«Парламентер»

Любовь Безбах Парламентер (Звезды в луче фонарика — 2)

ПРОФЕССОР КАЧИН

Матвей только что вернулся с буровой и теперь шумно умывался под доисторической шайкой. Мазутом от него так и разило. Грязь с рук текла рекой. Газовое месторождение оказалось очень богатым. Колония не нуждалась в таком количестве газа. Я не в первый раз подумал о том, чтобы менять газ на продовольствие хотя бы на периферии Содружества. На скудной почве Онтарии отлично принимались земные сорняки, но кроме сорняков, больше ничего выращивать не удавалось. Жители "Гавани" снимали на борту лайнера отличные урожаи, но даже если помножить результат в десять раз, армия Власова все равно оставалась бы полуголодной. Пока мы решали проблему нелегальным бартером и закупками на задворках Содружества. Деньги у флота были — наша коммерческая паутина в Содружестве по-прежнему работала исправно. После свертывания строительства военных кораблей казна флота Власова стала богатеть, однако торговать было опасно. Я считал, что Матвей поступил весьма опрометчиво, отказавшись после войны с крестовиками от захваченных им территорий в пользу Содружества. Он поступил, как обещал, однако его флоту его честность на пользу не пошла. Матвей умылся, надел черные очки и теперь молча наблюдал в окно времянки, как колонисты закладывают фундамент для будущей деревни. Стекло дребезжало от грохота работающей техники. Технику мы закупили так же нелегально, как и продовольствие. Между экскаваторами сновали люди. У них в отличие от меня не было сомнений. Онтарию мы все любили, несмотря на ее строптивый характер. Она была нашей планетой, по-настоящему нашей. Однако мы могли обнаружить себя через торговую сеть. На Онтарию могли наткнуться так же случайно, как наткнулись мы сами. Что мы будем делать, если Содружество обнаружит ее? Снова воевать? У людей больше не было желания воевать с себе подобными. Искать другую пригодную для жизни планету? На это могут уйти годы, десятки лет, к тому же история может повториться. Торговать с Содружеством нам действительно было опасно, но без торговли колония вымрет от голода. А еще наши люди хотели передвигаться по Содружеству свободно. Все мы числимся в Содружестве военными преступниками, хотя в нашей команде нет ни одного уголовника. Большинство осели на Онтарии семьями, однако у многих семьи остались на родных планетах. Наши люди никуда с Онтарии не летали, потому что опасались привести с собой "хвост".

Матвей наблюдал в окно за возвращением охотников. Шестеро мужчин в высоких сапогах пронесли мимо окна громадную серебристо-серую шкуру, свернутую в рулон. Хозяин шкуры, как и прочие обитатели Онтарии, был несъедобен, зато на его шкуру можно было купить целый завод. Но это только в том случае, если продать ее легально, целиком, не вызывая вопросов, с какого существа, собственно, была снята шкура.

Я сдержал вздох. Вздыхать при Матвее — все равно, что жаловаться в вату. У меня в лазарете лежали трое тяжелых — с ожогами, с переломами, с укусами. Онтария проявляет характер. Пострадавшими занимаются наши врачи, а значит, моя голова почти ничем не занята, и лезут в нее колонки цифр упущенной выгоды. Я в который раз рассердился на ребят из научной группы, которые задерживались из похода. Наверняка они принесут в образцах почв и вод немало неизвестных вирусов и бактерий.

— А не послать ли нам парламентера? — вдруг подал голос Матвей.

— Куда? — удивился я.

— Пора договариваться с Землей.

— Своего парламентера ты в последний раз увидишь перед стартом.

— Земля не пойдет на нарушение собственных законов. Даже если миссия парламентера провалится, его обязаны будут вернуть назад. А я уверен, что мы договоримся.

— Откуда такая уверенность? — подивился я. — Ты всерьез полагаешь, что человека из нашей банды Земля ждет с распростертыми объятиями? Конечно, ему там обрадуются, еще как!

— Нарушать закон Земля не будет, — повторил Матвей. — Парламентер от самой многочисленной банды в космосе — прекрасный повод для демонстрации образцово-показательного следования законности и порядка, и я больше чем уверен в неприкосновенности нашего посланника. К тому же у нас есть неплохой козырь.

Матвей не договорил и задумался. Жемчужное небо заплакало, и развороченная земля под колесами техники и под ногами людей стала превращаться в непролазную грязь. До меня начало доходить, что Матвей прав. Действительно, это выход.

— Необходимо послать хорошего дипломата, — сказал я. — А все наши дипломаты, как назло, имеют великолепнейшие смежные профессии, и отрывать их от строительства никак нельзя. Тем более с дипломатом придется отправить лоцмана и пилота, чтобы они доставили парламентера на Землю. Опять же потери в людских ресурсах. Пусть небольшие, но потери.

— Я знаю, кого послать, — проговорил Матвей. Он отошел от окна, и во времянке сразу стало светлее. — Пусть дипломаты строят деревню.

ЮРИЙ ТАБУНОВ

В последнее время меня все стало раздражать. Я всерьез стал подумывать, не перебраться ли мне из рубки обратно в каюту, дабы не перебить пульты и приборы в припадке бешенства, но, подумав как следует, каждый раз отметал эту мысль. Бешенство приносило упоение, которого я раньше не знал, оно приходило на смену тупому безразличию ко всему. На транспорте все полгода царила тишина. Когда на камбузе на пол упала тарелка, я чуть не подпрыгнул до потолка, и это послужило толчком для первого приступа бешенства. Я перебил на камбузе все, что можно было разбить. Я бил посуду и упивался сладостью громких, резких звуков. Легче не стало.

Я жил без Нее уже восемь месяцев. Моя жизнь теперь делилась на три части: до Нее, с Ней и после Нее. Два месяца я ждал, когда она ко мне вернется. Я не мог понять, почему она ушла. Она кричала на меня из-за каждого пустяка, которых я не замечал, это удивляло и удручало меня. И в самом деле, оставленная на столе кружка из-под чая, две чайные ложки ("Откуда ты их только берешь, две ложки?! Каждый раз — две ложки!"), незакрытый тюбик с зубной пастой, неизменные хлебные крошки на диване и в постели — ведь это не повод для бурной ссоры! Каждый раз она со своими скандалами заставала меня врасплох. Я изумлялся и молчал, а она кричала и даже плакала.

— Тебе на уши паутина сядет — ты и не заметишь!

Здесь она была права. Меня и в самом деле не волновали мутные, затоптанные полы и гора грязной посуды, накопившаяся за время ее месячного отъезда к матери — демонстративного отъезда. Она думала, что если я "поживу месяц в грязи" — я "исправлюсь". А я без нее скучал смертельно и ежедневно ей звонил. За время разлуки мы помирились, и я думал, окончательно. Мир кончился, как только она переступила порог, потому что даже порог — и тот "зарос грязью". А я никакой грязи не видел, и скандал вместо долгожданных объятий выбил меня из седла.

— Смени рубашку! — со слезами кричала она мне. — Она уже приросла к тебе! Хожу за ним, как за малым ребенком! Мне не нужен ребенок, мне нужен мужчина!

Я не мог поверить, что причиной ее ухода от меня было только это, но она ушла. Подавленный, смятый, я отправился со своей бедой к другу. Наверняка он что-нибудь посоветует. У друга я застал Ее. Она ушла от меня к моему другу. Не помню, как я оказался у себя дома. Я напился до беспамятства. Я долго не давал себе трезветь, но Она упорно не желала покидать меня, все время была со мной. Потом ко мне в голову пришла мысль, что она может вернуться и застанет меня в таком виде, и немедленно протрезвел. Каждый видеофонный звонок повергал меня в шок, но каждый раз звонила не она. Каждый стук в дверь ввергал меня в предсмертный пот, но я ошибался. В очередной раз убедившись, что это не она, я никому не открывал дверь. Меня безрезультатно искали с работы, пока не уволили. Каждый звонок видеофона сводил меня с ума. Отчаявшись ждать, я отключил видеофон. Потом разбил его.

Месяц просидев дома, я все-таки решил, что пора бы вернуться на работу. Кое-как приведя себя в порядок, я вышел на улицу. Шел затяжной ливень. И ведь надо было такому случиться — я увидел Ее! Она была не одна, с моим экс-другом. А я видел только Ее, мир в моих глазах принял Ее размеры. Я упал перед ней на колени, умоляя простить меня и вернуться домой. Мой бывший друг тянул ее за локоть, что-то ей говорил. Она собралась отойти от меня, но я поймал ее за край плаща. Она со злобой выдернула плащ из моих рук и наклонилась ко мне. Ее холодные, зеленоватые, страстно любимые мною глаза стали близко-близко.

— Ненавижу, — произнесла она. Еще я услышал, как она пожаловалась тому, другому, что я запачкал ей плащ.

И больше Ее не стало. Не стало воздуха. Только ливень и мокрый асфальт под моими коленями.

Я просидел взаперти еще месяц, полностью отключившись от мира. Я ненавидел стены опустевшего гнезда, где все напоминало о Той, Которая Ушла. Жизнь остановилась. Постепенно я убедился, что не могу больше находиться на Земле, по которой Она ходила и воздухом которой Она дышала. Я был хозяином небольшого пассажирского транспорта, рассчитанного для полетов внутри Солнечной системы. Разумеется, после увольнения я не имел права для перевозок пассажиров, но транспорт-то никуда не делся. Оказалось, я еще способен трезво мыслить. Я не забыл, что в космос нельзя выходить пустым. Пришлось ремонтировать разбитый видеофон. Починив его, я обнаружил, что забыл все телефонные номера. Тогда это меня не удивило, мне это было безразлично. Пришлось лезть в записную книжку. Я указал шипчандлеру доставить на борт "Селены" максимум продуктов и бункеровать ее, а банку дал указание оплатить услуги шипчандлера с моего счета. Получив уведомления, что все исполнено, я собрался покинуть выстывшую квартиру. Это оказалось не так-то просто. Полдня я набирался духу, глядя в окно на улицу, как в другой, чуждый мир. В мире за прозрачным стеклом ездили взад-вперед разнообразные машины, направлялись по своим неизвестным делам редкие прохожие (они способны там существовать, так неужели и я не смогу?), под белыми грудами облаков, посверкивая, летели флаеры, ведомые по невидимым путям-ниточкам. Я сделал открытие: уже наступил август, и теперь он ослепительно сиял прямо с ярко-синего неба, отражаясь отфильтрованной стеклом, броской зеленью деревьев и трав, пастельными стенами зданий и серой поверхностью дорожного пластика. В мире за окном кто-то мог жить, и неплохо. В мире за окном жили ВСЕ, отделенные от меня всего лишь прозрачной перегородкой толщиной в три миллиметра.

Наконец я решился. Заказал такси прямо к дому — мне была невыносима мысль, что мне придется находиться среди людей. Такси прибыло, и я вышел из дома. Интенсивный солнечный свет обрушился на меня, как ливень. Я, болезненно поморщившись, втянул голову в плечи и торопливо сел в такси. Беспилотный флаер понес меня в космопорт. В космопорту я отпустил его. Сзади меня окликнули по имени, но я не оглянулся и быстро пошел вперед, стремясь скорее добраться до здания управления космопортом, которое защитило бы меня от солнца. Меня, однако, догнали и схватили за руку. Я вскрикнул, как от ожога, и быстро отдернул руку. На руке проступили красные пятна. Я обернулся и увидел человека со знакомым лицом.

— Здорово, Юрась! — радостно прокричал мне человек. — Сто лет тебя не видел. Только что прибыл с Титании, пассажиров — тьма тьмущая! Работы — только успевай, поворачивайся. Все хотят на новый курорт. Слышал, тебя уволили? Быть того не может, а?

Я молча шагал вперед, а человек вертелся рядом со мной, говорил без умолку и все время заглядывал мне в лицо.

— Ты совсем оборзел, Юрась. Заряд дроби всади в спину — не обернешься! Что с тобой, а?

Человек бесцеремонно взял меня за локоть и развернул к себе. Он нахмурился.

— Кто ты? — спросил я. — Что тебе от меня надо?

Лицо человека вытянулось.

— Ты что, Юрась? Это же я, Васька Колобок. Ты что, совсем спятил?!

Услышав имя, я вспомнил этого человека. Мы вместе учились в школе, затем в колледже. Стажировка развела нас на три года, затем мы долгое время вместе работали, пока каждый из нас не обзавелся личным пассажирским транспортом. В общей сложности я знал Василия четверть века. Я насупился и молча прошел мимо приятеля.

— Юрка! — обиженно крикнул мне в спину Василий.

Мне не было дела ни до его обид, ни до него самого.

Я стартовал. "Селена" была рассчитана на 120 пассажиров и 16 человек экипажа. В порожнем рейсе с ней вполне мог управиться один человек с соответствующим образованием — автоматика делала почти все. "Селену" я знал досконально, как свои пять пальцев. Я находился в ней, как в собственной шкуре. Сейчас она была гулко-пустая. Я занял каюту капитана, хотя большую часть времени проводил в ходовой рубке. Я ощущал каждую деталь транспорта, как собственную часть тела. Видимо, так оно и было, я и космолет летели в никуда, как некий межпланетный кентавр. Полгода назад я поспешил убраться с оживленных трасс и превратился из межпланетного кентавра в межзвездного.

Однажды мне померещилось, будто на "Селене" стало уж чересчур тихо. Я давно привык к тишине, тишина существовала вне меня и не имела ко мне никакого отношения. Но сейчас тишина звенела в ушах. Я вернулся в свое бренное тело и стал усиленно прислушиваться. Да, вот в чем дело. Перестали тикать часы у меня в каюте. Я уставился на остановившиеся стрелки часов, которые показались мне мертвее мертвого. Вокруг меня сгустилась гробовая тишина, плотная, как вата, пространство съежилось и давило со всех сторон. От подступившего страха волосы зашевелились у меня на голове. Я отступил от часов и бросился вон из каюты. Мои торопливые шаги прозвучали в пустом коридоре пугающе гулко. Я влетел в рубку и уставился на электронные часы. Бездушные, холодные, они безмолвно отмеряли секунды моего бытия. Время не остановилось, жизнь по-прежнему текла вперед. Ноги мои подкосились, и я рухнул в кресло. Перемигнулись приборы. Автопилот выполнял маневр, "Селена" огибала невидимое мне препятствие. Включить экраны я не удосужился. Отсидевшись, я оттер с лица липкий пот и побрел в каюту.

В каюте я трясущимися руками сменил у часов "севшую" энергопластинку, и они снова затикали. Я судорожно глотнул сухим горлом. После этого случая я перенес свои пожитки в рубку, где и поселился окончательно, устроив постель прямо на полу.

Я стал следить за временем. Я даже перенес в рубку часы, чтобы слышать тиканье, а чтобы они больше не останавливались, я подсоединил их к пульту управления. С тех пор, как я покинул Землю, прошло полгода. Меня стали тяготить неизменные стены "Селены". О возвращении домой я старался не думать. Одна только мысль, что я снова окажусь на одной с Ней планете, надолго бросала меня в черный омут депрессии, из которой я не мог, да и не старался выбраться. До сих пор я жил Той, Которая Ушла, и своей собственной неведомой виной, и больше ни о чем я не думал.

Однажды я проснулся от постороннего звука на борту "Селены". Дверь в рубку была полностью открыта. В пустоте транспорта отчетливо раздавались чьи-то шаги. Я захлебнулся ужасом. Галлюцинации? Конечно, это галлюцинации, иначе и быть не может. Эта мысль меня немного успокоила — до тех пор, пока в глубине транспорта не прозвучал гулкий от эха голос:

— Есть кто живой? Ау!

Ужас снова нахлынул на меня. Я замер. Я слышал, как этот кто-то бухает дверями неопломбированных помещений. Этот кто-то искал обитателей транспорта. Я тихо поднялся, вытащил из открытого сейфа лучевой револьвер и на цыпочках вышел в коридор, символически освещенный несколькими лампами. Я сразу увидел чужака. Неужели галлюцинации могут быть настолько реальными? Чужак подошел ближе, прямо под лампу, и я увидел огненно-рыжую девушку лет восемнадцати. Волосы под лампой горели, излучая собственный свет.

— Кто ты? — хрипло спросил я, удивившись звучанию своего голоса.

— Порождение космоса, — с насмешкой ответило рыжее существо. — Выйди на свет.

Я послушно шагнул из тени. Она подошла ближе, и я крепче сжал оружие.

— Бог мой, да ты — дикий! — воскликнула она и варварски расхохоталась. Эхо заметалось по пустому коридору. Вряд ли она была галлюцинацией. Не веря глазам, я потрогал ее рукой, что вызвало новый взрыв хохота. Я неприязненно разглядывал неожиданного и нежелательного посетителя. Невозможно рыжая, конопатая, она откровенно смеялась надо мной, и это меня донельзя раздражало. Тут у меня возникло ощущение, будто я перемещаюсь из одного измерения в другое, и это противоестественное ощущение вызвало у меня приступ тошноты. Измерение, в которое я переместился при виде живого смеющегося человека, называлось реальностью. Я как будто проснулся. Девушка перестала смеяться, и лицо ее стало скорее не веселым, а усталым.

— Что ты здесь делаешь? — задала она идиотский вопрос.

— Я — владелец этого транспорта.

— Каким ветром тебя сюда надуло? Здесь даже мухи не летают, — насмешливо фыркнула она. — Дай мне лучше воды, я умираю от жажды.

Я неприязненно смотрел на нее. Со мной кто-то состыковался без моего разрешения. Я стал мыслить слишком медленно, это могло навредить мне.

— Сколько вас? — спросил я.

— Пушку убери, — снова расхохоталась она.

Я до сих пор направлял на нее револьвер. Я сконфузился и заткнул его за ремень. Интересно, когда эта особа покинет мою обитель? Она прошла за мной на камбуз, где я налил ей воды из-под крана. Она сняла толстые перчатки, обнажив маленькие веснушчатые руки, приняла от меня полулитровую кружку и залпом опорожнила ее.

— Еще, — попросила она.

Вторую кружку она пила медленнее. Потом перевела дух и представилась:

— Мария Поморова. Я из банды Власова.

Впервые за последние восемь месяцев я почувствовал что-то еще, кроме собственной боли. Моя проблема как-то сразу отодвинулась в сторону. Я пробудился окончательно. Я слышал, что на флоте Власова есть женщины, но меня сейчас занимали другие вопросы.

— Ты не одна, как я понимаю, — холодно сказал я.

— Ничего ты не понимаешь, — сказала она не без насмешки.

— В таком случае, что ты делаешь на моем судне, и где остальные?

— Я одна, не бойся, — хихикнула Мария. — В меня угодил метеорит. Если бы я не запеленговала твой транспорт, мне было бы хлопотно дотянуть даже до ближайшей населенной планеты.

Она покачнулась и оперлась спиной о переборку.

— Покажи, где можно принять душ и выспаться. Все вопросы завтра, хорошо? Завтра мне надо будет связаться с Землей.

Я сердито фыркнул и спросил:

— Поломка слишком серьезна?

— В ином случае мне бы и в голову не пришло стыковаться с таким питекантропом, как ты! — резко сказала она. Наконец-то ее задел мой высокомерный тон!

Я повел ее в душ для экипажа, по пути указав неопломбированную каюту. Я мог поверить, что она действительно из банды, но я не верил, что она одна. Женщина-пилот — это абсурд. Женщины водят личный транспорт, но не между звездами. Для прогулок существуют пассажирские суда.

— Постельное возьмешь сама в хозяйственном отсеке.

— А ты гостеприимен, — усмехнулась она.

— Бортпроводников, как видишь, нет.

— Кстати, куда ты направляешься?

— Какая тебе разница?

— Мне — никакой. Тебе придется изменить курс.

— На Землю? — скептически хмыкнул я.

— Именно туда.

Мария смерила меня взглядом из-под темно-рыжих пушистых ресниц и добавила:

— Думаю, мы договоримся.

— Какая самоуверенность, — криво усмехнулся я.

В душевой она села на скамью и устало смежила веки. Потом стала выдергивать из волос шпильки. Шпильки с тонким звоном падали на пол, разрисованный под морскую пену. Большой красно-рыжий узел на голове Марии шевельнулся, словно живое существо, и обрушился на плечи и спину. Со стены на нее с лукавой улыбкой любовался Нептун с большим трезубцем.

— Принеси мне, пожалуйста, воды через двадцать минут, — спокойно попросила она и спохватилась:

— Ах, полотенце! Мои вещи остались в канонерке.

— Полотенце возьмешь в шкафу, — огрызнулся я и отправился в рубку. Я кипел от возмущения. Я был до крайности раздражен вторжением этой нахалки в безлюдность моего пространства. Однако больше всего меня беспокоила мысль о ее возможных сообщниках. И главное, чего ради я буду бегать за ней с кружками воды? Еще и засекать для этого время? Время… Я кинул взгляд на часы, и вдруг мне показалось, будто они снова остановились. Нет, они тикали, и табло электронных часов в унисон отмеряло секунды. Испуг оказался слишком силен, я облился холодным потом.

Ровно через двадцать минут я шел в душевую с полулитровой кружкой воды.

Дверь в душ была приоткрыта, за ней шумела вода. Я поставил кружку с водой на скамью и повернулся, чтобы уйти, но краем глаза увидел нечто, что заставило меня резко обернуться. Это была всего лишь рука, высовывающаяся из-за двери душа. Рука безвольно лежала на полу. Я испугался и рванул дверь душа на себя. Мария лежала на полу под струями воды. С перепугу я даже не успел толком ее разглядеть. Торопливо, трясущимися руками я выключил воду и поднял ее с пола. "Да она спит!" — с изумлением догадался я. Эта догадка поразила меня и сразу успокоила. Я перетащил ее в раздевалку и опустил на скамью. Полотенцем я стыдливо прикрыл ее наготу. Она шевельнулась и приоткрыла глаза.

— Воды, — сказала она. Вряд ли она видела меня в тот момент. Я, придерживая ее одной рукой, другой дал ей кружку с водой. Она обхватила кружку обеими руками, выпила все до последней капли и уронила кружку на пол. И тут же заснула снова.

Я отнес ее в каюту, положил на кровать и сделал попытку обтереть ее мокрое тело полотенцем. И остановился. Понял, что не смогу этого сделать. Так и не решившись снять с нее полотенце, я набросил на нее сверху одеяло без пододеяльника и ушел.

Я прошел в рубку, постоянно прислушиваясь. На борту "Селены" по-прежнему было тихо. Одного револьвера мне показалось мало. Я взял из оружейного сейфа один из лучеметов и закрыл сейф на замок. Я проверил револьвер. Барабан был полностью заряжен еще при покупке в оружейной лавке. Одного патрона хватало на три минуты непрерывного огня. Я полностью зарядил лучемет, повесил его на шею и двинулся в обход всего хозяйства "Селены". Все каюты и бытовые помещения, предназначенные для пассажиров и обслуживающего персонала, были опломбированы Департаментом межпланетных пассажирских перевозок, и это означало лишение меня лицензии. Мне предстояло немало похлопотать, чтобы получить ее назад. Сейчас меня это нисколько не занимало. Все пломбы были на месте. Я обошел все отсеки "Селены", начиная с бытового, заканчивая топливно-двигательным, ни на секунду не забывая о лучемете у себя на шее. Я не интересовался оружием, и ремень тяжелой "пушки" давил мне на шею. "Селена", неухоженная, пыльная, необжитая, какая-то по-сиротски брошенная, была совершенно безлюдна. Я вернулся в рубку и включил обзорный экран, позволяющий видеть стыковочный узел. Экран предъявил моему взору пристыкованную к транспорту канонерскую лодку. При виде военного судна моя душа провалилась в пятки. Почему же я сразу не занялся этим?! Неужели за восемь месяцев тупого существования я стал настолько глуп? Борт канонерки был здорово разворочен. Оплавленный металл пробоины маслянисто блестел под прожекторами "Селены". С таким повреждением нечего было и думать о межпространственных перелетах.

Приборы в ходовой рубке "Селены" показывали отсутствие воздуха в пристыкованной к ней канонерке. В скафандровой нише я с неохотой полез в легкий скафандр, постоянно держа под рукой лучемет. Экипировавшись, я прошел в шлюзовой тамбур. В кингстонах зашипел уходящий воздух. Адреналин кипел в крови, как лава в жерле вулкана. Я раздраил люк шлюзового тамбура и осторожно проник на борт канонерки. Однако канонерка тоже стыла безлюдностью, как и "Селена". Это потрясло меня не меньше, чем если бы я обнаружил здесь целую банду. Значит, Мария и в самом деле путешествовала одна, самостоятельно управляя судном? Я вторично заглянул в отсеки, пострадавшие от столкновения с метеоритом. Сквозь развороченный борт светили звезды. "Осторожная девочка. Неужели всю дорогу просидела в скафандре? — обескураженно подумал я. — Куда же она его дела?". Судя по всему, Мария, как и я, со своими пожитками жила в ходовой рубке. Видимо, этим грешат все путешественники-одиночки, и "грех" этот продиктован необходимостью. В рубке я наткнулся на большой чемодан. Я открыл его. В нем лежали обычные вещи — одежда, предметы гигиены. Наткнувшись на женские принадлежности, я внезапно устыдился и захлопнул чемодан. По крайней мере, я убедился, что в чемодане лежит все необходимое для моей пассажирки. Мария явно позаботилась об этом заранее. Уходя, я на прощание привычным взором окинул рубку. "Теоретически траекторию полета можно заложить в бортовой компьютер, но только на ближние расстояния", — размышлял я. Рыжая чертовка явно заблудилась в космосе и теперь рассказывает о себе глупые легенды. И все же, что она делала на борту военного судна, с которого было демонтировано довольно мощное оружие? К тому же таким судном в одиночку управлять сложно. Я внимательно осмотрел остальные рубки канонерки, особенно боевую, но не обнаружил ничего примечательного.

Я покинул убитое метеоритом судно и, погруженный в думы, освободился от скафандра. О лучемете я забыл. Пустой транспорт жил тишиной. Я заглянул в каюту, где спала Мария. В темноте ничего не было видно, и я стоял столбом на пороге, беспокойно прислушиваясь, пока не услышал слабое дыхание. Это успокоило. Я поставил чемодан в каюту и задвинул дверь, оставшись один на один с молчаливым пространством транспорта.

В рубке я снова прислушался. По-прежнему тикали часы — значит, время течет, не остановилось, и это казалось мне важным. Не считая тиканья, на транспорте стояла мертвая тишина. Где-то в глубине транспорта мерно дышала спящая рыжая нахалка. "Что понадобилось на Земле власовской бандитке?" — думал я. Впервые за последние восемь месяцев я какое-то время не думал о Той, Которая Ушла. Я размышлял о военном судне, пристыкованном к моей неухоженной "девочке", потом о том, что не догадался осмотреть скафандр Марии, потому что он не попался мне на глаза, хотя зачем его осматривать? Я расслабился. И мои мысли приняли обычное направление. Мне мучительно захотелось избавиться от этой заезженной пластинки. Я представил себе, как останавливаю старинный проигрыватель, снимаю пластинку и зашвыриваю ее далеко в небо. Пластинка вернулась. Я покорился.

Утром корабельного времени я потащился на камбуз. Первое, что я там увидел, была огненная голова Марии. Она вторглась на мой камбуз, и это показалось мне кощунственным. Мария с аппетитом уничтожала громадный бутерброд из целого батона с жирной прослойкой отличного сливочного масла и скрупулезно подбирала каждую крошку. Ростом она оказалась ниже меня на голову, а я вчера этого и не заметил. Я мрачно глянул исподлобья на непрошенную гостью и полез в автопекарню за свежим хлебом.

— Чем ты питаешься, это ужасно, — проговорила Мария с набитым ртом. — Одни консервы и концентраты.

Она успела облазать весь камбуз! Это открытие покоробило меня.

— Я сварю тебе свежего домашнего супу, — пообещала она. — Я не умею готовить, но раз у тебя сохранились овощи, суп я тебе сварю.

— Благодарю, — процедил я сквозь зубы.

— И еще я налеплю пельменей.

— Я не нуждаюсь в поваре, — неприязненно заметил я.

— Ты ничего не понимаешь. Я провела в пути одиннадцать дней и зверски голодна.

Она покончила с бутербродом, запила его березовым соком и бессовестно полезла в мой холодильник.

— Похоже, ты все это время ничего не ела, — сказал я с сардонической ухмылкой.

— Угу, — пробурчала она. Рот у нее снова был занят.

Тут я подумал, что зря потратил ночное время и не исследовал канонерку как следует. Я не мог понять, кем является Мария на самом деле. Ясно было одно: в ближайшее время избавиться от нее не представлялось возможным.

Мария с тяжким вздохом отпала от холодильника. Ее голодный взгляд оставался ищущим. Она звонко рассмеялась, потом выпила еще два стакана сока.

— Кажется, я никогда не напьюсь, — сказала она и по-деревенски утерла рот. — На Земле ждут, когда я выйду на связь. Я обязана сделать это, как только окажусь на территории Солнечной Федерации, а я из-за аварии осталась без связи и потеряла время. А сейчас, если повезет, можно обеспечить даже видеосвязь.

— Видеосвязь? Здесь? Да ну!

— В сорока парсеках отсюда находится пылегазовое облако, оно отражает сигнал в подпространстве, поэтому я, может быть, получу картинку.

Она без спроса направилась прямиком в рубку связи. Я преградил ей дорогу:

— Ты не спросила, хочу ли я связываться с Землей или нет.

— От тебя не убудет, — сказала она без обычной улыбки и отодвинула меня в сторону неожиданно сильной рукой. Она безошибочно двинулась в сторону рубки связи. Я, кипя возмущением, отправился следом за ней. В рубке она рухнула в кресло связиста и принялась ловко набирать длинные коды веснушчатыми пальцами. Я не собирался шутить и поднял с пола брошенный вчера и забытый мною револьвер. Она только рассмеялась и небрежно отодвинула оружие в сторону.

— Ты не станешь в меня стрелять. И драться со мной ты тоже не будешь.

Прозвучало это очень убедительно.

— Будешь стрелять в рубке связи — попортишь дорогую аппаратуру, а тебе одна только уборка на судне влетит в копеечку, — язвительно добавила она и отвернулась от меня к пульту.

Я швырнул оружие в угол. Все хозяйство на транспорте, кроме самых необходимых частей, было заброшено мною, и небрежная шутка Марии больно меня задела. Мария вскинула руки и стряхнула с них пыль. Откуда пыль только берется в космосе? Я не собирался позволять рыжей хамке командовать на своем судне и грубо выдернул ее из кресла.

— Хозяйничать будешь у себя дома, девочка, — прошипел я. Она изогнулась, и в тот же миг я без особого ущерба для здоровья оказался распластанным на полу и без грамма воздуха в легких. Мария расхохоталась и приблизила свое конопатое лицо к моему:

— Мне придется набирать код заново. Дай мне свои позывные. Они могут пригодиться.

РИЧАРД АДАМСОН

Меня сильно беспокоило молчание парламентера от Власова. Со времени моей беседы с Власовым прошло две недели. По моим расчетам, Поморова пересекла границы Содружества двое суток назад. К сожалению, Власов и его команда по-прежнему оставались вне закона. Если слухи о его паранормальных способностях верны, то он без труда вычислил мое расположение к нему, и это объясняло, почему он предпочел выйти на связь именно со мной. Я был наполовину уверен, что после войны с крестовиками Власова перестанут преследовать как преступника, однако этого не случилось. Военное командование и после войны не изменило своего мнения. Власову по-прежнему грозил трибунал, равно как и всей его команде.

Война с крестовиками длилась всего полгода. Гигантская армада прибыла из района Южного Креста, и на границах Содружества ее встретила объединенная армада защитников. На защиту Содружества поднялись все до единого военные корабли и многие гражданские суда, переоборудованные для предстоящей войны. Это был самый мощный космический флот за всю историю человечества. Наша армада превосходила вражескую по численности кораблей. Видимо, для крестовиков габариты кораблей не играли решающей роли, потому что когда земляне открыли бесполезный огонь по их чудовищно громадным кораблям, армада крестовиков на время отступила. Оружие землян не нанесло крестовикам видимого вреда, зато крестовики и сами не располагали оружием, подобным земному, и на расстоянии были для землян безвредны. В дистанционном бою никто не имел преимуществ. Армада крестовиков рассеялась в пространстве, и нашим кораблям пришлось отслеживать их поодиночке. Перед превосходящей численностью землян крестовики неизменно пасовали. Земляне преследовали беглецов. Корабли крестовиков были быстроходнее наших, зато люди лучше знали собственную территорию. Они загоняли вражеские корабли в поля тяготения крупных космических объектов, брали их на абордаж или совершали принудительную стыковку, разваливая при этом уязвимые внешние части кораблей, разрушали корабельные переборки противника, вламывались внутрь и уничтожали крестовиков прямо в их скорлупе. Твари тоже были не лыком шиты, они стали заранее облачаться в скафандры, защиту которых не брали заряды лучеметов. Люди были настроены очень агрессивно, срабатывал инстинкт самосохранения. Они убивали крестовиков голыми руками, пользуясь преимуществом в физической силе. Затем они стали поступать проще: догнав судно крестовиков, устанавливали внутрь мощную бомбу, и вражеский корабль взрывался изнутри.

Однако больше всего крестовики остерегались глаз Власова. Вернее, панически боялись. Они быстро научились распознавать его флагман, и едва завидев "Стремительный", спешно уносили ноги, каким бы перевесом ни обладали. Обычно же при собственном численном перевесе оборотни нападали сами, и люди потом натыкались в пространстве на жутковатые корабли-призраки.

Война приобрела характер охоты. Крестовики не высаживались на планеты, они не имели для этого экипировки. Не объединись человечество вовремя — и планеты остались бы в полной изоляции под надежной блокадой крестовиков. Многие из планет, зависящих друг от друга, были бы обречены на скорое вымирание в течение одного поколения.

Люди уничтожали крестовиков с такой яростью, что за полгода ученым не перепало ни одного тела крестовика, и когда супостат убрался из Содружества восвояси, исследователи были даже разочарованы. Раса крестовиков осталась неизученной, если не считать скудной информации, почерпнутой из их кораблей. Корабли крестовиков сами по себе несли для людей опасность: они чувствительно тянули энергию из любого живого существа, которое угораздило попасть внутрь судна. Люди (собаки, кошки, даже растения и классические мушки дрозофилы), побывавшие в недрах корабля крестовиков, потом долго не могли набраться сил, чувствовали недомогание, испытывали депрессию, болели. Скафандры положения не спасали. По этой причине трофейные корабли вместо научного исследования пришлось аннигилировать.

Изрядно поредевшая армада направилась вовсе не туда, откуда прилетела, а дальше, к созвездию Кассиопеи. Это давало основание предполагать повторение крестового похода, и расслабляться не следовало.

Негромко прозвенел видеофон. На дисплее появилось оживленное лицо Свифта.

— Поморова на связи, — сообщил он.

Я кивнул:

— Хорошо.

Я включил экран дальней связи. Увиденное на экране удивило меня. Я не ожидал, что посланник Власова настолько юный. И… настолько рыжий. Еще меня удивило низкое качество передачи.

— Доброе утро, — будничным тоном поздоровалась Поморова. — Мария Поморова.

За окном сгущались вечерние сумерки.

— Приветствую вас, — ответил я. — Ричард Адамсон, генеральный директор Управления по обеспечению галактической безопасности. — Где вы находитесь?

Поморова сразу назвала координаты ее местонахождения. Удивительным было не качество картинки, а то, что оно вообще существовало.

— Вы должны уже пересечь границы Солнечной Федерации, — заметил я. — Что-то случилось в дороге?

— Мое судно столкнулось с метеоритом, и я осталась без связи, — ответила Поморова. — Этим объясняется мое вынужденное молчание. Сейчас я нахожусь на борту пассажирского транспорта "Селена". Пассажиров на борту нет — транспорт опечатан Департаментом межпланетных пассажирских перевозок.

— Сколько человек находится на борту, кроме вас?

— Только владелец "Селены".

Я задумчиво оглядел космического робинзона. Аспидно-черная борода почти полностью закрывала лицо, а глаза маслянисто вращались. Поморова по-детски издала неприличный смешок.

— С кем имею честь? — осведомился я у робинзона.

— Юрий Табунов, владелец "Селены". Безработный, — прохрипел тот.

— Я направляюсь на Землю одна. Пилоты Власова вывели канонерку в космическое пространство и покинули судно в шлюпке. Я не собиралась садить канонерку на Землю. Предполагалось, что меня снимут с борта ваши люди и доставят на Землю.

— Вы сказали, что летите сюда на военном судне. Я не ослышался?

— Пушки демонтированы. Как видите, против вас я полностью безоружна.

Поморова развела в стороны белые ладошки.

— Я убежден в этом. Продолжайте, прошу вас.

— Как вы знаете, Власов до войны пятнадцать лет провел в космосе, причем не один, а с большой командой. Большую часть времени эскадра находилась за пределами территории Содружества. Астронавты производили высадки на разные космические объекты, наблюдали за жизнью Вселенной. За все это время на эскадре накопился большой объем исследовательского материала о Вселенной, того материала, которым Земля не располагает.

Я слушал без комментариев, только кивал головой, ободряя юную собеседницу. Почему Власов прислал именно ее, а не профессионального дипломата?

— Это очень большой объем информации, господин Адамсон, — рыжая Поморова лучезарно улыбнулась, и я не пытался сдержать ответную улыбку. — Кроме того, профессор Качин и его команда постоянно проводили исследования в области внеземных болезней и эпидемий. Они добились неплохих результатов. Все наши люди привиты от многих болезней, чего нельзя сказать об остальной части человечества.

— Любопытно, — обронил я. — О каком профессоре Качине вы говорите?

— Качин Иван Сергеевич, который вот уже двадцать лет считается без вести пропавшим.

— Он находится в банде Власова? — удивился я.

— Да, причем добровольно. Возвращаться домой он не собирается и считает себя преступником наравне с Матв… Власовым.

— Чем он объясняет нежелание возвращаться домой? Только ли опасениями попасть под трибунал?

Поморова помедлила.

— Точно не знаю, — сказала она. — Он утверждает, будто на флоте Власова он принесет человечеству больше пользы.

— Да, это интересно. Что Власов собирается делать со всем собранным материалом?

— Передать его на Землю.

— Разумеется, не безвозмездно.

Я уже понял, что хотел Власов.

— Да, не безвозмездно, — согласилась Поморова. — Материал имеет цену, как и всякая информация.

— Какова же цена?

— Нас здесь только двое, а я должна назвать цену не только вам. Позаботьтесь, чтобы во время следующего сеанса связи присутствовали не только вы и не только комиссия, которую вы наверняка уже собрали, но и журналисты.

— Комиссия собрана, журналисты тоже будут, — пообещал я. — Наш сегодняшний разговор записан и будет предоставлен комиссии. Вопросов у них к вам будет больше, чем вы хотели бы. Уважаемый господин Табунов, сколько времени требуется вашему транспорту, чтобы добраться до Солнечной Федерации?

И без того мрачный Табунов насупился еще больше.

— Не меньше трех недель, — с неохотой процедил он.

Большей скорости для межпланетного пассажирского транспорта с дедвейтом полторы тысячи тонн, рассчитанного на короткие прыжки в подпространстве, ожидать не приходилось.

— Будьте добры, подсчитайте точную цифру, — указал я Табунову. — Чуть позже с вами свяжется оператор. Госпожа Поморова, как вы знаете, далее на вашем пути находится зона, удаленная от трасс, где видеосигнал не улавливается, а вас желают не только слышать, но и видеть. Мы свяжемся с вами, как только вы войдете в зону приема, находящуюся в ведении Солнечной Федерации, будьте готовы. Члены комиссии собираются побеседовать с вами еще до того, как вы ступите на Землю.

Видеофон дальней связи погас. Организованная мною комиссия желала побеседовать с посланником Власова как можно быстрее, хоть сейчас, даже без видеосвязи, одновременно никто не хотел преждевременной огласки первых результатов переговоров. Именно нежелательная огласка являлась настоящей причиной, почему я отложил переговоры на три недели. Я поднял трубку внутреннего телефона:

— Будьте добры, проверьте, откуда звонил абонент по внеземной связи.

И еще один звонок:

— Досье на Юрия Табунова, владельца пассажирского каботажного транспорта "Селена".

Теперь я знал визуально, кого Власов отправил парламентером. Это было сюрпризом. Если Власов считает, будто у меня нет своих людей у него в банде, то он глубоко заблуждается. Возможен другой вариант: он об этом знает, но закрывает на это глаза. Я был в курсе, что его команда осваивает удаленную планету, и знал, где она находится. Правительство Содружества об этом не догадывалось, до поры я целенаправленно скрывал этот факт, позволяя Власову выкручиваться на свой лад, чтобы его люди не умерли от голода на своей Онтарии. Разумеется, я знал далеко не все. Мне никак не удавалось выяснить, где Власов отстроил себе военный флот, и где его команда черпает финансы.

На следующий день я узнал из закрытой картотеки Содружества (списки колонистов Онтарии предназначались только для внутреннего использования), кем является парламентер с неведомой Онтарии. Мария являлась уроженкой государства Зарбай, весьма удаленной от Солнечной Федерации. Когда Марии было шесть лет, ее семья попала на яхте в катастрофу где-то на задворках Содружества. До ближайшей населенной планеты было далеко, и родители попытались спасти с гибнущей яхты хотя бы дочь. Они спустили ее с яхты в скафандре-капсюле, обеспечившей Марии анабиоз. Когда ее подобрало одно из судов власовской банды, ей было уже 14 лет. Мои люди, работающие на Онтарии, как-то оговорились, будто Поморову подобрали в космосе уже без скафандра, но оговорка походила на слишком типичную байку. Еще девять лет она провела в команде Власова. Похоже, "бандиты" неплохо ее воспитали. Да, это будет сюрпризом не только для меня, но и для комиссии. Со своей внешностью, молодостью, непосредственностью она имеет шансы понравиться комиссии, даже несмотря на полное отсутствие опыта. Правда, этого мало, очень мало для победы. Я решил не ломать голову, почему Власов не удосужился отправить на Землю с миссией кого-нибудь из своих дипломатов. Если Поморова провалит миссию, Власов уже не поступит так опрометчиво. Я вдруг поймал себя на том, что настроен помогать Поморовой в ее деле. Мне же следовало сохранять нейтралитет. С другой стороны, Содружество только выиграет оттого, что раздвинет свои границы, увеличится еще на одну планету, освоение которой идет полным ходом, и мое желание помочь посланцу в моих глазах было вполне оправданным. Я догадывался, какую цену запросит парламентер за исследовательский материал.

МАРИЯ ПОМОРОВА

Я шла к своей цели легко и непринужденно, так же, как легко я добивалась и всего остального. Так же легко я преодолевала науки, училась сложному штурманскому ремеслу и постигала тайны души человеческой, хотя последнее меня никогда особенно не занимало. Впереди простирались три недели, я считала этот срок достаточным для победы. Я без труда догадалась, почему Адамсон не захотел беседовать со мной вне зоны Солнечной Федерации. Не хочет, чтобы нас слушали другие члены Содружества. Несмотря на дружбу, табачок Содружества по-прежнему был врозь. Три недели дороги — это хорошо. Еще ни разу я не пыталась влюбить в себя мужчину, хотя сама влюблялась не раз. На эскадре следовало соблюдать рамки приличия, и это еще мягко сказано. Мне даже в голову не приходило вести себя вызывающе. Военная дисциплина не располагала к фривольностям. А здесь, за пределами военного линкора, я вдруг почуяла вольницу и опьянилась ею. Я не думала, что буду делать потом. Наверное, заберу Юрия с собой на Онтарию. Ведь Землю он настолько не любит, что предпочел болтаться в космосе в полном одиночестве, чем жить на Земле.

Я часто украдкой рассматривала его и гадала, догадывается ли он о моем чувстве к нему или нет. Сначала он смотрел на меня с настоящей ненавистью, и это смешило меня, а потом его взгляд потеплел. Изредка он даже мне улыбался. Я никогда раньше не встречала таких мрачных и неразговорчивых людей. После моей беседы с Адамсоном он сбрил свою чернющую бороду и подстриг длинные обломанные ногти. Он испытал неловкость перед гендиректором УГБ за свой внешний вид, и эта догадка тоже меня смешила. Мне нравилось угадывать, о чем он думает и что чувствует, хотя мне это редко удавалось. Пока он не сбрил бороду, я и не догадывалась, насколько он красивый. Никогда я не видела таких красивых глаз у мужчины — больших, черных, влажных, словно смазанных раскаленным маслом. Когда он смотрел на меня своими глазами, у меня все внутри обрывалось. Я готовила для него еду, которую пришлось научиться готовить на Онтарии, потом с удовольствием смотрела, как он ест. Я часто смеялась при нем. Мне не составляло труда смеяться, я умела видеть смешное буквально во всем, что меня окружало. Я принимала при нем самые красивые позы. Я часто с удовольствием смотрела на себя в зеркало: "Я ль на свете всех рыжее, всех рыжее и рыжее?" — и сооружала себе замысловатые прически. Гита Рангасами научила меня любоваться собой в зеркале и управляться с волосом. Юрий неизменно улыбался моим новшествам на голове, а значит, он меня видит и оценивает, и это радовало меня. Я не взяла с собой свои многочисленные наряды, которыми были забиты все мои шкафы на "Тихой Гавани". Теперь я об этом жалела, перебирая в памяти платья разнообразнейших фасонов — и строгих, и открытых, и совсем легкомысленных, и элегантные костюмы. У меня было с собой несколько костюмов для разных случаев, но теперь их запас казался мне удручающе скудным. Я желала по-разному демонстрировать свою фигуру, показывать себя в разных одеяниях. Мне хотелось постоянно меняться, быть разной: то загадочной, мечтательной, романтичной девой, то умным, проницательным прагматиком, верящим только в науку, то неуправляемым веселым человечком. Мне казалось, что мне это удается. Довольно часто я ловила на себе его горячие взгляды (раскаленное масло на сковороде!), и это меня вдохновляло.

Я позволила себе убраться на камбузе, превратившемся в настоящий свинарник. Не то, чтобы меня смущал видимый бардак, мне не нравилось, когда я не могла сразу найти нужную мне вещь. Я отовсюду выгребла пыль вместе с засохшими недоеденными кусками и грязными ложками, расставила посуду, автоматы под моим жестким надзором отмыли заляпанный пол. Меня удивило малое количество тарелок и чашек. Больше я никуда не рискнула сунуться из опасения навлечь на себя недовольство хозяина берлоги.

Во время трапез я подолгу с ним беседовала. Я говорила, а он слушал, иногда ожигая меня влажным черным взглядом. Я рассказала ему о катастрофе, в которую попала семнадцать лет назад.

— Мою капсулу притянула к себе планета-океан. Океан из множества живых существ. У них коллективный разум, понимаешь? Нет, ты ничего не понимаешь! Вот слушай. Мимо нее не раз пролетали наши корабли, и никому в голову не пришло посетить планету-океан. С виду она планета как планета, таких в космосе множество. Только эта планета разумна.

— Разумная планета? — и взгляд-ожог.

— Нет, не планета, а Океан, понимаешь? Вернее, не сам Океан, а существа, которые в нем живут. По одному они не мыслят, а мыслят все вместе.

— Как муравьи?

— Не совсем, — я смеялась. — Ты ничего не понимаешь!

— Объяснять не умеешь по-человечески, беззлобно бурчал он.

Я снова смеялась.

— Они вытащили меня из капсулы, и я жила с ними, пока мне не исполнилось четырнадцать.

— В океане?

— Ну да, в Океане.

— А чем ты дышала? — теперь и он смеялся.

— Не знаю, — честно ответила я. — Я не задумывалась над этим. Эти существа большие. Я их не видела, только чувствовала их присутствие. Они как студни, как большие медузы.

— А что было потом?

— Восемь лет рядом с планетой никого не было. А потом мимо пролетало несколько судов из флота Власова. Океан вытолкнул меня, и экипаж одного из судов меня подобрал.

— Тебе все приснилось в анабиозе, — серьезно сказал он.

— Нет, не приснилось, — так же серьезно ответила я.

Я принимала близко к сердцу, что он не воспринимает мои слова всерьез. Мне очень хотелось, чтобы он мне поверил. А он даже не догадывался, что Океан мне действительно не приснился. Он о многом не догадывался. Ему бы даже и на ум не пришло, что планета-Океан вытолкнула меня в космос без скафандра-капсулы, и команда одного из линкоров выловила меня просто из любопытства. Мое возможное оживление в их планы не входило. Чтобы быстро перейти в человеческое состояние, я частично обесточила линкор и здорово напугала людей. Смутно помню, что мне было очень холодно, и мне никак не удавалось уползти от холода. Я не могла понять, что за звуки я слышу, и что мельтешит перед глазами. Только позже я осознала, что звуками были забытые мною человеческие голоса, точнее, истошный визг и крики изумления и ужаса. А вот что видела, уже не помню. Наверное, потому что не осознавала увиденное. Позже с моей персоной смирились. С "Боевого слона" меня перевели на "Тихую гавань". Мне пришлось учиться видеть, потому что я никак не могла понять, что находится перед моим носом. Я училась смотреть на предметы и брать их руками, а Иван Сергеевич забавно умилялся, наблюдая, как я исследую предметы на ощупь. Иван Сергеевич был со мной с самого начала. Чуть позже в моей новой жизни появилась Гита Рангасами, индианка средних лет. Мне она сразу показалась близким человеком. Первое время мы с ней жили почти как одно целое. В то время я еще не жила с людьми. Находилась среди людей, но не рядом. Гита постоянно заставляла меня "возвращаться" в человеческое общество, а мне приходилось делать усилие, чтобы "удержаться". А еще рядом был Власов. Точнее, в поле видимости он появлялся нечасто, но каким-то образом он был рядом. А еще он со мной как-то не церемонился, и поэтому он был понятней для меня, чем другие люди, не считая, конечно, Гиту и Качина. Остальные люди сначала на меня удивлялись, но со временем ко мне все привыкли.

Привыкала и я, получая третье по счету воспитание. Постепенно я вспомнила, кто я, как мое имя, кое-что вспомнила о своей жизни до катастрофы на яхте. Я ощущала шевеление Галактики всем своим существом и при желании могла "дотянуться" до ближайших соседних галактик. Я не могла охватить сразу все события, происходящие в Галактике, и напоминала самой себе человека с фонарем в затемненной комнате. Он видит все в луче фонаря, а остальное только улавливает — температуру, влажность, запах, угадывает размеры комнаты и очертания находящихся там предметов. Я жила таким вот галактическим "шевелением", а Гита то и дело заставляла меня "возвращаться" к людям. А мне было непросто "удерживаться" в новом для меня качестве — в человеческом обличье. Позже я поняла, что такие ощущения даны только мне, и никому больше. Мои рассказы удивляли окружающих и даже отпугивали. Матвей посоветовал мне не сильно распространяться о своих ощущениях. Все человеческие проблемы поначалу казались мне мелкими, незначительными. Я без особого интереса наблюдала за окружающими меня людьми, не совсем их понимая. Но человеческое начало постепенно ко мне возвращалось и брало верх, я становилась все меньше и меньше, и понемногу я начала понимать существ, к которым принадлежала как биологическая особь. Планету-океан я стала забывать, словно сон, и теперь помнила ее очень смутно, настолько смутно, будто мне о ней рассказали. Однако мое собственное человеческое существование до сих пор протекало мимо меня, не совсем совмещаясь со мной самой. Я смотрела на себя как наблюдатель со стороны.

На "Селене" мои ощущения стали меняться, и я сначала не могла понять, нравится ли мне это или не нравится. Я стала остро воспринимать самое себя, чего раньше не было, я стала совсем маленькой, такой же маленькой, как и мое собственное тело, и все эти новые ощущения были связаны с Юрием. Именно его присутствие полностью вернуло меня в мою собственную оболочку. Вселенная отодвинулась. Это было непривычно и неудобно. Мне казалось, что если я добьюсь своего, все встанет на свои места. Я располагала тремя неделями и радовалась, что срок достаточно большой.

ЮРИЙ ТАБУНОВ

Путешествие приблизилось к концу, и я с удовлетворением ожидал завтрашнего вхождения в поле тяготения Плутона. Рыжая чертовка не давала мне расслабиться. В этом была только одна положительная сторона: она заставила меня выкинуть из головы мои проблемы. Я видел все ее наивные попытки влюбить меня в себя. Я понимал необходимость разговора с ней, но не решался начать этот сложный, щекотливый разговор. Еще я надеялся на ее девичью скромность — она еще слишком юна, надеялся, что и так все обойдется. Похоже, мои надежды оправдывались. Потом мы расстанемся с ней навсегда, и она обо мне забудет. Не давал расслабиться и статус Марии. Мне нельзя было забывать, кем является пассажирка "Селены". Кроме того, рыжая девушка, влюбленная в меня, была несколько странноватой. Я не мог уразуметь, в чем конкретно выражается ее странность, странность эта даже не выражалась, а ощущалась, и это внушало мне некоторое чувство страха перед ней, как перед непонятным существом.

Назавтра она ожидала вторичной связи с Землей, во время которой ей придется иметь дело не только с лояльным Адамсоном, но и с полусотней людей, которые наверняка будут настроены враждебно. Ее не могло это не беспокоить, она была молчалива и сосредоточенна. Ужин прошел в непривычном молчании, и мне не хватало ее голоса. Она нуждалась в поддержке, но я опасался, как бы она не расценила мою поддержку на свой лад. Настроение у меня испортилось. Ее неумелая стряпня не прибавляла мне жизнерадостности.

От мрачных мыслей меня отвлек ее долгий влюбленный взгляд. Только этого не хватало! Я молча поднялся с намерением покинуть камбуз. Она поднялась тоже и оказалась у меня на дороге. Я остановился.

— Дай мне пройти, Мария.

Она не двинулась с места, заворожено глядя мне прямо в глаза своими светло-карими глазами в пышных темно-рыжих ресницах, и я попался в их плен. Ситуация была щекотливая. Будь она зрелой женщиной или хотя бы не влюбленной в меня, я бы не раздумывал.

— Меня нельзя любить, — ласково сказал я ей.

— Можно, — просто ответила она. Посмеиваясь, она приподнялась на цыпочках и обняла меня за окаменевшую шею.

— Мария… — пробормотал я.

Ее поцелуй оказался неожиданно влажным, интимным. Жгучая молния пронзила меня с головы до ног, пол под моими ногами провалился. Я сделал отчаянную попытку вырваться из рук Марии и отстранить ее от себя, но она прильнула ко мне всем телом.

— Не надо, Мария, — попросил я ее севшим голосом.

— Почему? — прошептала она. Она смотрела на меня смелыми влюбленными глазами и счастливо улыбалась. — Ты ведь любишь меня, я вижу.

— Ты ошибаешься.

— Не ошибаюсь. Какие у тебя глаза… Они не обманывают.

— Это не то, что ты думаешь, — хрипло ответил я. — Это не любовь. У меня давно не было женщины, вот в чем дело. Тебе ведь нужно не это, верно?

Сомневаюсь, что она слушала меня. Скорее всего, она слушала только мой голос, а не слова. Она на мгновение отпустила меня, ее халат скользнул на пол, обнажив неожиданно крепкое, ладное — жилочка к жилочке — тело с рельефными мускулами, очень белую, упругую, сплошь покрытую рыжими веснушками кожу — все то, что я не успел разглядеть в душевой, и это солнечное, горячее тело снова ко мне прильнуло. Переборки стремительно поплыли куда-то мимо меня. Мария страстно целовала меня в глаза, в губы, в шею — куда попадет. Мои руки против моей воли сомкнулись вокруг тонкого, гибкого, сильного стана, дыхание прервалось. На миг я перестал существовать.

— Галина, — судорожно выдохнул я прямо в ее губы.

И в то же мгновение оказался на свободе. Ее глаза, секунду назад наполненные любовью, стали изумленными, испуганными.

— Что ты сказал? — спросила она хриплым, срывающимся шепотом.

— Меня нельзя любить, Мария, — повторил я. — Я люблю другую женщину. Прости.

Она отступила, внимательно рассматривая меня, и мне стало сильно не по себе. Ей было очень больно. А еще она была опасна, я ощущал это каждой своей косточкой.

— Все равно я буду тебя любить, — упрямо прошептала она.

Я отрицательно покачал головой — нет, не надо. Задыхаясь, она бросилась вон.

МАРИЯ ПОМОРОВА

Ноги сами принесли меня в мою каюту, они знали дорогу. Я ничего не видела. Я была смята, уничтожена им. Он был беззащитен, мне ничего не стоило свернуть ему шею небрежным движением руки, и в то же время я осознавала свое бессилие. Впервые в жизни я не могла дать сдачи, а сдачу обидчикам я давала всегда. В его черных, маслянистых глазах плавала настоящая боль, причину которой я не могла понять, и вместо обиды я почему-то жалела его за эту боль. И я по-прежнему любила его. Нет, не по-прежнему, по-другому. Теперь любовь стала болезненной, невыносимой, жгучей. Я ползала по полу, корчилась от незнакомой прежде боли, в голове прокручивалось каждое его слово, сказанное мне. И его отрицательный жест напоследок: моя любовь ему не нужна. Мое собственное существование окончательно совместилось с моим бренным телом, и я с изумлением и ужасом ощутила, до чего жестоко и болезненно быть человеком. Я не желала этой боли. Я не хотела больше быть человеком. Я хотела вернуться обратно в Океан и застыть там без дыхания. Я слепо ткнулась в переборку каюты и закричала. В первый раз за семнадцать лет хлынули слезы.

— Зачем я человек?! — крикнула я Вселенной. И впервые поняла — Вселенная не слышит меня, не может слышать.

…А потом я отчетливо уловила сигнал — крик о помощи, пришедший издалека, из галактики "Мышки". Кто-то заблудился среди звезд в своей собственной галактике. Я вмиг перестала рыдать и прислушалась. Я не раз слышала о подобных сигналах, которые улавливали судовые приборы, но сама, без приборов, услыхала его впервые. Сигнал взбудоражил меня так, будто это я обязана была прийти на помощь. Будто я чем-то могла помочь заблудившимся в галактике "Мышки" — в галактике, до которой я не могу добраться, которой не знаю и до которой не достаю своим "фонариком"! Ответ на сигнал я уловила через несколько секунд. Значит, помощь подоспеет и без меня. Почему же я уловила сигнал, идущий оттуда? Я успокоилась и сразу вспомнила о постигшем меня фиаско. Моя реакция на отдаленный сигнал, который не имел ко мне никакого отношения, вдруг задвинул на задний план боль от несчастной любви. Мне хотелось разобраться, что все это значит. Мне казалось, что так я сумею понять, кто я на самом деле.

ЮРИЙ ТАБУНОВ

Что это? Распущенность? Все-таки Мария из банды, из самой многочисленной и опасной шайки бандитов за всю историю покорения космоса. Потрясенный происшедшим, я машинально поднял халат Марии. Она убежала обнаженной.

Или это… действительно страсть? Самым важным было то, что теперь Мария основательно выбита из колеи накануне переговоров. Возможно, она провалит миссию, причем частично по моей вине. Я застонал от досады. Я казнился, что не поговорил с ней раньше, пустил дело на самотек. Хотя я не ожидал, что она воспринимает происходящее так серьезно. И что она настолько решительна. Скорее бы кончилась эта пытка! Черт побери, у меня были проблемы вселенского масштаба, где они теперь?!

Утром она явилась в рубку связи, как ни в чем не бывало. Обычно теплые солнечно-карие глаза ее были льдисто-холодными. Я не знал, чего можно ожидать от малопонятной темпераментной женщины, потерпевшей поражение, и был натянут, как струна. Она спокойно пожелала мне доброго утра и осведомилась, позавтракал ли я или еще нет. Я ожидал кругов под заплаканными глазами и несчастного вида, но ничего подобного не увидел. Она была свежа, подтянута, огненные волосы уложены в строгую прическу. Мы ждали связи и напряженно молчали.

Наконец прозвучал вызов. Я так и подскочил на месте, Мария же сохранила полную невозмутимость. Видеосвязь была отличной, как всегда в зоне действия государственных сетей. На мониторе я увидел средних размеров светлый зал с необозримым потолком. Длинные столы располагались полукругом несколькими рядами. Типичный зал переговоров. Места были на две трети заняты. Численность комиссии составляла не менее пятидесяти человек. Вид парламентера вызвал оживление в большом зале переговоров. Ее изображение, как я догадывался, располагалось на передней стене. Ричард Адамсон показался мне очень довольным. Среди членов комиссии я заметил немало знакомых лиц: помощника Адамсона Эриха Свифта, помощника президента Солнечной Федерации Вацлава Тхоржевского, начальника отдела по охране правопорядка в космическом пространстве, некоторых известных ученых, в том числе доктора медицины. Присутствовали журналисты. Военных Адамсону каким-то образом удалось дискриминировать, ни одного их представителя я не увидел. Вот и славно.

— Представьтесь, пожалуйста, — сказал секретарь комиссии протокольным тоном.

— Мария Поморова.

— Кем вы являетесь в банде Власова? — спросил Вацлав Тхоржевский.

— Я — лоцман, — ответила Мария.

Ответ вызвал скептическое удивление. Зал переговоров оживленно гудел. Дальше начался перекрестный допрос, и в зале установилась некоторая тишина.

— Вы так молоды — не боитесь, что вас могут надолго упрятать в тюрьму как преступницу?

— Да, такие опасения имеют место, — официально ответила Мария. — Однако дело стоит такого риска.

— По нашим сведениям, вы провели в космосе семнадцать лет. Вы хорошо помните Землю?

— Достаточно хорошо, я гостила на ней дважды в качестве туриста. Во время второго и последнего посещения мне исполнилось пять лет.

— Вы считаете Землю своей родной планетой?

— Да, считаю, — Мария беспокойно шевельнулась в кресле, и я без труда распознал ложь. — Собственно, родом я из Зарбая. Родину я покинула, когда мне было шесть лет.

— Ваши родители находятся на эскадре?

— Нет, они погибли во время катастрофы на прогулочной яхте.

— Почему Власов послал именно вас?

— Я не могу ответить на этот вопрос.

— Не хотите?

— Не знаю ответа. Не ждите от Власова человеческой логики.

"Это она напрасно сказала", — подумал я. Я поймал себя на том, что принял сторону Власова и сильно беспокоился о результатах переговоров.

— Значат ли ваши слова, что Власов — нечеловек? — тут же зацепилось медицинское светило.

— Смотря что вы подразумеваете под понятием "человек". Я вам отвечу: да, Власов человек.

— Судя по многочисленным слухам, на флоте Власова много нелюдей.

— Проблема имеет место, — не стала отпираться Мария и неожиданно выдала:

— Длительное пребывание человеческого организма в космическом пространстве делает сохранение биологической сущности человека весьма проблематичным.

Люди оживились, заерзали, зашептались друг с другом.

— Простите за нескромный вопрос, вы сами — человек?

— Простите?

— Биологически.

— Попробуйте доказать обратное. Обещаю по прибытии на Землю отдать свой организм на растерзание медиков. Сомневаюсь, что они найдут что-нибудь экстраординарное.

— Видите ли, от вашей биологической сущности напрямую зависит, попадете вы на Землю или нет, — заметил Свифт.

— Вы думаете, Власов подсунул вам бомбу? — рассмеялась Мария. — Не опасайтесь меня, я безобидна. Как вы уже убедились при визуальном со мной контакте, в социальном плане я являюсь человеком, нравится мне это или нет.

— Тем не менее, на вопрос вы не ответили.

— Я — человек, и сейчас вам придется поверить мне на слово. Для меня не так уж важно, попаду я на Землю или нет. Подписывать бумаги можно и за пределами земной атмосферы.

— Значит, на Землю вы ступить не желаете. Или вам все равно? — провоцировали ее журналисты.

— Нет, не все равно. На самом деле я давно мечтаю побывать на своей прародине. Смею надеяться, что в честь моей персоны Ричард Адамсон организует экскурсию.

— Обязательно организую. Экскурсия будет замечательная, — пообещал Адамсон. — Но перед высадкой на Землю вам придется пройти медицинский контроль. Ничего унизительного в этом нет. Обычная мера безопасности.

Мера-то как раз необычная, — подумал я. Земля решила перестраховаться. Неужели ее боятся, предполагая, что этот полуребенок — нелюдь?

— Что именно представляет собой исследовательский материал, который Власов собирается нам предложить? — продолжил Адамсон.

— Чтобы как следует изучить, обработать эти данные, нужен целый институт ученых. Собран материал самого разного рода, а мы не располагаем необходимым количеством ученых и нужным оборудованием. Могу заранее пообещать вам немало сенсаций, которые ваши ученые откроют сами.

— Почему Власов предложил материал именно Солнечной Федерации, а не любому другому миру Содружества?

— Земля — столичная планета, и только в ее власти достойно оплатить предлагаемый нами товар. Кроме того, здесь, пожалуй, играет роль и субъективный фактор: Власов — коренной землянин.

Члены комиссии оживленно заговорили между собой.

— Каким образом будет передан исследовательский материал?

— Будет отправлено судно с экипажем и несколькими нашими учеными. Вплоть до границы Содружества оно будет охраняться эскортом. Космос кишит разного рода бандитами, и столь ценный груз нуждается в охране. От вас требуются гарантии, что далее судно с грузом поведет земная охрана, а экипажу будет предоставлена возможность беспрепятственного возвращения на флот Власова.

— Это мы можем гарантировать, даже не глядя на товар, — впервые подал голос один из представителей научного мира.

— В какую сумму оценивается исследовательский материал, который Власов собирается представить Земле? — поинтересовался Тхоржесвкий.

— Точная материальная оценка отсутствует. За предоставление материала мы желаем получить для одной из открытых нами планет статус независимости и неприкосновенность при условии соблюдения нами законов Содружества. Также мы хотим иметь право свободной торговли и все прочие права члена Содружества. Получив права, мы будет также соблюдать и все обязанности члена Содружества.

Это заявление вызвало недовольный гул в зале переговоров.

— Вы собрались колонизировать планету? — спросил Тхоржевский.

— Колонизация планеты идет полным ходом, — спокойно сказала Мария. — Команда Власова осела на одном месте и больше воевать не собирается. Вам самим будет выгодно знать, где находится наша, как вы ее называете, банда и в какой-то мере контролировать ее действия.

— На планете имеются разумные существа? — громко спросил Свифт, перекрывая голосом гул в зале. — Всемирный Конгресс наложил вето на колонизацию планет с зарождающимся разумом.

— Мы не обнаружили на Онтарии разумных существ.

Секретарь комиссии потребовал тишины в зале. Комиссия задавала вопросы на протяжении четырех часов и задала за это время несколько сотен вопросов. Я не мог судить о результатах переговоров, которые показались мне несколько односторонними. Результаты могли быть как положительными, так и отрицательными. После завершения переговоров Мария некоторое время сидела на месте, отрешенно глядя в одну точку.

— Теперь ты понимаешь, что ждет тебя на Земле? — спросил я.

— Все идет очень гладко, — возразила она. — Я была готова к худшему.

Комиссия сошлась на том, чтобы доставить парламентера на Землю, предварительно подвергнув его медицинскому контролю. Теперь мы с Марией ожидали с Земли эскорта (или конвоя) в течение 24-х часов. Похоже, Марию название сопровождающей группы не слишком беспокоило.

Дальнейшее пребывание Марии на "Селене" превратилось в пытку для нас обоих. Мы вели себя так, будто между нами ничего не произошло, и я был благодарен ей за сдержанность. К счастью, сопровождающая группа связалась с нами несколько раньше, чем мы ожидали, и спектакль с двумя актерами был окончен. Я смотрел на присланный корабль в обзорные экраны и удивлялся, зачем Земле понадобилось высылать за парламентером большое торговое судно. "Пепел Марса", вот как он назывался. Корабль выпустил с причала шлюпку, которая направилась к "Селене".

Их было двое: маленький, тщедушный, представившийся Репьевым, и высокий негр, назвавшийся Тонером. Я не совсем понял, фамилия это или прозвище. Мария была уже готова. Она покинула борт моего транспорта в сопровождении двух мужчин. Около люка причала "Селены" она не удержалась, кинула на меня обиженный страдальческий взгляд. Ничего, девочка. Очень скоро ты выкинешь меня из головы. В экраны пилотажной рубки я наблюдал, как причал большого корабля степенно принял шлюпку. Через двадцать минут громада "Пепла Марса" стала быстро удаляться от "Селены", пока не исчезла в прыжке в подпространство.

Как алмазы, светили звезды. Прямо перед моими глазами медленно вращались Сетка и Золотая Рыба. Я был опустошен и долгое время сидел бездумно. На пыльной, неухоженной "Селене" воцарилась привычная тишина.

Потом мне стало тоскливо. Тоска пришла другая, не та, что изматывала меня восемь месяцев. Теперь меня изводила тоска пустоты и одиночества.

Ночью мне приснилось, будто мы с Марией убегаем по высокой траве от громадного змея. Каждый из нас спасался сам. Я сам по себе, Мария сама по себе.

МАРИЯ ПОМОРОВА

— Рыжая, спасу нет, — Репьев смеялся всю дорогу до "Пепла Марса". — Это настоящий цвет волос или ты их красишь?

— Красить волосы у меня нет времени, — отвечала я.

— Ты откуда взялась такая рыжая?

В их обществе я повеселела.

— Верно, тебя выковали в солнечном горниле, — предположил Репьев. — Сколько же стихов написали о тебе влюбленные мужи и юноши? Тебе, наверное, восемнадцать?

Я загадочно отмолчалась.

— Тебе не страшно было одной на корабле с этим вурдалаком? Я бы со страху помер.

— Подкараулит за дверью, и — у-гу-гу! — устрашающе поднял руки Тонер, и его глаза ярко вспыхнули на черной физиономии.

Я смеялась.

— Тонер, откуда у тебя лучемет? — вдруг удивился Репьев.

— А, на "Селене" валялся. Я и подобрал.

Репьев ухмыльнулся, Тонер загоготал. Катер вошел в причал, и заслонка люка скрыла от меня черноту земного — уже земного неба.

— Добро пожаловать на "Пепел Марса", — пригласил меня Репьев и галантно предложил мне руку. — Тебе нравится название нашего корабля?

— Нравится.

— Вот и отлично.

Они привели меня в кают-компанию и предложили шампанского.

— За наше знакомство, — поднял бокал Репьев. — Бурлак, проводи нашу гостью в ее каюту. Ужин через два часа. Будьте добры, не опоздайте.

Бурлак, здоровый детина с низким лбом орангутанга, молча поднялся из-за стола и заслонил собой добрую половину кают-компании. Репьев проводил меня с галантным поклоном. Каюта мне понравилась. Я никогда не была сибариткой, могу обойтись и без удобств. Меня удивили душ и ванна, в которой могли уместиться сразу пять человек, тяжелые гардины, за которыми виднелись иллюминаторы, прикрытые извне защитными заслонками, наличие обзорного экрана, пятнистая шкура неизвестного мне животного на полу, бар, большая красивая картина на переборке. Я знала, что изображено на картине. Это был парусник. Земное море я видела только на видеодисках и подумала: скоро мне представится возможность увидеть земное море своими глазами. Меня почти не смущал предстоящий медосмотр, только бы попасть на Землю. Я хотела побывать на Земле, очень хотела.

И все-таки меня что-то беспокоило. Я сосредоточилась. "Пепел Марса" завис в подпространстве. Качка ему пока не грозила. Волновала меня отнюдь не предстоящая привычная качка. Почему я подумала о качке? В Солнечной системе не может быть никакой качки, слишком малы здесь расстояния. Я уже знала названия земных созвездий, которые долго изучала в пути. Прямо по курсу протянулась цепочка Эридана, чуть в стороне извергал тепло расточительный Ригель. В созвездии Персея голова Медузы Горгоны прикрыла свой дьявольский глаз — Алголь закрылся от меня своим спутником. "Пепел Марса" летел не к Земле! Это открытие ошеломило меня. Я чего-то недопонимала в политике Земли, согласно которой необходимо было сделать странный крюк.

Прошло пятнадцать минут. Скорость судов в подпространстве для всех одинакова — пять парсеков в час. Подпространство не мешало мне по-прежнему ощущать Галактику. Очертания созвездий за четверть часа заметно исказились. Галактика жила своей, не зависимой от меня жизнью. "Гамма" почти сохранившей свой облик Кассиопеи непрерывно испускала мощный поток нейтрино — назревала новая. Крюк неоправданно удлинялся.

Я вскочила. Неужели экипаж "Пепла" незнаком с навигацией? Я не видела причины лететь в сторону Эридана. Я вышла из каюты и направилась в кают-компанию. Около входа в нее на привинченном к полу кожаном диване возлежал зевающий Бурлак. Он не обратил на меня никакого внимания. В кают-компании сидело человек десять-двенадцать, среди них Репьев и Тонер. На столе уже громоздились бутылки и грязная посуда, кондиционер едва справлялся с дымом сигарет. Меня потрясло увиденное. На флоте Власова ни одна команда не позволяла себе такого беспорядка в кают-компании или где бы то ни было на судне. Развалившийся за столом Репьев единственный из всех присутствующих был трезв.

— Что-то случилось, крошка? — осведомился Репьев.

— Почему мы летим к Эридану?

— Ты ошиблась. Мы летим к Земле.

— Вы меня обманываете. Солнце находится в полутора парсеках от нас, причем за кормой.

Репьев поднял брови и опустил глаза, вертя в руке бокал с длинной ножкой.

— Кто отремонтировал обзорный экран у меня каюте? — недовольно спросил Репьев у Тонера.

— Экран по-прежнему неисправный, как и был, — ответил тот с недоумением.

— Ты слишком рано открыла иллюминатор, крошка, — сказал мне Репьев.

Я не стала уточнять, что не нуждаюсь ни в иллюминаторе, ни в экране. Я чувствовала себя облапошенной. Адамсон обманул меня, и теперь меня везут неизвестно куда и зачем. Мне стало неприятно.

— Мне не нужно лететь к Эридану. Я должна быть на Земле.

— Ты попадешь на Землю, только немного позже. А пока тебе придется составить нам компанию.

— В таком варианте мне ваша компания не подходит. Откладывать посещение Земли не входит в мои планы.

Репьев спросил насмешливо:

— Что ты собираешься теперь делать?

— Лететь к Земле.

Присутствующие захохотали. Репьев нашел на столе среди окурков грязный бокал, наполнил его и со смехом протянул его мне:

— Выпей лучше вина!

— Пей вино сам. А курс измени, — спокойно посоветовала я.

— Ступай в каюту, крошка. В МОЮ каюту, — поправился он.

Присутствующие откровенно разглядывали меня и неприлично смеялись. Потом от меня равнодушно отвернулись, занятые своими разговорами. От такого пренебрежения к собственной персоне меня подбросило. Я разозлилась и подступила к Репьеву вплотную:

— Что вам от меня надо?

— От тебя ничего, — сидящий за столом Репьев ухмыльнулся, глядя на меня снизу вверх и одновременно унижая меня взглядом. — Просто мы потребуем за тебя выкуп.

— Какой выкуп? У вас финансовые затруднения? — съязвила я.

— А если Земля не заинтересуется нашим предложением, мы потребуем выкуп с Власова, только побольше. Ты ведь из его банды, не так ли? Он, как известно, трепетно относится к своим людям. А от тебя нам ничего не надо.

— Ты бы с Власовым не связывался, — заметила я.

Бандиты снова захохотали. Репьев по-прежнему смотрел на меня снизу вверх, затем неторопливо закурил.

— Кто ты такая, собственно, и что ты нам можешь дать? Мы от тебя ничего не можем требовать, ибо ты — ничто.

И Репьев выдохнул дым от сигареты мне в лицо. Я закашлялась. Неимоверным усилием воли я стерпела оскорбительный выпад и сказала:

— Вы ничего не поняли. Я не на экскурсию направляюсь. Если бы вы знали, зачем я…

— Да нам плевать, зачем тебе приспичило на Землю, — хохотал Тонер. — Это ты ничего не поняла. Вали отсюда, не нарывайся.

Давая мне последний совет, Тонер назвал меня весьма оскорбительным словом. Дальнейшее терпение ушло за пределы моих физических возможностей. Меня бросило к Репьеву. Рывком за грудки я без усилия выдернула его из-за стола.

— А мне плевать на ваши коммерческие соображения. Мы летим на Землю, понял? — рявкнула я.

Смех смолк. В кают-компанию вломился Бурлак и растащил нас с Репьевым в разные стороны. Так как Бурлак и не думал меня освобождать, я ухватила его за ребра. Бурлак боялся щекотки и отпрянул от меня, слегка согнувшись; я схватила его за жесткие волосы на затылке, добавила ему наклон вперед и с силой врезала ему коленом в нос. Не отпуская захвата, я с холодной злостью грохнула его об пол. Тут же я оказалась в лапах Тонера.

— По роже не лупите, мясники, — процедил Репьев.

За неаккуратное обращение с моим телом Тонер тоже поплатился физиономией. На "Тихой гавани" я увлекалась волейболом. От моей затрещины у Тонера лопнула на щеке кожа, кроме того, он получил четыре глубоких царапины от моих ухоженных ногтей. От сокрушительного удара в грудь бурлацким кулаком я полетела на пол. Бурлак и Тонер взяли меня за руки с двух сторон и поставили на ноги. Репьев, не спеша, подошел ко мне и наотмашь вломил мне пощечину. Моя голова мотнулась, и я охнула. Репьев, зажав в зубах сигарету, пнул меня в живот, потом еще и еще. Мои волосы рассыпались. Я, что есть силы, сжала зубы, дабы не услаждать слух глазеющих бандитов своими воплями. Я задыхалась и хрипела от боли между пинками. Мои слезы от злости выкипели. Я ненавидела Репьева. Репьев избивал меня до тех пор, пока не запыхался. Казалось, я получила возможность отдышаться, но вместо воздуха получила порцию дыма от сигареты Репьева. Бандит грубо взял меня пальцами за горящее мокрое лицо и повернул к себе той щекой, которой досталась пощечина.

— Товар не попорчен, — проговорил он сквозь сигарету, с которой просыпался пепел. Мои зубы звонко щелкнули, и Репьев еле успел отдернуть руку.

— У, зверушка! — беззлобно подивился он. — Вниз ее, в машинный отсек. Пусть отдыхает, пока не описается от нетерпения. Потом — ко мне в каюту. С Землей свяжемся чуть позже. Пусть ее поищут как следует.

Бурлак поволок меня по коридорам и по крутым трапам в гудящее нутро корабля. По расположению коридоров я быстро догадалась, что "Пепел Марса" является типичной боевой единицей, частично перестроенной под гражданское судно с тщательно замаскированным внешним видом. Бандиты предполагали, что я, будучи из банды Власова, могу знать внутреннее строение боевых кораблей, поэтому меня не водили по узнаваемым местам. Теперь это не имело значения. Мои ноги колотились по железным ступеням. Я сильно опасалась, как бы обиженный Бурлак не догадался ткнуть меня в эти ступени лицом, пренебрегая приказом командира. Дисциплина на судне явно была расшатана.

Этого не случилось. Бурлак заволок меня в небольшое подсобное помещение и приковал наручниками к одной из горячих вертикальных труб. Здесь царил такой же беспорядок, как и на "Селене".

— Посидишь, подумаешь, шалава рыжая, — миролюбиво прогудел Бурлак, дыша гнилыми зубами.

Бурлак ушел, не позаботившись даже запереть дверь. Я рванулась, но короткая цепочка наручников отбросила меня назад, к трубе. Я испытала новое, неведомое мне состояние — меня лишили пространства. Вселенная вдруг сжалась в точку. Это открытие поразило меня, и я в панике забилась на короткой цепочке, испуская пронзительные крики. Моя собственная кровь на запястье, разодранном кольцом наручника, немного отрезвила меня. Тяжело дыша, я припала к трубе, стараясь не смотреть вокруг себя. Постепенно ко мне вернулась способность трезво мыслить. Я нервно оттерла пот, залепивший мне глаза, и осмотрела наручники и трубу. Разорвать цепь не удалось, и я снова испустила крик — теперь не ужаса, а непередаваемой злости. Я не могла существовать в одной замкнутой точке, это было немыслимо, невозможно. Внутренность "Пепла Марса" незаметно покачивали гравитаторы, сбитые с толку подпространством. Я села удобнее. Подпространство мне не мешало. Переборки подсобки замерцали и поплыли. На самом деле ничего не изменилось — менялась я сама, переходя в иной режим существования. Для перехода мне потребовалось несколько секунд. Свет ламп потускнел, изменился гул машин — я активно забирала у корабля энергию, не брезгуя никакими ее видами. В мерном гудении машин и механизмов корабля появились сбои. "Пепел Марса" самопроизвольно выпал из подпространства. Пар от резкого охлаждения воздуха хлынул острыми льдинками во всех направлениях. Я быстро набирала полную силу. Первоначальное онемение организма проходило, зато терялось ощущение его как отдельной, целостной, физической константы. Я стала быстро растворяться в окружающем пространстве. Чтобы не утерять своего "я" как физической данности, мне пришлось сделать своеобразное усилие воли, и я вновь увидела себя в подсобке, стены которой стали для меня зыбкими, плавучими. От горячих труб валил белый пар, который мгновенно замерзал. На полу образовались тонкие хрустящие сугробы. Дальние стены обильно истекали водой, но "плач" продолжался недолго, струи конденсата замерзали белыми языками. Надо мной порхали снежинки. Потолок покрылся толстым слоем инея. Я встала на ноги и вытянула руки. Снежно-белые, они начисто лишились веснушек. В таком режиме я не нуждалась в кислороде, воде и пище, довольствуясь любым ближайшим источником энергии. Жажда и голод придут потом, когда я вернусь в человеческое состояние. Усилием воли сохранив себя физической постоянной, социально я осталась человеческим существом. На тот момент я была человеком оскорбленным, и все мое существо, оставшееся во власти человеческого разума, настойчиво требовало беспощадного мщения. Да, сдачу я давала всегда!

Я улыбнулась улыбкой Медузы Горгоны. Не всякий металл выдержит "абсолютный минус", особенно резкое переохлаждение. Я постучала кольцом наручников по переборке, и оно рассыпалось. Переборка в этом месте растрескалась. Я откатила отчаянно заскрипевшую дверь в сторону и начала быстро подниматься по трапу, волоча за собой шлейф замерзающего пара. Все вокруг трещало от внезапного космического холода, скрипели под ногами ступени трапа. Я прошла по коридорам, и коридоры оледенели. В клубах белого пара я вошла в кают-компанию, и головы бандитов разом повернулись ко мне. Кают-компания выстыла в один миг. Наступила тишина, карты посыпались на пол. Кое у кого из бандитов волосы на голове заметно зашевелились, а глаза так и вылезли белыми шарами. Я закинула голову и расхохоталась. Иллюминатор помутнел. Люди с криками бросились из каюты во вторую дверь. Я не мешала им. Я пришла мстить конкретным людям, весь этот сброд мне был не нужен.

— Братва, что это? — крикнул кто-то визгливо.

— Минус двести семьдесят, — ответила я.

Перепуганные бандиты застряли в дверях и перекрыли выход собственными телами. Я пересекла пространство от входа до стола, за которым остолбенел Репьев. Он посинел от холода. Я ласково улыбнулась ему и набрала в легкие воздух. Несколько бандитов метнулись в дверь, в которую я вошла, но отшатнулись от холода, который шел оттуда. Я приблизила лицо к ненавистному лицу Репьева и с наслаждением выдохнула воздух. Лицо бандита покрылось льдом. Репьев издал нечеловеческий хрип и схватился за лицо руками. Руки примерзли к лицу. Репьев, уже окаменевший, с грохотом скатился на пол к моим ногам. Больше он меня не интересовал. Из суетящейся, орущей толпы около закупоренной двери я безошибочно выделила Бурлака.

— Ты, — указала я на него белым пальцем. Бандиты шарахнулись в разные стороны. Бурлак выхватил карманный лучемет, но я увернулась от шипящих зарядов. Заряды угодили в своих же. Бандиты падали не только от шальных зарядов, их убивал холод. Я поймала Бурлака за руку. Бандит успел издать душераздирающий вопль и скончался. Я оглянулась. Оставшиеся в живых были уже обречены. Среди них не было Тонера, который успел улизнуть в числе первых. Я равнодушно обошла обледеневшие трупы и вышла из каюты, превратившейся в чудовищный морозильник, хотя я пробыла там меньше минуты. Я не жалела погибших людей, случайно попавших мне под руку. Меня оскорбляли, унижали, били, мне помешали выполнить возложенную на меня миссию, кроме того, осталась неотомщенной любовная неудача, и я жаждала только одного — мстить, мстить, мстить! В воздухе висело множество запахов, из которых я вычленила запах Тонера. Я перестроила зрение и прощупала физическую сущность "Пепла Марса". Тонер в скафандровой нише торопливо упаковывался в полужесткий скафандр. Я нехорошо усмехнулась и направилась в переходный тамбур кратчайшим путем. Встретившиеся мне на пути люди с криками разбегались. Переходный тамбур был уже пуст, а шлюзовой наглухо закрыт. Сквозь две двери люка я видела Тонера в скафандре, пытавшегося быстро залезть в кабину спасательной шлюпки. Я рассмеялась над его неуклюжими попытками и обрушила на дверь люка град ударов. Тонер сорвался с подножки шлюпки, и теперь я наблюдала за его попытками подняться на ноги. Он напоминал мне закованного в латы рыцаря, рухнувшего с коня. Дверям в шлюзовой тамбур космический холод ничем не грозил. Наличие закрытых дверей меня не смутило. Я стянула пространство вокруг двери в узел. Переборки повело в стороны, и толстый металл двери лопнул. Тонеру удалось подняться на ноги. Больше он не делал попыток забраться в шлюпку. Вместо этого он открыл вакуум-створ и выполз наружу.

Дверь из шлюзового тамбура разлетелась так же, как и первая. Воздух с ревом рванулся из тамбура наружу, и меня вынесло белым взрывом в открытый космос. Я перевернулась и увидела прилепившегося к обшивке корабля человечка в скафандре. Мне не было никакого дела до физических законов, придуманных человеком. Я сваяла из пространства ложе и вернулась в нем к кораблю, уверенно поправ ногами его обшивку. Фигура в скафандре проворно поползла от меня прочь, цепляясь за все возможные выступы на обшивке. Гравитаторы здесь не действовали, но меня это не касалось. Я настигла обидчика и приблизила свое лицо к его шлему. За стеклом шлема я увидела белые безумные глаза, седые волосы, которые недавно были иссиня-черными, и распяленный в крике рот. На миг мне померещилось, будто это не Тонер, а кто-то другой. Я не могла смеяться в безвоздушном пространстве, иначе я бы обязательно это сделала. С Тонера было достаточно. Я отошла от него и исполнила на отвесной бочине "Пепла Марса" дикарский танец. Потом оттолкнулась и радостно раскинула руки навстречу Галактике, наслаждаясь полной свободой. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы земляне увидели меня в этом режиме. Мне не под силу управлять в одиночку кораблем средних размеров — это никому не под силу, но я могла угнать у бандитов шлюпку. Отсюда до Земли недалеко, и на шлюпке добраться до нее вполне реально.

Внезапный горячий удар сзади швырнул меня в сторону. В безвоздушном пространстве нельзя не только смеяться, но и кричать, иначе мой крик улетел бы за три парсека. Я скрючилась от невыносимой боли и потеряла сознание.

Я мучительно выбиралась из темных глубин Океана. Все выше, выше. Меня со всех сторон обволакивали тела существ Океана. Океан улавливал всю Галактику, и я вместе с ним воспринимала сразу все происходящее в радиусе пятидесяти тысяч световых лет, ведь я была частью Океана. Почему остальные существа причиняют мне такую боль? Они не желают больше моего присутствия, изгоняют меня. Боль — это просто внушение. Это внушение. Они хотят, чтобы я покинула их. Я прилагала неимоверные усилия, чтобы вырваться из Океана. Я скользила между оболочками существ. "Уходи", — шептали существа. Больше я не ощущала себя их частью, восприятие Галактики все больше блекло, и я чувствовала себя частично оглохшей. Существа внушали мне боль и оттого становились темно-красными. "Уходи. Ты — человек, тебе не место среди нас. Земля недалеко. Ты долетишь". Становилось светлее. Громадные существа на поверхности Океана — зеркала и линзы — раздвинулись, пропуская меня, я вынырнула и сразу оказалась в глубоком космосе. Боль не ушла, она была настоящей, а не внушенной. Планета-Океан привиделась мне в бреду. В ушах свистело. Я повернулась и чуть снова не потеряла сознание от резкой боли, окатившей меня кипятком. В таком виде мне нельзя было появляться на Земле, необходимо было принять человеческий способ существования. Я прозондировала окружающее пространство. Неподалеку я обнаружила замаскированный "Пепел Марса". Стараясь отодвинуться от собственной боли, я стянула пространство вокруг себя и сформировала "карман", отчего на злополучном "Пепле" снова померкло освещение. В "кармане" я переместилась к бандитскому кораблю. Теперь я воспользовалась заимствованной энергией как большой присоской и вскрыла причал со спасательными шлюпками. Я забралась в одну из них, задраила люк и включила кингстоны. Воздух поступал в шлюпку из корабля по шлангам, автоматически заработали обогреватели, воздуходувки и влагопоглотители. Я медленно переходила в человеческое состояние.

Воздух заполнил шлюпку, и шланги отпали. Шлюпка перешла на автономный режим. Я сделала вдох, и воздух царапающей, обжигающей болью вошел в легкие. Из раны на спине началось кровотечение, боль стала острой, оглушительной. Я запустила двигатели. Шлюпка скользнула по рельсам. "Язык" причала вместе со шлюпкой выдвинулся наружу. И тут я увидела Тонера, заползающего в вакуум-створ. Мне казалось, будто он подстрелил меня вечность назад. На самом деле с тех пор прошло всего пятнадцать минут. Я взлетела с "языка" и развернула шлюпку носом к вакуум-створу. Тонер обернулся и увидел базуку среднего калибра, нацеленную прямо на него из амбразуры шлюпки. Вряд ли он успел о чем-либо подумать, потому что зарядом его внесло внутрь судна. Месть завершилась, но я не испытала желанного облегчения. Наверное, сильно мешала боль. Кровь все текла и текла, меня невыносимо тошнило, перед глазами плыли пульт и звезды. Я повернула шлюпку по направлению к Солнечной системе и стартовала. На мгновение передо мной мелькнули глаза Юрия и его черные нахмуренные брови. Лицо Юрия выражало недовольство. Сердце мое оборвалось, и я потеряла сознание.

РИЧАРД АДАМСОН

— …белая, вся в снегу, холодом от нее так и пёрло! Глаза так и светятся, как лампы кварцевые, да они бы и в темноте светились! Мы как дернем оттудова! В проходе застряли, ни туда, ни сюда. А Ежа Удавленник зарезал, когда к выходу рвался, я сам видел, он мне еще на голову наступил…

— …она его за морду схватила, наш Репей в глыбу превратился в один момент. Я драпанул в другую дверь, а там все заморожено — не влезть! Все во льду. Сам не помню, как я оттуда выбрался…

— …коридоры заморозила тоже она, вместе с кают-компанией. Думали, баба как баба, а это чудовище, отродье. Отморозок, а не баба. У Власова в банде, слышь, эксперименты над людьми ставят, еще не то будет, погодите еще. Потом чудовищ по всему космосу расплодят — проходу не станет человеку. Тонер это отродье из лучемета снял, я видел в иллюминатор…

— …да не человек она, нежить космическая! Разве может нормальный человек по космосу разгуливать без скафандра?! Да я и сам не поверил, когда увидел. А я видел, вот вам хрест во все пузо!

Я внимательно просматривал записи и протоколы допросов уцелевших свидетелей с "Пепла Марса" и не понимал, зачем бандитам потребовалось сочинять детскую сказку. Я предполагал возможность массового психоза на борту "Пепла Марса". Банда столкнулась в космосе с непонятным явлением, с которым доселе еще никто не встречался. Космос удивлял и продолжает удивлять. Часть судна была выморожена, будто внутрь мгновенно проник космический холод. "Пепел Марса" спасла только аварийная автоматика, задраившая смежные ходы. Никто из бандитов не сумел объяснить, чем вызвано повреждение причала, заслонку которого разворотил взрыв, направленный из корабля наружу.

Банда была настолько напугана, что сдалась космической полиции почти без боя. Сопротивление оказали единицы, среди которых не нашлось ни одного свидетеля странного явления. Я придерживался версии, что бандиты руководствовались обыкновенным здравым смыслом, когда дружно рассказывали следствию сказки. На банде, кроме угона "Пепла" и множества грабежей, висели похищение и попытка убийства парламентера. Попытка убийства грозила превратиться в убийство вместе со смертью Поморовой. Бандиты опасались непомерно длинных сроков заключения, и небезосновательно. Сказка получалась чересчур гладкой, рассказы бандитов совпадали в мельчайших подробностях за исключением несущественных деталей, объяснявшихся субъективным восприятием событий, но это еще не доказывало отсутствие сговора.

Поморова находилась в крайне тяжелом состоянии. Врачи признавали: лучшее, что они могут для нее сделать — отключить систему искусственного жизнеобеспечения. Спасательную шлюпку с Поморовой на борту перехватили в пяти парсеках от Солнечной системы. Поморова, потерявшая слишком много крови, ни разу не пришла в сознание. День проходил за днем, а для нее ничего не менялось. Разумеется, ее подстрелили не за пределами "Пепла", а прямо в шлюпке, когда она спасалась с корабля. Об этом говорили следы крови. Однако парламентер, несмотря на множество дипломатических ошибок, и даже на то, что до Земли ему добраться не удалось, выполнил основную часть своей миссию. С Онтарии на Землю прибыло судно, с которого банда Власова предусмотрительно сняла оружие. Доставленный исследовательский материал был уникален. Несмотря на сопротивление многих чиновников, не желающих никаких соглашений с преступниками, переговоры шли полным ходом, и некоторые пункты будущего договора были уже согласованы. Особенно сильно сопротивлялись военные ведомства, и жадные до науки ученые вели с ними долгие ожесточенные диспуты. Я несколько раз беседовал с Власовым по видеофону, ведущим переговоры со своей стороны, и втайне мечтал о настоящей встрече с ним и взаимной дружбе. Возможно, когда-нибудь для меня представится возможность побывать на Онтарии и получить удовольствие от общения с Власовым.

ЮРИЙ ТАБУНОВ

Я не пропускал ни одного выпуска новостей. В каждом выпуске сообщалось о ходе переговоров с Онтарией — новой планетой, которую осваивала банда Власова, и о состоянии Марии. Меня очень интересовали результаты переговоров, которые то и дело пытались сорвать противники соглашения с бандитами, но еще больше меня волновало состояние Марии. В больницу, где она находилась, меня не пускали.

Когда на "Селену" прибыла вторая группа представителей с Земли, я был удивлен. Удивление переросло в изумление и крайнюю степень досады, когда я убедился, что передо мной находятся настоящие сопровождающие Марии, а сама Мария убыла с неизвестными личностями. Если бы я не был столь занят собственной персоной, эти прохвосты не смогли так просто объегорить меня. Чуточку излишнего внимания — вот и все, что тогда от меня требовалось. Посланники сразу связались с Землей. "Пепел Марса" давно числился в угоне, за который несла ответственность немногочисленная банда Репьева. Меня заподозрили в сговоре с бандитами, взяли под стражу и под конвоем доставили на Землю. Меня долго мучили бесконечными допросами, даже предъявили мой собственный лучемет с моей собственной подписью, неизвестно как попавший на борт "Пепла Марса". Из допросов самих бандитов ребята из УГБ вынесли заключение, что я ни коим образом с ними не связан. С меня взяли подписку о невыезде до окончательного выяснения обстоятельств и отпустили домой.

Дома меня прямо с порога оглушил слабый запах Галины. Я снова не мог ни на миг забыть о ней. Оставленное ею гнездо было пустым и стылым, и я не мог заполнить его собой. Я мог позвонить своему бывшему другу и снова увидеть ее, услышать ее голос, но я не делал этого. Тем не менее, я пришел в себя после депрессии, стал встречаться с забытыми приятелями и собирался вернуться на прежнюю работу, как только перестану интересовать следователей. "Селену" я поставил в ремонт на орбитальную верфь и сдал документы для оформления лицензии на каботажные пассажирские перевозки. Теперь я не мог находиться дома и большую часть времени проводил на улице. Даже ночевать старался где угодно, только не дома. Я даже нанял двух домработниц для генеральной уборки своей берлоги, чтобы уничтожить запах любимой женщины.

Я очень хотел поговорить с Марией. Я сильно опасался, что она умрет, так и не разобравшись во всем до конца, не простив меня. Или просто умрет. Каждый день я приходил в больницу, и моя настойчивость не пропала даром. Главврач удостоил меня чести беседой, которая меня только расстроила. Он не пустил меня к ней, я ее так и не увидел.

После беседы с главврачом я вернулся домой, выбрал кое-какие инструменты и снова отправился в медицинский комплекс. Море зелени обнимало белые округлые строения комплекса, прятало в тенистой глубине упругие пластиковые тропинки и резные скамеечки. Под шатром деревьев было свежо, безлюдно и тихо. Корпус, в котором находилась Мария, ничем особенным не отличался от остальных зданий комплекса. Я обошел здание с торца, перелез через металлическую ограду во дворик и спрятался за деревьями на случай возможных встреч с медперсоналом. Потом вычислил нужное окно и полез по стене больницы, цепляясь за выступы, сделанные ради украшения здания. После долгого ничегонеделанья моя физическая подготовка оставляла желать лучшего, но пока я справлялся. Нужная палата находилась на третьем этаже. Я осторожно заглянул в окно и увидел Марию, парящую в гравиложе в прозрачной капсуле, и узнал я ее только по пряди огненных волос, выбившейся из-под мягкого колпака с проводами. Рядом с гравиложем стояла медсестра или врач, проверяла показания приборов. Через пару минут медсестра ушла. Кроме Марии, в палате больше никого не было. Я оглядел сверху пустой больничный дворик, вскрыл окно припасенными инструментами и перелез через подоконник, бездумно нарушая больничную стерильность палаты. В нос ударил запах медикаментов, смешанный с ионизированным воздухом.

Сначала она показалась мне мертвой. От ее гравиложа и от колпака к сложной аппаратуре тянулись провода и тонкие шланги. Нижнюю половину ее лицо скрывала маска. Жизнь Марии поддерживали искусственное дыхание и искусственное кровообращение. Главврач и не думал меня обманывать: девушка и в самом деле казалась безнадежной. От острой, щемящей жалости мне перехватило горло. Я подошел к гравикойке и склонился над девушкой. Скорбно прикрытые фиолетовые веки оставались неподвижными.

— Мария, — прошептал я.

Я вовсе не ждал, что она оживет, но она ожила. Глаза, густо обрамленные темно-рыжими ресницами, открылись, блуждающий взгляд остановился на мне. Внезапно Мария рванулась ко мне всем телом, обрывая провода и шланги. Колпак и маска слетели с нее и остались в гравиложе. Мгновение назад казавшаяся мертвой Мария взмахом руки открыла капсулу. Я не успел отшатнуться. Судорожно глотнув воздух, Мария обхватила мне шею, приникла ко мне, и ее тело полностью погрузилось в мое. Испуганный, изумленный, ничего не понимающий, я отпрыгнул от пустой гравикойки. Из шлангов вытекала красная жидкость. Я затравленно огляделся, но в палате, кроме меня, больше никого не было. Мария исчезла. Попискивание приборов превратилось в монотонный писк, а за дверью палаты негромко загудела сигнализация. Я услышал топот множества бегущих ног и кинулся в окно. Первым забежали два охранника, но я успел вылезти наружу. Я спустился вниз с завидной скоростью, и только на земле почувствовал прибавку в весе килограммов на пятьдесят, а то и больше. Я разбил себе ладони и локти. Удивляться было некогда.

— Стоять! — проревели в окно охранники.

Через ограду я не полез, слишком отяжелел, вместо этого побежал прямо в корпус больницы с черного хода. Часть охраны парламентера умчалась ловить меня, мимо остальных я прошел спокойным шагом. Они даже поздоровались со мной. Им еще не успели передать мои приметы. Ускоренным аллюром я пересек небольшое пространство под деревьями от корпуса Марии до решетчатых ворот комплекса к стоянке флаер-такси и рухну в машину. Даже от обычной рыси я изрядно запыхался. За стволами деревьев замелькали фигуры охранников. Возвращаться домой было нельзя. Я смутно представлял себе, в какую заварушку ввязался. Я уже достаточно пообщался с управой по борьбе с организованной преступностью внеземелья, продолжать общение и дальше мне не хотелось. Я взлетел и направился за город.

Голодный, выбитый из колеи, с истертыми ногами, я устроился на ночлег прямо в траве на окраине сельского пастбища. Надо мной мерцали звезды, непривычно бледные после путешествий по Галактике. Я лежал на спине и оцепенело смотрел, как по небу то и дело чиркали спутники. Почти на головой неподвижно зависла белая метелка далекой кометы. Совсем близко шелестела автострада. Как я и ожидал, меня объявили в розыск. Наверняка поднялась невообразимая шумиха. Приходилось постоянно бороться с подступающей паникой. Я не имел ни малейшего представления, что я скажу парням из УГБ или из УБОПа. Мало того, у меня имелись реальные шансы угодить в дом для умалишенных. Я пробирался к своему другу, живущему далеко за городом в собственном особняке. К тому самому Ваське Колобку, которого обидел в порту полгода назад. Я знал — старый друг меня примет. Завтра после полудня я планировал до него добраться. Звонко стрекотали ночные насекомые, и их стрекот убаюкивал. А я не мог уснуть от усталости, от боли в теле, от постоянных стрессов. То и дело мое тело словно бы куда-то проваливалось, конечности немели, от внезапного испуга я мгновенно приходил в себя и снова видел комету на земном звездном небе. За последние месяцы я здорово потерял форму. Кроме того, сильно утомлял загадочным образом увеличенный вес собственного тела. Я устал ломать голову над этим феноменом. Я не понимал, куда исчезла Мария, и не знал, что со мной сделают за ее исчезновение.

Чей-то силуэт заслонил звезды.

— Вот он, — произнес этот кто-то. — Проснись, Табунов.

Последняя фраза прозвучала насмешливо. Все-таки меня выследили. Я дернулся, но незнакомец навалился на меня, рывком поднял на ноги и куда-то поволок. Я вырывался, но противник оказался тяжелым и жилистым, как дикий хищник. Второй даже не пытался помочь товарищу. Меня заволокли в большой флаер, который сразу взлетел. Пилот не слишком заботился об удобстве пассажиров, однако привыкшие к перегрузкам пассажиры, как и я, особых неудобств и не испытывали.

Теперь я видел двух ментов в штатском, взявших меня на пастбище. Они оба нависли надо мной, как два карающих меча. Я сжался от страха.

— Отбегался, приятель, — сказал мне здоровенный парень. Оказывать сопротивление такой детине было необязательно.

— Куда ты Поморову дел? — холодно осведомился второй — пожилой, угрюмый, буравящий меня маленькими глазами-сверлами.

— Что с ним цацкаться? Давай я съезжу ему по зубам, и дело с концом, — предложил молодой верзила.

— А чем он говорить будет, если ты ему зубы выстеклишь? — хмыкнул угрюмый.

— Так и быть, я оставлю ему один зуб.

— Вы не имеете права меня избивать, — заявил я, едва ворочая стиснутыми страхом челюстями. — Я подам жалобу в прокуратуру.

— Тебя в прокуратуре сильно не хватает, — заметил угрюмый. — Радуйся, дурень, что ты к нам попал, а не туда.

Я сообразил, что это не милиция и испугался еще больше.

— Кто вы такие? — спросил я.

— Мы из банды Власова, — не слишком дружелюбно сказал верзила. — Мы из экипажа, который доставил сюда материал. Церемониться мы не любим, имей в виду. Слушай, дядь Вов, давай я ему шею скручу.

— На кой ляг я вам понадобился?

— Нам нужен наш человек, а не ты. Ты — последний, кто ее видел, — ответил угрюмый.

— Мы за нее кому хочешь голову оторвем, — сообщил верзила. — Да что с ним церемониться?

— Куда ты ее спрятал? — наседал угрюмый.

— Кулаки видел? Глаза на попу натяну и моргать заставлю! — рычал верзила.

— Погоди ты, лезешь со своими кулаками, — прикрикнул на него угрюмый и сказал мне:

— Мы отпустим тебя, как только получим нашего парламентера.

— Да не знаю я, где она! — в отчаянии крикнул я.

— Не дергайся, дурень, — посоветовал мне верзила.

— Зря ты отпираешься, — спокойно сказал угрюмый. — Надрать тебе уши мы всегда успеем. Давай-ка лучше обойдемся без мордобоя, хорошо? Или не обойдемся?

— Я расскажу вам все, как было, — весьма покладисто ответил я. — Только вы мне не поверите. Я и сам ничего не понимаю. Только давайте сразу договоримся, что вы не сдадите меня в психушку.

— Валяй, рассказывай, может, мы поймем, — сказал верзила. — А может быть, и поверим.

Я честно рассказал все, что произошло в палате. Бандиты переглянулись.

— Это все?

— Все. Но я предупреждал.

— У тебя, случаем, глюки не случаются? — угрожающе спросил верзила, и я решил, что дела мои стали еще хуже, чем были.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил угрюмый, только без ожидаемого сарказма.

— Тяжелее стал. Намного. На полцентнера, если не больше.

Бандиты снова переглянулись.

— Он действительно тяжелее, чем кажется, — подтвердил верзила.

— Саня, какой мы вес взяли на борт? — крикнул пилоту угрюмый.

— Сто тридцать один килограмм, — отозвался тот.

Бандиты присвистнули.

— Сто тридцать кило — это два тебя. Сколько ты весил до этого?

— Около восьмидесяти.

Бандиты отошли от меня.

— Ты, я вижу, ему поверил, — буркнул верзила. — Ему же прямая дорога в психушку, если я раньше не прибью его за свист.

— Кто ее знает, эту бестию, — мрачно ответил угрюмый. — Я своими глазами видел, как ее доставили на "Боевого слона" из космоса девять лет назад.

— Ух, и взгляд у нее тогда был, мороз по коже! — добавил пилот, обернувшись.

— Кто ее знает, на что еще она способна, — продолжил угрюмый. — Куда бы он ее дел за несколько секунд? Охрана торчала прямо за дверью. Никто ее с тех пор не видел.

Они оба посмотрели на меня. Я нервничал. Угрюмый приблизился ко мне.

— Полетишь с нами, — сказал он.

— Куда? Куда вы меня тащите?

— На Онтарию, ессно, — фыркнул угрюмый.

— Что?! Зачем мне лететь на Онтарию? — возмутился я.

— Затем, чтобы ты не угодил в лапы местного правосудия, а еще хуже — в лапы местного медперсонала. Они тебя наизнанку вывернут. А мы тебя, дурня, беречь будем. Пусть тебя ищут, сколько влезет.

— Я не полечу на Онтарию, — глупо возразил я.

— Дурак, — хмыкнул верзила. — Тебе дядь Вова поверил, а ты капризничаешь.

— Ты что, до сих пор не врубился, где Мария? Она — в тебе, ясно? — объяснил угрюмый. — Мы будем беречь тебя, а ты будешь беречь ее. Пуще глаза, понял? Саня, поворачивай в космопорт. Выгрузим этого типа на "Свет Маяка". Спрячем так, что и с собаками не найдут. С Власовым связаться надо и как-нибудь ему так сказать… Уже наверняка поднялся кипиш, что мы летаем без сопровождения. Не вешай нос, парень. Все будет хорошо. Мы не бандиты. Меня зовут Владимир Викторович, а это невоспитанное рыло — Толян. А это — Саня, — кивнул Владимир Викторович в спину пилота.

Все мое существо бунтовало против вынужденной поездки на Онтарию. На верфях ремонтировался мой "кентавр", скоро лицензию получать, я же за нее штраф отвалил! Я вдруг понял, что привязан к своему судну и расставаться с ним не желаю даже временно. В то же время я не сомневался в правоте моих новых знакомых. Надо было любыми путями выкручиваться из ситуации, в которую меня угораздило вляпаться. Еще раньше меня угораздило познакомиться с Марией. Если бы не она, никаких проблем бы не было. Все мои проблемы я создал для себя сам — до тех пор, пока не появилась взбалмошная рыжая девчонка. Галина, Галина, я снова бесконечно отдаляюсь от тебя.

МАРИЯ ПОМОРОВА

Я вынырнула из вязкого омута и увидела его глаза совсем близко.

— Ты? — удивилась я. Мой голос прозвучал сорванно. Руки и плечи освободились, и я уперлась руками ему в грудь. Юрий внимательно смотрел на меня жгучими глазами. Мне было трудно, и я задыхалась. Постепенно освободились и мои ноги. Я рухнула на кровать, и Юрий сразу отошел от меня.

— С возвращением, — сказал он мне мягко.

— Где я была? — сиплым шепотом спросила я.

— Лучше бы ты спросила, где ты сейчас, — сказал он и ушел — дверь, задернутая выцветшей занавеской, выходила прямо на улицу.

Я преодолела слабость и огляделась. Я находилась в комнате, олицетворяющей собой предел крайнего аскетизма. Да, это была обыкновенная времянка на гусеничном ходу. Времянка Ивана Сергеевича, я без труда ее узнала. За окном я увидела типичный пейзаж обживаемой Онтарии: работающие люди и техника под жемчужно-белым небом. Экскаваторы рыли котлован под очередное здание. Дымила печь, в которой калили добротные кирпичи из местной глины. Моросил дождь. Разумеется, я на Онтарии, где же еще? Я продрогла и только теперь заметила, что обнажена и почему-то вся влажная. Я залезла под одеяло. Меня грела мысль, что Юрий на Онтарии, со мной. А еще меня не покидало ощущение, будто между нами произошло нечто интимное, но я не могла понять, что именно, и вспомнить я тоже не могла.

Дверь открылась, занавеска, свистнув по гардине кольцами, отлетела в сторону, и во времянку вбежал Иван Сергеевич. Он с силой захлопнул дверь, за которой я успела разглядеть несколько человек, и задвинул засов.

— Привет, солнце ясное, — захихикал он и потер сухие коричневые руки. Он достал из стеклянного шкафчика свои инструменты и бесцеремонно вытянул меня из-под одеяла. Не обращая ни малейшего внимания на мою наготу, он внимательно осмотрел меня, смерил давление, температуру и даже заглянул в рот. Попутно Качин непрерывно сыпал последними колониальными сплетнями, которых накопилось на удивление много. Я перестала жалеть об уходе Юрия. Я не любила медосмотры, даже если за это время успевала узнать, сколько домов построено, кто в кого влюбился, сколько детей родилось, кто с кем поссорился и помирился. Лапутина и Кутейко родили по ребенку? Когда ж успели-то? Когда я покидала Онтарию, у обеих не было и намека на беременность.

— Судя по беглому осмотру, ты здорова. Спинка — как атлас. Ни малейшего намека на ранение.

Иван Сергеевич сунул в ухо шарик "бухтелки" — переговорного устройства:

— Все в порядке, Матвей. Она здорова. Сегодня же я доставлю ее на "Тихую гавань" и сам осмотрю, как следует.

— О каком ранении вы говорите? — спросила я.

— Лежи, девочка, — сказал Иван Сергеевич.

К времянке с шумом, смехом и ругачками пробилась Лола и заколотила в дверь кулаком. Иван Сергеевич открыл ей дверь. Лолу подкидывало от нетерпеливого любопытства. Иван Сергеевич перешел на русско-латинский диалект с медицинским уклоном, и я получила возможность отвлечься от окружающей среды. Сначала я вспомнила боль, потом о своей миссии на Землю, отчего настроение мое упало в глубокие минусы, затем замороженное лицо Репьева, затем и все остальное и, наконец, удивилась. Осторожно напрягла спину — нет, ничего не мешает, не болит.

— Иван Сергеевич, я провалила миссию, — сказала я виновато, ибо не было мне оправдания.

— Кто тебе сказал, что ты ее провалила? — поинтересовался Иван Сергеевич.

— А еще я не могу вспомнить, как я сюда попала. "Пепел Марса" был в пяти парсеках от Земли, когда я его покинула. И почти в трех тысячах парсеков от Онтарии — три недели пути. Иван Сергеевич, какое чудо помогло мне их преодолеть?

Лола сделала мне укол и дала неведомое лекарство.

— Приготовь ей укрепляющий чай, — указал Лоле Иван Сергеевич и обратился ко мне:

— Ты выполнила задание, Маша. Онтария не вошла в состав Содружества, но мы на это и не рассчитывали. Зато Онтария стала неприкосновенной. Разумеется, пока мы соблюдаем все пункты Кодекса. Отныне Онтария — независимая планета и имеет большинство прав, которыми наделены члены Содружества.

— Иван Сергеевич, вы не шутите?! Мы действительно получили независимость? Мы теперь не преступники?

— Не совсем так. Земля контролирует каждый наш вздох.

— Теперь мы сможем спокойно торговать с соседями?

— Да, торговать нам разрешили, правда, ограниченно. Онтарианский газ оказался очень востребованным. Утверждены списки товаров, которыми мы имеем право торговать и покупать, — Иван Сергеевич с довольным видом потер руки. — Оружие, естественно, в список не входит. Ну, и не надо, — и он хихикнул.

Его слова звучали сладкой музыкой, хотя я не все понимала. Каким образом наша команда сумела договориться так быстро? Даже при лучшем развитии событий на решение всех вопросов потребовалось бы не меньше года!

— Значит, сбылась моя мечта. Но почему так быстро?

— Не слишком быстро. Ты получила серьезную рану, от которой оправлялась целый год и полтора месяца.

— Год и полтора месяца?! Откуда так много? Я их совсем не помню!

— И не надо. Лола, где чай?

Иван Сергеевич стал рассказывать мне, насколько вырос поселок и сколько газа в месяц выдает месторождение. Наговорившись всласть, старый профессор удалился за перегородку греметь пробирками (на Онтарии обнаружено немало неизвестных науке вирусов), а я спаслась от болтливой Лолы в обволакивающих объятиях Морфея.

ЮРИЙ ТАБУНОВ

Я надеялся избежать встречи с Марией, но она разрушила мою надежду. Она готовилась к встрече со мной — явилась пред очи мои слегка подкрашенной, с замысловатой прической. Внешне Мария чересчур ярка и не нуждается в косметике, и на "Селене" я ни разу не замечал, чтобы Мария ею пользовалась. Косметика ее почти не испортила. Я только подосадовал, что она закрасила черным свои темно-рыжие ресницы. Она надела военную форму защитного цвета, которая подчеркнула ее осанку. Знала, что ей идет.

— Засиделся уже, — сказала она мне. — Пошли, я покажу тебе Онтарию.

— Мария, я торчу здесь уже год и все пересмотрел за это время.

— Ты имеешь в виду колонию. А саму Онтарию ты видел? В четырех километрах отсюда трава вымахала выше головы. А за деревьями есть озеро. Вода там такая прозрачная, что видно дно, хотя глубина там двадцать метров. Когда у меня есть время, я там купаюсь. Хочешь искупаться?

— Температура воды в том озере — шесть градусов. Извини, Мария, но это удовольствие не для меня.

— Но купаться совсем необязательно. Туда прилетают большие белые птицы и садятся на воду. У них полет не птичий, а порхающий, как у бабочек. Красиво, как в сказке.

— Я видел этих птиц. Все видел.

Мария расстроилась. Она села, и я предложил ей кофе. Она приняла у меня чашку с таким благоговением, словно кофе ей предложили боги на Олимпе.

— Поселок за год сильно разросся, — с гордостью сказала она. — Я многое пропустила. Год назад на Онтарии стояли только бараки да времянки. А теперь появились красивые двухэтажные здания. Выше строить никто не хочет. Места и без того всем хватит. Даже парк заложили, видел?

— Все видел. Я их и строил, эти здания. Я ведь не сижу без работы, возить людей тоже надо, помогать в строительстве. Здесь ценится каждая пара рук, способная поднять кирпич.

— У нас никто не бездельничает, — довольно улыбнулась Мария. — Власов бездельников не держит. Мы сильно похожи на шайку бандитов?

Этот вопрос был для нее болезненным.

— Нет, не похожи, — подмаслил я. — Вы сильно похожи на обычных колонистов.

— А мы и есть обычные колонисты.

— Честно говоря, если бы я не знал, где нахожусь, я бы никогда не признал в вас космических пиратов.

Мария снова с гордостью улыбнулась и сказала:

— Через месяц семьи с детьми переселятся с "Гавани" в поселок. Как им надоело кружиться на орбите! Раз в неделю женщины и дети прилетают сюда на экскурсию, если позволяет погода. Радуются!

Я рассеянно улыбнулся в ответ, и Мария помрачнела.

— Я так рада, что ты с нами, что ты на Онтарии, — сказала она. — На "Селене" я об этом мечтала. Неужели тебе здесь не нравится?

— Я завтра улетаю на Землю. Навсегда. Меня отпускают. Техники и снабженцы готовят к полету катер.

Белая кожа Марии под слоем веснушек побелела еще больше.

— Как улетаешь? Ты улетаешь? Почему? — пролепетала она растерянно.

— Потому что мой дом там, а не здесь.

Мария беспомощно огляделась и встала. Я тоже встал.

— Неужели улетаешь? Я думала… думала…

— Мария, я женат, пойми это. Я люблю свою жену.

Она тоскливо смотрела на меня несчастными, влюбленными глазами, и мне было жаль ее. Я не знал, как смягчить удар.

— Ты покинул Землю из-за нее?

— Да.

Я предпочел быть с ней честным, она вполне заслуживала серьезного к себе отношения. А еще по рассказам колонистов я уже знал, насколько мстительно это удивительное существо в обличье огненной женщины. Я многое о ней узнал, но мало что понял.

— Ты надеешься, что она к тебе вернется, — печально сказала Мария.

— Да.

Мария стояла и сжимала в руках чашку с забытым кофе.

— Скоро ты забудешь меня, — утешающее сказал я.

— Я буду ждать тебя. Тоже буду надеяться, — ответила Мария.

Я вдруг понял, что мне не стоит опасаться мщения. И мучительно досадовал, что невольно причиняю ей страдания.

Мария — девушка с шармом, бесконечно удивляющая, солнечная, любящая — шагнула ко мне, привстала на цыпочки и прикоснулась губами к моей щеке. Я чертыхнулся про себя, еле сдерживаясь. И она ушла, унося с собой незабываемое очарование суровой Онтарии.

МАРИЯ ПОМОРОВА

Колонисты отстроили для Качина и его исследовательской группы отдельный особняк, но Иван Сергеевич никак не мог решиться на переезд со своей хрупкой лабораторией. Он не находил в себе сил оторваться от работы хотя бы на день. Его не подгоняли, ведь от результатов работы его команды зависели здоровье и жизнь колонистов Онтарии.

Власов тоже не перебирался в благоустроенное жилье и обретался во времянке. Скорее всего, ему было безразлично, какая обстановка его окружает. Главное, чтобы ничего не отвлекало от работы. Я обязана была отчитаться перед ним за выполнение задания, и в половине шестого утра я отправилась к нему. Я с удовольствием посмотрела на себя в зеркало. Знала, бессонные ночи не отражаются на моем лице. Какие глаза, какие брови! Что ему не хватает?! После вторичного фиаско я чувствовала себя подавленной, уверенность в себе поколебалась. Во время службы на "Стремительном", где женщин в экипаже было всего пятеро, я привыкла к мужскому вниманию. Оно не проявлялось явно, но я его ощущала постоянно и не обращала на это внимания. Я никогда не задумывалась, насколько оно способствует уверенности в себе. Теперь эта уверенность изрядно пошатнулась.

На улице светало. На строившейся дороге рычали два экскаватора и бульдозер, громко разговаривали рабочие — бывшие вояки-астронавты. Облака надо мной разошлись, и в образовавшейся небесной полынье густо засверкали яркие звезды, крупные, как грецкие орехи. Почему-то вспомнилось, как пару лет назад Матвей силой тащил меня в шлюзовой тамбур, чтобы запереть меня там и открыть шлюз наружу. Именно тогда я впервые перешла в иной режим существования. На Матвея, правда, надулась на целых четыре месяца.

Матвей сидел над компьютером и бессовестно гонял чертей по виртуальным подвалам.

— Заходи, опаленыш, — сказал он мне. — На столе чай и свежие булки. Завтракай.

— Спасибо, — ответила я, ухватила булку и с наслаждением вонзила в нее зубы. Чай себе наливать поленилась, отхлебнула из большой Матвеевой кружки. Чай был крепкий и сладкий. Матвей сказал:

— Скоро на Онтарию прибудет Адамсон с женой и со свитой.

— С женой? Это хорошо.

— Женой займешься ты. Ты хорошо знаешь, что ей следует показывать, а чего не следует. Задавай ей больше вопросов — о Земле, о Содружестве, о ее семье и ее дельфинах, о чем угодно. Больше будет говорить — меньше задаст вопросов.

Я не садилась, ходила из угла в угол. Матвей поднял голову:

— Что-то не так?

— Почему так плохо быть человеком? — спросила я в тоске.

— Почему плохо? — удивился Матвей.

— Он улетает. Насовсем. Он не вернется. Я дважды села на одну и ту же мель.

Матвей усмехнулся и ответил:

— Возможно, ты еще не раз сядешь на мель. А скорее всего, будешь садить на мель мужчин.

— Он улетит на Землю, на которой я так и не побывала.

Матвей оставил компьютер и повернулся ко мне. Мощная табуретка заскрипела под его грузной тушей. В барак бесшумно влетела летучая мышь. Я потушила верхний свет. Мышь уцепилась за стену под потолком.

— Наохотилась, наелась местных фруктов, будет теперь спать до вечера, — ласково улыбнулся мне Матвей. — Никаких забот, она тут от меня не зависит.

— Пожалей меня, — попросила я.

Матвей вздохнул, мягко привлек меня к себе, взял за лицо обеими руками и заглянул мне в глаза. Его глаза я видела сквозь черные очки и удивлялась, почему они должны приводить людей в ужас. Его глаза улыбались, и мне захотелось раствориться в нем, как в планете-океане.

— Тебе сейчас нелегко, — произнес он. — Это пройдет.

— И я забуду?

— Нет, не забудешь. Просто перестанет болеть. Все через это проходят.

— Даже ты?

— Даже я.

Он задумался чему-то своему, потаенному.

— Почему ты послал парламентером именно меня, а, Василич?

— Раньше ты была Наблюдателем. Теперь ты Участник.

— Трудно.

— Верно. Тебе хочется обратно в Океан, Афродита?

— Нет, не хочется. Только совсем чуть-чуть.

— Значит, быть человеком не так уж плохо.

Матвей молча повернулся к монитору, вошел в общую сеть Онтарии.

— Смотри, — сказал он мне и повернул монитор ко мне.

На фоне слабо светящихся звезд медленно поворачивалось военное судно. Крупный линейный корабль в зловещем молчании демонстрировал торпедные отсеки, бортовые установки и башни базук и пушек разного калибра. Шесть солнечных батарей вполовину развернулись навстречу безвестной звезде, словно мокрые крылья летучей мыши. Поля батарей зримо ощущались в потоке солнечного ветра.

— Прямо как новогодняя елка, — с уважением сказала я.

— Во всей красе. А маскировка — по последнему слову техники, — лениво заметил Власов. — Ни дать, ни взять — мирный торговец, каких в космосе хоть пруд пруди.

Я испытала неведомое мне доселе чувство — чувство узнавания.

— "Пепел Марса", — с изумлением прошептала я. Снаружи "Пепел Марса" я видела только замаскированным, но все-таки я узнала его.

— Он самый. Ребята во главе с Прыгуновым угнали его, когда его перегоняли с орбитального ремзавода Земли в район Кардабая. Заявили, что у них с "Пеплом" счеты. Флибустьеры, мать их. Даже совета не спросили.

— Я его сильно повредила?

Власов глянул на меня исподлобья.

— Одиннадцать погибших, семнадцать пострадавших, — невпопад, как мне показалось, ответил он. — Девять детей остались сиротами.

Матвей смотрел на меня в упор, и я слегка ему удивилась. Наконец он перевел взгляд на "Пепел Марса".

— Думал тебе подарок сделать, — невесело проворчал он. — Передумал.

— Почему?

— Маленькая еще для таких подарков. Когда поймешь, почему, станешь хозяйкой "Пепла".

— Шутишь?

— Ничуть.

Потом мы долго сидели и молчали, в словах мы не нуждались. Стены времянки равномерно содрогались — колонисты забивали сваи. Рычали бульдозеры, пронзительно скрипел кран. Сегодня снова целый день будут промозглая морось и липкая грязь по самые уши. Скоро грязи не станет, а поселок огласится детскими голосами. Почему-то при мысли о детях на Онтарии у меня потеплело в груди. Девять детей остались сиротами… Что-то тут не так. Я беспокойно заерзала на табуретке.

Онтария строилась.

2002 г.

Оглавление

.

ПРОФЕССОР КАЧИН

ЮРИЙ ТАБУНОВ

РИЧАРД АДАМСОН

МАРИЯ ПОМОРОВА

ЮРИЙ ТАБУНОВ

МАРИЯ ПОМОРОВА

ЮРИЙ ТАБУНОВ

МАРИЯ ПОМОРОВА

РИЧАРД АДАМСОН

ЮРИЙ ТАБУНОВ

МАРИЯ ПОМОРОВА

ЮРИЙ ТАБУНОВ

МАРИЯ ПОМОРОВА

Реклама на сайте