал безо всякого намека на движение и жизнь. Растопырив руки и ноги, тело неподвижно висело среди обломков корабля.

Ярчайшая вспышка, осветившая эту безрадостную картину, вытолкнула в трехмерный континуум огромный космический корабль. Он материализовался в нормальном, привычном для человеческого восприятия космосе буквально за несколько секунд, затмив небольшое скопление обломков своей исполинской тенью.

Пришелец был похож на огромного морского ската, раскинувшего свои «крылья» на несколько сот метров.

Выйдя из пространства гиперсферы, он тут же включил навигационные и габаритные огни; его корпус подсветился, отражая сияние сотен крохотных искр, которые на самом деле являлись мощными, сориентированными перпендикулярно обшивке прожекторами.

В рубке управления кораблем в эту минуту находились трое существ.

Двое из них являлись людьми, причем юного, совершенно не свойственного для космоплавателей возраста. Молодому человеку едва ли стукнуло двадцать пять, а его спутница сияла той неповторимой красотой юности, когда природа уже закончила трудиться над изваянием ее тела, но горести и невзгоды еще не успели придать беспечной красоте некоторый шарм горечи, опытности…

Третьим существом, присутствующим в рубке управления, был Андор, дройд, а точнее — андроид [13]. несерийной модели, одетый в темно–синий комбинезон с глухим, стоячим воротничком и очень узкими манжетами, какие обычно носят бортовые техники во время проведения ремонтных работ, однако одежда робота казалась безукоризненно чистой, тщательно отглаженной, без каких–либо следов масляных пятен и прочих, неизменно сопутствующих любому ремонту отметин.

Он–то и нарушил воцарившуюся после гиперпространственного перехода тишину. Голос робота, отлично отмодулированный, был приятен и тих. Если не смотреть на его лицо с застывшими металлопластиковыми чертами, то невозможно было угадать, что это говорит не человек, а лишь очень похожая на него машина.

— Семен, мне кажется там среди обломков есть тело, — произнес он, совершая манипуляции с переключателями на приборной панели навигационных систем. — Вот, посмотри, я увеличил квадрат.

— Действительно, человек! — подтвердила его догадку Яна, взглянув на осветившийся монитор.

Семен и сам видел это. Тело неподвижно висело среди мусора и обломков, нелепо растопырив конечности. Ни проблесковых маяков, ни каких–либо иных средств аварийной сигнализации на скафандре не просматривалось, само тело выглядело мертвым, окоченевшим, но Семен был слишком опытен в этих делах, чтобы судить однозначно, руководствуясь лишь косвенными внешними данными.

— Андор, выпусти спасательный бот, — спокойно распорядился он. Откинувшись в кресле, Семен проводил долгим пристальным взглядом контейнеры и обломки, медленно проплывающие в зоне действия видеодатчиков их корабля, затем коснулся нескольких текстоглифов [14], чьи значки были нанесены на каждую псевдокнопку расположенной перед ним сенсорной клавиатуры, и спустя некоторое время пояснил:

— Это был транспортный корабль. Класс «Элизабет–сигма», вероятнее всего. Кто–то изрубил его лазерными залпами и улетел.

— Пираты? — предположила Яна, наблюдая, как небольшой механизм плавно отчалил от обшивки их корабля и, пробираясь между обломками, двинулся по направлению к телу несчастного.

Семен пожал плечами в ответ на ее вопрос.

— Надо бы посмотреть, что в контейнерах, — через некоторое время произнес он. — Насколько я знаю, пираты нападают с целью грабежа и захвата судов. К тому же, — при этих словах взгляд Семена указал на бесформенную груду обломков, среди которых пробирался робот, — этот корабль, как и мы, воспользовался нестандартной точкой гиперперехода.

— Нелады с законом? — Яна откинулась в кресле, и пряди ее золотистых волос рассыпались по мягкому валику подголовника.

— Возможно, — согласился Семен, начиная процесс сканирования. — Сейчас посмотрим на содержимое контейнеров.

Пока они переговаривались между собой, Андор, дистанционно управлявший спасательным механизмом, подвел последний к человеческому телу. Из автомата, который внешне походил на полуметрового механического паука, выхлестнулось несколько гибких шунтов, с разъемами на концах, которые идеально подошли к ответным гнездам скафандра.

— Он жив… — спустя несколько секунд сообщил андроид. — Внутренние системы жизнеобеспечения в норме, но сам человек без сознания. Внешняя коммуникация скафандра отключена.

— Он сам отключил ее? — удивилась Яна.

— В этом нет ничего странного, если за ним охотились, — спокойно пояснил Семен. — Тащи его на борт, — обратился он к андроиду, который продолжал бесстрастно манипулировать дистанционным управлением.

В этот момент сдавленно пискнул сигнал на пульте, возвещая об окончании процесса сканирования избранного контейнера. Семен обернулся к монитору, куда были выведены данные анализа, и усмехнулся.

— Вот и разгадка, — произнес он. — Эреснийская травка, слабонаркотическое вещество, ксенобиологический аналог листового табака, произрастающего на Земле. Запрещена ко ввозу на некоторые миры, в том числе и на Кьюиг, в чьем околопланетном пространстве мы находимся. Думаю, что этот парень — контрабандист.

Яна нахмурилась, отчего на ее лбу собралась едва заметная вертикальная морщинка.

— Значит, он торговец наркотиками?

Андор на миг отвлекся от управления, повернув голову к своей питомице:

— Ты насмотрелась дурных фильмов. Эреснийский табак не может считаться наркотиком в криминальном смысле данного термина, — произнес он. — Другое дело, что его влияние на человеческий организм еще не до конца исследовано, и поэтому его употребляют в основном в «третьих», то есть слаборазвитых мирах… — Он был вынужден прервать фразу и отвлечься, потому что ощутимый толчок возвестил о срабатывании автоматики шлюза.

Семен встал из–за пульта управления, предварительно одним касанием сенсора передав полномочия бортовой кибернетической системе.

— Пойдем, встретим нашего счастливчика, — обратился он к Яне, протягивая ей руку.

***

Предшлюзовая площадка, на которую выводило сразу несколько пешеходных коридоров и один широкий, скудно освещенный транспортный тоннель, свидетельствовала об истинном предназначении космического корабля гораздо ярче и красноречивее, чем рубка управления или его внешний контур. Действительно, что можно понять по бесконечным, похожим одна на другую приборным панелям или по глянцу брони, под которой прячутся втянутые вовнутрь и совершенно недоступные глазу агрегаты? Практически — ничего. А вот механизмы предшлюзовой площадки могли рассказать опытному глазу очень многое.

Во–первых, эта площадка не была единственной на корабле, о чем свидетельствовал ее порядковый номер «три». Во–вторых, указатели, которые были нанесены флюоресцирующей краской на стены предстартового накопителя, гласили:

«Десантно–штурмовые подразделения. Погрузочный створ». — Указующая стрела изгибалась направо.

«Робототехника. Конвейер автоматической швартовки». — Указатель вел прямо.

«Сектор старта космических истребителей, катапульты номер четыре, пять, шесть». — В этом случае стрела указателя направлений вела налево.

По этим признакам было нетрудно догадаться о прошлом огромного корабля, который носил имя «Генезис».

Сейчас предстартовые накопители, о чьем предназначении так грозно утверждали указатели направлений, были пусты так же, как большинство ангаров. От крейсера флота Свободных Колоний осталась лишь оболочка, наполненная зловещими отзвуками былого смысла, и теперь он являлся сугубо гражданским кораблем. Все вооружение и робототехника были удалены с него на базе Форта Стеллар.

— Подождем здесь, — произнес Семен, останавливаясь у плотно сомкнутых створов вспомогательного шлюза.

Через минуту сигнал индикации на панели вспыхнул зеленым, что означало — в шлюз уже закачивается воздух.

Тело несчастного, а также те немногие личные вещи, которые плавали вокруг него в космосе, были доставлены на борт «Генезиса». Автоматический спасательный бот, выполнивший свою миссию, тут же пополз в ангар для парковки, а Семен и Яна склонились над телом.

Пальцы юноши ловким движением пробежали по сенсорным кнопкам дезактивации скафандра, и искусственная оболочка, состоящая из нескольких слоев гермопластика, между которыми были встроены псевдомускулы, раскрылась с ноющим звуком сработавших сервоприводов; раздалось характерное чавканье внутренних уплотнителей, и они увидели полного, лысеющего мужчину, который, запрокинув голову и судорожно раскрыв рот, лежал внутри раскрывшихся сегментов. Дышал он тяжело, прерывисто, с надсаженным хрипом, черты его лица, искаженные гримасой страха, были сведены судорогой.

Пока Яна делала инъекцию противошокового препарата, а Семен известным ему способом пытался восстановить циркуляцию крови в холодеющих конечностях незнакомца, сопровождавший их андроид рассмотрел личные вещи, которые собрал спасательный кибермеханизм, затем, не удовлетворившись этим, протянул руку и достал из внутреннего кармана спасенного толстый бумажник.

— Андор… — попыталась укорить его Яна, но человекоподобный робот флегматично продолжил свое занятие, ограничившись одной лишь репликой:

— Милая, мы должны знать, что это за человек.

Тощая пачка галактических банкнот не заинтересовала андроида, а вот унифицированное удостоверение личности, нового, недавно введенного на планетах Конфедеративного Содружества образца, он тут же вставил в щель считывающего устройства сканера, расположенного в механизмах его правой руки, чуть выше запястья.

— Мистер Морриган Блекхоуз, частный предприниматель, гражданство Дансии, — спустя пару секунд сообщил он.

Черты лица спасенного тем временем разгладились — это начала работать противошоковая инъекция.

— Давай, Андор, хватит копаться в бумажнике, понесли мистера Блекхоуза в медицинский отсек, — разгибаясь, произнес Семен.

***

Странная это была троица.

Морриган, все еще очень бледный после перенесенных потрясений, сидел в глубоком кресле и маленькими глотками пил предложенный Яной горячий бульон, исподволь наблюдая за своими спасителями.

Чем быстрее он приходил в себя, тем неспокойнее становилось у него на душе. Все казалось ему странным. Взять, например, этот корабль. Он такой большой, что на борту должно быть как минимум человек пятьдесят экипажа, но за последний час, вырвавшись наконец из–под навязчивой опеки автоматического медицинского аппарата, Морриган не заметил в пустых коридорах и отсеках не единого живого существа, кроме этих двух молодых людей и неизменно сопровождающего их дройда.

Ладно, положим, они втроем управляют крейсером, но зачем им такой громадный корабль, а главное, каким образом он очутился в их личном распоряжении? Все это казалось Морригану более чем странным, а если присовокупить сюда дройда, который по непонятным причинам вел себя абсолютно как человек, то ситуация в какие–то моменты начинала казаться ему чуть ли не безнадежной.

«Из огня да в полымя…» — подумал он, допивая остатки бульона и ставя на стол опустевшую чашку.

— Спасибо, мисс… — Он вопросительно поднял глаза на девушку.

— Яна, — ответила она. — Просто — Яна, мистер Блекхоуз.

Морриган слегка побледнел.

Ну конечно… Они наверняка обшарили бумажник, пока я был в отключке…

— У вас проблемы с законом? — заметив его замешательство, спокойно осведомился андроид.

Морригану ситуация перестала нравиться в принципе. Таково уж свойство человеческой натуры — стоит избежать смертельной опасности, и ужас смерти, еще час назад так резко искажавший его черты, исчез, отпустил, а его место заняли проблемы бренного мира…

— Сэр, — он повернулся к Семену. — Почему я должен отвечать на вопросы обслуживающей машины?

Семен пожал плечами, глядя ему в глаза, но все–таки ответил:

— Андор такой же полноправный член экипажа и совладелец «Генезиса», как мы с Яной. — Юноша был немногословен и предельно точен в формулировках. — Этого достаточно, чтобы он мог задавать вопросы на борту собственного корабля?

Морриган кивнул, сглотнув.

«Вот так новости, Фрайг их всех раздери… — подумалось ему. — Какая–то сумасшедшая компания, если принимают металлического истукана за равного себе».

— Вы верно подумали о нас плохо, мистер Блекхоуз? — спросила Яна, отпивая смешанный Андором коктейль и кротко посмотрев на невольного гостя поверх дымчатого небьющегося стекла бокала.

— Ну почему же… — смешался Морриган.

В глазах Яны, таких теплых и кротких, внезапно появился холодок, будто ее зрачки превратились в этот момент в две льдинки.

— А вот я подумала о вас плохо, — произнесла она, вставая из–за стола. — Вот из–за этой безделушки. — Яна протянула руку, положила на стол перед Блекхоузом что–то маленькое, издавшее металлический щелчок, и, обернувшись к Семену, добавила: — Я буду у себя в каюте. Позови меня, когда избавишься от этого подонка.

Она вышла.

Семен и Андор хранили молчание, причем у обоих оно казалось одинаково ледяным.

Морриган сидел неподвижно, уставившись на связку из трех посмертных медальонов, которые он прихватил из своей недавней вылазки, так, без всякой цели, — просто по дурацкой, неистребимой склонности к разного рода сувенирам.

***

— Итак, мистер Морриган, — не изменяя своему спокойному тону, произнес Андор, когда тишина в салоне стала невыносимой, — вы можете вразумительно пояснить нам происхождение этих медальонов? Каким образом они оказались в вашем бумажнике?

Блекхоуз открыл было рот, с трудом оторвав взгляд от проклятых металлических кругляшков, но Семен прервал его жестом.

— Только не стоит тратить время на ложь, — так же спокойно, как и дройд произнес он. — Чтобы избавить вас от необходимости фантазировать, я выскажусь относительно Яны…

Морриган начал немного успокаиваться. Что за дурацкие шутки, на самом деле!..

— Так вот, на мой взгляд, Яна повела себя слишком мягко и сдержанно, — оборвала его мысль фраза Семена. — Она вообще слишком мягка к людям.

Блекхоуз вскинул голову.

Что он себе позволяет, этот юнец?! Он что, ищет непри…

Мысль опять оказалась оборванной на полуслове, — Морриган поймал взгляд юноши и внезапно осекся, подавившись своей не высказанной вслух фразой.

Такие глаза он видел у стариков…

А еще, один раз, — у наемного убийцы, который был послан по его душу и, надо сказать, оказался профи самой высокой пробы… Просто Морригану тогда повезло, и он сумел выкрутиться…

Каким образом двадцатипятилетний парень мог сочетать в своем взгляде эту мудрость пожилого человека с ледяным, циничным презрением к жизни и холодным безразличием киллера, было непонятно, но взгляд пробирал до самых костей, заставляя кровь сначала застыть в жилах, а затем ударить в виски глухой, горячей волной зачастившего пульса.

— Так что транспортировалось на борту вашего корабля?

Морриган уже не находил сил ни на наглый ответ, ни на обыкновенную, привычную ложь.

— Оружие… — сипло выдавил он.

— Откуда? — продолжая сверлить его взглядом, спросил Семен.

— С кладбища… — Морриган с трудом сглотнул собравшуюся вязким комом слюну. — С кладбища кораблей… — добавил он, и тут же, словно опомнившись от гипнотического наваждения этого взгляда, тихо спросил:

— Какого черта? Семен пожал плечами.

— Я просто спросил, а вы ответили. Нормальная ситуация. — Он протянул руку, включил терминал бортовой компьютерной сети и, дождавшись пока в глубинах экрана проявится колючая звездная бездна, проронил:

— Может быть, вы окажете нам любезность, отметив на карте местоположение этого кладбища?

Блекхоуз решил — будь что будет, но он не позволит этому юнцу задавать вопросы в таком ключе, своим ледяным, презрительным тоном.

— Я ничего не стану говорить! — вспылил он. — Я свободный гражданин Конфедеративного Содружества, и я…

— Андор, вышвырни его, пожалуйста, в шлюз, — безразлично пожав плечами, произнес Семен. — Как положено, в его же скафандре. Пусть продолжает свой полет.

Андроид встал.

У Морригана внезапно засосало под ложечкой. Он уже не сомневался, что попал на борт к сумасшедшим, а этот металлический истукан сейчас действительно выполнит то, о чем его только что попросили…

— Вы не имеете права! — выкрикнул он.

Семен, который секунду назад безразличным, пустым, как казалось, взглядом смотрел в чернильную бездну Галактики, резко повернул голову.

— Имеем, — неестественно ровным тоном произнес он. — Вы не можете протестовать, потому что потеряли право на снисхождение. Я устал… — внезапно признался он. — Устал созерцать одно и то же…

Морригану показалось, что парень бредит, но следующие фразы Семена развеяли это глупое предубеждение:

— Вы беззастенчиво грабите кладбища кораблей, отшвыривая в сторону тела погибших за вас людей. Они мертвы, и им все равно? — Семен, сощурясь, смотрел в выцветшие глаза Морригана. — Нет, господин Блекхоуз. Им не все равно.

— Почем тебе знать, сосунок? — начиная зеленеть от ярости и страха, выкрикнул Морриган, одновременно пытаясь оттолкнуть от себя андроида.

— Оставь его, Андор, — внезапно произнес Семен, заметив, что между андроидом и человеком завязалась молчаливая борьба.

Андор выполнил приказ–просьбу, и в результате Блекхоуз отлетел к стене.

Семен проследил за его падением и произнес:

— Вы ошибаетесь, мистер Блекхоуз, обзывая меня сосунком. Я не молод, пусть внешний вид не обманывает вас, — на самом деле мне больше ста лет от роду… — Он горько усмехнулся, глядя на отвисшую челюсть контрабандиста. — Не надо выпучивать глаза, я не лгу. Такова ирония крионического сна, — он хранит тело, но старит душу… А что до остального… — Семен сел в кресло, сцепив пальцы рук в замок, так что побелели костяшки… — Мы с Яной родились и выросли на кладбище космических кораблей, оставшихся после одной из битв, среди тех самых плавающих в вакууме трупов, которые вы грабите и пинаете от стенки к стенке, выбрасывая из развороченных отсеков. — Он поднял голову, посмотрев на Морригана тяжелым, немигающим взглядом. — А вам известно, что детей не находят в капусте и им обязательно нужны родители, для того чтобы появиться на свет? — Семен медленно выталкивал слова, бледнея все больше и больше. — Наши родители там, — он сделал жест в сторону расплескавшейся на мониторе звездной бездны. — Они ждали помощи, отчаянно пытаясь выжить в обломках кораблей, но, не дождавшись, погибли… Там остались только их души, которые, наверное, продолжали ждать, что их вспомнят, прилетят, похоронят, но опять ошиблись, дождавшись лишь грабителей…

Морриган стушевался. В первый момент он просто не нашелся, что ответить, ведь Блекхоуз знал, что такое кладбища кораблей. Чертово место, где нет никаких условий для жизни. Целые поля толкущихся в космосе обломков таили в своем чреве дремлющую кибернетическую жизнь и сотни, а порой и тысячи, мертвых тел. После нескольких часов пребывания в мерзлом аду, среди молчаливой, навек законсервированной вакуумом смерти, приходилось пригоршнями жрать успокоительное, чтобы уснуть и не мучиться при этом навязчивыми кошмарами…

Он искоса посмотрел на Семена. Морриган даже не пытался представить, какой должна сформироваться психика человека, выросшего там, но аргументов в пользу того, что этот парень лжет, пытаясь его запугать, у него не нашлось. Стоило раз посмотреть в его глаза, как становилось ясно — он говорит сущую правду, как бы дико та ни звучала…

— Я устал, мистер Блекхоуз, — нарушив молчание, произнес Семен. — Прошло уже пять лет, как мы исследуем кладбища кораблей, пытаясь отыскать

среди обломков таких же несчастных, какими были мы сами, а находим лишь трупы, болтающиеся среди обломков, да еще — следы грабежа на них. Скажите вы, человек причастный ко всему этому, есть в людях хоть капля святого?

Морриган не ответил. Ему опять нечего было сказать, по той причине, что он попросту не задумывался над данным вопросом. О существовании кладбищ знали все, но немногие решались слетать туда. Он мог бы объяснить этому парню, что на утилизацию всех последствий войны требуются миллиардные вложения, а в современном мире каждый выживает как может и в свободном обществе процветают все виды бизнеса, но промолчал.

— Что вы сделаете со мной? — наконец выдавил он.

— Ничего, — с безразличием в голосе ответил ему Семен. — Мы не судьи. — Он повернулся и взглянул в бледное лицо Морригана. — Укажите нам известные точки в пространстве, где вам приходилось обнаруживать обломки прошлых битв, и уходите. Андор выделит вам посадочную капсулу, которая доставит вас на Кьюиг. Живите дальше, разбирайтесь со своими компаньонами, — рано или поздно жизнь нас рассудит, но не дай бог нашим путям пересечься на каком–то из кладбищ кораблей, — мрачно предупредил он. — Тогда пощады не ждите.

Глава 3

То же время.

Два миллиарда километров

от места дрейфа

«Звездной Крепости»…

Трепетные искры габаритных и опознавательных огней пяти штурмовых транспортов класса «Нибелунг» дрожали во мраке, оставаясь единственным источником света на многие миллионы километров вокруг.

Десантные корабли приближались к конечной навигационной точке избранного маршрута, на борту уже шел процесс пробуждения экипажей, но до его окончания еще было далеко — не все заладилось у автоматических систем поддержания жизни, и пульты управления, сопряженные с крионическими капсулами, цвели тревожными гаммами предупреждающих сигналов.

Пятно тепловой аномалии, по которому ориентировались кибернетические системы автопилотов, уже разрослось до неимоверных размеров, заняв собой весь объем контрольных мониторов слежения, расположенных перед пустующими креслами.

Ситуация опять требовала принятия решений, но люди продолжали мучительный, затянувшийся выход из состояния низкотемпературного сна и не могли принять на себя бремя ответственности за очередной маневр.

В дело вновь вступили кибернетические системы управления.

Пять «Нибелунгов» один за другим осветились вспышками корректирующих выхлопов, и в их недолгом, но ярком свете прямо по курсу десантных кораблей вдруг ясно проявилось нечто огромное — это была вертикальная стена, без видимых краев.

Бесстрастные приборы тут же зафиксировали механическое препятствие, которое точно совпадало с температурной аномалией.

Автоматически включились посадочные прожекторы, разогнав мрак острыми, узкосфокусированными лучами света, которые принялись шарить по стене, пытаясь определить возможность облета неожиданного препятствия.

Края стены не обнаружилось ни справа, ни слева, лишь вертикальное сканирование показало невидимый невооруженным глазом радиус скругления, определив который кибернетические системы пяти кораблей пришли к одному и тому же выводу — стена представляет собой фрагмент эллипсоида вращения — исполинской конструкции, похожей на мяч для игры в регби, с той чудовищной разницей, что диаметр экваториальной части этого «мяча» был сопоставим с параметрами орбиты Земли, по которой прародина человечества обращалась вокруг родного Солнца.

Автоматические системы зафиксировали этот факт и продолжили поиск, пытаясь определить, есть ли возможность ввести десантные модули внутрь вращающегося вокруг оси симметрии эллипсоида.

Кибернетическую начинку «Нибелунгов» совершенно не волновал тот факт, что подобная конструкция — Сфера, описанная в свое время американским физиком Дайсоном, по мнению более поздних исследователей, не могла быть реализована по некоторым принципиальным соображениям [15].

Автоматы слежения зарегистрировали лишь кривизну расположенной перед ними плоскости и факт вращения вычисленной на основе этих данных конструкции.

Дальнейшая обработка данных показала, что благополучная посадка может быть осуществлена только внутри Сферы.

Люди все еще продолжали выходить из состояния низкотемпературного сна, и нужно сказать, на свое же благо: не будь этой задержки, вряд ли кто–нибудь из проснувшихся смог бы выдержать подавляющее разум зрелище сплошной темной стены, чья поверхность проносилась перед парящими в пространстве «Нибелунгами» со скоростью, превышающей две тысячи километров в секунду.

Только автоматика оказалась способной в такой ситуации к принятию здравых и взвешенных решений. Ее не волновал факт нечеловеческого происхождения конструкции — кибернетические системы «Нибелунгов» были озабочены лишь проблемой проникновения за эту стену, где существовала реальная возможность посадить транспорты внутри этой чудовищной оболочки, выстроенной, как справедливо предположили бортовые компьютеры, вокруг источника тепловой энергии — то есть вокруг звезды.

Экстраполяция данного факта привела к поиску, который спустя несколько часов увенчался неожиданным успехом: в материале оболочки была обнаружена огромная дыра, сквозь которую в черноту космоса пробивался неяркий тускло–красный свет.

Зрелище было настолько поразительным, что люди вряд ли сохранили бы хладнокровие, глядя, как в поле зрения видеокамер внезапно вплыла эта сочащаяся красноватым сиянием рваная рана, поперечник которой составлял несколько сот километров.

Автоматические системы «Нибелунгов» отреагировали на появление бреши самым практичным и непосредственным образом — все пять кораблей одновременно включили маршевые двигатели, озарившись ровным сиянием истекающих плазменных факелов.

У бортовых компьютеров наконец появилась конкретная цель.

Уравняв свою скорость со скоростью вращения Сферы Дайсона, они заставили корабли «зависнуть» над провалом, заняв таким образом точки геостационарной орбиты, а затем, осторожно отрабатывая струйными рулями ориентации, пять кораблей один за другим начали медленно погружаться в тускло–красное сияние, истекающее из бреши»

***

Все пространство вокруг безобразной многокилометровой пробоины было покрыто коростой голубоватого льда.

У стороннего наблюдателя могло бы создаться впечатление, что пять десантных кораблей появились во внутреннем пространстве Сферы, «всплыв» из–под земли — огромный, наполненный чернотой провал исторг их, выпустив под свет умирающего красного солнца.

Мир, разверзшийся над «Нибелунгами», поражал своей необычностью. Горошина тускло–красной звезды сияла в зените, твердь, которая более не проносилась мимо, казалась густо смазанной краской, составленной из двух, причудливо перемешанных между собой тонов: голубой лед мерцал, скрадывая рельеф, по нему тянулись многокилометровые красно–коричневые, змеящиеся блики, горизонт застилали плотные туманные испарения, но в районе бреши воздух отсутствовал напрочь, отчего горошина застывшей в зените звезды казалась нестерпимо яркой.

Топливо в двигательных установках штурмовых модулей фактически закончилось. Его хватило лишь на маневр сближения с краем чудовищной бреши и мягкую посадку в трех десятках километраж от ее изломанного периметра.

Двигатели «Нибелунгов» плавили лед, который испарялся, извергаясь многокилометровыми гейзерами, и тут же застывал под воздействием космического холода, проникающего через брешь, а затем разлетался по сторонам, неторопливо кружа огромными хлопьями голубоватого кислородного снега.

Впереди, из туманной дымки постепенно уплотняющейся атмосферы, вырастали едва различимые пики горных вершин, до которых по самым скромным подсчетам оставалось километров шестьсот, не меньше.

«Нибелунги» успешно соприкоснулись с твердой внутренней стороной оболочки Сферы и застыли.

Миссия их кибернетических систем была выполнена.

До окончательного пробуждения экипажей оставалось еще несколько часов.

Кислородный снег, образованный процессами таяния льда и быстрой кристаллизации газа, по–прежнему опускался, медленно кружа в стылой тишине вакуума. Часть снежинок таяла на теплой броне штурмовых модулей, часть оседала на обнаженной пламенем реактивных двигателей внутренней стороне оболочки Сферы, и лишь маленькая толика внезапного снегопада уносилась в дыру, чтобы навек кануть в пучинах пространства…

***

Сергей Патрушев очнулся от ледяного сна одним из первых.

Сумрак крионического отсека в первый момент после возвращения сознания показался ему ослепительным.

Невнятно выругавшись, он напрягся, но мускулы не хотели слушать приказов рассудка, в груди застрял ледяной холод, во рту разлился железистый привкус, а руки мелко и бессильно дрожали, когда он попытался уцепиться ими за борта своей криогенной камеры.

Блин… Что за ерунда, на самом–то деле?..

Ощущать себя беспомощным было не только неприятно, но и страшно. Память, вернувшаяся вместе с сознанием, поначалу нечеткая и обрывочная, теперь приобрела ясность, и он тут же вспомнил, как и почему оказался погружен в низкотемпературный сон на борту штурмового транспорта «Нибелунг».

Ну, сейчас будет крику…

Мысль Сергея имела под собой вполне конкретную почву. Командир механизированного взвода — лейтенант Элен Райт, по мнению Патрушева была еще та стервоза — орать на подчиненных она не только любила, но и умела, возводя свои окрики–распоряжения в ранг некоего искусства изощренных оскорблений.

«С мужиками ей не везло в прошлой жизни…» — так мрачно подытожил анамнез лейтенанта капрал Джон Фримен. Сергей полагал, что Джон недалек от истины. «В прошлой жизни» означало «до войны», на гражданке, и если разбираться беспристрастно, то не везло им всем, одним больше, другим меньше, — иначе не оказались бы тут, в гробах–холодильниках, замороженные во славу дядюшки Хаммера [16]и каких–то там колониальных интересов…

На самом деле интерес у всех был один — свалить куда–нибудь подальше от совершенно беспросветной жизни на перенаселенной и изгаженной Земле, где не просто яблоку негде было упасть… ситуация к началу войны там была гораздо хуже, чем рисовала официальная статистика.

Эти обрывочные мысли–воспоминания скользили по периферии сознания Сергея, пока он, постанывая от болезненных усилий, выбирался из криогенной камеры.

В отсеке горел тусклый аварийный свет. Все признаки нештатной ситуации были, как говорится, налицо: большинство терминалов цвело погребальным узором красных и желтых огней, система регенерации воздуха не работала, колпаки половины камер низкотемпературного сна так и не открылись, и под ними клубился молочный мрак, омывая навек уснувшие тела.

Лейтенант Райт стояла, согнувшись пополам, и ее била тяжкая конвульсивная судорога. Темная пасть утилизатора отходов разверзлась под ней, принимая судорожные стоны некорректно пробужденного человека.

«Подбили?» — метнулась в голове Сергея первая паническая мысль, но, упершись ладонью в переборку, он не ощутил никаких вибраций, да и гравитация не скакала как заблагорассудится — значит, «Нибелунг» не падал и не маневрировал.

Ангар базового корабля тоже исключался — солдатам бы не дали в таком случае замерзнуть в неисправных крионических ваннах.

«Значит, уже долбанулись куда–то…» — с обреченной злобой подумал Сергей, стараясь не смотреть на Элен Райт. Ему и так–то было хреново, а еще слушать чьи–то стоны и вовсе не хотелось.

Нет, от судьбы, как и от лейтенанта, видно не уйдешь…

— Рядовой… — прохрипела она, с трудом поворачивая трясущуюся голову.

Сергей остановился. Он хотел незамеченным проскользнуть мимо и мог сделать вид, что просто не слышит этого хрипа, но жалкий, трясущийся облик женщины внезапно пробудил в нем остатки сострадания, усилив и без того дурное впечатление от происходящего.

— Да, лейтенант? — он сделал даже больше, чем намеревался, не только остановившись, но и беря ее за локоть, чтобы поддержать.

Ноги Элен Райт явно отказывались служить ей.

Она пыталась произнести что–то еще, но только кривила губы в бессильных потугах на речь.

Сергей не стал выяснять, чего она хочет. Он и так знал, что следует делать. Поборов собственную дурноту, он помог лейтенанту сесть, затем вспорол символический шов на рукаве ее униформы и достал вшитые туда иньекторы.

От укола в шею ее голова дернулась, потом вдруг начала бессильно запрокидываться набок.

Сергей несколько секунд прижимал к полу внезапно напрягшееся, забившееся в конвульсиях тело Элен, затем, когда судорога прошла, а напряжение ее мышц ослабло, он с трудом отвалился в сторону и сел рядом, прямо на пол, в проходе между камерами низкотемпературного сна.

Состояние было еще то — хоть ложись и помирай.

Он прикрыл глаза и перед смеженными веками тут же поплыли оранжево–черные круги.

Рядом зашевелилась лейтенант Райт. Доза стимулятора сделала свое черное дело — Элен снова была в строю, но за все неизбежно придется платить, и расплата настанет не позднее чем через два часа.

Сергею было так тошно, что в эту минуту он начисто забыл о накрепко вколоченной в его сознание субординации.

— Во что мы вляпались, лейтенант? — не открывая глаз, спросил он. — Почему все так хреново?

Она не ответила, и Сергей вдруг с удивлением ощутил, как ее дрожащая ладонь накрыла его руку.

— Открой глаза.

— Зачем?

— Я приказываю, рядовой!..

Ну вот… Стоило ей посочувствовать и помочь… Одно слово — стерва.

Сергей с трудом вынырнул из оранжево–черного, полубессознательного мрака. Перед глазами все двоилось, смутные очертания криогенных гробов казались смазанными и ненатуральными.

— Посмотри на табло бортового хронометра и доложи, что ты там видишь! — приказала Элен.

Сергей повиновался.

Крупные зеленые цифры поначалу просто плыли перед глазами, никак не желая принимать конкретные, узнаваемые очертания.

Наконец он смог прочесть время, дату и год.

— Седьмое января 2706 года, 15 часов 42 минуты… — выдавил он и осекся, когда смысл сказанного проник в его собственное сознание.

Матерь божья… Они уснули почти сто лет назад!..

В голове внезапно все встало на свои места — и погасшие криогенные камеры с мертвыми телами внутри, и эта запредельная слабость, вкупе с дурнотой, и тревожные огни на терминалах, повествующие о плачевном состоянии бортовых энергетических систем.

— Мы в полной заднице… — подытожила его мысли лейтенант Райт, и одновременно с этими словами Сергей ощутил, как в шею ему вонзилась игла микроиньектора.

Блаженное тепло разлилось по телу, но это ощущение длилось не более секунды — дальше все потонуло в спонтанной и болезненной судороге мышц.

***

Через час стало абсолютно ясно — из всего личного состава взвода выжило только четыре человека.

Капрал Джон Фримен, рядовой Курт Майлер, он сам и лейтенант Райт, которая в этот момент общалась с бортовой кибернетической системой, удалившись в специально предназначенный для таких целей тактический отсек «Нибелунга».

Трое ее подчиненных сидели в десантном накопителе, мучаясь не ожиданием, а той откровенной слабостью и дурнотой, которые продолжали терзать их, несмотря на стимулирующие препараты.

Райт возникла на пороге накопителя спустя полчаса.

— Ну? — с трудом выдавил из себя Фримен, поднимая голову.

— Мы на твердой поверхности внутри какой–то непонятной мне конструкции, — без обычной грубости ответила лейтенант, даже не прикрикнув на подчиненных за то, что не встали при ее появлении. — Ресурс «Нибелунгов» исчерпан. В эфире — гробовое молчание.

— А что с крейсером?

— Базовый корабль, по данным бортовых систем, погиб девяносто четыре года назад. Все это время мы спали, пока у «Нибелунгов» оставался резерв энергии. — Элен присела рядом с Фрименом, нервно сцепив пальцы рук.

— Надо выходить наружу, — спустя некоторое время произнесла она.

Никто не пошевелился, а у нее не оказалось желания и сил, чтобы прикрикнуть, приказать, будто что–то важное сгорело в душе лейтенанта за прошедшие полчаса.

На помощь ей внезапно пришел Сергей. Он чувствовал себя не лучше других, но ощущение безысходности казалось ему более невыносимым, чем остальным.

Он с трудом встал, утвердившись на непослушных ногах.

— Я готов… — с хриплым придыхом выдавил он. Элен подняла на него взгляд потускневших, выцветших глаз и кивнула.

— Отлично… — Она повернула голову. — В нашем распоряжении есть шагающие машины взвода. Снаружи вакуум, но в трехстах километрах отсюда приборы обнаружили наличие разреженной, кислородосодержащей атмосферы. Мы должны добраться туда, где можно дышать без скафандров и систем регенерации. Иначе нам не выжить.

Сергей слушал ее, удивляясь не необычной мягкости лейтенанта, а тем приоритетам, что зазвучали в ее словах.

Засыпая, они были готовы воевать. Им обещали новые планеты, земли без смога над городами–мегаполисами, новую жизнь… и вот все внезапно обернулось абсолютно иначе.

Выжить.

Их сознание не было готово к такому обороту судьбы.

***

Штурмовой транспорт «Нибелунг» являлся новинкой, недавно поступившей на вооружение военно–космических сил Земного Альянса.

Нужно сказать, что машина с честью прошла испытания. Четверо выживших могли поклясться в этом.

Впрочем, сейчас им было не до технических рассуждений о степени надежности той или иной машины.

В обшивке «Нибелунга» открылась рампа десантного шлюза. Темный, камуфлированный язык пандуса ударился о голубоватую коросту льда. В глубинах шлюза стоял огромный, пятикратно превышающий человеческий рост боевой шагающий робот — еще одна адская новинка, недавно поступившая на вооружение В КС Альянса.

Земные конструкторы создали это сервоприводное чудовище после ощутимых поражений на планете Дабог, где десантные подразделения столкнулись с несколькими похожими исполинами, сорвавшими тщательно разработанный план вторжения.

Механические чудовища Дабога являлись аграрными механизмами, которые были созданы колонистами, сообразно с конкретной спецификой родной планеты, но когда началась война, эти монстры, вооруженные горнопроходческими лазерными установками, стерли в пыль силы вторжения, заставив командование Альянса серьезно пересмотреть свой взгляд на эффективность существовавшей до той поры планетарной техники.

Новый вид боевых машин рождался в спешке. Реальный прототип, который можно было бы разобрать и исследовать, захватить не удалось, и конструкторам Альянса пришлось заново изобретать велосипед, руководствуясь лишь видеозаписями.

Главный принцип — шагающий эндоостов, они ухватили верно, а насколько он соответствует своему страшному прообразу, должны были показать полевые испытания, для которых, собственно, и разрабатывались штурмовые транспорты класса «Нибелунг».

Сергей Патрушев не имел ни малейшего представления о том, как развивались военные действия на

сотнях планет. Он уснул сто лет назад, чтобы проснуться среди холода, где–то на задворках Вселенной, заброшенный волей капризной судьбы внутрь непонятной конструкции, принадлежащей, судя по выводам бортовых кибернетических систем, ни много ни мало, а чуждому разуму, гораздо более древнему, чем Человечество.

Он сидел в рубке «Фалангера» — тяжелой машины весом в пятьдесят тонн [17]и расширенными глазами смотрел, как зев открывающейся рампы впускает внутрь шлюзовой камеры красноватый свет чуждой звезды.

Пандус лег на голубоватую коросту кислородного льда, взметнув искрящуюся голубую крошку. Вокруг царила ватная тишина. В отсутствие воздуха внешние микрофоны «Фалангера» не передавали ни единого звука, и это еще более усиливало ощущение нереальности происходящего.

Сидя в кресле пилота–ложемента, Сергей в первый момент испытал мистический, граничащий с отчаянием ужас, но включившийся сигнал телеметрии подстегнул его, — следом, ожидая своей очереди, двигались еще три машины, и он должен был освободить шлюз.

С трудом взяв себя в руки, Сергей вывел «Фалангер» из шлюза «Нибелунга» и остановил машину в пятидесяти метрах от корабля поддержки.

Матерь божья… Разум отказывался переваривать то, что видели глаза. Зрелище не просто подавляло сознание своей чуждостью и масштабностью — оно низвергало рассудок в какую–то бездну…

«Фалангер» лейтенанта Райт тяжкой поступью проследовал мимо, кроша ступоходами тонкую корку льда, подернувшего место посадки.

Следом из чрева «Нибелунга» появились два «Хоп–лита», которыми управляли Фримен и Майлер.

— Начинаем движение, — раздался на командной частоте голос лейтенанта. Ее машина, покачнувшись, повернула к четырем десантным модулям, севшим поодаль от их «Нибелунга».

Сергей осторожно тронул с места свой «Фалангер». За исключением десятичасовой тренировки на Лунных базах никто из них не имел реального опыта вождения многотонных сервоприводных машин. Этот вид планетарной техники, которому предсказывали большое будущее, поступил на вооружение сил Альянса незадолго до выхода их корабля в космос, и большинство пилотов было знакомо со своими машинами лишь по тренировкам на компьютерных симуляторах реальности.

Приобретение боевого опыта предполагалось совместить с полевыми испытаниями первых партий машин.

И вот они начались, эти самые чертовы испытания…

«Фалангер» лейтенанта Райт уже подошел к первому из четырех «Нибелунгов». Следуя за ней, Сергей увидел, что грузовая аппарель штурмового транспорта разложена в рабочее положение.

«Что бы это могло значить?» — мелькнула в голове неприятная мысль. Повернув торс машины, он увидел, что у второго десантного транспорта, который просматривался из этой точки, аппарель также выдвинута из обшивки.

— Все мертвы… — Раздался тем временем голос Райт. — Парням повезло меньше, чем нам. Их автоматика дала полный сбой при инициализации процесса пробуждения.

— Лейтенант, посмотрите на аппарель, — произнес Сергей. — Она развернута.

«Фалангер» Элен Райт резко повел торсом.

— Действительно… — чуть дрогнувшим голосом согласилась она. — Сейчас проверю. — Из корпуса ее машины выхлестнулся гибкий щуп соединительного интерфейса, и его наконечник вошел в ответное гнездо, расположенное в обшивке модуля подле выдвинутой аппарели.

Несколько секунд бортовые компьютеры «Фалангера» и «Нибелунга», установив связь, обменивались паролями и кодами доступа, затем пошла информация.

Элен, не выдержав, выругалась вслух.

— Машины ушли самостоятельно, — наконец прокомментировала она по связи. — На них установлен программный пакет «Одиночка».

— Что это значит, лейтенант? — вступил в разговор Фримен.

— Это значит, капрал, что, когда тебя прибьют, твой «Хоплит» будет продолжать бой, — раздраженно ответила она. — До меня тоже, как выясняется, не довели всех нюансов… — созналась Элен и тут же добавила: — Киберсистема «Нибелунга» сообщает, что на остальных транспортах выживших нет. Машины покинули борт в автоматическом режиме, выполняя миссию поиска вероятного противника.

— И что теперь делать? — поинтересовался Курт.

— Заткнуться, — раздраженно оборвала его лейтенант. — Будем двигаться вдогонку ушедшим машинам, соблюдая разумную дистанцию. Нужно разобраться, что это за пакет «Одиночка». Думаю, если впереди есть какая–то материальная опасность, то эти кибернетические умники ее сметут. Ну, а если нет, то нужно попытаться перехватить контроль над ними.

Сергей тоскливо посмотрел на далекую дымку, застилающую изгибающийся кверху горизонт.

«Мы все сошли сума… — тоскливо подумалось ему. — Мы тут подохнем…»

***

Четыре боевые машины, разбившись попарно, двигались по леднику.

Очертания «Нибелунгов», поначалу четкие, контрастные, теперь постепенно начала поглощать туманная дымка. Анализаторы машин на протяжении последнего десятка пройденных километров показывали наличие вокруг разреженной атмосферы. В воздухе, состав которого по данным приборов был вполне пригоден для дыхания, медленно кружили неправдоподобно большие хлопья снежинок.

Отпечатки ступоходов машин четко выделялись на голубоватом фоне кислородного ледника. Следы вели в направлении горного массива.

Сергей вел свой «Фалангер» по коварной, скользкой поверхности, и гробовая тишина обволакивала его сознание, исподволь разрушая те крохи самообладания, что удалось сохранить в душе после пробуждения.

Молчали внешние микрофоны — стылый воздух снаружи имел еще слишком маленькую плотность, чтобы нормально передавать звук, молчал и коммуникатор — никому не хотелось говорить, и каждый из четверых выживших пытался адаптироваться сейчас к той реальности, которую предлагал распростершийся вокруг невообразимо чуждый человеку мир.

А посмотреть было на что. Один только горизонт, не обрывающийся ровной линией, а изгибающийся вверх, наподобие стенок гигантской, опрокинутой кверху дном чаши, был способен свести с ума: на поверхности уходящих ввысь стен, несмотря на туманную дымку, можно было угадать рельеф, и это низводило разум до состояния шока, ступора. Забыться, отрешиться от неприятных мыслей, преодолеть чуждость огромного пространства, на простор которого забросила их злая судьба, было попросту невозможно. Стоило взгляду зацепиться за нереальный горизонт, как воображение начинало дорисовывать невидимые глазу подробности и, разыгравшись, тут же принималось прочить сотни неведомых опасностей из тех, что просто обязаны существовать среди кажущихся мертвыми пространств…

Радиотишину внезапно нарушил хрипловатый голос Майлера:

— Эй, посмотрите вверх!.. — взволнованно произнес он. — Я не понимаю, что это такое, Фрайг его раздери?!

Сергей глянул в указанном направлении и через верхний сегмент прозрачного бронетриплекса кабины действительно увидел нечто, так сильно задевшее воображение Курта.

Легкий озноб пробежал вдоль позвоночника.

По леднику, двигаясь от предгорий в сторону бреши, медленно ползла угольно–черная тень. Отбрасывавшая ее конструкция парила в багряно–фиолетовых небесах. Она казалась не просто исполинской, — край огромной плоской плиты, скользившей по незримой орбите вокруг красного солнца, протянулся через небеса, перечеркивая их от горизонта до горизонта, и порождал ощущение, что сама конструкция бесконечна.

Каковы ее истинные размеры и предназначение, не взялся судить ни один анализатор, связанный с бортовой кибернетической системой шагающей машины

Просто плита. Материальная плоскость, видимый торец которой сейчас наползал на горячечный диск звезды, порождая внизу густую черную тень.

Элен Райт приостановила визгливую поступь своей машины

Услышав стихающий вой сервоприводов ее «Фалангера», Сергей взглянул на датчики и убедился, что слух не обманул его — вот уже несколько минут они двигались в атмосфере, которая по своей плотности почти не уступала земной.

Тень медленно ползла по леднику, погружая окрестности сначала в багряный сумрак, а затем и вовсе в кромешный мрак.

— Очевидно, мы наблюдаем искусственную смену дня и ночи, — глубокомысленно прокомментировал явление Фримен

Сергей промолчал, следя за тем, как тень наползла на машину лейтенанта Райт и поглотила ее. Через секунду в том месте весело вспыхнули искры габаритных и опознавательных сигналов «Фалангера».

В принципе, Сергей был согласен с утверждением Джона. Если этот мир создан искусственно (а сомневаться в этом было бы глупо), то, значит, и явления, происходящие на его просторах, должны быть подчинены определенной логике. Исходя из этого, предположение о смене дня и ночи казалось наиболее разумным и оправданным. Сергей уже понял, — нельзя давать распоясаться нервам, иначе воображение окончательно поглотит остатки здравого смысла.

Вокруг почернело. Тень плиты накрыла его машину, и свет померк, словно его отрезали ножом.

Он оглянулся.

Четкая линия терминатора уже уползала прочь, деля ледник на два разноликих пространства.

— Ладно. Двигаемся дальше, — произнесла Райт, включая прожекторы своего «Фалангера».

— А стоит ли лезть в горы в такую–то темень? — высказал сомнение Курт.

— Отставить разговоры, — оборвала его Элен. — Мы двигаемся по следам машин. Где прошли они, там сможем пройти и мы.

Сергей не стал пререкаться, все равно спорить с лейтенантом было бесполезно. Включив ручной привод фароискателя, он поворочал основным прожектором, поднимая его конусообразный узкосфокусированный луч так, чтобы максимально осветить следы прохождения шагающих машин.

До горного массива оставалось не более пятнадцати километров, и прозрачный воздух позволял рассмотреть фрагменты лежавшего впереди рельефа.

Отпечатки ступоходов шагающих машин вели к горам и, судя по направлению, терялись в огромном, чернеющем впереди провале какой–то пещеры.

— Это похоже на тоннель, — сделала вывод Элен Райт. — Начинаем движение.

Она первой тронула с места свой «Фалангер», а следом волей–неволей пришлось двигаться и трем ведомым машинам. Их путь вел к чернеющей в нескольких километрах выше по склону округлой дыре.

Глава 4

Глубокий космос.

Район современного дрейфа

«Звездной Крепости»…

Во мраке космоса, в невообразимой дали от обитаемых миров, медленно дрейфовала окруженная обломками, изуродованная, потерявшая первоначальную форму, бронированная сфера «Звездной Крепости».

Казалось, чудес не бывает, и уже ничто не способно повлиять на этот медленный неуправляемый дрейф огромной межзвездной станции, которая волею судьбы стала гробницей, мрачным склепом как для беглецов, пытавшихся найти спасение в иных галактических пределах, так и для тех, кто хотел это бегство прервать в угоду амбициям давно покинувшего бренный мир адмирала Надырова.

Чудес не бывает…

…Во мраке космоса вдруг вспыхнула колючая, яркая звездочка.

Шли дни, и она приближалась, росла, упрямо следуя избранному курсу, постепенно увеличиваясь в размерах и приобретая конкретные очертания материального объекта.

Это был космический корабль.

Сблизившись со станцией, он умерил сияние, исходящее от его двигательных установок, затормозил полет и наконец остановился, уравняв скорость с неторопливым дрейфом изуродованной звездной крепости.

Когда погасло сияние его ходовых секций, то в неярком свете габаритных и навигационных огней космический странник стал удивительно похож на фантастического ската, темного, приплюснутого, притаившегося на самом краю поля бесформенных обломков, которые окружали «Звездную Крепость», будто порванные бусины страшного, противоестественного по своей природе ожерелья…

***

Они не являлись ни грабителями, ни искателями приключений, и привел их сюда не случай, не надежда на поживу и не жажда острых ощущений. Появление «Генезиса» в районе дрейфа «Звездной Крепости» стало итогом долгих, упорных и целенаправленных поисков.

Стоило посмотреть на троих членов его экипажа, как становилось понятно, что они хранят в своих душах какую–то тайну, и распростершееся на обзорных экранах поле изуродованных обломков, край которого освещали мощные прожекторы «Генезиса», сейчас живо напоминает им что–то уже виденное раньше, сугубо личное, сокровенное, но, несомненно, пережитое вместе…

Наиболее загадочным из них казался человекоподобный робот.

Морриган Блекхоуз не зря опасливо косился на андроида, пытаясь понять, что это за странная модель бытового автомата разгуливает по кораблю, производя впечатление равноправного члена экипажа.

Подобранный на орбитах Кьюига контрабандист так и не смог найти приемлемого ответа на свой вопрос. Истина крылась глубоко в прошлом и не была доступна его сознанию.

В этом смысле робот казался более восприимчив, чем некоторые из людей. Хотя металлопластиковое лицо дройда не было способно к активной мимике, но сам облик человекоподобной машины каким–то образом все же передавал свойственный людям отпечаток эмоционального состояния.

Сейчас Андор испытывал подавленность. Вид поля бесформенных обломков, растянувшегося на орбитах вокруг изуродованной станции, угнетал его точно так же, как Семена с Яной.

Кто–то спросит: разве может что–то тяготить, заботить машину?.. Нет, конечно, но Андор не являлся исполнительным механизмом в том смысле, который подразумевается под этим расхожим термином миллиардами обывателей.

Его судьба была так же жестока и капризна, как судьбы двух детей, оказавшихся заложниками противостояния Земли и Колоний.

Оказывается — в сознании машины тоже могут жить свои призраки прошлого… Глядя на уродливое ожерелье, обрамлявшее изъязвленный лазерным огнем бронированный шар «Звездной Крепости», Андор видел несколько иную картину… Воспоминания кибернетического существа, мгновенно извлеченные из долгосрочной памяти, показались бы человеку слишком яркими, реальными до дрожи:

…На несколько мгновений он ослеп — в глаза ударил отраженный от металлической равнины, красноватый свет пульсирующей во мраке космоса туманности…

Через долю секунды видеодатчики адаптировались к яркому мерцанию, и он начал узнавать знакомые очертания некоторых вершин.

Это было жуткое, жалкое и одновременно завораживающее зрелище. Огромный сфероид сиял в красном свете туманности, словно кристалл со множеством граней, составленных из сотен уродливых обломков, по сути, это было скопление хлама, собранного воедино силами гравитации. Фрагменты корпусов космических кораблей щерились безобразными пробоинами, выставив наружу остовы изувеченных механизмов или хрупкую паутину переломанных антенн…

Вечный памятник безумию войны…

Когда–то, очень давно, тут сошлись в яростной схватке два космических флота, и уничтоженная планета, все еще умирающая в виде клубящейся, кровавой туманности, была немым свидетелем и одной из многих жертв варварского безумия того боя…

Шло время, и разрозненные осколки битвы, подчиняясь законам гравитации, начали собираться вместе. Те, что имели высокие кинетические энергии, навсегда покинули систему погибшего планетоида или стали дальними спутниками кроваво–красной туманности, но основная масса кораблей со временем образовала неправильной формы шар, диаметром около ста километров.

Так в глубинах космоса возник этот мир, краткая история которого была полна трагизма беззвучных катастроф, взрывов и столкновений. Прошло много лещ, прежде чем он обрел некоторую стабильность, столкновения и взрывы почти прекратились, и новоявленная планетка закружила по эллипсу орбиты вокруг клубящейся ядерной клоаки, увлекая за собой длинный хвост более мелких обломков…

…Андору потребовалось некоторое усилие, чтобы вырваться из омута воспоминаний. Перефокусировав зрение, он повернул голову.

Семен и Яна сидели рядом в креслах за терминалами управления «Генезиса». Глядя на них, андроид испытывал смешанное чувство: они являлись для него самыми близкими существами, и в то же время, в силу своей машинной рациональности, он понимал, что их плоть не вечна и когда–то он останется один…

Воспоминания, предчувствия — все это смешивалось в уникальном, не имеющем аналогов фотонном процессоре кибернетического существа, обрабатывалось им и… превращалось в мысли, чувства, поступки.

Сейчас, глядя на Семена и Яну, он вспоминал прошлое, не в силах вырваться из его цепких объятий.

История мальчика и девочки, выросших на кладбище кораблей, могла показаться жутким бредом, вымыслом… если бы не протекала на его глазах.

…Их родители, чудом уцелевшие в страшном столкновении двух космических армад, но брошенные на произвол судьбы среди обломков великой битвы, пережили свой личный ад и погибли, не выдержав противостояния с боевыми кибернетическими механизмами, которыми в первые годы буквально кишело кладбище изувеченных кораблей.

Там не выдерживал даже металл, а сознание ломалось, гасло в считанные дни, словно пламя свечи, попавшее под порыв сквозняка [18]. Взрослые сходили с ума в жуткой реальности невыносимых будней Сфероида, так могли ли выжить маленькие дети в недрах уродливых, разгерметизированных металлических глыб, которые под действием сил взаимного притяжения медленно собирались в неправильное сфероидальное скопление?

Десять из десяти опрошенных наверняка ответят: нет.

Но ведь они выжили.

По–разному складывалась их судьба. Теперь, бросая взгляд назад, в прошлое, Андор не мог не признать, что их шансы были ничтожны, но в конечном итоге, в свершившемся факте их встречи, а затем и спасения не присутствовало никакой мистики. Жестокость обстоятельств, самопожертвование взрослых, отдавших свои жизни в их защиту, да еще — машины, одни из которых поддерживали жизнь, а другие стремились ее уничтожить, — вот факторы, что долгое время определяли их судьбу.

Мир Сфероида был жесток, и он действительно совершенно по–особенному сформировал их сознание. Как легендарный Маугли, который вырос среди волчьей стаи, Семен взрослел в обстановке кладбища полумертвых машин и вполне естественно перенял как его законы, так и ритмику жизни. Он научился ощущать скафандр частью своего тела, по сути воспринимал его как кожу. До определенного возраста мальчик никогда не видел планет и не очень верил в их существование, равно как и в миф о людях. Он думал, что изуродованный Сфероид, состоящий из сотен уничтоженных в битве кораблей, и есть мир, Вселенная, а человек, которого он называл отцом, — единственное живое существо среди хаоса покореженного металла.

Ему было двенадцать, когда отца не стало.

Мир Сфероида тогда сомкнулся вокруг мальчика, стал еще холоднее, ненормальнее…

Он остался совсем один, был доведен обстоятельствами до грани полного отчаяния, когда в своих блужданиях по недрам противоестественного стального шара встретил Яну.

Девочка, в противоположность Семену, которого судьба забросила в мир Сфероида в возрасте двух лет, родилась уже здесь, на кладбище кораблей, в маленькой колонии выживших в битве людей. Она лишилась родителей в бессознательном младенчестве. Дальнейшая ее жизнь, после того, как погибли родители, протекала в стенах нескольких надежно защищенных, загерметизированных помещений. Ее ангелом–хранителем и стал Андор…

В отличие от ранимых, беззащитных детей, он был машиной и не нуждался в системах жизнеобеспечения. Он мог самостоятельно существовать в условиях кладбища кораблей, в него заранее были заложены обширные базы данных, которые хранили значительное количество информации о людях, Галактике, Вселенной…

Человекоподобный робот, функционировавший на основе абсолютно нового экспериментального фотонного процессора, обрел самосознание спустя несколько минут после активации и вышел в страшный, покореженный мир Сфероида уже мыслящим существом. По злому стечению обстоятельств, создавший его человек пал жертвой все той же варварской битвы, и Андор, в основу которого была положена функция саморазвития, постигал окружающий мир точно так же, как дети, формируя собственное сознание под прессингом извращенной действительности.

Став свидетелем смерти создавшего его человека, который активировал Андора уже в минуты агонии, он с первых дней своего существования не питал никаких иллюзий относительно места, в котором ему довелось родиться. Осознав его противоестественность, он начал искать людей, — существ, подобных его Создателю, и в конце концов, после долгих блужданий в недрах изувеченных обломков, наткнулся на несколько загерметизированных отсеков, вокруг которых совсем недавно разразился бой между людьми и лишившимися централизованного командования боевыми машинами. Там он нашел Яну.

Десять лет девочка росла под его неусыпной опекой. Человекоподобный робот стал для нее воплощением заботы, родительской ласки, источником знаний и средством к выживанию.

Она росла, не покидая защищенных отсеков, среди книг, фильмов, в мире иллюзий.

Появление Семена разбило ее замкнутую реальность и в конечном итоге привело их назад, в обитаемые человеческие миры, но прижиться там, где царили совершенно иные законы выживания, где все покупалось, продавалось и имело свою цену, они не смогли…

***

Семен, глядя на обзорные экраны «Генезиса», испытывал схожие чувства. Он тоже оказался во власти воспоминаний, но они были несколько менее эмоциональны и более практичны, чем у Андора.

«Звездная Крепость» колонистов… Глядя на ее сумеречный контур, Семен перебирал в памяти не собственное прошлое, а известные ему исторические факты.

Пять обитаемых планет принимали участие в переоборудовании огромной орбитальной станции. Сто лет назад, когда разгорелся конфликт Земли и Колоний, население последних не надеялось победить в надвигающейся войне, которая ввергла обитаемый космос в настоящий хаос. После первых сокрушительных поражений лишь недавно образованный Союз Свободных Колоний начал распадаться под ударами эскадр Земного Альянса.

Это было мрачное для цивилизации время. Сотни сражений вспыхивали в пространстве, и зачастую в противостоянии гибли целые планетные системы…

Колонисты, находившиеся на борту «Звездной Крепости», уже пережили тяжкий крах собственных миров и не питали никаких иллюзий относительно будущего.

Это были мужественные люди. Они отказались от бессмысленного противостояния и увели циклопический корабль–станцию в сторону незаселенной и неисследованной части пространства, по сути — в неизвестность, надеясь сбежать от всеобщего безумия и найти новую родину как для себя, так и для тех, кто уснул в ледяном безвременье низкотемпературных саркофагов, в тиши криогенных залов.

Под такой попыткой массового исхода, бегства от войны, существовала разумная почва. У колонистов имелся богатый опыт заселения чуждых миров, а терять экипажу и пассажирам переоборудованной станции было абсолютно нечего. Они всерьез надеялись на успех своей миссии — ведь прототипом «Звездной Крепости» стали испытанные временем колониальные транспорты старой Земли, к которым добавился весь опыт выживших колоний.

Но, несмотря на тщательную подготовку, «Крепость» канула в никуда. Несколько раз ее видели случайные корабли, но постепенно она стала легендой.

Правительства некоторых планет уже после войны предпринимали попытки поиска затерявшейся станции, однако безрезультатно.

Трагическая разгадка была проста, и ее следовало искать в архивах ныне покойного Земного Альянса…

***

Десятиметровый лобовой монитор, занимавший всю переднюю стену в рубке управления «Генезиса», создавал ощущение окна, распахнутого в бездну.

Яна, затаив дыхание, следила, как растет в его стерееобъеме нечто невероятное.

Издалека это было похоже на миниатюрную планету, окруженную темными, зловещими кольцами, но чем ближе они подлетали, тем четче становились леденящие подробности.

В центре ирреальной конструкции находилась сфера переоборудованной для полетов в пространстве орбитальной станции. То, что издалека казалось несколькими темными кольцами, на самом деле представляло собой целое поле, составленное из изуродованных обломков малых и больших кораблей. Почти пятьдесят километров сплошного металла, окольцовывавшего станцию.

— Перед нами печально известный своим таинственным исчезновением Третий флот Земного Альянса, — проговорил Андор, указывая на жуткое кольцо из погибших кораблей.

— Они пытались захватить «Крепость»? — спросила Яна, запуская программу компьютерного видения. Прожекторы «Генезиса» были бессильны осветить исполинскую конструкцию, и в отсутствие иных источников света нарисовать четкую картинку мог только процессор их корабля.

Андор внимательно рассматривал проступающие изображения.

— Адмирал Третьего флота был весьма амбициозен, и к тому же — жаден. Он понимал, что командование не одобрит его рейд, но… победителей не судят. Захват легендарной «Звездной Крепости» мог вознести его на вершину славы, не говоря о баснословной стоимости этого сооружения и уникальности его бортового оборудования. Поэтому он, получив разведданные о ее местоположении, решился на самостоятельные действия.

В этот момент процессор «Генезиса» окончил сканирование, и на обзорном экране, вместо мрака и смутных контуров, проступила четкая картинка.

Глаза Яны посерели. Конечно, она привыкла к подобным картинам еще на Сфероиде, но разыгравшееся воображение неумолимо воскрешало далекие события, заставляя девушку сопереживать открывшейся ее взгляду панораме обломков.

Руки Яны легли на клавиатуру.

Процесс «Сканирование», — ввела она директиву.

На дисплее вспыхнуло изображение «Крепости», считанное из памяти бортового компьютера.

— Перед вами базовая модель космической станции, — пояснил бесстрастный голос бортовой кибернетической системы «Генезиса». — Диаметр по горизонтали 42 километра, по вертикали 47 километров. Обшивка выполнена из керамлитового сплава. Первоначально станция проектировалась как орбитальный транспортный узел. Она имеет три внутренних космодрома, сто двадцать постов управления, а также системы противокосмической обороны. Штатный экипаж — тысяча двести человек. Позднейшие усовершенствования добавили к бортовому оборудованию пять криогенных залов, банк генофонда, инкубаторы воспроизведения и неустановленный набор планетарной техники. Данные по загрузке криогенных залов отсутствуют…

В этот момент Семен подошел к ее креслу, и Яна машинально прижалась щекой к его ладони, которая легла ей на плечо.

— Посмотри на это. Мне кажется, я никогда не привыкну… — тихо произнесла она, легким движением головы указав на экран обзора.

«Генезис» двигался очень медленно. Крепость приближалась, укрупняясь, выдавая все больше подробностей своего строения. В ее обшивке зияли безобразные пробоины, обломки надстроек окружал зацепившийся за них мусор. Ни одного огня, никаких признаков жизни, лишь неподвижный изуродованный металл вокруг.

На тактическом мониторе появилась выделенная красным окружность. «Генезис» медленно приближался к ее краю.

— Это зона безопасности, — пояснил Андор, включая режим окончательного торможения. — Неизвестно, так ли мертва станция, как кажется. Судя по всему, экипаж «Крепости» отбивался до последнего, уничтожив целый флот. — Он красноречиво указал на окольцовывавшие изуродованную сферу обломки.

— Мне непонятно, чем было вызвано такое ожесточение схватки? — Семен подошел к экрану, словно это могло ему помочь рассмотреть нечто, ускользающее от взгляда других. — Мотивы адмирала Надырова вполне ясны, — после поражения в системе Дабога он больше походил на безумца, чем на вменяемого боевого командира, а вот почему экипаж станции не счел возможным сдаться?

— Возможно, они были наслышаны о жестокости адмирала? — предположил Андор.

— Вряд ли… — нахмурился Семен. — Станция покинула границы освоенного космоса несколько раньше того момента, когда на командующего Третьим ударным флотом обрушилась немилость Всемирного Правительства. Думаю, что причина кроется глубже, — на борту станции может оказаться нечто исключительно ценное… по крайней мере по мнению ее экипажа.

— Но Морриган ведь честно признал, что уже несколько раз совершал тут сбор оружия и не обнаружил ничего стоящего особого внимания, — напомнила ему Яна.

— У нас с господином Блекхоузом разные представления о ценностях, — не оборачиваясь, ответил Семен. — К тому же я сомневаюсь, что человек, типа Морригана, проник в глубь этих обломков более чем на километр.

Яна встала из своего кресла, подошла к Семену и попробовала заглянуть ему в глаза.

— Что ты надеешься там найти? — с тревогой спросила она.

Семен покачал головой.

— Пока рано строить какие–то предположения. Нет ничего хуже пустых надежд. — Он коснулся губами ее щеки. — Мы уже проходили такое, верно?

***

Небольшой отделяемый модуль осторожно приближался к «Крепости».

— Три километра, — проговорил Андор. Перед андроидом светился экран радара. — Никакой активности.

Семен, устроившись в кресле у тактического терминала, напряженно вглядывался в проплывающие под днищем модуля глыбы металла. Они шли над плоскостью эклиптики поля обломков. Кольцо не было столь однородным, как казалось издали, и фрагменты космических кораблей, лишь отдаленно напоминающие творение человеческих рук, пребывали в медленном, хаотичном движении, словно гигантские молекулы…

Пять лет они смотрели один и тот же кошмарный, однообразный сон… «Генезис» посетил десятки подобных кладбищ. Но ни на одном они не нашли жизни…

— Два километра. Похоже, системы обороны «Крепости» не функционируют.

Андор на секунду включил дюзы коррекции, подтолкнувшие модуль к огромной пробоине в борту.

Семен закрыл забрало гермошлема и встал.

Провал приближался, словно черная пасть мифического монстра.

— Пятьсот метров…

От модуля отошли две телескопические штанги причаливания.

Двести метров…

Глухой удар возвестил о контакте. Сработали автоматы вакуумной сварки, разбрызгивая ослепительные искры, и небольшой корабль намертво пристыковался к станции, впившись в ее обшивку, словно клещ.

— Яна, как слышишь нас?

— Слышу нормально. Изображение устойчивое. Удачи!

***

Семен открыл люк.

«Звездная Крепость» занимала все обозримое пространство вокруг. Ее выпуклый борт уходил в бесконечность.

Медленно перебирая руками по причальной штанге, Семен пересек провал и коснулся ногами края безобразной пробоины. Следом за ним двигался Андор.

Преодолев нагромождение взломанных взрывом бронеплит, они оказались в просторном радиальном коридоре, ведущем в недра станции.

Два фонаря резали тьму столбами света.

Здесь когда–то кипел бой. Видимо, те, кто уцелел после гибели космического флота, неоднократно пытались штурмом овладеть цитаделью колонистов…

Семен прошел по коридору, заглядывая через сорванные взрывами двери в отсеки, но его взгляд находил лишь разбитую аппаратуру, взорванные пульты да посеченные лазерами стены.

— Бой продолжался долго, — прокомментировал Андор, отсканировав произвольно избранный участок стены и сосчитав количество выщерблин на сохранившемся фрагменте облицовки. — Видимо, оборона была взломана и расчленена на отдельные очаги сопротивления. — Он начал медленно поворачиваться. Яркий глазок инфракрасного прожектора выдавал работу сканирующих систем дройда.

— У меня создается впечатление, что экипаж пытался удержать центр станции, не считаясь с потерями… — спустя некоторое время добавил Андор.

Семен не ответил. Он устал от безумия. Конечно, он понимал, что если долго исследовать уродливые обломки войны, то в конечном итоге можно запросто сойти с ума. По крайней мере однобокое и превратное отношение к цивилизации будет гарантировано.

«Нельзя забывать о том, что люди создали немало доброго и прекрасного», — это Семен повторял себе достаточно часто…

Бытие определяет сознание… Древний постулат заставлял его думать, снова и снова… Люди имели право на жизнь, но не такую, которая воцарилась на сотнях миров спустя сто лет после окончания войны. Миллиарды детей и по сей день рождались в обстановке непрекращающегося противоборства, их души калечила пропаганда, низкий социальный статус ограничивал возможности для развития, и еще сотни уродливых обстоятельств тяготели над новыми поколениями, которые не были повинны в таком состоянии дел. Семену было тяжело осознавать, что лишь единицы могут пройти через период такого «возмужания», не потеряв себя…

— Насколько глубоко проникают твои системы тепловидения? — наконец, отрешившись от мрачных мыслей, спросил он у своего спутника.

— От километра до полутора, — ответил Андор. — Это зависит от механических препятствий. Толщина переборок в некоторых местах очень велика, и мои…

— Что ты видишь? — прервал его пространные пояснения Семен.

Андор пожал плечами, совершив чисто человеческий жест.

— Сплошные разрушения. Ни одного источника активного тепла, — ответил дройд, продолжая поворачиваться. — Боюсь, что в зоне действия моих сканеров в данный момент присутствует только мертвый металл.

Семен окинул взглядом изуродованный, теряющийся во мраке коридор и произнес:

— Нужно найти межуровневый транспортный тоннель, иначе мы можем шагать по этим коридорам до скончания века. Думаю, что внешний периметр станции действительно мертв, как нам и сообщил Блекхоуз. Нужно проникнуть глубже.

Андор согласно кивнул. Изменив режим сканирования, он быстро отыскал вход в транспортную систему станции.

— Двести метров прямо по коридору. Там вертикальный транспортный тоннель, но все цепи его электромагнитов сейчас обесточены, — предупредил он.

Семен лишь пожал плечами.

Тому, кто вырос в недрах Сфероида, не нужны были действующие коммуникации. Андор знал это не хуже его самого.

Глава 5

Борт «Генезиса».

Две недели спустя…

– Яна, я в салоне жилой палубы. — Семен взглянул на часы. — Пора завтракать. — Он отпустил клавишу интеркома и подошел к столу, который уже был сервирован на две персоны.

Сев в кресло, он задумался, рассеянно глядя по сторонам.

В недалеком прошлом «Генезис» являлся военным кораблем, и в интерьере его палубных модулей изначально отсутствовал даже намек на само понятие «комфорт». Взгляд Семена остановился на свежих панелях пластиковой облицовки, которые имитировали фактуру зеркального дерева планеты Рори Он знал, что за ртутным блеском декоративных панелей остались крепежные гнезда и связки оптиковолоконных кабелей от демонтированных боевых систем. Помещение, которое он только что назвал «салоном жилой палубы», на самом деле в недавнем прошлом было напичкано смертельной электроникой, предназначенной для взаимного истребления людей.

Этот корабль долгое время служил войне, и им предстояло еще очень много сделать, чтобы огромный электронно–механический левиафан перестал вызывать бессознательную дрожь одним своим видом.

Тихо прошипела пневматикой входная дверь.

Яна вошла в салон, прервав его задумчивость.

— Почему ты ушел один? — спросила она, наклонившись для поцелуя и накрыв лицо Семена золотистым дождем своих волос. Он непроизвольно вздрогнул, отвечая на ее ласку, и в который раз вспомнил, как впервые увидел это чудо, еще в мрачных глубинах Сфероида, когда наивная десятилетняя девочка кинулась ему на шею при второй встрече, точно так же окутав гермошлем заблудившегося в смертельном лабиринте собственной души одинокого, похожего на волчонка мальчика…

— Ты так сладко спала, что я не стал будить тебя. Яна села за стол напротив и, прежде чем поднять

герметичный колпак, накрывавший ее прибор с завтраком, внимательно посмотрела на Семена.

— Ты чем–то встревожен, — безошибочно угадала она.

Семен не стал отрицать.

За годы, проведенные вместе, они так глубоко узнали друг друга, что давно научились мыслить в унисон.

— Меня разбудил сигнал тревоги, — ответил он. — Автоматы разведки обнаружили, что с одного из разрушенных крейсеров Альянса не так давно был произведен запуск пяти штурмовых транспортов класса «Нибелунг».

Брови Яны удивленно приподнялись.

— Что значит «не так давно»? Семен пожал плечами.

— Приблизительно за пять–шесть стандартных двадцатичетырехчасовых суток до момента нашего прибытия сюда, — ответил он. — Более полную информацию собрать не удалось. Один из МаРЗов [19]обнаружил следы затухающей энергетической активности в бортовых сетях крейсера. Его бортовой компьютер был уничтожен, но я на всякий случай отдал приказ зондам более тщательно осмотреть корабль и в итоге получил видеоизображение свежих царапин на броне шлюзовых створов и анализ соскобов окалины. Экспресс–обработка дала ее приблизительный возраст: не более двадцати стандартных суток… — Он грустно улыбнулся. — Вот и вся цепочка рассуждений.

— Ты так уверенно сказал, что это были «Нибелунги»…

— Ну, да, — кивнул Семен. — Малые крейсера Альянса оснащались штурмовыми транспортами именно такого класса. Окалина обнаружена на стартовых плитах пяти парковочных мест. Сами модули отсутствуют.

— Но куда они могли полететь? — Яна вопросительно посмотрела на Семена. Оба понимали, что спустя сто лет после войны «Нибелунгами» могла руководить лишь автоматика, а уж программные критерии машинной логики были известны им во всех подробностях. Автоматика никогда не поведет отделяемый модуль в никуда. Полет наудачу исключался — значит, у бортовых компьютеров стартовавших «Нибелунгов» была конкретная цель, но тут в цепочку рассуждений вкрадывалось противоречие: навигационная система «Генезиса» не фиксировала в радиусе двадцати световых лет от точки дрейфа «Звездной Крепости» ни одной звезды, не говоря уже о населенных планетных системах.

— Андор сейчас занимается этим вопросом, — произнес Семен. — Думаю, он сможет определить, какими ориентирами руководствовались бортовые киберсистемы «Нибелунгов».

— А что с «Крепостью»? — спросила Яна. Ее взволновало известие о неожиданном открытии, но девушка привыкла мыслить рационально и понимала лучше Андора никто не справится с внезапно возникшей задачей, а строить бесплодные догадки и гипотезы их отучила жизнь в недрах Сфероида. На самом деле мир прост, а сложным его делают излишняя торопливость и скоропалительность нетерпеливых выводов.

— Пока что новостей нет. — Семен протянул руку, чтобы взять бокал. — Автоматы разведки заканчивают осмотр внешних палуб, но результаты отрицательные. Все разрушено. Нет никаких явных признаков того, что на станции после сражения существовали очаги жизни. — Он задумчиво посмотрел на Яну и добавил:

— Не стоит расстраиваться, исследован только внешний слой коммуникаций, всего три палубы, считая от обшивки. Глубже разрушения заметно уменьшаются, а следы грабежа исчезают вовсе. Активных энергетических цепей пока не обнаружено, но делать выводы рано. Недра станции могут скрывать все, что угодно. Ты же знаешь, — когда есть выбор, люди будут стремиться уйти вглубь, подальше от разрушений.

Яна кивнула, соглашаясь.

Ей так же, как Семену, очень хотелось верить, что их пятилетние поиски не напрасны. Однажды они найдут чудом уцелевший анклав, ютящийся в страшных недрах какого–либо из кладбищ кораблей. Конечно, это будут не сами выжившие в той или иной битве, а их потомки, но суть от этого не менялась. Пока существовало хоть одно неисследованное кладбище кораблей, они обязаны искать. А если найдут — то забрать спасенных из ненормального мира металлических глыб, которые те уже наверняка считают своим домом, и увести их подальше от той клоаки, в которую постепенно превращается послевоенная цивилизация. Куда–нибудь в чистый, девственный мир, где они смогут вырастить хотя бы одно поколение, вдали от превратностей войн, амбиций и власти денег. Многие называют такую мечту утопией, но для Семена и Яны это была внутренняя, моральная потребность. Нет ничего утопичного или неправильного в том, чтобы взять все лучшее, что сумело создать Человечество, и подарить это своим потомкам, не омрачая груз знаний тяжестью грехов.

Он близился, этот час, но ни Семен, ни Яна еще не знали, какое открытие ждет их в мрачных глубинах «Звездной Крепости»…

Они заканчивали завтрак, когда на панели связи внезапно вспыхнул тревожный сигнал, уже второй за это утро. Семен, не вставая, протянул руку и коснулся сенсора.

— Что там? — напряженно спросила Яна.

— Доклад автомата разведки. — Он пробежал глазами по строкам появившегося сообщения. — Похоже, что какой–то из кибермеханизмов наткнулся на работающий консервационный модуль. — Семен обернулся. — Там вполне может оказаться кто–то из защитников «Крепости», раненный во время боя.

Щеки Яны слегка побледнели. Она порывисто встала, не скрывая того смятения чувств, которое охватило ее.

Неужели это тот миг, которого они ждали пять долгих лет?

Глаза Семена не смогли однозначно ответить на ее не высказанный вслух вопрос. Он предпочитал не питать иллюзий, чтобы не разочаровываться впоследствии.

— В скафандровый? — спросила Яна, вставая.

— Да. — Семен тоже встал. — Думаю, нет смысла отвлекать Андора от работы. Справимся вдвоем.

***

Болезненные ощущения жизни вернулись к нему вместе с тенью, которую он увидел сквозь помутневший от конденсата прозрачный пластик низкотемпературного гроба.

Олег приходил в себя очень тяжело, и видение склонившейся над колпаком светловолосой девушки поначалу показалось ему бредом.

Он ощущал боль и зуд.

Эти симптомы возникли совершенно внезапно и начали очень быстро усиливаться. Помимо болезненных ощущений и этого смутного, ирреального образа, который по–прежнему маячил по ту сторону запотевшей пластиковой преграды, он мало что воспринимал, а еще менее — помнил.

В голове крутились какие–то обрывки воспоминаний, прошлое казалось разорванным в клочья, и отдельные его фрагменты замысловато, бессистемно перемешивались, еще более усугубляя естественное замешательство Олега.

Самая верная, здравая мысль свидетельствовала в пользу того, что он бредит, умирая.

Среди смутных, обрывочных воспоминаний наконец прорезалось нечто конкретное: он вдруг вспомнил хрусткий удар пули, мгновенно онемевшее плечо… вспомнил, как выстрел отшвырнул его назад, ударив о переборку, а он пытался зажать здоровой рукой простреленный скафандр, видя, как из–под пальцев пульсирующими толчками сочится кровь, и чувствуя, как это мерзкое, беспомощное онемение разливается по телу…

Потом пришла спасительная мысль — воздух в коридоре есть, — значит, выживу, — но ноги вдруг стали ватными, непослушными, а сам коридор, расцвеченный рубиновыми вспышками инфракрасного лазера, внезапно крутанулся перед глазами, и он сполз на пол, успев напоследок удивиться тому, какой широкий красный след остался на переборке…

Потом был мрак, тишина… Кажется, он пытался куда–то ползти в те секунды, когда ненадолго приходил в себя.

Дальше память запечатлела лишь хаотичное мерцание огоньков, ощущение холода и дрожи, которая ударила по полубессознательному телу в миг, когда вселенская чернота ринулась на него со всех сторон…

И вот, оказывается, он не умер?..

***

Следующий проблеск сознания не принес ничего нового, кроме усилившихся болезненных ощущений. Олег лежал, находясь в странном плену: что–то опутывало его, стесняя движения, свет был смутным, во вдыхаемом воздухе чувствовались сладковатые запахи медикаментов.

Он попытался пошевелиться, но добился лишь того, что вновь провалился в черную, спасительную бездну беспамятства.

…

На третий или четвертый раз получилось лучше.

Он опять пришел в себя в удушливом сумраке, но смог удержать сознание, сконцентрировавшись на своих ощущениях, надеясь, что болью удастся прорвать полог беспомощности и бесчувственности, но, прислушавшись к себе, он вдруг понял — боли больше нет. Есть слабость мышц, тошнотворное головокружение, но боль исчезла.

В этот миг и произошло его окончательное возвращение в мир материального.

Мутная преграда над головой, замыкавшая пространство его узилища, внезапно дрогнула и, отчетливо чавкнув уплотнителем, поползла вверх.

Это открывался колпак консервационного медицинского модуля.

Олег лежал, не в силах пошевелиться, лишь его расширенные глаза жили на бледном, осунувшемся лице. Его взгляд впился в растущую щель, за которой уже виднелся фрагмент переборки какого–то отсека и она — белокурый ангел из его предыдущих горячечных видений.

Рядом с ней стоял молодой парень, ровесник Олега.

Он первым подошел к открывшейся камере, но не затем, чтобы поправить или отключить множество проводов и трубок систем жизнеобеспечения, оплетавших худое, истощенное тело Таирова.

Нет. По какому–то наитию он сделал именно то, в чем Олег сейчас нуждался больше, чем в медицинской помощи, — протянув руку, парень пожал его безвольную, усохшую ладонь и, глядя в глаза Таирову, сказал, лаконично и непринужденно:

— Ты жив и находишься среди друзей. Война давно закончилась, и тебе нечего бояться. Мы спасатели.

Последнее сказанное им слово не совсем точно отражало истинную суть «Генезиса» и его малочисленного экипажа, но для Олега, который был оторван от мира и умирал, постепенно истощаясь от раны и крионических процессов, такой термин был наиболее понятен, и он сразу же поверил сказанному, но не расслабился, а сжал в ослабевших пальцах ладонь Семена, словно пытался ощутить, впитать человеческое тепло после ледяной бездны полусна–полусмерти.

Он поверил ему сразу и безоговорочно.

Об остальном можно было поговорить потом, а сейчас слабое подобие улыбки тронуло синеватые губы Таирова.

Он вернулся, выжил, и его возвращение граничило с чудом.

***

Первый серьезный разговор Семена и Олега состоялся спустя двое суток, когда Таиров уже окреп настолько, что смог встать и самостоятельно покинуть медицинский модуль «Генезиса».

— Сюда, Олег, — Семен указал на автоматически открывшуюся дверь каюты. — Здесь ты будешь жить.

Таиров вошел внутрь и с любопытством осмотрелся.

Все происходящее никак не укладывалось в его сознании. Он давно уже разуверился в существовании чудес, и ему было трудно нормально реагировать на ситуацию. Сам факт, что его, полумертвого, погруженного в низкотемпературный сон, нашли спустя почти столетие после окончания войны, казался ему практически невероятным…

«Но ведь я жив!..» — Олег очень часто повторял себе эту мысленную фразу на протяжении двух последних суток. Нужно было брать себя в руки и адекватно воспринимать действительность, а не бродить, словно сомнамбула, действуя всем на нервы своими выпученными глазами и недоверчивым взглядом.

На самом деле состояние Таирова никому не действовало на нервы, но он не знал об этом, пребывая в плену тех мыслей и моральных оценок, которые были присущи атмосфере последних дней «Звездной Крепости», когда стало ясно, что флот адмирала Надырова настигает станцию и смертельного противостояния уже не избежать.

«Нужно хотя бы по–человечески поблагодарить их…» — подумал Олег, продолжая озираться.

Каюта была просторной и никак не походила на тесные клетушки с привинченными к стене двухъярусными койками, которые составляли основу жилых помещений «Звездной Крепости».

— Здесь раньше располагался склад боекомплекта, — пояснил Семен, обводя широким жестом помещение каюты. — Мы переоборудовали всю артиллерийскую палубу «Генезиса» под жилой модуль.

Таиров, у которого в голове по–прежнему царил настоящий содом, а мысленные вопросы к Семену выстраивались в длинную очередь, не нашел ничего лучшего, как сесть в кресло, расположенное подле удобного стола–терминала, и, сцепив побелевшие пальцы в замок, спросить:

— Кто вы, на самом деле?

Вопрос вышел хриплым и не очень–то приветливым, но Семен не обратил внимания на интонации.

— Мы частные лица, занимающиеся поиском выживших, — спокойно и кратко пояснил он, садясь во второе кресло. — Рассказывать нашу с Яной историю сейчас нет смысла — это долго, да и ни к чему. Постепенно ты все поймешь и узнаешь, а сейчас просто поверь в факт своего спасения. На борту «Генезиса» ты в безопасности.

Черты лица Олега постепенно разглаживались, теряя угловатую напряженность.

— Выходит, война закончилась?

— Да, давно.

Олег некоторое время молчал, что–то мучительно обдумывая, а затем вскинул голову и спросил:

— Я могу чем–нибудь помочь вам? Семен кивнул.

— Мы занимаемся поиском выживших, — повторил он, глядя в глаза Олегу. — Я подозреваю, что ты не единственный, кого можно спасти в этих обломках, но «Крепость» имеет огромный внутренний объем, и мы можем затратить годы на послойное исследование ее палуб. Нас не интересуют материальные ценности, — только люди. Если ты знаешь, где они могли уцелеть, то такая информация значительно облегчит нашу задачу.

Таиров кивнул, внезапно побледнев, будто его в эту секунду вдруг потрясла какая–то мысль.

Глаза Олега внезапно стали мутными, за считанные мгновения утратив блеск вернувшейся было жизни, и он произнес, бледнея еще больше:

— Залы… Криогенные залы «Крепости»… Господи, как я мог забыть?!

***

Спустя полчаса от «Генезиса» отделился челночный корабль.

Преодолев забитое обломками пространство, он состыковался с модулем, который две недели назад был намертво соединен с пробоиной в борту «Звездной Крепости».

Человек и андроид прошли прозрачным тоннелем и скрылись в недрах мертвой станции.

Их путь через покореженное пространство внешних палуб, благодаря указаниям Таирова, оказался достаточно прост и короток: уже через несколько сот метров Семен обнаружил отмеченный на компьютерной карте колодец обесточенной вертикальной шахты.

Миновав его устье, он очутился в просторной трубе. Под треснувшей пластиковой облицовкой виднелись жгуты проводки. Когда–то здесь работали электромагниты, создававшие подъемную силу в транспортном колодце, но сейчас они не функционировали. Семен не обратил внимания на это неудобство, — отталкиваясь руками от стен, он начал разгоняться, следуя вдоль ствола шахты, уводящей в глубь «Крепости». По его движениям сразу становилось понятно, что в вакууме и невесомости Семен ощущает себя как рыба в воде.

Сзади Андор повторял его движения. Сканеры андроида работали на полную мощность, передавая оперативную информацию на маленький экран, закрепленный внутри гермошлема его спутника.

— Триста метров в минуту. Думаю, что достаточно, — предостерег дройд.

Семен согласно кивнул, чуть снизив скорость.

Мимо проносились огромные плоскости палуб. Никакой электрической активности, лишь мрак и мертвый металл.

Спустя некоторое время, следы разрушений вокруг исчезли.

— Семен, вы приближаетесь к какому–то источнику энергии! — раздался в коммуникаторе голос Яны, которая с борта «Генезиса» координировала их перемещения. — По моим данным, он находится на семьдесят пятой палубе.

— Понял.

Семен перевернулся и затормозил полет коротким включением двигателей закрепленного за спиной реактивного ранца скафандра.

Андор пролетел еще с десяток метров и погасил скорость у закрытого палубного люка.

— Я пойду первым, — предупредил он, вскрывая защитный кожух панели управления межпалубным шлюзом.

***

Через минуту они вышли в кольцевой коридор семьдесят пятой палубы.

Тут вообще не было разрушений. Стены облицовывал белоснежный пластик, бликующий в свете фонарей.

«Криогенный зал номер один», — прочел Семен надпись у массивных бронированных ворот.

— Источник энергии расположен дальше, — подсказала Яна. — Подключитесь к любому разъему палубы, и я смогу определить точнее.

Андор быстро нашел распределительный щит, снял облицовочную панель и включился в цепь.

— Так… Это триста метров вправо по коридору! Сейчас… — голос Яны на мгновение смолк. — Вот, нашла! По схеме это будет криогенный зал номер три!

Семен поплыл по коридору в указанном направлении.

У внушительных створов шлюза, запирающего вход в третий криогенный зал, горел зеленый сигнал. Это была первая искра света, замеченного ими среди мертвого мрака «Крепости».

Андор, не говоря ни слова, склонился к кодовому замку. Несколько секунд он возился с ним, прежде чем тяжелые створы дрогнули и медленно поползли в стороны.

Семен первым вплыл в просторную переходную камеру шлюза. Сквозь забрало его гермошлема было видно, как смертельная бледность пятнами проступает на его щеках. Он нервничал и ничего не мог поделать с этим.

Мучительно долго тянулись секунды, пока заработавшие компрессоры систем шлюзования нагнетали воздух в переходную камеру. Наконец внутренний люк начал медленно открываться, но уже через несколько мгновений завибрировал и застрял, отодвинувшись всего на треть своего хода, — что–то отчетливо хрустнуло в древнем механизме подачи, и этот звук, переданный внешними микрофонами скафандра, показался Семену оглушительным.

С трудом протиснувшись в образовавшуюся щель, он оказался в небольшом отсеке, похожем на пост оператора.

Перед прозрачной стеной стояли несколько пультов управления. Ровные шеренги зеленых индикаторов сияли на их панелях, и вид этих трепетных огоньков, свидетельствующих об исправной работе каких–то систем жизнеобеспечения, заставил сердце Семена гулко и аритмично стукнуть в груди.

Чуть в стороне стоял пустой письменный стол. В кресле, за ним, полулежало тело человека в истлевшей форме. Длинные седые пряди волос обрамляли лицо мумии, но даже иссохшие и искаженные черты красноречиво свидетельствовали о том, что перед ними — глубокий старик, скончавшийся естественной смертью. На пустой пластиковой столешнице призывно желтел лист какого–то документа.

«ВВЕРЯЮ ИХ ВАМ», — прочел Семен странную, заставившую его вздрогнуть всем телом надпись, начертанную крупными буквами на хрупком, пожелтевшем листке обыкновенной бумаги.

Все происходило в жуткой, гробовой тишине. С трудом заставив себя оторвать взгляд от мумифицированного тела, Семен толкнул прозрачную дверь и вошел в криогенный зал.

Он чувствовал всю сверхъестественную древность этого помещения. Это ощущение ползло медленной бесконтрольной дрожью вдоль позвоночника. Свод зала терялся во мраке, но решетчатые палубы и гулкие лестничные марши были скупо подсвечены редкими, источающими дезинфицирующий ультрафиолетовый свет лампами.

Семен вдруг понял, что шаг, который он только что сделал, был, вероятно, самым важным в его жизни.

Ровные шеренги подсвеченных изнутри низкотемпературных капсул гиперсна терялись в бесконечности зала. Работающих ячеек были десятки, и в каждой лежал… ребенок!

Семен стоял, не в силах оторвать взгляд от концентрических кругов, составленных из пятен бледно–голубого света.

Это были дети колонистов, которых, по словам Таирова, собрали в одном криогенном зале, переключив на его аппаратуру все автономные источники питания «Крепости». Теперь становилось понятно, почему экипаж станции сражался до конца, не желая сдаваться силам Третьего ударного флота, даже когда ситуация стала совершенно безнадежной.

Глядя на шеренги капсул, он вдруг вспомнил все свое прошлое, от которого, как выясняется, не убежать, не скрыться, не похоронить его внутри себя под пологом забвения, — ведь исключительно память привела их сюда, только это сосущее, саднящее сердце чувство выпавшей на долю его и Яны несправедливости двигало их поиском, заставляя перемещаться от одного кладбища кораблей к другому.

Смел ли он надеяться на то, что судьба приведет его к полумертвым от недостатка энергии криогенным залам, где в гробовой тиши спали несколько десятков детей?

Конечно, он не подозревал, что исход поиска станет именно таким, но надеялся, не теряя этого спасительного чувства даже в самых мрачных глубинах созданных человеческой войной адских обелисков…

Не нарушая его молчания, Андор подошел к ближайшей камере и заглянул внутрь сквозь прозрачную крышку, которую изнутри кое–где покрывали замысловатые узоры инея.

Он увидел белокурую девочку лет пяти, укутанную клубящимся саваном консервирующего газа.

Семен повернулся.

Андор вдруг осознал, что впервые видит в его глазах слезы.

Борт «Генезиса». Два часа спустя

— Значит, мы умирали не зря… — тихо прошептал Олег, глядя на подсвеченные изнутри параллельные ряды капсул, в которых лежали худенькие, сильно истощенные затянувшимся гиперсном дети.

Яна не ответила на реплику Таирова. Ей было больно, — ведь ситуация на борту «Крепости» развивалась по пережитому ею лично сценарию. Здесь не присутствовало ни грамма мистики… Это надежда опять творила свое добро и зло, заставляя одних жертвовать собой, а других бессознательно принимать эти жертвы. Они стояли на мостике «Генезиса» и смотрели на укрупненное видеоизображение, которое транслировал бортовой компьютер.

Взгляд Яны остановился на белокурой девочке, чье исхудавшее личико казалось нереальным за разводами сконденсировавшегося внутри камеры инея.

«Как вовремя мы успели…» — невольно подумалось ей.

Яна знала, сколь коварен затянувшийся на десятилетия криогенный сон, ведь его процессы не предполагают остановки всех жизненных функций, а лишь замедляют метаболические реакции до известных пределов. Клеткам спящего человека по–прежнему требуется питание, и организм постепенно пережигает все жировые запасы тела. Поэтому дети так истощены, — еще лет пять–семь, и ни одна система поддержания жизни не смогла бы предотвратить превращения криогенных камер в гробы–холодильники.

От таких мыслей озноб пробирал по коже, хотелось немедленно предпринять какие–либо шаги, но Яна усилием воли справилась со спонтанным позывом.

Она покосилась на Олега, который стоял рядом с ней, опираясь на спинку противоперегрузочного кресла. Он все еще испытывал слабость, хотя выздоровление шло полным ходом: рана на плече затянулась, от нее остался лишь розовый рубец, и Андор после очередного осмотра, без опасений потрепал его по простреленному плечу, добавив, что человеческая плоть — это удивительный материал.

— Мой металлокерамический сплав не срастается сам по себе, — посетовал он.

Олег еще не вполне освоился с человекоподобной машиной. Некоторые фразы Андора его просто пугали, — андроид вел себя как самый настоящий человек: у него была своя очень ярко выраженная индивидуальность, которая никак не вязалась с его обликом…

…Задумавшись, Олег не заметил, как в зал главного поста управления вошли Семен и Андор.

Яна, ожидавшая их прихода, обернулась, взглядом спрашивая: «Ну, как?»

Семен утвердительно кивнул, устраиваясь в кресле за центральным терминалом.

Таиров наконец заметил вошедших, обернулся и увидел, что Андор жестом приглашает его подойти.

В первые дни Олег с большим трудом привыкал к тому, чтобы не напрягаться и воспринимать обращенное к нему доверие, как нечто само собой разумеющееся, хотя это было нелегко. Дело в том, что Таиров, как и миллионы его ровесников, из юности шагнул прямо в войну. Обстановка на тех мирах, где пришлось побывать ему во время скитаний, варьировалась от атмосферы воинствующего патриотизма до полной паники и растерянности, но везде, по крайней мере в среде беженцев, неизменными оставались два чувства: страх и взаимная настороженность, недоверие.

Война ломала судьбы людей, смещая моральные ценности, и если факт столетнего разрыва во времени между событиями, предшествующими ранению, и днем сегодняшним еще кое–как нашел понимание в его рассудке, то душа по инерции продолжала жить критериями прошлого…

Разве пустили бы его на мостик «Звездной Крепости», стали бы обсуждать с обыкновенным примкнувшим к анклаву беженцев эмигрантом с Дабога какие–то далеко идущие планы?

Конечно же, нет.

Эти трое, очевидно, привыкли жить по–другому.

Ни Семен, ни Яна с первого дня не пытались кривить душой перед ним. В некоторые моменты Олегу казалось, что они просто не умеют это делать.

…Дождавшись, пока он подойдет и сядет в кресло, Семен включил информационный экран, на котором тут же появился угольно–черный фрагмент пространства, куда бортовой компьютер спроецировал непонятное красноватое веретено с закругленными торцами.

— Вот что обнаружили системы поиска в непосредственной близости от места сегодняшнего дрейфа «Звездной Крепости», — сразу же перейдя к сути, произнес он. — Это реконструкция объекта по тепловому отпечатку. По моим оценкам, перед нами искусственное сооружение, не принадлежащее человеческой цивилизации.

Олег, который никогда не занимался космической инженерией и никаким образом не причислял себя к специалистам в этой области знаний, смотрел на экран в полном замешательстве.

— Подобную конструкцию в виде сферы предсказал еще семьсот лет назад живший на нашей прародине Земле физик по фамилии Дайсон. — Семен нахмурился, что–то припоминая, а затем вдруг процитировал:

— «В пределах нескольких тысяч лет после вступления в стадию технического развития любой мыслящий вид займет искусственную биосферу, полностью окружающую его материнскую звезду…»

Андор кивнул, не то соглашаясь с древним ученым, не то просто подтверждая верность приведенной Семеном цитаты.

— Олег, — Семен обернулся к Таирову, — пусть тебя не шокирует отсутствие споров и словопрений, — мы привыкли общаться друг с другом, не отрицая и не обсуждая факты, которые становятся очевидными. Пойми логику нашего общения, и тебе станет намного легче воспринимать окружающий мир.

Таиров кивнул, хотя сделал это машинально, пребывая в полнейшей прострации. Потрясения обрушивались на него одно за другим, не давая опомниться, привести в порядок полностью дезориентированные мысли.

— Итак, перед нами факт: несколько миллиардов километров отделяют «Звездную Крепость» и «Генезис» от загадочной неисследованной и не описанной никем конструкции, принадлежащей иному разуму. По предварительным выводам, сделанным на основе сканирования, могу предположить, что Сфера — буду называть ее так — очень стара, разрушена временем и покинута разумными обитателями.

— Почему? — вырвался у Олега невольный вопрос.

Семен коснулся сенсора, увеличивая масштаб изображения. Красноватая конструкция, отснятая в волнах теплового излучения, поплыла навстречу наблюдателям, укрупняя подробности своего строения. Олег заметил на ее поверхности черное пятно неправильной формы, а спустя несколько секунд по его явному перемещению понял, что Сфера вращается вокруг оси симметрии.

Дождавшись, пока пятно окажется в центре информационного экрана, Семен остановил изображение.

— Это пробоина в обшивке, — объяснил он, указав на черное пятно. — Первый аргумент в пользу того, что строители данной конструкции либо покинули ее, либо погрузились в стадию регресса, иначе были бы заметны следы ремонтно–восстановительных работ. Второй аргумент в пользу моего утверждения — это отсутствие каких бы то ни было свидетельств о контактах нашей цивилизации с представителями иного разума. Семьсот лет экспансии в глубины спирального рукава Галактики фактически превратили наше одиночество в постулат, аксиому. Мы видим перед собой первое, и единственное на сегодняшний день ее опровержение, из чего я опять делаю простой вывод: существа, построившие Сферу, либо вымерли, либо перестали путешествовать в пространстве.

Олегу, к которому обращался Семен, оставалось только кивнуть. Логика собеседника показалась ему железной.

Семен перевел взгляд на изображение тускло–красного эллипсоида вращения и добавил:

— По результатам навигационных исследований можно смело утверждать, что курс пяти военных транспортов «Нибелунг», стартовавших в автоматическом режиме из обломков крейсера Земного Альянса, ведет именно туда, к Сфере Дайсона. Думаю, что на борту «Нибелунгов» могли сохраниться функциональные криогенные камеры или, — он обернулся к Олегу, — консервационные модули, как было в твоем случае.

— Что ты хочешь сказать этим? — на бледных щеках Таирова вдруг появились пятна румянца. — Если на борту «Нибелунгов» и остались живые, то они сволочи, отморозки, подонки!..

Семен, выслушав его гневную тираду, покачал головой.

— Война закончилась сто лет назад, — возразил он. — На стороне Альянса воевали такие же люди, как ты, Олег. Вас разделила не личная вражда, а вражда политических систем.

— Ну и что? Они убийцы!

Яна покачала головой и вдруг спросила:

— А ты — нет?

В первый миг Таиров буквально онемел.

— Олег, если ты хочешь остаться с нами, то должен понять — война закончилась, — негромко произнес Андор. — Все люди имеют право на собственную жизнь. Мы не навязываем тебе своего мнения, и ты волен поступать как хочешь, но, если решишь остаться с нами, ты должен будешь прекратить свою личную войну, которая сидит у тебя вот тут, — андроид выразительно постучал по своему металлопластиковому лбу. — Поверь, нам пришлось хлебнуть немало горя, прежде чем мы сумели понять, — противостояние бессмысленно, оно уничтожает души и разум, в конечном итоге заводя любого человека в моральный тупик.

Олег, слушая его, продолжал багроветь.

— А им вы тоже объясните это? — с вызовом спросил он.

— Надеюсь, — спокойно ответил Семен. — Вот посмотри, Олег, — он постучал ногтем по экрану, — перед нами величайшее чудо, загадка, можно выразиться, — тайна тысячелетий. Это с одной стороны. С другой, — он обернулся к экранам обзора и указал на обломки «Звездной Крепости», — дети, которым требуется срочная помощь. Скажи, разве два этих обстоятельства, сложенные вместе, не более достойный мотив для действий, чем обыкновенная ненависть к себе подобным?

Олег слышал его слова, но еще не был готов взвешенно принять их.

Отголоски прошлых чувств жили в его душе, и ему было неимоверно трудно в этот миг.

— Ты должен будешь принять решение в ближайшее время, — сказала Яна. — Мы не можем бросить криогенные залы под контролем обветшалой автоматики, питаемой истощенными энергосистемами. Нам придется интегрировать «Генезис» в разрушенные конструкции «Звездной Крепости», а это исключит саму возможность нашего скорого возвращения к обитаемым мирам.

Олег кивнул, отвечая этим жестом на ее последнюю фразу.

Он понимал их правоту, но понять и принять — это две абсолютно разные вещи.

Посмотрев на девушку, а затем на Семена, Олег вдруг с отчетливостью уяснил: в ближайшие часы ему придется сделать нелегкий выбор.

Глава 6

Сфера Дайсона

Когда машина Элен Райт вышла из тоннеля, вокруг по–прежнему царили красноватые сумерки. В багряных небесах повисло призрачное свечение, похожее на адскую ауру, обрамляющую видимый глазу контур орбитальной плиты.

Под ступоходами «Фалангера» отчетливо поскрипывал снег.

Элен не знала, та ли это орбитальная плита, что на их глазах заслонила своим краем старое, умирающее солнце, или за восемь часов, которые они провели в пронзающем толщу искусственного горного хребта тоннеле, над поверхностью Сферы уже сменился очередной цикл дня и ночи?..

«Впрочем, какая разница?» — устало и озлобленно подумала она, радуясь лишь тому, что им вообще удалось выбраться из этой чертовой трубы.

Тронув джойстики управления, Элен отвела свою машину на край скалистой площадки. Ветер, который в трубе достигал скорости до сотни метров в секунду, ощущался и тут. Исполинская труба втягивала воздушный поток с оглушительным воем, словно огромная, ненасытная пасть, и от этих звуков мороз драл по коже.

Еще недавно (в субъективном восприятии времени, конечно) лейтенанту Райт казалось, что нет на свете явлений, способных напугать ее до бесконтрольной дрожи, но восьмичасовая борьба с ураганным напором ветра настолько потрясла и измотала ее психику, что, оглядываясь назад, Элен нашла мужество признаться самой себе: никакая сила не загонит ее вновь под землю, в эту чертову аэродинамическую трубу, идеально подходящую лишь для одной цели — стендовых испытаний атмосферных истребителей…

Пока она предавалась мрачным размышлениям, в глубинах тоннеля появился колеблющийся проблеск света от плечевых фар второго «Фалангера».

Через минуту машина появилась из тьмы. Огромный сервоприводный механизм весом в пятьдесят тонн шел, заметно покачиваясь под ураганными порывами ветра. Четырехпалые отпечатки его ступоходов тут же заметал снег, принесенный бесноватым ветром.

Еще через несколько минут в глубине тоннеля вновь пробился желтоватый проблеск — это, преодолевая напор ветра, двигался один из «Хоплитов».

«Фалангер» Сергея Патрушева уже вышел на площадку, затерявшуюся среди скал, и, согнув ступоходы, застыл рядом с машиной лейтенанта Райт.

Тихо щелкнул коммуникатор.

— Чертова труба… — вполголоса выругался Сергей. Он был потрясен и измотан не меньше, чем Элен. Каково приходилось Фримену и Майлеру, чьи машины весили всего по сорок тонн, оставалось только догадываться.

Райт выпустила гидравлические упоры «Фалангера» и сняла сенсорные перчатки, давая отдых онемевшим от постоянного напряжения пальцам.

Ее взгляд скользил по экранам обзора, находя везде одну и ту же безрадостную картину: голые, потрескавшиеся от резких перепадов температур склоны, усеянные огромными глыбами угловатого пластика, с наветренной стороны которых синели пологие откосы сугробов.

Красноватый, рассеянный свет, источаемый небесами, превращал пейзаж в бесконечную кровоточащую рану.

Комментировать ситуацию не хотелось.

Раньше Элен считала себя достаточно смелой и подготовленной к любым превратностям судьбы, но реальность, в которой произошло их пробуждение, внезапно сместила все приоритеты… Глядя на багряный ландшафт, она вдруг с тоскливой отчетливостью поняла, что командовать боем и руководить элементарным выживанием — задачи диаметрально противоположные.

Кем они были на самом деле? Обыкновенными людьми, которых вытолкнула на войну самая заурядная безысходность. Жить на Земле к моменту начала Первой галактической стало не то чтобы невозможно, но тягостно. Переполненные города стирали понятие личности, работы не хватало так же остро, как и элементарного жизненного пространства, а прозябание на государственной дотации обеспечивало лишь гарантированную нищету в отсутствие всяческих перспектив.

Ничего удивительного, что в таких условиях начавшаяся война с колониями стала отдушиной для миллионов озлобленных, неуравновешенных, готовых практически на все обитателей Земли. Им обещали главное — перспективу, а все остальное, в том числе и способы достижения конечных целей, казалось уже не таким значимым…

И вот он, итог…

Совершенно чуждый, ледяной мир, освещенный кровавым сиянием умирающей звезды, какая–то фантасмагория, бред, в котором нет места для человеческого сознания.

Элен смотрела на подкрашенные в сочно–бордовый цвет скалы и понимала: она и эти парни — беспомощны. Их знания сводились к минимуму, который преподавала школа средней ступени, да и та информация, которую пытались вбить в головы городской шпаны не очень–то усердные учителя, тут же выветривалась, не оседая в памяти.

Как выжить? Что делать дальше? Как примирить свое сознание с этим миром?

У Элен не было ответа ни на один из заданных самой себе вопросов.

Ей было просто по–человечески страшно, и это чувство, не найдя никакого разумного выхода, начинало трансформироваться, словно глаза, натыкаясь на бесконечную череду кроваво–красных горных пиков, постепенно переплавляли подсознательный страх в осознанную ненависть.

Сфера Дайсона

Двенадцать часов спустя…

— Я больше не полезу ни в какую трубу! — голос Курта Майлера был резок и категоричен. — Хватит с меня испытаний на прочность!

— А что ты предлагаешь? — так же резко ответила ему Райт. — Может, ты думаешь, что сможешь жить тут, на этом леднике?

Курт замолчал, не откликнувшись на ее реплику.

Элен была права, хотел он понимать это или нет. Вот уже шесть часов кряду их машины шли по бесконечной голубовато–белой равнине. Сканеры показывали, что ледниковый щит, зажатый между двумя горными хребтами, имеет толщину до десяти километров.

— Дальше, за следующим хребтом должно быть теплее, — не очень уверенно предположил Сергей, который старался по мере возможности поддерживать позицию Элен, справедливо полагая, что разобщенность и перепалки приведут лишь к еще большим проблемам.

— Кто это тебе сказал, умник? — скептически поинтересовался Фримен. — Откуда ты знаешь, что там будет тепло?

— Здесь холодно из–за влияния той дыры, через которую наш «Нибелунг» проник внутрь этой конструкции. Чем дальше от нее, тем теплее, верно?..

— Логик хренов. Может, поменяемся машинами, прежде чем полезем в очередной тоннель?

Сергей не ответил.

— Тихо, вы оба! — раздался по связи резкий окрик лейтенанта. В голосе Райт внезапно прорвались привычные, уверенные командные нотки, и на фоне всеобщей подавленности это возымело эффект. Случилось что–то из ряда вон выходящее.

— Активный сигнал на моих сенсорах! — нарушил внезапно установившуюся тишину изумленный возглас Майлера. — Дьявол меня раздери, это какой–то механизм!

— Класс «Фалангер», — уточнила Элен, считав данные с активных радаров своей машины. — Один из тех, что покинули «Нибелунги» до нашего пробуждения.

— Что он тут делает? — задал идиотский вопрос Фримен. Судя по голосу, капрал был испуган.

— Ищет кого бы ему прикончить, — мрачно предсказал Сергей.

…

Человеческий гений не знает границ.

Плохо лишь то, что талант инженеров частенько начинает работать не на созидание, а на войну.

Ситуация, которая сложилась на ограниченном двумя горными хребтами пространстве ледника, имела ту степень злого абсурда, когда кажется — вот он, миг стопроцентной расплаты за все вывихи и перегибы, за гениальность и глупость, за амбициозность и преследование сиюминутных выгод.

Речь идет не о четырех конкретных людях и не о их машинах, а о ситуации вообще.

Абсурд состоял в том, что вокруг распростерлась исполинская конструкция, созданная чуждым человеку разумом, но сюда пришли не исследователи, вооруженные знаниями и стремлением постичь этот мир, а простые люди, загнанные в Сферу силой обстоятельств и желающие лишь одного — выжить. Они не могли испытывать трепет перед величайшим совершенным ими открытием, потому что уже ненавидели его.

Им навстречу, судя по новым, появившимся на радарах сигналам, двигалось шесть машин: три «Фалангера» и три «Хоплита».

Прекрасно спроектированные, смертельно опасные кибернетические механизмы, руководимые прямолинейной логикой компьютерных программ, что они делали тут?

Ответ был прост: они продолжали ту войну, которая закончилась около века назад. Машинам было все равно, по какой тверди ступают их сервоприводные конечности, и единственным критерием оценок окружающего был анализ паролей, которые генерировали системы свой — чужой.

К ужасу Элен Райт, она поняла, что ее бортовой компьютер не может внятно ответить на зловещий вопрос, заданный на частоте связи. Это было ее ошибкой: потрясенная пробуждением, едва не лишившаяся разума от картин чуждой реальности, она, войдя в контакт с бортовыми системами «Нибелунгов», на борту которых не пробудился ни один член экипажа, попросту забыла скачать коды опознания, присвоенные машинам при аварийной реактивации.

…

— Что он делает, твою мать? — крик принадлежал Фримену, «Хоплит» которого оказался ближе других к машинам, руководимым независимой программой поведения типа «Одиночка».

Красноватый сумрак внезапно вспороли короткие хоботки огня — это заработали автоматические орудия «Фалангеров».

Оранжевые разрывы, кроша лед, заплясали вокруг «Хоплита» капрала Фримена.

В последнюю секунду он заставил свой «Хоплит» попятиться, и часть снарядов прошла мимо, но первый залп был лишь прелюдией к бесноватой, совершенно бессмысленной атаке.

Элен в эту секунду казалось, что она все же сошла с ума, но особенно острым это чувство стало в тот миг, когда второй залп атакующих машин полоснул по машине Фримена, срывая с нее дымящиеся пластины брони, и рубка «Хоплита» вдруг начала раскрываться, словно исполинский металлический цветок.

— Я не могу больше!.. — стыл в коммуникаторе отчаянный вопль Джона. — Катапультируюсь!..

Дымный выхлоп аварийно–спасательной катапульты швырнул капсулу пилот–ложемента в багряные небеса Сферы Дайсона.

— Лейтенант!.. Сделай же что–нибудь, иначе мы сдохнем!

Она не поняла, кому принадлежал этот вскрик. Похолодевшие пальцы Элен, затянутые в тонкую ткань нейросенсорных перчаток, уже толкали рукоятки управления, отклоняя торс «Фалангера» на величину выданной наводящим компьютером поправки.

В следующий миг ракетный залп пятидесятитонной машины потряс древний нечеловеческий мир.

Долина, расположенная за вторым искусственным горным

хребтом, в тысяче семистах километрах

от места посадки «Нибелунгов»…

— Мы что теперь, будем исполнять за них всю грязную работу?! — Фримен обернулся, зло посмотрев на контур двух «Фалангеров», которые затаились, согнув свои ступоходы за редкой порослью кустарника.

Обе машины выглядели плачевно. Их броню покрывали закопченные по краям выщерблины, в некоторых местах активные пластины отсутствовали вообще, обнажая оплетенные сервоприводами блестящие дуги базовых шасси. Рубка командирского «Фалангера» утратила герметичность из–за треснувшего бронетриплекса кабины.

— Скажи спасибо, что лейтенант удосужилась отыскать наши спасательные капсулы, — ответил ему Майлер. — Сидел бы ты сейчас где–нибудь на леднике, вмерзая в него своей задницей. Пошли, чего, стоять…

Джон сплюнул и нехотя поплелся за Куртом.

Короткий, но яростный бой с шестью кибернетическими механизмами довел людей до грани отчаяния. Они потеряли обоих «Хоплитов», да и «Фалангеры» ощутимо пострадали. У машины Патрушева вышел из строя вторичный контур охлаждения реактора, и теперь из недр сервоприводного чудовища нет–нет да и вырывался едкий зеленоватый пар, который сбрасывался через аварийные клапаны. Машина лейтенанта лишилась герметичности, но наиболее удручающим оказался тот факт, что артпогреба обоих роботов были пусты. У Элен оставалось четыре снаряда в правом орудии, у Сергея сохранилась лишь одна ракета.

…Майлер остановился, поджидая Фримена. В глазах Курта все еще стыл ужас скоротечной схватки. Положение казалось ему безнадежным. Конечно, они отбились от этих долбанутых машин, преодолели еще один горный хребет, но что из того? За их спиной остался ледник и страшная проплешина на нем, врезающаяся новоявленным ущельем в толщу искусственных скал этого странного мира. Останки восьми боевых машин навек вплавились в размягчившийся, а затем вновь застывший материал горных склонов, словно страшный обелиск человеческой войне… [20]

Впереди их также не ожидало ничего хорошего.

За горным хребтом действительно было теплее, снег и лед исчезли, но им на смену пришло необъятное пространство болот.

Как здесь жить?

У Курта, как и у Элен, не нашлось ответа на заданный самому себе вопрос.

Окраина болот. Час спустя…

— Эй, Курт, что это такое? — Джон Фримен раздвинул ветви кустарника, обрамляющего небольшую возвышенность, и застыл, полуобернувшись к своему напарнику.

Майлер присел рядом. Стараясь не шуметь, он выглянул в прореху между ветвями. Его лицо побледнело.

— Фрайг меня раздери… какое–то стойбище!.. — изумленно выругался он, машинально потянувшись за электронным биноклем, который болтался на груди.

— Выходит, Сфера обитаема?.. — хрипло спросил Джон.

— Сейчас посмотрим. Не дергайся. Держи ветку… Побелевшие пальцы капрала Фримена судорожно впились в волокончатый приклад «ИМ–12».

«Матерь божья. Нам не хватало только ксеноморфов…» — подумал он, машинально коснувшись пальцем заглубленного в приклад сенсора активации. Импульсная винтовка тихо взвизгнула затворным механизмом, на крохотном датчике высветилось число активных зарядов и трепетно заморгали индикаторы работы электромагнитных катушек ускорителей импульса.

Джон еще не видел обитателей стойбища, но уже был готов к самому худшему…

Их психика, деформированная сначала затянувшимся сверх всякой меры криогенным сном, затем безысходностью пробуждения, а после адским боем со взбесившимися машинами, давно уже находилась на грани полного срыва, который должен был наступить рано или поздно.

Они так надеялись, что по эту сторону горного хребта взглядам откроется приемлемое для жизни пространство… и поэтому поросшие редким кривым кустарником бескрайние болота сейчас казались им слишком слабым утешением после потери последних иллюзий, а внезапное открытие какого–то поселения и вовсе довершало безрадостную перспективу, словно ставило жирную точку в конце несбывшихся надежд, — выходит, и за сухой островок посреди топей тоже придется драться, отвоевывая его у исконных обитателей этого чудовищного, не укладывающегося в рамки человеческого сознания мира?

Беда Фримена и Майлера заключалась в том, что они слишком глубоко погрязли в навязанной им психологии. На поверку их разум оказался не столь гибок, чтобы вот так сразу уйти от понятий конфронтации и взглянуть в электронный бинокль не со страхом и ненавистью, а с удивлением и надеждой.

Нет. Они смотрели именно со страхом.

Ничего хорошего уже не могло приключиться с ними под светом этого проклятого красного солнца. Их окружал слишком чуждый мир, и взгляд на его исторических обитателей только усугубил ощущение безысходности, добавив к нему отвращение и брезгливый ужас.

Поселение неведомых существ внешне напоминало заглубленный в почву муравейник. Возвышающийся над болотами покатый холм был сплошь изрыт черными провалами нор, подле которых высились оплывшие бугорки вынутой при строительных работах наносной почвы.

Неприятная, стесняющая душу догадка тут же нашла свое подтверждение — на холме действительно обосновались существа, напоминающие земных насекомых, но много крупнее и отвратительнее последних.

В глубине одной из нор что–то зашевелилось. Пальцы Майлера, сжимавшие электронный бинокль, дрогнули. Из норы под свет красного солнца выползла какая–то жуткая тварь: уродливая помесь муравья и кузнечика, исчадие чуждой эволюции — слишком мерзкое, отталкивающее и опасное, чтобы кто–то из двух притаившихся за кустами бойцов мог подумать о нем, как о существе разумном.

Нет.

Их ориентированная на войну психика, и так порядком изъеденная жуткими событиями последних суток, не смогла выдержать подобного зрелища.

Выпрямившись, существо оказалось полутора метров ростом. Его большие, выпуклые фасетчатые глаза занимали половину уродливого, с точки зрения человека, лица–маски, нос отсутствовал вообще, а вместо него посреди хитиновой лицевой пластины располагалось несколько имевших вид елочки углублений, из–под которых вырастали мощные ороговевшие челюсти.

Дальше события начали развиваться с той стремительностью, которая уже не предполагала осмысления ситуации.

…Курт уронил электронный бинокль, и прибор больно стукнул его в грудь.

— Отходим… — просипел он, оборачиваясь к Фримену, но капрал будто не слышал его.

Глаза Джона, расширенные от ужаса, смотрели в одну точку: на появившегося из норы ксеноморфа, а ствол импульсной винтовки уже двигался вверх…

— С ума сошел?! — Майлер хотел оттолкнуть его, но не успел. Палец капрала Фримена коснулся сенсора огня, и сухая, шелестящая очередь вырвалась из импульсного оружия, посылая титановые шарики длинной веерной очередью.

Хруст хитиновых пластин инсектоидного существа смешался с полным недоумения, отчаяния и боли человеческим воплем.

Они начали падать одновременно — Курт Майлер, попавший под огонь обезумевшего капрала, и насекомоподобный ксеноморф, из простреленной груди которого пульсирующим фонтаном ударила коричневато–бурая жидкость, лишь отдаленно напоминающая кровь…

Глава 7

Сфера Дайсона.

То же время…

Падал снег. Невесомый и пушистый, он беззвучно ложился на стылую землю, заметая ребристые следы тупоносой бронированной машины, которая двигалась среди ломких от мороза скелетов давно погибших деревьев.

Вокруг стояла звонкая, мертвая тишь. Двигатель шестнадцатиколесного вездехода работал практически беззвучно, и оттого каждый шорох, передаваемый внешними микрофонами, казался неестественно громким, звучащим, будто неожиданный выстрел.

Тихо скрипел, уминаемый литыми ребристыми колесами голубоватый кислородный снег. Изредка в хрустальной тишине разреженной, замерзающей атмосферы слышался приглушенный хлопок, когда лобовой скат машины задевал низкую ветвь дерева, и та обламывалась, роняя осколки своих сучьев.

Яна никогда раньше не видела столько снега.

Она не представляла себе, что на свете бывает такая красота. Беззвучный снегопад баюкал взгляд, зачаровывал разум, сердце замирало от той картины, что рисовали мониторы внешнего контроля.

Они уже пережили минуты ни с чем не сравнимого волнения, когда отделяемый модуль «Генезиса» проскользнул в пробоину и поднялся над внутренней стороной оболочки Сферы, освещенной лучами старого красного солнца.

— Как красиво… — тихо произнесла она, глядя на мониторы. — Это падает замерзающий воздух?

Семен ответил ей кивком.

Андор, который вел машину, произнес, не поворачивая головы:

— Теперь мне понятно, почему Сфера не теряет весь свой воздух через пробоину. Атмосфера начинает замерзать и выпадать на внутреннюю сторону оболочки задолго до того, как воздушный поток достигает бреши.

Таиров, который так же, не отрываясь, смотрел на проплывающие за бортом машины пейзажи, непроизвольно поежился. Его угнетал этот фантасмагорический мир. Он хотел, но не находил внутренних сил на то, чтобы так же, как Яна или Семен, испытывать трепет, восторг от открывающихся глазу картин.

Шестнадцатиколесная машина двигалась вдоль истончающегося края ледника, основная толща которого была зажата между двумя искусственными горными хребтами. Разведку вели уже вторые сутки, но пока что ее результат казался неутешительным: в лучшем случае им попадались свидетельства былой жизни, существовавшей здесь десятки, а быть может, и сотни тысяч лет назад.

— А как в таком случае происходит восстановление атмосферы? Почему она вся не превратилась в исполинские сугробы по краям пробоины? — спросил Олег, с трудом отрывая взгляд от панорамы бесшумного снегопада, который усиливался, грозя заслонить голубоватой пеленой все обозримое пространство.

— Внутренние слои Сферы очень хорошо проводят тепло, — ответил ему Семен, который большую часть времени проводил за отдельным терминалом, постоянно проводя какие–то измерения. — Под сугробами, должно быть, образуется микропарниковый эффект, — пояснил он. — Снизу снег подтаивает, и газ идет по трещинам в леднике, извергаясь наружу где–то в другом месте.

— А жить–то здесь можно? — спросил Олег.

— Здесь — нет, — лаконично ответил Семен. — Но дальше, за следующим хребтом, наверняка гораздо теплее.

Олег кивнул, хотя пояснения Семена мало о чем сказали ему. Он не понимал сути протекающих тут процессов, да и сама Сфера представлялась Таирову одной огромной страшной загадкой. Думать об этой конструкции, в сравнении с которой даже звезда казалась горошиной, было жутковато. Оставалось глазеть по сторонам, чтобы не мешать работе своих спасителей.

Среди ломкой череды законсервированных холодом деревьев внезапно появилась просека. Олег непроизвольно переключил внимание на открывшуюся взгляду брешь и вдруг понял, что деревья сломаны совсем недавно…

— Смотрите, тут кто–то был! — воскликнул он, указав на экраны.

Яна и Семен обернулись.

Андор сбросил скорость, притормаживая на скользкой поверхности ледника.

Вездеход прокатился еще метров пятьдесят и остановился, как раз в тот момент, когда в поле зрения видеокамер появилось устье узкого черного ущелья, стены которого носили явные следы бушевавших тут титанических энергий.

Олег не успел ни изумиться, ни испугаться. Готовый сорваться с губ вопрос внезапно застрял в мгновенно пересохшем горле, потому что мутная снежная пелена вдруг приподнялась, сминаемая порывом ветра, и они увидели два почерневших кибернетических механизма, вплавленных в стены ущелья.

Это были человеческие машины времен Первой галактической войны, и схватка между ними произошла, судя по тонкой корочке едва образовавшегося льда, всего несколько суток назад!..

Сфера Дайсона. Окраина болот…

В первый момент, когда на болотах вдруг зачастили вспышки разрывов, Элен не поняла, что произошло. Она устала, была подавлена, и к отсветам от разрывов ее внимание привлекло восклицание Сергея:

— Элен, посмотри на экраны!

Она подняла голову.

— О черт!..

Раздумывать было некогда. На краю болот кто–то стрелял из импульсного оружия.

Несколько секунд понадобилось системам двух «Фалангеров» на предстартовую процедуру, а затем оба сервоприводных чудовища приподнялись над редкой порослью кустарника, распрямляя свои ступоходы.

От края болота, вверх по склону начинающихся предгорий, спотыкаясь и падая, бежал человек. Элен включила режим оптического увеличения и увидела, что это Фримен.

— Джон, что случилось? — выкрикнула она в коммуникатор.

— Помогите мне! Помогите! — пришел в ответ его крик. — Они гонятся за мной!

— Кто?!

Фигурка продолжала карабкаться по склону. Внезапно у края болот появилась группа каких–то существ.

— Сергей, включи оптику умножителей… — заледеневшим голосом произнесла Элен.

Патрушев повиновался.

Господи, что за твари гнались за Фрименом?!

— Капрал, где Майлер? — преодолев шок от увиденного, выдавила Элен.

— Он мертв! Я… Я застрелил его… Случайно…

Фигурка Фримена уже преодолела половину отделяющего его от машин склона.

— Я не могу больше… — хрипя, выкрикнул он. — Убейте же их!

Элен не знала, что ей делать. Весть о смерти Майлера потрясла ее не меньше, чем вид преследующих Фримена насекомоподобных тварей.

— Стреляйте же! — упав и снова вскакивая, неистово орал он. — Их там множество! Стойбище, муравейник!..

— Лейтенант, надо помочь ему! Элен закусила губу.

Что она должна делать? В ее орудии осталось всего несколько снарядов. Топтать громадных муравьев ступоходами?

Проблему разрешил Сергей. Патрушев не выдержал. В пусковой установке его «Фалангера» оставалась еще одна ракета, и он выпустил ее параллельно склону.

Оранжево–черный разрыв ударил посередине между капралом Фрименом и преследующей его группой инсектоидных существ, которые, вероятнее всего, и являлись исконными обитателями Сферы.

Выстрел не мог причинить вреда ни Фримену, ни его преследователям, — скорее он был призван напугать последних, и это получилось. Группу существ разметало взрывной волной, но, когда рассеялся дым, Сергей не увидел трупов — существа, которые минуту назад гнались за Фрименом, теперь улепетывали вниз по склону.

— Джон? — позвал Сергей, но не услышал ответа.

— Он лежит неподвижно, — сообщила ему Элен, которая лучше просматривала пространство пологого склона.

— Подстрахуй, я выйду. Райт не стала возражать.

Все равно, они сдохнут тут, рано или поздно, сегодня или завтра, какая разница? Этот мир был слишком чужд человеку, чтобы оставлять им надежду на выживание.

Она дождалась, пока Сергей доберется до упавшего ничком Фримена и склонится над ним.

Наконец Патрушев разогнулся, и Элен услышала его голос.

— Он мертв… Не выдержало сердце… Райт не ответила.

Она плакала, не в силах больше воспринимать этот затянувшийся кошмар.

…

Ни Сергей, ни Элен не подозревали, что в эту минуту за ними наблюдают три пары человеческих глаз, вкупе с видеосенсорами робота–андроида.

Семен опустил электронный бинокль и сказал, обращаясь к своим спутникам:

— Нужно срочно остановить их, пока эти два «Фалангера» не натворили чего похуже.

Предгорья. Несколько часов спустя…

Тупоносый вездеход стоял на краю ровной площадки, обнаруженной среди скал. Рядом, поджав ступоходы, застыли два «Фалангера».

Под козырьком причудливо выветренной скалы мятущимися отсветами пламени сиял костер, подле которого, зябко ежась от наступившего вечернего холода, расположились пять человек и робот–андроид.

— Значит, территория внизу занята насекомоподобными существами? — продолжая начатый незадолго до этого разговор, переспросил Семен, глядя на осунувшееся лицо Элен Райт.

— Да, — лаконично ответила она.

— Какой можно сделать вывод из их поведения? — неожиданно задал вопрос Олег.

Элен покосилась на Таирова. Боже, весь мир сошел с ума… Этот парень сотню лет назад воевал против нее, и вот они сидят вместе у теплящегося костерка среди замшелых, подернутых инеем пластиковых скал, под сводами чуждого и чудовищного искусственного мира, ведя беседу о способах выживания.

— Насекомые никогда раньше не сталкивались с людьми и созданными нами машинами… — глядя в огонь, ответил за нее Сергей. — Они не боятся роботов и человека. Но если звери, как правило, сторонятся неведомого, то эти твари лезут на рожон…

— Они защищают свою территорию, не более, — вступил в разговор Андор.

Все невольно повернули головы, посмотрев на человекоподобную машину. Если Олег уже успел немного привыкнуть к нему, то Элен и Сергей смотрели на андроида с явным недоверием и предубеждением.

— Их агрессивность свидетельствует о трудных условиях выживания и низком уровне цивилизованности, — спокойно продолжал излагать свои мысли андроид. — Скорее всего, они являются деградировавшими потомками строителей Сферы, — сделал он безупречный логический вывод. — Думаю, что добрососедство и взаимопонимание с ними, — это вопрос будущего. Семантическая пропасть между двумя нашими цивилизациями, должно быть, огромна, но она вполне преодолима при терпеливых усилиях хотя бы одной из сторон.

— Андор, мы не можем ждать, — напомнил ему Семен. — В криогенных залах «Звездной Крепости» спят дети.

— Я помню.

Только Яна и Семен могли знать, с какой невероятной скоростью сейчас работает фотонный мозг андроида. Он сопоставлял известные факты, анализировал их, делал выводы, снова сопоставлял и анализировал, но эти процессы никак не отражались на металлопластиковом лице дройда.

— Думаю, что нам не придется делить с насекомыми эти неуютные заболоченные равнины, — спустя некоторое время произнес он.

— Ты нашел какой–то выход? — спросила Яна.

— Теоретически, — ответил Андор и пояснил: — тоннели, которые пронизывают горные хребты, наверняка несут практическую функцию. Этот мир спроектирован разумными существами, и девяносто девять процентов его конструкций обязаны нести бремя функциональности.

— Тоннели как тоннели… — буркнул Сергей. — Транспортные артерии, что здесь непонятного?

— Не согласен, — повернул голову андроид. — Сквозь них дует ветер, скорость которого достигает нескольких сот метров в секунду. К ним не подведены автомагистрали, мы обнаружили лишь разрушенные временем, незначительные по своей ширине, а значит, и по пропускной способности дороги, которые не могут удовлетворять целям межрегионального сообщения.

— Тогда для чего проложены эти тоннели? — нахмурившись, спросила Элен.

— Управление климатом, — уверенно ответил Андор. — Я обратил внимание на то, что в стенах тоннеля, через который мы проникли на ледник, имеются характерные выступы, расположенные через равные отрезки. Думаю, что это торцы створов, которые могут смыкаться, перекрывая тоннель.

— А смысл? — спросил Олег.

— У такого исполинского мира должна существовать единая система управления, — пояснил андроид. — Возможно, что сейчас она мертва, разрушена, но раньше, манипулируя створами тоннелей, этот предполагаемый кибернетический мозг мог распределять движение воздушных масс внутри всей Сферы.

— Очень хорошо. Но нам–то что с того?

Семен, который, хмурясь, размышлял над словами Андора, начал понимать смысл его идеи.

— Мы можем попытаться взять на себя локальное управление климатом, — произнес он. — Смотрите… — Он отломил ветку от лежавших подле костра дров, собранных в кустарниковых зарослях ниже по склону, и принялся чертить схему, царапая по коросте инея.

— Вот это — дыра в обшивке Сферы, — пояснил он. — Вот долина, дно которой покрывает кислородный ледник. Это тоннели, через которые в долину проникает космический холод, заставляя кристаллизовываться часть атмосферы. Но гейзеры, которые бьют из–под ледника, вырываясь через трещины, ясно показывают, что тепло, проводимое оболочкой Сферы, способно растопить ледник, и этому препятствует только холод, проникающий из района бреши. Если мы перекроем все тоннели, изолируя брешь, то в долине между двумя хребтами возникнет новый микроклимат, тепло перестанет уходить оттуда, восстановится атмосфера, а из–под растаявшего ледника обнажится древняя поверхность Сферы, которая наверняка имеет почвенный слой.

— И как ты собираешься перекрыть эти трубы? — хмуро спросил Сергей. — Ты видел их диаметр?

— Видел, — ответил Семен. — Но у нас есть ваши шагающие машины, которым под силу такой труд. Придется немного модернизировать их, но с этим легко справятся ремонтные механизмы «Нибелунгов».

— А почему мы должны преодолевать эти трудности и вообще, на кой черт нам оставаться в этом мире, если война давно кончилась? — спросила Элен, у которой пока что возникало больше сомнений и вопросов, чем энтузиазма.

— Возвращение невозможно, — спокойно ответил ей Семен. — Мы интегрировали «Генезис» в разрушенные структуры «Звездной Крепости», чтобы обеспечить надежное энергоснабжение и компьютерное управление сохранившихся криогенных залов. Мы не можем совершить процесс расстыковки и отключения систем, не повредив при этом спящим детям. Улетая сюда, мы не рассчитывали встретить людей и не думали о возвращении в обитаемые миры, — откровенно признался он. — Наша цель — основать колонию, которая будет изолирована от остальной части Человечества, и этот мир как нельзя более подходит для обозначенной цели.

На некоторое время у костра повисла тишина.

Каждый, глубоко переживая, обдумывал сказанное.

— Но почему? — наконец, не выдержав, спросил Сергей, выражая при этом вопрос, читавшийся в глазах как минимум троих участников разговора. — Почему мы должны жить тут?

Семен, который ждал подобной реакции, пожал плечами.

— Мы никого не принуждаем к этому, — ответил он. — Это ваше право — остаться с нами или идти своей дорогой. Мы с Яной и Андором не собираемся возвращаться в «цивилизованные» миры.

Яна, молчавшая до сих пор, неожиданно подняла голову, взглянув на Элен. Две женщины встретились взглядами и несколько секунд смотрели в глаза друг другу.

— Мы не вернемся, — негромко произнесла Яна. — Когда мы росли на кладбище кораблей и страстно мечтали о возвращении к людям, то не думали, что предвкушение праздника окажется во сто крат лучше, чем сам праздник. Дети, которые спят в криогенных залах «Крепости», не заслужили участи сирот.

— Все это хорошо в теории… — упрямо пробурчал Сергей, для которого заявления андроида оставались только словами, не более. Он смотрел на Андора, как на человекоподобную исполнительную машину, не понимая при этом, что в своем саморазвитии тот уже много лет назад пересек критическую черту и приобрел собственный разум. — Я не понимаю, почему мы не можем вернуться назад, в нормальные миры, и обратиться к какому–либо из планетных правительств?

— Потому что здесь у спящих детей есть шанс получить все технические блага цивилизации, избежав при этом атмосферы ненависти, нищеты и насилия, которая, к сожалению, сейчас присуща большинству послевоенных миров, — ответила ему Яна. Она вновь покосилась на Элен, которая сидела в напряженной позе, машинально покусывая губу, и добавила:

— Мы мечтали вырастить новое поколение вдали от войн… Извини, Сергей, но не думаю, что ты или кто другой сможет помешать нам, когда судьба наконец дала шанс на осуществление мечты.

— Да я не собираюсь вам мешать, но они! — рука Сергея выразительно указала вниз, где в туманной дымке испарений застыли сумеречные пространства заболоченных равнин.

— Они нам не помеха. Андор объяснил, каким образом мы можем отвоевать для себя место под этим солнцем, не развязывая при этом войны, ни с насекомыми, ни с кем бы то ни было вообще. Это удивительный мир, и думаю, что будет совсем несложно просто принять его и попытаться понять, полюбить, а не изнасиловать.

Конец едва начавшемуся спору внезапно положила Элен.

— Семен и Яна правы, — произнесла она, почему–то глядя при этом на андроида. — Нам нет смысла возвращаться. Нас никто не ждет там… — Ее глаза по невольной привычке посмотрели на небо, хотя

внутри Сферы понятие «небеса» несколько меняло свой привычный смысл. — Когда нас вербовали на Земле, то единственным нашим стимулом было стремление покинуть перенаселенный мир. Эта мечта сбылась, мы выжили, так зачем искушать судьбу? — Она говорила необычайно спокойно, с какой–то отрешенной вдумчивой грустью в голосе. — Нет… — она покачала головой, взглянув на Сергея. — Ты, как хочешь, но я останусь…

Он смотрел на нее, не веря ни глазам, ни ушам.

И это лейтенант Райт?!

— Элен, что с тобой случилось? Ты же всегда стремилась…

— Я всегда делала не то, что хотела на самом деле. Меня вынуждали быть лейтенантом Райт. А я мечтала быть женщиной… — тихо, без злобы и напряжения, ответила она.

Никто не смог возразить ей — ни Сергей, ни Олег, которого обуревали схожие чувства.

Пять человек и мыслящий дройд сидели подле теплящегося костерка, на склоне пластиковых скал, под чуждым солнцем совершенно фантастического исполинского мира, и думали в этот миг каждый о своем, но вместе — об одном и том же.

Им предстояло сделать нелегкий выбор и пройти совершенно непредсказуемый путь, чтобы в будущем их потомки смогли наконец объяснить происхождение раскинувшегося вокруг искусственного мира, выжить в нем, сохраняя все то сокровенное, что несет в себе имя собственное: Человек…

Примечания

1

Скриншот — копия игрового экрана, обычно записывается в рекламных целях.

(обратно)

2

ПЗУ — постоянное запоминающее устройство.

(обратно)

3

Биссектриса — в спецтерминологии — направление стрельбы, линия ведения огня.

(обратно)

4

Великая Экспансия — период массового исхода из перенаселенной Солнечной системы после первых опытов полета в гиперсфере.

(обратно)

5

Агрофобия — боязнь открытого пространства. ( Прим. автора.)

(обратно)

6

21 см — длина волны нейтрального водорода. ( Прим. автора.)

(обратно)

7

ПЗУ — постоянное запоминающее устройство. ( Прим. автора.)

(обратно)

8

АРК — автоматический разведывательный корабль. ( Прим. автора.)

(обратно)

9

Блистер — полусферический выступ в обшивке, чаше всего — прозрачный. Применяется как огневая точка или, в случае мирного использования, для обзора прилегающего пространства и установки различной аппаратуры слежения.

(обратно)

10

События на Дабоге и Дансии описаны в романе «Дабог».

(обратно)

11

Крионика — подраздел физики и биологии, изучающий влияние низких температур на живой организм.

(обратно)

12

Оптическая кибернетика — раздел кибернетики, разрабатывающий компьютерные системы, основанные на передаче и хранении информации посредством световых волн.

(обратно)

13

Андроид (сокращенно — дройд) — человекоподобный робот.

(обратно)

14

Текстоглифы — специальные символы на кнопках клавиатуры, обозначающие, что данный сенсор активирует известную оператору командную последовательность. Используется на раскладках специальных клавиатур.

(обратно)

15

По поводу конструкции Сферы. — Предлагая в 1960 году свою гипотетическую Сферу, американский ученый Ф.Дайсон не рассматривал вопрос о ее конструкции и практической осуществимости. Позже появились работы по исследованию прочности такого сооружения. В.И.Давыдовым было доказано, что в материальной Сфере, окружающей Солнце, действуют силы, неизбежно приводящие к ее разрушению Русскому ученому Г.И.Покровскому удалось найти заведомо устойчивый вариант Сферы Дайсона, представляющий собой совокупность окружающих Солнце колец (так называемая Раковина Покровского).

(обратно)

16

Джон Хаммер — Председатель Всемирного Правительства, один из тех, чьи решения в области колониальной политики инициировали Первую галактическую войну.

(обратно)

17

Первоначально машины класса «Фалангер» весили пятьдесят тонн. Последующие усовершенствования шасси привели к их утяжелению, и окончательная модель весила уже на десять тонн больше.

(обратно)

18

Относительно судьбы Семена, Яны и Андора см. «Остров надежды» в издании «Роза для киборга», ЭКСМО, 1999 г.

(обратно)

19

МаРЗ — Малый Разведывательный Зонд.

(обратно)

20

Позже данное место получит короткое и емкое название: Мемориал. Сюда будут приходить люди, чтобы отдать дань памяти всем жертвам безумия Первой галактической войны. О судьбе колонии Сферы Дайсона, а также более позднее описание Мемориала см. «Галактический Вихрь». ЭКСМО, 1999–2000 гг.

(обратно)

Оглавление

ДАБОГ

  Пролог

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. АКЦИЯ УСТРАШЕНИЯ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГОРЕЧЬ ПОЛЫНИ

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПЛАНЕТАРНАЯ АТАКА

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

  ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

  Эпилог

ЗОНА ОТЧУЖДЕНИЯ

  Пролог

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НИЗКИЕ ОРБИТЫ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СЕРВ–БАТАЛЬОН

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

  Эпилог

ВОЗВРАЩЕНИЕ БОГОВ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

ФОРТ СТЕЛЛАР

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

ОСТРОВ НАДЕЖДЫ

  Пролог

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОСКОЛКИ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СФЕРОИД

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СТЕЛЛАР

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

  Эпилог

  ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. СФЕРА ДАЙСОНА

    Пролог

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg